Роберт Хайнлайн
УОЛДО
Пер. с англ.

   Объявили балетный танец - но это было нечто иное.
   Его ноги создавали сложное стакатто звуков, прерывавшееся
захватывающей дух тишиной, когда он взлетал высоко в воздух - выше,
чем, казалось бы, мог человек - и выполнял в полете фантастически
невероятные пируэты.
   Он приземлялся на носки, судя по всему, не теряя равновесия, - м
вновь следовало фортиссимо звуков. Прожектора погасли, на сцене
зажегся свет. Долгий-долгий миг зрительный зал хранил молчание, затем
осознал, что пора аплодировать, и взорвался.
   Он стоял перед ними, купаясь в волне их эмоций, чувствуя, что
мог бы поплыть на ней; их тепло согревало его.
   Было чудесно танцевать, восхитительно получать аплодисменты, быть
любимым, быть желанным.
   Когда занавес в последний раз опустился, он позволил своему
костюмеру увести себя со сцены. Он всегда словно был слегка пьян к
концу представления; танец даже на репетициях приносил ему пьянящую
радость, но когда зрители поднимали его, несли, аплодировали ему...
он никогда не пресыщался этим. Это всегда было внове и
умопомрачительно прекрасно.
   - Сюда, шеф. Улыбнитесь нам, - блеснула вспышка. - Спасибо.
   - Спасибо вам. Выпейте, - он махнул в конец костюмерной. Все они
были такими хорошими парнями, такими отличными ребятами - репортеры,
фотографы - все.
   - Как насчет того, чтобы в полный рост?
   Он начал было подниматься, но его костюмер, занятый одной из
туфель, предостерег его.
   - У вас операция через полчаса.
   - Операция? - переспросил фоторепортер. - Что на этот раз?
   - Левая церебрентомия, - ответил он.
   - Да? А нельзя ли заснять это?
   - Буду рад увидеть вас там - если госпиталь не возражает.
   - О, это оставьте нам.
  Какие отличные ребята!
   - ...попытаюсь придать статье несколько иное направление. -
послышался рядом женский голос. Он поспешно оглянулся, немного
сконфуженный. - Например, что заставило вас заняться танцами?
   - Простите, - пробормотал он. Я не расслышал вас. Боюсь, что здесь
слишком шумно.
   - Я спросила, почему вы решили заняться танцами?
   - Что ж... боюсь, вот так сразу я не смогу вам ответить. Думаю,
что нам пришлось бы вернуться к самому началу...
                               *  *  *
   Джеймс Стивенс сердито взглянул на инженера-ассистента.
   - Что тебя так развеселило? - спросил он.
   - Это только выражение лица, - извинился ассистент. - Пытаюсь
смеяться вот над чем: произошла еще одна катастрофа.
   - Вот черт! Не говори мне - дай догадаться. Пассажирский или
грузовой?
   - Грузовик "Клаймекс" на линии Чикаго - Солт Лейк, немного
западнее Норт-Платта. И еще, шеф...
   - Да?
   - Вас хочет видеть босс.
   - Это интересно. Это очень, очень интересно. Мак...
   - Да, шеф?
   - Как бы тебе понравилось стать Главным Инженером по Движению в
Северо-Американской Энерго-Воздушной? Я слышал, там должна быть
вакансия.
   Мак почесал нос.
   - Забавно, что вы первый об этом заговорили, шеф. Я как раз
собирался спросить, какую рекомендацию вы могли бы мне дать в случае,
если я вернусь в гражданское строительство. Избавление от меня должно
вам чего-то стоить.
   - Я избавлюсь от тебя - прямо сейчас. Ты отправишься в Небраску,
найдешь груду обломков прежде, чем ее растащат по кусочку любители
сувениров и привезешь де Кальбы и панель управления.
   - Возможны проблемы с полицией?
   - Ты разберешься с этим. Просто, чтобы ты вернулся.
   Офис Стивенса размещался по соседству с шестой электростанцией;
деловой офис Северо-Американской был расположен на холме в добрых
четвертях мили. К нему вел обычный туннель связи; Стивенс вошел в
него и нарочно выбрал тихоходную ленту, чтобы как следует подумать
перед встречей с боссом.
   По дороге он собрался с мыслями, но найденное решение ему не
нравилось.
   Босс - Стэнли Ф. Глизон, председатель правления - спокойно
поздоровался с ним:
   - Заходи, Джим. Садись. Бери сигару.
   Стивенс скользнул в кресло, отказался от сигары и вытащил
сигарету, которую и зажег, оглядываясь по сторонам. Кроме шефа и его
самого здесь присутствовали Харкнесс, глава юридической службы;
доктор Рэмбью, занимавший такую же должность, что и Стивенс; и
Штрибель, главный инженер городской энергетики. "Пятеро, и больше
никого, - мрачно думал он - все крупные фигуры, и не одной средней.
Покатятся головы... Начиная с моей".
   - Ладно, - сказал он почти воинственно, - все уже здесь. У кого
карты? Кто будет сдавать?
   Харкнесс выглядел несколько расстроенным.
   - Итак? Ладно, о чем речь?
   - Нам придется проконсультироваться с Уолдо.
   Рэмбью неожиданно вскочил.
   - Что? С этим шарлатаном? Это дело науки!
   - В самом деле, доктор Стивенс... - заговорил Харкнесс.
   Глизон поднял руку.
   - Предложение доктора Стивенса логично. Но, боюсь, Джимми, оно
несколько запоздало. Я говорил с ним на прошлой неделе.
   Харкнесс был удивлен; Стивенс тоже выглядел раздосадованным.
   - Ничего мне не сказав?
   - Извини, Джимми. Я просто прощупывал его. Но это бесполезно.
Его условия для нас равнозначны конфискации.
   - До сих пор не может забыть о Хэтауэйских патентах?
   - До сих пор таит злобу.
   - Вам следовало передать дело мне, - вступил в разговор Харкнесс.
- Мы здесь ни при чем - затрагиваются общественные интересы.
Пригласите его, если так необходимо, и пусть гонорар будет установлен
по справедливости. Все детали я беру на себя.
   - Боюсь, именно так ты и сделаешь, - сухо сказал Глизон. - Ты
действительно думаешь, что приговор суда заставит курицу нестись?
   Харкнесс оскорбленно посмотрел на него, но замолчал.
   Стивенс продолжил:
   - Я бы не предложил идти к Уолдо, если бы не знал, как найти к
нему подход. Я знаком с его другом...
   - Друга Уолдо? Я не думал, что они у него вообще есть.
   - Этот человек приходится ему кем-то вроде дяди - его первый
доктор. С его помощью я мог бы добиться расположения Уолдо.
   Доктор Рэмбью поднялся.
   - Это невыносимо, - заявил он. - Извините меня. - И не дожидаясь
ответа, быстро вышел, едва дав двери открыться перед ним.
   Глизон проводил его тревожным взглядом.
   - Почему он так тяжело это воспринимает, Джимми? Можно подумать,
что у него есть личные мотивы ненавидеть Уолдо.
   - Может быть, в некотором смысле, так оно и есть. Но здесь не
только это: рушится весь его мир. В последние двадцать лет, с тех пор
как пересмотр Прайором Общей Теории Поля покончил с принципом
неопределенности Гейзенберга, физика считалась точной наукой.
Энергетические отказы и аварии с передачей, от которых мы пострадали
- просто крупные неприятности для вас и для меня, но для доктора
Рэмбью они равнозначны покушению на его веру. Следовало бы за ним
присмотреть.
   - Почему?
   - Потому, что он может совершенно расклеиться. Религия - слишком
серьезная вещь, чтобы человек почувствовал себя неудачником.
   - М-м-да. А как же ты сам? Разве для тебя это не такой же тяжелый
удар?
   - Не настолько. Я инженер - с точки зрения Рэмбью просто
высокооплачиваемый рабочий. Различие в ориентации. Это меня не особо
расстраивает.
   Ожил селектор на столе Глизона.
   - Вызывают Главного Инженера Стивенса... вызывают Главного
Инженера Стивенса.
   Глизон щелкнул переключателем.
   - Он здесь. Продолжайте.
   - Передано шифром Компании. Расшифровано. Текст сообщения:
   "Упал в четырех милях к северу от Цинцинатти. Должен ли я
отправляться в Небраску, или привезти вам вы-знаете-что на своем
самолете?" Конец сообщения. Подписано "Мак".
   - Передайте ему, чтобы отправлялся назад! - прорычал Стивенс.
   - Хорошо, сэр, - громкоговоритель отключился.
   - Твой помощник? - спросил Глизон.
   - Да, это насчет последней аварии, шеф. Мне подождать и попытаться
проанализировать этот отказ, или постараться увидеть Уолдо?
   - Займись Уолдо.
   - О'кей. Если ничего от меня не услышите, то просто переведите мое
выходное пособие в трактир Пальмедейл, Майами. Я буду четвертым бичом
справа.
   Глизон позволил себе кислую улыбку.
   - Если ты ничего не добьешься, то я буду пятым. Желаю удачи.
   - Счастливо.
   Когда Стивенс вышел, главный инженер электростанции Штрибель
первый раз подал голос.
   - Если откажет городская электросеть, - тихо сказал он, - не
знаете ли вы, где буду я?
   - Где? Бич номер шесть.
   - Маловероятно. Я буду номером первым в другом - я буду первым,
кого линчуют.
   - Но энергоснабжение города не может отказать. У вас для этого
слишком много перекрестных связей и защитных устройств.
   - Все считали, что де Кальбы тоже не могут отказать. Здесь то же
самое - подумайте о Седьмом Подуровне Питтсбурга без света. Или,
лучше, и не думайте об этом!
                               *  *  *
   Док Граймс вошел в надземный подъезд, ведший к его дому, взглянул
на информационное табло и с удовольствием отметил, что внутри есть
кто-то достаточно ему близкий, чтобы знать его домашний входной код.
Он тяжело двинулся вниз по лестнице, оберегая хромую ногу, и вошел в
холл.
   - Привет, Док! - поднялся ему навстречу Джеймс Стивенс, когда
отворилась дверь.
   - Здорово, Джеймс. Налей себе бокал. Я вижу, ты это уже сделал.
Налей и мне.
   - Хорошо.
   Пока друг исполнял его просьбу, Граймс вылез из диковинного,
казавшегося анахронизмом, пальто, которое он носил, и более или менее
точно бросил его в сторону ниши для одежды. Оно тяжело упало на пол,
значительно тяжелее, чем можно было предположить по его виду,
несмотря на свою громозкость. И лязгнуло.
   Наклонившись, он стянул толстые защитные штаны, столь же тяжелые,
как и пальто. Под ними оказалось обычное деловое сине-черное трико.
Этот стиль ему не подходит. Для неискушенного в цивилизованной одежде
- скажем, для мифического Человека с Антареса - он мог показаться
неуклюжим, даже уродливом. Он немного смахивал на почтенного толстого
жука.
   Взгляд Джеймса Стивенса скользнул по трико, и с неодобрением
остановился на только что сброшенных одеяниях.
   - Все еще носишь эти доспехи, - хмыкнул он.
   - Конечно.
   - К черту их, Док - ты подорвешь себе здоровье, таская на себе
этот хлам. Это ведь вредно.
   - Я скорее подорву его, если не буду это носить.
   - Чепуха! Я не становлюсь слабее, а я не ношу панцирь - вне
лаборатории.
   - Ты должен, - Граймс подошел к пересевшему на другое место
Стивенсу. - ПОЛОЖИ НОГУ НА НОГУ. - Стивенс подчинился; Граймс сильно
ударил его ребром ладони под коленную чашечку. Рефлекторный скачок
был едва заметен.
   - Отвратительно, - заметил он и отогнул правое веко друга. - Ты
весьма плох, - добавил он через мгновение.
   Стивенс нетерпеливо отстранился.
   - Я в порядке. Мы говорим о тебе.
   - Что обо мне?
   - Ладно... Проклятье, Док, ты рискуешь своей репутацией. О тебе
говорят...
   Граймс кивнул.
   - Я знаю. "Бедный старый Гус Граймс... легкое обращение с
церебральными термитами". Не бойся за мою репутацию; я всегда ходил
не в ногу. Какой у тебя индекс усталости?
   - Я не знаю. Он в порядке.
   - В самом деле? Я бы два раза из трех победил тебя в рестлинге.
   Стивенс потер глаза.
   - Не подкалывай меня, Док. Я переутомился, знаю, но это всего
лишь переработка.
   - Гм! Джеймс, ты же неплохой радиационщик...
   - Инженер.
   - ...инженер. Но ты не врач. Неужели ты думаешь, что человека как
биосистему можно год за годом безнаказанно подвергать воздействию
всевозможного излучения? Проект вообще этот вопрос не рассматривал.
   - Но я ношу панцирь в лаборатории. Ты знаешь это.
   - Конечно. Но как же вне лаборатории?
   - Но... Послушай, Док... я не люблю так говорить, но все твои
предположения нелепы. Конечно, радиации в атмосфере сейчас хватает.
Но в этом нет ничего вредного. Все коллоидные химики соглашаются...
   - Коллоидные... чушь!
   - Но ты должен признать, что биоэкология является задачей
коллоидной химии.
   - Я ничего не должен признавать. Я не спорю с тем, что коллоиды
являются продуктом живой ткани - так и есть. Но я сорок лет
утверждал, что опасно подвергать живую ткань воздействию смешанной
радиации, не будучи уверенным в эффекте. С точки зрения эволюции
человек как животное привык и приспособился лишь к естественному
изучению Солнца - но даже его выдерживает не слишком хорошо - и это
под толстым одеялом ионизированного кислорода! Без этого одеяла... ты
когда-нибудь видел рак вроде Солар-Х?
   - Конечно нет.
   - Да, ты слишком молод. Я видел это. Ассистировал при вскрытии
одного такого, когда был студентом медицинского колледжа. Парень
участвовал во Второй Венерианской экспедиции. Четыреста тридцать
восемь раковых опухолей мы успели насчитать на нем прежде, чем
сбились со счета.
   - Солар-Х побежден.
   - Конечно. Но он должен был послужить предупреждением. Вы, молодые
сообразительные выскочки, можете изготовить в своих лабораториях
такие вещи, что нам, врачам, справиться с ними не под силу. Мы
отстаем... что поделаешь. И обычно не знаем, что происходит, пока не
грянет беда. На сей раз зацепило тебя.
   Он тяжело сел и неожиданно посмотрел столь же устало и загнанно,
как прежде его молодой друг.
   Стивенс почувствовал неловкость, подобную которой может испытать
человек, чей лучший друг влюбился в совершенно ничтожную особу. Он не
знал, что бы такое сказать, что не показалось бы грубостью.
   Он перевел разговор на другое.
   - Док, я приехал сюда, потому что задумал пару вещей...
   - Какого рода?
   - Ну, во-первых, отдохнуть. Я знаю, что переутомился. Я сильно
переутомился, так что отдых мне не помешает. А второе... это твой
приятель Уолдо.
   - Как?
   - Да, Уолдо Фаренгейт-Джонс, храни Боже его упрямое, злое сердце.
   - Почему Уолдо? Тебя вдруг заинтересовала мышечная слабость?
   - Да нет. Меня не волнуют его физические трудности. У него может
быть крапивница, перхоть или пляска Святого Витта, меня это не
касается. Я надеюсь, все это у него есть. Что мне нужно, так это его
мозги.
   - Ну и?
   - Я не могу сделать это сам. Уолдо не помогает людям; он их
использует. Ты - единственный из людей, кто с ним нормально общается.
   - Нет.
   - Кто еще?
   - Ты неправильно меня понял. У него нет нормальных контактов. Я
просто единственный, кто рискует быть с ним грубым.
   - Но я думал... Неважно. Не кажется ли тебе, что это довольно
затруднительное положение? Уолдо - человек, который нам необходим.
Почему гений его масштаба должен быть столь неприступным, столь
невосприимчивым к обычным социальным запросам? О, я знаю, что многое
здесь связано с его болезнью, но почему именно этот человек должен
болеть именно этой болезнью? Это невероятное совпадение.
   - Это не связано с его физическим недостатком, - сказал ему
Граймс. - Или же связано не так, как ты это описал. Его болезнь и
есть, в некотором роде, его гений...
   - Как?
   - Ну... - Граймс обратил взгляд в себя, пустил мысли по длинной,
обращенной в прошлое цепи ассоциаций - для Уолдо она была длиною в
жизнь - связанных с этим особым пациентом. Он вспоминал свои
подсознательные дурные предчувствия, когда принимал этого ребенка.
   Малыш казался достаточно крепким на вид, если не считать легкой
синевы. Но тогда многие дети в родильном отделении были несколько
синеваты. Тем не менее, он ощутил легкое внутреннее сопротивление
перед тем как шлепнуть ребенка, чтобы тот впервые набрал в легкие
воздух. Но он подавил свои чувства, произвел необходимое "наложение
рук", и новорожденный человек заявил о своей независимости вполне
приемлемым криком. На этом его роль закончилась: тогда он был
обыкновенным молодым врачом, который достаточно серьезно относился к
клятве Гиппократа. Он до сих пор воспринимал ее всерьез, как сам он
полагал, хотя иногда и называл ее "гипокритической". И все же чувства
его не обманули: было что-то гадкое в этом ребенке - и вовсе не из-за
myasthenia gravis.
   Сначала он жалел этого малыша, чувствуя какую-то странную
ответственность за его состояние.
Патологическая мышечная слабость - это почти полная
инвалидность, поскольку у больного нет неповрежденных конечностей,
чтобы развить их взамен поврежденных. Поэтому жертва вынуждена
лежать; все органы, конечности *** функции, но столь
жалкие и совершенно слабые, что они неспособны выполнить ни одной
нормальной функции. Он должен провести свою жизнь в состоянии
бессильного изнеможения, такого, какого ты или я могли бы достичь у
финишной черты изнурительного забега через всю страну. И нет ему ни
помощи, ни облегчения.
   Во время детства Уолдо он постоянно надеялся, что ребенок умрет,
поскольку он был настолько очевидно обречен на трагическую
бесполезность, и в то же самое время, как врач, делал все в пределах
своих познаний бесчисленных консультантов-специалистов,чтобы
сохранить жизнь ребенка и вылечить его.
   Естественно, Уолдо не мог посещать школу; Граймс выискал для него
исполненных сочувствия учителей. Он не мог участвовать ни в одной
нормальной игре; Граймс изобрел для него игры в постели больного,
которые бы не только стимулировали воображение Уолдо, но и поощряли
его в применении своих дряблых мускулов в полной, хоть и бессильной
степени, на которую он был способен.
   Граймс опасался, что дефективный ребенок, будучи не подверженным
обычным развивающим стрессам взросления останется инфантильным.
теперь он знал - и знал это в течение долгого времени - что у него
не было причин для беспокойства. Юный Уолдо вцепился в то, что
предлагала ему маленькая жизнь, жадно учился, с вызывавшим испарину
напряжением воли он пытался заставить свои непослушные мышцы служить
ему.
   Он был изобретателен в разработке уловок, которыми он обходил свою
мышечную слабость. В семь лет он придумал способ управляться с ложкой
двумя руками, который позволял ему - с болью - кормить себя. Его
первое изобретение в механике было сделано в десять лет.
   Это было приспособление, которое держало перед ним книгу,
управляло освещением и переворачивало страницы. Приспособление
управлялось прикосновением пальца к простой панели управления.
Естественно, Уолдо не мог изготовить его самостоятельно, но он мог
представить его себе и описать. Фартингуэйт-Джонсы легко могли
позволить себе пригласить инженера-конструктора, чтобы соорудить
задумку ребенка.
   Граймс был склонен рассматривать это происшествие, в котором
ребенок Уолдо играл роль интеллектуального господства над обученным
зрелым взрослым, не родственником, и не слугой, как веху в
психологическом процессе, в результате которого Уолдо в конце концов
пришел к восприятию человеческой расы как своих слуг, своих рук,
действительных или потенциальных.

   - Что тебя гложет, Док?
   - Что? Извини, я замечтался. Послушай, сынок - ты не должен быть
слишком жесток с Уолдо. Он и мне самому не нравиться. Но ты должен
воспринимать его как целое.
   - Ты его так воспринимаешь.
   - Тс-с-с. Ты говоришь о потребности в его гении. Он не был бы
гением, если бы не был калекой. Ты не знал его родителей. они были
хорошей семьей - тонкие, интеллигентные люди - но ничего
потрясающего. Потенциал Уолдо был ничуть не выше, чем их, но ему
больше приходилось его использовать, чтобы что-то сделать. Ему все
приходилось делать трудным способом. Он был вынужден быть умнее:
   - Конечно. Конечно, но почему он должен быть столь противным?
Большинство великих людей не таковы.
   - Пошевели мозгами. Чтобы чего-то добиться в его положении, он
должен был развить волю, сильный ограниченный разум, с полным
пренебрежением ко всем другим соображениям. Кем он мог по-твоему
стать, как не смрадным эгоистом?
   - Я бы... Ладно, хватит. Он нам нужен и это все.
   - Почему?
   Стивенс объяснил.

   Можно с претензией на правоту доказывать, что формы культуры - ее
нравы, ценности,устройство семьи, привычки в питании, стандарты
жизни, методы педагогики, институты, формы правления и так далее -
происходят из экономических потребностей ее технологии. Даже хотя
этот тезис излишне расширен и крайне упрощен, тем не менее он верен
настолько, насколько он описывает долгий мирный период, последовавший
за конституционным провозглашением Объединенных Наций, выросших на
технологиях, как в теплице поднявшихся из потребностей воюющих сторон
в войне сороковых годов. До этого времени радиовещание и лучевая
связь использовались, за редким исключением, только для коммерческого
вещания.
   Даже телефон почти полностью основывался на металлических
проводниках от одного аппарата до другого. И если человек в Монтерее
хотел поговорить с женой или партнером в Бостоне, то физический,
медный нейрон осязаемо протягивался через континент от одного
человека к другому.
   Лучистая энергия была тогда лишь полетом фантазии, встречавшимся в
воскресных приложениях и комиксах.
   Соединение - нет, переплетение - новых достижений требовалось для
того, чтобы паутина меди, покрывавшая континент, была упразднена.
   Энергия не могла пересылаться экономично; нужно было
дождаться разработки соосного луча - прямого следствия повелительного
военного дефицита Великой Войны. Радио телефония не могла сменить
проводную телефонию пока ультрамикроволновые технологии не захватили
пространство в эфире, так сказать, для коммерческой разгрузки. Даже
тогда было необходимо еще изобрести настраиваемый приемник, которым
мог бы пользоваться не технический человек - десятилетний ребенок,
скажем - пользоваться так же легко как и дисковым номеронабирателем,
характеризовавшим коммерческий проводной телефон кончавшейся теперь
эры.
   Лаборатория Белла решили эту проблему; решение ее привело прямо к
приемнику энергии излучения домашнего типа, настроенному,
запечатанному и проверенному. Был открыт путь для коммерческой
радиопередачи энергии, кроме одного вопроса: эффективности. Авиация
ждала разработки двигателя на основе цикла Отто; промышленная
революция ждала парового двигателя; лучистая энергия ждала
действительно дешевого и изобильного источника энергии. Поскольку
излучение энергии по природе своей расточительно, необходимо было
иметь дешевую и достаточно обильную энергию для ее потребления.
   Тот же год дал атомную энергию. Физики, работавшие на армию
Соединенных Штатов - в то время Северо-Американские Соединенные Штаты
имели свою армию - произвели супервзрывчатку; блокнотные записи о ее
испытаниях должным образом проанализированные, дали все необходимое
для производства практически любого другого вида ядерной реакции,
даже так называемого Солнечного Феникса, водородно-гелиевого цикла,
являющегося источником энергии Солнца.
   Излучаемая энергия стала экономически осуществимой - и неизбежной.
   Реакция, посредством которой медь превращалась в фосфор, кремний
- 29 и гелий - 3, плюс вырожденные цепные реакции, были одним из
нескольких дешевых и удобных средств, разработанных для производства
неограниченной и практически бесплатной энергии.
   Конечно, все это не попало в объяснение Стивенса с Граймсом.
Граймс весьма рассеянно осознавал весь динамический процесс; он
наблюдал рост лучистой передачи энергии точно также, как его дед
наблюдал развитие авиации. Он видел, как с неба исчезали большие
линии электропередач - из них "добывали" медь, он видел как тяжелые
кабели вырывались из раскопанных улиц Манхэттена. Он мог даже
вспомнить свой первый отдельный радиотелефон с его несколько
сбивающим с толком двойным наборным диском - он дозвонился адвокату в
Буэнос-Айрес, пытаясь позвонить в ближайший гастроном. Две недели он
делал все местные звонки через Южную Америку, прежде чем открыл, что
есть разница, какой из дисков крутить в первую очередь.
   В то время Граймс еще не поддался новому стилю в архитектуре. План
Лондона не привлекал его; он любил дом над поверхностью земли, где он
мог видеть его. Когда стало необходимо увеличить площадь офиса, он
наконец сдался и ушел под землю, не столько из-за дешевизны, удобства
и всесторонней практичности жизни в трижды кондиционированной пещере,
а потому что уже был немного озабочен возможными последствиями
прохождения излучения через тело человека. Оплавленные земляные стены
его новой резиденции были покрыты свинцом, крыша пещеры имела
удвоенную толщину. Его нора в земле была настолько близка к
радиационно-защитной, насколько он мог это сделать.

   - ... Суть дела, - говорил Стивенс, - в том, что передача энергии
транспортировочным единицам стало дьявольски неустойчивой. Пока не
достаточно, чтобы сорвать движение, но достаточно, чтобы привести в
замешательство. Было несколько неприятных случаев, мы не можем скрыть
их навсегда. Мне нужно что-то с этим сделать.
   - Почему?
   - "Почему" Не шуми. Во-первых, я инженер САЭВ по движению, и от
этого зависит мой хлеб с маслом. Во-вторых, проблема сама по себе
вызывает огорчение. Правильно сконструированный узел механизма должен
работать - всегда,в любой момент. А эти не работают, и мы не можем
понять, почему. Наши штатные физики-математики уже почти достигли
стадии бормотания.
   Граймс пожал плечами. Этот жест вызвал у Стивенса раздражение. - Я
не думаю, что ты осознаешь важность этой проблемы, Док. Ты
представляешь себе количество лошадиных сил, занятых транспортировкой.
Если посчитать и частные, и коммерческие аппараты плюс самолеты
общего назначения, то Северо-Американская Энерго-Воздушная поставляет
более половины потребляемой континентом энергии. Мы должны быть в
порядке. Можешь прибавить к этому наше участие в энергоснабжении
города. С этим нет проблем - пока. Но мы не смеем даже подумать, что
будет означать сбой городской энергетики.
   - Я дам тебе решение.
   - Да? Ладно, давай.
   - Выбросьте все это. Вернитесь к нефтяным и паровым агрегатам.
Избавьтесь от этих проклятых лучисто-энергетических душегубок.
   - Совершенно невозможно. Ты не знаешь, о чем говоришь.
Потребовалось более пятнадцати лет, чтобы совершить эту перестройку.
Теперь мы поставлены в зависимость от этого. Гус, если бы САЭВ
закрыло производство, то половина населения северо-западного
побережья голодало, не говоря уже об озерных штатах и направлении
Бостон-Филадельфия.
   - Хм-м. Что же, все, что я могу сказать, это то, что этот исход
мог бы быть лучше, чем продолжающееся поныне медленное отравление.
   Стивенс нетерпеливо отмахнулся от сказанного.
   - Слушай, Док, хоть разводи пчел в своей шляпе, если тебе так
нравится, но не заставляй меня учитывать их в своих расчетах. Больше
никто не видит опасности в излучаемой энергии.
   Граймс кратко ответил, - Суть в том, сынок, что они не туда
смотрят. Знаешь ли ты, какой был в прошлом году рекорд в прыжках в
высоту?
   - Никогда не слушаю спортивные новости.
   - Мог бы иногда и послушать. Рекорд выровнялся на семи футах двух
дюймах около двенадцати лет назад. С тех пор он только снижался.
Можешь попытаться построить график атлетических рекордов от радиации
в воздухе - искусственной радиации. Ты мог бы прийти к некоторым
удивительным для тебя результатам.
   - Ерунда! Все знают, что произошел отказ от тяжелых видов спорта.
Увлечение мышцами и потом отошло, вот и все: мы просто идем к более
интеллектуальной культуре.
   - Интеллектуальной, вздор! Люди перестают играть в теннис и тому
подобное, потому что все время чувствуют усталость. Посмотри на
себя. Ты так слаб.
   - Не язви, Док.
   - Прости. Но произошло явное ухудшение характеристик человеческого
организма. Если у нас снижались рекорды по таким видам спорта и я
могу доказать это, но ведь любой врач, который хоть чего-то стоит,
может видеть это, если у него есть глаза, и он не опутан массой
фантастических приборов. Я не могу утверждать, чем это вызвано, пока
не могу, но у меня есть чертовски сильное предчувствие, что это
вызвано той дрянью, которой вы торгуете вразнос.
   - Невозможно. В эфир не было выпущено ни одно излучение, не
прошедшее проверки в биологических лабораториях. Мы не дураки и не
мошенники.
   - Может быть вы недостаточно долго их проверяете. Я не говорю о
нескольких часах или нескольких неделях; я говорю о кумулятивных
эффектах годами проходящих через ткань излучений. Что при этом
происходит?
   - Да ничего - мне кажется.
   - Тебе кажется, но ты не знаешь. Никто никогда не пытался это
выяснить. Например - как воздействует солнечный свет на силикатное
стекло? Обычно ты можешь ответить "никак", но ты видел когда-нибудь
стекло пустынь?
   - Эти лавандово-синие стекляшки? Конечно.
   - Да. Бутылка в пустыне Мохав окрашивается за несколько месяцев.
Но ты когда-нибудь видел оконные стекла старых домов на Бикон-Хилле?
   - Я никогда не был на Бикон-Хилле.
   - О'кей, я расскажу тебе. Тоже самое явление - только требующее
столетия или больше - в Бостоне. Теперь скажи мне - ты, здравый физик
- мог бы ты измерить изменение, происходящее с этими стеклами на
Бикон-Хилле?
   - М-м-м, вероятно, нет.
   - Но ведь в нашем случае все то же самое. Разве кто-нибудь
когда-либо пытался измерить изменения в ткани человека после тридцати
лет воздействия ультракоротковолновой радиации?
   - Нет, но...
   - Никаких но. Я вижу это воздействие. Я сделал грубое
предположение о причинах. Может быть, я ошибаюсь. Но я почувствовал
себя много более живым, с тех пор, как стал все время носить свое
свинцовое пальто при любом выходе на улицу.
   Стивенс сдался перед этим аргументом. - Может, ты и прав. Я не
хочу ссориться с тобой. Так что с Уолдо? Ты отведешь меня к нему и
поможешь поговорить с ним?
   - Когда ты хочешь пойти?
   - Чем скорее, тем лучше.
   - Сейчас?
   - Подходит.
   - Позвони в свой офис.
   - Ты готов идти прямо сейчас? Это бы устроило меня.
   - Как известно, центральному офису, я в отпуске; тем ни менее, я
помню об этом деле. Я хочу дозвониться до них.
   - Хватит разговаривать, пошли.
   Они поднялись наверх, где стояли их машины. Граймс направился к
своему большому старомодному ландо "Боинг". Стивенс остановил его.
- Не собираешься же ты лететь на этом? Это займет весь остаток дня.
   - Почему бы и нет? У него есть дополнительный космический привод.
Ты можешь отсюда слетать на луну и обратно.
   - Но он так дьявольски медлителен. Полетим на моей "метле".
   Граймс обвел взглядом маленький веретенообразный быстроходный
самолет друга. Его корпус был почти невидим, настолько этого могла
добиться выпускающая пластик промышленность. Поверхностный слой
толщиной в две молекулы имел коэффициент преломления практически
равный с воздухом. Когда он был чист, его было очень трудно увидеть.
когда же он был достаточно запылен или залит водой, чтобы быть
немного заметным - как призрак мыльного пузыря в форме корабля.
   Посередине, ясно видимая через стенки, проходила единственная
металлическая часть корабля - стержень, или, точнее, осевой сердечник
с расходящимся снопом приемников де Кальба на конце. На вид это было
вполне похоже на гигантское помело колдуньи, что и оправдывало
прозвище.
   Поскольку седла из прозрачного пластика были установлены одно за
другим над стержнем, так что металлический брус проходил между ног
пилота и пассажиров, прозвище было вдвойне подходящим.
   - Сынок, - заметил Граймс, - Я знаю, что я не красив и не
элегантен. И все-таки я сохраняю некоторые остатки уважения к себе и
некоторое мизерное количество собственного достоинства. Я не
собираюсь засовывать эту штуку между голеней и скакать на ней по
воздуху.
   - Ах, черт! Ты старомоден.
   - Может быть. Тем не менее, все странности, которые я ухитрился
сохранить к моему нынешнему возрасту, я намерен сохранить и далее.
Нет.
   - Послушай - я поляризую корпус перед взлетом. Как тебе это?
   - Не прозрачный?
   - Не прозрачный.
   Граймс скользнул сожалеющим взглядом по своему собственному
старомодному аппарату, но вяло согласился войти в едва видимый
скоростной корабль. Стивенс помог ему; они вошли в аппарат и сели на
брус.
   - Молодец, Док, - похвалил его Стивенс, - я довезу тебя туда за
три скачка. Эта твоя старая калоша не сделала бы больше пятьсот миль
в час, а Инвалидная Коляска находится в добрых двадцати пяти тысячах
миль.
   - Я никогда не спешу, - прокомментировал Граймс, - и не называй
дом Уолдо "Инвалидной Коляской" - при нем.
   - Я запомню, - пообещал Стивенс. Он нащупал что-то в очевидно
пустом пространстве; оболочка неожиданно стала непроницаемо черной,
скрывая их. Столь же неожиданно она стала зеркально яркой, машина
вздрогнула и мгновенно исчезла из виду.

   Уолдо Ф. Джонс казался плавающим в воздухе в центре сферической
комнаты. Впечатление вызывалось тем, что он действительно плавал в
воздухе. Его дом кружился по свободной орбите, с периодом обращения
около двадцати четырех часов. Сам дом не вращался; псевдогравитация
центробежной силы была нужна ему меньше всего. Он покинул Землю,
чтобы убежать от ее гравитационного поля, он ни разу не спускался на
поверхность за семнадцать лет, прошедших с постройки дома и его
вывода на орбиту; он никогда и не намеревался делать это с какой бы
то ни было целью.
   Здесь, свободно летая в космосе в собственной наполняемой
кондиционированным воздухом оболочке, он был свободен от невыносимого
пожизненного рабства немощных мускулов. Ту самую силу, которой он
обладал, он мог экономично использовать на движение, а не на борьбу с
изнуряющим весом мощного поля земли.
   Уолдо проявлял горячий интерес к космическому полету с раннего
детства, но не от желания исследовать его глубины, а потому, что его
мальчишеский перевозбудившийся мозг видел огромное преимущество в
невесомости - для него самого. Уже подростком он помогал
экспериментаторам по космическим полетам в решающий момент, снабжая
их системой управления, которой пилот мог легко пользоваться при
перегрузке в две - три силы тяжести.
   Такое изобретение для него совершенно не составляло труда; он
просто приспособил те устройства манипуляции, которые сам
использовал в войне с непреодолимым весом единичной силы гравитации.
Первый успешный и безопасный ракетный корабль содержал те же реле,
которые когда-то помогли Уолдо пересесть с постели на инвалидную
коляску.
   Тормозные баки, ставшие теперь стандартным оборудованием кораблей
лунной почты, происходили от плавающего бака, в котором Уолдо
привычно ел и спал до тех пор, пока не отправился из дома родителей в
свой нынешний , весьма уникальный, дом. Большинство его главных
изобретений были изначально задуманы для его собственного удобства, и
лишь потом приспособленные для коммерческой эксплуатации. Даже
вездесущие и гротесково человекоподобные приборы общеизвестные как
"уолдники" - Синхронный Удваивающий Пантограф Уолдо Ф. Джонса, патент
N 296.001.437, новой серии и другие - прошел несколько поколений
развития в частном пользовании механическом цехе Уолдо, прежде чем
тот переделал его для массового производства. Первый из них,
примитивный прибор, если сравнивать его с теми "уолдниками", которых
можно было теперь увидеть в каждом магазине, заводе, фабрике, складе
страны, был разработан для того, чтобы дать Уолдо возможность
работать на токарном станке.
   - Уолдо возмущала кличка, которую дали им люди - она задевала его
как чрезмерно личностная - но он холодно распознавал собственную
коммерческую выгоду в том, что публика словесно приравнивала его к
столь полезному и важному устройству.
   Когда репортеры новостей приклеили его космическому дому ярлык
"Инвалидное Кресло", то можно было ожидать, что он воспримет это как
полезное паблисити. То, что он не разделял такого взгляда, возмущался
и пытался положить этому конец, происходило из другого,
специфически-уолдовского факта: Уолдо не воспринимал себя как калеку.
   Он видел себя неизувеченным человеческим существом, а чем-то более
высоким, чем человек, следующей ступенью вверх, существом столь
превосходящим, что ему не нужна грубая звериная сила безволосых
приматов. Покрытые шерстью приматы, бесшерстные приматы, затем Уолдо
- так шел прогресс в его мыслях. Шимпанзе с едва заметными мышцами
могла одной лапой удержать целых пятнадцать сотен фунтов. Уолдо
проверил это, получив одну обезьяну и терпеливо доведя ее до
бешенства - хорошо развитый человек может одной рукой поднять сто
пятьдесят фунтов. Собственное усилие Уолдо при напряжении до
выступающего пота, никогда не превышало пятнадцати фунтов. Независимо
от того, было ли это очевидное заключение верным или ошибочным, Уолдо
верил в него, пользовался им в оценках. Люди были обросшим мышцами
сбродом, бесшерстными шимпанзе. Он оценивал себя по меньшей мере в
десять раз Выше, чем их.
   У него еще многое впереди.
   Хоть он и плавал в воздухе, он был в тоже время занят делом, очень
занят. Хотя он никогда не спускался на поверхность земли, его бизнес
был связан с ней. Помимо управления своей многочисленной
собственностью, он регулярно практиковал как инженер-консультант,
специализируясь в анализе движения. Поблизости от него плавали по
комнате принадлежности, необходимые ему для профессиональной
практики. Перед ним висел цветной телевизионный стереоприемник
размером четыре на пять футов. Экран был расчерчен двумя системами
координат - прямоугольной и полярной. Другой, меньший, приемник висел
выше и правее. Оба приемника полностью записывали происходящее,
посредством параллельных цепей, удобно расположенных в соседнем
отсеке.
   Меньший приемник показывал лица двоих смотревших на него мужчин.
Большой экран показывал сцену в большом цехе, по пропорциям,
напоминавшем ангар. Во весь экран был виден шлифовальный станок,
обрабатывавший какую-то большую отливку. Позади станка стоял рабочий,
лицо его выражало сдержанное озлобление.
   - Он лучший из ваших рабочих, - заявил Уолдо двум мужчинам на
меньшем экране. - Разумеется, он неуклюжий и не любит хорошую работу,
но он лучший из тех идиотов, которых вы называете машинистами.
   Рабочий огляделся, будто пытаясь понять, откуда доносится голос.
Было ясно, что он мог слышать Уолдо, но видеоприемника у него не
было. - Эти шуточки предназначались мне? - резко спросил тот.
   - Вы неправильно меня поняли, добрый человек, - сладко сказал
Уолдо. - Я хвалил вас. Я действительно таю надежду научить вас
зачаткам точной работы. потом мы будем ожидать, что вы научите
окружающих вас безмозглых дураков. Пожалуйста, наденьте перчатки.
   Перед рабочим, установленная на обычной подставке, находилась пара
уолдиков, длиной до локтя с пальцами как у человека. Они двигались по
прямой, параллельно подобной паре, установленной перед самим Уолдо.
Вторичные уолдики, чьими действиями мог управлять сам Уолдо с помощью
своих первичных устройств, были установлены перед станком на месте
оператора.
   Замечание Уолдо относилось к первичным уолдикам, находившимся
перед рабочим. Тот взглянул на них, но не пошевелился, чтобы вставить
в них руки. - Я не принимаю команд от кого-то, кого я не вижу, -
решительно сказал он. Говоря, он смотрел в сторону от сцены.
   - Давайте, Дженкинс, - начал было один из двоих на меньшем экране.
   Уолдо вздохнул. - У меня в самом деле нет ни времени, ни желания
решать ваши проблемы с производственной дисциплиной. Господа,
поверните ваш экран так, чтобы наш обидчивый друг мог видеть меня.
   Его рекомендация была выполнена; лицо рабочего появилось на заднем
плане меньшего экрана Уолдо, равно как и на большом. - Теперь - так
лучше? - мягко спросил Уолдо. Рабочий хмыкнул.
   - Да...скажите, пожалуйста, как вас зовут?
   - Александр Дженкинс.
   - Очень хорошо, друг Алек - надень перчатки.
   Дженкинс вставил руки в перчатки и остановился в ожидании. Уолдо
вставил руки в установленную перед ним первичную пару и все три пары,
включая вторичную у станка, ожили. Дженкинс закусил губу, как будто
посчитал неприятным ощущение, будто одетые на него рукавицы управляют
его пальцами.
   Уолдо мягко сжал и распрямил пальцы; две пары уолдиков на экране
последовали его движению с точным одновременным соответствием. -
Почувствуй их, мой дорогой Алек, - советовал Уолдо. - Мягче - ощущай
прикосновение. Заставь свои мышцы служить тебе. Затем он начал
выполнять руками определенные движения; уолдики, установленные на
станке, вытянулись, включили питание и мягко и грациозно продолжили
обработку отливки. Механическая рука потянулась вниз, поправила
регулятор, в то время, как другая рука увеличила поток охлаждающего
масла на режущую кромку. - Ритмичнее, Алек, ритмичнее. Без дергания,
без необязательных движений.
   Постарайся делать все одновременно со мной.
   Отливка обретала форму с обманчивой быстротой, проявляя
изготавливаемую деталь - часть корпуса обычного трех ходового
клапана. Патрон освободил ее, она на проходившую внизу ленту, и ее
место заняла другая грубая отливка. Уолдо продолжал работу с
неторопливым умением, движения его пальцев в уолдиках пришлось бы
измерять давлением в доли унции; но два набора уолдиков, работавших
одновременно в тысячах миль внизу, повторяли его движения точно и с
необходимой для выполняемой работы силой.
   Следующая отливка упала на ленту - и еще несколько, после чего
Дженкинс, которому вроде бы и не приходилось самостоятельно работать,
устал от напряженных попыток предугадать и следовать за движениями
Уолдо. Пот скатывался по его лбу, тек по носу, собирался на
подбородке. В перерыве между двумя деталями он выдернул руки из
параллельно подключенных первичных уолдиков. - Этого достаточно -
заявил он.
   - Еще одну, Алек. Ты уже лучше работаешь.
   - Нет!.. - он повернулся, чтобы уйти. Уолдо сделал неожиданный
выпад - столь стремительный, что ему пришлось напрячься, даже в своем
невесомом положении. Одна из стальных рук вторичных уолдиков
стремительно вытянулась и схватила Дженкинса за запястье.
   - Не так быстро, Алек.
   - Отпусти меня!
   - Тише, Алек, тише. Ты ведь сделаешь, как тебе говорят, не так ли?
- Стальная рука сомкнулась и повернулась. Уолдо надавил с силой в
целых две унции.
   Дженкинс заворчал. Единственный оставшийся учитель - второй ушел
вскоре после начала урока - сказал. - Ой, послушайте, мистер Джоннс!
   - Пусть он подчинится, или увольте его. Вы знаете условия моего
контракта.
   Неожиданно отключились и стереоизображение, и звук, отключенные на
Земле.
   Через несколько секунд все восстановилось. Дженкинс был угрюм, но
более не упорствовал. Уолдо продолжил, будто ничего не случилось. -
Еще раз, мой дорогой Алек.
   Когда репетиция была завершена, Уолдо приказал: - Двадцать раз
повторить, с лампами на кисти и на локте, применяя хроноанализатор. Я
рассчитываю, что наложенные пленки совпадут, Алек. - Он отключил
большой экран, не сказав более ни слова, и повернулся к наблюдателю в
меньшем экране. - Завтра в то же время Мак-Най. Успех
удовлетворительный. Со временем мы превратим этот ваш сумасшедший дом
в современный завод. - Он погасил экран не попрощавшись.
   Причиной того, что Уолдо завершил свою деловую беседу несколько
поспешно, было то, что он заметил некоторые сообщения на своем
информационном табло. К его дому приближался корабль. В этом не было
ничего странного, туристы всегда пытались приблизиться к нему и
отбрасывались автоматическим защитным ограждением. Но этот корабль
испустил условный сигнал, и теперь причаливал к порогу квартиры. Это
было "помело", но он никак не мог узнать регистрационный номер. Номер
был флоридским. Кто из его знакомых был из Флориды?
   Он мгновенно понял, что никто из тех, кто мог знать условный
сигнал - а этот список был очень краток - не мог по разумным причинам
обзавестись номером во Флориде. Та настороженная готовность
защищаться с которой он относился ко всему миру, проявила себя; он
включил цель, посредством которой он мог с помощью своих первичных
уолдиков управлять совершенно противозаконной, но в высшей степени
смертоносной внутренней системой защиты. корабль был не прозрачен,
ему это не нравилось.
   Из корабля вылез моложавый мужчина. Уолдо оглядел его. Незнакомец
- хотя лицо, возможно смутно знакомое. Давление в одну унцию на
"уолдики", и лицо перестанет быть лицом, но действия Уолдо были под
холодным контролем, он сдерживал свой пыл. Человек повернулся, будто
бы чтобы помочь другому пассажиру. Да, там был и другой. Дядя Гус! -
но этот трясущийся старый дурак привез с собой незнакомца. Он ведь
отлично это знал. Он знал, как Уолдо относится к незнакомым людям!
   Тем не менее, он освободил внешний шлюз в приемной и впустил их.
   Гус Граймс протиснулся через шлюз, подтягивая себя от одного
поручня к другому и немного пыхтя, как он это всегда делал, когда
вынужден был передвигаться в невесомости. Это из-за диафрагмы,
говорил он себе как обычно, а не от напряжения. Стивенс пролетел
следом за ним, сияя невинной гордостью сурка, хорошо справившегося с
космическими условиями. Граймс остановился прямо в приемной, хмыкнул
и заговорил с ожидавшим их манекеном в человеческий рост. -
Здравствуй, Уолдо.
   Кукла немного повернула голову и повела глазами.
   - Здравствуй, дядя Гус. Было бы хорошо, если бы ты не забывал
звонить, прежде чем врываться сюда. У меня был бы готов твой
специальный обед.
   - Не беспокойся. Может быть мы не останемся здесь на долго. Уолдо,
это мой друг, Джимми Стивенс.
   - Кукла посмотрела на Стивенса. - Здравствуйте, мистер Стивенс, -
произнес официальный голос.
   - Добро пожаловать во владения Свободы.
   - Здравствуйте, мистер Джонс, - ответил Стивенс, с любопытством
разглядывая манекен. Ты был удивительно похожим на живого человека;
его вид сначала даже вводил в заблуждение. Этакое "разумное
факсимиле". Задумавшись об этом, он вспомнил, что слышал об этой
кукле. Редко кому удавалось увидеть на экране Уолдо собственной
персоной.
   Те, у кого были дела в "Инвалидной Коляске" - нет, во "Владении
Свободы", он должен об этом помнить - те, у кого были дела во
"Владении Свободы", слышали голос и видели это подобие человека.
   - Но ты должен остаться на обед, дядя Гус, - продолжал Уолдо. - Но
ты не можешь просто так покинуть меня, ты бываешь у меня не слишком
часто для этого. Я могу обидеться.
   - Может быть, мы останемся, - согласился Граймс. - Не беспокойся о
меню. Ты меня знаешь. Я могу съесть черепаху вместе с панцирем.
   Действительно, было блестящей идеей, поздравил себя Стивенс,
заставить Дока Граймса привезти его сюда. Он не пробыл здесь и пяти
минут, а Уолдо уже настаивал на том, чтобы они остались на обед.
Хорошее предзнаменование!
   Он не обратил внимания, что Уолдо адресовал приглашение только
Граймсу, и что именно Граймс принял приглашение, будто оно было
адресовано обоим.
   - Где ты, Уолдо? - продолжил Граймс. - В лаборатории? Он немного
двинулся с места, будто бы собирался выйти из приемной.
   - О, не беспокойся, - поспешно сказал Уолдо. - Я уверен, ты будешь
чувствовать себя комфортабельнее там, где ты находишься. Одну минуту,
я придам комнате вращение, так что ты сможешь присесть.
   - Что тебя гложет, Уолдо? - испытующе сказал Граймс. - Ты знаешь,
я не настаиваю на гравитации. И меня не беспокоит общество твоей
говорящей куклы. Я хочу видеть тебя. - Стивенс был немного удивлен
настойчивостью старшего товарища; он думал, что предложение силы
тяжести было просто проявлением тактичности Уолдо. Невесомость
немного раздражала его.
   Затянувшееся молчание Уолдо вызывало дискомфорт. Наконец, он
холодно сказал. - В самом деле, дядя Гус, то, о чем ты говоришь, не
подлежит обсуждению. Ты должен сознавать это.
   Граймс не ответил ему. Вместо этого он взял Стивенса за руку. -
Пойдем, Джимми. Мы уезжаем.
   - Почему, Док! Что случилось?
   - Уолдо хочет поиграть. Я в эти игры не играю.
   - Но...
   - Брось! Пойдем. Уолдо, открой шлюз.
   - Дядя Гус!
   - Да, Уолдо?
   - Твой гость - ты ручаешься за него?
   - Естественно, тупой ты болван, иначе я не привез бы его сюда.
   - Ты найдешь меня в рабочем корабле. Путь открыт.
   Граймс повернулся к Стивенсу. - Пойдем, сынок.
   Стивенс поплыл за Граймсом, как одна рыба может плыть за другой,
пытаясь при этом, насколько возможно, разглядеть легендарный дом
Уолдо. Это место было определенно уникальным, признавал он - непохоже
ни на что, виденное прежде. Здесь совершенно отсутствовала
ориентация верх - низ.
   Космический корабль, даже космическая станция, хотя и находится
всегда в свободном падении относительно любого ускорения, кроме
созданного внутри него, обязательно спроектирован имеющим верх и низ;
ось верха и низа корабля определяется направлением ускоряющего
двигателя; верх и низ орбитальной станции определяются ее
вращательным движением.
   Некоторые полицейские и военные корабли используют направления
ускорения; таким образом, их верх и низ сдвигаются, и когда корабль
начинает маневрировать, весь экипаж должен пристегиваться.
   Некоторые космические станции придавали вращение лишь жилым
отсекам. Тем не менее, было общее правило, человеческие существа
привыкли весить, все их произведения включали эту установку в самую
свою конструкцию. - кроме дома Уолдо.
   Землянину трудно без ощущения веса. Кажется, мы рождены с
требующим гравитации инстинктом. Когда думаешь о корабле, находящемся
на свободной орбите вокруг Земли, то склоняешься к представлению, что
низ - это направление к Земле, и думаешь, что сидел бы там на стенке
корабля, используя ее как пол. Такая мысль совершенно ошибочна. Для
находящегося внутри свободно падающего тела, нет никакого ощущения
веса и нет направления вверх - вниз, если таковое не создается
гравитационным полем самого корабля. Что до последнего, то ни дом
Уолдо, ни любой построенный космический корабль не был достаточно
массивен, чтобы создать поле достаточно плотное, чтобы человеческое
тело могло его почувствовать. Верьте или не верьте, это правда. Чтобы
придать человеческому телу ощущение веса потребуется столь большая
масса, как довольно большой планетоид.
   Можно возразить, что тело на свободной орбите вокруг Земли не
является свободно падающим. Затронутая идея является чисто
человеческой, привязанной к поверхности Земли, и совершенно
ошибочной. Свободный полет, свободное падение и свободная орбита -
это равнозначные термины. Луна постоянно падает на Землю; Земля
постоянно падает на Солнце, но тангенциальный вектор их движения не
дает им приблизиться к центрам притяжения. В любом случае, это
свободное падение. Спросите любого баллистика или астрофизика.
   При свободном падении нет ощущения веса. Чтобы человеческое тело
заметило вес, нужно наложить гравитационное поле.
   Некоторые из этих соображений прошли через сознание Стивенса пока
он с помощью рук пробирался в цех Уолдо. Дом Уолдо был построен без
всякого учета верха и низа. Мебель и оборудование кренились к любой
стене; "пола" не было. Палубы и платформы располагались под любыми
удобными углами и имели любую форму, поскольку не нужно было что-то
"ставить" или "передвигать". Говоря по существу, они были
перегородками и рабочими поверхностями, а не палубами. Более того,
оборудование необязательно крепились возле этих поверхностей, часто
оказывалось более удобно разместить его в пространстве вокруг них,
закрепить легкими оттяжками или изящными подпорками.
   Мебель и оборудование были странной конструкции, и, часто,
странного назначения. Большая часть земной мебели исключительно
массивна, и по меньшей мере 90 процентов ее решает одну задачу -
противодействовать гравитационному ускорению. Большая часть мебели в
любом доме на поверхности - или под поверхностью Земли является
неподвижными машинами по противодействию гравитации. Все столы,
стулья, кровати, диваны, вешалки для одежды, полки, буфеты и прочее
решают эту единственную задачу. Вся остальная мебель и оборудование
решают этот вопрос как второстепенный, но твердо определяющий
конструкцию и прочность.
   Отсутствие потребности в тяжеловесной прочности, необходимой для
всего наземного оборудования, привело к сказочной изящности
большинства оборудования в доме Уолдо. Складированные припасы,
массивные сами по себе, сохранялись в удобном порядке, разгороженные
прозрачным пластиком толщиной с яичную скорлупу. Громоздкие машины,
которые на Земле неизбежно были бы снабжены тяжелыми корпусами и
фундаментами, были здесь или лишены корпуса или покрыты тонкими как
паутина оболочками и закреплены легкими гибкими стойками.
   Повсюду были пары уолдиков, больших, маленьких и размером с руку с
наблюдающими видеокамерами. Было очевидно, что Уолдо мог пользоваться
отсеками, через которые они проходили, не вылезая из мягкого кресла -
если он пользовался мягким креслом. Вездесущие уолдики, нереальное
количество мебели и небрежное использование всех стен как рабочих и
складских площадей, придавали этому месту безумно фантастический
облик. Стивенс чувствовал себя запертым в Диснейлэнде.
   Пройденные комнаты не были жилыми. Стивенсу было любопытно, как
могут выглядеть личные апартаменты Уолдо, и он пытался представить,
какое оборудование было бы там подходящим. Никаких стульев, никаких
ковров, никакой кровати. Возможно, картины. Что-нибудь очень умное в
духе отраженного света, поскольку глаза могут быть с любой стороны.
Средства связи могут быть почти обычными. Но на что мог быть похож
умывальник? Или бокал для воды? Может ли последний быть в виде
закрываемой бутылки - или вообще потребуется какой-то другой сосуд?
Он не мог этого решить и понял, что даже опытный инженер мог бы быть
сконфужен столь странными для него механическими условиями.
   Какой должна быть хорошая пепельница, если нет гравитации, чтобы
удерживать в ней пепел? И курит ли Уолдо? Предположим, что он
раскладывает пасьянс; как он может обращаться с картами? Возможно,
намагниченные карты и намагниченная игровая поверхность.
   - Входи сюда, Джим. - Граймс остановился, зацепившись одной рукой,
и поманил его свободной рукой. Стивенс проскользнул в указанный ему
люк. Прежде, чем он успел оглядеться, он был напуган угрожающим
басовитым рычанием. Он поднял голову; прямо на него по воздуху
двигался огромный мастифф с оскаленной пастью и слюнявыми челюстями.
Его передние лапы были напряженно вытянуты, будто для балансирования
в полете, задние лапы были подтянуты под поджарое брюхо. Голосом и
повадкой он ясно объявлял о намерении разорвать пришельца на куски, а
эти куски - съесть.
   - Бальдур! - произнес голос откуда-то сверху. Свирепость собаки
пропала, но она не могла остановить прыжок. Уолдик вытянулся на
добрых тридцать футов и схватил пса за ошейник. - Извините, сэр, -
добавил голос. - Мой друг не ожидал вас.
   Граймс сказал, - Привет, Бальдур. Как ты себя ведешь? Собака
посмотрела на него, заскулила и взмахнула хвостом. Стивенс поискал
глазами источник голоса, произносившего команды, и нашел его.
   Комната была огромной и сферической; в центре ее плавал толстяк -
Уолдо.
   Он был одет довольно обычно в шорты и майку, если не считать того,
что ноги его были босы. Его кисти и предплечья были покрыты
металлическими перчатками - первичными уолдиками. Он был рыхл и
толст, с двойным подбородком, ямочками на щеках, гладкой кожей; он
выглядел как большой розовый херувим, плавающее воплощение святости.
Но глаза не принадлежали херувиму, и лоб и череп были человеческими.
Он смотрел на Стивенса. - Разрешите мне представить вас моему любимцу,
- сказал он высоким, усталым голосом. - Дай лапу, Бальдур.
   Собака подняла переднюю лапу, Стивенс степенно ее потряс.
   - Дайте ему вас обнюхать.
   Пес так и сделал, как только уолдик на его ошейнике позволил ему
подойти поближе. Удовлетворив любопытство, животное одарило кисть
Стивенса влажным поцелуем.
   Стивенс отметил, что глаза собаки окружены большими круглыми
коричневыми пятнами, контрастировавшими с основным белым цветом, и
мысленно назвал ее Собакой с Глазами как Блюдца, вспомнив сказку о
солдате и огниве. Он говорил ей "Хороший мальчик" и "Это отличный
старик!" пока Уолдо разглядывал его с легким неудовольствием.
   - Ко мне, сэр! - скомандовал Уолдо по завершении церемонии. Собака
развернулась в воздухе, толкнулась лапой от бедра Стивенса,
направляясь в сторону хозяина. Стивенсу пришлось остановить себя,
схватившись за поручень. Граймс оттолкнулся от люка и прекратил полет
у стойки возле хозяина дома. Стивенс последовал за ним.
   Уолдо медленно оглядел его. Его манеры не были чрезмерно грубыми,
но почему-то раздражавшими Стивенса. Он почувствовал, как кровь
прилила к лицу, стремясь погасить румянец, он обратил внимание на
окружавшую их комнату.
   Помещение было достаточно просторным, но все же оставляло
впечатление хаоса из-за нагромождения, нет, - мешанины, окружавшей
Уолдо. Там было полдюжины телеприемников разного размера,
расположенных вокруг него под разными углами, но все были у него
перед глазами. Три из них имели телекамеры для связи. Были там и
панели управления различных типов, назначение некоторых из них
казались очевидным - одна, для освящения, была довольно сложной, с
маленькими красными индикаторами в каждой цепи; одна являлась
клавиатурой электронного речевого генератора; панель управления
многоканальным телевидением; еще один пульт, напоминавший пульт реле
энергоснабжения, хотя и необычной конструкции. И было по меньшей мере
полдюжины пульта, полностью озадачивших Стивенса.
   Из стального кольца, окружавшего рабочее место, росли несколько
пар уолдиков. Две пары, размером точно с обезьяний кулак, были
снабжены мышцами-разгибателями. Именно одна из этих "рук"
вытянулась, чтобы схватить Бальдура за ошейник. Были и уолдики,
установленные возле сферических стен; одна пара из их числа была
столь огромна, что Стивенс не смог представить себе ее назначение. В
распрямленном состоянии каждая рука имела около шести футов от
мизинца до большого пальца.
   На стене было много книг, но не было книжных полок. Они казались
растущими из стены подобно кочанам капусты. Это на мгновение
озадачило Стивенса, но он заключил - точнее, это выяснилось позднее -
что этот фокус создавался прикрепленными к переплетам маленькими
магнитами.
   Устройство освещения было неизвестным, сложным, автоматическим и
удобным для Уолдо. Но оно не было удобно для кого-либо другого,
находившегося в комнате. Свет конечно, был рассеянным, и более того,
он тонко управлялся таким образом, чтобы свет не исходил оттуда, куда
повернута была голова Уолдо. Не было никаких бликов - для Уолдо.
Поскольку лампы у него за спиной ярко горели, чтобы получше осветить
все, на что ему случалось посмотреть, любой другой человек видел лишь
сияние. Очевидно, за этим следила система электронного наблюдения.
Стивенс с удивлением обнаружил, как просто могла быть устроена такая
система.
   Граймс выразил недовольство этим. - Черт возьми, Уолдо; переключи
эти машины. Ты доведешь нас до головной боли.
   - Извини, дядя Гус. - Он выдернул правую руку из перчатки и
положил пальцы на одну из панелей управления. Сияние утихло. Теперь
свет исходил откуда-то со стороны, куда ни один из них не смотрел, и
стал значительно более ярким, поскольку количество источников света
резко сократилось. Свет приятно струился сквозь стены. Стивенс
попытался увидеть источник мягкого света, но задача оказалась
 сложной, ведь конструкция была рассчитана на то, чтобы быть невидимой.
Он обнаружил, что может уследить за источником света поворачивая
глаза без движения головой. Светом управляло движение головы;
движение глазного яблока выходило за пределы возможностей системы.
   - Итак, мистер Стивенс, находите ли вы мой дом интересным? - Уолдо
улыбался ему с легким высокомерием.
   - О, - очень! Очень! Я думаю, что это самое замечательное место, в
котором я побывал.
   - И что же вы нашли здесь замечательного?
   - Ну - я думаю, отсутствие определенной ориентации. Это и еще
удивительные технические новинки. Я полагаю, что выгляжу как земной
увалень, но я продолжаю надеяться увидеть под ногами пол и потолок
над головой.
   - Это только вопрос функционального дизайна, мистер Стивенс;
условия моей жизни уникальны, а потому и мой дом уникален. Новинки, о
которых вы говорите, это в основном отбрасывание ненужных частей и
дополнение новыми удобствами.
   - Сказать по правде, наиболее интересной мне показалось из всего
увиденного отнюдь не какая-нибудь часть вашего дома.
   - В самом деле? Что же это, скажите, прошу вас?
   - Ваша собака, Бальдур. - При упоминании его имени, пес огляделся.
- Я никогда прежде не видел собаки, умеющей вести себя в свободном
полете.
   Уолдо улыбнулся; его улыбка впервые показалась доброй и теплой. -
Да, Бальдур настоящий акробат. Он попал сюда еще щенком. - Он вытянул
руку и потрепал уши собаки, моментально показав свою крайнюю слабость
тем, что сила жеста была явно несоразмерима с размером животного.
Движения пальцев были вялыми и едва достаточными, чтобы пошевелить
жесткую шерсть и качнуть большие уши. Но он казался ничего не
подозревающим, даже беспечным, несмотря на такое саморазоблачение.
Повернувшись к Стивенсу, он добавил, - но если вас заинтересовал
Бальдур, вы должны увидеть Ариэля.
   - Ариэля?
   Вместо ответа Уолдо прикоснулся к клавиатуре речевого генератора,
произведя мелодичный свист в три ноты. У верхней "стены" комнаты
раздался шелест; к ним устремилась маленькая желтая капля - канарейка.
Она летела по воздуху со сложенными крыльями, на манер пули. В футе
или около того от Уолдо она расправила крылья, захватывая воздух,
несколько раз взмахнула ими, распушив хвост, и полностью
остановилась, повиснув в воздухе со сложенными крыльями. Возможно,
она остановилась не полностью, так как она медленно дрейфовала, пока
не оказалась в дюйме от плеча Уолдо, там она вытянула лапки и
вцепилась когтями в майку.
   Уолдо поднял руку и коснулся ее пальцем. Она чистила перья. - Ни
одна пойманная на Земле птица не сможет летать таким образом, -
заявил он. - Я знаю. Я потерял полдюжины птиц, прежде, чем убедился,
что они неспособны к приспособлению. Слишком много таламуса.
   - Что с ними случилось?
   - У человека это называлось бы острым психозом беспокойства. Они
пытались летать; их собственный основной навык вел их к катастрофе.
Естественно, все что они делают - неправильно, и они этого не
понимают. Потом они перестают делать попытки, немного позже они
умирают. Поэтически можно сказать, от разбитого сердца.
   Он тонко ухмыльнулся. - Но Ариэль - гений среди птиц. Сюда он
приехал еще в яйце; без всякой помощи он изобрел новую школу полета.
Он вытянул палец, предлагая птице новую жердочку, та приняла ее.
   - Достаточно, Ариэль. Лети домой.
   Птица начала Песню Колокольчика из "Лакме".
   Он мягко встряхнул ее. - Нет, Ариэль. Лети спать.
   Канарейка подняла лапки с пальца, проплыла секунду по воздуху,
потом секунду или две бешено помахала крыльями, задавая направление и
начальную скорость полета, и пулей улетела туда, откуда появилась, со
сложенными крыльями и поджатыми лапками.
   - У Джимми было что-то, о чем он хотел с тобой поговорить, - начал
Граймс.
   Стивенс решил, что договориться с сытым Уолдо будет проще, чем с
голодным. Кроме того, его собственный средний отсек подсказывал, что
с удовольствием бы поборолся с одной - двумя калориями. - Да, есть.
   - Превосходно.- Им подали обед.
   Стивенс никогда не мог решить, готовил ли Уолдо пищу с помощью
своих многочисленных тезок, или же где-то за пределами видимого слуги
делали свое дело. При современных методах приготовления пищи, Уолдо
мог сделать это сам; он, Стивенс, легко с этим справлялся, так же и
Гус. Но мысленно он отметил, спросить при первой возможности у Дока
Граймса, какой постоянный штат жил у Уолдо, если таковой вообще
имелся. Он так никогда и не вспомнил об этом.
   Обед прибыл в небольшой коробке для пищи, доставленный прямо к ним
по длинной телескопической пневматической трубе. Он остановился с
легким вздохом и занял свое место. Стивенс уделил мало внимания самой
пище - он знал, что она была вкусной и подходящей - так его
заинтересовали посуда и способы сервировки. Уолдо подвесил перед
собой стейк, и отрезал от него кусочки хирургическими ножницами и
отправлял их в рот с помощью изящных щипчиков. Пережевывание было для
него тяжелой работой.
   - Теперь невозможно достать хороший стейк, - заметил он. - Этот
жестковат. Бог знает, почему. - Я достаточно плачу - и достаточно
жалуюсь.
   Стивенс не ответил. Он подумал, что его порция стейка была слишком
размягчена - почти распадалась на части. Он разделывался со стейком с
помощью ножа и вилки, хотя нож был излишним. Оказалось, что Уолдо не
ожидал, чтобы его гости использовали его предположительно лучшие
способы и принадлежности. Стивенс ел с тарелки, пристегнутой к его
бедру, создав опору для нее, по примеру Граймса усевшись на корточки.
Сама тарелка была изобретательно оснащена острыми маленькими зубцами
на верхней стороне.
   Жидкости подавались в маленьких мягких оболочках с клапанами. Это
вызывало мысль о детских пластиковых бутылках с соской.
   Клеть для пищи забрала столовые приборы с начальным вздохом. -
- Будете курить, сэр?
   - Спасибо, - он увидел то, чем и должна была быть пепельница для
невесомости: длинная трубка с приемником в виде колокола на конце.
Легкая тяга в трубке, и брошенный в колокол пепел исчезал из виду и
из мыслей.
   - О деле... - снова заговорил Граймс. - Джимми является главным
инженером Северо-Американской Энерго-Воздушной Компании.
   - Что? - Уолдо напрягся, стал суровым; его грудь поднималась и
опадала. Он совершенно не замечал Стивенса.
   - Дядя Гус, ты хочешь сказать, что ты ввел официальное лицо из
этой компании в этот дом?
   - Не злись. Расслабься. Черт возьми, я же говорил тебе не делать
ничего, что бы подняло твое кровяное давление.
   Граймс пододвинулся к хозяину дома и взял его за запястье
старомодным жестом врача, считающего пульс.
   - Дыши спокойнее. Что ты пытаешься сделать? Продолжаешь
кислородные попойки?
   Уолдо пытался высвободить руку. Это был довольно жалкий жест;
старик был раз в десять его сильнее. - Дядя Гус, ты...
   - Замолчи!
   Все трое несколько минут сохраняли молчание, неудобное по крайней
мере для двоих. Граймса это, казалось, не задевало.
   - Ну вот, - сказал он наконец. - Так лучше. Теперь сохраняй
спокойствие и слушай меня. Джимми хороший парень, и он никогда ничего
тебе не сделал. И он вел себя прилично, пока находился здесь. У тебя
нет права быть грубым с ним, независимо от того, на кого он работает.
По сути дела, ты должен перед ним извиниться.
   - Ох, в самом деле, Док, - запротестовал Стивенс. Я боюсь, что я
попал сюда под ложным предлогом. Я сожалею, мистер Джонс. Я не хотел,
чтобы так получилось. Я пытался объяснить, когда мы прибыли.
   Было трудно что-либо прочитать по лицу Уолдо. Он очевидно изо всех
сил пытался владеть собой. - Это не совсем так, мистер Стивенс.
Извините, что я дал себе вспылить. Совершенно верно, что я не должен
был переносить на вас свое предубеждение против ваших нанимателей...
хотя, видит Бог, у меня нет к ним любви.
   - Я знаю это. Тем не менее я огорчен, что слышу об этом от вас.
   - Вы понимаете, меня обманули. Обманули - с помощью такого
грозного полузаконного крючкотворства, что...
   - Полегче, Уолдо!
   - Извините, дядя Гус, - он продолжал немного визгливым голосом. -
- Вы слышали о так называемых патентах Хэтауэя?
   - Да, конечно.
   - "Так называемые" - это еще мягко сказано. Этот человек был
обычным механиком. Эти патенты - мои.
   Версия Уолдо, как он представил ее, была достаточно основана на
фактах, Стивенс чувствовал это, но была пристрастна и
нерассудительна. Возможно Хэтауэй и работал, как утверждал Уолдо,
обычным слугой - наемным ремесленником, но это ничем не доказывалось,
не было ни контракта, ни каких либо других бумаг. Этот человек
зарегистрировал несколько патентов, единственных, которые он
когда-либо подавал, и предположительно Уолдовских по своему
остроумию. После этого Хэтауэй вскоре умер, и его наследники через
своих адвокатов продали патенты фирме, которая прежде торговалась с
Хэтауэем.
   Уолдо настаивал, что эта фирма подсунула ему Хэтауэя, чтобы
украсть у него патенты, заставила его для этого наняться к Уолдо. Но
эта фирма прекратила существование; ее имущество перешло к
Северо-Американской Энерго-Воздушной. САЭВ предложила соглашение,
Уолдо предпочел судебное разбирательство. Решение суда оказалось не в
его пользу.
   Даже если Уолдо был прав, Стивенс не видел никаких способов,
которыми директора САЭВ могли бы на законном основании помочь ему.
Руководители корпорации являются попечителями чужих денег; если бы
директора СЭВА попытались отдать собственность, признанную судом
принадлежащей корпорации, то любой акционер мог бы запретить им это
делать, или же взыскать с них лично за это действие.
   По крайней мере, так представлялось Стивенсу. Он не был адвокатом,
отмечал он про себя. Важным было то, что ему нужны были услуги Уолдо,
в то время как Уолдо испытывал острое недоброжелательство к фирме, на
которую он работал.
   Ему приходилось признать, что не было похоже, чтобы присутствия
Дока Граймса было достаточно, чтобы проделать такой трюк. - Все это
происходило до меня, - начал он, - и, естественно я очень мало знаю
об этом. Мне очень жаль, что это произошло. Мне очень неудобно, но
именно сейчас я оказался в таком положении, что мне в самом деле
крайне необходима ваша помощь.
   Уолдо не казался таким рассерженным таким поворотом дела. - Итак?
О чем идет речь?
   Стивенс достаточно подробно объяснил ему проблемы, возникшие у
него с приемником де Кальба. Уолдо внимательно слушал. Когда Стивенс
закончил, он сказал: - Да, это почти та же история, которую пришлось
рассказать мистеру Глизону. Конечно, как технический специалист, вы
представили куда более связную картину, чем та, которую мог дать этот
финансовый махинатор. Но почему вы пришли ко мне? Я не
специализируюсь в радиационной технике и не имею дипломов институтов
мистики.
   - Я пришел к вам, - серьезно сказал Стивенс, - по той же причине,
по какой все приходят к вам, когда всерьез упираются в какую-либо
инженерную проблему. Насколько мне известно, за вами непобитый рекорд
решения любой задачи, за которую вам приходилось браться. Ваш рекорд
напоминает мне о другом человеке...
   - О ком? - тон Уолдо был неожиданно резким.
   - Об Эдисоне. Он тоже не был обвешан дипломами, но в свое время
решал все сложные задачи.
   - О, Эдисон... Я думал, вы говорите о ком-то из современников.
Несомненно, что он был хорош в свое время, - добавил он с явно
выраженным великодушием.
   - Я не сравнивал его с вами. Я просто вспомнил, что Эдисон был
известен тем, что предпочитал сложные задачи простым. То же самое я
слышал и о вас, у меня были надежды, что эта проблема достаточно
сложна, чтобы заинтересовать вас.
   - Она довольно интересна, - признал Уолдо. - Несколько не мое
направление, но интересно. Должен сказать, однако, что я удивлен тем,
что вы, руководитель Северо-Американской Энерго-Воздушной столь
высокого мнения о моих талантах. Можно было бы предположить, что если
мнение это искреннее, то было бы несложно убедить вашу фирму в моем
бесспорном авторстве в случае с так называемыми патентами Хэтауэя.
   В самом деле, думал Стивенс, совершенно невозможный человек. Ум
как у ласки. Вслух он сказал:
   - Я полагаю, что это дело рассматривалось коммерческим
руководством и юридическими службами. Они вряд ли смогли бы отличить
рядовую технику от вдохновенной разработки.
   Ответ, кажется, успокоил Уолдо. Он спросил:
   - А что ваши собственные исследовательские службы говорят о
проблеме?
   Стивенс скривился.
   - Ничего существенного. Доктор Рэмбью, кажется, не верит
по-настоящему в данные, которые я ему даю. Он говорит, что это
невозможно, но это его расстраивает. Мне кажется, он уже много недель
живет на аспирине и нембутале.
   - Рэмбью, - медленно повторил Уолдо. - Я его помню. Заурядный ум.
Сплошная память и никакой интуиции. Я не думаю, что был бы
обескуражен только потому, что Рэмбью зашел в тупик.
   - Вы действительно считаете, что есть надежда?
   - Все должно быть не так уж сложно. Я уже немного думал об этом
вопросе после телефонного звонка мистера Глизона. Вы дали мне
дополнительные данные, и я думаю, что вижу по крайней мере два новых
подхода, которые могут оказаться плодотворными. В любом случае,
всегда есть хотя бы один подход - правильный.
   - Значит ли это, что вы принимаете предложение? - спросил Стивенс,
взволнованный появившейся надеждой.
   - Принимаю предложение? - брови Уолдо поднялись. - Дорогой сэр, о
чем вы говорите? Мы просто доставили себе удовольствие светской
беседы. Ни при каких обстоятельствах я не буду помогать вашей
компании. Я надеюсь увидеть ее полностью разрушенной,
обанкротившейся, проигравшей. И такая возможность сейчас, похоже,
представилась.
   Стивенс с трудом сдерживал себя. Надул! Толстый неряха просто
играл с ним, завлекая его. В нем не было ни капли порядочности.
Осторожным тоном он продолжал: - Я не прошу у вас милосердия к
Северо-Американской Компании, мистер Джонс, но я взываю к вашему
чувству долга. Затронуты интересы общества. Миллионы людей самой
жизнью своей зависят от ваших услуг. Вы разве не видите, что эта
работа должна продолжаться независимо от вас и меня?
   Уолдо поджал губы.
   - Нет, - сказал он. - Боюсь, что этим меня не пронять.
Боюсь, что благополучие этих безымянных толп земных позвоночных - не
моя забота. Я уже сделал для них больше, чем было необходимо. Они
вряд ли заслуживают помощи. Предоставленные самим себе, большинство
из них вернулось бы обратно в пещеры, к каменным топорам. Видели ли
вы когда-нибудь, мистер Стивенс, представление с одетыми в
человеческие одежды обезьянами, прыгающими на роликовых коньках?
Разрешите мне подать вам такую мысль: я не механик по роликовым
конькам для обезьян.
   Если я еще здесь задержусь, посоветовал себе Стивенс, то хлопот не
оберешься. Вслух он сказал:
   - Я так понимаю, что это ваше последнее слово?
   - Можете так понимать. До свидания, сэр. Я был рад вашему визиту.
Спасибо.
   - До свидания. Спасибо за обед.
   - Не стоит благодарности.
   Когда Стивенс направился к выходу, Граймс окликнул его:
   - Джимми, подожди меня в приемной.
   Как только Стивенс оказался достаточно далеко, чтобы не слышать
разговора, Граймс повернулся к Уолдо и оглядел его с ног до головы.
   - Уолдо, - медленно проговорил он. - Я всегда знал, что ты один из
самых подлых мерзавцев, но...
   - Твои комплименты меня не трогают, дядя Гус.
   - Замолчи и слушай меня. Как я говорил, я знаю, что ты был слишком
гнилым эгоистом, чтобы с тобой можно было ужиться, но я впервые за то
время, что я знаю тебя, увидел в тебе лжеца.
   - Что ты имеешь в виду? Объяснись!
   - Хватит. У тебя не больше идей, как решить проблему, с которой
столкнулся этот парень, чем у меня. Ты торговал своей репутацией
волшебника просто, чтобы его расстроить. Почему ты, дешевый показной
обманщик... если ты...
   - Перестань!
   - Продолжай, - спокойно сказал Граймс. - Нагони себе кровяное
давление. Я не буду вмешиваться. Чем быстрее ты сорвешься, тем лучше.
   Уолдо смягчился.
   - Дядя Гус, что заставляет тебя думать, что я блефовал?
   - Потому что я знаю тебя. Если бы ты был способен решить задачу,
то изучил бы задачу и разработал план, чтобы взять САЭВ за горло,
получив что-либо, чего у них нет. Таким способом ты совершил бы свою
месть.
   Уолдо покачал головой.
   - Ты недооцениваешь силы моих чувств в этом деле.
   - Я чертовски точно ее оцениваю! Я не закончил. Теперь что
касается этой маленькой сладкой речи, которую ты ему произнес по
поводу твой ответственности перед расой. У тебя же есть голова. Ты
чертовски хорошо знаешь, и я это знаю, что ты в наименьшей степени из
всех людей можешь допустить, чтобы в жизни Земли происходило что-то
серьезное. Это означает, что ты не видишь способа избежать этого.
   - Почему, что ты имеешь в виду? Я не интересуюсь такими
затруднениями; я не завишу от таких вещей. Ты же меня хорошо знаешь.
   - Не зависишь, да? Кто добывал сталь для этих стен? Кто вырастил
того быка, которого ты ел сегодня на обед? Ты столь же независим, как
и пчелиная матка и почти так же беспомощен.
   Уолдо выглядел озадаченным. Он овладел собой и ответил:
   - О, нет, дядя Гус. Я в самом деле независим. И с чего бы мне быть
зависимым: у меня здесь запасы на годы.
   - На сколько лет?
   - Почему... ну, на пять примерно.
   - А что потом? Ты мог бы прожить и еще пятьдесят лет - если будут
регулярное снабжение. Ты от чего предпочитаешь умереть - от голода
или жажды?
   - Вода - это не проблема, - задумчиво сказал Уолдо, - что касается
припасов, то я полагаю, что смог бы немного шире использовать
гидропонику и запасся мясными животными.
   Граймс оборвал его злобным смехом.
   - Доказываешь мою точку зрения. Ты не знаешь, как это
предотвратить, вот и придумываешь пути спасения собственной шкуры. Я
тебя знаю. Ты бы не говорил о разведении овощного огорода, если бы
знал ответ.
   Уолдо задумчиво посмотрел на него.
   - Это не совсем правильно. Я не знаю решения, но у меня есть
несколько идей по этому поводу. Я готов поставить два к одному, что
могу решить эту задачу. Сейчас, когда ты привлек мое внимание к этой
стороне дела, я должен признать, что я тесно связан с экономической
системой там, внизу, и, - он слегка улыбнулся, - я не из тех, что
пренебрегают своими интересами. Одну минуту - я позову твоего друга.
   - Не сразу. Джимми - не единственная причина, по которой я сюда
прибыл. Это не может быть просто какое-то решение, это должно быть
определенное решение.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Это должно быть решение, которое бы покончило с насыщением
воздуха радиационной энергией.
   - Ах, это... Посмотри, дядя Гус, я знаю, как ты заинтересован в
своей теории, и я никогда не отрицал возможности твоей правоты, но ты
не можешь ожидать, что я смешаю это с другой и очень сложной
проблемой.
   - Взгляни на это еще раз. Ты этим занимаешься из личных интересов.
Предположи, что все окажутся в твоем состоянии.
   - Ты имеешь в виду физическое состояние?
   - Я имею в виду именно это. Я знаю, ты не любишь об этом говорить,
но это крайне необходимо. Если все будут столь же слабы, как и ты,
все, presto! Больше не будет кофе и пирогов для Уолдо. И именно это
надвигается по-моему. Ты единственный известный мне человек, который
может оценить, что это значит.
   - Это кажется фантастикой.
   - Да. Но есть признаки этого, заметные для любого, кто хочет их
заметить. Эпидемии миастении, не обязательно острой, но достаточной,
чтобы вызвать ад в нашей механической цивилизации. Достаточной, чтобы
разрушить твои линии жизнеобеспечения. С тех пор, как я последний раз
видел тебя, я сравнил мои данные и построил некоторые кривые. Ты
должен их посмотреть.
   - Ты привез их?
   - Нет, но я пришлю их сюда. Пока ты можешь положиться на мое
слово, - он подождал. - Ну, что ты об этом скажешь?
   - Я приму это как опытную рабочую гипотезу, - сказал Уолдо, - пока
не увижу твои цифры. Возможно, я захочу, чтобы ты провел для меня
некоторые дополнительные исследования на Земле - если твои данные
таковы, как ты говоришь.
   - Довольно справедливо. До свидания.
   Граймс пару раз лягнул воздух, когда по рассеянности попытался
идти.

   Ход мыслей Стивенса, пока он ждал Граймса, лучше оставить без
описания. Самая кроткая мысль, прошедшая через его мозг, была
горестная мысль о том, что человеку нужно превозмочь, чтобы сохранить
то, что казалось простой инженерной должностью. Что ж, у него долго
не будет работы. Но он решил не подавать в отставку - он должен
дождаться, когда они выгонят его; он не сбежит.
   Но он чертовски хорошо отдохнет, прежде чем станет искать другую
работу.
   Несколько минут он мечтал о том, чтобы Уолдо был достаточно силен,
чтобы его можно было побить. Или пнуть его в живот - это было бы
забавно!
   Он был озадачен, когда кукла неожиданно ожила и окликнула его по
имени:
   - Эй, мистер Стивенс!
   - Что? Да?
   - Я решил принять ваш заказ. Мои адвокаты обсудят все детали с
вашим коммерческим руководством.
   Пару секунд он был слишком удивлен, чтобы отвечать; когда же он
это сделал, кукла уже отключилась. Он с трудом дождался появления
Граймса.
   - Док! - воскликнул он, когда старик вплыл в поле зрения. - Что на
него нашло? Как ты это сделал?
   - Он все обдумал и изменил решение, - кратко ответил Граймс. -
Пошли отсюда.
   Стивенс высадил доктора Аугустуса Граймса возле его дома и
отправился в свой офис. Он только успел припарковать машину и войти в
туннель, ведущий к районному заводу, когда натолкнулся на своего
ассистента.
   Мак Леод казался слегка запыхавшимся.
   - Вот так так, шеф, - сказал он, - я надеялся вас встретить. Я
просил, чтобы вас разыскали. Мне нужно было вас видеть.
   - Что теперь взорвалось? - предчувствуя ответ, спросил Стивенс. -
Один из городов?
   - Нет. Почему вы так решили?
   - Продолжай.
   - Насколько я знаю, наземная энергия работает настолько хорошо,
насколько возможно. С городами никаких дел. Я думал вот о чем: я
разобрался в своей куче.
   - Как? Ты хочешь сказать, что разобрался в корабле, на котором
разбился?
   - Не совсем разбился. У меня было много энергии в резервных
емкостях; когда отрубался прием, я переключился на аварийный режим и
посадил его.
   - Но ты разобрался в этом? Это из-за де Кальбов? Или еще
что-нибудь?
   - Да, это были де Кальбы. И они исправлены. Но я не вполне сам это
сделал. Их уже починили. Вы увидите...
   - Что с ними было?
   - Я точно не знаю. Видите ли, я решил, что нет смысла нанимать
другой воздушный корабль и, может быть, совершать еще одну
вынужденную посадку на пути домой. Кроме того, я летел на собственном
корабле и мне не хотелось разбирать его, чтобы достать де Кальбы и
потом собирать части машины по всей стране. Так что я нанял
гусеничную машину, собираясь довести свой корабль до дома целиком. Я
договорился с парнем, у которого был двенадцатитонный трактор и мы...
   - Ради всего святого, говори быстрее! Что произошло?
   - Я пытаюсь рассказать вам. Мы уже добрались до Пенсильвании, и
все шло хорошо, когда трактор сломался. Правое ведущее колесо,
впереди гусеницы. Видит небо, Джим, тамошние дороги - это что-то
лютое.
   - Плюнь на это. Зачем тратить налоги на дороги, если девяносто
процентов движения происходит по воздуху. Вы разбили колесо. И что же
дальше?
   - То же самое, эти дороги - просто позор, - упрямо настаивал Мак
Леод. - Я вырос в той части страны. Когда я был ребенком, то дороги
были шириной в шесть полос и гладкие, как попка младенца. Их нужно
было ремонтировать; когда-нибудь они нам могут понадобиться. -
Заметив выражение глаз начальника, он поспешно продолжил рассказ. -
Водитель связался со своей конторой и они пообещали прислать
аварийную машину из следующего города. Они говорили, что это займет
три-четыре часа, может быть, и больше. Итак мы оказались в округе,
где я вырос. Я сказал себе: "Мак Леод, это чудесный шанс вернуться в
твое детство, туда, где в комнату по утрам заглядывало солнце.
Фигурально выражаясь, конечно. Дело в том, что в нашем доме не было
никаких окон.
   - Мне наплевать, даже если ты вырос в бочке.
   - Тише... тише, - невозмутимо сказал Мак Леод. - Я вам это
рассказываю, чтобы вы поняли, что же произошло. Но вам это, кажется,
не нравится.
   - Мне это уже не нравится.
   - Вам это понравится еще меньше. Я вылез из кабины и огляделся. Мы
были примерно в пяти милях от моего родного города - слишком далеко,
чтобы мне захотелось туда идти. Но я подумал, что узнаю группу
деревьев на откосе небольшого холма, может быть, в четверти мили от
дороги, и я пошел туда посмотреть. Я был прав; прямо за холмом была
хижина, где когда-то жил Грэмпс Шнайдер.
   - Грэмпс Снайдэр?
   - Не Снайдер - Шнайдер. Старик, с которым мы дружили, еще будучи
мальчишками. На девяносто лет старше любого из нас. Я думал, что он
умер, но никому бы не повредило, если бы я сходил и проверил. Он не
умер. "Привет, Грэмпс," - сказал я, - "Входи, Хуг Дональд, - сказал
он, - вытри ноги о коврик".
   Я вошел и сел. Он суетился с чем-то, кипевшим в сотейнике над его
печкой. Я спросил его, что это такое. "От утренней боли", - сказал
он. Грэмпс - что-то вроде знахаря.
   - Как?
   - Я имею в виду, что он этим на жизнь не зарабатывает. Он держит
несколько цыплят и огород, и некоторые простые люди дают ему еду и
вещи. Но он много знает о растениях и тому подобном.
   Потом он остановился и отрезал мне кусок пирога. Я сказал ему
"Danke". Он сказал: "Ты подрастаешь, Хуг Дональд" и спросил меня, как
у меня дела в школе. Я сказал ему, что все хорошо. Он снова посмотрел
на меня и сказал: "Но тебя беспокоит какая-то беда". Это не был
вопрос, это было утверждение. Доедая пирог, я обнаружил, что пытаюсь
объяснить ему, что у меня за беда.
   Это было непросто. Я не думаю, чтобы Грэмпс когда-либо в жизни
поднимался над Землей. И современную теорию радиации не объяснишь
простыми словами. Я все больше и больше запутывался, когда он встал,
надел шляпу и сказал: "Посмотрим на машину, о которой ты говоришь".
   Мы пошли к шоссе. Бригада ремонтников уже работала, но трактор еще
не был готов. Я помог Грэмпсу залезть на платформу, и мы зашли в мой
самолет. Я показал ему де Кальбы и попытался объяснить, что они
делают - или что они должны были делать. Вам кажется, что я просто
убивал время.
   Он показал на веер антенн и спросил: "Эти пальцы - они тянутся за
энергией?" Это было объяснение ничем не хуже других, так пусть так и
будет. Он сказал: "Я понял", и вытащив из штанов кусок мела, начал
рисовать линии на каждой антенне от начала до конца. Я пошел к
передней части - посмотреть, как дела у ремонтников. Вскоре меня
догнал Грэмпс. "Хуг Дональд, - сказал он, - теперь эти пальцы будут
работать". Я не хотел оскорблять его чувств и горячо поблагодарил
его. Трактор был готов ехать; мы попрощались, и он пошел к своей
лачуге. Я вернулся к своей машине и прости на всякий случай заглянул
внутрь. Я не думал, что он мог что-то сломать, но я хотел в этом
убедиться. Ну просто для смеха. Я включил приемники. Они работали!
   - Как! - оборвал его Стивенс. - Не хочешь ли ты сказать, что
стоишь здесь и рассказываешь, что старый колдун починил твои де
Кальбы?
   - Не колдун - знахарь. Но вы ухватили суть.
   Стивенс потряс головой.
   - Это просто совпадение. Иногда они восстанавливаются столь же
беспричинно, как и выключаются.
   - Это вы так думаете. Здесь не это. Я только готовил вас к тому
удару, который вам предстоит испытать. Пойдемте посмотрим.
   - Что ты имеешь в виду? Где?
   - Во внутреннем ангаре.
   Пока они шли туда, где Мак Леод оставил свое "помело", он
продолжал:
   - Я выписал чек водителю трактора и полетел назад. Я никому больше
об этом не говорил. Я тут локти кусал, ожидая вашего появления.
   Воздушная машина казалась вполне обычной. Стивенс осмотрел де
Кальбы и заметил какие-то слабые меловые отметки на их металлических
боках - и больше ничего необычного.
   - Смотрите, я включаю прием, - сказал ему Мак Леод.
   Стивенс подождал, услышал слабое гудение активизируемых цепей и
посмотрел.
   Антенны де Кальба, жесткие металлические карандаши, изгибались,
вились, корчились подобно червям. Они тянулись как пальцы.
   Стивенс сидел возле де Кальбов, наблюдая их неистовое движение.
Мак Леод оставил сидение водителя и присоединился к нему.
   - Ну что, шеф? - спросил он. - Объясните мне это. Что вы из этого
сделаете?
   - У тебя есть сигарета?
   - А что это за штучки торчат из вашего кармана?
   - Ох, да... конечно. - Стивенс достал одну, зажег и нетерпеливо
выкурил ее наполовину двумя долгими затяжками.
   - Продолжай, - настаивал Мак Леод. - Объясни нам, что заставляет
их выделывать такое?
   - Ну, - тихо сказал Стивенс, - я могу придумать три вещи, которые
мы должны в первую очередь делать...
   - Да?
   - Во-первых, уволить доктора Рэмбью и отдать его место Грэмпсу
Шнайдеру.
   - В любом случае, это хорошая мысль.
   - Во-вторых, спокойно ждать здесь, пока не появятся парни со
смирительными рубашками, чтобы отвезти нас домой.
   - А что же третье?
   - Третье, - дико сказал Стивенс, - снять эту проклятую штуку и
утопить ее в самой глубокой части Атлантического океана и сделать
вид, что ничего не произошло!
   Механик высунул голову в дверь машины.
   - Ой, доктор Стивенс...
   - Прочь отсюда!
   Голова поспешно исчезла; обиженный голос произнес:
   - Сообщение из центральной конторы.
   Стивенс встал, прошел на место пилота, погасил приборы, потом сам
убедился, что антенны прекратили свое беспокойное движение. Так и
есть; в самом деле они оказались столь чудесно прямыми и жесткими,
что он снова начал сомневаться в верности своих ощущений. Он
спустился на пол ангара, за ним вылез Мак Леод.
   - Извините, что наорал на вас, Уити, - сказал он рабочему
примирительным тоном. - Какое сообщение?
   - Мистер Глизон хотел бы, чтобы вы как можно скорее прибыли в
контору.
   - Я сейчас туда же. И еще, Уити, у меня есть для вас задание.
   - Да?
   - Вот эта машина - закройте ее двери и никому не позволяйте
забавляться с ней. Потом отбуксируйте ее, отбуксируйте - запомните,
не пытайтесь ее перегонять! - отбуксируйте ее в центральную
лабораторию.
   - О'кей.
   Стивенс пошел прочь; Мак Леод отстал.
   - На чем я поеду домой?
   - Ах да, это твоя личная собственность, не так ли? Скажу тебе вот
что, Мак: она нужна компании. Выпиши счет на покупку и я подпишу его.
   - Ла-а-адно, тогда я не совсем уверен, что хочу ее продать. Это,
может быть, единственная машина в стране, которая еще долго будет
работать.
   - Не глупи. Если остальные откажут, то тебе не будет никакого
проку владеть единственной работоспособной. Энергия будет отключена.
   - Полагаю что да, - согласился Мак Леод. - И все-таки, - сказал
он, заметно просияв, - такой самолет как этот, с его особыми
талантами, должен стоить намного больше обычного. Нельзя просто пойти
и купить такой.
   - Мак, - сказал Стивенс, - у тебя жадность в сердце и воровство -
в пальцах. Сколько ты за нее хочешь?
   - Предположим, вдвое от ее обычной нынешней цены. Это вам легко
сойдет с рук.
   - Я, к счастью, знаю, что ты купил эту штуку по дешевке. Ну да
ладно. Или компания это выдержит, или это ничего не изменит при
банкротстве.

   Когда Стивенс вошел, Глизон поднял глаза.
   - А, вот и ты, Джим. Ты, кажется, сотворил чудо с нашим другом -
Великим Уолдо. Отлично сработано.
   - Сколько он с нас содрал?
   - Обычную стоимость контракта. Конечно, его обычный контракт
сродни вооруженному ограблению. Но если работа будет успешной, то она
будет того стоить. И оплата строго зависит от результата. Он должен
быть чертовски уверен в себе. Говорят, он никогда в жизни не упускал
плату за результат. Скажи мне: какой он? И ты действительно побывал у
него дома?
   - Да. Я расскажу вам об этом при случае. А сейчас произошло другое
событие, заставляющее меня говорить о нем. Вам сначала надо услышать
об этом.
   - Да? Говори.
   Стивенс открыл рот, снова закрыл его и понял, что это нужно
видеть, чтобы поверить.
   - Скажем, могли бы вы пройти со мной в главную лабораторию? Я вам
хочу кое-что показать.
   - Конечно.
   Глизон не был столь смущен извивающимися стержнями, как Стивенс.
Он был удивлен, но не расстроен. Дело в том, что у него не было
достаточной технической подготовки, чтобы получить всю мощь
эмоционального удара от неизбежного смысла явления.
   - Это довольно необычно, не так ли? - спросил он спокойно.
   - Необычно! Послушайте, шеф, что бы вы подумали, если бы солнце
взошло на западе?
   - Я бы подумал, что нужно вызвать обсерваторию и спросить их,
почему это происходит.
   - Ладно, я сказал бы, что я бы предпочел, чтобы солнце всегда
всходило на западе, чем то, что произошло.
   - Я согласен, что это весьма удручающе, - согласился Глизон. - Я
не могу сказать, что я когда-либо видел что-то похожее. А что говорит
доктор Рэмбью?
   - Он этого не видел.
   - Тогда нам, вероятно, лучше послать за ним. Он, возможно, еще не
ушел домой.
   - Почему бы вместо него не показать это Уолдо?
   - Мы так и сделаем. Но доктор Рэмбью по должности может увидеть
это первым. К тому же это его юрисдикция, и я боюсь, что у него нос
совсем обвиснет от всего этого. Я не хочу перешагивать через него.
   Стивенс почувствовал неожиданный всплеск интуиции.
   - Одну секунду, шеф. Вы правы, но если вам это безразлично, то я
бы предпочел, чтобы это показали ему вы, а не я.
   - Почему так, Джимми? Ты можешь ему все объяснить.
   - Я не могу объяснить ему эту чертовщину, если я вам еще не
говорил об этом. А в ближайшие несколько часов я буду действительно
очень, очень занят.
   Глизон оглядел его, пожал плечами и кротко сказал:
   - Хорошо, Джим, если ты так хочешь.

   Уолдо был сильно занят и тем счастлив. Он бы никогда не признал -
и не признавался в этом даже самому себе - что были свои
отрицательные стороны в его добровольном отлучении от мира, и первой
из них была скука. У него никогда не было больших возможностей
наслаждаться поглощающими время увеселениями социального общения; он
и вправду верил, что безволосые обезьяны ничего не могут ему
предложить в плане партнерства. Тем не менее и удовольствие одинокой
интеллектуальной жизни может надоесть.
   Он периодически уговаривал дядю Гуса навсегда переселиться в
Свободные Владения, но он говорил себе, что только желание
позаботиться о старике двигало им. Правда, он любил спорить с
Граймсом, но он и не подозревал, сколько для него значат эти споры.
Дело было в том, что Граймс был единственным из человеческой расы,
кто воспринимал его полностью, как человека и равного - и Уолдо
купался в этом, совершенно не сознавая, что удовольствие, которое он
находил в компании старика, было наиболее общим и драгоценным из всех
человеческих удовольствий.
   Но сейчас он был счастлив в единственном известном ему направлении
- в работе.
   Задач было две: Стивенса и Граймса. Требовалось одно решение,
которое удовлетворяло бы обеим. В каждой из задач было три стадии:
во-первых, самому удостовериться в существовании проблемы и
убедиться, что фактически ситуации были именно такими, какими они
были представлены на словах; во-вторых, провести такое исследование,
которое следовало бы из предварительных данных; и в-третьих, когда он
посчитает свои данные полными, изобрести решение.
   "Изобрести", а не "найти". Доктор Рэмбью сказал бы "найти" или
"искать". Для Рэмбью Вселенная была неумолимо упорядоченным
пространством, управляемым по неизменным законам. Для Уолдо Вселенная
была врагом, которого он жаждал подчинить своей воле. Они могли
говорить об одном и том же, но их подходы были различны.
   Сделать нужно было многое. Стивенс снабдил его массой данных, как
о теории систем радиационной энергии и приемников де Кальба, служащих
их ключевыми узлами, так и о различных случаях их неправильной
работы, которые позже и вменялись им в вину. До этого момента Уолдо
не уделял серьезного внимания излучению энергии просто потому, что
это ему не требовалось. Он посчитал тему интересной, но сравнительно
простой. Несколько усовершенствований сразу же всплыли в его мозгу.
Например, стоячая волна, бывшая основным фактором соосного луча -
эффективность приема могла быть существенно повышена возвратом по
лучу информации, которая бы автоматически корректировала бы наведение
луча. Передача энергии движущимся аппаратам могла бы стать столь же
эффективной, как и передача энергии стационарным приемникам.
   Нельзя сказать, чтобы эта идея была сейчас важна. Позже, когда он
решит первоочередные задачи, он намеревался заставить САЭВ платить
бешеные деньги за эту идею; или, возможно, будет более интересно
посоревноваться с ними. Хотелось бы знать, когда кончается срок их
патентов - надо узнать.
   Несмотря на неэффективность, приемники де Кальба должны были
работать в любое время, всегда, без отказов. Он был счастлив заняться
поисками причин аварий.
   Он подозревал какой-либо очевидный - очевидный для него -
производственный дефект, но неработоспособные де Кальбы, доставленные
ему Стивенсом, отказались открывать свой секрет. Он просвечивал их
рентгеном, измерял их микрометром и интерферометрам, подвергая их
всем обычным и не вполне обычным, и специфично уолдовским испытаниям.
Они ничего не выявили. Он изготовил де Кальб в своем цехе, используя
один из неработоспособных в качестве модели и применяя переработанный
металл другого такого же тоже неработающего в качестве сырья. Он
использовал свои лучшие наблюдательные приборы и свои самые маленькие
уолдики - крохотные ручки эльфа, дюйм в размере - для операций на
заключительных этапах обработки. Он создал де Кальб настолько близкий
к модели, насколько позволяет технология и колоссальный навык.
   Он прекрасно работал.
   Его старший собрат по-прежнему отказывался работать. Уолдо не был
этим раздосадован. Напротив, он был приободрен. Он доказал, уверенно
доказал, что отказы де Кальбов были вызваны не браком в изготовлении,
а принципиальной ошибкой в теории. Проблема реально существовала.
   Стивенс сообщил ему о скандальных показателях де Кальба машины Мак
Леода, но он еще не добрался до этого дела. Теперь, в четком порядке,
когда он доберется к этому, он это разберет. А пока он просто отметил
себе это событие. Бесшерстные обезьяны были слишком истеричны; может
быть, там ничего интересного и не было. В самом деле, извиваются как
локоны Медузы!
   Он занялся задачей Граймса.
   Ему пришлось признать, что биологические науки - если, конечно, их
можно назвать науками! - были более занимательными, чем он
предполагал. Прежде он избегал их, насколько мог; неудача
дорогостоящих "экспертов" при попытке сделать что-либо с ним самим,
когда он был ребенком, заставила его с презрением относиться к таким
исследованиям. Бабушкины рецепты, облеченные в таинственную
терминологию! Граймса он любил и даже уважал, но Граймс был особым
случаем. Данные Граймса убедили Уолдо, что старик прав. К тому же
это было серьезно! Цифры были неполными, но тем не менее
убедительными. Кривая третьего декремента при грубой экстраполяции
показывала, что через двадцать лет не останется ни одного человека с
достаточной силой для работы в тяжелой промышленности. Единственное,
для чего они будут годны, это для нажимания на кнопки.
   Ему не приходило в голову, что он сам был годен лишь для нажимания
кнопок; он рассматривал слабость бесшерстных обезьян как старомодный
фермер мог воспринимать слабость тяглового животного. Фермер не
собирался тянуть плуг - это была работа лошади.
   Медицинские коллеги Граймса должны были быть полными дураками. Тем
не менее, он послал за лучшими психологами, неврологами,
нейрохирургами и анатомами, каких только мог обнаружить, заказав их,
как любой может заказать товар по каталогам. Он должен разобраться в
этом вопросе.
   Его сильно раздосадовало то, что он не смог никакими способами
договориться о проведении вивисекции человека. К этому времени он уже
был убежден, что ущерб от ультракоротковолнового излучения наносится
нервной системе, и что всю проблему нужно рассматривать с позиций
электромагнитной теории. Он хотел провести некоторые точные
эксперименты, при которых человек должен был присоединяться к
аппарату его собственной разработки, чтобы понять, чем нервные
импульсы отличаются от электрического тока. Ему казалось, что если бы
удалось разъединить части человеческой нервной системы, заменить их
частично электрическими соединениями и испытать всю систему in situ&,
он мог бы сделать проливающее свет открытие. Правда, после этого
человек бы стал не нужен сам себе.
ДДДДДДДДДДДДДДД
   &in situ (лат.) - на месте.
   Но власти были непреклонны; его заставили обойтись трупами и
животными.
   Тем не менее, он добился прогресса. Ультракоротковолновое
излучение производило определенное воздействие на нервную систему -
двойной эффект: она создавала "призрачные" пульсации нейронов,
недостаточные, чтобы вызвать моторные реакции мышц, но, он
подозревал, достаточно сильные, чтобы поддерживать в теле постоянное
состояние подавленного нервного возбуждения; и, во-вторых, живой
опытный образец, подверженный некоторое время этому процессу
поддерживал определенное малое, но измеримое, снижение эффективности
нейронных импульсов. Если бы это была электрическая цепь, то он бы
описал этот второй эффект, как снижение эффективности изоляции.
   Результатом этих двух воздействий на отдельный объект было
ощущение легкой усталости, нечто схожее с недомоганием на ранних
стадиях туберкулеза легких. Жертва не испытывала слабости, ей просто
не хватало энергии. Напряженная физическая работа не становилась
невозможной, она просто становилась неприятной; она требовала слишком
больших усилий, слишком большой силы воли.
   Но ортодоксальный патолог вынужден был бы признать, что жертва
обладала совершенным здоровьем - немного утомлена, может быть, но
ничего опасного. Может быть, слишком сидячий образ жизни. Все что
нужно, это свежий воздух, солнце и физические упражнения.
   Один лишь доктор Граймс уловил, что нынешнее общее заметное
предпочтение сидячему образу жизни было результатом, а не причиной
всеобщего недостатка силы. Изменение было медленным, по крайней мере,
столь же медленным, как нарастание радиации в атмосфере. Подверженные
ему люди отметили его - если вообще обратили на это внимание - лишь
как отражение того, что они стали немного старше, "старею, уже не
такой молодой, каким был". И они были согласны слабеть, это было
более приятно, чем усилие.
   Граймс впервые заинтересовался этим, когда начал замечать, что все
его юные пациенты были типа "юных читателей". Было прекрасно, что
ребенок любит читать книги, думал он, но нормальный должен немного и
побуянить. Что стало с футболом на песке, соревнованиями и игрой "Кто
быстрей разденется?", которые характеризовали его собственное детство?
   Черт возьми, ребенок не должен проводить все свое время
сосредоточенно разглядывая свою коллекцию марок.
   Уолдо начинал находить ответ.
   Нервная сеть не слишком отличалась от антенны. Подобно антенне она
могла принимать - и принимала - электромагнитные волны. Но прием был
заметен не в виде созданного электрического тока, а в виде пульсации
нервов - импульсов, безумно похожих на электрический ток, но таковым
не являющихся. Электродвижущая сила могла быть использована вместо
нервных импульсов для активизации мышечной ткани, но ЭДС не была
нервным импульсом. Во всяком случае, они перемещались с сильно
различающимися скоростями. Электрический ток распространяется со
скоростью света; нейронный импульс измеряется футами в секунду.
   Уолдо чувствовал, что ключ к проблеме лежит где-то в вопросе
скорости.
   Он не смог игнорировать случай с фантастическим самолетом Мак
Леода так долго, как он намеревался. Ему позвонил доктор Рэмбью.
Уолдо ответил на звонок, поскольку тот исходил из лаборатории САЭВ.
   - Кто вы, и чего вы хотите? - спросил он собеседника.
   Рэмбью опасливо осмотрелся.
   - Тс-с-с! Не так громко, - прошептал он. - Они могут подслушивать.
   - Кто? И кто вы?
   - "Они" - это те, кто это делает. Запирайте двери на ночь. Я -
доктор Рэмбью.
   - Доктор Рэмбью? Ах, да. Что ж, доктор, что означает ваше
вторжение?
   Доктор нагнулся вперед, пока не стало казаться, что он сейчас
выпадет из стереокартинки.
   - Я узнал, как это сделать, - с напряжением сказал он.
   - Как сделать это?
   - Заставить де Кальбы работать. Дорогие, дорогие де Кальбы, - он
неожиданно протянул руки к Уолдо, безумно сжимая пальцы. - Они делают
так - вьются, вьются, вьются!
   Уолдо вдруг захотелось прекратить разговор, но еще больше ему
хотелось услышать, о чем тот еще скажет. Рэмбью продолжал.
   - Вы знаете, почему? Вы знаете? Тогда опровергните меня.
   - Почему?
   Рэмбью приставил палец к носу и проказливо ухмыльнулся.
   - Не хотели бы вы узнать? Не посчитали бы вы прекрасным узнать
это? Но я вам скажу!
   - Тогда скажите мне.
   Рэмбью неожиданно испугался.
   - Возможно, я не должен. Возможно, они слушают. Но я скажу, я
скажу! Слушайте внимательно: все неопределенно.
   - Это все? - спросил Уолдо, уже откровенно смеясь над ужимками
собеседника.
   - "Это все"! Вам этого мало? Куры будут кукарекать, а петухи -
нестись. Вы тут, а я - там. А может и нет. Все неопределенно. Все,
все, ВСЕ неопределенно! Катится и катится маленький шарик по кругу, и
никто не знает, где он остановится. Только я узнал, как это сделать.
   - Как сделать что?
   - Как заставить маленький шарик остановиться там, где я хочу.
Смотрите, - он выхватил перочинный нож. - Когда вы порежетесь, у вас
идет кровь, не так ли? Или так? - Он резанул по указательному пальцу.
- Видите?
   Он держал палец близко к камере; порез, хотя и глубокий, был
хорошо виден, но совершенно не кровоточил.
   Превосходно, подумал Уолдо, истерический сосудистый спазм. Чисто
клинический случай.
   - Это может всякий, - сказал он вслух. - Покажи мне что-нибудь
потяжелее.
   - Всякий? Конечно, может всякий - если знает как. Вот, например,
смотрите. - Он воткнул лезвие прямо в ладонь левой руки так, что оно
вышло с другой стороны. Покачал лезвие в ране, вытащил его и показал
ладонь. Крови не было, а разрез быстро затягивался. - Вы знаете,
почему? Нож лишь вероятно здесь, и я нашел невероятность!
   Развлекаясь всем этим, Уолдо начинал скучать.
   - И это все?
   - Этому нет конца, - произнес Рэмбью, - потому что повсюду теперь
неопределенность. Посмотрите. - Он положил нож на ладонь, потом
перевернул руку.
   Нож не упал, а остался висеть под рукой.
   Уолдо неожиданно стал внимателен. Это может быть трюком; это,
вероятно, и было трюком, но это произвело на него куда более сильное
впечатление, чем неудача Рэмбью с кровопусканием. Если первые опыты
были типичны для определенных типов психозов, то второе не должно
было происходить. Он включил второй видеотелефон.
   - Дайте мне главного инженера Стивенса из Северо-Американской
Энерго-Воздушной, - резко сказал он. - И быстро!
   Рэмбью не обратил на это внимание и продолжал говорить о ноже.
   - Он не знает, какой из путей идет вниз, - говорил он
проникновенно, - потому что ничто больше не определено. Может быть,
он упадет, а может быть, и нет. Я думаю, упадет. Вот - упал. Вы
хотели бы увидеть меня ходящим по потолку?
   - Вы звонили мне, мистер Джонс? - это был Стивенс.
   Уолдо отключил звук у аппарата связи с Рэмбью.
   - Да. Я насчет этого клоуна Рэмбью. Поймайте его и первым делом
везите сюда. Я хочу его видеть.
   - Но, мистер Джо...
   - Шевелитесь! - он отключил Стивенса и включил голос Рэмбью.
   - ...неопределенность. Хаос - король, и магия выпущена в мир! -
Рэмбью рассеянно посмотрел на Уолдо, просветлел и добавил:
   - Добрый день, мистер Джонс. Спасибо за звонок.
   Экран погас.
   Уолдо нетерпеливо ждал. Все происходившее было мистификацией,
говорил он себе. Рэмбью отколол чудовищно грубую шутку. Уолдо не
любил грубых шуток. Он снова позвонил Стивенсу и стал ждать ответа.
   Когда Стивенс отозвался, волосы его были взлохмачены, и лицо было
красным.
   - Нам тяжело пришлось, - сказал он.
   - Вы поймали его?
   - Рэмбью? Да, в конце концов.
   - Тогда привезите его.
   - В Свободное Владение? Но это невозможно. Вы не понимаете. Он
спятил; он безумен. Его забрали в госпиталь.
   - Вы слишком много на себя берете, - сказал Уолдо. - Я знаю, что
он сошел с ума, но я хотел сказать то, что я сказал. Организуйте это.
Обеспечьте санитаров. Подпишите расписку. Дайте взятку. Срочно
привезите его ко мне. Это необходимо.
   - Вы действительно этого хотите?
   - Я не имею привычки шутить.
   - Что-то связанное с вашими исследованиями? Он не в состоянии вам
помочь, я могу вам это сказать сразу.
   - Это уж мне решать, - произнес Уолдо.
   - Ладно, - с сомнением ответил Стивенс. - Попробую.
   - Желаю удачи.
   Стивенс перезвонил через полчаса.
   - Я не могу привезти Рэмбью.
   - Вы неповоротливы и неумелы.
   Стивенс покраснел, но сдержался.
   - Не переходите на личности. Он исчез. Он так и не приехал в
госпиталь.
   - Что?
   - Это самая безумная часть истории. Они увезли его привязанным к
носилкам, замотанным, как в корсете. Я сам видел, как они затягивали
ремни. Но когда они доехали, его не оказалось. И санитары клянутся,
что ремни даже не были расстегнуты.
   - Абсурд... - начал было Уолдо и задумался. Стивенс продолжил:
   - Но это даже не половина случившегося. Я бы и сам хотел с ним
поговорить. Я осматривал его лабораторию. Вы знаете о тех
свихнувшихся де Кальбах, тех, которых сглазили?
   - Я знаю, о чем вы говорите.
   - Рэмбью заставил делать то же самое еще один комплект приемников!
   Уолдо помолчал несколько секунд, затем спокойно сказал:
   - Доктор Стивенс...
   - Да.
   - Я хочу поблагодарить вас за ваши усилия. И не будете ли вы так
любезны отправить оба комплекта приемников, оба комплекта с
аномальным поведением, в Свободное Владение?
   Сомнений не было. Раз он видел их собственными глазами, наблюдал
за их необъяснимыми изгибами, применял к ним все приходившие на ум
тесты, Уолдо был вынужден признать, что столкнулся с новым явлением,
явлением, правила которого он не знал.
   Если там вообще были правила...
   Он был честен с собой. Если он действительно видел то, что он
думал, что видел, тогда новое явление ломало все правила, законы,
которые он считал действительными, для которых он никогда прежде не
находил исключений. Для себя он решил, что первоначальные отказы де
Кальбов нужно рассматривать как столь же чрезвычайно огорчительные
для физических законов, что и уникальное поведение этих двух
комплектов; различие крылось лишь в том, что одно чужеродное явление
было эффектным, а другое - нет.
   Вполне очевидно, что это же самое обнаружил доктор Рэмбью; он
знал, что доктор пребывал в нарастающем нервном напряжении с момента
первого отказа приемников де Кальба.
   Он пожалел о потере доктора Рэмбью. Уолдо был больше впечатлен
Рэмбью сумасшедшим, чем бывал когда-либо заинтересован Рэмбью
здравым. Видимо, у этого человека все-таки была капля способностей;
он открыл нечто - большее, как признавал Уолдо, чем он сам до сих пор
был способен открыть даже несмотря на то, что это свело Рэмбью с ума.
   Уолдо не боялся, что опыт Рэмбью, каким бы он ни был, расстроит
его собственный рассудок.
о
   Его уверенность в себе была, вероятно, полностью подтверждена. Его
собственная легкая склонность к паранойе была как раз достаточной,
чтобы дать ему защиту от недружелюбного мира. Для него это было
нормально - необходимое приспособление к ситуации, в противном случае
оказывается непереносимой - не более патологично, чем мозоль, или
приобретенный иммунитет.
   В других отношениях он был, возможно, в большей степени способен
спокойно принимать беспокоящие события, чем 99 процентов его
современников. Он был рожден для несчастья, он встречал его и
превозмогал, снова и снова. Сам окружавший его дом был свидетельством
спокойного и бесстрашного стиля, с которым он наносил поражение миру,
к которому не был приспособлен.
   На время он прекратил очевидные линии исследования странно
изгибающихся металлических стержней. Рэмбью был недоступен для
расспросов. Хорошо, оставался еще один человек, знавший об этом
больше чем Уолдо. Он найдет его. Он снова позвонил Стивенсу.
   - Что-нибудь слышно о докторе Рэмбью?
   - Не слышно и не видно. Я начинаю думать, что бедный старик мертв.
   - Возможно. Этот знахарь, друг вашего помощника - кажется, его имя
Шнайдер?
   - Грэмпс Шнайдер.
   - Да, конечно. Не организуете ли вы ему разговор со мной?
   - По видеотелефону, или вы хотите видеть его лично?
   - Я бы предпочел, чтобы он приехал сюда, но я понимаю, что он стар
и немощен; для него может быть невозможно оставить Землю. Если он
будет связан космической слабостью, то мне будет от него мало толку.
   - Я посмотрю, что можно сделать.
   - Очень хорошо. Пожалуйста, действуйте быстро. И еще, доктор
Стивенс...
   - Ну?
   - Если будет необходимо воспользоваться телефоном, то
позаботьтесь, чтобы к нему домой привезли полноценный переносной
стереоаппарат. Я хочу, чтобы обстоятельства были по возможности
благоприятными.
   - О'кей.
   - Представь себе, - сказал Стивенс Мак-Леоду, прервав связь. -
"Великий Я" выказывает заботу о чьем-то еще удобстве.
   - Толстяк, должно быть ослабел, - решил Мак-Леод.
   - Вероятно. Эта забота больше твоя, чем моя, Мак. Поедем со мной,
мы прогуляемся в Пенсильванию.
   - А как же станция?
   - Скажу Каррузерсу, что он главный. Если что-нибудь взорвется, то
мы все равно не сможем помочь.
   Стивенс позвонил немного позже в это же день.
   - Мистер Джонс...
   - Да, доктор?
   - То, что вы предлагаете, неосуществимо.
   - Вы имеете в виду, что Шнайдер не может приехать в Свободное
владение?
   - Я имею в виду это и то, что вы не можете переговорить с ним по
видеотелефону.
   - Я догадываюсь, вы хотите сказать, что он умер.
   - Нет, не то. Я имею в виду, что он не будет говорить по
видеотелефону ни при каких обстоятельствах ни с вами, ни с кем иным.
Он сказал, что сожалеет, что не может оказать вам услугу, но он
против всего в таком роде - камер, кинокамер, телевидения и так
далее. Он считает их опасными. Я боюсь, он тверд в своих суевериях.
   - В качестве посла, доктор Стивенс, вы оставляете желать много
лучшего.
   Стивенс досчитал до десяти, потом сказал. - Я уверяю вас, что я
сделал все, что было в моей власти, чтобы удовлетворить ваши желания.
Если вы недовольны качеством сотрудничества со мной, я предлагаю вам
поговорить с мистером Глизоном. - Он выключил видеотелефон.
   - Как бы вам хотелось дать ему по зубам, - мечтательно сказал Мак
Леод.
   - Мак, ты читаешь мысли.
   Уолдо попытался еще раз,через своих агентов, и получил тот же
ответ. Ситуация была для него совершенно нетерпима; прошли годы с тех
пор, как он последний раз встречал человека, которого он не мог
купить, запугать или - в крайнем случае - убедить. Покупка
провалилась; инстинктивно он понял, что Шнайдера вряд ли будет вести
жадность. А как он может запугать человека, которого нельзя увидеть,
чтобы поговорить.
   Это был тупик - никакого выхода. Забыть об этом.
   За исключением, конечно, тех средств, которые лучше назвать
"Судьба Хуже чем Смерть".
   Нет. Нет, не это. Не думать об этом. Лучше провалить все дело,
признать, что оно его одолело, и так и сказать Глизону. Он уже
семнадцать лет не был на поверхности Земли; ничто не могло заставить
его подвергнуть свое тело нестерпимым требованиям этого ужасного
поля. Нет!
   Это может даже убить его. Он может задохнуться. Нет. Он грациозно
плавал по своему цеху, подобно раздувшемуся Купидону. Отказаться от
этой свободы, даже на время, ради мучительного рабства. Смешно. Дело
того не стоит.
   Лучше попросить страдающего высотобоязнью забраться на башню, или
потребовать от больного клаустрофобией расспросить человека в самой
глубокой шахте мира.

   - Дядя Гус?
   - О, здравствуй, Уолдо. Рад, что ты позвонил.
   - Будет ли для меня безопасно спуститься на Землю?
   - Что? Как это? Говори громче. Я не понял тебя.
   - Я спросил не повредит ли мне поездка обратно на Землю.
   - Отвратительная связь, - сказал Граймс, - Прозвучало так, будто
бы ты говорил, что хочешь прилететь на Землю.
   - Я это и говорил.
   - Что случилось, Уолдо? с тобой все в порядке?
   - Я в отличной форме, но мне нужно увидеть человека на поверхности
Земли. Нет никакого другого способа переговорить с ним, а я должен с
ним поговорить. Такая поездка нанесла бы мне вред?
   - Не должна бы, если ты будешь осторожен. Кроме того, ты же здесь
родился. Впрочем будь осторожен. У тебя так много жира вокруг сердца.
   - О, боже. Ты думаешь это опасно?
   - Нет. Ты достаточно крепок. Только не перегружай себя. И будь
поосторожнее со своей вспыльчивостью.
   - Я буду. Я обязательно буду. Дядя Гус!
   - Да?
   - Не поедешь ли ты со мной и не поможешь ли ты довести это до
конца?
   - Ну, я не думаю, что это необходимо.
   - Пожалуйста, дядя Гус. Я никому другому не верю.
   - Пора уже стать взрослым, Уолдо. Однако, я согласен, на этот раз.

   - Теперь запомните, - говорил Уолдо пилоту, - абсолютное ускорение
не должно никогда превышать оду и одну десятую "же", даже при
посадке. Я все время буду следить за акселерометром.
   - Я водил медицинские корабли, - сказал пилот, - двенадцать лет, и
еще никогда пациент не страдал от грубого пилотажа.
   - Это не ответ. Понимаете меня? Одна и одна десятая; а до входа в
стратосферу не надо и приближаться к этой цифре. Спокойно, Бальдур!
Перестань сопеть.
   - Я вас понял.
   - Убедитесь, что это так. От этого зависит размер вашего
вознаграждения.
   - Может вам лучше самому повести корабль?
   - Мне не нравится ваше отношение, мистер. Если я умру в баке, вы
никогда больше не получите работу.
   Пилот что-то пробормотал.
   - Что вы сказали? - резко спросил Уолдо.
   - Ну, я сказал, что одно стоит другого.
   Уолдо начал краснеть, открыл рот.
   Граймс вмешался в разговор. - Полегче, Уолдо! Помни о своем сердце.
   - Да, дядя Гус.
   Граймс проскользнул вперед, показав пилоту, что надо последовать
за ним.
   - Не обращайте внимания на то, что он говорит, - тихо посоветовал
он тому, - кроме того, что он сказал об ускорении. Он действительно
не может выдерживать большие ускорения. Он может умереть в баке.
   - Я все же считаю, что это не было бы большой потерей. Но я буду
осторожен.
   - Хорошо.
   - Я готов лезть в бак, - позвал их Уолдо. - Не поможешь ли ты мне
с ремнями, дядя Гус?
   Бак был не обычным противоперегрузочным, а специально
разработанным для одного этого полета. Бак по форме напоминал
огромный гроб и был подвешен в кардановом подвесе, чтобы всегда
оставаться на нормали к оси абсолютного ускорения. Уолдо плавал в
воде - удельное давление на его толстую тушу было при этом низким -
от которой его отделял обычный мягкий, прокладочный брезент. Его
голову и плечи поддерживала выполненная по его очертаниям подставка.
Механический реаниматор был встроен в бак, при этом его спинные
подушки скрывались под водой, а грудные накладки возвышались над
водой, но были отведены в сторону.
   Рядом стоял Граймс с упаковкой адреналина, для него было
предусмотрено сидение слева от бака. Бальдур был пристегнут к полке
справа от бака; он служил противовесом Граймсу.
   Граймс сам убедился, что все в порядке, потом сказал пилоту, -
взлетайте, когда будете готовы.
   - О'кей, - он закрыл входной люк; приемная труба оттянулась к
порогу Свободного Владения, освобождая корабль. Они мягко начали
полет.
   Уолдо закрыл глаза; лицо его выражало неземное страдание.
   - Дядя Гус, а если де Кальбы откажут?
   - Не волнуйся. Медицинские корабли несут шестикратный запас
энергии.
   - Ты уверен?
   Начав ощущать вес, Бальдур начал поскуливать. Граймс заговорил с
ним, и он замолчал. Но сейчас, - через несколько дней, как казалось
Уолдо - корабль погружался все все глубже в гравитационный пояс
Земли, абсолютное ускорение неизбежно нарастало, хотя реально
скорость корабля не менялась. Пес почувствовал утомительную тяжесть,
расползающуюся по телу. Он этого не понимал, и это ему не нравилось;
это пугало его. Он начал выть.
   Уолдо открыл глаза. - Милостивый боже! - застонал он. - Ты можешь
что-нибудь сделать? Он, наверное, умирает.
   - Я посмотрю, - Граймс отцепил ремень безопасности и обошел вокруг
бака. Сдвиг массы изменил баланс груза в кардановом подвесе; Уолдо
взлетел к краю бака.
   - Ох, - задыхаясь, проговорил он, - будь осторожен.
   - Не беспокойся, - Граймс погладил голову собаки и заговорил с
ней. Когда та успокоилась, Граймс сгреб в ладонь шкуру между
лопатками собаки, протер пятно и сделал укол. Потер место укола.
   - Все в порядке, старина. Это улучшит твое самочувствие.
Возвращение Граймса на место снова заставило Уолдо провернуться, но
он перенес это в мертвом молчании.
   Медицинский корабль сделал всего один резкий маневр после входа в
атмосферу. И Уолдо, и пес взвизгнули.
   - Частный корабль, - крикнул назад пилот. - Не обратил внимания на
мои ходовые огни. - Он пробормотал что-то насчет женщин за рулем.
   - Это не его вина, - сказал Граймс Уолдо. - Я видел это.
   Пилот посадил с изысканной мягкостью на подготовленную площадку
между дорогой и домом Шнайдера. Там их ждала группа людей, под
наблюдением Граймса они отцепили бак и вытащили Уолдо на открытый
воздух. Все действия производились медленно и осторожно, но неизбежно
возникли несколько встрясок и неточных движений. Уолдо выдержал их с
молчаливой стойкостью, но из-под его сомкнутых век катились слезы.
   Уже оказавшись на воздухе он открыл глаза и спросил, - Где Бальдур?
   - Я отстегнул его, - сообщил Граймс, - но он не последовал за нами.
   Уолдо сипло позвал, - Ко мне, Бальдур! Иди ко мне, мальчик.
   Собака в машине услышала голос хозяина, подняла голову и басовито
залаяла. Пес все еще ощущал ужасающую слабость, но он пополз на
брюхе, пытаясь выполнить команду.
   Пес достиг края полки и сделал гротесковую попытку отправиться в
направлении голоса Уолдо. Но попробовал единственный известный ему
способ передвижения; несомненно, он думал, что пролетит через дверь и
завершит полет возле бака на земле. Вместо этого он упал на плиты
пола в нескольких футах от полки, издав при этом единственный вопль и
усугубив падение вытянутыми передними лапами.
   Он растянулся там, где упал, не издавая звуков, но и не пытаясь
двигаться. Он сильно дрожал.
   Граймс подошел к нему и поверхностно его осмотрел, этого было
достаточно, чтобы убедиться, что животное серьезно не пострадало,
потом вернулся наружу.
   - У Бальдура небольшие неприятности, - сказал он Уолдо, - он
невредим, но бедный зверь не умеет ходить. Тебе лучше оставить его в
корабле.
   Уолдо слегка покачал головой. - Я хочу чтобы он был со мной.
Достань носилки.
   Граймс взял себе в помощь двух людей, получил носилки у пилота
медицинского корабля и занялся переноской собаки. Один из людей
сказал, -Я не думаю, что мне нравится эта работа. Эта собака, похоже,
зла. Посмотрите на ее глаза.
   - Нет, - успокоил его Граймс. - Он просто сбит с толку. Сейчас,
я возьму его голову.
   - Что с ним случилось? То же, что с толстым парнем?
   - Нет он совершенно здоров и силен, он просто никогда не учился
ходить, это его первая поездка на Землю.
   - Да-а, я бы окосел от такого.
   Я знал подобный случай. - Вступил в разговор другой. - Собака
выросла в Лунополисе - первую неделю на Земле она не могла двигаться
- только припадала к земле, выла и кувыркалась на полу.
   - Вот так и этот, - мрачно сказал первый.
   Они поставили Бальдура рядом с ванной Уолдо. С великим усилием
Уолдо приподнялся на одном локте, вытянул руку и положил ее на голову
животного. Пес лизнул ее, его дрожь почти унялась.
   - Лежать, лежать!, - шептал Уолдо. - Не волнуйся, старина, не
волнуйся.
   Бальдур ударил хвостом.
   Потребовалось четыре человека, чтобы нести Уолдо и еще двое, чтобы
тащить Бальдура. Грэмпс Шнайдер ждал их на пороге своего дома. Он
ничего не сказал при их приближении, лишь показал, чтобы Уолдо
заносили в дом. Люди с Бальдуром поколебались. - Его тоже, - сказал
он.
   Когда остальные вышли - даже Граймс вернулся к кораблю - Шнайдер
снова заговорил.
   - Добро пожаловать, мистер Уолдо Джонс.
   - Спасибо за гостеприимство, дедушка Шнайдер.
   Старик грациозно кивнул, ничего не говоря. Он подошел к носилкам
Бальдура. Уолдо почувствовал необходимость предупредить его о том,
что животное было опасно для незнакомых, но какое-то странное
стеснение - может быть, результат расслабляющего действия
гравитационного поля - удержало его от своевременного предупреждения.
Потом он заметил, что ему не нужно было беспокоиться.
   Бальдур прекратил глухой скулеж, поднял голову и лизнул Грэмпса
Шнайдера в подбородок. Его хвост радостно вилял. Уолдо ощутил
неожиданный всплеск ревности - собака никогда не принимала прежде
незнакомца без специального приказа Уолдо. Это было вероломство -
измена! Но он подавил боль и холодно оценил происшедшее как свое
тактическое преимущество.
   Шнайдер оттолкнул морду пса и тщательно его осмотрел, тыкая
пальцами, простукивая, вытягивая его конечности. Он обхватил морду
Бальдура, отвел губы и осмотрел десны. Он оттянул веки глаз. Потом он
завершил осмотр и повернулся к Уолдо. - Собака не больна, - сказал
он, - но разум его в замешательстве. Почему это произошло?
   Уолдо рассказал ему о необычном прошлом Бальдура. Шнайдер согласно
кивал - Уолдо не мог понять, тот или нет - и, наконец, перенес
внимание на Уолдо. - Нехорошо для взрослого парня лежать в постели.
Болезнь - как давно она у вас?
   - Всю жизнь, Дедушка.
   Это нехорошо, - Шнайдер обошел вокруг него, как прежде обходил
Бальдура. Уолдо, чьи личные чувства были куда более острыми, чем у
обычного человека, выдержал это лишь из прагматических соображений.
Казалось необходимым, как он чувствовал, обхаживать и подольщаться к
этому странному старику. Не было смысла сопротивляться ему.
   Чтобы отвлечь собственное внимание от унижения, которому он
сознательно подвергался, и, чтобы побольше узнать о старом шарлатане,
Уолдо стал взглядом блуждать по комнате. Комната, в которой они
находились, казалась смесью кухни и гостиной. Она была довольно
загроможденной, весьма узкой, но очень длинной. Очаг занимал всю
кухонную часть, но был заложен кирпичом и отверстие дымохода основной
топки было переделано в камин. Очаг был кривобоким, поскольку слева в
него был встроен духовой шкаф. Соответствующее место справа было
занято стойкой, подпиравшей крохотную мойку. Мойка заполнялась водой
с помощью маленькой ручной помпы, возвышавшейся над стойкой.
   Уолдо решил, что либо Шнайдер был старше, чем казался с виду, что
казалось невероятным, или он получил свой дом от кого-то,
давным-давно умершего.
   Жилой конец комнаты был загроможден и засорен так, как это просто
неизбежно бывает в стесненном жилище. Книги заполняли несколько
коробок, валялись на полу, рискованно висели на стульях. Старинный
деревянный стол, заваленный бумагами и служивший основанием для давно
устаревшей механической пишущей машинки, занимал угол. Над ним,
подвешенные на стене, виднелись часы с кукушкой, вырезанные в форме
дома. Над циферблатом были две маленькие дверцы; пока Уолдо смотрел
на них, из левой дверки выскочила крохотная маленькая птичка,
покрашенная в яркий красный цвет, четырежды просвистела "Фью
Фью-у-у!" и неистово прыгнула обратно в отверстие. Сразу же после
этого маленькая серая птичка выскочила из правой дверцы, трижды
сказала "Ку-ку" в довольно неспешной манере и вернулась в отверстие.
Уолдо решил, что ему хотелось бы иметь такие часы, конечно, их
маятниково-гиревой механизм не работал бы в свободном Владении, но он
мог бы с легкостью изготовить центрифуговую рамку для часов с
ускорением в одно "же", в которой они бы получили псевдо-земные
условия.
   Ему не приходило в голову имитировать движение маятника встроенным
источником энергии, он любил, чтобы вещи работали как полагается.
   Слева от часов висел старомодный неподвижный бумажный календарь.
Дата не была видна, но буквы над самим календарем были большими и
четкими: "Нью-Йоркская Мировая Ярмарка - Сувенир Мира Завтрашнего".
Глаза Уолдо немного расширились и вернулись к чему-то, что он прежде
заметил, воткнутое в подушечку для булавок на краю стола. Это была
круглая пластиковая кнопка на иголке, посредством которой она
крепилась к одежде. Она была недалеко от глаз Уолдо, он мог прочитать
буквы на ней:
                          Свободное Серебро
                        Шестнадцать к одному
   Шнайдер должен быть - стар!
   Рядом был сводчатый узкий проход, ведший в другую комнату. Уолдо
не мог хорошо разглядеть ее, так как арка была закрыта отделанным
бахромой занавесом из длинных нитей больших орнаментированных бус.
   комната была наполнена запахами, многие из них были старыми и
затхлыми, но не вызванными грязью.
   Шнайдер выпрямился и сверху посмотрел на Уолдо.
   - С твоим телом все в порядке. Вставай и иди.
   Уолдо слабо покачал головой. - Извините, дедушка, я не могу.
   - Ты должен дотянуться до энергии и заставить ее служить тебе.
Попробуй.
   - Извините, я не знаю как.
   - Это единственная проблема. Все сомнительно, пока об этом не
знаешь. Ты посылаешь свою энергию в Другой Мир. Ты должен дотянуться
до Другого Мира и потребовать ее назад.
   - Где это "Другой Мир", дедушка?
   Шнайдер, казалось, немного задумался над тем, как ответить. -
Другой Мир, - вскоре сказал он, - это мир, который ты не видишь. Он
здесь, там, везде. Но он особенно здесь. - Он коснулся своего лба.
   - Разум сидит в нем и шлет через него сообщения телу. Подожди. -
Он прошаркал к маленькому буфету, из которого достал небольшую банку.
В ней был бальзам или мазь, которой он натер руки.
   Он вернулся к Уолдо и встал на колени рядом с ним. Сжав одну руку
Уолдо двумя руками он очень мягко начал массировать ее. - Пусть разум
успокоится, - указывал он. - Почувствуй энергию. Другой Мир рядом и
полон энергии. Почувствуй ее.
   Массаж был очень приятным для усталых мышц Уолдо. Мазь или
прикосновения руки старика вызывали теплое, расслабленное
покалывание. Если бы он был моложе, думал Уолдо, я нанял бы его как
массажиста. У него магнетическое прикосновение.
   Шнайдер снова выпрямился и спросил: - Ну, это тебе помогает?
Теперь отдохни, пока я приготовлю кофе.
   Уолдо удовлетворенно улегся. Он очень устал. Сказалось не только
нервное напряжение самого полета, но и то, что он до сих пор был в
тисках этого проклятого гравитационного поля, подобно мухе, увязшей в
меде. Процедура Грэмпса Шнайдера сделала его расслабленным и сонным.
   Потом он, видимо, задремал, потому что последнее, что он помнил,
был вид Шнайдера, бросающего яичную скорлупу в кофейник. Потом старик
появился перед ним с кофейником в одной руке и дымящейся чашкой в
другой. Он поставил их, достал три подушки, положил за спину Уолдо,
потом предложил ему кофе, Уолдо с трудом протянул две руки, чтобы
взять его.
   Шнайдер отвел кофе. - Нет, - возразил он, - одной руки достаточно.
Делай, как я сказал. Потянись в Другой Мир за силой. - Он взял правую
руку Уолдо и поместил ее на ручку чашки, подпирая руку Уолдо своей.
Другой рукой он слабо постучал по правой руке Уолдо от плеча до
пальцев. Снова возникло теплое покалывание.
   Уолдо с удивлением обнаружил, что сам удерживает чашку. Это было
приятным триумфом; когда он покинул Землю семнадцать лет назад, у
него была устойчивая привычка не пытаться брать что-либо только одной
рукой. В Свободном Владении, конечно, он часто работал с мелкими
предметами одной рукой без помощи уолдиков. Годы упражнений, видимо,
улучшили его действия. Отлично!
   Так, чувствуя себя довольно самоуверенно, он выпил всю чашку,
орудуя одной рукой с максимальной осторожностью, чтобы не опрокинуть
кофе на себя. И кофе был хорош, он был готов признать, что он почти
так же хорош, как тот, что он сам изготовлял из самого дорогого
сиропа-экстракта, - а может даже лучше.
   Когда Шнайдер предложил ему пирог, коричневый от сахара и корицы и
только что подогретый, он он развязно взял его левой рукой, не прося
взять его чашку. Он продолжал есть и пить, между глотками и кусками,
опуская руки для отдыха на края бака.
   Завершение kafee klatsh казалось удачным временем для перехода к
вопросу о де Кальбах. Шнайдер признал, что знает Мак-Леода, и,
вспомнил, кажется, довольно смутно, о случае, когда он восстановил
работу "помела" Мак-Леода.
   - Хью Дональд - хороший парень, - сказал он, - Я не люблю машины,
но мне приятно чинить что-нибудь для ребят.
   - Дедушка, - спросил Уолдо, не скажете ли вы, как вы починили
корабль Мак-Леода?
   - У вас есть такой же  корабль, и вы хотите, чтобы я его починил?
   - У меня есть много таких кораблей, которые я взялся починить, но
я должен вам сказать, что оказался не в состоянии сделать это. Я
пришел к вам, чтобы найти нужный способ.
   Шнайдер задумался над этим. - Это трудно. Я мог бы показать вам
это, но это совсем не то, что делаете вы, когда думаете об этом. Это
приходит только с практикой.
   Уолдо должно быть выглядел озадаченным, потому что старик
посмотрел на него и добавил: - Говорят, что на все можно смотреть с
двух сторон. Это правда, и даже не вся правда, так как сторон много.
Некоторые из этих сторон хороши, а некоторые плохи. Кто-то из древних
сказал, что все или есть или нет. Это меньше чем истина, потому что
вещь может и быть, и не быть. На опыте каждый может увидеть оба
варианта. Иногда вещь, которая есть в этом мире, не существует в
Другом Мире. А это важно, ведь мы живем в Другом Мире.
   - Мы живем в Другом Мире?
   - А как еще мы можем жить? Разум - не мозг, а разум находится в
Другом Мире и касается этого мира через тело. Это единственный
правильный взгляд на это, хотя есть и другие.
   - И есть много подходов для взгляда на приемники де Кальба?
   - Конечно.
   - Если бы я привез сюда с собой неработающий должным образом
комплект, то вы показали бы мне, как нужно на него смотреть?
   - В этом нет необходимости, - сказал Шнайдер, - и я не люблю,
когда машины появляются в моем доме. Я нарисую вам картинку.
   Уолдо испытал побуждение настаивать, но он подавил это чувство. -
Ты пришел сюда в смирении, - сказал он себе, - прося объяснения. Так
не говори учителю, как учить.
   Шнайдер достал карандаш и кусок бумаги, на котором он набросал
точный и очень аккуратный эскиз снопа антенны и главной оси корабля.
Эскиз был разумно точен, хотя не хватало некоторых существенных
мелких деталей.
   - Эти пальцы, - сказал Шнайдер, - тянутся в глубоко в Другой Мир,
чтобы набраться силы. В свою очередь они передают ее по колонне, - он
показал на ось, туда, где она используется, чтобы двигать машину.
   Чисто аллегорическое объяснение, подумал Уолдо. Рассматривая
"Другой Мир" просто как термин для гипотетического эфира, оно могло
бы считаться правильным, если не полным. Но оно ничего ему не сказало.
   - Хью Дональд, - продолжал Шнайдер, был усталым и обеспокоенным.
Он нашел одну из плохих истин.
   - Вы имеете в в виду, - медленно произнес Уолдо, - что корабль Мак
Леода отказал из-за того, что он об этом беспокоился?
   - Как же иначе?
   Уолдо не был готов на это ответить. Стало очевидным, что у старика
были свои причудливые суеверия; тем не менее, он все же мог показать
Уолдо что делать, пусть даже Шнайдер не знал почему.
   - И что вы сделали, чтобы исправить это?
   - Я ничего не изменил, я поискал другую истину.
   - Но как? Мы нашли какие-то меловые отметки...
   - Те отметки? Они нужны были только, чтобы помочь мне
сконцентрировать внимание в нужном направлении. Я нарисовал их вот
так, - он проиллюстрировал это на рисунке, - и подумал о том, как
пальцы тянутся за энергией. Так они и сделали.
   - И это все? ничего больше?
   - Этого достаточно.
   Или, подумал Уолдо, старик не знал, как он произвел ремонт, или
ему ничего не пришлось делать - явное и удивительное совпадение.
   Он поставил пустую чашку на край бака, так, что весь вес лежал на
металле, а пальцы лишь придерживали ее. Его озабоченность расслабила
его пальцы; кружка выскользнула из усталых пальцев, грохнув и
разбившись об пол.
   Он был сильно огорчен. - Ой, мне очень жаль, дедушка. Я пришлю вам
другую.
   - Не страшно. Я починю. - Шнайдер тщательно собрал осколки и
положил на стол. - Ты устал, - добавил он, - Это не хорошо. Это
заставляет тебя терять то, что ты выиграл. Сейчас возвращайся домой,
и когда ты отдохнешь, то сможешь сам практиковаться в добывании силы.
   Это показалось Уолдо хорошей идеей; он чувствовал нарастающую
усталость, и было очевидно, что он не должен был узнать ничего
особенного у приятного старого обманщика. Он настойчиво и довольно
неискренне пообещал попрактиковаться в "добывании энергии" и попросил
Шнайдера об одолжении позвать его носильщиков.
   Обратный путь прошел без событий. У Уолдо не было духу даже для
перебранки с пилотом.
   Тупик. Машины, которые не работали, хотя и должны были, и машины,
которые работали, но невозможным образом. И не к кому обратиться,
кроме одного старика с замутненным разумом. Уолдо апатично
проработал несколько дней, повторяя, в основном, исследования,
которые он проводил прежде, вместо того, чтобы признать, что он в
тупике, что он не знал, что делать, что он был, фактически побежден,
и мог бы вместо всего этого позвонить Глизону и придумать это.
   Два "заколдованных" комплекта де Кальбов продолжали работать,
когда бы их не включали, с теми же странными и невероятными изгибами
каждой антенны. Другие де Кальбы, отказавшие в работе и присланные
ему для исследования, все также не хотели работать. В то время, как
остальные, которые еще не отказали, прекрасно работали без нелепой
суеты.
   В сотый раз он достал маленький эскиз, сделанный Шнайдером, и
изучил его. Была, думал он, еще одна возможность: вернуться на землю
и настоять на том, чтобы Шнайдер действительно сделал в его
присутствии то, что он сделал, чтобы де Кальбы заработали, что бы
это ни было. Теперь он знал, что ему нужно было настаивать на этом в
первую очередь, но он был настолько выведен из строя битвой с
дьявольским мощным полем, что не имел воли упорствовать.
   Возможно, он мог бы сделать это через Стивенса и получить заснятый
в стереоизображении процесс для последующего изучения. Нет, старик
имел суеверное предубеждение против искусственных образов.
   Он медленно подлетел к одному из неработающих де Кальбов. То, что
сделал Шнайдер, как он утверждал, было до абсурдности просто. Он
нарисовал меловые отметки на каждой антенне так, с целью
зафиксировать свое внимание. Потом он посмотрел на них и подумал о
том, как они "тянутся за энергией", достигая "Другого Мира",
растягиваются...
   Бальдур безумно залаял.
   - Заткнись, дурак! - Крикнул Уолдо, не отрывая глаз от антенны.
   Каждый металлический штырь извивался, тянулся. От них исходил
низкий, ровный гул нормальной работы.
   Уолдо все еще думал об этом, когда телевизор потребовал его
внимания. Он никогда не чувствовал опасности двинуться рассудком, как
случилось с Рэмбью; тем не менее, он так напряженно думал об этом
деле, что у него заболела голова. Все еще пребывая в заметном
смущении, он включил свой видеотелефон,
   - Да?
   Это был Стивенс. - Здравствуйте, мистер Джонс. Ох...мы хотели бы
знать...что...
   - Говорите!
   - Ладно, насколько вы приблизились к решению? - выпалил Стивенс, -
дело становится весьма срочным.
   - Каким образом?
   - Прошлой ночью в Большом Нью-Йорке был частичный срыв. К счастью,
он произошел не при пиковой нагрузке и наземная команда имела
возможность заменить оборудование до истечения резерва, но вы можете
себе представить, как бы это выглядело в час пик. В моем собственном
подразделении отказы за последние несколько недель удвоились, и наша
страховая компания предупредила нас. Нам как можно быстрее нужны
результаты.
   - Вы получите результаты, - надменно сказал Уолдо, - Я нахожусь на
последних стадиях исследования. - На самом деле он не был столь
уверен, но Стивенс раздражал его даже больше, чем другие бесшерстные
обезьяны.
   На лице Стивенса отразились сомнение и возвращающееся доверие. - Я
предполагаю, вам не составило бы труда сделать нам намек
относительно общей природы решения?
   нет Уолдо не мог. И, все же, - было бы весело подурачить Стивенса.
- Подвиньтесь ближе к экрану, доктор Стивенс. Я скажу вам. - Он и сам
наклонился вперед, пока они не оказались нос к носу - так это
смотрелось со стороны. - Магия вышла в мир!
   Он сразу же выключил связь.
   Внизу, в подземном лабиринте внутренней станции Северной Америки,
Стивенс уставился на черный экран. - В чем дело, шеф? - Спросил
Мак-Леод.
   - Я не знаю. Я точно не знаю. Но я думаю, что у толстячка тоже
поехала крыша, как и у Рэмбью.
   Мак-Леод с удовольствием улыбнулся: - Как здорово! Я всегда думал,
что он крикливый олух.
   Стивенс посмотрел очень трезво. - Тебе бы лучше помолиться чтобы
не спятил. Мы зависим от него. Теперь дай мне посмотреть рабочие
отчеты.

   Магия вышла в мир. Это было тоже хорошее объяснение, как и все
другие, размышлял Уолдо. Причинная связь стала ненадежной,
неприкосновенные физические законы больше не работали. Маги, как
сказал Грэмпс Шнайдер, все казалось зависящим от того, как на это
смотришь.
   Очевидно, Шнайдер знал, о чем говорил, хотя он, естественно, не
представлял себе реально физической теории, воплощенной в де Кальбах.
   Подожди минуту! Минуту. Возможно, он неправильно смотрел на всю
проблему. Он сам смотрел на это с определенной точки зрения, такой,
которая заставляла его критически воспринимать утверждения старика -
допущения, что он, Уолдо, больше знал о деле, чем Шнайдер. Чтобы
удостовериться, он отправился на встречу со Шнайдером, но думал о нем
лишь как о провинциальном знахаре, человеке, который мог предоставить
один полезный для Уолдо кусок информации, а в остальном был
невежественным и суеверным.
   Предположим, что ситуацию нужно было рассматривать с другой точки
зрения. Пусть все, что говорил Шнайдер было строго фактическим и
просвещенным, а не аллегорическим и суеверным...
   Он засел на несколько часов тщательно обдумывать это.
   Во-первых, Шнайдер использовал фразу "Другой Мир" и не один раз.
Что это означало буквально? Мир был
пространственно-временно-энергетическим континуумом, "Другой Мир"
был, следовательно таким континуумом, но иным, чем тот, в котором он
сам находился. Физическая теория не находила противоречия в таком
представлении; возможность бесконечного числа континуумов была
привычным, ортодоксальным размышлением. В некоторых операциях было
даже удобно использовать такое допущение.
   Это ли имел в виду Грэмпс Шнайдер? буквально физический "Другой
Мир"? Подумав, Уолдо убедился, что он должен был иметь в виду именно
это, хотя и не прибегал к обычной научной фразеологии. "Другой Мир"
звучит поэтично, а сказать "дополнительный континуум" предполагало
физический смысл. Термины сбили его с толку.
   Шнайдер сказал, что Другой Мир был везде вокруг нас: здесь, там и
всюду. Что же, не было ли это точным описанием наложения пространств
с однозначным соответствием? Такое пространство может быть столь
близко к нашему, что интервал между ними был бесконечно малым, даже
незаметным и неощутимым, подобно тому, как две плоскости могут
рассматриваться, как равнопротяженные и разделенные лишь невообразимо
малым интервалом, и все же быть совершенно отдельными между собой.
   Другое пространство не было совершенно недосягаемым, Шнайдер
говорил о проникновении в него. Идея была фантастической, и все же он
должен был принять ее в целях своего исследования. Шнайдер применил -
нет - утверждал - что это было делом обычного мысленного взгляда.
   На самом ли деле это было столь фантастично? Если континуум был
действительно на неизмеримо малом удалении, и все же совершенно вне
физического восприятия, то было ли странным обнаружить, что в него
легче всего попасть посредством некоторой тонкой и, возможно,
подсознательной мысленной операции? Вся проблема была тонкой - и,
видит Бог, ни у кого не было реальной идеи, как работает мозг. Вообще
никакой идеи. Было до смешного недостаточно пытаться объяснить
написание симфонии в понятиях механики коллоидов. Нет, никто не знал,
как работает мозг; еще одну необъяснимую способность мозга вполне
можно было стерпеть.
   Если задуматься об этом, то все представления о сознании и мысли
было фантастически невероятным.
   Хорошо, тогда Мак-Леод сам сломал свою машину дурными мыслями;
Шнайдер починил ее, думая в правильном направлении. И что из этого?
   Почти сразу он достиг предварительного вывода; в развитие его
мысли, другие другие отказы де Кальбов были вероятными ошибками
операторов. Операторы, возможно, были переутомлены, усталы, чем-то
обеспокоены, и все же, в каком-то смысле, пока не было понятно, как
Воздействовали на де Кальбы. Для удобства скажем, что де Кальбы
накоротко замкнуты на Другой Мир. Убогая терминология, но она
помогала ему составить картину.
   Гипотеза Граймса! "Усталый, замотанный, чем-нибудь
взволнованный!" Пока доказательств нет, но он чувствовал правоту.
Эпидемия отказов, хотя и была материальна, была просто одной из
сторон общей миастении, вызванной ультракоротковолновой радиацией.
   Если это было правдой...
   Он включил аппарат связи с Землей и потребовал разговора со
Стивенсом.
   - Доктор Стивенс, - начал он, - существуют некоторые
предварительные предупреждающие меры, которые следует принять прямо
сейчас.
   - Да?
   - Сначала позвольте спросить вас: Много ли у вас было отказов де
Кальбов на частных кораблях? Каково соотношение?
   - Сейчас я не могу сообщить вам точных цифр, - ответил несколько
озадаченный Стивенс, - но их почти не было. Страдали коммерческие
машины.
   - Как я и предполагал. Частный пилот не полетит, если не чувствует
себя готовым к этому, а человек на работе делает свое дело, как бы он
себя ни чувствовал. Организуйте специальные физические и
психологические экзамены для всех коммерческих пилотов на кораблях с
де Кальбами. Списывайте на Землю всех, кто не в отличной форме.
Позвоните доктору Граймсу. Он  скажет вам, что проверять.
   - Это весьма чрезмерный приказ, мистер Джонс. Кроме всего прочего,
большинство этих пилотов, практически все они, не являются нашими
работниками. Мы не очень-то можем ими управлять.
   - Это ваши проблемы, - пожал плечами Уолдо, - я пытаюсь сказать вам,
как сократить аварии в тот период, пока я не представлю полное
решение.
   - Но...
   Уолдо не слышал замечания, так как сразу же выключил связь, как
только договорил. Его уже вызывали по другому, всегда включенному,
арендованному каналу, который связывал его с наземным коммерческим
офисом - с его "учеными тюленями". Он дал им несколько весьма
странных указаний - заказы на книги, старые книги, редкие книги.
Книги по магии.
   Перед тем, как выполнять трудное требование Уолдо, Стивенс
проконсультировался с Глизоном. Глизон колебался. - Он никак не
объяснил свой совет?
   - Нет. Он сказал мне найти доктора Граймса и попросить его совета,
относительно того, что особенно искать.
   - Врача, представившего меня Уолдо - нашего общего друга.
   - Я вспомнил. М-м-м... будет сложно перевести на Землю людей, не
работающих на нас. И все-таки, я думаю несколько наших крупнейших
заказчиков будут сотрудничать с нами, если мы их попросим, и как-то
это обоснуем. Что ты так странно смотришь?
   Стивенс сообщил ему о последнем непонятном заявлении Уолдо. - Ты
считаешь, что это так же могло повлиять на него, как и на доктора
Рэмбью?
   - М-м-м... Возможно, я полагаю. В таком случае будет не очень
хорошо следовать его совету. Вы можете предложить что-нибудь еще?
   - Нет, откровенно говоря.
   - Тогда я не вижу альтернативы выполнению его совета. Он наша
последняя надежда. Возможно, очень слабая надежда, но единственная.
   Стивенс немного просветлел. - Я мог бы поговорить об этом с
доктором Граймсом. Он больше знает об Уолдо, чем кто-либо другой.
   - Ты в любом случае должен проконсультироваться с ним, не так ли?
Отлично - так и поступай.
   Граймс выслушал всю историю без комментариев. Когда Стивенс
закончил, он сказал: - Уолдо должно быть говорил о симптомах, которые
я наблюдал под воздействием коротковолновой радиации. Это просто, ты
можешь взять корректуру моей монографии, которую я подготовил. Я все
расскажу тебе об этом.
   Информация не подбодрила Стивенса, она лишь подтверждала
подозрение, что Уолдо утратил свою хватку. Но он ничего не сказал.
   Граймс продолжил, - А что до второго вопроса, Джим, то я не могу
представить себе Уолдо так сходящим с ума.
   - Он никогда не казался мне очень нормальным.
   - Я знаю, о чем ты говоришь. Но его параноические всплески так же
похожи на то, жертвой чего стал Рэмбью, как цыплячий сифилис, похож
на свинку. По сути дела один психоз защищает от другого. Но я его
осмотрю.
   - Осмотришь? Хорошо.
   - Сегодня не получится. У меня случай с переломом ноги и несколько
детских простуд, за которыми стоит присмотреть. Возможен полиомиелит.
Впрочем, рассчитываю сделать это в конце недели.
   - Док, почему ты не бросишь практику! Это должно быть ужасно.
   - Я тоже так думал, когда был моложе. Но около сорока лет назад я
перестал лечить болезни и стал лечить людей. С тех пор мне это
нравится.
   Уолдо позволил себе удовольствие запойного чтения, глотая трактаты
по магии и связанным с ней областям настолько быстро, насколько
возможно. Он никогда прежде не интересовался подобными вещами;
теперь, читая их с точки зрения, что там могло быть - и, довольно
вероятно, было - что-то что следовало узнать, он нашел их очень
интересными.
   Там были частые ссылки на другой мир; иногда он назывался Другим
Миром, иногда, Малым Миром. Читая с убеждением, что этот термин
относился к действительному, реальному другому континууму, он
обнаруживал, что многие практики запретных искусств исходили
буквально из той же точки зрения. Они давали указания по
использованию другого мира, иногда указания были фантастическими,
иногда сугубо практическими.
   Было совершенно очевидно, что 90 процентов всей магии, а может и
больше, было галиматьей и явной мистификацией. Мистификация
распространялась даже на практиков, он замечал это; им не хватало
научных методов; они применяли однозначную логику, столь же
ошибочную, как и двузначная логика устаревшего детерминизма Спенсера,
нигде не предлагалась современная расширенная многозначная логика.
   Тем не менее, законы соприкосновения, общности и гомеопатии
приобретали смещенную правоту, будучи примененными к концепции
другого, отличного, но достижимого мира. Человек, имевший доступ к
другому пространству, мог вполне верить в логику, в которой вещь
могла быть, не быть или быть чем-нибудь с равной легкостью.
   Несмотря на нонсенс и неразбериху, характеризовавшие магические
процедуры того времени, когда это искусство широко практиковалось,
список достижений этого искусства был впечатляющим. Там были кураре
и дигиталис, хинин, гипноз и телепатия. Там была гидравлическая
технология египетских священников. Химия как таковая отделялась от
алхимии; по этой причине, самая современная наука корнями уходила в
магию. Наука снимала сливки, прогоняла их через отжимающую машину
двузначной логики, и размещала знания в той форме, в которой каждый
мог ими пользоваться.
   К сожалению, та часть магии, которая отказывалась подчиняться
точным категориям методологов девятнадцатого века, была отрублена и
отдалена от науки. Она заслужила дурную репутацию и была забыта, как
ложь и суеверие.
   Уолдо начал думать о колдовских искусствах, как об отброшенных
науках, от которых отказались прежде, чем они достигли ясности.
   И, все же, проявления некоей неопределенности, характеризовавшей
некоторые стороны магии, и которые он теперь относил на счет
гипотетического дополнительного континуума, происходили довольно
часто даже в современную эпоху. Очевидность этого для всякого, кто
подходил к вопросу с открытым сознанием, была ошеломляющей:
полтергейст, камни, падающие с неба, аппортация, "заколдованные"
личности - или, как он думал о них, люди, по некой неопределенной
причине оказавшиеся в узле неопределенности - дома-призраки, странные
огни того типа, что однажды были прозваны саламандрами. Были сотни
таких случаев, тщательно записанных и хорошо подтвержденных, но
проигнорированных ортодоксальной наукой как невозможные. Они и были
невозможными по известным законам, но, будучи рассмотрены с позиции
сосуществующего дополнительного континуума, они становились
совершенно возможными.
   Он предостерег себя от рассмотрения своей пробной гипотезы Другого
Мира как уже доказанной; тем не менее, это была адекватная гипотеза,
даже если бы оказалось, что она не подходит к некоторым случаям
необычных явлений.
   Другое Пространство могло обладать другими физическими законами -
не было причин отрицать это. Тем не менее, он решил развить
предположение, что оно было сильно схоже с известным ему
пространством.
   Другой Мир может быть даже необитаемым. Это была интригующая
мысль! В таком случае все могло происходить через "магию". Все!
   Пора было завершать рассуждения и обратиться к небольшому
реальному исследованию. Он уже с сожалением отбрасывал попытки
применить формулы средневековых магов. Оказалось, что они никогда не
записывали всю процедуру; некоторые существенные вещи как следовало
из описаний, и как подтверждал его собственный опыт - передавались на
словах от учителя к ученику. Его опыт со Шнайдером подтверждал это;
были вещи, позиции, которым нужно было обучать лично.
   Он с сожалением отправился за тем, чему его не могли научить.
   - Черт возьми, дядя Гус, рад тебя видеть!
   - Решил, что лучше на тебя взглянуть. Ты не звонил несколько
недель.
   - Это правда, но я очень много работал, дядя Гус.
   - Возможно слишком много. Не стоит этим злоупотреблять. Покажи
язык.
   - Я в порядке, - но Уолдо высунул язык, как требовалось, Граймс
посмотрел на него и пощупал пульс.
   - По-моему, ты в порядке. Узнал что-нибудь?
   - Довольно много. я почти справился с задачей о де Кальбах.
   - Это хорошо. Судя по сообщению, которое ты послал Стивенсу, ты
нашел некую связь, которая может быть использована и для моей любимой
проблемы.
   - Некоторым образом, да; но совершенно с другого конца. Начинает
казаться, что именно твоя проблема породила проблему Стивенса.
   - Что?
   - Именно так. Симптомы, вызванные ультракоротковолновой радиацией,
могут много значить для неправильного поведения де Кальбов.
   - Как?
   - Я и сам не знаю. Но я выдвинул рабочую гипотезу и проверяю ее.
   - Хм-м, хочешь поговорить об этом?
   - Конечно - с тобой, - Уолдо пустился в обсуждения своей беседы со
Шнайдером, касаясь того, о чем он прежде не говорил с Граймсом, хотя
и летел назад вместе с ним. Как знал Граймс, он никогда не обсуждал
ничего, пока не был готов к этому.
   История третьего комплекта де Кальбов, зараженных невероятными
изгибами, заставила Граймса поднять брови. - Ты хочешь сказать, что
ты понял как сделать это?
   - Да, конечно. Может быть не "как", но я могу это сделать. Я
проделал это не раз. Я покажу тебе. - Он улетел в конец огромной
комнаты, где были установлены несколько комплектов де Кальбов,
больших и маленьких, вместе с управлением на временных оттяжках. -
Вот этот поступил только сегодня. Сломанный. Я сделаю с ним
фокус-покус Грэмпса Шнайдера и починю его. Подожди минуту, я забыл
включить питание.
   Он вернулся к центральному кольцу, бывшему его обычным рабочим
местом и включил лучеиспускатель. Поскольку сам корабль надежно
защищал все внутри себя от внешней радиации, он установил маленькую
электростанцию и излучатель того же типа, что и гиганты САЭВ; без них
он не смог бы проверить прием де Кальбов.
   Он вернулся к Граймсу и пролетел мимо де Кальбов, включая
активирующие их цепи. Все, кроме двух, начали демонстрировать
странное движение, которое он начал мысленно называть гибкостью
Шнайдера. - Вот тот, на дальнем конце, - заметил он, - работает, но не
извивается. Он никогда не ломался, а потому никогда и не чинился. Он
у меня контрольный, а вот этот, - он коснулся приемника прямо перед
собой, - требует ремонта. Смотри на меня.
   - Что ты собираешься сделать?
   - Сказать правду, я не вполне знаю. Но я это сделаю, - Он не знал.
Все, что он знал, было то, что надо уставиться на антенну, подумать,
как она тянется в Другой Мир, думать, как она тянется за энергией,
тянется...
   Антенна начала извиваться.
   - Вот и все - но это строго между нами. Я научился этому у
Шнайдера, - они вернулись в центр сферы, по предложению Граймса,
предупреждая желание закурить. Извивающиеся де Кальбы взволновали
его, но он не хотел об этом говорить.
   - Как ты это объясняешь?
   - Я рассматриваю это как не полностью понятное явление Другого
Мира. Я знаю об этом меньше, чем Франклин знал о молнии. Но я узнаю!
Я могу прямо сейчас дать Стивенсу решение его бед, если бы я знал
какой-нибудь способ учесть и твою проблему.
   - Не вижу связи.
   - Должен быть способ все делать через Другое Пространство. Начать
излучать энергию в Другое Пространство, и принимать ее прямо оттуда.
Тогда радиация не сможет вредить людям. Она никогда их не коснется;
она буде обходить их. Я работал над моим излучателем, но пока
безуспешно. Со временем я это сделаю.
   - Я надеюсь. Говоря об этом, не распространяется ли радиация от
твоего излучателя по комнате?
   - Да.
   - Тогда я надену свое защитное пальто. Это не хорошо и для тебя.
   - Не волнуйся. Я выключу его. - Когда он повернулся, чтобы сделать
это, послышался мелодичный чирикающий свист. Бальдур залаял. Граймс
обернулся, чтобы понять причину звуков.
   - Что это у тебя там? - спросил он.
   - Да? А, это мои часы с кукушкой. Забавно, не правда ли?
   Граймс согласился, хотя не видел в этом никакой пользы. Уолдо
установил их на ободке тонкого металлического обруча, вращавшегося с
достаточной скоростью для создания центробежного ускорения в одно
g.
   - Я соорудил это, - продолжал Уолдо, - пока увязал в проблеме
Другого Пространства. Надо было чем-то заняться.
   - Эта проблема "Другого Пространства" - я все еще не понимаю ее.
   - Представь себе другое пространство, очень похожее на наше и
наложенное на него подобно тому, как можно положить один лист бумаги
на другой. Два пространства не идентичны, но они отделены одно от
другого минимальным интервалом, который можно себе представить -
равнопротяженные, но не соприкасающиеся - обычно. Существует
однозначное, точка к точке, соответствие, как я себе это представляю,
между двумя пространствами, но они не обязательно равного размера или
формы.
   - Как это? Начнем сначала - они должны быть.
   - Не совсем. В котором из них большее количество точек? В линии
длиной в дюйм, или в линии длиною в милю?
   - В той, что длиной в милю, конечно.
   - Нет. В них равное количество точек. Хочешь чтобы я это доказал?
   - Я поверю тебе на слово. Но я никогда не изучал такой математики.
   - Хорошо. Тогда верь моему слову. Ни размер, ни форма не являются
препятствиями для установления полного, точка к точке, соответствия
между двумя пространствами. Ни одно из слов здесь не подходит.
"Размер" должен относиться к собственной внутренней структуре
пространства, его измерениям в его собственных уникальных константах.
"Форма" имеет смысл внутри себя - или, во всяком случае, не в
пределах нашего пространства - и должна описывать, как оно изогнуто,
открыто или закрыто, расширяется или сжимается.
   Граймс пожал плечами.
   - Все это для меня тарабарщина. - Он вернулся к наблюдениям за
часами с кукушкой, описывавшими круг за кругом.
   - Уверен, что так, - радостно согласился Уолдо, - Мы ограничены
нашим опытом. Знаешь ли ты, что я думаю о Другом Мире? - Вопрос был
чисто риторическим. - Я думаю о нем как об объектах размером и формой
страусиного яйца, но тем не менее, целой вселенной, существующей бок
о бок с нашей, от этого места до самой далекой звезды. Я знаю, что
это ложная картина, но она помогает мне об этом думать.
   - Я не знаю, - сказал Граймс и провернулся в воздухе. Сложное
движение маятника часов вызывало у него легкое головокружение. -
Послушай! Я думал, ты выключил излучатель!
   - Да, - подтвердил Уолдо и посмотрел туда, куда смотрел Граймс. Де
Кальбы все еще извивались. - Я думал, что выключил, - сказал он с
сомнением и повернулся к линии управления излучателем. Его зрачки
расширились. - Но я это сделал. Он выключен.
   - Тогда какого черта...
   - Замолчи! - Он должен был подумать. Хорошо подумать.
Действительно ли излучатель был выключен? Он облетел его, осмотрел.
Да, он был мертв, мертв как динозавр. Просто чтобы убедиться, он
вернулся, взял первичные уолдики, включил необходимые системы и
частично разобрал излучатель. Но де Кальбы все еще извивались.
   Один комплект де Кальбов, не подвергавшийся шнайдеровской
обработке, был мертв, он не издавал рабочего шума. Но остальные
неистово работали, забирая энергию - откуда?
   Хотел бы он знать, сказал ли Мак Леод Грэмпсу Шнайдеру что-нибудь
об излучателях, от которых де Кальбы должны были получать свою
энергию. Он сам о них точно не сказал. Это просто не упоминалось в
беседе. Но Шнайдер что-то говорил - Другой Мир близко и полон
энергии!
   Несмотря на то, что сам он собирался понимать старика буквально,
он проигнорировал это заявление. Другой Мир полон энергии.
   - Прости, что я накричал на тебя, дядя Гус, - сказал он.
   - Не беспокойся.
   - Но что ты об этом думаешь?
   - Похоже, что ты изобрел вечное движение, сынок.
   - В некотором смысле возможно. Или, возможно, мы отменили закон
сохранения энергии. Эти де Кальбы получают энергию, которой прежде не
было в этом мире!
   - Хм-м!
   Чтобы проверить свое предположение, он вернулся к кольцу
управления, надел свои уолдики, включил свой переносной измерительный
прибор, и проверил пространство вокруг де Кальбов самыми
чувствительными датчиками радиодиапазона, какие у него были. Стрелки
ни разу не дрогнули, комната была пуста на длинах волн, к которым
были чувствительны де Кальбы. Энергия шла из Другого Мира. Не из его
излучателя, не от блестящих станций САЭВ, а из Другого Мира. Значит,
он ни на йоту не приблизился к решению проблемы дефективных де
Кальбов; он может никогда не решить ее. Постойте, а что он подрядился
сделать? Он пытался вспомнить точные слова контракта.
   Должен существовать обходной путь. Возможно. Да, и у этого
новейшего дурацкого трюка с маленькими баловнями Грэмпса Шнайдера
могли быть некоторые свои очень сложные стороны. Он начинал видеть
некоторые возможности, но ему еще нужно было это обдумать.
   - Дядя Гус...
   - Да, Уолдо?
   - Ты можешь вернуться и сказать Стивенсу, что я подготовил ответы.
Мы решили его проблему, и твою тоже. Между тем, мне нужно
действительно хорошо подумать, так что, пожалуйста, оставь меня
одного.

   - Поздравляю, мистер Глизон. Тихо, Бальдур! Входите.
Располагайтесь. Здравствуйте, доктор Стивенс.
   - Здравствуйте, мистер Джонс.
   - Это мистер Харкнесс, - сказал Глизон, указывая на следовавшего
за ним человека, - глава юридической службы.
   - Ах да, конечно. Нам надо будет обсудить вопросы контракта. Добро
пожаловать в Свободное Владение, мистер Харкнесс.
   - Спасибо, - холодно сказал Харкнесс. - Будут ли присутствовать
ваши адвокаты?
   - Они здесь, - Уолдо показал на стереоэкран. На нем возникли две
фигуры; они поклонились и пробормотали слова приветствия.
   - Это незаконно, - возразил Харкнесс, - свидетели должны
присутствовать лично. Все, увиденное или услышанное по телевизору, не
является доказательством.
   Уолдо поджал губы.
   - Вы хотите сделать из этого предмет спора?
   - Вовсе нет, - поспешно сказал Глизон. - Не беспокойся, Чарльз. -
Харкнесс притих.
   - Я не буду тратить ваше время, джентльмены, - начал Уолдо. Мы
здесь за тем, чтобы я мог завершить мой с вами контракт. Вопрос вам
известен - и не будем об этом говорить - он вставил руки в первичные
уолдики.
   - Вдоль дальней стены вы увидите ряд приемников радиационной
энергии, обычно называемых де Кальбами. Доктор Стивенс может, если
хочет, проверить их серийные номера...
   - Нет необходимости.
   - Отлично. Я включу мой внутренний излучатель, чтобы мы могли
проверить эффективность их работы. - Пока он говорил, уолдики
работали. - Затем я включу по одному приемнику. - Его руки шарили в
воздухе, а маленькая пара вторичных уолдиков включала нужные
переключатели на контрольной панели последнего приемника в ряду. -
Это обычный тип, доставленный мне доктором Стивенсом, который никогда
не отказывал. Вы сами можете убедиться, что он сейчас работает в
обычном режиме, если хотите, доктор.
   - Я это и так могу видеть.
   - Мы назовем такой приемник "де Кальбом" и его работу
"нормальной". - Маленькие уолдики снова заработали. - А это приемник,
который я предпочитаю называть "Шнайдер-де Кальб", из-за полученной
им определенной обработки, - антенна зашевелилась, - а его работу -
работой "шнайдеровского типа". Вы будете проверять его, доктор?
   - О'кей.
   - Вы привезли с собой отказавший приемник?
   - Как вы можете видеть.
   - Были ли вы в состоянии заставить их работать?
   - Нет, я не смог.
   - Вы уверены? Вы их тщательно проверили?
   - Вполне тщательно, - кисло сказал Стивенс. Он уже начинал
уставать от помпезных глупостей Уолдо.
   - Очень хорошо. Сейчас я заставлю его работать, - Уолдо покинул
свое кольцо управления, подплыл к неработающему де Кальбу и
расположился так, чтобы его тело скрывало точные действия от взглядов
присутствующих. Он вернулся к кольцу и, используя уолдики, включил
цепь активизации де Кальба.
   Тот сразу же продемонстрировал работу шнайдеровского типа.
   - Это моя работа, джентльмены, - объявил он. - Я узнал, как
ремонтировать де Кальбы, беспричинно вышедшие из строя. Я возьму на
себя выполнение шнайдеровской обработки всех приемников, которые вы
можете доставить ко мне. Это входит в мой гонорар, но я не могу
гарантировать, что любой человек проделает это по моим инструкциям.
Не углубляясь в технические подробности, я могу сказать, что
обработка очень сложна, значительно сложнее, чем она выглядит. Я
думаю, доктор Стивенс это подтвердит. - Он тонко усмехнулся. - Я
надеюсь, это завершает выполнение нашего с вами соглашения.
   - Одну минуту, мистер Джонс, - вставил Глизон. - Является ли де
Кальб защищенным от неумелого обращения после шнайдеровской
обработки?
   - Вполне. Я гарантирую это.
   Они стали совещаться, а Уолдо ждал. Наконец от них заговорил
Глизон.
   - Это не совсем те результаты, которых мы ждали, мистер Джонс, но
мы согласны, что вы выполнили наш заказ - с учетом того, что вы
будете обрабатывать по Шнайдер любые привезенные к вам приемники и
проинструктируете других соответственно их способности к обучению.
   - Все верно.
   - Ваше вознаграждение будет немедленно переведено на ваш счет.
   - Хорошо. Все понятно и подтверждено? Я полностью и успешно
выполнил ваш заказ?
   - Верно.
   - Очень хорошо. Я хочу показать вам еще одну вещь. Если вы
наберетесь терпения... - Часть стены отошла назад; гигантские уолдики
погрузились в комнату за ней и извлекли большой аппарат, по общей
форме имел сходство с обычным набором де Кальбов, но был куда более
сложен. Большинство усложнений были явно декоративными, но
потребовалась бы долгая работа опытного инженера, чтобы доказать это.
   Машина содержала одну новую деталь: встроенный счетчик
неизвестного типа посредством которого она могла устанавливаться на
определенное время работы с последующей самоликвидацией и
радиоуправление, способное менять время работы. Более того, таймер
уничтожил бы сам себя и приемник при вмешательстве любого человека,
не знакомого с конструкцией. Это был пробный ответ Уолдо на проблему
продажи бесплатной и неограниченной энергии.
   Но он ничего об этом не сказал. Маленькие уолдики были заняты
присоединением оттяжек к аппарату; когда они завершили работу, он
сказал:
   - Это, джентльмены, инструмент, который я решил назвать
Джонс-Шнайдер-де Кальб. И поэтому скоро вы перестанете торговать
энергией.
   - Да? - спросил Глизон. - И можно узнать, почему?
   - Потому, - последовал ответ, - что я могу продавать ее дешевле и
удобнее при обстоятельствах, которым вы не сможете соответствовать.
   - Сильно сказано.
   - Я продемонстрирую. Доктор Стивенс, вы отметили, что другие
приемники работают. Я выключу их. - Уолдики так и сделали. - Сейчас я
выключу излучатель и попрошу вас самого убедиться с помощью ваших
собственных приборов, что в этой комнате нет излученной энергии,
кроме обычного видимого света.
   Несколько угрюмо Стивенс это проделал.
   - Комната чиста, - объявил он через несколько минут.
   - Хорошо. Поставьте приборы так, чтобы вы могли видеть, что ничего
не изменилось. Сейчас я включу свой приемник. - Маленькие
механические руки замкнули выключатели. - Следите за ним, доктор.
Тщательно осмотрите его.
   Стивенс так и сделал. Он не верил показаниям приборной доски и
подключил параллельно свои приборы.
   - Что там, Джеймс? - прошептал Глизон.
   Стивенс выглядел возмущенным.
   - Проклятая штуковина качает энергию из ниоткуда?
   Они посмотрели на Уолдо.
   - У вас масса времени, джентльмены, - важно сказал он. - Обсудите
это.
   Они отодвинулись, насколько позволяла комната, и стали шептаться.
Уолдо мог видеть, что Харкнесс и Глизон спорят, а Стивенс уклоняется.
Это его устраивало. Он надеялся, что Уолдо не вздумает еще раз
осматривать фантастическое устройство, которое он назвал
Джонс-Шнайдер-де Кальб. Стивенс не должен узнать о нем слишком много
- пока. Он был осторожен, не сказав ничего кроме правды о приборе,
но, скорее всего, он сказал не всю правду; Он не упомянул, что все
обработанные по Шнайдеру де Кальбы были источниками бесплатной
энергии.
   Будет довольно неудобно, если Стивенс это откроет.
   Таймерное устройство Уолдо не случайно было сделано таким
непонятным и сложным, но оно не было бесполезным. Позже он сможет
показать вполне корректно, что без такого устройства САЭВ просто не
сможет оставаться в деле.
   Уолдо не был уступчив. Все дело было рискованной игрой; он бы с
радостью предпочел больше знать о явлении, которое он собирался
использовать, но - он внутренне пожал плечами, сохраняя на лице
улыбку самодовольной уверенности - дело уже растянулось на несколько
месяцев, и ситуация с энергией была действительно критической. Это
решение сработает, если он сможет достаточно быстро получить их
согласие.
   Ведь он не собирался конкурировать с САЭВ.
   Глизон оттолкнулся от Стивенса и Харкнесса, подлетел к Уолдо.
   - Мистер Джонс, не можем ли мы решить это полюбовно?
   - Что вы можете предложить?
   Примерно через час Уолдо со вздохом облегчения наблюдал за отлетом
корабля гостей от порога его квартиры. Красивый маневр, подумал
Уолдо, и он сработал. Он покончил с делом. Он великодушно позволил
склонить себя к сотрудничеству, добился - и позволил себе действовать
весьма темпераментно - чтобы контракт был заключен сразу, без суеты и
совещаний с юристами. Сейчас или никогда - принять или отказаться.
Предложенный контракт, как он виртуозно доказал, не давал ему ничего,
если его заявление о Джонс-Шнайдер-де Кальбе не были верными.
   Глизон обдумал этот пункт, решил подписать и подписал.
   Даже тогда Харкнесс пытался заявить, что Уолдо был работником
САЭВ. Уолдо впервые подписал этот контракт сам - специальное
соглашение с оплатой по результату. Харкнессу не было оправдания,
даже Глизон согласился с этим.
   В обмен на все права на Джонс-Шнайдер-де Кальб, чертежи на который
он согласился выдать, - подождать пока Стивенс увидит и поймет
эскизы! - за это ему был обещан большой пакет акций САЭВ без права
голоса, но полностью оплачиваемый и не облагаемый налогами. Отказ от
активного участия в компании был его собственной идеей. В
энергобизнесе должно было быть еще много головной боли, даже слишком
много головной боли. Он мог это предвидеть - контрабандные проекты,
средства для обмана счетчиков, многое другое. Бесплатная энергия
пришли, и попытки прекратить ее поток в конечном счете, он надеялся,
будут безуспешными.
   Уолдо так громко рассмеялся, что испугал Бальдура, который
взволнованно залаял.
   Теперь он мог позволить забыть о Хэтауэе. Его месть САЭВ имела в
себе один потенциальный изъян: он уверил Глизона, что обработанные по
Шнайдеру де Кальбы будут продолжать работу и не откажут. Он верил,
что это правда только потому, что доверял Грэмпсу Шнайдеру. Но он не
был готов доказать это. Он прекрасно осознавал, что очень мало знает
о явлениях, связанных с Другим Миром, чтобы уверенно говорить, что
что-то случится, а что-то - нет. По-прежнему требовалось серьезное
всестороннее исследование.
   Но Другой Мир был дьявольски сложным местом для проведения
исследований!
   Предположим, размышлял он, был бы человеческий род слеп, не имел
бы он развитых глаз. Какой бы цивилизованной, просвещенной и ученой
ни могла бы стать такая раса, трудно себе представить, как бы такая
раса смогла разработать основы астрономии. Они могли бы знать о
Солнце, как о циклическом источнике энергии, обладающим изменчивым
направленным характером; оно настолько превосходит все остальное по
энергии, что может быть "увиденным" кожей. Они бы заметили его и
изобрели приборы, чтобы наблюдать за ним и исследовать его.
   Но бледные звезды: заметили ли бы они их хоть когда-нибудь? Это
казалось наименее вероятным. Само представление о Вселенной и ее
молчаливых глубинах и залитом звездным светом великолепии было бы
недосягаемо для них. Даже если кому-либо из их ученых была бы внушена
такая концепция, да таким образом, что он должен был бы принять
фантастический, невероятный тезис за факт, то как он мог бы ее
детально исследовать?
   Уолдо пытался представить себе астрономический фототелескоп,
предназначенный для слепого, задуманный и построенный слепым
человеком, и способный собирать данные, которые могут быть обработаны
слепым. Он отбросил эту мысль; она была слишком рискованной.
Потребовался бы куда более тонкий гений, чем его собственный, чтобы
обращаться с безысходно извилистыми слияниями выводимых заключений,
необходимых для решения такой задачи. Ему было бы очень трудно
разработать для слепого подобные приборы; он не видел, как мог бы
слепой без посторонней помощи справиться с этими трудностями.
   И, пожалуй, это было именно то, что сделал для него Шнайдер - в
одиночку он бы увяз.
   Но даже с подсказками Шнайдера задача исследования Другого Мира
была очень схожей с дилеммой слепого астронома. Он не мог видеть
Другой Мир; он был способен контактировать с ним лишь через
шнайдеровскую обработку. Проклятье! Как он мог создать приборы для
его исследования?
   Он подозревал, что в конце концов ему придется снова идти к
Шнайдеру за дальнейшими указаниями, но это было слишком неприятным
ходом, что он отказывался и думать об этом. Более того, Грэмпс
Шнайдер мог оказаться не в силах научить его, они говорили на разных
языках.
   Вот что он знал: Другой Мир был рядом и мог иногда достигаться
нужной ориентацией мысли, намеренно, как научил его Шнайдер, или
подсознательно, как это случилось с Мак-Леодом и другими.
   Эта идея показалась ему неприятной. То, что мысль и только мысль
была способна повлиять на физические явления противоречило всей
философии материализма, среди которой он вырос. У него было
предубеждение в пользу порядка и неизменных природных законов. Его
предшественники по культуре, экспериментальные философы, выстроившие
мир науки и сопутствующей ей технологии, Галилей, Ньютон, Эдисон,
Эйнштейн, Стейнмец, Джинс и их бесчисленные коллеги - эти люди
представляли мир как механизм, работающий с безысходной
неизбежностью. Любое явное нарушение подобной практики, таким
образом, рассматривалось как ошибка в наблюдениях, неполная
формулировка гипотезы или недостаток данных.
   Даже недолгое царствование принципа неопределенности Гейзенберга
не провело фундаментальной ориентации на Порядок и Космос;
неопределенность Гейзенберга была единственной, которую они считали
определенной! Она могла быть сформулирована, выражена, и на ней могла
быть выстроена точная статистическая механика.
   В 1958 г. новая формулировка волновой механики Горовицем
уничтожила эту концепцию. Порядок и причинность были восстановлены.
   Но вот это проклятое дело! Можно с тем же успехом молиться дождю,
мечтать о луне, ходить к ценителям веры, полностью сдаться сладкой
идее епископа Беркли о церебральном мире-в-голове: "дерево - не
дерево, если нет никого в квадрате".
   Уолдо не был эмоционально привязан к Абсолютному Порядку, как это
было с Рэмбью; он не рисковал потерей умственного баланса и
крушением базовых концепций, тем не менее, черт возьми, очень удобно,
когда все работало так, как и ожидалось. На порядке и естественных
законах основывалась предсказуемость, без предсказуемости жить было
невозможно. Часы должны ходить точно; вода должна кипеть, когда к ней
подводят тепло; пища должна питать, а не отравлять; приемники де
Кальба должны работать, работать так, как предполагалось при их
разработке; Хаос был невыносим - с ним нельзя было жить.
   Предположим, что правил бы Хаос, и Порядок, который, как нам
казалось, был обнаружен в мире, был бы просто игрой воображения; куда
бы нас это привело? В этом случае, решил Уолдо, было вполне возможно,
что десятифунтовый груз падал в десять раз быстрее однофунтового до
того дня, когда дерзкий Галилей в своем сознании решил, что это не
так. Возможно, вся дотошная наука баллистика происходила от убеждений
нескольких личностей с решительным умом, подаривших это представление
миру. Возможно, сами звезды удерживаются на своих орбитах лишь
неизменной верой астрономов. Упорядоченный космос, порожденный из
Хаоса. - Сознанием!
   Мир был плоским, пока географы не стали думать о нем иначе, мир
был плоским, и Солнце размером с бочонок всходило на востоке и
заходило на западе. Звезды были маленькими огоньками, усеивавшими
прозрачный купол, который едва покрывал самые высокие горы. Штормы
были гневом богов и никак не связывались с расчетами движения
воздушных масс. Созданный разумом анимизм правил миром.
   Совсем недавно все было иначе. Преобладающее соглашение
материалистической и неизменной причинности правило миром; на нем
основывалась вся сопряженная с ним технология обслуживаемой машинами
цивилизации. Машины работали, так как они были предназначены
работать, потому что все верили в них.
   Пока несколько истощенных избыточной дозой радиации пилотов не
потеряли уверенность и не заразили машины неопределенностью - и тем
самым не выпустили магию в мир.
   Он начал понимать, казалось ему, что случилось с магией. Магия
была неустойчивым законом анимистического мира; она постоянно
отбрасывалась развивающейся философией инвариантной причинности. Она
уходила - до этого нового порыва - и вместе с ней ее мир, за
исключением захолустья "суеверий". Естественно,
ученые-экспериментаторы терпели неудачу, пытаясь исследовать
дома-призраки, аппортации и тому подобное. Их убеждения предупреждали
возникновение явлений.
   Дальние джунгли Африки могли быть совершенно другими местами -
когда там не было поблизости ни одного белого человека! Странно
ускользающие законы магии все еще могли проявляться.
   Может быть, эти рассуждения были несколько крайнего толка, тем не
менее, у них было одно преимущество, которого не имели ортодоксальные
концепции: они включали знахарство Грэмпса Шнайдера над де Кальбами.
Любая рабочая гипотеза, которая не могла описать Шнайдеровскую - и
его собственную - способность мыслью заставить работать де Кальбы, не
стоила и ломаного гроша. А эта стоила, и соответствовала заявлениям
самого Грэмпса: "Все сомнительно" и "Вещь может быть и не быть, и
быть чем-то еще. Есть много верных способов смотреть на одну и ту же
вещь. Некоторые из них хороши, а некоторые плохи."
   Очень хорошо. Примем это. Обопремся на это. Мир меняется в
соответствии с тем, как на него смотреть. В этом случае, думал Уолдо,
он знал, как он хотел на него смотреть. Он отдает свой голос за
порядок и предсказуемость!
   Он установит этот порядок. Он создаст свою собственную концепцию
Другого Мира в Космосе!
   Хорошим началом было уверить Глизона в надежности обработанных по
Шнайдеру де Кальбов. Хорошо. Пусть так и будет. Они надежны. Они
никогда не выйдут из строя.
   Он продолжал формулировать и проянять в сознании собственную
концепцию Другого Мира. Он будет думать о нем столь же упорядоченно и
подобно этому пространству. Связь между двумя пространствами
проходила через нервную систему; кора головного мозга, танамус,
спинной мозг и прилагаемая нервная система тесно соприкасались с
обоими пространствами. Такая картина сочеталась с тем, что говорил
ему Шнайдер и не противоречила с известными ему явлениями.
   Постой. Если нервная система лежит в обоих пространствах, то это
может вызывать относительно медленное распространение нервных
импульсов по сравнению с электромагнитными. Да! Если другой мир
обладает константой "с" отностительно меньшей, чем этот мир, то это
будет естественно следовать.
   Он начал ощущать спокойную уверенность, что все так и было.
   Было ли это просто рассуждение - или создание вселенной?
   Возможно ему придетса отказаться от мысленной картины Другого
Мира, по форме и размерам со страусиное яйцо, поскольку пространство
с более медленным распрлостранением света не меньше, а больше, чем
привычное пространство. Нет,.. нет, подождите секунду, размер
пространства не зависел от его постоянной "с", но от его кривизны в
понятиях его постоянной "с". Поскольку "с" была скоростью, то размер
зависел от представления о времени - в данном случае времени как
уровня энтропии. Здесь крылась характеристика, которую можно было
сравнивать у обоих пространств - их энергия обмена; они влияли на
энтропию друг друга. То, которое более быстро скатывалось к уровню
равной энтропии и было "меньшим".
   Ему не нужно было отбрасывать картину страусиного яйца - доброго
старого яйца! Другой Мир был замкнутым пространством с низким "с",
высокой энтропией, малым радиусом и уровнем энтропии близким к
равновесию - идеальный со всех позиций резервуар с энергией, готовой
прорваться в это пространство, когда он того захочет. Для его
обитателей, если таковые были, все могло происходить в сотнях
милионов световых лет, а для него это было страусиное яйцо,
переполненное энергией.
   Он уже подумывал о путях проверки своей гипотезы. Если бы он с
помощью Шнайдера-де Кальба выкачал энергию с высочайшей доступной
ему скоростью, то скажется ли это на местном потенциале? Создаст ли
это градиент энтропии? Мог ли он сделать процесс обратимым, найдя
способ закачивать энергию в Другой Мир? Мог ли он установить в разных
точках разные уровни, и тем самым контролировать сползание к равной
максимальной энтропии.
   Давала ли скорость распространения нервных импульсов ключ к
скорости света Другого Пространства? Мог ли этот ключ быть совмещен с
исследованиями энтропии и потенциала, что бы получить математическую
картину Другого Пространства, в его константах и эпохах?
   Этим он и занялся. Его безграничные вольные размышления произвели
некотрый определенный положительный эффект; он разработал по крайней
мере одну линию наступления на Другой Мир; он изобрел рабочий принцип
механизма телескопа для слепого. Какой бы ни была истина, это была
более чем истина, это была полная серия новых истин. Это было самым
сложным в этой серии новых истин - истни, характеризующих законов,
являющихся врожденными свойствами Другого Мира, плюс новые истинные
законы, происходящие от взаимодействия характеристик Другого
Пространства с Обычным пространством. Неудивительно, что Рембью
сказал, что все возможно! Возможным было, по всей вероятности, все
что угодно, в результате приложения и комбинации всех трех наборов
законов. Законов Нашего Пространства, законов Другого Пространства и
совместных законов Обоих Пространств.
   Но прежде, чем теоретики смогли бы взяться за дело, совершенно
необходимы были новые данные. Уолдо не был теоретиком, как он лицерно
полагал, считая теорию непрактичной, ненужной и отнимающей время от
его инженерно-консультативной работы. Пусть этим занимаются
бесшерстые обезьяны.
   Но инженер-консультант должен был узнать одну вещь: будет ли
Шнайдер-де Кальби работать бесперебойно, как гарантировал? Если это
не так, то что нужно было сделать, чтобы обеспечить их
продолжительную работу?
   Наиболее сложной и наиболее интересной строной исследования было
изучение нервной системы в связи с Другим Пространством. Ни
электромагнитные инструменты, ни нейрохирургия не были достаточно
совершенны, что бы провести точную работу на том уровне, котрый он
хотел исследовать.
   Но у него были уолдники.
   У самых маленьких уолдиков, которыми он прежде пользовался, ширина
ладони составляла примерно полдюйма - с соответсвующими
видеокамерами, конечно. Они были слишком велики для его цели. Он
мечтал манипулировать живой нервной тканью, изучать ее сопротивление
и характеристики изнутри.
   С помощью маленьких уолдиков он сделал еще меньше.
   Последней стадией были крохотные металические цветки, едва
достигавшие в поперчнике восьмой части дюйма. Пружины в их стержнях,
или преплечтьях служившие как псевдомышицы, едва можно было
разглядеть невоооруженным глазом - но тоггда он пользовался
телекамерами.
   Его конечный набор уолдиков, используемых для нервной и мозговой
хирургии различались на последовательных стадиях от механических рук
почти в натуральную величину до тех сказочных пальчиков, способных
манипулировать не видимыми глазом вещами. Все они были объединены в
обойму, чтобы работать в одном месте. Уолдо управлял ими всеми с
одной первичной пары, он мог переключаться с одной пары на другую не
снимая перчаток. Тот же импульс, который переключал пару уолдиков,
автоматически изменял охват камеры, чтобы увеличить или уменьшить
увеличение, чтобы Уолдо всегда видел перед собой в стереоэкране образ
своих вторых рук в привычном размере.
   Каждый размер уолдиков владел своим хирургическим инструментом и
своим электрооборудованием.
   Такой хирургии никто никогда не видывал, но немного подумав, уолдо
решил, что никто не говорил ему, что это неслыхано.
   Он установил, к своему удовлетворению, механизм посредством
которого коротковолновая радиация вызывала ухудшение физического
сосоянгия человека. Зазоры древовидных структур служили как бы
точками утечки. Нервные импульсы иногда не преодолевали их, исчезали
- куда? В Другое Пространство, он был уверен в этом. Такая утечка
казалась более легким путем распространения, стоком, из-за котрого
состояние жертвы становилось все хуже. Моторные функции полностью не
утрачивались, поскольку оба пути распространения сохранялись, но
эффективность падала. Это напоминало ему металлическую электросеть с
частичным зазземлением.
   Несчастная кошка, погибшая при экспериментах, дала ему основную
массу информации. Котенок был рожден и выращен без воздействия
радиации. Подвергнув его большой дозе облучения, он добился почти
столь же острой миастении, что и его собственная - при этом в
мельчайших деталях изучай все происходившее в нервных тканях.
   Он даже расчувствовался, когда тот помер.
                               *  *  *
   И все же, если Грэмпс Шнайдер был прав, то человеку не было нужды
разрушать себя радиацией. Если бы онии сообразили посмотреть на это с
нужной стороны, то радиация на них бы не действоввала; они могли бы
даже брать энергию из Другого Мира.
   Именно это и рекомендовал ему сделать Грэмпс Шнайдер.
   Именно это и рекомендовал ему сделать Грэмпс Шнайдер!
   Грэмпс Шнайдер говорил ему, что он не должен быть слабым!
   Что он мог бы быть сильным...
   Сильным!
   СИЛЬНЫМ!
   Он никогда не думал об этом. Он проигнорировал, отбросил, как
ненужную, незначиетльную дружескую помощь Шнайдера его совет о
преодолении слабости, отличавшей его от бесшерстых обезьян, которую
он считьал базовы безусловным фактором. Он принял ее как
укоренившийся и не вызывающий вопросов фактор.
   Естественно, он не обратил внимания на слова Шнайдера относившиеся
к нему самомму.
   Быть сильным!
   Стоять - ходить, бегать!
   Да, он... он мог, он мог бы без страха спуститься на поверхность
Земли. Он бы не думал о поле. Они говорили, что не помнят о нем, они
даже носили вещи - тяжелые большие вещи. И так поступали все. Даже
кидали предметы.
   Он сделал неожиданное конвульсивное движение в первичных уолдиках,
совсем непохожее на его обычно чудесно экономичный ритм. Вторичные
были увеличенного размера, так как он занимался новой конструкцией.
Растяжки лопнули, пластинка подпорки звякнула о стену. Неподалеку
спал Бальдур, он мнгновенно навострил уши, огляделся и вопростиельно
посмотрел на Уолдо.
   Уолдо взглянул на него и собака заскулила.
   - Замолчи!
   Собака утихла и взглядом извинилась.
   Он автоматически оценил разрушения - немного, но чинить придется.
Сила. Да, если бы он был силен, он смог бы делать вес- все! Уолдики
увеличенные N6 и несколько новых растяжек - сильно! Он рассеянно
двинулся к уолдикам N6.
   Сила!
   Он мог бы даже понравиться женщинам - быть сильнее всех.
   Он мог бы плавть. Он мог бы ездить верхом. Он мог бы летать на
кораблях, бегать, прыгать. Он мог бы голыми руками обращаться с
предметами. он мог бы даже научиться танцевать!
   Сильный!
   Он бы имел мышцы. Он бы мог все изменить.
   Он мог бы... Он мог бы..
   Он переключился на большие уолдики размером с человеческое тело.
Сила - они были сильными! Одни уолдиком он вытащил из запасов
пластинку стали толщиной в четверть дюйма, поднял ее и потряс. Гулкий
грохот. Он потряс снова. Сильный!
   Он положил ее на обе ладони, согнул пополам. Металл неровно
согнулся. Он конвульсивно смял ее между двумя огромными ладонями как
ненужную бумажку. Грохот металла испугал Бальдура; сам Уолдо не
беспокоился.
   На мгновение он расслабился, ловя ртом воздух. По его лбу катился
пот; кровь стучала в ушах. Но он не устал; ему нужно было что тяжелее
сильнее. Бросившись в примыкашую складскую комнату, он выбрал
стальной уголок длиной денадцать футов, подтолкнул его туда, где
могли достать гигантские руки и метнулся назад.
   Балка косо торчала из проема; он дернул ее влево, оставив большую
зарубку на ране проема. Он не заметил этого.
   Балка стала отличной дубинкой в большом кулаке. Он взмахнул ею.
Бальдур отпрянул, прячась от больших рук за кольцом управления.
   Мощь! Сила! Сокрушительная непобедимая сила... Рывком он остановил
балку перд стеной. Нет... Но он схватил конец балки левым уолдиком и
попытался согнуть. Большие уолдики были построены для тяжелой работы,
но балка была предназанчена для нагрузки. Он напрягся в своих
первичных уолдиках, пытаясь заставить большие кулаки выполнитьего
волю. На контрольной панели вспыхнуло предупреждение. Он слепо дал
опасную перегрузку и продолжал настаивать.
   Гул уодиков и скрежет перчаток были заглушены резким металическим
скрипом, когда балка стала поддаваться. Торжествуя, он еще сильнее
надавил на первичные уолдики. Балка еще сгибалась когда уолдики не
выдержали. Первым не выдержал привод правой руки; кулак раскрылся.
Левый кулак, освобожденный от нагрузки, швырнул балку.
   Та пробила себе дорогу через тонкую переборку, оставив рваную
дыру, затрещала и загромыхзала в смежном помещении. Но гигантские
уолдики превратились в ненужный хлам. Он вытащил свои розовые мягкие
руки из уолдиков и посмотрел на них. Его плечи развернулись и
мучительная доль проходила. Он закрыл лицо руками, слезы сочились
между пальцами. Бальдур скулил и прижимался ближе.
   На панели управления настойчиво звонил звоночек.
                               *  *  *
   Разрушения были устранены и аккуратная заплата закрывала то место,
где нашла выход балка. Но гигантские уолдики еще не были заменены, их
рама стояла пустой. Уолдо был занят созданием измерителя силы.
   Прошли годы с тех пор как он последний раз обратил внимание на
силу своего тела. Ему так мало нужна была сила; он концентрировался
на ловкости, особенно на точном и чувствительном управлении своих
тезок; избирательная эффективная работа его мышц была
непревзойденной; он умел управлять - был вынужден уметь. Но у него не
было потребности в силе.
   Имея под рукой механическое оборудование, не было сложным
соорудить прибор, который бы показывал силу хватки в фунтах силы на
циферблате. Достаточно было подпружиненной стрелки со шкалой и ручки,
за котрую держаться. Он остановился и посмотрел на приспособление.
Ему нужно было лишь снять первичные уолдики положить руку на ручку,
нажать - и он узнает. Он пока колебался.
   Ему казалось странным обращаться с чем-то столь крупным голыми
руками. Ну! Проникнуть в Другой Мир за энергией. Он закрыл глаза и
нажал. Открыл их. Четырнадцать фунтов - меньше, чем было когда-то.
   Он еще не попробовал по настоящему. Он пытался представить на
своей руке Грэмпса Шнайдера, то теплое покалывание. Сила. Дотянуться
и потребовать ее.
   Четырнадцать фунтов, пятнадцать - семнадцать, восемнадцать,
двадцать, двадцать один! Он побеждал! Он побеждал!
   Сила и смелость покинули его, он не смог сказать, что исчезло
первым. Стрелка вернулась на ноль; ему требовался отдых.
   Действительно ли он развил исключительную силу или двадцать один
фунт был просто нормой для него при его нынешнем возрасте и весе?
Нормальный сильный работоспособный мужчина, как он знал, должен был
развивать усилие порядка полутора сотен фунтов.
   Тем не менее, двадцать один фунт усилия на целых шесть фунтов
превышал все прошлые его достижения.
   Попробовать еще раз. Десять, одиннадцать... двенадцать.
Тринадцать. Стрелка поколебалась. Почему, он же только начал... это
было ужасно. Четырнадцать.
   Здесь она остановилась. Как бы он не напрягался и не
концентрировал волю, он не мог превзойти эту точку. Медленно падало
его усилие.
                               *  *  *
   Шестнадцать фунтов были максимумом, которого ему удалось достичь в
последующие дни. Двадцать один фунт казался просто случайностью,
удачной первой попыткой. Ему было горько.
   Но ведь его теперешнее положение и богатство тоже дались ему
нелегко. Он был настойчив, тщательно вспоминая, что говорил ему
Шнайдер, и пытался ощутить прикосновение рук Шнайдера. Он говорил
себе, что прикосновения Шнайдера и в самом деле делали его сильнее. И
что он просто не понял этого тогда из-за сильного поля Земли. Он
продолжил попытки.
   В глубине сознания он знал, что ему в конце концов придется искать
Грэмпса Шнайдера и просить его помощи, если сам он не справится с
этим делом. Но ему очень этого не хотелось: нет, он не боялся
путешествия, которое становилось неизбежным, хотя обычно этой причины
было более чем достаточно - он боялся, что Шнайдер не сможет ему
помочь и тогда не останется никакой надежды. Никакой.
   Лучше жить в расстройстве и разочаровании, чем без надежды. Он
снова откладывал поездку.
                               *  *  *
   Уолдо мало обращал внимание на земное время, ел и спал, когда ему
хотелось. В любое время он мог вздремнуть; однако через довольно
равные промежутки времени он засыпал надолго. Не в постел, конечно.
Человеку, который плавает в воздухе, постель не нужна. Но он взял за
правило привязывать себя к определенному месту перед восьмичасовым
крепким сном, так как это избавляло его от произвольного плавания в
беспорядочных воздушных потоках, которые могли бросить его,
бессознательного, на выключатели или рычаги.
   Решив стать сильным, он вынужден был прибегать к снотворному,
чтобы укрепить сон.
   Вернулся доктор Рэмбью и искал его. Рэмбью - безумный и полный
ненависти. Рэмбью, обвиняющий в своих бедах Уолдо. Он не чувствовал
себя в безопасности даже в Свободном Владении, потому что безумный
физик научился переходить из одного пространства в другое. И вот он
там! Только его голова высунулась из другого мира. - Я доберусь до
тебя, Уолдо! Он исчез - нет, вот он6 за спиной! Протягивает,
протягивает руки - и не руки, а извивающиеся антенны. - Ты, Уолдо! -
Но собственные руки руки Уолдо - это огромные уолдики; он схватил
Рэмбью.
   Большие уолдики ослабли.
   Рэмбью уже рядом, уже на нем, держит его за горло.
   Грэмис Шнайдер говорит ему на ухо спокойным и уверенным голосом. -
Тянись за энергией, сынок. Почувствуй ее в своих пальцах. Уолдо
схватил душащие руки, напрягся, потянул.
   Они слабели. Он побеждал. Он закинет Рэмбью в Другой Мир и там его
и оставит. Так! Одна рука сброшена. Неистово лает Бальдур; он
пытается попросить его замолчать и укусить Рэмбью, помочь...
   Собака продолжает лаять.
                               *  *  *
   Он был в собственном доме, в собственной большой комнате. Бальдур
еще раз гавкнул. - Тихо! - Он осмотрелся.
   Когда он засыпал, он был привязан четырьмя легкими оттяжками,
расположенными по осям тетраэдра. Две из них еще удерживали его пояс,
он свободно летал вокруг кольца управления. Из двух других, одна
оторвалась от пояса, ее конец плавал в нескольких футах от него.
Четвертая была разорвана в двух местах - у пояса и еще через
несколько футов, оторванный кусок свободно обвивался вокруг его шеи.
   Он оценил ситуацию. Насколько он что-то понимал, он не мог понять,
как он мог оборвать оттяжки, мечась в ночном кошмаре. Собака не могла
этого сделать; у него не было точки опоры. Он сделал это сам. Оттяжки
были легкими, назначавшимися только для удерживания. И все же ...
   Ему потребовалось несколько минут, чтобы соорудить аппарат,
который бы вместо сжатия измерял растяжение; нужно было лишь
переставить рукоять. когда это было сделано, он включил пару уолдиков
среднего размера, привязал оторванный кусок к динамометру и потянул,
пользуясь уолдиками.
   Оттяжка разорвалась при двухстах двенадцати фунтах.
   Поспешно, не теряя времени на нервную неловкость, он переделал
динамометр на сжатие. Он остановился, тихо прошептал, - Пора, Грэмис!
- и надавил.
   Двадцать фунтов - двадцать один. Двадцать пять! Больше тридцати.
Он даже не вспотел! Тридцать пять, сорок, -один, -два, -три. Сорок
пять! И шесть! И с половиной. Сорок семь фунтов!
   С тяжелым вздохом он расслабил руку. Он обессилен. Силен.
   Когда он наконец обрел спокойствие, то подумал, что делать дальше.
Первым импульсом было позвонить Граймсу, но он отказался от этого.
Достаточно скоро, когда он будет в себе уверен.
   Он вернулся к прибору и попробовал левую руку. Не так сильна, как
правая, но почти - около сорока пяти фунтов. Смешно, но он не
чувствовал никакой разницы. Просто нормальный, здоровый. Никаких
ощущений.
   Он хотел опробовать все свои мышцы. Было бы слишком долго
переделывать динамометр для удара, тяги, заднего подъема и, ох,
дюжины других упражнений. Ему нужна была площадка, именно так,
площадка с одним "же" гравитации. Что же, есть приемная и ее можно
раскрутить.
   Но вот управление ею было на кольце, а идти по коридорам было
далеко. Было кое-что поближе - центрифуга для часов с кукушкой. Он
оснастил колесо регулятором скорости, как самый простой способ
регулировки хода часов. Он повернулся к кольцевому пульту и остановил
вращение большого колеса; механизм часов дал сбой от неожиданной
перемены, и маленькая красная птичка выскочила, свистнула разок с
надеждой "Тью-у Тью-у" и скрылась.
   Держа в руке маленький блок радиоуправления двигателем, вращавшим
колесо центрифуги, он подлетел к колесу и забрался внутрь, уперевшись
ногами во внутреннюю поверхность кольца и взявшись за одну из спиц
так, чтобы при вращении оказаться в стоячем положении к центробежной
силе, когда она возникнет. Он медленно раскрутил колесо.
   Первое движение удивило его, и он едва не выпал.
   Но он восстановил равновесие и прибавил обороты. Пока все было в
порядке. Он постепенно разгонял его, испытывая растущее чувство
триумфа, когда ощутил давление псевдо гравитационного поля,
почувствовал, что ноги тяжелеют, но сохраняют силу.
   он достиг полной гравитации в одно "же". Он мог это выдержать.
Действительно мог! Разумеется сила не действовала на верхнюю часть
его тела столь же сильно, что и на нижнюю, так как его голова была
всего в футе или около того от оси вращения. Он мог это исправить,
присев на корточки, крепко держась за спицу. Это удалось.
   Но колесо качалось, а мотор барахлил. Его несбалансированный вес,
столь удаленный от оси вращения, создавал слишком большую нагрузку на
конструкцию, предназначенную лишь для часов с кукушкой и противовеса.
он выпрямился с теми же предосторожностями, ощущая отличный толчок
мышц бедра и икры. Он остановил колесо.
   Бальдур был сильно взволнован всем происходящим. Он едва не
вывихнул шею, пытаясь следить за движением Уолдо.
   Он все еще откладывал звонок Граймсу, он хотел сделать некоторые
частичные средства управления вращением приемной прямо там, на месте,
чтобы получить подходящее место для тренировки стояния.
   Потом ему предстояло освоить науку ходьбы, это выглядело простым
делом, но точно он не знал. Может оказаться довольно хитрым занятием
научиться этому.
   Затем он планировал научить ходить Бальдура. Он пытался затащить
собаку в колесо от часов, но та отказывалась. Она вырывалась и
спасалась в самой дальней части комнаты. Неважно - когда он затащит
животное в приемную, то тому просто придется учиться ходить. Нужно
было давно об этом подумать. Такая большая зверюга и не умеет ходить!
   Он представил себе каркас, в который можно поместить собаку, чтобы
та стояла прямо. Это было похоже на приспособление для обучения
ребенка ходьбе, но Уолдо этого не знал. Он никогда не видел таких
приспособлений.
                               *  *  *
   - Дядя Гус...
   - О, здравствуй, Уолдо. Как ты там?
   - Отлично. Послушай, дядя Гус, не мог бы ты прямо сейчас приехать
в Свободное Владение?
   Граймс покачал головой, - Извини, моя машина в ремонте.
   - Твоя машина все равно слишком тихоходна. Возьми такси, или
возьми с собой кого-нибудь, кто тебя довезет.
   - Чтобы ты его оскорбил по приезде? Ха-ха.
   - Я буду сладким, как сахар.
   - Ладно, Джимми Стивенс вчера что-то говорил, что хотел бы увидеть
тебя.
   Уолдо улыбнулся. - Возьми его. Я буду рад его видеть.
   - Я попробую.
   - Позвони мне. И побыстрее.
   Уолдо встретил их а приемной, которую он оставил нераскуроченной.
Как только они вошли, он начал свое представление - Рад вас видеть.
Доктор Стивенс, не могли бы вы сейчас отвезти меня на Землю? Возникли
некоторые обстоятельства.
   - Почему бы и нет - думаю, что да.
   - Поехали.
   - Подожди минуту, Уолдо. Джимми не готов обращаться с тобой так,
как следует.
   - Мне придется рискнуть, дядя Гус. Это срочно.
   - Но...
   - Никаких но. Отправляемся прямо сейчас.
   Они затолкали Бальдура в корабль и привязали его. Граймс настоял,
чтобы кресло Уолдо было наклонено назад и было как можно больше
похоже на антиперегрузочное снаряжение. Уолдо уселся в него и закрыл
глаза, чтобы избежать расспросов. Посмотрев украдкой, он заметил, что
Граймс мрачен и молчалив.
   Стивенс провел почти рекордный полет, но посадил их довольно мягко
на стоянке возле дома Граймса. Граймс тронул руку Уолдо, - Как ты
себя чувствуешь? Я кого-нибудь и мы внесем тебя в дом. Я хочу
отправить тебя в постель.
   - Нельзя этого делать, дядя Гус. Дела не ждут. Дай мне руку,
пожалуйста.
   - Что? - Но Уолдо уже потянулся за затребованной поддержкой и
поднялся.
   - Теперь, я думаю, со мной все будет в порядке, - он отпустил руку
врача и пошел к двери. - Ты не отвяжешь Бальдура?
   - Уолдо!
   Он повернулся, счастливо улыбаясь, - Да, дядя Гус, это правда. Я
больше не слаб. Я могу ходить.
   Граймс оперся на спинку ближайшего сиденья и надтреснутым голосом
сказал: - Уолдо, я старый человек. Не надо так со мной поступать. -
Он вытер глаза.
   - Да, - согласился Стивенс, - это чертовски грязный трюк.
   Уолдо озадаченно посмотрел на обоих. - Извините, - покорно сказал
он, - Я просто хотел вас удивить.
   - Все в порядке. Пойдем вниз и выпьем. Ты можешь и потом нам все
рассказать.
   - Хорошо. Пошли, Бальдур. - Собака поднялась и пошла за хозяином.
У нее была оригинальная походка, учебное приспособление Уолдо обучило
ее иноходи вместо рыси.
                               *  *  *
   Уолдо несколько дней пробыл у Граймса, набираясь сил, приобретая
новые рефлексы, укрепляя дряблые мышцы. У него не было спадов,
миастения исчезла. Все, что ему было нужно, это физическая закалка.
   Граймс быстро простил ему его излишне резкое и эффектное
представление своего излечения, но Граймс настаивал, чтобы он не
волновался из-за этого и прежде чем самостоятельно отправляться на
прогулку, полностью бы приспособился. Это было мудрым
предостережением. Даже простые вещи были для него проблемой.
Например, лестница.
   Он мог ходить по одному этажу, но спуску по лестнице нужно было
учиться. Подъем был не столь сложен.
   В один из дней появился Стивенс, вошел и обнаружил Уолдо в
одиночестве в гостиной, слушающим стереошоу.
   - Здравствуйте, мистер Джонс.
   - Ох - здравствуйте, доктор Стивенс. - Уолдо поспешно наклонился,
нащупал туфли, натянул их. - Дядя Гус сказал, что я должен их все
время носить, - объяснил он.
   - Все так делают. Но вы застали меня в врасплох.
   - О, это неважно. Вы не должны носить их дома. А где док?
   - Уехал на день. А вы их не носите? Мне кажется мои медсестры
носят их всегда.
   - Да, все так и делают - но нет никаких законов, чтобы заставлять
вас.
   - Тогда я буду их носить. Но не скажу, чтобы они мне нравились.
они кажутся мертвыми, как пара выключенных уолдиков. Но я хочу
научиться этому.
   - Научиться носить обувь?
   - Действовать как все люди. Это в самом деле довольно сложно, -
серьезно сказал он.
   Стивенс ощутил неожиданное понимание, прилив симпатии к этому
человеку без прошлого и без друзей. Это должно быть необычно и
странно для него. Он ощутил импульс исповедоваться в некоторых своих
мыслях относительно Уолдо. - Вы ведь теперь действительно сильный.
   Уолдо счастливо улыбнулся. - С каждым днем все сильнее. Я выжал
двести фунтов сегодня утром. И посмотрите, сколько жира я сбросил.
   - Вы отлично выглядите, правда. Интересная вещь, с тех пор как я
впервые вас увидел, я мечтал, чтобы вы были сильным как обычный
человек.
   - В самом деле? Почему?
   - Ну... я думаю, вы согласитесь, что вы изъяснялись со мной в
удивительно ядовитом тоне, и это было не раз. Вы все время раздражали
меня. Я хотел, чтобы вы были сильным. и я мог вытрясти из вас душу.
   Уолдо ходил взад-вперед, привыкая к туфлям. Он остановился и
посмотрел на Стивенса. Он выглядел достаточно озадаченным. - Вы
имеете в виду, что хотели драться со мной на кулаках?
   - Точно. Вы разговаривали со мной так, как человек не имеет права
разговаривать, если он не готов подкрепить слова кулаками. Если бы вы
не были инвалидом, я бы поколотил вас один, о!, сколько угодно раз.
   Уолдо, казалось, боролся с новой идеей. - Я думаю, что понимаю, -
тихо сказал он. - Ладно, хорошо. - С этими словами он, широко
размахнувшись, нанес мощный удар. Стивенс менее всего ожидал этого;
удар застал его врасплох; Он упал, потеряв сознание.
   Придя в себя, он обнаружил, что сидит в кресле. Уолдо тряс его. -
Это было неправильно? - с тревогой спрашивал он.
   - Чем вы меня ударили?
   - Своей рукой. Это было неправильно? Вы не этого хотели?
   - Не этого ли я... - У него перед глазами еще проскакивали искры,
но ситуация начала его веселить.
   - Послушайте, это что, вы сами придумали, как правильно начинать
драку?
   - А что не так?
   Стивенс пытался объяснить ему этикет кулачного боя у современных
американцев. Уолдо казался озадаченным, но в конце концов кивнул.
   - Я понял. Сначала нужно предупредить другого человека. Хорошо...
поднимайтесь, и мы это сделаем.
   - Полегче, полегче! Подождите минуту. Вы никогда не дадите мне
закончить то, о чем я говорил. Я был сердит на вас, но больше этого
нет. Именно это я пытался вам сказать. Ох, вы были совершенно
невыносимы, в этом нет сомнения. Но вы не могли этого избежать.
   - Я не хочу быть отталкивающим, - серьезно сказал Уолдо.
   - Я знаю это, и вы совсем не такой. Теперь, когда вы сильны, вы
мне нравитесь куда больше.
   - В самом деле?
   - Да. Но больше не практикуйтесь на мне в этих ваших тумаках.
   - Не буду. Но мне непонятно. И, знаете ли, доктор Стивенс...
   - Зовите меня Джим.
   - Джим. Очень трудно понять, что люди от тебя ждут. Я в этом почти
не разбираюсь. Взять хотя бы отрыжку: я не знал, что нельзя рыгать,
когда вокруг люди. Мне это казалось обыкновенным. Но дядя Гус
говорит, что это не так.
   Стивенс пытался объяснить ему это - не слишком хорошо, впрочем,
так как понял, что Уолдо почти совсем не имеет представления, даже
теоретического, как вести себя в обществе. У него не было даже
концепции сложности нравов, взятой из беллетристики, так как он
практически не читал таковой. Он прекратил читать рассказы еще в
детстве, поскольку у него отсутствовал жизненный опыт, необходимый
для восприятия художественной литературы.
   Богатый, могущественный, гений механики, он все еще нуждался в
посещении детского сада.
   - Ты мне здорово помог, Джим. Ты объясняешь все куда лучше, чем
дядя Гус. Давай я найму тебя, чтобы ты учил меня мало опыта в этом, -
предложил Уолдо.
   Стивенс подавил легкое чувство досады.
   - Извини. У меня есть работа, которой я занимаюсь.
   - О, это не проблема. Я заплачу тебе больше, чем они. Ты можешь
сам назвать свою зарплату. Это сделка.
   Стивенс глубоко вдохнул и выдохнул.
   - Ты не понимаешь. Я инженер и не нанимаюсь в слуги. Ты не можешь
нанять меня. Да, я помогу тебе, чем смогу, но я не возьму за это
деньги.
   - А что не так с получением денег?
   Стивенс подумал, что вопрос поставлен неправильно. В таком виде на
него невозможно было ответить. Он пустился в долгие и нудные
рассуждения о профессиональном и деловом общении. Учитель из него был
действительно никудышный, и Уолдо скоро запутался.
   - Я боюсь, что не понимаю. Но, послушай, ты не мог бы меня
научить, как вести себя с девушками? Дядя Гус говорит, что не
отважится привести меня в компанию.
   - Хорошо, я попробую. Я обязательно попробую. Но, Уолдо, я
приехал, чтобы обсудить с тобой кое-какие проблемы, с которыми мы
столкнулись на станции. Насчет этой теории двух миров, о которой ты
мне говорил...
   - Это не теория, это факт.
   - Хорошо. Я хотел бы знать, когда ты думаешь вернуться в Свободное
Владение и продолжить исследования? Нам нужна некоторая помощь.
   - Вернуться в Свободное Владение? Я об этом даже не думал. Я не
собираюсь продолжать исследования.
   - Не собираешься? Но, боже мой, ты не закончил и половины
намеченных исследований!
   - Их могут провести твои ребята. Я, конечно, помогу предложениями.
   - Ладно... может быть, нам удастся заинтересовать Грэмпса
Шнайдера... - неуверенно сказал Стивенс.
   - Я бы тебе не советовал, - отозвался Уолдо. - Я покажу тебе
письмо, которое он мне прислал. - Он поднялся и сходил за письмом. -
Вот.
   Стивенс просмотрел его.
   "... ваше великодушное предложение принять вашу долю в новом
энергетическом проекте, я благодарю, но, честно говоря, меня не
интересуют подобные вещи, и я посчитал бы ответственность обузой. Что
касается известия о вновь обретенной вами силе, то я рад, но не
удивлен. Энергия Другого Мира принадлежит тому, кто ее потребует...
   И так далее. Все это было написано четким спенсеровым почерком,
немного прыгающим; риторика не содержала ни одного разговорного
выражения, которые употреблял Шнайдер.
   - Гм-м... я думаю, что понял, о чем ты говорил.
   - Я думаю, - серьезно сказал Уолдо, - что наши манипуляции с
приборами кажутся ему довольно детскими.
   - Думаю, что так. Скажи, что ты сам собираешься делать?
   - Я? Точно не знаю. Но я скажу тебе одно: я собираюсь развлечься.
Я намерен хорошенько развлечься. Я только начинаю понимать, как
здорово быть человеком!
                               *  *  *
   Его костюмер застегнул другую туфлю.
   - Рассказать вам, почему я занялся танцами - это очень длинная
история, - продолжил он.
   - Меня интересуют подробности.
   - Звонят из госпиталя, - сказал кто-то в костюмерной.
   - Скажите им, что я скоро там буду. Полагаю, что вы придете
завтра, во второй половине дня? - сказал он женщине-репортеру. - Вы
сможете?
   - Да.
   К нему через окружавшую его толпу проталкивался человек. Уолдо
поймал его взгляд.
   - Привет, Стенли. Рад тебя видеть.
   - Привет, Уолдо, - Глизон вытащил из-под накидки какие-то бумаги и
бросил их на колени танцору.
   - Сам привез это. Хотел еще раз посмотреть твою постановку.
   - Нравится?
   - Отлично.
   Уолдо улыбнулся и взял бумаги.
   - Где пунктир для подписи?
   - Лучше прочитай сначала, - предостерег его Глизон.
   - Ой, черт, нет. Если это устраивает тебя, то это устраивает и
меня. Одолжишь свою ручку?
   Озабоченный маленький человек протолкнулся к ним.
   - Насчет той записи, Уолдо...
   - Мы обсуждали это, - решительно сказал Уолдо. - Я выступаю только
перед зрителями.
   - Мы совместим ее с бенефисом Теплой Весны.
   - Это меняет дело. О'кей.
   - Пока вы здесь, взгляните на этот макет.
   Это была уменьшенная копия на листе двадцать четвертого формата:
                            ВЕЛИКИЙ УОЛДО
                            и его труппа
без даты и места представления, но с изображением Уолдо в виде
Арлекина, высоко взлетевшего в воздух.
   - Отлично, Сэм, отлично! - счастливо кивнул Уолдо.
   - Снова звонят из госпиталя!
   - Я уже готов, - ответил Уолдо и поднялся. Костюмер накинул на его
худые плечи уличный плащ. Уолдо резко свистнул:
   - Ко мне, Бальдур! Пошли.
   В дверях он на мгновение остановился и помахал рукой.
   - Спокойной ночи, ребята!
   - Спокойной ночи, Уолдо.
   Замечательные парни.

                               Конец