В. Каверин Сказочные повести О МИТЕ И МАШЕ, О ВЕСЕЛОМ ТРУБОЧИСТЕ И МАСТЕРЕ ЗОЛОТЫЕ РУКИ МНОГО ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ и один ЗАВИСТНИК ЛЕГКИЕ ШАГИ OCR Палек, 1998 г. О МИТЕ И МАШЕ, О ВЕСЕЛОМ ТРУБОЧИСТЕ И МАСТЕРЕ ЗОЛОТЫЕ РУКИ МЛАДШИЙ КОЩЕЙ ПОХИЩАЕТ МАШУ У Кощея Бессмертного умерла дочка. Ну что ж! Умерла так умерла! И он разослал своих братьев - у него ровно тысяча братьев - по всему свету. Они должны были найти ему такую же девочку, как его дочка. С таким же маленьким носом, с такими же длинными косами и большими глазами. И вот самый младший Кощей - он был самый хитрый - приехал в Ленинг- рад. "В Ленинграде, - думал он, - много девочек. Авось найду такую же, как моя покойная племянница". Не тут-то было! Никак не найти. У одной нос побольше, у другой коса покороче. Наконец он нашел девочку, которая как две капли воды была по- хожа на Кощееву дочку. Девочка сидела в Летнем саду и рисовала. Трава у нее получалась си- няя, небо - зеленое, а солнце - красное. Но все-таки это были настоящая трава, настоящее солнце и настоящее небо. Вдруг кто-то сказал над ее ухом: - Здравствуйте, девочка! Я знаю, как вас зовут, в котором вы классе, сколько вам лет, что вы любите и чего вы не любите. Это было так неожиданно, что девочка от испуга положила кисточку в рот. Перед ней стоял рыжий толстяк в синих очках и клетчатом пальто. У его ног лежала большая собака. - Вас зовут Маша, - продолжал толстяк, - вы в третьем классе, вам одиннадцать лет, вы любите рисовать и не любите супа. Совершенно верно! Девочку звали Машей, ей было одиннадцать лет, она была в третьем классе, любила рисовать и не любила супа. Все это угадал, разузнал и подслушал рыжий толстяк с собакой - на то он и был Кощеев брат, самый младший и самый хитрый. - Да, - сказала Маша и вынула кисточку изо рта. - Я не люблю супа. А вы? - Терпеть не могу! - отвечал толстяк. - И, как на грех, куда ни прие- ду, прежде всего угощают супом. На днях я случайно попал в Желтую стра- ну, и, представьте себе, прежде всего меня накормили желтым гороховым супом. - А что такое Желтая страна? - спросила Маша. Толстяк сел подле нее на скамейку. - Желтая страна, - сказал он, - это страна, в которой растут подсол- нечники, одуванчики и куриная слепота. Жители этой страны едят гороховый суп и все до одного больны желтой лихорадкой. Теперь скажите мне, Маша, какой ваш самый любимый цвет? - Синий, - не задумываясь, ответила Маша. - Ну что ж, - сказал толстяк, - стоит только захотеть, и я отвезу вас в Синюю страну. Это одна из лучших стран в мире. Там можно гулять по си- ним дорогам между синими полями. Солнца там не бывает, зато днем и ночью светит луна. Там живет Синяя Борода. Это мой лучший друг, и я могу вас познакомить с ним. Ну как, Маша, поехали? Маша задумалась. Она всегда была вежливая и доверчивая, а этот дядя такой симпатичный! В синих очках, с большой собакой. Конечно, если бы она знала, что это Кощеев брат, она просто позвала бы милиционера. Но она не знала. - Ладно, - сказала она. - А как туда ехать? - Нужно надеть синие очки, - отвечал толстяк, - и сесть верхом на эту собаку. Маша посмотрела на собаку. Это была довольно страшная собака, с длин- ной мордой и острыми белыми зубами. Шерсть у нее была серая, как у вол- ка. - Гм, - сказала Маша. Ей вдруг расхотелось ехать в Синюю страну. Но, должно быть, толстяк понял ее иначе, потому что он в одну минуту надел на Машу свои очки, поднял ее и посадил на собаку. - Вперед! - закричал он, и собака помчалась. Ветер засвистел у Маши в ушах, она хотела спрыгнуть... Куда там! Уже давно остался за спиной Летний сад. Нева мелькнула и исчезла. Тут только Маша вспомнила, что, прежде чем отправиться в Синюю страну, нужно было спросить разрешения у мамы. - Мамочка! Но мама была далеко. А страшная собака мчалась все быстрее и быстрее. МИТЬКА ИЩЕТ ДОРОГУ В КОЩЕЕВУ СТРАНУ Ни одна девочка не может исчезнуть из Летнего сада бесследно. И Маша, разумеется, тоже. Во-первых, на том месте, где она сидела, остались ее краски, ее кисточка и ее картина. Во-вторых, у нее был маленький брат, которого звали Митькой. Митька не очень расстроился, когда узнал, что у него пропала сестра. Мама лежала на кушетке и плакала. Папа бегал по городу и у каждого милиционера спрашивал: - Не видали ли вы мою дочку? Ее зовут Маша, она любит рисовать и не любит супа. А Митька в это время думал и думал. Он твердо решил найти сестру. Но как это сделать? И вдруг он вспом- нил, что видел в цирке клоуна, о котором говорили, что он Любитель Нео- быкновенных Историй. Все вздыхали: - Девочка среди бела дня исчезла из Летнего сада. Небывалая вещь! Не- обыкновенная история! Даже в газетах было напечатано: НЕОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ Среди бела дня девочка Маша Л. исчезла из Летнего сада И вот Митька решил рассказать эту необыкновенную историю клоуну - Лю- бителю Необыкновенных Историй. Сказано - сделано! Он сел на трамвай и поехал на Васильевский остров. В садике, перед маленьким домом, положив ногу на ногу, сидел клоун в колпаке, с трубкой в зубах и в разноцветном халате. - Здравствуйте, - сказал ему Митька. - Не знаете ли вы, чем кончилась необыкновенная история, которая произошла с моей сестрой? - Я думаю, - серьезно ответил клоун, - что ее унес Северный Ветер. Это уже случилось однажды с одной моей знакомой девочкой, которая любила носить огромные банты. - Ну нет, - возразил Митька. - Это на Машу не похоже. - Тогда вот тебе превосходный совет. Твоя сестра пропала из Летнего сада. Верно? - Верно. - Поезжай к Ученому Садоводу, - сказал клоун. - Он знает все, что происходит в садах всего мира. В крайнем случае, он поговорит по телефо- ну с какими-нибудь Иваном-да-Марьей. И Митька поехал к Ученому Садоводу. Вот сад так сад! На рябине в этом саду росли вишни, а на яблоне - груши. Вишни были огромные, каждая с хорошее яблоко, а груши похожи на дыни. Здесь были даже персики, которые росли в саду из одного только уважения к Ученому Садоводу. И все эти деревья насадил он сам, своими руками. Это было удивительно - тем более, что он оказался таким ста- реньким, что Митька просто не знал, как к нему подступиться. - В общем, так, - начал он, подойдя наконец к старичку, который сидел в кресле под голубой китайской вишней. - Не знаете ли вы, куда девалась Маша? - Медвежье ухо слышало, как толстяк в синих очках уговаривал ее отп- равиться в Синюю страну, - отвечал Ученый Садовод. - Анютины глазки ви- дели, как она мчалась по Летнему саду на огромной собаке. - А где находится Синяя страна? - спросил Митька. - И как бы мне до нее добраться? - Поезжай к Маленькой Парашютистке, - сказал Садовод. - Когда она опускается с неба на своем парашюте, она видит все страны мира. Кстати, передай ей, пожалуйста, что я назвал новый тюльпан Голубым Парашютом. - Ладно. И Митька сел на трамвай и поехал к Маленькой Парашютистке. - Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, - сказал он Парашютистке, которая только что спрыгнула с неба на землю. - Позвольте доложить: Уче- ный Садовод назвал тюльпан Голубым Парашютом. Что касается меня, то у меня пропала сестра. Позвольте узнать, товарищ старший лейтенант, где находится Синяя страна? И как бы мне до нее добраться? - Полно, Митя, в Синей ли стране? - отвечала Маленькая Парашютистка. - Я видела, как она мчалась верхом на собаке вдоль самого длинного в ми- ре забора. Это дорога не в Синюю, а в Кощееву страну, за тридевять зе- мель, в тридесятое царство. Знаешь, как говорится в сказках: долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, иди вперед - не оглядывайся, колоти в доску - не задумывайся. Пропустишь доску - оглянешься, оглянешься - ос- тупишься, оступишься - заблудишься. Счастливого пути, милый. А маму спросил? - Есть, спросить маму! - отвечал Митька. И он вытянулся и отдал честь Маленькой Парашютистке. СТАРАЯ ГАЛКА Всем известно, что самый длинный в мире забор - это забор Ботаничес- кого сада. И Митька это, понятно, знал. Маму он, понятно, не спросил - все равно она бы его не пустила. Папину палку он, понятно, стащил - при- годится! Может быть, и сам Кощей еще получит по голове этой палкой. И вот в один прекрасный день он отправился с этой палкой в руке вдоль самого длинного в мире забора. Трр! - как барабан! Как будто целый взвод идет с барабаном. Трр! - Митька барабанил по доскам на весь Аптекарский остров (всем известно, что Ботанический сад находится на Аптекарском острове). Трр! - берегись, Кощей! Трр! - берегись, Кощеев брат, самый младший и самый хитрый! Трр! - помни, Митя! Пропустишь доску - огля- нешься! Оглянешься - оступишься! Оступишься - заблудишься! Раз-два, раз-два! Все темнее становилось вокруг. Уже и не узнать стало знакомых мест, а Митька все шел и шел. Раздва! Раз-два! Хлоп! Забор кончился, и он куба- рем покатился в темную яму. Он не очень испугался, только зубы застуча- ли. Он полежал немного - ничего. Стал на колени - тоже ничего. Открыл глаза - и увидел себя в незнакомом городе. Это был большой и красивый город - широкие улицы, просторные сады, высокие дома. Но вот что странно! Все дома были коричневого цвета. В са- дах росла коричневая трава. По улицам маршировали солдаты в коричневых рубашках. Кошка кофейного цвета вылезла из водосточной трубы. Коричневая ворона сидела на пожарной каланче табачного цвета. Можно было подумать, что в этом городе день и ночь вместо снега идет корица и никто не убира- ет ее с улиц вот уже пять или десять лет. У жителей этого города был такой цвет лица, как будто на завтрак они ели старую солому, на обед - пюре из пробки с горчицей, а на ужин снова солому. Все они были так заняты своими мыслями, так молчаливы, что Митька просто не знал, у кого спросить: - Эй, послушайте, не знаете ли вы, где здесь живет некто Кощей Бесс- мертный? Да, это было не очень веселое местечко! Посреди города, на большой площади, стояло в развалинах прекрасное здание. Оно сгорело и было пусто и мрачно. Никто больше не жил в нем, только Старая Галка сидела на печной трубе и смотрела на Митьку своими старыми глазами. - Эй, послушайте! - крикнул ей Митька. - Не знаете ли вы, где здесь живет некто Кощей Бессмертный? Галка встрепенулась. Это была самая молчаливая Галка в Кощеевой стра- не. Ей было триста лет, и за триста лет она только один раз сказала "кррр", - когда подавилась щепкой, которую приняла за кусок голландского сыра. Но этот мальчик понравился ей с первого взгляда. Как смело он спросил ее о Кощее Бессмертном! - Молчи, мальчишка, - проворчала она, - если ты не хочешь, чтобы тебя повесили на первом фонаре! Как ты смеешь говорить - "некто Кощей"? Ты должен был спросить: "Не знаете ли вы, где здесь живет Кощей? Да здравствует Кощей!" - Ладно, бабушка, - отвечал Митька. - Я, знаешь, не для того сюда пришел, чтобы кричать "да здравствует Кощей". Лучше скажи, старая карга, где он живет, а то своих не узнаешь! Галка снова посмотрела на него. "Мальчишка как мальчишка, - подумала она. - Но чем-то он похож на мо- его Галчонка. Нужно помочь ему. Правда, если об этом узнает Кощей... Крр! Страшно! Ну, да ничего! Недаром я прожила на свете триста лет. Мо- жет быть, я и перехитрю его. Ведь, по правде говоря, я не думаю, что он бессмертный!" - Я не знаю, где живет Кощей, - сказала она мрачно. - Но я знаю, что по его приказу моему Галчонку подрезали крылья. Всем птицам подрезали крылья в этой несчастной стране, даже нашим орлам! Я спаслась только по- тому, что гостила у своей племянницы в Альпах. - Всем птицам подрезали крылья?! - вскричал Митька. - Зачем? Галка оглянулась. Кажется, никто не подслушивал их. - Дело, видишь ли, в том, - шепотом сказала она, - что у Кощея Бесс- мертного умерла дочка. Откуда-то из далеких стран ему привезли другую девочку, как две капли воды похожую на покойную Кощееву дочку. Она так же красива и умна и даже, говорят, еще умнее. Она умеет рисовать, прек- расно шьет и даже, говорят, играет на рояле. Но вот беда! У девочки - доброе сердце. У нее, видишь ли, доброе и мужественное сердце, а у Коще- евой дочки было трусливое и злое. Галка закрыла глаза и умолкла. Никогда в жизни ей не приходилось го- ворить так много! - Продолжай, бабушка! - вскричал Митька. - Ты даже не подозреваешь, как мне важно то, что ты говоришь! - Да, у этой девочки оказалось доброе сердце, - продолжала Галка. - И вот Кощей и его тысяча братьев стараются ожесточить ее сердце и сделать его злым и трусливым. Ей, видишь ли, понравился мой Галчонок, и вот Ко- щей велел подрезать ему крылья. Она любит читать - и вот он велел сжечь ее любимые книги. Он ведет тайную войну с одним великодушным народом - и вот каждый день эту бедную девочку сажают на аэроплан, чтобы показать ей разрушенные города, детей, убитых бомбами, и матерей, умирающих от горя. Но ее сердце остается все таким же мужественным и добрым. И Галка снова закрыла глаза и умолкла. - Говори, говори, бабушка! - снова вскричал Митька. - Ты даже не по- дозреваешь, как мне важно то, что ты говоришь! - Они держат ее взаперти в Кощеевом дворце, в темной комнате за тремя дверьми, - продолжала Галка. - Каждую ночь один из Кощеевых братьев рассказывает ей самые страшные истории в мире, чтобы запугать ее бедное сердце. Но она спокойно выслушивает эти истории и даже спрашивает иног- да: "Может ли это быть? В самом деле?" Она боится только одного: ласково взглянуть на мышонка, который иногда прибегает к ней по ночам, - она знает, что Кощей убьет этого мышонка, если догадается, что она его полю- била. Галка снова замолчала и спрятала голову под крыло - ей стало стыдно за Кощея, а кстати уж и за его тысячу братьев. - Говори, говори, бабушка! - вскричал Митька. - Ты даже не подозрева- ешь, как мне важно все, что ты говоришь! - Она сидит взаперти за тремя дверьми, - продолжала Галка, - и каждую дверь сторожит собака с большим ключом в зубах. Первая - собака-волк, которая ее притащила. Вторая - жирный пес, который сидит, положив голову на два столба застывшей ядовитой слюны, а третья, самая страшная, - просто тощая хромая собака. У них имена на одну букву - но никто не зна- ет этой буквы. Никто в Кощеевой стране не знает, как их зовут. Спроси-ка меня - почему? - Почему, бабушка? - спросил Митька. - Потому что собака умрет, если кто-нибудь, кроме Кощея, громко про- изнесет ее имя. А если она умрет, тогда уж, понятно, ничего не стоит взять из ее пасти ключ, открыть дверь и выпустить Девочку Доброе Сердце. - Понял, бабушка, - сказал Митька. - Теперь слушай меня. Знаешь ли, кто эта девочка? Моя сестра. И я очень рад, что у нее оказалось превос- ходное сердце. Я, представь себе, даже и не знал, что у нее такое доброе сердце. МИТЬКА ВСТРЕЧАЕТСЯ С БЕДНЯГОЙ ГАЛЧОНКОМ И ИДЕТ НОЧЕВАТЬ К ПЕРЕПЛЕТЧИ- КУ ИЕРОНИМУСУ КАР Галка не особенно удивилась. Слава богу, ей было не сто лет! Она дав- но ничему не удивлялась. Просто она подумала: "Жаль мне мальчика. Какой он милый! И как похож на моего Галчонка!" - Ну что ж, сестра так сестра, - сказала она. - В таком случае зна- ешь, что ты должен сделать прежде всего? Спрятаться. Страшно подумать, что может сделать с тобой Кощей и его тысяча братьев. Едва она произнесла эти слова, как толстяк в клетчатых штанах вышел из-за разрушенной печки и заорал: - Галка и мальчик! Именем Кощея! Вы арестованы! Да здравствует Кощей! Знаете, кто это был? Младший Кощеев брат - самый младший и самый хит- рый. Знаете, что он делал за печкой? Он подслушивал их - Митьку и Галку. - Мы погибли, - сказала Галка. - Беги! - Как бы не так! - вскричал Митька и с размаху ударил толстяка голо- вой в живот. Раз! И толстяк сел на землю. - Позвольте, позвольте, - сказал он. Но в эту минуту Галка села ему на нос и закрыла крыльями его глаза. - Беги, Митя! Беги, если ты хочешь спасти сестру! И Митька побежал, хотя ему и очень хотелось ударить толстяка палкой по шее. Но еще больше ему хотелось спасти сестру! Он побежал со всех ног и, выбравшись из развалин, через несколько минут очутился в темном пере- улке - темном потому, что уже наступила ночь. Но долго еще слышал он за спиной отчаянные крики: - Мальчик, вы арестованы! Именем Кощея! Да здравствует Кощей! Однако нужно было подумать и о ночлеге. Постучаться, что ли, в первый попавшийся дом? Но дома были все какие-то мрачные, темно-коричневые, черствые, как черствая хлебная корка. Неохота стучаться в такие дома. И Митька уже решил было провести ночь на улице, как вдруг увидел, что навстречу ему ковыляет какая-то птичка - с большим носом и маленькими крыльями, которые висели по бокам как рыбьи хвосты. Это был бедняга Гал- чонок, тот самый, который, по мнению его старой мамы, был чем-то похож на Митю. - Виноват, - сказал Галчонок. - Я видел, как вы разговаривали с ма- мой. Вы не знаете, случайно, скоро она прилетит домой? Очень хочется ку- шать. - Вот что, малыш, - отвечал Митька. - Не можешь ли ты показать мне дом, в котором я мог бы провести эту ночь? Мне, понимаешь, не нравятся эти темно-коричневые дома, черствые, как черствая хлебная корка. Галчонок задумался. - Видите ли, - сказал он. - Мы с мамой живем на чердаке у одного Пе- реплетчика. Возможно, что он позволит вам провести у него эту ночь. У него есть свободная комната - та, в которой жил его сын. Пойдемте, пожа- луй. Я провожу вас. Но скажите, ведь мама скоро вернется домой? Я, пони- маете, еще ничего не кушал с утра. И Галчонок привел Митьку к переплетчику Иеронимусу Кар. Это был высокий старик с большими черными бровями и косматой седой бородой. Он был такой высокий, а жил в таком низеньком домике, что по утрам, когда он вставал с постели и потягивался, ему приходилось встав- лять свою голову в круглую дырку на потолке. Впрочем, это было даже приятно: на чердаке, как вы знаете, жила ста- рая, умная Галка и Галчонок, с которыми он любил поболтать по утрам. - Виноват, - сказал ему Галчонок. - Этот мальчик - мамин знакомый. Кстати, вы не знаете, она еще не вернулась домой? - Не знаю, - проворчал Переплетчик. - Не сердитесь, пожалуйста, - снова сказал Галчонок. - Ведь вы же знаете, что, если вы даже очень рассердитесь, все равно я не могу от вас улететь. Этот мальчик остался без ночлега, и я сказал ему, что у вас есть свободная комната - та, в которой жил ваш уважаемый сын. Можно ему переночевать в этой комнате, хозяин? - Нельзя, - проворчал Переплетчик. - Почему, хозяин? - Потому, что я очень сердитый, очень грустный и никого не хочу ни видеть, ни слышать! - В общем, так, - сказал Митька. - Будем говорить начистоту. Тем бо- лее, вы уже такой старик, что я вам врать не стану. Но, возможно, с дру- гой стороны, что сейчас я скажу необыкновенную вещь. Я приехал сюда за сестрой. Мою сестру похитил Кощей Бессмертный. Я прибыл, чтобы вернуть сестру. Кроме того, мы еще посмотрим, какой он бессмертный. Очевидно, Митька сказал действительно необыкновенную вещь, потому что Переплетчик от неожиданности вытянулся во весь свой рост и как раз забыл вставить голову в дырку. Хлоп! И он ударился головой о потолок. Очень спокойно он снял со стены старый медный таз и положил его на затылок. - Милый мальчик, - сказал он. - Я сочувствую вам от всей души, хотя ваша затея кажется мне безнадежной. Я очень сердитый, очень грустный, но все-таки я сердечно рад видеть такого милого гостя из милой далекой страны. Прошу вас пожаловать в комнату моего бедного сына. Вы должны знать, что он заключен в тюрьму по приказу Кощея. ГАЛКА ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ И РАССКАЗЫВАЕТ О ТОМ, ЧТО ВИДЕЛА И СЛЫШАЛА ЗА НОЧЬ Вот когда можно было вволю поспать. Митька завалился и - фью-фью! - засвистел носом: заснул в одну минуту. Но не тут-то было! Только что он засвистел, как Галчонок постучал в его дверь. - Мальчик, вы спите? Я просто не понимаю, куда могла деться мама! - Придет, - сквозь сон пробормотал Митька. - Да, придет! Вы все время говорите - придет да придет. Я беспокоюсь. По правде говоря, и Митька уже начинал беспокоиться. Но ему так хоте- лось спать, что беспокоиться было некогда. "Фью-фью! - свистел он. - Фью-ю-ю! Как будто опять стучат? Да, стучат. Наверное, опять Галчонок". - Кто там? - Мальчик, вы спите? Как вы думаете, может быть, она нашла себе дру- гого Галчонка? - Ну вот еще, - отвечал Митька. - Ей, брат, хватит и с тобой хлопот. Иди-ка ты спать. Как ты заснешь, так она и прилетит - вот увидишь. - Я не хочу спать. Как хотите, это очень странно. Знает, что я целый день не ел... Просто удивительно, честное слово. Очень хотелось спать, но все-таки Митька позвал Галчонка и дал ему кусочек яблока. Он взял с собой яблоко на дорогу. - Спасибо, мальчик. - Галчонок поел и задумался. - Главное, что меня беспокоит, - она мне ничего не сказала. Между тем в городе совершенно нет продуктов, и многие ловят и кушают галок, ворон и других несъедобных птиц. Я просто боюсь, что она попалась кому-нибудь на ужин. Как вы дума- ете, мальчик, - ведь нет? - Ну конечно, нет, - отвечал Митька, и в это мгновение - стук, стук, стук! - кто-то постучал в окошко. - Мама, мама! - закричал Галчонок. - Мамочка, это ты? - Пришла? - басом спросил из своей комнаты старый Переплетчик. Да, это была Галка. - Фу, дайте отдышаться! - сказала она. - Вот так ночка! Хозяин, идите сюда. Я принесла вам привет от вашего сына. Хлоп! Переплетчик вскочил с кровати и хлопнулся головой о потолок. Опять он забыл вставить голову в дырку. Опять пришлось снимать со стены старый медный таз и класть его на затылок. - Я принесла вам привет от сына, - торжественно повторила Галка. - Вообще я проделала за эту ночь столько дел, что самой становится страш- но. Во-первых, я клюнула младшего Кощея в глаз и очень рассчитываю, что этот негодяй останется кривым на всю жизнь. Во-вторых, я слетала на реч- ку Шпрот и принесла Галчонку на ужин дохлую рыбу. - Спасибо, я уже поужинал, - обиженно отозвался Галчонок. - В-третьих... О, в-третьих... Слушайте, хозяин! Слушай, Митя! Вот что она рассказала: - Когда я прилетела в тюрьму, ваш сын спал, хозяин. Я негромко карк- нула: "Каррл", - и постучала клювом о решетку. Он открыл глаза и снова закрыл - должно быть, подумал, что это сон. "Проснитесь, Карл, это я - Старая Галка! Вы меня не узнали?" Он снова открыл глаза и пожелал мне доброго утра. "Сейчас поздняя ночь, Карл", - сказала я ему. "В самом де- ле? - ответил он. - К сожалению, я пробыл здесь так долго, что перестал отличать день от ночи". "Карл, привет и привет, - сказала я. - Привет от вашего старого отца. Привет от ваших старых и новых друзей. Я прилетела к вам по важному де- лу. Речь идет, видите ли, об одном добром сердце. Нужно освободить от Кощея девочку из далекой страны - девочку с добрым и мужественным серд- цем. Ее стерегут три собаки. У них имена на одну букву, но никто не зна- ет этой буквы, и никто в Кощеевой стране не знает, как их зовут. Спроси- те-ка меня - почему?" - "Потому что собака умрет, - отвечал Карл, - если кто-нибудь, кроме Кощея, громко произнесет ее имя". Тут, сами понимаете, я стала говорить шепотом. "Карл, - сказала я шепотом, - вы один в Кощее- вой стране знаете все тайны Кощея. Скажите, как зовут этих собак, и я передам их имена маленькому храброму брату храброй девочки с храбрым сердцем". И он сказал... - Сказал?! - в один голос закричали Переплетчик, Галчонок и Митька. - Да, - торжественно повторила Галка. - К сожалению, он успел назвать одно имя. Он сказал его шепотом, и я сейчас скажу его шепотом, и, если кто-нибудь из вас захочет его сказать, пускай говорит шепотом. А Галчо- нок пойдет спать. Доброй ночи!.. Гарт. - Как? - в один голос спросили Переплетчик и Митька. - Гарт, - повторила Галка. - Первую собаку зовут Гарт. Я крикнула ему: "Спасибо, Карл! А второе?" Он уже открыл рот, чтобы сказать второе имя, но в это время три Кощеевых брата вбежали в камеру, схватили его за руки и потащили куда-то. Он только успел крикнуть мне: "До свидания, ми- лая Галка!" Так и сказал: "милая Галка..." Не плачьте, хозяин, уверяю вас, что он скоро вернется... "До свидания, милая Галка! - крикнул он. - Лети к тому, у кого черное лицо, но чистая душа. Он тебе поможет". - Черное лицо и чистая душа? - повторил Митька. - Что это значит? - Мама, а я знаю, - сказал за дверью Галчонок. - Что ты знаешь? - Это негр. - Милый, милый, - растроганно сказала Галка. - Иди ко мне, я тебя по- целую! Удивительно умный ребенок. Почему ты до сих пор не спишь, него- дяй? - Какой там негр, - сказал старый Переплетчик, который давно уже сто- ял, засунув голову в дырку, чтобы никто не видел, что он плачет о сыне. - Это Веселый Трубочист, я его превосходно знаю. - Мама, идут! - закричал за дверью Галчонок. - Кто идет? - Не знаю. Ай, мама, мне страшно! Бум, бум, трах! Весь дом затрясся, во все окна и двери застучали разом. Бум, трах! Бум, бум, трах! - Мальчик и Галка! - раздался на улице громкий голос. - Вы арестова- ны! Именем Кощея! Да здравствует Кощей! ВЕСЕЛЫЙ ТРУБОЧИСТ По-настоящему испугался только Галчонок. - Мама, Кощей... - прошептал он и совсем уже собрался упасть в обмо- рок, так что маме пришлось клюнуть его, чтобы привести в чувство. Это был, конечно, не сам Кощей, а его младший брат! - самый младший и самый хитрый. Это он кричал: - Мальчик и Галка, вы арестованы! А полицейские, которых он захватил с собой, в это время кричали: "У-у-у! У-у - у!" - чтобы задать Галке и мальчику страху. - Мы погибли, - сказала Галка. - Как бы не так! - вскричал Митька. - Кто мне скажет, куда ведет эта дырка? - На чердак, - в один голос сказали Переплетчик, Галчонок и Галка. - Прекрасно! И Митька подхватил Галчонка и сунул его себе за пазуху. - Бабушка, вперед! - скомандовал он. Раз и два! Он вскочил на стул, на стол, на комод и нырнул в дырку, сложив руки по швам, как деревянный солдатик. - До свидания, - сказал он Переплетчику. - Кланяйтесь от меня младше- му Кощею. - Передайте ему, - прибавила Галка, - что даже Старую Галку нельзя арестовать, пока у нее не подрезаны крылья. - Передайте ему... - запищал Галчонок, но в это время Митька перело- жил его в карман, и что именно Галчонок хотел передать младшему Кощею, так и осталось неизвестным. Ну и чердак! Это был такой маленький чердак, что на нем и в самом де- ле впору было жить только галкам. Но зато на этом маленьком чердаке было окно, а из окна была видна крыша. - Вперед, за мной! - скомандовал Митька, и они в одну минуту вылезли через окно и оказались на крыше. А с крыши, как известно, можно перебраться на другую крышу, а с этой - на третью, а с третьей - на четвертую. Галка летела впереди и показы- вала дорогу. Еще бы! Она провела на этих крышах всю свою жизнь. - Мама, скоро? - кричал из кармана Галчонок. - Мне темно! Почему меня посадили в карман? Тут лежит яблоко. Можно мне его скушать? - Пожалуйста, спрячь подальше свой нос, - сказал ему Митька. - Он ко- лется, как вязальная спица. Начинало светать, когда они остановились на крыше высокого здания. Весь город был виден с этой крыши - коричневые улицы, по которым марши- ровали коричневые солдаты. На каждом фонаре - они еще горели - был нари- сован Кощеев знак - две большие собачьи ноги крест-накрест. - Несчастная страна... - пробормотала Галка. И вдруг такая веселая песня донеслась до них, что они не поверили своим ушам. Кто же пел ее? Трубочист. За плечами у него висели мешок и веревка, в руках он держал метлу и большую складную ложку. Вот что он пел: Пять рыцарей отважных, Сердец веселых пять, Хотят у Старой Щуки Печной горшок отнять. - Печной горшок? - спросила Галка. - Гм, странно. Что он хочет этим сказать? Пять рыцарей веселых, Бесстрашных пять сердец, Мы шею Кощею Намылим наконец! - Прекрасно, но что это за пять бесстрашных сердец? - сказал Галчо- нок. - Ну я, ну мама, ну, наконец, мальчик... - Эй, дяденька! - закричал Митька. - Как вас зовут? Спойте-ка нам еще что-нибудь! Как бы нам до вас добраться? - Эй, мальчик! - закричал в ответ Трубочист. - А тебя как зовут? Спой-ка мне что-нибудь! Как бы мне до тебя добраться? - Эхо, - высунувшись из Митькиного кармана, испуганно пробормотал Галчонок. - Послушайте, я вас серьезно спрашиваю! - снова закричал Митька. - Как вас зовут? Нам это нужно знать, потому что мы, понимаете, ищем одно- го дяденьку вроде вас. - Если вы ищете Веселого Трубочиста, - возразил Трубочист, - стало быть, вы ищете меня, потому что я последний Веселый Трубочист в этой стране. - Веселый Трубочист?! - закричал из Митькиного кармана Галчонок. - Не может быть! Какой необыкновенный случай! Он так удивился, что чуть не выпал из кармана, и старой маме пришлось клюнуть его в лоб, чтобы немного привести в чувство. - Веселый Трубочист, привет и привет! - торжественно сказал Митька. - Привет от вашего старого друга Карла. Привет от ваших новых друзей. Ну-ка, киньте мне вашу веревку! Благодарю вас! И он на лету поймал веревку, которую бросил ему Веселый Трубочист. Раз-два! Он привязал веревку к трубе и перебрался на соседнюю крышу. У него, как известно, было бесстрашное сердце. У Галчонка тоже было бесстрашное сердце, хотя он и дрожал в Митькином кармане как осиновый лист. А про Галку нечего и говорить, - ей ничего не стоило перелететь с крыши на крышу. - В общем, так, - сказал Митька. - Как известно, мою сестренку похи- тил некто Кощей. Она сидит за тремя дверьми, и каждую ночь один из Коще- евых братьев рассказывает ей самые страшные истории в мире. Правда, она оказалась довольно храброй, но все-таки я очень боюсь, что в конце кон- цов она просто сойдет с ума от страха. Все-таки она - девочка, этого, товарищи, нельзя забывать. Ее сторожат три собаки, которые подохнут, ес- ли назвать их по именам. Ваш друг Карл открыл нам первое имя. Теперь, Веселый Трубочист, дело за вами. Скажите нам, как зовут вторую и третью собаку. Веселый Трубочист был действительно очень веселый. Больше всего на свете он любил посмеяться. Как-никак он был последний весельчак в Кощее- вой стране, и его иногда за плату приглашали в богатые дома - просто послушать, как он смеется. "Жалко мне эту девочку, - подумал он. - И мальчик очень милый. Как ловко он перебрался по моей веревке с крыши на крышу! Из него вышел бы превосходный трубочист. И подумать только, как он любит сестру. Помо- гу-ка я им. Правда, если я им помогу, меня, пожалуй, повесят. Но ведь, если я им не помогу, я все равно умру от стыда, что не помог двум прек- расным детям из прекрасной страны, которую я так уважаю". - Ладно, - сказал он. - Слушайте! Вот что он рассказал: - Однажды я чистил печи в Кощеевом дворце. Я спустился по трубе в ог- ромный камин и вдруг увидел Кощея. Вы думаете, я испугался? Ничуть! Он сидел перед зеркалом и красил усы. Вдруг он закричал: "Гнор!" И собака примчалась. Это был жирный пес, который сел у Кощеевых ног, положив го- лову на два столба застывшей ядовитой слюны. Вы понимаете, я выскребывал ложкой сажу в камине, а Кощей решил, что это скребется за дверью собака. Гнор - вот как ее зовут, не будь я Веселый Трубочист. Ее зовут Гнор! - Спасибо, Веселый Трубочист. - Митька протянул ему руку. - Теперь нам осталось узнать только третье имя. - А третье имя знает Щука, - сказал Трубочист. - Скажите, пожалуйста! - закричал из кармана Галчонок. - Это та самая Старая Щука, о которой вы только что пели? - Милый, милый, - растроганно сказала Галка. - Удивительно умный ре- бенок!.. Ну конечно, та самая. Она живет в речке Шпрот и сторожит печной горшок. Моя племянница рассказывала мне эту историю. В горшке лежит яй- цо, а в яйце - уголек. - Правильно! - сказал Трубочист. - Но если бы это был простой уголек, пожалуй, его и не стоило бы сторожить. - Что же это за уголек? - спросил Митька. - В этом угольке - Кощеева смерть. Уголек горит - И Кощей живет, Погаси уголек - И Кощей умрет. - Где же находится речка Шпрот? - спросил Митька. - И как бы нам по- видать эту Щуку? - Друзья мои! - вскричал Трубочист. - Вы ничего от нее не узнаете. У нее ужасный характер. Недаром Кощей поручил ей такое важное дело. На днях он съел за обедом ее щуренка. Представьте себе, она не сказала ни слова! - Она напишет нам третье имя хвостом на воде, - сказал Митька. - Не может быть, чтобы она любила Кощея! МИТЬКА В КОЩЕЕВОМ ДВОРЦЕ Вы, может быть, думаете, что им пришлось очень долго искать Старую Шуку? Ничуть не бывало! Когда они пришли к речке Шпрот, Щука плавала у самого берега. К сожалению, она плавала брюхом вверх. Она подохла. Это было так неожиданно, что Галка, которая за триста лет видела не одну дохлую щуку, не поверила глазам и подлетела к щуке поближе, чтобы взглянуть ей в лицо. Да, это была она! "Все кончено", - подумала Галка. Она не сказала этого вслух, чтобы не особенно огорчать Митьку. Но все кончено, это совершенно ясно! Третье имя Щука унесла с собой в могилу, а печной горшок остался на дне реки. - Спокойно, товарищи, - сказал Митька и вытащил из кармана Галчонка. - Щука, очевидно, подохла. Ну что ж! Попробуем обойтись без Щуки, тем более что она, как дохлая, нам уже не может помочь. А пока посидим на берегу и пообедаем вот этим яблоком. У меня есть яблоко, если Галчонок его еще не съел. Он вынул яблоко и разделил его на четыре части. Ого, как это было вкусно! "Гарт и Гнор, - думал Митька. - И третье имя на ту же букву. Может быть, просто Гав-Гав? Едва ли!" Он доел яблоко и встал. - Решено, - сказал он. - Веселый Трубочист, у меня к вам просьба. Возьмите из вашего мешка немного сажи и вымажьте мне лицо. Вот так раз! Даже Веселый Трубочист удивился, хотя ему-то уж не в ди- ковину были запачканные лица. Не удивилась только Старая Галка. Впрочем, ей некогда было удивляться, потому что Галчонок в эту минуту подавился мухой. Он разинул рот, услышав Митькину просьбу, и в рот влетела муха. - Вымажьте мне лицо сажей, - твердо повторил Митька. - Я хочу быть похожим на вас. Понятно? Веселый Трубочист засмеялся. - Понятно, - сказал он и в одну минуту вымазал Митьку сажей. Для большего сходства он насыпал сажи ему за шиворот, за пазуху и в штаны. Это было не очень приятно, но Митька не сказал ни слова. Недаром у него было отважное сердце. - А теперь, - сказал он, - у меня к вам еще одна просьба. Дайте мне вашу метлу, веревку и большую ложку. - Я все поняла, - сказала Галка. - Счастливого пути! - Спасибо, бабушка, - отвечал Митька. - Не поминайте лихом. - Мама, - с ужасом спросил Галчонок, - куда он идет? Зачем он нама- зался сажей? Галка молчала. Она, разумеется, не плакала - хотя бы потому, что пти- цы вообще не плачут, но все-таки украдкой сморгнула слезу. - Товарищи, без слез, - строго сказал Митька. - Желающие могут прово- дить меня один или два квартала. Веселый Трубочист, почему вы такой не- веселый? Ведь вы, кажется, говорили, что вы - последний весельчак в этой стране! Ну-ка, на прощание, спойте нам вашу песню: Пять рыцарей бесстрашных, Веселых пять сердец, Мы шею Кощею Намылим наконец! И Митька ушел. Это был уже не Митька - и родная сестра его бы теперь не узнала! Это был маленький трубочист, запачканный сажей, с черным ли- цом, с черными руками. За плечом у него висели метла и веревка, в руке он держал мешок с сажей и большую складную ложку. Куда же он шел? В Ко- щеев дворец! Он решил узнать третье имя от самого Кощея... Не так легко попасть в Кощеев дворец, если очень долго думать - кого бы спросить, да как бы пройти, пустят ли, да ведь, наверное, не пустят! А Митька долго не думал - он просто постучался на кухню и сказал: - А вот кому трубы почистить! - Пошел вон, бездельник! - заворчал на него повар. - Знаем мы, какие трубы ты чистишь! Ты чистишь карманы, негодяй! Да здравствует Кощей! - Дяденька, напрасно вы так думаете, - спокойно отвечал Митька. - Вы не смотрите, что я такой маленький. Я, поверьте, не меньше труб вычистил на своем веку, чем вы испекли пирогов. - Ваше превосходительство господин тайный советник, - сказал повару его помощник. - Осмелюсь заметить, что в левом дымоходе главной печки вашего превосходительства сегодня загорелась сажа. Может быть, вы позво- лите этому негодяю, как вы изволили выразиться, посмотреть, в чем там дело, а потом доложить вам? Главный повар нехотя кивнул головой, и Митька был допущен на кухню. А из кухни, как известно, можно пройти в столовую, из столовой в другую столовую, а из другой столовой в третью. Из восьмой столовой в девятую, а из девятой в десятую. Митька шел и не оглядывался. Оглянешься - осту- пишься, оступишься - заблудишься! И вдруг "рр-ав, ав, ав!" - где-то за- рычала собака. Раз! - Митька нырнул в камин. Вот так камин! Он был выло- жен мрамором, и на каждой плите высечен Кощеев знак - две собачьих ноги крест-накрест. Но Митька не стал особенно удивляться. Подумаешь, камин! Он спрятался в угол и стал ждать. "Посмотрим, - думал он, - что будет дальше?" И вот в столовую вошел - кто бы вы думали? Младший Кощеев брат. Он был все еще в клетчатых штанах, но уже без очков и с перевязанным гла- зом. "Молодец бабушка, - подумал Митька. - Здорово угодила". - Да здравствует Кощей! - сказал младший Кощей. - Позволь доложить, о великий Кощей! Поиски не привели ни к чему. Галка и мальчик исчезли бесследно. "Вот так штука, - подумал Митьха. - С самим Кощеем разговаривает? Да где же он?" Он осторожно выглянул из камина. Под столом? Никого. Под буфетом? То- же. Митька взглянул наверх - и обомлел. Кощей, как муха, ходил по потол- ку. - Убить всех галок, - сказал с потолка Кощей. - А мальчишку найти, ослепить и сжечь. "Вот спасибо, - подумал Митька. - Как бы не так!" - Позволь доложить, о великий Кощей, - сказал младший Кощей. - Щука сдохла по твоему приказанию. Она, оказывается, действительно была недо- вольна тем, что ты изволил за обедом съесть ее щуренка. Печной горшок положен в ларец и доставлен сюда. Мастер Золотые Руки ждет твоих распо- ряжений. - Позвать его сюда, - сказал Кощей. Только что он это сказал, как за дверью раздались шаги, и высокий че- ловек с добрым и смелым лицом вошел в комнату. У него была широкая грудь, широкие, сильные плечи, но больше всего Митьке понравилась его борода, короткая и кудрявая, как у папы. Это и был Мастер Золотые Руки. Трах-тарарах! Кощей скатился с потолка на стол и сел, кряхтя и поти- рая спину. - Мастер, - глухим голосом сказал он и уставился на Мастера мертвыми глазами, - это ты заковал ларец? - Да. - И никто, кроме тебя, об этом не знает? - Никто. - А ты знаешь, что находится в этом ларце? - Мне сказали, что Девочка Доброе Сердце возвращается на родину, что ты подарил ей этот ларец с чудесными подарками - скатертью-самобранкой и семимильными сапогами. Я заковал ларец, чтобы в далекой дороге никто не украл эти драгоценные вещи! Кощей задумался. - Ты заковал мою смерть, - сказал он. - А теперь я прикажу навеки за- ковать тебя в цепи, чтобы ты никогда и никому не мог передать эту тайну. Ты будешь сидеть в цепях до тех пор, пока ты ее не забудешь. Что же ты не кричишь: "Да здравствует Кощей!"? Но Мастер Золотые Руки молчал. - Гаус! - закричал Кощей. - Рррр-ав-ав! - И тощая хромая собака вбежала в комнату и встала на задние лапы перед Кощеем. "Ата, вот и ты, голубушка, - подумал Митька. - Вот как тебя зовут. Гаус!" И он стал твердить в уме это имя. - Надеть на Мастера цепи, - приказал Кощей. И страшная собака принялась за дело. - Ррр-ав! - зарычала она. И горн с мехами вдруг очутился в комнате, как будто упал с неба. - Ррр-ав-ав! И три Кощеевых брата вбежали и схватили Мастера за руки. Да, это было действительно страшно! Огонь так и перебегал по раска- ленным кольцам цепи, искры вспыхивали и гасли. Опустив голову, мрачный Кощей сидел на столе и смотрел на Мастера мертвыми глазами. - Прекрасно закован, - сказал он наконец. - Отлично, великолепно за- кован. Уведите его. А ты можешь остаться. И собака встала на задние лапы и подняла к нему тощую морду. - Ав-ав-ррау, - прорычала она. Вероятно, она хотела сказать "Да здравствует Кощей!" по-собачьи. - Посадить Мастера в подвал, - сказал Кощей. - Ларец поставить ко мне под кровать. Пусть Мастера сторожит Гнор. Ты будешь спать у дверей моей спальни. "Запомним", - подумал Митька. - У девчонки пускай останется Гарт, - продолжал Кощей. - Мне кажется, что скоро - очень скоро - она станет как две капли воды похожа на мою покойную дочку. Прощай! И собака скрестила перед ним свои лапы и ушла. А потом ушел и Кощей, потирая спину. - Так, - сказал Митька и вылез из камина. - Ну что ж, пора прини- маться за дело. Только что он это сказал, только что собрался на цыпочках перейти из девятой столовой в десятую, как... Трах! Дверь перед ним захлопнулась, и кто-то запер ее с другой стороны на ключ. - Ата, попался, - раздался за дверью знакомый голос. - Теперь ты от меня не уйдешь, негодяй! ГАЛКА РАССКАЗЫВАЕТ МАШЕ ТО, ЧТО ЕЙ РАССКАЗАЛ ТРУБОЧИСТ Интересно, что же в это время делала Маша? Давным-давно она поняла, что младший Кощей обманул ее и привез не в Синюю, а в Коричневую страну. "Он бы попался, - думала она, - если бы я попросила его показать Си- нюю страну на карте". С каждым днем она спала все хуже и хуже. Она слышала по ночам, как стучит ее сердце, и думала: "Кажется, оно еще не стало злым и трусли- вым?" "Я ослепну, - думала она, - и тогда Кощей отпустит меня. Тогда я буду совсем не похожа на его покойную дочку. Как все-таки хорошо, что я на нее не похожа!" Она не плакала. Только однажды мышонок, который прибегал к ней по но- чам, почувствовал, как слеза капнула ему прямо на нос. Но это была единственная слеза. Никто не узнал о ней, кроме мышонка. В ее комнате было маленькое окно. В ясный, солнечный день она видела крышу Кощеева дворца: ее комната находилась в башне, высоко поднимавшей- ся над крышей. И вот однажды она заметила, что по этой крыше опрометью бежит Трубочист. Он был без шапки, без метлы и веревки и даже без своей складной ложки. Он очень торопился. Разбежавшись, он нырнул в трубу вниз головой, как в воду. "Какой смешной", - подумала Маша. Она не знала, что это Веселый Трубочист. Потом она увидела птицу - что за чудеса! - настоящую птицу. "Должно быть, она прилетела от нас, - подумала Маша. - Ведь в Кощее- вой стране всем птицам подрезаны крылья!" Она не знала, что это была старая, умная Галка... Вот, наконец, и Трубочист. Он вылез из трубы, и Галка сейчас же поле- тела к нему - можно было подумать, что она только его и дожидалась. "Ручная", - подумала Маша. Она не знала, что Трубочист и Галка гово- рили о ней. Но вот Галка сделала два больших медленных круга над крышей, как буд- то раздумывая о чем-то, и вдруг села у Машиного окошка. - Милая девочка, привет и привет, - сказала она. - Привет от твоего брата. Привет от твоих новых друзей. Не удивляйся и не пугайся - Митька в Кощеевом дворце. Он пришел, чтобы освободить тебя, но его схватили, и теперь он сидит под стражей. Он мог бы убежать через камин, но младший Кощей следит за каждым его движением. Однако мы перехватили этого него- дяя и узнали все, что нам нужно было узнать. Митька в Кощеевом дворце! Маша удивилась, испугалась и обрадовалась, - право, можно было подумать, что она гордится таким храбрым братом. - Бабушка, нужно ему помочь, - строго сказала она. - Может быть, вы узнали, как зовут собак, которые меня сторожат? - Их зовут Гарт, Гнор и Гаус, - шепотом отвечала Галка. - А теперь слушай внимательно: каждое слово повторяй в уме, чтобы лучше запомнить. У твоей двери сидит Гарт. Повторила? - Повторила, - сказала Маша. - В подвале заперт Мастер Золотые Руки. Его сторожит Гнор. - Повторила. - Гаус сторожит ларец с Кощеевой смертью. - Повторила. - Ты постучишь в дверь и, как только собака вбежит, крикнешь ей: "Гарт!" И собака издохнет. Потом ты спустишься в подвал и освободишь Мастера Золотые Руки - он один знает, как открыть ларец с Кощеевой смертью. Потом ты убьешь третью собаку и вместе с Мастером унесешь ларец из Кощеевой спальни. ЧТО ПРЕДСКАЗАЛА ПЕСЕНКА, КОТОРУЮ ПЕЛ ТРУБОЧИСТ "Ох, сколько дела! Справлюсь ли я?" - подумала Маша. Но она не стала особенно долго думать, справится она или нет. Она бы- ла Митькина сестра, а храбрая девочка, как известно, нисколько не хуже храброго мальчика. Когда Галка улетела, она завязала в носовой платок все, что у нее бы- ло, - зубную щетку, зеркальце и катушку ниток с иглой, - простилась с мышонком и громко постучала в дверь. Дверь распахнулась, и в комнату вбежала собака-волк. - Гарт! - крикнула Маша. У собаки подкосились ноги, и она грохнулась на пол, как мешок с кар- тошкой. "Прекрасно", - подумала Маша. На всякий случай она взяла из ее пасти ключ и заперла мертвую собаку, - пусть думают, что она просто ушла ку- да-нибудь по своим делам. Потом Маша завязала этот ключ в платок вместе с зеркальцем, нитками и зубной щеткой и спустилась вниз. Она прошла одну лестницу, потом другую и третью. А с третьей лестницы можно попасть на четвертую, с четвертой на пятую. С десятой на одиннадцатую, а с одиннадцатой на ту, которая ве- ла прямо в подвал. Жирный пес сидел перед дверью подвала, положив свою жирную голову на два столба застывшей ядовитой слюны. - Гнор! - крикнула ему Маша. И пес издох. Он даже не успел сказать: "Ав-авррау". Маша взяла из его пасти ключ и открыла подвал. - Выходите, пожалуйста, - сказала она. - Я пришла за вами, Мастер Зо- лотые Руки. Они не стали тратить много времени на знакомство, а просто втащили собаку в подвал и заперли на ключ. - Пускай думают, - сказала Маша, - что ей захотелось прогуляться. Но дальше дела пошли не так гладко. Как вы знаете, Мастер был зако- ван, и хотя цепи не мешали ему идти, но зато на каждом шагу оглушительно звенели. Этот звук донесся до младшего Кощея, который сидел на корточках перед замочной скважиной и следил за Митькой. "Что за шум? - подумал младший Кощей. - Что за неприличный шум в та- кой неурочный час, когда сам Кощей спит после обеда?" Он хотел позвать кого-нибудь из тысячи братьев, но в это время Мастер Золотые Руки вошел в комнату и ударил его своими закованными руками. - Позвольте! - закричал младший Кощей. Это было его последнее слово. Мастер убил его своими цепями. - Алло! - закричал Митька за дверью. - Кто там? - Мы, - шепотом отвечала Маша. Она хотела сказать, что они скоро увидятся. Но они увиделись скорее, чем она успела это сказать, потому что Мастер Золотые Руки ударил в дверь плечом, и она сорвалась с петель. - Ах! - сказала Маша. Она не узнала Митьку. Еще бы! Он был так пере- мазан сажей, что его и родная сестра не узнала бы. А ведь Маша и была его родная сестра! - Здравствуй, вот и ты, - только и сказал Митька. Это было немного, но он, как все храбрые мальчишки, не любил цело- ваться. Да и некогда было: нужно было бежать в Кощееву спальню - доста- вать ларец с Кощеевой смертью. Да, это было действительно очень трудно! Нужно было идти на цыпочках и не разговаривать, а ведь это почти невозможно - так долго просидеть взаперти и не поговорить с родным братом! - А как па... - начинала Маша и вспоминала, что нельзя разговаривать. - А как мам... - но опять умолкала. Вот, наконец, и Кощеева спальня. Тощая хромая собака сидела у дверей. - Грр-ав, - зарычала она. Но Митька крикнул ей: - Молчи, Гаус! И она сейчас же упала и издохла. Теперь ничего не стоило взять из ее пасти ключ и открыть Кощееву спальню. Так они и сделали. Мастер остался за дверьми, чтобы не разбудить Ко- щея, а брат с сестрой на цыпочках пошли в спальню и вытащили из-под кро- вати ларец. Они сделали это как раз вовремя, потому что через несколько минут Кощея укусила блоха, и он проснулся. - Гаус! - пробормотал он. Но собака не явилась. - Гаус! - сказал он громче. Никого. Он заглянул под кровать и чуть не упал в обморок от ужаса: ларца не было. - Воры! - закричал он и спрыгнул с кровати. В одно мгновение он разбудил весь свой двор. - Ларец, мой ларец! - кричал он. Он был в отчаянии - то метался по потолку, то падал на кровать, зак- рывая лицо руками. Девятьсот девяносто девять братьев толпились в его спальне и не смели сказать ни слова. - Догнать! - кричал Кощей. - Растоптать! В эту минуту главный повар вбежал в комнату и доложил, что в левом дымоходе седьмой запасной плиты он слышит страшный шум. Все бросились на кухню. Из плиты доносились голоса. - Это они, - прохрипел Кощей. Он объявил, что желает сам пуститься в погоню. Напрасно братья умоля- ли его, напрасно главный повар доказывал, что в дымоходе - нечисто. Ко- щей прыгнул в печь и полетел по трубам... Он не ошибся - это были они. Веселый Трубочист спустился к ним навстречу, и они поднимались по старому дымоходу, а Трубочист шел впере- ди и фонариком освещал дорогу. У того места, где дымоход соединяется с кухонной печью, они останови- лись, и Мастер Золотые Руки уже засучил рукава, чтобы открыть ларец, но в это время из кухни донесся голос Кощея. - Вперед, или он догонит нас! - вскричал Трубочист. И они пустились вперед. - Стоп! - сказал Трубочист. И Мастер Золотые Руки принялся за работу. Но только что он дотронулся до ларца, как... "Вж-ж-ж! Вж-ж-ж!" Как будто огромная муха летела за ни- ми по трубам. - Это он! - сказал Трубочист. - Вперед, или он догонит нас! И они пустились вперед. Из третьего этажа в четвертый, из четвертого в пятый. - Стоп! - снова сказал Трубочист. И Мастер Золотые Руки снова принялся за работу. Но едва он дотронулся до ларца, как... "Вж-ж-ж! Вж-ж-ж!" Кощей летел за ними по трубам. - Нужно остановить его! - вскричал Митька. - Я сделаю это, а вы, Мас- тер, тем временем откройте ларец. Вперед! И они пустились вперед, а Митька остался ждать Кощея. "Вж-ж-ж! Вж-ж-ж!" Все ближе страшное жужжание! Все ближе Кощей! "Вж-ж-ж!" Стой твердо, Митя! Вот он, как ветер, свистит в трубе, вот он гремит и кашляет! Все ближе и ближе! А Мастер Золотые Руки тем временем открывал ларец. У него не было с собой ни молотка, ни стамески. Но он знал, что ларец непременно нужно открыть. "А раз так, - подумал он, - откроем без молотка и стамески". И он открыл ларец. - Печной горшок, - сказал он. И вынул печной горшок. - Яйцо, - сказал он. И вынул из печного горшка яйцо. - Уголек. Он разбил яйцо и вынул из него уголек... Между тем Митька ждал Кощея. "Вж-ж-ж!" Не ветер свистит в трубе! Не зверь ревет в лесу! Берегись, Митя! Это летит Кощей! - Я тебя не боюсь! - крикнул Митька. - Я еще отплачу тебе за сестру, за Мастера Золотые Руки, за всех птиц, у которых подрезаны крылья. Вот и он! Как буря, он налетел на Митьку и схватил его лапой за гор- ло. Ничего, Митя, держись! Но все крепче сжимается лапа Кощея, все труд- нее дышать. Держись, Митя! Потемнело в глазах... Плохо пришлось бы бедному Митьке, но в эту минуту... - Тьфу! Мастер Золотые Руки плюнул на уголек. Уголек зашипел и погас. Кощей пошатнулся, задрожал. Лана его разжалась, он упал на колени, вздохнул и издох. В этом, разумеется, не было ничего особенного. Все случилось именно так, как предсказывала песенка, которую пел Трубочист. Всех удивило сов- сем другое. Только что погас уголек, как Мастер Золотые Руки почувство- вал, что цепи сами собой упали с него и полетели по дымоходу обратно в Кощеев дворец. Очень странно! Во всяком случае, он был теперь совершенно свободен. Галка встретила их на крыше и, торжественно хлопая крыльями, поздра- вила Митьку и Машу. Потом она предложила им посмотреть вниз - очень ин- тересно! Весь город был ярко освещен, и даже на тюрьме горели разноцветные фо- нарики - синие, красные и голубые! - Это значит, что наш Карл свободен, - сказала Старая Галка. Веселые голоса доносились снизу, и, хотя крыша была высоко над зем- лей, все-таки можно было разглядеть, что у каждого прохожего была в ру- ках газета. Разумеется, с такой высоты трудно было ее прочесть, но зато легко догадаться, что в ней помещены стихи, потому что эти стихи распе- вали на всех перекрестках: Пять рыцарей бесстрашных, Отважных пять сердец, Вы шею Кощею Свернули наконец! - Это поют о нас! - сказала Старая Галка. Мы славим тех, кто смело Пробрался во дворец И отнял у Кощея Закованный ларец. Да здравствует наш Мастер! Но Мастер наш пропал, Хоть мы и обыскали Таинственный подвал. Товарищ, если знаешь Ты что-нибудь о нем, Стучись смелее в первый, Второй и третий дом! - Ау! Я здесь! Иду! - закричал Мастер Золотые Руки. На прощание он обнял Машу, а Мите сказал, что он - настоящий мужчина. С крыши на крышу поднимались они - и вот уже пропали внизу огни, и только один красный фонарик светил им дольше других. На каждой крыше си- дел трубочист с метлой, мешком и складной ложкой. Они тоже распевали стихи, помещенные в газете, - но на свой лад. Вот как начинались теперь эти стихи: Весь в саже, черный, как сапог, Зато душою чист. Нам будет скучно без тебя, Веселый Трубочист! - Очевидно, без меня не могут обойтись, - сказал Веселый Трубочист. - Что ж! Придется вернуться. Впрочем, вы и без меня найдете дорогу. Вперед и выше - самый верный путь! Машу он не стал обнимать, чтобы не запачкать сажей. Зато Митьку он расцеловал в обе щеки. Он подарил ему на память свою ложку, а Маше - метлу, чтобы она могла сама чистить трубы, когда выйдет замуж. Потом он крикнул в отдушину: - Эге! Иду! И ушел. Все выше и выше поднимались они, и вот вдалеке уже показались звезды. Это были звезды родной страны, отливавшие оранжевым светом... Черные и веселые, ребята вылезли, наконец, на крышу самого высокого здания. Что за чудеса! Летний сад лежал перед ними, как на карте, со всеми своими деревьями и лужайками. - А вот и мама! - крикнула Маша. Вы можете не поверить, что с такой высоты она узнала маму! Но попро- буйте хоть денек посидеть в Кощеевой стране, да в Кощеевом дворце, и вы с любой высоты узнаете маму! Да, это была она! Очень грустная, она сидела на той самой скамейке, на которой в последний раз сидела и рисовала Маша. - Мама, ура! - крикнул Митька... Пожалуй, не стоит рассказывать, как они спустились к ней и как она плакала и смеялась. Это не шутка: потерять сразу всех детей, а потом вдруг найти - и тоже всех сразу. Маша тоже всплакнула. Все-таки она была девочка, этого нельзя забы- вать! Митька, понятно, не плакал, но высморкался - такие мальчики, как он, никогда не плачут. Да, об этом не стоит рассказывать. Лучше спросите меня, куда делась Галка? Оказывается, она проводила детей до самого Летнего сада. Митька звал ее с собой, но она грустно покачала головой и отказалась. - А Галчонок? - сказала она и подала детям лапку... Вот и все! Говорят, Веселый Трубочист поступил в институт и стал инженером-стро- ителем, а Мастер Золотые Руки стал известным человеком в бывшей Кощеевой стране. Я слышал также, что по выходным дням они приходят друг к другу в гос- ти и вспоминают всю эту историю - ту, что вы прочитали. Что ж, может быть, и так! Чего не бывает в сказках. В. Каверин МНОГО ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ и один ЗАВИСТНИК ТАНЯ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В АПТЕКУ "ГОЛУБЫЕ ШАРЫ" Машинистка Треста Зеленых Насаждений стояла у окна, и вдруг - дзынь! - золотое колечко разбило стекло и, звеня, покатилось под кровать. Это было колечко, которое она потеряла - или думала, что потеряла, - двад- цать лет назад, в день своей свадьбы. Зубному врачу Кукольного Театра ночью захотелось пить. Он встал и увидел в графине с водой все золотые зубы, когда-либо пропадавшие из его кабинета. Директор Магазина Купальных Халатов вернулся из отпуска и нашел на письменном столе золотые очки, которые были украдены у него в те време- на, когда он еще не был директором Магазина Купальных Халатов. Они лежа- ли, поблескивая, на прежнем месте - между пепельницей и ножом для бума- ги. В течение добрых двух дней весь город только и говорил об этой загад- ке. На каждом углу можно было услышать: - Серебряный подстаканник?.. - Ах, значит, они возвращают не только золотые, но и серебряные вещи? - Представьте, да! И даже медные, если они были начищены зубным по- рошком до блеска. - Поразительно! - Представьте себе! И в той самой коробочке, из которой она пропала! - Вздор! Люди не станут добровольно возвращать драгоценные вещи. - Ну, а кто же тогда? - Птицы. Профессор Пеночкин утверждает, что это именно птицы, причем не галки, как это доказывает профессор Мамлюгин, а сороки, или так назы- ваемые сороки-воровки... Эта история началась в тот вечер, когда Таня Заботкина сидела на кор- точках подле двери и слушала, о чем говорят мама и доктор Мячик. У папы было больное сердце - это она знала и прежде. Но она не знала, что его может спасти только чудо. Так сказал Главный Городской Врач, а ему нельзя не верить, потому что он Главный и Городской и никогда не ошиба- ется - по крайней мере, так утверждали его пациенты. - И все-таки, - сказал доктор Мячик, - на вашем месте я попробовал бы заглянуть в аптеку "Голубые Шары". Доктор был старенький, в больших зеленых очках; на его толстом носу была бородавка, он трогал ее и говорил: "Дурная привычка". - Ах, Петр Степаныч! - с горечью ответила мама. - Как угодно. На всякий случай я оставлю рецепт. Аптека на пятой ули- це Медвежьей Горы. И он ушел, грустно потрогав перед зеркалом в передней свою бородавку. Папа давно уснул, и мама уснула, а Таня все думала и думала: "Что это за аптека "Голубые Шары"?". И когда в доме стало так тихо, что даже слышно было, как вздохнула и почесала за ухом кошка, Таня взяла рецепт и отправилась в аптеку "Голу- бые Шары". Впервые в жизни она шла по улице ночью. На улицах было не очень тем- но, скорее темновато. Нужно было пройти весь город - вот это было уже страшно, или скорее, страшновато. Тане всегда казалось, что даже самое трудное не так уже трудно, если назвать его трудноватым. Вот и пятая улица Медвежьей Горы. Только что прошел дождь, и парадные подъезды блестели, точно кто-то нарисовал их тушью на черной глянцевитой бумаге. У одного из них, с распахнутой настежь дверью, был даже такой вид, как будто он говорил: "Заходите, пожалуйста, а там посмотрим". Но именно над этим подъездом горели в окнах большие голубые шары. На одном было написано: "Добро пожаловать", а на другом: "в нашу аптеку". Маленький длинноносый седой человек в потертом зеленом пиджаке стоял за прилавком. "Аптекарь", - подумала Таня. - Нет, Лекарь-Аптекарь, - живо возразил человек. - Извините. Могу я заказать у вас это лекарство? - Нет, не можете. - Почему? - Потому что до первого июня чудесами распоряжается Старший Советник по лекарственным травам. Если он разрешит, я приготовлю это лекарство. Он ушел, и Таня осталась одна. Вот так аптека! На полочках стояли бутылки - большие, маленькие и са- мые маленькие, в которых едва могла поместиться слеза. Фарфоровые белоч- ки, присев на задние лапки, притаились между бутылками. Это тоже были бутылки, но для самых редких лекарств. На матовом стекле вдоль прилавка вспыхивала и гасла надпись: "Антиподлин". Пока Таня раздумывала, что значит это странное слово, дверь открылась, и толстый мальчик, пугливо оглядываясь, вошел в аптеку. Это был Петька, тот самый, с которым она познакомилась в пионерском лагере в прошлом году. Но Петька был не похож на себя, вот в чем дело! Воротник его курточки был поднят, а кепка над- винута до самых ушей. - Здравствуй, Петя. Вот хорошо, что мы встретились! Теперь мне будет не так страшно возвращаться домой. - Если вам страшно, - возразил Петя, - вы можете купить таблетки от трусости, а мне они не нужны, потому что я ничего не боюсь. Кроме того, я вовсе не Петя. Конечно, это был Петя! Конечно, он пришел, чтобы купить таблетки от трусости. Но ему стало стыдно, когда он увидел Таню, и он притворился, что он вовсе не Петя. - Ах ты, глупый мальчишка, - начала было Таня, но в эту минуту вер- нулся Лекарь-Аптекарь. - Советник не разрешил, - еще с порога сказал он. - У него сегодня отвратительное настроение. - Пожалуйста, верните мне рецепт, - попросила Таня. - Где он живет? Главный Городской Врач сказал, что моего отца может спасти только чудо. - Ради бога, замолчи, - болезненно морщась, сказал Лекарь-Аптекарь. - У меня больное сердце, мне жаль тебя, а это очень вредно. Надо же, в конце концов, подумать и о себе. Возьми рецепт. Он живет на Козихинской, три. ТАНЯ ЗНАКОМИТСЯ С КОСОЛАПЕНЬКОЙ ЛОРОЙ И ПОЛУЧАЕТ КОРОБОЧКУ, НА КОТО- РОЙ НАРИСОВАНА ПТИЦА Дом был обыкновенный, давно не крашенный, скучный. Закутавшись в ды- рявую шаль, лифтерша сидела у подъезда. Она была похожа на бабу-ягу. Но это была, конечно, не баба-яга, а самая обыкновенная старая бабушка, за- кутанная в дырявую шаль. - Девятый этаж, - сказала она сердито. И Таня не успела опомниться, как лифт взлетел и распахнулся перед дверью, на которой было написано "Старший Советник". Таня нажала кнопку, и детский голос спросил: - Кто там? - Простите, пожалуйста, не могу ли я видеть... Дверь распахнулась. Беленькая толстенькая девочка стояла в передней. - А ты действительно хочешь его видеть? - Конечно. - Не удивляйся, пожалуйста, что я спрашиваю. Дело в том, что я никому не верю. Мой отец говорит, что верить никому нельзя, а уж своему-то отцу я все-таки должна поверить. Кстати, скажи, пожалуйста, ты обедаешь два раза в день? - Нет. - А я два, - со вздохом сказала девочка. - Отец, видите ли, беспоко- ится о моем здоровье. Ешь и ешь! И только смеется, когда я говорю, что это неприлично, когда у девочки нет даже намека на талию. Пойдем, я про- вожу тебя. Как тебя зовут? - Таня. - Ты ему не говори, что я пожаловалась. - Ну что ты! ...Это был человек высокого роста, худощавый, черноглазый, лет соро- ка. Глаза у него были беспокойные, и левая ноздря время от времени отв- ратительно раздувалась. Но ведь и у хороших людей, как известно, бывают плохие привычки! Добрый доктор Мячик трогал же каждую минуту бородавку на своем толстом добром носу. Зато Старший Советник улыбался. Да, да! И можно было назвать эту улыбку добродушной, даже добродушнейшей, если бы он не потирал свои длинные белые руки и не втягивал маленькую черную го- лову в плечи. - Что я вижу? - сказал он, когда девочки вошли в кабинет. - Дочка еще не спит? И даже привела ко мне свою подругу? - Не притворяйся, папа! Ты прекрасно знаешь, что у меня нет подруг. Эта девочка пришла к тебе по делу. Ее зовут Таня. - Здравствуйте. Извините. Меня направил к вам заведующий аптекой "Го- лубые Шары". Будьте добры, разрешите ему приготовить это лекарство. Почему у Старшего Советника так заблестели глаза? Почему он так страшно вытянул трубочкой губы? - Боже мой! - закричал он. - Ваш отец заболел! Какое несчастье! - Разве вы его знаете? - Еще бы! Я прекрасно знаю его. Много лет тому назад мы жили рядом, на одном дворе. Каждый день мы купались и очень любили нырять. Интерес- но, помнит ли он меня? Едва ли. - Наверное, помнит, - вежливо сказала Таня. - Между прочим, он и те- перь еще умеет отлично нырять. - Вот как? - И Старший Советник схватился за сердце. - Лорочка, дру- жочек, приготовь мне, пожалуйста, прохладную ванну. Кажется, сегодня я опять не усну. Можно было подумать, что Лоре не хочется выходить из комнаты, хотя не было ничего особенного в том, что отец попросил ее приготовить прохлад- ную ванну. - Подожди меня, хорошо? - шепнула она Тане и вышла. - Но скажите, Таня, доктор Мячик предупредил вас, что лекарство долж- ны принять сперва вы, а потом уже он? - я? - Да. Но, если вы не хотите, я не буду настаивать, нет! Лекарство не нужно заказывать. Оно лежит у меня в столе. И он протянул Тане коробочку, на которой была нарисована птица. - Спасибо. Таня взяла коробочку, поблагодарила и вышла. В коридоре она открыла ее. Там лежала пилюля, самая простая, даже хорошенькая. Она положила ее в рот и проглотила. Вот тут неизвестно - сразу она превратилась в Сороку или прежде услы- шала, как Лора, выбежав из ванной, с ужасом крикнула: - Не глотай! ПЕТЬКА ПРИНИМАЕТ ТАБЛЕТКИ ОТ ТРУСОСТИ И СТАНОВИТСЯ ХРАБРЫМ Как же поступил Петька, когда Таня ушла из аптеки "Голубые Шары". Он поскорее купил таблетки от трусости и побежал за ней. Ему стало стыдно, что девочка попросила проводить ее, а он, мужчина, невежливо отказался. На Козихинской было темно, район незнакомый. Таню он не догнал, пото- му что останавливался на каждом шагу и хватался за карман, в котором ле- жали таблетки. Дом номер три опасно поблескивал под луной. Тощая кошка с разбой- ничьей мордой сидела на тумбе. Лифтерша, выглянувшая из подъезда, была похожа на бабу-ягу. А тут еще какая-то птица вылетела из окна и стала кружиться над ним так низко, что чуть не задела своим раздвоенным длин- ным хвостом. Это уж было слишком для Петьки. Дрожащей рукой он достал из кармана таблетки и проглотил одну, а потом на всякий случай - вторую. Вот так раз! Все изменилось вокруг него в одно мгновение. Дом номер три показался ему самым обыкновенным облупившимся домом. Кошке он сказал: "Брысь!" А от птицы просто отмахнулся и даже погрозил кулаком. Разумеется, он не знал, что ей хотелось крикнуть: "Помоги мне, я - Таня!" Увы, теперь она могла только трещать как сорока! - Ну, тетя, как делишки? - сказал он лифтерше. - Не беги, не спеши, - сказала лифтерша. - Посидим, поболтаем. Возможно, что, если бы Петька принял одну таблетку, он подождал бы Таню у подъезда, но он, как вы знаете, принял две, а ведь две - это сов- сем не то, что одна. - Мне некогда болтать с тобой, тетя, - отвечал он лифтерше. - Ну-ка, заведи свой аппарат. - Ив одно мгновение он взлетел на девятый этаж. - Тебя-то мне и надо, - сказал он, взглянув на медную дощечку, и забараба- нил в дверь руками и ногами. Все люди сердятся, когда их будят, но особенно те, которым с трудом удается уснуть. Рассердился и Старший Советник. Но чем больше он сердил- ся, тем становился вежливее. Такая уж у него была натура - опасная, как полагали его сослуживцы. Он вышел к Петьке, ласково улыбаясь. Можно было подумать, что ему давно хотелось, чтобы этот толстый мальчик разбудил его отчаянным стуком в дверь. - В чем дело, мой милый? - Здорово, дядя, - нахально сказал Петька. - Тут к тебе пришла дев- чонка, передай, что я ее жду. Советник задумчиво посмотрел на него. - Иди-ка сюда, мой милый, - ласково сказал он и провел Петьку в свой кабинет. - Здравствуй, папа, - сказал он Старому Дрозду, который сидел нахох- лившись в большой позолоченной клетке. - Шнерр штикс трэнк дикс, - сердито ответил Дрозд. В кабинете было много книг: двадцать четыре собрания сочинений самых знаменитых писателей, русских и иностранных. Книги стояли на полках в красивых переплетах, и у них был укоризненный вид - ведь книги сердятся, когда их не читают. - Ты любишь читать, мой милый? Конечно, Петька любил читать. И не только читать, но и рассказывать. Старшему Советнику повезло - он давно искал человека, который прочел бы все двадцать четыре собрания сочинений, а потом рассказал ему вкратце их содержание. Он усадил Петьку в удобное кресло и подсунул ему "Три мушке- тера". Петька прочел страницу, другую и забыл обо всем на свете. - Ну что, девочка, плохи наши дела? - сказала ей Лошадь. - Откуда вы знаете, что я девочка? - И ты узнала бы меня, если бы я была без хвоста. Увы, давно ли я жи- ла с папой и мамой на Восьмеркиной, семь! Меня звали Ниночкой, а теперь - Аппетит. Что за нелепое имя! Я очень любила читать, особенно сказки. У меня были синие ленточки в гриве, я хочу сказать - в косах. Каждое утро я чистила зубы и каждый вечер мыла копыта, я хочу сказать - ноги, в го- рячей воде. Я уже начинала немного ржать по-английски. Сколько тебе лет? - Двенадцать. - А мне было пятнадцать. Для лошади это много. Вот почему я действи- тельно Старая Лошадь. У меня болят кости, я плохо вижу, а другие лошади только смеются, когда я говорю, что мне нужны очки. Ежеминутно я ломаю руки - я хочу сказать, ноги - при одной мысли, что никогда больше не увижу своего маленького уютного стойла на Восьмеркиной, семь... - Вы опять запутались, Лошадь, - сказала Таня. - Вы хотите сказать - своей маленькой уютной комнатки, да? ВЕЛИКИЙ ЗАВИСТНИК Мне не хочется, чтобы Старая Лошадь рассказала вам эту историю. Вы, наверное, заметили, что она все время сбивалась. Один раз она сказала - лягалась, а между тем речь шла о том, что мама уговаривала ее принять английскую соль. В другой раз она повторила: "Я ржала", и осталось неяс- ным - она громко смеялась или действительно ржала. Словом, лучше я сам расскажу о Великом Завистнике - лучше для меня и для вас. Это началось давно, когда на свете еще не было ни Петьки, ни Тани, а были другие мальчики и девочки, хорошие и плохие. Два мальчика жили на одном дворе. У одного была черная гладкая маленькая голова, которую он любил втягивать в плечи, а у другого - русая, а на затылке вихор. Каждый день они купались в реке. Раз купались, значит, ныряли. Вот почему Стар- ший Советник спросил Таню, помнит ли еще ее папа о том, как они любили нырять. Однажды они держали пари, кто дольше просидит под водой. Они глубоко вдохнули воздух и одновременно опустились на дно. "Раз, два, три, - счи- тали они, - четыре, пять, шесть". Сердце билось все медленнее. "Семь, восемь, девять". Больше не было сил. Уф! И они вынырнули на поверхность. Первой показалась маленькая гладкая черная голова, а уже потом - русая, с мокрым вихром на затылке. Черный мальчик проиграл пари. Потом они выросли, и все, что нравилось одному мальчику, не нравилось другому. Мальчик с русой головой любил бродить по горам. В конце концов он забрался так высоко, что орлы прислали ему золотую медаль. А мальчик с черной головой, спускаясь по лестнице, бледнел от страха. Первый никогда не думал о себе. Он думал о тех, кого любил, и ему ка- залось, что это очень просто. А второй думал только о себе. Иногда ему даже хотелось попробовать, как это думают о других, хоть день, хоть час. Но как он ни злился - ничего не получалось. Потом мальчик с русой головой стал художником, и оказалось, что он умеет делать чудеса. По крайней мере, так говорили люди, смотревшие на его картины. Мальчик с черной головой тоже научился делать чудеса, нап- ример, превращать людей в птиц и животных. Но кому нужны были эти чуде- са? По ночам он угрюмо думал: "Кому нужны мои чудеса?" Он томился тоской - ведь завистники всегда томятся, тоскуют. Он ломал руки, когда видел рыболовов, спокойно сидевших с удочкой над водой. Ему становилось тошно, когда он смотрел на юношей и девушек, ко- торые, раскинув руки, ласточкой падали в воду. Он завидовал всем, кто был моложе его. У него не было друзей, он никого не любил, кроме дочки. Его отец когда-то был Министром Двора и Конюшен и никак не мог прими- риться с тем, что он потерял это звание. Сорок лет он не выходил из до- ма. Он постоянно ворчал, и, чтобы хоть немного отдохнуть от отца, Вели- кий Завистник время от времени превращал его в Старого Дрозда и сажал в золоченую клетку. "Здорово, папа", - говорил он ему, и Дрозд отвечал: "Шнерр штикс трэнк дикс". Нельзя сказать, что Великий Завистник не лечился от зависти - каждое воскресенье ЛекарьАптекарь приносил ему капли. Не помогали! Иногда он боялся, что зависть пройдет - ведь, кроме зависти, у него в душе была только скука, а от скуки недолго и умереть. Иногда принимался утешать себя: "Ты хотел стать великим - и стал, - говорил он себе. - Никто не завидует больше, чем ты. Ты - Великий Завистник. Ты - Великий Нежелатель Добра Никому". Но чем больше он думал о себе, тем чаще вспо- минал тот ясный летний день, когда два мальчика сидели под водой и счи- тали: "Раз, два, три", - тот день, когда он проиграл пари и в его сердце впервые проснулась зависть. ТАНЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В АПТЕКУ "ГОЛУБЫЕ ШАРЫ" - На себя я давно махнула рукой, - сказала Старая Лошадь. - Но ты должна надеяться, Таня. И главное - не привыкай к мысли, что ты Сорока. Не гордись своим раздвоенным длинным хвостом! Не трещи! Девочки быстро привыкают к тому, что они сороки, тем более что они вообще, как извест- но, любят трещать. Если ты увидишь золотые очки или золотое колечко, поскорее зажмурь глаза, потому что сороки воруют все, что блестит. И са- мое главное - постарайся все-таки заказать лекарство в аптеке "Голубые Шары". - Спасибо, Старая Добрая Лошадь. Можно мне называть вас Ниночкой? - Нет уж, брат. - Лошадь шумно вздохнула. - Куда уж! Правда, как де- вочка я еще ребенок, но зато как лошадь я старый, опытный человек. - Рецепт остался у Великого Завистника, - стараясь не трещать, сказа- ла Таня. - Эх, ты! Впрочем, не беда. Я знаю ЛекаряАптекаря. Он тебе поможет. Ночь Таня провела в стойле, а утром полетела в аптеку "Голубые Шары". Да, Лошадь была права! Лекарь-Аптекарь с первого взгляда понял, что слу- чилось с Таней. - Не смей говорить, что этот негодяй превратил тебя в Сороку! - зак- ричал он визгливо. - Не мучайте меня, у меня больное сердце. Дайте мне спокойно умереть. Но, по-видимому, ему все-таки не хотелось умирать, потому что он взял с полки бутылку и выпил рюмочку, потом - другую. - Яд! - сказал он с наслаждением. Это был коньяк, о котором он любил говорить: "Это для меня яд". - Ужасно, ужасно! - сказал он. - И самое печальное, что я ничего не могу для тебя сделать, решительно ничего. Не возражать! - крикнул он так громко, что фарфоровые белочки присели на задние лапки от страха. - Во-первых, до пенсии мне осталось только полгода. А во-вторых, ты дочь своего отца, а ведь ему-то именно этот негодяй и завидует больше всех на свете. И подумать только: если бы он просидел под водой хоть на одну се- кунду дольше, чем твой отец, они бы вынырнули друзьями! Все, что я могу сделать, - это посадить тебя на плечо и отправиться к больным. Сегодня у меня четыре визита. ...С Козихинской на Колыбельную, с Колыбельной на улицу Столовая Лож- ка, со Столовой Ложки на Восьмеркину - маленький, в потертом зеленом пиджаке, в ермолке, лихо сдвинутой на ухо, Лекарь-Аптекарь начал свой обход, а Сорока сидела у него на плече, стараясь не трещать по-сорочьи. Один сел в калошу, другому соседка въелась в печенку, у третьего ушла в пятки душа - а попробуй-ка вернуть ее на старое место! Каждый раз, вы- ходя от больного, он говорил Сороке: "Еще не придумал". Это значило, что он еще не придумал, как ей помочь. Наконец, выйдя от одного простодушно- го парня, который тяжело пострадал, сунув свой нос в чужие дела, он ве- село закричал: - Готово! Но, прежде чем рассказать Тане, что он придумал, Лекарь-Аптекарь вер- нулся домой, снял ермолку и зеленый пиджак, выпил рюмочку коньяку и ска- зал с наслаждением: - Яд!.. Великий Завистник давным-давно лопнул бы от зависти, Таня. Но у него есть пояс, которым он время от времени затягивает свой тощий жи- вот. Например, когда ты сказала, что твой отец до сих пор умеет превос- ходно нырять, - ручаюсь, что Великий Завистник раздулся бы, как воздуш- ный шар, если бы забыл надеть пояс. Нужно стащить с него этот пояс - и баста. - Стащить? - Да! Мы сделаем это, - торжественно сказал Лекарь-Аптекарь. - Я тебе ручаюсь, что он лопнет, как мыльный пузырь. А знаешь ли ты, что произой- дет, если он лопнет? Ты снова станешь девочкой, Таня. Я приготовлю ле- карство по рецепту доктора Мячика, и твой отец будет спасен, потому что его может спасти только чудо. А Старая Добрая Лошадь вернется к своим родителям и снова будет носить голубые ленточки - не в гриве, а в косах. ЛЮБИТЕЛЬ НЕОБЫКНОВЕННЫХ ИСТОРИЙ РАССКАЗЫВАЕТ ЛОРЕ СКАЗКУ О КРАСНОЙ ШАПОЧКЕ, И ЛОРА ЗАПОМИНАЕТ ЕЕ НАИЗУСТЬ А Петька все читал и читал. Когда его окликали, он только спрашивал: "М-м?.." - и снова читал - строку за строкой, страницу за страницей. Од- но собрание сочинений он прочел и принялся за другое. Можно было наде- яться" что он расскажет Великому Завистнику хотя бы вкратце, о чем напи- саны книги, стоявшие в нарядных, разноцветных переплетах на полках. А он не рассказывал. Не потому, что не мог, а просто так, не хотелось. Он да- же попробовал, но Великий Завистник с таким удовольствием потирал свои длинные белые руки, когда кому-нибудь не везло даже в книгах, что Петька перестал рассказывать и теперь только читал. Время от времени папа-Дрозд, злобно косясь на него, начинал кричать: - Шнерр дикс, тэкс тррэнк! Это значило: "Я - Министр Двора и Конюшен. Прогоните мальчишку!" Тогда Петька накидывал на клетку одеяло, и, думая, что наступила ночь, Дрозд засыпал. В общем, Петька совсем зачитался бы, если бы не Лора, которая то и дело приходила к нему поболтать. - Между прочим, отец давно хотел съесть тебя, - сказала она однажды, - но я не позволила. - Почему? - Просто так. Мне смешно смотреть, как ты сидишь и читаешь. Два раза в неделю она брала уроки у феи Вежливости и Точности и, вер- нувшись, показывала Петьке, как она научилась ходить - не боком, а прямо и легко, как снегурочка, а не тяжело, как медведь. Но Петька только спрашивал: "М-м?.." - и продолжал читать. Чтобы похудеть, Лора ела теперь не пять раз в день, а только четыре и спала после обеда не два часа, а только час двадцать минут. И похудела, правда не очень. Но Петька все равно не обращал на нее внимания. Она на- дела на шею ожерелье и, разговаривая, все время играла им, как будто не- чаянно. Но хоть бы раз Петька взглянул на это хорошенькое ожерелье из цветного стекла! Оставалось только рассказать ему что-нибудь поинтереснее, чем эти толстые книги, от которых он не мог оторваться. И она отправилась к Лю- бителю Необыкновенных Историй. Это был отставной клоун, вырезавший трубки из виноградного корня, очень хорошие, хотя иногда он и забывал проделать отверстие для дыма. Зато истории, которые он рассказывал, были не то что хорошие, а превос- ходные, и очень жаль, что никто не хотел их слушать. Как только он отк- рывал рот, жена говорила: "Ну, здрасте, поехал!" Дети - у него были взрослые, даже пожилые дети - начинали зевать, а гости приходили к нему с условием, что будут говорить они, а не он, и притом о самом обыкновен- ном: "У Марии Ивановны родился сын, а она ждала дочь" или: "Петр Ильич будет получать теперь не восемьдесят рублей в месяц, а восемьдесят пять рублей сорок копеек". - Ага, старик, - с торжеством говорили они, уходя, - сегодня тебе не удалось рассказать ни одной необыкновенной истории. Всем надоели его рассказы, вот почему он так обрадовался, когда к не- му пришла Лора. Она вошла немножко боком, но вообще почти прямо и если не так легко, как снегурочка, то уже не так тяжело, как медведь. Она вежливо поздоро- валась и сказала: - Не можете ли вы рассказать мне какуюнибудь интересную сказку? Я за- помню ее слово в слово, у меня превосходная память. - Да ради бога! - откладывая в сторону начатую трубку, сказал Люби- тель Необыкновенных Историй. - Сколько угодно. Грустную или веселую? - Веселую. - Отлично. И он рассказал ей о девочке Красная Шапочка. Вы, конечно, знаете эту историю, дети? Может быть, она не очень веселая, особенно когда волк глотает бабушку, надевает ее чепчик, который ему совсем не идет, и ло- жится в постель, поджидая Красную Шапочку с пирогами. Но зато все конча- ется хорошо. А ведь это самое главное, особенно когда все начинается плохо. Лора запомнила ее слово в слово - ведь у нее была превосходная па- мять. Но слова почему-то запомнились ей в обратном порядке. Например, не "Жила да была девочка, которую прозвали Красная Шапочка", а "Шапочка Красная, прозвали которую девочка, была да жила". Понятно, что Петька послушал минуть пять, а потом засмеялся и сказал: - Да, здорово это у тебя получается. И снова принялся за чтение. Теперь, когда Лора приходила к нему, он только лениво смотрел на нее одним глазом и читал себе да читал строку за строкой, страницу за страницей. Иногда, впрочем, он рисовал на полях чертиков с хвостами, изогнутыми, как вопросительный знак. ВЕЛИКИЙ ЗАВИСТНИК РАССКАЗЫВАЕТ О СЕБЕ Когда у Великого Завистника начиналась бессонница, он завидовал всем, кто спит. Он скрипел зубами, думая о том, что соседи сладко похрапывают с открытыми форточками: кто на боку, а кто на спине. А где уж тут ус- нешь, если то и дело приходится скрипеть зубами! Он завидовал даже ноч- ным сторожам, впрочем, только тем, которые - даром что они были сторожа - все-таки спали. Все люди стараются уснуть, когда им не спится. Старался и Великий За- вистник. Он ведь тоже был как-никак человек. Он считал до тысячи, предс- тавлял себе медленно текущую реку или слонов, идущих один за другим, важно переставляя ноги. Ничего не помогало! Он открывал окно и долго хо- дил по комнате в туфлях и халате - остывал, чтобы потом сразу бухнуться в постель и заснуть. Остывать удавалось, а заснуть - нет. Может быть, потому, что он начинал беспокоиться, что слишком долго остывал и теперь еще, не дай бог, простудился. В этот вечер он даже решился слазить на крышу с авоськой - авось удастся словить хоть какой-нибудь сон - ведь над городом по ночам проплывают сны. И поймал, даже не один, а целых че- тыре. Но, спускаясь с чердака, он выронил авоську, и сны неторопливо выплыли из нее, задумчивые, неясные, похожие на дым от костра в сыром еловом лесу. Когда не спится, лучше не смотреть на часы. Часы, как известно, иног- да врут. Нельзя, например, сравнить их с зеркалом, которое всегда гово- рит только чистую правду. И все-таки, взглянув на часы, почти всегда можно узнать, далеко ли до утра, или близок ли вечер. До утра было еще далеко, и Великий Завистник решил сходить в аптеку "Голубые Шары". - Извините, - сказал он, постучав в стекло, за которым неясно видне- лась маленькая фигурка в халате. - Прошу простить, это я. Как живете, старина? Вы не спите? Ему казалось, что подчиненным, чтобы они его любили, нужно почаще го- ворить: "Ну как, старина?", или: "Как делишки, собака?" - Здравствуйте. Сейчас открою, - ответил Лекарь-Аптекарь. - Это он, - торопливо прошептал он Сороке. - Тебе нужно спрятаться, Таня. Сюда, сю- да! За аптекой была маленькая комнатка, в которой он готовил лекарства. - Заходи, пожалуйста. Он зажег полный свет, и фарфоровые белочки, притаившиеся между пу- зырьками, стали протирать глаза сонными лапками: они решили, что насту- пило утро. - Извините, старина, что так поздно, - сказал, входя, Великий Завист- ник. - Что-то не спится, черт побери. Решил узнать, как ваши делишки, и кстати прихватить у вас какую-нибудь микстурку, чтобы поскорее уснуть. Нет ли у вас чего-нибудь новенького, дружище? - Хм... новенького? Надо подумать. Великий Завистник устало опустился в кресло. Пожалуй, он не был похож на Великого Завистника в эту минуту. Он вздыхал, и левая ноздря у него не раздувалась, как всегда, а уныло запала. - А вы молодец, как я посмотрю, - сказал он, глядя, как Лекарь-Апте- карь, быстренько вскарабкавшись по лесенке, сунул свой длинный нос сна- чала в одну бутылку, а потом в другую. - Интересно, знаете ли вы, что такое скука? - Аптекарю очень нужен нос, - не расслышав, ответил Лекарь-Аптекарь. - Скука, я говорю. - Скука? Скука, нет, не нужна. Нос и руки. - Я смертельно скучаю, старый глухарь, - сказал Великий Завистник. - Все мне врут, и, кроме дочки, меня никто не любит. А ты думаешь, мне не хочется, чтобы меня любили, старик? (В минуту откровенности он любил на- зывать подчиненных на "ты".) Очень хочется, потому что, если подумать, - я совсем неплохой человек. Лекарь-Аптекарь промолчал. Он был занят - взвешивал маковый настой и перемешивал его с липовым медом. - Ты думаешь, мне так уж хочется, чтобы этот мазилка умер? - продол- жал Великий Завистник (так он называл Таниного отца). - Ничуть! Все рав- но ему уже никогда больше не придется нырять. Что касается его чудес, честно скажу, - не могу согласиться. Я видел его картины. Ничего особен- ного: холст, рама и краски. Лекарь-Аптекарь молчал. Он размешивал микстуру стеклянной палочкой и старался не подсыпать в нее крысиного яду. - Все, что угодно, можно сказать обо мне, - продолжал Великий Завист- ник. - Я простодушен, нетребователен, терпелив; меня легко обмануть. На днях, например, божья коровка притворилась мертвой, чтобы я ее не убил. И я поверил! Поверил, как ребенок. И только потом догадался и убил. У меня много недостатков, но уж в зависти меня никто и никогда не смел уп- рекнуть. "Именно не смел", - подумал Лекарь-Аптекарь. - Готово, - сказал он вслух. - Примите, и я ручаюсь, что через полча- са вы прекрасно уснете. Возможно, что самое главное произошло именно в эту минуту. Великий Завистник встал и подтянул брюки - он забыл дома свой пояс. Разумеется, он сделал это по возможности незаметно - в присутствии подчиненных неу- добно подтягивать брюки. Но у Лекаря-Аптекаря был острый глаз и, пробор- мотав: "Извините, пожалуйста", он торопливо прошел в маленькую комнатку за аптекой. - Таня, - прошептал он одними губами. Сорока, забившаяся в темный уголок, встрепенулась. - Лети к нему. Он забыл дома свой пояс. Ты помнишь адрес? - Да. Лекарь-Аптекарь распахнул окно. - Я постараюсь задержать его. Принеси мне пояс. Забудь о том, что ты девочка. Ты - Сорокаворовка. ТАНЯ И ПЕТЬКА ИЩУТ И НЕ НАХОДЯТ ПОЯС Днем Великий Завистник ссорился с дочкой: все хотел превратить Петьку в летучую мышь, а она не хотела. Днем Лора приходила и показывала, как она теперь ловко ставит ножки, когда ходит, и как изящно складывает их, когда сидит. А ночью Петька был один-одинешенек, если не считать па- пы-Дрозда. Никто не мешал ему читать и читать. Некоторые книги он перелистывал - они были холодные, точно на каждой странице лежала тонкая ледяная корка. Зато другие... О, от других невозможно было оторваться! Однажды - это было как раз в ту ночь, когда Великий Завистник отпра- вился в аптеку "Голубые Шары", - Петька заметил, что он похудел. Теперь уж никто не назвал бы его толстым мальчишкой! Это ему понравилось. Плохо только, что штаны стали падать. Он поискал веревочку - не нашел. У Вели- кого Завистника на спинке кровати висел ремешок. Недолго думая Петька затянулся им и опять принялся за книжку. Лора сладко похрапывала в своей комнате - набегалась за день, устала, повторяя на память уроки вежливости и приличных манер; кошка с разбой- ничьей мордой шумно метнулась на кухне - поймала мышонка - и все утихло, ни звука, тишина. Только страница прошелестит - прочитана, до свидания! Вдруг кто-то постучал в окно. Петька взглянул одним глазом. Ничего особенного - Сорока. И он перевернул страницу. Но стук повторился. - Открой. "Гм... Странно. Сорока, а говорит человеческим голосом. Впрочем, в этом доме лучше не удивляться". - Открой, ты слышишь? Сию же минуту. Петька лениво распахнул окно и швырнул в Сороку пустой чернильницей - жаль, не попал! - Хорош, - влетая в комнату, укоризненно сказала Таня. - Не пускает, да еще и кидается. Дай срок, влетит тебе от меня, глупый мальчишка. Пожалуй, не стоит рассказывать, как они ссорились. Петька все гово- рил: "а ты...", "а ты...", и получалось, что Таня сама виновата в том, что ее превратили в Сороку. Наконец они принялись искать ремешок. Конеч- но, Петька забыл, что не прошло и часа, как он подтянул им брюки, - ведь это случилось между двумя страницами, из которых одна была интереснее другой! Да и трудно было представить себе, что Великий Завистник носил этот старенький ремешок. Его пояс - так им казалось - должен был состо- ять из стальных колец, тонких, как паутина. Они искали долго. Нет и нет! Зато в письменном столе Таня нашла ре- цепт доктора Мячика и бережно спрятала его под крыло. Они искали все время, пока Великий Завистник, зевая, шел домой из ап- теки "Голубые Шары". Он задремал в лифте - так сильно подействовал на него настой на меду. Полусонный, еле передвигая ноги, он вошел в свою комнату, и только тогда Таня с Петькой перестали искать ремешок. Полу- мертвые от страха, они притаились под кроватью, на которую он рухнул, едва стащив с себя пиджак и брюки. - Каршеракешак, - прошептала Таня. Это значило - надо бежать. И Петька понял ее, хотя и не понимал по-сорочьи. Но нужно было подождать, пока Великий Завистник крепко ус- нет. И они сидели под кроватью, дрожа, особенно Таня, потому что Петька теперь уже не так трусил, как прежде. Но вот негромкие свисточки послы- шались в комнате - Великий Завистник всегда негромко посвистывал, а уж потом начинал храпеть. На цыпочках они выбрались в переднюю, оттуда на лестницу - и кубарем с девятого этажа! Кубарем катился Петька. Огорчен- ная, громко вздыхая, повесив клюв, за ним плавно спускалась Сорока. ВЕЛИКИЙ ЗАВИСТНИК ВПЕРВЫЕ В ЖИЗНИ ВИДИТ ВЕСЕЛЫЕ СНЫ Он еще посвистывал, как уходящий поезд, а сны уже стояли в очереди, толпились: "Я первый! Нет, я! Позвольте, граждане, вот этот длинный сон может подтвердить, что первый именно я". Нет, это были не длинные и не скучные, а восхитительные, приснившиеся впервые в жизни легкие сны! Мальчик, на которого Великий Завистник нас- тупил в прошлом году, явился смеющийся, розовый и сказал, что ему совсем не было больно. Девочка, которую он превратил в Старую Лошадь, долго старалась втиснуться в лифт и наконец, отчаявшись, стуча копытами, вска- рабкалась на девятый этаж - только для того, чтобы поблагодарить его: с тех пор, как она стала лошадью, для нее началась - так она проржала, по- ложив ногу на сердце, - настоящая жизнь. Божья коровка, которую он убил, летала вокруг него, напевая: "Так мне и надо, тра-ля-ля", и когда он спросил ее во сне: "Почему?" - она ответила: "А потому, что нечего было притворяться мертвой". Да, самое лучшее в мире - это сон, но нет ничего хуже, как проснуться от детского плача. А между тем случилось именно это. Кто-то громко пла- кал в соседней комнате. Неужели этот уткнувшийся носом в книгу толстый мальчишка? Вскочив с кровати, Великий Завистник накинул халат, распахнул дверь... Плакала Лора. Она сидела на полу среди разбросанных книг; в ру- ках у нее было длинное сорочье перо, и она плакала так громко, что у Ве- ликого Завистника защемило сердце: он, очень любил свою дочь. - Что случилось? - крикнул он с ужасом. - Он у... у... у... - Фу! Ты меня напугала. Умер? - Нет, ушел. - Ушел? Это прекрасно... - начал было Великий Завистник, но успел произнести только "прек"... и подпрыгнул, потому что Лора больно ущипну- ла его за лодыжку. - Ай! Почему ты плачешь, мое бедное дорогое дитя? Ты жалеешь, что я не успел превратить его в летучую мышь? Вместо ответа Лора легла на пол, прямо в маленькую лужу, которую она наплакала, и принялась бить об пол ногами. - Хочу, хочу, хочу, - кричала она, - хочу, чтобы он вернулся! Она колотила своими толстенькими косолапенькими ножками так сильно, что жильцы восьмого этажа поднялись на девятый, чтобы почтительно спро- сить, не пожаловаться ли им в домоуправление. - Он вернется, обещаю тебе! Даю честное благородное слово. - Я не верю! - кричала Лора. - Ты нечестный, неблагородный. Ты сам говорил, что никому нельзя верить. - Но как раз в данном случае можно, - в отчаянии кричал Великий За- вистник. - Не забывай, что я твой отец. Успокойся, я тебя умоляю. Откуда у тебя это перо? - А-а-а! Я хочу, чтобы он сидел в кресле и читал. Я хочу, чтобы он спрашивал "м-м?.." и смотрел на меня... а-а-а... одним глазом! - Хорошо, хорошо, он вернется и скажет "м-м?..", чтоб он пропал! И будет смотреть на тебя одним глазом. Похолодев, он отнял у Лоры перо. Оно было сорочье, а сорочье перо могла выронить только Со - рока. ВЕЛИКИЙ ЗАВИСТНИК НЕ НАХОДИТ СВОЙ ПОЯС, ХОТЯ ПРЕКРАСНО ПОМНИТ, ЧТО ПОВЕСИЛ ЕГО НА СПИНКЕ КРОВАТИ "Враги! - уныло думал он, грызя ногти и втягивая маленькую черную го- лову в плечи. - Мне завидуют, это ясно. Я на виду, мне сорок лет, а я уже Старший Советник. Я доверчивый, а доверчивым всегда худо. Вот приг- рел этого мальчишку, а он ушел, даже не сказав спасибо. Будем рассуждать спокойно: Сорока прилетела не за мальчишкой, а за рецептом. О на еще надеется заказать лекарство в аптеке "Голубые Шары". Но аптекарь - мой друг! Я всегда относился к нему снисходительно... Тем хуже! Во всяком случае, для меня." "...Я запутался, - думал он через час, пугаясь и холодея. - Мне гро- зит опасность. Вот что нужно сделать прежде всего: подумать не о себе. Это освежает". Ему всегда было трудно думать не о себе и главное - неинтересно. Но все-таки он подумал: "Нет, Лекарь-Аптекарь не посмеет приготовить лекарство без моего раз- решения. Ведь он знает, что до первого июля я распоряжаюсь чудесами. И Заботкин умрет". Улыбаясь, Великий Завистник потер длинные белые руки. "Да, но его отнесут во Дворец Изящных Искусств. Духовой оркестр будет играть над его гробом похоронный марш, и не час или два, а целый день или, может быть, сутки. Самые уважаемые в городе люди", - думал он с от- чаянием, чувствуя, как зависть просыпается в сердце, - будут сменяться в почетном карауле у гроба". Это была подходящая минута, чтобы надеть ремешок, и Великий Завистник протянул руку - помнится, он повесил его на спинку кровати. Ремешка не было. Он обшарил платяной шкаф - не забыл ли он ремешок в старых брюках? - вывернул карманы, обыскал письменный стол. Он разбудил дочку и пожалел об этом, потому что, едва открыв глаза, она залилась слезами. Он засунул в мусоропровод свою длинную белую руку, и рука поползла все ниже - в восьмой, седьмой, шестой, пятый этаж. Нет и нет! Вытянув губы в длинную страшную трубочку, бормоча: "Ах так, миленькие мои! Значит, так? Хорошо же!" - он вернулся в свою комнату. ЛЕКАРЬ-АПТЕКАРЬ ГОВОРИТ СО СВОИМ НАЧАЛЬНИКОМ ПО ТЕЛЕФОНУ, А СТАРАЯ ЛОШАДЬ ДЕЛИКАТНО СТУЧИТСЯ В АПТЕКУ "ГОЛУБЫЕ ШАРЫ" Лекарь-Аптекарь сразу же понял, что Таня не принесла ему пояс. - Не смей говорить, что ты не нашла его! - закричал он, схватившись за сердце. - Все погибло, если ты его не нашла. Он догадается, что это была ты, а если он догадается... Сороки не плачут, как это доказывает профессор Пеночкин, или плачут крайне редко, как это утверждает профессор Мамлюгин. Но Таня еще совсем недавно была девочкой, и нет ничего удивительного в том, что она разре- велась. - Не сметь! - визгливо закричал Лекарь-Аптекарь. - Ты промочишь пид- жак (Таня сидела на его плече), я простужусь, а мне теперь некогда бо- леть. Что это еще за мальчишка? Мальчишка, стоявший у двери с виноватым видом, был Петька, и Ле- карь-Аптекарь не хватался бы так часто за сердце, если бы он знал, что на Петьке был ремешок, старенький, потертый ремешок из обыкновенной ко- жи. Но он этого не знал. - Мало с тобой хлопот! Здравствуйте, теперь еще придется возиться с этим трусишкой. Оставьте меня в покое! У меня больное сердце. Дайте мне спокойно умереть. Но, по-видимому, ему все еще не хотелось умирать, потому что он выпил рюмочку коньяку, а потом, немножко подумав, вторую. - Яд, - сказал он с наслаждением. - Давай сюда рецепт, глупая девчон- ка. Он догадается, что это была ты, и меня, конечно, уволят, если я при- готовлю лекарство для твоего отца. А мне, понимаешь, до пенсии осталось полгода. Боже мой, боже мой! Всю-то жизнь я старался не делать ничего хорошего людям, и никогда у меня ничего не получалось, никогда! И вот, пожалуйста, опять! Ну ладно, куда ни шло! В последний раз. Умереть мне на этом месте, если я еще когда-нибудь сделаю хорошее людям... Зверям - другое дело. Птицам - пожалуйста! Но людям... Почему ты так похудел, мальчик? Ты голоден? Возьми бутерброд. Ешь! Я тебе говорю, ешь, подлец! Ох, беда мне с вами. Он ворчал, и вздыхал, и сморкался в огромный застиранный зеленый пла- ток, хотя, как известно, все аптекари в мире стараются не сморкаться, приготовляя лекарство. А если и сморкаются, так не в зеленые застиран- ные, а в новенькие, белые как снег платки. Но он сморкался, и моргал, и почесывался, и даже раза два одобрительно хрюкнул, когда стало ясно, что для Таниного отца он приготовил не лекарство, а настоящее чудо. Плохо было только, что вместо одного пузырька он нечаянно приготовил два, а за два ему могло попасть ровно вдвое. - Возьми, Таня. Сорока осторожно взяла пузырек, на котором было написано: "Живая во- да". - Так. А второй мы спрячем. Не дай бог, пригодится. Счастливого пути. Живо! - закричал он и затопал ногами. - А то я еще передумаю! Ох, как вы мне все надоели. И Таня улетела - вовремя, потому что позвонил телефон, и Лекарь-Апте- карь услышал голос, который действительно мог заставить его передумать. - Как дела, старина? - спросил Великий Завистник. (К сожалению, это был он.) - Я хочу поблагодарить тебя за микстуру. Спал, как ребенок. Здорово это у тебя получилось! - Пожалуйста, очень рад. - Погромче! - Очень рад, - заорал Лекарь-Аптекарь. - То-то же. Ты вообще имеет в виду, что я к тебе отношусь хорошо. Вот сейчас, например, с удовольствием потрепал бы тебя по плечу, честное слово. Ты ведь, кажется, любишь птиц? - Что? - Птиц, говорю! Воробьев там, канареек, сорок? - Птиц? Нет. То есть, смотря каких. Полезных - да. Которые поют. А воробьев - нет. Они не поют. - Понятно. Кстати, тут на днях к тебе не залетала Сорока? - Нет. А что? - Да тут, понимаешь... просыпаюсь, а на полу Сорочье перо. Уронила. Ну, ты меня знаешь! Захотелось вернуть. Ищет, думаю, огорчается птица. Значит, не залетала? - Нет. - Хм... тем лучше. До свидания. Ах, да! Надеюсь, ты еще не забыл, что чудесами распоряжаюсь лично я впредь до распоряжения? - Что вы! - Ну то-то. Прощай. Они одновременно положили трубки и зашагали из угла в угол: Великий Завистник, зловеще бодаясь маленькой черной головкой, а Лекарь-Аптекарь, в отчаянии хватаясь за свой длинный, сразу похудевший нос. Они шагали, думая друг о друге. Мысли Великого Завистника летели в аптеку, а мысли Лекаря-Аптекаря - прямехонько на Козихинскую, три, - и нет ничего удиви- тельного в том, что они столкнулись по дороге. Раздался треск, не очень сильный, но все же испугавший Лошадь, тащившую бочку с водой вдоль Соко- линой Горы. Это была та самая Старая Лошадь, которую когда-то звали Ни- ночкой, а теперь - Аппетит. Ей давно хотелось узнать, заказала ли Таня лекарство, и заодно, если удастся, купить у Лекаря-Аптекаря очки. Ку- пить, правда, было не на что. "Но, может быть, - думала она, - я сумею оказать ему какую-нибудь ус- лугу? Например, для микстур и настоев нужна вода. А у меня она как раз очень вкусная и сколько угодно". "...Да, без очков трудно жить, - думала она грустно. - Особенно когда даже подруги норовят стащить твое сено из-под самого носа. Впрочем, ка- кие они мне подруги? Разве они носили когданибудь ленточки в косах? Раз- ве их награждали когда-нибудь почетной грамотой, как меня, когда я пе- решла в третий класс? Кто танцевал в школе лучше, чем я? Кто пел, как соловей: "И-го-го, и-гого!"?" Ей показалось, что она встала на цыпочки и запела, а на самом деле она подняла хвост и заржала. Лекарь-Аптекарь, все еще шагавший из угла в угол, прислушался с беспокойством. Трах! - Аптечная посуда зазвенела в ответ, а фарфоровые белочки привстали, насторожив уши. Трах! - Это, конечно, была Старая Лошадь. Ей казалось, что она стучит деликатно, чуть слышно. ЖИВАЯ ВОДА ПРЕВРАЩАЕТСЯ В СИРЕНЕВЫЙ КУСТ, А ТАНЯ ЗНАКОМИТСЯ С ЛИХО- БОРСКОЙ СОРОКОЙ Живая вода плескалась в пузырьке. Таня крепко сжимала его в своем черном изогнутом клюве. Еще несколько взмахов - и дома! Вот и знакомая крыша показалась вдали. На трубах сидели воробьи и вдруг все разом шумно вспорхнули, должно быть, испугались большой черно-белой птицы, которая несла что-то непонятное в клюве. А ну взорвется или еще что-нибудь? Мальчишки запускали воздушного змея на Медвежьей Горе. Они тоже, конеч- но, заметили Таню, тем более что подул ветер и воздушный змей поплыл к ней навстречу. Он был страшный, рогатый, с высунувшимся красным языком. Любая сорока закричала бы караул. Но Таня не закричала, - ведь она могла выронить пузырек! Зажмурив глаза, она приближалась к змею. Поздороваться с ним и обогнуть - это был бы лучший выход из положения. Но и для этого нужно было открыть клюв, а она сжимала его все крепче. - Сорока-воровка! - Гляди, ребята! Что-то стащила! Один камень больно ударил Таню в плечо, другой оцарапал ногу, а тре- тий... третий разбил пузырек! Тонкая, засверкавшая на солнце нить протя- нулась между землей и небом. Это пролилась живая вода, и там, где она упала, вырос такой красивый сиреневый куст, что Ученый Садовод немедлен- но написал о нем книгу под названием "Чудо на Медвежьей Горе". Расстроенная, измученная, с подбитым крылом, Таня полетела обратно в аптеку. Она помнила, что Лекарь-Аптекарь приготовил два пузырька живой воды. Какая удача! Но на куске картона, висевшем между голубыми шарами, было написано: "Хотите верьте, хотите нет - аптека закрыта". Почерк был Петькин, и никто другой не нарисовал бы в уголке чертика с хвостом, изогнутым, как вопросительный знак. Да, аптека была закрыта, и Таня, взлетев на антенну, с которой были видны все двенадцать улиц Медвежьей Горы, принялась ждать - что еще мог- ла она сделать? Прошел час, другой, третий. Начался дождь. Таня промокла до последне- го перышка - и это было прекрасно, потому что она боялась уснуть, а под дождем не уснешь, тем более без зонтика, правда? Но дождь перестал, и она уснула. Солнце поднялось; когда она открыла глаза, подъезды сверкали после дождя, точно нарисованные мелом на белой глянцевитой бумаге, а ку- сок картона с надписью попрежнему висел между голубыми шарами. ЛекарьАп- текарь не вернулся. Но куда же в таком случае делся Петька? Таня полете- ла на Бега к Старой Лошади, но в ее стойле спал, расставив ноги, грубый Битюг с рыжим хвостом. - Простите, вы не знаете?.. Прежде в этом стойле часто останавлива- лась одна девочка... Я хотела сказать, одна лошадь. - Кобыла Аппетит снята с рациона, - проржал, просыпаясь, Битюг, кото- рый прежде возил заведующего продовольственной базой и привык выражаться так же кратко, как он. - Снята? Почему? - Как сбежавшая в неизвестном направлении, утащив казенную упряжь, тележку и бочку с водой. Ничего не оставалось, как вежливо извиниться и улететь. Но куда? ...В отвратительном настроении Таня спряталась в самой густой листве Березового Сада. Все казалось ей в черном свете, даже солнце, на кото- рое, как все сороки, она могла смотреть не мигая. Голубое небо казалось ей серым, зеленые листья - рыжевато-грязными, а птица, сидевшая на со- седнем дереве, самой обыкновенной скучной вороной. - Шакикракишакерак, - вдруг сказала птица. Очень странно! На чистейшем сорочьем языке это значило: "Добрый ве- чер)". - Каршишкарирашкераш, - быстро ответила Таня. Это значило: "Какая приятная неожиданность! Представьте себе, я при- няла вас за ворону". - Нет, я Сорока. Ворона, если вы имеете в виду Белую Ворону, прихо- дится мне тетей. Вы живете в городе? - Да. А вы? - Я предпочитаю деревню. Здесь слишком шумно. Вы знаете, совершенно невозможно сосредоточиться. Какое хорошенькое это у вас перо с хохолком! - Ну что вы, ничего особенного. Вот сегодня ночью я потеряла перо. До сих пор не могу прийти в себя. Знаете, такое белое-белое с черной отдел- кой. - Что вы говорите! И не нашли? - Нет, конечно. Ужасно жалко. Что это у вас на ноге? Неужели колечко? Какая прелесть! Бирюза? - Да. И у меня еще есть бирюзовые сережки. А вот брошку никак не под- беру. Вы не поверите, на днях обшарила все магазины. Нет и нет! Хоть плачь. - А это колечко вы тоже купили в комиссионном? - Купила? Зачем? Стащила. Они потрещали еще немного, а потом Сорока пригласила Таню к себе в Лихоборы. - Я живу у тети, - объяснила она. - Она будет очень рада. Лететь не- далеко, всего сто километров. "Осторожно, Таня. Помни, что девочки быстро привыкают к тому, что они сороки, тем более что они вообще любят потрещать. Ты девочка, ты не со- рока". Можно было подумать, что Старая Добрая Лошадь была тут как тут - так ясно услышала Таня ее грустный предостерегающий голос. Но она устала и была голодна. В конце концов, что за беда, если она проведет денек с этой веселой Сорокой? - К сожалению, мне необходимо найти ЛекаряАптекаря, - сказала она. - Он ушел и не вернулся. Я прождала его целую ночь. - Ну и что же! Тетя скажет вам, куда он ушел. Вы знаете, какие они умные, эти вороны. Таня задумалась. - Кракешак, - сказала она наконец. На чистейшем сорочьем языке это значило: "Я согласна". Пришлось сделать порядочный крюк, но, улетая из города, не могла же она не заглянуть домой хоть на минутку! Окно папиной комнаты было распахнуто настежь, он рисовал, лежа в пос- тели, а мама сидела подле с книгой в руках. У нее было грустное лицо. Она, без сомнения, волновалась за Таню. Но почему-то ей стало легче, когда Сорока, приветливо кивая, пролетела мимо окна. ЛЕКАРЬ-АПТЕКАРЬ ПРОЩАЕТСЯ СО СВОЕЙ АПТЕКОЙ, А СТАРАЯ ДОБРАЯ ЛОШАДЬ НАДЕВАЕТ ОЧКИ Что же значила странная надпись на картоне, висевшем между голубыми шарами: "Хотите верьте, хотите нет - аптека закрыта"? Не стоит ломать себе голову над этой загадкой, тем более что нет ничего проще, как раз- гадать ее. Лекарь-Аптекарь испугался. А когда человек пугается, он бе- жит. "Нужно сделать вид, что меня нет, - подумал он, поговорив с Великим Завистником по телефону. - А когда человека нет, его нельзя уволить, по- тому что нельзя уволить того, кого нет. Прекрасная мысль! Но ведь очень трудно сделать вид, что меня нет, когда я тут как тут, в своей ермолке, в зеленом пиджаке, со своими порошками и микстурами, в которых никто не может разобраться, кроме меня. Значит, нужно удрать. Куда?" И он решил удрать к Ученому Садоводу, симпатичнейшему человеку, кото- рый, как об этом неоднократно сообщали газеты, прекрасно относился к цветам, вообще растениям и некоторым насекомым. Можно было рассчитывать, что столь же хорошо он относится к некоторым людям, таким, например, как Лекарь-Аптекарь. Итак, решено! Он собрался было вызвать такси, но именно в эту минуту - трах! - пос- тучалась Старая Лошадь. - Вот кстати-то! - закричал он. - Здравствуй, Ниночка. Надеюсь, ты не очень занята и сможешь отвезти меня к Ученому Садоводу? - Конечно, могу! - с восторгом проржала Лошадь. Да, это был выезд, на который стоило посмотреть! Отправляясь в доро- гу, Лекарь-Аптекарь надел пальто, тоже зеленое - у него была слабость к этому цвету, - и сменил ермолку на широкополую шляпу, и под которой грустно торчал его озабоченный нос. Через плечо он надел дорожную сумку, в которой звенели банки и склянки. Он уселся на передке, чтобы за спиной уютно плескалась вода, и все поглядывал по сторонам - не летит ли Соро- ка? Петька вскарабкался на бочку. Какой же мальчишка откажется прока- титься - если не на роллере, так на бочке с водой? Что касается Лошади... О, это был один из лучших дней ее жизни! Когда Лекарь-Аптекарь укладывался, она попросила его подарить ей очки. Конеч- но, если бы у него было время, он подобрал бы для нее очки по глазам. Но он очень торопился и нечаянно подарил очки, через которые весь мир ка- жется веселым, счастливым. Теперь она была в этих очках, выглядевших очень мило на ее бархатном добром носу. Первые два-три километра она шла осторожно, на цыпочках - привыкала, но, как только город с его сверкающими автомобильными фарами, презрительно косившимися на водовозную клячу, остался позади, она пусти- лась вскачь, приплясывая и напевая. Как все искренние, простодушные люди, она пела обо всем, что встреча- лось по дороге. Но встречалось как раз не то, что она видела. Или, вер- нее сказать, видела она совсем не то, что встречалось. Каменщики в серых фартуках строили дом, а ей казалось, что они не в серых фартуках, а в голубых и что кирпичи сами летят им в руки; мальчишки плелись в школу, а ей казалось, что они бегут со всех ног, чтобы поспеть к началу занятий. Это было даже опасно, потому что на одной улице рабочие чинили мост, а ей показалось, что они его уже починили, и водовозная бочка с пассажира- ми едва не угодила в канаву. Ленивая Девчонка лежала на берегу этой канавы, подложив под голову учебник арифметики и выставив на солнце голые ноги. - Скажите, пожалуйста, как проехать к Ученому Садоводу? - спросил ее Лекарь-Аптекарь. - Не скажу. - Почему? - Лень. - Но ведь ты уже сказала целых три слова? - с интересом спросил Ле- карь-Аптекарь. - Да. А адрес не скажу. Он длинный. - Редкий случай, - определил Лекарь-Аптекарь, любивший, как все вра- чи, редкие случаи и думавший, что, кроме него, никто с ними справиться не может. - Возьми, девочка. - Он протянул ей коробочку с порошками. - Принимай перед школой. - Не возьму. - Почему? - Лень. - Тебе лень принять лекарство от лени? - Да. - Понятно. Держи ее, Петя! - сказал рассердившись Лекарь-Аптекарь. - Ну-ка. Вот так! И он всыпал в рот девочке три порошка сразу. Да, это было сильное средство! Достаточно сказать, что с этого момен- та никто больше не называл Ленивую Девчонку ленивой. Ее называли как угодно - злой, невежливой, глупой, неблагодарной, капризной, но ленивой - нет, никогда! Как встрепанная, вскочила она на ноги и прежде всего от- барабанила адрес Ученого Садовода: - Поселок Королей Свежего Воздуха, улица Заячья Капуста, дом семью девять - шестьдесят три, квартира восемью девять - семьдесят два. Конечно, она хотела сказать, что дом три, а квартира два, но ей не терпелось поскорее выучить таблицу умножения. - Спасибо, - сказал Лекарь-Аптекарь. - А как проехать в поселок Коро- лей Свежего Воздуха? - До поворота - прямо, девятью девять - восемьдесят один, - ответила бывшая Ленивая, а теперь Прилежная Девчонка, - а потом налево, десятью десять - сто. И все-таки, если бы не Застенчивый Кролик, они не добрались бы до Ученого Садовода. Дело в том, что Старая Лошадь побежала к повороту не прямо, а криво (потому что в Волшебных Очках все кривое казалось ей пря- мым), а потом повернула не налево, а направо. Теперь понятно, почему они сбились с дороги? Вот тогда-то из грядок капустного поля и выглянул Кролик! Он выглянул и спрятался, а ушки остались торчать. Потом снова выглянул и спрятался, а ушки остались... Потом выглянул и спрятался в третий раз, а ушки... Но тут его окликнул ЛекарьАптекарь. Это был обыкновенный Кролик, отличавшийся от других, еще более обык- новенных, тем, что никак не мог сказать одной молоденькой, только что кончившей школу Крольчихе: "Будьте моей женой". Иногда он говорил: "Будьте...", иногда ему даже удавалось сказать: "моей", но тут он умолкал, краснея, и девушке оставалось только огорчен- но шевелить ушами. "Неизвестно, - думала она. - Может быть, он хочет сказать: "Будьте моей сестрой"?" Опустив глазки, Кролик стоял перед ЛекаремАптекарем и от смущения не мог выговорить ни слова. - Ага, понятно, - добродушно сказал ЛекарьАптекарь. - Ничего особен- ного. Сильнейшая застенчивость. Проходит с годами. Две капли на сахар два-три раза в день. Только не перебарщивать. У меня был случай, когда один застенчивый юноша, вроде вас, выпил сразу весь пузырек и превратил- ся в нахала. И он протянул Кролику пузырек и пипетку. Что же должен был ответить Кролик? Ну конечно: "Благодарю вас, сахара у меня, к сожалению, нет. Нельзя ли принимать ваше лекарство с капустой?" А он только открыл и закрыл рот. - Дядя Аптекарь, - закричал Петька. - Что вы, честное слово! Откуда у него сахар? Он же кролик. - Пожалуй, - согласился Лекарь-Аптекарь. - Но это лекарство можно принимать и с водой. Сейчас мы это сделаем. Петя, нацеди стаканчик. Ну, братец Кролик, смелее. Кролик выпил лекарство. - Спасибо, - сказал он чуть слышно. - Вы заблудились, - добавил он немного погромче. - К Ученому Садоводу - не направо, а налево, - сказал он обыкновенным голосом, как самый обыкновенный незастенчивый кролик. - Он живет в зеленом домике под черепичной крышей! - заорал он, по-видимо- му совершенно забыв, что минуту назад от смущения не мог выговорить ни слова. - Извините, я тороплюсь. И со всех ног он побежал искать Крольчиху, чтобы сказать ей: "Будьте моей женой". И все-таки они с большим трудом нашли дом Ученого Садовода. Дело в том, что дом был очень маленький и зеленый, а сад - очень большой и тоже зеленый. А найти зеленое в зеленом трудно, особенно если первое зеленое - маленькое, а второе - большое. Но еще труднее оказалось найти в этом большом зеленом самого Ученого Садовода. Петька обегал все дорожки, пока не наткнулся на худенького старичка в широкополой шляпе, который сидел на корточках и с озабоченным лицом прислушивался к разговору между Тюльпаном и Розой. - Невозможно, невозможно, - говорил Тюльпан. - Подумать только, за десять дней ни одного дождя! Ты побледнела. - В конце концов эта жара погубит нас, - отвечала Роза. - Ты просто не представляешь себе, как мне хочется пить. - Где же твоя роса? - Ее выпили пчелы. Да, стояла сильная жара. Анютины глазки вотвот готовы были закрыться навсегда, левкои лежали в обмороке, и только канны гордо подставляли солнцу свои огненно-красные крылья. Вот почему Ученый Садовод так обрадовался, увидев за калиткой Старую Лошадь, которая, повидимому, - он подпрыгнул от радости, - привезла це- лую бочку чистой прохладной воды. На передке сидел старичок в длинном зеленом пальто и широкополой шляпе. "Ага, понимаю, - подумал Ученый Садовод. - Это новая водовозная фор- ма". - Добро пожаловать, - сказал он. - Вы приехали вовремя. Позвольте прежде всего поблагодарить вас от имени моего сада, который положительно умирает от жажды. ГУСЬ-ОБМАНЩИК "Нет, Лекарь-Аптекарь не решится приготовить лекарство для Таниного отца, - думал Великий Завистник. - Как-никак я все-таки часто называю его то старина, то собака. Бывают, конечно, подлецы! К ним относишься хорошо, а они возьмут и устроят гадость. Ну, этот-то нет! Полгода до пенсии. Да и поговорил я с ним как-то ловко: и пригрозил и приласкал. А что, если все-таки приготовит? Что, если этот Мазилка поправится? Страш- но подумать! ...Бог с ним, с поясом, - думал он уныло. - Пропал и пропал. Пора мне уже отвыкать от него. Жизнь научила меня завидовать, а по природе-то я же добряк! Я готов все отдать первому встречному. Вот сейчас, например: последнюю рубашку готов снять с себя, только бы Мазилка скончался". С тех пор, как пояс пропал, он не читал газет. Зачем? Могут напеча- тать что-нибудь хорошее, а ему вредно волноваться. Могут напечатать, что награжден кто-нибудь, чего доброго, или что дела вообще идут хорошо. Нет уж, бог с ними! Но радио он иногда все-таки слушал. И вот однажды в последних известиях сообщили, что на днях в Большом Зале Мастеров открывается выставка. Это было бы еще полбеды. Но на этой выставке все картины принадлежали Таниному отцу. Вот это уже была насто- ящая подлость! Мало того, на выставке - Великий Завистник почувствовал, что ему нечем дышать, - будет присутствовать сам художник, выздоровевший после тяжелой болезни. Так и было сказано: "сам". Возможно, что Великий Завистник тут же свалился бы в сильнейшем сер- дечном припадке, если бы не раздался звонок. Кто-то пришел к нему, и, наскоро проглотив микстуру от зависти, Великий Завистник подошел к две- ри: - Кто там? - Га-га. Это был Гусь, тот самый, о котором говорили: "Хорош Гусь". Он был об- манщик, но глупый, и ему удавалось обмануть только тех, кто был еще глу- пее, чем он. Великий Завистник посылал его разузнать, куда убежал Ле- карь-Аптекарь. - Ах, это ты, старина? Как дела? - Дела га-га. - Выражайся яснее. - Я нашел их, - торжественно сказал Гусь. - Они скрываются в поселке Королей Свежего Воздуха, в доме Ученого Садовода. - Ах так! Отлично! - Отлично, да не совсем. Вы их там не найдете. - Почему? - Потому что вчера расцвели тополя. - Ну и что же? - А то, что он летает, га-га. - Кто - он? - Не кто, а что, - сказал Гусь. - Пух от тополей. - Не понимаю. - Каждая пушинка немедленно сообщит Лекарю-Аптекарю о вашем приближе- нии. Так приказал Ученый Садовод, а его даже столетние дубы не смеют ос- лушаться, не то что какой-то там пух. У меня ведь тоже есть пух, так что в свое время я интересовался этим вопросом. Но у меня другой, так назы- ваемый гусиный. Тут нужна интрига, га-га. Например, я надену платочек и подойду к ним, знаете, вроде баба принесла им грибы. А вы спрячетесь под грибы. Вам ведь ничего не стоит. Они станут покупать, а вы - раз! И га-га! - А нос? - Ну и что же, у баб бывает такой нос. Или иначе: накинуть на домик сеть, чтобы они все попались, а потом вынимать по очереди ЛекаряАптека- ря, Лошадь и Петьку. Великий Завистник поморщился: он не любил дураков. - Да, это мысль, - сказал он. - Но понимаешь, старина, возня. Уж если плести сеть, - она мне для других дел пригодится, почище. Кстати, ты не заметил случайно, не валяется ли там где-нибудь ремешок? Такой обыкно- венный, потертый? Ну, просто такой старенький ремешок с пряжкой? Не ви- дел? - Видел. Он на Петьке. - Что?! - То, что вы слышите. А зачем вам ремешок? Я лично предпочитаю под- тяжки. - Конечно, конечно, - волнуясь, сказал Великий Завистник. - Я тоже. Значит, так: прежде всего нужно выбрать ветреный день. Пух легко уносит- ся ветром. Если ветер дует, скажем, северный, а ты явишься тоже с севе- ра, - они тебя не заметят. Во-вторых, надеть нужно не платочек, а бантик на шею - в бантике у тебя представительный вид. Стало быть, ты войдешь, вежливо поздороваешься и скажешь: "Не могу ли я видеть ЛекаряАптекаря из аптеки "Голубые Шары"?" Он спросит: "А что?" - "К вам едет знаменитый астроном". - "Зачем?" - "А затем, скажешь ты, что жена попала ему не в бровь, а в глаз, и теперь он не может отличить Большую Медведицу от Ма- лой. Не будете ли вы добры принять его?" А вместо астронома приеду я. Понятно? - Понятно. - Эх, братец! А нужно вам сказать, что Лора была в соседней комнате и слышала этот разговор. Она сидела на Петькином стуле и читала Петькину книгу, ту са- мую, которую он не успел дочитать. На полях она рисовала чертиков, и чертики получались совсем как Петькины - с длинными хвостами, изогнуты- ми, как вопросительный знак. А чтение - нет, не получалось. Может быть, потому, что Петьке было интересно, что будет дальше, а ей все равно. Она обрадовалась, узнав, что Гусь знает, где Петька. Когда Гусь уходил, она догнала его на лестнице и попросила передать Петьке записку. Записка была коротенькая: "Берегись". Правда, она написала "биригись", но только потому, что очень волнова- лась: а вдруг Гусь не возьмет? Но Гусь взял. Может быть, если бы он умел читать, записка мигом оказалась бы в руках Великого Завистника. Он не умел. Ему и в голову не пришло, какую неприятность может причинить ему эта записка. ...И нужно же было, чтобы именно в этот день с Крайнего Севера приле- тел Северный Ветер! Продрогший, с льдинками в усах, раздувая щеки, он принялся за работу - срывать крыши, ломать деревья, раскачивать дома, свистеть в дымоходах. Тополевый пух он в одно мгновение унес туда, где даже и не растут тополя. И Гусь, приодевшийся, в отглаженных брюках, в новеньких подтяжках, с черным бантиком на шее, никем не замеченный, при- шел к Ученому Садоводу. Все были дома. Лекарь-Аптекарь, Ученый Садовод и Петька пили чай на открытой веранде, а Лошадь в очках бродила вокруг, пощипывая траву, ко- торая казалась ей сладкой как сахар. - Здравствуйте, - вежливо сказал Гусь. - Приятно чаю попить. - Здравствуйте. Милости просим. - Благодарю вас, некогда. Дела. И Гусь рассказал Лекарю-Аптекарю о знаменитом астрономе, которому же- на попала не в бровь, а в глаз. Кое-что он напутал, назвав Большую Мед- ведицу просто га-га. Но Лекарь-Аптекарь все-таки понял. - Пусть приезжает, - сказал он. - Конечно, астроному нужны глаза. Почти так же, как аптекарю - нос. Еще не было случая, чтобы он отказал больному. - Благодарю вас, - сказал Гусь и откланялся, шаркнув лапками в отгла- женных брюках. Но тут он вспомнил о записке, которую Лора просила передать Петьке. - Виноват, мне бы хотелось поговорить с мальчиком, - сказал он. - У меня к нему поручение. Так сказать, личное га-га. Петька соскочил с веранды, и они отошли в сторону. - Выкладывай! - сказал он. Гусь вытащил из-под крыла записку. Вот тут-то и произошла неприят- ность, о которой Гусь непременно догадался бы, будь он хоть немного ум- нее. Петька прочел записку и, пробормотав: "Ага, понятно", схватил его за горло. - Предательство! - закричал он Лекарю-Аптекарю. - Великий Завистник подослал к нам этого шпиона. Надо удирать. Значит, так: вы складываете вещи, а я запрягаю Лошадь. ТАНЯ ИЩЕТ ЛЕКАРЯ-АПТЕКАРЯ, И БЫВШИЙ ЗАСТЕНЧИВЫЙ КРОЛИК СОВЕТУЕТ ЕЙ ЗАГЛЯНУТЬ К УЧЕНОМУ САДОВОДУ К сожалению, Старая Лошадь была права: девочки быстро привыкают к мысли, что они сороки. Привыкла и Таня. По-сорочьи она говорила теперь лучше, чем по-человечьи. Вдруг она забывала, как сказать собака, корова, трава. Нельзя сказать, чтобы она так уж гордилась своим раздвоенным длинным хвостом, однако поглядывала на него не без удовольствия, распус- тив на солнце, чтобы каждое перышко отливало золотым блеском. Она жила у Белой Вороны, симпатичной и еще совсем недавно красивой женщины, к сожалению, сильно пополневшей под старость. Впрочем, она дер- жалась мужественно. - Надо бороться, - говорила она и, полетав над Березовой рощей, спра- шивала Таню: - Ну как, похудела? Как известно, самое верное средство, чтобы похудеть, - стоять на од- ной ноге после обеда. И она стояла, долго, с терпеливой, страдающей улыбкой, завидуя цаплям, которые полжизни стоят на одной ноге, не думая о том, как это трудно. Первое время все сороки казались Тане на одно лицо, и Белая Ворона посоветовала ей прежде всего научиться отличать себя от других. - Ну, а отличив себя от других, - говорила она назидательно, - не так уж и трудно научиться отличать других от себя. Действительно, оказалось, что это нетрудно. Одни ходили, покачивая хвостом, как дрозды, а другие - как трясогузки; одни любили душиться ду- бовым, а другие - березовым соком; одни красили ресницы пыльцой от бабо- чек, а другие - самой обыкновенной пылью, настоянной на воде. Зато тре- щали они все без исключения. - А вы знаете, что... Так начинался любой разговор, а потом следовала какая-нибудь новость - без новостей сороки жить не могли. - А вы знаете, что в соседнем лесу уже никто вообще не носит узеньких перьев? - Что вы говорите? - То, что вы слышите. Или: - А вы слышали, что на Туманную поляну прилетела испанская Голубая Сорока? Оперение - чудо! - Что вы говорите? - То, что вы слышите. Хлопает крыльями совершенно как мы, а слышится: не "хлоп", а "кликикиклюк". Заслушаешься! Ну, прелесть, прелесть! Профессор Пеночкин утверждает, что сороки питаются свежим швейцарским сыром, а не только земляными червями, как это утверждает профессор Мам- люгин. Но тот же профессор Пеночкин предполагает (впрочем, весьма осто- рожно), что в качестве приправы к швейцарскому сыру сороки питаются слу- хами и новостями. "Если это не так, - пишет он в своем труде "Сорока как сорока", - они бы, по-видимому, вообще не трещали. Ведь трещать-то надо о чем-нибудь, правда?" Это было убедительно, и Таня, проведя среди сорок несколько дней, должна была с ним согласиться. Та самая молодая сорока, с которой она познакомилась в Березовом саду, чуть не умерла от скуки только потому, что сидела на яйцах и, следовательно, не могла отлучиться из гнезда, чтобы узнать хоть какую-нибудь новость. Пришлось вызвать к ней "скорую помощь", и она пришла в себя лишь тог- да, когда санитарка шепнула ей по секрету, что ее соседка лежит в обмо- роке, убедившись в том, что она высидела кукушку. Вот почему Белая Ворона пообещала Тане найти Лекаря-Аптекаря. - О человеке, который ходит в зеленой ермолке, - сказала она, - без сомнения, ходит множество сплетен и слухов. А если он еще к тому же и холост... - Он старенький. Полгода до пенсии. - Ну и что же? Тем более. И действительно, не прошло двух-трех дней, как сороки принесли на своих хвостах интересную новость: обыкновенный Кролик, отличавшийся от других, еще более обыкновенных, тем, что он не мог сказать одной молодой Крольчихе: "Будьте моей женой", - вдруг осмелел, сказал и женился. Кто же вылечил его от застенчивости? Маленький длинноносый человечек, но не в ермолке, а в шляпе. - Ну и что же! - радостно сказала Таня. - В дороге он сменил ермолку на шляпу. Она полетела к бывшему застенчивому Кролику, и он вышел к ней с женой и детьми - их было у него уже трое. - Застенчивость - это не что иное, как отсутствие воспитания, - ска- зал он. - Надеюсь, мы с женой сумеем внушить это детям. Да, Лекарь-Апте- карь спрашивал меня, как проехать к Ученому Садоводу. И я показал доро- гу, хотя тогда был еще очень застенчив. Вы как, по воздуху или пешком? Лучше по воздуху, ближе и легче найти. Черепичная крыша. - Спасибо. До свидания. - Счастливого пути. Дети, что нужно сказать? - Счастливого пу- ти, - хором сказали крольчата. ЛЕКАРЬ-АПТЕКАРЬ, ПЕТЬКА И СТАРАЯ ЛОШАДЬ ОТПРАВЛЯЮТСЯ В МУХИН, А ЗА НИМИ, КАК ЭТО НИ СТРАННО, - САМА АПТЕКА "ГОЛУБЫЕ ШАРЫ" Между тем выезд, на который стоило посмотреть, превратился в выезд, на который невозможно было досыта насмотреться. Прощаясь, Ученый Садовод украсил Старую Лошадь розами, и теперь она стала похожа на пряничного доброго льва, которого хотелось съесть, - так она была мила и красива. В шляпе Лекаря-Аптекаря тоже торчала роза, но бледно-желтая, чайная, назы- вающаяся так потому, что она была привезена из Китая. А китайский чай, как известно, так хорош, что его пьют без сахара - во всяком случае, са- ми китайцы. Петька, который, как все мальчишки, презирал цветы, все-таки обвил водовозную бочку цветущим голубым плющом и приколол к своей кур- точке несколько анютиных глазок. Словом, выезд утопал в цветах, и было бы очень хорошо, если бы пассажиры (или хотя бы Лошадь) знали, куда они едут. Гусь-предатель, которого они захватили с собой, даже спросил Петьку: - Скажите, пожалуйста, куда вы изволите ехать? Он стал очень вежлив после того, как этот мальчик чуть не свернул ему шею. Но, увы, хотя Петька и сказал отрывисто: "Куда надо", никто не мог ответить на этот вопрос. - Прямо или направо? - спросила Лошадь, когда они добрались до перек- рестка, на котором скучал, повесив голову, длинный белый столб-указа- тель. "Мухин - 600 метров" - было написано на стрелке, показывающей пря- мо. "Немухин - тоже 600" - было написано на другой, показывающей напра- во. - Аида в Немухин! - закричал Петька. Лекарь-Аптекарь строго посмотрел на него и сказал Лошади: - Прямо. На ночлег пришлось остановиться в поле. Лекарь-Аптекарь завалился на боковую, а Петька стал рассматривать его банки и склянки. Одну, в кото- рой что-то поблескивало, он откупорил, просто чтобы понюхать, - и Сол- нечные Зайчики стали выскакивать из бутылки, веселые, разноцветные, с отогнутыми разноцветными ушками. Одни скользнули в темное, ночное небо, другие побежали по дороге, а третьи, прыгая и кувыркаясь, спрятались в траве. На бутылке было написано: "Солнечные Зайчики. От плохого или даже не- важного настроения. Выпускать по одному". Ну вот! По одному! А он небось выпустил сразу штук сорок. И Петька поскорее заткнул бутылочку - испугался, как бы ему не попало. Наутро они приехали в городок Мухин и сняли комнату у веселого Порт- ного, который целыми днями сидел, поджав ноги, и шил пиджаки, жилеты и брюки. Вечерами, чтобы размять ноги, он катался - летом на роликах, а зимой на коньках. На роликах он катался лучше всех в Мухине, а на коньках едва ли не лучше всех в Советском Союзе. Если бы не музыка, он, может быть, стал бы даже чемпионом - так ловко он выписывал на льду имя девушки, на которой собирался жениться. - Не можете ли вы вылечить меня от любви к музыке? - попросил он Ле- каря-Аптекаря. - Дело в том, что на катке каждый вечер играет оркестр, а я так люблю музыку, что забываю о своих фигурах. Однажды, например, я заслушался и вместо трех с половиной сальто в воздухе сделал только три. Ну, куда это годится! С такой удивительной болезнью Лекарь-Аптекарь встретился впервые. Лю- бовь к деньгам, или так называемую скупость, он лечил. Любовь к спиртным напиткам - тоже. А вот любовь к музыке... Он обещал подумать. В общем, если бы не Гусь, который все время боялся, что его съедят, в Мухине жилось бы прекрасно. Гусь начинал ныть с утра: - А вы меня не съедите? - Не съедим, - отвечали ему. - Но только потому, что гусятина у тебя невкусная, старая. А то съели бы, потому что ты - предатель. - Ну и что же? Подумаешь! Ну и предатель! Тогда отпустите. Меня дома заждались. А домой нельзя. Почему? - Потому что ты скажешь Великому Завистнику, что мы в Мухине. И он такое с нами устроит, только держись! Гусь успокаивался, но наутро опять начиналось: - А вы меня не съедите? В общем, все было бы хорошо, если бы аптека не соскучилась по своему Аптекарю. Соскучились бутылки, большие, маленькие и самые маленькие, в которых едва могла поместиться слеза. Соскучились Голубые Шары, годами слушавшие бормотание своего хозяина, который разговаривал с ними, как с живыми людьми. Порошки пересохли и пожелтели. На микстурах появилась плесень. И, хотя многие врачи в настоящее время утверждают, что плесень тоже ле- карство, никто еще не пробовал лечиться ею от зависти или лени. Единственный человек, побывавший в аптеке, был мухинский Портной, да и то лишь на несколько минут - в Москве у него были дела, и он торопился. Лекарь-Аптекарь дал ему ключи, чтобы он поискал лекарство от любви к му- зыке, мешавшей ему стать чемпионом. Но больше всех, без сомнения, соскучились белочки. Беспокойно двигая своими пушистыми хвостами, они все прислушивались - не скрипит ли дверь, не пришел ли хозяин? Именно они-то и начали этот перелет - повидимому, единственный в ис- тории Аптек и Аптекарей всего мира. Присев на задние лапки, они прыгнули в маленькую комнатку за Аптекой, а оттуда в открытую форточку, ту самую, через которую вылетела Сорока. Как они догадались, что Лекарь-Аптекарь скрывается в Мухине, осталось неизвестным, хотя можно предположить, что они узнали об этом от Портно- го. Так или иначе, белочки выпрыгнули и полетели - ведь они прекрасно умеют летать. За ними помчались к своему хозяину порошки, таблетки, микстуры, травы, пилюли, коробочки, пузырьки, и среди них, конечно, тот, на котором было написано "Живая вода". И, наконец, последними неторопли- во поднялись в воздух Голубые Шары - левый, на котором было написано: "Добро пожаловать", и правый, на котором было написано: "в нашу аптеку". Все это произошло очень быстро - Портной не успел опомниться, как его мастерская превратилась в Аптеку: порошки, немного перемешавшиеся доро- гой, расположились на своих местах, микстуры и настойки выстроились ря- дами. И хотя в мастерской было тесновато, зато на длинном портняжном столе - куда просторнее, чем на вертящихся этажерках. Голубые Шары по старой привычке удобно устроились на окнах. Висевший между ними кусок картона тоже перебрался в Мухин, но теперь Петька переделал надпись: "Хотите верьте, хотите нет - аптека открыта". ТАНЯ НАХОДИТ ЛЕКАРЯ-АПТЕКАРЯ И ВМЕСТЕ С НИМ ВТОРОЙ ПУЗЫРЕК, НА КОТО- РОМ НАПИСАНО "ЖИВАЯ ВОДА" Трудно было представить себе, что худенький старичок, поливавший лев- кои из старой, заржавленной лейки, и есть Ученый Садовод, о котором пи- сали, что он прекрасно относится к цветам, вообще растениям и некоторым полезным насекомым. Но к сорокам он относился, без сомнения, несколько хуже, потому что едва Таня показалась на дороге, как он нахлобучил на себя шляпу, поднял плечи и замер - изобразил пугало, очевидно совершенно забыв о том, что как раз пугало-то и должно изображать человека. - Простите, - робко начала Таня. - Я не трону ваши цветы, а червяк мне попался только один, да и то полудохлый. Я ищу Лекаря-Аптекаря. Мне сказали, что он остановился у вас. - Ах, боже мой! Не напоминайте мне о нем, - сказал Ученый Садовод со вздохом. - Вы знаете это чувства? Человек уезжает, и вдруг оказывается, что жить без него положительно невозможно. Но я-то что! Мои цветы так соскучились по нему, что приходится поливать их по три раза в день. Сох- нут! - Где же он? - Не знаю. Он очень торопился. Я боюсь за него, - тревожно сказал Ученый Садовод. - Мне кажется, что он просто-напросто удирал от кого-то. Что могла сказать бедная Таня? Она поблагодарила и улетела. Так она и не нашла бы Лекаря-Аптекаря, если бы в поле под Мухином не наткнулась на Солнечных Зайчиков, которых Петька выпустил из бутылки. Они еще прыгали, скользили в траве, прятались друг от друга. Заигрались! Ведь они были зайчики, а не взрослые зайцы. - Скажите, пожалуйста, не видели ли вы Лошадь в очках? - спросила их Таня. - Конечно, видели! - ответил самый пушистый Зайчик с самыми длинными разноцветными ушками. - Мы сидели в бутылке, бутылка лежала в сумке, а сумка висела на плече Лекаря-Аптекаря. Лекарь-Аптекарь сидел на передке за водовозной бочкой, а бочку тащила Лошадь в очках. Мы ехали в Мухин. И приехали бы, если бы Петька не выпустил нас из бутылки. Сороки, как известно, летают медленно и даже вообще больше любят хо- дить, чем летать. Но Таня полетела в Мухин, как ласточка, а быстрее лас- точек летают только стрижи. Вот и Мухин! Вот и аптека "Голубые Шары"! Вот и Лекарь-Аптекарь! Она опустилась на его плечо и сказала: - Здра... На "вствуйте" у нее не хватило дыхания. Танин папа не беспокоился о дочке. Он был уверен, что она отправилась с пионерским отрядом в далекий поход - так ему сказала Танина мама. Странно было только, что она не зашла проститься. Но мама сказала, что ей не хотелось будить отца, а это было уже вовсе не странно. По-видимому, вскоре он должен был умереть - по крайней мере, так ут- верждали врачи, разумеется, когда они думали, что он их не слышит. Но ему все казалось: а вдруг - нет? - В общем, там видно будет, - говорил он себе и работал. Он писал мамин портрет, и его друзья в один голос утверждали, что этот портрет мог рассказать всю мамину жизнь. Каждая морщинка говорила свое, и, хотя их было уже довольно много, художнику казалось, что двух-трех все-таки еще не хватает. - Сюда бы еще одну, маленькую, - говорил он смеясь. - И сюда. А без третьей я, так уж и быть, обойдусь. И вот однажды, когда она пришла, чтобы пожелать ему доброго утра, он заметил, что на ее лице появилась как раз та морщинка, которая была нуж- на, чтобы закончить портрет. - Вот теперь все стало на место, - сказал он и поскорее принялся за работу. Он не знал, что новая морщинка появилась потому, что мама беспокои- лась за Таню, от которой не было ни слуху ни духу. Чтобы закончить "Портрет жены художника" - так называлась картина - нужно было только несколько дней. И оказалось, что именно эти несколько дней прожить совсем нелегко. Но он старался, а ведь когда очень стара- ешься, становится возможным даже и то, что положительно не под силу. Он работал, а ведь когда работаешь, некогда умирать, потому что, чтобы уме- реть, тоже нужно время. - Да, эта морщинка чертовски идет тебе, - устало сказал он жене, ког- да кисть в конце концов все-таки выпала из руки. - Никогда еще ты не бы- ла так красива. Союз художников объявил, что первого мая откроется его выставка, и до сих пор он все развешивал свои картины - разумеется, в воображении. А теперь перестал. - Завещаю вам пореже трогать бородавку на вашем толстом носу, - ска- зал он доктору Мячику. - В конце концов это ей надоест, она сбежит от вас, а без бородавки, имейте в виду, ни один пациент вас не узнает. Он еще шутил! - Пожалуй, "Портрет жены художника" придется назвать портретом его вдовы, - сказал он друзьям. Это тоже была еще шутка. С каждым часом ему становилось все хуже. - Может быть, мне станет легче от клюквы? - спрашивал он жену. - Или от ежевики?.. - А не попробовать ли нам черничного киселя? - спрашивал он, когда не помогли ежевика и клюква. У него было так много учеников и друзей, что, когда Смерть вошла в комнату, она должна была проталкиваться сквозь толпу, чтобы добраться до его постели. - Извините, - говорила она вежливо, - я вас не толкнула? Не будете ли вы любезны посторониться? Благодарю вас. Друзья расступались неохотно, и она опоздала - не надолго, всего лишь на несколько минут. Но этого было достаточно: черно-белая птица с разд- военным длинным хвостом мелькнула за окнами, и в открытую форточку вле- тел пузырек, на котором было написано: "Живая вода". - А, наконец-то! - сказал доктор Мячик. - Ну-ка, дайте мне столовую ложку. Смерть еще проталкивалась, но уже не так решительно, как прежде. - Виновата, - говорила она слабеющим голосом. - Посторонитесь, госпо- да. Что же это, в самом деле, такое? - Боюсь, что вы опоздали, сударыня, - сказал ей доктор. - Если не ошибаюсь, вам здесь нечего делать. Это было именно так. Танин папа выпил ложку живой воды, и Смерть остановилась, хотя была уже в двух шагах от постели. Он выпил вторую, и она попятилась назад. Он выпил третью, и Смерть вышла из комнаты. Она спускалась по лестнице с достоинством, как и полагается почтенной особе, привыкшей к тому, что в конце концов она берет свое, хотя подчас и приходится подождать денек или годик. СОРОКИ Таня вернулась в Лихоборы - что еще могла она сделать? С каждым днем она все больше привыкала к мысли, что она не девочка, а сорока. В общем, сороки понравились ей. "Симпатичные, в сущности, люди, то есть птицы, - думала она. - Прав- да, не очень умны, зато доверчивы, а ведь и это немало". Плохо было только одно: они воровали все, что попадалось на глаза. Но не вообще все, а только то, что блестело. Почти в каждом гнезде лежали золотые и серебряные колечки, цветные стеклышки, которыми девочки играют в классы, брошки, серьги и запонки. Это было неприятно. Даже Белая Воро- на, гордившаяся тем, что она была ворона, тоже время от времени возвра- щалась домой с какой-нибудь хорошенькой блестящей вещичкой. И Таня прос- то не могла понять, как такая почтенная, всеми уважаемая женщина может спокойно принимать гостей в украденных сережках. - Шакликрак, - однажды сказала ей Таня. Это значило: "Извините, тетя, но я не понимаю, неужели это приятно, воровать?" Белая Ворона неодобрительно пожала плечами. - В тебе еще говорит бывшая честная девочка, - проворчала она. - Нет, моя милочка, воровать надо. Понятно? На то ты и Сорока-воровка. Да, с этим нельзя было не согласиться. И всетаки, пролетая мимо все- го, что блестело, Таня крепко зажмуривала глаза. Только на солнце она не боялась смотреть. "Ведь солнце все равно невозможно украсть, - думала она, - даже если бы очень захотелось". И она вспомнила историю о том, как одна молодая сорока решила украсть - конечно, не солнце, а маленькую хорошенькую звездочку, на которую она с детства не могла насмотреться. Родители убеждали ее отказаться от этой неразумной затеи. - Известно, что черт пытался украсть луну, - поучительно говорили они, - и то у него ничего не вышло. Подумай только! Самый настоящий черт, с хвостом и рогами. - У меня тоже есть хвост, - беззаботно отвечала Сорока. Но хвост не помог ей, когда она отправилась в путь. Она летела день и ночь, а до звездочки было все так же далеко. Она решила вернуться, но по дороге ей встретился кречет, который, по-видимому, съел ее, потому что она не вернулась. Да, это была грустная история, доказавшая, кстати сказать, что воро- вать опасно. Но, к сожалению, она ничему не научила сорок, хотя о девуш- ке, которая решила похитить звезду, было написано прекрасное стихотворе- ние. И вдруг распространился слух, что немухинские сороки решили вернуть украденные вещи. - Никогда не поверю, - сказала Белая Ворона. - Скорее пчелы переста- нут жалить. Воровство и жеманство у сорок в крови. Другое дело, если бы это были попугаи или райские птицы. Но слух повторился - и тогда Танина подруга, та самая, которая, выси- живая птенцов, чуть не умерла от скуки, а теперь умирала от любопытства, решила слетать в Немухин. Вернувшись, она рассказала... Это было порази- тельно, то, что она рассказала. Своими глазами она видела Сороку, кото- рая своими ушами слышала, как другая Сорока рассказывала, что она своими глазами видела серебряное колечко, которое ее дальняя родственница вер- нула какой-то девочке Маше. Почему? Это был вопрос, перед которым в этот день в глубоком раздумье остановились все лихоборские сороки. Ответ был неожиданный: просто потому, что девочка плакала, и Сорока ее пожалела. Конечно, этот ответ придумала Таня. Более того, именно она шепнула первой попавшейся сплетнице, что немухинские сороки решили вернуть укра- денные вещи. - Как, вы еще не вернули зубному врачу Кукольного Театра его золотые зубы? - спросила она. - Дорогая, вы отстали от моды: Мода - вот словечко, которое мигом облетело все сорочьи гнезда. Кому же охота отставать от моды? Сразу же появилось множество сплетен - соро- ки не могли жить без сплетен. - Говорят, что сама Черная Лофорина вернула супруге бывшего тайного советника Дубоносова бриллиантовую брошь, которую она стащила в тысяча девятьсот девятом году. - А вы слышали, что в заброшенном гнезде дикой сороки нашли изумруд из короны японской императрицы Хихадзухима? Сережки, браслеты, цветные стеклышки, медные пуговицы от старинных солдатских мундиров, копейки, запонки, кукольные глазки вернулись на свои места или иногда - на чужие. Это, впрочем, не имеет значения. Если без них столько лет обходились люди, без них могли - не правда ли? - обойтись и сороки. Вот как произошло событие, о котором заговорил весь город. Вот откуда взялось золотое колечко, которое машинистка Треста Зеленых Насаждений потеряла (или думала, что потеряла) двадцать лет тому назад, в день сво- ей свадьбы. Вот каким образом директор Магазина Купальных Халатов нашел на столе золотые очки, которые были украдены у него в те времена, когда он еще не был директором Магазина Купальных Халатов. ВЕЛИКИЙ ЗАВИСТНИК НАДЕВАЕТ САПОГИ-СКОРОХОДЫ И ВСЕ-ТАКИ СТАНОВИТСЯ ПО- ХОЖ НА ВОЗДУШНЫЙ ШАР, ИЗ КОТОРОГО ВЫПУСТИЛИ ВОЗДУХ Итак, все было бы хорошо, если бы в последних известиях не сообщили о том, что Аптека открыта. - В Мухине, - сказал диктор, - неожиданно открылась Аптека. - Что же здесь плохого? - скажете вы. - И почему так расстроился Ле- карь-Аптекарь? Он расстроился потому, что последние известия слушают решительно все, а диктор сказал, что Аптека оборудована всем необходимым, и в том числе голубыми шарами. А если - шарами, стало быть, Великий Завистник догада- ется (или уже догадался), где искать Лекаря-Аптекаря, Петьку и Старую Лошадь. А если он догадается... Самолеты в Мухин не ходят, а нужно было спешить, и Великий Завистник вытащил из чулана Сапоги-Скороходы. Они валялись среди старого хлама много лет, но механизм еще действовал, если его основательно смазать. Плохо было только, что за ним увязалась Лора. - Я знаю, я все знаю! - кричала она. - Ты думаешь, я не слышала, что тебе сказал Гусь? - Он сказал "га-га"! - кричал в ответ Великий Завистник. - Клянусь тебе, больше ни слова! - Нет, не "га-га"! Он сказал, что видел на Пете твой ремешок. - Ну и что же? Подумаешь! Ну и видел! - Нет, не подумаешь! А-а-а! Теперь ты съешь его. Я знаю, превратишь в какую-нибудь гадость и съешь! - Ничего подобного, и не подумаю! Действительно, охота была! Успокой- ся, я тебя умоляю. - Не успокоюсь! И она действительно не успокоилась, так что пришлось, к сожалению, взять ее с собой. Это было неразумно - прежде всего потому, что для Лоры нашлись только Тапочки-Скороходы, которые все время сваливались с ее ко- солапеньких ножек. В первый раз они свалились на лестнице - левая на седьмом этаже, пра- вая на третьем, так что Великому Завистнику пришлось дать своим сапогам задний ход. Потом слетела только правая тапочка. Это случилось, когда Лора шагала через Москву-реку и левая нога была уже на том берегу, а правая еще на этом. - Мы опоздаем, они опять убегут! - кричал в отчаянии Великий Завист- ник. - Я не съем его, даю честное благородное слово! Останься, я тебя умоляю! - Ни за что! - Хочешь, условимся? Я вежливо попрошу у него ремешок, и только, если он не отдаст... - А-а-а! Лора заплакала так горько, что пришлось вернуться за тапочкой и уже заодно подвязать ее старым шнурком от ботинок. Между тем они могли не торопиться, потому что ни Лекарь-Аптекарь, ни Петька, ни тем более Старая Лошадь не собирались бежать. Правда, когда диктор сказал "оборудована голубыми шарами", Лекарь-Аптекарь, схватив- шись за голову, крикнул Петьке: "Запрягай!" - и принялся укладывать бан- ки и склянки. Но, выйдя во двор в своем длинном зеленом пальто, с сумкой на боку, в шляпе, из-под которой озабоченно торчал его озабоченный нос, он увидел, что Петька, сняв с себя ремешок, подвязывает его к упряжи вместо лопнувшей уздечки. - Откуда у тебя этот ремешок? - визгливо закричал Лекарь-Аптекарь. - Тпру-у-у!.. А что? - Я тебя спрашиваю, откуда... - Видите ли, в чем дело, дядя Аптекарь, - смущенно начал Петька. - Я его взял... Ну там, знаете... на Козихинской, три. Дрожащей рукой Лекарь-Аптекарь взял ремешок и засмеялся. - И ты молчал, глупый мальчишка? Ты носил этот ремешок и молчал? - Видите ли, дяденька, он валялся... то есть он висел на спинке кро- вати. Ну, я и подумал... - Молчи! Теперь он в наших руках! "Теперь они в моих руках!" - думал, вытягивая губы в страшную длинную трубочку, Великий Завистник. До Мухина осталось всего полкилометра, и он снял сапоги, чтобы не пе- решагнуть маленький город. Мрачный, втянув маленькую черную голову в плечи, он появился перед аптекой "Голубые Шары", и хотя был немного смешон - босой, с Сапога- ми-Скороходами, связанными за ушки и висящими за спиной, - но и страшен. Так что все одно временно и улыбнулись и задрожали. Он появился неожиданно. Но Лекарь-Аптекарь все-таки успел придумать интересный план: закрыть все окна и молчать, а когда он подойдет побли- же, выставить плакат: "У нас все прекрасно". А когда подойдет еще побли- же - второй плакат: "Мы превосходно спим". Еще поближе - третий: "У За- боткина - успех", еще поближе - кричать по очереди, что у всех все хоро- шо, а у него - плохо. В общем, план удался, но не сразу, потому что Великий Завистник спер- ва притворился добреньким, как всегда, когда ему угрожала опасность. - Мало ли у меня аптекарей, - сказал он как будто самому себе, но достаточно громко, чтобы его услышали в доме. - Один убежал - и бог с ним! Пускай отдохнет, тем более, он прекрасно знает, что до первого июля чудеса в моем распоряжении. Петька выставил в окно первый плакат. - Ну и что же? Очень рад, - сказал Великий Завистник. - И у меня все прекрасно. Петька выставил второй плакат - "Мы превосходно спим", и Великий За- вистник слегка побледнел. Как известно, превосходно спят те, у кого чис- тая совесть, а уж чистой-то совести во всяком случае позавидовать стоит. Он закрыл глаза, чтобы не прочитать третий плакат, но из любопытства все-таки приоткрыл их - и схватился за сердце. - Вот как? У Заботкина - успех? - спросил он, весело улыбаясь. - А мне что за дело? Кстати, хотелось бы поговорить с тобой, Лекарь-Апте- карь. Как ты вообще? Как делишки? - Да-с, успех! - собравшись с духом, закричал Лекарь-Аптекарь. - Надо читать газеты! За "Портрет жены" он получил Большую Золотую Медаль. Пройдет тысяча лет, а люди все еще будут смотреть на его картину. Кста- ти, он и не думал умирать. - Вот как? - Да-с. Вчера купался. Ныряет как рыба! Что, завидно? Великий Завистник неловко усмехнулся: - Ничуть! - Счастливых много! - крикнул Портной, - Я, например, влюблен и на днях собираюсь жениться! Что, завидно? И они наперебой стали кричать ему о том, что все хорошо и будет, без сомнения, лучше и лучше. А так как он был Великий Нежелатель Добра Нико- му и завидовал всем, кто был доволен своей судьбой, зависть, которой бы- ло полно его сердце, выплеснулась с такой силой, что он даже почувство- вал ее горечь во рту. - Папочка, пойдем домой, - испуганно взглянув на него, прошептала Ло- ра. Теперь кричали все, даже Гусь, который перекинулся к Лекарю-Аптекарю - просто на всякий случай. - Твои чудеса никому не нужны! У нас есть свои, почище! - Все к лучшему! - О спутниках слышал? На днях запускаем четвертый, на Марс! Что, за- видно? Потолстел, негодяй! - Подожди, еще не такое услышишь! И он действительно потолстел. Пиджак уже трещал по всем швам, от жи- лета отлетели пуговицы. Посреди двора стоял толстяк на тонких ногах, с маленькой, втянутой в плечи головкой. - Ох! - простонал он. - Пояс! Верните мне пояс! - Обойдешься подтяжками! - крикнул Гусь. - Странно, дался ему этот пояс! Лекарь-Аптекарь засмеялся. - Я разрезал твой пояс, - сказал он, - большими портняжными ножницами на мелкие кусочки. - Не верю! Он хотел уничтожить их взглядом, но сил уже не было, и только дверь, на которую он мельком взглянул, с грохотом сорвалась с петель. - Не может быть, - прошептал он. - Не может быть, что все это правда! Счастливых нет! Все плохо и будет хуже и хуже! Портной женится и будет несчастен! До Марса не долететь! Лошадь останется Лошадью! Из мальчишки вырастет негодяй! Заботкин умрет! Я не лопну. Ах! Не следует думать, что по нему пошли трещины, как по холодному стака- ну, когда в него нальют горячую воду. Скорее, он стал похож на воздушный шар, из которого выпустили воздух. Лицо его сморщилось, потемнело. Губы вытянулись, но уже не страшной, а беспомощной, жалкой трубочкой. И Лора увела его, потому что она была хорошая дочка, а папа, даже и лопнувший от зависти, всетаки остается папой. Ну, а дальше все пошло именно так, как предсказал Лекарь-Аптекарь. Старая Добрая Лошадь сразу же превратилась в симпатичную добрую девочку, правда, с конским хвостом на голове. Но это было даже кстати, потому что вскоре выяснилось, что многие ее подруги по классу носят точно такой же лошадиный хвостик. Таня... Но о том, что случилось с Таней, нужно расс- казать немного подробнее. Вот уже несколько дней, как Лихоборские сороки готовились к событию, о котором, чуть дыша от волнения, трещали с утра до вечера не только ли- хоборские сороки: впервые за все время существования птиц на земле отк- рывалась сорочья школа. Причем, занятия решено было начать с поговорки: "Не все то золото, что блестит". На ее изучение отводилось почти полго- да. Естественно, что во всех гнездах чистились перышки, шились наряды - ведь теперь, когда сороки перестали воровать, украсить себя было до- вольно трудно. - Нет, нет, вы ошибаетесь. Спину и плечи теперь носят бледно-голубые, а головку - золотисто-черную. - Милая моя, это вы ошибаетесь. Спинку - розовую, плечи - белые с го- лубыми чешуйками, а ножки - красненькие. - Ну уж, только не красненькие! На открытие школы нужно прийти в чем-нибудь строгом. Да, это был большой день для всех Лихоборских сорок. Но в особенности для Тани, потому что не кто иной, как именно она, была назначена дирек- тором школы. Серьезная, застенчивая, держась скромно, но с достоинством, она при- летела на поляну, и ребята, трещавшие наперебой, почтительно замолчали. - Итак, дети... - начала Таня. Но больше она ничего не успела сказать, потому что в эту минуту в да- леком Мухине Великий Завистник лопнул от зависти и все его чудеса поте- ряли силу. Перед детьми (и родителями, облепившими вокруг все кусты) по- явилась девочка, Таня Заботкина, одетая и причесанная точно так же, как в ту ночь, когда она отправилась в аптеку "Голубые Шары". Через час она уже садилась в поезд, а сороки провожали ее. Их было так много, что один местный Любитель Природы даже написал об этом в га- зету. Его особенно поразило, что, улетая, они покачивали крыльями, как самолеты, - он не знал, что они прощались с Таней. - Шакерак! - высунувшись в окно, крикнула им Таня. Это значило: "Будьте счастливы!" - Шакерак маргольф! - отвечали сороки. Это значило: "До свидания, мы тебя не забудем!" Прошел месяц, за ним другой. Наступила осень. А осенью, как известно, ребята начинают понемногу забывать о том, что случилось летом. Забыла и Таня. Петька, которого она пригласила на день своего рождения, тоже за- был, тем более, что для него важнее всего были книги, стоявшие в наряд- ных переплетах у бывшего Великого Завистника, а он с тех пор прочел мно- го других, поинтересней. Он опять потолстел, но был уже не трусишка, как прежде, а толстый храбрый мальчик, успевший - это было видно по его толстому носу - испы- тать в жизни немало. Конечно, Таня пригласила не только его, но и Ниночку, и Лекаря-Апте- каря, и косолапенькую Лору, которая научилась теперь ходить легко, как снегурочка, или, во всяком случае, не так тяжело, как медведь. Дети говорили о своих делах, а взрослые - о своих. И все было так, как будто на свете нет и никогда не бывало сказок. И вдруг Солнечные Зайчики побежали по комнате - веселые, разноцвет- ные, с коротенькими розовыми хвостами. Одни спрятались среди стаканов на столе, другие, кувыркаясь и прыгая, побежали вдоль стен. А один, самый маленький, уселся на носу ЛекаряАпте- каря, отогнув разноцветные ушки. Это Петька откупорил бутылку с Солнечными Зайчиками - разумеется, просто из озорства, потому что у всех и так было превосходное настрое- ние. Но, может быть, Солнечные Зайчики выскочили не из бутылки? Может быть, по улице пронесли зеркало? Или в доме напротив распахнули все ок- на? Так или иначе, все кончается хорошо. А ведь это самое главное - не правда ли? - особенно если все начинается плохо. В. Каверин ЛЕГКИЕ ШАГИ Шум приближавшегося поезда послышался издалека, круглый столб расши- ряющегося света несся перед ним, и вдруг стали видны станция, с которой свисал снег, лениво заглядывая в освещенные окна, ларек "Пиво - воды", знакомый извозчик из Дома Отдыха Престарелых Грачей, который стоял у ларька, держа кружку с пивом, и даже вылезающая из кружки, лопающаяся пена. Поезд налетел, пролетел, оставив всех в темноте, в тишине. Но прежде чем он пролетел, Петька ясно увидел какую-то девочку, перемахнув- шую по воздуху через рельсы перед самым фонарем электрички. Он ахнул. И возчик тоже сказал: "Ух ты!" Но когда улеглись поднятые поездом снежные вихри, на той стороне не оказалось никого, кроме двух баб, закутанных так, что их можно было принять за двигающиеся мешки с картошкой. Теперь до Немухина было недалеко, и Петька прибавил шагу. О девочке он подумал научно: "Обман чувств". Он любил обо всем думать научно. Но это не было обманом чувств, потому что через несколько минут он увидел ее на углу Нескорой и Малинового переулка. Она стояла, поглядывая по сторонам, точно размышляя, куда бы ей еще слетать, - такой у нее был воздушный вид. На ней было короткое ситцевое платье с большим бантом на спине, а за плечами что-то вроде накидочки. Она была без пальто, и это показалось Петьке интересным, но тоже не вообще, а с научной точки зре- ния. - Хрю-хрю, - сказал он. Девочка обернулась. Пожалуй, надо было поздороваться, но он поздоро- вался в уме, а вслух сказал: - А пальто где? В школе забыла? - Извините, - сказала девочка и присела. - Я еще не знаю, что такое "пальто". Она, конечно, шутила. Любила же Петькина тетка говорить: "Я не знаю, что такое насморк". - А где ты живешь? - Нигде. - А конкретно? - Извините, - сказала девочка. - Я еще не знаю, что такое "конкрет- но". - Между тем пора бы и знать, - рассудительно заметил Петька. - Тебе сколько лет? - Второй день. Петька засмеялся. Девочка была беленькая, а ресницы - черные, и каж- дый раз, когда она взмахивала ими, у Петьки - ух! - куда-то с размаху ухало сердце. - Теперь я вас хочу спросить, - сказала девочка. - Скажите, пожалуйс- та, что это за штука? Она показала на луну. - Тоже не знаешь? - Нет. - Эта штука называется "луна", - сказал Петька. - Ты, случайно, с нее не свалилась? Девочка покачала головой. - Нет, я из снега, - серьезно объяснила она. - Вчера ребята слепили снежную бабу. Мимо проходил какой-то старик с бородой. Он посмотрел на меня... то есть не на меня, а на снежную бабу, и сказал сердито: "Ну нет, и без тебя на дворе довольно бабья". Она рассказывала спокойно, неторопливо, и Петька заметил, что, когда он говорит, изо рта идет пар, а у девочки не идет. - Мальчишки ушли, а он меня переделал. На голове у меня было дырявое ведро - он его сбросил, в руках швабра - он ее вынул. Он пробормотал: "В этом деле я не специалист", - когда делал прическу. "А теперь устроим ей ножки", - когда устраивал ножки. Я не слышала, потому что меня еще не было, но, наверно, я уже отчасти была, потому что я все-таки слышала. С глазами не получалось! - сказала она с огорчением. - А потом получилось. Вот. Она взмахнула ресницами, и у Петьки - ух! - куда-то ухнуло сердце. - Потом он сказал: "А ходить ты будешь легко, потому что я не люблю девочек, которые ходят, как утки". В общем, я получилась у него так хо- рошо, что открыть глаза и заговорить - это было не так уж и трудно. - И ты заговорила? - Не сразу. Сперва вздохнула. - Что же ты сказала? - Не помню. Кажется. "Добрый вечер!". - А он? - Он? "Ах ты, моя душенька!" - и ушел. - Странная история, - сказал Петька. Они были теперь недалеко от Немухина. Впрочем, Петька - то далеко, то близко. У него были длинные ноги, и он, задумавшись, уходил от девочки, а потом спохватывался и возвращался. По Нескорой всегда плелись нехотя, вразвалку. Такая уж была улица, располагавшая к лени. Немухинский горсовет переименовал ее было в Какпу- лясовсехногпроносященскую, но из этого ничего не вышло - все сразу начи- нали плестись, едва сворачивали в нее с Малинового переулка. Но Петька, устроив девочку в дровяном сарае, где было так холодно, что даже дрова покряхтывали, и, чтобы согреться, толкали друг друга боками, действи- тельно пролетел эту улицу как пуля. Дело в том, что на этой улице жил старый Трубочный Мастер. Самыми ценными считаются обкуренные трубки, по- этому в его маленьком домике всегда стоял дым - тот самый, о котором по- чему-то говорят "дым коромыслом". В этом дыму с трудом можно было разли- чить хозяина, который сидел в кресле, скрестив короткие ножки. Он очень боялся, что врачи запретят ему курить. На дощечке у ворот вместо "Внимание! Злая собака" было написано: "Внимание! Врачам и даже членам Академии медицинских наук вход запрещен". Всех он спрашивал: "Простите, а вы, случайно, не врач?" Когда Петька влетел к нему, запы- хавшись, он тоже начал было: "Простите, а вы, случайно..." - Дяденька, необыкновенный случай! - закричал Петька. - Морозоустой- чивая девчонка! И он рассказал Трубочному Мастеру о девочке, которая не знает, что такое "пальто", что такое "луна" и что такое "конкретно". - Любопытно. Возможно, что это просто Снегурочка. Подождем до весны. - Почему до весны? - Потому что весной Снегурочки тают. - Дяденька, - помолчав, сказал Петька, - а нельзя ли, чтобы она все-таки как-нибудь... - Ну, знаешь, - сказал Трубочный Мастер, - это уж слишком. Ты же сам говоришь, что она из снега. - Да, дяденька, но все-таки как-нибудь... Ведь есть же на свете, нап- ример, вечный лед. Он ведь не тает? - Лед - нет. А Снегурочки - да. Старый Мастер, набив в трубку табаку, умял его коротким желтым пальцем, закурил и стал думать. Пуф-пуф! Большие важные кольца дыма ста- ли медленно подниматься в воздух, а за ними - пуф-пуф - покатились мох- натые голубые клубочки. Это значило, что вопрос сложный. Когда Старый Мастер обдумывал несложный вопрос, он просто пускал дым из ноздрей. - Не знаю, не знаю, - наконец сказал он. - Разве что послать ее в Институт Вечного Льда? Я немного знаком с директором. Он, кстати, сам из бывших Дедов-Морозов. И он написал: "Уважаемый Павел Георгиевич! Поручаю Вашему вниманию прилагаемую к сему девочку без пальто. По-видимому, морозоустойчива. Есть опасение, что растает к весне. Не хотелось бы". Он отдал записку Петьке. - Спасибо, дяденька. Но Мастер уже забыл о нем. Он открыл окно, дым повалил наружу, и со- седи, как всегда, испугались, что в поселке пожар, а потом, как всегда, успокоились, вспомнив о Старом Мастере Трубок. Директор Института Вечного Льда был плотный румяный человек с седею- щей бородой и бесформенным носом между розовых щек. О нем говорили: "Хо- рош, но со странностями". И действительно, странности были. Летом он чувствовал себя не в своей тарелке, а зимой - в своей. Летом был зол и нетерпелив, а зимой - свеж и болтлив. В отпуск он уходил в январе и всегда удивлялся, что его сотрудники предпочитают отдыхать летом. Фами- лия его была Тулупов. - Как-никак это все-таки чудо, - прочитав записочку, сказал он Петьке. - А чудеса надо изучать, потому что это - воздух науки. И он приказал поместить девочку в холодильник номер один. Это был самый обыкновенный холодильник - только очень большой. Там, где было написано "Мясо", лежало много мяса, а где "Фрукты" - очень мно- го фруктов и овощей. Над дверью, когда она открывалась, зажигался большой голубой шар, а на стенках внутреннего шкафа был такой толстый иней, что Снегурочка могла бы писать на нем, если бы она умела писать. Для удобства кто-то предложил называть ее И.О. (исполняющая обязанности) Снегурочки, но директор сказал, что это вздор, и девочку стали называть просто Настей. Но была ли она Снегурочка? - вот вопрос, который интересовал реши- тельно всех, но больше всех, разумеется, ученых. Это было время, когда много писали о Снежном человеке, который будто бы живет в Гималаях, и один из ученых предположил, что Настенька - дальняя родственница этого дикаря, который только и делает, что ходит, оставляя огромные следы на снегу. Другой, много лет изучавший сказку о Золотом Ключике, пытался до- казать, что неизвестный старик, вылепивший девочку из снега, не кто иной, как папа Карло, который вырезал Буратино из полена. Почти каждый день ученые, надев шубы и валенки, отправлялись в холо- дильник, и Настенька терпеливо рассказывала им свою историю. Ох, как они ей надоели! Особенно один, с синим носом, который то и дело дышал на пальцы и хлопал в ладоши, чтобы согреться. Глаза у него почему-то бега- ли, но, когда ему говорили об этом, он отвечал, что иногда они бегают даже у великих людей. Теперь Настенька знала, что такое "пальто", что такое "луна" и что такое "конкретно". В холодильнике у нее был порядок. Все хорошело, едва попадало к ней в руки. Соленое мясо начинало выглядеть свежим, рыба - живой, а на сыре выступали аппетитные слезы. Что касается холода - нече- го и говорить. В холодильнике было холодно, как на Северном полюсе или даже как на Южном, потому что на Южном, говорят, еще холоднее. Плохо было только одно: она очень скучала. Правда, Петька бывал у нее почти каждый день, хотя по арифметике у него была двойка. Но двойка, в конце концов, та же тройка, а до конца четверти было еще далеко! Они разговаривали. Петя рассказывал Настеньке о своих делах, а она ему - о своих. Он - о том, что у них злющая завуч и что, когда Настенька научится читать, он принесет ей "Таинственный остров", а она - что ей очень скучно. Холодильник зашумит, а ей кажется, что это ветер шумит. Ученые надоели, особенно один с синим носом, который все старается ко- вырнуть ее пальцем. Луны в холодильнике нет, а ведь говорят, что, кроме луны, есть еще и какое-то солнце? Правда, ученые говорят, что она должна бояться солнца, но ей все-таки хочется на него посмотреть. Петьке было страшно дотронуться до Настеньки, но он легонько хлопал ее по плечу и говорил: - Ничего, Настенька, держись! Потом она говорила ласково: - Идите, Петенька. Вы замерзли. Но он сидел, пока ноги у него не становились, как деревяшки. И вот однажды, нарочно вскочив пораньше, чтобы приготовить уроки (ему хотелось поехать к Настеньке прямо из школы). Петя включил радио и услы- шал: "Внимание, внимание! Пропала девочка, по имени Настенька, из породы Снегурочек, очень хорошенькая, в ситцевом платье, вежливая, ходит легко. О местонахождении просьба сообщить в Институт Вечного Льда". Широко известно, что, как только происходит что-нибудь не совсем обыкновенное, сразу же появляются слухи. В тот же день весь город заго- ворил о том, что некий Персональный Пенсионер, почтеннейший человек со множеством медалей, своими глазами видел девочку в легком платье, кото- рая катилась по улице, как на коньках, а потом - раз! - и взлетела. Не высоко и не из шалости, полагал Персональный Пенсионер, а просто потому, что не могла не взлететь. Его спрашивали: "Почему же все-таки не могла?" Он отвечал, подумав: "Видите ли, она так плавно шла, что положительно не могла не взлететь". Второй слух касался ласточки, которой надоело каждый год улетать в жаркие страны. Она осталась на зиму в Москве, а в этот день стоял сильный мороз, и нет ничего удивительного в том, что она стала замерзать на лету. - Падаю, - сказала она и без сомнения упала бы, если бы ее не подхва- тила девочка в легком платье, хорошенькая и очень вежливая: даже с лас- точкой она заговорила на "вы". - Что с вами? - Я умираю. - Я бы положила вас за пазуху, - задумчиво сказала девочка, - но бо- юсь, что там вам будет еще холоднее. И с ласточкой в руках она побежала дальше. Третий слух касался Пекаря, который любил говорить о себе: "Я, как одинокий мужчина..." Он любил похвастаться, а похвастаться было не перед кем - ни жены, ни детей. Так вот этот Пекарь только что вытащил из печки минский хлеб и только что сказал другому пекарю: "Я, как одинокий мужчи- на..." - когда какая-то девочка легко вбежала в пекарню и сунула ему за пазуху ласточку. А у Пекаря за пазухой, как известно, тепло, как на Юге. Но самый интересный слух касался Петькиного дяди. Его звали Костя Лапшин, и он как раз в этот день приехал в Москву. Дядя Костя был хорош тем, что ему до всего было дело. Он только и смотрел, куда бы сунуть свой нос, - это называлось у него поразмяться. Нос, кстати сказать, у него был здоровенный. Неизвестно, как он узнавал, что кому-нибудь нужно помочь, но узнавал, и почти всегда без ошибки. Только однажды он пришел к старушке, сломав- шей ногу, с хитроумным, собственного изобретения костылем и получил этим костылем по шее, потому что ногу сломала другая старушка. Все у дяди Кости было на своем месте, как вообще у людей, но поче- му-то казалось, что не на своем. Глаза у него, например, не смотрели в разные стороны, а казалось как раз, что смотрели. Ногами он, кажется, не загребал или не очень, а казалось, что очень. Волосы он причесывал как все люди, а казалось, что они у него стоят дыбом. Он был ученый не хуже того, с синим носом, который дышал на пальцы и прыгал, а на вид он был вроде Снежного человека - во всяком случае, на снегу от него оставались такие же большие следы. Еще по дороге в Москву он узнал, что пропала девочка из породы Снегу- рочек, и, конечно, сразу же решил сунуть нос в это дело. Но когда он приехал в Немухин и узнал, что Петька, родной племянник, схватил уже не одну, а четыре двойки, потому что только и думает, как бы ему найти эту девочку, дядя Костя не просто сунул нос в это дело, а нырнул в него с головой. Когда он узнавал, что нужно кому-нибудь помочь, он прежде всего сос- тавлял план: как помочь, чем помочь и что делать, чтобы помочь не на словах, а на деле. Петьке он тоже предложил план: 1. Поговорить с ласточкой, которую спасла Настенька. У ласточки должны быть знакомства среди птиц, а птицы летают повсюду. 2. Опросить всех московских мороженщиц, потому что Нас- тенька, без сомнения, любит все холодное, в частности эскимо и пломбир. Деньги у нее есть. Пока она жила в холодильнике, считалось, что она как бы в командировке, и Институт Вечного Льда выплачивал ей суточные - два шестьдесят в день. К сожалению, ласточку найти не удалось, хотя дядя Костя дал объявле- ние в "вечерку": "Разыскивается единственная ласточка, оставшаяся на зи- му в Москве". Что касается мороженщиц - не было ничего легче, как опросить их, если бы их не было так много. Они стояли на каждом углу и сердились, что мо- роженое зимой раскупается хуже, чем летом. Все, как одна, они были сер- дитые, и это до крайности затрудняло задачу. Их, конечно, тоже можно бы- ло понять: мало радости стоять в замерзшем, твердом фартуке на улице в лютый мороз и кричать как на смех: "А вот кому мороженого?" - когда и без мороженого ни у кого зуб не попадает на зуб. Когда Петька и дядя Костя спрашивали у них: "Простите, пожалуйста, не покупала ли у вас эскимо или пломбир девочка, по имени Настенька, сбе- жавшая из Института Вечного Льда?" - они обычно отвечали: "Пломбира нет", а когда Петька или дядя Костя объясняли, что Настенька не простая девочка, а из породы Снегурочек и что мороженщицы должны принять в ней участие хотя бы по этой причине, они отвечали: "Девочек много". День за днем так и прошла зима. Дядя Костя хотя и продолжал искать Настеньку, но понемногу начал заниматься своими делами. А Петька начал вздыхать. Сперва он вздыхал два-три раза в день, но чем ближе к весне, тем чаще. Двоек у него больше не было, но он все-таки вздыхал и вздыхал. По вечерам, возвращаясь из школы, он долго стоял у переезда, нарочно до- жидаясь, пока стрелочник спустит шлагбаум, - все надеялся, что Настенька мелькнет перед ярким фонарем электрички. Но поезд проходил, наступала тишина, темнота. Вздыхая, Петька, возвращался домой и, вздыхая, садился за книжку. Нельзя сказать, что он не старался с научной точки зрения объяснить себе, почему он так часто вздыхает. Но наука наукой, а скука скукой. Ближе к весне начались снегопады. Мягкий, медленный снег падал с утра до вечера, а по ночам снова падал и падал. В поселке он свисал с крыш, на поле не торопясь трудился над сугробами, все старался, чтобы они были помягче, повыше. Петька выходил во двор, и в медленном, плавном кружении снежинок ему все чудилась Настенька, тоненькая, вежливая, в легком платье. Вот она катится, как на коньках, и вдруг взлетает, скрестив стройные ножки. Вот она говорит: "Извините, мальчик" - и приседает, ка- саясь краешков платья руками. Снегопады прошли, началась оттепель, а потом - снова метели, теперь уже весенние, мокрые. Тяжелый снег гнался за кем-то, переваливаясь, под- гоняемый ветром, и нехотя, мягко валился на землю. Еще неделя, другая, и больше нельзя ходить в школу на лыжах. Весна! "А весной, - сказал Старый Трубочный Мастер, - Снегурочки тают". Куда же все-таки девалась Настенька? Ученый с синим носом предполо- жил, что она улетела в холодные страны. Видел же Персональный Пенсионер, как она шла, шла и взлетела! - Но взлететь - одно, - сказали другие ученые, - а улететь - другое. Он возразил, что в таком случае она просто ушла, - не ленится же пти- ца коростель каждый год ходить пешком в Африку и обратно. Спор не затянулся бы надолго, если бы ученые знали, что Настенька всю зиму прожила у Пекаря, того самого, который любил говорить: "Я, как оди- нокий мужчина..." Он не очень удивился, когда Настенька сунула ему за пазуху ласточку. - Позвольте представиться - и Пекарь и печка, - сказал он и пригласил Настеньку к себе выпить чаю с теплым минским хлебом. Пекарь считал, что на свете много важных дел, но хлеб, если его хоро- шо испечь, поважнее. В пекарне у него был порядок, а дома - кавардак, о котором он говорил, что по-своему это - тоже порядок. Все же он в душе обрадовался, когда Настенька, недолго думая, взялась за тряпку и швабру. - Ах ты, моя душенька! - сказал он. Всем почему-то хотелось называть ее душенькой. Конечно, ему и в голову не пришло, что Настенька - из Снегурочек, а когда она стала убеждать его, смеялся и долго не верил. Потом поверил, ужаснулся и уж тут оказался на высоте: он поселил ее в такой холодной комнате, что каждый, входя, непременно говорил "бр-р"; на обед он прино- сил ей что-нибудь холодное - окрошку со льдом или холодец, на третье снежки - есть на свете такое вкусное блюдо. Когда девочки успевают научиться шить, мыть и прибирать, неизвестно. Но научилась и Настенька, да так, что Пекарь, приходя домой, просто не верил глазам. Натирая полы, она кружилась и пела, а застилая кровати, учила слова. Некоторые слова казались ей очень странными, и она много раз произносила их, чтобы привыкнуть. "Ненаглядный" - это, оказывается, был не тот, на которого не надо глядеть, а наоборот, очень надо. "Бессонница" - это, оказывается, не значило спать без снов, а наоборот, не спать. - Вы не можете устроить, чтобы я увидела сон? - попросила она Пекаря. - Со мной этого еще никогда не случалось. - Ладно, сделаем, - сказал Пекарь. Конечно, он пошутил, но в ту же ночь она действительно увидела сон, и это было прекрасно. Она не верила, что снег может растаять совсем, до последней снежинки, хотя Петька клялся, что может. Теперь она поверила, потому что увидела лето. Да, очевидно, это было лето. Солнце, которого она ничуть не боялась, стояло низко над полем, и Настенька изо всех сил бежала к нему среди высокой травы. Петька говорил, что солнце закатыва- ется, а ей не хотелось, чтобы оно закатилось. Она бежала, а потом взле- тела и подхватила солнце как раз, когда оно уже легло на тонкую линию, разделявшую небо и землю. Она проснулась и написала Петьке: "Мой ненаглядный". Это значило, что ей очень хотелось на него поглядеть. "Я видела сон". Это значило, что ей снилось лето. "Пекарь любит хлебнуть". Это значило, что Пекарь иногда выпивал. "Я тебя люблю". Это значило, что она его любит. "Приходи. Твоя Настя". Ей хотелось попросить ласточку слетать к Петьке с этим письмом, но она не решилась: стояли морозы. Так она и жила у Пекаря день за днем, неделя за неделей. Молодая зима стала пожилой, а потом и старой - не то что в декабре, когда она была еще совсем девчонкой. Уже апрель был на носу, когда од- нажды, прибирая квартиру, Настенька услышала, как в переулке кричит то- чильщик. А у Пекаря как раз затупились ножи. На этот раз чужое дело, которым занялся дядя Костя, касалось Старого Мастера - у него сломался станок для вытачивания трубок из виноградного корня. С утра дядя Костя таскал по мастерским этот станок, расспрашивал ми- моходом, не видел ли ктонибудь вежливую девочку в ситцевом платье, сбе- жавшую из Института Вечного Льда. День был весенний, конец марта. Кое-где лежал еще снег, но уже почер- невший, хрупкий. Дядю Костю принимали за точильщика, и это ему так нра- вилось, что он с трудом удерживался, чтобы не закричать: "А вот, кому точить ножи, ножницы?" В конце концов он не удержался, закричал. И тут произошло то, что иногда происходит в сказках: девочка лет двенадцати выглянула из окна и закричала: "Точильщик!" Почему-то он сразу подумал, что это Настенька, хотя невозможно было вообразить, что Настенька, как обыкновенная девочка, живет в обыкновен- ном доме. Но все-таки это была она! Кто же еще мог выйти из дома с большим китайским зонтиком, который, как известно, защищает не от дождя, а от солнца! Кто же еще мог так вежливо спросить: - Извините, но вы, кажется, совсем не точильщик? - Конечно, нет! - весело сказал дядя Костя. - Это я просто в шутку кричал. А ведь правда здорово получилось? Извините, а вы случайно не Настенька? Настенька кивнула. - Не может быть! - закричал дядя Костя. - Какое счастье! Боже мой ми- лостивый, да ведь мы с Петькой ищем вас целую зиму. Она засмеялась. - Так вы дядя Костя? - спросила она" и между ними начался длинный вежливый разговор - длинный, потому что вежливый, а вежливый, потому что длинный. Почти каждая фраза начиналась: "Простите, а не думаете ли вы?" Или: "Извините, а не кажется ли вам?" Но вот они договорились до Петьки, и дело пошло веселее. - Извините, а как сейчас Петя? - Помилуйте, да он просто места себе не находит. Он очень боится, чтобы вы... как бы сказать... Мне это кажется странным... Он боится, как бы вы... - А почему вам это кажется странным? - Ну как же! Нельзя же все-таки! - волнуясь, сказал дядя Костя. - Су- ществуют холодильники, очень хорошие. Еще вчера я читал, что выпущен но- вый, кажется, "Юность". Настенька покачала головой. - Вы даже не можете себе представить, что это за скука! Мертвая рыба лежит, а мне ее жалко; ученые приходят в шубах и валенках, а я их боюсь. Нет, нет! Лучше растаять. Если бы не Пекарь - это мой хозяин, - я бы давно растаяла. Я у него всю зиму провела. А теперь он меня отхлопотал до апреля. - Отхлопотал? - Да. В Министерство ходил. Но, знаете, как это было трудно! Только потому и удалось, что он очень влиятельный Пекарь. Он сейчас уехал в Минск. Там живет гроссмейстер по выпечке хлеба, и будет состязание. Но все равно мой хозяин его победит, потому что минский хлеб он печет лучше всех в Советском Союзе. - Позвольте, как же так? - спросил дядя Костя. - Вы сказали - до ап- реля? Но до апреля осталось только несколько дней. Настенька вздохнула. - Разве? Ах, да. Простите, не можете ли вы передать Петеньке письмо? Я ему написала, что видела сон, что Пекарь любит хлебнуть и что он мой ненаглядный. Не Пекарь, конечно, а Петя. Снегурочками, снежными бабами, снежными вершинами занималось Минис- терство Вьюг и Метелей. Это дядя Костя выяснил точно. Петька едва ли мог ему пригодиться. В лучшем случае, он рассказал бы, как скучает без Нас- теньки и как ему хочется почитать ей "Таинственный остров". Для Минис- терства Вьюг и Метелей подобные доводы не имели значения. Поэтому дядя Костя послал Петьку к Настеньке, а сам отправился на прием. Он надел свой лучший костюм и добрых полчаса простоял перед зеркалом, стараясь, чтобы все у него было, как у людей: глаза не смотрели в разные стороны, а волосы не торчали дыбом. Насчет ног он тоже постарался, чтобы они не очень загребали и чтобы от них, по меньшей мере, не оставались такие большие следы. Ну и холодно же было в Министерстве Вьюг и Метелей! Сотрудники безу- частно смотрели на посетителей. Те, у которых был искренний, симпатичный взгляд, носили темные снеговые очки, тчобы никто не заметил, что они, в сущности, сердечные люди. От них, что называется, веяло холодом. И хотя это был не тот холод, от которого кутаюся и одевают шубы, дядя Костя, войдя в Министерство, почувствовал, что у него зуб не попадает на зуб. - Да... Снегурочка... очень любопытно! Желаю успеха, - выслушав его, нетерпеливо сказал Старший Советник. - Но мы, к сожалению, ничем не мо- жем помочь. - Извините, но ведь речь идет только о продлении срока. Ну, скажем, до осени. - Знаем мы эти продления! Сперва до осени, потом до зимы, а зимой... Нет, нет, не могу. И потом, хотите выслушать совет опытного человека? Не связывайтесь. У нее нет ни паспорта, ни свидетельства о рождении. Она числится давно растаявшей, и то, что она сидит где-то под зонтиком, воо- бще бесмыслица, противоречащая всем законам природы. - Природу следует исправлять, если это возможно. - В данном случае это невозможно. Обратитесь в Министерство "Аркти- ческих Вьюг и Метелей" может быть, там заинтересуются этим вопросом. Целый час дядя Костя упрямо доказывал, что Настенька вовсе не бесс- мыслица, а как раз наоборот - чудо природы. Все было напрасно. Он ушел расстроенный, не заботясь больше ни о глазах, которые смотрели в разные стороны, ни о ногах, которыми он нарочно загребал изо всей силы. Дядя Костя был умный, даром что всю жизнь занимался чужими делами. "Если уж в Министерстве Вьюг и Метелей дело вышло табак, - подумал он, - чего же ждать от Министерства Арктических Вьюг и Метелей?" И он поехал в Институт Вечного Льда. Это была уже не зима, когда Тулупов чувствовал себя в своей тарелке, но еще и не лето, когда он чувствовал себя не в своей. Приближалась вес- на, и хотя он погрустнел, помрачнел, но крепкий бесформенный нос еще бодро торчал картошкой между розовых щек. - Не может быть! Нашлась! - так же, как дядя Костя, закричал он. - Какое счастье! Где она? - Дома. - Как дома? Надо немедленно отправить ее в холодильник. - Вы понимаете, - волнуясь, сказал дядя Костя, - она говорит, что в холодильнике скука. Тулупов обиделся. - Что значит - скука? - холодно спросил он. - У нас лучшие холо- дильники в мире. Свежая курица сохраняет свежесть в течение пятнадцати лет. Дядя Костя хотел сказать: "То курица", но вовремя удержался. - В таком случае извините, - сказал Тулупов (он становился все холод- нее), - ничем не могу помочь. Дядя Костя замолчал. Все у него разъехалось от огорчения. Глаза уже смотрели в разные стороны, а ноги, даром что он сидел, стали заходить одна за другую. Тулупов посмотрел на него и смягчился. - Ладно, куда ни шло, - вдруг сказал он. - Поехали. - Куда? - В Министерство. Не думайте, что из-за вашей Настеньки. Они там та- кое напутали с мартовскими метелями, что сам черт голову сломит. Что случилось с мартовскими метелями, этого дядя Костя так и не по- нял, хотя Тулупов дорогой старался объяснить ему, что к ним нужен умелый подход, а в Министерстве считают, что они должны начинаться только с ве- дома и согласия начальства. Очевидно, именно об этом шел громкий разговор, доносившийся из-за двери кабинета министра, - дядя Костя ждал Тулупова в приемной. Потом послышался смех, и еще через несколько минут Тулупов вышел в приемную с подписанным приказом. Вот он: "Пункт 1. Разрешаю с 1-го апреля 1970 года считать Снегурочку, сбе- жавшую из Института Вечного Льда, самой обыкновенной девочкой без особых примет. Пункт 2. Имя, отчество, фамилия: Снежкова Анастасия Павловна. Время и место рождения: поселок Немухин, 1970 год. Социальное положение: служащая. Отношение к воинской повинности: не подлежит". - А почему Снежкова? - спросил дядя Костя. - Их всех выписывают Снежковыми. Ну, а как еще? Снегурочкина? Если ей не понравится, переделаем. Но ведь она же все равно со временем замуж выйдет. - А почему служащая? - Поправим, если хотите. Домашняя хозяйка? - Нет уж, пускай служащая. А почему Павловна? - Это я виноват, - немного смутившись, ответил Тулупов. - Но ведь, в сущности, они все мои дети. Другое нехорошо. - А именно? - Долго объяснять. Пошли к секретарю, может быть, он не заметит. Но секретарь заметил, даром что он был в снеговых очках. Внимательно прочитав приказ, он вернул его Тулупову. - Не выйдет, - холодно сказал он. - Почему? Ведь министр подписал. - Да. Очевидно, забыл, что Снежные Красавицы еще не цветут. - Ничего не понимаю. Объясните, пожалуйста, - попросил дядя Костя. - Да что там, чиновники проклятые, - отводя его в сторону, проворчал Тулупов. - Вы понимаете, к таким приказам вместо печати прикалывается веточка Снежной Красавицы. А сейчас середина марта, и она еще не цветет. Послушайте, а может быть, веточку можно нарисовать? - повернувшись к секретарю, попросил он. - У меня в институте один парень рисует что твой Репин. Как живая будет. - Вы же на основании этого приказа будете метрику хлопотать? - Да. - Ну вот. Милиция не позволит. Секретарь снял очки, зажмурился от света и поманил Тулупова поближе. У него был симпатичный взгляд, и сразу стало ясно, что снеговые очки он носит просто для приличия. - Попробуйте наведаться к Башлыкову, - оглянувшись по сторонам, тихо сказал он. - Он всю жизнь возится со снежными деревьями. Может быть, он вам поможет. - Какой Башлыков? - Из Отдела Узоров на Оконном Стекле. - Он же на пенсии. - Вот об этом с ним как раз не стоит разговаривать, - улыбнувшись, сказал секретарь. - О чем угодно, кроме пенсии. А то вы получите не снежное дерево, а фиговое. Вообще к нему стоит заглянуть, у него сад прекрасный. Он надел снеговые очки и, чтобы все его пугались, свирепо выдвинул нижнюю челюсть. - Понятно, - сказал Тулупов. - Пошли. Тут произошли два события одинаково важных. Во-первых, выходя из Ми- нистерства, дядя Костя оступился и сильно подвернул левую ногу. Во-вто- рых, случилось то, чего никто не ожидал, кроме Тулупова, утверждавшего, что в Министерстве напутали с мартовскими метелями: по радио сообщили, что завтра начнется сильный шквал. О шквалах обычно не сообщают, а тут не только сообщили, но и посоветовали: птицам сидеть по гнездам, а мили- ционерам привязать к ногам что-нибудь тяжелое, потому что они, как из- вестно, не могут уйти с поста даже в самую плохую погоду. Пока дядя Костя хлопотал о Настеньке, Петька читал ей "Таинственный остров". Слушая, она штопала что-нибудь или шила. В интересных местах она поднимала глаза, взмахивала ресницами, и у Петьки - ух! - с размаху куда-то ухало сердце. Они ходили в магазины, и на солнечной стороне Петька держал над Нас- тенькой китайский зонтик. Она говорила: "Петенька, я сама", но держал всетаки он - просто потому, что это было приятно. Они разговаривали. Настенька рассказала ему свой сон, и Петька ска- зал, что ей еще повезло: он лично никогда не видит снов. - Но, с научной точки зрения, - объяснил он, - люди, которые видят сны, почти ничем не отличаются от людей, которые их не видят. Потом Настенька рассказала о Пекаре, как он заботится о ней, не топит в ее комнате, а по вечерам заставляет принимать ледяную ванну. - Главное, чтобы душа была горячая, - говорил он, - а прочее - кино. Вот ты вроде прохладная, а от тебя в доме тепло. В чем же дело? Когда он хотел похвалить что-нибудь, он говорил: "Рояль". "Ух, я се- годня кренделя выдал! Рояль!" Так они сидели и разговаривали, когда дядя Костя вошел, сильно хро- мая, и плюхнулся в кресло. - Беда, братцы, подвернул ногу. Пока Настенька бегала за полотенцем и холодной водой, он разулся и долго горестно рассматривал распухшую ногу. - Раз, два, три, - сказал он и сунул ногу в ведро с холодной водой. - Вот что, Петя, есть на свете такой - ох! - Башлыков из Отдела Узоров на Оконном Стекле. Ты немедленно - ох! - поедешь к нему и передашь это письмо. Но ни слова о пенсии. Ни слова! Если уж очень захочется сказать "пенси-я", говори что-нибудь другое на "пе"... "пекарня" или "пе-нал". Понятно? Петя жил в Немухине, а Башлыков - в Мухине по той же Киевской желез- ной дороге. Можно было ожидать, что в его саду Снежные Красавицы стоят рядами, поднимая свои крупные белые чашечки среди зубчатых листьев. Ничуть не бывало! В самом обыкновенном палисаднике его встретил старичок с сирене- вой сливой-носом. Уже по этому носу было видно, что с ним лучше не гово- рить о пенсии. - Здравствуйте, дяденька, - сказал Петька, чувствуя, что ему до смер- ти хочется спросить, какая у старика пенсия - по нетрудоспособности или за выслугу лет. - Меня просили передать это письмо. Башлыков прочитал письмо. - Так-с, - задумчиво сказал он. - Хорошая девочка? - Очень. - Из Снегурочек? - Да. Но все равно жалко. Она говорит - интересно. - Что именно? - Вообще жить. Она говорит, что даже просто дышать и то интересно. Другие не думают, верно? Дышат и дышат. А ей интересно. - Еще бы, - сказал Башлыков. - Даже мне интересно. - А в Министерстве, между прочим, без вас совершенно запутались среди узоров на оконном стекле, - сказал Петька. - Даже странно, говорят, без Башлыковани на шаг. Вот уж не думали. Старичок засмеялся, усадил Петьку, разлил пиво, достал телятину и стал рассказывать, как он превосходно живет. Времени сколько угодно, и он даже стал учиться на виолончели, потому что это инструмент, на кото- ром можно, почти не умея играть, тем не менее играть очень прилично. Языки его тоже интересуют, особенно испанский, который по упрощенному методу можно, говорят, изучить в две недели. Петьке опять захотелось спросить его насчет пенсии, но он, понятно, не стал, а чтобы расхоте- лось, сказал в уме несколько раз: "Пе-рекладина, пер-пендикуляр, переме- на". - Дяденька, так как же? - спросил он. Башлыков подумал. - Для Снежной Красавицы, конечно, рановато, - сказал он, - но, как говорится, будем посмотреть! - Он поднял вверх сухонький палец и повто- рил хвастливо: - Да-с, будем посмотреть! И, выйдя в соседнюю комнату, он вернулся через несколько минут с вет- кой Снежной Красавицы. Это была самая обыкновенная Снежная Красавица, но ведь, когда смот- ришь на нее, всегда кажется, что это дерево может расти только в сказ- ках. Академик Глазенап, например, давно доказал, что оно как две капли воды похоже на невесту в подвенечном уборе. Но еще больше оно похоже на невесту, которая наклонилась, чтобы поправить свой подвенечный убор, и выпрямилась, блестя глазами и раскрасневшись. Раскрывающиеся трубочки цветка осторожно откидываются назад, а розо- вые пестики покрыты одним из самых изящных узоров, вышитым ДедомМорозом в незапамятные времена. - Вот-с, - сказал Башлыков с гордостью. - Какова? Петя сказал, что красивее этой веточки он ничего в жизни не видел. - Да-с, и притом - единственная. И не только единственная. Первая в Советском Союзе. Осторожно держа перед собой приказ с приколотой к нему веточкой, Петя вышел от Башлыкова. С вокзала он пошел пешком - боялся, что приказ изом- нут в метро. Он шел неторопливо, но, подойдя к пекарне, не выдержал, ри- нулся через улицу наискосок и еще поддал, увидев Настеньку, сидевшую во дворе под китайским зонтиком, с книгой на коленях. Она была в светло-желтом платье, лежавшем ровным кругом на земле, точно она сперва покружилась, а потом села, как это сделала бы девочка, впервые надевшая длинное платье. Если бы кому-нибудь пришла в голову мысль посмотреть на нее сверху, он увидел бы только два светлых круга - зонтика и платья. Теперь все было уже так хорошо, что лучше, кажется, некуда. С прика- зом в руке Петька подошел к Настеньке. И вот тут случилось то, о чем на- кануне сообщили по радио: налетел шквал. Без сомнения, это был шквал, не предусмотренный Министерством Вьюг и Метелей, которое считало, что шквалы должны держаться в пределах. В при- городах он сорвал восемнадцать крыш, хотя на четырнадцати из них были предусмотрительно навалены кирпичи, старые железные кровати и прочая рухлядь. В Немухине он забросил на колокольню двух козочек, которые очень удивились, увидев свой поселок с высоты - им всегда казалось, что они живут в одном из самых красивых мест на земле. Он сорвал вывеску с пивного зала на Кадашевской набережной и перенес ее на сберкассу, так что всем идущим в пивной зал захотелось положить свои сбережения на книжку, а всем идущим в сберкассу захотелось выпить. Но, конечно, самое недопустимое заключалось в том, что он вырвал из Петькиных рук приказ, а у Настеньки - китайский зонтик. Приказ он отпра- вил в небо над Колокольней Ивана Великого, а зонтик - тоже в небо, но над шпилем многоэтажного дома на Смоленской. Трудно сказать, что было страшней для Настеньки. Правда, веточка была теперь приколота к приказу, но ведь он еще не был ей вручен! Очевидно, не было другого выхода, как сломя голову ринуться за прика- зом, не спуская с него глаз и надеясь, что, согласно законам природы, он гденибудь да опустится на землю. И Петька побежал, натыкаясь на москвичей, которые тоже бежали в мет- ро, на работу, в магазины. Приказ плыл, как журавль, в нежном мартовском небе. Оглянувшись, Петька заметил с беспокойством, что Настенька бежит за ним, да еще по солнечной стороне, без зонтика. Она тоже оглянулась в эту минуту и тоже с беспокойством, потому что за ней, ковыляя, охая и странно закидывая больную ногу, бежал дядя Костя. - Прилетит! - кричал он. - Никуда не денется! Приказ, он свое место знает! Ага, что я говорил! - еще громче закричал он, увидев, что приказ плавно опускается на крышу многоэтажки. - Давай, милый, давай! Планируй! Но, взлетая то вверх, то вниз, качаясь и кувыркаясь, приказ вдруг, здорово живешь, угодил прямо в дымовую трубу! Это видела вся Москва и, уж конечно, Настенька и Петя. Добежав до Арбатской площади, они остано- вились и в отчаянии посмотрели друг на друга. Вот тут произошло еще одно событие, если не самое удивительное из всех, так уж во всяком случае самое приятное: пробежав добрых три кило- метра под теплым весенним солнцем, Настенька не растаяла. Она запыха- лась, разгорячилась, раскраснелась - все, кажется, одно к одному! Но вот не растаяла же! И дядя Костя, доковыляв до них, догадался, в чем дело. Он поцеловал Настеньку, закричал, как Пекарь: "Рояль!" - и заплакал. И Настенька зап- лакала. - Обними же ее, дубина! - сказал дядя Костя Петьке. От волнения он забыл о вежливости. Стесняясь, Петька обнял Настеньку и на губах почувствовал вкус ее слез. Как известно, у людей слезы соленые, а у Снегурочек - пресные, вкуса талой воды. Настенька плакала, и слезы становились все солонее. Это значило, конечно, что она постепенно превращается в самую обыкновен- ную девочку без особых примет. В чем же все-таки было дело? Ученый с синим носом предположил, что Настенька все-таки растаяла, а когда ему сказали: "Вот же, перед вами девочка!" - он ответил, как мороженщицы: - Девочек много. Другой ученый, тоже талантливый, объявил, что уж кто-кто, а он прек- расно понимает сущность вопроса. - Она просто привыкла, - объявил он, подразумевая под этим словом, что Настенька привыкла быть человеком, а ведь всем известно, как трудно освободиться от привычки, даже очень хорошей. Но дядя Костя думал иначе: "Нужна она была нам всем, вот и не растая- ла, - решил он. - Каково было бы без нее, скажем, Пекарю? Или ласточке? Или мне, не говоря уж о Петьке? Кто говорил бы ему: мой ненаглядный! А приказ, что ж приказ! Возьмем копию, теперь, слава богу, торопиться не- куда. Подождем, пока Снежная Красавица расцветет, и приколем не одну, а сразу две веточки". Трудно сказать, кто из них прав. Как-никак был первый подобный случай в природе. Дяде Косте давно пора было уезжать; ведь он все-таки в командировке занимался чужими делами. Но прежде надо было получить для Настеньки сви- детельство о рождении и устроить ее в школу для взрослых, чтобы она мог- ла работать у Пекаря и учиться. К Башлыкову просто необходимо было заг- лянуть хоть на полчаса - проститься и оставить что-нибудь на память. А ведь это очень трудно - купить подарок мужчине, изучающему испанский язык и прилично играющему на виолончели. Наконец надо было дождаться Пекаря хотя бы просто для того, чтобы познакомиться с известным мастером спорта, любившим говорить о себе: "Я, как одинокий мужчина..." Все это было сделано, и с блеском. Свидетельство о рождении, напри- мер, было написано красивыми буквами, напоминавшими ледяные кристаллы. Башлыков принял всех троих - дядю Костю, Настеньку и Петьку, сыграл им на виолончели и сказал по-испански: "Salud". Разумеется, о пенсии не бы- ло сказано ни слова. Втроем же они встретили Пекаря, который победил минского гроссмейсте- ра и вернулся в отличном настроении. Он привез Настеньке в подарок ог- ромный складной полотняный зонтик, под которым художники рисуют в любую погоду, и от души обрадовался, узнав, что зонтик больше не нужен. Все, кому помогал дядя Костя, пришли провожать его - на перроне поло- жительно нельзя было протолкаться. Здесь были Тулупов, Башлыков, Трубоч- ный Мастер, Пекарь, Настенька, Петя - и среди людей, кстати сказать, прыгал Грач, которого дядя Костя устроил в Доме Отдыха Престарелых Гра- чей. Старый Трубочный Мастер притащил ему трубку, которую он обкуривал три года, а Пекарь - такой душистый минский хлеб, что все спрашивали друг друга: "Чем это так прекрасно пахнет?" Дядю Костю хлопали по спине и целовали. Еле живой, он влез в вагон и, утвердившись у окна, стал снова прощаться с друзьями. - Приезжайте! - кричал он. - Приезжайте все! И Грач приезжай. И ты, старушка, которой я сделал костыль. Ничего, что ты меня побила! Поезд пошел, сперва медленно, потом все быстрее, и, высунувшись из окна, дядя Костя увидел две тоненькие фигурки, которые отделились от толпы провожающих и побежали за поездом, размахивая платочками и крича: "Дя-дя Ко-стя!" Это были, конечно, Настенька и Петя. Стараясь не задевать соседей ногами, дядя Костя полез на верхнюю пол- ку, разделся, улегся и стал думать. Он вспомнил, что старушка побила его не в Москве, а в Новосибирске, и не теперь, а давно, два года тому назад, - и долго смеялся, натянув на себя одеяло. О Настеньке он все еще беспокоился. "Надо бы, собственно, взять ее с собой, - подумал он. - Ездили бы мы с ней в город Снежное, Снежнянского района, снегирей купили бы. Хотя снегири тут, кажется, ни при чем". Колеса стучали успокоительно, весело и тоже все про снегирей, снего- пады, снежных коз, живущих на снежных вершинах. А Петька, проводив Настеньку, вернулся в Немухин и стал ее рисовать. Сперва на бумаге появились два светлых круга. Это были зонтик, платье и тоненькие руки с книгой, опустившиеся на колени. В легком летнем платье, она сидела одна в открытом поле зимой. Везде были сугробы - молодые, мягкие, отбрасывающие пепельные тени, и старые, сердитые, с колючими кромками, над которыми кружились дымки. Потом он нарисовал ее спящей. Она лежала на лугу летом, подложив ла- донь под щеку, опустив нежные овалы ресниц, и солнце, которого она боль- ше не боялась, золотило волосы, разделенные полоской пробора. |