BEREJ

Сборники Художественной, Технической, Справочной, Английской, Нормативной, Исторической, и др. литературы.

Сергей В. Бережной
Публицистика и рецензии

АЙЗЕК АЗИМОВ
ПАМЯТИ ВИТАЛИЯ ИВАНОВИЧА БУГРОВА
МИРЫ ВЕЛИКОЙ ТОСКИ
ОПЫТ ТОРГОВЛИ ЖУРНАЛОМ ФАНТАСТИКИ В ЭЛЕКТРИЧКАХ
ЛЮБОВЬ К ЗАВОДНЫМ АПЕЛЬСИНАМ

АЙЗЕК АЗИМОВ

Мы потеряли его именно тогда, когда более всего нужда-
лись в нем. Он был одним из тех великих, что стояли на пути
яростно обрушивающегося на наш мир зла. Он защищал знания от
осквернения их суеверием, стремление к взаимопониманию -- от
тупого фанатизма, милосердие -- от жестокости,-- наконец,
мир от войны. Его голос был грозным оружием в битвах с дура-
ками, орущими о приближении "нового века", и фундаменталис-
тскими фанатиками, угрозы которых стали вдруг куда более
страшны, чем далекий рев бумажного коммунистического медве-
дя...
Артур Ч. Кларк

...Его трудолюбие потрясает: он написал почти 500 книг,
среди которых научно-популярные и фантастические, детективы
и лимерики, исторические исследования и юмор, путеводители
по Библии и Шекспиру. Он писал для всех известных видов пе-
риодики. Журнал "Fantasy and Science Fiction" ежемесячно
публиковал его популяризаторские статьи о новейших достиже-
ниях науки в течении 33 лет. Пять лет он вел еженедельную
научную колонку для Los Angeles Times Syndycate.
В 1957 году Азимов стал лауреатом Премии Фонда Томаса
Альвы Эдисона (Thomas Alva Edison Foundation Award) за кни-
гу "Кирпичики мироздания" ("Building Blocks of the
Universe"), посвященную химическим элементам. В 1960 году
Ассоциация Американских кардиологов (American Heart
Association) удостоила его Премии Говарда Блэксли (Howard W.
Blakeslee Award) за книгу о химии крови "Река обетованная"
("The Living River"). За серию книг по химии он получил в
1965 Премию Джеймса Грэйди (James T. Grady Award) от Амери-
канского Химического общества (American Chemical Society), а
в 1967 году Азимову вручается Вестингаузовская Премия за по-
пуляризацию науки Американской Ассоциации поддержки науки
(American Association for the Advancement of
Science-Westinghouse Science Wrighting Award).
Особенно гордился Азимов наградами за работу в фантасти-
ке. В 1963 году он получил свою первую премию "Хьюго" (Hugo
Award) "за вклад в фантастику". В 1966 году его трилогия
"Основание" ("Foundation") получила "Хьюго" как лучшая фан-
тастическая серия всех времен. Вышедший в 1972 году роман
"Сами Боги" ("The Gods Themselves") удостоился и премии
"Хьюго", и премии "Небьюла" (Nebula Award), а в 1976 году
этот успех повторила его новелла "Двухсотлетний человек"
("The Bicentennial Man"). Роман "Кризис Основания"
("Foundation's Edge"), ознаменовавший его возвращение к
крупной форме в НФ в 1982 году, принес ему еще одну премию
"Хьюго". В 1987 году ему была вручена еще одна "Небьюла" --
на этот раз как Великому Мастеру. Последнюю свою премию --
"Хьюго-92" за повесть "Золото (Gold)",-- он уже не увидел...
Айзек Азимов (Исаак Озимов) родился 2 января 1920 года в
России, в Петровичах -- местечке, расположенном совсем недо-
леко от Смоленска и километрах в четырехстах от Москвы. Его
родители, Иуда и Анна, эмигрировали в Штаты в 1923 году,
привезя с собой Айзека и его младшую сестричку. Семья обос-
новались в Бруклине, где отец в 1926 году купил кондитер-
скую лавку. Религиозному воспитанию в семье уделяли до-
вольно мало времени, и Айзек рано стал атеистом -- чего он
никогда не скрывал и никому не навязывал. В 1928 году отец
Азимова добился натурализации, что означало, что Айзек тоже
стал гражданином США.
После того, как у Азимовых родился еще один сын, Стэнли,
Айзек начал помогать отцу. Он вставал в шесть утра, разно-
сил газеты, а после школы мчался домой и допоздна торчал за
прилавком. Стоило ему придти с опозданием из школы или ут-
кнуться в книгу, как отец тут же принимался обвинять его в
лени. Привычка к постоянному труду осталась у него на всю
жизнь. В своей автобиографии он писал: "Я работал по десять
часов семь дней в неделю, все это время я проводил в лавке.
Даже когда обстоятельства вынуждали меня отлучиться на пару
минут, меня начинал мучить вопрос: господи, а как там в лав-
ке?"
В то время, как его сверстники после школы играли на све-
жем воздухе и заводили дружбу, Айзек был лишен этого: лавка
требовала его присутствия все время. В результате он оста-
вался неискушенным во всем, что касалось общения с людьми --
в том числе с девочками,-- и так продолжалось довольно дол-
го. Но этот недостаток он тоже преодолел, и позже, будучи
гостем на многих конвенциях, весело флиртовал с женщинами --
и был при этом столь же блистателен, как и во всем остальном.
Айзек научился читать, когда ему не исполнилось и пяти
лет. В семь лет у него был уже формуляр в местной библиоте-
ке. Читал он все и в огромных количествах. Начальную школу
он закончил с лучшими результатами, имея лишь одно замеча-
ние -- за постоянную болтовню на уроках.
Первая встреча с НФ состоялась у Азимова в 1929 году: в
лавке на полках появились экземпляры "Amazing Stories".
Обложка августовского выпуска (двое ученых, остолбенело взи-
рающие на огненный шар, висящий над экспериментальной уста-
новкой -- иллюстрация к рассказу Харла Винсента "Barton's
Island") его потрясла, но отец не разрешил ему читать жур-
нал, сочтя фантастику неподходящим чтением для сына. Следую-
щая попытка была предпринята с журналом "Science Wonder
Stories": Айзек убедил отца, что раз в названии есть слово
"наука", то журнал должен быть достаточно содержательным.
В школе Азимов поражал всех своими способностями. Он пе-
рескакивал через классы и окончил начальную школу в 11 лет,
а основной школьный курс -- со всевозможными отличиями в
возрасте 15 лет. Большую помощь сослужила ему отличная па-
мять: он редко забывал то, что хоть раз прочел. С 1938 года
он вел дневник, куда методично записывал события своей жиз-
ни, новости, делая особый упор на результаты бейсбольных игр
(он фанатически болел за нью-йоркских "Гигантов"). Дневники
он вел большую часть своей жизни, что после оказало ему су-
щественную помощь в написании разнообразных предисловий и
создании своей двухтомной автобиографии.
Получив среднее образование, Азимов, по желанию родите-
лей, пытался стать медиком. Это оказалось ему не по силам:
при виде крови ему становилось плохо. Затем Айзек сделал по-
пытку поступить в самый престижный колледж Колумбийского
Университета -- Colambia Colledge -- но не прошел дальше со-
беседования, написав в автобиографии о том, что он болтлив,
неуравновешен и неумеет производить на людей хорошее впечат-
ление.
Он был принят в юношеский колледж Сет Лоу в Бруклине. Че-
рез год этот колледж закрылся и Азимов оказался-таки в Ко-
лумбийском Университете -- правда, как простой слушатель, а
не студент элитного коллежда.
В 1938 году пост главного редактора "Astounding" перешел
от Ф. Орлина Тремейна к Джону В. Кэмпбеллу. И этот журнал
становится для Айзека любимым журналом НФ. Он принимается
частенько писать письма в редакцию. Однажды, когда очеред-
ной номер "Astounding" не появляется в обычный день на пол-
ке отцовской лавки, обеспокоенный Азимов мчится в редакцию,
которая располагалась тогда на Манхеттене. Добравшись туда
через два часа, он узнал, что у журнала просто сдвинулся
график выпуска. Но прецедент был создан. Когда Азимов закон-
чил свой первый рассказ, "Cosmic Corkscrew", он не стал до-
верять его почте и отвез в редакцию сам. Кэмпбелл рассказ
отверг, но посвятил беседе с очарованным юношей целый час. В
это время Кэмпбеллу было 28, и для восемнадцатилетнего Ази-
мова этот человек был живой легендой.
Кэмпбелл отверг и следующий рассказ Азимова, но посовето-
вал, как его можно улучшить. Спустя годы Азимов сделал по-
пытку поблагодарить его за помощь, но Кэмпбелл отклонил бла-
годарности, заявив, что он давал советы сотням писателей, но
многие ли из них стали Азимовыми?
Когда Кэмпбелл отклонил и третий предложенный ему рас-
сказ -- а это был рассказ "Затерянные около Весты"
("Marooned Off Vesta"), Азимов отослал рукопись в "Amazing
Stories". Рассказ был принят к публикации и Азимов получил
свой первый гонорар -- чек на 64 доллара. Со времени первой
всречи с Кэмпбеллом прошло всего четыре месяца. Теперь Ази-
мов был уже публикующимся автором, хотя ему понадобилось еще
целых шесть попыток, прежде чем Кэмпбелл купил у него рас-
сказ (это был "Trends") и напечатал его в июльском номере за
1939 год. В том же номере впервые напечатался Ван Вогт (его
"Черный разрушитель" -- "Black Destroyer" -- занял первое
место в читательском голосовании на лучшую вещь номера; по-
весть К. Л. Мур заняла в этом голосовании второе место; Ази-
мов удовольствовался третьим -- при этом он обошел такого
общепризнанного мастера, как Нат Шахнер).
Благодаря колонке писем в "Astounding" Азимов открыл для
себя существование фэндома. Он принял участие в первом сбо-
рище Футурианцев, состоявшемся 18 сентября 1938 года в Брук-
лине, и отлично провел время за болтовней с Фредом Полом,
Доном Уоллхеймом, Джоном Мичелом и другими. Он посещал эти
встречи год или чуть больше того. Некоторые из "Футурианцев"
увлекались коммунистическими идеями, но Азимов считал себя
либералом и чувствовал себя среди них в своей тарелке. Уже
тогда он проявил себя недюжинным оратором -- скажем, при
публичном обсуждении Футурианцами нашумевшей радиопостанов-
ки Орсона Уэллса по "Войне миров" Герберта Уэллса. Обсужде-
ние состоялось 13 ноября 1938 года, через две недели после
повергшей радиослушателей в панику трансляции репортажа о
марсианском нашествии. Точку зрения марсиан представлял До-
нальд Уоллхейм. Азимов отстаивал интересы землян.
В том же году, но чуть позже, на Первой Всемирной Конвен-
ции, самые политизированные члены группы были из нее исклю-
чены. Чуть позже от нее откололся и Азимов -- писание рас-
сказов, учеба и работа в лавке занимали все его время. Впро-
чем, дружба осталась -- Фред Пол долго был его агентом для
всех изданий, кроме "Astounding". Расставшись с Полом, Ази-
мов больше никогда не связывался ни с агентами, ни с маши-
нистками, ни с секретаршами. Он все делал сам -- от распеча-
тывания писем до ответов на телефонные звонки.
Встречи Азимова с Кэмпбеллом, на которых они обсуждали
очередные рассказы, продолжанись регулярно. Постепенно он
стал с неприятным изумлениям осознавать, что по политичес-
ким взглядам Кэмпбелл был "слегка правее Чингисхана". Кэм-
пбелл не верил в равенство людей -- уроженцы Северной Евро-
пы, по его мнению, были определенно гораздо "равнее других".
Перенося свои взгляды на литературу, он утверждал, что чело-
век непременно должен обставить всяких там инопланетяшек --
именно поэтому, кстати, он отклонил рассказ Азимова
"Half-breed" ("Полукровка"), позже напечатанный Фредериком
Полом в первом же номере его журнала "Astonishing Stories" в
феврале 1940 года. В том же "Astonishing" -- но уже в апре-
ле -- Пол издал еще один рассказ Азимова, "Callistan Menace"
("Угроза с Каллисто"). Это был второй рассказ, написанный
Азимовым и отклоненный Кэмпбеллом. В 1938-1940 годах Азимов
написал лишь семь рассказов, которые не удалось напечатать и
которые позже были уничтожены. После 1940 года Азимов публи-
ковал практически каждую написанную им строчку.
Из-за взглядов Кэмпбелла -- или из-за того, что его рас-
сказы, будучи куплены, зачастую переписывались редакторами
-- Азимов решил вообще обходиться без инопланетян. Это при-
вело, в частности, к появлению "дискриминационной" -- пол-
ностью и только человеческой -- населенной Вселенной в
"Основании". Другим следствием было то, что Азимов принялся
писать рассказы о роботах: здесь вопросы превосходства чело-
века над кем-то или чем-то были просто неуместны. Первым из
этих рассказов был "Robbie" ("Робби"), история о робо-
те-няньке, ставшем другом маленькой девочки. Кэмпбелл рас-
сказ отверг -- в то же самое время у него на столе лежал
"Helen O'Loy" ("Хелен О'Лой") Лестера дель Рея. "Amazing"
отказался его печатать из-за схожести с рассказом "I, Robot"
("Я, робот") Эандо Биндера. Самому Азимову рассказ очень
нравился, и, в конце концов, он был напечатан в сентяб-
рьском номере "Super Science Stories" (этот журнал тоже ре-
дактировал Фред Пол) за 1940 год под названием "Strange
Play-fellow" ("Странная нянька"). Кэмпбелл с энтузиазмом
принял и напечатал следующий рассказ о роботах -- "Reason"
("Логика").
При следующей встрече, во время обсуждения очередного
рассказа о роботах, Кэмпбелл сформулировал то, что стало
позже известно как Три Закона Роботехники. Позже Кэмпбелл
говорил, что он просто вычленил Законы из того, что Азимов
уже написал. Сам же Азимов всегда уступал честь авторства
Трех Законов Кэмпбеллу, которому он позже посвятил сборник
"I, Robot".
17 марта 1941 года Азимов так и не сумел заставить Кэм-
пбелла выслушать замысел нового рассказа -- у того была своя
идея, подсказанная цитатой из Ральфа Улдо Эмерсона: "Если бы
звезды появлялись на небе лишь в одну ночь за тысячу лет,
как бы истово веровали люди! На многие поколения сохранили
бы они память о Граде Божьем..."
-- А как ты думаешь,-- спросил Кэмпбелл Азимова,-- если
бы люди действительно видели звезды раз в тысячу лет, что бы
в этом случае происходило?
Азимов пожал плечами.
-- Да они бы с ума сходили! -- заявил Кэмпбелл.-- Иди до-
мой и пиши рассказ.
Рассказ получил название "Nightfall" ("Приход ночи"). В
1968 году Ассоциация американских фантастов (Sciencе Fiction
Writers of America) определила лучшие произведения, опубли-
кованные до учреждения премии "Небьюла", и в этом списке
"Nightfall" занял первое место. Сам же Азимов не считал этот
рассказ своим главным достижением -- куда выше он ставил
рассказы "The Last Question" ("Последний вопрос"), "The
Bicentennial Man" ("Двухсотлетний") и "The Ugly Little Boy"
("Уродливый мальчуган").
Встреча Азимова с Кэмпбеллом, состоявшаяся 1 августа 1941
года, была еще более значительной. Добираясь до Манхеттена
подземкой, Азимов листал сборник комических опер Гилберта и
Салливена и наткнулся на изображение Рядового Уиллиса,
стражника из "Иоланты". Стражники... Солдаты... Империи...
Римская Империя... Галактическая Империя! Он проштудировал
"Закат и падение Римской Империи" Эдварда Гиббона и принял-
ся делать из этого материала сюжет для рассказа.
Кэмпбелл отнесся к идее с еще большим энтузиазмом, чем
даже сам Азимов и предложил написать серию рассказов с от-
крытыми концовками о гибели Первой Галактической Империи,
последующем периоде феодализма и рождении Второй Империи.
Первый рассказ серии назывался "Foundation"
("Основание"). Рассказ был принят достаточно сдержанно: чи-
тательское голосование поставило его лишь четвертым в номе-
ре "Astounding", где он был напечатан (хотя и список тогдаш-
них соперников Азимова выглядит как перекличка гигантов:
Хайнлайн, Ван Вогт, Бестер). Но уже следующий рассказ "По-
водья и седло" ("Bridle and Saddle") взлетел на первое мес-
то, и все остальные рассказы и повести серии (за одним нез-
начительным исключением) не опускались ниже второго места.
Слава писателю-фантасту Азимову была обеспечена -- а ведь
ему было лишь 22 года!
Азимов закончил Колумбийский Университет в 1939 году со
степенью бакалавра естественных наук (выпускники Colambia
Colledge получали бакалавра гуманитарных наук -- для "прос-
того выпускника" Азимова это было недостижимо). Перевод из
Сет Лоу сделал его учащимся второго сорта -- это сказалось и
в том, что и магистерскую диссертацию ему позволили делать
лишь после нескольких отказов, да и то с испытательным сро-
ком. Азимов стал магистром в 1941 году и взялся за доктор-
скую диссертацию.
На дворе был 1942 год. Шла война. Однажды вечером Кэм-
пбелл пригласил его к себе и представил Роберту Хайнлайну,
который служил тогда в Нэви Ярд, в Филадельфии. Через нес-
колько дней Азимов получил официальное приглашение от комен-
данта Нэви Ярд (друга Хайнлайна) с предложением должности
младшего химика. Фактически, на военную службу Азимова приз-
вал Хайнлайн. Жалование в Нэви Ярд было вполне приличным и
это позволило Азимову 25 июля 1945 года зарегистрировать
свой брак с Гертрудой Блюгерман, с которой он познакомился
за несколько месяцев до этого.
Немного погодя к Азимову и Хайнлайну в Нэви Ярд присоеди-
нился и Спрэг де Камп. В такой кампании работалось совсем
неплохо и за время службы Азимов написал несколько расска-
зов, среди которых были "Большой и маленький" ("The Big and
the Little") и "Мертвая рука" ("Dead Hand"), еще два расска-
за из цикла "Основание". В 1945 году Кэмпбелл стал настаи-
вать, чтобы Азимов расстроил План Селдона, хотя раньше об
этом и речи не было. Азимов написал "Мула" ("The Mule") и
получил за него 875 долларов -- самый крупный гонорар из
всех, что он получал до того.
Работа в Нэви Ярд не могла долго спасать Азимова от регу-
лярной службы и 1 ноября 1945 года, через несколько месяцев
после окончания войны, он был призван рядовым. Он служил
клерком в подразделении, которое готовило испытания атомной
бомбы в Тихом Океане, но был отправлен в Штаты еще до перво-
го взрыва. (Больше Азимов никогда не летал на самолетах --
он патологически боялся высоты). Демобилизовался он в июле
1946 года.
Вернувшись в Колумбийский Университет, он продолжил рабо-
ту над докторской диссертацией по химии. Как аспирант, он
вел семинары по своей теме. Во время первого его семинара
один из студентов, глядя на уравнения, которыми Азимов испи-
сал всю доску, проворчал, что он не поймет этого никогда.
"Чепуха, -- сказал Азимов.-- Следите за тем, что я говорю, и
все будет ясно, как божий день".
Это был первый знак, указывавший, куда поведет его судьба.
Один из первых его вкладов в "публицистику" был напеча-
тан в мартовском номере "Astounding" за 1948 год. Статья на-
зывалась "The Endochronic Properties of Resublimated
Thiotimoline" ("Эндохронические свойства ресублимированного
фиотимолина") и была злой пародией на докторскую диссерта-
цию по химии. Кэмпбелл обещал напечатать ее под псевдонимом,
но замотался и забыл. Через несколько месяцев Азимову пред-
стояла защита и он пришел в ужас при мысли, что _это_ прочи-
тают его профессора. Ему же не простят! К его изумлению,
статья стала невероятно популярна именно среди ученых-хими-
ков -- это был первый его литературный опыт, имевший успех
вне круга читателей НФ. Через несколько месяцев, уже на за-
щите, один из профессоров спросил его: "Что вы, мистер Ази-
мов, можете сказать нам об изменении термодинамических ха-
рактеристик вещества, называемого фиотимолин?" Сраженный
Азимов выдавил из себя жалкую улыбку. Через пять минут он
стал доктором наук.
1949 год стал для Азимова поворотным во многих отноше-
ниях. Он закончил рассказ "...And Now You Don't" ("...а те-
перь -- нет"), последний рассказ серии "Основание", давший-
ся ему с огромным трудом. Серия успела ему осточертеть, и он
дал себе слово больше к ней не возвращаться -- это слово он
стойко держал 32 года. В апреле он получил извещение, что
принят преподавателем биохимии на Медицинскую школу при Бос-
тонском Университете. (Он не изучал до этого биохимию, но в
Бостонском Университете никому до этого не было дела). И он
подписал контракт с издательством Doubleday на издание своей
первой книги -- романа "Pebble in the Sky" ("Камешек в
небе") -- и получил 500 долларов авансом. Это была очень
необычная вещь по тем временам -- роман выпускался от-
дельным изданием, не будучи до того "пропущен" через журна-
лы -- сокращенный вариант романа, "Grow Old Along With Me"
("Взрослей со мной"), был отвергнут в большинстве редакций.
Пятидесятые годы стали для Азимова поворотными. Он все
еще дружил с Кэмпбеллом, но преклонение перед мэтром исчез-
ло. Опубликовав "Дианетику" Л. Рона Хаббарда, Кэмпбелл поте-
рял в глазах Азимова даже остатки былого величия. А с уче-
том того, что в фантастике появились и новые рынки -- "The
Magazine of Fantasy and Science Fiction" в конце 1949 и
"Galaxy" в октябре 1950 -- Азимов не боялся остаться без
публикаций, перестав быть "автором Кэмпбелла".
Уолтер Брэдбери, его редактор из "Doubleday", которому
невероятно понравился "Камешек в небе", хотел издать еще од-
ну его книгу. Азимов предложил ему "Основание", но Брэдбери
рукопись вернул. В "Doubleday" вышли "The Stars, Like Dust"
("Звезды как пыль") и "The Currents of Space" ("Космические
течения").
В "Doubleday" хотели издать также подростковую серию фан-
тастики, которая, как они надеялись, могла бы стать основой
для телесериала. Азимов, оскорбленный убожеством предыдущих
предложений телевизионщиков, боялся связывать свое имя с
этим проектом, поэтому Брэдбери предложил ему взять псевдо-
ним. Вспомнив, что Корнелл Вулрич подписывался Уильям Айриш
(William Irish, Уильям-Ирландец), Азимов придумал себе клич-
ку Поль Френч (Paul French, Поль-Француз).
Это был первый и единственный случай за всю его долгую
карьеру, когда он не использовал свое настоящее имя.
К фантастике Азимова стали проявлять интерес и другие из-
датели. Бостонская фирма "Little, Brown" предложила ему вы-
пустить книгу. Он послал им "Основание", но рукопись вновь
была отклонена. Приняла ее компания "Gnome Press". Азимов
сделал сборник рассказов о роботах, и Фред Пол, бывший еще
тогда его агентом, предложил рукопись Марти Гринбергу из
этой же фирмы (не путать с Мартином Х. Гринбергом, позже
составлявшим с Азимовым многочисленные антологии), который и
выпустил ее под названием "I, Robot" ("Я, робот").
Гринберг напечатал серию "Основание" в трех томах, попро-
сив Азимова дописать небольшой вводный рассказ для первого
из них. Доходы от продажи допечаток этой книги Азимов полу-
чал регулярно. Через несколько лет об это узнали в
"Doubleday", они перекупили права на серию и выпустили всю
трилогию в одном томе. Книга эта стала самой значительной за
всю писательскую карьеру Азимова. За прошедшие десятилетия
она разошлась и продолжает расходиться миллионами тиражами.
Следующим в ряду его успехов был НФ-детектив. "Космичес-
кие течения", проданные в "Doubleday", печатались "с продол-
жением" в "Astounding", и Хорас Голд, редактор "Galaxy", то-
же захотел напечатать что-нибудь азимовское "с
продолжением". Он предложил написать роман о роботах. Ази-
мов возразил, что он писал о роботах только рассказы. Голд
предложил написать о перенаселенном мире, где роботы выпол-
няют всю работу за людей. Азимов посчитал эту картину подав-
ляющей. Голд, зная слабость Азимова к детективам, предложил
использовать такую картину мира как декорации, на фоне кото-
рых человек и робот распутывают убийство.
Роман "The Caves of Steel" ("Стальные пещеры"), вышедший
в 1954 году, стал одним из лучших романов Азимова. Исследо-
ватель детективной литературы А. Э. Мерч в своей книге "The
Development of the Detective Novel" ("Развитие детективного
романа", 1958) писал: "Лишь два автора добились заметного
успеха в соединении научной фантастики с детективом: Фреде-
рик Браун (который, собственно, и начинал как автор детекти-
вов -- Прим. ред.) и Айзек Азимов. Их работы привлекли вни-
мание читателей на обеих берегах Атлантики и вполне могут
породить настоящую моду на подобное смешение жанров".
К концу 1954 года Азимову было уже 34. Он был в зените
своей писательской карьеры, опубликовав "Я, Робот", "Основа-
ние", "Камешек в небе", "Звезды как пыль", "Космические те-
чения" и "Стальные пещеры".
Но истинное будущее его карьеры открыла "The Chemicals of
Life" ("Химия Жизни"), научно-популярная книга для подрос-
тков. К собственному изумлению, он обнаружил, что писать до-
кументальные и популяризаторские книги легче, чем художес-
твенную литературу. Это был не первый его опыт такого рода
-- начав преподавать в Бостонском Университете, он принялся
вместе с докторами Уильямом Бойдом и Бернхэмом Уолкером пи-
сать учебник "Biochemistry and Human Metabolism" ("Биохимия
и метаболизм человека"), вышедший в 1952 году. Азимов счи-
тал эту книгу неудачной.
"Химию жизни" он, напротив, считал большим успехом. У по-
пуляризаторской публицистики были более широкие возможности
публикации -- в том числе и в НФ-журналах. Азимов предложил
в "Astounding" небольшую статью "Hemoglobin and the
Universe" ("Гемоглобин и Вселенная") и Кэмпбелл ее купил.
Азимов был невероятно доволен. Он мог уклониться от необхо-
димости писать в профессиональные научные журналы и получил
возможность работать для подростковой аудитории. "Однажды
придя домой, я признался себе в том, что мне нравится пи-
сать публицистику... Не просто со знанием дела, не просто
для заработка -- но гораздо более того: _с_удовольствием..._"
Продолжали появляться в печати его рассказы (в 1956 году
их было особенно много), подростковые романы "Поля Френча".
Вышел роман "The Naked Sun" ("Обнаженное солнце") -- продол-
жение "Стальных пещер". Кроме того, он попробовал писать де-
тективы, а "Doubleday" сочла выгодным издать несколько сбор-
ников его ранних рассказов. Но Азимов все больше и больше
времени посвящал научно-популярным статьям и книгам. Доход
от его публикаций существенно превосходил жалование препода-
вателя.
В 1958 году за язвительное замечание в адрес университет-
ского начальства, Азимов был освобожден от преподавания. Он
дрался как лев, чтобы оставить за собой престижное звание
профессора-консультанта и победил. Годы спустя, он все еще
изредка читал лекции студентам, пользовался славой самого
популярного лектора и куда чаще, чем другие преподаватели,
удостаивался уважительных аплодисментов аудитории.
Мог ли он жить на то, что получал за литературный труд?
Как выяснилось, беспокоиться было не о чем. Он уже достаточ-
но далеко ушел от НФ, чтобы писать для огромнейшего количес-
тва изданий. К тому же, популяризаторская публицистика при-
носила большие деньги, чем фантастика, что объяснялось очень
просто: "В фантастике каждый рассказ должен отличаться от
всего остального... В публицистике это совсем необязательно.
Вы можете написать статью для "Общеобразовательного журнала
по химии", расширить ее для "Аналога", сократить и упрос-
тить для "Мира науки"...
Уходя из Бостонского Университета он заявил бывшему на-
чальству, что обойдется и без них -- слава Богу, он один из
лучших популяризаторов науки в мире и приложит все силы,
чтобы в ближайшее время стать _самым_ лучшим.
Это удалось ему даже быстрее, чем он предполагал.
...В 1958 году Роберт Миллз, редактор "F&SF", предложил
Азимову вести ежемесячную научную колонку в журнале. Азимов
немедленно согласился. Первая статья появилась в ноябрьском
номере за 1958 год и все последующие номера -- без единого
пропуска -- выходили с рубрикой Азимова. Всего этих статей
было 399. (Журнал планировал посвятить специальный номер
публикации четырехсотой статьи Азимова, но тот был слишком
слаб, чтобы написать ее...) Представляя читателям журнала
колонку Азимова, Миллз впервые назвал его "Good Doctor" --
"добрый доктор". Этот титул Азимов гордо носил всю оставшую-
ся жизнь.
После этого он писал для издательств "Doubleday",
"Houghton Mifflin", "Abelard-Shuman", "Basic Books",
"Walker", "Random House", "Simon & Schuster" и для множес-
тва других. Сначала это были книги о науке -- астрономии,
химии, физике, биологии, математике и так далее -- и большая
их часть была ориентирована на детей и подростков, которые
хотели бы больше знать об окружающем их мире.
Были и более серьезные книги -- такие, как "The
Intelligent Man's Guide to Science" ("Путеводитель по науке
для интеллигентного человека"), вышедший в 1960 году и пере-
работанный в 1972 в "Asimov's Guide to Science" ("Азимов-
ский путеводитель по науке"), или "Asimov's Biographical
Encyclopedia of Science and Technology" ("Азимовская биогра-
фическая энциклопедия науки и техники", 1964).
Он занялся историей -- особенно античной -- и появились
"The Greeks" ("Греки", 1966), "The Roman Republic" ("Рим-
ская республика", 1967), "The Egyptians" ("Египтяне", 1967),
"The Dark Ages" ("Темные Века", 1968) и другие. В 1968 и
1969 "Doubleday" публикует блистательный двухтомный
"Asimov's Guide to the Bible" ("Азимовский путеводитель по
Библии"), за которым следует не менее блистательный двухтом-
ник, посвященный Шекспиру...
К концу шестидесятых Азимов напечатал первую сотню книг и
стал ведущим популяризатором науки в мире. Его отлично при-
нимали в любых аудиториях, он был в отличных отношениях с
редакторами журналов и издателями книг, он стал появляться
на проходивших на Восточном побережье НФ-конвенциях. Он дер-
жался совершенно свободно и естественно, заработав репута-
цию искрометного юмориста и ловеласа -- на конвенциях и ве-
черинках он не пропускал ни одной возможности пофлиртовать с
симпатичной женщиной. Репутацию эту он пустил в дело, напи-
сав книги "The Sensuous Dirty Old Man" ("Похотливый стари-
кашка", 1971) и "Lecherous Limericks" ("Разнузданные лимери-
ки", 1975).
Теперь он уже был литературным феноменом... и незауряд-
ной личностью. Он был гениален, он был непредсказуемым ос-
трословом, он занимался множеством дел и горел ими всеми
сразу. Он принял за данность, что читатель просто обязан ин-
тересоваться тем же, чем интересуется он -- и был недалек от
истины. Он писал легко и весело, расщелкивая научные терми-
ны и передавая читателю фантастический взгляд на фантасти-
ческий мир. О нем знала вся страна, и его имя на обложке
книги было гарантией того, что тираж не залежится. Некото-
рые редакторы говорили, что из-за огромного количества наз-
ваний его книг он начинает конкурировать сам с собой, но они
ошибались. Каждая книга Азимова помогала продать другие, так
как расширяла его аудиторию.
Он не забросил и НФ, пописывая рассказы и составляя анто-
логии. Он стал первым, кто заговорил от лица фантастики с
"внешним миром". Первый том антологии рассказов, лауреатов
премии "Хьюго", вышел в 1962 году, и как-то само собой полу-
чилось, что его редактором стал Азимов -- как, впрочем, это
получилось и со всеми остальными томами этой серии. Веселые
и личностные вступления к рассказам сделали его чрезвычайно
популярным антологистом. Он собрал антологии "Tomorrow's
Children" ("Дети завтрашнего дня", 1966) и "Before the
Golden Age" ("До Золотого Века", 1974) -- последняя стала
наиболее важным обзором НФ-рассказов, написанных до 1939 го-
да. Вместе с Мартином Х. Гринбергом (не путать с Марти Грин-
бергом из "Gnome Press"!) Он начал серию антологий "Asimov
Presents the Great SF Stories" ("Азимов представляет вели-
кие НФ-рассказы") с тома рассказов 1939 года и довел ее до
1963 года -- с 1964 уже выходили ежегодные антологии лучших
рассказов года, собранные Доном Уоллхеймом.
Он снова начал писать фантастические романы в 1972 году,
издав "The Gods Themselves" ("Сами Боги"). Рассказ, писав-
шийся для антологии, получился куда длиннее, чем предполага-
лось. Азимов показал текст редактору в "Doubleday" и тот по-
советовал написать роман. А для антологии Азимов написал
другой рассказ.
"Сами Боги", по мнению критиков, стал его лучшим НФ-рома-
ном -- особенно благодаря реалистичнейшему описанию инопла-
нетян. Азимов же гораздо больше любил роман "Murder at ABA"
("Убийство в "Эй-Би-Эй", 1976), классический по форме детек-
тив. До его публикации он написал несколько ранних детекти-
вов и серию рассказов о "Черных Вдовцах", нью-йоркском клу-
бе, члены которого разгадывают разные головоломные истории.
Клуб был списан с "Пауков-Трапдоров", клуба, в котором сос-
тоял сам Азимов. Вообще же, из всех книг, им написанных, он
больше всего гордился "Азимовской биографической энциклопе-
дией науки и техники" -- "потому что ее не мог бы написать
никто другой".
Личная его жизнь, увы, была не так успешна. Брак с Гер-
трудой медленно распадался на протяжении десятилетий. Они
расстались в 1970 году и были разведены 16 ноября 1973 года.
Развод был болезненным и стоил ему 50 тысяч долларов. В ав-
тобиографии он благородно взял вину на себя, написав, что
был эгоистичен, занимался только своими писаниями и вряд ли
мог считаться хорошим мужем. У Азимовых были двое детей --
дочь Робин и сын Дэвид.
30 ноября 1973 года Азимов женится на Дженет Опил Джеп-
псон, психиатре, с которой он познакомился на Нью-Йоркской
Всемирной конвенции 1956 года.
В 1976 году Джоэль Дэвис, издатель детективных журналов
"Ellery Queen's Mistery Magazine" и "Alfred Hitchcock's
Mystery Magazine", решил основать новый журнал фантастики и,
по традиции, назвать его именем какого-нибудь писателя.
Единственный, кого он знал достаточно хорошо по рассказам в
"Ellery Queen's", был Азимов.
После некоторых сомнений, Азимов, наконец, согласился --
но с некоторыми оговорками. Он уже 17 лет писал ежемесячную
колонку в "F&SF" и прекращать ее не хотел. Он не хотел быть
редактором журнала и предложил на этот пост Джорджа
Ситера,-- тот должен был читать и редактировать все расска-
зы. Сам Азимов разрешает пользоваться его именем, кроме то-
го, он сам будет писать редакционные статьи и вести колонку
писем, а также консультировать при необходимости Ситера. Бы-
ло также договорено, что если сам Азимов напишет что-то фан-
тастическое, он первым делом предложит это в "Asimov's".
Сотрудничество наладилось. Азимов и Ситер были схожи во
взглядах на НФ, а имя Азимова и состав редакции приносят
журналу популярность на протяжении вот уже четверти века. На
посту редактора Ситера сменили сначала Шона Маккарти, а за-
тем Гарднер Дозуа. Их вкусы и пристрастия были весьма дале-
ки от азимовских, но сам Азимов всегда поддерживал их и за-
щищал от необоснованных нападок. Он отлично понимал, что
жизнь не стоит на месте, что жанр должен развиваться, и что
с того, если кому-то (даже и ему самому) может чем-то не
нравиться объективно хороший рассказ.
Он работал, как каторжный. В 1976 году у него выходит дю-
жина новых книг. В 1977 намечается еще десяток. Его постоян-
но приглашают читать лекции, его интервьюируют "People" и
"Reader's Digest". Каждую свободную минуту он проводит за
пишущей машинкой. 2 января 1977 он отмечает свое 57-летие, а
18 мая попадает в госпиталь: тромб коронарных сосудов... Да-
же там он работает: пишет первый том своей автобиографии.
Заодно он сбрасывает вес, так что к концу июня ЭКГ показы-
вает, что он выздоровел.
В 1979 Медицинская Школа Бостонского Университета прис-
ваивает ему степень профессора. В том же году "Doubleday"
издает первый том его автобиографии "In Memory Yet Green"
("Пока память зелена") -- его двухсотую книгу.
Через некоторое время Азимов обретает прежнюю форму: к
концу 1984 он выпускает следующую сотню книг. В 1982 году он
снова возвращается к фантастике и пишет "Foundation's Edge"
("Кризис Основания"), продолжение знаменитой серии. В
Doubleday долго уговаривали его написать фантастический ро-
ман и, после того, как он подписал-таки контракт, Пэт
ЛоБрутто (Pat LoBrutto), в то время редактор линии НФ, поз-
вонила ему и сказала, что под "фантастикой" "Doubleday"
имеет в виду новый роман об Основании. Азимов согласился.
Он перечитал трилогию и был поражен тем, что в его рома-
не почти нет действия, а то, что есть, происходит большей
частью "за кадром". Не сознавая того, он достиг мастерства в
одном из сложнейших литературных приемов: серии романов,
построенных почти исключительно на диалогах.
Азимов попытался сознательно "собезъянничать" свой стиль
тридцатилетней давности -- к его гордости, у него это полу-
чилось. Примитивная "журнальность" прозы ушла, но стиль ос-
тался по-прежнему простым и прямолинейным. Книга стала его
первым бестселлером -- и каким бестселлером! В списке "The
New York Times" этот роман продержался 25 недель!
Следом вышли романы "Robots of Dawn" ("Роботы Зари",
1983), начатый еще в 50-е годы, но заброшенный на полпути,
"Robots and Empire" ("Роботы и Империя", 1985), "Foundation
and Earth" ("Основание и Земля", 1986), "Prelude to
Foundation" ("Прелюдия к Основанию", 1988)... Были и другие
("несерийные") книги. Большая часть стала бестселлерами.
Азимов достиг положения, когда мог требовать миллионные
авансы -- впрочем, он делал это редко. Одна из основных при-
чин, по которой он переключился в 60-х годах на публицисти-
ку, была финансовая -- писать фантастику было менее выгодно.
И вот неожиданно фантастика стала давать феноменальную при-
быль -- от одного романа он получал больше, чем за десяток
научно-популярных книг.
Хотя Роберт Хайнлайн и был более популярен среди любите-
лей фантастики -- он неизменно лидировал во всех опросах,
оставляя Азимова и Кларка на второй и третьей позициях,--
Азимов был известен более широкой аудитории. По шутливому
соглашению, которое Азимов и Кларк заключили как-то в
нью-йоркском такси, Кларк должен уверять всех, что Азимов
лучший в мире писатель-фантаст, а сам Кларк -- второй, а
Азимов должен поддерживать мнение, что лучшим в мире фантас-
том является Кларк, а сам Азимов довольствуется вторым мес-
том. С этим можно спорить, но статус Азимова сомнений больше
не вызывает.
Его имя и лицо были настолько хорошо известны, что он
первым из писателей появился на телеэкране в рекламных роли-
ках. Своим именем он оказывал поддержку многим начинаниям и
проектам. Его не интересовали слава и деньги. Он помогал лю-
дям, раздаривая им идеи -- как когда-то помог блестящей
идеей ему Джон Кэмпбелл. Он надеялся, что его имя поможет
начинающим авторам удержаться в струе -- и за это время на-
работать собственный профессионализм.
К концу жизни Азимов в соавторстве с Робертом Силвербер-
гом работал над романами по трем своим самым знаменитым рас-
сказам: "Nightfall" ("Приход ночи"), "Уродливый мальчуган"
-- этот роман поначалу предполагалось назвать "Child of
Time" ("Дитя времени") -- и "Двухсотлетний человек" (под
названием "The Positronic Man" ("Позитронный человек"). Ро-
ман "Forward to Foundation" ("Вперед к Основанию"), состоя-
щий из четырех новелл и эпилога появился в 1993 году -- дей-
ствие его разворачивается между событиями романа "Прелюдия к
Основанию" и основной трилогией. этот роман в этом году.
Весной 1993 вышла и еще одна книга: "I, Asimov" ("Я,
Азимов") -- третий том его автобиографии, который он дикто-
вал в госпитале. Выйдет книга юмористических рассказов. Мо-
жет быть, что-то еще...
Азимов перенес в 1983 году три операции на почках, а в
1989 году слег на много месяцев с интенсивной сердечной не-
достаточностью. Полностью оправиться от нее он уже не смог.
На одном из редакционных совещаний в "Asimov's" он сказал,
что надеется умереть, упав лицом на клавиатуру пишущей ма-
шинки. Случая не представилось. Лекарства поддерживали в нем
жизнь, но не позволяли работать. Настал день, когда он в
последний раз оторвал себя от клавиатуры, и страсть, привя-
зывавшая его к жизни, иссякла.
Он жил, чтобы писать, и когда он не смог больше делать
это -- он умер.
В одном интервью его спросили: что он будет делать, если
узнает, что жить ему осталось шесть месяцев? "Я буду печа-
тать быстрее", ответил он.
Айзек Азимов, один из самых известных в мире писателей и
самый известный из писателей-фантастов, скончался 6 апреля
1992 года от сердечной и почечной недостаточности в госпита-
ле Нью-Йоркского Университета. По воле покойного, тело его
было кремировано, а пепел -- развеян.
Его кончине посвятили первые полосы многие газеты. Через
две недели CNN выпустила в эфир ретроспективный обзор его
карьеры. До сих пор этого удостаивались только главы госу-
дарства и кинозвезды. National Public Radio выдало в эфир
его интервью 1988 года -- с тем, чтобы его собственные сло-
ва стали его некрологом.
Добрая часть его автобиографии посвящена тому, как он за-
рабатывал на жизнь. Вне всякого сомнения, он был Очень Бога-
тым Писателем, но деньги были для него лишь воплощением ап-
лодисментов, он ими практически не пользовался. У него не
было яхт, особняков, они были ему не нужны. У него и так бы-
ло все, что он хотел: пишущая машинка в тихой комнате с заш-
торенными окнами.
И, пожалуй, самое важное, что можно сказать: о его уходе
скорбит не только фантастика.
Скорбит мир.

P. S. В "Locus" пришло множество писем, в которых люди
прощались с Азимовым. Там не было писем из России. Наверное,
не успели дойти. Но было одно письмо -- от доктора Арлана
Эндрюса, который в последней строке написал: "Da svedanya,
gospodin Asimov".
Что мы можем добавить к этому? Только наш шепот:
"Forever"...

Сергей БЕРЕЖНОЙ

Компиляция по материалам:
"Isaac Asimov" by Frank M. Robinson & C. N. Brown
("Locus", May 1992).
"Isaac Asimov" by Sam Moskowitz (в кн.: Sam Moskowitz.
"Seekers of Tomorrow", New York, Ballantine, 1967).

ПАМЯТИ ВИТАЛИЯ ИВАНОВИЧА БУГРОВА

Я написал эту песню давно.
Она написалась сама собой, как обычно пишутся только луч-
шие песни. Она написалась так, потому что я точно знал, для
кого я ее пишу.:

Настройтесь ена свердловскую волну
И стрекот всех кузнечиков эфира
Пропустит вдруг: "Я жду тебя, мой милый..." --
И ты поймешь, что медлить ни к чему,
Что где-то далеко, в горе из малахита
Ждет именно тебя среди высоких круч
Хозяйка той горы колдунья Аэлита --
И только у тебя к ее богатствам ключ...

На моей второй "Аэлите" мне так и не удалось спеть ее в
его присутствии. Не получилось. Что ж, подумал я, успею.
Прошло пять лет. Мы встречались на Ефремовских Чтениях и
"Интерпрессконе" в Питере, на других съездах и конференциях
-- и под рукой всегда не оказывалось гитары, или мешало еще
что-то, или... Ладно, думал я, ладно, успею!

...Закон пути немыслимо суров:
Мы делим растояние на скорость,
Высчитываем время, словно корысть,
Молитвами торопим бег часов.
Там где-то замок есть из теплого гранита,
И обвился кольцом вокрукг стены дракон...
А в замке том грустит принцесса Аэлита --
Ей страшно без тебя в огромном замке том...

На этом "Интерпрессконе" я как-то в разговоре упомянул об
этой песне. Должен приехать Виталий Иванович, сказал я. У
меня давно припасен для него подарочек. Если он приедет, я
на концерте специально для него спою...

...Посадка. Самолет на полосе.
К перрону подкатил свердловский поезд.
Ямщик заткнул двугривенный за пояс
И звездолет в Кольцово мягко сел.
И вот -- в конце пути -- последняя молитва:
Прими нас и спаси от будничного сна,
Прекрасная, как жизнь, богиня Аэлита,
Распахнутая в мир свердловская весна!

Он так и не приехал...

Сергей БЕРЕЖНОЙ

МИРЫ ВЕЛИКОЙ ТОСКИ

Миры рождаются по-разному.
Одни возникают в затмевающей реальность грандиозной
вспышке вдохновения. Истинная их жизнь коротка -- такой мир
успевает лишь бросить тусклый отблеск на бумагу -- и поги-
бает.
Другие миры строятся долго и старательно: от аксиом к
теоремам, от теорем -- к их следствиям, загромождая бумагу
гробами лишенных жизни слов.
Третьи миры рождаются от великой тоски. Просто взлетает
однажды разрываемая скорбью и печалью душа в сырое небо...
"Почему мир несовершенен, Господи?.."
Бог знает -- почему; знает, но не говорит.
И душа, так и не дождавшись ответа, возвращается в тело,
стоящее в очереди за молоком.
Мир рождается в момент воссоединения души с телом. Мир,
возможно, еще менее совершенный, чем мир реальный. Пусть
так. Но одному-единственному человеку в нем дано не стать
подонком. Или он может уклониться от направленной в него пу-
ли. Или способен понять несовершенство своего мира...
А мир, осознавший свое несовершенство, рождает следующий.
И так -- до бесконечности.

* * *

Андрей Лазарчук вовсе не собирался становиться Создате-
лем Несовершенных Миров. Когда он писал "Тепло и свет", "Се-
редину пути" и другие притчи, -- а это было адски давно, в
начале восьмидесятых, -- он лишь выплескивал из себя скопив-
шуюся в душе тягостную накипь обыденности. Она была неве-
роятно мерзка, эта накипь. Она заполняла, топила в себе каж-
дый созданный мир. Она чувствовала себя в своем праве.
Но в рожденном мире немедленно появлялся человек, к кото-
рому эта мерзость не липла. Рыцарь. Мастер. Творец. Он не
пытался вступить в борьбу с накипью. Он просто был способен
ее осознать, увидеть -- и отделить от мира. И его мир не то
чтобы очищался -- он чувствовал себя чище...
Невозможно возродить погибший в ядерном пламени сказоч-
ный мир ("Тепло и свет"), но можно создать в глубоком под-
земном убежище искуственное Солнце, которое будет разго-
раться от любви одного человека к другому. Разве для тех,
кто остался в живых, мир не станет от этого хоть немного
прекраснее?
* * *

Человек не в силах преодолеть несовершенство мира. Про-
возглашение этой цели -- всегда ложь. Пусть прекрасная, как
Царствие Небесное, пусть логичная, как Утопия, пусть науч-
ная, как Коммунизм -- но все-таки ложь.
И не бороться с несовершенством мира -- немыслимо. Антиу-
топии никогда не рисуют будущее -- лишь настоящее. То нас-
тоящее, которое необходимо свернуть в рулон и навсегда заму-
ровать в прошлом. То настоящее, с несовершенством которого
должно бороться. То настоящее, которое не имеет будущего.
Андрей Лазарчук не писал ни утопий, ни дистопий. Это бы-
ло для него лишено интереса. Действие его рассказов всегда
происходят между прошлым (которого нет у утопий) и будущим
(которого лишены антиутопии), в том настоящем, которое ни-
когда не станет ни беззаветно светлым, ни безнадежно мрачным.
Наше время. Много лет назад черное колдовство оживило му-
мифицированного Вождя. Мумия, не способная жить сама по се-
бе, поддерживает свое существование за счет жизненных сил
детей, которых приводят в кремлевский кабинет на экскурсии
-- обязательные и жуткие, как похороны.
Гротескна ли в этом настоящем фраза "Ленин и теперь жи-
вее всех живых"?
В этом мире властвует диктатура мертвенных суеверий. По-
разительно, но от той диктатуры, которая так долго царила в
нашей реальности, она отличается какими-то мелочами. Атрибу-
тикой. Лексикой. Списком запрещенных книг. И все! Ужас нес-
казанных слов -- тот же. Голодный паек на ребенка -- тот же.
Талант, скрываемый либо уничтоженный -- тот же.
Страшно.
Но реальность страшнее.
В той реальности злое волшебство победило. Но в ней же
существует и волшебство доброе...
В нашей реальности чудес не бывает.
Никаких.
* * *

В нашей реальности все рационально. Рациональны радость,
любовь, рождение, смерть... Иррационален лишь страх темноты.
Страх этот собрался из боязни себя, ужаса перед слепотой и
вечного испуга перед неведомым. Мозг неспособен справиться с
этим страхом, ибо мозг тоже рационален.
Жуткий водоворот иррационального страха втягивает в себя
людей, соединяет их, как пузырьки на поверхности воды. Слив-
шись, как эти пузырьки, в нечто единое, люди становятся вра-
тами, через которые Ужас прорывается в мир.
Выбирай.
Первое -- смерть. У тебя не будет больше страха перед
темнотой. Ты сам станешь ее частью.
Второе -- одиночество. Уничтожь свою любовь, забудь своих
друзей, живи один в ночи вечного, сводящего с ума кошмара.
Третье. Пропусти Ужас в мир. Освободись от него. Утешься
тем, что ты сделал это не один (один ты не смог бы сделать
это) и живи дальше. Тем более, что с ужасом, находящимся вне
тебя, можно бороться.
Четвертое. Иного не дано.
В рассказе "Из темноты" герой принимает на себя одиночес-
тво. Он не спас свой мир -- Ужас нашел другой путь. Но те-
перь в Ужас можно было стрелять, ибо Ужас стал рациональным.
Стоит ли бояться того, что можно понять?
По-настоящему страшна лишь темнота.

* * *

Государство изобрело гениально простой способ заставить
себя бояться: оно стало превращать привычное в иррацио-
нальное. Самые невероятные кошмары, ворвавшиеся на страницы
романов Дика из наркотического бреда, бледнеют перед искус-
ством правительств превращать жизнь в ад. Лишите быт челове-
ка логики -- и его можно брать голыми руками. Извратите его
прошлое -- и он готов стрелять в собственных детей. Скажите,
что мир построен на лжи -- и он поверит вам.
Роман Андрея Лазарчука "Опоздавшие к лету" тоже построен
на лжи. Колдовской сад -- мираж, Полярная Звезда -- морок,
правдива лишь великая ложь войны и смерти. В какую ложь ве-
рить? Идти ли вечно на Север, прикрепив на бушприте Поляр-
ную Звезду, или рубить шашкой картонные танки?
Что есть правда? Что есть вера? Правда ли то, во что мож-
но верить?
Каждый пролет гомерического Моста можно потрогать руками,
но если само тело твое перестает существовать для пуль,
взглядов и прикосновений -- как верить своим ощущениям? Ки-
нопленка беспристрастна и правдива, пока она не проявлена и
не смонтирована, но, извлеченная из камеры, она немедленно
начинает лгать.
Неужели это всеобщий мировой закон? Или же эта ложь --
необходимое условие существования человека? Или -- Государ-
ства?
Но мир сам по себе не знает лжи, а человек способен эту
ложь распознать -- какая бы она ни была изощренная. Государ-
ство же существует лишь благодаря лжи. То, что человек нуж-
дается в опеке свыше -- ложь; отвергнув опеку Бога человек
не нуждается больше ни в чьей. То, что общество нуждается в
упорядочении -- ложь; Государство разрушает упорядоченность
жизни, меняя законы по своему желанию.
Ложь -- естественное состояние Государства.

* * *

В одном из миров, созданных Андреем Лазарчуком, сущес-
твует Голем -- разум, порожденный Государством, ублюдочное
дитя социальных потрясений двадцатого века. Он существует,
но он не существо -- это кибернетический разум, воплощенный
не в метале и полупроводниках, но в колоссальной бюрократи-
ческой системе.
Смыслом существования Голема является преобразование лжи
бумаг в ложь действительности. Начав свое существование в
мире, где ложь была безыскусна и наивна, он придал лжи гло-
бальную стройность и монументальную величественность. Мир
Голема превратился в мир тотальной лжи -- лжи мыслей, слов,
поступков, лжи смерти и забвения. Мир диктатуры лжи, где
ложь в принципе невозможно обнаружить -- ибо не на что опе-
реться при этом, кроме как на другую ложь. Человек, который
не может существовать, не определив для себя каких-то осно-
вополагающих истин, вынужден принимать в качестве таковых
ложь.
И человек перестает быть человеком.
Или просто перестает быть.

* * *

Мы живем в Мире Великой Тоски.
В нем есть все -- красота и порок, золото и смерть. В нем
бездна несовершенства, которое -- помните? -- порождает та-
кие же несовершенные миры. Может быть, в нем есть Бог.
Но если он есть, то мир наш он создал не летая над без-
дною во тьме. Он создал его, стоя в очереди за молоком.

Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы

ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫІ±° Сергей В. Бережной
ЫЫЫІ±° e r r a 190068, СПб,
ЫЫЫІ±ЫЫЫЫЫЫЫЫЫІ±° Вознесенский пр-т,
ЫЫЫІ±ЫЫЫІ±°antastica 36-4
ЫЫЫІ±ЫЫЫІ±° Издательство
ЫЫЫІ±ЫЫЫЫЫЫЫІ±° TERRA FANTASTICA
ЫЫЫІ±°
ЫЫЫІ±° тел. (812)-310-60-07
ЫЫЫІ±° FIDO 2:5030/207.2

Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы

Сегей БЕРЕЖНОЙ

ОПЫТ ТОРГОВЛИ ЖУРНАЛОМ ФАНТАСТИКИ В ЭЛЕКТРИЧКАХ,
или
В жизни всегда есть место маркетингу

1. Интродукция

Я вовсе не собирался становиться офеней. Так получилось.
Жизнь, знаете ли, заставила. Хайнлайн, скажем, с детства
мечтал быть морским офицером, а не фантастом. Пришлось, од-
нако, романы писать -- вместо рапортов.
О том, как я издавал вместе с днепропетровским МП "Дай-
мон" журнал фантастики "ZET", рассказывать нужно не здесь и
не сейчас. Эпическая сия история дала мне лишний повод вос-
хититься неисповедимостью путей Господних. Эпопея заверши-
лась, к моему относительному удовлетворению, изданием нуле-
вого (и последнего) номера журнала.
О том, как я пытался получить от МП "Даймон" причитающие-
ся мне и авторам журнала деньги, лучше не рассказывать вооб-
ще. Лучше пропустить -- во избежание. Суть не в этом.
Суть в том, что вместо большей части этих денег я полу-
чил четыре тысячи экземпляров своего журнала. Лучше, чем ни-
чего, верно?
Как результат: я стою в тамбуре первого вагона электрич-
ки на Симферополь, на моем плече висит сумка, в сумке трид-
цать пять экземпляров моего детища (больше в сумку не вле-
зет -- да больше и не надо). До отправления электрички пять
минут. На моем лице озабоченное выражение: я придумываю ре-
чевку и милостиво дозволяю конкурентам хозяйничать в стоя-
щем вагоне.

2. Конкуренты

У севастопольских электричек свои традиции насчет обеспе-
чения пассажиров чтением.
-- Доброе утро, товарищи пассажиры, вас приветствует не-
зависимая газета "Меркурий"! Очень интересная газета, поку-
пайте, не пожалеете...
Таким текстом обставлял свои появления в вагонах очень
популярный мужик, торговавший, помимо "Меркурия" нескольки-
ми другими местными газетами. Работоспособность у него была
невероятная: в день он обслуживал чуть ли не все электрички
между Севастополем и Бахчисараем -- полтора десятка. Все его
знали и каждое его появление вызывало оживление в зале.
Другой торговец получил кличку "гуманоид" -- он чуть ли
полгода продавал один и тот же номер какой-то ублюдочной га-
зеты со статьей о том, как "женщина родила гуманоида". Рабо-
тал он достаточно тупо, в тупости своей доходя до идиотских
перебранок с пассажирами, осмеливвющимися намекнуть, что с
ценами он перебирает. Ни внешность, ни заунывные тексты ре-
чевок поклонников ему не прибавляли.
Были и другие -- еще менее заметные.
Все они продавали газеты. У меня был товар совсем другой
категории -- журнал. Когда я предложил "гуманоиду" прода-
вать "ZET", он заявил, что такой товар в электричках не пой-
дет. Через некотрое время я понял, почему он так решил: га-
зеты у него столи чуть ли не на порядок дороже, чем в киос-
ках и журнал он продавал бы по цене толстого романа. Ясно,
что на таких условиях у него не ушло бы и десятка экеземпля-
ров в неделю.

3. Бизнес-план

Меня же, по сути, не связывала себестоимость товара. Жур-
нала у меня было много, и вздувать на него цены не было ни-
какого смысла. Оптимальный вариант выглядел так: я выхожу на
электричку с полной сумкой журналов, проезжаю до Симферопо-
ля и обратно и распродаю все за два прохода. Оптимальная це-
на определилась довольно быстро: 10 тысяч хохлобаксов (око-
ло 500 рублей). Удобная сумма: можно заплатить одной купю-
рой и легко считать сдачу, если дают больше.
Цена эта была вполне конкурентоспособной: "гуманоид" про-
давал некоторые газеты и за 20 тысяч (в киосках они стоили
не более трех). В то же время, дневная выручка в триста ты-
сяч меня вполне устраивала (средняя месячная зарплата по
Украине была тогда приблизительно такой же).
И еще: билет на электричку от Севастополя до Симферополя
стоил 12 тысяч 400 хохлобаксов -- на четверть больше, чем
мой журнал. Это обстоятельство я вовсю использовал в реклам-
ной кампании.

4. Реклама

Я делаю глубокий вдох, вхожу в вагон, плотно закрываю
сдвижные двери в тамбур, поворачиваюсь к аудитории и возгла-
шаю:
-- Ladies and Gentlemen!
Даже относительно чистый английский язык производит на
пассажиров электричек фантастическое впечатление. Все лица
поворачиваются ко мне. Я нахожу среди этих лиц самое симпа-
тичное, широко ему улыбаюсь и посылаю голос вверх, чтобы он
отразился от потолка вагона:
-- Все на пользу, что не во вред. Но много ли пользы в
том, чтобы скучать в пути? Я предлагаю вам прекрасное чте-
ние на дорогу -- журнал фантастики "ZET"! (Рука с самым кра-
сивым экземпляром взлетает вверх). Дешево и сердито! Дешев-
ле, чем билет до Симферополя! Пр-р-рошу!
В этом месте следует немедленная реакция публики -- иног-
да, когда текст выше среднего и верно выбран тон, удавалось
даже сорвать аплодисменты. Чаще вагон просто одобрительно
гудит. Изредка следует тупое молчание -- но это если я уж
совсем плохо отбомбился.
В принципе, народ никогда не против развлечься -- а мое
появление это хоть короткое, но шоу. Поэтому потенциальные
потребители изначально испытывают ко мне симпатию. А это
значит, что реклама сработала.
Обратите внимание на текст. Структурно он делится на две
части: вводную, которая меняеся ежедневно, и собственно ин-
формационную, которая относительно неизменна.
Вводная часть должна настроить аудиторию на восприятие
части информационной. Достигается это не столько содержа-
нием (иногда вступление почти совершенно бессодержательно --
как в приведенном выше примере), сколько манерой подачи.
Артистично произнесенная банальщина сильнее воздействует на
аудиторию, нежели последовательное изложение аргументов (см.
заседания всяческих парламентов).
Примеры вступительной части.
-- Зима не сдается без боя! Но весна уже наступает ей на
пятки: завтра восьмое марта, и я поздравляю всех присут-
ствующих дам с этим прекрасным праздником! (Здесь нужно пе-
реждать аплодисменты). А для тех, кому предстоит дальний
путь -- прекрасное чтение на дорогу...-- и т.д.
-- Не позволяйте стуку колес усыпить ваш разум! Я предла-
гаю вам прекрасное чтение на дорогу...-- и пр.
-- Приехал жрец! Врачую души, поднимаю настроение.
Астральным путем отзываю депутатов. И все это с помощью жур-
нала фантастики "ZET"...-- далее по тексту.
-- Я зову вас на бой с проклятием электричек -- на бой со
скукой! Нашим оружием будет журнал фантастики "ZET"...
Все это должно произноситься предельно внятно (вплоть до
намеренно утрированной артикуляции), напористо, с куражом.
Если хотите, можете вместо вступления просто отбить чечетку
(хотя я на это так ни разу и не решился) только не забудьте
после этого о резюмирующей части.

5. Улыбайтесь!

Проорав последнее слово, следует вплотную приступать к
реализации товара. На практике это означает, что вы должны
пройти вагон насквозь. Это программа-минимум. Программа-мак-
симум: продать хотя бы один экзкемпляр.
Если вы будете при этом стесняться, смотреть в пол,
ждать, пока вас окликнут желающие приобрести журнал, то вы
выполните разве что программу-минимум. В этом случае у вас
могут купить экземплярчик разве что из жалости.
Улыбайтесь! Вы должны щелкать зубами, сверкать глазами,
смущать девушек ("А вы не желаете?.. Нет?.. Не может быть, я
просто не могу поверить!.. Неужели действительно не
желаете?.. Поразительно! Вы даже представить себе не можете,
как я разочарован..."). Если пассажир не выказывает явного
желания купить журнал, но смотрит в вашу сторону, предложи-
те ему экземплярчик посмотреть: как правило, никто посмот-
реть не отказывается и процентов тридцать посмотревших ре-
шают раскошелиться -- остальных следует поблагодарить за
проявленное к журналу внимание. Сообщайте направо и налево,
что оглавление в конце, анонс на третьей странице, демон-
стрируйте наиболее зрелищные иллюстрации. Вы должны постоян-
но атаковать!
И ни в коем случае не забывать об обороне! Некоторые пас-
сажиры имеют дурную привычку бросать реплики в ваш адрес.
Подобные выпады надо парировать немедленно и безжалостно,
причем свидетелями вашей победы должно быть как можно
большее количество окружающих.
Например.
Канун восьмого марта. В каждом втором вагоне обязательно
находится мужик, который считает своим долгом заявить:
-- В честь праздника женщинам нужно журнал не продавать,
а дарить!
Можно, конечно, просто послать его или не обращать внима-
ния -- если вы хотите продать как можно меньше экземпляров.
Если же ставится противоположная задача, то вы просто обяза-
ны ответить:
-- В честь праздникам женщинам нужно цветы дарить, а не
журналы фантастики!
После чего симпатии населения обращены более на вас, не-
жели на неосторожно раскрывшего рот пассажира.
Другой пример. За один проход можно десять раз услышать,
что нынче вся наша жизнь -- фантастика. На что можно отве-
чать: завидую, мол, а у меня вот -- сплошной соцреализм,
только с журналом и отдохнешь...
Бывают и крайние случаи. Вы произнесли рекламный текст и
из середины вагона доносится:
-- Эй, придурок, а ну давай сюда!
Обычно этот зов джунглей звучит со стороны веселых компа-
ний. Завязывать с ними полемику нет никакого смысла, оби-
жаться -- тем более. Но и не обращать внимания тоже нельзя.
Выигрышная тактика здесь может быть неожиданная: сыграть
клоуна. Шута невозможно оскорбить по-настоящему -- он по оп-
ределению не может потерять лицо. Зато из под такой маски
очень удобно оплевывать идиотов, перехватив у них инициативу.
-- Оп-па-ля! Узнаю знакомое лицо! Кстати -- журнальчик не
желаете?
Оскорбитель вынужден отвечать на вопрос -- иначе шутка
будет погублена. Ответ почти предопределен:
-- Рад бы, да вот... читать не умею!
Компания ржет. Вам же остается только широко улыбнуться и
сказать:
-- Ах, так мы коллеги!
После чего противник начинает судорожно размышлять, счи-
тать это оскорблением или нет, а вы можете продолжать прер-
ванную торговлю.

6. Товарный вид

Продавать "ZET" мне было очень легко: я отлично знал все
сильные и слабые стороны журнала и действовал в соответ-
ствии с этим знанием. К сожалению, самую большую слабость
издания скрыть я не мог -- идиотские цветные вклейки с аля-
поватыми картинами "на темы Толкина", вставленные в номер
без моего ведома. Эти картины лишили меня, по моим подсче-
там, пятой части потенциальных покупателей.
Очень удачно, что я поставил на третьей странице анонс
основных произведений. В "Фэн Гиль Доне" Алексей Свиридов
совершенно точно отметил, что это крикливая реклама -- так
оно, конечно, и есть. Но мне вовсе не кажется, что эта рек-
лама снижает художественный уровень журнала. Тексты -- это
одно, реклама же -- нечто совершенно другое. Никто из пасса-
жиров электрички не стремиться с наскока оценить достоин-
ства текста -- практически все решают дилемму купить-не ку-
пить исходя из анонса и оглавления.
Существенно помогало и то, что я не ставил в номер повес-
тей "с продолжением" -- покупатели справлялись об этом об-
стоятельстве достаточно регулярно.
Некоторые начинали читать редакционное вступление -- и,
как правило, после этого журнал брали. Динамичный и раско-
ванный стиль, кто бы что ни говорил, вызывает у читателей
доверие.
Встречались мне и люди, уже читавшие "ZET". В таких слу-
чаях я не отказывал себе в удовольствии спросить: ну и как?
Ответы были для меня достаточно лестны -- ровно настолько,
чтобы соседи читавшего проявляли к журналу больший интерес.
Часто спрашивали: нет ли следующих номеров? Таких приходи-
лось огорчать: мол, нет и не будет...
Изредка попадались и настоящие знатоки фантастики -- "ди-
кие фэны", как правило. Такие встречи были по-человечески
приятны и заметно увиличивали сбыт. С некоторыми из таких
"диких" я не отказывал себе в удовольствии пообщаться плот-
нее. Оказалось, что имя Лазарчука среди неорганизованных лю-
бителей фантастики известно уже достаточно широко (честно
говоря, я на это и не надеялся). Щеголева знают меньше. Пе-
левина же любит и знает далеко не так много народу, как мож-
но было бы ожидать...

7. Заключение

В целом, проверка практикой подтвердила в общем и целом
правильность избранной мною для "ZET" редакционной политики.
Наслушался я в свое время замечаний и от издателей, и от фэ-
нов, и от коллег-редакторов. Ругали за формат, за крупный
шрифт, за то, за недостаточно хорошие иллюстрации... Может,
конечно, правильно ругали. Но!
Цветная обложка крупного формата видна из любого угла
электрички.
Крупный шрифт дает возможность не слишком насиловать гла-
за в прыгающем на стыках вагоне.
Иллюстрации оказались достаточно наглядными, чтобы, по
крайней мере, не отбивать у пассажира интерес к журналу.
Может, в других обстоятельствах эти _достоинства_ и обо-
рачивались _недостатками,_ но в электричках они были именно
_достоинствами_ -- причем, совершенно неоспоримыми.
Ну а то, что журнал мой оценили не только пассажиры мес-
тного железнодорожного транспорта и "Священный месяц Ринь"
Лазарчука получил "Великое Кольцо", внушает мне некоторые
надежды на будущее. Может, этот единственный номер "ZET" --
не последняя моя удача?

Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы

ЛЮБОВЬ К ЗАВОДНЫМ АПЕЛЬСИНАМ

В российской фантастике большие перемены. Грозная "чет-
вертая волна", вспухшая еще в начале восьмидесятых, сначала
потеряла большую часть мощи от удара о тупые волноломы гос-
комиздатов, после раздробилась о рыночные пирсы и то, что
она вынесла на книжные лотки, можно пересчитать буквально по
пальцам. Но зато -- какие имена!
Вячеслав Рыбаков. Писатель от Бога. Пишет мало, но прак-
тически все, им написанное, неправдоподобно талантливо. Как
соавтор сценария фильма Конст. Лопушанского "Письма мертво-
го человека" получил Госпремию РСФСР. Издал пока две книги:
роман "Очаг на башне" в некогда нашумевшей серии "Новая фан-
тастика" и сборник "Свое оружие". И то, и другое сейчас в
принципе невозможно достать: разошлось по любителям. Сам се-
бя считает невезучим: бесконечно долго не может выйти три
года назад подготовленный сборник "Преломления", задержи-
вается книга в серии "Русский роман"... И, в то же время --
опубликованный в "Неве" новый роман "Гравилет "Цесаревич"
(произведение, на мой взгляд, очень сильное) получает прес-
тижнейшую премию Бориса Стругацкого "Бронзовая улитка" как
лучший фантастический роман прошлого года. И пренебрежи-
тельно игнорируется номинаторами Букера...
Андрей Лазарчук. Автор, поразительно интересный для наб-
людения: начал с несложных по форме, но глубоких философ-
ских рассказов, в повести "Мост Ватерлоо" перешел к со-
циально-психологической литературе, потом напечатал жесткий
триллер "Иное небо" (профессиональная премия "Странник" это-
го года)... Напечатанный в новом литературном журнале "День
и ночь" роман "Солдаты Вавилона" (завершающая часть трикни-
жия "Опоздавшие к лету"), похоже, произведет в литературе
большой шум -- экспериментальная по форме философско-миро-
воззренческая проза такого масштаба появляется далеко не
каждое десятилетие. Впрочем, шум будет лишь в том случае,
если литературный истеблишмент снизойдет до чтения "этой
фантастики"...
"Эта фантастика", впрочем, давно и прочно осознает, что
"толстая" литературная периодика скорее предпочитает публи-
ковать посредственные реалистические произведения, нежели
талантливый, но "не вполне реалистичный" роман. Более того:
современное литературоведение просто не готово воспринимать
современную фантастику. Как это ни парадоксально, профессио-
нальным критикам не хватает профессионализма, когда они бе-
рутся говорить о произведениях, скажем, Стругацких. Уровень
мышления нужен другой. Не выше, не ниже -- просто другой.
Та же история с романами и повестями Андрея Столярова.
Он любит рассказывать одну историю из своей биографии. В са-
мом начале восьмидесятых он предложил издательству "Молодая
гвардия" (тогда лишь оно более-менее регулярно издавало оте-
чественную фантастику) сборник. Рукопись ему вернули с соп-
роводительным письмом, из которого следовало, что повести
его прочитаны, но совершенно не восприняты. Пожав плечами,
Столяров предложил тому же издательству рассказы, которые
считал неудачными. На этот раз ответ был более благожела-
тельный. Из чисто спортивного интереса Столяров отослал в
"Молодую гвардию" свои ученические рассказы (у каждого авто-
ра есть папка, в которой хранятся первые опыты -- писатели
вообще народ сентиментальный). И получил в ответ следующее:
"Ну вот! Можете же, можете! Удивительно быстро прогрессируе-
те, как писатель!"
К сожалению, как дальше "прогрессировать" в эту сторону
Столяров просто не представлял. И книжка в "МГ" так и не
вышла... Зато вышли другие. Сборник "Изгнание беса" получил
премию "Старт" как лучшая дебютная книга фантастики, медаль
имени Александра Беляева, два рассказа из него -- чита-
тельскую премию "Великое Кольцо". А сборник "Монахи под лу-
ной", в конце концов, оказался премированным буквально нас-
квозь: одноименный роман -- премия Бориса Стругацкого, по-
весть "Послание к коринфянам" и рассказ "Маленький серый ос-
лик" -- премия "Странник"... Пишет Столяров, как правило,
вещи очень мрачные по настроению, его мир -- царство Апока-
липсиса. И, в то же время, он тонкий стилист: проза его хо-
лодна и совершенна, как поверхность полированного стального
шара...
Поразительно, подумает непредубежденный читатель. Пове-
рить автору статьи, так эти писатели должны популярность
иметь немереную, -- вон премий-то сколько! А о них, вроде, и
не слышно ничего... Может быть, подумает непредубежденный
читатель, для фантастов они, эти писатели, и хороши, а вот
по сравнению с Большой Литературой (он так и подумает, неп-
редубежденный читатель: оба слова с большой буквы) -- не тя-
нут...
Странные представления сложились у наших читателей о
фантастике. "По сравнению с Большой Литературой вся фантас-
тика чиха не стоит -- все эти звездолетные бои и чудовища с
колдунами..." Фантастика -- слово почти ругательное. Ее ли-
бо любят и ценят, либо презрительно или равнодушно игнори-
руют -- всю разом, всю без разбору. Вот попробуй назвать
Булгакова фантастом -- да это же воспримут почти как оскор-
бление! "Как?! Булгаков -- фантаст?! Да как же вы его смее-
те равнять со всякими там..." -- и дальше перечисляют, с
кем. А я, изволите ли видеть, никого ни с кем не равнял. Я,
знаете ли, сказал, что Михаил Афанасьевич фантастические
произведения писал. Или вы полагаете, что "Мастер и Маргари-
та" -- кондовый реализм? А "Роковые яйца" -- что, РСФСР дей-
ствительно переживала "куриный кризис"? На что же вы, ба-
тенька, обижаетесь?
И что это вы, вообще, за деление придумали: Большая Ли-
тература -- это, значит, хорошо, а фантастика -- стало быть,
плохо... Что, в Большой Литературе графоманов нет? Или в
фантастике -- литературных шедевров? Что? Есть? Тогда како-
го лешего кривить губы при виде звездолета на обложке -- мо-
жет, это Лем! Или презрительно морщить нос от марсианского
пейзажа на другой -- может, это Брэдбери! Или хихикать от
супермена в одних шортах на третьей -- может, это Стругацкие!
Просто не знаю, кого благодарить за то, что сидят фан-
тасты -- все, гамузом! -- в этой загородке с оскорбительной
надписью "не Большая Литература". Может, господина Хьюго
Гернсбека, создавшего в 1926 году первый специализированный
журнал НФ? До этого момента никому и в голову не приходило
выделять фантастику в отдельную епархию. Мэри Шелли -- лите-
ратура. Уэллс -- литература. Олаф Стэплдон, Карел Чапек,
Олдос Хаксли -- литература. Но это уже, скорее, по инерции.
А вот Теодор Старджон -- это, знаете ли, фантастика. И Урсу-
ла Ле Гуин -- извините, тоже. А вот Оруэлл -- наш, Оруэлла
мы фантастам не отдадим. И Борхеса -- тоже.
А может, товарищей из ЦК КПСС благодарить? Тех, которые
в приказном порядке обязали некогда советскую фантастику
быть близкой народу, понятной ответственным работникам и
звать молодежь во втузы и светлое будущее? Те, которые выш-
вырнули в Париж Евгения Замятина, тщились сделать Булгакова
мелким чиновником, отказывали жене Александра Грина в праве
быть похороненной рядом с мужем, ломали в лагерях Сергея
Снегова, травили Стругацких, возносили графоманов -- что в
фантастике, что в прочих областях литературы,-- одинаково
конфисковывали рукописи -- и у Василия Гроссмана, и у Вячес-
лава Рыбакова...
Есть такой литературный метод -- фантастика. Как любой
литературный метод, как любое литературное направление, его
можно рассматривать как отдельный предмет исследования, про-
фессиональных интересов. Но с какой стати именно этот метод
стал объектом пренебрежительного отношения, а люди, в нем
работающие, все разом попали в литераторы второго сорта?
Впрочем, мне не обидно за покойных Немцова, Охотникова и
Гамильтона, равно как и ныне здравствующих Казанцева, Медве-
дева и Ван Вогта. Мне обидно за Стругацких, произведения ко-
торых не понимают второстепенные литературоведы, берущиеся о
них писать -- а литературоведы высшего класса считают это
ниже своего достоинства. Мне обидно за Вячеслава Рыбакова,
который никогда в жизни не сумеет мало-мальски достоверно
описать какой-нибудь "сопространственный мультиплексатор",
но воспринимается критиками так, будто он пишет книги о ро-
ботах. Мне обидно за Андрея Лазарчука, чьи философские кон-
цепции уже не в состоянии воспринять традиционная аудитория
фантастики -- а другой аудитории у его книг нет. Мне обидно
за Андрея Столярова, который сам вынужден подводить литера-
туроведческую базу под то направление, в котором он рабо-
тает -- ибо знает, что ни один профессионал за это не
возьмется. Не потому, что эта задача ему не по плечу, а по-
тому, что слишком много чести -- сравнивать Столярова, ска-
жем, с Хиндемитом...
Мне обидно за многих авторов, которых я здесь не назвал.
Или вы думаете, что в России нет авторов, достойных упомина-
ния в одном ряду с Рыбаковым и Лазарчуком?..
Но мне не хватило места даже на упоминание о них. Ведь
нужно еще сказать о том, ПОЧЕМУ возникло это литературное
гетто.
Потому лишь, что часть фантастики, сознающая себя не
просто развлекательным чтивом, всегда занималась проблемами,
которые реалистической литературе просто не под силу. Кто из
реалистов сумел осуществить социальное моделирование в тех
же масштабах, что и Лем? Никто -- разве что отказавшись от
своего реалистического инструментария. Как средствами реа-
листической литературы сделать роман о взаимоотношениях не
человека с человеком, а, скажем, человечества с другим чело-
вечеством? Или дать новую философскую концепцию развития ци-
вилизации?
Большая часть этих проблем далека от повседневности,
которой живет литература реалистическая. Естественно, что и
литературоведы, занимающиеся ею, пытаются и фантастический
роман оценивать по тем же самым критериям. А с какой стати?
Художественные задачи -- принципиально другие, художествен-
ные средства -- тоже... И, как правило, критики просто не в
курсе этих задач и этих средств. Как следствие -- ксенофо-
бия ко всей фантастике. (Кстати -- именно проблема ксенофо-
бии стало одной из базовых тем НФ).
Фантастике, по-видимому, нужны свои профессиональные ли-
тературоведы...
Сказал -- и сам испугался. Свои литературоведы -- это же
снова оно, гетто... Замкнутый круг? Что же -- фантастика и
далее будет обречена на изоляцию? Свои критерии, свои крити-
ки, свои читатели -- все отдельное?
Увы, похоже, что так. По крайней мере, до тех пор, пока
не станут повседневностью контакты с иными мирами, путешес-
твия во времени, объединенные сознания и кибернетический ра-
зум. Тогда всем этим займется литература реалистическая.
А фантастика -- она и тогда будет идти впереди.
И жаловаться на то, что ее считают литературой второго
сорта.

Сергей БЕРЕЖНОЙ

Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы Ы

Сергей Бережной
РЕЦЕНЗИИ

____________________________________________________________

Айзек Азимов. Роботы и Империя. / Пер. с англ. А.Абдураимо-
ва и О.Максименко; Худ. Г.Ябкевич.-- Петродворец: Петербург,
1992.-- ISBN нет.-- 352 с.; 10 т.э.; ТП+С; 84х108/32.
_____________________________________________________________

Гарри Гаррисон. Запад Эдема. / Пер. с англ.; Худ. Г.Метчен-
ко.-- Екатеринбург: Виктори; Джаконда, 1992.-- ISBN
5-8791-4001-6.-- 400 с., ил.; 200 т.э.; ТП; 84х108/32.
____________________________________________________________

Абордажная команда российских издателей с гиканьем и воп-
лями смела с палубы лайнера "Айзек Азимов" и крейсера "Гар-
ри Гаррисон" все надстройки, похватала все, что лежало на
виду, и скрылась в пучине экономических потрясений. Запоз-
давшие боцманские свистки, с бодуна похожие на полицейские,
отскочили от разошедшихся по океанской глади кругов. Эскад-
ра наращивала броню и шевелила куцыми пушками. Классики за-
пирали сейфы. Пиратские паруса прощально махули им из-за ли-
нии горизонта и пропали в дымке безвестности.
...Добычу, взятую в тот день, вынесло торговым прибоем на
лотки петербуржских спекулянтов в марте 92-го. "Роботы и
Империя" ["Robots and Empire", 1985], выпущенный десятиты-
сячным тиражом "в просветительских целях" (как указано в вы-
ходных данных), почти не попадался, зато "Запад Эдема"
["West of Eden", 1984] рухнул на читателя "стремительным
домкратом". Издания эти -- родные дети ФЛП по качеству пере-
вода: и то, и другое читать без адских мук могут только
весьма и весьма нетребовательные фэны; меня, например, прос-
то измяло желание начать редактировать текст сразу по ходу
дела (тем более, что язык обоих романов чрезвычайно прост).
Кроме того, как мне показалось, из текста Гаррисона с мясом
вырывались целые куски -- ближе к финалу романа возникают
странные лакуны в сюжете и диалогах. О том, что из романа
вылетели весьма занятные приложения и изгажены до неузнавае-
мости отличные иллюстрации, не стоит и упоминать.
"Запад Эдема" я считаю вершиной творчества Гаррисона за
все последнее десятилетие. Это "альтернативная история" с
"развилкой" в доисторические времена: по авторскому произво-
лу, динозавры своевременно не вымерли и развились в весьма и
весьма разумных тварей. Твари заселили Африку и Средиземно-
морье и, подгоняемые наступающими с севера льдами, перенес-
ли экспансию на американский континент, где внезапно стол-
кнулись с первобытным человеком. Конфликт между двумя циви-
лизациями и составляет сюжетную основу романа.
Цивилизация ийлан (динозавров) описана весьма подробно.
Не зная огня, ийлане развили биотехнологию, выведя генети-
ческими манипуляциями животное-микроскоп, животное-лодку,
животное-плащ и другие предметы быта и орудия производства.
Социальное устройство ийлан не является чем-то абсолютно но-
вым в НФ -- это нормальный рациональный тоталитаризм. Ийла-
не отягощены, кроме всего прочего, половым и видовым шови-
низмом (у них бронебойный матриархат, самцы не могут даже
думать о каком-то равноправии; за иными видами животных --
равно как и за homo sapiens -- право на разум не
признается). Проявления свободомыслия Гаррисон показывает с
сочувствием, но как-то непоследовательно: чувствуется, что
ему, собственно, не до того. Его увлекает сюжет.
Сюжет же действительно хорош, хорош хотя бы своей хрус-
тальной простотой. Приключения главного героя, взятого ийла-
нами в плен еще мальчиком, а после побега ставшего вождем
сопротивления экспансии динозавров, незамысловаты, но убеди-
тельны. В оригинале главы романа иллюстрировались изображе-
ниями зверья, упоминаемого в тексте, что придавало повество-
ванию вещественность, объемность. Естественно, в русском из-
дании ничего подобного нет. Как результат, роман приобре-
тает вид бронзового Аполлона, побывавшего под штамповочным
прессом: нечто с дыркой. Предлагаю екатеринбургским издате-
лям переквалифицироваться в кастраторов: нужные навыки у них
явно в избытке.
"Роботы и Империя" Азимова сюжетно расположен как раз
посредине между циклом об Илайдже Бейли и сагой об Основа-
нии. Роман насыщен отсылками к "Стальным пещерам", "Обнажен-
ному солнцу" и не издававшейся еще у нас третьей серии "Ро-
боты Утренней Зари" (хотя, по-видимому, в ближайшее время и
за этим дело не станет). Кажется, по цикловой хронологии это
первый роман, где поминаются психоистория,-- изобретенная,
как выясняется, не Хари Селдоном, а вовсе даже роботом-теле-
патом Жискаром (впервые вплыл в сюжет в "Роботах Утренней
Зари") тысяч эдак на десять лет раньше,-- и будущая Галакти-
ческая Империя.
То, что "Роботы Утренней Зари" не выходили на русском,
создает некоторые неудобства при чтении "Роботов и Империи"
-- впрочем, не фатальные. Сам по себе роман о последней (?)
попытке космонитов покончить с экспансией землян в космосе
весьма и весьма занятен. Заговор профессора Амадейро с пла-
неты Аврора -- эдакий злодейский робототехник -- читателю
демонстрируется с удивительным мастерством. То, что заговор
есть, Азимов не скрывает. Суть же его определить из всего
предыдущего сюжета совершенно невозможно. Азимов играет с
читателем в кошки-мышки до последнего и, объяснив в финале
все и вся, делает последний сюжетный кульбит -- не то, что-
бы абсолютно внезапный, но довольно изящный. Кроме того, в
качестве головоломки для интеллектуалов остается неразгадан-
ной тайна планеты Солярия, покинутой населением в явно про-
вокационных целях -- дабы у Р.Дэниела Оливо и читателя не
замерзли мозги.
Остается добавить, что для пиратствующих издателей насту-
пают трудные времена -- вошел в строй российский Закон об
авторском праве, да и западные литагенты, весьма щепе-
тильные в юридических вопросах, все активнее начинают прони-
кать на наш уродливый книжный рынок. Впрочем, пиратов пока
что не становится меньше.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #4 (1993)

____________________________________________________________

Филип К.ДИК. Убик. / Пер. с англ. А.Лазарчука; Суперобл.
Т.Опритовой; Ил. А.Карапетяна.-- СПб.: Terra Fantastica,
1992 (Оверсан; 2).-- ISBN 5-7921-0011-X.-- 316 с., ил.; 50
т.э.; ТП+С; 70х100/32.
____________________________________________________________

Спасибо, Андрей! Второй раз спасибо!
В первый раз это -- именно _это_ -- "спасибо" прозвучало
в 1985 году, когда Андрей Чертков дал мне почитать самизда-
товского "Убика". Это был редкий кайф! Редчайший! Я обалдел
ващще.
Сейчас уже трудно себе представить -- как это я мог ког-
да-то не читать "Убик". Поразительно. Я вполне помню себя,
не читавшего "Жизнь и судьбу" Гроссмана. Упаси меня Бог про-
водить параллели, но факт -- "Убик" сыграл в моей жизни важ-
нейшую роль, став одним из тех лежащих на дороге драгоцен-
ных камней, которые нельзя не подобрать -- а подобрав,
нельзя не нагнуться за следующим...
Поэтому -- спасибо, Андрей! Теперь -- спасибо за то, что
ты эту книгу выпустил. Пусть не первым, но зато отдельным
изданием -- на мою "золотую полочку".
Ничего, что я перечитал этот роман с гораздо меньшим
обалдением. Зато теперь я его лучше понял. А эмоции -- что
ж, я помню, как я читал его _тогда._ Помнишь восемьдесят пя-
тый?.. Хорошо было, ч-черт...
Сколько с тех пор попадалось в руки книг-булыжников,
сколько книг-стразов -- и как мало книг, в которых гений ав-
тора виден был даже сквозь бездарный любительский перевод.
Кстати, к переводу Андрея Лазарчука это, конечно, не отно-
сится. Прекрасный перевод -- мягкий, шелковистый. Иногда ка-
жется, что даже слишком мягкий. В нескольких местах этого
романа стоило бы порезаться о резкий перепад стиля. Но --
нет, так нет. Все равно -- спасибо, Андрей!
Мимоходом коснусь иллюстраций. У Андрея Карапетяна есть
работы гораздо лучше. Гораздо. Is it clear? Но -- по тради-
ции -- спасибо, Андрей!
Спасибо, ребята! Общеизвестно, что книга -- лучший пода-
рок. Необщеизвестно, что именно _эта_ книга. Но мы-то с ва-
ми знаем...
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Филип К.Дик. Человек в Высоком Замке. / Пер. с англ. К.Плеш-
кова, Б.Крылова, Г.Корчагина и И.Петрушкина; Сост. М.Лаврен-
тьев; Послесл. С.Трохачева; Худ. Н.Зубков.-- СПб.: Лениздат;
Измерение, 1992.-- ISBN 5-2890-1427-6.-- 606 с.; 200 т.э.;
ТП; 84х108/32.
____________________________________________________________

Включенные в сборник три классических романа Филипа Дика
-- "Стигматы Палмера Элдрича" ["The Three Stigmata of Palmer
Eldritch", 1964], "Снятся ли андроидам электроовцы?" ["Do
Androids Dream of Electric Sheep?", 1968] и "Человек в Высо-
ком Замке" ["The Man in the High Castle", 1962],-- на мой
взгляд, вещи чрезвычайно и искренне религиозные. Религиоз-
ность их, впрочем, чрезвычайно далека от ортодоксальных ве-
рований: боги в романах Дика обретают то жуткий облик про-
давца наркотиков, то генерируются электроникой, то прояв-
ляют себя через гадание по китайской Книге Перемен. Общее в
них лишь то, что они всемогущи. Иногда их можно убить, иног-
да -- пассивно им противиться, почти всегда -- отвергнуть,
но вовсе не потому, что они ложны. Просто герой Дика так же
всемогущ, как и боги.
Язычество человека, которого при жизни звали Филип К.Дик,
не передалось ни одному из известных мне авторов, но обрело
многочисленных поклонников среди читателей, увлеченных его
гениальным воображением в водоворот миров, которые отличают-
ся от реального лишь тем, что не отличаются от него.
К сказанному остается добавить лишь то, что романы пере-
ведены без бросающихся в глаза ошибок, но, на мой взгляд,
все-таки недостаточно хорошо -- особенно первые два. Третий
сделан глаже. Но Дик -- признанный стилист, поэтому даже
просто "гладкий" перевод для его произведений недостаточен.
Впрочем, кто из писателей не достоин лучшего переводчика?
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #4 (1993)

____________________________________________________________

Томас М.ДИШ. Геноцид. / Пер. с англ. Н.Жижиной, М.Пчелинце-
ва, С.Логинова; Суперобл. В.Бобылева; Ил. В.Бобылева,
С.Строгалевой.-- СПб.: Terra Fantastica, 1993 (Оверсан;
5).-- ISBN 5-7921-0022-5.-- 384 с., ил.; 50 т.э.; ТП+С;
60х90/16.
____________________________________________________________

Вслед за прочими изысканными блюдами составитель серии
предложил нам сборник Томаса Диша.
Это уже пятая книга серии -- причем первая в новом (уве-
личенном) формате. Изменение формата, чем бы оно ни диктова-
лось, на мой взгляд, свидетельствует о недальновидности ме-
неджеров издательства и составителя серии. Недальновидность
эта проявилась, во-первых, когда серия только задумывалась.
Формат книг тогда определялся в точном соответствии с основ-
ным принципом серии: одна книга -- один роман или один ав-
торский сборник. Так как первые три книги серии были доста-
точно тонкие, был выбран привычный старым фэнам формат се-
рии "Зарубежная фантастика" издательства "Мир". Такое впе-
чатление, что менеджеры издательства не воспринимали тогда
формат издания как фактор, увеличивающий привлекательность
книги, хотя книжный рынок уже тогда был наполнен почти ис-
ключительно книгами крупного формата. Потом же, когда реше-
но было для увеличения сбыта перейти на новый формат, менед-
жеры проявили недальновидность во второй раз: смена формата
книг, выходящих в рамках одной серии, резко сбавляет инте-
рес к серии как таковой. Разве что будут параллельно выхо-
дить книги обоих форматов -- и серия, таким образом, разде-
лится на две. Но об этом пока ничего не известно.
Не сочтите за брюзгливость, господа, но и содержание кни-
ги тоже разочаровывает. Каждая фэнская кошка (и собака)
знает, что "главные" романы Диша -- "Лагерь для концентра-
ции" и "334". Ни тот, ни другой на русском языке не издава-
лись и естественно было предположить, что Чертков остановит
свое внимание эксперта-составителя именно на них. Увы! В
сборник вошли "Геноцид", дебютный роман Диша, вполне проход-
ной его роман "Эхо плоти твоей" и четыре рассказа. Интерес-
но было бы узнать резоны Черткова: может быть, он нарочно
хотел сделать средненький сборник?
Разбор полетов начнем, само собой, с романов.
"Геноцид", безусловно, хорош. Есть в нем изысканность
жесткого интеллигентского пессимизма. В отличие от бесчис-
ленных романов, в которых человечество походя разбирается с
нахальными пришельцами, без стука вламывающимися в наше жиз-
ненное пространство, "Геноцид" рисует картину прямо противо-
положную: нахалы, вломившиеся в наше жизненное пространство
(и дошедшие в своей наглости до того, что даже не сочли нуж-
ным предстать перед читателями), походя разбираются с чело-
вечеством. Автору приходится собрать весь свой гуманизм,
чтобы уберечь от немедленной гибели небольшое стадо homo
sapiens, которые и становятся действующими лицами романа.
Описанная в романе ситуация явно перекликается с "На бе-
регу" Невила Шюта. Отличие в том, что Диш позволяет своим
героям упрямо не верить в скорую гибель. Эта же иллюзия на
протяжении всей книги довлеет и над читателем (несмотря на
то, что размеры стада homo sapiens неотвратимо уменьшаются).
Для рецензента, который не имел возможности прочесть ориги-
нал, так и осталось загадкой: была ли эта иллюзия созна-
тельно встроена в роман автором или же появилась в результа-
те мягкосердечия переводчиков? Исходя из общего настроя "Ге-
ноцида" можно предположить, что Диш старался соорудить как
можно более "темный" роман. Он мог позволить себе развесить
во мраке китайские фонарики, но предпринял все, чтобы герои
видели их только издалека. И мне кажется (а я основываюсь на
опубликованном переводе), именно это он и сделал. Фонарики в
переводе остались. Пропала невозможность покинуть тьму. Про-
пала именно потому, что автор добивался этой невозможности
только и исключительно стилистикой текста, которую перевод-
чики не сумели сохранить.
Второй роман построен на внешне занятной идее: на уровне,
недоступном человеческому восприятию, существуют "отзвуки"
людей. Они нас видят, но взаимодействовать могут только друг
с другом. "Отзвуков" одного человека может быть несколько.
На этом, скажем прямо, небогатом материале Диш и лепит ро-
ман. Естественно, он использует возможности, предлагаемые
ситуацией: описание психологии человека, неспособного воз-
действовать на реальный мир (хотя и продолжающего отождес-
твлять себя с ним), взаимоотношения "отзвуков"-двойников,
поиск способа взаимодействия "отзвука" с реальным миром.
Как легко заметить, третья зацепка -- вопрос чистой НФ и
решается, в конце концов, ее же средствами (это предугадать
было нетрудно). Первые же две предполагают серьезную литера-
турную разработку -- которой в романе я лично не обнаружил.
Диш всего лишь поигрался с центральной идеей, построил ба-
нальную "матрешку" (бесконечность числа "подуровней
реальности") и, кажется, из чисто конъюнктурных соображений,
милостиво разрешил человечеству спастись от ядерной войны. В
романе все скучно -- все, кроме проходного экскурса в теоло-
гию (на тему о наличии-отсутствии у "отзвуков" бессмертной
души).
Из вошедших в сборник рассказов фирменное "дишевское"
впечатление производит только "Касабланка" -- вещь удиви-
тельная, сильная и поразительно реалистичная. Ядерный удар
уничтожает США и американцы, оказавшиеся за рубежом, полу-
чают возможность испытать на себе все прелести отношения к
человеку, за спиной которого не стоит более сверхдержава.
Блеск! Лучший из переводных рассказов, которые я читал в
1993 году.
Остальные новеллы производят разное впечатление -- от уд-
ручающего ("Двойной отсчет") до равнодушного интереса ("Ра-
бы"). О "Двойном отсчете" сам Диш высказался вполне одноз-
начно: "...плохой рассказ, еще один скверный пересказ зануд-
ного второразрядного фильма... Персонажи пластмассовые, мир,
в котором они движутся, совершенно лишен текстуры, словно
весь целиком сделан из кожзаменителя..." В сборник этот рас-
сказ попал, видимо, лишь потому, что "в довесок" к нему шла
статья о том, кем в начале своей писательской карьеры был
сам Диш. Что ж, многие рассказы ныне переводятся и печатают-
ся с куда меньшими резонами.
Интервью Чарльза Плэтта с Томом Дишем, завершающее книгу,
смотрится как совершенно необязательный довесок. Оно почти
не вяжется с содержанием книги. Разговор в нем идет в основ-
ном о произведениях, которые в нее не вошли. К тому же, у
меня сложилось определенное ощущение, что Плэтту Диш неинте-
ресен. И наоборот.
В общем-то -- где-то и в чем-то -- я их понимаю.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Филип Жозе ФАРМЕР. Грех межзвездный. / Пер. с англ. А.Щерба-
кова; Суперобл. А.Михайлова; Ил. А.Белокрылова.-- СПб.:
Terra Fantastica, 1992 (Оверсан; 1).-- ISBN 5-7921-0008-X.--
284 с., ил.; 50 т.э.; ТП+С; 70х100/32.
____________________________________________________________

Что ни говорите, а первая книга -- заявка на всю серию.
Впрочем, пословица утверждает, что первый блин...
Ну, не всегда. Или, лучше скажем, не во всем.
Мы опустим две вступительные статьи (скажем прямо, много-
вато для одной книги) и перейдем к основному содержанию --
роману "Грех межзвездный", что в переводе на английский
обозначает "The Lovers".
Переведен роман -- начиная прямо с названия -- ориги-
нально. Столь свободный -- не в смысле _выражений,_ а в
смысле легкости -- язык и в отечественных-то книгах почти не
встречается. Вот попробуйте придумать неологизм для понятия
"будущее, которое непременно осуществится". Коммунизм? Нет
-- "буверняк". По-моему, здорово. А вот "госуцерквство" --
церковное государство -- душа не принимает. Раз, два, три,
четыре, пять... шесть согласных подряд! Даже если это паро-
дия на неологизмы советской эпохи, это тяжело. Слово "цер-
кводарство" ничуть не хуже в смысле тупости, произносится
легче, да еще и содержит дополнительный смысловой слой (най-
дите сами, какой).
Теперь о сексе.
Что-то я не пойму, из-за чего в пятидесятые годы из-за
этой штуки пошел сыр-бор. У Оруэлла в "1984" секс гораздо
круче, а скандала из-за этого не было. Ну подумаешь, Фармер
построил всю бузу, отталкиваясь от этого забора. Но сдела-
но-то с умом! Мягко сделано, деликатно.
Что еще сказать об этом романе? Ну, антиутопия (скорее,
как фон). Ну, другая планета. Прозрение-протест-внутренняя
свобода. Все это очень хорошо, а если учесть поплясывающий
такой юморок -- так даже забавно. Все -- вплоть до послед-
ней сцены. На последней сцене мне глупо улыбаться расхоте-
лось. Автор поставил меня-таки в положение ублюдка, которо-
му надо сунуть в руки отрубленную голову, чтобы он понял,
что здесь гильотина, а не гиньоль.
Согласен, ради такого мгновения можно потратить время на
весь роман. Но больше всего поражает, что автор, зараза,
_нарочно_ валял дурака, чтобы потом по мозгам сильнее шиба-
нуло. Это надо уметь. А если еще учесть, что это первая
крупная вещь Фармера... То американцев можно только поздра-
вить с таким писателем. А нас -- с публикацией этой книги.
И пожелаем себе, чтобы дальше было не хуже.
Буверняк?
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Гарри ГАРРИСОН. Да здравствует Трансатлантический туннель!
Ура! / Пер. с англ. В.Рыбакова; Суперобл. и ил.
Т.Опритовой.-- СПб.: Terra Fantastica, 1993 (Оверсан; 3).--
ISBN 5-7921-0014-4.-- 284 с., ил.; 50 т.э.; ТП+С; 70х100/32.
____________________________________________________________

Во-первых, нужно было найти еще неизданного на русском
"доконвенционного" Гаррисона -- задачка не для ленивых. Наш-
ли. Перевели. Издали.
Ну, конечно, реклама в предыдущих книгах серии. "Искро-
метный научно-фантастический триллер"!!! Верую -- ибо Гарри-
сон. А Гаррисон -- это всегда: а) искрометный ("Билл, Герой
Галактики"); б) научно-фантастический ("Запад Эдема") и в)
триллер ("Чума с Юпитера").
Ан шиш!
Если этот роман и был искрометным, то в оригинале. Увы!
Талантливый автор -- далеко не всегда талантливый перевод-
чик. Далеко. К сожалению, если это -- правило, то Вячеслав
Рыбаков -- не исключение. Во всяком случае, читая его пере-
вод, я постоянно ловил себя на ощущении, что где-то под тек-
стом -- так глубоко, что не видно -- спрятана гаррисонов-
ская ирония. Может, Рыбаков так тонко перевел все эти нюан-
сы, что мне они оказались просто не по зубам? Вот, например,
фразочка: "Я признаю высокое качество вашего классического
воспитания" (с.58). Видимо, это пародия на дубовый язык
жюль-верновской НФ. Пародия, ясно? Смеяться при слове "вос-
питание". Или вот еще такое же: "Вынужден признать, что раз-
деляю твою скудость энтузиазма" (с.199). Смеяться при слове
"энтузиазм".
Если этот роман и был научно-фантастическим, то по мер-
кам прошлого века. Впрочем, он так и задумывался.
Если этот роман и был триллером... впрочем, тут и сомне-
ний быть не может -- не был.
На русском языке все это читается довольно занудно. И
совсем не хочется искать, что же пародирует Гаррисон -- нес-
мотря на то, что к этому горячо призывает в предисловии
Андрей Чертков. Извини, Андрюша. Меня хватило только на про-
колы перевода (племя индейцев называется по-русски не могав-
ки, как на странице 54, а либо мохоки, либо могауки -- в
разных переводах романов Купера по-разному) и на опечатки
(самая крупная -- в третьем снизу абзаце на странице 243).
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Роберт ХАЙНЛАЙН. Луна жестко стелет. / Пер. с англ. А.Щерба-
кова; Суперобл. и ил. Т.Опритовой.-- СПб.: Terra Fantastica,
1993 (Оверсан; 4).-- ISBN 5-7921-0016-0.-- 604 с., ил.; 50
т.э.; ТП+С; 70х100/32.
____________________________________________________________

Вот что было для меня открытием!
Читал я Хайнлайна много, читал с удовольствием, но истин-
ную радость получил только от "первого знакомства" -- "Па-
сынков Вселенной". Вышедшее за последние годы -- "Звездные
рейнджеры", "Туннель в небе", "Имею скафандр -- готов путе-
шествовать" -- показались мне чуть ли не литературой со-
циального людоедства. Такого я не ем, решил я. И даже возна-
мерился написать пародию про "скафандеров". Потом были про-
читаны "Двойная звезда" -- в подстрочнике, опубликованном
под видом перевода (показалась серятиной) и "Дверь в Лето",
которая ни в чем не убедила -- миленько, но не более.
И, в общем-то, после этого я открытий не ждал.
Господи, как я счастлив, что ошибался! Вот оно, открытие!
Открыл я "Луну" можете себе представить с каким предубеж-
дением. Открыл -- и обалдел. В первом же абзаце -- "митинг с
большим хуралом". Потом -- про доктора Ватсона ("Этот док-
тор вперед детективчики кропал, а уже потом основал фирму
"Ай-Би-Эм"). Я попробовал представить себе этот роман, опи-
раясь на первые абзацы. Получилось нечто... трудноописуемое.
Что поразительно, роман оказался еще более трудноописуе-
мым, чем я мог предположить. Люди! Это лучше "Пасынков Все-
ленной"! Если, конечно, вы выросли из детского сада и слыша-
ли что-нибудь про октябрьский путч семнадцатого года. А ес-
ли вам за двадцать пять, то вы должны еще помнить, как об
этом рассказывалось раньше. Такие будут улетать с каждого
поворота сюжета.
Короче, Луна -- каторга. Свозят туда всех урок с Земли,
они там живут, детей рожают, дети перенимают уркаганские
словечки (какой слэнг, мамочка моя!), сами вырастают. И по-
дымают на Луне нехилый шухер -- сначала подпольный, а потом
и открытый. Даешь, мол, независимость Луны, мать вашу! И как
закрутилось...
Я так увлекся, что уже к середине романа понял, что Хай-
нлайн сделал классный памфлет и ухихикал до невозможности
всю эту политическую возню -- и лунную, и земную, и прошлую,
и настоящую, и будущую. И Володю Ульянова вспомнил, и про-
чих народных героев.
И что существенно, осветил Хайнлайн и "роль народных масс
в революции". Лучше всякого профессора марксизма-ленинизма
осветил! Опрожекторил со всех сторон. И то, почему это на-
род на шум сбегается, тоже осветил -- не помогать он сбе-
гается, и не мешать, а просто потому что интересно. Вот,
например, собираются лунные зеки зафитилить с Луны солидным
булыганом по ненаселенной местности. Ожидается, что рванет
там ого-го, поэтому на всю Землю идет объява: там-то и
там-то жахнет нехило. Что, как вы думаете, делает народ?
Вот-вот. В полном соответствии со своей ведущей ролью. Пото-
му как интересно.
А какие аллюзии с современностью! Как вам нравится эпи-
зод с парламентом? "Мануэль, дорогой, просто я собрал всех
ведомых мне пижонов в одну мусорную корзину... Очень хорошо
подумал, когда подбирал составы комитетов. Так, чтобы там с
самого начала никто ни с кем договориться не мог..." Мужики,
если вам интересно, как нормальные люди делают политику --
хватайте эту книгу! Это бес-по-доб-но! Все учтено могучим
уркаганом. Я поражаюсь, с какой легкостью это написано.
Причем, что смешнее всего, я вижу, что сюжетного напряга
здесь не могло быть в принципе: действие движется практичес-
ки по одноколейке без стрелок. Ну, там, мозговитый суперком-
пьютер периодически обостряет страсти, определяя шансы на
успех всего предприятия как мизерные. Просто не может быть в
памфлете ничего уводящего от главной линии, ясно? Так что
без нервов.
Теперь о переводе.
Честно говоря, я вообще не знал, что такие переводы бы-
вают. _Могу_себе_представить,_что_там_было_в_оригинале,_ес-
ли_обратно_на_английский_этот_текст_уже_не_перевести!_ Иног-
да, правда, у меня возникало впечатление, что в языке рома-
на больше Александра Александровича Щербакова, чем Роберта
Хайнлайна. Но тут уж не попеняешь -- перевод не просто на
любителя, а прямо на меня. Пусть не идеальный, но зато _с
пониманием._
В общем, нехило зафитилили!
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Роберт ХАЙНЛАЙН. Собрание сочинений. Том 1. / Пер. с англ.;
Сост. А.Чертков; Предисл. А.Балабухи; Суперобл. А.Нечаева;
Ил. Я.Ашмариной.-- СПб.: Terra Fantastica, 1993.-- ISBN
5-7921-0021-7.-- 512 с., ил.; 50 т.э.; Ф-1; ТП и ТП+С;
84х108/32.
____________________________________________________________

Первый том С/С Хайнлайна объединил два сборника его рас-
сказов, в которые вошли рассказы и повести цикла "История
будущего" -- "Человек, который продал Луну" и "Зеленые хол-
мы Земли", выпущенные на языке оригинала издательством
"Shasta" соответственно в 1950 и 1951 годах. Практически все
вошедшие в том рассказы уже выходили на русском языке, меня
миновала лишь заглавная повесть первого сборника.
"Человек, который продал Луну" был написан Хайнлайном
специально для "шастовского" издания, он предваряет сюжетно
знаменитый "Реквием". Повесть произвела на меня, скажу пря-
мо, прекрасное впечатление. Делос Харриман и после "Реквие-
ма" запоминался, а прочитав повесть, его уж точно не забу-
дешь. Смотрите, ребятишки, на эту акулу капитализма. Дай вам
Бог стать такими, когда вырастете.
Сборник "Зеленые холмы Земли" выглядит слабее первого.
Возможно, потому, что вошедшие в него вещи слабее связаны во
времени. Обращает на себя внимание новый перевод заглавного
рассказа, выполненный Яном Юа. Не скажу, что он концеп-
туально отличается от известного перевода В.Кана, но, види-
мо, это знамение времени: пора, пора по-новому переводить
классику.
Рекомендую предисловие Андрея Балабухи: умная и компетен-
тная работа. Что же касается его подхода к комментированию
текстов Хайнлайна, то здесь я позволил себе сформировать
двоякую позицию. Я безусловно принимаю "неакадемическую" ин-
тонацию комментариев. Я вполне согласен с тем, насколько
полно охвачен затронутый в работах Хайнлайна _общекультур-
ный_ пласт реалий и информации. Но! Считаю совершенно необ-
ходимым указывать в комментариях хотя бы _год_ публикации
каждого рассказа -- это дало бы возможность читателю самому
сориентироваться в творческой эволюции Хайнлайна. _Источни-
ки_ можно и опустить, хотя я бы указывал и их -- это было бы
очень к месту в подобном собрании сочинений. И еще: коммен-
татор позволил себе уклониться от разъяснения реалий исто-
рии собственно фантастики. Скажем, упоминание в тексте жур-
нала "Необыкновенные истории" просто необходимо было сопро-
водить кратенькой справочкой о специализированных журналах
НФ.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Стивен КИНГ. Коллекция трупов. / Пер. с англ.-- Жуковский:
Кэдмэн, 1992 (Мастера остросюжетной мистики; 1).-- ISBN
5-8574-3001-1.
____________________________________________________________

Cборник этот я вам всячески рекомендую. Во-первых, это
Кинг. (Иные рекомендации, будь я лакоником, я бы опустил.
Увы, Спарта далеко, и я продолжаю.) Во-вторых, переводы в
сборнике собраны вполне приличные (не без греха, конечно, но
и не без изящества -- местами,-- плюс-минус куча опечаток).
Да и содержание, в общем и целом, не оставляет желать.
Из четырнадцати опубликованных в сборнике рассказов я
прежде читал лишь три: "Компьютер богов" (прежде печатался
под названием "Текст-процессор"), "Баллада о блуждающей пу-
ле" (прежде печатался под названием "Баллада о гибкой пуле"
-- новый вариант названия удачнее) и "Поле боя" (более из-
вестный, как "Сражение"; это самый издаваемый на русском
языке рассказ Кинга -- но далеко не самый удачный). Прочие
одиннадцать опусов ранее мне на русском языке не попадались,
а значит, обязаны попасть под наш критический микроскоп.
Рассказы сборника четко делятся на несколько групп. К
первой группе я отношу вещи, произведшие на меня наиболее
глубокое впечатление, произведения, в которых Кинг демон-
стрирует свое великолепное умение докапываться до самых
мрачных глубин человеческого подсознания. По сути, это рас-
сказы более психиатрические, нежели фантастические. Прежде
всего, это "Баллада о блуждающей пуле". Бок о бок с этим ше-
девром нисколько не теряется "Оставшийся в живых" -- напи-
санный в форме дневника рассказ о преступнике-хирурге, по-
павшем после кораблекрушения на голую скалу посреди океана.
Не имея ничего, кроме ножа и двух пакетов героина, он, мед-
ленно сходя с ума от голода, одну за другой ампутирует себе
конечности и питается собственной плотью. Рассказ совершен-
но очаровательный и возбуждает зверский аппетит. В рассказе
"Нона" герой, зеркально отражая отношение к нему общества,
органично и естественно становится убийцей. При этом автор
использует систему образов, недвусмысленно намекающую на то,
что правильное сексуальное воспитание -- основа нормальной
психики. Читайте Фрейда.
Вторая группа рассказов повествует о вечном страхе чело-
века перед собственными творениями. Совершенно прекрасная
новелла "Обезьяна" рассказывает о сломанной заводной игру-
шечной обезьянке. Стоит этому воплощению зла начать бить в
игрушечные тарелки, как одно из живых существ, находящихся
поблизости, отдает концы. Герой пытался многократно изба-
виться от обезьяны, но она с упорством демона возвращалась в
его жизнь. Мрачная сказочка.
Сюда же отнесу еще два рассказа -- "Грузовик дяди Отто" и
"Давилка". Первый можно назвать "хорроровой" версией "Прес-
тупления и наказания" -- снятый с колес грузовик становится
воплощением мстительного рока и приканчивает своего прежне-
го владельца. Второй -- ничем особенным не примечательный
оккультный триллер: демон вселяется в машину для отглажива-
ния белья в прачечной.
Особняком стоят рассказы "Плот" и "Иногда они возвращают-
ся". Как рассказы ужасов они написаны просто великолепно.
"Плот" повествует о том, как веселая компания отправилась на
уединенное озеро и послужила завтраком одному малосимпатич-
ному монстру. Рассказ написан живо, убедительно, со множес-
твом ярких деталей. Вторая из упомянутых миниатюр посвящена
проблеме взаимоотношений учителя и его учеников, среди кото-
рых вдруг оказываются ожившие воплощения его детских стра-
хов. С воплощениями учитель разделывается кардинально -- с
помощью черной магии.
Остальные рассказы -- "И пришел Бука", "Весна в Нью-Шаро-
не", "Человек, который никому не подавал руки" и "Кукуруз-
ные дети" -- можно, не особенно церемонясь, отнести к разря-
ду "всякая всячина". Они написаны неплохо, но какими-то осо-
быми психологическими и эстетическими находками не блещут.
Семь рассказов сборника перевел А.Медведев, пять --
С.Таск, "Поле боя" напечатано в переводе Л.Володарского, а
переводчик рассказа "Давилка" не указан. В общем и целом,
как уже говорилось, переводы вполне приличные, за что ука-
занным и неуказанным лицам лично от меня большое гран мерси.
Вуаля.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Стивен КИНГ. Темная половина. / Пер. с англ.-- Жуковский:
Кэдмэн, 1993 (Мастера остросюжетной мистики; 4).-- ISBN
5-8574-3004-6.
____________________________________________________________

Пиратское издание одного из блестящих романов Кинга конца
восьмидесятых. На языке оригинала роман вышел в 1989 году в
США ("The Dark Half", издательство "Viking"). Русское изда-
ние содержит только один копирайт -- им издательство АОЗТ
"Кэдмэн" и фирма "Татьяна" защитили составление, оформление
и перевод книги.
Что касается перевода, то к переводчику В.Сухорукову у ме-
ня не так уж много претензий. Я заметил несколько чисто сти-
листических ляпов -- в основном, в прямой речи, -- и нес-
колько откровенно небрежно сделаных кусков -- все это было
бы вполне исправимо при правильной работе редактора (кстати,
редактора у книги, кажется, не было -- во всяком случае, он
не указан). В целом перевод вполне заслуживает похвалы.
Сам роман произвел на меня самое благоприятное впечатле-
ние. В больших вещах Кингу редко отказывает чувство меры,
поэтому практически во всех его романах хватает и столь лю-
бимого читателями ощущения достоверности описанных событий,
и умно выписанных характеров, и -- местами -- захватывающе
динамического "киношного" действия с пролитием буквально рек
крови.
Как и во многих других романах Кинга (вспомним, хотя бы,
"It"), главным действующим лицом книги является одна из его
собственных литературных инкарнаций. Тадеуш Бомонт -- преус-
певающий писатель, издающий великолепные (если верить Кингу)
психологические романы под своим собственным именем и крова-
вые боевики-супербестселлеры под именем Джорджа Старка, --
решает с боевиками завязать. Для этого он должен расстаться
со своим псевдонимом -- по сути, вычеркнуть из действи-
тельности человека, у которого есть биография, лицо, челове-
ка, в существование которого верят очень многие. Для вящей
убедительности операция "Прощай, Джорджи" проводится с по-
мощью журнала "People", на страницах которого появляется
статья о Таде Бомонте, о двух его литературных ипостасях и о
решении покончить с Джорджем Старком. Наибольший эффект на
читателей должна произвести фотография счастливо улыбающих-
ся Тада и его жены на фоне бутафорской могилы Джорджа Старка.
Замысел приведен в исполнение. Выясняется, однако, что
Джордж Старк вовсе не жаждет навсегда оставаться мертвым. На
следующую ночь он вылазит из кладбищенской земли (вполне,
кстати, респектабельный джентльмен, не какое-нибудь мум-
бо-юмбо из фильмов ужасов -- по крайней мере, поначалу) и
идет разбираться со всеми, кто был причастен к его "гибели".
Следующим пунктом его программы является намерение убедить
Бомонта в том, что Старк должен жить и дальше...
Символика, безусловно, элементарная: классический кон-
фликт "сознательного" (светлого) и "подсознательного" (тем-
ного), двух "близнецов" из теории Фрейда. Ситуация, сотни
раз обыгрывавшаяся в литературе. Сам Кинг это великолепно
сознает и напропалую поминает всех, кто обработал эту идею
до него -- начиная прямо от Стивенсона с его доктором Джеки-
лом. Талант Кинга проявляется не в новизне выдвигаемых им
идей, а, прежде всего, в том, что он умеет на привычнейшем и
истертом постулате построить действительно захватывающую
книгу. Он не творец миров. Он -- мастер иллюстрации. Он бе-
рет то, что уже создано кем-то и создает свою версию, свою
редакцию, свой отпечаток. Причем этот отпечаток, как прави-
ло, получается гораздо более ярким, чем другие. Не то, что-
бы Кинг переплюнул, скажем, Стивенсона (он на это вряд ли и
претендует), но согласитесь: чтение Кинга -- занятие куда
более "занимательное", чем чтение Стивенсона.
Увы! Нынче у нас эпоха коммерческого чтива. Так давайте
поаплодируем авторам, которые способны соединить внешнюю за-
нимательность с несомненной содержательностью и влить этот
коктейль в изящество хрустального бокала.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Джек ВЭНС. Вечная жизнь. / Пер. с англ.; Худ. А.Яцкевич.--
М.: Слог, Топикал, 1992 (Клуб "Золотое перо": Люби-
телям фантастики; 11).-- ISBN 5-8554-1004-8.-- 428 с., ил.;
101 т.э.; TП; 84х108/32.
____________________________________________________________

Сборник составлен из четырех произведений Вэнса, которые
в подзаголовке книги обозваны почему-то романом и рассказа-
ми. Причем все эти "рассказы" выходили на языке оригинала
отдельными изданиями. Абсолютно не понимаю, как это люди на-
ходят возможность наврать даже там, где это абсолютно ни к
чему! Ладно бы прибыль с этого была...
"Вечная жизнь" ("To Live Forever") вышла отдельной книж-
кой в 1956 году, повести "Дома Исзма" ("The Houses of Iszm")
и "Сын Дерева" ("Son of the Tree") впервые появились в жур-
налах соответственно в 1954 и 1951 годах и удостоились от-
дельных изданий в 1964, "Последний Замок" ("The Last
Castle"), опубликованный книжкой в 1967-м, в следующем году
принес Вэнсу премии "Хьюго" и "Небьюла". Как видим, все во-
шедшие в сборник вещи -- честная "доконвенционка".
Уж лучше бы "Слог" и "Топикал" ограбили Вэнса на большой
дороге! Боже мой, таких поганых переводов я не встречал уже
давно. Я сел за эту рецензию лишь после того, как острое же-
лание писать ее исключительно матюгами слегка притупилось.
Цитировать? Да пошли они в баню, мараться еще... Все четыре
вещи переводил явно один и тот же переводчик, у которого,
видимо, крайне затруднена речь. Наверное, его в детстве
неаккуратно выпороли и повредили речевые центры. Они у него
именно там и находятся, не иначе.
Вы, возможно, удивлены: с чего это вдруг такие эмоции?
Подумаешь, великое дело -- плохой перевод! Мало ли их было,
меньше ли их будет...
Как бы то ни было, в этом издании Вэнс погиб. Его тонкий
стиль, его ум, сотворенные им миры и в муках рожденные ге-
рои -- все это оказалось под чугунным катком тупого перевод-
ческого косноязычия. Вэнс получился плоским, серым и без-
вкусным, как лист оберточной бумаги.
Я смотрю на то, что осталось от его произведений, и пы-
таюсь представить себе, как это должно выглядеть в оригина-
ле. Импрессионизм в литературе. Воздух, пространство, лег-
кие краски, музыка... Декадентские миры, построенные на чис-
той эстетике, освобожденной от запаха плоти... Чувствуется,
что Вэнс любит миры, которые становятся великолепным фоном
его антиутопий, и любит героев, эти миры разрушающих. В этом
авторе есть нечто загадочное. Он любит то, что отрицает,
стремится к тому, что для него неприемлемо...
Впрочем, есть ли здесь загадка? Мне, например, очень нра-
вится Велимир Хлебников, но я далек от того, чтобы абсолюти-
зировать формальность его работ. Более того, я отрицаю фор-
мальные изыски имажинизма и футуризма. Умом. Но люблю пере-
читывать "Безумного волка" Заболоцкого... А почему, черт по-
бери, нам всем так нравится невероятный в своем формализме
Хармс?
Противоречие здесь, конечно, кажущееся. Одно дело -- аб-
страктный метод, совсем другое -- гениальное произведение...
в конечном счете, какая разница, насколько это формально,
если ясно, что это здорово?
Давайте назовем это "парадоксом Вэнса". Его иррацио-
нальная тяга к абстрактным эстетикам рационализируется миро-
воззрением автора научной фантастики -- и приходит к удиви-
тельной гармонии. Эстетика не гибнет, она вплавляется в ге-
роя, разрушающего окаменевший труп мира -- и новый мир (О,
дивный новый мир!) рождается от их союза.
Именно поэтому настолько чувствителен текст Вэнса к глу-
пости переводчиков. Именно поэтому излишне эмоционален ваш
рецензент. Именно поэтому -- _не_читайте_эту_кни-
гу_ни_в_коем_случае!!!
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)

____________________________________________________________

Колин Уилсон. Мир пауков. Книга первая: Башня. / Пер. с
англ. А.Шабрина; Предисл. А.Тюрина; Худ. Е.Осипов.-- СПб.:
Орис; Позисофт, 1992 (SFинкс).-- ISBN 5-8843-6001-0.-- 477
с.; 50 т.э.
____________________________________________________________

Kолин Уилсон известен у нас в стране в основном по пере-
воду его романа "Паразиты мозга" ["The Mind Parasites",
1967]. Роман (в переводе, кстати, того же А.Шабрина) произ-
водил довольно неплохое впечатление -- в основном благодаря
тому, что автор замечательно изображал интеллектуальность. К
тому же весьма приятно смотрелись сюжетные ссылки на произ-
ведения Лавкрафта: это вводило роман в литературный "кон-
тэкст". В новой своей трилогии, "Мир пауков", первая книга
которой ["Spider World 1: The Tower", 1989] объявилась на
наших лотках летом 92-го, Уилсон, по-видимому, решил не
утомлять читателя изложением каких-то особенно интеллек-
туальных или, что еще хуже, принципиально новых концепций.
Мир вполне первобытно живущих людских прайдов, кусаемых со
всех сторон гигантскими пауками, жуками и прочими сколопен-
драми, стар, как сама НФ: Лейнстер написал свою "Сумасшед-
шую планету" еще в 1919 году. А что касается блестящего наб-
людения, что подавляющему большинству homo sapiens все рав-
но, кому задницу лизать, так первым это отнаблюдал аж Джона-
тан Свифт.
Впрочем, Уилсон писал откровенную "фантастико-приключен-
ческую сагу", так что мог не опасаться обвинения в неориги-
нальности. Для саг эпигонство в порядке вещей. Для них есть
один непреложный закон: эпический сюжет. За что мы, соб-
ственно, эти самые саги и приветствуем. И, в общем-то, мы
как-то имели право ожидать, что Уилсон нам это дело обеспе-
чит.
И поначалу он вполне на высоте сюжет держал. Антуражно
так работал, со вкусом. Жизнь в пустыне, тамошние "хычники"
(колоритные такие, я прямо балдел), обычаи разные. Все очень
вещественно и сочно. Что ценно -- воды мало. Почти некогда
скучать. Схватки с пауками, плен, штормяга на море -- пер-
вая часть была очень в кайф. Я, честно говоря, так и нас-
траивался -- что дальше будет, по крайней мере, так же увле-
кательно.
Ан шиш! Со второй части дикая жизнь главного героя кончи-
лась и началась сплошная антиутопия. Рассуждения о свободе
личности, о ее долге перед обществом и прочая болтовня, обя-
зательная для этого стихотворного размера, на первобытного
человека как-то не клеилась, поэтому Уилсон по-быстрому ор-
ганизовал для героя (а заодно и для читателя) курс "История
социального и технологического развития человечества". Стра-
ниц эдак на сорок. Почему, мол, под мудрым руководством нау-
ки человечество приехало в рабство к паукам-мутантам.
Тут в романе опять обнаруживается сюжет -- правда, ка-
кой-то судорожный. Пройдя мощную военно-политическую подго-
товку, герой, ясное дело, принимается гачить пауков почем
зря -- во имя, безусловно, светлого будущего человечества.
Гачит он их телепатией, а потом и найденными в подземном ар-
сенале супербластерами. Загачив эдак с пару-тройку тысчонок,
герой пресыщается кровью несчастных созданий, бросает маму и
братишку в плену и уходит в партизаны. Кончается первый ро-
ман трилогии хорошо, хотя герой так и не успел за всеми за-
ботами обломать свою избранницу (вместо этого он как-то
оченно неожиданно обломал совершенно постороннюю тетку) и
закончить разгром пауков. Видимо, этими вопросами он вплот-
ную займется в следующих двух книгах.
Пожелаем ему успеха, а нам с вами -- хороших редакторов.
А то читаешь, как "братья двинулись за ними в противополож-
ном направлении" (с.62), так сразу какая-то раздвоенность на
душе.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #4 (1993)
____________________________________________________________

Роджер Зилазни. Князь Света. / Пер. с англ. В.Лапицкого;
Оформл. П.Борозенца.-- СПб.: Северо-Запад, 1992 (Fantasy).--
ISBN 5-8352-0041-2.-- 414 с.; 200 т.э.; ТП+С; 84х108/32.
____________________________________________________________

Я обожаю этот роман ["Lord of Light", 1967]. Я люблю его
с трогательностью первой любви, люблю с тех самых пор, как
впервые прочитал в самопальном переводе. С тех пор ничто так
и не смогло поколебать моего глубочайшего уважения к талан-
ту Роджера Желязны.
Впрочем, все в мире относительно -- и моя любовь к этому
роману тоже. В переводе Лапицкого, например, я не способен
этот роман даже уважать. Какую, например, ассоциацию у оте-
чественного читателя может вызвать фраза "чудна Дива при ти-
хой погоде"? Имел ли в виду эту ассоциацию Желязны? Сильно
сомневаюсь. Цитировать Шекспира, Вергилия, Данте, Гилберта и
Сэлливэна, в конце концов -- это он запросто, а вот Гоголя
-- вряд ли. Тогда зачем нужна была переводчику эта самодея-
тельность?
Уже по крайней мере четверо преданных поклонников этого
романа каялись мне, что были покорены виртуозной афористич-
ной проповедью, которую читает монахам Махасаматман-Сэм в
первой главе. По переводу Лапицкого, впрочем, создается со-
вершенно определенное впечатление, что Сэм этой проповедью
просто пудрит монахам мозги, полагая, что перед ним сидит
толпа безмозглых тупиц. Оригинал романа, впрочем, такого
прочтения вовсе не допускает -- Желязны сделал главным ге-
роем отнюдь не жулика с хорошо подвешенным языком, а целеус-
тремленного и чрезвычайно умного и деятельного политика. По
переводу В.Лапицкого сделать такой вывод трудно.
Даже перевод названия романа вызывает протест. Титул Мат-
рейи, по традиции буддизма, "Властелин Света". В принципе,
его можно было бы перевести и как "Князь Света" -- если бы
не очевидное противопоставление русского произношения этого
титула титулу Князя Тьмы. Надо ли говорить, что роман, вы-
держанный целиком в духе восточных религиозных философий,
ничего подобного не предполагает?
В результате перечисленных -- а также многих других --
передержек, натяжек и просто произвола переводчика, роман
почти целиком лишился первозданной прелести. А жаль. Он
вполне заслужил полученную им в 1968 году премию "Хьюго".
Более того, на мой взгляд, это лучший роман Роджера Желязны.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #4 (1993)
____________________________________________________________

Роджер ЖЕЛЯЗНЫ. Девять принцев в Янтаре. / Пер. с англ. Ян
Юа; Худ. Я.Ашмарина.-- СПб.: Terra Fantastica, 1992 (Золо-
тая цепь; 1).-- ISBN 5-7921-0001-2.-- 224 С., ил.; 100 т.э.;
ТП; 60х90/16.
____________________________________________________________

Слышал я об этом новом переводе "Эмберских Хроник" много,
и когда наконец книга очутилась у меня в руках, я вцепился в
нее мертвой хваткой, с жадностью оголодавшего вампира. Вце-
пился и...
Я слишком многого ждал. _Слишком._
Безусловно, накопал переводчик много -- достаточно взгля-
нуть в комментарии, чтобы в этом убедиться. И работал он ув-
леченно, с огоньком. На чем и погорел.
Возьмем, скажем, имена персонажей. Насчет глупости Гилин-
ского и прочих безымянных, переводивших "Caine" как "Каин",
не стоит и говорить. В этом пункте я полностью согласен с
Яном Юа. Но! Цитирую (с.219): "Кэвин (Corvin) -- от
corvinus, то есть имеющий свойства ворона..." И спорить бы
не стал, кабы в оригинале героя не звали Corwin -- через
"дабл-ю". Прочитайте-ка это по-английски. И при чем здесь
"Кэвин" -- нормальное английское имя, ведь пишется-то оно
совсем не так, как имя героя "Хроник"?..
Теперь. Раз уж господин переводчик взялся пояснять имена
основных персонажей, то неча халтурить. Почему одних братьев
нужно "разъяснять", а других -- ни в какую? Только потому,
что они не лезут в концепцию? Как, например, Жерар -- не
Джерард, а именно Жерар -- в оригинале его имя написано под-
черкнуто по-французски, так что в кельтский эпос он никаким
боком не лезет. Видимо, ошибся Желязны. Не учел возможного
желания переводчика сделать вещь более концептуальной.
А "разъясненные" имена? Зачем было устанавливать загадоч-
ную связь между Джулианом (пардон, Джулиэном) -- и снопом
сена? Из-за его волос (кстати, они у него темные -- с.37)?
Из-за цвета доспехов? Или это просто намек на толстые об-
стоятельства, очевидные для переводчика, но скрытые от масс?
В предваряющей комментарии заметке "От переводчика" ска-
зано, что "есть смысл в том, чтобы подкрашивать имена в бла-
гозвучные тона русского языка, но и в этом должно быть чув-
ство меры". Браво! И в этом тоже! И в том, чтобы _не_ под-
крашивать -- тоже. Произнесите еще раз "Двэкин". За гигиени-
ческим пакетом не потянуло?
В той же заметке "От переводчика" тонко замечено, что
"русский вариант книги обладает всеми прелестями и недочета-
ми оригинала". Насчет недочетов спорить не буду. А вот с
прелестями, увы, промашка. Обладает. Но не всеми. Не скажу,
что я крутой дока и словил _все_ прелести оригинала, но я уж
точно словил кое-что, что Ян Юа проморгал.
Вот, скажем, едут Корвин (sic!) с Рэндомом в Янтарь, зах-
ватив в заложники Джулиана (с.79). Их останавливает патруль.
Корвин показывает пальцем на заложника и вопрошает у страж-
ника (стражника, а не сторожа!): "You see what a picture?",
каковую фразу Ян Юа переводит вполне осмысленно: "Улавли-
ваешь сюжет?"
Спорить не буду: имелось в виду именно это. Но не только.
В английском языке слово "picture" имеет одно интересное для
нас значение -- оно обозначает расклад карт. _Карт,_ got it?
Любой переводчик просто обязан был взвиться здесь от востор-
га и перевести эту фразу, ну, скажем, так: "Сечешь, какой
расклад?"
С реалиями Тени под названием Земля переводчик тоже
как-то не на короткой ноге. Скажем, он поминает "Грейхаун-
дскую автобусную станцию" (с.18). Наверное, он предположил,
что это такой местный топоним. Между тем "Grayhound" -- это
одна из известнейших в США компаний, занимающихся автобусны-
ми пассажирскими перевозками. Во-первых, это стоило пояс-
нить, во-вторых, прилагательное следовало написать со строч-
ной буквы, и не "грейхаундскую", а "грейхаундовскую".
На странице 19 упоминается "запах тоника" от волос героя.
У меня сразу возник вопрос -- зачем бы это джентльмену поли-
вать прическу спиртными напитками (доселе тоник мне встре-
чался в литературе именно в таком качестве). На той же стра-
нице встречаю "лососевые кафельные плитки". Имеется в виду,
видимо, не то, что плитки сделаны из свежего лосося, а цвет
этих плиток. Человек, слабее Яна Юа знающий ихтиологию (ка-
кое все-таки разностороннее образование дает Пекинская на-
циональная опера!), как-то слабо представляет себе, какой
именно цвет имеется в виду -- цвет лососевой чешуи или цвет
лососевого мяса. Оказывается, мяса -- оранжево-розовый тон.
На странице 26 герои вдруг начинают говорить по-француз-
ски. В оригинале написание так и остается французским. В пе-
реводе же "n'est pas?" и "oui" превращаются в уродливые
"несс-па" и "уи". Вот уж уи так уи.
А стиль! На странице 18 сказано: "додумался до того, что
у меня разболелась голова". Такое ощущение, что голова раз-
болелась давно, но додумался он до этого только что. Туго
соображает.
Эрик изображен на Козыре "с влажной кудрявой бородой"
(с.27). Наверное, позировал Дворкину после бани. Здесь же
герой испытывает "дикое ощущение смертельной необходимости".
Мечтаю испытать хоть разок -- но, даже испытав, постарался
бы сказать об этом не чересчур изобретательно.
На странице 35 герой выясняет, что разбирается в оружии
-- "по крайней мере, в рубящем". Эксперт бы сказал "в холод-
ном", так что, пардон, не разбирается.
Страница 46: "прыжком лосося сломавшее ее планы". Коммен-
тариев не имею. Впрочем, нет: в этой фразе переводчик умуд-
рился влепить подряд четыре буквы "е". Знатоки оценят.
Но -- наконец-таки герои выбираются в Янтарь (кстати,
всячески приветствую перевод слова "Amber" -- даже несмотря
на то, что при этом имя Единственной Реальности во многом
лишилась прелести произношения). Здесь у переводчика кон-
чаются трудности с реалиями, но продолжаются трудности со
стилем. Глубокомысленные замечания типа "сила и скорость
урагана и копера" (с.71-72) вызывают некоторое остолбенение:
все-таки, скорости урагана и копера качественно разные вещи.
На странице 74 Рэндом "начал вполголоса перечислять непри-
личности" -- сказано так, будто Корвин, сидя рядом с братом,
густо краснеет. Могу себе представить. Корвин, если верить
Яну Юа, вообще малостеснителен. Например, на странице 126 он
говорит: "Мне хочется переспать с этим", причем имеет в ви-
ду не собственные гомосексуальные наклонности. Что же? Поп-
робуйте догадаться.
Честно говоря, я уже устал цитировать. Цитатки эти мы со-
бирали на пару с Яном Шапиро (считаю его соавтором этой ре-
цензии), и их набрали больше, чем страниц в книге. С полей
бы собирать такие урожаи. К середине книги надоело.
Верно подметил Эрик на странице 117: "Нелегко лежать на
голове". Согласен на все сто. Можно голову испортить (даже
если иметь в виду подтекст этой пословицы). Поэтому ос-
тальные цитаты мы оставим при себе.
Итак, вывод.
Нет, господа. Концептуально нового перевода не получи-
лось. Не получилось даже более-менее грамотного перевода --
как это ни обидно Яну Юа и вашему покорному слуге. Могу ска-
зать это с уверенностью, ибо разыскал и прочитал оригинал. И
знаете что? Я избавился от мысли, что "Nine Princes in
Amber" -- средняя книга (сие суждение возникло у меня после
перевода Гилинского). Желязны в оригинале раз в пять умней,
чем в _любом_ -- подчеркиваю это слово -- существующем ныне
переводе на русский язык.
Я, конечно, понимаю, что языки не всем легко даются. Я
понимаю, что совет читать книги на языке оригинала в наших
условиях бесполезен. И все-таки. Если вам не понравилась пе-
реводная книга -- не спешите отзываться плохо о ней самой.
Весьма вероятно, что она того не заслуживает. В отличие от
ее переводчика.
Dixi.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Владимир Савченко. Должность во Вселенной. / Худ.Е.Шуляк.--
Киев: Укр. письменник, 1992.-- ISBN 5-3330-0886-8.-- 416 с.,
ил.; ТП; 84х108/32.
____________________________________________________________

Новый -- и, надо признаться, долгожданный -- роман Влади-
мира Савченко разочаровывает до невероятия. Всегда грустно,
когда талантливый и умный человек вместо того, чтобы хоро-
шие книжки писать, вдруг принимается просвещать человечес-
тво относительно пути, коим ему, человечеству, следует идти.
Пусть даже не в социальном плане, а в мировоззренческом --
это, конечно, далеко не так избито, но не менее скучно.
Итак, в центре повествования... в общем, инженер на сто
двадцать. Инженеру очень повезло в научном смысле: он сумел
поймать некое атмосферное явление -- так называемый Шар -- в
километровую металлическую авоську (чувствуете, каков мас-
штаб? -- ничего, это цветочки) и вокруг этого дела сразу ор-
ганизовался институт. Инженер на сто двадцать становится
главным инженером на двести, к нему присоединяется дирек-
тор-профессор на двести тридцать и они принимаются мучить
находку. В Шаре выясняется неоднородность пространства-вре-
мени: чем ближе к середке, тем шибче время и большей прос-
транство. Так что то, что снаружи Шар километровый, ничего
не значит -- внутрях он ширше, чем снаружи. Это дело наши
герои быстро научаются использовать, выстраивая здание ин-
ститута прямо в Шаре, так что рабочий день на первом этаже
длится, скажем, двое суток, на десятом -- восемь, на двенад-
цатом -- цельных пятнадцать, а ежели повыше пятидесятого
забраться, так можно и годами сидеть -- а вне Шара только
обед подойдет. Кстати, профсоюз, вроде бы, против этого не
возражает, потому что профсоюзу тоже, наверное, интересно: а
как это народ перенесет такую нагрузку. Народ нагрузку пере-
носит на удивление хорошо, вынося из Шара, как и полагается,
научные знания в несметных количествах.
Постепенно обнаруживается, что в центре Шара сидит целая
вселенная: со звездами, галактиками и планетами, на которых,
знамо дело, живут разумные существа. Вселенная эта в шаре
умещается, потому что живет со спринтерской скоростью сотен
пульсаций в секунду. Познавательно? Еще бы! Сильный удар по
закосневшему мировоззрению. Рождение и гибель миллионов ци-
вилизаций в секунду. Масштабы убойные.
Ученые и инженера, удовлетворив научное любопытство, на-
чинают интересоваться этической стороной дела и быстро выяс-
няют для себя, что наблюдать за Шаром неэтично: слишком,
мол, резвый скачок научных знаний -- он не к добру. Поэтому
главный инженер на двести героически гибнет, а директор-про-
фессор на двести тридцать решает устроить диверсию, выпус-
тить Шар и развалить институт. Нечего, мол, узнавать слиш-
ком много научных сведений. К счастью, все кончается хорошо.
Честно говоря, я был потрясен. _Зачем_ Владимир Иванович
сделал героями совершеннейших нелюдей? Почему они откровен-
но читают друг другу мировоззренческо-философские лекции,
которые скучны, а местами просто глупы? Савченко совершенно
не стесняется прямо в тексте ставить себе в заслугу отсут-
ствие внешней интриги, динамичного сюжета -- но это же из-
вращение! Он сделал упор на мировоззрении -- да, идея об от-
носительности мировых констант настолько же плодотворна,
насколько бесплодна эта идея в обесчеловеченном полухудожес-
твенном тексте. Почему же автор -- образованнейший человек!
-- заставляет главного героя убеждать читателя в опасности
научного и технологического прогресса -- убеждать настолько
горячо, что когда этот постулат отвергается героем, мы, чи-
татели, уже не способны это понять? Неужели при всем своем
таланте Савченко не увидел, что написал ерунду?
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #4 (93)

____________________________________________________________

Юлий БУРКИН. Бабочка и Василиск. / Предисл. А.Кубатиева;
Худ. С.Алексеев.-- Алматы: Экспресс-книга, 1994 (Б-ка журна-
ла "Миры").-- ISBN 5-7239-0003-X.-- 416 с., ил.; 5100 э.;
ТП; 84х108/32.
____________________________________________________________

Юлий БУРКИН. LP "Vanessa io". / Худ. С.Алексеев.-- Запись
1992; выпуск 1994. -- R90 01961.
____________________________________________________________

Дебютный сборник томича Юлия Буркина вызывает немедлен-
ный интерес уже хотя бы тем, что выпущен "един в двух
лицах": одно лицо -- книга повестей, другое -- аудиодиск с
песнями того же автора, написанными по мотивам или по ассо-
циации с вошедшими в книгу произведениями. Поразительно уже
то, что проект этот удалось воплотить в нечто материальное
-- дело, по нашим временам, неслыханное.
Несомненно, обозрение сего книжно-пластиночного "януса"
следует начать с книги.
В сборник, получивший название "Бабочка и Василиск",
вошли повести и рассказы, публиковавшиеся доселе в разнооб-
разных НФ-журналах -- "Молодежь и фантастика" (Днепропет-
ровск), "Парус" и "Фантакрим-MEGA" (Минск), а также в мес-
тных и региональных газетах и книжных антологиях. Авторская
книга Буркина дает возможность окинуть взглядом весь корпус
его самых значительных работ. И надо сказать, что "Буркин в
целом" разительно отличается от "Буркина в частности".
Во-первых, по сборнику ясно видно, что Юлий Буркин пишет
ни что иное, как "horror". Фантастику ужасов. Возможно, та-
кое заключение удивит его самого. И -- тем не менее. Безус-
ловно, в его повестях нет дышащей спорами плесени готики,
нет в них и монстров-переростков, самозабвенно топчущих пен-
сионеров и трудовую интеллигенцию. Скорее, это хоррор в ду-
хе Кинга или Кунца: современные страшные истории, круто за-
мешанные на НФ или фэнтези. Сравнение, как вы понимаете,
достаточно условное: Кинг и Кунц пишут бестселлеры; Буркин
же вряд ли рассчитывает на то, что книга принесет ему
большой доход. Его цель предельно традиционна для россий-
ской фантастики: осмысление современности, поиски места в
нем для человека вообще и конкретного человека в частности.
При этом следует учесть, что даты написания вошедших в сбор-
ник повестей, большей частью, толпятся между 1989 и 1992 го-
дами... следовательно, читатель должен быть готов к тому,
что Буркин покажется ему несовременным. Увы.
Итак, приступим к собственно публикациям.
"Королева полтергейста" -- история девушки, случайно об-
ретшей способность делать себя невидимой для каких-то кон-
кретных людей. Делается это путем телепатического удара по
сознанию реципиента -- приблизительно так же в "Воспламеняю-
щей взглядом" действовал дар папочки главной героини. Деви-
ца-невидимка вляпывается в неприятную историю и начинает ра-
ботать на местную банду. Ее предают, она начинает мстить.
Мщение сверхчеловека -- давняя и хорошо разработанная в ком-
мерческой литературе тема.
Вторая повесть -- "Бабочка и Василиск" -- о том, как че-
ловек, предавший спасшего его друга, был наказан за преда-
тельство и как он это предательство искупил. Страшная ска-
зочка со значительными элеменами фэнтези. Весьма и весьма
красивая...
Нечто одновременно и старое, и новое на нашем небосклоне
-- повесть "Рок-н-ролл мертв". Чисто "хорроровые" заморочки
(ожившие трупы-зомби) на современном фоне. Фон: популярная
группа тяжелого рока дома и на гастролях.
Рассказу "Автобиография" вполне соответствует его подза-
головок ("Сказочка"). Притчеобразная баллада с сильным сати-
рическим и философским зарядом. Единственная вещь, заметно
выбивающаяся из сборника.
Повесть "Командировочка" -- социальная фантастика ужасов.
Никаких мумбо-юмбо -- ситуация, в которую попадают герои,
страшна сама по себе: их ни за что ни про что сажают за ко-
лючую проволоку и стараются как можно беспощаднее притес-
нять -- но без членовредительства. Для чего? Чтобы разозли-
лись как следует и родили каждый по концептуальному прорыву.
Повесть "Ежики в ночи" -- еще одна заморочистая вещь,
трактующая о зарождении и развитии надчеловеческого созна-
ния, осуществленного с помощью машины. Осуществленное созна-
ние получается, само собой, гнусным и пакостным, что и при-
водит к ряду детективно-хорроровых закруток.
И последняя повесть -- "Вика в электрическом мире". Роль
мумбо-юмбо здесь играет экстрасенсорика -- не банальное яс-
новидение, которым может похвастаться даже герой "Мертвой
зоны" уже поминавшегося Кинга. Бур-Кинг изображает в этой
вещи профессионала-экстрасенса, способного подселяться в чу-
жие разумы (читали ли вы "Нехорошее место" Кунца?), толко-
вать по душам с иными мирами и создавать своих матрикатов.
Талантливый мужик, которого губят непомерные амбиции.
Достоинства перечисленных работ Буркина несомненны: он
строит достаточно глубокие характеры, умеет при случае пофи-
лософствовать, любит устраивать своим героям погони со
стрельбой и без нее. В таких местах автор обычно увлекается
и читать его становится на редкость интересно. Несомненно,
он способен писать нестандартным языком -- к сожалению, за-
метно это, в основном, в сказочке "Автобиография", -- не
чужд ему и юмор (оцените, например: "Государственность дол-
жна быть безопасной" -- с.193).
К сожалению, хватает у Буркина и недостатков. Во-первых,
герои его склонны в самом неподходящем месте излагать тео-
рии и философии, а то и рассказывать друг другу (явно имея в
виду читателя) свои анкетные данные. Для иллюстрации можете
взглянуть на с.141 или 180 ("Рок-н-ролл мертв"). Такое впе-
чатление, что автор, выписывая все это, стремиться слегка
"подумнить" текст. А надо ли? У меня сложилось стойкое мне-
ние, что Буркину просто нужен хороший редактор -- не чер-
кать рукописи (Боже упаси!), но отмечать слабые места, дабы
автор обратил на них специальное внимание. Вот уж что Бурки-
ну не повредит -- так это такого рода советы.
Кроме художественной прозы, в книге есть авторское пос-
лесловие "Как это делалось" -- об истории возникновения и
воплощения в жизнь идеи авторского комплекта книга-пластин-
ка. Весьма занятное чтение, должен сказать.
Завершают сборник тексты песенного альбома Юлия Буркина.
Альбом называется "Vanessa io" и сделан в духе бард-рока (я
не крутой спец в музыкальных направлениях, но здесь, кажет-
ся, не ошибся). Несомненно, предварительное знакомство с
книгой поможет слушателю "въехать" в песни. Но на диске есть
две композиции, которые хватают за душу и сами по себе.
Прежде всего, это "Василиск" -- очень красивая маршевая бал-
лада, динамичная и запоминающаяся. Несколько хуже "Колокол"
-- прекрасно сбалансированный философский зонг. Остальные
песни более или менее верно иллюстрируют книгу и/или добав-
ляют прозе Буркина своеобразное музыкальное измерение. Что
касается пластинки в целом, то мне не очень понравился во-
кал -- мягкий голос вокалиста Владимира Дворникова мало
соответствует настроению и стилю песен, я предпочел бы неч-
то более весомое. Во многих песнях ("Королева полтергейста",
"Рок-малютка-Дженни-ролл") очень к месту был бы могучий
драйв -- увы, чего нет, того нет...
Тем не менее, я очень рад, что Буркину удался его экспе-
римент. Да послужит его опыт примером для тех, кто пока не
решается двинуться по его следам!
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Александр БОРЯНСКИЙ. Змея, кусающая свой хвост. / Худ.
А.Близнюк.-- Кировоград: ОНУЛ, 1993 (Отечественная фантасти-
ка).-- ISBN 5-7707-1727-0.-- 320 с., ил.; 35 т.э.; ТП;
84х108/32.
____________________________________________________________

Дебютный сборник одесского автора Александра Борянского
составили три повести, две из которых являются фантастичес-
кими (в той или иной степени), третья же фантастической не
является ни с какого боку, а является, наоборот, эротикой
средней крутизны.
Начнем, естественно, с эротики.
Повесть "Теннис в недавнем прошлом" рассказывает о чув-
ственных удовольствиях, которым предавались в 1979 году доч-
ка второго секретаря обкома и сын проректора интститута. На-
писано все это со вкусом, со знанием дела и не без психоло-
гических тонкостей. Читал я повесть с удовольствием (чув-
ственным). Не будучи близко знаком ни с одним шедевром миро-
вой эротической литературы (на мой взгляд, хорошая фантасти-
ка интереснее, а реальный секс дает большее удовлетворение),
я не берусь определить для повести Борянского достойное мес-
то среди "Эммануэлей" и "Машин любви". Я ее просто рекомен-
дую вниманию читателей обоих полов -- не разочаруетесь.
Нуте-с, а теперь перейдем непосредственно к фантастике.
Заглавная повесть сборника посвящена... м-м-м... восточ-
ным единоборствам. Главный герой (рядовой такой студент без
особенных комплексов) вдруг узнает, что он, возможно, новое
земное воплощение величайшего мастера кунг-фу, погибшего
триста лет назад при таинственных обстоятельствах. Мастер
этот обитал в сокрытой от внешнего мира части Тибета (см.
"Шамбала"), где процветала всяческая восточная философия
совместно с боевыми искусствами (какая же без них, в самом
деле, может быть философия). После исчезновения Мастера в
Шамбале царят разброд и шатание. Герою предстоит "вспомнить"
свои прежние навыки и вернуть таинственной стране спокой-
ствие духа.
Повесть местами сильно напоминает фильмы о ниндзя, хотя
Борянский всеми силами уклоняется от черно-белой логики ка-
рате-фильмов (очень хороший парень против очень плохого) --
все-таки, на уровне "янь-ин" философию Востока он знает. По-
лучается это у него средне. Чувствуется, что герою проще
дается тоби-маваши, чем созерцание гармонии сфер. Кстати,
для приведения Шамбалы к исходному умиротворенному состоя-
нию тоби-маваши оказывается гораздо более эфективным сред-
ством, нежели всяческие созерцания.
Если смотреть на эту повесть как на несложный боевик, то
она заслуживает оценки "нич-чо". При прочих способах осмот-
ра до таких высот восприятия подняться трудно.
Зато следующая повесть, которая называется "Еще раз поте-
ряный рай", сделана в совершенно другом ключе.
Неведомая катастрофа уничтожает большую часть человечес-
тва. Главный герой переживает холокост в подземном бункере,
где он на многие годы вперед обеспечен пищей телесной и ду-
ховной. Там, в бункере, он и вырастает во вполне интеллиген-
тного хранителя погибшей культуры. Сюжет повести постепенно
ускоряется -- длиннющая статичная экспозиция переходит пос-
тепенно в динамичный приключенческий финал, впрочем, все это
весьма органично, к месту и в полной гармонии с философией
вещи. По ходу дела герой пишет рассказ -- совершенную по за-
мыслу и исполнению психологическую притчу, прекрасно вписы-
вающуюся в повесть, но великолепно смотрящуюся и вне ее кон-
текста. Пожалуй, именно этот рассказ я назвал бы самым удач-
ным произведением сборника.
Сборник в целом выглядит достаточно небанально и я ис-
кренне рад, что в русскоязычной литературе появился еще один
дебютант, достойный заинтересованного внимания читателей.

Сергей БЕРЕЖНОЙ

"Интеркомъ" #6 (2'94)

____________________________________________________________

Сергей ИВАНОВ. Крылья Гремящие. / Худ. Я.Ашмарина.-- СПб.:
Terra Fantastica, 1993 (Кольцо Мариколя; 2).-- 544 с., ил.--
ISBN 5-7921-0015-2.-- 544 с., ил.; 30 т.э.; ТП+С; 70х100/32.
____________________________________________________________

Сборник составили повести (названные в подзаголовке кни-
ги почему-то романами) "Крылья Гремящие", "Двое" и "Пока
стоит Лес". Последние две вещи уже публиковались (даже по
два раза), поэтому сначала кратенько остановимся на них, да-
бы не мешались под ногами.
"Пока стоит Лес" -- одна из лучших повестей в русскоязыч-
ной фантастике. Мне нравится думать, что по производимому на
читателя впечатлению она сравнима с "Дюной" Херберта.
Повесть "Двое" (издавалась также под титулом "Двойник")
нравится мне существенно меньше. Она рациональнее. Не всег-
да это качество идет в минус, но в случае с Сергеем Ивано-
вым, увы, это выглядит именно так.
И, наконец, "Крылья Гремящие".
Хорошо иногда побеситься! -- вот, пожалуй, основная
мысль, с которой писался сей достойный опус. Автор некогда
позволил себе расслабиться и написал ни на что не претендую-
щее фэнтези с принцессой, драконом (даже не одним), ведьма-
ми, оборотнями, рыцарями, колдуном и даже королем Артуром и
Бабой Ягой. Главный герой -- крутой качок-мэнээс -- вляпы-
вается в это фэнтези с головой. Как водится, он мастер на
все руки. Там, это, сковать противодраконную стрелу. Или
прищучить ведьму. Или оборотня. Мечом помахать -- за
здрасьте. Дракона посадить на перо, не переставая мило ос-
трить в объектив. Написана повесть легко, но слегка нарочи-
то. Именно эта нарочитость меня постоянно раздражала во вре-
мя чтения.
В общем, все это не слишком скучно. Но как-то убого. Не-
когда была попытка сварить из этого мосла комикс -- уверен,
вышло бы на ять, -- кабы вышло. Но как чтение... Мы, пога-
ные зануды, предпочитаем "Пока стоит Лес".
Очень хорошо, что Сергей Иванов выпустил в свет и свои
ранние вещи. Рубить хвосты пользительно всякому писателю --
и не только писателю. Главным образом, пользительно тем, что
хвост больше ни за что не цепляется и не мешает бодрым ша-
гом двигаться вперед.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Рустам Святославович КАЦ. История советской фантастики. /
Послесл. Р.Арбитмана.-- Саратов: Изд-во Саратовского универ-
ситета, 1993.-- ISBN 5-2920-1795-7.-- 216 с.; 1 т.э.; МО;
60х84/16.
____________________________________________________________

Те, кто считает эту книгу литературной мистификацией,
ошибаются сильнее, чем те, кто полагает ее серьезным литера-
туроведческим исследованием. Это ни то, ни другое. Скорее,
это эпос. Эпичны в ней масштаб событий и протяженность их во
времени, эпичны деяния, эпичны герои... и, конечно, главный
герой -- Степан Петрович Кургузов.
Автор, очевидно, творчески переработал традиции соцреа-
листических опупей типа "Тени исчезают в полдень" -- герои
рождаются в одних исторических условиях, воюют с родителями
в других и трудятся на производстве в совершенно третьих.
Доктор Кац привнес в эти традиции нечто определенно свежее:
он прослеживает не семейную или общественную жизнь героев,
но жизнь литературную, жизнь в литературе. В остальном, все
остается по-прежнему: авторы опупей изобретали мир, в кото-
ром стойкие коммунисты страдали под гнетом любви к подкулач-
ницам анфисам, а Кац изобрел мир, в котором фантастика ста-
ла генеральным потоком советской литературы.
Справедливости ради следует сказать, что слишком много
изобретать ему не пришлось: история советской фантастики в
его мире в целом мало отличается от истории советской лите-
ратуры в мире нашем. Более того: книга рассчитана именно и
только на того, кто великолепно знает историю советской ли-
тературы и мировой фантастики. Только такой читатель сможет
оценить всю прелесть этого труда.
Главной удачей автора, как мне кажется, является образ
Степана Кургузова. Кац сделал все, чтобы Кургузов не просто
получился "ярким представителем советской фантастики", но ее
единственным воплощением. Все, что происходило в советской
фантастике до появления Кургузова, было им либо уничтожено,
либо встроено в "его систему". После его смерти советская
фантастика прекратила существование свое: Кургузов скончал-
ся в ночь с 22 на 23 августа 1991 года... И Кацу остается
лишь вести речь о том, что происходило в советской фантасти-
ке "при Кургузове".
Конечно, нет никакого смысла подробно останавливаться в
рецензии на описанных в труде доктора Каца событиях и кни-
гах -- хотя жанр "рецензия на рецензию" нынче относительно в
моде, но поверхностную рецензию на рецензию умную и глубо-
кую читать никакого интереса. С другой стороны, книга вышла
мизерным тиражом и большинству потенциальных ценителей в ру-
ки наверняка не попадала. Поэтому меня постоянно мучает же-
лание рассказать таким о том, что же там, в книге, происхо-
дит. К сожалению, это невозможно. Невозможно даже просто
упомянуть имена героев книги: большинство фамилий и псевдо-
нимов слишком явно ассоциируются с конкретными людьми. Рас-
чет при этом делается именно на узнаваемость имен -- иногда
при этом Кац позволяет себе приписать персонажу некоторые
черты "прототипа". Местами игра с реальностью идет просто на
грани фола: один из персонажей, писавший фантастику под
псевдонимом К.Булычев, например, напоминает Игоря Всеволодо-
вича Можейко не больше, чем горьковского Егора Булычева --
но зато написал цикл детских повестей о космических приклю-
чениях мальчика Алеши. Аллюзии однозначны. Еще более риско-
ванно Кац поигрался с именем Владимира Щербакова: мало того,
что персонаж с этим именем в книге доктора Каца редактирует
в 1979 году насквозь антисоветский фантастический альманах
"Лунариум" (аналог "Метрополя"), так еще и отчество у него,
в пику известным взглядам реального Щербакова, не Иванович,
а Израилевич.
Игра доктора Каца с реальностью не ограничивается имена-
ми и фактами биографий персонажей. Книга насыщена цитатами
из книг, документов, писем, выступлений,-- цитатами велико-
лепно стилизованными и выглядящими совершенно достоверно (в
рамках книги, конечно). Представляю себе, какую работу про-
делал автор, чтобы этого добиться. Усилия его даром не про-
пали: книга читается как абсолютно документальное исследова-
ние -- настолько, что любой читатель, недостаточно хорошо
знающий фантастику, будет немедленно сбит с толку.
Вместе с тем, Кац создал один (по крайней мере) совершен-
но гениальный художественный образ -- автор романа "Границы
неба" Вячеслав Курицын меня просто ошеломил. Жизнь его пора-
зительна, невероятна, комична, трагична, фантастична, реа-
листична -- все сразу. Человек принципиально внесистемный,
попавший по иронии судьбы вовнутрь литературно-идеологичес-
кой машины. Даже при том, что сама идея этого не нова, ис-
полнение ее просто великолепно.
И снова -- что же такое эта книга? Художественная литера-
тура? Публицистика? Ни то, ни другое. Скорее, весьма удач-
ный эксперимент в жанре альтернативной истории. В принципе,
доктор Кац заслужил за эту книгу совершенно особого приза,
учрежденного специально по этому поводу.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Нина Катерли. Сенная площадь. / Предисл. О.Хрусталевой, А.
Кузнецова; Худ. В.Бедин.-- СПб.: Совиттурс; Позисофт, 1992
(Петербург. XXI век).-- ISBN нет.-- 315 с.; 30 т.э.; МО;
84х108/32.
____________________________________________________________

Новая книга петербуржской писательницы Нины Катерли за-
мышлялась как первая в серии фантастических и иных книг, вы-
пускаемых под эгидой альманаха Бориса Стругацкого <MI>Петер-
бург. XXI век." Книга явно получилась не чересчур фантасти-
ческой -- и упаси вас Бог понять это как претензию. Книга
хороша (мы говорим сейчас не о макете, а о содержании). Дру-
гое дело, что она не рассчитана на вкусы фэндома, но это уже
горе фэндома, а не автора.
Нина Катерли относится к писателям того ряда, который
состоит из писателей нерядовых. 60-70-е годы породили в оте-
чественной литературе интереснейшее направление, которое на-
зывают то бытовой фантастикой, то фантастическим реализмом
(трактовка этого термина, принятая большинством исследовате-
лей, слегка отличается от той, которую дает Борис Стругац-
кий -- его понимание фантастического реализма несколько ши-
ре, но речь не об этом). В этом направлении плодотворно ра-
ботал Житинский до того исторического момента, когда он по-
нял, что рок-н-рол мертв: вершиной его трудов стал совершен-
но великолепный роман "Потеряный дом, или Разговоры с милор-
дом". Вадим Шефнер привнес в это направление лиричность и
своеобразное умение "зависать над реальностью". Приблизи-
тельно такой же реализм исповедует и Катерли.
В книгу вошли две повести и три рассказа. Давшая назва-
ние сборнику повесть "Сенная площадь" состоит из сюжетно
взаимосвязанных зарисовок с натуры -- зарисовок скорее пор-
третно-характерных, нежели событийных. Ко всем героям своим
Катерли относится с любовью и пониманием -- даже дураки и
сволочи описаны у нее со своеобразной нежностью. Иногда соз-
дается ощущение, что автор как бы извиняется за них: мол, не
виноваты они, гражданин читатель, что такими их сделали...
кто? -- а вы, будто, не знаете... Повесть "Червец" -- уже
другая проза. Здесь есть сюжет, который автора,-- это очень
чувствуется,-- сковывает: события разворачиваются вокруг
появления на свалке возле некоего НИИ огромного ленточного
червя, которого руководство НИИ пытается выдать за зримый
результат своей деятельности. Повесть, определенно, задумы-
валась автором как сатира, но формально сатирический персо-
наж там только один -- многоликий товарищ Пузырев, воплощаю-
щий в себе недремлющее око как самый компетентный орган.
Остальные герои, от алкоголика-слесаря до профессора, блис-
тательно реалистичны и как-то слабо соответствуют якобы са-
тирическому настрою. У рецензента даже родилась мысль, что
именно товарищ Пузырев стал заглавным персонажем повести --
но нет, не стоит делать такие натяжки. Это не пойдет на
пользу ни читателю, ни повести.
Впрочем, я сомневаюсь, что имеет смысл расписывать дос-
тоинства составивших сборник произведений. Они хороши сами
по себе. От полного совершенства их спасает только одно: они
слишком умны для большинства фэнов.
С чем мы их и поздравляем.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #4 (93)
____________________________________________________________

Андрей ЛАЗАРЧУК. Священный месяц Ринь. / Суперобл. Д.Холодо-
ва; Ил. П.Кудряшова.-- СПб.: Terra Fantastica, 1993 (Кольцо
Мариколя; 3).-- ISSN 5-7921-0020-9.-- 384 с., ил.; 30 т.э.;
ТП+С; 60х90/16.
____________________________________________________________

В этом сборнике для меня по-настоящему новой была только
повесть "Иное небо". "Священный месяц Ринь" я имел честь на-
печатать в <174>нулевом<175> номере покойного журнала
"Z.E.T.", "Мумия" была у меня в рукописи -- и то, и другое я
знаю наизусть: сам делал набор. Писать об этих двух расска-
зах легко: думано-передумано... Повесть "Тепло и свет" вош-
ла в сборник в слегка переработанном виде -- но впечатление
от нее, в общем-то, не изменилось...
Собственно, цель переработки последней повести именно для
этого сборника ясна: из четырех произведений лишь она откло-
нялась от "генеральной линии" -- темы альтернативных миров.
Переработка выразилась в том, что повесть была оформлена в
виде писем человека из альтернативного мира аналогу его воз-
любленной из нашего мира. Честно говоря, от такого "свежего"
заворота слегка тошнит: до сих пор у фэнов на слуху совпаде-
ние коллизий лазарчуковской "Монетки" и "Карен в бесконеч-
ности" Уотт-Эванса. Простите, Андрей Геннадьевич, вы меня
сами вынудили подымать это старье, повторив наезженный пас-
саж. Этого не стоило делать, даже если давило издательство.
"Иное небо" и "Священный месяц Ринь" отрабатывают альтер-
нативные варианты истории России. В "Священном месяце" Рос-
сийская Империя сохранилась до конца двадцатого века, после
чего распалась (повторив судьбу СССР) на дюжину самостоя-
тельных территорий с разными общественными устройствами (в
частности, Москва стала столицей русского православного цер-
ковного государства). Действие повести разворачивается че-
рез полтора столетия после распада Империи на чужой планете,
где русской православной церкви удалось получить определяю-
щее влияние на местное население. В принципе, Лазарчука вол-
нует не столько тема взаимоотношения (взаимовоздействия)
двух цивилизаций, сколько вопрос о том, насколько далеко мо-
жет завести религиозный догматизм во взаимоотношениях социу-
мов на Земле. Надо сказать, ситуация вырисовывается весе-
ленькая: практически весь мир вынужден содержать закоснев-
шую и деградирующую тоталитарную Русь, постоянно идя во
взаимоотношениях с ней на уступки под давлением ядерного
шантажа церковников. Такой уступкой была и передача целой
обитаемой планеты под практически полный контроль русской
православной церкви, что приводит к катастрофе.
Само собой, вряд ли миру грозит православный догматизм,
но исламский фундаментализм "ничуть не хуже". Мировой поря-
док, смоделированный Лазарчуком, не особенно далек от
реальности, и приблизится к ней еще больше, когда в Аравий-
ской пустыне взорвется первое доморощенное ядерное устрой-
ство.
Что же касается художественных достоинств повести, то она
написана с редким мастерством. Автор блестяще проработал ан-
тураж, нашел шикарного главного героя, закрутил классную ин-
тригу и, как следствие, создал вещь, которая читается "навы-
лет". Некоторая вторичность в н е ш н е й идеи (уничто-
жаемая "по незнанию" инопланетная цивилизация -- увы, неори-
гинально) искупается прекрасным построением произведения в
целом.
Действие повести "Иное небо" разворачивается в альтерна-
тивном мире, где Германия выиграла Вторую мировую войну, ок-
купировав всю европейскую территорию России и большинство
европейских стран. Национальное русское государство, образо-
вавшееся в Сибири, развивается по пути "демократического ка-
питализма". Третий Рейх, пережив "оттепель" в сороковых го-
дах, мощный индустриальный рост в 50-60-х годах и кризис в
70-х, дожил до девяностых годов и трещит по швам (конец
двадцатого века Лазарчук, кажется, жестко связывает с ги-
белью крупнейших империй -- это и понятно: Союз-то распался
именно тогда, отсюда и сходство моделей). Судьбы мира дол-
жны определиться на встрече руководителей четырех основных
государств (Германии, Сибири, США и Японии). Главный герой,
агент Отдела особых операций ВВС Сибири, обеспечивает со
своей боевой группой безопасность встречи. Лазарчук пишет
очень динамичный и жесткий триллер с элементами политическо-
го детектива. У этой повести те же плюсы, что и у "Священно-
го месяца": герой, интрига и антураж. Но главное, на мой
взгляд, достоинство повести -- реалистичный, живой, осязае-
мый альтернативный мир. Мир, который дает возможность под
необычным углом рассмотреть процесс распада империи, гран-
диозную социальную катастрофу. Поражает масштабность постав-
ленного Лазарчуком социального эксперимента. В "Человеке в
Высоком Замке" Филип Дик на такой масштаб не замахивался. Он
ограничился философскими и психологическими аспектами моде-
лирования альтернативных миров. А Лазарчуку оказался вполне
по силам куда больший замах...
Конечно, повесть не без греха: надуманным и абсолютно
неоправданным выглядит появление в финале "агентов из буду-
щего". Зачем они?.. Бог весть. Довольно было бы и концепции
"неустойчивой реальности"... Не слишком понравились мне и
отчетливые "столяровские" тональности (особенно в начале по-
вести). "Рваный" сюжет (давно и умело используемый тем же
Столяровым) -- очень мощный инструмент для завода пружины
сюжетного напряга, и Лазарчук пользуется им вполне профес-
сионально. Но -- раздражает...
Последнее произведение сборника -- рассказ "Мумия". Еще
один альтернативный мир, но на этот раз альтернативность его
принципиально метафорична. В 1924 году, после того, как Ле-
нин умер и был забальзамирован, его мумия была оживлена кол-
дуном. Мумия может существовать только за счет жизненной си-
лы детей, которых приводят в Кремль на экскурсии ("к
Самому") -- совершенно однозначная метафора, вызывающая
сильнейший эмоциональный отклик читателей. В рамках не-
большого рассказа Лазарчук успевает набросать и жуткую кар-
тину существования в этой "Стране Советов": террор "государ-
ственных колдунов", повсеместное насаждение суеверий (осуж-
даемое на словах и поощряемое на деле), иррациональный ужас,
превратившийся в обыденность. Это тем более страшно, что по-
разительно похоже на н а ш у прежнюю жизнь: только суе-
верия магические заменялись у нас суевериями идеологически-
ми -- замена такая же простая, как замена пятиконечных звезд
на Кремле на магические пентаграммы...
В целом сборник получился очень выразительным. Портит его
только "Тепло и свет" -- увы, не вписывается, ни по эстети-
ке, ни по тону... Впрочем, господа, я не претендую на объек-
тивность: литература -- предмет принципиально субъективного
восприятия. И мой субъективизм подсказывает мне, что Андрей
Лазарчук -- один из лучших современных российских авторов.
Не сочтите за лесть, Андрей Геннадьевич.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Виктор Пелевин. Синий фонарь. / Худ. А.Астрин.-- М.: Текст,
1991 (Альфа-фантастика).-- ISBN 5-8595-0013-0.-- 316 с.; 100
т.э.; ТП; 60х90/16.
____________________________________________________________

Сборника Пелевина мы ждали долго и с нетерпением. Этот
автор вошел в литературу, как входят только будущие класси-
ки. Он никому не подражал и, кажется, ни у кого не учился --
ему это было не нужно. Он просто писал -- и пишет -- так,
что читающий его рассказы начинает терять связь с реальнос-
тью. Это потрясающее ощущение, и всякий, кто не испытал это-
го, пусть немедленно найдет и прочитает эту книгу.
Пелевин ошеломил меня первыми же своими рассказами. Еще в
1989 году, на семинаре в Дубултах, я прочел в рукописи "День
бульдозериста", вошел в состояние "перевернутый стакан" и до
сих пор не могу из него выйти. Я бросаюсь на каждую новую
публикацию Пелевина и устраиваю себе настоящий пир души.
"Затворник и Шестипалый", "Принц Госплана", "Оружие возмез-
дия", "Жизнь и приключения Сарая номер ХII"... За эти шедев-
ры, кажется, буквально дрались печатающие фантастику науч-
но-популярные журналы. "Знание-сила" в 1991 году публикова-
ла Пелевина в таких количествах, как будто редакции за это
платили валютой: "Хрустальный мир", "Откровение Крегера",
"Луноход"... Старались не отставать и в "Химии и жизни," и в
"Науке и религии." А вот толстые литературные журналы спох-
ватились поздновато: пока лишь "Знамя" опубликовало повесть
"Омон Ра".
В самом сборнике несколько рассказов напечатаны впервые.
Это "Девятый сон Веры Павловны" (единственный рассказ, кото-
рый мне у Пелевина совершенно не нравится, но мои литератур-
ные вкусы вовсе не идеал), "Синий фонарь", "Новости из Непа-
ла" (эдакие некрологические фантазии), "Мардонги" (не осо-
бенно) и "Онтология детства" (удивительнейший рассказ).
Мне довольно трудно представить себе читателя, которому
проза Пелевина может активно не нравиться, поэтому я без ма-
лейших сомнений рекомендую вам его сборник.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #4 (93)
_________________________________________________________________

Борис ШТЕРН. Сказки Змея Горыныча. / Худ. А.Бондаренко.-- Киро-
воград: ОНУЛ, 1993 (Отечественная фантастика).-- 320 с., ил.; 35
т.э.; ТП; 84х108/32.
_________________________________________________________________

Дождались!!!
Наконец-то нашлись люди, догадавшиеся выпустить сборник Бори-
са Штерна в нормальном переплете. Все (две) предыдущие его автор-
ские книжки выходили в мягких обложках и на долгую жизнь (в отли-
чие от рассказов Бориса Гедальевича) явно не претендовали. И вот
-- третий заход.
Сборник составили два цикла ("Сказки Змея Горыныча" и "Приклю-
чения Бел Амора") и отдельно взятый шедевр "Безумный король". В
цикл о Бел Аморе по вполне понятным причинам не вошел рассказ
"Досмотр-2", остальные же четыре вещи ("Чья планета?", "Досмотр",
"Спасать человека" и "Кто там?") в сборниках Штерна уже выходили
-- как, впрочем, и "Безумный король". Если меня не подводит па-
мять, Штерн сделал в большинстве текстов косметические поправки
-- не кардинальные, но заметные. Рассказам это не повредило.
В "Сказки Змея Горыныча" включен знаменитый и очень любимый
массами (и мною в том числе) "Горыныч", а также пять вещей, в
книгах доселе не появлявшиеся. Именно на этой пятерке и стоит ос-
тановиться подробнее.
"Кащей Бессмертный -- поэт бесов". Прекрасный рассказ-притча о
том, как официально признанный бездарным поэт Кащей за талантом
ходил. Рассказ написан заметно более тяжелым слогом, чем сходный
по подходу к теме "Горыныч" -- жаль, конечно, но что поделать:
иные времена, иные тексты. В "Горыныче" (1976) даже чернуха пах-
ла черемухой, в "Кащее" же (1990) нужником благоухает абсолютно
все. Возможно, пессимизм Штерна и далее будет возрастать обратно
пропорционально курсу украинского карбованца -- лично я могу об
этом только сожалеть.
"Иван-Дурак, или Последний из КГБ (из исторических сказок Змея
Горыныча)" относится, на мой взгляд, к повестям, которые очень
интересно читать и абсолютно неинтересно перечитывать. В повести
масса увязок на реалии предпоследнего (августовского) российско-
го путча, на чисто фэнские и околофантастические обстоятельства
(кто не знает -- не поймет) и угрызания известных исторических
деятелей (типа Якова Бронштейна). Написано все по-штерновски
блистательно, читается навылет -- и не более того. Шикарная фор-
ма при содержании, близком к абсолютному нулю. Безусловно, такие
вещи тоже нужно публиковать -- хотя бы за тем, чтобы у автора
впоследствии не возникло желания написать нечто подобное...
А вот "Реквием по Сальери (Из музыкальных опусов Змея Горыны-
ча)" меня здорово порадовал. Великолепная, тонкая и очень точная
сатира на новое поколение администраторов от искусства, сменив-
ших в руководящих креслах соцреалистических монстров. Как написа-
но! Какие краски! Какая, черт побери, музыка!.. И ложка густого
дегтя в финале: снова путч, танки, стрельба, вынос тел. Зачем?
Бог весть. Неужели Штерн не нашел более достойного способа зак-
руглить отлично задуманный сюжет?
Миниатюрка "Остров Змеиный, или Флот не подведет!" -- еще один
один образчик злободневного штерновского юмора. Мишенью его на
этот раз послужила страсть военно-морских сил всех стран черно-
морского бассейна (и еще США) занимать стратегические рубежи быв-
шего СССР. На мой взгляд, мелковато для Штерна. Хотя, опять же,
читается навылет и с большим удовольствием.
Рассказик "Туман в десантном ботинке (из лирических сказок
Змея Горыныча)" мне просто не понравился. Вымученно и неинтерес-
но. И, в отличие от прочих вещей, совершенно без изюма.
Честно говоря, меня весьма беспокоит курс, которым дрейфует
Штерн: все больше упор на собственно текст, все меньше внимания
содержанию. Пока что его вывозит то, что собственно текст у него,
как правило, выше всяческих похвал, но надолго ли Бориса Гедалье-
вича хватит -- лепить красивые, но пустые горшки? Не надоест ли
через годик-другой? Вспомним: нечто подобное произошло с Алексан-
дром Силецким -- сначала пошли пустые словесные выкрутасы, потом
и злобная банальщина в "Достойном градоописании" за содержание
сошла, а потом?.. Дальнейшее -- молчанье.
Смотрите, Борис Гедальевич! Вы никогда не шли по чужим путям
-- не ступите же и на этот ненароком...
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #6 (2'94)
____________________________________________________________

Сумерки мира. / Сост. Д.Громов, О.Ладыженский; Худ. А.Пече-
нежский.-- Харьков: Основа, 1993 (Перекресток; 6).-- ISBN
5-1100-1122-2.-- 478 с., ил.; 50 т.э.; ТП; 60х90/16.
____________________________________________________________

Производственные пертурбации издательств приводят к мас-
се недоразумений. Шестой том харьковской серии "Перекресток"
появился раньше второго, третьего, четвертого и пятого.
Впрочем, в данном конкретном случае читателю еще повезло: в
этом томе нет вторых и третьих частей эпических циклов -- по
крайней мере, прямых продолжений.
Впрочем...
Открывает антологию заглавный роман Г.Л.Олди (под этим
"зарубежным" псевдонимом работают Д.Громов и О.Ладыженский;
маски нынче падают чуть ли не сами -- достаточно заглянуть в
копирайт "Сумерек мира"). Действие романа происходит, если
не ошибаюсь, в том же стилевом пространстве, что и действие
повести "Живущий в последний раз", опубликованной в первом
томе серии. Мир этот прикрывают те же тучи, что висят над
конановской Киммерией -- мрачное очарование зарниц над обре-
ченным миром, сталь во взорах всех без исключения персона-
жей, эпичность, заставляющая авторов забыть о герое-челове-
ке и возлюбить героя-Историю.
Хотя, отечественные авторы не были бы таковыми, если бы
только этим и ограничивались.
Итак, вечный бой с нечистью. В красном углу ринга -- Мно-
гократные, живущие девять жизней, неутомимые охотники за Пе-
ревертышами, злобными оборотнями. В синем углу ринга --
Изменчивые, могущие принимать облик зверя, доблестные бойцы
с Мертвителями (как читатель уже догадался, под этим именем
выступают Многократные). Зрительный зал заполнен простым на-
родом, который живет один раз и в зверюг превращаться не
умеет.
Начало у романа славное. Что ценно -- динамика. Пробежка
-- бой -- засада -- западня. Дух перевести некогда. Но вот
первая глава кончается и начинается литература. Детство, от-
рочество, юность героев. Первая любовь. Первая кровь. Пер-
вые размышления на тему "почему мир устроен еще херовее, чем
я думал?". На этом вечном вопросе литература кончается и на-
чинается новое мышление. Появляется третья сила -- варки,
воплощенная не-жизнь. И Многократные, и Изменчивые, стол-
кнувшись с ними, понимают, что драться друг с другом нехоро-
шо, и что гораздо интереснее драться с варками, наносящими,
конечно, огромный вред народному хозяйству. Увы, драться с
ними не получается -- мертвых не прирежешь. Тогда обе коман-
ды отправляют делегации к таинственным Отцам, чтобы узнать,
каким дустом травят эту заразу...
Остановимся: дальнейшее читатель при желании найдет в
книге. Здесь же имеет смысл сказать, что авторам удалось
создать достаточно эстетически однородное фэнтези на весьма
толстой философской платформе. К сожалению, заданного в пер-
вой части романа ритма они не выдержали. Если в начале рома-
на читателю просто некогда думать о том, скучно ему или нет
-- он вылетает из пролога, как снаряд из гаубицы, -- то бли-
же к концу этот снаряд движется уже по инерции и все с
большим трудом преодолевает сопротивление текста. Конечно,
здесь нет ничего особенного (этим грешат даже самые лучшие
книги), но тут важно, чтобы авторы правильно "прицелились".
Увы, Громов и Ладыженский слегка перестарались и снаряд-чи-
татель "падает", заметно не дотянув до слова "Конец".
Два рассказа Г.Панченко произвели на меня диаметрально
противоположные впечатления. "Псы и убийцы" -- добротная НФ:
средневековый антураж, боевые псы-телепаты, психологические
коллизии вокруг абстактного гуманизма и исторической необхо-
димости массовой резни. В принципе, коллизия не нова, но на-
писан рассказ очень неплохо. А вот "Птенцы дерева"... Сред-
невековая (?) диктатура, урановая роща, где вручную произво-
дят половинки ядерных бомб... Дети-мутанты... Притча на че-
тыре странички, железная, кубическая, правильная по форме,
но сравнимая по банальности разве что с тем же железным ку-
биком. Ну, положишь его на стол. Ну, уронишь на пол. Можешь
молотком по нему постучать... Что называется, ни уму, ни
сердцу.
Роман А.Дашкова "Отступник" -- первый в серии. Ну очень
похоже на Муркока. Фэнтези в духе "Корумовского цикла", хо-
тя и на порядок умнее. Да не примет это автор за комплимент:
по моему мнению, умнее переводчиков Муркока (оригиналов я,
увы, не читал) быть не трудно.
Мир, в котором мечется Сенор Холодный Затылок, Незавер-
шенный, напоминает более всего пузырь, болтающийся в мироз-
дании: город и три деревеньки, ограниченные Завесой Мрака.
Миров таких, видимо, много. В течение всего романа герой на-
меревается по ним прогуляться, но благоразумно оставляет это
развлечение на вторую серию. В первой серии развлечений хва-
тает и так. Герой, например, с чисто тактической целью поки-
дает собственное тело и берет напрокат женское. Он встре-
вает в интриги Великих Магов, Повелителей Башни, вынужден
бежать, подвергается репрессиям со стороны обезглавленного
им Слуги Башни, встречается с тутошним аналогом Волшебника
Блуждающей Башни (мурковка!), и прочая, и прочая. Воображе-
ние, с которым все это описано, делает автору честь. С фило-
софией и психологией несколько хуже, но нельзя же бить че-
четку сразу на обеих сторонах большого барабана.
Надо признать, что цели своей автор добился: мне уже хо-
чется прочитать продолжение. Муркоку это не удалось: вторую
трилогию о Коруме я читать не собираюсь (разве что из садис-
тских соображений: говорят, там его, наконец, убивают).
Рассказ Лу Мэна (Е.Мановой) "Колодец" трактует о пробле-
ме контакта. На этот раз речь идет о мире, где человечество
медленно вымирает от радиоактивного заражения. Протагонист
(любопытной Варваре нос оторвали) лезет в деревенский коло-
дец, попадает в подземелье и встречает разумных существ со-
вершенно нечеловеческой расы. Налаживание контакта и после-
дующие события вскрывают глубокую общность социального мыш-
ления человека и подземных монстров. Рассказ написан легко и
читается с интересом.
Завершают сборник пять миниатюр Ф.Чешко, которые можно
отнести, скорее, к жанру ужасов. "Час прошлой веры" и "Пе-
рекресток" повествуют о воздействии богов древних религий на
современного человека. "Проклятый" -- историческая зарисов-
ка о временах опричнины. "Бестии" произвели на меня до-
вольно тягостное впечатление общей атрофией сюжета (в лесу
завелись монстры -- ново до отпадения челюсти). Последний
рассказ, "Давние сны", посвящен пророческим снам мальчика,
которому предстоит погибнуть, защищая Россию от заразы
большевизма.
По отдельности рассказы Ф.Чешко выглядят достаточно тус-
кло, чтобы вызвать какой-то особый интерес, но в контексте
сборника они сильно выигрывают. Странным образом авторы
сборника схожи эстетикой мировосприятия. Несмотря на то, что
в книгу вошли ну просто оч-чень разные -- и по форме, и по
содержанию -- вещи, сборник воспринимается как плотно сби-
тый и уравновешенный. Пожалуй, это следует отнести на счет
именно общности мировосприятия авторов. Имеет смысл гово-
рить даже о появлении "харьковской школы фантастики" -- не
более, не менее. Конечно, школа эта страдает многими болез-
нями совковой литературы (в частности, обожает открывать
Америки и нести заумную чушь), но объединяет весьма небез-
дарных людей, вполне способных справиться с болезнями роста.
Чур, чур! Не сглазить бы...
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Андрей СТОЛЯРОВ. Малый апокриф. / Послесл. С.Переслегина;
Худ. Я.Ашмарина; Фотогр. А.Филиппов.-- СПб.: Terra
Fantastica, 1992.-- ISBN 5-7921-0006-3.-- 384 с., илл.; 50
т.э.; ТП+С; 60х90/16.
____________________________________________________________

Гениально, что сборник этот начинается с "Ворона".
Я не принял бы никакого иного начала. "Альбом идиота"?
Слишком резкий перепад между пространствами реальности и
сказки. "Сад и канал"? Очень уж мрачно. "Цвет небесный"?
Правда жизни -- и никакой фантастики. Стихи? Ни за что, в
финале они очень на месте.
А "Ворон" самодостаточен.
Более того -- он, написанный раньше прочих, стал фунда-
ментом для остальных произведений сборника. Фундаментом фи-
лософским, гносеологическим, эстетическим, мировоззренчес-
ким -- ставьте сюда какую хотите тавтологию, не ошибетесь.
"Ворон" -- это ранний Столяров. Это 1983 год (я не ошиб-
ся?). "Ворон" -- это именно _та_вещь_, из _тех_вещей_, о ко-
торых грезили в своем легальном полуподполье клубы любите-
лей фантастики -- _настоящие_ клубы _настоящих_ любителей.
_Тех_вещей_ было написано немного. Когда свобода творчества
была разрешена, они вышли в свет. При этом оказалось, что
слухи о гениальности большинства молодых авторов были сильно
преувеличены. Как следствие, количество _вещей,_ в соответ-
ствии с Законом Старджона, сократилось на порядок.
Столярова это не касалось ни в малейшей степени. Вот уж
кому было наплевать на фэнские сплетни! Даже если принять во
внимание его обостренное самолюбие. И все равно -- напле-
вать. Почему?
У него уже был "Ворон".
Говорят, что автор не способен объективно оценивать соб-
ственное творение. Возможно. Я только не знаю, какой автор,
случись ему написать "Ворона", не обалдел бы от собственно-
го творения. Тут не мудрено увериться в собственных силах.
Это был взлет. Пик. Вершина. Из всего, что я читал у бо-
лее позднего Столярова (а читал я не все), мне так же сильно
понравилась лишь повесть "Послание к коринфянам".
Истинные удачи бывают редко.
Остальные произведения Столярова или опоздали выйти ко
времени (виноват -- _их_ опоздали), или не совпали с моим
внутренним ритмом. Насчет моего внутреннего ритма больше по-
везло работам Вячеслава Рыбакова -- но это отдельная история.
Пожалуй, для читателя повестей Столярова они равно необхо-
димы -- время, настройка и интеллект. Пожалуй, лишь оконча-
тельный тупица откажет автору "Альбома идиота" в талантли-
вости. Но для эффекта, на который рассчитывал автор, нужно
было прочитать эту вещь в 1989 году. Время ушло. Не время
событий, но время состояния духа. Изменилось состояние духа
-- изменилось восприятие повести.
А время повести "Сад и канал", мне кажется, еще не насту-
пило. Автор написал Смерть. Умирание. И я не люблю эту по-
весть, потому что люблю Жизнь. Просто поэтому.
"Цвет небесный"... Ну, тут просто меняются масштабы. Не
все же Столярову пытать философию да духовное состояние на-
ций. Есть же еще люди -- более талантливые, менее талантли-
вые -- люди сами по себе, опрокинутые в себя, живущие не де-
лом революции или перестройки, а своим собственным делом.
Например, живописью. Интересно, что для таких людей важнее:
их дело, абстрагированное от них самих -- или они сами,
пусть не во всем талантливые, но в этом деле, деле своей
жизни? Чувствуете? _Своей_ жизни. _Только_ своей.
Каждый, как говорится, выбирает для себя. Важен только вы-
бор. То, что было до момента выбора, то, что будет после --
лирика. Кому какое дело до причин предательства? Даже если
ты предаешь самого себя...
А поэзия? Нет, господа, увольте. Факт издания поэзии --
учтите, это мое глубоко продуманное мнение! -- касается
только самого автора -- и никого более. Если это, конечно,
истинная поэзия. И критик здесь совершенно ни при чем. Автор
его в виду не имел.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Андрей СТОЛЯРОВ. Монахи под луной. / Суперобл. Я.Ашмариной;
Ил. С.Строгалевой.-- СПб.: Terra Fantastica, 1993.-- ISBN
5-7921-0023-3. -- 368 с., ил.; 50 т.э.; ТП+С; 60х90/16.
____________________________________________________________

Второй том неофициального "избранного" Столярова показал-
ся мне чрезмерно эклектичным. Три произведения -- роман,
рассказ и повесть. Три манеры: концентрированный "фирменный"
столяровский турбореализм, совковый алкогольный анекдот и
социально-психологический триллер.
Роман "Монахи под луной" -- ну очень тяжелое чтение. Бе-
зусловно, таким он и задумывался (Столяров вообще никогда не
"проваливает" вещь: что задумано, то и сделано), но сам факт
того, что автор намеренно _хочет,_чтобы_читателю_было_
_трудно_продираться_сквозь_книгу,_ говорит лишь о переоцен-
ке автором желания читателя прочесть именно его роман. Я,
скажем, продерусь. И Чертков тоже. Мы (льщу себя надеждой)
профессиональные читатели-мазохисты. А рядовой читатель --
извините, не уверен.
Проблема того, какому читателю адресовано произведение,
слишком сложна, чтобы останавливаться на ней подробно здесь
и сейчас. Стоит, пожалуй, только упомянуть, что для Столяро-
ва это вопрос весьма актуальный, и "Монахи" иллюстрируют это
достаточно наглядно. В этом романе форма явно задавила со-
держание. Да, одно очень здорово связано с другим, Андрей
Михайлович это шикарно придумал и очень умно выстроил. Но --
я -- лично -- предпочитаю, чтобы автор вкладывал в содержа-
ние ума на порядок больше, чем в форму. Прочел с кайфом, по-
лучил материал для размышлений -- "и делай с ним, что хошь".
После прочтения "Монахов" у меня было ощущение, будто автор
вылил в меня два ведра мировоззрения, добавил ведро песси-
мизма и дал запить литром мазута. После такого, сами пони-
маете, как-то не возникает настроения мирно размышлять о па-
костях командно-административной системы и других великих
достижениях совка. Как-то не до совка, когда в голове один
издыхающий редактор... "Циннобер, Циннобер, Цахес..."
(Поймал себя на том, что Столяров, возможно, этого и до-
бивался. Вот только ума у меня не хватает понять: на черта
гнусное ощущение от похабени совка превращать в гнусное ощу-
щение от романа? Совок -- одно, роман -- другое. Компрене
ву?)
Рассказ "Маленький серый ослик" -- совершенно другой Сто-
ляров. Просто золото, а не Столяров. Читается, как пьется.
Главное -- все в меру. И издевки. И лирики. И быта. И фанта-
зии. Почти реализм: рядовой мэнээс, одаренный талантом ши-
карно травить анекдоты, начинает прямо с утра и меняет собу-
тыльников по восходящей -- от грузчика до генсека. Кажется,
система совка на этом мэнээсе дает сбой за сбоем, стоит сма-
зать ее колесики сорокаградусным. Увы -- только кажется. На
самом деле, все предусмотрено. И финал у этого анекдота, к
сожалению, печальный. Так что -- "давайте выпьем, ребята"...
И, наконец, "Послание к коринфянам". Вот это, братцы,
действительно да. Не скажу, что это лучшая вещь Столярова
(для Столярова понятие "лучшая вещь" это почти анахронизм),
но -- наиболее гармоничная. Несомненно, одна из лучших фан-
тастических повестей 1992 года. Это тоже "фирменный" столя-
ровский турбореализм -- но лишенный затянутости "Монахов",
неэмоциональности "Сада и канала" и изодранности
"Бонапарта". На сегодняшний день, Столяров написал по край-
ней мере две повести, которым не грозит быстрое забвение:
первая -- "Ворон", вторая -- "Послание к коринфянам". При
всей несхожести, обе они открывают читателю настоящего Сто-
лярова -- не холодного регистратора Апокалипсиса, но сильно-
го и умного борца с Предопределенностью...
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)

____________________________________________________________

Андрей Столяров. Альбом идиота. / Ил. А.Карапетяна; Оформл.
Т.Кейн и В.Медведева.-- СПб.: Terra Fantastica, 1992 (Аман-
жол-express).-- ISBN 5-8598-2004-6.-- 189 с., ил.; 35 т.э.;
МО; 84х108/32.
____________________________________________________________

Одна из "петербуржских" повестей Андрея Столярова вышла,
наконец, отдельной книгой. В принципе, это издание можно
считать и первой публикацией повести: алмаатинский
"Простор", на год ранее напечатавший "Альбом идиота", в ев-
ропейских республиках был практически недоступен.
Итак... Впрочем, пересказывать сюжет рассказов и повес-
тей Столярова -- дело почти безнадежное (кто читал, скажем,
"Телефон для глухих", тому не нужно объяснять, что я имею в
виду). Поэтому ограничимся тем, что "Альбом идиота" -- по-
весть о человеке, попавшем в параллельный мир, магический и
противоречивый, от которого, как выясняется, зависит и наша
действительность. Человек этот оказывается замешан в кон-
фликт, затрагивающий самую основу мироздания.
Столяров в очередной раз -- на этот раз с философско-эс-
тетических позиций -- обрушивается на мещанство, которое
способно существовать только в состоянии вечного застоя.
Достаточно исхоженная дорожка, но Столяров идет по самой ее
обочине -- его герой достаточно небанален для отечественной
литературы, он способен и на поступок, и на постыдное бег-
ство. У меня создалось впечатление, что его победа над ми-
ром остановленного времени была обусловлена отнюдь не силой
его духа, герой самими обстоятельствами был принужден совер-
шить то, что от него ждали -- принужден почти против своей
воли. Фэнтези получилась у Столярова совсем не героической.
К сожалению, повесть эта опубликована значительно позже,
чем должна была. Она удивительно точно соответствует моему
собственному душевному состоянию -- каким я его помню -- го-
ду этак в 89-м...
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #4 (93)
____________________________________________________________
Аркадий СТРУГАЦКИЙ, Борис СТРУГАЦКИЙ. Понедельник начинает-
ся в субботу; Сказка о Тройке. / Послесл. А.Щербакова; Худ.
А.Карапетян.-- СПб.: Terra Fantastica, 1992 (Золотая цепь;
2).-- ISBN 5-7921-0007-1.-- 416 с., ил.; 100 т.э.; ТП;
60х90/16.
____________________________________________________________

Издание это имеет несколько преимуществ по сравнению с
уже существующими. Во-первых, как указано на шмуцтитуле, это
оригинальный текст, в котором восстановлены "тонкие" момен-
ты, по разным причинам удаленные из предшествующих редакций.
Некоторые из таких фрагментов, прорвавшись единожды в пе-
чать, после исчезали (как, скажем, известное упоминание об
"опричниках тогдашнего министра госбезопасности Малюты Ску-
ратова" -- с.80-81). Некоторые не появлялись доселе вообще
-- например: "Есть еще области, порабощенные разумными пара-
зитами, разумными растениями и разумными минералами, а так-
же коммунистами" -- с.182. (Внимательный читатель заметил,
_что_ в этой фразе резануло глаз редактора -- то, конечно
же, что коммунисты, вопреки исторической логике, не названы
разумными наравне с минералами.)
Заметно изменились "Послесловие и комментарий" А.Привало-
ва. Восстановлено похвальное слово об иллюстрациях (о них
чуть ниже), отработан "логический ляп", допущенный магистра-
ми в третьей части, когда они фантазируют о возможном окон-
чании земного пути Януса Полуэктовича Невструева. Шлифуя
текст, Борис Натанович воспользовался практически всеми на-
работками группы "Людены" (например, во второй главе первой
части впервые правильно процитирован роман А.Толстого "Хму-
рое утро" -- "сардиночный нож" наконец-таки заменен "сарди-
ночным ключом"). Слегка досадно лишь, что автор и издатели
забыли в спешке поблагодарить ребят.
Единственную крупную лажу, допущенную издателями, я, к
стыду своему, пропустил и мне указал на нее Андрей Чертков
-- кстати, редактор этой книги. На странице 226 упоминается
"расстрел на Сенной площади" -- конечно, имеется в виду рас-
стрел на Сенатской. Указываю специально, дабы грядущие изда-
тели не принялись перепечатывать этот ляп, как это уже слу-
чилось с "сардиночным ножом".
"Сказка о Тройке" вошла в сборник в варианте, ходившем в
самиздате и впервые напечатанном "Сменой" в 1987 году. Сла-
ва Богу, Борис Натанович оставил попытки совместить оба ва-
рианта повести, -- кажется, "совмещенный" вариант из двух-
томника "Московского рабочего" ясно продемонстрировал, что
нет ничего лучше первоисточника. Каковой здесь и представ-
лен в первозданной красоте.
(Когда еще придется писать о "Сказке" -- была не была! --
рискну влезть. В отличие от большинства повестей Стругацких,
"Сказка" заметно слаба финалом. В течение всей повести авто-
ры гениально издеваются над тем, что некогда было тонко наз-
вано "административным восторгом" -- и этот процесс очевид-
но важнее результата. Оба существующие варианта финала по-
вести совершенно неудовлетворительны: в одном из них Кристо-
баль Хунта и Федор Симеонович Киврин буквально пинками раз-
гоняют Тройку, что реалистичным путем решения проблемы наз-
вать трудно, а в другом магистры борются с Тройкой ее же
собственными -- административными -- методами, что гораздо
реалистичнее, но более чем уязвимо с этической точки зрения.
Так или иначе, финал дает читателю иллюзию, что с Тройкой
можно справиться -- как и все иллюзии, она не то что вредна,
но просто опасна. Ни в одной другой своей вещи Стругацкие до
подобного обмана читателя не опускались.)
И, наконец, об иллюстрациях. Наконец-то кто-то решился
поспорить с Мигуновым! Браво, Андрей Карапетян! Браво за
смелость! Прежде всего, художник абсолютно точно подметил,
что две эти повести должны быть проиллюстрированы в совер-
шенно разных манерах. Если "Понедельник" требует подхода
именно _иллюстративного,_ то "Сказке" необходимы иллюстра-
ции гораздо более философские.
Вряд ли можно спустить Карапетяну то, что он, конкурируя с
Мигуновым, опирался в своих работах во многом именно на его
иллюстрации к "Понедельнику" -- это заметно по сюжетам и
композиции очень многих "картинок". Повторен был даже сам
принцип иллюстрирования: сочетание полосных иллюстраций с
иллюстрациями непосредственно в тексте. С другой стороны,
язык не поворачивается выдвигать в адрес Карапетяна какие бы
то ни было обвинения: я, как и большинство читателей, как,
наверное, и сам Карапетян, так сжился с "мигуновским" виде-
нием "Понедельника", что иной подход вызвал бы чисто рефлек-
торное психологическое отторжение. С тем большим удо-
вольствием хочу подчеркнуть очевидные удачи Карапетяна: в
первую очередь, это совершенно обалденные кот Василий на
страницах 27 и 48 и прижатое креслом блюдо на паучьих лапах
на странице 147. В принципе, находкой можно считать и то,
что Привалов, Корнеев и прочие магистры изображены обычно
несколько более плоскими, чем, скажем, антураж музея в Изна-
курноже. Это вполне сочетается с мнением Привалова о реалис-
тичности собственного образа в повести (см. "Послесловие и
комментарии").
Зато иллюстрации к "Сказке о Тройке" выше любой критики.
Здесь Карапетяна никакие стереотипы не сковывали. Шедевр на
шедевре! Какой полковник на странице 255! Какая пластика по-
лосных иллюстраций! А как прекрасно замечен -- и подчеркнут
-- художником намек авторов на постоянное присутствие в дей-
ствии Панурга, злобного шута! Если бы в России была премия
за лучшие иллюстрации года, то я без малейших колебаний го-
лосовал бы за присуждение ее Карапетяну -- и именно за ил-
люстрации к "Сказке о Тройке".
И, конечно, нельзя не упомянуть прекрасное послесловие
Александра Александровича Щербакова. (Кстати, перечитал его
и обнаружил схожие со своими речения насчет финала
"Сказки"... Исправить, чтобы не повторяться? А-а, ладно.)
Всем бы книгам такое.
Так что стоять этому тому на моей "золотой полочке".
Чего и вам-с...
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
____________________________________________________________

Сергей ЛУКЬЯНЕНКО. Рыцари Сорока Островов. / Худ. Я.Ашмари-
на.-- СПб.: Terra Fantastica, 1992 (Кольцо Мариколя; 1).--
ISBN 5-7921-0009-8.-- 288 с., ил.; 30 т.э.; ТП+С; 70х100/32.
____________________________________________________________

То, что начинающий -- довольно давно уже начинающий --
автор Сережа Лукьяненко решил идейно потягаться с мэтром --
довольно давно уже мэтром -- Владиславом Крапивиным, нет ни-
чего удивительного. Во-первых, это показатель того, что Сер-
гей, начав практически с прямого подражания манере Крапиви-
на и заимствования его постулатов, нынче из этих литератур-
ных пеленок вырос. Закон "отрицания отрицания" Госдумой по-
ка еще не отменен, поэтому Сергею просто необходимо было
круто разобраться со своим литературным происхождением -- и
"отрицнуть" его как следует. Что он и проделал довольно убе-
дительно, написав "Рыцарей Сорока Островов".
Книга действительна выдержана в "крапивинской" стилисти-
ке (деревянные мечи, легенда о клипере Безумного Капитана,
возраст персонажей) -- но построена не на романтически воз-
вышенной скаутско-пионерской доктрине, а на вполне реалис-
тичном моделировании поведения подростков в фантастической
ситуации. На уровне символов это показано достаточно нагляд-
но: деревянные мечи могут становиться настоящими, а клипер
Безумного Капитана (очень "крапивинский" символ!) оказывает-
ся миражом, скрывающим бездушную мясорубку. И уж совсем вне
парадигмы Крапивина ставшая повседневной обыденностью
смерть...
Завязка сюжета романа такова. Обыкновенный современный
подросток вдруг оказывается перенесенным на один из остро-
вов неизвестно где находящегося архипелага. На каждом из ос-
тровов живут подростки, похищенные из разных стран. Естес-
твенно, все они хотят вернуться домой. Но условием возвраще-
ния таинственные силы ставят захват обитателями одного из
островов всего архипелага. Ситуация безвыходная -- если да-
же ты не будешь лезть через мост на соседний остров, то
свой-то защищать все равно придется. А военные авторитеты в
один голос лучшим способом обороны считают нападение...
На мой взгляд, эксперимент поставлен на диво корректно.
Конечно, тут же на память приходит "Повелитель Мух" Голдин-
га -- но там, если вы помните, конфликт более психологичес-
кий, нежели социальный. У персонажей Лукьяненко не осталось
никакой возможности этичного выбора, что лишний раз подчер-
кивает чистоту поставленного автором социального -- именно
социального! -- эксперимента.
Очевидно, каждый эксперимент ставится не процесса ради.
Результаты же описанного опыта предрешены: позитивное реше-
ние задачи практически исключается начальными условиями. По-
пытка же изменить начальные условия (отказаться от военной
экспансии и заключить союз всех островов) приводит лишь к
тому, что военная борьба осложняется борьбой политической и
все заканчивается восстановлением status quo.
Отрицательный результат -- тоже результат. Но Лукьяненко
слишком любит своих пацанов, чтобы ограничиться зациклива-
нием ситуации до полной безнадеги. Поэтому он дает им воз-
можность разобраться с теми, кто все это безобразие органи-
зовал. Справедливости ради следует отметить, что главный-то
организатор -- сам автор, но лишенные эмоций и этики (старо,
старо!) инопланетяне на роль злодеев, с которыми можно раз-
делаться, подходят как-то лучше.
В общем-то, все выливается в пшик. Лукьяненко отлично
удалось показать, что "крапивинские барабанщики" суть идеа-
лизьм и в реальном мире существовать не могут -- но с этим,
наверное, согласен и сам Крапивин. Тем не менее, любая педа-
гогическая концепция строится на формировании в сознании ре-
бенка идеала, и в этом смысле "барабанщики" имеют заметное
этическое преимущество перед павликами морозовыми. Роман
Лукьяненко в этом контексте выглядит как rite of passage,
обряд посвящения: он сталкивает утопический идеал с
реальностью.
Вот он, момент истины -- момент взросления. Когда-то для
меня моментом взросления стал рассказ Рыбакова "Великая
сушь". Вполне допускаю, что для кого-то ту же роль сыграет
роман Сергея Лукьяненко...
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Интеркомъ" #5 (1'94)
Сергей Бережной. Рецензии.
Азимов А. "Роботы и Империя", роман;
Гаррисон Г., "Запад Эдема", роман
Борянский А. "Змея, кусающая свой хвост", сб.
Буркин Ю. "Бабочка и василиск", сб.; "Vanessa io", LP
Дик Ф. "Убик", роман
Дик Ф. "Человек в Высоком Замке", сб.
Диш Т. "Геноцид", сб.
Фармер Ф. "Грех межзвездный", роман
Гаррисон Г. "Да здравствует трансатлантически туннель! Ура!", роман
Хайнлайн Р. "Луна жестко стелет", роман
Хайнлайн Р. "Собрание сочинений. Том 1.", сб.
Иванов С. "Крылья гремящие", сб.
Катерли Н. "Сенная площадь", сб.
Кац Р.С. "История советской фантастики"
Кинг С. "Коллекция трупов", сб.
Кинг С. "Темная половина", роман
Лазарчук А. "Священный месяц Ринь", сб.
Лукьяненко С. "Рыцари Сорока Островов", роман
Пелевин В. "Синий фонарь", сб.
Савченко В. "Должность во Вселенной", роман
Штерн Б. "Сказки Змея Горыныча", сб.
Столяров А. "Альбом идиота", повесть
Столяров А. "Малый апокриф", сб.
Столяров А. "Монахи под луной", сб.
Стругацкие А. и Б. "Понедельник начинается в субботу. Сказка о Тройке"
"Сумерки мира", антология
Вэнс Д. "Вечная жизнь", сб.
Уилсон К. "Мир пауков: Кн. 1. Башня", роман
Желязны Р. "Князь света", роман
Желязны Р. "Девять принцев в Янтаре", роман
СЕРГЕЙ БЕРЕЖНОЙ

НОГАМИ ВПЕРЕД НА ПОСАДКУ

Глазков Ю.Н. Черное безмолвие: Сб. фантаст. рассказов и новелл.
- М.: Молодая гвардия, 1987. - 254 с., ил. - (Б-ка сов. фантаст.)

Не знаю, как для вас, а для меня книга, написанная человеком, побывавшем в
космосе -- вещь совершенно естественная. Опыт каждого космонавта уникален и
уже хотя бы поэтому можно лишь приветствовать их попытки этот опыт осмыслить
-- в том числе и в виде художественного, публицистического произведения.
Вспомните: "Психология и космос" Ю.Гагарина и В.Лебедева, "Космос -- землянам"
Г.Берегового, "Голубая моя планета" Г.Титова.. Список этот можно продолжать и
далее.
В 1987 году его дополнила выпущенная издательством "Молодая гвардия" книга
Ю.Глазкова. Юрий Николаевич -- летчик-космонавт СССР, участник космического
полета на корабле "Союз-24" и орбитальной станции "Салют-5" (7-25 февраля 1977
года). Его фантастические рассказы публиковались в журналах "Техника
-- молодежи", "Смена", "Юность", "Земля и вселенная". Практически все они
вошли в сборник "Черное безмолвие".
Разговор об этой книге, пожалуй, стоит начать с того, что сам автор не
слишком обольщается насчет своих литературных способностей. В предисловии к
сборнику он пишет о беллетристических опытах космонавтов: "Пусть это не всегда
получается профессионально, но это слова, идущие от души, от сердца..." Что ж,
это вполне понятно. Попрошу читателя запомнить эти слова, -- у нас еще будет
повод к ним вернуться, -- и позволю себе слегка дополнить мысль автора.
Писательский профессионализм -- качество настолько редкое, что -- не сочтите
за каламбур -- владеет им далеко не каждый профессиональный писатель. Поэтому
отсутствие его у космонавта можно бы и частично извинить -- но лишь до
определенной степени. Я, например, склонен простить автору, высказывающему
оригинальную мысль или концепцию, некоторую скованность языка. Но то, что я
увидел в "Черном безмолвии", как мне кажется, вообще имеет к литературному
русскому языку весьма отдаленное отношение. Позволю себе несколько цитат.
"Она потом, далеко потом, и вам сможет пригодиться" (с.56).
"...никто не понимал, где враг и кто на него напал" (с.135).
"Гарри набрел на него случайно и был счастлив своей находкой" (с.139).
"...разговор вышел из рамок непонимания происходящего" (с.161).
Это уже не стилистическая небрежность, это, простите, языковое варварство.
Непрофессионализм в данном случае кажется мне определением излишне мягким.
Такое впечатление, что книга вообще не проходила редактуру (поправлюсь:
профессиональную редактуру). Сборник вел, как это следует из выходных данных,
В.Родиков. Позволю себе мнение, что он отнесся к порученной работе по меньшей
мере недобросовестно. Местами создается впечатление, что перед тобой сделанный
в худших традициях самиздата перевод с английского. Судите сами.
"...я не сторонник мундирных дел" (с.19)
"...наш корабль начал свое вращение, как бы осматриваясь вокруг" (с.30).
"...усильте контроль окружающего пространства" (с.31).
"Ламу стало до слез жалко своего верного друга, прилетевшего за тридевять
земель, а он, Лам, так глупо его разрушил" (с.141).
"...а то я был бы не здесь, а чем-то после крокодилова желудка --
разрозненными атомами и молекулами, готовыми к дальнейшему использованию"
(с.169).
Полно, да были ли в литературе Булгаков, Набоков? Да был ли вообще
когда-нибудь русский язык? Прошу простить мне излишнюю (признаюсь)
эмоциональность, но прошу понять и мою растерянность после прочтения следующих
сентенций:
"Женщины нашего времени много впитали от своих предков" (с.65).
"У него будет и своя память и свое биополе, причем очень мощное, способное
впитать знания тысячелетий в считанные секунды" (с.77).
"У косморазведчика была отличная реакция, оставшаяся еще от прадеда..."
(с.85).
Тематические подборки цитат, аналогичные вышепреведенной, отлично
иллюстрируют компетентность автора в вопросах, которые он столь неосторожно
затрагивает. Анекдотичность этих высказываний, подаваемых в книге, как
говорится, "на полном серьезе", видна невооруженным глазом. Вот еще одна
подборка "стилистических мутантов", из которой следует, что в фантастике
Ю.Глазкова ползают предметы, в обычных условиях предпочитающие этого не
делать.
"Иван Петрович наконец заснул, чуть тяжелое его дыхание расползалось от
палатки и пугало юрких ящериц" (с.198).
"Цифра СТО катастрофически ползла к нулю..." (с.86).
Ну что же, будем считать, что с манерой письма Ю.Глазкова и со стилем
редактирования В.Родикова мы более-менее разобрались. Обратимся теперь к
сюжетным коллизиям рассказов и новелл сборника.

Вот небольшой диалог из сказки "Мудрый". Князь племени могутов (судя по
всему, славянского) беседует с мастером-умельцем.
"-- Говори, -- приказал князь.
-- Государь, других убери, -- только тебе скажу, -- смело глядя на князя,
произнес мастер.
-- Всем вон, -- зыкнул князь, -- кроме отца духовного, он наша вера и
посредник божий, от него секретов нету. -- Все бросились из избы.
-- Князь, пойдем в лес, покажу, -- веско сказал невозмутимый мастер, --
степным шельмам теперь конец придет." (с.87).
Отвлечемся от языка, больше похожего на злую пародию, чем на слог
литературного произведения, и обратим внимание на метод обеспечения
секретности, избранный мастером. Забавно, не правда ли: сначала выгнать всех
лишних за дверь, а затем всех оставшихся пригласить прогуляться. Видимо, в
тайне должен был остаться сам факт приглашения на прогулку, но в это
предположение как-то трудно поверить всей душой.
Кстати, сказка сказкой, но зачем же такие режущие глаза несоответствия?
Могуты, судя по всему, образование племенное, находящееся на ранней степени
зарождения феодализма. Но среди славян тогда не могла быть распространена
христианская религия! Откуда же в рассказе явно христианский пастырь? Но даже
если дело и происходит в шестом-десятом веках, то весьма вольно со стороны
автора относить к этому периоду изобретение оперенных стрел, известных
славянам (и не только им) с древнейших времен.
Финал рассказа, на мой взгляд, весьма забавен. Во-первых, князь проявляет
гуманизм и отказывается от изобретенного умельцем могучего оружия под тем
предлогом, что оно будет убивать слишком много "степных шельм", у которых тоже
дети есть. Благородство славянского "государя" просто покоряет. Правда,
несколько портит впечатление показательная казнь пленных степняков, а заодно с
ними и мастера. Видимо, это понадобилось автору для того, чтобы придать
действию хоть какие-то черты "жестокого времени", в которое этот
альтруист-князь как-то совершенно не вписывается.
Рассказ "Сон" целиком и полностью посвящен вопросам палеоконтакта. Перед
читателями вновь раскладываются пасьянсы "доказательств" -- Атлантида и
Баальбек, фрески Тассили и всемирный потоп, -- короче, весь джентельменский
набор "фактов", не единожды использовавшихся в псевдонаучных спекуляциях
фон Дэникена и А.П.Казанцева, и не единожды отвергнутый специалистами по
проблеме SETI как беспочвенное фантазирование (см. хотя бы статью А.Арефьева и
Л.Фомина "Баллада о космических "ушельцах"", "Техника -- молодежи", 1987, ##
6,8,10,11.). Оригинально трактует Ю.Глазков появление у нашей планеты столь
непропорционально большого спутника, как Луна: это-де инопланетный космический
корабль ("Это наш корабль, имя ему Луна, отныне это ваше ночное солнце..."
(с.63)), на котором пришельцы прибыли из глубин пространства. Появившись возле
нашей планеты, Луна вызывает своим гравитационным полем огромную приливную
волну, уничтожающую целые континенты; немногие туземцы спасаются благодаря тем
же пришельцам, которые заблаговременно уводят их в горы. Вызвавших всемирную
катастрофу инопланетян туземцы почитают за благодетелей, хотя о причинах
бедствия гости говорят вполне открыто и, похоже, угрызениями совести не
мучаются, ибо видят "светлое будущее во мраке настоящего" (с.63). Выводы
насчет идейной глубины рассказа предлагаю сделать самим читателям, тем более,
что эти выводы достаточно очевидны.
Другой рассказ, "Мастерок", решен автором в классической манере НФ "ближнего
прицела" начала пятидесятых годов. Даже в языке здесь чувствуется что-то очень
"охотниковское": "Нет, нет, а мир удивлялся. И это очень нравилось людям"
(с.186). О персонажах и говорить нечего -- комплект их вполне стандартный:
советские исследователи египетских пирамид Иван Петрович (с чьим дыханием мы
уже сталкивались), Женя Петровский и Натали Иванова, платонически влюбленные в
археологию, их коллега американец мистер Пат и большой специалист по
голографии мистер Гарри. Последний занимается спекуляцией записями песен
древних штукатуров в мировых масштабах, однако разоблачен сплоченным
коллективом наших археологов. Справедливость торжествует. Как говорится, штамп
на штампе сидит и штампом погоняет...
Вообще же рассказы сборника забиты изъезженными стереотипами, так сказать,
под завязку. Вот карикатурный милитарист-"ястреб" генерал Пенкрофф ("Опыт
всего оружия"), вот сотни раз использованная матрица типа "ученый не от мира
сего" Старкер ("Голосок"), вот косморазведчик Гавр, который "сначала стреляет,
а потом смотрит -- в кого" ("Стрелок"), вот "хорошие парни" Грей, Хьюз и
Кросс, которых "плохие дяди" отправили на околоземную орбиту с ядерным оружием
("Полет "Святого патруля""). Кстати, последний из названных рассказов
принадлежит к серии, повествующей о недалеком будущем американской космической
программы, куда входят рассказы "Черное безмолвие", "Зоопарк", "Голосок",
"Безумцы на орбите"... Чувствуете, как много пишет автор о космических
полетах? Странно только, что все время об американских. А как же советская
космическая программа? Что, автор ее совершенно оставил без внимания? Нет! Не
оставил. Но столь, казалось бы, знакомому материалу Ю.Глазков посвятил всего
один рассказ "Свадьба", повествующий о горячей любви космонавта Василия к
бортовой вычислительной машине...
Я почему-то надеялся, что автор все же как-нибудь использует свой
космический опыт. Но вместо этого Юрий Глазков предпочитает вновь и вновь
кормить читателя байками из серии "а тут пришелец и говорит..." и
почерпнутыми из газет десятилетней давности стереотипами о жизни "за бугром".
Как и каждому нормальному человеку, автору свойственна обеспокоенность
судьбами мира. Однако все антивоенные "рассказы-предупреждения" решены без
особых ухищрений, как говорится, "в лоб". Ядерный катаклизм читатель имеет
возможность непосредственно наблюдать в двух рассказах, еще в одном ему об
этом сообщается как о свершившемся факте, а мысли о возможности такой
катастрофы возникают по ходу еще нескольких рассказов. К концу книги (если
удастся до него дотянуть) к этим мыслям просто привыкаешь. Я, однако, не
думаю, что это привыкание и было целью Ю.Глазкова, но ничего другого ему
добиться не удалось. Это, конечно, не вина автора, а его беда. Все благие
намерения, которые он лелеял при написании этих рассказов, аннигилировали,
обратились в ничто, столкнувшись с полной литературной беспомощностью. И
трагедия превратилась в фарс.
Вот рассказ "Сила воли и разума". В завязке его возникает явно
антимилитаристская тема: инопланетный корабль сбит над тихоокеанским атоллом
древней автоматической ракетой. Пришельцу Пьеру (!), потерявшему вместе с
кораблем и рацию, помогает вызвать спасательный звездолет неожиданно
появившийся на острове вполне земной старик. Сигнал бедствия он посылает не
как-нибудь, а "силой воли и разума". Он же объясняет Пьеру, что ракеты на
острове остались от древних смутных времен, когда "все в такой тайне друг от
друга держали, что, видать, и сами позабывали, где их понатыкали". Но вот
помощь прибывает, звездолет забирает Пьера, после чего следует совершенно
прелестный финал:
"Пьер озабоченно взглянул вниз и, схватив пилота за плечо, стал тыкать
пальцем вниз... Там, обгоняя звездолет, летел старик: борода его развевалась
на ветру, он прощально помахал рукой и развернулся вправо и вниз, выставив
вперед ноги...
-- На посадку пошел, -- догадался Пьер. -- Вот она, сила воли и разума."
(с.113).
Скажите, будет ли читатель после этого откровенно анекдотического финала
чувствовать обеспокоенность за судьбы мира? Что-то не верится.
Вся вторая часть сборника ("Фантастические зарисовки") написана в жанре
"фантазии ни о чем". Прочитав очередную "новеллу", пожимаешь плечами уже чисто
рефлекторно. Потуги на юмор, трагедийность и нравоучительность беспомощны до
того, что просто жалко автора. Вот сказ о том, как земляне обнаружили в
космосе планету без запахов ("Пластинка"). Ну и что? Вот баллада о космонавте,
который ревновал жену к лучшему другу, а она любила мужа до такой степени, что
не смогла жить, когда пришло известие о его гибели ("Памятник"). Над такими
святочными рассказами Марк Твен издевался еще в прошлом веке. Или вот еще
жуткий случай: пацан загнал папашу-астронавта в дюзу работающего ракетного
двигателя ("Способный мальчуган"). Мораль: не подпускайте детей к космической
технике. Очередная история из жизни загнивающего Запада: один мужик там
изобрел штуку, с помощью которой можно выведывать у людей всю их подноготную.
Ею (штукой) завладел мерзавец и вскоре стал президентом страны
("Раскрывалка"). Каково? Незачем ездить на Запад, там все бяки. "Не ходите,
дети, в Африку гулять..."
Вы, конечно, понимаете, что делая "нравственные выводы" из рассказов
сборника, я слегка утрирую. Но выводы эти я никому не навязываю -- прочитайте
эти "новеллы" сами и попробуйте выжать из них нечто большее.
И в заключение. Какую форму имеет космическая станция из рассказа
"Заправка": она "идеально гладкая сфера"(с.139) или она "с причалами,
стыковочными устройствами, антеннами" (с.138)? И второе: почему столь схожи
две приведенные ниже цитаты?
Цитата 1. Юрий Глазков. "Черное безмолвие", с.31.
"Черно-белый мир, мир, лишенный цвета, царствовал вокруг, куда бы мы не
обращали взгляд. И только планета, позвавшая нас, владела гаммой красок:
голубизна морей, белые облака, желтовато-коричневые цвета материков".
Цитата 2. Астронавт Джим Ловелл.
"Там черно-белый мир. Там нет цвета. Во всей Вселенной, куда бы мы ни
посмотрели, единственные признаки цвета были на Земле. Тут мы могли увидеть
голубизну морей, желтоватый и коричневатый цвет материков и облачную
белизну..."
И знаете, что смешнее всего? То, что последнюю цитату я взял из...
авторского предисловия к сборнику "Черное безмолвие"! Может, автор столь
необычным способом решил предотвратить возможные обвинения в плагиате?
Но наибольшее изумление вызвали у меня отклики прессы и периодики на книгу
Ю.Глазкова. "Техника -- молодежи" в заметке "Фантастика космонавтов" (1987,
# 10) сборник похвалила. Автор отклика, пожелавший остаться неизвестным,
отметил, что самое сильное в нем -- "это описание космической обстановки".
Особо понравилась ему обложка книги (художник -- летчик-космонавт
В.Джанибеков). Как говорится, когда больше нечего хвалить...
Вторая, более объемная рецензия принадлежит перу Б.Пшеничного ("Памир",
1988, # 4). Автора ее просто жаль -- он так старался не сказать ни слова по
существу, что тоже предпочел вместо анализа книги похвалить иллюстрации работы
В.Джанибекова да изложить приснившийся ему, автору, после прочтения сборника
сон. Что ж, и на том спасибо.
Да, наш народ любит космонавтов. Мы их уважаем за титанический труд и за
личные качества. Уважаем заслуженно. Но не приобретает ли наша любовь к ним
временами уродливые формы? Не боимся ли мы указывать им на их промахи, ошибки?
Не подрываем ли их авторитет, некритично подходя к их деятельности в областях
общественной жизни, далеких от космонавтики?
Вот, например, редакция фантастики издательства "Молодая гвардия" сочла для
себя предпочтительным напечатать более чем слабую книгу Глазкова, нежели
отказать автору-космонавту. Хотя, в принципе, издание слабых в художественном
отношении книг стало в этой редакции чуть ли не системой. "Когда засмеется
сфинкс" и "Год черной собаки" И.Подколзина, "Первый шаг" Б.Лапина, "Гипотеза о
сотворении" В.Рыбина... "Черное безмолвие" Ю.Глазкова.
"Доколе, о Катилина, ты будешь испытывать наше терпение?"

г.Севастополь.