|
|
Роберта ДЖЕЛЛИС
НЕЖНЫЙ ПЛЕН
1.
Леди Элинор отступила на шаг и восхищенно-пристально оглядела дочь. Любая мать гордилась бы таким ребенком. Уже в пятнадцать лет леди Джоанна была исключительно хороша: огненно-рыжие волосы, уложенные тяжелыми косами, тонкие брови, нежной линией очерчивающие лучистые серо-зеленые глаза, опушенные темно-коричневыми густыми длинными ресницами, лишь подчеркивали хрупкое изящество девушки. И хотя обычно рыжеволосые девушки имеют бледные редкие ресницы, от чего глаза скорее кажутся немного воспаленными, в случае Джоанны природа сделала прелестное исключение. Вообще черты лица Джоанны – овал, тонкий нос, прелестный рот с маленькой красивой верхней губкой и полной, чувственной, нижней – казались безукоризненными. К тому же она обладала т
резвым умом и прекрасными способностями, могла хорошо управлять замком Роузлинд, повелевать слугами и, в случае необходимости, воинами. В довершение всех этих достоинств девушка была добродушна, мягка и послушна. Да, любая мать гордилась бы такой дочерью – любая, но не леди Элинор, наделенная бурным, страстным характером и властным нравом.
– Джоанна, – сказала Элинор, стараясь придать своему голосу как можно больше мягкости, – я снова спрашиваю тебя: за кого ты хочешь выйти замуж? Вокруг столько разных мужчин! Неужели среди всех встреченных кавалеров нет ни одного, кто бы тебе понравился?
– Они мне все нравятся… почти все, матушка. Говорю еще раз: я выйду за того, которого вы выберете мне.
Элинор даже прикрыла глаза от раздражения, но смолчала– крик никогда не оказывал на Джоанну ни малейшего действия. Огромные серые глаза широко открылись бы, нежную белую кожу залил бы румянец – вот и все. Прелестный ротик так и остался бы плотно сжатым, а в глазах не промелькнуло бы ни тени страха или злости. Конечно, Джоанна могла гневаться на слуг, но никогда не ссорилась с матерью.
– Но наверняка кто-то нравится тебе больше других, – спокойно настаивала Элинор.
– Да… – В голосе Джоанны слышалось сомнение. – Обычно это мужчины, с которыми я лучше знакома. Мне нравятся люди, которых я хорошо знаю. С ними гораздо спокойнее.
– Джоанна, присядь. Ты поняла то, о чем говорил тебе вчера вечером Иэн?
– Конечно, матушка. Хотя это какой-то абсурд! Как король или лорд Ллевелин могут злиться на Иэна за то, что он не может разорваться на части? – Серые глаза Джоанны прояснились, а уголки рта поднялись вверх: она обладала тонким чувством юмора. – В конце концов какая разница: разорвет ли он себя вдоль, с одной рукой и одной ногой на каждой половине, или поперек, отделив обе ноги? Пользы не будет никакой.
– Джоанна! – попыталась возмутиться леди Элинор, но, не выдержав роли строгой матери, весело рассмеялась.
На этом обычно и заканчивались ее ссоры с Джоанной. Дочь заставляла ее смеяться, и проблема откладывалась, чтобы со временем возникнуть снова. Элинор с внезапной острой болью в сердце подумала о Саймоне – отце Джоанны. Он был первым мужем Элинор. Обычно воспоминания о Саймоне смягчали Элинор. Как правило, Джоанна всегда оставалась в выигрыше, когда воскрешала в матери образ отца, которого сама Джоанна почти не помнила. Элинор любила Саймона пылкой, всепоглощающей любовью. Неотступно следуя за ним по пути в Святую землю, когда он сопровождал жену и сестру короля Ричарда Львиное Сердце в крестовом походе, она всячески угождала ему, потворствовала всем его желаниям. Джоанну назвали в честь сестры Ричарда, крестившей девочку.
Двое сильных, решительных, страстных людей не могли произвести на свет «безвольную тряпку», считала Элинор. И в самом деле, Джоанна отнюдь не такая. Внешне она выглядит гораздо уравновешеннее матери, но способна на неистовую любовь. Как она любит этого проклятого пса! Элинор бросила взгляд в сторону камина, где у огня возлежало, свернувшись калачиком, нечто похожее на косматого серого пони. Тотчас же грязный, нечесаный хвост, толщиной с запястье Элинор, заколотил об пол. Как правило, если на Брайана смотрели слишком долго, он устремлялся к этому человеку, порываясь устроиться у того на коленях. Однако Элинор не видела никакого удовольствия в том, чтобы держать на коленях пса весом почти в пятнадцать стоунов [1 - Стоун – дословно: камень. Равен 14 фунтам, или 6,34 кг.].
Трудно было не любить это дружелюбное создание, но леди Элинор держалась мнения, что любое существо таких размеров следует содержать в конуре. Джоанна не спорила: она просто шла со своим любимцем к его будке. Элинор убеждала, умоляла, даже ругала дочь. Джоанна снова возвращалась к конуре и опять получала нагоняй, но все повторялось: Брайан появлялся, как и прежде, в комнатах замка со своей хозяйкой. Элинор пристально посмотрела на собаку: возможно, в Брайане и есть ключ к разгадке того, кому Джоанна должна оказать предпочтение…
– Да, – сказала Элинор, – хотя ты и рассмешила меня, но радоваться нечему. Не знаю, помнишь ли ты, любовь моя, но, когда Иэн женился на мне, он нажил себе врага в лице короля. Джон до сих пор не любит его, и граф Солсбери с величайшим трудом примирил их. Отправившись на службу к лорду Ллевелину в Уэльс, Иэн нарушит перемирие и подвергнет себя опасности. Но Иэн не может служить и королю. Он связан с лордом Ллевелином братскими узами… и очень любит его.
– Я понимаю это. Согласна, что ваше решение самое верное, но… О, матушка, вы действительно уверены, что между Ллевелином и королем начнется война? Ллевелин не совершил ничего такого, что обидело бы Джона! К тому же он женат на дочери короля…
– Разве обязательно что-нибудь совершать, дабы нанести королю Джону смертельную обиду? – резко спросила Элинор. – Джону достаточно убедиться в том, что Ллевелин обладает слишком большой властью. Но это несправедливо. Мне нравится Ллевелин и не нравится король – это голос сердца. По правде говоря, даже Иэн согласен, что на этот раз виноват не только Джон. Ллевелин подчинил себе почти весь Уэльс. Вне всяких сомнений, в дальнейшем он начнет мало-помалу теснить границы Англии, если не получит должного урока. Ллевелин – хороший лорд, и это еще больше усугубляет обстановку. Люди скорее и охотнее присягнут ему, нежели королю.
– Что худого, если бы Ллевелин правил Англией?
– Это невозможно! У него нет такого права. В нашей стране хватает порядочных людей, которые помешают ему, – граф Пемброкский, графы Солсбери и Арунденский, да и сам Иэн, несмотря на всю свою любовь к кровному брату. У Джона есть право на английский престол, а у Ллевелина – нет. Для хорошего человека, как я тебе часто говорила, понятия права и чести не имеют никакого отношения к тому, что лучше и проще. Иногда, по случайности, эти вещи совпадают – вот и все.
– Но вы ведь сами уговаривали Иэна поступать так, как лучше и проще. Разве нет?
– Ты сомневаешься в чести и доблести Иэна? – Карие глаза леди Элинор гневно сверкнули.
Джоанна, казалось, не заметила никакой опасности в неясных золотистых искорках, блеснувших в глазах матери. Она покачала головой:
– Нет, у меня и в мыслях не было подобного. Мне лишь интересно, насколько любовь способна так изменять человеческую природу.
Элинор помолчала, раздумывая над словами дочери, потом заговорила снова. Она нехотя согласилась с последним доводом дочери, хотя и поспешила добавить:
– Однако истинная любовь не допустит, чтобы ее объект шел по неверной дороге.
– И человек должен терзаться душой…
Снова зависло молчание. Элинор внимательно вглядывалась в лицо дочери, будто впервые уловила в нем нечто новое для себя, пугающее. Как правило, любовь и брак почти не связаны между собой. Мужчин и женщин соединяют брачными узами ради политических союзов, ради укрепления и воссоединения владений, ради обеспечения безопасности женщины, а если женщина обладает и правом наследования, да и ради средств к существованию для ее мужа. Дед и бабка Элинор, поженившиеся против своей воли, потом полюбили друг друга страстно и остались верны этому чувству всю свою долгую жизнь. Элинор воспитывалась ими в атмосфере настоящей любви, ведь ее родители погибли в кораблекрушении, когда ей едва исполнилось два года. Она видела радость истинного согласия. Видела она и боль: ссоры и слезы, а также страх, терзавший бабушку, когда дед отправлялся на войну. Однако, безрассудно смелая от природы, Элинор понимала, что боль – не такая уж и существенная плата за радость жизни.
Ей и в голову не приходило, что Джоанна может думать иначе. Джоанна не испытывала недостатка в храбрости – ни в малейшей степени. Подобно своему отцу, она обладала решительностью, отвагой и предельной выносливостью, унаследовала Джоанна и осторожность Саймона. Там, где Элинор неслась навстречу опасности сломя голову, с неудержимой решимостью стремясь к столкновению, Джоанна просто ждала, пока беда сама не подкрадется к ней. Она никогда не отступала перед трудностями, но и не искала неприятностей.
«Джоанна не хочет позволить любви завладеть ею», – думала Элинор. За этим стояла обыкновенная логика. Джоанна тоже выросла в доме, где всем правила любовь, но, возможно, она видела или помнила гораздо больше боли, чем радости. Девочке было восемь лет, когда ее отец серьезно заболел. Больше года она наблюдала, как Саймон умирает медленной смертью, а вместе с ним умирают и чувства матери. Затем Джоанна пережила первые бурные годы второго замужества своей матери. Элинор любила Иэна так же сильно и, возможно, с еще большей страстностью, чем Саймона, но Джоанна видела лишь их неспособность ужиться друг с другом и постоянный страх матери за жизнь отчима.
«И тем не менее Джоанне не укрыться от любви», – думала Элинор. Страстность, до поры до времени дремавшая в ней, была под стать ее огненным волосам. Элинор быстро отыскала глазами собаку. Только посмотрите, как легко ее дочь прониклась любовью к этому глупому животному, как крепко держится за эту любовь! Джоанна обладает сильным чувством справедливости и долга. Если бы мужчина был желанным, если бы он хорошо относился к ней, проявлял нежность и ласку, а самое главное, любил бы ее, она подарила бы ему свою любовь, как дарила ее Брайану.
«Возможно, любовь уже витает где-то рядом. Может быть, Брайан – всего лишь безобидная замена тому молодому человеку, что подарил Джоанне этого пса», – думала Элинор, наблюдая за дочерью, слегка прикрыв глаза. Это таит в себе и плохое, и хорошее. С одной стороны, уже взращенные семена любви гораздо быстрее принесут плоды цветущему древу, а с другой… Смутные догадки Джоанны о существовании этих семян и страх перед их плодами могли подтолкнуть девушку к отчаянному сопротивлению. В обоих случаях прийти к чему-то определенному пока невозможно. На все воля Божья.
– Единственный благородный путь – не высказывать излишней преданности ни одной из сторон, что Иэн и сделал, решившись уехать в Ирландию, – наконец сказала Элинор. – За свои земли в Уэльсе он уже отдал должное Ллевелину. Ллевелин обязан Иэну тем, что ему служат уэльские вассалы Иэна и их люди. За северные владения Иэн заплатил королю Джону тоже сполна. Как опекун Адама, он поклялся в верности его людям. Я тоже присягала на верность из-за своих земель, но, так как сама я не могу вести людей на войну, прямая обязанность моего мужа сделать это за меня.
Прямые рыжеватые брови Джоанны взметнулись вверх.
– Возможно, Иэну вовсе не обязательно разрываться на части. Поскольку его долг перед королем так велик, Ллевелина вполне может удовлетворить либо одна его рука, либо одна нога.
– Я убью тебя, Джоанна! – воскликнула Элинор, не зная, смеяться ей или плакать. – Дело-то серьезное.
– О, я понимаю, но не вижу, как все это связано с моим замужеством.
– Как раз имеет непосредственное отношение к твоему замужеству! Уэльские вассалы не представляют проблемы. Иэн приказал им подчиняться в его отсутствие лорду Ллевелину, как ему самому. Однако Иэн боится отдать своих, моих и людей Адама во власть короля. Либо Джон попытается завладеть нашими вассалами, соблазнив их присягнуть в верности непосредственно ему и таким образом лишив нас наших доходов и власти, либо он бросит их в самое пекло, откуда им не выбраться живыми, и возьмет тем самым под свой контроль их наследников. Нам нужен человек, способный стать таким же военачальником, как Иэн. Человек, обладающий правом занять место Иэна, правом, которое не сможет подвергнуть сомнению даже король. Твой брат слишком молод…
– Только не Адам! – вскричала Джоанна, едва не упав со стула. Ее глаза потемнели от страха. – Я выйду замуж за любого, кого вы предложите, за любого! Только не допустите, чтобы Иэн послал Адама на войну!
Элинор рассмеялась, хотя ее глаза наполнились слезами.
– Иэн… Иэн скорее сам умрет ради любого из вас. Я только сказала, что твой брат слишком молод. Тем не менее, Джоанна, он быстро возмужает. Ты должна понимать, что не сможешь оградить его от опасности, а твой страх только навредит брату. Мужчина обречен подвергать ранам свое тело, а женщина – свое сердце.
Голос Элинор слегка дрогнул: возможно, оно и к лучшему, если Джоанна не познает любви, но сегодня проблема состоит не в этом.
– Так или иначе… речь идет не об Адаме. Если ты вступишь в брак, твой муж породнится с нами, получив неоспоримое право распоряжаться нашими людьми в отсутствие Иэна. Он должен будет поклясться в этом!
– Матушка, да вы понимаете, что говорите! Вы предлагаете мне выбрать мужчину, готового принести свою жизнь в обмен на прихоть короля!
– Вздор! – резко возразила Элинор. – Твой отец скончался от болезни в своей постели, хотя и сражался всю жизнь. Мой дед, проживший восемь десятков лет, тоже умер в постели. Иэну уже почти сорок. Он повидал немало войн, не раз сталкивался с предательством, а все еще крепок и бодр. Мужчины часто погибают на войне. Женщины тоже умирают при родах. Разве это причина, чтобы не иметь детей? Я предлагаю тебе выбрать мужа, мужчину, с которым ты пожелаешь прожить жизнь, от которого захочешь иметь детей, чьим интересам ты сможешь отдать всю себя.
Джоанна упрямо покачала головой:
– Я не могу выбрать! Я уже говорила и повторяю снова: я хочу выйти замуж за человека, которого назовете мне вы. – Внезапно ее взгляд ожил. – Ваш покорный слуга уже здесь.
Элинор повернулась к двери. Она ничего не сказала, но ее глаза заблестели, а лицо слегка покраснело. Иэн замешкался в дверях и теперь переводил испытующий взгляд своих карих глаз с матери на дочь.
Ничего удивительного в том, что Джоанна отказывается выходить замуж. Ведь знакомые ей мужчины мало похожи на ее отчима. Элинор часто говорила, что у Иэна лицо черного ангела и Господь счел нужным оберегать его суровую, мужественную красоту – все боевые шрамы доставались только телу. Возможно, рядом с Иэном друзья Джоанны выглядят бледно, но об этом не стоит беспокоиться. Просто ни один мужчина не походил на Иэна – вероятно, другого подобного творения и не существовало вовсе.
– Итак, что вы решили? – спросил Иэн, убедившись, что женщины не собираются продолжать разговор.
Элинор только пожала плечами, а Джоанна ответила:
– Я исполню вашу волю, милорд. И выйду замуж за любого, кого вы с матушкой сочтете подходящей партией.
Вместо удовлетворения на лице Иэна отразилась тревога.
– Любовь моя, – ласково сказал он, – мы не хотим принуждать тебя. Скорее я останусь здесь и…
– Нет-нет! – запротестовала Джоанна, поднявшись и направляясь к отчиму. – Я не противлюсь этому, нет! Знаю, что мне пора, уже давно пора выходить замуж.
Иэн обнял Джоанну, притянул к себе и бросил поверх ее головы полный сомнений взгляд на жену.
– Для нее одинаковы все знакомые мужчины, – бесстрастно отреагировала Элинор на немой вопрос мужа.
– Мы проявляем чрезмерную поспешность, – мягко, будто уговаривая обеих, произнес Иэн. – У нас достаточно времени. Не подумать ли тебе еще раз, любовь моя?
Элинор бросила на мужа раздраженный и выразительный взгляд. Когда Иэн общался с Адамом и Джоанной, можно было подумать, будто в теле у него нет ни единой косточки, а в жилах вместо крови течет вода. Происходило это не только потому, что они – дети Саймона, человека, которому сам Иэн был обязан многим, можно сказать, жизнью. С той же мягкостью он относился и к маленькому Саймону – своему сыну. Он не выносил печали на лицах детей, даже если она была следствием обычного каприза.
– Нет надобности думать об этом еще раз! – резко сказала Элинор. – Мужчину либо желают, либо нет! Если Джоанна не может выбрать себе суженого, лучше это сделать нам.
Первой реакцией Иэна было удивление. Года два назад он сам советовал обручить Джоанну, получив весьма подходящее предложение. Тогда Элинор решительно отказалась, мотивируя свою непреклонность, вопреки всем соображениям и приличиям, тем, что Джоанна сама должна выбрать себе жениха. В подобных случаях Элинор никогда не меняла своих взглядов.
Иэн покровительственно прижал падчерицу к себе, но взгляд его стал настороженным. Когда Элинор сердилась, она могла проявлять к детям чрезмерную суровость. Иэн часто вставал на их защиту. Иногда ему удавалось спасти их от взбучки, а иногда и нет, но эти проблемы мало-помалу улаживались. Однако сейчас Элинор, похоже, не злится. Она смело встретила взгляд супруга, но в ее глазах нет даже искорки негодования, и она, кажется, хочет что-то сказать Иэну.
– Джоанна, любовь моя, ты действительно этого хочешь? – спросил Иэн. – Не позволяй своей матери запугивать тебя. Времени подумать вполне достаточно, и, если ты не пожелаешь выходить замуж… Что ж, я найду другой выход из создавшегося положения. Мои трудности не должны отражаться на тебе, тем более – лишать тебя возможности стать счастливой. Их можно легко преодолеть иным способом.
Когда Иэн заговорил, Элинор открыла было рот, чтобы возразить, но передумала: уж если Иэн предлагает в жертву самого себя – он, конечно, не считает это жертвой, – Джоанна может тут же раскрыть свои Карты, если ей есть что открывать. Иэн не меняет своих решений. У него нет привычки отступать перед трудностями. Идея об отъезде в Ирландию принадлежала Элинор и поначалу была отвергнута Иэном с явным негодованием. Он принял ее только после письма от графа Пемброка, в котором тот уверял, что присутствие Иэна в Ирландии просто необходимо, и письма графа Солсбери, слезно умолявшего его оставить Англию Однако Джоанна охотно поверила бы, что Иэн подвергает себя опасности из-за ее прихоти.
– Вы не понимаете, – Джоанна решительно высвободилась из объятий отчима, чтобы видеть его лицо. – Для меня станет облегчением, если этот вопрос поскорее решится. Я уже основательно думала о своем замужестве. Любая девушка, не желающая посвятить себя лишь Богу, именно так и должна поступать. Просто я не могу отдать предпочтение какому-то определенному мужчине. Я полностью доверяю вам и матушке выбрать мне мужа, и я буду хорошей и верной женой. Клянусь!
«Все уладится», – подумала Элинор. Если бы Джоанна могла назвать кого-то, она уже так и сделала бы, желая снять груз с сердца Иэна.
– В таком случае мы подошли к самой сути вопроса, – сказала Элинор. – Присаживайся, Иэн. И ты тоже, Джоанна, возьми стул.
Когда девушка села, Элинор серьезно заговорила с ней.
– В этом вся твоя жизнь, дитя мое. Если у тебя появятся хоть малейшие сомнения, доверься нам. Ты правильно полагаешь, что Иэн и я знаем, кого посоветовать тебе в мужья. Тем не менее вокруг достаточно подходящих мужчин. Если ты почувствуешь неприязнь… неважно, насколько неуловимой и беспричинной она тебе покажется, тотчас же скажи мне об этом. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастлива. И вот что еще. Ничто так не огорчит меня и Иэна, как твое горе.
– Я постараюсь быть искренней, но…
– Тебе не обязательно отвечать прямо сейчас, – поторопился успокоить девушку Иэн. – Позволь нам сначала предложить несколько…
– Нет! – запротестовала Элинор. – Назвав более одной кандидатуры, мы только усложним дело. Но насчет первого Иэн прав. Ты можешь не спешить с ответом. Мы предложим тебе одного мужчину. Ты можешь отказаться сразу же. Так и сделай, если у тебя появятся сомнения и ты решишь, что не сможешь разделить с ним радости и горести жизни. Можешь сразу принять наше предложение или дать ответ позже. Помни: есть и другие мужчины. То, что мы предлагаем тебе сейчас лорда Джеффри Фиц-Вильяма, еще не значит, что ты обязана тут же дать согласие.
Имя было произнесено непринужденно, как бы само собой. Элинор все время не спускала с дочери глаз, так что легко было и определить ее реакцию. Но в лице Джоанны ничего не изменилось. Возможно, в ее глазах и мелькнуло мимолетное волнение (или облегчение?), но оно было таким кратковременным, что Элинор не смогла уловить его истинной причины.
Джоанна ничего не ответила. Воцарилось молчание. Через минуту Иэн беспокойно заерзал в кресле. Элинор повернулась к мужу, потом снова перевела взгляд на Джоанну, которая не мигая смотрела на Брайана. Пес поднял голову, затем встал и подошел к своей госпоже. Джоанна оживилась. Брайан прыгнул на колени хозяйки с глухим шумом, заставившим задрожать прочный деревянный пол, и начал ластиться к ней. Даже стул накренился. Элинор улыбнулась: именно Джеффри когда-то привез в подарок Джоанне слепое, неуклюжее и тощее существо, которое превратилось сейчас в любимца дочери.
– Итак, Джоанна… – заговорил Иэн, – все мы действительно любим Джеффри, но если ты чувствуешь… если, возможно, ты думаешь…
– Фу! – нетерпеливо воскликнула Элинор. Мужчин всегда обвиняют в грубости, ибо они ругаются, плюются и мочатся не там, где нужно… Однако главная беда в том, что большинство из них просто страдает болезнью мозга! – Иэн хочет знать, Джоанна, не будешь ли ты чувствовать себя в постели с Джеффри как с братом, когда придет время проводить с ним ночи?
– Элинор!
– Разве не это ты имел в виду, милый?
Иэн молча поднялся и отошел к окну. Там он остановился, разглядывая стены замка и зыбь, белеющую на морской глади. Джоанна и Элинор весело переглянулись, и обе прикусили губы, чтобы сдержать смех. Ведь ясно же: Иэна не столько беспокоит проблема кровосмешения, сколько интимная жизнь Джоанны. Однако его реакция удачно сняла общее напряжение.
– Ответь нам, Джоанна, – все еще улыбаясь, потребовала Элинор.
– Нет, – ответила Джоанна. – Этого не случится.
– Подумай о проблеме интимной жизни, Джоанна, – настоятельно посоветовала Элинор. – Тебя ничто не пугает? Представь себе детей, которые во всем будут походить на Джеффри. Не хочешь ли ты, чтобы твои дети были похожи на кого-нибудь другого?
Элинор с облегчением заметила некоторую заинтересованность на лице Джоанны. Очевидно, ее дочь никогда не рассматривала Джеффри как своего любовника или мужа. Это вполне объяснимо. Подобные мысли об оруженосце отца просто не могли возникнуть в голове девушки, ибо они были бы опасны и могли привести к большой беде. А вот если сейчас Джоанна начнет думать о Джеффри, то подобные размышления неминуемо заронят в ее душу зерна любви…
Элинор поднялась и расправила юбки.
– Когда ты все взвесишь, дай мне об этом знать. Мы согласимся с любым твоим решением. Если ты откажешься, мы предложим тебе не менее достойного жениха.
– Я не нуждаюсь в дополнительном времени, матушка, – сказала Джоанна. – Я согласна, если только…
– Если только что, любовь моя? – участливо-осторожно спросил Иэн.
– Если только Джеффри захочет, – спокойно ответила Джоанна.
Смуглое лицо Иэна пошло темными багровыми пятнами.
– Что значит «если только захочет»?! – взревел он. – Мы предлагаем ему жемчужину, которой цены нет. Да и где он найдет равную тебе по красоте и достоинствам…
– И по владениям, – заметила Элинор, весело пересмеиваясь с дочерью.
Любые, даже самые незначительные сомнения в достоинствах пасынка и падчерицы всегда вызывали в Иэне подобный гневный отклик.
– Но, Иэн, – запротестовала Джоанна, заметив, что он все еще сердится, – возможно, Джеффри думает обо мне как о сестре. Это было бы ужасным! – Глаза ее вдруг расширились: – Ведь лорд Солсбери не станет принуждать Джеффри, ведь правда?
– Не говори глупостей, Джоанна! – отрезала Элинор. Больше всего она желала не касаться этой темы. Джоанна способна всей душой ответить на любовь, но никогда не предложила бы ее первой. – Тебе известно, что Вильям безумно любит Джеффри, особенно потому, что он – его незаконнорожденный сын. Ты ведь знаешь. Ты учла это?
– Что именно я должна была учесть? – спросила Джоанна.
– Джеффри дорог графу Солсбери и поэтому часто бывает при дворе. Если ты выйдешь замуж за Джеффри, то тоже будешь проводить там достаточно много времени. Сплетни – обычное явление в этом логове: многие женщины будут насмехаться над тобой, раз ты вышла замуж за незаконнорожденного, несмотря на его близость к трону.
– Многие женщины… – повторила Джоанна, и ее глаза сверкнули.
Губы Элинор медленно вытянулись в улыбке. Иэн захохотал, но тем не менее, когда он заговорил, в его голосе прозвучало беспокойство:
– Джоанна, ты ведь не имеешь права поднимать руку на фрейлин королевы!
Девушка ничего не ответила, но ее блестящие глаза смело встретили взгляд отчима. Он потер шею, как это сделал бы озадаченный человек, и покачал головой.
– Ты должна понять, любовь моя: ревность и недовольство обрушатся на тебя с недосягаемых высот. Бессмысленно наказывать слуг за ошибки хозяев. Король любит лишь одного человека в мире – Вильяма Солсбери, своего единокровного брата. Именно поэтому он и ненавидит Джеффри.
– Он что, сумасшедший? – изумилась Джоанна.
– О нет! Просто жадный и ревнивый, – пояснила Элинор. – Джону хотелось бы проглотить весь мир. Он должен обладать всем. Поэтому ему так ненавистно, что Вильям нашел в сердце место и для любви к своему сыну.
– Но ведь это безумие! – воскликнула Джоанна. – Это то же самое, как если бы я ненавидела Адама или Саймона за то, что вы любите их.
– У тебя добрая душа, любовь моя. Ты готова поделиться всем, чем можешь, – похвалил девушку Иэн.
– Нет! – возразила Джоанна. – Я не отдам ни йоты своей любви! Ибо каждого из нас – Адама, Саймона и меня – вы любите безграничной, но разной любовью, потому что мы сами очень отличаемся друг от друга. Если вы наблюдаете за Адамом, то смотрите на него, слушаете его и думаете только о нем. Вы совсем не думаете в этот момент обо мне или Саймоне. Вы ведь не любили меня меньше до рождения Саймона?..
– Конечно, нет! – Иэн опередил любые возражения Джоанны.
– И не будете любить меня меньше, если у вас родится еще одна дочь.
– Ты абсолютно права, Джоанна, – отозвалась Элинор. – Но ревность безрассудна, уж поверь мне. Не стоит тебе спорить на такие темы. Эти вещи существуют, они обычны. Король, безумен он или нет, ненавидит Джеффри… Он ненавидит его, но не может причинить ему никакого вреда, ибо на самом деле он не так уж и безумен. Джон знает, что, навредив Джеффри, он потеряет Вильяма. Однажды такое уже чуть было не произошло, но проблему как-то уладили. Тем не менее король не перестанет мстить юноше… А Джеффри просто не посмеет отказаться от своего отца…
– Потому что боится короля? – Голос Джоанны прозвучал негромко, но Элинор уловила в нем беспокойство. Возможно, Джоанна заговорила о страхе, потому что ее мужу придется выполнять свой долг, а к робкому мужчине она ничего, кроме презрения, не испытывала бы.
– Нет! От того, что Джеффри любит и беспокоится об отце! Он знает: Вильям считает себя виноватым, что его сын – бастард. Как Джеффри выразит недовольство своим положением, не раня отцовского сердца? Он должен страдать молча либо прибегать к доступным ему способам мщения.
Это замечание рассмешило Иэна.
– Уверяю тебя, теперь придворные сдерживают свои языки. Джеффри хорошо проучил нескольких за чрезмерно вольные речи. По крайней мере, один из них вообще не может говорить – он мертв. Но вот с женскими язычками Джеффри ничего не может поделать!
– Он может оставить их мне, – тихо и твердо сказала Джоанна.
В ее словах угроза прозвучала столь решительно, что Элинор лишь вздохнула и покачала головой:
– Хорошо, Джоанна. Если ты уверена, что Джеффри подойдет тебе и у тебя нет никаких условий, которые ты так любишь ставить, то вопрос решен.
– По крайней мере, у меня нет никаких возражений против Джеффри, – неуверенно ответила Джоанна. – Что касается условий… я знаю, как распорядиться своими землями, – добавила она уже более твердо. – Сейчас они принадлежат вам, а затем перейдут ко мне и моим сестрам, если Господь осчастливит меня сестрами. Но тем, что я получу по праву, я смогу распоряжаться по своему усмотрению.
Иэн тихо присвистнул. За внешним сходством Джоанны с ее отцом скрывалось немало черт матери. Если Саймон имел хорошего коня и добрые доспехи, он мог спокойно доесть сегодня последний кусок хлеба, совершенно не заботясь о том, чем станет питаться завтра. Элинор, за что и любил ее Иэн, была иной. Ее нельзя было назвать скупой, но она обладала чрезвычайно развитым чувством собственности. Элинор пересчитывала зернышки в любом колоске пшеницы, росшей на ее полях, и требовала отчет даже по каждому недостающему семени. Она могла легко подарить кому-нибудь целый бушель или полную телегу зерна, но никто не имел права украсть или отнять у нее силой даже одно-единственное зернышко. Элинор никогда не притесняла своих подданных, просто следила со всей справедливостью и даже добротой, чтобы они относились к своим обязанностям добросовестно. И люди платили ей той же монетой. Джоанна воспитывалась в подобном духе с самой колыбели, и теперь уже было ясно, что она станет достойной заменой своей матери.
– Когда составят брачное соглашение, ты с ним ознакомишься. Если найдешь какую-нибудь ошибку, она будет исправлена, – заверила Элинор.
//-- * * * --//
Убедившись, что Джоанна уже не сможет их услышать, Иэн обратился к жене:
– Не понимаю тебя, Элинор! Ты клялась, что не станешь торопить Джоанну с замужеством, пока ее не толкнет на это собственное желание. Ты доказывала мне, что это наилучшее решение. Теперь же фактически приказала ей обвенчаться с Джеффри! Если ты идешь на это, чтобы прикрыть меня…
– Нет, клянусь, это не так! Это не имеет к тебе никакого отношения!
Элинор рассказала о своем разговоре с дочерью и объяснила причины, побудившие ее изменить точку зрения. Иэн даже кивнул головой несколько раз в знак согласия, но все-таки выглядел озадаченным и недовольным.
– Не нравится мне это, – угрюмо обронил он, когда Элинор закончила.
– Ты что, не доверяешь Джеффри? – обеспокоенно спросила она. – Или графу Солсбери?
– Нет! По-моему, Джеффри – идеальная пара для Джоанны. Я всегда так считал, но теперь я лучше узнал Джоанну. Она послушна… но только потому, что ей не приходится самой думать о многом. Когда Джоанна начнет по-настоящему заботиться о своих делах… как заботится об этом проклятом псе… она станет неуправляемой и непослушной.
– Я знаю.
– Если бы ситуация была обычной… если бы они были обручены и находились под нашим присмотром или графа Солсбери и Элы… мы вскоре узнали бы, в какую сторону дует ветер. Но теперь все придется делать второпях. А затем мы оставим новобрачных, взвалив на плечи Джеффри тяготы войны, к которой он не совсем готов, а Джоанну обременим заботами о землях, людях и нуждах своего мужа. Между ними может возникнуть ссора из-за сущего пустяка, который мы с тобой способны уладить в считанные минуты. Ввиду их молодости и отсутствия посторонней помощи, любая мелочь может стать непоправимой трагедией.
– Это мне тоже известно, – спокойно ответила Элинор. – Однако Джоанна – здравомыслящая девушка, да и Джеффри не дурак. За ним стоит граф Солсбери, а Джоанна может обратиться за помощью к Эле.
– Если они поженятся, этого не будет. Думаю, Джоанне не позволит так поступать гордость…
Элинор подняла брови, но сдержала улыбку, уже было появившуюся на губах. Бедный Иэн! Ему не очень-то хочется расставаться со «своей» дочерью. Он скорее готов считать ее беспомощной девочкой, нежели допустить мысль о том, что Джоанна – уже взрослая женщина. Для Иэна Джоанна всегда останется хрупким, беззащитным ребенком, каковым она перестала быть, как только научилась ходить. Помимо напоминания о возрасте Джоанны и о ее сверхчувствительности, Элинор не стала больше предпринимать никаких попыток воздействовать на Иэна. Ведь его отношение к дочери – гарантия того, что у Джоанны всегда есть сильный защитник в случае необходимости. Кроме того, как раз сейчас нежелание Иэна видеть Джоанну замужем и представить себе ее интимную жизнь с супругом, похоже, могло взрастить самый желанный плод. Но радость Элинор улетучилась, когда она тщательно взвесила все, что услышала от мужа.
– Если нам удастся уговорить графа Солсбери… уверен, ты найдешь ответы на все мои сомнения и страхи, – сказал Иэн.
2.
Хриплый рев Вильяма Солсбери мгновенно разбудил пажа, дремавшего у окна напротив своего хозяина. Граф разобрался с делами поместья и теперь перешел к письму от лорда Иэна, что прибыло за день до этого. Посыльный предстал перед графом прямо в седле, готовый к обратной дороге. Вильям Солсбери задержал его лишь для того, чтобы осведомиться о срочности письма, и гонец ответил неуверенно, что, по его мнению, послание самое обычное. Его не подгоняли к спешке, а сам лорд был доволен и улыбался, когда вручал ему письмо. Сверх того он ничего не смог пояснить.
Взвесив все еще раз, граф жестом дал знать посыльному, что тот может покинуть замок. Вероятно, Иэн снова сомневается в благоразумии своего отъезда в Ирландию…
Вильям Солсбери нежно любил Иэна, но часто желал своему другу побольше спокойной рассудительности. Так или иначе граф не собирался даже из-за Иэна отказываться от приятной дневной охоты. «Завтра, – подумал граф, – он и поломает голову, как убедить Иэна поступить наилучшим образом».
– Боже правый! – воскликнул граф Солсбери, когда изумление его прошло настолько, что он смог излагать свои мысли. – Сию же минуту вызови ко мне лорда Джеффри!
Паж стремглав бросился вниз по крутой лестнице, рискуя сломать себе шею, и, как только глаза его нашли кого нужно, прогорланил на весь внутренний двор:
– Лорд Джеффри, ваш отец требует вас к себе! Сию же секунду!
Двое высоких мужчин, сражавшихся на мечах, отпрянули друг от друга.
– Зачем? Что случилось? – отозвался Джеффри.
– Я не знаю, – ответил запыхавшийся паж. – Но лорд очень сердит.
Джеффри бросил щит, торопливо стянул шлем и направился к покоям отца, убыстряя шаг. Обычно отец пребывал в ровном, спокойном расположении духа. Разозлить его могло только что-то из ряда вон выходящее. Джеффри вспомнил все свои последние прегрешения, но не обнаружил ничего, что могло расстроить отца. В последнее время он никому не бросал вызова на поединок и никого не убивал. Тем не менее он почти запыхался, когда вошел в зал.
– Что случилось, отец? – поинтересовался Джеффри тоном, каким, случалось, спрашивал его в детстве, когда был чем-нибудь встревожен.
Граф оторвал глаза от письма, которое перечитывал, и улыбнулся сыну.
– Что случилось? Ничего! В этом послании есть предложение, на которое я уже почти не рассчитывал.
Джеффри облегченно вздохнул и вложил в ножны меч.
– Паж сказал, что вы сердиты. Я и понятия не имею, что могло так расстроить вас.
– А, это… Я злился на себя, потому что подумал было, будто Иэн снова излишне беспокоится, если только не пытается в который раз пробить каменную стену головой. Поэтому я и не стал читать это письмо вчера, когда мы отправлялись на охоту. Но разве это так важно? Ответ отсрочен всего на один день…
– У вас предложение от Иэна? – спросил явно озадаченный Джеффри. Глаза его вдруг вспыхнули: – Это касается меня? Он хочет, чтобы я поехал с ним?!
Столь откровенно выраженная готовность сражаться рассмешила графа.
– Неисправимый драчун! – одобрительно и нежно сказал он. – Хватит сражений на твою долю и здесь. Тебе придется нести на своих плечах ношу куда более тяжелую, чем ты себе представляешь, но об этом после. Иэн предлагает тебе в жены свою дочь… я хочу сказать… дочь леди Элинор.
– Жениться? Жениться на Джоанне?
Удивление сына снова рассмешило Вильяма.
– Чему ты так удивляешься? У меня уже несколько десятков предложений для тебя. Я начал даже сомневаться в своей мудрости, отклоняя их. Ведь Иэн, похоже, не собирался затевать разговор о Джоанне. Но с тех пор, как Иэн женился на Элинор, меня никогда не покидала эта надежда. Я всегда хотел для тебя именно этого брака…
– Но у меня и в мыслях не было жениться, – смутился Джеффри.
– Как это и в мыслях не было? Не будь глупцом! Если ты не женишься, кто унаследует твои земли?
– Я намеревался оставить их Вильяму, – простодушно ответил Джеффри. – А может быть, Изабелле или Генри, если бы вы сочли это лучшим вариантом.
Вильям Солсбери поднялся и крепко сжал плечи сына.
– Чтобы больше я никогда не слышал от тебя ничего подобного, Джеффри! Тебе бы следовало быть моим старшим сыном не только по происхождению, но и по закону. Так бы оно и получилось, не сожри моего отца алчность, гордыня и честолюбие. Твоя мать была прекрасной женщиной, и я любил ее. Все, что ты имеешь, принадлежит только тебе. Ты ничего не отнимаешь у своих братьев и сестры. Видит Бог, у них достаточно всего, больше чем достаточно.
– Возможно, но у меня слишком уж всего много. Леди Эла ничего не говорит, но ей не нравится…
– Если бы Эле что-то не нравилось, уж кто-кто, а она не молчала бы! – захохотал граф, но тотчас же помрачнел и покачал головой. – Ты несправедлив, Джеффри. Эла искренне любит тебя. И ничего для тебя не жалеет. Неужели ты думаешь, что я стал бы распоряжаться своей собственностью, не посоветовавшись с ней?
– Она ничего не жалеет для меня? Нет, я не хочу сказать, что она не любит меня. Любит, я знаю, но больше всего она хочет видеть счастливым вас, – сказал Джеффри.
Он догадывался и о других причинах, по которым его мачеха не возражала бы против того, чтобы вся собственность перешла к нему. Она не всегда любила его и когда-то отказалась принять Джеффри в свой дом, когда он был еще ребенком. Теперь она сожалела о своем отказе и чувствовала себя виноватой. Джеффри старался ничем и никогда не напоминать ей об этом отчасти потому, что не хотел, чтобы отец думал, будто он все еще таит давнишнюю обиду на леди Элу.
– В любом случае вопрос решен, – твердо сказал граф Солсбери. – Земли принадлежат тебе… вернее, будут принадлежать, и ты должен вырастить сыновей, которые унаследуют их. – Он отпустил плечи Джеффри, но взял его руки в свои. – Я очень хочу увидеть твоих детей, Джеффри. Вильям еще слишком юн. Возможно, я никогда не увижу его малышей. – Граф освободил руки сына и улыбнулся: – По правде говоря, не жди я этого предложения, тебя женили бы два-три года назад.
Когда отец заговорил о внуках, Джеффри несколько успокоился, но последняя фраза заставила его спросить:
– Почему вы мне ничего не говорили об этом?
– О чем? О том, что я намеревался женить тебя? Да ты вроде никогда не выказывал признаков, будто хочешь жить монахом. Тебя интересует, почему я ничего не говорил о Джоанне? Потому, что Элинор не согласилась бы заключить брачное соглашение, а как ты знаешь, Иэн никогда не стал бы давить на нее. В конце концов, как бы сильно он ни любил Джоанну, она – не его дочь.
– Леди Элинор против того, чтобы я стал ее сыном? – Джеффри казался совершенно озадаченным.
Отец понял, насколько он потрясен.
– Не будь глупцом! Элинор уже давно подталкивает Джоанну к тебе, но она всегда была одержима странной идеей, что девочка сама должна сделать свой выбор. Благодарение Богу: политические неувязки Иэна направили ход ее мыслей по более разумному пути.
– Вы хотите сказать, что Джоанна не желает выходить за меня?
– Ничего подобного я не говорил! – воскликнул граф Солсбери. – Я только хочу сказать, что такая скромная, хорошо воспитанная девушка, как Джоанна – не забывай, уж я-то знаю Джоанну хорошо, ведь она провела немало времени на попечении Элы, когда ты, Элинор и Иэн находились в Ирландии, – никогда не стала бы открыто высказывать свое мнение в подобных вопросах. Уверен: она согласилась на этот брак сразу, как только ей назвали твое имя. Я в этом уверен, потому что знаю Иэна и Элинор. Если бы у Джоанны появились какие-либо возражения, они не стали бы принуждать ее. Я тоже так считаю. Силой заставить девушку выйти замуж за мужчину, который ей не нравится, – значит разрушить будущее и мужчины, и женщины.
– А если жениться не хочет этот мужчина?
От удивления у графа даже челюсть отвисла.
– Боже правый! Джеффри, не принадлежит ли твое сердце другой?! Почему ты не говорил мне об этом? Неужели ты думаешь, что я отказал бы тебе в желанном браке, зная, что случилось с твоей матерью и со мной? Скажи же, мальчик мой! Кто она?
– Да нет… Есть…
– Ты хочешь сказать, что не можешь жениться на этой женщине? Что ж, это не помеха для мужчины. – Граф пожал плечами. – Оставаясь добрым и тактичным по отношению к Джоанне, ты волен поступать так, как решишь сам. Чем меньше твоя будущая жена будет знать обо всем этом, тем лучше.
– Нет никакой другой женщины! – не вытерпел Джеффри. – Я не это имел…
– Ты хочешь сказать, что не желаешь жениться на Джоанне? – В голосе графа слышалось недоверие. – Джоанна! Да она самая прелестная девушка из тех, каких я встречал за последние… не могу даже припомнить, сколько лет! Она так красива, что заставляет меня забывать о своем возрасте. У нее кроткий нрав, покладистый характер, к тому же она богата… Ей достанется Роузлинд и большая часть владений Элинор, даже если у них родится еще одна дочь. Если же других детей не будет, Джоанна получит все. Кто посмеет сказать, что Джоанна ничего не стоит? Видишь ли ты в ней хоть один изъян?
– Нет. В ней нет ни одного изъяна, – смутился Джеффри, хотя отлично знал, что этой девушке не присущи ни кротость, ни покладистость.
Вильям Солсбери тяжело опустился в кресло и пытливо посмотрел на сына. По лицу Джеффри невозможно было что-либо определить. Он все еще был во власти впечатлений о своей службе оруженосцем и никак не мог привыкнуть держаться более непринужденно. Вот и сейчас Джеффри молча стоял в своих тяжелых доспехах, выпрямившись и опустив руки вдоль тела, как когда-то перед своим хозяином.
– Джеффри, я совершенно не понимаю тебя. Ты должен откровенно сказать мне, что тревожит тебя. Если ты не видишь изъянов в Джоанне и не любишь другую женщину, что может препятствовать этому браку?
– Я и сам не знаю, – пробормотал Джеффри. – Не думаю, что есть какие-то препятствия. Только… только у меня такое чувство, что… что все это не по мне. Джоанна так богата, так красива…
– Гм… – задумчиво протянул граф. – Ты гораздо рассудительнее, чем я предполагал… возможно, даже слишком мудр для своих лет, хотя, вероятно, так оно и должно быть. Верно: очень красивая и богатая жена может довести до беды…
Вильям снова замолчал. Теперь он пытался взглянуть на Джеффри с точки зрения молодой женщины. Его сын строен, хорошо сложен. Как и положено мужчине волевой подбородок, несколько шрамов на лице, но они только украшают… Все вроде бы нормально, а глаза просто необыкновенные…
Смутный образ давно умершей женщины предстал вдруг перед графом настолько ясно, что на мгновение у него замерло сердце. Такие же глаза заманили его когда-то в сети запретной любви. Они обладали той же странной изменчивостью, становясь то сверкающими золотистыми, то неожиданно совсем прозрачными, то темными, когда на них падала тень густых ресниц. «Очень красиво», – подумал граф, пытаясь не поддаваться воспоминаниям, которые только ранят душу. Даже нынешняя мода к длинным волосам, схваченным на лбу лентой, не портит Джеффри. Волосы у него прямые, блестящие, будто свежесорванный каштан. Нет, Джеффри не мог не понравиться молодой женщине…
На Вильяма Солсбери нахлынули новые сомнения. Во внешности сына нет и ничего особенного, что могло бы привлечь девушку, привыкшую к красоте Иэна де Випона. Просто нелепость какая-то: во всей стране не нашлось бы ни одного человека с лицом, хоть чем-то похожим на лицо Иэна! Джоанна наверняка прекрасно знает об этом. А возможно, муж с самой обыкновенной внешностью пришелся бы девушке больше по вкусу. Она не могла не заметить, что придворные дамы липнут к ее отчиму, словно муравьи к горшочку с медом.
Впервые граф Солсбери подумал об отношении Джоанны к предполагаемому браку. Он сказал, что отлично знает ее, и в каком-то смысле это было правдой. Однако Джоанна – исключительно скрытная Девушка. Она никогда не предается беспечной болтовне и не раскрывает своих чувств относительно тех или иных вещей, даже если они ее явно интересуют. Но граф отбросил сомнения. Он уверен, что Элинор и Иэн не стали бы принуждать Джоанну. Следовательно, она идет на это по собственной воле.
– Твоими устами говорит здравый смысл, – опять сказал Вильям Солсбери. – Но, уверяю тебя, бедная, уродливая жена еще не гарантия счастья. Джоанна – хорошая, почтительная девушка. Не думаю, что она станет обманывать тебя. – Граф помолчал немного. – Джеффри, о чем мы толкуем? Ты знаешь, я хочу этого брака, но не собираюсь принуждать тебя, если ты не желаешь. Только позволь мне сказать тебе еще одну вещь. Тебе известно, в какой ситуации находится Иэн? Отчасти причина, по которой тебе предлагают в жены Джоанну, заключается в следующем: только так девушка окажется под надежной защитой в случае, если Уэльская война вызовет волнения в стране. С другой стороны, им требуется ответственный человек, связанный с семьей кровными узами и способный возглавить вассалов Иэна, Элинор и Адама.
– Возглавить… – Джеффри слегка побледнел. – Иэн хочет, чтобы я возглавил его людей… всех его людей? Отец, я не уверен…
– Я буду помогать тебе в силу своих возможностей, сын мой, ибо эта ноша не из легких. Как вынужден поступить в этой ситуации Иэн? Ему нужен человек, на которого он может положиться, а ты очень дорог ему.
Боль в голосе отца заставила Джеффри вздрогнуть. В их беседах они почти никогда не упоминали о короле Джоне. Это была запретная тема, которую отец и сын не смели обсуждать. Вильям Солсбери любил своего венценосного брата. Джеффри же дядю ненавидел. Каждый считал, что имеет на это основания. Джеффри понимал: отец намекает ему, что Джону нельзя доверить ни вассалов Иэна, ни его падчерицу. Возглавив людей Иэна, Джеффри спасет положение: король получит должную помощь, а, поскольку люди Иэна отойдут в распоряжение королевского родственника, его недоверие останется незамеченным теми, кто не знает, как обстоят дела между королем Джоном и его вассалом.
– В таком случае не может быть никаких вопросов, – ответил Джеффри. – Я женюсь на Джоанне и сделаю все возможное, чтобы выполнить волю Иэна.
– Это не составит большого труда, – одобрил сына граф. – Опытные вассалы помогут тебе советами, ты только прислушивайся к ним. Главная трудность всегда состояла в их соперничестве друг с другом. Это случается, когда одного из них ставят во главе остальных. Но, так как они знают тебя как оруженосца Иэна и ты не относишься к их кругу, у тебя не возникнет много проблем.
– Как люди Иэна узнают, что я и есть его избранник? Их свяжут клятвой подчиняться моим требованиям?
– Пока мне неизвестны все детали. Иэн просит нас приехать в Роузлинд, чтобы все обсудить, и мне это кажется разумным. Конечно, он говорит, что, если я не могу приехать к нему, он сам прибудет сюда. Но, должно быть, у него сейчас гораздо больше дел, чем у меня. Да и Эле будет приятно снова повидаться с Элинор…
Отец и сын встретились взглядами, и от их серьезности не осталось и следа. Оба рассмеялись. Вне сомнения, Эла захочет увидеться с Элинор и, конечно, поедет с ними, но суету и шум при подготовке к такому путешествию можно будет сравнить, пожалуй, лишь с настоящим стихийным бедствием.
– Что ж, рада слышать ваш смех, – послышался негромкий, но высокий женский голос, заполнивший каким-то образом весь огромный зал. – Тем не менее можно подумать, что произошло нечто ужасное. Что ты здесь делаешь в доспехах, Джеффри?
– Я упражняюсь с Вильямом в фехтовании, миледи, и последние дни не обхожусь без доспехов. Он слишком хорошо усваивает уроки.
Джеффри поставил стул для леди Элы рядом с креслом отца. Леди Эла пересекла просторный зал и опустилась на стул так, словно едва держалась на ногах, а затем обратилась к Джеффри:
– Поди и сними это, любовь моя. Ты ведь знаешь, у меня начинается одышка, когда я вижу тебя закованным в сталь.
– Пусть остается в доспехах, Эла! Ношение кольчуги способствует развитию физической силы, а она как раз может понадобиться Джеффри.
В лице леди Элы ничего не изменилось, лишь ее поразительно живые бледно-голубые глаза сверкнули в направлении мужа и тотчас же опустились.
– Значит, ты хочешь взвалить на него ношу Иэна? – вздохнула она.
– Откуда тебе это известно, черт возьми?! – воскликнул граф.
– Не повышай на меня голос, Вильям. От твоего крика у меня начинает болеть голова.
На самом деле граф Солсбери и не кричал вовсе. Однако он не только понизил тон своего голоса, но и постарался говорить менее эмоционально.
– Как ты узнала об этом, Эла?
– Несколько недель назад Элинор прислала письмо, в котором задавала кое-какие вопросы о Джеффри. Нетрудно было смекнуть, что к чему.
– Но леди Элинор знает меня… – начал было Джеффри.
Звонкий смех мачехи заставил его покраснеть.
– Милый, она не спрашивала о твоей честности или о твоих воинских качествах… Знает она и о твоих способностях к пению и игре на лютне.
– Что бы ты там ей ни написала, ее должен был вполне устроить твой ответ, – сказал граф Солсбери. – Иэн предлагает Джоанну в жены Джеффри.
Услышав тяжелый вздох леди Элы, он обеспокоился:
– Ты не рада, дорогая?
– Я не умею предсказывать будущее, Вильям. – Леди Эла подняла глаза на Джеффри. – Знаю лишь, что Джоанна не такая, какой кажется.
– Боже правый, Эла, в чем ты обвиняешь девушку! Я полагал, она нравится тебе, – расстроился граф.
– Нравится? Да я обожаю ее и ни в чем не виню. О, Вильям, я не оспариваю ее достоинств… это просто глупо и бессмысленно. Ты знал Саймона, Вильям. Джоанна – его дочь, а ее мать и пальцем не пошевелила, чтобы укротить нрав девочки.
– Укротить ее нрав?! Зачем? Я никогда не встречал более послушного и кроткого ребенка. Я, наоборот, пожелал бы ей большей решительности.
Не отрывая глаз от Джеффри, леди Эла лишь покачала головой.
– Любовь моя, – сказала она, – если ты решишься, взвесь все хорошенько, прежде чем встретишься с Джоанной.
– Джоанна здесь ни при чем… я хочу сказать, что у меня нет выбора, миледи. Если Иэн нуждается во мне, я должен сделать все, что в моих силах, и помочь ему.
– Боже милосердный! – воскликнула леди Эла, вдруг выпрямившись и схватившись за сердце. – Прикуси язык! Никогда не говори так, даже мысли подобной не допускай!
Заметив, как заходил кадык Джеффри, леди Эла и сама прикусила язык. Не так уж часто она ошибалась относительно тех или иных людей, но чувство вины перед пасынком заставляло ее чрезмерно беспокоиться о его счастье и порой толкало на бестактность.
– Джеффри, – уже более спокойно продолжала говорить она, – ты не имеешь права обижать Джоанну или умалять ее достоинства. Но что должна чувствовать девушка, когда ей скажут, что муж выбрал ее только из чувства долга по отношению к ее отчиму?
– Джоанна может не опасаться за свои женские достоинства. Если она не слепа, то должна видеть, что все мужчины вокруг смотрят на нее с вожделением, как похотливые кобели, – хмуро вставил Джеффри.
– Джоанна и мысли себе подобной не допускает! – взревел граф Солсбери. – Я тебе уже говорил, что она – Порядочная, скромная девушка!
– Вильям! Мое сердце вот-вот выскочит из груди! Не кричи на Джеффри! А ты, Джеффри, совершенно не прав. Я не говорю, будто Джоанна не знает о своей красоте. Иэн, между прочим, про свою тоже знает. Много радости ему это доставляет?
Джеффри потупил глаза. Леди Эла удовлетворенно наблюдала за Джеффри. Она отлично знала, что женщины возлагают на свою внешность гораздо больше надежд, чем мужчины. Джоанна охотно воспользовалась бы своей красотой в случае необходимости. Однако Джеффри не понимает этого. К тому же он боится красивых женщин и не доверяет им. Леди Эла хотела быть уверенной, что он не станет порицать и делать пренебрежительные замечания такой гордой девушке, как Джоанна.
– Более того… – Леди Эла решила обратить внимание юноши на еще одну проблему. – Ты должен знать: Элинор твердила своей дочери с самой колыбели, что, даже если бы та родилась косоглазой горбуньей с козлиными ногами, ее желали бы не меньше из-за приданого и наследства. – Леди Эла снова покачала головой. – Понимаешь, чего я опасаюсь? Я толкую тебе, что у Джоанны сильный характер. Тебе как ее мужу, вынужденному разрываться между ревностью и необходимостью доказывать, что она – не просто средство завладеть ее богатствами, придется решать тяжелую задачу.
– Ради Бога, Эла, перестань! – не выдержал граф.
– Все это не важно, – решительно заявил Джеффри. – Я не передумаю. Миледи не сообщила мне ничего нового… ничего такого, чего я не знаю или чему не могу найти объяснения. Когда вы намереваетесь отбыть в Роузлинд, милорд?
Граф Солсбери мельком взглянул на жену, а потом сказал:
– Недели через две. А что такое?
– Я хотел бы уладить… кое-какие личные вопросы, если вы предоставите мне отсрочку. Если я пока не нужен, то предпочел бы присоединиться к вам в Роузлинде.
– Личные вопросы? Джеффри, ты не солгал мне? Ты…
– Нет, милорд. Я искренен как никогда… возможно, даже слишком, ибо вижу, что опечалил вас. Я просто подумал, что, если мне придется возглавить людей Иэна, у меня не останется времени для себя. Хочу заглянуть в свои замки.
– Сейчас это как раз кстати, – одобрительно заметил граф. – Иэн сделал прекрасный выбор… Полагаю, ни он, ни я и придумать ничего лучшего не могли. Поезжай, конечно же, но не опаздывай в Роузлинд.
Джеффри направился к выходу.
– Подожди! – окликнул его отец. – У тебя хватит денег?
– Хватит, чтобы добраться до Хемела, а там у меня денег больше чем достаточно.
Граф Солсбери открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, но его опередил пронзительный крик леди Элы:
– В Роузлинд! Через две недели! Я ни за что не успею подготовиться! Ни за что!
Джеффри сжал губы. Вильям поднял глаза, закивал головой и махнул рукой сыну, чтобы тот уходил. Джеффри поклонился леди Эле и направился к двери. Он шел по огромному залу, сопровождаемый неутихающими жалобами мачехи, подробно излагавшей детали подготовки к поездке, сетовавшей, что она просто не в состоянии справиться со всем в такой ничтожно короткий срок.
Однако как только Джеффри достиг лестницы, он сразу предал все жалобы леди Элы забвению. Молодого человека тут же поглотили собственные заботы. С ним никогда не случалось ничего подобного – ни по важности, ни по степени опасности. Возглавить вассалов Иэна, Элинор и Адама!.. Глаза Джеффри расширились от гордости, смешанной, однако, со страхом: скоро он возглавит войско, не уступающее королевской армии, которой командует его отец. Но как управиться с такой массой людей? «Так, – успокоил он себя. – Надо собраться с мыслями и повторить все, что делал в таких случаях Иэн. Не стоит преждевременно впадать в панику». Он вспомнил, что лорд Иэн во время походов старался поговорить с каждым воином, и за несколько дней узнавал о своих людях все… по крайней мере, что касается их настроения: кто весел, кто чем недоволен, кто готов выполнить долг, а кто старается увильнуть. Таким образом он решал, проявить к недовольному внимание или забыть о нем, выяснял, чего можно ждать от того или иного человека в сражении. После этого Иэн до полуночи писал жене сердитые письма, требуя еще и еще денег, провианта и оружия, жалуясь на плохое качество уже полученных припасов, на их запоздалость или же доставку не в тот пункт назначения.
Тут Джеффри задумался. В его случае подобные письма станет получать Джоанна. После того как отец предложил ему роль заместителя Иэна, он впервые серьезно подумал о девушке. Он слушал леди Элу и отвечал на ее вопросы о Джоанне без всякого энтузиазма, полностью уже поглощенный грезами о славе побед и кошмарами поражений. Джеффри представлял себе обозы, доставляющие в лагерь бочонки с соленым мясом, пшеницу, рыбу и головки сыра. Почти все припасы, за исключением тех, что Иэн приобретал на месте, несли на себе печать забот леди Элинор. Счета тоже находились в ее ведении. А сколько лет Джоанне? Четырнадцать? Нет, пятнадцать. Неужели он будет зависеть от этой девочки?
Возможно, Джоанна лучше справится с делами, путешествуя от поместья к поместью, подгоняя людей, собирая провиант, производя осмотры. Леди Эла не выполняла подобных обязанностей, но она обучала управляющих хозяйствами и сенешалей, а во владениях леди Элинор таких людей мало. Бесспорно, каждое хозяйство имеет своего управляющего, но леди Элинор сама контролирует их службу. Джеффри знает, что, если у Джоанны ничего не получится, то у него и подавно, как бы он ни старался.
Он упорно пытался вспомнить все, что знал о Джоанне, но ничто из известного ему ни на йоту не приближало его к решению проблемы. Все, что он помнил, – лишь смех девушки, подшучивание над знакомыми ему напыщенными оруженосцами. Она вовлекала Джеффри в свои шутки, шумные игры в жмурки или горячие печки.
Было несколько и более серьезных воспоминаний: слезы на лице Джоанны, когда она замещала свою мать, выполняя роль главной плакальщицы на похоронах только что родившейся сестрички; нежность, с какой она приняла от Джеффри в подарок едва живого слепого щенка. Но эти смех, печаль и нежность не могли ответить на вопрос Джеффри: способна ли Джоанна оказать должную поддержку, если ему придется возглавить людей Иэна?
Джеффри постарался отогнать ненужные мысли, убеждая себя, что Иэн и Элинор никогда бы не взвалили все бремя ответственности на юные плечи девушки. Но он не смог долго обманывать себя подобным утешением. Если Иэн готов доверить Джеффри возглавить войско, то вряд ли ему могло прийти в голову, что Джоанна не подходит для новой роли. Возможно, Джеффри самому следует высказать эту мысль. Но, не успев сформулировать свою идею до конца, он содрогнулся. Сказать Иэну, что Джоанна совершенно не подходит для такой затеи, – значит, просто вызвать вспышку гнева.
Очевидно, Джеффри просто нужно самому поговорить с Джоанной и сделать это немедленно, еще до помолвки. Как только брачное соглашение будет подписано, Джеффри свяжет себя по рукам и ногам, а до того он может поставить условия, потребовать приставить к Джоанне опытного советника. Самое главное: Джеффри должен поговорить с девушкой наедине. Разговор в присутствии Иэна или Элинор не даст результата: Иэн либо разозлится, либо начнет давать Джоанне советы, а в присутствии Элинор она всегда оставалась в тени, полностью полагаясь на мать.
//-- * * * --//
Джоанна отложила в сторону вышивание, в котором почти совсем не продвинулась, и накинула мантию. Лютые февральские морозы прошли, но мартовскими вечерами все еще было довольно холодно, даже во внутреннем садике, где и намеревалась погулять Джоанна. Сад, где росли пряности, был ее любимым и заветным местом. Именно Джоанна ухаживала за этим садом, который леди Элинор, как хорошая хозяйка, сочла необходимым разбить во внутреннем дворе замка. Правда, сама Элинор обладала слишком нетерпеливым нравом, чтобы по-настоящему оценить растения. Чересчур уж медленно они реагировали на заботу о них: не виляли хвостиками, весело приветствуя вас, не терлись мягкими мордочками, не смотрели преданными глазами и не выказывали никакой благодарности за доброту.
Поэтому заботы о саде взяла на себя Джоанна. Все здесь ей было любо: и свежий запах мокрой земли ранней весной, и пьянящий, душистый аромат цветов летом. Даже голая земля, обещавшая зимой новую жизнь, была очень дорога ей. Джоанна никогда не уставала от прогулок по саду, внимательно изучая плохие для будущего сезона приметы, уже с зимы планируя, что посадить весной, раздумывая о том, какой соберут осенью урожай.
Прошла уже неделя после того, как ей сообщили о предстоящей помолвке. Перспектива оказаться женой не пугала Джоанну. В конце концов, она знала Джеффри почти всю свою жизнь. Он часто и подолгу жил в Роузлинде. Когда он приедет вскоре, им придется делить супружеское ложе, а не расставаться по вечерам – вот и все.
Тем не менее день ото дня в ее душе нарастало смутное беспокойство. Джоанна корила себя, успокаивала, пыталась внушить себе, что помолвка не внесет в ее жизнь существенных изменений – ведь ей даже не придется покидать Роузлинд, однако обнаружила, что благоразумие не в силах справиться с неведомыми доселе эмоциями. Джоанна не могла сосредоточиться ни на своих повседневных делах, ни на обычных разговорах. Ее преследовало непреодолимое желание остаться одной и хорошенько обо всем подумать. Но размышления, похоже, ничего не проясняли. Она не раз пыталась спокойно все взвесить, но не могла сосредоточиться. Просто сидела, гуляла или каталась верхом. Чувства, беспокоившие ее, были непонятными, загадочными: иногда ей казалось, что перед нею разверзается бездна, и хотелось, как в детстве, спрятать лицо в широких складках маминого платья, иногда ее бросало в жар, словно было трудно дышать, иногда становилось почему-то нестерпимо стыдно глядеть в глаза отчиму и матери. Джоанне хотелось и расцеловать, и убить свою матушку за упрямую слепоту к страданиям дочери. Преследовавшее девушку неведомое желание становилось непреодолимым.
У калитки Джоанна повернулась и сказала твердым голосом:
– Стоять!
Брайан заскулил, но послушно прижался к земле. Осторожно отворив калитку, Джоанна медленно пошла по главной дорожке. Она не отрывала глаз от грядок, но начинало темнеть, и становилось трудно что-либо разглядеть на них. Вдруг внимание девушки привлек какой-то шорох справа. Джоанна невольно вскрикнула и ускорила шаг в направлении шума. В стенах замка количество вредителей, с которыми приходилось бороться садовнику, весьма ограничено: зайцы, сурки и кроты исключены, а вот коты и крысы любили полакомиться нежной и душистой молодой зеленью.
Джоанна бесшумно шла по тропинке. Кота можно и прогнать, но, если это крыса, придется ставить капканы. Глаза Джоанны бегло скользнули по вскопанным грядкам в поисках каких-нибудь следов, выдающих присутствие зверька, но ничего не обнаружили.
Впереди росли розы, которые вились по решеткам, окружавшим скамейку. Джоанна удивилась – здесь-то что могло привлечь внимание животного? А если вредитель нашел укрытие где-нибудь среди камышей или за ними? Уже почти стемнело, гоняться в темноте неизвестно за кем не имеет смысла. Джоанна, покружив немного, решила топнуть ногой, закричать и хотя бы спугнуть пришельца.
Но ей так и не удалось ничего сделать. Прежде чем она успела что-либо сообразить, чья-то твердая ладонь прикрыла ей рот, а сильная рука обвила талию.
– Тише, Джоанна, не кричи. Это я, Джеффри. – Готовое к сопротивлению тело девушки чуть расслабилось, но Джеффри не очень охотно отпустил ее: от девушки так приятно пахнет и так сладостно прижимать ее к себе… – Надеюсь, я не напугал тебя.
– Конечно, напугал, – ответила Джоанна абсолютно спокойно. – Что ты делаешь здесь, словно ночной воришка, Джеффри? Как ты проник сюда?
Джеффри ответил озорной улыбкой.
– Попасть в замок не составило для меня труда. Все ваши люди отлично знают меня. Мне только пришлось сказать им, что я хочу преподнести тебе сюрприз. Они уже все знают – одному Богу известно откуда – о нашей помолвке. Джоанна… Джоанна, я должен… поговорить с тобой. – Он произносил слова медленно, будто делая усилие.
С минуту девушка молчала, пытаясь разглядеть лицо Джеффри в вечерних семерках.
– О чем же? – тихо спросила она.
На протяжении всего пути от Хемела Джеффри строил в уме разные доводы и придумывал умные вопросы, которые объяснили бы его присутствие здесь и выявили знания Джоанны (либо отсутствие таковых) относительно сбора и отправки военных поставок. Однако теперь он только спросил:
– Ты действительно хочешь выйти за меня замуж, Джоанна?
Девушка пристально посмотрела на Джеффри, слегка подняв голову: он был выше ее ростом.
– Я не возражаю против этого, – несколько неуверенно ответила она.
– Не из страха ли перед матерью ты на это идешь?
– Я не боюсь своей матушки!
Тон голоса Джоанны поразил Джеффри.
– Ведь ты всегда так послушна…
На этот раз девушка широко улыбнулась:
– Не всегда. Однако, Джеффри, почему бы мне не проявлять послушание? Мы с матушкой почти всегда думаем одинаково. Ты полагаешь, что я пойду наперекор матери вопреки здравому смыслу, лишь бы позлить ее? Кроме того, я не люблю ссориться. Не так-то уж много вещей, из-за которых действительно стоит ссориться.
На мгновение изумленный Джеффри лишился дара речи, а затем резко и чуть обиженно выдохнул:
– Значит, по-твоему, замужество не стоит того, чтобы ради него пойти на ссору?
– Будь благоразумным, Джеффри. Я должна выйти замуж за кого-нибудь. – Теперь была удивлена Джоанна, хотя и не могла разглядеть в темноте ничего, кроме неясного пятна в том месте, где находилось лицо Джеффри. – О, мне все ясно: жениться не хочешь ты!
Голос Джоанны оставался бесстрастным, словно этот вопрос не имел для нее большого значения. На самом деле, несмотря на самообладание, Джоанну охватили противоречивые, не выразимые словами чувства. Сначала возникло сильное и непонятное ей до конца разочарование. Гордость девушки была уязвлена, и она попыталась компенсировать это презрением. Значит, Джеффри боится своего отца и хочет возложить всю вину за отказ от брачного соглашения на нее! Вслед за этим последовала злость и, самое любопытное, грустное чувство облегчения, будто Джоанна только что избежала огромной, не ясной до конца, но вместе с тем желанной опасности.
– Дурочка! Это не так! – воскликнул Джеффри, схватив Джоанну за руки.
Он в равной степени удивлялся и своим словам, и негодованию. Джеффри не знал, чего ожидать от Джоанны, но не мог и предположить, что она проявит такую невозмутимость и откровенное равнодушие. Значит, она просто должна выйти замуж, все равно за кого. Подойдет любая куча дерьма! Вне сомнения, не существовало мужчины, которого она считала бы равным себе!
– Ты думаешь, я идиот? – с сарказмом спросил Джеффри. – Где мне еще найти более достойную невесту? Ты очень красива, Джоанна, сказочно богата… и имеешь массу достоинств. Я только хотел убедиться, что не проглочу невинную жертву, которая этого совершенно не хочет. Но, вижу, ты знаешь, что тебя ждет.
К счастью, его сарказм опоздал на несколько ударов сердца. Вместо желания и дальше обвинять Джеффри, Джоанну вдруг захлестнула отчаянная радость. Однако тут же возникло смутное ощущение некоей ужасной опасности. Джоанна знала, что должна бежать от этой опасности, но в то же время жаждала ее.
– Так, значит, ты считал, что моя матушка способна принести меня в жертву нуждам Иэна? – Голос Джоанны несколько дрожал, видимо, от неуверенности. – Я так не думаю, – поспешила добавить она, не желая подробно останавливаться на этой теме. – Во всяком случае, такой вопрос даже не возникал… по крайней мере, в связи с тобой… По правде говоря, Джеффри, я была очень польщена, когда мне предложили тебя. Я знаю тебя давно и хорошо. Мне показалось, что ты – самая подходящая пара для меня.
– Едва ли я тебе ровня! – произнес подавленным голосом юноша, разгневанный безмятежной рассудительностью этой красавицы. Как выжечь хотя бы маленькую искорку из Джоанны?
– Зачем ты так говоришь? – Джоанна сказала это скорее с тем же насмешливым и намеренным практицизмом, нежели с искренним волнением. – С обеих сторон ты унаследовал отличную кровь. Как и я, ты владеешь прекрасными землями или будешь владеть. Ты – сын графа и приближенный короля. И у тебя, должно быть, отличные боевые качества, иначе Иэн не доверил бы тебе наших людей.
На мгновение Джеффри охватило неистовое желание оттолкнуть Джоанну, закричать, что он не желает этого брака, вернуться назад в Солсбери и убедить отца не заключать брачное соглашение, сказать ему, что женитьба на Джоанне для него невыносима. Как он сможет ужиться рядом с таким благоразумным совершенством, целовать его, ласкать, спать с ним… Кем он будет? Прекрасным жеребцом для размножения? Подходящей заменой для военных действий? Политической пешкой? Но, вспомнив о бесконечной доброте отца, о его безграничном чувстве долга, Джеффри только тяжело вздохнул: чего бы ему ни стоил брак с Джоанной, он не имеет права разочаровывать Иэна, которому обязан всем!
– Если ты уверена, что тебя все устраивает, Джоанна, тогда я тоже вполне доволен, – мягко и спокойно сказал он. – Давай присядем, если ты не очень замерзла. Я хочу обсудить с тобой некоторые практические вопросы.
3.
Даже в полдень в большом зале замка Роузлинд царил полумрак. Свет, проникавший через западные окна, терялся в огромном пространстве, образуя лишь матовые блики. Его вполне хватало, чтобы видеть, но все казалось тусклым, с неясными мерцающими формами. Вокруг неторопливо суетились слуги, убирая со стола остатки обеда. Лучшие куски клали в корзины, чтобы отдать у ворот нищим, небольшие объедки сбрасывали прямо на пол, где их украдкой таскали коты, собаки, мыши и крысы.
Когда поднимали огромные столы на козлах и сваливали их в кучу у стены, был слышен шум, но не слишком сильный. По правде говоря, слуги изо всех сил старались поддерживать тишину, ибо хотели послушать, как поет и играет лорд Джеффри, которого считали искуснее любого менестреля. Чистое, хотя и негромкое, звучание голоса, наполненное самой жизнью, необычайной прелестью разливалось по замку.
Джеффри Фиц-Вильям смотрел в зал, словно следя глазами за полетом своих звуков.
Та, что так прекрасна и светла, velud mans stella,
Светлее солнечного дня, parens et puella!
Взываю я к тебе: скажи,
Читает ли твой сын молитвы за меня tarn pia
И чтобы я к тебе вернулся, Maria.
Песня заканчивалась повторением первой строфы, потом наступила тишина.
– Я и не знала, что ты умеешь петь на английском.
Медленно, словно нехотя, Джеффри перевел взгляд от тусклого полумрака зала на силуэт Джоанны, сидевшей у окна. Май выдался исключительно теплым. Солнечные лучи врывались в открытые ставни, вспыхивая яркими бусинками на верхней губке Джоанны и язычками пламени на ее роскошных косах. Вообще-то говоря, согласно правилам, Джеффри не должен был их видеть – волосы скромной девушке следовало собирать в узел и прятать под скромным апостольником. Но после возвращения с судебного заседания Джоанна решительно заявила, что просто устала париться из-за каких-то дурацких приличий: находишься дома – надевай апостольник, выходишь – не забудь золотые булавки… Расправишь косы – и тебя съедят заживо!
Поначалу Джеффри откровенно любовался Джоанной. Обычно девушка была просто образцом пристойности. Но уж если она хотела выйти за рамки привычных норм, то делала это с такой уверенностью, что необычное казалось единственно разумным и целесообразным из всех возможных поступком. Естественно, в поведении Джоанны не было ничего вызывающего. Если бы Джеффри избавился от доспехов, оставшись лишь в рубахе и штанах, на нем оказалось бы одежды гораздо меньше, чем на Джоанне.
Охлажденное вино утолило первый приступ жажды, но теперь, похоже, начинался второй. Во время всего своего пения Джеффри настолько сильно ощущал близость Джоанны, словно она прижималась к нему. Странное, томительное и сладостное ощущение волнами накатывало на юношу.
Когда вчера Джеффри прибыл в Роузлинд, он чувствовал себя явно неловко. Он не виделся с Джоанной с тех пор, как они обручились первого апреля. После церемонии гости разъехались, а Джеффри с Иэном совершили изнурительный шестимесячный объезд поместий, призывая всех вассалов и смотрителей замков собраться в Уайтчерче и присягнуть на верность новому господину. Все прошло гораздо спокойнее, чем ожидал Джеффри. Его знали и любили в землях Элинор.
Теперь же, когда леди Элинор и лорд Иэн отправились в Ирландию, Джеффри ничего не оставалось, как вернуться в замок Роузлинд. Если бы Джеффри приехал в Солсбери, отец решил бы, что сын избегает общества будущей жены. К тому же Джеффри должен был уладить с Джоанной немало дел. Это можно, конечно, осуществить и посредством переписки, но он счел необходимым лично доставить своей невесте известие о благополучном прибытии ее родителей в Ирландию.
Этот здравый довод владел Джеффри лишь до тех пор, пока он не оказался в часе езды от Роузлинда. Тут он начал гадать, что сказать Джоанне, как объяснить, почему он оказался в двухстах милях от места, где армия должна встретиться с королем. По существу, Джеффри уже начал сомневаться в оправданности своего приезда в Роузлинд.
Однако по прибытии он не испытал ни малейших неудобств. Джоанна явно обрадовалась встрече с ним. Она спустилась во двор замка, чтобы приветствовать его, и приняла известие о благополучном путешествии матери и отчима с благодарностью и удовольствием. Роузлинд теперь будет домом Джеффри, его приезд сюда и услужливость девушки по отношению к жениху совершенно естественны. Джоанна не ощущала абсолютно никаких затруднений. Она даже выкупала Джеффри, совершенно голого, сама, а не перепоручив служанкам, и это казалось ей вполне нормальным. Хотя подобное случилось впервые, не возникло, как ни странно, никакого ощущения новизны. Ничто в обычно румяном лице Джоанны не свидетельствовало о ее смущении, ни словом она не намекнула, что стесняется. Почему же теперь, сидя в пяти футах от нее, Джеффри вдруг так остро ощущает ее физически, словно она танцует перед ним обнаженной?
Ему и в голову не приходило, что Джоанна испытывает те же чувства. Когда вчера она так радушно приняла его, Джеффри увидел в ней верную подругу, на которую можно положиться в трудной ситуации. Казалось, будто Джоанну беспокоит лишь предстоящий суд, который ей надлежало впервые вершить в одиночку, без советчиков.
В пределах Роузлинда Джоанна не сомневалась в своей власти и правах. Она хорошо знала всех мужчин, женщин в поместье и даже крепостных, если и не как людей, то по крайней мере как примерных или беспокойных слуг. Однако сейчас потребовалось разрешить один спор в поселении недалеко от Роузлинда. Здесь она была гораздо менее спокойна. Обычно муниципалитет правил городком без излишнего вмешательства со стороны хозяйки Роузлинда, но на этот раз спор возник в самой достопочтенной городской верхушке, почему им и пришлось обратиться за помощью в замок. Дату заседания назначили еще до того, как был решен вопрос об отъезде леди Элинор, а потом за другими срочными делами и вовсе забыли о нем. Теперь Джоанне пришлось взять на себя незавидную роль вершительницы правосудия.
Приезд Джеффри оказался просто манной небесной. Его внушительная вооруженная свита послужила бы действенным стимулом подчиниться решению Джоанны, если оно не получит признания, а присутствие самого будущего хозяина земель стало бы гарантией укрепления авторитета молодой леди. Джеффри не принимал участия в разбирательствах: просто молча стоял в своих доспехах справа от кресла Джоанны, являя собой ощутимый символ абсолютной власти судьи, несмотря на ее молодость и очарование.
Вообще говоря, вопрос не стоил ни сомнений Джоанны в своей правоте, ни присутствия Джеффри. Будь девушка постарше, она сразу поняла бы, что предстоит обычное, хотя и неприятное разбирательство. Как только Джоанна спокойно уселась, опустив глаза, и прикусила губу, чтобы сдержать приступ смеха, оказалось, что ее темперамент гораздо лучше подходит для решения этой проблемы, нежели темперамент леди Элинор. Она проявила исключительное терпение, слушая чванливые пререкания противников (и отнюдь не называла их при этом публично идиотами, как не преминула бы леди Элинор), тем самым Джоанне удалось удовлетворить уязвленную гордость одной стороны, не оскорбляя при этом другую.
Этикет требовал соблюдения всех правил учтивости, поэтому судья и ее эскорт, подкрепившись в магистрате, приняли там знатных городских дам. Джеффри терпеливо и спокойно отвечал на вопросы о его личном оружии и боевых заслугах, которые так интересовали благородных дам, а Джоанна непринужденно рассуждала на темы менее романтичные, но более насущные: например, о проблемах управления хозяйством, в десять или даже двадцать раз превышающего владения городской знати.
Воспитание требует серьезности и ровной речи, но оно не способно вложить старческую душу в молодое тело. Весь обратный путь к замку Джеффри и Джоанна смеялись, цитируя наивные вопросы, на которые им пришлось отвечать. Джеффри даже чуть не уронил свою невесту, помогая ей слезть с лошади. Джоанна назвала его неотесанным увальнем, а он шлепнул ее ниже спины так же непринужденно, как это случалось в их детстве.
Лишь к обеду они успокоились. Джоанна, слегка утомленная жарой и тревогами перед судебным заседанием, молча слушала рассуждения Джеффри о мерах, принятых Иэном по смотру войск. Предстоящая война в Уэльсе казалась девушке чрезвычайно интересной темой. Она перевела взгляд с неуклюжей служанки, за которой наблюдала с явным осуждением, на Джеффри, сидевшего сбоку от нее. Влажная от пота льняная рубаха прилипла к его молодому телу, и Джоанна вдруг ощутила острое сожаление о той, что они только помолвлены, а не женаты уже. Она не возражала, когда ей предложили эту идею, она не видела оснований поступить иначе…
Теперь эти основания стали слишком очевидными. Джоанна гадала, что сделал бы Джеффри, поцелуй она его или ущипни. Он сидел совсем рядом, ее возбуждал соленый, едкий запах его тела. Мысль о том, чтобы разделить с Джеффри ложе, немало занимавшая ее, начинала представляться все более привлекательной. Джоанна вспомнила короткий поцелуй Джеффри во время церемонии обручения. Он ничем не отличался от множества обычных поцелуев, которые ей доводилось дарить другим и получать самой. Все, что запечатлелось в ее памяти, гак это мягкое дыхание Джеффри и его красивый рот. «Прекрасные зубы», – подумала она тогда.
Взглянув украдкой на своего жениха еще раз, Джоанна поняла, как это несправедливо: перед сотней, даже тысячей благородных свидетелей человек вряд ли может выдать свою страсть. Она и сама тогда была настолько поглощена другими вопросами, что больше обращала внимание на необходимые для церемонии украшения вроде красивой одежды или богатой посуды. В целом весь тот эпизод казался нереальным, чем-то напоминающим веселую, пеструю шараду, в которой каждый участник играл надлежащую роль, словно актер таинственной мистерии. Что и было реальным, так это тепло, исходившее от тела Джеффри, сильный, резкий запах здорового, молодого мужчины.
– Ты не разу не обмолвился о том, сколько времени ты здесь пробудешь, – сказала Джоанна.
К ее удивлению, Джеффри слегка покраснел.
– Дня три или больше… пока буду нужен тебе. Четыре-пять дней займет дорога до Уайтчерча, а мне хотелось бы оказаться там раньше вассалов. Конечно, если ты найдешь здесь какое-нибудь дело для меня, придется добираться туда и побыстрее.
– О нет… – пробормотала Джоанна.
Она догадалась, почему Джеффри покраснел, и почувствовала странное удовлетворение. Он находился примерно в семидесяти милях от Уайтчерча, когда проводил Иэна и Элинор на корабль, и проскакал больше двухсот миль ради встречи с ней только для того, чтобы через четыре дня проделать обратный путь… Джоанна не отпрянула, когда Джеффри, потянувшись за сладким пирогом, который им принесли на десерт, задел рукой ее грудь. Никакого замечания или извинения, но Джеффри все же покраснел.
Джоанна отодвинула тарелку, так и не доев свой кусок. Они не стали долго засиживаться за столом. Джеффри без особого энтузиазма предложил прогулку верхом, но Джоанна сослалась на невыносимую жару и попросила его что-нибудь сыграть на лютне.
В стороне от прямых солнечных лучей, но в достаточно светлом месте, установили пяльцы для вышивания. Джоанна склонилась над работой. Джеффри стал медленно перебирать струны. Первое, что пришло ему в голову – сыграть любовные элегии трубадуров, но Джеффри подавил в себе это желание. Он с немалым успехом исполнял эти куплеты некоторым придворным дамам легкого поведения, но почему-то Джоанне не решался напевать столь фривольные песенки.
Нет, он не боготворит ее. Мужчина не окружает сияющим ореолом женщину, наградившую его звонкой пощечиной, когда ей предложили за обедом перезревший плод. Джеффри слишком хорошо знает и живой юмор Джоанны, и ее житейскую мудрость, чтобы считать свою невесту небесным ангелом. Тем не менее Джоанна чиста и добродетельна – настоящее золото по сравнению с дешевой мишурой фрейлин королевы Изабеллы. Для Джоанны еще прозвучат любовные песни… но не эти.
Джеффри запел английскую лирическую песню «Звезда моря», что несколько удивило Джоанну: она ожидала услышать любовную песню. Но вместо разочарования она все более испытывала удовлетворение: сейчас не время и не место для слащавых сентиментальных элегий. Джоанна неожиданно почувствовала, что не в силах сидеть и молча ждать, когда Джеффри запоет снова, и сказала первое, что пришло ей в голову, но тут же залилась румянцем смущения. При всем желании нельзя было придумать ничего более глупого! Она же отлично знает, что Джеффри умеет петь на английском. Он также немного говорит на этом языке, хотя и не настолько хорошо, как Джоанна.
Однако Джеффри, казалось, не обратил внимания ни на ее замечание, ни на краску стыда на лице.
– Я думал о церкви, – сказал вдруг он. Ведь необходимо что-то говорить, что угодно, только не то, о чем он на самом деле думает. – Некоторые земли, через которые я ехал, находятся в плачевном состоянии. Там хоронят людей прямо у дороги. Я слышал, что в Даргэме умершим отказали даже в последних ритуалах.
– Некоторые священники просто глупы! – ответила Джоанна, и глаза ее полыхнули огнем возмущения. – Почему несчастный слуга должен страдать из-за ошибок своего хозяина?! С тех пор как король Джон оскорбил папу, хотя мне не очень понятны некоторые подробности этого дела, вполне резонно, что папа воздел на короля свой карающий перст. Однако зачем ему наказывать отлучением от церкви весь народ? Мы же не отказывались от послушания.
– Полагаю, папа думает, что король сжалится над своим народом.
Смех Джоанны, каким она встретила эти слова, звучал далеко не весело.
– О чем ты говоришь?! Подобные слова могут спровоцировать осведомителей папы на еще более скверные меры.
– Но, возможно, папа просто хотел продемонстрировать королю свою силу, предупредить, что способен и на ужасную кару.
Джеффри гораздо больше увлекала игра эмоций на лице Джоанны, нежели история короля и папы.
– Самое ужасное уже свершилось: король отлучен от церкви. Не думаю, что это сильно отразилось на нем, но вот наш народ… Помнишь ли ты Седрика Саутфолдского? Он много лет служил посыльным у моей матери.
– Нет, я… ах да, помню. Что же с ним?
– Он умер несколько недель назад. Когда он был очень болен, его жена приходила ко мне вся в слезах, жалуясь, что священник не дает ему причастия. Бедного старика подвергли такой пытке накануне смерти!
– Господь сжалится над ним… – пробормотал Джеффри. – Невыносимая смерть для преданного слуги и хорошего человека…
– Слава Богу, он умер с миром, – сказала Джоанна и сурово сжала губы. – Я послала к Седрику отца Франциска, чтобы он утешил старика. Кроме того, я отхлестала провинившегося святошу, привязала его к хвосту своей лошади, долго тащила и бросила далеко от поместья. Теперь на его месте правит службу молодой священник, который более честно выполняет свой долг передо мной и Богом.
Джеффри выпрямился и прямо посмотрел на свою невесту.
– Ты отхлестала его и протащила лошадью по земле? Но…
– Но что?! – раздраженно перебила его Джоанна. – Разве он вправе вызвать меня на суд епископа Винчестерского? Станет ли Питер де Роше, который ужинает каждый день с отлученным от церкви королем, отрицать, что существуют разумные пределы в послушании папе? Я не прошу этого священника ежедневно открывать церковь для мессы, но почему вынуждено страдать наше будущее? Для умирающего навеки захлопнутся врата рая, когда его лишают последнего причастия, обрекая на вечные муки только из-за прихоти священника. Грехи Седрика ничтожны, если они у него вообще были. Почему он должен гореть вечно в аду, а не наслаждаться Божьей благодатью из-за ссоры между королем и папой, к которой он не имеет вообще никакого отношения?
– Не знаю, – угрюмо ответил Джеффри. – Где его похоронили?
– О, матушка все устроила, когда об отлучении объявили еще в первый раз. Под кладбище мы отвели место за церковью. Теперь всех наших людей хоронят там, и отец Франциск уверяет, что, как только отлучение отменят, он освятит это место.
– Надеюсь, Господь пошлет ему долгую жизнь, – сухо заметил Джеффри.
Джоанна строго посмотрела на своего жениха:
– Джеффри, расскажи мне, чем вызвана та ссора. Матушка и Иэн никогда не говорили об этом. Они вообще не говорят о короле, разве что по необходимости… а я не люблю спрашивать их, потому что… потому что вижу страх в глазах матушки, когда Иэн заговаривает на эту тему. Она боится за него.
– Я тоже. Хорошо, что он уехал в Пемброк. Ссора между королем и папой разгорелась из-за пустяка: кого назначить архиепископом Кентерберийским. Король намеревался посадить на это место Джона Грея, а…
– Эту жабу?! – воскликнула Джоанна.
– Твоя матушка скорее назвала бы его ослиной задницей.
Глаза Джоанны засверкали веселыми огоньками, хотя на лице застыла печать серьезности.
– Манеры и язык замужней дамы не подходят для невинной девушки, – церемонно-наставительно сказала она.
Выражение лица Джоанны было столь очаровательным, что Джеффри невольно сжал лютню в руках, задев ее струны.
– Я не очень-то люблю нашего короля, – призналась Джоанна. – И не хотела бы видеть Джона Грея в качестве архиепископа, но… но нельзя во всем винить одного короля. У него есть право и полномочия участвовать в таких серьезных назначениях… Вот так всегда, – грустно-серьезно произнесла Джоанна. – Стоит вам обмануть ожидания церкви, как вас тут же сожрут заживо.
– Разве подобные речи приличествуют скромной девушке?
Джоанна подняла на жениха огромные глаза и с притворной невинностью спросила:
– Разве я употребила какое-нибудь непристойное слово, милорд?
Джеффри снова покраснел. Впервые за все время Джоанна назвала его милордом, и, хотя слово прозвучало в форме шутки, Джеффри было необыкновенно приятно.
– Каждое слово в отдельности вполне благозвучно, но в рамках всей фразы – нет, – покачал головой Джеффри и рассмеялся, но тут же снова стал серьезным. – Однако всему этому не видно конца. Поначалу, пока короля не покидала надежда на примирение, он е зздерживался от вмешательства. Но, убедившись в непреклонности папы, Джон стал грабить церковные владения, причем конфисковывал даже распятия, чтобы переплавлять затем все это в золото и серебро.
– Но в этом есть свои преимущества, – сухо заметила Джоанна. – По крайней мере реквизиции уберегли нас от расходов на войны с Шотландией и Ирландией. То же и с Уэльской кампанией… Тебе же известно, Джеффри, что король не призвал всех на войну. Он производит набор наемников. По сути дела, последние два года требования Джона настолько несущественны, что многие вассалы и смотрители замков, находившиеся у нас в долгу, уже покрывают свои расходы.
– Не обольщайся. Думаешь, нам все это сойдет с рук? Ты ведь знаешь, на что способна церковь. Рано или поздно короля вынудят заключить мир, а пока Джон не согласится вернуть награбленное, об этом не может быть и речи. Откуда, по-твоему, будет пополняться королевская казна?
//-- * * * --//
Оказывается, не один Джеффри сомневался по поводу размеров захваченной королем церковной собственности. Питер де Роше, епископ Винчестерский, говорил почти то же самое.
Король, к которому епископ пришел для разговора, оторвался от созерцания «живых картинок» и поднял глаза на святого отца. Эти два человека до смешного контрастировали между собой, несмотря на одинаковые цвет кожи, прически и бороды, стриженные на один манер. Король Джон за последние годы располнел, приобретя поразительное сходство с винной бочкой, наделенной головой и конечностями. Епископ Винчестерский был тощ как скелет.
– Возможно, – заговорил бархатным мелодичным голосом Джон, – к тому времени я достигну своей цели. Я уже накинул ярмо на Ирландию и Шотландию. Когда же усмирю Уэльс, времени для заключения мира будет предостаточно. Тогда-то я и поторгуюсь с английскими баронами. – Он злорадно улыбнулся: – Кто посмеет отказать мне в деньгах, когда придется возвращать долг церкви?
– Очень мудро, милорд, – раздался благозвучный женский голос.
Мужчины перевели взгляды на «живые картинки», которыми любовался Джон.
Годы, казалось, не тронули Изабеллу Ангулемскую в такой степени, как ее супруга. Смуглая, как и Джон, она обладала бездонными, словно колодцы, огромными черными глазами, затененными длинными ресницами и увенчанными тонкими красивыми бровями, блестевшими, как шелк. Нос у нее был небольшой и прямой, а темно-розовые губы образовывали изысканной формы бантик. Чудесная смуглая кожа, казалось, говорила о скрытой страстности Изабеллы. Созерцать эту женщину доставляло физическое наслаждение. Ее по праву называли первой красавицей Европы.
Рядом с Изабеллой стоял четырехлетний мальчик, рослый для своего возраста, но поразительно не похожий на родителей ни светлыми волосами, ни ясными голубыми глазами. Он был хорошо сложен, глаза его светились умом, хотя неестественно опущенное веко слегка портило детское личико. Второй странностью ребенка было его абсолютное спокойствие. Обычно четырехлетние мальчики вели себя как чертенята, этот же словно понимал, что представляет часть картины, нарушив которую, получит нагоняй. На полу, у ног Изабеллы, еще один мальчик, на год моложе, играл с какими-то яркими предметами, а в роскошной колыбели спал младенец.
После семи лет бесплодия Изабелла выполнила свой долг перед Плантагенетами сполна: произвела на свет двух здоровых сыновей и двух очаровательных дочерей. Похоже, не было никаких оснований думать, что она не родит королю еще детей – таких же здоровых и веселых, чье вхождение в жизнь никак не отразилось на красивом теле их матери. Однако находились языки, что поговаривали, будто дети совершенно не трогают ледяное сердце королевы. Но это мнение отнюдь не являлось всеобщим. Некоторые утверждали, что у Изабеллы вообще нет сердца, потому-то и неблагоразумно ждать, что ее детям найдется там место.
Ошибались и те, и другие. Изабелла имела совершенно нормальное сердце. Оно ровно и сильно билось при естественной температуре ее тела, поддерживая игривый румянец на щеках и здоровый цвет губ. Не оставалось ее сердце глухим и к любви, предмет которой был выбран Изабеллой Давно, задолго до того, как родились ее дети. По сути дела, как только Изабелла впервые посмотрелась в доблеска начищенное металлическое зеркало и увидела свое отражение, ее сердце стало абсолютно невосприимчивым к любому чувству, не касавшемуся непосредственно предмета своего обожания. Изабелла Ангулемская всецело и полностью отдавала свою любовь самой себе.
К счастью для Изабеллы, это было действительно так. В ином случае ее жизнь можно было бы назвать крайне несчастливой. В раннем детстве она была помолвлена с молодым человеком из знатного рода, обладавшим властью, богатством и сильным характером, по имени Хью ле Брун де Лузиньян. А за несколько недель до свадьбы Изабеллу встретил Джон, который добился согласия девушки на брак и немедленно женился на ней. Изабелла не противилась, и не только потому, что была молода и благоговела перед Джоном. Она охотно поменяла графа на его сюзерена, вассала – на короля. По мнению Изабеллы, титул королевы мог дать ее красоте более приличествующее обрамление.
Изабелла была удовлетворена своей сделкой, хотя уже месяца через два после свадьбы стало ясно, что ее муж – отъявленный развратник. Однако его явное презрение к женщинам, с которыми он периодически делил постель, не мешало его вниманию и уважению по отношению к самой Изабелле, чье достоинство король оберегал весьма ревностно. Поскольку никакие иные чувства, кроме честолюбия, не связывали королеву с мужем, она была вполне довольна. Изабелла не сомневалась, что Джон любит ее: он никогда не разлучался с ней и проводил в ее обществе большую часть времени. А раз так, совсем не важно, кто спит в его постели.
С появлением детей жизнь Изабеллы приобрела новый смысл, но не потому, что радость материнства растопила ее сердце – просто юные Генри и Ричард, а затем и девочки укрепили ее положение при дворе. Теперь с ней не могли обойтись так, как с первой женой Джона, оставшейся бездетной. Конечно, существовала опасность, что Джон отдаст теперь всю свою любовь детям, а не жене, но эта проблема со временем решилась сама собой. Королю, как и Изабелле, совсем не нравились вопли и визги детей. К тому же, когда Генри достиг возраста, в котором мальчики обычно играют одни, в отце стала проявляться та же неугасимая ненависть к нему, какой он пылал когда-то к своему старшему брату – Ричарду Львиное Сердце. Как только Изабелла заметила, с каким холодком Джон относится к Генри, она испугалась что муж обвинит ее в прелюбодеянии. Однако вскоре стало ясно, что король с недоверием относится к сыну, а не к ней.
Другие дети значили для короля еще меньше. Возможно, Джон немного выделял Ричарда, который был похож на него. Но король не находил никакого удовольствия в детском лепете. Он был доволен своей семьей, когда она являла собой милую картину, – красивая жена в окружении спокойных, чудных детей. Однако ему отнюдь не нравилось, когда нарушали его покой. Как только Изабелла поняла, что дети не отняли у нее внимания Джона, она почти выкинула своих отпрысков из головы. Она знала, что о них позаботятся. Дети являлись к ней по первому требованию, демонстрируя прекрасные манеры, одежду и здоровье. Когда они начинали раздражать мать, их уводили.
Таким образом, жизнь Изабеллы омрачала одна-единственная туча. У нее был соперник по степени влияния на Джона. Изабелла не понимала нежных приветливых взглядов, какими муж награждал своего единокровного брата Вильяма Солсбери. На нее супруг никогда не смотрел подобным образом. Знала она и то, что в любом поединке желаний ее и графа Солсбери Джон отдаст предпочтение своему брату. Недоразумения между Изабеллой и Джоном возникали только из-за Вильяма Солсбери. Именно Джон настоял, чтобы Изабелла приняла сына Вильяма – этого внебрачного ублюдка! – к себе на службу. А когда граф Солсбери отозвал сына от королевского двора, сославшись на скверное отношение к юноше, король отругал жену. Обезумев от ярости, он даже чуть не ударил ее. До сих пор она не понимала, каких действий ждет от нее муж по отношению к Джеффри Фиц-Вильяму. Казалось, короля одинаково злило и что юноша пребывает в добром здравии и что остается при этом несчастным.
Все это чрезвычайно раздражало Изабеллу. Ну что могла она поделать, если этот ублюдок стал объектом насмешек ее пажей и был так неосторожен и неловок, что ей часто приходилось наказывать его? Естественно, Джон и не надеялся, что она будет из кожи вон лезть ради укрепления положения внебрачного чада его брата. Что касается убийства Джеффри… что ж, если король хочет именно этого, пусть справляется с подобной задачкой сам! Изабелла совсем не желает лишать себя места в раю даже во благо своему мужу! Если юноша не заболеет и не умрет естественной смертью либо не покончит с собой, это будет только его виной, а не ее, королевы. Конечно, она не собирается чинить на пути Джеффри препятствия…
Изабелла подошла к пределу ненависти, который допускала ее бесстрастная натура и к Вильяму Солсбери, и к Джеффри Фиц-Вильяму, но ни на того, ни на другого не собиралась нападать открыто. Однако она не упускала возможности обронить в их адрес язвительное словцо или оказать им медвежью услугу.
Джон и епископ Винчестерский нисколько не удивились реплике королевы – Изабелла не отличалась особым умом, но ей хватало сообразительности не только не перечить мужу, но всегда нахваливать его государственный ум. Зная характер Джона, Изабелла некоторое время помолчала и заговорила снова, лишь когда почувствовала, что привлекла к себе достаточное внимание мужчин.
– Милорду епископу известно, что любые намерения моего мужа заручиться поддержкой баронов безрезультатны лишь из-за их трусости и предательства. Но стоит ему окрепнуть и справиться со всем самому, как они тотчас же приписывают его славу себе.
– В этом есть доля правды, – усмехнулся Джон. – Когда я располагал лишь королевской стражей, они предпочли бросить меня и не плыть со мной в Нормандию. Когда же у меня появилась хорошая армия, готовая к покорению Ирландии, тут все и бросились мне на поддержку. Даже те, кого вообще не звали. Так же было и при походе на север, когда пришел час усмирить Шотландию.
Питер де Роше не стал возражать королю. Бароны отказались плыть в Нормандию, ибо восставший Филипп Французский, осадивший все провинциальные крепости, только и ждал, чтобы растерзать их на части. А от похода на Ирландию никто не отказался, потому что Вильям, граф Пемброкский, сражался там уже два года и к 1209 году Ирландия была почти покорена им. Когда король Джон прибыл туда со своей армией, ему оставалось лишь пройти всю страну форсированным маршем, принимая вассальную присягу ирландских лордов…
В сущности, то же можно было сказать и относительно предстоящего похода на Уэльс.
– Не думаю, что вам следует сомневаться в готовности ваших баронов поддержать короля в войне против валлийцев. – Епископ Винчестерский решил не упоминать о былом. – Я не хочу подозревать их в нелояльности к вам, милорд. В их же интересах послужить вам в этом деле.
– Исключая тех, кто связал себя любовью к этому уэльскому дьяволу, – проворчал король.
Епископ Винчестерский не стал утруждать себя напоминанием, что всего год назад король называл лорда Ллевелина своим «дражайшим сыном», когда «уэльский дьявол» женился в 1204 году на внебрачной дочери Джона, Жанне. Он только сказал:
– О ком это вы? А, очевидно о лорде Иэне де Випоне. Я знаю, вы не любите его, но…
– Он сбежал в Ирландию, теперь ему не обязательно отзываться на мой призыв.
– Вот тут вы не правы, милорд. Я высоко ценю Иэна де Випона и знаю о его намерениях, так как ездил на помолвку его дочери с вашим племянником. Мы говорили с ним о предстоящей войне. Его люди, все до одного, будут здесь. Их возглавит молодой Джеффри Солсбери.
Епископ, хорошо знавший короля, не смог все же уловить смысл выражения, промелькнувшего у того на лице. Однако, прежде чем он успел задать вопрос, который прояснил бы ему мысли Джона, в разговор вмешалась Изабелла.
– Этот плаксивый ублюдок?! – воскликнула она. – Он же…
– Что ты, любовь моя, – спокойно перебил ее король, – Джеффри – смелый и довольно способный юноша. Я неоднократно говорил тебе, что его происхождение не имеет никакого значения. Но он молод. Это тяжелая ответственность для него.
– Мне кажется, что настоящий груз падет на плечи вашего брата Солсбери, – равнодушно заметил епископ Винчестерский.
– Ну нет! – улыбнулся король. – Я уверен, что Джеффри сам поведет и своих людей, и людей де Випона.
Обсуждение этой темы вселяло в Питера де Роше все большую тревогу. Король всегда казался безразличным, по крайней мере не заинтересованным в судьбе незаконнорожденного сына своего брата. Но это непроницаемое выражение лица, ласковый тон голоса… Весьма опасный признак. Брат короля безумно любит своего внебрачного сына. Вильям Солсбери – главный оплот королевства, но граф не будет хранить верность королю, если что-то случится с Джеффри и хотя бы тень подозрения падет на Джона. Неизменная слепая привязанность графа к своему брату уже не такая сильная, как прежде. Графа глубоко потрясла смерть жены и сына Вильяма Браозе.
Епископ Винчестерский заерзал в кресле и потупил глаза. Лучше и не вспоминать о прошлом. Эта смерть потрясла и его. Теперь он понимал ошибку короля и не питал к нему особого расположения. Джон все чаще проявлял равнодушие и беззаботность, показывая истинную глубину своей деградации. Он не делал тайны из своего приказа заточить леди Браозе с ребенком в башне, без пищи и воды. Да, муж совершил предательство, а жена содействовала этому, подстрекая глупыми, надменными речами, но обречь людей на голодную смерть – ничем не оправданная жестокость. Разве повинен мальчик, которому едва исполнилось тринадцать лет, в деяниях отца? Тогда граф Солсбери на коленях молил короля за сына Браозе, предлагая в заложники своего законнорожденного наследника…
Питер де Роше вздохнул. Он тоже уговаривал Джона, надеясь, что король скорее внемлет просьбам брата, если в нем еще теплится хотя бы искорка милосердия, но успеха не добился. Через несколько недель мучений ребенок и мать умерли.
Но это еще не все. Джон постоянно нарушал правила морали в отношении жен и дочерей знати. Раньше он ограничивался связями с женщинами, которые шли на это по доброй воле, либо с теми, кого можно было соблазнить или принудить. С недавних же пор король даже не утруждал себя заботами о внешней маскировке своих амурных делишек. Он просто посылал за женщиной, к которой вдруг начинал испытывать влечение, а если она не приходила, приказывал привести ее силой.
Епископ Винчестерский открыто выступал против таких порядков, называя их грехом. Джон лишь смеялся над ним, ссылаясь на то, что, отлученный папой от церкви, уже не обречет себя на более страшные муки. Король только презрительно усмехался про себя. Страх греха? Уж коли ему отпустили грехи, такие, как пренебрежение волей папы и, еще хуже, присвоение церковной собственности, то изнасилования и убийства и подавно простят!
– Значит, этот ублюдок помолвлен… – Это Изабелла нарушила ход мыслей епископа Винчестерского. – Вспомните, милорд, я говорила, что ваш брат проигнорирует ваши предложения по поводу возможного брака. Он обручил своего сына с дочерью вашего врага!
– Ты не понимаешь Вильяма, – ответил Джон тоном более резким, чем обычно в разговорах с Изабеллой. – Его цель – покрепче привязать де Випона ко мне кровными узами.
– А эта девушка все такая же рыженькая, как лисица? – спросила королева. – Я помню ее по тем дням, когда она приезжала ко двору с леди Элой.
– Да, – ограничился кратким ответом епископ.
Похвалить другую женщину в присутствии Изабеллы? Что может быть неблагоразумнее!
– И, конечно, такая же сучка, как ее мать? – поинтересовался Джон.
– О нет! – опередила Изабелла епископа, еще подыскивавшего подобающий случаю ответ. – Это далеко не так. Она не в меру благочестива, стыдлива и послушна, как верный пес. Чего еще ждать при такой матери? Леди Элинор всегда и все решала за нее.
Тут епископу Винчестерскому стало не просто не по себе: его обуял животный страх. От его острого глаза не могло укрыться, что, несмотря на свои скромные манеры, Джоанна не подвергается никакому давлению со стороны родителей и так же любима графом Солсбери, как и собственный сын. Все, связанное с Джоанной, становилось теперь опасным. А настоящую беду вызвал бы не только интерес к Ней короля, но и злоба королевы.
К счастью, в колыбели завопил ребенок, Ричард вскочил, разбрасывая игрушки, а Генри направился посмотреть, что встревожило его сестричку. Епископ Винчестерский благословил всех детей, искренне пожелав себе побольше праведности: тогда от его благословений было бы больше пользы.
4.
Вечером накануне отъезда Джеффри Джоанна не без грусти призналась себе, что огорчена предстоящим расставанием. Ее ожидания не оправдались. После того жаркого дня, когда они беседовали о церкви и государственных делах, между ними не произошло ни одного свидания наедине. Нельзя сказать, что Джеффри намеренно избегал Джоанну: об этом даже смешно думать. Зачем ему так поступать? Просто он все время был крайне занят.
Сначала ему захотелось поохотиться. Джоанна удивилась, но послала своих охотников, чтобы они подыскали место, где больше дичи. На следующий день внимание Джеффри привлекли рыбацкие поселения. Он намеревался объехать побережье, проверить сторожевые башни и побеседовать с людьми. Джоанна уверяла его, что и сама отлично справляется с этими обязанностями.
– Я и не сомневаюсь в этом, – поспешил согласиться Джеффри, быстро проглотив завтрак. – Но, пока Иэн отсутствует, люди должны попривыкнуть ко мне.
Джоанна озадаченно посмотрела на жениха. Каждый житель любого поместья прекрасно знал Джеффри. Что за нелепое объяснение он нашел? Джоанна ждала его к обеду целый час, потом допоздна сидела в зале, но Джеффри вернулся, лишь когда она уже давно спала. На следующее утро он объяснил, что встретил молодого Бошема и ездил пообедать к нему, где они прокутили всю ночь.
– По тебе и видно, – заметила Джоанна ледяным тоном.
Джеффри покраснел приличия ради, хотя отлично понял ее намек. После завтрака он снова исчез. Джоанна не знала, вернется ли он к обеду, и ушла в свою комнату на женской половине, предупредив служанок, чтобы ее не беспокоили.
А вот сейчас они встретились, что называется, нос к носу. Оказывается, это приносит только боль и страдания. Джоанна злилась на Джеффри, хотя и не могла припомнить ни грубой выходки, ни промаха с его стороны, которые заслуживали бы ее гнева. Но еще больше она сердилась на себя за собственную злость. Она не могла понять, чем вызвано ее негодование.
Остаток дня и вечером Джоанна вела упорное сражение со своей гордостью, не позволявшей ей узнать у служанок, приехал ли лорд Джеффри. Здравомыслие подсказывало, что мучить себя только ради того, чтобы казаться равнодушной, глупо. В конце концов Джоанна нехотя стала готовиться ко сну. На глазах у нее выступили слезы, и она в раздражении вытерла их, снова злясь на себя за эту беспричинную слабость. Она даже не догадывалась о ее мотивах.
Сняв апостольник и освободив косы, Джоанна почувствовала еще большее огорчение: Джеффри даже не прислал кого-нибудь справиться о ней! Неужели это так трудно? Возможно, его до сих пор нет в Роузлинде… А если он уже здесь, с чего бы ему посылать за ней? Слуги давно знают Джеффри и удовлетворили бы любую его прихоть. Но зачем ему интересоваться, не захворала ли она? Джоанна никогда не болела. Все знают, что она обладает железным здоровьем: таковы были все Дево и Лемани.
Джоанна медленно расплетала косы. Она не стала звать для этого служанок, ибо не могла допустить, чтобы они стали свидетельницами ее беспричинной печали. На глаза снова навернулись слезы. Но не успела Джоанна поднять Руку, чтобы вытереть их, как почувствовала на лице большой влажный язык.
– О, Брайан, перестань!
Девушка оттолкнула собаку и смахнула слезу. Животное заскулило. Джоанна взглянула на пса. Бедняга! Он понимает ее настроение, а кроме того, просидел весь день взаперти. Это Джоанна виновата: не додумалась попросить, чтобы кто-нибудь вывел Брайана погулять.
– Ну, пошли! – сказала она, поднимаясь.
«Либо Джеффри еще не приехал, либо он уже спит», – подумала Джоанна. Зал освещали только два факела, в огромном помещении не горело ни одной свечи, лишь в потушенном камине тускло мерцали угольки в груде пепла. Мельком взглянув на дверь, Джоанна бесшумно спустилась по лестнице. Не стоило будить слуг, которые уже спали на тюфяках, расположенных вдоль стен.
Джоанна вышла во внутренний двор замка. Брайан весело устремился на двор. Джоанна наблюдала за ним с минуту, потом, обойдя угол замка, подошла к садовой калитке. Несколько ночных цветков уже раскрыли свои бледные чашечки. Джоанна нежно прикоснулась к одному, к другому. Хотя она знала сад даже лучше своей личной опочивальни, ночью он выглядел иначе. Ароматы казались Джоанне слаще, экзотичнее. С моря дул порывистый ветер, резкий, соленый запах которого смешивался с благоуханием роз. Джоанна повернула вправо к своей заветной скамеечке. Она посидит там несколько минут и подышит свежим воздухом, пока Брайан не изъявит желания вернуться в дом.
Вьющиеся по решеткам розовые кусты разрослись так, что полностью закрыли лавочку от лунного света. Однако что-то насторожило Джоанну.
– Кто здесь? – повелительно спросила она.
– Я… Джеффри.
– Не в ожидании ли меня ты снова оказался здесь?
– Нет, – засмеялся Джеффри. – Я думал, что ты уже спишь.
– Что же ты здесь делаешь?
– Я мог бы задать тебе тот же вопрос.
От Джоанны не ускользнул его провоцирующий тон. И хотя она уже невольно дала понять Джеффри, что помнит об их тайной встрече здесь перед помолвкой, если такое невинное свидание можно назвать тайным, в Джоанну вселился упрямый бес. Она не станет больше упоминать об этом, как бы ни хотел Джеффри!
– Я, – надменно начала Джоанна, – выгуливаю Брайана… Не буду же я стоять и следить за ним! Вот и решила немного посидеть здесь. – Не дожидаясь возможных вопросов, она спросила: – Ты приехал до обеда сегодня?
– Ты ведь знаешь, что нет.
– Я не знаю… Но ты правильно сделал, что не приехал: ведь сегодня ничего подходящего для тебя на обед не приготовили.
Последовало молчание. Джеффри не стал говорить, как ожидала Джоанна, что во время походов ему приходилось питаться хуже слуг. Он просто тихо поднялся и, словно не понимая, что делает, приблизился к Джоанне, затем прикоснулся рукой к ее распущенным гладким волосам. Они ниспадали почти до колен, отливая ярким золотом даже в лунном свете, который делал лица белее снега.
– Где же ты пропадал весь день? – задыхаясь, спросила Джоанна, скорее не из-за беспокойства, а потому, что должна была сказать хоть что-нибудь.
– Прятался от дьявола, – хриплым голосом ответил Джеффри.
Он взял прядь волос Джоанны и поднес к своему лицу. Их запах побеждал аромат роз, тонкий, сладко-острый, которому Джеффри не мог дать названия. Он сжал прядь в руке и потянул к себе. Джоанна приблизилась к нему волей-неволей и подняла свою руку, очевидно, желая предупредить дальнейшие действия Джеффри. Но стоило ей коснуться его, как она тотчас же забыла о своем намерении.
– Что ты хочешь этим сказать? – почти шепотом спросила она. Как и в тот день, за обедом, она всем телом чувствовала сейчас физически близость Джеффри, его мужской запах, тепло, силу руки.
Джеффри ответил ей, но не словами. Он обнял Джоанну свободной рукой, притянул к себе и коснулся ртом ее слегка раскрытых губ. На этот раз поцелуй был далеко не дружеским. Первой реакцией Джоанны на сладостное чувство, которое подарил ей этот новый поцелуй, было удивление. Но тут же ее кровь забурлила, руки и ноги вдруг ослабели, в голове зашумело, а доводы разума мгновенно улетучились. Казалось, только губы, грудь и бедра жили, трепетали и пульсировали. Все остальное стало нереальным. Мысли о том, чтобы оттолкнуть Джеффри, даже не промелькнуло. Джоанна не смогла бы просто коснуться его. Ее рука вздрогнула, словно шелковая вуаль под порывом ветра.
Джеффри оторвался от ее губ. Его глаза блестели в свете луны, единственной свидетельницы происходящего. Джоанна издала неясный звук. Закрыв глаза и склонив голову на плечо Джеффри, она стояла и трепетала всем телом. Джеффри еще сильнее обнял ее за талию. Увлекая Джоанну за собой, он отступил на шаг, на второй. Безучастность девушки слегка встревожила Джеффри.
– Джоанна? – прошептал он. – Джоанна?
Она ничего не ответила, лишь подняла лицо с закрытыми глазами. Это было настолько откровенным соблазнением, что любой мужчина не мог не принять его за приглашение к действию. Джеффри совершенно потерял голову. Он опустился на скамейку, с которой только что поднялся, и повернул Джоанну так, что она оказалась у него на коленях. Это движение слегка пробудило ее: она вдруг открыла глаза. Но Джеффри прильнул к ее устам, прежде чем Джоанна успела что-нибудь сказать, и она снова захлебнулась в океане новых ощущений.
Хотя Джеффри и не слыл бывалым любовником, кое-какой опыт он все же имел. Он как-то вызвал на поединок сразу четырех мужчин за нанесенные ему оскорбления. Победив троих и убив четвертого, Джеффри стяжал себе репутацию настоящего храбреца. Но что еще важнее, он был любимым и самым дорогим сыном графа Солсбери, а в качестве такового считался человеком, вхожим в королевские апартаменты. Подобные достоинства не могли не вызвать внимания к нему со стороны знатных дам. Особенно это проявлялось, пока все не узнали, что Джеффри никогда и ни о чем не просил отца.
По крайней мере одна леди оказалась гораздо полезнее для Джеффри, чем он для нее, хотя требовала от него самую малость. Она многое рассказала ему о физической сущности женщины и о физической любви. Однако теория, естественно, нуждалась в существенной практике. Леди Элизабет была хорошей наставницей, и Джеффри очень твердо усвоил два важнейших для искусства любви правила, которые не каждый мужчина узнает от проститутки или крепостной девки, наспех совокупляясь с ней в стоге сена или в палатке. Первое: женщину нужно подготовить ласками, а мужчине следует оттягивать свое удовольствие. Второе: ожидание кульминации необыкновенно сладостно – чем дольше игра, чем невыносимее промедление, тем прекраснее финал и обильнее его ощущения.
Поэтому сейчас, подавляя в себе инстинктивное желание бросить Джоанну на мягкий душистый дерн, навалиться на нее и получить удовольствие, Джеффри играл ее губами, ласково целуя и покусывая их. Джоанна все еще оставалась неподвижной. Если бы не ее учащенное дыхание, не гулкий стук сердца, Джеффри решил бы, что она потеряла сознание. Одна ее рука безжизненно покоилась на колене, другая лежала на руке Джеффри, но совсем не для того, чтобы сдерживать его. Джеффри держал Джоанну за талию, свободной рукой касаясь ее груди. Девушка почти не дышала от волнения и страсти. Джеффри слегка расслабил руку, его палец скользнул по груди Джоанны и нащупал сосок, который тотчас же напрягся, выступив через одежды.
Горло Джоанны перехватило от нежности и удовольствия. Джеффри почувствовал ее напряжение и слегка переместил на своих коленях. Он разжал пальцы, отпустив волосы Джоанны. Она не шелохнулась, ее рука скользнула вниз, задев локоть Джеффри. Он медленно продвигал свою руку к заветному месту на теле Джоанны. Но тут, к несчастью, или к счастью, Джеффри задрожал и даже вспотел. Его рука стала влажной. Длинные, густые волоски прилипли к ней, и Джеффри совершенно случайно дернул за них.
Боль была не столько сильной, сколько острой и внезапной. Джоанна мгновенно высвободилась из объятий Джеффри, соскочила с его коленей и застыла перед ним, трепеща, словно загнанная лань. Джеффри не успел даже сообразить, в чем дело. Будь Джоанна чуть-чуть медлительнее, он инстинктивно попытался бы удержать ее. Она начала бы сопротивляться, но непоправимое случилось бы. Однако этого не произошло. И хотя девушка отпрянула от Джеффри, а глаза ее округлились от потрясения, она не поспешила уйти.
– Джоанна, – зашептал Джеффри, понимая, что, если он шевельнет хотя бы пальцем, она убежит, – возлюбленная моя! У меня и в мыслях не было обидеть тебя. Я не причинил бы тебе боль, если бы мог справиться с собой.
– Так вот, значит, что было в них! – воскликнула девушка.
Дыхание ее замедлилось. Она облизала губы, словно желая воскресить на них вкус его поцелуев.
– Иди ко мне, Джоанна! – тихо сказал Джеффри.
– Ну нет уж! – Девушка закинула волосы за спину, как бы боясь, что он снова схватит их, и лукаво улыбнулась. – Нет уж! Ты абсолютно прав, Джеффри. Думаю, нам лучше обоим не поддаваться дьяволу.
– Любовь – не дьявол!
– Я тоже так считаю, – улыбнулась Джоанна. – Любовь – это… это огромное наслаждение.
– Тогда иди сюда! Я не причиню тебе боли. Я… я отпущу тебя, как только ты прикажешь.
– Не думаю, что решусь приказывать тебе, если снова окажусь в твоих объятиях. И ты знаешь об этом! – Когда Джеффри поднялся, Джоанна вытянула вперед руку, как бы отстраняя его, и попятилась. – Нет, Джеффри! Я уверена, что это страшный грех.
– Какой же это грех? Мы ведь помолвлены! Мы уже почти муж и жена, дело за последним благословением.
– Ты так думаешь? Мы – всего лишь жених и невеста. Мне известно, что Иэн и матушка намеревались поначалу сразу поженить нас. Не знаю, почему они передумали… – Родители, конечно, говорили Джоанне, но она была тогда так погружена в свои мысли, что абсолютно не слушала их. – Должно быть, по какой-то необходимости… Я не хотела бы расстраивать их планы… и твоего отца тоже. Ведь и он считает, что нам следует пока обручиться, а не вступать в брак. Ты ведь знаешь: это так, Джеффри. Ты и сам сказал, что прячешься от дьявола.
Эти слова охладили пыл Джеффри, и он опустил руку, протянутую к Джоанне. Уж он-то отлично знает, почему Иэн и Элинор предложили помолвку и почему его отец согласился! Однако Джеффри не мог открыть сейчас эту причину Джоанне, да она и не поверила бы ему. Кроме того, теперь, когда настойчивые требования его тела стали снова управляемыми, он понял, что для девушки минутная слабость без благословения церкви обернется глубоким чувством вины, неискупимым грехом. Ведь именно поэтому Джеффри провел три дня в бесцельных поездках то туда, то сюда, наводя свою свиту на мысль, что он сошел с ума. По той же причине он не отказался от услуг шлюх прошлой ночью и делал это с таким рвением, что молодой Бошем посчитал его активным сверх меры.
– Хорошо, – сказал Джеффри, – я не буду принуждать тебя, но…
– А я так злилась, что ты не остался дома, – засмеялась Джоанна. – Я думала… даже не знаю, о чем, но сейчас все понимаю. Джеффри, мне очень жаль, что завтра ты уезжаешь. И все же так гораздо безопаснее… намного.
Джеффри ничего не ответил на это. Он вспомнил грязных и грубых шлюх из Бошема и хорошо воспитанных придворных дам… Насколько все они не похожи на Джоанну! Внутри у Джеффри все затрепетало.
Джоанна же пыталась понять смысл своих слов. Безопаснее? Джеффри собирается на войну. Он может погибнуть, прежде чем она снова прикоснется к нему. Внезапно острая боль пронзила ее грудь, и Джоанна испугалась, как никогда в своей жизни. «Успокойся! – приказывал ей мозг. – Джеффри – мужчина… только и всего. Твои ощущения были приятными, но их способен пробудить в тебе любой порядочный молодой самец. Не Джеффри, так другой».
Боль и страх утихнут, конечно. Она сама справится с ними. Джоанна не станет уподобляться своей матери, смеющейся с застывшими от ужаса глазами, когда тяжелеют и краснеют от рыданий веки. Быть для Джеффри хорошей женой – да, наслаждаться им в постели – тоже. Но все мужчины похожи друг на друга, и любой из них как партнер подошел бы ей. Тем не менее…
– Джеффри, – сказала Джоанна, – будь осторожен. Не лезь в самое пекло сражения.
Впервые после помолвки Джоанна обратилась к нему с такими теплыми словами. Джеффри даже покраснел от удовольствия. Возможно, он не так уж мало значит для нее. Джоанна ведь горела страстью в его объятиях… но так и Должно было случиться. Обязанность любой женщины… Обязанность? Та, что заставляет женщину уступать мужчине?
Джеффри не отводил глаз от лица Джоанны, такого же призрачного, как и все в ночи, обрамленного золотом волос. Возможно, она невинна, хотя многие мужчины увиваются вокруг нее. Элинор говорила, что их прельщает скорее кошелек, набитый золотом, нежели сама девушка. Если так, то его будущая теща оказала ему неоценимую услугу. Теперь ухаживания, когда золото уже у него в кармане, идут по крайней мере от чистого сердца и заслуживают настоящей награды. А может, Джоанна, уподобляясь Элинор, думает прежде всего о благоденствии своей собственности – своих людей?
– Я проявлю должную заботу о том, чтобы мои люди были в такой безопасности, какую позволяет мне долг чести, – сказал Джеффри.
– Я знаю, – ответила Джоанна. – Но… но я не доверяю твоему дяде, Джеффри. Может быть, я заблуждаюсь…
– Я тоже ему не доверяю, – поспешил заверить ее Джеффри. – Можешь не беспокоиться обо мне. Скорее всего мой отец не допустит, чтобы дядя бросил меня в самое пекло.
– Я была бы рада этому, – прошептала Джоанна.
Граф Солсбери действительно безумно любит своего сына и защитит его в меру своих возможностей. Опасения Джоанны развеялись, оставив только легкое ощущение беспокойства, вызванное прозвучавшим в ответе Джеффри нетерпением, смешанным с приятной для нее нежностью. Если он почувствует, что ему чрезмерно покровительствуют, Джеффри может совершить какую-нибудь глупость, доказывая свою доблесть. Мужчины так безрассудны!
Джеффри придвинулся к Джоанне. Она подняла на него глаза.
– Не ссорься со своим отцом, Джеффри, умоляю тебя! Помни, что, как бы сильно граф ни любил тебя, он не сделает ничего, способного навлечь на тебя позор. А он… он очень мудр в вопросах войны.
Эти серьезные суждения, столь же ценные для Джеффри, по его мнению, как замечания пташки о трактате Боация [2 - Боаций – христианский философ и римский государственный деятель.], вызвали у него улыбку. Он уже собрался уверить Джоанну, что будет покорным и послушным сыном, когда тишину нарушил собачий лай, громкий, как рев разъяренного быка. Джоанна стремглав бросилась в темноту, оставив Джеффри в полном оцепенении. Подойдя к калитке, он услышал, как она успокаивает своего пса.
– Джоанна, ты обращаешься с этим существом, как с избалованным капризным ребенком. Ничего бы не случилось, если бы Брайан подождал еще несколько минут.
– Ничего, если не считать, что он поднял бы на ноги весь замок. Когда я не приказываю ему оставаться на месте, он полагает, что может подойти ко мне, а если не может сделать это, сразу же начинает лаять. Если и лай ни к чему не приводит, он бежит за кем-нибудь, кого знает.
– Забавно. Но ты должна отучить собаку от этой привычки, Джоанна. Ведь иногда двоим людям просто необходимо побыть немного наедине. – Встретив глазами непонимающий взгляд Джоанны, Джеффри смутился. – Иногда, в минуты… э-э… огромного наслаждения, человек… э-э… начинает кричать и стонать.
Короткая пауза. Потом тишину разорвал взрыв смеха девушки.
– Извини, – с трудом выговорила Джоанна, когда совладала с собой. Она живо представила себе огромную тушу Брайана, нависшую над ними в самой середине любовного акта. – Вероятно, что-нибудь действительно необходимо предпринять. Ведь такое и в самом деле может случиться. – Она снова рассмеялась. – До Брайана слишком медленно все доходит, а позволять ему выть на весь двор просто неразумно. Тогда пол-замка сбежится открыть песику дверь в нашу опочивальню.
– Если ты научишь эту собаку простейшим фокусам…
– Из этого ничего не получится! – уверенно заявила Джоанна, продолжая смеяться, а затем более серьезно добавила: – Все это, конечно, очень смешно, но, думаю, и мне, и тебе не понравилось бы постороннее вмешательство в подобной ситуации.
Искренность, прозвучавшая в ее голосе, восхитила Джеффри. Он гордился тем, что благодаря его стараниям Джоанна теперь с нетерпением будет ждать их союза. Правильно он поступил, что не стал удерживать ее.
– Полагаю, это действительно так, – сказал Джеффри, поглаживая волосы и руку Джоанны. – Я всегда буду делать все возможное, чтобы радовать тебя.
Джоанна даже не вздрогнула и не уклонилась от него. Джеффри нежно обнял ее, чтобы поцеловать снова. Однако на этот раз его действия были осторожными, поскольку не диктовались тем желанием, которое охватило его, когда он неожиданно увидел Джоанну в лунном свете. Теперь в его поцелуе было больше нежности, чем страсти.
– Только не вынуждай меня прощаться с тобой, – тихо сказал Джеффри, когда их уста разъединились. – Я уеду рано утром, и мне будет нелегко… Не спускайся вниз, Джоанна, прошу тебя!
Девушка ответила не сразу. Она приказала Брайану оставаться на месте и открыла калитку.
– Если так угодно милорду, – сказала Джоанна, – я исполню его просьбу, но…. Бог да не оставит тебя, Джеффри. Он поможет тебе.
В полутьме передней комнаты Джеффри снова поцеловал Джоанну, но не так нежно, как прежде, и более торопливо.
– Прощай, любимая. Да хранит тебя Господь, – пробормотал Джеффри. – Иди наверх. И побыстрее!
Джоанна послушно направилась в залу, затем стала подниматься по лестнице. Она решилась разбудить своих служанок и приказала им подготовить ее ко сну. Ей еще нужно обдумать нечто важное, и она не хотела отвлекаться от своих размышлений на расстегивание пуговиц и развязывание шнурков, на снимание одежды и расчесывание волос. Однако, пока за ней ухаживали служанки, Джоанна не могла ни о чем думать вообще.
Потом она снова погрузилась в океан своих чувств, вспоминая каждое ощущение, подаренное ей объятиями Джеффри. «Не стоило так поступать», – решительно сказала она себе, когда резкий рывок гребня в волосах прервал ее грезы, напомнив, как подобное неосторожное движение Джеффри лишило ее покоя.
Джоанну интересовали не ее чувства по отношению к Джеффри, а его чувства к ней. Девушку не страшила страсть Джеффри, ибо ее учили отвечать на страсть страстью и наслаждаться этим. Ни один священник не смог бы убедить Джоанну, что физическое удовольствие грех. Бык и корова, конь и кобыла, кобель и сука – все совокуплялись. Эти существа не могли грешить, ибо у них не было души. Значит, Бог даровал удовольствие наслаждения всем, и оно по своей природе не может считаться грехом. Джоанна могла, конечно, допустить, что вожделение иногда приводит человека к грехопадению или к подавлению потребностей тела, к благочестию. Но ей чуть ли не с пеленок твердили, что первейшая обязанность леди Роузлинда – заботиться о своих владениях и подданных, а это подразумевает и рождение сыновей и дочерей, которые должны стать ее наследниками.
Так что все просто прекрасно. Подобная обязанность касается и Джеффри. Они оба будут получать удовольствие. Но существовали и другие вещи, вроде того нежного поцелуя, не имевшего ничего общего со страстью. Поцелуй исходил из Кедр души, такой чистый и слегка надломленный, как голос Джеффри, когда он сказал: «Прощай, любимая». И когда попросил ее не спускаться вниз для прощания… Его не интересовали тогда плотские утехи, ибо есть немало женщин, готовых удовлетворить физическую потребность мужчины. Джоанна невольно улыбнулась, представив себе, как Джеффри пытается утолить голод своего тела с проститутками Бошема. Чего же тут хорошего? Она воспламенила в Джеффри желание, даже не пытаясь этого делать…
Джоанна закусила губу. Она поняла, что просто хочет отделаться от мучившей ее мысли.
Похоже, Джеффри любит ее или близок к той любви, какую Иэн испытывает к ее матушке. Джоанна вдруг вспомнила, как переживал Иэн, когда матушка рожала Саймона и ее маленькую сестренку, прожившую всего несколько месяцев. Иэн страдал гораздо больше своей супруги. Для Элинор роды стали привычным делом. Саймон был ее пятым, а Умершая сестренка – шестым ребенком, поэтому вероятность того, что она может умереть при родах, была ничтожно мала. Страх Иэна не имел оснований, но он безумно любил Элинор и так же безумно страдал.
Джоанна покачала головой, как бы не одобряя свои мысли. Жизнь ее матери и Иэна касалась только их самих. А она связана обязательствами только с Джеффри. Она не хочет, да и не позволит себе полюбить его! Но, если он любит ее, разве это справедливо? Вот если бы его просто нельзя было полюбить, тогда другое дело. К сожалению, возможность влюбиться в Джеффри существовала, и очень реальная. Но намеренно отвергать его любовь…
Джоанна нетерпеливо прогнала служанок, сбросила с себя ночную накидку и легла на кровать. От простыней исходил аромат роз, вызвавший в Джоанне воспоминания о ласках Джеффри.
Да, несправедливо было бы ответить на чувства Джеффри безразличием. Тем самым она нарушила бы свои супружеские обязанности и оскорбила бы его любовь. Но Джоанна боялась полюбить Джеффри, просто не отваживалась. Она не такая сильная, как ее мать, думала она. И если будет страдать, как леди Элинор, то просто умрет, не вынесет мучений. Она не знает, что верно, а что – нет. Знает только, что не вынесет, и все. Она выберет золотую середину: будет Джеффри примерной женой, не отдавая при этом ему своего сердца. Возможно, он никогда и не узнает об этом. Или просто забудет о порыве ее нежности через месяц-другой…
Подобная мысль должна была успокоить девушку, но, как ни странно, Джоанне она вовсе не понравилась. Девушка беспокойно заворочалась в постели, вызвав тем самым новый поток ароматов, исходивших от простыней, нагретых ее телом. В памяти снова возникла скамейка среди роз. Почему же помолвку предпочли свадьбе? Можно спросить об этом в письме. Можно даже попросить разрешение на брак. Матушка и Иэн согласились бы… по крайней мере Иэн. Он всегда давал Джоанне все, о чем она просила. Он заставил бы Элинор ускорить этот брак, даже если бы тот не сулил им ничего хорошего. Что ж, придется потерпеть. Джоанна вздохнула. Она должна выдержать испытание временем.
5.
Первая неделя после отъезда Джеффри оказалась особенно тяжелой для Джоанны. Похоже, все вокруг благоприятствовало тому, чтобы напоминать ей о Джеффри.
Жаркая, ясная погода сменилась холодными беспрерывными ливнями. Это вынудило Джоанну проводить все время в стенах замка, наблюдая за тем, как служанки прядут и ткут полотна. Домашнее одеяние, которое Джоанна шила для Джеффри, тоже начало приобретать законченные формы. Джоанна слыла умелой рукодельницей, и теперь, когда все детские шалости остались позади, она по-настоящему наслаждалась работой, особенно искусным, сложным вышиванием. Она гордилась рисунками, которые создавали ее тонкие иглы и яркие нитки, и искренне радовалась блестевшим золотом картинам, возникавшим на зеленом шелке.
Накидка входила в число свадебных подарков Джоанны будущему мужу, и она подолгу раздумывала над сочетанием цветов, что подойдет к темным волосам Джеффри и его золотисто-карим глазам. Не поблекнут ли их одежды на фоне сверкающих красок нарядов Иэна? Вот и хорошо. По правде говоря, Джоанна устала от вышивок с малиновыми, ярко-синими и густыми зелеными тонами. Приятно любить доброго отчима, но гораздо лучше иметь собственного мужчину, для которого можно шить. А самое главное – этот мужчина и отчим совсем не похожи друг на друга. Любой человек сразу сказал бы, что накидка предназначается для Джеффри. Иэн выглядел бы в ней ужасно: его смуглая кожа приняла бы в этом блеклом одеянии болезненный вид. Можно было бы, конечно, добавить золотистых тонов…
Джоанна тяжело вздохнула. Ничего необычного, «золотого», в Джеффри нет. Он хорошо сложен, у него приятное лицо и довольно красивые глаза… Ну вот, опять все о том же! Джоанна закрепила нитку и отодвинула пяльцы. Стоит заняться чем-нибудь другим. Если она долго просидит взаперти в замке, Джеффри совсем заважничает. Это предположение несколько развеселило Джоанну. Вспомнив затруднительные ситуации, в которые ее вовлек Джеффри, она не Могла считать его праведником.
Джоанна выпрямилась и улыбнулась. Нужно просто Ждать, когда он вновь напомнит о себе. Опять это неведение… Все, что она может, – только ждать! Джоанна почувствовала непреодолимое желание кричать, бегать по комнате или отругать какую-нибудь служанку, но вместо этого опять потянулась к пяльцам.
Словно в доказательство того, что терпение всегда вознаграждается, тишину разорвал стук двух пар тяжелых сапог по полу. Джоанна в волнении подняла глаза. Возможно, это гонец из Ирландии или даже известие с поля брани, которое потребует от нее какого-нибудь решения. Джоанна с радостью приняла бы и то, и другое. Но ей сразу же стало ясно, что не будет ни сообщения о войне, ни письма от матушки. За старым слугой Бьорном шел еще один человек. Джоанна сразу поняла, что он не имеет никакого отношения к поместьям во владениях Элинор. У Джоанны вдруг пересохло в горле. Она скрестила руки на груди, чтобы они не дрожали от волнения. На груди гостя – королевский герб Англии. Значит, это не просто знатный вельможа, случайно проезжающий мимо замка, а посланник самого короля. Когда мужчины приблизились, Джоанна постаралась, как могла, не выдать ничем своего беспокойства.
Генри де Брейбрук изящно поклонился Джоанне и протянул ей свиток.
– Послание от королевы, – сказал он.
– От королевы? – удивилась Джоанна, одновременно почувствовав облегчение.
Королева Изабелла никогда не удостоивала ее своим вниманием. Правда, один раз как-то обронила в присутствии Джоанны, будто ей жаль, что девушка рыжеволоса, как лисица, ибо с таким цветом волос ей никогда не стать красавицей. Однако осторожность предостерегла Джоанну от лишних слов. Она знала, как Изабелла ненавидит Джеффри, и полагала, что королеву уже известили об их помолвке.
Потупив очи, чтобы не выдать настороженность, Джоанна взяла послание. Короткое письмо было написано красивым, четким почерком искусного писаря. Джоанна посмотрела на Бьорна.
– Будь любезен, проследи, чтобы сэр Генри подкрепился с дороги, пока отец Франциск прочитает мне это послание, – сказала Джоанна.
Кому какое дело, что она умеет читать и писать! Все это отнюдь не для женщин, да и, кроме того, возможно, Брейбрук сам не владеет грамотой.
Когда Джоанна вернулась от отца Франциска, сэр Генри сидел, держа в руке кубок с вином, а Бьорн неподвижно стоял рядом. Девушка взглянула на пожилого латника:
– Королева приглашает меня навестить ее в Уайтчерче.
– Госпожа, не будет ли это опрометчивым с вашей стороны? – спросил Бьорн на староанглийском диалекте.
Брейбрук перевел взгляд с Бьорна, который говорил с ним на отличном французском, на Джоанну, но не смог ничего прочитать по ее лицу. Джоанна лишь мгновение смотрела на Бьорна, как будто не поняв его слов или очень удивившись им, затем улыбнулась сэру Генри.
– Это приглашение привело меня в полное замешательство, – пробормотала Джоанна. – Я никогда и мечтать не смела о такой чести, как внимание самой королевы. Поэтому и не готова сразу ответить на ее милостивое приглашение…
– Не стоит отказывать королеве, леди Джоанна, – заметил Брейбрук. – Она… э-э… очень впечатлительна и обидчива.
– О, я не хотела бы обижать королеву! – воскликнула Джоанна неестественным высоким голосом, словно в испуге.
Она разжала руки, которые беспокойно задвигались, не находя себе места. Наконец Джоанна села, перебирая пальцами свой роскошный пояс. Будь тут Джеффри, он рассмеялся бы, настолько Джоанна подражала сейчас леди Эле. Брейбрук следил за ее руками, как заклинатель змей, и не сводил с них глаз. Вот они уже нервно разглаживают складки на платье, четко обозначив бедра…
Джоанна подняла глаза на Бьорна, затем взглянула на Брейбрука и снова многозначительно посмотрела на Бьорна. Старик едва заметно кивнул. Он никогда ничего не делал, не получив приказ.
– Нет, конечно, я не собираюсь отказывать королеве, но не могу ехать ни сегодня, ни даже завтра…
– Почему, леди Джоанна? Я и мои люди проводим вас До Уайтчерча. Вам только лишь нужно приказать служанкам уложить ваш гардероб, вот и все. Остальное для вас подыщет королева.
«Это уж точно», – подумала Джоанна, рассердившись, что ее принимают за дурочку, которая с удовольствием поедет в столь мрачное место, где ее лицо сразу потеряет румянец. Вне сомнения, у Изабеллы она будет как в тюремной камере, с оковами на руках и кляпом во рту! Но тогда Иэну придется вернуться домой. Он будет драться за ее свободу, как разъяренный бык. Вернется и ее матушка, проливая слезы по дочери. О, Изабелла устроит и что-нибудь еще!
– Да, конечно. – Джоанна подобрала свою юбку так, что обнажились ее прелестные лодыжки и тапочки. – Конечно. Но в таком случае я поеду завтра, а не сегодня. Вы только посмотрите, какой дождь льет! Ну до чего же я несообразительна, милорд! Ведь вы же насквозь промокли! Я распоряжусь нагреть для вас воды и высушить одежду.
Прежде чем Брейбрук успел возразить, Джоанна хлопнула в ладоши. В зал вбежала служанка.
– Ванну для сэра Генри в комнате у восточной стены! – приказала Джоанна. – Прошу извинить меня, – обратилась она к гостю и поднялась. – Я должна подобрать для вас что-нибудь подходящее из одежды. О Боже!
Джоанна убежала, проигнорировав протесты сэра Генри. Наверху она остановилась на мгновение, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями. Ее первым желанием, порожденным страхом, было убить гонца королевы. Но разум тут же отверг эту безумную идею: такая явная измена спровоцировала бы войну. Несчастный случай? Это решило бы проблему, ибо с подданными такое нередко случалось в отсутствие их хозяина. Другая, внезапно пришедшая на ум мысль заставила Джоанну отказаться и от этой идеи. Во-первых, Брейбрук только выполняет приказ и ни в чем не повинен. Возможно, он не причастен к злым намерениям королевы и ничего не ведает о ее вероломстве. Доказательств того, что Изабелла собирается причинить Джоанне вред, тоже нет, если не считать ее антипатии к Джеффри. Возможно, это приглашение обусловлено совсем другой причиной.
Как только эти трезвые размышления вытеснили страх, Джоанна решила не делать ошибочных выводов. Джеффри и граф Солсбери тоже будут в Уайтчерче с большей частью своей армии. Посмеет ли королева или даже король, прикрываясь именем королевы, причинить ей вред? Глупости! Конечно, граф Солсбери, любящий своего брата, может закрыть глаза на его коварство, но Джеффри ни за что не позволил бы принести Джоанну в жертву монарху. Да и его отец вряд ли допустил бы столь злой умысел короля. Тем не менее приглашение Изабеллы отдавало чем-то нехорошим. Очевидно, Брейбруку приказали без промедления доставить Джоанну к королеве, чтобы она не успела обеспечить оборону Роузлинда в случае необходимости и взять с собой свою свиту.
Несколько минут Джоанна смотрела в пространство ничего не видящими глазами. Затем уголки ее губ дрогнули, и девушка захихикала, довольная собой.
– Эдвина! – тихо позвала она.
Дочь Бьорна и Этельбурги, служанки леди Элинор, была веселой симпатичной толстушкой с соломенными волосами. Она служила Джоанне всю свою жизнь. Эдвина никогда не забывала о своем положении и о различии между ней и госпожой, но пустилась бы за Джоанной хоть на край света. Джоанна тоже, защищая Эдвину, могла выйти далеко за рамки дозволенного.
История о приглашении королевы и опасности, которая могла скрываться за ним, была поведана Эдвине в несколько минут. Затем Джоанна сказала:
– Вели другим девушкам собрать вещи, а затем подыщи сэру Генри подходящую одежду побогаче, даже если вам придется ради этого покопаться и в сундуках Иэна. Потом спустись вниз и выкупай гостя. И, ради всего святого, займи его чем-нибудь!
– А он красив собой? Может, мне переспать с ним?
– Для этой цели он вполне сносен и здоров. Поступай, как сочтешь нужным. Только задержи его на часок-другой. За это время я должна поговорить с твоим отцом, осмотреть сад и повидаться с поварами. – Джоанна снова захихикала. – Людей сэра Генри ждет сквернейшее помутнение рассудка и расстройство кишечника!
– Но, миледи, – тоже рассмеялась Эдвина, – как это сделать? Ведь если наши люди просто не станут есть определенные блюда…
– Кому-то придется принести себя в жертву! Не исключено, что отряд моих людей будет находиться в это время вне замка по какому-нибудь заданию. Давай не будем терять время! Об остальном я скажу тебе позже. Приступай к делу!
Эдвина опять засмеялась и расстегнула верх своего платья так, чтобы ее полные груди выглядывали наружу, когда она будет наклоняться над сэром Генри во время мытья. Эдвина слыла ужасной потаскушкой. У нее даже был внебрачный ребенок, но девочка умерла еще маленькой. Когда Джоанна предупреждала ее, что из-за своего легкого поведения Эдвина может лишиться мужа, та просто качала головой и смеялась. «Вы обязаны беречь свое непорочное тело для своего господина и его детей, – говорила она. – Поэтому вам приходится отказывать себе в удовольствиях, которые я получаю, когда захочу. Я верно служу вам, поэтому и не отказываю себе в этих удовольствиях, как только представляется случай. Ведь мне нет надобности бояться за своих детей, кем бы ни был их отец. Им, как и мне, всегда найдется здесь место. Я признаю свои грехи, но замаливаю их и получаю отпущение. Чего мне страшиться в земной жизни или после нее?» «Вот потаскушка!» – думала Джоанна, улыбаясь. В этой ситуации полезнее Эдвины никого и быть не могло.
Джоанна не стала тратить время на ненужные размышления. Она накинула поверх платья легкий плащ с капюшоном на случай, если сэр Генри вдруг вздумает выглянуть в окно. Но он, однако, не мог защитить от дождя, и, когда Джоанна собрала с грядок необходимые ей растения, она насквозь промокла. Брайан, ожидавший хозяйку у калитки, так укоризненно заскулил при виде ее, что Джоанна рассмеялась. Этот пес, словно кошка, ненавидел воду.
Джоанна торопливо шла вдоль западной стены замка. Вероятно, Эдвине уже удалось занять Брейбрука. На всякий случай девушка опустила голову пониже, тщательно пряча под плащом плоды своей жатвы.
Войдя на кухню, Джоанна показала старшему повару собранные ею растения. Глаза мужчины округлились:
– Госпожа, вы хотите, чтобы мы все сошли с ума?!
– Совсем нет! Я хочу только, чтобы люди из свиты сэра Генри задержались у нас дня на два. Но, дабы на нас не пало подозрение в нечестной игре, придется пострадать кое-кому и из нашего люда. Латников можешь предупредить. Некоторые твои помощники тоже должны заболеть или симулировать болезнь. Проследи за этим! Сделай настойки, чтобы мы могли использовать их в качестве «слабительного» уже завтра и послезавтра, но эти «лекарства» не должны быть сильными.
– Эти травы такие горькие, – проворчал повар. – Особенно полынь. Что бы мне придумать… а если прибавить…
Джоанна отдала ему растения и прошла дальше, туда, где готовили овощи и зелень. Поскольку другие повара слышали весь разговор и понимали, что от них требуется, Джоанна не стала повторяться. Никто не возражал, лишь старший повар никак не мог успокоиться.
– Если добавить так много молочая, – стонал он, – у всех в замке может быть дизентерия!
– Только сильное отравление! – решительно заявила Джоанна. – Надеюсь, дизентерии удастся избежать.
– Меня прибьют!
– Нет, если ты заболеешь тоже, – успокоила повара Джоанна и весело хихикнула.
Повар вздрогнул, взял нетвердой рукой растения и приказал поваренку вымыть травы. Другому мальчику велели найти Бьорна и послать его к конюшням.
Когда старик прибыл туда, тяжело дыша, Джоанна укоризненно покачала головой.
– Ты мог и не бежать, Бьорн, – нежно упрекнула она старого слугу.
Бьорн вытер лысину.
– Миледи, не ехали бы вы с сэром Генри! Король относится к нам враждебно, и, боюсь, королева действует по его Указке. Мы способны защитить вас. Не бойтесь: нас втрое больше. Мы можем внезапно напасть на них и взять в плен…
– И нас обвинят в измене? Нет, Бьорн, нет. – Джоанна улыбнулась. – Ты полагаешь, что дочь моей матери настолько глупа? Раз уж королева вызывает меня, я должна ехать, но не в качестве трофея сэра Генри. Я не оставлю Роузлинд без защиты. – Не в силах сдержаться, она снова захихикала. – Людей сэра Генри ждет гораздо худшая Участь… Но у меня нет времени для объяснений. Уверяю тебя, что, когда завтра мы будем готовы к отъезду, люди Брейбрука не смогут сопровождать нас.
Бьорн взглянул на свою юную госпожу и тихо вздохнул. Его немало удивило выражение ужаса на лице хозяйки, когда она разговаривала с сэром Генри. Леди Джоанна даже малым ребенком никогда не выказывала страха, хотя порой, когда худшее оставалось позади, она дрожала в его руках и шептала: «Я так испугалась, Бьорн, так испугалась!» Значит, ее страх не был притворством, чтобы затем найти какой-нибудь выход из положения. Ну что ж, ему лишь нужно слушать и выполнять ее распоряжения. А уж в этом он…
– Перво-наперво подготовь трех гонцов на быстрых лошадях, только так, чтобы не прознали люди Брейбрука. Первый пускай отправляется в Айфорд и вызовет сюда сэра Джайлса. Он не поедет в Уайтчерч: вместо него туда отправится молодой Джайлс. Сэр Джайлс должен будет охранять Роузлинд, пока меня здесь не будет. Я не думаю, что на замок нападут, но, если не оставить тут человека, облеченного властью, какой-нибудь прихвостень короля может ворваться сюда и нанести непоправимый ущерб. Второй гонец должен отправиться к леди Эле в Солсбери. Я знаю, что она не собиралась ехать в Уайтчерч. Уверена, она придумает способ дать мне дельный совет.
На этот раз Бьорн воздержался от комментариев. Он-то думал, что леди Эла со всеми ее головными болями, страхами и постоянными жалобами вряд ли может служить надежной опорой. Однако его госпожа часто писала ей и обращалась за советами. Леди Эла могла бы попросить помочь и своего супруга. Бьорн почувствовал себя увереннее. Лорд Солсбери для любого, угодившего в беду, что прочная защитная стена.
– Третий гонец должен быть выносливым и очень преданным нам человеком. Ему придется ехать денно и нощно, меняя по необходимости лошадей. И он должен быть умен. Ему нужно добраться до Уайтчерча, тайно встретиться с лордом Джеффри или графом Солсбери и сообщить им о приглашении королевы. Если планируется захватить меня силой по дороге, а до Уайтчерча долгий путь, то милорд и его отец пошлют своих людей на поиски, если я не прибуду на место.
– Поиски? Но они готовятся к войне. Госпожа, лучше вам совсем не ехать.
– Ты сомневаешься, что лорд Джеффри пошлет ради меня своих людей? Он именно так и поступит! А когда он отправится к королю, чтобы объяснить, почему он это сделал, я буду уже освобождена, кто бы меня ни захватил. Отказ Джеффри от военных действий означал бы конец Уэльской кампании.
«Вероятно, она права», – думал Бьорн. Молодой лорд не спускал с Джоанны глаз. Он разбудил Бьорна в день своего отъезда рано утром и битый час втолковывал ему о необходимости как можно лучше оберегать госпожу. Бьорн улыбнулся и вздохнул. Он не нуждается в наставлениях, но мало что может сделать. Как-то в прошлом году лорд Джеффри просто неистовствовал, когда леди Джоанна упала с утеса. Разве Бьорн мог отговорить ее не взбираться на него? Несмотря на внешнее спокойствие, в леди Джоанне сидит тот же бес, что и в леди Элинор.
– Тебе же, – продолжала говорить Джоанна, – необходимо отобрать пятьдесят мужчин, самых лучших и преданных латников, и скрытно вывести их из замка. Пускай их возглавит Нуд, сын егеря.
– Что им нужно сделать, госпожа? Не уйти ли мне вместе с ними тоже?
– Ты не можешь уйти, потому что тебя уже видел сэр Генри, а я не хочу, чтобы он догадался об исчезновении из замка людей после его прибытия. Они должны отбыть на рассвете. Пусть делают вид, будто обходят сторожевые башни. Меня они не волнуют, поскольку не будут обедать в замке. Они не должны обедать здесь, но вернуться обязаны До наступления темноты. Возможно, им придется вступить в схватку, хотя вряд ли. Половина обитателей замка и люди сэра Генри будут вести себя как полоумные.
– Какая-нибудь шутка? – неуверенно спросил Бьорн: леди Джоанна славилась своими розыгрышами.
– Я же сказала тебе, что людей Брейбрука ждет нечто худшее, чем избиение. Не ешь за обедом ни супа, ни зелени. С тебя вполне хватит сыра и жареного мяса. Или просто можешь исчезнуть из-за стола по какой-нибудь веской причине, если тебе это больше по душе.
– Леди Джоанна…
– Я делаю это не ради шутки. Свита сэра Генри не сможет отправиться в дорогу ни завтра, ни послезавтра, ни… Единственными годными для этой цели окажутся пятьдесят моих людей, ибо они не притронутся к испорченной пище. Сэр Генри сможет поступать, как ему будет угодно: захочет – уедет, захочет – останется. Сэр Джайлс прибудет сюда завтра к вечеру и присмотрит, чтобы люди Брейбрука не натворили здесь беды. Я, ты и пятьдесят человек, отобранных тобой, тронемся в путь тоже завтра: я ведь не хочу обидеть королеву!
– Все это небезопасно, госпожа, – не переставал тревожиться Бьорн. – В замке будет полно безумных. А сумасшедшие – такие люди… Они яростны и не знают страха.
– Никакой опасности в этом нет, – злорадно усмехнулась Джоанна. – Каким бы страшным ни было их безумие, они окажутся слишком слабы и измучены. Ведь, кроме помутнения рассудка, их ожидает и расстройство кишечника!
– Как будет вам угодно, госпожа, но… Леди Джоанна, вы не останетесь присматривать за больными или… или делать вид, что ухаживаете за ними?
– Нет. Очень сожалею, но подобное поведение не приличествовало бы скромной и застенчивой девушке. Тебе все ясно, Бьорн? Если тебя начнут спрашивать обо мне, ты должен отвечать, что я от испуга потеряла голову.
– Госпожа…
– Это мой приказ! Я хочу, чтобы именно такой меня считали при дворе… хотя я и не уверена, что смогу долго поддерживать эту репутацию. Ну да ладно. Сейчас это как раз то, что нужно. Я не думаю, что будут расспрашивать кого-то еще, кроме тебя, но передай мой приказ и другим людям. Пусть говорят, будто обо мне так мало знают, потому что моя матушка излишне заботится о своей дочери и все решает за нее. А сейчас я должна пойти сменить платье – это совсем мокрое, и написать письма, которые нужно тотчас же отправить. Не волнуйся за меня. Делай все, что можешь. И следи, чтобы никто не пострадал слишком сильно, если полынь начнет действовать раньше, чем молочай.
Обед был приятным, хотя и немного скучноватым. К радости Джоанны, Брейбрук казался слишком утомленным, чтобы много говорить. Старания Эдвины доставили Джоанне двойное удовольствие, хотя и не входили в ее планы. Вероятно, ей удалось бы уклониться от ответов на некоторые вопросы, которые могли интересовать сэра Генри, однако лучше, если бы он ничего не спрашивал. Помимо всего прочего, по рассеянности Брейбрук не заметил, что на обеде присутствовало не так уж много латников и слуг, а это явно не соответствовало размерам замка. Более того, он и словом не обмолвился о готовности уехать сегодня же. Джоанна заготовила еще несколько уважительных предлогов отложить его отъезд на день, но так и не воспользовалась ими. Похоже, сэр Генри смирился с необходимостью провести здесь ночь.
Первые признаки волнения людей появились менее чем через час после того, как убрали столы. Двое слуг столкнулись друг с другом прямо на середине зала. Вместо проклятий или злобных бурчаний вроде «Смотри, куда идешь!» послышались дикие вопли. Двое других слуг поспешили успокоить первых, но были встречены еще более ужасными завываниями. Прежде чем обезумевших мужчин выволокли из зала, одна служанка ни с того ни с сего принялась неистово отряхивать свое платье, топать ногами и плакать навзрыд.
Джоанна в это время сидела у окна и, потупив очи, беседовала с сэром Генри.
– Что происходит?! Что это?! – закричала она.
Испуг, прозвучавший в ее дрожащем голосе, должен был показать всем, что Джоанна охвачена ужасом. Желая довести спектакль до конца, она прикрыла ладонями рот, плечи ее затряслись, а губы разжались, жадно хватая воздух. Лучшего портрета находящейся в панике девушки и не придумать. К счастью, Джоанна стояла к Брейбруку спиной, и он не мог видеть озорные искорки в ее глазах.
– Змеи! – завопила служанка. – Змеи! Змеи!
Тут Джоанна не выдержала. Она, дико визжа и все время произнося сквозь зубы какое-то слово, убежала из зала. Оказавшись в своих покоях, Джоанна расхохоталась, как только Эдвина осмотрительно закрыла за ними дверь.
– Сам Бог помогает тем, кто может помочь себе! – задыхаясь от смеха, сказала она.
Матушка так часто повторяла свое любимое изречение, что Джоанна порой произносила его, не задумываясь над смыслом. Однако на сей раз его значение было ей абсолютно понятным. Джоанна устроила все с целью отравить своих гостей, но Богу было угодно, чтобы в присутствии сэра Генри именно ее слуги первыми стали выказывать симптомы недомогания. Он никогда и не усомнился бы, что произошла просто нелепая случайность. Даже если когда-нибудь в будущем он и поймет, насколько на руку была эта внезапная болезнь Джоанне, то не подвергнет сомнению случайную природу массового расстройства. Самые прочные впечатления – первые. Так как Брейбрук видел, что сначала болезнь поразила слуг Джоанны, он не станет интересоваться общим количеством занемогших, а ведь его люди должны были пострадать все, а среди людей Джоанны – лишь немногие.
Через некоторое время в Роузлинде вспыхнула настоящая эпидемия. Те, что находились в здравом уме, как могли, пытались успокоить обезумевших. Однако очень скоро вместо воплей страха, вызванных галлюцинациями, стали раздаваться разноголосые стоны. Мужчины и женщины, пошатываясь, выскакивали из замка во внутренний двор, разрывая на себе одежды между приступами рвоты. Перед глазами пострадавших витали воображаемые твари и призраки, но их тела, слишком истощенные болезнью, отказывались бороться с галлюцинациями. Пораженные недугом люди рыдали и всхлипывали, но уже не наносили вреда ни себе, ни другим.
Джоанна приказала закрыть двери на женскую половину и запретила впускать или выпускать отсюда кого бы то ни было. Когда пришел Брейбрук, желая поговорить с ней, она прокричала ему из-за двери, что боится заражения. Она распорядилась, чтобы всех пострадавших вывели из замка во двор и разместили в сараях, а здоровым слугам велела тщательно вычистить замок. В конце дня вернулись люди, выведенные из замка Бьорном. Они сразу же стали помогать переносить пострадавших в укрытия от дождя и распределять между ними накидки и одеяла.
К ужину в Роузлинде снова воцарилось спокойствие. Стены замка не пропускали стоны и рыдания пострадавших. Сэр Генри снова подошел к женской половине. На этот раз ему удалось вызвать Джоанну на разговор. Он убеждал ее, что болезнь, поразившая людей, не заразна. Ее причиной послужил плохой хлеб. Он видел нечто подобное во Франции. В определенных случаях зерно в амбарах покрывается рыжеватым налетом, и, если такое зерно перемолоть в муку и выпечь из нее хлеб, последуют именно такие симптомы безумия, какому подверглись люди Джоанны. Если она не ела хлеба, уверял сэр Генри, то ей ничто не грозит.
Содрогаясь, словно от страха, и пряча лицо, Джоанна вышла к Брейбруку. Она села за стол, сервированный пирогами, сыром, холодным мясом и вином, но не притронулась к еде, лишь умоляла сэра Генри немедленно покинуть вместе с ней замок. Он сослался на темноту и сказал, что в любом случае не может ехать. У него не осталось ни одного человека, способного держаться в седле. Кроме того, он не уверен, что кто-нибудь из его людей не нападет на своего соседа, когда вдруг ему примерещится на лбу у того еще один глаз или рога.
– Но мои люди готовы ехать. Вы ведь сами отдали приказание не есть хлеб, пока не привезут новое зерно, не так ли? Значит, если то, что вы говорите, правда, они не должны заболеть. Я не останусь здесь! Мне страшно! – Голос Джоанны повысился почти до визга, а руки безвольно затряслись якобы от страха. – Ни сегодня вечером, ни завтра утром я не буду ни есть, ни пить! Я боюсь! – Она с трудом подавляла в себе желание рассмеяться. – Я отправляюсь в путь со своими людьми до заутрени. Если вы не поедете со мной, значит, в вас нет ни капли жалости!
Джоанна убежала в свои покои, где с удовольствием насладилась холодной гусятиной, жареной свининой, большим куском вкусного хлеба, запивая все это сладким вином. Когда она наелась и подготовилась ко сну, Эдвина тайком пробралась в спальню сэра Генри, чтобы посплетничать о глупой застенчивости своей госпожи, а потом заняться с ним более интересным делом.
Началась самая захватывающая часть этой игры. Джоанна тихо спустилась по лестнице и выбежала во двор замка. Поджидавшие свою госпожу Нуд и Бьорн тотчас же поспешили к ней. Джоанна поинтересовалась сначала состоянием пострадавших. Слуги сказали, что никто не умер. Галлюцинации быстро шли на убыль, но желудки больных все еще не давали им покоя.
– Хорошо. Пусть повара приготовят «лекарственные настои», о которых я им говорила, но давайте их только людям сэра Генри. Наши же люди должны получать лишь отвар мяты. Он довольно горький на вкус, но очень полезен. И если кому-то покажется странным, что наши люди поправляются быстрее людей Брейбрука, говорите, что они просто привыкли к здешнему воздуху и воде.
– Сколько они должны проболеть? – спросил Бьорн.
– Завтра и послезавтра. Потом им можно дать отвар мяты. Для полного выздоровления им понадобится еще денек-другой. К тому времени я буду уже далеко отсюда.
– Кто поедет с вами, госпожа?
– Пятьдесят отобранных тобой всадников и вы оба. По моим предположениям, сэр Джайлс прибудет сюда завтра к вечеру. Замком может управлять Седриксон. Все, что ему нужно сделать, так это поднять мост и ни под каким видом не впускать в замок посторонних до приезда сэра Джайлса. Этих мер будет достаточно для безопасности Роузлинда.
6.
Когда на следующее утро леди Джоанна покидала Роузлинд, по одну сторону от нее бежал Брайан, а по другую ехал Брейбрук. Свита, скакавшая позади, состояла только из людей Джоанны. Сэр Генри признал, что его люди ходить-то толком не могут, не то что ездить верхом или защищать кого-то. Он пребывал не в лучшем расположении духа, но леди Джоанна веселилась и радовалась, несмотря на пронизывающий холод и непрестанный дождь. Она снова и снова повторяла, что счастлива, вырвавшись из замка, где всех скосила страшная болезнь, и с радостью ждет встречи с королевой и ее фрейлинами.
Мало-помалу иод влиянием неиссякаемого энтузиазма Джоанны и приятного разговора Брейбрук успокоился. Даже когда они разошлись в мнениях относительно маршрута, его настроение нисколько не ухудшилось. Сэр Генри хотел направиться на север до Оксфорда, а оттуда повернуть на северо-восток к Уайтчерчу. Джоанна воспротивилась, ибо, поскольку они уже ехали на северо-восток, хотела навестить леди Элу в Солсбери. Сэр Генри пытался было вразумить девушку, что путь через Солсбери длиннее и опаснее, но не проявил настойчивости и окончательно сдался, когда Джоанна сказала, что леди Эла приходится ей кормилицей и они уже давно не виделись.
Эта простодушная уступчивость убедила Джоанну в том, что либо Брейбрук абсолютно непричастен к заговору против нее, либо, заменив его свиту своей, она просто сорвала его план. Видя неплохое настроение сэра Генри, Джоанна все больше и больше склонялась к первому предположению. Она пришла к выводу, что Брейбрук хоть глуп, но безобиден.
Так они добрались до Солсбери, где могли обсохнуть и переночевать. В соответствии с ситуацией леди Эла сделала вид, что весьма удивлена прибытием крестницы. Но, оставшись наедине с Джоанной на женской половине, она тут же начала успокаивать девушку. Леди Эла утверждала, что вряд ли Джон стал бы вредить Джоанне сейчас. Она задумчиво выслушала доводы девушки, покачивая головой.
– Я абсолютно уверена в том, что королю не нужен здесь Иэн. Ведь слухи о твоем исчезновении мгновенно привели бы его домой. – Эла улыбнулась, заметив негодование Джоанны. – Джон никогда не признает достоинств Иэна, он просто не понимает его внимания к своим людям. Так как люди Иэна находятся под началом Джеффри, король думает, что сможет использовать их по своему усмотрению. Он недооценивает моего пасынка.
– Надеюсь, это так, – сказала Джоанна с неожиданной уверенностью, и глаза ее сверкнули. – У меня все в порядке. Мне даже повезло, что Изабелла пригласила меня к себе.
Эла пришла в недоумение.
– Что ты хочешь этим сказать? – с беспокойством спросила она. – Ведь ты не собираешься вмешиваться в военные планы? Тебе не нужно ехать в лагерь! Да ты и не получишь разрешения на это.
– Кто же остановит меня?! – вспыхнула Джоанна, став на мгновение точной копией своей матери, несмотря на разницу их внешности, чем весьма удивила леди Элу. Но уже через секунду на лице Джоанны была прежняя маска благопристойности. – Нет, я не поеду на поле брани… пока в этом не будет необходимости… Но я обо всем расспрошу гонцов, которые начнут прибывать оттуда. Более того: я пошлю в лагерь Бьорна, чтобы он повидался и побеседовал со своими старыми приятелями.
– Ты не доверяешь Джеффри? – спросила леди Эла.
Джоанна мельком взглянула на нее и потупила глаза:
– Доверяю так же, как моя матушка доверяет Иэну.
Поначалу леди Элу удовлетворил этот ответ, но где-то в глубине ее души зародилось маленькое зернышко беспокойства. Когда на следующий день гости уехали, последняя фраза девушки все чаще и чаще всплывала в памяти леди Элы. Конечно, Элинор доверяет Иэну. Если он попросит ее спрыгнуть с утеса или вскрыть вену, чтобы испить ее крови, она прыгнет и покорно протянет ему руку. Ее уверенность, что Иэн никогда не причинит ей вреда, была безграничной и абсолютной. Но насколько доверяла Элинор Иэну в вопросах управления поместьями? Она со всеми почестями заседала в суде, а если не могла поехать сама, то посылала с Иэном Джоанну. Элинор говорила, что люди должны получше узнать ее дочь, но было ли это единственной причиной?
В военных делах Элинор настораживалась, только когда Иэн командовал частью большой армии. В таких случаях Элинор, не стесняясь, говорила леди Эле, что «его фанатичное благородство погубит в один день нас всех».
Леди Эла тяжело вздохнула. Вне сомнения, Джоанна именно это и имела в виду. Она боится, что Джеффри безрассуден в вопросах чести, не взирая на опасность ситуации. Но что Джоанна может изменить? Леди Эла снова вздохнула. Один Бог ведает, на что способны эти женщины Роузлинда, когда над ними нависает даже незначительная угроза. Разве не Элинор собрала когда-то армию, чтобы напасть на замок, в котором находился в плену Иэн? Конечно, она не руководила нападением сама, но леди Эла не сомневалась, что в случае необходимости Элинор именно так и поступила бы. А Джоанна, хотя в это мало кто верил, еще своенравнее. Она обладает огромной выдержкой, но в упрямстве превосходит даже свою мать. Эла еще раз вздохнула и позвала служанку.
Она не хочет ехать в Уайтчерч: ведь она никогда не позволяла себе находиться рядом с Вильямом, когда он был занят войной. Ее мысли снова возвратились к Элннор и Джоанне. Леди Эла помнила, с какой выдержкой следила Элинор за двухдневным турниром, в котором чуть не убили ее мужа. Несомненно, Джоанна поступила бы так же.
Леди Эла никогда не видела своего супруга сражающимся. Правда, один раз она посетила турнир, в котором он участвовал, но потеряла сознание, прежде чем начался первый поединок, а потом впала в истерику, что случилось с ней впервые, и ее просто пришлось уносить на руках с ристалища.
«Но ведь сражения будут проходить далеко», – утешала себя леди Эла. Уэльс, особенно Гвинедд, находится на много миль западнее Уайтчерча. К тому же теперь она постарела и уже не так глупа, говорила себе Эла. Но все эти убедительные доводы не могли победить страх и беспокойство. Она не должна допустить, чтобы между Джеффри и Джоанной возник конфликт, который погубит их. Ведь несмотря на свою уверенность, что Джоанне ничто не угрожает – ни похищение, ни заточение, Эла совсем не понимает смысл приглашения королевы. Обычно Изабелла абсолютно безразлична ко всему, но способна и на коварство. Леди Эла понимала, что ее пребывание в Уайтчерче будет весьма кстати для других, но не для нее самой. Смирившись с ситуацией, она отдала служанке необходимые распоряжения.
//-- * * * --//
Никогда еще в жизни Генри де Брейбрука не было столь приятного путешествия. Когда королева приказала ему проводить леди Джоанну в Уайтчерч, он проклинал все на свете. Брейбрук боялся, что испуганная, неуверенная в себе девушка станет постоянно жаловаться то на чрезмерную жару, то на холод или дождь, а длинная вереница нагруженных телег будет то и дело увязать на грязных дорогах. Невыносимая скука! Однако несмотря на непредвиденные обстоятельства, прямо-таки свалившиеся на его голову, все оказалось гораздо лучше, чем можно было ожидать.
Первой приятной неожиданностью стала служанка Эдвина. А эпидемия, вспыхнувшая в замке, заставила леди Джоанну без каких-либо протестов и безотлагательно тронуться в путь. Но самое главное – он еще никогда не встречал столь выносливой, привыкшей к тяготам дороги леди. Несмотря на непрестанный дождь, она ни разу ни на что не пожаловалась. Кроме того, Джоанна, как только немного попривыкла, избавилась от своей застенчивости и стала просто веселой и интересной спутницей.
«Очень жаль, – думал сэр Генри, поглядывая на девушку, – что она уже обручена, а он женат. Лакомый кусочек и, видимо, сказочно богата. Познакомься он с ней раньше…» Думать об этом не имело смысла. Собственность девушки, несомненно, недосягаема для него, а вот она сама… возможно, и нет. Но в данный момент их любовный роман не мог зайти слишком далеко. Джоанне еще не хватает смелости и опыта. У нее и в мыслях нет расстаться со своей девственностью до замужества. Однако есть и другой путь. Даже совершенно усохшие фиалки при дворе имеют любовников! Сэр Генри улыбнулся. Лучшей возможности и представите себе невозможно.
Он ухаживал за леди целый день, а ночью выместил свою неудачу на служанке. Естественно, та более доступна. Однако Эдвину интересует только процесс, а не он сам. Скоро она забудет его, и они расстанутся как добрые знакомые: возможно, тогда Эдвина еще послужит путеводной нитью к своей госпоже…
Джоанна наслаждалась путешествием не меньше сэра Генри. Хотя в ней и зрели семена подозрения, она больше не боялась. Уверения леди Элы и ее собственные доводы доказывали, что явной угрозы нет. Как и леди Эла, Джоанна не понимала, с какой целью пригласила ее королева. А если сам Джеффри попросил об этом Изабеллу? Подобная мысль не могла не доставить удовольствия, но не стоило на ней останавливаться. В любом случае в отношениях с Изабеллой нужно проявлять крайнюю осторожность.
Находясь под защитой своих людей и верного пса Брайана, Джоанна отлично проводила время. Брейбрук оказался приятным спутником, а самое главное – Бог не одарил его проницательностью: он рассказывал Джоанне бесчисленные истории из придворной жизни и спешил в Уайтчерч, тоже не понимая зачем, со скоростью, не доступной даже легкой кавалерии.
//-- * * * --//
Гонец Джоанны нашел графа Солсбери в Уайтчерчском аббатстве, где и передал ему послание своей госпожи. Оттуда его направили за несколько миль от города, к месту, где армия разбила лагерь. Джеффри предпочитал оставаться именно там, преследуя двойную цель: получше познакомиться со своими людьми и находиться подальше от дурного глаза короля и королевы. Граф открыто одобрил первую цель и молча согласился со второй. Хотя Вильям и сожалел о необходимости этой меры, но находил ее благоразумной.
Однако Джеффри в лагере не оказалось. Гонец разминулся с ним всего на несколько часов. С небольшим отрядом вассалов Джеффри отправился изучать местность. Отряд отсутствовал четыре дня и три ночи. В целом поездка оказалась весьма полезной. Джеффри узнал, кто из его людей уступчив, а кто одержим навязчивыми идеями или слишком многоречив, не понимая истинной сути обсуждаемой проблемы. Слушая и разговаривая с людьми, Джеффри дал себе обещание, что по возвращении Иэна из Ирландии упадет в ноги своему наставнику. Он, конечно, помнил, как часто злился на Иэна, когда тот скрупулезно объяснял ему незначительные мелочи. Теперь же голос Иэна раздавался в голове Джеффри все чаще и чаще. Когда Джеффри беседовал со своими людьми, он уже видел больше того, о чем они говорили.
Люди тоже лучше узнали Джеффри. Благодаря своей предусмотрительности и искреннему рвению к ратному делу молодой предводитель быстро заслужил доверие старых вассалов. Им нравилась внимательность, с какой Джеффри выслушивал их советы, и вежливость, с которой доказывал и неправоту. Бывалых воинов гораздо меньше интересовали боевые качества Джеффри, нежели его умение предвидеть и избегать недопустимых позиций и невыполнимых заданий. А для молодых вассалов гораздо важнее было то, что Джеффри – веселый компаньон: он никогда не отказывался от глотка вина и мог выпить изрядно, ему нравились красивые девушки и мало тревожили собственные прегрешения.
В лагерь все вернулись в прекрасном расположении духа. Люди постарше мечтали хорошо поесть и растянуться на своих походных тюфяках, которые, конечно, не шли ни в какое сравнение с мягкими домашними перинами, но были все же гораздо лучше голой земли, на которой им уже приходилось спать. Молодые же думали о плотских утехах совершенно иного свойства, нежели хороший сон. Выбрав лагерных шлюх, какие почище, они устроили шумную попойку. Лютня Джеффри звучала более громко и весело, чем при исполнении «Звезды моря» в замке Роузлинд, когда он пел для Джоанны. Женщины танцевали, оставляя на себе все меньше и меньше одежд, стеснявших их движения.
День уже переходил в долгие сумерки. Гонец Джоанны предстал перед Джеффри, как только тот вернулся в лагерь. Но, узнав, насколько быстро добрался до Уайтчерча этот человек и что граф Солсбери уже в курсе дела, Джеффри поспешил выбросить на время возникшую проблему из головы. Во-первых, Джоанна приедет не ранее чем через неделю: нагруженные повозки двигались медленно даже по сухим дорогам, а бесконечные дожди, несомненно, превратили их в непроходимую трясину. А во-вторых, Джеффри даже был немного возмущен. Он знал, что Джоанна ни в чем не виновата, но ее присутствие в Уайтчерче доставит ему неудобства: придется проводить немало времени при дворе, а это нарушит его планы относительно дальнейшего знакомства с людьми, которыми он командует, и он будет подвергаться постоянным уколам злого язычка Изабеллы.
Но хуже всего то, вдруг понял Джеффри, что теперь Джоанна будет общаться с его бывшими подружками. И хотя сердце ни одной из этих дам не было разбито, некоторые из них страшно болтливы, а одна – так просто стерва и, безусловно, с радостью выдаст Джеффри его невесте. Что же, черт возьми, ему теперь делать?! Конечно, его старые дела не касались Джоанны, и он сам мог рассказать ей о них. Тогда он с ней еще не был помолвлен. И все же он предпочел бы… Какой же он глупец! Нужно пользоваться услугами проституток – они по крайней мере не вторгаются в жизнь мужчины после того, как он пресыщается ими. Вот что может отучить от брезгливости к нечистоплотным женщинам! Лучше вши и зловоние, чем ядовитые языки! Отныне никаких изящных дам! Довольно скоро он будет обладать Джоанной, а пока придется получать удовольствие там, где безопаснее всего.
На этот раз Джеффри обошелся с выбранной им потаскухой не так, как обычно. Когда другие мужчины удалились, он приказал ей снять с себя всю одежду и начал раздеваться сам. Это немного удивило девушку. Высокородные джентльмены обычно не утруждали себя раздеванием ради непотребных девок вроде нее. Обычно «акт любви» занимал у них не больше времени, чем удовлетворение естественной надобности, – чем быстрее, тем лучше. Те четверо хотели обычной потехи. Но были и другие джентльмены, использовавшие девушек ее профессии для весьма странных удовольствий, которые не могли получить от своих жен или благородных дам.
//-- * * * --//
Как раз в тот момент, когда Джеффри затянул непристойную песенку, Джоанна въезжала в ворота Уайтчерча. Разместив людей и условившись с Бьорном, что он или Нуд через определенные интервалы времени будут вызывать ее под различными благовидными предлогами, Джоанна предстала перед Изабеллой. Дамы неприветливо уставились на огромную собаку, семенившую рядом с Джоанной, но так как животное вело себя спокойно и дружелюбно, никто не стал высказываться на счет такого нарушения приличий. Изабелла не преминула сразу же сообщить девушке с ехидной улыбкой на лице, что ее жениха здесь нет: он предпочел свободу лагерной жизни.
С непроницаемым видом Джоанна попросила разрешения известить о своем прибытии графа Солсбери. Продолжая улыбаться, Изабелла проявила любезность и жестом приказала рядом стоявшему мальчику доставить сообщение. Растерявшийся юнец рассказал графу целую историю, и тот, проглотив чуть было не соскользнувшее с языка язвительное замечание относительно родословной и нрава королевы, приказал пажу скакать в лагерь и сообщить Джеффри о приезде его невесты.
Через полчаса мальчишка вернулся назад весь в слезах. Он объяснил, что и близко не смог подойти к лорду Джеффри. Лорд и несколько его друзей веселятся с дамами. Он побоялся помешать их удовольствию и ничего не сказал лорду Джеффри. Граф Солсбери удивленно уставился на дрожавшего всем телом пажа и открыл было рот, чтобы отчитать мальчишку за подобную глупость. Послания не могут ждать! Однако при этом дворе послания и даже более серьезные вопросы всегда откладывают до конца развлечений. Чертыхнувшись, граф отпустил мальчишку, наказав ему держать язык за зубами, если он не хочет распрощаться с таковым, и пошел к конюшням. Такой изящной и невинной девушке, как Джоанна, нельзя причинять боль подобным сообщением: она до слез расстроится, узнав, что ее жених будет отсутствовать на балу сегодня вечером.
Тостиг из Хемела, оруженосец Джеффри, поймал под уздцы лошадь графа Солсбери, когда тот осадил ее в нескольких ярдах от палатки Джеффри.
– Милорд! – воскликнул Тостиг.
Что-то недовольно пробурчав, граф грубо отшвырнул оруженосца в сторону.
– Но, милорд… – не унимался Тостиг, семеня в нескольких шагах за Вильямом Солсбери.
Граф свирепо сверкнул глазами, и Тостиг отпрянул, пожав плечами. Все-таки он пытался… Отец и сын находились в отличных отношениях, да и в том, чем занимался лорд Джеффри, не было ничего серьезного. Отцу не впервой убеждаться в том, что его сын – мужчина в любом смысле этого слова. Тостиг подождал, пока граф не нырнул в палатку, ухмыльнулся и отошел.
– Вставай и не забудь одеться! – взревел Вильям.
Джеффри соскочил с проститутки с такой легкостью, какой граф Солсбери давно уже не видывал.
– Что? – задыхаясь, спросил Джеффри, отыскивая на ощупь меч: он еще не разобрался, кто прервал его занятие.
Граф наблюдал за сыном, и его гнев мало-помалу проходил. Даже сейчас Джеффри выглядел довольно привлекательно, несмотря на изумленный взгляд, взъерошенные волосы и капельки пота, выступившие на плечах и среди редкой растительности на груди и животе.
– Отец! – воскликнул Джеффри. – В чем дело? Что случилось? – Не дожидаясь ответа графа, он зычно крикнул: – Тостиг, мои доспехи и оружие!
– Не нужно, – сказал Вильям Солсбери. – Хватит и придворного платья.
– Придворного платья?
Граф понял, что мозг Джеффри все еще затянут туманом плотского удовольствия. Вильям с трудом заставил себя не рассмеяться. Когда он был таким же, как Джеффри, ему вряд ли понравилось бы стать объектом насмешек отца в подобной ситуации. В сущности, ему и сейчас это не понравилось бы. Это уж точно. Граф Солсбери усмехнулся.
Джеффри покраснел, а глаза его по-волчьи засверкали золотистыми огоньками.
– Ну нет уж! – сердито проворчал он. – Я не собираюсь вставать на задние лапки, словно ручной пес, при каждом ударе королевского хлыста. Если возникла какая-то проблема, я приеду в любое удобное время завтра.
– К Джону дело не имеет никакого отношения, – слегка смутившись, ответил граф. – Перед самой вечерней приехала Джоанна.
– Джоанна?! – воскликнул Джеффри, и его лицо посерело. – Это невозможно! Ее гонец приехал только…
– Возможно или невозможно, но она здесь.
Джеффри выругался, а когда в палатку вошел Тостиг с кольчугой, сказал:
– К черту доспехи! Подыщи мне какое-нибудь приличное платье. Я должен отправляться ко двору.
Склонившись над сундуками с одеждой, молодой латник старался не подавать вида, что испытывает облегчение. Уж он-то знает, сколько вина выпил его господин! А вдруг лорд Джеффри зайдет слишком далеко и изъявит желание подраться со своим отцом? Обычно лорд Джеффри не вспыльчив, но обстоятельства, как сегодня, складывались ведь не каждый день.
Джеффри все еще рассеянно смотрел на шлюху, которая поспешила скатиться с походной кровати и теперь, съежившись, сидела в дальнем углу палатки. Потом обратился к отцу:
– У вас есть кошелек? Дайте мне немного денег. Я… я не знаю, где…
Граф нащупал две мелкие монеты в кошельке и вложил их в ладонь сына. Джеффри подошел к трепещущей от ужаса женщине, которая, несмотря на свой страх, протянула руку. Джеффри бросил ей деньги и спокойным тоном велел одеться и уходить. Ей нечего бояться, добавил он. Затем Джеффри повернулся, покачиваясь, к отцу.
– Я пьян, – заявил он.
– Что ж, значит, ты ничем не будешь отличаться от доброй половины мужчин при дворе. Ты способен держаться в седле?
Джеффри выпрямился, исполненный достоинства, что выглядело довольно смешно из-за его наготы и приступа; икоты:
– Что за вопрос! Я еще ни разу не был настолько пьян, чтобы не удержаться в седле!
– Вот и хорошо, – сухо ответил граф и помог Тостигу одеть сына.
Теперь, когда потрясение слегка отрезвило Джеффри, граф Солсбери увидел, что его сын «вернулся к жизни» и готов к светскому общению. Джеффри уже почти спокоен. Езда по прохладному ночному воздуху, бесспорно, отрезвит его, во всяком случае настолько, чтобы он смог прилично вести себя. Иначе придется проводить Джеффри в свою комнату и применить к нему испытанные меры. Однако, похоже, Джеффри говорил правду о своих способностях ездить верхом, хотя на лошадь он садился далеко не лучшим образом. Тостигу пришлось поддержать его, затем вставить ногу Джеффри в стремя и посадить в седло, что вызвало улыбку у графа Солсбери. Но, оказавшись на лошади, Джеффри тотчас же выпрямился.
Отец ничего не имел против сына и был вполне им доволен. Как и большинство сыновей, Джеффри имел разные грешки, свойственные компаниям таких же молодцов, но в присутствии отца и других взрослых людей показывал пример добропорядочного поведения. В этом не было ничего необычного. В лице лорда Иэна Джеффри имел интересного и очень опытного наставника, который научил его быть чрезвычайно тактичным, когда нужно. Это умение маскироваться немного беспокоило графа Солсбери в том плане, что мальчик мог стать излишне педантичным. Однако было совершенно ясно, что никакой опасности за этим не крылось. В данный момент графа беспокоил хмурый вид Джеффри.
– У тебя болит голова, мальчик? – спросил он.
Джеффри не ответил: это совершенно очевидно. Вместо этого он сказал:
– Значит, вы говорите, что приехала Джоанна, так?
– Да. Я подумал, что было бы неблагоразумным с твоей стороны не повидаться с ней, раз она так близко. Женщины привыкли плакать по любым пустякам.
И снова Джеффри воздержался от прямых комментариев по поводу отцовского замечания. Он нахмурился еще больше.
– Неужели при дворе не нашлось ни одного пажа, чтобы отослать сообщение о приезде Джоанны? Где же был Питер, Джервейз или Филипп?
Последние трое являлись оруженосцами графа Солсбери. Когда Джеффри назвал их, граф пришел в замешательство. Ведь он мог послать одного из них, Джервейза или Филиппа, но просто не подумал об этом. Однако больше всего его сейчас волновало течение мыслей Джеффри. Каким-то образом Джеффри связывал его приезд с недоверием к нему Джона. Граф Солсбери поспешил рассказать историю о паже, который не осмелился прервать веселье. Джеффри несколько смягчился и даже улыбнулся. Вряд ли кому-нибудь нравится прерывать весьма приятное занятие —уж кто-кто, а Джеффри это знал, – но если бы мужчина или женщина наказали посыльного за вмешательство, их следовало назвать невоспитанными людьми. А коль мужчина или женщина позволяют слугам откладывать с передачей сообщения, укореняя в них эту привычку, то они просто глупы.
Эта мысль не стала для Джеффри открытием. Он снова в который раз отгонял от себя горькое осознание того, что Англией правит дурно воспитанный, глупый человек. Но лучшей кандидатуры пока нет, напомнил он себе, повторяя литанию, которой научил его Иэн. Много раз эта литания удерживала его от непоправимых слов и поступков. Теперь она помогла ему переключиться на другую задачу.
– Отец, Джоанна доехала от Роузлинда до Уайтчерча за четыре дня, по моим подсчетам. Это так? Или я настолько пьян, что не могу считать?
– Я не разговаривал еще с ней, – ответил граф Солсбери, начиная хмуриться. – Но, конечно, очень быстро. Возможно, у нее были какие-то причины для такой спешки, раз юная девушка решилась перенести тяготы долгого пути.
Джеффри не обратил внимания на последнее замечание, которое в любом случае было риторическим. Успев очень полюбить свою мачеху, он не проводил пренебрежительного сравнения между ней и леди Элинор. Тем не менее Джеффри и в голову никогда не приходило, что, в сущности, женщины – хрупкие создания. Принимая за образец жизнь леди Элинор, он считал, что женщины, не способные стоически переносить тяготы жизни, просто притворяются и умышленно стараются казаться глупыми и слабыми созданиями. Начиная трезветь, Джеффри понял, что Джоанна, должно быть, ехала без багажа, как это часто делала Элинор. Теперь его волновало не физическое состояние невесты, а необходимость, побудившая ее к такой спешке.
– Сегодня я не поеду назад в лагерь, – сказал Джеффри. – Нельзя ли мне переночевать у вас, отец?
– Конечно, сын мой, но в чем дело? – спросил граф, улыбаясь.
– Я хочу поговорить с Джоанной…
– Поговорить и все?
Джеффри как будто и не заметил явной иронии в голосе отца.
– Если у нее были основания лететь сюда из Роузлинда с такой скоростью, я хочу услышать о них от нее лично. Я не намерен затевать с Джоанной разговор на ночь.
Граф Солсбери промолчал. Деловой тон Джеффри обеспокоил его. Он не удивился, когда Джеффри ворчанием встретил новость о прибытии Джоанны. В тот момент любой на его месте разразился бы ругательствами, даже если бы ему сообщили, что на него снизошла великая благодать. Однако теперь, когда потрясение уже позади, Джеффри следовало бы проявлять побольше энтузиазма. Джоанна так прекрасна, что способна пробудить страсть даже в каменной статуе, но, похоже, Джеффри интересовала только практическая сторона ее прибытия.
Размышляя над этим, граф Солсбери абсолютно не принимал во внимание отношения Джеффри с королевой. Графу никогда не нравилась Изабелла, но не столько из-за ее злобы к нему самому, сколько из-за того, что она и пальцем не пошевелит ради Джона, случись с ним беда. Она имеет известное влияние на мужа, ибо ему нравилось угождать ей и вызывать ее улыбку, но Изабелла никогда не сыграла бы традиционную роль королевы как примирительницы. Ни разу еще не подняла она голоса и не преклонила колени перед королем ради смягчения наказания кому-нибудь или чрезмерного налога. С другой стороны, граф Солсбери не испытывал к Изабелле ненависти и не боялся ее. Он знал, что королеву не волнуют политические проблемы, она слишком занята собой, чтобы тратить время на что-нибудь еще. Отлично понимая, что ей не настроить Джона против него, Вильям совершенно не брал в расчет враждебность королевы.
Однако графу Солсбери не приходило в голову, что Джеффри, сознавая все эти вещи, реагирует на них не так, как он. Мальчику было всего девять лет, когда он испытал первое горе, вызванное смертью деда и упадком его дома, Дела которого совсем расстроились не без участия Изабеллы. Шрамы остались. И хотя теперь Джеффри хорошо знал, что тщеславная, коварная и глупая Изабелла не способна причинить настоящего вреда, он не мог не приписывать ей все недостатки сил зла. Уж если она вмешивается в его жизнь, то дело принимает дурной оборот, что, по мнению Джеффри, может плохо кончиться. Поэтому он счел приглашение своей невесты ко двору королевы знаком надвигающейся беды, которую необходимо предотвратить. Это дурное предчувствие, добавившееся к головной боли, вызванной неумеренно большой дозой плохого вина, не могли поднять его настроения.
Когда Джеффри вошел в зал, его лицо было хмурым: рот плотно сжат, над бровями залегли вертикальные складки. Музыка тут же стихла, танец кончился, мужчины и женщины рассыпались по залу хаотичной массой, создавая отдельные группки. Джеффри огляделся и направился к довольно большой группе, которая, похоже, состояла исключительно из молодых мужчин. Граф Солсбери, собиравшийся напомнить сыну, что тот должен отыскать Джоанну, а не примыкать к веселой компании, лишь улыбнулся. Когда один из молодых мужчин наклонился, чтобы поцеловать чью-то руку, Джеффри успел разглядеть украшения на женской голове и сверкание серых глаз. Инстинкт не подвел Джеффри в центре мужской группы находилась Джоанна.
Звуки свирели и лютни уже возвестили о начале следующего танца, когда Джеффри подошел ближе. Генри де Брейбрук, только что поцеловавший руку Джоанны, сказал с видом самоуверенного ловеласа:
– Этот танец принадлежит мне, леди Джоанна…
– Увы! – громко перебил его Джеффри, – он принадлежит мне, как и эта женщина.
Джоанна бросила на Джеффри неодобрительный взгляд, затем присела в низком реверансе и потупила очи.
– Ваши манеры, сэр, присущи выходцам из трущоб, – не сдержался Брейбрук.
– Вы опять ошибаетесь! – парировал Джеффри. – Они подобны манерам солдата из лагеря, где, кстати, не мешало быть и вам. И не утруждайте себя попытками оскорбить меня. Король не потерпит между нами ссоры во время бала. Через день-другой меня ждут более серьезные дела. Вот когда я вернусь из Уэльса, мы сможем возобновить нашу беседу.
– Джеффри! – возмутился Энжелар д'Атье.
Мельком взглянув на приятеля, Джеффри ничего не сказал. Он повернулся к Джоанне.
– Ты действительно хочешь танцевать, Джоанна? – спросил он таким тоном, будто его совершенно не интересовал ответ. – У меня раскалывается голова…
– Нет, милорд. Если вам будет угодно… – пробормотала она, краснея.
– Уйдем от этого шума подальше, – сказал Джеффри и, согласно приличиям, предложил Джоанне руку.
Она сделала реверанс группе молодых мужчин и изящно положила свои пальчики на запястье Джеффри. Он быстро повел ее к глубокой нише с окном, где имелось свободное место. Как только они оказались вдали от людских ушей и глаз, провожавших их к нише, Джоанна со злостью воткнула свои длинные острые ноготки в руку Джеффри. Он вскрикнул и отдернул ее. На коже осталось несколько красных отметин. Эти тонкие белые пальчики оказались удивительно сильными!
– Твои манеры приличествуют скорее свинарнику, нежели трущобам! – прошипела Джоанна, улыбаясь обворожительно-ядовито. – В трущобах, по крайней мере, живут люди. Не смей вести себя так со мной на людях, когда я не могу защитить себя, чтобы не уронить твоего достоинства!
– По-другому я не мог увести тебя от толпы этих похотливых жеребцов, – проворчал Джеффри и, прежде чем Джоанна успела ответить, добавил: – Ради Бога, помолчи! У меня действительно раскалывается голова!
– И могу сказать почему: от тебя несет прокисшим вином. Зачем ты приехал? Тебе лучше лечь и проспаться!
– Меня вытянул сюда отец, чтобы мое отсутствие не оскорбило вашу милость!
– Меня скорее оскорбляет твое присутствие!
– Я не буду долго навязывать тебе свое общество. Что заставило тебя примчаться сюда за четыре дня? Тебе угрожает какая-нибудь опасность?
Злость Джоанны мало-помалу начала исчезать. Положив на одну чашу весов непонятную необходимость для графа Солсбери «вытягивать» сюда Джеффри, а на другую – явную ревность в действиях своего жениха по отношению к «похотливым жеребцам», Джоанна убедилась, что чаша с ревностью оказалась тяжелее. Улыбка, застывшая на ее губах, стала более естественной и выражала теперь удовлетворение. Как бы там ни было, Джеффри мог бы и не ревновать. И ее земли, и она сама уже принадлежат ему, а поскольку ее действия не могут лишить Джеффри земель, его ревность относится только к ней самой. Но главное – ей определенно понравилось, что Джеффри мгновенно почувствовал опасность в письме Изабеллы. Послание Джоанны не содержало всех деталей. Она писала только о факте приглашения и о своем намерении подчиниться воле королевы. И хотя гонцу наказали сохранять строгую секретность, Джоанна не осмелилась написать о своих опасениях. Послания имели свойство таинственно исчезать, особенно при королевском дворе.
– Давай присядем, – сказала девушка уже более любезно и, не в силах удержаться от подтрунивания, добавила: – Или, может, мне лучше сопроводить тебя в уборную? Ты зеленеешь прямо на глазах.
– Сядь, сделай одолжение. Ты, должно быть, очень устала, столько протанцевав. И, будь добра, предоставь мне самому разобраться с цветом моего лица. Джоанна, я не настроен сейчас на шутки. Если у тебя есть, что мне сказать, то сделай это как можно быстрее. Я не хочу, чтобы наше уединение послужило поводом для подозрений.
– Ты уже дал для этого достаточно поводов! – засмеялась Джоанна. – Ладно, наклонись поближе, но только не дыши на меня, а то я тоже опьянею. Если и возникнут какие-то подозрения, то лишь в твоей ревности. Ты очень мудро поступил, Джеффри. Извини за то, что я оцарапала тебя.
Джеффри лишь раздраженно буркнул в ответ. Тем не менее он сел рядом с ней и придвинулся ближе. Джоанна слегка отвернула от него голову, как это сделала бы на ее месте любая уязвленная женщина, чья чрезмерная робость не позволяет затевать ссору. Это имело двойной эффект: так ее не беспокоили винные пары, исходившие от Джеффри, и она одновременно могла наблюдать за залом.
– Я не знаю, кроется ли за этим какая-нибудь опасность, – серьезно сказала она. – Но я не понимаю, зачем Изабелла послала за мной.
– Я тоже. Все это мне не нравится. Очень не нравится. Ты не могла найти какой-нибудь благовидный предлог для отказа?
– Поначалу я так и думала поступить, но по поведению и ответам сэра Генри на мои протесты поняла, что королева не потерпит непослушания. Лучше было сделать вид, что я согласна, и скрыть свои подозрения и опасения.
– Это уж точно! Сэр Генри… Какой сэр Генри? Их тут по крайней мере двадцать наберется.
– Брейбрук.
– А, этот… Он домогался тебя? Поэтому ты так и спешила сюда, чтобы избавиться от него?
– Да, нужно было избавиться от него, но не потому, что он совершил какой-нибудь промах по отношению ко мне.
Джоанна замолчала, борясь с желанием подшутить над Джеффри. В поведении Брейбрука действительно не было никаких притязаний. (Джоанна и не догадывалась, что он просто пожирал ее глазами в течение всего путешествия.) Девушка привыкла подшучивать над Джеффри с детства. Но она понимала, что ничего смешного в этом сейчас не может быть. Джеффри теперь приходится ей не просто другом детства. Он – мужчина, и может натворить всяких глупостей…
Она повернулась и мельком взглянула на жениха. Возможно, его бледность и есть результат излишних возлияний, но глаза… это не глаза пьяницы. Они сверкают, как янтарь… горят страстью.
– К сэру Генри моя спешка не имеет никакого отношения, – торопливо произнесла Джоанна.
Полушепотом она поведала Джеффри об участи, постигшей свиту Брейбрука, и с облегчением отметила, как смягчилось лицо Джеффри, а его губы задрожали от сдавленного смеха.
– Джоанна, ты же могла убить их! И половину обитателей замка тоже!
– О нет! Тебе ведь известно, что мы с матушкой – прекрасные врачевательницы. Я знала, что делаю. В этом-то и заключается причина моей спешки. Я была уверена, что, поправившись, они помчались бы во весь опор, чтобы нагнать нас. А я не хотела, чтобы к нам присоединился такой большой отряд всадников, ибо они подчинялись не мне: тогда отпала бы нужда в моей свите. А так все мои люди здесь. Бьорн с Нудом по очереди отыскивают меня время от времени, опекают меня. Кроме того, со мной Брайан. Сейчас он привязан к кровати, охраняет мою одежду и драгоценности. Мне же не хотелось видеть, как он скачет и прыгает по бальному залу!
– Вижу, ты предприняла все необходимые меры предосторожности.
К удивлению Джоанны, в голосе Джеффри прозвучало такое недовольство, что она снова посмотрела на него. Ведь пока она рассказывала, она старалась следить за залом, не желая, чтобы кто-нибудь подслушал их. Глаза Джеффри на этот раз были опущены, а лицо оставалось бесстрастным.
– Надеюсь, что да, – сказала Джоанна. – Тебе что-нибудь не нравится в этом?
– Да! Нет, я хочу сказать… нет, эти меры предосторожности хорошо продуманы и благоразумны. Мне не нравится, что ты оказалась здесь, Нет, я не имею в виду, Джоанна… О, ради всего святого, Джоанна… я имею в виду…
Джоанна закрыла руками лицо, ее плечи опустились. Но прежде чем Джеффри начал успокаивать свою невесту, ее пальцы разжались немного, и он увидел, что она смеется.
– Так тебе известно, что ты имеешь в виду? – прошептала Джоанна.
– Да, как, впрочем, и тебе, плутовка! – проворчал Джеффри и наклонился к ней. – Можешь смеяться сколько угодно, но я действительно не рад видеть тебя здесь. Все рассчитывают, что я буду увиваться за тобой повсюду, а мне необходимо находиться со своими людьми.
– Естественно, тебе необходимо находиться среди них. – Глаза Джоанны расширились. – А не думаешь ли ты, что меня нарочно вызвали сюда, дабы оторвать тебя от твоих людей? Может быть, за этим кроется замысел посеять неприязнь…
– Нет, это слишком неестественно. Наши люди очень преданы нам. – Джеффри помолчал, затем откашлялся и выпрямил спину. – Значит, ты тоже не хочешь видеть меня при дворе?
– Конечно, – искренне призналась Джоанна. – В сущности, ты мне будешь даже мешать здесь.
– Что?! – взревел Джеффри.
– Джеффри, не будь глупцом! Я не забыла наше расставание в саду Роузлинда, но, поскольку меня вызвали сюда против моей воли, нужно быть полной идиоткой, чтобы не воспользоваться возможностью узнать, куда дует ветер слухов при дворе. Король разговаривает с Кантелю и Брейбру-ком, а я разговариваю с их сыновьями. Но вряд ли они станут беседовать со мной, если ты оттаскиваешь меня от них за руку или сердито смотришь на нас через весь зал. В твоем присутствии со мной не сможет говорить ни один мужчина. Видел бы ты свои глаза, когда подошел ко мне… Они могли превратить в груду пепла любого мужчину!
– Но только, похоже, не тебя!
От злости в глазах Джеффри снова запрыгали золотистые огоньки, но Джоанна смело встретила их взгляд.
– Да, – сухо сказала она. – Не меня. – Затем выражение ее лица смягчилось. – Если я и боюсь, Джеффри, то не тебя, а за тебя.
Джеффри, казалось, пропустил это косвенное признание в нежности мимо ушей.
– Ты ждешь, что я соглашусь с тобой?
Джоанна залилась огненным румянцем, а глаза ее потемнели.
– Мне все равно, согласишься ты или нет. Если намерения короля отличаются от его заверений, я должна знать, как защитить своих людей. Это мой первейший долг, который я буду выполнять, нравится тебе это или нет!
Руки Джеффри сжались в кулаки, а лицо так побледнело, что Джоанна испугалась, как бы он не забыл, где находится, и не ударил ее. Она поспешила взять его руки в свои.
– Не будь глупцом! Я обручена с тобой. Клянусь, что сберегу для тебя чистыми тело и душу! Не трать понапрасну время, размышляя над моими поступками. Они никогда не навлекут на тебя позор. О своем долге по отношению к тебе я тоже знаю, Джеффри.
– Надеюсь, – громко сказал он и, быстро поднявшись, ушел.
7.
К счастью, уже через несколько минут Джеффри нашел своего отца, стоявшего поодаль от других людей. Поначалу Вильям Солсбери наблюдал за сыном, но, когда он увидел, что Джеффри вывел Джоанну из толпы собравшихся вокруг нее щеголей и отвел в уединенный уголок, улыбнулся. Очевидно, деловой настрой покинул Джеффри, как только тот встретился с прелестной девушкой.
Неожиданно он увидел, что через зал к нему направляется Джеффри.
– Вы глубоко заблуждались, полагая, что леди Джоанна жаждет моего общества, – с горечью сказал Джеффри, прервав тревожные размышления отца. – Она…
– Говори тише, – прошептал граф. – Ты думаешь, что, кроме как у меня, здесь ни у кого нет ушей?
Он было уже хотел прибавить колкое замечание по поводу того, что люди, чьими устами говорит вино, должны сторониться общества, но тут же понял, что сам виноват. Джеффри напился и выбрал вполне соответствующее для этого время и место. Если бы граф Солсбери не вытащил его ко двору, подобная слабость не причинила бы никому никакого вреда. Вся беда в том, что граф просто обманулся. К тому времени, как они спешились, Джеффри казался протрезвевшим и был преисполнен чувством собственного достоинства. Мальчик отлично справлялся с хмелем. По сути, за исключением бледности и зычного голоса, ничто в Джеффри не выдавало его опьянения. Но, видимо, он еще не отрезвел. Должно быть, он чем-то обидел Джоанну. Что ж, положение можно легко исправить, если только Джеффри не кинется сломя голову в лагерь.
– Хорошо, что ты решил остаться… – начал говорить граф Солсбери.
– В этом нет необходимости! – перебил его Джеффри. – Я возвращаюсь!
– Никуда ты не возвращаешься! А вообще-то мне все равно, если и уедешь, поскольку ты вернешься сюда уже к обедне. Как только мы отстоим мессу, состоится военный совет.
– На закате солнца?! – возмутился Джеффри и сжал руками свою раскалывающуюся голову.
По лицу его отца скользнула тень, но он лишь сказал:
– Ведь король жаждет побыстрее оказаться в Уэльсе.
– Я знаю, – сухо ответил Джеффри.
Король уже несколько раз посещал лагерь. Во время своего последнего визита он упорно настаивал на немедленном выступлении Джеффри в Уэльс. Джон раскритиковал юного военачальника за нехватку быков и повозок, вызванную явно безответственностью.
Тут Джеффри в голову пришла еще одна мысль.
– Почему мне ничего не сообщили об этом?! – рассердился он.
– Никто не собирался унизить твое достоинство, – поспешил успокоить сына граф, но стал еще мрачнее. – Об этом пока не знает ни один человек в лагере. Ричард Марш как раз сейчас передает приказ короля.
Джеффри сжал ладонями виски.
– Я вас правильно понял? – неуверенно спросил он. – Вы хотите сказать, что король собирал военный совет и не вызвал на него ни одного вассала, решившего остаться в лагере со своими людьми?
– Это было сделано без всякого умысла, полагаю, – сказал граф Солсбери, но не очень уверенно.
Глаза Джеффри вспыхнули огнем, однако он ничего не сказал, просто успокаивающе сжал плечо отца. Зачем добавлять тому беспокойства? Джеффри устремил взор к окну, где до сих пор спокойно сидела Джоанна. Граф Солсбери проследил за его взглядом.
– Вернись к ней, – посоветовал он. – Она ждет тебя.
Джеффри рассмеялся.
– Ошибаетесь, – язвительно заметил он. – Она ждет, когда я уйду…
– Ради всего святого, – грубо оборвал его Вильям Солсбери, – поди в уборную и сунь себе два пальца в рот! Я сам поговорю с Джоанной! Когда протрезвеешь, вернешься и извинишься перед девушкой, если чем-нибудь оскорбил ее.
– Я уже не пьян! – раздраженно запротестовал Джеффри. – И ничем не обидел Джоанну.
– Что же тогда?
– Я ее ничем не обидел. Она сказала, что я ей только мешаю. Она не может спокойно разговаривать с придворными джентльменами, пока я стою рядом и испепеляю ее взгляДОМ.
– Что? Не выдумывай, Джеффри. Джоанна никогда бы…
– Ею руководят самые благие побуждения, – сердито проворчал Джеффри и тут же понял, что не может рассказать о намерениях Джоанны отцу. – О, будь я проклят, что согласился обручиться с ней! Все женщины ее породы – сущие дьяволицы! Я иду спать!
Граф Солсбери и не пытался остановить сына. Каким он был глупцом, отрывая Джеффри от любовных утех, но еще большая глупость – толкнуть его, пьяного и недоувлетворенного, к девушке, которая только подлила масла в огонь. Должно быть, из-за своего упрямства Джеффри неправильно понял Джоанну. Граф направился к ней, не подозревая, что четверо других мужчин идут в том же направлении. Заметив Вильяма Солсбери, они замешкались, а кто-то даже шепотом выругался. К удивлению графа, Джоанна встретила его дружелюбной улыбкой.
– Милорд… – пробормотала она, – надеюсь, вы не отругали бедного Джеффри…
– Э-э… нет… я…
– Он много выпил, – хихикнула Джоанна. – И так злился, так злился, когда я посоветовала ему поехать в лагерь и проспаться.
– Так вот, значит, что ты ему сказала…
– Но я же согласилась с ним, когда он сказал, что должен находиться в лагере среди своих людей, а не танцевать со мной.
Граф Солсбери изучающе посмотрел на будущую невестку.
– Если ты знала, что он пьян, зачем же подтрунивала над ним? – упрекнул он будущую невестку скорее удовлетворенно, нежели сердито.
– Поначалу у меня и в мыслях не было его дразнить, – ответила Джоанна. – Я хотела только уверить его, что не обижусь, если он вернется к своим обязанностям… В военное время мужчины не должны отвлекаться на танцы, – сказала она и снова захихикала. – Но, когда Джеффри назвал джентльменов, которые разговаривали со мной, «похотливыми жеребцами», я не смогла удержаться от соблазна немного подшутить над ним. – Джоанна уже успокоилась и нежно положила свою руку на запястье графа. – Я помирюсь с ним при следующей же встрече! Не сердитесь на меня.
– Сердиться на тебя? Никогда, дитя мое! Это я во всем виноват. Я не понимал, насколько он пьян. Мне нужно было хорошенько протрезвить его, прежде чем привозить сюда. Я очень рад, что ты все понимаешь.
– За меня можете не беспокоиться, но осмелюсь сказать, милорд… кое-кто, по-видимому, остался оскорбленным. Джеффри… в общем, он нагрубил Генри де Брейбруку. Я не знаю, что можно предпринять по этому поводу, но…
– Брейбруку? – Граф плотно сжал рот, но тут же улыбнулся. – Не забивай себе этим голову, дорогая. Я все улажу. Лучше расскажи мне, есть ли новости от Иэна и твоей матери.
– Пока ничего существенного, милорд, если не считать известия об их благополучном прибытии в Ирландию. Мне кажется… милорд, с вами, похоже, хочет поговорить лорд Оксфорд.
Вильям Солсбери увидел, что Обри де Вер, освободившийся от Марша, действительно машет ему рукой. Он похлопал Джоанну по плечу и поспешил к лорду. Молодые люди, нерешительно сновавшие неподалеку, сразу же стали сходиться к месту у окна. Джоанна лишь скромно улыбалась, опустив голову, но следила за ними из-под длинных ресниц. В ее глазах горели лукавые огоньки.
Но на Джоанну смотрели сейчас не только молодые мужчины, искавшие ее общества. Королеве Изабелле явно не нравилась эта девушка. Она сразу же пришла к такому мнению, как только Джоанна предстала перед ней. Изабеллу не обеспокоила красота девушки, хотя она не терпела, когда ее «смуглое совершенство» сталкивалось с соперницей, Джоанна была чрезмерно скромна и скучна. Изабелле гораздо больше нравилась леди Элинор, несмотря на то, что Джон ненавидел эту женщину. Леди Элинор рассказывала забавные истории и весьма интересно смотрелась в красивых нарядах и украшениях королевы. А Джоанна глупа и замкнута. Ее интересуют лишь ухаживания молодых мужчин.
«Джоанна просто потаскуха, – думала Изабелла, – потаскуха, которая скрывает свою истинную сущность под маской скромности и благочестивых речей. А этот выродок графа Солсбери домогается ее с той же похотью, что и другие молодые болваны, хотя уже обручен с ней!» Красивые губы королевы тронула недобрая улыбка. Этот ублюдок, Джеффри, так же спесив, как бойцовый петух! Что ж, она поубавит его спесь! Он заполучит в жены шлюху! Это охладит и его пыл, и его гордость. Глаза Изабеллы сверкнули таким удовлетворением, что ее супруг невольно улыбнулся ей. Чтобы казаться еще красивей, королева непроизвольно вытянула шею, и на подбородке ее обозначилась тонкая складочка, тянувшаяся от щеки.
Изабелле на ум пришла забавная идея. Джоанну следует лишить девственности, если у нее вдруг обнаружится таковая, и использовать это в своих целях. Если удастся устроить для нее «придворную свадьбу», Джеффри украсит свой герб чистыми и сухими простынями, опозорившись перед всем светом. Придется приложить некоторые усилия, чтобы не промахнуться, но потом, вне всяких сомнений, весь двор наполнится слухами, и никто не поверит в кровь на простынях, даже если призвать свидетелей брачной ночи.
Джон устремил взор в направлении взгляда своей супруги. Некоторое время в глазах его отражалось изумление. Как он мог не заметить этой женщины?
– Кто эта девушка, на которую ты так смотришь? – спросил король Изабеллу.
Что он действительно ценил в своей супруге, так это полное отсутствие у нее ревности в вопросах плотских утех. Пока Джон не воздавал женщинам, с которыми спал, почести, Изабелле было все безразлично, перепорть он хоть всех девственниц в королевстве.
– Это леди Джоанна – будущая невестка Вильяма Солсбери.
Король недовольно выругался и, явно разочарованный, облизнул губы. Тут он не осмелится вступить в связь… во всяком случае открыто. Возможно, после Уэльской кампании, когда двор будет распущен, что-нибудь и удастся устроить. Он не забудет об этом. Было бы забавно переспать с дочерью стервы, которая однажды оттолкнула его от себя. Изабелла говорит, что это робкая и послушная девушка, затравленная своей матерью-ведьмой. Безусловно, страх заставит ее держать язык за зубами, если ему удастся овладеть ею, но, даже если Вильям и узнает об этом… Не стоит придавать этому большое значение.
Джон снова перевел глаза на свою супругу. Очаровательную улыбку на ее лице сменила злобная ухмылка. Что это: результат не присущей Изабелле ревности или какая-то личная неприязнь к девушке? Если последнее предположение верно, Изабелла, возможно, даже охотно поможет ему воздать дочери матери-сучки по заслугам.
Скромно беседуя с джентльменами, окружившими ее, Джоанна раздумывала над причиной, побудившей Джеффри так быстро исчезнуть с бала. Граф Солсбери согласился с ней: его сыну лучше оставаться в лагере. Конечно, Джеффри выпил не в меру много, но нельзя же сказать, что он вдребезги пьян и не контролировал себя. Кроме того, его ревность просто опасна. Глупец! Зачем ей искать кого-то еще, если он может сполна дать ей все необходимое! Что ж, все это весьма досадно, но ей придется быть очень осторожной, чтобы и намек на скандал не коснулся ее имени. Такой скандал мог бы навлечь на кого-нибудь угрозу гибели и опасен для Джеффри. Даже если вызов на поединок и был бы справедливым, ненависть королевы к Джеффри могла бы немало навредить ему, когда он убьет кого-нибудь…
//-- * * * --//
Опустив голову в бочку с холодной водой, Джеффри ждал, пока не прекратится шум в мозгах. Когда судорожное пульсирование сменилось тупой болью, он свалился на кровать своего отца. Джеффри и не надеялся заснуть: он решил обдумать план, как добиться немедленного отъезда Джоанны от двора. Но он недооценил эффект, который оказали в совокупности и утомительная верховая езда, и веселая пирушка, и перебор в выпитом вине, и неудовлетворенность его плоти, и назревшая ссора. Когда граф Солсбери вернулся через несколько часов в свои покои, чтобы лечь спать, он поговорил в обычной манере со своими оруженосцами и, подвинув сына, который не издал при этом ни звука, освободил себе место на кровати.
К утру от головной боли Джеффри не осталось и следа. Однако трезвое осмысление признания Джоанны в своих намерениях принесло ему не больше удовлетворения, чем накануне вечером, когда он впервые услышал о них. Джеффри не хотел обращаться за помощью к своему отцу. Все, что мог сделать Вильям Солсбери, так это попросить короля, чтобы тот заставил Изабеллу отослать Джоанну назад, в Роузлинд. Нельзя сказать, что Джеффри не доверял Джоанне, но он боялся, как бы Изабелла не навлекла на нее беду, а распущенность придворных дам не внушила ей отвращение. Граф Солсбери все еще считает Джоанну беспомощным, невинным ребенком и своего мнения менять не собирается. Вспомнив о том, как этот «беспомощный, невинный ребенок» избавился от свиты сэра Генри, Джеффри улыбнулся и взглянул на отметины на своей руке, оставленные острыми ноготками хрупкого создания.
Разрешив, к своему удовлетворению, этот вопрос, Джеффри переключил все внимание на короля, когда все приглашенные на военный совет уже собрались в трапезной. Но уже первое, что он услышал, заставило его забыть о Джоанне. Чтобы закончить войну как можно быстрее, Джон предлагал взять Ллевелина в плен.
– Когда Уэльс останется без своего предводителя, его крепости падут сами, сделав за нас нашу работу, – заключил король. – Тогда мы появимся перед валлийцами как избавители, защищая их друг от друга.
Джеффри глубоко вздохнул и посмотрел на пожилых мужчин, окружавших его. Ничто в их лицах не сулило надежды, что кто-нибудь возразит против этого безумия. Он с грустью понял: никто и не считает план короля неблагоразумным. В Уэльсе не было войны, настоящей войны англичан против валлийцев, со времен правления короля Генриха, если не считать карательной экспедиции сэра Саймона почти двадцать лет назад. Мало кто уже помнит о ней, а если и помнит, так только, что Джон ввел тогда в Уэльс огромную армию, и Рис ап Груффидд [3 - «Рис ап Груффидд» на валлийском языке означает «Рис, сын Груффидда».] принес ему присягу в верности. Джеффри вздохнул. Его возраст и недостаток опыта приказывали ему молчать и слушать двоих старших и искушенных соратников. Возможно, Джеффри Фиц-Вильям, ничтожнейший из вассалов короля и самый неопытный из военачальников, и должен был почтительно молчать, однако он как заместитель Иэна де Випона нес ответственность за его людей и за людей короля. Джеффри слушал еще несколько минут, обдумывая, как благоразумнее поступить. Если он заговорит, Джон, конечно, разозлится. Более того, его единственный голос «против», возможно, ничего и не решит. И в то же время, если бы Иэн был здесь, он не молчал бы.
– Сир, вы не найдете там лорда Ллевелина, – отчетливо и громко сказал Джеффри, выйдя вперед.
– Там? Что значит «там?» Было названо четыре крепости. В какой именно мы его не найдем? – раздраженно спросил король. – И откуда тебе известно так много о маневрах врага? Уж не в сговоре ли ты с ним?
– Нет, ни с ним, ни с уэльскими вассалами Иэна, ни с моим молочным братом Оуэном ап Ллевелином, – решительно заявил Джеффри, надеясь, что упоминание о его уэльских связях напомнит всем, что он знаком с этой страной и ее народом. – Но я часто бывал в Уэльсе и слышал их сказания о войнах…
– Это тебе следовало бы делать и сейчас – сидеть на коленях у своей няни, слушать сказки и не вмешиваться в Дела военного совета!
Дотоле тусклые глаза Джеффри вспыхнули золотым янтарем, он побагровел. Граф Солсбери предостерегающе поднял руку и направился к сыну, но Джеффри заговорил снова:
– Милорд, каждый вассал обязан сообщать все, что знает, королю. Валлийцы изгоняли из своих владений не одну английскую армию. Об этом поется в их песнях. Есть пища для размышлений…
– Пища, кишащая червями! – презрительно усмехнулся Джон, но, заметив на себе взгляд Вильяма Солсбери, тут же добавил: – И что же это за пища?
– Я уже говорил, – ответил Джеффри, явно успокоившись. – Вы не найдете лорда Ллевелина, где бы вы его ни искали. Вам лучше…
– Достаточно! – прервал его Джон. – Когда мальчишка, наделенный незаслуженной властью, начинает указывать военному совету, что делать, а чего нет, нужно при нимать решительные меры! Тебе придется покинуть нас, Джеффри, и выполнять лишь то, что мы прикажем тебе!
Воцарилась устрашившая всех тишина. Джеффри посмотрел на отца.
– Понятно, милорд, – тихо сказал он, поклонился и вышел.
Под крытой аркадой Джеффри остановился, пытаясь усмирить свой гнев, который побуждал его вернуться и сказать королю парочку теплых слов. Сдержав свой безумный порыв, от которого ему стало не по себе, Джеффри задумался над своими последующими действиями. Можно уехать в лагерь, но, если он хочет поговорить с отцом о Джоанне, нужно дождаться, когда закончится совет. От этих мыслей Джеффри оторвал паж. Тот дернул его за рукав и сказал, что в саду его дожидается молодая леди.
Вспомнив свои не такие уж давние беды, когда он сам служил в пажах, Джеффри не отругал и не ударил мальчика. Закрыв глаза и попросив у Бога терпения себе, он сказал:
– Хорошо, веди меня к ней.
Лучше бы Джоанна ждала его где-нибудь подальше, но она удобно устроилась у самого входа в сад. Не время прохлаждаться! Когда девушка, мило улыбаясь, поднялась, чтобы приветствовать Джеффри, он грубовато спросил:
– Чем могу служить вам, мадам?
Годы жизни с людьми весьма непостоянного настроения не прошли для Джоанны даром. Вместо того чтобы воскликнуть: «Так-то ты приветствуешь меня, негодник!», что отлично получалось у ее матери, Джоанна сказала, как могла, спокойно:
– Прошу прощения, что отрываю тебя от дел в такое время. Я не задержу тебя. Я пообещала твоему отцу, что помирюсь с тобой до твоего возвращения в лагерь. Только позволь мне сказать, что я сожалею о том, что дразнила тебя вчера вечером.
Джеффри потер лоб, словно хотел разгладить на нем две вертикальные складки между бровями.
– Думаю, что скорее извиниться должен я. Кажется, вчера я не очень-то был склонен к общению, как, впрочем, и сейчас.
– Вчера вечером ты был пьян, – сказала Джоанна, пожав плечами. – Я знала об этом. А сегодня… – Она подняла на Джеффри глаза. – Сегодня тебя беспокоит что-то, связанное с твоими обязанностями.
– Ты тысячу раз права, – с горечью ответил Джеффри. – Только что я слушал старых идиотов, включая моего отца, разглагольствующих, как они захватят Уэльс, втянув лорда Ллевелина в заранее подготовленное сражение и взяв его в плен.
– Это просто смешно! – воскликнула Джоанна. – Даже я знаю…
– Ты – просто глупая девчонка, а я – лишь мальчишка, наделенный незаслуженной властью, которому до сих пор только и сидеть на коленях у своей няни и слушать сказки! Так сказал король. Разве наше мнение заслуживает внимания?
– И ты ничего не сказал им? Не обратил их внимание на то, что еще никому не удавалось втянуть валлийцев в крупное сражение?
– Я не успел и заикнуться об этом. Как только я поднял голос, меня отругали, как малого ребенка, и попросили покинуть зал. Я…
– Успокойся, Джеффри! Гневаться на короля бессмысленно. Тебе ведь известно, что он дурно воспитан и глуп. Давай лучше подумаем, как смягчить предстоящие неприятности. Пойдем, прогуляемся по саду. Не думай об этих идиотских разглагольствованиях!
– Я ничего не могу сделать! Мне только двадцать лет! Они же посвятили войнам всю свою жизнь.
Сама правда прозвучала в его словах, и она подействовала успокаивающе. Конечно, совет не стал бы слушать Джеффри. Как на беду, ни один лорд, принимавший участие в Уэльских походах, не присутствовал, а эти старые вояки сражались исключительно во Франции либо вели мелкие междоусобные войны в Англии. Никто из них даже и вообразить себе не может, что представляет из себя Уэльс, особенно его западная часть! А что касается короля, так он никогда не упускает шанса поглумиться над кем-нибудь, если представляется случай.
– Отчасти я сам виноват, – вздохнул Джеффри. – Вместо того чтобы только излагать факты, я начал советовать, как лучше поступить. Я не привык к ситуациям, когда приходится говорить напрямую с графами, епископами и королями.
– Не обращай на это внимания! Не думаю, что они стали бы тебя слушать, если бы ты говорил с ними и как-то по-другому, – успокоила его Джоанна. – Я не вижу, как ты можешь изменить планы короля. Я хочу сказать… Мы должны сделать все возможное ради спасения наших людей! Помню, Иэн рассказывал, как они чуть не умерли от голода, когда ходили с моим отцом на Уэльс.
– Да, тогда Иэну и удалось повстречаться с лордом Ллевелином. Отряд Иэна бродил в поисках продовольствия и захватил Ллевелина в плен. Именно об этом я и хотел им рассказать… о том, что в Уэльсе мало ферм, где можно раздобыть провизию… о том, что там нет таких широких дорог, где прошли бы повозки, запряженные быками…
– В таком случае можно воспользоваться ослами и мулами…
Джеффри кивнул головой:
– У меня их достаточно, а наши вассалы, думаю, уверены, что смогут купить ослов и мулов, как только представится такая возможность. Но во всей стране не хватит животных, чтобы тащить провизию для целой армии неизвестно сколько времени. Две-три недели, пока мы будем осаждать первую крепость, еще можно выдержать, но преследовать Ллевелина…
– Главное, чтобы не голодали ты и наши люди! За других я не переживаю! – воскликнула Джоанна.
– В таком случае тебе лучше побеспокоиться о всех, если ты не хочешь, чтобы они передрались между собой! – резко сказал Джеффри.
Джоанна ненадолго задумалась.
– Ты прав. Что бы ни приказывали командиры, люди прежде всего будут слушать свои пустые желудки. Джеффри, если ты знаешь, как лучше всего решить эту задачу, то тебе надо убедить своего отца поговорить с королем.
– Конечно. Я уже говорил, что глупо поступил, затеяв разговор на совете в такой форме, но я был просто удивлен. Мне и в голову не приходило, что мой отец никогда не воевал в Уэльсе и ни разу не обсуждал с Иэном, как стоит вести такую войну.
– Иэн никогда не пошел бы на это! – воскликнула Джоанна. – Он посчитал бы подобные действия предательскими по отношению к представителю своего клана.
Джеффри непристойно выругался.
– Я как-то не подумал об этом, – сказал он. – И как же поступать теперь мне? Неужели я должен забыть о своей чести и использовать знания, полученные от Иэна, против его друзей?
– Не вздумай распутывать шелковую нить! – поспешила предостеречь его Джоанна, проклиная себя за то, что подняла этот вопрос. – Если ты способен с честью носить оружие, то носи его, не забывая о мудрости, к которой обязывают тебя твои полномочия. Ты не должен драться вполсилы только потому, что враг – друг твоего друга. Иэн надеется, что ты будешь использовать свои знания в полную меру… за исключением…
– За исключением чего? Разве в вопросах чести могут быть исключения?
Джоанна не стала ни ругаться, ни поднимать глаза к небу, ни тяжело вздыхать, ни выказывать других признаков раздражения, вызывавшего в ней непреодолимое желание дать своему жениху нахлобучку. Она понимала, что впервые столкнулась с bete noire [4 - Предмет ненависти (фр.).], ставшим настоящим проклятием в жизни ее матушки. Конфликт между честью и здравомыслием разжигал в доме Джоанны настоящие ссоры. – Не знаю, – тихо сказала она. – Но иногда приходится идти на компромисс. Ты считаешь, что Иэн должен был разорваться на части, отдав свои руки Ллевелину, а остальную часть тела – королю? – Джоанне удалось все же рассмешить Джеффри, но он не оправдал ее надежд и не ушел от темы разговора. – Не говори о том, чего совсем не понимаешь! Честь не знает компромиссов, и Иэн не стал бы играть ею. Он полностью выполнил свои обязательства по отношению к каждому сюзерену.
Последовала короткая пауза. Стоит ли Джоанне привлекать внимание Джеффри к проблеме, что ее так волнует? Замки, которыми владеет ее отчим в Уэльсе, не отличаются ни большими размерами, ни особой значительностью. В обычной ситуации эти замки не привлекли бы внимания, если бы только случайно не оказались на пути армии. Однако вполне возможно, что Джон намеренно свернет с дороги, лишь бы только навредить Иэну. Если Джон знает, где находятся замки отчима, возможно, Джеффри будет просто бессилен помешать ему.
Они медленно гуляли бок о бок по саду. Солнце то пряталось, то выглядывало из-за проплывающих по утреннему небу облаков. Розы были все еще в полном цвету. С их ароматом на Джеффри нахлынули воспоминания. Он огляделся, отвел Джоанну в тень высоких кустов и страстно поцеловал. Задумавшись над тем, как «оградить» собственность Иэна от чести Джеффри, она покорно, почти равнодушно приняла его объятия.
Через несколько секунд Джеффри разжал губы.
– Ты злишься на меня за то, что я не встретил тебя здесь сам? – тихо спросил он. – Или за то, что сказал тебе вчера вечером?
– Я вообще ни на что не злюсь, – несколько рассеянно ответила Джоанна.
– Тогда почему же… – начал было Джеффри, но прежде чем успел закончить, его ревность подсказала ему более чем очевидное объяснение. – Думаю, кто-то другой пришелся тебе более по вкусу, чем я! В таком случае прошу простить меня за то, что навязываю тебе свои знаки внимания.
– Что я такого сделала? – недоуменно спросила Джоанна. – В чем я виновата перед тобой? Мы же обручены. Кто мне мог прийтись по вкусу? А даже если бы это было и так, какая разница?
Вполне естественно, что Джеффри не ответил ни на один ее вопрос. Он не знал, как описать словами различие между ее теплой, страстной покорностью в садике Роузлинда и холодным безразличием этого, последнего, поцелуя. Вопросы Джоанны только подкрепили уверенность Джеффри в своей правоте и вызвали в нем боль. Они доказывали, что девушка не испытывала никаких особых чувств ни к нему, ни к кому-либо другому.
– Что случилось? – тревожно спросила Джоанна.
И тут она поняла: Джеффри каким-то образом почувствовал, что она осталась безучастной к его поцелую. Но Джоанна не считала, что вела себя иначе, чем в Роузлинде, когда Джеффри целовал ее в прошлый раз. Тогда она тоже позволяла Джеффри все делать самому, но ей пришлось признать, что в Роузлинде она чувствовала его поцелуй, а в этот раз нет. Джеффри каким-то образом понял… Мгновенно раскаявшись, Джоанна обвила его шею руками.
– Прости! – прошептала она и с любопытством добавила: – Как ты догадался, что я не чувствую твоего поцелуя? Меня беспокоят уэльские земли Иэна. Если король захочет напасть на них, но не будет знать, где они расположены, не ты ли отведешь его к ним?
Джеффри инстинктивно обнял Джоанну и опустил голову, желая возобновить поцелуй, но тотчас же отстранился и плотно сжал губы.
– Отвести армию к владениям моего тестя? Даже король не сможет склонить меня к этому!
– Кто знает, на что способен Джон? – не унималась Джоанна, намереваясь вытянуть из Джеффри обещание, что он ни под каким предлогом не станет содействовать захвату земель ее отчима.
– Если Джон не преследует цель посеять между мной и Иэном вражду, он не станет спрашивать меня о местонахождении его владений. Король знает, что я не поведу туда войска и ни одна клятва верности ему не заставит меня сделать это. Кровные узы гораздо важнее. Однако я не знаю, как мне поступить в том случае, если мы случайно наткнемся на какой-нибудь из замков Иэна. Мне известны все их слабые и сильные места как свои пять пальцев. Что мне тогда делать? Помалкивать и смотреть, как умирают люди, которых я привел? Или предать своего сюзерена, спасая жизни его вассалов? Приятненький выбор, ничего не скажешь!
Поскольку Джеффри уже непроизвольно раздумывал над вопросом, волновавшим Джоанну, она не стала оказывать на него большего давления. Если отряды и наткнутся случайно на замки Иэна, они захватят их независимо от того, окажет Джеффри свою помощь или нет. Джоанна, удовлетворенная, приподняла голову, повернув ее так, чтобы губы могли легко встретиться с губами Джеффри.
– Теперь я буду более внимательна, если ты меня поцелуешь снова, – прошептала она и с такой страстью приняла поцелуй Джеффри, что ему уже не захотелось поднимать вопрос о ее отъезде.
8.
Естественно, леди Элинор предупреждала свою дочь об опасностях жизни при дворе. Джоанна и сама кое-что знала об этом: она уже как-то провела здесь некоторое время под опекой леди Элы. Однако она обнаружила, что ее детские впечатления не идут ни в какое сравнение с нынешним положением. В детстве Джоанна просто беззаботно проводила время. Тогда она впервые в своей жизни, если не считать таких празднеств, как вторая свадьба ее матери, имела широкий выбор товарищей по детским играм. Некоторые из ее прежних друзей до сих пор находились при дворе, но теперь они стали сторониться Джоанны.
При обычных обстоятельствах, вроде празднования двором Рождества или Пасхи, или даже в периоды специальных собраний по определенным политическим соображениям, Джоанна встретила бы здесь женщин, чьи вкусы и интересы во многом совпадали с ее собственными. Немногие из них, подобно Джоанне, были хозяйками в своих владениях, но как помощницы своих мужей они тоже заседали в судах, следили за работами в замке и поместье. С такими женщинами у Джоанны было много общего. К несчастью, когда их мужья отправлялись на войну, эти дамы оставались там, где следовало бы находиться и Джоанне, – у себя дома, присматривая за землями. При дворе Изабеллы оставались лишь бессменные представительницы ее свиты, девочки, находившиеся на воспитании у королевы, женщины, в различной степени зависимые от королевы, и «подопечные» короля, ожидавшие, когда их выдадут замуж. Именно для этих дам некоторых джентльменов освободили от участия в Уэльской кампании и оставили на службе у королевы.
В среде дам, постоянно находившихся при королеве, тон полностью задавала Изабелла. Разговоры и интересы сосредоточивались исключительно на внешности, одежде и драгоценностях – главном, в сущности, для женщин, или на скандальных историях – кто с кем в связи и как долго, куда поедет двор в следующий раз.
Джоанну ничуть не интересовали подобные темы. Если на ней и не было показной мишуры, она отлично знала о своей красоте и получала удовольствие от того, что не уподобляется остальным. Не проявляла Джоанна интереса и к придворным интригам. Вся беда в том, что такие обсуждения очень скоро приобретали весьма личностную окраску. Замечания, которые поначалу бывали непонятными, вскоре становились ясными благодаря многозначительным кивкам и хихиканью. Чаще других мужчин женщины обсуждали Джеффри.
Три вещи помогали Джоанне не выставлять себя на смех. Во-первых, мужчина, которого описывали фрейлины Изабеллы, настолько отличался от Джеффри, что Джоанне понадобилось немало времени, дабы провести какую-либо связь с ним. По сути дела, вначале она была просто сбита с толку, решив, что ее либо предостерегают от какого-то непревзойденного совратителя, либо, и это вероятнее всего, незаметно подталкивают стать его жертвой. Когда наконец она поняла, в чем дело, ее тотчас же разобрал смех. Джоанну рассмешило, что эти увешанные драгоценностями, надушенные и накрашенные куклы высказываются о Джеффри в такой манере.
К счастью, последняя волна чувств захлестнула Джоанну, лишь когда она осталась наедине с собой и хорошенько обдумала все, что услышала. Лежа в постели, она снова чувствовала прикосновение теплых губ Джеффри и страстное желание, какое в ней пробуждали уверенные движения его рук. Но в том, что Джеффри способен вызывать такие же чувства у других женщин, не было ничего смешного. Джоанна кипела от гнева и возмущения, на глазах ее выступили слезы, а с уст готовы были сорваться крепкие словечки. Она зашипела, словно растревоженная змея, зашипела так, что Брайан вскочил на лапы со своего места у кровати и громко зарычал. Утихомирив пса, девушка попыталась осмыслить, что она только что бормотала шепотом. Эти ужасные слова были знакомы ей: она неоднократно слышала, как матушка набрасывалась с ними на ее отчима. Не важно, виноват был Иэн или нет. Джоанна не считала его виноватым, ибо он гораздо лучше ее матушки использовал для своей защиты смущение, раздражение и настойчивость, но эти ссоры никогда не касались прошлого. Элинор не винила Иэна за любовные связи, которые были у него до их свадьбы.
Спокойствие снова вернулось к Джоанне. Какая разница, чью постель согревал Джеффри до их помолвки? Зачем ему было хранить ей верность, если он и знать не знал, что станет ее мужем? Ясно как день, что у него не было женщины после их помолвки, разве что только какая-нибудь случайная шлюха… Джоанна ведь знала, куда он ездит и что делает. Этот довод заставил ее улыбнуться. Если у Джеффри до сих пор шашни с какой-нибудь придворной сучкой, он не проскакал бы двести миль в Роузлинд, а ограничился обычным посланием, что подарило бы ему еще десять дней в постели своей любовницы.
Довольная, Джоанна свернулась калачиком в постели и закрыла глаза, но сразу же опять встрепенулась, пораженная неожиданной догадкой. А не попахивает ли здесь тем испорченным сыром, с помощью которого завлекают в ловушку крысу? Любовница, жаждущая сохранить привязанность мужчины, не украшает изменой мужа репутацию жены. Такая глупость порождает ссоры, которые доставляют мужчине только неприятности. К тому же у жены все козыри на руках в подобных поединках. Только очень и очень уверенная в своем влиянии любовница может так открыто издеваться над женой. Но ни одна из этих женщин не имела какого-либо влияния на Джеффри и даже не делала вид, что имеет. Они говорили, будто он прыгал из постели в постель с проворством акробата и увертливостью угря. Следовательно, они могли преследовать только одну цель – уверить Джоанну в любовных похождениях ее жениха. Но зачем им это нужно? Какая-нибудь ревнивая дама, возможно, и желала из ненависти к Джоанне причинить ей боль, но ни одна из этих женщин даже не притворялась обиженной, и большинству из них явно нравится Джеффри, а некоторым, похоже, и она.
Ответ один: они действуют по указке Изабеллы. Только королева могла вызвать такое единодушие мнений. Джоанна перевернулась на спину и уставилась в одну точку на потолке. Она не винила фрейлин Изабеллы, даже тех, которые относились к ней дружелюбно. Они просто находили в этом развлечение, не задумываясь над ошибочностью своих действий. А Изабелла – круглая дура! По каким-то причинам эта женщина ненавидит Джеффри с самого детства и, несомненно, не откажется от еще одной попытки сделать его несчастным. Изабелла хочет разжечь в Джоанне ненависть к будущему мужу и, возможно, даже надеется опорочить ее саму, чтобы разозлить Джеффри.
Эта мысль заставила Джоанну улыбнуться. Ее улыбка могла бы встревожить ее жениха, будь он здесь. Теперь Джеффри принадлежит только ей, думала Джоанна, скоро она приручит его, даже если придется прибегнуть к кастрации… Джоанна тихо рассмеялась. Воспоминания о гневных обвинениях матушки и тщетных возражениях Иэна вселяли в Джоанну уверенность, что сейчас Джеффри верен ей.
Тем не менее, когда через неделю прибыла леди Эла, Джоанна ухватилась за ее приезд как утопающий за соломинку.
– Я смотрю, длинные языки уже сплетничают без умолку, – сказала леди Эла, как только они смогли найти укромное местечко для разговора.
– Я не верю им! – вспыхнула Джоанна.
Леди Эла гневно сверкнула своими, обычно невозмутимыми, глазами.
– Что ты имеешь в виду? – резко спросила она. – Ты хочешь сказать, будто не веришь, что Джеффри имел любовницу? Уверяю тебя: они были у него раньше, а возможно, есть и сейчас.
– То, чем он занимался раньше, – не мое дело, – спокойно ответила Джоанна. – Кроме того, он волен переспать с какой-нибудь проституткой в канаве, коль меня нет рядом, а ему необходимо утолить свою потребность. Но у него не будет любовницы, когда я стану ему женой! Джеффри принадлежит только мне!
Леди Эла приставила к уху ладонь и рассмеялась.
– Кто это со мной говорит: Джоанна или Элинор? – спросила она. И уже более серьезным тоном добавила: – Мне ясно, что ты имеешь в виду. Но тебе не стоит волноваться о прошлом Джеффри, если ты боишься, что тронула его сердце. Если ты способна завоевать его, он будет непорочен перед тобой так же, как и ты перед ним.
На это Джоанна ничего не ответила, ошеломленная осознанием того, что, не желая отдать свое сердце Джеффри, она не вправе требовать этого и от него. Она не позволяла себе и подумать, почему так настроена против интимных связей Джеффри с другими женщинами, если сама не хочет его любви.
Джоанна покачала головой.
– Не это тревожит меня, – почти солгала она. – Меня нестерпимо мучает свое бессилие заткнуть рты всем этим сплетницам. Я еще могла бы справиться с ними, подпортив им внешность своими ноготками, но Иэн говорил, что лучше мне не прибегать к подобным мерам. К тому же, сказать по правде, они мало в чем виноваты. Мне кажется, что за всем этим стоит королева…
– Мне тоже так думается, но не повторяй этого вслух снова, – перебила Джоанну леди Эла. Ее губы задергались, а от волнения задрожали руки. – Здесь так темно. У меня все пляшет перед глазами, когда не хватает света. К тому же и сыро, а от сырости у меня появляются нестерпимые боли в груди.
– Дорогая, возьмите меня под руку, и я отведу вас в сад, где достаточно много света и тепло.
– Не уверена, что найду в себе силы идти так далеко, – снова пожаловалась леди Эла.
Джоанна чуть было не рассмеялась. Очевидно, леди Элу абсолютно не волнует, услышит ли кто-либо их разговор о Джеффри, хотя она находит вполне естественным, что Джоанна сразу же обратилась со своими проблемами к крестной матери. Видимо, сейчас леди Эла хотела сообщить Джоанне информацию, требующую умения хранить тайну.
– Я очень сильная, – настаивала Джоанна. – Я поддержу вас, и кроме того, можете рассчитывать на помощь Брайана. Поднимайся, дурачок! – приказала она собаке.
Они втроем спустились вниз и вышли из замка. Оказавшись на открытом воздухе, леди Эла сказала не без приятного удивления, что дышать ей стало гораздо легче. Затем с видом мученицы, обнаружившей, что стрелы, пронзающие ее, не причиняют боли, она выразила желание немного прогуляться. Между вздохами, выражавшими ее утомление, и бурными восклицаниями по поводу своего слабого здоровья, леди Эла рассказала Джоанне несколько пикантных историй и парочку отзывов о королеве со стороны ее фрейлин, которые могли бы заставить замолчать некоторые язычки. Более того, у леди Элы был свой способ общения с Изабеллой, и она могла, по крайней мере на некоторое время, отвлечь неглубокий ум королевы от Джоанны.
Как только королева утратит к девушке свой интерес, а ее фрейлины увидят в лице леди Элы сильную поддержку для Джоанны, почти все попытки травли прекратятся. В присутствии леди Элы разговоры всегда переходили в более объективное русло. Конечно, не обходилось и без сплетен, но в большинстве случаев они служили лишь приманкой для мужчин, которые интересовали фрейлин.
Вскоре Джоанна пресытилась подобными развлечениями. Фрейлины только и говорили о том, как и где закреплять булавки, сколько браслетов носить на руке и ожерелий на шее. Джоанна была искусной рукодельницей, но ее жизнь не зависела всецело от новых стежков, какими бы красивыми они у нее ни получались. Повзрослев, Джоанна уже тосковала по своей юности. Она впервые столкнулась со страшным врагом, о котором ее предупреждала матушка, – со скукой от безделья.
Тогда Джоанна не вняла ее предостережениям. Она подозревала, что неудовлетворенность леди Элинор исходит из нетерпеливости ее натуры, которая каждую минуту нуждалась в какой-нибудь деятельности. Джоанна решила, что, несмотря на рыжий цвет волос, она гораздо уравновешеннее своей матушки и более предрасположена к созерцанию и грезам. В минуты крайнего раздражения матушка иногда называла дочь «красивой коровой», но это было отнюдь не так. Насколько известно, коровы ведут совершенно бессодержательную жизнь, «размышляя» лишь над содержимым своих желудков. Но Джоанна, также стремившаяся к размышлениям, выбирает для этого что-нибудь более интересное.
Вполне естественно, что прежде всего ее мысли обращались к Джеффри, который находился в Уэльсе. Правда, в основном Джоанну интересовало, как он справляется с людьми, хватает ли его армии запасов. Однако время от времени она размышляла о сражениях, и тогда девушку охватывала паника. Джоанна боролась со своим страхом, пытаясь задушить его, убежать от него, утешить себя мыслью, что Джеффри – только один из многих представительных и достойных ее мужчин.
Но, странно, все это скорее увеличивало страх, нежели подавляло его. В отчаянии Джоанна делала все возможное, чтобы полностью выкинуть Джеффри из головы. При дворе не было недостатка в мужчинах, хотя многие уехали с королем. Остались в основном старики вроде лорда Оксфорда, которые хотя и желали находиться поближе к месту военных действий, физически для этого уже не подходили. Остались при дворе и те, кто управлял делами государства, заняв безопасное местечко, вполне удобное, тем не менее, для того, чтобы сообщать королю необходимую информацию. Здесь же пребывала и стража королевы, отвечавшая за безопасность ее и королевских чад. Джоанна кокетничала со всеми этими мужчинами.
В известном смысле она не забывала об осторожности. Никогда не отдалялась от леди Элы, разве что во время танцев. Никогда не танцевала более одного раза за вечер с одним и тем же джентльменом, не говоря о тех стариках, что годились ей в дедушки. Предпочитала скорее просто наблюдать за балом, нежели выказывать кому-либо свое расположение. Темы ее разговоров были абсолютно безупречными: в основном дела государственные, торговля либо, если это оказывалось невозможным, охота и другие развлечения. Джентльмены обнаружили, что Джоанна напрочь отвергает любовные воздыхания. К тому же ее просто невозможно было застать одну, чтобы заговорить с ней на амурные темы. Придерживаясь и дальше такого поведения, Джоанна вскоре лишилась бы общества молодых мужчин, несмотря на всю соблазнительность своего милого личика и аппетитность тела. Ухажеров удерживал около Джоанны какой-то неопределенный намек, обещание большего. Что-то в ее взгляде говорило: «Не такая уж я паинька, я просто осторожна и пуглива. Поймай меня в подходящий момент, и я уступлю».
В действительности Джоанна с удовольствием избавила бы себя от общества молодых воздыхателей, найди она то, чего ей на самом деле хотелось, у пожилых мужчин, но стариков не так-то легко убедить, что соблазнительная молодая Девушка может интересоваться чем-то, кроме нарядов и украшений. Окольными путями Джоанна получала от воздыхателей нужные сведения. От одного из оруженосцев Ричарда Марша она узнала, что папский посол запросил и получил Разрешение приехать в Англию, дабы уладить разногласия Джона с церковью. Молодой рыцарь, состоявший на службе У лорда Оксфордского, поведал ей, что конфликт между Ренодом Даммартином, графом Булонским, и французским королем подошел к переломному моменту. Эти новости заставили Джоанну написать сэру Джайлсу, чтобы он сообщил в городской магистрат Роузлинда, что купцы должны быть Наготове на тот случай, если французы одержат победу и поделают изменить торговые соглашения.
Даже время словно замедлило для Джоанны свой ход. Когда на третьей неделе июня при дворе появился измученный отряд с посланиями, Джоанна чуть не расплакалась от досады. В тот замечательный вечер расставания с Джеффри она уделила так много внимания, как и обещала, его поцелуям, что совсем забыла попросить своего жениха писать ей. Сейчас она уже знала, сколько нужно дней, чтобы какие-нибудь вести дошли до нее. Джоанна назвала себя трижды дурой и решила немедленно отыскать Ричарда Марша. В том, что она хочет поинтересоваться известиями о кампании в Уэльсе, в которой участвует ее будущий муж, нет абсолютно ничего противоестественного.
Однако прежде чем Джоанна нашла канцлера, ее разыскал его паж. Джеффри не нуждался в ее просьбах. Паж вручил Джоанне толстый пергаментный свиток, скрепленный печатью Джеффри с изображением стоящего на задних лапах льва в верхней части герба графа Солсбери и датского – откуда шел род его матери – топора внизу.
Почему-то Джоанна решила, что единственное подходящее место для чтения письма – это сад. Она опустила глаза на Брайана, который с надеждой смотрел на нее.
– Хорошо, – сказала Джоанна, – я возьму тебя с собой, но при условии, что ты будешь паинькой.
Завладев в награду местечком у небольшого цветника из базилика и шалфея, Брайан спокойно улегся у ног своей хозяйки. Она приступила к чтению письма.
«Леди Джоанне мой нижайший поклон. Надеюсь, это письмо найдет тебя так же беспрепятственно, как оно было послано мной. Когда я в последний раз беседовал с тобой, вопрос о моих письмах совсем выпал у меня из головы. Мы быстро пересекли Гвинедд и преследовали неуловимого Ллевелина до тех пор, пока не истощились наши запасы. Теперь я почти сожалею о своей прозорливости, ибо она только добавила работы мне и бедолагам, отданным моим заботам».
Она на мгновение оторвалась от письма. Первое и главное: Джеффри жив и здоров, а любые другие проблемы, по твердому убеждению Джоанны, можно решить.
Казалось, слова с пергамента проникали в самое сердце девушки. «Возможно, их встреча с Джеффри случится не скоро, – подумала она, чтобы успокоить трепет в груди. – Скорее всего кампания еще не близится к завершению, коль Джеффри пишет о военных планах. Какая в том беда, если ее волнует, как скоро она встретится с Джеффри? И почему бы этому не произойти? Как бы она ответила на это? Что всегда рада видеть Джеффри, что он – ее давний приятель?» Но Джоанна не стала дальше спрашивать себя, почему ее сердце так колотится при мысли о встрече с женихом. Раньше ее никогда это не волновало. С гораздо большей охотой Джоанна вернулась к письму, скользнув глазами по строкам в поисках слов «Уайтчерч» или «Честер». Однако она так и не увидела их и потому перешла к более медленному чтению.
«Было решено, что нам больше ничего не остается делать в нынешнем положении, как побыстрее добраться до Озвестри к северу от Шрусбери. В это местечко тебе не мешало бы послать в самые сжатые сроки все, что удастся собрать, дабы подкормить наших людей, подготовив их тем самым к короткому, но решительному броску. Ты знаешь, что нам нужно, но я прошу добавить к припасам готовых к убою коров и овец, хотя их хватит разве что на два существенных обеда всем моим людям. За них я заплачу из своего кошелька, ибо знаю, что в твои обязанности не входит обеспечение людей короля таким деликатесом, как свежее мясо. Однако люди совсем не ропщут на судьбу после пережитого, и я искренне хочу хотя бы этим порадовать их».
Джоанна снова подняла глаза. Где ей найти столько коров и овец? Уайтчерч и его окрестности, как и Честер, опустошены, ибо двор и королевские наемники подобрали все, что здесь было, до последнего зернышка. Возможно, лучше всего поискать в Шрусбери, если Джоанне удастся попасть туда до прибытия королевских поставщиков. Она прикоснулась к ключам, висевшим у нее на груди, пытаясь вспомнить, сколько денег осталось в ее сундуке. Некоторые Другие припасы также можно найти в Шрусбери. Джоанне не хотелось бросать на ветер слишком много золота, но из Роузлинда животные прибыли бы в виде «скелетов», доберись они вообще вовремя. Однако в Клайро можно приобрести много сухого провианта, возможно, даже соленого мяса и рыбы. Джоанна, обеспокоенная, вернулась к письму Джеффри. Время – деньги!
«Наступление нам желательно начать до десятого дня июля, поэтому прошу тебя поспешить. Если ты не в состоянии оказать мне такую услугу, я сам куплю все необходимое, но это обойдется мне в немалую сумму, поскольку многие, включая и короля, будут вынуждены прибегнуть к тому же, что сильно взвинтит цены. Будь добра, напиши мне в Оэвестри, чтобы я знал, покупать ли провизию самому или ждать ее от тебя. Вот и все мои новости, так что до свидания! Печально и скверно прощаться подобным образом: я предпочел бы сделать это с глазу на глаз, как и три недели назад, хотя от подобного прощания у меня защемило бы сердце. Шлю тебе свои наилучшие пожелания. Письмо написано двадцать второго дня июня, один Господь ведает, в какой части Уэльса, твоим любящим мужем, лордом Джеффри Фиц-Вильямом».
Мягкий и теплый летний ветерок всколыхнул листья розового куста. Джоанна еще и еще раз перечитала несколько последних строк. На них играли солнечные зайчики, но она без труда видела слова даже с закрытыми глазами. Предстояло немало работы – написать письма, получить от королевы разрешение уехать, по крайней мере на несколько дней, предупредить людей и подготовить гонцов, но Джоанна все перечитывала и перечитывала концовку письма, в которой не было ничего особенного, ничего, о чем она не знала бы, но все же ей очень нравились последние строки письма!
Вдруг Брайан, дремавший у ее ног, вскочил и потянул за привязь. На пергамент упала чья-то тень.
– Не верю своим глазам! – раздался голос Генри де Брейбрука.
– В чем же, по-вашему, они обманывают вас, милорд? – спросила Джоанна, сворачивая пергамент и улыбаясь.
– Едва ли я знаю, какое из двух чудес признать самым невероятным: ваши красивые глазки, застывшие на свитке с письменами, либо всю вас со всеми вашими прелестями… если, конечно, вы не прячете за розовым кустом леди Элу.
Джоанна засмеялась, хотя и смутилась немного; она до сих пор вела себя осторожно, скрывая свою грамотность.
– Первое в чем-то является следствием второго. Не желая, чтобы на меня смотрели как на ненормальную, я пришла сюда. Только что вам стал известен мой, не приличествующий скромной девушке, секрет но, надеюсь, вы не станете повсюду клеймить меня позором.
– Ну что вы! Я сохраню это в тайне, – заверил Джоанну Брейбрук.
Ему, конечно, показалось отвратительным, что Джоанна владеет грамотой. Такая женщина – и ненормальная! Словно корова о двух головах или цыпленок о четырех лапках. Женщины просто не должны думать, как мужчины – рожать. И тем не менее он сохранит тайну Джоанны, поскольку это даст ему небольшую власть над ней. К тому же следует признать, что девушка, похоже, не слишком испорчена своей образованностью. Она всегда без каких-либо придирок с интересом выслушивает его. Более того, ей можно доверять. Брейбрук несколько раз намеренно делился с ней пикантными сплетнями, и она ни разу не проговорилась, когда он просил ее помалкивать об услышанном. Беседы с Джоанной доставляли всем наслаждение. Она смотрела на собеседника широко раскрытыми восхищенными глазами.
– Если вы считаете это занятие недостойным для девушки, зачем же занимаетесь им? – мягко спросил Брейбрук.
– Такова воля моей матушки, – прошептала Джоанна, потупив голову и пряча глаза.
– Бедный ангелочек!
Джоанна плотно свернула свиток с письмом Джеффри. В душе поднялась волна раздражения, но лицо сохраняло невинное выражение. Этот осел не понимает, что она дразнит его! И вообще: что за бред собачий – задавать такие вопросы? Если бы она не умела читать, разве Джеффри смог бы написать ей такое письмо? Представить невозможно какого-нибудь клерка, читающим то, что он написал о короле! Разве муж смог бы полагаться на жену, нуждающуюся в третьем лице для общения с ним? Но Брейбрук, решила Джоанна, просто не стал бы доверять своей жене. Он скорее поделился бы новостями с какой-нибудь шлюшкой, желая произвести на нее впечатление, либо с женщиной, которую хочет превратить в подобную шлюху.
– Меня утешает то, что я – послушная дочь, – сказала Джоанна смиренно.
– Вы так же послушны, как и прекрасны! – восхитился Брейбрук, приподнимая голову девушки своей рукой. – Не могу описать вам словами, как меня печалит, что вас не оказалось под рукой, когда я искал себе жену.
Глаза Джоанны заискрились, и она закусила губку, чтобы сдержать свои презрение и негодование. Вот хлыщ! Ему, видишь ли, взбрело в голову, что он может быть подходящей парой для будущей хозяйки Роузлинда! Ей нужен не этот надушенный болван, а настоящий мужчина! Тщетные попытки найти ответ, который не выдал бы ее истинных чувств, заставляли Джоанну молчать, предлагая сэру Генри возможность понимать смущение девушки в совершенно ином свете. Брейбрук принял ее удивленный взгляд как свидетельство восхищения тем, что он не прочь жениться на ней, а закушенную губку – за сожаление о невозможности их брака.
– Клянусь, мой цветочек, я миллион раз предпочел бы вас тому высохшему сорняку, коим обладаю сейчас! Мне просто невыносима мысль, что вы должны зачахнуть в…
– Будьте любезны, не говорите со мной о моем будущем муже, – прошептала Джоанна так, словно едва выдавливала из себя слова.
– Ах, любовь моя, вы – само совершенство, само благонравие! Едва ли я поверю, что вы станете защищать того, кто так груб. с вами!
Длинные рыжеватые ресницы прикрыли глаза Джоанны. Она ясно видела сейчас вмятины, оставленные ее ноготками на руке Джеффри, слышала змеиное шипение своего голоса… Просто само благонравие! У Джоанны вырвался смешок, но она тотчас же заставила себя быть сдержанной.
– Не расстраивайтесь, – прошептал Брейбрук, наклонившись: его рука оказалась за спиной Джоанны.
Раздалось низкое рычание Брайана. Брейбрук взглянул на пса, который всегда вел себя дружелюбно.
– Он не любит, когда ко мне прикасаются! – сказала, задыхаясь от возмущения, Джоанна. Она солгала, даже бровью не поведя. Брайан всегда так реагировал, когда чувствовал ее отвращение. Он никогда не рычал, когда его хозяйку обнимал Джеффри.
– Тихо, Брайан. Лежать!
Эти слова Брейбрук принял за открытый призыв к действию. Но он не видел, что Джоанна незаметно так сильно потянула за повод, что, подчиняясь ей, Брайан свалился на землю прямо между ними. Брейбрук ощутил досаду, но не стал предлагать избавиться от животного. Разговор еще не окончен.
– Роза моя, вы так прекрасны, что мужчина обязан нежно взращивать вас, а не являться к вам, подвыпив, и отказывать в таком маленьком удовольствии, как танцы…
Вся эта романтическая сцена казалась Джоанне настолько нелепой, что она уже отказывалась верить в ее реальность. Кроме того, Брейбрук выставлял себя таким ослом, что вполне заслуживал длинных ушей. Все походило на пошлую пьеску, в которой они играли роли глупого мужа, хитрого любовника и неверной жены. Джоанна взмахнула ресницами:
– Мои развлечения должны нравиться моему мужу.
– Нет, что вы! – мягко возразил сэр Генри. – В вас слишком много добропорядочности. Вы ведете себя как невольница. Женщина тоже имеет право на счастье, и муж обязан угождать ей в таких вещах, как танцы и наряды, проявляя к ней почтение в обществе. Если же он пренебрегает милыми капризами своей прелестницы, он теряет право на верность своей супруги.
– Вы действительно так думаете? – спросила Джоанна, отводя глаза в сторону.
– Конечно, любовь моя! Когда презирают такое сокровище, как вы, настоящее солнышко, озаряющее мир своей красотой, его теплые лучики следует направлять в другую сторону. Они должны согреть сердце настоящего избранника сердца.
Тут Джоанну начал душить смех. Сэр Генри являл пример куртуазного обольщения! Разговор с Брейбруком становился просто глупым. Джоанна решила, что обязательно расскажет Джеффри о своем сходстве с солнышком. На что он, несомненно, язвительно буркнет, что не стоит путать отражение адского пламени с чистым светом небесного светила.
– О, посмотрите на меня! – воскликнул Брейбрук. – Видите, какой пожар зажгла в моем сердце ваша красота? Вы должны знать, что я не выдержу и минуты без вас!
«Точно по сценарию пьесы», – подумала Джоанна. Она намеренно не отрывала глаз от Брайана, чтобы ее не выдали веселые огоньки в них. Такого количества глупостей за раз ей еще не приходилось выслушивать!
– Прошу вас, не толкайте меня к греху! – дрожащим голосом сказала Джоанна, уверенная, что, кто бы ни поставил эту пьесу, он непременно одобрил бы мастерство, с каким она отвечает на реплики Брейбрука.
– Ну что вы! Как можно?! – Сэр Генри схватил Джоанну за руку. – Я мечтаю лишь завоевать ваше сердце, а чистая любовь не ведает греха!
«То сердце, о котором он мечтает, находится у меня между ног», – подумала Джоанна, но сэр Генри правильно ведет свою роль. Она подняла глаза. Занятно: и он, и она понимают, что они – всего лишь актеры в пьесе о супружеской неверности. Это действие пьесы, видимо, идет к концу. Здесь, согласно сценарию, должно появиться «третье лицо».
– Больше ни слова, милорд, – пробормотала Джоанна, осторожно высвободив свою руку. – Сюда идет королева.
Брейбрук не удивился этому, но почувствовал досаду. Именно Изабелла послала его в сад следом за Джоанной, хотя он и не нуждался в подобном толчке. Сэр Генри правильно полагал, что Изабелла стремилась причинить девушке неприятности, и страстно желал угодить королеве, ибо это сулило наиболее жестокую месть жениху этой добропорядочной куколки. А что Джоанна оказалась одним из самых лакомых кусочков, когда-либо попадавших ему на глаза, так это лишь усилило его рвение. Тем не менее королева – просто дура! Джоанна – не какая-нибудь опытная придворная потаскуха, с которой любой мужчина может договориться за пять минут. Несомненно, юная девица быстро продвигается в этом направлении, но остается еще совсем «зеленой» в куртуазных манерах и нуждается в продуманных уговорах. Изабелла же не отвела ему для уговоров достаточного времени.
Королева, несмотря на недостаток ума, поняла свою ошибку, лишь только увидела Брейбрука стоящим перед Джоанной по всем правилам приличий. Естественно, она и не ждала, что Джоанна отдастся сэру Генри прямо в саду средь бела дня, но надеялась со своими фрейлинами застать эту парочку в более вольных позах. Разочарованная, Изабелла свернула на другую дорожку, но Джоанна окончательно сорвала ее план. Быстро вскочив на ноги и рванув за собой Брайана, она громко крикнула:
– Мадам, подождите, прошу вас!
Внезапное движение хозяйки сбило с толку Брайана, который тоже резко вскочил. Брейбрук протянул руку к Джоанне, схватил ее и потянул назад. Брайан лягнул придворного в бедро и свалил его в колючие объятия розовых кустов. Брейбрук вскрикнул и от удивления, и от боли. Довольный пес, завидев человеческое существо на своем уровне и, очевидно, не в лучшем положении, устремился вперед и лизнул лицо Брейбрука своим огромным влажным языком, чем практически пригвоздил того к месту постыдного падения. Джоанна как вкопанная стояла рядом и едва дышала, думая единственно о том, насколько все это некстати. Обычно падение незадачливого любовника означает конец всей пьесы.
Смех других женщин побудил Джоанну к действиям. Она оттащила Брайана от Брейбрука и побежала к королеве.
– Похоже, твой… э-э… приятель нуждается в помощи, – холодно заметила Изабелла.
Что касается Джоанны, то для нее пьеса закончилась. Необходимо было вернуться к более серьезным проблемам.
– На войне с мужчинами происходит и худшее! – не без насмешки обронила она, не обращая внимания на угрожающие звуки и грубые проклятия, доносившиеся из розового куста. – Я прошу вас, мадам, разрешить мне уехать на неделю-другую.
– Для бесед с Брейбруком тебе тоже необходимо разрешение? – съязвила Изабелла.
Глаза Джоанны округлились, а на лице появилось выражение недоумения. Шутка ведь закончилась, она уже выкинула ее из головы.
– Какой для меня в нем прок? – презрительно бросила Джоанна и добавила: – У меня есть дела посерьезнее. По приказу моего милорда я должна в Клайро собрать побольше провизии для его людей. У меня абсолютно нет времени для игр и дурачеств.
– Ты должна собрать провизию? – недоверчиво спросила Изабелла. – Тебе-то что до этого? Коль понадобятся запасы для армии, об этом, бесспорно, сообщат управляющим и сенешалям.
– Я и есть управляющий и сенешаль моей матушки, – ответила Джоанна, пытаясь подавить горделивые нотки в голосе. – К тому же письмо милорда… – Она показала Изабелле печать Джеффри. – Он просит меня как можно быстрее выполнить волю короля. Если вам будет угодно, мадам, я вернусь тотчас же, как только управлюсь с делами.
Джоанна понимала, что явление королевы со свитой вслед за дурацкой попыткой Генри де Брейбрука поиграть в любовь, возможно, и совпадение… а может быть, и нет. Предположение Изабеллы о желании Джоанны уехать вместе с Брейбруком могло исходить либо из попытки уличить ее в грязной любовной интрижке, либо из намерения опорочить имя невесты Джеффри. Джоанна понимала, что если Изабелла и отпустит ее, то с большой неохотой. Однако королева никогда не шла поперек воли своего супруга, по крайней мере открыто. Поэтому Джоанна и упомянула имя Джона ради благих целей. Изабелла нехотя согласилась, и Джоанна, без промедления откланявшись, удалилась.
Разозливший ее Брейбрук не выходил у Изабеллы из головы. Она не отличалась ни сообразительностью, ни ясностью мышления. Неоднократно анализируя события этого неудачного дня, королева пришла к выводу, что Джоанна случайно избежала заслуженного наказания, но виноват в этом только Брейбрук. Извращенная логика подсказала Изабелле, по ее мнению, блестящую идею. Королева вызвала писаря и продиктовала приказ, повелевающий Брейбруку сопровождать Джоанну с целью охраны, чтобы «оказывать все услуги, которые будут угодны душе и телу этой леди».
Брейбрук встревожено уставился на приказ. У него не было особого желания снова предстать перед Джоанной в качестве ее поклонника. Брейбрук не настолько глуп, как королева. Он прекрасно понял, что Джоанна просто посмеялась над ним. Эта девица совершенно не стеснялась своей учености, раз с необыкновенным бесстыдством показала письмо королеве. Маленькая сучка потешалась над ним, но он знает, как обернуть шутку против нее! Теперь Брейбруку определенно нравилось последнее намерение королевы. Он твердо решил наставить рога Джеффри. Это будет его местью обоим! Даже без приказа Изабеллы он добился бы своей цели.
Без всякой охоты он попытался разыскать Джоанну, но обнаружил, что она отбыла со своей свитой уже несколько часов назад. Поначалу Брейбрук обрадовался, но затем понял: Изабелла не станет вдаваться в подробности, что ее приказ явно запоздал. Она обвинит Брейбрука в невыполнении распоряжения.
Тут сэр Генри прекратил свое беспокойное хождение из угла в угол и даже прищелкнул пальцами. Почему бы и нет? Если тихонечко исчезнуть, кто узнает, с Джоанной он или нет? Губы сэра Генри тронула ухмылка. Если Джоанна начнет ломаться и отсылать его назад, то он лишь пожмет плечами, улыбнется и скажет, что у него имеется приказ королевы сопровождать ее… Если же она не станет ничего говорить… что ж, джентльмен не истолкует это в свою пользу, ни в коем случае! Он спокойненько отдохнет, по крайней мере недельку, а может быть, и две в обществе своей нынешней любовницы. Уж она-то не выдаст его, нет, поскольку ее жених находится с королем в Уэльсе.
9.
Джоанна вернулась из бурного путешествия по владениям своей матушки почти неделей позже, чем предполагала. Сэр Питер привез ей два письма. В одном из них, кратком послании Джеффри, сообщалось, что Ллевелин сдался и Джеффри надеется, что его невеста Прибудет в Клайро, как и собиралась. Он обещал также вскоре проводить ее назад в Роузлинд или в любое другое Место, куда она пожелает. Джоанну задело, что в письме не нашлось ни одного обращенного лично к ней слова, даже таких, как «любящий муж» перед подписью.
Второе письмо было от леди Элы, в котором она просто-таки умоляла Джоанну любой ценой избавиться от общества Генри де Брейбрука. В вопросах женской чести, писала леди Эла, гораздо безопаснее пренебречь приказом королевы, нежели давать почву для сплетен. Не важно, насколько невинны отношения между мужчиной и женщиной, но в случае, когда паутину слухов плетет королева, никто не поверит в невиновность Джоанны.
Потрясенная, Джоанна прочитала письмо леди Элы несколько раз. Затем медленно перевела взгляд на письмо Джеффри. Кровь ударила ей в лицо, превратив глаза в две яркие звездочки. Ее не столько взбесил намек на вину перед Джеффри, сколько задело сомнение относительно ее хорошего вкуса.
– Брейбрук! – разгневалась Джоанна. – Я могла бы просто наплевать на этого напыщенного хвастуна и пустослова, на этого безмозглого осла! Если Джеффри валяется в постели с любой падалью, предлагающей себя, то неужели он думает, что я не знаю себе цену?! Неужели он думает, что я настолько глупа, чтобы прельститься фальшивой монетой?!!
Однако Джоанна обладала врожденной осторожностью и не обратила свой гнев на пергамент, чтобы потом сожалеть о сказанном. Сперва она поинтересовалась у слуг, не искал ли ее какой-нибудь знатный человек. Убедившись, что никто ее не спрашивал, Джоанна кликнула Брайана и отправилась на прогулку, чтобы немного охладить раздражение. Джеффри, возможно, ни в чем и не виноват. Ведь существовала вероятность, что он отправил посыльного прежде, чем до него дошли какие-то слухи, и его сдержанность объясняется просто усталостью.
Джоанна написала резкое письмо леди Эле, решительно заявив, что из Уайтчерча она убыла только в сопровождении Бьорна, Нуда и вооруженного отряда. Более того, она не могла положить глаз на сэра Генри де Брейбрука, поскольку их встреча, когда он пытался выбраться из розового куста, куда его загнал Брайан, едва ли могла вызвать в ней романтические намерения. Ее несказанно удивило и обидело, что леди Эла могла допустить мысль, будто ее воспитанница настолько вульгарна, что может получать удовольствие от пустых излияний сэра Генри.
«Очень скверно, – писала Джоанна, – что вы так думаете о моем благоразумии и неспособности обходиться без нежелательных ухаживаний. Но гораздо хуже то, что вы поверили, будто я позволила этому пустоголовому болтуну следовать за мной, тайно присоединиться ко мне и оставаться в моем обществе. Даже если не говорить о приличиях, я избавилась бы от него, какова бы ни была воля королевы, хотя бы для того, чтобы спасти свой рассудок. Четырех дней общения с сэром Генри, от Роузлинда до Уайтчерча, мне вполне хватило. Я скорее задушила бы его голыми руками, нежели вынесла с ним четыре недели! Не знаю, можно ли как-нибудь закрыть королеве рот. Наверное, нельзя. Что касается моей чести, то я могу доказать: сэра Генри и близко рядом со мной не было все это время. За исключением одного дня в Шрусбери, я постоянно находилась в обществе жен и дочерей вассалов и смотрителей замков моей матушки. Таким образом, я не боюсь столкнуться с любой небылицей, придуманной обо мне, но подобные вещи никогда не выносятся на открытый суд, где их можно опровергнуть. Смею надеяться лишь на то, – продолжала Джоанна, – что вы сможете каким-либо образом узнать, где на самом деле провел Брейбрук все это время. Полагаю, он не нежился под крылышком жены, так что правда о нем обеспечила бы меня прекрасным оружием. К сожалению, это оружие обрушилось бы прежде всего на него. Если он и позволил разлететься нелепым слухам из злобы ко мне, то виновата в этом и я. Просто в очередной раз увлеклась забавной игрой. Но об этом я вам лучше расскажу с глазу на глаз, а не в письме».
Написав все это, Джоанна вдруг почувствовала к Брейбруку не злость, а жалость. Она почти не сомневалась, что он был лишь пешкой в игре королевы. Ей казалось, что бедолага оказался между двух огней: с одной стороны, его задевало явное презрение Джоанны, а с другой – королева внушала ему, что он одолеет девушку, нужно только хорошо постараться. Вот что хуже всего: если сдержанность письма Джеффри связана с его ревностью, то Брейбрук будет раз. давлен, прежде чем сгорит меж этих двух огней. Эта мысль заставила Джоанну рассмеяться, но она тут же одернула себя. Ничего смешного нет. Отец сэра Генри – фаворит короля и пользуется влиянием при дворе. Публичное унижение, тем более убийство его сына опасно для Джеффри, несмотря на заступничество графа Солсбери.
Подумав, Джоанна приписала в конце:
«Если Джеффри уже при дворе и слышал все эти сплетни, можете показать ему мое письмо, если сочтете нужным. Однако любой ценой не позволяйте ему нападать на сэра Генри, который оказался скорее пешкой в чужой интриге, нежели отъявленным совратителем».
Осмыслив всю ситуацию в новом свете, Джоанна пересмотрела свое намерение уехать в Роузлинд в самое ближайшее время. Но это уже не имело никакого значения, разве что гнев ее поутих, ибо через день после того, как она отправила гонца к леди Эле, приехал Джеффри. В это время Джоанна и сэр Питер прогуливались, размышляя, отвести ли открытую поляну на склоне горы под пастбище или высадить там саженцы деревьев. Когда они вернулись, Джеффри сидел во всем своем военном снаряжении у окна, понуро рассматривая сад.
Изумленный управляющий начал было извиняться за неучтивость своей жены, но, правду сказать, он просто не знал, что говорить. Леди Мэри не слыла умнейшей из женщин, но она хорошо знала, чего требует вежливость по отношению к гостю, особенно к жениху будущей хозяйки поместья.
Джеффри мгновение безучастно смотрел на стоящего перед ним мужчину, затем вздохнул и улыбнулся.
– Скорее прощения должен просить я, – успокоил он сэра Питера, понимая, почему тот так запинался. – Крайне неучтиво с моей стороны сидеть здесь в подобном виде, словно я жду, что в этом замке мне причинят зло. Клянусь, это не так! Будьте добры, передайте мои извинения и своей супруге. Я в крайне дурном расположении духа, но это не ее и не ваша вина.
Это замечание заставило Джоанну поднять брови, не отвечая на него прямо. Она еще успеет поделиться с Джеффри своими мыслями! Зачем это делать на людях? Если уж Джеффри хочет ссоры, они могут поругаться наедине!
– Поскольку я должна учиться мириться с вашей раздражительностью, милорд, – лукаво сказала Джоанна, – не соблаговолите ли вы подойти, чтобы я сняла с вас доспехи и ваш грозный вид не оскорблял гостеприимных хозяев?
Легкий румянец вспыхнул на щеках Джеффри. Сэр Питер откашлялся и беспокойно стал переминаться с ноги на ногу. Он не был сообразителен, но за долгое время общения с хозяйкой Роузлинда успел уяснить, что лучше держаться подальше, когда она начинает выказывать признаки гнева. Конечно, он не знал Джоанну так же хорошо, как знал леди Элинор, но не сомневался, что яблоко от яблони недалеко падает.
– Если вы позволите мне покинуть вас, – поспешил сказать сэр Питер, – я распоряжусь насчет воды для мытья…
– Да, конечно, – согласился Джеффри. – И, будьте любезны, присмотрите, чтобы моих людей разместили как можно удобнее.
Сэр Питер кивнул головой. Но, уходя, все же услышал, как изменился тон молодого лорда, когда тот обратился к невесте.
– Не говори со мной так, Джоанна. Мне жаль, что пришлось потревожить сэра Питера, но, как видишь, все можно уладить парой-другой слов. Есть вещи и похуже, которые я уладить вообще не в состоянии.
Все мысли о его необоснованной ревности тотчас вылетели из головы Джоанны. Из слов Джеффри абсолютно ясно, что он гневается не на нее. Джоанна положила руку на голову Брайана, словно искала опору, и тихо спросила:
– Настолько все плохо? И как скоро…
– Не знаю! И в том, что мне это неизвестно, только моя вина, – с горечью ответил Джеффри.
Джоанне ничего не нужно было объяснять: Джеффри, видимо, опять говорил слишком смело там, где следовало промолчать.
– Не призвать ли мне всех вассалов для нашей защиты? – спросила она.
Джеффри, не отрывавший взгляда от руки Джоанны на голове пса, поднял глаза и улыбнулся.
– Для нашей защиты? Ты именно это хотела сказать?
Джеффри придвинулся к Джоанне и поднял руки, чтобы обнять ее.
– Но ты ведь мой! – воскликнула она.
Не зная, плакать ему или смеяться, Джеффри опустил руки. Нет, это не проявление нежности. Он слышал от Джоанны подобную фразу неоднократно, она касалась любых предметов. Слышать эти слова по отношению к себе было одновременно и смешно, и больно, и приятно.
– В этом пока нет необходимости. Нам не угрожает опасность, как и другим, – сказал Джеффри. – Но я очень удручен. Именно я спровоцировал сожжение Бангора, после чего и сдался Ллевелин. Мне ненавистна даже мысль об этом, но я считал – не может быть ничего плохого в том, что принесет длительный мир между Англией и Уэльсом, а также между самими валлийцами. Однако все эти мудрецы – король, мой отец, Фиц-Питер, да и другие – сеют семена лютой ненависти к Англии и небывалого по своей свирепости бунта в Уэльсе, отнимая у этой страны свободу.
– Когда же? – спросила Джоанна. – Не следует ли мне побеспокоиться о запасах продовольствия? Может быть, приказать сэру Питеру нанять побольше людей?
Джеффри рассмеялся. Чрезмерная озабоченность Джоанны действовала на него отрезвляюще, а ее абсолютная уверенность в его знаниях и правоте суждений льстила самолюбию.
– Возможно, я и ошибаюсь, – сказал он.
Джоанна покачала головой:
– Я так не думаю. Ты умен, Джеффри. Ты все видишь и все помнишь, учтив и учишься анализировать связь вещей. Даже если все уладится само собой и опасения не оправдаются, в твоей ошибке не будет большой беды. В заблаговременной подготовке к тому, чего может и не случиться, нет ничего плохого.
– Ладно, в любом случае это не начнется раньше весны. Валлийцы, сражавшиеся против Ллевелина, еще не вкусили яда справедливости нашего короля. В то же время гнев Ллевелина к ним еще слишком горяч, так что они не обратятся к нему за помощью в ближайшие месяцы. А когда наступит зима, они и вовсе не станут сражаться, ибо снег в горах заметет их тайные тропы.
– Хорошо. Значит, у нас есть время подумать и поговорить о том, что нужно делать. А теперь пойдем, я сниму с тебя доспехи, – ласково предложила Джоанна.
Джеффри вздохнул и поднялся, чтобы последовать за ней. Девушка видела, насколько он устал, но что-то еще явно тревожило его. Сердце Джоанны разрывалось на части. Если Джеффри переживает из-за дурацких придворных сплетен, нужно его успокоить.
– Боюсь, твое сердце терзают не только неприятности в Уэльсе, – осторожно сказала Джоанна.
– Ты права, – угрюмо проворчал Джеффри. – Уэльская кампания тяготит меня, я виноват, что ввязался нее, но, по правде говоря, все гораздо хуже. Я боюсь…
Он замолчал и посмотрел на служанок, раскладывавших чистую одежду для него, сукно для обтирания, мыло и ароматные травы для воды, которой слуги заполняли большую деревянную бочку.
– Позволь мне снять с тебя доспехи, пока они заканчивают… – Джоанна многозначительно кивнула Джеффри.
Со слугами не привыкли считаться, но они имели уши и сплетничали между собой и со слугами гостей. Несколько невинных, а иногда и не таких уж невинных слов раздули бы До настоящего урагана слухи, которые могли уничтожить опрометчивого человека. Джоанна отстегнула меч Джеффри и сняла с него кольчугу. От запаха туники и рубахи Джеффри она сморщила нос.
– Откуда ты приехал?
– Из Нортгемптона.
– Из Нортгемптона? Я думала, что ты был в Уэльсе.
– А я и был там. Условия договора с Ллевелином определили двенадцатого числа. Тем же вечером король принял гонца, который рассказал о прибытии папских эмиссаров и Ренода Даммартина из Булони…
– Он порвал отношения с Филиппом Французским?
– Вернее сказать, наоборот: Филипп порвал с ним. Более того, лишил его права на собственность и принудил его дочь, леди Мод, выйти замуж за своего сына от Агнессы Меранской.
– Филипп? – Джоанна подняла брови и закусила губку. – Я рада, что предупредила магистрат Роузлинда и отправила послание в Мерси. Если этот хромоногий захочет поиграть, мои люди будут готовы к любой его выходке!
– Ты уже предупредила их? Но откуда ты обо всем узнала?
– Придворные петушки прокукарекали, похаживая с важным видом перед курочкой, а курочка лишь бы что не слушала.
В этих словах слышалось и презрение, и самодовольство. Они соскочили с языка Джоанны, прежде чем она успела что-либо сообразить. Лицо Джеффри застыло.
«Дура! Какая я дура!» – от раздражения на саму себя Джоанна щелкнула пальцами, и слуги, быстро закончив свое дело, тут же удалились. Джеффри повернулся к бочке с водой. Джоанна начала лихорадочно думать, как успокоить его. Она легонько подтолкнула Джеффри.
– Ну, иди же. Полезай в бочку.
Джоанна вылила на голову Джеффри ведро воды и намылила его светлые волосы.
– Расскажи мне, как ты попал из Уэльса в Нортгемптон.
– Утром король отправился в Уайтчерч, где, как он приказывал, его встретили Марш и другие придворные. Я и еще некоторые остались с армией, дабы удостовериться, что нам передадут по условиям договора двадцать восемь заложников. Валлийские союзники получили разрешение разъехаться. Когда прибыли заложники, мы увели людей назад в Уайтчерч, но король уже уехал оттуда. Я послал гонца с прошением отправиться к тебе в Клайро, но получил приказ как можно быстрее доставить заложников к королю в Нортгемптон.
Джеффри выпрямился.
– Не нужно, – сказала Джоанна. – Так мне легче тебя мыть. Подожди, я подложу тебе под голову для удобства сукно.
Кто он для нее? Джеффри наблюдал, как Джоанна сворачивает простыню, которой вытирала его волосы, в толстый рулон, чтобы защитить его шею от острых краев бочки. Считает своей собственностью, как ферму, серфа или лошадь и поэтому так заботится о нем? Но ведь она так целовала его… сама…
– Теперь я понимаю, как ты попал в Нортгемптон. Но что тебя так беспокоит? – озабоченно спросила Джоанна. – Расскажи мне. Из тебя что-нибудь выжать – все равно что у змеи жало вырвать! Ты что-то увидел во время возвращения в Уайтчерч?
– О нет! Тогда я был вполне доволен, хотя, если сказать по правде, уже насытился обществом Джона и лучше бы поехал… не важно куда…. А вот в Нортгемптоне я увидел тени вещей… дьявольские тени.
Дурное предчувствие? Но голос Джеффри звучит уже более непринужденно, хотя и с оттенком грусти. Не так, как в зале. Тогда Джоанна испугалась настолько, что едва удержалась от слез. Теперь она понимает, что все дело лишь в усталости Джеффри. Горячая вода, ласковые руки Джоанны, возможно, заставят его расслабиться, поделиться своими тревогами, позволят ему увидеть ситуацию в лучшем свете… Лучше поговорить с ним о другом…
– Вылезай, Джеффри, я закончила.
Джоанна отошла назад, развернув большую льняную простыню, в которую закутала своего жениха, как только он вылез из бочки. Джеффри дрожал от холода в сыром помещении. Джоанна подвела его к огню, сбросила мокрую простыню и начала тщательно вытирать сухой.
– Джоанна… – Джеффри поймал ее руку, прежде чем она успела отойти, чтобы принести пояс для рубахи, лежавший на сундуке. – Джоанна, я боюсь…
Девушка подняла на него в удивлении глаза. Это не тот страх, к которому обычно испытывают презрение, это что-то серьезнее.
– Чего? – спросила Джоанна дрожащим голосом.
– Король вынудит баронов пойти на открытый бунт… это произойдет скоро, и я… я ненавижу его! Меня тошнит в его присутствии, особенно когда он говорит со мной… В каждом слове, в спокойствии его голоса я слышу только ложь. Но мне придется стать на его сторону. Сильнее Джона нет никого… и, как ни неприятно мне это говорить, он в общем-то не такой уж плохой король. Но бароны боятся его. Они его только боятся! Тут дело обстоит не так, как с Генрихом или Ричардом, где страх был сильно приправлен любовью. К Джону, если не считать моего бедного отца, абсо. лютно никто не испытывает любви, даже те, кто наиболее предан ему.
– Но это известно уже не первый год, Джеффри. Что в этом нового?
– Новое в том, что тщеславие короля перешло все границы. Через три года он полностью усмирит Шотландию, Ирландию и Уэльс, чего еще не удалось ни одному королю. Он не может не видеть, что в Ирландии засели граф Пемброкский и Иэн, что шотландский король Вильям слаб, а его бароны настолько вовлечены в междоусобицы, что им некогда обращать внимание на Англию и Уэльс… Но не будем возвращаться к этой теме.
– И все же я не понимаю… – Джоанна покачала головой. – Присядь. – Она усадила Джеффри в кресло, подставив ему под ноги скамеечку. Затем, вместо того чтобы устроиться в кресле напротив, она принесла себе стул и поставила его поближе к Джеффри. Взяв его руку в свою, она попросила: – Расскажи мне, что вызывает у тебя беспокойство?
– Во-первых, ответы короля папским эмиссарам. Посланник Пандулф, по-моему, – мудрый и достойный человек. Дурранд из Ордена тамплиеров прибыл скорее для охраны Пандулфа, нежели для переговоров. Поначалу я думал, что все будет хорошо. Джон был вежлив и сразу же сказал, что радушно примет в Англии нового архиепископа Кентерберийского, Стефана Лэнгтона, и всех епископов, находившихся в изгнании. Это очень обрадовало Пандулфа, я я видел, что ему просто не терпится заключить соглашение. Вот тут-то сладкое вино и превратилось в кислятину. Предложи Джон хотя бы тысячную долю фунта для возмещения убытков да скажи несколько теплых слов, все прошло бы удачно. Пускай даже ничего и не предложил бы, а только сказал, что проблему нужно рассмотреть и решить с епископами и архиепископом. Этого было бы вполне достаточно. Церковь пошла бы на примирение и принялась бы выжимать из него на возмещение убытков пенни за пенни, что, кстати, устроило бы и нас.
– Полагаю, король был непреклонен?
– Непреклонен? Хуже! Он открыто смеялся над властью папы и сказал, что гораздо больше благ получает от Бога, будучи отлученным от церкви, чем имел их, когда был ее преданным сыном.
– Ну и дела! Да Джон просто одержим дьяволом! – Джоанна вдруг вздрогнула. – Джеффри, а не случится ли так, что все эти добрые дела, все победы – лишь ловушки, расставленные сатаной?
– Я ведь говорил, что боюсь, – тихо сказал Джеффри. – А я не страшусь деяний людей.
– Что же теперь сделает папа? Джон уже отлучен от церкви. Чем теперь может Иннокентий запугать его?
– Он может продвинуться на два шага вперед. Я не припомню, чтобы папа слыл большим храбрецом, но, говорят, Иннокентий – именно такой человек. Он может освободить вассалов короля от клятв верности Джону.
– Освободить от клятв верности? – Голос Джоанны сорвался, и она нервно облизала губы. – Но, Джеффри, это же повлечет за собой…
– Хаос! Армагеддон! Закон перестанет царить в этой стране!
– Джеффри! – Джоанна с силой сжала его руку. – Я не хочу обидеть тебя, любимый, но… но…
– Но не послать ли нам за Иэном? Ты не обижаешь меня этим. Это была и моя первая мысль. Я умею командовать вассалами во время войны. Даже если бы начался бунт, Думаю, они подчинились бы мне. Но такое! Я написал письмо, но придержал его в надежде, что мой отец и епископ Винчестерский, который находится при дворе, хотя и не показывается на глаза Пандулфу, приведут Джона в чувство. Кстати, пришло известие, что в Корбюиле умер Браозе.
– Браозе? Но какое отношение он имеет к нам?
– Он сам? Никакого. Нас лишь касается… или скорее Иэна… реакция Джона на эту новость. Он явно торжествовал по этому поводу. Открыто заявил всему двору, какая участь постигла жену Браозе, обидевшую его. Затем смерил взглядом нескольких человек и меня тоже, улыбнулся и сказал, что подобная судьба уготована всем его врагам.
– Значит, и моей матушке… – прошептала Джоанна.
Джеффри обнял ее и почувствовал, как она дрожит.
– Я не послал письмо…
– Но они, должно быть, уже знают о том, как Джон обошелся с папой. Они узнают это от графа Пемброкского, даже если мы не напишем им ни строчки.
– Да. И я не решаюсь послать это предостережение об угрозах Джона. Ты знаешь, что случится, если я поступлю так.
Губы Джоанны задрожали в улыбке, хотя она все еще не избавилась от страха.
– Предостерегать Иэна об опасности – то же самое, что ткнуть быка острой пикой. Он помчится домой сломя голову… Джеффри, что нам делать?
– Во-первых, мы должны написать письмо вместе. Тебе лучше знать, как убедить твою матушку задержать Иэн в Ирландии. Я же преподнесу новости так, чтобы Иэн решил, будто большой опасности пока нет. И это на самом деле так, Джоанна. У Пандулфа еще есть время, чтобы связаться с папой. Во-вторых, мы должны объехать все: вассалов и смотрителей замков, чтобы предостеречь их и одновременно проверить. Думаю, все они преданы нам. Они увидят выгоду нашего покровительства в период хаоса.
Это успокоило Джоанну. Она глубоко вздохнула и кивнула головой.
– Нам хватит времени?
– Если отправимся порознь, то хватит. Ты должна объехать владения своей матери. Я же сначала поеду на север, потому что предпочел бы посетить северных вассалов Иэна дважды. Они больше других склонны к измене. Вся эта северная часть – настоящий очаг бунта. Затем я отправлюсь в свои замки, после чего заеду в Лестер за Адамом и проверю с ним его владения.
– За Адамом? О, Джеффри, ты ведь не допустишь, чтобы ему угрожала опасность?! Мой брат так безрассуден, так необуздан!
Джеффри укоризненно посмотрел на свою невесту:
– Адам уже не ребенок. Конечно, я буду по необходимости сдерживать его, но не более того. Он должен знать своих людей, а они – его. И не настолько неблагоразумен, как ты думаешь. За его дурачествами кроется прекрасный ум.
– Но при встрече с опасностью он так же теряет голову, как и Иэн, если не больше! Впрочем, и ты не лучше! – воскликнула Джоанна. – Позволь мне поехать с тобой. Адам иногда слушается меня.
Джеффри снисходительно улыбнулся.
– Как бы я ни относился к опасности, уверяю, что не позволю Адаму нестись сломя голову в самое пекло, – Он еще крепче обнял девушку. – Я не могу взять тебя с нами, Джоанна, и не потому, что не хочу. Папа способен на многое, и я молю Бога, чтобы ничего не произошло. Но мы должны быть готовы ко всему. Вот почему Адам должен находиться со мной в Суссексе, а ты – в Роузлинде, откуда можно легко добраться до других южных замков.
– Роузлинд? Южные замки? Неужели, кроме всего прочего, ты еще боишься и Франции?
– Конечно. Тебе ведь известно, что французские короли всегда хотели быть сюзеренами Англии. Начиная с Вильяма Бастарда [5 - В истории чаще упоминается под именем Вильгельма (Вильяма) Завоевателя.], короли Англии были вассалами французских королей. – На своих землях, во Франции, но не в Англии! – Действительно, так оно и есть. Но французские короли всегда предпочитали забывать об этом. А если папа объявит Джона недостойным трона? Если он развяжет священную войну против человека, одержимого дьяволом, который ведет его подданных по дороге в преисподнюю?
– Тогда король Филипп набросится на нас, как голодный волк!
– Именно так. Тебе следует приказать рыбакам и купцам наблюдать за морем денно и нощно. Если мои опасения оправдаются, ты должна находиться там, где они могут легко прийти к тебе на помощь, а я направлюсь туда, где буду защищать свою страну.
– Джеффри! – Джоанна снова задрожала, но голос ее звучал ровно, спокойно. – Я не могу находиться в двух местах одновременно. Если я должна объезжать своих вассалов, то просто не смогу оставаться в Роузлинде.
Он наклонился, поцеловал девушку и еще крепче прижал к себе.
– До весны французы не нападут на нас. Папе понадобится немало времени, чтобы распространить известие о непокорности Джона и связаться с Филиппом. Вряд ли Филипп упустит возможность получить хорошую цену за то, что с радостью сделал бы и без вознаграждения.
Джоанна закрыла глаза и положила голову на плечо Джеффри. О, как бы она хотела, чтобы земля разверзлась и ад поглотил короля Джона, короля Филиппа, а вместе с ними и папу!
– Больше никаких новостей?
– Каких-то особенных – нет, но все говорит, что ветер дует не в том направлении. Джон объявил налог в две марки на всех тех, кто не участвовал в Уэльской кампании.
– Это, несомненно, справедливо, но ведь две марки – слишком большой штраф.
– Да. Полагаю, что он придумал его в качестве предупреждения. Джон уже поговаривает о походе на Францию в следующем году, чтобы отвоевать назад то, что перешло к Филиппу.
– Он когда-нибудь чему-либо научится? – вздохнула Джоанна.
– Знаешь, я не думаю, что это совсем уж плохая затея. Я и раньше говорил в порывах гнева, что ненавижу короля. Он ненавистен мне как человек, но как король, имеющий дело с вопросами, которые он понимает, там, где необузданный страх подданных не приводит его к ошибкам, а гордость не толкает на глупость, он мудр. И этот поход на Францию может иметь успех. На этот раз он не собирается использовать только мощь Англии.
– Я не понимаю, – пожаловалась Джоанна.
– Эта долгая история началась в дни правления короля Ричарда, который заключил соглашение с Оттоном из Германии, обещая помочь тому стать императором Священной Римской империи. После смерти Ричарда Джон ничего не делал, чтобы как-то способствовать этому, но он очень хорошо принимал Оттона и оказывал ему всяческие почести, когда тот приезжал в Англию. Теперь, когда Филипп стал таким могущественным, другие короли и великие герцоги Европы ищут способ сдерживать его.
– И они смотрят на Джона? – спросила Джоанна с недоверием.
– Возможно, пока и нет, но их можно подтолкнуть к этому. Король предложил Реноду Даммартину отличные условия, в том числе земли, ежегодный доход с которых достигает трехсот фунтов. Раз Филипп так обошелся с Ренодом, он станет преданным эмиссаром Джона.
– Ты считаешь, что это мудрое решение? – спокойно спросила Джоанна.
– Да, считаю. Если создать такой союз и фламандцы, и германцы – те, кого склонит на свою сторону Даммартин, ударят с востока, тогда как король нападет на Францию с юга и с запада, Филипп окажется между молотом и наковальней.
Последовала короткая пауза. Джеффри погрузился в размышления с легкой улыбкой на губах, видимо, думая о чем-то весьма приятном. Джоанна не видела всего его лица, но по линии подбородка и губам поняла, что он больше не нервничает. Волна негодования охватила ее.
– И ты отправишься на войну с Францией, если король призовет тебя? – тихо спросила она.
– Конечно, и с большой охотой. Это послужит многим целям.
– Даже если Англия при этом останется открытой для любого, кто захочет на нее напасть?
Джеффри наклонил голову и взглянул на Джоанну.
– Кто же сможет напасть на Англию? Филипп будет слишком занят. Булонь войдет в наш союз, если тамошние люди преданы Реноду, или останется под командованием Филиппа. Больше никто и не претендует на Англию. Кроме того, многие останутся здесь, не отправятся на войну. Для защиты нашей земли будет достаточно людей.
Ответ был логичным и абсолютно правдивым, но он не успокоил Джоанну. Она думала не об опасности для Англии.
Это был всего лишь предлог, чтобы упрекнуть Джеффри в его страстном стремлении к новой войне.
– Если твои надежды оправдаются, то я быстрее стану вдовой, чем женой! – в сердцах выпалила Джоанна.
Вместо ответа Джеффри наклонился к самому ее лицу и поцеловал. Он хотел утешить девушку, готовый отложить в сторону все государственные дела. Война и бунт могут немного подождать; он должен заботиться и о более важных вещах.
Вспомнив, как Джеффри реагировал на ее безучастность в саду Уайтчерча, Джоанна решила не отвечать на его поцелуй. Но, к своему удивлению, она обнаружила, что такие вещи не подвластны разуму. Теплая ласка рта Джеффри разжала ее губы. Они уже трепетали от желания, кожа запульсировала от ощущения покалывания, которое было необыкновенно приятным, потом по пояснице разлилось тепло…
Джоанна со злостью отвернула лицо от Джеффри и вырвалась из его объятий.
– Тебя абсолютно не волнует, как я буду переживать И бояться, пока ты будешь убивать людей! – выпалила она.
Мучительные слова ревности, рожденные в душе Джеффри поступком Джоанны, застряли у него в горле. Он уставился на нее, приоткрыв от удивления рот. Затем медленно поднялся с кресла.
– Любовь моя! Ты никогда не давала мне повода думать, что будешь переживать за мои раны или бояться за мою жизнь.
Джоанна покраснела.
– Переживать молча – естественное состояние жены, не так ли? – спросила она, как бы оправдываясь.
Джеффри снова поборол в себе желание улыбнуться, ибо это, по его мнению, могло привести к непоправимым последствиям. Подобное заявление отнюдь не касалось большинства жен при дворе короля Джона. Почти любая из них вряд ли была бы довольна, не находись ее муж рядом с ней. Джеффри имел в виду женщин, которых хорошо знал: его мать просто пожирала глазами отца всякий раз, как видела его; Изабель, графиня Пемброкская, следила за каждым движением губ своего Вильяма, боясь пропустить хоть слово; Эла, его мачеха, несмотря на все свои жалобы и постоянные причитания, не раздумывая, бросилась бы ради графа Солсбери в огонь и в воду.
– Не вини меня в том, в чем я дважды не виноват! – взмолился Джеффри, заметив, что глаза Джоанны снова засверкали от гнева. – Я – мужчина, и рожден для войны. Ты предпочла бы видеть, как я ежусь от страха и боюсь каждого нового дня, а не встречаю врага с оружием в руках? К тому же не я придумал войны.
Джоанна опустила голову и уже не сопротивлялась, когда Джеффри снова притянул ее к себе. Джеффри прав. Она ненавидела бы его, если бы он оказался трусом. Следовательно, глупо винить его за стремления, которым он посвятил всю свою жизнь. Когда Джеффри приподнял голову девушки и приблизил к ней лицо, она с готовностью встретила его губы. Через мгновение ее руки уже обвили его шею, а губы разжались, открыв теплую гавань рта нетерпеливому языку Джеффри. Его руки скользнули вниз и обхватили ягодицы Джоанны. Он сильно прижал ее к себе, затем отпустил и снова прижал. Почти неосознанно Джоанна поддавалась ритму движений тела Джеффри, пока ее упругие, высокие груди с набухшими сосками не впились в его грудь.
Очень скоро и этого стало недостаточно. Словно по обоюдному согласию, их губы разомкнулись. Джеффри сделал шаг по направлению к кровати, повернув Джоанну так, чтобы ей не пришлось пятиться. Шаг за шагом она следовала за ним, а затем остановилась.
– Пока моя матушка и Иэн остаются в Ирландии, – прошептала Джоанна, – мы не можем соединиться, Джеффри…
– Это так много значит для тебя, Джоанна?
Она посмотрела на Джеффри глазами, затуманенными страстью.
– Не знаю… Почему мы не поженились до их отъезда? Зачем только обручились?
– Чтобы защитить себя… защитить тебя, – сказал Джеффри. – Единственная их цель заключалась в том, чтобы ты могла легко отречься от меня после нашей совместной жизни, если бы я не пришелся тебе по вкусу.
Джоанна уставилась на Джеффри, явно удивленная.
Она отнюдь не невинная скромница, какой притворялась недавно, временно живя при дворе. Она отлично знает, что в порыве страсти мужчины готовы говорить что угодно, даже лгать, только бы удовлетворить свое желание. Обычно Джеффри отличался правдивостью, но сейчас он ведет себя с ней не лучше любого другого мужчины. И это с ней?
Джоанна не могла ему доверять, но еще больше не доверяла она своему предательскому телу, в котором угасающая дрожь удовольствия еще не остыла и которое молило вернуть эти ласки.
У Джеффри слово «отречься» вызвало в голове мысли, значительно охладившие его страсть. Если он овладеет Джоанной прямо сейчас, она уже не сможет лечь с ним на брачное ложе непорочной. Утром после их предполагаемой первой брачной ночи на свадебной церемонии показали бы чистые простыни. Такой обычай преследовал цель, чтобы жених мбг отречься от своей невесты, если та оказывалась не девственницей, а доказательством ее девственности могли служить только окровавленные простыни. Джеффри, конечно, знал, что в их случае вопроса об отречении не возникнет. Но кому хочется портить репутацию своей жены? Вся ее жизнь была бы отмечена пятном позора, и Джеффри сомневался, что даже при отличном знании всех достоинств Джоанны смог бы вынести лукавые взгляды и противные намеки злых языков. Он вздохнул и разжал руки.
В равной степени охваченные страстью, страшась возобновить любовную игру, они стояли и грустно смотрели друг на друга, пока Джоанна полностью не высвободилась из объятий Джеффри. Оба ощутили, как нечто сладостное ускользает от них, и снова потянулись было друг к другу.
– Милорд, миледи, обед подан. Прошу вас! – послышался мягкий голос леди Мэри из-за двери.
10.
Впервые Джоанна усомнилась в правоте Джеффри, когда кончился сентябрь, а октябрь уже разложил на земле свой золотой ковер. Абсолютный мир установился в Англии и трех странах, покоренных Джоном. В эти мирные дни вырос чудесный урожай, а свиньи и рогатый скот разжирели на остатках жнивья. Даже обычные мелкие стычки между землевладельцами, казалось, временно прекратились. Куда бы Джоанна ни путешествовала, она нигде не видела признаков войны: ни сожженных домов и полей, ни убитых мужчин, ни рыдающих женщин.
Только в высоких замках знати, где гостила Джоанна, чувствовалось, что все не так уж и прекрасно. Никто не жаловался вслух. Ни одного дурного слова не было сказано о короле. Тем не менее беспокойство и ожидание беды постоянно витали рядом, будто люди сидели на самых краешках своих стульев, готовые в любую секунду обнажить мечи и вступить в сражение. Среди своих людей Джоанна открыто говорила об опасностях, которые предвидел Джеффри. Но, к своему удивлению, Джоанне этот мир совсем не приносил радости. Старики обычно лишь облегченно вздыхали и глубокомысленно кивали головами.
– Молодой лорд мудр не по годам, – говорил сэр Джайлс из Айфорда. – Да и вы тоже, миледи, это видите и понимаете. Вам не нужно бояться меня. Возможно, у меня и есть причины не любить короля, но за вашей матушкой и лордом Иэном я последую по любой тропе… Особенно если нас постигнет худшая участь и вассалы не захотят присягать королю. Тогда нам придется еще сильнее сплотиться, чтобы оградить себя от любых безумств.
Сэр Генри, управляющий из Кингслера, ничего не понимал, но и не притворялся, что понимает.
– Ваша матушка доверила мне охрану этого замка, – говорил он. – И, дерись я за короля либо против него, я останусь верен ей и буду делать то, что прикажет мне она или вы. В больших поместьях Мерси дела решались не так прямолинейно. Поскольку это были самые отдаленные владения. Джоанна направилась туда в первую очередь. Сэр Джон не смеялся, но и не очень перил в приближающуюся опасность. Более того, Мерси был хорошо укреплен, и вряд ли крупному соседу-землевладельцу удалось бы захватить его. Таким образом, Мерси меньше всего нуждался в помощи своей повелительницы. Возможно, сэра Джона, который был еще довольно молод, оскорбляло, что ему приходится кланяться женщине. Джоанна не требовала немедленных действий, а просто интересовалась, в каких отношениях с хромым Филиппом находятся купцы и рыбаки. Ведь она уже предупреждала сэра Джона о переменах, которые произошли. Он стал более задумчивым. Конечно, сэр Джон занимал твердое положение на своих землях, но он ничего не знал о делах при дворе и наверняка был потрясен новостями.
Таким образом, когда Джоанна нанесла в конце ноября второй визит в Мерси, сэр Джон даже не старался скрыть того, что изменил свое мнение. Едва он помог Джоанне спешиться, как тотчас же потянул ее к алькову в большом зале.
– Вы уже слышали новости? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Лорд Джеффри был прав, а я и не предполагал, что папа решится на это. Он освободил всех людей от присяги королю. Всем, от принца до простого серфа, приказано сторониться Джона за столом, на советах или в беседах под угрозой отлучения от церкви. Все свободны от вассальной зависимости от него.
Это не стало для Джоанны неожиданностью. Она уже слышала о приказе папы от купцов в Роузлинде и тем не менее едва сдержала слезы. Ей хотелось, чтобы рядом был Джеффри, а если не он, то хотя бы матушка и Иэн. Но Джоанна знала, что они не смогут сейчас поддержать ее и помочь. Оуэн прислал Джеффри тайно письмо, предупредив его, чтобы лорд Иэн ни в коем случае не возвращался в Англию. Он не указывал конкретных причин, но ни у Джеффри, ни у Джоанны не возникло сомнений в том, что валлийцы готовятся снова вышвырнуть англичан из Уэльса. Сам Джеффри наверняка ужасно занят сейчас.
Джеффри не встретил у вассалов Иэна того энтузиазма, какое встречала Джоанна у вассалов леди Элинор. И не потому, что люди желали освободиться от своего сюзерена, они глубоко почитали и даже любили Иэна. Беда была в том, что из-за лютой ненависти к королю среди них назревал конфликт. Они долго и упорно спорили, что уж кто-кто, а ИэН, будучи свободным от любых клятв, прежде других должен повернуться к королю спиной. Джон неоднократно пытался убить его. Король ненавидит лорда и его жену. Они считали безумием цепляться за человека, который не только плохой король, но и личный враг.
– Но другого короля у нас нет, – убеждал их Джеффри. – Нет у нас другого короля. Вы предпочли бы иметь королем француза Филиппа? Кто-то должен быть королем, или нас постигнет участь гораздо худшая, чем ненависть Джона.
– Есть маленький Генри, – заметил один барон. – Он мог бы править с помощью совета…
– И не мечтайте об этом! – резко оборвал его Джеффри, едва сохраняя самообладание. – Вам не хуже моего известно, чем это пахнет! Вместо поборов одного человека… Да на нас набросится целая стая воронья!
– Возможно… А если нет? Если Господь хочет, чтобы король не был королем…
Джеффри находился с Адамом на юге, когда Джоанна прислала ему известие о том, что на Континенте обнародовали папский интердикт [6 - Отлучение от церкви.] Джону. Конечно, его не огласят официально в Англии. Джон может предотвратить это. Однако он не в состоянии препятствовать просачиванию слухов. Джеффри быстро объехал южные замки Адама, а затем, уже по пути на север, доставил мальчика в Лестер. У него имелось письмо от Иэна для северных вассалов, и он хотел, чтобы это послание и новости достигли их одновременно. Если же новости от папы опередят Джеффри, могло случиться так, что люди Иэна свяжут себя обязательством с каким-нибудь другим лордом, выступающим против короля, прежде чем он заручится их верностью. Таким образом, Джоанна вынуждена все решать сама.
//-- * * * --//
Когда она заговорила, на ее спокойном лице не было страха, ни руки, ни голос не дрожали.
– Итак, милорд, вы должны принять решение. Остаетесь вы с нами или мне сообщить своей матушке, что сын ее дорогого друга и преданнейшего вассала, вашего отца, решил покинуть ее?
Джоанна намеренно описала ситуацию в столь неприятной форме, но за этим, однако, не крылось никакой угрозы. В глазах молодого мужчины отразились и его потрясение, и изумление.
– Ни о чем подобном я не говорил! – раздраженно ответил сэр Джон. – Я лишь не верил, что папа зайдет так далеко. Моя клятва вашей матушке никак не связана с ее отношением к королю.
Поскольку Джоанне удалось заставить сэра Джона увидеть, в какую сторону дует ветер его мыслей, а теперь, похоже, он готов изменить их направление, она взяла его за руки.
– Не сердитесь на меня. Прошу простить меня за то, что не так поняла вас. Вы знаете: не из большой любви или слепого отношения к ошибкам короля мы решили встать на его сторону. Как бы ни обидел король папу, боюсь, что святой отец не принимает во внимание нас, своих детей. Он готов свергнуть нашего короля, но ему некого предложить нам взамен. Как бы ни болела у нас голова, лучше носить ее на плечах, а не сложить на плахе.
Несколько дней понадобилось Джоанне, чтобы убедить сэра Джона принять правильное решение. Она предупредила своего вассала о возможном вторжении короля Филиппа в Англию, указала, что на этот раз французский король может заключить союз с Нижними Странами [7 - Имеются в виду Бельгия, Люксембург и Нидерланды.], чьи жители отлично знают, как преодолеть трясины, защищавшие Мерси от многих вторжений. Однако Джоанна не затягивала свой визит дольше необходимого. Отчасти это было связано с тем, что она не хотела выказывать сомнения относительно преданности сэра Джона, но главной причиной являлся ее страх я тоска по могучим и надежным стенам замка Роузлинд.
Ловко обойти интердикт папы не составит для Джоанны большого труда, раз она как-то тащила по земле простого священника, привязав его к хвосту кобылы, и выгнала из своих владений. Джоанна – не легковерная крепостная, трепещущая из-за своего умения читать, писать и говорить по-латыни и верящая, что священник нечто гораздо большее, нежели обычный человек. Она знает, что епископы и папы – тоже люди, и не боится выражать сомнения в их здравомыслии и непогрешимости.
В то же время Джоанна верила в существование Бога и дьявола, в активное участие высшего добра и величайшего зла в мирских делах. Где-то в тайниках своей души она связывала короля Джона с отцом дьявола. С первого дня жизни Джоанны король стал врагом ее дома. У нее остались весьма смутные воспоминания о своем отце, но одно из них всегда ярко всплывало в памяти: Саймон пребывал в неописуемой ярости – что разительно отличалось от коротких вспышек раздражения, в которые ввергала его Элинор, – проклиная короля, как скверное отродье сатаны.
Джеффри и Джоанне удавалось избегать королевского двора, но леди Эла постоянно снабжала Джоанну новостями оттуда, в большинстве своем не доставлявшими радости. После отъезда папских эмиссаров и Ренода Даммартина ничего существенного при дворе не произошло, но множество мелких инцидентов показывало презрение и безразличие короля к его знати, к мнениям о нем.
Рождество Джоанна встретила в Роузлинде одна. Вернувшись в замок в начале второй недели декабря и обнаружив там письмо Джеффри, в котором говорилось, что он не может провести праздник с ней, она не знала, радоваться ей или огорчаться. Конечно, она скучала по Джеффри, по их беседам, его благозвучному голосу и песням, по прикосновениям его рук. Но, поскольку в Клайро они чуть было не совершили прелюбодеяние, в их отношениях появилась заметная скованность.
В те дни они еще встречались раза два, обсуждали дела, обменивались новостями и были счастливы вместе. Покой, однако, длился недолго. Когда они даже случайно касались друг друга, между ними словно проскакивала молния. За этим следовало потрясение, мучительное по своей силе. Джоанна чувствовала, как замирало ее сердце, а потом начинало бешено биться. Джеффри слегка краснел и тут же отстранялся. Джоанна не истолковывала его действия неправильно. Конечно, он чувствовал то же самое, что и она. В глазах Джеффри загорались желтые огоньки страсти. Джоанна не могла понять лишь одного: причины его сдержанности. Сейчас она уже не сомневалась, что Джеффри лгал ей в Клайро, когда говорил о цели выбора помолвки вместо их свадьбы.
Поэтому Джоанна ни в одном из писем к Элинор не просила у матери разрешения на брак. По сути дела, она была настолько осторожна, что даже не намекала о своем желании ускорить свадьбу. Джеффри появлялся в ее письмах только в описаниях политических событий. Но тело Джоанны не подчинялось ее воле. Для губ, кожи, бедер разум не существовал. Джеффри пробудил в ней страсть, унять которую уже невозможно. Когда он был рядом, Джоанна вдруг обнару. живала, что наслаждается его запахом, непроизвольно поднимает руку, чтобы прикоснуться к нему, ищет под столом своим коленом его ногу…
Поскольку влечение к Джеффри не мешало чувству юмора Джоанны, она утешала себя мыслью, что, чем бы тот ни занимался, пытаясь погасить свою страсть, когда уезжал надолго, это ему мало помогает во время их встреч. Ее приятно возбуждало и забавляло, когда он вдруг резко отстранялся, если они случайно касались друг друга, или быстро переводил взгляд с ее лица, шеи или груди на какой-нибудь менее привлекательный предмет. Приятно было сознавать, что Джеффри тоже страдает, но становилось мучительно больно, если он не позволял Джоанне оказывать ему обычные услуги, например, купать его или помогать одеваться. Джоанна не обижалась: она понимала, с чем это связано. Она даже искренне смеялась над Джеффри, когда он велел ей уйти и оставить его одного… А ей так хотелось прикоснуться к нему…
Поэтому сейчас, читая письмо Джеффри, Джоанна испытывала одновременно и облегчение, и грусть. Упаковав подарки, приготовленные для своего жениха, Джоанна лишь тихо вздохнула и отослала их с Нудом. Страдая в Роузлинде от одиночества, она неохотно начала готовиться к двенадцатидневным празднествам. С каждым днем становилось все нестерпимее сидеть одной за огромным столом в огромном зале. Не с кем ни поговорить, ни посмеяться. Джоанна почти поддалась соблазну съездить в Айфорд или Кингслер, просто чтобы развлечься, но чувство долга не позволило ей лишить людей Роузлинда праздника из-за такого пустяка, как ее одиночество.
В конечном счете она получила от торжеств гораздо больше удовольствия, чем ожидала. Утром первого дня празднеств в Роузлинд прискакал сэр Ги с сундуком, набитым подарками от Элинор и Иэна, Он приехал из Ирландии тайно и добирался до Роузлинда только для того, чтобы сделать Джоанне приятный сюрприз. В полдень того же дня приехали еще два желанных гостя – старший сын одного из вассалов Джеффри и старший оруженосец графа Солсбери. Первый привез подарки от Джеффри, а второй – от графа и леди Элы. Джоанна с признательностью подумала о том, что все любимые ею люди помнят о ней и каждый стремится сделать для нее праздник радостным и светлым.
В первый день ей дарили милые безделушки, во второй – дорогостоящие предметы одежды и драгоценности. Подарков становилось все больше: сапфир и золотое ожерелье от Элинор и Иэна; изящный халат и туника, вышитая золотыми нитками и украшенная самоцветами, от графа Солсбери и леди Элы; Джеффри прислал лунные камни, оправленные в серебро и излучающие такой же загадочный свет, как и глаза Джоанны. Все хотели, чтобы девушка не чувствовала в праздник своего одиночества. Постоянно звенел смех, ибо за высоким столом сидели молодые люди одного возраста с Джоанной, да и сэр Ги ничем не омрачал их невинных развлечений. Несмотря на свои шестнадцать лет и подарки, как взрослой женщине, Джоанна снова превратилась в ребенка, целиком поглощенного только смешными выходками и глупыми шутками.
Когда веселье закончилось и двое молодых гостей попрощались с Джоанной, сэр Ги еще оставался в замке. Он рассказал девушке, что в Ирландии пока все спокойно, хотя ни граф Пемброкский, ни лорд Иэн не верят, что эту страну можно оставлять без присмотра. Однако есть надежда, что в конце концов эту землю удовлетворит правление Англии. К приятному удивлению графа Пемброкского и Иэна, Джон Грей, епископ Норвиджский, стал справедливым и энергичным священником, как только вышел из-под влияния короля. В сущности, в разуме норвиджскому епископу нельзя было отказать и раньше, как, впрочем, и в усердии. Не хватало ему лишь мужества противостоять человеку, которого он боялся. Если Джон не станет вмешиваться в дела Ирландии, Джон Грей отлично справится с управлением страны.
Продолжительное общение с сэром Ги имело как приятные стороны, так и недостатки. Джоанну весьма радовала его поддержка. В то же время, когда в январе Джеффри нанес Джоанне мимолетный визит, сэр Ги оказался как бы буфером между ними. Возможно, это случилось вследствие того, что им почти не представлялось возможности побыть одним. Да они и намеренно не искали ее, пока неистовое вожделение не стало причинять им страдания, хотя они относились друг к другу чисто по-дружески, смеялись и разговаривали, как и раньше.
К несчастью, присутствие сэра Ги лишило Джоанну лучшей ее отговорки, чтобы не появляться при дворе. Таким образом, когда в середине февраля от короля пришло приглашение посетить празднества Пасхи и присутствовать при посвящении принца Александра в рыцари, Джоанне ничего не оставалось, как подчиниться. Умышленно затягивая время, она послала к Джеффри гонца с сообщением об этом приглашении, чтобы он успел прибыть прежде, чем она будет готова к отъезду.
Послание Джоанны озадачило Джеффри. Он не возвращался ко двору с тех пор, как его попросили оставить его, но регулярно получал от отца все новости оттуда. Джеффри знал, что Александра должны возвести в рыцари, но не мог понять, почему Джоанну вызвали так рано и зачем вообще. Если бы вызвали Иэна, владевшего землями на севере, все объяснилось бы очень легко, но Джоанна не являлась наследницей Иэна. У него есть сын. Джоанна даже не имеет права замещать Иэна. Эта обязанность лежит на Джеффри. По сути дела, Джоанна не имеет никакого отношения к принцу Шотландии, а тем более к его посвящению в рыцари.
В равной степени озадачил Джеффри и тот факт, что на это событие не пригласили его. Возможно, король все еще злился на Джеффри. Но почему? В сущности, зачем королю злиться? Он уже выиграл поединок между ними, если вообще можно назвать предложение и его неприятие поединком. Джеффри отругали и отослали со двора, как нашалившего ребенка. Ничего другого не произошло, что могло бы указывать на ошибочность его мнения о короле. Обычно подобные инциденты приводили Джона в прекрасное расположение духа. Он, наоборот, почаще вызывал бы униженную жертву ко двору и публично напоминал бы ей о случившемся. Джеффри полагал, что этому препятствует его отец. Граф Солсбери знает, какой ценой ему удается удерживать своего вспыльчивого сына и бестактного брата подальше друг от друга.
Джеффри пришлось поспешно распрощаться с вассалом, у которого он гостил, и во весь опор мчаться в Лондон, где король праздновал Пасху. Однако он не имел намерения предстать перед королем, пока точно не разузнает о положении дел. Оставив позади городские ворота, Джеффри поскакал прямо к дому своего отца, на восток от резиденции тамплиеров. Он не удивился, увидев в доме отца свою мачеху.
– Джеффри, любовь моя, – прощебетала она, – что ты здесь делаешь? Ты весь в пыли! Такой уставший! Иди, садись. Нет, пусть сначала служанки снимут с тебя доспехи. Ты ведь знаешь, я не выношу всей этой стали на тебе! Твой отец будет немало удивлен…
Джеффри уже привык к обычным приветствиям своей мачехи. Отец, конечно, не обрадуется его приезду. Следовательно, не стоит давать ему повод подумать, что сын сердит или агрессивно настроен.
– С пылью я ничего не мог поделать, поскольку погода сухая, а я ехал по дороге. Но не знаю, с чего это вы вдруг решили, будто я устал. Я находился в Хемеле и прискакал оттуда. Я не стал писать отцу о своем приезде… поскольку здесь лишь для того, чтобы повидаться с Джоанной.
Тусклый взгляд леди Элы, наградивший Джеффри искоркой одобрения за столь изобретательный ответ, на мгновение замер на нем.
– Эй, вы, неуклюжие копуши! – прикрикнула леди Эла на служанок. – Вы когда-нибудь перестанете дергать его из стороны в сторону? Заканчивайте! Дайте ему ту зеленую рубаху. Да, и налейте вина. У меня сердце на части разрывается от вашей медлительности! Я скорее сама разолью вино по кубкам, нежели стану смотреть, как вы тут возитесь! Убирайтесь!
Избежав наказания, служанки удалились настолько счастливыми, что особо не стали вникать, почему их госпожа сердится больше обычного. По существу, ее гнев не очень удивил их. В последние несколько месяцев леди Эла пребывала в таком ужасном расположении духа, что эта тема не стоила того, чтобы на ней долго задерживаться.
В разом опустевшей комнате Джеффри налил себе вина. Леди Эла от него отказалась.
– Ты действительно приехал из Хемела? – спросила она.
– Разве я лгун? – ответил Джеффри, слегка улыбаясь. – Я находился там прошлой ночью, но ехал я из северных замков Иэна и, как вы правильно догадались, очень спешил. Джоанна написала мне, что ее вызвали ко двору.
Леди Эла поджала губы.
– Королева?
– Нет, король.
– Меня удивляет, что она не сообщила мне об этом. Вообще-то она не стала бы этого делать, поскольку знает, что я в Лондоне.
Джеффри наблюдал за лицом своей мачехи. В нем не отражалось ничего из того, что происходило в голове леди Элы. Она резко поднялась, подошла к окну и бросила взгляд на длинный сад, спускавшийся к реке. Джеффри последовал за ней. Лодки отца не было у причала. Значит, он либо поплыл вниз по реке к Тауэру, либо вверх по течению в Вестминстер, чтобы присоединиться к королю. Джеффри подошел к леди Эле. Она взяла его за локоть, что было настолько непривычным, что Джеффри взглянул на руку мачехи.
– Я боюсь, – прошептала она дрожащим голосом. – Мне страшно.
Джеффри поднял глаза и затаил дыхание. Леди Эла всегда чего-то «боялась»: жары, холода, излишнего напряжения, болезней, оружия – всего! Но Джеффри знал, что на самом деле его мачеха далеко не пуглива. Но на этот раз она, похоже, действительно чего-то опасается. Обычно только переживания за безопасность мужа заставляли ее нервничать. Рука Джеффри машинально искала эфес меча. Попытка оказалась неудачной по двум причинам: служанки сняли с него меч, а леди Эла впилась руками в его предплечье и воскликнула:
– Нет! Это не поможет! Как раз этого я и страшусь!
– Вы не думаете, что отцу здесь угрожает опасность? – недоверчиво спросил Джеффри.
– Я думаю, что от этой его не спасет и твой меч, – вздохнула леди Эла. – О, Джеффри, я чую беду! Я ее уже вижу! И не могу отнять твоего отца у его брата… Я пыталась… много лет пыталась сделать это. Джон губит себя и тянет за собой всех нас!
– Что это значит? Что случилось?
Леди Эла еще раз глубоко вздохнула:
– Ничего… Пока ничего не случилось, но уже ходят слухи, разные намеки… Все больше и больше людей посматривают в сторону принца Генри. Это чудесный, милый ребенок, совсем не похожий на мать и отца… Кое-что и я заметила. Фиц-Вальтер много времени проводит с королевой и перешептывается с ней.
Джеффри поднял брови:
– И только понапрасну тратит время!
– Ты уверен? – Леди Эла задышала чаще и прерывистее. – Изабелла не собирается отдаваться ему, да и он сам, по-моему, не стремится к этому. Он знает, что сейчас она уже не обладает властью. Однако он теперь ее первый фаворит и советник во всех ее прихотях. Более того, Фиц-Вальтер и Вески стали вдруг задушевными друзьями.
– Вески почти открыто призывает к бунту. Что его связывает с Фиц-Вальтером, который слишком многим обязан королю?
– Разве ненависть подлого человека не может победить долг? – с горечью спросила леди Эла.
– А что говорит отец?
Джеффри вспомнил, что северные бароны, поддерживавшие связь с Вески, не против сделать маленького принца Генри королем, от имени которого правил бы совет.
Леди Эла грустно усмехнулась:
– Он говорит, что королева не пойдет против короля.
– И не ошибается в этом, – заметил Джеффри.
– Глупенький! – воскликнула леди Эла. – Конечно королева не пойдет против короля, но заглянем немного вперед. Если Джон вдруг умрет, королева устремится за помощью к тому, кому доверяет. И прихватит с собой своих детей.
Джеффри стал белее снега. Изабелла никого не ненавидит так сильно, как графа Солсбери. Она не станет думать дважды, принять ли ей помощь Фиц-Вальтера, чтобы не попасть под влияние графа. Маленький принц очень любит своего дядю. Но что может ребенок? Несомненно, нашлось бы немало людей, которые предпочли бы правление графа Солсбери от имени принца. Однако, окажись принц под влиянием королевы, часть преданных баронов заставит их подчиниться любым указам, изданным от имени ребенка. В такой ситуации затяжная кровопролитная гражданская война – меньшее из всех ожидаемых зол.
– Что сейчас угрожает королю? – спросил Джеффри.
– Не знаю, – вздохнула леди Эла. – Если ему что-то и грозит, то еще скрыто завесой слухов. Но это продлится лишь до тех пор, пока у некоторых людей не лопнет терпение. – Она посмотрела на сад, а затем снова на Джеффри. – И тебя вполне можно отнести к категории таких людей. Джеффри, сядь и пообещай мне, что не станешь впадать в ярость. Нет! – закричала леди Эла пронзительно, заметив, как вспыхнули его глаза и напряглось тело. – Еще ничего не случилось! Ничего! Я просто хочу предупредить тебя.
– Хорошенькое предупреждение, коль я должен наперед обещать, что не стану злиться! – сердито проворчал Джеффри и сел в обложенное подушками кресло.
– Тебе лучше услышать это от меня, – сказала леди Эла, подходя к нему. – Твои прошлые «озарения любви» болтают всякие гадости.
Гнев угас в глазах Джеффри.
– А, эти шлюхи… Знаю, некоторые из них будут искать всяческие способы, чтобы причинить мне неприятности. Вы думаете, я поверю в их мерзостные излияния?
– Поверишь ли ты в них? Я думаю, ни под каким видом. Но есть не только придворные дамы, которых ты называешь шлюхами. Джеффри, никто из них не изнывает от любви к тебе, как, впрочем, и ты не горишь любовью ни к одной из них! Многие из них немного дразнили Джоанну, но не более того.
– Она обижалась на них? – Джеффри был слегка удивлен: он уже несколько раз встречался с Джоанной после того, как она наслушалась сплетен о нем, однако ни разу девушка не упоминала об этом и не выказывала злости. – Я хотел ей все объяснить, но находились более важные дела, и к тому же я…
Несмотря на свое беспокойство, леди Эла заставила себя улыбнуться.
– Я предупреждала тебя: она – дочь своей матери! Джоанна сказала, что не станет ставить тебе в вину твои прошлые грехи, ибо тогда ты не принадлежал ей, и добавила, что у тебя не будет никаких любовниц, когда она станет твоей женой. – Леди Эла с интересом наблюдала за Джеффри, но лицо его ничего не выражало, а взгляд упрямо застыл на носках башмаков. – Джеффри, не будь глупцом! Не ломай свою жизнь из-за злости на Джоанну.
– Я и не собираюсь делать этого, – спокойно заметил Джеффри.
– В любом случае ни ты, ни Джоанна не виноваты, – поспешила добавить леди Эла. – Все неприятности исходят от Изабеллы.
Хотя лицо Джеффри оставалось абсолютно неподвижным, леди Эла заметила, как напряглись мускулы под его кожей. Чувство вины, словно плетью, ударило ее. Если бы она послушалась графа Солсбери и сама заботилась о Джеффри, ненависть и страх, на которых зиждились отношения между ее пасынком и королевой, никогда не возникли бы! Дрожащим голосом леди Эла рассказала Джеффри о слухах, распускаемых Изабеллой относительно Джоанны и Брейбрука, и как на это ответила Джоанна. Лицо Джеффри оставалось таким же безучастным, и он ни разу не перебил свою мачеху.
– Ты не должен убивать его, Джеффри! Джоанна говорит, что он – лишь жертва злого языка Изабеллы, как и ты, и она сама. Ты ведь не хочешь породить вражду между своим отцом и отцом Брейбрука? Во всяком случае, не сейчас! Ради Бога, ты ведь не желаешь бунта, который погубит нас всех?! Мы и так ходим по лезвию ножа.
– Если вы хотите знать, стану ли я открыто вызывать Брейбрука на поединок за то, что он оскорбил мою супругу, мой ответ – нет. Это могло бы означать, что я поверил сплетням. Все зависит от Брейбрука…
Оставалось только надеяться, что ее слова возымели действие. Джеффри не глуп и с раннего детства испытал на себе придворные интриги. Опасность лишь в том, думала леди Эла, что он слишком молод, горд и влюблен в Джоанну. Его здравомыслие может вступить в неравную схватку с чувствами.
– Как бы там ни было, Брейбрук не стоит и пенни, – решительно заявила она. – По-настоящему опасны беспорядки в королевстве. Изабелла, должно быть, уже поведала Джону небылицу о том, что Джоанна якобы лишилась девственности, и Джон, верный себе, решил использовать ее. Вот от чего я хочу истинно тебя предостеречь, а Брейбрук – лишь пустое место.
Джеффри поднял на мачеху глаза, но ее взгляд оставался непроницаемым. В блеклых, неопределенного цвета глазах, казалось, не отражалось ничего из того, о чем она говорила. Джеффри покачал головой:
– Он не посмеет… Не с невесткой же своего брата…
– Король воспользовался бы даже собственной дочерью, если бы она понравилась ему!
– Эла, – улыбнулся Джеффри, – я, конечно, не люблю Джона, но вы заходите слишком далеко. Все это, по-моему, чушь несусветная!
– Ты так считаешь? Ты не был рядом с королем с августа и ничего не знаешь! Твой отец не замечает… или заставляет себя не видеть… С тех пор как Джон покорил Шотландию, Ирландию и Уэльс, он считает себя непобедимым. Ему теперь все подвластно. Ты сам видел, как он обошелся с посланниками папы. Когда король услышал о решении папы, он просто посмеялся над ним… Джон чуть не вынудил лордов на бунт. Он открыто оскорбляет их, без всякого стеснения обольщает их жен и дочерей…
– Эла, перестаньте! Вам может стать дурно, – попытался успокоить ее Джеффри, уловив в голосе мачехи пронзительные, почти истерические нотки. – Предупредите об этом Джоанну. По приезде в Лондон она сразу примчится к вам, уверен. Я сумею защитить ее. И вы тоже. Думаю, совместными усилиями мы сможем отвести от нее опасность.
Леди Эла закрыла лицо и начала плакать. Джеффри машинально поднялся и направился к ней, чтобы успокоить, но думал о том, каких неистовых усилий за последние месяцы стоило ему склонить людей на сторону Джона. Вероятность их абсолютной лояльности к королю, как и прямых выступлений против него, о которых говорила Эла, мала, но недостатка в новостях у них не будет. Вески не станет медлить с плохими известиями. Тогда придется начинать все сначала. Джеффри готов был сам расплакаться от отчаяния.
– Но ведь Джона некем заменить, – тихо вздохнул он, успокаивая себя. Затем, погладив леди Элу по плечу, добавил: – Все эти невзгоды скоро останутся позади. Отец писал, что, как только церемония посвящения принца в рыцари закончится, Джон начнет собирать армию для похода на Францию. Король будет слишком занят, чтобы уделять внимание личным обидам, а потом…
Леди Эла перестала рыдать и посмотрела на Джеффри тусклыми, но сердитыми глазами.
– Вот что ты предлагаешь мне в качестве утешения? – спросила она. – Хочешь облегчить мои душевные страдания обещанием войны?
Зачем он снова затронул эту тему? Джеффри злился на себя за то, что забыл, как рассердили Джоанну его рассуждения о будущей войне с Францией. Он никак не уяснит, что женщины ненавидят все, что любят мужчины, за исключением одной вещи, конечно…
– Знаете ли, Эла, дело еще не скоро дойдет до драки, а возможно, и вообще не дойдет. Я только хотел сказать, что верховное командование армией и ее переправа через пролив поглотят Джона настолько, что у него не останется времени на мелкие козни.
Гнев и страх на лице леди Элы, хотя и медленно, сменило удовлетворение. Она вздохнула, но не смогла удержаться от улыбки.
– Ты не это хотел сказать. Ты весь в отца! Не важно, насколько ты походишь на него внешне. Твой внутренний мир – это зеркало его души. Несмотря на все годы моих рыданий, молитв и страха, он каждый раз, приходя ко мне, с улыбкой сообщает о сражениях. – Лицо Элы стало серьезным, его омрачило выражение боли. – Вам обоим нравится лишь убивать, увечить и разрушать!
– Мне это совсем не нравится, – запротестовал Джеффри. – Только безумный может наслаждаться убийством другого человека. И, конечно, мой отец не безумец, а если у него и есть недостаток, то лишь мягкосердечие. Мне нравятся стычки, Эла, когда меня рубят мечом и я должен уйти от удара, нанести ответный, чтобы вернуться домой живым. – Джеффри пожал плечами. – Я не думаю о крови и боли моего врага в такой же степени, как и о своей.
– Об этом думают жены, но слишком поздно, – холодно обронила леди Эла, хотя и улыбнулась.
Продолжать разговор уже не имело смысла. Они не могут ни в чем убедить друг друга. Возможно, леди Эла руководствовалась женской логикой: мальчиков слишком рано забирают у их матерей, а Джеффри не познал и нескольких лет счастья, поскольку его мать умерла при родах. Тогда у него остались только дед да Вильям, а впоследствии он воспитывался при Иэне, который был заядлым драчуном. Однако Джеффри нельзя отказать в добросердечии. Леди Эла подумала о том, как ласково он гладил ее плечо своими жесткими руками, с какой нежностью наклонялся к ней. Она снова вздохнула. Мужчины остаются мужчинами. Несомненно, одна из целей, которые преследовал Бог, создавая женщин, – удерживать с их помощью мужчин от безрассудных убийств потехи ради.
– Что ты намерен делать теперь, любовь моя? – спросила леди Эла своим обычным голосом. – Ты предстанешь перед королем?
Джеффри вернулся к креслу.
– Меня отослали от двора и не приглашали сюда. Я не приехал бы по собственному желанию, а пошел на это, ибо не мог понять, зачем вызвали Джоанну. – Он скривил рот, словно от горькой еды. – Если вы правы относительно этих причин, то я должен показаться. Если даже Джон думает, что сможет запугать Джоанну и заставить ее молчать, он должен знать: ему не заставить молчать меня!
– Уж он-то не знает?! – с горечью воскликнула Эла.
Именно это еще больше может разъединить ее мужа и его брата. Если Джон будет открыто нападать на Джеффри, граф Солсбери встанет на сторону сына. Но цена этому будет слишком велика.
Леди Эла рассеянно слушала рассуждения Джеффри о том, что он дождется прибытия Джоанны и будет сопровождать ее во дворец, когда она предстанет перед королем. Поскольку такое решение казалось не хуже любого другого, леди Эла вернулась к разговору о сплетнях, которые Джеффри должен был знать, чтобы уберечься от ложного шага.
Граф Солсбери вернулся ближе к вечеру. Он обедал с королем и был рад услышать, что Эла, сославшись на плохое самочувствие, отказалась участвовать в танцах, попойке и всем том распутстве, которое считалось ежедневным послеобеденным развлечением двора. Как и предсказывала Эла, он был удивлен и не слишком обрадован, увидев своего сына. Но когда граф узнал о приглашении Джоанны, то пришел в крайнее изумление. Граф Солсбери уставился на Джеффри, затем на Элу, но они молчали. В сущности, говорить было нечего. Леди Эла не видела необходимости повторять мужу все те мерзости, о которых только что рассказывала Джеффри. Граф Солсбери и сам все прекрасно понимал с полуслова. Похоже, другого объяснения этому приглашению нет… Граф опустил глаза.
Кто поверит, что его шестнадцатилетняя невестка настолько коварна и продажна, что под видом королевского приглашения хочет просто побыть со своим любовником? Чушь! В таком случае она, естественно, не просила бы Джеффри поспешно прибыть в Лондон. Граф хорошо знал своего брата и Джоанну тоже. Он снова наполнил кубок, который только что осушил, и поднес бутыль к кубку Джеффри. Тот покачал головой: в его чаше еще оставалось невыпитое вино. Желая избежать темы, явно причинявшей графу боль, он, к плохо скрываемому неудовольствию отца, вернулся к вопросу о своем прибытии и спросил, злится ли на него еще Джон. Лицо графа Солсбери слегка просветлело.
– Нет, конечно же, нет. Он и не злился на тебя. Вся беда в том, Джеффри, что ты вел себя как настоящий муж. чина, а Джон просто забыл, как ты молод и… и не всегда способен отличить голос сердца от голоса разума. – Граф сделал предупредительный жест рукой: – Нет, только не затевай этот спор снова! Слишком поздно. Большинство укреплений уже возведено и укомплектовано людьми, и ничего дурного из-за этого не произошло.
– В высокогорьях еще не растаяли снега, – сердито заметил Джеффри. Затевать спор явно бесполезно: чему быть, того не миновать. – Но, если король не сердится на меня, почему меня не вызвали? Ведь заместитель Иэна обязан оказать честь принцу Александру. Когда-нибудь Иэн и он станут близкими соседями, и весьма скоро, если верить тому, что я слышал о здоровье короля Вильяма.
К удивлению Джеффри, граф Солсбери лишь устремил взгляд куда-то, поверх его головы, и снова посмотрел на кубок с вином. Леди Эла громко рассмеялась:
– Твой отец не хочет, чтобы ты знал о всех этих небылицах про Джоанну! Он верит, что она не виновата, но не может полагаться на тебя, зная твою вспыльчивость. И я вполне согласна с ним в этом.
– Каких же действий вы от меня ждете? – раздраженно спросил Джеффри. – Мне что, только улыбаться и благодарить человека, который называет мою жену шлюхой?!
– Ни один мужчина и словом не обмолвится об этом в твоем присутствии… и тебе это известно, – пробормотал граф Солсбери, покраснев. – Ты думаешь, я бы потерпел подобные разговоры? Это все женщины…
– Это королева! – воскликнул Джеффри.
– Я не хочу, чтобы ты ходил и вызывал на поединки мужей, сыновей и братьев этих женщин только ради того, чтобы подрезать их язычки, раз они не могут контролировать себя, – сказал граф, проигнорировав пылкое замечание сына.
– Что же мне в таком случае делать?! – в отчаянии спросил Джеффри.
Леди Эла снова рассмеялась:
– Ничего. Твой отец абсолютно прав. Мужчины будут молчать и даже взглядом не намекнут тебе на это. Что же касается женщин… Я предоставила бы их самой Джоанне!
Джеффри промолчал, но его ноздри раздулись от ярости, а подвижные губы застыли в свирепой усмешке.
Смирившись с положением вещей, граф лишь поднял и тут же опустил руки. Если ваш сын – малодушный олух, это вряд ли радует вас. Если же он обладает твердостью духа, то, естественно, не смирится с оскорблением. Нужно смело встречать превратности судьбы. Однако следует внести дополнительную ясность.
– Король не возражал против твоего приглашения, – сказал граф Солсбери. – Я знал, что у тебя возникнут именно такие порывы, и вычеркнул твое имя из списка приглашенных. Королю же сказал, я не хочу, чтобы ты принимал участие в турнире по случаю посвящения принца Александра в рыцари.
– Что?! – изумился Джеффри. – Вы хотите сказать, что я не в состоянии постоять за себя на придворном турнире?
– Не говори глупостей, – проворчал граф, вытирая рукавом лицо. – Ты отлично зарекомендовал себя как в военных сражениях, так и на турнирах. Кроме того, тебя все равно не одолеть. За любого труса я бы похлопотал.
– Вы ждете, что я сам откажусь сражаться? – невозмутимо спросил Джеффри.
– Ты перестанешь сегодня важничать?! – взревел разъяренный граф Солсбери. – Раз ты здесь, то, конечно же, будешь драться! Я и сам приму участие в этом турнире…
– Вильям! – испуганно вскрикнула леди Эла.
Джеффри прикусил губу и бросил на отца осторожный взгляд. В своих попытках угомонить сына граф затронул тему, которая обещала стать настоящей пыткой в его семейной жизни до конца турнира. Леди Эла не намеренно скулила и придиралась к своему мужу, как думали многие, исходя из ее поведения на людях. Осознав после первой вспышки гнева, что решение супруга бесповоротно, она обычно делала вид, будто забыла о возникшей проблеме, и старалась казаться всем довольной и веселой. Но граф Солсбери, очень любивший ее, знал, как она страдает, видел тщательно скрываемые следы слез, пролитых в его отсутствие, и тоже расстраивался.
– Послушай, Эла, – стал успокаивать он жену, – на этот раз турнир планируется провести не так, как обычно. Он продлится всего один день. Это скорее нечто вроде тренировки, нежели настоящая драка.
– Тогда, конечно, от нас будет достаточно и одного человека, – сказал Джеффри. – Позвольте мне заменить вас, папа… Хотя бы за попытку лишить меня участия в этом развлечении, – добавил он, улыбаясь.
– Ладно, там будет видно, – уклонился от прямого ответа граф, сознавая, что Джеффри предлагает ему способ успокоить Элу. Он не думал, что это исправит ситуацию, но не видел причин возражать против предложения сына, как, впрочем, и причин продолжать данную тему. – Когда, по-твоему, приедет Джоанна?
– Не имею понятия, – ответил Джеффри. – Я был уверен, что она уже здесь. Даже если я и ехал как можно быстрее, ей гораздо легче добраться до Лондона. К тому же я пустился в дорогу только после того, как прибыл гонец от нее, а это еще несколько дней задержки…
Джеффри вдруг замолчал и побледнел. Не успев сосчитать эти дни, он внезапно понял, как много времени прошло с момента приглашения Джоанны ко двору. А она преодолевает расстояния ничуть не медленнее любого мужчины…
– Может быть, ее захватили в плен?! – воскликнул Джеффри, вскочив с кресла. – Могло такое случиться?!
11.
Джоанна без труда догадалась, что молодой щеголь, присланный к ней с королевским приглашением скорее шпион, нежели просто гонец. Она не боялась насилия, ибо с прибывшим не было свиты, но, к несчастью, каким бы глупым ни казался этот франт, одурачить его было гораздо сложнее, чем тщеславного осла – Генри де Брейбрука. Не проявив никакого интереса к Эдвине, он поступил достаточно низко и выдал девушку, как он полагал, Джоанне, которой не без искреннего сожаления пришлось наказать служанку. Эдвина стала такой милашкой, что казалась сошедшей с картины. Она превратилась в настоящую леди, наряды которой, если и не отличались богатством, выглядели очаровательно. Немногие мужчины отказались бы от такого лакомого кусочка, а джентльмен Джона и тем более не смог бы устоять перед ней без веской на то причины. Уже само по себе это должно насторожить Джоанну, даже если бы она не имела достаточных сведений о политической обстановке, чтобы уразуметь совершеннейшую неожиданность ее приглашения на церемонию посвящения Александра в рыцари.
Поэтому, не забывая о строжайшей секретности, Джоанна ограничилась лишь одним посланием – Джеффри. Более того, она проявила должную осторожность и ничем не выдала своего удивления или нежелания ехать. Вместо этого она смутилась, что по плану выдавало ее нерешительность, заставив еще не уехавшего к Элинор и Иэну сэра Ги извиниться и удалиться, понимая, что смехом или восклицаниями удивления он может разоблачить «скромницу».
Джоанна укладывала, разбирала и снова укладывала вещи, а когда наконец пустились в путь, дважды возвращалась за забытыми вещами. Существовала вероятность того, что человек Джона слышал о ее эффективных действиях во время Уэльской кампании и мог кое-что подозревать, но эти задержки стоили риска. Джоанне оставалось лишь думать, что преждевременный вызов ко двору являлся просто очередной попыткой запятнать ее репутацию, и она хотела, чтобы Джеффри прибыл в Лондон пораньше и оказал ей моральную поддержку.
На этот раз за Джоанной следовал целый обоз с поклажей. На вопрос, для чего ей понадобилась вся эта домашняя Утварь, Джоанна ответила, что прошлый ее визит ко двору доказал: она не сможет спокойно спать и чувствовать себя счастливой, если не будет находиться в окружении привычных вещей. Поскольку в том, что знатная дама выразила желание обставить свои палаты личными предметами, не было ничего необычного, джентльмен короля больше не вникал в эту проблему. Джоанна почувствовала огромное облегчение. Ей не пришлось ни лгать, ни сознаваться в том, что она не имеет особого желания общаться с фрейлинами королевы, как это было в Уайтчерче. Но такое положение вещей было и крайне уязвимым. Джоанна намеревалась устроиться в доме леди Элинор, которым та владела в Лондоне, с пятьюдесятью преданными латниками, способными защитить и оградить ее от незваных гостей.
В дороге их преследовали всевозможные напасти. Повозки постоянно ломались. Даже погода, казалось, вошла в сговор с Джоанной. В целом путешествие, рассчитанное на два относительно легких дня пути, растянулось почти на восемь дней. Плюс те два дня, что ушли на сборы. Поэтому только вечером в первый день марта на горизонте показались стены Саутуорка.
К этому времени сопровождающий Джоанну королевский посланник дошел до белого каления. Он знал, что не минует проблем с королем, но без применения физической силы к девушке никак не мог поторопить ее. Возможно, он бы и попытался это сделать, но ее оруженосец и его суровый помощник не спускали с нее глаз, пока она не закрывалась на женской половине замка, а затем и в своей палатке. На его просьбу отпустить этих людей, Джоанна ответила, что не обладает для такого шага необходимыми полномочиями. Их присутствие, как и пятидесяти латников, ехавших с ними, несмотря на его шумные протесты, – приказ ее матушки и отчима.
– Они не станут подчиняться ни вам, ни мне, сэр, – не моргнув глазом солгала Джоанна.
Таким образом, когда они увидели у лондонского моста, к которому направлялись, большой отряд всадников, гонца Джона нисколько не удивило, что Бьорн радостно приветствует их командира. Из всех задержек, разочарований и неудач этого предприятия само собой вытекало, что отряд должен был возглавлять не кто иной, как сам лорд Джеффри Фиц-Вильям. Все было предопределено заранее. Должно быть, эта женщина находится под защитой самого Бога! Эта уверенность не оставила места подозрениям. Гонцу показалось вполне естественным, что лорда Джеффри вызвали на церемонию посвящения в рыцари и теперь он станет сопровождать свою невесту в городе.
Однако король не принял уверенность своего посланника во внимание. Он знал, что присутствие Джеффри не входило в планы церемонии, и громко обозвал гонца ослом и олухом. Несомненно, кто-то, возможно даже сам гонец, осведомил о приглашении графа Солсбери, а тот, в свою очередь, послал за Джеффри, чтобы таким образом держать девушку под своим наблюдением и подавлять любые сплетни о ней. Джон испытывал досаду, но отнюдь не злость. Очевидно, его брат не доверяет этой маленькой потаскухе, но в то же время не собирается и отказываться от ее огромного приданого и наследства. Вполне благоразумно с его стороны. Сын, естественно, в силу своей горячности и чувства долга не отречется от невесты. Джон покачал головой. Вильяму следовало бы уяснить, что король будет крайне осторожен с его невесткой.
Проблема, однако, не представляет существенной важности. В настоящее время Джон не испытывает «голод»! Его гораздо больше волнует Изабелла и старший сын, да и вокруг столько других лакомых кусочков… Кроме того, гораздо интереснее будет покувыркаться с этой девчонкой, когда Джеффри уже безвозвратно свяжет себя с нею брачными узами.
Джон улыбнулся, немало повеселев при мысли о будущих душевных муках Джеффри.
О, какая ярость захлестнет этого гордого, как петушок, племянничка! К тому времени даже этот крикливый буян не сможет повысить голос в знак протеста. Если Филипп Французский будет покорен и Нормандия снова перейдет к Англии, ни один подданный не осмелится открыть рта, даже если Джону взбредет в голову распластать его жену на столе во время званого обеда!
Джеффри пришел в неописуемую ярость, лишь только увидел свою невесту живой и невредимой и абсолютно спокойной, судя по внешним признакам. В жизни Джеффри бывали моменты, когда он чувствовал холодное прикосновение страха, но ни разу еще его мужество не подвергалось такому испытанию, как в этот раз, когда он решил, что его невесту постигла участь беспомощной пленницы. И леди Эла, и граф Солсбери говорили ему, что он – безумец. А граф зашел в своих утешениях настолько алеко, что обронил, будто, несмотря на свои намерения, Джон не прибегнул бы сейчас к силе. Леди Эла убеждала Джеффри, что Джоанну не так просто перехитрить: она никогда не покинула бы Роузлинд без соответствующей охраны. Они уверяли, что рискованно пускаться сейчас на поиски Джоанны: Джеффри даже не знает, по какому пути она поехала и где могла остановиться погостить.
Но уговоры не возымели на Джеффри никакого действия. Он словно с цепи сорвался, приказав своим людям немедленно вооружиться и седлать коней. Граф Солсбери хотел было последовать за ним, но леди Эла удержала его, испугавшись той решимости, что горела в глазах ее мужа.
– Пускай едет. Он устал и выдумывает всякие ужасы. Я часто не соглашаюсь с тобой, Вильям, по поводу того, как поступит или не поступит твой брат, но на этот раз ты прав, Джон уверен, что девушка – обыкновенная шлюха. Он и думать не будет о применении силы, пока она не откажет ему. Возможно, Джеффри найдет Джоанну, а возможно, и нет. Даже если он и не найдет ее, ему лучше усмирить свой пыл в дороге, чем ссориться со всеми подряд при дворе, чего не миновать в его нынешнем расположении духа.
– Если Джеффри не найдет Джоанну, он превратится в настоящего безумца к моменту своего возвращения.
– Возможно, но к тому времени Джоанна уже непременно будет здесь, а уж она-то справится с ним.
– Джоанна? Боже упаси! Да Джеффри вынудит ее отказаться от него.
– Только не Джоанну! – засмеялась Эла. – Конечно, ей известно чувство страха, но она и глазом не моргнет при виде разгневанного мужчины.
Тут леди Эла была абсолютно права. Джоанна с удивлением, но спокойно наблюдала, как Джеффри, напугав королевского гонца, прогнал его прочь, словно нашкодившего кота. Когда же он обратил к лей глаза, мечущие молнии, она резким жестом приказала Бьорну и Нуду ехать позади нее вместе со всеми людьми.
– Где ты была? – спросил Джеффри осевшим вдруг голосом.
Джоанна прикрыла глаза.
– Что значит, где я была? Еще совсем недавно я была в Мерси, но тебе известно об этом. Я писала…
– Где ты была с тех пор, как отослала мне письмо с сообщением о том, что тебя вызывает ко двору король?!
– Уж не сошел ли ты с ума? – спокойно сказала Джоанна. – Я находилась в Роузлинде, а затем в дороге по пути сюда. Где же мне еще…
– Все десять дней?! Десять дней назад ты написала мне. Ты думаешь, я поверю, что тебе понадобилось десять дней, чтобы преодолеть каких-то семьдесят миль?
– Придется поверить. Конечно, это далось мне нелегко. Если бы не помогала дождливая погода, пришлось бы симулировать болезнь, а мне не хотелось этого, ибо подобный обман легко обнаружить.
Это заявление заставило Джеффри на мгновение задуматься. Он глубоко вздохнул.
– Ты хочешь сказать, что нарочно провела в дороге десять дней в феврале? Ради чего?
Джоанна не знала определенно, чем именно так раздражен Джеффри, но, поскольку скрывать ей было нечего, она пребывала в абсолютной уверенности, что он горячо одобрит ее действия, как только вникнет в них. Но не в силах удержаться, чтобы не пошутить, Джоанна с притворной застенчивостью опустила глаза:
– Нет, я, конечно, не провела в дороге все десять дней…
– Ты же только что сказала…
– Я и не отрицаю, что с тех пор, как написала тебе, прошло десять дней.
Джеффри давно уже следовало бы уловить в словах Джоанны некое лукавство, но он был настолько охвачен гневом, что ничего не замечал.
– Где же ты была?! – проревел он голосом, заставившим кобылу Джоанны броситься в сторону от страха.
– Я не понимаю тебя, – ответила Джоанна, успокоив лошадь. – Я уже говорила тебе, что находилась в дороге…
– Джоанна! – закричал Джеффри.
Она заходит слишком далеко! Но нет ли намеренного дурачества в ее ответе? Кажется, несмотря на свой гнев, Джеффри все же что-то уловил… Он вперил в нее долгий, недобрый взгляд, а затем вдруг рассмеялся.
– Я тебе отплачу за это! – сказал он, когда обрел дар речи, и добавил серьезно: – Я перепугался до смерти, когда осознал, что после приглашения прошло десять дней, а тебя все еще нет.
Это было столь утешительно и трогательно, что Джоанна уже не винила Джеффри в излишней ярости. Она улыбнулась:
– Неужели ты думаешь, я настолько глупа, чтобы прибыть ко двору раньше тебя и оказаться без поддержки? Я не стану снова жить среди фрейлин Изабеллы, коль имею такую возможность.
Эти слова затронули больное место Джеффри, и он нахмурился.
– Почему?
– Потому что я чуть не умерла с ними от скуки!
Джеффри промолчал. Он испытывал сильное желание съязвить по поводу сплетен, витавших вокруг Джоанны и Брейбрука, но знал, что и сам не безгрешен, сам виноват в том, что случилось.
Между тем лошади уже цокали копытами по мосту, и Джоанна даже рот открыла от удивления при виде переполненных лавочек и домов, тянувшихся вдоль стремительно не сущейся реки. Она еще ни разу не проезжала по этому мосту. Когда Джоанна ездила в Лондон с леди Элой, они добирались сюда из Солсбери по северному пути и переправлялись через Темзу двумя-тремя милями западнее, где река была гораздо уже и спокойнее.
Обезоруженный восторгом девушки, Джеффри спешился и получил разрешение пройти к задним пристройкам одной лавочки, чтобы Джоанна могла понаблюдать за лодками под арками моста. Начинался прилив. Лодки стремительно несло вверх по реке, к Вестминстеру. Джеффри объяснил, что с отливом они вернутся назад. Джоанна тем не менее возразила, что в реках не бывает приливов. Когда Джеффри рассказал ей об устье Темзы и о том, что лодки могут плыть в обоих направлениях, Джоанна выразила желание прокатиться по реке. Она никогда не плавала на лодке, ибо леди Эла не путешествовала по реке, заявляя, что от этого ей становится дурно. Джеффри пообещал Джоанне, что лодочник его отца очень скоро прокатит ее, и вырвал у нее взамен обещание, что она не поедет ни с кем другим. Такие прогулки довольно опасны, и в Темзе утонуло уже немало людей, пояснил он.
Затем, когда они уже спешились, Джоанна захотела пройтись по лавкам. Джеффри снисходительно согласился, но отметил, что короткий зимний день уже близится к концу. Довольно быстро был достигнут компромисс. Бьорну и отряду Джоанны приказали эскортировать слуг и поклажу к дому, а Джеффри повел свою невесту на экскурсию по лавкам. Джоанна решила, что местные товары ничем не лучше и не диковиннее тех, что бывали в лавчонках у причала в Роузлинде. Но Джеффри приобрел короткую накидку из густого серебристого меха, легкую и теплую, привезенную из какого-то варварского края, с востока скандинавских стран, и огромные ярко-желтые бусы из тех же земель с белокрылым насекомым, плененным в одном из их камней.
К тому времени, как Джеффри помог Джоанне сойти с лошади у ее дома, они оба пребывали в отличном расположении духа.
– Я не буду заходить к тебе, – сказал Джеффри, – а поскачу прямо в дом моего отца и сообщу ему и Эле о твоем приезде.
Джоанна кивнула головой.
– И скажи леди Эле, что я буду ждать ее завтра. Ты вернешься сюда на ночь, Джеффри?
– А тебе хочется этого? – тихо спросил он.
– Когда Иэн сможет спокойно вернуться в Англию? – вместо прямого ответа поинтересовалась Джоанна.
Джеффри не мог не понять ее: день их свадьбы зависел от возвращения Иэна. Он помрачнел и пожал плечами.
– Из Ирландии приходят очень хорошие известия, но мой отец считает, что между мной и тобой не все так просто, Джоанна. Хотя у него и в мыслях нет, что я, имея определенное влияние на Иэна, мог отговаривать его от возвращения именно по этой причине. Папа все еще верит, что валлийцы усмирены и не восстанут против нас. Что касается Иэна… Если до лета не возникнет никаких проблем, значит мы с Оуэном ошибались, и Иэн сможет вернуться домой. Я буду рад этому больше других. Я чертовски устал и охрип от командования, да и к тому же я не уверен, что справился со своей задачей.
– Ты отлично справился со всем, Джеффри! – успокоила его Джоанна. – Уверена, что ты несправедлив к своему отцу, считая, будто он плохо думает о тебе.
– Возможно, – недовольно ответил Джеффри. – Но внутри я весь пылаю огнем и готов схватить за глотку любого!
– Я заметила это! – с горячностью сказала Джоанна, не сдержав себя.
Очевидно, Джеффри не нуждается в утешении, и хорошая жена может ссориться с ним сколько угодно. Джоанне неоднократно повторяли, что чрезмерная уступчивость отнюдь не является добродетелью. К тому же ей рассказывали, как королева Беренгария потеряла своего мужа именно потому, что не желала давать ему поводов злиться на нее.
Если Джеффри и понял слова Джоанны как приглашение к новой ссоре, то не подал вида. Он продолжал говорить о том, что, видимо, не выходило из его головы:
– А затем мой отец, который иногда бывает необыкновенно глуп, говорит мне, что сам попросил короля не приглашать меня на церемонию, дабы я не смог участвовать в турнире…
Джеффри опять замолчал и выругался про себя. Всего несколько часов назад леди Эла корила его за восторженные разговоры о драках, а он снова сел в лужу: ведь Джоанне подобные мужские забавы тоже не нравятся.
Девушка лишь на мгновение закрыла глаза при этих словах. Она просто не могла понять, что движет Джеффри. Он проигнорировал ее многообещающее приглашение на ночь, затеял этот нелепый спор и даже посматривает на нее с какой-то прохладцей. Очевидно, он ждет, что она рассердится. Она бы с радостью угодила ему, но он не сказал ни одного слова, которое могло бы ее обидеть.
– Так в чем же дело? – спросила озадаченная Джоанна.
– Я собирался поделиться с тобой кое-чем приятным для меня, но у нас с тобой разные точки зрения на этот счет.
Джоанна снова прикрыла глаза. Ей могла не нравиться лишь одна-единственная вещь при дворе, от которой Джеффри получал удовольствие. Выражение ее лица, должно быть, сразу же выдало ее, потому что Джеффри вдруг густо покраснел, а затем весело рассмеялся.
– Джоанна, я хотел сказать, что мне легче орудовать своим мечом на турнире, чем болтать языком. Мне очень жаль, тебе не нравится это, Джоанна, но…
– Кто сказал, что мне это не нравится? – изумилась девушка.
Она не связывала их спор о войне, возникший в Клайро, с участием в придворном турнире. Джоанна знала, что мужчины часто получают во время турниров раны, но эти раны обычно не представляют большой опасности, а смертельные исходы очень редки. На турнире проявлялся скорее азарт, нежели желание причинить вред своему сопернику. Довольно часто, когда раненого уносили с ристалища, заботу о нем проявлял человек, который ранил его. Джеффри не понимал, что Джоанна знает разницу между войной и рыцарским турниром. Вот леди Эла, похоже, ее не видит. Первоначальное чувство облегчения вытеснила беспокойная мысль о том, что Джоанна не рассердилась, поскольку совершенно не волнуется за своего жениха.
– Несколько месяцев назад ты не очень лестно отзывалась о сражениях, – сказал Джеффри.
– Разве? О, Джеффри, чем стоять и разговаривать здесь, лучше тебе зайти в дом и отдохнуть.
Его не удовлетворил ее ответ.
– Нет. Я хочу сообщить отцу о твоем благополучном прибытии, да и к тому же сомневаюсь, что смогу расслабиться в доме, полном слуг, подметающих и расстилающих ковры, переставляющих мебель. Лучше нам встретиться в другой обстановке, и поскорее.
Джоанна только улыбнулась, что, впрочем, тоже не удовлетворило Джеффри. Он бесстрастно поцеловал ее руку и отвернулся, желая тем самым как бы упрекнуть Джоанну Однако этот жест абсолютно не достиг цели, ибо девушка приняла его как нежелание предаться более интимным объятиям в присутствии ожидающих их людей.
Она проводила Джеффри взглядом и, довольная, приступила к делам, которые гораздо легче решать без нетерпеливого мужчины под боком.
Хотя Джеффри не вернулся, чтобы провести ночь в постели, которую Джоанна приготовила ему, она не обиделась и не приняла это как наказание. И поскольку Джоанна была скорее просто влюблена, нежели любила, она по-иному, не как Джеффри, воспринимала слова и поступки людей, не видела многозначительности в их жестах, улыбках. Прознай Джоанна о каких-нибудь действиях Джеффри, открыто показывающих его любовь к другой женщине, она пришла бы в ярость и ощутила боль. Пока девушка не искала доказательств любви в каждом взгляде Джеффри, она и не страдала от разочарования при отсутствии таковых.
Поэтому Джоанна встретила Джеффри улыбкой, когда он приехал, чтобы проводить ее сначала в дом своего отца, а затем ко двору. Размышляя всю ночь о неожиданной холодности своей невесты, Джеффри совершенно не обманывался насчет ее кротости. К сожалению, расстояние между домами графа Солсбери и Джоанны было невелико. Будь оно побольше, девушка заметила бы, что ее жениха тревожит что-то. А поскольку она решила, что он все еще поглощен разногласиями с отцом, то, как только они оказались в обществе других людей, Джоанна полностью отвлеклась от мыслей о Джеффри. Приветствия, обмен новостями…
Встреча с королем прошла очень хорошо. Джон показал себя с наилучшей стороны, был добр и шутил, открыто смеялся над тем, что Вильям Солсбери сорвал его попытку порадовать племянника и невестку неожиданностью их встречи.
– Я снизошел до того, чтобы послать тайно приглашение леди Джоанне… чтобы Джеффри нашел ее здесь. Однако мой дражайший брат вставляет мне палки в колеса и просит не приглашать его сына. Но вы можете видеть, что благие намерения вознаграждаются: Джеффри приехал сам. Так что я поступил правильно и угодил всем.
Речь короля доставила удовольствие всем. Граф Солсбери расцвел, а Джеффри даже улыбнулся. Такое объяснение действий Джона, вполне логичное и совсем невинное, в полной мере соответствовало характеру короля. Он бывал очень добр и заботлив к тем, кого любил, особенно, если это не стоило ему ни пенни. Его развращенность, конечно, внушала опасения, но граф и Джеффри хотели верить, что Джон не станет пятнать честь членов собственной семьи. Джоанна проявляла большую осторожность, поскольку выросла на историях о невероятной злопамятности Джона и его зависти к другим людям, но вела себя так, будто король оказал ей чрезвычайную любезность. Ведь не могла же она допустить, чтобы ее неблагодарное отношение лишь усилило враждебность Джона к ее матушке и отчиму. Просто впредь она будет стараться не попадаться на глаза королю, после того как поблагодарит его за доброту, что легче принять за скромность молодой девушки, нежели за оскорбление.
Когда Джоанна присела в реверансе, король кивнул ей и, не возразив против ее ухода, подозвал к себе Джеффри, чтобы узнать у него, собирается ли тот участвовать в турнире.
– Твоему отцу не понравится это, но я могу устроить…
– Как вам будет угодно, милорд, но я уже обсудил этот вопрос с отцом. Он взял свои возражения назад.
Король, похоже, вполне удовлетворенный, принялся обсуждать с племянником детали состязаний, заметив, что желает придать этому событию величественность, несмотря на его предполагаемую непродолжительность. Ему бы не хотелось, чтобы победители хотя бы намеком выказывали презрение к поверженному противнику. Теперь можно все предать забвению: Шотландия и Англия стали добрыми друзьями. Конечно? Джону не помешало бы побольше здравомыслия в отношениях с валлийцами или хотя бы с английской знатью, считал Джеффри. Но он с готовностью соглашался со своим дядей и с радостью принял его предложение быть представленным принцу Александру, чтобы оказать молодому человеку должные знаки внимания.
Джеффри нашел Александра весьма приятным молодым человеком, чьи вкусы и интересы во многом совпадали с его собственными. Уже через десять минут после того, как Джон свел их вместе, они разговорились и по прошествии часа все еще беседовали друг с другом. Вскоре к ним присоединились Энжелар д'Атье и Вильям де Кантелю, весело спорившие с молодыми людьми о достоинствах охотничьих соколов. Очевидно, никакие доводы не изменили мнений спорщиков, и Джеффри предложил испытать птиц в деле на следующий же день, спросив заранее разрешения у дяди Джона воспользоваться королевскими охотничьими угодьями где-нибудь неподалеку. Это предложение было встречено с большим энтузиазмом. Решено: они проведут одну-две ночи в королевском охотничьем домике.
Как только мужчины обговорили последние детали, Джеффри ощутил укол совести: Джоанна посылала за ним, чтобы он ограждал ее от нежелательных ухаживаний. Но, тут же напомнил себе Джеффри, в его знаках внимания она, похоже, тоже не нуждается. Естественно, он не считает, что король может быть опасен для девушки. Лучше бы леди Эла усмиряла кого-нибудь другого! Досадно, конечно, что, как всегда, молодые щеголи липнут к Джоанне, словно муравьи к горшочку с медом. По крайней мере, среди них нет Брейбрука! Радость оказалась недолгой. Оглядевшись, Джеффри обнаружил этого джентльмена. Тот, проявляя чрезмерное внимание к какой-то даме, хотел показать, что его совсем не интересует Джоанна. Брейбрук стоял, нарочито делая вид, будто избегает девушку, но его жесты и глаза, поглядывание на нее и на Джеффри выдавали истинный объект его внимания.
Не только Джеффри заметил Брейбрука. Джоанна тоже с ужасом поняла намерения этого придворного. Вот только зачем ему это нужно? Неужели королева приказала продолжать свои преследования? Если так, то он дважды слезливый трус, ибо не только боится ослушаться Изабеллу, но и подчиниться ей в присутствии Джеффри! А если проклятый идиот действительно увлечен ею и хочет своим поведением скрыть это?
Однако через несколько минут Джоанну перестали волновать намерения Брейбрука. Она хотела лишь знать, как поступить ей самой. От нее не ускользнуло, что ее жених притих, а Энжелар д'Атье, его давний друг, правильно истолковал молчание Джеффри и отвел Александра и Вильяма де Кантелю в сторону. Но что еще хуже, придворные джентльмены и дамы прекращали разговор, когда бросали на Джоанну, Брейбрука и Джеффри лукавые взгляды.
Следует немедленно что-то предпринять!
Джоанна учтиво извинилась перед окружавшими ее джентльменами, явно думая о чем-то своем. По правде говоря, она пыталась совладать со своим гневом и непреодолимым желанием подойти к Брейбруку и плюнуть ему в лицо. Никакие соображения о хороших манерах и скромности не удержали бы ее. Джоанна уже сделала шаг в направлении сэра Генри, но тут же поняла, что такой поступок может лишь подтвердить отвратительные слухи о ней. Подобная вспыльчивость должна означать сильное чувство, о котором с радостью начнут судачить придворные сплетницы. Однако, начав движение, необходимо продолжать его. Промедление лишь подчеркнет значение для нее Брейбрука.
Необходимость – лучший наставник сообразительности. Джоанна, не мешкая, направилась вперед. Она шла и не сводила глаз со своего притихшего жениха. Поравнявшись с Брейбруком, она кивнула ему, мило улыбнулась, присела в реверансе, как перед давнишним знакомым, но остановилась не больше, чем на пару секунд, а затем решительно подошла к Джеффри.
Спокойно встретив суровый взгляд пылающих огнем глаз жениха над плотно сжатым ртом, она спросила:
– Я забыла… готовить ли мне постель для тебя этой ночью?
Джеффри охватила ярость. Теперь все ясно: Брейбрук – отнюдь не жертва злого языка королевы, он здесь активный участник! Только вот какая роль ему отведена? Сегодня Джеффри не пьян и отлично понимает, что любой шаг против Брейбрука приведет не только к политической ошибке, но и опорочит имя Джоанны.
В этот момент Джеффри готов был убить Джоанну за то, что она поставила его в глупое положение. В тоже время он знал: Джоанна ничем не заслужила его гнева. Разве она виновата в том, что красива?
– Я думаю, что да, но почему ты спрашиваешь об этом сейчас? – процедил он сквозь зубы.
– Потому, что намереваюсь вскоре уехать отсюда. Леди Элы здесь нет, а у тебя дела… У меня есть благовидный предлог: мой дом еще не приведен в порядок, да и леди Эле нездоровится. Как только появится королева, я поговорю с ней и уеду.
Успокоенный явным равнодушием Джоанны к тем знакам внимания, которые она получала от молодых мужчин, Джеффри едва заметно кивнул в сторону Брейбрука.
– Что скажешь об этом напыщенном, самонадеянном осле?
Джоанна усмехнулась.
– Не могу понять: то ли он идиот, то ли трус. Если бы это не породило непримиримую вражду между его отцом и твоим, я попросила бы тебя раздавить его, как вошь. Не знаю, как и поступить. Плюнуть ему в лицо? Я с удовольствием это сделала бы, но не хочу привлекать к себе внимание.
В голосе Джоанны прозвучало такое презрение, что еще более успокоившийся Джеффри улыбнулся ей.
– Давай подойдем к нему вместе и пожелаем приятного вечера. Я не отличаюсь терпеливостью, как всем известно. Если увидят, что я открыто презираю его, возможно, некоторые язычки и поутихнут.
Вообще говоря, идея была прекрасной. Однако Джоанна предпочла бы, чтобы Джеффри был поближе к истине, говоря о своей терпеливости. Он обладал мягким характером, но воспламенялся мгновенно, если дело касалось его гордости. Тем не менее гораздо хуже бездействовать в присутствии Брейбрука. При всем том, что говорили ей Иэн и Джеффри, Джоанна не очень-то станет и переживать, если Джеффри оскорбит Брейбрука и прибавит тем самым хлопот королю.
– Приятного вечера, сэр Генри! – сказал Джеффри, подойдя с Джоанной к Брейбруку прежде, чем этот джентльмен успел отступить, не поставив себя в дурацкое положение. Голос Джеффри звучал учтиво, чего нельзя было сказать о его улыбке. – Похоже, леди Джоанна и я чем-то стесняем вас. Могу я вам как-нибудь помочь?
По всему было видно, что Брейбрук не ожидал столь открытой, лобовой атаки. Он пришел в такое замешательство, что Джоанна не смогла подавить смешок, а Джеффри широко улыбнулся. Присутствующие в зале на мгновение обратили к ним свои взоры. Этот инцидент интересовал всех, но никому не хотелось оказаться втянутым в конфликт между такими влиятельными людьми, как старый Брейбрук и граф Солсбери. Сэр Генри отлично понимал это. Он знал, что, хотя никто и не наблюдает за ними открыто, все уже навострили уши и напрягают зрение, чтобы лучше слышать и видеть. До этой минуты он ограничивался попытками привести в замешательство и опорочить Джоанну, мстя ей за розыгрыш с розовым кустом. Однако теперь злоба и гнев, ожившие в нем с десятикратной силой, мгновенно лишили его всякой осторожности.
– Я действительно почувствовал себя неловко, заметив в зале тех, кто говорит, что эта леди благосклонно относится к моему обществу.
Этот безрассудный аргумент не успел ни потрясти, ни напугать Джоанну, ибо Джеффри расхохотался.
– Но мы оба знаем, что леди Джоанна еще пока в своем уме, чтобы не поступать подобным образом! Так что вам незачем стесняться меня. Я не съем вас за то, что говорят другие.
На какое-то мгновение Джоанна испугалась. Брейбрук, видимо, не знает, что Джеффри способен и убить его. Сэр Генри лишь побледнел, и Джеффри снова не удержался от смеха.
– Мы оба знаем, что леди Джоанна отрицает подобную благосклонность, – огрызнулся сэр Генри. – А я никогда не стал бы подвергать сомнению слова леди.
– Вы… – начала было Джоанна, но Джеффри с такой силой сжал ее запястье, что она лишь издала звук, похожий на стон.
– Очень мудро с вашей стороны, – заметил Джеффри.
Он уже открыто насмехался над Брейбруком и, прежде чем тот успел отреагировать, низко поклонился, как бы завершая разговор, и увел Джоанну.
– Этот червяк! – воскликнула Джоанна. – Этот…
– Будет тебе, – тихо засмеялся Джеффри. – Не забывай, что ты – леди, а он – определенно не джентльмен.
Даже в таком ревнивом сердце, как у Джеффри, не осталось сомнений в истинных чувствах Джоанны по отношению к Брейбруку. И это, и только что одержанная публичная победа над ним, и вполне приемлемое объяснение короля по поводу приглашения Джоанны ко двору – все это вместе взятое привело Джеффри в такое прекрасное расположение духа, в каком он не пребывал уже давно. Единственным облачком в его небе был уговор с принцем Александром. Джеффри поспешил поведать о своих планах Джоанне, которая, к его удовлетворению, хотя и не скрывала разочарования, все же смирилась.
– Что ж, я буду скучать без тебя, – сказала она. – Но, возможно, так будет лучше. Я смогу вообще не являться ко двору. Леди Эла определенно пожелает продолжать «болеть» в твое отсутствие, и я должна буду ухаживать за ней.
И хотя Джоанна не упомянула о короле, она немало обрадовалась предлогу, разрешавшему ей находиться подальше от него. Перед своим уходом она получила удовольствие и от ехидных замечаний по поводу того выговора, коим Джеффри пожаловал Брейбрука. Это дает ей возможность как-нибудь заметить в присутствии королевы, будто она совершенно не понимает мужчин. Они чрезмерно глупы, если считают, что их благозвучные слова стоят гораздо большего, чем смех.
– Цену имеют лишь мои земли и моя честь, – гордо сказала Джоанна перед уходом. – Все остальное – мусор!
Ее слова предназначались Изабелле: та должна понять наконец тщетность попыток своих соблазнителей. Однако тут Джоанна не была уверена в полном успехе. Стоит пустоголовой Изабелле заразиться какой-нибудь идеей, ее уже невозможно остановить. Хуже того, о замечании Джоанны злонамеренно сообщили Брейбруку, подлив тем самым масла в огонь, вовсю уже в нем бушевавший.
Третий и четвертый день марта прошли спокойно. Погода была переменчивая, сырая и довольно холодная. Поэтому Джоанна с радостью проводила время у очага в доме леди Элы за разговорами и вышиванием. Она пребывала все время в приподнятом настроении, ибо граф Солсбери приносил леди Эле все новости. Пока он отсутствовал, женщины обсуждали их с разных точек зрения. Джеффри тоже приятно проводил время, хотя и не имел тех удобств, что Джоанна. Король с радостью позволил молодым людям поохотиться и предоставил в их распоряжение своих соколов, свору гончих и лошадей. Вином и женщинами они обзаводились в городе. Холодные и пасмурные дни молодые люди проводили за прекрасной охотой, предвкушая, как отлично отогреются ночью.
В ночь с четвертого на пятый день марта тучи рассеялись, и утро выдалось ясным и теплым. Молодые люди отправились на соколиную охоту, как только начало светать. Восходящее солнце расцветило розовыми и оранжевыми красками несколько низких тучек на горизонте. Джеффри внезапно почувствовал угрызения совести. Он вспомнил, что Джоанна говорила, как будет скучать без него. И с каким смирением она отказалась от удовольствий…
Сумка была до отказа заполнена птицами, подбитыми утром. Мужчины прекрасно позавтракали свежим поджаренным мясом. С солнечным теплом на открытых местах появилась и другая дичь. Безделье оживило в Джеффри прежние угрызения совести. Когда в ручей, через который они переправлялись, упала веточка, Джеффри вспомнил о своем обещании прокатиться с Джоанной по реке.
Для Генри де Брейбрука весь мир и в третий и в четвертый день месяца казался серым. И не только из-за погоды. В силу своей сверхчувствительности он видел насмешку в каждом взгляде, слышал ее в каждом голосе, обращавшемся к нему. Хуже того, его отец вдруг стал на удивление черств с ним. Обычно старый Брейбрук был рад насолить Джеффри, но на этот раз он лишь ворчал на своего сына, приказывая ему запастись терпением и не предпринимать ничего, что может толкнуть лорда Джеффри на противодействие. Это совершенно выбило сэра Генри из колеи. Он даже не придумал ни одной ядовитой фразы, с помощью которых надеялся разбить в пух и прах гордость Джеффри.
Не насмехался над ним только Фиц-Вальтер, который Нелестно отзывался и о Джеффри, и об Иэне. По его словам, Джеффри перенял высокомерие именно от своего будущего тестя.
– Их обоих следует проучить, – с ненавистью говорил Фиц-Вальтер. – Самого Иэна не достать, но Джеффри Можно наказать с помощью этой, не менее надменной сучки. Более того, – шептал Фиц-Вальтер, – к желанной цели нас приведет безопасная тропинка, выбрав которую, можно и поставить графа Солсбери в полную зависимость от короля, и укрепить положение вашего отца при дворе.
При слове «безопасная» сэр Генри навострил уши.
Когда Фиц-Вальтер закончил говорить, глаза Брейбрука сверкали от возбуждения.
– Но если король станет отрицать это…
– Ему это не удастся. Разве кто-нибудь посмеет бросить обвинение прямо ему в лицо? А если хищник и ощетинится, так это только пойдет на пользу нашим целям. Представьте ярость Джона от таких обвинений, когда он абсолютно не виноват. Что касается его протестов… – Фиц-Вальтер громко расхохотался. – Всем известно, что представляет из себя король. Кроме того, все узнают, ибо я прослежу за этим, что он тайно вызвал эту сучку из Роузлинда, и она приехала. Вам не следует бояться. Никому не понадобятся лишние объяснения.
– Но об этом узнает король, – оживился Брейбрук, хотя и испытывал жуткий страх.
– О чем? Если его открыто обвинят, кому захочется рассказывать ему об этом? Ведь тогда его гнев обрушится именно на этих людей за их лживые басни. Если нам повезет, ярость короля падет на этого крикливого хвастуна – Джеффри Фиц-Вильяма. Глупый отец начнет защищать свое оскорбленное чадо и еще больше разозлит короля. Тогда-то и сможет беспрепятственно занять место рядом с королем ваш отец. Королева окажет нам всяческую помощь. Вам это известно.
Брейбрук закусил губу. План мести выглядел заманчиво, на руку всем, кроме двоих ненавистных ему людей. Сэр Генри неуверенно согласился и признался, что вынашивал подобную идею. Он уже прикинул в уме, кого нужно будет нанять. Более того, он знал от шпионов, снующих у дома Джоанны, о каждом ее шаге. Также ему было известно, где находится и чем занимается стража. Единственное место, откуда можно подобраться и захватить девушку на необходимый промежуток времени, – это река. Фиц-Вальтер еще раз приободрил Брейбрука, и они решили обсудить детали своего плана.
Когда в пятый день марта едва выглянуло солнце, Брейбрук почувствовал благословение судьбы. Он решил тронуться в путь, как только начнется прилив.
Теплое утро этого дня изменило и планы Джоанны. Оно заставило девушку выйти на прогулку по запущенному саду, короткий осмотр которого заставил ее укоризненно покачать головой. Такой небольшой участок земли, конечно, вряд ли может давать хороший урожай, но это не означает, что он не способен дарить наслаждение. Джоанна вызвала смотрителя и строго отчитала его, наказав немедленно прополоть клумбы и вскопать грядки, почистить и подправить хижину, где находилась лодка и жили в славные времена ее деда лодочники.
Остаток утра Джоанна приятно провела на рынках Чипсайда, занимаясь покупкой семян. Затем она вернулась домой, чтобы проследить, как продвигается работа, и посадить морозостойкие, медленно прорастающие семена. Она так увлеклась этим занятием, что перепачкалась с ног до головы. Вернувшись в дом, Джоанна выкупалась, после чего неторопливо и долго обедала.
Днем она получила послание от Джеффри, которое лишь подняло ее настроение. В нем говорилось, что он приедет, как только начнется отлив, и покатает ее по реке. Она отпустила людей и решила вновь прогуляться.
На этот раз, входя в сад, ей пришлось оставить Брайана снаружи. Еще не хватало, чтобы он извалялся в земле. Джоанна приказала ему оставаться на месте, а сама стала помечать ветви, нуждавшиеся в подрезании, искать новые побеги чад корнями многолетних растений. Скрежет лодки о каменные ступени, спускавшиеся к реке, заставил ее поднять голову и лучезарно улыбнуться.
12.
В связи с приливом поездка вверх по реке для тех, кто собирался потом спуститься вниз, начиналась в определенное время. Нужно было рассчитать, сколько времени займет путь вверх, учесть, когда прилив закончится, чтобы затем со стремительным течением вернуться назад. По этим соображениям Джеффри приказал лодочнику грести к конечной линии стоячей воды, чтобы Джоанна могла получить удовольствие, когда они промчатся под арками лондонского моста с первыми признаками прилива. Такая поездка не представляла опасности. Джеффри не делал большой скидки на время между моментом их прибытия и началом отлива, ибо знал, что Джоанна поспешит вернуться. Она придет в необычайный восторг, если они поедут сразу же, поскольку промедление только притупляет удовольствие.
Лодка Брейбрука поднялась вверх гораздо раньше, в самый разгар прилива. Затем она прибилась к берегу и встала на якорь в ожидании отлива. По достижении цели Брейбрук намеревался быстро убраться отсюда. Он не боялся, что его узнают: он и его люди будут в масках. Вдобавок его подручные надели на себя ливреи королевских придворных. Кроме того, Брейбрук надеялся, что Джоанна в испуге не заметит несоответствие его телосложения фигуре Джона. Но, даже если от нее это не ускользнет, что она сможет сказать? Наверняка, чтобы скрыть свой стыд, она не проронит ни слова. Это и к лучшему, ибо рано или поздно, когда дело дойдет до постели, ее молчание послужит доказательством того, что она уже не девственница.
Брейбрук планировал несколько способов, как выманить Джоанну из дома одну. Но, когда дошло до дела, уже не было необходимости прибегать к каким-то уловкам. Джоанна сама шла в ловушку, оставив своего чудовищного пса за воротами и гуляя одна в саду. Время было, правда, не самым подходящим. Течение еще не достигло своей полной силы, как хотелось Брейбруку. Но зачем упускать прекрасный шанс? Как только Брейбрук убедился, что Джоанна пока не собирается возвращаться в дом, он отдал приказ сниматься с якоря и подплыть к причалу у сада Джоанны. Двое мужчин приготовились в любую минуту выпрыгнуть из лодки и догнать девушку, если она вдруг проявит беспокойство и захочет убежать. Но Брейбрук уже предвкушал победу, увидев, что Джоанна направляется в их сторону.
А в низовье реки, совсем близко, маленькое суденышко Джеффри пробиралось к той же цели. Он безучастно наблюдал за чужой лодкой, начавшей свое движение к берегу. Это отнюдь не показалось ему странным: так лодочники часто определяли, где находится пристань. Джеффри пришлось бы поступить так же, если бы лодочник его отца не знал хорошо дом леди Элинор, ибо граф Солсбери часто навещал Иэна. Лодочник и его сын не видели маневров другой лодки. Они оба сидели на веслах. Только что начался отлив, и, хотя встречное течение еще не набрало мощи, приходилось прилагать определенные усилия, чтобы плыть вверх по реке.
Первые признаки беспокойства Джеффри почувствовал, лишь когда услышал необычно громкий, яростный лай собаки, но не связал это с лодкой, за которой наблюдал. Он просто усомнился в здравомыслии Джоанны, решив, что девушка собирается взять с собой Брайана. Не хотелось бы портить ей веселье, но и нельзя допустить этого! Лодка слишком мала для животного таких размеров, которое могло испугаться стремительного движения. Каких бы протестов Джеффри ни услышал, Брайану придется остаться на цепи, дома!
Скрежет лодки о прибрежные камни заставил Джоанну быстро спуститься вниз, к реке. Ее немного удивило, что Джеффри приехал раньше, чем она ожидала. Когда же она увидела размеры лодки – шестивесельного судна с навесом, то даже несколько разочаровалась. Джоанна мечтала промчаться под арками моста в маленькой лодочке по бурлящей воде так, чтобы дух захватывало. Вспышка раздражения при мысли, что Джеффри может стать чересчур педантичным мужем, быстро погасла. Такая заботливость говорила о его любви, а возможно, тут дело и не в нем. Может быть, граф Солсбери, привыкший к капризам леди Элы, настоял на мерах предосторожности и приказал Джеффри выбрать более устойчивое судно и плыть не слишком быстро.
Джоанна не собиралась сразу же садиться в лодку. Она хотела после приветствий сказать Джеффри, чтобы он подождал ее, пока она не отведет Брайана к дому и не посадит его на цепь. Затем она решила, что можно уговорить Джеффри зайти в дом на несколько минут. Если она нальет ему кубок вина и поговорит с ним хотя бы полчаса об охоте, ей удастся дождаться более сильного прилива. Поскольку голова Джоанны всецело была занята этой затеей, она не обратила внимания на две важные вещи. Во-первых, Джеффри не сошел на берег, чтобы приветствовать ее. Во-вторых, все люди в лодке сидели к ней спиной, отвернув лица в сторону, что не приличествовало данным обстоятельствам и случаю.
Спустившись еще на две ступеньки вниз, Джоанна остановилась, охваченная внезапным подозрением. В мгновение ока двое мужчин выпрыгнули из лодки. Трех ударов сердца хватило скованной потрясением девушке, чтобы разглядеть черные маски на их лицах. Это короткое промедление оказалось роковым. Не успела Джоанна повернуться, чтобы убежать, как ее уже схватили. Прежде чем чья-то грубая рука зажала ей рот, из ее груди вырвался сдавленный крик. Его не услышали в доме. Только Брайан вскочил на ноги и неуверенно залаял. Резкого окрика замолчать не последовало. Брайан залаял снова, на этот раз громче и протяжнее. Ответа опять не последовало. Брайан встал на задние лапы, оперся передними на ограду, отделявшую его от любимого запаха, означавшего для него пищу, ласку, любовь, и громко завыл.
Как раз в начале второго приступа его лая лодочник Джеффри поравнялся с причалом и повернул к нему лодку. Быстро покрыв небольшое расстояние, она оказалась перед судном Брейбрука. Лодочник и его сын удивленно вскрикнули, но тотчас же Джеффри приказал им причаливать, и побыстрее. Неистовый, настойчивый лай собаки в конце концов пробудил в нем беспокойство. Джоанна, несомненно, уже успокоила бы собаку и спустилась бы к лодке. Джеффри вдруг осознал, что лодка, за которой он наблюдает, стоит у дома Джоанны и, будь это случайный гость, девушка должна уже быть где-нибудь рядом!
– Нет места… – начал было лодочник, но Джеффри оборвал его, вытягивая из ножен меч:
– Греби прямо к этой лодке!
Естественно, он не был в полном снаряжении. По мнению Джеффри, оно и не нужно никому при прогулках по реке. С другой стороны, по всему городу сновали мошенники и воришки, и любой мужчина, имевший добрый меч, всегда носил его как для устрашения, так и для отражения случайного нападения. Глаза лодочников округлились, когда они увидели, что Джеффри держит в руке меч. Младший из них поднялся, однако, зажав в одной руке весло, как булаву, другой рукой схватил абордажный крюк. Но подойти к чужой лодке оказалось совсем не просто. Это большое судно так раскачивалось на волнах, что мужчины, пытавшиеся отвязать причальный канат, запутались в нем. Остальные, не выпуская из рук весел, тревожно наблюдали за ними.
Брейбрук был изумлен не меньше Джоанны. Девушку так поразило внезапное нападение, что, если не считать ее слабого крика и попытки бежать, она безропотно позволила затащить себя под навес на корме. Мужчины, ожидавшие, что она скорее упадет в обморок, нежели станет сопротивляться, лишь поддерживали ее, хотя один из них плотно зажал ей рот, чтобы она не кричала. Когда Джоанну спрятали под навесом, ее потрясение сменилось яростью. Она с силой ударила одного из мужчин, державших ее, по голени, а когда боль заставила его слегка ослабить хватку, нанесла удар в пах второму. Второй похититель скорчился в три погибели. Заметив, что Джоанна почти освободилась, Брейбрук бросился к ней и наткнулся на кулак, предназначавшийся тому, который все еще удерживал Джоанну.
Эта девица оказалась крепким орешком! Ее руки лишь окрепли за те годы, когда ей приходилось наказывать провинившихся слуг. Брейбрук пошатнулся, из его носа под маской брызнула кровь. Джоанна изо всех сил ударила державшего ее похитителя ногой. Тот взвыл так, что привлек внимание всех находившихся в лодке людей. К сожалению, его голос заглушил крик Джоанны, которым она звала на помощь Брайана, как только освободился ее рот.
Добро и зло часто переплетаются. И хотя пес не слышал призыва своей хозяйки, ее крик отвлек подручных Брейбрука ровно настолько, чтобы лодочник Джеффри успел сцепить крюком два судна. Как только большая лодка накренилась к маленькой, Джеффри и молодой лодочник перепрыгнули через борт. Лодочник успел обезвредить одного из мужчин, продолжавшего сидеть на веслах, но трое других наемников почти одновременно повернулись к нему, выхватив оружие. Лодочник хотел нанести сильный удар веслом одному из них, однако, поскольку это оружие было слишком громоздким, тот, проворно увернувшись от удара, замахнулся мечом. Тут Джеффри парировал удар второго противника и полоснул мечом третьего. Кроме лязга оружия, ничего не было слышно. Люди Брейбрука крайне изумились неожиданному нападению, а Джеффри просто задыхался от ярости.
А внутри крытой каюты произошла смена ролей. Несмотря на гнев и энергию, девушка едва ли могла справиться с тремя мужчинами. Джоанна снова оказалась пленницей, и на этот раз ее удерживали гораздо сильнее и осторожнее. Не имея возможности ударить девушку по лицу, ибо ее рот закрывала рука наемника, Брейбрук рванул ее за тунику. Ткань оказалась довольно прочной, но ярость утроила силу Брейбрука, и одежда разошлась по швам, обнажив тело Джоанны почти до бедер. Если Брейбрук полагал, что боль и стыд усмирят Джоанну, то он ошибался. Извиваясь и сопротивляясь с еще большей яростью, она наконец смогла впиться зубами в руку, зажимавшую ей рот. Изрыгая проклятия, мужчина отпрянул от нее.
– Брайан! – закричала Джоанна. – Брайан, ко мне!
Голос ее пронесся по всей палубе, превратившейся в поле сражения. Джеффри ринулся на одного из наемников. Тот громко предостерегал товарищей и призывал на помощь тех, кто находился под навесом, после чего бросился навстречу Джеффри, в ярости занесшего свой меч. Лодочник Джеффри неистово завопил, когда меч его соперника почти пополам разрубил весло, но этот удар скорее оказал услугу лишь обороняющемуся – уменьшил громоздкость его оружия. Быстро взмахнув обрубком, когда наемник Брейбрука пытался удержать равновесие, лодочник нанес ему удар в висок и столкнул в воду.
Между тем запах опасности и человеческой ярости с легким речным ветерком донесся до Брайана. Его надрывный лай привлек наконец внимание людей на женской половине дома. На нижнем этаже, по обычаю, не было окон, а двери выходили на улицу, так что до стражников из сада не донеслось ни звука.
Эдвина, проклиная Брайана, быстро открыла ставни, закрывавшие окна. Когда ее властный приказ угомониться не оказал на собаку никакого воздействия, девушка посмотрела в сторону реки, желая узнать, что так встревожило пса. Стремительные движения каких-то фигур на лодке никак не вязались в мозгу Эдвины с насилием, пока, наконец, она не услышала, как Джоанна зовет Брайана. Почти в тот же момент девушка заметила, что одна из фигурок свалилась с лодки в реку, а также увидела отблески солнца на лезвиях поднятых мечей. Эдвина пронзительно завизжала и бросилась к лестнице, что вела в покои стражников, расположенные этажом ниже.
Джеффри уже почти задыхался от напряжения. Он отпрянул назад, тщетно пытаясь освободить меч, чтобы отразить удар второго наемника. К сожалению, лодка была слишком мала для маневрирования. Лезвие меча резануло Джеффри по груди, разорвав ткань и оставив на теле разрез глубиной в два дюйма. Джеффри упал на скамейку для гребцов. Удар лишил его дара речи, так что он не смог позвать на помощь лодочника, которого, впрочем, в тот же момент постигла участь наемника, сброшенного им в воду.
Слабый крик, встревоживший Эдвину, а также запах крови и борьбы превратили Брайана в дикого зверя. Свободный от каких-либо запретов, пес одним натиском груди повалил изгородь и покрыл расстояние от забора до пристани в несколько прыжков. Последний мощный прыжок перенес его с причала на лодку, где Брайан, повернувшись на знакомый запах, обрушился на грудь человека, чей следующий удар мог бы обезглавить Джеффри. Собака и человек покатились по палубе бесформенным клубком. Когда пес прекратил борьбу, с его челюстей стекали струйки красной от крови слюны.
В этот момент из-под навеса показались двое мужчин, державших Джоанну. Они замерли на месте, столкнувшись с чудовищем, напоминавшим в эту минуту льва с окровавленной пастью. Прежде чем оцепеневшие бедолаги обрели способность двигаться, пес одним прыжком оказался между ними. Они плотно прижимались друг к другу, готовясь к нападению, и оказались застигнутыми врасплох, когда Брайан врезался в них, раскидав в разные стороны. Лодочник Джеффри выбрался из реки и призывно закричал. Джеффри перевел дыхание, высвободил ногу из-под скамейки для гребцов и выпрямился. Из каюты послышались вопли мужчины и пронзительный крик Джоанны: «Нет! Нет!» Со стороны дома раздались гневные голоса, и из него выскочили полураздетые мужчины, но с оружием и щитами в руках.
Двое уцелевших людей Брейбрука побросали оружие и подняли руки, моля о пощаде. Не внимая ничему, кроме голоса Джоанны, Джеффри пронесся мимо них и ворвался под навес. Он лишь успел заметить, что какой-то человек с окровавленными спиной и ягодицами прорвал боковую стенку укрытия и бросился в реку. Джоанна, отчаянно впившись руками в ошейник Брайана, не могла совладать с собой и зарыдала, когда собака потянула ее, как бы предлагая пуститься в погоню за жертвой.
– Брайан, лежать! – взревел Джеффри. – Лежать!
Подчинившись его властному голосу, собака легла, поджав хвост и уши. Джоанна отпустила ошейник и резко отвернулась, прикрыв порванным платьем обнаженную грудь. Не в силах говорить, она бросилась в объятия Джеффри. Обезумев от желания настигнуть беглеца, он чуть было не оттолкнул ее от себя. Но, прикинув, сколько времени уже прошло, Джеффри понял, что похитителя ему не догнать. Бросив полный сожаления взгляд, на место, где исчез враг, которого он с радостью разорвал бы на куски, Джеффри переключил свое внимание на Джоанну.
– Успокойся! – начал утешать он девушку. – Успокойся, все кончилось. Я здесь, и никто уже не обидит тебя.
Лодка снова накренилась, когда в нее прыгнули люди Джоанны. Джеффри тихо выругался. Эти идиоты потопят лодку! К счастью, этого не случилось. Джеффри слышал, как Бьорн громко приказал всем покинуть судно и прихватить с собой пленников.
– Леди! Леди, где вы? – закричал старик.
– Она в безопасности, – сказал Джеффри, когда Бьорн появился под навесом.
– Лорд Джеффри? – удивился Бьорн.
– Берег… – буркнул Джеффри. – Обыщите берег. Тот, кто виноват в содеянном, обязательно где-нибудь выплывет.
Бьорн быстро покинул лодку и отдал новые приказания. Джеффри глубоко вздохнул и сделал шаг в сторону, чтобы бросить меч на узкую кровать у одного из бортов судна. Затем он обнял Джоанну и наклонил голову, чтобы поцеловать ее волосы, с которых был сорван апостольник. Девушка притихла и уже не плакала, хотя и дрожала всем телом, словно раненая птица. Джеффри сглотнул, пытаясь избавиться от комка в горле, возникшего в приступе его ярости. Он не мог постичь, почему всегда спокойная и бесстрашная Джоанна выглядит такой испуганной.
– Успокойся, любимая, – прошептал он. – Бьорн найдет его, и мы отомстим за тебя. Если пожелаешь, мы будем отрывать у него палец за пальцем, отделять мышцу за мышцей, кость за костью…
Рана на груди Джеффри заныла сразу же, как стали утихать его возбуждение и ярость. Он почувствовал головокружение. Бьорн снова ворвался под навес и что-то настойчиво прошептал лорду на ухо. Лицо Джеффри оцепенело, и он болезненно сглотнул. Теперь понятно, почему Джоанна так испугана.
– О Боже! Разденьте их и спрячьте в надежном месте, – приказал Джеффри.
– Что делать с людьми, которые ведут поиски? – взволнованно спросил Бьорн.
На мгновение лицо Джеффри застыло, он мучительно искал ответ.
– Кем бы он ни был, это все, что мы имеем. Отзови своих людей.
В Бьорне, казалось, боролись гнев и чувство облегчения. Но он ничего не сказал, лишь кивнул и удалился. Джеффри посмотрел на свою невесту. Он крепко прижал ее к себе. Разве она виновата в том, что красива? Виноват он, только он один! Она писала и просила его о защите, а он, как последний идиот, решил развлечься, спросив у своего дяди разрешения поохотиться в королевском лесу, чем, видимо, и спровоцировал этого развратника напасть на Джоанну!
– Любимая, давай присядем, – тихо сказал Джеффри. – Он ослабил объятия и подвел Джоанну к кровати, чтобы выговориться и излить душу. – Что он тебе сделал? Ты ранена?
Боль в голосе Джеффри привела Джоанну в чувство.
– Ничего, только разорвал мое платье. – Ее глаза, прикованные к лицу Джеффри, скользнули вниз и остановились на окровавленной ткани, которую она все еще прижимала одной рукой к своей груди. – Это не моя кровь, – с трудом выговорила Джоанна, а затем воскликнула: – Джеффри, ты ранен!
Джеффри облегченно вздохнул. Он был потрясен, заметив у Джоанны кровь, и совсем забыл, что прижимал ее к своей груди.
– Чуть-чуть, – попытался он убедить девушку.
– Дай-ка я посмотрю!
– Подожди. Джоанна, кто был тот человек? – Джеффри заметил, как расширились глаза девушки, и нежно коснулся ее щеки. – Не бойся, любимая! Все кончилось. Все. Клянусь, я больше не оставлю тебя одну! Ни на час, ни на минуту, пока ты снова не окажешься под надежной защитой стен Роузлинда. Не бойся и скажи мне, кто это был.
– Я не знаю, – прошептала Джоанна.
– Как бы тебе ни угрожали, клянусь, ни один волосок не упадет ни с твоей, ни с моей головы! Я видел, что эти люди были одеты в ливреи королевских придворных. Кто этот человек, Джоанна?
– Придворных? О нет! – Джоанна сделала глубокий вдох и попыталась унять дрожь. – Не думай, что я боюсь, Джеффри. Я действительно не знаю. Они были в масках.
Когда Джеффри прыгнул в лодку, все мужчины были без масок. Почуяв опасность, эти люди поспешили сорвать их: так легче смотреть и дышать. И все же Джеффри решился проверить худшие свои опасения. Он хотел знать правду.
– Джоанна, посмотри на меня! Это был король?
Девушка подняла на него глаза, в которых не было ничего, кроме испуга. Она явно удивилась вопросу.
– Нет. Я определенно знаю, что не он.
– Откуда тебе это известно, если он был в маске? Он разговаривал с тобой?
– Ни слова не сказал. Они все молчали. – Джоанна снова начала дрожать, прижалась к Джеффри. – Это только усугубляет дело… все просто ужасно! Никто не вымолвил ни слова, но я чувствовала их ненависть каждой клеточкой всего тела. Ненависть! – Она закрыла глаза, и из-под ее яек показались слезы. – Почему кто-то меня так ненавидит, Джеффри? Я еще ни одному мужчине, ни одной женщине не причинила зла. Это ужасно! Ужасно!
– Успокойся, любовь моя! Никто не испытывает к тебе ненависти. – Джеффри прижал Джоанну к себе еще сильнее и вытер с ее щек слезы тыльной стороной ладони. – Но кое-кто ненавидит меня… Никогда не прощу себе, что позволил тебе, одной, столкнуться с их ненавистью! К тому же, любимая, король ненавидит твою мать. Ты уверена…
– Уверена, что не король! Его фигура… он не походил на Джона. Разве можно спутать с кем-нибудь короля? Он же выглядит, как пивной бочонок. И как бы Джон ни относился к моей матушке, он не может ненавидеть меня. Он смотрит на меня так, словно я лакомый кусочек на его тарелке, не испытывая при этом никаких иных эмоций. Иногда, правда, с какой-то злой усмешкой, но не с ненавистью.
– А не хотела ли эта мразь силой доставить тебя к королю? – спросил Джеффри.
– Нет, – ответила Джоанна и содрогнулась, почувствовав отвращение. – Он намеревался изнасиловать меня здесь или где-нибудь на реке, а потом голую и всю в крови оставить на берегу для всеобщего обозрения. Посмотри на мое платье. Осмелился бы какой-нибудь мужчина по королевскому приказу лишить меня девственности?
Из груди Джеффри вырвался сдавленный стон, а Джоанна снова начала плакать.
– Он ненавидит меня! Ненавидит! За что?!
– Существуют же люди с прогнившими душами, любовь моя. Они не утруждают себя причинами для ненависти. Возможно, ты не улыбнулась кому-то при встрече или, наоборот, улыбнулась, а он принял это за насмешку.
Джеффри не придавал своим словам большого значения, но они родили в Джоанне дурное предчувствие. Переведя дыхание, она перестала плакать. Джеффри не заметил этого, поддавшись угрызениям совести: обвинил дядю Джона без веской на то причины. Джеффри знал, что Джон поступал глупейшим образом во многих отношениях, но не дошел бы до подобного вероломства. Если бы король намеревался овладеть Джоанной с помощью силы и хитрости, было бы идиотизмом посылать на это дело своих придворных. Возможно, его безумная гордыня и позволила бы ему поступить так с другой женщиной, но только не с Джоанной – невесткой его брата.
– Не думаю, что король как-то причастен к этому, – уже более спокойно сказала Джоанна, как бы подтверждая мысли Джеффри. – Мне кажется, эти негодяи задумали все так, чтобы я обвинила Джона и из страха к нему умолчала об этом или рассказала все тебе. Ты обрушился бы с обвинениями на своего дядю и навлек на себя его гнев.
– Возможно, все даже гораздо хуже. Может быть, они хотели таким способом оттолкнуть друг от друга Джона и моего отца. Боюсь, кому-то хочется посеять семена раздора, чтобы сбросить короля с трона.
Джоанна не стала оспаривать это предположение. Многим людям, да и самому Джону, быть может, и кажется, будто король никогда и не обладал большей властью. Но она-то знает, как обеспокоен граф Солсбери тем, что достаточно лишь одной искорки, чтобы воспламенить недовольных баронов и разжечь огонь гражданской войны.
В обычной ситуации Джоанна посчитала бы гражданскую войну вполне приемлемым средством, чтобы избавиться от Джона, но сейчас она еще не отошла от потрясения происшедшим. Будучи абсолютно уверенной в ненависти напавшего на нее человека, хотя и не понимая ее причин, она чувствовала, что за всем этим скрывалась еще какая-то цель. Джоанна всегда предпочитала честную игру. Если Брейбрук ненавидит ее, а она почти не сомневалась, что это был он, еще куда ни шло. Но, если его ненависть отражается на благополучии невинных людей, это не вписывается ни в какие рамки.
Ощущение свершившейся несправедливости вытеснило страх и отвращение Джоанны. Она не могла понять, как ее невинная шутка могла породить в ком-нибудь такую ненависть. Однако, если неприязнь к ней сочеталась с другоИ] более серьезной, целью, происшествие гораздо легче объяснить. Тот человек не сомневался, что она узнает его голос. поэтому и молчал.
Джоанна выпрямилась, глаза ее прояснились.
– Джеффри, какого дьявола мы сидим и разглагольствуем в то время, как ты истекаешь кровью? Ты хочешь, чтобы я осмотрела тебя здесь? Или пойдем в дом?
– А ты довольно быстро пришла в себя, не так ли?
– Да, ибо поняла, что ты прав. Я испугалась его ненависти: человек, испытывающий ко мне такую ненависть, – настоящий безумец. Но, возможно, тот, кто ненавидит меня, да и тебя тоже, понимает, что, причинив боль нам, можно навредить тем самым королю. А это уже отнюдь не безумие. Это коварство, и я испытываю только гнев, но не страх. Я знаю, как противодействовать этим мерзавцам. Но стоит ли беспокоиться об этом сейчас? Дай-ка я осмотрю твою рану.
Джоанна настояла, чтобы Джеффри поднялся с ней в дом, где она смогла бы зашить рану. Джеффри не спорил, но предложил ей идти первой. Он догонит ее через некоторое время.
Он распорядился, чтобы освободили его лодочников, которых по ошибке взяли в плен вместе с чужаками, и велел им позаботиться о двух лодках, пока он не решит, как поступить с чужим судном. Затем приказал спрятать пленников так, чтобы их вопли не беспокоили его и Джоанну, и выведать у них все, что им известно.
Когда Джоанна обработала его рану, он отправил послание своему отцу, и граф Солсбери и леди Эла немедленно прибыли в дом Джоанны. Они застали ее за вышиванием, а Джеффри – праздно развалившимся в мягком кресле. Лицо его было хмурым, голова и руки перевязаны кусками темной ткани.
– Ты ранен, мой мальчик, – мягко сказал граф, верно оценив настроение Джеффри.
– Слегка порезался, только и всего, – ответил Джеффри и показал отцу грубые маски. – Вот, посмотрите.
Граф Солсбери взглянул на Джоанну. Она кивнула и улыбнулась, как бы подтверждая, что рана Джеффри не опасна. Тогда граф перевел явно удовлетворенный взгляд на сына.
– Значит, ты не сможешь участвовать в турнире, – сказал он.
К его удивлению, Джеффри лишь многозначительно посмотрел на него.
– Можете не беспокоиться, что я вступлю в схватку с Брейбруком. Как раз он-то и не примет участия в турнире… Клянусь своей жизнью!
– Это был он? – встревожился граф Солсбери, имея в виду нападение на Джоанну. – Что ты с ним сделал?
– Ничего! – злобно усмехнулся Джеффри. – Но Брайан, похоже, откусил хорошенький кусочек от его задницы, и достаточно большой, чтобы какое-то время Брейбрук не смог сидеть в седле!
– Брайан? – Граф Солсбери посмотрел на пса, который, услышав свое имя, высунул язык и с невинным видом приветливо застучал хвостом по полу. – Да хватит ли этому созданию мужества, чтобы хотя бы своих блох выловить? – с недоверием спросил он, нарочно не назвав на этот раз кличку пса из боязни, что тот бросится к нему и начнет ластиться.
– Вы недооцениваете Брайана, – ревниво сказала Джоанна, слегка вздрогнув при воспоминании о случившемся. – Я едва удержала его, чтобы пес не разорвал Брейбруку глотку, если только это был действительно он.
– Брайан убил с помощью подобного приема одного из нападавших, – мрачно добавил Джеффри. – Никогда не видел, чтобы это проделывалось с такой быстротой. Ну да Бог с ним, лучше взгляните на эти одеяния.
Джеффри указал на беспорядочную кучу одежды, валявшейся на полу рядом с его креслом. Граф Солсбери подошел и нагнулся над ней. Когда он выпрямился, его лицо потемнело.
– Не верю!
– Мы тоже, – поспешил уверить отца Джеффри. – Человек не пойдет на такое грязное преступление, украсив одежду наемников своими знаками отличия, но закрыв лицо масками.
– Поздно что-либо изменить, – прошептала леди Эла, готовая расплакаться. – Слишком поздно.
Граф Солсбери не обратил на ее слова никакого внимания, но на лице его читалось недоумение.
– Что ты намерен делать? – спросил он сына.
– Хочу просить совета у вас, – ответил Джеффри. – Когда Бьорн сказал мне, что на этих людях ливреи придворных Джона, я, естественно, приказал ему отозвать поисковые отряды. Меньше всего мне хотелось найти здесь короля или хотя бы одного из его прихвостней. Позже, когда Джоанна рассказала мне, что они были в масках, я понял, что король не причастен к этому. Затем Бьорн допросил двух захваченных нами людей. Они не знают, кто их нанял: в лодке с ними находился совсем другой мужчина, а лица того человека они никогда не видели. Им сказали, что они идут на дело по велению короля и находятся под его защитой. Это все, что им известно. Полагаю, Джон не виновен.
– Но кто же?!
Джеффри пристально посмотрел на отца и опустил глаза. Если граф Солсбери задает прямой вопрос, отвечать на него надо откровенно, без каких бы то ни было увиливаний.
– Если Джон не виновен, людей одели в ливреи его придворных с единственным намерением очернить короля. Когда Джоанна объявила бы во всеуслышание о том… о том, что с ней случилось, это не могло бы не настроить короля прежде всего против вас. Вот почему я не знаю, как лучше поступить. Распространить историю о неудачном нападении и о том, как этому препятствовал Брайан? В этом случае виновник вскоре станет известен каждому: не у всех придворных остаются следы от собачьих укусов на спине и ягодицах! Или нам вести себя так, будто ничего не случилось?
– А можно это сохранить в тайне? – обеспокоенно спросил граф Солсбери.
– Почему бы и нет? Тот, кто совершил нападение, будет молчать, даже если эта трусливая шавка, Брейбрук, тут ни при чем. Все наемники, за исключением того, что свалился в реку, мертвы. И даже если он не утонул, то все равно предпочтет держать язык за зубами.
– Джоанна, ты согласна с таким решением? – поинтересовался граф Солсбери. – Оскорбление ведь нанесли тебе.
– Лишь не слишком серьезную обиду. К тому же Брайан и Джеффри с лихвой воздали за меня. Я не хочу, чтобы с кем-нибудь обошлись несправедливо… даже с королем. Я соглашусь с любым решением, какое вы с Джеффри сочтете наилучшим.
– Тогда правильнее всего сохранить свершившееся в тайне, – вздохнул граф Солсбери. – Мне не нравится это, но, сказать пр правде, если слухи об этих ливреях дойдут до двора, никакие убедительные слова не спасут безупречность королевского имени.
– Без веских доводов – нет, конечно, – грустно сказала леди Эла. – Вильям, неужели ты не видишь, что все это значит? Если сын Брейбрука стал участником этого замысла…
– Его сын – просто дурак, – проворчал граф Солсбери. – Могу поклясться: отец ничего и не знает о случившемся. К тому же нет доказательств, что это был Генри. Почему вы так уверены в этом?
– Кого же еще мы с Джоанной могли обидеть? – спросил, в свою очередь, Джеффри и, пожав плечами, поморщился. – Доказательства будут, и достаточно скоро. Стоит ему только не появиться завтра при дворе… Кстати, это еще раз говорит о том, что, если мы хотим сохранить нападение в тайне, я должен участвовать в турнире. Иначе придется сказать о своем ранении, другой причины избежать поединков мне не найти.
Граф Солсбери утвердительно, но явно нехотя кивнул головой:
– Посмотрим, как ты себя будешь чувствовать. Если рана сильно беспокоит тебя, в последний момент найдем какой-нибудь предлог. В этом нет ничего страшного. Все любят Александра и не пожелают омрачить его посвящение в рыцари смертью или горем.
Оставалось только довести дело до конца. Лодочника графа Солсбери вызвали и приказали ему найти владельца судна, которым воспользовался Брейбрук, вернуть ему лодку, но только так, чтобы вокруг ее пропажи не поднялась шумиха. Тела наемников бросили в повозку и велели своим людям предать их тайному захоронению. Этим вечером, решил Джеффри, ему можно и не показываться при дворе. После утренней охоты и событий на реке лучше провести несколько спокойных часов у домашнего очага.
На следующий день Брейбрук действительно не появился при дворе. Когда прибыл Джеффри, кто-то громко поинтересовался, не связано ли отсутствие Брейбрука с возвращением Джеффри с охоты. На этот намек Джеффри лишь улыбнулся и вел себя как обычно, не выпуская, однако, из поля зрения Джоанну. К счастью, до кульминации празднества оставалось еще несколько дней. С ночи на седьмой день марта Александр постился. Церемония посвящения и пиршество состоялись в восьмой день марта. Если бы Джоанне удалось привести своего жениха в чувство, она, возможно, и склонила бы его не участвовать в турнире на следующий день. Однако Джеффри так напился к концу пиршества, что лишь глупо хихикал, когда она попыталась настоять на своем.
Обнаружив, что этой ночью общество Джеффри для нее опасно, Джоанна перестала спорить. Стоит им оказаться наедине, как он набросится на нее с пылкой страстью. Ему достаточно лишь держаться на ногах, чтобы добиться того, в чем Брейбрук потерпел неудачу! Это скорее позабавило, нежели шокировало Джоанну. У Иэна тоже появлялось вожделение, когда он напивался. Джоанна не раз наблюдала, как справлялась с ним Элинор, не уступая его желанию. Пообещав Джеффри невиданные наслаждения, в которые входило и вино, Джоанна заставила его сойти вниз, где Нуд и Бьорн, по ее приказу, уложили молодого лорда спать.
Утром Джоанна решила не продолжать спор. Она не очень боялась за Джеффри, но в последние три дня узнала настроение двора. Не оставалось сомнений, что все, о чем говорил граф Солсбери, правда. Все желали, чтобы турнир прошел в духе настоящего рыцарства, без смертельных исходов и серьезных травм, которые омрачили бы удовольствие зрителей. Чего не понимала Джоанна, так это причины подобных помыслов. Граф Солсбери сказал, что все просто любят Александра. Этот молодой человек действительно был всеобщим любимцем, но леди Эла сказала, и Джоанна неохотно согласилась с ней, что улыбки на лицах окружающих его людей предназначаются вовсе не ему.
Угодливые улыбки на губах людей, у которых почти не было причин улыбаться в присутствии Джона, заставляли Джоанну дрожать от страха. А король гордится собой, полагая, что все настолько боятся его, что готовы пресмыкаться перед ним, как бы он их ни оскорбил. Но не подобострастие читала Джоанна в глазах, которые опускались под взглядом короля.
– Они хотят уладить все ссоры, чтобы не возникло никаких неожиданных вопросов, ничего случайного, – сказала она Джеффри, перед тем как они отправились на тур. нир. – Но что-то планируют. Я чувствую это.
– Я тоже, – проворчал Джеффри, потирая рукой голову, которая просто раскалывалась от боли. – Что, по-твоему, я должен делать? Я уже поделился своими соображениями с отцом и видел, как он, хотя и со слезами на глазах, игнорировал мое предостережение. Ему тоже все известно. Ты не думаешь, что он по-своему попытается урезонить Джона? Во всяком случае, если это и произойдет, то не сегодня. Я подумаю обо всем завтра.
13.
Похоже, турнир не дал никакого повода для неприятных мыслей. Событие прошло именно так, как и предполагалось. Все вдоволь повеселились, никто никому не нанес серьезных увечий. Джеффри, однако, не получил призов. Он был слишком слаб, чтобы представлять серьезную опасность для противников. Но благодаря длительным тренировкам с Иэном, который научил его твердо держать оборону, Джеффри, хотя и не выбил из седла ни одного из трех своих соперников, не дал сбросить с лошади и себя. Не добился Джеффри успеха и в рукопашной схватке. Необузданная ярость его атак, способная сделать его опасным противником на войне и принесшая ему уже четыре победы в поединках, казалась явно неуместной для такого радостного события. Кроме того, все рыцари дрались не в полную силу, как бы заключив между собой соглашение, что приз должен получить Александр.
За этим согласием, думала Джоанна, наверняка скрывается какая-то иная причина. Ей вдруг показалось, что лишь немногие мужчины хотят серьезно сразиться с Юстасом де Вески и Робертом Фиц-Вальтером. Это бросалось в глаза не так сильно, как должно бы, ибо Вески был женат на Маргарет – сводной сестре Александра. Поэтому вполне естественно, что он сражался в группе на стороне Александра, а ей не оказывали серьезного сопротивления. Новое общественное положение, приобретенное Вески вследствие женитьбы, заставляло многих людей искать теперь его внимания.
– Интересно, – прошептала леди Эла на ухо Джоанне, – как относится этот болван, Джон, к тому, что Вильям Шотландский выдал дочь за Вески? Неужели Вильям не догадывается, что зять являет собой сущего демона, который просто раздавит его?
Однако, несмотря на страшные прогнозы леди Элы и опасения Джоанны, ничего не случилось. Джон продолжал кичиться своей властью над подданными. Джоанна и сама вкусила ее по возвращении в Роузлинд, когда узнала, что шериф Саутгемптона получил распоряжение обнести порт в Портсмуте мощной стеной. Идея, сама по себе, была не плоха, но, если к стене добавят укрепления, они закроют вход в гавань Роузлинда. И это только первый шаг, который совсем не нравился Джоанне. Но ей хватило здравомыслия не возражать против намерений короля. Он имеет полное право строить укрепления в своих владениях, и возведение сооружений для защиты кораблей, входящих в гавань Портсмута, – благоразумный шаг. Необходимо оградить страну от грабителей и захватчиков из Франции. Скверным в этом деле было лишь одно: король не заслуживал доверия. Зная характер Джона, Джоанна полагала, что сооружения будут использоваться не только для надежной защиты страны от нападений, но и против подданных короля.
Новости из Портсмута прибыли в последнюю неделю мая. Джоанна поспешно послала гонца к Элинор в Ирландию, а сама поехала на юг, чтобы увидеть, что там происходит. Разговоры со строителем, руководившим работами, мало что сказали ей. Явной угрозы во всем этом не было, но Джоанну не покидало беспокойство. Матушка полностью разделила ее чувства в своем ответе, который прибыл на третьей неделе июня. Элинор предложила Джоанне в случае отсутствия Джона в Лондоне съездить в столицу и, используя женскую хитрость, выведать все у офицера королевского казначейства, отвечающего за приобретение материалов и расходы на строительство.
«С его помощью, – писала Элинор, – ты сможешь определить истинную цель задуманного. Он ничего не скажет тебе напрямик, но, если требуется больше камня и рабочих, чем необходимо для возведения стены, ты поймешь, что строится нечто гораздо большее. Укажут тебе, в каком направлении дует ветер, также канаты и материалы для катапульт и баллист. Уверена, мне нет необходимости объяснять тебе эти вещи более подробно. Сообщи мне все сведения, которые добудешь, особенно те, которые покажутся тебе банальными, смешными и нелепыми. И непременно пошли это письмо с одним гонцом, человеком, которому можно доверять, заранее приказав ему вручить письмо лично мне, когда поблизости не будет моего мужа. Гонец должен уметь держать язык за зубами. Если Иэн прознает о задаче, которую я поставила тебе, он задаст мне взбучку за „порчу“ твоей чистоты и непорочности. По этой же причине держи все в тайне и от Джеффри, ибо в подобных вопросах они с моим глупым возлюбленным – два башмака пара».
Последние две фразы заставили Джоанну улыбнуться. Бесспорно, предложение Элинор ужаснуло бы и Иэна, и Джеффри. Они не одобрили бы ни самих попыток Джоанны узнать, что скрывается за замыслом короля, ни способа, предложенного ей для выяснения правды. И хотя Джоанна во многом унаследовала от своего отца, Саймона, прямоту и любовь к справедливости, она не слишком придерживалась кодекса чести, вбитого в головы мужчин. Ее действия никому не причинят вреда, считала она, и, возможно, принесут огромную пользу ее семье.
К счастью, утаить все от Джеффри не составит огромного труда. Сейчас он уже на севере вместе с Джоном, который помогает королю Шотландии, Вильяму, изловить Кутреда Мак-Вильяма – кельтского претендента на трон.
Джоанна не посчитала нужным писать Джеффри о своем намерении отправиться в Лондон. Вместо этого она поручила сэру Ги послать к нему гонцов, которые смогли бы скакать настолько быстро, насколько позволит возможность смены лошадей. Даже если люди будут скакать денно и нощно, у нее появится по крайней мере двадцать четыре часа, чтобы осуществить задуманное.
Поначалу все шло довольно гладко. Джоанна явилась в Лондон с бессвязными и бестолковыми жалобами на якобы запрос казначейства о лесоматериалах для работ в Портсмуте. Полученные сведения были в одинаковой мере и приятными, и скверными. Не оставалось сомнений, что Джон намеревался расширить фортификационные сооружения в Портсмуте, но, по крайней мере сейчас, строительство ничем не угрожало Роузлинду. Джоанне рассказали, что приказы о сборе и отправке армии в Пуатье уже разослали. Оттуда Джон намеревался напасть на Филиппа и отвоевать Нормандию. Работы в Портсмуте преследовали двойную цель: защитить флот, который должен был собраться там, и оградить побережье от притязаний Филиппа.
Хотя Джоанна очень быстро получила ответы на свои вопросы, она не сразу покинула Лондон. В дополнение ко всему она хотела узнать, кто будет командовать укреплениями в Портсмуте. Она попыталась бы завязать с полезным человеком дружеские отношения. Здесь Джоанна не достигла успеха, но не потому, что не смогла пустить в ход свое обаяние: имя командующего еще не было известно.
Так как Джоанна не имела особых причин находиться в Роузлинде или где-нибудь еще, она решила задержаться в Лондоне на недельку-другую на случай, если назначение на пост командующего будет все же произведено. Заодно и присмотреть за новым садом в ее лондонском доме. Кроме того, у Джоанны появился интерес и к самому Лондону. Городок, примыкающий к замку Роузлинд, – прекрасный порт, способный предоставить любую роскошь, но Лондон таил в себе безграничное разнообразие удовольствий.
Однако, по воле судьбы, Джоанне не пришлось долго пробыть в Лондоне. Пятнадцатого дня июля она получила послание от сэра Питера из Клайро-Хилла. Он не знает, насколько правдивы его сведения, продиктовал сэр Питер писарю, но хочет предупредить свою госпожу, даже если позже эти слухи окажутся ложью. Он прослышал, что королевские укрепления в Уэльсе подвергаются нападениям. Сэр Питер попытается добыть более определенные сведения, а пока предпринимает меры по укреплению замка. Эти меры предосторожности не должны тревожить леди Джоанну. Все стены тщательно укреплены, а военные машины заменены и готовы на случай осады. Более того, сэр Питер позаботился о том, чтобы повсюду ходили слухи о мощи стен замка. Если леди Джоанна пожелает приехать и воочию убедиться в проделанной работе, ее с радостью встретят в Клайро, но если таковой возможности нет, то пусть не сомневается, что он сообщит ей все новости, как только узнает их сам, и будет преданно защищать замок и ее земли.
Джоанне не пришлось ждать от сэра Питера более определенных сообщений. Через пять дней в ее лондонском доме неожиданно появился Джеффри. Он скакал с севера сломя голову, но не застал Джоанну в Роузлинде. Никто из слуг не мог вразумительно ответить ему, куда уехала госпожа – эти меры предосторожности Джоанна предприняла, чтобы скрыть от Джеффри цель своей поездки, которую он, мягко говоря, не одобрил бы, – но все знали, что из Уэльса приезжал гонец. К сожалению, Джеффри не поинтересовался, когда тот приезжал: до или после того, как Джоанна покинула замок. Никому и в голову не пришло сказать ему об этом.
Сэр Ги вернулся с охоты как раз вовремя. Джеффри уже намеревался мчаться в Уэльс вслед за Джоанной. Убедившись сначала, что Джеффри не убьет его за то, что он позволил леди отправиться в дорогу одной, сэр Ги заверил молодого лорда, что она пребывает в Лондоне и ей не грозит никакая опасность. Полагая, что Джеффри останется в Роузлинде на ночь, сэр Ги уже прикидывал в уме ложные, хотя и тактичные объяснения по поводу отъезда Джоанны. Но вскоре он понял, что Джеффри и не собирается требовать от него дальнейших объяснений: все необходимые сведения тот намеревался получить непосредственно от Джоанны.
Вполне понятно, почему Джеффри, прибывший в Лондон уже после вечернего богослужения, изможденный, с ввалившимися глазами, был невероятно раздражен. Джоанну совсем не обрадовала их встреча, но она встала из постели, оделась и спокойно приветствовала жениха, пригласив его подняться наверх.
– Что, черт возьми, ты делаешь в Лондоне?! И что, черт возьми, было в том послании из Клайро?! – проревел Джеффри, как только они оказались в относительном уединении в спальне. – Разве ты не слышала, что Уэльс восстал?
– Сэр Питер известил меня, что до него дошли такие слухи, но в Клайро все спокойно. Когда он писал мне, у него не было точных сведений.
Поскольку Джоанна не имела особого желания рассказывать Джеффри о своих лондонских делах, она сразу же успокоилась, заметив, что его, похоже, интересует лишь Уэльс.
– Зато у меня есть, – пробурчал Джеффри. – Я получил письмо от Оуэна. Ллевелин пока не присоединился к другим принцам, но это входит в его ближайшие планы. Я смертельно устал, пока добрался сюда.
– Но зачем ты так спешил? – удивленно спросила Джоанна. – Ты мог рассказать мне о том, что случилось, в письме. Какая нужда заставила тебя приехать самому и разбудить меня среди ночи?
По какой-то непонятной причине Джеффри, похоже, чрезвычайно обидел этот невинный вопрос.
– Зная твой необузданный нрав, Оуэн попросил меня удержать тебя от порыва ехать в Уэльс, а посоветовал мне отправиться в Клайро-Хилл, – резко ответил он.
– А есть ли в этом необходимость? – спросила Джоанна, непроизвольно потянувшись рукой к поясу платья, словно собираясь развязать его и тотчас же отправиться в дорогу. – Ты думаешь, они нападут на Клайро?
– Нет, ни в коем случае. Клайро не угрожает никакая опасность. Оуэн уверяет меня, что те, кто восставал раньше против Ллевелина, сейчас ведут себя смиренно и просят его возглавить войско, обещая со своей стороны повиновение и покорность. Ты ведь знаешь, что Ллевелин не станет вторгаться во владения твоей матери. Он собирается лишь уничтожить укрепления короля.
Джоанна с тревогой посмотрела на Джеффри. Теперь ее еще больше озадачивал приезд Джеффри с севера.
– Не поэтому ли ты приехал с такой поспешностью? Чтобы набрать людей для Джона?
Усталое лицо Джеффри помрачнело еще больше, но он лишь сказал:
– Тебе известно, что приказы вооружаться и собираться на войну уже разосланы…
– Но на войну с Францией?
– Да. Однако, когда я покидал короля, Джон по-прежнему говорил лишь о небольшой карательной экспедиции в Уэльс.
– Ты случайно не… – начала было Джоанна, но, увидев, что Джеффри вздрогнул и побледнел, прикусила язык.
– Не изменил ли я клятве верности вассала феодалу? Я, конечно, говорил, что эта проблема гораздо серьезнее, но не сказал, почему так думаю. Не мог же я предать Оуэна. – Джеффри закрыл рукой лицо. – Я схожу с ума, Джоанна! Просто разрываюсь между ними!
Значит, Джеффри приехал не за людьми и не для того, чтобы удержать ее от поездки в Уэльс, а чтобы найти у нее утешение, залечить душевную боль. Джоанна не откажет ему в ласке и заботе.
– Присядь, – прошептала она, избегая продолжения обсуждаемой темы, и начала расшнуровывать капюшон кольчуги Джеффри.
Затем Джоанна принесла кусок ткани, чтобы он вытер лицо.
– Что мне делать? – Джеффри посмотрел на сукно в своей руке так, будто никогда не видел этой вещи прежде и не имел понятия, что с ней делать. – Я не могу ехать в Уэльс и снова предавать его огню. Не могу, Джоанна! Когда мой отец и король сказали, что я всегда излишне серьезно относился к уэльским проблемам, я смолчал, но подумал, что так я предам Оуэна. И, боюсь…
– Позволь мне снять с тебя кольчугу, – перебила его Джоанна.
– Ты хоть понимаешь, о чем я тебе толкую? – с раздражением спросил Джеффри.
– Ровно настолько, чтобы уяснить, что ты беспокоишься из-за пустяков, – невозмутимо заметила Джоанна. – Говорил ты что-нибудь королю или не говорил, не имеет значения, поскольку армия выступит в любом случае. Ты не настоял на отмене Уэльской операции, ну и что? Когда людей соберут, Джону останется только приказать им идти на Уэльс, вместо того чтобы снаряжать для похода корабли в Пуатье.
Джеффри озадаченно посмотрел на свою невесту.
– Дело не в этом! – сказал он, повысив голос. – Для меня это вопрос чести! Если Джон поведет нас в Уэльс, разве смогу я выполнять свой долг, понимая, что все это безнадежно, что убийства и разрушения будут продолжаться бесконечно?
Джоанна покачала головой. Что беспокоит Джеффри, коль он несет такую чушь? Что его на самом деле тревожит? Более того, бесполезно ему говорить, что думает женщина о мужском долге и чести. К тому же она – леди, ей не пристало говорить об этом, по крайней мере, слишком часто.
– Давай-ка я сниму с тебя доспехи, – предложила Джоанна, не зная, как иначе помочь Джеффри.
Она нагнулась и потянула руками его кольчугу. Джеффри пришлось приподняться на несколько дюймов, чтобы освободить бедра. От теплого тела Джоанны исходил сильный аромат благовоний и роз. Джеффри обвил руками стан Джоанны и заключил ее в свои объятия, жадно целуя губы и шею.
– Одному Богу известно, когда мы поженимся! – Он перевел дыхание. – Ты понимаешь, что на этот раз валлийцы не сдадутся? Они уже вкусили власть Джона. Сами опустошат свои города или позволят нам сжечь их. Эта война может затянуться надолго.
Всем телом Джоанна почувствовала необыкновенное удовольствие. Нет, Джеффри выбивает из колеи не политика, а страсть!
Девушка откинула голову и посмотрела в томимые желанием глаза Джеффри, на его обычно податливые губы, сейчас неподвижные и твердые. Через тонкий шелк ночного платья стальные кольца кольчуги царапали руки и спину Джоанны, а тело предательски склоняло ее уступить. Страсть не обращала внимания на неудобства.
– Джеффри… – прошептала она, не зная, о чем говорить дальше.
– Что бы я ни сделал, меня ничто не удовлетворит, – пробормотал Джеффри, прижимая Джоанну еще сильнее. Его губы уже целовали ее волосы, шею. – Я хочу тебя, Джоанна! Моя страсть к тебе заполнила все мое естество. Твой образ стоит у меня перед глазами, когда я лежу один ночью и даже когда… О Боже!
Хотя Джоанна отлично поняла, в чем чуть было не сознался Джеффри, но не засмеялась и не разозлилась. Он собирался сказать, что, даже когда спал с другой женщиной, хотел ее. Джоанна знала, конечно, что у Джеффри были другие женщины, но сейчас это не имело никакого значения. Как только Джеффри замолчал, он занял свой рот более интересным делом. Опуская голову все ниже, Джеффри целовал шею Джоанны, ее грудь. Его пальцы осторожно приспустили ее платье. Прежде чем она сообразила, что сделал Джеффри, он опустил голову еще ниже и сомкнул губы на ее нежном соске.
От удовольствия у Джоанны едва не вырвался крик, мучительный, как боль. Чтобы сдержать его, хотя ничто не побуждало ее к этому, Джоанна уткнулась лицом в шею Джеффри. Пропахший тяжелым запахом пота и лошади капюшон кольчуги оцарапал ее щеку. Но какое это имело значение: боль в совокупности с этим запахом возбуждали ее еще сильнее. Джоанна высвободила руку, зажатую между ее телом и Джеффри. Он обнял девушку еще сильнее, испугавшись, что она начнет вырываться. Но у Джоанны и мысли такой не было. Она хотела лишь коснуться его тела. Заведя руку за спину Джеффри, Джоанна откинула капюшон, открыв его шею, а затем прильнула к ней губами.
Почувствовав ее губы на своей шее, Джеффри совсем потерял голову. Никто не целовал его в это место! Он снова застонал, разжал губы и тщетно попытался передвинуть Джоанну, чтобы ее тело прижалось к нему там, где ему больше всего хотелось ощутить ее. Однако доспехи, согласно своему назначению, отражают и не такие натиски, как вес хрупкой девушки. К тому же плотная рубаха и туника ограничивали свободу действий. Джеффри не мог оторваться от сладкого тела Джоанны, он был не в силах прервать ее долгий поцелуй, от которого по спине его шла приятная дрожь, тело раскалялось, будто на угольях.
Стоны Джеффри возбуждали Джоанну не меньше, чем его действия. Ей казалось, что она потеряет сознание от страсти, проникшей, казалось, в каждую клеточку ее тела.
Эдвина, которая ждала распоряжений своей госпожи за дверью, тяжело вздохнула. Она уже долго и напряженно прислушивалась к тому, что происходило в комнате. Она устала и хотела спать. Сначала ей казалось, что молодой лорд и Джоанна так и проговорят всю ночь, но потом они притихли. Усталость и желание что-нибудь сделать породили в Эдвине непоколебимую уверенность, будто она слышала, как госпожа выкрикнула ее имя.
Они не успели заговорить снова, как служанка поспешно открыла дверь.
– Все готово, миледи! – весело сказала Эдвина, направив взгляд туда, где, по ее предположению, скорее всего могли устроиться влюбленные.
Служанка нашла глазами Джоанну. При звуках ее голоса Джеффри приподнял голову, открыв взору служанки обнаженную грудь госпожи. Открыв от изумления рот, Эдвина хихикнула и попятилась к выходу гораздо стремительнее, чем вошла. Прежде чем Джеффри опомнился и проревел «Вон!», дверь за ней уже захлопнулась.
На какое-то мгновение Джеффри и Джоанна замерли. Руки Джеффри застыли в нерешительности. Он не знал, сможет ли удержать Джоанну, если она попытается высвободиться. Оцепенение прошло, как только Джоанна, тихо всхлипнув, опустила голову на его плечо. Она и не собиралась сопротивляться. Там, где сопротивление могло превратить Джеффри в безумца, уступчивость всегда оставляла место для разума. Однако никакие доводы не могли бы подавить сейчас вожделение, которое достигло предельной остроты от долгого ожидания.
– Я не лишу тебя девственности, – прошептал Джеффри. – Клянусь! Дай мне только успокоиться, Джоанна.
Она подняла глаза, словно окутанные предрассветной дымкой на фоне чистого весеннего неба. Джеффри встал и взял Джоанну на руки. Он перенес ее через спальню и осторожно положил на кровать. Крайняя потребность рождает и силу, и ловкость. Не каждый мужчина способен проворно сбросить кольчугу без посторонней помощи, но Джеффри снял ее одним стремительным движением, хотя стальные кольца оцарапали ему лицо и разорвали мочку уха. Дорогие сердцу доспехи, знавшие только заботу и бережное отношение, были поспешно брошены на пол. За ними последовали туника и нижняя рубаха. Джеффри не отрывал глаз от Джоанны, будто боялся, что колдовство, опутавшее ее, исчезнет.
Его неистовство возбуждало Джоанну так же, как и ласки. Как только Джеффри обнажился, его желание даже уменьшилось. Он не набросился на Джоанну, а только медленно подошел к кровати, так же медленно наклонился и коснулся губами ее рта. Ресницы Джоанны дрогнули, а затем, когда поцелуи Джеффри стали настойчивее, сомкнулись. Нежно и осторожно, не переставая целовать девушку, Джеффри развязал на ней пояс и обнажил тело. Оторвавшись от губ, он теперь изучал тело жадным взглядом.
Такого белого тела он еще никогда не видел, хотя красивые женщины в этой северной стране были не в диковинку. Набухшие соски, венчавшие упругую грудь Джоанны, походили на нежные бутоны роз, а яркие даже в тусклом свете ночной свечи золотисто-рыжие завитки волос притягивали взор к бугорку Венеры. Раздвинув коленом бедра Джоанны, Джеффри лег на нее, тяжело дыша, словно пробежал целую милю в полном снаряжении. Оказавшись под ним, Джоанна вздрогнула всем телом и открыла глаза. Джеффри прижался к ней и стал целовать, нежно лаская пальцами соски. Джоанна снова застонала и невольно еще больше раздвинула ноги. Здравомыслие не оставило Джеффри, несмотря на неистовую, бушующую в нем страсть. От неистовой страсти и глупой спешки все для него кончилось сразу, как только он прикоснулся своей плотью к обнаженному животу Джоанны.
Когда для него уже все кончилось, Джеффри всем телом прижался к Джоанне не столько от усталости, сколько страшась ее реакции на случившееся. Если он напугал или разозлил девушку, она откажется от брака с ним. Из-за такого подобия акта любви он может потерять все! Ему придется поговорить с ней, и, как можно мягче, как умоляют о благосклонности скорее свою госпожу, нежели жену.
Джеффри осторожно повернул голову, поцеловал ее и… почувствовал вкус крови. Он открыл глаза и приподнялся, чтобы посмотреть, в чем дело.
– Любимая, любимая, – прошептал Джеффри, поглаживая взъерошенные огненные волосы, – я укусил тебя? Прости, любимая! Бог свидетель, я не хотел причинить тебе боль. Джоанна, Джоанна, не плачь! Я ничего не сделал тебе плохого. Ты все еще девственница. Клянусь!
Джоанна прекрасно знала об этом. Слезы, струившиеся из ее глаз, лились от разочарования, а не от горя. Это не Джеффри, это она сама прикусила губу до крови. Джеффри утолил свое желание, но тело Джоанны все еще неистовствовало, лишившись из-за внезапной рассудительности мужчины того, чего так страстно желало. Хорошо еще, что он удерживал ее на месте весом своего тела, иначе она поцарапала бы его и прокляла за такую заботливость. Тем не менее, хотя Джоанна все еще дрожала и трепетала от мучительной боли, мозг ее снова стал управляемым, и она не могла не почувствовать благодарности к Джеффри.
Поскольку девушка явно не собиралась сгоряча прибегать к применению силы, Джеффри осторожно запахнул полы ее платья, не имея понятия, чем вытереть ее бедра. Опасаясь уже прикасаться к девушке с прежней интимностью, он завязал на ней пояс. Джоанна неподвижно лежала с закрытыми глазами, лицо ее ни о чем не говорило Джеффри.
– Любимая, прости меня! Для тебя все осталось прежним. Никто не узнает ни о чем. Я выйду и прикажу служанке молчать. Даже пытки не выжмут из нее и намека о том, что случилось.
При этих словах слабая улыбка тронула губы Джоанны. Она открыла глаза и кивнула головой:
– За благоразумие Эдвины можешь не беспокоиться. Она очень привязана ко мне и не сделает ничего такого, что Может повредить мне.
– Значит, я прощен? Когда я услышал, что Уэльс взялся за оружие, то не мог думать ни о том, сколько людей там погибнет, ни о крушении планов войны против Франции. Я не мог избавиться от мысли, что одному Богу известно, сколько еще пробудет Иэн в Ирландии. Ведь, пока он там, мы не можем пожениться.
– Но теперь ты способен видеть наперед более ясно? – спросила Джоанна с явным негодованием.
– Нет! – взорвался Джеффри. – Это не то, что ты думаешь… – Он помолчал, потом сбросил с себя маску напускного смирения. – Слушай, нам пора пожениться! Теперь-то ты должна знать, сможешь ли связать свою жизнь с моей. Ты должна написать своей матушке, что мы желаем вступить в брак.
Джоанна медленно покачала головой:
– Ты говорил, что нас обручили, а не поженили только ради моей безопасности, но это наверняка не так. Как только матушка и Иэн назвали мне твое имя, я сказала им, что согласна. Я не мешкала бы и минуты. В конце концов, Джеффри, я давно знала тебя. Должна была быть какая-то другая причина…
– Говорю же тебе, нет! Иэн объяснил мне и моему отцу, что…
– Твоему отцу? Не сердись, но разве Иэн не мог кое-что и скрыть от него? Не из-за недоверия, а из боязни причинить ему боль?
– Мог, конечно, – неохотно согласился Джеффри. – Но… черт бы тебя побрал, Джоанна, неужели тебе наплевать на все?! Ты хоть что-нибудь испытываешь ко мне?!
– Не смеши меня! Ты ведь знаешь, что мое тело отвечает на твои ласки. Как ты думаешь, что я совсем недавно пыталась сделать?
– Должно быть, высвободиться из моих объятий, – предположил Джеффри, но, когда Джоанна засмеялась, тут же смутился и улыбнулся. – Я был слишком занят своим делом, чтобы думать о чем-то еще…
Признание Джоанны в том, что она тоже желала его, успокоило Джеффри. Во время порыва страсти он был настолько поглощен жаждой собственного тела, что не мог ни о чем думать, кроме ее немедленного удовлетворения.
Джеффри прикоснулся к щеке Джоанны и нежно поцеловал ее в лоб. Она вздохнула, но не шелохнулась. Джеффри принялся собирать свою разбросанную одежду, удивляясь, как он мог ее так расшвырять. Один башмак просто исчез, и Джеффри долго искал его, пока не обнаружил рядом с креслом у окна. Плотно закрытые ставни свидетельствовали о том, что днем стояла невыносимая жара. Однако сейчас за окном поднимался ветер. Пламя ночной свечи подрагивало, пока его не задуло совсем.
Джеффри наклонился и расстегнул ремень, скреплявший ставни. Открыв одну створку, он посмотрел на небо, а затем перевел взгляд на реку.
Небо – что непроницаемая мгла. Луны и звезд не видно за темными тучами. Если после жаркого дня поднимается ветер, значит, быть грозе. Открыв вторую створку ставней, Джеффри замер. К югу, над рекой, в небе росло красное зарево. Рассвет? Но Джеффри знал, что этого не может быть.
– Джоанна, подойди сюда!
До Джеффри тотчас же донесся скрип кровати. Благодарение Богу, что его невеста обладает таким здравомыслием и добродушием! Как-то одна глупая сучка, с которой он спал, лишь жеманно улыбнулась, когда он позвал ее, желая предупредить об опасности: она сказала, что, мол, коль ему нужно что-то от нее, пусть идет к ней сам.
– В чем дело? – спросила Джоанна.
Тихое дыхание у щеки, нежный запах тела женщины и благовоний на какое-то время отвлекли Джеффри от того, что он хотел сказать. Однако за те несколько секунд, что минули с момента, как он позвал Джоанну, алые краски к югу над рекой еще больше сгустились.
– Посмотри вон туда, – сказал Джеффри. – Может быть, меня глаза подводят? Разве рассвет бывает такого цвета?
– Еще не время для рассвета, – ответила Джоанна непривычно тонким голосом. – К тому же солнце встает не с этой стороны. Это пожар, Джеффри!
– Боже правый! Силы небесные, сжальтесь над нами!
14.
С напряженно бьющимися сердцами Джеффри и Джоанна стояли у окна. Затем Джеффри тихо спросил:
– Когда здесь в последний раз шел дождь? Давно ли установилась жара?
– Когда я приехала в Лондон, она уже стояла. В Роузлинде мы благодарили Бога за хорошо зреющий урожай. Ты ведь помнишь, еще с марта, когда установилась мягкая погода, стояли теплые дни. Но в дождях недостатка не было, Джеффри, хотя они шли и не очень часто. Через два дня после моего прибытия сюда здесь тоже шел дождь.
– Он лил весь день?
– Нет, прошел быстро, но был очень сильным.
Джоанна не видела в полутьме лица Джеффри, но в том, что в его голосе слышалось беспокойство, ошибки быть не могло.
– Ты думаешь об урожае, Джоанна. Для вспаханной земли возделанного поля любой дождь хорош. Вода впитывается в землю, и это отлично. Для тесных городских улиц и старых стен домов его последствия иные. Если проливной, сильный дождь длится много часов, он просто стекает в реку, даже не успев увлажнить при этом дерево. Когда был такой дождь?
Джоанна покачала головой, но тотчас же поняла, что Джеффри не смотрит на нее.
– С тех пор как я приехала, такого дождя здесь не было, а прошло уже почти две недели. – Она глубоко вдохнула, как бы успокаивая себя. – Но пожар на другой стороне реки, Джеффри. Он не причинит нам вреда.
– Возможно, и так, – согласился Джеффри. Он взглянул на небо, но ничего на нем не увидел. – И все же мне очень не нравится этот ветер. Полагаю, нужно съездить посмотреть, где случился пожар.
Внезапный страх сковал Джоанну, лишив ее дара речи. Огонь всегда пугал ее. В Лондоне дома, построенные из дерева, нагромождены так, что пламя могло легко перекинуться с одной постройки на другую, и огонь способен превратиться в прожорливое чудовище, от которого не скроешься. Даже здесь, где дома знати отделены друг от друга огромными садами, шансов на спасение почти не было. Что же тогда говорить о низовьях реки? Там жилища бедных торговцев теснятся вплотную.
– Ты хочешь съездить и посмотреть, где случился пожар? – проворчала Джоанна. – Как маленький ребенок, которому интересно наблюдать, как что-то горит?
Дрожь в голосе Джоанны выдавала ее беспокойство. Джеффри не разозлился и не отправил ее спать, не посоветовал чем-нибудь заняться, если ее мучит бессонница. Он просто заключил Джоанну в свои объятия.
– Я должен посмотреть, могу ли я со своими людьми быть чем-нибудь полезен. К тому же на той стороне реки находится дом Энжелара, а мне известно, что он сейчас с королем.
Последовала короткая напряженная пауза. Джоанна знала, что в доме Энжелара д'Атье живет его любовница. На мгновение Джоанну охватило негодование – ее Джеффри будет подвергать себя опасности ради какой-то шлюхи; правда, тотчас же она устыдилась подобной мысли. Она ничего не знает об этой женщине, которая, возможно, так же знатна и непорочна, как мать Джеффри… Но Джеффри не сможет смотреть в глаза своему другу и не будет находить себе места от угрызений совести, что не попытался ему помочь.
– Что ж, поезжай, – сказала Джоанна, стараясь говорить как можно тверже, – но будь осторожен. Если в ближайшее время не начнется дождь, огонь очень быстро распространится на ветру.
Они оба снова выглянули в окно и тяжело вздохнули. Красное зарево, казалось, росло и становилось все ярче. Джеффри натянул на рубаху тунику, а Джоанна нашла тем временем ему пару подтяжек вместо тех, что он порвал.
– Без кольчуги мне будет легче. – Джеффри помолчал немного и добавил: – Прикажи кому-нибудь наблюдать за пожаром, любимая. Если по стечению обстоятельств он перебросится через реку, собирайте вещи и уезжайте. Я поскачу следом за вами, но не ждите меня.
Опасаясь, что Джоанна начнет плакать, Джеффри не стал ждать ответа. Соблазн утешить ее был бы почти непреодолимым, а потакать своим слабостям Джеффри сейчас не мог. К тому же реальной опасности он пока не ощущал. Он торопливо спустился по лестнице, на ходу отдавая приказы готовится к выезду, но без доспехов.
На этом берегу реки стояла тишина, лишь копыта лошадей с глухим стуком цокали по широкой пыльной дороге, ведущей к Чипсайду. Нервничая из-за того, чего в любое другое время Джеффри просто не заметил бы, он проклинал столбы пыли, щекотавшей ноздри. Даже сам факт, что пыль поднималась в эти ночные часы, являлся скверным признаком. Несмотря на свинцовые облака и ветер, игравший гривой боевого коня Джеффри и раздувавший его тунику, в воздухе почти не было влаги, которая прибила бы пыль. А это означало, что ветер не нес с собой дождя.
Поначалу люди ехали очень медленно, ибо приходилось продвигаться в непроглядной ночи. Ни звездочки на небе, ни луны. Однако по мере продвижения на восток зарево пожара все ярче и ярче разгоралось на небе, освещая дорогу, и можно было пустить лошадей рысью. Джеффри проехал мимо дома отца и оглянулся на своих людей. Оставить часть из них здесь на случай, если пожар перекинется через реку? Джеффри посмотрел на небо. Если пожар доберется сюда, даже десять человек не смогут сделать больше, чем один. И все же нельзя оставить обитателей дома в неведении. Джеффри подозвал самого молодого латника и приказал ему скакать к дому, разбудить смотрителя, его слуг и сообщить им о пожаре.
Отряд продолжал двигаться, ускоряя ход. К этому времени порывы ветра уже доносили запах гари и даже тепло от бушевавшего где-то огня. Джеффри больше не терзали сомнения, останавливаться ли ему у каждого дома и предупреждать ли его обитателей о пожаре. В большинстве домов уже горел свет, жители просыпались от шума толпы, убегавшей по дороге на запад. До сих пор не возникло необходимости повернуть назад, но Джеффри боялся, что вскоре ехать будет еще тяжелее. Он прислушался к разговорам. Несмотря на поток богохульных фраз, пока все шло хорошо: признаков паники не было. В сражении Джеффри ни на минуту не усомнился бы в своих людях и не стал бы вслушиваться в их разговоры. Все они были храбрыми и опытными воинами. Но огонь – не сражение, а страшная неуправляемая стихия.
Через несколько минут отряд оказался на дороге, что вела к мосту. Она была до отказа заполнена людьми и тяжело нагруженными повозками. Джеффри остановил несколько человек, чтобы расспросить их, но из сбивчивого рассказа испуганных людей так и не смог ничего понять – они не были на пожаре, а просто спасались бегством. Этих наемных работников, спасавших свои пожитки, почти не заботило, что дом, дававший им приют, превратится в пепел. Чтобы пуститься в бегство, им вполне хватило зарева в небе и запаха дыма.
Обнажив мечи и прокладывая себе дорогу, ударяя ими плашмя по головам и плечам беженцев, по крупам животных, тянувших поклажу, Джеффри и его люди прорвались через мост. На противоположной стороне реки положение дел не было лучшим, но, по мере того как отряд все дальше продвигался вдоль берега реки на запад, толпа беженцев редела. И хотя пожар бушевал еще далеко, это мало утешало Джеффри. Зарево в небе освещало теперь дорогу так же, как солнечный свет, а порывы ветра, долетавшие с юга, уже обжигали дыхание.
– Господин, – пробормотал Тостиг, направляя свою лошадь к Джеффри, – что мы здесь делаем?
Раз его оруженосец задает такой вопрос, значит, он боится, решил Джеффри.
– Мы не будем заезжать далеко! – ответил он, повысив голос, чтобы его было слышно в нарастающем монотонном шуме. – Я обязан убедиться, что леди Мод находится в безопасности.
Из отряда послышалось несколько грубых ругательств, но Джеффри почувствовал лишь облегчение. Когда дело касалось женщины, бранью люди скорее выражали готовность помочь, нежели страх. Большинство из них знали дом леди Мод, ибо не раз сопровождали своего господина на шумные пирушки, устраиваемые сэром Энжеларом.
До дома было недалеко. Но, когда они добрались до него, ругательства сыпались уже из уст Джеффри. Весь дом был на ногах, повсюду беспорядочно суетились перепуганные слуги. Одни рыдали, другие молились, третьи носили ведрами воду с реки и выливали ее на дом. Джеффри промчался мимо пристроек и конюшен, где били копытами и ржали лошади. На полпути к лестнице он услышал вопли и рыдания женщин. Изрыгая громкие проклятия, Джеффри толкнул дверь. Леди Мод стояла на коленях перед распятием, моля Господа о помощи, милосердии и прощении грехов. Джеффри не смог даже успокоить ее хотя бы двумя-тремя словами. Отбиваясь от служанок, цеплявшихся за него и взывавших о помощи, Джеффри поднял впавшую в истерику женщину на ноги. Поддерживая одной рукой леди Мод, он с силой шлепнул двух докучавших ему служанок, чтобы боль и страх перевесили ужас перед надвигающимся огнем. Пока эти женщины одевали свою госпожу, Джеффри усмирял остальных. Он приказал им одеться и собрать наиболее ценные вещи, которые они смогут унести в руках. Авторитет Джеффри и осознание того, что скоро все покинут дом, внесли некоторый порядок в действия людей.
Леди Мод снова обрела способность мыслить – по крайней мере на своем обычном уровне, ибо она была столь же глупа, сколь и красива. Джеффри сам вел ее по лестнице, советуя побыстрее оставить дом. Он боялся, что она снова впадет в истерику и заразит ею других женщин, которыми обязана руководить. В десятый раз повелевая ей успокоиться и угрожая отшлепать в противном случае, Джеффри мысленно извинился перед Джоанной и поклялся, что отныне перестанет укорять невесту за силу воли.
Однако, когда Джеффри достиг сада, стало совершенно очевидным, что он ничуть не поспешил, буквально вытащив леди Мод из дома. Тостиг выстроил слуг в цепочку, и они, передавая друг другу ведра с водой, уже тушили часть пристроек и стены дома. Чтобы заливать водой крышу, установили лестницы. Латники тем временем вывели лошадей, вытолкнули прогулочную карету леди Мод из сарая. Из-за нагроможденных друг на друга строений стремительно пронесся сильный порыв ветра. Джеффри схватился за лицо: что-то словно резануло его и обожгло щеку. Широкая полоса пламени, длиной в сотню футов и один Бог знает какой высоты, устремилась вперед, подобно огромным бурунам во время шторма, что разбиваются о скалы близ Роузлинда, и охватила дома, расположенные напротив, через дорогу.
На мгновение все оцепенели от ужаса. Затем последовал настоящий хаос. Лошади становились на дыбы, пытаясь вырваться из рук своих хозяев; мужчины и женщины пронзительно кричали; леди Мод бросилась к Джеффри, окутав его голову широкими рукавами своего одеяния, так что какое-то время он ничего не видел и не мог дышать. По воле милосердных небес ветер утих, и волна огня спала. Отчетливо раздавался лишь все возрастающий монотонный треск. К счастью, только Джеффри и опытные латники знали, что означает этот шум. Они довольно часто слышали его в Уэльсе. Джеффри громовым голосом приказал своим людям бросить карету леди Мод и седлать всех имеющихся лошадей чем придется. Служанки должны были сидеть позади каждого способного ехать верхом мужчины.
В разгаре этих приготовлений у сада между людьми возникла перебранка. Пока Джеффри пытался освободиться от цепких рук леди Мод, туда устремились Тостиг и еще несколько латников. В конце концов доведенный до отчаяния Джеффри забросил женщину на плечо, словно мешок. Он с облегчением обнаружил, что драка возникла между группой охваченных паникой слуг, которые хотели украсть лодку и бежать на ней, и другими людьми леди Мод, страшившимися кары Энжелара и не решавшимися на бегство.
Джеффри не знал, что Энжелар оставил свою лодку у леди Мод, а все были слишком возбуждены и заняты, чтобы напомнить ему об этом. Поблагодарив небеса за помощь, Джеффри бесцеремонно бросил свою ношу в лодку и наказал двум верным латникам не выпускать из нее женщину, даже если понадобится применить силу. Вернувшись в дом, он нашел там четырех людей, уверивших его, что умеют управлять судном. Они показались ему достаточно спокойными и рассудительными, чтобы поверить им на слово. Он велел им и двоим пожилым, наиболее смелым служанкам, что несли деньги и драгоценности, переправить леди Мод через реку и по возможности перепоручить госпожу заботам Джоанны.
Достаточно быстро собрали утварь и уложили одежду. Джеффри снова сошел вниз, чтобы помочь определиться с лошадьми. Он тревожным взглядом окинул строения по ту сторону дороги и опять выругался, заметив за окнами вспышки огня. Дома уже пылали изнутри. Джеффри громко приказал оставить все, что еще не уложили, и седлать лошадей. Как только его голос затих, ветер усилился снова, словно играя с людьми. На глазах у перепуганных мужчин и женщин, вываливших из дома, пламя с треском, заглушившим даже вопли ужаса, прорвалось через крыши.
Впоследствии Джеффри не мог вспомнить, что происходило дальше. Беспорядочная толчея лошадей и вопящих людей, ревущая, бушующая стена огня, извергающего длинные языки пламени, словно насмехавшегося над тщетными попытками человека спастись ценой неимоверных физических усилий, бьющиеся в истерике женщины в объятиях мужчин, почти таких же беспомощных от страха, дикое ржание лошадей – все перепуталось, перемешалось в безумном кошмаре. И все же старания людей не прошли даром. Каким-то образом всем удалось покинуть дом, оседлать лошадей и удалиться на безопасное расстояние от алчного зева огня.
В относительном спокойствии церковного двора, куда, вероятно, собрались все беженцы, разум и порядок снова взяли верх. Джеффри и Тостиг наскоро посовещались, посматривая на небо и определяя, в каком направлении будет распространяться огонь. Скорее всего на северо-восток, прямо на них, но ехать на запад бесполезно, там пожар уже достиг реки.
– Боюсь, мы не успеем добраться до моста раньше огня, – сказал Джеффри. – Дороги будут забиты уже за милю до него, а с этим сбродом дураков, которые начнут вопить, рыдать и пугать лошадей, я не рискну оказаться в ловушке. Попробуем прорваться по южной дороге и посмотрим, нельзя ли обойти огонь и добраться до безопасного места.
Кавалькада снова тронулась в путь, но не продвинулась далеко. Вскоре дорогу загородили люди и лошади, бегущие оттуда, где пламя распространялось слишком быстро, чтобы с ним бороться. Это известие вызвало новую волну страха, подавленного еще более бурной вспышкой негодования Джеффри, который лишь удивлялся, стараясь перекричать испуганных людей, что еще не потерял голос.
– Милорд! Милорд! – закричал кто-то.
– Да? – машинально отозвался Джеффри.
Высокий, крепкий человек в запачканной мантии олдермена [8 - Олдермен – в Англии – член совета графства и городского совета.] прорвался через толпу.
– Не поможете ли нам, милорд?!
– Каким образом? – настороженно спросил Джеффри. – У меня хватает людей, за безопасность которых я отвечаю.
– Милорд, огонь, идущий сюда с севера, необходимо остановить! Если он доберется до реки… – Голос мужчины дрогнул.
Возможно, этот человек владеет товарными складами у реки, со злобой подумал Джеффри, но тем не менее был полностью согласен с ним. Если огонь доберется до реки здесь, пылающие обломки могут воспламенить строения, расположенные вдоль моста, и перебросить таким образом огонь на другой берег.
– Здесь есть несколько домов, – продолжал говорить олдермен. – Если нам удастся снести их и облить водой другие постройки, то, возможно, мы сумеем преградить путь огню.
– Я помогу, если получится, – согласился Джеффри, найдя этот план вполне разумным. – Но я должен обезопасить женщин, которые находятся на грани помрачения рассудка. И избавиться от лошадей, ибо с ними больше хлопот, чем пользы.
– Я могу прислать проводника, который знает эти улицы. Он подыщет безопасное место за городом.
– Отлично. Чего же вы хотите от меня?
– Власти, милорд, с помощью которой можно очистить и снести эти дома. Их хозяева не станут слушать меня. Они не понимают, что огонь в любом случае сожрет все на своем пути.
Джеффри знал, что владельцы домов захотят заручиться обещанием о компенсации, перед тем как дать разрешение На снос. Этого, конечно, олдермен предложить им не мог. Он нуждался в Джеффри или в любом другом знатном господине, ибо простолюдины всегда подумают много раз, прежде чем пойдут за обещанное вознаграждение наперекор его воле. К тому же латники способны без каких-либо дополнительных доводов заставить подчиниться любого строптивца.
– Хорошо, – согласился Джеффри.
Он отдал необходимые распоряжения. Несколько слуг леди Мод добровольно вызвались остаться на случай тушения пожара. Всех остальных вверили заботам рассудительного на вид человека средних лет, который, похоже, знал свое дело. Всех лошадей, кроме коней Джеффри и Тостига, а также еще двух жеребцов отправили для верности с четырьмя латниками, чтобы животных по дороге не «позаимствовали» незнакомцы; оставшиеся мужчины принялись за работу.
Латники выгнали жителей одного из домов и помогли им вынести все более или менее ценное. Люди олдермена взобрались на крышу и пробили в ней отверстия, чтобы можно было зацепить крюками кровлю. Множество пар рук дружно тянули канаты, прикрепленные к крюкам. Строение заскрипело. Еще несколько человек уже взялись за веревки, но их остановил крик.
На краю сада росли деревья, которые стонали и яростно метались на ветру. За ними медленно ползла тонкая полоска огня, небольшой, но пагубный поток – порождение ада, озарявшего небо на горизонте. Джеффри, приказав людям намочить одеяла и ноги, соскочил с коня и привязал его к воротному столбу. Схватив первую попавшуюся на глаза мокрую простыню, он устремился к ползущей полоске огня, но порыв ветра, вырвавшийся из жерла этого ада, резко отбросил его назад. Небольшой поток тут же превратился в настоящую лавину, и огонь перебросился на деревья. Деревья скорчились от боли, пламя пожирало листву. Джеффри замер на месте как вкопанный, пораженный фатальной, ужасающей красотой природы, объятой пламенем.
//-- * * * --//
После отъезда Джеффри Джоанна еще некоторое время смотрела на зарево в небе за рекой. Наконец она на ощупь закрыла ставни, нашла кремень и трут и снова зажгла ночную свечу. Джоанна сняла ночное одеяние. Намереваясь спрятать его в сундук, она подошла к полированному металлическому зеркалу. Глаза, глядевшие на нее оттуда, заставили Джоанну вздрогнуть. В полумраке их цвета не было видно, но они напоминали глаза ее матушки – бездонные колодцы, наполненные страхом.
– Я ведь не люблю его, – прошептала Джоанна. – Не люблю. Любой мужчина способен пробудить во мне те же ощущения и такую же страсть.
Слабый шепот затих. Джоанна оторвала взгляд от своего предательского отражения в зеркале. Руки Брейбрука тоже касались ее груди, его губы тоже целовали ее. Но эти поцелуи рождали лишь тошноту, к горлу подкатывалась горькая желчь, а тело, казалось, корчилось от отвращения в его липких объятиях. «Нет, не любой мужчина, – призналась себе Джоанна. – Но, может быть, потому, что Брейбрук пытался взять ее силой? Однако ведь Джоанна не испытывала тогда настоящего страха, только отвращение».
Она подумала о других молодых придворных, но один в сравнении с Джеффри казался ей вульгарным болваном, другой – настоящим слизняком, третий – болтливым олухом… Джоанна бросилась на кровать. Возможно, Джеффри был самым желанным из знакомых ей молодых людей. Но это не меняло дела. Она не полюбит его, не будет переживать за него! Сейчас она просто уснет. Правда, сделать это было куда труднее, чем решить.
Проворочавшись около часа, но так и не сомкнув глаз, Джоанна вдруг услышала звонкий голос Эдвины, а через секунду в спальню ворвалась и она сама.
– Здесь леди Мод с двумя служанками и двумя латниками лорда Джеффри. Они привезли эту женщину по приказу лорда, чтобы вы приютили ее.
– Любовницу Энжелара?! – рассердилась Джоанна, но тем не менее встала и оделась.
В передней она обнаружила белокурую миловидную женщину с перепачканным сажей заплаканным лицом. Первоначальное равнодушие Джоанны вскоре растаяло: леди Мод – отнюдь не обычная потаскуха и, несмотря на свою глупость, гораздо больше мучается явно из-за убытков своего любовника, нежели из-за собственных страданий. Джоанна слушала ее историю с нарастающим ужасом и, когда леди Мод закончила, бросилась в спальню, открыла ставни и посмотрела туда, за реку. Увиденное лишь усилило ее опасения. Хотя на противоположном берегу, напротив ее дома, огня не было видно, на востоке весь Саутуорк казался окутанным завесой дыма. И Джеффри, безумец, не уплыл на лодке с леди Мод, как любой на его месте, но благоразумный, человек!
Джоанна бормотала себе под нос эти слова, зная, что Джеффри поступил правильно. Он не мог бросить своих людей, лошадей и слуг. Опасаться нечего, убеждала себя Джоанна. Джеффри – не безумец. Несомненно, он уводит сейчас всю кавалькаду подальше от огня. Если они переправились через мост, он скоро будет здесь.
Итак, за дело. Кровать, на которой должен был спать Джеффри, принесли и поставили в опочивальне Джоанны. Приготовили горячую воду и чистую одежду для леди Мод. Джоанна попыталась отвлечь ее от случившегося разговорами, но леди Мод лишь твердила о пожаре и о том, каким хорошим был Джеффри. Уложив ее в постель, Джоанна почувствовала облегчение и обрадовалась приходу утра, которое послужило ей предлогом, чтобы оставить леди Мод в спальне одну. Она не может не переживать за Джеффри, когда эта болтунья, не переставая, превозносит его храбрость! Но Джоанна восхищалась своим женихом, хотя и не хотела себе признаться в этом.
Успокоив во время завтрака слуг, девушка вышла в сад. Оттуда она увидела еще меньше, чем из окна своей спальни, и вернулась в дом. Что ж, ничего не остается, как взяться за вышивание. Вскоре Джоанне показалось, что минула целая вечность, хотя, судя по работе, которой занимались слуги, было все еще утро. Проходил час за часом ожидания, которое казалось бесконечным.
Джоанну упорно преследовала идея, безумная и глупая, которая скорее подошла бы Элинор с ее неспособностью ждать худа или добра, нежели Джоанне с ее благоразумием. Джеффри убьет ее, если когда-нибудь узнает об этом! Особенно после того, как она назвала его малым дитятей, желающим полюбоваться пожаром. Джоанна отгоняла от себя мысль, продолжавшую настойчиво точить ее изнутри. Наконец казавшийся прекрасным довод был найден: дом графа Солсбери находится гораздо ближе к дымовой завесе, чем ее дом, а там сейчас живут только слуги. Естественно, долг обязывает Джоанну убедиться, что дому ничто не угрожает: ни пожар, ни воришки, ни грабители, которых любое бедствие обязательно манило богатой добычей.
Джоанне не удалось настоять на своем без споров. Бьорн считал, что вполне достаточно послать в дом графа Солсбери нескольких человек, но Джоанна заявила, будто слугам графа нет оснований доверять людям, которые прибыли неизвестно откуда и начинают распоряжаться ими. В присутствии Джоанны у них не возникнет никаких сомнений. Но в этом случае она оставит без защиты свой дом, возразил Бьорн. Именно этого от него и ждала Джоанна. В доме останется сам Бьорн и пятнадцать латников! Нуд и другие люди, постарше и поопытнее, поедут с ней.
В конечном счете Бьорну пришлось уступить, но он и не особенно спорил с ней. Пока молодая госпожа не попадает в глупую ситуацию, она действует гораздо благоразумнее своей матери. Вряд ли она подвергает себя опасности в порыве гнева или ради развлечения.
Вскоре, надев старое, поношенное платье, Джоанна отправилась в дорогу. Она не взяла с собой Брайана. Непонятно почему собака вела себя неспокойно и стала почти неуправляемой. Вероятно, гораздо надежнее было оставить пса на привязи в конюшне.
За исключением нехватки повозок, занятых на доставке продуктов в Чипсайд, трудностей поначалу не возникало. Сразу же после рассвета ветер почти стих, но сейчас подул с новой силой уже с юго-запада. В периоды затишья Джоанне казалось, что в воздухе витает запах гари, но западный ветер вскоре уносил его, оставляя лишь запах сухой, пыльной земли и речной воды.
В доме графа Солсбери царило спокойствие. Признаков пожара не наблюдалось, и слуги ничего не слышали о нем, пока посланник Джеффри не разбудил их ночью. Джоанна призналась себе, что действовала необдуманно. Несомненно, теперь, когда спал ветер, опасность уменьшилась. Она мудро поступит, если вернется домой до прибытия Джеффри. Вероятно, он приедет уставшим, требующим внимания.
Джоанна неторопливо поднялась наверх и осмотрела комнаты леди Элы. Граф Солсбери и его жена часто бывали в Лондоне, и леди Эла могла забыть что-нибудь из одежды или утвари. Догадка не подвела Джоанну. В комнатах действительно находились сундуки с одеждой, столы, стулья и набор очень дорогих восковых свечей. Мгновенно оценив обстановку, Джоанна приказала снести все вниз, чтобы в случае необходимости быстро погрузить на повозки.
Она еще отдавала необходимые распоряжения, когда в дом ворвался сильный запах гари. Джоанна и смотритель, словно сговорившись, бросились к окну и открыли ставни. Ничего нового они не увидели. Ветер не усилился, а огонь и дым не продвинулись дальше. Бросив взгляд на небо, Джоанна решила, что дымовая завеса как будто бы приблизилась, но, однако, не настолько, чтобы внушать опасения. Ставни плотно закрыли. Джоанна покончила с наставления-Ми и заверила смотрителя, что пришлет повозку и лошадей для перевозки вещей, если появится реальная угроза.
Она уже направлялась к своей лошади, когда небольшая группа людей у ворот потребовала, чтобы их впустили. Джоанна кивнула в знак согласия, и Нуд открыл ворота, приказав своим людям быть начеку.
Однако вошедшие мужчины оказались вполне мирными. Возглавлял их встревоженный олдермен, который разыскивал Джеффри. Он сообщил, будто ему сказали, что видели лорда Джеффри в Саутуорке с людьми, которые безуспешно пытались уберечь от огня мост.
– Безуспешно? – нервно спросила Джоанна. – Значит, огонь перекинулся через реку?
– Боюсь, что да, миледи, но в настоящее время вам здесь не угрожает никакая опасность. Поскольку ветер стих, нам удается сдерживать огонь.
Джоанна сразу вспомнила запах гари, но перед ней сейчас стояла куда более важная проблема.
– Вы ожидали найти лорда Джеффри здесь? Значит, вы уверены, что он переправился через мост прежде, чем тот объяло пламенем?
– Не совсем уверен, миледи, но все же надеялся найти его здесь. Когда купцы заметили, что мост в огне, они побросали свои лавки и сбежали, а у нас возникла новая проблема. Но теперь, когда опасность миновала, грабители попрятались в свои норы. Большинство людей мэра следят за тем, чтобы пожар не возобновился. Я надеялся, что лорд Джеффри сможет обеспечить в Чипсайде спокойствие.
– Не знаете ли вы, где еще может находиться лорд Джеффри? Вы уверены, что он был в Саутуорке, пока огонь не набросился на мост?
– Уверен. Один олдермен из Саутуорка просил у него людей для помощи в создании полосы, защищающей от огня, но они взялись за дело слишком поздно, и огонь чуть было не застал их врасплох.
– Поскольку этот олдермен спасся, полагаю, лорду Джеффри тоже удалось избежать опасности?
– Думаю… да. Именно поэтому я и искал его здесь…
– И он не покинул с олдерменом Саутуорк?
День был теплым, но Джоанну вдруг всю затрясло. Ее руки стали ледяными.
– Нет, миледи. Вначале казалось, что дома на мосту и сторожевые башни можно спасти. Лорд Джеффри и его люди остались.
Безумец! Джоанна на мгновение закрыла глаза.
– Вы не знаете, проживают ли сейчас в своих домах другие знатные люди, миледи?
Олдермен, слишком обеспокоенный своими проблемами, не видел ни бледности на лице Джоанны, ни страха в ее глазах.
– Я знаю только о нескольких джентльменах из казначейства, – рассеянно ответила Джоанна и тут же добавила: – Вообще-то они служат церкви… я не знаю… вы могли бы послать человека к тамплиерам. Там обычно всегда есть несколько человек. Они помогут вам. – Необходимость казаться спокойной и рассуждать разумно несколько приободрила Джоанну. – У меня здесь отряд, – сказала она уже более твердо. – Мы можем что-нибудь предпринять, пока вы не найдете более подходящих помощников.
Глаза олдермена засветились облегчением.
– Тысяча благодарностей, миледи! Одному Богу известно, от каких убытков вы нас спасете! Если вы прикажете своим людям подготовиться…
Вдруг резкий порыв ветра сорвал с Джоанны апостольник и поднял ее юбку. Он принес с собой запах гари. Олдермен повернул голову на восток. Прежде чем они с Джоанной снова заговорили, ветер столь же внезапно утих. В воздухе еще держался запах гари, но ни дыма, ни сажи не было. Раскатисто прогремел гром.
– Боже, пошли нам дождь! – прошептал олдермен дрожащим голосом. – Боже, пошли нам дождь!
Несколько волнующих мгновений стояла тишина. Ни ветра, ни грома. Джоанна огляделась и отдала Нуду короткие приказания.
– Но, госпожа… – запротестовал было он.
– Это не опасно, – решительно прервала его Джоанна. – Мы не будем приближаться к огню. Нужно только убедиться, что в торговом квартале не бесчинствуют грабители.
В эту минуту Бьорн, помня о своей долгой службе матери, силой увел бы дочь подальше от опасности. Однако Нуд был человеком молодым и, поскольку Элинор большую часть времени путешествовала с мужем, привык подчиняться Джоанне. Поэтому он, хотя и не без опаски, подсадил ее на лошадь и отошел, приказав одному латнику скакать назад и прислать повозку для вещей графа Солсбери. После того как олдермен отправил двух людей к тамплиерам за помощью, отряд двинулся на восток по направлению к Чипсайду. Если бы Нуд видел, с каким ужасом отнесся олдермен к заявлению Джоанны о ее намерении сопровождать их, возможно, он и насторожился бы. Однако к тому времени, как Нуд остановил лошадь позади своей госпожи, вопрос был улажен. Олдермен понял, что либо Джоанна останется со своими людьми, либо люди уйдут вместе с нею.
Когда они прибыли, их страхи оказались, похоже, напрасными. И хотя запах гари усилился, в этом не было ничего неожиданного, поскольку они находились сейчас почти прямо напротив Саутуорка. Так как Чипсайд располагался вдали от берега реки, развалин отсюда не было видно. План мэра, который и пытался осуществить олдермен, заключался в том, чтобы прочесать все закоулки и дома торгового района и согнать всех жителей других кварталов на большую площадь. Затем, в свободное время, каждого человека подвергли бы допросу. Если он имел хорошую репутацию и находился в Чипсайде с добрыми намерениями, ему разрешили бы вернуться к своим делам.
Эта задача уже выполнялась: примерно пятьдесят или шестьдесят оборванных, грязных, рассерженных мужчин и женщин уже сидели на корточках или стояли под бдительным присмотром людей мэра. По мере того как стража прочесывала закоулки, люди непрерывным потоком прибывали на площадь Чипсайда.
Разумеется, латники Джоанны не отказались вести наблюдение за временными пленниками. Людям мэра, отлично знающим этот район, поручили его обследовать, чтобы эффективней производить поиски, к тому же они, по всей вероятности, знали всех тех, кто имел в Чипсайде вполне законное занятие.
Некоторое время Джоанна опрашивала людей на площади, пытаясь найти кого-нибудь, кто видел Джеффри. Но даже те немногие, что узнавали, по их мнению, его по описа нию, не имели полной уверенности в этом. И все же Джоанна не переставала спрашивать. Кто-то ведь должен был видеть Джеффри!
Игнорируя ее попытки прервать поток пустых речей, Джоанне пересказывали одну ужасную историю за другой. Похоже, зрелище пожара настолько потрясло этих людей, что они описывали лишь его. Женщина с усталыми глазами и изможденным лицом рассказала, как стена их лавочки, располагавшейся на мосту, рухнула на ее мужа и двух старших сыновей, пытавшихся сражаться с огнем. Она не помнила, как выбралась с моста. Какой-то мужчина, услышав голос Джоанны, посмотрел на нее глазами сумасшедшего.
– Это зев преисподней! – завопил он. – Я заглянул в зев преисподней! Весь мир сгорит там! Я видел ад! Стена огня, движущаяся на нас, поглотит всех!
Его визгливые выкрики взбудоражили всю толпу. Люди обратили испуганные взгляды на восток и кинулись бежать. Людям Джоанны пришлось обнажить мечи и, нанося удары плашмя по головам и плечам, восстанавливать порядок. Не оставалось сомнений., что опрашивать этих людей становилось небезопасным. Еще один сумасшедший или хотя бы одна истерика могли вызвать такую панику, что с толпой не справился бы и целый вооруженный отряд. Взгляд Джоанны упал на хнычущего ребенка. Она вздрогнула, заметив лишенную кожи, обожженную плоть на крошечных ручке и ножке. Если бы у нее с собой были мази и лекарственные снадобья…
Непрерывное хныканье оторвало Джоанну от мыслей о Джеффри. Мази… Мази… Какая же она глупая! Ведь здесь, недалеко, есть лавки аптекарей! Она даже заходила в некоторые из них, когда разыскивала редкие лекарственные травы, не произрастающие в холодном климате Англии.
Джоанна попыталась вспомнить точное расположение этих лавок. Она машинально подняла руку и сдвинула край апостольника, скрывавшего ее лицо. Кобыла под ней загарцевала и тяжело задышала. Джоанна закашлялась, когда горячая, продымленная струя воздуха задела ее легкие. Она посмотрела на восток. Неужели облако дыма, нависшее над городом, опустилось ниже и стало гуще? Но люди мэра не выказывали тревоги.
Джоанна подозвала Нуда и объяснила ему свои намерения. Осторожности ради он предложил взять с собой нескольких человек на случай, если им придется повстречаться с грабителями, но Джоанна сказала, что в этом нет необходимости. Толпа просто кипит, и каждый человек на счету. Да и лавка, о которой она говорит, находится недалеко, если спускаться по улице. Они едва ли окажутся вне поля зрения своих охранников. Джоанна натянула поводья. Животное заартачилось, но всадница все же заставила его двинуться вперед.
Насколько помнила Джоанна, лавка находилась совсем недалеко, южнее рыночной площади. Как и предполагалось, она оказалась накрепко закрытой, но Джоанна решительно настроилась приобрести то, что было необходимо. Она приказала Нуду спешиться и постучать в дверь. Возможно, кто-то есть внутри, если же нет… Джоанна замолчала, чтобы снова откашляться. Пусть Нуд проверит еще несколько лавочек.
Нуд огляделся вокруг. На улице относительно тихо. Никаких воришек, да и вряд ли грабители забрались бы сюда – их больше привлекали лавки мясников, ювелиров, торговцев шелком и бархатом. Они мало что выручили бы от склянок с мазями или нескольких пригоршней пряностей. Кроме того, этот квартал уже проверяли люди мэра. Нуду показалось, что он может без всяких опасений оставить свою госпожу на несколько минут, если она останется в седле. Он высказал свое мнение, и Джоанна охотно согласилась, снова закашлявшись. Воздух почти не циркулировал на узкой улочке. Она была заполнена дымом. Лошади двигались настолько беспокойно, что, когда Нуд спешился, Джоанне пришлось подхватить поводья его коня.
Громкий и продолжительный стук не возымел эффекта, и Нуд направился вниз по улице. Он поднимал глаза к дымоходам, смотрел на ставни, пытаясь определить, есть ли кто-нибудь внутри. Когда Нуд обнаружил подающую надежды лавочку на другой стороне улочки, Джоанна услышала какой-то шум, нараставший за ее спиной. Она тревожно обернулась, но площадь Чипсайда скрывалась за поворотом кривой улочки. Шум все нарастал, становился неистовым и неприятным. Джоанна сделала вдох, чтобы позвать Нуда, но так сильно закашлялась, что и слова не смогла сказать.
Внезапно улица заполнилась густыми клубами дыма. Джоанна уже едва видела перед собой, руки и лицо обжигало так, словно их жалили мириады крошечных пчел. Она услышала тревожный крик Нуда, но рев, злобный, бессмысленный гул обезумевшей толпы, заглушил его голос. Лошадь Нуда встала на дыбы и дико заржала. Джоанна инстинктивно натянула уздечку. Гораздо благоразумнее было бы дать свободу животному, но у нее не было времени подумать об этом. Кобыла Джоанны тоже встала на дыбы, и, когда она попыталась успокоить ее, та внезапно лягнула лошадь Нуда в бок. Этот удар, лишь усиливший боль от оседавшей на крестце коня обжигающей сажи, пробудил в животном дикий страх. Лошадь, подчиняясь инстинкту, рванулась вперед, дернув уздечку из рук Джоанны с такой силой, что девушка чуть не выпала из седла.
Когда ветер всосал в переулок первый поток горячего пепла, Нуд устремился назад, вверх по улице. Он подбежал к своей лошади, но она вырвалась и галопом помчалась к Чипсайду. Нуд не отрывал от нее глаз. Он не мог знать, что Джоанна выпустила поводья своей кобылы и потеряла стремя. Ведь его госпожа ездила на лошади так же хорошо, как и он, и ему даже в голову не приходило, что она может оказаться в затруднительном положении. Нуд думал лишь о том, как поймать свою лошадь, пока она не поранила себя. Он не слышал крика Джоанны, когда ее кобыла понеслась стрелой от испуга, не чувствовал свежего запаха гари и не видел паники, возраставшей среди нескольких сотен людей.
Животное знало только одно: запахи, порождающие страх, идут откуда-то сзади. Не управляемая своей хозяйкой, кобыла Джоанны в ужасе мчалась от этих запахов туда, где пахло водой. Она скакала прямо к воде, следуя изгибам улочки и обходя лишь массивные предметы. На втором повороте Джоанна не смогла удержаться в седле. Ударившись об угол какого-то строения, она упала на землю, словно сломанная кукла.
15.
Когда Джоанна и олдермен выясняли во дворе дома графа Солсбери, где может находиться Джеффри, он как раз уезжал от мэра. Они степенно обменялись формальными благодарностями, но за высокопарными фразами скрывалась искренняя сердечность. Господин мэр сожалел, что не может наградить людей Джеффри, которые на славу потрудились, и честно признался: все его средства и средства гильдии необходимо приберечь для восстановления разрушенного. Джеффри взглянул на своих людей, большинство из которых апатично сидели на земле, опустив головы на колени, и устало улыбнулся:
– Если вы хотите наградить их, лорд, одолжите мне лодку или судно, чтобы перевезти людей вверх по реке. Они совсем измучились, бедняги, а лошадей я отослал назад еще из Саутуорка. По правде говоря, они не в состоянии пройти и нескольких миль пешком, даже до дома, где их ждет отдых.
Мэр был слишком уставшим и озабоченным, чтобы ответить Джеффри улыбкой, но глаза его загорелись. Он действительно рад сделать что-нибудь для этих людей, которые работали без устали, спасая его город.
Быстро сделали все необходимые приготовления. Джеффри наблюдал, как его люди рассаживаются в лодках. Он и сам был настолько утомлен, что на мгновение почувствовал искушение присоединиться к ним, но в таком случае Тостигу, который устал не меньше, пришлось бы самому отвести его боевого коня домой. Джеффри со вздохом вскочил в седло. При раскатах грома он с надеждой поднял к небу глаза. Похоже, огонь к этому времени уже удалось сдержать, но останки многих построек все еще пылали и трещали. Поэтому хороший дождь не помешал бы.
К сожалению, дождь так и не пошел. Низкие, мрачные тучи, чуть ли не касавшиеся земли, не приносили прохлады. Время от времени их озаряли гневные вспышки молнии, как будто порожденной жаром, исходившим от обожженной земли и тлеющих руин. Слава Богу, что хоть ветер спал, налетая иногда порывами с востока.
Когда Джеффри и его люди покинули мост, на каждом шагу сражаясь с пожирающей все стихией, они предупреждали людей и сдерживали огонь на восточной оконечности пожарища. Джеффри не знал, что на западной стороне моста все еще горят разные постройки. Складские помещения и жилища торговцев огонь пока не охватил. Ветра здесь почти не было, и все постройки тщательно залили водой, чтобы пожар не распространился по северному берегу Темзы. Но мало-помалу горячий воздух, исходивший от части города, охваченной пламенем, высушил сырое дерево.
С первыми порывами ветра тут и там вспыхнули желтые злобные язычки. У моста некому было заметить это и предупредить власти. Те, что боялись, уже сбежали подальше от пожара. Не потерявшие мужества люди находились на восточной оконечности пожарища, где, пока не утих ветер, огонь грозил сожрать все на своем пути. Его языки распространялись с невероятной скоростью, порождая все новые и новые очаги пламени. Поскольку снаружи постройки и крыши были смочены, острые, красные зубья огня впивались в складские помещения и дома лишь после того, как их тщательно оближут коварные желтые язычки. Вскоре безумные оранжевые глаза пожарища уже выглядывали из всех открытых окон и с ненавистью смотрели на заколоченные ставни.
Тело Джеффри было приучено к тяжелому труду. Он привык проводить в седле дни и ночи, затем сражаться и снова вскакивать в седло. Он привык обходиться без сна. Однако последние дни вынужденной активности почти полностью выбили его из колеи. Джеффри скакал от шотландской границы до Роузлинда, гонимый чувством, которого не понимал до конца, позволяя себе отдых, лишь когда лошади уже выбивались из сил. Потом гнев заставил его продолжить скачку до Лондона, где он совершенно изнемог физически от взрыва этих самых чувств, которые уже понял. Затем им двигало чувство долга, который сменил реальный страх. Поэтому сейчас Джеффри покачивало в седле, сил хватало лишь для того, чтобы не свалиться с коня.
Ораж, его боевой конь, устал не меньше своего хозяина. Он еле тащился, опустив голову, по гладкой широкой дороге. Позади Джеффри ехал не столь уставший Тостиг. Потому-то он и заметил, что они находятся на пути к Чипсайду, а не к северной части города, которая, несомненно, не познала еще жестокостей пожара. Тостиг вздохнул. Он сыт по горло и этим пожаром, и этим городом! Но, очевидно, его господин хочет до конца убедиться, что все закончилось благополучно.
Когда первые порывы сильного ветра ударили им в спину, принеся с собой запах гари и облако горячего пепла, Тостиг испугался, что Джеффри повернет назад. Однако его господин ничего не сказал, а Тостиг, естественно, не собирался взваливать на себя лишние хлопоты, которые ему не по душе. Он почувствовал облегчение, когда они оставили позади Корнхилл, проехали по улице торговцев птицей и добрались до Чипсайда. Здесь было достаточно людей, чтобы их помощь не понадобилась. Тостиг наслаждался этой мыслью до тех пор, пока его не осенило, что знаки отличия на одежде некоторых латников хорошо знакомы ему. Он выругался.
К югу от того места, где Корнхилл сливался с улицей торговцев птицей, злобное оранжевое око пожарища наглело прямо на глазах. Языки пламени выглядывали уже из-за заколоченных ставней, которые вскоре обуглились и превратились в пепел. Желтые языки лизали оконные рамы и совершенно высохшие к этому времени стены. Скоро, очень скоро, крыши, охваченные пламенем, рухнут, и огонь снова беспрепятственно понесется вперед, готовый переброситься на новые крыши, перелететь на крыльях ветра к новым стенам.
Тостиг выразил свое удивление крепким словцом.
– Стой! – закричал один из латников, но, узнав Джеффри, добавил: – О, милорд, прошу прощения. Я не разглядел вас.
Пробужденный двумя голосами, Джеффри сонно уставился на латника Джоанны. Лицо как будто знакомое… Глаза Джеффри скользнули вниз и застыли на хорошо знакомом ему изображении герба Роузлинда.
– Боже правый, что ты здесь делаешь?! – воскликнул Джеффри. – Неужели огонь перебросился через реку на запад?!
– Нет, милорд. Там нет пожара. Сначала мы поехали в дом вашего отца, а затем сюда, где нам приказали сдерживать этих людей.
– Зачем… – начал было Джеффри, но так и не высказал свой вопрос: бесполезно спрашивать этих людей, почему им пришлось поступить так, ведь от них лишь требовалось выполнять приказы. – Кто привел вас сюда?
– Госпожа и Нуд, милорд.
– Леди Джо…
Джеффри закашлялся, вдохнув горячий воздух, пропитанный золой, и тут же увидел и осознал все. И ветер, дующий с востока, и золу, летавшую вокруг и все еще горячую, и толпу из нескольких сотен рыдающих и вопящих от ужаса людей, и неспособность людей Джоанны справиться с ней.
Латник Джоанны тоже знал это. Он бросил испуганный взгляд на толпящихся мужчин и женщин. Еще один порыв ветра, и они сорвутся с цепи: их страх перед огнем перевесит страх наказания.
– Где Нуд и госпожа? – спросил Джеффри.
– Я видел их там, – ответил мужчина, указывая в переулок, – но…
Из толпы раздался пронзительный, безумный вопль, за которым послышался высокий, истеричный голос мужчины:
– Пожар! Пожар!
– О Боже, только не это! – воскликнул Тостиг.
Джеффри резко повернул голову. От нависших облаков снова отражалось красное зарево, которое, хотя и не было таким же ярким, как ночью, выглядело не менее устрашающим. Из толпы съежившихся людей вырвался дикий рев, стон ужаса и гнева к тем, кто сторожил их. Теперь им суждено умереть в неимоверных муках! Но крики стихли тотчас же, как всеми овладело безумие. В этой обманчивой тишине послышался совершенно другой шум – треск яростного пламени и вопли людей, прочесывающих улицы, когда те заметили, что огонь распространяется к западу. Затем эти звуки повторились снова, и вся людская масса пришла в движение.
– Отпустите их! – взревел Джеффри, взмахом руки приказав Тостигу и мужчине, что стоял рядом, передать его распоряжение дальше.
Ни один отряд вооруженных людей не смог бы удержать толпу или заставить ее покинуть Чипсайд безопасным, более организованным путем. Толпа превратилась в безумное чудовище, готовое разорвать всех и вся на своем пути. Джеффри видел, как сбили одного из латников и схватили его лошадь, как отшвырнули человека, пытавшегося вернуть трофей. Все это произошло в считанные секунды. Джоанна поехала верхом! Если эти безумные твари заметят ее, они… Джеффри пустил своего усталого жеребца рысью к южным окраинам Чипсайда.
Как только он повернул на запад, из переулка прямо перед ним выскочила лошадь без всадника. Натолкнувшись на толпу безумцев спереди, видя живую человеческую стену слева и огонь справа, она встала на дыбы, заржала в ужасе я стала так брыкаться, что те, кто хотел ее схватить, отпрянули, отдав предпочтение своим ногам. Следом за животным из переулка выскочил Нуд.
– Где леди Джоанна?! – прокричал Джеффри.
– На улице, милорд! – выдохнул Нуд, показав головой на проход, из которого выбежал.
От облегчения Джеффри даже покачнулся в седле. Джоанна не угодила в кипящий котел смерти! Однако радость была кратковременной. В переулок уже нырнула толпа женщин и мужчин. Хуже того, треск и рев пожарища приближался. Огонь распространялся все быстрее и быстрее.
– Живо уведи своих людей отсюда… тех, что еще живы! – приказал Джеффри. – Веди их на север, пока не найдешь свободную дорогу к дому моего отца. Ждите нас там. Я сам позабочусь о леди Джоанне.
Не дожидаясь ответа, он пришпорил коня и помчался в переулок. Встревоженный Нуд посмотрел ему вслед. Бьорн убьет его, если что-нибудь случится с госпожой! Он отвечает за ее безопасность! Но… и за безопасность своих людей. Его внимание привлекла группа латников, отбивавшихся от разъяренной толпы. Нуд стал прокладывать путь прямо к ним. Лорд Джеффри позаботится о леди Джоанне. Он сам так сказал, а Нуд верит, что молодой лорд не может не выполнить своего обещания.
На самом деле его уверенность могла бы и не оправдаться. Джеффри, как и большинство убегающих от огня людей, вряд ли обратил бы внимание на груду красной одежды у изгиба улочки. К счастью, у одного из мужчин, бегущих от пожара, жадность переборола страх: его внимание привлек металлический блеск орнамента на кошельке, прикрепленном к поясу Джоанны, и он вернулся, чтобы завладеть им. Когда он перевернул тело Джоанны, ее апостольник, уже слегка приспустившийся при падении, слетел полностью, обнажив все великолепие ее волос.
– Джоанна! – закричал Джеффри.
Он сразил воришку наповал и спешился, чтобы поднять девушку. Что-то сразу же успокоило его боль, которая сжала грудь и уже подбиралась к горлу. Он ощутил и тепло тела Джоанны, и его упругость. Джеффри не раз приходилось поднимать мертвых. Он мог отличить живое тело от трупа и поэтому прижал девушку к себе.
– О… – вздохнула она, а затем более сильным голосом, не без возмущения сказала: – Мне больно!
Облегчение и злость нахлынули на Джеффри одновременно. Он не знал, что делать: обнять Джоанну и прослезиться от радости, то ли отругать ее и накричать в ярости Но у него не было времени на какие-либо эмоции: в переулок ворвался новый поток людей и налетел на них с Джоанной.
– Встань! – приказал он. – Стой, пока я не посадил тебя на спину коня!
Джеффри поднял Джоанну, положил ее руку на выступ стены и повернулся к лошади. Бедное животное так устало, что ни на шаг не сдвинулось с места, где спешился Джеффри. Никакие потоки искр и дыма уже не пробуждали в Ораже ответной реакции. Боевые лошади быстрее привыкли к близости пламени, чем обычные животные, а двенадцать часов непрерывной работы полностью лишили жеребца какого-либо страха. Джеффри вложил в ножны меч и вскочил в седло, проклиная все на свете за то, что у него нет еще одной руки. Двух просто недостаточно, чтобы управлять лошадью, поддерживать Джоанну и сражаться. Беженцы, появившиеся из-за поворота улочки, дико закричали, увидев человека в седле. От ужаса и негодования они совсем потеряли рассудок. В эти минуты любой человек верхом на лошади становился их врагом.
Инстинкт уберег Джоанну, которая все еще находилась в полубессознательном состоянии, от того, чтобы подвергнуть их обоих еще одной опасности. Когда Джеффри хотел поднять ее, она начала валиться вперед. Страх перед падением так велик, что всегда приводит в действие подсознание человека. Джоанна крепко вцепилась в выступ, на который Джеффри положил ее руку. Она так ухватилась за него, что, хотя ее колени и дрожали, смогла держаться прямо некоторое время. Джеффри успел боком подвести к ней Оража и подхватить, пока она не упала. Он почувствовал, как протестующе напряглись мышцы и сухожилия в его предплечье. Джоанна была стройной девушкой, но почти такой же высокой и крепкой, как Джеффри. Далеко не перышко, чтобы поднять ее одной рукой.
Напряжение длилось недолго. Прежде чем Джеффри оторвал Джоанну от земли, она пришла в себя настолько, что догадалась поднять ногу в стремя. Поэтому Джеффри без труда усадил ее на коня перед собой и пришпорил Оража. Тот после нескольких тяжелых шагов рысью остановился. Джеффри снова вонзил шпоры в бока лошади, но теперь избежать столкновения с приближающейся толпой было практически невозможно. Ему ничего не оставалось делать, как, заставив Оража пятиться в проход между двумя домами, взять поводья в руку, которой он придерживал Джоанну, и снова обнажить меч.
В обычной ситуации толпа, вооруженная только ножами и подобранными на ходу деревяшками, не представляла бы опасности для всадника с боевым оружием. Как правило, лошадей тоже приучали сражаться своими смертоносными копытами и цепкими зубами. Но от усталости Ораж просто не имел сил поднимать копыта и бить ими. Джеффри казалось, что бедное существо вот-вот падет замертво от разрыва сердца. Хуже того: из-за Джоанны Джеффри не мог свободно замахнуться мечом. Знай он, что им придется задержаться здесь и сражаться, он прикрепил бы ее седельную подушку позади себя. Поскольку Джеффри полагал, что им удастся избежать столкновения с толпой, он, конечно же, захотел устроить девушку перед собой, чтобы можно было придерживать ее своим телом.
Яростные вопли приветствовали оборонительный маневр Джеффри. Он стиснул зубы и прижал Джоанну к седлу.
– Отпусти меня, – послышался ее слабый, но внятный голос. – Отпусти меня. Я возьму твой топор и буду отбиваться справа. Ты защищай левый фланг.
Джеффри открыл было рот, но ничего не сказал. Он считал, что в крайнем случае женщина может защищаться ножом. Но, когда Джоанна хладнокровно соскользнула вниз, застегнула кожаный ремень топора на своем запястье и взяла оружие двумя руками, Джеффри промолчал. Она гораздо отчаяннее своей матушки! Даже в самых гневных своих тирадах по поводу своенравия жены Иэн никогда не обвинял Элинор в том, что она хватала его оружие.
Заметив с одной стороны меч, а с другой – топор, вожаки толпы замешкались. В это секундное промедление взгляд Джоанны остановился на клейме топора.
– Джеффри! – воскликнула она. – Любимый! Ты в безопасности!
Более не соответствующего действительности и более нелепого замечания нельзя было и придумать. Будто под. тверждая это безумное заключение, дома напротив них с треском рухнули, лишь только Джоанна произнесла последнее слово.
Грохот, треск, пламя, появившееся по воле провидения, порыв воздуха из зева пылающего ада – все это было им сейчас на руку. Люди думали уже только о самосохранении. Вопли ужаса не шли ни в какое сравнение с криками людей, только что готовившихся к нападению, и вся толпа, как один человек, обратилась в бегство. Некоторые слепо повернули на юг; другие в истерике бросились туда, откуда пришли. В одно мгновение все сплелось в безумную, яростную массу. Джоанна, смело встретившая врагов, жалобно захныкала. Ее ужас был настолько велик, что она почти не чувствовала страха перед огнем, который уже виднелся в проходах между домами. Джеффри тоже был потрясен, хотя и знал, что спасти этих людей от самих себя невозможно. Больше всего его беспокоило, как им с Джоанной выбраться отсюда. На мгновение его охватила паника. Джеффри не слыл трусом, но он не имел никакого желания сгореть заживо, будучи запертым в этом проходе. Подобная смерть и не из достойных, и не из легких.
Бросив мимолетный взгляд через плечо, Джеффри заметил, что за выступом домов есть еще один проход, по которому можно уйти от пожарища. Хотя рядом не было стены, Джеффри не мог развернуть коня: улочка слишком узка. Один быстрый вопрос убедил Джеффри, что Джоанна может передвигаться. Он опустил ее на землю и спешился сам. Здравомыслие подсказывало ему, что нужно немедленно бежать, оставив изнемогшего коня.
Вероятно, на их пути окажутся заборы или ворота, достаточно широкие для человека, который сможет в случае чего перелезть через них, но не для лошади. В первую очередь Джеффри отвечает за Джоанну! Тем не менее он не может допустить, чтобы преданный и дорогой ему слуга умер в муках ужаса.
Со слезами на глазах Джеффри обошел Оража и, подняв меч, приставил его к горлу коня.
– Здесь достаточно места, чтобы развернуть Оража. Проведи его через проход задним ходом, Джеффри.
Ослабевший от потрясения и страха голос Джоанны прозвучал тем не менее уверенно. Должен же быть какой-то выход? Джеффри с благодарностью потерся щекой о мягкую морду коня и опустил меч. Одного взгляда назад хватило, чтобы отбросить все мысли о немедленном бегстве. Толпа в переулке продолжала отчаянную битву. Крыши домов на этой улочке уже пылали. Джеффри потянул Оража назад, и животное вяло зашевелилось.
Когда Джеффри оказался во дворе позади дома, он немало испугался, обнаружив себя именно… во дворе, и к тому же закрытом со всех сторон высоким забором. Но, прежде чем он успел отругать Джоанну за ложную надежду, которую она пробудила в нем, девушка предложила ему топор и показала на закрытые ворота. Джеффри на мгновение уставился на нее в недоумении, затем взял твердой рукой топор.
– Мне придется убить Оража, – сказал он после второго удара. – Я не могу оставить его здесь умирать в огне.
– Убить его? Оставить его здесь? Конечно же, нет!
Ярость вернула голосу Джоанны его обычное спокойствие.
Боевой конь рыцаря – ценная собственность. Мужчина вполне мог заложить небольшое поместье, чтобы купить действительно отличного коня. Матушка постоянно твердила Джоанне о священности собственности: она боролась бы за нее до последнего дыхания. Сама мысль отказаться от такого ценного животного была ей отвратительна. Джоанна не Удивилась тому, что, по ее мнению, показывало истинное отношение Джеффри к своему имуществу. Матушка объясняла ей не раз, что в подобных вопросах мужчины – полные идиоты. Джоанна знала это и по собственному опыту. Ее отец бесшабашно обращался со своим личным имуществом. Иэн тоже ничем не лучше его: швыряется фермами, другими вещами, если его не останавливает Элинор, словно их можно иметь сколько пожелаешь. В обязанности жены входит по мере возможности сдерживать подобную расточительность!
Джеффри взглянул на Джоанну через плечо. Высокая и стройная, она стояла совсем рядом, но где ее не мог задеть свистящий топор. Сохраняя полное спокойствие, девушка крепко держала коня под уздцы. Острые языки огня уже вздымались над крышами домов вдоль всей улицы. Джеффри охватила совсем неуместная сейчас радость.
Как только он поднял Джоанну с земли в грязном переулке, все стало казаться ему полным абсурдом, абсолютным безумием: и то, как она схватила его топор, и ее довольный голос, когда девушка провозгласила, что он в безопасности, и спокойствие, с которым предложила ему разрубить боевым топором дерево, и негодование, настойчивое требование перед лицом почти неминуемой гибели тащить за собой выбившуюся из сил лошадь…
Следующий его удар пошел вкривь, но это уже не имело значения. Дерево вокруг замка треснуло. Джеффри нажал плечом на ворота.
Казалось, его радость сотворила чудо. Вместо узенького проема, через который мог бы пройти только человек, двойные ворота распахнулись, открыв широкий проход, что вел к другому забору и резко поворачивал направо. Джеффри подался вперед с оружием наготове. Треск огня и вопли толпы создавали такой шум, что он не знал, чего ждать за углом. Но ведь необходимо же выбраться из ловушки, в которую они угодили! Жар стоял такой, что, хотя Джеффри и не видел пламени, он определенно знал: ближайшие строения уже объяты огнем. Положение становилось тем более опасным. В любую минуту все вокруг могло взорваться и превратиться в сплошное огненное месиво.
Но чудеса следовали одно за другим. За углом находился еще один проход, который, очевидно, врезался в переулок. Джеффри устремился вперед, Джоанна последовала за ним. Положение казалось столь безвыходным, что он совсем не беспокоился о том, что их ждет в переулке. Он преодолеет этот коридор во что бы то ни стало! К счастью, такой необходимости и не возникло, ибо впереди не было беспорядочной толпы. Перед глазами мелькали отдельные человеческие фигуры, убегавшие с быстротой, на какую только способны люди.
У выхода на улицу Джеффри остановился, намереваясь подсадить Джоанну на коня. Когда он повернулся, его губы пересохли от ужаса. Дома, мимо которых они только что проследовали, пылали. Джеффри быстро посадил Джоанну в седло, схватил уздечку и побежал, увлекая за собой лошадь. Возможно, его паника, как и остальных людей, передалась животному или несколько минут отдыха сделали свое дело, но боевому коню удалось перейти на вполне приемлемую рысь, не замедлявшую движение Джеффри. Никто уже не пытался напасть на них. Для тех немногих, что попадались им на пути, обнаженный топор был грозным предупреждением. Большинство людей даже не смотрели в их сторону, гонимые ужасом.
Вопли впереди возвестили Джеффри о последнем чуде. В этих стенаниях не слышалось ни паники, ни гнева, только предельное отчаяние. Люди, издававшие эти крики, оставили уже всякую надежду и были не в состоянии бороться. Они упадут на месте и позволят огню сожрать их. Это ужасно, конечно, но Джеффри оставался невозмутимым: он достаточно часто слышал подобные вопли из уст побежденных. Завывания становились все громче, по мере того как их подхватывали другие люди.
– Джеффри! – простонала Джоанна.
Впервые в ее голосе прозвучал страх. Джеффри не ответил, не зная, как успокоить девушку. В конце переулка путь им преграждала стена огня. Слева дома уже полыхали, и из этого ада по всей улочке разлетались огромные пылающие хлопья, которые тлели на крышах и подоконниках домов справа. Вскоре их тоже охватит огонь. Кожа на теле Джеффри и Джоанны покраснела и покрылась волдырями. Каждый вдох стал настоящим мучением.
Кое-кто из людей, толпившихся впереди, ринулся на стену огня, но тут же отскочил назад. Джеффри даже не повернул головы. Так им никогда не удастся добраться до площади! Через несколько минут весь переулок, в котором они Находились, превратится в еще одно гигантское месиво пожарища. Фасады строений потонут в огне. Отсюда нет выхода! Джеффри инстинктивно оттолкнул от себя нескольких беженцев, расчищая себе путь. Он не станет задерживать их, не станет добавлять к их мучениям того безрассудства, которого у них и так больше чем достаточно. Тут его пятка ударилась о что-то деревянное, а когда он выдернул шпору послышался хлюпающий звук.
Вода! Стыд охватил Джеффри. Оказывается, он мало чем отличается от тех, к кому испытывает такое презрение за их стенания. Его тоже парализовал страх, и, если он и не рыдал во весь голос, а спокойно стоял и ждал своего конца, то это вовсе не говорило о его достоинствах.
– Слезай! – сказал он Джоанне. – Снимай с себя одежду, всю, кроме нижней. Намочи ее в дождевой бочке. Быстро!
Пока Джеффри говорил, он отстегнул меч и прикрепил его к седлу. Затем стянул с себя тунику и рубаху и бросил их в бочку. Зажав топор между ног, он повернулся к Джоанне, чтобы ссадить ее с лошади и раздеть силой, если она не сможет двинуться от страха. Девушка была явно испугана: ее глаза расширились так, что вокруг радужных оболочек четко обозначились огромные поля белков. Джоанна дрожала всем телом, но тем не менее взяла себя в руки. Когда появлялась необходимость в каких-либо действиях, она приступала к ним, несмотря на свой страх. Девушка соскользнула вниз, и вскоре ее одежда оказалась в бочке. Джеффри уже доставал из нее свою рубаху. Джоанна бросила в воду свою тунику и увидела, что Джеффри обвязывает мокрой рубахой голову лошади. Так животное не видело ничего, но могло вдыхать воздух через прохладную влажную ткань.
Джоанна натянула на себя мокрую тунику, а Джеффри надел свою.
– Разорви это! – сказала Джоанна, протягивая ему свое платье.
– Оно еще понадобится тебе, – запротестовал Джеффри.
– Если ты умрешь, умру и я! – простонала девушка.
Джеффри понял, что это действительно так. Он разорвал платье на две части и обмотал одной из них голову и лицо. То же сделала и Джоанна. Затем Джеффри поднял бочку, что стоило ему немалых усилий, и вылил щедрую дозу ее содержимого на Джоанну. После этого они сообща приподняли бочонок и облили коня. Остатки воды достались Джеффри.
Теперь они уже могли повернуться к стене огня.
– Подними меня на руки, Джеффри, – прошептала Джоанна. – Мне страшно!
Джеффри не мог этого сделать, ибо тогда девушка стала бы уязвимой для огня. Он просто прижал Джоанну своим телом к лошади, вложил ей в руку уздечку и обнял правой рукой за талию. Затем Джеффри поднял топор и потянул Джоанну в сторону бушующего огня. Она хотела было воспротивиться, но в этот миг крышу дома, где они нашли бочку с водой, объяло пламенем. С криком отчаяния Джоанна уткнулась лицом в плечо Джеффри и позволила ему вести себя.
Приходилось идти вслепую. Джеффри не знал, куда они попадут. Он понимал лишь одно: им необходимо выбраться из узкого переулка до того, как на них обрушатся пылающие дома, и что путь вперед короче дороги назад. Впереди не слышалось уже стенаний толпы. Несколько скорчившихся фигурок темнели на фоне красного зарева, которое, несмотря на всю свою ярость, бледнело на фоне серого дня. Эти люди были уже мертвы или почти мертвы от страха, разрывавшего сердца, и жара, сжигавшего легкие.
И все же то тут, то там ощущалось какое-то движение. Заметив справа от себя человека, который внезапно нырнул в пламя, Джеффри глубоко вздохнул. Поначалу он решил, что мужчину от страха охватило безумие и он не выдержал ожидания смерти. Джеффри видел подобное и раньше, когда люди сами бросались на его меч. Но такая смерть была гораздо легче той, с которой столкнулись они сейчас. Смерть в огне совершенно иная… Пока Джеффри, следуя за этой мыслью, приходил к определенному выводу, еще один безумец кинулся в огонь в том же месте, и этот мужчина тащил за собой женщину. Джеффри вскрикнул и резко повернул вправо, увлекая с собой Джоанну.
То, что он увидел в этот момент, заставило его застыть на месте. Перед ними высилось длинное строение, полностью объятое огнем. За этим зданием полыхало еще одно такое же сооружение. Между двумя этими постройками проход превратился в черное русло туннеля, над которым дугой выгнулась огненная арка.
Невозможно! Ему не провести здесь Джоанну! Джеффри в отчаянии оглянулся. Постройки разлетались на куски прямо у него на глазах. Испуганные вопли Джоанны тонули в реве огня и грохоте падающих частей здании. Искры взметались в небо и рассыпались во всех направлениях. Джеффри и сам вскрикнул, когда обугленный кусок дерева попал ему в голову и опалил щеку, прежде чем он успел схватить его концом мокрой ткани. Жеребец громко заржал, когда очередной осколок упал на него. Вытянув голову, лошадь понеслась вперед, увлекая за собой Джоанну, рука которой словно прилипла к уздечке. Джеффри вынужден был последовать за девушкой прямо в черную бездну, которой он так боялся.
Несмотря на мокрую одежду, дышать стало просто невозможно. Рыжее пламя было сверху и с обеих сторон, глаза закрывались от черных едких паров. Влекомые ослепшим от страха жеребцом, который не мог пуститься галопом, ибо Джоанна удерживала его за уздечку, они пробирались через пылающий ад, пока земля не ушла у них из-под ног и они не оказались… в черной бездне реки.
16.
Никогда еще Джеффри и Джоанна не были так близки к гибели, спасаясь от пожара, уничтожившего Лондон в 1212 году, как попав в огненную западню. В стеснявшей движения мокрой одежде, ослепшие и онемевшие, они чуть не захлебнулись, когда боевой конь Джеффри увлек их в Темзу. Лишь страх заставил Джоанну не выпустить из руки уздечку коня. Когда они упали, она инстинктивно отпустила повод, но все еще находилась около Оража. В поисках чего-нибудь, за что можно было ухватиться в холодной пучине реки, рука девушки натолкнулась на седельную луку и крепко сжала ее.
Как только она обрела способность дышать, страх заставил ее громко окликнуть Джеффри. Он устремился на крик и нащупал ремень на шее жеребца. Через мгновение его голова была тоже свободна. Поддерживаемые бьющейся в пучине лошадью, оба закашлялись и с трудом дышали, но их ошеломление длилось недолго. Они знали, что находятся в воде: каким-то образом конь почуял воду и понесся именно сюда.
Как только шок прошел, их положение стало уже менее опасным. Джеффри освободил голову жеребца, чтобы тому было легче плыть, и схватил рукой ремешок на его морде, дабы направлять движение коня. И он, и Джоанна хорошо плавали. Неудобства, создаваемые одеждой, компенсировались тем, что они могли держаться за Оража. К тому же прилив стремительно нес воду вверх по реке, и в считанные минуты Джеффри и Джоанна оказались вне опасности. Тем не менее они не выходили из реки, пока не нашли мель, где смогли передохнуть, а затем продолжили плавание, оставив далеко позади себя нагроможденные друг на друга дома торговцев. Наконец Джеффри и Джоанна выбрались на берег у тихого садика, где лишь порывы пропахшего дымом ветра говорили о бедствии, от которого они бежали.
Когда смотритель дома набросился с бранью на двух грязных пугал, вторгшихся в святая святых его господина, наступил момент очередного нервного напряжения. Сохраняя спокойствие, рожденное осторожностью, Джоанна вполне светским тоном объяснила, что произошло. Смотритель тотчас же поспешил предложить им все доступные в пустом доме удобства. Они смазали самые тяжелые ожоги гусиным жиром, отдохнули на скамьях, отведали простой пищи и вина, переоделись в предложенную им грубоватую одежду. Сына смотрителя отправили с посланием к Бьорну и Эдвине.
Дома они оказались еще до сумерек. Легли спать и заснули так крепко, что не шелохнулись, даже когда после полудня разразилась гроза. Пошел настоящий ливень, который и погасил пожар. Капли дождя продолжали падать и тушить последние угольки и после того, как ослабел неудержимый гнев грозы. Уже к обеду они оправились от шока и напряжения настолько, что затеяли ссору.
Каждый из них был не слишком благоприятного мнения о рассудке другого, раз он (или она) позволили себе впутаться в почти безвыходную ситуацию. Они обменивались колкими словечками, горячими, как огонь, от которого только что спаслись, до тех пор, пока леди Мод, сидевшая у окна и удивленно посматривавшая то на Джоанну, то на Джеффри, не перестала притворяться, что не слышит их. Она не могла поверить, что Джоанна смеет обвинять молодого лорда и перечить ему. В равной степени не понимала она и того, что явная ярость Джеффри, от которой раздувались его ноздри, сжимались губы и прыгали огоньки в золотистых зрачках, не превращала его в безумный вулкан. И, наконец, самое нелепое: огромный пес, Брайан, бегал от одного к дру. тому, всем своим видом выражая тревогу, – его бог и богиня испускают настоящие волны гнева. Оба не обращали внимания на собаку, лишь повышали голос, чтобы перекричать ее рычание. Леди Мод закрыла руками уши.
– Идиотка! – огрызнулся Джеффри. – Я уже говорил тебе, что оказался там непреднамеренно… хотя тебе повезло, раз я все-таки оказался там! Я заснул на коне, который сам выбрал самую широкую и легкую дорогу. Я был бы в безопасности, дома, если бы ты не бросилась туда, где не могла оказаться ни одна разумная женщина!
Объяснив в очередной раз, будто ее уверили, что главная опасность позади, Джоанна не стала утруждать себя повторениями этого смягчающего обстоятельства. В отличие от Элинор Джоанна никогда не ссорилась ни ради развлечения, ни потому, что ссора придавала исключительную пикантность примирению в постели. Не становилась она и такой злой, ибо просто не слушала того, о чем ей говорили. К тому же Джоанна заметила отчаянные попытки леди Мод остаться безучастной к их спору. И зачем его продолжать, раз в нем не может быть правого и неправого, тем более по вопросу, который наверняка никогда не возникнет снова?
– Хорошо, пусть так, – сказала Джоанна, понизив голос. – Я, наверное, действительно идиотка. Только абсолютная дура стала бы волноваться за тебя, ждать новостей, когда ты попал в беду! Обещаю: больше я так никогда не поступлю!
С этими словами она вышла из комнаты и исчезла за дверью спальни. Лишившись мишени своих нападок. Джеффри сжал зубы. В наступившей тишине последние слова Джоанны эхом прозвучали в его голове и наконец проникли в мозг. Краска сошла с его лица, оставив лишь красные отметины от ожогов на светлой коже. Джеффри посмотрел долгим взглядом на дверь, за которой скрылась Джоанна, и улыбка на его лице исчезла. Он нахмурился. Конечно, Джоанна несколько не в себе, но… Джеффри уже готов был простить ей все, когда до него дошли ее слова. Теперь нужно как-то помириться с ней. Джеффри еще больше нахмурился. Джоанну нелегко вывести из себя, но и на примирение она шла неохотно.
Он в отчаянии закрыл руками лицо и невольно вздрогнул. Леди Мод, заметив это, предложила ему воспользоваться какой-нибудь мазью, чтобы успокоить ожог, которого он коснулся. Непонимающе взглянув на женщину, ибо мысли его были далеки, Джеффри улыбнулся и покачал головой. Может быть, Джоанна и идиотка – а уж леди Мод точно! – зато он не дурак. Теперь он знает отличный предлог, как помириться со своей невестой! Джеффри решительно открыл дверь в спальню и сделал несколько шагов вперед.
Девушка стояла у окна и даже не оглянулась.
– Джоанна… Ожоги снова начали болеть… Не позаботишься ли ты о них?
Они пошли навстречу друг другу. Джеффри увидел, как прояснилось лицо девушки, и сразу же почувствовал облегчение. Никаких сердитых искорок в глазах Джоанны, ее лицо абсолютно спокойно.
– Конечно, – ответила она. – Садись.
Как только Джоанна вернулась со своими мазями, Джеффри ощутил беспокойство. Она искусно и осторожно обрабатывала его ожоги, но молча и с отсутствующим видом. С ним Джоанна никогда не хитрила. Если бы она все еще злилась, он скорее всего получил бы от нее необходимые лекарства и услышал в ответ что-нибудь вроде: «Не разговаривай со мной: я сердита на тебя!» или «Уходи! Я все еще злюсь!» Вместо этого, когда молчание грозило уже стать тягостным, Джоанна сделала вежливое замечание по поводу того, как им повезло с этим затянувшимся дождем.
– С дождем? – Джеффри недоуменно уставился на нее: он уже забыл о пожаре, а для разговора есть вещи и поважнее погоды.
– Конечно! – Джоанна помешкала с секунду, будто подыскивая подходящие слова, и, прежде чем Джеффри успел погасить свою досаду и спросить, что случилось, продолжила: – Я должна вернуться в Роузлинд. Здесь теперь ожидаются лишь восстановительные работы. Ты хочешь, чтобы я взяла с собой леди Мод?
В этот момент Джеффри был совершенно далек от мыслей о леди Мод, но его несколько озадачили поведение Джоанны и тема разговора, выбранная ею.
– Нет, – ответил он почти автоматически. – И не потому, что здесь может что-то случиться с леди Мод. Просто она подходит Энжелару, и он был бы рад жениться на ней, но его отец хочет для него более выгодного брака. Она – неплохая женщина… – Он внимательно посмотрел на Джоанну: уж не в этом ли причина ее равнодушия? – Я не послал бы ее к тебе, зная, что она распутница, Джоанна.
– И как ты поступил бы? Бросил бы ее на улице?
– Приказал бы Тостигу отвезти ее на подходящий постоялый двор! – резко ответил Джеффри. – В любом случае, я полагал, ты приютишь ее не более чем на одну ночь. Она свела бы тебя с ума! Леди Мод – самая глупая из всех известных мне женщин.
Легкая улыбка тронула губы Джоанны, словно некий незнакомец сказал ей нечто такое, с чем она была вполне согласна, но чего, по правилам приличий, не могла признать открыто.
– Она очень добродушна и мягкосердечна. Она может остаться и здесь, пока ты не подыщешь ей подходящее место, – любезно предложила Джоанна.
Джеффри пришел в ужас. Он полагал, что проводит Джоанну в Роузлинд, но, очевидно, она не только не ожидала этого, но и не желала.
– Ради Бога! – взорвался он. – Ты не сдержала своего недовольства, когда я высказал тебе всю правду в глаза! Если ты хотела, чтобы я использовал более мягкое слово, чем «идиотка», когда ругал тебя…
– О нет, – невозмутимо перебила его Джоанна. – Ты был прав: это был идиотский поступок. Я действительно не злюсь на тебя.
Нет, она не злилась, нет, уже с того времени, как в порыве страсти громко изрекла правду, которую прочитала в своих глазах, отражавшихся в зеркале, прошлым утром. Тогда она сказала, что не полюбит Джеффри, но уже через несколько часов под благовидным предлогом пустилась на его поиски туда, как он сам выразился, где не место ни одной разумной женщине. Джоанна не стала лицемерить и успокаивать себя, что просто хотела помочь олдермену. Ему нужны были лишь ее люди, а не она сама. Фактически он сделал все возможное, чтобы убедить ее не ехать. Ясно и другое. Если бы случайность не разделила Джоанну и ее латников, она стала бы для них бесполезной и опасной обузой, когда толпа сорвалась с цепи. Погибли лишь два человека, а еще десять получили ранения. Если бы им пришлось защищать ее, мертвых и раненых было бы гораздо больше.
Но что хуже всего, Джоанна понимала, на какую глупость идет, представляла себе, как взбесится Джеффри, когда узнает, что она сделала. И все же побуждение найти его было непреодолимым. Джоанна не могла припомнить особых переживаний из-за страха за него, кроме одного, когда она узнала, что Джеффри остался сдерживать натиск огня. Ее просто переполняла неодолимая потребность найти его, быть с ним рядом. Здесь стоит основательно поразмышлять: если это любовь, то говорить, что она никогда не полюбит Джеффри…
Нужно что-то решать! Отменить помолвку? Но этого не сделаешь ни за минуту, ни даже за час. Тут необходимо серьезно подумать. Это будет стоить немалых денег и причинит боль другим людям… Но принимать столь серьезное решение ей лучше уже в Роузлинде.
Джеффри не отрывал глаз от лица своей невесты, остававшегося непроницаемым. Ему пришлось признать, что она не таит злобы на него. Джоанна не умела скрывать своих чувств и открыто выражала их в кругу близких людей. Лучшее доказательство этому – теплота, с какой она отвечала на его любовные ласки. Что же тогда ее тревожит? Сейчас Джеффри ничего не мог понять по лицу и глазам Джоанны. Он приблизился к ней на шаг, готовый попытать удачу с помощью ласковых слов и нежных объятий. Но в комнату вошла Эдвина, объявив, что олдермен из Лондона ждет внизу и хочет видеть лорда Джеффри.
Джоанна ничем не выдала своего облегчения. О намерениях Джеффри догадаться было совсем не трудно. А что делать ей? Отказать ему было бы нехорошо. Более того, ее сопротивление вряд ли оказалось бы эффективным. И не потому, что Джеффри мог применить силу: она подозревала, что для этого он слишком проницателен. Джоанна боялась поддаться страсти при первом же прикосновении Джеффри, покориться своему стремлению к его телу. Поэтому она с радостью ухватилась за эту временную передышку, притворяясь гораздо более озабоченной за судьбу Лондона, чем на самом деле. Джоанна велела Эдвине проводить посетителя в зал, прежде чем Джеффри успел что-либо возразить.
Снова выбитый из колеи, он стоял молча. Ему ли не знать, какую ярость может породить в женщинах Роузлинда любое вмешательство в «деловые вопросы»? По рассеянности Джеффри совершенно упустил из вида, что олдермен спрашивал, собственно говоря, его, а не Джоанну.
Обращение гостя в первую очередь к Джеффри казалось вполне обычным, когда в доме есть мужчина. После вежливых приветствий и уверений, что пожар действительно потушен, олдермен обратился к Джоанне. Он счастлив сообщить ей о том, что ее лошадь найдена невредимой и находится в данный момент в замке, в конюшне. Однако после изобилия слов благодарности и обещаний о вознаграждении честному поимщику лошади мужчина не встал, чтобы уйти. Ни Джоанна, ни Джеффри не удивились этому. Они нашли весьма странным, что такая важная персона взяла на себя труд по возвращению животного.
Олдермен покачал головой:
– Это лишь жалкая компенсация за ту огромную помощь, какую оказали нам в час нашей беды вы и миледи, – сказал он.
– Сожалею, если наша помощь принесла ничтожную пользу, – вежливо ответил озадаченный Джеффри.
– Это не имеет значения. Ваше желание помочь и любовь к нам, проявленная в этом желании, позволили мне просить вас о еще одном одолжении.
Так вот в чем дело! Джоанна нахмурилась. И какое одолжение могли они оказать такому городу, как Лондон?
Из-за нескольких фунтов, которые они охотно пожертвовали бы на восстановительные работы, олдермен не стал бы отрывать себя от более важных дел. Джоанна дала себе слово обуздать чрезмерную щедрость Джеффри, испугавшись, что эти льстивые речи – всего лишь прелюдия к чему-то другому. В некотором смысле так оно и было, но страхи Джоанны оказались напрасными.
– Милорд, – продолжал олдермен дрожащим голосом и со слезами на глазах, – мы разорены! Город уничтожен, люди либо ранены, либо разбежались кто куда. У нас похищены лучшие инструменты для восстановительных работ.
– Я верю вам, – сказал Джеффри. – Я искренне сочувствую вашему горю, но не понимаю, чем могу помочь. Я недостаточно богат, чтобы поднять город из пепла.
– Как и любой другой человек, – согласился олдермен, к облегчению Джоанны. – Как и любой другой, не считая короля. Милорд, на вашем лице и руках следы огня. Король – ваш дядя. Он знает, что вы не станете лгать ему. Умоляю, попросите его за нас! Расскажите ему, чего мы лишились! Скажите, что мы не в состоянии дать ему людей и деньги, которые согласились выделить для войны.
– Боже правый, я совсем забыл об этом! – воскликнул Джеффри.
– Милорд, мы искренне обещали все королю! – в отчаянии продолжал говорить гость. – Но Господь посчитал нужным обрушить на нашу голову проклятие именно сейчас! Вам известно наше положение. Если бы король был здесь, он понял бы все! Но слова на бумаге – лишь никчемные, блеклые каракули, и… и король был так… так требователен в прошлый…
Джоанна вздрогнула. Конечно, ей не нравился Джон, но она знала, что в обычное время он с сочувствием отнесся бы к бедам Лондона. Как правило, бедствия пробуждали в короле неистовую энергию уладить проблемы. Она вспомнила, что даже ее матушка нашла для него парочку похвальных слов после урагана, который опустошил Англию, когда Джоанне было десять лет. Джон не щадил тогда ни сил, ни денег, носился по всему королевству, желая быть уверенным в том, что его распоряжения проводятся в жизнь и никто не извлекает выгоды из беды тех, кого разорил снег и ветер. Он не потребовал уплаты долгов и налогов, так что деньги можно было пустить на восстановление разрушенного и восполнение запасов провизии. Но шесть минувших лет не улучшили характер Джона.
Джоанна бросила на Джеффри тревожный взгляд. Чувство справедливости не позволило бы ей возражать против его поездки к дяде, но она боялась, что гнев и злоба короля обратятся на самого посланника.
– Конечно, я попрошу за вас, – сказал Джеффри. – И вы правы, назвав пожар в это время проклятием Господа. У короля сейчас на плечах такой груз проблем, что… не знаю… в любое другое время я бы попросил его приехать сюда. Когда он увидел бы, что здесь произошло, вы получили бы огромную помощь от него. Но как раз сейчас восстает Уэльс, а король горит желанием возвратить наши потери во Франции… – Джеффри вздохнул и поднялся. – Я попрошу его приехать, но, думаю, вам не стоит рассчитывать на это. Могу только пообещать сделать все возможное, попытаюсь также уговорить помочь вам моего отца.
Олдермен преклонил колени и поцеловал Джеффри руку.
– Бог милосерден даже к самым страшным грешникам. Мы наказаны за все то зло, что живет в этом городе, подобном Содому и Гоморре. На вас вся надежда, милорд.
– Не слишком надейтесь, – грустно сказал Джеффри и снова вздохнул. – Предоставьте мне письма с изложением ваших потерь, бед и потребностей. На словах я передам то, что видел собственными глазами.
– Мы настолько были уверены в вашей доброте, – сказал олдермен, копошась в своем плаще, – что я осмелился принести эти письма с собой.
Он достал три пергаментных свитка, с которых свисали большие печати Лондона. Джеффри не удивился. Очевидно, письма написали, чтобы отправить даже в случае, если бы он не согласился отвезти их. Джеффри был немного раздосадован: это лишало его возможности провести хотя бы еще день в обществе Джоанны, дав ему дополнительное время поглубже разобраться в ее необычном поведении. Но, возможно, лучше оставить ее сейчас одну. Случай с пожаром потряс Джоанну. Неудивительно, что она не в настроении. Вероятно, она гораздо больше опечалена, чем можно было предположить. Время – лучший лекарь, если Джеффри по случайности или по своему неведению не ухудшит положение и не воспалит душевную рану Джоанны.
Эта мысль уняла тревоги Джеффри, позволив ему быстро подготовиться и безотлагательно уехать. Тем не менее он еще не успокоился полностью, размышляя о Джоанне. Она поддерживала все ту же атмосферу замкнутости и вежливого участия, которое проявляет хорошо воспитанная женщина по отношению к важному гостю, но совершенно чужому для нее человеку. Он уже два раза замечал признаки этого. Джеффри казалось, что Джоанна смотрит на него глазами женщины, похоронившей своего возлюбленного. Он хотел утешить ее, но она не давала ему возможности сделать это.
В первый раз Джоанна просто ускользнула от него и закрылась в спальне. Когда же Джеффри последовал за ней, надеясь, что быстрее успокоит ее с глазу на глаз, нежели в присутствии снующих туда-сюда слуг, он обнаружил, что она опять плачет. Джоанна встретила его в дверях с усталым видом. На руке у нее висела новая и очень красивая туника. Словно забыв о долгом путешествии, предстоящем Джеффри, Джоанна сказала, что у него не будет подходящего платья для встречи с королем: он должен взять этот новый наряд, который она сшила для него.
Во второй раз она отстранила его от себя и отвернулась. «Если он начнет целовать ее, – сказала она, – то ему не хватит и дня, чтобы нормально уехать!» Когда же Джеффри улыбнулся и уверил ее, что с радостью задержится и наверстает упущенное время за ночь, она взглянула на него пустыми глазами, а затем даже сердито, хотя и объяснила, что злится не на него…
Такие расхождения в словах и поведении, полностью сбивавшие Джеффри с толку, укрепили в нем решимость забыть на время о размолвке с Джоанной, хотя он остался весьма недовольным собой. Оказавшись на длинной дороге, тянувшейся на север, Джеффри раз за разом прокручивал и прокручивал в уме все их встречи и разговоры. Впервые он понял, что, охотно отвечая на его ласки, Джоанна ни разу так и не сказала, что любит его. Она никак не выражала свою привязанность к нему, не говорила ему «дорогой», «любовь моя» или «возлюбленный»… О нет, назвала его так, но один раз. В безумии пожара она сказала: «Любимый! Ты в безопасности!»
Не стоит беспокоиться по пустякам, успокаивал себя Джеффри, но тревога не оставляла его. Джеффри не путал страсть с любовью. Даже если не принимать в расчет притворную реакцию шлюх в любовных утехах, у него было достаточно примеров среди женщин при дворе, которыми он обладал. Джеффри отлично понимал, что, хотя большинство из них отвечали на его ласки с той же страстью, с какой реагировала на них Джоанна, ни одна из этих дам не любила его. Но это абсолютно не беспокоило его: в сущности, он даже пришел бы в ужас и чувствовал бы раскаяние, скажи одна из этих женщин о любви к нему.
Однако до сего времени Джеффри не проводил параллели между их поступками и поступками Джоанны. Нет, он вовсе не считает Джоанну доступной женщиной! Ни в коем случае! Ему никогда не пришла бы в голову подобная чушь! В ее ответной реакции – всего лишь невинность и неискушенность молоденькой телочки или неопытной кобылицы… Он улыбнулся собственному сравнению: не о хрупком цветочке он подумал, а о крепкой и здоровой животине, когда захотел определить для себя свою невесту.
Вот это похоже на правду. Ревность сжигала Джеффри, теперь он столкнулся с тем, что имело большое значение для него. Любит ли его Джоанна? Еще раз проанализировав из встречи и расставания, Джеффри остался недовольным. Он просто не мог понять из-за явно противоречивого поведения Джоанны, что она чувствует с ним. Скуку? Почему? Однако Джеффри знал, что Джоанна никогда не предаст его телом. Ни один мужчина не добьется от нее более поцелуя в руку или щеку… или равнодушного светского поцелуя. Это, однако, тоже мало утешало юношу. С отчаянной, неутихающей болью в сердце Джеффри понял, что безумно любит Джоанну. И не как подругу и спутницу многих лет, не нежно и почтительно, как приличный мужчина любит свою жену, а как его отец любит леди Элу. Он любит Джоанну безудержно, страстно. Такая же страсть не дает лорду Иэну спокойно спать, когда он находится в разлуке с леди Элинор, и эта страсть такая же мучительная, какая и через двадцать лет после утраты возлюбленной не угасла в глазах его отца… хотя он редко говорил о матери Джеффри.
И это вовсе не плотская страсть. Джеффри знал, что Иэну нравится заниматься любовью со своей женой, но он не беснуется от вожделения, когда леди Элинор находится рядом, но не может разделить любовные утехи. Например, когда она была беременна. Иэн лишь подшучивал над своей бедой, обвиняя ревнивую супругу в том, что она запрещает ему удовлетворить зов плоти с проституткой. Но это были только шутки. Леди Элинор не ревновала по таким пустякам. Просто Иэн не пылал страстью ни к одной другой женщине и, пока мог смотреть на свою жену, разговаривать, прикасаться к ней, вполне нормально переносил «голод» плоти, не получая удовлетворения на стороне.
Джеффри прикусил губу и тихо выругался. Теперь он и сам познал эту горькую истину на собственном опыте. После обручения с Джоанной ему казалось, что он всегда был ненасытен. Голод лишь усиливается, когда получаешь пищу. Едва ли он проводил хоть одну ночь в пустой постели и с нетерпением ждал новой ночи, не получая полного удовлетворения и не удостаивая даже взглядом женщин, когда швырял им монеты и выпроваживал вон. Иногда Джеффри рассеянно размышлял, что заставляет его страдать. Когда он обвинял проституток за недостаток красоты и чистоплотности, перед ним всегда вставал образ Джоанны. Теперь он знал почему…
«В любви к своей жене нет ничего ужасного, – думал Джеффри. – Несомненно, Иэн счастлив. Даже если время от времени сильно ссорится с леди Элинор и клянется, что убьет ее или изуродует себя до неузнаваемости, избавив себя тем самым от ее издевательств. В этом тоже есть доля шутки. Несмотря на минутные вспышки гнева и боли, Иэн абсолютно уверен в глубоком чувстве к нему жены. Она неизменно радовалась его присутствию, а глаза ее светились любовью, когда она смотрела на него». Джеффри беспокойно заерзал в седле. В любви к своей жене нет ничего ужасного, если жена отвечает той же любовью! Чем же светились глаза Джоанны, когда она смотрела на него?
Он проделал целый круг размышлений, а вернулся в исходную точку и окончательно потерял покой. Теперь он понимал себя, но совсем не понимал Джоанну, Она искала его в самом пекле пожарища, твердил себе Джеффри. Если это не любовь… не важно, безумная или нет… что же тогда? И почему Джоанна превратилась в ледышку уже на следующий день? С какой стороны ни подойти к этому вопросу, нет на него ответа. Джеффри с гневом поклялся, что не станет больше думать о Джоанне. Что он скажет королю? Перед его глазами опять всплыли сцены пожара, сцены разрушений, бешеного огня и… те же огненные волосы Джоанны, разметавшиеся по подушке, Джеффри тяжело вздохнул и выругал себя, что оказалось совершенно бесполезным. Не успел он осознать это, как снова пустился по кругу вопросов, на которые не находил ответов.
Мучительный круговорот мыслей закончился, лишь когда Джеффри наконец нашел короля. Найти Джона было не так-то легко. Он мог передвигаться по королевству с огромной скоростью, а место назначения, которое он называл людям, у которых останавливался, утром перед отправлением, не всегда совпадало с местом остановки вечером. В первые дни его правления такие отклонения от плана, как правило, являлись невинным следствием посланий, заставлявших короля сворачивать с пути, или же неожиданным желанием воспользоваться случаем и поохотиться на огромного вепря или оленя, замеченного неподалеку. Однако теперь это порождалось внезапной подозрительностью Джона или его отвратительным желанием, застать кого-нибудь врасплох, подвергнуть штрафу или наказанию.
Июль почти подошел к концу, когда Джеффри смог наконец сообщить Джону печальные новости и передать просьбу лондонцев об освобождении от участия в войне и о помощи. Король пребывал в отвратительном расположении духа. Он бросил на Джеффри недобрый взгляд и изучил даты на письмах.
– Ты что, полз из Лондона на карачках, раз тебе понадобилось столько времени, чтобы добраться до меня?! – прорычал Джон.
– Нет, милорд, – невозмутимо ответил Джеффри. – Но, кажется, я трижды объехал всю Англию, чтобы найти вас. Вы так быстро перемещаетесь, что я не мог нагнать вас.
– Кто учинил пожар?!
На этот раз Джеффри не пытался следить за своим голосом. Впервые он не нашелся, как ответить. Если король намекает, что Лондон сожгли дотла только для того, чтобы избежать набора в армию, то он – просто безумец! Джеффри поймал глазами злобный взгляд Джона, прикованный к нему. Нет, король не безумен… по крайней мере не более, чем раньше. Он просто пытается разозлить Джеффри. И хотя ожоги начали заживать, пока Джеффри находился в пути, он знал, что шрамы все еще видны на его лице и руках. Значит, Джон понимает, что его племянник участвовал в тушении пожара и что его симпатии на стороне города. Либо это просто злая шутка, либо король надеется, что толкнет Джеффри на грубость или вызывающее поведение. Но зачем?
Джеффри вдруг все понял. Если он будет вызывающе себя вести, Джон сможет использовать это как предлог для отклонения петиции лондонцев. Джеффри не нравилось ни настроение, ни коварство короля. Джон в любом случае не получит удовлетворения, даже если выиграет эту битву умов и самообладания.
С притворной застенчивостью Джеффри опустил глаза, как приличествует скромному молодому человеку, и рассказал историю о свече, упавшей на солому в церкви Святой Марии, которую узнал от олдермена в Саутуорке. Прежде Чем Джон успел вспомнить, что Лондон разделен с Саутуорком широкой рекой, он описал ветер, перебросивший огонь через мост, почему и сгорел Лондон.
Выйдя из покоев короля, Джеффри едва не рассмеялся. С помощью простой уловки, а главное – самообладания, он обвел Джона вокруг пальца в каждой мелочи. Правда, удовлетворение было недолгим. В самом деле: что смешного в том, что король забавляется, вызывая гнев своих приближенных?
Прошло несколько дней.
Новости из Уэльса были далеко не приятными. Джон, очевидно, понимал, что речь шла не просто о мелких волнениях. Армия, собранная для нападения на Францию, была перенаправлена в Честер. Джеффри не очень-то был расположен к очередной кампании против Уэльса, но пребывание при дворе вызывало в нем отвращение. Фиц-Вальтер и Де Вески расхаживали повсюду с важным видом в окружении своих прихлебателей. Те перешептывались между собой, когда король находился где-нибудь поблизости, чтобы затем громогласно шутить по поводу уничтожения Уэльса и изгнания французов из Нормандии. Джеффри видел, что король притворяется, будто ничего не замечает. Это при его-то подозрительности! Джеффри сожалел только о том, что король выбрал тропинку коварства, борьбы исподтишка, а не открытое нападение. Он ненавидел себя за нервозность, растущую как на дрожжах, когда видел, что даже самые преданные приближенные короля осунулись и ходят с воспаленными глазами от бессонницы. Вот оно – следствие странствий неугомонного короля!
Двор тоже направлялся в Честер, но не прямым путем. Они ехали то по одной дороге, то по другой, словно Джон вел какие-то поиски, а не следил за сборами и готовностью армии. Джеффри дважды просил отпустить его к своим людям, но получал неизменный отказ, приправленный многозначительным взглядом. Не будь в такие минуты рядом отца, Джеффри потерял бы самообладание, несмотря на твердость характера. Возможно, потому, что на этот раз намеки короля больно ранили его сердце? Он присягал Джону и будет верен своей клятве до последнего вздоха! Но, не будь это для него вопросом чести, Джеффри предпочел бы поражение под знаменами Ллевелина, нежели победу под знаменами Джона. Единственное, что могло утешить Джеффри, – груз его проблем почти полностью вытеснил беспокойные мысли о Джоанне.
Тут ему повезло гораздо больше, чем его невесте, которая не приблизилась ни к какому решению, не выбрала путь, сопряженный с наименьшими несчастьями. Ослабеет ли ее любовь, если она откажется от брачного соглашения с Джеффри, ведь его отлучки в прошлом году не погасили ее чувств. Придется занять свои мысли выбором другого мужа! Джоанну передернуло от отвращения. Конечно, она невольно будет их сравнивать, и другой муж только укрепит ее привязанность к Джеффри!
Джоанна не находила странным то, что Джеффри казался ей красивее, смелее и гораздо совершеннее – хотя, по глубокому убеждению девушки, любой мужчина нуждается в тщательном надзоре и управлении, – чем Иэн или даже ее отец, о котором у нее остались радужные, чудесные воспоминания. Она не задавала себе вопроса, что произошло? либо Иэн и Саймон утратили свои достоинства, либо Джеффри необъяснимо вырос в ее глазах. Она знала лишь одно: равного ему не найти во всей Англии, а может быть, и в мире. Следовательно, брак с другим мужчиной заставит ее горевать о содеянном всю жизнь. Джоанна не относится к тому разряду женщин, которые намеренно выбирают второй, лучший вариант и получают от этого удовольствие!
Значит, судя по всему, нужно выбирать бракосочетание с Джеффри. Эта убедительная мысль всегда поднимала Джоанне настроение. Она знала, как расстроились бы Иэн и ее матушка, как обиделись бы граф Солсбери и леди Эла, если бы она заявила, что желает расторгнуть брачное соглашение. Джоанну охватывала необъяснимая истома, когда она вспоминала ласки Джеффри и как бы наяву слышала его чарующий голос, видела обращенный только к ней его ласковый взгляд. Вслед за этими воспоминаниями приходили другие – мужество и чувство долга, заставившие Джеффри не только защищать любовницу своего друга Энжелара, но и сражаться с огнем, спасая жизни людей, к которым он не имел никакого отношения. Естественно, она восхищалась и его мужеством, и чувством долга, но именно из-за них он постоянно подвергал себя опасности.
Ее сердце вдруг упало. Она вспомнила полный ужаса и боли взгляд, каким смотрела на нее мать, когда не получала вовремя вестей от Иэна. От одной лишь мысли, что Джеффри мертв, Джоанне хотелось кричать. Она не смогла бы выносить такую боль всю жизнь… не смогла бы. Лучше уж серая тоска, тяжелая тоска по тому, чего она не может иметь. Но правда заключается в том, что любой мужчина, выбранный для нее матушкой, обладающий и мужеством, и честью тоже не избежит опасностей. Но Джоанна переживала бы только за Джеффри!
А если он не станет ее мужем? Будет она меньше беспокоиться о нем? Джеффри и Иэн находятся в тесных отношениях. Она всегда будет знать, что Джеффри попал в беду. Кроме того, они будут часто видеться, и страх за него останется. Тогда почему бы не выйти за него замуж, сделав всех счастливыми? Кроме нее самой…
Мысли Джоанны бегали по замкнутому кругу. Но одной стороны проблемы Джоанна старалась избежать изо всех сил. Одно дело – размышлять о другом муже для себя, но совсем по-другому воспринималась мысль о другой жене для Джеффри. Острая ревность мучила Джоанну не меньше, чем страх по-настоящему полюбить и потом всю жизнь пребывать в страхе за мужа.
Благодарственное письмо от леди Мод, написанное в изящной форме искусным писарем, лишь оживило терзания Джоанны. Упоминаний о Джеффри оказалось больше, нежели слов благодарности. В суматохе придворных развлечений, не забывая и обязанностей, сообщала леди Мод, Джеффри не оставил без внимания такое бедное создание, как она. Он рассказал о ее судьбе и бедах Энжелару настолько детально, что все очень быстро разрешилось и наладилось.
Джоанне казалось, что этих комплиментов более достоин Энжелар, которому пришлось искать деньги, чтобы снять и обставить новое жилье для любовницы. Джоанна отнюдь не винила Джеффри за то, что леди Мод восхищалась им. Нет, совсем нет! Просто это доказывало, что любая женщина, даже та, чье сердце отдано другому мужчине, с радостью завладела бы им. Брак по расчету, при котором равнодушная жена не стала бы бороться за его любовь? Вряд ли. И даже если Джеффри любит сейчас Джоанну, не воспылает ли он со временем новой страстью? Такое может случиться. Джоанна знала: с ее стороны чудовищно желать, чтобы этого не произошло.
Ревность можно спрятать, но не погасить. Джоанна не могла удержаться, чтобы не написать Джеффри письмо и предупредить его: ему лучше вести себя осторожнее, коль он хочет стать завоевателем, – так можно обратить друга во врага. Она приложила к своему посланию письмо леди Мод, которое, по ее мнению, должно было само по себе все объяснить.
//-- * * * --//
Когда Джеффри получил пакет от Джоанны, ему все равно было, говорила ли леди Мод открыто, будто безумно влюблена в него. Он не понял бы смысла такого заявления, как и тонких намеков Джоанны о благодарственном письме, содержавшем лишь приятную оценку его заслуг. Джеффри немало позабавило бы столь ревнивое толкование самого невинного послания, улови он этот намек, но ему сейчас было не до развлечений.
Рано утром четырнадцатого дня августа небо рухнуло на землю. Королевский двор находился вблизи Дерби в таком маленьком замке, что Джеффри пришлось поместиться с отцом в одной комнатке. Таким образом, он одним из первых узнал, что Джон получил послание с печальным известием: Ллевелин наконец решил присоединиться к бунту, Аберистуит пал и разрушен до основания, уэльские принцы открыто заявляют, что ни один человек короля не останется на земле Уэльса. Джон должен был предвидеть эти события, но теперь, казалось, совсем обезумел от ярости. Весь двор подняли по тревоге, собрали военный совет. Дороги к отступлению не было. Все пришли к мнению, что Уэльс должен быть наказан.
Единодушие было столь полным, что Джеффри совершенно не обратил внимания на то, как пылко подстрекали короля на немедленные действия Фиц-Вальтер и Де Вески, самые горластые. Даже если бы он и заметил это, то не придал бы всему особого значения, отнеся их энтузиазм к очередной уловке, чтобы отвести от себя подозрения Джона. Однако, заручившись согласием совета, Джон не поехал в Честер.
Джеффри уставился на письмо Джоанны. Слова мало что значили для него сейчас. Только ее имя, печать Роузлин да и дорогой ему знакомый почерк имели смысл. Они были для него убежищем от ужаса, внося покой в растревоженную душу.
Но Джеффри не мог тотчас же поскакать к Джоанне чтобы обрести полный покой и благоразумие. Небо рухнуло на землю.
17.
«Джеффри Фиц-Вильям своей дражайшей супруге Джоанне», – медленно выводил Джеффри вечером семнадцатого дня августа. Он еще не был уверен, о чем напишет, и даже в том, отправит ли послание вообще. Как он тосковал по холмам, усеянным розами, по свежему соленому воздуху, крепким каменным стенам, по этому оплоту безопасности и непоколебимости, каким ему казался Роузлинд! Джеффри не мог поехать туда. Честь обязывала делать то, чего он не любил делать утром, к чему чувствовал отвращение и от чего его тошнило днем, о чем сожалел вечером. И все же какая-то часть его души оставалась в Роузлинде. Джеффри жаждал заглянуть в ласковые серые глаза Джоанны, светящиеся умом. Нуждался в ее голосе, не резком, а спокойном и рассудительном даже в минуты гнетущего страха.
Сейчас он сидит, закрывшись в своей небольшой комнате. Возможно, ему следовало быть со всем двором и заниматься работой, вместо того чтобы писать письмо, а затем отправлять его в места, о которых только мечтает. Но о какой работе может идти речь? Джеффри опротивело общество суетливых людей, пытающихся спасти погибающую монархию. Естественно, он не собирается присоединяться к тем, кто стремится раскрошить королевство на кусочки, дабы увеличить свою собственную мощь. Не было у Джеффри намерений и воспользоваться паникой, охватившей короля. Джон даже воскликнул как-то: «Спасайте свои собственные головы!» Кое-кто воспринял эти слова как разрешение покинуть двор и общество обреченного монарха.
«Я получил твое письмо, – писал Джеффри, – но, боюсь, что многие, кого я считал друзьями, уже стали моими врагами без всяких на то усилий с моей стороны».
В этом месте он задумался: не стоит оставлять такое двусмысленное и пугающее утверждение без дополнений. Все дело в короле… только в нем. Если бы на троне восседал не Джон, а кто-нибудь другой… Джеффри метался между ненавистью и жалостью, не в силах сдерживать душевные волнения.
«Ты можешь решить, – писал он далее, – что подобные новости заставили нас тотчас же взяться за оружие, но этого не случилось. Я даже не знаю и не узнаю уже никогда, предвидел ли король, что последует дальше, и в чем причина его злобы. Джон, отослав некоторых людей, повернул назад и, вместо того, чтобы ехать в Честер, направился в Ноттингем. Я пришел в крайнее недоумение, позабыв, что в Ноттингеме держат уэльских заложников, но вскоре мне об этом напомнили. Король приказал повесить этих людей, которых нам отдали ради гарантии поведения уэльских принцев. Он отдал приказ, не успев даже потрапезничать свежим мясом с дороги».
Джеффри закрыл глаза и опустил голову. Среди этих заложников были мальчики и девочки пяти, шести и семи лет… Он бросил перо и сильно надавил ладонями на глаза, пытаясь избавиться от образов испуганных детей, стараясь вычеркнуть из памяти образ своего отца, который, весь в слезах, на коленях умолял короля пощадить жизни самых маленьких. Джеффри содрогнулся. Король тоже плакал, но ответил: если они сохранят их жизни, то в будущем станут получать в качестве заложников только детей, а от них не будет никакой пользы, ибо все заранее будут уверены, что Детей не подвергнут наказанию. Этот довод был вполне убедительным. Но какое отношение он мог иметь к жизни крошечной темноволосой, похожей на фею девчушки, которой едва исполнилось пять лет и которая теперь качалась на виселице во внутреннем дворе замка?
Нет необходимости рассказывать об этом Джоанне. Джеффри отнял от лица руки и вытер слезы с щек, чтобы ни одна их капля не упала на бумагу. Он надеялся, что Джоанна не помнит о том, что среди заложников находились маленькие дети.
«Затем король позвал всех нас на трапезу. Я не пошел, чувствуя камень на сердце, ибо находился в дру. жеских отношениях с некоторыми родственниками казненных. Поэтому я не знаю в точности, как все было дальше. Но мне рассказали потом, что все происходило будто на сцене. Едва обедающие уселись, гонец Вильяма Шотландского потребовал внести послание своего короля, заявив, что оно не терпит отлагательств и не может ждать конца обеда. Сразу же вслед за ним, едва король прочитал письмо, прибыл другой гонец, требуя той же срочности. Это послание было от дочери короля, Жанны».
Джеффри жалел, что пропустил это событие. Возможно, если бы он видел все собственными глазами, то мог бы судить и об искренности гонцов, и о случайности совпадения по времени их прибытия, и о том, что письма доставили раньше, а пьеска подстроена королем. Фактически каждый слышанный им рассказ был настолько приукрашен предвзятостью, что не мог быть абсолютно правдивым. Один говорил, что король оцепенел, побелел и пришел в ужас. Менее симпатизирующий королю наблюдатель с кривой усмешкой высказывался о наигранности Джона: его глаза, вместо того чтобы внимательно читать написанное, хитро скользили по лицам присутствующих.
«Что мне известно точно, – продолжал Джеффри, – так как, по его мнению, самое опасное уже было сказано, – в каждом письме говорилось об одном и том же. Оба посланника хотели предупредить Джона: против него готовится заговор с целью захватить его в плен либо сразу убить. Для этого намеревались использовать армию, собранную в Честере. Хотел бы, но не могу поверить, что за этим кроется лишь маневр Ллевелина, который намеренно солгал своей жене и Вильяму Шотландскому, чтобы Джон не шел походом на Уэльс. Но, боюсь, мои предыдущие беседы с вассалами Иэна лишь подтверждают серьезность этих запоздалых предупреждений. Более того, Фиц-Вальтер и Де Вески сбежали. Некоторые говорят, что они не виновны, как и Браозе, и граф Пемброкский. Просто испугались подозрительности короля. Но, по правде говоря, если судить по тому, что я видел сам, мне кажется, их есть в чем винить. Шестнадцатого дня этого месяца король издал письменный указ распустить армию. Понятия не имею, что теперь начнется в Уэльсе. Но в этом году мы уже точно не поплывем во Францию, поскольку…»
– Что ты тут делаешь? Кому пишешь?
Джеффри резко поднял глаза, озадаченный нотками подозрительности в голосе отца. Возможно, в другое время он и обиделся бы, раз граф Солсбери предполагает в нем дурные намерения. Но сейчас настало такое безумное время, что не знаешь, чего от кого ждать. Кроме того, Джеффри не сомневался, что недоверие отца в большей мере вызвано ужасом и отвращением к поступкам своего брата. Граф дошел до крайнего отчаяния. Возможно, когда он услышал о заговоре, то, как и Джеффри, пережил минутную вспышку разочарования из-за того, что заговор не удался. Джеффри воспринимал свое разочарование как естественное следствие его неприязни к королю. Он не ощущал за собой никакой вины, просто снова напомнил себе, что, каким бы ни был Джон, без него им будет гораздо хуже. Однако графа Солсбери такая реакция приводила в ужас. Поэтому Джеффри, отвечая отцу, оставался абсолютно спокойным.
– Сюда я пришел, чтобы обрести тишину. А пишу Джоанне. – Он пододвинул пергамент к графу. – Прочтите, если хотите.
– Прошу прощения, мальчик мой, – вздохнул граф Солсбери, сделав шаг вперед, но лишь для того, чтобы тяжело опуститься в кресло; он даже не взглянул на письмо, лежавшее на столе.
– Нас постигло нечто ужасное? – тихо спросил Джеффри.
– Нет. – Граф Солсбери посмотрел на сына. – Разоблачение целей и намерений бунтовщиков посеяло беспорядки в их рядах. Два самых опасных негодяя сбежали. Другие, Думаю, попытаются скрыть свое участие в заговоре. Мы достаточно сильны, пока они одержимы сомнениями.
– Как долго это продлится? – спросил Джеффри. – И можно ли как-нибудь усилить их сомнения и улучшить наше положение?
Бледность и напряженность исчезли с лица графа Солсбери – его радовала верность Джеффри, несгибаемые принципы сына.
– Король уже принял меры! Тебе не следует считать его трусом только потому, что он не сдержал своей печали при плохих известиях… И в этом не было никакого маневра, – поспешно добавил граф, заметив, как губы Джеффри растянулись в презрительной усмешке. – Джон действительно был расстроен, но не испуган. Он не верит, что кто-нибудь может так ненавидеть его. Ему неприятно сознавать, что люди, которые сидят за его столом и пьют его вино, способны на вероломство.
Джеффри поднялся и подошел к очагу, в котором еще горел огонь. Несомненно, отец и сам не верит в то, что говорит. Он не может не знать истинного лица своего брата. Джеффри не понимал одного: вне всяких сомнений, Джон получает нездоровое наслаждение от ненависти своих баронов. Он беспричинно оскорбляет их и насмехается над ними. Так было и когда Джеффри привез ему известие о пожаре в Лондоне. В королевстве, кишащем развратными женщинами и равнодушными, услужливыми мужьями, король, казалось, нарочно выискивал и бесчестил женщин, которые сопротивлялись, если могли, чьи мужья и отцы высоко ценили честь и целомудрие своих жен и дочерей. Когда же Джона оскорбляли, он пользовался самыми низкими способами наказания.
– И какие же меры принял король? – спросил Джеффри, скорее чтобы избавиться от тревожных мыслей, нежели из-за искреннего интереса.
– Для тех, кого Джон считает хотя бы в малейшей степени причастными к заговору, он издал письменные указы с требованием немедленно прислать к нему заложников и передать замки, которые они содержат для него, более преданным людям.
Джеффри промолчал. После того, что случилось с уэльскими заложниками, любой человек, посылающий к Джону сына или дочь, наверняка будет выказывать преданность королю и полное равнодушие к своим детям. От мысли, что король требует заложников у своих же подданных, Джеффри пронзила боль. Конечно, такая мера необходима против покоренного врага. Клятвенные договоры лишь обязывают людей, но горечь поражения и ненависть ничуть не способствуют поддержанию таких договоров. Подданные короля обязаны подчиняться своему сюзерену из любви и уважения, понимая, что их накажут, если они ошибутся, но и страшась его в пределах разумного. Таким образом, если король вызывает к себе своего подданного, сомневаясь в его верности, любой человек, не причинивший вреда своему господину, должен с радостью приехать, объяснить все сам и открыто пожаловаться на оскорбление.
Джеффри пожал плечами. Теперь уже слишком поздно что-либо изменить. Самое печальное в том, что большинство «врагов» Джона ненавидят короля гораздо меньше его собственных баронов.
– Проблема не в них и не в явных бунтовщиках, – медленно продолжал граф Солсбери. – На западе большинство баронов будут слишком поглощены действиями Ллевелина, чтобы бросить королю вызов. На востоке, юге и в центральных графствах мы достаточно сильны для того, чтобы сдерживать всех желающих лезть на рожон, если только там не начнется настоящий, организованный бунт. Следовательно, бунтовщики могут напасть только с севера, где Вески имеет огромную власть. Боюсь, он уже оказывает влияние даже на чужих вассалов.
Граф Солсбери замолчал, и Джеффри повернулся к нему. Лицо его побагровело, в глазах засверкали опасные огоньки. Неужели его отец думает, что люди Иэна поверят в милосердие короля? Джеффри сомневался, что северные вассалы присоединятся к мятежу Вески. Но, если таковое случится, не в чем будет винить Джона, который выступит против них. Пока северные вассалы еще ничего не сделали. Они разрываются между ненавистью к королю и преданностью Иэну, ибо знают, что честь заставит его поддерживать Джона, несмотря на неприязнь к своему сюзерену. Угрозы подтолкнут этих людей в лагерь бунтовщиков. Им нечего будет терять. Пока Джеффри решал, как сказать об этом, умолчав, что люди Иана уже стоят одной ногой в рядах бунтовщиков, граф Солсбери заговорил снова:
– Надеюсь, ты не станешь обижаться, Джеффри, если мне придется написать Иэну и попросить его приехать домой. Я не сомневаюсь ни в твоей преданности, ни в твоих способностях, сын мой. Я знаю, что люди без колебаний и раздумий последуют за тобой в случае войны. Но ты молод, а слова человека, более опытного, имеют сейчас особенное значение. К тому же может возникнуть мнение, что твои родственные узы со мной и дядей будут несколько…
Граф замолчал, поскольку необходимости продолжать явно не было. Настороженность и недоумение на лице Джеффри, давшие волю вспышке его гнева и негодования, исчезли. Его сын улыбался, а глаза так сверкали от облегчения и радости, как только что от злости. Граф Солсбери уже порицал себя за то, что решил вдруг, будто Джеффри нравится власть над людьми Иэна. Наоборот: мальчик с радостью готов избавиться от этой обузы.
Никакие соображения не лишили бы графа удовольствия видеть сейчас лицо его сына. Радость Джеффри имела и личные причины. Для него возращение Изна означало окончание его «поста» в отношениях с Джоанной. С Иэном вернется леди Элинор, а следом придет и час свадьбы. Все другие соображения, включая и гражданскую войну, абсолютно ничего не значили для Джеффри по сравнению с такой возможностью. Он был уверен, что после женитьбы сумеет разобраться в чувствах своей жены. Возможно – какая приятная мысль! – она становилась то страстной, то равнодушной, потому что боялась полюбить его или опасалась, что ее мать и отчим использовали помолвку как некий политический замысел и вообще не имели намерений поженить их. В таком случае именно благоразумие заставляет Джоанну сдерживать свою любовь. Она могла пойти на любую причуду, но умеет отлично владеть собой. Ее муж получит в награду истинную супружескую верность. А дарить эту верность одному человеку, когда сердце разрывается от любви к другому, Джоанна не смогла бы.
Ей следовало бы знать Иэна получше, думал Джеффри. Затем, с неприятным ощущением в груди, он спросил себя: а не знает ли Джоанна гораздо больше, чем Иэн? Леди Элинор, несомненно, в курсе их замысла. Конечно, леди Элинор никогда не стала бы намеренно действовать во вред своей дочери, но… это лишь увеличивает вероятность того, что Джоанна понимает, почему бракосочетанию предпочли помолвку. Что имела в виду Джоанна, предупреждая его, что ее матушка настаивала на том, чтобы они не вступали с ним в любовную связь до тех пор, пока действительно не станут мужем и женой? Естественно, леди Элинор не стала бы строить планы, которые могли помешать счастью Джоанны, не посоветовавшись с ней. Если помолвка выбрана умышленно, считал Джеффри, то к этому причастны обе женщины – и мать, и дочь. Бессмысленно пытаться убеждать себя, что Джоанна подчинилась матери из страха. Так он мог заблуждаться в прошлом, но не сейчас. Теперь он знает Джоанну гораздо лучше. В ее характере есть много такого, чего он никогда не понимал, даже когда они были товарищами по детским играм, и одно из них – отношения между Джоанной и Элинор.
Джеффри по-своему любит леди Элинор. Она всегда относилась к нему с теплотой, даже с любовью. Но нельзя не признать, что слова «честь» просто не существует в ее словаре, а слово «справедливость» рассматривается лишь с позиций личной выгоды. Даже Иэн не доверяет ей в политических делах. Но могла ли леди Элинор, которая была всегда так добра с ним, использовать его таким бездушным способом? Нет, если сама понимала, что это бессердечно. Но откуда ей знать об этом? Он не любил Джоанну, когда ему предложили жениться на ней. И никогда не посмел бы взглянуть на дочь своего господина… даже если она и приходится ему лишь падчерицей. Никогда! Леди Элинор имела все основания считать, что он относится к Джоанне как к сестре. Возможно, она даже думала, что он и не особенно стремится к этому браку. Джеффри решил, что не проявлял особого энтузиазма и не оказывал Джоанне должного внимания, когда леди Элинор и Иэн находились в Англии.
Могла ли Джоанна прибегнуть к обману? Она отличается гораздо большим чувством справедливости, способностью различать хорошее и плохое, чем ее мать. Тем не менее она остается женщиной, а женское понятие о чести весьма своеобразное. Джоанна отнюдь не намеревалась причинить ему боль, считал Джеффри. Только один раз, там, в саду… Джеффри не помнит точно, о чем они тогда говорили, но определенно знает: они не касались темы любви. Разговаривали о предполагаемом браке, затем о способностях Джоанны управлять поместьем…
– Можешь не бояться, что Иэн окажется в трудном положении из-за этого вызова, – сказал граф Солсбери, неправильно истолковав явную озабоченность сына. – Думаю, мы должны смириться… на несколько лет, разумеется… что Уэльс будет потерян для нас.
Джеффри очнулся. Он совсем забыл об отце и о бедах страны, хотя смотрел ему прямо в глаза. Разве этому его учили с детства? Джеффри почувствовал стыд за невнимание и равнодушие.
– Я уверен, что вы не приготовили ловушку для лорда Иэна, – ответил он графу. – И он действительно сможет лучше меня упрочить наше положение на севере… – Как Джеффри ни пытался, ему никак не удавалось сосредоточиться на проблемах короля. Он заметил движение графа Солсбери, намеревавшегося подняться. – Отец, – поспешил удержать его Джеффри, – я знаю, что у вас много дел, знаю, что должен думать о более важных делах, но мои личные проблемы не оставляют меня даже в такое смутное время. Я не хочу, чтобы разные напасти мешали моей женитьбе. Я желаю взять Джоанну в жены, и как можно быстрее!
Широкая улыбка появилась на лице графа Солсбери, мгновенно изгнав с него признаки напряжения и беспокойства.
– Так оно и должно быть, – мягко ответил он. – Ты уже достаточно долго ждал. Слишком долго, по моим понятиям. Я никак не мог уразуметь, почему леди Элинор настаивала на помолвке вместо свадьбы. Если бы Джоанна была еще ребенком, для этого имелись бы основания. В большинстве случаев девушки двенадцати или тринадцати лет слишком молоды, чтобы иметь детей. Но Джоанне тогда уже минуло пятнадцать, и она стала взрослой женщиной. Можешь не сомневаться, я прослежу за всем. Поговорю непосредственно с Джоном. Он будет рад услышать об этом. Мысль о кое-каких переменах доставит ему удовольствие: падчерица Иэна станет женой его племянника. Для него это заметная поддержка… Гм… Да.
Граф Солсбери еще раз улыбнулся сыну и покинул комнату куда энергичнее, чем вошел в нее. Да это и к лучшему: Джеффри не нашелся, что ответить ему. Ужасная мысль: их свадьбу могут использовать в качестве политического средства! Джоанна, несомненно, выцарапает ему глаза, когда узнает об этом. Ее ждут огромные расходы на подготовку к торжеству, прием сотен гостей, большинство из которых ей незнакомы или не нравятся. И тем не менее, раз его цель – жениться на Джоанне, ничего не поделаешь, придется ей потрудиться. А хочет ли этого она сама? Этого вопроса не избежать.
Глубокие складки пролегли между бровями Джеффри, он глубоко задумался. Затем его лоб медленно разгладился, рот смягчился.
Нет, Джоанна не может не желать этого! Она способна была согласиться на фиктивную помолвку, полагая поначалу, что ни его, ни ее это не обеспокоит, когда придет время расторгнуть брачное соглашение. Но никогда, никогда она не стала бы разыгрывать любовь или страсть! Она хочет его, почти так же, как он ее! Джоанна сама сказала об этом той ночью… перед тем, как он заметил начинающийся пожар в Саутуорке. Возможно, она еще не любит его, но, бесспорно, хочет! А это наилучший повод к тому, чтобы сделать выбор между теплотой и холодностью в отношениях с ним. Когда Желание владело ею, она всецело принадлежала ему, но, когда вспоминала о наставлениях своей матушки, становилась или казалась равнодушной.
Джеффри продолжал ломать голову в поисках причины, которая могла заставить леди Элинор устроить фиктивную помолвку. Вероятнее всего, она не хотела оставлять Джоанну без защиты. В то же время она желала, чтобы девушка была сама вольна сделать свой выбор. Но здесь не было никакого секрета: лорд Иэн ничего не скрывал, хотя и говорил, что расторжение помолвки последует лишь в том случае, если Джоанна обнаружит, что не может полюбить Джеффри. А может быть, леди Элинор каким-то образом предвидела заговор против Джона и ожидала, что он будет успешным? Если бы Джон утратил власть, граф Солсбери потерпел бы крах вместе с ним и Джеффри, конечно. Естественно, в подобной ситуации леди Элинор не хотела бы состоять с ним в кровном родстве.
Джеффри нервно покусывал верхнюю губу. Он не стал бы винить за это леди Элинор: по сути дела, ему бы и самому не хотелось, упав, тянуть за собой Джоанну. Джеффри покачал головой, отгоняя от себя эту мысль. Его действия не причинили бы ей никакого вреда. Непосредственный кризис миновал бы задолго до того, как лорд Иэн вернулся бы в Англию. Коль основную часть армии расформировали по приказу короля, шансов на то, что Джона захватят силой и убьют либо свергнут с престола, просто нет. В таком случае, даже если бы последовало самое худшее и начался настоящий мятеж, перед приверженцами короля не возникло бы проблемы немедленного перехода из статуса властителей в положение изгоев. Могла разразиться долгая и отчаянная гражданская война, но ее конец, естественно, никто не смог бы предсказать заранее.
Кроме того, в такой войне леди Элинор, несомненно, причислили бы к приверженцам короля. От нее здесь ничего не зависело бы. Она могла сделать все возможное, чтобы сохранить нейтралитет и отделить себя как от короля, так и от бунтовщиков, но ей вряд ли это удалось бы. Леди Элинор – сильная женщина и во многих делах гнет свою линию. Однако в подобной ситуации непреклонность лорда Иэна взяла бы верх. Он поклялся в верности королю. Более того, Иэн свято верит, что, каким бы гнусным ни было правление Джона, оно гораздо лучше хаоса, который последовал бы после любой попытки низвержения короля. Леди Элинор могла покинуть лагерь короля, только бросив своего мужа, а она никогда не оставит лорда Иэна, не причинит ему боль, будь на карту поставлена даже жизнь или смерть, победа или поражение.
Следовательно, вышла бы Джоанна замуж за племянника короля или нет, леди Элинор все равно оказывалась причастной к судьбе Джона. Отец прав, думал Джеффри: этот брак полезен во всех отношениях.
Он вернулся к столу, сел и снова придвинул к себе пергамент. На этот раз Джеффри погрузил в чернила перо с лукавой улыбкой на лице. Он перечитал то, что уже написал, И продолжил:
«…для Джона небезопасно покидать сейчас страну. Однако, по правде говоря, нет худа без добра. Все эти напасти, похоже, наконец-то принесут моей душе покой. Только что у меня был отец. Он сообщил, что сегодня же вечером напишет письмо Иэну и попросит его и твою матушку вернуться домой».
Тут Джеффри остановился и рассеянно почесал кончиком пера нос. Неужели он такой трус, что перекладывает всю ответственность за ускорение свадьбы на своего отца? Джеффри усмехнулся при этой мысли, но тотчас же отбросил ее. Так он окончательно даст понять Джоанне, что не теряет надежды и намерен жениться на ней, не собираясь расторгать брачное соглашение.
«Как только я услышал об этом, то сказал отцу, что мечтаю жениться на тебе сразу же, как появится такая возможность по возвращении твоей матушки. Конечно, тебе не понравится все, что за этим кроется, но, верю, ты поймешь необходимость нашего брака и обуздаешь свой гнев. Как ты и сама понимаешь, вопроса об отсрочке быть не может. С каждым новым днем, если дата свадьбы не будет объявлена, во всех лишь укрепится уверенность в том, что Иэн (а с ним и его ближайший друг граф Пемброкский) ищет способ разорвать свои узы с королем. Не стану скрывать, что получаю от всего этого огромное удовольствие. И не потому, что наш брак может спасти от кровавой войны королевство, где брата будут стравливать с братом. Джоанна, моя Джоанна, несмотря ни на что, я горю желанием обладать тобой! Я рад, что наш брак может принести столь большую пользу, но в любом случае, даже если мне придется назвать благодеяние злом, я буду настаивать на немедленном бракосочетании. Так что будь готова к этому, любимая, ибо я надеюсь, что уже через несколько недель ты действительно станешь моей, душой и телом».
//-- * * * --//
После первого порыва радости, который Джоанна всегда испытывала и решительно подавляла, узнав почерк Джеффри, она читала его письмо почти спокойно, пока не дошла до заключительной части. Джоанна не удивилась, что подданные Джона устроили заговор против него. Когда она дошла до новости о том, что граф Солсбери собирается послать за Иэном, она тяжело вздохнула и так быстро забегала глазами по строчкам письма, что почти не улавливала их смысла. Все, что увидела Джоанна, к своему ужасу, так это последние слова Джеффри.
Она станет его, душой и телом! Безудержную радость тут же вытеснил страх. Разве Джеффри не ринется и с брачного ложа сражаться с врагами короля? Она не вынесет этого! Нет! Джоанна снова скользнула глазами по нескольким строчкам и одернула себя. Джеффри любит ее. Его переполняет страсть. Она совершила большую ошибку, поддавшись его любовным ласкам. Дала ему прекрасный повод думать, что она тоже стремится ускорить свадьбу… Что же ей делать? Да и что она может сейчас сделать? Тут матушка должна помочь ей.
Конечно, ситуация в стране не повлияет на решение Иэна и Элинор. Если она скажет, что не желает выходить замуж за Джеффри, они расторгнут без колебаний брачное соглашение, не взирая на любые последствия. Джоанна вздрогнула. Неужели она хочет пожертвовать Джеффри? Нет, она не говорила себе, что он вскоре утешится новой любовью, однако не могла не подумать о настоящей опасности и бедах, которые навлечет ее отказ на самых любимых ею в мире людей. Теперь это не просто проблема их с Джеффри, разочарованного по поводу того, что они не успели пожениться, если их брак мог стать источником счастья и выгоды для многих людей. Теперь ее отказ обернулся бы настоящей бедой.
18.
Леди Элинор позволила служанке хорошенько расчесать ее густые волосы и решительно отвела взгляд от оруженосца Иэна, которому, похоже, как обычно, требовалась целая вечность, чтобы раздеть своего господина. Она не стиснула зубы, не сжала кулаки, а даже поблагодарила Гертруду. Иэн не разговаривал со своим оруженосцем, рассеянно рассматривая чудесный гобелен, украшавший стену и до некоторой степени смягчавший промозглую сырость, веявшую от камня. Однако и в этом не было ничего необычного: лорд Иэн не любил болтать попусту.
Уже раздетый и готовый ко сну, Иэн взъерошил густую шевелюру оруженосца и сказал:
– На завтра приготовь мне придворное платье, Стефан.
Юноша что-то проворчал, а Иэн засмеялся и легонько ударил его по плечу, давая понять, что тот свободен.
Как только Стефан вышел вслед за Гертрудой, леди Элинор сразу же вскочила, но Иэн покачал головой, и она снова села, приступив к полировке ногтей с помощью замши на овальном кусочке дерева.
Через несколько минут послышался стук в дверь. Иэн, который уже взобрался на кровать и разлегся на мягких подушках, улыбнулся своей жене и крикнул:
– Войдите!
В комнату быстро вошла одна из фрейлин королевы Изабеллы. Она поинтересовалась весьма озабоченным тоном, все ли необходимое есть у леди Элинор. Королева может предоставить ей предметы первой необходимости, которые, возможно, леди Элинор, не предполагая, что ее путешествие прервут, отослала в Роузлинд.
– Я не такая уж непредусмотрительная путешественница, – улыбаясь, ответила леди Элинор. От нее не ускользнуло, как бегают глазки придворной дамы по ее лицу, по лицу Иэна, осматривают комнату. – Но поблагодарите королеву и передайте ей, что я очень тронута ее добротой.
Дама повернулась, чтобы уйти, а Иэн тут же сделал своей жене пикантное замечание насчет гобелена, которое заставило ее рассмеяться и весело пошутить над аморальностью мужа. Дверь, как поняла леди Элинор, не поворачивая головы, закрыли не до конца. Характерного щелчка щеколды, который так явно был слышен, когда ушел Стефан, не последовало. Леди Элинор улыбнулась мужу и сказала, что его сын несколько менее оживлен, чем до их последнего путешествия.
– Ты хочешь сказать, что он не может спокойно высидеть на месте уже более пяти ударов сердца? – язвительно спросил Иэн. – Ты уже вознесла благодарения небесам за это малое благо, дарованное нам?
Леди Элинор рассмеялась. Саймон рос сущим дьяволенком. Она и Адама считала живым, озорным ребенком, но Саймон, бесспорно, превзошел его. Не такой крепкий и сильный, как Адам в его годы, он обладал гибкостью и ловкостью обезьяны, проявляя не меньшее любопытство ко всему, нежели его брат.
– Что ж, его поведение не внушает особого беспокойства, – согласилась Элинор. – Но я не стану возносить никаких благодарений, если это болезнь. Думаю, мне следует сходить и взглянуть на него.
Она не спеша поднялась, поскольку не горела желанием застать врасплох фрейлину королевы или слуг короля, подслушивающих у двери. Когда леди Элинор вышла в передние покои, в них уже никого не было. В маленькой комнатке за стеной напротив безмятежно спал сын. В глазах леди Элинор не было тревоги. В последнее время Саймон вел себя иногда спокойнее, чем обычно, поскольку она грозилась выпороть его, если он не перестанет издеваться над всеми. Сейчас, спящий, мальчик казался точной копией Иэна: такие же шелковистые черные кудри, как у отца, тот же чувственный рот. Однако глаза ему достались от матери. Светло-коричневые, ярко вспыхивающие зеленовато-золотистыми огоньками, они лишь подчеркивали его красоту, унаследованную от отца.
Забыв на мгновение о цели своего прихода, Элинор задумалась. У Адама уже возникали проблемы с женщинами. Роберт Лестерский писал об этом в шутливой форме. Все достигшие брачного возраста девушки в его доме, начиная от служанок и кончая благородными подопечными его супруги, просто преследуют сына Элинор. «И он не очень быстро убегает от них, – жаловался Роберт Лестерский. – Я даже уверен, что его уже ловили несколько раз». Если Адам – весьма решительный юноша, думала Элинор, то каким же станет Саймон? Следует молить Бога, чтобы эту проблему смогла решить в будущем жена Саймона, а не она, Элинор. Она не преминула заметить себе, что им нужно будет подыскать чрезвычайно кроткую и услужливую девушку. И даже если Саймон окажется преданным мужем – в чем Элинор сомневалась, зная о неутолимой страсти мальчика ко всему новому, – его супруге будет с ним невероятно трудно. Однако все это в далеком будущем. Ведь Саймону исполнилось только три года. Есть более неотложные проблемы.
Бросив на сына любящий взгляд, Элинор снова пересекла передние покои и плотно, но как можно тише, закрыла за собой дверь в опочивальню. Она направилась прямо к кровати, сбросила ночную накидку и легла рядом с мужем. В чем их можно подозревать? Удивительно, но за ними шпионят люди королевы. Сейчас, поскольку под кроватью никто не прячется, они могут говорить без боязни, и Элинор решила поделиться своими сомнениями с мужем:
– Весьма любопытное предложение… даже больше чем предложение. Скорее приказ. Изабелла настаивает, чтобы Джоанна и Джеффри сочетались браком при дворе, и предлагает организовать свадебную церемонию и решить другие вопросы, касающиеся празднования.
Иэн, казалось, не удивился, что еще больше укрепило Элинор во мнении: королевой движет не только внезапный и не свойственный ей порыв благородства, хотя Изабелла явно симпатизирует леди Элинор.
– Король тоже упоминал о свадьбе, – сказал Иэн. – Он повторил то, о чем писал граф Солсбери и в чем убедил меня Джеффри, едва дождавшись нашей встречи. Джеффри горит желанием жениться как можно скорее. – Иэн пытливо посмотрел на Элинор. – Король тоже предложил провести свадьбу при дворе, но никакого приказа не было. Джон вел себя так искренне, что я едва узнавал его. Он честно и открыто признал: в политическом плане этот брак принесет ему много пользы. В то же время он сказал, что не станет принуждать меня к этому, если нас и детей не обрадует перспектива оказаться в неудобном положении. Джон надеется…
– Джеффри, граф Солсбери, Изабелла, король… – перебила его Элинор. – Но я ни слова не слышала от Джоанны! Я уже давно не получала от нее писем.
– В этом нет ничего необычного, – успокоил ее Иэн. – Джеффри сказал, что писал ей, что нас вызывают домой. Бессмысленно было посылать к нам гонцов, если она знала, что скоро мы прибудем в Роузлинд.
– Но мы не в Роузлинде, – заметила Элинор, нахмурившись. – Нас перехватили почти тотчас же, как мы сошли с корабля, и безотлагательно вызвали сюда. Зачем? Что случилось с Джоанной, коль все, кроме нее, требуют немедленной свадьбы? Иэн…
– Элинор, ради Бога, подумай: ты сваливаешь всех в одну кучу! Разве может быть у Джеффри и Изабеллы одна и та же причина ускорить бракосочетание? Ты всегда отзывалась о Джеффри так же, как и я. Неужели ты веришь, что Джеффри станет принимать участие в чем-нибудь опасном для Джоанны?
Несколько минут Элинор не могла собраться с мыслями, а затем произнесла с жаром:
– Думаю, причина одна, но разные основания требовать немедленного бракосочетания!
– И какая же причина?
– Если Джоанна беременна и Изабелла как-то прознала об этом, королева несказанно обрадуется позору Джеффри, когда окажется, что Джоанна не девственница!
– Джоанна никогда бы… – Смех жены прервал Иэна, а здравомыслие подсказало ему, что его замечание могло быть и ошибочным. Сколько бы ни говорило ему сердце, что Джоанна остается кротким ребенком, Иэн все же понимал: она – уже созревшая женщина, а для замужества даже и перезрелая. – Но Джеффри даже не возражал против этой придворной свадьбы. А он, бесспорно, не стал бы участвовать в посрамлении своей супруги.
– Либо он не так уж и невинен здесь, – сказала Элинор, сверкнув глазами, – либо он просто недооценивает то, что последует за этим позором! Он, возможно, считает, что, поскольку не отречется от Джоанны, ничего дурного не случится. Но мне кажется странным, что Джеффри, столько переживший из-за придворных сплетен, недооценивает подобное обстоятельство.
– Вероятнее всего, Джоанна еще девственница, – твердо сказал Иэн.
Глаза Элинор вдруг расширились. А не могла ли Джоанна, оставив мысль о замужестве, влюбиться в кого-нибудь другого? Если так, почему бы ей не сказать об этом? Ответ очевиден. Джоанна не хуже других знает политическую ситуацию. Она слишком послушна, чтобы вызвать государственный кризис только ради своей прихоти. К тому же Джоанна, возможно, знает, что Джеффри любит ее. Должна знать, ведь Джеффри не пытался скрывать это. Из чувства жалости, чтобы не обидеть Джеффри, Джоанна могла согласиться на замужество, даже если бы полюбила другого. Нет ничего глупее, считала Элинор. Жалость подвергает чуткие сердца страданиям и нестерпимым мукам любви. И так всю жизнь…
– Что такое, Элинор? – спросил Иэн, заметив, как изменилось выражение лица жены.
– Я должна поговорить с Джоанной! – твердо заявила Элинор и объяснила почему. Возможно, Джеффри считает, что если он женится на Джоанне немедленно, устроив публичную свадьбу, то сможет отвоевать ее у кого-то другого. Изабелла, в силу своей глупости, вероятно, думает, что дочь Элинор прыгнет в постель любого, кто совратит ее, и с радостью оплатит свадьбу, чтобы опозорить Джеффри. Мотивы Джона и графа Солсбери очевидны.
– Да поможет всем нам Бог, если ты права. Это было бы бедой для всех нас, – вздохнул Иэн и пожал плечами. – Впрочем, Джоанну не так легко продать в рабство по политическим соображениям. – На самом деле Иэн совсем не верил в то, что говорил. Будь на месте Джоанны любая Другая женщина, он одобрил бы и насильное замужество. – Я что-нибудь придумаю. Может быть…
– Пока ничего не нужно делать, – сказала Элинор. – Мы строим замок на песке. Завтра я отправлюсь к Джоанне. Саймона оставлю здесь, с тобой. Даже у Джона не возникнет никаких подозрений по поводу моих действий, пока ты и ребенок будете оставаться как бы заложниками. Не сомневаюсь, Изабелла придумает самое скверное объяснение Моему отъезду. Не удивляйся, если до тебя дойдут сплетни о том, как отъявленные шлюхи превращаются в непорочных девственниц с помощью цыплячьей крови.
//-- * * * --//
Неделей позже уставшая, перепачканная дорожной грязью Элинор предстала перед своей дочерью в ее опочивальне.
– Открой свой рот и говори только правду! – потребовала Элинор. – Это слишком важный вопрос. Здесь не место жалости, чувству долга или политическим соображением. Ты любишь кого-то другого, не Джеффри Фиц-Вильяма?
К ужасу Элинор, лицо Джоанны вспыхнуло, а глаза запылали злостью.
– Постыдились бы задавать мне такие вопросы! – воскликнула девушка. – Вы родили меня! Воспитали! Неужели вы настолько плохо меня знаете, что прислушиваетесь к придворным сплетням?!
От этих резких слов, обидных для обеих женщин, Элинор стиснула зубы.
– Глупости, Джоанна! – сказала она, когда обрела способность говорить. – Я ни в чем не обвиняю тебя, а думаю лишь о твоем счастье. Я и раньше говорила, что ты должна выйти замуж только по любви.
– А я ответила вам, что меня вполне удовлетворяет и Джеффри…
– Одного удовлетворения недостаточно. Кто он, этот другой мужчина?
– Говорю же вам: это лишь сплетни, отвратительные сплетни, которые распространяют, дабы очернить меня!
– Мне не известны никакие сплетни…
«А вот это уже подозрительно, – подумала Элинор. – Если Изабелла что-то знает, значит, знают и ее дамы. Весьма странно, что их злые язычки не вызвали толки… если только им не запретила королева».
– Поскольку я ничего не слышала, – продолжала Элинор, – тебе лучше самой рассказать мне обо всем. Кто этот мужчина?
Мгновение Джоанна, казалось, была вне себя от гнева. Затем ее лицо просветлело. Благоразумие всегда брало в ней верх, а матушка должна знать, что случилось.
– Это Генри де Брейбрук…
Лицо Элинор исказила гримаса отвращения и ужаса.
– Брейбрук? – прошептала она.
И это ее дочь?! Знающая на примерах Саймона и Иэна, каким должен быть настоящий мужчина?! И она могла предпочесть Джеффри этому хлыщу, Брейбруку?!
– Здесь нет моей вины! – в отчаянии закричала Джоанна.
Однако она не могла не признать, что некоторая доля вины лежит и на ней самой. Девушка, запинаясь, рассказала о приглашении королевы, своем неприятии этого приглашения, о нелепом инциденте в саду Уайтчерча. Она не дошла и до середины истории, как Элинор уже заливалась смехом.
– Я неоднократно говорила тебе: подобные твои шутки погубят нас всех!
Но выговор матушки прозвучал так, что Джоанна тоже рассмеялась.
– Дальше было совсем не смешно, – сказала она, снова став серьезной.
Брейбрук отсутствовал при дворе, когда и ее там не было. Появились разные слухи. А Брейбрук пытался изнасиловать ее в Лондоне…
К удивлению Джоанны, Элинор долго размышляла над всем этим.
– Попытка изнасилования в счет не идет, поскольку Брейбруку она не удалась. Интересно лишь, почему он проявил такое рвение… Сплетни – это поважнее… Может быть, Брейбрук сказал Изабелле, что якобы обесчестил тебя? Но я отклоняюсь от самой важной проблемы. Ясно: Брейбруку нет места в твоем сердце. Ответь мне честно, Джоанна, есть ли в нем место для Джеффри?
– Да, – ответила девушка после паузы, поборов в себе желание, порожденное упрямством, отрицать очевидное.
– Слава Богу! – воскликнула Элинор и, чтобы развеять раз и навсегда все сомнения, спросила: – Можешь ли ты поклясться мне, что любишь Джеффри и никого другого?
– Да, клянусь. Хотя хотела бы, чтобы это было не так. Лучше бы мне не любить никакого мужчину. Любить – значит тысячу раз на день быть на грани отчаяния…
Элинор с не свойственной ей нежностью прижала дочь к груди.
– Конечно, – согласилась она. – Но это к тому же и единственный способ в полной мере насладиться жизнью. Дитя мое, тебе не избежать этого рода погибели до самой смерти. Ты всегда будешь бояться если не за мужа, так за брата, отца, сыновей… или дочерей, когда они выйдут замуж и забеременеют… Поскольку женщина обязана на протяжении всей своей жизни умирать от страха, она имеет право и на радость наслаждения любовью.
– Это не одно и то же, – грустно сказала Джоанна. – За Иэна и Адама я боюсь по-иному. Когда дело касается Джеффри, я испытываю муки, которые разрывают меня на части. Я не могу выносить этого.
Элинор, вполне удовлетворенная услышанным, как могла, успокоила дочь. Однако ее мысли были далеко, она уже строила планы предстоящего бракосочетания. Изабелла, видимо, настаивала на придворной свадьбе, находясь во власти слухов и сплетен. Тут Элинор может исправить положение даже несколькими словами. Однако политические соображения остаются в силе. Если свадьба состоится при дворе, на ней будут присутствовать все враги Элинор и Иэна и многие другие, кто недолюбливает ее вспыльчивого зятя и странный юмор дочери. Но это не исключает и присутствие их друзей. Враги… Значит, простыни после первой брачной ночи должны быть испачканы кровью во что бы то ни стало. Джоанне придется прибегнуть к хитрости, если природа подведет ее…
– Надеюсь, тебе удастся избежать этих мук, если ты не будешь вести себя столь же глупо, как леди Эла, падая в обморок при мысли о турнире или тренировочном поединке, – сказала Элинор дочери.
– Я не настолько слаба, – ответила та с едва заметной улыбкой. – Неужели, действительно, все проблемы разрешатся без войны?
– По крайней мере теперь есть на это надежда. Я расскажу тебе обо всем позже. Сейчас ничто так не поспособствует сохранению мира, как твое безотлагательное бракосочетание при дворе.
– Джеффри писал о богатой свадьбе, но при дворе… Ладно, хорошо, – согласилась Джоанна.
– Ты не возражаешь?
– Почему я должна возражать?
Видимо, Джоанна не понимает всех сложностей или, будучи девственницей, уверена, что все пройдет гладко. Если так, ей необходимо четко объяснить некоторые тонкости. Конечно, возможность того, что между Джоанной и Джеффри уже была любовная связь, не исключается, и они могли подготовиться… Элинор должна знать, к чему они собирались прибегнуть в подобном случае. Если принять во внимание подозрения королевы, несомненно, возникнут попытки подловить Джоанну. Грубая хитрость тут же поможет.
Элинор попыталась воскресить в памяти, насколько волосат Джеффри, но могла вспомнить его тело лишь в те годы, когда он был мальчиком. Ей представлялась возможность лицезреть его голым, когда он стал мужчиной, но приличия и инстинктивная предосторожность удержали ее от этого.
– Ты провела немало времени наедине с Джеффри…
– Не так уж и много, – отозвалась Джоанна, весьма озадаченная этим замечанием.
– Двадцати минут вполне достаточно, если есть обоюдное желание! – засмеялась Элинор. – Любовь моя, ты все еще девственница?
– Конечно. Я ведь знала, есть некая причина, по которой вы с Иэном предпочли свадьбе помолвку. Я бы не допустила… – Джоанна покраснела от стыда: своими действиями она уже слишком многое позволила Джеффри, чуть ли не принуждала его к совокуплению в ночь пожара.
Румянец на лице дочери – прекрасный знак. Элинор поняла, что не ошибается: за внешней сдержанностью Джоанны скрывается настоящая страсть. Очевидно, Джеффри удалось пробудить ее. Тем лучше для него! Но о чем это толкует ее девочка?
– Причина? – спросила Элинор. – Единственной нашей мыслью было защитить вас. Мы боялись, что вы с Джеффри, в силу вашей молодости и тяжелого груза ответственности, не найдете точек соприкосновения друг с другом и вместо любви воспылаете ненавистью.
– О! – Джоанна покраснела еще сильнее. – Об этом говорил и Джеффри, но я думала… только потому, что…
– Ты правильно полагала, Джоанна, – рассмеялась Элинор. В обычной ситуации на Джеффри можно вполне положиться, но в подобном случае все мужчины обнаруживают способности говорить и действовать с той же проворностью и быстротой, с какой ползают змеи… – Но у тебя такой вид, будто ты сожалеешь о чем-то, Джоанна, – не без лукавства сказала Элинор. – Тебе хотелось отдаться ему?
– Да, – простодушно ответила Джоанна.
Готовность дочери к самопожертвованию всегда удивляла и слегка раздражала Элинор.
– Что же удержало тебя? По какой такой причине, которую я не могла бы знать?
– Я полагала… как к этому отнесется король… а вы не захотите, чтобы узнал и граф Солсбери… Теперь все это не имеет значения. Поскольку предстоит публичная брачная церемония, просто прекрасно, что я девственница! Джеффри подумал об этом…
– Тогда у него побольше мозгов, чем обычно у мужчин! Но недостаточно просто быть девственницей. Ты должна еще доказать это. Когда твой отец лишил меня девственности, не пролилось ни одной капли крови. Мне повезло, что он был уже немолод и знал разницу между женщиной и девушкой. Ему не нужны были подобные доказательства.
– Как же такое могло произойти? – удивилась Джоанна.
А если эта особенность Элинор досталась и ей «по наследству»? Джеффри загорается, стоит лишь какому-нибудь другому мужчине взглянуть на нее… но что он подумает?
– Кто знает? – ответила Элинор. – Одни женщины лишаются девственности легко, другие – только с сильными болями и после многих попыток. Для тех, у кого нежная девственная плева, вполне хватит верховой езды или тяжелого падения, чтобы порвать ее. Если она крепче, то выдержит и более жестокие испытания. Я знала женщину, которой пришлось воспользоваться ножом, прежде чем ее муж смог должным образом совокупиться с ней. Бедный, сколько шуток он выдержал! А какие предложения ему пришлось выслушивать!
– Но, матушка… – не выдержала Джоанна, не слишком заинтересованная страданиями какого-то незнакомца. – Что мне делать, если я окажусь такой же, как вы? Не понимаю: Гертруда говорила мне, что вы истекали кровью так, словно были ранены, а вы…
– Гертруда сказала правду, – засмеялась Элинор. – Но за меня кровью истекал твой отец. Ты помнишь, какая густая растительность была у него на теле, Джоанна? Нет? Он был словно медведь… только рыжий, разумеется. Он сам порезал себя… там, где у него росли самые густые волосы. Мы полагали, что будет только царапина, которой достаточно для того, чтобы пролилось несколько капель крови на простыни и мне на ноги… Но, должно быть, он задел вену. Когда позже мы совокупились снова, рана открылась, и нас чуть было не смело потоком крови с кровати. – Элинор продолжала смеяться, вспомнив искренний ужас королевы Беренгарии, удивленные глаза и вздернутые брови сестры Ричарда Джоанны.
Затем она спросила, уже серьезно:
– На многое ли готов Джеффри ради тебя? Сможет ли он? Я имею в виду… достаточно ли у него волос на теле?
– Не знаю, – пробормотала Джоанна. – Не могу ответить на эти вопросы. Что касается волос… он не таков, как мой отец. У него мягкая и редкая растительность на теле и светлого цвета… как бледное золото. Боюсь, порез будет заметным. А его готовность… Если он верит мне, то пойдет ради меня на все. Но он так ревнив…
– И слишком молод, – забеспокоилась Элинор. – Существуют и другие способы, но их гораздо легче выявить. Если Джеффри обнаружит твою хитрость, ты никогда не сможешь убедить его в своей невинности.
– Не могли бы вы объяснить ему, матушка, какая с вами случилась беда? – спросила Джоанна, явно встревоженная.
– Ни я, ни Иэн. Если об этих проблемах заговорим мы, подозрения Джеффри только усилятся. В конце концов, Джоанна… – Элинор попыталась улыбнуться. – Возможно, мы слегка предвзято смотрим на тебя. Поговорю-ка я с Элой. Когда-то я рассказывала ей, очень давно… Теперь придется напомнить. Будет лучше, если Джеффри все объяснит она.
– Поверит ли он ей? – прошептала Джоанна. – Поверит ли кому-нибудь?
19.
Свадьба при дворе всегда возбуждала всеобщий интерес. Ради такого случая надевали самые роскошные одеяния и изысканные драгоценности. Случай требовал того. Список гостей оказывался гораздо длиннее, чем обычно. Провизию, заказанную в огромных количествах, доставляли даже из самых отдаленных владений. В числе гостей бывало много знати. Значит, готовили самые изысканные и дорогие блюда, а весь праздник отличался исключительной роскошью.
Поэтому в ноябре 1212 года свадьба Джоанны и Джеффри оказалась в центре внимания как весьма незаурядное событие и к тому же приятное для придворных, предвкушавших небывалое веселье. Ведь чем беспокоиться о бедах, постигших Англию, куда приятнее говорить, думать и шутить относительно свадьбы этого бастарда, племянника короля, и дочери леди, давшей королю в свое время от ворот поворот. Эта давняя история, которая, по мнению леди Элинор, была известна только ее нынешнему мужу, покойному супругу и одному преданному вассалу, превратилась вдруг в любимую тему придворных сплетен.
Разгневанная, но беспомощная, Элинор могла лишь с притворным удивлением отрицать, что когда-либо отвергала знаки внимания со стороны короля или хотя бы имела на то причины. Но добилась она этим лишь одного: некоторые болваны, любившие собирать грязные слухи, теперь многозначительно сравнивали старшего сына короля, который был так же белокур, как его дед и дядя Ричард, с рыжеволосой Джоанной. Ведь и королева, и король темноволосы. Разве не могло случиться так, что Джону удалось-таки овладеть леди Элинор? У Джоанны тоже находили сходство со старым королем Генрихом. Некоторые поговаривали, что он был рыжеволосым. Яблоко от яблони недалеко падает, говорили другие, с удовольствием возвращаясь к скандальным сплетням, ходившим прошлой весной, о Джоанне и молодом Брейбруке.
Пошел слух, что незаконнорожденные молодожены не только состоят в кровном родстве, но и унаследовали распущенность нравов по обеим линиям. В иное время при дворе появились бы и человеческие жертвы. Однажды граф Солсбери, Энжелар д'Атье и Вильям де Кантелю с трудом вытащили Джеффри из большого зала, а юного глупца, которого Джеффри чуть было не задушил до смерти, с трудом привели в чувство. В другой раз только личное вмешательство короля спасло старшего Брейбрука от смерти в «объятиях» Иэна. Несмотря на то, что Джон был ниже своего высокого вассала более чем на голову, он обладал силой быка. Возможно, ему и не удалось бы одолеть Иэна в поединке, но, встав между дерущимися и обхватив Иэна своими руками, король предоставил Брейбруку несколько минут для исчезновения.
– Прошу тебя, пускай он уходит! – сказал Джон, как только утихомирил Иэна и уединился с ним в боковых апартаментах. – Тебе наверняка известна правда об этой истории. Леди Элинор удалось отказать мне, но, во всяком случае, это произошло уже после рождения леди Джоанны. Богу известно, что я не так уж и невинен в отношениях с женщинами, но… – Губы Джона тронула едва заметная улыбка. – Твоего обидчика я не стал бы трогать. Разве только… если бы это принесло мир моему королевству…
– Я не буду вызывать его на поединок, – согласился Иэн, вытирая рукой лицо. – Он хотел просто пошутить, но…
– Все мы измотанные и издерганные, – вздохнул Джон. – Нелегко сдерживать себя. В таком напряжении любой человек норовит уколоть своего соседа, чтобы облегчить собственную боль.
Человек, изрекавший эти слова, говорил правду. Что-то Дрогнуло в Иэне, и он забыл о своем гневе. Что за боль снедала короля всю его жизнь и заставляла испытывать радость от страданий других? Чем бы эта боль ни была вызвана, на какое-то время она, видимо, утихла. Или Джон контролирует себя лучше прежних членов анжуйской династии? В последние месяцы он был идеальным королем: внимательным в делах и мягким, хотя и не предупредительным к своим вассалам. Король делал много хорошего. Он дал строгие указания своим офицерам пресекать попытки грабежей пилигримов и торговцев, без страха и по совести вершил правосудие для тех, кто обращался к нему.
Со всем этим Джон, конечно, опоздал, но сейчас, когда он имеет полное право не доверять почти ни одному из своих вассалов, его подозрительность, похоже, поутихла. Он не выказывает глупой самоуверенности. Отлично знает о недовольстве, нарастающем повсюду, но предпринимает меры предосторожности, дабы защитить себя и своих детей, а также приостановить распространение паники. В нем нет страха перед будущим. Джон спокойно провел совет с самыми преданными людьми, как защитить королевство от внутренних и внешних врагов…
«Если Джон не умел контролировать себя во времена удачи, он определенно научился вести себя в неблагоприятный период», – думал Иэн. Осознание того, что король мог опуститься ради дела до уровня обыкновенного человека, давало ему некоторое удовлетворение. Иэн хотел лишь знать, что, если они каким-то чудом одержат верх над значительно превосходящими их силами, Джон уже не изменится или не деградирует в ужаснейшего тирана.
//-- * * * --//
Больше всех страдали, конечно, Джоанна и Джеффри. Преследуемая сплетницами, которые перешептываются за ее спиной и расплываются в лицемерных улыбках, когда она оборачивается к ним, Джоанна вела себя с напускным спокойствием. Она не могла допустить ни одной трещины в своем поведении прежде всего потому, чтобы не дать волю страху и не впасть в истерику. Поэтому и обращалась с Джеффри несколько неуверенно, как, впрочем, и со злыми недоброжелателями, и с искренними своими сторонниками.
Встретившись впервые наедине со своим женихом, Джоанна чувствовала себя неловко, хотя и ощетинилась, как еж, когда он попытался обнять ее. Когда же Джеффри спросил, почему она так холодна, Джоанна просто убежала от него. Бедная девушка не посмела ответить ему, ибо знала, что разразится слезами и начнет умолять Джеффри верить ей, не отрекаться от нее, если предательство тела откажет предоставить доказательства ее девственности. Джоанна считала, что этим она нанесла бы себе непоправимый вред. Сказать о предполагаемых сомнениях, которые могут возникнуть относительно ее непорочности, – значит, только усилить подозрительность и ревность Джеффри.
Ночью и днем, во сне и наяву, Джоанна представляла себе реакцию Джеффри. Говорила ли с ним леди Эла? В обычной ситуации Джоанна не сомневалась бы в своей приемной матери, но сейчас леди Эла вела себя явно ненормально. Весь мир как будто растворился вокруг нее, она часто целые дни проводила в постели, уставившись глазами в потолок. Если леди Эла поговорила с Джеффри, как он воспринял слова своей мачехи? Леди Эла сделает все ради спасения графа Солсбери, а следовательно, даже вопреки своей воле, ради короля. Джеффри же мог воспринять всю историю как уловку, которой воспользовались по политическим соображениям, чтобы он взял в жены не девственницу. Даже если Джеффри поверил леди Эле, поможет ли он Джоанне, когда потребуется? Придумает, как заставить придворных замолчать? А если поверил, почему не сказал Джоанне, что все будет хорошо? Почему не сказал ей, что будет любить и защищать ее, несмотря ни на что?
Вторая их встреча наедине стала для Джоанны настоящей пыткой. На этот раз, зная о ходивших повсюду грязных слухах, Джеффри не искал физической близости с Джоанной, надеясь, что его сдержанность лишь подчеркнет его уважение к ней. А Джоанна, обуреваемая своими опасениями, приняла столь нежную предупредительность за холодное отчуждение. В отчаянии Джеффри не сдержался и пробормотал несколько пошлостей по поводу счастья, которое его ждет в их предполагаемом брачном союзе. Выглядел он при этом настолько несчастным, что все его неуверенные нападки прозвучали как намеренное оскорбление.
– Ради Бога! – не выдержал наконец Джеффри. – Если я не нужен тебе, так и скажи! Несомненно, это вызовет нарекания в наш адрес во всем королевстве…
– Тебе известно не хуже меня, что наше бракосочетание организуют по приказу! – холодно огрызнулась Джоанна. – Ты можешь…
Она чуть было не сказала, что Джеффри мог бы расторгнуть их брак позже, если не поверит в ее честность, но, к счастью, не зашла так далеко. Джеффри опрокинул стол, стоявший перед ним, смял два золотых кубка, разбил дорогой стеклянный графин и, чтобы под горячую руку не проделать чего-нибудь похожего с Джоанной, выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью. Джоанна, тихо всхлипывая, собрала с залитого вином пола кусочки стекла.
– Все пропало, все пропало, – причитала она, когда минут через пять в комнату впорхнула Эдвина/
– Ну будет, дорогая, будет, – начала успокаивать девушку служанка, прижимая ее к своей теплой роскошной груди. – Жизнь не разбить, как стекло, милая. Все образуется.
В последнюю неделю перед свадьбой стало ясно, что ничто не образовалось. Если не считать ледяных вежливых приветствий при встречах и прощаниях, Джоанна и Джеффри вообще не говорили друг с другом. Как ни странно, но ревность совершенно не терзала Джеффри. Однако, как только до Джеффри снова дошли сплетни о Брейбруке и Джоанне, он почувствовал боль. Боль за Джоанну. Его терзала, мучительно терзала мысль, что она явно не хочет выходить за него замуж.
Все было бы не так уж и плохо, если бы он знал, что Джоанна просто запуталась в своих чувствах. Тогда у него появилась бы надежда завоевать ее сердце.
Она и до пожара ни в чем не была уверена, но все же по велению сердца бросилась искать его в океане стихийного бедствия. Они поссорились, и это каким-то образом заставило ее получше разобраться в своих чувствах… Очевидно, то, на чем она остановилась, не в его пользу. Конечно, чувства Джоанны имеют значение только для него самого. Она выйдет за него замуж, поскольку послушна и понимает, что ее отказ навлечет на всех несчастья. Она будет отличной женой…
Джеффри стиснул зубы и едва удержался от того, чтобы не рвать на себе волосы или не биться головой о стену. Тогда к нему ворвался бы отец и стал бы снова задавать вопросы.
Джоанна смирилась с судьбой. Она приняла решение. Будет спокойно и послушно разделять с мужем ложе, рожать ему детей, помогать поддерживать абсолютный порядок в его и ее владениях, ухаживать за ним, когда он захворает или будет ранен… но все время в самых глубоких тайниках своей души будет скрывать желание освободиться от него…
В отличие от Элы леди Элинор не оставалась слепой к проблемам молодых, но и ничем не могла помочь им.
Поговорить с Джоанной, попытаться успокоить ее? Но девушка совсем может потерять самообладание. Поговорить с Джеффри? Но она не знает причин его очевидных страданий. Переубедить его в чем-то трудно, практически невозможно. Остается лишь надеяться, что Джоанна совладает с собой, а граф Солсбери удержит Джеффри от убийства какой-нибудь важной персоны. Эта проклятая необходимость свадьбы при дворе! Она уже не только подвергла молодых людей суровым испытаниям, вызванным злобными языками перепуганной и разочарованной толпы, но и лишила Джеффри и Джоанну возможности заниматься делом. В обычной ситуации они были бы так заняты, готовясь к приему гостей, что у них не оставалось бы времени ссориться или слишком много думать друг о друге. Элинор присматривала бы за тем, как доставляют всю необходимую провизию, а за ее использованием следила бы дочь. Джеффри бы выезжал на охоту, но не ради удовольствия, а ради мяса для стола. Элинор, конечно, надоела бы обоим своими постоянными советами, их страх и неуверенность перешли бы в злость из-за ее чрезмерных требований…
Единственным утешением для леди были грустные воспоминания о ее первом замужестве и радостные мысли о втором.
И вот наконец наступил первый день декабря. Джоанна из-за суеверия и признательности к матушке выбрала для своего бракосочетания день свадьбы Элинор. Холодным зимним утром она лежала на кровати, наблюдая за тем, как мало-помалу наступает рассвет. Тогда, шесть лет назад, этот День был неописуемо радостным, а матушка удивительно красива. Джоанна надеялась, что долгая бессонная ночь не лишит ее глаза блеска, а щек румянца. Королева проявила исключительную щедрость, подарив ей чудесное свадебное одеяние. Конечно, Изабелла сделала прекрасный выбор, соответствующий и внешности, и фигуре Джоанны. Но роскошная голубая туника и позолоченная накидка придадут ей сходство с трупом, если она выдаст лицом свои чувства.
Начало дня рассеяло опасения Джоанны. Во-первых, придворные дамы были гораздо веселее, чем обычно, находя удовольствие в том, чтобы надеть свои лучшие наряды. А во-вторых, Джоанна воспряла духом, заметив, что ее матушка и леди Эла явно довольны развитием событий. Если бы Джеффри скверно воспринял историю, которую ему должна была поведать леди Эла, она, естественно, не вела себя так. Свадебный подарок Джеффри также пробудил надежду. Когда открыли присланную им шкатулку, из нее выплеснулись искристые каскады чистейшей голубоватой воды. Лунные камни!
Должно быть, Джеффри не меньше года собирал их, такие они необычные. Большинство людей предпочитают яркие тона изумрудов, рубинов или сапфиров. Но лунные камни, того же цвета, что и ее, Джоанны, глаза, прекрасно ей подходят!
Девушка разглядывала прекрасное ожерелье, браслеты, обруч для апостольника. Слабая улыбка тронула ее губы. Таких драгоценностей не будет ни у кого! Здесь, должно быть, все лунные камни Англии, а возможно, и Европы!
Король не мог присутствовать на свадьбе, поскольку был отлучен от церкви и его участие сделало бы церемонию недействительной. Ею руководил Питер де Роше, епископ Винчестерский, к счастью, оказавшийся крепким человеком с прекрасным голосом. Хлипкий прелат не смог бы прокричать всю службу, чтобы его слышала вся толпа придворных, теснившихся в церковных галереях и заполонивших площадь. «Одному Богу известно, – подумала Джоанна с обычным для нее юмором, – не отменят ли завтра эту свадьбу, которая, бесспорно, лучше всех прежних бракосочетаний».
Джеффри заметил легкую улыбку на ее лице, и его сердце затрепетало от радости. Возможно, Джоанна уже радуется, хотя все еще не уверена в себе. Быть может, ее печаль и страх были порождены грязью, которой их пытались очернить при дворе. Или это только нежелание девушки изменить свою жизнь? Ни у кого нет такого снисходительного отца, как Иэн, или такого счастливого дома, как дом леди Элинор. Нелегко покинуть его и доверить свою жизнь другому…
Когда епископ закончил благословение и предложил Джеффри поцеловать свою жену, все уже посинели от холода. Джеффри просто жаждал поцеловать Джоанну и увидеть, что его ждет взамен, но он боялся реакции как ее, так и глазеющей толпы. Лучше предаться надежде, нежели рисковать здесь, чтобы стать постоянным объектом насмешек в будущем.
Джеффри едва коснулся губ Джоанны. Она ответила на его поцелуй с тем же очевидным равнодушием. Холод снова пронзил исстрадавшееся сердце Джоанны. Оно вдруг забилось сильнее в груди, когда Джеффри взял ее руку. Она не станет плакать! Нет, не станет!
Спокойствие не изменило Джоанне, даже когда леди Элинор крепко обняла ее и прошептала срывающимся голосом:
– Дитя мое, дитя, ты всегда будешь моей, моим ребенком!
Джоанна не успела уловить страх в этом стенании любви, ибо ее перехватила леди Эла. Та рыдала, по ее миловидному лицу ручьем текли слезы, глаза покраснели.
– Будь добра к нему, – тихо сказала леди Эла. – Поскольку ты мне как дочь, Джоанна, возмести ему все несчастья, причиненные мной.
Непоколебимое спокойствие Джоанны удалось нарушить лишь Иэну. Глаза его предательски блестели, он ничего не говорил, лишь прижал ее к себе, как прижимал тысячу Раз, когда она прибегала к нему за утешением после каких-нибудь неурядиц или наказания. Джоанна прильнула к Иэну, заменившему ей отца, и разрыдалась.
– Не плачь, любовь моя! – утешал девушку Иэн. – Джеффри – прекрасный человек, и я люблю его. Тебе нечего бояться. Если он обидит тебя, я убью его!
Джоанна перестала плакать так же быстро, как и начала.
– Нет, только не это! – в испуге прошептала она, уже Вообразив своего мужа погибшим от могучей руки отчима: Джеффри никогда не стал бы защищаться от него. – О Боже! Избавьте меня от этого гнетущего страха! Что бы ни случилось между мной и Джеффри, он всегда будет любить вас, а вы – его…
Тут Элинор силой оттащила Иэна от Джоанны и прошипела ему на ухо:
– Идиот! Не видишь, что она и так расстроена?! Тебе нужен очередной скандал?! Будь она еще мягкосердечнее, то уже умоляла бы избавить ее от брака, о котором так мечтала. Объясняю: она любит его, а он – ее! Им нужен только покой вдали от этого сумасшедшего дома, и все будет хорошо.
Многие желали молодоженам всего наилучшего, одни – вполне искренне, иные – с дурными надеждами, которые полностью противоречили их словам. И те, и другие считали, что их ожидания сбудутся. Жених и невеста, совсем сбитые с толку, посматривали друг на друга украдкой, полагая, что этого никто не замечает. Одни видели здесь страсть и любовь, а те, что желали новобрачным зла, – страх и подозрительность в их поведении. Истина заключалась в том, что обе эти группы были отчасти правы в своих толкованиях увиденного.
Хаос мыслей, теснившихся в голове Джоанны, имел одну положительную сторону. Обескураживающий факт, что Джон будет ее соседом и собеседником по застолью, дошел до девушки, лишь когда Джеффри подвел ее к столу и отодвинул скамью, чтобы она не задела кресло короля. Джоанна машинально присела в реверансе и скромно опустила глаза.
Теперь она не сомневается: этот день проклят! По одну руку от нее сидит Джон, его она ужасно боится и не любит, а по другую – Джеффри, которого боится теперь даже больше, чем его дядю!
Джоанна не находила слов для разговора ни с одним из них. Она не могла не только говорить, но и есть, ибо от нервного напряжения ей ничто не лезло в горло.
– Эй, Джоанна, взгляни-ка на меня! – послышался радостный шепот за ее спиной.
– Адам! – Джоанна почувствовала, что к ней пришло избавление.
– Видела щеголя? – с намеренной вульгарностью спросил он. Затем весело ударил сестру по спине, чуть н, пригнув ее к столу, и воскликнул: – Счастливая девчонка!
– Адам! – возмутилась Джоанна, хватаясь за ближайшую доступную ей опору, которой оказалось плечо Джеффри.
– Полегче! – прошептал тот. – Ты грубо обращаешься с моей собственностью.
– Простите! – с сокрушенным видом извинился Адам. – Я совсем позабыл, что продолжаю расти, а вы остаетесь маленькими. Но зато я вспомнил, как вы чуть ли не силой выгнали меня из комнаты однажды. – Жестом руки он показал, что не хочет больше говорить о прошлом. – О, я рад, что вы решились на придворную свадьбу! Это дало мне возможность заиметь полный сундук новой одежды и – посмотрите на меня! – прислуживать на величайшем пиру в королевском замке.
– Ты не протянешь долго, если не прекратишь болтать и не примешься за свои обязанности, – пробурчал Джеффри недовольно, хотя глаза его смеялись.
Слева от Джоанны раздался хохот. Девушка и Джеффри оцепенели, а Адам низко и изящно поклонился с предупредительной улыбкой на лице.
– Твой брат – отличный образец мужчины и совсем не испытывает страха перед членами королевской фамилии, – обратился Джон к испуганной не на шутку таким весельем Джоанне.
Опущенные до сих пор глаза девушки при взгляде на короля сверкнули. Ее губки сжались, а узкие ноздри расширились. Ни одна дикая лисица не выглядела бы более свирепо, защищая своих детенышей. Король, сам того не замечая, часто задышал. Только что он снова увидел лицо своего врага, который давно уже покоится в земле, – Саймона Ле-маня, каким оно бывало перед сражением. Но Джоанна уже поняла: нет нужды защищать Адама без всякой на то причины. В замечании Джона не было коварной угрозы, ничего, кроме доброжелательности, хотя на его лице и читалось удивление. Джоанна успокоилась. Сейчас ее занимали только собственные проблемы. К тому же она неоднократно слышала от Иэна, насколько изменился король в лучшую сторону. Хорошие отношения вкупе с осмотрительностью все же лучше открытой вражды.
– О, милорд, я думаю, что он – сущий дьявол, – спокойно ответила Джоанна. – Если где-то рядом озорничают, можете быть уверены, что либо он принимает в этих проказах участие, хотя и стоит в сторонке с самым невинным выражением лица, либо он и есть зачинщик.
Парочка смешных эпизодов из детства Адама оказалась как раз кстати. В глубине души Джоанна уже благодарила брата за вмешательство, ибо он помог ей непринужденно заговорить с королем. Она видела, как Адам что-то сказал Джеффри, слышала одобрение своего мужа и его замечание юноше, что тому следовало бы держать себя более подобающим случаю образом. Король принял за шутку то, что и было лишь шуткой. Тем не менее продолжение подобной игры могло оскорбить Джона, который, хотя и выглядит добрым, совсем не хочет быть таковым…
В словах Джеффри прозвучали такие здравомыслие и доброта, что Джоанна уже порицала себя за то, что предположила в нем дурные намерения, абсолютно чуждые его натуре. К счастью, ничто не нарушило уже внутреннее спокойствие Джоанны, хотя ей пришлось поддерживать разговор с Джоном и Джеффри в течение почти шести часов. Слуги Изабеллы оказывали Джоанне всяческие почести.
Пир предполагал четыре смены блюд, по десяти в каждой. Сначала подали заливного пескаря, за которым последовало запеченное брюшко лосося. Потом тушеные угри и вареную морскую свинью с горохом. За деликатесами внесли пряные блюда в виде запеченной в черном сахаре сельди с гарниром из зелени. Затем подали жаренную на вертелах щуку, жаркое из миног, палтуса и морской свиньи. Завершал первую смену блюд изумительный торт в виде высокой скульптуры из теста и желе, изображающей молодую девушку и молодого мужчину, держащихся за руки.
Музыканты, естественно, играли на протяжении всей трапезы, но, когда торт поставили на высоком столе, а менее значительные сладости разложили на других столах в порядке их важности, они завели еще более веселую мелодию. Отлично зная свои обязанности, Джеффри встал, подал руку Джоанне и вывел ее на свободное пространство посреди зала. Желающие потанцевать тут же последовали их примеру и почти полчаса отрабатывали поглощенные блюда и вина. Когда танцующие вспотели и запыхались совсем, слуги уже стояли наготове у дверей. Все вернулись на свои места. Глаза Джоанны горели от удовольствия, а лоб Джеффри был влажным от пота.
Теперь гостей развлекали акробаты, демонстрировавшие ловкие трюки. Шуты отпускали разные непристойности. Джоанна уже почти забыла, что находится на своей свадьбе, что приятный молодой человек по одну руку от нее приходится ей мужем, а тучный мужчина по другую – сам король. Она была оживленной и веселой, глаза ее светились так же, как и роскошные лунные камни, украшавшие ее грудь, руки и апостольник.
Какими бы чудесами ни радовали присутствующих артисты, глаза Джеффри почти неотрывно смотрели на его возлюбленную. Глаза короля оставались безучастными, чего нельзя было сказать о его мыслях. Он сожалел, что не может отпить из чаши Джоанны, как только ее наполнил Джеффри. Джон видел сейчас в Джоанне старого сэра Саймона и знал, что страхом рта ей не закрыть. Несомненно, весь этот дым, что зовется ее целомудрием, идет из того же очага. Дайте ему только удержать в руках эту землю, пока он обманом не заставит папу перейти на его сторону, думал Джон. Тогда он купит Джоанну – такие женщины всегда продаются – прямо под носом у своего брата.
Пока не внесли следующую смену блюд, осталось время и для танцев. На этот раз Джоанну вел король, а Джеффри, как того требовали правила приличий, сопровождал Изабеллу.
Джоанну немало удивило, насколько легко двигался Джон, и она сказала ему об этом. Король был польщен и тут же уверил себя, что найдет способ удовлетворить свою похоть. «Такую и не надо брать силой», – подумал он, хотя и не без сожаления. Гораздо приятнее было бы приручить дикую лисичку…
Джеффри меньше радовался своей партнерше. Но она танцевала очень грациозно и не сказала ничего, что могло бы оскорбить его. Королева была настолько любезна, что Джеффри чувствовал только легкий холодок внутри. Как же он ненавидит Изабеллу!
Второй танец новобрачных был более благородным, не требовавшим быстрого темпа, как первый. По обычаю, после третьей смены блюд всегда следовали медленные танцы, поскбльку к этому времени многие гости не только пресыщались пищей, но и пребывали в состоянии легкого опьянения.
Когда подали четвертую смену блюд – сладости, в зале раздались громкие, гневные возгласы, которые заглушили даже невероятный шум, производимый несколькими сотнями чавкающих, пьющих и болтающих людей. Король, жадно изучавший блюдо с засахаренными фруктами, намереваясь выбрать самый большой и лакомый кусочек, вскинул голову. Джоанна почувствовала, как замер справа от нее Джеффри с куском яблока во рту. Иэн и граф Солсбери уже было поднялись со скамеек, но ссора стихла, так как более трезвые мужчины водворили мир среди перепивших. Обычная проблема любого большого пиршества: некоторые мужи, поддавшись действию вина, начинают слишком открыто выражать свое мнение и частенько хватаются за ножи или мечи. В данном случае необычна была не сама ссора, а та быстрота, с какой она утихла.
К удивлению Джоанны абсолютно пьяных оказалось немного. Она почувствовала внутри себя холодок, с которым вернулись и ее тревоги.
Бесспорно, Джон, Иэн, граф Солсбери и Джеффри, которые любят приложиться к вину при удобном случае, трезвы. Очевидно, у Джеффри есть основания не пить слишком много: ему еще надо исполнить свой «супружеский долг»…
Джоанна вздрогнула, но тотчас же выбросила эту мысль из головы. Если не все позволяют себе отпраздновать событие так, как приличествует случаю, это уже плохой признак, очень плохой. Лишь немногие гости осмелились дойти до того состояния, когда сначала говорят, а потом думают…
Когда Джоанна пробежала глазами стол, ее опасения лишь усилились. Она увидела лица матушки и леди Элы. Естественно, они разнились.
Леди Элинор выглядела настороженной, чующей опасность, ее светло-коричневые глаза горели огнем, а тело напряглось от нетерпения. Джоанна едва сдержала улыбку. Ее матушка не выносит ожидания беды, несчастья. Возможно, в эти дни у нее не было особого повода расстраиваться, но когда она чувствует приближение беды, то хочет встретиться с ней немедленно.
Леди Эла, казалось, вот-вот расплачется от волнения. Она ухватилась за стол, чтобы скрыть дрожь в руках, но не переставала причитать о том, как ужасно выходить замуж, какими грубыми и опрометчивыми бывают мужья, то есть делала все возможное, чтобы отвлечь внимание присутствующих от реальной опасности. При всей своей трусости и плаксивости леди Эла оставалась надежной опорой своему супругу и погибла бы с ним, сожалея лишь о том, что не смогла спасти его.
Зато Изабелла как будто и не заметила никакого беспокойства, того, как быстро навели порядок и что, собственно говоря, произошло. Она походила сейчас на холеную, самодовольную кошку, которая только что опорожнила кувшин со сливками. Безразличие королевы к проблемам своего мужа несколько удивляло Джоанну. На этом красивом лице не было, как всегда, и тени беспокойства. На все вопросы у Изабеллы были свои ответы. Ее не волновало, что происходит с Джоном. Она была уверена, что с ней ничего не случится, а остальное не имеет никакого значения. Джоанна вспомнила разговоры о Фиц-Вальтере и королеве. Вполне вероятно, Фиц-Вальтер пообещал Изабелле, что вместо Джона будет править ее сын, Генри, а ее положение останется неизменным. Не в этом ли причина ее спокойствия? Джоанну даже передернуло от отвращения. А быть может, она и сама хочет быть такой же невозмутимой и безразличной ко всему?
Джоанна мельком взглянула на мужа. Он с явным удовольствием жевал яблоко, слегка наклонив голову, чтобы лучше слышать то, о чем ему говорила леди Элинор. После Того как смутьянов утихомирили, несколько минут в зале стояла напряженная тишина, но постепенно шум достиг привычного уровня. Иэн снова успокоился и тоже слушал леди Элинор, Джоанна почтительно повернулась к королю. Он разговаривал с распорядителем пиршества, требуя, чтобы привели актеров, которые куда основательнее займут внимание гостей, нежели жонглеры. Поворачиваясь к королю, Джоанна поймала на себе взгляд Изабеллы. Лицо «кошки у горшка со сливками» напряглось, а медленная улыбка, разжав тонкие губы, обнажила жемчужные зубы. И хотя Джоанне удалось сохранить на лице выражение полного спокойствия, она не смогла уже контролировать ток крови в своем теле. Она побледнела и сразу же поняла, что Изабелла заметила это. Королева засмеялась – тихо, мелодично и радостно: значит, лисица понимает, что угодила в западню!
«Что за невинное веселье», – подумала Джоанна. Она посмотрела на восхитительное желе, которое поставили перед ней. Высокое сооружение колыхалось и дрожало, но каким-то образом удерживалось и оставалось целым. У нее, Джоанны, с этим желе много общего. Пока их никто не трогает, они сохраняют видимость прочности, но, стоит коснуться, как тут же превращаются в бесформенную массу. Изабелла явно заметила, как она смутилась. Королеву не заботит, что страна может развалиться. Она слишком тупа и не понимает: ни Джон, ни Фиц-Вальтер никому не могут гарантировать безопасность в круговороте гражданской войны. Изабелла полагает, что Джеффри не станет защищать ее, Джоанну, а может быть, даже и убедила его не делать этого…
Поскольку страх безрассуден, Джоанне и в голову не приходило, что союз между ее мужем и королевой абсолютно невозможен. По сути дела, Джеффри настолько ненавидел королеву, что, захоти она чего-нибудь, он сделал бы все возможное, чтобы помешать исполнению ее желания. Если бы Джоанна могла сейчас ясно мыслить вообще, она поняла бы, что самоуверенность королевы основывалась на ошибочных предпосылках. Изабелла не могла знать, что у Элинор в свое время просто не было девственной плевы и ее дочь могла страдать тем же. Джоанна убедила себя, что Изабелла намеревается погубить ее, что она беззащитна перед ней.
Появившиеся актеры, похоже, играли очень хорошо. Джоанна слышала взрывы хохота, топот ног, свист и крики одобрения, но не имела ни малейшего понятия о том, что происходит. Она смеялась, когда смеялись другие, пила немного больше обычного и, сохраняя внешнее спокойствие, переносила все муки ада, что разверзся в ее душе. Поддерживало Джоанну лишь ее бесконечное мужество, которое чевозможно было сломить ничем.
Когда первая пьеса закончилась, опять начались танцы. Джоанна почти не замечала, как переходит от одного мужчины к другому, и много смеялась без причины. Время от времени она слышала протестующий голос Джеффри среди взрывов смеха. Но он не танцевал с ней, и это еще больше пугало девушку.
Затем наступили минуты, когда Джоанна едва могла совладать с дыханием из-за страха, необходимости притворяться веселой и нервного напряжения. Однако она не упала в обморок, такой желанный сейчас, а снова села на свое место. Очередная, совсем непонятная ей пьеса была встречена с тем же, а может быть, и большим одобрением гостей. Похоже, она снова танцевала потом. Теперь Джоанна так ушла в себя, что абсолютно не осознавала, что делает и говорит.
Она очнулась, обнаружив себя совершенно голой. Дрожащей от холода Джоанне казалось, что она находится в центре внимания сотни любопытных глаз. Она чуть было не закричала от ужаса, решив, что ее порок стал явным и теперь последует неминуемое наказание. Но перед ней стояли и улыбались ее матушка – милая, родная матушка! – и леди Эла.
Женская рука подхватила ее волосы и приподняла эту завесу, благопристойно закрывавшую ее тело. Другая теплая рука легла на плечо и повернула девушку.
– Разве она не само совершенство? – проворковала Изабелла своим мелодичным голосом. – Посмотрите на эту молочную кожу! Какая безупречная – ни одной царапины, ни одного шрама!
Уже готовая было к панике, Джоанна поняла, что это еще не наказание, ее испытание даже не началось. Как и подобает скромной девушке, она тщетно пыталась что-нибудь предпринять, чтобы укрыться от прикованных к ней взглядов, от этих мимолетных шуток и остроумных реплик. Но что она могла сделать? Джоанна стояла как статуя, в буквальном смысле белая, как молоко, с побледневшими губами. Не утратили своего цвета лишь ее огненные волосы, рыжие завитки под мышками и на бугорке Венеры.
Джоанна не могла определить, сколько длилось это мучение. Видимо, недолго, раз она расслышала замечания по поводу своей дрожи и причитания леди Элы, которая сказала, что, если они сейчас же не согреют Джоанну, она умрет от холода, не успев стать женой. Потом Джоанну положили в постель, вложив в руку кубок с теплым вином.
Толпа людей еще долго оставалась в комнате. Все поддразнивали Джеффри, пока он наконец не выгнал их вон, притворившись, что сердится. На самом же деле Джеффри был очень доволен. Явная зависть всех мужчин и очевидная радость Джоанны с самого начала пиршества подняли его настроение.
Джоанна посмотрела на кубок с вином. Слишком поздно отступать, умолять или что-либо делать. Остается лишь ждать, что уготовила ей судьба.
Чашу с вином осторожно взяли из ее руки. Теплые губы коснулись щеки девушки, нежные пальцы приподняли ее волосы. Те же губы начали покусывать, посасывать мочку ее уха.
Ничего!
Впервые ласки Джеффри не возбуждали Джоанну. Он лег рядом с ней. Его губы нашли ее рот, потом скользнули вниз. Джеффри отбросил в сторону подушки и притянул Джоанну к себе. Свободной рукой он сжал ее грудь.
Ничего! Джоанна по-прежнему ничего не чувствует!
– Возьми меня, Джеффри! Прошу, возьми меня! Не заставляй меня ждать! – только и прошептала она.
20.
Для Джоанны все оказалось не просто трудным, а ужасным. Она не стонала, не вырывалась, но из-под ее опущенных ресниц лились слезы, а дыхание прерывалось мучительными всхлипываниями. Ей было больно и невероятно страшно. Джоанна не смела взглянуть на своего мужа. Видимо, он не меньше ее был обескуражен ее реакцией. Джеффри шумно дышал. Она терялась: устал Джеффри или раздосадован? Когда Джоанна услышала раза два вполне различимые, хотя и невнятные, проклятия, она замерла в испуге. Наконец Джеффри затих, глубоко и удовлетворенно вздохнул, но еще некоторое время лежал на ней, словно совсем обессилев.
Джоанна изо всех сил пыталась успокоиться, сдержать слезы. Она надеялась, что Джеффри уснет, а на простынях отыщутся доказательства ее страданий. Однако Джеффри не отвернулся от нее, наоборот, – прильнул к ней.
– Прости, что причинил тебе боль, Джоанна, – ласково сказал он и добавил уже с некоторым раздражением: – Почему ты подгоняла меня? Я думал, что ты уже готова… – Не дождавшись ответа, Джеффри нежно вытер слезы с ее щек. Глупец! Откуда ей знать что-нибудь об этом? – Пожалуйста, – опять заговорил он, уже более нежно, – открой глаза и посмотри на меня, Я больше не побеспокою тебя, если ты не захочешь. Я ведь не чудовище! Сейчас тебе станет легче.
Джоанна по-прежнему молчала. Джеффри оперся на локоть и взглянул на жену. Она уже не плакала и послушно открыла глаза, но ее лицо оставалось непроницаемым, а мысли, видимо, не имели к нему никакого отношения.
Возможно, Джоанна плакала не от боли. Что с ней, что мучает ее: сожаление или даже отвращение? А подгоняла его, чтобы лишиться последней надежды на спасение от ненавистного брака? Но она была такой веселой, счастливой, такой трогательно непосредственной на протяжении всего пиршества и праздника… Прочь сомнения, это все плод его воображения!
Но сомнения не оставляли Джеффри. У него появилось желание ударить Джоанну, закричать, что она поступила безрассудно, приговорив их к вечному аду. Джеффри понимал, почему она на это пошла. Он сделал бы то же самое, осознавая свой долг. Если бы он не любил ее, то охотно превозносил бы ее целомудрие. Что ж, теперь поздно что-либо менять: они соединили свои тела и души навеки и должны найти способ жить вместе.
– Вот что я тебе скажу, Джоанна… – Джеффри попытался улыбнуться. – Если я когда-нибудь окажусь в чужой постели, это будет далеко не постель девственницы. Я слышал, как мужчины говорили, насколько приятно лишить девушку невинности. Безумцы! Клянусь, что по своей воле никогда не стану утруждать себя хлопотами с целомудренными девицами.
– О, Джеффри, действительно так? Ты уверен?
– Что значит, уверен ли я? – удивился он. – А ты думала, я буду наслаждаться, насилуя маленьких девочек?
Джоанна даже улыбнулась. Она была слишком поглощена своей проблемой, чтобы понять шутку Джеффри, но тем не менее повеселела и ожила.
– Ты думаешь, я предоставила доказательства?
– Доказательства?! – взревел Джеффри. – Да я чуть не умер, превращая тебя в женщину! Какие еще доказательства мне нужны?! Я знаю, что побывал там, где не был до меня ни один мужчина!
– Как я рада! – прошептала Джоанна. – Так рада! Я думала… боялась, что ты усомнишься во мне.
– Усомнюсь в тебе?! Ты намекаешь на Брейбрука? Ты с ума сошла, Джоанна! Никогда раньше и сейчас тоже – нет!
Джеффри улыбнулся жене и устроился на кровати поудобнее.
Он оказался гораздо глупее ее, терзая себя мыслями, что противен ей. Все ее странности всего лишь от излишней нервозности. Сомневаться в ней? С чего бы? Ах да… это… ему рассказала леди Эла… Он полагал, что у леди Элинор хватит благоразумия не посвящать такую невинную девушку, как Джоанна, в историю о своем бескровном лишении девственности! Почему она не обратилась прямо к нему? Неужели леди Элинор думала, что он мало знает Джоанну и заподозрит в намерении скрыть грех? Все женщины глупы, даже умные! Нет, даже очень умные! Они так стремятся перехитрить мужчин, что приносят себе и другим бесконечные страдания.
Джеффри совсем успокоился и, широко зевнув, закрыл глаза. Джоанна беспокойно заворочалась рядом.
– Хорошо, ты не сомневаешься во мне, – тихо сказала она. – Но другие? Мне хотелось бы убедиться…
– Посмотри сама, – сонно пробормотал Джеффри. – Я знаю: доказательства есть. Я чувствовал, когда ты поддалась, что пошла кровь.
Джоанна приподняла одеяло: Джеффри и она, простыни тоже в красных пятнах. Она удовлетворенно вздохнула и легла на спину. Боль исчезла, но сон не приходил.
Она так устала, а тут еще эта неприятная, скверная мысль… Джеффри верит ей, это ясно. Он верит, ибо знает, что у нее пошла кровь. А если бы этого не случилось? Сделал бы он ради нее то, что ее отец совершил ради матушки? Конечно, сделал бы!
Джоанна беспокойно повернулась сначала на один бок, затем на другой. Джеффри что-то недовольно пробормотал во сне. Джоанна лежала не двигаясь. Несправедливо было бы беспокоить его из-за такой глупости!
Наконец Джоанна тоже почти уснула. Многие годы она ни с кем не делила свою постель, и близость другого тела доставляла ей неудобства. Повернувшись, Джоанна уперлась в мускулистую спину Джеффри и вздрогнула от неожиданности. Ее потрясение было сродни настоящему шоку. К счастью, она вспомнила, где находится и кто спит рядом с ней, прежде чем успела позвать на помощь служанку – вот была бы потеха!
Кровать как-то странно скрипнула.
Джеффри спас бы ее честь, твердила себе Джоанна. Удивительно, но ей стало горько от этой мысли: теперь ей никогда не узнать, смог бы ее муж солгать ради их любви. Перевозбужденной, переутомленной Джоанне казалось, что именно это послужило бы последним доказательством его любви к ней. Джеффри так воспитан: для него ложь – бесчестье. Если бы он солгал ради нее, значит, она для него гораздо важнее чести.
Кровать снова скрипнула.
Откуда этот звук? Джоанна недоумевала: она даже не шелохнулась, а Джеффри спит как сурок. Когда снова раздался тот же скрип, она замерла и прислушалась. Кожаные ремни кровати так скрипеть, конечно, не могут…
– Джеффри! – Джоанна растолкала его. – Под кроватью крыса!
– Что? – пробурчал он.
– Крыса! Под кроватью крыса! – повторила Джоанна.
Прежде ничего подобного не случалось. В ее опочивальне все время находился Брайан, а крысы не водятся там, где спят собаки.
– Не выдумывай! Спи! – опять буркнул Джеффри. – Это котенок, а он не съест тебя.
– Вот как? Котенок? Что может делать котенок под кроватью? Джеффри!
Он неохотно открыл глаза.
– Котенок? А, ну да… – Джеффри зевнул и снова закрыл глаза.
– Лентяй! – закричала Джоанна. – Встань и убей эту крысу! Или прогони ее! Я ни за что не засну с этим скрежетом и писком под кроватью!
– О Господи! – проворчал Джеффри, потом поднялся и спрыгнул на пол.
– Дурачок, ты же голый! Она укусит тебя! Возьми нож или еще что-нибудь…
Однако Джеффри, проигнорировав предупреждение Джоанны, полез под кровать, при этом отвратительно ругаясь. Джоанна огляделась в надежде отыскать что-нибудь, чем можно было бы ударить крысу, если та выскочит с ее стороны, но не нашла ничего подходящего. Послышался скрип кожи, словно кто-то растягивал кроватные ремни. Потом из-под кровати появился Джеффри. Он встал на колени и швырнул Джоанне полотняный мешок, в котором что-то шевелилось и пищало.
– Я же говорил тебе, что это котенок! – с раздражением сказал Джеффри. – Твоя глупая служанка должна была дать ему побольше снотворного, но, полагаю, поскупилась.
Пока он говорил и опять устраивался на кровати, Джоанна сняла веревку, которой был завязан небольшой мешок. Оттуда тотчас же выпрыгнул котенок черепаховой масти. Это милое создание явно возмущалось столь пренебрежительным отношением к себе. Но, когда Джоанна погладила его и почесала шейку, оно обрело спокойствие и даже начало мурлыкать.
– Но, Джеффри, что он здесь делает?! Найти котенка здесь! Да еще привязанного к кроватным ремням… Не странно ли э…
– Что с тобой, черт возьми?! – рассердился Джеффри. – Если бы у тебя не было крови, мне надо себя резать, по-твоему?! Изабелла уже давно насмехается надо мной. Неужели ты не видела, как она осматривала меня, каждый мой волосок? Она объявила всем, что у меня на теле нет ничего, кроме одной незалеченной царапины! В каком месте я пустил бы кровь так, чтобы не осталось следов? Она и тебя осмотрела, всю, тоже. Я пустил бы кровь коту, пока он спал, и…
Но он так и не успел рассказать, как намеревался избавиться от улики: Джоанна обхватила руками его шею.
– О Джеффри! Джеффри! Я буду тебе хорошей женой! Хорошей, послушной и верной спутницей до самой смерти, клянусь тебе! Ты такой добрый…
– Ну и глупышка ты, Джоанна! – нежно сказал он, притянув ее к себе. – Теперь ты действительно моя! Неужели ты думаешь, я позволил бы кому-нибудь обидеть тебя по какой бы то ни было причине?
Последние слова Джеффри проговорил, уже целуя Джоанну в шею. Мимолетный ее страх, навеянный недавней болью и неспособностью ответить на его ласки, тотчас же развеялся, когда она почувствовала теплоту губ Джеффри. Джоанна вздохнула и полностью расслабилась. Джеффри осторожно высвободил руки из-под ее упругого тела, что Дало ему свободу действий. Он еще некоторое время целовал Джоанну, затем поднял голову и взглянул на нее. Как только его ласки приостановились, она что-то обиженно прошептала и медленно открыла глаза.
– Ты хочешь меня? – тоже шепотом спросил Джеффри.
Такой вопрос показался Джоанне весьма странным. Она уже забыла, что Джеффри обещал не трогать ее больше, если она не пожелает испытать боль вторично. Какая необходимость в словах? Джоанна просто притянула голову Джеффри к себе.
Он правильно понял ее, но на этот раз не стал спешить. Джеффри целовал и ласкал Джоанну – медленно двигаясь по всему ее телу. Его губы пили жаркий мед ее губ, прикасались к ее груди, ласкали ее живот. Вначале Джоанна просто наслаждалась ощущением горячих прикосновений к своему телу, ощущая, как губы Джеффри нарисовали на нем огненную дорожку, по которой волнами стекало и пульсировало неведомое ей пьянящее и острое наслаждение. Затем оно сменилось мучительным сладостным томлением, приятным и невыносимым, будто жажда, которую хочется утолить немедленно. Джоанне казалось, что тело взлетает огненным вихрем к самому поднебесью, а потом мигом падает к земле, чтобы в следующее мгновенье воспарить снова. Это было наваждение, колдовство. Всю ее плоть окутал дурман страсти. Она не могла ждать больше ни секунды: из ее груди вырвался стон, она изогнулась всем телом, зовя Джеффри в себя. Она пыталась с силой притянуть его к себе, протиснуться под него, но он будто наслаждался ее мукой… Он видел, как пробуждается в ней женщина, и это было несопоставимо большее удовольствие, чем все, что ему приходилось когда-либо испытывать. Она готова была отдать ему всю себя, раствориться в нем, подчиниться ему, лишь бы он прекратил эту сладкую муку.
Теперь Джеффри всей сутью своей почувствовал, что то, что он изведал раньше, с другими женщинами, было не страстью, не любовью, а лишь похотью. Дело не в том, что ласки шлюх, придворных дам или обозных девок, – обыкновенное притворство в ожидании щедрой платы. Это-то он хорошо знал. Но то, что сейчас он испытывал, было совсем другого свойства: он не только почувствовал желанную женщину, он понял, как сладостно дарить наслаждение самой женщине. С каждым ее вздохом и стоном наслаждение Джеффри лишь усиливалось.
Джоанна чуть не рыдала от нетерпения и возбуждения. Она неистово вцепилась в Джеффри своими длинными ногтями, не сознавая, что они оставляют глубокие следы на его теле. Она целовала его везде, где только могла, готовая поглотить его плоть. Джеффри застонал и по его телу будто молния промчалась; теперь и он не мог себя сдерживать.
Во второй раз все прошло гораздо легче. Какую бы боль с непривычки ни чувствовала Джоанна, она не шла ни в какое сравнение с неописуемым наслаждением. С первым криком удивления и возбуждения, когда испытанный ею впервые оргазм заставил конвульсивно вздрогнуть ее тело, Джеффри достиг своей кульминации. Они затихли одновременно, постанывая и вздыхая.
– Мой… мой… – бормотала Джоанна. – О, сердце мое, это было чудесно!
Наивность этого замечания и чуть охрипший от удовольствия нежный голос женщины, получившей совершенно неожиданный, но очень желанный дар, заставили Джеффри рассмеяться.
– А ты чего ожидала? – спросил он.
– Откуда мне было знать, чего ждать? Просто знать, что это приятно, и испытать на себе – совершенно разные вещи. Кроме того, приятно – не совсем правильное слово…
– Ты так думаешь? А как бы ты это назвала?
– Я назвала бы… нет, не скажу. Ты и так слишком возгордился! – засмеялась Джоанна. – Если я начну хвалить тебя, ты станешь высокомерным и невыносимым.
Джеффри сделал вид, что огорчен.
– Но, если ты не будешь хвалить меня, я наверняка решу, что не справляюсь с супружескими обязанностями, и впаду в меланхолию. А тогда…
Джоанна сделала резкое движение, словно собираясь дать Джеффри затрещину, но он перехватил ее руку. Последовала игривая борьба, превратившая одеяла в бесформенный комок. Первым остановил себя Джеффри.
– Какая ты красивая, Джоанна! – прошептал он.
Она тоже смотрела на него, но скорее испуганно, нежели весело.
– О, Джеффри, посмотри, как я тебя оцарапала! Прости меня! – Слово «оцарапала» сразу же ассоциировалось в голове Джоанны с привычной фразой «оцарапала, как кошка». – Котенок! – воскликнула она. – Мы же могли убить его!
Они обыскали всю кровать, проверили под ней, но нашли маленькое создание удобно устроившимся в мягком кресле. Когда яростные движения этих громадных для него обитателей комнаты сделали кровать неудобной, котенок, не теряя самообладания своих древних родичей, нашел себе тихое место, чтобы спрятаться от землетрясения. Джоанна почесала у него за ухом и повернулась к Джеффри. Увидев опять царапины на его теле, она начала гладить их, бормоча извинения.
– Знай я, что ты собираешься содрать с меня кожу, я не стал бы беспокоиться о котенке, – грустно улыбнулся Джеффри. – Даже Изабелла не заметила бы на ней более глубоких порезов. Могу вообразить, что она теперь скажет.
– Пускай говорит, что хочет! Ты думаешь, она не обнаружила бы твоей хитрости? Или не придумала бы чего-нибудь, даже если бы ты ничего не предпринял?
– Как бы она узнала об этом? От твоей служанки?
– От Эдвины? Нет. Она предана мне душой и телом, а если и болтает, то лишь по моему приказу. Я полагаю, комнату могли проверить другие. Даже если бы они не нашли котенка… О, не стоит говорить о королеве! Пусть лопнет от злости! Те, что верят Изабелле, просто жаждут приписать нам все грехи! Люди же, любящие нас, знают, что мы из себя представляем. Пойдем в постель, Джеффри. Я замерзла…
Такое непостоянство озадачило Джеффри. Он не мог понять очевидного противоречия между озабоченностью Джоанны относительно мнения других людей до вступления в брак и наступившим безразличием. Джеффри и в голову не приходило, что ее беспокоило лишь его мнение. Правда, сейчас ему вообще ничего в голову не приходило – он хотел лишь спать, не думать ни о чем.
Когда Джоанна поправила одеяла, Джеффри с готовностью взобрался на кровать, надеясь, что его жена захочет продолжить разговор. Одна из придворных дам была как-то очень огорчена: Джеффри отказал ей в этом, как только понял, что конца не предвидится. Но отказываться говорить с женой не слишком-то любезно с его стороны.
Однако Джоанна не имела особого желания продолжать беседу. Еще слишком остро она ощущала новую радость замужней женщины. Раньше, когда она покидала ночью свою теплую постель, по возвращении ей приходилось определенное время согревать телом простыни и одеяла. Теперь же, стоит лишь прижаться к мужу, как тотчас же становится тепло. Джеффри сквозь сон упрекнул ее за ледяные руки и ноги, однако не отстранил, а еще сильнее прижал к себе, что добавило к спокойствию Джоанны и чувство удовлетворения. Она вздохнула и положила голову на плечо Джеффри.
Теперь она будет совершенно счастлива до утра после этой восхитительной ночи… И никогда не допустит той ошибки, какую совершила матушка с ее отцом… Не станет заглядывать в будущее и пугать себя грядущими опасностями и печалями…
//-- * * * --//
При нормальном ходе событий Джоанна предпочла бы долгим утром снова испытать свою новую радость. Но, по обычаю, когда молодожены просыпались и звали слуг, к ним вызывали знатных господ и дам, чтобы те внимательно осмотрели простыни. Однако Изабелла отнюдь не испытывала желания попасть в опочивальню новобрачных после Эдвины и Тостига. Поэтому слуги, изрядно накачанные снотворным, спали гораздо крепче своих господина и госпожи. Первой в опочивальню вошла фрейлина Изабеллы. Она громко извинилась, сославшись на то, будто слышала, как позвали слуг. Пятясь к выходу, она была столь неловкой, что каким-то образом зацепила стол, на котором стояли вино и вкусные лакомства на случай, если молодым, не спалось бы ночью.
Джеффри тотчас проснулся. Когда скрипнула дверь, он зашевелился и бросил взгляд на нее, полагая, что Эдвина пришла забрать котенка. Слова извинений и звон посуды привели их с Джоанной в вертикальное положение. Они обменялись взглядами.
– Эдвина? – спросила Джоанна.
– Нет, миледи. Ваша служанка, похоже, немного перебрала вчера вина.
Скрытые пологом кровати Джеффри и Джоанна снова обменялись взглядами. Джоанна оказалась права: Изабелла либо знала о плане Джеффри, либо просто предприняла меры предосторожности, чтобы предотвратить любую помощь им со стороны служанки. Видимо, одна из фрейлин королевы находилась в передней на протяжении всей ночи.
Джеффри побагровел от гнева, но Джоанна выглядела скорее довольной, нежели раздосадованной вторжением. Самым главным теперь было уладить все недоразумения.
– Вот озорница! – воскликнула Джоанна и улыбнулась понимающе. – Что ж, в такой день можно и простить ее.
Джеффри раздвинул занавески со своей стороны.
– Мне очень жаль, милорд, что разбудила вас, – сказала дама, хотя совсем не сожалела об этом: раз они еще спят, значит, ничего не успели еще изменить в комнате.
Как только дама удалилась, Джоанна спрыгнула с кровати. Ей потребовался ночной горшок. Она многозначительно показала Джеффри на дверь, которая осталась приоткрытой. Он кивнул головой и снова побагровел от ярости, однако встал тоже: и ему необходимо освободить мочевой пузырь. Джеффри открыл было рот, намереваясь что-то сказать (их молчание становилось просто неестественным), но в это время в передней раздались голоса. Джоанна бросила ему рубаху и нырнула в постель как раз в тот момент, когда Изабелла без предупреждения впорхнула в комнату.
Неприличную поспешность и непристойную цель, с какими вошла королева, лишь подчеркивали те, что сопровождали ее. Эти женщины, все без исключения, были ставленницами королевы или женами тех людей, которые имели основания ненавидеть дома Солсбери и Роузлинда. Тупость Изабеллы тоже была очевидной. Обычно шутки и разговоры не стихали, пока не собирались все свидетели. Только затем с Джоанны скинули бы одеяла, подняли бы ее с кровати, хорошенько осмотрели, желая убедиться, что она не порезала себя – и все это сопровождалось бы добродушными шутками, и уж затем служанки сняли бы простыни, которые должны были хранить свидетельства невинности. Но сейчас, не успел еще Джеффри убрать ночной горшок, как одна из фрейлин Изабеллы уже полезла под кровать.
– Он исчез, мадам, – объявила она. – Здесь был полотняный мешок с животным, когда я заглядывала в комнату вчера вечером.
– Да… – начала было Джоанна, но ее прервал негодующий рев Джеффри:
– Разве это ваше дело, мадам?!
Изабелла, казалось, не слышала его – ее ответ был заготовлен заранее, поскольку она ожидала подобного вопроса от Джеффри.
– Я заявляю, что кровь на простынях не имеет к леди Джоанне никакого отношения. Это кровь другого создания. Моя женщина видела, как служанка Эдвина прятала что-то, и я…
Джеффри издал нечленораздельный звук и, обогнув кровать, направился к королеве. Дамы сбились в кучу и попятились, все, кроме Изабеллы, которая и представить себе не могла, что кто-нибудь способен поднять руку на ее священную особу. Джоанна спрыгнула с кровати и обхватила Джеффри руками, чтобы задержать его, пока он еще не подошел к королеве.
– Джеффри! – закричала она. – Королева не подразумевает ничего дурного! Она лишь хочет защитить тебя! Она не знает о нашей маленькой шутке. Подумай! Остановись!
Отчаяние, прозвучавшее в двух последних словах Джоанны, укротило гнев Джеффри. Нападение на королеву означало бы лишение всех благ, получаемых от брака с Джоанной. Из багрового лицо Джеффри стало цвета отлично отбеленной парусины, но в глазах все еще свирепо мерцали желтые огоньки.
– Уверяю вас, мадам, это кровь моей жены, – сказал он ледяным тоном. – Я претерпел немало, пытаясь овладеть ею, что десятикратно убедило меня в ее невинности.
– К тому же котенок здесь! – поспешила добавить Джоанна, услышав, как начал дрожать голос Джеффри. Она указала на кресло. – Здесь же и мешок, в котором Эдвина принесла его. Можете проверить: шерсть в мешке того же цвета, что и у котенка. Мне очень жаль, что ваш племянник напугал вас, мадам.
Изабелла не отличалась умом, раз поверила в весьма убедительную историю. Сопровождавшие ее дамы лелеяли большие надежды на ожесточенное столкновение домов Солсбери и Роузлинда, что способствовало бы расколу королевства. Теперь они были и удивлены, и недовольны: Джеффри поручился за невинность Джоанны, а та открыто признает, что ее служанка спрятала под кроватью совершенно здорового и симпатичного котенка. Это настолько явно читалось на лицах большинства свидетельниц, что Джоанна с трудом удерживалась от смеха. Ее необычайно обрадовало замешательство королевы. Шутка, кончающаяся тем, чего не ждут от нее, – наилучшая из шуток!
– Вы можете осмотреть котенка, – предложила Джоанна. Ее голос слегка дрожал от радости. – Сами убедитесь, что он целехонек и не имеет ни одной царапинки. Уверяю вас, мадам: котенка принесли только для того, чтобы разыграть небольшую шутку над моим мужем и мной. Я предпочла бы не повторять, что сказал Джеффри после этого относительно… глупости женщин. Животное не имеет никакого отношения к крови на простынях.
– А кто-нибудь говорил это? – послышался низкий и сочный голос короля со стороны двери.
Джон стоял, закрывая вход другим свидетелям. На лице его сияла любезная улыбка, но в голосе присутствовали некие странные нотки, а глаза, обращенные к Изабелле, смотрели тоже с необычным для них выражением, что не могло не испугать королеву. Джон почти всегда глядел на нее только с восхищением. Она разозлилась – тупой, неблагодарный мужлан! Джон не меньше ее, Изабеллы, ненавидит бастарда своего брата. И теперь, когда она ухватилась за прекрасную возможность опозорить этого выродка перед всеми, он, видите ли, сердится! Во всем виноват только Джеффри – он солгал ради этой лисицы!
Изабелла не сомневалась, что ложью Джеффри спасал свою гордость или, что более вероятно, хотел уйти от неприятностей. Он не отделался бы лишь позором. Джеффри Фиц-Вильям заслуживает смерти!
– Маленькое недоразумение, милорд… – сказал Джеффри, опустив глаза.
Несмотря на всю неприязнь к незаконорожденому сыну брата, Джону пришлось отдать тому должное: умеет вести себя благонравно. Послушный идиот! Изабелла – тоже дура… Но только ли глупа? Не заразил ли ее своими идеями Фиц-Вальтер? До этой минуты Джон готов был поклясться, что этот изменник предусмотрительно льстит Изабелле, чтобы в случае беды она прибежала именно к нему, но… За Изабеллой нужно следить, и в оба глаза… В то же время необходимо быть очень осторожным с Джеффри. Над ним не должны насмехаться. Судя по его лицу и по страху женщин, ян чуть было не забыл о своем долге…
– Надеюсь, с ним разобрались? – небрежно спросил Джон.
Джеффри ничего не ответил, но его лицо застыло.
– Конечно! – радостно воскликнула Джоанна. – Произошла всего лишь ошибка. И все поняли это!
«Она, несомненно, потаскуха», – решил Джон. Либо его племянник знает об этом и защищает себя от позора, либо еще не до конца уверен и пылко защищает ее, потеряв последние мозги. Эта мысль позабавила Джона и привела в отличное расположение духа. Он отошел в сторону, открыв проход в комнату другим свидетелям.
В сумятице шуток и ответных замечаний, сочувственных или завистливых восклицаний по поводу исцарапанной кожи Джеффри леди Элинор улучила момент и приказала Джоанне молчать и принять печальный вид.
Потом все завтракали и готовились к охоте. Утро шло своим обычным чередом.
За завтраком Джоанна не вымолвила ни слова и не отрывала глаз от своей тарелки. Джеффри не удивлялся этому. Он все еще был вне себя от гнева и думал, что Джоанна разделяет его эмоции. Поэтому Джеффри с огромным облегчением поднялся из-за стола. Стоит развеяться охотой! Встряска позволит ему прийти в себя. Джоанна тоже встала и направилась к двери. Однако Леди Элинор остановила дочь.
– Тебе, конечно, сейчас не до верховой езды, Джоанна, – нежно сказала она. Увидев, как покраснело лицо дочери, леди Элинор успокаивающе похлопала ее по плечу. – Отрадно, что ты пытаешься выказать свою смелость, но в этом нет необходимости. Я тоже остаюсь. Успокою тебя и кое-что расскажу. Замужество – не такая уж плохая вещь, несмотря на испытание, которое должны со смирением переносить женщины…
Джоанна издала невнятный звук и вздрогнула всем телом. Затем подняла на матушку заплаканные глаза:
– О, благодарю вас!
У дверей Джеффри понял, что слишком долго не увидит жену. Он остановился, но тесть подтолкнул его вперед.
– Джоанна не поедет с нами, – сказал Иэн. – С ней обошлись так этой ночью, что она не сможет сидеть в седле.
Джеффри открыл было рот, чтобы выразить свой протест, негодование, но Иэн не дал ему произнести ни слова.
– Леди Элинор объяснит ей, что подобные занятия – необходимость, приносящая к тому же наслаждение, а я постараюсь объяснить тебе, как надлежит вести себя с женщиной! – сурово сказал он.
– Мне не нужны подобные советы ни от кого! – огрызнулся Джеффри.
Он пошел к конюшне и оседлал коня. Единственное его желание сейчас – быть подальше от Иэна!
Спустя час, когда, преследуя дичь, охотники рассыпались по всему лесу, серая лошадь Иэна замедлила свой бег по тропинке, когда Ораж, конь Джеффри, вырвавшись из чащи, остановился, преградив ей дорогу.
– Что плохого я сделал? – с беспокойством спросил Джеффри и, не получив ответа, нахмурился. – Или я неправильно вас понял? Как только я поостыл, то сообразил, что вы просто хотели поговорить со мной наедине. Ведь вы не считаете, что я грубо обошелся с Джоанной?
Иэн резким жестом приказал ему замолчать. Потом прислушался и пожал плечами. Им следует выбраться из чащи на небольшую поляну, где их никто не застанет врасплох и не подслушает, если они будут говорить тихо, пояснил он и улыбнулся.
– Я действительно хотел поговорить с тобой наедине. Джоанна исцарапала всего тебя, скорее защищаясь от твоего напора, нежели от наслаждения. – Иэн никак не мог смириться с мыслью, что его маленькая Джоанна могла так извиваться от удовольствия под мужчиной. Уж лучше вообще об этом не думать! – Ничего плохого не случилось… но я получил интересные известия из источника, который явно не нравится Джону. Известия от лорда Ллевелина.
//-- * * * --//
Леди Элинор и Джоанна сидели в это время в замке и оживленно обсуждали, каким образом помочь торговцам, пели, как ожидалось, их корабли реквизируют для военных действий против Франции.
Поначалу их беседа была не слишком дружелюбной. Но лишь охотники покинули зал, Элинор увела дочь в тихое местечко у окна.
– Сначала вы не позволили мне смеяться, а затем так больно ущипнули! – возмущалась Джоанна, хотя и понизила голос. – Я поняла, чего вы хотели!
Элинор лукаво усмехнулась:
– Я хотела, чтобы ты делала грустный вид. У тебя это неплохо получилось, когда ты покраснела и начала всхлипывать. Но не стоит беспокоиться: никто не увидит других твоих синяков.
– У меня нет никаких синяков! Джеффри – не дикий зверь!
Улыбка на лице Элинор стала еще шире. Значит, она действительно не ошибалась насчет страстной натуры своей дочери. Если уж та не почувствовала, как появились отметины на ее теле, значит, пребывала просто в экстазе.
– Я рада, что вы до конца насладились друг другом, – тихо сказала Элинор. – Но привела тебя сюда не для того, чтобы говорить о Джеффри… Относительно него у меня только один вопрос. Как ты думаешь, Джоанна, смогла бы Ты оторвать его от короля?
Джоанна опустила глаза, словно матушка объясняла ей Нечто понятное, но абсолютно неприемлемое.
– Вам известно, что король ничего не значит для Джеффри. Он привязан только к графу Солсбери. Вы хотите, чтобы Джеффри разорвал отношения с отцом? – Джоанна замолчала и задумалась. Теперь она знает о своей власти над мужем… – Возможно, я смогла бы это сделать, но тогда муж уже не будет для меня мужчиной. Неужели наше Положение ужасно? – Она подняла глаза, и, не дождавшись ответа Элинор, проговорила: – Впрочем, какая разница? Я в любом случае не причиню вреда Джеффри.
– Конечно, – согласилась Элинор, поглаживая руку дочери. – Я остановила свой выбор на Джеффри, поскольку он как раз и нравится мне своей преданностью и честностью. Это Эла заставляет меня нервничать. Она предвидит гибель, да и мне… тоже неспокойно. Вести двойную игру? Невозможно… я уже думала об этом. Что ж, значит, мы должны утонуть или выплыть вместе с Джоном. Тогда придется оказывать ему такую помощь, чтобы он смог выплыть.
– Леди Эла всегда предвидит нехорошее, – сказала Джоанна.
– Что верно, то верно. Она всего боится… Иэн считает, что мы должны избежать войны и делать для этого все возможное. Вот почему я и увела тебя… чтобы рассказать… Ты должна найти какой-нибудь предлог и не ехать с Джеффри в Хемел.
– Матушка! – в испуге прошептала Джоанна.
– Я неправильно выразилась, – засмеялась Элинор. – Я хотела сказать, что вы с Джеффри должны придумать какой-нибудь предлог для того, чтобы Джеффри сопровождал тебя на юг, в мои владения, а не в его земли. Последнее, конечно, было бы более естественным. Иэн снова должен отправиться на север усмирять бунтовщиков, и я не хочу оставлять побережье без человека, способного сплотить людей. Филипп Французский может напасть в любую минуту…
– Матушка, скажу вам откровенно: по-моему, несправедливо выставлять нас с Джеффри как товар на ярмарке ради всеобщего блага как раз после публичного оскорбления, нанесенного нам королевой… К тому же бедный Джеффри должен будет сразу взвалить на себя такие тяжелые обязанности. Даже серфу даруется отдых после свадьбы!
– Поскольку мы выше по своему положению, чем простые серфы, то и груз наш потяжелее, – наставительно заметила дочери Элинор.
– И если Филипп нападет… – пробормотала Джоанна, говоря скорее себе самой, нежели матушке, – Джеффри должен будет принять на себя первый удар неприятеля вместо того, чтобы находиться в Хемеле и вступить в сражение в составе всей армии…
21.
В погожие рождественские дни обитателей Роузлинда не покидала тревога. Новости, полученные Джеффри от отца, были скверными. Большинство баронов, которых Джон уговорил присоединиться к нему, не только не прибыли, но даже не удосужились прислать свои извинения. В этом и состоял главный вопрос: на чью сторону встанет знать, когда нападет Филипп. Сомневаться в его вторжении не было никаких оснований. Во Франции полным ходом шла подготовка кораблей, людей и провизии. Похоже, Филипп лишь ждал благословения папы, а оно могло последовать в любой момент. Джеффри, руководивший обороной владений Элинор, а также земель Адама в Суссексе, пребывал в сильной тревоге: в случае нападения ему пришлось бы находиться в трех местах одновременно.
Ждать помощи от Иэна не приходилось. Пытаясь преподать хороший урок бунтовщикам, занять делом умы и тела своих воинственных вассалов, он провел несколько атак на укрепления самых ярых противников короля. Иэн по горло увяз в этой войне, вести которую зимой стало еще опаснее и тяжелее.
В конце января Джеффри написал Иэну письмо, спрашивая у того совета. Иэн предложил следующее: Адам должен временно покинуть Лестер и отправиться в Кемп с сэром I в качестве надежного помощника. Адам молод, но граф Лестерский дал ему отличное воспитание. Задача Адама – не ведение войны, а обеспечение гарантии того, что управляющие его замков не сдадутся Филиппу без сопротивления.
Ответ Иэна вызвал первое серьезное разногласие между Джеффри и Джоанной. Отчасти Джеффри сам был виноват, необдуманно высказав эту идею вслух. Он совершенно случайно обронил при Джоанне, что собирается послать за Адамом, чтобы юноша сам защищал свои владения.
– За Адамом?! – воскликнула она, и сердце ее сжалось от страха за брата. – Он еще ребенок! Это настоящее безумие!
– Адам не ребенок! – пылко возразил Джеффри, стараясь поверить в то, что говорит. – Ему почти шестнадцать лет! Через год или два его посвятят в рыцари, и он в любом случае будет защищать свои владения!
– Он сможет управлять ими, только если за его спиной будет стоять Иэн! – со страстью возразила Джоанна. – Его не оставят драться против Филиппа Французского в одиночку!
Тут Джеффри допустил вторую ошибку. Ему следовало бы показать Джоанне письмо Иэна, но из-за преданности отчиму своей жены он не захотел вызывать ее гнев к нему, что было сейчас абсолютно глупо. Ничего бы и не произошло. Джоанна знала, что Иэн безумно любит Адама; сам факт, что он настаивает на его переезде, убедил бы ее: опасность брату не угрожает. Но вместо этого Джеффри попытался урезонить жену.
– Основной груз ляжет не на плечи Адама. С ним поедет сэр Ги… он и будет присматривать за тем, чтобы Адам не натворил глупостей.
К сожалению, как бы Джоанна ни уважала сэра Ги, как бы ни была уверена в его преданности и добрых намерениях, она не питала надежд, что ему удастся справиться с Адамом.
– Сэр Ги! – воскликнула она. – И он сможет, по-твоему, пойти против воли Адама?!
Задетый за живое, Джеффри, понимая, что, случись с Адамом беда, не только Джоанна, но и он сам не простит этого себе, повернулся к жене.
– Как, по-твоему, я должен поступить?! – взорвался он, но тут же заставил себя успокоиться. – Я должен ехать в Мерси, чтобы убедиться в надежности обороны замка. Не забывай, что, если Даммартину не удастся склонить Ферра-на на нашу сторону, жители Нижних Стран, которые отлично справятся с болотами Мерси, примкнут к Филиппу. В этом случае Мерси примет на себя главный удар. То же может случиться и с Роузлиндом, в котором отличная гавань. Из всех наших земель Кемп в последнюю очередь может подвергнуться нападению.
– Понятно, – тихо сказала Джоанна.
– Я поговорю с Адамом, – попытался убедить ее Джеффри. – Объясню ему, что мы все погибнем, если он вступит в сражение с превосходящими силами противника и потерпит неудачу. Адам своенравен, но не глуп. Если с ним случится беда, я всегда приду к нему на помощь, будь я в Мерси или в Роузлинде…
– Понятно, – повторила Джоанна и, больше не сказав ни слова, вышла из комнаты.
Джеффри был раздосадован. Она рассчитывала, что он сам защитит их от беды… а вместо этого тащит ее брата из безопасного места и впутывает в конфликт. Да, его долг – защищать свою жену и ее родственников от любых неприятностей. Но Джоанна, похоже, переживает за остальных гораздо больше, чем за мужа! Он не может быть неприятен своей жене, нет. Она не скрывает своей любви к нему, но он почти не видит разницы между этой любовью и привязанностью к Брайану. И с ним, и с псом она просто играет: Брайану бросает палку, а с ним кувыркается в постели с одинаковой радостью и наслаждением…
Джеффри лишь утвердился в своем мнении, когда ночью Джоанна пришла к нему, гонимая страстью, несмотря на то, что ходила с подавленным видом большую часть дня и вечера и молчала. Очевидно, она смирилась с его доводами, решил Джеффри, а теперь хочет доказать это способом, который ему не может не нравиться. Однако, даже когда, тихо постанывая и извиваясь, Джеффри окунулся в колодец блаженств, открытый для него Джоанной, в нем все еще жила надежда, что она захочет поговорить с ним: сказать, что сожалеет, что любит и боится за него так же, как и за других милых ее сердцу людей, а не платить ему за огорчение лишь любовной усладой. Это слишком похоже на ласку по отношению к домашнему питомцу, которому хотят показать, что им довольны.
Подобные мысли для безумно влюбленного молодого человека были вполне естественными, хотя и абсолютно несправедливыми. Джеффри знал, что Джоанна отличается сдержанностью и редко говорит о своих чувствах вслух. К счастью, сейчас он решил оставить эти мысли при себе.
Молчание Джоанны, ее грусть исходили скорее от ощущения вины, нежели от страха. Стоило Джеффри сказать, что он примчится на помощь к Адаму, как Джоанна тут же поняла: защищая Адама, ее муж подвергнет и себя огромной опасности. Ей тотчас же захотелось закричать, чтобы он предоставил Адама самому себе. Но отвратительная мысль бросить младшего брата на съедение волкам ради спасения мужа настолько ужаснула Джоанну, что она подавила в себе всякое желание говорить на данную тему. Все, что Джоанна смогла сделать, так это страстно прижиматься к Джеффри, пытаясь дважды или трижды за ночь полностью слиться с ним.
Такое необычное поведение Джоанны еще больше встревожило Джеффри. Он со дня на день откладывал свой отъезд в Мерси, а Джоанна охотно искала предлоги, чтобы муж оставался с ней подальше. Но на пятый день марта пришлось действовать, и незамедлительно: король начинал собирать силы для борьбы с Филиппом Французским. Это означало, что Джеффри следовало набирать войско.
//-- * * * --//
Однако, как на грех, в одной из первых же схваток Джеффри был серьезно ранен.
Джоанне немедленно сообщили о прибытии мужа и его состоянии. Когда Джеффри осторожно несли с корабля на берег, слуге приказали галопом мчаться в замок. Пока молодого лорда везли по дороге, для него там все уже подготовили. Из глаз Джоанны брызнули слезы. Но решительно подавляемый ею страх тут же свернулся где-то в самой глубине ее души маленьким холодным клубком – слезами да причитаниями раненому человеку не поможешь. Джоанна невозмутимо приветствовала Джеффри, пообещав ему, что он скоро поправится. Потом обработала его раны и накормила, не переставая улыбаться.
Джеффри не мог найти ни одного изъяна в нежности и заботливости жены. Она ни на минуту не отрывала от него глаз. Более того – предупреждала все его желания, прежде чем он сам осознавал, чего хочет: попить, изменить позу или облегчиться. Джоанна нежно и весело говорила с ним на любую тему, которая, по ее мнению, могла заинтересовать и отвлечь его, всегда готова была почитать ему или затеять какую-нибудь азартную игру, когда он чувствовал себя лучше.
И тем не менее где-то внутри себя Джеффри ощущал пустоту. Он видел до этого лишь любящих жен – леди Элинор и леди Элу. По сути дела, ни одна из них не знала, что такое покой. Обе женщины имели склонность проявлять свою любовь и удовлетворение в вечном недовольстве. Когда Иэн получал ранение в сражении, Элинор то называла его болваном за неосмотрительность, то пылко обнимала и целовала. Когда был ранен граф Солсбери, Эла бранила его за опрометчивость и любовь к риску, которая могла оставить ее вдовой, щедро сдабривая свое ворчание ласками. Джеффри совсем не хотел, чтобы Джоанна вела себя подобным образом. Он часто удивлялся, откуда у Иэна и отца столько терпения по отношению к своим женам. Джеффри не знал, чего хочет. Будь он уверен, что внимание, которым окружила его Джоанна, – лишь выражение ее любви, он считал бы себя счастливейшим человеком на земле. Сомнения мучили его, а внимание Джоанны было так дорого Джеффри, что он боялся потерять его, задав подобный вопрос.
Если не считать естественного страха за физическое состояние Джеффри, Джоанна была необыкновенно счастлива своим браком. Она не сомневалась, что Джеффри любит ее. Он охотно говорил ей о своей любви и признательности всякий раз, когда благодарил Джоанну за заботу о нем. Теперь она любила его так же сильно, а следовательно, гораздо лучше понимала каждый взгляд и жест Джеффри. Когда Дела его пошли на поправку, ей, как ни странно, стало не по себе. Что-то в глазах Джеффри говорило ей, что не все так уж и хорошо, что за всеми его «спасибо» и «любимая» кроется неудовлетворенность. Джоанна ломала голову, пытаясь понять, чем не угодила мужу, но не находила ответа. Сознавая, что больному человеку нельзя надоедать вопросами, она тем не менее постоянно спрашивала его: «Чего ты еще хочешь?»
Джоанне так хотелось угодить Джеффри, что она стала Делить с ним постель задолго до того, как он достаточно окреп, что, по ее мнению, было весьма глупо. Нет, это не причинило ему вреда: Джоанна хорошенько заботилась о том, чтобы Джеффри не двигался и его рана не открылась снова. Ее предупредительность успокаивала его, но только на время. Вскоре в его глазах появлялась прежняя озабоченность, хотя он и улыбался при этом. Единственное, что уяснила себе Джоанна, – неудовлетворенность Джеффри не имеет к ней никакого отношения, он ручается, поскольку не находится с армией. Страх за Джеффри настолько овладел Джоанной, что отравлял даже ее радость его присутствия, делал ее поведение неестественным.
Благодаря молодости и физическому здоровью от природы, а также безграничной нежности и вниманию жены Джеффри поправлялся очень быстро. От него не ускользнуло, что по мере его выздоровления, а он уже занимался верховой ездой и упражнялся с Тостигом в поединках, Джоанна все сильнее отдаляется от него. Разговаривать о войне ей было противно. К сожалению, определить, в каком направлении дуют порывы чувств Джоанны, не представлялось возможным. Все, кого она любила, в какой-то степени оказались втянутыми в войну: Адам охранял Кемп и часть побережья близ него; Иэн находился с королем в лагере у Барем-Даун; Элинор, полагаясь на способности дочери управлять Роузлиндом, осталась в Мерси, пока сэр Джон находился в королевских войсках в Ипсуиче. Джеффри не решался спросить у Джоанны, за кого она боится больше всего. Она сама только усилила его терзания, отказавшись вообще говорить что-либо, когда он стал рассуждать, где лучше встретить Филиппа: на суше или на море. Джоанна не хотела чувствовать себя виноватой, если Иэн, а возможно, и Адам подвергнутся опасности в сражении на земле. Но в глубине души она знала, что любой выбор был бы для нее слишком тяжелым.
Джеффри так и не дождался никакого признания от Джоанны.
В двадцать шестой день мая в Роузлинд вечером приехал граф Солсбери, очевидно, чтобы навестить сына. Он был искренне рад увидеть Джеффри почти полностью поправившимся. Граф привез с собой новости огромной важности. Они полностью поглотили его, иначе граф заметил бы, с каким холодком приветствовала его невестка. У Джеффри отлегло от сердца: значит, Джоанна понимает, что граф Солсбери намерен вернуть Джеффри к его обязанностям, если он вполне здоров, и это злит ее. Джеффри тихо посоветовал Джоанне придержать язык и с искренним вниманием стал слушать, что говорит отец.
Когда граф Солсбери закончил, Джеффри лишь улыбнулся, но глаза его загорелись:
– Когда мы выступаем?
– А ты готов? – с тревогой и гордостью за сына спросил граф.
Джоанна так воткнула в ткань иглу, которой расшивала перчатку, словно это был кинжал, нацеленный в самое сердце графа Солсбери.
– Конечно! – заверил Джеффри отца. – Я все еще немного неловок, но всю последнюю неделю ездил верхом и занимался фехтованием с Тостигом.
Джоанна швырнула пяльцы для вышивания на стол с такой силой, что добрая половина пряжи взлетела в воздух и свалилась на пол. Граф Солсбери отвернулся, а Джеффри улыбнулся жене. Джоанна прикусила губу и молча удалилась из зала в свою комнату.
– Боюсь, Джоанна не придерживается того же мнения, мой мальчик, – с беспокойством сказал граф Солсбери. – Я не отрицаю, что крайне нуждаюсь в тебе. Когда тебя ранили, мне словно правую руку отрубили. Однако лучше все оставить как есть. А то не дай Бог тебя ранят снова или откроется эта рана… Я не уверен, что должен поверить тебе на слово. Наверное, я сам спрошу Джоанну…
– Нет! – перебил его Джеффри. – Клянусь вам, что я не переоцениваю свое состояние! Осмотрите меня сами, и вы увидите, что я абсолютно здоров. Если бы это было не так, Джоанна сразу же сказала бы вам. Когда мы выступаем?
– Подготовку начинаем завтра утром, а отправляемся послезавтра с утренним приливом, – ответил граф, которого все еще не оставляли сомнения.
– Отлично! – воскликнул Джеффри. – Тем меньше будет злиться Джоанна! А теперь, поскольку она ушла, расскажите мне, что нас ждет.
Граф Солсбери описал ситуацию со слов Вильяма Голландского и Ренода Даммартина, которые оба уже находились в Портсмуте и намеревались сопровождать их. Пока он говорил, его тревоги улеглись. Джеффри не будет командовать ни одной битвой, ибо эти обязанности возьмут на себя граф Голландский и Даммартин. Граф Солсбери не отойдет от сына и будет присматривать за его охраной и за тем, чтобы тот не переутомился.
Когда они все обсудили, Джеффри, приняв предложение отца относительно второй роли в сражении, ибо признавал, что Даммартин и Вильям имеют гораздо больше опыта и занимают более высокое положение, проводил его в постель и поднялся наверх к жене.
Джоанна молча стала помогать Джеффри раздеться.
– Я должен ехать, – тихо сказал он, – и ты это знаешь.
– Я знаю, что ты хочешь, страстно желаешь уехать, – холодно ответила Джоанна. – Если бы опасность угрожала нам, я еще согласилась бы с тобой. Но, поскольку мы нападаем сами, мне остается думать, что ты сам рвешься в пекло.
Джеффри задумался на мгновение. В ее словах есть, конечно, большая доля истины…
– Когда друг зовет на помощь, необходимо откликнуться, ибо таким образом ты защищаешь и себя, – сказал он.
– Этот «дражайший друг» еще несколько месяцев назад был нашим врагом! – раздраженно заметила Джоанна.
– Не будь глупой! – огрызнулся Джеффри. – Друг он или нет, но навлек на себя беду, защищая наши интересы. Разве мы не должны откликнуться на его призыв?
Джеффри был прав, но настроение Джоанны от этого нисколько не улучшилось. Она, все еще сердясь, опустилась на колени и стала развязывать его подвязки и шнурки. Поскольку сейчас Джоанна не смотрела на Джеффри, он позволил себе улыбнуться. Когда Джоанна, развязав тесемку, резко потянула за нее, ноги Джеффри вдруг запутались в одежде. Он ухватился за Джоанну, чтобы удержаться, но ее тоже качнуло в сторону. По воле провидения, Джеффри, наткнувшись на кресло, не рухнул всей своей тяжестью на жену. Однако кресло сдвинулось, а Джоанна вскрикнула в испуге. В результате они оба оказались на полу, на ковре перед камином. Пес весом в пятнадцать стоунов тут же взгромоздился на них и принялся лизать то одно лицо, то другое.
– Прочь! – закричали Джеффри и Джоанна одновременно. – Пошел прочь!
– Ты ушибся, Джеффри? – спросила Джоанна, пытаясь понять, хочет она этого или боится: ее муж и не порывается подняться, а ей, оказавшейся наполовину под его телом, не двинуться так, чтобы не свалить его с себя.
– Я задел только свое сердце, – ответил Джеффри, покусывая ее подбородок. – Ты так красива, Джоанна! – бормотал он, целуя теперь ее шею.
Джоанну настолько разозлило рвение, с каким Джеффри встретил предложение своего отца вернуться к активной деятельности, что она уже намеревалась показать мужу при прощании полное свое равнодушие.
Он любит ее гораздо больше других женщин, но, несомненно, не так, как любит убивать врагов!
Однако их искренний, дружеский смех уже не позволил ей натянуть на себя маску уязвленного самолюбия. Кроме того, Джоанна была далеко не равнодушна к ласкам мужа, а мысль соединиться с ним на ковре выглядела заманчивой.
– Джеффри… – прошептала она, пытаясь высвободиться из-под него, – тебе хочется меня покинуть?
– Ты что, с ума сошла? – прошептал он в ответ.
Джеффри уже нашел для своего рта занятие поинтереснее, нежели отвечать на глупые вопросы. Вскоре он привел Джоанну в такой экстаз, что ей стало не до вопросов. Джеффри освободился от одежды сам, не причинив Джоанне беспокойства. Затем, без труда развязав ее пояс и распахнув платье, положил Джоанну на спину. Он почувствовал, что она вся дрожит. Пол пропускал холод даже через ковер. Джеффри притянул Джоанну к своему обнаженному теплому телу и сам лег на спину. Распахнутое платье Джоанны накрыло их, как покрывалом.
– Давай! – прошептал он. – Оседлай меня сверху, как это ты делала, когда я был еще слишком слаб для выполнения мужской роли. Доставь мне это удовольствие…
Если бы Джоанна могла сейчас соображать, то мысль об опасности для Джеффри того, к чему он так стремился сейчас, превратила бы ее в ледышку. Однако этого не случилось. Ее пронзила боль, лишь усилившая сладостные ощущения в пояснице, когда Джеффри страстно принялся целовать ее грудь. Муки страсти вызвали на ее глазах слезы, но ощущение стекающей по щекам влаги лишь придавало таинственность любовной игре.
Джеффри возбуждала сама мысль о таком необычном слиянии. Его жена плачет и покачивается над ним, ощущение холода в спине и жар груди Джоанны у подбородка… Он не кричит и не стонет, боясь снова привлечь внимание Брайана. Вот уже сладострастная волна захлеснула его. Уже дважды Джеффри сжимал бедра Джоанны, чтобы сдержать ее и не подойти к преждевременному концу этого наслаждения. Когда в третий раз он попытался сдержать ее, она забилась над ним в таком оргазме, который тут же стал общим для них обоих.
Позже, когда к Джеффри вернулись силы, он отнес Джоанну на кровать.
– На этот раз можешь не бояться за меня, – успокоил он жену, ложась рядом с ней. – Мой отец дорожит мной гораздо больше, чем ты думаешь. – Джеффри лишь засмеялся и еще крепче прижал Джоанну к себе, когда она попыталась высвободиться из его объятий. – Уверяю тебя: я нужен ему лишь как писарь, чтобы вести счета и заниматься всякими подобными мелочами. У него нет недостатка в военачальниках. С ним Даммартин и граф Голландский.
Джоанна вздохнула и успокоилась. Она отлично знала, что граф Солсбери не станет без надобности подвергать Джеффри опасности. Не было никакого смысла злиться и плакать только из-за того, что мужчины всегда остаются мужчинами.
– Ты действительно будешь осторожен? Обещаешь мне?
– Значит, я дорог тебе? – спросил Джеффри, млея от удовольствия, что на этот раз Джоанна открыто признается ему в любви.
– Лучше знакомый черт, чем неизвестное черт-те что, – ответила Джоанна, подстраиваясь под его тон.
Потрясенный, Джеффри затих.
Похоже, из Джоанны просто невозможно выжать признание в любви! Раньше, когда он говорил, что любит ее, она отвечала поцелуями. Теперь же он задал ей прямой вопрос, а она лишь отшутилась. А может, это вовсе не шутка? Может быть, он и есть для нее «дьявол», милый сердцу «дьявол», надежный и родной? Не добившись ее любви почти за полгода совместной жизни, смеет ли он вообще уповать на эту любовь?
Джеффри открыл было рот, чтобы прямо спросить у Джоанны об этом, но она уже заснула. Опять отсрочка?
– Я глупец, – пробормотал он. – Я знаю, что она любит меня. Знаю! – Однако в его голосе не чувствовалось уверенности. Он так надеялся получить ответ от самой Джоанны, но снова потерпел поражение.
22.
Радость, с какой Джоанна встретила Джеффри из похода во Фландрию, почти рассеяла его сомнения относительно ее чувств к нему. Он постоянно твердил себе, что она любит его, но не решался поверить в это окончательно.
Джоанна толкнула Эдвину, которая расчесывала ее, и жестом приказала той удалиться. Когда дверь закрылась за служанкой, она сказала:
– Твои слова справедливы, но вид у тебя грустный. Год назад ты проявлял гораздо большее рвение к походу на Францию, а прошлым месяцем ты не мог дождаться минуты, Когда взойдешь на борт и отправишься во Фландрию. Поскольку я не верю, что ты так быстро пресытился сражения-Ми, то не могу понять твоего беспокойства.
Джеффри оторвал взгляд от остатков вина в кубке.
– Я ничего с собой не могу поделать. Ты можешь смеяться, Джоанна, но мне жаль моего дядю.
– Тебе тоже?! – с возмущением воскликнула Джоанна. – Матушка пишет, что боится, как бы мягкосердечность Иэна не отразилась на его рассудке. Его, как и тебя, переполняет чувство жалости к королю. На понимаю, что так тревожит вас обоих! Джон неоднократно доказывал вам свою своеобразную любовь. Все закончится тем, что ему преподнесут ваши головы на серебряном подносе!
– Это в прошлом…
– В прошлом?! Ты тоже страдаешь мягкосердечностью? Известен ли тебе хоть один факт, чтобы Джон простил или забыл недоброжелательное отношение к себе?
– По крайней мере, ты знаешь, о чем говоришь, – сдержанно засмеялся Джеффри. – Я еще не встречал более настойчивой женщины, нежели ты.
– Вот уж нет! – возразила Джоанна. – Я, может быть, и цепляюсь к мелочам, но не испытываю при этом ненависти.
– Не испытываешь ненависти? Как же тогда называть твои чувства к моему дяде?
– Я не испытываю ненависти к королю, – раздраженно повторила Джоанна. – Зачем мне его ненавидеть? Он не причинил ни мне, ни моим близким ни малейшего вреда. И тем не менее я ни на минуту не забываю, что он желает нам зла. Он не представляет для нас опасности, пока мы следим за тем, чтобы не угодить в его сети. Не будь глупцом, Джеффри! Твой дядя неоднократно пытался погубить тебя, и он не прекратит своих попыток!
– Возможно… – Джеффри пожал плечами. – Но он как будто переменился к лучшему. Может быть, это примирение с церковью имеет более глубокие корни, чем мы поначалу думали. Иэн говорит…
– Мне известно, о чем говорит Иэн! – нетерпеливо перебила мужа Джоанна. – Я очень люблю Иэна. Он стал мне искренним и нежным отцом, но тебе известен его характер. Даже если к Иэну придет сам дьявол с печальной историей, он тут же прослезится и попытается помочь ему!
Джеффри не мог удержаться от смеха, но затем снова нахмурился.
– Так или иначе… ни меня, ни Иэна не переделать. Это правда: если Джон нападет на Филиппа сейчас, у него появится прекрасная возможность отвоевать Нормандию и укрепить свое положение на юге страны. Отличный шанс, и все же бароны не соглашаются. Они оправдывают свое поведение тем, что Джон якобы все еще отлучен от церкви, но это лишь отговорка. Они не хотят плыть во Францию.
– А зачем им это надо? – возразила Джоанна. – Возможно, те немногие, кто потерял там земли и хочет вернуть свои владения, но большинству нет до этого никакого дела. Более того, тебе следовало бы спросить самого себя, будут ли так рады королю Джону в Нормандии. Мне рассказывали, что, когда в 1204 году нормандские бароны обратились к королю за помощью, он не удосужился даже ответить на их просьбу. По совести говоря, другая сторона этого дела заключается в том, что Филипп как сюзерен гораздо лучше Джона. Он, конечно, жаден и хочет проглотить сразу все, но, как только земли переходят к нему, становится более справедливым и благоразумным. Я уверена, что нормандские бароны окажут Джону ожесточенное сопротивление.
Это было действительно так. Джеффри беспокойно поднялся и зашагал по комнате. Он коснулся расшитого золотом занавеса кровати, а затем добавил в кубок вина.
– Все это не имеет никакого отношения к тому, о чем мы говорим! – рассердился он. – Я сказал, что мне жаль дядю, и не отступлюсь от своего мнения! На этот раз он в самом деле прав, сейчас самый благоприятный момент для начала, войны!
//-- * * * --//
Джеффри и Джоанну вызвали из Хемела, как только исчезла угроза прямого бунта, на семейный совет в Солсбери. Приехали туда и Иэн с Элинор. В вопросе о хартии вольностей расхождений во мнениях не было. Все одобрили эту идею, даже граф Солсбери. Относительно войны с Францией мужчины заняли одну сторону, а женщины – другую.
– Конечно, не исключено, что мы потеряем больше, чем получим. Разве на войне бывает иначе? – сердито возразил Иэн в ответ на горячие доводы Элинор. – Но это не так уж и важно. Если Джон призовет меня, я поеду. Ради того, чтобы предотвратить прошлой весной гражданскую войну, я чуть было не решился на измену. Естественно, я ни под каким предлогом не нарушу клятвы по столь незначительной причине. Повторяю: таков мой долг, и я отправлюсь на войну!
– Но ты же сам помогал составлять хартию, в которой говорится, что ты не обязан этого делать, – сказала леди Эла дрожащим голосом.
– Король не признает ее, – напомнил ей Иэн.
– Тебе тоже известно, что и для меня она не имеет никакого значения, – осторожно сказал граф Солсбери, похлопав свою жену по плечу. – Но, если Джон просит меня о том, с чем я могу справиться с честью, я обязан откликнуться на его просьбу, несмотря ни на какие хартии. Даже не пытайся плакать, Эла! Он дал мне все… даже тебя, моя дорогая. Разве я могу отказать ему в правом и благоразумном деле укрепления государства, о котором он только и думает?
Все обратили взоры к Джеффри, который, откинувшись в кресле, поглаживал Брайана, примостившего свою голову у него на коленях. Джеффри слегка покраснел, когда понял, что старшие мужчины ждут его мнения, предоставляя ему полные права взрослого члена семьи. Он виновато глянул на женщин.
– Я, бесспорно, поеду, – равнодушно сказал он. – Я никогда не считал войну против Филиппа скверным делом, а сейчас, когда у нас есть сильные союзники, множество кораблей и провизии, самый благоприятный момент для этого.
Решительность и доводы мужчин оказались столь же типичными, как и реакция женщин. Леди Эла расплакалась. Иногда ей удавалось переубедить Вильяма, но сегодня она не надеялась на это. Если граф Солсбери привел в качестве довода свои обязательства перед братом, его уже ничто не остановит. Леди Эла плакала от страха, но слезы приносили облегчение.
– Тогда я поеду тоже! – заявила леди Элинор.
– Элинор! – попытался было протестовать Иэн.
Леди Элинор еще никогда не делала столь неблагоразумного заявления. И тем не менее Иэн знал, что, коль она на что-то решалась, ее невозможно было остановить. Если он откажется взять Элинор с собой, она добьется своего, чего бы ей это ни стоило, что гораздо опаснее. Заметив ужас в глазах мужа и графа Солсбери, леди Элинор рассмеялась.
– Не на поле брани, любовь моя, – объяснила она. – Изабелла предложила мне присоединиться к ее свите. Я нравлюсь ей, потому что умею развлечь ее и не сплю с Джоном. Правда, она не слишком возражала бы против последнего… но мы непринужденно общаемся друг с другом. Я поеду с королевой.
– А кто сказал, что Изабелла едет?
– Да, это так, – подтвердил граф Солсбери. – Изабеллу, Ричарда и дочерей Джон берет с собой. Генри остается здесь в качестве символа королевской власти. Ему ничто не угрожает, ибо бессмысленно хватать ребенка, в то время как Ричард и другие дети будут в безопасности с Джоном.
Пока все переваривали услышанное, в комнате на мгновение стало тихо. Что правда, то правда. Джон совершенно не любит своего старшего сына, и, если бы вдруг потребовали выкуп за него как за заложника, король вряд ли стал бы обременять себя расточением казны, раз его второй сын находится с ним. А жаль. У юного Генри множество хороших черт, но скверные отношения с отцом научили его лгать и сваливать вину на других. Тот факт, что мальчик отличается сообразительностью и уступчивостью, лишь усугубляет дело. Он едва ли понимает, что происходит вокруг него, поскольку еще слишком юн, чтобы познать всю глубину возникающих конфликтов.
– Благоразумно ли брать Изабеллу во Францию, где Хью де Лузиньян… – начал было Иэн, но замолчал.
Граф Солсбери пожал плечами:
– Я высказывал свою точку зрения. Лузиньян может воспринять это как оскорбление. Ведь Джон женился на Изабелле лишь за неделю до того, как она должна была стать женой Хью. Но прошло уже столько лет… Кроме того, Джон… следит за ней. Не знаю, зачем ему это нужно… она так глупа…
Джоанна могла бы разрешить эту головоломку, но не слышала, о чем говорил граф. Она сидела молча за вышиванием, полностью сосредоточившись на работе, сохраняя спокойствие и твердость руки. Джоанна надеялась, что граф Солсбери и Иэн прикажут Джеффри остаться в Англии вместо них на всякий случай. Сердце ее воспылало этой надеждой, когда граф, рассказав о военных приготовлениях короля, обратился с этим предложением к сыну.
– Нет! – горячо запротестовал Джеффри. – Пока, бразды правления находятся в руках графа Пемброкского, епископа Винчестерского и Лэнгтона, Англии не грозит никакой переворот. Если оставить с Джоанной сэра Ги, который смог бы возглавить людей в случае бунта, она отлично справится с остальными, менее значительными делами. Если у Джоанны возникнет нужда в более смелом совете, она может обратиться к Адаму. Ему уже почти семнадцать, и я уверен, что он способен справиться с защитой замка или изгнать неприятеля. Я проверил его прошлой зимой, когда мы опасались вторжения французов. Он настолько хорошо руководил людьми в Кемпе и в других своих владениях, что я ни в чем не мог его упрекнуть.
Никто и не думал, что граф Солсбери воспротивится этим доводам. Ему уже почти пятьдесят, груз лет начал сказываться на нем, и он стал чаще прибегать к помощи Джеффри.
Джоанна в отчаянии взглянула на Иэна. Он одарил ее утешительной улыбкой.
– Тебе незачем беспокоиться, любовь моя! Можешь не переживать: в Англии вряд ли возникнут серьезные беспорядки.
Поскольку Джоанна ждала от Иэна совершенно другого, его искренняя речь не достигла своей цели, но рассердила леди Элинор. Она понимала, что Джоанна, вопреки всему своему здравомыслию, с радостью приветствовала бы переворот в Англии, если бы это было способно удержать Джеффри дома. Она внимательно осмотрела фигуру дочери, но ни в узкой талии, ни в маленькой высокой груди не обнаружила признаков беременности. Очевидно, девочка, как и она сама, не отличается особой плодовитостью. А это плохо. Ничто так не успокаивает душу женщины, как множество детей и младенец под сердцем…
– Но не думай, тебе не придется страдать от скуки, даже если Иэн утверждает, что в стране все будет спокойно, – сказала леди Элинор, подмигнув дочери. Она явно шутила: даже если бы на Адама возложили ответственность за вассалов Иэна, у Джоанны оказалось бы достаточно проблем с землями Элинор и Джеффри. – Я оставлю с тобой Саймона. Уж он-то не даст тебе скучать!
Лицо Джоанны просияло от радости. По сути дела, у них с матушкой почти одинаковый склад ума. Джоанна уже сожалеет о том, что не беременна. Джеффри же как будто не переживает…
Полагая, что ее бесплодие может привести к неудовлетворенности Джеффри, она несколько раз с горечью говорила ему о том, что не может подарить ему наследника. Но, вместо того чтобы проявить сочувствие, он лишь смеялся, спрашивал, не намек ли это в его сторону, и обещал стараться изо всех сил… Когда же Джеффри заметил, что Джоанна действительно встревожена, он стал серьезным и успокоил ее: пусть вспомнит свою матушку и королеву. Изабелла оставалась бесплодной семь лет, а затем в короткий промежуток времени родила королю пятерых здоровых детей.
Джоанну пугало не это. Она боялась, что Джеффри погибнет, так и не оставив ей ребенка. Брат Саймон, конечно, не мог заменить ей собственного ребенка, но Джоанна знала, что он не даст ей бездельничать и будет постоянно забавлять ее. Наблюдая за женой, Джеффри снова почувствовал острый укол ревности.
Его вовсе не раздражает привязанность Джоанны к Саймону – такого очаровательного дьяволенка нельзя было не любить. Только печалит ли жену его отъезд? Трудно судить. То она сидела молча, а теперь, кажется, совершенно успокоилась, когда Иэн заверил ее в том, что ей нечего бояться, а Элинор предложила ее заботам Саймона. Нет ничего необычного и неестественного в том, что Джоанна думает о нем как о своем защитнике: в конце концов, это первейший Долг мужа. И, конечно, она нуждается в ком-нибудь, за кем можно ухаживать, проявлять заботу… Безразлично, о ком? Только идиот может терзаться из-за подобных глупостей! У него красивая и почтительная жена, о какой можно только мечтать. Она восхитительна в постели, весела и нежна в повседневной жизни. Стоит ли придавать значение тому, что она дарит свое сердце всем любимым ею людям… а он лишь один из них? Он рад быть даже в числе тех, кому она дарит любовь… Желание царствовать в сердце Джоанны – откровенный эгоизм. Обижаться на нее за то, что она не плакала и не пыталась отговорить его от похода на Францию? Джеффри должен идти на эту войну. Муки расставания превратятся в сущий ад. Он не хочет, чтобы его жена проливала слезы. Чего же тогда он хочет?!
23.
В шестой день февраля 1214 года Джон отплыл в Ла-Рошель. С ним отбыли Иэн и Элинор. Граф Солсбери и Джеффри отправились во Фландрию. Единственный в мире человек, которому король доверял, как самому себе, должен был воссоединиться с фламандскими союзниками и убедиться, что они не поколебались в своих намерениях. Джон решил действовать немедленно, поскольку жители Пуату и побережья Ла-Манша любили его меньше, чем всех английских королей. Ричарда там до сих пор почитали, и о его ошибках успели позабыть. Джона же считали не только менее сведущим в военных делах, но в определенной степени повинным в смерти Ричарда, хотя они и не воевали в то время друг с другом. Французы знали, что Джон предал Ричарда, и не забыли об этом. Поэтому Джон хотел быть уверенным, что Аквитания станет надежным союзником, крепкой наковальней, к которой фламандский молот пригвоздит Филиппа Французского. Для этого нужно было в первую очередь проявить силу, поставить колеблющихся лордов Пуатье на колени. Во-вторых, не стоило забывать и о семействе Лузиньянов. Поскольку Джон похитил Изабеллу фактически накануне свадьбы, эта семья стала его заклятым врагом, а обладала большим влиянием.
Весь февраль и март Джоанна получала только хорошие новости. Джон овладевал одной крепостью за другой. С местной знатью, не пожелавшей добровольно принести ему присягу и присоединиться к английской армии, Джон расправлялся с исключительной свирепостью, дабы преподать наглядный урок другим. Король постарался, чтобы историю о повешенных уэльских заложниках пересказывали повсюду. Следовало говорить как о его теплой заботе о них, пока их родственники хранили ему верность, так и о беспощадности, когда те, что отдали несчастных в залог, осмелились бы взбунтоваться.
К концу апреля Джон решил удостоить своим вниманием Лузиньяна. Перво-наперво он распустил слухи, что готов к примирению. Он предложил свою старшую законнорожденную дочь, Джоан, в жены сыну Хью, того самого, который когда-то был помолвлен с Изабеллой. Однако, когда предложение короля проигнорировали, он ясно дал понять, что не жалеет об этом. Никогда еще король не чувствовал себя столь уверенно в войне, никогда еще не был так справедлив.
В начале июня Джоанна получила известия, которые говорили о конце вражды с Лузиньянами.
Элинор писала ей: «Иэн пребывает в прекраснейшем расположении духа, даже несмотря на то, что слегка прихрамывает после ранения. Он полагает, что брачное соглашение между Джоан и сыном Луэинъяна излечит уязвленную гордость Хью, заставившую его страдать после того, как у него отняли Изабеллу. Однако, боюсь, пострадала не только гордость Хью. Думаю, он страстно желал и до сих пор желает только Изабеллу. Иэн говорит, что я сумасшедшая, что ни один здравомыслящий мужчина не может пылать страстью к такой ходячей статуе, как Изабелла. Но он забывает, что Изабелле было только четырнадцать, когда ее похитили, да и сам Хью был тогда очень молод. С тех пор Хью не видел ее, и, думаю, она осталась для него образцом совершенства. Он не может знать, что она из себя представляет на самом деле. По-моему, это не предвещает ничего хорошего. Говорят, Хью благородный человек. Сомневаюсь, что он предаст Джона и нападет на него, но, опасаюсь, придумает какую-нибудь „благородную“ каверзу, чтобы навредить королю».
Элинор провела кончиком пера по щеке. Ей не хотелось омрачать настроение и без того удрученной дочери, но предупредить ее Элинор обязана.
«Раз уж речь зашла об Изабелле, должна сказать тебе, что, страстно влюбленная в саму себя, она в общем-то не злюка, ибо у нее нет времени много думать о других. Но к тебе и к Джеффри она питает особую, почти бездонную ненависть. Я необыкновенно рада, любовь моя, что Джеффри здесь нет. Сделай все возможное, чтобы он и не приехал сюда. Джентльмены королевы часто находятся на передовой с королем, а всем им известно, что Изабелла окажет любую услугу человеку, ускорившему смерть Джеффри. Но что еще хуже, они понимают: короля это обрадует почти так же, как Изабеллу, поскольку перед графом Солсбери он остался бы чистеньким. В обычной ситуации Джеффри мог бы отлично позаботиться о себе сам, и подобное предупреждение не имело бы смысла, но шальную стрелу легче всего выпустить в спину во время сражения».
Это предупреждение не столько встревожило, сколько смирило Джоанну с положением вещей. Джеффри с отцом во Фландрии. Даже в случае войны ему, вероятно, лучше оставаться там, нежели дома. Будь Джеффри в Англии, Джон и Изабелла нашли бы какую-нибудь причину, чтобы вызвать его во Францию. Но король не мог не понимать, что тем самым он навлек бы подозрения графа Солсбери.
Письмо леди Элинор навевало странные и беспокойные мысли. Успехами Джона, доблестью английских воинов нельзя было не гордиться. Но, если бы король потерпел неудачу в своих попытках усмирить французских баронов, военные действия во Фландрии стали бы маловероятными. Джоанне оставалось лишь молиться, что Иэн ошибается, что Господь не помогает Джону, и Лузиньяны так или иначе добьются его поражения, а Иэн избежит опасностей.
//-- * * * --//
Джеффри встал с кровати, зажег свечу, набросил поверх ночной рубахи накидку и сел за письмо Джоанне. Конечно, он и не обмолвится о сражении. Зачем ей волноваться? Сражение закончится задолго до того, как она получит это письмо.
В основном он писал о своей любви, превозносил красоту Джоанны, стенал о том, как соскучился по ней, как желает ее, уверял в своей верности, сравнивал ее достоинства с недостатками женщин, с которыми ему приходилось общаться.
«Я чуть было не возненавидел тебя, – писал Джеффри, – ибо ты, сама того не понимая, разрушила во мне всякую надежду на радость. Ты подобна солнцу и так ослепила меня своим блеском, что я ничего не вижу, даже когда тебя нет рядом. Думаю, ты не поверишь или посмеешься надо мной: во все эти утомительные ночи последних недель в моей постели не побывала ни одна женщина. Я тоскую по тебе, любимая! Моя плоть взывает к твоему телу, и я не могу успокоить себя никаким способом. Я знаю: ты ставишь мне в вину любовь к войне. Но, поверь, люблю я ее не из-за разлуки с тобой. Стремление к тебе растет во мне с такой силой, что, боюсь, оно лишит меня мужества и в конце концов заставит возненавидеть войну, разлучающую нас».
«Смешно? А может быть, и не очень», – подумал Джеффри. Все это действительно так, а не просто обыкновенная ложь, которой мужчина пичкает женщину в своих письмах. Он улыбнулся. Поверит ли ему Джоанна и станет ли вообще об этом беспокоиться?
Джеффри тяжело вздохнул и запечатал письмо. Он отправит его в Англию с ближайшей почтой. Джеффри вдруг с болью вспомнил, что Джоанна ни разу не выказывала ни малейшего признака ревности. Никогда не намекала на его любовные связи с придворными дамами, о которых ей должны были рассказать. Эта мысль не могла быть утешительной, как и беспокойные размышления о предстоящем завтра сражении. Они попеременно вытесняли друг друга из сознания Джеффри, пока не превратились вскоре в абсолютную путаницу. Чрезвычайно устав от всего этого, он заснул.
Обретя наконец долгожданный покой, Джеффри проспал все утро. Когда Тостиг решил, что пора будить своего господина, утренняя служба уже закончилась. Джеффри быстро надел доспехи. Завтракал он почти что на ходу: хлеб, сыр, вино – надо было собирать людей. В последнюю минуту Джеффри вспомнил о письме, схватил его и спрятал под железным нарукавником. Так оно, удерживаемое рукавицей, не будет стеснять движений в бою, но он сможет быстро вытащить письмо, как только увидит гонца.
Если они победят, если Филиппа удастся заставить вернуть анжуйские территории, захваченные им, возможно, Джон успокоится и пожелает жить в мире со своими баронами. Джеффри подумал о нескольких месяцах, приятно проведенных с Джоанной в Хемеле. Но даже они были омрачены напряженной атмосферой в стране и тревогами. А теперь что? Жизнь была бы прекрасна… просто прекрасна. Лишь одно это сражение, лишь одолеть Филиппа… а потом дом, Джоанна…
24.
Когда дни приятного, выдавшегося плодородным лета подходили к концу, Джоанна обнаружила, к своему беспокойству, что страх – не самый страшный враг, с которым ей придется бороться. Хотя у нее хватало дел по строгому управлению владениями матушки и Джеффри и более тактичному, а следовательно, и отнимающему много времени присмотру за собственностью Иэна, она отнюдь не чувствовала удовлетворения. Джоанне не приходилось списывать свои терзания на скуку. Она всегда находила, чем занять себя даже в промежутки времени между шалостями Саймона, которого возила с собой по замкам Иэна, и проявлениями тупости – или чрезмерной проницательности! – жен вассалов и смотрителей замков, служивших с Иэном во Франции.
Главное, что она поняла, как страстно жаждет любви Джеффри. Ее еще мучили неясные страхи: порой ей снилось, что огромная рука хватает ее внутренности и выворачивает их, пока она не начинала кричать диким голосом, и тогда испуганные служанки будили ее и поили успокоительным отваром. Однако в основном к Джоанне приходили приятные, хотя и беспорядочные, грезы. В ее памяти всплывали ласки Джеффри, прикосновения его рук и губ, сладостная развязка напряженной, желанной пытки. Джоанна вдруг обнаруживала, к своему немалому удивлению, что сидит за вышиванием с закрытыми глазами и бормочет: «Любимый, любимый! Вернись домой, ко мне, любовь моя». Ее учили внешне не проявлять нежности, разве что только по отношению к малым детям вроде Саймона.
Когда Джоанна проваливалась в бездну своих мыслей, она пыталась понять, почему так происходит. Конечно, матушка не баловала ее ласковыми именами, но довольно часто пользовалась такими словами, как «дорогой» и «возлюбленный», обращаясь к Иэну. Отчим же всегда говорил своей падчерице слова любви. Однако она никогда не отвечала ему тем же, никогда не называла его иначе, нежели Иэн, даже несмотря на то, что безумно любила его. Внезапное озарение внесло ясность в ход мыслей Джоанны.
Чтобы не омрачать их отношений, Джоанна просто боялась раньше выказывать такую же любовь к Иэну, как и к матушке. Иэн мог свободно называть ее «любовь моя», ибо она была для него дочерью и только дочерью в его сердце. Что касается любви женщины и мужчины, то здесь для Иэна всегда существовала лишь Элинор. Джоанна сознавала, что и сама могла бы полюбить когда-то Иэна как мужчину.
А теперь? Джоанна улыбнулась. Нет, она любит только Джеффри! Несмотря на поразительную красоту Иэна, она жаждет только белое, стройное тело Джеффри, а не своего смуглого отчима!
Джоанна нахмурилась. Догадывался ли Джеффри о ее неспособности произносить слова, которыми любящая жена чествует мужа? Он никогда ничего не говорил об этом, да и не мог сказать. Если мужчина считает, что такой недостаток вызван страхом или робостью, он не станет просить свою жену называть его «любимым», во всяком случае такой гордый, как Джеффри. Откуда ему знать, что этот недостаток – просто многолетняя привычка? Не это ли причина некоторой натянутости, разочарования и неудовлетворенности, которые она чувствует в Джеффри?
Неоднократно эта тень, омрачавшая их идеальный брак, беспокоила Джоанну, но она так и не могла найти ее причин. Джоанна отложила иголку и закусила губу. Подобную ошибку не исправить за минуту. Если она вдруг начнет называть Джеффри своей любовью, биением своего сердца, разве он не удивится? А объяснить ему, что узнала про себя Джоанна, она не может. Это было бы неблагоразумно и неосмотрительно. Посеяв в ревнивом сердце Джеффри мысль о том, что она некогда боялась своих чувств к Иэну, Джоанна только подлила бы масла в огонь ревности своего мужа.
Тень беспокойства исчезла с лица Джоанны. Эта проблема не требовала немедленного решения, и теперь она понимала это. Мало-помалу она начнет говорить ему нежности все больше и чаще. Не важно, если Джеффри решит, что только теперь добился ее любви. Может быть, так будет даже лучше. Пусть думает, что ее сердце медлило в нерешительности, прежде чем покориться ему. Возможно, это укрепит его уверенность в ее постоянстве.
Джоанна регулярно писала Элинор, рассказывая обо всем, что происходило в их землях. К счастью, здесь все складывалось хорошо. Саймон оставался все тем же очаровательным дьяволенком, здоровье его было прекрасным. Адам взрослел не по дням, а по часам. Большую часть времени он проводил теперь в своих замках. Граф Лестерский разрешил ему присматривать за землями, поскольку все смотрители в основном находились с Иэном во Франции. Адам приезжал в Роузлинд и неделю гостил у сестры.
//-- * * * --//
Очень хорошо, что Джоанна посвятила в письме несколько строк Адаму. Единственный проблеск, единственный радостный лучик для Элинор и Иэна, ибо послание Джоанны прибыло в конце второй недели августа, через неделю после получения известия о несчастье под Бувине. Это была настоящая катастрофа, сводившая к нулю все предыдущие успехи войны.
Первое сообщение из Франции, от самого Филиппа Французского, прибывшее двумя днями позже, зажгло искорку надежды. Граф Солсбери не погиб. Не переставая надеяться и молиться, Элинор с нетерпением ждала дальнейших новостей. И вот они пришли. Теперь она должна была сообщить Джоанне известие, которое нанесло самой леди Элинор такой жестокий удар, что боль заставила ее прижать руки к груди и сотрясаться от рыданий и горя. Когда судороги прошли, Элинор вытерла слезы, стекавшие по лицу и застлавшие глаза, и взяла перо.
«Моя дражайшая, любимая дочь! Молюсь, чтобы Святая Мать смилостивилась над тобой и дала силы вынести это известие. Молюсь также, чтобы ты не возненавидела меня за то, что я стала его посланницей и принесла тебе горе, настояв на твоем браке. Джеффри пропал без вести. Любовь моя, наберись мужества. Не знаю, как еще, ободрить тебя… Я даже не могу утешить тебя, отослав его дорогое твоему сердцу тело для захоронения, не могу сказать тебе, где искать могилу Джеффри, чтобы оплакивать его. Сердце мое! Моя боль – ничто по сравнению с твоей, и все же она разрывает меня так, что я едва могу писать».
Обычно уверенная, твердая рука леди Элинор дрожала, а безудержные слезы капали на пергамент, превращая не высохшие еще чернила в размытые пятна.
Элинор на некоторое время отложила письмо. Прибыл новый гонец – человек из французской знати, приближенный к Филиппу. Иэн решил сам поговорить с ним. Может быть, они все-таки нашли тело Джеффри? Но единственное, что им было известно абсолютно точно: его нет среди попавших в плен.
От слез Элинор ничего не видела перед собой. Ее служанка, Гертруда, подошла к ней и тронула за руку.
– Мадам, – прошептала она, – господин возвращается. Вы просили меня предупредить вас.
Леди Элинор вытерла глаза. Надо бы не показывать своих слез. Иэн и так обезумел от горя. Ее рыдания еще больше расстроят его. Элинор постаралась успокоиться до того, как он появился в комнате – а шел Иэн очень медленно, – и почувствовала облегчение. Иэн выглядел еще хуже, чем до своего ухода. Его лицо стало серым, а обычно веселые глаза – безрадостными и застывшими. Теперь леди Элинор следовало думать не о своем сердце, а о том, как утешить Иэна. Элинор вскинулась.
– Что случилось, Иэн? Есть новости похуже?
– Условия соглашения просто невероятные. Я расскажу тебе об этом позже. Что касается Джеффри, то тут дела обстоят совсем плохо… – Голос Иэна сорвался, и он тяжело вздохнул. – Джеффри определенно нет ни среди пленных, ни среди тех, кто получил тяжелые ранения и скончался. О нем не могли не упомянуть по оплошности… я хочу сказать, что его имя известно здесь всем. Похоже, граф Солсбери попросил Филиппа специально навести справки, и тот был так добр, что выполнил его просьбу. Джеффри нет ни среди живых, ни среди мертвых, которых удалось опознать.
Из глаз Элинор брызнули слезы, и муж поспешил обнять ее.
– Умоляю тебя, не возлагай слишком больших надежд… – прошептал он.
– Я и не надеюсь, – всхлипнула Злинор. Она указала на пергамент на столе. – Видишь, я начала писать Джоанне письмо. – Элинор замолчала и попыталась совладать с собой, но безуспешно. Прижавшись к мужу, она зарыдала в голос. – Я не в силах вынести это! Мне мучительно больно от того, как Джоанна будет страдать…
Леди Элинор не договорила того, что хотела сказать. Даже в таком горе она не могла поведать своему второму мужу, что пришлось ей вынести, потеряв первого. Иэн, конечно, понимал это. Он и сам очень любил Саймона, поэтому и назвал его именем своего первенца. И все же они никогда не говорили об этом вслух.
– Что за глупости я несу! – Элинор смахнула слезы. – Я должна вынести и это, я смогу. Присядь, любимый. – Она усадила Иэна в кресло и принесла ему кубок вина. – Почему не могут найти его тело? Ведь знают же имена других убитых, даже тех, кто ниже Джеффри по положению, не так ли? Как его могли не заметить? О, Иэн, неужели нет никакой надежды?!
Он не мог позволить себе обнадеживать ни ее, ни Джоанну. Это означало бы месяцы, возможно, даже годы мучений – ожидание, страх, молитвы ради известий, которые никогда не придут… Из глаз Иэна медленно потекли слезы.
– Они не стали искать его сразу, – будто через силу тихо проговорил Иэн. – Граф Солсбери не приходил в сознание до поздней ночи, а потом находился в бреду почти весь день. После сражения, когда люди Филиппа отступили со своими убитыми и ранеными… Элинор, поверь мне, поверь… Нет никакой надежды… Не вынуждай меня произносить эти страшные слова еще раз…
Иэн не успел договорить – Элинор потеряла сознание. Невыносимая мысль, на которую Иэн ее невольно натолкнул! Элинор знала о мародерах, этих стервятниках, которые выползают на поле брани грабить мертвых и добивать тех, кто еще хватался за жизнь, чтобы затем ограбить и их. Джеффри не нашли, потому что он носил богатые доспехи и щит! Мародеры, несомненно, раздели его донага! Возможно, его лицо было изувечено до неузнаваемости… Выдержать такое видение было уже сверх ее сил.
Иэн перенес ее на кровать и заставил сделать несколько глотков вина. Затем сел рядом и взял за руку. Они не разговаривали. Да и о чем было говорить?
Иэн утаил от жены одно обстоятельство, одно маленькое обстоятельство, которое заставляло его испытывать неимоверные мучения, ибо не позволяло его надежде растаять без следа. Куда подевался щит Джеффри?! Эта загадка беспокоила Иэна. Даже если бы щит сорвали с руки, чтобы без труда снять с тела все ценное, он лежал бы рядом с обнаженным трупом. Мародеры часто были настолько озлоблены, что уродовали тела. Но они никогда не нашли бы применения щиту. Кольчугу и оружие можно было продать или даже переплавить в металл, но щит слишком громоздкий и тяжелый, чтобы его стоило тащить ради ничтожного количества металла. Многие обезображенные трупы опознавали по щитам, лежавшим рядом с ними.
Именно об этом Иэн и не рассказал Элинор. Если его маленькая, мучительная надежда, не позволявшая ему смириться со своим горем, когда-нибудь принесет безудержную радость, Элинор не сможет обвинить его в утаиваний этой Детали. Радость излечивает все.
Подошло время ужина, но никто из них даже не шелохнулся. Голод не беспокоил их. Длинный августовский вечер медленно сменила ночь.
В комнате уже было абсолютно темно, когда послышался слабый щелчок дверной щеколды. Иэн оглянулся и поднялся на ноги, положив руку на эфес меча. Но особа, пугливо подкравшаяся к двери, не могла быть опасной, по крайней мере, опасной физически.
– Леди Элинор?
– Я здесь. Кто это?
– Леди Элизабет.
Элинор приподнялась. Леди Элизабет входила в число фрейлин королевы. Она не была богатой наследницей, поэтому Джон выдал ее за своего тупого и грубого незаконнорожденного сына: так он дешево отделывался от своего отпрыска, а с девушкой намеревался позабавиться сам. Лишение собственности и унижение ее достоинства не озлобили леди Элизабет, которая с радостью готова была отдаться и королю, и любому другому предлагавшему себя мужчине. Она не отличалась особыми достоинствами, если не считать ее неиссякаемого добродушия, а также, согласно общему мнению, исключительной страстности и изобретательности в любовных играх. Не без смеха поговаривали, что она даже мужа обслуживает в неизменно хорошем расположении духа, хотя и не вполне уверена, кто же на самом деле ее муж. Но «добродетели» леди Элизабет – ее личное дело, и леди Элинор ничего не имела против женщины, раз та не могла стать причиной для ревности самой леди Элинор. Элизабет, возможно, и бросала в сторону Иэна похотливые взгляды, но, безусловно, не могла соблазнить его.
– Очень сожалею… – неуверенно произнесла Элинор, – но я не могу прийти сейчас к королеве. Я… Передайте ей, пожалуйста, что я больна.
Элинор решила, что леди Элизабет могла искать ее только по распоряжению Изабеллы. Но молодая дама покачала головой.
– Я пришла не по поручению королевы… О, конечно, от нее, но не для того, чтобы вызвать вас к ней. Я… я должна поговорить с вами, леди Элинор.
Голос леди Элизабет дрожит. Не потеряла ли и она кого-нибудь? Судя по тому, что о ней говорят, она не может отличить одного мужчину от другого, но сплетни при дворе Изабеллы не всегда оказываются правдой…
Элинор встала с кровати и нащупала на столе кремень и трут.
– Конечно, – сказала она.
Возможно, у этой шлюхи есть сердце? Или это только кажется? Сейчас Элинор отнеслась бы по-доброму даже к самому дьяволу, если бы он пребывал в горе.
– Позвольте мне зажечь свечи. Не волнуйтесь. Иэн здесь, но он уйдет, если…
– Нет… право, я не знаю… Мне нужно кое-что рассказать вам… полагаю, что это очень опасно… очень… О Боже! Я знаю, что вы не выдадите меня, леди Элинор, но… но лорд Иэн…
– Для кого опасно, леди Элизабет? – тихо спросил Иэн.
– Для меня! О Боже! Мне следовало бы помалкивать, да… Теперь это не имеет значения, и все же… а если это не так? Понимаете, он был так добр… Он никогда… И он всегда относился ко мне с уважением, даже после того…
– Поверьте: если это так опасно для вас, я не выдам вас ни при каких обстоятельствах, – поклялся Иэн.
Если бы сейчас он мог смеяться, то и посмеялся бы над этой глупой курочкой, считающей, будто она может интересовать его настолько, что он станет рассказывать о ней всякие небылицы.
– О, я знаю, что вы не сделаете этого намеренно, но вы очень рассердитесь, вот увидите… все станет ясно по вашему виду… ведь джентльмены… большинство джентльменов… не умеют скрывать такие вещи, и тогда она захочет узнать, откуда вам стало известно об этом. Она очень глупа, гораздо глупее меня, но там была только я, поскольку она отослала своих служанок. Она думала, что мне понравится это… Решила, что я разозлилась, потому что он остановился… Но я все понимала. Она устроила это шутки ради. У нас нет ничего общего… только склонности… И я показывала ему… показывала, к чему прикасаться и как…
– Простите меня, леди Элизабет, – осторожно сказала Элинор, – но вы начали с середины. Мы не знаем даже, кто «он» и кто такая «она». Присаживайтесь, пожалуйста. Если вы считаете, что Иэну не следует оставаться, он уйдет.
– Но лорд Иэн должен знать… Только он может… конечно, если…
Это может продолжаться целую ночь! Иэн взглянул на Элинор и заметил, что, несмотря на ее ужасную бледность, дело идет к лучшему. Обморок может повториться, вероятнее всего, так и будет, но не в ближайшее время и не сейчас, когда внимание Элинор занимает леди Элизабет.
– Я ухожу, – решительно заявил Иэн и направился к двери. – Если я чем-то смогу помочь, леди Элизабет, моя жена скажет мне об этом. Так я мог бы всегда, положа руку на сердце, отвечать, что вы со мной ни о чем не говорили, и все будет хорошо.
Конечно, это лучше всего. Теперь ей не будет мешать необыкновенная красота Иэна, которая пугает и приводит ее в замешательство. Леди Элизабет перешла к делу.
– Это касается лорда Джеффри, – прошептала она.
– Джеффри? – спросила Элинор дрожащим голосом, и глаза ее наполнились слезами.
– Я знаю, что уже слишком поздно, но… но, если есть хотя бы один шанс, я… я хочу, чтобы он знал об этом.
Слезы из глаз леди Элинор так и не полились – каждая клеточка существа Элинор насторожилась. Элизабет явно что-то знает о смерти Джеффри, но намекает, что, будь он жив, ему угрожала бы какая-то опасность. Что ж, эта опасность могла исходить только от королевы.
Леди Элинор усадила свою гостью в кресло и устроилась рядом с ней. Уж не кроется ли здесь какая-нибудь хитрость короля? Но никто и никогда не обвинял леди Элизабет в чем-нибудь, кроме плотской тяги к мужчинам. О ее бесхитростности и добром нраве знали все.
Словно заметив на лице Элинор тень сомнения, молодая женщина сказала:
– Поймите, пожалуйста: мы с Джеффри нравились друг другу. Для меня он был… ребенком, нуждавшимся в обучении и подсказках… исключительным учеником. Я пустила его в свою постель, ибо… Можете смеяться надо мной, если хотите, но это случилось потому, что он был ласков и добр, и я не хотела его сердить. Все придворные дамы заискивали перед ним, чтобы затем просить графа Солсбери о всяческих одолжениях. Я же хотела одного: чтобы он знал – женщина может любить… быть… с мужчиной только ради удовольствия, прося у него взамен лишь немного нежности.
– Учить молодого мужчину – благое дело, – пробормотала Элинор. – Возможно, моя дочь за многое может вас благодарить…
Обе женщины замолчали, осознав, что Джеффри больше нет.
– Это правда, что его тело не нашли? – спросила наконец леди Элизабет.
Элинор всхлипнула, но подавила слезы.
– Да, правда.
– Тогда я обязана рассказать вам… – Леди Элизабет вздохнула. – Я знаю, что скорее всего он мертв, но, если есть хоть малейший шанс… Понимаете, он был единственным, кто… кто помнил обо мне. Я учила и других, но… но после того, как они находили… лучшую партнершу…
– Уверена, что лучшей, чем вы, не найти, – машинально сказала Элинор. – Кто может быть добрее…
Леди Элизабет бросила на Элинор благодарный взгляд.
– Иные считают меня дурной особой и могут плюнуть в лицо, если мне нечего им предложить. Джеффри был не таким. Он никогда не стыдился говорить со мной, нет. Никогда не оказывался «слишком занятым», чтобы прийти ко мне, если я желала его, даже когда у него была другая любовница… пока он, конечно, не женился. После этого он больше не приходил, но мне все было понятно. Понимаете, мы были друзьями… Он…
– В его груди билось ласковое и нежное сердце, – вздохнула Элинор, утирая слезы. – Очень доброе сердце…
– Я пришла не за тем, чтобы увеличить ваше горе или облегчить свою душу разговорами о Джеффри, – как бы извиняясь, сказала леди Элизабет. – Я – фрейлина Изабеллы, и она мне очень нравится. Многие говорят, что она глупа, но, по-моему, и я не умнее. Мы подходим друг другу, и обычно она очень добра ко мне. Вам известно это. Почему я заговорила о Джеффри и о себе? Я хочу, чтобы вы поняли, из-за чего я решила предать королеву. Честно говоря, я не знаю, почему она так ненавидит Джеффри. Ведь она неплохая женщина. Не помню, чтобы королева раньше испытывала к кому-нибудь такую ненависть.
«Поскольку Изабелла занята только собой, ей просто некогда испытывать какие-либо чувства к другим», – подумала Элинор, но ничего не сказала. Коль уж леди Элизабет нравится ее госпожа и за все годы службы она ни разу не заглянула в душу Изабеллы, нет нужды пытаться изменить ее мнение или пояснять, что к чему.
Леди Элизабет глубоко вдохнула, словно подбадривая себя, и заговорила опять.
– Королева сказала мне, что она рада, раз Джеффри убит, а его тело осталось под Бувине. Это сэкономило ей огромную сумму денег… Когда пришло известие о том, что графа Солсбери взяли в плен, она тайно послала гонца к Филиппу с предложением двойной суммы выкупа тела Джеффри, если он пленен.
– Что?! – едва выдохнула Элинор, словно примерзнув к креслу.
– Изабелла сказала, что ей хотелось бы сделать такое же предложение и за тело графа Солсбери, но король никогда не помог бы оплатить ей выкуп за него. Думаю, Джон знает о ее поступке и… одобряет его. У короля вы не найдете помощи.
Элинор охватил ужас, когда она услышала о том, что сделала Изабелла. Появившийся было лучик надежды, снова начал угасать, но не исчез полностью. Если хотя бы за тело Джеффри готовы заплатить такую огромную сумму, поиски будут продолжаться. Обнаженное тело Джеффри могли бросить в общую могилу под Бувине, но шанс все еще оставался…
– Благодарю вас, леди Элизабет… Спасибо… – запинаясь, проговорила Элинор.
Молодая женщина пожала плечами:
– Не думаю, что это так важно. Должно быть, он погиб в сражении и затерялся среди других погибших. Однако, если он ранен и лежит в хижине какого-нибудь крестьянина, если благодаря чуду он жив и находится где-нибудь во Франции или Фландрии… Я подумала, что его друзьям следует знать об опасности, которая все еще угрожает ему. Теперь мне нужно уходить. Более всего я не хочу, чтобы меня увидели здесь.
У двери Элинор снова поблагодарила леди Элизабет. Когда та ушла, Элинор задумалась. Стоило ли сообщение таких благодарностей? Надежда боролась в ней с отчаянием. Гораздо тяжелее своего личного беспокойства Элинор считала проблему, что и как сказать Джоанне. Сможет ли она хотя бы намекнуть на лелеемую ею надежду? Для Джоанны все будет в десять раз тяжелее. Но надо быть идиоткой, чтобы сомневаться, говорить об этом Джоанне или нет. Нужно обо всем ей рассказать. Джоанна должна быть готова к тому, что придется заплатить, и немало… Однако надо опередить предложение королевы. Иэн каким-то образом должен отправить послание во Францию с уверением в том, что жена Джеффри заплатит в три, в пять, в десять раз больше, чтобы вернуть мужа целым и невредимым…
//-- * * * --//
Леди Элинор зря опасалась реакции дочери. Джоанна уже знала все, о чем писала матушка, кроме новости о предложении Изабеллы. Это лишь наполнило ее горечью, но не слишком. Любой, кто из жадности пошел бы на убийство беззащитного пленника, с равным рвением спасет ему жизнь за более крупную сумму. Джоанна не сомневалась, что известие о возможности значительного выкупа уже достигло Франции.
По сути, Филипп, король Франции, не слыл человеком жестоким. Он бывал излишне мстителен, когда считал себя оскорбленным или уязвленным, но никогда не проявлял необоснованной злобы. Поэтому он довольно снисходительно отнесся к графу Солсбери, которого хорошо знал. Когда обезумевший от горя отец стал слезно умолять Филиппа узнать что-нибудь о его сыне, король приказал провести тщательные поиски Джеффри. Он даже позволил графу Солсбери отправить несчастной невестке известие о том, что Джеффри не взяли в плен; хотя тело его не найдено, сын графа, по всем предположениям, погиб. Скорее всего, если бы Филипп не был так уверен в смерти молодого человека, он не допустил бы распространения слухов о двойной сумме выкупа, назначенной Изабеллой. Но, взвесив все обстоятельства, король не увидел повода противодействовать жене Джона. Возможно, когда-нибудь и ему понадобится ее услуга.
В связи с военным положением послание графа Солсбери не могли отправить прямым путем. По надежным посредническим каналам оно наконец дошло до Роузлинда. Целых три дня Джоанна лишь читала и перечитывала письмо. Она ничего не ела и совсем не спала, хотя и не плакала.
Эдвина наблюдала за своей госпожой с растущим беспокойством. На третий день она вырвала письмо графа из рук Джоанны. Это не привело ни к какому результату. Джоанна наизусть знала каждое слово послания и теперь, не переставая, повторяла строчку за строчкой. К вечеру Эдвина пришла к выводу, что Джоанна умрет, если не вернется в реальный мир. Нужно действовать, и немедленно! Она позвала Брайана и отправилась с собакой к главному егерю леди Элинор.
– Можете ли вы ранить собаку так, чтобы она казалась умирающей, но осталась живой? – спросила Эдвина старика.
– Брайана? Ты хочешь, чтобы я ранил Брайана?! Ты с ума сошла! Молодая госпожа убьет меня, разрежет на мелкие кусочки, а если об этом узнает леди, она поджарит эти кусочки на медленном огне!
– Скорее умрет молодая госпожа, если вы этого не сделаете! – сказала Эдвина и расплакалась. Она опустилась на колени, обняла Брайана за шею и уткнулась лицом в его грубую шерсть. – Я не могу привести ее в чувство, не могу заставить есть и спать! Если бы я знала, что это поможет, я попросила бы ранить меня. Ничего другого я не могу придумать. Брайан принадлежал ему… молодому лорду. Он подарил ей этого пса…
– Мне известно это, – сказал егерь, и на его широком лице отразилось страдание: все уже знали о смерти лорда Джеффри и были глубоко опечалены. – Но Брайан…
Егерь положил руку на огромную голову пса, и добродушное животное завиляло хвостом, ударяя себя по бокам.
– Она умрет! – простонала Эдвина, сотрясаясь от рыданий. – Она умрет! Я сделала все, что смогла, все! Возможно, она очнется, услышав вой собаки…
Егерь взглянул на Эдвину. Никаких сомнений: она беспокоится и за свою госпожу, и за пса, но знает, что делает. Он взял Брайана за ошейник и оттащил его от Эдвины. Несколько мгновений она продолжала рыдать, не поднимаясь с колен, а затем резко вскочила на ноги и последовала за егерем.
– Осторожнее! – закричала она. – Не испугайте его и не пораньте слишком сильно! Ах, бедняжка Брайан! Он ничего не понимает. Если бы только я могла помочь ему понять все!
– И хорошо, что не понимает. Тогда бы он причинил себе гораздо больше вреда, нежели я.
Егерь повеселел. Он уже придумал средство, которое должно было отлично сработать и не опасное для Брайана.
Эдвина ждала, нервно покусывая пальцы. Через несколько минут послышался громкий визг. А еще спустя две-три минуты появился егерь, с трудом волоча тушу собаки. Эдвина вскрикнула. Шея, грудь, ноги Брайана были в крови, голова безвольно свисала вниз.
– Вы убили его! – закричала Эдвина.
– Глупенькая! Я лишь оглушил его и сделал три тонких надреза в шкуре. Я чуть не утопил его в крови зайцев! Поспешим, пока он не очнулся. Этот бык даже не узнает боли и слижет всю кровь с превеликим удовольствием!
Они вошли в замок и направились наверх, в комнату Джоанны. Егерь медленно волочился позади служанки и пыхтел, поднимая Брайана по ступенькам лестницы.
– Миледи! – воскликнула Эдвина. – О, миледи, Брайан ранен! Я думаю, он умирает! Госпожа, взгляните на него!
Но Джоанна даже не повернула головы.
– Брайан умирает, миледи! – пронзительно завыла Эдвина.
Ужас в ее голосе, порожденный явным провалом последней надежды Эдвины, сделал свое дело. Джоанна медленно подняла голову. Егерь, пошатываясь, вошел в комнату и опустил пса, который уже пришел в себя и тихо скулил, испуганный необычным ощущением того, что его несли на руках. Оказавшись на полу у ног Джоанны, Брайан жалобно взвизгнул. Джоанна уставилась на его окровавленное тело, заметила трогательные, тщетные – по причине того, что егерь наступил ногой на ошейник – попытки собаки подняться…
– Нет! Нет! – закричала Джоанна. – Он – все, что у меня осталось! После Джеффри…
Последние слова уже перешли в надрывное завывание, но от такой реакции госпожи Эдвине захотелось вдруг танцевать и петь. Вместо этого она сказала абсолютно твердым голосом:
– Давайте вымоем Брайана и позаботимся о нем, миледи. Возможно, нам удастся спасти его. Вы сходите за вашими мазями, а я принесу воду.
Джоанна неуверенно поднялась на ноги. Брайан страдальчески взвыл. Это егерь тайком наступил второй ногой на ухо пса. Возвращенная к жизни жалостью и ужасом, Джоанна бросилась к сундуку, где хранились лекарства. Егерь опустился перед псом на колени, якобы успокаивая его, пока Джоанна обрабатывала раны. На самом деле он с трудом удерживал животное, готовое вскочить от радости. Бедный Брайан! Придя в крайнее замешательство от тупой боли в своей глупой голове, он заскулил и завыл.
Джоанна долго смывала кровь, прежде чем увидела раны. Она была ошеломлена: неужели три небольших, хотя и длинных, пореза могут вызвать такое обилие крови? Не придав этому излишнего значения, Джоанна ничего не сказала. Пока она зашивала раны, Эдвина позаботилась о других мерах предосторожности, в результате которых (после того, как она накормила Брайана хлебом, размоченным в молоке) пес погрузился в настолько глубокий сон, что и ухом не повел, когда его позвала хозяйка, что не на шутку встревожило Джоанну и не позволило ей вновь впасть в состояние забытья. Она села на пол, положила тяжелую голову собаки на свои колени и заплакала. Джоанна оплакивала Джеффри, ее слезы лились, не переставая, пока она не уснула сама.
На следующее утро к Брайану вернулось его прежнее чудесное самочувствие, чего скрыть было уже невозможно. Когда Джоанна подошла к столу во время завтрака и поела, хотя и немного, опасения Эдвины, что госпожа снова уйдет в себя, полностью рассеялись. Джоанна снова вернулась в реальный мир. Наконец она заметила вытянувшееся, грустное лицо Эдвины, тусклые, покрасневшие глаза сэра Ги, беспокойные взгляды слуг.
Годы матушкиной тренировки дали знать о себе. Что бы ни случилось, ответственность за замок, за все земли Элинор, а теперь и за владения Джеффри, полностью лежат на ней, Джоанне. Без головы тело умирает. Эту заповедь вбили ей в голову, как только она начала понимать слова.
Исполненная осознанием долга, Джоанна попыталась вернуться к обычным делам. Когда утомительный день закончился, она заставила себя лечь в пустую постель, чтобы, проснувшись, начать очередную безнадежную борьбу. Утром пришло письмо от матушки. Ее нежность, такая редкая в периоды спокойствия, мало утешила Джоанну. Эдвина со страхом наблюдала за госпожой. Известие о необходимости выкупа графа Солсбери и двойной сумме за выкуп мужа, казалось, совсем не отразилось на Джоанне.
Однако к полудню Джоанна решила, что уже не в силах выносить горе. Она ушла в свою комнату, строго-настрого приказав не беспокоить ее несколько часов, в желании убежать от нежных забот, которые лишь усиливали ее боль. По привычке она села за пяльцы и взяла иголку. Джоанна как раз принялась за работу, когда в комнату влетела Эдвина. Ее глаза были широко раскрыты, она дрожала всем телом.
– Миледи! – закричала она. – Здесь Тостиг! Тостиг и Роджер из Хемела! Пойдемте! Пойдемте же быстрее!
На какое-то время Джоанну словно парализовало. Затем она подняла на служанку глаза и спросила шепотом:
– Как они выглядят?
– Оба ранены, вид у них печальный, но не… не… Ах, боюсь обнадежить вас, но, госпожа, дорогая, они не так уж и печальны, как следовало бы ожидать! Пойдемте же! Пойдемте быстрее!
В одно мгновение Джоанна вскочила, опрокинув и пяльцы, и столик с шелками, и стул. Она стрелой промчалась через женскую половину и слетела вниз по крутой лестнице, спотыкаясь и придерживаясь за стену.
– Он погиб?! Он в самом деле погиб?! – закричала Джоанна через весь зал, боясь задать вопрос, на который действительно желала получить ответ.
Тостиг повернулся в сторону Джоанны и, пошатываясь, направился к ней. Он потерял два стоуна веса, лицо его осунулось и посерело, глаза светились лихорадочным блеском.
– Не знаю… – просипел Тостиг. – Он не погиб на поле сражения.
– Что ты имеешь в виду?! – воскликнула Джоанна.
– Я хочу сказать, что осмотрел сам каждое тело… все тела без исключения, покоившиеся на том поле… Среди них милорда не было.
Джоанна пошатнулась, и Эдвина поддержала ее, обняв за талию.
– Ты уверен в этом? – спросила Джоанна дрожащим голосом. – Ты в этом абсолютно уверен?
Тостиг, казалось, не на шутку испугался.
– Я не понимаю вас, миледи. Конечно, уверен. Я не позволил бы мародерам, опустошающим поля сражений, и пальцем тронуть милорда!
– Присядьте, госпожа, присядьте! – проворковала Эдвина, пододвинув Джоанне кресло. – Я принесу стул Тостигу. Вы же видите: он едва держится на ногах. Да и сэру Роджеру тоже необходимо отдохнуть.
Сэр Ги, поддерживавший Роджера из Хемела, помог ему выйти вперед.
– Это правда, мадам, – устало произнес сэр Роджер. – Лорда Джеффри не было среди погибших. – Он увидел, как побледнела Джоанна, и на его глазах появились слезы. – Мадам, – с трудом прошептал он, – это было очень жестокое сражение. Умоляю вас, не надейтесь излишне… Его могли захватить в плен тяжело раненным и… и…
Но Джоанна знала, что, попав в плен, Джеффри не мог умереть, пока Изабелла не предложила за его тело целое состояние. А если бы Джеффри похоронили до того, как появились слухи о цене, которую обещает английская королева, его выкопали бы и доставили ей. Следовательно, если его обнаженное, неопознанное тело не захоронили в общей могиле под Бувине, он жив! Джоанна подавила радость, осветившую ее лицо: только последняя дура стала бы обманывать себя в подобном случае.
– Вы должны подробно рассказать мне обо всем случившемся, – сказала Джоанна, пытаясь придать твердость своему голосу.
Оруженосец Джеффри, не глядя на госпожу, предался горьким воспоминаниям.
– Меня ранили, и милорд приказал мне покинуть поле битвы… Поскольку он сказал, что я буду обузой для него, я уехал и ждал возвращения милорда у его палатки. Вскоре после полудня я узнал, что наши дела на поле сражения совсем плохи, и собрал вещи милорда. Драгоценности и золото спрятал на себе. Я привез их сюда. – Тостиг начал рыться левой рукой в своей тунике, но Джоанна жестом приказала ему продолжать. – Затем, спустя часа два, в лагере появились наши люди. Один из них сказал мне, что граф Солсбери погиб, а Даммартин, окруженный неприятелем, наверняка погибнет тоже или попадет в плен. Я спросил о моем господине, но тот человек ничего не знал о нем.
– Граф Солсбери не погиб! – воскликнула Джоанна. – Его почти невредимым взяли в плен! Я получила от него письмо. Подожди-ка! – сказала она, когда Тостиг мучительно сглотнул и тяжело задышал. – Из-за своих проблем я совсем позабыла о ваших. – Джоанна щелкнула пальцами и приказала служанке: – Принеси вина и… Они не голодны, нет? Тогда только вина!
Но Тостиг не стал ждать, когда принесут вино. Горькие воспоминания снова нахлынули на него. Он должен был выплеснуть их, несмотря на недомогание и боль.
– Когда я услышал обо всем, я побрел куда глаза глядят и, к своей глубокой печали, увидел, что это правда. Я… – Его голос задрожал: Тостиг вспомнил свой страх и горе. – Но я не нашел милорда, хотя ходил из одного места в другое. Затем, когда Даммартин угодил со своими людьми в плен, сражение закончилось, и все уцелевшие, преследуемые французами, обратились в бегство. Мне ничего не оставалось, как только спрятаться, но я лежал так, что все мог видеть… Затем французы вернулись, забрали своих убитых и раненых, а также наших раненых, за которых можно получить хороший выкуп, – продолжал Тостиг. – После этого на поле битвы повыползали другие… Вы знаете, кого я имею в виду. Один из них прошел совсем близко от меня. Я убил его ножом, левой рукой… Затем сбросил с себя одежду, выдававшую во мне английского солдата, и надел его отрепья. Я начал рыскать по полю сражения вместе с другими, но действовал быстрее их, поскольку осматривал только людей в кольчугах и не останавливался, чтобы прихватить какую-нибудь вещицу. Я все внимательно осмотрел. Милорда там не было.
– Ты не мог осмотреть все поле, пока… пока у тех других была возможность грабить…
– Это так, но я нашел меч и щит моего господина.
– Что?!
– Они внизу, миледи, – тихо сказал сэр Ги. – Я не хотел…
Джоанна все поняла. Пока не позвали ее, никто не задавал Тостигу и сэру Роджеру никаких вопросов. Стоило им увидеть меч и щит Джеффри, как они перестали сомневаться в его смерти. Сэр Ги хотел попридержать эти мучительные напоминания о муже подальше от Джоанны до тех пор, пока она не смирилась бы со случившимся.
Тостиг закрыл здоровой рукой лицо и начал всхлипывать. Сэр Ги похлопал его по спине и вложил ему в руку кубок с вином. Оруженосец тяжело и прерывисто задышал, затем залпом выпил. Он не хуже Джоанны знал, что Джеффри никогда не бросил бы меч, находясь в полном сознании. Следовательно, он не мог отступить…
Если бы его взяли в плен, меч и щит обязательно прихватили бы в качестве трофеев. Мародеры тоже не могли не забрать прекрасный меч, который подарил Джеффри в день его посвящения в рыцари граф Солсбери. Даже если по какой-то случайности грабители не заметили бы его, они не смогли бы перетащить тело Джеффри слишком далеко от того места, где лежали меч и щит. Тогда Тостиг обязательно нашел бы его.
– Я… я не мог поверить… ходил снова и снова… – жалобно произнес Тостиг. – Каждый раз я удалялся все дальше. Мародеры уже побывали там. Меч, наполовину засыпанный землей, лежал под щитом. Вот почему его не забрали. Затем я подумал, что по какой-то причине они могли… могли перетащить тело лорда Джеффри. На нем были богатые доспехи, и несколько человек могли поссориться…
– О нет! – едва слышно вымолвила Джоанна. Она закрыла глаза, но не смогла избавиться от страшного видения: тело Джеффри за ноги и за руки раздирают в разные стороны бродячие собаки, вырывая его друг у друга, словно какого-то цыпленка или зайца.
– Так он нашел меня, – решился заговорить Роджер из Хемела. Его голос прозвучал даже громче, чем требовалось для того, чтобы отвлечь Джоанну от мерзкой картины, которую, как он догадался, она уже вообразила себе. – И французы, и мародеры приняли меня за мертвого. Честно говоря, не знаю, как я выжил. Последнее, что помню, как сразили моего коня и я рухнул с ним на землю. Потом Тостиг перетащил меня в укрытие, после чего снова вернулся на поле сражения. Я пришел в сознание лишь на короткий промежуток времени, но ночью мне стало лучше. Вернулся Тостиг и рассказал мне, что он делал и что нашел. Клянусь, миледи, мы осмотрели лица всех павших там… всех. Лорда Джеффри среди них не было. Он, вероятно, попал в плен, а щит и меч забыли взять по какой-то причине…
– Его не взяли в плен! – сказала Джоанна. – Как раз об этом и пишет граф Солсбери. Джеффри нет среди пленных!
Мужчины в изумлении взглянули на Джоанну, в их глазах застыл ужас. Тостиг уронил голову и зарыдал протяжно и надрывно.
– Не нужно плакать, – попыталась успокоить его Джоанна. – Для этого пока нет повода. Джеффри не погиб. Он не мог погибнуть!
И она рассказала о выкупе, предложенном за тело Джеффри. Однако, чтобы совсем не расстроить и так удрученных мужчин, Джоанна не сообщила им, что за труп их господина назначена двойная цена, и эту цену предложила королева. Она сказала, будто инициатива принадлежит королю. Тот из любви к графу Солсбери не захотел, чтобы отец горевал о сыне, похороненном неизвестно где.
Когда Джоанна кончила говорить, в зале воцарилась мертвая тишина. Сэр Роджер и Тостиг недоверчиво посмотрели на Джоанну.
– Где же он тогда?! – наконец воскликнул Тостиг и с трудом поднялся на ноги, будто собираясь, несмотря на свою немощь, тут же помчаться на поиски своего господина. – Если он не погиб в сражении, не бежал, не попал в плен ни живым, ни мертвым… где же он тогда?!
25.
Джеффри и сам хотел получить ответ на этот вопрос, как раз когда его задал Тостиг. Он смутно осознавал, что прошла уйма времени. Он, словно в тумане, вспоминал, как выл от боли, как бредил в лихорадке, и ему казалось, что эти мучения длились вечность. В дополнение ко всем пыткам здесь оказалась замешанной женщина, необъяснимым образом превращавшаяся из древней старухи в более молодое создание. Безобразная старуха, мучившая его, вселяла в него страх, испытываемый им некогда к королеве, а красавица – нет, Джеффри не считал ее прелестной и очень молодой – говорила с ним ласковым голосом и была добра к нему.
Женщина действительно существовала… но только, конечно, две разные женщины, говорившие с Джеффри в разное время. Между их посещениями он впадал в беспамятство или спал, так что ему казалось, что это одна женщина, каким-то чудом превращающаяся из пожилой дамы в молодую. По сути дела, Джеффри не знал, как часто появлялась та или иная женщина, приходили ли они вместе и сколько времени длились их визиты. Джеффри осознавал, что он скорее всего находится на грани смерти.
Он заснул мгновенно, как гаснет пламя затушенной свечи, и так же, вдруг, проснулся, когда его крепко сжали две пары сильных рук. Джеффри начал сопротивляться, инстинктивно, но безрезультатно вследствие своей слабости. Новый приступ усилившейся боли помог ему понять, что его держат так крепко, чтобы перевязать раны. Очевидно, пока его лихорадило, он, чувствуя боль, не в состоянии был уяснить, что перевязку делали для его же блага. Джеффри постарался успокоиться и лежал теперь неподвижно. Он лишь повернул голову, с любопытством рассматривая свою прислужницу. По-видимому, сначала его врачевала старая женщина, это с ней он связывал свои мучения. Но сейчас его ранами занималась не старуха, а молодая дама.
Хотя она наверняка поняла по изменению поведения Джеффри, что он пришел в сознание, женщина не подняла головы и не заговорила с ним, пока не закончила свое дело. Она пронзила Джеффри ледяным взглядом, ее лицо оставалось суровым. Он так и не понял, каких усилий ей все стоило, но, может быть, и к лучшему.
– Итак, вы снова пришли в чувство, – сказала она. – Теперь скажите, кто вы?
Потрясенный, Джеффри колебался с мгновение. В этой женщине олицетворялась для него сама доброта, но сейчас ни в поведении, ни в голосе дамы ничто не говорило о милосердии. На глаза Джеффри навернулись слезы, но он подавил их и ответил:
– Я – Джеффри Фиц-Вильям.
– В Англии, Франции, Бретани и Нормандии наберется больше десяти сотен Джеффри Фиц-Вильямов. Говорите правду: кем вы приходитесь Вильяму, графу Солсбери?
– Правду?! – воскликнул возмущенный Джеффри. – Я никогда не лгу в таких серьезных делах, не лгу, дабы не опозориться! Зачем мне лгать, если я горжусь этим? Вильям, граф Солсбери, приходится мне отцом.
– Значит, вы – наследник графа Солсбери!
Если бы у Джеффри было достаточно крови, она прилила бы к его лицу. Тем не менее он ответил, как мог, твердо:
– Я – его сын, но не наследник. Незаконнорожденный сын от леди Маргарет из Хемела.
Это обрадовало даму меньше. Она пристально посмотрела на Джеффри.
– В каких отношениях вы с вашим отцом?
Джеффри вдруг вспомнил: в последний раз он видел отца падающим с лошади. И причиной тому стал он сам! Он предупреждал графа, а тот, возможно, недослышал его и, решив, что сын скорее всего зовет на помощь, стал пробиваться к нему, позабыв о личной безопасности.
– Я убил его! – Из глаз Джеффри снова брызнули слезы. – Будь я проклят, что убил его!
– Вы не совершили ничего подобного. Граф Солсбери жив и здоров… гораздо здоровее вас, судя по тому, что я слышала. Он находится в плену в Париже.
– Жив? Он жив?!
– Да.
Женщина не стала повторять свой последний вопрос. В этом не было нужды. Бастард Джеффри или нет, его с графом Солсбери явно связывают тесные узы. Значит, юноша может вытянуть из отцовского кошелька сумму побольше выкупа за простого рыцаря. Она считала так с самого начала. Дядюшка ее супруга, доставивший Джеффри в замок, рассказывал ей, как реагировал граф Солсбери, когда его позвал Джеффри. Именно поэтому Луи де Бюсси и не убил молодого человека, который даже не защищался. В самый последний момент он повернул свой меч и плашмя ударил им в висок Джеффри.
Довершили все потеря крови и усталость. Когда Джеффри потерял сознание и начал выпадать из седла, его тут же подхватили. Меч он выронил раньше. Луи де Бюсси отстегнул щит Джеффри и бросил его на землю, поскольку тот мешал ему. К тому же он хотел скрыть имя человека, лежащего поперек его седельной луки. Де Бюсси не собирался бросать Джеффри в общий котел пленников и тем самым положить большую часть выкупа или даже весь выкуп за него в кошелек Филиппа.
По документам казначейства, Луи де Бюсси задолжал огромную сумму королю Франции. Он не считал этот долг справедливым, хотя и медленно гасил его из года в год, чтобы сохранить свои земли. Служил он Филиппу неохотно, всегда готовый уйти от этой своей обязанности, если представлялась возможность.
Луи не знал, кого он пленил. Что этот человек знатен, он понял по красивому коню, богатым доспехам, плащу и щиту. По реакции графа Солсбери Де Бюсси решил, что его пленник не безразличен брату короля Англии. Раз так, от подобного трофея Филипп Французский никогда не откажется. Но если он и захочет его получить, то не сможет, решил Луи.
Он не отважился привезти Джеффри в свой небольшой замок. Если пленник – важная персона, его будут искать. Все знают, что Луи участвовал в сражении без особого желания, его могут попросить представить захваченных им англичан. Поэтому он привез пленника в замок своего племянника, сына сестры. Хозяин замка – Леон де Бюсси находился в плену в Англии и не сражался под Бувине, так что вряд ли станут обыскивать его замок.
На самом деле Джеффри искали гораздо интенсивнее, чем предполагал Луи. И чем упорнее искали, тем желаннее он казался. Кроме того, Луи не имел полной уверенности, что у него находится именно тот Джеффри. Это имя ведь довольно распространенное. Затем, когда слухи о предложении Изабеллы просочились по секретным каналам, Луи отбросил всякие сомнения. Поначалу он захотел воспользоваться шансом и выдать Джеффри. Названная сумма выкупа фактически покрыла бы его долг. Ему не нужно даже было убивать Джеффри самому. Молодой человек и без того находился на грани смерти, и дорога в Париж добила бы его.
К величайшему удивлению Луи, жена его племянника, Джиллиан, женщина обычно смирная, как овечка, воспротивилась этой идее. Она сказала, что Луи еще очень мало уплатил по своему долгу. Значит, гораздо выгоднее положить сейчас в свой кошелек весь выкуп, а не гасить им долг. Это не было лишено смысла. Более того, они могут получить больше, нежели деньги, сказала Джиллиан. Возможно, обменяв Джеффри на ее мужа (а Джеффри сказочно богат!), они получат за него еще и выкуп. Луи колебался, но Джиллиан привела последний свой довод: если Джеффри умрет, они всегда смогут сказать, что нашли его в хижине крестьянина, и в любом случае получат вознаграждение. Не желая угождать Филиппу и в то же время опасаясь предстоящих объяснений, почему он сразу же не признался в том, что Джеффри его пленник, Луи поддался уговорам Джиллиан.
Для сомнений Луи и в самом деле были серьезные основания. Обычно Джиллиан ни во что не вникала, не заботилась о деньгах и управлении поместьями. Но… она хочет вернуть мужа, убеждал себя Луи.
Это было действительно так, но неожиданная сообразительность Джиллиан объяснялась и кое-чем другим, чего Луи не одобрил бы. Да, она хотела вернуть Леона. Жизнь без мужчины всегда полна опасностей; ее сыновьям тоже нужен отец. Луи делал все, что мог, но ему приходилось думать и о собственных владениях и детях. К тому же Джиллиан ненавидела и страшилась перешедших к ней обязанностей по управлению поместьем и знала, что справляется с ними не очень хорошо. Конечно, она любила мужа – он был добр с ней: никогда не бил без серьезной на то причины. Она любила его так, как любит женщина мужчину, который словно не замечает ее существования, если не считать нескольких минут в постели. Правда, даже тогда Джиллиан казалось, что ее мужу все равно, с кем спать. Очевидно, Джеффри – мужчина другого типа.
Когда Джиллиан раздевала пленника, из его рукава выпало письмо, которое он написал Джоанне. Любопытная Джиллиан вызвала клерка, и он прочитал ей письмо. Она даже понятия не имела, что мужчины могут писать своим женам. Но содержание письма и вовсе ее потрясло: подобные слова она слышала лишь в романсах, которые пели менестрели. Конечно, Джиллиан не думала о Джеффри как о любовнике. Он был слишком молод для нее, да и подобная связь греховна. Но если он так смотрит на нее да еще это письмо… Сердце ее смягчилось.
Дни шли. Джиллиан использовала все свои знания, борясь за жизнь Джеффри. Он стал дорог ей, как ребенок, о котором заботятся, которого всячески оберегают. Глядя на него, она радовалась. Этот человек, искренне переживавший за своего отца, несомненно, мог излить душу в таком письме.
– Уверяю вас, граф Солсбери не только жив, но и ранен несерьезно, если вообще ранен, – сказала Джиллиан, заметив в глазах Джеффри беспокойство и пытаясь утешить его. – Я слышала, что он даже въехал в Париж на собственном коне.
– Слава Богу! – вздохнул Джеффри и огляделся. – Где я, миледи? И кто вы?
– Я – леди Джиллиан, а находитесь вы в замке Леона де Бюсси.
– Что?! – воскликнул Джеффри и невольно засмеялся.
Джиллиан лишь пожала плечами и начала подниматься.
– Не уходите! – взмолился Джеффри. – Клянусь, я не в бреду! Просто за день до сражения, узнав, как близко находится замок Бюсси, я сказал себе, что должен съездить и засвидетельствовать свое почтение вам и матери сэра Леона… если та старая леди, что живет здесь, его мать.
Джиллиан снова опустилась в кресло, удивленно глядя на Джеффри.
– Это в самом деле его мать. Откуда вы знаете Леона? Он ваш пленник? Вы видели его? Как он?
– Нет, не мой пленник. Я видел его в последний раз год назад и ничего не знаю о его нынешнем положении… – Джеффри вдруг бросило в холодный пот, слова его стали невнятными и неразборчивыми.
Странные, противоречивые мысли возникли в голове Джиллиан. Она вправе требовать от Джеффри дальнейшего рассказа. В конце концов, ей следовало гораздо сильнее желать известий о муже, нежели благополучия этого незнакомца – незнакомца, посланного им самим дьяволом, как сказала ее свекровь. Однако, по правде говоря, новости о Леоне не тревожили ее так, как беспокойство Джеффри. На помощь ей пришла практичность. Джеффри уже сказал, что в последнее время ничего не слышал о Леоне. Поэтому неблагоразумно изнурять больного лишь ради того, чтобы удовлетворить свое любопытство и услышать, откуда Джеффри знает Леона и что думает о нем.
– Спите, – сказала Джиллиан, снова вставая. – Вы расскажете мне все, когда окрепнете.
//-- * * * --//
Полторы недели Джоанна переносила пытку, которая, по ее мнению, могла убить и дьявола. Покой уже не существовал для нее. Знай она, что Джеффри мертв, Джоанна вынесла бы любые, самые ужасные страдания, замкнувшись в себе, но так или иначе вернулась бы к нормальной жизни. Она уже вступила на этот путь, но вдруг…
Теперь стало труднее. Джоанна не могла заставить себя поверить, что никогда не увидит Джеффри, никогда не сможет прикоснуться к нему, целовать и любить. Противоречивые мысли все сильнее и сильнее терзали ее всякий раз, когда она говорила себе, что, будь он жив, они уже получили бы известия о его местонахождении. Может быть, он лишился рассудка или находится в бессознательном состоянии. Или попал в руки какого-нибудь сумасшедшего, который наслаждается пытками пленников. Или кто-нибудь мучает его медленной, голодной смертью ради двойной суммы выкупа, обещанной Изабеллой…
Только из-за тяжелой болезни Тостига и Роджера из Хемела Джоанна не потеряла рассудок. Они преодолели путь до Роузлинда лишь благодаря воле и отчаянию, превысив свои реальные физические возможности. Оказавшись за надежными стенами замка и узнав о таинственных обстоятельствах исчезновения своего лорда, оба свалились, потеряв последние силы. Джоанне пришлось немало потрудиться, чтобы поначалу просто поддерживать дух в их ослабевших телах, а затем и вернуть к жизни. Однако, придя в себя, мужчины замучили свою благодетельницу бесконечными вопросами о том, есть ли новости о лорде Джеффри. Когда же она говорила «нет», они начинали снова и снова гадать, куда мог подеваться молодой лорд.
Однажды вечером Джоанна вышла из комнаты, где они лежали. Она уже чуть ли не желала им смерти. На пути к спальне ее перехватил сэр Ги. Он сказал, что с леди хочет поговорить какой-то священник. Джоанна медленно спустилась по лестнице, стараясь успокоиться.
– Вы и есть леди Джоанна из Роузлинда, дочь леди Элинор?
Джоанна насторожилась. Ее сердце учащенно забилось в груди.
– Да, это я.
– У меня есть послание для вас, если вы позволите мне взглянуть на ваши волосы.
В любое другое время Джоанна пришла бы в ярость. Однако сейчас, дрожа от нетерпения, она развязала апостольник и обнажила свои роскошные косы, спрятанные под головным убором. Подобная необходимость в удостоверении ее личности гарантировала, что послание не попадет в чужие руки. Значит, оно или от Джеффри, или имеет к нему прямое отношение.
– Послание… – Глаза Джоанны загорелись. – Что за послание?
Вместо ответа священник вытащил откуда-то из-под своей рясы пергаментный свиток и протянул его Джоанне. Она сорвала печать, даже не взглянув на нее. Снять кольцо с руки мертвого человека не составляет никакого труда. Если бы печать принадлежала кому-то другому, священник не преминул бы сказать об этом. Уже первый взгляд на свиток заставил Джоанну прижать его к груди.
– Он жив! Слава Богу, он жив! Благодарю вас, спасибо вам, отец!
– Думаю, вам следует получше ознакомиться с тем, что там написано, прежде чем исторгать благодарности…
Джоанна побледнела.
– Но здесь отпечаток кольца с его руки… Его кольца! Разве он не жив?
– О нет, я не хотел напугать вас. Лорд Джеффри жив, за ним прекрасно ухаживают, и он пребывает в абсолютно здравом уме, но…
На лице Джоанны снова появился румянец, и она громко рассмеялась.
– В таком случае ничто другое меня не волнует! Раз он жив и здоров, с остальным я как-нибудь справлюсь, даже если придется свернуть гору!
Джоанна обняла священника и поцеловала его. Затем расцеловала сэра Ги. Расспросив священника получше, Джоанна, однако, была не удовлетворена услышанным. Он видел ее мужа только дважды. Когда Джеффри привезли в замок, леди Джиллиан, решив, что он умирает, послала за священником, чтобы тот совершил причастие. Но Джеффри Поправился, поспешил добавить святой отец, и совсем недавно, когда ему вручали это письмо, лорд Джеффри сидел в кресле.
– Значит, он не посещал обедни? – спросила Джоанна. Ей очень хотелось знать, настолько ли Джеффри слаб, что не может ходить в часовню. Заметив, как священник неловко отвел в сторону глаза, она снова почувствовала укол страха. – Так он находится в заключении?! Джеффри – благородный человек! Незачем держать его взаперти, как дикого зверя!
– Это делают ради его же блага, – ответил священник. – Если бы его нашли люди короля, он не был бы жив.
Джоанна понимала, что так оно и могло обернуться, но все же священник о чем-то не договаривал. Она обратила тревожный взгляд на драгоценное письмо.
«Ужасное несчастье постигло нас, – писал Джеффри после нежных приветствий, – но мое положение не так уж безнадежно. Боюсь, однако, мое возвращение будет стоить тебе немалую сумму. Королева предложила за мой труп двойную цену выкупа, и я пообещал сэру Луи де Бюсси, взявшему меня в плен, что он ничего не потеряет, проявив милосердие и сохранив мне жизнь. Надеюсь, тут не возникнет трудностей».
Затем шел длинный абзац с описанием средств, находившихся в различных замках Джеффри. Джоанна очень бегло просмотрела его. Она не собиралась тратить время на разъезды по всей Англии, чтобы собрать драгоценности и деньги, коль могла найти все необходимое в Роузлинде. Когда Джеффри вернется домой, они возвратят матушке долг, взяв деньги из его сбережений.
Но уже следующая строка привлекла внимание Джоанны.
«Однако есть еще одна проблема, которая может оказаться весьма трудной. Муж леди Джиллиан, тот самый Леон де Бюсси, которого я ранил в морском сражении под Дамме и приказал сохранить ему жизнь за проявленное мужество, находится в плену у сэра Вальтера Холфендского в восточном Суссексе. Тебе необходимо выкупить его и направить в замок Бюсси с деньгами для моего выкупа. Мать сэра Леона, по причинам мне неизвестным, не склонна доверять нам. Похоже, она думает, что с ее сыном случилось несчастье, хотя об этом нет никаких известий, и сэр Вальтер надеется получить неплохие деньги даже за мертвого пленника. У нее есть на то все основания, поскольку здесь ничего не слышали о сэре Леоне с тех пор, как получили известия о том, что он в плену и ждет своего выкупа. Я же думаю, что сэр Вальтер либо находится сейчас с королем, либо счел неблагоразумным посылать письмо во Францию, зная о вражде между Джоном и Филиппом. Надеюсь, что это так».
Джоанна несколько раз перечитала последние строки. Самообладание вернулось к ней. Она ничем не выказывала терзавшего ее страха, если не считать того, что лицо ее побледнело, а руки слегка дрожали. Джеффри явно очень осторожен, но, кажется, намекает на некую угрожающую ему опасность… Конечно! Если сэр Леон не вернется домой, Джеффри убьют и получат за него двойную цену от Изабеллы!
Пару строк Джеффри посвятил своей любви, но писал о ней сдержанно, словно стесняясь чужих глаз, что обязательно прочтут послание. Наверняка так оно и есть… но какое это сейчас имеет значение? Сейчас некогда думать о любви! Они еще успеют поговорить об этом, когда снова окажутся вместе. Сейчас нужно только действовать!
Джоанна повернулась к сэру Ги:
– Откуда Адам прислал свои соболезнования?
– Он находился около Хенси, но, думаю, теперь уже снова вернулся в Кемп.
– Велите гонцу быть готовым отправиться в любую минуту! Я напишу сэру Вальтеру, но гонец поскачет к Адаму. Мой брат хорошо знает Суссекс и отправит с письмом кого-нибудь, кто тоже знает, где находится этот Холфенд. Моему человеку нет смысла плутать в поисках неизвестного ему места. Скажите гонцу, что я последую за ним завтра и, если он не опередит меня, то уже больше даже ходить не сможет!
– Но куда вы собираетесь ехать, миледи? И зачем?
Джоанна удивленно посмотрела на сэра Ги, но тотчас же Поняла, что он просто не знает содержания письма. Она коротко изложила ему свою цель. Священник широко разинул рот – так его удивило поведение леди и ее намерения. Но еще больше он изумился, когда на протесты сэра Ги по поводу того, что ей незачем никуда ехать, она резко ответила:
– Не говорите глупостей! Зачем привозить сэра Леона сюда? Мы отправимся с ним на корабле, держа, по возможности, курс на восток. Чем меньше времени займет у нас переезд через пролив, тем меньше вероятность того, что на нас нападет французский корабль. И именно по этой причине я хочу сойти на берег во Фландрии, а не в каком-нибудь французском порту!
– Леди Джоанна… – Сэр Ги тяжело вздохнул. – Вы не поплывете во Францию. Умоляю вас, подумайте хорошенько! Мы все еще воюем с Филиппом. Переговоры не ведутся, а перемирия никто не заключал. Если вас схватят…
– Это не входит в мои планы. Не отнимайте у меня драгоценное время! До того как я отправлюсь завтра на рассвете в путь, мне предстоит справиться с уймой дел.
– Дитя мое, – запротестовал священник, – к чему такая спешка? Действительно небезопасно…
Он вдруг замолчал. Если дьявол – женщина, то именно так и должен был выглядеть антихрист, когда его вышвырнули из рая. Ослепительной красоты лицо, обрамленное огненными волосами, каждой своей линией выражало непоколебимую гордость. А какое неистовство!
– Джеффри – мой муж!
Сэр Ги вздрогнул. Он явно заблуждался, полагая, что мать и дочь не похожи друг на друга. Он уже слышал подобный крик когда-то. Что ж, спорить бесполезно. Если леди готова отправиться в ад, он сделает все возможное, чтобы благополучно доставить ее туда.
– Джеффри – мой муж, – повторила Джоанна уже тише, многозначительно посмотрев на священника. – Я не хочу, чтобы он оставался во власти другого человека хотя бы на день, час или минуту больше, чем…
Священник ничего не сказал. Джоанна горит решимостью. Леди Джиллиан хочет получить своего мужа? Что ж, сначала ей придется вернуть живым и здоровым Джеффри, иначе сэр Леон попадет к своей жене в нескольких корзинах – пальцы рук и ног в одной, руки и ноги в другой…
Джоанна повернулась и позвала слуг. Ее приказания сыпались градом. Служанки уже мчались укладывать вещи, слуги – готовить палатку госпожи и самые необходимые предметы обихода: посуду и постель. Всю поклажу надо подготовить так, чтобы ее без труда могли нести лошади и мулы. Сэр Ги возвел на мгновение глаза к небу, но удалился, чтобы отправить гонца и выбрать людей, которые последуют с ними.
//-- * * * --//
На следующий день они тронулись задолго до начала рассвета и к вечеру добрались до Кемпа. Адам встретил их на дороге к замку, где люди надеялись спешиться и размять ноги. Гонец Джоанны, подгоняемый ее угрозой, прибыл на рассвете. Адам, столь же расторопный, как и его сестра, окрыленный новостями о благополучии Джеффри, сразу же принялся за дело. Он решил сам ехать в Холфенд и сидел сейчас верхом на крупном и быстром жеребце серой масти, возвращаясь оттуда. Холфенд находился не более чем в двадцати милях от Кемпа. Адам встретил Джоанну печальными новостями.
– Его там нет! – закричал он, как только увидел сестру.
Джоанна с такой силой ударила кнутом лошадь, что уставшее животное покрыло расстояние, разделявшее их с братом, в несколько прыжков.
– Он мертв?! О Боже! Только не говори, что он мертв!
– Нет, но сэр Вальтер именно его отдал Фиц-Вальтеру в качестве гарантии уплаты долгов.
Джоанна на мгновение закрыла глаза, а когда открыла их, спросила уже более спокойным тоном:
– Тебе известно, где находится Фиц-Вальтер?
– Я узнал гораздо больше. Мне известно, где сейчас сэр Леон. Сэр Вальтер уже написал человеку, у которого тот находится, чтобы тебе передали сэра Леона, когда ты выплатишь долг сэра Вальтера. Если у тебя есть деньги, мы можем отправиться немедленно.
– Деньги у меня есть, – сказала Джоанна. – Но что значит «мы»?
Светло-коричневые глаза Адама потемнели.
– Ты ведь знаешь, что мама иногда способна «чуять» беду? На этот раз ее чую я.
– Сэр Вальтер?
– Не думаю. Похоже, он искренний и честный человек. Я не знаю, что именно меня беспокоит, но я не отпущу тебя одну во владения вассалов Фиц-Вальтера. Ты ведь знаешь: Фиц-Вальтер давно уже обхаживает Брейбруков, отца и сына, а молодой Генри не питает к тебе большой любви. Отец сейчас с Джоном, но Генри и Фиц-Вальтер находились в Лондоне, когда я был там с неделю назад.
– Что ты делал в Лондоне?
– Не будь такой наивной! – ответил Адам и засмеялся. – Думаешь, я глуп, как Джон, чтобы интересоваться женами и дочерьми своих вассалов? А дочери серфов не в моем вкусе, по крайней мере, они не для постоянной диеты.
– O! – Джоанна посмотрела на своего «маленького» брата уже более внимательно.
Даже находясь в седле, Адам возвышался над ней на целую голову. С тех пор как Джоанна видела его в последний раз, он заметно вырос и возмужал, хотя и тогда был довольно крупным юношей. За последние шесть месяцев Адам, похоже, полностью превратился из мальчика в мужчину.
Однако Адама меньше всего волновало открытие, только что сделанное его сестрой. Он вернулся к главной проблеме.
– Не понимаю, зачем кастеляну Фиц-Вальтера вообще слишком много знать об этом деле? – проворчал Адам. – В конце концов, сэр Леон не представляет особой важности как пленник. Он – лишь гарантия уплаты долга. Но Хорндон-он-Хилл находится всего в двадцати милях от Лондона. Я думаю, другого шанса не будет. Если мы сменим лошадей и отправимся в путь немедленно, то сможем забрать сэра Леона и отъехать достаточно далеко, прежде чем Фиц-Вальтер вообще узнает, что выкуп выплачен и кем именно.
– Я полностью согласна с тобой, – ответила Джоанна. – Но Фиц-Вальтер – строгий хозяин, и, возможно, его кастелян не желает идти даже на такое выигрышное дело без его благословения.
– Теперь мне все понятно! – сердито сказал Адам. – Я не подумал об этом, а следовало бы… Мне нужно было самому отвезти письмо, а не отправлять гонца. Но нам пора отправляться. Мы найдем самое подходящее решение по дороге.
– Все это не имеет значения, – успокоила брата Джоанна, когда они подъехали к замку, чтобы сменить лошадей. – Если он не освободит сэра Леона без разрешения Фиц-Вальтера, какая разница, оповестят ли его заблаговременно или мы сами доставим ему письмо?
– Но, когда мы будем находиться в замке, ему очень трудно будет отказать нам в чем-либо, – угрюмо заметил Адам.
– И тем не менее все можно уладить! – Джоанна злорадно улыбнулась. – Сэр Ги, – бросила она через плечо, – подъезжайте к нам поближе! – Когда он поравнялся с ними, Джоанна сказала: – У меня пятьдесят человек. Скольких ты можешь взять из Кемпа, Адам?
– Если забрать всех людей из замка, думаю, наберется человек сто пятьдесят. Этого недостаточно…
– Нам и не нужны лишние люди! – перебила его Джоанна. – Я поскачу вперед одна, в сопровождении десяти-пятнадцати человек. Как вам известно, беззакония на дорогах сократились, поскольку страной правят сейчас епископ Винчестерский и граф Пемброк. Поэтому в том, что меня будет сопровождать небольшой отряд, нет ничего безрассудного. Даже если кастелян не захочет отдать мне сэра Леона, он едва ли откажет мне в ночлеге, так что я в любом случае окажусь внутри замка. Адам спрячется с остальными людьми поблизости. Если нам все же отдадут сэра Леона, я найду какой-нибудь предлог, чтобы уехать тотчас же. Если откажут, сэр Ги отыщет способ открыть ворота для тебя и остальных людей. Что скажете, сэр Ги, на это?
– Миледи, милорд, вам не кажется, что такой план неблагоразумен? Что может изменить небольшая отсрочка, пока разрешение Фиц-Вильяма…
Сэр Ги вдруг замолчал. Фиц-Вильям давно имеет зуб на отчима леди Джоанны. Более того, он может решить, что она лишилась всех своих защитников – ее муж считается погибшим, свекор в плену, а отчим находится во Франции. Фиц-Вильям не возьмет в расчет Адама… и сделает большую глупость. Сэр Ги взглянул на юношу. Похоже, момент как нельзя лучше подходит для того, чтобы вызволить пленника…
– Да, – сказал он, кивнув головой, – с этим можно справиться без особого труда.
Ожидая одобрения Адама, Джоанна взглянула на него. Тревога так и не сошла с его лица. Джоанна почувствовала раздражение. Достаточно ли возмужал Адам, позволивший себе сказать, что это дело слишком опасно для женщины?
– План превосходен, – согласился Адам и добавил: – Если тебе не отдадут сэра Леона, не забудь взять с собой в постель настоящий нож, Джоанна, а не эту украшенную камешками безделушку, с помощью которой ты ешь. И не вздумай совершить глупость и заснуть! – Он вдруг огляделся по сторонам. – Почему, черт возьми, ты не взяла с собой Брайана?
– Он поранился, и я не захотела брать его в такую поездку. К тому же он оказался бы слишком заметным, и меня могли бы узнать. Если бы во Франции я пожелала сменить имя, он выдал бы меня. Но, несмотря на то, что ты одобряешь этот план, Адам, выглядишь ты, будто грозовая туча.
Джоанна с удовольствием подумала о том, что сказали бы Иэн и Джеффри, услышав, как Адам заботится о ее благополучии.
– Проклятие! – в раздражении воскликнул Адам. – Прочь сомнения! Мы не можем потерпеть неудачу! Даже если сэра Ги заподозрят в чем-то и ворота не удастся открыть, через неделю я соберу у стен замка целую армию. И все же на душе у меня неспокойно, Джо. Я чую беду! Не знаю, правда, что именно мне не нравится во всем этом деле.
26.
Поначалу способности Адама чувствовать опасность, казалось, не было применения. По дороге в Хорндон-он-Хилл ничего не произошло, И неудивительно: с людьми Адама они стали гораздо сильнее. Появилась лишь одна трудность – из-за малой вместимости лодок, перевозивших их через Темзу, возникли проволочки. Однако уже через час весь отряд собрался на северном берегу, и Адам размещал своих людей в небольшой роще, в каких-нибудь, по их мнению, пяти милях от замка Хорндон. Рассвет еще не наступил, а Джоанна и ее люди провели в седлах двадцать четыре часа, если не считать коротких привалов и времени, затраченного на переправу, поэтому Адам настоял на том, чтобы они сделали привал.
– Нет, – сказал он Джоанне, прежде чем она успела возразить, – тебе нельзя появляться в замке на рассвете такой измученной. Ты можешь просто проявить чрезмерную настойчивость, утверждая, что дело сверхважное. Разве у смотрителя замка не возникнут подозрения?
– Хорошо, – послушно согласилась Джоанна, понимая, что Адам прав: ведь он уже мужчина, а не мальчик.
В конечном счете эта предосторожность оказалась излишней. Когда Джоанна прибыла в Хорндон с сэром Ги, Нудом и восемью всадниками, ее встретили довольно любезно и в то же время совершенно равнодушно. Сэра Леона обо всем предупредили и подготовили к дороге. Хотя кастелян пересчитал каждую монету, желая удостовериться, что заплатили все, до последнего пенни, он вежливо возразил, когда Джоанна сказала, что отправится в путь сразу после обеда. Конечно, он поинтересовался, зачем ей понадобился сэр Леон. Она ответила, что об освобождении француза просил якобы граф Солсбери, которого умоляла об этом перед битвой жена сэра Леона. Затем кастелян выразил Джоанне свои соболезнования по поводу потери ею мужа. Она поспешила отвернуться. Это могло означать что угодно – желание скрыть горе, радость либо любое другое чувство, кто как истолкует. Джоанна лишь сказала печально, что не все еще определено. Ее нежелание говорить на данную тему, какой бы ни была причина этому, не оставляло сомнений. Кастелян из вежливости воздержался от дальнейших расспросов.
Джоанне казалось, что во время пребывания в Хорндоне она словно ходила по краю пропасти, но не замечала там и намека на враждебность. И даже теперь, когда они отъехали от замка за пределы полета стрелы, она не могла успокоиться, не зная, винить ли в этом усталость, предчувствия Адама или что-то еще.
Дорога петляла по холму, на котором высился замок. По мере продвижения к Темзе, находившейся примерно в десяти милях южнее, ландшафт становился более равнинным. На запад, в направлении Лондона, ответвляясь, убегала еще одна дорога. На ней Джоанна и заметила вдалеке отряд всадников, скачущих быстро, но и не очень спешащих. В этом не было ничего необычного, ибо приближался полдень, а им, возможно, предстоял долгий путь. Оснований полагать, что всадники направлялись в Хорндон, не было никаких. В этом густонаселенном районе вдоль дороги, ведущей на восток, располагались довольно большие города, порты и другие замки.
Тем не менее у Джоанны перехватило дыхание, она почувствовала страх. Сэр Ги поравнялся с ней.
– Миледи…
– Я вижу! – перебила его Джоанна. – Мы можем доехать до развилки быстрее их?
– Иного выбора у нас и нет. Нуд, поскачем так: четыре человека впереди леди Джоанны, четыре – позади нее. Сэр Леон, я вынужден привязать вас к седлу. Держитесь впереди меня, иначе я оглушу вас и перекину через лошадь, как мешок с зерном. Сейчас не время говорить о благородстве. Миледи, вперед! Даже если эти люди не опасны, мне не хотелось бы с десятком людей встречаться с отрядом всадников в пятьдесят-шестьдесят человек.
С этой минуты Джоанне пришлось переключить все свое внимание на лошадь и дорогу. Следить за приближающимся отрядом не было возможности. Несколько мимолетных взглядов в его сторону ничуть не успокоили Джоанну. Ей показалось, что чужаки тоже пришпорили коней. Такая спешка не предвещала ничего хорошего, если только это не обман зрения, порожденный страхом. Предводитель чужаков видел ее отряд столь же отчетливо. Джоанна попыталась убедить себя, что сделанный ими резкий рывок привлек бы внимание и возбудил бы любопытство любого человека. Может быть, это преступники, убегающие от погони? Однако для такой мысли нет никаких оснований. Уже можно было без труда заметить, что отряд, спускавшийся с холма, состоит из почтенных людей, возглавляемых женщиной и рыцарем.
Крики приближающихся всадников слышались уже совсем близко. Джоанна и ее люди еще яростнее пришпорили лошадей, приближаясь к опасному перекрестку, до которого, казалось, оставалось лишь несколько ярдов. К счастью, их лошади не теряли сил. За то время, что Джоанна спала в лагере, разбитом в лесу, а затем платила выкуп и обменивалась любезностями с кастеляном Хорндона, они отлично отдохнули и поэтому сейчас не снижали скорость своего бега. От отряда чужаков отделилась группа всадников и поскакала через поле им наперерез.
Крики, угрозы, но ни одной стрелы вслед. Значит скорее всего их преследуют люди Фиц-Вальтера, подумала Джоанна. Только его люди могли знать о ценности ее добычи. Зачем же им причинять Джоанне вред? Они, видимо, надеются, что отряду Джоанны не уйти, что ее людям негде спрятаться, но преследователям не дано было знать, что менее чем в трех милях отсюда Джоанну ждет Адам с вооруженным отрядом.
Зная это и видя, что лошади еще опережают преследователей, Джоанна приободрилась. Она отбросила мысли о неминуемой опасности и думала сейчас о том, как Фиц-Вальтеру удалось так быстро узнать о ее предложении выкупить француза. Не крылась ли за равнодушием кастеляна ловушка? Конечно, нет. Он мог прибегнуть к целому ряду совершенно благоразумных уловок, чтобы задержать ее в замке. Вероятнее всего, кастелян тут же отправил донесение о сделке, но не потому, что отнесся к ней с подозрением. Он не хотел, чтобы Фиц-Вальтер проникся подозрением к нему самому.
Вскоре Джоанне стало ясно, что крики позади них ослабевают. Она с надеждой оглянулась. Отряд всадников все еще гнался за ними, хотя и немного отстал. А не кричали они лишь потому, что устали, выдохлись. В этом тоже не было ничего хорошего. Шум копыт, конечно, насторожит Адама, и, вероятно, он произведет разведку, но может опоздать с помощью. Крики слышны далеко, они побудили бы его к более решительным действиям. Сама Джоанна не могла предупредить брата, ибо выдала бы его присутствие своим преследователям.
– Оставьте нас в покое! – крикнула Джоанна преследователям. – Мы никому не причинили вреда! Мы – мирные путники!
Естественно, это вызвало новую волну угроз, какая участь их ждет, если они не остановятся, как и обещаний благополучия и свободы в случае остановки. Джоанна беспокойно всматривалась в даль, пытаясь отыскать на лесистой местности, по которой проходила дорога, хоть что-то знакомое ей. Страх снова сковал ее душу.
Наконец они добрались до нужного места, однако среди деревьев никого не было видно. Джоанна чуть не выпустила поводья и не выпала из седла, когда рев сотни голосов раздался вдруг совсем рядом, позади ее небольшого отряда. Забыв от удивления о всяком благоразумии, она громко выкрикнула имя брата, прежде чем поняла, что это именно он. Его люди выскочили из леса с копьями наперевес.
Неожиданная засада имела полный успех. Преследователи не ожидали никакой опасности или сопротивления со стороны десятка всадников Джоанны и даже не успели схватиться за оружие…
Осознав, что на помощь ей пришел не кто иной, как брат, Джоанна осадила свою взмыленную лошадь и повернулась. Но с облегчением к ней снова вернулся страх. Если Адам пострадает, она никогда не простит себе, что позволила ему прийти сюда! Однако уже через несколько минут Джоанна отбросила все опасения и перестала обманывать себя, что якобы способна влиять на поступки своего брата. Если Адама и ранят, это свершится по воле Господа. Джоанне знакомо искусство сражений. Еще будучи ребенком, она наблюдала, как ее отчим обучал оруженосцев и видела их учебные схватки.
Она понимала, что ее брат превосходит своих людей и противников в силе и в мастерстве. К тому же он явно наслаждался тем, что делал: ничто иное просто не смогло бы доставить ему подобного удовольствия.
Вдруг внимание Джоанны привлекло какое-то движение в центре группы сражавшихся людей. Она гневно вскрикнула, почувствовав тревогу. Там, в кучке людей, которые явно готовы были обратиться в бегство, Джоанна заметила щит Генри де Брейбрука. С политической точки зрения, ранить или убить этого человека означало то же самое, что стать его пленником. Джоанна метнула взгляд на Адама, но, казалось, уже ничто не могло остановить эту величественную разрушительную машину.
– Сэр Ги! – в отчаянии закричала она. – Прикажите людям отпустить Брейбрука!
Рыцарь выругался. Его первейшим долгом являлась охрана Джоанны, но он сознавал всю опасность положения. Поскольку их самый влиятельный покровитель находится в плену, любое обвинение, выдвинутое против Адама отцом Брейбрука, могло обернуться весьма большими неприятностями: король не любил Элинор и все ее семейство. Если же Брейбрук ускользнет целым и невредимым, он, возможно, постыдится сознаться в данном конфликте, да и в любом случае Адам сможет подать Питеру Винчестерскому жалобу на попытку похищения, предупредив тем самым любые претензии Брейбрука. Если сэр Генри будет пребывать в добром здравии, его жалобу вряд ли воспримут всерьез.
Быстро проинструктировав Нуда, который и без того знал, что от него требуется, сэр Ги поскакал в рощу. Джоанна лихорадочно наблюдала за схваткой. Она с превеликим удовольствием посмотрела бы, как Адам раздавит Брейбрука, словно червяка, но знала: тогда случившееся не удалось бы сохранить в тайне, разве что только убив всех людей из отряда Брейбрука. Некоторые из них уже обратились в бегство в направлении, откуда прибыли.
Это натолкнуло Джоанну на мысль о новой опасности. Если сэр Ги отпустит Брейбрука, отступит и весь его отряд. Станет ли Адам, полностью поглощенный схваткой, преследовать их? Если да, то скоро они окажутся под стенами Хорндона и им наверняка придется сражаться с людьми из замка. В этом случае противник превзойдет их численностью. Как тогда поступить самой Джоанне? Последовать за Адамом в неминуемую западню? В лучшем случае подобные действия приведут к длительной отсрочке освобождения Джеффри. Не потеряют ли леди Джиллиан и мать сэра Леона терпение? Не решатся ли принять предложение Изабеллы? А может быть, ей лучше отозвать своих людей и мчаться с сэром Леоном к морю? Но такой шаг чрезвычайно ослабит боеспособность отряда Адама и может привести к гибели ее брата.
Джоанна наблюдала за борьбой людей широко раскрытыми глазами, с ужасом отметив, что она стала еще напряженнее, после того как Адам врезался в свиту Брейбрука. Когда он уже готов был прорвать линию людей, защищавших сэра Генри, люди Адама, находившиеся позади Брейбрука, начали расступаться. Еще через несколько секунд путь оказался свободным, и этот попугаи, повернув коня, попытался скрыться в роще. Его телохранители поспешно последовали за своим господином. Джоанна задержала дыхание и громко выкрикнула имя брата, заметив, как его меч опускается прямо на голову сэра Ги.
Либо Адам услышал ее, либо узнал поднятый щит: он не нанес удар. Джоанна закрыла глаза в испуге. Возбуждение брата, порожденное борьбой, могла плачевно отразиться на сэре Ги, который отпустил его законную добычу. Не в состоянии сделать что-либо еще, она стала быстро шептать молитвы, которые тотчас же были услышаны. Шум борьбы стих почти так же быстро, как и начался. Окрыленная успехом, Джоанна умоляла святую Деву Марию послать им удачу.
– Ради всего святого, Джо, не будь такой простушкой! – послышался насмешливый голос Адама. – Зачем сидеть с закрытыми глазами и бормотать под нос молитвы Деве Марии? Это было настоящее развлечение, и только, ничуть не опасное для нас.
– Для тебя, может быть, и нет! – рассердилась Джоанна. – Но не для меня! И если хочешь знать правду, молилась я не за тебя! Я боялась, что ты убьешь бедного сэра Ги, раз он позволил ускользнуть Брейбруку!
Разговаривая с братом, она внимательно рассматривала его. Удивительно: Адам, похоже, ничуть не устал и дышал спокойно и ровно.
– Я не настолько глуп, чтобы причинять Брейбруку серьезные неприятности! Я просто надеялся проделать в его ягодице еще одну дырку под пару сделанной Брайаном.
– Кто тебе рассказал об этом? – спросила Джоанна, благодаря Бога за то, что не знала о том, что Адам слышал об этой давней истории: в противном случае ей было бы в десять раз страшнее.
– Джеффри. Он предупредил меня, чтобы я внимательнее следил за нашим дорогим Генри. Он боялся, что этот злобный червяк будет вредить мне, дабы досадить тебе. Но теперь это не имеет никакого значения. Мы должны ехать, и как можно быстрее, пока они не пустились за нами в погоню, получив в замке подкрепление. Я, конечно, не уверен, что они пойдут на это. Фиц-Вальтер, возможно, не захочет впутываться в столь серьезное дело. Видимо, именно он сказал Брейбруку, что ты будешь здесь, наверняка зная о последствиях своего шага, но и не желая оказаться причастным к случившемуся. Надеюсь, что это так, хотя и не уверен до конца.
– Значит, ты и об этом подумал! Я боялась, что в разгаре схватки ты забудешь обо всем и, поддавшись искушению, начнешь преследовать их.
– Ты перестанешь думать обо мне, как о глупом ребенке?! Одно дело играть в игры с тобой и совсем иное – быть дураком в сражении! Я получил слишком хорошую выучку, чтобы не увлекаться детскими глупостями во время боя или в любом другом жарком деле.
Это было действительно так. Адам стал настоящим мужчиной. Джоанна видела, как он отдавал приказания людям, перед тем как подъехал к ней. Пострадавших уже перевязывали и усаживали на лошадей, наиболее тяжело раненных (а таких было немного) привязывали к седельным лукам позади тех, кто получил легкие ранения, но не мог уже сражаться. Всем раненым Адам приказал ехать впереди вместе с Джоанной, сэром Ги, сэром Леоном и двадцатью не пострадавшими всадниками. Остальные должны были остаться с ним и прикрывать тыл.
– Нужно решить, куда тебе лучше направиться, – сказал Адам сестре.
– Я собиралась добраться до Дувра и сесть там на корабль, отплывающий во Фландрию и принадлежащий какому-нибудь фламандцу, который не любит французов и охотно подтвердит любую басню относительно того, откуда я еду, но теперь… Полагаю, до Дувра слишком далеко, и в данный момент нам нужно повременить с переправой через Темзу, чтобы на нас не напали люди из замка Хорндон.
– Если это поможет тебе, я постараюсь задержать их.
– Нет, теперь лучше отправиться в Мерси. Это хоть чуть дальше Дувра, но меня там ждет надежное убежище… от Фиц-Вальтера или кого-либо другого… если не удастся сесть на корабль сразу же.
Первый час путешествия был весьма напряженным. Им пришлось вернуться назад, до самого Хорндона, откуда шла дорога на Мерси. Лошадей гнали нещадно, хотя на долю животных уже выпал нелегкий труд. Когда все лошади, за исключением крупного серого жеребца Адама, выбились из сил и свесили головы, Адам наконец объявил привал. Джоанна тотчас же осмотрела раненых, пытаясь помочь им в меру своих возможностей. В запасе у нее было лишь несколько мазей, прихваченных на всякий случай. Полный ассортимент лекарств находился в поклаже, но они предназначались для Джеффри. Джоанна не намеревалась использовать их ни на какие другие цели.
Адам не отдыхал уже почти два дня. Даже неукротимая энергия его здорового молодого тела начала иссякать после тридцати шести часов непрерывных ратных трудов. Сделав для раненых все, что можно, Джоанна обнаружила своего брата погруженным в глубокий сон. Возможно, Джоанне тоже стоило последовать его примеру, но она была слишком возбуждена. После минутного размышления она отыскала человека, из-за которого возникло столько неприятностей.
Сэр Леон сидел, прислонившись спиной к дереву. Нуд не спускал с него глаз. Когда Джоанна приблизилась к ним, явно намереваясь поговорить с французом, Нуд грубо поставил пленника на ноги и прошипел:
– Ты должен вставать и кланяться, когда к тебе подходит леди! Ясно тебе?!
– В этом нет необходимости, Нуд! – насмешливо сказала Джоанна. – В конце концов, сэр Леон не из моих людей. Какое нам дело до того, что у него отсутствует понятие о манерах? – Она подождала пару секунд, но мужчина лишь в изумлении смотрел на нее. Джоанна с презрением пожала плечами. – Видимо, этот «джентльмен» слишком горд… даже несмотря на то, что я купила ему сегодня свободу. Я ценю твою учтивость, Нуд.
Неоднократно сопровождавший свою госпожу в путешествиях, Нуд отлично понимал, чего от него ждут во время слишком коротких привалов. Он сбросил с себя плащ и, сложив его вдвое, расстелил на земле, чтобы Джоанна могла присесть.
– Что-нибудь еще, госпожа? – спросил Нуд.
– Не нужно, – улыбнулась Джоанна. – Пододвинь плащ к дереву. Иди, ложись и отдохни. Я дам знать тебе, если наш «гость» выкажет какие-нибудь странные намерения.
Нуд послушно удалился на некоторое расстояние, где приглушенных голосов уже нельзя расслышать, но откуда можно легко добраться до сэра Леона, если тот попытается бежать или сделает какой-нибудь угрожающий жест в сторону леди Джоанны.
– Мадам, что значит «купили мне свободу»? – наконец спросил сэр Леон в явном замешательстве. – Кто вы? Что происходит? Неужели я и есть причина этой схватки? Это заблуждение: я простой рыцарь, представляющий ценность разве что только для своей семьи.
Холодный взгляд Джоанны несколько смягчился. Возможно, этот человек не был вежлив неумышленно, а пребывал в смущении. Она ведь ничего не говорила ему, полагая, что о выкупе его оповестит кастелян.
Джоанна жестом предложила сэру Леону сесть.
– Я – леди Джоанна из Роузлинда, заплатившая за вас выкуп. Схватка не имеет к вам никакого отношения. Тут дело личного характера, которое вас ничуть не касается.
Сэр Леон вдруг тяжело опустился на землю, словно ноги не держали его.
– Вы заплатили за меня выкуп? – тихо сказал он. – Зачем?
– Затем, что мой муж находится в руках вашей супруги, и она ни за что не освободит его, пока я не доставлю к ней вас и деньги!
– Моя жена? Джиллиан?
Сэр Леон был явно озадачен. Удивленная его недоверием, Джоанна вскинула брови.
– У вашей жены есть основания не желать вашего возвращения?
Сэр Леон не успел ответить на провокационный вопрос, ибо к Джоанне подошел сэр Ги и спросил, не хочет ли она есть. Его почтительность и готовность прислуживать Джоанне, а затем и тактичность, с какой сэр Ги удалился за пределы слышимости их разговора, заставили сэра Леона широко раскрыть глаза от удивления.
– Лорд Роузлинда, должно быть, очень знатный человек… – сказал он.
– Нет никакого лорда Роузлинда! – сердито ответила Джоанна. – Хозяйка Роузлинда – моя мать! После нее хозяйкой стану я, а моя дочь – да наградит меня Господь дочерью! – после меня. Мой муж – лорд Джеффри Фиц-Вильям. Его земли унаследуют сыновья.
На мгновение сэр Леон лишился дара речи. Он закрыл глаза, откашлялся и попытался вызвать в своей голове более важные для него мысли, а не те, что касались женщины, наделенной такой властью и волей.
– Значит, я свободен? Но…
– Вы будете свободны, когда лорд Джеффри окажется рядом со мной!
– Но как решить эту проблему? Я с радостью освобожу пленника под честное слово, но мне трудно будет…
– Вам не придется говорить или действовать без моего на то приказа до тех пор, пока, как я уже сказала, лорд Джеффри не получит свободу! Я отвезу вас во Францию в ваш замок, но буду держать при себе до той минуты, как отпустят моего мужа.
– Вы отвезете меня во Францию? Но… но… женщина… я ничего не знаю о последних событиях… Война закончилась? Подписан ли договор?
– Что мне войны?! – снова рассердилась Джоанна. – Я еду освободить мужа, и с Божьей помощью – а Бог всегда помогает тем, кто способен сам помочь себе – добьюсь своей цели! А пока я возьму с вас честное слово не пытаться бежать. Тем не менее за вами постоянно будут следить сильные и бдительные люди. Если вы не хотите, чтобы вас связали, как цыпленка, и доставили домой, словно мешок с овсом, то постараетесь сдержать свое слово. Не обманете меня – ваше путешествие пройдет в таком же спокойствии, как и мое. Если обманете, я дам вам повод пожалеть об этом!
Джоанна слегка приподняла юбку и подогнула ноги, собираясь подняться. Взглянув на сэра Леона, она протянула ему руку, но он в недоумении посмотрел на нее. Ее рука еще не успела опуститься, как рядом оказались сэр Ги и Нуд. Высокое общественное положение имеет свои преимущества: Джоанна оперлась на руку сэра Ги, и он помог ей подняться на ноги. Она посмотрела на сэра Леона, покачала головой и засмеялась.
– Надеюсь, сэр Леон, ваша невежливость объясняется лишь обидой. Если нет, то я отлично понимаю тогда, почему вы так удивились, услышав, что ваша супруга с нетерпением ждет вашего возвращения. Я бы вас уж точно не ждала! Думаю, любая женщина способна отлично прожить без общества столь грубого мужлана. Даже мой слуга обладает куда более изысканными манерами!
До этой минуты сэр Леон и думать не думал об обиде. Его в равной степени переполняло восхищение этой незаурядной женщиной, недоумение, как его супруге удалось заполучить столь важного пленника, и чувство благодарности ко всем и каждому, кто участвовал в его спасении, надеяться на которое он уже почти перестал. Однако презрение, с которым относилась к нему Джоанна, уязвляло его. Он не понимал, чем заслужил такое отношение. Да, его взяли в плен. Но он, естественно, не сдался добровольно. Такое может случиться с любым человеком, когда его превзойдут в силе. К тому же муж леди Джоанны тоже в плену. Но она же не презирает лорда Джеффри, хотя и говорит весьма странные вещи о его собственности…
Всякий раз, когда леди Джоанна посмеивалась над ним, сэр Леон думал, что она имеет в виду его манеры. В чем же он оплошал? Он не плевался, не ковырял в носу, не выпускал газы… Что за дурацкий вопрос: захочет ли Джиллиан вернуть его? Конечно, захочет! Она из тех женщин, что занимаются лишь шитьем и домашними делами.
Сэр Леон в изумлении наблюдал, как люди леди Джоанны расстилали на земле свои плащи, чтобы лечь и отдохнуть. Плащ рыцаря свернули для подушки леди. Что за нелепость! Если им снова придется драться, эти люди от холода не смогут и пальцем шевельнуть. Затем все голоса стихли; если кто и хотел поговорить, то дергал своего товарища за рукав и отводил подальше. Любой человек решил бы, что леди Джоанна сделана из хрупкого стекла. Но сэр Леон собственными глазами видел, как она скакала верхом наравне с мужчинами и бесстрашно наблюдала за схваткой с расстояния, едва превышающего длину копья.
После отдыха, придавшего путешественникам сил, все складывалось отлично. Погода была прекрасной; их никто не преследовал. Когда они добрались до Мерси, в гавани стоял корабль, превосходно подходивший для их цели. Купец собирался везти груз в Брюгге. Доставив его, он должен был плыть в Дюнкерк, где и намеревалась высадиться Джоанна со своими людьми. Если их начнут спрашивать в порту, капитан расскажет самую обычную историю. Сэр Леон приехал в Брюгге, чтобы отвезти домой недавно овдовевшую бездетную сестру. Там он заболел и был все еще слишком слаб, чтобы носить оружие. Поэтому он нанял сэра Ги и еще пятерых человек, чтобы они охраняли его самого, сестру и возвращенное ей после смерти мужа приданое – так назывался груз, включавший выкуп за Джеффри.
* *
Сэр Джон, управляющий поместьем Мерси, раскрыл от изумления рот, когда услышал о намерении Джоанны отправиться во Францию. Он горячо возражал против этого и предложил свою кандидатуру. Исчерпав свои доводы, он обратился за поддержкой к Адаму… но ничего не добился. Адам знал, что большинство женщин не справились бы с подобным делом, но только не его мать и сестра. В основном женщины годятся лишь для любовных утех, когда мужчинам вовсе не обязательно говорить с ними или в чем-то зависеть от них. Однако Элинор и Джоанна умеют все, если не считать участия в сражениях. Это выдающиеся женщины!
Но даже Адам возражал против столь немногочисленной охраны, какую намеревалась взять с собой Джоанна. Во Франции Филиппа, сказала она, гораздо спокойнее и безопаснее, чем в Англии Джона. Более того, большой отряд всадников близ фламандской границы вызвал бы подозрения и, несомненно, был бы задержан.
– А можете вы себе вообразить, что случится, когда вдруг услышат английскую речь? – сказала Джоанна, рассерженная глупостью своих оппонентов. – Где я найду так много людей, владеющих французским? Что касается Нуда и остальных четверых, то они попридержат языки.
Это был неопровержимый довод. Сэр Джон уступил и переключился на другую проблему.
– Вы доверяете сэру Леону? Что помешает ему предать вас или покинуть, как только он окажется в своей стране? Ведь у вас такая небольшая охрана…
– Думаю, он честный человек, – улыбнулась Джоанна. – Хотя и болван. Уверяю вас, со мной все будет в порядке и мне ни о чем не придется сожалеть. Сэр Леон не сбежит и не обронит ни одного лишнего слова, ибо его «сестра», как и полагается, будет находиться за его спиной в дамском седле, держа в руке длинный острый нож, спрятанный под накидкой и прижатый к спине сэра Леона.
Сэр Джон кашлянул и закрыл глаза, Адам же рассмеялся.
– Звучит убедительно! – согласился он. – Но только не надо щекотать его ножом ради забавы, Джоанна! Вероятно, он нужен своей жене в целой шкуре!
– Не думаю, что тыкать в людей ножом – удовольствие! – возмутилась Джоанна.
«Она милая и приятная, – подумал сэр Джон, – но, даже не одобряя подобных игр, может всадить нож в спину без малейших колебаний».
– Такая мера предосторожности годится на время езды на лошадях, – сказал он. – Но от Дюнкерка до замка Бюсси нельзя доехать без остановок.
– На это есть тоже очень простой ответ, – заметила Джоанна. – Не забывайте, что сэр Леон очень «болен». Зачем бы ему не пришлось оставить седло, Нуд и сэр Ги будут «бережно» поддерживать его и помогать двигаться. А если он скажет вдруг… э-э… из ряда вон выходящее, его бедная «сестричка» разразится слезами и станет просить его, чтобы он узнал ее и перестал бредить.
Адам снова рассмеялся.
– Джоанна, позволь мне отправиться с тобой! Утешить бедную, несчастную сестру сэра Леона я смогу получше сэра Ги.
Джоанна хихикнула, но покачала головой:
– Нет, кто-нибудь из Роузлинда, наделенный властью, должен остаться в Англии, чтобы присматривать за землями. К тому же ты будешь только смешить меня и все испортишь!
Все эти планы обсуждали в узком кругу, и лишь во время обеда историю, которая должна была служить для Джоанны прикрытием во время путешествия, поведали сэру Леону. Он охотно согласился со всем, кроме необходимых мер предосторожности, исключающих его побег.
– Может быть, я и простой рыцарь, – возразил сэр Леон, – но тем не менее человек чести. Зачем мне бежать? Вы везете меня домой и к тому же заплатите за пленника моей супруги выкуп…
Мужчины, казалось, несколько смутились. Они понимали чувства сэра Леона. Даже Адам задумался, потирая нос.
– Знаешь, Джоанна, – тихо сказал он. – Мне бы тоже не понравилось, если бы мне дали понять, что на мое слово нельзя положиться. Возможно…
– Я не мужчина и плевать хотела на вашу честь! – ледяным тоном прервала его Джоанна. – Я – слабая женщина, и должна защищать себя сама! Если сэр Леон нарушит свое слово, разве смогу я требовать от него встретиться со мной лицом к лицу и сдержать данное им обещание? Либо он поедет так, как говорю я, либо его свяжут здесь, в Англии, закуют в цепи и усыпят! Во Франции его как больного человека повезут в крытой повозке.
– Скажите, что вы согласны! – прошептал сэр Ги, сидевший рядом с французом. – Она еще и не на такое способна!
Вняв разумному совету, сэр Леон тотчас же согласился. По сути дела, его протесты и возражения были бы излишними. Он говорил абсолютную правду, что не собирается убегать. Джоанна осуществит его самую заветную мечту. Зачем ему пытаться бежать от нее?
Что его удивляло и восхищало больше всего, так это почтительное внимание к леди Джоанне всех мужчин, а не только ее слуг. Сэр Джон, хозяин этого огромного замка и крупных владений, кланяется ей, целует руку и помогает на каждом шагу, хотя наверняка знает, что эта женщина сильна, как лошадь. Даже огромный, величественный рыцарь, которого сэр Леон знал теперь как брата леди Джоанны, во всем угождал ей, пододвигал ей скамейку и внимательно прислуживал за столом, отрезая для нее самые лакомые кусочки от окорока.
Сэр Леон даже похолодел весь, когда подумал, какой ужасной властью обладает эта женщина. Может быть, она ведьма? Он повернулся к сэру Ги, намереваясь задать вопрос, который прояснил бы эту проблему, но рыцарь оказывал те же знаки внимания молоденькой девушке, дочери сэра Джона, сидевшей сбоку от него. Теперь сэр Леон начал понимать, почему Джоанна высмеивала его манеры, однако подобное внимание к женщине казалось ему совершенно нелепым и излишним. Но, если столь знатные люди не считают это зазорным для себя, зачем отставать от них, пренебрегая вещами, выполнить которые было сущим пустяком?
Внимательное наблюдение привело сэра Леона к выводу, что «манеры» – укоренившаяся и довольно бессмысленная привычка этих людей. Вскоре он понял, что молодой Адам отнюдь не испытывает благоговейного трепета перед своей сестрой. Он разговаривал с ней весьма бесцеремонно, иногда они ссорились из-за пустяков, как дети, после чего заливались дружным смехом. У жены сэра Джона синяки, несомненно, свидетельствующие о том, что муж, оказывающий ей те же знаки внимания, бьет ее… Сэр Леон даже начал осторожно подражать остальным мужчинам, а сэр Ги, желавший, чтобы путешествие миледи было и приятным, и спокойным, помогал ему намеками и советами.
Времени для подобных упражнений было предостаточно, хотя они провели в Мерси всего несколько дней в ожидании окончания загрузки корабля. Из Кемпа уже прибыла служанка, оставленная там Джоанной.
Погода была ясной и безветренной, когда они пустились в плавание. Переход через пролив шел черепашьим шагом. Матросам частенько приходилось налегать на весла, ибо на море был полный штиль. Даже когда налетал легкий бриз, судно двигалось едва ли быстрее, чем на веслах. Внешне Джоанна оставалась спокойной, но внутри у нее полыхал пожар, она все чаще употребляла в своей речи язвительные замечания. Сэр Леон довольно болезненно переносил общество насмешницы, которую нельзя ударить. Теперь при виде любой женской юбки он вскакивал на ноги и кланялся. Дважды, к его явному смущению, перед ним оказывалась служанка леди Джоанны Эдвина.
Ничего удивительного, что Эдвина сумела преподать сэру Леону совершенно новую для него науку. Эта веселая потаскушка научила его всему тому, что леди Элизабет внушала Джеффри. Она убедила его, что, сдерживая себя и даря наслаждение партнерше, можно продлить наслаждение. Ко всему прочему Эдвина оказалась не похожей ни на обычную проститутку, ни на пугливую дочь серфа. Когда она говорила ему: «Сделай так-то и так-то, и я доставлю тебе новое наслаждение», он делал и получал обещанное вознаграждение. Лишь одна вещь беспокоила сэра Леона снова и снова – слова леди Джоанны: «Я отлично понимаю тогда, почему вы удивились, что ваша супруга с нетерпением ждет вашего возвращения». Эти слова эхом отдавались у него в голове. Тогда он посчитал ее сумасшедшей, теперь же с тревогой начинал размышлять, чему может научиться Джиллиан у лорда Джеффри за несколько месяцев их общения.
«Мораль этих благородных людей, – думал сэр Леон, – так же червива, сколь прекрасны их манеры. Разве леди Джоанна сквозь пальцы не смотрит на „шалости“ своей служанки? Разве она не проводит наедине с сэром Ги час за часом в своем закрытом алькове?» Выказывал ли лорд Джеффри к жене простого рыцаря уважение или относился к Джиллиан так же, как к женам и дочерям своих серфов? Сэр Леон ругал безветренную погоду с тем же остервенением, что и Джоанна, мучительно переносившая медленную разгрузку и загрузку корабля в Брюгге.
Наконец судно причалило к Дюнкерку. Оседлав лошадей, они неслись со скоростью, какая была угодна Джоанне, и покрыли девяносто миль, разделявших Дюнкерк и владения Де Бюсси, в необыкновенно короткий срок. Джоанна поняла, что они приближаются к цели, по возбужденному состоянию сэра Леона, когда он со слезами на глазах прошептал: «Моя земля, моя родная земля!» Сэр Ги, которому Джоанна подала знак, тотчас же поравнялся с ними и приставил к груди сэра Леона меч. Тот вскрикнул от удивления и ужаса, ошеломленный такой внезапной, совершенно неожиданной угрозой, настолько, что даже не сопротивлялся, когда его руки и ноги привязывали к лошади. Джоанна взяла в руки поводья и заткнула за пояс нож. Нуд скакал с одной стороны, сэр Ги – с другой. Рядом с ним трое всадников подгоняли навьюченных животных.
– Вы думаете, я собираюсь въехать в ваш замок, отдав, таким образом, себя, деньги и мужа в ваши руки? – ответила Джоанна на возмущенные протесты сэра Леона. – Я – женщина, но, как вы могли убедиться до сего времени, далеко не глупая!
– Я – честный человек! – воскликнул он. – Клянусь, у меня даже и в мыслях ничего подобного не было! Никогда!
Еще на корабле Джоанне пришло в голову опасение, что теперь их могла поджидать двойная угроза. Хотя она и ее люди из осторожности не упоминали при сэре Леоне о предложении Изабеллы, это еще не означало, что о нем не знает Фиц-Вальтер. А если так, то мог знать и его кастелян, который согласно приказу, возможно, объяснил этому «простому рыцарю», что, получив двойную сумму выкупа за Джеффри, он мог увеличить ее еще в два раза, убив всю группу, а затем тайно похоронив Джоанну и ее людей и отослав труп Джеффри Изабелле. Что могло быть надежнее и проще подобного выхода? Именно на такое предательство Фиц-Вальтер пошел бы с превеликим удовольствием. Но после нескольких дней, проведенных в обществе сэра Леона, Джоанна почти исключила вероятность подобной угрозы.
Однако… что, если жена сэра Леона сама вынашивает подобные мысли? Леди Джиллиан не могла знать, что Джоанна доставит деньги сама, но устранить можно любого, кто бы их ни привез. А если Джеффри уже мертв?! Может быть, эта женщина оставляла его в живых лишь до тех пор, пока он не написал письмо своей жене? Если с его головы упал хоть один волосок, она, Джоанна, вернет сэра Леона его жене, вернет, но только изрубленного на мелкие кусочки!
Когда они увидели впереди замок, сэр Ги поскакал вперед, чтобы осуществить ту часть плана, которую они с Джоанной обдумывали часами, закрывшись в ее душном алькове на борту корабля. Когда путешественники появились перед замком, его ворота оказались закрытыми. Хотя сэр Ги и не собирался въезжать внутрь, он упал духом. Ворота, закрытые перед столь небольшой группой людей, – скверный знак. Обычно в любом замке путешественников встречали радушно, поскольку они вносили в унылую жизнь его обитателей разнообразие и привозили свежие новости. Тем не менее сэр Ги назвал себя и окликнул стражников, потребовав, чтобы к ним вышел лорд Джеффри – один либо не более чем с пятью охранниками.
Стражник с невысокой башни громко известил об этом кого-то внизу. Через несколько минут на ней появилась женщина.
– Это действительно ты, Леон?! – крикнула она. – Прошло три недели, как я послала священника, а он так и не вернулся с ответом!
– Поговорите с ней! – приказала Джоанна сэру Леону. – Скажите ей что-нибудь, убедите, что это действительно вы, если она не очень хорошо видит вас.
– Джиллиан, это я. Я…
Но он мог и не продолжать. Очевидно, жена узнала его голос. Она вскрикнула и начала быстро спускаться вниз. В то же мгновение послышался скрип открываемых засовов, и ворота распахнулись. В проходе появилась женщина.
– Добро пожаловать в наш замок, – сказала она дрожащим голосом.
– Мы не переступим порог этой крепости, – ответил сэр Ги. – Пришлите к нам лорда Джеффри!
– Но он все еще очень слаб… Умоляю вас, въезжайте!
Слаб? Может быть, мертв? Сердце Джоанны неровно забилось в груди. Пренебрегая опасностью – стрелы могли тут же посыпаться со стен замка, она выехала вперед – в левой руке поводья, в правой – нож, приставленный к горлу сэра Леона.
– Пришлите его к нам! – закричала Джоанна. – Или принесите его, если нужно! Если мы не увидим его, прежде чем солнце тронет своими лучами верхушку этого дерева, я убью вашего мужа у вас на глазах!
– Ради всего святого, Джиллиан! – воскликнул сэр Леон. – Она именно так и поступит! Пришли сюда ее мужа!
27.
За свою короткую жизнь Джоанна знала немало горя и тревог. У нее на глазах умер отец, а затем и новорожденная сестра. Последние несколько недель были для нее невероятно мучительными: она боялась за Джеффри. Поэтому десять минут, с того момента, как леди Джиллиан исчезла в воротах замка Бюсси, до той самой секунды, когда на ее месте появился ослабевший, осунувшийся Джеффри, поддерживаемый двумя слугами, показались ей вечностью.
– Джеффри! – пронзительно крикнула Джоанна.
Ей захотелось тут же соскочить с лошади и броситься к нему. Невероятным усилием воли, принесшим почти физическую боль, она подавила этот порыв. Джоанна повернула свою лошадь и отъехала назад, где стрелы стражников замка не могли ее достать.
– Сюда! – закричала она. – Иди сюда, здесь они тебя не убьют!
– Безумная! – проревел Джеффри так громко, как нельзя было ожидать от человека, который минуту назад, казалось, вот-вот потеряет сознание. Ощутив со вспышкой гнева прилив сил, он оттолкнул в стороны слуг и сделал несколько неуверенных шагов вперед. – Что ты делаешь здесь, во вражеской стране?! И всего с пятью стражниками?! Брось этот нож! Слезай с лошади! Зачем ты так оскорбляешь людей, которые отнеслись ко мне с необыкновенной добротой?!
Джоанна не отличалась вспыльчивостью, характерной для леди Элинор. Но в последние недели она слишком много страдала и поэтому решила вдруг, что во всех ее мучениях, непрекращающемся страхе, ледяном ужасе и неутешных рыданиях виноват не кто иной, как ее муж. Да, именно он! Джоанну обуяла ярость, лишившая ее дара речи. О, она бросила нож… но в Джеффри! К счастью, нож не достиг цели, ибо тело сэра Леона помешало точному броску. И хорошо, что Джоанна промахнулась: Джеффри был еще слишком слаб и болен, чтобы уклониться от удара.
– Значит я безумная?! – Джоанна быстро соскочила с лошади и приблизилась к мужу. – Тебе известно о предложении Изабеллы?! По-твоему, мне нужно было прыгнуть прямо в пасть льва, чтобы и я, и ты, и деньги, доставленные мной, оказались в желудке чудовища, которое изрыгнуло бы впоследствии твой труп и еще удвоило бы свой доход?!
– Ни я и никто из моих близких не допустил бы этого! – поспешил сказать сэр Леон. – Почему вы думаете обо мне, как о подлом мерзавце?
– Джоанна! Хватит! Чего бы ты ни опасалась, теперь тебе должно быть ясно, что нам не угрожает предательство! Зачем высказывать подобные мысли вслух? – Джеффри повернулся к сэру Ги, который приблизился к Джоанне и спешился на случай, если ей понадобится поддержка. – Сэр Ги! Будьте так добры, развяжите сэра Леона и проводите мою жену в замок!
Сэр Ги побледнел. Он не вассал лорда Джеффри, он подчиняется только леди Элинор, а следовательно, и леди Джоанне. Возможно, в большинстве семейств такую формальность не приняли бы во внимание: хозяином всему был муж. Но только не в Роузлинде. Иэн и Элинор часто ссорились, отдавая противоречивые распоряжения, но между Джоанной и Джеффри пока таких ситуаций не возникало.
– Милорд! – взмолился сэр Ги. – Я…
Прошло уже несколько секунд, как появился Джеффри. Никто не выехал из замка, чтобы напасть на них и отвести угрозу от сэра Леона. Самое главное – этот мужчина не пытался укрыться за стенами своего замка. Даже будучи связанным, он мог пустить лошадь галопом. По-видимому, ему гораздо больше хотелось опровергнуть обвинения Джоанны, чем воспользоваться ситуацией, которая была сейчас явно выигрышной для него.
– Освободите его! – сказала Джоанна, избавив сэра Ги от дилеммы, мучившей его. – Прошу извинить меня, сэр Леон, – продолжала она. – Надеюсь, вы понимаете, что женщина должна принимать меры предосторожности, которыми мужчина может пренебречь.
Говоря, Джоанна, однако, не повернула к нему головы. Не отрывая глаз от Джеффри, она медленно направилась к нему, словно любое ее резкое движение могло свалить его с ног. В ее светло-серых глазах была сейчас лишь озабоченность.
– Тебя очень сильно ранили? – тихо спросила она.
Несмотря на слезы радости, навернувшиеся на глаза, Джеффри подавил улыбку.
– Поскольку теперь я почти здоров, это не важно, – ответил он, желая успокоить жену. – Обо мне прекрасно заботились.
– Садитесь на мою лошадь, милорд, – предложил сэр Ги, который уже развязал сэра Леона и решил, что Джеффри нельзя больше оставаться на ногах.
– Нет! – отказался Джеффри. – Езда верхом для меня еще мучительнее ходьбы.
– В этом нет необходимости, – сказал сэр Леон. – Джиллиан предоставит вам носилки и нескольких человек. Садитесь, лорд Джеффри, отдохните.
– В этом нет необходимости! – ответил Джеффри.
– Пожалуйста, Джеффри! – взмолилась Джоанна.
– Чудесненький оборот дела! – засмеялся он и повернулся к жене. – Минуту назад ты бросила в меня нож. И все из-за своих глупых подозрений! Теперь ты уже радеешь о моем благоденствии!
Джеффри подшучивал над Джоанной и смеялся, ибо в противном случае бросился бы в ее объятия и расплакался. Сейчас не удивление, а радость и облегчение настолько переполняли его, что он не знал, как сдержать их в присутствии многих людей. Джеффри отказался от помощи только потому, что желание остаться наедине с Джоанной заставило его забыть и о боли, и о своей слабости. Пока принесут носилки, пройдет много времени; если же он пойдет сам, прямо сейчас, то очень скоро окажется в объятиях своей возлюбленной.
– Если вы предложите мне свою руку, – сказал Джеффри, взглянув на сэра Леона и сэра Ги, – я гораздо быстрее и проще доберусь до своей постели. Джоанна, не мучай меня дальнейшими возражениями! Садись на лошадь и веди людей в замок!
Джеффри не смотрел на Джоанну, да и не увидел бы сейчас ее. В глазах стоял туман. Возбуждение, потребовавшее чрезмерных затрат физических сил, истощило его до предела.
Джоанна не отрывала от мужа глаз. Неужели их приветствия ограничатся лишь оскорблениями и смехом? Гнев и облегчение, радость и тревога – все эти эмоции беспорядочно смешались в Джоанне, породив острое ощущение беспокойства, которое она мимолетно почувствовала в самом начале. Когда она поинтересовалась у Джеффри его самочувствием, он ответил, что о нем прекрасно заботились. Это леди Джиллиан настолько хорошо заботилась о нем? Настолько, что прибытие жены не стало для него приятной неожиданностью?
Джоанна сделала нетерпеливый жест в сторону Нуда. Тот, спешившись, подсадил ее на лошадь. Когда она проезжала мимо мужа, он даже не поднял на нее глаз. В Джоанне все закипело. Охваченная страшными подозрениями, она и не подумала, что он может не поднять головы из-за усталости или находясь в полуобморочном состоянии, не слыша топота лошадей. У ворот замка Джоанна соскользнула с лошади в руки Нуда и уже более внимательно посмотрела на жену сэра Леона. Леди Джиллиан не глядела в ее сторону. Взор ее наполненных слезами глаз был устремлен на троих приближавшихся к ней мужчин. Джоанна никогда бы не позволила себе встречать мужа слезами. «Леди Джиллиан плачет, ибо теряет любовника», – подумала Джоанна.
На самом деле леди Джиллиан и сама не понимала до конца, чем вызваны ее слезы. Увидев Леона, она почувствовала неописуемое облегчение: теперь ей не придется беспокоиться о том, как выполняют слуги свои обязанности и как наказать их за безделие. Однако ее терзала еще одна мысль: она теряет лорда Джеффри, лишается интересного, учтивого собеседника, заставившего ее взглянуть на себя по-другому; этот человек никогда больше не будет смотреть на нее и видеть ее, целовать ее руку, наливать ей вино и подавать кубок…
– Вы пересчитаете золото сейчас, или можно повременить с этим делом до тех пор, пока я не уложу своего мужа в постель?
Голос был негромким, но надменным и холодным, как лед. Джиллиан повернулась и открыла рот. Неудивительно, что в письме лорд Джеффри сравнивал свою жену с солнцем, ослепившим его настолько сильно, что он не замечал других женщин. Она действительно была подобна солнцу, но…
Джоанна восприняла удивленный взгляд женщины с явным удовлетворением. Что касается внешности, то тут между ними не могло возникнуть соперничества. К тому же леди Джиллиан старше… Ревность перешла в раздражение: Джеффри уронил бы свое достоинство, польстившись, хоть и на время, на такую замену!
Затянувшееся молчание становилось гнетущим.
– Приказать ли мне своим людям внести в замок сундуки с золотом, или можно сначала отнести в комнату Джеффри одежду с лекарствами и уложить его в постель? – повторила свой вопрос Джоанна, повысив голос.
– Золото… – нерешительно пробормотала леди Джиллиан. – Не знаю, право… Леон скажет вам, что делать дальше, – с явным облегчением сказала она.
С языка Джоанны чуть было не слетела насмешливая реплика по поводу такой глупости, но она вовремя стиснула зубы: неблагоразумно идти на открытое оскорбление. Она приказала Нуду выложить все, что может понадобиться Джеффри, и снять Эдвину с дамского седла, в котором та сидела позади всадника. Потом приказала Эдвине найти слугу, который покажет ей комнату Джеффри, и подготовить все к его приходу. Нуд должен поставить у сундуков с золотом охрану, если сэру Леону не терпится пересчитать деньги. Сэр Ги останется с ней, ибо она хочет сначала позаботиться о Джеффри.
Джоанна снова устремила взгляд на мужа. Как они медленно движутся! Она собралась уже было попросить Джиллиан прислать носилки вопреки протестам Джеффри, но мужчины остановились, и сэр Ги взял Джеффри на руки. Джоанна с тревогой следила за ними. Джеффри был не тяжелым, но сэру Ги пришлось поднимать его так, чтобы не причинить боли.
– Я же говорила, что он еще слаб! – укоризненно заметила леди Джиллиан.
Внутри Джоанны все дрогнуло, хотя внешне она ничем не выдала своего беспокойства. Когда сэр Ги, а следом за ним и сэр Леон вошли во двор замка, она лишь коротко распорядилась:
– Будьте добры, проведите нас в комнату Джеффри или прикажите кому-нибудь из слуг сделать это.
Они пересекли двор. Замок был небольшим, без наружного рва и подъемного моста. В воротах не было даже опускной решетки.
Джиллиан машинально начала спускаться в подземелье. Причин держать Джеффри в подвале уже нет, можно было бы идти во внутренние покои. Но Джиллиан настолько привыкла к пребыванию Джеффри в подземелье, что повела туда Джоанну, не подумав о том, какое впечатление это может произвести. Однако Джоанна в эти минуты просто не способна была понять, поднимается ли она наверх или спускается вниз.
В помещении стояла кровать. Джоанна откинула одеяло, провела рукой по простыням. Какие грубые, поморщилась она. Каково здесь лежать раненому человеку? Но в комнату вошел сэр Ги, и менять простыни было уже поздно. Сэр Ги осторожно опустился на колени, чтобы положить на кровать свою ношу, не потревожив ее, хотя Джеффри вряд ли что-либо чувствовал сейчас. Джоанна протянула руку, чтобы развязать тунику Джеффри. Леди Джиллиан машинально сделала то же самое.
– Я сама позабочусь о нем, – спокойно сказала Джоанна, но, если бы человека можно было убить взглядом, Джиллиан рухнула бы на пол замертво. – Не теряйте времени на моего мужа. Окажите внимание своему.
Джиллиан опустила руку, отошла к двери, но не спешила уходить. Ей казалось, что Джоанна слишком молода и благородно воспитана, чтобы сделать все необходимое. Вряд ли она предложит Джеффри питье или снизойдет до раздевания мужа и уймет дрожь в его больном теле. Джиллиан, едва заметно улыбаясь, ждала, когда к ней обратятся за помощью. Вместо этого она увидела искусные действия врачевательницы, прошедшей многолетнее скрупулезное обучение у леди Элинор.
Через две минуты Джеффри был уже раздет. Джоанна вздрогнула, увидев его раны, но не потеряла способности действовать. Она тихо выругалась, заметив, как скверно зашиты раны мужа, но взяла себя в руки. Вскрыв с помощью маленького ножа швы, Джоанна опять разразилась проклятиями: на ранах гнойники! И это после стольких недель «хорошего» ухода! Джоанна основательно промыла раны «живой водой» – раствором порошкообразной морской водоросли темно-коричневого цвета. Неумелое правление короля Джона научило эту молодую женщину разбираться в боевых ранениях гораздо лучше, нежели леди Джиллиан.
В какой-то момент этой операции Джеффри пришел в себя. Он поморщился от нестерпимой, непривычной боли, не успев еще открыть глаза. Сэр Ги был начеку и удержал его.
– Спокойно, – послышался тихий голос. – Спокойно. Завтра тебе станет лучше.
Глаза Джеффри открылись, и он прошептал:
– Джоанна! Слава Богу!
Леди Джиллиан тихо выскользнула из комнаты, безропотно проглотив досаду, смешанную с неожиданным для нее облегчением. Она изо всех сил старалась спасти Джеффри, превозмогая отвращение к уходу за ним, а он и словом не обмолвился о ней… Но так оно и лучше. Хорошо, что он может благодарить Бога за свою жену, которая, бесспорно, ускорит его выздоровление. Тем не менее к радости леди Джиллиан примешивалась печаль. Никогда больше не возникнет в ней робкое греховное желание, порожденное великодушной учтивостью Джеффри, его готовностью помогать ей советами и объяснениями в вопросах, касающихся управления владениями.
Когда Джоанна закончила обрабатывать раны, Джеффри отдышался и обеспокоенно спросил:
– Все хорошо, Джоанна? Я понимал, что меня лечат неправильно, но не знал, что сказать этой женщине. А поскольку я и сам не видел, в чем заключается ее ошибка, то решил, что жаловаться неблагодарно.
– Теперь все будет хорошо, – успокоила его Джоанна. – Хорошо, что твои раны не зажили, – добавила она немного сердито, чего Джеффри, к счастью, не заметил. – Мне пришлось вскрыть две и хорошенько промыть их, но теперь ты поправишься и сможешь легко передвигаться. Спи. Клянусь, с тобой будет все в порядке!
Джеффри облегченно вздохнул. Джоанна не стала бы лгать ему в подобном деле. Если бы пришлось остаться калекой, ему понадобилось бы время, чтобы свыкнуться с этой мыслью и решить, как биться в сражениях и дальше, либо подыскать для себя другое дело. Глаза его начали закрываться, но он поднял тяжелые веки.
– Дома все хорошо?
– Конечно. Разве может быть по-другому? Я обо всем позаботилась. Чем я еще могла заниматься в твое отсутствие? Чуть не забыла: я отложила до твоего приезда два судебных дела, ибо они касаются вопросов чести, но это пустяки. И в королевстве все спокойно. Бразды правления в руках епископа Винчестерского, а кнут – у графа Пемброкского. Конь понимает, что становиться на дыбы под такими всадниками опасно для него.
Джоанна почти не лгала. Здесь была значительная доля истины. Вводя мужа в заблуждение относительно политических дел ради его же блага, Джоанна не переживала за них так, как за здоровье Джеффри. В правление епископа Винчестерского и графа Пемброкского в Англии действительно установилось спокойствие, но напоминавшее бурлящий котел, где вода кипит под плотно закрытой крышкой, и этот котел может взорваться, извергая из себя свое содержимое.
Джеффри понимал, что правдивость Джоанны в данном вопросе не выдерживает сравнения с ее искренностью в отношении его здоровья. Чувство глубокой благодарности к ней переполняло его. Он задал вопрос, исходя из чувства долга, своей ответственности, и тем не менее был благодарен Джоанне за то, что она избавила его от мучительных переживаний. Слишком уж часто леди Джиллиан хваталась за любое его предложение, когда он вежливо интересовался, не может ли чем-нибудь помочь ей. Объясняя вещи, которые, по его мнению, должна знать каждая здравомыслящая женщина, Джеффри сильно уставал, хотя он не привык щадить себя. К тому же он не мог заставить себя сдерживаться. Вежливость брала в нем верх, прежде чем Джеффри задумывался над своим предложением. Согретый и успокоенный присутствием Джоанны, он улыбался, понимая, что теперь от него ничего не потребуют, пока он не поправится.
Джоанна молча сидела около мужа до тех пор, пока не убедилась, что он спит. Затем она повернулась к сэру Ги и невольно вздрогнула, увидев его стоящим у двери с обнаженным мечом в руке. Он жестом попросил ее приблизиться.
– Вам известно, что мы находимся в подземелье, которое могут закрыть? – прошептал сэр Ги.
Джоанна и не догадывалась об этом. Ее обуял страх. Вот где опасность! Она знала! Чувствовала с самого начала! И все же здравомыслие взяло в ней верх.
– Не думаю, что нас могут закрыть в этом подвале, – тихо сказала она. – Если бы нас хотели закрыть здесь, то сделали бы это, когда все мы были заняты милордом. Кроме того, он находится здесь уже давно. Видите, здесь есть даже кресло, стол и ковер. Они скорее хотели понадежнее спрятать лорда Джеффри, нежели заточить в подземелье. Да и куда ему было бежать, что он мог сделать в своем состоянии?
Сэр Ги хотел что-то ответить, но ему помешал появившийся вдруг раскрасневшийся и запыхавшийся сэр Леон.
– Мне надо поговорить с лордом Джеффри, – сказал он несколько неуверенно.
– Он спит! – воспротивилась Джоанна. – Что вам от него нужно? В данное время я лучше подойду для вас. Поговорите со мной.
Сэр Леон не хотел говорить с Джоанной. Она не нравилась ему. Красива, возможно, но слишком строга, неженственна, горда и властна. По сути дела, она вобрала в себя все изъяны, какими только может обладать женщина. И все же… По обнаженному мечу сэра Ги, по их обеспокоенным лицам было совершенно ясно, что они знают, где находятся. Кое-какие объяснения необходимы.
– Я только хотел извиниться перед лордом Джеффри, что его держат в этом месте, – сказал сэр Леон. – Мои близкие отнюдь не собирались нанести оскорбление его чести. На эту меру пошли только ради безопасности лорда Джеффри, ради того, чтобы его не нашли и не схватили люди Филиппа. Как только он проснется, вы сможете перебраться в более подходящие покои.
Такое объяснение было весьма правдивым, но предчувствие опасности прочно засело в мозгу Джоанны. Спустя некоторое время, сидя около мужа, она спросила себя: а может быть, все ее беспокойство от безделья? В это неотложное путешествие она не взяла с собой никакой работы и теперь сожалела об этом. Она не может не смотреть на Джеффри, а это беспокоит его. Но что еще хуже, близость мужа пробуждает в ней – вот уж не ко времени! – страсть, которая еще не скоро получит удовлетворение, учитывая состояние Джеффри.
Беспокойство, праздность, разочарование выбили Джоанну из колеи, она теряла власть над собой. Глядя на голые стены, она приходила в бешенство. Джеффри воспринимает ее не как женщину, а как сиделку! Если ему нужна только сиделка, он ее и получит! Она не станет называть его «моя любовь», «сердце мое», нет!
Между тем, сэр Леон обнаружил, что пленение Джеффри принесло им большую и неожиданную прибыль, помимо тех богатств, которые должны были достаться его дяде. Поначалу это показалось ему даже невероятным. Встреча сэра Леона с женой вышла какой-то натянутой. В нем вдруг снова проснулась ревность, когда он увидел, с каким выражением наблюдала Джиллиан за тем, как несут лорда Джеффри, как она, вместо того чтобы приветствовать мужа, сама пошла вниз, а не послала слугу. Вдобавок, узнав, что Джеффри держат как пленника в подземелье, а не обращаются с ним, как с гостем, он пришел в ярость. Опасаясь выводов, какие могло ему дать расследование первых двух впечатлений, сэр Леон решил выяснить последнее недоразумение. Получив объяснения, он отложил на время остальные проблемы и тотчас же спустился вниз, чтобы принести лорду Джеффри свои извинения. После короткого разговора с Джоанной сэр Леон, поднимаясь по лестнице, уже чувствовал признательность к своей супруге.
Увидев, в каком состоянии находится лорд Джеффри, сэр Леон перестал подозревать Джиллиан в супружеской неверности. Однако выражение ее лица говорило о том, что его жена – женщина, способная на сильные чувства. Он никогда не замечал этого прежде, пока перед ним не возникла необходимость постичь сущность Джоанны. К своему удивлению, он обнаружил, что чувства Джиллиан волнуют его не меньше, чем ее тело.
По правде говоря, сэр Леон редко думал о своей жене. Как и надлежало, Джиллиан выбрали для него родители. Как покорная, трудолюбивая жена и хорошая производительница потомства она вполне удовлетворяла его. Большего ему и не требовалось. Однако сейчас, после стольких лет совместной жизни, он вдруг увидел в ней женщину, ответившую мужу взглядом скорее взволнованным и грустным, нежели радостным, и покорно протянувшую к нему руки. «Джиллиан не красавица, но и не надменная сучка», – удовлетворенно подумал он.
Сэр Леон пересек зал и принял объятия жены. Она шумно радовалась его возвращению – ей так не хватало его! – и одновременно извинялась за то, что не смогла как следует следить за делами и обучением их мальчиков.
Как, оказывается, все просто! Приняв объятия Джиллиан, сэр Леон получил в награду нечто гораздо большее. Это вдохновило его на то, чтобы продемонстрировать жене некоторые тонкости обхождения, которым он научился, путешествуя с Джоанной. Сэр Леон настолько хорошо справился с небольшими знаками внимания, пододвигая супруге скамейку и выбирая ей самые лакомые кусочки во время ужина, что, когда они пошли спать, в порыве страстного желания перешел к демонстрации более интимных знаний, приобретенных у Эдвины. Новый сексуальный опыт мужа не вызвал в Джиллиан ни капельки ревности. Ей и в голову никогда не приходило, что Леон обязан хранить ей верность. Она была вполне счастлива и тем, что он никогда не приводил любовниц в замок, как делали некоторые мужчины. Джиллиан возблагодарила Господа за полученное удовольствие и не стала спрашивать мужа, где он этому научился.
Если Джиллиан и чувствовала к Джеффри отдаленное подобие влечения, то сейчас оно безвозвратно исчезло. Обиду, затаенную на Джоанну, тоже смыло волной блаженства. Каким-то необъяснимым образом Джиллиан связывала эту новую для нее радость именно с ними. Поэтому, когда на следующий день она вернулась к повседневным делам, сердце ее готово было петь от счастья, походка стала легкой как у девочки, а лицо помолодело лет на двадцать. Она решительно настроилась оказать своим гостям любую дружескую услугу в пределах возможного.
Ближе к вечеру прибыл дядя Леона, сэр Луи, к которому посылали гонца днем раньше. Деньги за выкуп пересчитали и передали ему. Теперь Джоанна и Джеффри стали только гостями. Их поселили в лучшей комнате, но они были вольны уехать в любой момент. К сожалению, такая возможность все еще не представлялась, ибо Джеффри оставался слишком больным и слабым, чтобы ехать верхом. А если бы они повезли его из Франции в крытой повозке, то наверняка весь свет узнал бы, что в ней везут рыцаря, раненного под Бувине, и тогда Джеффри снова мог бы стать чьим-нибудь пленником. Всем известно, что Филипп не получает свою долю от выкупов. В связи с этим любой раненый рыцарь, не служивший у Филиппа, становился законной добычей для любого человека.
Всю следующую неделю Джоанне стоило невероятных усилий поддерживать внешнее спокойствие. Джеффри выигрывал свое сражение за здоровье. Его аппетит заметно улучшился. Все небольшие раны зажили, закрылись, а другие перестали краснеть и гноиться. Кости уже не выпирали так сильно из его исхудавшего тела, он не уставал слишком быстро. Если бы они находились дома, Джоанна вполне могла бы быть довольной, получая удовлетворение и от выздоровления мужа, и от хлопот с владениями матушки, которые отнимали бы у нее всю ее энергию и время. Однако в замке Бюсси ей ничего не оставалось больше, как все время сидеть около Джеффри. Они разговаривали, вместе ели, играли, лишь спали порознь. Джоанне казалось, что любое случайное прикосновение руки Джеффри лишь сильнее раздувает пламя влечения, бушевавшее в ней.
С каждым днем она все больше замыкалась в себе. К концу недели состояние Джеффри значительно улучшилось, и он понял: с Джоанной что-то происходит. Его удивляло, что она отказывается от его руки, когда он хочет помочь ей встать из-за обеденного стола, что старается смотреть куда угодно и на что угодно, только не на него. Джеффри несколько раз пытался выяснить, в чем дело, и каждый раз получал все более холодный отказ, пока окончательно не потерял терпение.
– Поскольку мое общество, по всей видимости, не нравится тебе, – сердито сказал он, – я лучше вернусь в свою постель!
– О да, конечно! – ответила Джоанна.
Джеффри чуть было не дал ей пощечину. Не находись они в замке чужого человека, он так бы и поступил. Самое скверное здесь то, что Джоанна, похоже, не понимает и сама, что говорит!
Чуть ли не зарыдав от разочарования, Джоанна бросилась на поиски Джиллиан, как только Джеффри ушел. Она понимала, что не дала Джиллиан никакого повода проникнуться к ней симпатией или хотя бы желать помочь ей, но у нее не было другого выхода.
– Дома я занята целый день! – торопливо объясняла Джоанна. – Я не привыкла бездельничать! У меня нет даже ничего для вышивания!
Джиллиан пришла в крайнее изумление. Ей и в голову не приходило, что такая благородная леди может работать. Но, заметив, как пылают щеки Джоанны, как она напряжена, Джиллиан поняла, что ей необходимо помочь. Она успокаивающе обняла Джоанну.
– Не терзайте себя, дитя мое! Скоро он поправится, а пока можете помогать мне в сыроварне. Сегодня как раз нужно взглянуть на сыры. Да и прогулка по воздуху пойдет вам только на пользу. Вы же почти не выходите из замка.
Поначалу Джоанна думала, что терпение ее лопнет и она закричит, когда Джиллиан принялась разглагольствовать о сырах, но мало-помалу заинтересовалась этой темой. Естественно, в Роузлинде тоже занимались сыроделием, но здешний сыр отличался и по вкусу, и по компонентам.
Женщины пробовали сыры, обсуждали смеси из коровьего и козьего молока, спорили о времени выдержки и копчения. В конце концов Джоанна успокоилась. Она искренне сожалела, что леди Джиллиан нужно было возвращаться в замок.
Новый прилив радости пришел к ней, когда хозяйка предложила ей расшить тунику для старшего из двух ее сыновей, которого собирались отдать на воспитание. Поэтому ему и нужна была красивая одежда. По крайней мере ей будет чем занять свои глаза, чтобы не испытывать постоянное искушение смотреть лишь на Джеффри, обрадовалась Джоанна.
Когда они вошли в зал, Джоанна потупила очи. Она не знала, покинул ли Джеффри постель, и не хотела терять обретенное спокойствие. Поэтому-то и пришла в крайнее замешательство, услышав истошный крик леди Джиллиан:
– Матушка! Что вы делаете?!
Джоанна подняла голову и заметила старую женщину, отпрянувшую от двери в комнату, в которой лежал Джеффри. В руке старухи что-то сверкнуло, когда она обернулась к ним, но тотчас же исчезло в складках юбки, прежде чем Джоанна успела разобрать, что это было.
– Я полагаю, у меня есть право ходить по своему собственному дому, – проворчала старуха.
– Но, матушка, вы же больны! Вы знаете, что Леон приказал вам оставаться наверху, в женских покоях. Пойдемте со мной! Пойдемте, пока он не вернулся и не рассердился!
– Вы с Леоном просто идиоты! – заорала старуха. – А Луи слишком труслив, чтобы воспользоваться возможностью захватить добычу, ускользающую у него из-под носа, и избавить, таким образом, себя от любых подозрений! Говорю тебе, они – слуги дьявола! А если речь идет о борьбе с сатаной, то с честью можно не считаться!
Джиллиан схватила старую женщину и потащила к лестнице, ведущей на женскую половину. Страх приковал Джоанну к месту. Она не знала, чем именно он был вызван, но дрожала всем телом. Слова женщины были ей непонятны. Тем не менее в них слышалась ненависть и угроза. Страх вернул Джоанне способность мыслить: у старухи в руке был нож! Она сломя голову влетела в комнату Джеффри и, откинув занавес кровати, принялась лихорадочно осматривать мужа.
Разбуженный ею, Джеффри испуганно схватил жену за руки.
– Джоанна! Что ты делаешь?
– Ты ранен? – нервно прошептала она. – Ты ранен?!
– Ранен? Ты что, с ума сошла? Ты уже неделю ухаживаешь за моими ранами. – Джеффри заметил, как дрожит Джоанна. – Что тебя беспокоит, а?
– Я боюсь… Боюсь!
– Не начинай эту песню снова! – рассердился Джеффри, недовольный тем, что его так неожиданно разбудили. К тому же он вспомнил, как был зол, когда они расстались в последний раз. – Говорю тебе: здесь нам ничто не угрожает! Сэр Леон и леди Джиллиан не желают нам зла.
– Это правда, но старуха…
– Мать сэра Леона? Я ни разу не видел ее, если не считать… – Джеффри вспомнил свои смутные видения в бреду, как его мучила какая-то старая женщина. Он заключил Джоанну в свои объятия. – Почему ты боишься ее?
– У нее был нож! Я не видела его отчетливо, но уверена, что это был нож! И она собиралась войти сюда! Леди Джиллиан тоже испугалась. Она чуть ли не силой утащила старуху на женскую половину. Джиллиан сказала, что она больна… Но, Джеффри, клянусь, она ни на йоту не походила на больную женщину! Мне страшно… Она сказала… она сказала, что, если речь идет о дьяволе, то про честь можно…
– Ужасно, конечно, – перебил жену Джеффри, огорченный, но ничуть не встревоженный. – Несчастная женщина, должно быть, не в своем уме. Возможно, она любого незнакомца принимает за дьявола. Думаю, она не давала леди Джиллиан покоя, пока та не пообещала, что сэр Леон вернется домой до того, как освободят меня.
– Но у нее был нож! Джеффри, у нее был…
– Нет, любовь моя, нет! – Он улыбнулся. – Скорее всего у нее было распятие, и она собиралась изгнать из меня дьявола. Никто не оставляет ножей там, где до них может добраться сумасшедший.
Возможно, и так. Джоанна попыталась успокоиться. Джеффри притянул ее ближе, но она напряглась всем телом.
– Отпусти меня! – прошептала Джоанна, задрожав снова. Она не хотела вырываться из рук мужа, чтобы не причинить ему боль. – Джеффри, не прикасайся ко мне! Пожалуйста, не прикасайся!
– Что я такого сделал? – спросил Джеффри, не зная, обидеться ему или рассердиться. – Почему ты избегаешь меня? Почему не смотришь мне в глаза? Или я стал тебе отвратителен из-за нескольких рубцов на теле? А может быть, ты полюбила другого, решив, что я умер?
После последнего вопроса Джеффри понял, что им движет гнев, а не обида. Он грубо и еще сильнее прижал к себе Джоанну. Совершенно выбитая из колеи разочарованием, страшась рассудительности Джеффри, Джоанна разрыдалась. Это как будто только подтвердило худшие опасения Джеффри. Он освободил одну руку и, наградив жену пощечиной, попытался встать на ноги.
– Нет-нет! – закричала она. – Нет, Джеффри. Ты только сделаешь себе хуже! У меня никого нет, кроме тебя! Отпусти меня! О, пожалуйста, отпусти меня! Я хочу того, что ты не можешь дать мне сейчас. Любовь моя, отпусти меня! Я хочу тебя и не могу побороть это желание в себе!
Джеффри замер, но не отпустил Джоанну. Несколько мгновений они молчали. Джоанна, плача, без сил опустилась на кровать, уткнувшись лицом в подушку рядом с головой Джеффри. Она услышала, как он тихо засмеялся.
– Глупышка! – прошептал он ей на ухо. – Эта часть моего тела ничуть не пострадала. Назови меня снова «любовь моя», и ты увидишь, на что я способен.
– Нет, Джеффри, нет!
– Вот так жена! – засмеялся он. – Клянусь, ты самая сварливая женщина на свете! Я слышу от тебя только «нет». Нет, нет и нет! Ты хочешь, чтобы мы расторгли брак, раз ты не желаешь выполнять свои супружеские обязанности?
– Ах, Джеффри, не дразни меня! – вздохнула Джоанна, повернувшись к нему лицом и всхлипывая. Губы ее тронула робкая улыбка. – Я так несчастна…
– Не находишь удовлетворения, – поправил ее Джеффри и усмехнулся. – Знаю. Если ты удосужишься взглянуть на меня, то увидишь, что я так же неспокоен. Приятное беспокойство, не правда ли?
– Ты сумасшедший! Твои раны снова откроются… Отпусти меня! У меня уже все прошло. Это просто испуг. Отпусти меня!
– Зато у меня ке прошло! Нисколечко! И знай: мне будет гораздо хуже, если ты оставишь меня в таком состоянии, не удовлетворив мою нестерпимую потребность.
– Джеффри, нет! Я боюсь…
Одной рукой Джеффри крепко прижимал Джоанну к себе, а другой уже приступил к активным действиям. Джоанна закрыла глаза. Она невольно вздрагивала всем телом, ощущая прикосновения Джеффри. Дыхание ее стало неровным. С последним проблеском здравомыслия она попыталась освободиться.
– Сюда могут войти! Сейчас только полдень, Джеффри. Перестань!
– Закрой занавески, – хрипло сказал Джеффри. – И сними платье. Не отказывай мне! Клянусь именем Бога, я уже три месяца не прикасался к женщине! Раз уж ты возбудила меня, то будь добра и удовлетворить! Ты не причинишь мне боли. Я покажу тебе, как… Раздевайся.
– Ты уверен? – спросила Джоанна, тем не менее уже срывая с себя одежды и беспорядочно бросая их на пол. – Ты уверен, Джеффри?
Он ничего не ответил. Лишь засмеялся, а в глазах его засверкали золотистые огоньки. Молчание в ответ вполне соответствовало вздорным вопросам. Джеффри начал снимать с себя одежду и сморщился, когда, приподнявшись, освобождался от мягкой прокладки, закрывавшей бедро. Джоанна тоже поморщилась и отпрянула, заметив рваную рану, но Джеффри удержал ее. Он завел руки ей за спину и начал ласкать грудь. Оба соска напряглись и набухли еще больше. Глаза Джоанны скользнули с раны на возбужденную плоть Джеффри. Он снова засмеялся и пошире раздвинул ноги.
– Сядь на меня боком, так, чтобы не задеть мое больное бедро. Вот! Ах! Хорошо!
Дальнейшие слова были излишними. Джоанна то приподнималась, то снова опускалась над Джеффри. Он тихо постанывал, но она знала, что отнюдь не от боли. Поза показалась ей странной только поначалу. Джоанна обнаружила, что на согнутых локтях может удерживать себя достаточно высоко, чтобы не сильно давить на тело Джеффри. И довольно удобно, ибо, когда Джеффри отвел в сторону голову, грудь Джоанны прижалась к его губам. Он страстно впился в ее сосок, и вскоре Джоанна услышала свой тихий крик:
– Быстрее! О, быстрее! Пожалуйста, поспеши!
В этой мольбе не было особой необходимости. Когда Джоанна вся задрожала в неудержимом экстазе, Джеффри тоже вздрогнул под ней, дойдя до сладостной кульминации. Каким-то образом, несмотря на неистовство освобождения, Джоанне удалось повернуться и упасть рядом с Джеффри, а не свалиться прямо на него. Некоторое время, кроме их приглушенного, тяжелого дыхания, не раздавалось ни звука. Затем Джеффри снова начал тихо посмеиваться.
– Ты таишь в себе море приятных и неожиданных сюрпризов, – прошептал он. – Доставила мне небывалое удовольствие, а когда я в страхе решил, что сейчас просто умру от наслаждения, ты пропищала: «Быстрее! Быстрее!» Никогда еще я не слышал таких приятных слов…
– Я не пищала, – запротестовала Джоанна, притворяясь возмущенной, хотя глаза ее искрились радостью. – Я только…
– Вас ищут, миледи, – послышался из-за двери спокойный голос Эдвины.
– О Боже! – воскликнула Джоанна, покраснев до корней волос.
– Мы – муж и жена! – рассмеялся Джеффри. – Тебя никто не уличит в греховной связи.
– Это так, – одновременно и с удивлением, и с раздражением прошептала Джоанна, быстро одеваясь. – Но что можно подумать о женщине, которая позволяет, нет, даже побуждает мужчину в твоем состоянии на подобное деяние?
– Даже не смей так говорить! – воскликнул Джеффри, рассмеявшись еще больше. – Что можно подумать о мужчине, которому стало вдруг невтерпеж?
Леди Джиллиан с нетерпением и беспокойством ожидала Джоанну в зале. Эдвина знала, чем занимается ее госпожа: она слышала возню за стеной и как раз устроилась под дверью, чтобы насладиться тем, что будет дальше, когда в переднюю вошла леди Джиллиан. Эдвина решительно выпроводила ее за дверь, которую плотно закрыла за собой. Даже если бы в этот момент замок подвергся нападению, Эдвина ни за что не позвала бы свою госпожу, разве только в случае, если бы той грозила гибель. В конце концов вспыльчивость леди Джоанны в первую очередь отражалась на ней. Она не собиралась потворствовать тому, чтобы госпоже мешали в такой важный момент. «Леди Джоанна ухаживает за мужем, – твердо заявила Эдвина, – через несколько минут она закончит и выйдет».
Леди Джиллиан была слишком взволнованна, чтобы дать правильную оценку затуманенным глазам и покрасневшему лицу Джоанны, когда та появилась из внутренних покоев.
– Лорду Джеффри стало хуже?
Джоанна удивилась. С самого первого дня их пребывания в замке леди Джиллиан проявляла лишь вежливый интерес к Джеффри. В этом же ее вопросе чувствовалась настойчивость, выходящая за пределы простой вежливости.
– Нет, – ответила Джоанна и, вспомнив, чем они с Джеффри занимались, добавила: – Надеюсь, что нет. Думаю, сейчас он спит.
Леди Джиллиан колебалась. Не в ее правилах было будить мужчину, если в том не было крайней необходимости. Но то, что она собиралась сообщить, нуждалось, по ее мнению, в оценке мужчины. С другой стороны, гораздо легче было рассказать об этом Джоанне. Одному Богу известно, что сделал бы мужчина, услышь он такое!
– Я подробно перескажу мужу все, что, по вашему мнению, ему следует знать, – пообещала Джоанна, думая в первую очередь о покое Джеффри, а не о том, что ей предстояло услышать.
Это придало Джиллиан решительности, тем более отзывы Леона о леди Джоанне, хоть и не всегда лестные, вселяли в Джиллиан надежду, что Джоанна найдет какой-нибудь выход.
– Вы расскажете ему то, что сами посчитаете нужным, – сказала Джиллиан. – Моя свекровь в общем-то неплохая женщина, но… но у нее тяжелая жизнь. Ее мужа убили во время войны между Ричардом и Филиппом, и ей пришлось отчаянно бороться за эти земли. Потом Леон попал в плен…
– Значит, это англичан считает она слугами дьявола, – догадалась Джоанна. – Она не сумасшедшая, она просто ненавидит англичан.
– Конечно, не сумасшедшая. Может быть, лишь чуть-чуть… что касается данной темы… Но почему вы вдруг решили… Кажется, я понимаю… Потому что ей приходится оставаться на женской половине, да? Что ж, так решил Леон. Он знал, что с лордом Джеффри она не сможет держаться в рамках приличий, а он очень щепетилен в вопросах вежливости. Он сказал, что она должна симулировать болезнь. Но…
– Именно поэтому вы и держали Джеффри взаперти?
Леди Джиллиан кивнула головой.
– И она так хотела, ибо Луи сказал, что за лорда Джеффри их ждет большой выкуп, но, когда услышала о предложении английской королевы… Эта мысль начала преследовать ее, а после того, как вы привезли золото, она, похоже, только об этом и думает… хочет увеличить сумму выкупа еще в два раза. Мне очень жаль… Это ужасно, но она стареет… и живет скорее прошлым, чем настоящим:
Джоанна перестала испытывать перед старухой суеверный страх. Эта опасность, похоже, миновала их. Ужас и предчувствие беды больше не терзали ее душу. Просто теперь во время сна Джеффри нуждается в охране. Справиться с матерью сэра Леона может сама Джоанна или даже Эдвина…
– Я позабочусь о том, чтобы мой муж не оставался один. Я…
Увидев, что леди Джиллиан качает головой, Джоанна замолчала.
– Все это не столь важно в сравнении с тем, что мне еще нужно вам объяснить. Дядюшка Луи не такой, как Леон. Он неплохой человек, но жизнь ожесточила его. Он стал честолюбивым. Очень привязан к своей семье, а особенно к старшей сестре, которой оказывал поддержку во всех ее бедах. Кажется, она и заразила его своей ненавистью. – Леди Джиллиан сглотнула и выпалила скороговоркой: – Луи планирует напасть на вашего мужа, когда он отправится в дорогу, и…
– Откуда вам это известно? – тихо спросила Джоанна.
Она теперь не просто боялась. Тяжелое предчувствие вселило в нее ледяной ужас.
– Когда я помешала осуществить… то… задуманное ею, она пришла в такую ярость, что… – Леди Джиллиан покраснела от смущения. – Она думает, что я изменила Леону с вашим мужем. Сказала, что мне все равно не спасти своего любовника, и выложила мне все…
– Как сэр Луи узнает, когда уезжает Джеффри? – спросила Джоанна, подавив свой страх.
– Насколько вам известно, мы соседи. Серфы, наши слуги – все поддерживают отношения друг с другом. К тому же Луи так часто замещал здесь хозяина, что, стоит ему только приказать им сообщить ему о дне отъезда, и они сделают это… любой из них.
Джоанна знала, что слуги почти не считаются с леди Джиллиан. Она не надеялась на помощь с ее стороны.
– А не сможет ли сэр Леон…
Заметив страх в глазах Джиллиан, Джоанна тут же поняла, что та ей ответит. Если сэра Леона оповестят о планах его дяди, то либо между ними начнется вражда, либо – и этого нужно было бояться больше всего, ибо благополучие Джеффри в глазах Джоанны неизмеримо выше, чем хозяина замка – сэра Леона уговорят присоединиться к заговору. Ждать подобного намека от леди Джиллиан – просто безумие. Джоанна уставилась невидящими глазами в пол, пытаясь унять круговорот мыслей и найти какое-нибудь решение, которое было бы спасительным для них.
– Мы не можем допустить, чтобы между вашим мужем и его дядей началась вражда, – начала Джоанна. Голос ее слегка дрожал. – Каким-нибудь образом мы должны устроить все так, чтобы они оба куда-нибудь уехали, лучше вместе, чтобы потом не смогли ни в чем обвинить друг друга. Только на день или два. Подумайте, Джиллиан, куда обычно ездят Леон и Луи вместе, отлучаясь при этом на несколько дней?
К удивлению Джоанны, леди Джиллиан побагровела от злости. Все ясно: Луи и Леон, видимо, вместе распутничают.
Джиллиан и сама удивилась своей реакции. Ее никогда не беспокоило это прежде, однако теперь одна только мысль о том, что Леон будет искать удовольствий на стороне, бесила ее. Во всяком случае, любая скромная и набожная жена не стала бы подталкивать своего супруга к подобным развлечениям. Джиллиан с минуту напряженно размышляла о чем-то, затем кивнула головой:
– У них есть охотничий домик в лесу. Я не знаю, где он точно находится, но, уверена, достаточно далеко. Когда они уезжают туда, то пропадают на несколько дней… Но как мне сделать такое предложение? Я не могу указывать Леону, чем ему заниматься.
Как сентиментально! Джоанна тут же подавила в себе неудовольствие и нетерпение. Естественно, жены не говорят мужьям, что им надлежит делать. Даже такие снисходительные мужчины, как Иэн и Джеффри, могли ответить на подобную дерзость пощечиной. Тем не менее есть множество способов заставить мужчину сделать то, что угодно женщине, не приказывая ему.
– Нет необходимости что-либо говорить ему… Скажите, что у вас давно не было свежей оленины. Можно также намекнуть, что Луи долгое время был занят, присматривая за его землями и пытаясь помочь ему, и просто позабыл, что такое охота. Вы могли бы сказать, что оленина или мясо дикого кабана более укрепляют здоровье, нежели говядина или баранина, намекнув, таким образом, что мясо полезно для Джеффри. Чем не доказательство вежливого тона по отношению к больному гостю?
– Он поймет, что я вынуждаю его, если скажу все это сразу.
Джоанна прикусила губу, но постаралась не выдать своего раздражения в голосе.
– Конечно же, вам и не нужно говорить обо всем сразу. Сначала скажите одно, потом другое. К тому же всегда можно будет подождать, пока ваш муж сам не затронет эту тему.
– Но ведь Леон ничего не должен знать…
Неудивительно, что большинство жен ходят в синяках, коль они так глупы в обращении со своими мужьями! Но Джоанна решила не отступать…
– Послушайте меня. Если сэр Леон упомянет о своем дяде – а я слышала, как он по десять раз на день говорит о нем, – можете сказать вроде бы невзначай, как помогал вам Луи. Ведь это правда, не так ли? Затем можете намекнуть, что у него совсем не было времени для отдыха. А уже потом говорите об охоте, здоровье лорда Джеффри…
Леди Джиллиан уставилась на Джоанну, широко раскрыв глаза. На ее лице медленно появлялась улыбка.
– Это мне по силам… – задумчиво пробормотала она. – Да, думаю, у меня получится. – Улыбка ее исчезла, в глазах появилось беспокойство. – Плохо, что это надо сделать как можно скорее. Боюсь, Луи откажется поехать, если мы станем ждать, пока лорд Джеффри не окрепнет окончательно. Мать Леона вовсе не сумасшедшая старуха. Когда ее гнев остынет, она задумается о том, что рассказала мне. Она заподозрит, что подобной уловкой я пытаюсь спасти лорда Джеффри. Даже если Леон не поверит, что это уловка, она расскажет обо всем Луи. А уж тогда… не знаю, сколько в вашем распоряжении останется времени. Боюсь, когда вы уедете, она найдет способ послать к Луи гонца. Я не осмелюсь открыто препятствовать ей. Простите…
– Дорогая Джиллиан, – сказала Джоанна, – не нужно извиняться. Вы столько хорошего сделали для Джеффри и для меня! Вряд ли мы заслужили такую доброту. Я даже не поблагодарила вас, ни разу не сказала, как я признательна вам. Вы сохранили его для меня и имели полное право возненавидеть меня за мою невоспитанность…
– Ну что вы, нет! – на губах Джиллиан появилась необыкновенно приятная улыбка. – Знаете, вы сделали для меня не меньше… возможно, даже гораздо больше, чем я для вас.
28.
Замысел Джоанны и Джиллиан сработал отлично, но, к сожалению, слишком быстро. Обе женщины надеялись, что им понадобится не меньше двух недель, чтобы внушить сэру Леону мысль об охоте. Однако случилось непредвиденное. Стоило Джиллиан заикнуться об оленине, как сэр Леон тотчас же отправился на охоту. По крайней мере, так показалось заговорщицам, пришедшим в полное недоумение.
На самом деле сэр Леон не спешил. Он извинился перед Джеффри за свой отъезд, найдя для этого отличный предлог, подсказанный его супругой, – мясо кабана и оленя укрепляюще действует на здоровье раненого человека. Затем сэр Леон отправил гонца к дядюшке и стал ждать ответа. Долго ждать ему не пришлось. Через два дня он уже был в дороге, пообещав вернуться в течение недели со свежей дичью, которая непременно пойдет на пользу лорду Джеффри.
– Нам придется сделать еще одну попытку, – сказала Джоанна мужу ночью перед отъездом сэра Леона. – Ты еще недостаточно окреп. Мы что-нибудь придумаем.
– Нет, – ответил Джеффри. – Мы поедем.
– Но тебе нельзя!
– Не говори глупостей! Если я должен ехать, то поеду. Я не могу рисковать, ожидая, когда сработает очередная уловка. Рано или поздно Луи спросит обо мне, и Леон скажет ему – зачем ему это скрывать? – что я быстро поправляюсь. Тогда уже не удастся выманить Луи куда-нибудь.
Хотя Джоанна и плакала, и умоляла, и сердилась, и даже бушевала, Джеффри оставался непреклонным. Он не приводил ей никаких других доводов. И не мог этого сделать, ибо действительная причина еще больше встревожила бы Джоанну. Джеффри пришло в голову, что, убив его, убьют и Джоанну. Естественно, его тело нельзя выдать за тело случайно встреченного рыцаря, погибшего при попытке к бегству или оказавшего сопротивление. Его жена могла рассказать и рассказала бы правду всем. Спасти Джоанну можно было только немедленным бегством. Не важно, если он умрет в дороге: это, по сути дела, даже улучшит ее шансы на благополучное возвращение домой.
//-- * * * --//
Путешествие проходило словно в страшном сне. Лишь только Джоанна устроилась в дамском седле позади Джеффри, как ощущение времени сразу же исчезло для нее, хотя она с ужасом понимала, что время сейчас – все. Решив избегать любых поселений и городов, Джеффри лишь усилил своим приказом тревогу Джоанны. Она не знала местности: они продвигались словно по бесконечному лесному туннелю.
Когда Джеффри сажали на коня, он засмеялся, несмотря на боль, сказав, что такой способ устраиваться в седле напоминает ему раннее детство. Поначалу он время от времени разговаривал с Джоанной. Показал ей место, где, как он думал, они стояли с лагерем перед тем, как повести армию на Филиппа. Заметил также, что аллюр лошади Джоанны значительно отличается от хода боевого коня. Потом вдруг замолчал, вспомнив трех потерянных им коней. Хорошо, если новые хозяева добры к ним и ценят их…
Встревоженная его молчанием, Джоанна спросила, не хочет ли он сделать привал, на что Джеффри резко ответил, что они еще и часа не находятся в пути. Это тоже окончательно расстроило Джоанну. Ее переполненному дурными предчувствиями сознанию казалось, что они скачут целый день.
Время шло, а Джеффри говорил все меньше и меньше. Когда он спросил, получил ли необходимые инструкции сэр Ги, скакавший впереди и следивший за тем, чтобы они не заехали в какой-нибудь городок, голос его был слабым, усталым. Джоанна заметила, что через тунику мужа в месте раны на бедре сочится кровь. Она тихо расплакалась, понимая, что ничем не может помочь Джеффри. Зашивать рану снова не имело смысла: шов все равно разошелся бы во время скачки. Потом тело Джеффри вплотную прижалось к Джоанне: видимо, он уже выбился из сил. Она громко приказала остановиться, сделать привал, но Джеффри выпрямился и отменил ее распоряжение.
Джоанна могла бы переубедить его: это были ее люди и подчинялись они ей. Но Джеффри тихо сказал:
– Привал только продлит мои мучения. Мне не будет больнее, но страдать дольше необходимого я не хочу. Любимая, если я вдруг начну падать на тебя, а ты найдешь в себе силы удерживать меня, то просто поезжай быстрее. Тогда я ничего не буду чувствовать. А еще лучше, если позади сядет кто-нибудь из мужчин и будет поддерживать меня.
Слова его не были лишены здравого смысла, и Джоанна уступила, не согласившись лишь с тем, что поддерживать его должен мужчина. Руки ее ныли, а тело разрывалось от боли, поскольку ей постоянно приходилось отклоняться, чтобы не задеть рваную рану на плече Джеффри. Вдобавок ко всем ее несчастьям на второй день начался дождь. Джеффри знобило, но он все время сбрасывал с себя плащ, которым Джоанна пыталась укрыть его, невнятно бормоча при этом, что дождь будто бы дает ему приятную прохладу. А когда Джоанна прикоснулась к его лицу, то обнаружила, что у него сильный жар.
Несмотря на усталость, она совсем не спала в эту ночь. Джеффри беспокойно метался, стонал, жалобно звал жену, но не узнавал ее, когда она начинала успокаивать его. Джоанна решила, что они не могут ехать дальше. Только к утру жар спал, и Джеффри хриплым голосом стал умолять ее продолжать путь.
– Я не вынесу, если мне станет чуть-чуть лучше, а потом снова начнется лихорадка. Я хочу побыстрее попасть домой, где и смогу отдохнуть.
И снова Джоанна уступила, но не только потому, что Джеффри умолял ее об этом. Она едва ли могла помочь ему здесь, в лесу. Он почти все время теперь пребывал в бессознательном состоянии, поэтому и страдал меньше. К тому же стало холоднее, особенно ночью, а у них уже не оставалось ничего сухого и теплого. Ночь во влажной одежде на холоде могла погубить Джеффри так же легко, как и дальнейшее путешествие. Днем Джеффри то впадал в забытье, то снова приходил в себя, то бредил, то обретал способность мыслить вполне здраво. Вечером он не притронулся к еде и снова перестал узнавать Джоанну.
Эдвина посоветовалась с сэром Ги и подошла к госпоже.
– Вы должны предоставить его мне, – сказала она. – Все равно он не узнает вас, а вам необходимо поспать, иначе вы не сможете помогать ему.
– Да-да… – рассеянно согласилась Джоанна. – Я посплю с ним. Оставь меня, Эдвина.
– Если вы останетесь здесь, то не уснете. Стоит вам услышать его стон, как вы тотчас же побежите к нему. Дождь кончился. Лучше вам уйти… Миледи, вы можете выпороть меня, даже убить, а если захотите, можете распорядиться, чтобы наказали и сэра Ги, но… если не уйдете отсюда по своей воле, мы уведем вас силой.
Джоанна совсем ослабела, сил не было даже для гнева. Она заплакала, но не сопротивлялась, когда сэр Ги поднял ее и понес. Закутанная в три плаща, Джоанна лежала, тихо всхлипывая и прислушиваясь, не раздастся ли голос Джеффри. Теперь, когда ее не было с ним, он как будто успокоился, Джоанна порицала себя: уж не нарушила ли она одну из заповедей матушки, позволив, чтобы ее беспокойство перешло к больному? Но изнеможение не позволило ее мучениям, вызванным чувством вины и другими мыслями, длиться долго. Сон оказался как нельзя кстати, ибо Джоанна все равно не нашла бы покоя, приписывая молчанию Джеффри разные причины.
Эдвина обращалась с больным не так деликатно, как госпожа. Она заглушала его стоны, крепко зажимая ему рот ладонью. Не так уж все и скверно. По крайней мере, их никто не преследует.
//-- * * * --//
Сэр Ги не мог рассчитывать на помощь лорда Джеффри или леди Джоанны. Джеффри потерял способность здраво мыслить, а Джоанну, решившую, что ее муж умирает, ничто уже не трогало. Однако удача улыбнулась им. В одной убогой деревушке, где сэр Ги остановился, чтобы купить провизию, женщина, с которой он торговался, приняла его за француза. Проклятия на английском языке посыпались на его голову, когда он расплачивался с ней. Сэр Ги, запинаясь, сказал женщине несколько слов, которые знал на этом языке, и поспешил за Нудом. Тот на своем родном языке рассказал ей об их положении и нуждах. Женщина согласилась спрятать своих соотечественников.
Лачуга, предоставленная им для отдыха, несмотря на грязь и зловоние, все же была теплой и сухой. Джоанну снова согревал лучик надежды. Она вспомнила имя торговца из Остенде, приезжавшего в Роузлинд. В надежде на будущую выгоду и привилегии он мог рискнуть помочь им. Сэр Ги разыскал торговца, который на чем свет стоит ругал французов, конфисковавших товары и оставивших его, по сути дела, без работы. Он с радостью согласился перевезти всю группу в Роузлинд. Сэр Ги не сомневался, что этому человеку можно доверять. Войны с Францией всегда рано или поздно заканчивались, а торговля с Роузлиндом – дело постоянное, никак не временное. Она еще много лет будет приносить огромную прибыль торговцу, но только в том случае, если он не выдаст дочь владелицы Роузлинда.
За доверие им воздалось сторицей. Торговец приехал сам с запряженной повозкой для Джеффри. У городских ворот он сказал, что это его больной друг, за которого он ручается, и, не став ждать груза, вышел в море с первым отливом. О плате он даже речи не вел, ибо давно знал владелицу Роузлинда. Как он сам сказал, Бог вознаградит его за благочестивый поступок, ибо для свершения праведного дела иногда приходится отказываться и от выгоды.
Его надежды воздались ему огромным вознаграждением, в чем он, впрочем, ничуть не сомневался. Когда Джеффри заботливо доставили в Роузлинд, торговец получил сполна: много серебряных и золотых монет, драгоценных браслетов и ожерелий. Три корабля с товаром не принесли бы ему такой прибыли, а его акт доброй воли обещал увеличить за счет привилегий будущие доходы и уменьшить налоги на многие годы.
//-- * * * --//
Роузлинд уже сам по себе, со своими огромными каменными стенами, шумом моря и благоухающими запахами пряностей и роз простынями, оказался целительным для Джеффри. Уже через несколько часов, после того как его помыли и уложили в кровать, лихорадка пошла на убыль. Когда ее обняла матушка, с плеч Джоанны будто гора свалилась. Наконец-то она снова может почувствовать себя беззаботным ребенком, переложив на некоторое время бремя ответственности на другие плечи, может ни о чем не думать и не блуждать в лабиринте усталости и страха!
Джоанна не могла себе отказать лишь в том, чтобы не присматривать за Джеффри, и Элинор не пыталась препятствовать ей. Она успокоила и убедила дочь, что та правильно ухаживала за мужем.
Однако им не удалось предотвратить нежелательные последствия болезни Джеффри. К концу октября он избавился от лихорадки, но рана на бедре так и не зарубцевалась. Как только Джоанна поняла это, она осторожно сказала Джеффри, что он будет прихрамывать. Пока Джеффри был очень слаб, он не заговаривал на эту тему. Достаточно окрепнув для того, чтобы снова думать о сражениях, Джеффри попросил позвать Иэна: пусть тот осмотрит его рану. В вопросах, касавшихся сражений, Иэн для Джеффри был непререкаемым авторитетом.
– Сильно ли будет мешать мне эта рана? – спросил Джеффри, когда Иэн закончил осмотр.
– Ты не сможешь быть уже таким желанным партнером для танцев…
На лице Джеффри отразилось замешательство, но он тотчас же рассмеялся.
– Это правда, милорд?
– Конечно, правда. Разве я тебе враг? Разве стану я лгать в деле, которое может стоить тебе жизни, умалчивая о слабом месте, какое нужно беречь? Лгать в таком деле глупо и опасно. – Иэн пожал плечами. – Ты не сможешь бегать или ходить так же быстро, как прежде… Но тебе об этом уже известно от Джоанны, да и любой рыцарь в латах вряд ли способен быстро бегать. Возможно, рана скажется на твоем участии в рыцарских турнирах. Мне придется испытать тебя, прежде чем я смогу с уверенностью говорить об этом… Но при твоих боевых качествах, – с нежностью добавил он, – никто и не заметит ничего.
– До этого лишь нескольким людям удалось побороть меня. Я уже не смогу так же крепко держаться в седле?
– Сможешь! Возможно, для тебя будут несколько трудны резкие выпады вперед, но, честно говоря, я так не думаю.
Джеффри успокоился: значит, он не превратился в никчемного калеку. Если рана не повлияет на его боевые качества, он может не переживать, что пока станет передвигаться, как краб. Тем не менее сейчас, когда эти тревоги улеглись, самое время поговорить и о других проблемах.
– Я даже рад этому ранению… – сказал Джеффри, – что получил возможность повидаться с вами наедине… Джоанна ничего не рассказывает мне о том, что происходит в мире. А если я настаиваю, она, похоже, хитрит и обманывает меня.
– Ну и что? Она поступает благоразумно. Какой смысл беспокоить тебя проблемами, которые ты все равно не в силах решить?
– Значит, проблемы существуют?
Иэн готов был ударить себя. Он знал, что жена и падчерица с него живого содрали бы кожу за такую оговорку. Только теперь он понял, что своим замечанием пребывающий в полном неведении Джеффри уготовил ловушку для неосторожного языка тестя, ловушку, которую Иэну следовало бы заметить. Джеффри оказался слишком умен. Иэн понимал, что тактичность не позволила бы Джоанне отказывать Джеффри в ответах или кормить его явной ложью. Вероятно, ее ответы были очень убедительными: ей почти удалось уверить Джеффри, что все хорошо. Однако благодаря тому же здравомыслию воспоминания о чудовищном поражении не могли не посеять в Джеффри семена сомнений. Если бы Иэн сказал сейчас, что все прекрасно, поскольку Джон оставил идею о дальнейших экспедициях во Францию, Джеффри не поверил бы ему. Но Иэн сам только что подлил масла в огонь!
– Что-нибудь с моим отцом? – встревожился Джеффри.
Лицо Иэна просветлело: тут у него есть хорошие новости.
– Он в безопасности и скоро будет дома. Графа уже давно освободили бы, но его самого не устраивали условия.
– Какие еще условия? Разве у него могут требовать что-нибудь, кроме выкупа?
– Будь проклят мой болтливый язык! – воскликнул Иэн. – Джеффри, мне лучше оставить тебя. Если с тобой снова случится лихорадка до прихода Джоанны, меня и близко больше не подпустят к тебе!
– Со мной скорее случится припадок, если меня оставят в неведении, не сообщив все вести, пусть и дурные.
«Похоже, что так», – подумал Иэн.
– Эти условия никакого отношения не имеют к твоему отцу, – сказал он. – Просто Филипп не желает принимать выкуп за Даммартина и Феррана. Отдадим должное Джону: он сам предложил выкуп за них и поклялся, что не станет торговаться. Филипп от этого ничего не выиграет. Он хочет обменять твоего отца на Роберта Друа без всякого выкупа. Даммартин и Ферран – его вассалы и предатели, сказал он, которых следует наказать в назидание другим. Говорят, что их, будто животных, держат в грязных свинарниках закованными в цепи. А Даммартин даже лишен всякой возможности двигаться, ибо прикован к огромной колоде.
– Да смилостивится над ними Бог! Да проявит к ним милосердие святая Дева Мария! Оба они – храбрые люди. – Глаза Джеффри наполнились слезами – простительная слабость для ослабевшего от тяжелой болезни мужчины.
– Ради Бога, не плачь! – встревожился Иэн. – Если ты снова заболеешь после этого разговора, моя любимая дочь разорвет меня на кусочки, а Элинор еще и растопчет их! Джеффри засмеялся, все еще всхлипывая, а затем быстро вытер лицо. В шутке Иэна имелась немалая доля истины. Если Джеффри так и будет горевать о судьбе своих боевых товарищей, пользы от этого никому не будет, а Иэн уж точно пострадает. Нужно благодарить Бога за свое спасение и за спасение отца, а об остальном постараться забыть.
– Чем занимается король? – спросил Джеффри, помолчав немного.
Иэн с беспокойством посмотрел на дверь, но за ней ничего не было слышно. Их намеренно так долго никто не тревожит. Даже если Джоанна не знала, сколько времени понадобится Иэну, чтобы осмотреть рану Джеффри и дать ей оценку, то Элинор, несомненно, имела полное представление. Если бы женщины были против его свободной беседы с Джеффри, одна из них уже давно заглянула бы в комнату. Иэн и прежде довольно часто посещал зятя, и каждый раз у него над душой стояла либо Джоанна, либн Элинор, чтобы он говорил поменьше и лишь то, что следует.
Значит, они ждут от Иэна, что он сообщит Джеффри новости, которые могут рассказать ему и сами, но боятся. Правда окажется гораздо ужаснее того, о чем они твердили Джеффри все это время. Иэн взглянул на Джеффри и отдал должное жене и падчерице. Глаза зятя ожили, лицо обрело нормальный цвет, а движения стали легкими. Он все еще был чувствителен, мог легко расстроиться до слез, но это вскоре должно пройти.
Иэн пододвинул к креслу Джеффри другое кресло, устроился в нем и вытянул ноги.
– Выпей вина, – предложил он, улыбнувшись, и наполнил два кубка. Иэн показал Джеффри глазами на кубки и кувшин, но тот с тревогой смотрел на дверь.
Иэн усмехнулся. Женщины правы: Джеффри не терпится вернуться к нормальной жизни. Он смотрит на дверь, словно заключенный, который боится, что вот-вот придет надзиратель и прекратит этот желанный визит.
– Расслабься и выпей вина! – сказал Иэн и улыбнулся еще шире.
Джеффри перевел взгляд на кубки и кувшин, на которые указывал Иэн. Он с недоумением посмотрел на них, но, поняв, что к чему, вдруг побагровел, в глазах его сверкнули опасные огоньки.
– Вот этого не нужно! – Иэн засмеялся еще громче. – Не нужно терять самообладания. Кувшин вина и два кубка – всего лишь маленький намек для нас, а не намеренная тактика, призывающая к откровенному разговору. Ты предпочел бы, чтобы Джоанна прямо сказала, что оставляет нас наедине ради правдивых новостей, которые ты услышишь от меня? Джеффри, не нужно так злиться! Это бесполезно и препятствует хорошему пищеварению. – Иэн вдруг перестал смеяться и стал серьезным. – К тому же я должен сказать тебе такое, для чего нужно иметь крепкий желудок.
– Этого я и боялся! Все эти медоточивые речи, правдивые истории о том, какое наказание понес король… все это теперь разгладилось, как шелк… А она говорила так убедительно! Так непринужденно!
– Джеффри, ты верил, ибо нуждался в вере, а Джоанна лгала, ибо ты нуждался в ее лжи. К тому же, готов поклясться, это была даже не ложь. Наши женщины не лгут нам. Они кое-что пропускают или делают ударение не на тех словах, чтобы мы додумались сами. Ты был очень болен, Джеффри. Чтобы поправиться, тебе был необходим покой. И ты получил его. Теперь ты достаточно окреп, чтобы снова нести свою ношу, которую тебе возвращают. Пойми правильно: после того, как ты умирал на глазах Джоанны, после того, как она уже поверила, что ты погиб, ей очень тяжело снова уступить тебя кипучей жизни.
Пока Джеффри переваривал услышанное, в комнате стояла тишина. Глаза его все время перебегали с одного кубка на другой. Наконец недовольство исчезло с его лица. Джеффри протянул руку, взял один из кубков и усмехнулся.
– Возможно. Но мысль, что я в кои-то веки добился того, чего хотел, а она все равно поступает по-своему, мне совершенно не нравится.
– Привыкнешь, – коротко сказал Иэн. Он вздохнул и продолжил: – Что касается короля, то Джоанна не лгала тебе. По крайней мере, внешне Джон ведет себя спокойно и скромно. Не бесчинствует, но… будь он трижды проклят, поступает как идиот! Возвращается домой, словно побитая шавка, поджавшая хвост… хотя, правда, в случившемся виноват не он… Джон вел себя как мужчина и вполне хорошо планировал сражения. Мы покорили бы весь запад Франции, если бы не предательство баронов Пуатье. Тем не менее, чья бы ни была в том вина, мы вернулись домой не только с пустыми руками, но и потерпев полное поражение. И не успев еще вступить на эту землю, король уже потребовал уплаты налогов.
– Что ж, это его право. Его вассалы обязаны ему служить, и если…
– Я не отрицаю, что это его право. У нас с тобой тоже есть глупейшее право – бить наших жен ради развлечения. Что мы можем за это получить?
– Скорее всего нож, – ответил Джеффри, усмехнувшись, хотя и понимал, что этот риторический вопрос отнюдь не смешон.
– Скорее всего именно его и получит Джон. Подумай об этом! Кто не отозвался на его призыв? Преданные ему бароны откликнулись, даже те из них, кто сомневался, но надеялся заполучить добычу и поразвлечься в местах, где их землям ничто не угрожает. Кто остался позади, пребывая в мрачном настроении? Только бунтовщики и их приверженцы. И теперь Джон требует от них уплаты налога в три марки.
Джеффри провел рукой по лицу, поглаживая светлую щетину, уже порядком выросшую со вчерашнего дня.
– Они уже взялись за оружие? – спросил он.
– Нет, и я не думаю, что бунта стоит ждать в этом году. Они осторожны и умны. По правде говоря, я нахожу, что кто-то ими руководит…
//-- * * * --//
Джеффри стал быстро поправляться, и уже скоро совсем окреп, так что отправился на королевский совет в Бери-Сент-Эдмендс. Он прекрасно выглядел, если не считать необычной походки – то короткий, то длинный шаг – и того, что быстро уставал. Чтобы обеспечить своего шурина действенной и надежной парой рук и ног на случай нападения или чего-либо еще, вместе с ним отправился Адам. Когда они вернулись, то с искренним восторгом принялись рассказывать о письменной хартии и сдержанном поведении людей. На семейном совете Адам сообщил, что ни одно решение не принималось поспешно. Леди Элинор смотрела на сына и не верила своим глазам. Он стал настоящим мужчиной, ибо уже понимает цели и необходимость политической стратегии.
Джеффри рассказал, что король спокойно отнесся к жалобам, предъявленным ему делегацией, и даже согласился, что претензии обоснованны, ибо, возможно, он был несправедлив к тем или иным людям. Король обещал обдумать предложения знати и дать ответ.
Однако в мае положение резко изменилось – в стране разгорелся бунт, грозивший перерасти в настоящую войну. Джеффри отправился ко двору, а Джоанна осталась в Роуз-линде, поскольку появилась надежда, что она забеременела. Джоанна не расплакалась, узнав, что вот-вот начнется гражданская война, но боялась глядеть на себя в зеркало, ибо знала, какое отражение ее там ждет. Она твердо приказала старику Бьорну отобрать людей для ее сопровождения в течение последующих нескольких дней. Да, она должна объехать своих вассалов и подготовить их к войне, которую они с радостью проигнорировали бы. Эта неприятная задача легла на ее плечи потому, что Элинор снова уехала на север с Иэном. Он уже не надеялся сплотить своих людей и повести их на поддержку королю, но пытался хотя бы заставить их сохранять нейтралитет.
Однако вызова от короля так и не последовало. Джоанна получила от Джеффри обнадеживающее письмо, в котором говорилось, что Джон игнорировал бунт. Похоже, Джон снова обрел власть над королевством, и настала пора раздавить всех мятежников в железных тисках.
Джоанна вынуждена была готовить людей и собирать провизию. Очередное письмо Джеффри остановило ее. Он просил ее прислать лишь деньги. «Не знаю, прав король или нет, – писал Джеффри, – но он призвал на помощь наемников, вместо того чтобы собрать армию своего королевства. На это есть причины, однако, боюсь, это до добра не доведет и породит новую волну негодования. Все бунтовщики, что бы о них ни говорили, живут на этой земле… Ты писала мне, что наша надежда на ребенка угасла, ибо у тебя началось истечение, – продолжал Джеффри. – Я искренне сочувствую тебе, поскольку знаю, как ты хочешь иметь малыша. Мы молоды, и у нас еще много времени впереди. К тому же я получаю столько удовольствия, пытаясь зачать ребенка, что не имею причин переживать из-за необходимости продолжать свои попытки. Возможно, я зря шучу, Понимаю, как ты огорчена. Но иначе мне пришлось бы сказать тебе, что я трясусь от страха при мысли о будущем невинном ягненке, который окажется в стае волков, окружающих нас».
Опасения Джеффри вскоре подтвердились. Лондон, страшась иноземных наемников, открыл свои вррота бунтовщикам и готовился теперь к упорной обороне против фламандских войск, которые вел граф Солсбери. Чтобы заставить Лондон пасть, понадобилась бы огромная армия, бесчисленное множество осадных машин и непомерные запасы провизии. К тому же из-за наличия реки город нельзя было взять осадой. Граф Солсбери отступил. Сердце королевства, откуда текла большая часть золота и товаров, поддерживавших ритм его жизни, захлопнуло свои ворота перед королем Джоном.
Положение казалось безвыходным: бунтовщики не могли выйти из города, а король не мог попасть в него.
На десятый день июня король подошел к Виндзору. Переговоры начались заново. Поскольку все знали, что Джеффри предан королю, хотя по понятным причинам и питает к нему антипатию, его сочли идеальным кандидатом на роль посредника. Многие из тех, кто боялся идти непосредственно к Лэнгтону, который выступал в качестве выразителя намерений бунтовщиков, не причисляя себя к ним, а также и не пожелавшие принять королевского посла, согласились говорить с Джеффри.
Он метался между Виндзором и Лондоном и настолько часто ездил по этой дороге, что вскоре мог свободно спать на своем коне: тот сам хорошо знал путь. Это было Джеффри на руку, ибо он почти не имел другого времени для сна. Стоило ему только снять одежду и улечься где-нибудь, как его тотчас же вызывал какой-нибудь секретный посланник, который вел его к своему сюзерену, сообщавшему новые предложения или жалобы. Бедро Джеффри безжалостно ныло, но ненамного сильнее его челюсти. Слишком часто приходилось ему стискивать зубы, слушая обе стороны, участвующие в переговорах, и не высказывать собственного мнения.
«Умен не по годам», – говорил Иэн о Джеффри. И правда: он отличался наблюдательностью и сообразительностью, видел гораздо дальше тех, кого считали прозорливыми: они слишком увлекались деталями. Сейчас как раз все погрязло в излишних деталях. Бароны были убедительны в одних аргументах, король – в других. Лэнгтон похудел, глаза его горели, мертвенно-бледное лицо хранило отпечаток бессонницы. Некоторые боялись, что он не выдержит напряжения. Но не перед ним предстал Джеффри, когда пришло время дать ответы по тем или иным жалобам и предложениям, – он предстал перед королем.
Джон все так же напоминал пивной бочонок. Хотя время от времени он говорил напыщенным тоном и даже орал, Джеффри улавливал некоторую фальшь в том гневе, какой выказывал король.
Иэн прибыл с севера в середине июня. Он устал, ибо скакал две ночи подряд, но был очень доволен, поскольку его многолетняя мечта, похоже, становилась реальностью. Джеффри не говорил ему ничего лишнего. Чего он мог добиться, разглагольствуя о своих смутных тревогах и омрачая радость Иэна дурными предчувствиями?
Позже, вечером того же дня, Джеффри вызвали на этот раз к отцу. Граф показал ему копию подготовленного документа. Из вежливости Джеффри просмотрел его. Он уже был знаком с большинством статей из шестидесяти одной, особенно с теми, где каждое слово было подвергнуто тщательному обсуждению обеими сторонами. Джеффри повнимательнее изучил остальные статьи, которые посчитали вполне приемлемыми, ибо они не затронули души людей, не заботящихся чрезмерно о всеобщем благе. Он не нашел в них ничего, что могло бы обеспокоить его, пока не дошел до последней статьи. О ней Джеффри ничего не слышал и читал впервые.
Закончив, он пришел в негодование и сказал отцу, что это безумие. Джеффри нервно заходил по комнате взад и вперед. Граф Солсбери невольно содрогнулся, увидев, как сын все еще хромает. Король может собрать совет, заметил он, глядя в сторону. Это все лишь формальности.
– Формальности?! Папа, вы читали эту статью? Совет имеет право выступить против короля и призвать всю страну подчинить короля собственной воле! Я иногда расхожусь с дядей во мнениях, но он не может согласиться с этим! И ни один король не согласился бы!
– Я не слеп и не глух, – спокойно заметил граф Солсбери. – Я читал эту статью сам и слышал, когда ее зачитывали. Без нее бароны не примут хартию, а Джон говорит, что желает мира. Он говорит, что устал от войн и горя…
Ужаснувшись тону, а еще больше словам: «Джон говорит», означавшим, что граф Солсбери не верит своему брату, Джеффри пристально посмотрел на отца. Внутри у него все похолодело. Граф Солсбери ни о чем не тревожится! Он, в сущности, признался в том, что всю жизнь предпочитал ложь, как и сейчас!
– Кроме того, – рассудительно продолжал граф, все так же бесстрастно, – тебе, мне и Джону известно: двадцать пять человек, считающих себя в равной степени важными персонами, никогда не придут к согласию даже в делах, гораздо более опасных, нежели те, что способны побудить людей к бунту. Я пытался напомнить о четырех ответственных за вызовы людей, но Лэнгтон и здесь меня обошел. Статью можно было писать и без этого. Даже с… А, впрочем, какая разница!
Пятнадцатого дня июня на огромном лугу с названием Раннимид король подписал и скрепил печатью Великую хартию вольностей. Джеффри не присутствовал при ее подписании. Он ушел спать. В атмосфере всеобщего возбуждения никто не замечал его отсутствия, пока не закончилось празднование события и Иэн, Адам и граф Солсбери собрались в комнате графа, чтобы выпить. Тогда и выяснилось, что никто не видел Джеффри в течение всего дня. В глазах графа вспыхнула тревога. За Джеффри поспешно послали гонца, который нашел молодого лорда в его апартаментах погруженным в глубокий сон. Проснувшись и услышав, что его желают видеть в комнате отца, Джеффри быстро оделся И без лишних вопросов направился в покои графа.
– Выпей с нами и отпразднуй… – Адам собирался уже было договорить «усмирение короля», но из уважения к графу Солсбери сказал: —…новый мир.
– Ба! – пренебрежительно воскликнул Джеффри и повернулся, намереваясь вернуться в постель.
– Подожди, Джеффри! Скажи мне, что здесь плохого? – спросил Иэн.
Он был явно опечален. Обычно Джеффри отличался мягкостью характера. Он был добродушен и необыкновенно терпелив, даже когда лежал прикованный к постели. Раздражение было совершенно не свойственным ему, неестественным.
– Ему не нравится шестьдесят первая статья, – сказал граф Солсбери каким-то неживым голосом.
– Джеффри! – Это Адам решил развить тему, которой старшие из осторожности старались избежать. – А где гарантии, что король будет соблюдать остальные статьи? Без шестьдесят первой статьи Хартия вольностей стоила бы не больше других обещаний Джона. О… прошу прощения, милорд. – Адам густо покраснел и сконфуженно уставился на кубок с вином.
– Во всяком случае, бароны поверили ему, – заметил граф Солсбери.
Иэн повернулся и посмотрел на графа. Губы его шевельнулись, он сглотнул. Он впервые встретился со своим Другом, вернувшимся из Франции. «Граф Солсбери знает Джона как самого себя», – промелькнуло в голове Иэна.
– Думаю, король смирится с соглашением, – поддержал графа Иэн. – Не уверен, что полностью согласен с шестьдесят первой статьей, но она послужит напоминанием Джону, если время от времени он будет забывать о других своих обещаниях. Это не значит, что так и будет, только…
Джеффри переводил глаза с одного лица на другое.
– Чертовски хотелось бы, чтобы вы оказались правы, – сказал он почти спокойно. – Но, говорю вам, я не верю в это. Для меня сам факт, что Джон подписал хартию, содержащую такую статью, означает лишь одно – он знает, как обойти это соглашение.
Граф Солсбери промолчал, глядя на кубок с вином, который держал двумя ладонями. Иэн глянул на него и снова перевел взгляд на Джеффри. Тот тяжело вздохнул.
– А если все вы думаете, что подписание одной хартии или даже десяти угомонит заговорщиков, то либо обманываете сами себя, либо гораздо глупее, чем я думал. Эта статья дает им право на бунт. – С застывшим от отчаяния лицом Джеффри направился к столу – короткий шаг, длинный шаг – и схватил стоявший на нем кубок. – Я выпью за мир, но, поверьте мне, джентльмены, вам стоит держать свое оружие наготове, потому что нас ждет настоящая война.
29.
В девятнадцатый день июня бароны Англии – как мятежники, так и преданные королю, повторили клятву верности ему. Джеффри присягал вместе с остальными, а затем попросил разрешения удалиться, на что получил охотное согласие. Поскольку леди Элинор вернулась в Роузлинд, Джоанна уехала в Хемел и встретила Джеффри там.
Вскоре она пришла к выводу, что лучше бы ей остаться дома. Джеффри приехал мрачнее тучи, и ничто, казалось, не могло изменить его настроения. Часто, даже когда они занимались любовью, Джеффри, вместо того чтобы уснуть после нескольких полусонных, нежных слов, вставал и начинал метаться по комнате – короткий шаг, длинный шаг, короткий шаг, длинный шаг… Если Джоанна спрашивала, что тревожит его, он обычно возвращался в постель и притворялся, что хочет спать, но однажды резко повернулся к жене и сердито сказал:
– Ты хотела, чтобы я возненавидел войну. Что ж, твое желание исполнилось: я ее истинно ненавижу!
Джоанна уже не задавала вопросов, решив, что страдания Джеффри отразились не только на его теле, но и на душевном состоянии. К своему немалому удивлению, она обнаружила, что не испытывает презрения к его страху. Любовь прощает все. Джоанна мучилась лишь оттого, что не могла утешить мужа. Она молилась о мире с тем пылом, какой всегда подавлял ее собственный страх. Голос ее дрожал от нежности, когда она говорила с мужем, когда признавалась ему в своей любви. Несмотря на все ее отчаянные старания, Джеффри оставался таким же мрачным. Возможно, любовь, наконец открывшаяся ему, только раздражала его.
Молитвы Джоанны не были услышаны. Поначалу приходили как будто неплохие известия. Джон, похоже, пытался вершить справедливый суд и соблюдать букву Хартии вольностей. Но вскоре слухи стали столь же нерадостными, как и настроение Джеффри. В июле верхушка мятежных баронов начала проявлять по отношению к королю оскорбительное высокомерие, а в августе отказалась покинуть Лондон и не позволила Джону и его людям войти в столицу. Джеффри ничего не сказал по поводу этих новостей.
Все свое время он посвящал обучению латников искусству сражения и совершенствованию своих навыков в верховой езде. Трех боевых коней серой масти предоставила ему Элинор взамен потерянных им.
Он занимался этим с той же унылой, мрачной напряженностью, отчего сердце Джоанны разрывалось на части. Джеффри всегда получал огромное наслаждение от любого вида военного искусства, а особенно ему нравилось обучать лошадей. Теперь же его как будто ничто не удовлетворяло. Поскольку Джеффри оказался прав насчет намерений Джона аннулировать Хартию вольностей, новости об этом ничуть не задели его. Первый намек на это появился уже в конце августа, после того как пришло письмо от папы, в котором он строго приказал баронам подчиняться королю и отдавать ему должное во всех его требованиях.
Лэнгтон, напуганный вмешательством папы в дело, которое, по его мнению, могло послужить основой для постоянного мира между королем и его вассалами, отправился в Рим, чтобы объяснить Иннокентию ситуацию. Однако уже в пути он обнаружил, что опоздал. Еще до подписания Хартии вольностей Джон воззвал к святому отцу с просьбой аннулировать соглашение, к которому его принудили вероломные подданные. О послании папы, удовлетворявшем желание Джона, Лэнгтон узнал перед тем, как уже собирался пересечь Альпы.
Этой искры оказалось достаточно, чтобы разжечь пламя гражданской войны. Джеффри стал готовиться к отъезду. Его лицо словно окаменело, глаза потухли.
Если до сих пор Джоанна боялась за мужа, то теперь она подавила в себе страх. Умолять Джеффри было бессмысленно. По виду и поведению мужа Джоанна пришла к выводу, что его страх породил в нем презрение к самому себе, и теперь он устремился на поиски смерти, видя в ней единственное средство против своей неспособности жить полнокровной жизнью. Близкая к помрачению рассудка, Джоанна написала Адаму, излив все свое горе и ужас, умоляя брата о помощи. Возможно, Адам придумает какую-нибудь достойную причину или уловку, которая убедит Джеффри не присоединяться к войску короля и графа Солсбери. Она призналась брату во всем, кроме самого главного. Даже Адаму не могла она сказать, что Джеффри сам напуган последними событиями.
Ответ брата чуть не довел Джоанну до истерики. «Успокойся, – писал Адам, – я не допущу, чтобы с Джеффри случилось несчастье. Я еду тоже и буду оберегать его». И все, больше ничего…
По настоянию матери Адам научился в свое время читать, писать и считать, но был ленив и поэтому сводил свои послания лишь к сути вопроса. В этом случае, как и всегда, он ограничился двумя-тремя фразами: где и когда он планирует встретиться с Джеффри. Джоанна не имела понятия, куда слать письмо, чтобы остановить брата. Писать графу Солсбери было бесполезно. К тому времени, как Адам приедет на место, граф полностью посвятит себя Джеффри, и уговоры какой-то женщины ничуть не повлияют ни на одного из них.
Вместо того чтобы помочь Джеффри, думала Джоанна, она подвергла опасности брата. Очевидно, Адам решил, что сестра тревожится за Джеффри – раны будут ограничивать его движения. Он не понимает, что Джеффри сам ищет смерти. Адам, не думая об опасности, последует за Джеффри, куда бы тот его ни повел, и они оба погибнут. Тут к Джоанне вернулась способность мыслить более здраво. К чему бы Джеффри ни стремился, он никогда не поведет Адама на верную смерть. Сердце Джоанны стало успокаиваться. Она, возможно, поступила не так уж и скверно. Беспокоясь за благополучие Адама, Джеффри, может быть, научится ладить с самим собой, и Адаму даже удастся по-своему исцелить Джеффри. Его веселому жизнелюбию трудно противостоять.
Эти утешительные мысли и внезапный прилив активности уняли опасения Джоанны. По просьбе леди Элинор Джоанне пришлось вернуться в Роузлинд. Джеффри больше не писал, хотя Джоанна и посылала к нему гонца. Видимо, Адаму не удалось скрыть причину своего появления в месте, куда его не приглашали. Возможно, Джеффри так рассердило вмешательство жены, что он предпочел молчать, нежели браться за перо и изливать свой гнев.
Это совсем не опечалило Джоанну, а даже дало повод для интересных размышлений. Всегда можно найти способ, как обуздать гнев Джеффри, да и куда приятнее знать, что он злится, нежели страдать от его нежелания жить.
//-- * * * --//
Прошел декабрь, а за ним и январь. Леди Элинор писала, что в северо-западных владениях Иэна все спокойно, но они слышали, что на северо-востоке король сжигает и грабит все на своем пути. Элинор сомневается, верить этому или нет, поскольку они узнали обо всем от простых серфов, поклявшихся, что им удалось бежать, после того как другие погибли. Естественно, сбежавшие серфы могли сказать что угодно, но Элинор опасается, что они не лгали.
Джоанну это мало трогало, раз Джеффри находился со своим отцом, а вблизи Лондона, по ее сведениям, сражений не происходило. Кроме того, у нее хватало и своих тревог. Вскоре после прибытия в Роузлинд она узнала от одного торговца, чей корабль бросил якорь в гавани, что бунтовщики просили Филиппа и его сына Людовика напасть на Англию и свергнуть Джона. Но пока у Филиппа нет желания прислушаться к их мольбам. Король Франции отлично помнит, какую реакцию вызвала угроза вторжения в 1212 году. Судя по разговорам, Филипп понимает, что папа теперь относится к Джону как-то по-особому – как к блудному сыну, вернувшемуся в отчий дом. Стоит Филиппу напасть на Англию, как над его головой тотчас же нависнет угроза анафемы. Однако Людовик отнесся к этому иначе: он проявил заинтересованность.
К февралю месяцу интерес Людовика свелся к тому, что он послал в Англию небольшой отряд рыцарей, ставших вскоре всеобщим посмешищем. Они засели в мятежной лондонской крепости и жаловались на то, что им приходится пить пиво, ибо запасы вина иссякли.
В конце месяца, в сумеречный зимний день, когда по стенам замка хлестал ледяной дождь, а у берега ревели огромные волны, разбивавшиеся о скалы невысокого утеса, в гавани Роузлинда появился корабль. Он вышел из Гавра, где погода обещала быть чудесной, чтобы совершить плавание вдоль побережья, но внезапно начавшийся шторм унес судно в открытое море. Капитан корабля, препровожденный в замок Роузлинд, без всяких колебаний рассказал Джоанне, что Людовик уговорил Филиппа поддержать его и теперь собирал корабли и людей…
Джоанна слушала до тех пор, пока не убедилась, что капитану больше нечего рассказать ей. Поскольку он не вел постоянной торговли с Роузлиндом и никогда не был здесь прежде, она приказала экипаж корабля предать смерти, а сам корабль и груз конфисковать.
Об услышанном Джоанна оповестила Элинор и Джеффри. Когда она потеряла уже всякую надежду получить ответ, к ее удивлению, в начале марта прибыл гонец, вручивший ей письмо от графа Солсбери. Тот благодарил невестку за информацию, хотя и слышал об этом и из других источников. Он взял на себя смелость прочитать ее письмо, объяснял граф, поскольку не знал точно, где находился в тот момент Джеффри. Послание прибыло в его лагерь, оно могло быть срочным и требующим немедленного ответа. Хотя граф и направил уже своего гонца с ее письмом к Джеффри, но пройдет немало времени, пока оно догонит его сына.
Джоанна недоверчиво перечитала послание графа Солсбери. Нет ли тут какой-нибудь ошибки? Граф Солсбери не очень-то искусен в письме и чтении… Но эта первая реакция быстро прошла. Граф, конечно, не сам писал это. Чудесный почерк, никаких помарок, закорючек и клякс. Что же он имел в виду? Где Джеффри? Где Адам? Может быть, Джеффри все еще настолько зол, что, испросив разрешения отца, уехал в Хемел или в какой-нибудь другой замок, вместо того чтобы присоединиться к ней? В таком случае Адам должен был вернуться в свои владения. Она тотчас же напишет и спросит Адама, куда направился Джеффри!
После еще одного прочтения письма графа Солсбери эту мысль пришлось выбросить из головы. Он «не знал точно, где находился в тот момент Джеффри»… «Пройдет немало времени, пока ее письмо догонит его сына»… Это могло означать лишь одно: Джеффри быстро перемещается с места на место. Но где? Зачем? Джеффри, должно быть, выполняет какое-то поручение графа Солсбери. Джоанна немного успокоилась и снова перечитала письмо. Видимо, так оно и есть. В словах графа нет ни тени тревоги. Но граф Солсбери никогда не позволил бы себе проявление подобных чувств. Жизнь с впечатлительной Элой давно научила его скрывать от женщины неприглядную правду.
Джоанна все еще находилась во власти мыслей, навеянных посланием графа, когда получила от матушки ответ на свое известие о возможности вторжения французов. Элинор имела такие же сведения из других источников. Людовик, конечно, выступит. Для них с Иэном пребывание на севере становится бесполезным. Деяния Джона между Йорком и Бериком вселили такой ужас и отвращение в людей Иэна, что дальнейшие разговоры с ними стали бесполезными. Вассалы не выступят первыми, и то хорошо. Они решили выжидать сколько удастся. Тем не менее, если Людовик вступит в их владения, они не окажут ему сопротивления. Несмотря на всю их любовь к Иэну, ничто не заставит их сражаться на стороне короля. Поэтому Иэн отправится на юг, чтобы там сражаться с Людовиком. Они еще задержатся на несколько недель, чтобы привести в порядок изрядно запущенное управление делами, а затем вернутся в Роузлинд. Джоанна может ждать их в середине апреля.
Но Джоанне предстоит немало потрудиться, продолжала Элинор. Сначала она должна съездить в Портсмут. Нужно знать, как обстоят дела с оборонительными сооружениями в королевской крепости. Затем необходимо пополнить запасы Роузлинда на случай нападения. Рассчитывая лишь на дары моря, они смогут выдержать как минимум год, находясь в осаде. Есть нужда в смоле, дегте и масле для обороны стен, в камнях, кожаных ремнях и бревнах для катапульт, им нужны оперение и древки для стрел, металл для мечей, наконечники, арбалеты, топоры, пики, кольца для кольчуг, обручи для шлемов, шкуры для щитов, латы для мужчин и кожа для всевозможного применения. Но самое главное – нужны огромные запасы провизии. Всем молодым мужчинам Роузлинда, знавшим толк в сражениях, следовало готовиться в любую минуту подняться в замок с ценностями города; женщины, дети и старики должны наладить повозки, чтобы укрыться в лесу.
Настоящая весна начиналась в Англии либо в конце марта, либо в начале апреля. Джоанна не заметила ее прихода. Она ездила, пересчитывала запасы и сличала цифры, пока не теряла способности нормально видеть, после чего ложилась спать. Однако ее не оставляли в покое сомнения и страхи. Где же Джеффри? Если он все эти месяцы – с самого ноября – так сильно сердится на нее, сможет ли она когда-нибудь искупить свою вину перед ним? А может быть, все гораздо хуже? Что, если сознание своей слабости настолько истощило дух Джеффри, что он стал живым мертвецом?
В Роузлинде уже все готово. Оставалось лишь дождаться прибытия Элинор.
За неимением более приятного занятия Джоанна решила пересчитать платья, которые намеревалась взять с собой в Мерси. Она обнаружила, что не может сидеть часами и лишь шить или вышивать.
– Госпожа!
Джоанна взглянула на слугу, который помешал ее работе и сбил со счета. Она едва не выругалась – в последнее время Джоанна часто грубила слугам, – но вдруг заметила, что слуга необычайно возбужден.
– Что случилось?
– Здесь лорд Джеффри и господин Адам! Они…
Джоанна вскочила и бросилась к лестнице. Перед ступеньками она застыла на месте. Если Джеффри все еще злится на нее, зачем это видеть посторонним? Джоанна медленно пошла назад, в семейную комнату с большим камином. Ни один слуга не входил сюда без вызова. Джоанна остановилась, посмотрела в сторону лестницы, затем на свои дрожащие руки. Она слышала голоса мужчин. Дыхание ее остановилось. Последним усилием воли Джоанна заставила себя подавить слезы.
Тяжелые шаги. Они не могут принадлежать Адаму: несмотря на свою массивность, он движется легко и свободно. Не похожи они и на неровные шаги Джеффри. Чьи же? Джоанна подняла голову. Адам? Длинный шаг, короткий шаг…
Если Джоанна и избавилась от потрясения, то лишь для того, чтобы прийти в ужас. Да, это был Джеффри, но с лицом мертвеца.
– Что нас постигло?! – закричала Джоанна.
– Ничего дурного, – вздрогнув, ответил Джеффри с теплотой в голосе, еще больше испугавшей Джоанну. – Король захватил большую часть крепостей мятежников на востоке. Сейчас он готовится предотвратить вторжение Людовика. Я должен позаботиться о кораблях в гавани на случай войны.
– Я должен делать то же самое, – сказал Адам голосом неестественно высоким.
Джоанна глядела широко раскрытыми глазами то на одного, то на другого. Ей приходилось встречаться с бедой. Она знала, как ведут себя при этом мужчины. Не знала Джоанна лишь одного: какая беда грозила им теперь.
– Я лишь хотел узнать… – продолжал говорить Адам, – я лишь хотел узнать, – повторил он дрогнувшим голосом, – когда приедет мама. И Иэн. Мне необходимо увидеть их. Мне нужно…
– Любовь моя… – прошептала Джоанна, взяв руку брата. Видеть это лицо, с морщинами и глазами старика, слышать голос мужчины, нуждающегося, словно он маленький мальчик, в матери, было просто ужасно, еще ужаснее, чем мертвенно-бледное лицо Джеффри. – Присядь, любовь моя, – сказала она, усаживая Адама в кресло. – Мама скоро, вот-вот приедет. – Джоанна повернулась и крикнула служанке: – Принеси вина! Крепкого сладкого вина!
Она посмотрела на Джеффри, который разглядывал комнату. Он заметил корзины для перевозки одежды на вьючных животных, наполовину заполненные.
– Куда ты собираешься? – спросил Джеффри так, словно он не слышал их разговор с Адамом, скорее из вежливости, нежели из-за беспокойства.
– Поскольку сэр Джон не уверен в своей преданности королю, а сюда скоро приедет матушка, я думала поехать в Мерси, – машинально ответила Джоанна, даже не слыша себя, поглощенная мыслями о том, что могло случиться и какая угроза нависла над ними.
К немалому удивлению Джоанны, ее слова заставили Джеффри повернуться к ней в явном изумлении. Он не смог ничего выдавить из себя. Прикрыв ладонью рот, Джеффри быстро отошел к нише, где располагалось отверстие для отходов. Джоанна бросила быстрый взгляд на Адама, который сидел не шевелясь, сжав голову руками, и побежала за мужем, чтобы помочь ему. Пока Джеффри рвало, она поддерживала его голову. Когда он выпрямился и вытер рот, Джоанна притянула его к себе.
– Ты болен, сердце мое? – нежно спросила она.
– Нет. Это из-за твоих слов… насчет поездки…
Врожденное чувство собственности Джоанны тотчас же дало знать о себе.
– Мерси?! – воскликнула она. – Что случилось с Мерси?!
– Ничего. Ничего. В Мерси все благополучно и спокойно. Но я не хочу, чтобы ты ехала по землям, лежащим между Роузлиндом и Мерси. Не хочу!
– Мерси ничто не грозит?
– Нет, клянусь.
– Тогда я не поеду, раз ты этого не хочешь, – согласилась Джоанна. – Пойдем. Садись. Кубок вина укрепит твой желудок. Джеффри, пожалуйста, скажи мне, что случилось?
Джеффри промолчал. Он сидел и пил предложенное ему вино. На вопрос Джоанны, где он был, Джеффри ответил, что с королем, но при этом мертвенно побледнел и прикрыл веки. Казалось, выпитое вино вот-вот окажется на полу. Этот путь узнать истину оказался для Джоанны закрытым. Не ранены ли они? Джеффри закрыл глаза, вздохнул и заставил себя улыбнуться. Они получили не больше нескольких синяков и царапин, не стоящих внимания.
Ответ на мучивший Джоанну вопрос дал Адам. Вино вернуло ему нормальный цвет лица. Он заметил страх и смятение в глазах сестры, когда она повернулась к нему, не в силах больше видеть немое отчаяние мужа и его притворную веселость.
– Прости, что мы напугали тебя, Джо, – сказал Адам своим обычным голосом. – Бояться действительно нечего. Просто… просто весь восток, весь восток превратился в опустошенное пепелище с разлагающимися трупами. Сначала мы взяли Рочестер…
Глаза Адама заискрились.
– Вот была потеха! Они яростно оборонялись, а стены не поддавались ни баллистам, ни катапультам. Нам пришлось сделать подкоп под башней, а затем мы подожгли брусья в подземном переходе, после чего башня и рухнула. Так мы пробили брешь в стене. – Глаза Адама снова потемнели. – Затем граф Солсбери начал осаду крепости бунтовщиков в Лондоне. Я как раз намеревался вернуться в Кемп, поскольку… – Адам взглянул на Джеффри, а потом на Джоанну. – Поскольку до нас уже дошли слухи о вторжении. Но приехал король и… и приказал нам с Джеффри следовать с ним. Он сказал, что мы командуем хорошо обученными отрядами и будем весьма полезны.
Джоанна посмотрела на обоих мужчин. Джеффри не отрывал глаз от кубка с вином, стиснув его так, что костяшки пальцев побелели. Адам снова побледнел, а глаза его превратились в два черных омута на белом, как снег, лице.
– Расскажи все! – потребовала Джоанна.
– Ничего подобного я прежде не видел. – Слова уже лились из Адама неудержимым потоком. – Где бы мы ни останавливались, мы видели лишь выжженную землю. Ничего живого. Не думаю, что больше сотни женщин с детьми удалось выбраться из Берика, не говоря уже о мужчинах… Скорее всего погибли все. Джон спустил с цепи и натравил на своих врагов этих французских псов. Господь знает: и наши люди не безгрешны, но они… но они не насаживают детей на пики и не поджаривают на медленном огне, пока их матерей насилуют рядом, чтобы те могли слышать и видеть страдания своих чад. «Женские конвульсии придают совокуплению какую-то изюминку», – сказал мне один из них. Я убил его.
Адам закрыл глаза и сглотнул.
– Но вам, несомненно, удалось сдержать своих людей, – заметила Джоанна дрожащим голосом. – Вы бы не позволили…
– Конечно, нет, – вздохнул Адам, снова пригубив вино. – Наша роль заключалась не в этом. Мы должны были удерживать этих бешеных собак от полной потери разума. Джон не сумасшедший. Но лучше бы уж он был таковым. Тех, кто присягал королю и давал ему достаточно большой выкуп, оставляли в живых. Мы с Джеффри и еще несколько человек со своими отрядами должны были оберегать сдавшихся от наемников.
– Тогда вам нечего стыдиться, – сказала Джоанна. – Почему вы так тяжело переживаете это?
– Меня… Знаешь, странная вещь. Поначалу меня тошнило от всего, но затем, если не считать отдельных, самых мерзких, случаев, я начал привыкать. Но лишь до тех пор, пока снова не увидел зеленые поля, резвящихся ягнят, быстроногих телят и жеребят… Так когда, ты говоришь, приедет мама?
– Скоро, очень скоро. А сейчас пойдем со мной. Эдвина снимет твои доспехи и вымоет тебя.
– Эдвина? – Адам улыбнулся. – Сколько же у нее теперь маленьких бастардов?
Хотя Джеффри так и сидел, не меняя положения и уставившись глазами в одну точку, Джоанна не могла не улыбнуться: коль Адам проявляет такой интерес к Эдвине, значит, с ним все в порядке. Она дала понять служанке за спиной брата, что та может «покувыркаться» с ним, если он выкажет такое желание. Эдвина считала Адама еще ребенком и, конечно, отказала бы ему, но сейчас посмотрела на свою госпожу так, что любой понял бы: она не настолько глупа и отлично знает, когда мужчина нуждается в подобном утешении. На глаза Джоанны навернулись слезы. Если бы то же самое могло утешить и Джеффри!
//-- * * * --//
Элинор и Иэн прибыли вечером в тот же день. Адам просто расцветал на глазах, разговаривая с родителями, утешающими и успокаивающими его. В поведении Джеффри, однако, ничего не изменилось: глаза его оставались тусклыми, а голос – безжизненным. Он не ответил на ласки Джоанны, когда она мыла его, и ей пришлось отказаться от проявления своих чувств.
Когда они легли спать, Джоанна сделала еще одну попытку. Однако, возбудив мужа, она допустила ужасную ошибку. Он не говорил ничего дурного, не причинял жене своими действиями боли. Был терпелив и внимателен, ожидая, когда Джоанна достигнет оргазма. Наконец этот кульминационный момент наступил – даже угнетенность не смогла перебороть физическое возбуждение Джоанны. Но не благодаря Джеффри. Это был не Джеффри, а далекий, равнодушный мужчина, холодный до самого конца.
На следующий день Адам вытянул Джоанну в сад, намереваясь успокоить сестру, чтобы она не беспокоилась о Джеффри.
– Тебе незачем бояться за него. Он не утратил своих способностей. Его раны ничуть не мешают ему. Клянусь Богом, он совершенно не нуждается в моей охране! Возможно, я капельку сильнее его, но он гораздо подвижнее и искуснее меня. Мне приходилось стараться изо всех сил, чтобы держаться с ним наравне.
Конечно, Джоанна боялась не этого, а того, чего и сама не смогла бы объяснить. Тем не менее она поблагодарила Адама и поцеловала его, извинившись за то, что ему приходится переживать за нее и она навлекла на него неприятности. Если бы она не обратилась к нему за помощью, он не оказался бы участником смертоносного марша Джона по восточным землям. Адам стиснул зубы, но ответил, что ни о чем не сожалеет: это научило его кое-чему.
Новые познания Адама обнаружились тем же вечером, когда вся семья собралась у очага.
– Иэн, будете ли вы верны своей клятве королю, если на Англию нападет Людовик? – спросил Адам.
– Ты ведь знаешь, что буду, – удивился Иэн. – И не потому, что меня напугали бесчинства короля, свидетелем которых ты стал. Это мерзко и ужасно, конечно, но пострадавшие все же отчасти заслужили то, что с ними произошло. Каким бы ни был Джон, он – законный король. Он больше не собьется с пути истинного. Когда мы вышвырнем Людовика, хочет того папа или нет, мы свяжем Джона Хартией вольностей, и в королевстве воцарятся мир и справедливое правление.
– С Джоном вы этого никогда не добьетесь, – отрезал Адам. – Хартия здесь ни при чем. Даже верные бароны, те, что повсюду следуют за королем, ненавидят его. И не из-за того, что он сделал. Я видел собственными глазами, что это за необходимые меры, о которых вы так спокойно говорите. Его ненавидят потому, что он получает удовольствие от подобных дел. Я ненавижу его, Иэн, а я еще ни к кому и никогда не испытывал ненависти!
Иэн открыл было рот, чтобы заставить юношу замолчать. Но тот ведь не подчинялся ему. Адама еще не посвятили в рыцари, а он, несомненно, повзрослел и стал сам себе хозяином.
– Ясно, – с горечью произнес Иэн. – А что на этот счет скажешь ты, Джеффри?
– Я? Мне нечего сказать. Адам абсолютно прав. Пока королевством правит Джон, мира мы не дождемся. Если он будет править и дальше, мы еще станем свидетелями того, как отец идет против сына, а брат – против брата. Но и победа Людовика тоже ничего не изменит. Мира все равно не будет. Сначала он убьет наследников Джона, лишив нас тем самым объекта сплочения. Затем поставит над нами иноземных господ, не знающих наших обычаев. Потом придумает, как лишить нас права владения землей, и передаст ее своим людям. А из тех, кто уцелеет по его милости и нашей смиренности, он выжмет последние соки, чтобы вести свои войны во Франции, Фландрии и Савойе… Англию снова охватит бунт.
– Что же ты будешь делать в таком случае? – спросил Адам, не вполне убежденный, но определенно потрясенный услышанным.
– Ничего, если удастся. Если же король призовет меня, я буду сражаться за него. Я дал клятву. Иэн прав: Джон – законный король. Мне останется лишь пожелать себе смерти и молить об этом Господа.
– Несмотря на клятву, я не могу сражаться за короля! – не удержался Адам.
Но Джоанна вряд ли услышала его страстные восклицания. Она вдруг поняла, что Джеффри думает только о ней, хотя и не смотрит на нее. Он бросил на нее мимолетный взгляд и тут же отвел глаза. Джоанна замерла. Он ненавидит ее! Но почему? Почему?! Потому, что она боролась за его жизнь, когда он сам хотел себе смерти?
Джеффри вполне хватило и этого единственного взгляда. Джоанна такая красивая, такая страстная, такая нежная и чуткая! На все вопросы о чувствах своей жены Джеффри уже получил ответ, когда под Рочестером появился Адам, Страх за мужа заставил ее подвергнуть опасности даже своего нежно любимого брата. Теперь не оставалось сомнет ний, кто владеет сердцем и душой Джоанны. Джеффри страстно убеждал себя, что он не безнадежный трус, что может собраться с духом и вонзить нож в восхитительное горло или в сердце Джоанны, в ее нежную, белую грудь…
Это было бы единственным милосердным проявлением его любви к ней. Но на него он никогда не решится… Никогда. Будет продолжать смотреть, как она разрывается на части от страха за мужа, своих людей и близких или ее разорвут в буквальном смысле этого слова. Он видел… Нет, он не должен думать об этом! Прежде чем это случится, он найдет в себе мужество убить ее. Найдет!
Адам, Иэн и Элинор еще долго разговаривали этим вечером. Джоанна не знала, слышал ли Джеффри их беседу. Он сидел и смотрел то на одного, то на другого, но она чувствовала всем своим телом, что он видит только ее. Джоанна тяжело поднялась с кресла и пошла в спальню. Она залилась безудержными слезами, пока совсем не обессилела и уснула. На следующее утро Джоанна проснулась поздно. Адам уже уехал. Джеффри тоже. Элинор все поняла; увидев недоумение на лице дочери.
– Джеффри поехал к морю, чтобы осмотреть корабли, – сказала она. – Он вернется к обеду.
Джоанна вся сжалась, готовясь отразить очередной удар, но матушка ни о чем не стала спрашивать ее, равно как и не проявила сочувствия. Элинор сразу же перешла к неотложным проблемам, которые Джоанна оставила ей нерешенными. Она детально объяснила своей невнимательной дочери, какие распоряжения собирается дать и почему.
Иэн не сразу догадался, чем удручена Джоанна. Ему потребовалось два дня, чтобы выяснить причину ее огорчений. После этого Элинор пришлось спешно отправить Иэна в Айфорд, пока тот не убил своего зятя. К счастью, Джеффри очень быстро подготовил выбранные им корабли и отплыл, чтобы присоединиться к флоту короля, который стоял в устье Темзы и на рейде у Дувра.
//-- * * * --//
Следующие несколько недель прошли относительно спокойно. Не было того страха и напряжения, как накануне войны в 1212 году, но атмосфера в стране оставалась мрачной, зловещей. В восемнадцатый день мая случилось новое несчастье. Невероятной силы шторм унес корабли и уничтожил весь флот. Ворота Англии оказались открытыми для захватчиков, которые не замедлили появиться через четыре дня. Армия Джона не встала на их пути. Трубы возвестили об отступлении. Король приказал всем разойтись и уехал в Винчестер.
Джеффри вернулся в Роузлинд. С каменным лицом он сказал Иэну, что его отец отдалился от короля. Джеффри не стал ничего объяснять. Он намерен отправиться в свои владения, где и собирается остаться. Джоанна тотчас же принялась собирать свои вещи.
Когда Джеффри вошел, поцеловал ее и назвал любимой, она подавила в себе готовый было вырваться крик, не задрожала и не отпрянула от мужа. Однако нелегко было вынести объятия живого трупа.
Иэн проводил падчерицу на женскую половину и стал умолять ее остаться, позволив Джеффри уехать одному. Джоанна покачала головой.
– Я люблю его, – спокойно сказала она. – Хотя и не хотела этого. Я знала, что любовь приносит лишь страдания, но теперь уже поздно говорить об этом. Я люблю его.
//-- * * * --//
Положение с каждым днем менялось к худшему. Людовик почти не встречал на своем пути сопротивления. Замки один за другим открывали перед ним свои ворота. К августу сдались две трети баронов. Затем появились слабые надежды на перемены.
Некоторые крепости, конечно, оставались верными королю с самого начала. Дувр закрыл перед французами свои ворота и отражал любой удар Людовика, хотя тот сам руководил осадой. Энжелар удерживал Виндзор, осыпая захватчиков насмешками и оскорблениями. Замок Бернард стойко выдерживал натиски шотландцев. Во время одной из попыток штурмовать эту цитадель погиб Юстас де Вески. Николя де ля Хей с башни крепости Линкольн плюнул вниз на неприятеля, который приказывал ему сдаться. Божьей милостью ветер донес плевок до лица француза. Таков был ответ защитников крепости и самого Бога. Крепость не сдавалась.
Иэн после серьезного разговора с Элинор поехал в Винчестер, к королю. Зная о размолвке между графом Солсбери и его братом, Иэн решил не давать Джону повода называть его, Джеффри или Адама предателями.
Когда французы узнали, что хозяин замка уехал, их небольшой отряд подошел к Роузлинду и предложил Элинор сдаться. Французы полагали, что в отсутствие лорда замок падет, несмотря на всю свою мощь. Ответ Элинор мало чем отличался по грубости от ответа Николя де ля Хея, если не считать того, что она выразила его словами. Французы лишь взглянули на неприступные стены Роузлинда и на море, отведали вкус длинных стрел уэльских лучников Иэна и отправились на поиски более легкой добычи.
Кемп также не сдавал своих позиций. Адам защищал стены замка, как разъяренный лев. Один из людей Людовика сумел захватить небольшую крепость Адама, вырезал весь гарнизон и семью кастеляна, несмотря на то, что Адам предлагал за них выкуп. Это избавило Иэна от желания вести игру по правилам французского короля. Джеффри оказался прав: почести и добыча ожидают только французов. Даже сдавшиеся бароны поняли это. Людовик оказал им холодный прием, несмотря на то, что они готовы были сражаться за него. Вскоре баронам стало ясно, что даже их собственные владения не гарантированы от посягательств людей Людовика. Французские рыцари, последовавшие за ним, были людьми бедными. Они прибыли в Англию, чтобы захватить для себя новые земли, а не ради избавления англичан от нежеланного короля.
Те люди, что переметнулись на другую сторону однажды, предадут снова.
Да, Джон подписал Хартию вольностей и даже пытается жить по ее правилам, по крайней мере, в большей степени, нежели Вески и Фиц-Вальтер, которые и напустили на Англию эту французскую чуму. Конечно, Джон предал баронов, обратившись к папе с просьбой аннулировать подписание Хартии вольностей. И иначе он не был бы Джоном. Однако свой дьявол все же ближе чужого праведника, тем более того, который жаждет лишь набить брюхо за счет английских земель.
Бароны послали своих людей на разведку. Король оказал им теплый прием.
В середине сентября Джон понял, что пришло время решительных действий. Он двинулся вдоль Темзы, заманивая французов, осаждавших Виндзор, все дальше от него, и с помощью гарнизона крепости, поспешившего к нему на поддержку, разбил неприятеля наголову. Затем король повернул к Линкольну, где тоже добился победы. В восьмой день октября Джон направился на восток, к Линну. Там обошлось без кровопролитного сражения, и королевские силы сделали передышку, чтобы решить, куда нанести очередной удар. Но через два дня король вдруг занемог. У него появилось ужасное расстройство кишечника. Армия ждала. Несмотря на то, что Джону не становилось лучше, ему не терпелось двинуться на юг. На следующий день он выступил на Висбеч.
Катастрофа настигла Джона и его сторонников в двенадцатый день октября. Когда они переправлялись через устье Уэллстрима, необыкновенно быстрой приливной волной, накатившей вдруг, унесло всю казну и королевские драгоценности. С ними они теряли все! Все!
Королевская свита и сам король бросились на своих сильных лошадях в воду, надеясь спасти хоть что-нибудь. Несколько человек утонули, а остальные вымокли насквозь и испачкались в тине и иле. Спасти ничего не удалось. Зато чуть не потеряли короля. Его насилу вытащили из воды, когда его лошадь завязла в иле. Но даже после этого Джон не захотел уходить. Мучимый дизентерией и жутким ознобом, он приказал ждать отлива. Повозки были широкими и тяжелыми. Джон надеялся, что по крайней мере несколько из них не снесет течением и не поглотит пучина. Перед тем как ринуться в воду, Иэн и еще несколько человек сбросили с себя меховые накидки. Теперь все, у кого была сухая одежда, согревали ею короля. Болотистое место насквозь продувалось резким ветром. Иэн, прижавшись к своему боевому коню, трясся от холода.
Перед самым отливом люди снова бросились в ледяную воду, пытаясь нащупать затонувшие повозки. Король оказался прав: некоторые из них не снесло течением, но они либо опрокинулись набок, либо перевернулись. Небольшие, но тяжелые предметы, попавшие в донный ил, были безвозвратно потеряны. Навсегда. Вся казна. Удалось отыскать лишь несколько больших подносов, но не золото.
Выходя из воды во второй раз, Иэн уже совсем перестал чувствовать свое тело. Голова была тяжелой, болела грудь.
Уставшие, ошеломленные столь огромной потерей, люди едва нашли в себе силы двинуться в направлении Слифорда. Там они нашли приют у одного из дальних родственников Элинор, у которого пробыли два дня. Королю становилось все хуже. Иэн тоже то и дело кашлял и дышал с трудом. Погода была ужасной. Лил сильный дождь, а вой ветра проникал даже через толстые стены старого замка.
Невероятно, но уже на шестнадцатый день октября Джон снова стал настаивать на дальнейшем продвижении. Все, кто имел хоть какое-то влияние на короля, умоляли его, но он и слушать их не хотел. Узнав, что король собирается в дорогу, кузен Элинор сказал Иэну:
– Вам не следует уезжать. Оставайтесь. Здесь вы более чем желанны. Король не заметит вашего отсутствия.
Но глаза его сказали гораздо больше: король уже больше никого и ничего не замечает. Когда Иэн увидел Джона, ему стало ясно, что так оно и есть. На лице короля уже лежала печать смерти, а плоть, казалось, начинала отставать от костей. Иэн понял, что король даже не узнает, что он остался здесь, а если и узнает, то теперь это не имело никакого значения. Тем не менее Иэн не мог так поступить. Ненависть и долг связывали его с королем многие годы.
Дрожа от холода и задыхаясь от кашля, Иэн оседлал своего коня и последовал за своим хозяином, которого никогда не любил, но и не мог покинуть. Они не прошли и двадцати миль, как Джон впал в беспамятство. Теперь всем стало ясно, что король не выживет. Иэн не был уверен, что и сам не умрет. Каждый вдох давался ему с невероятным трудом, тело отказывалось подчиняться. В ночь с шестнадцатого на семнадцатый день октября жизнь еще теплилась в Джоне, но с первыми лучами солнца он испустил дух.
Иэн отказывался верить в это. Непостижимо! Всю его жизнь Джон был рядом, способный и обмануть, и перехитрить. Ненависть столь же сильна, как и любовь. Иэн чувствовал, что его жизнь дала трещину. Он уже свыкся и со своей ненавистью, и со своим страхом. Сейчас он боялся умереть и нуждался в Элинор. Хотя Иэн едва мог ходить и говорить, он собрал свою личную охрану и уехал из Ньюарка.
Они скакали весь день. Иэн настолько ослабел, что одному из его людей пришлось сесть на коня позади хозяина и удерживать его в седле. Ночью Иэну стало хуже, но утром он приказал поднять его на лошадь, и они снова пустились в путь. К полудню стало ясно, что, как бы Иэн ни хотел, ему не дотянуть до Роузлинда. Однако в те времена человек не мог рассчитывать на радушный прием в любом ближайшем замке. Оруженосец Иэна послал нескольких человек на юг и запад, чтобы они узнали имена владельцев замков, расположенных в этом районе. Он чуть было не расплакался от радости, когда узнал, что всего лишь в пяти милях к югу находится Хемел.
//-- * * * --//
Для Джоанны последние пять месяцев прошли гораздо спокойнее, чем она предполагала. Несмотря на то, что Джеффри совсем не изменился, ее агония жалости и страха превратилась в непреходящую печаль. Джоанна уже знала, что за улыбкой и нежными словами мужа скрывается душа умершего человека. Лишь однажды, когда до Хемела дошли слухи, что рядом рыщут французские отряды, Джеффри взглянул на жену так, что тело ее покрылось холодным потом от страха. Трудно было выдержать полный смертной тоски взгляд, уставившийся в нижнюю часть ее лица, будто Джеффри решил изучить линию ее подбородка и шеи.
Джоанна не могла не спросить себя, почему муж предпочел Хемел другим, более надежным замкам? Может быть, это привычка? В Хемеле он провел детство. Или же просто надеется, что в случае нападения его мечта о смерти станет реальностью? Именно страх обострил интерес Джоанны к новостям и событиям каждого нового дня.
Поэтому, когда со стены возвестили о том, что к замку приближается отряд всадников, Джоанна отложила работу и мгновенно сбежала вниз. Но Джеффри уже приказал быстро опустить мост. Должно быть, это друзья. Но что-то в голосе мужа насторожило Джоанну. Она стремглав помчалась к воротам и увидела, что Джеффри и Тостиг принимают на руки Иэна с лошади.
– Милорд! – изумился Джеффри.
– Иэн! – воскликнула Джоанна.
В ответ она услышала частое, шумное дыхание и кашель чуть было не утонувшего человека.
– Отнесите его в постель! Джеффри, слушай меня! Разденьте его донага, и вы с Тостигом разденьтесь тоже. Ложитесь с ним и обогревайте его, пока я не принесу горячий песок. Положите его голову повыше, чтобы он мог дышать. Накройте себя всем, чем только сможете. Хорошенько закутайтесь снизу и сверху. И давайте побыстрее! Быстрее!
После того дня, когда Джоанна узнала, что Джеффри не погиб, это был самый безумный день в ее жизни. Болезнь Иэна исключала какое-либо спокойствие. Нужно было постоянно менять мешочки с горячим песком; поддерживать огонь под жаровнями с водой с ароматными травами, чтобы Иэн мог вдыхать пар. Больного приходилось часто приподнимать и переворачивать – так выходила слизь, забивавшая его дыхательные пути. Слуги носились туда и сюда. Готовые лекарственные смеси тонкой струйкой вливали в горло Иэна. Служанки растирали своими теплыми руками его ноги и руки, чтобы вызвать нормальный ток крови.
Когда тело Иэна согрели, от Джеффри не стало никакой пользы в комнате больного. Он еще некоторое время беспокойно слонялся взад и вперед, но вскоре понял, что перемен не стоит ожидать скоро – ни к лучшему, ни к худшему. Нужно послать гонца к Элинор. Конечно, она подвергает себя определенному риску, но если Иэну суждено умереть….
Не найдя себе достойного занятия, Джеффри решил расспросить Джеми, когда и как заболел Иэн. Естественно, самые важные известия шли первыми. Король умер! Джеффри не верил своим ушам. Он снова и снова заставлял Джеми повторять эту новость, в которой каждый раз появлялись новые детали. Получив наконец полную картину того, что случилось, Джеффри убедился, что Джон действительно умер.
Он стрелой влетел в комнату больного, но Эдвина бесцеремонно выставила его за дверь. Если бы Иэн вдруг пришел в чувство, их встреча с Джеффри меньше всего устроила бы присутствующих.
Прошло три дня. У Джеффри было достаточно времени, чтобы переварить известие о смерти короля и обдумать вероятные последствия случившегося. Он продолжал приходить к комнате больного, но его к Иэну не подпускали. Хотя Джоанна не сомневалась в том, что Иэн уже не сердится на Джеффри, она не собиралась потворствовать изнурительным мужским разговорам, особенно теперь, когда Иэн пришел в себя.
Утром на четвертый день примчалась Элинор, измученная усталостью и страхом. Она была встречена приятной новостью: ее муж уже пережил кризис. Иэн еще очень слабый, все же смог улыбнуться жене и шепотом произнести ее имя, а затем снова забылся, погрузившись в глубокий сон.
Несмотря на усталость, Элинор не собиралась отказываться от своего права сидеть у постели мужа. Джоанна вспомнила свои чувства, когда она привезла Джеффри домой из Франции, и не стала возражать, но испытывала странное нежелание покидать комнату больного. Ей совсем не хотелось уходить из этой обители возрождающейся жизни ради того, чтобы снова видеть подобное смерти отчаяние мужа. Возможно, известие о выздоровлении Иэна оживит и его.
К ее удивлению, Джеффри вскочил на ноги, как только она появилась в лестничном проходе, и чуть ли не бегом устремился ей навстречу.
– Джоанна! Джоанна, Иэн рассказал тебе?!
Глаза его горели золотом, подобно солнцу, он учащенно дышал, лицо раскраснелось. От удивления Джоанна открыла рот. В груди ее бешено застучало сердце. Это прежний Джеффри! Он снова вернулся к ней! Джоанна боялась заговорить, боялась шевельнуться, чтобы своими словами или действиями не спугнуть чудо.
– Что… рассказал? – запинаясь, спросила Джоанна.
– Ведь король умер! Король мертв!
– Да, вроде он говорил об этом, но…
Джеффри засмеялся, обнял Джоанну за талию и закружил ее по комнате в сумасшедшем танце, который казался чудовищным из-за его хромоты. Джоанна тоже не смогла удержаться от смеха, хотя и испугалась.
– В своем ли ты уме?! – В ее веселом протесте слышались нотки, подтверждавшие искренность вопроса. – Смерть короля может привести всех нас к гибели!
– Нет! В ней наше спасение!
– Уж не хочешь ли ты сказать, что всякое сопротивление Людовику теперь исчезнет? – спросила Джоанна.
Иэн очень слаб, и Джоанна не позволяла ему много разговаривать. Он что-то рассказывал о принце Генри… нет, не о бедном ребенке, а о будущем короле Англии. Джоанна и без того знала, что Иэн будет бороться за право принца на трон.
– Конечно же, нет, – засмеялся Джеффри.
– Но, Джеффри, смерть короля вряд ли обескуражит Людовика. – Джоанна не отрывала глаз от лица мужа, опасаясь, что огоньки в его глазах погаснут. Но лучше уж сказать все. Если он накалится, а потом будет долго остывать, вреда еще больше. – Война ведь не кончится…
– Конечно, нет, – с готовностью согласился Джеффри. – Нет! Нет! – Он снова засмеялся. – Как обрадуется Роджер, что наконец-то избавился от нас… по крайней мере от меня! Бедняга! Принимая это место, он уже знал, что здесь будет мой дом. Такой же наемный рыцарь, как и твой сэр Ги. И все же он слишком долго хозяйничал здесь один. И вот приехал я… да еще в таком настроении! Джоанна, Джоанна, мы спасены!
Она пристально посмотрела на Джеффри. В одном она определенно ошибалась: ранения не породили в нем страх. Он снова страстно рвется в сражения… Но чем вызван этот безрассудный порыв?
– Джеффри, успокойся! – сказала Джоанна. – Отчего ты так возбужден?
– Оставлю свою радость при себе! Я собирался тебе шепнуть об этом, но ты выставила меня за дверь, а другой возможности у меня не…
– Джеффри, я тоже не любила Джона, но… но он твой дядя. Просто неприлично весело голосить на весь дом о его смерти.
Значит, Джоанна ничего не поняла! Джеффри взял ее за руку, поцеловал и усадил рядом с собой у окна.
– Я напугал тебя! Прости. Что касается Джона как человека, то мне всегда было наплевать, будет он жить или нет. О каких его достоинствах можно говорить? Он был жесток и распутен. А его вероломство? Но не будем об этом. Теперь он мертв. Что касается Джона как короля, то тут дело обстоит совсем иначе. Пока Джон был жив, войны не прекращались. Если бы Людовик проиграл, возникли бы новые бунты, в которые вовлекались бы все новые и новые претенденты на трон.
– Но почему? Бесспорно…
– Потому что такова уж была натура Джона. Он не мог не отталкивать от себя людей, даже когда не хотел этого. В нем было нечто такое, снедавшее его и имевшее над ним власть. Возможно, он был одержимым. Я никогда не рассказывал тебе, почему мой отец оставил его, ибо и сам не был уверен в этом. Вероятно, отец понял, что Джон позвал меня в свой опустошительный поход на восток, чтобы избавиться от меня. У твоего брата острое чутье на нож наемного убийцы или удар в спину. Мне тоже удалось выработать его в себе. Отец рассказывал мне, что, когда они еще были вместе перед самым вторжением Людовика, Джон пытался задобрить Элу.
Джоанна молча слушала признание Джеффри в том, что Джон снова пытался убить его. Пока существовала такая опасность, ни Джеффри, ни Адам не могли рассказать ей об этом. Теперь это не должно беспокоить никого. Прилично это или нет, но Джоанна тоже разделяла радость Джеффри.
– Элу? – спросила она. – Но Джон просто не выносил ее!
– Как знать… – вздохнул Джеффри. – Возможно, он был болен, душевно болен… Отец вернулся к нему, когда дела пошли совсем скверно, а я не думаю, что он поступил бы так, если… – Он снова улыбнулся. – Теперь это не имеет никакого значения! Теперь мы освободились от порочного и вероломного Джона! Мы можем начать все сначала!
Они проговорили все утро до обеда. Джоанна позволила своей надежде пустить первые корни. Лихорадочное возбуждение Джеффри исчезло, он источал живительную энергию, глаза его сверкали решимостью, когда он говорил о будущем. Принц еще юн, но рядом с ним есть прекрасные сильные люди – граф Пемброкский, граф Солсбери, Лэнгтон. Эти люди способны внушить ему понятия о чести и справедливости. Присяга, которую Джон принес папе, умерла вместе с ним. Англия уже не вассальное государство, и аннулирование Хартии вольностей теряет всякий смысл. С таким поводырем принц с юных лет узнает, в чем состоят его долг и права.
Джоанна соглашалась со всем скорее потому, что радовалась надежде, которую излучали глаза Джеффри. Она едва ли понимала, о чем он говорит, хотя и знала, что о важных вещах. Счастье настолько завладело ею, что Джоанна опомнилась лишь спустя несколько часов: она до сих пор не только не предложила уставшей матушке отдохнуть, но даже не распорядилась насчет еды для нее!
Она быстро побежала наверх. Джеффри последовал за ней. Элинор сидела около Иэна, взяв его за руки. Их спокойные лица тоже светились надеждой. Джоанна повернулась было, чтобы выпроводить Джеффри из комнаты, но Элинор, улыбаясь, разрешила ему войти.
– Иэн пообещал, что скажет не больше двух слов, после чего будет спать.
– Он может совсем ничего не говорить! – поспешил Джеффри успокоить Элинор. – Мне уже известно о смерти короля, и я готов, даже больше чем готов, защищать принца. Я поеду сегодня же вечером, если вы сочтете это необходимым, и поклянусь в верности за себя и за вас. Затем наберу отряд. Теперь, когда Джона больше нет, они откликнутся без колебаний, я знаю это. Адам тоже поедет и присягнет.
Лицо Иэна просветлело, а губы его дернулись в слабой улыбке.
– Тебе не обязательно ехать сегодня, – тихо сказал он, с трудом, но и не без удовольствия. – Ты должен хотя бы попрощаться с женой.
– Не пугайте меня! – громко засмеялся Джеффри. – Для этого мне хватит и нескольких минут.
– Уж лучше посвяти этому побольше времени…
– Иэн, не трать напрасно слова на всякую чепуху! – вмешалась Элинор. Она не могла не улыбнуться: даже озабоченность не помешала ей увидеть ярко вспыхнувший румянец на щеках дочери.
Иэн кивнул головой, продолжая улыбаться. С минуту он собирался с силами, а затем сказал Джеффри:
– Я не знаю, чего от нас будут требовать, но мои вассалы тоже откликнутся на призыв, даже те, что находятся на севере. Все отлично знают: Людовик никогда и не подпишет, и не признает Хартию вольностей. Я дам тебе письмо, так что ты сам сможешь собрать моих людей, если в них возникнет нужда, прежде чем я достаточно окрепну.
Последние слова он произнес едва слышным шепотом.
– Хватит! – в один голос воскликнули Джоанна и Элинор.
– Подождите… – прошептал Иэн.
– Джеффри не уедет сегодня вечером! – решительно заявила Джоанна. – Завтра вы расскажете ему все, что считаете нужным.
С этими словами она подтолкнула Джеффри к двери. Удалилась и сама, но только в темный уголок, где несколько минут ждала, пока Элинор успокаивала Иэна и он засыпал. Затем Джоанна отвела матушку в сторону и настояла, чтобы и та поспала.
Элинор проснулась поздно, гораздо позднее, чем ожидала Джоанна. Она приняла у дочери дежурство у кровати мужа, крепко обняв Джоанну.
– Мне жаль, любовь моя, что я так долго спала, оставив тебе лишь несколько часов для прощания с Джеффри, – прошептала Элинор. – Я вижу, он поправляется. Слава Богу! Я не буду просить тебя рассказать мне сейчас, как все случилось, не буду задерживать тебя благодарностями за то, что ты спасла жизнь моему Иэну. Иди же! Иди к своему мужу.
Поскольку Джоанне ничего другого и не оставалось, она ушла, разрываясь между желанием и страхом. Тревоги ночного бдения у кровати спящего мужчины, мысли о необходимости помогать ему, если он попросит, мгновенно вылетели из ее головы.
По мере приближения ночи Джоанна все меньше и меньше становилась уверенной в том, что чудо, о котором она так долго умоляла Бога, не исчезнет. Она не смогла бы жить, если бы Джеффри вдруг снова погрузился в омут небытия.
Страх Джоанны чуть было не перешел в разочарование, когда она обнаружила, что Джеффри спит глубоким сном. Она бесшумно разделась и осторожно легла рядом. Если бы он не проснулся, она так и мучилась бы сомнениями. Однако, когда кровать прогнулась под ее телом, Джеффри тотчас же заключил Джоанну в свои объятия. Он нашел ее губы, стал целовать и ласкать ее тело.
Не страдай Джоанна так сильно, она поняла бы, что эти действия и являются доказательством его исцеления. За все эти месяцы, минувшие после опустошительного похода на восток, он ни разу не искал ее любви. Когда желание Джоанны становилось нестерпимым, она сама делала первый шаг. Тогда Джеффри служил ей – а вернее сказать, обслуживал ее, – делая вид, будто получает удовольствие. Для нее это было страшнее его отказа. Иногда, к ужасу Джоанны, Джеффри настолько уходил в себя, что так и не достигал кульминационного момента, когда она уже чувствовала оргазм. Джеффри прекрасно знал тело жены. Он знал, как возбудить ее, даже если ее сердце разрывалось на части.
По мере возбуждения усиливался и страх Джоанны. Лицо Джеффри оставалось непроницаемым. Его глаза – зеркало его души – были закрыты.
– Открой глаза! – закричала Джоанна. – Я не вынесу этого… открой глаза!
Они открылись тотчас же и блестели теперь в тусклом свете ночной свечи.
– Любимая! – прошептал Джеффри. – Я тебя чем-нибудь обидел?
– Нет, – вздохнула Джоанна. – Нет…
С Джеффри все в порядке: он видит ее! Истинная страсть, а не простая потребность плоти мгновенно овладела Джоанной.
– Что я сделал не так? Чего именно ты не выносишь?
– Потом… Я расскажу тебе позже… А сейчас люби меня… Люби меня!
Джеффри последовал совету Иэна: посвятил любви больше времени, чем несколько минут. Он заставлял Джоанну стонать от наслаждения, а затем снова замирать в трепетном ожидании, каждый раз все сильнее и сильнее возбуждая ее, пока она наконец не закричала, как когда-то во Франции: «Быстрее! Быстрее! Пожалуйста!» Они одновременно подошли к окончанию, из их уст рвались стоны, но похожие на песнь наслаждения. Так они и уснули в объятиях друг друга, перевернувшись на бок, чтобы Джеффри не задавил своей тяжестью Джоанну.
Утром последние сомнения Джоанны улетучились. Она так и проснулась в объятиях мужа. Он уже не спал, рассматривая ее с серьезным вниманием любящего человека, чуть откинув голову, чтобы лучше видеть лицо Джоанны.
– Бедненький Джеффри! – пробормотала она. – У тебя, должно быть, все затекло, коль ты держал меня так всю ночь.
Джеффри ничего не ответил на это, лишь слегка улыбнулся, чтобы показать, что слышит ее.
– Так чего ты не выносишь? – спросил он.
Джоанна надеялась, что Джеффри уже забыл об этом. Но, решила она, лучше сказать правду, чем позволить ему уехать в неведении.
– Я думала, что ты… не знаю, как это назвать… оказывал мне услугу, чтобы утолить мою страсть, хотя сам не хотел… сам ненавидел меня все эти месяцы…
– Ненавидел?! Тебя?! – Джеффри пришел в ужас. – Ты – моя жизнь! Дыхание моего тела! Бог свидетель: если бы не ты, я бросился бы на первый же меч, обнаженный против меня!
– Может быть, это и правда, но в таком случае ты ненавидел меня за то, что я связываю тебя с жизнью.
– Только не тебя… никогда! Я предвидел лишь бесконечные годы страха и боли, а потом… Я знаю, что бывает с женщинами, даже если они и знатные леди, когда их захватывает неприятель. Я не смел заговорить об этом, утешая себя мыслью, что, если мы проиграем, я убью тебя сам. Я скрывал от тебя это и не видел, что приношу тебе своим молчанием лишь горе. Любимая, прости меня!
– Любовь прощает все, ибо она не знает гнева. Ответь мне только на один вопрос. Если то, что ты говоришь, правда, почему же ты тогда вел себя так… так равнодушно в постели?
– Равнодушно?! – Джеффри, смутившись, покраснел, а затем рассмеялся. – О Боже! Идиотизм какой-то! Я знал это, и все же ничего не мог с собой поделать. Я не хотел, чтобы ты подарила этому миру ребенка. Я видел, какие ужасы ждут нас, если бы мы вообще выжили, – бегство, тюрьма, голод. Ребенок просто не выдержал бы их. Я был готов не делить с тобой постель, но… но, Джоанна, я не был равнодушен!
Джоанна радостно рассмеялась. Теперь, когда она услышала исповедь Джеффри, ей стало ясно, как она заблуждалась. Джеффри всегда оставался Джеффри – чрезмерно обеспокоенным, уверенным, что сам должен принять на свои плечи груз всех проблем. Джоанна ощутила удивительную легкость. Если бы муж не прижимал ее к себе, она воспарила бы над кроватью.
– Исполнишь одну мою просьбу?
– Сделаю все, что ты попросишь. – Лицо Джеффри сразу же стало серьезным. – Я имею в виду, если только не…
– Вот и не знаешь! – перебила его Джоанна с мягкой улыбкой. – Если я дыхание твоего тела, если я – твоя жизнь, мне известно, однако, где заканчивается мое влияние на тебя. Я не стану умолять тебя остаться со мной. Матушка сказала мне когда-то одну истину: если любишь мужчину, не заставляй его кривить душой. Я лишь хотела спросить у тебя, Джеффри, не сыграешь ли ты и не споешь ли для меня еще раз? Ты так давно этого не делал.
– Сегодня же! – обрадовался Джеффри. – Как только…
Время радости течет быстро. Сегодня они расстанутся. Надолго ли? Одному лишь Богу известно. Остается их любовь, уверенность друг в друге, а время радости еще придет!
Они встали, оделись, отстояли мессу, позавтракали и поднялись к Иэну, чтобы узнать, хорошо ли он себя чувствует и может ли отдать Джеффри распоряжения насчет своих людей.
Иэн до некоторой степени уже окреп, хотя еще тяжело дышал. Он рассказал о своих людях все, что считал необходимым, а Элинор вручила Джеффри письмо. Она написала его сама, а Иэн нашел в себе силы лишь подписать послание и скрепить печатью. Он переводил глаза с одного любимого им лица на другое. Печаль расставания уже омрачала их лица.
– Когда вы вчера не дали мне говорить, я хотел сказать, что, по-моему, в ближайшие несколько недель больших военных действий не будет. Многие, ненавидевшие Джона, не испытывают того же чувства по отношению к юному Генри. Еще больше людей уже понявших, чего в действительности хотят Людовик и его люди на нашей земле. Сомневаюсь, что после того, как мы сплотимся и устраним все недоразумения, нам грозит тяжелое сражение…
Голос Иэна стал почти неслышным.
– Позволь мне закончить, любовь моя, – сказала Элинор. – Западные бароны поддержат принца. Они его хорошо знают, да и граф Пемброкский имеет на западе огромное влияние. В сущности, самой опасной зоной обещает стать Лондон и его окрестности, ибо там находятся основные опорные пункты Людовика. Иэн считает, что эти места небезопасны для Джоанны.
Джеффри сжал руку жены, глаза его загорелись. Он решил не спрашивать ни о чем, но если бы кто-нибудь предложил…
– Я согласен с вами. Хемел недостаточно надежен и находится совсем недалеко от Лондона…
– Значит, так и порешим, – подвела итог Элинор серьезным тоном, хотя в глазах ее заискрились веселые огоньки. – Ты возьмешь Джоанну с собой и присягнешь на верность принцу. Пусть Джоанна присягнет и за меня, ибо я не могу ехать из-за болезни мужа.
Итак, их любовь и согласие снова осветила радость. Однако ни Джеффри, ни Джоанна не тешили себя иллюзиями о том, что их ждет. Будут войны, расставания и страх… Все это будет…
Но не сейчас! Джеффри и Джоанна ничего уже не слышали.
– Поезжайте! Элинор напишет обо всем, что нужно сделать, – посмеиваясь, сказал Иэн.
Как только за ними закрылась дверь, они заключили друг друга в объятия.
– Я спою тебе сегодня же, – прошептал Джеффри. – Конечно, если ты пообещаешь быть послушной, заботливой женой и не забудешь принести мою лютню.
|
|