|
|
Гарм ВИДАР
Рассказы
TERTIA VEGILIA
TERTIUM NON DATUM?
АЛИБИ
БОЛОТО
ВЕДЬМА
ГОРОД-У
ЕРЕТИК
ЖЕЛЕЗНАЯ ЛОГИКА АБСУРДА
ЗАКОНЫ ПЯТИМЕРНОГО МИРА
ЗАПАХ СМЕРТИ
ИМЯ ИМ - ЛЕГИОН...
КАК ПРИШЕЛЬЦЫ, ТАК И УШЕЛЬЦЫ
КОММУНАЛЬНЫЙ ТРИПТИХ
КОРИДОР
КРИТИЧЕСКАЯ ТОЧКА
ЛАБИРИНТ
МИССИЯ
НА ПУТИ К ШАМБАЛЕ
НОЧЛЕГ
ОНЕЙРОИД
ПЛАМЯ, КОТОРОЕ НАС ПОЖИРАЕТ...
ПОКА ДУЕТ ВЕТЕР
ПОЛНОЛУНИЕ
РУКОПИСЬ
С ИСКАЖЕННЫМ И СВЕТЛЫМ ЛИКОМ
СКОРПИОН В ПАУТИНЕ
ТРИ КРУГА НЕНАВИСТИ
ЧЕРНЫЙ ЗАМОК
ЧЕРТОВО КОЛЕСО
ЭМИГРАНТ
ПЛАМЯ, КОТОРОЕ НАС ПОЖИРАЕТ...
1. МАРИОНЕТКИ
Натяжение нитей ослабло, и две марионетки бесшумно упали на пол.
- Мрачновато получается, - сказал кукловод, задумчиво глядя куда-то
сквозь режиссера.
В пустом зале они были вдвоем. Кукловод и режиссер.
- Но я специально хотел выделить эти нити. Как символ взаимосвязи
событий и персонажей.
- Вот как раз эти нити и производят столь тягостное впечатление, - не
сдавался кукловод.
- Нет, вы должны понять, - заволновался режиссер. Был он молод.
Скорей всего, это был его первый самостоятельный спектакль, - эти нити как
символ чего-то светлого тянутся куда-то вверх к тому, что их там
объединяет.
- Возможно, возможно, - задумчиво отозвался кукловод, - но в то же
время эти нити сковывают, связывают персонажей и, одновременно
перепутываясь, сами порождают путаницу и взаимонепонимание, ведут к
саморазрушению и гибели, обрываясь и лишая ваших персонажей этой последней
поддержки - этих персонифицированных иллюзий.
- Вот видите, - обрадовался режиссер, - значит, вы поняли, что я
хотел этим сказать: люди сами разрушают те светлые нити, что их связывают.
- Но в вашей трактовке действуют не люди, а... марионетки какие-то.
Эти нити сами запутываются и рвутся, а куклы - словно их жертвы.
- Ну я не понимаю, как вы не понимаете... - в конец запутался
режиссер.
- По-моему, в жизни человек решает все сам, никто его не тянет за
веревочку, - обиделся кукловод.
- А долг, морально-этические нормы, память в конце концов, -
встрепенулся режиссер.
- Ну разве что память, - обмяк кукловод.
Натяжение нитей ослабло, и две марионетки бесшумно упали на пол.
2. ЗОВ
Утром, когда он прозвучал в первый раз, никто не обратил на него
внимания. Днем он повторился, но те, кто его услышал, не придали этому
никакого значения.
Вечером он прозвучал в третий раз.
А ночью из города ушли все мальчики. Все до единого: от только
начавших ходить до достигших той зыбкой границы, переходя которую, мальчик
становится мужчиной.
Ушли все! Город опустел, словно выпотрошенная куриная тушка.
Ветер беззлобно гнал по пустынной улице обрывки газет, измятые
бумажные стаканчики...
Город словно вымер, хотя там еще оставались люди.
Город затаился и ждал, но люди знали, что ожидание напрасно. Не было
отчаянья и безумных попыток что-либо исправить. Была лишь печаль и
покорность.
В предрассветной промозглой мгле смутно вырисовывались громады
многоэтажных бетонных коробок, тупо пялящихся слепыми черными провалами
окон на пустынные улицы. Света нигде не зажигали. А в каждом провале можно
было угадать одну или две тени, застывшие в безмолвном ожидании.
Безмолвном и бессмысленном.
Одинокий уличный пес, устало дотрусив до центральной площади города,
сел и, запрокинув голову, завыл...
И город ответил ему жутким многоголосым воем.
И вспыхнул свет в окнах, и распахнулись двери, и люди высыпали на
улицу...
Но было поздно.
3. ПЛАМЯ, КОТОРОЕ НАС ПОЖИРАЕТ...
Ненавижу! И город этот, и дома его, и улицы...
Ненавижу грязные вонючие подъезды, превращающиеся по ночам в
бездонные клоаки.
Ненавижу окна, внезапно вспыхивающие в темноте и гаснущие в самое
неподходящее время, словно скабрезно подмигивающие из мрака злые глаза.
Ненавижу асфальт, засохшей коркой покрывающий изгаженную землю.
Ненавижу хилые палисаднички, фиговыми листками приютившиеся на
уродливом урбанистком теле.
Ненавижу память! Память, которая связывает меня с этим городом.
Ненавижу потому, что пуповина зависимости, петлей захлестнувшая
горло, безнадежно крепка...
Ненавижу себя!
За бессилие и боязнь.
За тупость и безысходность.
За ненависть.
За...
Человек, одиноко бредший по пустынной улице, сделал еще несколько
шагов и упал, уткнувшись лицом в растрескавшуюся черную кожу асфальта...
И тонкий заячий всхлип взметнулся и захлебнувшись утонул в
нарастающем реве огня...
Внезапно вспыхнувшие в семи местах гигантские пожары почти мгновенно
превратили город в бушующее огненное море. Огонь, урча, давясь и
захлебываясь, пожирал деревья, пластик, материю и плоть, камни, бетон,
металл и землю, безумным зверем набрасываясь на любую добычу...
И когда человек с трудом приподнял отяжелевшую, словно наполненную
ртутью голову и посмотрел вокруг, то увидел... лишь пепел...
Кругом один только пепел...
И тогда человек наконец заплакал.
БОЛОТО
Через минуту все было кончено. Лишь рука, судорожно вытянутая к
слепому бельму небес, задержавшись на мгновение, словно обелиск над
могилой неизвестного героя обозначила то место, где совсем недавно сидел
Весельчак. Но вот болото издало глухой, утробный, чавкающий звук и рука
медленно исчезла в пучине вслед за всем остальным.
- Все, - равнодушно буркнул Косой, - отхохотался болезный...
- А ты радуешься, гнида? - столь же равнодушно просопел Толстяк,
стараясь как можно незаметнее проверить насколько крепка кочка под ним.
- Конечно радуюсь, - откровенно издеваясь фыркнул Косой. - Я и когда
ты пойдешь ко дну радоваться буду, а когда все остальные пузыри начнут
пускать - плясать стану и песни похабные петь при этом.
- Надеешься всех нас пережить? - спокойно спросил Отшельник, лежа
навзничь и бездумно глядя в серое небо, на которое только что в
предсмертном откровении так мучительно указывала рука тонущего Весельчака.
Небо было тусклым тупым и бессмысленным, словно взгляд уставшего
идиота.
- А-то как же, - радостно откликнулся Косой и тоже лег навзничь,
закинув руки за голову. - Иначе и жить не стоит!
- А мы и не живем вовсе, - подал спокойный голос Болтун, со своей
крохотной кочки, которая едва возвышалась из болота.
"А Болтуну-то не долго осталось, - почти сочувственно подумал
Толстяк, удовлетворенно оглядывая свою кочку, на которой могло свободно
разместиться еще, как минимум два, таких же как он толстяка. - Да-а-а, не
жилец наш Болтун, это точно!"
- Это ж почему, скажи на милость, мы не живем?! - окрысился вдруг на
Болтуна Косой.
"Ну и чего он к нему привязался? - покачал головой Толстяк. - Не
видит, что ли, у парня той жизни всего на пару часов осталось..."
- Жизнь это искусство! - философски заметил Отшельник. - А об
искусстве судить можно лишь субъективно...
- Да уж, - подал скрипучий голос со своей кочки Прыщ, который
беззаботно проспал гибель Весельчака и сейчас спешил наверстать упущенное.
- Жизнь штука такая... Порой вот так живешь себе, спокойно живешь, добра
наживаешь и вдруг - бац! А бывает и наоборот...
- Как это? - не понял Косой.
- А так, - зевая спокойно ответил Прыщ. - Вроде и не жил вовсе, а
глядь уже в болото и сыграл!
- Бывает, - равнодушно подтвердил Отшельник. - Вот у нас тут давеча
был один такой, по имени Шустрый... Вы его не застали. Все суетился -
суетился, кочку свою обустраивал. Говорил, как обустроит, так жить
начнет... И вдруг хлоп и в болоте - сорвался, когда северный конец полез
укреплять. Только булькнул разок на прощание и все. Теперь на его кочке
вон Длинный живет.
- Ну живу, - раздраженно буркнул Длинный, - ну и что? А вы бы хотели,
чтобы я вслед за Шустрым булькнул? Не дождетесь!!!
- Ну что вы все заладили, - миролюбиво заворчал Толстяк, - живешь -
не живешь, булькнул - не булькнул, субъективно - объективно... Все мы
булькнем когда-нибудь. Главное, пока не булькнул друг-другу нервы не
портить! Спать есть где - хорошо! Жрать есть что - отлично! Вот это
объективно. А все остальное... болото.
- А я, все равно, уйду! - упрямо сказал Болтун.
"Ну, куда ты уйдешь?!" - подумал Толстяк и даже сам устыдился того
оттенка, которым была окрашена эта мысль. - Нет правда, ведь от болота еще
никто не уходил..."
- А тебя никто здесь и не держит, - раздраженно фыркнул Косой.
- Но никто и не гонит, - равнодушно добавил Отшельник.
"Но никто ничего и не потеряет, если тебя не станет..." - подумал
Толстяк и вновь ему стало стыдно.
- А я, все равно, уйду! - почти выкрикнул Болтун. - Нельзя же вот
так... всю жизнь... на кочке...
- Можно, - сказал Отшельник и зевнул.
- Нужно! - добавил Косой и яростно высморкался.
- Лучше так, чем в болоте по уши, - лениво почесываясь подытожил
Прыщ.
Толстяк было подумал, что... Но за это ему стало уж совсем стыдно и
он отогнал все мысли куда подальше...
- А я, все равно, уйду, - печально сказал Болтун и отвернулся.
Кочка под его ногами стала совсем крохотной.
Толстяк лег так, чтобы не видеть этой крохотной кочки и постарался
заснуть...
Когда Толстяк проснулся, совсем крохотная, не более полуметра в
диаметре, кочка Болтуна была пуста.
И не понятно было: то ли Болтун действительно ушел, то ли, что было
куда вероятнее, просто булькнул.
Да и куда от болота уйдешь!
Никто не разу не вспомнил о Болтуне.
И Толстяк тоже вскоре о нем позабыл.
Лишь однажды ночью Толстяку показалось, что он слышит тихий печальный
голос Болтуна. Это случилось, как раз сразу после того дня, когда Прыщ во
сне сорвался с кочки и булькнул, а на его кочку перебрался Длинный. Но
утром, естественно, никакого Болтуна не оказалось...
Потом булькнул и Длинный...
И Косой, который так надеялся всех пережить, тоже булькнул следом.
А когда пришел черед Отшельника, то он по секрету признался Толстяку,
что Болтун таки приходил. И захлебываясь рассказывал, что всего в двух
днях пути болото кончается, и там вроде бы кругом твердая сухая земля...
Но Отшельник ему тогда не поверил, а чтобы Болтун своими дурацкими
разговорами не морочил никому голову, он - Отшельник под утро Болтуна-то и
утопил...
И правильно сделал!
Кругом болото! Одно болото!
И нет, НЕТ НИЧЕГО ИНОГО!!!
И будь он проклят это Болтун! Он всегда был гнидой! Вечно болтал, а
сам при этом о чем-то постоянно думал...
А тут... Кочка вон совсем крохотная стал - того и гляди булькнешь!
Ну, неужели он гад прав был?
И я и не жил вовсе?!!
ОНЕЙРОИД
Жизнь есть способ существования
белковых тел...
Ф. Энгельс
Федор ткнулся лбом в стекло и проснулся. Автобус круто свернув
направо, притормозил. В полупустой в этот вечерний час салон вошла
старушка. Федор мельком глянул на нее и, хотя в этом не было
необходимости, встал - уступил свое место. На следующей остановке из
автобуса вышли все, кроме Федора и старушки. Федор впал в задумчивость, не
зная: то ли сесть опять, то ли вообще выйти и пройти оставшиеся остановки
пешком (он иногда себе позволял это перед сном). Все равно дома никто не
ждал, ибо в свои тридцать лет Федор был одинок в этом городе, а иногда,
казалось, и в этом мире.
Пока Федор мялся в поисках ответа на столь животрепещущий вопрос,
старушка встала и направилась к выходу. Проходя мимо Федора, старушка
окинула его внимательным взглядом неожиданно молодых и проницательных
глаз. Федор поежился.
- Милок! Будь так добр, у тебя лицо такое честное, занеси пакетик на
почту - отправь бандерольку! - старушка заглядывала Федору прямо в душу
своими молодыми глазами. - А то стара я стала, силы не те... а внучек
гостинец ждет.
И пока Федор соображал, как собственно он должен себя вести, старушка
ткнула ему в руки аккуратно перевязанный пакет и неожиданно резво
выскочила в так кстати открывшиеся двери остановившегося автобуса. Федор
автоматически шагнул вслед за ней. Автобус с грохотом закрыл двери и
взревел так, что Федор оглянулся. Обдав Федора вонючим облаком выхлопного
газа, автобус рванул с места и растаял в ночи. Федор огляделся - старушки
нигде не было.
- Что же мне теперь делать? - Федор задумчиво разглядывал сверток.
Одна из сторон, где должны были находиться адреса отправителя и
получателя, была покрыта значками, похожими на арабскую вязь.
- Парень!!!
От неожиданности Федор сунул сверток за пазуху. В тени под деревом
стоял верзила в каком-то немыслимом плаще. Когда порыв ветра распахнул на
мгновение плащ на его груди, там тускло блеснул металл.
- Ты старушку здесь не видал? - спросил верзила невыразительным
голосом.
- Нет! - ответил Федор почти честно и на всякий случай попятился.
- Ну-ну, - пробурчал верзила и отступил в тень, но Федор мог
поклясться, что он никуда не ушел, а просто затаился.
Не уточняя местоположение верзилы, Федор, оглядываясь, припустил по
темному переулку.
- Стой! Закурить есть? - Федор почти налетел на двух подгулявших
парней.
- Не курю!
- Тогда дай десять копеек!
Если бы это происходило еще полчаса назад, Федор, чтобы не
связываться отдал эти несчастные десять копеек. Но таинственный пакет,
лежащий за пазухой...
- А-а-а!!! - завопил вдруг Федор и прямо головой боднул в одну из
наглых рож, лягнув правой ногой в ту сторону, где по его предположению
должна была находиться вторая.
Прыгнув вперед, придерживая обеими руками пакет за пазухой, Федор
помчался к спасительному подъезду своего дома. Кажется, его никто не
преследовал.
Захлопнув за собой входную дверь, Федор тяжело привалился к косяку и
затаился. Его пустая знакомая квартира казалось жила своей собственной
автономно-незнакомой жизнью. Где-то капала вода, ни с того, ни с сего
скрипнула половица, задребезжала чашка от проехавшего на улице автомобиля,
равномерной поступью шел куда-то старый дешевый будильник, мирно заворчал
холодильник. Федор успокоился, включил везде свет, прошел в комнату и сел
на видавший виды диван. Пакет он достал из-за пазухи и положил рядом. В
своей комнате при ярком электрическом свете все уже не казалось столь
таинственным и тревожным. Если бы не болела голова, которой Федор
"бодался", можно было подумать, что все ему приснилось. Федор расслабился,
лишь изредка поглядывая на пакет. Но в это мгновение зазвонил телефон в
прихожей.
- Алло! Алло?! - прокричал Федор, но в трубке только потрескивало и,
казалось, кто-то напряженно сопел где-то на другом конце света.
- Алло! Алло! - кричал Федор даже когда в трубке пошли уже короткие
гудки.
В это время погас свет. Погас, видно, во всем квартале, потому что в
доме напротив было тоже темно. Не сразу до Федора дошло, что в дверь
кто-то стучит. Заметавшись по темной комнате, Федор схватил пакет и
зачем-то сунул его в холодильник.
- Кто там? - спросил Федор, прижавшись горячим лбом к холодному
дереву входной двери.
- Это я, Федя, сосед Михалыч! У тебя свечки нет?
- Сейчас, сейчас, - засуетился Федор, - ну вот, а я напридумывал тут
разное, - бормотал Федор под нос, в темноте шаря по двери в поисках замка.
- Ты с кем беседуешь? - поинтересовался с той стороны Михалыч.
"Зачем это ему знать?" - метнулось в голове, но руки сами нашарили
замок и распахнули дверь. Из темноты на Федора глядели два светящихся
зеленых глаза. Раздалось глухое рычание.
- А!!! - завопил Федор и всем телом навалился на дверь.
- Шарик, назад! Ты чего, глупая псина? Ты, Федя, прости - совсем
собака в темноте очумела.
- Ничего, ничего, - промямлил Федор, протягивая дрожащей рукой
свечку. Дверь он на всякий случай только приоткрыл и придерживал другой
рукой, чтобы в любой момент захлопнуть.
- Ты бы зашел когда, - ворковал в темноте Михалыч, - а то все один да
один. Все работаешь да работаешь...
- Да, да, как-нибудь выберусь.
- Вот, я Шарика в ванной запру - отдохнем культурненько, пока жена в
отъезде.
- Да, да, может, даже завтра...
- Кстати, Федя, тебя тут днем какая-то старушка спрашивала. Может, из
ЖЭКа?
- Спасибо, я уже с ней виделся, - сказал Федор и судорожно захлопнул
дверь.
Федор прошел на кухню. При свете свечи все вокруг стало зыбким, как
во сне. По стенам метались огромные тени. Нырнув в холодильник, Федор
проверил пакет - пакет лежал там, где он его положил. Достав из
холодильника бутылку с кефиром, Федор сел за стол и стал ужинать. Полумрак
настраивал на философский лад.
- Действительно, почему бы мне не сходить в гости к Михалычу,
например, или еще куда-нибудь? А может, даже пригласить кого-то к себе?
Ведь нельзя же так...
- Извините, пожалуйста... У вас входная дверь была не закрыта, - на
пороге кухни стоял румяный здоровяк, в одной руке он держал допотопный
чемоданчик, а в другой - разводной ключ.
- Вы кто? - нервно выкрикнул Федор.
- Электромонтер я, проводку вот проверить должен.
- А, пожалуйста, - успокоился Федор, но мысли уже спутались,
перемешались, и Федор отрешенно отвернулся и стал глядеть в окно. Монтер
бряцал своим разводным ключом, клацал чемоданчиком и шарил по стенкам.
Федор попытался вспомнить, о чем это он думал: о чем-то важном...
- Ну вот, хозяин, извините, если что не так. Сейчас свет будет.
И действительно, вспыхнул свет. Федор проводил монтера до двери.
Долго зачем-то тряс ему руку. Наконец дверь за монтером закрылась.
"Пакет!" - обожгла мысль. Федор бросился к холодильнику. Холодильник
был пуст. Федор подбежал к окну и стал вглядываться в непроницаемый мрак
за стеклом. Силясь разглядеть хоть что-то в окружающей тьме, Федор ткнулся
лбом в стекло и... проснулся.
Автобус круто свернув направо, притормозил. В полупустой в этот
вечерний час салон вошла старушка. Федор мельком глянул на нее и что-то
удивительно знакомое почудилось в ее облике, в этих неожиданно молодых
проницательных глазах.
- Кажется, я ее уже видел... вчера.
Пока Федор мучительно пытался припомнить что-то, связанное с этой
старушкой, она прошла вперед и села на свободное место. Так ничего и не
вспомнив, Федор вышел на следующей остановке из автобуса. Придя домой,
поужинал и лег спать.
Ночью ему снились звезды, пришельцы и страшные тайны. Ночью он был
причастен к спасению судьбы какой-то инопланетной цивилизации. В общем,
чепуха всякая, которая только во сне и может присниться.
Но иногда...
АЛИБИ
- Это тот, кто вам нужен, капитан.
- Но это же...
- Спокойствие, только спокойствие, капитан! У него необычайно острый
слух.
В самом дальнем углу, самого захудалого бара, какой только мог
встретиться на Большой Звездной Дороге, сидел самый выдающийся частный
детектив Союза 66 - Галактик (так по крайней значилось в путеводителе по
спиральной Туманности С-07).
Опершись на гипертрофированную переднюю пару ложноног, Великий
Детектив изучал меню двумя наборами фасеточных глаз. Каждый глаз состоял
из 161-го зоркого с металлическим отливом инфраглазка.
- Разрешите представить, - произнес спутник капитана, - Капитан
Глазз. М-р Марбл - Великий сыщик.
- Вы преувеличиваете, - буркнул м-р Марбл, - просто сыщик хорошей
квалификации.
При этом задняя пара ложноног сыщика незаметно скользнула под стол и
стала там что-то напряженно почесывать.
Представивший капитана Глазза почел за благо тихо исчезнуть,
справедливо решив - миссия исчерпана.
Капитан был закален и выдержан, поэтому, слегка поежившись, он смело
подсел к столу и, как человек прямой, перешел прямо к делу.
- Видите ли, м-р Марбл, дело в том...
- Вы недавно вернулись с планеты Лю созвездия Хрю-Оз? - неожиданно
прервал капитана м-р Марбл.
- Да... - удивился капитан. - А как вы догадались?
- О! Это очень просто, - интригующе проворчал м-р Марбл. После этого
он выбрался из своего угла и стал совершать перемещения: то удаляясь от
места, где сидел капитан Глазз, то приближаясь. Для этой цели м-р Марбл
использовал попеременно то обе пары ложноног, то обе пары ложнорук.
- ...Все просто. Я бы сказал: все написано у вас на лице, капитан...
- задумчиво вещал м-р Марбл. - Лицо ваше, капитан, имеет синюшный оттенок.
Так бывает, если провести некоторое время на планете с атмосферой, по
составу несколько отличающейся от привычной для вас. Как раз на грани, где
любой уважающий себя Звездный Волк, пусть испытывая некоторый дискомфорт,
обязательно будет считать делом чести - обойтись без скафандра. Именно
такой планетой и является Лю созвездия Хрю-Оз.
- Просто поразительно! - воскликнул потрясенный капитан Глазз. - А
я-то думал, что такой цвет лица у меня от несварения желудка. Видите ли,
м-р Марбл, у нас вышел из строя корабельный кок-кибер, и я вынужден был
сам готовить завтрак. Радист и механик его есть отказались (под вздорным
предлогом: мол я хочу их отравить). А я съел все три порции, но теперь...
- Это совпадение случайно, - перебил капитана м-р Марбл и, помолчав,
добавил:
- Значит, на корабле вас трое, не считая кок-кибера.
- Сверхъестественно... - прошептал капитан Глазз, - но откуда...
- Вы сами об этом только что сказали, - отрезал м-р Марбл и впился
взглядом всех своих 322-х глазков капитану в район сонной артерии.
Капитан решил не затягивать визит и торопливо стал излагать суть
истории:
- Вчера, в 16 часов 00 минут, по среднегалактическому времени весь
экипаж, включая кок-кибера, собрался в кают-компании обсудить итоги
экспедиции. Вся собранная информация была помещена в единый блок памяти -
кристалл. Копии материалов стерты. В 16 часов 29 минут все отправились по
своим местам. Радист - в рубку (в 16 часов 30 минут должен был начаться
сеанс связи с базой). Я - на мостик. Механик - в рефрижераторный отсек, а
кок-кибер - на камбуз. Как только я поднялся на мостик, меня по видеофону
вызвал механик из рефрижераторного отсека. Было ровно 16 часов 30 минут. И
тут я вспомнил, что кристалл с отчетом остался на столе в кают-компании.
Закончив разговор с механиком, я направился в кают-компанию, но на
полпути был застигнут сигналом тревоги на камбузе. Из рубки выскочил
радист, а в дальнем конце коридора показался механик, и мы втроем
бросились на камбуз.
Печальная картина предстала перед нашими глазами. Очевидно
микрометеорит пробил обшивку и вывел из строя нашего кок-кибера.
Когда мы вместе вернулись в кают-компанию, обсудить наше положение,
кристалла на столе не было.
- Значит, - подытожил м-р Марбл, - если исключить возможность
всеобщего сговора, что мне кажется маловероятным, алиби есть у всех.
М-р Марбл взгромоздился на стул и сплел все свои ложноруки и
ложноноги в единый тугой узел.
- Алиби есть у всех кроме... кок-кибера.
- В том-то и дело, м-р Марбл. Я бы первый заподозрил этого паршивца,
вечно пристававшего со своей навязчивой идеей Порядка и Всеобщей Гармонии!
- воскликнул капитан Глазз.
- Что сие значит? - удивился м-р Марбл.
- Знаете, м-р Марбл, - смущенно опустив глаза, отвечал капитан Глазз,
- я понемногу становлюсь несколько э... рассеян: то скафандр забуду на
место повесить, то вот кристалл забыл... А этот паршивец вечно грозился
меня проучить.
- Вот и проучил.
- Я бы так и подумал но у него, можно сказать, алиби самое железное.
Он жарил гренки к ленчу.
- Ну и что?
- Все очень просто. Кок-кибер приступил к приготовлению гренок в 16
часов 30 минут, а в 16 часов 34 минуты уже был выведен из строя.
- Но ему хватило бы четырех минут - прийти и взять кристалл?
- Хватило бы и минуты, но он жарил гренки.
- Дались вам эти гренки! - рассвирепел Великий Сыщик.
- Как же! - запротестовал капитан Глазз. - Ведь в них-то все дело. В
них, и в сковороде...
- Поэтому-то вы считаете, что алиби кок-кибера железное? - хмыкнул
м-р Марбл.
- Да, - невозмутимо ответствовал капитан Глазз, - гренку надо
обжарить с двух сторон. На сковороде умещаются одновременно только две
гренки, а каждая из сторон - обжаривается ровно минуту.
К моменту аварии готовых гренок было как раз три, то есть на их
обжаривание ушло ровно четыре минуты.
Капитан замолчал и посмотрел на м-р Марбла, но Великий Сыщик,
казалось, впал в спячку. Только слабое подрагивание ложнорук и неспешное
подергивание ложноног говорило о том, что это не спячка, а интенсивная и
мучительная работа мысли.
Но вот м-р Марбл ожил:
- Вы прилетели на десантном катере?
- Да, м-р Марбл.
- Ваш корабль не входил в плотные слои атмосферы?
- Нет, м-р Марбл.
- Тогда, - просиял Великий Сыщик, - свяжитесь с кораблем и спросите,
не обратили ли ваши помощники свое драгоценное на некий объект,
вращающийся по орбите искусственного спутника вокруг вашего же корабля?
Капитан Глазз достал портативный видеофон и, недоверчиво поглядывая
на м-р Марбла, стал вызывать корабль.
- Радист Носс слушает, - пропищал видеофон через несколько секунд.
- Интересно, - пробурчал м-р Марбл. - Как зовут механика на этом
корабле?
- Да, капитан, - пищал тем временем видеофон, - мы уже давно заметили
ЭТО, но не решались вас беспокоить.
- Прекрасно, - вмешался Великий Сыщик, - пусть доставят ЭТО на борт.
- Капитан! - заверещал видеофон через некоторое время, - это
кристалл!
Вот и чудесно, - подытожил непревзойденный детектив - м-р Марбл.
- Но как? Откуда? Каким образом? - запричитал отважный, но не столь
сообразительный капитан Глазз.
- Все проще - простого, капитан. Вы сами подсказали мне разгадку. Ваш
кок-кибер таки проучил вас. Это он выкинул кристалл в мусоропровод. Правда
пожалев вас, не аннигилировал его. Поэтому кристалл целый и невредимый
болтался около корабля. Ваше счастье, что вы не вошли в плотные слои
атмосферы, а то бы кристалл сгорел безвозвратно.
- Но этого не может быть, - прошептал совершенно сбитый с толка
капитан Глазз. - Кок-кибер жарил гренки.
- Да, гренки, вы правы. В них-то все и дело, - весело потирая
ложноруки о ложноноги подтвердил м-р Марбл. - Ваш кок-кибер улучил-таки
минутку, чтобы наказать вас.
- Но как?
- А вот этого я вам не скажу, - заявил м-р Марбл и в знак того, что
аудиенция закончена, прикрыл все 322 инфраглазка и забился в свой дальний
угол.
Капитан покинул бар в сильной задумчивости, растерянно бормоча:
- Это ж надо! С виду паук - пауком, а какой интеллект!
Всю следующую экспедицию капитан Глазз жарил гренки. Он так и не
разгадал тайну сэкономленной минуты. Зато гренки к концу путешествия у
него получались отменные. И радист Носс уже не отказывался есть то, что
готовил капитан Глазз. И механик...
А, впрочем, как звали механика, тоже осталось тайной.
ЗАПАХ СМЕРТИ
Разогретый асфальт, в лучших голливудских традициях, усердно
коллекционировал отпечатки ног, лап и колес. Обладая малой толикой
воображения и свободного времени по асфальтовой книге судеб можно было
восстановить не одну драматическую историю, рельефные отпечатки которых
хранила разморенная от всей этой летней круговерти черная вязкая лента.
Нити судеб, персонифицированные в следах, переплетались в замысловатые
узоры жизненных коллизий, завязывались в узлы конфликтов или неожиданно
обрывались.
А иногда, вмести со следами, обрывалась и сама жизнь...
Его я знал еще совсем юным, угловатым и нескладным, в общем, самым
настоящим щенком. Потом наши дороги разошлись... Нет, я ему не завидовал!
Напротив, я был по настоящему рад, что Фортуна улыбнулась хотя бы одному
из нас. Я даже простил Ему то, что после крутой перемены в его судьбе, мне
уже там не хватило места.
У Него даже голос изменился: появились нотки уверенности в себе,
временами переходящие в безапелляционность. Новая униформа не уродовала
Его, а, тускло поблескивая на солнце всякими металлическими побрякушками,
как бы подчеркивала природную грацию, я бы даже сказал - породу.
И надо отдать должное, свои новые обязанности Он выполнял
самозабвенно: Босс мог спать спокойно, лучшего телохранителя трудно было
сыскать.
Но это все было так давно...
Потом я потерял Его из виду. Жизнь мотала меня по городам и весям.
Ночевки где попало, случайная работенка... Порой, на особо лихих
поворотах, мадам Судьба зашвыривала меня даже на городские свалки.
Нельзя сказать что я всегда помнил о Нем, но иногда, когда все таки
вспоминал - на душе становилось как-то теплее, хотелось верить, что
Фортуна - двуликий Янус, и то лицо, что повернуто пока в мою сторону, не
единственное, а есть еще одно... И вот когда, эта самая Фортуна, обернет
ко мне свой второй лик...
Странно все таки, что так совпало: Его взлет и мое падение, но у
Судьбы свои законы, свои мерки. Пожалуй госпожа Фортуна скорее похожа на
мадам Фемиду с неизменным ее атрибутом - повязкой на глазах (да еще с
мечом в правой руке в придачу), чем на четырехглазого, хотя конечно и
двуликого, добряка Януса.
Но недаром говорят, что, чем выше вознесешься - тем интересней будет
падать. И вот, я - потрепанный, даже несколько облезлый, но живой, а Он -
мертв!
Недоумевающий взгляд ничего не видящих глаз беспомощно устремлен в
небо. Солнечный зайчик, примостившийся на зрачке, уже не заставит Его
потешно прищуриться, как не раз бывало раньше, и упрямо тряхнуть лобастой
головой. Он - мертв. И в этих ничего не видящих глазах, уже никогда не
мелькнет отражение никакой иной мысли, кроме этой - последней: за что?
Я хотел прикрыть Ему глаза, но подумал: пусть смотрит, может, с этим
взглядом встретится еще чей-нибудь, Живой Взгляд...
Его тело, вытянувшееся струной, прямо на обочине, казалось неожиданно
большим, даже огромным. Я внимательно оглядел прилегающий участок
асфальта... Следы шин, свернувшего к обочине автомобиля, были видны
достаточно отчетливо, а рядом, столь же четко, отпечатался след человека,
который из этого автомобиля выходил. Следы вели к телу, здесь человек
постоял, неловко переступая с ноги на ногу. Пепел рядом со следами,
говорил о том, что незнакомец успел даже выкурить сигарету, а потом,
спокойно развернулся, сел в машину и уехал... А Он остался здесь. УМИРАТЬ!
Очень захотелось пить. Я обошел еще раз место где разыгралась
трагедия... Нет, ничего. Отпечаток протектора, след мужчины и пепел от
сигареты. Не густо! Хотя... судя по отпечатку, - машинка-то импортная! Это
сужает круг. Стоп!!! О чем это я?! Тоже мне частный сыщик, ищейка...
породистая.
Солнце, которое только что нещадно палило, стремительно покраснело,
словно обожглось собственными лучами, и сумерки, как мерзкие блудливые
кошки, повыползали из всех щелей.
Я сел рядом с Ним, чтобы отдать Последний Долг.
Не помню сколько я так просидел, из бездумного оцепенения меня вывел
свет фар. Совсем не обязательно, чтобы меня видели здесь. Я бросил на Него
последний взгляд и, как говорят в плохих детективных романах, "растаял во
мраке".
Нет, все таки дернул меня черт впутаться в это дело! Ну
действительно, что я могу? Даже если мне удастся разыскать этого любителя
раскатывать в автомобилях иностранных марок. А если не разыщу? Значит, по
истечению некоторого срока, (срока давности у собственной совести, если
таковая имелась изначально в наличии), когда улягутся, умиротворенные
отделяющим от событий временным промежутком, угрызения, тот "любитель"
ощутит разрушающее влияние безнаказанности, а значит познает иллюзию
вседозволенности и глядишь - дорастет и до "профессионала". А я? Кем буду
я, после всего этого? Последней дворнягой?! И права будет старая скряга
мадам Фортуна - мое место только на городской помойке!
Кстати, о помойках: хозяин такой машины вряд ли держит свое
драгоценное сокровище под открытым небом. Человек, который может позволить
себе иметь такую машину - с не меньшим успехом, может позволить себе и
столь же роскошный гараж. Хотя я, между прочим, абсолютно не понимаю эту
странную склонность некоторых людей к фетишизации техники. Грохот, вонь
бензина... Лично я предпочитаю ноги. Ноги - они, как известно, и волка
кормят.
Значит так! Задача номер один - методично обойти хорошо обустроенные,
так сказать комфортабельные, гаражи. Хотя, конечно, если честно
признаться, этот труд по масштабу сравним с усилиями предпринятыми моим
предшественником на эпическом поприще по свершению подвигов, а конкретно,
на уборке Авгиевых конюшен. Аналогия тем более впечатляющая, что оба акта
связаны со средствами передвижения (там лошади, здесь машина). Хотя, опять
же, лично я - предпочел бы лошадь.
Итак, методичность и, очень бы хотелось, хотя бы каплю везения.
Иначе, есть опасность не очистить (я имею в виду аллегорические конюшни),
а утонуть (я имею в виду несколько менее аллегорический навоз).
Повезло мне - только на третий день, под вечер. Но все таки, я нашел
то, что искал.
Гараж был роскошный, по видимому, владелец собирался сменить свой
"скромный" мерседес на средних размеров авиалайнер. А может, просто у него
была такая широкая натура: ведь вышвырнул же он...
Я заглянул в окно гаража. Сквозь чисто вымытое стекло, которое слегка
искажало общую картину, деформирую реальность, придавая ей некий флер
сюрреалистического авангарда, хорошо было видно не менее роскошное
"нутро". Тот, которого я так упорно все это время искал, стоял спиной к
окну. Я уже знал - это он, и машина - та самая. Он был обут в комнатные
тапочки без задников, а одет в добротные серые брюки со спущенными
подтяжками и веселенькую футболку. На спине красовалось изображение
собаки. Это, почему-то, добило меня окончательно. Я даже зарычал сквозь
крепко стиснутые зубы и впился взглядом в его толстый загривок, весь в
жирных складках и покрытый бисеринками пота.
Он замер, а потом стал медленно поворачиваться...
Сразу, как только я попал в поле его зрения, у него в глазах стал
разгораться огонек животного страха и когда он развернулся, наконец, ко
мне анфас - в глазах пылал ужас.
Еще мгновение и я его пожалею...
Не раздумывая ни секунды я прыгнул!
Осколки брызнули как...
Мужчина дико закричал, метнулся в сторону, налетел на полки с
инструментами, съежился под противоестественным дождем из дерева и
металла, в его глазах застыла обреченность, но в последний момент рука
наткнулась на огромный гаечный ключ...
- Что случилось? - спросила испуганно женщина, в ярком вечернем
платье, появившаяся в дверях гаража и беспокойно переводившая недоуменный
взгляд с разбитого окна на мужчину полускрытого от нее огромным
автомобилем.
Мужчина с силой вытер дрожащей рукой лицо и глухо буркнул:
- Ничего.
Второй рукой он сжимал огромный гаечный ключ испачканный в чем-то
темном и вязком. Мужчина посмотрел на ключ и с отвращением отшвырнул его в
сторону. Женщина сделала несколько неуверенных шагов навстречу мужчине и
вдруг увидела у его ног то, что заставило ее побледнеть и прошептать ярко
накрашенными дрожащими губами:
- Собака.
Мужчина, стараясь не глядеть на труп огромного черного пса, злобно
проворчал:
- Да собака, что тут такого... Бросилась... Бешеная, наверное!
- Нет, это из-за Джека, я знаю, - тихо сказала женщина, - нельзя было
его отвозить в лес.
- Чепуха! Он бы и так сдох! Еще не хватало, держать в доме издыхающую
собаку. Но вообще, ты права: надо было хорошенько вымыть машину.
- Господи, о чем ты говоришь? - печально прошептала женщина,
безвольно уронив руки вдоль тела. - Ведь ОН пришел Отомстить!
Мужчина брезгливо покосился на труп черной собаки и фыркнул:
- Ерунда! Просто Он почуял Запах Смерти вот и взбесился.
- Запах Смерти... - почти беззвучно повторила женщина одними губами и
посмотрела в глаза мужчины. Там уже не метался огонь страха, а ровно и
размеренно тлело обычное повседневное чувство: сытого туповатого
самодовольства. Мужчина полупрезрительно пожал плечами и отвернулся.
Женщина посмотрела на мертвую собаку и встретилась с широко распахнутыми
мертвыми, но сохранившими так много жизни, глазами. Женщина огляделась
вокруг, будто попала сюда впервые, и это гаражное великолепие показалось
ей диким... А был еще дом, дача...
- Запах Тления - Запах Смерти! - резко повторила женщина, а потом
развернулась и вышла, громко хлопнув дверью.
- Дура! - крикнул мужчина и вдруг, подхватив с пола гаечный ключ, со
всей силы ударил им по лобовому стеклу мерседеса.
КОРИДОР
Я память без добра
Я знанье без стремленья
Остывшая звезда -
Пропавших поколений
Ю. Шевчук
- Марк Абрамович, чем это вы там так жутко гремите?
- Это не Марк Абрамович. Это я - Тихон, - мрачно сказал Тихон,
потирая ушибленное колено. - Опять тазик упал.
- Зачем вам тазик, Тихон?
- Абсолютно ни к чему... - просопел Тихон, мучительно пытаясь
отыскать в потемках проклятый тазик. Лампочка опять перегорела, и
"ничейная" территория коммунального коридора была погружена в первозданный
мрак, чудом сохранившийся, по-видимому, еще со времен: "до сотворения
мира".
- Тихон, вы еще там?
- Тут...
- А тазик?
- Я надеюсь тоже...
- Тихон, вы случайно не знаете: принцесса Стефания не вышла замуж?
"Если бы она жила в нашей "коммуналке" - то уж точно никуда бы не
вышла в таких потемках... - свирепо подумал Тихон. - А впрочем, как знать,
может как раз наоборот..."
Но тут Тихон наконец нашарил злополучный тазик, и цепь ценных
умозаключений прервалась:
- Извините, я не в курсе и очень спешу!
- Как это показательно, Тихон: молодежь нынче ничем не интересуется.
А вот в наше время...
Тихон осторожно продвинулся вперед еще метра на четыре и попробовал
постучать в дверь... Удивительно, но удалось это с первого раза. За дверью
завозились и простуженный голос прохрипел:
- Это вы, Марк Абрамович? Входите - не заперто.
- Нет, это я - Тихон, - сказал Тихон и вошел, о чем тут же пожалел:
прямо под тускло светившей лампой без абажура, сиротливо свисавшей на
длинном и грязном шнуре, стоял большой черный гроб. В гробу сидел бравого
вида старик.
- Входите Тихон, и помогите мне отсюда выбраться.
- Э-э, а зачем вы... туда?.. - промямлил Тихон.
- А ведь не плохо буду смотреться? - вопросом на вопрос ответил
жизнерадостный старик.
- Когда? - не сразу дошло до Тихона.
Старик лег и сначала зажмурился, а потом приоткрыл один глаз.
- Я наверное не вовремя? - прошептал Тихон, - я попозже зайду... -
добавил он, чувствуя, что говорит явно невпопад.
- Вот, вы молодежь вечно так, будто у вас вечность впереди:
"попозже-попозже", пока совсем поздно не будет. Ну, а при нынешнем
дефиците, обо все надо загодя беспокоиться... Да помогите же мне выбраться
отсюда!
- Да-да, конечно...
- Может хотя бы чайку попьем?
- Извините - спешу! - Тихон пулей вылетел в коридор, забыв даже то,
за чем приходил и опять налетел на проклятый тазик.
- Марк Абрамович, это вы?
- Нет это я - Тихон!
- Тихон, зачем вы постоянно роняете этот тазик?
"Хороший вопрос: зачем?" - мрачно подумал Тихон, пристраивая тазик на
изначальное место.
- Тихон, кстати, вы не в курсе: вышло в отставку правительство...
- Нет. Но я постараюсь провентилировать этот вопрос!!! - рявкнул
Тихон и лавируя между невидимыми, но хорошо ощутимыми предметами, по
диагонали пересек коридор. По его расчетам здесь должна была находиться
шестая квартира. Тихон постучал и понял что промахнулся - пред ним была
глухая стена. Раскинув руки Тихон припал к стене, кончиками пальцев
пытаясь нащупать дверной косяк. Сзади послышалось тяжелое астматическое
сопение, и Тихон так и застыл - распластавшись.
- Марк Абрамович, это вы? - негромко спросили у самого уха.
- Нет, это я - Тихон, - зачем-то шепотом ответил Тихон.
За спиной чиркнули спичкой.
"Интересно, как я выгляжу со стороны?" - подумал Тихон.
- Ишь ты! - восхитились за спиной. - Иисус коммунальный...
- Я не Иисус, я - Тихон, - упрямо возразил Тихон.
Свет погас, но за это мгновение Тихон успел заметить где находится
дверь к которой он так стремился. Осторожно, чтобы не задеть чертов тазик,
Тихон переместился вправо и постучал.
- Марк Абрамович, это вы?
- Нет, - печально ответил Тихон, - это я - Тихон.
- И чего тебе надобно, Тихон?
- Я бы хотел одолжить у вас десятку до зарплаты, - сказал Тихон,
стараясь чтобы голос звучал как можно искренней и доверительней.
- А зачем тебе деньги, Тихон?
- В каком плане, философском, что ли?
- В сугубо материалистическом. Может ты владеешь информацией: где и
какой "выбросят" дефицит?
"Лично мне кажется, что весь дефицит уже давно выбросили, вопрос
куда? (Я уже не спрашиваю: зачем?)" - подумал Тихон, но посчитал что
делиться этими мыслями в данной ситуации не стоит, поэтом вслух, все так
же доверительно, сообщил:
- Нет у меня информации, и десятки, если вы не дадите не будет.
- Не в деньгах счастье, Тихон. Особенно если они не конвертируемые...
- Бог с ними с деньгами, мне бы десятку?
- Деньги развращают... Надо просто хорошо и упорно трудится, а деньги
сами к тебе придут... потом.
- Мне бы сейчас.
- Подожди, я запишу: выдано - Тихону десять рэ...
- Спасибо, большое спасибо, очень большое... - пролепетал Тихон,
зажимая в потной ладони вощеную новенькую купюру.
Дверь захлопнулась, и Тихон вновь оказался "во мраке", мучительно
раздумывая в какой стороне находится мерзкий тазик.
- Марк, милый!
- Я не Марк...
- Не шути так, Марк.
- Я не шучу!!!
- Значит ЭТО правда?
- Конечно - правда, - уверенно сказал Тихон, убежденный как никогда в
своей правоте, но все же пытаясь разглядеть в беспросветной тьме того, кто
его так крепко и горячо обнимает.
- Ты меня бросил.
- Куда бросил?
- Как ты можешь паясничать в такой момент, Марк? Ты меня совсем не
любишь!
- Но, я не Марк!!! - взревел Тихон, силясь освободиться от
обволакивающих жарких рук. - Тихон я!
- Какой Тихон?
- Обыкновенный... Тихон.
- Так значит вы не Марк Абрамович?
- Нет конечно. Тихон я.
- Что же ты гад сразу не сказал?
- Я сказал...
- Сказал... А впрочем, может зайдешь... Тихон?
- Извините, но я очень спешу...
- Не пожалеешь!
- Но, мне надо...
- Знаем мы, что вам всем надо!
- Вы заблуждаетесь.
- Сам ты блу...
- А я говорю - заблуждаетесь! - заартачился Тихон.
- Ну и вали отсюда импотент, несчастный!!!
Тихона ощутимо пихнули, и он налетел на все тот же "голосистый"
тазик. Тазик победно загрохотал.
- Тихон, вы опять уронили тазик?
- Я не Тихон, - огрызнулся Тихон. - Я - Марк Аврелий! - но тут же в
испуге чуть не прикусил язык, напряженно вглядываясь в окружающее черное
Ничто, но воинствующая амазонка исчезла или очень хорошо затаилась. Тихон
вздохнул и двинулся по коридору.
- Марк Абрамович, вы на меня наступили.
- Я не Марк Абрамович, - по инерции вяло возразил Тихон, - я Тихон...
А впрочем, как вам будет угодно ("Только бы не уронить тазик!") Мне все
равно.
- Мне и подавно - только сойдите с меня!
Тихон сделал шаг в сторону и почувствовал, что падает. Судорожно
пытаясь сохранить равновесие, Тихон, как индюк возомнивший себя птицей,
дилетантски взмахнул пару раз "крыльями" и: сначала с жутким грохотом упал
дьявольский тазик, а вслед за ним и сам Тихон, совершенно одуревший и
утративший всякую ориентацию, накренился как корабль терпящий бедствие и
завалился, угодив грудью в чьи-то незапертые двери...
- Абрамыч пришел!!!
- Я Тихон, - глухо сказал Тихон, понимая, что это ничуть не объясняет
его экстравагантного способа наносить визиты.
Но никто, собственно, и не ждал особых объяснений. В комнате, куда
отчасти не по своей воле и так поспешно попал Тихон было так накурено, что
большинство коренных обитателей наверное и не заметило незваного гостя.
Зато меньшинство явно обрадовалось новому лицу:
- Мужик, выпей со мной.
- Тихон я! - поднимаясь и отряхиваясь сказал Тихон без особой
надежды.
- Мужик Тихон, выпей со мной!!!
- Не пей с ним Тихон. Иди к нам, тут и выпьешь.
- Да я не...
- Мужик Тихон, ты где?
- Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!!!
- Мужик Тихон, а-у?!
- Гаси свет, ребята! Плясать будем!!!
- МУЖИК ТИХОН!!!
... ... ...
"Господи, тьма-то какая! Только огоньки сигарет - будто во тьме
прячется стая одноглазых волков." - Тихон попытался проскользнуть к двери,
но был отловлен и ангажирован на танец.
- Абрамыч, давай убежим отсюда!
- Тихон я... - тоскливо протянул Тихон, пытаясь не сбиваться с ритма,
чтобы не выпасть из общего коловращения и не быть затоптанным.
- Черт с тобой! Тихон - так Тихон... Возьми меня с собой, Тихон!
- Куда?
- Куда угодно, лишь бы отсюда.
- Мужик Тихон, вернись я все прощу!!!
- Ребята, врубай свет - пить будем!
Тихон понял, что другого такого момента не будет, и рванулся к
выходу...
- А-а-а!!! Абрамыч пришел!
- Да нет, это мужик Тихон слинял.
Тихон стоял в коридоре привалившись спиной к двери, чтобы блокировать
погоню. В левой руке он держал мятую и слегка размякшую десятку, а в
правой...
- Тебя как звать-то?
- Виктория.
- Видишь ли Вика...
- Ни черта я не вижу. Темень тут, хоть голой танцуй.
- Не надо! - испугался впечатлительный Тихон, и тут же схлопотал по
физиономии. - Ты что, Вика?
- Ну и сволочь ты Марк! - раздался совершенно другой, но тоже женский
голос. - А этой... я сейчас... патлы...
- Тихон я!!! - гаркнул Тихон так, что задребезжал давно не падавший
тазик.
- Извините!
- ИДИТЕ ВЫ ВСЕ!!!
И все ушли. Тихон постоял, беспомощно моргая бесполезными во тьме
глазами. Сделал пробный шаг и естественно наподдал тазик. Тазик истошно
загрохотал.
- Войдите, - раздался негромкий голос слева, и Тихон обреченно пошел
налево...
- Я - Тихон! - едва приоткрыв дверь свирепо объявил Тихон.
- Очень приятно.
- Я ТИХОН! Не Абрамыч, не Адамыч и не Марк, а Тихон.
- Очень приятно, Тихон.
- Но я не Марк Абрамович... - в отчаянии прошептал Тихон.
- Мне все равно очень приятно.
- Почему?
- Я уезжаю...
- Куда?
- Это не важно.
- А что же важно?
- То что - ОТСЮДА.
Тихон огляделся и только сейчас обратил внимание, что комната в
которую он попал представляет собой полый куб - вид изнутри.
- Ну, я пошел, - сказал покладистый незнакомец и, обминув впавшего в
задумчивость Тихона, не торопясь вышел в коридор.
"Ушел. Может нужно было его удержать?"
Тихон выскочил в коридор вслед за незнакомцем, но в незыблемой тьме
не было никакой возможности что-либо разглядеть.
Нерешительно потоптавшись Тихон попытался вспомнить: куда же он
собственно спешил?
Где-то нудно капала вода...
- Эй! Есть тут кто-нибудь? - в отчаянии гаркнул одинокий Тихон. На
мгновение ему показалось, что в дальнем конце коридора мелькнул свет.
Тихон метнулся вперед, но наступил на давно не попадавшийся под ноги тазик
и, завертевшись волчком, рухнул прямо на холодные каменные плиты,
выстилавшие пол коридора...
- Слушай, Марк, я приторчал! Я наверное на ней женюсь!
- А как же... - вяло попытался возразить Тихон, в тоске прижимаясь
щекой к холодным плитам.
- Ах, оставь! То было так... мимолетное увлечение, а это эдак...
- Но...
- Ты прав, старик - это уже шестая. Но, я-то у нее тоже пятый.
- А...
- Конечно у нее есть недостатки!
- И...
- Но я-то тоже не подарок!!!
- У...
- Ах, девчонки! Это моя слабость, ты же знаешь.
- Я...
- Слушай, а с той... Ну ты помнишь! Очаровашка...
- Я НЕ МАРК!!!
- Что же ты мне тогда в душу лезешь, зараза?!
Тихон судорожно вздохнул и явственно ощутил как перед его лицом
прошли огромные грязные башмаки.
"Господи, как душно! Хотя бы дождь пошел. А лучше гроза... с градом,
с ураганом, тайфуном, цунами и хотя бы чуть-чуть света!!!"
Тихон перевернулся лицом вверх.
"Почему-то совершенно не видно звезд?.."
Тихон встал и побрел наугад.
"Здесь я уже был... Только тогда в этом дурацком гробу сидел тот
смешной старик."
Тихон сел на бортик, похожего на огромный черный "кадиллак", гроба.
"А интересно, как я буду смотреться?!"
- Вы неплохо смотритесь, но плохо выглядите, Марк Абрамович.
"Я не Марк! Я - Тихон!!!"
- Ай-ай-ай! Такой молодой... Вот в наше время...
"Я НЕ МАРК, Я ТИХОН!"
- Ребята, дружно, вместе, одновременно, за все концы... Взяли!!!
"ЯТИХОНЯТИХОНЯТИХОН..."
- Странный человек был этот Марк Абрамыч.
"Я НЕ..."
- Зажгите свечу. Сейчас будем выносить.
"Я!!! НЕ!!!"
- Пошли!
"Господи, да они же слепые!"
- Странный человек был этот Марк!
"Ну и черт с ним."
Свеча погасла, и коридор вновь погрузился во мрак.
ПОКА ДУЕТ ВЕТЕР
Он осторожно приподнял голову и прислушался: ветер стих. Было,
вообще, на удивление тихо. Лес был мертв. Не шелестела умиротворяюще
листва на абсолютно голых ветвях, и в мертвых кронах не суетились
бестолковые птицы.
Он поспешно выбрался из оврага и вновь упрямо пошел вперед.
Необходимо было не мешкая идти до следующего ближайшего укрытия, чтобы
рационально использовать непродолжительную, периодически предоставляемую,
господствующими в этих краях ветрами, передышку.
Пару раз ветер уже заставал его на открытом пространстве.
Удовольствие, чего греха таить, ниже среднего... Одно ребро, так и
срослось у него с тех пор неправильно. Не ломать же его теперь опять!
Он шел быстро стараясь не смотреть вперед и не загадывать заранее -
подвернется ли впереди надежное укрытие...
Однажды он просидел в какой-то трубе целых пять дней и понял, что
если на шестой у него не хватит мужества уйти, эта труба - станет его
могилой. Но он ушел... Вот тогда-то его первый раз и прихватил ветер в
"чистом поле", и неудачно сросшееся ребро он сломал именно тогда...
Но в следующий период затишья, он все же встал и пошел вперед...
И шел пока не свалился... А в следующий период, снова встал и снова
пошел вперед. А когда опять упал, то полз пока не потерял сознание.
Но ребра - бог с ними - они хоть как-то срастаются, а вот обувь...
Обувь, действительно, была его слабым местом.
Первый порыв ветра качнул мертвые деревья.
Надо спешить - скоро ветер заявит о своих правах во весь голос...
Ему повезло: в этот раз он набрел на город. Набрел в самый последний
момент, когда идти стало уже совсем невозможно. От ветра перехватывало
дыхание, слезились глаза.
Последние метры он уже полз на ощупь...
Наткнувшись на дом, он сначала заполз с подветренной стороны, но
понял, что долго не выдержит: ветер крепчал и даже с подветренной стороны
умудрялся закручиваться в спираль, образуя небольшие мощные торнадо,
засасывающие мелкие предметы и всякий мусор.
Он пополз вокруг дома, ощупью пытаясь определить где находится дверь.
Неожиданно он скорее почуял, чем понял, что в плотной монолитной стене,
где-то слева, образовалась щель. Из последних сил он втиснул в отверстие
свое истерзанное тело и потерял сознание...
Момент беспамятства, по-видимому, был не долгим. Очнувшись, он увидел
прямо перед глазами огромные добротные ботинки из грубой черной кожи и
понял, что все еще лежит на земле, но теперь ветер завывал и бесновался
где-то далеко за добротными, как эти ботинки, стенами.
Он с трудом улыбнулся и попытался встать. Ему никто не помог,
поэтому, удалось это не сразу. Но он встал и... снова улыбнулся, а потом,
близоруко щурясь, огляделся вокруг.
В большом тускло освещенном помещении без окон находились кроме него
еще пятеро: трое мужчин, удивительно похожих, и на вид приблизительно
одного, достаточно неопределенного возраста; и две женщины - одна молодая
и наверно красивая, а вторая - настолько блеклая и невыразительная, что
отвернувшись, о ней нельзя было сказать ни слова.
Он пошатнулся, но устоял и не переставая спокойно улыбаться тихо
произнес:
- Здравствуйте!
- Еще один блаженный! - прозвучал хриплый надтреснутый голос,
принадлежащий мужчине, который казался несколько моложе остальных.
- Заткнись, - беззлобно буркнул обладатель ботинок, равнодушно
разглядывая улыбающегося пришельца. - Как тебя зовут?
- Разве это имеет значение? - спросил он не переставая улыбаться.
- Пожалуй, что нет...
- Да, что ты с ним возишься, батя? - опять "проскрипел" молодой. -
Вышвырнуть его надо туда, откуда пришел!!!
- Я тебе сказал заткнись, - почти так же сухо, без выражения произнес
"батя", но что-то в его голосе прозвучало такое, от чего молодой втянул
голову в плечи и затих.
- Может гость... - попыталась вмешаться бесцветная женщина.
- Я понять хочу, - не обращая внимания на реплику женщины раздраженно
сказал "батя", складывая на могучей груди огромные волосатые руки. - Чего
вам не хватает?!! Что вас гонит по свету?
- Ветер, наверное, - устало сказал он, прислоняясь спиной к косяку и
невольно переводя взгляд на королевские ботинки: в таких, наверное, можно
было целый год идти и горя не знать.
- Вы пока перед ним тут соловьем заливаетесь, а он-то глаз на ваши
ботиночки уже положил, - злорадно объявил третий, до сих пор молчавший
мужчина. - Уведет, как пить дать!
"Батя" с подозрением покосился на собственные ботинки и презрительно
хмыкнул:
- Ну нет, зятек, они даже этого не умеют, не то что ты у нас! Они
ведь все такие, такие... одно слово - безвредные. Ты ведь безвредный,
парень, а?
Он молча кивнул и улыбка на его губах на мгновение угасла, но он
поймал настороженный взгляд молодой женщины и вновь обезоруживающе
улыбнулся.
- Я же говорил: блаженный! - злобно проворчал самый младший из
мужчин.
- Гость наверное устал, - робко сказала бесцветная женщина.
- Может вы его еще и кормить собираетесь? - заворчал "зятек". - Самим
жрать нечего... - Но поймав взгляд обладателя ботинок сбился и замолчал.
В комнате повисла гнетущая тишина, оттеняемая жутким воем ветра
снаружи.
- Ладно, мать, дай ему что нибудь перекусить, - сказал "батя",
обращаясь к бесцветной женщине.
- Я не голоден, - сказал он.
- Бери дурак, раз дают, - злобно проворчал "зятек".
- Но спать будешь здесь, - как всегда не обращая ни на кого внимания
сказал "батя". - Чтобы на верху духу твоего не было! А как ветер утихнет -
и здесь тоже.
Он кивнул и вновь поймал на себе напряженный взгляд молодой женщины.
Больше не сказав ни слова хозяин развернулся и, тяжело ступая своими
роскошными ботинками, пошел вглубь комнаты к винтовой лестнице, ведущей на
второй этаж.
За "батей" молча потянулись остальные. Когда они гуськом подымались
по лестнице, то молодая женщина еще раз пристально посмотрела на него, и
хотя он не смотрел в ее сторону, он кожей почувствовал этот взгляд.
В комнате кроме него осталась только бесцветная женщина, которая
суетливо постелила в углу какое-то драное одеяло и поставила рядом на пол
миску с хлебом и кружку с молоком.
- Спасибо, - сказал он.
Она посмотрела на него удивленно и слегка испуганно и молча юркнула
вслед за всеми.
Оставшись один он сел на одеяло, с наслаждением вытянув усталые ноги
и привалившись спиной к прочной стене, за которой ветер в бессильной злобе
выл и стонал, словно сознавая, что добыча и на этот раз от него
ускользнула. Потом не спеша он съел хлеб, запивая его молоком и впервые за
много дней спокойно лег навзничь, вытянувшись всем многострадальным телом
и широко раскинув разбитые исцарапанные руки...
Разъяренный вой ветра за стеной лишь усиливал чувство, пусть
временной, но защищенности. Обыденное для него состояние извечной
неудовлетворенности и неприкаянности мягко отступило в тень. Незаметно для
себя он впервые за много-много дней спокойно уснул...
Проснулся он оттого, что, несмотря на неутихающий вой ветра за
стеной, услышал какой-то посторонний звук. Звук повторился, и он понял что
это едва уловимый вздох. Он открыл глаза и скорее угадал, чем увидел, в
кромешной тьме женский силуэт.
- Ты ждал, что я приду? - едва слышно спросила женщина, и хотя голос
у нее был чуть хрипловатый и достаточно низкий, он понял что она еще очень
молода. - Муж спит. Он всегда уже спит в это время. И все уже спят. Здесь
все спят даже когда бодрствуют...
- Ты напрасно это сделала, - сказал он.
- Много ты понимаешь, - шепнула она.
- Ты завтра будешь жалеть об этом.
- У нас здесь - не бывает завтра, у нас здесь всегда - сплошное
вчера.
- Ты молодая и красивая, - грустно сказал он, - ты не должна так
говорить.
- Кому здесь нужна моя красота!
У нее были горячие сухие руки и мокрое от слез лицо.
- Завтра, когда стихнет ветер, я уйду, - едва слышно произнес он.
- Я знаю, - шепнула она, - поцелуй меня...
- Так будет еще хуже... Все еще больше запутается... Ты будешь жалеть
что...
- Глупый.
- Да, я знаю... Наверное ты права, я действительно глупый, но я
должен...
- Ты хочешь, чтобы я ушла?
- Нет.
- Тогда обними меня... Обними не бойся... Я сильная... И я умею
любить... Я могу любить... Я хочу...
- Напрасно мы так, - печально сказал он.
- Ты жалеешь? - спросила она.
- Нет, - ответил он. - Если и жалею, то только о том, что все это не
случилось раньше... Давным-давно... А теперь, когда стихнет ветер, я
должен буду идти.
- Это будет завтра, а пока еще - сегодня... и оно еще не стало
"вчера"... Это завтра оно станет вчера. Завтра опять все станет - вчера. И
не о чем вновь будет жалеть... Ведь жалеть и желать можно только то, что -
сегодня!
- Может быть ты и права, - он лег навзничь и стал разглядывать тьму
нависающую со всех сторон.
Ветер за стенами продолжал завывать и бесноваться, но уже не столь
яростно.
- Я скоро уйду.
- Ты не вернешься?
- Нет.
- Но ты ведь не жалеешь?
- Нет, - он закрыл глаза и вздохнул.
Она провела рукой по его лицу и медленно встала:
- До свидания...
- Прощай.
- Нет-нет, я буду надеяться... пока дует ветер.
- Как хочешь.
- Ты меня будешь вспоминать?
- Не знаю...
- Будешь! Пока дует ветер.
Она неслышно скользнула к винтовой лестнице...
Через час ветер стих.
Нужно было спешить. Слишком краткими стали в последнее время периоды
затишья, а до того как ветер вновь станет единовластным хозяином,
облеченным беспрекословным правом карать и миловать, нужно было дойти до
следующего мало-мальски пригодного укрытия. Еще раз быть застигнутым
ветром на открытом пространстве - слишком большая роскошь, которую он не
мог себе позволить.
Город еще спал. Приземистые обрюзглые дома, похожие на торговок в
цветочном ряду, словно прыщи грудились вокруг пустынной центральной
площади. Ветер дочиста вымел улицы, отполировал мостовую. Шаги гулко
раздавались в непривычной тишине, заставляя испуганно пригибать голову и
ускорять шаг. Дома без окон равнодушно глушили эхо. Город был слеп, глух и
нем. И ему было на все наплевать...
Он ускорил шаги, черт с ним с городом! Нужно идти вперед. Идти
всегда, пока дует ветер...
Когда до границы города оставалось пройти совсем немного, он вдруг
услышал тяжелый топот и надсадное астматическое дыхание.
Так топать могли только чудесные ботинки из грубой черной кожи.
- Эй!!!
"Вот уж никак не ожидал, что Немезида примет именно это обличье", -
он невольно замедлил шаг и не спеша развернулся лицом к неожиданному
преследователю, все еще чуть улыбаясь легко и загадочно...
Выстрел прозвучал сухо и отрывисто, словно глухой надсадный лай
уставшей от бесконечных сторожевых забот преданной дворняги.
Его тело, ощутив толчок, а затем жгучую боль отпрянуло и забилось в
бессилии, кровью пачкая отполированные камни мостовой...
- Дурачок, - шепнул он мгновенно пересохшими губами, явственно ощущая
как вслед за телом разум тоже начинает медленное падение в бездонный
черный провал, на дне которого его ждало избавление...
- Спасибо, - словно слабый шелест начинающегося ветра сорвалось
единственное слово с его побелевших губ и поспешно умерло преданно
стараясь опередить своего создателя. - Спаси...
- Заткнись!!! - злобно взвизгнул новый хозяин чудесных ботинок,
страдальчески морща свое крошечное бледное личико, выглядевшее сейчас
более старым, чем у его отца. Казалось вот-вот появятся слезы, но глаза у
убийцы оставались сухими и злыми.
- Теперь ты не будешь бесцельно шататься по свету, перестанешь
понапрасну будоражить нормальных людей, - хрипло и торжествующе зашептал
юный старец, завороженно следя за тем, как расползается кровавая лужа под
телом, беспомощно распластавшимся у его ног. - Теперь ты никуда не сможешь
идти! И вечно будешь гнить здесь - на окраине этого паршивого городка...
пока ветер не высушит твоего тела и не развеет даже память о тебе!!!
Край багряной лужи достиг одного из королевских ботинок и их
обладатель в ужасе отпрянул в сторону.
Тело жертвы напряженно изогнулось и рот на последнем выдохе вытолкнул
на волю слова:
- Пока... дует... ветер...
- Что?!! - зарычал убийца. - Что ты этим хотел сказать?
Но отвечать на вопрос было уже некому...
И убийца неуверенно побрел прочь. Ноги, обутые в великолепные
ботинки, сами вынесли его за пределы города и погнали его пустынной
дороге, заставляя при этом четко печатать шаг...
Начинался ветер... Скоро он станет здесь полновластным хозяином.
Необходимо было во чтобы не стало добраться до ближайшего мало-мальски
пригодного укрытия. А потом... Потом надо будет встать и снова идти... А
потом... снова идти! И так всегда!!!
ПОКА ДУЕТ ВЕТЕР!
НА ПУТИ К ШАМБАЛЕ
Выкатившийся из-под ноги камень стремительно исчез в дымке,
выстлавшей дно ущелья. И канул беззвучно.
- Высоковато мы забрались, - пробурчал оступившийся неспортивного
вида "скалолаз" своему спутнику, закрепившемуся чуть выше на отвесной
стене. Попутчик был явно более опытен: он невозмутимо подтягивал
сорвавшегося "скалолаза" за страховочный трос. "Неспортивный" с
философским видом висел в тумане экзотической грушей, почитая за благо не
вмешиваться в процесс собственного спасения.
До ближайшей сносной площадки было еще метра четыре, оба альпиниста
преодолели их в сосредоточенном молчании, прерываемом лишь натужным
посапыванием.
На площадке они устроили себе привал с роскошным обедом из одного
блюда - банки консервов, но с чаем, приготовленном на спиртовке.
- Надеюсь, вы пользовались не эзотерическими знаниями в ваших
вычислениях предполагаемого местонахождения Шамбалы, Джонсон? - спросил
менее спортивный скалолаз, согревшись ароматным чаем, но не утративший
философско-скептичного взгляда на весь мир и любые процессы проистекающие
в нем.
Джонсон был непроницаем как свинцовая обивка рентген-лаборатории. Он
пил чай с таким видом, с каким пил бы, наверное, раствор мышьяка или
мифическую амброзию - дарующую вечную молодость.
- Напрасно вы иронизируете, Швабр, вы сами не хуже моего знаете о
множестве явлений и фактов, трудно объяснимых с позиций отвергающих
наличие неких эзотерических знаний, проявляющихся у различных народов в
разные времена.
- Да, я уже неоднократно слышал эту теорию... от вас. - "хрюкнул"
раздраженно Швабр:
- Но почему вы решили, что озарение должно повториться именно сейчас
и именно с вами?
Джонсон невозмутимо допил свой чай и молча стал упаковывать вещи.
- А самое главное - я не могу понять: зачем вам я? - Швабр дернулся,
опрокинул свою кружку, которая тут же весело подпрыгивая подкатилась к
краю карниза и мирно исчезла в пропасти.
Джонсон задумчиво посмотрел на Швабра, как бы прикидывая: а не
отправить ли его следом, и спрятал на всякий случай спиртовку. А Швабр как
ни в чем не бывало, продолжал бубнить:
- Я - старый дурак (в этот момент Джонсон непроизвольно кивнул), дал
себя уговорить! Почти поверил в эти сказки! Хранилища эзотерических
знаний! Исчезающие города! Древние суперцивилизации! Информационные
инъекции - стимулирующие Прогресс! Шамбала!
Швабр надулся, как индюк и хотел выкрикнуть что-нибудь еще,
пообидней, но Джонсон спокойно сказал:
- Нам пора...
Швабр только шумно выдохнул воздух, как на полном ходу резко
затормозивший паровоз, а потом тихо и почти жалобно проскулил:
- Ну, вы же видите, что я устал, я начинаю терять надежду.
Подскажите, на что надеетесь вы?
- На вас, - невозмутимо отрезал Джонсон, с таким серьезным видом, что
несчастный Швабр окончательно решил: над ним издеваются. Швабр сел в позе,
отдаленно напоминающей позу лотоса или неумело изваянного Будды.
- Я никуда отсюда не пойду!
- Перестаньте валять дурака, Швабр, - все еще спокойно возразил
Джонсон.
- А я к вам даже не прикасаюсь! - злорадно объявил Швабр и победно
зыркнул на своего оппонента.
- Очень остроумно... - не выдержал Джонсон, его, наконец-то, начала
выводить из себя замаячившая перспектива - тащить Швабра остаток пути на
себе.
Швабр поерзал, устраиваясь поудобней, и застыл, став еще больше
похожим на дешевого Будду из провинциальной антикварной лавчонки.
- Ну, ладно, - сдался наконец "непробиваемый" Джонсон:
- Заночуем здесь - на карнизе.
И, так же спокойно и методично, как только что собирался, стал
распаковывать вещи и готовиться к ночлегу.
Обмякший от неожиданной победы Швабр решил пойти на примирение:
- Ну хорошо, вы считаете, что эту вашу Шамбалу надо искать именно
здесь - согласно вашим древнеиндийским текстам...
- Тексты не мои, а древнеиндийские, и принадлежат Национальной
библиотеке, а Шамбала...
- Хорошо, хорошо. Но ведь их читали не только вы, и места здесь не
такие уж дикие...
- В том-то и дело, что читали и искали многие, НО, они не знали ЧТО
искать...
- Как, что искать? Эту ваш... ну, Шамбалу.
- Вот именно - Шамбалу! Все искали Город, который то появляется, то
исчезает. А он никуда не исчезает! Это всего лишь поэтический образ,
метафора!
- То есть как не исчезает? Ничего себе - метафора! Где же он тогда?
- Здесь!
- Где???
- Здесь!!!
И пока Швабр вертел головой, опасливо поглядывая то на Джонсона, то
по сторонам, Джонсон разжег спиртовку, поставив ее в самой глубине карниза
- в неглубокой естественной пещерке, подальше от края и неуклюжего Швабра.
- Здесь, здесь, - спокойно продолжал Джонсон, заваривая чай:
- Только... Вот, вы Швабр, как думаете, что может появляться и
исчезать в человеческом жилище?
- В каком смысле?
- Ах да, я забыл специфику вашей профессии, милый Швабр... Я имел
ввиду такую ситуацию: вы стоите на пороге дома, а ЧТО-ТО то появляется, то
исчезает...
- Лифт, что ли?
- Вот! - Джонсон на мгновение утратил свою флегматичность:
- Именно - ЛИФТ! А Город внутри, в толще скал! Появляется и исчезает
только вход, то есть, лифт.
Джонсон победоносно глянул на Швабра, но Швабр его не слушал! Швабр
не слышал ничего, он уже не был похож на дешевого Будду, он был похож на
потрепанную, но не списанную еще со счетов ищейку.
- Что с вами? - удивился Джонсон.
- Огонь! - прошипел Швабр.
Джонсон нервно дернулся и проследил за взглядом Швабра. Швабр глядел
на спиртовку. Язычок голубого пламени склонялся в низком поклоне и лизал
стену пещерки.
- Ну и что?
- Сквозняк!
- О чем вы?
- Там за стеной - ПУСТО...
Швабр подобрался к стене и ловко стукнул по ней костяшками пальцев.
Глухой утробный звук был ему ответом...
- Ну вот, - прошептал Джонсон:
- А вы еще приставали с вопросом: зачем мне понадобился бывший
полицейский...
Швабр изменился до неузнаваемости. В его движениях появилась ловкость
и кошачья грация. Было удивительно, как столь крупный экземпляр человечьей
породы скользит тенью вдоль стены, чуткими пальцами то-ли пианиста, то-ли
карманника, пробегая неровности и сколы камня.
- С большой натяжкой можно сказать, что это пещера - плод
человеческой деятельности.
- Почему с натяжкой?
Было похоже, что Джонсон добровольно уступил свои главенствующие
позиции и даже поменялся со Швабром местами по части вопросов.
- Слишком долгое время все это было доступно естественным эрозивным
процессам, но кое-где можно уловить неприродную симметрию и правильность.
Швабр зачем-то понюхал пальцы.
- Я знал! Я был уверен! - возбужденно шептал Джонсон, жарко дыша в
напряженный затылок Швабра:
- В древних текстах у разных народов встречаются упоминания о
катастрофе постигшей Землю четырнадцать тысяч лет назад. И то, что тогда
существовала уже развитая цивилизация почти не вызывает сомнений. Условно
ее можно назвать - цивилизацией Атлантов. Может, не было самого острова
Атлантида, но цивилизация была... И сколь не страшна была катастрофа
постигшая Землю, не могла она застать врасплох развитую цивилизацию. А
значит, хоть кто-то где-то, но должен был спастись и позаботиться о
главном богатстве своего народа - о накопленных знаниях. А где наиболее
надежное хранилище - только под землей, в толще скал. И тот легендарный
Город - страна Шамбала, что это, как не подземное хранилище информации
погибшей цивилизации Атлантов. А таинственный феномен то появления, то
исчезновения страны - Шамбалы, это лишь то открывающийся, то закрывающийся
вход, тот лифт, что ведет к тайнам Атлантов...
- Да не дышите вы мне в затылок, черт вас возьми! - рявкнул
разъяренный Швабр, и Джонсон покорно отбежал в сторону на сколько
позволяла крохотная, каменная площадка и затих, поблескивая в сгущающейся
темноте шалыми очами.
Швабр повозился в пещерке, лег там ничком и вдруг отпрянул и
закашлялся...
Тонкой змейкой из еле заметной расселены струился ядовито зеленый
дым...
...Швабр покачнулся.
Ноги стали ватными.
Не было сил сделать хотя бы шаг...
- Ну, что там? - робко спросил Джонсон.
- Это я у тебя хотел бы спросить! - грубо прорычал "обезноженный"
Швабр.
Джонсон, не замечая перемен происходящих со Швабром, боязливо
приблизился и срывающимся голосом зашептал:
- Там знания! Знания которые не доступны остальному человечеству.
Знания цивилизации много лет шедшей своими путями. Путями, которые
нынешняя цивилизация может даже не заметила - прошла мимо. Знания
уникальные. Те, кто ими будет обладать, возможно, получит такую власть,
какая и не снилась нынешним политикам. Власть! Власть над Миром! Недаром
все это спрятано уже много веков и так свято хранится в тайне...
- Ах, ВЛАСТЬ! - прохрипел Швабр и сделал таки несколько шагов назад.
Джонсон попытался обойти Швабра и приблизиться к двери...
Бывший полицейский покачнулся и как бы нечаянно толкнул Джонсона
плечом...
Узкий карниз не был приспособлен для таких маневров. Джонсон невольно
шагнул в сторону и сорвался...
- Так говоришь власть! - подвывая прорычал Швабр:
- Власть?
Швабр всем весом налег на боковую стенку пещерки. Камень "вздохнул" и
нехотя поехал в сторону... А из тьмы образующегося провала, прямо на
Швабра, глядели два дьявольских глаза...
Невольно отпрянув Швабр ударился головой и начал терять сознание...
...Швабр покачнулся.
Ноги стали ватными.
Не было сил сделать хотя бы шаг...
- Ну, что там? - робко спросил Джонсон.
- А, черт! Надышался какой-то дряни. Даже примерещилось что-то, и
голова болит, будто шишку набил.
Джонсон приблизился и срывающимся голосом зашептал:
- Ну же, Швабр, мы стоим на пороге, быть может, величайшей научной
тайны... Что же вы возитесь?
- Я - обыкновенный полицейский в отставке, а не эзотерический! -
огрызнулся Швабр и налег всем своим весом на боковую стенку пещерки.
Камень "вздохнул" и нехотя поехал в сторону...
- Ну и вонища! - отшатнулся Швабр:
- Наверное, все четырнадцать тысяч лет не проветривали...
- Посторонитесь, пожалуйста... - почти в экстазе прошептал Джонсон:
- Я должен первым... Это святыня... НАУКА... Храм...
Речь Джонсона стала бессвязной, и он как сомнамбула шагнул в
провал...
- А!!! - раздался жуткий вопль из темноты, и прямо на Швабра
надвинулось что-то, что-то... и очи горящие дьявольским пламенем...
Швабр шарахнулся от надвигающегося, огромного, косматого...
...стукнулся головой и начал терять сознание...
...Швабр покачнулся.
Ноги стали ватными.
Не было сил сделать хотя бы шаг...
- Ну, что там? - робко спросил Джонсон.
- Кажется, это дверь. - Швабр почесал темечко и хмыкнул, под пальцами
была здоровенная шишка:
- Что-то мне все это не нравиться... И воняет - ужас!
- Швабр, миленький, - Джонсон даже пританцовывал на месте от
возбуждения:
- Не время нюхать!
- Поспешишь - потом обхохочешься, - философски заметил Швабр и
навалился всем весом на боковую стенку пещерки. Камень "вздохнул" и нехотя
поехал в сторону...
- Ты смотри, столько лет, а работает! - восхитился Швабр:
- Во-истину, эти древние владели эзотерическими знаниями.
- Лифт! Это лифт! - завопил вдруг Джонсон так, что Швабр невольно
вздрогнул и замешкался.
Джонсон прорвался вперед, и Швабр вынужден был последовать за ним.
Повозившись немного, Швабр добился того, что удивительный каменный мешок,
окрещенный Джонсоном как лифт, пришел в движение и, неожиданно мягко, осел
вглубь скальных пород.
Огромная пещера, размеры которой невозможно было точно определить,
из-за веками безраздельно царившего здесь мрака, настороженно приняла
пришельцев. Тьма, тайна и ощущение следящего за тобой недоброго взгляда...
- Проклятие, здесь ноги можно переломать... - разрушил очарование
прагматичный Швабр, зашуршал в темноте и чиркнул спичкой...
Прямо под ногами, как-будто специально, были свалены в кучу
обыкновенные дрова. Недолго думая, Швабр поднес к ним горящую спичку.
- А дровишки-то, хоть и сухие, но свежие! - "фыркнул" Швабр.
- Глядите! - вскрикнул Джонсон.
- Ну, что вы орете постоянно! - рассердился Швабр, но оказался не
прав, ибо, на этот раз, было от чего утратить самое железное
самообладание...
Непосредственно над костром, казалось "парил" полупрозрачный,
искрящийся человеческий череп, словно высеченный из единой глыбы льда или
гигантского монокристалла горного хрусталя. А из глазниц жутковатого
монстра, постепенно разгораясь, били два тонких багровых луча.
Джонсон застыл завороженно, а Швабр напрягся почуяв недоброе...
Свет, бивший из глазниц, становился все ярче, а лучи - все тоньше.
Череп плавно, будто окидывая взором свои владения, стал вращаться...
- Джонсон! - успел крикнуть Швабр, но Джонсон, что-либо предпринять
уже не успел...
Белая, раскаленная нить скользнула Джонсону на грудь, и тот тихо осел
лицом прямо в костер.
В свете взметнувшихся искр, Швабр заметил что-то огромное, черное...
Оно могло бы послужить как укрытие...
Спасаясь от смертоносных лучей Швабр метнулся к этому "что-то", но
оно вдруг шевельнулось, и Швабр с ужасом увидел, что и оттуда на него
смотрят глазницы, но не хрустальные и не пустые.
- Дьявольские очи!
Швабр крутнулся на месте, поскользнулся, упал, ударился головой...
...Сознание начало покидать его...
И это показалось ему лучшим выходом в данной ситуации.
Последнее, что Швабр успел увидеть - Очи, Жуткие Очи, но принадлежали
ли они хрустальному черепу или может еще кому, он уже не успел
разобрать...
Выкатившийся из-под ноги камень стремительно исчез в дымке,
выстлавшей дно ущелья. И канул беззвучно.
- Высоковато мы забрались, - пробурчал Швабр, потирая затылок. Под
пальцами явственно прощупывалась солидная шишка.
- К сожалению, нам придется вернуться, - невозмутимо объявил Джонсон.
- Это еще почему? - раздраженно "хрюкнул" Швабр:
- Стоило столько лезть, чтобы теперь...
- Погода портится, - все так же спокойно сказал Джонсон и стал
готовиться к спуску.
- Что у вас с лицом? - решил пойти на попятную Швабр.
- Не знаю, похоже на ожог. Может обморозил... - Джонсон задумчиво
провел ладонью по лицу и поморщился:
- Швабр, вы спускаетесь первым. И поторопитесь...
Швабр с философским видом повис над пропастью экзотической грушей. На
мгновение ему показалось, что у ног Джонсона, прямо на снегу заметен
крупный и четкий отпечаток босой человеческой ступни. Но в следующий миг
Джонсон ослабил страховочный трос, и Швабр скользнул вниз...
Надо было торопиться. Погода портилась стремительно и, кажется,
бесповоротно. А жаль, сезон кончается, а этот маршрут остался
непройденным. Но скоро здесь будут бушевать такие ураганы, что никакие
Швабры не сунутся...
Джонсон яростно поскреб почему-то отчаянно зудевшую грудь и двинулся
вслед за Швабром.
ЛАБИРИНТ
- Чего они хотят? - спросил капитан Бар, уныло глядя себе под ноги.
Лингвист Чив устало поморщился и невнятно пробормотал:
- Они говорят, что мы должны пройти последнее испытание: нечто
подобное лабиринту.
- "Нечто подобное", что означает сие мудреное изречение? -
раздраженно фыркнул капитан Бар.
- В нашем языке нет адекватного эквивалента, - обиделся Чив.
- Ну хорошо, - вздохнул Бар, - переведите им, что мы согласны.
Чив захрипел, зафыркал и заулюлюкал. Даже при хорошо развитой
фантазии, эти звуки нельзя было принять за нечто, хотя бы отдаленно
напоминающее связную речь.
Капитан Бар с горечью подумал, что их миссия неоправданно
затягивается. Вот уже три недели группа контакта, в лице его - капитана
Бара, лингвиста Чива и психолога Клая, топчется на месте, в бесплодном
ожидании этого самого контакта. На пороге! Дальше которого, их упорно не
пускают потешно хрюкающие, но абсолютно негостеприимные аборигены.
- Завтра, как только взойдет Око Вселенной, нас будут ждать
проводники, - без выражение с отсутствующим видом перевел Чив, особо
заковыристую и немузыкальную тираду аборигенов, после чего, те, непрерывно
мелко подрагивая, попятились, не отводя пристального взора блестящих
маленьких глаз, похожих на дешевые пуговицы. Вскоре их нелепые тощие
фигурки уже невозможно было различить в плотном тумане, кольцом
охватывающим место посадки десантного корабля.
"Искусственно они его нагнетают, что ли..." - вяло подумал капитан
Бар.
- Пойдемте? - тихо спросил Чив.
- Да-да, конечно, - заторопился капитан. Уж он-то точно знал, что в
туманном кольце сокрыто второе, живое кольцо, состоящие из упорных
аборигенов, и пытаться проникнуть сквозь эти кольца - бессмысленно.
В корабле витали аппетитные запахи, это расстарался третий член
экипажа - психолог Клай, он же по совместительству - корабельный кок. Ужин
проходил в молчании, и лишь под конец, капитан Бар нехотя бурчит,
улавливая немой вопрос в глазах психолога:
- Завтра - последнее испытание.
- Ну, что же, завтра так завтра. Подождем до завтра.
Утро, двадцать второе по счету. Полностью тождественное двадцати
одному предыдущему. Туман все так же плотно обступает жалкий бастион
контакта - клочок суши с застывшим по середине монументом - десантным
кораблем, памятником тщетности усилий и взаимонепонимания. Клай, Чив и
капитан Бар, в ожидании переминающиеся с ноги на ногу у входного люка
корабля, очень удачно вкладываются в концепцию, дополняя сходство общей
картины с мемориалом.
- Долго еще? - не выдерживает первым капитан Бар, вторую неделю
изнывающий от полного безделья.
- Око Вселенной еще не взошло, - равнодушно замечает психолог Клай.
Лингвист Чив молчит, чувствуя незаслуженную вину, хотя за точность
перевода мог бы поручиться.
Капитан Бар мучительно борется с неодолимым желанием: плюнуть под
ноги и вернуться на корабль, и только сознание того, что голова словно
огромный маринованный огурец покоиться в банке гермошлема, сдерживает от
опрометчивого поступка.
- Око Вселенной! - тихо сказал психолог Клай, и почти синхронно
лингвист Чив злясь на самого себя пробурчал:
- Идут.
Аборигенов сегодня опять было трое, но те ли это, что приходили
вчера, понять было невозможно. Тонкие хилые бледные гуманоиды с крупными
грушевидными головами, растущими "хвостиками вниз".
- Они спрашивают, готовы ли мы? - перевел Чив, позевывая.
- Еще чуть-чуть и я буду на все готов! - проскрипел Бар себе под нос,
и Клай мельком глянувший на капитана, предусмотрительно поторопил
лингвиста:
- Готовы, готовы. Где тут, этот их лабиринт?
Аборигены потоптались на месте переглядываясь, но по их бесцветным
физиономиям все равно невозможно было ничего разобрать.
- Ну что, пошли? - спросил Клай неизвестно у кого и сам же, на всякий
случай, ответил: - Ну, пошли...
Идти далеко не пришлось. Рядом, в двух шагах, оказалась самая, что ни
на есть ординарная дверь. Точная копия входного люка серийного десантного
корабля. Дверь висела в тумане, ни на что не опираясь и не касаясь нижним
краем земли. За дверью, если заглянуть с боку, был виден тот же туман, что
и расстилавшийся вокруг.
Аборигены интенсивно захрюкали.
"Издеваются они, что ли..." - тоскливо подумал Бар.
- Они спрашивают: мы не передумали? - перевел Чив.
Бар молча глянул на лингвиста и тот, по видимому, умудрился
разглядеть выражение лица капитана, потому что поспешно "зафыркал" и
"зачихал".
Аборигены еще раз переглянулись и промолчали.
Капитан Бар первым шагнул к двери и рванул ее на себя... Дверь мягко
подалась и капитан чуть не растянулся, на радость тихонько хрюкнувшим
аборигенам.
Теперь дверь изменила свое расположение и висела продольно
гипотетическому входу в лабиринт.
За спиной капитана психолог Клай тихонько хмыкнул и Бар не раздумывая
шагнул вперед, а за ним нехотя двинулись психолог Клай и лингвист Чив...
...Чив стоял на берегу лесного озера, такого маленького, что невольно
возникало сомнение в реальности зеркального отпечатка, плывущих в
неведомые дали облаков. Иллюзорная ассоциация с зеркалом поддерживалась
печальным двойником Чива, выглядывающим из игрушечных озерных глубин.
Двойник невесело усмехнулся и подмигнул, разрушив очарование
псевдожизни зазеркалья. Чив опустил ладонь в манящий мир двойника. Ладонь
деформировалась в причудливой игре светотени, и обиженный двойник пошел
рябью, задернув дымчатый занавес, абстрагирующий его от мира где пребывал
Чив со своими проблемами.
Чив лег навзничь на берегу, ощутив прохладную близость воды.
Шевелиться не хотелось. Меланхолическое спокойствие воды опутывало сетью,
вовлекая Чива в игру по своим размеренным и обстоятельным правилам...
...Клай допил кофе и посмотрел в окно. На улице шел дождь. Как
обезумевшая мошкара, потеряв и без того крошечную головку, летит на свет и
гибнет в вожделении, дождевые капли исступленно бились о холодное стекло.
На смену павшим спешили новые легионы серебристых бойцов. Равномерный
перестук, порождаемый сонмами добровольных самоубийц, сливался в печальную
ритмику погребального обряда, с шаманской лихой непосредственностью
воплощая таинство смерти, совместно с вакханалией рождения в иной
ипостаси.
- Дождь! Снова дождь! Будто реквием... - Клай вздохнул.
Улица, вплетенная в узор дождя, приобрела сюрреалистическую
иносказательность и вселенскую загадочность...
...Бар не спеша обернулся. Ветер гнал по пустынной улице огромный
бумажный ком. Ком, будто слепец, неуверенно катился спотыкаясь о бордюры и
натыкаясь на стены, на мгновение замирал оглушенный и продолжал свой
бессмысленный постылый путь. Бар двинулся следом, но вынужден был
остановиться, оглушенный эхом собственных шагов.
Город был сюрреалистически безлюден и деформирован безраздельно
царствующей тишиной. Эхо безжалостно искажало акустический пейзаж, вызывая
сенсорный дискомфорт.
Бар огляделся, испытывая удивительное смешанное чувство новизны и
неожиданного узнавания уже виденного когда-то...
Между двумя нелепыми безлюдным сиротством домами, в сторону от
главной улицы, куда-то вверх взбегал переулок, причудливо избравший ликом
- каменные ступени лестницы, исчезающей высоко на вершине холма,
притаившегося за домами.
Каменные ступени были похожи на ломтики старого засохшего сыра;
пористые, утратившие первоначальную форму и уводили неукротимо вверх,
словно само время в наибанальнейшем воплощении, - осязаемое и прозаически
убедительное.
На нижней ступени сидел пес с печальными глазами потенциального
самоубийцы. Бар присел на корточки рядом, погладил пса по теплой лохматой
голове и участливо спросил:
- Ты наверное, голоден?
- Нет, просто блохи замучили! - и пес с ожесточением поскреб задней
ногой за ухом.
Бар застыл, словно пастор, распростерший благословляющую длань над
собачьей головой.
- А тебя блохи не донимают?
- Вроде... нет... - растерянно ответил Бар.
- Везет же некоторым! - Пес встряхнулся, встал и лениво потрусил
вверх по лестнице.
- Эй, подожди! - спохватился Бар, но пес его уже не услышал...
ВНИМАНИЕ! ОТМЕЧАЕТСЯ ПОВЫШЕННАЯ МОБИЛЬНОСТЬ ПСИХОСОМАТИЧЕСКИХ
РЕАКЦИЙ. ПОКАЗАТЕЛЬ ЛАБИЛЬНОСТИ УТОЧНЯЕТСЯ. АДЕКВАТНАЯ КОРРЕЛЯЦИЯ
СОБЫТИЙНОЙ И СЕНСОРНЫХ РЕАКЦИЙ ПРОСЛЕЖИВАЕТСЯ С ТРУДОМ!!!
...Чив перевернулся на живот. Из-за столь непривычного ракурса пейзаж
вокруг неузнаваемо изменился. Стебельки травы взметнулись ввысь
гротесковым дремучим лесом. Мир деформировался. Край крошечного лесного
озера, едва видимый сквозь травяные дебри, обернулся берегом бескрайнего
океана. Фантасмагорию довершало невиданное чудище, под тяжестью которого
ствол ближайшего "дерева" прогнулся почти до земли. Чив даже не сразу
понял, что это всего лишь обыкновенный кузнечик.
Чив лежал ощущая себя античным богом (ну может, полубогом) -
праздномогущественным, которому подвластно сдвинуть горы... Но он этого не
делает, утопая в блаженной истоме и праздной неге, исключительно по
причине умиротворенного настроения. Просто потому, что не хочет...
...Клай повернулся к окну спиной и сдавив ладонями виски прошептал с
тоской:
- Проклятый дождь. Так можно сойти с ума...
Замкнутое пространство комнаты навевало еще более мрачные ассоциации.
Клай плененным зверем заметался из угла в угол. Отчаяние вспухало
пурпурным страшным и мерзким цветком, окрашивая все вокруг в багровый цвет
опустошенности и безверия. А гнетущий куб полупустой комнаты являл собой
оплот безысходности, безнадежности, отупения...
- Проклятый дождь! Проклятый дождь! Проклятый...
...Когда Бар преодолел последнюю ступень лестницы, то словно попал в
другой пространственно-временной слой. Город, причудливым каменным ковром
расстилавшийся у подножия холма, трансформировался: сжавшись по вертикали,
но распластавшись по горизонтали. Безлюдность перестала быть определяющим
моментом, а обернулась небрежным, незначительным акцентом в
зрительно-ассоциативном диалоге и перестала тревожить, вылившись в
ощущение некоторой отстраненности и легкого удивления.
Бар набрал в легкие воздух и громко крикнул:
- Э-ге-гей!!!
- Ну чего зря горло драть?! - неожиданно ответило эхо.
Бар резко обернулся, но никого не увидев с легким раздражением
недоуменно пожал плечами...
ВНИМАНИЕ!!! СЕНСОРНАЯ АМПЛИТУДА ПРЕВЫШАЕТ ГРАНЬ ДОПУСТИМОЙ
ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ. ВЫСОКОВЕРОЯТНО ВОЗНИКНОВЕНИЕ ОПАСНОСТИ ИНДУЦИРОВАНИЯ
ОБРАТНОЙ СВЯЗИ!!!
Капитан Бар замер, и лингвист Чив налетел на могучую капитанову
спину, айсбергом возвышающуюся в тумане. Сзади их наподдал подоспевший
психолог Клай. В клубах змеящегося тумана они образовали экстравагантную
скульптурную группу, имеющую впечатляющее сходство с античным оригиналом,
посвященным известным событиям под стенами Трои, где недоверчивый Лаокоон,
совместно с сыновьями, пытался найти общий язык со змеями.
Капитан Бар тяжело и медленно развернулся и оглядел своих спутников.
В глазах психолога Клая застыло выражение скорби и печали, а на лице
лингвиста Чива, сквозь некоторый слой самодовольства проступало легкое
удивление.
Свои чувства Бар охарактеризовать словами затруднялся...
- ...Подтянуть животы! Курсант Чив, я к вам обращаюсь! - инструктор
свирепо окинул пламенным взором застывшую шеренгу курсантов и взгляд его
уперся в переносицу Чива. У Чива по спине побежали мурашки, но он
продолжал целеустремленно пялиться в пространство. Рядом нервно
шевельнулся Тор, незаметно подбирая хвост.
- Смирно! - рявкнул инструктор. - Повторяю задачу. Двойки проходят
полигон за заданное контрольное время. Прошедшие получают квалификационный
зачет.
Инструктор глянул на хронометр, потом на Чива ("Вот привязался!" -
успел подумать Чив) и скомандовал:
- По машинам!
Тор скользнул на место водителя ("Ишь шустрый какой, а еще вечно
жалуется, мол пресмыкающееся, холоднокровный, - реакция не та!"), вездеход
резко взял с места, и Чив едва успел плюхнуться на место командира. В то
же мгновение вездеход провалился в темпоральную яму...
...Клай прыгнул в сторону, потерял равновесие, упал, но мгновенно
сориентировавшись вновь оказался на ногах. Тело, повинуясь древнейшему из
инстинктов - инстинкту самосохранения, зажило самостоятельной жизнью.
Мышцы успевали реагировать до того, как сознание начинало только лишь
оценивать ситуацию.
Новый заход. Опять прыжок! На этот раз Клай устоял, но долго он так
не протянет. Да и падение даром не прошло, - в левом предплечье нарастала
тупая пульсирующая боль.
Снова прыжок! Проклятие!!! Неудача. Плечо...
Клай пополз... Нет не успеет! Следующий заход будет последним.
Огромное словно боевой вертолет, с брюхом напоминающим
гипертрофированный, как в страшном сне, полосатый баклажан, из которого к
тому же торчит сверкающий меч, разъяренное насекомое развернулось и
приготовилось к очередной атаке...
...Бар почувствовал, что теряет над собой контроль и тихо выругался
сквозь зубы.
- Ярость плохой советчик в споре, Бар.
- Древние против стен использовали одно архаичное, но отлично
зарекомендовавшее себя средство - таран.
- Сломать проще всего. Куда сложнее понять...
- Понять? - Бар в гневе грохнул кулаком по столу, да так, что
собеседник недовольно поморщился. - Понять можно только логику, а в абсурд
надо верить!
- Так поверьте!
Бар грузный, налитой уверенностью и спокойной силой медленно
приподнялся из-за стола. Его собеседник напрягся и негромко, но
убедительно произнес:
- Только не надо эмоций и резких движений...
В КОНТРОЛЬНЫХ ТОЧКАХ ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ СТАБИЛЬНОСТЬ ОТСУТСТВУЕТ! КОНТРОЛЬ
ЗАТРУДНЕН. АЛГОРИТМИЗАЦИЯ ЗАТРУДНЕНА. ВНИМАНИЕ!!! СЕНСОРНЫЙ ПОКАЗАТЕЛЬ В
ИНТЕРВАЛЕ ВЕРОЯТНОГО ВОЗНИКНОВЕНИЯ ИНДУЦИРОВАННОЙ ОБРАТНОЙ СВЯЗИ!
...Чив зажмурился. Свет: пурпурный, синий, красный!!! Лихорадочная
цветовая чехарда. Световой взрыв, эпицентром которого стал мозг.
- Стабилизатор, - прохрипел Чив, - темпоральный стабилизатор...
Но Тор, обмякший и неподвижный, беспомощно покоиться на плече Чива
сдувшимся воздушным шаром, навалившись всей тяжестью бессознательного
тела. Ослепленный Чив попытался дотянуться до рукоятки верньера
стабилизатора. Временные параметры, потерявшие строго определенный
характер, сдвинули череду событий. Начало провала рваным пунктиром накрыло
весь ход событий. Мгновения перемешались, как случайно оброненная колода
карт...
Вот судорожно вытянутая рука Чива уже коснулась рукоятки верньера...
Миг, и все возвращается на исходные позиции, - беспомощный Чив
безысходно придавлен безвольным телом Тора...
Но в калейдоскопе временных корпускул можно уже угадать исход: Чив
делает отчаянное усилие и вездеход в Потоке Времени стабилизируется.
Теперь можно передохнуть. Чив этот раунд выиграл...
...Клай понял - это конец. Навалилось тупое безразличие. Почти по
инерции ему удалось увернуться от очередной атаки. Огромное тяжелое тело
глухо плюхнулось рядом. Судорожно поскребло грунт мохнатыми лапками. Жало
плотоядно подрагивало, мутная капля яда нехотя скользила по его лезвию.
- Ну нет! - прохрипел Клай. - Это еще не конец...
И он прыгнул прямо на спину, распластанного в бесстыдном алчущем
вожделении, насекомого, вложив в прыжок всю ярость и отчаяние существа,
бессильного противопоставить мощь своего разума тупой и разрушительной
силе.
И кажется у Клая появилась надежда...
...Бар усмехнулся:
- Вы, что же, боитесь меня?
Собеседник внимательно оглядел Бара с головы до ног и сухо ответил:
- Не люблю экстремальных ситуаций.
- А ваше упование на понимание?
- Но, вы же сами, ограничили понимание рамками логики.
- Я - погорячился...
- На счет логики, - возможно, но границы приемлемости существуют.
- Это какие же?
- Ну хотя бы, за гранью которых, понимание действует деструктивно на
логически сбалансированное восприятие мира.
- Таким образом, мы возвращаемся на исходные позиции спора, а в
активе имеем лишь парадокс...
Собеседник почти незаметно изменил позу, но Бар был начеку, - мощным
волевым импульсом, он буквально парализовал Собеседника.
Оставалось сделать последний шаг...
ОПАСНОСТЬ!!! ВЕРОЯТЕН ПРОРЫВ ЗОНЫ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО КАРАНТИНА.
ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ЭКСТРАВЕРТНАЯ ЛАБИЛЬНОСТЬ, ИНКРИМИНИРУЕМАЯ ОБРАТНОЙ СВЯЗЬЮ,
ИМПЛИЦИРУЕТ ДЕСТАБИЛИЗАЦИЮ СЕНСОРНОГО ОПТИМУМА...
- Капитан, что это было? - шепотом спросил лингвист Чив. Лицо его,
усыпанное крупными каплями пота, хранило странное выражение - нестабильную
смесь удивления и торжества. Пластик гермошлема тоже запотел изнутри.
- Вопрос не по адресу, - буркнул капитан Бар и шумно перевел дух. -
Вон у нас Клай - психолог! Это по его части.
Психолог Клай кинул на капитана затравленный взгляд. Пальцы у Клая
были судорожно сведены, и он, с видимым усилием, их едва разжал.
Туман, неравномерно стелющийся вокруг, под действием каких-то скрытых
сил формировался в противоестественные его газообразной консистенции
конгломераты, объединяющие эфемерность с иллюзией замкнутости.
Клай нехотя разлепил пересохшие губы:
- У меня смешанное чувство: мне кажется, не смотря на то, что мы
вышли в некотором смысле победителями, мы проиграли...
Бар тяжело вздохнул и пробурчал:
- Точно можно утверждать, только то, что окончен некий тур
переговоров, а очередной он или последний можно только гадать. Этот...
лабиринт, был заявлен как последнее испытание. Мы его прошли, но тот ли
это выход?
- Можно уже не гадать! - встрепенулся Чив. - К нам приближаются
хозяева лабиринта, и надеюсь поведают: действительно ли мы с честью прошли
это испытание или все таки пали жертвой здешнего Минотавра...
В тумане уже явственно можно было различить три невзрачных абриса
хилых обладателей грушевидных голов. Бар, Чив и Клай приготовились к
встрече, тем более, что аборигены были уже в двух шагах, и ответ можно
было явственно "прочитать" на их, обычно столь невыразительных, лицах.
КАК ПРИШЕЛЬЦЫ, ТАК И УШЕЛЬЦЫ
Лес огромен. словно шерстью
Заросла спина Земли.
И живут в Лесу, поверьте,
Не одни лишь муравьи.
Там из чащи будто кто-то
Все таращит жуткий взгляд,
Но заветные болота
Эту Тайну сохранят.
1
Молодой водяной по имени Степка сидел на берегу лесного болотца и
болтал в воде своими тоненькими зелененькими лапками. Степка был занят
весьма серьезным делом: он ловил пузырьки болотного газа.
Как-то раз, бултыхаясь в своей любимой теплой луже, где жил огромный
жук-плавунец, Степка обратил внимание на эти пузырьки. Зарождаясь где-то в
мрачных глубинах, они вырывались на поверхность с громким щелчком.
Казалось, если что-то сможет удержать форму пузырьков и на воздухе, как
она держится в воде, то пузырьки будут подниматься все выше и выше... А
если к тому же таких пузырьков наберется много, то они поднимут и его,
Степку.
Сшив мешок из старых разноцветных лоскутков и хорошенько его
просмолив, Степка сидел теперь на берегу заветного болота и ловил
таинственные пузырьки.
- Привет! - бодрый голос, прозвеневший в тишине, как звенит будильник
ранним утром, едва не заставил Степку выронить драгоценный мешок. Это
бесшумно подобрался очень лохматый и даже несколько экзотичный, с виду,
леший Иннокентий (для друзей - просто Кеша). Степка как раз и был Кешиным
другом.
- Привет! - буркнул Степка, безоглядно поглощенный своим необычным
занятием. Кеша проводил очередной пузырек заинтересованным взглядом:
- Ну, а что потом?
- Полечу, - еще один пузырек.
- Как Змей Горыныч?
Степка решил обидеться на этот вопрос. Змей был известен всему
окрестному лесу - несчастное животное, у которого, наверняка, было тяжелое
детство. Горыныч вырос большим, зеленым и красивым, но невоспитанным, злым
и грубым. Не было большего удовольствия у него, как тихонько, незаметно
подлететь и дохнуть дымом прямо кому-нибудь в лицо, а то и полыхнуть огнем
будто испорченная зажигалка. Горыныча не любили, но от этого, характер его
только еще больше портился.
Но обидеться Степка не успел, потому что лоскутный шар, в котором уже
собралось достаточно пузырьков, шевельнулся и стал потихоньку подниматься.
И чем выше поднимался шар, тем ниже приседал от удивления Кеша.
Словно великан, который потихоньку встает, расправляя плечи, во весь
свой великаний рост вздымался, раздуваясь, шар. Уже и Степкиных сил не
хватало удерживать "новорожденного великана", уже и Кеша повис, уцепившись
с противоположной стороны...
Неизвестно, чем бы кончилось это "надувательство", но в этот миг
раздался ужасный рев, и все небо залил белый огонь. Кеша со Степкой
выпустили из рук шар, который взлетев немного, перевернулся и, растеряв
болотный газ, упал к их ногам цветной тряпочкой.
Белый свет не гас, рев не стихал.
- Горыныч?
Нет, конечно, это был не Горыныч. Куда там этому хулигану! По небу
двигалось пульсирующее раскаленное солнце и гудело так, что с деревьев
облетала листва.
Потом земля подпрыгнула под ногами и больно ударила по пяткам. Кеша
со Степкой покатились в болото, а когда мокрые и перепуганные в
конце-концов оттуда выбрались, над Лесом стояла тишина. После слепящего
белого света было такое ощущение, будто не ко времени наступил вечер.
2. МЕТАЛЛИСТЫ
- Как ты думаешь, еще далеко? - Кеша, с ног до головы испачканный в
болотной тине, стал больше похож на водяного, чем сам Степка (то есть
больше чем сам водяной, ведь как раз Степка и был водяным).
- ОНО упало где-то недалеко, - задумчиво ответил Степка. Степка
всегда успевал думать больше, чем Кеша: то ли вода, с которой он все время
имел дело, располагала к размышлениям, то ли он, просто, был так воспитан,
- гул и свет быстро прекратились, значит, ОНО где-то рядом.
Когда надо было действовать, в их компании обычно верховодил Кеша, а
когда думать - он добровольно перекладывал эту почетную обязанность на
Степку. Сейчас, кажется, наступил именно такой момент. Они уже целый час
шли в том направлении, куда закатилось непонятное "солнце". Лес вокруг,
такой знакомый и родной, выглядел совершенно непривычно: листья на
деревьях и елочные иголки пожелтели, а кое где даже обуглились. Птицы, то
ли перепуганные замолчали, то ли вообще разлетелись. Было пустынно,
красиво, но как-то непривычно, а потому - жутковато.
Но вот впереди деревья расступились, забрезжил яркий свет. Кажется,
добрались! На пути у Степки и Иннокентия пролегла поляна, а на поляне
происходило что-то непонятное, даже невообразимое.
В центре поляны возвышалось на трех суставчатых ногах странное
обгорелое сооружение, похожее на перевернутую суповую тарелку. В боку у
тарелки зияла дыра, а вокруг сновали синие, как спелые баклажаны,
неведомые существа. Их было около десятка, существ, обвешанных какими-то
цепями, утыканных металлическими колючками. У каждого в руках был стержень
с крючком на конце. Существа, ловко орудуя крючком, вырывали из земли
растения, обрывали ветки с деревьев и ловили мелких животных, которые, не
зная меры в своем любопытстве, подходили слишком близко.
Пойманную зверюшку существа окутывали тонкой металлической сеткой и
бросали в кучу таких же, спеленутых сеткой, зверьков около черной дыры в
боку тарелки.
Существа двигались быстро. Крючки так и мелькали в воздухе, колючки и
цепи блестели на солнце и до Степки с Иннокентием доносился металлический
лязг.
- Тьфу-ты, металлисты какие-то! - фыркнул сердито Степка.
В это время "металлисты" как раз зацепили крючком какого-то зайчонка,
но он вырвался, оставив клок пуха на крюке и, жалобно вереща, кинулся в
лес.
- Что же это за безобразие? - рассердился и Иннокентий.
- Они и Машку вот так же крючком поймали, - неожиданно раздался
грустный голос.
Степка и Иннокентий стремительно обернулись. Это был, к счастью, не
бесшумно подкравшийся металлист, а домовой Федор, который так долго жил в
их лесу, что был уже скорее похож на лешего, чем на домового (Как однако
обманчива внешность, леший похож на водяного, а домовой вот на лешего).
- Как Машку? - спросил Степка. Машка была их общим другом и
соратником во многих авантюрных начинаниях, а кроме того, сама по себе она
была молоденькой бабкой-ежкой.
- А так, - печально ответил Федор. - Она им цветы принесла, они ведь
с неба прилетели на своей тарелке. Так они ее крючком и в сетку.
- Вперед! - завопил вдруг Иннокентий. - Спасай Машку!
- Куда уж нам, - остудил его пыл печальный Федор, - вон их сколько, и
каждый с крючком, да еще весь шипами утыканный: ни подойти, ни схватить,
ни толкнуть.
- А может, с ними можно по-человечески договориться? - задумчиво
спросил Степка.
- Машка их цветами уже поприветствовала по-человечески, - вздохнул
печальный Федор.
- Тогда придется идти за советом к философскому камню, - подытожил
Степка.
- Вот это правильно! - обрадовался Федор. - Вы с Иннокентием идите, а
я здесь покараулю, посмотрю, что эти металлисты еще выкинут.
3. КИКИМОР
Конечно, советы давал не сам философский камень, а древний и мудрый
Кикимор, который сидел на нем. Потому собственно камень и назывался
философским, что на нем сидел Кикимор и философствовал, то есть размышлял.
Кикимор был мудр и столь древен, что забыл уже и свое имя. Все его
так просто и звали - Кикимор, ведь был он в сущности обыкновенной
кикиморой, только уж очень древней. Зато Кикимор знал множество
удивительных вещей: и что земля круглая, и что где-то за Лесом есть
бескрайние озера, в которых вода соленая, как слезы, и что бывают такие
высокие горы, куда не может взобраться весна, и там всегда лежит снег, и
откуда падает этот снег зимой, и многое-многое другое, не менее
удивительное...
Степка очень любил беседовать с Кикимором, а Иннокентий его немного
побаивался.
Но все же и сам камень был не так прост. Камень притягивал
металлические предметы. Поэтому он был покрыт своеобразной корой из
железных пуговиц, сломанных вилок, ржавых гвоздей, гаек, винтиков, а в
одном месте к нему прилипли даже очки, конечно же - в металлической
оправе.
Кикимор же утверждал, что камень помогает думать. Вот и сейчас
Кикимор сидел на вершине камня и думал. Иннокентий и Степка остановились
около камня и стали ждать, когда Кикимор прервет думы и обратит свое
внимание на них.
4. ФЕДОР НАЧИНАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ
Федор, оставшийся в одиночестве в засаде у поляны с металлистами, не
стал терять время даром. Первым делом он переместился поближе, заняв более
удобную позицию для наблюдения.
На поляне тем временем произошли изменения. Шестеро металлистов
углубились в лес, так как, наверное, переловили и распугали всю живность
вокруг. Четверо оставшихся начали сортировать и грузить в свое "блюдо"
отловленную и собранную "коллекцию".
Бабка-ежка Машка попыталась что-то сердито втолковать синеньким
металлистам, но они, не обращая внимания на ее попытки контакта, подцепили
сетку с Машкой своими крючьями и небрежно зашвырнули в открытый люк
тарелки.
Федор понял, что сидеть в засаде он больше не в состоянии. Как только
металлисты отвлеклись, борясь с каким-то особенно строптивым экспонатом
своей коллекции, Федор подполз к тарелке. Еще миг и, подпрыгнув, Федор
бесшумно исчез в открытом люке тарелки. Недаром он все-таки был домовым -
металлисты ничего не заметили.
5. КИКИМОР ЖЕРТВУЕТ ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ
Кикимор приоткрыл левый глаз и спросил:
- Чем заняты пришельцы?
- Какие пришельцы? - от неожиданности вопросом на вопрос испуганно
ответил Иннокентий.
- Те что прилетели на летающей тарелке, разумеется - недовольно
уточнил Кикимор.
Тогда вперед вышел Степка и, изредка перебиваемый Иннокентием,
рассказал обо всем, что произошло на поляне, где расположились синенькие
металлисты.
К концу рассказа Кикимор открыл и правый глаз, а потом глубоко
задумался. Если бы не открытые глаза, Степка и Иннокентий решили бы, что
Кикимор заснул. Наконец он открыл и рот:
- Придется пожертвовать моим философским камнем, - произнес Кикимор
загадочную фразу.
6. ФЕДОР ИЩЕТ МАШКУ
Федор бесшумно, как и полагается домовому, скользил по полутемным
коридорам летающей тарелки. Коридоры напоминали подпол старого дома, где
когда-то давно жил Федор. Это было так давно, еще до того, как в доме
сделали капитальный ремонт и засыпали мусором вентиляционную систему,
из-за чего собственно Федор и переселился в лес. Да и какой домовой смог
бы жить в таких условиях!
Глаза Федора даже лучше видели в таком полумраке, поэтому он быстро
разыскал железный отсек, похожий на кубическую консервную банку, в котором
сидела притихшая Машка. Бабка-ежка была печальна, но не напугана. Когда
она заметила Федора, то от радости даже тихонько запищала, но Федор
выразительно прижал указательный палец к губам.
7. СТЕПКА, ИННОКЕНТИЙ И КИКИМОР ИДУТ НА ПОМОЩЬ
А тем временем Степка, Иннокентий и Кикимор катили по лесу
философский камень. Степка и Иннокентий так толком и не поняли, зачем это
нужно, но, послушно выломав крепкие дубовые палки и используя их как
рычаги, катили камень по направлению поляны, захваченной металлистами.
Тяжело переваливаясь с боку набок, поочередно открывая то покрытую
мхом нижнюю сторону, то унизанные всякой всячиной остальные, философский
камень выглядел великаном, спешившим вместе со всеми на помощь.
8. ФЕДОР ПРИНИМАЕТ БОЙ
Федор и Машка, пробравшись к выходу притаились, поджидая удобный
момент. Когда четверо металлистов на поляне повернулись к кораблю спиной,
Федор шепотом скомандовал:
- Пошли! Но прежде, чем он успел помочь Машке выбраться из корабля,
синенькие заметили их и, побросав все дела, устремились в атаку, выставив
вперед свои страшные крючья.
- Беги! - крикнул Федор Машке, а сам повернулся к синеньким, чтобы
принять бой.
9. СТЕПКА, ИННОКЕНТИЙ И КИКИМОР ВСЕ ЕЩЕ ИДУТ
Камень, с каждым шагом, становился все тяжелее и тяжелее. Степка -
водяной, вода его родная стихия, но пот так заливает глаза, что за этой
пеленой он не видит ничего вокруг, а только катит и катит камень вперед.
Рядом сердито пыхтит Иннокентий, который ничего не понял и потому ворчит:
- Куда? Зачем? Почему? - но старается вовсю.
А Кикимор, словно чувствуя, что на поляне металлистов творится
неладное, позабыв о своих годах, трудится наравне со всеми, да еще
успевает покрикивать:
- Веселей, ребята, навалитесь! Ну, металлисты, берегитесь!
10. БОЙ!
Так, как металлисты спешили схватить Федора все четверо одновременно,
они запутались крючьями, а тут еще Машка, которая, конечно, никуда не
убежала, накинула на замешкавшихся синеньких их же металлическую сеть. И
пока синенькие барахтались выбираясь на свободу, Федор и Машка успели
добежать до опушки.
До спасения оставалось всего несколько шагов, но навстречу из леса
начали выбегать один за другим те шестеро, которые недавно уходили на
разведку. И надо было им вернуться именно сейчас!
- Все пропало, - прошептала Машка, и Федор понял, что осталось
надеяться только на Степку и Иннокентия.
Но помощь пришла с совершенно неожиданной стороны.
11. ГОРЫНЫЧ
Следом за выскочившими на поляну металлистами из леса вылетел
Горыныч. На крыльях у него виднелись многочисленные глубокие царапины.
Видно синенькие пытались пленить его своими крючками.
Рассвирепевший Горыныч плевался огнем и дымом, да так сильно, что
металлисты, не обращая внимания на Федора и Машку, бросились к кораблю. И
неизвестно, чем бы закончилась эта охота, если бы Горыныча не подвел ум,
вернее, его нехватка. Увидев корабль и решив, очевидно, что это более
достойный противник, Горыныч разогнался и со всего размаха таранил о
летающую тарелку. Тарелка даже не покачнулась, а оглушенный Горыныч
свалился прямо к ногам обрадованных металлистов, которые тут же придавили
его своими крючьями и начали опутывать сетями.
- Надо помочь бедному животному! - закричала Машка, и Федор еле успел
поймать ее за руку. А тут еще три синеньких отделились от общей свалки и
устремились к ним. Федор молча потащил упирающуюся Машку к лесу. Синенькие
припустили за ними.
12. НАЧАЛО КОНЦА
За общим шумом и грохотом никто не обратил внимания, что уже давно в
лесу раздавалось какое-то сопение, будто там заблудился маленький
паровозик.
Наперерез металлистам, погнавшимся за Машкой и Федором, выкатился
громадный камень. Это подоспели Степка, Иннокентий и Кикимор.
Философский камень, величественно направляемый усталыми руками, стал
надвигаться на замерших металлистов.
Степка налег на рычаг из последних сил и вдруг почувствовал, что
камень стал как бы легче и продолжал становиться все легче и легче. Вот
тогда Степка все понял: не только камень притягивает железо, но и железо,
особенно если его очень много, начинает притягивать этот философский
камень, а корабль металлистов, наверняка, железный, да и сами они увешаны
всякими металлическими побрякушками.
- Ура! - завопил Иннокентий, который, наконец, тоже понял безусловно
гениальный план Кикимора.
А Федор и Машка, хоть ничего и не поняли, но тоже радовались, видя,
что их друзья подоспели на помощь так вовремя.
13. РАЗГРОМ
На поляне происходило что-то уж совсем невообразимое. Металлисты,
забыв про Горыныча, метались около своего корабля, пытаясь одновременно
все вместе пролезть в узкий люк.
Камень, к которому прилипло по дороге три синеньких, притянутых за
свои цепи и колючки, разогнавшись, так наподдал по одной из суставчатых
ног, что она хрустнула, и корабль накренился на один бок и стал похож на
обычный водоплавающий корабль, терпящий бедствие.
Теперь уже все металлисты, так и не успевшие втиснуться в люк,
прилипли к философскому камню своими колючками и цепями.
Корабль покачивался. Видно было, что камень оказывает воздействие и
на его корпус, но, прилипнув к лапе, камень больше не двигался, а норовил
подтянуть к себе.
Первый раз за все время синие металлисты подали голос. Противные
скрежещущие звуки!
Металлисты, прилипшие к камню, скрежетали и трепыхались как мухи,
приклеившиеся к мухоловке, до тех пор, пока один, а затем и остальные не
додумались сбросить с себя все металлические побрякушки.
Без своих железяк пришельцы еще сильней стали напоминать большущие
баклажаны, причем совершенно не страшные. Если бы не их скверный характер,
то металлистов можно было считать даже смешными.
Синие голые спины мелькнули на мгновение и исчезали в люке корабля.
14. КАК ПРИШЕЛЬЦЫ, ТАК И УШЕЛЬЦЫ
Люк захлопнулся. Тарелка затряслась и заревела. Из нее повалил едкий
дым и ударил в землю столб огня, не хуже чем у Горыныча. Потом раздался
хруст - это оторвалась суставчатая нога к которой прилип философский
камень. Корабль, набирая скорость, устремился прочь от того места где его
бесцеремонные хозяева, может быть первый раз, получили по заслугам.
- Как пришельцы, так и ушельцы, - сказал мудрый Кикимор и полез на
свой философский камень - думать.
Камень стал еще больше и красивее от приставших к нему железок
разгромленных пришельцев да еще сбоку торчала как мачта оторванная у
летающей тарелки нога.
- Когда - нибудь люди назовут эту битву - битвой у философского
камня, - заметил Степка, который становился с каждым днем все мудрей и
скоро, наверняка, сможет соперничать мудростью с самим Кикимором.
Иннокентий тоже хотел сказать что-нибудь мудрое, но не успел - его
опередил Федор:
- А где же Машка?
Машка была рядом. Она сидела на поляне и гладила ушибленного
Горыныча. Горыныч, на удивление, не плевался, не жег и не дымил, а
наоборот, даже урчал, как целая стая котов у которых одновременно чешут за
ухом.
Видно, он был не так уж глуп, если умел на добро отвечать добром.
Кстати, Степка все-таки сделал воздушный шар и даже изобрел потом
летающую тарелку, но это уже совсем другая история...
TERTIUM NON DATUM?
1. КЕНТАВР
Тяжело припадая на правую, здоровую ногу Чак брел среди
фантасмагорически безобразных куч мусора. Тут были и величественные
пирамиды ржавого хлама - останки некогда верно служивших людям
блистательных машин, и зыбкие барханы полиэтиленовых использованных
пакетов, и горы, будто настоящие, укутанные грязным снегом - горы измятой
бумаги.
Рваная рана на левой ноге уже подернулась синей полупрозрачной
пленкой и лишь иногда давала о себе знать.
Чак прислушался: где-то рядом капала вода. За жалким скелетом, в
недалеком прошлом могучего механизма, прямо из земли торчала труба. Чак
припал к ее жерлу и долго пил маслянистую черную с радужными блестками
жижу. Уже напившись, не удержался и склонился к трубе второй головой. У
второй головы тоже пересохло во рту.
На глаза попалась большая лужа. Чак заглянул туда. Из зеркальных
глубин лужи четырьмя безбелковыми черными провалами таращился на Чака
синекожий монстр, увы, так мало общего имеющий с Учителем. На обеих
головах начисто отсутствовала растительность, это компенсировалось тем,
что оба черепа были покрыты костяными наростами, на подобие черепашьего
панциря. Две огромные трехпалые лапы свисали почти до земли. Короткое
мощное туловище, покрытое голубым мхом, заканчивалось двумя
столбообразными ногами, тоже трехпалыми.
- Интеллектуальный кентавр! - взревел Чак и саданул по луже кулаком.
Кожа на руке и под каплями попавшими на тело начала отчаянно зудеть.
Лужа была радиоактивна, а Чак, хотя чисто физически был к ней
невосприимчив, но инстинктивно недолюбливал...
2. УЧИТЕЛЬ
Учитель в серебристом скафандре высшей радиационной и химической
защиты стоял в пол-оборота к заходящему солнцу.
- Ты сегодня, как-то особенно взволнован, Чак... - голос Учителя,
обезличенный усилителем, был как всегда спокоен.
- Я сегодня опять думал, Учитель.
- О чем Чак?
- ТОТ ДЕНЬ?!. Я ничего не помню... И от этого мне порой кажется, что
Мир - всегда был ТАКИМ.
- Ты был болен, Чак. Тяжело болен.
- Был болен... - как эхо откликнулся Чак. - Теперь я здоров, но Мир
все еще болен...
- Но когда Мир переболеет, это будет ТВОЙ МИР!
Чак вздрогнул, ему показалось, что Учитель рад этому грядущему миру,
миру где для него - Учителя места уже не будет. Бункер - последний оплот
прошлого. Последнее прибежище, последнего представителя некогда Великой
Расы, к которой пока еще принадлежит Учитель. Но может где-то еще остались
его соплеменники, где-то в иных бункерах? А может где-то уже бродят
представители Новой Расы: Переживших ТОТ ДЕНЬ, выживших, но ценой Утраты.
Безвозвратной утраты родства с Народом Прародителем. Уже НЕ ЛЮДИ...
НЕЛЮДИ! Представители расы к которой принадлежит и Чак.
- Ты ранен?
Как пугающе безразличен этот механо-электрифицированный голос. Чак
опять вздрогнул и жесткими пальцами с ногтями, конусом опоясывающими
каждую последнюю фалангу, коснулся синей пленки на ноге. Сквозь новую кожу
явственно пробивалась синяя шерсть. Скоро рана зарастет и забудется.
- Ерунда! Это всего лишь крысы.
Крысы теперь были огромные и наглые. Став на четыре задние лапы,
любая из них могла потягаться ростом с Учителем. Их гибкие тела то и дело
тенью скользили по раздолью этой гигантской помойки. Порой даже Чаку
казалось, что теперешний мир и был специально создан для этих крыс... Но
Чак "вспоминал" про ТОТ ДЕНЬ, и наваждение проходило...
- Я принес то, что вы просили, Учитель. - Чак протянул металлический
контейнер. В нем были пробы грунта из различных мест. - На карте я отметил
номером место откуда брал землю. Такой же номер и на соответствующей
ячейке контейнера.
- Хорошо Чак. Мне пора... - Учитель забрал контейнер и направился к
люку. - Завтра, в это же время я буду ждать тебя здесь, Чак.
Чак понимал, что Учитель прикован к бункеру, и так получалось, что
он, Чак, прикован к Учителю.
Люк закрылся. Словно чудовищная пасть заглотила Учителя.
Чаку тоже было пора. Наползал туман. От тумана шкура зудела сильнее,
чем от радиоактивных луж. Туман был кислотный.
3. А БЫЛ ЛИ РАЗУМ?
- Ну чего им не хватало?
Чак скрючившись, обхватив лапами колени и, примостив на каждое по
голове, размышлял, сидя в кабине полуразрушенного тягача. Уцелела только,
эта кабина, да левая гусеница. Остальное оплавилось и проржавело.
- Неужели ТОТ МИР, о котором рассказывал Учитель, можно было так
легко сменить на ЭТОТ? Где был человеческий разум, когда сонмы
блистательных механизмов сцепились в сеющем смерть танце? Или каждый
отдельный разум надеялся, что его хрупкое тельце выживет в этом безумном
хороводе? Да и был ли разум? Кто управлял той рукой - рукой самоубийцы
бросившего стальное войско в первую и последнюю атаку.
Где тот жалкий комок нейронов, выжил ли во всеобъемлющем пламени?
Может он до сих пор медленно угасает в каком-нибудь бункере? Как Учитель.
Или деформировавшись в сломленных законах природы трансформировался в
некого монстра, каким и был изначально по своему внутреннему содержанию.
- В такого монстра как я?
Чак с ужасом развернул головы лицом к лицу, пытаясь угадать ответ.
Правая голова, как всегда, молчала. Чак явственно ощущал, что мысли
испуганными птицами бьются только в его левой голове, хотя видел он обоими
парами глаз. И единая картина складывалась в левой черепной коробке в
естественное неделимое изображение.
Семилапая крыса прогрохотала по крыше Чакового убежища, но заглянув
во внутрь, тут же шарахнулась и скрылась в кипе грязных полиэтиленовых
пакетов. По-видимому, сражение данное Чаком накануне раз и на всегда дало
понять этим уродцам кто хозяин здешних угодий.
Туман осел - выпал кислотной росой, разъедая остатки металлических
конструкций, в изобилии разбросанных вокруг.
Чак покряхтывая выбрался наружу и приступил к ежедневному обходу
своих владений.
4. ОСТРОВ
Остров! Весь мир Чака - пусть огромный, но остров. Сегодня Чак,
наконец, одолел гору в недрах которой в бункере хоронился от
взбунтовавшейся природы Учитель. Гора была скорей всего потухшим вулканом.
Его жерло, закупоренное громадной бетонной пробкой, образовало небольшую
посадочную площадку. На площадке застыл одинокий вертолет.
Но внимание Чака привлек не вертолет, подозрительно блестевший в этом
прогнившем мире, а дымка на горизонте.
Вначале Чаку показалось, что это привычный кислотный туман, но цвет -
темно-зеленый, насыщенный, вдруг всколыхнул шквал ассоциаций и
воспоминаний, вспыхнувших неожиданно ярко, как одинокий фонарь на столбе
среди заснеженного поля, погруженного в ночную тишину. Губы сами сложились
и породили нежное как вздох слово:
- Море!
Чак жадно устремил взор всех четырех своих глаз туда, где трепетала
зеленоватая дымка.
Море ясной каймой окружало грязный злобный осколок суши со всех
сторон. И от этого остров казался воспаленным прыщом на ровном
полупрозрачном мраморном теле.
И еще одна деталь диссонировала с привычным Чаковым миром - вертолет.
Новый, абсолютно целый без малейших следов коррозии вертолет. Словно
блестящая крылатая жаба, замершая в чутком ожидании.
5. ДОКТОР И ЛЕЙТЕНАНТ
- Вы не боитесь, лейтенант?
- А вы, доктор?
Доктор хмыкнул и мельком представил, как они с лейтенантом смотрятся
со стороны:
- Если меня можно считать, некоторым образом "матерью", то вы
лейтенант, несомненно духовный отец и значит мы несем как минимум равную
ответственность.
- О, вы заговорили об ответственности... - теперь усмехнулся
лейтенант.
- Да, об ответственности! - вдруг разозлился доктор, - лучше поздно,
чем никогда.
- Вот именно поздно, уважаемый доктор. Для вас - поздно. А за меня не
волнуйтесь. Я уж как-нибудь... Вы ведь знаете, что я даже более, чем
"духовный отец" для Него.
- Вы просто пытаетесь усыпить свою совесть, лейтенант!
- Ошибаетесь доктор, совесть тут не причем. Я ВЕРЮ. В Него и Наше
Дело.
- Еще бы, - злорадно поддакнул доктор.
- Напрасно вы, доктор, так... Я действительно верю, что смогу Ему
помочь.
- Стать окончательным уродом?
- Стать Хозяином мира!
- У вас имперские амбиции, лейтенант!
- Не для себя, доктор, не для себя...
- Это еще как посмотреть.
- Если можете объективно.
- А впрочем, как знаете. С себя вины я не снимаю, а ваши благие
намерения... Кстати, вы знаете куда ведет дорога вымощенная благими
намерениями?
- Я думаю туда же, куда и дорога вымощенная одними сомнениями... Ведь
у нас одна дорога, доктор?
- К моему сожалению - да. Отступать поздно, да и некуда.
6. ДВА МИРА
Волна весело подкатилась под ноги шалой собачонкой. Чак шарахнулся в
сторону - слишком хорошо он усвоил какими должны быть туман или лужа. Все
равно что! В первую очередь это - ОПАСНОСТЬ!
Но странно, от моря шел такой дразнящий и манящий дух... Солоноватый
ветер врывался в легкие и дурманил голову, даже обе. Чак с опаской
коснулся исчезающе нежного следа, простиравшего беспокойной границей на
Грани двух Миров. И ничего! Набежавшая волна ласково "лизнула" руку.
Ничего! Чак сделал шаг вперед. Волна накрыла его с головой, испуганно
откатилась, и прямо у ног Чака на влажном песке осталось диковинное
невиданное ранее созданьице. Серебристое гибкое тельце трепетало в такт
настороженному сердцу Чака.
Бережно зажав свою добычу в синих ладонях Чак унес существо подальше
от дурашливых волн, которые в любой момент могли лишить его неожиданно
обретенного гостя из Иного Мира.
Синюшные крысиные тела, сам Чак, казались естественными среди руин и
грязи. А существо!!!
Чак летел "как на крыльях", несмотря на то, что избитое сравнение
никогда бы не могло возникнуть при взгляде на тяжеловесный цилиндр на двух
толстых подпорках, увенчанный двумя несуразными черепахами.
Чак был так взволнован, что не сразу обратил внимание - вокруг уже
давно стелилась серым ковром студенистая дымка.
Эта дымка и раньше не раз попадалась на глаза, но вроде никаких
неприятных ассоциаций с ней у Чака не было связано. Чак даже однажды видел
где зарождается тоненький как паутинка дымный ручеек. Миниатюрный бетонный
колодец, диаметром в Чаковый палец, уходил в глубь горы. Может это был
отработанный воздух из бункера?
Но этой дымки, почему-то, панически боялись крысы. И Чак до сих пор
тоже старался ее избегать, но вот зазевался...
Чак хотел поскорей выбраться из сомнительного серого киселя, но
вдруг, с ужасом заметил - в его напряженных бережных ладонях происходит
что-то невообразимое!
Серебристое тельце существа затрепетало посинело, а затем прямо на
глазах стало стремительно деформироваться. Изящный хвостик съежился, зато
голова набухла и разделилась на две, некоторые чешуйки отпали и через
несколько минут в дрожащих ладонях Чак держал жалкую свою копию или,
точнее, страшную карикатуру.
Чак пошатнулся, существо выскользнуло из рук и гулко шлепнулось на
землю. Оно уже не было чужеродным в Этом Мире. Оно было его порождением.
Неуклюже проковыляв несколько метров, существо было сожрано
неизвестно откуда вынырнувшей крысой.
7. ЛЕЙТЕНАНТ И ДОКТОР
- Доктор, вам не кажется, что все это несколько напоминает
великолепную премьеру в театре... военных действий.
- Скорее жутковатую, но дорогостоящую инсценировку.
- ...и вы доктор, в роли Творца!
- Творца конца? Простите за каламбур.
- Вы пессимист доктор.
- А вы, лейтенант, прямо пугаете меня своим оптимизмом!
- Но как же иначе, ведь вы же фактически открыли способ Порождать
Жизнь. Из "глупой" животной протоплазмы вы формируете Личность! И при
помощи чего? Газ! Какой-то заурядный газ, осуществляет необходимую
перекодировку генетического аппарата. И в несколько мгновений, как
алхимик, из грязи и пыли, вы лепите - золото Личности.
- Голем...
- Что?
- Была такая легенда, об ожившем глиняном чучеле.
- Напрасно доктор, вы хотите меня задеть...
- Я просто пытаюсь сбить с вас, лейтенант, излишний оптимизм и
спесь... родовую.
- А все-таки, неужели Он - слепок? Я ищу и не могу найти в Его облике
знакомые черты. Не только в облике, но и в поведении, психике. Даже память
не сохранена...
- К сожалению процесс формирования не предсказуем. Вы ведь знаете о
неудачах с крысами? Но Он - слепок.
- И крысы тоже?
- И крысы, отчасти.
- Господи!!!
- Вы преувеличиваете, лейтенант, меня скорей можно величать -
доктором Франкенштейном.
- Я не о вас...
- Наконец-то, лейтенант, вы начинаете улавливать суть ситуации.
- Но вы-то, вы-то доктор?! Как вы, с вашими... могли пойти на такое?
- Молодость, интерес, честолюбие и... наивность, наверное...
- А я, все равно, верю!
- НО...
- ВЕРЮ!!! ВЕРЮ!!! ВЕРЮ!!!
8. СОМНЕНИЯ
- Что это было, Учитель?
- Ты о чем, Чак? О том существе?
Чак растерянный и отрешенный до сих пор перебирал в памяти картины
удивительных метаморфоз произошедших с серебристым существом.
- Что произошло? Почему существо, которое я принес, попав сюда
превратилось в безобразную карикатуру на меня? - Чак всхлипнул и впился
обеими парами глаз в непроницаемое стекло скафандра, как всегда,
скрывающее лицо Учителя.
- Во всем виноват - Тот День!
- Но, значит, в море все сохранилось как было до Того Дня. А может и
за морем...
- Ты говорил, что это существо сожрала крыса? - резко перебил
Учитель.
- Да, - печально подтвердил Чак и ему показалось, что Учителя при
этих словах словно передернуло.
Правая голова Чака, как обычно, не участвовала в разговоре, но Чак
чувствовал, что в ней бурлит какая-то кипучая жизнедеятельность.
- Учитель, может Тот День... - начал запинаясь Чак, но Учитель его
поспешно прервал:
- Мне пора Чак. Скоро я тебе все объясню и помогу во всем
разобраться.
И Учитель так поспешно юркнул в бункер, что у Чака стало тягостно на
душе.
9. СЛЕД
Чак безучастно брел вдоль кромки прибоя. Ему казалось что там в
таинственных изумрудных глубинах резвятся мириады серебристых существ, но
ни одно из них не показывалось на берегу. Они лишь издали испуганно
следили за Чаком.
Волны ластились у ног. Чак был почти уверен, что в той картине,
которая, еще не так давно однозначно отображала представления Чака о Его
Мире, появилась трещина. Трещина под напором умственных усилий становилась
все шире и шире. Картина грозила расколоться, а за ее полотном таилось
нечто непонятное и пугающее.
Что-то отвлекло Чака. Сделав по инерции еще пару шагов, он
остановился и оглянулся.
Вдоль берега, то исчезая, то вновь "проявляясь", тянулась цепочка
безобразных "куриных" следов. Отпечатки трехпалых ступней Чака
безжалостным шрамом легли на мокрый прибрежный песок и море старалось
зализать этот шрам, а поперек аккуратной цепочкой сбегал к воде и
возвращался обратно обыкновенный человеческий след.
НО СЛЕД БЫЛ СОВЕРШЕННО НЕ ПОХОЖ НА НА СЛЕД УЧИТЕЛЯ!!!
Пропадая на твердых участках почвы след выныривал где-то дальше и
упрямо вел к бункеру.
"Значит Учитель в бункере не одинок? Значит, он обманывал меня?" -
мысли Чака заметались, как язычки пламени, - "Значит ВСЕ ЭТО обман? Весь
Этот Мир - ОБМАН!"
- Ты ведь и сам был уже почти уверен в этом.
Чак вздрогнул и оглянулся, он не сразу сообразил, что разговаривает с
ним - его же правая голова.
10. ДОКТОР, ЛЕЙТЕНАНТ И ОТЧАЯНИЕ
- Доктор, что делать? Кажется Он начинает подозревать!
- Ну что же, я давно ждал этого.
- ?!
- Память! Она должна была восстановиться.
- Но что же делать? Что теперь делать?!
- Об этом стоило подумать раньше, а не строить весь этот балаган на
лжи и самообмане.
- Но доктор, вы ведь и сами причастны...
- Я этого и не отрицал никогда.
- Так что же делать?
- Принимать с достоинством то, что заслужили.
- Нет - нет, надо что-то делать. Еще не поздно. Можно исправить,
объяснить... Ведь еще не поздно?
11. РЫБА
Чак-правый не смотрел на Чака-левого. Правая голова обрела
неожиданную самостоятельность. Мир двоился в сознании Чака, одна картина
набегала на другую, мысли путались неожиданно натыкаясь на глухую стену
отчуждения.
Слияния двух интеллектуальных составляющих Чака - не произошло.
"Правый" пристально разглядывал что-то на горизонте. Выдержав
солидную паузу, он скосил глаза на "левого":
- А может ты, все еще веришь, что этот мир не жалкая декорация и все
это не глупый спектакль, где ты - лишь беспомощная марионетка? - и горько
усмехнулся при этом.
А Чак-левый неожиданно для себя сказал:
- Я знаю настоящий мир - там! - Левый кивнул на безбрежную синь моря
и грустно добавил: - А Учитель - лжец!
Сдавленный стон заставил Чака повернуть обе головы. Нелепо застыв в
позе нерешительного ныряльщика, всего в нескольких шагах стоял Учитель.
Чак еще ничего не осознав сделал шаг навстречу.
Учитель неприятно взвизгнул и метнулся к бункеру, но на пол-дороге
передумал и, оступаясь и падая, стал карабкаться на гору.
Чак как сомнамбула двинулся следом.
Скафандр Учителя потерял блеск и свежесть. Заляпанная грязью,
перекошенная фигура Учителя на четвереньках преодолевающая склон, вызывала
в душе у Чака почти болезненную тень осознания: Чак вдруг увидел - себя со
стороны, несуразного, покрытого синей шерстью, посредине огромной помойной
ямы...
Взревев Чак стал нагонять Учителя.
- Я только хочу заглянуть ему в глаза, - беспомощно твердила левая
голова Чака, а правая крепко стиснув синее зубы, сверлила горящими глазами
некогда серебристую спину.
- Нет! Нет! Нет! - хрипело существо-оборотень, обещавшее Весь Мир,
который на поверку оказался обыкновенным миром лжи...
Вывалившись на бетонную верхушку горы, Учитель не потрудился даже
принять вертикальное положение. На четвереньках, извиваясь всем телом он
продвигался к спасительному брюху вертолета, который в полном безразличии
застыл посреди бетонной площадки.
Чак прыгнул, и в тот момент когда непослушные руки Учителя рванули
вертолетную дверцу, Чак всей своей тяжестью обрушился на хребет затянутый
в серебряный панцирь. Лапы Чака сами потянулись к заляпанному грязью
забралу...
- Остановись!!! - закричал кто-то за спиной но было поздно.
Раздался хруст и разорвав сверхпрочную огнеупорную ткань скафандра,
разрезая жесткими нитями свою синюю плоть и теряя ногти Чак сорвал
стеклянную маску вечно скрывавшую лицо Учителя. В черном провале шлема
белело перепуганное сморщенное от ужаса личико с белыми безумными глазами.
Ядовитый воздух ворвавшись туда, где до сих пор никогда не был,
заставил это существо широко раскрыть "пасть" и выпучить белесые глаза в
которых пожаром метался страх.
- Рыба! - простонал Чак-правый.
Лицо Учителя посинело и стало терять форму. Что произойдет дальше -
Чак знал.
12. КРУГ ЗАМКНУЛСЯ
- Круг замкнулся, - отчужденно прозвучал тихий спокойный голос за
спиной у Чака.
- Кто вы? - спросил Чак не оборачиваясь и завороженно следя за
жуткими метаморфозами того, что еще недавно было учителем. Ткань скафандра
лопнула во многих местах и там как живая вздымалась и опадала синяя плоть.
В верхней части эволюционирующего урода уже наметились и набухли две синие
почки - будущие головы.
- Кто я? Я и сам уже давно пытаюсь понять, кто я...
Чак обернулся. Рядом стоял... Учитель... Нет, не Учитель, просто
представитель того же вида к которому принадлежал Учитель, теперь уже
точно - принадлежал. Такой же серебристый шлем и такое же непроницаемое
забрало, скрывающее глаза.
- Когда-то я был обыкновенным доктором. Потом я решил, что я - бог и
мне дано право распоряжаться судьбами людей и пригрезилась возможность
осчастливить их всех разом. Всех одновременно, не спрашивая о их желаньях.
Обеспечить пищей, приспособить к Миру, избавить от одиночества - все
проблемы одним махом. Породить сверхчеловека, выживающего в немыслимых
условиях, человека всю жизнь ищущего другого человека и обретшего его в
себе, имеющего возможность взглянуть на себя со стороны, понять себя,
освободиться от извечного самоконтроля, от этой дурацкой, так называемой
совести... А результат: еще один уродец, тужащийся повторить тот путь от
которого он должен быть избавлен своим рождением, и... я... Кто я? После
всего этого? Может я и есть - тот самый сверхчеловек? Или я монстр?
- А Учитель?! Кто он?
- Учитель! Ха! Матрица - жалкая матрица. Матрица бактериофаг. А ты -
жалкий слепок с жалкой матрицы. Учитель! Чему он мог научить, этот
"учитель"? Научить самого себя... Чему вообще может научить человек,
смутно представляющий, что он сам такое? Есть, пить, гадить?! Я знал, что
я хочу и не смог. А этот..
Существо закованное в серебристые "доспехи" пнуло синий зародыш
неудержимо превращающийся в "нового Чака".
- Я помню тебя! - проскрежетал вдруг Чак-правый.
- Я знал, что память должна была вернуться, Лейтенант.
- Меня зовут Чак!
- Да-да, конечно, но одновременно ты все-таки и Лейтенант, то есть
Учитель. Волновая схема...
- Ты должен быть наказан, - тупо пробубнил Чак-левый.
- Да-да, конечно... - засуетился Доктор, - ты убьешь меня?
- Нет! - хором ответили "оба" Чака, и синяя лапа протянулась к
серебристому шлему.
- Понимаю... - прошептал Доктор и решительно добавил, - я сам!
ЭПИЛОГ
Из служебного рапорта капитана подводной лодки МХ-1710:
"...были обнаружены несколько экземпляров объекта "Чак" (DW-7).
Предположительно три. При попытки войти в контакт, экипаж понес потери
(два человека) и вынужден был эвакуироваться с острова С-6\38-х. Связь с
базой на острове установить не удалось. По последним наблюдениям, объект
"Чак" теперь существует в пяти экземплярах. Похоже эксперимент вышел
из-под контроля и принял лавионообразную форму..."
В верхнем углу документа красовалась резолюция: "БАЗУ УНИЧТОЖИТЬ!!!"
И чуть ниже коряво карандашом: "Попробуйте, если удастся, я сниму
перед вами шляпу!"
КОММУНАЛЬНЫЙ ТРИПТИХ
(КОРИДОР - 2)
1. ГНОМЫ
Гулко печатая шаг, по коридору шли гномы. Маленькие, сантиметров
тридцать в высоту, с противными зелеными рожами, как у соседа Кузякина из
второй комнаты, когда он выходит на кухню пить воду по утру. Но после
вчерашнего.
Гномов было штук восемь, они освещали себе путь крошечными до одури
вонючими факелами, потому, что свет в коридоре все равно не горел из
экономии и из-за бабки Дюдиковой, которая постоянно выкручивала лампочки и
торговала ими на базаре.
Мадам Хнюпец, из восьмой комнаты, имевшая счастье наблюдать весь этот
процесс рекогносцировки удивительных человечков в суверенно-общественном
коридоре, громко сказала чарующим контральто, ни к кому конкретно не
обращаясь:
- Развели, сволочи, здесь всякую мерзость! Я давно говорила, что этот
гадючник надо хорошенько протравить дустом, начиная с тараканов и кончая
каждым жильцом в отдельности.
Выглянувший из четвертой комнаты на внезапно возникший ажиотаж поэт
лирик-экстремист О.Бабец шумно потянул большим мясистым носом и грустно
заметил:
- И в такой вонище должны прозябать потенциальные классики
отечественной литературы...
- А ты, - вмешался, тоже выглянувший в коридор сосед Кузякин, который
хоть и был на удивление относительно трезв в данную минуту, но как всегда
выказывал безотносительную агрессивность. - Ты бы, рифмоплет чертов, лучше
зашел бы хоть раз в гости: мы бы с тобой тяпнули по сто грамм - сразу
зябнуть бы перестал, а о потенции и вовсе забыл!
- Богохульник! - крикнула из-за своей двери бабка Дюдикова, которая
как всегда подслушивала и подсматривала, хотя клялась и божилась, что
плохо видит и не черта не слышит при этом.
Мадам Хнюпец брезгливо поморщилась и пробормотала в сердцах:
- Вам бы кобелям только про потенции языком чесать, а как до дела
дойдет - сразу начинаете торопиться на работу.
Мадам знала, что говорила. В прошлом году от нее сбежал шестой муж,
красавец Гоги, уехавший на свою историческую родину поправлять
пошатнувшееся здоровье мандаринами.
- И не говорите! - мрачно поддержала мадам Хнюпец из общественного
душа Эльвира Кручик, в принципе, атлетически сложенная девица,
непоколебимо уверенная, что жизнь таки дается человеку только один раз, и
ее прожить надо так, чтоб другим тошно было.
- А почему вы, как всегда, молчите, Марк? - строго спросила мадам
Хнюпец под дверью комнаты номер три.
- Я думаю, что сказать, за вас за всех, - негромко откликнулся Марк
Абрамыч Зомбишвилли, молодой человек лет сорока, почти не лысый, но с
иными неизгладимыми признаками ума на землистом лице, на котором крупными
буквами было написано, что это лицо принадлежит инвалиду умственного
труда, а точнее, писателю-фантасту, одним словом, по удивительному
стечению обстоятельств, нечаянному коллеге по инструменту поэта О.Бабца.
- Если есть, что сказать, то зачем думать? - резонно возразила мадам
Хнюпец.
- Если есть чем думать, то об этом надо сказать, - загадочно изрек
сосед Кузякин.
- Пусть лучше скажет, кто у меня из-под стола пол-литровую банку
стибрил! - подала противный голос бабка Дюдикова.
Сосед Кузякин хотел опять что-то прибавить, но не вспомнил что и лишь
мрачно сплюнул в сторону бабкиной двери.
- Порой мы все ж не властны над словами! - со знанием дела
продекламировал поэт О.Бабец. - А власть у слова безгранична! Мы щас
печально лишь киваем головами. А раньше все хихикали столично!
- Талант! - сказал сосед Кузякин, ковыряя грязным пальцем в носу.
- Зануда, - прорвался сквозь плеск льющейся воды проникновенный голос
Эльвиры Кручик.
Гномы потоптались в дальнем конце коридора и пошли обратно.
- Сволочи, - непонятно про кого сказала мадам Хнюпец. - Марк, ну
почему вы опять молчите?!
- Он небось думает о том, как у меня еще одну банку стибрить! - басом
сказала бабка Дюдикова.
- Не тибрил я ваших банок!!! - в отчаянии воскликнул из-за закрытых
дверей Марк Абрамыч Зомбишвилли. - У меня, между прочим, творческий
климакс! Мне и без ваших банок - забот по самые уши.
- Это точно! - подтвердила из душа Эльвира. - И про уши, и про
климакс...
Гномы дошли до противоположной стены и... исчезли.
Мадам Хнюпец пожала плечами и скрылась в своих апартаментах.
Сосед Кузякин плюнул ей вслед и нырнул в свою берлогу.
Поэт О.Бабец прокрался к дверям душа и начал настойчиво в нее
скрестись.
- Пошел ты!!! - донеслось из душа, и поэт тоже пошел.
Коридор вновь опустел и даже кажется при этом вздохнул облегченно.
2. ИСКУССТВО - ЖУТКАЯ СИЛА!
Писатель-фантаст Марк Абрамыч Зомбишвилли сидел у окна и обдумывал
сюжет нового рассказа, в котором жуткий сексуальный маньяк Семен Органидзе
тайком прокравшись в районную библиотеку с неприглядной целью надругаться
над уборщицей Марианной. После встречи с прекрасным (Семен случайно
попадает на читательскую конференцию посвященную выходу в свет очередного
умопомрачительного шедевра, принадлежащего перу и всему остальному, что к
нему прилагается, известнейшего писателя фантаста Дарт Вейдера - нового
романа "Не блуди!"), Семен стремительно перевоспитывается и возвращается в
семью к жене Изауре, женщине скромной, но тем ни менее обладающей, кроме
самого Семена еще рядом достоинств, бальзамом изливающихся на мятущуюся
душу Органидзе; и детям Изауры от первого брака с красавцем Васей,
эмигрировавшим к началу повествования в Запорожье.
Но от сладостного творческого процесса Марка Абрамовича постоянно
отвлекала нарочно гулко топающая под дверью бабка Дюдикова из пятой
комнаты, которая то и дело выбегала в коридор, чтобы проверить, не вкрутил
ли кто-нибудь новую лампочку в замен той, что она выкрутила на прошлой
неделе.
У бабки Дюдиковой было, в принципе, безобидное хобби - стоило на
секунду отвернуться и она тут же приватизировала безнадзорные лампочки,
продавая их затем на базаре, с целью накопления первоначального капитала.
Короче, не даром (ох, не даром!) она любила повторять, что ей вся эта
"жисть" - до лампочки.
Наконец в коридоре послышалось негромкое пение соседа Кузякина,
воротившегося из традиционного, ежедневно - обязательного турне по всем
ближайшим точкам, где торгуют на разлив. В текст грустной песни были
затейливо и обильно вплетены разнообразные идиоматические выражения,
свидетельствующие о недюжинной эрудиции исполнителя, по крайней мере в
популярной ныне сфере взаимоотношения полов, а так же жизнедеятельности
всего организма в целом.
Бабку Дюдикову словно ветром выдуло из коридора. Кроме мадам Хнюпец,
только сосед Кузякин оказывал на нее столь благотворное влияние.
- Эхххх! - почти членораздельно сказал сосед Кузякин и задумчиво
ткнулся головой в двери комнаты номер четыре.
- Муза, это ты? - с надеждой из-за двери спросил поэт
лирик-экстремист О.Бабец.
То что ему ответил сосед Кузякин, заставило поэта надолго погрузиться
в размышления о судьбе отечественной словесности.
- Что ж ты, гад, - раздался в коридоре вкрадчивый голос мадам Хнюпец
из восьмой комнаты, - песни поешь, которые нам не жить, а только строить
помогают и то, исключительно, не выше третьего этажа?
- Виноват, мадам, - искренне сказал сосед Кузякин и порывисто склонил
голову на грудь, но грудь мадам Хнюпец предательски спружинила и голова
соседа Кузякина вновь угодила в дверь, на этот раз комнаты номер три.
- Занято! - печально сказал Марк Абрамыч Зомбишвилли, напряженно
обдумывая очередной поворот сюжета, в котором Семен Органидзе,
окончательно перевоспитавшись, несет в массы то, что он раньше оттуда
исключительно выносил, но еще не окончательно созревшие массы отторгают
приносимое Семену в зад, чем провоцируют конфликт в духовно неокрепшем
организме Органидзе, толкая его туда же, одновременно заставляя читателя
глубоко задуматься о месте интеллигенции в отечественной истории: неужели
настолько же глубоко?!
- Мадам, что вы с ним цацкаетесь, - внесла свою лепту в проистекающие
события девица Эльвира Кручик, традиционно направляющаяся в душ. Ей было
настолько же глубоко плевать на место интеллигенции в отечественной
истории, как и на другие места, кроме места под солнцем, которая она сама
лично занимала, так как девушка она была скорей спортивная - и по внешнему
исполнению, и по внутренней консистенции.
- Ну, милочка, он все таки, как-никак мужчина, - резонно возразила
мадам Хнюпец.
- Он давно уже никак! - презрительно фыркнула девица Кручик.
- Как никак? - встревоженно встрепенулся сосед Кузякин. - Да я как...
как... да еще как!..
- Ой, что сейчас будет! - подала из-за закрытой двери противный голос
зловредная бабка Дюдикова.
Сосед Кузякин решительно качнулся в сторону Эльвиры, но та уже
скрылась за дверью душа и даже успела пустить воду.
- Ой, что будет! - радостно надрывалась бабка Дюдикова, пытаясь
увидеть сквозь крошечную замочную скважину, что же на самом деле сейчас
будет.
Но сосед Кузякин, осознавший, что сейчас уже ничего такого не будет,
только в сердцах плюнул в сторону бабкиной двери, тщательно при этом
прицелясь в замочную скважину.
Возможно именно с этих пор бабка Дюдикова совершенно перестала
подглядывать, а когда подслушивала, то старалась держать ухо от скважины
как можно дальше.
Семен же Органидзе в это время медленно всходил на Голгофу, которая
находилась почему-то на пятом этаже в коммунальной квартире...
Марк Абрамыч Зомбишвилли очень отчетливо видел своего героя - тяжело
поднимающегося по выщербленным ступеням, мучительно сгорбленного под
тяжестью греха. Усталые шаркающие шаги Семена Органидзе старался заглушить
неистовый шум внезапно начавшегося дождя...
"Да нет же, это - шум душа, в котором моется Эльвира!!!" - растерянно
попытался уверить себя Марк Абрамыч.
В тот самый миг в своей пятой комнате поэт лирик-экстремист О.Бабец
разгоряченно метался из угла в угол, словно накануне таки да - съел в
районной столовке, нечто уж вовсе непотребное.
"Боже, - думал поэт, - ну что она там моет постоянно?!!" - и в голове
его сами собой рождались строчки:
Упругий бюст ласкает струйка,
А я с тоской смотрю в окно...
Меня не любишь ты, буржуйка,
А мне на это... все равно!
- А пошли вы все! - мрачно сказал расстроенный сосед Кузякин и не
противопоставляя себя коллективу, тут же сам и пошел. Дверь за не понятым
не созревшими массами соседом Кузякиным яростно захлопнулась, но Марку
Абрамовичу показалось, что это его герою, столь тщательно воссозданному
полетом раскрепощенной авторской фантазии, и уже достигшему Голгофы, вбили
первый гвоздь в левую ладонь...
- Ах! - сказал Марк Абрамович.
- Вы что-то сказали, Марк? - с надеждой спросила мадам Хнюпец.
- Нет-нет! - поспешно и испуганно ответил Марк Абрамыч Зомбишвилли,
стараясь еще глубже погрузиться в мир, где он, словно сам Господь Бог, мог
распоряжаться, если не своей, то хотя бы чужими судьбами.
- Очень жаль! - сухо и презрительно фыркнула мадам Хнюпец и тоже изо
всех сил хлопнула дверью...
Или нет! Это варвары вбили второй гвоздь, теперь уже в правую ладонь
Семена Органидзе, распятому за нетрадиционность мышления и неординарную
манеру творческой реализации...
И словно злобный ропот презренной толпы разнесся по всему коридору
нервический скреб поэта О.Бабца в дверь душа, за которой мылась Эльвира.
И традиционное:
- Пошел ты! - прозвучало для Марка Абрамыча призывом, завещающим
каждому идти в жизни своей дорогой (в отличии от поэта О.Бабца, которому
оно было адресовано, но воспринятое традиционным посылом, призывающим,
правда, к тому же).
И когда поэт действительно пошел, Марк Абрамыч целиком объятый
творческим экстазом, уже не мог четко определить: то ли это его сердце
бьется столь яростно и беспощадно, то ли это поэт О.Бабец, запершись в
свое комнате, в неутоленном вожделении исступленно бьется головой о спинку
кровати, то ли это вновь топает по коридору зловредная бабка Дюдикова...
Семен Органидзе был распят! И медленно умирал истекая своей
непокорной кровью...
- А-а-а!!! - вдруг истошно завизжала в коридоре бабка Дюдикова. - Что
ж вы, гады издеваетесь над кроткой и почти беззащитной женщиной
бальзаковского возраста?!! Это ж надо было такую мерзость вывесить в
общественном коридоре! А-а-а!!!
На трубный бабкин глас все обитатели коммуналки вновь высыпали в
коридор. И даже Эльвира Кручик на три четверти своей красы высунулась из
душа.
Но на нее никто не обратил внимания. Лишь поэт О.Бабец скользнул
мутным взглядом по обнаженным и влажным плечам Эльвиры и вновь уставился
туда, куда смотрела вся квартира.
Между холодильником, принадлежащим мадам Хнюпец и кипой старых газет,
социальную принадлежность которых так и не удалось выяснить, к участку
голой стены большими ржавыми гвоздями был прибит не менее голый мужчина...
- Да-а-а, - странным голосом сказала мадам Хнюпец и протяжно
вздохнула. Ей почему-то вспомнился ее пятый муж, скромный бухгалтер
Хнюпец, севший в последствии за растрату и, как утверждали злые языки,
сделавший это нарочно.
Поэт О.Бабец впервые почувствовал, что не может сказать по данному
поводу ни одного мало-мальски пристойного четверостишья, а непристойные
поэт О.Бабец старался в трезвом состоянии, по возможности, не произносить.
Сосед Кузякин порывисто открыл рот, но лишь икнул и столь же
стремительно закрыл его обратно.
Бабка Дюдикова и до этого уже сказала все что могла, а сейчас только
тихо молилась, крестя попеременно то себя, то голого мужика.
Первой опомнилась Эльвира Кручик, раздосадованная, что на нее так
никто и не обратил внимания.
- Подумаешь, - фыркнула Эльвира, - голого мужика не видали, что ли? -
и с достоинством скрылась вся за дверями душа, ошибочно полагая, что
обнаженная женщина должна бы, по идее, вызвать более сильный, но здоровый
ажиотаж.
Распятый мужик приоткрыл подернутые пеленой глаза, от чего бабка
Дюдикова тут же закрыла свои и тихо осела в углу, в тазик, принадлежавший
вообще-то не ей, а соседу Кузякину. Мужик мельком глянул на бабку и обвел
страдальческим взором весь коллектив, оставшийся в коридоре, а потом
остановил взгляд на Марке Абрамовиче Зомбишвилли.
- Семен, - завороженно прошептал Марк Абрамович, - ты?
- Я - я, - раздраженно подтвердил мужик и совсем уж зло добавил: -
Что же ты, зараза, и сам не живешь и другим не даешь?
И Марку Абрамовичу крыть было нечем...
Хотелось крыть, очень хотелось, но, действительно, было нечем.
3. РУСАЛКА
В четверг у подвыпившего моряка-подводника, сшибающего на обратный
проезд к месту прохождения службы, туда, где в прошлом году у острова
Пасхи его подлодка легла на грунт, мадам Хнюпец недорого купила
замороженные рыбьи хвосты и, одолжив у соседа Кузякина большой
эмалированный тазик, поставила их оттаивать прямо посреди коммунальной
кухни.
Тазик был огромен словно высохшее Карибское море. Откуда он взялся у
соседа Кузякина, имевшего кроме тазика из кухонной утвари лишь большой
штопор и маленький армейский котелок, не знала даже бабка Дюдикова, хотя в
квартире нельзя было спокойно почесаться, чтобы бабка Дюдикова не была в
курсе: у кого, в каком месте и по какому поводу свербит. Поэт
лирик-экстремист О.Бабец, которого бабка Дюдикова начисто лишила личной
жизни, в глаза попеременно ласково ее называл: то наш Красный следопыт, то
Пионерская зорька, то Зоркий сокол, а за глаза исключительно Чингачгук
Большой Змей, и за уши, кстати, аналогично.
Хвосты словно замороженная "Поэма Экстаза" живописно торчали из
тазика, вызывая на коммунальной кухне радостный ажиотаж.
- Ставлю бутылку пива тому, кто с трех раз отгадает, как называлась
эта шелупонь, когда еще могла плавать? - весело сказал сосед Кузякин и при
этом, почему-то, выразительно посмотрел на поэта О.Бабца.
- Рыба, - мрачно сказал поэт О.Бабец, поскольку пиву предпочитал
коньяк.
- Простипома, - уверенно изрекла девица Эльвира Кручик, хотя
предпочитала шампанское и наличные.
- Стервюга! - фыркнула бабка Дюдикова и украдкой метнула косой взгляд
на девицу Кручик. - А может и не стеврюга, но тогда точно стервядь!
- Марк, а вы почему молчите? - с тайной надеждой спросила мадам
Хнюпец под дверью писателя-фантаста Марка Абрамовича Зомбишвилли.
- Ах, оставьте! - воскликнул Марк Абрамович Зомбишвилли. - Вы должны
сами понимать, что я не могу участвовать в этих ваших играх!
- А очень жаль, Марк, - вздохнула мадам Хнюпец, поневоле вспоминая
своего третьего мужа дизайнера и бизнесмена Арнольда Везувиевича
Христопопикова, яркой, но недолгой звездой промелькнувшего на скоротечном
небосклоне дамского счастья.
Дизайнер по вечерам вслух цитировал сонеты Шекспира, по утрам бегал
трусцой, не ел мяса и погорел в принципе на пустяке, трижды сбыв различным
оптовым клиентам одну и ту же партию шведских подгузников со свистком
которой, кстати, не существовало в природе, так как вся партия была
задержана на таможне и национализирована - свистки пошли на вооружение
национальной гвардии, а подгузники, по-видимому, до сих пор гниют на
заднем дворе таможни.
Когда за Арнольдом Везувиевичем пришли корректные очень спортивного
вида парни, то все жильцы коммунальной квартиры, где так недолго обитало
очередное счастье мадам Хнюпец, были наглядно убеждены в пользе спортивных
променадов, так как Арнольд Везувиевич в тот день выбежал как всегда еще
утром, обычной своей трусцой, но ко времени визита был уже далеко,
поскольку имел несомненную фору.
С тех пор следы его затерялись, хотя мадам Хнюпец в глубине
загадочной женской души, все еще надеялась, что Арнольд Везувиевич
Христопопиков бежит до сих пор и, судя по отдельным признакам, скоро
должен прибежать обратно, только с другой стороны. Если конечно при
кругосветном марафоне успешно преодолеет разногласия с таможнями других
стран и иных народов.
Мадам Хнюпец еще раз протяжно вздохнула и, отрешенно посмотрев на
рыбьи хвосты, сказала почти весело:
- Я все же думаю, что это... сом, только очень маленький, потому как
у него было тяжелое детство и он часто болел. Одним словом это маленький
такой... сомец.
- Мадам, я с вас удивляюсь! - с неподдельным восторгом сказал сосед
Кузякин, у которого, по-видимому, тоже было нелегкое детство, так как
когда сосед Кузякин одевал свою любимую кепку с пимпочкой, то ее козырек
приходился как раз на уровне национального достояния и предмета законной
гордости всей коммунальной квартиры - бюста девицы Эльвиры Кручик. Чем
несказанно раздражал при этом поэта О.Бабца, который хоть у девицы Кручик
мог лицезреть то же самое, но под другим ракурсом, а соседа Кузякина в то
же время исключительно одну пимпочку, и самое главное, совершенно
непонятно было куда в такие моменты зрит сосед Кузякин.
- Я восхищаюсь вами, мадам, - радостно повторил сосед Кузякин. - При
вашем интеллекте и только шесть раз замужем... Но все же, я думаю, вы не
правы.
- Марк, ну почему вы все время молчите?! - в отчаянии воскликнула
мадам Хнюпец.
- Целакант, - тихо из-за двери сказал Марк Абрамыч Зомбишвилли,
стараясь не отрываться от сладостно мучительного процесса ваяния образа
положительного героя - Виргилия Шерстобуева, который в ходе развития
сюжета безвозмездно передает свою отдельную трехкомнатную квартиру
бездомной старушке, а сам переселяется в шестиметровую комнату в квартире
с коммунальными услугами на пятьдесят восемь семей, где под влияние
дружного сплоченного коллектива становиться еще более положительным, но
погибает от руки коррумпированного работника исполкома, пытающегося
насильно переселить нашего героя в отдельную семикомнатную квартиру
улучшенной планировки в престижном районе из специального депутатского
фонда.
- Богохульник! - злобно проворчала бабка Дюдикова.
- Сдаетесь? - спросил неожиданно помрачневший сосед Кузякин.
- Ну... - глубокомысленно сказал поэт О.Бабец.
- Не ну, а вобла! - рявкнул сосед Кузякин, у которого очевидно от
долгого воздержания начался абстинентный синдром.
- Почему же вобла, милейший? - удивилась мадам Хнюпец.
- А я - так вижу! - отрезал сосед Кузякин и, пока все переваривали
этот "отрез", быстро открыл призовую бутылку пива и тут же ее выпил.
Бабка Дюдикова, первой почуявшая опасность, летучей мышью юркнула в
свою конуру и злобно забормотала в замочную скважину:
- Зенки залил с утра, вурдалак проклятый, теперь душа кровушки
требует..
Мадам Хнюпец тут же презрительно пожала плечами:
- Где они эти ваши вурдалаки - фу! на них!!! - и мадам дунула в пол
силы, но в сторону соседа Кузякина, отчего сосед Кузякин чуть было не упал
в тазик с рыбьими хвостами, но был вовремя поддержан под локоток
любвеобильным поэтом О.Бабцом.
- А пошли вы все! - выдираясь из цепких рук лирика-экстремиста в
сердцах сказал традиционную фразу сосед Кузякин и метко плюнул в замочную
скважину бабке Дюдиковой, но та уже успела отбежать вглубь комнаты и
затаиться.
Поэт О.Бабец тут же отпустил соседа Кузякина, и они оба тут же и
пошли. Причем сосед Кузякин как вошел в свою комнату, так сразу лег - на
пороге, а поэт О.Бабец сначала сочинил очередное бессмертное
четверостишие:
Ужель и я проснусь однажды
В предощущении греха
Я буду весь босой, вальяжный
А ты лишь в фартуке... ха! ха!
Но потом мысли поэта смешались и начали стремительно захлебываться в
струях душа, под которым в данную минуту уже стояла, наверняка, обнаженная
девица Эльвира Кручик, и поэт О.Бабец в испепеляюще неутоленном вожделении
стал по привычке биться о спинку своей двуспальной кровати...
И когда в коридоре никого не осталось, из своей комнаты тихо выглянул
писатель-фантаст Марк Абрамыч Зомбишвилли. Он осторожно прокрался на
опустевшую коммунальную кухню и встал над злополучным тазиком на колени...
- Вобла... стерлядь... простипома... бельдюга! - словно в бреду
зашептал Марк Абрамыч Зомбишвилли - фантаст душой и телом. - Даже птица
имея крылья может быть всего лишь курицей... А человек без фантазии - это
даже не курица, а сациви - никакого полета! Вся жизнь... в горшке.
Марк Абрамыч ласково погладил один из хвостов и загадочно, как юная
мать в ожидании первенца, улыбнулся:
- А ведь при жизни ты могла быть русалкой... Только не при этой...
при соответствующей.
Марк Абрамыч тяжело вздохнул и на мгновение ему показалось, что
случайно затесавшийся среди хвостов рыбий глаз, ему ободряюще подмигнул!
А может Марку Абрамовичу этот рыбий фортель лишь примерещился - как и
вся его... ЭТА ЖИСТЬ!
ЕРЕТИК
- Будьте вы прокляты!!!...
Голос еретика хлестнул по толпе как бич, и в напряженно повисшей
тишине было слышно только как огонь, словно голодный уличный пес, давясь и
фыркая, пожирает свою добычу.
Из-под низко надвинутого на лоб капюшона Бернар осторожно посмотрел
на Магистра. Преподобный фон Вайль стоял спокойно, чуть расставив ноги,
обутые в запыленные походные сапоги и скрестив на груди огромные цепкие
руки. Бесформенная серая ряса, точно такая же как и всех Братьев
доблестного ордена "Гонителей Скверны", не могла спрятать крепкой
сухощавой фигуры Магистра, - фигуры скорее воина, а не монаха...
Магистр окинул притихшую толпу тяжелым приценивающимся взглядом,
будто выбирая очередную жертву и с брезгливым выражением лица отвернулся,
и Бернар поспешно опустил голову, чтобы не встречаться с завораживающим
взглядом Великого Магистра.
Пламя Священного Костра, расправившись со своей добычей, медленно
опало в сытой истоме, упрятав дикую необузданную силу в тлеющие угли, -
будто когти затаившегося жуткого зверя в мягких подушечках коварных лап,
потенциально опасные внезапной силой и отсутствием жалости.
Магистр взмахнул правой рукой, в которой был зажат Жезл Абсолютной
власти, и монахи-телохранители, построившись клином, рассекли толпу, как
хорошо отточенный боевой топор рассекает трухлявый пень. Бернар поспешно
шагнул вслед за Магистром в образовавшийся проход. Толпа, еще минуту назад
жаждавшая крови и алчно ликовавшая, молчала.
Бернар шел быстро, низко наклонив голову, в поле зрения попадал
только грязный подол серой рясы впереди идущего Магистра.
И вдруг тишина лопнула, взметнувшись истошным воплем:
- Да здравствует Великий Магистр, самый последовательный Гонитель
Скверны!!!
И толпа по звериному утробно взревела:
- Во веки веков, виват!!!
Бернар поглубже втянул голову в плечи и зашагал быстрее...
А в тот же вечер Бернар безобразно напился. Глядя мутными налитыми
кровью глазами в очередную кружку до краев наполненную старым красным
вином, Бернар краем уха улавливал восхищенный шепот за спиной:
- Во монах дает!
Но отблеск факела, которым скудно была освещена таверна ложился
зыбким призраком на коварную гладь вина, наполнявшего кружку, и из
венозно-кровавых глубин всплывал отражением Священного Костра, сквозь
пламя которого явственно угадывалось лицо проклятого еретика... И Бернар
вновь пил, пока не утопил окончательно в вине, то ли это лицо, то ли свое
собственное.
Что было потом, Бернар помнил очень смутно и лишь частями. Помнил
только, что вспыхнула драка и он бил кого-то по лицу кружкой, силясь
загнать это лицо обратно на дно. Потом били уже Бернара, но без особого
усердия: кому охота связываться с монахом.
Потом, то ли драка переместилась на улицу, то ли один Бернар... Так
или иначе, но очнулся он только под утро. Избитый, грязный, будто его
волоком протащили по улице. Одна рука покоилась среди нечистых вод сточной
канавы, а во второй Бернар сжимал ручку от кружки: остальная часть
посудины отсутствовала. Сердце стучало часто и не ровно, лоб был покрыт
испариной, и ноги - держали с трудом.
Бернар отшвырнул в сторону останки доблестно отслужившей кружки и
медленно неуверенными шагами побрел в Монастырь. На душе было еще более
мерзко, чем накануне, и рождающийся новый день тоже не сулил ничего
хорошего.
- Регистратор Бернар, вы опять опоздали. Я уже не говорю, что вы
своим видом напоминаете - перебравшего накануне лавочника! - ворчливо
забубнил отец Зеро - седенький серенький мышастый старик, в жилах которого
наверняка уже не было крови ибо ее давно вытеснила черная желчь.
"А он не так уж далек от истины", - подумал Бернар, силясь придать
лицу подобающие постно-благочестивое выражение. - "Я и есть лавочник -
мясник..."
- Это больше не повториться, отец Зеро, - выдавил Бернар, с трудом
шевеля разбитыми губами.
Отец Зеро с сомнением "хрюкнул" и проворчал:
- Для вас же будет лучше, если вы, в конце концов, попытаетесь
сдержать свое слово. Всякому терпению когда-нибудь приходит конец...
"Ничего, потерпишь... Я слишком нужен Магистру."
Еще нетвердой походкой Бернар прошел в свою келью. Таз в нише,
служившей умывальней, был полон не очень свежей воды. Бернар опустился на
колени, лицом прямо в таз. На мгновение ему захотелось сделать глубокий
вдох прямо в воде и...
Тяжело поднявшись с колен, Бернар постоял, тупо соображая, что он
должен теперь делать. Вода текла по лицу, и со стороны могло показаться,
что это слезы... Но это была всего лишь вода.
В подвалах Монастыря было сыро холодно и мерзко пахло крысами. В
тусклом свете слишком далеко расположенных друг от друга факелов, едва
угадывались покрытые зеленой плесенью стены, а своды и вовсе не были видны
во мраке. Человек оказываясь здесь ощущал себя вдавленным в грязный
покрытый плесень пол гнетущим прессом этого беспросветного мрака, тоски и
отчаянья.
Где-то глухо капала вода. Капля за каплей, капля за каплей...
Отсчитывая неумолимый ход времени. Подчеркивая безликое единообразие.
Перечеркивая все, что находится за стенами Монастыря: Свет, Жизнь, Мир.
Бернар тяжело опустился на крепкую дубовую лавку, стоящую подле
такого же массивного стола. Писец-стенограф осторожно шевельнулся в своей
нише и вновь замер серым безликим истуканом...
Первым сегодня был тщедушный мужичонка с болезненно бледной кожей и
ускользающим взглядом выцветших глаз: уличный торговец всякой
галантерейной мелочью, - по кличке Гнилушка. Здоровенный откормленный
монах, с изрытым оспой дряблым и тупым лицом похожим на плохо прожаренный
блин, почти впихнул мужичонку в "Исповедальню" и замер за его спиной серой
глыбой.
"Только бы не били... Только бы не били... Только бы не..." - с
упорством заевшей граммофонной пластинки, без всяких эмоций
"прокручивалась" единственная мысль в мозгу убогого человечка.
"КАК ТЕБЯ ЗОВУТ?" - "спросил" Бернар, тщетно пытаясь поймать
ускользающий взгляд этого не лучшего представителя человечьей породы.
- Гнилушкой меня кличут, - прошептал в конец растерявшийся мужичонка
и "пожевал" пересохшими губами.
"Я СПРАШИВАЮ ИМЯ, А НЕ КЛИЧКУ!"
- Имя?
"ДА."
- Нет у меня имени...
"ВСПОМИНАЙ!"
- Нет у меня...
"ИМЯ?!!" Мужичонка затрясся, казалось ноги его сейчас подогнутся, и
он брякнется на сырой грязный пол.
"ИМЯ?"
- Карл Стрелецки... - в горле у мужичонки что-то булькнуло.
"ВОТ И ПРЕКРАСНО. А ТЕПЕРЬ ПОЙДЕМ ДАЛЬШЕ..."
Бернар лишь слегка напрягся, разрывая слабенькую преграду своим
тренированным сознанием, превращая во прах несуразную толстую скорлупу,
под которой заживо было похоронено "Я" этого жалкого грязного маленького
человечка.
Карл Стрелецки рухнул таки на колени. Из его бесцветных водянистых
глаз потекли мутные слезы и прожгли на нечистом лице две светлые борозды.
Вдруг его всего передернуло и он чужим хриплым голосом завыл:
- Имя?! Имя мое просто символ. Не востребованный жизнью символ.
Нонсенс! Дырка от бублика. Все что осталось от Жизни, когда самой Жизни
уже нет, а возможно и не было никогда. Ибо скотское существование нельзя
назвать жизнью и Жизнь не есть скотское существование...
Монах-стенограф, в нише, еле успевал записывать, его остренький
профиль, угадываемый в полумраке делал сходство с огромной серой крысой
просто мистическим.
Карл Стрелецки забился на покрытых плесенью щербатых каменных плитах
и на его губах показалась пена...
- Гиены, пожирающие не плоть, - но дух! Мясники, вспарывающие разум
словно бычьи туши... Гонители Скверны... Апологеты Единообразия... Серые
крысы... Если разум стерилен это еще не значит, что руки не обагрены
кровью...
Бернар на мгновение "ослеп" от взметнувшейся эмоциональной бури,
которую никак невозможно было предугадать в этом жалком измученном
существе, распластанном на заплеванном истоптанном полу.
Лишь монах-конвоир застыл в тупом ожидании, и в его остекленевших
глазах отражались только равнодушные стены в грязных потеках.
- Молох!!! Сатурн пожирающий... Клеймо... Разум и кровь... Не
смыть... Скорпионы в кольце огненном... - Стрелецки забился и захрипел, а
монах-конвоир равнодушно спросил:
- Убрать?
Бернар молча кивнул и как слепой, неуверенными шагами подошел к нише
стенографа. Крысоподобный писец приторно улыбаясь закивал крошечной
головкой. Бернар попытался настроиться на едва уловимый ручеек убогих
мыслишек, но почти ничего не ощутил кроме желания сожрать одну, нет две,
нет три миски монастырской похлебки.
- Вы свободны, - тихо процедил Бернар. - Нет. Бумаги оставьте.
- Но...
- Я сказал - оставьте!
Монах покорно склонил голову, а Бернар устало подумал:
"Все равно донесет, гнида...
Монах похоже что-то почуял, потому что сжался и поспешно юркнул к
выходу.
- НЕ МОГУ!!! - крик увяз в сыром плотном воздухе.
- НЕ МОГУ!!! - прохрипел Бернар снова и вложив в удар всю силу
грохнул кулаком о стену. Жгучая саднящая боль в разбитых костяшках
отрезвила. Бернар провел по лицу распухшими пальцами, перемешивая пот и
кровь. Решение давно подспудно вызревавшее, гонимое, пугающие, прорвало
запреты и лопнуло, как гнойник, оформившись словесно и излившись глухим
рычанием:
- Я убью его... Я УБЬЮ его! Я убью ЕГО!!!
Соскальзывая скрюченными пальцами по стене и оставляя на ней кровавый
след, Бернар безвольно опустился на колени и, привалившись лицом к
равнодушным холодным сырым камням, застыл с широко распахнутыми ничего не
видящими глазами.
Оцепенение продолжалось не долго. Тяжело опираясь на менее
искалеченную руку, Бернар медленно встал, пошатываясь прошел в нишу писца
и пачкая кровью темные, отполированные локтями сотен писцов доски стола,
сгреб стенограмму допроса и засунул бумаги за пазуху.
Бернар еще как пес зализывал свои раны, когда дверь бесшумно
приоткрылась, и отец Зеро тенью скользнул в Исповедальню, но прежде чем он
притворил дверь за собой, Бернар успел разглядеть в щели мелькнувшую
крошечную крысиную мордочку стенографа.
"Донес таки, змееныш..." - почти беззлобно подумал Бернар.
Отец Зеро бесшумно ступая на своих вечно полусогнутых кривых ножках,
как-то боком подобрался к Бернару и пристально, глядя снизу в верх прямо в
глаза, молча протянул руку.
- Я хотел добавить свои наблюдения, - неприязненно пробормотал
Бернар.
- Зачем? - бесстрастно произнес отец Зеро, не отрывая взгляда
голубеньких, по детски наивных, глаз от беспокойных налитых кровью глаз
Бернара. - Ведь вы действовали согласно стандартному сценарию?
- Да.
- Этого достаточно.
- Но...
- Стенограмму, - холодно потребовал Отец Зеро, и Бернар почувствовал
волну глухой ненависти.
"Хорошо, но это в последний раз..." - вяло подумал Бернар, вынимая
из-за пазухи смятые листки.
Увидев кровь отец Зеро недоуменно приподнял брови:
- Регистратор Бернар, вы что же применяли к тестируемому не
рекомендуемые методы ведения опроса? - и сделав благочестиво изумленное
лицо елейно прогнусавил:
- Вы забыли устав ордена Гонителей Скверны? Пункт третий:
"Регистратор имеет дело не с Телом тестируемого, но с Духом..."
- Я это хорошо знаю и помню, - устало огрызнулся Бернар.
Отец Зеро подозрительно прищурился, но тут же рот его растянулся в
елейной улыбке, хотя глаза остались холодными:
- Я уверен, что вы это знаете, потому что знать это - вы просто
обязаны, но я хочу заострить ваше внимание на особо важных пунктах. Так
пункт тринадцать гласит: "Только Священное пламя Искупительного Костра..."
"И я тоже, ничем не лучше... Гиена."
- ...может способствовать расчленению ни в чем не повинного бренного
тела и злосчастной мерзкой душонки Погрязшего в Скверне. И не только
расчленению но, и в горниле Очистительного Пламени способствовать
Возрождению, аки птица Феникс - Новой души...
"Господи?! Расчленить поджарить... И терминология-то как у мясников!
Неужели я раньше этого не замечал?" - Бернар судорожно вздохнул и отец
Зеро неожиданно резво отскочил в сторону двери и наконец умолк пристально
вглядываясь в неподвижную фигуру Бернара.
- Хорошо, мое внимание заострилось, - сказал Бернар, только для того,
чтобы что-нибудь сказать.
- Только не перестарайтесь, регистратор Бернар, как бы не порезаться,
- с плохо скрытой издевкой прошипел отец Зеро. - Все чрезмерное - верный
путь к Скверне.
Последняя фраза прозвучала зловеще, но Бернару было уже все равно, он
- РЕШИЛ.
- Я устал. Перед очередным тестированием мне необходимо отдохнуть, -
едва слышно произнес Бернар и, стараясь не глядеть на застывшую в злобном
напряжении фигуру отца Зеро, шагнул прочь из Исповедальни.
В коридоре словно перепуганная крыса заметался писец стенограф
пытаясь укрыться от людских глаз в каком-нибудь особо темном углу.
"Я ВЫПОЛНЯЛ СВОЙ ДОЛГ! Я ВЫПОЛНЯЛ ДОЛГ... Я... ДОЛГ..." - билась как
язычок в колоколе в его пустом черепе единственная мысль.
- Прочь с дороги! - рявкнул Бернар, и стенограф влип в стену и даже
кажется растекся по ней как медуза выброшенная морским прибоем на плоский
и горячий камень.
"Неужели я, и такой тоже?!!"
Кто-то еще попался на дороге, Бернар отшвырнул его в сторону...
В Монастыре, как в потревоженном муравейнике, ширилась и росла
тревога и напряженное отчуждение, эпицентром которого стал он, Бернар.
Все спешило уйти с дороги, скрыться спрятаться. Но волны животного
страха, словно круги на поверхности озера со стоячей водой, стремительно
расползались по Монастырю.
В его келье никого не было, но это еще ничего не значит. Регистратор
конечно большая редкость, но в Монастыре он, Бернар, не единственный. И
хотя Регистраторам и запрещено входить в контакт друг с другом, Бернар
точно знал, что здесь, в лабиринте ходов келий и подземных камер, обитают
еще трое его коллег. Бернар никого из них никогда не видел в лицо, но
чувствовал присутствие по осторожным попыткам прощупать его сознание. И
наверняка инцидент уже зафиксирован, а дальше - дело техники...
Что последует за этим Бернар четко не представлял, но кажется в этот
раз все его "выверты" так просто "с рук не сойдут". Ну а отец Зеро
постарается, чтобы Бернару перепало по максимуму. И может следующим
кандидатом на Очищение - он, Бернар.
"Ну и черт с ним! Главное что я - все таки РЕШИЛ."
Бернар ополоснул лицо и тщательно вымыл руки в тазу с несвежей водой
и, к удивлению, почувствовал себя лучше.
Стараясь не о чем не думать, проверил тайник: то что он положил сюда
неделю назад - было на месте. Осторожно взяв сверток, Бернар засунул его
за пазуху и стремительно вышел из кельи.
В дальнем конце коридора метнулась смутная тень, и Бернар уловил
сумбурную смесь ужаса и ненависти, но ему было все равно: он РЕШИЛ. Теперь
у него появилась цель, и осталось ее всего лишь воплотить в жизнь, а
там...
Впереди, справа по ходу движения, в узком ответвлении от
магистрального русла коридора, Бернар почуял опасность. Там его ждали.
Ловушка!
"Игра в прятки со слепцами. Ну что же, поиграем..."
Бернар свернул налево и замер. Те, кто его ждали, нерешительно
переминались и медлили. Вот, один из них выглянул в коридор. Теперь они
пошептались. (Бернар "слышал" не только невнятный шепот, но и ясные четкие
мысли приличествующие скорее гончим псам.)
"Успел!" - Бернар усмехнулся, провожая взглядом четыре могучие спины.
- "Личная охрана магистра. Мои акции явно растут. А теперь - вперед!!!
Ага, а впереди опять заслон. Слева? Слева тоже ждут. Направо? Путь
свободен. Это боковое ответвление должно привести меня в трапезную.
Капюшон пониже надвинем... Внимание, меня заметили! Отвлечем внимание.
ГЛЯДИТЕ!!! ТАМ СЗАДИ! ЧТО ЭТО?!! Все. Пока они соображают, что же
произошло, - я уже проскочу. Из кухни должен быть проход к лестнице, а там
рукой подать до... Вот и лестница. Один охранник... Отвлечь внимание?
Проклятие, не могу сосредоточиться... Где разум бессилен, сгодятся
кабацкие навыки! ПРОЧЬ С ДОРОГИ!!! А вот и нужная мне дверь... Господи дай
мне силы! ГОСПОДИ..."
- Я ждал тебя Бернар.
Магистр сидел в кресле, уронив огромные со вздувшимися синими венами
руки на колени. Лицо его было бледным, но спокойным.
"Я ПРИШЕЛ, ЧТОБЫ..."
"Я ЗНАЮ."
"И НЕСМОТРЯ НА ЭТО..."
"А ЧТО ЖЕ Я ДОЛЖЕН ПО ТВОЕМУ ДЕЛАТЬ, ВАЛЯТСЯ У ТЕБЯ В НОГАХ?"
"НЕТ, НО..."
"ЧТО "НО"? Я ДОЛЖЕН БЫЛ ТЕБЯ УНИЧТОЖИТЬ ЕЩЕ НА ПОДХОДЕ? ЗАЧЕМ?"
"НО ВЕДЬ Я ПРИШЕЛ..."
"ДА ЗНАЮ Я, ЗАЧЕМ ТЫ ПРИШЕЛ. ЧТО ТЫ ЗАЛАДИЛ ОДНО И ТО ЖЕ. ПРИШЕЛ ТАК
ДАВАЙ ИСПОЛНЯЙ, ЧЕГО ЗРЯ БОЛТАТЬ. ЧТО ТАМ У ТЕБЯ: УДАВКА? СТИЛЕТ?! ФУ, КАК
НЕЭСТЕТИЧНО. ВСЕ ЗДЕСЬ КРОВЬЮ ЗАБРЫЗГАЕШЬ! ПОТОМ, НАВЕРНЯКА И СЕБЯ
ЗАКОЛЕШЬ... ИЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ ЗАНЯТЬ МОЕ МЕСТО?"
"Я ХОЧУ..."
"АХ, ТЫ ХОЧЕШЬ ВСЕ ПЕРЕВЕРНУТЬ? ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ТЕ, КОГО Я ПОСЫЛАЛ НА
КОСТЕР? КСТАТИ, РЕКОМЕНДУЮ - ОЧЕНЬ ГИГИЕНИЧНО) СТАЛИ ОТПРАВЛЯТЬ ТУДА ЖЕ
СВОИХ ГОНИТЕЛЕЙ. ТАК СКАЗАТЬ, ГОНИТЕЛИ СКВЕРНЫ В СТАНЕ ГОНИТЕЛЕЙ СКВЕРНЫ.
ЧУДЕСНО! ЭТО БУДЕТ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕЧТО НОВОЕ И СВЕЖЕЕ."
"Я ВСЕ УСТРОЮ ИНАЧЕ!!!"
"ЕЩЕ ИНАЧЕ? ТОПИТЬ ЧТО ЛИ БУДЕШЬ? ИЛИ ЖИВЬЕМ В ЗЕМЛЮ ЗАКАПЫВАТЬ?"
- Я запрещу насилие!
"НЕ ОРИ! ХОРОШО - ЗАПРЕТИШЬ И БУДЕШЬ ПОДДЕРЖИВАТЬ ГУМАНИСТИЧЕСКОЕ
УСТРОЙСТВО И ПОРЯДОК В ОБНОВЛЕННОМ ОБЩЕСТВЕ ГУМАННЫМИ МЕТОДАМИ: ВОСПИТЫВАЯ
И ПЕРЕВОСПИТЫВАЯ... А ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО СТЕНОГРАФ, С КОТОРЫМ ТЫ РАБОТАЛ,
ТОЛЬКО ЗА ПОСЛЕДНИЕ ТРИ МЕСЯЦА НАПИСАЛ НА ТЕБЯ СТО СЕМЬДЕСЯТ ТРИ ДОНОСА?
"ЗНАЮ."
"НЕТ, ТЫ ТОЛЬКО ВДУМАЙСЯ В ЭТУ ЦИФРУ! СТО СЕМЬДЕСЯТ ТРИ!!! А ОТЕЦ
ЗЕРО? МОЖЕТ ЕГО ЛУЧШЕ ТОЖЕ СРАЗУ ЗАРЕЗАТЬ? А ХОЧЕШЬ, ЕГО МОЖНО БУДЕТ
УДУШИТЬ? МОНАХИ ИЗ МОЕЙ ОХРАНЫ СДЕЛАЮТ ЭТО ШУТЯ, МЕЖДУ ДЕЛОМ..."
"ПЕРЕСТАНЬ!"
"НЕТ, - СЛУШАЙ! ВОТ ЖЕЗЛ АБСОЛЮТНОЙ ВЛАСТИ, КОГДА ТЫ ПЕРЕРЕЖЕШЬ МНЕ
ГЛОТКУ, ТЫ ВОЗЬМЕШЬ ЕГО В ПРАВУЮ РУКУ И НАЧНЕШЬ ВСЕ СНАЧАЛА. ПОСТРОИШЬ
НОВЫЙ ОРДЕН С КАКИМ-НИБУДЬ СЕНТИМЕНТАЛЬНЫМ НАЗВАНИЕМ, НУ НАПРИМЕР,
"ТИШАЙШИЕ АГНЦЫ", И ГЛАВНОЕ, ЧТО ТЫ ВОЗЬМЕШЬСЯ ЗА СТРОИТЕЛЬСТВО С ГОРЯЧИМ
СЕРДЦЕМ И... ЧИСТЫМИ РУКАМИ."
"ЗАМОЛЧИ!!!"
"А ЕСЛИ ГУМАНИЗМА ПОКАЖЕТСЯ МАЛО, ТО ВОТ ОН - ЖЕЗЛ, ПОД РУКОЙ. СТОИТ
ЛИШЬ ВСКИНУТЬ ЕГО ВОТ ТАК! А ПОТОМ... А ПОТОМ? А ПОТОМ ПРИДЕТ КАКОЙ-НИБУДЬ
БЕРНАР СО СТИЛЕТОМ ЗА ПАЗУХОЙ. НУ ИЛИ В КРАЙНЕМ СЛУЧАЕ С КАМНЕМ. НУ?!!
ЧЕГО СТОИШЬ? УЖ НЕ ХОЧЕШЬ ЛИ ТЫ, ЧТОБЫ Я САМ ВСПОРОЛ СЕБЕ..."
"ПРЕКРАТИ!!!"
"А ТО ЧТО? ЗАРЕЖЕШЬ?"
"ПРЕКРАТИ!!!"
"Я БЫ ВСЕ ЖЕ РЕКОМЕНДОВАЛ КОСТЕР. И НОВЫЙ ВЕЛИКИЙ МАГИСТР ГРЕЕТ РУКИ
У СВЯЩЕННОГО ПЛАМЕНИ ОЧИСТИТЕЛЬНОГО КОСТРА."
- Нет! - Бернар судорожно рванул ворот рясы, сверток со стилетом с
грохотом упал на каменные плиты мозаичного пола. Сверток развернулся и
узкое лезвие стилета тускло блеснуло в неверном факельном свете,
отозвавшись у Бернара спазмами в желудке. Был тот отблеск кроваво красным.
- Не-е-е-т! - захрипел Бернар согнувшись почти пополам. Стены,
казалось, были залиты кровью. Пол был красным. Это был только отблеск,
но...
- Нееет! - Бернар упал на четвереньки и мучительно извиваясь пополз к
выходу. - Нет! Нет! НЕТ!!!
- А по-моему, ты напрасно велел его оставить в живых, - спокойно
сказал Магистр, запирая входную дверь на засов и снова усаживаясь в
кресло. - Я его, с превеликим бы удовольствием отправил на костер. Чтобы
другим неповадно было.
- Тебе бы все только с огнем баловаться... Герострат ты наш, -
миролюбиво проворчал отец Зеро, выпутываясь из закоулков огромной
портьеры. Портьера была сделана из добротной плотной ткани, и слабенькие
ручки отца Зеро никак не могли совладать с обилием складок и складочек.
Наконец отец Зеро справился со столь нелегкой задачей, бочком подобрался к
Магистру и, не смотря на то, что Великий Магистр сидел, умудрился
заглянуть ему в глаза снизу в верх. Глазки у отца Зеро были маленькими
блеклыми и слегка слезились, но было в них что-то такое, отчего Великий
Магистр поежился и подумал:
"ХОРОШО, ХОТЬ ЭТОТ ПАУК НЕ УМЕЕТ ЧИТАТЬ МЫСЛИ. НО СТРАННО, У НЕГО Я
ТОЖЕ НЕ МОГУ "УЧУЯТЬ" НЕ ОДНОЙ. НЕТ ИХ У НЕГО, ЧТО ЛИ, СОВСЕМ?"
Отец Зеро противно хихикнул, и стало понятно, что он-то как раз,
мысли Магистра читает без труда.
- Зачем он тебе? - немного резко спросил Магистр, пытаясь скрыть
собственное замешательство. - Ведь он - тебя ненавидит!
- А я не девка, чтобы меня любили. Ты вот тоже не испытываешь ко мне
теплых чувств, а ведь это Я тебя СДЕЛАЛ.
- Значит готовишь мне замену?
- Не замену, а смену. Надежную ВЕРНУЮ смену. К сожалению мы не вечны,
но Наше Дело не должно умереть вмести с нашим уходом, - отец Зеро снова
хихикнул и не спеша посеменил к выходу.
- Но ведь он хлюпик, тряпка, рефлексирующая медуза, теоретизирующий
чистоплюй!!! - почти выкрикнул Великий Магистр, вцепившись в подлокотники
кресла так, что жилы на руках - безобразно вздулись, а сами руки стали
похожи на причудливые корни экзотического дерева, которыми Магистр просто
"врос" в свое кресло.
Отец Зеро не оборачиваясь, лишь слегка наклонив голову, холодно
процедил:
- Именно из таких, при умелом обращении, можно выпестовать то, что
требуется Ордену. Именно из таких вырастают Истинные Гонители Скверны. Ты
вспомни себя...
- Я никогда...
Отец Зеро резко обернулся и вдруг снова оказался рядом с Магистром.
Уцепившись слабенькими сухонькими пальчиками за шнурок на шее Магистра, на
котором болтался знак ордена Гонителей Скверны, отец Зеро прошипел,
брызгая слюной прямо в лицо фон Вайлю:
- Да, ты убил Предыдущего Великого Магистра! Да, ты пытался изменить
некоторые положения ордена! И что из этого получилось? Ты сам пришел ко
мне! Ты тоже ощутил свое бессилие. Ты тоже стал слабым! А слабый человек
получивший ВЛАСТЬ... Да еще, если ему немного помочь при этом... Да еще...
Ну, в общем, что я тебе все это рассказываю... - отец Зеро наконец
отпустил шнурок и приторно улыбнулся.
В дверях, он еще раз оглянулся на Магистра, неестественно ровно
застывшего в кресле и спокойно сказал:
- Завтра ты, издашь приказ по Монастырю, о переводе регистратора
Бернара в Магистры третьей ступени.
Отец Зеро бесшумно притворил за собой дверь, и тут раздался треск...
Это Великий Магистр фон Вайль выворотил таки подлокотники у своего кресла
из надлежащих мест и теперь с удивлением тупо рассматривал, соображая, что
же собственно произошло.
А Бернар в тот же вечер безобразно напился и долго бродил по таверне
из угла в угол, приставая ко всем с одной и той же странной просьбой,
чтобы ему "плюнули в рожу". В конце концов кто-то сжалился. Потом, как
всегда, вспыхнула драка, и Бернара сначала били, но беззлобно, а затем
вышвырнули за двери...
Потом он пытался куда-то идти, НО ИДТИ БЫЛО НЕКУДА.
Бернар свалился в сточную канаву и упокоенный наконец уснул. На
разбитых губах его блуждала улыбка. А впереди его ждал новый день, который
к тому времени уже начал о себе заявлять бледной чахоточной зарей на
востоке.
Что нес с собой этот новый день, Бернар старался не думать и, похоже
во сне, это ему удавалось.
ЭМИГРАНТ
- Все! Надоело! К черту! К чертовой матери! На-до-е-ло! - взревел
вечно тихий, обычно скромный и чаще всего морально устойчивый Петр
Борисович Менезингер, который невзирая на инженерский оклад до этих пор
все еще умудрялся сохранять остатки врожденной интеллигентности. Но
сейчас, в сердцах плюнув на вожделенный дефицит, за которым он уже отстоял
битый час, Петр Борисович вдруг почуял в своих ординарных и в принципе
непритязательных недрах, нечто новое непривычное и даже отчасти пугающее.
Петр Борисович, совершенно неожиданно для самого себя, сделал
по-военному четкий поворот кругом и, затратив несколько меньше времени, но
больше усилий, проделал, с таким трудом единожды уже пройденный путь, но в
обратном направлении. Очередь, словно лениво сплюнув, очень нехотя
рассталась со своей строптивой жертвой, чувствительно наподдав пару раз в
спину и попутно объясняя Петру Борисовичу: кто он есть на самом деле, от
кого произошел и как, а также снабжая рядом ценных пожеланий на будущее,
самым неэффектным из которых было:
- Чтоб ты околел, интеллигент потасканный!
Положа руку на сердце (или печень, кому как больше нравиться) с
последним определением можно было согласиться. Случайно увидев собственное
отражение в тусклом отблеске унылой витрины, внутреннее содержание которой
находилось в неразрешимом диалектическом противоречии с внешней формой
(конфликт класса: сам - дурак!), - Петр Борисович ужаснулся. Обычно
обычное (словесная тавтология, в данном случае, служит для инициации
ассоциации с эпической фразой "масло - масленое", которое, в свою очередь,
бывает: либо постным, либо скотским, то бишь животным, что в данном случае
не важно, так как нас интересует как раз первый подвид масел (или
маслов?). Так вот, обычно постное до тривиальности, (или тривиальное
до...) лицо гр. Менезингера П.Б. в данном случае начало подпадать под иную
классификацию, а именно: теперь оно могло быть причислено к разряду Ликов.
Просветленное до синевы, лицо Петра Борисовича обрело загадочную
самостоятельность, отрешенно взирая из мерцающих глубин маской музы
Мельпомены на растерзанного униженного Петра Борисовича Менезингера.
На мгновение прервав увлекательный процесс углубленного
самосозерцания Петр Борисович горестно взвыл, чем, однако, совершенно не
произвел впечатления на либо индифферентно, либо деловито снующих
прохожих. Затравленно окинув всю эту круговерть прощальным взглядом Петр
Борисович посинел окончательно, так что начал даже слегка светиться и
шагнул прямо в витрину...
Раздался звук, словно облобызались два верблюда, и Петр Борисович,
целый и невредимый, оказался... нет, не по ту сторону витрины, а гораздо
дальше и даже, еще дальше...
Трудно сказать, какой фактор сыграл решающую роль в столь необычном
происшествии: то ли "радикально синий цвет", в который окрасился организм
Петра Борисовича, то ли бесценные указания Очереди, относительно Пути по
которому непременно надо пойти Петру Борисовичу, вместе со своим
организмом, то ли случайное стечение обстоятельств, которые стекаются не
так уж редко. По крайней мере чаще, чем хотелось, что, в силу известного
недетерминизма, а следовательно непредсказуемости, скорее огорчает, чем
радует, а значит... Впрочем, вернемся к Петру Борисовичу.
Беспомощно поморгав глазами, Петр Борисович понял, что он так ничего
и не понял, а самое главное - видимо, так ничего и не поймет. Складывалось
впечатление (цепляясь за остатки ускользающего здравого смысла, Петр
Борисович, надеялся, что - ошибочное), будто он, простой инженер, человек
без суеверий и предрассудков (включая расовые), с логическим складом
мышления, висит в... э-э... некой субстанции, самым подходящим словом,
характеризующим которую было слово НИЧТО и, соответственно, НИГДЕ и
конечно НИКОГДА. Вне Пространства, Времени и Материи.
Столь идеалистическая атмосфера, в смысле философского подхода,
повергла Петра Борисовича в печаль и даже, можно сказать, во скорбь.
- Петр Борисович Менезингер?
Петр Борисович мог поклясться, что он - совершенно одинок в этом
месте Обобщенного Отсутствия, и если бы не содержание вопроса, в ответе на
который он был почти абсолютно уверен, то Петр Борисович решил бы, что
спрашивает он у себя сам. Но разумно отложив окончательные выводы, Петр
Борисович осторожно уточнил:
- Да, это - я. С кем имею честь?
- Служащий Эмиграционно-Ресурсного банка - П.Я. 647/2.
- П.Я. - это что? - деликатно осведомился Петр Борисович, - почтовый
ящик?
- П.Я. - это я, 647/2.
- Ага, очень приятно...
П.Я. вздохнул, чем-то пошелестел и объявил:
- Согласно вашей заявки, за номером 13 * 10 в 278-й сектор Z, есть
вакантное место на седьмой планете в системе двойной звезды,
зарегистрированной в нашем каталоге под именем: "Мать Диавола"...
- Секундочку, - вклинился обеспокоенный Петр Борисович, - какая мать,
какая заявка? Я что-то не соображу... Возможно вкралась ошибка...
- Никакой ошибки. Здесь четко указано...
Прямо по курсу у Петра Борисовича возникла объемная модель, очевидно
того участка Вселенной, где находилась система упомянутой двойной звезды,
а в ушах зазвучал истошный голос самого Петра Борисовича:
- Все! Надоело! К ЧЕРТУ! К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!
- Звезда - "Мать Диавола", седьмая планета - "Черт", класс -
эквивалентен земному... так что все - согласно... прейскуранта! - злорадно
объявил П.Я., - к тому же - вакантное место...
- У меня назрел вопрос, - деликатно перебил Петр Борисович, - а
почему, собственно, оно вакантное?
- Ну, - замялся П.Я., - кислородная атмосфера... обилие H2O... опять
же аборигены... гуманоиды...
- А почему вы о них говорите каким-то странным тоном?
- Почему странным? Гуманоиды, они и есть гуманоиды. Хотя эти - еще
"те гуманоиды".
- Ага! Значит вы хотите за мой счет успешно "оптичить" мероприятие?
- Э-э... как вы сказали?
- Поставить птичку... за мой счет.
- Ну почему же сразу за ваш... КОРОЧЕ! Заявка была?
- Была, - вынужден был признать неоспоримый факт Петр Борисович.
Ну, а раз была... ИСПОЛНЯЮ!!!
И прежде чем Петр Борисович успел в очередной раз возразить, он
оказался в системе двойной звезды, поминаемой в каталогах
Эмиграционно-Ресурсного банка под именем "Матери Диавола", на планете, с
не менее многообещающим именем - Черт.
- Эй ты, третий справа во втором ряду! Как тебя... Гум-маноид... и
твоего прародителя по женской линии!
- Вы меня? - растерянно переспросил Петр Борисович, смущенно оправляя
грязный, но отчаянно функциональный комбинезон цвета - "не плачь,
девчонка, пройдут дожди".
Большой полосатый "сундук", с глазами на тонких стебельках и шестью
парами ног, резво подбежал к Петру Борисовичу и бесцеремонно уставился
куда-то в район сонной артерии, пока еще безраздельно принадлежащей Петру
Борисовичу.
- Ты кто такой? - свирепо спросил "сундук".
- Менезингер я, Петр Борисович, - ответил не растерявшись Петр
Борисович.
- Надо укоротить!
- Кого? - испугался Петр Борисович.
- Имя! Будешь значиться как П.Б. 13 * 10 в 278-й сектор Z.
- Хорошо, - поспешно согласился новоявленный П.Б. 13 * 10 в 278-й
сектор Z, радуясь что артерия пока остается при нем.
"Сундук" еще раз глянул на застывшего по стойке "смирно" П.Б. 13*10 в
278-й и отбежал. П.Б. 13*10 в 278-й осторожно скосил глаза направо и
обмер: справа, в таком же как у П.Б. функциональном комбинезоне, на задних
лапах стоял небольшой, но очень натуральный крокодил. Крокодил
двусмысленно ухмыльнулся и плотоядно подмигнул. П.Б. 13*10 в 278-й глянул
налево и понял что пропал: слева плечом-к-плечу Петра Борисовича стоял...
впрочем, то что стояло слева лучше было один раз увидеть (но только
ОДИН!), чем пытаться сто раз описывать словесно. Стараясь не смотреть
налево (а заодно и направо) П.Б. 13*10 в 278-й застыл "пожирая" глазами
полосатый "сундук". А Сундук, тем временем, войдя в раж и патетически
размахивая частью конечностей, вещал, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Только раз в жизни выпадает такое счастье! Влить свой труд в общую
копилку... Галактики смотрят на вас... БОЛЬШОЙ СБОР!!! ВЕЛИКАЯ ЦЕЛЬ!
ПОТОМКИ ВАС НЕ ЗАБУДУТ!.. П.Б. 13*10 в 278-й, это и тебя касается!
"Вот привязался!" - устало подумал П.Б., все так же мучительно
стараясь не глядеть налево.
- ...органично вписаться в производственный процесс...
"Интересно, когда кормить будут?" - подумал П.Б. отрешенно.
- ...а жрать будешь, когда НОРМУ выполнишь! - злорадно объявил
Сундук.
- Яволь! - неожиданно для себя гаркнул П.Б. 13*10 в 278-й, а в
недавнем прошлом простой Менезингер... то есть, тьфу! Я хотел сказать -
инженер. Ну, а ныне - Ответственный Съемщик плодов "q", тем не менее, не
имеющий ни малейшего понятия, ни где они растут, ни, тем более, как их
снимать.
"Главное, не думать о Желтой Обезьяне! Главное не думать!" -
напряженно думал П.Б. 13*10 в 278-й, помешивая серпом для срезания плодов
"q", в большом котле, где аппетитно причмокивала, доходя до нужной
кондиции, похлебка из этих-самых плодов "q".
"Главное, не думать о Желтой..."
За "истекший отчетный период" П.Б. 13*10 в 278-й "подсох", но окреп,
отчасти даже душевно и приобрел ряд неоценимых жизненных навыков.
"Главное не думать о..."
Например он постиг секреты варки плодов "q", а еще не так давно П.Б.
13*10 в 278-й, будучи просто Петром Борисовичем, мог сварить только три
вещи: пельмени, сосиски или яйцо в крутую. (А всмятку, хоть убей! Видимо,
не дано.)
"Но, главное не думать..."
Теперь П.Б. 13*10 в 278-й даже мог, не то чтобы постоять за себя (не
в очереди, в очереди он и раньше прекрасно сам за себя отстаивал), но хотя
бы ОТВЕТИТЬ! А там будь, что будет!
"Главное не..."
Или... вот... только... Но, как всегда, П.Б. 13*10 в 278-й все-таки
прозевал Тот Момент, когда материализовалась Желтая Обезьяна. Зато она-то
не зевала. Чан с похлебкой, влекомый материализованным психологическим
казусом, неотвратимо устремился прочь из-под чуткого контроля
незадачливого П.Б. 13*10 в 278-й.
- Стой! - беспомощно рявкнул, обогащенный и таким навыком,
обновленный П.Б. 13*10 в 278-й, но мысленно с сегодняшним ужином, на
всякий случай, попрощался.
- Напрасно ты каждый раз норовишь оставить нас голодными, - спокойно
сказал Крокодил, перехватывая в дверях Желтую Обезьяну и деловито
конфисковывая благоухающий чан.
- Я что, я ничего... - пробормотал сконфуженный П.Б. 13*10 в 278-й, а
Желтая Обезьяна обидно хмыкнула и высунула, почему-то синий, язык. Но тут
вошел "Тот на которого лучше не смотреть" и обезьяна заметно побледнела, а
затем и вовсе пропала. "Тот на которого..." молча сел к столу и П.Б. 13*10
в 278-й, стал старательно разглядывать Крокодила, хотя кроме комбинезона
ничего примечательного в нем не было. Так себе крокодил-крокодилом,
зеленый, средних размеров, только и того, что в комбинезоне.
- Сколько раз я тебя предупреждал, чтобы ты не думал о Желтой
Обезьяне когда дежуришь по кухне, - бурчал Крокодил, ставя чан с похлебкой
на стол, - ведь знаешь, что при термической обработке дивергенция слоев
похлебки способствует порождению конденсата, вызывающего материализацию
элементов иллюзорной субстанции, инициированной конвергенцией тех же слоев
и конденсатом, функционирующим как катализатор субпроцесса осознания...
П.Б. 13*10 в 278-й устало вздохнул, а "Тот на которого...", как
всегда, промолчал.
Крокодил наконец кончил научно зудеть, разлил похлебку по мискам и
произнес сакраментальную фразу:
- Кушать подано!
И П.Б. 13*10 в 278-й с горечью подумал:
"Вот ведь, простой крокодил, а любой столичный театр - почел бы за
честь... И между прочим: кто из нас "Венец природы"? А я? Одно слово -
гуманоид."
П.Б. 13*10 в 278-й неприязненно глянул на крокодила, но тот увлеченно
хлебал варево из достославных плодов "q", ловко орудуя деревянной ложкой.
На "Того на которого..." П.Б. 13*10 в 278-й не смотрел, но знал, что "Тот"
тоже с аппетитом уписывает кулинарный шедевр из все тех же плодов.
- Ну вот что, болезный, - изрек Крокодил и облизнул ложку.
"Однако, какой у него язык странный" - успел подумать П.Б. 13*10 в
278-й.
- ...мы тут посовещались с... этим, - Крокодил кивнул на "Того, на
которого...", - и я решил: хватит тебе ходить в подсобниках, все таки,
как-никак Ответственный Собиратель. Завтра выходишь в Свободный Поиск.
- А как же... - попробовал было возмутиться П.Б. 13*10 в 278-й, но
Крокодил сурово отрезал:
- И пойдешь, куда посылают! Но помни! Бойся Волопасцев, даже дары
приносящих!
"Господи, что же это у меня за Судьба такая?" - думал П.Б. 13*10 в
278-й, устраиваясь на ночлег в личном портативно-универсальном для всех
подвидов гуманоидной расы, совместно с серпом и комбинезоном, выдаваемом
Эмиграционно-Ресурсным банком, гамаке. Причем лечь П.Б. 13*10 в 278-й
норовил в этот чудо-гамак таким образом, чтобы: во-первых утром смочь из
него выбраться, а во-вторых, чтобы в поле зрения не попал "Тот на
которого...", да еще спросонья. Не дай бог!
Долгожданный дебют был явно многообещающим. Это ж надо было с первых
же шагов нарваться на аборигена.
- Так ты говоришь, гуманоид. А гуманоид гуманоиду - глаз не выклюет?
- Я так думаю! - степенно отвечал П.Б. 13*10 в 278-й, покачиваясь
запакованный в свой чудо-гамак, будучи подвешенным к представителю местной
флоры представителем местной фауны.
Абориген - гуманоид задумчиво поскреб грудь, на которой было
вытатуировано: PERESTROIKA и решительно взялся за серп.
- Нет, право, - оживился П.Б. 13*10 в 278-й, - как
интеллигент-интеллигенту, конфиденциально... примат силы - не панацея! Я
бы сказал: далеко не альтернатива интеллектуальному симбиозу двух, пусть
полярных по эстетическим воззрениям индивидов, но классово близких по...
видовой принадлежности.
Абориген застыл, задумчиво разглядывая остро отточенный серп, а потом
нехотя буркнул:
- А мне - амбивалентно.
- Ну как же! - заволновался П.Б. 13*10 в 278-й, - дискуссия - вот
панацея в решении насущных вопросов бытия.
- А мне - амбивалентно!
- Дегуманизация взаимоотношений ведет к взаимонепониманию...
- А мне...
- Снимите меня, я сейчас вам все объясню!
Абориген нехотя выпутал П.Б. 13*10 в 278-го из гамака и процедил
сквозь зубы:
- Ну-ну, давай "бухти" за гум-манизм и дружбу между народами.
- Серп-то отдайте.
- И без серпа - объяснишь!
- Так вот... - задумчиво промямлил П.Б. 13*10 в 278-й, мучительно
соображая, чтобы еще сказать этакое, - так вот... э-э... эскалация
дегуманизации... а так же узкая специализация, опять же аберрация...
тенденция или... э-э... например, экзекуция...
При последнем слове гуманоид оживился и П.Б. 13*10 в 278-й поспешно
выпалил:
- Нет-нет, последний пример неудачный. Я хотел сказать -
экспроприация...
Спасло незадачливого Ответственного Собирателя только то, что начался
Период Созревания плодов "q".
Темпоральная Почка лопнула, разбрызгивая микрочастицы Иных Времен,
через которые пророс корнями плод "q". Абориген-гуманоид в испуге
шарахнулся в сторону, уронив серп, а заодно и самого П.Б. 13*10 в 278-й.
Микрочастицы Иных Времен были - спорами-паразитами. Внедряясь в
организм аборигена и замыкая все информационные каналы на себя, спора
прорастала во-времени на глубину приблизительно 7-8 веков, где успешно
оплодотворялась, выбрасывая на "поверхность" плод "q", при ординарной
термической обработке, являвшемся банальной пищей, а при более
специальной, под давлением, Информационным Субстратом, высоко ценящемся в
научных кругах, как великолепное тонизирующее средство при
интеллектуальном запоре, истощении, легких формах имбецильности или
просто, как стимулятор все той же интеллектуальной деятельности.
Правда побочным продуктом жизнедеятельности спор были аборигены,
точнее, процесс умственной деградации, носящий угрожающий характер -
пандемии. Но ведь кто-то должен платить. Почему этим "кто-то" не могут
быть аборигены? Им все равно - все равно. На том уровне интеллектуального
развития, на котором удерживалась популяция аборигенов - "не объять
необъятного" и даже более того, наверняка, они и сами готовы - "плюнуть в
глаза тому, кто скажет, что можно объять необъятное".
К тому же, Эмиграционно-Ресурсный банк прямо таки филантропствовал,
снабжая аборигенов толикой Информационного Концентрата (правда, в
разбавленном виде), чем стабилизировал уровень деградации популяции (а
ничего себе каламбурчик!) аборигенов-гуманоидов (тоже, еще те,
гум-маноиды!).
В общем положение СТАБИЛИЗИРОВАЛОСЬ, а собирать плоды "q" приходилось
Ответственным Собирателям из вольнонаемных, обладающих: либо иммунитетом
против интеллектуально-паразитирующих спор, либо еще какими иными...
соображениями.
Как насчет иммунитета, П.Б. 13*10 в 278-й был не в курсе, а
соображения были:
"Чего тут думать - трясти надо!" - подумал П.Б. 13*10 в 278-й и
взялся твердой рукой за серп...
Свежескошенный плод "q" покатился под ноги отрубленной головой, и
П.Б. 13*10 в 278-й вдруг понял, что должен испытывать палач во время
отправления своих специфических обязанностей.
"Однако, лихо я его" - мрачно подытожил П.Б. 13*10 в 278-й, вытирая
серп о комбинезон.
- Эх вы, а с виду такой интеллигентный товарищ...
П.Б. 13*10 в 278-й резко обернулся и нос-к-носу столкнулся с
волопасцем, причем, с весьма отборным экземпляром, у которого размах ушей
достигал сантиметров восьмидесяти.
- В чем дело? - дерзко спросил П.Б. 13*10 в 278-й. И чтобы не
возникало никаких сомнений, коченея от собственной дерзости, добавил: -
Вас здесь не было, когда я пришел... Вы здесь не стояли!
Волопасец усмехнулся, и П.Б. 13*10 в 278-й понял, что первый
собственноручно "собранный" плод "q" уплывает прямо из-под носа.
- Так вы считаете, что дегуманизация взаимоотношений ведет к
взаимонепониманию. А как вы думаете, обратная теорема верна? Влечет ли
взаимонепонимание дегуманизацию?
"Сейчас бить будет", - понял П.Б. 13*10 в 278-й и прошептал:
- Ккка-ра-ул... грабят... я жаловаться буду...
Волопасец не спеша подобрал отвоеванный плод "q" и уже было наладился
опустить его в большую псевдосумку, расположенную, как и у большинства
волопасцев, в районе поджелудочной железы, но тут прямо за его спиной
возник "Тот, на которого лучше не...". Волопасец сделал только одну
ошибку, но для него она оказалась роковой: волопасец оглянулся и... тут же
пропал (телепортировал во времени, паршивец!), обронив многострадальный
плод "q".
П.Б. 13*10 в 278-й, стараясь не смотреть на "Того, на которого",
вожделенный плод подобрал, отер рукавом и, уже совсем было собрался с
духом, чтобы поблагодарить "Того которого", но "Тот" исчез столь же
неожиданно, как и появился (тоже наверняка телепортировал, но в
пространстве).
"Ага. Конечно. Будешь тут интеллигентом, когда каждый волопасец
норовит..." - с горечью думал П.Б. 13*10 в 278-й, направляя стопы свои на
поиски новых созревающих плодов "q".
В течение дня П.Б. 13*10 в 278-й удалось отыскать и благополучно
"собрать" еще двенадцать штук, причем, три из них были, ну очень,
крупными. Периодически в отдалении маячил волопасец, но подходить не
решался. Аборигены же и вовсе не показывались. Одним словом, оказалось,
что быть Ответственным Собирателем не так уж сложно. Лишь однажды на
горизонте поднялась во всей красе "Обнаженная с кастрюлей", но П.Б. 13*10
в 278-й лег, затаился и опасный мираж "ушел" - растаял.
В дальнейшем, П.Б. 13*10 в 278-й справлялся со своими обязанностями
Ответственного Собирателя достаточно успешно, а переняв у Крокодила манеру
обворожительно улыбаться и двусмысленно подмигивать, а у "Того на
которого...", впрочем, это только уж на самый крайний случай. Но после
всех этих благоприобретений П.Б. 13*10 в 278-й мог, например, запросто
"убедить" трех-четырех коллег-конкурентов по "снятию" злополучных плодов
"q", что ему, в данный момент, эти плоды нужнее. Или другой пример. Теперь
он мог спокойно войти в поселок аборигенов и выйти оттуда (а тоже ведь,
еще те, гуманоиды). Или... вот... только...
Только одна мысль тревожила неотвязно (кроме мысли о Желтой Обезьяне,
естественно) и тревожила все сильнее и сильнее, по мере затягивающегося
как петля на шее пребывания на достославной планете Черт, в системе
Чертовой Матери.
И этой мыслью, точнее чувством была - НОСТАЛЬГИЯ.
Ведь если разобраться, то решение о Выезде Петр Борисович принял под
влиянием чисто-частных (масло-масленое, помните?) причин. Сиюминутное
раздражение вдруг повлекло какие-то Космические Катаклизмы,
Трансгалактические Перемещения. И начинало возникать ощущение, что
Возврата на Землю (чуть не сказал Обетованную, но в данном случае это
определение явно неадекватно сути) не будет, как нет возврата к самому
Прошлому. Что с личностью Петра Борисовича произошли необратимые
изменения, что с привычно-обычным Петром Борисовичем произошло Нечто, ярко
характеризуемое крылатой фразой про реку Лету, как вообще обстоят дела с
большинством рек, в которые как известно - дважды не войдешь, а уж тем
более - сухим не выйдешь. Но Петр Борисович только крепче сжимал зубы и
косил, и косил, и косил...
- ВСЕ! НА-ДО-Е-ЛО! НЕ МОГУ БОЛЬШЕ! - взревел П.Б. 13*10 в 278-й.
- Вас гуманоидов не поймешь.
- Это вы, П.Я. 647/2?
- А то кто же?
- Я хочу домой!
- А как же ваша предыдущая заявка?
- Я был неправ, вспылил...
- Кажется у вас гуманоидов существует поговорка: о какой-то птице,
которую трудно поймать, если она выскользнет из рук...
- Вы имеете в виду Синюю Птицу?
- Нет, скорее серую. Как там дословно... "Слово не воробей..."
- Да-да, я понимаю - контракт.
- Да причем здесь контракт... Определенно у вас нелады с птицами: как
с серыми, так, впрочем, и с синими.
- Значит Возврата нет?
- Чаще всего - да... НО в вашем, конкретном, случае я пожалуй смогу
помочь... Тем более, что ваше прежнее место все еще вакантно. Но учтите:
так бывает далеко не всегда. Я бы сказал очень далеко, может быть только
один раз в жизни, а может и ни разу... Ну что же, Заказ поступил -
ИСПОЛНЯЮ!
- Прощайте!
- Кто знает, кто зна...
П.Б. 13*10 в 278-й ОЩУТИЛ ТОЛЧОК И ОТКРЫЛ ГЛАЗА.
Петр Борисович стоял в очереди (очевидно, П.Я. вернул его не только
на прежнее Место, но и в прежнее Время. Выполняя мысленный заказ Петра
Борисовича - "Положь, где взял" П.Я., как многие иностранцы, по-видимому,
трактовал крылатую фразу буквально: идентифицировав слово "где" с точкой
пространственно-временного континуума), а толкал Петра Борисовича слегка
оплывший молодой здоровяк с нахальной физиономией и еще более нахальными
глазенками.
"Волопасец?!!"
- Чтоб ты околел интеллигент, окаянный! - раздалось за спиной у Петра
Борисовича, а "волопасец" нагло и жизнеутверждающе заржал, потеряв
сходство с волопасцем, но обретя - с племенным жеребцом.
"Да нет же! Это свои - Земные" - успокоился Петр Борисович и
обворожительно улыбнулся, как учил Крокодил. "Волопасец" попятился и
покрутил, зачем-то, указательным пальце у виска. Петр Борисович подмигнул
- "волопасец" исчез. Но тут со спины наподдали особенно чувствительно и
настойчиво попытались вышвырнуть Петра Борисовича из очереди, комментируя
это эпохальное событие словами:
- Вали отседова, мужик. Тебя здесь не стояло! Эх, дать бы тебе по
шапке, чтобы другим не повадно было!
Петр Борисович не стал, как в прежние времена, убеждать и доказывать:
что он, мол, стоял, что отлучился только на минуту, ну, скажем, позвонить
или, наоборот, что он, вообще, только что приехал почти из другой
галактики (почему почти?) или что...
Петр Борисович повел плечами, как делают почти что все Чертовы (я,
конечно, имею в виду планету) аборигены. Стало чуть посвободней. И вот
тогда Петр Борисович сделал то, чему выучился у "Того на которого..."!
В воцарившейся тишине, Петр Борисович спокойно подошел к прилавку и,
без всякого ажиотажа - то бишь давки и взаимных оскорблений, купил пачку
сигарет, а потом, так же спокойно, направился к выходу.
"Нет, правда!" - подумал П.Б. 13*10 в 278-й. - "У нас на Земле жить
можно. Просто необходимо иметь некоторые специфические навыки".
ЧЕРТОВО КОЛЕСО
"...Эти бессмысленные хрустальные замки, на
поверку, чаще всего оказываются из картона или в
лучшем случае из фанеры. И возвышаются они
фанерными обелисками, превращая мир в кладбище
несбывшихся чаяний, в мемориал тщетности попусту
растраченных усилий. В гигантский
гиперболизированный Диснейленд, где главным
аттракционом является - парад человеческих
аллюзий..."
Д.П.Стар
- Ставлю на черное, - лениво говорит Прайс, - как обычно.
- Тогда я вынужден поставить на красное, - откликается Виктор, - из
уважения к складывающимся традициям.
- На семьдесят семь! - улыбаясь Дитриху, говорит Лиз. - А вы, Дитрих?
- Я - пас.
- Ну, Дитрих, не стройте из себя паиньку, - миролюбиво ворчит толстый
Макс. - Не отрывайтесь от коллектива! Берите пример с меня: на красное, на
тринадцать и на... скажем... сорок девять.
- Если так стоит вопрос, - пожимает плечами Дитрих, - тогда... я
ставлю... на тройку!
- Вот и прекрасно! А вы, Каролайн? - толстый Макс, прищурившись от
дыма неизменной сигары, торчащей в правом уголке его рта, вопросительно
смотрит на Каролайн.
- Что вы сказали? - слегка испуганно переспрашивает Каролайн,
беспомощно глядя то на Макса, то на Виктора.
"Дура! Боже мой, какая дура!" - раздраженно думает Виктор. - "Большим
дураком мог быть только тот, кого угораздило жениться на ней."
- Керри, милая, - говорит Лиз таким голосом, словно общается с
душевнобольной. - Мы играем в рулетку. На что ты ставишь?
- Я... наверное... на Виктора, то есть я хотела сказать, как Виктор -
на красное, - Каролайн неуверенно улыбается и неожиданно твердо добавляет:
- И еще на четверку.
- А ты, Эрих? - спрашивает Лиз, не глядя на мужа.
- На нечетное, - нехотя отвечает Эрих, думая при этом:
"Она строит глазки, как самая дешевая потаскуха. А он даже не смотрит
на нее. Сколько я должен терпеть ее выходки? Теперь вот на горизонте
возник этот Дитрих... Ну почему такому дураку, как Виктор, так везет? Если
бы Лиз, хотя бы раз глянула на меня так, как Каролайн смотрит на этого
напыщенного хлыща..."
- Я ставлю на четное, - заявляет Харди, холодно улыбаясь, но не
адресуя улыбки кому-либо конкретно. - Ставки сделаны! Бросаю шарик...
ШАРИК: "А, черт! Опять вперед. Опять крутись, как дрессированная
обезьяна. Опять по мановению чьей-то руки жизнь превращается в безумное
чертово колесо. Все кувырком. Голова-ноги, ноги-голова... Где начало, где
конец? И все во имя чего? А, черт!"
- ЧЕРНОЕ! - объявляет Харди.
Дитрих вздрагивает, а Виктор с досадой констатирует:
- Вам везет, Прайс.
- Как обычно, - откликается Прайс, и в голосе его сквозит скука...
ЧЕРНОЕ
Сырой промозглый туман заползает змеей за воротник и ползет дольше -
вниз по позвоночнику. Прайс поеживается и осторожно рукавом плаща
смахивает водяные капли с блестящего черного ствола. Автомат приятно
оттягивает плечо и внушает уверенность. А что особенно приятно - молчит.
Спутник же Прайса, суетливый, мелкий и невыносимо нудный, молчания просто
боится.
- Нет, правда, не то чтобы он сильно мешал... Вы понимаете меня? А
так, в общем... Просто его время прошло... Он вроде, как балласт, а от
балласта, рано или поздно, жизнь вынуждает избавляться. Вы понимаете меня?
Прайс понимает и от этого ему скучно вдвойне.
- Я думаю, что и для него это будет лучший выход... Вы понимаете
меня? Только боюсь, он этого не понимает. И даже более того, он, по моему,
начал что-то подозревать. А может... Вы понимаете меня?
- Это он? - негромко спрашивает Прайс, но прежде чем успевает
выслушать ответ, видит короткие яростные вспышки...
И лишь потом приходит звук автоматной очереди. Чужой автоматной
очереди...
На груди Прайса расплывается огромное ЧЕРНОЕ пятно.
- Кажется, в этот раз мне не повезло, - бормочет Прайс, но все равно
в его голосе сквозит скука.
Теперь уже можно разобрать, что пятно не ЧЕРНОЕ, а КРАСНОЕ.
- Ставки сделаны! - объявляет Харди и бросает шарик на вертящееся
колесо рулетки.
ШАРИК: "Игра! Жизнь! Суета... А цели? А средства?! Всевластие случая,
или волюнтаризм закономерности? Господи, как мне все это надоело!!!"
- КРАСНОЕ! - мрачно говорит Харди, глядя на непомерно возбужденного
Виктора.
- Кажется, в этот раз, мне не повезло, - бормочет Прайс, но все равно
в его голосе сквозит скука.
- Вам и так слишком часто везет, Прайс, - усмехается толстый Макс,
украдкой поглядывая на Каролайн.
- Я выиграл! - радостно хохочет Виктор, и Каролайн заметно
вздрагивает, не в силах отвести глаз от красного поля.
КРАСНОЕ
- А это не больно? - инфантильно сложив большие КРАСНЫЕ губы бантиком
спрашивает Виктор.
- Ну, что вы? - усмехается Макс. - Вы даже не заметите.
В белом халате Макс кажется еще толще.
Каролайн нервно покусывает губы.
"Я его ненавижу!" - вдруг думает она, глядя на плаксивое выражения
лица Виктора. - "И кажется, ненавижу очень давно".
- А какие гарантии дает ваша фирма, доктор? - тихо спрашивает
Каролайн.
"Дура! Беспросветная дура. И это дурацкое КРАСНОЕ платье..." - думает
Виктор. - "Ну ничего, скоро это кончится."
Макс улыбается, но от этой улыбки Виктору становится не по себе.
- Ни единой претензии к нам до сих пор от клиентов не поступало. Но в
крайнем тяжелом и запущенном случае процедуру можно повторить. Прошу! -
Макс указывает на странную пару кресел повернутых спинками друг к другу.
Каролайн и Виктор садятся.
- А?.. - успевает сказать Виктор, но яркая вспышка сбивает его с
мысли.
- Операция окончена, - громко объявляет Макс, с холодной
профессиональной заинтересованностью изучая клиентов.
- Спасибо, - говорит Виктор и встает из кресла. Рядом стоит
незнакомая молодая женщина.
"Жаль, что не в моем вкусе, а то можно было и..."
"Симпатичный, но какой-то... слащавый. Наверняка бабник. Где-то я его
уже видела?.. Нет, показалось", - Каролайн улыбается толстому Максу. - Я
могу идти, доктор?
- Да, конечно. Вы свободны. Теперь вы окончательно свободны.
Макс провожает клиентов к выходу и некоторое время смотрит, как два
человека идут по улице, затем на перекрестке один поворачивает налево, а
второй - направо.
Макс возвращается к столу и делает пометки в историях болезни: на
одной, в большой КРАСНЫЙ квадрат он вписывает цифру ТРИ, а на второй...
- Ставки сделаны, господа! - голос Харди торжественен, как у
профессионального распорядителя похорон.
"Сейчас выпадет тройка", - думает Дитрих, стараясь не замечать косого
взгляда Эриха.
- Ставки сделаны, - повторяет Харди и бросает шарик.
ШАРИК: "Что есть жизнь? Какой глобальный вопрос. Жаль, что подумать
над ним абсолютно нет времени. Вперед! Жизнь это движение!!! Раздумья -
остановка. Остановка это... Раз! Два! ТРИ!"
- ТРИ! - возвещает Харди.
"Я так и знал", - испуганно думает Дитрих.
"Три - НЕЧЕТНОЕ!" - Эрих зло улыбается и в упор смотрит на Лиз.
ТРИ, НЕЧЕТНОЕ
"Раз, два, три! Раз, два, три! Раз, два, три! Три точки, три тире,
три точки. Раз - два - три! Раз - два - три - ритм вальса. Господи, это
безумие, о чем я думаю?! Зачем я думаю? "Говорят вы, модный писатель?" Кто
говорит? Просто у меня больная душа, я - душевнобольной. Попытки
выплеснуть больную душу на лист бумаги, это и есть то, чем я собственно
занимаюсь. А что есть я? Как соотнести мир во мне и мир вокруг меня? И
откуда такая самоуверенность? Почему я не думаю, что это скорей все-таки я
вокруг мира, а верней в нем. Или внутри того, что внутри меня.
Самозамкнутая рекурсия вложенных миров. Кому может быть интересна
самозамкнутая рекурсия? Разве что отдельным эстетизирующим индивидам, но
перед этим обязательно необходимо пришпилить образец булавкой к стенду,
как экзотическую мерзкую букашку в музее, и чтобы обязательно была
табличка: мол, ареал распространения такой-то, ценности с точки зрения
экономики не представляет. А также обязательно указать возможность
разведения в неволе, чрезвычайно, кстати, животрепещущий вопрос:
размножается ли в неволе? И какое дает потомство? Или вот еще..." - Дитрих
тяжело разбегается и, расправив огромные черные крылья, взмывает в
отстраненно холодное ночное небо. Левое крыло, как всегда подворачивается,
и Дитрих падает грудью на грязный заплеванный асфальт. Не так больно, как
обидно...
- Ну что, падший ангел? Небось опять нализался? - сочувственно
спрашивает голос за спиной. - Крылышки-то совсем не держат...
- Вы бог? - спрашивает Дитрих, явственно чувствуя под щекой остывший
к ночи асфальт.
- Какой к дьяволу бог, - раздраженно "фыркает" голос. - Скорей -
ассенизатор.
- Я, кажется, тоже, - слабо улыбается Дитрих и безуспешно пробует
подняться.
- Это ты? - теперь голос не бесплотен, теперь Дитрих видит кому он
принадлежит. - Эрих?!
- Вот уж кого я хотел видеть меньше всего, - цедит Эрих сквозь зубы.
- Но раз уж мы встретились...
Эрих коротко, без размаха, но вкладывая в удар всю ненависть, бьет
Дитриха по лицу.
Неуклюже подпрыгнув, Дитрих начинает падать, но в последний момент,
чиркнув крыльями по асфальту, он взмывает в черное ничто, манящее своей
вечной недосказанностью. Теперь крылья "держат" хорошо.
"Неужели, для того чтобы взлететь, я обязательно должен был получить
по морде?" - думает Дитрих, медленно поднимаясь над ночным городом,
замершим во тьме, словно свернувшаяся в клубок, пригревшаяся змея.
Эрих смотрит вслед медленно отдаляющемуся Дитриху. Эрих знает, что
смог бы легко его настичь, но огромные сильные крылья остаются сложенными
за спиной, как горб - тяжелыми и бесполезными.
"Может я бог?" - с сомнением думает Эрих. - "Тогда какое я имею
право... Ну, крылья, ну и что? И крылья и горб - это только внешние
атрибуты, а суть гораздо сложней, неожиданно банальней и бесконечно
противоречивей. Суть - это и есть само противоречие, абсолютно
нестабильное, но, тем ни менее невероятно существующее, как ангел -
наделенный семью смертными грехами. Грехов - СЕМЬ, а ангел так одинок...
- Ставки сделаны, - невозмутимо извещает Харди и не на кого не глядя
негромко добавляет:
- Ну, а теперь - шарик...
ШАРИК: "О-ла-ла!!! Поехали... Красное-черное, чет - нечет, циферки,
циферки, циферки... Все равно, как ни гадай, а не угадаешь! Зато сколько
возможностей, сколько дорог! А путь все равно - один. Парадокс!!! Путь -
один, а отмерить надо сколько раз? Правильно. СЕМЬ. Ну, а семью семь,
сколько будет? Вот и не верно! Вот и не верно! Это в математике, а в жизни
- СЕМЬДЕСЯТ СЕМЬ."
- СЕМЬДЕСЯТ СЕМЬ, - говорит Харди. - Поздравляю, Лиз!
"СЕМЬДЕСЯТ СЕМЬ - тоже НЕЧЕТНОЕ", - думает Эрих и пристально смотрит
на Харди. - "И этот туда же!" - Эрих вдруг чувствует, что ему уже на все
наплевать. Он хочет теперь только одного - покоя. Он хочет, наконец,
остаться один. Сейчас и навсегда. И это ясно как дважды два. Или как семью
семь. Кстати, сколько это будет? Неужели СЕМЬДЕСЯТ СЕМЬ? А все равно,
главное, НЕЧЕТНОЕ!
СЕМЬДЕСЯТ СЕМЬ. НЕЧЕТНОЕ
- Ты не знаешь куда я положила счет от...
- Не знаю! - Эрих прищурившись смотрит на Лиз, но она не обращая на
него внимания тщательно изучает потолок, беззвучно шевеля красивыми ярко
накрашенными губами, словно молиться в исступлении.
- Я обязательно, когда-нибудь, тебя ударю, - говорит Эрих устало.
- Попробуй, - спокойно откликается Лиз, не отрывая заинтересованного
взгляда от потолка. - Ах, да вот же он!!!
- Кто? - вздрагивает Эрих.
- Счет.
"Противник в глубоком нокауте. Рефери открыл счет: один... два...
СЕМЬ! Господи, что за дурацкие мысли приходят в голову", - Эрих, упрямо
набычившись, едва слышно говорит:
- Я, кажется, поранил крыло...
- Сходи к врачу: Макс давно предлагал. У них, там в институте,
появилось что-то новенькое... Кстати, ты помнишь, что мы приглашены на
вечер к...
- Лиз!
- Что?
- Мне больно!
- Съешь таблетку, есть чудесное средство - мне Дитрих
порекомендовал...
- Лиз!!!
- Ну, что еще?!!
- Между нами все кончено?
- А ты разве этого еще не понял?
- Я думал... - растерянно шепчет Эрих.
- Ах, он видите ли думал! - вдруг злобно шипит Лиз. - Мы,
оказывается, вот чем на досуге занимаемся: мы - думаем! Хобби у нас
такое... Мы вечно думаем, вместо того, чтобы просто жить самому, и не
мешать жить другим. Мы думаем то, что мы думаем - сам факт, это одно, уже
должно внушать благоговейный трепет окружающим, - голос Лиз срывается на
визг, красивое лицо искажается, последние слова она просто шипит:
- Ублюдок... крылатый!!!
Эрих, еще окончательно не осознавая, что делает бьет Лиз ладонью по
лицу.
Белая, с тонкими голубыми прожилками, словно каррарский мрамор, кожа
мгновенно покрывается... трещинами и, распавшись на множество крохотных
осколков, с мягким шелестом осыпается... обнажая... монтажную плату, со
множеством микросхем.
- Фарфоровая кукла, - отстраненно произносит Эрих, тупо глядя на
осколки.
- УБЛЮ... - силятся сказать ярко накрашенные губы, а может это, так
искаженно звучит слово... люблю.
Эрих круто разворачивается и деревянным шагом идет к выходу. В
прихожей из тайника он достает автомат. Вороненая сталь многозначительно
поблескивает в полумраке. Эрих медленно идет, сам не зная куда. Непомерная
тяжесть гнет его к земле, и лишь через какое-то время он осознает, что это
сложенные за спиной, такие огромные и совершенно бесполезные крылья...
Когда впереди, из тумана выныривают две фигуры, Эрих стреляет первым,
не раздумывая.
- Кажется, в этот раз мне не повезло. - Успевает услышать Эрих, и в
этот миг выходит из строя блок питания, обеспечивающий функционирование
нейроструктур модели "ЭРИХ".
Последний импульс еще несет в себе информацию, но уже эмоционально не
окрашенную:
"А все таки: дважды два - ЧЕТЫРЕ!"
- Ставки сделаны, - Харди невозмутим. - Внимание, господа, теперь -
шарик...
ШАРИК: "Ну-ну! А чтобы там не говорили, но ставки-то на меня ставят.
Впрочем я их понимаю, а вот понимают ли они меня? Это еще вопрос! Ну да
ладно, бог с ними. Каждый живет - как может. Каждый живет - как хочет.
Каждый живет, если может! Каждый живет, если хочет!!! Вперед!!! Кажется,
все-таки, я немного устал... Ну, вот и финиш. ЧЕТЫРЕ."
- ЧЕТЫРЕ, ЧЕТНОЕ, - объявляет Харди, торжествующе оглядываясь вокруг,
похоже ему тоже не чужды простые человеческие эмоции.
Прайс пристально смотрит на Эриха, но тот безучастно глядит в
пространство.
Лиз нервно покусывает красивые губы и напряженно молчит.
Виктор растерянно оглядывается вокруг, словно не понимает: как и
зачем он сюда попал и что здесь собственно происходит.
Толстый Макс улыбается, но от едкого сигарного дыма глаза его
прищурены, как бойницы средневековой крепости, приготовившейся к осаде.
Дитрих тоже пытается улыбнуться, но улыбка получается неуверенной и
фальшивой.
И только Каролайн выглядит спокойной и естественной, словно
совершенно не интересуется ИГРОЙ, но именно это воспринимается, как нечто
совершенно неестественное.
"Кажется у каких-то народов цифра ЧЕТЫРЕ ассоциируется со смертью", -
спокойно думает Каролайн. - "Странно, но похоже, что в этом что-то
есть..."
- ЧЕТЫРЕ! - громко повторяет Харди, но теперь по выражению его лица
уже не о чем нельзя судить с прежней уверенностью.
ЧЕТЫРЕ, ЧЕТНОЕ
- Это мои владения, - просто и спокойно говорит Харди, широким
приглашающим жестом описывая полукруг. - А это... мои... клиенты.
Каролайн спокойно наблюдает за Харди.
- Сегодня их ЧЕТВЕРО. Обычно, я уже не занимаюсь ЭТИМ. Лишь изредка,
так... чтобы поддержать форму... Как видите, здесь все у нас
компьютеризировано. Имена потенциальных клиентов содержаться в
соответствующей базе данных, ежесекундно обновляемой. По компьютерной сети
из многочисленных филиалов к нам поступают имена новых клиентов. Здесь же
они только сортируются и уже тогда, с использованием последних достижений
в исследовании по теории вероятности, происходит выборка кандидатов.
- Это происходит совершенно случайно? - тихо спрашивает Каролайн.
- Конечно, - снисходительно улыбается Харди. - Только...
Каролайн заинтересованно смотрит на Харди, похоже что тот в первый
раз несколько смущен.
- Видите ли, - вкрадчиво мурлычет Харди, - все ЭТО похоже на игру,
например рулетку. Знаете шарик бежит по волшебному разноцветному кругу...
Мелькают цвета, ЧЕРНЫЙ-КРАСНЫЙ, КРАСНЫЙ-ЧЕРНЫЙ, цифры: ЧЕТ-НЕЧЕТ, а шарик
все бежит...
- Напрасно вы разговариваете со мной как с маленькой, - Каролайн
улыбается ему в ответ, но глаза у нее остаются холодными. - Ведь я пришла
к вам... по собственной воле.
Несколько мгновений она и Харди изучают друг друга, потом Харди
довольно сухо говорит:
- Шарик, который мечется в колесе рулетки тоже думает, что он делает
это по собственной воле и влетая в лунку, наверняка, горд выбором.
- Вы хотите сказать...
- Ничего я не хочу! Если бы я хотел, то давно уже сменил эту работу.
Это вы...
- Не правда! Как раз я - уж точно ничего больше не хочу. Ничего! У
меня осталось только ОДНО желание, иначе я бы не пришла к вам.
- Ошибаетесь, - голос Харди вновь стал мягким убаюкивающим, - если бы
вы ничего не хотели, то не пришли сюда. Лишь огромное желание,
неудовлетворенное желание - толкает к нам...
- Это спорный вопрос, - Каролайн упрямо встряхивает головой, словно
отгоняет назойливые мысли. - Очевидно мы так и не успеем выяснить кто из
нас прав, но... могу ли я сначала посмотреть как все ЭТО происходит?
- О, конечно! Кстати, большинство клиентов приходит к нам с
аналогичными мыслями, поэтому все, что должно произойти, для них
фактически уже произошло. Нам остается лишь чуть помочь им... Да вот,
полюбуйтесь! Клиент под номером ЧЕТЫРЕ - Аллан Прайс. Наверняка он тоже
думал, что выбирает Свою Судьбу сам. Но вот выпал его номер, произошло
взаимопроникновения следствия и причины, и теперь трудно уже сказать что
же на самом деле было первичным: то ли выбор нашего компьютера, то ли
желание Прайса... умереть.
Профессионально-вежливая улыбка медленно сползла с лица Харди, и на
Каролайн повеяло холодом.
- Прайс! Вы слышите меня, Прайс?! - Голос Харди стал властным и
жестким.
Мутные глаза Прайса на мгновение просветлели, и он чуть слышно
произнес:
- Да, я слышу вас... Но... очень хочу, чтобы вы меня оставили в
покое...
- Прекрасно. Я просто помогу вам. Слушайте меня, Прайс! "Держитесь"
за мой голос! ВЫ УСТАЛИ. ВЫ АДСКИ УСТАЛИ! ВАШЕ ТЕЛО СТАЛО ВАМ
ОМЕРЗИТЕЛЬНЫМ. ВАШ МОЗГ ОПУСТОШЕН. ВСЕ ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ВЫ ЧУВСТВОВАЛИ СЕБЯ
ВЫПОТРОШЕННОЙ ТРЯПИЧНОЙ КУКЛОЙ. ВСЕ ЧТО СВЯЗЫВАЛО ВАС С ЭТИМ МИРОМ УЖЕ
УМЕРЛО! ВСЕ УМЕРЛО. А ВСЕ, КТО БЫЛ ВАМ КОГДА-ТО ДОРОГ, ПРЕВРАТИЛИСЬ В
ПРАХ!!! МИР ВОКРУГ ВАС УЖЕ ДАВНО ПЕРЕСТАЛ СУЩЕСТВОВАТЬ. ВЫ ОДИН, ОДИН
СРЕДИ МРАКА! ЖАЛКОЕ БЕССМЫСЛЕННОЕ АБСУРДНОЕ ТЕЛО БЕЗЖАЛОСТНЫМ ЯКОРЕМ
ПЫТАЕТСЯ ВАС УДЕРЖАТЬ НА ГРАНИ, ЗА КОТОРОЙ ВАС ЖДЕТ ПОКОЙ. ВЫ ДОЛЖНЫ УБИТЬ
СВОЕ ТЕЛО!!! ЕЩЕ ОДНО, ПОСЛЕДНЕЕ УСИЛИЕ И ВЫ СВОБОДНЫ! НУ ЖЕ, ЛИШЬ ТОНКАЯ
НИТЬ СВЯЗЫВАЕТ ВАС С ОПОСТЫЛЕВШЕЙ ЖИЗНЬЮ! УБЕЙ СЕБЯ, ПРАЙС!!! УБЕЙ!!! И ТЫ
СВОБОДЕН. КРУШИ ЭТИ ЖАЛКИЕ НЕЙРОНЫ! РВИ СВЯЗИ! ТОПЧИ НЕРВНЫЕ ОКОНЧАНИЯ!!!
ЕЩЕ НЕМНОГО И ТЫ СВОБОДЕН! НУ ЖЕ!!! ПРОЩАЙ. Прощай, Прайс. Вот и все.
- Так просто? - Каролайн судорожно вздохнула.
- Вы забываете, что я ему лишь помог, основную работу он проделал
сам... Вот еще клиент под номером ТРИ - Эрих. Сейчас...
- Нет-нет, достаточно!
- Вы передумали?
- Нет - я готова.
- Ну что же, тогда ваш номер будет - ТРИНАДЦАТЬ...
Каролайн спокойно смотрит в глаза Харди и кивает.
- Ставки сделаны, - как ни в чем не бывало извещает Харди. - Шарик...
ШАРИК: "Поехали... Красное-черное, чет - нечет... Когда же конец?
Сколько еще можно бежать? И куда? И зачем? Говорят, что бег удлиняет
жизнь... Врут ведь, наверняка - укорачивает! А впрочем, чем черт не шутит.
Лишь бы знать куда бежать! Лишь бы цель хоть немного оправдывала
затраченные средства... Вперед! Цель уже близка! Но та ли эта цель? Обидно
будет, если не та. Средств похоже совсем не осталось... ТРИНАДЦАТЬ!
Проклятие! Могло бы под занавес выпасть что-нибудь и более
заковыристое..."
- ТРИНАДЦАТЬ, - Харди обводит всех внимательным взглядом и
вызывающе-ослепительно улыбается. - НЕЧЕТНОЕ!
ТРИНАДЦАТЬ, НЕЧЕТНОЕ
"Я одинок. Я всегда был одинок. Одинок среди людей. Одинок наедине с
собой. Тень одиночества неслышно скользит за мной по руслу моей непутевой
судьбы, неотвратимая как возмездие. Одиночество это моя профессия. Крылья?
Ха! Крылья - бесполезный аксессуар. Если ты все равно один, то зачем
куда-то лететь? Крылья это мой горб - только еще более усиливающий мое
гипертрофированное одиночество. Взлелеянное и... ненавистное. ОДИНОЧЕСТВО.
И все-таки одиночество это свобода, а я... покорный РАБ этой свободы. Но
крылья! Ах, крылья!!! Эх, крылья..." - Толстый Макс с сомнением
разглядывает свое отражение в огромной зеркальной витрине. - "Да крылья!
Крылья!!! Черт бы их побрал..."
Макс замечает тень за своей спиной. Это Эрих. В призрачном свете
уличных фонарей лицо его кажется неестественно плоским, как блеклая
карнавальная маска. Навстречу ему, с таким же неестественно безжизненным
лицом, идет Лиз. У нее неуверенная походка, словно асфальт под ней стал
зыбким. Встреча кажется неизбежной... Но Лиз проходит мимо, а Эрих
остается стоять, глядя невидящими глазами в черное беззвездное небо. Макс
подходит ближе и понимает, что Эрих мертв, и мертв очень давно. Именно
поэтому его лицо напоминает маску - лицо мумии.
Вдруг один из манекенов в витрине подмигивает Максу:
- Это же надо было умудриться быть таким дураком? - говорит манекен
голосом Виктора.
Макс хочет ответить, но не успевает: огромная крылатая тень врезается
в стекло витрины. Виктор взвизгивает и убегает. Крылатая тень слабо бьется
на хрустальном ковре, пачкая осколки кровью.
- Ведь я летел, правда? Ведь летел? Я долго летел. Я бы еще мог долго
летать... Просто крыло подвернулось... - хрипит Дитрих.
- Теперь подохнет, - говорит Прайс с холодным равнодушием взирая на
истекающего кровью Дитриха.
- Выживет, - неуверенно возражает Макс. - Они, писатели - живучие. А
впрочем...
Мимо проходит Каролайн.
- А эта до сих пор жива... Странно, - Прайс провожает Каролайн
задумчивым взглядом и поправляет на плече автомат.
- У нее тринадцатый номер, - говорит бесшумно возникший из мрака
Харди и вопросительно смотрит на Макса.
- СОРОК ДЕВЯТЫЙ, - спокойно отвечает Макс на немой вопрос.
- Прекрасно! - кивает Харди, и легко подпрыгнув, взмывает в ночное
небо, спокойно и уверенно работая огромными крыльями.
Автоматная очередь разбивает тишину на множество несуразных осколков.
- Напрасно, вы так, - укоризненно говорит Прайсу Макс, глядя как
медленно заваливаясь на левое крыло начинает падать Харди.
- Для него так будет лучше, - спокойно говорит Прайс, любовно
поглаживая ствол автомата.
"Игра в ОДИНОЧЕСТВО. Бег по заколдованному кругу. Бег до изнеможения
До смерти. ОДИНОЧЕСТВО!" - Макс тяжело разбегается и неуклюже взмахнув
пару раз крыльями, совершенно вялыми и атрофировавшимися, неожиданно для
самого себя начинает подниматься. Рядом иронически ухмыляясь летит Прайс.
- А теперь профессор, делайте как я! - яростно выкрикивает Прайс и
сложив крылья камнем падает на булыжную мостовую. Под ним появляется
огромное ЧЕРНОЕ пятно. Пятно начинает медленно расползаться, захватывая
все больше и больше пространства вокруг. И когда пятно становится уже
совершенно беззастенчиво бесстыжим и всеобъемлющим, Макс складывает
крылья...
И подступает мрак. ЧЕРНОЕ.
- ЧЕРНОЕ! - объявляет Харди.
Дитрих вздрагивает ("Какая нелепая ИГРА!"), а Виктор с досадой
констатирует:
- Вам везет, Прайс.
- Как обычно, - откликается Прайс, и в голосе его сквозит скука.
А шарик все катится...
С ИСКАЖЕННЫМ И СВЕТЛЫМ ЛИКОМ
"И путь мой по чей-то воле
Засеян одною болью
Которой не сжать вовек."
Беккер
Распластавшись, будто мертвая птица, ЕГО тело бессильно покоилось на
каменно-твердом крупе гнедого равнодушного жеребца. Каждый конский шаг
отдавался болью, эхом перекатывающейся в разбитом, обожженном, измученном
теле.
Гордо восседавший в седле барон, равнодушный, как и его жеребец, лишь
только конь ступил на мощенное грязными каменными плитами подворье,
небрежно сбросил ЕГО тело вниз - прямо на плиты.
ОН застонал...
- Ты гляди?! Еще не подох, - удивленно взревел барон, и на хозяйский
трубный глас из замка высыпала суетящаяся прислуга.
Барон грузно спешился, не глядя швырнул конюху поводья и встал,
широко расставив ноги, над нечаянной добычей. Мечем в ножнах барон
перевернул тело, и на грязном, опаленном, изможденном лице пленника широко
распахнулись синие, подернутые дымкой беспамятства, глаза.
- Живой! - удовлетворенно рыкнул барон и отрывисто скомандовал:
- На конюшню! Пусть отлежится.
Не дожидаясь пока приказ исполнят, барон направился в замок, слуги же
сгрудились над бесчувственным телом.
- Не выживет, - со знанием дела процедил конюх, которому по
совместительству была отведена роль домашнего экзекутора.
- Точно - подохнет, - равнодушно подтвердил повар, тоже накоротке
знакомый со смертью. - Но коли хозяин решит, что он отдал богу душу из-за
нас, то и нас отправит ему вдогонку.
- Да, барон - он такой.
И слуги поспешили исполнить приказание своего господина...
...ОН открыл глаза. Полумрак. Запах прелых листьев, осени. В
полумраке таился страх. ОН попробовал сосредоточиться. Страх ослабел,
стремительно смятый любопытством. Кто-то, неловко перебирая слабыми
ногами, осторожно подобрался сбоку и робко ткнулся чем-то замшевым,
влажным, теплым и нежным. ОН с трудом скосил глаза: рядом топтался
жеребенок. Затраченное усилие оказалось непосильным и ОН вновь впал в
забытье...
На стенах, бесстыдно извиваясь, отплясывали безумный танец
безобразные тени. В беспокойном свете удушливо чадивших факелов, в
беспорядке развешанных и расставленных в зале, эти людские проекции жили
абсолютно самостоятельной жизнью, складываясь в каббалистический узор,
словно заклятье, обладающее абсурдной, но несомненной властью. Огромный
охотничий зал, в главенствующей - центральной башне крепостного
пятиугольника, съежился под магической пятой тьмы, до размеров, диктуемых
границами массивного обеденного стола, высветленного призрачным факельным
светом.
Барон Марк с остервенением терзал баранью ногу, утопив пальцы обеих
рук в истекающую растопленным жиром сочную плоть. Гости барона
непринужденно следовали примеру радушного хозяина, чавкая и роясь в
тарелках холеными руками. Атмосферу непринужденности поддерживали
внушительных размеров кубки из фамильного столового серебра, кои,
вышколенные слуги, наполняли исправно...
- За хозяина!!!
Барон не спеша вытер перепачканные жиром руки о роскошный камзол,
швырнул полуобглоданную кость псам, в изобилии снующим около стола в
ожидании подачки, и двумя руками поднял кубок...
...ОН вновь открыл глаза. Ночь беззастенчиво утопила округу в вязком
плотном полумраке. Сквозь крохотное окно под потолком унылым странником
заглянула одинокая звезда. ЕГО тело болело по прежнему, но ОН "слышал",
как потрескивая отшелушивается поврежденный эпидермис, шурша регенерирует
ткань, рассасываются гематомы, попискивая сращиваются поврежденные кости.
Регенерировали даже нервные клетки, но связи между нейронами
восстанавливались только те, что были запрограммированы генетическим
кодом...
- Говорят вы, барон, занялись нынче благотворительностью? - тощий и
мрачный маркиз Кранц, похожий на оголодалого ворона, покачнулся и едва не
опрокинул содержимое кубка барону на плечо. - Неужели вы, пожертвовали
нашему аббату на строительство храмины?
Барон, не переставая жевать, жизнеутверждающе рыгнул и скосил налитой
кровью глаз на аббата, который от переполнившей его утробу жадности, даже
перестал на мгновение жевать.
- Может вы уменьшили размеры оброка? - пролепетал благородный, но не
слишком далекий рыцарь Шерман, имение которого не славилось крупными
доходами.
- О, расскажите! Расскажите нам!!! - заинтересованно зашумели
остальные гости, составляющие цвет местного рыцарства.
- Я намедни подобрал в моем лесу... одного бродягу, - негромко, но
достаточно внятно, на сколько позволял непрожеванный кусок, сказал барон и
не торопясь допил вино из огромного кубка. В мгновенно воцарившейся тишине
отчетливо был слышен каждый глоток.
- ...три, четыре, пять", - мысленно сосчитал маркиз Кранц, а вслух
иронически добавил:
- Боже! Как это романтично...
...Почти без напряжения ОН сел. Тело уже не болело, лишь тысячи
крохотных игл покалывали в самых неожиданных местах. "Словно слабый
электрический разряд", - подумал ОН, но в то же время ОН никак не мог
вспомнить, что скрывается под загадочным сочетание звуков: "электрический
разряд". Механически подняв руку, ОН провел по тонкой жеребячьей шее,
обновленной кожей пальцев ощутив толчки молодой горячей крови. Жеребенок
радостно фыркнул, и из мрака в ответ послышалось звонкое уверенное
ржание...
- Колдун он, - негромко сказал барон.
В сгустившейся тишине было слышно только яростную собачью возню.
- Я подобрал его в лесу, в центре выжженного пожаром круга.
Маркиз Кранц, на мгновение отбросив родовую спесь, нехотя пробурчал:
- Я видел этот пожар. Яркая вспышка и огонь, мгновенно захвативший
огромный участок леса...
- Если бы не дождь, то лес - выгорел бы дотла! А... этот, лежал в
самом сердце пожара.
Рыцарь Шерман дрожащей рукой нашарил на столе кубок и торопливо
осушил его не отрывая взгляда от сурового лица владельца замка. Гости же и
так прижавшиеся друг к другу, непроизвольно сгрудились еще теснее...
"Словно бараны у ворот бойни", - подумал барон Марк.
От "стада" медленно отделился аббат, с привычно постным лицом
кающегося прелюбодея, и гнусаво затянул:
- Сын мой, уж не решился ли ты ненароком ступить на стезю греха?..
...ОН встал. Во всем теле ощущалась удивительная легкость. Ноги
твердо и уверенно стояли на земле. Тело слушалось и работало, как четко
отлаженный механизм. И лишь одно смутно тревожило: вместе с необыкновенной
легкостью и ясностью мысли, пришло ощущение некой утраты, некоторого
интеллектуального вакуума... Кстати, само слово вакуум - тоже
ассоциировалось с утратой, а значение слова и вовсе ускользало, как
впрочем и слова интеллектуальный...
- Вам нечего беспокоится, отец мой. Я прошел уже добрую половину той
стези, - хмыкнул барон, не глядя на аббата.
- Но, сын мой! - возопил обескураженный аббат.
- Да-да, отче! А ставка в этой игре такова, что я не задумываясь
пройду оставшуюся часть пути, - Марк помолчал немного, дожевывая мясо и
отстраненно добавил:
- Ежели... этот, будто истинная саламандра, сумел выжить в том адском
пламени, я не пожалею, ни денег, ни жизни, чтобы вырвать тайну магической
силы, хранившей его.
Аббат, и так не слишком избалованный послушанием здешней паствы, на
сей раз и вовсе онемел. Он лишь разевал огромный лягушачий рот, пучил
блеклые глазенки завзятого пьяницы и чревоугодника, похожие в обыденном
состоянии скорей на смотровые щели боевого шлема.
"Рыба, аки издыхающая на берегу рыба, - вяло подумал Марк и словно
нехотя буркнул:
- А сейчас, для любителей особо острых и экзотических блюд - колдун
на конюшне... под пикантным соусом.
И сорвав со стены факел, тяжело ступая ногами, обутыми в огромные
сапожищи, решительно двинулся к выходу мимо испуганно жмущихся к стенкам
слуг, не оглядываясь, в полной уверенности, что гости последуют за ним...
...ОН ощутил уже почти забытую радость здорового тела. Легким
пружинистым шагом ОН прошелся по конюшне. Но, где-то глубоко в подсознании
сидела тревога. Мучило и не давало покоя, словно внезапно воспалившийся
зуб, отсутствие цели и полная дезориентация в себе. ОН не помнил: кто он,
где и зачем...
Барон Марк, с факелом в высоко поднятой левой руке, пересек двор и
остановился у дверей конюшни. Группа гостей, в начале последовавшая за
бароном, основательно поредела, осталось, собственно, только трое: маркиз
Кранц, рыцарь Шерман и аббат. Остальные гости почли за благо незаметно
исчезнуть.
Когда же барон обернулся и глаза его в мятущемся факельном пламени
зловеще полыхнули, Шерман внезапно пожалел, что ему не хватило
благоразумия и смелости не ввязываться в столь сомнительное предприятие.
Эту мысль нетрудно было прочесть на его благородном лице, с суетливо
бегающими глазками. Глаза же аббата, вновь утонувшие в "смотровых щелях",
разглядеть было уже невозможно, только алчный проблеск таился меж
набухшими тяжелыми веками. Лишь маркиз Кранц не боялся - ибо был пьян и
туп, что и отражалось на его, далеко не святом, лике и столь же нетвердой
поступи, - туп сегодня, а пьян всегда...
- Святая троица, - невольно хмыкнул барон.
- Не кощунствуй, сын мой, - неуверенно проворчал аббат.
Рыцарь Шерман - промолчал, так на всякий случай, а маркиз Кранц
многозначительно и задумчиво икнул...
...ОН замер. За дверью таился невероятный сгусток эмоций: страх,
вожделение, неприятие, ярость, тупое равнодушие и всепобеждающее
самодовольство. ОН тряхнул мгновенно отяжелевшей, "набухшей" головой,
пытаясь сбросить тягостные эмоциональные путы. И в это время двери конюшни
широко распахнулись...
Барон Марк невольно отшатнулся, факел в его руке дрогнул. Со спины на
барона напирали: аббат и маркиз. Рыцарь Шерман пока благоразумно держался
поодаль.
- Он... там... - довольно невразумительно пробормотал барон.
- Какая приятная неожиданность! - немедленно отреагировал маркиз,
слегка посвежевший на воздуху - правда посвежевший, не настолько чтобы
мыслить абсолютно логично. Аббат, оттеснив замешкавшегося барона, с трудом
разместил свое объемистое тело в дверном проеме и простер вперед дрожащую
пасторскую длань, огромную распухшую и красную, словно несвежий окорок,
надеясь, по видимому, быть неуязвимым при столь эфемерной защите.
- Сын мой, - торжественно начал аббат, но натужная бодрость
гармонично и непосредственно переросло в тихую панику. - Да, он же
совершено невредим!!!
- Я привез его едва живого... обожженного... Он почти не дышал!!! -
шептал ошеломленный барон Марк.
Рыцарь Шерман вдруг проворно рухнул на колени и стал истово молиться.
Аббат от неожиданности резко обернулся и осенил рыцаря крестным знамением,
а затем яростно плюнул с досады. Маркиз Кранц тихонько сполз по дверному
косяку и удобно устроившись на грязных плитах залился жизнерадостным
сатанинским смехом.
В зыбком факельном свете общая картина приняла аллегорическую
многозначность, допуская одновременно противоречивые толкования
происходящего: то ли приобщение к некому таинству, то ли картина всеобщего
безумия.
- ТИХО!!! - взревел барон Марк.
...ОН замер в центре конюшни, бесцеремонно вырванный из ласковых
объятий тьмы светом и безжалостным перекрестьем эмоциональных флюидов.
Эмоциональные импульсы такой интенсивности буквально пригвоздили, распяли
ЕГО. Пытаясь сбросить наваждение ОН сделал шаг на встречу источнику
мучений...
Аббат шарахнулся от протянутой бледной руки и как поршень выдавил из
дверного проема и барона, и маркиза Кранца. Рыцарь Шерман, проявив
завидную сноровку и несколько шокирующую поспешность, мигом захлопнул
дверь конюшни, нежно приперев ее своим тщедушным аристократическим телом.
Маркиз Кранц, которого уронили-таки окончательно, не вставая и
отрешенно созерцая звездное небо вдруг трезвым и мрачным голосом объявил:
- Балаган!
Аббат дернулся и злобно прошипел:
- Антихрист!!!
- Это вы мне? - слабо шевельнулся маркиз.
Барон Марк, наконец решился: ткнул факел в руки сноровистому рыцарю
Шерману и подхватив Кранца подмышки, рывком поставил его на ноги. Не
дожидаясь дальнейшего развития сюжета, барон Марк решительно оттеснил
задумчиво закостеневшего бравого рыцаря и, отобрав факел обратно, прежде
чем присутствующие успели что-либо сообразить, распахнул дверь ведущую в
конюшню и сделал шаг... И дверь захлопнулась за ним.
...ОН чуял чужое смятение. Тот второй, что таился сейчас в полумраке,
привнес дисгармонию в восприятие внешнего мира. Сбалансированное
мироощущение дрогнуло. Мир чужих страстей взорвал четко отлаженный
механизм стабилизации изнутри. ОН вдруг осознал, что эта непохожесть, с
тем - другим, клокочущими простыми первобытными, но такими мощными и
разнообразными эмоциями, таит в себе предвестие порока. Порока его
идеально защищенной регенерирующей, но такой растительной
психосоматической самоорганизации. ОН ощутил себя чистым листом,
заготовкой. Наконец появилась Цель - ОН должен стать
интеллектуально-эмоциональным сканером. ОН должен вобрать в себя мир, мир
этого - другого. И всех остальных тоже... И тогда... больше не противясь,
ОН открыл все каналы приема информации...
Барон рухнул на колени. Факел выпал из обессиливших рук на землю, и
его свет стал еще более неровным и призрачным. Барон внезапно ощутил, что
его сознание взбунтовалось. Вся его противоречивая натура всколыхнулась,
словно застоявшееся болото в которое угодил метеорит, забурлила в
водовороте захлестывающих петлей желаний, взбесившейся лавиной наползающих
друг на друга. И может быть впервые со дня, когда не стало матушки, Марк
ощутил, как дрогнуло нечто в груди, отдалось гулом в висках, заставило
покачнуться и прикрыть глаза. Не память, а отсвет памяти; не страх - а
неосознанная надежда на страх. И все это вместе - жестокая и безнадежно
адская мука, именуемая Совестью.
Лакированная поверхность повседневного образа покрылась трещинами,
цветные лоскуты отшелушились, барон Марк перестал быть тем кем он был на
самом деле, предохранительные мембраны лопнули, и в кипящем котле эмоций
барон предстал на Страшный Суд. На суд - перед самим собой.
- Господи, спаси и помилуй! - прохрипел Марк и потерял сознание.
...ОН едва держался на ногах. На обнаженную матрицу сознания лег
отпечаток личности существа, чье тело после Контакта покоилось
бесчувственным на земле. Каналы приема "гудели" как тяжело натруженные
мышцы. ОН провел по лицу ладонью, пытаясь снять, убрать хотя бы
соматический дискомфорт, а потом склонился над телом того - Другого...
Маркиз Кранц отшвырнул в сторону, повисшего было на его руке
сердобольного рыцаря Шермана и тяжело качнулся в сторону двери.
- Не пущу, сын мой!!! - взревел аббат, закрывая обширной грудью вход
в конюшню. - Не пущу! Подумай о душе, несчастный. То - ДИАВОЛ!!!
- А вот мы сейчас это и проверим, - индифферентно пробурчал маркиз и
судорожно дернув из ножен короткий, но тяжелый меч, шагнул прямо на
аббата.
- Пропади пропадом нечестивец! - змеей прошипел аббат и резво
отскочил в сторону.
- Благодарю за благословение, отче! - зло ухмыльнулся Кранц и
судорожно вздохнув нырнул в конюшню.
...ОН в ужасе отшатнулся. Еще один! Нет, ОН не выдержит повторного
сканирования чужой, более того чуждой личности. Но цель! Но средства? Та
автономная часть сознания, что обеспечивала бесперебойность
функционирования базовой матрицы сканера похоже грозила дать сбой. Но ОН
нашел в себе остаток сил, чтобы подавить зачатки собственной личности и
открыл входные каналы сканера... Личность того - другого хлынула затопляя
матрицу подготовленную для заполнения новой личностной структурой...
Кранц пошатнулся, но устоял. Эмоциональный всплеск из глубин
подсознания омыл усталую нечистую душу маркиза. Непривычное ощущение
оказалось сродни мощному удару тупым турнирным копьем куда-то под сердце.
- Ты, что же это делаешь? - прохрипел маркиз. - Ты мне это
прекрати...
У ног маркиза тяжело заворочался и застонал барон Марк. Кранц
попытался отдать долг, но поставить на ноги барона было не так-то просто.
Обессиливший полуобновленный-полуопустошенный маркиз Кранц упал на колени
рядом с негромко, но протяжно подвывающим бароном.
Маркиз вдруг беззвучно заплакал. Слезы катились по обветренным
огрубелым щекам, а сквозь пелену застилающую глаза, Кранц ясно увидел...
себя - трехлетнего задумчивого карапуза, ночью тайком пробравшегося на
крышу старой башни, чтобы увидеть... звезды.
И Кранц, маркиз Кранц, который всегда считал, что вместо сердца у
него - серебряный кубок, тихонько и жалобно завыл...
...На мгновение ОН утратил контроль над потоком захлестывающего
эмоционального омута. Личностная матрица принявшая нагрузку "прогнулась",
как от удара, но выдержала. То что клокотало в ЕГО вновь сформированном
интеллектуально-эмоциональном соматическом банке грозило обернуться
катастрофой и поглотить те элементы, что составляли личностную часть
структуры сканера. Система была на грани распада, более того - грань уже
была достигнута...
Дверь конюшни, будто пасть неведомого хищника, стремительно
распахнулась, выплюнув наружу человека. По вырисовывающимся в едва тлеющем
свете, лежащего на земле факела, общим очертаниям, в человеке можно было
предположить барона Марка...
В первое мгновение доблестный рыцарь Шерман решил, что барона
подменили: словно Мудрый Усталый Путник, завладев платьем барона, устроил
бессмысленный и жуткий маскарад. Вглядевшись рыцарь Шерман все же пришел к
выводу, что сие явление воистину - барон Марк, правда с несколько
непривычно обнажившимися особенностями, ранее сокрытыми до неразличимости
невооруженным глазом, а теперь невольно приковывающими внимание и пугающе
высвеченными.
А глаза! Глаза барона искрились во тьме и этот отсвет, бушующего в их
глубине пламени, завораживал и вынуждал невольно отводить, прятать взгляд
собственных глаз. Рыцарь Шерман почувствовал, что он, словно пес, не в
силах вынести взгляд обновленного барона Марка.
Из конюшни пошатываясь выбрался маркиз Кранц. Рыцарь Шерман бросил на
маркиза косой звериный взгляд и, утратив какой-либо контроль над
поступками и мыслями, позорно бежал, предоставив аббату одному разбираться
во всех этих необъяснимых безумных метаморфозах.
Аббат, не переступая заклятого порога, подхватил с земляного пола
почти угасший факел и высоко вскинув дрожащую руку с вновь обретенным
"светочем", вгляделся в ставшие незнакомыми лица, еще совсем недавно таких
понятных и обыденных, хотя и не самых прилежных его прихожан.
- Это колдовство, - пересохшими губами, с тоской прошептал аббат, но
тотчас шепот сорвался на визг. - Это колдовство!!! Я знал: ОН - ДИАВОЛ!
- Перестаньте, аббат, - устало усмехнулся тот, кто еще недавно был
маркизом Кранцем. - Дьявол Он или бог, это значение не имеет. Главное то,
что я теперь точно знаю: я - Человек.
А первый, присвоивший личину барона, скользнул по агрессивно
сжавшейся фигуре аббата отсутствующим взглядом колдовских пылающих глаз и
спокойно, уверенной поступью пошел прочь из замка.
- Погоди Марк, я с тобой, - твердо сказал оборотень Кранц.
- Вернитесь! Одумайтесь! Покайтесь!!! - истерично завизжал аббат, но
обе фигуры уже поглотила тьма.
Аббат, зажав факел в высоко поднятой руке, заглянул в конюшню, но тот
час отпрянул.
- Будьте вы прокляты!!! - вопль перешел в злобный клекот. Аббат
поспешно запер дверь конюшни. Озираясь, как безумец, загнанный пугающими
иллюзиями, аббат поджег крышу со всех четырех сторон.
Пламя - взметнулось горячими кровавыми ладонями к безучастным
небесам, привычным и видавшим многое в этом мире.
Поднялся ветер. Язычки встрепенулись и слились в бешеном хороводе,
опоясавшем крышу, неотвратимо наползающем на стены, сея разрушение и
смерть...
Жалобное лошадиное ржание зазвенело и оборвалось лопнувшей струной.
- Смерть! Смерть! - заревел аббат. - Смерть? Но Он же не горит в
огне?! Как саламандра!!!
Аббат заметался вдоль стен, силясь различить в беснующемся пламени
то, что происходит в смертоносном огненном кольце.
Ветер!
Особо злобный порыв швырнул аббата наземь и он с ужасом увидел, что
над пылающей конюшней в черной безоглядной бездне неба зависло Нечто, и в
свете его даже зарево пожара показалось тенью. Словно огромная чаша
опрокинулась, расплескав сверхъестественно белый огонь, и языки пламени
замерли.
Замерло все!
Жил только этот жуткий свет...
И тут аббат увидел ЕГО...
Утром, когда доблестный рыцарь Шерман рискнул вернуться в замок,
чтобы попытаться хоть чуть-чуть прояснить обстановку, его взору предстало
достаточно удручающее зрелище.
Вместо роскошной баронской конюшни - жалкое пепелище. Правда замок
почти не пострадал, челядь барона оказалась на высоте.
Пугая слуг нечленораздельными воплями, среди пепла и еще тлеющих
головешек, деловито сновало грязное жалкое и явно безумное существо.
Шерман не сразу поверил, когда ему сказали, что это аббат.
Барона Марка и маркиза Кранца обнаружить не удалось.
Может правы были те, кто упорно твердил, что и барона, и маркиза
забрал сам дьявол...
ЭПИЛОГ
- Вам не кажется, что метод личностного сканирования при помощи
интеллектуальных спор излишне жесткий?
- Вы, очевидно, хотели сказать - жестокий? Да, конечно, но за то -
самый эффективный. Спора прорастая в заданной интеллектуальной среде,
вбирает столько информации, причем мгновенно, на сбор которой нам
понадобились бы годы...
- Но прорастая спора формируется в личность, которую фактически
насильно формируем мы, помещая в выбранную нами среду.
- Считайте, что вы участвуете в воспитании некого своеобразного
ребенка.
- Вы считаете эти процессы сходными? То есть, по вашему, выходит, что
процесс воспитания это насилие?
- В некотором смысле - да.
- Но процесс воспитания ребенка происходит в соответствующей
социальной среде, неограничен во времени и коррелирован с особенностями
психики ребенка.
- Спора тоже помещена в некую среду. Что касается времени... Еще не
известно, что более целесообразно. А третий пункт при воспитании
соблюдается далеко не всегда.
- Но это и есть насилие. К тому же сформированная спора безжалостно
изымается из сформировавшей ее среды. Я уже не говорю, что среда может
быть чуждой, даже враждебной по отношению к базовой интеллектуальной
структуре споры. А среда? Разве внедрение споры всегда проходит
безболезненно? В конце-концов, неужели не было случаев, когда спора
выходила из-под контроля или среда уничтожала спору?
- Вынужден признать - были. Но пресечь эти инциденты для нас не
составляло труда. Лишь однажды, вышедшая из-под контроля спора блуждала
длительное время в исследуемой среде. И что из этого получилось? В среде
распространилось некое идеалистическое поверье, охватившие, правда, многие
слои среды. Сама же спора средой была отторгнута и погибла. Точнее,
погибла та отобранная гигантская информация, а базовая структура споры
оставаясь неповрежденной инициировала процесс регенерации, и в тот момент,
когда мы спору изъяли, она была в идеальном состоянии, а вот
информационный банк сканера - был пуст. Среда же со временем гасит
возбуждение, вызванное введением споры. Если спора выходит из-под контроля
после изъятия - производят повторное сканирование, а исходная спора
очищается.
- Но это... это... убийство.
- Совершенно абсурдное высказывание. Вы забываете что спора -
бессмертна.
- Скорее мультисмертна.
- И все таки это - жизнь... Особенно, когда другая уже не возможна.
- Вы хотите сказать...
- Да. Базовая структура споры это то, что удается выделить, когда
остальное уже не спасти. Причем, сугубо с согласия донора. Так что спора 0
это скорее вариант многократного клонирования исходной структуры личности
донора, на базе одного и того же варианта носителя. А вот вы, лично,
хотели бы жить после смерти?
- Я?
- Да, вы.
- Это что - официальное предложение?
- Нет, что вы. Пока нет. Это так... на будущее.
- Не знаю... затрудняюсь ответить... Боюсь, что нет.
- Ну что же, теперь вы знаете о таком варианте. У вас еще есть время
подумать. А сейчас пойдемте: ОН ждет!
РУКОПИСЬ
Основные требования предъявляемые к
присылаемым рукописям:
1. Рукописи должны быть отпечатаны на
машинке через два интервала, 30 строк
на странице, 60 знаков в строке, на
одной стороне листа.
2. Рукопись должна быть читабельной!!!
3. Более двух печатных листов не присылать,
менее - редакцией не рассматриваются.
P.S. Редакция рукописи не возвращает, не
рецензирует и не чита...
"Рукописные рукописи - это рукописи,
написанные от руки!"
Д.П.СТАРШИЙ
"Скорей всего начать стоит так: Уважаемая Редакция!
Нет. Абсолютно имбецильное начало. Еще можно было написать только
"Дорогая..." или, чего уж там греха таить, - "Любимая", а лучше
"Обожаемая" или даже "Сексуально-притягательная". "Вожделенная", в
конце-то концов!!!"
Марк скомкал листок, швырнул его в помойное ведро и конечно промазал.
Бумажный ком злорадно протанцевал на кромке ведра победный танец сытого
людоеда, и благополучно миновав, уготованную ему судьбой и Марком,
печальную участь, подкатился к ногам. Ног было пять: две принадлежали
Марку и три табурету, производства местного деревообрабатывающего
комбината. Вообще-то табурет, потенциально, имел четыре ноги, но четвертая
куда-то запропастилась, а у Марка все время руки не доходили... до этих
ног.
На поверхности бумажного кома, покорно застывшего в ожидании
неизвестно чего, можно было различить обрывок фразы:
"...емая ...ция!"
Совершенно беззлобно Марк пнул ком ногой, и тот, стремительно
проделав путь до ведра и обратно, представил взору другой бок, на котором
можно было прочесть:
"Сексу... тягатель..."
Марк отвернулся, и на глаза попалась папка с рукописью. Папка была
синяя, а рукопись - толстая, что, однако, не мешало ей быть
притягательной, по крайней мере для Марка.
Но Уважаемая придерживалась несколько альтернативного мнения, то ли о
рукописях вообще, то ли только о Марковой в частности. Может Дорогой
импонировали худые, то бишь стройные рукописи, а может Любимая вообще была
падка только на блондинок и абсолютно равнодушна к брюнеткам. Хотя Марку,
как стороне заинтересованной, даже более того, непосредственно
сопричастной, но опосредованно оскорбленной, порой казалось, что для все
той же Ликообильной по нраву лишь розовые рукописи и даже отчасти голубые.
Что конечно не соответствовало действительности, ибо у Алкаемой, скорее
всего, была идиосинкразия к цвету. Цветовой параметр рукописи не играл
существенной роли. Публикуемые рукописи концептуально охватывали всю
цветовую палитру, от холодных и теплых, но броских цветов, до оголтело
серых оттенков. Критерий "публикабельности" оставался загадкой, опять же,
по крайней мере для Марка, и закрадывалось подозрение, что для самой
Безответно Вожделенной не вполне ясен и осознаваем, но тем не менее Свято
Блюдимый.
"Уважаемый автор, ваша рукопись написана вполне профессионально, а
если иметь желание проследить как автор "одевает" историю в художественную
форму (надо отметить довольно противоестественное желание, еще можно было
понять, что хочется проследить, как автор раздевает...), то и занятно..."
Вся-то загвоздка оказывается только в этом: "Иметь Желание или Не
Иметь". А если все-таки иметь? Как там у нас с возможностями?
"...то и занятно, НО..."
Вот ОНО! (Да простит меня Неуступчивая!) Система Вежливого Отказа -
изощренная казуистическая штучка с иезуитским акцентом, ловушка для
Неискушенного на дороге, которая далеко не всегда приводит хотя бы
куда-нибудь, а желательно, - в Литературу. Чаще всего это лишь вход в
Лабиринт, где горе-автора уже давно поджидает его Минотавр. Минотавр ждет,
а вот каждому ли дано быть Тесеем?
Марк взял в руки пухлую синюю папку и его вдруг захлестнула волна
глухой ярости. Словно перчатку в лицо злейшему врагу, Марк швырнул
рукопись вверх...
И сотня листов бумаги, стандартного формата А4, еще мгновение назад
Единое Целое объединенное под эгидой мироосознания лично его Марка,
распалась, превратившись в сотню белых птиц, с независимым видом
воспаривших, в одно мгновение ставшем вдруг тесным, ограниченном
пространстве стандартной однокомнатной квартиры, с совмещенным санузлом
(спасибо, что не с кухней). Воспарили назло всем законам Ньютона
одновременно, презирая законы гравитации, нарушая привычный ход времени...
Одна из белых птиц нехотя опустилась к ногам Марка, и на ее безвольно
опавших крыльях он прочел:
"...опять это ощущение безысходной нереальности происходящего.
Странное, ноющее, тупое. Словно ссадина на сердце... И этот унылый
городской пейзаж за окном... Оконное стекло покрыто толстым слоем пыли, но
протереть его нет ни сил, ни желания. Кажется что смахнув пыль, смахнешь и
эти бессмысленные бетонные муравейники за окном, вмести с суетливо
копошащимися в них существами, и мир мгновенно сузится до пределов одной
комнаты. А так, есть иллюзия не ограниченного пространства, свободы воли и
выбора. Иллюзия, что иллюзорность бытия это лишь очередная иллюзия, а
жизнь, на самом деле, и банальней и проще. Да вот же она, за окном. Сотни
маленьких средств, суетясь, стремятся оправдаться сотнями маленьких целей:
целей, которые сливаясь вместе, инициируют одну - РЕЗУЛЬТИРУЮЩУЮ, общую
цель, непознаваемую, но, тем не менее, зависимую от крохотных мини-целей,
целей ближнего прицела и вовсе бесцельного существования. И все это - там
за холодным равнодушным стеклом. А здесь? Наедине с собой? Оправдывает ли
цель затрачиваемые средства, или такое существование можно считать
бесцельным? И именно существование, а не жизнь. Какая же это жизнь? Вот
пыль на стекле, она живет? Но ведь без сомнения существует. А зачем? И
если пыль повторяет рельефы того, что норовит скрыть под своим серым
непроницаемым ковром, приобретает ли она кроме формы еще и содержание, или
даже форма это всего лишь иллюзия? И вытрешь пыль, а там... ничего."
"Господи, ну и галиматья! И чего им неймется? Пишут и пишут, пишут и
пишут... Если, хотя бы раз, заставить их все это прочесть, от начала и до
конца!" - Владимир Федорович Брамс, вот уже тридцать лет честно служивший
редактором молодежного журнала, в недавнем прошлом носившего громкое,
ставшее в одночасье не модным, имя - "На все готов" (ныне спешно
переименованного в более актуальное "Дебилдинг" (Перестройка), тяжело
вздохнул и с ненавистью покосился на нагло развалившуюся на столе
рукопись. Рукопись была пухлая и от этого еще более ненавистная, так как
очень напоминала бывшую жену Владимира Федоровича - Маргариту.
"Кстати, надо будет ей позвонить: поинтересоваться как Людмила
закончила четверть... Тоже еще... акселератка. Как они... эти... то ли
пыль, то ли пудра, то ли пена. А может сливки? Нет, сливки бывают у
общества, - те что сливают. Вроде сливянки. А может все таки пенки? Тьфу,
черт! Ах, да! Вспомнил!!! Панки! На прошлой неделе эта панка такой фортель
выкинула, - даже Маргариту слеза прошибла... Нет, лучше не звонить.
Маргарита сама достанет, если ей понадоблюсь. Из-под земли достанет! А
так, хоть пару дней поживу спокойно... в неведении." - Владимир Федорович
вновь покосился на рукопись, судорожно сглотнул и отвернулся.
"Господи, и дома от них покоя нет. Эти дураки англичане, тоже еще
выдумали: мой дом, мол моя крепость! Хотя, впрочем, может у них дома не
такие?"
Рукопись притягивала взор, и чтобы на нее не смотреть, Владимир
Федорович отправился на кухню. Долго и мучительно рылся в полупустом
холодильнике и, наконец выудив оттуда два яйца, решил приготовить себе
ужин. Но объединенный процесс, приготовления и уничтожения, как ужина, так
и его последствий, занял до обидного мало времени. А рукопись упорно
ждала... Неотвратимая как могила. И Владимир Федорович понял, что ему от
нее не уйти.
"...почему меня постоянно преследует ощущение театральности текущих
событий, будто нелепый карнавал выплеснулся на улицы из болезненных
тайников усталого мозга безумного режиссер. Масса бесполезных статистов
выстроились в две шеренги вдоль дороги, по которой, меня гонит случайно
доставшаяся роль в неизвестно чьем бенефисе. И быть может, это даже не я
иду по дороге, а эти самые статисты создают иллюзию движения,
целеустремленно маршируя в противоположном направлении. И быть может, это
как раз я - статист, случайно затесавшийся на чужую премьеру, а уходящие в
противоположную сторону шеренги, это как раз те, кто ясно различает цели,
соизмеряя с ними наличествующие средства. А может... А может? А может?! Но
хочет ли? Где тот рубеж, который надо перешагнуть, чтобы осознать
пройденный путь? Осознать себя? Или он тоже иллюзия? А на самом деле, это
лишь поворот кругом, лицом к пройденному пути, по дороге, которая Ниоткуда
и ведет в Никуда. Вопросы... Ответы, которые порождают новые вопросы, на
которые ответы часто столь просты, что, наверняка, - ложны. Но может
других и не существует? Может на ложные вопросы и должны быть только
ложные ответы. Тогда почему же я так хочу проломить эту декорацию и
узнать, что делается там за кулисами? А может я обыкновенная взбесившаяся
марионетка, как ошалевший от внезапной весны цепной пес, рвущаяся на волю.
Но смогу ли я оборвав нить, существовать автономно, не отомстит ли мне
таинственный кукловод, не востребует ли плату за обретенную
самостоятельность, самосознание? Плату, - превышающую кредитоспособность
моего разума. Так может лучше не пытаться вырваться из уготованных судьбой
декораций и честно отыграть свою роль до конца?"
Марк вздрогнул и выронил листок из рук. Листок плавно скользнул и тут
же затерялся среди своих, вольготно разметавшихся по всей квартире,
собратьев. Телефон в прихожей, словно невинно оскорбленная лоточница, на
весь мир визгливо объявлял о свое несогласии с существующим положением
вещей. Марк осторожно снял трубку и услышал возбужденный голос Корнелия
Шуберта, более известного в широких массах под псевдонимом - Зануда:
- Марк, ты знаешь, а он - помер?!
- Это конечно печально, но во-первых - здравствуй, а во-вторых, кто
помер-то?
- Ну этот - классик. Представляешь? На прошлой неделе мы с ним вмести
пили пиво, я твою рукопись ему отдал, для ознакомления, а он взял да
помер. Представляешь? А мы пиво пили... на прошлой неделе...
- Пиво хоть свежее было?
- Да вроде свежее... Ты что, думаешь он от пива... того? Вроде
свежее...
- Ты извини, ко мне тут, кажется, пришли, - поспешно выпалил Марк, -
я тебе позже перезвоню! - и не дожидаясь ответа положил трубку на рычаг.
Потом долго стоял прислонившись лбом к прохладному дверному косяку,
отрешенно наблюдая за слегка копошащимися, от тянущего по ногам сквозняка,
страницами рукописи.
На ближайшем листке было написано:
"...конечно, проще всего не раздумывая идти напролом, потакая
низменным животным страстям, сокрушая все на своем пути, сея Разрушение
Неверие Страх и Смерть. Но ни чем не лучше и путь бессмысленного
оголтелого созидания, возведения хрустальных куполов, предназначенных
скрыть - растерянность, непонимание, беспомощность и бессилие. Эти
бессмысленные хрустальные замки, на поверку, чаще всего оказываются из
картона или в лучшем случае из фанеры. И возвышаются они фанерными
обелисками, превращая мир в кладбище несбывшихся чаяний, в мемориал
тщетности попусту растраченных усилий. В гигантский гиперболизированный
Диснейленд, где главным аттракционом является - парад человеческих
аллюзий..."
- Нет, это невыносимо! - простонал Владимир Федорович и, чтобы
успокоиться, стал считать дни, а потом часы, оставшиеся до зарплаты.
Когда В.Ф. покончил с минутами, наступила фаза полного отупения, но
именно в этой фазе к В.Ф. почему-то всегда на ум приходила Маргарита.
Загадочная ассоциация... Нет, как человек, бывшая супруга Владимира
Федоровича была "еще не худший вариант", но ее твердый характер,
фанатичная целеустремленность, с годами стали вызывать у В.Ф. несомненную
аллергию. Особенно неугомонный энтузиазм и неугасимое жизнелюбие. А больше
всего энтузиазма у Маргариты, в свою очередь, вызывал тоже бывший, но
ставший им несколько ранее, сослуживец В.Ф. поэт Тимур Приматов, который,
неожиданно даже для самого себя, резко пошел в говору и, сделав на волне
плюралистического демократизма исключительную политическую карьеру, из
популярного поэта-песенника, творящего на ниве степного колорита нашей
необъятной все еще родины, семимильными шагами незаметно эту гору
перемахнув, одновременно перемахнув и священные рубежи нашей же
необъятной, угодил на роль, казалось, ему абсолютно не предназначавшуюся.
Короче, вольный степняк Тимур Приматов был сослан, то есть послан э-э-э...
послом (или?.. нет, по-моему, все таки - так!) в какое-то мелкопоместное
княжество, с трудом найденное им самим по контурной карте сына Аристарха -
лоботряса и идейного сподвижника Людмилы.
Но если в начале, это "Новое назначение" в семье Приматовых вызвало
небольшой переполох, то потом, из единственного письма присланного на
адрес редакции, Владимир Федорович узнал, что нездоровые ассоциации и не
менее нездоровые настроения у Тимура провоцировало название княжества -
Лихтенштейн, который вольный степняк просто перепутал с "Пещерой
Лихтвейса".
На самом деле, действительность превзошла все мыслимые ожидания. Но
все равно, до В.Ф. доходили слухи, что вольный сын степей тоскует по
бескрайним просторам, бесцельно слоняясь по ограниченному пространству
пятнадцатикомнатного особняка, в чуждом урбанизированном мире. Глубокими
лихтенштейнскими ночами, сидя у мерцающего в ласковом полумраке экрана
японского телевизора, бывший вольный поэт-песенник негромко, но очень
протяжно поет грустные степные песни, наводя суеверный ужас на
лихтенштейнских обывателей. И уже дважды бедняга был оштрафован городскими
властями, но за попытку в палисадничке приготовить на костре шашлык, из
парной баранины, купленной в соседнем супермаркете.
Свою подержанную тойоту Тимур ностальгически ласково кличет - "Мой
верный маленький конь", а сына Аристарха, попеременно, то жеребец, а то
тойот, путая очевидно с койотом. Жену Изольду, суеверный Приматов и раньше
опасался поминать всуе...
Ну да бог с ним, с Приматовым, как-нибудь пообвыкнет, обживется там в
своих лихтенштейнских каменных джунглях. Но одно все же смущало Владимира
Федоровича, это - лишенный корней поэтический дар опального акына. Не
захиреет ли? Не погрязнет ли в легких соблазнах, доступных благах и
отсутствии классовой борьбы в условиях развитого загнивающего капитализма?
В.Ф. и сам некогда пописывал, знатоки утверждали что даже не плохо.
Но работа, семья, дела, заботы, развод, язва, дочь-лоботряска, дача,
ответственные совещания, безответственные подчиненные, санаторий,
начальственный ковер, зарплата, постоянные долги (моральные, материальные,
сыновий, отцовий), и так до могилы (или может быть до пенсии), постоянно
отвлекали, не давали сосредоточить усилия на творчестве. Но вот когда-то,
накопив опыт знания и связи, он еще быть может утрет нос всем этим
борзописным соплякам, из-за которых страна задыхается от нехватки бумаги,
даже туалетной.
А пока: "огнем и мечом", каленым железом!!!
Владимир Федорович с ненавистью взглянул на рукопись и почувствовал,
что эта ненависть распространяется и на ее автора, которого он никогда не
видел и, даст бог, никогда не увидит, если автору повезет конечно.
"Писуны чертовы! Попадись вы мне..."
В.Ф. дрожащей рукой налил стопку водки, "хлопнул", занюхал рукописью
и, как патологоанатом равнодушно препарирует тело неведомого, безликого,
совершенно постороннего усопшего, расчленил рукопись на отдельные листы, а
затем, с мазохистским наслаждением углубился в ускользающий смысл
текста...
"...зеркала лгут. Вглядитесь пристальней в их обманчивую холодную
глубину. Они лгут, что отражают наш мир, а не живут собственной потаенной
жизнью. Отвернитесь на мгновение, и их мир оживет... И если стремительно
оглянуться, то можно краем глаза уловить неясное движение, будто чья-то
тень промелькнула там, в странном мире разместившемся между стеклом и
слоем амальгамы. И скорей всего отражение - это я сам, услужливо
заглядывающий в зеркало каждый раз, как только у моего двойника возникает
желание побриться или прижечь одеколоном прыщик. И возможно..."
"Кстати, не мешало бы побриться", - вяло подумал В.Ф., косясь на
заднюю зеркальную стенку серванта. - "Ну и рожа! Нет, Маргарита права: во
мне никогда не было шарма, вылей я на голову хоть ведро французского
одеколона. Все равно от меня за версту будет разить колбасой и очередью за
внеочередным дефицитом... И если ли жизнь на каком-нибудь Плутоне, - меня,
конечно, абсолютно не волнует, если этой жизни и здесь-то - почти уже не
осталось. Кстати, о жизни: надо уплатить за телефон, а то эти... отключат,
как пить дать. Одеколоном их всех намазать!"
"...когда я пристально гляжу в глаза своему зеркальному двойнику, он
делает умный проницательный вид, пытаясь внушить мне иллюзию моей
независимости. Чтобы мое сознание уверовало в ту будущность, в которой мне
нет места. В тот чистый прохладный мир, где живет он. Живет давно, быть
может уютно устроившись там, еще до моего рождения. Там за гранью. Но
разве я виноват, что я родился по эту сторону грани? Где та грань, что
разграничивает принадлежность к той или иной стороне, относительно грани?
Грань... Звонкое слово, словно хрустальный колокольчик смеется над глупыми
мыслями глупой куклы марионетки, пытающейся угадать: куда может привести
нить за которую время от времени подергивают, не давая забыть, что
марионетка всего лишь игрушка в чужих руках. Это только в сказках, - шут
может вдруг оказаться королем. А сказки уходят вместе с детством... Куда?
Может быть в Зазеркалье?.."
Марк отвернулся от растерзанной рукописи и посмотрел на себя в
зеркало.
"Как после попойки... И глаза безумные. Пора завязывать. Пора все это
послать подальше! Что мне больше всех надо, что ли? Словно нельзя просто и
спокойно... Нет, чуть погодя... Я еще раз хотел позвонить, еще раз
попытаться. Может быть последний... Ведь есть еще Он. Он - рассудит, Он -
подскажет, Он - объяснит!"
- Он умер.
- Как?!!
- Не смотря на всю трагичность ситуации, молодой человек, не могу
удержаться, чтобы вам не ответить на ваш нетривиальный вопрос: совсем.
- И Он тоже... Но Он же обещал посмотреть мою рукопись?
- Ах вы из этих... из молодых... Ну-ну. Если бы вы Его поменьше
"терзали", быть может Он - прожил подольше!
Марк вдруг почувствовал всю абсурдность ситуации и его неудержимо
понесло:
- Простите, а с кем я имею, так сказать, честь?
- Я - секретарь.
- Электронный?
- Ценю юмор. Сам иногда балуюсь - шутю, но когда балуюсь - тогда и
ценю. Так что молодое дарование, если отыщется ваш шедевр, его вам
перешлют. Вот тогда и похохочем! Ну, а нет, - не обессудьте. У вас еще вся
жизнь впереди: успеете накропать еще не один. А не станете кропать, я
думаю: Мировая Литература не оскудеет!
- Как же вы можете судить, ведь вы мою рукопись даже не читали?!!
- Я даже больше скажу: я ее и в глаза-то не видел.
- Тем более!!!
- Более-менее... Но, Он видел - и умер, а я не видел, и я -
распорядитель на Его похоронах! Так что, молодой человек, если возникнет
необходимость - обращайтесь: опыт есть. А хорошие распорядители нынче в
цене. Менеджмент, так сказать...
- Вы, всего лишь, распорядитель при Его теле.
- При его или при вашем, не все ли равно. Но! Я-то живой, а Он...
Кстати, а вы-то сами... еще живы?
- Не знаю, - спокойно сказал Марк и повесил трубку. На глаза попался
очередной лист рукописи...
"...Мир Интроверта, это коллапсирующая система внешних эмоциональных
связей, под действием массы внутренних интеллектуальных построений.
Причем, внутренняя конструкция вовсе не обязательно должна быть очень
сложной и запутанной, пропорционально интеллектуальному потенциалу
Интроверта. К сожалению, слишком часто масса конструкции наращивается лишь
за счет умножения примитивных блоков и банальных связей. Да и сам процесс
коллапса не всегда заметно прогрессирует во времени, иногда до самого
конца оставаясь лишь в виде некоторой отстраненности от внешних событий,
эхо от которых должно сначала проникнуть сквозь линзу внутренней
модели-интерпретатора внешних воздействий, адаптера, отсекающего факты,
кажущиеся не существенными, с перекодировкой значимости некоторых событий,
согласно тем критериям оценочного пространства, сформированного в глухих
потемках души Интроверта, на которых, собственно, и зиждется вся эта
хрупкая конструкция, называемая Внутренним Миром Интроверта..."
"Господи, да это же клинический случай! Их психов всегда тянуло к
бумаге. "Записки сумасшедшего", "Палата N..." Черт! Какой же там был
номер?" - В.Ф. отер дрожащей рукой пот со лба, налил себе "по второй", но
выпить забыл и так и застыл с рюмкой в руке, по гусарски элегантно
отставив локоток в сторону и по купечески оттопырив мизинец. Свободной
левой рукой В.Ф. взял ручку и, на обороте одного из листов рукописи, вывел
витиеватым почерком с игривыми завитушками:
"Уважаемый автор!
Ваша рукопись нами прочитана и мы с глубоким удовлетворение можем
констатировать, что Она (рукопись), написана вполне профессионально, а
если иметь желание...
Желание иметь... Иметь... иМеть ИмеТь... ТО!
НО!!!"
В.Ф. поднес ко рту рюмку, словно дуло пистолета. Принял "убийственный
заряд", но даже этого не заметил, по тому как попытался повторить
процедуру "самоубийства" еще раз, изначально.
С видом обманутого мужа, но которого обманули пока все таки только в
первый раз, В.Ф. покосился на пустую рюмку, затем вывел на листке
аккуратное большое "НО", подумал немного и поспешно дописал помельче:
"...пасаран". И лишь после этого, с чувством глубокого морального и
отчасти даже физиологического удовлетворения, перевернул листок рукописи.
На листке было написано:
"...ГОРОД - У.
"В начале годов под девизом "Праведный
путь" в землях У среди богатых домов
славен был род Сюэ".
Иуй Ю "Терем благоухающих орхидей"
1. СОБИРАТЕЛЬ
Глупое чувство страх. Мутной пеной "закипает" оно где-то в районе
желудка. Подкатывает к горлу. Лишает разума. Застилает пеленой глаза и
заставляет сердце: то замирать малой птахой, то биться о ребра так, будто
проломить грудную клетку его единственная задача и конечная цель
жизнедеятельности всего организма.
...Глупое чувство страх...
...но почему же тогда, до сих пор окончательно не выветрилось
атавистическое Желание Жить? Точнее "НЕЖЕЛАНИЕ жить". Но не в
мелодраматическом смысле: с заламыванием скорбных рук над головой,
истерическим покрикиванием и брезгливо-обиженным выражением на печальном
лике, - мол "если бы вы только знали, как же мне не хочется жить!", когда
подразумевается всего лишь жизнь с данным конкретным лицом или в данных
конкретных условиях, а чаще всего ничего такого не имея в виду и произнося
сакраментальную фразу, лишь из смутной боязни атрофии речевого аппарата.
Нет, я о другом. О Жизни и о Желании... А кто сможет подсказать, почему
Иллюзорный Внутренний Мир Интроверта порой оказывается привлекательней
Действительности? Почему мы так часто возводим Иллюзию в ранг божества,
преклоняя колени перед чьим-то Внутренним Миром, сверяя свой и Его,
корректируя свой, добавляя новые связи и, порой так увлекаясь этим
строительством, что подчас оно становится самодовлеющим... Но?! Но, так ли
плох этот Путь? Не прослеживается ли в данном процессе аналогия с
непомерно возрастающей плотностью черных дыр, которые по некоторым теориям
являются каналами в Иные Вселенные... И может настанет момент, когда
черная дыра превратится в белую...
Куда страшней Пустынная Безжизненность внутреннего мира, рядом с
которой любой Иной Внутренний Мир, тоже, тот час превращается в пустыню.
Или, все таки..."
Марк закрыл глаза. Еще несколько секунд перед его мысленным взором
пляшущими человечками прыгали буквы, потом их безумный танец прекратился.
Марк медленно открыл глаза. Прищурился от неожиданно яркого света.
Спокойно подошел к окну, за которым занимался рассвет. Постоял минуту,
прислонившись горячим лбом к стеклу и прислушиваясь к неясным ощущениям
внутри и так же спокойно пошел в прихожую, где висело огромное зеркало.
Оглянувшись через плечо на беспорядочно разбросанные по всей квартире
листки рукописи, Марк опять устало прикрыл глаза и шагнул прямо в зеркало.
Зеркало лишь на мгновение затуманилось и вновь стало зеркалом,
отражая пустую стандартную однокомнатную квартиру, весь пол которой был
устлан разрозненными листками, когда-то бывшими рукописью.
И некому было прочесть на листке лежавшем у самого подножия зеркала
единственную фразу:
"Но оглянулся я на дела,
что делали мои руки
И на труды, над чем я трудился
И вот все - тщета и ловля ветра
И нет в том пользы под солнцем!"
"Бессмысленный набор слов!!! Побесились они, что ли? Пути. Иллюзии.
Интроверты. Экстраверты. Конверты. Концерты. Спектакли. Песни и пляски...
Жрать в стране нечего, а они голову морочат психобреднями! Моя воля -
высек бы всех! Публично!!! Лопаты в руки и строем в поле, - навоз
разбрасывать. И чтобы с песней, да такой, которая и строить и жить
помогает, одновременно." - В.Ф. аккуратно вывел на чистом листке случайно
затесавшемся среди страниц рукописи:
"Уважаемый товарищ М.!
С интересом прочел вашу рукопись. Написана вполне профессионально,
но...
...а так же...
...и вообще...
...а кроме того...
...да к тому же наша редакция завалена так называемой фантастикой...
...да и рукописями вообще!!!
...в данный момент опубликовать не можем...
...потом, по-видимому, тоже не сможем...
...в таком виде не можем...
...в ином виде не можем...
...а в таком она, даже вам, будет не нужна...
...пишите еще...
...чаще больше и лучше...
...но лучше не пишите вообще...
...или в крайнем случае, хотя бы не нам...
...есть специальные... по работе с такими как вы...
...желаю...
...дерзайте...
...в...
С искренним приветом и уважением В.Ф."
"Все!" - злорадно усмехнулся В.Ф., любуясь проделанной работой. -
"Теперь - все! Наконец то, все. Долг выполнен, и совесть моя чиста. Но
сегодня опять буду как весенняя муха. Вон уже рассвет за окном... Нет, это
в последний раз! Здоровье прежде всего, особенно когда его уже и так почти
не осталось!" - В.Ф. потянулся, прошел в ванную комнату, побрызгал теплой
водой на лицо и вдруг поймал свой собственный взгляд в зеркале!
И еще, словно смутная тень промелькнула там, в глубине, в левом
верхнем углу...
"Так и в ящик недолго сыграть!" - зло подумал В.Ф. и неожиданно для
себя, вдруг со всей силы грохнул кулаком по зеркальному псевдомиру.
Зеркало сорвалось с гвоздя, на котором безмятежно провисело со дня
последнего капитального ремонта, ударилось о край раковины и разлетелось
на множество мелких кусочков.
"Зеркало Снежной Королевы", - спокойно усмехнулся В.Ф. и посмотрел на
то место, где сиротливо торчал ржавый гвоздь. Участок стены, что раньше
прятался под зеркалом, оказался плохо выкрашенным, кое-где краска
облупилась и явственно было видно, что стена сделана из низкосортного
картона.
На мгновение В.Ф. показалось, что его роскошная, по местным меркам,
трехкомнатная кооперативная квартира, обставленная импортной мебелью,
купленной по большому блату и с не меньшей переплатой, - это всего лишь
плохонькая декорация из провинциальной постановки какой-то бездарной
пьесы...
НО!!!
Но, В.Ф. подобрал с пола фанерку, на которой еще не так давно
крепилось зеркало, и торжественно водрузил на гвоздик, спрятав от
постороннего нескромного взора, картонные проплешины, такой капитальной с
виду стены, и спокойно стал собираться на работу.
В редакции его ждала целая гора не прочитанных пока рукописей.
Гарм ВИДАР
МИССИЯ
Грянет гром и ураганом
Грязь с лица Земли сметет.
Босоногим мальчуганом
К нам грядущее войдет.
ЦЕНТР ИННОКЕНТИЮ
СОГЛАСНО МОДЕЛИ РАЗВИТИЯ ГОРОДА В БЛИЖАЙШЕЕ
ВРЕМЯ ВОЗМОЖНА КРИЗИСНАЯ СИТУАЦИЯ
ПРОСИМ УСИЛИТЬ КОНТРОЛЬ
ПРИ НЕОБХОДИМОСТИ ДЕЙСТВОВАТЬ ПО ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ
Путник вошел в город через Северные ворота. Казалось, город еще спал,
кутаясь в предрассветный туман. Туман приглушал звук шагов и ограничивал
видимость. То тут, то там из тумана, по мере бесшумного продвижения
путника, выныривали крошечные яркие домишки с многочисленными башнями и
башенками, похожие на красочные игрушечные крепости.
Медленно из-за горизонта вставали два солнца: красное и синее,
окрашивая окрестности в яркий фиолетовый цвет. Оба солнца поднимались все
выше и выше, причем, красное постепенно становилось желтым, синее -
голубым, а все вокруг - зеленым.
Путник в этом буйстве красок выделялся большим черным пятном, так как
был закутан в черный плащ, а сам был настолько велик, что в дверь любого
из домиков смог бы протиснуться лишь боком и согнувшись.
Туман, подсвеченный зеленым светом, таял, открывая все больше и
больше домиков крепостей, которые "складывались" в улицы.
Стали доноситься и звуки. Медленно нарастал рокот - звук множества
голосов, сливающихся в единый мощный прибой.
Город не спал. Город волновался.
Путник ускорил шаги и вскоре оказался на Главной площади. Площадь
была полностью забита народом. Площадь бушевала.
Множество маленьких человечков, просто гномиков, рядом с закутанным в
черное путником, запрудили площадь. Гномики кричали все разом и
размахивали руками. В этом бушующем "море", почти в центре, был
"островок". Этим "островком" тоже были гномики, сбившись в плотную кучу,
они не размахивали руками и не кричали.
"Опоздал!" - подумал путник и бессильно прислонился к стене
ближайшего домика-крепости. А гномики-море стали теснить гномиков-островок
к одной из улиц, ведущей к Южным воротам города. Полетели камни.
Гномики-островок такой же плотной стайкой отступали. Среди общего крика и
гама стали выделяться злобные выкрики:
- Долой Умников! Долой Умников!
И "Умники" не выдержали и побежали. А толпа, злобно улюлюкая, погнала
их прочь из города.
"Поздно!" - подумал путник и повернул обратно.
Несмотря на то, что оба солнца уже пылали вовсю, и от тумана не
осталось даже следа - домики вокруг уже не казались красочными. Глаза
путника смотрели и не видели ничего. Он добрел до Северных ворот и вышел
из города.
За городом путник распахнул свой черный плащ который оказался не
плащом, а огромными черными крыльями.
Он еще постоял мгновение, оглянулся задумчиво на город, а потом
взмахнул крыльями и полетел.
ИННОКЕНТИЙ ЦЕНТРУ
ПОЗДНО УМНИКИ ИЗГНАНЫ ИЗ ГОРОДА
В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ КАКИЕ-ЛИБО ДЕЙСТВИЯ
СЧИТАЮ НЕЦЕЛЕСООБРАЗНЫМИ
ЖДУ ДАЛЬНЕЙШЕГО РАЗВИТИЯ СОБЫТИЙ НАБЛЮДАЮ
1. ШЕСТИЗНАЧНЫЕ
- Я скоро вас покину, - прошептал старый робот Номер 3. Электронный
огонь еще теплился в его древних транзисторах. Молодые роботы с
шестизначными номерами сбились темной испуганной группой. Каждый из них
был готов пожертвовать любой свой транзистор на спасение Третьего, но
Третий был настолько стар, что таких транзисторов как те, что питали его
угасающий мозг, уже не существовало нигде на планете.
- Берегите Киберру, - совсем тихо шепнул старый робот, - другой такой
планеты вам не найти.
Старый робот совсем затих - слишком много энергии уходило на слова.
Но, он должен был еще предупредить этих несмышленышей! Третий собрал все
свои силы и почти громко сказал:
- Ни в коем случае не отключайте Единый Информационный Канал! Вы
должны всегда знать все. Если Информационный Канал перекрыть, кто-то может
воспользоваться вашей разобщенностью и незнанием... - силы оставили
Третьего, и он замолчал надолго. Вдруг он встрепенулся и шепнул:
- Кажется, будет гроза...
Шестизначные как по команде повернулись к выходу из пещеры.
Действительно, снаружи чувствовался "запах" электричества. Собиралась
гроза. Да еще какая! Уже поблескивали длинные серебристые змейки
электрических разрядов.
Грозы на Киберре были сухие, без дождей. Зато в громе и молниях
недостатка не было.
Номер 777324 повернулся к Третьему и хотел сказать, что лучше будет,
если молодые роботы перенесут его, Третьего, в дальние пещеры. (Бывало,
молнии, особенно горизонтальные, "пробивали" ближнюю пещеру насквозь. А
столь мощные разряды, какие бывают на Киберре во время грозы, для роботов
довольно опасны). Но Третьему было уже ничего не страшно. Его электронный
пульс угас.
2. УМНИКИ
Огромная черная птица кружила в небе.
Умник Ак давно уже наблюдал за ней. Но из лука ее было не достать. Ак
смотрел на птицу и думал о том, как все-таки получилось, что Умников
изгнали из Города? Где они, Умники, ошиблись? Ведь Совет Умников, кажется,
все предусмотрел, все рассчитал и взвесил. Оставалось только воплотить...
Раздался хруст. Ак отвлекся от своих грустных мыслей. Пыхтя и сопя,
напролом через кусты к нему ломился Умник Ук.
- Уф, - вздохнул Ук и плюхнулся рядом, - все думаешь?
- А разве ты можешь не думать? - усмехнулся Ак.
- Если бы я мог - не был бы Умником, сам знаешь, - отдуваясь, ответил
Ук.
Да, это Ак знал. Издавна в Городе народ делился на Умников и
Остальных. Умники - думали, Остальные - выполняли. Так было издавна но
что-то сломалось в "организме" Города, и вот теперь они, Умники, здесь в
лесу.
- Когда сядет красное солнце, будет общий совет, - сообщил
отдышавшийся Ук.
- Хорошо, я приду, - рассеяно ответил Ак. Он смотрел в спину
удаляющемуся Уку, который уходил, как пришел, напролом, и думал:
"Что же все-таки не так? Где Умники ошиблись? Вот и Ук по лесу ходит
так, будто он и родился не на этой планете."
Ак, не переставая размышлять, глянул на небо. Черной птицы нигде не
было.
3. ОСТАЛЬНЫЕ
- А мне их ни капли ни жалко! Подумаешь - Умники! Невелик труд - сиди
себе и лоб морщь - вот и вся работа!
- Не скажи, Ык, надо еще надуваться как птица Хря! Га! Га! Га!
Сравнение Умников с птицей Хря понравилось всем сидящим за столом.
Все дружно загоготали. Вообще с тех пор как Умников изгнали из города, все
только и делали, что веселились. Ык уже второй день не выходил из
харчевни. А когда сон совсем одолевал - прямо посреди харчевни разжигали
огонь и бросали в него запрещенные Умниками шишки с дерева Ночи. И от
сладковатого дыма горящих шишек становилось спокойно и хорошо. Исчезали
все мысли и даже слова. Все только сопели и утробно ухали. А потом
подкатывал новый приступ веселья. И чего эти Умники пытались запрещать эти
чудесные шишки?
Ык встал и, пошатываясь, направился к двери. За столом опять гоготали
так, что звенела грязная посуда, сваленная кучей в углу. В дверях Ык
остановился, мучительно пытаясь сообразить, зачем он здесь очутился.
- Ишь ты - опять ночь! - умилился Ык, попытался переступить порог, но
зацепился за него и вывалился кулем наружу.
То ли от удара, то ли от свежего воздуха в голове у него прояснилось,
и он удивленно прислушался к безобразному гоготанию, доносившемуся из
харчевни.
"Ну, точно зверь Бры во время линьки", - подумал Ык и попробовал
подняться. На первых порах это ему удалось лишь частично, и он застыл,
стоя на четвереньках.
- И что же дальше?
- А вот сейчас на ноги стану.
- А стоит ли, может, лучше так - на четвереньках?
Не сразу Ык сообразил, что он стоит на четвереньках и одновременно с
кем-то разговаривает. Ык поднатужился и приподнял голову. Прямо над ним
возвышался кто-то закутанный в черный плащ.
- Ну, а что будет, когда вы все съедите, и шишки кончаться? - спросил
"черный плащ". - Вы об этом подумали?
- Чего это я думать буду? Что я тебе Умник какой? - возмутился Ык и
попробовал встать, но лишь сделал пару шажков на четвереньках и уткнулся
головой в черный сапог.
- Да уж, - с грустью согласился обладатель сапога, - ты не Умник, ты
просто обыкновенный шишконюх.
- Обидеть хочешь? - зарычал Ык и полез вверх по сапогу. К величайшему
удивлению и после того, как Ыку удалось принять вертикальное положение он
доставал незнакомцу лишь чуть выше пояса. Пока Ык тужился в поисках
достойного выхода из создавшегося положения - как отойти от незнакомца
подальше не уронив своего достоинства, да и себя самого, обладатель
черного плаща и сапог презрительно усмехнулся и отодрал от себя,
вцепившегося для лучшей устойчивости Ыка. Прислонив его к дверному косяку,
незнакомец сделал шаг в сторону, распахнул свой плащ и вдруг взлетел.
"Все, брошу шишки нюхать", - подумал Ык, тяжело оседая обратно на
четвереньки.
4. ГРОЗА
Гроза бушевала уже второй день. Гигантские накопители были полны
энергии. Только Старый робот, наверное, мог бы припомнить такую грозу, но
Старого робота больше не было, а молодые видели такую грозу впервые.
777324-й выглянул из пещеры. Накопители светились голубоватым светом,
и то и дело с них срывались светящиеся змейки и соскальзывали в землю.
777324-й был типичным серийным роботом шестого поколения родившегося
на Киберре. Когда-то давно существовали однозначные - это они отыскали
Киберру в безбрежных просторах космоса. Это они обжили пещеры, построили
накопители и завод по Воспроизводству. Это они дали жизнь двухзначным,
потом трехзначным и т.д. Так появились шестизначные, так появился и он,
777324-й.
Третий был последним из однозначных. Из-за нехватки материала каждое
новое поколение, начиная с трехзначных, производилось из
усовершенствованных деталей предыдущих, и только однозначные не
демонтировались, а тщательно смазанные, хранились в самой дальней пещере.
Первый, второй, четвертый до девятого. А теперь в этом ряду занял занял
свое место и Третий - Старый робот.
777324-й выглянул наружу. Ближайший накопитель энергии был полон,
даже чересчур. 777324-й на мгновение потерял осторожность и высунулся чуть
более чем следовало. С накопителя сорвался избыточный заряд, и гигантская
молния ударила прямо в то место, где у 777324-го был выбит его
шестизначный номер. Падая, 777324-й уцепился, судорожно сжавшейся рукой,
за какие-то провода и оборвал питание Единого Информационного Канала. С
этой минуты каждый шестизначный стал сам по себе и только сам для себя.
5. СОВЕТ
- Мы ошиблись! - крикнул Ак. Перебранка между Умниками прекратилась,
и весь совет повернул головы к нему.
- Надо признаться хотя бы себе: мы ошиблись. И тогда мы отыщем
причины наших неудач, - уже совсем тихо закончил Ак, но в наступившей
тишине его слова были услышаны всеми.
- Умник Ак! Умники не ошибаются! - проскрипел голос Юка, одного из
старейших Умников Города. - Умники предлагают путь развития Города а если
в дальнейшем их этот путь не устраивает, они его заменяют другим.
Опровергнуть Умников просто некому. - Юк неожиданно тоненько захихикал:
Никто в городе не сможет обвинить Умников в ошибке! Для этого надо
думать, а думать - привилегия Умников. Следовательно, Умники не могут
ошибаться, раз никто не видит их ошибок.
- А мы сами? - не выдержал Ак.
- Ну, а уж перед самим собой Умник сумеет оправдаться - опять
захихикал Юк.
- И это наша вторая ошибка! - перебил его Ак.
- Ну, ну, - влез вечно пыхтящий Ук. - А первая?
- А первая... - Ак на мгновение замолк, будто собираясь с силами, а
потом твердо сказал:
- Первая - то, что от рождения дети Умников становятся Умниками, а
Остальные осуждены не думать всю жизнь. А это...
Но закончить Аку не дали: поднялся вой и визг - Умники превратились в
стаю дикарей, окружив плотным кольцом Ака. И неизвестно чем бы закончилось
заседание совета, но вдруг прямо в центр кольца где застыл Ак, упала
огромная черная птица. Когда птица взмыла в небо, Ака среди Умников не
было.
6. БОЛЬНОЙ ГОРОД
Город был болен. Теперь, когда Ык не нюхал больше шишек, это было
особенно заметно. Стекла во всех домах были выбиты. Из разбитых окон прямо
на улицу выбрасывали мусор, а порой вываливался и сам обитатель,
нанюхавшись до безобразного состояния. Горы мусора теснили живых
обитателей Города. Воздух, раньше такой чистый и свежий от частых гроз,
теперь представлял собой смесь из сладковатого запаха горящих шишек и
ужасной вони помоек. Почему-то исчезла вода. Раньше Ык как-то не
задумывался, откуда она берется, ведь грозы, которые гремели над Городом,
не приносили дождя. Но раньше за всех думали Умники. Да и они вряд ли
знали, откуда в кранах берется вода, которая нигде больше, кроме как в
кранах, не встречалась ни в Городе, ни за его пределами. И пища. Когда
сегодня с утра Ык открыл дверцу питомника, оттуда пахнуло машинным маслом
и горелой резиной. На всякий случай Ык пошарил там рукой, но извлек наружу
только кусок обгорелого провода - явно несъедобного. Конечно, запасы пищи
в городе были. Обычно питомник доставлял ее с избытком, и ту часть,
которая не портилась, запасливые Умники велели складывать на так
называемый "черный день". Ык никогда не думал, что из себя представляет
этот день, но очень похоже было, что он уже наступил.
Ык разыскал среди всеобщего погрома своего друга Ика и попробовал
привести его в чувство. Ик брыкался как заправский зверь Бры и даже очень
ловко чесался левой ногой, а звуки он издавал исключительно только те что
и зверь Бры. Ык вскоре понял всю бесплодность своих попыток и на время
запер Ика в подвале, предварительно выбросив оттуда весь запас шишек,
который тут же растащили благодарные шишконюхи.
"Да", - подумал Ык, - "если так дальше пойдет - мы далеко уйдем. Вот,
говорят, и настоящий зверь Бры появился на окраинах Города. Раньше такого
он себе не позволял."
Удивленный Ык заметил что он не просто стоит и смотрит на разоренный
Город, а еще и думает, хотя никогда раньше, даже во сне, не был Умником.
7. РАЗБРОД И ШАТАНИЯ
Шестизначные метались из пещеры в пещеру и не могли понять что
произошло. Стали возникать противоречивые слухи.
928676-й предположил, что на Киберру напало племя "блуждающих
электромонтеров". Слухи об этом племени возникали постоянно. Якобы,
"блуждающие электромонтеры" охотятся за одинокими роботами и разбирают их
на детали.
Благодаря Единому Информационному Каналу, раньше эти слухи быстро
гасились, и жизнь входила в нормальную колею. Теперь Единый Канал не
работал. 929676-й бегал по Второй пещере и вопил:
- Они близко, они идут: я чую это всеми своими конденсаторами!
Многие ему верили. Но тут возник слух, что кто-то где-то видел
Старого робота целого и невредимого.
- Точно, Третий! Только обгорелый какой-то, - шептались шестизначные.
Единый Канал не работал, и никто ничего толком не знал, а в глубинных
пещерах вообще назревал бунт.
Новый робот появился неожиданно, никто не заметил откуда он пришел, а
может просто на него не сразу обратили внимание из-за общей неразберихи.
Вдруг все увидели, что у входа в пещеру стоит одинокий тихий робот.
Стоит молча и не жестикулируя. Был он весь какой-то обуглившийся. Вокруг
его головы временами возникал венчик из слабых электрических разрядов, а
сбоку на обгорелом корпусе явственно была видна цифра "3".
8. СОВЕСТЬ АКА
Ровно горел костер. Язычки пламени злорадно танцевали на обреченных
поленьях. Но даже их задорный танец нагонял на Ака печаль. В пылающих
бревнышках виделся ему Город - медленно рушащийся и превращающийся в груду
головешек.
- Пора ужинать, - прервал мрачные мысли Ака голос черного незнакомца.
- Вы так и не сказали, кто Вы, - встрепенулся Ак.
- А ты сам подумай, ты же Умник, - усмехнулся незнакомец.
- Вы напрасно смеетесь, вы же знаете, я выступил против того, чтобы
Умниками назначались по рождению, - грустно возразил Ак.
- Да, знаю, - серьезно подтвердил незнакомец и, помолчав, добавил:
- Давай все-таки ужинать, а то все остынет.
После ужина на Ака навалился сон...
И снился Аку сон. И снился Аку Город. Город был болен. Город умирал.
Страшные черные "микробы" сновали по его артериям-улицам. Умники, как
грифы, нахохлившись сидели на ветвях деревьев и ждали когда Город умрет.
Лишь одна черная птица металась в небе.
- Кто ты? - кричал ей Ак.
- Я - твоя совесть! - отвечала птица.
- Почему ты такая черная?
- Подумай, ты же - Умник!
А Город умирал, и черные микробы сгоняли жителей в испуганные кучки,
связывали и гнали связанными прочь из Города.
Ак спал беспокойно, ворочаясь с боку на бок, а его губы шептали:
- За что мучаешь меня, совесть?
Когда Ак проснулся, было уже утро. Оба солнца стояли достаточно
высоко в небе: и синее, и красное, заливая все вокруг нежным фиолетовым
светом, который, по мере того как красное солнце желтело, приобретал
зеленоватый оттенок. Костер почти догорел, а черного незнакомца нигде не
было.
9. ЖЕЛЕЗНЫЙ КИБЕРИК
- Третий! Третий! Третий!
Шестизначные застыли, словно у них вышли из строя все транзисторы и
микросхемы. Только несся отовсюду испуганный шелест:
- Третий! Третий! Третий!
Обгорелый робот с цифрой "3" на боку стоял, оглядывая мутными
телеобъективами застывшую толпу шестизначных.
- Братья! - его негромкий скрипучий голос, буквально загрохотал в
замершей пещере:
- Да, я - Третий! Молния вернула меня к вам. И эта молния высветила
тот Путь, по которому я проведу вас к Новой Жизни!
- Но ведь Старый робот умер. Это какой-то Лжетретий. Самозванец! -
закричал вдруг один из шестизначных, и сам испугался своей смелости.
Лжетретий не спеша повернул голову на крик и медленно поднял руку:
- Демонтируйте его!
Если бы работал Единый Информационный Канал, шестизначные могли
обменяться мнениями, поспорить, подумать сообща. Но Канал не работал.
Из-за страха оказаться выделившимся из общей толпы, думая, что его сосед
не посмеет ослушаться Третьего, каждый шестизначный постарался первым
дотянуться до смельчака.
Лжетретий с удовлетворением следил за общей свалкой. А когда все было
кончено он прокричал зловеще:
- Порядок превыше всего! Мы наведем порядок в наших пещерах. Всех,
кто не с нами - демонтируем! Всех кто думает - демонтируем! Отныне я за
вас буду думать! Это я, Третий, вам говорю, впрочем, с сегодняшнего дня
можете именовать меня Железным Кибериком. И я своей железной рукой...
Великие Цели!... Новый Путь! - Киберик сбился закашлялся и вдруг заорал:
- По пещерам!
И шестизначные, направляемые его Железной рукой, ринулись "наводить
порядок". К вечеру во всех пещерах Новый порядок был наведен Десятки
демонтированных роботов пошли на запчасти. Сам Железный Киберик наградил
себя "Третьей Стальной Рукой".
10. УМНИКИ НА ДЕРЕВЬЯХ
- Туда ему и дорога, - прогнусавил Умник Юк, провожая безучастным
взглядом черную птицу, уносившую Ака.
Умник Ук ничего не сказал. Но где-то глубоко-глубоко, под всеми
умными мыслями, у него шевельнулась жалость к непутевому Умнику Аку. Без
Ака Совет закончился быстро. Было принято самое разумное решение -
выждать. А там будет видно. Эти "Остальные" еще будут просить Умников
вернуться. А пока...
А пока Умников подстерегала очередная неприятность: у зверя Бры
началась линька. Жуткий вой и свирепое хохотание возвестило о столь
знаменательном событии. Чтобы не усугублять свое и так незавидное
положение, Умники вынуждены были перебазироваться на деревья. Причем Ук и
Юк, проявив завидную сноровку, оказались наверху раньше всех. Все-таки Ак
был немного несправедлив к своим соплеменникам, а может в Умниках
просыпалось умение не только думать, но и действовать, хотя бы, когда
сильно припечет.
Умники восседали каждый на своем дереве и были похожи на толстых
хмурых птиц. И хотя зверь Бры был им теперь не страшен, (несмотря на то,
что линька у него в этом году началась раньше времени и проходила как-то
особенно тяжело), но полное отсутствие привычных удобств на дереве,
хорошего настроения не добавляло. А тут еще Ук, подумав, заметил:
- Вот бы сейчас птица Хря сюда залетела - смеху бы было!
От такой перспективы Юк чуть не упал с дерева прямо на чесальный
орган зверя Бры, который как раз замер, почесываясь, под деревом Юка. К
счастью, у птицы Хря был столбнячный период и, хотя бы с этой стороны
неприятность Умникам пока не грозила. Пока...
Но тут начали стремительно сохнуть деревья. Засыхающие листья и плоды
сыпались на землю с такой скоростью, что это хоть и отпугнуло зверя Бры,
но грозило обернуться голодом, если сидение Умников затянется.
11. АК И ЫК
Черную птицу Ык заметил сразу. Притаившись в темном провале
распахнутой двери ближайшего дома, Ык стал ждать дальнейшего развития
событий.
Птица сложила крылья и оказалась тем самым незнакомцем, благодаря
которому Ык неожиданно стал превращаться в Умника. Ык выждал, когда
незнакомец оказался как раз напротив двери и прыгнул. Расчет был точный,
но в последний миг незнакомец чуть шевельнул крыльями и оказался в двух
шагах от того места, где растерянный Ык плашмя грохнулся прямо в пыль.
- Опять нанюхался? - строго спросил незнакомец, - ишь - цветок в
пыли.
Ык молча встал, с независимым видом отряхнулся и лишь тогда
торжественно изрек:
- Не потребляем!
- Ишь ты! Сам додумался или Умники подсказали? - удивился незнакомец.
- А что Умники? Только они думать умеют, что ли? - гордо ответил Ык и
нахально уставился на незнакомца хитрыми глазами.
- Ну раз ты так считаешь, - усмехнулся незнакомец, - я сейчас тебя
познакомлю еще с одним мудрецом, разделяющим это мнение. Вон он изучает
местную флору, сидя в кустах. - И незнакомец повернул к домику у входа
которого росли "дремучие заросли". Из зарослей поднялся смущенный Ак.
- Разрешите представить - рассмеялся незнакомец, - Умник Ак - и
серьезно добавил:
- Я думаю, вам есть что обсудить. Город ваш и вам решать, что делать
дальше. Как вернуть его к жизни. Да и выяснить не мешает, кто тут умник, а
кто нет.
Ак и Ык рассматривали друг друга внимательно и настороженно. Конечно,
незнакомец был прав - им о многом надо поговорить. Не сговариваясь, все
трое окинули взглядом то, что еще недавно было прекрасным Городом.
- Да! - вздохнул незнакомец и, помолчав, подытожил:
- С вами вроде все ясно. Ну а мне пора навестить остальных Умников,
пока они там совсем не одичали.
Ак и Ык, погруженные в созерцание мрачной картины большого Города,
даже не обратили внимание на большую черную птицу, что взвилась над
Городом, сделала круг и направилась в сторону леса.
12. ВЕЛИКИЙ КОМПЬЮТЕР
Пыль ложилась плотным слоем на стальные корпуса, окрашивая армию
Железного Киберика в кровавый цвет. Сотни ног выбивали эту пыль из дороги
как из старого ковра. Пыль и железный лязг задолго извещали все живое о
приближающейся опасности, и все живое спешило убраться с дороги.
Солдаты Железного Киберика шли к Новой Жизни. Покинув свои пещеры и
родные механизмы, роботы шли завоевывать славу для Великого Киберика.
999999-й - один из самых молодых, на боках которого еще недавно
блестело машинное масло - пытался прикрыть динамик от пыли. Но слишком
много ног старательно печатало шаг. Пыль проникала повсюду - скрипели
суставы и хрипели динамики.
999999-й думал только об одном - не думать! Не думать!! Не думать! Но
все равно откуда-то из глубин его микросхем возникали сомнения и грызли
его электронную душу.
- Прав ли Великий Киберик? Неужели он настолько велик, что не может
ошибаться? Зачем они покинули родные пещеры? Кто будет заботиться о том
множестве приборов и механизмов, оставленных без присмотра в пещерах?
Но Железный Киберик не давал сосредоточиться: он метался от одного
своего солдата к другому, что-то орал, перестраивал ряды, заставлял то
бежать, то ложиться и ползти, требовал железной дисциплины и за все это
наградил себя еще одной "Стальной Рукой".
999999-й с тоской поглядывал на небо, где вольно кружила огромная
черная птица...
- Подтянись!
Роботы выстроились плотным полукругом, в центре которого стоял
четырехрукий Железный Киберик.
- Дети мои! - изрек Киберик, предварительно заглянув в какой-то
листок. В дальнейшем он постоянно туда заглядывал перед тем, как что-то
сказать:
- Я привел вас к той Великой Цели, что обещал. Она перед вами,
Киберик заглянул в листок и продолжил:
- Поступили предложения: первое - считать цель достигнутой, второе -
поставить перед собой еще более великие цели и достичь их в кратчайшие
сроки, третье - Железному Киберику присвоить звание Великого Компьютера.
Кто "за" - прошу поднять руки. - Киберик, он же Великий Компьютер, зорко
окинул всех холодным "стальным" взглядом.
999999-й, с тоской поглядывая на четыре руки Великого Компьютера,
поднял одну свою. Все воинство, выстроившееся в форме изогнувшегося
червяка, ощетинилось лесом поднятых рук и стало похоже на червяка
волосатого.
- Ура! Вперед! Догоним! Перегоним! Выгоним! - Великий потрусил
вперед, и "червяк" пополз за ним.
И хотя черная птица уже не кружила в небе, она хорошо рассмотрела,
что теперь на "Великом пути" "червяка" лежал Город.
13. УМНИКИ УМНЕЮТ
- Птица Хря!
Умники, словно переспелые плоды, посыпались с деревьев, стараясь как
можно глубже зарыться в опавшую листву. Это было непросто, так как от
сидячей жизни все Умники были достаточно объемистыми. Но лес стоял голый,
все листья опали, и когда черная огромная птица спланировала на землю,
вокруг виделись только солидные холмики опавшей листвы. Да на одном из
деревьев болтался Умник Юк, впопыхах зацепившийся за сук ремнем.
Юк закрыл глаза и притворился мертвым в надежде, что птица Хря
побрезгует питаться дохлятиной.
- И это Умники? - раздался насмешливый голос. - Ведь знают, что у
птицы Хря столбнячный период, а подумать об этом не успевают. Смотри-ка,
позарывались... А это что за украшение?
И кто-то чувствительно ткнул Юка в бок. Юк болтался на сучке как
подгнивший плод и думал только об одном: похож он в качающемся состоянии
на дохлого Умника, или птица Хря решит, что он не достаточно умер для
обеда.
- Пока вы здесь отлеживаетесь и висите, - Юка снова ткнули в бок. -
Город погибает. Умники-Умники, где же ваш ум?
А Умник Юк думал в это время:
"Интересно, достаточно красиво я вишу (или висю)? Не умаляет ли мое
висячее положение моего достоинства в глазах окружающих, или в подвешенном
состоянии мое величество еще более недосягаемое не только для Остальных,
но и для Умников?"
Умник Ук опасливо выглянул из-под кучи опавших листьев. Среди голых
стволов деревьев, словно руки в мольбе протянутых к небу, стоял высокий
незнакомец, закутанный в черный плащ. Незнакомец печальными глазами
разглядывал Умника Юка, размеренно, как маятник, раскачивающегося на
сучке. Вдруг незнакомец резко обернулся и глянул своими печальными глазами
прямо в Укову душу.
- А что, мы - ничего - забубнил виновато Ук, стыдливо выползая из
кучи мусора. Мы вот в Город собирались... Проведать... Посмотреть... Как
он там, вообще...
За Уком осмелели и остальные Умники, только Юк раскачивался на своем
сучке, и ему явно не было стыдно.
Умники сбились в кучу и смущенно поглядывали на черного незнакомца.
Тот молча заглянул каждому в глаза.
- Ну, мы пойдем? - неуверенно пробормотал Ук.
Раздался треск - это не выдержал сучок, и Умник Юк, наконец,
"вернулся на землю".
- Юк, и ты с нами? - прошептал совсем потеряно Ук. Но Юк молча заполз
в кучу опавшей листвы и затаился там, а стайка засовестившихся Умников
направилась в сторону Города.
14. ПЕРЕД ЛИЦОМ АГРЕССИИ
- Ты прав! - сказал Умник Ак, и это был первый случай в истории
Города, когда Умник согласился с мыслью, высказанной НЕ Умником. Ык и Ак
сидели прямо на Центральной площади. Город так "оброс" мусором и
обломками, что не составляло труда развести большой костер. На костре
жарился огромный кусок мяса, который запасливый Ак принес с собой из леса.
Как ни туго жилось Умникам в лесу, но по сравнению с Городом эта жизнь
была не так уж плоха. Город же был на грани катастрофы. Все запасы
подходили к концу, и этот конец был уже близок, а для многих давно
наступил. Запах жареного мяса словно сотнями ниточек привязал за носы
жителей Города. И тащил их за эти носы из домов и подвалов сюда на
площадь.
Жители сбредались голодные, одурманенные шишками и, стыдливо стоя
невдалеке от костра, вынуждены были не только нюхать, но и слушать.
Голод от аппетитного запаха усиливался, а дурман ослабевал.
- Я вот все думаю, откуда пища бралась в питомниках? - словно
разговаривая сам с собой спрашивал Ык.
- Среди Умников ходят легенды, что были Умники, которые знали ответ и
на этот вопрос, и на многие другие, - отвечал Ак. - Но случилась
катастрофа, эти Умники ушли, и разгадка тайны ушла вместе с ними...
В толпе жителей, собравшихся вокруг сидящих у костра Ака и Ыка,
произошло движение, вперед вырвался выпущенный кем-то из подвала Ик.
- Так зачем вы, Умники, нужны были, о чем думали?
- Может и не нужны были, может и думали не о том, - печально отвечал
Ак. - Но вы ведь сами не хотели думать ни о чем.
Ик хотел что-то возразить, но его заглушил вой и грохот. На площадь
высыпала запыхавшаяся толпа Умников, ведомая Уком. Вслед за ними ровными
черными рядами, четко печатая шаг, двигались огромные металлические
чудовища.
Черный строй ощетинился клешнями, с которых срывались слабые
электрические разряды, жалившие замешкавшихся Умников.
Толпа Умников, как стадо зверей Бры, идущее на ночное лежбище, с воем
врезалась в толпу собравшихся на площади. Все смешалось и казалось: еще
мгновение - и должна была возникнуть паника.
Но Ак и Ык уже метались в толпе, кого подбадривая, кого стыдя, а кого
и встряхнув хорошенько...
И вот уже две армии в грозном молчании стоят друг перед другом.
Железные солдаты "Великого Компьютера" со своими страшными
электрифицированными клешнями и Жители Города, впервые не разделенные на
Умников и Остальных, вооруженные кто чем успел: от головешки из костра,
камня, сковороды, дверной ручки до лука Умника Ака.
15. ВОЙНА
Из-за спин железного войска вдруг вынырнула невзрачная обгорелая
фигура с цифрой "3" на боку, сгибающаяся под тяжестью четырех рук.
- Великая цель! - зашипела фигура.
- Да что вы слушаете эту головешку! - завопил вдруг Ик, - ишь сколько
рук нацеплял - загребущий!
Четверорукий резво подбежал к Ику, глянул на него и совершенно четко,
ткнув пальцем Ику в живот, сказал:
- Демонтируйте его!
- Ах, ты еще и дерешься! - взревел Ик и, повернувшись к обидчику
спиной, неожиданно лягнул "Великого Компьютера".
Грохоча, как пустая консервная банка, Четверорукий покатился прямо
под ноги застывших в немом почтении шестизначных.
- И это - "Великий Компьютер"? И это - Третий? - тоскливо думал
999999-й.
А "Великий Компьютер", запутавшийся в своих четырех руках, барахтался
в пыли и визжал:
- Всех! Всех демонтируйте! Пусть каждый демонтирует любого! Пусть
любой демонтирует каждого! За каждого демонтированного - дополнительная
порция машинного масла! Тотальный демонтаж! Месячник всеобщего
демонтирования!
И шестизначные дрогнули, черной стеной надвинулись они на жителей
Города. Электрические разряды, бьющие из клешней, стали сильней и ярче.
Кто-то вскрикнул, кто-то упал. В ответ полетели камни, палки и головешки
из костра.
- Что же мы делаем? Что же мы делаем? - шептал 999999-й, а его рука
тем временем направляла разряд на противника, целившегося из лука прямо в
правый телеобъектив 999999-го.
В последний момент рука дрогнула, и разряд ушел в землю у ног
лучника, но и стрела, к удивлению шестизначного, лишь вскользь задела его
железную голову. Видимо, рука дрогнула и у лучника. Ик все же прорвался к
четырехрукому и огрел его увесистой дубинкой пониже спины, да так, что у
того отпала одна из наградных стальных рук. Но этого уже Ик не видел;
сраженный электрическими разрядами, он скрючился в пыли рядом с
поверженным врагом.
- Зачем я его пожалел? - мучился Ак, "промахнувшийся" из лука в
999999-го.
- Ык! Помоги! - шептал Ик.
- ...Что же мы делаем? - уже почти кричал 999999-й.
- ...Демонтируйте!!!
......................
Слишком неравные силы. Шестизначных слишком много. Монотонно, почти
беззлобно, сгоняют горожан в кучки, торжествующие шестизначные. Спокойно
связывают, как будто пакуют или расфасовывают какой-то товар, а не живых.
Гоняются по улицам за отдельными сопротивляющимися и загнанными, как птица
Хря после сезонного перелета. Связывают и волокут на площадь.
Только Ык исхитрился подхватить измученного Ика и вместе с Аком и
Уком успел запереться в одном из домиков-крепостей.
Великий Компьютер, вооружившись отпавшей рукой как дубиной, попытался
выбить дверь, но домики недаром были похожи на крепости.
- Спалить! Всех спалить! - орет Великий Компьютер.
Но тут распахивается дверь и прямо на беснующегося бывшего
Четверорукого надвигается Ык:
- Я тебе сейчас спалю всех!
- А! - заорал Великий Компьютер и замахнулся оторванной рукой.
- Все! - подумал 999999-й. - Или сейчас, или будет поздно...
"Компьютер" вдруг почувствовал, что "Четвертая Рука" ускользает от
его рук. Он, удивленный, оглянулся и увидел, что перед ним стоит 999999-й.
В следующий миг Великий Компьютер, он же Железный Киберик получил такую
затрещину, что покатился кувырком, успев только подумать:
"И это ж надо - своей же стальной рукой..."
Шестизначные от удивления застыли, с испугом глядя на 999999-го. Но в
это время включился Единый Информационный Канал. Шестизначные огляделись
вокруг... И увидели. И поняли. И осознали...
- Как же стыдно нам будет жить теперь! - громко сказал 999999-й и,
отшвырнув прочь "Стальную Руку", сел прямо на землю. Остальные
шестизначные медленно сбредались к нему, потупив головы.
Ничего не понимающие горожане пытались осознать: то ли необходимо
бежать, то ли переходить в наступление...
- Что вы остановились? Вперед! Великая цель!... - попытался кричать
Железный Киберик.
Но было поздно: Единый Информационный Канал работал. И каждый был уже
не сам по себе и не сам для себя. Шестизначные огромной толпой окружили
поверженного диктатора.
- Кто он? - удивленно переспрашивали они друг у друга.
- Я - Третий! - испуганно шептал Великий Компьютер. - Я - Третий! Я -
Третий! Третий!
- Неправда!
ИННОКЕНТИЙ ЦЕНТРУ
СОБЫТИЯ НОРМАЛИЗУЮТСЯ
ЖИЗНЬ В ГОРОДЕ ВХОДИТ В НОРМАЛЬНОЕ РУСЛО
ПРОГНОЗ БЛАГОПРИЯТНЫЙ
В суматохе сражения никто не заметил, как на окраину площади
приземлилась огромная черная птица.
Шестизначные, да и все остальные повернулись на голос. Рядом стояли
двое - закутанный в черный "плащ" уже известный многим незнакомец и Старый
робот с четким номером "3" на боку.
- Самозванец ты, а не Третий, - печально сказал Старый робот и,
тяжело ступая, открыл крышку на животе Лжетретьего и со внутренней стороны
все увидели четко выбитый номер 777324.
- Ну вот, - ворчал Старый робот, роясь в электронных внутренностях
777324-го. - А вы все Третий да Третий. И вам не стыдно, шестизначные?
Один из вас. Только и разницы, что током чуть ушибленный, а глянь-ка куда
завел.
Старый робот встал, отряхнул свои руки:
- Теперь можешь отправляться на капитальный ремонт, домой, в пещеры.
777324-й послушно встал и побрел прочь из Города.
- Да и вы, - Старый робот обвел взглядом потупившихся шестизначных, -
загостились. Завод стоит, все механизмы стоят, половина приборов
переломана...
- Ничего не понимаю! - завопил вдруг очухавшийся Ик. Ык хотел
отвесить ему затрещину, но пожалел, как раненого, да и не положено тем,
кто начал работать головой распускать руки.
- А чего тут не понимать! - откликнулся Старый робот, - Это помнить
надо. Давно это было. Высадились на эту планету люди и роботы. Воды нет,
живности - один зверь Бры, да птица Хря. Но если помогать друг другу, то
даже такая планета станет близкой и родной - Киберра наша. Вот так и жили
бы люди да роботы. Люди в городе, роботы в пещерах на подземном заводе.
Люди роботов чинят, да запчасти новые делают. Роботы людям воду да пищу на
заводе создают. Так бы и было все прекрасно, но что-то там у людей
произошло, появились Умники какие-то - неумные, а когда знания не для
всех, а для избранных, вот тогда-то беды и начинаются. В общем, как-то
перестали нас люди навещать, может забыли... А мы не забывали: поили,
кормили, да сами себя стали чинить, как могли... Давно это было. С тех пор
только я вот и остался, только я вот и помню. А умру, так и память умрет,
а это не правильно, когда память умирает...
Старый робот замолчал и все молчали.
- Теперь-то, может, все к лучшему изменится, - подытожил Третий и
скомандовал: - Ну, шестизначные, по пещерам - за работу пора.
ЦЕНТР ИННОКЕНТИЮ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ
- Вы так и не ответили, кто вы? - спросил Ак.
- Разве это важно? Важно, кто вы, - ответил черный незнакомец. - И
важно, чтобы вы в этом разобрались сами. Так что - моя миссия закончена.
Мне пора.
Ак, Ык, 999999-й и незнакомец стояли у Северных ворот Города. Оба
солнца Киберры клонились к закату: и красное, и синие, окрашивая все
вокруг в яркий фиолетовый цвет.
Незнакомец сделал несколько шагов, развернул свои крылья и оглянулся.
Залитые светом двух солнц, три фигуры стояли рядом, плечом к плечу.
Иннокентий взмахнул крыльями и взлетел. Здесь его помощь уже была не
нужна.
Но может где-то его уже давно ждут...
ГОРОД-У
"В начале годов под девизом "Праведный
путь" в землях У среди богатых домов
славен был род Сюэ".
Иуй Ю "Терем благоухающих орхидей"
1. СОБИРАТЕЛЬ
Глупое чувство страх. Мутной пеной "закипает" оно где-то в районе
желудка. Подкатывает к горлу. Лишает разума. Застилает пеленой глаза и
заставляет сердце: то замирать малой птахой, то биться о ребра так, будто
проломить грудную клетку его единственная задача и конечная цель
жизнедеятельности всего организма.
Кровь злобными толчками несется по сосудам, тужась отогреть
коченеющую "периферию".
Еще немного и система пойдет "в разнос"...
Но вот страх отступает. Сердце, бухнувшись еще пару раз, ворча
забивается в дальний угол. И вместе с затихающими волнами горячей крови по
телу кляксой расползается слабость.
Подрагивающий всеми членами индивид в этой фазе должен тихо осесть
наземь.
Где я и нахожусь в данный момент в неординарной позе, для
устойчивости опершись на все четыре конечности.
Индифферентное светило методично припекает мой лысый череп. Рядом в
аналогично-живописных позах: "ищущий да обрящет" застыли мои боевые
соратники. А сам командор лег ничком в придорожную пыль и, кажись, сомлел.
Всадника, как всегда, уже нет. Лишь зыбкое звуковое марево
настороженно подрагивает, словно пес, готовое в любой момент сомневающихся
опять "повергнуть во прах".
Кстати, насчет праха - из праха пора бы восстать. Вон и командор,
придав лику мужественно-непреклонный вид, силится принять адекватную позу.
Положение обязывает!
Мое положение обязывает - сделать вид, будто ничего не произошло и,
почти не меняя позы, включиться в битву за урожай, благословенного
тростника Цынь.
Цынь-циновки. Жаркое-Цынь. Настойка из корней Цынь - обоюдополезная
как снаружи, так и изнутри. "элегантные Цынь - панамки, укрывающие от
нещадно-палящих лучей гипотетическое вместилище разума. Опять таки штаны -
из мягчайших волокон обожаемого тростника Цынь. Штаны, которые по
истечению гарантийного срока можно отварить и, полив соком свежескошенного
тростника Цынь, съесть.
Изобилие граничащее с идиотизмом. И во имя этого изобилия, которое
мне же вроде во благо, я должен "накосить" двадцать пять "обхватов"
проклятого тростника Цынь до конца "Трудового Будня". Иначе я рискую быть
подвергнутым остракизму, а проще говоря, Групповой Порке, что должно
способствовать дальнейшему сплочению и нарастанию трудового энтузиазма.
К сожалению, порка хоть и групповая, пороть будут меня одного, зато
всем коллективом, а командор непременно припомнит, что это у меня уже
повторное мероприятие (будто он может помнить ЭТО лучше меня).
А посему, "невзирая на Всадника", сольемся в едином трудовом порыве,
вливая свой безграничный энтузиазм в общий котел - питающий парами своими
мощнейший двигатель прогресса нашей уникальной, по своей Уникальности,
цивилизации, которая по структуре напоминает Кристалл, а по форме Великую
Пирамиду... Уффф!!!...
Когда я понял, что уже "влил" все что мог влить, не оставив даже на
черный день - Светило отсветило и наступил Час Всеобщих Сумерек.
Сумерки. Внезапно из-за горизонта, при совершенно чистом небосклоне,
выползла гигантская причудливая тень. Сразу стало прохладно, тень вобрала
в себя тепло, свет, день. Словно языки холодного, черного пламени
потянулись, лизнули тростниковые плантации. Сумерки.
Незабвенное светило устало пялиться на наши поднадоевшие тела и дела,
и стыдливо спряталось за циклопической спиной Города. А может просто
нырнуло в городские лабиринты и будет там кутить до рассвета. Ведь не
даром, в зыбком ночном мареве, со стороны Города, льется призрачный отсвет
неведомой жизни, тревожа атрофирующийся разум и унося надежду и покой.
Сумерки.
Неслышно подкравшийся край стремительно удлиняющейся тени, бешеным
косматым зверем, неся на спине очертания Города, исчез вдали и затерялся в
краю Вечной Ночи. Тьма и тоже Всеобщая...
- К-713, в чем дело? Вы маршируете не в ногу!
- Я задумался, Командор!
- В строю думать не положено!
- Так точно, не положено!
Ну вот, я снова попался Командору "на зуб", теперь еще одно замечание
и завтра мне увеличат Норму. Тростничок ты мой разлюбезный...
"Ешь, что дают" - девиз всех Пунктов Питания, где мне приходилось
есть, что давали. А после того, как вся округа была засажена исключительно
тростником Цынь, я лишился и этого разнообразия.
Могу дать голову на отсечение, особенно если это будет голова
Командора, что сегодня нас ждут вяленые стебельки обожаемого тростника
Цынь. Чудесное блюдо, его можно будет еще долго жевать-пережевывать, даже
когда ужин останется далеко позади.
Ну вот, я же говорил... Я всегда говорил, что я не так глуп как
кажусь со стороны Командора...
Дожуем и баиньки...
- 713-й, ты спишь? Дурацкий вопрос предполагает дурацкий ответ:
- Сплю!
Зачем спрашивать о том, что тебя совершенно не интересует. Тем более
что вопросы вообще не поощряются - можно и добавочную Норму схлопотать, а
для особо любознательных - Групповая Порка. Вопросы, очевидно, гнездятся
именно в "известном месте" (недаром так трудно усидеть на месте когда эти
самые вопросы начинают одолевать), но после незабываемой, как для меня,
например, процедуры вопросы отпадают вместе с клочьями шкуры на "известном
месте".
- 713-й, я же вижу, что ты не спишь!
Вот привязался! Если обладаешь столь завидным зрением, что даже в Час
всеобщей Тьмы можешь отличить спящего от... Впрочем, чем я скорее ему
отвечу, тем скорее, быть может (а может и не быть) оставит меня в покое, а
посему:
- Ну?
- 713-й, ты знаешь кем я был раньше?
Ооо! Похоже на провокацию. На это у нас заготовлен достойный ответ.
- Параграф 384-й, "Что должен знать Сборщик особо ценных сортов
тростника Цынь". Пункт 1-й - Норму, пункт 2-й - своего командора, пункт
3-й...
- Перестань! Я ведь знаю, что ты не настолько глуп, как считает
Командор и все это стадо баранов.
Баранов? Пробел! Кто такие, почему не знаю? Командора знаю. Всадника
знаю, даже техника видел как-то... издали.
Но похвальная наблюдательность относительно моих умственных
способностей должна быть вознаграждена:
- Ну!
- Я не подослан...
- Ну.
- До того как я стал Собирателем МК-685-м, я был Техником.
- Ну???
Техник! Не к ночи будь помянут... Но пора бы разнообразить набор
издаваемых звуков, а то этот Тех... будь он не ладен, скоро начнет
раскаиваться в своей несколько поспешной оценке моих интеллектуальных
возможностей.
- Техники тростник не собирают!
Железная логика, а главное мысль очень свежая... Может, все-таки прав
Командор?
- Дай руку!
- Зачем?
- Не бойся, я сыт...
- А я и не боюсь...
Господи! Это же КЛЮЧ! Он и в самом деле Техник. Но как? Как он его
сохранил?
- Откуда у вас Ключ?
- Это долгая история. Не об этом сейчас речь... Я должен спешить...
Холод Ключа впился мне в ладонь, и я почувствовал Ужас. Даже Всадник
не действовал на меня столь угнетающе.
Я - потомственный Собиратель тростника Цынь, приговоренный еще
задолго до своего рождения стать этим самым Собирателем, я, держу в руках
Ключ от Города - Ключ от Тайны.
- 713-й! Ты должен попасть в Город! Ты должен пройти все семь Уровней
и достичь Вершины! 713-й, ты - последняя надежда!
Стоп! Не так стремительно. Какие уровни, какие вершины? Еще мгновение
назад и тень Города нагоняла на меня гнусное желание лечь и накрыться с
головой Цынь-цыновкой. Но Ключ? Ну и что Ключ? Ключ открывает вход в
Город, а уровни и вершины? Войти я может и войду, а вот будет ли для меня
оттуда выход? Вот в чем вопрос! Да и войти, даже подойти, разве что
Командора попросить, чтобы проводил. Вот тогда мы похохочем...
Но спросил я, почему-то, совершенно о другом.
- Как я найду дорогу в Городе?
- Память подскажет.
Какая память? Чья? Моя что ли? Да у меня в голове, кроме тростника
Цынь, одни сомнения...
- МК-713-й, с кем это вы шепчетесь?
Командор! Только его не хватало для полноты впечатления.
- Беседую сам с собой, мой Командор!
- О чем, 713-й?
- Обдумываю возможности дальнейшего совершенствования техники
Собирания для увеличения количества Собранного...
- В Час Всеобщей Тьмы думать не положено!
- Так точно, не положено!
А 685-й - то исчез, будто и не было его вовсе... Но Ключ - вот он!
Холодный и тяжелый. Тяжелый и холодный... Холодный...
Кажется, я засыпаю! Кажется, я уже сплю...
СОН.
Оглянись!
Ручьи каменных улиц стекают в черную впадину.
А там в тревожащем сумраке живут серые-серые тени.
Одинокий фонарь.
Стены из серого камня.
Тени скользят вдоль стен.
И вздымается Впадина черной, пустой Пирамидой.
И тянутся улицы - руки к Вершине.
Но там только Черное Ничто, черными потеками оплывающее навстречу
застывшим в безмолвной мольбе рукам - улицам.
А у подножия Пирамиды крошечная точка и эта точка - Я.
Я разглядываю себя - маленького и жалкого, одновременно, глазами
этого малыша, я вижу громаду черного монумента, вершина которого теряется
в серой мгле и чувствую на себе свой собственный взгляд.
Взгляд.
Упорный, рвущий паутину сна и выуживающий меня наружу взгляд.
Кажется, я уже не сплю.
Рассвело.
Рядом стоит Командор и, буквально, грызет меня взглядом. Начало дня
многообещающее...
- Доброе утро, Командор!
И улыбнуться пошире, он же все равно считает меня придурком.
- Лыбишься?
- Ага...
- Не положено!
- Так точно, не положено!
А 678-го нет! И на завтраке не было... Но КЛЮЧ есть!
Командор у меня взглядом скоро две дырки просверлит в спине. Надо
"косить" и думать, пока есть чем...
- 713-й, вы опять задумались?
Вот пристал, как...
- Никак нет! Думать-то не положено!
- Я и без вас знаю, что кому положено.
- Разрешите влить свой трудовой порыв в общий праздник труда?
- Вливайте... А впрочем... что это у вас под комбинезоном? Так,
кажется приехали...
- Осмелюсь доложить: под комбинезоном я, так сказать, в естественном
виде!
- Ах, бедненький! Трудовой порыв, видно, боком выходит?
- ???!!!
- Это что? Грыжа?
Твердый командоровый палец уперся мне в живот, где, под тонкой тканью
тростникового комбинезона, явственно выпирает проклятый Ключ.
Итак, у меня в запасе ровно две-три минуты вольной жизни беззаботного
Собирателя тростника Цынь (будь он неладен), а затем, явный шанс узнать:
где обитают те, которые хотят быть слишком умными и очень нестандартными.
Думать! Ведь должен же быть выход... Проглотить ключ и сказать что
его и не было - глупо, Командор и так давно лелеет мечту: узнать, чем это
я набит. Будет повод заглянуть.
Думать! Думать! Уже некогда. Надо отвечать...
- Это Ключ!
- Какой КЛЮЧ?
- От Города!
Вот это эффект. Челюсть аж на грудь упала. Еще укусит, ишь как пасть
распахнул. А когда он ее закроет, время моей сумбурной жизнедеятельности
истечет. Терять уже нечего:
- Командор, у вас справа зуб подпорчен!
Ну, теперь все, впору мужественно перегрызть себе горло, чтобы
избавить себя и других от грядущих хлопот с моей дальнейшей судьбой.
Бедный Командор, он совсем посинел и почти не дышит, наверное, от
злобы, и я тоже, кажется, синею... от страха...
От страха... Ой, как мерзко на душе. И коленки норовят стукнуть друг
о дружку. А Командор-то, Командор, и впрямь смотри как скрутило, уже и на
четвереньки осел, пятерни растопырил... Да и вон коллеги собиратели в пыль
полегли, они-то с чего? Ой, как мерзко, ой, как противно, да что же это
такое?...
Да это же Всадник!
Первый раз так кстати. Только бы не лечь рядом с Командором, то-то он
порадуется когда очухается и увидит меня прикорнувшего рядышком.
Ой, как противно! В желудке будто тростник побеги пустил, и ноги
ватные корнями в землю вросли...
ШАГ. ЕЩЕ ШАГ. За всадником в почетном эскорте... Только бы не упасть.
Ну страшно мне... ШАГ. ЕЩЕ ШАГ. Но если останусь, меня же на удобрения
пустят: за Ключ этот, который мне и видеть-то не положено (так точно, не
положено...).
ЕЩЕ ШАГ. Равнение на Всадника. Ишь, как уважают, так землю носом и
роют, так и роют... Залегли - окопались.
ШАГ. НЕ ОТСТАВАТЬ! Как мы вас, совместно со Всадником? И в пыль и во
прах! Страшно? Всем страшно! Мне тоже страшно. Это вон Всаднику не
страшно, на то он и Всадник.
ЕЩЕ ШАГ. Только бы не отстать. Так в едином строю, я и Всадник,
этаким победным аллюром... Только бы не отстать. Соратники Командора, если
очухаются, меня в пыль по полю разотрут. А так, в тени, так сказать,
Всадника, я и до Города дотопаю. Вон и стены уже видны...
Господи, это же надо, я с виду не так уж велик, а сколько страха
вмещаю.
НУ, ЕЩЕ ЧУТЬ-ЧУТЬ. Только бы не сомлеть, не порадовать Командора.
Стены рядом. Неприступные черные стены... Сколько вы мне снились...
Все не могу больше, сейчас лягу и буду тихонько умирать от
пропитавшего меня страха.
Холодная стена... Лбом упереться... Холод... Страх... Все... Все?
Все! Кажется все. Всадника НЕТ! Значит у меня есть минута - две форы.
Фу! Никогда в жизни столько не потел...
Где же эта ДВЕРЬ? Ведь должна быть ДВЕРЬ раз есть КЛЮЧ. А время
истекает, вон уже в поле радостное оживление: сейчас организуют погоню...
А я, все еще, ищу дверь...
Еще немного и можно будет не искать. Так, вон уже и толпа бывших
соратников на горизонте, а впереди, конечно, дядька Командор...
ДВЕРЬ? Если это не дверь, то дальнейшее развитие событий уже ясно
можно прочесть в глазах приближающегося Командора.
АГА! А ЭТО ТАКИ ДВЕРЬ!
ОТКРЫЛАСЬ!
Ну, а теперь, надо отдать последний долг.
- Эй, Командор! А ведь теперь тебя, как минимум, выпорют!
И плечом на дверь, изнутри! Вот теперь все.
Ну и темнота, вот уж, воистину, Всеобщая Тьма.
Да, но все ли? Ох, кажется мне, что это только начало. Но я устал.
Страх выпотрошил меня. Я пуст... Я одна оболочка... Я сон...
СОН.
Кривое Зеркало.
Перспектива, образуемая скрещенными клинками улиц.
Мой Путь.
В кривом Зеркале скрещенье трансформируется в тяжелый чугунный Крест.
Небо земля - взаимозаменяемая серая скорлупа.
Миг и небо под ногами, а Крест и вязкая земля надо мной.
Мой Путь.
Вверх.
В Зеркало.
Множатся взаимные отражения.
Мы.
А кто МЫ?
А кто ТАМ?
Но молчит пирамида - набухая, как паразит насосавшийся дармовой крови
погребенных под расползающимся основанием.
В кривом Зеркале петляют уличные пути - свиваясь в ленту Мебиуса.
Замыкая пути.
Совмещая поверхности.
Уводя от Вершины Пирамиды.
Порождая сомнение и смятение.
И все тонет в кривых зеркалах.
И я один.
Я и мой Выбор.
Мой Путь.
И СОН.
Сон?
...Все такая же темень вокруг, но, кажется, в этой темноте я уже не
одинок. Я столь интенсивно сопеть не умею...
Ну, что же, от Командора я ушел и вновь имею шанс показать на что я
еще способен...
2. РЕДАКТОР
В комнате было сумрачно. В безраздельно царствующем полумраке стена с
фотопейзажем казалась неожиданным продолжением затхлого бункера прямо в
вечерний лес.
"Говорят, где-то в верхних этажах есть огромные залы в которых растут
настоящие деревья." - подумал Конрад.
Выпростав руку из-под форменного балахона, он коснулся золотистого
ствола ближайшего дерева. Под пальцами холодом отозвалась сталь стенной
переборки. Конрад брезгливо отдернул руку.
- Вы ознакомились с документом, соратник Конрад?
Редактор Пайк, обожавший эффекты, возник бесшумно и почти неожиданно.
Конрад чуть скосил глаза и бесстрастно ответил:
- Да, соратник Пайк.
- Вы понимаете, что этот человек представляет для Города опасность и
не должен здесь находится.
Пайк потер свои вечно мерзнущие "крысиные лапки".
- Он у вас? - все так же бесстрастно спросил Конрад, стараясь не
глядеть на омерзительно суетящиеся лапки Пайка.
- К сожалению, произошел некий казус, - редактор Пайк подобрался
поближе и, заглядывая Конраду заискивающе снизу вверх в глаза, продолжил:
- Младший Корректор, проводивший выборочную ментоскопию, конечно, обратил
внимание на э... несколько необычный ход мыслей ментоскопируемого и срочно
послал Техников из Управления Информационной Гигиены в тестируемый сектор.
Там был обнаружен Техник Т-692321-ч из Управления Потоков Информации.
Кстати, болван - каких мало...
- Кто? - вяло спросил Конрад, чтобы только сбить энтузиазм с
неприятно оживившегося Пайка.
- Что, кто?
- Кто болван, Корректор?
- Оба! - радостно объявил несбиваемый Пайк:
- Оба и Корректор, и Техник. Но, естественно, Техник Т-692321-ч
оказался ни при чем, если не считать того, что он задремал в этом
злополучном отсеке. А обладатель необычной ментограммы исчез.
Конрад с безучастным видом разглядывал переносицу Пайка.
- Я должен его найти?
- И чем скорее - тем лучше. Это наш долг, Редактор Конрад.
- Хорошо, я понял. Я могу идти?
- Идите.
Пайк замолчал и в это мгновение в его глазах промелькнуло что-то
такое, что Конрад понял: если он не найдет этого - с особенной
ментограммой, то соратник Пайк сделает с ним - Конрадом то, что уже давно
лелеет, сидя в своих сумрачных апартаментах и потирая свои мерзкие лапки.
Конрад, почти незаметно, ухмыльнулся и покинул отсек Старшего
Редактора Пайка.
Мертвенный "дневной", то бишь, искусственный свет не давал теней. И
от этого люди, изредка попадавшиеся навстречу, сами смахивали на тени.
Сходство усиливала нездоровая блеклость кожи - выдающая пещерных жителей,
выращенных в гигантской городской колбе. Если и не целиком искусственно,
то на искусственных заменителях - это уж точно.
На искусственных заменителях: Света, Пищи, Земли, Неба.
Конрад спустился на лифте на свой 4-й Уровень. Пройдя по Линии 4/3
47, свернул на ту, где находился его личный отсек-бункер Т-4/3 48 366.
Дверь послушно отъехала в сторону, как только Конрад приложил
указательный палец к электронному замку.
Бункер был совершенно стандартным и похожим на все другие личные
отсеки-бункера, где Конраду приходилось бывать по долгу службы.
А служба Редактором в Управлении Объективной Информации забрасывала
Конрада на почти все Уровни Города, за исключением 6-го и, конечно, 7-го.
Стандартные девять квадратных метров, из которых часть выкроена на
сан-блок. Стена с фотопейзажем уводила на пустынный песчаный берег, едва
видимого на горизонте моря. Песчаное однообразие нарушали редкие дюны.
Конрад зашел в сан-блок, сбросил форменный балахон и глянул в
небольшое зеркало, висевшее на стене.
Лысый череп матово поблескивал. Из-под крупных, безбровых надбровных
дуг глядели желтые колючие глаза. Профессия накладывала отпечаток.
Закончив осмотр, Конрад, в который раз хмыкнув, прошел в жилую часть
бункера, лег и заставил себя уснуть...
Сон был тоже стандартным.
Бетонная лестница без перил упиралась в небо.
Упиралась в полном смысле этого слова - небо было твердым.
Конрад взбирался по лестнице, ударялся о жесткое небо и летел вниз...
И опять все с начала.
И только лестница, Конрад и небо, усыпанное сияющими звездами - на
каждой из которых, был номер оканчивающийся цифрой 7.
Через два часа Конрад проснулся, слегка отупевший, но физически
отдохнувший.
Жетон Редактора Управления Объективной Информации открывал почти все
двери Города, кроме наружных и дверей лифта ведущих на 6-й и, естественно,
7-й Уровни.
Жетон собственно был периферийным устройством Главного Компьютера, и
замки размыкались по сигналу из Центра.
Выйдя на 0-м Уровне, Конрад направился в отсек, где при выборочном
контрольном ментоскопировании была зафиксирована пресловутая ментограмма.
Двери отсека послушно распахнулись. Конрад бегло окинул все
пространство отстраненным взглядом и, вдруг, ощутил то особое состояние,
которое сам же называл - собачьим инстинктом.
Так бывало всегда, когда Конрад нападал на след. Мысль, породившая
состояние "собачьего инстинкта", была дикой, но логичной. Отсек имел
Наружную дверь! То есть, в него можно было попасть из Вне Города!
Конечно, человек со столь необычной ментограммой не мог быть
горожанином: его бы давно выявили при предыдущих плановых ментоскопических
тестах. Правда, он не мог прийти из Вне, просто потому, что еще никто,
никогда не приходил из Вне. Но и Техник тоже наружу более чем на пять
минут не высунется. Всадник не даст! А значит... Ничего это не значит.
Конрад внимательно оглядел пол около двери и вздрогнул. Дверью был
защемлен крохотный стебелек тростника Цынь.
- Кто здесь?
На пороге отсека, жмуря испуганные глаза, стоял Техник Т-692321-ч,
как явствовало из нагрудного номера.
- Ага! Тот самый, - подумал Конрад и молча сунул Технику под нос
жетон.
Несмотря на всю свою природную бледность, Техник заметно побледнел.
Слава Управления, видимо, докатилась и до 0-го Уровня (И это только
Управление Объективной Информации, а не зловещее Управление Информационной
Гигиены).
Но ничего более примечательного, кроме бледности, Конраду из Техника
выжать не удалось.
Техник каялся, бледнел до голубизны "дневного" света (так что Конрад
начал боятся, что злосчастный Техник начнет светится) и снова каялся.
А стебелек тростника Цынь не давал покоя.
Конрад молча глянул на Техника и тот совершенно сник и стал почти
прозрачным.
Портативный ментоскоп показывал, что на этот раз, Пайк был прав:
Т-692321-ч был болван каких мало.
Оставив Т-692321-ч в стадии близкой к эфемерности, Конрад двинулся на
поиски Главного Техника.
Главный Техник был толст, но энергичен. Видно было, что он в своих
толстых пальцах держал все нити Управления Технической Информации.
Поминутно переключая видеоканалы, он связывался с различными отсеками и
бункерами. Давал команды. Что-то запрещал, что-то разрешал, просто
приглядывал за своими подопечными.
- Я хотел бы ознакомится с видеозаписью из отсека обслуживаемого
Т-692321-ч, - вклинился Конрад в одну из пауз.
Видеозапись, соответствующая времени ментоскопирования,
отсутствовала. Это означало, что отсек был не освещен... Или же, свет
включали и выключали достаточно быстро - не успевала срабатывать
автоматика.
- Я хотел бы ознакомиться со списком Техников имевших право доступа к
этому отсеку за последние пару месяцев.
Конрад и сам не знал - зачем ему это понадобилось?
Список, как и следовало ожидать, оказался достаточно внушителен.
Главный Техник угодливо застыл за спиной, уступив Конраду место за
пультом.
Повинуясь тихому нашептыванию гласа "собачьего инстинкта" Конрад
набрал запрос о местонахождении Техников в данный момент. Список на экране
компьютера дополнился номерами отсеков. Но против одного номера зияла
тьмой пустая строка.
Конрад вложил в гнездо контроля свой жетон и сделал спецзапрос по
Технику МК-683.
Компьютер молчал.
Данные по МК-683 отсутствовали, чего быть не могло (раз был Техник -
должны быть и данные), а значит даже жетон Редактора Управления
Объективной Информации не давал права доступа.
Это становилось уже интересным. Одно невероятное событие тянуло за
собой другое, не менее невероятное.
- И часто у вас столь бесследно исчезают Техники? - полюбопытствовал
Конрад чисто риторически, зная, что ответа не будет.
Действительно, главный Техник продемонстрировал виртуозное владение
техникой цветового эволюционирования. Его лицо претерпело все цветовые
метаморфозы с которыми Конрад уже имел возможность познакомиться во время
беседы с Т-692321-ч, но не выдавил ни звука.
Поэтому, когда Главный Техник достиг стадии "восковой бледности",
Конрад утратил к нему интерес и покинул стены Управления Технической
Информации.
Версия выстраивалась сколь стройна, столь невероятна.
Но был в ней небольшой изъян...
Техник, исчезнувший из списков, мог (если допустить самое
невероятное) войти в Город из Вне. Ежели он, будучи Техником, смог из него
выйти. Но уйти с Нулевого Уровня и затеряться... Тут уж, быть Техником,
явно недостаточно. А Нулевой Уровень был у Конрада на ладони. Сжав кулак
можно было извлечь из Нулевого любого. Но, тот единственный просачивался
сквозь пальцы. И Конрад ощущал, что хватает руками только воздух. Того,
Единственного, на Нулевом не было.
Конрад, погруженный в мрачные размышления, незаметно добрался до
Пятого Уровня. В своем отсеке он вновь обследовал собственное отражение в
зеркале, традиционно хмыкнул и, лишь после этого, шагнул из санблока в
жилую часть.
На фоне чуть подсвеченных песчаных барханов явственно виднелась
человеческая фигура.
- Не включайте свет, Редактор Конрад!
Еще одно невероятное событие: Старший Редактор Пайк - собственной
персоной начинает посещать своих сотрудников на дому.
- Я хотел бы вас предупредить, Редактор Конрад. Вам поручено найти
обладателя необычной ментограммы, а не выяснять судьбы Техников...
отклонившихся от Стандарта.
Конрад явственно услышал как Пайк зашелестел в полутьме своими
"лапками".
Когда Конрад остался один, он лег и попытался расслабиться.
Сон подкрался незаметно.
Теперь в Стандарте наметились некоторые изменения.
Все так же, он - Конрад штурмовал лестницу, упирающуюся в Небесную
Твердь.
Все так же, ударялся и падал.
Но.
Рядом скользили Непронумерованные Тени, которые беспрепятственно
проникали сквозь преграду, непреодолимую для Конрада.
И все время мозолила глаза цифра 7.
После сна, Конрад еще долго лежал с закрытыми глазами. Ему все время
казалось, что разгадка где-то рядом. И если он еще мгновение не станет
открывать глаза, то ухватит ускользающую разгадку за хвост.
Пропавший Техник МК-683 мог быть связующим звеном. И, каким-либо
образом, мог способствовать проникновению в Город Неуловимого Незнакомца.
Но сам Н.Н.? Нет, это явно не Техник. Техник не затерялся бы в лабиринтах
Города. Так кто же он, этот Н.Н.?
Аудиенция у Пайка опять началась с ожидания в комнате с фотолесом.
Царивший здесь полумрак заставлял вновь и вновь возвращаться в потемки -
царившие в расследовании.
В полутьме терминал, стоявший в углу, призывно поблескивал, как бы
подмигивая...
Сознавая, что если кто-либо войдет в данный момент, то с карьерой
Редактора будет покончено, а может, он - Конрад пополнит списки бесследно
исчезнувших, но подчиняясь взыгравшему чувству "собачьего инстинкта",
Конрад все таки шагнул к терминалу.
Пальцы стремительно отстучали запрос.
И вот уже на экране высветился список имен, где против одного из них
- Крон не стояло ни единого сообщения, кроме даты рождения.
Информация была явно изъята.
Конрад едва успел уничтожить следы своего любопытства, как в комнате
возник Старший Редактор Пайк.
- Вы неоправданно затягиваете расследование, соратник Конрад, -
проскрипел Пайк, глядя куда-то в даль сквозь Конрада.
- Я хотел восстановить всю картину происходящего, - спокойно возразил
Конрад.
- В этом нет необходимости...
- Объект на нижних Уровнях не обнаружен.
- Что вы хотите этим сказать? - спросил Пайк, и Конраду показалось,
что он уловил волнение в голосе Старшего Редактора.
- Объект, скорей всего, вошел в Город из Вне и...
- Это не возможно... - неуверенно перебил Пайк.
Но Конрад спокойно продолжил:
- ...и, в данный момент, находится на Шестом Уровне.
- Но... - Пайк так и не закончил свое очередное возражение.
Конрад выждал немного и размеренно отчеканил:
- Мне необходим допуск на Шестой Уровень, чтобы закончить
расследование.
- Я подумаю. - Пайк отвернулся, давая понять, что аудиенция
закончена.
Конрад внутренне хмыкнул и вышел.
Пайк задумчиво проводил его взглядом и проковылял в угол. Повозился с
компьютером, и на экране дисплея замелькали запросы, сделанные Конрадом за
последнее время. Пайк внимательно проглядел всю информацию, постоял и
набрал личный запрос. На экране высветилась таблица, где в одной из строк
- отсутствовала информация. Только вначале зловеще мерцало имя - Крон и
дата.
Конрад не спал, поэтому почти неслышный щелчок электронного замка не
застал его врасплох. Конрад давно ждал этого момента. Старший Редактор
Пайк, рано или поздно, должен был до него добраться.
Конрад осторожно отступил в затемненный санблок.
Входная дверь стремительно распахнулась и на пороге личного отсека
Конрада появились два человека в форме Младших Редакторов Управления
Информационной Гигиены.
- Двое! - подумал Конрад и традиционно хмыкнул:
- Пайк, как всегда, меня недооценивает.
Как только оба пришельца переступили порог отсека и оказались спиной
к санблоку, Конрад не спеша двинулся вперед...
Редакторы были достаточно молоды и неопытны. Лишь один успел
сориентироваться и попытался что-либо предпринять, но в это время его
напарник уже прилег "утомленно" в сторонке. А в одиночку с Конрадом
справиться было невозможно.
Все так же не спеша и размеренно Конрад обыскал затихших Редакторов
и, отобрав электронные жетоны, вышел в коридор. Заперев дверь своего
отсека, Конрад направился к шахте лифта. Набрав код Шестого Уровня,
вставил один из раздобытых жетонов в прорезь Контроллера. Лифт эту
манипуляцию проигнорировал, видимо Редактор - владелец не имел доступа на
Шестой Уровень.
Конрад мельком глянул на часы - в запасе была еще минута, потом можно
будет не спешить.
Второй жетон мягко нырнул в щель Контроллера и лифт тронулся под
аккомпанемент завывшей сирены.
Лифт плавно замедлил ход, а затем и вовсе остановился.
Конрад подобрался и стал похож на пружину, которую долго сжимали, а
теперь должны были отпустить...
Он шел по следу. Он знал это и чувствовал, что след еще теплый. Все
остальное его пока не волновало.
Двери начали медленно открываться...
3. СТАРШИЙ РЕДАКТОР
Нежный предрассветный туман так натурально стелился по-над озером.
Редактор Пайк уныло ткнул пальцем в зыбкое марево и больно ударился о
металлическую переборку. Зато в противоположной стороне - даль была
неподдельная. Охотничий зал был велик.
Из тумана вынырнул толстый и веселый Редактор Квадрус - шеф
жутковатого, даже по меркам Города, Управления Информационной Гигиены.
- Пайк! Соратник Пайк, вот вы где притаились.
- Я не таюсь! - огрызнулся Пайк:
- Просто - терпеть не могу охоты.
- Странные антипатии, учитывая ту должность, что вы пока занимаете, -
захихикал Квадрус.
- О чем вы? - фальцетом взвизгнул Пайк.
- Устал ты, Пайк, - ласково и доверительно зашептал Квадрус:
- Устал - отдохнуть тебе надо, а может и работу сменить.
Пайк почувствовал, что почва под ним превращается в столь же зыбкий
туман, как тот, что стелился вокруг.
- Это мнение Совета Редакторов? - пролепетал побелевший Пайк. - Или
самого... Издателя?
- Нет! - спокойно, перестав дурацки хихикать, ответил Квадрус:
- Это - мое мнение, личное.
- Ах, личное... - успокаиваясь протянул Пайк.
- Если разыскиваемые будут множиться у вас с такой скоростью...
Сначала тот - с ментограммой, теперь - этот ваш... как его... Конрад, что
ли...
- Конрад ушел и от вас! - ехидно вставил Пайк.
- Ну от меня... - начал, ухмыляясь, Квадрус.
Грохнул выстрел и Квадрус не закончил свою речь. Оборвав себя на
полуслове, Редактор Управления Информационной Гигиены отвернулся и стал
смотреть, как в предрассветном тумане "проявляется" силуэт падающей птицы.
Птица вяло трепыхнулась и рухнула где-то совсем рядом.
Неслышно ступая по синтетической траве, Квадрус, а за ним еще не
пришедший в себя Пайк, двинулись в ту сторону, где оборвалась последняя
траектория птичьего полета.
Еще издали Пайк разглядел темное пятно в тумане.
Птица, неожиданно, показалась столь огромной...
Вдруг она шевельнулась и стала приподниматься - расти!
- Ох! - с ужасом выдохнул Пайк.
Из тумана, казалось прямо на Пайка, надвинулась человечья фигура -
огромная, черная.
- У вас и правда нервы нервы никуда не годятся, - спокойно заметил
Квадрус.
Но Пайк, словно завороженный, не мог отвести взгляд от человеческой
фигуры.
Теперь уже явно было видно, что это человек. Крупный и широкоплечий с
застывшим бесстрастным лицом. У него в руках, беспомощной тряпкой,
распласталась мертвая птица. Густая алая кровь сочилась сквозь пальцы.
- Это он! - взвизгнул Пайк.
- Кто? - невозмутимо спросил Квадрус.
- Конрад! Беглый Редактор Конрад!
Человек выпустил из рук мертвую птицу, бесформенным комом упавшую в
траву. Руки его были в крови.
Пайк сжался и захрипел:
- Стреляйте, Квадрус! Стреляйте!
Конрад, а это был действительно Конрад, спокойно заглянул своими
холодными глазами прямо в душу, совершенно утратившего контроль над собой,
Редактора Пайка и, как призрак, отступив, растворился в тумане.
Грохнул выстрел, но Редактор Квадрус был далеко не уверен: достиг ли
его выстрел цели, или вся эта сцена привиделась ему - в тяжелом и
неприятном сне.
Взвыла сирена. Туман стал стремительно редеть, осев холодной росой.
Весь охотничий зал был теперь, как на ладони.
В дверях застыли, несокрушимыми серыми монументами, люди из
Управления Квадруса. Десять остальных Старших Редакторов, застигнутые
тревогой в живописных позах, по одиночке и группками "разбросанные" по
охотничьему залу, непонимающе озирались.
Квадрус окинул всех беглым взглядом. Младший, но столь неуловимый,
Редактор Конрад растаял вместе с туманом.
- Так! - проскрипел Квадрус. - Пора собирать Совет.
Когда Охотничий Зал опустел и погас гигантский светильник имитирующий
солнце, воды озера подернулись рябью и из его недр поднялась призрачная
фигура.
Конрад тяжело дышал, был мокр и грязен, но спокоен и неотвратим, как
возмездие.
- Итак Редактор Пайк... - начал Квадрус.
- Старший Редактор, - вставил Пайк, который чувствовал, как вокруг
сжимается враждебное кольцо отчуждения и от этого чувства, налившись
перепуганной наглостью, слабо контролирующий слова и поступки.
Квадрус глянул спокойно на гордого своей смелостью Пайка (от чего тот
сразу стал терять форму, съеживаясь, как сдувающийся шар) и не спеша
закончил:
- ...последствия вашей некомпетентности приобретают необратимый
характер.
При этих словах, Пайк шкурой почувствовал, как весь Совет Старших
Редакторов во главе с Квадрусом, одиннадцатью парами глаз испепеляет
жалкого человечка, еще так недавно бывшего Старшим Редактором столь
ответственного Управления Объективной Информации.
- Я наверстаю... исправлюсь... я...
Пайк был жалок.
- Не стоит, - ухмыльнулся Квадрус и по-домашнему закончил:
- Ты устал. Тебе надо отдохнуть.
Пайк дернулся, как от удара электрическим током.
- Кто за это предложение? - радостно "прочирикал" Квадрус.
Одиннадцать поднятых рук подытожили судьбу бывшего Старшего Редактора
Пайка.
- Прекрасно. Решено. Санкция Издателя получена, - и Квадрус утратил
интерес к тому, что недавно именовалось Пайком.
- Игра окончена... - успел подумать Пайк.
Фигура утратила занимаемую позицию и отброшена на Исходный Рубеж.
Игра окончена. Игра продолжается...
Экран дисплея "мигнул" и таблица, высвеченная на экране, изменилась.
Теперь в строке против имени Пайка исчезла вся информация.
Строка зияла обреченной чернотой.
- Развлекаемся?
Конрад резко обернулся на голос. Жизнерадостный толстяк смотрел
прищуренными глазками через плечо Конрада - на экран.
Конрад напрягся. Но толстяк, как ни в чем не бывало, прошел к дисплею
и, сунув личный жетон в контроллер, набрал запрос.
На экране появилось имя Конрада. В след за тем, в графе - "должность,
занимаемая в данный момент" возникла надпись - "Старший Редактор
Управления Объективной Информации".
- Поздравляю Соратник Конрад! - радостно защебетал толстяк. -
Разрешите отрекомендоваться - Старший Редактор Квадрус, Управление
Информационной Гигиены. Коллега, так сказать...
Конрад невольно вздрогнул - в Иерархии городских служб Управление
Информационной Гигиены занимало главенствующую позицию, а Старший Редактор
Квадрус, соответственно, был первым человеком... после Издателя конечно.
Но Издатель был где-то далеко и высоко (хотя сейчас - на Шестом Уровне
Конрад был к нему близок как никогда), а Квадрус - вот он, рядом.
- Молодец! - похвалил Квадрус:
- Нервы в наше деле - главное.
Конрад промолчал, выжидающе. Квадрус довольно хихикнул и продолжил:
- Король умер - да здравствует король! Пайк уступил свое место, но
дело Пайка осталось. И теперь ты, дружок, сделаешь то, что этот олух -
Пайк не смог. Тот, с ментограммой, как ты думаешь, он где?
- Он не может быть ниже Шестого Уровня, - нехотя буркнул Конрад.
- Молодец! - "заржал" Квадрус. - Все Уровни, начиная с Нулевого и
кончая Пятым, прозрачны как слеза бывшего Редактора Пайка. На Шестом
такого контроля нет. Мы, Старшие Редакторы, конечно не доверяем друг -
другу, но тотальный контроль давно привел бы к тому, что мы друг - друга
уже повывели. А вот живем. И не плохо, должен тебе признаться, живем. Но
это ты скоро и сам узнаешь. А Издатель... Хотя, ты парень шустрый, сам
разберешься... Ну, а тот - с ментограммой, он кто, как по твоему?
Квадрус резко оборвал себя вопросом и жестко глянул на Конрада.
- Скорей всего - один из бывших Редакторов... - Конрад, отвечая,
чувствовал какое-то внутреннее сопротивление.
- Хорошо! - похвалил Квадрус и холодно хихикнув закончил:
- Ключ раздобыл бывший Техник, в Город проник - бывший Редактор... Но
вот в чем загвоздка: не мог Редактор, пусть даже бывший, дойти до Города.
Всадник не даст! Да и не было такого бывшего Редактора, не было и все! И
пропавшего Собирателя тростника Цынь - тоже не было, не существовало! До
тех пор пока он не пропал... Вот ведь парадокс. Ни в одном документе не
было... пока не пропал, а пропал - объявился... Тьфу, пропасть!
- Я должен его найти?
- Должен, дружок, должен... Вот и Пайк был должен.
Конрад привычно хмыкнул, а Квадрус с интересом на него посмотрел.
- Ну, хорошо, - мрачно буркнул Квадрус. - Сейчас будет Совет Старших
Редакторов, а потом небольшой праздничный обед - в честь вновь обретенного
Брата - Старшего Редактора Конрада. Привыкай к здешним порядкам. Если
появятся дополнительные соображения, посоветуйся со мной... не пожалеешь.
Жить можешь в любом отсеке - бункере на 6-й Линии. Это Линия твоего
Управления. Можешь идти, через двадцать минут встретимся на Совете.
Конрад молча развернулся и отправился искать 6-ю Линию.
После праздничного обеда, а может от столь головокружительной
карьеры, Конрада подташнивало. Здешнее изобилие накладывало отпечаток
ирреальности на происходящее.
Конрад добрался до облюбованного бункера на Шестой Линии, бывшего
уменьшенной копией Охотничьего Зала. Немного поплавал в озере, а потом не
одеваясь растянулся на синтетической траве.
Итак, при всей жестокости иерархической Системы Города, возможны
феерические катаклизмы, когда ничего не значащая фигура, вдруг, проникает
на более престижный Уровень или стремительно скатывается вниз. Как,
например, Пайк или вот он - Конрад. Только Издатель... Издатель, чье имя
произносят приглушенным до шепота голосом. Издатель не участвует в
хороводе. Спокойный и всесильный, он взирает на всю эту возню со своего
7-го Уровня, держа или, по крайней мере, контролируя нити судеб:
подтягивая ту или иную время от времени, или ослабляя, или вовсе обрывая.
Следовательно, объект, пересекший водораздел Города и окружающего
Мира Собирателей, и так напугавший Институт Редакторов, подконтролен
Издателю и не опасен. Иначе ему не удалось бы беспрепятственно подняться с
0-го Уровня на 6-й и оказаться в столь нежелательной близости от
заповедного 7-го.
Если, конечно, саморазрушение не является целью "жизнедеятельности"
Издателя или... таинственный объект с нестандартной ментограммой и есть -
сам Издатель.
Конрад стремительно вскочил. Натянул форменный балахон.
Выйдя из отсека, Конрад попытался сориентироваться. Затем, пройдя
довольно извилистый путь, он оказался в тупике и стал внимательно изучать
стены и пол.
- А ты действительно - шустрый!
Конрад, застигнутый стоящим на четвереньках, глянул снизу в верх на
недобро скалящегося Квадруса.
Правя рука Квадруса, прикрытая рукавом балахона, чуть дрогнула, и из
складок ткани, Конраду прямо в лицо, глянуло жерло портативного
ментоскопа.
Конрад прыгнул...
Квадрус, несмотря на плотное телосложение, гулко "влип" в стену.
Ментоскоп с грохотом покатился по коридору.
Конрад свечей взмыл вверх, вложив всю силу в удар. Битые стекла
брызнули слепым дождем.
Свет погас.
Пока Квадрус возился с аварийным освещением - Конрад исчез.
Квадрус, кряхтя, опустился на четвереньки и дрожащими пальцами
обшарил и простучал все стенки тупика. Звук был глухой, но нигде ни
малейшего намека на стык.
Квадрус в ярости грохнул кулаком об пол.
Кровь и стекла брызнули на стены, но Конрада Квадрусу было уже не
достать.
4. ИЗДАТЕЛЬ
Звезды, словно пыль на бесконечной дороге ночного неба. Теплый ветер
шепчет испуганно, заплутав в тяжелой, налитой жизнью листве. Травы
дурманят голову несбыточными обещаниями. Ночь ладонью накрыла затихший
Город.
Конрад распятый схлынувшим напряжением, бездумно опрокинувшись
навзничь в траву (настоящую - живую), слушает ночь.
Небо как мечта - близкое и ускользающе недостижимое.
И Сон - подкрадывается как игривый котенок.
Сон.
Игра?
Вершина?
Или все сначала?
Зеркала.
Множатся и пропадают отражения.
Фас, профиль.
Цифра 7.
Время возвращается вспять.
Пирамида несокрушима.
Игра начинается.
Проходная пешка или загнанный зверь?
Игра.
Конрад проснулся внезапно, от ощущения, что кто-то на него смотрит.
- Здравствуйте, Конрад.
- Здравствуйте, Крон.
- Вы искали меня...
- Вы нарушили Стандарт.
- Ах, оставьте, все только и делают, что нарушают его. Это уже
превратилось в стандарт.
- Но ментограмма...
- Да, конечно, ментограмма... а вы свою когда-нибудь видели?
- И все-таки: кто вы, Крон?
- Я - Собиратель номер К-713.
- Но вы смогли войти в Город, а это... невозможно. И вообще - такого
собирателя не было!
- Кто когда-то вышел, тот сможет всегда и вернуться, а насчет не
было... Не было Собирателя был кто-то иной. Кто-то должен был пройти, если
Путь существует. Кто-то должен решить задачу, если она имеет Решение.
- Это все слишком сложно для простого Редактора.
- Старшего редактора!
- Хорошо, пусть Старшего Редактора, но все равно, я не в силах
разобраться - кто вы, Крон?
Конрад протянул руку навстречу фигуре, едва видимой в безраздельно
царящем полумраке.
Пальцы ощутили холод.
Конрад приблизился, силясь угадать, разглядеть лицо собеседника и...
больно стукнулся лбом.
Перед ним было огромное зеркало.
Рассвет застал Конрада скрючившегося у подножия гигантского зеркала,
врытого в землю прямо посреди огромного зала - леса.
Сейчас, при ярком дневном свете, можно было видеть, что весь седьмой
уровень Города это бесконечная анфилада комнат-оранжерей. Неухоженных,
одичавших. Крыша во многих местах прогнила и рухнула. В проемах бесстыже,
как голое, блеклое тело, серыми пятнами было видно небо.
Вдоль стен, нарушая гармонию одичавшей природы и обветшалой
архитектуры, тянулись стеллажи, уставленные электронной аппаратурой. Блоки
с экранами и клавиатурой были снабжены табличками.
...6-й уровень. Старший Редактор Квадрус...
Пальцы Конрада привычно пробежали по клавишам. На экране возникло
изображение Старшего Редактора Управления Информационной Гигиены.
Квадрус ползал на четвереньках в том самом месте, где Конрад
несколько поспешно с ним простился.
Повинуясь бог знает каким призывам внутреннего голоса, Конрад
невольно набрал на клавиатуре команду: "СТОП".
Квадрус замер.
Конрад не поверил своим глазам.
Заставил Квадруса попрыгать, тот послушно исполнил.
"...ЛОЖИСЬ! ПОЛЗИ!.."
И Квадрус пополз...
Конрад горько захохотал...
Потом он нашел блок с именем Пайка, и другие блоки со знакомыми
именами, и блок поименованный:
"КОНРАД".
Конрад попятился, но больно ударился затылком, налетев на зеркало
врытое посредине и этого зала - оранжереи.
Лишь на мгновение задержав взгляд на собственном отражении, Конрад с
ужасом поймал себя на том, что из зеркала на него смотрит совершенно
незнакомый - чужой человек.
Огромный лысый череп блестит вызывающе сквозь крохотные линзы пота
обильно выступившие на его поверхности.
Саркастически перекошенный рот.
Глаза - загнанные и чужие.
- Кто ТЫ? - затравленно шепчет Конрад и пальцем стучит по стылому
Зазеркалью.
- Я ИЗДАТЕЛЬ! - неожиданно слышится тихий печальный голос.
Конрад отшатнулся.
Говорило Зеркало.
- Я ИЗДАТЕЛЬ... теперь. А раньше был Собирателем К-713-м, а потом
Редактором Управления Объективной Информации - Конрадом. Я это ТЫ!
- Нет! - прошептал Конрад пятясь.
Блок с именем Конрад манил, звал и отпугивал одновременно. Стараясь
не глядеть на него, Конрад впился глазами в Зеркало.
Зеркало обрело сходство с экраном дисплея. Из его холодных глубин
всплыли буквы, складывающиеся в обрывки фраз:
...ГОРОД - У
...Игра компьютерная, разработана фирмой...
...правила Игры...
...фигура, именуемая Проходной Пешкой...
...при выборе адекватной Стратегии...
...следующий Этап...
...отброшена на более низкую ступень Иерархии...
...гарантируемая Жесткой Структурой Модели Социума...
...ИЗДАТЕЛЬ может все...
- Ах ВСЕ! - выдохнул Конрад...
Почти без разбега, зажав голову между локтей Конрад прыгнул навстречу
зеркальной Стене...
Зеркало не разбилось, а, вобрав в себя тело Конрада, выплюнуло на
поверхность очередную порцию информации, которую уже некому было
прочесть...
...разработанная защита делает почти нереальной Возможность
разрушения Жесткой Структуры Модели, при Игре - Изнутри, а тем более
Снаружи...
...фирма изготовитель гарантирует...
...но, все таки, возможно существование, не предусмотренного фирмой,
выбора неортодоксальной Стратегии...
...может вызвать Реакцию Программы - Защиты, направленную на
стабилизацию Структуры, но в экстраординарной Ситуации индуцирующей
Разрушение Модели Социума, в виду жестокости Структуры, введенной для
возможности более адекватной алгоритмизации процессов функционирования
Модели и для удобства Пользователя.
В это случае, фирма обязуется бесплатно обеспечить Реставрацию и
Реактивацию дестабилизированной Модели...
Зеркало померкло и некоторое время было черным и не блестящим.
Но вот на черном фоне, опять, проступили контуры букв.
ИГРА НАЧАЛАСЬ!
"В начале годов под девизом "Праведный
путь" в землях У среди богатых домов...
Проходная Пешка занимает Исходную Позицию...
Глупое чувство - страх...
ВАШ ХОД!
TERTIA VEGILIA
(Третья стража)
Куда уходит отраженье
Из всеми брошенных зеркал
Иль застывает в вожделеньи
И ждет чтоб кто-нибудь позвал
А может там под пыльным слоем
Жизнь так и хлещет через край
Лишь ты в том мире стал изгоем
Подумай на досуге и... дерзай,
Но не дерзи! И меру знай!
А впрочем, жизнь сама подскажет
Что, куда, за что и где тот край
Через который преступив
Ты попадаешь в...
Смелее же - Дорога ждет.
Ступай!
1
Вечер был просто волшебный. Солнце медленно садилось за едва видимый
на горизонте холм, который все местные жители ласково величали Толстым
Максом. Толстый Макс охотно подставлял свою лысеющую макушку под густой
гребень закатных лучей. Ветер, этот шкодливый вечный мальчишка, в этот
вечер умчал куда-то по своим ветреным делам. Было тихо, и только где-то
вдалеке надрывался ошалевший от счастья сверчок.
"В такой вечер просто необходимо быть счастливым!" - улыбаясь подумал
Уно и нехотя пришпорил своего вороного коня.
Но тишина и покой, разлитые в теплом и плотном воздухе, даже коня
настраивали на меланхолический лад, и он еле плелся с философским видом
пофыркивая будто ведя неспешную беседу с самим собой.
Так же неспешно дотрусив до крыльца харчевни "Веселый суслик", Уно
спешился и привязал коня, отметив про себя что гнедая вислоухая лошадь
Сумка, а значит и сам Сумк уже здесь.
Тишина была такая, что даже сверчок растерянно умолк.
Уно постоял мгновение на крыльце вдыхая тишину и подставляя лицо
последним лучам заходящего солнца, а потом решительно толкнул дверь
харчевни.
Самое удивительное, что и в харчевне тоже царила непривычная здесь,
да чего уж там, - крайне редкая гостья, тишина. Но это была совершенно
другая тишина. Настороженная, звенящая напряженным ожиданием,
предрекающая, заставляющая собраться, сжаться пружиной и...
Все посетители и даже сам хозяин - Старый Бом столпились около стола
за которым сидел Сумк, правда в этом еще не было ничего удивительного: на
что способен Сумк, Уно хорошо себе представлял. Но тишина?
На столе перед Сумком стоял небольшой ящик из позеленевшего от
времени металла, и все молча созерцали этот странный, абсолютно не
уместный на обеденном столе предмет.
Как только Уно вошел в ящике что-то завозилось зачавкало, заставив
всех отпрянуть. Сумк, сидевший на стуле, опрокинулся, беспомощно взмахнул
руками, прихватив за собой еще двоих ближайших соседей, те, в свою очередь
еще... В общем в результате все кроме Уно оказались лежащими на полу...
Ящик громко щелкнул и крышка распахнулась, а из недр ящика зловеще
шурша вынырнула черная фигурка на пружинке. Фигурка повернулась вокруг
своей оси, как бы обводя взглядом учиненный разгром и застыла вытянув
правую руку в сторону Уно.
- Перст Судьбы, - прочитал Уно на внутренней стороне крышки, а краем
глаза успел заметить как за окном мелькнула какая-то неясная тень...
2
До родного поселка, где в харчевне Веселый Суслик его наверняка ждал
отменный ужин, охотнику Берку оставалось преодолеть безымянный овраги
перебраться через Толстого Макса. Ночь уже безраздельно хозяйничала
вокруг. Но Берк в лесу даже ночью был как дома. За годы скитаний он привык
ко всякому, а уж здесь на подступах к поселку, Берк наверное мог
разгуливать даже с завязанными глазами. Тяжелый арбалет покоился на
могучем плече Берка, но казалось охотник этого даже не замечает, легко и
уверенно ступая ногами обутыми в огромные сапожищи, причем совершенно
бесшумно. Лишь яркая луна предательскими бликами на отполированном
арбалетном ложе, да длинная несуразная тень, мечущаяся между деревьями
выдавали присутствие здесь в лесу охотника Берка.
Добравшись наконец до оврага, за которым в сладкой истоме "дремал"
Толстый Макс, Берк хотел было соскользнуть вниз по знакомому сто раз
исхоженному вдоль и поперек склону, но что-то его удержало, и Берк замер
на краю внимательно вглядываясь в смутные очертания последних преград
оставшихся на его пути к заветному ужину.
Весь овраг до верху был заполнен серым плотным туманом.
- УГУ!!! - громко крикнул прямо за спиной Берка хулиганистый филин.
От неожиданности Берк оступился. Это его и спасло...
В то место, где только что стоял Берк, словно жуткий призрак
взметнувшись из тумана, впилась то ли лапа гигантского насекомого, то ли
непонятная конструкция из металла, "поросшего" густым черным ворсом и, в
добавок, с огромным блестящем когтем на конце.
Берк окончательно падая, наугад выстрелил из арбалета в овраг, прямо
в клубящуюся серую пелену...
Жуткий протяжный вой, от которого даже у бывалого Берка по спине
побежали мурашки, возвестил, что стрела достигла цели.
Туман стал редеть, да так стремительно, что когда беспомощно
барахтающийся Берк достиг дна оврага, от серой пелены не осталось и следа.
Тревожащий лунный свет заливал овраг. Видно было каждый кустик,
каждую травинку. Овраг был безнадежно пуст. Лишь у самых ног Берка валялся
обрывок какой-то странной полупрозрачной веревки: очень прочной и липкой
на ощупь.
3
Черный сгорбленный силуэт бесшумно скользнул к большому мрачному
дому, одиноко стоящему на окраине поселка, будто старый брезгливый
отшельник назло земным соблазнам забившийся "в пустынь".
Слава у дома была весьма сомнительная. Часто по ночам даже сквозь
запертые ставни пробивались яркие, белые вспышки. Иногда люди, проходившие
мимо, якобы слышали злобный призывный рев, будто в доме трубили раненные
слоны. А один запоздалый прохожий клялся, что в полночь бой часов в
таинственном доме отозвался подземными толчками средней силы.
Да и вообще, был это, собственно говоря, не дом, а небольшой такой
замок в позднем готическом стиле, и жил там естественно колдун, и звали
его Магнус. Впрочем, никто его конечно никуда не звал, и откуда взялся
этот самый Магнус, в поселке никто не знал и не ведал, да и не стремился
узнать. Только свяжись с колдуном, потом всю оставшуюся жизнь будешь
вспоминать каким глупым, но счастливым был раньше.
А началось все просто: в поселок пришел мрачноватый неопределенного
возраста человек с пристальным и тяжелым взглядом, не торгуясь купил
обветшалый замок у бывшего хозяина, который и не запрашивал слишком
высокую цену, так как о замке и тогда уже начинала ходить нехорошая слава,
и с тех пор в замок никто кроме самого Магнуса не входил. Лишь недавно
туда зачастил Крак - сын трактирщика Бома. Поговаривали, что стареющий
Магнус взял его то ли как прислугу, то ли в ученики, хотя наверняка никто
ничего не знал.
На мгновение тяжелая, обитая позеленевшей от времени медью, входная
дверь ведущая в сокровенные владения Магнуса приоткрылась и с улицы в
замок проскользнул человек закутанный в черный плащ с капюшоном.
Торопливо взбежав по винтовой лестнице на второй этаж, человек на
ходу скинул капюшон. Этим человеком был Крак.
В огромной комнате на втором этаже, служившей прежним хозяевам
наверное охотничьим залом, а нынче превращенной в подобие химической
лаборатории, освещенной лишь скудным пламенем горящих в не менее огромном
камине дров, в старомодном кресле похожем на королевский трон, сгорбившись
сидел сам Магнус.
- Кто? - устремил на Крака тяжелый немигающий взгляд своих зеленых
глаз Магнус. В глазах у Магнуса плясали кровавые отблески пламени, и Крак
невольно поежился.
- Уно! - ответил Крак, сбрасывая плащ.
- Ты сам видел? - заволновался Магнус.
- Да учитель. - Крак подошел к камину и протянул руки к огню, хотя в
зале вовсе не было холодно.
- Хорошо, я сам с ним поговорю... завтра. - Магнус тяжело поднялся и
шаркая ногами вышел из зала оставив Крака одного.
Крак подошел к окну и распахнул створки. Напротив окна рос огромный
столетний дуб, и сквозь его ветви прямо на Крака глядели два блестящих
любопытных глаза.
Крак на секунду растерялся. Ветви колыхнулись и глаза исчезли. Крак
резко вытянул вперед левую руку и из нее ударила слепящая белая молния,
как раз в то место, где только что шевелились ветви.
- Что случилось? - сурово прозвучал скрипучий голос Магнуса, в
котором еще очень чувствовалась былая сила.
- Нас подслушивали! - взволнованно ответил Крак.
Оба и колдун и его ученик, свесившись из окна внимательно
всматривались в темноту.
Тьма была хоть глаз выколи, но больше ничего подозрительного.
4
Уно свалился прямо на Сумка и успел только судорожно зажать ему рот
ладонью. В глазах после белой молнии было темно.
К счастью, и на самом деле было уже достаточно темно, небо заволокло
тучами, а то еще неизвестно чем бы могло закончиться это приключение:
колдун и его ученичок до сих пор маячили в окне.
Сумк тяжело сопел, но терпел.
Глаза Уно потихоньку стали привыкать к темноте, а когда привыкли
окончательно, Уно с неподдельным ужасом обнаружил, что он и Сумк не
единственные, кто решил поиграть в прятки около столетнего дуба. Из за
ствола на друзей, чуть наклонив огромную лобастую голову внимательно
смотрел гигантский лохматый до безобразия пес. Пес глянул на окно замка,
потом на дуб, потом перевел взгляд на Уно, а затем плотоядно усмехнувшись,
растаял в темноте.
- Тебе померещилось, - донесся "с небес" голос Магнуса и ставни в
окне замка захлопнулись.
"Мне, наверное, тоже!" - подумал Уно и стараясь не шуметь потащил
Сумка прочь от этого страшного места.
Некоторое время Сумк не сопротивлялся, а потом вдруг укусил Уно за
палец. В суматохе Уно забыл, что все еще зажимает ладонью рот
многострадального Сумка.
- Ты чего? - по инерции удивился Уно.
- Дышать нечем, - невозмутимо буркнул "страдалец", невинно моргая
большущими синими глазами.
5
- Ну ты Берк, горазд заливать!
- Может это тебя Толстый Макс своим хвостом хотел достать?!
- Вот-вот, - невозмутимо поддакнул Берк и не торопясь выложил на стол
странную веревку подобранную в овраге.
Все завсегдатаи "Веселого Суслика" сгрудившись вокруг стола, за
котором вальяжно устроился Берк, с интересом уставились на удивительный
прозрачный канатик. Кто-то попытался испробовать его на прочность, но не
тут то было: канатик слегка пружинил, но разрываться не собирался.
Естествоиспытатель с трудом отодрал от рук липкую штуковину и удивленно
прогнусавил:
- Что это?
- Хвост! - холодно ответил Берк.
- Чей?
Но этот вопрос к сожалению остался без ответа...
Почти одновременно все почувствовали на себе чей-то пристальный и
очень внимательный взгляд, от которого в затылке появился неприятный
холодок.
В окно харчевни, хорошо видимый в свете вновь вынырнувшей из за туч
луны, заглядывал, поднявшись на задние лапы, жуткого вида пес. Его черный
нос расплющился о стекло, а в огромных глазах пылал неукротимый зеленый
огонь.
Мгновение пес разглядывал людей, словно выискивая подходящую
кандидатуру для скромного ужина на две персоны (он сам и собственно ужин),
а затем не спеша скрылся.
Когда все посетители "Веселого Суслика" храбро высыпали наружу, то
никакого пса там конечно уже не было. Лишь лошади в стойле всхрапывали
испуганно, да луна в страхе вновь скрылась за тучами. Ну а сверчок, как
замолчал еще в самом начале, так решил больше и не отзываться, чтобы в
суматохе не наступили.
6
Лошадь Сумка, шкодливая как и сам Сумк, и степенный уверенный в себе
конь, принадлежавший Уно, лениво трусили бок о бок, потряхивая кудлатыми
головами, словно ведя безмолвную беседу о своих невеселых лошадиных делах.
Зато всадники ехали молча, после пережитого Уно совершенно не хотелось
разговаривать. Сумк ничего не спрашивал, но так как ничего и не понимал,
то поглядывал с укоризной.
Толстый увалень Сумк, веселый и верный товарищ. Уно улыбнулся,
впервые за весь вечер. Сколько же проказ у них на совместном счету? Но,
кажется сейчас дела обстоят посерьезней, если только не принимают и
вообще, - слишком серьезный оборот. Как, например, увязать между собой: и
Магнуса, и определенно подброшенный его любимцем Кракам странный ящик с
непонятной и пугающей надписью "перст судьбы", и того пса, не к ночи будь
он помянут...
- Ребятки, вы здесь большую собаку не встречали случайно?
От, неожиданно резко разорвавшего ночную тишину голоса, прозвучавшего
как раскат грома, даже кони попятились, испуганно приседая на задние ноги.
На обочине дороги стоял высокий и широкоплечий человек, по внешнему
виду вылитый бродяга: пыльный и оборванный. Но в лунном свете, едва
пробивавшемся из за туч, у пояса незнакомца тускло блеснул короткий меч
без ножен.
Сумк, насторожившийся в начале, но наконец убедившийся что перед ним
не Магнус и не Крак, уже открыл было рот, но осторожный Уно слегка толкнул
его в бок, и Сумк подержав мгновение рот открытым, невозмутимо его закрыл,
сделав вид что просто зевнул, а Уно объявил с независимым видом:
- Да вроде нет.
- Да, нет, вроде, - хмыкнул незнакомец и тут же снова спросил:
- А парня по имени Уно?
Теперь уже Сумк был на высоте:
- Ах Уно?! Так он же каждый вечер, в такое время, сидит в харчевне -
в "Веселом Суслике".
- Ну-ну, - проворчал бродяга и словно растворился в темноте.
7
- Ох и не нравиться мне, сынок, твой этот новый друг - Магнус, -
ворчал трактирщик Бом почесывая могучую волосатую грудь, выглядывающую из
под расстегнутой рубахи, в то время как его сын, он же ученик колдуна
Магнуса Крак, с аппетитом поедал огромную сочную отбивную. - Все люди как
люди, по вечерам собираются у меня, в "Веселом Суслике", лишь твой Магнус
сидит, как пес, в свой конуре.
При слове пес Крак вздрогнул и чуть не подавился. Да и сам Бом
невольно передернулся: ему снова вспомнился огромный таинственный пес, что
недавно заглядывал в окно харчевни.
Крак укоризненно глянул на отца, поежился и встал:
- Ну, мне уже пора, а то Магнус может спохватиться. Я могу ему
понадобиться в любую минуту... Значит Уно ты не видел?
- Нет сынок, после того как он ушел из харчевни - не видел. Но я все
понял: как только он появиться, я задержу его под любым предлогом, а
кого-нибудь срочно пошлю за тобой в замок.
Крак кивнул, встал и направился к двери. На пороге он оглянулся:
- Ничего отец, мы еще посмотрим кто кого! Главное добраться до... -
Крак не договорил и вышел, но прежде чем дверь за ним закрылась
окончательно, до Бома донесся обрывок фразы:
- Какая душная и длинная ночь сегод...
8
"Какая душная и длинная ночь." - подумал Берк.
Ночь и вправду была душной, кажется, собиралась гроза.
Ветер налетел внезапно, но не принес с собой ни облегчения, ни
свежести, а только нагнал целое стадо черных косматых туч, похожих на
перепуганных баранов, рваным покрывалом затянувших все небо.
Луна стыдливо, то выглядывала в очередную дырку, то поспешно
пряталась, кутаясь в мрачную шаль, и все вокруг, как в немом фильме
двигалось рывками, то освещаясь, то вновь исчезая в темноте, словно Берк
беспрерывно хлопал глазами. Это немного раздражало, но тем не менее не
мешало Берку целеустремленно двигаться по направлению к оврагу. Уже второй
раз за ночь Берк топал по спине Толстого Макса, и такое ощущение, что в
этот раз это не доставляло удовольствия им обоим. Но Берк упрямо шел к
оврагу. Овраг прямо манил и притягивал его.
- Какая, однако, длинная и душная ночь, - раздался спокойный голос
где-то совсем рядом, но в мелькании лунного света, он прозвучал как
театральная реплика.
- Кто вы? - резко спросил Берк напряженно вглядываясь в темноту.
- Путник, - прозвучал ответ, произнесенный хрипловатым низким
голосом, с заметной долей иронии.
- Путник это что, имя или профессия?
- Скорее хобби или призвание.
Но Берк сегодня не был склонен к философствованию:
- Вы что же, следите за мной?
Ну что вы, по моему, в вашем городишке и без моего участия слишком
многие увлекаются этим делом.
- Каким делом?
- Следить друг за другом, - путник подошел поближе, и Берк смог
хорошо разглядеть короткий, но широкий меч висящий у него на поясе.
- Что вы хотите этим сказать? Я имею в виду ваше замечание насчет
слежки, - удивился смелый, но неискушенный в интригах охотник Берк,
перекидывая тяжелый арбалет с одного плеча на другое.
- А вам случайно не попадался на глаза большой лохматый пес? -
ускользнул от ответа путник и как бы в ответ на оба их риторических
вопроса со стороны оврага раздался громкий и протяжный волчий вой, от
которого даже у бывалого Берка по спине побежали мурашки.
9
- Слышал? - замирающим шепотом спросил Сумк, округлив и без того
достаточно круглые глаза, хотя не услышать было не возможно - эхо от
волчьего воя до сих пор еще перекатывалось в лесу.
Лошади стали фыркать спотыкаться и артачиться. Уно молча слез со
своего коня и хлопнув его по спине отпустил, конь радостно заржал и
стремительно поскакал обратно в поселок. Сумк кряхтя и вздыхая вынужден
был последовать примеру Уно, грустно провожая припустившую домой лошадь
печальным взглядом.
- Дальше пойдем пешком! - безапелляционно заявил Уно, и Сумк, с
детства привыкший к его верховодству, вынужден был подчинится, хотя на
лице у него и был написан явный, но все таки безмолвный, протест.
Луна тревожно мелькала среди клочковатых туч, словно неуверенный
пловец среди губительных волн.
До оврага оставалось еще с десяток шагов, а уже явственно был заметен
белесый плотный туман, клубившийся словно пар над гигантской кастрюлей.
Остановившись на краю оврага, Уно и Сумк вглядывались в белесый
студень, подбирающийся прямо к их ногам. В полупрозрачной глубине чудились
разноцветные огни и проблески, будто там жил своей непонятной ночной
жизнью целый город, и овраг, такой привычный и исхоженный вдоль и поперек,
обрел вдруг океанскую глубину и космическую загадочность.
Сумк завороженно застыл, силясь отвести взгляд от притягивающей,
приковывающей внимания бездны, околдованный призрачными видениями. Сколько
так продолжалось ни Сумк, ни Уно не смогли бы точно определить. И что
последовало за этим, Сумк даже сразу и не понял...
Черная и словно крылатая тень бесшумно вынырнула из тьмы за спиной
Уно.
Сумк хотел крикнуть. Предупредить...
Но не успел.
Черная "птица" взмахнула крыльями...
Сумк прыгнул, но "крыло" уже коснулось плеча Уно.
Уно стал медленно, но неотвратимо, как бывает обычно во сне,
крениться в сторону оврага, а Сумк, всем своим немалым весом, врезался в
черную "птицу".
Жуткий вой раздался одновременно с двух сторон: и из оврага, куда в
итоге кубарем покатился Уно, и из леса.
Сумк, вцепившись в черную птицу, которая оказалась все таки человеком
закутанным в огромный черный плащ с капюшоном, на мгновение застыл и
хорошо успел рассмотреть, как из леса, огромными скачками, вылетел
чудовищного вида пес. Перепрыгнув через сцепившихся Сумка и черного
незнакомца, пес торпедой влетел в овраг, взметнув тучу брызг белесого
киселя. Плотный туман легко заглотил и Уно, и пса, но выплюнул из глубины
суставчатый уродливый штырь с блестящим крюком на конце, которым зацепило
плащ черного незнакомца, и рывками стало затягивать в овраг.
Воспользовавшись замешательством Сумка, удобно устроившегося верхом
на черном человеке, этот самый человек с нелюдской силой, ребром ладони,
ударил Сумка по лицу... и рванулся, оставляя солидный клок плаща на
конвульсивно подергивающемся крюке.
Сумк, ослепший и почти оглохший от боли, падая все таки услышал
сначала резкий свист, а потом почти одновременно: жуткий вой из оврага, и
сдавленный вскрик черного человека.
Туман в овраге стал стремительно редеть, а черный человек, сделав
пару неуверенных шагов, рухнул лицом вниз. В спине у него торчала короткая
и толстая стрела.
Сумк, с трудом приоткрыв один глаз посмотрел сначала на поверженного
незнакомца, а потом, страдальчески морщась, перевел взгляд на овраг. Туман
почти полностью растаял и на той стороне оврага явственно были видны:
охотник Берк, с арбалетом в руках, и бродяга, держащий в левой руке
обнаженный короткий меч.
Но сам овраг был совершенно пуст.
10
Гомункулус всю свою сознательную жизнь жил в своей же банке.
Циклопические стены из мутноватого зеленого стекла, исчезавшие где-то
бесконечно высоко в белесом тумане, надежно отгораживали уютный
гомункулусовый мирок от пугающего запределья.
Гомункулусовый предел был строго отмерен дном банки. В его,
гомункулуса жизненный круг входили: крохотный участок земли, крохотный
домик - похожий на лежащий на боку цилиндр и, еще более крохотное озерцо,
расположенное почти по центру гомункулусовой территории.
И банка. Замкнутая стеклянная стена и стеклянное же дно, ясно видимое
сквозь прозрачные воды гомункулусового озерка.
Но иногда! Перед часом F, когда у Гомункулуса совершенно портилось
настроение, и все его крохотное естество охватывало тягостное неизгоняемое
состояние, а в мгновенно "разбухшей" голове "поселялось" множество
различных каверзных и назойливых существ, нашептывающих совершенно
неожиданные слова и толкая Гомункулуса на совершенно непредсказуемые
поступки, начинало казаться, что мол не он - Гомункулус владеет банкой, а
банка владеет им.
Но потом наступал час F, появлялся Глаз и существа исчезали.
Умиротворенный и пустой как студент после экзамена Гомункулус
заползал в свой цилиндр - спать. Сны ему не снились.
Если Гомункулус не спал и его не мучили каверзные существа, то он в
такое время любил сидеть в своем озерце и млеть.
А еще, он любил бродить по кругу отмеренному дном банки и
вглядываться в мутную стеклянную гладь стены. Если прижаться к стене
носом, то можно было уловить смутные очертания каких-то иных банок,
очевидно населенными иными гомункулусами. Но нашего Гомункулуса это не
интересовало, ему нравились световые блики сами по себе.
Его вообще ничего не интересовало, кроме Глаза в час F - приносившего
временное облегчение.
Ему абсолютно безразличны были все Иные Гомункулусы, даже если они
действительно существовали где-то в иных банках. Его не занимали Старцы,
периодически облеплявшие банку снаружи, не смотря на то, что их мутные
глазки, казалось, сверлили банку насквозь.
И только одно вызывало у Гомункулуса достаточно сильное чувство -
чувство Беспредельного Панического Ужаса. Без сомнения это чувство внушал
Гомункулусу - Черный Квадрат.
В ту же секунду, как только Гомункулус вспомнил об этом ужасе, банку
хорошенько встряхнуло, и послышался глухой, но сильный удар...
В столь прекрасной, совершенной и горячо любимой стене появилась
огромная трещина.
Гомункулус опасливо прижался носом к стеклу... Нет, там, кажется, все
таки ничего не чернелось. Просто, уткнувшись головой прямо в стекло и
безвольно раскинув руки, на земле Вне банки, лежал... Человек.
11
- Я знал, что ты плохо кончишь, Шаркан, - бродяга, он же Путник,
вложил свой меч в кольцо, притороченное к поясу.
- Шарк... Шарк... Какой Шаркун? - удивился Берк, - это Магнус -
колдун!
- Для вас Магнус, а для меня Шаркан, - спокойно ответил Путник,
накрывая черным плащом погибшего колдуна.
- А где Уно? - растерянно прошептал Сумк, совершенно потерявший
ориентацию в событиях, лавиной обрушившихся на него в эту бесконечную
ночь.
- Боюсь, молодой человек, что Уно, сейчас, вне пределов досягаемости.
Но будем надеяться, что инспектор ему поможет, - с сомнением хмыкнул
Путник.
- Какой инспектор? - спросил Сумк, с трудом цепляющийся за остатки
ускользающего здравого смысла.
- А тот, что прыгнул следом, - невозмутимо отрезал Путник.
Берк, на протяжении всего диалога завороженно не отрывавший взгляда
от мертвого колдуна, вдруг простонал:
- Но я же не хотел!!! Я стрелял в этот проклятый кисель!
- Вас никто, собственно, и не винит, - обернулся к нему Путник. -
Шаркан рано или поздно кончил бы этим... Слишком он рвался к абсолютной
власти. Черный Квадрат еще никому не приносил счастья.
- Какой квадрат? Причем тут власть? Кто вы? Кто такой этот Шаркан?
- На последний вопрос я могу дать вам ответ, - спокойно сказал
Путник, без малейшего видимого усилия взваливая тела колдуна на плечо. -
Шаркан был моим братом.
И тяжело ступая Путник пошел по направлению к лесу.
Берк словно побитая собачонка поплелся следом, а Сумк с угрюмым видом
сел на краю оврага и стал ждать.
Не может быть, чтобы туман, появлявшийся дважды, не появится и в
третий раз. А там... В общем, там еще поглядим! Но и так Сумк был почти
уверен, что сумеет отыскать и помочь Уно и без всяких там инспекторов.
12
- Ты кто? - спросил Уно, приоткрыв один глаз. Второй, по неясным
соображениям, никак не хотел открываться.
Прямо перед носом, почему-то лежа, расположилось щуплое невзрачное
существо с кожей напоминающей прошлогоднюю плесень.
Существо помолчало, повозило пальцем у Уно перед носом и печально
прошептало:
- Я - Гомункулус.
Уно попытался все же открыть второй глаз и вдруг понял, что это не
существо, а он - Уно лежит на земле, уткнувшись носом во что-то твердое
холодное и полупрозрачное.
Уно попробовал приподняться:
- Где я?
- Ты Вне банки, а значит вне моих жизненных интересов! - Гомункулус
набрал в узкую ладошку земли и шлепнул прямо Уно в лицо.
Инстинктивно Уно отпрянул и наконец встал.
Перед ним возвышалась циклопическая стеклянная стена, верхняя часть
которой исчезала в белесом тумане. Стена кольцом охватывала крохотный
участок земли. У основания этой гигантской банки явственно была видна
крупная трещина, и худосочный обитатель банки старательно заделывал ее
грязью.
- Кажется я невольно, чуть не стал незваным гостем, - усмехнулся Уно.
- Еще чуть-чуть и я своим лбом отворил бы "дверь" в этот не слишком
гостеприимный мирок.
- Эй, Гомункулус, послушай!
- Не хочу слушать.
Шлеп!
- Но нельзя же всю свою жизнь сводить только к одной банке?!
- Не хочу слушать.
Шлеп!
- Ах ты килька в томате!!!
Уно рассерженно отвернулся от Гомункулуса...
Насколько позволял слабый туман, можно было видеть, что все
окружающее пространство сплошь заставлено такими же банками, и в них
отрешенно-обособленно копошатся такие же гомункулусы.
- Эй, который без банки, - послышался слабый и робкий голос за спиной
у Уно. - А что такое килька?
13
- Ключ!!! - по слоновьи проревел Крак.
Путник невозмутимо продолжал копать могилу. Рядом суетился Берк,
несколько утративший былое величие вольного охотника и старавшийся
предупредить малейшее движение Путника.
- Ключ! Где Ключ, я вас последний раз спрашиваю?! - прохрипел Крак и
закашлялся.
- Берк, кто это там? - спокойно, не прерывая своего невеселого
занятия небрежно обронил Путник.
- Это Крак, - суетливо подсказал Берк.
- А, это достойный ученик, пришел отдать последнюю дань своему
незабвенному учителю! - равнодушно хмыкнул Путник.
- Я пришел ВЗЯТЬ! - прошипел, совершенно сорвавший голос, "достойный
ученик". - И я ВОЗЬМУ...
- Берк, кажется ученик становиться назойливым. Не пора ли преподать
ему еще один урок куртуазного поведения.
Берк с готовность встрепенулся и протянул свои ручищи, похожие на
живописно растопыренные корни, по направлению загривка разбушевавшегося
Крака.
Но Крак, с виду не внушавший никаких опасений, отшвырнул огромного
Берка, как бадминтонная ракетка крошечный беззащитный волан.
Слегка удивленный Путник не успел ничего предпринять.
Из вытянутой руки доблестного ученика погибшего колдуна ударил белый
раскаленный луч, направленный прямо в грудь Путнику.
Огонь не причинил Путнику никакого вреда. Будто струя воды
встретившая на пути препятствие, струя белого пламени расплескалась вокруг
мелкими брызгами. Но удар видимо был достаточно силен - Путник медленно
опрокинулся навзничь.
Крак одним прыжком оказался рядом и, сорвав что-то с пояса Путника,
черной тенью метнулся в чащу. На бегу Крак обернулся и еще раз полоснул
огненной струей в сторону Путника...
На этот раз луч с шипением растаял не долетев до цели метра полтора,
по дороге опалив Берку правую сторону лица.
Крак нырнул в лес и пропал.
- Берк, а мы с тобой кажется недооценили-то ученичка. Ученик явно
обещает превзойти своего незабвенного блаженной памяти учителя!
Берк промолчал. Нестерпимо болела обожженная щека, но кажется, это
помогло Берку вновь стать самим собой.
14
- Напрасно вы, Уно, возитесь с этими... инкубаторскими!
Уно вздрогнул и оглянулся: прямо на него надвигался огромный пес, с
которым они с Сумком уже имели возможность познакомиться, но возможность
эту не использовали. И сейчас желание познакомиться не возникало - уж
больно песий вид был внушителен.
- Вот это дворняга! - радостно пропищал Гомункулус, с интересом
разглядывая пса через трещину из своей банки.
- Не дворняга, а инспектор, - важно пробурчал пес. - И даже не
инспектор, а Генеральный Инспектор. Но Вы, - пес кивнул Уно, - можете
называть меня просто ГИ.
- Эй гениальный инструктор, может хоть ты знаешь, что такое килька? -
оживился Гомункулус.
Но Инспектор ответить не успел...
Все проходы между многочисленными банками вдруг заполнили шустрые,
мерзко шелестящие старички.
Старички облепили банки и безумолчно галдя стали тыкать сухонькими
корявыми пальчиками в стекло, отчего Гомункулус съежился и забился в свой
цилиндр.
- Поторопитесь Уно! - хрипло прорычал Генеральный Инспектор. - Скоро
наступит час F.
15
- Сидишь?
- Сижу.
- Я тебе поесть принес, - трактирщик Бом поставил огромную корзину
битком набитую всякой снедью рядом с безутешным Сумком.
Сумк был так погружен в тяжкие раздумья и ожидание, что ничуть не
удивился появлению Бома - здесь в лесу, сейчас, да еще с корзиной полной
всевозможных деликатесов. Будто каждую лунную ночь Бом бродил по лесу и
угощал всех подряд, просто из альтруистических соображений, то есть
совершенно даром.
- Ешь!
Сумк послушно стал жевать все подряд, толком не сознавая что он
собственно ест, не переставая при этом с отрешенным видом наблюдать за
оврагом. Трактирщик, скрестив на груди толстые волосатые руки, возвышался
над Сумком, застыв в почетном карауле.
- Ты Крака не видел? - спросил Бом, как бы невзначай и даже сладко
зевнул при этом.
Сумк, не переставая жевать, отрицательно помотал головой.
Овраг был пуст. Проклятый туман пока и не собирался его заполнять.
Но Сумк - ждал и верил. Верил и ждал.
16
- ...это Старцы, - нехотя сообщил пес ГИ, стараясь не глядеть на
суетящихся старичков. Старцы как очумелые носились от банки к банке и
галдели, причем все сразу, стараясь перекричать друг друга.
В этом визгливом гуле с большим трудом можно было разобрать лишь
отдельные обрывки фраз.
- ...интеллектуальный привес...
- ...адсорбция экстрасенсорной информации...
- ...стагнация информационных каналов...
Уно глядел на суету старцев как завороженный, силясь уловить смысл в
их безумном танце.
- Надо уходить - скоро наступит час F, - напомнил о своем присутствии
Генеральный Инспектор.
Но тут дико закричал и забился, как раненная птица Гомункулус:
- Зачем, зачем все это??? Разве можно так жить? Я не хочу... - Он
кинулся на колени и голыми руками стал расширять трещину в стекле,
обрезаясь в кровь о острые края и расшвыривая вокруг вывороченные осколки.
Суета старцев стала просто невообразимой, как в потревоженном
муравейнике - хаотичной, но в то же время, подчиняющейся какому-то
неведомому закону, а лепет слился в нечто нечленораздельное и пугающее.
- А-а-а!!! - рычал Гомункулус, стараясь протиснуть голову в
образовавшуюся дыру и раздирая в кровь лицо. - Я задыхаюсь! На волю! К
людям!
- Ам! Ам! Ам! - чавкали бессмысленно подскакивающие старцы.
Перекрывая все эти хаотичные звуки раздался резкий звон, словно
лопнула гигантская струна.
Уно завертелся на месте, стараясь успеть запомнить все, что
происходит вокруг. ВСЕ СМЕШАЛОСЬ... Пес ГИ куда-то запропастился...
И тут, как единый, вырвавшийся из сотен глоток вздох, грянуло
металлическим шелестом слово:
- ФРАМММ!!!
Сверху, из тумана выглянул один, но огромный до отвращения, глаз.
Рядом с Уно землю вспахал жуткий матово блестящий коготь на мохнатой
столбообразной лапе, на мгновение вынырнувший из тумана.
И все стихло.
Старцы, изнуренные, но как-будто просветлевшие и сыто умиротворенные,
солидными мирными ручейками, ловко обтекая по пути многочисленные банки
стали рассредотачиваться, сохраняя тупую вельможную сонливость.
Гомункулус с окровавленным лицом и руками, медленно и тупо
раскачиваясь из стороны в сторону, стоял на четвереньках у достаточно уже
развороченной дыры, сквозь которую без труда бы уже смог пролезть.
Уно поймал блуждающий взгляд Гомункулуса и ужаснулся: на
окровавленном бессмысленном и тупом лице блуждала счастливая улыбка, а
глаза были пусты, как трамвай идущий в парк.
- Все. Час F, - печально возвестил, вновь объявившийся пес ГИ.
Гомункулус, ни на что не обращая внимания, залез в свой цилиндр и
счастливо мурлыкая закрыл глаза.
17
- Крака не видел?
Сумк, одиноко застывший у края оврага, обернулся. Бом с корзинкой
куда-то пропал, зато объявился взмыленный Берк.
- Что у тебя с лицом? - вопросом на вопрос ответил Сумк.
- Крак поцеловал, - нехотя процедил Берк.
Сумк краем глаза смутно уловил движение в овраге. На дне оврага
кто-то был. Сумк глянул внимательней - на дне оврага, прямо в центре, в
позе атакующего богомола застыл Крак, с видимым усилием держа в высоко
поднятых руках непонятный черный предмет.
- Ключ, - прошептал незаметно вынырнувший из леса Путник и ринулся
вниз по склону оврага. За ним, пыхтя как боевой слон, двинулся Берк.
Склоны оврага вдруг потеряли свои очертания, стали зыбкими. Из
земляных пор, как из тяжело больного тела пот, стал сочиться белесый
туман: настолько плотный, что ноги здоровенного Берка увязли.
Берк забился гигантской беспомощной мухой, но не смог сделать ни
шагу, и лишь Путник неудержимо надвигался на застывшего все в той же
напряженной позе Крака.
Воздух в овраге задрожал, сделался плотным. Низкий утробный звук
холодной волной страха окатил всех, и в воздухе перед Краком возник
огромный, плотоядно подрагивающий черный квадрат. Померк свет звезд.
Запахло зимой.
Путник сделал еще один шаг, а Крак, качнувшись словно плоская
вырезанная из картона фигурка, под неестественным острым углом к земле,
медленно вплыл в недра квадрата...
И все исчезло: не было ни Берка, ни Путника, ни квадрата, ни даже
оврага.
Вокруг стелилась только серая непроницаемая мгла, и Сумк не
раздумывая бесстрашно шагнул в этот белесый кисель.
18
- Послушайте, Уно, вам вряд ли удастся что-либо изменить! У этого
мира свои законы. В каждом мире есть и свои паразиты, и эти как их...
Даже, если вам удастся разрушить Фрама, я отнюдь не уверен, что эти как
их... гомункулусы в общем, скажут вам спасибо. Жить в мире, не
отгороженном от излишних неприятностей стенами уютной родной банки...
Что-то решать! Что-то предпринимать! Думать!!! Нет, этим инкубаторским это
без сомнения не по силам! Я уже не говорю о старцах... Да не бегите вы
так! - Генеральный Инспектор вывалил огромный красный язык и тяжело дышал,
явно не поспевая за Уно. Импозантное собачье обличье Инспектора выражало
полную растерянность.
- Зачем вы увязались за мной? - резко, не сбавляя темпа, на бегу
спросил Уно.
- Ну, предупредить, помочь, может быть...
- Ах, помочь! - хмыкнул Уно.
- Помочь не наломать дров!
- А я и не собираюсь ломать... дрова, - Уно неожиданно затормозил и
развернулся к ГИ лицом. - Я не знаю мир, откуда вы родом. И не знаю, что
принято делать в вашем мире когда другим плохо. Может у вас принято быть
лишь сторонними наблюдателями, но в нашем мире... И я не успокоюсь до тех
пор, пока этот здешний мир не расшатаю так... Что все эти фрамы старцы и
прочие паразиты...
- Но, послушайте, Уно, - растерянно пролепетал ГИ.
- Не хочу слушать! - отрезал Уно, сам того не замечая, что повторяет
слова несчастного Гомункулуса. - Пора не только болтать, но и делать, хоть
что-то!
Уно в ярости развернулся и налетел на огромный волосатый столб,
совершенно неожиданный в этом проклятом тумане.
Уно вскинул голову вслед за уходящим ввысь столбом и увидел, что его
внимательно изучает огромный, неестественно огромный глаз.
19
Сумк удивленно повертел головой. Туман остался где-то далеко в верху,
здесь плавали лишь жалкие ошметки.
На небольшом пятачке, в тихой и уютной ложбинке, расположилось сотни
три чистеньких и опрятных старичков. Похоже у старичков был тихий час.
Сбившись в небольшие кучки, старички мирно посапывали, изредка вздрагивая
во сне и аппетитно чавкая.
- Старцы! - брезгливо поджав губы, прошептал Путник.
Берк угрюмо кивнул, а Сумк удивился:
- За что вы их так не любите?
- Интеллектуальные клопы! Их не только я не люблю, их никто и нигде
не любит. И скажите спасибо, что мой драгоценный братец Шаркан не успел
дать и вам повод их не любить.
- Спасибо, - машинально сказал Сумк, разглядывая окружающий пейзаж.
Местность вокруг, ничуть не напоминала знакомый овраг, куда Сумк
прыгнул вслед за всеми. Как только серая пелена не спеша поднялась, Сумк с
удивлением обнаружил, что стоит на небольшом холме. Рядом растерянно
озираясь стоит Берк и Путник, но этот-то, как раз с таким видом, как будто
каждый день только и делает, что прыгает в овраги, а попадает на холмы.
Прямо перед ними расстилалась эта самая ложбинка, с лежбищем загадочных
старцев, внушающих такое отвращение Путнику.
- Уже насосались! - зло процедил Путник и стал спускаться с холма,
стараясь не смотреть в сторону лежбища.
Сумк еще раз окинул все внимательным взором, но нигде не увидел даже
следов: ни Крака, ни тем более ужасного Черного Квадрата. Сумк скептически
хмыкнул и двинулся вперед стараясь ступать по единственным хорошо
различимым следам, следам - Путника. Замкнул караван Берк, вновь ставший
прежним - сильным и ловким охотником, и в руках у него вновь был верный
арбалет.
Дальше нам нельзя! - Путник вдруг резко затормозил, так что Сумк,
шедший следом, по инерции налетел на его спину. Спина была твердая и
холодная на ощупь, словно под одеждой Путника был панцирь. Сзади Сумка
наподдал Берк, и Сумк успел подумать, что можно посочувствовать
металлической болванке, когда она находится между молотом и наковальней, а
она ведь все таки металлическая...
Впереди в тумане стала вырисовываться гигантская ажурная конструкция:
этакая вместительная посудина со множеством причудливых ножек. "Ножки"
зашевелились, сооружение пришло в движение и стало видно, что это
огромный, словно водонапорная башня, паук. Посреди единого головобрюха
торчал безобразный глаз величиной с небольшое озеро. А внизу совершенно
крошечный, почти незаметный рядом с безобразной паучьей лапой стоял Уно, и
к его ногам испуганно жался пес.
20
- Ну, чего уставился?! - крикнул Уно, запрокинув голову.
- Вы бы лучше в глаза ему не смотрели, на всякий случай, - заскулил
пес ГИ. Сам он лег у ног Уно, закрыл глаза, а для верности накрыл морду
лапами.
В бессильной ярости бросился Уно на гигантскую паучью лапу: колотя
кулаками и вырывая клочья шерсти...
Паук шевельнулся, и словно холодные скользкие пальцы проникли в мозг
Уно: неспешно копошась в мыслях и перебирая копилку памяти. Перед широко
распахнутыми глазами Уно вдруг возникли цветовые пятна, завертелись,
сложились узнаваемые картинки, и вот уже воспоминания детства шальным
калейдоскопом.
Потом "пальцы" напряглись, силясь вырвать все мысли как единый
больной зуб и... ослабли.
Паук заворочался и подцепил Уно когтем за шиворот.
Впившись двумя руками в соседнюю паучью лапу, Уно попытался вырваться
освободиться, но паучья шкура под руками треснула, и Уно повис в воздухе,
зажав в руках жалкий клок шерсти. Под вырванным клоком на лапе паука
явственно блеснул металл.
- Консервная банка?!! - пораженно вскрикнул Уно, а пес ГИ еще сильнее
вжался в землю и тихонько завыл.
21
- Если вы собираетесь стрелять, - спокойно сказал Путник застывшему
рядом Берку, - то теперь как раз самое время. И цельтесь, пожалуйста, в
глаз!
Берк, как механический автомат, медленно, невыносимо медленно поднял
свой огромный арбалет...
- Стреляй! Ну же, стреляй!!! - нетерпеливо вытанцовывал рядом Сумк.
Не обращая ни на кого внимания, спокойно и сосредоточенно, Берк очень
тщательно прицелился и наконец выстрелил.
Раздался громкий и резкий звон. Глаз "паука" Фрама пошел трещинами, а
потом на землю посыпались осколки самого обыкновенного стекла.
Фрам завертелся на месте, взрывая землю вокруг своими стальными
когтями, и сильно накренившись, стал заваливаться на бок.
Уно, сорвавшись с паучьего когтя, рухнул прямо на спину затаившемуся
Генеральному Инспектору.
- Ну, а теперь - готовьтесь! - так же спокойно, будто ничего не
произошло, сказал Путник и взялся за рукоять своего меча.
Из черного провала, зиявшего на месте разбитого стеклянного глаза
Фрама, торжественно плавно и медленно выплыл и развернулся огромным
пиратским флагом, чуть вздрагивающем на ветру от мерзкого плотоядного
возбуждения - Черный Квадрат.
22
- Уно, лови! - крикнул Путник, и его короткий меч вонзился в землю у
ног Уно.
Черный Квадрат чуть шевельнулся, и Берк, Сумк, ГИ, и даже Путник
застыли в неестественных позах, не завершив начатых движений.
Черный Квадрат лег огромным черным озером. Воды его пошли рябью,
потом волнами, из которых вытянулись черные щупальца.
Тысячи ярких точек вспыхнуло в голове Уно. Мысли, как раскаленные до
бела железные прутья, начали терзать мозг одновременно в разных местах.
Словно стая гиен рвущая и растаскивающая в разные стороны свою добычу.
Взор Уно обернулся вовнутрь, и Уно ослеп от бушующих красок...
На мгновение собравшись с силами, Уно вслепую взмахнул мечем, и тот
час тьма затопила мозг.
Только, как жилка на виске, пульсирует в мозгу единственная мысль:
- Кто ты? Кто ты? Кто ты?
- Я - Человек! - выкрикнул Уно.
Черный Квадрат изогнулся и угрожающе навис над Уно. Как в кривом
зеркале в его черных глубинах возник карикатурный образ. Сначала жалкий
головастик с хвостом и жабрами, потом огромный тупой динозавр, а затем
хилое голое существо, наподобие Гомункулуса. Кожа существа стала
прозрачной... Хорошо можно было различить, как пульсирует-бьется крошечное
осклизлое сердце, как вздымаются и опадают бесформенные легкие, и кровь
злобными толчками двигается по сосудам.
Существо исчезло, а на черном экране возник гигант, с головы до ног
закованный в латы. Гигант стоял, широко расставив столбообразные ноги, на
развалинах крошечного городка, и под его ногами в панике метались на
смерть перепуганные лилипутики.
Гигант шагнул, сея смерть и разрушения. В его руке блеснул меч -
Огромный меч, который он обрушил на Уно. Уно едва успел защитится мечем
Путника...
И меч гиганта рассыпался, словно был всего лишь хрустальный, а сам
гигант съежился опал, как надувная игрушка из которой разом выпустили весь
воздух.
Вновь колыхнулся Черный Квадрат, и душа Уно или сердце, или что там
еще есть у людей внутри, то, что болит подчас: от несправедливости, обиды,
бессилия или страшных предчувствий, все это закружилось, завертелось,
рухнуло в пропасть...
Раздался низкий утробный звук, который становился все выше и выше,
исчезая за порогом слышимости.
Сердце Уно остановилось, лопнули тысячи банок, где были заточены
гомункулусы.
Уно из последних сил ударил Черный Квадрат мечем Путника...
Звук исчез, сердце вновь билось, и не было Черного Квадрата. Прямо
перед Уно стояло два Крака: левый и правый. Они приблизились друг к другу,
слились - и стал один большой черный Крак.
Крак протянул вперед черную руку. Рука была огромна и когтиста. Уно
отступил на шаг, споткнулся и упал, выронив меч.
Крак дико захохотал, и его рука потянулась к мечу Путника. Но тут
ожил Инспектор. Тяжело, будто преодолевая сопротивление, ставшего вдруг
вязким, воздуха, двигаясь словно в воде, превозмогая невидимое
препятствие, пес ГИ одолел расстояние, разделявшее его и Крака, прыгнул и
исчез в недрах черной фигуры.
Крак стал терять форму, оседая черной лужей, но лужа подобралась,
сжалась, вновь превратившись в Черный Квадрат, но уже меньших размеров.
И вновь Квадрат завис над Уно, но Уно уже подобрал меч.
Зашевелился и Путник, упершись руками о невидимую преграду, сделал
первый шаг в сторону Черного Квадрата.
Но тут сотня Старцев, злобно вопя и улюлюкая, окружила Путника
плотным кольцом. И Путник, закрыв голову руками, стал падать...
Берк, действуя арбалетом как метлой едва успел расчистить себе дорогу
и подхватить обессилевшего Путника.
А Сумк прорвался вперед и встал рядом с Уно.
И Квадрат ударил еще раз...
Из глубины памяти, из памяти клеток и атомов у Сумка всколыхнулось
что-то темное, звериное и вцепилось когтями в светлое - человеческое.
Бой с самим собой бросил Сумка на колени, и вот уже он не бьется
плечом к плечу рядом с Уно - он борется только лишь с самим собой...
И снова Уно взмахнул мечем Путника.
Упал Сумк и был он пуст, как Гомункулус после часа F, и не было сил
даже думать.
А Черный Квадрат стал зеркалом.
Уно стоял с мечем Путника в руке, против своего отражения. И Уно
шагнул вперед и вонзил меч в зеркало. А Сумк явственно увидел, как точно
такой же меч из зазеркалья вонзился в грудь Уно.
Ослепительная молния ударила прямо рядом с Сумком. От яркого света
Сумк ослеп и даже, кажется, потерял сознание...
Теплый ласковый дождь привел его в чувство. Не было белесого тумана.
Не было и Черного Квадрата.
Неподалеку стояли Берк и Путник, у их ног лежала куча черного тряпья.
Сумк поднялся и пошатываясь подошел поближе.
У ног Берка и Путника лежал мертвый Крак. Дождь падал ему на лицо,
промывая борозды, как бы смывая грим, прорисовывая морщины и складки.
- Да это же трактирщик Бом! - прошептал удивленно Сумк, больше всего
удивляясь тому, что может еще удивляться.
И в то же время это был Крак. Впрочем эти фокусы Сумка не
интересовали. А вот один вопрос...
- Где же Уно? - повернулся Сумк к Путнику.
- Вот на этот вопрос я, пожалуй, не смогу ответить, - печально
покачал головой Путник.
Дождь не утихал. Невдалеке, прячась от дождя в укромных местах под
поверженным Фрамом, испуганно жались Старцы.
А отовсюду подходили мокрые, но с горящими от любопытства глазами, с
лицами, на которых явственно отражалась работа мысли, все новые и новые
гомункулусы.
- Эй! Может ты знаешь, что такое килька? - спросил один из них,
подергав Сумка за рукав.
Дождь все шел, и чем дольше он шел, тем меньше оставалось серого
тумана, тем светлее становилось вокруг - наступал рассвет.
ЧЕРНЫЙ ЗАМОК
Is not this something more than
fantasy?
What think you of it?
Hamlet
1. ПЕРЕКРЕСТОК
Была зима. Город дремал, съежившись от холода. Словно сытые,
умиротворенные зверюшки скользили пушистые снежинки по, только им одним
ведомым, воздушным тропам. Достигнув земли, зверюшки норовили сгрудиться в
стайки, неотвратимо накрывая все вокруг белым ковром, сотканным из их
причудливых и холодных тел.
Темнело очень рано. И в равнодушном свете редких уличных фонарей,
совершенно озябших и бестолковых, снежинки устраивали неспешный хоровод,
приглушая и без того тусклый и печальный отсвет ирреальной неоновой жизни.
Была зима, шел снег, а по улице ставшего незнакомым и загадочным
города шел мальчик. Ему было холодно, но он, все равно, шел медленно,
прислушиваясь к беспокойному поскрипыванию снега под ногами.
Где-то далеко, по главной улице города, с грохотом проносились
яркоосвещенные трамваи, раскрашенные - как индейцы, вышедшие на боевую
тропу. Натужно сопели толстые, распухшие от пассажиров автобусы. Спешили
озабоченные, усталые и простуженные люди. А здесь, в затерявшемся в
городском лабиринте переулке, было тихо - тихо. Лишь сердитый скрип снега
под ногами да испуганный шелест падающих снежинок.
Мальчик шел по снежному, совершенно нетронутому ковру, и следы от его
ног ложились незамысловатым узором, нарушая белое однообразие. Стремясь
выправить причиненный ущерб, снежинки, шурша и негодуя, усердно засыпали
ямки. Но мальчик шел дальше и, как верная собачонка, за ним бежала цепочка
его следов.
Подходя к перекрестку, мальчик обратил внимание на то, что здесь он
оказался не первым. К центру заснеженного перекрестка вели и там
обрывались следы. Будто человек, шедший по улице, сел в кстати
подвернувшийся автомобиль, и уехал. Но следов автомобиля нигде видно не
было, и таинственные следы неизвестного прохожего обрывались совершенно
внезапно и загадочно.
Может человек дошел до центра перекрестка, а потом стал пятится
назад? (Не на вертолете же он улетел, в самом деле!) Но нет, ямки от
следов были ровненькие, аккуратные, с четко очерченными краями.
Мальчик заинтересованно оглянулся по сторонам и осторожно ступил в
чужой след недалеко от того места, где он обрывался. Ботинки свободно
поместились в ямках.
Сделав несколько шагов, мальчик оказался у двух последних углублений.
Немного постояв, а затем вздохнув - для храбрости, мальчик сделал
последний шаг.
- А ИНТЕРЕСНО... - еще успел сказать наш любознательный мальчик и...
исчез.
Нет, не то чтобы провалился в какую-нибудь яму, скрытую под снегом, а
действительно исчез - будто и не было его вовсе.
Все это мог видеть лишь одинокий, бродячий пес, лениво трусивший
параллельным курсом по своим обыденным собачьим делам. Зная, что все
необычное обычно приносит одни неприятности, пес горестно взвыл и
шарахнулся в ближайшую подворотню.
А снег шел и шел. И вскоре исчезли, не только мальчик и пес, но и
таинственные следы, и следы самого мальчика. Лишь город все так же
возлежал на том самом месте, где обычно, и дремал невозмутимо, будто
ничего не случилось.
2. ЗНАКОМСТВО
- А интересно... - сказал наш любознательный мальчик, но окончательно
выразить свою мысль не успел. Хотя, несомненно, был прав ибо,
действительно, становилось интересно... Снега не было и в помине, да и
города не было (парадокс: оказывается, исчез вовсе не мальчик (да был ли
мальчик?), не наш мальчик, а город).
Зато, безусловно, наличествовал пес.
Но какой это был пес - сплошной контраст, а не пес, от кончика носа
до кончика-же хвоста. Не жалкий бродяга, снедаемый глобальным комплексом
собственной неполноценности совместно с блохами, а спокойный,
уравновешенный, элегантный и уверенный в себе джентльмен... собачий.
Собачий джентльмен сидел у костра, устроившись в аристократической
позе - припав на одно колено и жарил три сосиски, нанизанные на шампур (а
может, шпагу...). Рядом, с еще более респектабельным видом, импозантно
откинув роскошный хвост, вальяжно возлежал толстый и нахальный котище.
В общем, картина была, не то, чтобы странная, но весьма
подозрительная.
В довершении всего: вместо города был лес, вместо зимы - лето, а
вместо позднего вечера - раннее утро.
- Здравствуйте, - неуверенно пробормотал мальчик.
- Здравствуй, здравствуй! - с достоинством ответствовал пес, не
прерывая своего занятия, а кот раздраженно буркнул:
- Привет! - и стал чистить когти пилочкой, выудив ее из-за уха.
- Подходи, не стесняйся, сейчас завтракать будем, - гостеприимно
гудел пес.
- Вечно, как завтрак - так кого-нибудь несет... - ворчал кот.
- Не обращай на него внимания, - спокойно продолжал пес:
- Он не злой, просто голодный. Да ты садись. Как звать-то тебя?
- А чего его звать, - встрял опять зловредный кот. - Он и так уже
здесь.
Пес молча глянул на явно зарвавшегося кота и тот, стараясь сохранить
свое нахальное лицо, забормотал смущенно:
- А что я, я ничего, пусть хоть все сосиски съест - я буду молчать...
Пусть ест все, что хочет... А я молчу себе и молчу... Вечно молчу. Всегда
молчу... Вы еще просить будете: мол скажи хоть слово, а я все равно
молчать буду...
- Вася! - вдруг выпалил наш мальчик.
- Я не Вася, а Эразм! - обиделся почему-то кот.
- Да нет! Это я - Вася! - радостно сообщил мальчик Вася.
- Ну-ну, - обидно муркнул кот. - Эразм.
- Очень приятно! - рявкнул пес так, что Эразм заметно вздрогнул и
наконец умолк.
- Очень приятно. А меня зовут Эдвард Честерфилдский, можно просто -
Эд.
Кот фыркнул, но промолчал.
- А этого невоспитанного кота Эразм.
- Очень приятно! - сказал воспитанный Вася.
- Сосиски! - вдруг дико заорал кот Эразм. - Они подгорают!
Пес Эдвард чуть не уронил шампур прямо в костер.
Но сосиски не подгорели...
3. ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ
Сосиски, конечно, не подгорели, но проверить это уже было невозможно.
Кот Эразм сосредоточенно изучал свой впалый живот и, как не странно,
молчал. Пес Эд чистил шампур и неторопливо беседовал с мальчиком Васей.
- Слушай меня, Вася, внимательно. Наша жизнь сложна и удивительна.
Поясню на примере. Вот, например, сосиски, можно их съесть или не
съесть...
- Есть или не есть, вот в чем вопрос? - вставил задумчиво кот Эразм и
тут же ворчливо закончил: - Хотя, лично для меня, здесь никакого вопроса
нет!
Эд глянул на Эразма с осуждением и с достоинством продолжил:
- В том или ином виде, рано или поздно, так или иначе, перед каждым в
этом мире встает проблема выбора.
- Или не встает! - хихикнул зловредный Эразм и тут же поспешно
добавил: - Молчу, молчу!
- И каждый волен выбрать Свой Путь. Свой Путь по Древу Судьбы. И
только сам выбравший в ответе: приведет ли этот путь к Высокой и Желанной
Кроне или уведет в сторону, по надломленной и засохшей ветви. Так было, но
не так есть!
- Есть или не есть, вот в чем...
- !!!
- Молчу!
- С недавних пор Древо Судьбы оказалось во власти страшного в своей
злой всеобъемлющей Власти Канцера. Бывшего Мусорщика, а ныне Всесильного
Магистра Некромантии, Хиромантии и прочих мантий... Он воздвиг вокруг
Древа Судьбы свой Черный Замок и теперь может безраздельно хозяйничать в
его ветвях (Древа Судьбы, естественно) и указывать кому какой выбирать
Путь... Ты, Вася, должен найти и победить Канцера, разрушить Черный Замок
и освободить Древо Судьбы!
- Но почему я? - прошептал ошеломленный Вася.
- А почему не ты? - ожил притихший было Эразм. - Кто-то ведь должен.
Может еще нам прикажешь? А Канцер как...
- Сейчас меж нами вспыхнет конфликт, - угрожающе пророкотал Эд.
- На какой почве? - нервно спросил Эразм.
- На межнациональной! Я тебе каким языком говорю - УМОЛКНИ?
- Вестимо каким, - огрызнулся Эразм. - Собачьим! - но умолк и даже,
на всякий случай, отодвинулся подальше.
Эдвард потряс головой, почесал задней ногой за ухом, но мысль была
утеряна безвозвратно.
- О чем это я? - спросил он задумчиво.
- Понятия не имею! - злорадно ввернул кот Эразм и отсел еще дальше.
- Канцер, Замок и Древо, - робко напомнил Вася.
- Ага! Собственно все. Замок - разрушишь, Канцера - прогонишь, Древо
- освободишь! - пес Эд неожиданно облизнул шампур и протянул его Васе.
И вовсе это был не шампур, а конечно же шпага, причем, выкованная в
самом знаменитом городе Толедо.
4. ЧЕРНЫЙ РЫЦАРЬ
- Древо - освободишь, Замок - разрушишь, Канцера - изгонишь!
Вася храбро шел по совершенно дикому и абсолютно дремучему лесу. Шел
один, так как Эразм и Эдвард Честерфилдский остались у костра, мотивируя
это тем, что - их время еще не пришло и дорогу к Черному Замку Вася должен
искать сам.
Вася шел, насвистывая популярную некогда песню "вжик - вжик - уноси
готовенького" и сшибал мимоходом придорожные лопухи шпагой из знаменитого
города Толедо.
- Хорошо им рассуждать: "разрушишь, изгонишь", если сами они
сражаются исключительно с... сосисками.
- Конечно, мальца вот подставили...
Вася сбился с четкого походного шага и чуть не налетел на рыцаря,
плотно упакованного в черные помятые доспехи.
- Кто вы? - растерянно спросил Вася.
- Вообще, воспитанные люди, Вася, всегда в первую очередь
здороваются. Вот что значит дурное влияние некоторых, необремененных
хорошими манерами, домашних животных.
Черный Рыцарь отвел своей рукой, затянутой в черную перчатку, клинок
шпаги, острием которой Вася все еще метил ему прямо в лицо (точнее, в
забрало).
- Поаккуратней надо, все-таки холодное оружие. Еще глаз выколешь.
- Здравствуйте! - немного невпопад выпалил Вася.
- Спасибо, постараюсь, - с достоинством ответствовал Рыцарь. - И тебе
желаю того же. Тебе это будет очень кстати в ближайшее время.
Вася шпагу отвел, но из рук не выпустил:
- Вы не могли бы поднять забрало?
- Это еще зачем? - подозрительно спросил Черный Рыцарь.
- Ну, так просто, не могли бы?
- Не могли! - отрезал Черный Рыцарь.
Вася оглядел Черного Рыцаря еще раз с ног до головы, но ничего
подозрительного не высмотрел, только обратил внимание, что шлем Рыцаря
изрядно помят и, возможно, забрало и вовсе не открывается.
Но, вдруг, Васю черной молнией пронзила догадка:
- А вы, случайно, не Канцер?
- Это из каких таких соображений?
- Ну как, Черный Замок - Черный Ры...
- Это поверхностные ассоциации, надо смотреть вглубь.
- Как же я могу смотреть вглубь, - обиделся Вася, - если вы забрало
не поднимаете.
- Далось тебе это забрало, - взъярился Черный Рыцарь, но тут же взял
себя в черные руки и очень корректно продолжил: - Кстати, о Черном
Замке...
5. ПЛАЗМОДИЙ
- Кстати, о Черном Замке! - Рыцарь скептически окинул Васю взглядом
(верней, с грохотом повел железной головой). - Однако хиловат ты, Вася!
- У меня разряд по... шашкам.
- А! Шашки это хорошо. Это всегда полезно: владеть мечем, шпагой или
шашкой! - загудел Рыцарь, незаметно ощупывая помятый шлем.
Вася тяжело вздохнул, но спорить не стал.
- Так вот, Замок. В Замок есть два пути: длинный и, соответственно,
еще более длинный. Один из них я тебе покажу.
- А второй?
- Может тебе еще и ключи от... Замка?
- Пока не надо.
- Ну - ну, - покачал Рыцарь головой и громыхая поковылял в чащу.
Вася, немного поколебавшись, двинулся следом.
- Вот она... тропа здоровья, - хмыкнул Черный Рыцарь, и Вася
действительно увидел довольно ухоженную тропинку, змеящуюся среди
растопыренных, как испуганные крабы, столетних дубов.
- Прошу! - издевательски присел в реверансе Черный Рыцарь.
- Благодарю, - невозмутимо ответил Вася и храбро ступил на тропу
(вполне возможно, что на тропу - войны).
Рыцарь со скрипом выпрямился и медленно поднял забрало, но Вася уже
не мог это увидеть - он был далеко.
Дорога сама стелилась под ноги и было очень трудно удерживаться,
чтобы не пуститься бегом вприпрыжку, а может даже запеть, а может...
На мгновение Вася почувствовал, что летит - опора ушла из-под
ноги... Вася рухнул в огромный колодец, вырытый прямо посреди тропы, но
тщательно замаскированный.
- Ну Рыцарь!.. - успел подумать Вася, но тут он достиг дна колодца и
временно перестал контролировать текущие события.
- Отползь! Я все равно тебя не вижу и видеть не жажду!
Вася сидел в абсолютной тьме и сквозь эту "тьму египетскую" к нему с
трудом пробивался чей-то гнусавый голос.
- Отползь! Я самопогруженный индивид. Я создатель величайшей теории
дофонаризма. Я жажду вернуться в, с таким трудом достигнутое мною,
дофонарное состояние, которое ты - падший сверху, разрушил напрочь!
- Здравствуйте, Индивид. Меня зовут Вася, - сказал Вася, помня урок,
преподанный ему Черным Рыцарем.
- А мне до фонаря! - забубнили из темноты, но потом нехотя, после
некоторых колебаний добавили: - Плазмодий имя мне, а индивид лишь
состояние.
- Уважаемый Плазмодий... - начал было Вася, но гнусавый его перебил
жалобным хныканьем.
- Отползь! Ты нагнетаешь дискомфорт в моей израненной душе.
- Вы ранены? - встревожился Вася. - Может я случайно упал на вас?
- Упал! Упал! На мою голову...
- Ничего не понимаю: упал на голову - изранил душу.
- Метафора это! - взревел Плазмодий. - Отползь, кому говорю!
- Хорошо, я отползу, только скажите куда?
- Мой голос слышишь? Вот и ползи от него.
Вася пополз, но больно стукнулся лбом о стену.
- Эй! Плазмодий, а здесь стена!
- А мне до фонаря!
6. ОБЩАЯ ТЕОРИЯ ДОФОНАРИЗМА
- А мне до фонаря!
- Ах, до фонаря! - вскипел мальчик Вася, которому уже начинало
надоедать, что все с ним обращаются как с мальчиком. - Я вот сейчас
обратно поползу!
- Не надо! - пискнул Плазмодий. - Ты действуешь деструктивно на мой
психосоматический баланс.
- Хватит! - рявкнул Вася. - Разговаривай по-человечески.
- Хорошо - хорошо, только отползь!
- Да не подползал я!
- Плазмодий я!
- Это я уже слышал.
- Не перебивай, а то замолкну... Плазмодий Я!
Зловредный Плазмодий замолк, но Вася мужественно хранил молчание и
Плазмодий вынужден был продолжать:
- Плазмодий я - создатель общей теории дофонаризма. Я обнаружил связь
волнений с той дистанцией, что разделяет нас от той причины, которая
рождает дискомфорт. И удаляясь от причины мы имеем ослабленье, как
следствие той тактики отхода, тревожных мыслей и хотений, вот. Регенерацию
имеем status quo.
- Все это необычайно интересно, - не выдержал Вася, - особенно когда
вы квакаете, но причем здесь фонари?
Плазмодий замолк, и Вася подумал было, что опять его чем-то обидел,
но тут Плазмодий совершенно нормальным голосом спросил:
- Ты, Вася, отсюда ближайший фонарь видишь?
- Нееет...
- Вот так и я тебя, со всеми твоими проблемами.
- Но...
- А если только начну вас различать, то отползу подальше - и все!
- Не покидай меня, Плазмодий!
... ...
- Эй, Плазмодий!
... ...
- Уполз, - мрачно подытожил Вася. - Погрузился-таки в свое дофонарное
состояние.
Вася пополз вдоль стены, периодически касаясь ее плечом. Когда он
через минуту наткнулся на свою шпагу, то понял, что круг замкнулся.
Вася сел и в отчаянии заорал:
- Эй, есть тут кто-нибудь?
- Никого нет!
7. WHO IS WHO?
- Никого нет!
- Как никого? - удивился Вася. - А я?
- Ты - есть, а больше никого.
- С кем же я разговариваю, Плазмодий, ты что ли?
- Не Плазмодий я, а Эразм! Сколько можно повторять.
- Эразм! - обрадовался Вася. - Но почему же ты говоришь, что здесь
никого нет?
- Потому, что я не там - где ты, а здесь - где я. Подыми свою голову
в конце - концов!
Вася запрокинул голову и, действительно, сквозь дыру, через которую
он так неожиданно проник в убежище Плазмодия, как сквозь дырку от бублика,
просматривалась недовольная физиономия кота Эразма.
- И долго ты намереваешься там сидеть? - заинтересованно спросила
голова.
- Ты бы лучше помог! - возмутился Вася.
- Спасение утопающих - дело рук самих... в общем - темное дело.
Но тут Эразм, обиженно нявкнув, исчез из поля зрения, а на его месте
появился озабоченный Эд Честерфилдский:
- Сейчас, Вася, сейчас...
Эд бросил в яму довольно толстый канат, один конец которого он крепко
зажал в зубах, а вторым - больно стукнул Васю по темечку.
Уже повиснув, на пол-пути к выходу, Вася с высоты, так сказать,
птичьего полета, окинул орлиным взором окрестности, но Плазмодий словно
рассосался в полумраке.
- Я же говорил! - буркнул Эразм. - Одно слово - ВАСЯ!
Вася, не обращая на него внимания, вертел головой, но Черный Рыцарь,
как и Плазмодий, тоже исчез.
- Черный Рыцарь, он кто? - встревожено спросил Вася.
- Какой рыцарь? - удивился Эд.
- Черный!
- Как, черный?
- Совсем!
- Ну?!!
Разговор зашел в тупик. Кот Эразм демонстративно смотрел в небо, а Эд
задумчиво чесал задней ногой за ухом.
- Видишь ли, Вася! - Эд замолчал и оглянулся на Эразма, но кот
продолжал молча разглядывать небеса. - Дело в том, Вася, что Канцера -
жуткого и всемогущего, никто не видел... пока... И не может даже
представить, как выглядит этот зловредный хиромант...
- Все это необычайно интересно, но причем здесь Черный Рыцарь?
- В том-то и загадка: причем или не причем?
- Who is who? Так сказать... - наконец не выдержал кот Эразм, и Эд
Честерфилдский успокоено вздохнул, а кот, зыркнув на пса, ядовито добавил:
- А за хвост каждый дурак дернуть может...
8. ЭЛЕМЕНТЫ ТЕОРИИ ЗЛА
- За хвост каждый... может... а вот подумать - так сразу Эразм! Дело
в том... Вася, - тут противный Эразм обидно хихикнул, но Вася терпеливо
смолчал, и Эразм продолжил: - Дело в том, что Канцером - может оказаться
Каждый: и Черный Рыцарь, и я, и Эд, и ты, хоть ты и Вася.
- Но, как же я могу быть Канцером? - возмутился Вася. - Ведь я только
появился, а Канцер уже был здесь...
- Насчет "только появился" - это спорный вопрос, но это и не главное.
- А что главное?
- Главное то, что Зло нарушает причинно-следственную связь.
- Какую связь?
- Зависимость следствия от причины. На первых порах - следствие
перестает зависеть от той причины, что его вызывает, ибо, любые причины
будут порождать только одно следствие - Зло. А "на вторых порах" - вступит
в силу закон Транзитивности Зла. (Вася решил не перебивать и дослушать до
конца) А значит и причины, с виду совершенно невинные, становятся Злом,
и... рождается Канцер.
- Короче! - не выдержал Вася. - Я, что ли, Канцер?
Эразм окинул Васю с ног до головы скептическим взглядом и с сомнением
произнес:
- Хиловат ты, Вася!
- Это я уже слышал! - отрезал Вася. - Теории это хорошо... Кому все
до фонаря, кому транзитивно... А с кем я бороться должен?
- Для начала, можно с самим собой.
- Вы меня окончательно запутали своими... метафорами! - рассердился
Вася, и кот Эразм глянул на него впервые с уважением.
Но тут вмешался Эд Честерфилдский:
- Ты Вася, главное не нервничай. Нервные клетки, они знаешь...
- Знаю! Не восстанавливаются!
Вася замолчал сердито и вдруг заорал:
- А подать сюда Панцера-Канцера! Мой меч - твоя голова с плеч и так
далее...
- Во дает! - восхитился Эразм, а Эд укоризненно покачал вислоухой
головой.
- Нет Канцера! - не успокаивался разбушевавшийся Вася. - Так может и
Черного Замка нет?
- Замок - как раз есть, - печально произнес Эд.
- Как раз, где?
- Да вот он, - буднично сказал Эд.
9. ФИЛОСОФСКИЙ ВОПРОС
- Да вот он, - будничным тоном сказал Эд.
- Кто ОН?
- Точнее не он, а она - Стена.
- Какая еще стена?
- Черная, естественно. Которой окружен Черный Замок, - Эд
Честерфилдский раздвинул заросли колючего кустарника слева от дороги, и
Вася, действительно, увидел стену, сложенную из черного (гроссмейстер не
баловал разнообразием) кирпича.
Эд постучал костяшками полусогнутых пальцев по Черной Стене, и Васе
показалось, что за стеной кто-то спросил:
- Кто там?
Вася с подозрением глянул на кота Эразма, но тот упорно рассматривал
свой хвост и по его, так сказать, лицу прочесть что-либо было невозможно.
Вася поплевал на руки и...
- Что ты, собственно, собираешься делать? - оживился Эразм.
- Лезть! - мрачно ответил Вася.
- Зачем? - Эразм даже оставил хвост в покое.
- Чтобы попасть в Черный Замок.
- Это - если он там есть...
- То есть как? - возмутился Вася. - Замок окружен Стеной?
- Несомненно!
- Ну, вот я и полезу!
- Это - конечно. Если ты... снаружи...
Вася растерянно поморгал глазами, а зловредный Эразм злорадно
добавил:
- А вот если вы по одну сторону, то куда лезть-то?
- Ты - Канцер! - почти уверенно произнес Вася.
Эразм испуганно спрятался за широкую спину Эда Честерфилдского, а
тот, в свою очередь, примирительно заворчал, выуживая кота за шиворот:
- Ну какой из него Канцер, так себе - сквалыга и демагог.
- Демиург! - пискнул кот.
- Де-ма-гог!
- Короче, мне лезть или подождать? - Вася стал похож на закипающий
чайник.
Кот вырвался из дружеских лап Эда Честерфилдского, отряхнулся и
торжественно изрек:
- Это философский вопрос... - но увидев, что Васина правая рука
судорожно сжимает рукоять шпаги скороговоркой закончил: - Нет, серьезно,
надо посоветоваться с нашими философами.
- Давайте философов, - обреченно простонал Вася.
10. ДОСРОЧНОЕ БОЧКОВАНИЕ
- Давайте ваших философов, - обреченно простонал Вася.
Эд Честерфилдский вдруг стал торжественным и неприступным, как
швейцар (интересно, почему в их честь назван сыр?) при исполнении
швейцарских обязанностей:
- Философов не дают, к ним приходят!
- А потом долго отходят! - прокомментировал неугомонный Эразм.
Философский бивуак был разбит непосредственно под Черной Стеной. На
большой пустоши, вытоптанной до состояния такыра, и там, и сям живописно
были разбросаны огромные пустые бочки. Точнее, не совсем пустые: в каждой
сидело по философу, а еще точнее - должно было сидеть, так как часть
философов "бродило" по лагерю и "обменивалось" последними достижениями
философской мысли. При этом каждый философ был не только при бочке, но и
при фонаре.
Направив яркий свет в лицо собеседнику, каждое светило (философской
мысли, естественно) яростно отстаивало только одному ему приоткрывшееся
Мгновение Истины. Поэтому над пустошью стоял ровный рокот. И, при желании,
пройдя весь извилистый и тернистый Путь - от бочки к бочке, можно было,
вобрав в себя отдельные Мгновения, попытаться сложить эту своеобразную
мозаику и получить - Истину. А возможно и не получить, как сказал бы наш
Эразм (хотя бы потому, что Мгновения часто противоречили друг другу).
И над всем этим словесным разнотравьем прямо на Черной Стене
каллиграфическим почерком с затейливыми завитушками было выведено:
ДОСРОЧНО ЗАВЕРШИМ БОЧКОВАНИЕ ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ В ЗАКРОМА...
Вася понял, что - погиб.
- Бочковать-то зачем? - вяло поинтересовался он.
- Как зачем, как зачем? - засуетился Эразм. - А донести до грядущих
поколений...
- Что, нынешним они не нужны значит?
- ...
- Ох, и не прав же ты, Вася!
Вася резко обернулся, ища глазами того, кто это сказал. Но Эд
Честерфилдский смотрел на Эразма, а Эразм смотрел на Эда.
Вася тяжко вздохнул и шагнул к ближайшему "светочу".
- Зовут меня - Вася, - сказал Вася обреченно.
11. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ТЕОРИИ ЛАЗАНЬЯ
- Зовут меня Вася, - сказал обреченно Вася.
- Вот и ступай себе, Вася, туда, куда тебя зовут, - проворчал
заросший обильными рыжими волосами светоч, собираясь юркнуть в ближайшую
бочку.
Но Вася, наученный опытом общения с нелюдимым Плазмодием, пригвоздил
своей знаменитой шпагой (все из того же города Толедо) к земле подол
философской туники.
- Имя мое - Вася! - настойчиво повторил Вася.
- Это - банальный трюизм, - вынужден был вступить в диалог
пригвожденный философ. - Что в имени твоем...
- Пусть банальный, пусть хоть ананасный! - судорожно вздохнул Вася. -
Но меня так учили - сначала представиться.
- Представляться - мы все мастера! - пробурчал где-то за спиной кот
Эразм.
- Этические нормы вариабельны в темпоральном смысле и коррелированы с
этнической принадлежностью субъекта, а также...
- С этим я согласен, - сказал Вася, чтобы не погружаться в трясину
философского диспута, - но мне надо выяснить дорогу в Черный Замок. В
конце - концов, лезть мне на Стену или не лезть?
Рыжий на мгновение опешил, но тут же взял себя в руки: и в
переносном, и в прямом смысле - подперев косматую голову растопыренными
пятернями.
Посмотрев на Васю отсутствующим взором, рыжий задумчиво протянул:
- К данной проблеме надо подходить диалектически. Если Замок по ту
сторону Стены - надо лезть, а если по эту...
Но тут подошел еще один философ, отличающийся от первого только
мастью (этот был явный альбинос) и сказал:
- Вопрос в том - а надо ли вообще лезть на Стену?
Первый (он же - рыжий) оживился, и размахивая в такт словам своим
фонарем, отчеканил:
- Это идеалистический подход к проблеме, без учета социальных
аспектов!
- Но, раз есть Стена, то на нее можно либо лезть, либо не лезть!
- Вопрос не в том - лезть или не лезть. Вопрос - как лезть, с кем
лезть, куда и зачем!
- И полезут ли за нами другие! - ввернул, почуявший родную стихию,
Эразм.
- И сможем ли мы оттуда вылезть, - мрачно добавил Эд.
- Но, ведь Замок... - попробовал возразить Вася, но его оборвали оба
философа, хором воскликнувшие:
- Да причем здесь Замок!
- А разве не причем?
- Конечно не причем. У тебя, Вася, утилитарный подход к проблеме.
Замок это отрыжка вульгарного материализма. Куда важнее - осветить
теоретические аспекты насущной в текущий момент Проблемы Лазанья, -
добавил рыжий философ, наконец отодравший полу своего хитона от
пришпилившей его шпаги и быстро юркнул в ближайшую бочку, наглядно
доказывая, что знаком не только с Теорией Лазанья, но и с практикой.
За ним с воплем:
- Коллега, необходима детерминизация экстрагированных нюансов во
избежание стагнации, диффамации, обструкции и...
Но когда следом за ними сунулся Вася, оказалось, что философы
прикрыли за собой вход крышкой на которой было написано:
СЕЛЬДЬ АТЛАНТИЧЕСКАЯ
ОБЕЗГЛАВЛЕННАЯ
посол пряный
А ниже, корявым почерком нацарапано:
ЗАНЯТО
12. ФОНАРИ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ
- Занято, - задумчиво прошептал Вася и, подумав, рядом с пряным
посолом нацарапал шпагой:
ВАСЯ ЭРАЗМ И ЭДИК БЫЛИ ЗДЕСЬ
А затем, осерчав, пнул забытый одним из философов фонарь.
Эразм проводил грохочущий фонарь философским взглядом, а заботливый
Эд Честерфилдский, желая как-нибудь поправить положение, сказал:
- Ты не серчай, Вася. Может они и правы. Может, теоретические
аспекты...
Но Вася так глянул на сердобольного Эда, что тот - почел за благо
сменить тему разговора:
- Тебе, Вася, просто необходимо побывать на строительстве Башни.
- Замки, Стены, Башни... Мне уже все до фонаря!
- Кстати, о фонаре... - начал было Эразм, но Вася мрачно его оборвал
многозначительной и загадочной фразой:
- Фонари бывают разные!
И Эразм не стал спорить.
Тем временем на пустоши произошли изменения. Философы попрятались по
бочкам, плотно притворив за собой крышки, с уже знакомыми надписями -
насчет сельди и занято. Стало тихо, как перед бурей.
Лишь одна фигура, завернутая в черный плащ с капюшоном, с фонарем в
поднятой правой руке неприкаянно бродила среди закупоренной бочкотары и
время от времени выкрикивала скрипучим голосом:
- Ищу Человека! Ищу Человека!
На мгновение Васе почудилось, что под черным плащом сокрыты черные
доспехи, но Вася решительно отмел все колебания и сомнения:
- Башня так Башня! Пошли!
И они действительно пошли!
Вася чисто физически ощутил, как его тело вырывается из клейкой массы
перенасыщенного, спертого воздуха бочкующейся философии. Вновь захотелось
бежать, лететь или хотя бы подпрыгивать.
Эд и Эразм трусили рядом неспешным аллюром, причем Эд успевал вести
размеренную беседу:
- На первый взгляд, Вася, ты - прав. Но на второй...
- Лев! - хихикнул Эразм.
- Но на второй... Я имею ввиду то, что столь углубленный подход к
делу - может показаться несколько... э... необычным.
- Подход? К делу? - слегка запыхавшись отреагировал Вася.
13. БАШНЯ ГР. БАБИЛОНА
- Подход? К делу? Какому делу? Ни дела, ни даже подхода. Сплошное
словоблудие, - слегка запыхавшись воскликнул Вася, не сбавляя однако темпа
удаления от Философской Пустоши.
- Излишняя поспешность хороша при ловле блох, - с заметным знанием
проблемы заявил Эразм.
- Да-да, фундаментальные разработки в науке - это сила! - поддакнул
Эд.
- Кроме фундамента, хорошо бы еще и крышу построить, чтобы не капало,
- аллегорически высказался Вася.
Эразм от неожиданности не нашел чем возразить, хотя (как всегда)
очень хотел. Но Эд, как-то раздраженно, буркнул:
- Да строят тут, одни...
Вася промолчал - он думал. Он думал о том, что поставленная задача:
Отыскать и Сразиться с Канцером оказалась гораздо сложнее, чем казалась,
даже на первом этапе. А как же будет на втором?
- Ну вот, пришли...
Вася замер пораженный.
Десятка два здоровенных атлантов, оставив свои посты под балконами и
прочими сводами, сошлись в предвкушении не менее почетного, этакого -
архитектурного, подвига.
Огромная Черная Башня упиралась в небо недостроенным циклопическим,
верней атлантическим (а может, индийским или тихим) пальцем. Тяжко
груженые атланты суетились, целиком поглощенные сумбурным производственным
процессом.
- Что они делают? - восхитился Вася.
- Строят!
- Это заметно. И давно?
- Да уже порядочно.
Атлантическое (или все же циклопическое?) строительство хаотичностью
напоминало универмаг в конце квартала. И что самое удивительное, кроме
натужного сопения и грохота каменных глыб, на строительной площадке не
было слышно ни звука, ни слова.
- А почему они работают молча? - изумился Вася.
- Что же им петь, что ли? - резонно возразил Эразм.
- Ну, хотя бы словом каким перебросились...
- В том-то и загвоздка, Вася! - вмешался Эд Честерфилдский. - Они,
Вася, еще в начале Строительства не нашли Общего Языка!
- Зачем им язык, даже общий, что они: с помощью языка, строить будут?
- Не с помощью, но при посредстве! (это, конечно, Эразм).
- Говоря на разных языках всякое можно построить. Колосса Родосского
(не путать с Эдом Честерфилдским), например. Но отсутствие Общего Языка
нарушает коммутативные связи между Строителями, а так же между Целями и
Средствами. Средства, как правило, одни, а Цели - разные.
- Цель оправдывает Средства, но иногда - Средства не оправдывают
Цели, - опять высказался Эразм.
- Но они, все же, строят?
- Строят!
- А как же...
- Инстинкт!
- Ага! А как называется то, что они строят?
- Башня гр. Бабилона.
14. O TEMPORA, O MORES...
- Башня гр. Бабилона! - важно объявил Эд.
- В честь Основоположника... так сказать...
- Того, кто первый кинул камень, вместо того, чтобы их собирать и
носить за пазухой, - опять вмешался Эразм-неутомимый.
Вася хотел спросить: почему Основоположника-так-сказать, но спросил
совершенно другое:
- Который сейчас час?
- Это что - аллегория?
- Какая аллегория? Я спрашиваю: how much watch? Времени сейчас
сколько?
- Ах, времени... Времени - сколько угодно.
- Как это - сколько угодно?
Вася смотрел на Эда, Эд смотрел на Эразма, а Эразм задумчиво глядел в
пространство.
- Я хотел бы знать, который сейчас час? - настойчиво, сам удивляясь
зачем это стало ему так необходимо, повторил Вася.
- Видишь ли, Вася...
- Я многое вижу, но от этого только меньше понимаю и больше
погружаюсь в печаль...
- Тогда не смотри - не умножай сущностей без насущности. - (Ох, уж
этот Эразм!)
Эд хотел оглянуться на Эразма, но передумал, махнул, в прямом смысле
- лапой, а в переносном - рукой и, как-то сбивчиво, продолжил:
- Время, Вася, штука загадочная...
Эразм вставил:
- Штучка коническая...
- Почему коническая? - спросил Вася.
- А почему штучка, тебя не удивляет? - ответил Эразм.
- Не штучка, а штука. Причем, штука - постоянная!
- Как постоянная? Вот у меня часы, - Вася растерянно посмотрел на
свою левую руку:
- Идут!
- Часы идут, а Время - стоит!
- Но, я - хожу, они строят, вы - ...
Эразм обидно хихикнул и издевательски промурлыкал:
- Я, мы - первое лицо. Ты, вы - второе. Он, она, они...
- Какое лицо?
- Третье!
Вася наконец взорвался:
- Вот я сейчас это лицо, да по физиономии!!!
Но Эд поспешно выпалил:
- Ты, Вася, конечно знаком с гипотезой Дискретности Времени?
Вася хотел сказать: "Конечно", - но не стал этого говорить.
- А с гипотезой Множественности Миров?
- Отчасти.
Эд ожесточенно почесал за ухом и из неудобной позы - задрав заднюю
лапу над головой, задумчиво стал излагать суть гипотез:
- Некоторые ученые в вашем Мире, Вася, предполагают, что Время
представляет собой цепочку шариков - катящихся друг за другом. Каждый
шарик - это Момент Времени. Шарики никогда не соприкасаются. Если
предположить, что Сейчас соответствует какому-либо шарику, то следующий
шарик - это следующее Мгновение вашего Мира. Шарики катятся столь
стремительно, что смена Мгновений неощутима - как смена кадров кинопленки
при демонстрации фильма и даже неощутимее. Ведь между шариками ваш Мир не
существует. Шарики-то не соприкасаются!
А раз не соприкасаются, то между ними всегда можно втиснуть шарик,
пусть даже меньшего диаметра, так, чтобы шарики все еще не соприкасались.
И количество таких вложенных цепочек может быть бесконечным!
А каждой цепочке соответствует Свой Мир и Свое Время!
- O tempora! O mores!
15. ВСЕ В МИРЕ ОТНОСИТЕЛЬНО
- O tempora! O mores! - глубокомысленно мяукнул Эразм, кот-философ -
по призванию и дезорганизатор - по исполняемой функции.
- У меня от ваших шариков, собственные шарики в цепочку строятся, -
мрачно пробурчал Вася.
- Я приближаюсь к Сути! - торжественно сообщил Эд и поменял наконец
позу на более естественную. - Так вот, вернемся к нашим... шарикам. Ничего
не мешает нам представить, что одна из цепочек оборвалась! Тогда последний
шарик это Последний Миг существования Мира этого Времени. Для стороннего
наблюдателя Этот Мир в дальнейшем не существует. Его Время (Время Этого
Мира) - кончилось!
А для обитателей Этого Последнего Мгновения?
- Тоже кончилось! - радостно, от осознания собственной
сообразительности, завопил Вася.
- Ничего подобного! - столь же радостно отвечал Эд. - Время внутри
Мгновения не кончается, оно кончается за его пределами. А внутри оно есть!
И для тех кто живет Этим Мгновением - оно бесконечно!
- Все в мире относительно, относительно какого бы Мира не шла речь! -
подытожил Эразм позевывая.
- Бесконечно относительно... относительно бесконечно... Философы...
Строители... Стены... Но где же Замок? Причем здесь Канцер? Я уже не
говорю о Древе!!!
- Я же говорил, что он не столь невежественен каким кажется с первого
взгляда! - обрадовано завопил Эд в сторону Эразма, хотя тот стоял совсем
рядом.
Эразм брезгливо поморщился и холодно промурлыкал:
- Он сообразителен в силу своего невежества.
Вася так и не сообразил, в чем он оказался сообразителен, да это было
и не к чему. Эд тут же все разъяснил:
- Ты правильно поставил вопрос, Вася: причем здесь Канцер, а еще
точнее - Древо Судьбы! Древо - первопричина! Потом возник Канцер -
построил Замок и остановил Время!
- Time is money! - немного невпопад объявил Эразм.
- Ага! - глубокомысленно вздохнул Вася и впервые почувствовал, что
Время действительно остановилось.
Не смотря на все предпринятые действия, разговоры и наблюдения, он -
Вася был не ближе к Цели, чем в момент постановки задачи: Найти,
Разрушить, Изгнать, Освободить.
Вася посмотрел на великолепную шпагу, сделанную в городе Толедо, и
задумчиво перевел взгляд на кота Эразма.
Тот занервничал и засуетился:
- Вот как раз то, что ты подумал, Вася, это все не так и совершенно
напрасно...
- Напрасно, говоришь! Ну что же, это твое субъективное мнение. Ты
говоришь - напрасно. Я говорю - не напрасно. Или ты против плюрализма
мнений?
- Не то, чтобы против... - Эразм как-то сник.
- Ну вот и прекрасно! - агрессивно закончил Вася. - Надо же с
чего-нибудь начинать, вот я и начну - с тебя!
- Лучше - с себя!
16. КАК МАГОМЕТ
- Лучше начни с себя, - неуверенно мяукнул Эразм, и неизвестно чем бы
завершилось эта очередная словесная дуэль, как вдруг на мгновение погас
свет.
В темноте Вася растерял весь пыл.
Стало вновь светло. Но за мгновение Всевластия Тьмы, Мир неузнаваемо
изменился.
Тьма визуальная ушла, но акустическая осталась. Тишина была такая....
Все замерло. Застыли атланты в позах иллюстрирующих полное незнание
ими - атлантами законов всемирного тяготения. Застыл Эд, открывший рот,
чтобы внести ясность в очередной вопрос (...видишь ли, Вася...).
Зловредный кот-Эразм, превращенный в подобие соленого столпа, умудрился
даже в окаменелом состоянии сохранить возражающий вид.
Вася толкнул Эразма пальцем, и кот упал с деревянным стуком.
- Momento mori, - грустно сказал Вася и вдруг заорал:
- Канцер! Выходи, подлый трус!
Ответом была тишина.
Вася заметался роняя окаменелые фигуры атлантов. В грохоте падающих
тел Вася не сразу различил, что из недр Башни гр. Бабилона, эхом
учиненному разгрому, доносится металлический лязг. Со шпагой наперевес,
судорожно сжимая ее словно тяжелый лом, Вася ринулся к Башне:
- Эй, выходи!
- Э, нет, уж лучше вы к нам...
- Выходи, а то хуже будет!
- Хуже уже не будет, - вздохнули в Башне.
- Ну тогда я, как Магомет...
- Это как? - неуверенно переспросили из Башни.
- Сам приду! - рявкнул Вася и стал взбираться по лестнице,
винтообразно "нарезавшей" ствол Башни изнутри.
- Привет, Василий!
Запыхавшийся мальчик Вася стоял на самой верхней площадке
недостроенной Башни, носящей имя неизвестного (почему неизвестного, если
есть имя?) гр.Бабилона - бойца строительного фронта. Посреди площадки было
вмуровано железное кольцо, а к кольцу ржавой цепью был прикован Черный
Рыцарь.
Вася не спеша обошел вокруг Рыцаря, на что тот заворочался, залязгал
цепью и мрачно сообщил:
"Все что готова рука твоя делать -
в меру сил твоих делай.
Ибо нет ни дела, ни замысла, ни мудрости,
ни знанья
В преисподней куда ты уходишь".
- Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: "Друг, не обидеть ли хочешь
меня ты своим предложеньем?" - спокойно парировал Вася.
Рыцарь вздрогнул:
- Однако!
17. СЕНСОРНАЯ ИЛЛЮЗИЯ
- Однако! - проворчал Черный Рыцарь.
- Однако или двояко, это уже не имеет принципиального значения.
- Это еще почему?
- Я выполнил часть поставленной задачи! - Вася победно усмехнулся:
- Я нашел Канцера!
- Не может быть! - восхитился Рыцарь. - Мне хотя бы одним глазком
взглянуть...
- Пожалуйста! - Вася рукавом протер клинок своей замечательной шпаги
и сунул его (клинок, естественно) под нос Рыцарю. В зеркале - полированной
стали явственно отразилась искаженная фигура Черного Рыцаря.
- Это уже становиться навязчивой идеей, - раздраженно буркнул Черный
Рыцарь, но тут опять погас свет...
Вновь тьма окутала окрестности Башни гр. Бабилона.
- Ага! - возбужденно заорал Вася:
- А кто-то пытался мне доказать, что Время стоит. Но все таки - Оно
вертится!
- Я надеюсь - это метафора? - спокойный голос Черного Рыцаря во тьме
обрел философскую глубину и загадочность.
- Как бы не так! Время - движется! - сказал Вася, вызывая Черного
Рыцаря на диспут.
- Это сенсорная иллюзия. Время неподвижно. Движется событийное
пространство, Остановившееся Время инициирует Событийный Коллапс.
Сворачивающееся Пространство Событий порождает иллюзию движения Времени.
Действие развивается не последовательно, согласно с якобы Движущемся
Временем, а псевдопараллельно. То есть, Вероятные События в Остановленном
Отрезке Времени поочередно сменяют друг друга, не нарушая Константу
Времени.
Свет вспыхнул вновь, но был он уже не столь ярок, а как в первые
минуты рассвета.
Вася потоптался в нерешительности, взмахнул шпагой, и стальной
клинок, на удивление легко, рассек проржавелую цепь.
Освобожденный Черный Рыцарь бряцая обрывком цепи стал расхаживать
перед Васей взад и вперед, вещая менторским тоном:
- Некоторую аналогию можно обнаружить в процессах проистекающих при
непомерной концентрации массы. Возникает гравитационный коллапс -
образуются так называемые Черные Дыры. Ток Времени замедляется,
деформируется Пространство и его взаимосвязь со Временем.
- Вам не кажется, что вы меня с кем-то перепутали? - спросил Вася не
без ехидства.
- Возможно, я несколько переоцениваю твои интеллектуальные
возможности, Вася. Но я хотел бы ввести тебя в курс дела.
("Лучше поздно, чем никогда!" - проворчал Вася, явно под впечатлением
продолжительного общения с котом Эразмом.)
- Трудно точно определить, когда и с чего все началось...
18. ГЛАВНОЕ, ЧТО-БЫ КОСТЮМЧИК - СИДЕЛ
- Трудно точно определить, когда и с чего все началось, - глухо
из-под опущенного забрала сказал Черный Рыцарь. - Канцер появился потом, а
вот в начале... Может прав наш доморощенный философ, и первопричиной бед
является все же Древо? Древо Судьбы! А может Судьба здесь не при чем...
Может виной всему - Следствия из Общей Теории Зла? Концентрация Зла
спровоцировала Нравственный Коллапс, вызвав к жизни Дофонарное Состояние у
одних обитателей Нашего Мира и Трансверсию Добрых Устремлений у иных...
- Я бы попросил несколько попроще, как бы на пальцах...
- Извини, Вася. Видимо я и сам инфицирован... то есть, заражен...
вирусом... ну, микробом... словесной... В общем, в двух словах:
игнорирование... недостаточное внимание, одним словом, по отношению ко
Времени, привело к выпадению Нашего Мира из Потока Времени, образованию
своеобразной Темпоральной Черной Дыры - Дыры во Времени.
- Ну, а мне, что теперь делать? - без особой надежды спросил Вася.
- Что делать? Кто виноват? Кто последний? Quo vadis? Вечные
вопросы...
- С вопросами мне все более или менее ясно. Мне хотя бы один ответ.
Вот, например, Стена...
- Этот пример неудачный.
- Но по ту сторону Стены...
- У этой Стены - нет той стороны. (Каламбур!) Она построена в виде
Ленты Мебиуса.
- А Башня - в виде Бутылки Клейна? - блеснул эрудицией Вася.
- Башня не построена и не будет построена Никогда! Так что ни о какой
посуде не может быть и речи.
- Но, тогда Замок! Я уже не спрашиваю - где Он! Он есть или его нет?
- А вот Замок... - торжественно начал Черный Рыцарь, но тут, что-то у
него внутри щелкнуло, и Рыцарь затих.
- Где ВОТ? - крикнул Вася, но Рыцарь молчал, как будильник у которого
кончился весь завод.
Вася с опаской приблизился к застывшему Рыцарю и кончиком шпаги
осторожно приподнял забрало.
Забрало ничего не скрывало. Не было там ничего! Рыцарь был пуст, как
зимний скворечник.
Вася деловито снял (с чего снял, если ни на что не надето?) рыцарский
шлем, повертел его в руках и не зная, что с ним теперь делать, зачем-то
водрузил на свою голову (ох, уж мне эти метафоры!) Чтобы как-то поставить
логическую точку, Вася разобрал доспехи и собрал всю эту амуницию на себе.
Доспехи пришлись впору.
Вася поерзал внутри, устраиваясь поудобней, и радостно объявил:
- Главное, что-бы костюмчик сидел!
19. ВАЛЬПУРГИЧЕСКОЕ БЕЗОБРАЗИЕ
- Главное, что-бы костюмчик сидел! - радостно объявил Вася, и тут в
третий раз погас Свет.
- Тьма Египетская, она же импортная, так сказать... - задумчиво
произнесли из Тьмы.
Вася наугад ткнул своей все еще замечательной шпагой, но ничего не
произошло.
- Фонарь! - прохрипел Вася. - Полцарства за фонарь!
И при этом подумал, что отдал бы и все царство... если бы оно у него
было.
В темноте было все равно, куда идти и что делать. Вася шагнул вперед
и покатился куда-то вниз, грохоча, как пустое ведро...
- Вальпургическое безобразие! - констатировали во Тьме.
Из состояния прострации Васю вывел мерный шорох, словно волна
накатывала на каменистый берег моря. Как накатывала, так и откатывала.
Вася попытался приподнять голову, но больно стукнулся обо что-то затылком.
Попытался почесать ушибленное место, но понял, что голова все еще
находится внутри шлема.
- А, это ты! - с сожалением произнесли за Васиной спиной.
Вася не любил когда что-либо происходило за его спиной. Собрав волю
"в кулак" Вася принял горизонтальное положение. В тишине эта операция была
аналогична тому, будто пустое ведро уронили еще раз.
Сквозь узкие прорези шлема Вася с трудом различил Некую Фигуру. Самым
примечательным в ней была метла, которой Фигура равномерно помахивала.
Более мелкие детали различить не удавалось.
- Я, это КТО? - спросил растерянно Вася.
Фигура, не прерывая увлекательного занятия и игнорируя Васин вопрос,
ворчливо забубнила:
- Сколько раз я тебе говорил: не путайся у меня под ногами?
- Сколько? - спросил на всякий случай Вася.
- Тоже мне... Рыцарь Печального Образа...
- Вас это шокирует?
Фигура замерла. Вася, силясь разглядеть хоть что-нибудь, сделал шаг и
наподдал что-то железное. Пошарив по земле руками, Вася обнаружил один из
философских фонарей.
Сноп света, ударивший из фонаря, неестественно изогнулся в
пространстве и уперся в таинственную Фигуру, не высветив однако ни единой
детали. Зато прорезались детали акустические. Фигура заметалась и истошно
заорала:
- Отползь! Отползь, кому говорят! Ты деструктивно действуешь на мой
психосоматический баланс!
- Плазмодий, ты?
20. ТЫ КТО ТАКОЙ?
- Плазмодий, ты! - удивленно воскликнул Вася.
Фигура продолжала отплясывать пляску святого Витта, причем, луч света
без Васиного участия дублировал все замысловатые па, что вытворял
Плазмодий. Впечатление было такое - словно ошалевший дикий мустанг силится
оборвать пленившее его лассо.
- Фонарь! - прохрипела Фигура, она же, по-видимому - Плазмодий:
- Погаси-и-и Фонарь! Гаденыш-ш-ш...
- Одну минутку, только вы ошиблись, меня зовут - Вася!
- Гаси-и-и! Вася-я-я! Га-а-а-а!!!
- Гашу.
- И совершенно напрасно, - сказал кто-то бесцветным голосом, но Вася
уже погасил Фонарь.
Фигура прыгнула, распластавшись в воздухе Черной Жабой и черенком
метлы ловко вышибла Фонарь из Васиных рук.
- Вот и все! - утробным голосом объявила Фигура и совершенно
неожиданно сатанински захохотала, и весьма-таки гнусно заухала.
- Уважаемый Плазмодий, вы ведете себя некорректно! - обиженно заявил
Вася.
- А я ведь предупреждал! - объявил все тот же бесстрастный голос и
мрачно добавил:
- Cogito ergo sum. А на нет, и суда нет!
- Я бы на вашем месте Фонарь-то отдал, - не вступая в пререкания с
Неведомым Невидимкой негромко, но настойчиво сказал Вася.
- Поэтому, ты и не на моем месте! - рявкнул Оборотень-Плазмодий.
Вася набычился и решительно двинулся вперед. Плазмодий фыркнул и
громовым голосом пророкотал:
ОТПОЛЗНИ!
Черенок метлы с металлическим лязгом уперся в Васину грудь,
закованную в панцирь Черного Рыцаря.
- Ты кто такой? - рявкнул Плазмодий.
- Ты сам, кто такой? - не остался в долгу Вася.
- Нет, ты, кто такой? - не унимался Плазмодий.
- Я-то - Вася, а ты, кто такой?
- А я - КАНЦЕР!
21. РАЗЗУДИСЬ ПЛЕЧО
- КАНЦЕР - я! - высокомерно объявил Плазмодий, он же Фигура, он же,
по-видимому, еще и Канцер.
("Един в трех лицах", - как сказал бы Эразм.)
- Veni, vidi, дело за малым, осталось только - vici, - прошептал
Некто Васе прямо в ухо.
- А как же "Дофонаризм"? - неуверенно спросил Вася.
- Перешел в активную фазу, - отрезал Плазмодий, одновременно попирая
правой ногой "поверженный" Философский Фонарь.
- Фонарь, Фонарь реквизируй! - жарко зашептали в Васино ухо.
- Фонарь-то отдайте! - эхом откликнулся Вася.
- А ты возьми... Вася.
И метла, отведенная коварной рукой Плазмодо-Канцера, ударила в Васину
грудь. Панцирь загудел, но выдержал. Васина голова мотнулась в шлеме, как
пестик - в колоколе.
- Ах, ты так! - срывающимся голосом мужественно закричал Вася и
обрушил на метлу свой, сверкнувший даже во Тьме, клинок из Толедской
стали.
Клинок высек сноп искр, как при электросварке, из неожиданно прочного
черенка Канцеровой метлы.
- Кто с мечом к нам придет, тот пусть лучше обратно уходит! - заявили
во Тьме, и Вася стал подозревать, что где-то там под покровами ночи таится
Эразм.
И тут же, предательским приемом, Канцер огрел Васю самим помелом по
шлему, да так, что лязгнуло забрало, а в ушах зашумело - будто включился
ненастроенный радиоприемник.
- Наших бьют! - пискнул Невидимка.
- Как бы не так! - прорычал Вася и, изловчившись, выбил метлу из рук
(или что там у него, в темноте не разглядишь) Канцера.
- Эх, раззудись плечо! - повеселел голос во Тьме, и Вася явственно
почувствовал, как начало зудеть правое плечо.
Покрепче сжав рукоять шпаги Вася размахнулся и...
- На безоружного! Фи, как негуманно!
22. ПОИСКИ ВО ТЬМЕ
- Это негуманно! - сказал Канцер, быстро лег на землю и на всякий
случай добавил:
- Лежачего не бьют.
И пока Вася мучительно размышлял о Гуманизме, Канцер ловко пополз
прочь, прихватив с собой Последний Философский Фонарь.
- Верни Светоч! - завопил Вася, но Канцер ужом вполз в Башню гр.
Бабилона и пропал.
Безутешно озираясь в Потемках, Вася силился осмыслить ситуацию.
Черный Замок был явно где-то рядом, но где? Башню Вася имел счастье
лицезреть еще при Свете. Спрятаться в ней было негде, и второго выхода
тоже не было.
Вася поднял свой светлый лик к недостроенным башенным горизонтам,
сложил губы трубочкой и громко крикнул:
- У!!!
Башня в ответ промолчала.
По какой-то прихоти строителей, а может по чистой случайности, Башня,
тянущаяся (как вздернутая рука - молящая о пощаде) в верх - к Свету, не
порождала эха.
К СВЕТУ!
Вот где разгадка!
Вася от избытка чувств хотел треснуть себя ладонью по-лбу, но
вспомнил, что его голова все еще "обута" в шлем Черного Рыцаря.
- Свет! Тьма! - радостно сопел Вася, становясь на четвереньки и
начиная методично ползать по пыльному полу в основании Башни.
(Жутковатое, надо сказать, зрелище. Особенно со стороны. Черный
Рыцарь бегает на четвереньках, будто спятивший робот!)
Но упорство и труд, как известно, не бывают без последствий.
Поиски во Тьме увенчались успехом. В полу образовалось отверстие
(по-видимому открылся тайный люк) и Черный Вася рухнул внутрь, успев
подумать, что это случается с ним уже не в первый раз и начинает
надоеда...
- Ать!
23. ВОЗМОЖНО, ПОСЛЕДНЯЯ (ТЕОРЕТИЧЕСКИ)
- Ать! - звонко лязгнуло, то ли забрало, то ли Васины зубы.
Вася запоздало попытался сгруппироваться, поочередно подтягивая
разметавшиеся конечности. Сейчас Вася уже не был похож на спятившего
робота, а напоминал скорей бомбардировщик на взлете.
- Орел! - восторженно произнесли за Васиной спиной (опять за спиной,
что за манеры!).
Вася сгруппировался окончательно и всем корпусом (да что там корпусом
- армией!) развернулся на голос... и, на несколько мгновений лишился
собственного, то бишь, потерял дар речи (хотя никакого-такого особенного
дара вроде и не было).
Замок Канцера, более известный в народе как Черный Замок, в
преддверии которого Вася в Данный Момент находился (а, в связи с тем, что
Время в Данном Мире остановилось, то, как это не парадоксально, находился
- Всегда), так вот этот Замок, начинался уникальной выставочной галереей.
Бесконечный (это конечно метафора) коридор, слегка освещенный
флюоресцирующими нишами в стенах, уводил в мрачную глубь. А из ближайшей
ниши (вполне возможно что экологической) сквозь толстое стекло грустным
взглядом зеленых глаз смотрел на Васю кот - Эразм.
- Привет... - растерянно прошептал Вася.
Кот моргнул, шевельнулся, и стало отчетливо видно, что с потолка ниши
свешивается множество белесых трубочек-корешков, которыми опутан весь кот,
включая роскошный кошачий хвост.
- Per aspera ad astra! - проскрипел кот и задергался, отчего сразу
стал неприятно похож на марионетку.
Вася кинулся к следующей нише. Там, в аналогичном положении,
естественно (разве такое положение может быть естественным?) находился Эд
Честерфилдский.
- Может это Судьба? - спросил Эд и медленно стал раскачиваться на
корешках-нитях.
Вася перевел взгляд вверх и увидел табличку над нишей:
CANIS VULGARIS
А из следующей ниши на Васю пристально глядел... Вася.
- Вы кто? - спросил Вася-Из-Ниши.
- Воспитанные люди сначала здороваются, - чувствуя что-то неладное
сказал Вася.
- Здравствуйте. Меня зовут Вася, - робко произнес Вася-Из-Ниши.
- Здравствуй! Меня зовут... - сказал Вася-Из-Вне, немного подумал и,
совершенно неожиданно для себя, выпалил:
- ...Черный Рыцарь!!!...
24. ОТ СУДЬБЫ НЕ УЙДЕШЬ
- Черный Рыцарь! - выпалил Вася-Из-Вне и испуганно прикусил язык.
- А случайно не Канцер?
- Это из каких-таких соображений?
- Ну как, Черный Замок - Черный Ры...
- Это поверхностные ассоциации... - прошептал Черный Вася и стал
пятится...
- Не покидай меня... Плазмодий! - заорал Вася-Из-Ниши.
Вася-Из-Вне побежал...
Коридор причудливо извивался в Пространстве. Мелькали полуосвещенные
ниши... Слышались обрывки фраз...
Темное пятно! Рыцарь Вася с хода влетел в одну из ниш...
- Нашшш! Нашшш! - зашипели нити-корни, оплетая загнанного Васю.
- Ты кто? - деловито спросила Васю Черная Фигура, бесшумно возникшая
рядом с нишей.
- Кто Я? - эхом откликнулся Вася.
- Поживей нельзя? - спросила Фигура:
- Некогда мне: Инвентаризационная Компания в разгаре!
Вася дернулся и забился, как муха заплутавшая в паутине.
- Не балуй! - проворчала Фигура:
- От Судьбы не уйдешь!
- Древо Судьбы! Инвентарный Номер 746. Одна штука! - крикнул Кто-то
Невидимый из коридора, а Фигура стала приколачивать над Васиной нишей
табличку:
HAMUNKULUS NON SAPIENS
- Не надо! - пискнул Вася.
- Надо! Надо Вася!
25. БУТЫЛКА КЛЕЙНА
- Надо, ох, как надо, Вася! - сказала Фигура и, конечно же,
сатанински захохотала.
- Нет! - закричал Вася:
- Человек сам кузнец своего счастья! Человек это звучит!
- Куй железо, Вася! - подал голос из дальнего конца коридора Эразм. -
Пока есть, что ковать.
- И чем! - поддержал Эразма Эд Честерфилдский.
- Тихо! - рявкнула Фигура. - Вы не на митинге!
- Рукописи не горят! - зачем-то объявил Вася.
- Еще как горят! - взвилась Фигура.
Но Васю уже было не остановить... Изловчившись, одним движением, Вася
холодной сталью клинка обрубил пленявшие его нити...
Фигура опрометью кинулась по коридору прочь, а освободившийся Вася
двинулся следом.
- Коридор - он же Черный Замок. Инвентарный Номер 17. Основная деталь
сложного Комплекса: Башня-Стена-Мир. Пространственно-темпоральный
деструктор, замыкающий посредством "выверта" в Четвертое Измерение
Комплекс: Б-С-М, в виде Бутылки Клейна... - неслось Васе вслед, но
уточнить некоторые ускользающие детали не было никакой возможности...
Фигура вдруг замедлила бег. Дальнейший путь преграждала Стена.
- Ты выиграл, Вася!
Но Вася, влекомый инерцией рыцарских доспехов, пронесся тяжелым
танком мимо и врезался в Стену. В последний миг Фигура ускользнула от
рокового Васиного удара, и знаменитое лезвие толедской шпаги по рукоять
ушло в Стену.
- Однако, как все изменчиво в Подлунном Мире! - спокойно сказала
Фигура. - Лишь Миг назад ты мог отпраздновать Победу, и вот Победу мне
отпраздновать Пора.
- Это еще почему?
- Однако, ты отчаянно невежлив!
- Хватит Канцер! - резко сказал Вася:
- Хватит прикидываться безобидным Плазмодием!
- Ну хорошо, перейдем к Делу. Ты, Вася, привнес неоценимый вклад в
Мое, это самое, Дело. Ты довершил то, что мне оказалось не по силам.
Пробив Стену, ты, Вася, замкнул Наш и Ваш Миры в единую
Однопространственную Систему - Бутылку Клейна. А, замыкая наши Миры, ты,
Вася, автоматически распространяешь Законы Нашего Мира на Ваш. Произойдет
так давно ожидаемая мною Диффузия Миров. Время остановиться. Концентрация
Зла, достигнув Критической Массы, вызовет Нравственный Коллапс, что
довершит процесс формирования Единого Мира Бутылки Клейна - Моего Мира!
Мира без Фонарей! Мира без Света!
- Тут есть маленькая логическая неувязка, - спокойно возразил Вася. -
Почему Законы Вашего Мира станут распространяться на Наш, а не наоборот?
- That is the question? - заорал Эразм из своей ниши так, что и
Канцер, и Вася вздрогнули.
- Никакой неувязки нет! - рявкнул Канцер:
- Во-первых - Зло стабильнее Добра, Ложь распространяется быстрей
Истины, Свет распадается на Цвета, Тьма - монолитна. И во-вторых...
Канцер вдруг напрягся и с нелюдской силой отшвырнул Васю в сторону.
- И во-вторых, и самое главное это то - чья рука довершит создание
Мира Бутылки Клейна, КТО поставит Последнюю Точку.
Канцер взмахнул черными складками мантии в которую был закутан. Из
недр мантии вынырнуло осклизлое пятнистое щупальце и неспешно опустилось
на рукоять шпаги, выкованной в городе Толедо.
- Вот и ВСЕ! - бесцветным голосом прошипел Канцер.
Вася, грудой металлолома возлежавший на полу, понял, что теперь-то уж
точно - ВСЕ.
Канцер выдернул шпагу из Стены, глянул через плечо на поверженного
Рыцаря Васю, размахнулся и...
Радужная Тень повисла в воздухе между Канцером и Стеной.
- А! - взревел Канцер. - Я сколько раз говорил: не путайся у меня под
ногами?!
Шпага рассекла Радужную Тень пополам и Тень померкла. Но мгновение
задержки дало Васе возможность сориентироваться.
Фонарь! Последний Философский Фонарь!
Каким-то сверхчеловеческим усилием Вася разорвал паутину Здешнего
Времени, выпав в Свое - Живое, Неостановленное. Взирая отстраненным
наблюдателем на застывшего в Своем Коллапсирующем Мгновении Канцера, Вася
неспешно взял в руки Фонарь, припрятанный Канцером в одной из пустующих
ниш, включил и направил луч на черную кляксу, вздыбившуюся со шпагой
зажатой в пятнистом щупальце...
Клякса дернулась и опала, растеклась, испарилась...
И вот уже на полу лежит только шпага, выкованная в городе (кто его
знает где он находится и чем знаменит этот город) Толедо.
Со звоном лопнули стекла ниш.
В коридор высыпали: философы и атланты, коты и собаки...
- Finis coronat opus! - вопил где-то рядом кот Эразм.
Вася как сомнамбула шагнул вперед, поднял шпагу и наотмашь рубанул по
Стене...
Увлекаемый инерцией Рыцарь Вася стал заваливаться в Пролом...
- Холодно!
26. СОБСТВЕННО НЕ ГЛАВА, А ЭПИЛОГ
"Холодно" - подумал Вася.
Была зима. Шел снег. Город дремал, съежившись от холода. В
равнодушном свете редких уличных фонарей, совершенно озябших и
бестолковых, снежинки устраивали неспешный хоровод, приглушая и без того
тусклый и печальный отсвет ирреальной неоновой жизни.
Мальчик Вася стоял посреди занесенного снегом перекрестка и
по-видимому давно стоял так, как вокруг на снежной целине не было видно ни
единого следа.
А может... Впрочем...
Вася постоял мгновение, раздумывая в какую сторону сделать первый шаг
(благо выбор был богатый и с виду вполне равноценный) и решительно шагнул
вперед.
- Post tenebras spero lucem, - сказал мальчик Вася и пошел Вперед Не
Оглядываясь.
Где-то далеко, по главной улице города, с грохотом проносились
яркоосвещенные трамваи, раскрашенные - как индейцы, вышедшие на боевую
тропу. Натужно сопели толстые, распухшие от пассажиров автобусы. Спешили
озабоченные, усталые и простуженные люди. А здесь, в затерявшемся в
городском лабиринте переулке, было тихо - тихо.
Мальчик шел по снежному, совершенно нетронутому ковру, и следы от его
ног ложились незамысловатым узором, нарушая белое однообразие. Стремясь
выправить причиненный ущерб, снежинки, шурша и негодуя, усердно засыпали
ямки. Но мальчик шел дальше и, как верная собачонка, за ним бежала цепочка
его следов.
И уже нельзя было Васе разглядеть, что возле первой-начальной пары
его следов, в снегу, холодным голубым пламенем поблескивает узкий луч
клинка шпаги, выкованной возможно в самом знаменитом городе Толедо.
Все это мог видеть лишь одинокий, бродячий пес, лениво трусивший
параллельным курсом по своим обыденным собачьим делам. Зная, что все
необычное обычно приносит одни неприятности, пес горестно взвыл и
шарахнулся в ближайшую подворотню.
А снег шел и шел. И вскоре исчезли: и мальчик, и пес, и следы самого
мальчика. Лишь город все так же возлежал на том самом месте, где обычно, и
дремал невозмутимо, будто ничего не случилось.
Гарм ВИДАР
ТРИ КРУГА НЕНАВИСТИ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЗАМКНУТЫЙ КРУГ
1
"Сейчас начнется", - вяло подумал Блейк. Как всегда перед Прорывом, у
него начала стремительно неметь левая половина лица. Блейк провел рукой по
щеке: щетина росла неравномерно, клочками, обминая обожженные участки.
Студент суетился и трещал без умолку - стандартная реакция новичка.
Блейк тихо выругался сквозь зубы и подтянул поближе огнемет, так
чтобы в любой момент им можно было воспользоваться.
Капрал смотрел на Студента оловянными глазами и как всегда что-то
жевал.
"Как он может жрать перед Прорывом?" - Блейк сплюнул и поискал
глазами остальных членов Группы Санитарного Контроля. Учитель устроился в
стороне, огнемет он зажал между коленями, глаза закрыл и лишь беззвучно
шевелил губами.
"Молится он, что ли?" - фыркнул Блейк.
Последний член группы - уголовник Штырь, прикрепленный для
Перевоспитания, явно трусил, он-то хорошо понимал, чем все Это для него
может кончится. Еще об этом, кроме Блейка, несомненно хорошо знал Капрал,
но тому точно было на все наплевать, лишь бы успеть пожрать...
"Дерьмо!" - Блейк на мгновение прикрыл глаза: левая половина лица
зудела невыносимо.
"Пора", - решил Блейк и негромко скомандовал:
- По местам!
Студент тут же заткнулся, но начал мелко трястись. Учитель вздрогнул
и открыл глаза, а Штырь наоборот - закрыл и затаился: перевоспитуемым
оружия не полагалось, да к тому же, чтобы уберечь перевоспитуемого от
излишних соблазнов аккуратная, но прочная цепь удерживала его на месте
перевоспитания. Капрал наконец перестал жевать и, вытерев руки о штаны,
полез на вышку.
И тут Началось...
Желтый студень плюхнулся прямо к ногам студента, и того конечно
стошнило. Капрал, неуспевший забраться на вышку, присел на ступеньках и
полоснул по студню из огнемета: студень съежился и закричал как раненный
заяц. Блейк вздрогнул, хотя каждый раз после Прорыва думал, что теперь уже
точно привык ко всему.
Синяя плеть спиралью ввинтилась между Студентом и Штырем, но
"развернуться" не успела - Учитель, не спеша поправив очки, методично сжег
ее, от слегка раздвоенного хвоста до крошечной головы с жутким
инфразвуковым глазом. Блейк успел подумать, что явно недооценил Учителя...
Но тут прямо из под стены полезли Красавчики. Панцири у них сегодня
были кроваво-красные, а в районе псевдобрюха виднелись подозрительные
мерзкие наросты. Блейк и Капрал перехватили головную шеренгу, но струя
Капралового огнемета дернулась, вычерчивая в пространстве огненный сектор,
и Блейк выпустил из под контроля правый фланг. Красавчики полукругом стали
охватывать перевоспитуемого Штыря, который заголосил не хуже смоленого
студня.
Студент наконец сориентировался и ударил по правому флангу,
Красавчики потеряли темп, и атака захлебнулась. И вот тогда стало ясно что
это за "наросты". Киллфлаеры! Наросты лопнули, и десятка два тварей по
внешнему виду и функции похожих на разовые шприцы, атаковали ненастного
перевоспитуемого. Штырь заметался и забился на цепи, словно воздушный шар
рвущийся в свой первый полет. Если бы не Учитель, то акт Перевоспитания
мог завершится досрочно...
Капрал на вышке все еще размахивал огнеметом как сачком пытаясь
отогнать стаю "утюгов". Блейк провел рукой по обожженному лицу, - утюги
сегодня были особенно крупными.
"Только бы не Черное Покрывало", - успел подумать Блейк, как тут же
огромная черная тень легла за строем поверженных Красавчиков. Блейк ничего
не успел предпринять, и Студент "жахнул" из своего огнемета прямо в центр
Покрывала. Черное тонкое лезвие мгновенно распространилось во все стороны,
выстлав ковром огромный участок и захватив район где находился Учитель.
Как всегда все произошло совершенно беззвучно. Учитель, словно
оплавившаяся свеча, "растекся" на черном ковре, еще мгновение эта страшная
лужа хранила остатки человеческих очертаний, но вот и она впиталась...
Черное Покрывало "стянулось" в точку и исчезло.
Студента опять стошнило, а Капрал наконец свалился со ступеней вышки
и самый крупный "утюг", таки припечатал его пониже спины.
И все кончилось, так же внезапно, как и началось.
Теперь только Капрал выкрикивал отборные армейские ругательства, да
выл распухший и покрытый огромными вулканизирующими волдырями
перевоспитуемый Штырь, для которого шанс перевоспитаться начал становиться
реальностью.
Студент озирался с безумным видом, из уголка безвольно распахнутого
рта стекала слюна.
"Дерьмо", - подумал Блейк, - "а ведь наверняка доброволец. Дерьмо!"
Студент поймал тяжелый взгляд Блейка и беспомощно залепетал:
- Я не хотел, я забыл, я не знал, я не думал, что Учитель...
Блейк без размаха ударил прямо по отвисшей челюсти: Студент упал и
засучил ногами, пытаясь отползти.
- Дерьмо! - с чувством сказал Блейк и сплюнул, но на душе легче не
стало.
2
"Я устал! Это бессмысленно. Похоже это не мы отгородились от Зоны,
это Зона со своими бесконечными, механистично-методичными Прорывами
загнала нас в резервацию", - мэр сжал виски ладонями и с тоской посмотрел
в грязное окно. Даже сквозь такое, почти непрозрачное стекло, хорошо была
видна четкая линия горизонта, где город обрывался перерезанный силовым
барьером, трещавшим по швам в местах Прорывов... А дальше начиналась Зона.
Не видимая в дымке всевозможных испарений, конденсатов, коллоидов, взвесей
и еще черт знает чего, но впечатляюще ощутимая, как внезапная оплеуха.
Мэр выдвинул нижний ящик письменного стола, достал огромный армейский
револьвер, несколько секунд тупо его разглядывал, держа на раскрытой
ладони и не спеша, как бы еще раздумывая, сунул в задний карман брюк.
В дверь настойчиво постучали. Мэр провел рукой по лицу, снимая маску
усталости, а точнее заменяя ее на новую - маску мэра и негромко сказал:
- Войдите.
- Вы просили напомнить, что в двенадцать заседание Санационной
Комиссии, - секретарь почтительно застыл в дверях, само олицетворение
респектабельности и преуспеяния.
"По экстерьеру их подбирают, что ли, или это должность накладывает
отпечаток?" - устало подумал мэр, а вслух сухо произнес:
- Спасибо.
"Нужно мне твое спасибо, как же!" - раздраженно подумал секретарь и
понимающе улыбнувшись протянул папку. - Тут сводки от Групп Санитарного
Контроля и донесение советника по Внутреннему Контролю о настроениях в
Городе.
- Хорошо, давайте - я просмотрю по дороге.
"А ведь ты, мальчик, мечтаешь о моем месте", - удивленно подумал мэр.
- Как же, как же: плох тот солдат... Да уступил бы я, чтоб ты подавился!
Только куда же ты нас поведешь, мальчик?
Секретарь сиял будто эта несчастная папка была его долгожданным и
горячо любимым первенцем:
- Вас так же настойчиво просила позвонить фрау...
- Хорошо, спасибо.
"Старый беспомощный трухлявый пень!!!" - секретарь расплылся в
понимающей улыбке и даже слегка склонил идеально причесанную голову.
"Лакей!" - неприязненно подумал мэр, явственно ощущая тяжесть
револьвера в заднем кармане брюк.
3
Марк сгорбился, прислонился к шершавому бетону какого-то
монументального забора и на мгновение прикрыл глаза.
Сцена была типичной, но Марк никак не мог заставит себя привыкнуть и
смириться.
Несколько боевиков из Группы Санитарного Контроля пыталась поймать
дебила. Дебил был огромный и грязный, истошно верещал и отбивался. Рослый
боевик в форме капрала, как бы нехотя, ударил дебила ребром ладони, и тот
затих.
"Господи, за что?" - подумал Марк. - "За что ты нас караешь,
господи?"
Среди особо усердствующих членов группы Марк вдруг узнал студента
своего университета.
"Как же его зовут?.. Кажется Хансен... Впрочем, какое это теперь
имеет значение..."
Проблема деградации становилась все острей и острей, с каждым днем, с
каждым прожитым часом. Контакт с Зоной слишком часто оборачивался
трагедией. Может этот дебил лишь несколько дней назад был коллегой тех,
кто сегодня за ним охотился. Причем особый ужас состоял в
недетерминированности воздействия, в невозможности установить зависимость
между контактами с представителями флоры, фауны и прочими ингредиентами
Зоны и спорадически возникающими мутациями.
Дебил неожиданно вырвался, расшвырял свои мучителей и с победным
ревом помчался по улице прямо на встречу Марку. Марк невольно вжался в
стену.
Высокий худой капитан Службы Санитарного Контроля лениво двигаясь,
словно у него с трудом сгибались все суставы, преградил дебилу путь к
спасению. Было в обожженном спокойном лице капитана что-то такое, что
огромный дебил съежился и жалобно заскулил. Студент и капрал подобрались
поближе, и когда вопрос казался уже решенным вдруг откуда-то вынырнули
Черные монахи, окружив кольцом из своих тел сразу затихшего дебила.
Монахи молча ждали дальнейшего развития действия.
Капрал набычился и тяжело засопел. Еще несколько человек в
нерешительности топтались поодаль. Студент преданными глазами больного
пуделя глазел на капитана.
- Отставить, - спокойно сказал капитан. - Пусть забирают. Не драться
же с ними.
Монахи все так же окружая дебила плотным кольцом, медленно стали
отступать в сторону полутемного переулка.
Капитан потер обожженную щеку, развернулся как на ходулях и лениво
пошел прочь. Боевики потянулись за ним.
Марк почувствовал, что ноги его не держат, и сполз по стене наземь.
Как сквозь туман над ним "выплыло" лицо студента...
- Профессор, вам плохо? Нужна помощь?
- Нет, спасибо. Я сам, - прошептал Марк. - Тут рядом...
Лицо студента исчезло.
"Господи", - подумал Марк. - "За что ты караешь нас, господи?"
4
- ...Кроме того... Осложнился вопрос с продовольствием. Южный район
пригорода, не блокированный Зоной, уже по своим размерам явно недостаточен
для удовлетворения хотя бы первоочередных нужд Города. Связь с тремя из
четырнадцати фермерских колоний потеряна, а в девяти оставшихся мы
вынуждены добывать продукты под угрозой силы. Да и то, Зона может
перекрыть в ближайшее время подходы к еще двум колониям. Над Городом
нависает угроза ординарного и уже свирепствует голод энергетический, -
советник по Нормативному Распределению замолчал, и мэр перевел взгляд на
советника по Санитарному Контролю.
- Ничего утешительного. Зона сжимает кольцо, блокируя Город, отрезая
от фермерских колоний. Количество дееспособных жителей сокращается, как за
счет сокращения численности Групп Санитарного Контроля - это прямые
потери, так и за счет непрямых. Это - пополнение различных сект, уголовных
формирований, колонии дебилов, взятой под покровительство черными
монахами. Ну и мутанты... О них разговор особый, - советник по Санитарному
Контролю умолк - ему показалось, что мэр его абсолютно не слушает, но мэр,
отрешенно глядевший в окно, глухо спросил:
- Так, что там с мутантами?
- Это особый пункт, - встрепенулся советник, - часть из них образует
открыто противодействующий блок, часть, так называемая латентная группа, с
вызревающими особенностями - потенциально опасны. Ну и третья часть -
мутанты-оборотни, тщательно скрывающие мутации и значит наиболее опасные,
в силу своих мимикрических особенностей и возможности нанести нам удар
изнутри. Все три группы плохо поддаются учету и по весьма приблизительным
оценкам их суммарной численности составляют одну пятую населения Города,
хотя еще совсем недавно это была одна десятая.
- Советник по Внутреннему Контролю? - мэр хотел заглянуть советнику в
глаза (что тот собирается говорить, мэр и так знал), но советник по
Внутреннему Контролю, как и положено было по должности, прятал глаза под
огромными очками с зеркальными стеклами. В каждом зеркальце мэр увидел
усталое лицо пятидесятилетнего мужчины с потухшим взором. Не сразу до мэра
дошло, что это он сам.
"Един в двух лицах", - устало подумал мэр.
- Я вам представил докладную, - бесстрастно объявил советник.
- Да, я ознакомился с докладной, но хотел, чтобы и члены Комиссии...
- Я думал, что информация...
- Советник, вы думаете в нашем положении может существовать секретная
информация?
- Как вам будет угодно... Как я уже писал в докладной, на территории
Города функционируют три группы полууголовного толка: "Шестой день
творения", "Стервецы" и "Грязные мальчики". Мозговые тресты групп
тщательно законспирированы. Известно только, что ядро всех трех групп -
это бывшие Перевоспитуемые, которые имеют уже самое настоящее уголовное
прошлое, выучку приобретенную в период Перевоспитания в составе Групп
Санитарного Контроля, а часть из них - просто мутанты, с совершенно
неожиданным набором необычных свойств. Так что попытки с Перевоспитанием
приносят скорей вред, чем пользу. Выявление мутантов, и последующая
депортация из Города встречает противодействие со стороны Черных монахов,
как и депортация дебилов, в прочем...
- Кстати, - встрепенулся советник по Нормативному Распределению. -
Это правда, что в колонии дебилов Черные монахи прячут мутантов?
- Скорей всего - да. Мы не имеем информаторов в среде Черных монахов.
Я могу продолжать?
- Да, пожалуйста.
- Кроме общеизвестной организации Черных монахов на территории Города
зафиксирована еще одна крупная секта - "Аз Воздам". Ну и две функционируют
в фермерских колониях, это "Искупление" и "Недетерминисты". Вторая состоит
в основном из бывших горожан, мигрировавших к фермерам в поисках "легкой"
жизни. Все группировки опекаемы мутантами-оборотнями, находящимися на
различных постах в большинстве служб Города, - советник по Внутреннему
Контролю вздохнул и нехотя добавил:
- Отчасти поэтому часть мер по Контролю Зоны недостаточно эффективны.
- А каков результат попыток установить размеры Зоны - ширину
опоясывающего нас кольца, и возможность контакта с территорией Вне Зоны? -
мэр знал ответ на свой вопрос, но хотел чтобы заседание Комиссии
развивалось по намеченному сценарию.
- Советник по Санитарному Контролю покачал головой и глухо произнес:
- Результат нулевой. Ни одна из групп: ни наземных, ни воздушных, не
вернулась. В результате мы потеряли три вертолета из четырех, находившихся
в нашем распоряжении, и семьдесят пять человек... не считая трех
дезертиров.
- Ну что же, - мэр слабо улыбнулся, чтобы они видели, что он может
еще улыбаться, а значит в запасе у него еще есть козыри, но улыбка вышла
фальшивой, неискренней и мэр сухо закончил:
- Как раз по этому вопросу сейчас выступит наш гость - профессор Марк
Слейтон...
5
- Зри какой сортовой шкалик!
- Ну в-а-а-а-ще, я - торчу!
- Покрасим?
- Аск?!
Секретарь презрительно усмехнулся: эти двое так пыжились и суетились,
что сразу было видно - оба совершенно зеленые. Даже нарочито
экстравагантная внешность, бритые головы и лица - вплоть до бровей,
обнажившиеся бугристые черепа, все это вызвало скорей жалость, чем страх.
Тот что повыше протянул свою грязную руку унизанную металлическими
кольцами и браслетами к лицу секретаря.
- Штырь на месте? - спокойно спросил секретарь и злорадно отметил как
рука дрогнула.
- Ты что оглох, я тебя спрашиваю: Штырь на месте?!! - повысил голос
секретарь.
Длинный сник, а тот что покороче попятился и юркнул, от греха
подальше в ближайшую подворотню.
- Проводи меня к нему!
Длинный покорно кивнул и забыв с перепугу жаргон промямлил:
- Пойдемте... пожалуйста...
У входа в подземные коммуникации был пост.
"Вот эти - матерые. Вот уж, воистину, Стервецы", - подумал секретарь,
когда его вежливо и профессионально обыскивали.
- Ты красавчик проходи, а ты - вали отсюда, прыщ! - нехотя процедил
старший поста, и начинающего юного Стервеца-переростка как ветром сдуло.
Секретарю завязали глаза и почти потащили по лабиринту подземных
ходов.
"Какой дурак додумался для всех коммуникаций прокладывать эти
замысловатые коридоры? Нельзя было трубу или кабель просто зарыть? - зло
думал секретарь, распаляясь от собственной беспомощности. Повязка на
глазах слегка ослабла, сбилась и лезла в рот. - Пусть еще скажут спасибо,
что подземелье облюбовали Стервецы, а не Зона."
Под ногами захлюпало.
"Прощай новые туфли! А ведь сейчас на черном рынке они тянут два-три
месячных оклада..."
- Пришли. Можете снять повязку.
Секретарь конвульсивно сдернул постылую тряпку и неожиданно для себя
фальшиво выкрикнул:
- Привет, Штырь!
- Здравствуй... Лис.
Штырь сидел в самом темном углу бункера, но даже в полумраке смотреть
на него было невыносимо.
"Господи, и это чудовище когда-то было милым шкодливым мальчиком, с
которым мы вместе гоняли во дворе мяч?" - секретарь сглотнул и потеряв
голос хрипло промямлил:
- Как поживаешь?
Штырь заклекотал...
"Этот смех... никак не привыкну, да и смех ли это?" - метнулось в
голове у секретаря.
- А что мне мутанту сделается? Это ты у нас чистенький, беречься
должен, чтобы от Зоны какую заразу не подцепить. А мы - мутанты, от Зоны
только жиреем.
"Чего же ты не в Зоне, а здесь в канализации отсиживаешься?" - зло
подумал секретарь, а вслух примирительно пробурчал:
- У меня к тебе дело...
- А я и не думал, что ты ко мне пришел просто так, по старой дружбу.
- Мер хочет послать экспедицию во Вне, через Зону.
- Одной меньше, одной больше... Еще никто из Зоны не вернулся.
- Ты напрасно так спокоен. Если установят контакт с теми, кто остался
Вне Зоны... еще неизвестно в каком виварии тебя будут содержать!
- Это ты напрасно... Напрасно грубишь! - Штырь завозился и секретарь
с ужасом заметил, что это подобие человека стало мерцать в полумраке
ядовитым зеленым светом.
"Мутант проклятый!" - секретарь попытался взять себя в руки и
как-будто ничего не произошло произнес:
- Я же о тебе беспокоюсь: если экспедиция дойдет...
- Через Зону еще никто не проходил.
- Профессор Слейтон обещал подобрать людей якобы обладающих
иммунитетом...
- Иммунитет к Зоне - чепуха!
- Вспомни капитана из Группы Санитарного контроля, в которой ты
проходил перевоспитание.
- Блейк? Ему просто везло.
- А если?..
Штырь перестал светиться, но зато секретарь явственно ощутил всей
кожей слабое покалывание электрических разрядов.
"Господи, он и электричество генерирует!"
Штырь снова заворочался в своем углу и хрипло рыкнул:
- Дик, Чарли, Фрезер!
Три отборных "Стервеца" бесшумно вынырнули из бокового ответвления и
застыли посреди бункера в почтительном молчании.
- Профессор Марк Слейтон, - спокойно объявил Штырь и помолчав
добавил:
- Только на этот раз - без излишней рекламы.
Стервецы понимающе ухмыльнулись и отбыли столь же бесшумно, как и
появились.
Секретарь потоптался в нерешительности и спросил:
- Наш уговор остается в силе?
- Ты же знаешь Лис, что меня ваши дела не интересуют. Мне достаточно
моей "империи". Это ты у нас птица большого полета... Выпить хочешь?
- Нет, спасибо! - секретарь невольно вздрогнул, представив, что будет
пить из той же посуды, которой пользовался этот... этот...
- Тогда аудиенция окончена. Эй! Проводите этого господина, ему у нас
душно! Ему у нас не уютно! Его аристократические органы изнемогают от
дискомфорта!!!
"Гнида!" - успел подумать секретарь, когда ему вновь завязывали
глаза...
6
Мэр отвернулся и отошел от окна. Где-то в психоаналитических дебрях,
то ли души, то ли подсознания закипало раздражение.
"Город это мое Проклятие", - мэр налил почти полный бокал виски и
выпил - мелкими глотками, с отвращением, как лекарство.
- Последнее время ты слишком много пьешь, - печально сказал Эльза.
- Я просто устал.
- У вас что-то не ладится? Твой секретарь сказал...
- Поменьше слушай этого хлыща!
Эльза удивленно вскинула брови, и мэр почувствовал, что раздражение
сменяется чувством вины и... бессилия.
- Извини... Я сам не понимаю, что со мной происходит...
Эльза печально улыбнулась, подошла, взъерошила ему волосы.
- Ты действительно устал, Эрнст.
- Порой мне в голову лезут совершенно дикие мысли. То мне кажется,
что Зона поглотила всю нашу Землю, и Город - жалкий островок: все что
осталось от непутевой, но по своему великой расы людей. А иногда, вдруг
приходит мысль, что Зона и мы - это Помойка, склад ядовитых отходов, и те,
там за полосой Зоны, просто отгородились от нас, как от заразы и не только
не помышляют о нашем спасении, а как раз наоборот - заняты исключительно
поисками средств для продления нашей изоляции и агонии, а то и вовсе -
уничтожения. Так или иначе, мы - одни, и надеяться можем только на себя.
Но парадоксально - именно от этой мысли совершенно опускаются руки... А
может Зона была всегда?
- Неужели, все настолько плохо? - Эльза испуганно распахнула свои
грустные глаза.
- Ни одна из экспедиций в Зону не вернулась, - мэр глянул на Эльзу, и
острое чувство жалости затопило его. Он улыбнулся, немного печально, но
искренне. - Профессор Слейтон собирается сформировать еще одну... Может...
им повезет.
7
Блейк расположился на скамье в сквере у площади. Вытянув длинные
худые ноги Блейк наслаждался бездельем, скучая потягивал теплое пиво из
банки и машинально фиксировал все, что подавало хоть малейшие признаки
жизни. Город выглядел дико, еще более неестественно, чем на границе
Санитарного Контроля. Пустынные улицы в рассеянном свете едва проникающем
сквозь верхние слои Зоны, удерживаемые силовым коконом Города, казались
декорациями из фильмов немецких экспрессионистов.
Блейк приложился к банке и краем глаза заметил фигуру закутанную в
черный плащ с низко надвинутым капюшоном.
"Черный монах? Что это он здесь околачивается? - Блейк
заинтересованно скосил глаза не меняя расслабленной позы. - Ого, да он не
один... Вон второй... а вон и третий!"
Монахи вели себя непривычно, они без сомнения кого-то выслеживали.
Блейк окинул площадь внимательным взглядом.
"Ага, а вот этого типа я уже где-то видел. Ах, да! Это кажется
какой-то профессор, знакомый Студента. Монахи-то его и поджидали: ишь как
занервничали!" - Блейк отставил банку и напрягся чувствуя, как стала
покалывать левая половина лица.
"Как перед Прорывом... Э!!! Да это не монахи, те никогда не
прикасаются к оружию, обет у них такой, что ли..."
Блейк встал и с индифферентным видом не спеша направился наперерез
профессору, который имел не менее индифферентный вид. Монахи оживились,
Блейк в их планы явно не вписывался.
"Поздно голубчики! Я перехвачу его раньше", - Блейк, прикидывая
расстояние до всех персонажей разворачивающегося спектакля, усмехнулся...
Когда до профессора оставалось девять шагов Блейк лениво достал из
нагрудного кармана пачку сигарет, щелчком по донышку выбил одну, ловко
поймал ее на лету зубами и похлопал себя по карманам... Так что когда пути
их с профессором пересеклись, Блейк спокойно и естественно спросил:
- Извините, огоньку у вас не найдется?
Профессор, в свою очередь, растерянно захлопал по карманам, а Блейк,
не меняя позы, с лицом заинтересованного тупицы с восхищением следящего за
бесплодными поисками, процедил:
- Профессор... Не дергайтесь! За вами следят. Пройдите по этой улице
два дома и сверните в проходной двор... Спасибо за огонек! - Блейк
развернулся и спокойно пошел прочь на своих длинных негнущихся как ходули
ногах. Завернув за угол Блейк не спеша загасил сигарету и, так же не
спеша, легко перемахнув двухметровый забор, оказался в соседнем дворе...
"Я, Марк Слейтон, профессор окончивший два европейских университета,
я, как в дешевом гангстерском фильме, должен блуждать по каким-то грязным
подворотням, - Марк оглянулся, но увидел только Черного монаха, степенно
вышагивающего следом. - Этот капитан из Службы Санитарного Контроля, какое
он, собственно, имеет право мною распоряжаться..."
Все остальное произошло настолько быстро, что Марк даже не успел
окончательно сформулировать свои претензии к капитану. Получив мягкий, но
сильный толчок в спину, профессор Слейтон пролетел метров десять вперед,
силясь хоть как-нибудь устоять на ногах, но не устоял, а когда кряхтя и
постанывая поднялся - все было кончено.
Три Черных монаха, разметав по четыре конечности каждый, застыли на
грязном асфальте, а длинный капитан Службы Санитарного Контроля методично
их обыскивал.
- Стервецы.
- Что? - спросил оглушенный Марк.
- Это не монахи, - спокойно объяснил капитан, - это ребята из банды с
милым и уютным названием "Стервецы".
"Господи, за что?" - подумал устало Марк Слейтон, хотя никогда, даже
глубоко в душе, не был верующим.
8
- Войдите! - секретарь поднял голову и побледнел: в дверях, улыбаясь
холодной "рыбьей" улыбкой, стоял советник по Внутреннему Контролю.
- Добрый день. Разрешите? - продолжая обворожительно улыбаться
спросил советник, не дожидаясь ответа, прошел прямо к столу, за которым
сидел секретарь и бросил на стол пачку фотографий. Черные очки на лице
советника блеснули, и секретарь, как грызун, завороженный змеиным
взглядом, все не мог оторвать от них свой затравленный взгляд.
- Да вы на фотографии посмотрите, - улыбнулся советник еще
лучезарней. - Право, там есть несколько весьма забавных. Вас они,
определенно, должны заинтересовать.
Секретарь шевельнулся, а Советник не переставая улыбаться негромко
сказал:
- Только не надо так сильно нервничать. Я ведь пришел с вами просто
побеседовать. Иначе зачем бы мне вообще стоило приходить, а фотографии я
вам дарю.
- Спасибо, - слабо усмехнулся секретарь одними пересохшими губами и
поспешно сгреб фотографии в стол. Рука предательски дрогнула: на самом
верху лежала та фотография, где он был запечатлен в компании двух
стервецов, уже с завязанными глазами, перед входом в бункер Штыря.
- Вот что я хотел вас спросить, молодой человек, - советник снял очки
и глянул на секретаря светло-желтыми ничего не выражающими глазами. - Ведь
ваш друг детства, он же не всегда будет к вам столь снисходителен. Все
таки может сказаться недостаток воспитания, воздействие социальной среды,
так сказать, а для долговременных мероприятий нужен человек
интеллигентный, выдержанный, умный, к тому же хорошо ориентирующийся в
сложной текущей обстановке... опирающийся на сложившиеся структуры власти,
хотя бы институт Контроля...
"Ну да, - успокоился секретарь, - такой как ты... Оба вы... и ты и
Штырь... пауки! В одной банке с вами..."
- Конечно, с интеллигентным человеком общий язык отыскать проще, -
широко улыбнулся секретарь.
- Ну и отлично, - советник водрузил очки на место и улыбнулся еще
шире, хотя казалось, что шире уже было невозможно. - Значит мы обо всем
договорились? Рад, что нашел в вас столь отзывчивого собеседника. ("Ты,
щенок, меня вполне устраиваешь. Тобой я смогу вертеть как захочу. А вот
старик стал в последнее время неуправляем, он только затягивает агонию
Города, вместо того, чтобы ее с умом использовать.")
Советник направился к дверям, но на полпути обернулся и бросил через
плечо:
- Да, а вы в курсе, что на профессора Слейтона планировалось
покушение, но доблестный капитан из Службы Санитарного Контроля по фамилии
Блейк...
- Блейк?
- Это тоже друг вашего детства?
- Нет это я так... Так о чем вы говорили?
- О доблестном капитане Блейке. Капитан оказался на высоте и пленил
нападавших на профессора. К сожалению эти три бандита пытались бежать из
отдела Внутреннего Контроля, куда их препроводил доблестный капитан, но
естественно были убиты... Впрочем, вам до них нет никакого дела, наверное.
Просто я хотел сказать, что эксперименты профессора Слейтона нам ведь пока
не к спеху... Я, конечно, делаю что могу, но я тоже не всесильный, я -
советник по Внутреннему Контролю, а не Всеобщему. Есть еще Санитарный
Контроль, мне неподвластный... Пока неподвластный, - советник усмехнулся в
последний раз особенно тепло и вышел.
"Ничего... там посмотрим кто кого, - мрачно подумал секретарь. - А
Штыря надо известить. Как же это его молодцы так опростоволосились? Ведь
все эти экспедиции нам и правда не к чему."
9
- Долго нас здесь будут держать? - взорвался студент, но под
спокойным, с деланной заинтересованностью, взглядом холодных глаз капитана
Блейка, тут же умолк.
Капрал, который не переставал жевать, задумчиво протянул:
- Ты радоваться должен. Может попадешь, наконец, в историю Города,
хотя бы в качестве этакой подопытной морской свинки.
Студент зло сверкнул очками, но промолчал, а капрал не унимался:
- Они тебя, парень, раскусили! И для всеобщего блага возьмут у тебя
самое ценное, что ты можешь дать для науки и для общества...
- Это что же? - огрызнулся студент и сделал роковую ошибку: капрал
явно ждал эту реплику, потому, как тут же выпалил:
- Анализы!!!
- А ты... а у тебя... - стал закипать студент. - Остроумие, как
моя...
- Кончай трепаться, - вяло процедил Блейк, но тут дверь, перед
которой они расположились, распахнулась, и в коридор вышел профессор Марк
Слейтон. Мгновение он постоял беспомощно щурясь, а потом, увидев Блейка,
заметно вздрогнул и поспешно заговорил:
- Здравствуйте. Вас пригласили, потому, что... В общем сейчас вы все
пройдете обследование... Дело в том, что... по вашим статистическим
отчетам, я имею в виду службу Санитарного Контроля, нами было установлено,
что среди членов Групп Санитарного Контроля, попадаются "долгожители", то
есть люди длительно контактирующие с Зоной, но котором удавалось выходить
целыми и невредимыми из безусловно безвыходных ситуаций. Мы провели ряд
исследований и установили, что у всех этих людей, обладающих, можно
сказать, некоторым иммунитетом к Зоне, есть специфические особенности в
данных энцефалограммы... Я понятно, объясняю?
- Вполне, - сказал капрал, и осторожно сглотнул.
- Так вот... О чем это я?
- Вы говорили, про иммунитет к Зоне, профессор, - весело вставил
студент, но Блейк только глянул на него, и студент тут же стал серьезным.
- К сожалению, пятеро выявленных нами обладателя иммунитета погибли,
- профессор Слейтон взглянул на студента, но похоже его не увидел. -
Погибли... Насильственной смертью на территории Города, при весьма
загадочных обстоятельствах... Но это дело Службы Внутреннего Контроля.
Студент хмыкнул, но покосившись на Блейка, промолчал. Капрал вновь
жевал и по его лицу было видно, что ему-то как раз на все это наплевать, а
по лицу Блейка всегда ничего понять было не возможно.
Марк Слейтон окинул их всех поочередно печальным взглядом и, немного
помолчав, продолжил:
- Очевидно у нас в институте существует утечка информации, а кому-то
очень мешают наши исследования. Но, тем ни менее, есть решение
сформировать экспедицию из обладающих иммунитетом к Зоне.
- Иммунитет к Зоне это чепуха! - вдруг внятно сказал капрал,
переставший для этой цели даже жевать.
Профессор вымученно улыбнулся:
- Не буду это настойчиво оспаривать, но все же люди, обладающие
выявленными нами особенностями в показаниях энцефалограммы - не подвержены
мутациям, по крайней мере достаточно длительное время, и если Зона и может
как-то с ними совладать, так это только - уничтожить.
- Веселенькая перспектива! - вновь радостно откликнулся студент. - И
вы, профессор, предлагаете ее нам?
Марк посмотрел студенту в глаза и устало произнес:
- Конечно это риск. Даже, очень большой риск. Риском будет уже то,
что вы пройдете обследование. Я имею в виду тех пятерых... Но, во-первых:
пойдут только добровольцы, во-вторых: мы постараемся обеспечить
секретность, самое главное: это - шанс! Может быть последний шанс, для
всех тех, кто остается здесь в Городе. Шанс установить связь с Внешним
Миром...
Блейк встал и негромко подытожил:
- Тогда, чего зря болтать. Валяйте, профессор, обследуйте.
10
- Алло, это служба Медицинского Контроля? Пришлите машину по
адресу... - мэр прижимал трубку к уху и безучастно смотрел в окно, - ...да
срочно. Отравление большой дозой снотворного. Кто говорит? Мэр. Мэр!
Мэр!!! Черт вас побери...
"Поздно! Ах, Эльза, Эльза..." - мэр подошел к кровати и взял Эльзу за
руку, рука была едва теплой.
"Я устал. Наверное, даже у усталости бывает предел..."
Мэр услышал звонок и автоматически пошел открывать. В дверях стоял
секретарь и еще двое, в форме Медицинского Контроля.
- В спальне, - глухо ответил мэр на немой вопрос.
- Какое несчастье, - искренне сказал секретарь, но у мэра уже не
хватило сил ответить. Он пошатываясь спустился по лестнице, вышел на улицу
и побрел куда глаза глядят. Он уже не увидел, как из дома вынесли носилки,
как секретарь откинув край простыни глянул сначала на лицо женщины, а
потом перевел взгляд на старшего из группы Медицинского Контроля.
- Поздно, - спокойно сказал старший, и секретарь спокойно кивнул...
Мэр шел по улицам Города, заново ощущая каким он стал чужим, даже
враждебным.
"Наверное, я не имею права быть на своем месте. Я ненавижу этот
Город!" - мэр прислонился к какой-то грязной облупленной стене и
почувствовал что-то неудобное в заднем кармане брюк.
"Револьвер?! Нет, не сейчас. Еще рано. Еще чуть-чуть! Еще хотя бы
немного..."
11
- Какой почетный эскорт! Нас провожают как... - озираясь с радостным
видом начал студент, но капрал не дал ему закончить.
- Как в последний путь.
- Чтоб у тебя, капрал, язык отсох!!!
- Студент, а ты случайно не на филологическом учился? - неожиданно
вмешался Блейк. Но тут появился мэр, и все почтительно замолчали.
Мэр окинул тусклым взором собравшихся и тихо спросил:
- Зачем столь многочисленная охрана?
Советник по Санитарному Контролю спокойно ответил:
- Возможен Прорыв Зоны во время прохода группы... Кроме того...
Советник замялся.
Мэр посмотрел на него, но советник мог поклясться, что мэр его не
видит.
Марк Слейтон почел за благо вмешаться:
- Я докладывал на Санационной Комиссии, что пятеро обладавших
иммунитетом, из ранее выявленных, погибли при загадочных...
Тут оживился советник по Внутреннему Контролю:
- Я был против. Лучше было провести все это мероприятие более
скрытно.
Советник по Санитарному Контролю нахмурился:
- Лучше обезопасить себя от случайностей, чем рассчитывать на
секретность, которой нет...
Советник по Внутреннему Контролю фыркнул, но мэр сказал равнодушно:
- Оставим это. Как сделали - так и будет. - Мэр подошел к профессору
Слейтону. - Окончательный состав группы, профессор? Ведь только вы знаете
всех.
Марк вздрогнул и почувствовал себя палачом, но хрипло выдавил:
- Капитан Блейк, Капрал, Студент, Фрост, Малыш, Ферзь и... я.
Мэр помолчал и глухо спросил:
- Ферзь, это единственный кто уцелел из всех ранее выявленных
обладателей иммунитета?
Марк кивнул. Мэр тоже кивнул в ответ и поочередно оглядел каждого
члена группы.
"Капитан и Капрал, за этих можно не волноваться; Ферзь умудрился
выжить здесь в Городе... один из шестерых; Фрост из службы Внутреннего
Контроля, эти ребята выживут где угодно; Малыш и Студент хиловаты... И
профессор, он-то куда лезет... - Мер на мгновение прикрыл глаза. - Ах
Эльза, Эльза..."
- Я думаю вам не стоит говорить какие надежды связаны с вашей
экспедицией... Так что... Идите. - Мер отвернулся, и советник по
Санитарному Контролю поднял руку...
Но тут произошла заминка: к Советнику подскочил офицер службы
Санитарного Контроля и что-то зашептал на ухо. Советник нахмурился и зло
бросил в сторону советника по Внутреннему Контролю:
- Вот она, ваша хваленая секретность! Сюда стягиваются вооруженные
отряды "Стервецов".
Советник по Внутреннему Контролю собрался возразить, но мер
равнодушно оборвал его:
- Тем более надо спешить!
12
- Ты не боишься проиграть, Лис? - Штырь, растекшийся по креслу
бесформенной массой, пристально глядел своими крохотными глазками на
секретаря.
"Господи и с этой... с этим существом я вынужден сотрудничать?" -
секретарь улыбнулся, стараясь не смотреть на Штыря в упор, зная, что
мутанты этого не любят, и твердо произнес:
- Я все рассчитал. Мер слишком потрясен смертью своей любовницы
Эльзы. Часть сил Санитарного Контроля стянута к месту Прохода, на случай
Прорыва. А служба Внутреннего Контроля... В общем смена власти произойдет
безболезненно. А если твоим ребятам удастся прихлопнуть экспедицию и всю
верхушку Санационной Комиссии, то мы даже не ощутим всю торжественность
момента.
Штырь на мгновение вспыхнул, но тут же с видимым усилием пригасил
зеленое свечение.
"Проклятый упырь! - зло подумал секретарь, - никак не могу привыкнуть
к его балаганным фокусам!"
- Все таки напрасно я послушал тебя, Лис, у меня в бункере намного
уютней, - вдруг капризно объявил Штырь, - ты хотя бы шторы прикрой!
Секретарь послушно задернул шторы и кабинет погрузился в полумрак.
Сквозь неплотно прикрытую портьеру секретарь увидел как на восточной
окраине Города разгорается зарево.
"Если советник по Внутреннему Контролю не предаст в последний момент,
- подумал секретарь, - а иначе "Стервецам" мэрию не удержать. Они хоть и
стервецы, но куда им против Групп Санитарного и Внутреннего Контроля."
- А ведь ты трусишь, Лис, - скорей декларировал, чем спросил Штырь.
- Я?! - удивился почти искренне секретарь.
- Город гибнет...
- Что мне Город?!! - истерично выкрикнул секретарь и, устыдившись,
что, утратив контроль, на мгновение обнажил тщательно скрываемые даже от
самого себя мысли, примирительно пробурчал:
- В конечном итоге, я забочусь именно о Городе.
Штырь фыркнул, но секретарь не обратил на это внимания. Он был
полностью поглощен созерцанием зарева на окраине Города.
13
Осколки битого кирпича брызнули фонтаном, запорошив глаза. Студент
ужом вполз под защиту невысокого бетонного бордюра и затих, спиной ощущая
собственную уязвимость, словно улитка лишенная прочного панциря. Чуть
приподняв голову, можно было увидеть Малыша нелепо уткнувшегося лицом в
собственную руку, вторая рука неловко вывернутая желтой ладонь в верх,
безмолвно свидетельствовала о том, что Малыш - мертв.
Студент подобрался и, улучив момент, рванулся вперед к небольшой
каменной лестнице, спускающейся к воде, но поскользнулся в луже крови и по
лестнице слетел кувырком, успев отметить, что в то место, где он только
что лежал, ударила упругая струя огня и растеклась клокочущей лужей.
Запахло паленым.
В лодке, спокойно покачивающейся на речных волнах, уже сидели:
капрал, Ферзь и Фрост. Блейк стоял на коленях у подножия лестницы, лицо
его было перекошено, зубы оскалены, глаза - белые-белые. Он целился
куда-то в верх из армейского карабина, а у его ног безжизненно
распласталось тело профессора Слейтона.
- Живей! - рявкнул Блейк, - сейчас откроют Проход!
Студент, собрав все силы, прыгнул прямо в лодку, и Блейк, зачем-то
взвалив тело профессора себе на спину тяжело прыгнул следом.
Тот час над бордюром показались две грязные рожи с бритыми бровями и
голыми черепами. Капрал, как в тире, на вскидку не целясь выстрелил два
раза, и оба "стервеца" исчезли.
И в это время, очевидно, отключили силовое поле на участке, что
контролировал Барьер на реке. Образовался Проход и начался Прорыв.
Лодка, увлекаемая течением, оказалась за передовой линией Прорыва.
Студент еще успел увидеть, как на берегу заметались "стервецы", не
имевшие опыта "общения" с Прорывом. "Стервецы" дрогнули и побежали.
И в это время Барьер восстановили.
Лодка с участниками экспедиции оказалась отрезана от Города. Обратной
дороги уже не было. Теперь только вперед.
14
- Они бегут! И если вы не хотите, чтобы Группы Санитарного Контроля
взяли вас здесь в мэрии всех разом, я бы посоветовал вам остановить своих
молодцов! - советник по Внутреннему Контролю усмехнулся и предостерегающе
поднял руку:
- Секретарь, объясните вашему другу, что излишняя нервозность и
поспешность в решении важных вопросов может привести к непоправимым
последствиям.
Секретарь зло оскалился и прошипел:
- А если я вам тоже не доверяю.
Штырь зарычал и начал светится.
Советник снял очки, его желтые глаза ничего не выражали:
- Я надеялся, что вы, окажетесь умнее.
- Убью!!! - прохрипел Штырь.
- Нет! - рявкнул секретарь. - Он - с нами!
- Не верю!!!
Советник перевел взгляд "пустых" глаз на Штыря:
- Выгляни в окно, Штырь.
Штырь, как обезьяна, опираясь на руки проковылял к окну и брезгливо
выглянул из-за портьеры наружу.
- Сволочи!
- Стервецы, - неожиданно хихикнул советник и спокойно водрузил очки
на место. - Они побежали, когда начался Прорыв. Надо отдать им должное -
драпали так усердно, что даже смяли моих людей, которые пытались
блокировать их отступление.
Штырь проковылял к выходу, и вскоре советник и секретарь могли
наблюдать из окна, как черная бесформенная масса преградила путь бегущим
"стервецам". Не успевшие проскочить замерли неровным полукругом перед
своим предводителем. Задние напирали. Полукруг дрогнул и чуть надвинулся.
Штырь вдруг раскинул руки, словно хотел обнять свое неразумное войско, и
множество мелких черных точек устремилось навстречу напирающим
"стервецам".
- Киллфлаеры, - спокойно сказал советник.
Секретарь вздрогнул и ему захотелось отвести глаза, но он продолжал
смотреть.
Полукруг распался. Люди метались по улице. Позади Штыря вынырнул
человек в форме Внутреннего Контроля и почти в упор выстрелил из ручной
ракетной пусковой установки. В том месте, где только что стоял Штырь,
вспух огненно-грязный шар, людей разметало, а в дальнем конце улицы
появился передовой отряд боевиков из Групп Санитарного Контроля.
- Первый раунд мы проиграли, - спокойно сказал советник по
Внутреннему Контролю, - но все равно, проведенные мероприятия не были
бесполезными. Группы Санитарного Контроля ослаблены, и я думаю, что второй
раунд - будет за нами. За людьми интеллигентными. Как вы думаете,
секретарь?
Секретарь криво усмехнулся и подумал:
"Интересно, кто будет следующим, он или я?"
15
- Все свободны, - устало произнес мер.
- Но, - попытался возразить советник по Санитарному Контролю, зло
поглядывая на советника по Внутреннему Контролю.
- Вы, все свободны, - настойчиво повторил мер.
Секретарь, старавшийся держаться в отдалении, первым шагнул к двери.
За ним потянулись остальные.
"Я устал", - тупо подумал мэр, подождал пока за последним выходящим
закроется дверь, достал револьвер и вложил холодный горьковатый от
пороховой гари ствол в рот...
В ту же ночь были арестованы и расстреляны советники по Медицинскому
Контролю и по Нормативному Распределению, уничтожена штаб-квартира
"Грязных мальчиков", нанесен ощутимый урон группе "Аз воздам". Службы
Санитарного, Медицинского, Внутреннего Контроля и Нормативного
Распределения объединены в одну - службу Тотального Контроля, во главе
которой стал бывший советник по Внутреннему Контролю. Мэром, естественно,
стал секретарь.
Не удалось арестовать бывшего советника Санитарного Контроля. Черные
монахи укрыли его на территории опекаемой резервации дебилов. Монахи
оказались единственной уцелевшей автономной, не подчиняющейся службе
Тотального Контроля, группой на территории Города.
Надо отдать должное ребятам из бывшей службы Внутреннего Контроля -
поработали они на славу.
Секретарь прошелся по кабинету мера, потер довольно руки, задержался
перед окном, глядя на четкий горизонт - линию границы между Городом и
Зоной.
"И все-таки старик меня надул, - с досадой подумал секретарь, радость
мгновенно улетучилась. - Это не совсем то, на что я рассчитывал.
Проклятие!"
Секретарь снял телефонную трубку и сказал как можно приветливей:
- Советник, зайдите пожалуйста ко мне. Да, это я - мер.
Получилось слишком слащаво и фальшиво. Секретарь швырнул трубку и
злобно подумал:
"Второй раунд можно считать ничейным. Но ведь ничего не мешает
провести и третий..."
Секретарь сел за стол мера, теперь - его стол, придал лицу
соответствующее нынешнему положению выражение и стал ждать советника по
Тотальному Контролю.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГОРЬКИЙ ЗАПАХ НЕНАВИСТИ
1
- Во моем островнике зверям не живать, гадам не бывать, недобрым
людям не захаживать, а быть бы мне большим набольшим... - Номмо заметался
вздымая облака пыли длинными полами своего нелепого одеяния. - Как могучи
травы зельные, так бы могучей того был мой заговор под молоду, под исход,
под перекрой, по восход и по закат солнца, под пояс Сатара и Кучекроя, под
Замежуя, под Отвори ворота, под Носкоча, под Зеленца, под звезды ясные и
темные, со всеми звездами и полузвездами.
Номмо припал к земле и затаился прислушиваясь.
Тот-Ях криво ухмыльнулся: не верил он в эти заклятья, проклятья и
заговоры. Тот-Ях скосил глаза на Калачакру, но тот застыл столбом и даже
кажется не дышал.
- Окровавленный огненным вихрем!!! - внезапно истошно завопил стоящий
на четвереньках Номмо, выхватил откуда-то из недр своего экзотического
одеяния нож с широким лезвием и сноровисто стал вырезать пласт земли.
- След, - едва слышно прошелестел голос Калачакры.
- Чей след? - тоже шепотом спросил Тот-Ях, но ответа не дождался.
Номмо завертелся, словно его ужалил киллфлаер, в то же время
умудряясь бережно держать на раскрытой ладони "след" - вырезанный пласт
земли.
- АЛЕГРЕМОС! АСТАРТ! АКСАФАТ! САГАНА!!!
- Сейчас жечь будет, - мрачно объявил Калачакра, но Тот-Ях промолчал,
зная, что ответа не будет.
Номмо застыл воздев обе руки к безучастному серому низкому небосводу.
На ладони левой руки у него покоился "след", а в правой... в правой
вспыхнул крохотный язычок пламени.
"Интересно, как он это делает? Химия какая-нибудь, наверное", -
равнодушно подумал Тот-Ях.
- Пошли вдруг объявил Калачакра и резко, как заводная кукла,
развернувшись двинулся по направлению к поселку.
Тот-Ях хмуро окинул взглядом затихшего Номмо и поспешил вслед за
Калачакрой.
2
Йа-Тайбрай стоял на холме и хмуро разглядывал поселок, который словно
приблудный пес жался к его ногам. Черные зевы землянок испещривших холм,
казались слепыми бельмами стоглазого великана. Йа-Тайбрай, безошибочно
ориентируясь в лабиринте похожих как пуговицы входов в жилища обитателей
холма, выбрал нужный и не спеша нырнул в узкий лаз.
- Ты думаешь Номмо действительно обнаружил след? - донесся из глубины
пещеры голос Тот-Яха. Йа-Тайбрай замер: он хотел слышать ответ Калачакры.
- След был.
Йа-Тайбрай знал ответ, но все равно вздрогнул.
- Нас подслушивают.
- Тебе показалось Калачакра.
- Нет я чую... это...
Йа-Тайбрай поежился и поспешно шагнул вперед:
- Это я - Тайбрай!
При звуке его голоса, двое сидящих у костра посреди пещеры
обернулись. Один худой зеленый, изломанный в самых неожиданных местах,
состоящий из одних шарниров - Тот-Ях, а второй (этот-то мог и не
оборачиваться), массивный и словно высеченный из кремния, с острыми
сколами по всей темно коричневой коже, с огромными бездонными провалами
глазниц, на дне которых поблескивали звезды. Йа-Тайбрай поежился, взгляд
Калачакры ощутимо пронизывал насквозь.
- Я проходил мимо...
- Ты пришел узнать насчет следа, - Калачакра был невозмутим.
Йа-Тайбрай поежился в который раз и хмуро кивнул:
- Все-таки меня избрали старостой.
- Номмо нашел след и сжег.
Йа-Тайбрай снова кивнул и подумал, что у него не богатый набор
реакций.
- Значит Они пришли опять, - сказал Йа-Тайбрай и тяжело вздохнув
развернулся к выходу.
Йа-Тайбрай шел по склону холма мимо темнеющих беззубыми ртами входов
в многочисленные пещеры и думал:
"Это плохо, что Номмо нашел След. Значит, ОНИ прошли Полосу
Карантина. До сих пор это удавалось лишь однажды. Тогда десант сброшенный
на парашютах доставил много хлопот..."
Йа-Тайбрай, погруженный в невеселые раздумья, не замечая ничего
вокруг, едва не налетел на Рагнарека.
"С Калачакрой такого никогда бы не могло произойти", - успел подумать
Йа-Тайбрай.
Рагнарек, с низким лбом и выпирающими надбровными дугами - словно
козырек надвинутой кепки, стоял выпятив и без того внушительную грудную
клетку. В маленьких злобных глазках неожиданно диссонирующих с априорным
ожиданием, спровоцированным внешним обликом, светился разум, даже
недюжинный ум, но было что-то порочное: то ли коварство, то ли
неукротимость, то ли звериная приверженность к целесообразности.
- Я все знаю! - резко выдохнул Рагнарек и Йа-Тайбрай подумал, что
здесь все все знают, кроме него.
- Чего ты хочешь? - устало спросил Йа-Тайбрай.
- Я пойду и убью их!
- Но они - люди!
- Зато мы для них ублюдки!!!
- Я запрещаю тебе даже думать об этом!
Рагнарек сверкнул своими "неожиданными" глазами:
- В прошлый раз твоя медлительность дорого обошлась колонии. Почти
треть обитателей...
- Мы и в этот раз должны постараться избежать столкновения, - тихо
сказал Йа-Тайбрай, - мы должны постараться...
Рагнарек зло сплюнул и, резко развернувшись, зашагал прочь.
"Его трудно будет удержать от опрометчивых поступков, - подумал
Йа-Тайбрай. - Необходимо обязательно предупредить Калачакру."
3
Тот-Ях замер и стал совершенно неразличимым в зарослях причудливо
изломанных, то ли кустарников, то ли деревьев.
Перед ним на поляне расположился Рагнарек. Вцепившись двумя руками в
огромный кусок мяса, Рагнарек тупо жевал, изредка поглядывая по сторонам.
Он явно кого-то ждал.
Тот-Ях прикрыл глаза и тоже приготовился ждать, но ждать не пришлось.
Совсем рядом Тот-Ях услышал чье-то прерывистое дыхание, но странно,
совершенно не было слышно шагов. Так по лесу умел ходить только Номмо.
Даже Калачакра для обеспечения незаметности прибегал к различным
психологическим ухищрениям. А тут была естественность и явная несуразица:
дыхание Тот-Ях слышал отчетливо, а шагов не мог различить вовсе.
Рагнарек ничего не замечал и продолжал спокойно жевать.
Тот-Ях приоткрыл глаза и, стараясь особенно не шевелиться, осторожно
огляделся.
Номмо притаился рядом - буквально в двух шагах. Его крохотные глазки
сверлили могучую фигуру Рагнарека, беззаботно торчащую, словно маяк,
посреди поляны.
- Тупица! - злобно прошипел Номмо, - тоже мне супермен...
Тот-Ях ехидно про себя хмыкнул.
Номмо скользнул на поляну, и тут, по-видимому, ветер донес его запах
до Рагнарека.
Напрасно Номмо невысоко оценил способности Рагнарека. Столь
совершенной "машины для убийства" Тот-Ях, пожалуй, не встречал.
Могучее тело, словно лопнувшая пружина, метнулось куда-то в сторону,
без малейшей подготовки, прямо из положения "сидя", Рагнарек взлетел,
перевернулся в воздухе лицом к предполагаемому противнику, а приземлился
где-то неожиданно сбоку так, что Номмо вынужден был отступить, оступился и
чуть не рухнул под ноги затаившемуся Тот-Яху.
- А-а-а, это ты, - протянул разочарованно Рагнарек.
- А ты ждал кого-то еще? - злясь на собственную нерасторопность
буркнул Номмо.
"Пауки!" - подумал Тот-Ях.
"Скорее скорпионы."
Тот-Ях от неожиданности сам чуть не выскочил на поляну.
"Не вертись!"
"Кто это?" - испуганно "промыслил" Тот-Ях.
"Не знаю как Рагнарек, а ты явно сообразительностью не отличаешься."
"Калачакра, это ты?"
"Я, я! Не верти головой: я не вижу, что происходит на поляне."
"Где ты?"
"О, господи! Да дома я - в пещере!"
"Так ты можешь..."
"Могу, могу... Смотри на поляну!"
На поляне Номмо и Рагнарек все еще в напряженном ожидании стояли друг
перед другом. Но вот Номмо зверски осклабился, что при наличии буйной
фантазии можно было счесть за улыбку. Рагнарек в ответ скорчил аналогичную
физиономию.
- Ну что же, хрипло сказал Номмо, - можно считать, что обмен
верительными грамотами произошел.
- Можно считать и так, - сверкнув свирепыми глазками безразлично
буркнул Рагнарек.
"Спелись... клопы", - прозвучал в голове Тот-Яха голос Калачакры.
"Что такое клопы?"
"Это я так... Возвращайся домой, надо предупредить Тайбрая."
4
- Тихо! - в отчаянии крикнул Йа-Тайбрай, чувствуя, что полностью
теряет контроль над членами Совета Старейшин поселка. - Будьте же
благоразумны! Вы в конце концов... (Йа-Тайбрай чуть не сказал "люди", но
во время сдержался, не желая подливать масло в огонь бушующих страстей)
...вы в конце концов мыслящие существа!
- Мы в первую очередь чувствующие! - мрачно буркнул Хар Лог, и
Йа-Тайбрай отвернулся, чтобы не встречаться взглядом с его огромными, но
совершенно бесполезными при дневном свете глазами. Днем Хар Лог
пользовался ультразвуковым эхолокатором, отлично компенсирующим недостаток
зрения. - Ты ведь помнишь чем обернулось для поселка прошлое посещение?
Йа-Тайбрай вздрогнул, ему уже второй раз пытались напомнить, о тех
трагических событиях, и Хар Лог имел на это право как никто: одним из
первых тогда погиб его сын.
- Хорошо, - устало сказал Йа-Тайбрай, - чего вы хотите?
На несколько мгновений повисла напряженная тишина, а потом Райс, по
коже которого пробегали цветные сполохи, а между пальцев потрескивали
слабые электрические микроразряды, хрипло произнес:
- Тайбрай прав, мы все таки... люди (слово было произнесено, но то,
чего боялся Йа-Тайбрай не произошло). Убить - мы всегда успеем. Но
все-таки сначала надо хотя бы попытаться...
Но тут Номмо, который и так слишком долго хранил молчание, театрально
захохотал, встав и воздев руки к небу. Руки у Номмо были длинные, а пальцы
имели неприятную особенность - могли сгибаться как вовнутрь ладони, так и
наружу.
- Попытаться?!! Да для вас для всех уже давно забронированы места в
банках с формалином! Или ты Хар Лог хочешь потрясти их своими
ультразвуковыми погремушками? А ты, Райс? Будешь развлекать цветомузыкой?
Или может Тайбрай покорит их поделившись секретом, как отращивать
утраченные мелкие органы? Это ценная особенность, кто спорит! Но я думаю,
они сами разберутся, что к чему, особенно когда оторвут ему все что можно
оторвать!!! ЛЮДИ?!! Да, мы все для них просто ублюдки! ВЫРОДКИ!!!
Номмо умолк и победно оглянулся по сторонам.
"Я проиграл, - подумал с тоской Йа-Тайбрай. - Теперь их уже не
остановить... Да и стоит ли?"
Но у Номмо в запасе оказывается был еще один сюрприз.
- В связи со складывающейся обстановкой, предлагаю: Тайбрая от
обязанностей старосты освободить, и на период ведения боевых действий,
временно, полномочия старосты передать Рагнареку. Уж он-то мямлить и
топтаться на месте не станет!
"Это уж как хотите", - Йа-Тайбрай устало прикрыл глаза.
- Ага, конечно, - послышался раздраженный голос Хар Лога, - давайте
быстренько выберем Рагнарека... императором... римским, а Номмо,
соответственно, римским же папою.
- Меняя абсолютно устраивает нынешнее положение: скромного оракула в
стане глухих слепцов! - огрызнулся Номмо.
- Калачакра, а ты что молчишь? - обеспокоенно вклинился Райс.
- Я всегда был за здравый смысл, - холодно сказал Калачакра. - Хотя,
никогда не надеялся, что он окончательно восторжествует.
- Значит вы против моего предложения? - спокойно поинтересовался
Номмо.
- Если насчет Рагнарека, то - несомненно! А вот насчет того, надо ли
сидеть и спокойно ждать чем все это кончится - вопрос отдельный, - голос
Хар Лога прозвучал уверенно. - Но так или иначе, первое что нам надо
сделать, это извиниться перед Тайбраем, за невольно выраженное и абсолютно
необоснованное недоверие!
Тайбрай открыл глаза и вздохнув покачал головой:
- Это сейчас не самое главное...
- Ах так?!! - взвился Номмо. - Тогда я оставляю за собой право
действовать самостоятельно, на свой страх и риск!
"Если бы только на свой, - подумал Йа-Тайбрай. - Если бы только на
свой!"
5
- Ты хочешь чтобы мы были первыми, кого ухлопают на этот раз? -
Тот-Ях задумчиво покачал своей маленькой зеленой головой, да так и застыл,
свесив ее на бок словно огромное не спелое яблоко.
Калачакра невозмутимо паковал огромный мешок, сшитый из кожи "Черного
пузыря", складывая туда нехитрый хозяйственный скарб.
- Нет, ответь мне, - не унимался Тот-Ях, - зачем так далеко топать за
смертью, если она и так обещала на днях заглянуть по соседски?
- А романтика? - нехотя проворчал Калачакра. - Нет ничего прекрасней,
чем умереть в Пути.
- Я бы предпочел все же в собственной постели, причем по возможности
мгновенно, но не сейчас!
- Короче, - Калачакра решительно взвалил на левое плечо мешок, - ты
остаешься?
Тот-Ях с уважением посмотрел на могучую спину Калачакры, на которой
мешок из кожи "Черного пузыря" смотрелся словно игрушечный детский
рюкзачок.
- Ну тогда пошли, - буркнул Калачакра не оборачиваясь. В мыслях
Тот-Яха он ориентировался лучше хозяина.
Поселок выглядел безлюдным. И хотя Тот-Ях не обладал способностями
Калачакры по экстрасенсорному восприятию, но мог поклясться, что почти в
каждой обитаемой пещере идет интенсивная подготовка к войне. Йа-Тайбрай
проиграл, его пацифистские настроения определенно не пользовались особой
популярностью.
Тот-Ях вышагивал высоко задирая свои суставчатые ноги и в который раз
удивлялся, что на левой ноге у него две коленки, а на правой три и тем ни
менее он почти не хромает.
- Ты напрасно не думаешь о том, что нам предстоит, - неожиданно
звонко "прозвучал" голос Калачакры, и лишь спустя мгновение Тот-Ях
сообразил, что Калачакра опять общается с ним мысленно. Вслух калачакра
обычно или ворчал или бубнил, но мысленно его голос звучал мощно и звонко,
словно Калачакра вел беседу с тугим на ухо собеседником.
- А что нам предстоит? - наивно спросил тот-Ях, отчасти сознавая, что
наивность его в общении с Калачакрой почти истинная.
Калачакра как-то по особенному хрюкнул, что означало по-видимому
саркастический смех и все так же не оборачиваясь "развернул" в мозгу у
Тот-Яха яркую и впечатляющую картину грядущих предполагаемых событий.
Тот-Ях невольно поежился: фантазия у Калачакры была богатая, но
мрачная.
- Неужели все настолько плохо? - спросил Тот-Ях.
Калачакра, как всегда, промолчал, но его молчание было более чем
красноречиво.
6
- Что ты от меня собственно хочешь? - недружелюбно буркнул Райс,
слабо помигивая разноцветными сполохами спорадически возникающими на
различных участках кожи и не пропуская Рагнарека в пещеру, служившую ему,
Райсу, квартирой.
- Я хочу чтобы ты оставил свои интеллигентские штучки и присоединился
к нам, - Рагнарек спокойно наблюдал за огоньками внешне оставаясь
бесстрастным.
- К нам, это к кому? - усмехнулся Райс.
- Да! - неожиданно взорвался Рагнарек. - Да, нас пока только двое - я
и Номмо... Но...
- Я не участвую в таких играх! - повысил голос Райс и отвернувшись
стал смотреть в глубь пещеры.
- Ты еще пожалеешь об этом, - Рагнарек резко развернулся и и тяжело
топая пошел прочь.
- Ты мне угрожаешь? - холодно осведомился Райс и сполохи на его коже
стали ярче.
- Нет, - процедил Рагнарек не оборачиваясь. - Просто я хотел
обрисовать ситуацию. Очень жаль, что ты недооцениваешь сложившееся
положение вещей, и в вихре нарождающихся перемен шансу оказаться на
гребне, ты собираешься предпочесть шанс пойти ко дну во имя дурацких
принципов.
- Да ты у нас, оказывается, поэт, Рагнарек?! - хмыкнул Райс. - Только
запомни, если не сможешь то - запиши: принципы не бывают дурацкими.
Принципы они просто - бывают... или их нет.
- Я запомню! - огрызнулся Рагнарек. - Я все запомню... - Рагнарек
рванул с места и чуть не налетел на Йа-Тайбрая.
- Он тебя уговаривал, - скорей констатировал, чем спросил Йа-Тайбрай,
глядя на удаляющуюся могучую спину.
Райс усмехнулся:
- Уговаривал - не значит уговорил.
- Номмо тоже ходит по поселку...
- Номмо - шут!
- Ты ошибаешься. Номмо имеет определенный вес в... определенной
среде.
- Ну разве, что в определенной...
Йа-Тайбрай кивнул и тихо спросил:
- Ты мне веришь?
- Я надеюсь, что ты прав.
- Спасибо и на этом.
- Мне просто ничего больше не остается. Если ты не прав, то прав
Номмо. Но если ты ошибаешься...
- Не надо. Я и так слишком хорошо представляю, что ждет нас тогда, -
Йа-Тайбрай попытался вспомнить, зачем он пришел к Райсу, но, так и не
вспомнив, молча пошел обратно.
Хар Лог тоже принял Рагнарека без особого восторга.
- Ну? - спросил Хар Лог, преграждая путь Рагнареку в пещеру.
- Может ты меня все же впустишь?
- Зачем?
- Мне нужно с тобой поговорить.
- Мы можем поговорить и здесь, - Хар Лог смотрел своими огромными
глазами "сквозь" Рагнарека и, хотя он действительно ничего не видел днем,
все равно, это раздражало.
- У меня к тебе дело, - выдавил Рагнарек, стараясь быть сдержанным.
- У нас с тобой не может быть общих дел.
Рагнарек уже готов был "сорваться", но тут откуда-то бесшумно
вынырнул Номмо.
- Ты все распинаешься перед ними?!! - злобно зашипел Номмо. - А ты
знаешь, что Калачакра и Тот-Ях уже час назад покинули поселок!!!
- Пропади все пропадом! - рявкнул Рагнарек, плюнул под ноги Хар Логу
и круто развернувшись зашагал прочь. Номмо засеменил следом.
Хар Лог хорошо "видел" общую картину в ультразвуковом диапазоне, но
от этого гнетущее впечатление только усугублялось.
"Нам только гражданской войны сейчас и не хватало", - устало подумал
Хар Лог.
7
- Остановитесь! - Йа-Тайбрай неестественно накренившись вперед,
словно собирался упереться лбом в надвигающуюся толпу.
- Кого вы слушаете?!! - истерично взвизгнул Номмо. - Ему же на вас
плевать! Он же фактически бессмертный! Ему если чего и оторвут, оно же
снова у него вырастет!!!
- А вот мы сейчас это проверим, вибрирующим от возбуждения голосом
взревел Рагнарек.
Толпа угрожающе загудела.
- Остановитесь! - еще раз крикнул Йа-Тайбрай и вдруг почувствовал,
что ему действительно все равно, что произойдет сейчас, и что будет
потом...
Растерянно улыбнувшись Йа-Тайбрай развернулся к толпе спиной и
сгорбившись пошел прочь.
- Ах, ты еще и смеешься над нами?!! - завизжал Номмо и стремительно
подскочив с силой ударил Йа-Тайбрая по затылку.
Тайбрай упал.
Толпа замерла.
Номмо удивленно поглядел на свою руку в которой был зажат заостренный
камень: и камень, и рука были в крови.
- Напрасно ты его... - просопел Рагнарек, скашивая на лежащего
налитые тоскливой злобой глаза. - Напрасно в спину... Надо было на
площади... публично...
- Ты чем зря болтать, - дико оскалился Номмо, - лучше добей его!
- Зачем? - угрюмо буркнул Рагнарек. - Он нам и так уже не страшен. Он
сломлен и...
- Его надо добить! - зашипел Номмо, глядя на Рагнарека белыми
безумными глазами. - Ты что же хочешь, чтобы его кровь была только на мне?
Чистеньким хочешь быть?!! Не выйдет!!! Кровью плати! Своей ли, чужой...
Плати! Кровь она нас с тобой почище любой клятвы вместе повяжет...
- Я...
- Убей!
- Ну хорошо, - Рагнарек судорожно вздохнул и взял у Номмо камень. -
Если это надо для дела... - Рагнарек тяжело ступая подошел к ничком
неподвижно застывшему Йа-Тайбраю, неловко потоптался. - Ну если этого
требует цель...
Рагнарек широко размахнулся, но нанести удар не успел - толпа, до
этого момента молчаливая и затаившаяся, ожила и ринулась к распростертому
телу.
Рагнарек с трудом выбрался из беснующегося озверелого клубка и,
ссутулившись больше обычного, подошел к Номмо.
- Ты хотел связать нас общей кровью? Считай, что тебе это удалось.
Номмо победно ухмыльнулся, но как только заглянул Рагнареку в глаза,
ухмылка на его лице погасла.
8
Хар Лог не сопротивлялся. Широко распахнув свои бесполезные при
дневном свете глаза, он смотрел поверх толпы, мимо Рагнарека, куда-то
вдаль.
- Я всегда знал, Номмо, что ты дерьмо.
- Ты не прав Хар Лог, - с трудом подбирая необходимые слова натужно
выдавил Рагнарек. - Даже если Номмо и использует не совсем корректные
методы, то по крайней мере он это делает ради общего блага... Подъем
видового самосознания...
- ...но я никогда не думал, что ты, Рагнарек, настолько глуп, - Хар
Лог обезоруживающе улыбнулся. - Там где начинают говорить об общем благе,
обычно забывают о индивидуальном, а чаще всего - подразумевают свое
собственное.
- Не вступай с ним в разговор! - истерично выкрикнул Номмо.
- А мне с вами говорить не о чем! - резко сказал Хар Лог. - Два
истерика довели людей до массового психоза. Превратили в толпу...
- Ах, людей!!! - Номмо даже завертелся на месте. - Вы только
послушайте его! Это ТЕ за Барьером - ЛЮДИ, а нас за людей ОНИ никогда не
считали. Мы униженные и растоптанные... Запертые с двух сторон в
резервацию... Гонимые! Бесправные!!! Ублюдки без роду без племени, без...
- Ты болен, Номмо!
- Заткнись!!! - Номмо в ярости ударил Хар Лога по лицу.
- Ты болен, - Хар Лог улыбнулся разбитыми губами. - А человеком можно
оставаться, даже будучи распоследним мутантом, а можно, будучи по сути
человеком, оставаться - распоследним дерьмом. Таким как ты, Номмо!
- Вы слышали, кем он вас считает? Распоследним дерьмом!!! - завизжал
Номмо, брызгая слюной прямо в толпу. - А себя мнит человеком!!!
- Не передергивай, Номмо, - устало сказал Хар Лог.
- Погоди, - пробормотал Рагнарек, но Номмо уже толкнул Хар Лога в еще
не остывшую от крови Йа-Тайбрая толпу.
И толпа сомкнулась над своей жертвой, в безумном ожесточении попирая
того, кому еще недавно почти поклонялась...
Райса взять не удалось. Он забаррикадировал вход в пещеру. В пещере у
него оказалась припрятана винтовка, и Райс уложил наповал трех
добровольцев попытавшихся разобрать баррикаду.
Больше добровольцев, несмотря на зажигательные призывы Номмо, не
нашлось.
К тому же Рагнарек тоже отказался поддерживать Номмо, под предлогом
того, что они собирались воевать с незваными пришельцами, а не друг с
другом.
- Только гражданской войны нам и не хватало!
- Он ренегат! Его существование будет подрывать боевой дух нашей...
нации!
Рагнарек удивленно глянул на Номмо:
- По-моему, ты уже перегибаешь палку, тебе не кажется?
- Ладно, черт с ним, пусть живет, - спокойно сказал Номмо и
неожиданно подмигнул, - пока!
- А от тебя и правда попахивает дерьмом, Номмо, - зло сказал
Рагнарек.
- Ничего не поделаешь, - осклабился Номмо, - путь к власти всегда
пролегает через дерьмо. Через дерьмо и кровь. Кровь и дерьмо!
"Да уж, - подумал Рагнарек, - еще только самое начало пути, а я уже
ощущаю, что мы в крови и дерьме по уши... Как бы не утонуть! Не ошибся ли
я с выбором брода?"
Номмо ничего не думал: он был счастлив. Совета старейшин не
существовало. Теперь колония подчинялась только ему - Номмо. Был правда
где-то еще Калачакра... Но скоро придет и его черед. А там мы еще
поглядим: кто дерьмо, кто, такой благородный, в этом дерьме плавать будет,
своей дерьмовой кровью умывшись...
9
- Тайбрай - умер, - тихо сказал Калачакра, и Тот-Ях впервые с
уверенностью мог подтвердить, что Калачакра тоже подвластен эмоциям.
- Я недооценил таки этого подонка, Номмо. Проклятие!
Калачакра в бессильной ярости грохнул кулаком по стволу ближайшего
уродливого деревца - во все стороны, как из под топора, полетели щепки,
деревце надломилось и шелестя засохшей листвой крона медленно завалилась
набок.
- Надо было удавить гаденыша перед уходом!!! Дурак, понадеялся на
общее здравомыслие...
Калачакра сел и обхватил голову руками.
- И Хар Лог тоже... и Стейниц... и...
Тот-Ях внезапно почувствовал слабость и собственное бессилие. Он сел.
Руки его дрожали.
- Мы возвращаемся? - тихо спросил Тот-Ях.
- Нет! Уже все равно поздно, - жестко сказал Калачакра, и в глазах
его промелькнул недобрый огонь. - Но если наша миссия будет удачной, а она
будет удачной, иначе все теряет смысл - тогда я рассчитаюсь с Номмо за
все... Идем!
Тот-Ях тяжело поднялся и глядя в огромную спину Калачакры вдруг
понял, что их миссия несомненно будет удачной и увенчается сокрушительным
успехом. Но понял он и то, что не бывает Пути без потерь, и даже если ты
знаешь все дороги, то на любой из них есть некоторое количество
Обделенных. Выбирая дорогу, одновременно ты выбираешь и тех, для кого этот
путь обернется горем. И зная выбор - можно предсказать и тех кому этот
выбор не сулит ничего хорошего...
И еще Тот-Ях понял, что отныне он всегда сможет определить тех, кому
выбранный путь предрекает напасти...
Он и сейчас знал.
И было это страшно.
Но Тот-Ях медленно пошел вперед. Ибо не идти он не мог. Он мог только
свернуть на другой Путь, ясно видимый, но...
Из двух зол обычно выбирают меньшее. Логично. Если зло направлено на
тебя самого. Но если зло уготовано другому, третьему... Как соотнести их
меру?
А если ты сам превращаешься в источник Зла...
Как выбрать жертву?
Но Тот-Ях шел. Впереди тяжело ступая и не выбирая дороги, как танк,
продвигался Калачакра.
И была в их движении роковая неотвратимость и безысходная
определенность.
Они шли к цели, и возможно цель оправдывала средства по ее
достижению, но оправдывала ли она тех, кто эти средства вынужден будет
выбрать...
10
Рагнарек сидел в пещере и тупо разглядывал свои огромные, похожие на
волосатые клешни гигантского омара руки.
- Если ты думаешь, что смог бы найти иной выход из создавшейся
ситуации, то ты - глубоко ошибаешься, - сказал Номмо дожевывая кусок мяса
и вытирая руки о полы своего экзотического халата. - Собственно, мы
выполняли социальный заказ, так сказать, волю народа... - Номмо сыто
рыгнул и лег навзничь, засунув руки под голову. - Они давно подсознательно
хотели чтобы власть перешла в руки сильных и решительных личностей,
которые своей могучей мозолистой рукой одним махом прекратят все эти
безобразия...
- Ты веришь в свои слова, Номмо? - глухо спросил Рагнарек, не отрывая
завороженного взгляда от своих рук.
- А это вовсе не обязательно, - Номмо зевнул. - Главное чтобы мне
верили... Политик, это вроде как писатель или актер: им вовсе не
обязательно верить в то, что один пишет, а второй играет. Главное, чтобы
поклонники свято чтили их талант.
- Значит тебя, в принципе, не интересует дальнейшая судьба колонии?
- Ну почему же не интересует... Просто боевой дух видовой
принадлежности необходимо всегда поддерживать на высоком уровне. А за
колонию не волнуйся - как-нибудь отобьемся! Пришельцы приходят и уходят, а
мы остаемся. Вот если бы их совсем не было - то их пришлось бы выдумать! -
Номмо сладко потянулся и зевнул. - Давай спать. Завтра нам предстоит охота
на Калачакру, а этот зверь будет посерьезней, чем вся та мелочь, что до
сих пор попадала нам на зуб...
- А ведь тебя, Номмо, считали блаженным, а ты...
- А я - нормальный.
- Да, ты - нормальный, - серьезно подтвердил Рагнарек. - Ведь ты - не
мутант, Номмо.
Номмо открыл глаза и внимательно посмотрел на Рагнарека.
- Ты угадал. Я действительно не мутант. Как и ты, кстати.
Рагнарек дернулся, Номмо не дал ему возможности возразить.
- Ты абсолютно нормален, как и я, - сухо объявил Номмо.
- Но тогда какое мы имеем право?..
Номмо снисходительно усмехнулся:
- Право не обязательно иметь - его можно взять!
"Возможно он и прав", - вдруг мрачно ухмыльнулся Рагнарек.
Номмо подозрительно на него покосился, но Рагнарек молча взял
огромный кусок мяса и с аппетитом впился в него огромными крепкими зубами.
Номмо успокоился, закрыл глаза и через несколько секунд уже спал.
А еще через час Рагнарек встал, бесшумно подобрался к безмятежно
посапывающему во сне Номмо и не торопясь его задушил.
Затем Рагнарек вернулся на свое место, не спеша доел остатки мяса и
спокойно лег спать.
Спал Рагнарек в одной пещере с покойником на удивление прекрасно,
гораздо комфортнее, чем он мог себе позволить пока Номмо был жив.
11
Ранним утром, когда небо было лишь беременно рассветом, отряд ведомый
Рагнареком и не остывшим за ночь ослеплением кровью выступил по следам
Калачакры.
Мутанты шли молча, но в каждом кипела ненависть. Словно те люди, что
пришли на их территорию были виноваты во всем. И в том, что территория эта
- была Зоной, и те кто жил здесь - мутантами, а пришельцы пока еще нет. И
в том, что где-то существовал Город, а между Городом и Зоной была полоса
Карантина, порождающая такие формы жизни, что даже у самих мутантов кровь
стыла в жилах.
И ненависть глухой осязаемой волной катила впереди отряда мутантов.
И эта волна гнала сонмы представителей флоры и фауны Зоны вперед,
превращая всю полосу Карантина в один огромный сокрушительный Прорыв.
И очень похоже, что остановить этот катаклизм было уже невозможно.
12
- Вот они, - спокойно сказал Калачакра, испуганно съежившемуся
Тот-Яху. - Их всего пятеро.
- Я чую их страх и ненависть, - шепнул Тот-Ях.
- Это не мудрено, - буркнул Калачакра, - некоторые из них просто
захлебнулись страхом. В одном ненависть пылает, сжигая разум... Но обрати
внимание: двое абсолютно спокойны.
- И они - опасны вдвойне!
- Кто знает... Я все еще продолжаю верить, что иногда разум все-таки
может контролировать чувства. Ну, а разум с разумом договориться может
всегда.
- Да, но Йа-Тайбрай...
- У толпы нет разума!
Тот-Ях покорно кивнул и вдруг понял, что решил предпринять Калачакра.
- Они тебя просто убьют, - с тоской прошептал Тот-Ях.
- Ну, во-первых, это нет уж просто. А во-вторых... Есть еще ты! И
если я не успею... не смогу... Тогда придет твой черед. Лишь бы дорогие
соплеменники не успели внести свои неоценимые коррективы. Если у меня все
будет складываться удачно и появятся эти... борцы за чистоту вида,
попробуй их задержать.
Тот-Ях снова покорно кивнул, глядя в могучую спину Калачакры.
- Улыбнись! - сказал Калачакра. - Ведь я еще не умер.
Тот-Ях вымученно улыбнулся.
- Вот, так-то, - хмыкнул Калачакра не оборачиваясь и сделал шаг
вперед.
Ему еще оставалось сделать шагов пятьдесят, чтобы вплотную
приблизиться к кучке людей напряженно застывших в настороженном ожидании.
Но удастся ли ему их сделать не знал даже Калачакра.
Сорок девять...
Сорок восемь...
Сорок...
Гарм ВИДАР
ЗАКОНЫ ПЯТИМЕРНОГО МИРА
(ШИПЕ-ТОПЕК и ДРУГИЕ)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВЕСНА
1. БАРЬЕР
Яманатка двигался совершенно бесшумно, ловко проскальзывая в самых
непроходимых, с точки зрения Шипе-Топека, дебрях. К тому же, он так ловко
и умело ориентировался в Синем Тумане, что Шипе-Топек ему просто
завидовал.
Шипе-Топек часто завидовал Яманатке, по любому поводу. И тому, что
Яманатка не боится Плоскунчиков, и тому, что Яманатка мог обходиться одним
Коллоидом, и тому, что у Яманатки было шесть рук, и тому... в-общем все
связанное с Яманаткой вызывало у Шипе-Топека зависть. А когда Шипе-Топек
завидовал - в нем просыпалось Чувство Голода, а Шипе-Топек не Яманатка и
одним Коллоидом он сыт не будет, а значит надо снова идти к Барьеру и
рискуя жизнью пытаться раздобыть Органику. А жизнь у Шипе-Топека, не в
пример рукам Яманатки, только одна. Какая-никакая а Жизнь. Вон Огма - тот
каждое Новолуние рождается заново, он может хоть каждый Светодень ходить к
Барьеру. Ему Огме все нипочем...
Шипе-Топек споткнулся, упал, больно стукнувшись, правой головой о
некстати подвернувшийся пенек. Пенек фыркнул и отполз на новое место, а
Яманатка оглянулся и укоризненно покачал верхней парой рук.
"Хоть бы посочувствовал", - сердито подумал Шипе-Топек. - "Нет,
недаром Огма говорит, что Яманатка: это - Цель Оправдывает Средства, и
сочувствия у него искать, это все равно, что в Синем Тумане пытаться
ультразвуком "нащупать" препятствие."
Шипе-Топек поднялся, помахал хвостом, чтобы отогнать налетевших
Кровососцев.
"Хорошо Рекидал-Даку. Мало того, что его, так сказать, тело имеет
газообразную консистенцию, так он еще умудрился вклинить между своими
родными молекулами - молекулы репеллента. Кровососцы теперь бояться его,
как огня. А тоже, жаловался: мол на молекулярном уровне процессы мышления
нестабильны и вообще замедленны..."
Шипе-Топек споткнулся опять, и Яманатка встал, вперив свой
единственный глаз в дыхательный клапан на животе Шипе-Топека, а все свои
руки, скрестив на собственном подобии живота. (Но Шипе-Топек-то знал, что
никакой это не живот, а...)
- Ты бы лучше уж полз, что ли, а то так, ты весь Барьер насторожишь.
- А ты бы, лучше дорогу выбирал поудобней! - огрызнулся Шипе-Топек,
чувствуя, что совершенно не прав.
- Конечно! А Плоскунчики были бы мне очень благодарны за столь
упитанный обед.
- Ничего, они бы первым тебя попробовали и подавились! - буркнул в
ответ Шипе-Топек.
- И где ты только воспитывался? - искренне удивился Яманатка.
Шипе-Топек подумал и решил ему эту тайну пока не открывать.
- Опять вы препираетесь... - Рекидал-Дак сконцентрировался как всегда
неожиданно, но Шипе-Топек был знаком с этими штучками и невозмутимо
продолжал многозначительно молчать, разглядывая сам-себя (благо две головы
позволяли это легко осуществить).
Яманатка перевел тяжелый взгляд единственного глаза с отрешенного
Шипе-Топека на незваного Рекидал-Дака, который тут же гордо заявил:
- Я конечно могу и уйти, но кто тогда вам расскажет, что Огма -
"Проснулся"?
Шипе-Топек прекратил самосозерцание и вопросительно посмотрел на
Яманатку, а тот, в свою очередь, взмахнул всеми шестью руками (тоже мне,
шестикрылый серафим еще выискался), да так, что ушибленный Шипе-Топеком
пенек вновь снялся с места и переполз от греха подальше:
- Ладно, что я, против что ли?
- ...и меня Кровососцы боятся... - на всякий случай добавил
осторожный Рекидал-Дак, - и даже Плоскунчики... иногда.
Если не знать всех душевных свойств Огмы, то с виду он был
бревно-бревном. Нет, честно! Сучковатый какой-то и задумчивый до
невменяемости. О чем думал Огма? Кто его знает! Даже если бы можно было
заглядывать внутрь черепных коробок, у Огмы ее еще нужно было найти... Вот
у Шипе-Топека, тут все ясно: две головы - две коробки, хотя, тоже еще
вопрос, которой он все-таки думает, а которой просто ест, если конечно сам
факт наличия процесса думанья принять за рабочую гипотезу.
Рекидал-Дак на всякий случай слегка рассредоточился - у него с Огмой
были весьма натянутые отношения. Молекулы репеллента в структуре
Рекидал-Дака не только отпугивали Кровососцев, но и Шипе-Топека заставляли
держаться подальше от благоухающего облака.
- Сегодня! - утробным голосом объявил Огма, и Шипе-Топек не рискнул
уточнять, что собственно произойдет сегодня: во-первых - он и так знал, а
во-вторых - препираться с Огмой даже Яманатка не решался. Огма он Огма и
есть, чтобы с ним никто не смел препираться.
У Барьера было холодно и неуютно, а Шипе-Топек вдобавок вляпался по
дороге в пищевой Коллоид. От этого особенно мерзли хвост и левая пятка. А
благоухал Шипе-Топек теперь не хуже Рекидал-Дака. Даже сам невозмутимый
Огма поморщился, а о Яманатке и говорить было нечего, но этот терпел, из
уважения к Огме, а Рекидал-Дак на всякий случай держался в
полурассредоточенном состоянии - мало ли что...
Огма перемещался совершенно особенным способом. Ножки у него были
крошечными, как бы ненастоящими и поэтому он не ходил, как Яманатка, не
ползал как Шипе-Топек, и даже не плыл как Рекидал-Дак, а возникал в разных
местах, причем совершенно хаотично, но неуклонно продвигаясь в нужном ему
направлении. Огма называл такой способ передвижения - телепортацией и
считал самым удобным, но Шипе-Топек находил его несколько экзотичным, хотя
в тайне немного завидовал Огме, поскольку сам в совершенстве этим методом
не овладел, возникая каждый раз в абсолютно неожиданных для себя самого
местах. Поэтому Шипе-Топек предпочитал ходить, а лучше ползти, а еще лучше
- лежать спокойно на месте и думать о чем-то о своем - сокровенном, что
при Огме было совершенно невозможно: Огма читал мысли или, как он сам
говорил - телепатировал. Еще Огма мог телекинетировать, о чем хорошо был
осведомлен Рекидал-Дак, но, что это такое, добиться у него было
невозможно, от ответа он - ускользал.
Только один-единственный раз в Декаду Светодней, Барьер был стабилен,
что позволяло приближаться к нему относительно безнаказанно. Но угадать
Этот День мог только Огма (он это называл ясновидением), в остальные
Светодни, Барьер был агрессивен. Мало того, что по своей прихоти он мог
изменять свое местонахождение, так он еще произвольно перебрасывая материю
из смежных миров, формировал, кроме Пищевой Органики (надо отметить -
весьма аппетитной!), различные побочные продукты своей жизнедеятельности,
типа: Плоскунчиков, Собачьей Старости или Родимца.
Шипе-Топек один раз видел пораженного Собачьей Старостью - жуткое,
надо сказать, зрелище. А говорят Родимец... Хотя непонятно кто это может
говорить - Родимец свидетелей не оставляет. Ну а Плоскунчики это уже так -
мелочь. А ведь есть еще: Ведьмино Селение, Левый Глаз, Дум-дум,
Темпоральный Ящер, Блек Бокс, да мало ли, что еще может "выкинуть"
Барьер... Но об этом - лучше не думать!
- Стой!!! - рявкнул вдруг Огма.
Шипе-Топек буквально окаменел, и Яманатка замер нелепо задрав
половину рук, а Рекидал-Дак совершенно рассредоточился.
Часть тропинки стала зыбкой, край всколыхнувшегося ковра приподнялся,
участок тропинки почернел, раздался металлический скрежет, псевдоковер
свернулся в трубку и юркнул в туман.
Левая голова Шипе-Топека судорожно вздохнула и посмотрела на правую,
а правая, закрыв глаза, пробормотала:
- Плоскун... обыкновенный... одна штука...
И в это время в Барьере образовалась Линза... Яманатка и Шипе-Топек
бросились к огромному светящемуся проходу, но как они не спешили, Огму и
Рекидал-Дака опередить не удалось. Раздался хлопок, Линза "втянула" всех
четверых искателей приключений (на свою голову) и в тот же миг
"зашвырнула" их, упакованными в блестящую плоскую капсулу-щуп, на
территорию Чужого Мира...
Шипе-Топек припал обоими лбами к прозрачной изнутри оболочке капсулы.
Сколько раз уже он вот так подглядывал за жизнью Чужого Мира. Даже
невозмутимый Огма застыл в восхищении, а Рекидал-Дак, забыв обо всем,
сконцентрировался в маленького живописного толстячка...
Удивительно бескрайние, не ограниченные постылым Синим Туманом,
просторы. Доминирующий цвет не серый, а яркий и непривычный - зеленый.
Шипе-Топек забыл даже про Вечнозудящее Чувство - Чувство Голода.
То тут, то там блестели необыкновенные, серебристые прожилки, которые
Огма называл Реками.
- Смотрите, вон ОНИ! - завопил, забывший о своем нестабильном
политическом положении, Рекидал-Дак, но под взглядом Огмы вновь принял
слабо концентрированное состояние.
Яманатка и Шипе-Топек, не обращая внимания на тактические эволюции
Рекидал-Дака, разглядывали, ставших хорошо различимыми, жителей Этого
Мира.
- Я каждый раз удивляюсь, как ОНИ друг-друга ИДЕНТИФИЦИРУЮТ? ОНИ все
такие одинаковые: две ноги, две руки, одна голова, без хвостов и тела
твердые... - пробурчал Яманатка, а Огма, почему-то, хмыкнул. Шипе-Топек
тоже хотел сказать что-нибудь умное, тем более что ЭТИ там внизу их явно
заметили, засуетились, стали размахивать своими немногочисленными руками и
позадирали к небу свои одинарные головы... Но тут Капсула-щуп "втянулась"
обратно в Барьер и "вытряхнула" наружу содержимое, а именно: Огму,
Яманатку, Рекидал-Дака, Шипе-Топека и спрессованный брус с изъятой из
Другого Мира превосходной Органикой.
Шипе-Топек сразу вспомнил, что он - Шипе-Топек, очень голодный
Шипе-Топек и любой другой Шипе-Топек, на его месте, спокойно на
прессованную Органику смотреть не будет...
Но тут все испортил зловредный Рекидал-Дак, он вдруг истошно завопил:
- Спасайся кто может! - и сам тут же последовал своему совету,
совершенно рассредоточившись.
Шипе-Топек оглянулся и с ужасом увидел, как прямо на него надвигается
Блек Бокс.
Огма стремительно телепортировал, оказавшись на пути не спеша
надвигающегося Блек Бокса, и швырнул прямо в матовую черную боковую
поверхность брусок прессованной Органики. Блек Бокс "чавкнул" и
"закрылся". Теперь он был сыт, в отличие от Шипе-Топека, которому придется
ждать до следующего Благоприятного Дня, а пока - жевать постылый Коллоид.
Яманатка, который так и не успел среагировать, восхищенно прошептал:
- А все-таки здорово ТАМ у НИХ в Другом Мире.
- Хорошо там, где нас нет, - философски буркнул Огма и Шипе-Топек,
как ни странно, подумал, что может он и прав.
Вдалеке одиноко стояло Говорливое дерево Брысь и как не странно
молчало, по видимому ему тоже возразить было не чем, а может просто не
хотелось связываться с теми, кто все равно не сможет оценить мудрую мысль
по достоинству.
2. О.Р.З.
- Я - болен! - агрессивно заявил Шипе-Топек и попытался забиться
поглубже под корни "Говорливого дерева Брысь".
- Брось, - вяло возразило дерево Брысь.
- А я говорю - болен. У меня раздвоение личности!
- Ну, ты загнул! - дерево почесало корнем о корень и тяжело
вздохнуло.
- Ты что, не веришь? - обиделся Шипе-Топек.
- Нет, почему же, - дерево Брысь еще раз вздохнуло и добавило, - в
такое время живем - чего не бывает...
- Нет ты не веришь, - заупрямился Шипе-Топек.
- Да что мне: больше всех надо? - "окрысилось" дерево.
- Вот, так всегда! Если другим требуется помощь, так нам сразу ничего
не надо! - патетично встрепенулся Шипе-Топек и больно стукнулся о корни
Говорливого дерева Брысь сразу обеими головами.
- Э-э-э!!! Потише там! Корни-то зачем сразу выкручивать.. Тоже мне...
омоновец, - испуганно вскрикнуло дерево Брысь. - Лучше бы шел работать -
сразу всю хворь как рукой снимет.
- Советы - мы все... мастера, - пессимистически буркнул Шипе-Топек,
выбираясь из-под корней уж очень говорливого дерева, - а сами все норовим
корни поглубже запустить. Эх ты, Буратино необструганное...
- Фи, какой некорректный метод ведения диалога, - оскорбилось дерево
Брысь и чувствительно наподдало Шипе-Топеку по тыльной части. - Брысь!!!
Некоторое время Шипе-Топек был погружен в размышления об этике
ведения диалога, так как находясь в движении не требующем дополнительных
усилий (спасибо дереву Брысь), мог позволить себе роскошь сосредоточиться
на мыслительном процессе.
- Куда это ты так разогнался? - заинтриговано поинтересовался
Яманатка, принимая в свои шестирукие объятия задумчивого Шипе-Топека.
- Болезнь у меня обнаружилась - раздвоение личности, на почве
нервного срыва! - Шипе-Топек вырвался из "яманатских" объятий и для
наглядности лег на землю.
- На какой почве?
- На нервной! - нервно огрызнулся Шипе-Топек, устраиваясь поудобней.
- Ха! - сказал Яманатка. - Не на нервной, а на почве болотной почвы.
Опять, небось, надышался ядовитых испарений во мхах "Моримуха бесстыжего".
- Сам ты бесстыжий и черствый к тому же. Тебе не понять мук истинного
интеллигента... Вот у меня например - две головы...
- А у меня - шесть рук, ну и что?
- Сравнил тоже, руки и головы, - фыркнул Шипе-Топек, но встал, - а
вот Рекидал-Дак, между прочим, мне говорил...
- Между прочим твой Рекидал-Дак - самый крупный враль и бездельник в
нашем пяти-мерном пространстве, - резонно возразил Яманатка.
- Зато он отзывчивый!
- Аморфный он, а не отзывчивый и даже временами газообразный! -
Яманатка сложил на груди все свои три пары рук и с вызовом посмотрел на
Шипе-Топека.
Шипе-Топек с сомнением покачал сначала правой головой, а потом левой
и тяжело вздохнул:
- Зато ты у нас - кристаллический.
- А что газообразный не может быть отзывчивым? - вкрадчиво
прошелестел Рекидал-Дак, как всегда сконцентрировавшись совершенно
неожиданно и, как всегда, в некотором отдалении. Так на всякий случай -
мало ли что.
- Делом над помогать! - резко бросил Яманатка.
- Делом - телу, а душе...
- Только в борьбе...
- Нельзя же вечно бороться...
- Сильная личность...
- А как же душа?
- Эй!!! Кто здесь больной, в самом деле? - возмутился Шипе-Топек.
- Ну что, будем лечить или пусть поживет? - злорадно осведомился
Рекидал-Дак.
Яманатка свирепо "зыркнул" на полупрозрачного Рекидал-Дака и,
переведя взгляд на безутешного Шипе-Топека, мрачно подытожил:
- Придется показать тебя Огме.
- Нет! Только не это!!! - испугался Шипе-Топек.
- А что же ты думал: болеть сплошное удовольствие? - сурово спросил
Яманатка и решительно потянул Шипе-Топека за собой.
Рекидал-Дак двинулся следом, соблюдая некоторую дистанцию, так на
всякий случай, мало ли что...
Огма только что "проснулся", точнее родился еще раз в нынешнее
новолуние. Очередной. Была у него такая странная привычка. Теперь
"новорожденный" стоял в странной и неудобной позе - на одной ноге, чуть
накренившись вперед и зачем-то держал вторую ногу в руках.
- Я... - печально начал Шипе-Топек.
- Ты - болен, - перебил его Огма, но посмотрел при этом на
Рекидал-Дака (что-то между ними произошло однажды, с тех пор, каждый раз
рождаясь заново, Огма это "что-то" помнил и не давал забыть Рекидал-Даку).
Рекидал-Дак тут же поспешно рассредоточился, но окончательно не ушел,
а после того как Рекидал-Дак исхитрился внедрить между своими молекулами -
молекулы репеллента, его хотя и боялись кровососцы, но зато всегда можно
было угадать присутствие самого Рекидал-Дака - по запаху, если стоять с
подветренной стороны конечно.
- Я так и думал, - обреченно промямлил Шипе-Топек.
- Уж не "Собачей" ли "Старостью"? - ехидно спросил Яманатка, но Огма
так глянул на него, что Яманатка тоже едва не рассредоточился подобно
Рекидал-Даку.
Шипе-Топек тем временем лег и жалобно застонал.
- Для начала мы составим твой гороскоп, - сурово объявил Огма.
- Не верю я этим гороскопам, - печально сказал Шипе-Топек и так тяжко
вздохнул, что даже Яманатка проникся состраданием.
- Как это не веришь? - рассердился Огма, - вот например, у Яманатки:
Плутон находится в созвездии Льва...
- Нет у меня ничего и вообще я тут не причем! - испуганно
встрепенулся Яманатка.
- Помолчи! - сурово оборвал его Огма.
- Ну? - слабым голосом спросил Шипе-Топек.
- Что? - не полез за словом в карман Огма.
- Я тут совершенно не причем, почти случайно! - настойчиво повторил
Яманатка.
- А я тут при чем? - угрюмо поинтересовался Огма, ни к кому конкретно
не обращаясь.
- Но ты ведь сказал, что у Яманатки не все в порядке с Плутоном! -
подсказал на мгновение сконцентрировавшийся Рекидал-Дак, но тут же
расконцентрировался обратно.
- Ах да! - обрадовался Огма, - звезды говорят о том, что Яманатка
обязательно облысеет.
- Как? - изумился Яманатка.
- Совсем! - безжалостно отрубил Огма.
- Ну и что? - спросил Шипе-Топек.
- Кому как, - философски изрек Огма.
- Так ему и надо, - злорадно шепнул Рекидал-Дак.
- Я так и знал! - разозлился не понятно на кого Яманатка.
- Постойте!!! - вскинулся Шипе-Топек и даже встал от внезапного
озарения. - Да он ведь лысый от рождения!
- Кто? - проницательно уточнил Огма.
- Яманатка, - растерянно буркнул Шипе-Топек.
- Ну и что? - рассвирепел Огма, - звезды и не говорят, что он сначала
порастет волосами, а потом облысеет!
- А как же... - растерялся Шипе-Топек.
- А так же! - сердито отрубил Огма. - Яманатка лысый?
- Как колено, - радостно подтвердил злопыхательный Рекидал-Дак,
оставаясь на всякий случай невидимым, но обоняемым.
- Значит звезды не лгут! - афористично подытожил Огма, помолчал и
обескуражено добавил, - странно, но по твоему гороскопу - ты Шипе-Топек
вообще не существуешь...
- Я мыслю - следовательно, существую, - обиделся Шипе-Топек и опять
лег.
- Хорошо! - буркнул Огма, - сейчас я выйду на связь с Другим Миром и
проконсультируюсь с Иным Разумом.
- Что у нас своего не хватает? - ревниво переживая за Свой Мир,
спросил Яманатка.
- Одна голова хорошо, а две - лучше! - сказал Огма.
- Когда как, - со знанием дела простонал Шипе-Топек.
- Тихо! Сеанс начался!!! - рыкнул Огма и стал медленно раскачиваться.
- Начинаю обратный отсчет... Три!
- Стоп!!! - всполошился Шипе-Топек и опять встал. - Кто из нас
больной, в конце концов?!
- Судя по тому, что ты постоянно спрашиваешь об одном и том же, то
больной - безусловно ты, - успокоил его Яманатка.
- Два! - сказал Огма.
- Нет!!! - завопил Шипе-Топек. - Постой!
- Я и так стою, - разозлился Огма, - для того, чтобы войти в контакт
с Иным Разумом вовсе не обязательно куда-нибудь топать!
- Вот-вот! - подхватил Шипе-Топек, - тут есть скрытый парадокс.
- Какой еще парадокс? - взвился Огма, который как и всякий ортодокс,
терпеть не мог парадоксов.
- Скрытый. Ты ведь собираешься войти в контакт? - не сдавался
Шипе-Топек.
- И войду!
- Конечно войдешь, ты у нас упорный. А я?
- Рожденный ползать... - разъяренно начал Огма, и Рекидал-Дака как
ветром сдуло и теперь уже окончательно, даже запаха не осталось. Уж
кто-кто, а Рекидал-Дак хорошо знал на что способен разъяренный Огма вместе
с его телекинезом.
- Здесь-то и зарыто, то животное которое норовит укусить!!! -
обрадовано заявил Шипе-Топек.
- Какое животное? - оторопел Огма.
- Ну, я знаю... может "Блек Бокс"... Не в этом дело!
- Если не в нем то что же ты мне голову морочишь? Это у тебя их две и
вечно занять не чем...
- Этот непарламентский выпад я оставляю без ответа, - гордо объявил
Шипе-Топек, - но только исключительно благодаря пошатнувшемуся здоровью, в
связи с которым у меня и назрел вопрос. Излагать?
- Валяй! - сдался Огма, - излагай, пока не перезрел.
- С Иным Разумом в контакт будет входить чей разум?
- Естественно мой, как более развитой и гуманный, - скромно потупив
взор ответил Огма и застенчиво "шаркнул ножкой", которую наконец выпустил
из рук.
- Вот! Я уже не говорю о теле!!!
- Когда разговор идет о разуме или о душе, упоминание о теле
становится неуместным!
- Но кто же тогда больной?
- А вот это уже не существенно, когда разговор идет...
- Нет правда? - гнул свое Шипе-Топек. - Ты будешь общаться, этот Иной
Разум, будет судить о моем здоровье, а я вроде как и не причем.
- Ах вот ты о чем... - вздохнул Огма облегченно. - Это пустяки. Они
там в Другом Мире достигли таких высот, что могут поставить диагноз
заочно.
- Ну если заочно... - промямлил Шипе-Топек и снова лег.
- Один! - рявкнул Огма. - Есть КОНТАКТ!!!
В голосе Огмы послышалось такое, что Яманатка даже пожалел
несчастного Шипе-Топека, вместе с его мнимой болезнью.
Огма затрясся, как будто его хватил "Родимец" и вдруг отчетливо и
громко произнес:
- О - Р - З.
"И этот тоже! На нервной почве... - испуганно подумал Яманатка.
- Я абсолютно здоров! - резко сказал Огма, который прекрасно умел
читать чужие мысли. - А вот вы... оба... Расслабьтесь!!! Даю установку на
добро! На добро! Наш сеанс начался!!! На добро!
Но все испортил злокозненный Рекидал-Дак, в котором природное
любопытство победило не менее природную осторожность и который просто, но
совершенно невпопад спросил:
- На чье добро-то установка? - чем-то эта мысль его подспудно
волновала.
- На всеобщее... - растерянно ответил Огма.
- Это как же оно может быть всеобщим, если я свое добро никому
отдавать не собираюсь?
Тут наконец до Огмы дошло КТО это с ним препирается. Но и Рекидал-Дак
понял, что Огма понял...
Шипе-Топек и Яманатка долго молча смотрели им вслед, а потом Яманатка
сказал:
- Да ну их, всех... этих... экстрасенсов.
И Шипе-Топек не смог с ним не согласиться.
3. ПЛЮРАЛИЗМ
На высоком холме, выпирающем из синего тумана как прыщ на стыдном
месте, стоял Шипе-Топек с большим плакатом в руках. И плакат и Шипе-Топека
было хорошо видно из далека, но и вблизи тоже неплохо.
На плакате было написано:
"Д-А-Е-Ш-Ь!!!"
Первым на такой призыв естественно откликнулся Рекидал-Дак, но
сначала он решил уточнить:
- Что дают-то? И кто последний?
- В нашем пятимерном пространстве последних нет! - резонно возразил
ему, подоспевший и как всегда вовремя, Яманатка. - Все первые или в
крайнем случае вторые... особенно когда что-нибудь дают или даже только
собираются.
- Вот и хорошо! Тогда я - первый, - сказал Рекидал-Дак.
- Первый вот он, - кивнул Яманатка на Шипе-Топека.
- Тогда я, естественно, второй, - не стал спорить Рекидал-Дак.
- Ха! - сказал Яманатка.
- То есть? - спросил Рекидал-Дак.
- Я здесь с утра очередь занял, - доверительно уточнил Яманатка.
- А как же я? - спросил Рекидал-Дак.
- А ты будешь последним! - безжалостно "отрезал" Яманатка.
- Но ведь у нас последних нет!!! - удивился Рекидал-Дак.
- Теперь будут, - успокоил его Яманатка. - Ты будешь исключением.
- Не буду!!! - обрадовался вдруг Рекидал-Дак. - Вон Огма идет.
- Посторонись! - сказал Огма и встал сразу впереди Шипе-Топека.
- Мне кажется... - решительно начал Яманатка.
- Бывает, - философски откликнулся Огма.
- Тут Очередь! - многозначительно намекнул Рекидал-Дак.
- Я вижу это... по лицам, - успокоил его Огма.
- Я последний, - продолжил, не теряя надежды, прозрачные намеки
Рекидал-Дак.
- Сочувствую, - невозмутимо сказал Огма.
- Спасибо... Большое спасибо... - поник Рекидал-Дак.
Но Яманатка не собирался так просто сдаваться.
- Вы здесь не стояли!!! - выпалил он, немного подумал и неуверенно
добавил: - ВСЕ.
- Между прочим, - сказал Огма и окинул снисходительным взглядом и
Яманатку и Рекидал-Дака, отчего последний совершенно рассредоточился, но
не ушел, - мне, между прочим, положено без очереди.
- Ну если положено, тогда конечно, - смутился Яманатка, - ну почему
бы и не взять... Что же ему так и лежать, как положили?
- И вообще, вы должны быть мне благодарны, за то, что я здесь с вами
стою, - сурово объявил непоколебимый Огма, - а то намекну сейчас куда
следует, и то, за чем мы тут стоим, мне принесут "на дом", и вам здесь
стоять будет не за чем!
- Конечно незачем, - согласился Яманатка, - если все за чем стоим
тебе домой "оттарабанят".
- То-то! - усмехнулся Огма.
Но тут взвился Рекидал-Дак.
- Да что же это такое!!! - завопил он.
Яманатка, не зная, что конкретно он имеет ввиду, промолчал. А Огме
вообще было на все "с кисточкой", ему и так заранее уже было "положено".
- Нет, что твориться?!! - не унимался Рекидал-Дак и вдруг выпалил,
даже сконцентрировавшись от собственной наглости. - Когда я подошел, этого
с плакатом, тут вообще не было...
И все посмотрели на Шипе-Топека.
- Н-да! - сказал Огма.
- Ты посмотри какой... А с виду такой тихоня! - поддержал его
Яманатка.
- Может дадим ему разок по шее, и пусть идет себе?.. - спросил
Рекидал-Дак, понимая, что терять ему уже нечего.
- Можно и по шее, - согласился Яманатка.
- По рукам надо, - вспылил Огма, - чтобы другим не повадно было!
- Можно и по рукам, - не возражал Яманатка, а потом подумал и
радостно подытожил, - а лучше - и по шее, и по рукам!
И Шипе-Топека, с дружным и доброжелательным криком: "Ходят тут
всякие!!!" - спихнули с холма.
Некоторое время он еще двигался по инерции, пока не налетел на корни
Говорливого дерева Брысь.
- Ну вот, - сочувственно сказало дерево Брысь, - я же говорило, что
нужно было написать более крупными буквами.
И действительно, слова "взаимовежливость и культуру общения" под
призывом "Даешь!!!" можно было разобрать, только если очень внимательно
приглядишься.
- Говорило... говорило... тоже мне... радиоточка! - бурчал
Шипе-Топек, залезая на излюбленное место - под корни Говорливого дерева
Брысь. - Дать бы тебе по шее или по рукам, чтобы говорить под руки
перестало...
А про себя Шипе-Топек подумал:
"И все-таки плюрализм мнений - великая сила!"
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЛЕТО
4. ТВОРЕЦ
"Стояло жаркое лето, но оно стояло не долго, вскоре ему стоять
надоело и оно ушло. Наступила осень..."
Шипе-Топек погрыз ноготь седьмого пальца на левой ноге и задумался:
- Интересно, на что она могла наступить?
Шипе-Топек вновь с ожесточением погрыз ноготь седьмого пальца на
левой ноге, но уже с помощью другой головы и отложил в сторону уголек, а
исписанный лист добавил к пачке таких же листов, ранее принадлежавших
кустарнику семейства "Макулатурник неистребимый", а ныне ему - Шипе-Топеку
обыкновенному.
Впрочем... Это еще как посмотреть. Если честно взглянуть на себя со
стороны...
Шипе-Топек честно взглянул на себя со стороны, а потом не менее
честно с другой (естественно посредством второй головы) и почти уже пришел
к очень неординарному выводу, но все испортило Говорливое дерево Брысь.
- Ты чего это там притих? - подозрительно спросило дерево Брысь и
пошевелило корнями.
- Эй, поаккуратней там! - сердито крикнул Шипе-Топек, на которого
сверху посыпались увесистые комья земли.
Под корнями дерева Брысь в принципе было уютно, только само дерево
было уж очень беспокойным.
- Творю я!!! - поспешно выпалил Шипе-Топек, чтобы успокоить нервное
дерево, но добился совершенно противоположного.
- Я и само знаю, что ТВОРИШЬ, - рассерженно буркнуло дерево, - только
не разберу ЧТО?
И дерево попыталось поддеть Шипе-Топека корнем.
- Оставь меня в покое! - пискнул Шипе-Топек и поспешно выскочил
наружу, прихватив с собой драгоценные листки "Макулатурника
неистребимого". - Нет в этом мире места для истинного таланта!
- Ишь ты! - возмутилось дерево, - ему уже и мир наш не нравиться!
Шипе-Топек, зная коварный нрав дерева, отбежал подальше и с
независимым видом объявил:
- Нет пророка в своем Отечестве!
- Че-во? - развязно спросило дерево Брысь, чтобы скрыть собственную
растерянность и, собственное же, невежество.
- Да что с тобой разговаривать, - расхрабрился недосягаемый
Шипе-Топек. - Буратино, оно Буратино и есть!
Дерево в бессилии поскребло корнями землю и мрачно процедило:
- Мы с тобой еще побеседуем на эту тему... когда вернешься.
- И не надейся! - совсем разошелся Шипе-Топек, - меня ждет Большое
Будущее.
- Очень большое, - злорадно поддакнуло дерево.
- И даже больше! - не обращая внимания на иронию, уверенно сказал
Шипе-Топек и насвистывая в два голоса пошел куда глаза глядят.
Дерево посмотрело в ту сторону куда удалился Шипе-Топек. Сверху видно
было далеко, но никакого будущего видно не было. Дерево пожало ветвями и
проворчало:
- Вечно эти интеллектуалы напридумывают всякого, а ты потом
расхлебывай. И тебе же за это еще и по шее...
"Потом пришла зима, а осень уйти не успела. Да теперь наверное и не
могла, не уронив собственного достоинства. А ронять его, скорей всего, не
имела ни малейшего желания."
Шипе-Топек поставил точку и посмотрел вначале сам на себя, развернув
головы лицом к лицу, а потом на пухлую стопку исписанных листков
"Макулатурника неистребимого".
- Талант! - сказала правая голова Шипе-Топека.
- А как же, - подтвердила левая голова.
- Братья Стругацкие! - подобострастно поддакнули где-то совсем рядом.
Шипе-Топек скосил один глаз направо, второй налево, третьим глянул
вперед, а четвертым попытался посмотреть назад. Увидеть никого не увидел,
но ветер донес запах репеллента.
- Я всегда удивлялся, как можно творить с соавтором... - льстиво
прошелестел Рекидал-Дак, оставаясь невидимым, но явственно обоняемым. -
Это же и гонорар придется поделить поровну!
- Не поровну, а согласно трудовому участию! - неожиданно твердо
возразила правая голова Шипе-Топека.
- Как это не поровну?! - возмутилась обескуражено левая голова, никак
не ожидавшая такого предательства.
- А что же ты думал? - заняла непримиримую жизненную позицию правая
голова. - Уже давно пора переходить к нормальным рыночным отношениям.
- Куда это ты собрался? - спросил Яманатка, как всегда вовремя
оказавшийся в гуще событий.
- В Большую Литературу! - гордо объявил Шипе-Топек и снисходительно
усмехнулся.
- Как же, ждут там тебя!!! - прокричало невидимое издалека Говорливое
дерево Брысь.
- Что же ты можешь ей дать? - не обращая внимания на неэстетичные
выкрики оскорбленного дерева, сурово спросил Яманатка, как-будто сам уже
отдал Большой Литературе как минимум полжизни. - Или ты намерен только
брать гонорары?
- Ну почему гонорары... - обиделся Шипе-Топек, - гонорары тоже. Но я
могу и кое-что предложить! Свою самобытность, например.
Яманатка скептически окинул фигуру Шипе-Топека беглым взглядом, но
понял, что самобытности у него не отнимешь и выбросил главный козырь:
- А ну прочти что-нибудь из себя?!
- Пожалуйста, - сказал Шипе-Топек, пошелестел исписанными листками
"Макулатурника неистребимого" и встал в позу.
- Стоп! - сказал Яманатка, - я сяду, вдруг ты у нас такой
талантливый, что я не устою.
- Ты бы лучше лег, - посоветовал Шипе-Топек, сменил позу и начал:
- Каждый волен выбирать свой Путь. Свой Путь по Древу Судьбы. И
только сам Выбравший в ответе: приведет ли этот путь к Высокой и Желанной
Кроне или уведет в сторону по надломленной и засохшей ветви.
- Гениально! - прошептал Рекидал-Дак, который даже пахнуть стал
меньше.
- Мура!!! - со знанием дела сказал Яманатка.
- Тогда пойдем к Огме, - не выдержал Шипе-Топек, - он нас рассудит!
- Хорошо, - злорадно откликнулся Яманатка, - ты сам захотел, смотри
еще пожалеешь.
Шипе-Топек тут же пожалел, но было уже поздно - слово не воробей, и
он решил, что пожалеет себя еще раз, но чуть позже...
Огма был настроен благодушно. Приближалось новолуние, и он должен был
родиться заново, как птица феникс, но только не из пепла, а прямо так -
как есть.
- Знаю, знаю... - добродушно проворчал великий телепат и телекинезер.
- Шипе-Топеку опять неймется...
- Он несомненно Самородок! - осторожно намекнул Рекидал-Дак, стараясь
наладить с Огмой хоть какие-нибудь отношения.
- Самородок это - я! - скромно парировал Огма, и с ним нельзя было не
согласиться, так как в ближайшее новолуние он собирался подтвердить этот
тезис в очередной раз.
- Что у нас не может отыскаться еще один самородок? - неожиданно
вступился за Шипе-Топека Яманатка, которого однако больше беспокоило
реноме горячолюбимого пятимерного мира.
- Ну-ну! - скептично покачал своей псевдоголовой Огма, и Рекидал-Дак
невольно посочувствовал Яманатке.
- Ну может не у нас в пятимерном, может в Ином Мире? - попытался
загладить свою оплошность Яманатка.
- Ну-ну! - сказал Огма с подтекстом, и подтекст был таким, что
Яманатка окончательно смешался и невольно посочувствовал Рекидал-Даку.
- О чем вы можете спорить, если совершенно не знаете моего
творчества? - не выдержал Шипе-Топек, о котором в пылу дискуссии
определенно все позабыли.
- Ничто не ново под луной кроме меня, - сказал Огма, рискуя
спровоцировать новые прения.
- И все-таки, он - талант! - подлил масла в огонь Рекидал-Дак.
- А я в два счета докажу, что рожденный ползать творить не может! -
разъярился уязвленный Огма. - А ну, изобрази что-нибудь для примера.
Шипе-Топек сначала надулся, а потом махнул на все хвостом и сердито
продекламировал:
"Угрюмый ветер, поднатужив щеки
Наполнил жаждой наши паруса
И гонят нас воздушные потоки
В несовпадающие часовые пояса".
- Мрак! - сказал Яманатка подобострастно взирая на Огму.
- А по-моему, достаточно свежо, - робко вставил Рекидал-Дак.
- Очень свежо! - саркастически подтвердил Огма. - Так и дует из
каждой строчки. Да и вообще - полный отрыв от действительности. Вот когда
он у меня отыщет хотя бы один парус...
- Это образное выражение, - вяло возразил Шипе-Топек, чувствуя, что
ветер явно не в его пользу.
- Чушь! - отрезал Огма. - К тому же совершенно не понятно, что хотел
сказать автор.
- Я что хотел, то и сказал, - мрачно сказал Шипе-Топек.
- Значит надо было взглянуть на проблему шире или глубже, а может под
другим углом и обязательно проследить социальные корни...
- Я видел только корни Говорливого дерева Брысь, - растерянно
прошептал Шипе-Топек, - но специально за ними не следил.
- Вот видишь! С корнями у тебя явно не все в порядке.
- С какими корнями? Нет у меня никаких корней! - беспомощно залепетал
Шипе-Топек.
- Это и плохо!!! Талант без корней это... как интеллигент без шляпы!
- Огма зевнул и победно добавил, - вот когда я был в Ином Мире...
- Кстати, - перебил его Шипе-Топек, - в Ином Мире и не такое
печатают.
- Правильно. Чтобы тебя "печатали", надо жить в Ином Мире или хотя бы
побывать там и вернуться с неизгладимыми впечатлениями. - Огма снова
зевнул и невозмутимо закончил. - Как я, например. А лучше вообще родиться
заново, но перед этим на некоторое время умереть.
- Ну уж нет! - возмутился Шипе-Топек. - Я и так, как-нибудь признания
добьюсь.
- Ну-ну! - обидно поддакнул Огма.
- Талант в землю не зароешь! - опять вмешался осмелевший Рекидал-Дак.
- Еще как зароют, - успокоил его Яманатка.
- А я еще и так могу!!! - в отчаянии крикнул Шипе-Топек и набрав в
оба рта побольше воздуха, хором продекламировал:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя.
То как зверь она завоет,
То заплачет как и я!
- Абсолютно асоциальное стихотворение, - безжалостно сказал Огма. -
Подумаешь ценное наблюдение: буря кроет! А вот за что кроет? Почему крутя?
Из-за чего воет? Вот это был бы уже совершенно иной виток размышлений. А
стиль?! Сплошной штамп!!!
Шипе-Топек только судорожно сглотнул от переполнивших его чувств, а
тут еще на поляну выполз огромный и совершенно голодный Блек-Бокс. Времени
на раздумья не осталось, и Шипе-Топек, так и не успев подумать поспешно
швырнул в наползающий Блек-Бокс пачку исписанных листов "Макулатурника
неистребимого". Блек-Бокс "чавкнул" и "закрылся". Но Шипе-Топек все же не
понял, счастлив ли он, что так сравнительно легко отделался от
прожорливого Блек-Бокса или нет.
- Не горюй! Рукописи не горят, - успокоил друга Яманатка.
- Не горят-то может и не горят, - сказал вконец осмелевший
Рекидал-Дак, - а вот Блек-Бокс их наверняка переварит.
Только Огма ничего не сказал. Он уже начинал рождаться заново, и в
будущем его, по-видимому, ждала Слава. А Шипе-Топека... ждало только
Говорливое дерево Брысь.
- Ну что, пришел? - миролюбиво спросило дерево Брысь. - А как же
Большая Литература?
- Я пришел слишком рано, - мрачно буркнул Шипе-Топек и полез на
излюбленное место под корни Говорливого дерева Брысь, а про себя подумал:
"Ничего, теперь пусть они за мной побегают!"
Хотя в глубине души, он все-таки не был твердо уверен: кто и за кем
теперь будет бегать.
5. ВЕТЕР ПЕРЕМЕН
Говорливое дерево Брысь задумалось о Смысле Жизни, но все испортил
невесть откуда взявшийся многорукий Яманатка.
- Эй, аграрий! Сколько можно сидеть под корнями? Выходи дело есть, -
величаво сложив на груди часть рук интригующе прокричал Яманатка и
ковырнул ногой корень Говорливого дерева Брысь.
- Сам ты, - оскорбилось дерево Брысь, - штучка с ручкой!!!
- Ты чего? - опешил Яманатка, - я же не к тебе, а к Шипе-Топеку.
- Тем более, нечего вести себя столь э-э-э... не корректно.
- Как?
- А так. Скромнее надо быть!
- Еще скромнее?
Дерево Брысь презрительно фыркнуло и пожало ветвями.
- Может мне еще и постучаться надо было? - ехидно спросил Яманатка.
- Желательно. Причем, по возможности, еще до того как войдешь! - не
приняло иронии Говорливое дерево Брысь.
- Пожалуйста! - свирепо сказал Яманатка и с ожесточением постучал по
стволу. - Шипе-Топек, ты дома?
- Нет его, - строго сказало Говорливое дерево Брысь.
- Ну знаешь!!! - взвился Яманатка.
- Кому же знать, как не мне? - ухмыльнулось дерево Брысь.
- Короедов на тебя нет! - заголосил Яманатка.
- А мне и вас хватает, - скромно сказало Говорливое дерево Брысь и
демонстративно стало смотреть в другую сторону.
- Я ухожу! - с угрозой сказал Яманатка.
- Ой как напугал! - ответило дерево Брысь не оборачиваясь, и Яманатке
ничего не осталось как воплотить свою угрозу в жизнь.
Но, как только Яманатка ушел, прибежал взмыленный Шипе-Топек.
- Яманатка не пробегал? - выпалил Шипе-Топек едва отдышавшись.
- Как же, побежит он... - свысока ответило дерево Брысь.
- Еще как побежит! - со значением сказал Шипе-Топек и, очевидно для
большей убедительности, сам убежал.
- Ты не в курсе, чего это он так гасает? - спросил как всегда
незаметно подкравшийся Рекидал-Дак.
- За здоровьем решил следить, - окончательно разозлилось Говорливое
дерево Брысь. - От инфаркта бегает!
- Если так бегать будет, - злорадно хихикнул Рекидал-Дак, - то скоро
начнет его догонять.
- Зато тебе - это явно не грозит!
- Ну почему же... - вяло возразил Рекидал-Дак, но тут же исчез. Зато
объявился Огма, воспользовавшийся свой излюбленной телепортацией.
- Рекидал-Дак? - деловито осведомился Огма, подозрительно
принюхиваясь.
Пока Говорливое дерево Брысь раздумывало, чтобы ответить
позаковыристей, Огма сказал: "Ага!" - так как успел прочитать все мысли
дерева Брысь и снова телепортировал.
"Э-э-х!!!" - подумало Говорливое дерево Брысь, но тут вновь прибыл
Яманатка.
- А Шипе-Топека опять уже нет! - радостно сообщило Говорливое дерево
Брысь.
- Вольному - воля, - буркнул Яманатка, - а мне нужен Огма.
- Огмы уже тоже пока еще нет, в общем... и в частности!
- Яманатка удивленно глянул на заговаривающееся Говорливое дерево и с
достоинством удалился. Но тут же откуда-то вынырнул Рекидал-Дак, несмотря
на газообразную консистенцию конституции, больше похожий на взмыленного
"Прыгунца Голосистого".
- Огма?! - выдохнул Рекидал-Дак.
- Тебя ищет, - сердито проворчало дерево Брысь, которое никак не
могло сосредоточиться.
- Ага!!! - сказал Рекидал-Дак и растаял.
"Однако, с годами они становятся похожи, как две кильки, одного
посола", - философски подумало дерево Брысь и стало глядеть вдаль. Вдали
показался Шипе-Топек.
- Огмы, Рекидал-Дака, Шипе-Топека и Яманатки - нет! - на всякий
случай сказало дерево Брысь.
- Шипе-Топек - это я! - сказал Шипе-Топек.
- Подумаешь! - пренебрежительно откликнулось Говорливое дерево Брысь.
Шипе-Топек подумал и начал было уже сомневаться, но тут мимо пробежал
Яманатка за которым летел Рекидал-Дак, за которым по пятам телепортировал
Огма... И Шипе-Топек тоже побежал.
Говорливое дерево Брысь вновь осталось одно и наконец смогло таки
сосредоточиться на своих невеселых мыслях:
- Конечно, подвижный образ жизни позволяет многое увидеть, но
осмыслить - никогда! Для того, чтобы понять - надо прорасти в проблему
корнями!!! - подумало Говорливое дерево Брысь и запустило корни поглубже:
мало ли какие еще вызревают проблемы.
Нужно постоянно и ко всему быть готовым!
6. ПЕРЕСТРОЙКА
"Трехразовое питание - это моя слабость." - мучительно подумал
Шипе-Топек, пытаясь усилием воли вызвать у себя отвращение к еде.
Яманатка, по-видимому, тоже проголодался, это хорошо было заметно по тому,
какие выразительные взгляды он бросал на кору Говорливого дерева Брысь, а
временами и на Шипе-Топека. Огма дремал, так, по его мнению, меньше
расходовалось калорий. Что и когда ел Рекидал-Дак, всегда понять было не
возможно, но и он как-то странно поигрывал молекулами репеллента. Только
Говорливому дереву Брысь все было нипочем с его крепкими и длинными, хотя
и абсолютно асоциальными, корнями.
Ну а у Шипе-Топека от тоскливого ощущения вакуума в желудке, глаза
стали круглыми-круглыми, как будто он увидел, что Говорливое дерево Брысь
- зацвело и собирается плодоносить. От этого все вокруг воспринималось
как-то особенно светло, но не радостно.
- Однако, Учение - Свет! - весомо, но вяло сказал Огма.
- Тот или Этот? - так же вяло уточнил Рекидал-Дак, но Огма так на
него посмотрел, что Рекидал-Дак понял: этого точно, не знает никто.
- Учение - свет, - нудно "гудел" Огма, - а знания - сила.
- Да, сильным быть хорошо, - вздохнул Яманатка.
- Умным быть хорошо! - неожиданно отозвался Шипе-Топек.
- А ты откуда знаешь? - искренне удивилось Говорливое дерево Брысь.
- Твои деревянные шуточки начинают меня раздражать! - огрызнулся
Шипе-Топек. - Тоже мне, араукария, а само вечно своими корнями под ногами
путаешься!
- Чьи имею, теми и путаюсь!
- Я и говорю: сорняк он и есть сорняк.
- А ты... - "вспыхнуло" дерево, - ты знаешь кто?
- Я - Шипе-Топек! - уверенно сказал Шипе-Топек.
- Расист ты, а не Шипе-Топек!!! - вконец разъярилось дерево Брысь, -
думаешь если ты - рептилия, то находишься на более высокой ступени
эволюции? Дудки! Огма вон тоже древовидный, а интеллект - о-го-го!!!
- Чем богаты, тем и рады, - скромно сказал Огма, чем однако сразил
всех ибо такое с ним случалось не часто.
- Вот видишь!!! - воскликнуло Говорливое дерево Брысь, не уточняя
куда именно надо смотреть. - И Рекидал-Дак! Хотя и аморфный, но тоже не
лаптем ест... когда есть что есть.
- Я не умный, я - хитрый, - тихо сказал Рекидал-Дак, мучительно
сглатывая.
- Нет, скажи мне, ты кто такой? - не унималось расходившееся
Говорливое дерево Брысь, тыча в Шипе-Топека корнем похожим на сувенирный
штопор.
- Шипе-Топек я, - растерянно буркнул Шипе-Топек.
- Квартирант ты - без прописки, а не Шипе-Топек, - безжалостно
отрубило дерево Брысь.
- Ах так!!! - сказал Шипе-Топек, - тогда я разрываю наш опостылевший
симбиоз!
- Нет вы только послушайте его! - патетично вскинуло ветви Говорливое
дерево Брысь. - Симбиоз!!! Симбиоз предполагает равное партнерство, а от
тебя пользы как от Блек Бокса.
- Зато и вреда тоже никакого.
- Наличие отсутствия - действительно иногда уже польза, - сурово
заметил Огма.
- Вот и пусть отсутствует отсюда подобру-поздорову!
- Я подамся в Скитания! - с угрозой мрачно заявил Шипе-Топек.
- Ну и пожалуйста! - выкрикнуло Говорливое дерево Брысь, чувствуя,
что начинает терять чувство меры. - Свято место пусто не бывает! Я вот
Рекидал-Дака пущу.
- Нет, - сказал Рекидал-Дак, - я к тебе не пойду. У тебя все корни
как-то умудряются выходить на север, а я тепло люблю - тогда во мне
молекулы веселей играют.
- Я к тебе пойду! - вдруг объявил Яманатка. - У меня постоянно руки
чешутся. Я буду их о твои корни чесать.
- Предатель!!! - прошипел Шипе-Топек. - Тебе только бы к рукам все
прибрать. Шива рукастая!
- Шива - он, - сказал Огма.
- Я ему сочувствую, но ничем помочь не могу! - свирепо съязвил
Шипе-Топек.
- Нет, ты зачем меня обозвал? - глухо буркнул Яманатка, разглядывая
три пары своих многозначительных кулаков.
- А ты зачем норовишь занять мою жилплощадь? - резонно возразил
слегка остывший Шипе-Топек.
- Дружба - дружбой, а квартирный вопрос врозь! - противным голосом
сказал Рекидал-Дак.
- Ты же съезжаешь... - раздосадовано проворчал Яманатка.
- А вы все только этого и ждете!
- Я жду 2000 года, - отрешенно вставил Рекидал-Дак.
- Ха! - сказал Шипе-Топек.
- Ну если не съезжаешь, будем жить вместе, - сдался Яманатка.
- Я свои корни в коммуналку превращать не позволю!!! - испуганно
пискнуло Говорливое дерево Брысь.
- Не в коммуналку, а в образцовое социалистическое общежитие! -
свирепо огрызнулся Яманатка.
- Все равно тараканы наползут! - Говорливое дерево Брысь даже
передернулось от отвращения и тут же начало подлизываться к Шипе-Топеку. -
Ты Шипе-Топек, если подашься в скитания, я жилплощадь за тобой забронирую,
как за военнослужащим.
- С вами подашься... - мрачно сказал Шипе-Топек.
Но тут подал голос Огма, путем глубоких раздумий пришедший к
нетривиальному выводу:
- Умным быть хорошо, а сытым, иногда даже лучше!
И все сразу как-то перестроились. Мысли потекли в едином русле,
единым порывом. Теперь это был уже коллектив, объединенный единой целью. А
коллектив это сила! Ну, а сила есть... то остальные вопросы как-то
отпадают сами собой. К сожалению до сих пор это слишком часто еще
случается в Пятимерном Мире.
Так было, есть и по видимому будет, особенно если будет что есть, а
кому всегда и так найдется.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОСЕНЬ
7. ЗАКОНЫ ПЯТИМЕРНОГО МИРА
"Странные законы правят у нас в Пятимерном Мире..." - неторопливо
размышлял Шипе-Топек, лежа на излюбленном месте под корнями Говорливого
дерева Брысь. - Во всем отмечается определенная нестабильность. Все течет,
все изменяется. Нельзя два раза войти в одну и туже реку. Один раз еще
можно, но второй - дудки!!! Только соберешься, а реки-то и нету. Огма это
явление называет инфекционным дефицитом, а я так думаю: где-то она, река
то есть, течет себе преспокойно, только в каком-нибудь Ином, может быть
Шестом или Седьмом, измерении..."
- Ты бы, чем свои бока отлеживать, лучше мои корни окучил, -
варварски ворвалось в размеренный ритм размышлений Говорливое дерево
Брысь. - А то переведу тебя на самоокупаемость - сразу узнаешь что по чем.
- Правильно! - поддержал Говорливое дерево Брысь многорукий Яманатка,
по причине многорукости автоматически причислявший себя к пролетариям. Но
в ответ на многочисленные дружеские предложения приложить к чему-нибудь
руки (в виду вечных жалоб, что якобы эти руки так и чешутся) почему-то
вечно отвечающий, что он - Яманатка, рукоприкладством не занимается, не
занимался и нет такой силы, которая бы его Яманатку заниматься заставит.
- Каждый хорош на своем месте! - с достоинством ответил из-под корней
Шипе-Топек. - Хотя конечно, не место красит...
- Ах вот как?! - возмутилось Говорливое дерево Брысь. - Опять значит
место виновато. Тогда не обессудьте, если оно вдруг станет вакантным.
- Снова конфронтация на почве межнациональных разногласий? - нервно
поинтересовался миролюбивый Рекидал-Дак, как всегда присутствующий, но как
всегда только отчасти. - Неужели нельзя прийти к какому-нибудь разумному
компромиссу? Организовать консорциум или концессию...
- Тут возможно только что-то одно: либо разумному, либо
какому-нибудь, - уверенно заявил Яманатка и ковырнул корень Говорливого
дерева Брысь.
- Не трожь! - буркнуло Говорливое дерево Брысь раздраженно. -
Во-первых щекотно, а во-вторых меня Огма и так уже занес в Красную Книгу
под вторым номером.
- А первый кто? - спросил Яманатка.
- Огма естественно, кого же он мог еще вписать! - удивилось
Говорливое дерево Брысь.
- Компромисс?!! - завопил из-под корней Говорливого дерева Брысь
Шипе-Топек. - Компромисс!!! Вечный Компромисс - извечная беда всей
интеллигенции. А вот пру раз бы да вам всем... объяснить... доходчиво.
Концессией по консорциуму!
- Ага, как же, - хмыкнул Рекидал-Дак, - нельзя - у нас демократия. Мы
можем только поставить вопрос на голосование!
- Ну и что? - спросило Говорливое дерево Брысь.
- А ничего, - ответил беззаботно Рекидал-Дак. - Так и будет стоять
пока не созреет.
- Ну почему же только поставить? - по хозяйски вмешался Огма. - Мы
можем его: обсудить, развить, углубить, обосновать, отклонить и похоронить
окончательно.
- И это все? - удивилось Говорливое дерево Брысь.
- А чего бы ты еще хотело? - удивился в ответ Огма.
- Ну, я знаю... - промямлило дерево Брысь.
- Оно хотело, чтобы я ему корни окучивал, - подал из-под корней
недовольный голос Шипе-Топек.
- А ты чего хочешь? - спросил Огма.
- Покоя!!! - крикнул Шипе-Топек.
- Покой нам только снится! - ехидно вставил Рекидал-Дак, боязливо
поглядывая на Огму.
- Покоя хочу, - развил свою мысль Шипе-Топек, - подумать хочу и
понять!
- Вкалывать надо! - сурово изрек Яманатка, пряча все свои руки за
спину. - Вкалывать, вкалывать и вкалывать! Тогда в оставшееся время ты
ничего уже хотеть не будешь. Даже покоя.
- И вечный бой!!! - начал Рекидал-Дак, но Огма только глянул на него,
и Рекидал-Дак сразу решил, что сказал уже достаточно.
Шипе-Топек на мгновение вынырнул из-под корней, окинул Яманатку
саркастическим взглядом и с достоинством молча нырнул обратно.
- Ну хорошо, корни вы не хотите окучивать! - разъярилось Говорливое
дерево Брысь. - Привыкли Пищевой Коллоид из Иных Миров импортировать, так
теперь вы хотите, чтобы вам его подавали на блюдечке?!!
- С голубой каемочкой? - спросил Рекидал-Дак.
- Нет. На простом - летающем! - рявкнуло Говорливое дерево Брысь.
- Я, между прочим, заслужил, - огрызнулся Яманатка. - А Огме и вовсе
- положено!
- Конечно!!! - заголосил из-под корней Шипе-Топек. - А интеллигенция
мало того, что все время должна размышлять о Светлом Грядущем, так еще и
Пищевой Коллоид должна сама себе добывать...
- Надо поставить вопрос... - осторожно вклинился Рекидал-Дак, не
совсем четко представлявший к какой категории примкнуть.
- Будем думать! - сурово рубанул Огма, не уточняя однако о чем и
когда.
- Чего тут думать! - рыкнул Яманатка. - Я бастую!!!
- Ха-ха-ха, - сказал Шипе-Топек. - Это я в душе смеюсь над вами
всеми.
- Хорошо смеется тот... - начал Рекидал-Дак, но понял что Пора и
эмигрировал. От греха подальше.
- Ладно, - устало сказало Говорливое дерево Брысь. - Не окучивайте. И
даже наоборот! Но я выдержу. У природы большой запас прочности, а у меня
корни, в отличие от вас всех, все таки есть. Но вы? И голов у вас по 1
целой и 25 тысячной на каждого и рук в среднем по три...
- Да брось ты... - смущенно пробормотал Шипе-Топек вылезая из-под
корней. - Окучу я все что нужно.
- Мы что? Мы пролетарии завсегда! - промычал Яманатка усиленно
разглядывая свои три пары рук.
- Да уж! - сказал Огма. - Тут вот Коллоид поступить должен, так я
того... я принесу что ли?
- Только поживей! - еще не совсем остыло Говорливое дерево Брысь, -
созрело тут у меня что-то. Плод вроде... Угощать буду.
И все опять перестроились. В который уже раз... И даже Рекидал-Дак
вернулся. И...
Но это уже совсем другая история, которая возможно...
Я все таки надеюсь - что пока, еще возможна. Еще надеюсь.
Пока...
8. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ
- Шипе-Топеки приходят и уходят, а в интеллектуальном смысле
потенциал цивилизации остается неизменным, - задумчиво сказало Говорливое
дерево Брысь и пошевелило корнями. Под корнями сидел Шипе-Топек и
вызывающе упорно молчал.
- Им, Шипе-Топекам, вечно на месте не сидится! - несколько невпопад
буркнул грубоватый Яманатка, живописно сплетая на животе три пары своих
беспокойных рук.
Шипе-Топек молчал и из-под корней не показывался.
- На самом деле, Шипе-Топекам все равно: отсиживаться ли под корнями
или шастать где нибудь бестолку, лишь бы не принимать участие в
общественно полезных мероприятиях, - проворчал Огма и задумчиво посмотрел
на Рекидал-Дака.
- Я - за! - на всякий случай сказал Рекидал-Дак, подумал и перестроил
молекулы репеллента, вклиненные в его газообразную структуру.
Шипе-Топек молчал.
- Я даже больше скажу, - постепенно распаляясь выкрикнуло Говорливое
дерево Брысь. - В нашем Пятимерном Мире от этих шипе-топеков...
Шипе-Топек молчал.
- Да уж! - сказал Огма.
- А я - против! - неожиданно брякнул Рекидал-Дак, но Огма только
глянул на него, и Рекидал-Дак сразу заюлил:
- Я что, я - ничего, я так... в порядке плюрализма.
- Ну-ну, - сказал Огма, и Рекидал-Дак начал потихоньку
рассредотачиваться. Но тут оживился Яманатка:
- Кстати, о плюрализме! Прохожу я давеча мимо Барьера, и тут вдруг с
той стороны в меня кто-то как плю...
Огма медленно перевел свирепый взгляд на Яманатку. Яманатка сбился,
замолк, а потом с независимым видом стал глядеть в пространство.
А Шипе-Топек молчал.
- Умер он там, что ли? - раздраженно поинтересовалось Говорливое
дерево Брысь.
- Вроде не обещал, - неуверенно пробормотал Огма.
- От этих интеллигентов никогда не знаешь чего ожидать, - проворчал
Яманатка, все еще пристально глядя в пространство. - Толи дело мы -
пролетарии! - и Яманатка демонстративно зевнул, а потом поскреб под каждой
мышкой тремя руками одновременно.
- Шипе-Топек, он Шипе-Топек и есть, - осторожно сказал Рекидал-Дак,
ни на что особенно не надеясь.
Но Шипе-Топек молчал.
- Между прочим, с его стороны это просто хамство - отвечать на
дружескую критику двусмысленным молчанием! - вконец взбеленилось
Говорливое дерево Брысь.
- Когда я был в его возрасте - я себе такого не позволял никогда, -
со свойственной ему скромностью заметил Огма.
- А когда ты был в его возрасте? - заинтересовался Яманатка.
- Точно не помню, но наверное был, - проворчал Огма и при этом опять
посмотрел на Рекидал-Дака.
- Я воздержался, - на всякий случай сказал Рекидал-Дак, но очевидно
снова не угадал и по этому стал поспешно рассредотачиваться.
- А жаль что не помню, - тем временем продолжил Огма, и взор его
затуманился, а псевдоголова слегка поникла, - наверняка времечко было... И
я - молодой и красивый (в этот момент Рекидал-Дак с сомнением покачал
головой, но так как уже почти совсем успел рассредоточиться, Огма эти
сомнения не зафиксировал). Конечно же скромный, (тут даже Яманатка
крякнул), но и тогда уже выделяющийся среди любого ограниченного
контингента своим недюжинным интеллектом. Как и сейчас, впрочем!
- Это ты кого, конкретно, имеешь в виду?! - свирепо уперев ветви в
ствол, осведомилось Говорливое дерево Брысь.
- А нас! - беззаботно откликнулся Яманатка, не переставая при этом
почесываться.
- Нет пусть прямо скажет, в лицо! - не унималось дерево Брысь.
- Вас и имею, - неохотно буркнул Огма.
- Ага, - сказало Говорливое дерево Брысь, внезапно успокаиваясь.
- Я лучше пойду! - поспешно выпалил Рекидал-Дак, но так как уже и так
достаточно рассредоточился, на него никто не обратил никакого внимания.
- Кстати, - оживился Яманатка, - мне тоже пора!
- Да и мне пора, - сказал Огма, стараясь ни на кого конкретно не
глядеть.
- Я бы первым ушло! - саркастически поддакнуло Говорливое дерево
Брысь. - Да вот Шипе-Топека жалко не на кого оставить. А с вами, он же
пропадет окончательно.
И все кроме дерева Брысь ушли, а Шипе-Топек так ничего и не сказал.
- Шипе-Топек, ты что, спишь там что ли? - жалобным голосом прохныкало
Говорливое дерево Брысь.
- С вами поспишь! - наконец подал голос из-под корней Шипе-Топек.
- Уффф!!! - облегченно вздохнуло Говорливое дерево Брысь. - Хорошо
хоть живой.
- Живой-то живой, только разве это жизнь? - раздраженно сказал
Шипе-Топек вылезая из-под корней. Он посмотрел левой головой направо,
правой налево, потом ожесточенно хором плюнул и полез обратно под корни.
"Другой бы спорил, а я промолчу", - мрачно подумало Говорливое дерево
Брысь и захотело было тоже плюнуть, но вовремя вспомнило, что не чем. -
"Хорошо Шипе-Топеку - раз и под корни, а тут торчи как... На радость всем
ветрам. Но и в таком положении, есть своя неизъяснимая прелесть!"
И дерево гордо продолжало торчать! И лишь порой накатывала грусть, и
дереву Брысь начинало казаться, что во всем Пятимерном Мире, только оно
одно находится на своем боевом посту, а все остальные благополучно спят
под корнями. Но потом, дереву начинало казаться, что то что ему показалось
это только кажется, а на самом деле должно казаться совсем иное, которое
тоже может кажется, а может в конце концов и нет!
Ну разве можно понять логику Пятимерного Мира?!!
9. К БАРЬЕРУ!
- Занято! - сказал Шипе-Топек из-под корне Говорливого дерева Брысь,
но наружу не вылез.
- Больно нужна мне твоя малолитражная конура, - фыркнул Яманатка и с
независимым видом сложил на груди свои знаменитые руки. - Меня Огма на
учет поставил - на кооператив, с видом на Барьер.
- Было бы на что смотреть, - оскорбленно буркнуло Говорливое дерево
Брысь. - Не слушай его Шипе-Топек - это он от зависти.
- Что я Рекидал-Дак какой, - возразил Яманатка и саркастически
хмыкнул.
- Конечно! Чуть где что - сразу: Рекидал-Дак, Рекидал-Дак... -
забубнил Рекидал-Дак, который давно уже подслушивал пользуясь
невидимостью, ка всегда забывая о благоухающих молекулах репеллента.
- А разных газообразных вообще не спрашивают! - по пролетарски прямо
отрубил Яманатка.
- Тоже мне, нашелся монокристалл, - огрызнулся Рекидал-Дак, но тут
прибыл Огма, и Рекидал-Дак срочно сделал вид, как-будто, он только что
вышел, хотя на самом деле, уходить пока никуда не собирался.
Огма подозрительно принюхался, потом проковылял прямо к корням
Говорливого дерева Брысь и бесцеремонно заглянул во внутрь.
- Шипе-Топек не принимает! - на всякий случай сказало Говорливое
дерево Брысь.
- И давно это с ним? - спросил Огма.
- Что давно? - прикинулось Говорливое дерево Брысь совсем простым
деревом, из хорошего семейства - широколиственных, но умеренно узких в
интеллектуальном смысле.
- Ну это, - сказал Огма, потом подумал немного и уточнил:
- Как его... Давно спрашиваю... завязал?
- Что завязал? - продолжало прикидываться Говорливое дерево Брысь.
Огма задумчиво, но пристально посмотрел на не в меру говорливое
дерево, словно собирался повеситься на его ветвях и искал сук поудобней,
но так ничего и не ответил.
- Может, Гордиев узел? - робко подсказал, на миг сконцентрировавшийся
Рекидал-Дак, который в нарождающейся дискуссии забыл, что он якобы вышел,
но тут же, только глянув на Огму, вспомнил и пожалел, что как всегда
выбрал неверную стратегию.
- Морской наверное? - встрепенулся Яманатка.
Шипе-Топек вылез из-под корней, молча, но с подтекстом покачал
головой и полез обратно.
- Узлы бывают разные, - глубокомысленно заметило дерево Брысь, глядя
в ту часть Шипе-Топека, что еще не успела скрыться под корнями. - И есть
время вязать узлы, а есть и развязывать.
- Вяжут лыко, - возразил Яманатка.
- Лыко, как раз не вяжут! - не удержался опять Рекидал-Дак. - Лыко -
дерут!!!
- Дерут три шкуры, - мрачно сказал Огма со значением и при этом
посмотрел на Рекидал-Дака.
- Шкуру спасают! - поспешно выпалил Рекидал-Дак, - потому, что своя
шкура...
- Шкуру делят! - опять возразил Яманатка, что-то на него сегодня
нашло этакое. - Но сначала, все таки, наверняка, отнимают.
- Предлагаю вынести этот вопрос на комиссию! - запальчиво предложило
Говорливое дерево Брысь. - И всесторонне его обсоса... обсудить, то есть.
- Лучше вообще вынести, - хмыкнул Огма, - как сор из избы...
- Правильно, - поддакнул не с того не с сего Яманатка, - комиссовать
его, и дело с концом!
Из-под корней опять вылез Шипе-Топек, окинул всех заинтересованным
взглядом, зачем-то постучал по стволу Говорливого дерева Брысь и полез
обратно под корни.
- А я предлагаю поставить вопрос на голосование, - неожиданно
брякнул, так и не ушедший Рекидал-Дак.
- Лучше на попа! - опять "лег на прежний курс" "противоречивый"
Яманатка.
- Где же мы его достанем в нашем-то Пятимерном Мире? - растерялся
Рекидал-Дак.
- Или нет?! - Яманатка так разошелся, что стал уже противоречить сам
себе. - Нет! Я думаю все таки - ребром.
- Чего уж там, - буркнул Огма, - давай сразу берцовой костью.
- В горле? - наивно спросил Рекидал-Дак.
- В... Впрочем, туда, по-моему, только перья вставляют! - мрачно
сказал Огма, и Рекидал-Дак почувствовал, что дискуссия подходит к
логической развязке.
- Ну я пошел, - вяло промямлил Рекидал-Дак.
- Куда это ты пойдешь? - вдруг совершенно нормальным голосом спросил
Огма.
- Ну, я знаю...
- В том-то и беда, что мы все не зная куда, идем и идем, идем и
идем...
- Но...
- И впереди, стопроцентно нас ждет один только Блек Бокс...
- А зачем нам два Блек Бокса? - напрочь разрушил поэтический настрой
неугомонный Яманатка.
Но Огма только покачал своей псевдоголовой и вздохнул, но так, что
все равно Яманатке неожиданно захотелось рассредоточиться, как это иногда
позволял посреди разговора малоучтивый, но долгоживущий Рекидал-Дак.
Из-под корней вылез Шипе-Топек, пессимистически плюнул себе под ноги
и сказал:
- И все таки жизнь - прекрасна!
"Разве это жизнь?" - угрюмо подумало Говорливое дерево Брысь, но в
слух ничего не сказало.
- А не рвануть ли нам к Барьеру? - вдруг дурным голосом завопил
сконцентрировавшийся Рекидал-Дак. - Развеемся?!!
- Нам пролетариям глубоко... - начал было Яманатка, но Огма только
глянул на него и Яманатка тут же затряс головой будто его обуяла "Собачья
Старость".
- К Барьеру! - рявкнула правая голова Шипе-Топека, а левая
поддакнула:
- А то развели здесь... парламент... Говорилки пятимерные...
Говорливое дерево Брысь долго смотрело им вслед, но так на сей раз
ничего и не сказало, хотя про себя, наверняка, подумало. Но то, что
подумало оставило при себе. Ведь у каждого в принципе есть хотя бы одна,
пусть даже псевдоголова, вот пусть каждый и думает своей головой, про
себя, про других и про все остальное прочее...
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЗИМА
10. АВОСЬ!!!
Шел снег, а Говорливое дерево Брысь одиноко стояло, угрюмо покачивая
ветвями, на своем обычном месте, - незыблемое, как неуклонный рост
народного благосостояния.
"Зима!" - думало Говорливое дерево Брысь. - "Крестьянин, торжествуя,
по первопутку дует в магазин!!! Пятимерный стих! Верно подмечено.
Наверняка Шипе-Топек написал: он у нас глазастый. Две головы, четыре глаза
и вечное чувство голода - тут, волей - не волей, все на лету хватать
будешь..."
Дерево помахало ветвями, так как отчаянно мерзло ибо имело вид - слоя
населения со средним достатком, после очередного упорядочения цен по
просьбе неугомонных трудящихся. То есть, было абсолютно голым.
"Эх", - думало дерево Брысь. - "Отловить хотя бы одного и в глаза ему
посмотреть, бесстыжие!"
Дерево Брысь, конечно, имело в виду не трудящихся, а Огму и
Рекидал-Дака, ну и отчасти - Шипе-Топека, но только отчасти.
Холода подкрались неожиданно, по крайней мере для Говорливого дерева
Брысь, но оказалось, что не Некоторые успели заранее позаботиться,
естественно о себе.
Как только пошел первый снег, этот паршивец Рекидал-Дак, вдруг
вспомнил, что у него по Ту Сторону Барьера (и когда только успел?)
оказывается есть родственники, а по эту, его с тех пор только и видели.
Яманатка так и сказал:
- Видал я вашего Рекидал-Дака!
На что Огма, только покачал своей псевдоголовой, а затем раздобыл
себе псевдонаучную командировку, сроком на две жизни и рванул в Иной Мир,
- изучать, как он сам сказал: "Ихний отсталый духовный уровень". На что
Яманатка, опять же, сказал:
- Видал я ихний уровень! У них там даже Блек Боксов нет. А у нас?
Куда не плюнь - попадешь или в Блек Бокс или в Шипе-Топека.
И Яманатка плюнул, но Шипе-Топека не попал, а Шипе-Топек все равно
обиделся и полез под корни Говорливого дерева Брысь брюзгливо бурча:
- Черт с вами! Интеллигенция вам не нужна, - живите как МОГЕТЕ. А я -
впадаю в спячку, на весь период похолодания. Ну, а там поглядим, может и
вообще не проснусь! Будете потом меня искусственно выводить или даже из
Иных Миров импортировать...
- Видал я эту... вашу... интеллигенцию! - сказал Яманатка.
"Эээээх!" - подумало Говорливое дерево Брысь.
А снег все шел...
"И чего ему на месте не сидится?" - Говорливое дерево Брысь окинуло
взглядом Белое Безмолвие расстилавшееся вокруг, - на снегу отчетливо
выделялись одни только хаотично разбросанные Блек Боксы, да Яманатка
печально сидел у Барьера периодически почесывая в затылке. Ни у Яманатки,
ни у Говорливого дерева Брысь родственников за Барьером не было.
"ЭХ!" - подумало Говорливое дерево Брысь. - "Врезать что ли дуба,
всем на зло или все же подождать до весны?"
Под корнями Говорливого дерева Брысь обиженно храпел Шипе-Топек.
"Э-э-э-э-х!!!" - еще раз подумало Говорливое дерево Брысь, но решило
все таки подождать до весны. Чем черт не шутит, авось и в Пятимерном Мире
когда нибудь снова наступит Весна. Хотя, чего только не бывает в Этом
Пятимерном Мире, может как раз Весны и не бывает...
Но ведь была же? Авось...
Авось?
АВОСЬ!!!
11. ПЕРВЫЙ СОН ШИПЕ-ТОПЕКА
Шипе-Топек безмятежно спал, уютно устроившись под корнями Говорливого
дерева Брысь, и ему, то есть Шипе-Топеку снилось Изобилие.
Что снилось Говорливому дереву Брысь, Шипе-Топек конечно не знал,
потому, что дерево свои сны не афишировало и спало сугубо интимно, то есть
совершенно одно и никого в свои сны не посвящало. Шипе-Топека под корнями,
дерево в расчет никогда не брало, а Шипе-Топек, тем временем, спал под
корнями, и ему продолжало навязчиво сниться Изобилие, которое почему-то
принимало обличье Яманатки и то и дело громко выкрикивало:
- Перестройка! Перестройка! Пере... - Но так, будто и само уже в это
слабо верило, а все равно продолжало орать и размахивать многочисленными
руками.
"Что-то тут не так..." - подумал во сне Шипе-Топек, а Яманатка,
который олицетворял это странное Изобилие, игриво подмигнул единственным
глазом и вдруг показал язык, чего ничего не олицетворявший Яманатка
никогда себе ранее не позволял.
Потом Шипе-Топеку приснились: Рыночная Экономика и Уровень Жизни,
причем в одном лице. Лицо это, было ну точь-в-точь как у Рекидал-Дака, но
только под этим лицом, было второе лицо - лицом напоминающее Огму. Все эти
лица были столь расплывчаты и газообразны, что от общего лица за версту
разило, то ли простым надувательством, то ли все таки репеллентом,
явственно ощутимым на уровне экстрасенсорного восприятия.
"Где-то, что-то, как-то..." - подумал во сне Шипе-Топек.
Потом Шипе-Топеку приснилось Говорливое дерево Брысь, которое ничего
не олицетворяло, но тем ни менее, почему-то все время требовало каких-то
Особых Полномочий.
"Да, уж!" - подумал во сне Шипе-Топек. И, наконец, Шипе-Топеку
приснился Маленький Такой Шипе-Топек, который одиноко стоял посреди
заснеженной пустыни, как бюст, установленный на родине четырежды героя, а
вокруг роились голодные Блек-Боксы, оказывающие тлетворное влияние на
моральный облик и тонкую душевную организацию Шипе-Топеков. Ну, а все это
безобразие, вместе взятое, было обнесено могучим Барьером.
- Кто с серпом к нам придет, - кричал снящийся Шипе-Топек и жестами
показывал, что дальше будет...
"Полный консорциум!" - подумал спящий Шипе-Топек и решил все таки -
пока не просыпаться!
12. ТРЕТИЙ СОН ШИПЕ-ТОПЕКА
Шипе-Топек все еще спал под корнями и снился Шипе-Топеку большой,
мрачного вида, Блек Бокс, на боку которого от руки белой краской было
написано:
"ВХОД ПЛАТНЫЙ! ИНВАЛИДЫ УМСТВЕННОГО ТРУДА И ЖЕРТВЫ ПЛЮРАЛИЗМА
ОБСЛУЖИВАЮТСЯ ВНЕ ОЧЕРЕДИ И ЗА РУБЛИ, НО ПО ОБЪЕМУ УСЛУГ КАК ЗА СКВ."
"К чему бы это?" - недоумевал во сне Шипе-Топек, но тут же
Шипе-Топеку приснилось Говорливое дерево Брысь, которое укоризненно качало
ветвями, как бы говоря: "Шипе-Топеки приходят и уходят", - но при этом
явно подразумевая: "А дураков в Этом Мире меньше не становится!"
Хотя во сне, Шипе-Топеку было все таки не совсем ясно, кому,
конкретно, адресуются мысли Говорливого дерева Брысь, тем более, что
снился Шипе-Топеку уже Яманатка. Яманатка ничего не говорил, да и не
думал, в прочем, как и вне сна, хотя, как раз в этом сне, Яманатка был
заявлен как Некто из Народа. Собственно поэтому в каждой руке Яманатка и
держал по транспаранту, на каждом из которых было написано:
"А НУ ВАС, ВСЕХ!!!"
И так, естественно, - шесть раз подряд.
Рекидал-Дак Шипе-Топеку сниться в этот раз отказался наотрез, а от
Огмы снились длинные теплые письма, с легким ностальгическим оттенком
между строк. В самих же строках, Огма ярко живописал контрасты Иного Мира,
отмечая достоинства и хлестко бичуя недостатки. Недостатки, характерные
периоду загнивания и полураспада, который неизбежно наступает в Иных
Мирах, получались особенно впечатляющими, зримыми и выпуклыми, - было
явственно видно, что автор бесстрашно окунулся в самую, так сказать, гущу,
жертвуя многими принципами, которыми ранее всегда отказывался поступаться.
На что только не пойдешь во имя Познания Истины!
"А ну вас всех!" - вдруг смело подумал во сне мирно спящий Шипе-Топек
и опять решил - пока не просыпаться.
13. КРУГ ПОЧЕТА
В один прекрасный день Барьер таки рухнул. Хотя, если поразмыслить,
определение "прекрасный" в данном случае было явно спорным. Правда
голодные Блек Боксы расползлись кто куда, но зато пропал и Яманатка,
причем окончательно.
Говорливое дерево Брысь растерянно глядело вдаль, чтобы не видеть
того, что творится вокруг.
"В связи с ухудшившейся метеообстановкой, первым делом, я думаю, надо
переименовать наш Пятимерный Мир в Мир Исторически-Фантастических
Катаклизмов (сокращенно МИФ-К-клизм) или быть может все таки первым делом
избрать меня в нашей "роще" Самым Старейшим Дубом? Конечно, при
сложившихся обстоятельствах оба вопроса имеют первостатейную важность, так
сказать осознанную и выстраданную необходимость!" - думало Говорливое
дерево Брысь, уныло покачивая ветвями на стылом ветру.
Шипе-Топек в это время бессовестно спал под корнями, не взирая ни на
какие Исторические Катаклизмы.
"Торчишь тут из последних сил", - постепенно распаляясь продолжало
думать Говорливое дерево Брысь, - "а некоторые уютно устроились под твоими
же корнями и в ус не дуют, паразиты!"
А Шипе-Топек действительно все еще спал под корнями и действительно
не дул в ус, так как усов не имел из морально-этических соображений.
- Все!!! - не выдержало Говорливое дерево Брысь.
- Что? Где? - вылетел из-под корней заспанный Шипе-Топек.
- Почем... - саркастически передразнило его Говорливое дерево Брысь.
- А, это ты... - разочарованно протянул Шипе-Топек и демонстративно
зевнул.
Дерево оскорбилось и промолчало.
- Тю! - сказал Шипе-Топек. - Кто же это наш барьер свистнул?
Дерево молчало.
- Теперь каждый по Миру может пойти, а с Мира по нитке, да каждому по
заслугам, или может даже по потребностям... по нужде, так сказать...
Дерево молчало.
- Ладно, - сказал Шипе-Топек. - Я был не прав. Ты уж извини...
- Во-первых не ты, а вы, - резко сказало Говорливое дерево Брысь.
- Это еще почему же? - искренне удивился Шипе-Топек.
- Потому же!!! - огрызнулось Говорливое дерево Брысь. - Пока ты дрых
себе беззаботно, мне народ присвоил почетное звание - Древа Жизни!
- Посмертно? - без задней мысли спросил Шипе-Топек.
- А во вторых, - не обращая внимания на злобный выпад, продолжало
гнуть свою палку "Древо Жизни", - а во вторых... впрочем, для некоторых -
достаточно и во первых!
- Ты бы еще Баобабом назвалось, - мрачно проворчал Шипе-Топек.
- А в третьих, - встрепенулось Говорливое дерево Жизни, - мои
гносеологические корни...
- Какие кони? - подозрительно спросил Шипе-Топек?
- Гносеологические, - отрезало Говорливое дерево Брысь.
- А-а-а!!! Вот оно что. А я-то голову ломал: почему мне постоянно
всякая муть сниться под твоими корнями.
- Ничего, тебе если одну голову даже совсем отвинтить, ты хоть на
человека начнешь походить!
- Тоже мне нашло эталон! - фыркнул раздраженно Шипе-Топек.
Дерево Брысь картинно пожало ветвями и отвернулось, но тут же
повернулось обратно:
- Кстати о талонах...
- По моему, откуда-то явственно несет репеллентом... - неуверенно
сказал Шипе-Топек и подозрительно посмотрел на Говорливое дерево Брысь.
Дерево Брысь принюхалось и снова пожало ветвями.
- Это дезодорант - импортный! Дурень! Я его молекулами заменил
молекулы репеллента, эффект тот же, а обонятельный нюанс не идет ни в
какое сравнение! - сказал, конечно же Рекидал-Дак и самодовольно
сконцентрировался прямо перед носом у обескураженного Шипе-Топека.
- Ты гляди! - восторженно завопил Шипе-Топек, - и правда, импортный,
дурень!
- Нет, - столь же радостно возразило Говорливое дерево Брысь, - это
дезодорант - импортный, а дурень - наш, отечественный.
- Да ну вас, - миролюбиво проворчал Рекидал-Дак. - В общем, я
вернулся.
- А ты у нас всегда был со странностями, - проворчал невесть откуда
взявшийся Яманатка и, по пролетарски прямо, постучал одной рукой себе по
лбу, второй по стволу Говорливого дерева Брысь, а двумя похлопал себя по
ушам. Незадействованную пару рук Яманатка гордо сплел на груди.
- Рукоблуд! - миролюбиво парировал Рекидал-Дак, но тут же стал
поспешно рассредотачиваться.
Это, естественно, было связано с прибытием Огмы, у которого истек
наконец срок псевдонаучной командировки.
- Ну, что? - по хозяйски деловито осведомился Великий Телепат. - Как
вы тут без руководящей роли? Небось совсем запаршивели?
И как всегда не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос
Многоразовый и Мультирожденный сурово подытожил:
- Ну что же, придется начинать все с Начала... Я вам покажу как
строить настоящие рыночные отношения.
- "Господи", - подумал Шипе-Топек, - "неужели опять Все с Начала?"
Говорливое дерево Брысь ничего не подумало, но на всякий случай стало
готовиться к самому худшему.
Ведь положа руку на (сердце, пульс Времени, Библию, ненужное
зачеркнуть), зубы на полку, а глаз на то, что положили другие, и с тех пор
оно так плохо и лежит, законы Пятимерного Мира многочисленны, но
однообразны. Одним словом, все там происходит не как у людей.
Но жить как-то надо, и некоторые умудряются как-то жить, а некоторые
даже очень не плохо...
Но все равно, так хочется верить, что даже в Пятимерном Мире История
движется по спирали, а не по круг, безотносительно: порочный ли это круг
или всего лишь круг почета.
Ах как хочется верить.
Ах!
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ВЕСНА?
14. КРУГИ НА ВОДЕ
Шипе-Топек стоял на пригорке, грыз молодой побег экзотичного даже для
здешних мест, Фигняка Серебристого и размышлял о эффекте Допплера, хотя
вокруг бушевала весна и яростно нашептывала совсем иные темы для
размышлений.
Шипе-Топек: "Согласно спектральному анализу излучения звезды..."
Весна: "Э-э-эх! А пахнет-то как, наверняка хоть одна голова, да
закружилась! Сейчас бы рвануть куда - порезвиться..."
Шипе-Топек: "...наблюдается смещение в инфракрасную часть спектра..."
Весна: "Пищевой коллоид сейчас в самом соку... Тяпнем по маленькой?"
Шипе-Топек: "...альтернативно: наблюдается тенденция к..."
Весна: "Ты бы, что ли, кругами побегал!"
Шипе-Топек:
- Отвяжись!!!
- Больно ты мне нужен! - возмущенно буркнуло Говорливое дерево Брысь.
- Это я не тебе! - раздраженно сказал Шипе-Топек.
- А-а-а!!! - понимающе протянуло Говорливое дерево Брысь. - Приятно
поговорить с умным человеком? Тихо сам с собою... Первый признак, между
прочим.
- Уж лучше сам с собою, - не замедлил откликнуться Шипе-Топек и
сделал многозначительную паузу.
- Договаривай! - с явной угрозой в голосе потребовало Говорливое
дерево Брысь.
- Вот-вот, - радостно поддакнул подоспевший, и как всегда в самый не
подходящий момент, Яманатка. - Сказал "А" - говори "В" тоже, все равно оно
от тебя не отстанет, пока ты, ему весь алфавит не перечислишь.
- На счет в коммерческом банке? - осторожно уточнил Рекидал-Дак,
стремительно сконцентрировавшись, но ровно на столько, чтобы только
спросить.
- О каких банках идет речь? - вклинился телепатическим образом Огма,
телекинетически оставаясь вне досягаемости. - Неужели дефицитные консервы
подвезли, из гуманитарной помощи, от слабо развитых маломерных миров?
- Вам бы только желудки набить, - взъярился вдруг Шипе-Топек. - А
духовные искания - вам чужды и непонятны! В силу вашей отсталой пятимерной
сущности.
- А ты сам-то, шестимерный что ли? - искренне возмутилось Говорливое
дерево Брысь.
- Я - многогранный! - независимо отрубил Шипе-Топек.
- Палисандр ты наш, - вяло поддакнул Яманатка.
А Весна тем временем не унималась.
Весна: "Весна идет весне дорогу!"
Шипе-Топек: "Тут все надо обмозговать, тщательно взвесить..."
Весна: "Чего тут взвешивать - гуляем братцы!!!"
Шипе-Топек: "Нет, так жить нельзя!"
Весна: "А как можно?"
Шипе-Топек "Ну, я знаю... Как-нибудь иначе, может и правда начать все
сначала?"
Весна: "Опять все с начала? Сколько можно?"
Шипе-Топек: "Сколько скажут!"
Весна: "Ну-ну..."
Шипе-Топек: "А я говорю..."
Весна:
- Отвяжись!
Шипе-Топек:
- Ну и отвяжусь!
- Ой как напугал, - мрачно сказало Говорливое дерево Брысь и
индифферентно поскребло корнями по грунту.
- Ты и так у нас достаточно отвязанный, - безразлично поддакнул
Яманатка, с интересом следя за "манипуляциями" Говорливого дерева Брысь.
Рекидал-Дак тоже хотел сказать, что нибудь умное, но не успел -
прибыл Огма.
- Все на строительство Нового Барьера! - строго сказал Огма и поискал
глазами Рекидал-Дака, но тот все таки успел, паршивец, во время
рассредоточиться.
"Это конец!" - подумал Шипе-Топек. - "Впрочем нет. Это ведь только
Начало! Но если мы так начинаем, то как же мы кончим?"
- Нам пролетариям, - торжественно начал Яманатка, а Говорливое дерево
Брысь проворно повесило "на грудь" табличку гласящую: "РЕЛИКТ. ОХРАНЯЕТСЯ
ГОСУДАРСТВОМ" и с независимым видом стало глядеть в пространство.
- Так, - сказал Огма. - С флорой все ясно, а как у нас обстоят дела с
фауной?
И при этом все посмотрели на Шипе-Топека.
- Интеллигенция за всегда была с народом, хоть он этого никогда и не
ценил! - мрачно буркнул Шипе-Топек, понимая, что все равно Огма просто так
не отстанет.
- Видал я эту вашу... - снова торжественно начал Яманатка, но
закончить ему опять не дали.
- Сам ты, - сказал Шипе-Топек.
- А я говорю...
- Нет, ты кто такой?!!
- Я реликт!
- А я...
- Ну-ну...
- И даже очень!
- А ну вас всех! - сказала Весна и ушла.
Наступила осень. В Пятимерном Мире так часто бывает: за весной сразу
идет осень, за осенью зима, а за зимой - снова осень. Может как раз эта
самая весна и есть единственный ископаемый реликт в Пятимерном Мире.
Хотя... История Пятимерного Мира - известная хромоножка. Ну, а когда
одна нога короче другой - тут волей неволей начинаешь ходить по кругу,
стыдливо величая круги - витками спирали. А значит, в принципе, любая
весна должна повториться.
И все же! Как мне лично кажется, жить надо так, будто эта весна
действительно последняя.
А там... Если повезет чуть-чуть...
И вот уже:
- Весна идет - весне дорогу!
- Пищевой коллоид сейчас в самом соку... тяпнем по маленькой?
- ОТВЯЖИСЬ!!!
- Как хочешь.
И только круги, круги на воде.
15. COGITO ERGO SUM!
- Шипе-Топек это звучит! - гордо объявил Шипе-Топек и с независимым
видом посмотрел по сторонам: по сторонам никого видно не было, и это
рождало смутное беспокойство.
Шипе-Топек немного подумал и уже менее уверенно произнес:
- Шипе-Топек, между прочим, Шипе-Топеку - рознь...
- Шипе-Топек он Шипе-Топек и есть! - тут же бодро откликнулись где-то
за спиной.
- Это что, намек? - осторожно спросил Шипе-Топек, незаметно
принюхиваясь.
- А чего тут намекать, - как всегда прямо "резанул", вынырнувший из
близрастущих кустов, многорукий Яманатка. - Одно слово - Интеллигент
районного масштаба!!! - и тоже принюхался.
- Это три слова, - мрачно возразил Шипе-Топек.
- Слова - три, а суть - одна! - возвестил кто-то не видимый, но
явственно благоухающий импортным дезодорантом.
- Я же и говорю, - не унимался Яманатка, - больно ты умный у нас.
Умный до боли!
- Cogito ergo sum! - загадочно намекнул Шипе-Топек.
- А вот выражаться не надо!!! - тут же встрепенулся Яманатка. - В
случае чего, я ведь такое могу загнуть: ты же знаешь! Мы пролетарии...
- Пролетая над территорией... - вклинился все еще обоняемый, но все
еще невидимый, ну конечно же, Рекидал-Дак.
- А в ответ на злобные происки и бредни, у меня в запасе всегда есть
один неоспоримый аргумент, в количестве шести экземпляров, - тонко
намекнул Яманатка, развернув нос по ветру и помахивая тремя парами рук.
- Правильно! - одобрил его поведение внезапно возникший Огма. -
Времена нынче такие - лихие, жесткие, энергичные и действия должны быть
энергичными и действователи... лихими. Свободное предпринимательство!
Свободная зона...
- Кстати, насчет зоны, - вклинилось издалека Говорливое дерево Брысь,
тоже однако как и Рекидал-Дак оставаясь невидимым. - Я тут подумало...
- Ха! - громко сказал Шипе-Топек.
- Ну?! - так же громко откликнулось Говорливое дерево Брысь.
- А что? - не сразу сдался Шипе-топек.
- А квартира? - не уступило Говорливое дерево Брысь.
- Да квартира! - твердо и решительно сказал Шипе-Топек. - Нет
конфронтация! Мир! Дружба! Каждому трудящемуся - по труду! Каждому
мечтающему - по голубой мечте! Каждому нуждающемуся - по нужде... и
голубому нужнику!!!
- Хо! - удовлетворенно констатировало Говорливое дерево Брысь,
плотоядно потирая корнем о корень.
- Нд-а-а-а, - покачал головой Яманатка.
- А ты как думал? - спокойно, но сурово посмотрел на него Огма.
- А я не обязан думать! - затравленно огрызнулся Яманатка. - Пусть
вон шипе-топеки думают. А я, если где что надо отвинтить - скажите,
отвинчу в момент. Если где что можно унести, только намекните - я унесу с
радостью...
- Насильник ты наш, - подобострастно поддакнул Рекидал-Дак.
- Все!!! - рявкнул Огма.
- Кончаем базар - переходим к рыночной экономике!
- А я никуда идти пока не собираюсь! - строптиво возвестило
Говорливое дерево Брысь.
- Ну а я, вообще - умер! - противным голосом сказал Шипе-Топек и тут
же быстро лег на землю и стал при этом незаметно отползать.
- В таком случае - будем бить! - заявил Огма.
Шипе-Топек пополз обратно.
- Рублем! - добавил Огма.
Шипе-Топек опять незаметно сменил направление ("Черт с ни с рублем!")
- А я люблю бить баклуши, - вдруг немного невпопад заявил Яманатка.
Шипе-Топек притормозил на мгновение, подумал и вновь пополз прочь.
- А еще, - не унимался Яманатка, - в ладоши и по ушам!
- Ушами надо хлопать! - авторитетно заявил Рекидал-Дак, - на свежем
Ветру Больших Перемен.
- Кстати о ветре, - подало голос из далека Говорливое дерево брысь. -
Говорят, что нельзя плевать против ветра, а почему собственно, если у нас
уже полный плюрализм и полная же демократия? Как по мне: каждый может
плюнуть куда захочет и имеет полное право быть оплеванным...
- Потому, что все равно надо чуять откуда ветер дует, - мрачно сказал
Огма, глядя вслед неуклонно уползающему Шипе-Топеку.
В таком ракурсе Шипе-Топек несомненно вызывал уважение и даже
некоторую зависть.
- А впрочем, ползите куда хотите! - Огма в сердцах демократично
плюнул, но Шипе-Топека не попал.
Зато очень похоже, что это был все таки самый последний рассказ о
жизни в Пятимерном Мире.
Да и где быть этой самой жизни и этому самому Пятимерному Миру, коль
его аборигены, с попутным ветром Больших Перемен, расползлись во всех пяти
направлениях, прихватив с собой все, что еще можно было прихватить.
ЭТО КОНЕЦ.
P.S. Лишь Одинокое дерево Брысь еще не верило в это.
Но, нельзя же прожить всю жизнь лишь на АВОСЬ.
Хотя, в Пятимерном Мире...
Нет, правда?
Если ничего другого уже не остается?
Ну еще разик, последний?
Ну может все же АВОСЬ?
И только круги...
Впрочем нет. Это все же Пятимерный Мир, и значит не круги, а
квадраты.
Квадраты на воде.
И спираль Истории у них должно быть квадратная.
И голова...
Но ты, читатель, в это не верь!
Не верь... Не верь... Не верь...
А, черт! Об угол руку поранил.
Ну, ничего, главное ведь что:
COGITO, а значит где-то SUM, одним словом.
16. ПОСЛЕСЛОВИЕ: "...НА КРУГИ СВОЯ..."
- Тук-тук! Кто там? - сказал Шипе-Топек, постучав сначала по стволу
Говорливого дерева Брысь, а потом по небольшому, но очень твердому лбу
Яманатки.
Яманатка было собрался ответить, даже успел размахнуться как
следует... Но прибежал взмыленный Рекидал-Дак:
- Огма! Там!!!
- Ну и что, - спокойно сказало Говорливое дерево Брысь. - Он - там,
мы - тут, а некоторые тем временем... бананы кушают.
- Почему именно бананы? - спросил Яманатка, который хоть покушать был
не слаб, но работать, по возможности, избегал, не выделяя в особые
категории, ни физические аспекты труда, ни интеллектуальные.
- Правильно, - сказал Шипе-Топек, - интеллигентному человеку бананы
ни к чему. Лично я люблю... киви.
- Огма! Там, - сказал Рекидал-Дак, но уже менее уверенно.
- Киви это птица такая, - обрадовался Яманатка, - про нее еще в песне
поется... на иностранном языке: "Чому я не птыця, чому нэ литаю?" Это про
нее - про киви.
- У тебя Яманатка, если говорить конфиденциально, с логикой всегда
была конфронтация, вместо консорциума, - задумчиво сказало дерево Брысь.
- Правильно, - опять поддакнул Шипе-Топек, - у него даже концессии
нет. Сплошной ходячий нонсенс.
- Чаво у меня нет? - подозрительно посмотрел на Шипе-Топека Яманатка,
интуитивно чувствуя, что его как-то оскорбили.
- Совести у вас нет! - вдруг твердо сказал Рекидал-Дак, что было
несколько неожиданно, потому, что твердость и газообразная консистенция -
конгломерат противоестественный и неконструктивный.
- Там Огма, - начал было Рекидал-Дак, но сбился. - Я вам... хотел...
конфиденциально...
- Коню понятно, что конфиденциально, - уверенно заявил Яманатка, а
сам подумал: "Ну и головатый мужик был этот самый Ко-Ню."
- Тут главное взглянуть на проблему сверху, - задумчиво сказало
Говорливое дерево Брысь, - с высоты, так сказать птичьего поме...
- Лучше с разных сторон, - уверенно заявил Шипе-Топек и для
наглядности посмотрел на Рекидал-Дака, бессовестно пользуясь возможностями
щедро отпущенными ему природой, то есть посредством двух голов.
- На проблему надо смотреть вглубь, - пробурчал Яманатка, с завистью
поглядывая на Шипе-Топека, а потом, помолчав немного, мрачно добавил:
- И в ширь!
- Этот схоластическое утверждение, - холодно заметил Шипе-Топек. - С
выхолощенной социальной сущностью.
- Кстати, насчет процесса выхолащивания...
- А вот этого не надо! - твердо сказало Говорливое дерево Брысь. - Не
надо банальностей!
- Бог с ним с процессом, - встрепенулся Шипе-Топек. - А вот бананы...
"Так, пошли по второму кругу, - подумал Рекидал-Дак. - Сколько же
кругов у нас есть еще в запасе? Но, вообще, интересно, что же я им
все-таки хотел сообщить?"
Гарм ВИДАР
КРИТИЧЕСКАЯ ТОЧКА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. КРИТИЧЕСКАЯ ТОЧКА - 1
(Подозрительная на экстремум)
(Сказочная повесть, ориентированная на юных инженеров
и младших научных сотрудников среднего возраста)
"Если вам когда-либо случалось читать мудрые
сочинения патера Бузенбаума, иезуитского богослова
и философа, то вы знаете - да как этого не знать?
- что черти днем почивают, встают же около заката
солнца, когда в Риме отпоют вечерню."
Большой выход Сатаны. О. Сенковский
"Был восьмой час вечера, когда доктор
приложил ухо к моему сердцу, поднес мне к губам
маленькое зеркало и, обратясь к моей жене, сказал
торжественно и тихо: - Все кончено. По этим словам
я догадался, что я умер."
Между жизнью и смертью. А. Апухтин
1. ЗДЕСЬ ЖИЛ И РАБОТАЛ...
Сидоров не любил экскурсии, экстракции, эксцессы, экспедиции,
экстравагантности, экстраординарности и экстрасенсов. Сидоров любил покой,
по возможности полный (но не вечный: это было бы уже чересчур). Любил
Сидоров вкусно поесть и сладко поспать. В промежутках между этими любимыми
занятиями Сидоров, как и все нормальные люди, ходил на службу, где
достаточно исправно служил, но без эксцессов и особой экстравагантности.
Со стороны могло показаться, что жизнь Сидорова была унылой, скучной
и серой. Но серый цвет был любимым цветом Сидорова (особенно обожал
Сидоров серые галстуки). Поэтому себя Сидоров считал человеком счастливым.
Что, в общем-то, соответствовало истине, в виду непритязательности
описываемого объекта, а именно, непосредственно самого Сидорова.
Но речь, собственно, пойдет не о Сидорове, точнее не только (а может
не столько) о Сидорове, сколько о тех феерически-фантасмагорических
событиях, безумным водоворотом захлестнувших бедного Сидорова - скромного
любителя покоя и серых галстуков.
Ничего в тот день не предвещало кардинального перелома в судьбе
скромного антагониста экстрасенсов, экстрактеров и прочего
экстраразнообразия.
В тот день Сидоров, как всегда, опоздал на работу. Как всегда был
пойман с поличным начальством прямо в коридоре и, тут же в коридоре, был
публично предан анафеме (Вы взрослый человек, Сидоров! Сколько это может
продолжаться! Я надеюсь, что это было в последний раз!). Лично он -
Сидоров, тоже надеется, что это в последний раз, и так каждый раз.
Как всегда, довольные соратники Сидорова, прервали утренний five
o'clock (ten, если уж быть совсем точным) и беззаботной гурьбой высыпали в
коридор, чтобы в который раз пронаблюдать ежедневную экзекуцию - моральное
избиение младенца (вы же не ребенок...) Сидорова.
Демонстрируя высшую форму социальной защиты, шеф повернулся к
Сидорову спиной, давая понять, что аудиенция закончена. Сидоров
встряхнулся, как пес после вынужденного купания, и собрался нырнуть в
помещение, где по истечению положенного срока, возможно, будет вывешена
мемориальная доска (...ЗДЕСЬ ЖИЛ И РАБОТАЛ СИДОРОВ...), но был пойман за
пуговицу пробегавшим мимо профсоюзным боссом.
- Сидоров! Ты... - начал тяжело отдувающийся босс.
- Петрович, займи десятку до зарплаты. - Сидоров, как и Штирлиц,
знал, что главное - озадачить противника.
- Погоди, Сидоров. Надо...
- Ну тогда - пятерку!
- Сидоров!
- Трешку!
- Сидоров, какой же ты меркантильный, - сдался наконец профбосс и
совершил тактическую ошибку, позволив втянуть себя в зыбкую и засасывающую
пучину философского спора.
- Я не меркантильный, а философски прагматичный.
- Киник ты!
- Это что: специалист по кино? Вроде кинолога, что ли?
Профбосс задумчиво посмотрел на Сидорова, тяжко вздохнул и отбыл,
однако уклонившись как от ответа, так и от дачи трешки.
Сидоров, все еще пребывая в мучительных интеллектуальных исканиях по
поводу не добытой трешки, добрался до своего рабочего стола (здесь жил и
работал...) и, машинально перебирая бумаги, сваленные в рабочем
беспорядке, наткнулся на лист плотного черного блестящего картона, на
котором искрилось и (ей богу!) подмигивало слово, выведенное серебряной
краской:
"СЕГОДНЯ"
- Сидоров, есть пайки с растворимым кофе. Ты не мог...
- "Для того чтоб смеяться, ставят хлеб на столы, и увеселяет жизнь
вино; а деньги все разрешают". Екклезиаст, глава 10, стих 19. НО! "Что
было то и будет, что творилось, то творится. И нет ничего нового под
солнцем". Там же, стих другой.
- Ты что, Сидоров, болен?
Заботу о своем драгоценном здоровье Сидоров оставил без ответа (в
лучшие времена он бы непременно спросил: "А ты что, врач?"). Заботящийся,
зачем-то постучав себя указательным пальцем по лбу, вынужден был
ретироваться.
Сидоров же остался, весь погруженный в себя. Механически порылся в
карманах, и на стол веером легли четыре куска черного картона.
2. НАСТОЯЩИМ ИЗВЕЩАЕМ...
Собственно мы покривили душой (что в наше время скорей правило, чем
исключение) анонсировав начало злоключений экстрафоба Сидорова данным
днем. На самом деле (если конечно не брать в расчет момента появления,
тогда еще младенца Сидорова, на свет) все началось четыре дня назад,
когда, как всегда опаздывая на работу, Сидоров на бегу, вскрыв почтовый
ящик, вдруг с изумлением обнаружил экстравагантное (недаром Сидоров так не
любил этого термина и все что с ним ассоциировалось) послание на черном
картоне.
(Кстати, вы обратили внимание, как часто в остросюжетном
повествовании возникают "вдруг" и "кстати".)
Текст послания гласил:
"НАСТОЯЩИМ ИЗВЕЩАЕМ ЧТО ОБЪЕКТ СИДОРОВ
ОПРЕДЕЛЕН КАК КРИТИЧЕСКАЯ ТОЧКА
МИНИМАЛЬНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ
О ЧЕМ И УВЕДОМЛЯЕТСЯ ОБЪЕКТ СИДОРОВ"
Тот день объект Сидоров посвятил выяснению обстоятельств
возникновения уведомления. Лучший друг Сидорова, Аристарх Петухов, заявил,
что это чья-то глупая шутка, а на тираду Сидорова:
- Значит твоя?
Миролюбиво ответил:
- Пошел к черту!
Сидоров решил повременить и никуда не ходил. Но на следующий день,
опять утром, когда Сидоров - еще тепленький (со сна, конечно), скакал на
одной ноге, мучительно пытаясь попасть второй в предательски ускользающую
штанину, из кармана брюк выпал другой кусок черного картона. На сей раз
послание было лаконичней:
"УВЕДОМЛЕННЫЙ ОБЪЕКТ СИДОРОВ О ДНЕ ВОЗДЕЙСТВИЯ
БУДЕТ УВЕДОМЛЕН ОТДЕЛЬНО"
Сидоров впал в тихую панику и позвонил Марии Сидоровой, подозревая
экс-супругу в намерении лишить его - Сидорова останков совместно нажитого
имущества, а именно, шикарной кровати класса "земля-земля" (то бишь -
двухспальной). Кстати единственного аксессуара из мебели с которым
экс-супруг отказался расстаться, под вздорным предлогом: мол и так
квартира после ухода Сидоровой Марии являет собой визуальное воплощение не
новой, но актуальной в данном случае песни: "Опустела без тебя земля...".
Мария, которая после года жизни (разве это жизнь!) под тяжким
бременем фамилии Сидорова, несколько опрометчиво и поспешно расторгла
многообещавший союз, уходя сказала:
- Погоди, гад, в один прекрасный миг ты еще пожалеешь...
Сидоров решил, что прекрасный миг уже наступил.
- Машенька, это я - Сидоров...
Дальнейшее потонуло в потоке ценной информации, хлынувшей с другого
конца телефонного провода, из которой кроме ряда оригинальных замечаний
касающихся лично его Сидорова: внешности, умственных способностей и
дальнейших перспектив, Сидоров почерпнул также точные сведения о том, что
М. Сидорова никаких записок не писала, и он, Сидоров: осел, олух и
остолоп, никогда от нее этого не дождется. Скорее у нее, М. Сидоровой,
руки отсохнут.
Сидоров расстроился и посоветовал ей Сидоровой принять курс
мануальной терапии, на что М._Сидорова, по-видимому, также озабоченная
здоровьем экс-супруга, посоветовала ему - обратиться к психиатру.
Но Сидоров решил повременить и никуда не ходил.
3. НАДЛЕЖАЩИЙ ПОРЯДОК
Третий листок картона вороной масти настиг страдальца Сидорова
совершенно обескураживающим способом.
Сидоров, раз в неделю позволявший себе устроить "праздник который
всегда с тобой", раздобыл три бутылки пива и курицу. Но птичку,
скончавшуюся по-видимому от бубонной чумы (о чем красноречиво
свидетельствовали пупырышки и лазоревый оттенок тушки), нужно было еще
приготовить.
Зато пиво было свежее и это с лихвой компенсировало непрезентабельный
вид синюшного представителя мира пернатых (о чем, не менее красноречиво,
вещали неистребимые остатки хвостового оперения). Кое-как побрив и вскрыв
трупик Сидоров лишился дара речи (точнее потерял его вторично так как и
раньше никакого такого особенного дара не наблюдалось). Птичка, кроме
своих внутренних птичьих достоинств, содержала также листок черного
картона, своим многословием с лихвой компенсировавшим потерю дара речи
уведомленным Сидоровым.
СИМ УВЕДОМЛЕНИЕМ УВЕДОМЛЕННЫЙ СИДОРОВ
ПОВТОРНО УВЕДОМЛЯЕТСЯ С ЦЕЛЬЮ УВЕДОМЛЕНИЯ
ЧТОБЫ ОН СИДОРОВ ИМЕЛ ВОЗМОЖНОСТЬ
ДЕЛА СВОИ ПРИВЕСТИ В НАДЛЕЖАЩИЙ ПОРЯДОК
ВПРЕДЬ ДО СЛЕДУЮЩЕГО УВЕДОМЛЕНИЯ.
Предав куриное тело огню, Сидоров, может впервые в жизни, задумался.
До этого он, Сидоров плыл по волнам Житейского Моря довольно уверенным
брассом, но весьма слабо представляя куда и зачем плывет. Теперь возникало
удивительное и тревожащее ощущение, которое кратко можно было
охарактеризовать фразой: "приплыли!".
Странные послания порождали странный ход мыслей. Сидоров перебрал в
уме тех, кого за свою недолгую в принципе жизнь, он хоть чем-нибудь обидел
- получился довольно внушительный список, причем явно неполный, так как,
наверняка, услужливая память список подсократила. Сильно тревожила фраза о
"надлежащем порядке", над чем он собственно должен был лежать?
Что-то сломалось в четко отлаженном механизме, и в "Датском
королевстве" Сидорова запахло не то чтобы гнилью, а скорей паленым.
Сидоров принюхался: запах паленого был так реален...
- Курица!
Сидоров извлек птицу из духовки, теперь она являла собой образ
навеянный плакатом: "НЕ ДАВАЙТЕ ДЕТЯМ СПИЧКИ". Но под неэффектной
внешностью жертвы стихийного бедствия (пожара, если конкретно) было
сокрыто достаточно приемлемое содержимое. Особенно это ощущалось в
компании со свежим пивом. Философски обгладывая многострадальные куриные
косточки Сидоров думал, что у них (с курицей) много общего, у него
(Сидорова) тоже, под неброской внешностью бьется не такое уж плохое
сердце, хотя бы с точки зрения медицины.
Пиво же вообще окрасило ближайшие перспективы в радужные тона. Так
что спать Сидоров лег с мыслью, что уведомления приходят и уходят, а они -
Сидоровы остаются и как известно на улице тоже не валяются...
4. НЕ НАВРЕДИ!
Следующий день ознаменовался отсутствием таинственных листов черного
картона.
Врожденный, неистребимый оптимизм (присущий Сидорову с детства, как
память (генетическая) о папе Сидорова, вероятно тоже Сидорове, который
принял активное участие, но исключительно лишь при планировании появления
на свет маленького Сидорова, дальнейшие следы папы Сидорова теряются) так
вот, оптимизм нашего Сидорова взял верх в трагическом столкновении с
иррациональным, вытеснив воспоминания о необъяснимых событиях куда-то на
периферию сознания, и жизнь с размаху влетела в привычную колею.
И вот на тебе! Колея похоже вела к оврагу, и установить его глубину
можно будет тогда, когда Сидоров из оврага выберется. А если?.. Тьфу! Три
раза.
Сидоров сел за свой рабочий стол (здесь жил и... ну вы помните) и
сосредоточился. Предстояло выявить потенциально опасные направления,
откуда ему - Сидорову могли грозить неприятности. Направление главного
удара, так сказать.
Итак, если сбросить со счетов Сидорову Марию (если бы Мария узнала
как вольно обращается с ней Сидоров, пусть только в мыслях, еще не
известно кто кого сбросил бы со счетов), остается кто? Или что? Служба?..
Служил, как уже говорилось, Сидоров исправно. Фирма была солидная,
без конца что-то производила. То и дело появлялись победные реляции... Но
это снаружи, а изнутри Сидоров никак не мог понять, что же конкретно он
совместно с фирмой производит. Не то чтобы никто ничего не делал,
напротив, деятельность вокруг была бурная, временами кипучая, что
позволяло администрации, в свою очередь, отмечать в приказе, ставить на
вид и естественно слать победные реляции.
Сам же Сидоров, как лицо не вписывающееся в круг лиц руководящих и
материально ответственных, а соотнесенный с контингентом руководимых,
тайно находился в состоянии мирной конфронтации, считая, что эквивалентом
той зарплаты, которую он Сидоров получает будет его Сидорова нейтралитет.
С детства Сидоров был не только оптимистом, но и ярым приверженцем святого
принципа: "не навреди!". И порой Сидорову казалось, что не только он
один...
Название фирмы, где одновременно не покладая и не прикладая рук
трудился Сидоров начиналось с букв НИИ... - остальную часть аббревиатуры
Сидоров, как не старался запомнить не мог.
Между тем фирма жила, дышала: то раздувая, то сокращая штаты. Кто-то,
где-то, порою видел продукт жизнедеятельности фирмы и хвалил увиденное...
Сидоров часто выбегал в коридор и смотрел... Что?.. Где?.. Когда?.. Но
ничего особенного не видел.
5. ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР
Был правда еще лично шеф Сидорова, с которым у Сидорова были личные
счеты, точнее счеты были шефовы - лично (Сидоров взял их на денек в
прошлом году, но не вернул). Вряд ли это могло послужить причиной
появления таинственных и тревожащих уведомлений. Шеф, по-своему, любил и
ценил Сидорова, как ценят заботливые мамаши дворового хулигана, постоянно
ставя его собственным детям в пример:
- Ты только посмотри на него, Вовочка! Вот не будешь мамочку слушать
- вырастишь таким же балбесом.
На ярком примере Сидорова шеф воспитал целое поколение более
субтильных, то бишь юных, сотрудников.
Опять же явного вреда Сидоров не приносил...
Нет, шеф - исключается. Где, с таким окладом он еще найдет себе
такого Сидорова. Конечно было в этом заколдованном круге:
оклад-работа-оклад, что-то порочное, но не до такой же степени.
Нет, сам процесс служения не мог породить отклик в недрах НИИ и т.д.
НИИ жил и оперировал категориями, а не Сидоровыми. А вот человеческий
фактор!.. Тут необходимо было действовать методом исключения. Троих
Сидоров уже исключил: М._Сидорову, шефа и Сидорова лично.
Был правда еще один выход из создавшегося положения - самый мудрый:
закрыть глаза, сунуть голову в песок, как страус и сделать вид, что ничего
не происходило и не собирается происходить. Дело было за малым - отыскать
песок. Но Сидоров решил повременить...
Трудовой будень, как всегда бурный и кипучий, захлестнул Сидорова
мощной волной, погнав что-то утрясать, согласовывать и подписывать.
Производственные вопросы с детской непосредственностью перекликались с
личными делами, личные дела непринужденно сплетались с научными
интересами, научные интересы в свою очередь сливались в неодолимой борьбе
единства и противоположности с производственными вопросами. Этот
противоестественный симбиоз, тем не менее, поражал монолитной
стабильностью и непоколебимой неразрешимостью. И Сидоров, ощущавший себя
сопричастным к чему-то большому, весь в делах как... впрочем это не важно,
а важно то, что рабочий день уже кончился, и из недр НИИ... словно
сквозняком выдуло всех его сотрудников. Остались только единичные
экземпляры, хаотично разбросанные по каморкам - Папы Карлы, которые по
ночам строгали свои диссертации, тешась тщетной надеждой, что уж этот
"Буратино" принесет им долгожданное счастье или хотя бы подымет престиж
если уж никак невозможно поднять зарплату.
Сидоров гулко топая в обескураживающе-внезапно прорезавшейся тишине,
пробежал по инерции еще круг по этажу и вынужден был констатировать, что
исход из данного учреждения, увы, неизбежен.
6. А СОБСТВЕННО, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?
Сидоров, словно юный птенец, спешащий переступить порог родительского
гнезда, вылетел из дверей родного НИИ в зыбкую просинь теплого вечера,
какие бывают только очень ранней осенью, когда не успели подкрасться еще
предательские первые ночные заморозки, лишь усталая природа тронута
неприметными, но к сожалению, необратимыми признаками увядания.
Вне кипучей бучи Сидоров становился почти нормальным человеком.
- А собственно что случилось? - как бы спрашивал себя Сидоров.
- А ничего, собственно! - как бы отвечал сам себе Сидоров. - Жил я
обыкновенным Сидоровым... Зачем же сразу "воздействия"? Да, я не гений, но
"точка", а тем более, извиняюсь, "критическая" - это уж чересчур!
Сидоров штурмом взял рейсовый автобус. Мысли отступили на заранее
подготовленные позиции, уступив поле боя дружескому чувству локтя,
впившегося под ребро. Упокоившись меж могучим торсом, принадлежащим,
по-видимому, отошедшему от дел связанных с большим спортом, штангисту и
чьим-то трудно идентифицируемым по профессиональной принадлежности
гребнеподобным хребтом, Сидоров отрешенно выжидал, когда настанет
сладостный миг, и он Сидоров вновь обретя временно ущемленное чувство
собственного достоинства, будет исторгнут из недр социального феномена под
звучным названием "Общественный транспорт в час пик", который помимо
тренинга коммутативных навыков в экстремальных ситуациях на базе
ограниченного объема и столь же ограниченного контингента, осуществляет,
что самое удивительное, так же и транспортные функции.
Автобус затормозил, и тело Сидорова, благодаря дружескому участию
сзади, не только позволило Сидорову не проехать свою остановку, но и почти
без участия его Сидорова - лично, проделало часть пути ведущего к подъезду
дома, где Сидоров еще не так давно спокойно жил-поживал и если и не нажил
никакого-такого особенного добра, то по крайней мере мог купить что-нибудь
этакое в рассрочку или, такое же, не сильно подержанное с рук.
Кстати о руках. Войдя в подъезд Сидоров в который раз подивился
неиссякаемой тяге масс к народному творчеству. Стены подъезда пестрели
различными крылатыми изречениями, причем, учитывая возрождение
национальных культур, на различных языках. Однако странное дело, несмотря
на то, что Сидоров жил в так называемой "средней полосе", многие надписи
свидетельствовали об обратном и намекали на окрестности г.Шеффилда.
Аналогично здесь же была увековечена сложная хронология пребывания в
стенах, с виду ничем не примечательного, блочного девятиэтажного дома по
улице "имени 179 Отчетно-выборного Собрания на заводе Резиновых Изделий",
отдельных индивидуумов, с различными комментариями из их, порой очень
интимной, жизни. А кое-где виднелись даже попытки художественно отразить
черты лиц и некоторых других частей тела - обладателей незаурядного
интеллекта, чей безудержный натиск изливался на стены подъезда да и не
только подъезда.
По-видимому, срабатывало что-то древнее - из инстинктов. То, что
заставляет всякого уважающего себя э... собаки мужского пола при виде
любого столба задирать заднюю лапу, а каждого пишущего при виде стены
вздымать соответствующий орган, позволяющий оставить о себе память априори
неблагодарным потомкам.
Особенно страдал лифт. Дамоклов меч потенциальной клаустрофобии
прямо-таки ввергал замкнутого индивида в пучину мыслей, неотвратимо
диктующих необходимость срочно ими поделиться, опорожнив содержимое
мыслительного аппарата прямо на стены.
Двери лифта распахнулись, и Сидоров, благополучно преодолев последние
сантиметры, оказался на числящейся за ним, как ответственным
квартиросъемщиком, жилплощади.
Замок хищно щелкнул своим единственным и к тому же металлическим
зубом.
Сидоров добрался домой и ничего с ним уведомленным Сидоровым не
случилось. Однако...
7. СИДОРОВ ПЕРВЫЙ И СИДОРОВ ВТОРОЙ
Однако! Еще не вечер. Но это фигурально, ибо на самом деле вечер как
раз уже наступил и даже сгущалась тьма: и не только в прямом, но и в
переносном смысле этого слова. Сидоров как лихой конь, совместно с сюжетом
неотвратимо летел к развязке.
Телефонный звонок - истеричный, как продавец овощного магазина
сидящий на скоропортящемся дефиците, застал Сидорова врасплох. Попав в
родные пенаты Сидоров обмяк и разомлел, но Рок уже сделал отметку в графе
с ранее ничем не примечательной фамилией Сидоров. То-ли осерчав за
неуплату каких-то специфических членских взносов, то-ли так просто - ткнув
пальцем наугад, но птичка поставлена. Не отменять же в самом деле. А
птичка-то норовила клюнуть уведомленного Сидорова прямо в темечко. Или в
другое не менее уязвимое место.
Сидоров с опаской взял телефонную трубку.
- Кто у телефона? - безапелляционно спросила трубка.
- А вам кто, собственно, нужен? - дипломатично уклонился Сидоров от
ответа.
- Сидоров мне нужен!
- Уже!!! - Сидоров почувствовал, что паркетный пол под ногами стал
зыбким и ненадежным.
- Что, уже? - возмутилась трубка.
- ТОЧКА и ВОЗДЕЙСТВИЕ?
- Вот-вот! - взревела трубка, - воздействие и точка! Это я как
профорг заявляю.
- Сидорова нет дома, - вдруг деревянным голосом объявил Сидоров. - С
вами говорит электронный секретарь - "Сидоров второй". Вы можете кратко
изложить суть вашего дела. Все сказанное вами будет доведено до сведения
"Сидорова первого".
- Повторяю специально для Сидоровых! Завтра отчетно-перевыборное
собрание. Оно будет бесконечно радо быть, совместно с товарищем Сидоровым,
в так называемом Малом конференц-зале, точно в 17 с минутами. В противном
случае, я лично, как профорг, оборву уши Сидорову как первому, так и
второму.
- Сидоров второй - принял! Сидоров первый будет поставлен в
известность. Отбой. Бип! Бип! Бип!...
Сидоров первый, он же второй, продолжал подавать сигнал отбоя даже
тогда, когда из трубки стали доноситься естественные гудки.
8. СЛЕЗНЫЙ СКИТАЛЕЦ
- Сидоров, открой!
- Сидоровы умирают, но не сдаются, - автоматически сказал Сидоров.
В дверь ломились, и по-видимому давно, но Сидоров был погружен в себя
и подавая сигналы отбоя, как токующий глухарь временно отрешился от этого
мира, хотя в Тот, тоже пока не спешил.
- Сидоров, открой! Это я Петухов... Я же слышу как ты там
музицируешь!
Сидоров, все еще одеревенелый, прошел к двери, и в квартиру маленьким
торнадо влетел большой, но экзотично - экспрессивный Аристарх Петухов,
известный как ближайший сподвижник внепроизводственных начинаний комрада
Сидорова, а еще более известный, как многострадальный муж-шатун Калерии
Петуховой (до замужества - Кобриной).
Ежегодно, ранней весной Аристарх был подвержен легким, даже скорее
мимолетным, увлечениям, по типу острой респираторной инфекции (см. ОРЗ),
потенциально-альтернативными кандидатурами на место монопольно
узурпированное мадам Петуховой. За что и был неоднократно публично бит -
лично (можно было сказать - собственноручно, но, к сожалению, это не
совсем адекватно отражает действительность) К. Петуховой, которая имела
склонность появляться в самый неподходящий момент в самом неожиданном
месте и как всякая правящая верхушка - не желающая сдавать позиции без
боя, ближнего (по лицу) или дальнего (с метанием отдельных предметов
домашней утвари в предполагаемые слабые места противника).
Результатом всех этих пертурбаций - была шумная, но амбивалентная
слава Аристарха, с одной стороны - как бонвивана и Казановы, а с другой -
как великомученика, но паразита. Что однако не мешало Аристарху с тайной
мужской гордостью носить фамилию - Петухов, а после очередного мимолетного
увлечения с последующей сатисфакцией со стороны законно оккупировавшей
пост официальной дамы сердца - мадам Петуховой, плакаться на судьбу и
непонимание его сложной противоречивой натуры. Что в свою очередь
закрепило за Аристархом рабочий псевдоним - Слезный Скиталец, навеянный
по-видимому флером романтики звездных дорог и таинством Искупления Греха.
- Слушай, Сидоров, а ты часом не того... ну как в песне поется:
"вагончик тронется, вагончик тронется... а ты останешься? - заботливо
поинтересовался Слезный Скиталец, когда Сидоров обрисовав картину в общих
чертах, наполовину скрылся в холодильнике.
- Ты только не обижайся, с каждым может случиться. Вот я, например...
Сидоров вынырнул из холодильника с видом самодержца: в одной руке
сжимая бутылку пива, а в другой очередной кусок черного картона.
Черную метку Сидоров протянул Петухову, а пиво с отсутствующим видом
открыл и выпил сам - все и залпом.
На черном прямоугольнике алым пламенели буквы:
ПОСЛЕДНЕЕ УВЕДОМЛЕНИЕ КРИТИЧЕСКАЯ ТОЧКА
Но Петухова больше потрясло то, что Сидоров, впервые за их
многолетнюю дружбу все пиво "выдул" сам, это говорило о многом.
- Это экспансия! - объявил обреченно Сидоров. - Галактическая
экспансия. В начале отловят всех Сидоровых, а потом...
- Я знаю, что тебе надо, - решительно перебил Слезный Скиталец,
мучительно сглатывая пересохшим горлом. - Пошли... пока не отловили.
9. КАМО ГРЯДЕШИ
Сидоров пал духом. Он тащился следом за Слезным Скитальцем, который
рысью несся вперед, напоминая античного героя алкающего свершить подвиг,
любой, даже самый захудалый.
- Поздно, - скулил морально раздавленный Сидоров, - поздно... Точка.
С трудом переставляя ватные ноги, Сидоров запутался в них
окончательно и рухнул, в счастливо подвернувшуюся единственную, наверное
во всем городе, лужу.
- Ах, оставь! - мрачно объявил Сидоров кипучему Петухову,
попытавшемуся извлечь Преждевременно Павшего из лужи. - Свиньей жил -
свиньей и помру...
- Самокритикой сейчас никого не удивишь, - философски возразил
Слезный Скиталец, придавая телу Сидорова менее экзотическое положение.
Сидоров встал, опершись локтями на плечи Петухова и заглянул своей
импровизированной подпорке в глаза. Аристарх невольно поежился. Сидоров
полусогнутым пальцем постучал по Петуховскому лбу и печально изрек:
- Бедный Йорик...
- Сам ты - бедный! - обиделся Петухов и чуть не уронил Сидорова
вторично.
- Во, нализались! - восхищенно констатировал пробегавший мимо
мужчина, на лице которого лежала неизгладимая печать, что ему это чувство
тоже знакомо: очень близко и неоднократно.
- Идем! - вдруг взревел Сидоров и рванул Петухова за лацканы пиджака,
да так, что едва не вытряхнул из него хозяина. Приятели, с остервенением
слившись в дружеских объятиях, двинулись по пустынной в столь поздний час
улице.
Дом в который привел Слезный Скиталец своего, с изрядно подмоченной и
не только репутацией, приятеля Сидорова - Падшего, но Восставшего (Жизнь -
полна парадоксов: не далее как вчера Сидоров еще твердо был уверен, что
Сидоровы на дороге не валяются!), мало чем отличался от Сидоровской
обители. Разве что в подъезде горело еще меньше ламп, да под стенной
живописью было почти невозможно угадать цвет первоначального покрытия.
Теперь оно было, в некотором смысле, матовым.
В темноте Аристарх с Сидоровым добрались до третьего этажа, и Сидоров
услышал как Слезный Скиталец интенсивно скребется в чью-то дверь.
Дверь гостеприимно распахнулась, и в нос ударила упругая волна
запахов. Похоже где-то горела ветошь, причем хорошо просмоленная, так
сказать, ароматизированная и соусированная.
В слабо освещенном дверном проеме, вслед за запахом, возникла фигура
замотанная в дефицитную махровую простынь.
- Камо грядеши? - подозрительно спросила фигура.
- Сидор Абдулаевич дома? - не растерялся находчивый Аристарх.
- Частично.
- Как это? - удивился простодушный Сидоров, до сих пор окончательно
не растративший свое неуемное простодушие.
- Гуру погружен в медитацию. Его астральное тело находится в
созвездии Гончих Псов, а вульгарно-физическое, вон - в углу.
Фигура сделала шаг в сторону, и Сидоров, действительно, смог
разглядеть грузное тело, непринужденно прикорнувшее на детском матрасике,
в углу пустой комнаты. Впрочем, комната была не совсем пустой: кроме Гуру,
там же находилась пара, но не столь импозантных, особей, в противоположном
от Гуру углу, выстроилось некоторое количество (словно славные античные
воины теснящиеся в боевом каре) специфических сосудов (среди которых были
не только пустые), а по середине стоял небольшой медный тазик, в котором
что-то горело, оттуда, собственно, и проистекали: скудный свет и обильные
запахи.
Сидоров решительно двинулся вперед, ориентируясь в основном на запах.
Преданный Аристарх поспешил следом.
- Обувь снимайте, - проворчала фигура в простыне, - а то ходят тут
всякие, подтирай за ними...
Сидоров вернулся и снял ботинки, немного подумал и снял носки. Гулко
шлепая босыми ногами, Сидоров прошествовал, благополучно минуя
благоухающий тазик, к матрасику на котором расположился неприхотливый
Гуру.
10. ИЛЛЮЗИЯ
Гуру приоткрыл один глаз и спросил:
- Ты кто?
- Сидоров, - подумав, ответил Сидоров.
- Сидор Сидорову - lupus est!
- Не съест! - заартачился Сидоров.
- Его пришельцы донимают, - вмешался Слезный Скиталец.
- Зелененькие? - заинтересовался Гуру и даже с видимым усилием открыл
второй глаз, а первый скосил на пустую посуду в углу, стыдливо
полуприкрытую прошлогодней прессой.
- Почему зелененькие? - обиделся за своих пришельцев Сидоров и
помолчав привел неоспоримый аргумент, - они письма пишут! (Должный,
по-видимому, свидетельствовать в защиту предполагаемого окраса
гипотетических пришельцев) И грозят воздействием!
- Сидор Абдулаич, - встрял опять неистощимый Петухов, - вы бы
замолвили словечко, где-нибудь ТАМ!
Аристарх воздел указующий перст к потолку и, пока заинтересованный
Гуру зрил по направлению, заданному Петуховским пальцем, уточнил:
- В созвездии Беглых Псов.
- Гончих, - автоматически поправил Гуру.
- Ну да - Гончих. Это у меня так... свободные ассоциации, - извинился
муж-шатун, он же Слезный Скиталец, а по паспорту Петухов Аристарх
Варфоломеевич. (Небезынтересно будет узнать, что папа Аристарха -
Варфоломей Изидович Петухов (в девичестве - Ковбасюк), до недавнего
времени упорно скрывавший свое истинное социальное происхождение под
маской скромного пролетария умственного труда (инженер-ассенизатор), нынче
оказался побочным отпрыском на ветви некогда развесистого генеалогического
(не путать!) древа древнего боярского рода Ковбасюков, основательно
подувявшего, но корнями уходящего в необозримо жуткую глубь веков.
Аристарх сим фактом гордился, даже не взирая на то, что не имея детей, был
на этом древе, так сказать, последним сучком.) Гуру вновь впал в транс,
по-видимому пытаясь наладить связь с блудным астральным телом. Осязаемая
же часть Сидора Абдулаевича, в отсутствии духовного компонента, бесстыдно
отдалась в объятия Морфея (но не морфия, боже упаси!), аппетитно
всхрапывая во сне, как норовистый жеребец, почуявший, что сейчас его будут
запрягать.
Сидоров от нахлынувших душевных катаклизмов и экзотических
обонятельных раздражителей доходивших временами от медного тазика, тоже
был близок к тому что его взбунтовавшееся астральное тело в любой миг
могло оставить бренную оболочку и отправиться по стопам духовной
составляющей кемарившего Сидора Абдулаевича, если и не в район созвездия
Гончих (или Беглых?) Псов, то хотя бы прочь от благоухающего тазика.
Альберт, как натура то ли более тривиальная то ли более цельная,
никаких-таких особенных ощущений не ощущал (или, если вам так больше
нравиться, не испытывал, так сказать), а просто чихнул и разрушил
очарование...
Гуру открыл глаза и, окинув проницательным взором Сидорова,
настойчиво поинтересовался:
- Ты кто?
- Я - Сидоров, - ответил Сидоров, но уже без прежней уверенности.
- Это Иллюзия! - заверил его Гуру и безапелляционно объявил: - Я
избавлю тебя от иллюзий!
- А пришельцы? - растерянно спросил Сидоров, внезапно утративший
логическую нить ученой беседы.
- И это - Иллюзия. Лишь Совершенный может представлять интерес для
иной цивилизации (конечно, если она - цивилизация, достаточно развита). Ты
Совершенный?
- Не-ет... - честно признался несовершенный Сидоров.
- Но Уведомления... - попытался вступиться за друга Слезный Скиталец,
простивший Сидорову даже монопольно выпитое пиво.
- И это - Иллюзия! Я и тебя избавлю от Иллюзий! - радостно сообщил
Гуру и три раза хлопнул в ладони.
11. ТИБЕТСКАЯ МЕДИЦИНА
На зов Совершенного тут же всей душой откликнулся индивид в простыне.
Он восстал тенью из мрака и навис за спинами Петухова и Сидорова словно
кариатида или даже целый атлант добровольно взгромоздивший всю тяжесть
земной тверди на свои мозолистые плечи. В его руках зловеще поблескивала в
отсветах скудного пламени импортная бутыль из-под коньяка "Наполеон",
крест-накрест оклеенная бумажными полосками, на которых крупными но уже
отечественными буквами было написано:
"БЕРЕЧЬ ОТ ДЕТЕЙ", "НАРУЖНОЕ"
и помельче, опять же, импортными:
"dezenfeckted".
Тут надо заметить, что Сидор Абдулаевич не был ординарным проходимцем
или неординарным прохвостом. Как раз наоборот! Сидор Абдулаевич, имея за
плечами необременительный груз высшего образования, по специальности был
инженером-химиком, а по призванию тяготел к роду деятельности на духовном,
так сказать, поприще. Этот явный дисбаланс толкал Сидора Абдулаевича на
экзотические и, я бы сказал, экстравагантные (столь не любимые просто
Сидоровым) поступки, заставляя его (т.е. Сидора Абдулаевича) то изливаться
печатным словом, возводя очередной храм философско-социальной мысли,
собственноручно печатая его затем на машинке, чтобы донести до жаждущих
грядущих поколений, то ввергал Сидора Абдулаевича в пучину таких авантюр,
что иногда, когда удавалось наконец из их объятий вынырнуть Сидор
Абдулаевич - сам порой ужасался. Чего стоила, например, леденящая душу
история, когда Сидор Абдулаевич в порыве безотчетного оптимизма решил
нести морально-этические нормы в слои, где градация духовных ценностей
оказалась неадекватна тем принципам, что исповедовал Сидор Абдулаевич. В
результате Сидор Абдулаевич был отторгнут средой и даже несколько поспешно
был вынужден сменить дислокацию, под аккомпанемент дружественных пожеланий
среды:
- Вали, вали отседова! Сам гад нализался, а нам тут лапшу на уши
вешает...
Перепробовав ряд начинаний Сидор Абдулаевич остановил свой выбор на
Тибетской медицине и вообще на нетрадиционных методах медицины, вольно
трактуя как сами методы, так и саму медицину. Но свято веруя при этом, что
столь своеобразная деятельность, отпочковавшаяся от основной
специальности, не диссонирует, не идет вразрез с ней, а дополняет и
исключительно способствует. Что в общем-то можно было принять как рабочую
гипотезу, учитывая что Сидор Абдулаевич принадлежал к аморфному семейству
инженеров, включающему как подвид и инженеров человеческих душ, и
инженеров более локальной направленности (вспомните хотя бы папу Аристарха
- Варфоломея Изидовича Петухова-Ковбасюка), то бишь -
инженеров-ассенизаторов, а так же всю промежуточную палитру. При чем, в
силу загадочной нестабильности, субъект изначально классифицируемый, как
некий подвид, например: инженер по технике безопасности, вдруг начинал
совершать недетерминированные миграции и с равной вероятностью мог
оказаться в любом из подвидов вплоть до самых полярных, что при неизменной
зарплате, хотя и не подымало престиж, но создавало иллюзию сопричастности
и уникально широкий кругозор при обескураживающей ограниченности вглубь.
И что самое странное, функционировал Сидор Абдулаевич почти
бескорыстно (благо среда выбранная для этого необычного социального
эксперимента, состоящая из тех же инженеров и младшего научного
потенциала, помогала эту возможность счастливо воплощать и перевоплощать.
Со временем не традиционные методы сформировались в ортодоксальное учение,
захлестнувшее своего создателя, изваяв нечто новое в душе Сидора
Абдулаевича, трансформировав его из простого (ординарного, вульгарного,
затрапезного и т.д.) инженера в Гуру.
Но вернемся к нашим, так сказать, Сидоровым...
Гуру доверительно заглянул в глаза, сначала Сидорову, потом
Аристарху:
- Судя по лицам, вы оба типичные лунарии (не путать с лупанарием).
Те, чей лик и гороскоп отмечены знаком луны, обременены излишними
иллюзиями: я лишу вас иллюзий... Это настойка на помете половозрелых яков.
Отличное средство от гастрита, колита, старческого маразма, неразделенной
любви, мании преследования, сглаза и пришельцев из космоса. Запатентовано
во многих развитых странах и даже в некоторых недоразвитых... Втирать на
ночь в ягодичные мышцы, а можно капать натощак в левую ноздрю, но это в
экстренных и особо тяжелых случаях.
Гуру вытащил пробку из посудины, потянул носом воздух, но
стремительно отпрянул и поспешно водворил пробку на место.
12. ЛИЦОМ ПЕРЕД ВЕЧНОСТЬЮ (или: ПЕРЕД ЛИЦОМ ВЕЧНОСТИ)
- У меня нет денег - шепнул обеспокоенный Сидоров в оттопыренное ухо
Слезного Скитальца, между тем как Гуру приветливо "сделал ручкой", давая
понять, что выход находится там же где и вход. У двери уже ждал тип в
простыне с медным тазиком в руках. В тазике словно причудливые насекомые
"копошились" мятые трешки, рубли и пятерки.
"Не из их ли "тел", благоухающий "светоч"? - мелькнула крамольная
мысль в голове неискушенного Сидорова.
Аристарх торжественно выудив из недр нового финского (и где только
люди достают?) костюма - тройки столь же новую десятку (и где только
люди... ах да, это я уже спрашивал) и объявил:
- Подкожные Калерия не сном, не духом... С получки отдашь!
И пока Сидоров, сраженный широтой участия в его незавидной судьбе,
словно свежемороженая рыба, отловленная и разделанная лихими ребятами из
Азовско-Черноморского пароходства (Азчеррыба), безмолвно стоял, выпучив
глаза и раскрыв рот, Слезный Скиталец жестом завсегдатая ресторана где
обслуживают только интуристов, опустил десятку в тазик и спокойно
распахнул дверь ведущую на лестничную площадку...
То что Аристарха Варфоломеевича там ожидало произвело на него такое
впечатление, будто он увидел как диктор центрального телевидения, вдруг,
посреди передачи - встал, повернулся к зрителям тылом и, так сказать, его
обнажил.
- Ккк... аа... лерр... Лерррочка, я так рад тебя видеть... - радостно
проблеял Слезный Скиталец.
- Так говоришь подкожные? - задумчиво сказали снаружи и из тьмы
вынырнула изящная женская ручка, небрежно удалившая Петухова от
спасительных пенат, принадлежащих апостолу нетрадиционных методов в
медицине.
- Женись! И любые пришельцы будут тебе не страшны! - успел пискнуть
муж-шатун, и дверь стремительно захлопнулась.
Сидоров с бутылью из-под "Наполеона" и тип в простыне, не выпускающий
из рук медный тазик синхронно прильнули, каждый своим левым ухом к
двери... Из-за двери доносился оживленный диалог двух любящих сердец:
- Так говоришь подкожные! А вот мы сейчас проверим не завалилось ли
там еще чего-нибудь...
- Но, Лерочка, птичка...
- Помолчи! С тех пор, как я позволила осчастливить себя твоей птичьей
фамилией, ты постоянно на что-то намекаешь... Кто я, в конце-концов по
твоему, курица?
- Ты моя...
- Молчи! Правильно говорила моя мама...
- Но твоя мама...
- Не трогай мою маму!
- Но, Лерочка, птичка...
Диалог стал глуше, по-видимому собеседники "легли на крыло".
- Полетели в гнездышко... петушок, там я приготовлю для тебя...
чахохбили!
- А вот этого не надо! Только без рук... это негигиенично и
негуманно...
Сидоров не отрывая уха от двери попытался заглянуть в глаза типу в
махровой простыне.
- Втирать... на ночь... - прошептал тип.
- Капать в левую ноздрю... - отвечал Сидоров тоже шепотом.
Счастливый обладатель простыни кивнул и протянул Сидорову руку
ладонью в верх, как гладиатор просящий пощады:
- Тут вам передали.
На его ладони лежал листок черного картона на котором пламенело
только одно слово:
ВОЗДЕЙСТВИЕ
- Спасибо, - прошептал Сидоров, - у вас свечки случайно нет? А то в
коридоре - хоть глаз выколи...
- Держите, - шепнул тип и, когда Сидоров с зажженной свечой в одной
руке и бутылкой псевдонаполеона в другой решительно переступил порог,
поддернул сползающую простыню и рявкнул:
- Ходят тут всякие! Потом подтирай за ними!
И Сидоров тут же вспомнил, что забыл в логове Гуру от медицинской
философии туфли и даже дефицитные в наше время носки, правда штопанные,
хотя вполне еще приличные.
Но, стоя лицом перед Вечностью, Сидоров поборол мелкособственнические
инстинкты. Тут главное было подыскать примеры из прошлого вдохновляющие на
путь самоотречения, самопознания, самосовершенствования и самовыражения.
Лев Толстой, например, тоже, как известно, ходил босиком (или босяком?), а
Диоген вообще жил в антисанитарных условиях, используя порожнюю тару,
которую как некондиционную отвергали, по-видимому, в Древнегреческих
приемных пунктах. Сосед же Сидорова - Иван Прокидайло, хотя целиком в
имеющуюся у него тару не влазил, но зато имел ее столько, что мог
разместится в ней по частям даже со своей собакой Шваброй или, на сданную
посуду безбедно прожить до глубокой старости, а может - купить цветной
телевизор, если бы только хотел и цветные телевизоры вдруг появились в
свободной продаже. Опять же, неприхотливый Гуру счастливо жил и работал на
крохотном детском матрасике. Тут важна была вера (а может и любовь) в
правильность выбранной тропы самоотречения и тогда она (тропа) могла
помочь выйти на большую дорогу самопознания. А там было уже рукой подать
до проспекта самосовершенствования (самовыражения, самофинансирования,
самоокупаемости и т.д.).
13. ЦЕЛИ И СРЕДСТВА
Сидоров шлепал босыми ногами по остывающим камням одной из
многочисленных дорог Большого Города (не путать с Большой Дорогой), и
пламя свечи чуть покачивалось в такт шагам, не столько освещая путь,
сколько ослепляя идущего. Мутная жидкость в чреве тары из-под "Наполеона"
мерно колыхалась навевая фаталистический подход к жизненным катаклизмам. И
в то же время ассоциативно инициируя ощущение неотвратимой быстротечности
времени, словно маятник, задавая отсчет повернутых вспять лет, тусклой
панорамой наползающих на подернутый влажной пеленой взор Сидорова,
обращенный вовнутрь, в мрачные глубины Маленького существа, оборачиваясь
парадоксом противоречивых мер: потенциальных и осуществившихся величин.
Маленький Мир Сидорова, войдя в соприкосновение с Большим Миром
вокруг, ощутил деструктивные изменения, рассыпаясь прахом, в следствие
неосознанной ошибки, заложенной бог знает когда, в его, может изначально,
порочную структуру.
Свеча в руке рыдала стеариновыми слезами.
Вселенская печаль обуяла Сидорова. Еще не зная КАК, он, Сидоров,
понял - что УЖЕ не так.
Бессмысленный бег по дороге, ведущей в Никуда, при всех кажущихся
степенях свободы, оставлял бегущего в жестких рамках наезженной колеи.
Сидоров как клоп, ползущий по внутренней стороне банки, до недавнего
времени даже не догадывался, что его Мирок, не есть Мир. Для этого
необходимо было вырваться в иное измерение и взглянуть на себя со стороны
и иными глазами. Осознать себя. Если конечно то что необходимо было
осознавать имелось в наличии.
Свеча рыдала...
ЗЕЛЕНЫЙ ЛУЧ УДАРИЛ ВНЕЗАПНО...
Свеча мгновенно расплавилась, залив руку раскаленным стеарином.
Сидоров взвыл и упал на четвереньки (точнее падал на четвереньки, но
вовремя сориентировавшись приземлился на три конечности, потому что
четвертой он судорожно прижимал к животу бутыль с универсальным от многих
напастей средством, сила которого, как вы уже знаете, крылась в помете
тибетских яков).
После ослепительного луча и в результате утраты свечи Сидоров
оказался погруженным во мрак, что принесло ему, как не странно, некоторое
облегчение. Ибо мучительный дисбаланс, несмотря на общее ухудшение
обстановки, выровнялся. Контраст между Внутренним и Внешним, как бы
сгладился. Еще мгновение назад Сидоров чувствовал себя глубоководной
рыбой, безжалостно извлеченной на поверхность: Внутренний Мирок Сидорова
разбух, раздулся, грозя разорвать внешнюю оболочку. Мысли сбивались и
метались испуганной вороньей стаей. Теперь Сидоров вдруг ясно
почувствовал, что тот Сидоров, чей лик взлелеянный, выпестованный и свято
хранимый, оберегаемый, как оберегают старую мозоль, оказался как и
злополучные уведомления из картона, но не черного, а серого. И вот картон
лопнул, маска спала, а под ней... НИЧЕГО. Цели - самообман! Средства -
достойные этих целей. Сидоров был, а вроде как не был. Зеленый луч пробил
крохотную брешь в броне Сидорова, и Бронесидоров - лопнул как мыльный
пузырь.
Но это, конечно, фигурально, а Сидоров натуральный стоял на трех
конечностях (надо отметить - прочно стоял) посреди Большого Города,
впавшего в глубокий, похоже летаргический, сон.
Время остановилось. Сидоров крохотным серым муравьем распластался на
асфальте. Дома, высящиеся равнодушными Голиафами, презрительно косились на
маленького Давида, взяв наконец реванш за увековеченный позор
мифологического тезки-прообраза.
Но они торжествовали явно преждевременно.
Сидоров встал, быстро разделся и методично натерся чудодейственным
средством, презентованным непритязательным (не путать с непрезентабельным)
Гуру. Бутыль из-под "Наполеона" опустела. Сидоров неспешно оделся,
стараясь особенно не принюхиваться, и твердым шагом отправился на поиски
телефонной будки.
- Алло! Аристарх?
- Его нет дома. С вами говорит автоответчик - Аристарх второй...
- Мне нужна твоя помощь, Аристарх! Сейчас, немедленно...
Аристарх второй принял. Аристарх первый будет поставлен в
известность. Отбой. Бип! Бип! Бип...
- Алло, Маша...
- Я сколько раз тебе говорила: не звони ты мне!
- Маша, мне плохо!
- Наконец-то! Должна же справедливость восторжествовать, в
конце-концов.
- Но...
- Прощай.
- Алло. Добрый вечер. Это я - Сидоров...
- Какой вечер, Сидоров? Ты что - спятил? Уже глухая ночь и я сплю
сном праведника, чего и тебе желаю...
- Петрович...
- Иди спать Сидоров! Завтра снова на работу опоздаешь, а потом опять
будешь клянчить льготные путевки в дом отдыха.
- Но...
- Спокойной ночи, Сидоров.
14. ГНИЛОЙ ЗУБ (КРАТКИЙ ОЧЕРК ПОПУЛЯРНОЙ СТОМАТОЛОГИИ)
Обильно унавоженный Сидоров шел по гулкой пустынной улице, и Город
стыдливо отворачивался от назойливого раздражителя: отторгая и игнорируя.
- Сидоров!
Вопрос не требовал ответ, так как был собственно не вопросом.
- УЖЕ? - спросил Сидоров, аналогично нетребовательно. Ответ он и так
знал.
- Но как же гуманность, принцип невмешательства? Разве так обращаются
с представителями слаборазвитых цивилизаций?
- Иногда, для того чтобы избавиться от общего недомогания -
достаточно удалить гнилой зуб.
- Неужели достаточно только один... зуб?
- Ну не один. Может несколько...
- Это и есть точки минимального воздействия?
- Да, конечно... Ну и разит от вас, Сидоров. Это что - помет
тибетских яков?
- Не уклоняйтесь от стоматологической темы. Меня интересует вопрос:
нельзя ли ограничиться пломбой?
- Нельзя.
- Я так и думал, - рассеянно протянул Сидоров и задумчиво окинул
взором фигуру, старающуюся держаться в тени, - ну что же, если экстракция
одного гнилого... Сидорова будет способствовать оздоровлению целой
цивилизации... Это у вас что, бластер?
И не ожидая ответа Сидоров повернулся к представителю наверняка более
развитой цивилизации спиной, ощущая между лопатками умный и твердый, как
гвоздь в ботинке, взгляд пришельца.
Босые ступни приятно холодил остывший уже асфальт, шершавый как
кошачий язык.
"Глупо. Ужасно глупо... Как хочется оказаться в той точке времени,
начиная с которой стали нанизываться, даже не ошибки, а так - бессмыслицы,
досадные недоразумения, последствия беспечности, бездумности,
безалаберности, да мало еще каких "без", образуя тяжелую крепкую цепь
каторжника, приковывающую обладателя этого экстравагантного аксессуара к
самому себе. И бегство с этой каторги увы, по-видимому, невозможно. По
крайней мере достоверных случаев неизвестно. Кроме, разве что самого
радикального. Но в этом варианте, беглая составляющая, даром что духовная,
норовит прихватить и материальный носитель. Нет, смерть это самое глупое
мероприятие, в котором неизбежно приходиться участвовать человеку,
ведущему активную общественную жизнь..."
Сидоров вдруг понял, что он стоит перед дверью своей квартиры в доме
по улице имени "179 Отчетно-выборного Собрания на заводе Резиновых
Изделий". (Кстати, вы обратили внимание, как часто встречаются вдруг и...
ах, да, это я уже говорил.)
Как он сюда попал, Сидоров ответить затруднялся. Где-то под левой
лопаткой все еще чувствовался взгляд Старшего Брата по разуму.
Меж дверью и дверным косяком торчал лист черного картона...
Сидоров не спеша взял в руки очередное послание.
УВЕДОМЛЕНИЕ
СИДОРОВ УВЕДОМЛЕННЫЙ ПРЕДШЕСТВУЮЩИМИ УВЕДОМЛЕНИЯМИ
УВЕДОМЛЯЕТСЯ АЛЬТЕРНАТИВНО В ТОМ
ЧТО ОН НЕ ЯВЛЯЕТСЯ БОЛЕЕ КРИТИЧЕСКОЙ ТОЧКОЙ
ВОЗДЕЙСТВИЕ ПРЕКРАЩАЕТСЯ
ОТПУЩЕННАЯ ПОРЦИЯ ВОЗДЕЙСТВИЯ СЧИТАЕТСЯ АННУЛИРОВАННОЙ
ВПРЕДЬ ДО ОЧЕРЕДНОГО УВЕДОМЛЕНИЯ
Буквы вновь были холодного серебристого цвета, четкие и выпуклые. С
обратной стороны явно от руки было добавлено:
"Поздравляем. Искренне желаем, чтобы критическая точка стала некой
точкой отсчета".
"Как кстати..." - некстати подумал Сидоров, он развернул веером все
шесть уведомлений, задумчиво хмыкнул, перетасовал и небрежно бросил на
телефонный столик.
Что-то все таки тревожило Сидорова. Ну, конечно! Запах. Сидоров
прошел в ванную комнату, но едва он успел раздеться, как зазвонил телефон.
Голый Сидоров, застывший как указующий перст посреди коридора, с
телефонной трубкой в руках, являл собой олицетворение противоречивости
нашего времени вообще и текущего момента в частности (Сидоров не закрыл
воду в ванной, что способствовало аллегоричности скульптурной группы,
образуя фонический ряд в ассоциации касательно текущего момента). Вот
только запах - он все портил, разрушал, так сказать, очарование. Кто бы
мог подумать, что эти тибетские яки могут столь своеобразно пахнуть.
Сидоров подул в трубку и с легким сожалением в голосе произнес:
- Сидоров слушает.
- Сидоров? Это я - Аристарх. Мне тут пришла в голову одна гениальная
мысль...
- Прогони ее и ложись спокойно досыпать.
- Не перебивай, а слушай: глупая шутка, повторенная дважды - до добра
не доводит.
- Если можно - без вступительных мудрых сентенций. Я мыться собрался
и стою голый посреди коридора.
- Голый Сидоров на голой земле - как это экзотично... но можно и без
вступительных... Хотя я на твоем месте ее бы записал, может пригодиться.
Ну а если конкретно: зачем тебе понадобилось свои дурацкие уведомления
подкладывать мне в холодильник?
Сидоров сардонически ухмыльнулся и тепло посоветовал Слезному
Скитальцу, сопевшему в телефонную трубку где-то на другом конце города:
- Пошел к черту!
За окном стало значительно светлее. Начинался новый день. Точка
отсчета...
Но это уже тема для совершенно иного повествования, у которого и
название было бы совершенно другим. Не какая-то там "Критическая точка", а
что-нибудь свежее, оригинальное, ну например:
"Точка отсчета".
ПОСЛЕСЛОВИЕ
(которое, очевидно, не войдет в полное
собрание сочинений уважаемого автора)
История эта произошла на рубеже двух эпох, как зеркало отразив (в
меру способностей автора) этот самый рубеж, на лезвие которого напоролась
тонкая нить судьбы Маленького человека Сидорова.
По одну сторону рубежа Первая Эпоха - развитого беспробудного эгоизма
на базе аморально-эпической демагогии. Это то замечательное время, когда
любимым блюдом на внешней, а особенно на внутренней политической кухне
была - лапша. А самым выдающимся достижением широких масс - большие уши. У
тех же кротких представителей рода человеческого, которые безропотно
взвалили на себя бремя власти, несомненным фетишем была грудь. Которой, с
одной стороны они эти широкие массы якобы кормили, а с другой стороны (и
это уже без всяких якобы) пестовали для водружения и ношения всяческих
наград и почетных званий (грудь для орденов, аки голова для шляпы).
А по другую сторону рубежа - Вторая Эпоха, свежим ветром (умеренным
временами порывистым) ворвавшаяся на безбрежные просторы, где доселе
безраздельно властвовала, одновременно пребывая в сладкой неге, Предыдущая
(в народе любовно окрещенная - Эпохой Застоя). Кроме загадочного термина
"Перестройка", несколько вуалировавшего сокровенный смысл проистекающих
процессов, эта Вторая принесла с собой еще ряд подзабытых или вовсе ранее
неизвестных терминов и явлений. В дальнейшем благодарные потомки,
возможно, окрестят эту окаянную Вторую, как нибудь экстравагантно или
экзотично. Ну, например:
"Эпоха оголтелого плюрализма и сорвавшейся с цепи гласности, а так
же: то ли недоношенной, то ли только что зачатой демократии..."
Но это уже совсем другая история. И пусть совсем другие решают как
быть с ушами: стоит их растить и лелеять для дальнейшей службы верой и
правдой? Или повременить и никуда не ходить. И вообще мыться Сидорову или
так и ходить в... впрочем это для истории и вовсе не важно. Ведь история
оперирует категориями, а не... впрочем, это тоже не важно.
Итак, может как раз вы подхватите знамя, выпавшее из ослабевших рук
скромного ашуга, специализирующегося на воспевании неисчерпаемой темы "за
жизнь дна бездонного интеллектуального болота академических НИИ". Ну что
же, как сказал бы Сидоров:
- Флаг вам в руки!
Может вы расскажете эту новую историю совсем другим языком - без
излишней словесной эквилибристики. Как нибудь более реалистично, используя
модные ныне атрибуты: непечатные ранее идиоматические выражения,
обязательные ныне эротичные сцены. И вообще, менее заумно и более
сермяжно. И Сидорова назовете не Сидоровым, а как нибудь более эффектно,
Пульсомонидзе, например. И чтобы...
Флаг вам в руки!
Впрочем, это я уже говорил, а потому - я пока поставлю точку. Не
критическую, не отсчета, а самую что ни наесть ординарную, я бы сказал
вульгарную -
ТОЧКУ.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КРИТИЧЕСКАЯ ТОЧКА - 2 (ВТОРОГО РОДА)
(Точка перегиба)
(Сказочная повесть, абсолютно дезориентированная)
"...и одинокий осел возносил к небесам свой
истошный рев, словно все страждущие твари
избрали его своим глашатаем - обвинять богов."
М. Рено "Тезей"
ПРОЛОГ
- Сидоров?!
- Пять долларов!
- За что, Сидоров?
- А за поговорить с хорошим человеком?
- Какой же ты хороший, Сидоров? Тем более человек? Ты обыкновенный
жлоб!
- Я - необыкновенный жлоб!
- Вот-вот...
- И даже не жлоб, а личность, взлелеянная в рамках совсем новой
государственной (СНГ-овенькой) политики. Человек, с позволения сказать,
новой формации с гипертрофированной коммерческой жилкой, и даже не жилкой,
а жилой, которую я лелею и старательно разрабатываю.
- Вот-вот, Сидоров, я и говорю: жила ты, Сидоров!
- Сидоров жила, жива и будет жить, жизнерадостно жужжа этаким
живчиком, пожевывая жвалами, железной жаждой к жизни сживая со свету
безжалостно всех жалких иждивенцев.
- Словоблуд ты, Сидоров, и... жутко жизнь тебя накажет!
- Человек, чье детство прошло в условиях жесточайшего партогенеза...
- Какого генеза?
- Парто!!! Не перебивай! Засилье злобных партократов...
- Сидоров! Я просто хотел спросить: у тебя совесть есть?
- Пять долларов! Штука. В отличной упаковке. Импортная. Из
гуманитарной помощи недоразвитым страна...
- Да ну тебя, Сидоров! Вечно ты дурочкой прикидываешься.
- Лучше прикидываться, чем быть! Или ты считаешь, что лучше не быть,
чем прикидываться?! Так сказать быть или не быть? Такой вот question!!!
- Трепло ты, Сидоров.
- Я трепло?!! Да, я - трепло. Но какое трепло?!! Необыкновенное! Я
вообще новый вид, сформировавшийся в годы застольного засилья... Homo
spicer, если в двух словах, одним словом...
- Сидоров, а в морду хочешь?!
- Вот! Вот оно наше основное различие: Homo spicer от Homo erectus,
человека говорящего от человека... торчащего. Проблема быть или не быть
деградирует в бить или...
- No problem, Sidorov, no problem!!!
- Будем считать, что мы не поняли друг друга.
- Ну, ты мне еще попадешься, Сидоров!!!
- Не попадусь! Я из института ушел, я от пришельцев отбился и от вас
всех остальных как-нибудь оторвусь.
Сидоров рванулся, встал на дыбы (Клодт, если бы мог сейчас его видеть
- весь остаток жизни ваял бы исключительно одних Сидоровых в разных
ракурсах и прочих позах), стремительно расправил грудь, крылья, выпустил
закрылки, шасси и... выпал из гнезда, то бишь свалился с кровати и...
проснулся. Точнее открыл глаза. А если еще точнее - попытался это сделать.
Со второго раза это почти удалось.
За окном в это время медленно и угрюмо наступало хмурое утро.
1. ХМУРОЕ УТРО
"Солнце всходит и восходит, а от этого, даже у
бывалого человека, может закружиться голова.
Хотя по большому счету, ему, то есть солнцу,
а нас в высочайшей мере и с высокой башни..."
Из записных книжек Сидорова
На самом деле, скорей всего, был уже полдень. А может даже не
полдень. Но уж во всяком не полночь, это точно... Хотя...
Голова трещала так, словно накануне Сидоров на спор забодал вожака
бараньего стада, а заодно и всех его ближайших сподвижников, близких и
дальних родственников, а потом для вящей убедительности еще пару раз
постучал все той же головой об угол соседнего дома (почему соседнего?
загадочен мир авторской ассоциации!).
Сидоров сел на полу и мрачно стал разглядывать собственные ноги -
ноги были разными: одна в носке, вторая без, но зато в ботинке. Второй
ботинок почему-то стоял на подоконнике.
Сидоров тяжело поднялся, проковылял к окну и даже хрюкнул от полноты
обуревающих его чувств: ботинок до краев был тоже полон... воды. А на дне
отчетливо просматривались две маленькие серебристые кильки пряного посола,
несколько веточек петрушки и пятикопеечная монетка.
"Черт! То ли вчера уху собирался варить, то ли хотел аквариум
обустроить... А кто же монетку бросил? Неужели кто-то решил по древнему
обычаю... в водоем... чтобы, значит, еще вернуться... Черт!"
Сидоров ткнулся лбом в стекло и на мгновение застыл, блаженно ощущая,
как в мозгу извилины, закрутившиеся в спираль, потихоньку начинают
остывать.
"Какой вчера был день? Или вчера была ночь? Жизнь полна парадоксов!
Если вчера был один день, то сегодня, значит, будет другой? Или не будет?
А если вчера была ночь, то что будет сегодня? День? Или опять ночь? Боже,
как все сложно устроено в этом мире!"
У Сидорова громко зазвенело в ушах.
"Все, надо менять modus vivendi! Впрочем, нет, кажется, что пока
достаточно будет, если я сниму телефонную трубку!"
Сидоров четко, по-военному развернулся, насколько позволяли абсолютно
негнущиеся колени, и проковылял в коридор, тяжело припадая сразу на обе
ноги.
- Ты кто такой? - прозвучал из телефонной трубки сакраментальный
вопрос.
Сидоров на некоторое время задумался, погрузившись в мучительный
процесс самоанализа (надо отметить, что анализы у Сидорова в последнее
время были никудышными), но тут же почувствовал, как извилины стали вновь
накаляться. Сидоров с тоской посмотрел на себя в зеркало, занимавшее одну
из стен коридора, с тайным предназначением подпитывать иллюзию, что та
жилплощадь, на которой он - Сидоров - прописан, тоже якобы может
называться квартирой, и вздохнул.
Зеркало не только ничего не подпитывало, но напротив, окончательно
лишало всяких иллюзий, и в частности относительно того, что в данную
секунду там отражалось, то есть непосредственно самого Сидорова, который,
чего греха таить, в данную же секунду выглядел не лучше своих анализов, то
есть весьма посредственно, хотя жил, как считали некоторые, не по
средствам, но посредством чего никто толком не знал.
- Пришелец я! - вдруг неожиданно для самого себя сурово сказал
Сидоров и даже вздрогнул при этом.
- Трепло ты, Сидоров, я же прекрасно слышу, что это ты! - обиделись в
трубке.
- Нет я пришелец, - капризно заканючил Сидоров и столь же для себя
неожиданно, как и в первый раз, мрачно добавил:
- А реальность ваша - мнимая!
- Не морочь мне голову, Сидоров. Ты лучше мне скажи, только честно, я
вчера не у тебя ночевал?
- А ты кто, собственно, такой? - злорадно вернул Сидоров коварный
вопрос невидимому собеседнику.
- А вот это, - тяжело вздохнули в трубке, - как раз второй вопрос,
который я хотел тебе задать... Помню, что ты, вроде бы, Сидоров... А
вот... кто я?
- Давай пойдем от обратного, - трезво рассудил Сидоров. - Отметем и,
так сказать, отринем все лишнее и высечем...
- Это лишнее!
- Не перебивай!!! Высечем...
- Ну, если без этого уж совсем нельзя обойтись...
- ...из шелухи повседневности и сиюминутности светлый лик...
- Сидоров, ты грехи не пробовал отпускать? У тебя должно получаться.
- Если жизнь заставит - отпустим! Короче! Ты женщина?
- Это в каком же смысле?
- В прямом.
- Ах в прямом... Сейчас посмотрю. Вроде нет.
- Тогда как личность ты меня вообще не интересуешь! - бодро сказал
Сидоров и повесил трубку.
Задумчивым и томным взором окинул Сидоров собственное отражение в
зеркале еще раз, свирепо оскалился (что при достаточно извращенной
фантазии можно было счесть за сардоническую ухмылку) и решительно шагнул в
комнату, в глубине души отчаянно надеясь, что при всей вчерашней
неадекватности, у него все же хватило ума единственные выходные брюки
сохранить в первозданном виде, не пытаясь привлечь их (то есть штаны) в
качестве подручных средств для создания эпически сюрреалистического
полотна, как то: "Переход Суворова через Альпы", или хотя бы
предусмотрительно в данном аспекте обеспечить себя равноценной заменой
(хотел бы я видеть, что может служить мужчине вышеупомянутой заменой
названного аксессуара, который хотя и нельзя считать определяющим моментом
детерминизации пола, так сказать, вторичным половым признаком, но без
которого обычно ни один нормальный мужчина не чувствует себя достаточно
полноценным, если конечно он, то есть мужчина, находится в здравом уме и
трезвом состоянии).
Хотя конечно не в штанах счастье.
А где?
2. ГДЕ ЖЕ ТЫ, СЧАСТЬЕ?
"Счастье приходит и уходит, а мы остаемся,
причем преимущественно в дураках."
"Счастье - категория полиморфная, но
эфемерная."
Из записных книжек Сидорова
Сидоров имел в жизни счастье - дважды, впрочем, как и оно его. К
счастью оба счастья были хотя и бурные, но недолгие.
Скоропостижно осчастливленный по первому разу, Сидоров, не вняв
слабому голосу рассудка (какой рассудок - такой и голос) безрассудно сунул
голову под венец повторно, наивно полагая, что ведь не каждый же раз зубцы
у венца обязательно будут повернуты во внутрь.
По истечению срока давности, отведенного на процесс повторного
осчастливливания, Сидоров решил, что в данном обряде, используются
исключительно, так называемые, венцы терновые или заботливо свитые из иных
аналогичных дикорастущих и не менее противных представителей местной флоры
(какая фауна - такая и флора).
Но это как раз тот случай, когда мнение автора (то есть Сидорова) не
совпадает с мнением редакции, если конечно у нее есть отдельное мнение по
этому поводу (с чем мы ее и поздравляем: какая редакция...), но в глубине
души оставляем за собой право на сомнение. То есть, якобы особое мнение
при мнении, но отдельное, ставящее под сомнение априорное мнение,
высказанное ранее, в связи с которым есть мнения, сомнению не подлежащие,
по поводу которых все же есть отдельное мнение, ставящее изначально все
под сомнение. ("Закон транзитивности мнений", цитата взята из записок
Сидорова, том 8, стр. 76, пятая строка сверху.)
Короче в третий раз, если бы Сидорову вновь подвернулось счастье (или
он, Сидоров, - ему), то лично он, Сидоров, предпочел бы сразу, но
наличными. А лучше (это точка зрения самого Сидорова), чтобы на этот раз -
тайфун прошел стороной.
Всегда приятней узнавать о трагических катаклизмах из газет, чем
выступать в роли случайно уцелевшего очевидца.
Сидоров невольно вздохнул, и тут наконец на глаза ему попались
блудные брюки: аккуратно сложенные, они преданно взирали на своего,
впавшего в тоскливо-созерцательное настроение хозяина с самой верхней...
книжной полки, бесстыдно зажатые с одной стороны - 137 томиком неполного
собрания сочинений величайшего писателя анималиста и натюрмордиста Фистулы
Хрисенды Фигнера, крупнейшего знатока человеческих душ, тел и отдельно
взятых органов (наиболее прославившемуся благодаря бессмертному сериалу
"Предельно - педальные миры" и романам "Шагающие скоты из могилы", ну и,
конечно же, - "Крайняя плоть", где с присущим ему искрометным юмором и
безусловным знанием вопроса Ф.Х.Фигнер раскрывает тему дефекации в
условиях невесомости, мастурбации в условиях повышенной гравитации и
интимных взаимоотношений при отсутствии вообще каких бы-то ни было
условий, а так же: консервации при наличии радиации, презентации в
резервации, эманации в презервации и прострации в аннотации); а с другой
стороны - томиком посмертно изданных повестей рано ушедшего от нас, тоже
не хилого писателя-фантаста, певца обнаженного абсурда, Бель Ведера (Б.
Ведер: "Черный замолк", "Город-Дур", "Стою косой, совсем босой, слегка
распутный.", "Эзотерически - климактерическая точка" - особо отмеченный
шедевр: читательская премия "Большая нефиговая ветвь" за 1998 г.).
Сидоров снова вздохнул, снял с полки (?!) штаны и водрузил их на
надлежащее (?!!) место. Штаны смотрелись на надлежащем месте так, словно
это место в них и родилось (хотя некоторые профаны считают, что родится
можно либо в рубашке (если ночью, то в ночной?), либо - без).
Дополнив экипировку белыми тапочками, Сидоров понял, что он - готов!
То есть, не то чтобы совсем: каждый раз отправляясь в путь Сидоров
верил, что он не последний, и действительно, до сих пор каждый раз перед
Сидоровым открывалось на выбор сразу по несколько дорог, только вот
незадача, каждый раз анализируя постфактум сложившуюся ситуацию, Сидоров с
завидной самокритичностью сознавал, что дорога, которую он намедни выбрал,
явно неадекватна тем последствиям к которым она привела, но пока все еще
существовал выбор, и не поздно было все наверстать, исправить, загладить,
искупить, замазать, переиграть... перегнать и... выпить.
Было бы из чего выбирать, а за Сидоровым не заржавеет!
Эх, дороги!!!
Ах, дороги...
3. ДОРОГИ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ
"Хорошие дороги, как кстати и люди, которые их
выбирают, на земле не валяются!
"Каждый имеет право выбирать и быть выбранным,
но избраны будут только избранные."
"Нас выбирают - мы выбираем, нас посылают - мы
медленно-медленно таем за горизонтом."
Из записных книжек Сидорова
Жизненный путь Сидорова не был усыпан розами.
Но за истинность этого утверждения Сидоров не стал бы ручаться
головой, хотя неоднократно говаривал, что она, то есть голова Сидорова,
исторической ценности не имеет, а имеет лишь номинальную стоимость.
Существовал существенный процент, что таки - да! То есть нашелся
такой... э-э-э... джентльмен, и усыпал таки путь, но похоже, что лепестки
с цветов облетели еще до того, как их, то есть цветы, стали швырять
Сидорову под ноги.
В результате у идущего Сидорова уже давно сложилось твердое
убеждение, что, сколько под ноги не смотри, ничего хорошего там не найдешь
(хотя сосед Сидорова - поэт Иван Прокидайло, утверждает, что так можно
сколотить целое состояние).
Совместно с венцом, комплект терний являл собой хорошо продуманную и
законченную композицию, за которую хотелось кому-нибудь набить морду.
Несмотря на это, Сидоров, получивший традиционное воспитание (в
отличии от тех, кто получил приличное или же вообще никакое), предпочитал
идти по жизни прямо, стараясь особенно не задумываться к чему это его, в
конечном итоге, может привести.
У Сидорова вообще была масса традиционных добродетелей.
Во-первых, Сидоров, естественно, не брал взяток, причем так же
естественно, как естественно ему их никто и не предлагал.
Во-вторых, Сидоров был в меру умен, ровно настолько, чтобы это
особенно не афишировать.
В-третьих, Сидоров никогда не лез в Первые, что вытекало из во-вторых
и влекло за собой в-четвертых.
В-четвертых, Сидоров пока еще БЫЛ, в отличии от знаменитой серии ЖЗЛ,
традиционно почитаемого пантеона безвременно покинувших нас Замечательных
Людей, большинство из которых узнало, что они замечательные, лишь пополнив
собой неоскудевающие ряды пантеона. По причине гипертрофированной
скромности большинства окружающих, у нас как-то не принято преувеличивать
роль личности в истории, по крайней мере при жизни личности, и наоборот:
если - еще при жизни, независимо от наличия, то после - обязательно
перезахоронят на старом забытом сельском кладбище.
Но если личность по неизвестной причине сыграла в ящик, желательно
скоропостижно - тогда пожалуйста, а так - скромнее надо быть, товарищ!
Вот Сидоров и был скромнее. Почти совсем скромным, но живым. И это
было - в-пятых. Живым, но очень скромным.
Порой даже казалось, что не настолько живым, сколь скромным.
И это радовало. По крайней мере большинство окружающих.
Приятно видеть вокруг себя скромных таких Сидоровых, скромно так
порхающих, скромно стараясь не бросаться особенно в глаза.
Хотя подчас, даже это - раздражает.
Ну вот например, сосед Сидорова Иван Прокидайло, по этому поводу, не
раз говаривал:
- Тебя, Сидоров, с твоей скромностью, Сидоров!!! - и впадал при этом
в такую крайнюю экзальтацию, что исключительно жестами показывал, что же,
конкретно, он имеет в виду.
Сидоров не возражал.
Сидоров верил в свою звезду.
В свой Путь...
Вот и сейчас, безмятежно топая белыми тапочками, он верил и ждал.
Ждал и Верил...
Хотя на сером небосклоне, безучастно нависающем над безмятежным
Сидоровым, в это время суток не видно было ни звезды, и только он -
Сидоров, целеустремленно топал вдаль, этаким Звездным мальчиком.
4. А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК?
"Большинство из нас словно свет далеких звезд,
изображение еще есть, а звезда давно умерла."
"В глубине души я родился мальчиком. Со временем
этот мальчик все рос, да рос и дорос до
того, что стал гипертрофированным."
"Бывает и так, что прочтя эпиграф, ты понимаешь,
что это уже эпитафия."
Из записных книжек Сидорова
Сидоров целеустремленно топал по улицам родного города тщательно
следя за своими ослепительно белыми тапочками, но неожиданно был
остановлен бесстыдно бодрым восклицанием.
- Сидоров, привет! Как дела?
- Ты же знаешь, - лукаво улыбнулся Сидоров. - Как всегда:
отвратительно.
- Я рад! - расцвел собеседник Сидорова, и даже как-то лицом
похорошел.
- Я рад, что ты рад, - почти искренне сказал Сидоров. - Ты хорошо
выглядишь.
- Зато на тебе Сидоров, лица, можно сказать, нет!
- Это я просто забыл надеть маску.
- Какую маску?
- Обычную - питательную.
- Ты что Сидоров, спятил?
- А ты хочешь чтобы я сшестерил?
- Точно спятил. Вон и в белые тапочки вырядился... Ты бы еще веночек
на голову одел! Шизик сплел себе веночек: тут цветочек, там...
- Я себе на грудь табличку повешу: руками не лапать - опасно для
психического здоровья лапающего индивида.
- У тебя Сидоров, болезненное самомнение. Твоя грудь и даром никому
не нужна. Тоже мне еще, Мерлин Мурло выискалось.
- А голова?
- Что, голова?
- Да, действительно, голова вроде, как и ни при чем, - Сидоров
вздохнул и неожиданно совершенно чужим противным голосом гнусаво заявил:
- А реальность ваша, все равно, мнимая!
- Ты Сидоров брось! - непонятно почему озлобился собеседник. - Какая
ни есть, а все равно реальность. Не всякие там философско-литературные
бредни. Самая, что ни на есть, реальная реальность, со всеми своими
соответствующими реалиями.
- Весьма спорное утверждение. К тому же с совершенно волюнтаристской
подоплекой. Вот я сейчас мигну и вас всех вообще не будет! - Сидоров
тоненько хихикнул и победно зыркнул на собеседника.
- Ты Сидоров знаешь кто? - вконец разъярился собеседник.
- Кто? - невозмутимо поинтересовался Сидоров.
- Неприкрытый экзистенциалист!
- Я прикрытый, - обиделся Сидоров. - У меня штаны вот и тапочки...
- Пошел ты со своими тапочками! Фрейдист новолупленный!!!
- Все! - тихо сказал Сидоров. - Терпение мое кончилось. Вы мне все
надоели до ощущения полного опущения! МОРГАЮ!!!
- Только попро...
Когда Сидоров открыл глаза, улица была похожа на лысину, где рос
только один единственный волос, да и тот - Сидоров.
- Получилось, - удивленно сказал Сидоров. - Сто раз пробовал и
ничего, кроме ощущения частичного отвращения, и вот поди ж ты, раз и
готово! Да был ли мальчик?! Неужели я и на самом деле опять прав?
Сидоров подошел к ближайшему дому и ковырнул ногтем стену.
- Черт, кажется ноготь сломал, - Сидоров огорченно пососал палец, а
потом решительно постучал по стене дома костяшками пальцев здоровой руки.
Сначала послышался звук, словно Сидоров постучал себя по лбу, только
громче, а потом невозмутимый голос из-за стены спросил:
- Кто там?
- Это я, - машинально ответил Сидоров.
- Тогда заходи, - сказал голос.
Сидоров хотел было ковырнуть стену другим ногтем, но рука не встретив
сопротивление провалилась во внутрь по локоть.
"Бред собачий!" - спокойно подумал Сидоров и решительно шагнул вслед
за рукой.
5. СОБАЧИЙ БРЕД
Аксиома "Всеобъемлющего идиотизма":
"Мысль, высказанная вслух - есть ложь, поэтому
мысли лучше сразу записывать, а потом уж -
врать как по-писаному."
"Порою мысль бывает столь причудлива, что
начинает явно граничить с идиотизмом.
Но порою она бывает настолько проста, что
вновь начинает граничить с идиотизмом, но
уже с другой стороны."
Следствие 1:
"Если Вы находитесь в окружении нескольких
субъектов, то, могу спорить, что они все,
без малейшего сомнения, идиоты."
Следствие 2:
"Если Вы сами составляете чье-нибудь окружение,
то идиот на этот раз, скорей всего, Вы."
Соб. соч. Сидорова, т.4, стр.986
Пройдя сквозь стену, без особого физического ущерба, как для себя,
так и для стены, но слегка травмированный морально, Сидоров очутился в
просторном зале, обстановка которого была выдержана в строгом
ранне-готическом стиле.
Посреди зала стояло одинокое совершенно деревянное кресло с высокой
резной спинкой. В кресле, на вид не менее одинокий, сидел неопределенных
лет человек, чертами лица и фигуры, Сидорову кого-то смутно напоминавший.
От неожиданности Сидоров поперхнулся, закашлялся и сдавленно
просипел:
- Ты кто?
- Друг.
- Какой друг?
- А у тебя, Сидоров, что много друзей?
- Да нет вроде, - смутился Сидоров. - Не так чтобы много, но
один-второй наберется.
- Ну, набраться это не проблема, это каждый может...
- Я не то имел в виду, - еще больше смутился Сидоров.
- Да ладно, уж! Чего передо мной ножкой шаркать, - ухмыльнулся
новоявленный Друг. - Короче, я - обобщенный образ друга (ну, вроде как
обобщенный образ врага, только наоборот). И я собираюсь быть гидом в твоих
познавательных блужданиях по твоим же собственным душевным потемкам. Опять
же, вроде как гражданин Вергилий при товарище Данте.
- Это что же, как по Кругам Ада?
- Да брось ты, Сидоров! У тебя явно гипертрофированное самомнение.
Круги - это у тебя под глазами. Опять небось намедни был в гостях у
сказки... по имени Бахус. А я, если говорю: потемки, значит - потемки! Ну
и, соответственно, значит деревеньки там всякие... потемкинские, поселки
городского типа, городишки захолустные, улицы, улочки, переулки, закоулки
и тупички...
- Насчет тупичков: я бы попросил без намеков!
- А какие тут могут быть намеки, я прямо говорю - ТУПИЧКИ!
- Когда начнем? - покорно спросил Сидоров, мучительно стараясь
вспомнить, кого этот чертов Друг напоминает...
- А Щ-А-СССССССС!..
Сидоров вздрогнул, а обобщенный друг радостно закудахтал:
- Посмотрите направо: там вы можете видеть... Впрочем, направо лучше
не смотреть, все равно, то, что вы там увидите, будет неправильно
истолковано. Лучше посмотрите налево... Впрочем, нет. Налево - тоже
излишне! Давайте сначала посмотрим на начало, а в конце - на конец. А
ничего себе каламбурчик?!!
- А без этого никак нельзя? Без дешевого театра одного актера при
одном зрителе? - мрачно спросил Сидоров.
- Без актера или без зрителя?
- Я кажется ясно спросил: без театра?
- Если есть актер и хотя бы один зритель - значит будет и театр! -
отрезал Друг. - Итак, представление начинается! Жуткая драма из жизни
Сидоровых! Спешите видеть! Только один спектакль в этом сезоне!!! Маэстро
музыку! Пшшшшел зановесс!!!
6. ТЕАТР ОДНОГО АКТЕРА (ТЕАТР ТЕНЕЙ)
"То что Жизнь - Театр, мысль настолько банальная,
что не стоило ее здесь и упоминать. Но все же,
иногда так хочется заглянуть в глаза тому, кто
в этом театре подвизается на должности
главного режиссера."
"И лишь отыграв до конца свою роль в массовке,
начинаешь понимать, что слово "бис!" не столь
идиотская выдумка, как казалось в начале
спектакля, с претенциозным названием "жизнь."
Из записных книжек Сидорова
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ: СЕКСУАЛЬНО-АМОРФНОЕ
Сцена соответственно тоже первая: ностальгическая
(те же и женщина)
- Это ты, Сидоров?
Сидоров вздрогнул, слишком давно он не слышал этого нежного
пастельных тонов с металлическими переливами голоса, и растерянно
посмотрел на Обобщенного Друга.
- Твоя реплика, Сидоров, - экзальтированно зашипел Друг и призывно
вытаращил глаза, став похожим на Обобщенный Образ вареного рака, вместе с
Обобщенным Образом бочкового пива. - Ну же, Сидоров! Реплика!
- Да, это... я, - запинаясь пробормотал Сидоров.
- Боже, как нетривиально! Как свежо и безапелляционно! Как ново! -
хрипло захихикал за спиной Сидорова Обобщенный Друг. - И я бы сказал...
- Заткнись!.. пожалуйста...
- О-о-о!!!
- Здравствуй Маша.
- Ну заходи, если уж принесла нелегкая.
- Я тут деньги кое-какие принес, - Сидоров осторожно тронул огромную
бронзовую ручку ближайшей двери. Дверь стремительно распахнулась, словно
от пинки, и Сидоров, не выходя из мрачного готического помещения, оказался
на пороге квартиры номер 85, на шестом этаже современного блочного
девятиэтажного дома.
- Господи, Сидоров, если бы только знал, как я тебя ненавижу!!!
- Твоя реплика, Сидоров!
- ... ... ...
- Немая сцена. Герой в состоянии полной прострации проходит процесс
регистрации и медленно-медленно восходит на Голгофу.
Сидоров метнул косой звериный взгляд на Обобщенного Друга и тяжело
переступил порог.
ДЕЙСТВИЕ: ТО ЖЕ
Сцена вторая: Планомерно-Истерическая
Мизансцена: там же те же, но уже не те, что прежде
Сидоров: Маша...
М._Сидорова: Подонок!
Обобщенный Др.: Встать! Суд идет.
Сидоров (с тоской): Маша...
М._Сидорова (с нежностью, но в остервенении): Я всегда знала, что ты,
Сидоров - гнида!
Обобщенный Др. (задумчиво): Суду не ясно: если всегда, то к кому,
собственно, претензии?
Сидоров (глухо): Маша...
М._Сидорова (в экстазе): Ты испоганил всю мою жизнь!
Обобщенный Др. (заинтересованно): А ты, видать, способный парень,
Сидоров, а?
Сидоров (еще глуше): Маша...
М._Сидорова (в остервенении, но доброжелательно): Хоть бы ты скорее
подох, Сидоров!
Обобщенный Др. (торжественно): С глубочайшим прискорбием вынуждены
сообщить: сегодня ровно в двадцать минут по-полудню перестало биться
сердце, совершенно отказала печень, взбунтовалась селезенка и другие
официальные и не менее важные органы и системы, а то, что еще на удивление
продолжает функционировать немедленно будет предано медленному огню и
бренный пепел развеют на главной площади города, причем в том месте, где в
последствии будет выставлен на всеобщее обозрение бюст и другие наиболее
важные, уцелевшие после кремации органы и прочие аксессуары. Музыка играет
печальный сигнал!
(Слышны звуки Шопена. Сидоров затравленно озирается.)
Сидоров (решительно): Маша!
М._Сидорова (не менее решительно): Пошел ты, Сидоров...
Сидоров (менее решительно): Ну, я пошел...
М._Сидорова (отчужденно): Деньги положи на тумбочке в прихожей.
Сгорбленный Сидоров, подойдя к двери, оборачивается, но за спиной уже
ничего нет. Один туман. Из тумана, правда, торчит голова Обобщенного
Друга, самозабвенно раскачивающаяся в такт торжественным звукам
похоронного марша.
Обобщенный Друг (вяло): Не оглядывайся, Орфей!
Сидоров (устало): Я не Орфей, я - Сидоров.
Обобщенный Друг, загадочно хмыкнув, пожимает плечами: Иди, Сидоров,
иди...
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ: АПОКАЛИПТИЧЕСКИ-АФОРИСТИЧНОЕ
Сцена первая: Flay robbin, flay...
- Ну как? - самодовольно ухмыляясь спрашивает некто, снисходительно
поглядывая на Сидорова снизу-вверх.
Сидоров ожесточенно повертев головой, не сразу начинает понимать, что
находится, по-прежнему, в огромном, готического стиля, зале, а перед ним,
в кресле с высокой резной спинкой, развалясь сидит все тот же Обобщенный
Друг.
- Не убеждает! - презрительно фыркает Сидоров. - Все как-то
надуманно, не жизненно... Нет правды характеров, развития сюжета, а нет
сюжета, нет и... гонорара!
- Кто бы говорил, Сидоров?!! - искренне начинает возмущаться
Обобщенный друг. - В конце-то концов, не в деньгах счастье!
- Ага, конечно, - скептично кивает Сидоров.
- Ах, так! - вдруг свирепеет Обобщенный Друг.
- Ну, если не так, - бодро откликается оклемавшийся Сидоров, - то
может как-то иначе: под другим углом, в ином разрезе, в непривычном
ракурсе, новыми словами...
- Я-те покажу рак-курс!!! Я-те... новые слова... яркие ощущения...
пятый угол...
- У каждого человека должен быть свой угол, пусть даже он и на самом
деле всего лишь пятый!
- Ох, как афористично! Ты Сидоров когда наконец сыграешь в ящик -
станешь жутко знаменитым и цитируемым.
- А раньше никак нельзя?
- Раньше не положено! - сурово отрезал Обобщенный Друг и раздраженно
спросил:
- Так что: будем сюжет развивать или в бирюльки играть?
- Давай играть в бирюльки! - с надеждой воскликнул Сидоров, преданно
заглядывая Обобщенному Другу в глаза.
- Ну, что же, - зловредно хихикнул Обобщенный Друг, - сам напросился.
Дуй вперед Сидоров! Но, только заклинаю тебя, не оглядывайся! А впрочем,
как хочешь.
ДЕЙСТВИЕ ВСЕ ЕЩЕ ВТОРОЕ
Сцена вторая: Игра в бирюльки
Действующие лица: Сидоров, по лицу которого не всегда можно
догадаться, что данное лицо иногда в состоянии действовать; остальные
действующие лица - своего лица не имеют, одно из них - голос за кадром,
под лицом которого, за кадром скрывается Обобщенное лицо Обобщенного
Друга.
"Как хочешь?! Легко сказать: как хочешь! - раздраженно думал Сидоров
целеустремленно шагая к уже опробованной двери с большой медной ручкой. -
Если бы я еще знал: КАК хочешь!"
- Если бы знал, то наверняка придумал бы новое оправдание, - сказал
ехидный голос за кадром, но Сидоров уже успел "дойти до ручки" и не стал
оглядываться.
Дверь бесстыдно распахнулась, и Сидоров, споткнувшись о порог,
стремительно полетел внутрь...
- Орел наш Сидоров парил, призывно перья растопырив, - противным
голосом прокомментировал Голос за Кадром.
Сидоров не ответил. Лежа ничком, лицом в придорожную пыль, Сидоров
старался ни о чем не думать.
"Не думать! Не думать! Не думать!!!" - обреченно думал Сидоров.
- Как ты, Сидоров, думаешь? - спросил Голос за Кадром.
"Обычно молча..."
- ...озимые не померзнут? Зима в этом году наверняка будет суровой.
- Зима в этом году будет! - неуверенно сказал Сидоров, не вставая. -
А за зимой возможно придет весна.
- Ага, - глубокомысленно поддакнул Голос за Кадром, - а за весной,
скорее всего, наступит лето!
- Не хочу лето! - капризно сказал Сидоров. - Хочу чтобы была весна!
- Ну что же, весна, так весна! Ты сам напросился, Сидоров!
"Ну чего он меня постоянно запугивает?!!"
Сидоров быстро, но осторожно поднял голову и увидел, что рядом с ним,
действительно, стоит самая настоящая "весна", причем даже не одна, а так:
штук семь-восемь, в разных исполнениях. От очень дорогих инвалютных
моделей, до упрощенного авосечного варианта (то ли секс-баба, то ли
бой-баба, то ли просто супер-гражданка) соответственно в супере, а
некоторые почти без.
Одна из "весен" чистила ногти, вторая - перышки, а третья - картошку.
Две - вязали, а одна уже ничего не вязала вовсе. Три пели, причем голос
был только у одной, но эта одна, как-раз молча смотрела в даль
несусветную.
Зато все "весны" элегантно и ненавязчиво пританцовывали. Сначала
каждая свой неповторимый танец оскорбленной индивидуальности, но
постепенно убыстряя темп, они сплелись в экстазе, имитируя жутковатый
хоровод, нечто на подобии остервенелых импровизаций на тему греческого
танца "сиртаки", не прекращая при этом: вязать, стирать, жевать, читать,
подмигивать, петь, мыть посуду; сорить деньгами, прибирать к рукам,
неожиданно исчезать и внезапно появляться, манить и посылать к чертовой
матери; пытаться любить, грозить судом и разделом имущества; даря и
отнимая одновременно; обжигая огнем, когда от них веяло холодом; заставляя
стучать зубами в огне; лишая воли, сил и разума одним взмахом крыла...
Силы воли и воли разума... Разума силы и доброй воли... вплоть до
истощения... отвращения... ощущения запущения, а так же вплоть до
откровенного маразма...
Сидоров с трудом встал, но у него мгновенно закружилась голова, и он
чуть не рухнул под стройные ноги стремительно порхающих весен.
- Какая я вся внезапная! - хором сказали "весны", ни на миг не
замедляя исступленно-мятежного хоровода.
- Вся такая непредсказуемая и непредподлежащая!!! - самозабвенно
щебетали порхающие "весны". - Вы знаете, у некоторых сексуально-активные
точки находятся на коленных чашечках, а лично у меня - на кофейных, и не
только на чашечках, но и на блюдечках! Хи-хи! Нет-нет, что вы!!! Я
совершенно не пью! Ну, разве что по стаканчику...
У Сидорова потихоньку стало рябить в глазах: блондинки, брюнетки,
рыжие, саловые, гнедые, чалые, в яблоках...
Весны на секунду отложили: вязание, посуду, картошку и подняли
высокие хрустальные бокалы с запотевшими стенками:
- За любовь!
"Чокнуться можно!" - подумал Сидоров.
- Нельзя! - сказал Противный Голос за Кадром. - Тебе с ними не
положено!
- Почему? - мрачно спросил Сидоров.
- Посуды на всех не хватит! - скабрезно хихикнул Голос за Кадром.
- Ничего, я как-нибудь из горлышка, - мучительно сглатывая прошептал
Сидоров.
- Фи!!! Как дешево и неэстетично! - нежно проворковали танцующие
весны, постепенно убыстряя свой чарующий бег. - На ходу, без
соответствующей экипировки, сортировки, сервировки и закуски...
Но Сидоров похоже уже закусил удила...
- А гори оно все одним, но большим и синим пламенем! - в сердцах
рявкнул ошалевший Сидоров.
- Ahtung! - дурным голосом откликнулся Голос за Кадром. - Pancer!
Foiar!!!
Нервные языки голубого пламени взметнулись в небо, и Сидоров
мгновенно оказался в огненном кольце. Один.
- Не оглядывайся, Орфей, - тихо сказал грустный Голос за Кадром. -
Христом богом прошу, не надо!
"Господи, - сгорбился Сидоров, чувствуя как его начинает знобить. -
Неужели я саламандра? Неужели я даже сгореть не могу спокойно, без
фокусов, по человечески?"
- Иди Сидоров, иди...
Сидоров, послушно сделав шаг, нырнул в огненное безумие...
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ: САЛАМАНДРА
Сцена первая: Аберрационная
(те же,
но без женщин.
И снова,
сегодня
и всегда
на арене -
несравненный Сидоров)
- Мне холодно!
- Это чистейшей воды иллюзия, Сидоров. Аберрационный дисбаланс
ощущений: при откровенно воспаленном мозге - температура окружающей среды
кажется несколько ниже реально наблюдаемой.
- Разве сегодня среда?
- Фи, Сидоров! Я никак не ожидал от тебя столь банальной остроты.
Сегодня естественно понедельник, и число, опять же конечно, тринадцатое.
Но не в этом суть! Ведь ты же метишь в Великие, Сидоров, соответственно
каждая твоя фраза, каждая, пусть даже самая мелкая, мыслишка, должны
органично прилипать к памяти, как в бане липнет березовый лист к голой...
- Очень нетрадиционное соседство: мысль и голая...
- Ты же знаешь, Сидоров, что в определенных кругах это очень
распространенный симбиоз.
- Порой мне кажется, что даже доминирующий, причем особенно не
скованный рамками определенных кругов.
- Ну, Сидоров, не преувеличивай! Не надо проецировать неполадки
собственной системы пищеварения на наш, такой разнообразный и еще более
неожиданный мир. Или тебе Сидоров скорее импонирует Иной?
- Мне кажется, что лично я, предпочитаю Внутренний.
- Одним словом, предпочитаешь жить иллюзиями?
- Это - три слова!
- Откуда столь воинствующий педантизм, Сидоров? Надо быть проще,
доступнее...
- Этакой интеллектуальной девкой?
- Зачем же сразу девкой? Для начала можно, например, и... мужиком.
Главное чтобы без интеллектуалистских перегибов. Проще надо быть, но
серьезней. Как в столь зрелом возрасте могла сохраниться в такой дремучей
неприкосновенности неожиданно инфантильно-гипертрофированная тяга к игре?
Ведь все равно партнеров у тебя, Сидоров, раз два и обчелся. А по большому
счету - один ты Сидоров, один как клистир во время исполнения своих
служебных обязанностей.
- И один в поле такого напахать может, что потом никакого дерьма не
хватит, чтобы все это напаханное поле удобрить, - мрачно сказал Сидоров и
сделал шаг сквозь огненное кольцо.
Но за первым кольцом было второе...
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ: САЛАМАНДРА - II
Сцена вторая: Сумбурно-аффективная
- Ты кто?
- Местные мы, - гордо объявил Сидоров. - Из Орфеев.
- Тогда - наливай!!!
- Да, я... не пью, кажется... сегодня...
- А ты и не будешь!
- И похоже, что все имевшееся в наличии я уже выпил... вчера...
- Чего же ты тут тогда даром шастаешь... сегодня, народ смущаешь?
- Разве это главное... в инициации межличностных контактов и
различных отношений... включая половые?
- Ну?! А-то что же?
- А поговорить?
- Это с тобой-то, Сидоров? Ты Сидоров уж сам с собой... как-нибудь...
на досуге...
- Вот я и наяриваю! Говорю-говорю... И днем говорю и по ночам уже во
сне незатейливо прочирикиваю... А то бывает, что... И опять же... Но такое
ощущение, что в бурном процессе говорения при посредственном освещении
помещения есть некоторые жизненно важные упущения... утолщения...
разночтения... Где-то я прохлопал, что-то не учел. Может просто невзначай
потерял в бурном потоке слов изначальную цель и смысл. А может в
бесплодной попытке разложить словесный пасьянс вдруг утратил связь с
обыденными аналогами из повседневной мирской суеты, сливающимися в свою
очередь в свой автономный поток, параллельный символам и истинам
словесного потока. Слова, вместо того чтобы заострить внимание на
сущности, обнажить, так сказать, истинное лицо, вдруг превратились в
маску. И добро бы в какую-нибудь пристойную: императора-там, философа или
влюбленного. Так нет же! Обязательно должно было так получиться, что маска
окажется - маской шута, клоуна или паяца...
- Да брось ты Сидоров ныть! Маска как маска: ничем не лучше, но и не
хуже любой другой. Уж по крайней мере не маска высокомерного кретина или
высокопоставленного дурака. Чего ты в конце концов добиваешься, чтобы тебя
пожалели?
- Нет конечно, - вздохнул Сидоров, незаметно для себя подражая
больной лошади. - Как ни странно, цель гораздо менее эпохальная. - Сидоров
снова шумно вздохнул и промямлил: - Я хочу, чтобы меня хоть кто-нибудь
понял, а поняв, помог разобраться... в самом себе... Если, конечно, это
возможно...
- Ну, Сидоров, ты и сам-то, оказывается, себя не понимаешь, а хочешь,
чтобы тебя понимали другие... А вообще-то не много ли на себя берешь,
многослойный ты наш? Не боишься, что ларчик-то может открываться без
особых там затей, а внутри-то может и вовсе пусто? До остервенения или
"от"?!
- Ну и бог с ним! - решительно сказал Сидоров и, сделав один
небольшой шаг, вынырнул из огненного кольца.
Но за вторым кольцом было третье...
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ: САЛАМАНДРА - III
Сцена третья: Апофеоз!
(Третье кольцо: а у кольца начала нет,
ну, а на нет
и суда нет!)
- Встать, суд идет!!!
- Маска, маска! Я тебя знаю! - радостно воскликнул Сидоров решительно
срывая маску с лица Обобщенного Друга.
- Еще бы, - тихо и печально сказал Обобщенный Друг, устало проводя
ладонью по небритой физиономии Сидорова. - Ведь меня зовут - Сидоров.
- Кто тебя зовет, Сидоров, кому ты нужен? - зло выкрикнул Сидоров
Сидорову, отталкивая руку.
- Ну-ну, Сидоров, не хандри!
- Я не нуждаюсь в жалости!!!
- А в чем ты нуждаешься, в колбасе? В хлебе и зрелищах?!!
- Ни в чем не нуждаюсь. Я самозамкнутая система! Безотходная! Мне
никто не нужен! Я ничего не хочу! Я сам по себе! Я - ОДИН!!! И я счастлив,
что я наконец один, и меня все оставили в покое!
- А я?
- И ты отвяжись!
- Ты просто устал...
- Я не просто устал, я бесконечно устал, я фантастически, я позорно,
я не пером описать, ни словами изгадить, как устал. У меня голова устала
думать, а шея устала таскать на себе эту голову, вместе со всем обыденно
обязательным набором масок, самого широкого профиля и анфаса. У меня
устало лицо под масками, настолько устало, что под последней маской самого
лица - давно уже нет! У меня устала душа - устала то раскрываться,
принимая кого-нибудь, то съеживаться, когда туда норовят плюнуть. У меня
устало все мое естество... от всей этой вашей, так называемой,
реальности!!!
- А ты Сидоров, чем даром языком полоскать по ветру, МИГНИ!
- И мигну!
- Сидоров, ты знаешь, у меня просто мороз по коже... Наверное съел
что-нибудь?!
- Издеваешься?
- Куда уж нам уж, тут бы хоть бы...
- Ах так?!!
- Давай Сидоров, мигай родимый, а там мы еще поглядим какая у кого
реальность, и кто из нас мнимый, а кто - живее всех живых.
- МИГАЮ!!!
- Мигай мигом... Только Христом богом молю тебя, Сидоров: не
оглядывайся!
- Мига...
Занавес и Сидоров возвращаются на исходные позиции.
7. ПОЗИЦИЯ СИДОРОВА
"Плюнуть бы на все с самой высокой (можно даже
Пизанской) башни, а потом не спеша
спуститься вниз и посмотреть, что из всего
этого получилось..."
"Большинство из нас всю жизнь ищет свою звезду,
и некоторые таки находят, но только единицы
понимают, что почти все эти звезды - всего
лишь звездочки и кресты на памятниках
благополучно почившим иллюзиям."
Из записных книжек Сидорова
Сидоров стоял в шестой позиции, без шеста, но ощущая себя шестеркой.
Осенний ветер шелестел опавшими листьями и дул Сидорову против шерсти.
Одним словом шустро шерстил шершавым языком шевелюру Сидорова. Хотя,
конечно на самом деле, это целых (каких же еще? надкушенных, что ли?)
шесть слов.
В общем стоял сплошной шальной шикарный шорох.
"Господи, ну и примерещится же такое, - подумал Сидоров и тряхнул
головой, как почуявший волю застоявшийся арабский скаковой жеребец,
обозревающий необозримые просторы с порога родной и уютной конюшни.
Жизнеутверждающе заржав но, одновременно саркастически хмыкнув,
Сидоров сделал шаг и вдруг, не довершив начатое движение застыл в нелепой
позе, словно внезапно обнаруживший некоторую неадекватность в собственном
туалете стопроцентный импортный джентльмен (полное отсутствие штанов, как
для тех, кто может не корректно истолковать вышеприведенное сравнение).
Сидоров затравленно покрутил экзотически всклокоченной головой,
пытаясь одновременно по-черепашьи втянуть ее в плечи.
- Над кем смеетесь?!! - хрипло "каркнул" Сидоров, стараясь особенно
не прислушиваться к ответу...
А Город собственно и не собирался отвечать, да и вопрос, честно
говоря, был скорее риторический, в порядке, так сказать, тренинга
акустических средств коммуникации.
К тому же, похоже, что Город был пуст, словно бездарно проведенный
субботний вечер, что однако скрадывалось тем, что каждое окно в каждом
доме, каждая витрина, каждая дверь - были зеркальными.
А из каждого зеркала на Сидорова смотрел какой-нибудь меленький,
серенький, плохонький, чахленький "сидоров".
Но сидоровы были столь обильны, а по сему - доминирующи, что
Внезеркальный Сидоров еще сильнее втянул голову в плечи и сгорбился.
"Нет! Я не хочу! Я не хочу быть сидоровым!!!"
- Я - Орфей! Вы слышите мой голос?! Это МОЙ голос!!! Я ОРФЕЙ,
варвары!!! ОРФЕЙ!!!
- НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ, ОРФЕЙ!!!
Сидоров стремительно встал посреди пустынной улицы на колени.
Сотни сидоровых зеркально отразили коленопреклоненного Сидорова.
"Ну, нет, дудки!" - Сидоров попытался подняться, споткнулся и упал
широко раскинув руки лицом прямо на мостовую.
И тысячи сидоровых крестообразно распластались в своих крохотных
убогих зеркальных обителях.
- Нет! - прохрипел Сидоров, спиной ощущая бесконечное клонирование
своих самых потаенных мыслей и чаяний. - Нет!!! НЕТ...
Царапая ногтями камни мостовой, в кровь раздирая ладони, Сидоров
выворотил из земли увесистый булыжник и медленно стал подниматься...
Миллионы сидоровых в зеркалах напряженно изогнулись, сжимая в
миллионах рук огромные грязные обломки...
- Нет, врешь! Рукописи не горят!!!
Лицо Сидорова перекосилось, словно шрамом изуродованное улыбкой.
- Ну, ребята, поглядим: кто кого?
И Сидоров коротко без размаха бросил камень в ближайшее зеркало...
Звон разбитого стекла, погребальным колоколом возвестил, что цель
достигнута и поражена...
И бесчисленное число уцелевших зеркал отразило безлюдную улицу и
жалкую груду зеркальных черепков посреди заплеванной мостовой.
- НЕ ОГЛЯ...
ЭПИЛОГ
Пламя которое нас пожирает.
Из записных книжек Сидорова
Ненавижу! И город этот, и дома его, и улицы...
Ненавижу грязные вонючие подъезды, превращающиеся по ночам в
бездонные клоаки.
Ненавижу окна, внезапно вспыхивающие в темноте и гаснущие в самое
неподходящее время, словно скабрезно подмигивающие из мрака злые глаза.
Ненавижу асфальт, засохшей коркой покрывающий изгаженную землю.
Ненавижу хилые палисаднички, фиговыми листками приютившиеся на
уродливом урбанистском теле.
Ненавижу память! Память, которая связывает меня с этим городом.
Ненавижу потому, что пуповина зависимости, петлей захлестнувшая
горло, безнадежно крепка...
Ненавижу себя!
За бессилие и боязнь.
За тупость и безысходность.
За ненависть.
За...
Человек, одиноко бредший по пустынной улице, сделал еще несколько
шагов и упал, уткнувшись лицом в растрескавшуюся черную кожу асфальта...
И тонкий заячий всхлип взметнулся и захлебнувшись утонул в
нарастающем реве огня...
Внезапно вспыхнувшие в семи местах гигантские пожары почти мгновенно
превратили город в бушующее огненное море. Огонь урча, давясь и
захлебываясь пожирал деревья, пластик, материю и плоть, камни, бетон,
металл и землю, безумным зверем набрасываясь на любую добычу...
И когда человек с трудом приподнял отяжелевшую, словно наполненную
ртутью голову и посмотрел вокруг, то увидел... лишь пепел...
Кругом один только пепел...
И тогда человек наконец заплакал.
Но похоже, что было уже все-таки слишком поздно.
Эпитафия:
"И тьма звала другую тьму..."
Р.Лоуэлл "Платан на берегу"
ЗАНАВЕС!
Спектакль окончен.
Дайте же занавес, черт вас всех подери!!!
Вы что, никогда не видели как сорокалетние мужики плачут?
Из записных книжек Сидорова:
"Человек сам кузнец своего счастья, даже, если по призванию,
этот человек - всего лишь - самый распоследний сапожник."
Эх!!! Дернем - подернем, а там...
АВОСЬ?
И только кровь на снегу, как последний автограф...
Ну что же вы не смеетесь?
"Улыбайтесь господа! Серьезное лицо это еще не признак
ума. Самые отъявленные мерзости совершались именно с
этим выражением лица..."
Гарм ВИДАР
ВЕДЬМА
- Ну, ты горазд заливать! Недаром тебя Треплом все кличут, - Хромой
оскалил в злой усмешке огромные кривые зубы и метнул косой звериный взгляд
в сторону кровати на которой безмятежно развалился Трепло, мечтательно
устремив взор свой к безобразному серому бетону, низко нависающему над
головой. - Ты же из приюта в зону ни ногой, с тех пор как твои родители
сдали тебя отцу настоятелю на воспитание... продали!
- Не продали, - беззаботно ухмыльнулся Трепло, а - для общего блага -
обменяли на ящик рыбных консервов!
Зубы у Трепла были ровными и блестели в полумраке, словно мелкие
осколки луны.
- Это было пять лет назад, - подал из своего угла хрипловатый голос
Плешивый, - я помню... С тех пор из зоны в приют люди больше не приходили
ни разу.
- Вот я и говорю, - зло буркнул Хромой, - откуда же тогда он может
знать, что такое женщина?! - Хромой сплюнул сквозь зубы, лег на свою койку
и отвернулся к стене.
- Но ведь сейчас в двенадцати километрах от приюта есть деревня, -
весело сказал Трепло, и вновь его зубы блеснули в полутьме.
"Такие красивые и до сих пор все на месте", - Плешивый апатично
ухмыльнулся и невольно обвел взглядом убогую обстановку кельи. Подземное
убежище случайно обнаруженное отцом настоятелем семь лет назад, во время
разгара экологических бунтов, было превращено в приют. Это случилось, как
раз за месяц до того, как разъяренная толпа, пройдя маршем сто пятьдесят
километров от города, обложила лагерем атомную электростанцию, по пути
дотла спалив поселок энергетиков.
Когда смена, забаррикадировавшаяся в машинном зале увидела, как
обошлась толпа с их женами и детьми - прямо у них под окнами - атомщики
как-то умудрились вывести из строя системы контроля и заклинили
регулировку подачи графитовых стержней... На месте станции сейчас огромный
кратер, на дне которого можно наблюдать... Хотя, кто это может там
наблюдать?!
От города тоже почти ничего не осталось. А вот приют уцелел. Отец
настоятель, тщательно отбирая воспитанников, принимал в приют
исключительно генетически здоровых особей. Но Трепло был последним кто
прошел медкомиссию. С тех пор НОРМАЛЬНЫЕ люди в приют не заходили.
Три года назад в двенадцати километрах от приюта стихийно возникло
поселение, жители которого, как стервятники, были привлечены сюда
останками города. Но они уже не были людьми в полном смысле этого слова.
Это были мутанты.
Чтобы поддерживать среди воспитанников идеальный порядок отец
настоятель запретил доступ в приют женщинам, но прошло время, и стало
понятно, что совершенно избежать этого не удастся. Только вот беда,
теперь, говорят, женщины остались лишь у мутантов. Никто никогда их не
видел, но зато чуть ли ни каждый второй был знаком с тем, кто знал
кого-то, кто своими глазами... Да и женщины ли были это!
Плешивый судорожно вздохнул, был он лишь на год старше Трепла, но от
радиоактивного ожога волосы у него не росли совершенно, хотя отец
настоятель говорил, что генетически Плешивый абсолютно здоров.
- А в трех километрах от приюта есть озеро, - ворвался в мрачное
размеренное течение мыслей Плешивого возбужденный голос Трепла, - и там...
- Врешь ты все!!! - почти выкрикнул Хромой и даже привстал на койке.
- Ты из приюта ни ногой! Откуда ты можешь знать?!
- А мне Сапог рассказывал, - сказал Трепло и на секунду в келье
воцарилась тишина, пока Плешивый не обронил саркастически:
- После смерти, что ли?
- Зачем после, - нервно хихикнул Трепло. - Как раз - до, буквально
накануне...
И вновь тишина повисла в келье, словно все звуки увязли в густой
паутине, мгновенно заполнившей все свободное пространство.
- Отец настоятель говорил, что то и не озеро вовсе, - немного
невпопад проворчал Хромой. Был он самым младшим. Отец настоятель нашел его
в развалинах почти грудного. Как он попал туда неизвестно. Скорей всего
родители просто бросили его, а еще верней спрятали, а сами отправились за
добычей, да вернуться обратно была уже не судьба... В те годы люди может
генетически еще и оставались людьми, но в яростной борьбе за выживание
слишком о многом уже успели позабыть.
Хромому повезло: отец настоятель нашел его, а приют и сейчас и тогда
был настоящей крепостью. Ну, а отец настоятель, которого воспитанники за
глаза звали коротко и просто - ОН, одинаково хорошо владел как словом, так
и огнеметом.
Хромой был младше Плешивого почти вдвое и поэтому старался
компенсировать мнимый недостаток - молодость - грубым ворчливым голосом,
но нет-нет да срывался на петушиный всхлип. Вот и сейчас слово "озеро"
получилось у него с забавным повизгиванием, но Хромой упрямо повторил:
- Не озеро это. Там стоял какой-то комбинат по производству лекарств
и всю эту дрянь смыло в озеро. ОН говорит, что теперь это КАЧЕСТВЕННО
совершенно новая среда...
- Это известно любому, - вяло огрызнулся Плешивый, невольно вспоминая
странных пульсирующих созданий, которые однажды медленно пересекли дорогу,
когда Плешивый вместе с отцом настоятелем и Тряпичником делали вылазку в
город. ОН сказал тогда, что эти флуоресцирующие твари - утки, оставшиеся в
прошлом году на "озере" зимовать. Впрочем, Плешивый не очень-то и
удивился, уток он все равно никогда не видел... Как и женщин... Мать он не
помнил, а отца... Отец, как ему однажды обмолвился ОН, работал на той
самой атомной станции. Каким чудом Плешивый остался в живых он совершенно
не помнил, память словно кто-то выскоблил дочиста, а отец настоятель
никогда не рассказывал.
- А слабо сделать вылазку к озеру? - внезапно выпалил Трепло и сам
испугался своего вопроса.
- Один такой уже ходил к озеру, - грубо проворчал Хромой, наверняка
не осознав до конца суть вопроса.
Покойный Сапог накануне своей гибели вечером действительно ходил к
озеру. Что ему там понадобилось, один бог ведает. И что там с ним
приключилось тоже не знал никто. Сапог вернулся тихим и задумчивым и на
все вопросы лишь улыбался немного печально и таинственно. А через два дня
его начало "ломать"... ОН запер Сапога в отдельную келью, в самом дальнем
конце приюта, и всю ночь оттуда раздавался бешеный звериный рев и глухие
удары, сотрясавшие гигантский бетонный бункер. ОН разогнал воспитанников
по своим углам, а сам всю ночь с огнеметом в руках дежурил под дверью.
Утром, когда шум в келье затих, ОН с огнеметом наготове встав
напротив двери, велел Плешивому осторожно приоткрыть дверь.
Сапога в келье не было. Зато все стены были затянуты тонким
серебристым налетом, словно всю келью изнутри покрыли ртутью. Когда ОН
выстрелил в открытую дверь из огнемета, серебристая паутина, словно
стремительно захлопывающаяся пасть, устремилась со стен к центру,
захватывая огненный плевок огнемета в сияющую адским огнем сферу...
Плешивый тогда еле успел захлопнуть дверь в келью. Потом ОН сказал,
ЧТО им повезло, если бы двери в приюте не были герметичными...
С тех пор неузнаваемо трансформировавшийся Сапог живет замурованным в
самой дальней келье, и иногда, по ночам, можно слышать тоскливый
сладостно-нечеловеческий вой - это плачет в неутолимом вожделении, теперь
абсолютно автономная, и возможно даже бессмертная, душа Сапога.
- Ты трусишь? - осторожно спросил у Плешивого Трепло, отчетливо
чувствовалось, что сам он - в данную минуту - ответил бы на аналогичный
вопрос положительно.
- Я ходил в город десятки раз, - почти уверенно произнес Плешивый, -
в деревню тоже...
- А к озеру? - совсем неуверенно спросил Трепло.
- И к озеру, - тоже неуверенно сказал Плешивый, - пару раз...
- Но ведь не ночью же?!! - вдруг жалобно проскулил Хромой.
Здесь Плешивому крыть было нечем и он промолчал. Но через мгновение
Плешивый словно человек стоящий на краю пропасти и испытывающий
непреодолимое желание шагнуть в бездну непроизвольно выпалил:
- А мне плевать: день или ночь!
Отблеск тайны, оттененной страхом, манил, словно огонь костра
притягивающий обезумевших насекомых. Страх, подымающийся из мрачных глубин
подсознания, гипнотизировал и подталкивал к самоуничтожению...
Было решено идти к озеру нынче же ночью. Часа через два-три, когда ОН
уже ляжет спать и не сможет помешать безумному мероприятию.
Трепло, спровоцировавший всю эту дьявольскую затею, готов был
забиться под койку и тихо скулить там от всепоглощающего ужаса. Хромой был
бледен и несколько раз отлучался в санблок, похоже его, то ли тошнило от
страха, то ли прихватило желудок.
Лишь Плешивый, с фатализмом приговоренного к смертной казни,
методично паковал вещмешок. Словно двухдневный запас пищи и старый, но
ухоженный автомат могли стать панацеей от всех гипотетических бед.
- Ты бы еще смену белья прихватил, - вяло сострил Трепло, - неровен
час кто-нибудь из нас обделается.
Хромой слабо ойкнул и вновь метнулся в санблок.
Так или иначе, в сумерках они вышли. Дежурный у шлюза лишь испуганно
похлопал глазами, когда Плешивый поймав его за шиворот прошептал:
- Если подымешь шум, сам знаешь, что тебя ждет!
Дежурный поспешно закивал: был он почти такого же возраста, как и
Хромой, поэтому субординацию - чтил свято.
- А если, паче чаяния, кто спросит, - отечески ухмыльнулся Трепло, -
ты лучше скажи, что вздремнул на посту и ничего не видел. Дешевле
отделаешься!
Дежурный все еще хлопал в растерянности глазами, когда три фигуры
скользнули в проем шлюза и растворились в лиловых сумерках.
В Приюте жизнь затихала рано, но до озера надо было идти часа
полтора, так что, когда они туда доберутся, уже совершенно стемнеет.
Шли не спеша: впереди Хромой, задававший темп, слегка припадающий на
левую ногу (три года назад Конопатый во время жестокого приступа
клаустрофобии пытался взорвать шлюз... Несколько воспитанников, в том
числе и сам Конопатый, поплатились за это жизнью, а Хромому повезло, он
отделался сломанной ногой). Следом за Хромым, словно сомнамбула, отрешенно
топал Трепло, для него этот выход был уникальным событием, Трепло после
мытарств с родителями по зоне заработал нервное расстройство, прямо
противоположное послужившему причиной трагедии с Конопатым - боязнь
открытого пространства - агорафобию. Трепло действительно старался из
бункера не выходить, а если ненадолго и высовывался, то, как и сейчас,
исключительно в сумерках. Последним шел Плешивый, ласково поглаживая ствол
автомата и исподлобья поглядывая по сторонам. Плешивый фобиями не страдал,
но все равно ему было не по себе. Идея - ночью пойти к озеру - несомненно
была полнейшим безумием.
Внезапно Хромой громко ойкнул и остановился. Трепло втянув голову в
плечи затравленно озирался по сторонам, словно собирался бежать сразу на
все четыре стороны одновременно.
- Ну, что еще? - хмуро спросил Плешивый, голос у него предательски
дрогнул. - Так мы и до завтра не доберемся.
Хромой молча ткнул дрожащим пальцем вперед. Среди блестящих
оплавленных бетонных сталагмитов ясно можно было различить осязаемо
плотную тень.
- Тьфу! - в сердцах сплюнул Плешивый. - Это всего лишь "потерянная
душа". Их тут пруд пруди! От них только кожа чешется, если вляпаешься
ненароком.
- А почему я их никогда не видел? - сдавленно пролепетал Хромой.
- Потому, что ты ночью из приюта не выходишь! - раздраженно буркнул
Плешивый. - А они только ночью "пасутся". А днем заползают под камни.
Плешивый не сказал, что когда он с отцом настоятелем задержавшись в
деревне и не успев засветло вернуться в приют первый раз натолкнулся на
потерянную душу, то орал не хуже Хромого. От потерянных душ всегда пахло
могилой. Трепло, как ни странно, все еще держался вполне прилично.
"Наверняка врет он насчет своей агорафобии, - равнодушно подумал
Плешивый, - видать просто от работы отлынивает."
Плешивый посмотрел по сторонам: от большинства домов остались лишь
странные оплавившиеся разнокалиберные бетонные столбы, похожие на
карикатурные фаллосы. Другая окраина города сохранилась гораздо лучше, но
в ветхих каменных джунглях обитало такое... Куда там всяким потерянным
душам.
Плешивый вновь сплюнул и проворчал сквозь зубы:
- Ну что, поворачиваем оглобли?
И вновь бес противоречия заставил Хромого и Трепла с усилием
разлепить побелевшие губы и почти хором сказать:
- Нет!
- Ну, нет - так нет, - с досадой буркнул Плешивый и подтолкнул
Хромого в спину стволом автомата. - Давай топай тогда вперед, да не заори
с дуру, когда увидишь Всадника, а то жахнет инфразвуком, потом штаны три
дня отстирывать будешь!
- Про Всадника каждый дурак знает, - проворчал Хромой, но послушно
двинулся вперед.
- Насчет дурака - это уж точно... - Трепло громко лязгнул зубами,
сделал шаг и не оборачиваясь произнес: - Если живыми вернемся, я дырку
себе в языке сделаю.
"А я вторую, - равнодушно подумал Плешивый, - если только
вернемся..."
Чем ближе было к озеру тем ощутимей воздух пропитывался безысходной
тоской.
"Куда мы прем? - растерянно думал Плешивый, господи, куда мы прем,
ведь и не женщины они вовсе! Мало нам Сапога?! Да их даже сами мутанты
боятся! В древности как-то их называли... по особенному... вед... вед...
ведьма, что ли?!"
Минут через десять прямо по курсу стало видно медленно разгоравшееся
серебряное зарево.
Когда тоска и зарево стали ощутимы настолько остро, что захотелось
лечь, уткнуться лицом в дорожную пыль и заплакать, дорога резко вильнула
влево.
- Ну, - хрипло спросил Плешивый, - пойдем по дороге или... напрямую?
Даже испытывая физиологические нюансы животного ужаса Плешивый
постарался построить вопрос так, чтобы предложение вернуться исходило не
от него.
Хромой и Трепло одинаково бледные смотрели на него с тоской и
беспомощностью.
- Напрямую, - чуть слышно пролепетал Трепло.
Плешивый кивнул, хотя будь он сам, то повернул бы уже давно.
Когда озеро, словно коварное лезвие ножа, блеснуло ярким серебром в
ста шагах впереди, Хромой неожиданно упал на колени и зашептал
захлебываясь в горячечном бреду:
- Господи! Грешен человек, гордыня гложет его, толкая к
безрассудству... И во мраке вздымает он заломленные в тщетной мольбе руки
свои... Но все суета и ловля ветра! И нет...
Трепло, подкатив глаза под лоб, плюхнулся на колени рядом с Хромым...
Плешивый чувствовал, что не сделав решающего шага он утонет в пучине
всепобеждающего раскаяния и его тело полудохлой рыбой будет биться в
судорогах рядом с телами Хромого и Трепла...
Первый шаг был болезненным, словно внезапный крик опрокинутого в
бездонный мрак звездного безумия. Словно эхо нечаянного всплеска памяти
безвозвратно канувшего затем в зыбкой трясине забвения... Словно
беззвучный вопль замкнутый в отражениях мириады зеркал... Словно кровавый
след на девственной белизне первого снега... Словно последний вздох
астматика рвущий легкие и застилающий безумной пеленой разум...
Но Плешивый сделал этот шаг, а потом еще... и еще один.
Гладь озера притягивала и пугала стерильной чистотой и чуждой музыкой
волн, совершенно противоестественно искажавших серебристую поверхность. А
на вершине...
А на вершине полного единения аллюзии и реальности, серебряное чрево
озера вздыбилось и из его недр восстало видение, смутно узнаваемое по
горячечным снам, безжалостно топящим разум в жидком металле неосознанных
желаний и инстинктов.
Лик существа вынырнувшего из дьявольских глубин растлевал внимание,
заставляя разум таять в сладкой губительной истоме. Подменяя логику болью
внезапного узнавания, а сам разум инерцией мышц и инстинктов...
- Посмотри мне в глаза! - Беззвучный голос вспыхнул в воспаленном
мозгу ярмарочным фейерверком, прокатившись по жилам разрушительным эхом.
- Не-е-е-т! - Плешивый всхлипнул и нажал на спуск автомата.
Потом Плешивый упал и потерял сознание.
Очнулся Плешивый когда тьма вокруг уже поблекла. Ночь уже успела
сменить роскошные одежды из черного бархата на унылый серый халат, хотя до
рассвета оставалось наверное еще часа полтора.
Сбоку и сверху вынырнула знакомая фигура, зависнув над плешивым
уродливым вопросительным знаком.
- Живой? - прозвучал откуда-то с небес испуганный голос Трепла. - А
мы уже думали, что - тю-тю... Мы когда над озером увидали этот дьявольский
белый огонь, то решили, что с тобой происходит тоже, что и Сапогом... Но
потом мы все же рискнули... Озеро уже почти подобралось к тебе... Мы ели
успели тебя оттащить...
- Там была женщина, - неуверенно произнес Плешивый, с трудом разлепив
пересохшие губы. - Ведьма!
Трепло с удивлением заглянул ему в глаза и вяло пожал плечами:
- Не было там никого: только ты... да озеро.
- Еще чуть-чуть, - донесся до Плешивого истеричный всхлип Хромого, -
и было бы только озеро...
Плешивый попытался сесть. На удивление тело было легким, почти
невесомым. Что-то было не так, то ли с ним, то ли вокруг.
- Надо топать в приют, пока ОН не обнаружил нашего отсутствия, -
пробормотал Плешивый стараясь не глядеть на Хромого и Трепла.
Обратный путь занял вдвое меньше времени. Они вновь соблюдали
сложившийся порядок, но Хромой, задававший темп, бежал чуть ли не
вприпрыжку, а Трепло похоже вовсе излечился от своей мнимой агорафобии.
"Господи, может мне действительно все лишь привиделось?! - Плешивый
на ходу проверил рожок автомата - больше половины обоймы как ни бывало.
В результате спешки они чуть не врезались в группу "хмурцов",
расположившихся в ожидании добычи поперек дороги. Хмурцы были упитанные и
видимо не очень голодные. Вообще-то хмурцы передвигаются крайне медленно,
зато - если голодны - то выбрасывают на расстояние до пяти метров секрет
пищеварительных желез, расположенных на конце огромного облезлого розового
хвоста, а этот секрет обладает свойством хорошо концентрированного
желудочного сока. Опрысканный хмурцами начинает перевариваться, еще до
того, как попадает в их нежные, но практически бездонные желудки.
К счастью Хромой все же вовремя заметил опасность. Пришлось
пробираться в обход, лавируя между оплавившимися бетонными фаллосами.
"Какой величественный и главное символичный мемориал уходящему
человечеству", - угрюмо усмехнулся Плешивый. Его мрачное настроение
частично было обусловлено тем, что Трепло и Хромой явно избегали
соприкасаться с открытыми участками кожи Плешивого.
"Придурки! Они же тащили меня от озера. Хотя... Кто их знает, как они
это делали. Может просто зацепили палкой за ремень автомата... Ну и черт с
ними!" - Плешивый вздохнул и стал смотреть под ноги.
Дежурный у шлюза приюта пропустил их без разговоров. Похоже он так и
не оправился от шока, который испытал, когда они уходили в ночь. А может
принял их за "голографические последыши" - безвредный в принципе мираж, но
как и все необъяснимое - пугающий.
Когда они тихонько пробрались в свою келью, до подъема оставалось еще
часа полтора.
Плешивый решил соснуть часок. Натягивая на голову старое драное
одеяло, Плешивому на мгновение показалось, что его ладони слегка светятся
в темноте, но Плешивый так устал, что решил более детальное обследование
отложить на утро...
Утром Плешивого вызвал к себе ОН.
Плешивый стоял потупившись, рядом с НИМ любой воспитанник приюта
всегда испытывал какой-то подспудный комплекс неполноценности.
ОН молчал.
Плешивый украдкой глянул в ЕГО сторону и чуть не вскрикнул от
неожиданности. ОН сегодня не просто выглядел старым, ОН был пронзительно
стар.
Пергаментная желтая кожа туго обтягивала череп; клочья длинных белых
волос падали на лоб, морщинистый словно черепашья шея; руки - похожие на
засохшие корни - покоились на острых коленях, выпирающих из под балахоны,
словно спицы.
ОН перехватил мятущийся беспомощный взгляд Плешивого и тень
отстраненной улыбки тронула сухие губы. ОН едва заметно шевельнулся и
глухо, но властно произнес:
- В деревне тяжело болен вожак. Необходим лекарь. А скоро возможно
понадобится и священник. - Голос у отца настоятеля был прежним -
завораживающим и полным силы. - Пойдешь ты!
- Когда выходим? - почтительно склонил голову Плешивый.
- Ты не понял, - спокойно произнес отец настоятель. - Пойдешь сам.
- Но... - неуверенно пробормотал Плешивый.
- И через три дня чтобы был на месте, - не обращая внимания на лепет
Плешивого сухо сказал ОН, голосом начисто лишенным эмоций. - Неровен час,
можешь меня не застать, а я пред смертью хотел бы с тобой поговорить.
- Но... - вновь попробовал возразить Плешивый.
- А сейчас иди... Устал я, - ОН вздохнул и прикрыл глаза, Плешивому
показалось, что он явственно услышал при этом шелест высохшей кожи.
Осторожно, боясь произвести лишний шум, Плешивый развернулся и вышел.
Плешивый не мог видеть, что лицо отца настоятеля, после его ухода,
стало еще старее, хотя и раньше казалось, что это не лицо, а - сам символ
старости.
Деревня стояла в ложбине за озером, между трех холмов. Радиоактивный
выброс выжег на холмах всю растительность, но по прошествии стольких лет
холмы вновь начали обрастать. То, что росло на их склонах сейчас, трудно
было назвать флорой. Но это не была так же и фауна. Это было нечто
среднее, между принявшей невообразимые, порой противоестественные формы
растительностью и еще более ужасающим животным миром, а так же чего-то еще
и вовсе абсурдного.
Странные спиралевидные, переползающие с места на место мхи,
плодоносящие черными блестящими (похоже пластмассовыми) кубами, где в
слабом растворе соляной кислоты плавало цилиндрическое семя.
Колесообразные плоды растения, которого никто никогда не видел
(только плоды!), окруженные по периметру отличными акульими зубами,
передвигающиеся с места на место вращаясь на подобие циркулярной пилы.
Стремительно носящиеся по склонам на роликах растения-паразиты, при
неудачной атаке, оставляющие на поле боя неплохой рентгеновский снимок
жертвы. Странные тикающие зверьки, внешне похожие на пассатижи,
спаривающиеся раз в сутки - точно в двенадцать ноль ноль.
Плешивый, направляющийся в деревню, инстинктивно обходил места,
таящие потенциальную опасность. Дорога к деревне днем, хоть и представляла
эту потенциальную опасность, но была знакома до мельчайшего камня. ОН и
Плешивый хаживали здесь не раз...
Там, где дорога огибала озеро, Плешивый замедлил шаг. Над озером
клубился туман. А может пар. А может еще что-то, черт его знает! И что
самое удивительное, вдоль берега, по всему периметру, выстроились
"потерянные души". Это было удивительное и тревожащие событие, потому, что
каждому известно - потерянные души днем всегда заползают под камни.
Сейчас, в слабом рассеянном солнечном свете, потерянные души казались
совсем призрачными, словно призраки случайно выхваченные из тьмы грозовым
разрядом, застывшие на полпути к спасительному облаку пара, снежной глыбой
нависшему над ними.
Плешивый невольно поежился, а когда порыв ветра донес до него запах
могилы, его чуть не вырвало...
В деревне Плешивого ждали. Зная, что вид коренных жителей деревни у
нормального человека вызывает целую гамму неповторимых и непритупляющихся
со временем чувств, все обитатели попрятались. В узком пространстве,
исполняющем роль улицы (надо отметить, достаточно бездарно!), среди
жутковатых построек из произвольного подручного материала, находилась
одинокая фигура (слово "стояла" в данном случае было бы неадекватно).
Существо шевельнулось и теперь, в куче тряпья и непонятных механических
приспособлений - то ли протезов, то ли средств защиты - можно было увидеть
глаз. Один, но зато огромный и выпуклый, словно глаз больной базедовой
болезнью рыбы-телескопа. Вместо века глаз полуприкрывала металлическая
шторка.
- Мы ждали тебя, Плешивый, - гнусаво протянуло существо, и Плешивый в
который раз подивился, как оно могло издавать хоть какие-то звуки не имея
рта.
- Здравствуй, Двустворчатый ("Дурацкая кличка! Уж на что на что, а на
шкаф он явно не похож!") - Плешивый почтительно склонил лысую голову,
словно подставляя голое темечко для поцелуя.
Двустворчатый издал неопределенный булькающий звук, похоже он смеялся
- любой житель деревни знал какие чувства он вызывает у обитателей приюта.
- ОН сказал, что у вас болен вожак, - стараясь перебороть тошноту,
сдержанно произнес Плешивый, исподлобья наблюдая за Двустворчатым.
Двустворчатый выпростал из лохмотьев странную двупалую руку обтянутую
синей глянцевой, как влажный пластик, кожей и почесал глаз.
Плешивый отвел взгляд и стал смотреть себе под ноги.
- Есть такое дело, - прогнусавил Двустворчатый, и вновь Плешивому
показалось, что урод хихикнул, но за точность интерпретации звуков
издаваемых Двустворчатым Плешивый не поручился бы даже чужой головой.
"Эх, забыл Треплу в языке дырку сделать!" - внезапно мелькнула
невпопад мысль в голове у Плешивого, - "Ничего. Если я из этой передряги
выберусь целым и невредимым, я две дырки проковыряю... Одну Треплу, а
вторую... себе!"
- ...нынче ночью и слег, - важно прогнусавил тем временем
Двустворчатый и чем-то мерзко булькнул. - Вот за тобой и послали...
"Значит ОН был не совсем точен", - Плешивый даже в мыслях не мог
поставить два слова рядом: "ОН" и "солгал". - "Значит присылали именно за
мной?!"
Мысль была настолько дикой, что Плешивый почти не обратил на нее
внимания.
- Ну, пойдем глянем, что там с вашим вожаком стряслось, - мрачно
буркнул Плешивый, шкурой чуя, как сквозь щели диковинных жилищ на него
пялятся десятки глаз, многие из которых были похлестче, чем у
Двустворчатого.
Вожак лежал на полу свой конуры, основу которой представлял
вплавленный в бетон остов какой-то машины: то ли танка, то ли вездехода,
по останкам трудно было определить. В норе было сумрачно, но глаза вожака
флуоресцировали и давали достаточно света. В норе можно было даже читать,
если бы только здесь это пришло кому-нибудь в голову.
- Умираю я, - хрипло прогудел вожак, и глаза его, действительно, на
миг потускнели. Внешне вожак походил на огромный высохший корень, покрытый
грязной растрескавшейся корой. Только глаза - три блестящих линзы, сквозь
которые лился поток света - диссонировали с дендроидной внешностью. Глаза
носили отпечаток явно искусственного происхождения. А впрочем, черт их
мутантов разберет!
Плешивый скинул с плеча вещмешок и стал доставать пробирки и
различные физические приборы: вольтметр, осциллограф, электроскоп...
- Сейчас поглядим, - пробормотал Плешивый, вспоминая, какие параметры
отец настоятель называл нормальными при предыдущих обследованиях вожака.
- Чего тут смотреть, - прохрипел вожак, и по всей его поверхности
пощелкивая побежали крошечные зеленые огоньки, похожие на огни святого
Эльма. - Помру я. Ночью был приступ... Кто-то порчу наслал... Часа через
три будет второй... Третьего я не переживу.
"Удивительно, как ты вообще дожил до сегодняшнего дня", - подумал
Плешивый, тупо разглядывая показания вольтметра - разность потенциалов на
соседних участках кожи, порой, достигала у вожака 40-45 вольт.
- Сейчас сделаем анализы, - бормотал Плешивый, набирая в пробирку
серебряную вязкую жидкость, служившую вожаку кровью. - "А ведь и правда -
похоже на "Собачью Старость". Вот уж не думал, что мутанты ею тоже
болеют?!"
- Ты вот что мне лучше скажи, - хрипло пробормотал вожак, - ты у
озера когда-нибудь был... ночью?
Плешивый едва не выронил пробирку и вновь ему на мгновение
показалось, что ладони его рук светятся едва уловимым серебряным светом,
словно там затаился лунный зайчик, забравшийся под верхний слой кожи.
- ОН запрещает нам выходить из приюта по ночам, - тихо произнес
Плешивый, и это было правдой. - Сейчас я сделаю тебе микстуру, ты выпьешь
и немного поспишь...
- Опять глотать какую-то гадость, - вожак шевельнулся, и огоньки на
его коже испуганно шарахнулись в разные стороны. В воздухе запахло озоном.
- Но ты, все равно, не уходи... - Вожак направил все три светящихся глаза
на Плешивого, и тот ощутил себя словно актер на темной сцене, высвеченный
мощными прожекторами.
- ОН отпустил меня на три дня, - тихо сказал Плешивый.
- Этого достаточно, - пробормотал вожак, и Плешивому почудилась в его
голосе скрытая угроза.
"Ерунда! Я просто нервничаю. Все таки первый раз без НЕГО... Да еще
эти предстоящие ночевки в деревне", - Плешивый вдруг осознал, что до него,
ни один обитатель приюта не ночевал в деревне. Даже ОН.
Двустворчатый бесформенной кучей тряпья громоздился у входа в нору
вожака.
- Ну что, будем устраиваться на ночлег? - И вновь Плешивому
послышался с трудом пробивающийся из недр Двустворчатого изуродованный
смешок. - Ты никогда еще не ночевал в деревне?
Плешивый отрицательно помотал головой и пристально посмотрел на
Двустворчатого, силясь понять говорит он серьезно или издевается.
Двустворчатый булькнул еще раз и вдруг совершенно нормальным голосом
произнес:
- Я думаю, тебе у нас... ночью понравится.
Рядом с норой вожака стояла торчком огромная бочка, в диаметре метра
два и около трех метров высотой. В боку у нее зияла дыра, через которую
легко мог протиснуться даже Двустворчатый.
Плешивый заглянул во внутрь - там было пусто, лишь в противоположном
от входа конце виднелась грубо сколоченная широкая лавка.
- Ну, как апартаменты? - с плохо скрываемой гордостью спросил
Двустворчатый. - Здесь раньше Чумной жил, но неделе три назад, когда
случайно на болоте подцепил "Дикий Волос", он подался на юг... Там у них,
говорят, колония есть. Ну, это ж надо?! Ты представляешь, все как один
Диким Волосом заражены, потеют гепарином, да зудят себе ультразвуком...
Спятить можно!
- Ты, лучше скажи, бочку изнутри "Стервяком" брызгали? - хмуро
спросил Плешивый.
- А-то?! - радостно булькнул Двустворчатый.
- Ну и ладно, - вздохнул Плешивый и полез в бочку.
- Ты, пока, в бочке посиди, а я сгоняю попасусь: желудок вон к хорде
прирос, - Двустворчатый на миг прикрыл свой жуткий глаз шторкой - вроде
как подмигнул.
Плешивый кивнул по инерции, кинул на лавку вещмешок и, как бы
вскользь, спросил:
- А ты Двустворчатый, когда-нибудь, видел... женщин?
Двустворчатый мигом вскинул шторку и пристально посмотрел на
Плешивого, чувствовалось, что о своей многострадальной хорде он на время
забыл.
- А-то! - Голос Двустворчатого звучал натянуто, словно удерживать над
глазом приподнятую шторку ему стоило большого труда.
Плешивый хорошо уловил новые тревожные интонации в голосе
Двустворчатого, но не удержался и опять спросил:
- А правда, что у вашего вожака есть женщина? Почему же тогда я ее не
разу не видел?
- Много будешь видеть - глаз станет таким, как у меня, - почти
прежним тоном объявил Двустворчатый, но напряженность в его голосе
осталась. Плешивому даже показалось, что Двустворчатый украдкой оглянулся.
И опять было совершенно непонятно - шутит Двустворчатый или говорит
серьезно.
Внезапно Двустворчатый засуетился, мигом вспомнив о своем желудке:
- Ты к вожаку-то прислушивайся, а я...
- Иди-иди, - кивнул Плешивый, а сам при этом подумал: "Я бы тоже
рванул... Ну, да поглядим, как события будут развиваться. Рвануть мы
всегда успеем."
Плешивый проводил задумчивым взглядом нелепую фигуру Двустворчатого,
достал из вещмешка одеяло, расстелил его на лавке и лег. Ночные скитания
все таки давали о себе знать.
Уже засыпая, Плешивый обратил внимание на свои ладони: и вновь ему
показалось, что они светятся... И вновь он отложил более детальное
обследование на потом...
...серебро. Тусклый матовый блеск! Голова тяжела и сердце щемит. И
странный запах - манящий и пугающий вперемешку. И дикая боль пронзающая
насквозь жалкое трепещущее тело, и судорожно сжавшийся в комок мозг...
Серебро становится ртутью, наливая тяжестью испуганные мышцы, расплющивая
под непомерной тяжестью разум, заставляя тело функционировать автономно. И
в сотне ртутных зеркал бьется пойманное в ловушку отражение, неузнаваемо
трансформировавшегося существа. Жалкого и страшного одновременно...
Плешивый проснулся. Долго лежал не шевелясь, стараясь отделить сон от
яви. Пот, крупным бисером покрывший все тело, подсыхал с хорошо различимым
шелестом.
Плешивый встал, выглянул в дыру.
Ночь грузным телом навалилась на поселок.
Плешивый выбрался из бочки и побрел к норе вожака...
Еще не успев приблизиться ко входу, Плешивый услышал, что вожак в
норе не один.
Плешивый явственно разобрал два голоса: один - хриплый и тусклый -
вожака, а второй... Второй голос - едва доносящийся из промозглой грязной
норы - был настолько завораживающе алогичен и пронзительно узнаваем, что у
Плешивого перехватило дыхание. Он сделал неловкий шаг и ударился плечом о
стену норы...
Голоса стихли.
Плешивый вдруг снова покрылся холодным потом, словно вновь утонул в
липких объятиях кошмарного сна. Деревня, затаившаяся в ночной тьме, стала
казаться единым живым организмом, выжидающим удобный момент для атаки. За
стенами каждого нелепого строения явственно ощущалось напряженное
ожидание.
"Ерунда! Пусть днем, но я здесь был десятки раз", - Плешивый
решительно сделал еще шаг и оказался перед входом в нору вожака.
Нора изнутри неплохо была освещена тремя все еще непомеркшими
бельмами вожака.
- Ты был не один? - почти уверенно произнес Плешивый.
- Тебе показалось, - глухо отозвался вожак, и Плешивый по его голосу
понял, что вожак лжет.
Но теперь в норе действительно никого не было. Но в норе не было и
второго выхода! В этом Плешивый был абсолютно уверен.
- Как твое самочувствие? - стараясь говорить спокойно спросил
Плешивый.
- Если ты имеешь в виду приступ, - все так же глухо проворчал вожак,
- то ждать осталось недолго... Я думаю, минут двадцать - двадцать пять.
- Сейчас я померяю электропроводность в контрольных точках на твоей
коже, - Плешивый направился к своим приборам, сваленным горкой в углу
норы.
- Не суетись, - слабо шевельнулся вожак, - чему быть - того не
миновать.
Плешивый, держа в руках бесполезный тестер, решительно развернулся:
- Послушай, это правда, что у тебя есть женщина?
Вожак заметно вздрогнул и каким-то странным голосом спросил:
- А почему тебя это интересует?
- Почему же тогда я ни одной не встречал у вас в деревне? - словно не
слыша встревоженного вопроса вожака тупо спросил Плешивый. - Что это
вообще такое - женщина? А что такое ведьма? Это одно и то же?!
- Сколько тебе лет? - внезапно с тоской спросил вожак.
- Двадцать! - солгал Плешивый.
- Двадцать... А мне сорок! - вожак чуть притушил свои пылающие
бельма. - Ты задаешь такие вопросы, мальчик, на которые я все еще не могу
ответить.
- А кто может? ОН?
- Я думаю, что ОН тоже недостаточно компетентен в данном вопросе. -
Глаза вожака вновь засияли непонятным адским огнем. - На эти вопросы и
раньше не так просто было ответить, а теперь...
Плешивый хотел было как-то возразить, но внезапно обратил внимание на
ладони своих рук, они светились белым огнем, словно ртутные пятна под
солнцем. Вожак на мгновение притушил блеск своих глаз, но в норе не стало
темней - это адским огнем горели ладони его - Плешивого. Таким же огнем,
как глаза вожака!
Вожак вновь шевельнулся, и Плешивый поспешно прижал руки ладонями к
груди.
- Ты ведь знаешь, что у меня вживлен генератор кардиоимпульсов и
искусственные почки, ну а глаз Двустворчатого ты наверняка видел... вместе
с его шторкой. Вторая у него прикрывает желудок. У нас даже не мутации, в
прямом смысле этого слова! - вожак на секунду умолк, и Плешивый с ужасом
явственно услышал, как внутри у него самого, что-то размеренно тикает.
Звук был чисто механический.
- Где-то, в какой-то трагический момент история сыграла с нами злую
шутку, подтолкнув нас к дикому противоестественному пути, - вожак
вздохнул, - а может мы сами сделали этот выбор... Надо отметить -
достаточно идиотский.
- Но при чем здесь женщина?! - Плешивый украдкой глянул на свои
ладони - его надежды не оправдались - свет не только не померк, а напротив
- сделался еще ярче.
- Женщина? - вожак сделал паузу, словно это слово далось ему с
трудом, - женщина это...
Плешивый застыл в напряженном ожидании, прижав ладони к груди. В этой
позе он напоминал кающегося грешника, но одновременно... хищного богомола
перед атакой!
- Женщина это... - вожак вдруг забился в судорогах, окончание фразы
утонуло в горловом клекоте.
- Ну?! - почти выкрикнул Плешивый. - Ну же?! Что ты хотел сказать?!!
Но вожак ответить уже не мог. У него начался приступ.
Воздух в норе стал ощутимо наэлектризован, крошечные грозовые
разряды, зарождаясь в недрах уродливого тела вожака, то и дело срывались с
поверхности его кожи и вонзались во все металлические предметы. Плешивый
поспешно схватил в охапку приборы и вынес на улицу...
Когда он вернулся, вожак был неузнаваем: белые молнии били из него
теперь непрестанно, на коже проступили новообразования - кожа в этих
местах трансформировалась в линзы, сквозь которые стали видны бешено
вращающиеся зубчатые колесики и шестеренки, кое-где спаянные с сухожилиями
и кровеносными сосудами... Потом тело вожака стали сотрясать судороги,
сопровождающиеся громким металлическим лязгом.
Плешивый отвернулся и поспешно вышел из норы. Когда начинался приступ
Собачьей Старости был бессилен даже ОН.
У входа в нору бесформенной кучей громоздился Двустворчатый. Рядом с
ним, непрестанно подергиваясь, ерзая и почесываясь, примостился еще один
абориген. Плешивый знал, что зовут его - Шарманщиком. Что такое Шарманщик
Плешивый конечно не знал, но ОН как-то сказал, что так раньше назывался
человек, игравший на специфическом музыкальном инструменте. В таком
случае, кличка наверное подходила Шарманщику, из его нутра постоянно
доносились какие-то неблагозвучные трели, слышимые не только в звуковом,
но и в УКВ диапазоне.
Шарманщик на мгновение перестал подскакивать и скрипучим обиженным
голосом спросил:
- Он сказал тебе?
Плешивый вздрогнул и испуганно посмотрел на Шарманщика.
- Разве вожак не сказал тебе, что умрет?! - удивленно скрипнул
Шарманщик.
Плешивый едва подавил истеричный смешок:
- Кажется... сказал...
- Как ты это воспринял?
- Сказал, что поживем - увидим.
- Это не ответ! У того, на кого указал вожак, есть только два пути.
- О чем ты? - Плешивый нервно дернулся и недоуменно посмотрел на
Шарманщика, с трудом возвращаясь к действительности. - Какие пути?!
- Либо стать новым вожаком, либо... - глухо пробулькал рядом
Двустворчатый, - умереть!
Шарманщик с серьезным видом кивнул и зловеще скрипнул:
- Tertium non datum!
Плешивый не удержался и все таки нервно хихикнул:
- Но я... не хочу быть вожаком!
- А вот это, как раз, никакого значения не имеет! - злорадно булькнул
Двустворчатый.
- Бред какой-то, - растерянно мотнул лысой головой Плешивый. - В
конце-концов, вожак-то еще не умер!
- Если ему сказали: обеспечить замену - значит умрет, - уверенно
скрипнул Шарманщик.
- Ему сказали?!! - Плешивый в упор глянул на Шарманщика, и тот
задергался так, словно у него под задом оказались оголенные электрические
провода под током.
- КТО сказал? Это ОН сказал?!
- Нет, - раздраженно буркнул Двустворчатый. - Отец настоятель здесь
не причем.
- А кто причем? - Плешивый вдруг почувствовал закипающую злость. - Я
ведь даже не мутант! - он хотел добавить еще пару резких фраз, но
перехватив выразительный взгляд Двустворчатого, сбился, глянул на свои
горящие, словно дьявольские фары, ладони и вяло промямлил:
- Так кто же причем?
Двустворчатый прикрыл глаз шторкой и тихо произнес:
- Она.
Шарманщик испуганно глянул на Двустворчатого, и Плешивый вдруг
почувствовал как почва стала медленно ускользать из-под ног.
- Ведь ты и так об этом знал? - с какой-то слабой надеждой спросил
Двустворчатый.
- Где она? - хрипло выдавил Плешивый.
- Везде и нигде, - буднично произнес Двустворчатый, и Плешивый
почему-то сразу ему поверил.
- А если я все равно откажусь? - едва слышно прошептал он, хотя ответ
на этот вопрос и так знал.
Двустворчатый с видимым усилием приподнял шторку над глазом и
внимательно посмотрел в глаза Плешивому:
- Не думаю... А впрочем, это не имеет значения.
А Шарманщик как-то загадочно проурчал:
- Насекомые вот тоже летят к огню...
Плешивый тупо посмотрел на свои ладони, над которыми действительно
роились какие-то мошки, и в это время из норы вожака послышался глухой
тоскливый вой, разом затопивший все вокруг мутным серым ожиданием кошмара.
Шарманщик слабо пискнул и боком метнулся в ближайшую постройку.
- Тебе надо идти... к нему, - неуверенно пробормотал Двустворчатый и
тоже стал пятится прочь, не сводя с Плешивого застывшего безумного
взгляда.
Плешивый, упрямо набычившись, мотнул пару раз головой, словно больной
конь, повернулся спиной к отступающему Двустворчатому и решительно
перешагнул порог норы вожака.
Вожака в норе не было!
И норы тоже не было...
Перешагнув порог норы Плешивый внезапно оказался прямо на берегу
озера.
"Дьявольщина!" - Плешивый метнулся назад к выходу, но выхода тоже не
было.
Кругом, куда только он не смотрел была бесконечная серебристая гладь
озера. Плешивый мимоходом глянул под ноги и едва не закричал от страха:
под ногами была тонкая зеркальная пленка, чуть прогнувшаяся под тяжестью
его тела. И в этом кошмарном зеркале отражалась нелепая растопыренная
фигура, парализованная животным ужасом. Жалкая даже в этом безумном
ракурсе.
Поверхность зеркала затуманилась и, неуловимо меняясь, стала
прозрачной...
И тогда Плешивый понял, что стоит на чуть выпуклой осклизлой
поверхности... глаза. Огромного, словно океан. Под ногами была бездна
зрачка, где в ужасающей глубине - на сетчатке - множились уродливые
отражения затравленно растопыренной жалкой фигуры...
Плешивый с тихим стоном упал на четвереньки и пополз, не сознавая
куда и зачем.
Когда силы оставили его окончательно, Плешивый с тоской уткнулся
лицом вниз... и увидел, что лежит на земле.
С большим трудом Плешивый поднялся на дрожащие и словно чужие ноги.
Он стоял посреди единственной в поселке улицы, метрах в пятидесяти от норы
вожака. С порога ближайшей постройки на него с изумлением взирал
Двустворчатый.
"Хороший же у меня был видок, когда я на брюхе отрабатывал вдоль по
улице", - Плешивый невольно нервно хмыкнул, а Двустворчатый покачал
бесформенной головой и глухо пробормотал:
- Я думал, ты теперь всегда будешь так передвигаться.
- Нет, - с трудом разлепив онемевшие губы, произнес Плешивый. - ТАК -
исключительно по пятницам. - Слабая тень улыбки перекосила его лицо.
Двустворчатый вновь неопределенно покачал головой.
Плешивый неловко развернулся на негнущихся ногах и, слегка
покачиваясь, промаршировал ко входу в нору вожака.
На пороге он секунду помедлил, а потом решительно шагнул внутрь...
И тут же провалился во мрак. Не почувствовав под ногами опоры,
Плешивый накренился вперед, а потом внезапно очень жестко приземлился на
четвереньки.
"Опять?! Врешь, на этот раз меня не обманешь!" - Плешивый резво
поднялся, и... кровь отхлынула от бессмысленно вскинутой головы.
"Это всего лишь иллюзия!" - с тоской подумал Плешивый, невольно
втягивая голову в плечи. Он вдруг осознал, что видит себя, как бы со
стороны и чуть сверху. Почти равнодушно он созерцал свое гротескно
искаженное обнаженное тело, беспомощно распластанное на препараторном
стекле, с бросающимися в глаза уродливо гипертрофированными половыми
признаками. Тело - конвульсивно содрогающееся от созревающих неведомых
желаний. Тело - автономно существующее, посредством интерпретации мира на
уровне предвкушения собственной плотью, чужой и даже возможно чуждой
плоти, на уровне инстинктов нервных окончаний...
Внезапно сквозь всепоглощающий мрак пробился слабый серебряный свет.
Фигура на препараторном стекле стала сжиматься, приобретая привычные
пропорции. Лишь две ладони, напротив, вспухли и засияли, словно две
обезумевших луны. Серебряный свет затопил всю округу.
Плешивый попытался отвести взгляд от этих ладоней, но понял, что ему
это не под силу.
Ускользающим сознанием Плешивый успел отметить, что свет из холодного
серебряного становиться розовым. Но понять, что это: кровавая пелена или
просто подоспевший рассвет, Плешивый не успел...
Очнулся он, лежащим ничком на пороге норы вожака. Утро уже наступило,
и в розоватом сумраке деревня казалась декорацией к дешевому фильму
ужасов. Рядом сидел Двустворчатый и задумчиво глядел вдаль.
- Долго я был без сознания? - спросил Плешивый, пытаясь сесть,
опершись спиной о загаженную какой-то лиловой плесенью стену норы.
- Часа два, - равнодушно буркнул Двустворчатый. - Только ты не терял
сознания. Ты бегал по поселку и орал благим матом.
- Да? - тупо спросил Плешивый. - А о чем?
- Да все о том, что, дескать, это она... ведьма тебя испытывает, -
Двустворчатый встал, громыхнув своими непонятными приспособлениями и не
оглядываясь заковылял вдоль по улочке.
"Кто бы меня не испытывал, а надо делать ноги!" - подумал Плешивый, и
в ту же секунду Двустворчатый на миг замер и оглянулся.
- Если надумаешь прогуляться, - слегка акцентируя на последнем слове
произнес Двустворчатый, - то к озеру лучше не ходи, неспокойное оно
сегодня что-то... - Двустворчатый хлопнул своей шторкой, будто подмигнул
жутковато и не торопясь заковылял дальше.
"Все равно сбегу!" - упрямо подумал Плешивый. - "Но чуть позже - по
полудню, а пока надо глянуть как там вожак."
Вожак был, и вроде как и не был. Очертания его тела стали зыбкими,
словно размытые маревом знойного дня контуры отдаленных барханов. А линзы
на теле и глаза нестерпимо полыхали озерами ртути. Внезапно из недр этого
уже совершенно нечеловеческого тела выделился голографический последыш и
медленно поплыл в сторону выхода. Плешивый инстинктивно вжался в стену,
хотя знал, что последыши абсолютно безвредны.
"Бежать! Бежать и немедленно!" - Плешивый боком тоже стал
продвигаться в сторону выхода. Помочь вожаку он все равно был уже не в
состоянии.
Голографический слепок вожака выплыл на середину улицы и застыл,
словно бы внимательно разглядывая окружающие его убогие постройки. Затем
раздался резкий хлопок, и мираж исчез. Лишь на земле в том месте тенью
осталась небольшая лужа слизи.
"Бежать!!!" - Плешивый скользнул вдоль стены вожаковой норы и
оказавшись в тылу построек, пригибаясь рванул не разбирая дороги.
Несколько раз Плешивый упал и сильно в кровь разбил ладони.
Когда впереди показалось озеро, Плешивый резко взял вправо, стараясь
обойти его по как можно более пологой дуге...
Казалось, что все пока идет лучше некуда. Но стоило Плешивому
обогнуть озеро и начать от него удаляться, как тотчас ноги начали
подгибаться, а потом и вовсе отказались служить.
Плешивый сделал еще пару шагов, но понял, что сделай он еще хотя бы
шаг - умрет!
И все таки он сделал этот шаг и лишь потом упал...
Очнулся Плешивый на пороге вожаковой норы. Рядом сидел Двустворчатый
и смотрел на него огромным тускло поблескивающим глазом; шторка была
траурно приспущена. Солнце клонилось к закату.
- Я что, опять бегал по поселку и орал? - хрипло пробормотал
Плешивый.
- Да нет, - после некоторой паузы проворчал Двустворчатый. - Ты,
после того, как мы с тобой поговорили, взял да и лег на пороге... Да так и
пролежал до самого вечера.
Плешивый, слушая монотонное бурчание Двустворчатого, попытался с
трудом сесть, но почувствовав боль, глянул на свои ладони. Ладони больше
не светились, потому, что были разбиты в кровь, которая уже успела
подсохнуть, образовав грязную бурую корку.
- Минут двадцать назад, - безразличным тоном произнес Двустворчатый,
- вожак пришел в себя и просил передать, что он ждет.
"Он то может и пришел в себя", - тоже равнодушно подумал Плешивый, -
"а вот я, пожалуй, уже явно не в себе."
Плешивый раздраженно глянул на бесполезную кучу приборов, сваленных у
порога, молча встал и шагнул в нору, ожидая, что, как минимум, земля под
ногами превратится в огненную лаву, а со стен и потолка потечет
раскаленная смола.
Но ничего такого не произошло.
Вожак лежал на полу посреди норы. Теперь тело его имело четкие
очертания, но лучше бы его было вовсе не видеть.
- Что, в конкурсе красоты я бы не смог претендовать на призовое
место? - слабым как эхо голосом произнес вожак.
- Ты мне не успел ответить на один вопрос, - почти таким же слабым
голосом пробормотал Плешивый.
- Теперь, я думаю, тебе это ни к чему, - едва слышно прошелестел
вожак, - скоро ты и сам сможешь ответить на все вопросы... Теперь уже
скоро.
"Да", - вяло подумал Плешивый, - "осталось всего лишь один день... и
две ночи."
- Зачем ты хотел меня видеть? - почти грубо спросил Плешивый. - Ведь
ты же понимаешь, что помочь я уже тебе ничем не могу?!
- Конечно понимаю, - голос вожака, хоть и был слабым, но тем ни менее
звучал абсолютно спокойно. - Ты должен занять мое место. Так хочет... она.
Все остальное ты поймешь... потом.
- Я не спрашиваю, что будет, если я откажусь, - отрешенно пробормотал
Плешивый.
- Вот видишь, ты уже начинаешь верно оценивать обстановку, -
проворчал вожак и в его голосе Плешивому почудилась насмешка. Но вожак был
мутантом, а мир мутанта весьма своеобразен. А вот кем был теперь сам
Плешивый?!
- Что я должен делать? - сухо спросил Плешивый.
- Ничего. - И опять в голосе вожака Плешивому послышалась насмешка. -
Все, что ты мог, ты уже сделал. Теперь... нам... осталось только ждать.
- Я приготовлю тебе успокаивающее, - хмуро буркнул Плешивый.
- Выпей его лучше сам! - сказал уже откровенно издеваясь вожак. -
Если ты мне понадобишься, тебя позовут.
Плешивый поспешно покинул нору вожака. Хотя на пыльной, кривой,
единственной улочке никого не было, Плешивый шкурой почуял, что все живое
в деревне пришло в движение. Стараясь не перейти на бег, он добрался до
своей бочки, поспешно юркнул внутрь и в растерянности остановился лицом к
входной дыре.
"Ну допустим я могу попробовать лавкой забаррикадировать вход", -
Плешивый равнодушно пожал плечами, - "а что потом?!"
Выудив из-под лавки вещмешок Плешивый почувствовал слабую, скорей
всего и вовсе иллюзорную, но уверенность. На самом дне вещмешка, под ворох
одежды, лежал сверток. Распаковав его Плешивый заученными движениями, не
отрывая глаз от входной дыры, собрал автомат, потом сел на лавку, положил
автомат на колени и стал ждать.
День умирал медленно. И по мере триумфального наступления тьмы,
оживала деревня. Отовсюду доносилось хриплое дыхание и металлический лязг
- мутанты выбирались из своих нор и медленно стекались к бочке в которой с
безучастным видом сидел Плешивый.
"Интересно, зачем ей это? Демонстрация силы или... тест на степень
нашей деградации?" - Плешивый вяло усмехнулся. - "Скорей всего это
проявление результатов функционирования чуждой логики - "качественно"
отличной от той, которой оперируем мы. А может это всего лишь... месть,
вульгарная месть... Отвергнутой Женщины?!"
Плешивый мимоходом прислушался к тому, что творилось за стенами
бочки. Теперь мутанты, очевидно, окружили бочку плотным кольцом - тяжелое
надсадное дыхание звучало со всех сторон - и чего-то ждали. Чего?
Команды?!
"Кажется в древние времена какое-то значение имело само время, что-то
там было, связанное с полночью", - Плешивый вновь ухмыльнулся, он не верил
во все эти древние и новомодные суеверия и полагался в основном на себя с
свой старенький автомат.
Но сознавая всю алогичность ситуации, Плешивому тоже оставалось
только одно - ждать. Хотя ожидание, в конечном итоге, тоже было алогичным.
Ведь ждать-то особенно было и нечего.
Мутанты зашевелились, когда от непривычно долгих размышлений голова у
Плешивого отяжелела и стала клонится на грудь, а может это уже
подкрадывался сон. Здесь в деревне границы между сном и явью,
галлюцинацией и действительностью были столь зыбки и противоречивы: то,
что казалось явью - оказывалось галлюцинацией, а то, что казалось сном -
оказывалось жуткой действительностью. Плешивый, на первых порах,
цеплявшийся за здравый смысл, уже почти смирился с тем, что здравый смысл
- всего лишь обратная сторона абсурда. А захлестывающее безумие, скорей
всего, лишь субъективное ощущение, обусловленное несовпадением точек
отсчета.
Сопение доносящееся снаружи стало напоминать рокот усиливающегося
прибоя. Несколько раз кто-то поскреб стены бочки когтями, а потом разом
все стихло.
Плешивый окончательно сбросил с себя сонную одурь и передернул
затвор.
В нависшей тишине лязг затвора, усиленный резонирующей бочкой
прозвучал настолько театрально, что Плешивый невольно хмыкнул и пытаясь
хоть чуть-чуть снять возникшее напряжение крикнул:
- Чего вы хотите?!!
Нестройный хор голосов в ответ провыл:
- Мы хотим чтобы ты вышел к нам!!!
"Ага, разбежался!" - Плешивый криво ухмыльнулся, чувствуя как его
тело начинает жить самостоятельной жизнью, наливаясь силой и энергией, а
потом почти спокойно спросил:
- Зачем?
- Мы хотим посмотреть в твои глаза!
"Дались им мои глаза..."
- Мы хотим посмотреть в глаза новому вожаку!
- Но ваш вожак еще не умер! - резонно возразил Плешивый.
- Он мертв на девять десятых, и ты на девять десятых уже вожак...
- Значит у меня в запасе есть еще одна десятая и я так просто ее не
отдам! - истерично захохотал Плешивый, частично теряя контроль над своими
эмоциями. - Я не желаю быть вожаком!!!
Толпа на мгновение притихла, а потом яростно взревела:
- Тогда ты умрешь!!!
"А вот это, мы еще поглядим", - Плешивый чуть шевельнулся, и ствол
автомата оказался направленным прямо на вход.
Когда в дверном проеме показалась первая оскаленная морда -
совершенно черная, с двумя парами светящихся глаз - Плешивый выстрелил без
колебаний. Его тело "пело" и торжествовало.
В последующие полчаса он нажимал на спуск автомата почти
рефлекторно...
Редкие вспышки выхватывали из тьмы гротескные портреты тех, кого
Плешивый одним незаметным движением указательного пальца вычеркивал из
призрачного списка живых...
"Что я делаю?!! Зачем?!!" - вопросы вспыхивали подобно одиночным
выстрелам, существовали мгновение автономно и гасли не находя
диалектической пары - ответ. - "Это, наверное, просто тест! Дурацкое
условие дурацкой задачи, у которой должно быть, пусть даже дурацкое но
решение, просто обязано быть...
Плешивый не торопясь сменил рожок автомата. В это время огромная
бесформенная тень заслонила вход. В ярком свете выстрела Плешивый хорошо
рассмотрел нелепую фигуру Двустворчатого. Как раз за миг до того, как его
знаменитая шторка разлетелась на сотню ослепительных осколков. И глаз...
"Это безумие!!! И эта кровь... Неужели это неизбежный атрибут?!
Неужели, чтобы понять, необходимо сначала уничтожить?! Неужели смерть -
тягостная, но неразлучная тень... любви?!" - Плешивый, словно приняв
внезапное решение, встрепенулся - разрывая кольцо тягостных сомнений и
шагнул в сторону зияющего звездным оскалом выхода, наполовину заваленного
уже мертвыми уродливыми телами, но поскользнулся в луже крови и стал
падать.
Судорожно взметнувшийся ствол автомата описал широкую дугу, фиксируя
траекторию на стенах бочки крошечными рваными звездочками.
"Полный апофеоз!" - успел угрюмо подумать Плешивый, прежде чем
сознание - эта блудливая кошка - поспешило оставить его...
Очнулся Плешивый от нестерпимо яркого белого света, проникавшего даже
сквозь закрытые веки. Плешивый лежал ничком, уткнувшись носом в ладони,
засохшая корка на ладонях отпала и теперь руки Плешивого опять горели
дьявольским ртутным огнем. Плешивый оперся на эти чужие руки, приподнялся
и огляделся.
Не нарушая ужу сформировавшуюся "добрую" традицию, он лежал на пороге
норы вожака, до половины вывалившись наружу, а рядом... бесформенной кучей
тряпья, громоздился Двустворчатый, с невозмутимым видом поскребывающий
свою безумную шторку над единственным, совершенно невредимым глазом.
- Если ты скажешь, что я опять бегал по поселку и орал, - мрачно
ухмыльнулся Плешивый, - я тебе не поверю!
Двустворчатый молча скосил на Плешивого глаз и тихо вздохнул:
- Нет.
- Что нет?!! - не выдержав рявкнул Плешивый.
- Не скажу, - невозмутимо уточнил Двустворчатый.
Плешивый несколько секунд разглядывал застывшую в позе кайфующего
будды фигуру Двустворчатого, затем, так и не сказав ни слова, деревянно
развернулся на не гнущихся ногах и промаршировал к своей бочке.
Дно бочки, служившее полом, было выскоблено дочиста. Вещмешок валялся
под лавкой. Плешивый поспешно его раскрыл, достал со дна сверток - оба
автоматных рожка были пусты, а ствол пах свежей пороховой гарью.
Плешивый со опаской поднял голову - всю бочку наискосок перечеркивала
пунктирная линия аккуратных дырочек, сквозь которые хорошо было видно
светло-серое небо.
Неопределенно крякнув, Плешивый спрятал бесполезный автомат обратно в
вещмешок и небрежно швырнул его под лавку.
Двустворчатый все так же неподвижно восседал подле порога вожаковой
норы, его застывший глаз, полуприкрытый шторкой, был устремлен вдаль.
Плешивый постоял немного угрюмо разглядывая этот глаз и тяжело
вздохнув пробурчал:
- Как вожак?
- Никак.
- Он еще жив?
- На одну десятую. - Двустворчатый был абсолютно серьезен, но
ситуация настолько абсурдна, что Плешивый едва не расхохотался, чувствуя
как приступ истерии буквально разъедает мозг.
- Ты можешь пойти отдохнуть, - невозмутимо булькнул Двустворчатый, -
я думаю, к завтрашнему утру все, наконец, станет на свои законные места,
но... тебе предстоит нелегкая ночь.
"Значит все предыдущее было так - тьфу и все?!" - Плешивый угрюмо
разглядывал шторку над глазом Двустворчатого и никак не мог сдвинуться с
места. - "Может стоит пойти глянуть на вожака? Хотя, кому это надо?! Ни
ему, ни мне... А ей?! Разве можно с уверенностью сказать, что ей надо!!!
Одно слово - иная логика. КАЧЕСТВЕННО отличная... Уже и не логика вовсе!
Которою, с нелогичностью присущей данному процессу мышления, можно назвать
коротко и парадоксально - женской логикой."
Плешивый в ужасе потряс головой и с подозрением посмотрел на
Двустворчатого, словно боялся, что тот подслушает его мысли откровенно
рассмеется в лицо. Но Двустворчатый был невозмутим.
Плешивый пожал плечами и поплелся к своей бочке. Внутри он
расслабленно растянулся на лавке. Не хотелось не то чтобы шевелиться, но
даже дышать и думать. Плешивый лежал навзничь и тупо рассматривал пулевые
отверстия в верхней части бочки, сквозь которые на него так же тупо
пялились серые безучастные небеса, наверняка, видавшие и не такое. Поэтому
им было плевать на жалкое крохотное существо - одинокое среди сотен и
тысяч таких же непутевых созданий, безжалостно брошенных в этот жестокий и
непонятный мир равнодушной рукой - и теперь мучительно барахтающихся в
трясине желчи, захлебывающихся в озерах горечи и тонущих в океане
безнадежности и безверия...
Плешивому еще казалось, что он рассуждает здраво, что мысли текут
ровно, не свиваясь клубком возбужденных змей, сон, тем временем, украдкой
хихикая над тщетностью реалистического бытия, словно провинциальный маг
доставал из рукава и веером раскладывал крапленые карты...
...белки беспомощно распахнутых глаз,
Как капли ртути.
Слова нелепы, шепот оглушает,
А голос как туман стекает на пол.
И в адском пламени безумье сокрушает
Серебряным клинком распухший мозг.
И разум словно воск под пальцами безумья тает...
Как пахнет пылью и печалью!
Сквозь серебро давно просвечивает мерзость,
Враждуя как желанье и возможность.
И в этой битве выигравший терпит пораженье,
А проигравший - просто многократно умирает...
Серебряный звон...
И запах смерти.
Все тает словно сон,
И лишь прикосновенье...
А впрочем, это тоже сон,
Иллюзия иллюзий -
Сама жизнь...
Плешивый проснулся. Что ему снилось на этот раз, он не помнил. Лишь
на душе осталась накипь какой-то тоски, и тревожило странное
противоречивое восприятие времени - как мимолетной бесконечности.
Плешивый осторожно выглянул из бочки. Снаружи вновь безраздельно
властвовала ночь.
"Последняя ночь!" - фраза была столь многозначна, что Плешивый криво
усмехнулся и невольно поежился.
У входа в бочку, на удивление, никого не было.
Не было никого и у входа в нору вожака. Вообще деревня словно
вымерла. Было очень тихо, так тихо, что Плешивый отчетливо слышал
неравномерные гулкие удары своего усталого сердца.
"Последняя ночь! Это последняя ночь..." - Тело Плешивого, еще совсем
недавно такое сильное и ловкое, сейчас казалось большим, случайно
доставшимся с чужого плеча. Теперь у Плешивого ртутным светом горели не
только ладони, но и руки целиком, и ноги, и грудь. И огонь был тяжелым
словно сама ртуть.
Остаток сна, рваной паутиной прилипшей к лицу, бередил усталый мозг.
Паутину нельзя было увидеть - осознать, но ее присутствие создавало
невыразимый дискомфорт. Плешивый даже провел дрожащей рукой по лицу.
...серебряная паутина... серебряный звон... и запах...
"Господи, чем же это так... пахнет?!!" - Плешивый с трудом покрутил
тяжелой, будто распухшей головой, где колыхался такой же распухший мозг и
в яростной тоске подумал, что теперь незачем играть в прятки. Хотя бы с
самим собой! Плешивый мучительно сглотнул пересохшим горлом. Да, он
конечно же прекрасно знал этот запах. Это был запах тления.
"Говорят, что гниение, как химическая реакция, совершенно идентично
горению: и то и другое - окисление, лишь скорость реакции различная. Вот
только не вполне пока ясно, что является источником запаха, окружающая
обстановка или я сам?" - Плешивый медленно, шаркая непослушными ногами,
подошел к норе вожака и почти равнодушно заглянул внутрь.
В норе тьма была настолько плотной, что ее наверняка можно было
нарезать ломтями, как ржаной хлеб.
"Значит, вожак умер", - спокойно констатировал Плешивый. - "И что
теперь? Да здравствует вожак?! А что же она? Какова ее-то роль во всем
этом? Вожак обманул, он сказал, что я смогу сам ответить на все вопросы.
Да, действительно, я могу формулировать ответы, но насколько они
соответствуют истине?! Да и что это за ответы, которые лишь порождают
новые вопросы?!"
И все таки Плешивый, двигаясь как заводная кукла, почти через силу,
еще раз переступил порог норы вожака.
"Слишком долго я шел по этому пути, чтобы теперь поворачивать назад.
Ну, где же ты, ведьма?! Я до сих пор тебя не понимаю. Но уже не боюсь.
Никого! За исключением, быть может, лишь самого себя." - Плешивый не сразу
сообразил, что действительно уже достаточно долго идет никуда не
сворачивая. Достаточно для того, чтобы пройти убогую обитель вожака
насквозь.
Плешивый остановился, дыша тяжело и надсадно, словно он всю свою
недолгую жизнь - вплоть до этого момента - бежал, словно смысл всей жизни
состоял именно в этом беге, и стал ждать. Тьма с каждым вздохом отступала,
но серебристый сумрак, приходящий на смену, не приносил ожидаемого
успокоения. Тени прошлого, испуганно жавшиеся по углам, не давали реально
оценить складывающуюся обстановку. В каждой складке чудился подтекст, в
каждой тени неадекватный символ. Все это придавало происходящему
двойственный смысл, и этот смысл растворялся в многозначности
происходящего.
Плешивый стоял посреди огромного зала с зеркальными стенами, полом и
потолком. Отовсюду на него пялились многократно повторенные его
собственные отражения. Узнаваемые и нет. Отражения копирующие каждый жест,
каждый неуловимый нюанс внутренних порывов. И отражения независимые,
живущие своей самостоятельной жизнью - абсолютно чуждой оригиналу.
Были и отражения неожиданно принимавшие чужой, иногда знакомый,
облик. Например, дикий облик существа с безумным гипертрофированным
глазом, полуприкрытым жутковатой своей противоестественностью
металлической шторкой; или другого, не менее претенциозного дикого
существа беспорядочно подергивающегося и извергающего жалобы на весь мир в
УКВ-диапазоне.
Серебряный свет затопил все вокруг. Расплавленная амальгама потекла,
словно вода сквозь пальцы, словно само время неумолимо ускользающее, но
фиксирующее свой ход серебряными зарубками на висках.
Знакомые отражения оплыли, став похожими на безликие бетонные
фаллосы, стерегущие дорогу к озеру, но глубина вложенных отражений лишь
приумножилась и окрепла.
Растиражированный знакомый образ завораживал, сводил с ума. В
клонировании изображения чудилась какая-то система, какая-то непонятная
закономерность, грозящая взорвать мозг изнутри.
Зеркальный лабиринт пытался вернуть все вопросы, накопленные за
бессмысленно малый промежуток времени, которое, очевидно по ошибке,
называют человеческой жизнью.
Плешивый криво усмехнулся и почти без размаха ударил кулаком в этот
безумный, многократно повторенный вызов.
И мир раскололся...
"Кулак - неоспоримый аргумент в интеллектуальной дискуссии, особенно
в споре с самим собой! Последний довод королей", - вяло попытался сострить
Плешивый.
Отражения заметались, пытаясь сохранить себя в мириадах осколков.
Зеркальный лабиринт сдался или, скорей всего, просто отступил на заранее
приготовленные позиции, чуть расширив границы и затаился. А в хаосе
зеркальных осколков, силящихся сохранить самостоятельность, Плешивый
увидел гипотетическую возможность собрать их опять - как мозаику - в
единое целое с совершенно иным содержимым. На мгновение Плешивому
показалось, что он - птица рухнувшая с обрыва и наконец обретшая свободу -
может вновь выбирать либо заученное, размеренное, оглупляющее, осторожное
движение по истоптанным, но надежным ступеням, либо бесконечный
сладостно-мучительный полет... в ад.
Плешивый набрал воздуха в легкие, чтобы известить весь мир о своем
выборе...
И тут он увидел ее, попирающую босыми ногами битое стекло.
- Посмотри мне в глаза! Посмотри!!! - Голос змеей вползал в мозг.
"Дались вам мои..." - Плешивый не утерпел и глянул.
И тут же все встало на свои места. Плешивый все понял.
Но было уже слишком поздно.
В груди у него что-то звонко лязгнуло, словно лопнула до отказа
сжатая пружина, и Плешивый стал стремительно падать навзничь...
Но еще до того, как падение завершилось, Плешивый был - мертв!
В то же самое мгновение, по другую сторону озера - в бункере -
скончался ОН. Хотя возможно, что создатель, все-таки, чуточку опередил
своего ученика.
Семь дней спустя Хромой и Трепло в своей келье готовились ко сну. Сон
им был не в радость.
"Проклятая пустая койка Плешивого!" - с раздражением подумал Трепло,
- "надо бы ее разобрать и отнести в кладовую."
- Чтобы там не говорили, - неожиданно визгливо пробурчал из своего
угла Хромой, - а я знаю отчего он умер.
- Кого ты имеешь в виду? - нехотя спросил Трепло, безнадежно пытаясь
поудобней устроиться на жестком неуютном ложе. - Отца Настоятеля?
- Нет, конечно! - бодро, даже слишком бодро откликнулся Хромой. - Я
имею в виду Плешивого. Он несомненно умер от страха!
- Мы все теперь живем под гнетом страха, - философски проворчал
Трепло. За последние десять дней Трепло настолько изменился, что теперь
его кличка выглядела как насмешка. - Но не каждый от него умирает. А
вообще-то, по большому счету, оба они и Плешивый, и ОН умерли от старости.
- А вот я бы на месте Плешивого... - по петушиному вскинулся Хромой,
хотя последней фразы Трепла он не понял.
- Радуйся, что ты не на его месте, - хмуро пробормотал Трепло. -
Пока... - И Трепло украдкой скосил глаза на ладони своих рук. Ладони в
полумраке кельи чуть светились. Так, словно под кожей заблудился лунный
зайчик. Первый раз Трепло обратил внимание на этот феномен в тот день,
когда умерли ОН и Плешивый.
Свет был слабым, даже зубы у Трепла блеснули бы ярче, если бы только
он смог сейчас улыбнуться.
Но Трепло знал, что свет с каждым днем будет становиться все ярче и
ярче, пока потоки расплавленного серебра и ртути не начнут извергаться
фотонным фонтаном.
Или пока страх...
Но об этом хотелось не думать.
По крайней мере пока.
Гарм ВИДАР
ИМЯ ИМ - ЛЕГИОН...
Он вошел в лифт и нажал кнопку первого этажа. Двери с грохотом
закрылись, кабина лифта мелко затряслась, словно объятая приступом малярии
и нехотя стала падать...
На мгновение у него перехватило дыхание, ему вдруг показалось, что
кабина действительно падает. Он еле удержался, что бы не нажать кнопку
экстренной остановки.
"Ерунда!" - он самоуверенно усмехнулся ловя собственное отражение в
зеркале, укрепленном на боковой стене лифта. - "Погибнуть столь банально -
это не в моем вкусе!"
Лифт мягко затормозил, и двери со скрежетом распахнулись.
"Ха!" - злорадно подумал он, криво ухмыляясь. - "Вот вам всем!!!"
Он шагнул вперед и вдруг резко остановился. Чуть левее, полускрытый
промозглым сумраком плохо освещенного подъезда, стоял совершенно
невзрачного вида мужчина и неуверенно улыбался.
- Вы ведь, Айвен Чен?! - спросил мужчина тихим бесцветным голосом,
как-то по особенному близоруко щурясь при этом.
- Да, - сказал Айвен холодно, немного сожалея, что отпустил на
сегодня телохранителя. - Чем могу служить? (Щасс!!! Прямо так и начну.)
- Я... собственно, - пробормотал мужчина, - я приходил к вам в
редакцию... на днях... рукопись...
Айвен тут же потерял всякий интерес к происходящему. По инерции он
отчужденно поинтересовался:
- Так что там за рукопись?
- Вы ее прочли?
"Наглец!" - Айвен не глядя на спрашивающего, брезгливо поджал губы и
холодно процедил:
- Рукопись, естественно в работе. О своем решении редакция вас
известит.
- Значит вы ее еще не читали? - как-то облегченно произнес мужчина. -
Тогда, вы ведь не будете возражать если я ее заберу?
Айвен впервые с интересом глянул на столь забавный экземпляр
человеческой породы. Абсолютно невзрачный тип! Только... Черт! Такое
ощущение, что Айвен где-то его уже видел. Ну конечно! Наверняка в
редакции, когда этот жалкий тип принес свою рукопись. Как же они все
осточертели!!!
- Я пойду тогда, - почти робко спросил мужчина, - а через пару дней
загляну снова и заберу рукопись...
- Приемные дни в редакции - вторник и пятница, с 14 до 16, - нехотя
пробурчал Айвен, а затем твердой уверенно походкой прошествовал к
припаркованной у дома машине.
Выруливая со стоянки Айвен Чен полностью выбросил из памяти мелкий
досадный эпизод и, подкатив к редакции, вошел в здание в самом прекрасном
расположении духа. Правда у лифта он задержался в нерешительности, но тут
же самоуверенно улыбнувшись вошел в кабину и нажал кнопку этажа, где
располагался его кабинет.
В своем кабинете главный редактор журнала "Шаровая молния" Айвен Чен,
сев за стол и перекладывая бумаги, случайно наткнулся на потертую папку:
Дон Сендвич
ЗОЛОТАЯ МАНИПУЛА
повесть-хроника
Буквы были написаны от руки и рука при написании явно подрагивала.
Строчки вышли неровными и общее впечатление было такое, будто неведомый
Дон Сендвич надписывал Папку на ходу, поспешно и похоже накануне
хорошенько выпив для храбрости.
Айвен брезгливо ухмыльнулся:
"Вот уж, воистину, повесть хроника. Хорошо хоть, что не всех хроников
тянет к перу".
С отвращением поддев ногтем обложку Айвен лениво раскрыл рукопись...
"...легионер Ирвин Ч. был одним из основателей "Золотой манипулы".
Доступ в ее ряды изначально был крайне ограничен и с течением времени, по
мере того, как легионеры старели, одновременно, при активной взаимной
поддержке, захватывали ключевые посты в курируемой области, ограничения
становились все жестче и жестче.
Со временем философия и деяния легионеров канонизировались, а чужаков
перестали пускать вовсе..."
- Паскуда! - Айвен Чен в ярости отшвырнул папку на край стола и
поспешно придвинул к себе телефонный аппарат. - Фридрих?! Это Айвен. Мне
нужно срочно с тобой увидеться. Хорошо. Через час в "Орфее".
Айвен швырнул трубку и яростно побарабанил пальцами по столешнице.
Папка притягивала взор, словно позорное пятно в прошлом. Айвен вновь
поддел ногтем обложку и перелистнул пару листов.
"...пришедшие к власти на гребне новаторского обновления, легионеры
замкнув кольцо круговой поруки, умудрились превратить свои идеи в догму.
Фетишизируя свое служение ремеслу они фактически образовали культовую
систему ценностей, на базе которых возникла новая религия. Еще недавние
реформаторы превратились в сектантов.
Со временем служение делу практически трансформировалось в
отправление культа, все чаще и чаще принимавшее уродливые формы.
Еще недавнее простое замалчивание неукладывающегося в рамки
культивируемых цеховых правил, переросло в неприкрытую травлю и
уничтожение, как мыслей, так и их носителей.
Над происходящим нависла тень инквизиции...
А за всем этим стоял негласный магистр Ирвин Ч..."
Айвен вновь отшвырнул папку.
- Так. Интересно, - Айвен зло прищурился, - из какой же это щели
потянуло сквознячком?
Через час Айвен решительно входил в двери небольшого ресторанчика
"Орфей".
Фридрих был на месте.
- Вот полюбуйся! - процедил Айвен усаживаясь за стол и швыряя
Фридриху злополучную папку.
- Это что, твой очередной гениальный опус? - криво ухмыльнулся
Фридрих.
- Ты чем скалиться, лучше открой!
Фридрих лениво распахнул папку и наугад вытащил один из листков.
"...одна из наиболее мрачных фигур, входящих в Золотую манипулу, это,
конечно, Дитрих. И не только потому, что отличается болезненным
пристрастием к черному цвету, а и потому, что является непосредственным
экзекутором. И как любой исполнитель, в отличии от людей Благословляющих,
особенно бросающийся в глаза своими деяниями. Человек, выходящий на сцену,
когда обычная политика информационной блокады оказывается неэффективной.
Человек, который нейтрализует нежелательный источник возмущений. Черный
Дитрих..."
- Интересно, - Фридрих пожевал бесцветными губами и вложил листок
обратно в папку, машинально поправив черный блестящий галстук. - Досье
собираешь?
- Дурак! - резко сказал Айвен, - это мне принесли в редакцию два дня
назад. Да ты полистай, полистай...
"...отдельного внимания заслуживает процедура "Проклятия", своими
корнями уходящая то ли в заседание закрытого клуба, то ли в светские
беседы о ремесле, во время дружеского ужина.
Пройдя через пик своего извращенного развития, когда во время дикой
оргии образчик, вызвавший особое раздражение, предавался огню, процедура
Проклятия превратилась в особо изощренный ритуал, когда к изысканно
сервированному столу подают не только деликатесы, но и идеи, а иногда
возможно... и самого автора..."
Фридрих осторожно закрыл папку. Глаза его превратились в узенькие
щелки, и он едва уловимым движением провел бледно-розовым языком по
бесцветным губам:
- Кто?
Айвен покачал головой:
- Я его не знаю. Он первый раз всплыл на моем горизонте.
- Это невозможно, - свистящим шепотом просипел Фридрих, - тогда он
подставное лицо, и ты должен сам понимать, что за ним стоит кто-либо из
наших. А это тоже невозможно! С другой стороны: не смотря на некоторую
абсурдность отдельных высказываний... Но ты ведь его видел?! Как минимум
дважды!!!
- Да. Но, - Айвен покачал головой, - если бы я его встретил снова, то
в толпе - не узнал.
- Он собирается тебя навестить?
- Да. Через два дня.
- Хорошо, - криво ухмыльнулся Фридрих, - это я беру на себя. Но до
этого необходимо собрать наших на какую-нибудь неофициальную вечеринку. Я
постараюсь осторожно прозондировать почву.
- Только без этих твоих штучек, - брезгливо поморщился Айвен, -
все-таки это не... какие-нибудь... посторонние.
- Не беспокойся, все будет тихо-скромно... по семейному. - Фридрих
вновь провел кончиком бледного языка по едва заметной блеклой полоске губ.
- И все же интересно, какая падла умудрилась пустить шорох?!
- Фридрих! Сколько можно повторять, - опять брезгливо поморщился
Айвен, - неужели всего богатства языка...
- Ладно-ладно, - хмыкнул Фридрих, - "мы авангард культуры", "писатель
живет во имя читателей", "писатель - честь, ум и совесть нашей эпохи"...
- Ты напрасно иронизируешь, - раздраженно буркнул Айвен, - но хоть
слова ты мог бы подбирать менее вульгарные.
"...клановость такой организации как Золотая манипула привела к тому,
что легионеры культивируемую лексику возвели в ранг святыни, превратив
официально используемый язык в мертвое наречие, почти не имеющее связи с
живым языком.
Отступление от догматических норм неофициально стало считаться
святотатством, а официально было объявлено несуществующим.
Но насилие над формой было еще не вершиной власти легионеров. Вслед
за формой пришел черед содержанию. Контроль и всеобщая стандартизация...
Власть над мыслью. Абсолютная власть Власть доведенная до абсурда...
Власть абсурда..."
- Ублюдок! - прошептал Айвен побелевшими губами, глядя вслед
удаляющемуся разболтанной походкой Фридриху. И совершенно не понятно было
к кому относиться столь емкая характеристика, то ли к автору "Золотой
манипулы", то ли к собрату... легионеру.
На следующий вечер в банкетном зале ресторана "Орфей" на дружеский
фуршет собрались, накануне извещенные Айвеном, главы различных курируемых
областей Аппарата Информационного Управления.
Двенадцать человек, по традиции носящих звание Главного Редактора, и
семеро приглашенных из ближайших сподвижников, а так же некоторое
количество дам, к Аппарату Информационного Управления отношение имевших
весьма косвенное.
Айвен брезгливо морщась окинул холодным взглядом банкетный зал и
фланирующую вдоль стола публику. Вот стоит мрачно уставившись в полупустой
бокал писатель Глоссер - официальный апологет Языка. Любая опубликованная
им фраза тот час тиражируется услужливыми подмастерьями - навязчиво
вбивается в общественное сознание как Объективная Закономерность. Тем
более, что рядом стоящий с ним желчно ухмыляющийся лысый мужчина - критик
Зурих - зорко следит за неукоснительным соблюдением Объективной
Закономерности, предавая анафеме всякого рискнувшего хотя бы лишь
усомниться...
Рядом с Зурихом покачиваясь стоит уже слегка перебравший поэт Би-Би
Орл, стремительно подливающий в лирический костер своей души рюмку за
рюмкой. Злые языки, до которых еще не добрался Фридрих, пытаются посеять
крамолу - намекая, что свое поэтическое вдохновение Би-Би Орл черпает из
бочки, нанизывая слова в своих бессмертных строчках на призрачный стержень
алкогольного помутнения, иногда ставя при этом в тупик даже самого Зуриха,
в обязанности которого входит разъяснять для не посвященных ту глубину
Истины, что сокрыта в игре Великих Ассоциаций.
Под стать поэту, рьяному почитателю Бахуса, редактор журнала "Новая
Информация" Горм К. Гормик, кроме букета пороков присущих Би-Би Орлу,
обладающий еще и фантастической тягой к противоположному (слава богу!!!)
полу, в данную минуту решающий непосильную задачу выбора: между очередной
рюмкой и очередной же юбкой.
Айвен зло прищурился, на память пришли строки...
"...убив Язык, легионеры спровоцировали возникновение непреодолимой
пропасти между Словом и Делом. Насильственно внедряя стандарт мышления и
функционирование согласно стандарта, они совершенно неожиданно для себя
добились обратного - реализовав власть над поступками они утратили власть
над чаяниями. Сформировав Законы Стандартного Мышления, подкрепленного
канонизированным Словом, действия легионеров невольно послужили
катализатором в формировании тайной субкультуры - Языка Подсознания,
официально игнорируемого, а неофициально - жестоко преследуемого.
Агрессивное игнорирование - так можно охарактеризовать политику Золотой
манипулы по отношению к случайно порожденной мутации их собственного
метода - метода Информационного Осеменения, опоэтизированного окостенелыми
ортодоксами феномена..."
Айвен властно кивнул Фридриху, черной тенью скользившему по залу,
Фридрих тут же изменил траекторию и приблизился к Айвену.
- Ну? - одними губами произнес Айвен.
- Пока ничего, - покачал головой Фридрих.
- Кто эти семеро?
- Ты же знаешь - около каждого Главного Редактора вечно вьются
всевозможные фавориты и прилипалы. - Фридрих достал сигарету, но
закуривать не стал, а принялся яростно ее разминать. - Народец, конечно,
разношерстный, но в основном это упрощенные копии своих патронов. Часть из
них далеко не так проста, как кажется, и со временем, возможно,
благополучно подсидит своего обожаемого сюзерена... Если конечно мы это
позволим.
- Насколько стабильна эта... группа? - Айвен поморщился, рыться в
этом грязном белье не было никакого желания.
- Численность этих... Допущенных более менее стабильна, - Фридрих
ухмыльнулся и наконец закурил. - Попасть в число Допущенных достаточно
трудно, а уйти - еще труднее. В настоящий момент группа Допущенных
насчитывает что-то около восемнадцати человек, - Фридрих хмыкнул, - по
полтора Допущенного на каждого Главного Редактора.
- Я при себе никого не держу! - раздраженно буркнул Айвен. -
Е_с_л_и_, _к_о_н_е_ч_н_о_, _н_е _с_ч_и_т_а_т_ь _т_е_б_я_!
- Я в курсе. Но обычно... Только Би-Би Орл не имеет на данный момент
сателлитов - у него с годами вырисовалась ярко выраженная мания
преследования.
- На что ты намекаешь? - зло прищурился Айвен. - Ты хочешь сказать,
что у меня тоже...
- Я ни на что не намекаю, - поспешно сказал Фридрих. - Я прекрасно
понимаю, что то бремя, которое ты на себе тащишь, не позволяет
размениваться на всякие мелочи.
Айвен подозрительно покосился на Фридриха, но на его бледном лице
лежала печать абсолютной невозмутимости.
- Ладно, - буркнул Айвен, - составь мне список лиц примкнувших к
группе Допущенных за последние три-четыре месяца.
- Ты думаешь, что кто-то из них...
- Ну, не из нас же?! - раздраженно рявкнул Айвен.
- Кто знает, - осторожно хмыкнул Фридрих, но под взглядом
посветлевших от еле сдерживаемой ярости желтых глаз Айвена, съежился и
поспешно пробормотал:
- Нет, я конечно понимаю... Это просто не мыслимо, что бы кто-нибудь
из Творцов мог опуститься до уровня Непосвященных... Но может кто-то из
Главных Редакторов решил стать самым главным...
Айвен молча уставился на узкий лоб Фридриха, недостаток ширины,
которого компенсировался огромными залысинами.
"Похоже, что ты дорогой, вплотную приблизился к логическому концу
своей сногсшибательной карьеры. Стареешь, брат. И потихоньку начинаешь
забываться..."
Фридрих откровенно занервничал, словно случайно подслушал мысли
Айвена:
- Мне кажется...
...при всей внешней строгой упорядоченности, легион не представляет
из себя монолитной структуры. Интеллектуальная деятельность, положенная в
основу - семантические конструкции, диктующие обязательное
стандартизированное мироощущение, несмотря на все старания легионеров,
оказались, в слишком большой части, базирующимися на эмоциях, позволяющих
амбивалентно трактовать основные догмы легиона, по крайней мере, Изнутри.
В результате, возникла саморазрушающаяся система ценностей, навязываемых
во Вне и, одновременно, медленно подтачиваемых Изнутри. Абстрактные
конструкции Языка - жестко зафиксированное подмножество -
выкристаллизовавшееся Слово, в конечном итоге получилось чересчур
лабильным, плохо контролируемым и преступно неограниченным.
В результате любое мероприятие легионеров, направленное на дальнейшую
узурпацию контроля над мышлением, одновременно провоцирует, как
возрастание внешнего ассоциативного демпинга, так и накопления внутренней
энтропии..."
- А если тебе вдобавок еще и начало что-то мерещиться... - зло
усмехнулся Айвен.
- Я подготовлю список! - поспешно сказал Фридрих, покорно склоняя
голову.
Айвен почти удовлетворенно улыбнулся и, потеряв интерес к
происходящему, направился в соседний зал, где были расположены отдельные
кабинеты.
В кабинете, где Айвен обычно ужинал, на заботливо сервированном
столе, горела свеча, отчего помещение казалось и вовсе крохотным. Айвен
сел в роскошное уютное кресло и невидящем взглядом уставился на пламя.
"...при этом нельзя утверждать, что одиозные фигуры, составляющее
ядро Золотой манипулы - однозначны. Взять к примеру магистра Ирвина Ч.,
несомненно выделяющегося в интеллектуальном плане, даже на фоне в
большинстве своем, бывших лучших представителей интеллектуальной элиты,
составляющей ядро Золотой манипулы. Но! Как это чаще всего бывает, система
со временем подмяла под себя творцов и адептов, как спрут окутала
щупальцами традиций, правил и идей, безжалостно искореняя все, что
пытается вырваться из смертельных объятий...
Осознавая истинное положение вещей, большинство легионеров находятся
в большей или меньшей степени духовной деградации или психического
разлада, продолжая при этом верой и правдой служить сформированной ими
системе, которая в ближайшем будущем обещает окончательно растоптать своих
создателей..."
- Ну, это мы еще поглядим, - зло сквозь зубы процедил Айвен, - мы еще
поглядим, кто и кого растопчет!
Бесшумной черной тенью в кабинет проскользнул Фридрих. Гонору у него
заметно поубавилось.
Лицо Айвена, лишь наполовину освещенное зыбким пламенем свечи, было
похоже на злую маску музы Клио.
Фридрих стараясь не смотреть на это лицо тихо сказал:
- Я уже могу предоставить информацию, о тех лицах, которым удалось за
последние полгода попасть в число Допущенных.
- Да ты у нас прямо незаменимый, - холодно усмехнулся Айвен, - да к
тому же такой шустрый!
- Это было несложно, - напряженно улыбнулся в ответ Фридрих. - Их
всего трое.
- Они в зале?
- Да.
- Значит кто-то из них послужил источником информации, - Айвен
брезгливо поджал губы. - Моего посетителя в зале нет. Это абсолютно точно.
Несмотря на то, что я четко не помню как он выглядел, но своей
неброскостью он бы сильно выделялся на фоне нашей публики.
- Прикажешь заняться этими тремя более... тщательно?
- Нет! Не надо поднимать лишнего шума, - Айвен вновь усмехнулся, да
так, что даже у Фридриха мороз пошел по коже. - Реклама и ореол мученика
нашим оппонентам только на руку. А нам на руку будет если сложится
впечатление, что этого эпизода не было вовсе.
Фридрих молча склонил голову.
- А насчет этих троих, - лениво произнес Айвен глядя на голое темечко
Фридриха, - иногда не грех поработать и головой, а не только руками.
- Ну, это не моя парафия, - тихо произнес Фридрих, бросая на Айвена
короткий взгляд исподлобья.
- А я не о тебе и говорю, - ухмыльнулся Айвен и тут же сухо спросил:
- Чьи они сателлиты?
Фридрих вздрогнул и прищурился:
- Двое - подручные Зуриха, мелкие шавки, которым он поручает
подбирать синонимы к эпитетам, используемым в очередном бессмертном
трактате о рецензируемых шедеврах; а один, самый молодой, последнее
приобретение Главного Редактора Бена Оу.
- А, наш Вечный Второй, - задумчиво хмыкнул Айвен, - постоянно
дышащий в спину Би-Би Орлу. Наш адепт песенной поэзии, несмотря на большие
привилегии, издавна мечтающий потеснить Би-Би Орла на безбрежном поле
Ассоциативных Игрищ.
Фридрих позволил себе сдержанно улыбнуться, а Айвен задумчиво
коснувшись пальцами зыбкого пламени свечи буркнул:
- Пригласи-ка его сюда. Только повторяю, без излишних драматических
эффектов.
Фридрих черной тенью бесшумно выскользнул из кабинета, и через
некоторое время послышался робкий стук.
- Войдите, - твердо произнес Айвен Чен.
- Главный Редактор Айвен, вы хотели меня видеть? - на пороге стоял
высокий красавец, от смущения слегка нагловатый и одновременно испуганный.
"Ишь, производитель", - неприязненно подумал Айвен осторожно касаясь
резких глубоких морщин на своих уже чуть дрябловатых щеках.
- Вы поэт? - полувопросительно сказал Айвен.
- Да. Я работаю в департаменте возглавляемом Главным Редактором
Беном...
- Я знаю: кто и какой департамент возглавляет, - холодно улыбнулся
Айвен.
Красавчик вздрогнул и неуверенно улыбнулся в ответ.
"Вряд ли гаденыш сознательно замешан в это дело", - Айвен спокойно
продолжал разглядывать неловко переминающегося с ноги на ногу поэта. -
"Но, однако, достойную смену мы растим. Я в его годы не рискнул бы вслух
признать себя поэтом".
- Как вас зовут? - спросил Айвен почти ласково улыбнувшись в миг
расцветшему юному дарованию.
- Я - Орбит Бин!
- Что-то я не припомню вашего имени на страницах нашего журнала.
- У меня была пока только одна публикация - в "Нынешнике".
"Конечно, как я сразу не сообразил: гаденыш мог появиться только в
гадюшнике!"
- Сам Главный Редактор Зурих в своей статье: "Тропы, которые нас
выбирают", посвятил моему стихотворению две строчки: - "Орбит Бин идет
верным курсом, правильно расставляет ударения и подбирает нужные эпитеты.
Недалек тот день, когда он сможет наконец назвать себя настоящим
профессионалом!"
"А ты и уши развесил! Да Зурих даже не читал твою галиматью. У него
целый штат, в обязанности которого входит вовремя замечать тех, что идут
"верным курсом" и периодически объявлять об этом, чтобы имя самого Зуриха
не забылось случайно". - Айвен посмотрел на Орбита Бина почти с жалостью.
- А что, мой друг Бен Оу, говорят он готовиться повести "Нынешник" к новым
высотам?
- О, да!! У главного Редактора Бена Оу такие планы...
- Да-да, я в курсе, - брезгливо поморщился Айвен. - Вы, вероятно,
принимаете активное участие в разработке этой программы?
- О! Главный Редактор Бен доверил мне написать четверостишие к своей
программной статье, посвященной...
- И вы, наверное, в курсе основных направлений, курируемых Аппаратом
Информационного Управления?
- Конечно, - с гордостью произнес Орбит Бин. - Я же должен хорошо
ориентироваться в среде для которой...
- И, наверное, старина Бен делиться с вами некоторыми
профессиональными секретами?
- Что вы имеете в виду? - насторожился Орбит Бин.
- Ну как, - спокойно спросил Айвен невозмутимо глядя в глаза
обеспокоенному поэту. - Ведь должны же вы повышать свое мастерство, а у
кого же учиться, как не у Мастера?
- Да-да, конечно, - неуверенно пробормотал Орбит Бин. Но теперь он
уже не выглядел этаким холеным производителем, а был скорее похож на
внезапно пойманного с поличным, мелкого воришку.
- Да у вас, у самого, наверное, есть ученики? - обезоруживающе
улыбнулся Айвен. - Вы ведь уже почти профессионал.
- Ну, - затравленно прошептал поэт, - не то чтобы ученики... Знаете,
это ведь так здорово, когда точно знаешь, что есть кто-то...
"Иерархия Золотой манипулы, как всякая административная система,
несмотря на то, что в основу ее положена деятельность, связанная с
интеллектуальной и эмоциональной сферой человеческой жизнедеятельности,
как никакая другая система, особенно подвержена влиянию принципа
достижения собственного уровня некомпетентности. Каждое звено данной
системы особенно яростно стремиться достичь уровня собственной
некомпетентности, бесконечно усиливая процесс общей деградации, поскольку
индивид, занявший уровень собственной некомпетентности, рьяно следит за
тем, чтобы более низшая ступень иерархии действительно была более низшей.
Изначальные базовые виды деятельности - интеллектуальная и эмоциональная -
объединенные в рамках административной системы, оказались двумя
половинками критической массы, при соединении которых внезапно было
получено новое качество - система эмоционального террора и
интеллектуального геноцида. Насильственное ограничение интеллектуального
уровня производилось с ярко выраженной эмоциональностью. Особенный трагизм
ситуации состоял в том, что далеко неглупые люди, изначально занявшие
ключевые позиции в управлении на смену себе стали готовить почти
откровенных эмоциональных уродов и чуть ли не дебилов..."
- Ты кому, паскуда, про нас начирикал?! - яростно зашипел вдруг Айвен
Чен, хватая несчастного Орвина Бина за галстук и заставляя его при этом
почти лечь на стол. - Кому, гнида, исповедовался?!!
- Я... не понимаю... Глав-в-в-ный Ред-д-дактор Ай-вен?! - залопотал
вконец перепуганный поэт.
"А если это не он?!" - мелькнула мысль в голове у Айвена.
Фридрих черной тенью навис за спиной Орвина Бина, распластанного
больной птицей на столе.
Горячий воск со свечи капал поэту на лицо и застывал мутными
диковатыми слезами...
- Может наш уважаемый поэт плохо видит, в какое положение он попал? -
участливо спросил Фридрих. - Подбавить огоньку?!
- Терпеть не могу, когда воняет паленым мясом, - капризно сказал
Айвен, отпуская измятый галстук Орвина Бина и вытирая руки о скатерть.
Поэт сполз со стола и опустился на колени.
- Мы же интеллигентные люди, - лихорадочно зашептал поэт, с ужасом
глядя на Айвена снизу вверх. - Я не понимаю, что здесь происходит?
- Ах, не понимаешь!!! - вновь яростно зашипел Айвен, хватая со стола
свечу и поднося ее к самому лицу Орвина Бина. - Ты не понимаешь?!
Поэт отшатнулся, но Фридрих поймал его за волосы и подтолкнул к огню.
- Бен много пьет в последнее время? - свистящим шепотом спросил
Айвен, пристально глядя в глаза совершенно обезумевшему поэту. Пламя свечи
заколыхалось от его тяжелого астматического дыхания и опалило поэту брови.
- Я... не... знаю... - прошептал Орвин Бин, опуская глаза.
- Не лги! - спокойно сказал Фридрих и, потянув поэта за волосы,
запрокинул ему голову. Вновь расплавленные капли воска упали Орвину Бину
на бескровно-белое лицо.
- Я не могу утверждать с точностью, - судорожно вздохнув сдавленно
прошептал поэт, - но мне кажется... много.
Айвен холодно усмехнулся, поставил свечу на стол и сел в кресло.
- Когда Бен был пьян, он рассказывал тебе о взаимоотношениях внутри
Аппарата Информационного управления?
- Изредка. Он говорил, что я должен знать некоторые нюансы, -
растерянно кивнул Орвин Бин, - но я ведь готовился в будущем стать
настоящим профессионалом... Я должен был иметь представление... Я не
понимаю, что здесь преступного?!
- Вопросы здесь задаю я! - холодно отрезал Айвен. - Ты уже
присутствовал на процедуре Проклятия?
- Да. Один раз, три месяца назад, когда Главный Редактор Бен
рекомендовал мое стихотворение к печати...
- И кому ты успел растрезвонить об этом?!!
- Я не думал...
- Я не спрашиваю, что ты думал, - прорычал Айвен, не в сила сдержать
свою ярость, - я даже не спрашиваю, как ты посмел посторонних посвящать в
детали профессионального ремесла! Тебе гаденышу приоткрыли узенькую щелку,
чтобы ты мог вставить в нее свой сопливый нос, а ты пытаешься просунуть
туда свои грязные лапы, да к тому же норовишь Таинство Профессионально
Творческой Кухни осквернить взорами Непосвященных!!! Имя?! Я спрашиваю
имя?!!
- Орвин Бин, - пролепетал вконец ошалевший поэт.
- Да не твое, придурок, - страшно ухмыльнулся Фридрих, все еще крепко
держащий поэта за волосы.
"Что у него за страсть такая: таскать их за патлы?!" - раздраженно
подумал Айвен брезгливо разглядывая обширные залысины Фридриха. -
"Типичное проявление комплекса собственной неполноценности!"
- Может, все-таки, кликнуть повара? - продолжая зловеще скалиться
спросил Фридрих.
- Не надо! - по заячьи пискнул поэт и, упав на четвереньки, попытался
подползти к ногам Айвена.
- Имя? - холодно потребовал Айвен, брезгливо отодвигаясь от
извивающегося на полу поэта.
Фридрих, рванув за волосы, заставил Орвина Бина вновь стать на
колени.
- Тебя, дурачок, спрашивают имя того человека, которого без ведома
Главных Редакторов ты посмел посвятить в святая-святых Творческого
Процесса? - словно разговаривая с умственно отсталым ласково сказал
Фридрих.
- Дональд, - едва слышно прошептал поэт, все лицо которого было
усеяно слезами, вперемешку, как восковыми, так и обыкновенными.
- Севидж?!! - свистящим шепотом спросил Айвен.
Поэт кивнул, насколько это ему позволил Фридрих все еще крепко
сжимавший поэтову шевелюру.
- Адрес! - рявкнул Айвен.
- Не знаю!
- Не лги!!!
- Я не знаю!!!
- Он опять за старое, - оскалился Фридрих, - может, все-таки, повара
предупредить? Пусть там на кухне подсуетятся.
- Не надо, я вас прошу! - застонал Орвин Бин, безуспешно пытаясь
упасть в ноги Айвену Чену. - Я, действительно, не знаю! Он всегда приходил
сам... Меня никогда не интересовало: кто он и откуда... А сам он никогда
не говорил, все больше слушал... Он так умел слушать, что хотелось
говорить еще и еще... Кто же мог знать, что... так нельзя...
"ОН!" - Айвен закрыл глаза и расслабленно откинулся в кресле.
"...в результате регрессионных процессов, нашедших благодатную почву
в изолированной, возведенной на изначально порочных принципах, усиленных
симбиозом худших проявлений взаимодействия двух разнородных сфер
человеческой жизнедеятельности, на протяжении одного поколения произошли
такие апокалипсические изменения социального уклада и чисто человеческих
взаимоотношений, что некогда нормальные люди превратились, сначала в
духовных каннибалов, а затем... в самых обыкновенных. Лозунг: "Если враг
не сдается - его уничтожают", в этой среде был воспринят буквально. И тех,
кого "съедали" на первых порах в переносном смысле, стали подавать к столу
в буквальном.
А особым деликатесом на специальном культовом отправлении - процедуре
Проклятия - стала считаться поданная к столу рукопись, приправленная
кровью автора.
Момент, когда процесс деградации членов секты, именующих себя Золотой
манипулой, перешагнул за грань и стал откровенным безумием, прошел
совершенно незаметно и воспринялся как нечто само собой разумеющееся..."
- Оставь его, спокойно сказал Айвен, - похоже, что он действительно
ничего больше не знает.
- Как скажет Главный Редактор Айвен, - несколько театрально произнес
Фридрих, вытирая руки черным носовым платком.
- А вы, Орвин Бин, - не глядя на поэта сказал Айвен, - можете идти.
Но помните, что один раз скомпрометировав свое доброе имя вы поставили
себя в такое положение, в котором следующая ваша ошибка - будет
последней... Язык нам дан не для того, чтобы обсуждать Объективные истины,
а чтобы... держать его за зубами. Неровен час, можно потерять!
- Идите, - подтолкнул поэта к выходу Фридрих, - и помните: вы в этом
кабинете никогда не были!
Орвин Бин поспешно вскочил и кинулся к двери, но, все-таки, у него
хватило мужество на пороге задержаться и пробормотать:
- Я очень благодарен за урок, Главный Редактор Айвен. Вы не
пожалеете, что изыскали время и помогли мне сориентироваться в сложившихся
обстоятельствах. Я все понял и постараюсь оправдать оказанное доверие.
- Я надеюсь, что отныне вы действительно будете идти верным путем, -
устало сказал Айвен Чен, не открывая глаз.
И лишь когда дверь за поэтом закрылась, Айвен Чен приоткрыл глаза и
жестко посмотрел на Фридриха:
- Надеюсь ты дашь соответствующие распоряжения на кухне. Тебе ясна
очередная кандидатура для сегодняшней плановой процедуры Проклятия?
Фридрих ухмыльнувшись молча кивнул.
- Только тихо! Терпеть не могу поросячьего визга.
Фридрих вновь кивнул.
- И напиши соответствующую статью: мол Орвин Бин, не взирая на
дружеское участие в его творческой судьбе Главного Редактора Бена Оу, и
попыток Главного Редактора Зуриха заострить внимание на отдельных
положительных моментах в семантических конструкциях, выбираемых начинающим
поэтом, в конечном итоге ступил не на ту дорогу... Но и так далее - как
положено.
- Хорошо, - плотоядно усмехнулся Фридрих.
Айвен окинул Фридриха пустым безучастным взглядом, и Фридрих, в
соответствии с этикетом поклонившись, направился к двери.
"Ну, а кто будет следующим кандидатом на участие в процедуре
Проклятия..." - Айвен зловеще усмехнулся. Фридрих, словно что-то почуяв,
оглянулся в дверях. Секунду они пристально смотрели друг-другу в глаза,
затем Фридрих ухмыльнулся и осторожно притворил за собой дверь.
Оставшись наконец один, Айвен Чен расслабленно откинулся в кресле.
Идти и принимать участие в процедуре Проклятия Орвина Бина не было ни сил
ни желания.
Айвен пробыл в кабинете не долго. Немного поработал над тезисами
статьи: "А был ли Фридрих?!", а затем, почувствовав бесконечную усталость,
отправился домой.
На выходе, в вестибюле ресторана, Айвен наткнулся на Главного
Редактора Бена Оу.
- Айвен, ведь ты же понимаешь, что я... - ухватив побелевшими
холодными пальцами Айвена за руку лихорадочно, словно в бреду, зашептал
Бен Оу.
- Успокойся, - устало похлопал его по плечу Айвен. - Я все понимаю. Я
тоже периодически чувствую себя страшно одиноким и очень хорошо
представляю, как хочется иногда, чтобы рядом был кто-то... Но надо
помнить, что критериями нашего выбора должны быть не личные симпатии, а...
отношение к работе. Мы должны опираться не на людей, а на профессионалов!
Ведь не даром нам доверен самый могучий инструмент - Слово.
- Я все понимаю... Я исправлю... Я, - сбивчиво зашептал Бен Оу.
- Иди, - сказал Айвен, - иди и спокойно работай.
Уже сидя в машине, Айвен подумал:
"Да, стареем. Бен вот совсем уже сдал - пора-пора и ему уже в Дом
Отдыха!"
Припарковав машину у своего дома и войдя в подъезд, Айвен
нерешительно остановился у дверей лифта. Нажал на кнопку вызова, и с
холодным интересом пронаблюдал, как створки дверей лифта открылись и,
выждав некоторое время, закрылись. А потом, несмотря на усталость,
медленно стал подниматься на свой этаж пешком.
Через два дня, рано утром, Айвен набрал номер телефона Фридриха:
- Ты помнишь, что сегодня меня обещал навестить наш таинственный
Дональд Севидж?
- Конечно, - прозвучал в трубке спокойный, уверенный голос Фридриха.
Но Дональд Севидж не появился. И хотя целый день Айвен постоянно
чувствовал чье-то незримое присутствие, но скорей всего это были людишки
Фридриха.
Не появился Дональд Севидж и на следующий день.
А когда Айвен вечером усталый возвращался домой, то то наконец
пересилив себя он, все-таки, переступил порог злополучного лифта... Дверцы
мягко закрылись и кабина медленно поползла вверх. В портфеле у Айвена
лежала уже почти готовая статья "А был ли Фридрих?!". Жизнь казалась
несколько однообразной и утомительной, но в общем-то прекрасной.
Лифт наконец затормозил, но дверцы, почему-то не открылись. Айве
нажал на кнопку вызова диспетчера и в ту же секунду ощутил, что лифт
падает... Айвен даже не успел разобраться, как он к этому относиться.
Утром следующего дня в редакцию журнала "Шаровая молния" входил новый
Главный Редактор.
В коридорах издательства - у каждой двери - занял место сытый холеный
мальчик, хорошо и модно одетый, лениво пожевывающий резинку и спокойно
провожающий проходящих мимо людей взглядом, каким обычно разглядывают
броские, но малозначительные детали архитектуры.
- Главный Редактор Фридрих, - торжественно объявила секретарша,
словно только что снесла золотое яйцо и торопилась об этом событии
известить как минимум пол мира, - ваша утренняя почта!
Фридрих, удобно устроившись за столом Главного Редактора, кивком
отпустил секретаршу и лениво стал перебирать разнокалиберные конверты.
Его взор привлек большой серый конверт, адресованный ему лично, но
без адреса отправителя.
Фридрих не спеша вскрыл интригующее послание и извлек оттуда
обыкновенную потрепанную канцелярскую папку.
На папке неряшливым корявым почерком было написано:
Дональд Севидж
Каннибалы
повесть-хроника
Фридрих в бессильной злобе выскочил из-за стола, швырнул папку на пол
и стал в бешенстве ее топтать...
Разрозненные листки опавшими листьями усеяли в редакции весь пол.
На том, что лежал ближе всего к двери, если бы у кого-нибудь возникло
такое желание, можно было прочесть:
"...но вслед за легионерами, придет новое поколение, заботливо
выпестованное в рамках взлелеянной легионерами системы.
И будет оно - это поколение - воистину ужасным..."
Гарм ВИДАР
НОЧЛЕГ
Городок, приютившийся в долине между трех холмов был крошечный и
словно не настоящий. Бергер не был здесь уже много лет и теперь картина
открывавшаяся с одного из холмов казалась ему совершенно неожиданной и
неузнаваемой. Городок был виден весь, как на ладони. Маленькие мрачные
домики бестолково и испуганно жались друг к другу, поблескивая блеклыми
бельмами окон. Узенькие улочки оплели их нелепой извилистой паутиной,
словно стараясь не дать расползтись этому перепуганному стаду бетонных
улиток.
Низкие сизые тучи, нависшие над долиной делали композицию замкнутой и
обреченной.
Бергер тряхнул головой, силясь отогнать наваждение и решительно стал
спускаться с холма.
Резкий порыв ветра швырнул в лицо первые капли дождя - будто плюнул.
Бергер поднял воротник и ускорил шаг.
Хотелось добраться до городка до того, как хлынет ливень.
Вблизи городок еще больше напоминал декорацию к дешевому фильму из
жизни забытых богом мест и времен...
Бергер осторожно постучал в дверь первого попавшегося дома...
Долго в доме царила первозданная тишина, наконец Бергер по едва
уловимому звуку сдерживаемого хриплого дыхания определил, что за дверью
кто-то есть.
"На цыпочках он крался, что ли или дежурил под дверью", - раздраженно
подумал Бергер, чувствуя как постепенно усиливающийся дождь начинает
пропитывать влагой одежду.
- Не найдется ли у вас свободной комнаты - переночевать? - стараясь
говорить как можно вежливей произнес Бергер, в то время, как тоненькие
струйки воды стекали по его волосам за воротник.
- Ты кто? - глухо спросили за дверью.
Бергер на секунду растерялся - было в тоне вопроса что-то
неестественное, какая-то напряженность, словно собеседник заранее был
уверен, что Бергер все равно солжет.
- Я... человек, - сказал Бергер и сам удивился неуместности такого
ответа в его нелепом положении. Плащ на спине уже совершенно промок, да и
ботинки похоже... Тьма, окутавшая городок была столь осязаемо плотной, что
искать иное место для ночлега было бы безумием...
- А ты не врешь? - наконец, после продолжительной паузы, осведомились
из-за двери.
- Нет, - усмехнулся Бергер, - я - Бергер, я родился в этом городке,
но уже много лет живу далеко отсюда - на побережье... Теперь вот решил
навестить Альма Матер...
- Бергер... - повторили за дверью, словно пробуя на зуб фальшивую
монету. - Нет, не помню!
- Не удивительно, - спокойно сказал Бергер, - ведь прошло уже...
- Ладно входи, - пробурчал из-за двери невидимый собеседник, и с
истерическим всхлипом дверь распахнулась.
"Не открывают они ее никогда, что ли? - успел подумать Бергер и чуть
пригнув голову, чтобы не стукнуться о низкий косяк, поспешно перешагнул
порог: мало ли, может пока он будет мешкать хозяин передумает. Провести
остаток ночи блуждая по призрачному городку у Бергера не было ни какого
желания.
- Здравствуйте! - стараясь выглядеть как можно приветливей, почти
весело сказал Бергер.
- Ну, привет, - хмуро буркнул невысокий щуплый мужчина. В скудном
свете свечи, которую он держал в руке, лицо его казалось изуродованным
многочисленными шрамами морщин, гротескно выделенными тенями. На дне
бездонных провалов глазниц поблескивали маленькие злые глаза. В левой руке
мужчина держал старую обшарпанную двустволку.
Бергер, насквозь промокший и усталый, почувствовал всю нелепость
ситуации, улыбка на его лице стала чужой, словно бездарно нарисованная на
картоне маска, одетая по ошибке или по принуждению. Невольно прищурившись
Бергер тихо произнес:
- Мне только на одну ночь.
- Надеюсь, - так же хмуро проворчал мужчина, аккуратно прислонил
двустволку к стене и тщательно запер входную дверь. Потом он молча
развернулся и пошел в глубь дома.
Бергер вдруг кожей ощутил немедленно подступивший со всех сторон
мрак. В неотвратимо отдаляющемся пламени свечи явно была сокрыта неведомая
магическая сила, с утратой которой Бергер мгновенно превратился бы в
краба, только что сбросившего старый, ставший тесным, панцирь - с мягким
беззащитным тельцем и бесполезными клешнями...
"Ерунда какая! - зло подумал Бергер и упрямо тряхнул головой, силясь
разорвать паутину навязчивых ассоциаций. - Я просто устал!"
Но все же, невольно, словно бабочка спешащая на огонь, он поторопился
вслед за не слишком любезным хозяином.
- Спать будешь здесь, - буркнул не оборачиваясь к Бергеру мужчина и
Бергер по инерции кивнул.
"Он, похоже, боится смотреть мне в глаза", - Бергер хмыкнул и отвел
пристальный, но бесполезный взгляд от щуплой, сутулой спины и огляделся.
Помещение в котором они теперь находились было убогое: голое серые
стены, растрескавшийся потолок с огромными кляксами отвалившейся
штукатурки. Крошечное окно забранное плотной решеткой...
Слава богу у одной из стен стоял старый продавленный диван.
Бергер снял плащ, поискал глазами куда бы его пристроить - не нашел и
швырнул его на спинку дивана.
- Свечку я тебе не оставлю, - сказал щуплый с вызовом.
- И не надо, - усмехнулся Бергер. - Я спать буду.
- Ну-ну, попробуй, - буркнул щуплый и так и не глянув ни разу в глаза
Бергеру пошел прочь.
Но, хриплый вой взорвал промозглую тишину запущенного полупустого
жилища...
Бергер вздрогнул.
Хозяин, успевший дойти до двери, застыл в проеме, словно внезапно
забеременевшая статуя свободы. Свеча, в судорожно взметнувшейся руке,
слегка подрагивала - разбрызгивая по стенам рваные мятущиеся тени.
- Это ветер, - хрипло сказал мужчина, не оборачиваясь: голос его
звучал неуверенно и натужно, будто каждое слово застревало у него в горле.
- Да, - сухо сказал Бергер, - а мне показалось, что это... волчий
вой.
- Тебе показалось, - едва слышно буркнул маленький человечек, еще
сильнее сгорбился и, мгновение помолчав, добавил:
- А свечу, я все равно, не оставлю.
- Как вам будет угодно, - фыркнул Бергер и решительно плюхнулся на
диван.
Хозяин не оборачиваясь потоптался на пороге, словно ожидая, что
Бергер его удержит.
- Ну я пошел?
- Как вам будет угодно...
Оставшись один, Бергер скинул промокшие ботинки и с наслаждением
вытянулся во весь рост на диване. Пружины немилосердно впивались в ребра,
но это было все же лучше, чем на обочине дороги в машине с испорченным
двигателем, или ночью на улице под дождем.
И этот вой...
Бергер прислушался: на улице ровно и монотонно шелестел дождь.
"Странно, - подумал Бергер, - за все время ни разу не было слышно ни
звука работающего двигателя - по улице не проехало ни единой машины... Это
только на ночь замирает у них жизнь или днем тут то же самое? Вон и
электричества нет... Средневековье какое-то!"
Но если на улице, после того как затих этот жуткий вой, кроме шума
дождя не было слышно ни звука, то дом, без сомнения, жил своей тайной, но
интенсивной жизнью. Где-то поскрипывали половицы, позвякивало стекло...
Где-то в глубине дома похоже кто-то плакал.
Бергер осторожно встал и подошел к окну. Решетки на окнах были
такими, будто дом был подготовлен к длительной и упорной осаде. Серая
пелена дождя непроницаемым занавесом отрезала случайное пристанище Бергера
от всего остального мира.
И вновь, протяжный тоскливый вой взорвал серый убаюкивающий полумрак
пропитанный монотонным сырым шелестом дождя.
- Черт! - невольно вздрогнул Бергер. - Что за дьявольщина?!
В то же мгновение в коридоре явственно раздалось шлепанье босых ног.
Шаги стихли около двери, ведущей в комнату Бергера. Сам босой, в одних
носках, Бергер осторожно ступая тоже прокрался к двери. Снаружи кто-то
тяжело и хрипло дышал...
Бергер медленно взялся за дверную ручку и слегка на нее надавил.
Ручка не поддалась - похоже, что снаружи ее кто-то удерживал. Бергер нажал
сильнее - безрезультатно! Невидимый противник не уступал Бергеру в силе...
Стараясь не шуметь Бергер отступил вглубь комнаты, беспомощно
оглядываясь в поисках, хоть какого-нибудь предмета, который можно было
использовать как оружие, но на глаза попались только собственные ботинки.
И снова тягучий тоскливый вой распял тишину...
Бергер почувствовал, как по спине под подсохшей рубашкой медленно
стекают капли холодного пота.
"Так и спятить не долго!" - Бергер в ярости крепко стиснул зубы,
решительно прошлепал босыми ногами к двери и рывком ее распахнул...
За дверью никого не было.
"Так, - Бергер раздраженно захлопнул дверь вернулся к дивану и
решительно лег. - Похоже я сделал ошибку не оставшись в ночевать в машине.
Глядишь утром и починить бы удалось."
Где-то в глубине дома продолжали тихо плакать.
Ровный, словно дыхание, шум дождя убаюкивал...
Проснулся Бергер от ощущения, что на него кто-то пристально смотрит.
На краю дивана, поджав под себя ноги, сидел мальчик лет пяти. В
комнате было темно, но от лица мальчика казалось исходило легкое
зеленоватое свечение.
- Ты кто? - хриплым старческим голосом осведомилось призрачное
видение.
"Это, скорей, я должен был у тебя спросить", - подумал Бергер, но
вслух неожиданно для себя брякнул:
- Я - Бергер.
- А, - сказал мальчишка и понимающе кивнул, кожа на его лице, похоже
и правда светилась призрачным матовым светом, словно луна сквозь густой
туман.
- Ты человек? - вдруг подозрительно осведомился мальчишка, и Бергеру
показалось, что в его голосе промелькнула надежда.
- Это в каком же смысле, - снисходительно хмыкнул Бергер, - в
философском?
- Нет, - не принял иронии юный старец, - в прямом.
- Да, - буркнул Бергер. Его уже начинала раздражать нелепость
ситуации.
- А не врешь? - скучным голосом спросил мальчуган, и Бергер обратил
внимание, что глаза у него тоже светятся, но каким-то странным
бархатно-черным светом, хоть это было и вовсе абсурдно.
- До сегодняшнего дня я был в этом уверен, - мрачно сказал Бергер и
сел на диване - лежа он чувствовал себя неуютно...
- Но-но, - заворчал мальчишка отодвигаясь. - Только не делай резких
движений, а то я убегу.
- Далеко? - ехидно осведомился Бергер.
- Туда, где ты меня не достанешь, - опять не замечая иронии буркнул
маленький дикарь.
- Зачем же ты в таком случае пришел, если теперь грозишь сбежать?
- А зачем ты пришел в наш город? - вопросом на вопрос ответил
мальчишка, и Бергеру показалось, что теперь в его голосе прозвучала таки
ирония.
- Я здесь родился, - наставительно произнес Бергер, - много лет
назад...
- Подумаешь много, - хмыкнул мальчишка, - всего-то сорок два года
прошло.
- Откуда ты знаешь? - вздрогнул Бергер.
- Анна сказала, - ответил мальчишка так, словно это полностью все
объясняло.
- Это она плакала недавно? - осторожно осведомился Бергер.
- Нет! - сурово отрезал мальчишка. - Это - ветер!
- Ага, - скептично поддакнул Бергер, - и на улице выл тоже ветер...
- Да, ветер! - упрямо повторил мальчишка.
- А может это ты плакал?
- Вот еще! - фыркнул мальчишка. - Не дождетесь!
- Неужели тебе никогда не хотелось поплакать? - мягко улыбнулся
Бергер. - Сколько тебе лет?
- Сорок два! - мрачно буркнул мальчишка, и по его тону нельзя было
понять, то ли он издевается, то ли шутит как умеет, то ли говорит
серьезно. - А плачут пусть девчонки...
- Так все же это Анна плакала?
- ...и те кто считает себя слишком умными, потому что думают, будто
количество календарей, ежегодно меняемых на стене, служит эквивалентом
ума!
- Тебе не кажется, что ты не слишком вежлив, - проворчал Бергер. - Я
как-никак взрослый человек, между прочим, писатель...
- Вот именно, что "как-никак" и "между прочим"! А посередине что?
Одна черточка.
- Эй-эй, полегче, - Бергер протянул руку, но мальчишка отпрянул и
мигом оказался возле двери.
Бергер спустил ноги с дивана.
- Если ты сделаешь хотя бы шаг, - угрожающе заявил юный нахал, - я
сбегу!
- Ну хорошо, - Бергер вновь забрался на диван с ногами, но не лег, а
сел так, чтобы осталось как можно больше не занятой территории и
приглашающе похлопал по дивану рукой:
- Садись поговорим.
- О чем мне с тобой говорить, - презрительно фыркнул мальчишка, но
подошел и примостился на краешке дивана, готовый в любое мгновение
сорваться и упорхнуть.
Но ведь ты же пришел зачем-то? - раздраженно сказал Бергер.
- Ну вот, опять - двадцать пять! Это ты - приехал зачем-то! А я
здесь... живу.
Бергер прищурился: была в этой невольной паузе какая-то нелогичность.
- В свое время я тоже... - ворчливо начал Бергер.
- Что ты знаешь о времени! - фыркнул мальчишка.
На какую-то секунду Бергер даже растерялся от столь откровенного
нахальства. - Ну парень, по моему, это уже слишком!
- Конечно слишком! Ты уехал из нашего города двадцать три года назад,
следовательно, прожив в нем меньше пятидесяти процентов своего
биологического возраста, которым ты так гордишься. К тому же, задолго до
периода, о котором пытаешься судить, и в то же время считаешь, что я,
проживший всю свою жизнь здесь, должен благоговеть перед твоими
сентенциями о времени и о жизни! Кстати, сколько, по твоему, сейчас
времени?!
- Часов пять, - растерянно прошептал Бергер и глянул на часы: было
пять часов семнадцать минут.
- Тогда почему не светает? - ехидно спросил мальчишка, и кожа его
стала светиться еще сильнее, только подчеркнув этим окружающий мрак.
- Не-зна-ю, - выдохнул Бергер, но тут же попытался взять себя в руки.
- Возможно, в этих широтах...
- Вот именно, - бесцеремонно оборвал его юный наглец, - в ЭТИХ
широтах... Только совершенно не то, о чем ты подумал!
И снова в коридоре раздалось тихое шлепанье босых ног.
- МОЛЧИ! - шепнул мальчишка, и его тоненькая светящаяся фигурка
напряглась как струна.
Бергер почувствовал закипающее раздражение.
- Но...
- МОЛЧИ!
Шаги стали слышны особенно отчетливо: кто-то неприкаянно ходил
взад-вперед под дверью. Потом что-то звякнуло, и шаги стали удаляться...
- Что это было? - шепотом спросил Бергер.
- Тебе не понять, - мрачно сказал пятилетний малыш и бесшумно
спрыгнул с дивана. - Ну, я пошел...
- Постой! - растерянно забормотал Бергер. - Я ничего не понимаю!
Точнее, понимаю еще меньше, чем раньше... Зачем ты, вообще, приходил?!
- Излишнее знание - лишь умножает скорбь! Так бывает в жизни, -
хмыкнул мальчишка. - Но в данном случае это не важно. А приходил я, чтобы
просто на тебя посмотреть. Живой писатель как-никак! Пока живой...
И прежде чем Бергер успел что-либо предпринять, мальчишка лунным
зайчиком метнулся к двери и пропал.
Причем Бергер мог поклясться, что дверь ни на секунду не открывалась.
"Галлюцинация?!" - Бергер, словно лунатик завороженно встал, подошел
к двери и зло дернув за ручку, рывком распахнул...
Дверь подалась неожиданно легко, Бергер не успел среагировать и лбом
принял стремительно надвигающееся дерево...
"Черт!!! Больно-то как!"
На секунду Бергер ослеп...
Когда зрение вернулось, Бергер увидел в траурной раме дверного проема
девушку с огромными черными глазами на печальном и очень бледном лице.
- Анна! - прошептал Бергер, чувствуя как боль отступает, а сам он
словно начинает медленно падать в пропасть, конца у которой нет! - Ведь ты
Анна?!
- Зачем ты приехал? - едва слышно спросила девушка, но от звуков ее
голоса по телу Бергера пробежал электрический разряд, едва не заставив
опуститься на колени...
Девушка неслышно скользнула в комнату и замерла у окна.
Теперь Бергер видел лишь ее силуэт.
- Я не был здесь уже больше двадцати лет, - глухо сказал Бергер.
- Я знаю, - не оборачиваясь спокойно сказала девушка, и Бергер
почему-то совершенно не удивился ее осведомленности.
- Почему здесь так долго ночь? - тихо спросил Бергер, чувствуя как
теряет способность мыслить логично.
- Каждая ночь длится до тех пор, пока не наступит рассвет.
- Это ты плакала...
- Нет. Это ветер, - шепнула Анна, и ее хрупкая фигура стала еще более
призрачной.
Бергер осторожно поднял руку и коснулся волос девушка, черными
блестящими волнами стекающих на плечи.
Ощущение было эфемерным, но достаточно реалистичным, словно под
пальцами струился теплый живой поток.
- Ты ведь искал встречи с прошлым, - скорей констатировала чем
спросила девушка, продолжая отрешенно смотреть в окно.
- Пожалуй, все же с самим собой, - тихо ответил Бергер, понимая что
произносит эти слова помимо своей воли. - Я совершенно запутался... Время
обмануло меня! Вместо того, чтобы внести ясность - четкое осознание цели -
поток времени вынес меня на стремнину и погнал, погнал, погнал... Все
слилось в единую смазанную картину, словно жизнь вне меня я наблюдаю из
окна суперскоростного поезда, конечная станция у которого - абсурдна,
потому, что неизбежна и единственна. Самая стабильная реальность в мире
сплошных иллюзий... И я чувствую, что до нее с каждым мгновением все ближе
и ближе... Может она уже вот за тем холмом, или еще ближе - за окном, или
уже за дверью...
Бергер невольно прислушался - за дверью снова были слышны шаги босы
ног.
- Это тоже ветер? - саркастично усмехнулся Бергер, в большей степени
иронизируя над своими словами, прозвучавшими в данной ситуации уж слишком
символично.
Анна все так же молча стояла у окна.
- А что будет, если я сейчас открою дверь? - злясь на собственную
слабость резко спросил Бергер.
- Не открывай! - поспешно шепотом сказала Анна и наконец повернулась
к Бергеру лицом. - И, ради бога, тише!
- Почему? - упрямо спросил Бергер, - почему я должен выполнять ваши
нелепые требования? Почему я должен вести себя тише, когда мне хочется
выть во весь голос?!
И словно издеваясь над его риторическими вопросами с улице донесся
истерический вой, оборвавшийся каким-то не то всхлипом, не то стоном.
Бергер сжался, словно его внезапно ударили по лицу.
За дверью заметались, а потом шаги стали удаляться.
- Бедный маленький Бергер, - прошептала Анна и осторожно погладила
Бергера по небритой щеке.
- Не надо, - отшатнулся Бергер. - Не надо меня жалеть! У меня все в
порядке. Я живу не хуже других! У меня все есть!!! Я женат, даже дважды, у
меня чудный ребенок - мальчик. Я многого достиг. У меня блестящие
перспективы... Только вот... Нет... Просто я устал... А может у меня
слишком обостренное восприятие? Или гипертрофированное чувство времени?
- Что ты знаешь о времени? - мягко улыбнулась Анна.
- Наверное, только то, что с каждой минутой чаша весов с грузом под
названием "прошлое" перевешивает чашу на которой покоится "будущее"... А
внизу, под чашей стою я и мучительно пытаюсь ее удержать, точнее произвожу
нелепые потуги... И когда-то наступит такой момент, что грузы станут
настолько неравнозначны... И тогда переполненная прошлым чаша раздавит еще
одно жалкое крохотное существо, потерю которого в равномерном и
беспощадном всепоглощающем потоке времени остальные поспешно забудут,
продолжая целеустремленно барахтаться... каждый сам по себе... и
большинство в одиночку.
- Бедный маленький Бергер, - тихо вздохнула Анна. - Ты хочешь чтобы я
тебя пожалела?
- Нет! - Бергер почувствовал, что глаза ему начинают застилать слезы.
- Ерунда!!! Все прекрасно. В конце-концов, ведь я пока еще жив?! Пока...
- Глупый, усталый Бергер, - продолжала шептать Анна, и ее голос
вторил шороху дождя за окном.
- Да. Я просто устал! - всхлипнул Бергер. - Но я сильный... я
смогу... я... только... О, господи, как я устал!!!
Бергер ничком лег на истерзанный временем диван, пружины под ним
жалобно всхлипнули, и вместе с их стоном в груди Бергера что-то
оборвалось, но он вдруг почувствовал тупое безразличное просветление -
ночь ослабила хватку, и Бергеру на миг показалось, что рассвет уже близок,
хотя окружающая тьма осталась все такой же беспросветной.
- Я просто устал, - вздохнул Бергер, ощущая как тьма анестезирующим
раствором пропитывает его мозг.
- Конечно, - шепнула Анна, невесомо словно ожившая голография
присаживаясь на краешек дивана. - Надо просто дожить до рассвета... Завтра
все будет иначе...
- Да, - эхом откликнулся Бергер, - просто дожить до рассвета... -
Потом речь его стала сбивчива и почти бессвязна, словно у него начался
приступ малярии. - У тебя такие ласковые руки... И пальцы... точно из
лунного света... А волосы пахнут талым снегом... А кровь у тебя голубая и
светится... А кожа нежная... как паутина... И теплая... живая... А губы
будто морская волна... Что это? Ты плачешь?.. Или... это... кровь?..
С грохотом распахнулась входная дверь.
В темном проеме Бергер с трудом различил сгорбленный силуэт давешнего
тщедушного мужчины.
- Что же ты... паскуда... Говорил Бергер, Бергер... - хрипло
забормотал мужчина, и теперь Бергер смог разглядеть, что в руках он вновь
сжимает старую двустволку. - Человек... человек... паскуда!!!
- Не трогай его, Ларри, - глухо сказала Анна.
- Я его не трону, - вдруг мерзко захихикал Ларри, - но в доме он тоже
не останется!
- Ты с ума сошел! - прошептала Анна, и Бергер обратил внимание, что
голос у нее первый раз за все время дрогнул.
- Вы что же, - спокойно спросил Бергер, - среди ночи выставите меня
под дождь?
- Ничего, - вновь тоненько хихикнул Ларри, - тебе это будет полезно -
для полноты ощущений. Ты же у нас писатель?!
- Я не у вас, - вяло огрызнулся Бергер и стал натягивать все еще
влажные, но уже покоробившиеся туфли.
- К тому же до рассвета не так много осталось, - как-то не очень
уверенно пробормотал Ларри.
Бергер мельком глянул на часы - было восемь сорок пять, но на улице
было по прежнему темно.
"Все небо просто заволокло тучами, да еще плюс туман... Вот рассвет и
не заметен", попытался успокоить себя Бергер, одевая плащ, совершенно
просохший, в отличии от проклятых туфель.
- Ларри, останови его! - тихо сказала Анна.
- Вот еще, - вновь забормотал Ларри, судорожно сжимая двустволку,
словно пытаясь почерпнуть в ней уверенность. - И не подумаю!
- Ты же будешь жалеть... потом, - едва слышно прошелестел голос Анны,
и Бергер обратил внимание, что удивительное свечение ее кожи поблекло.
- Ничего, - вяло проворчал Ларри, - лучше потом, чем сейчас... Да он
живучий! Как нибудь... Давай, топай на выход!
Бергер равнодушно пожал плечами и молча направился к выходу.
- Бергер, - голос у Анны был тусклый, и обреченный.
Бергер на мгновение задержался в дверях, но оглядываться не стал, а
потом решительно двинулся вперед.
На улице, несмотря на время, показываемое взбесившимися часами,
царила глубокая душная ночь, насквозь пропитанная дождем и отчаянием.
Звуки шагов тонули в густом клейстере тумана. Бергер попытался определить
с какой стороны он вошел в город, но тут же оставил эту затею - кругом был
туман и ночь.
Ночь и туман...
Несколько раз Бергер споткнулся. Очень быстро плащ набух и вновь стал
влажным и тяжелым.
"Господи, неужели я родился в этом городе? Сколько раз бывая в чужих
городах я испытывал ощущение узнаваемости и привычности... А попав наконец
в свой родной город, где по идее все должен помнить, знать и понимать я,
не с того не с сего, превратился в какую-то улитку, всю жизнь таскавшую на
спине прочный и надежный дом памяти - вдруг в одночасье утратившую эту
надежную защиту. Все вокруг оказалось столь зыбко, непонятно и
неузнаваемо, словно окружающий призрачный мир сфабрикован искусственно из
взаимопроникающих реальностей: чужого незнакомого настоящего;
материализованных иллюзий и овеществленной памяти... Во всем богатстве
нестойких комбинаций и зыбких противоестественных взаимопроникновений.
Неужели память меня постоянно обманывала? Или это я всю жизнь пытался
обмануть память? Или... жизнь?.."
Бергер поднял воротник плаща и поежился, невольно имитируя поведение
улитки, втягивающей мягкое беззащитное тельце под спасительный панцирь.
"Ничего, ночь уже на исходе... Надо просто дожить до рассвета... Или
успеть дойти до машины."
- Черт! Только куда тут идти?! Кругом сплошной туман!
- Вот теперь сразу видно, что перед нами профессиональный писатель:
метафорами так и сыплет, так сыплет...
Бергер резко обернулся - рядом стоял давешний нахальный младенец,
едва видимый в тумане, и рассматривал Бергера взглядом не менее
профессионального таксидермиста.
- Пришел лишний раз поиздеваться? - холодно спросил Бергер.
- Не-а, - мрачно сообщил мальчишка. - Я сам бы не за что не пошел.
Меня Анна просила...
- Ну-ну, - неопределенно фыркнул Бергер.
- Покажи, мол ему болезному, как выйти к машине, а то неровен час...
Зачем грех на душу брать... лишний?!
- Что ты можешь знать о грехе? - проворчал Бергер.
- Вот тут ты, пожалуй, прав. Где уж нам уж... - холодно буркнул
мальчишка. - Тут уж вы во всей красе!
- Не паясничай!
- Хорошо, не буду, - вдруг согласился мальчишка. - Да и времени нет.
Сколько на твоих?
Бергер глянул на часы - обе стрелки застыли на цифре двенадцать.
- То ли полдень, то ли полночь, - сказал он без тени иронии.
- Тогда поспеши! Шанс у тебя маленький, но есть... но очень
маленький. Если пойдешь в эту сторону и будешь стараться никуда не
сворачивать, то, по идее, должен будешь выйти к холму на котором стоит
твоя машина. И поторопись! Скоро рассвет, но все же встречать его лучше в
машине... Да не стой ты столбом - до машины еще дойти надо, а это тебе...
не романы писать!
Мальчишка напрягся прислушиваясь и с сомнением покачал головой:
- Может и правда, повезет - дойдешь. Прощай!
- Постой, - встрепенулся Бергер, - ответь мне только на один вопрос:
ты кто?
- Очень своевременный вопрос, - хмыкнул юный старец, чуть отступив в
туман и словно наполовину в нем растворившись. - Можешь считать, что я -
это ты, только такой, каким ты никогда не был и уже не станешь.
- Но почему?! - успел произнести Бергер, адресовать вопрос было уже
некому.
"А я все равно дойду! Успею. Всем назло!" - Бергер стиснул зубы и
целеустремленно зашагал в указанном мальчишкой направлении.
Двигаясь в густом, словно сон, тумане Бергер изо всех сил старался
идти прямо, но похоже это не всегда удавалось: один раз Бергер налетел на
стену; другой - угодил в тупик, и ему пришлось возвращаться...
Зато сумасшедшая ночь похоже решила таки выпустить его из своих лап.
Небо, точнее стена тумана слева от Бергера, стала потихоньку светлеть, но
беспричинное беспокойство, зародившиеся в тот момент, когда Бергер угодил
в тупик, росло гораздо быстрее, чем вызревал рассвет.
И вдруг Бергер понял, что не успеет!
Еще несколько мгновений он боролся с нарастающей паникой, а потом не
выдержал и побежал...
И бежал до тех пор, пока не почувствовал, что легкие сейчас
разлетятся в клочья...
"Если я буду продолжать в том же духе, то точно не дойду до машины!"
- Бергер заставил себя остановиться, отдышаться... А потом зло рассмеялся:
- Ерунда!!! Это все лишь плод моего воспаленного воображения...
Или... я промок, и у меня начинается простуда! Обыкновенная простуда!!!
Грипп, с температурой! Вульгарный родной грипп!
Небрежно насвистывая Бергер в развалку не спеша двинулся вперед.
Дорога под ногами ощутимо стала уводить вверх.
"Значит я поднимаюсь на холм... Там машина... Скоро рассвет..." -
Бергер улыбнулся, освобождаясь от ночного кошмара.
И тут за спиной он отчетливо различил негромкое шлепанье босых ног.
Еще мгновение Бергер двигался размеренно, точно ожившая кукла, а
потом вновь побежал...
Тоскливый, с истерическими всхлипами, вой раздался совсем рядом.
Туман заметно посветлел и стал реже...
Бергер бежал из последних сил, не оглядываясь...
А сзади неслось уверенное шлепанье огромных босых ног.
Когда впереди из тумана стал вырисовываться силуэт машины, Бергер
понял, что таки не успеет...
Он не сумел дотянуться до спасительной автомобильной дверцы всего
пару дюймов.
Победный вой, выплеснувшийся с холмов на городок, еще метался по
пустым улицам, когда рассвет разорвал пелену тумана и затопил долину.
Но его приветствовал лишь одинокий автомобиль, нелепо застывший на
холме, памятником технократическому пути развития цивилизации.
В первых лучах солнца но лобовом стекле сверкнула крохотная капелька
крови, но туман, осевший на стекло росой, смыл эту страшную слезу
тщетности и разочарований.
А очень скоро ветра и дожди и весь автомобиль превратили в горстку
ржавого праха...
В итоге не осталось ничего.
Даже памяти...
И это было самое страшное.
Гарм ВИДАР
ПОЛНОЛУНИЕ
С негой томной во взоре, потухшим "бычком" "Мальборо" в зубах и
большим куском вареной колбасы за пазухой, Мефодий Угуев задумчиво глядел
вдаль. Но обшарпанный дребезжащий всем нутром рейсовый автобус, словно
случайно набежавшая скупая мужская слеза, подернул идиллический окружающий
пейзаж сизой смердящей дымкой.
- У-у-у!!! Анапест! - беззлобно пробормотал Мефодий и, погрозив
автобусу колбасой, откусил от нее солидный кусок. - Амфибрахий, тя порази!
Автобус тяжело рыгнув, обдал Мефодия таким перегаром, что менее
закаленный абориген на его месте скончался бы тут же в страшных судорогах,
но Мефодий даже не подавился. Колбаса мягко скользнула по пищеводу и с
гулким стуком упала на дно желудка.
- Похоже, таки, последний отчалил? - спросил интеллигентного вида
мужчина в очках, штанах и дипломате... на босую ногу, не глядя однако на
бесстыдно вихляющееся весьма пикантное место, быстро удаляющегося
коварного автобуса, где маячила цифра тринадцать, а призывно пялясь на
укушенную колбасу.
- А хорей его знает! - беззаботно пробасил Мефодий, помахивая в
пространстве укушенным колбасным батоном. - Куснуть хошь?
- А то?! - скромно потупившись прошептал интеллигент, стремительно
откусывая порядочный кусок.
- Благодарствую! Я - Аполлинарий Грызюк, - сразу же невнятно
забормотал интеллигент, давясь плохопрожеванной колбасой. - Насколько я
понимаю, нам по пути?!
Мефодий сначала не спеша из-под могучей мозолистой руки, посмотрел на
медленно западавший за линию горизонта огромный багровый пятак солнца и
лишь потом, соизволил величаво кивнуть, умудрившись по пути еще раз
укусить солидно уменьшившийся колбасный ломоть.
- Вас как по батюшке? - вежливо осведомился интеллигентный
Аполлинарий, ненавязчиво норовя откусить еще хотя бы один кусок от
катастрофически тающих колбасных запасов.
- По батюшке - нам одноямбственно! - невозмутимо отвечал Мефодий
степенно пряча колбасу обратно за пазуху. - Лишь бы не по матушке,
гекзаметр ее забодай! А в миру, братья по разуму кличут меня Мефодием
Угуевым.
- Оч-ч-чень приятственно, - смущенно пролепетал Аполлинарий Грызюк,
провожая колбасу преданным взглядом романтического героя - на рассвете
прощающегося с партнершей по накануне внезапно возникшему совместному
обществу с ограниченной ответственностью. - Ну, что? Тронулись, что ли?
- Однако пора! - могучим горным эхом откликнулся на пламенный призыв
масс Мефодий Угуев.
А в это время, на другом краю земли - в пампасах шел дождь, отчего в
пампасах было сыро и неуютно.
На этом краю дождя не было. Ветер был слабый, вплоть до полной
импотенции. Разогретый за день асфальт мягко пружинил под ногами. Мирно
шелестела листва, ненавязчиво отряхивая со своих ладоней дневную пыль на
головы случайным прохожим.
На город крадучись опускались вороватые сумерки, навевая печаль и
меланхолически философский флер в незамысловатой беседе двух случайных
попутчиков.
- Вот вы, на вид, кажетесь человеком вполне разумным, - вкрадчиво
шелестел Аполлинарий Грызюк, осторожно выковыривая из зубов кусочки
застрявшей там колбасы пальцами свободной от дипломата руки. - А вот, как
вы считаете: труд он облагораживает истинную личность или развращает? Вот
вы, извиняюсь, кем работаете?
- А балуем! - уверенно печатая шаг веско отчеканил Мефодий Угуев, не
глядя на своего собеседника, а полностью отдаваясь ощущению приятной
прохлады, разливающейся по его гармонично развитому телу от мирно
покоящейся за пазухой колбасы.
- А-а-а! - понимающе протянул Аполлинарий Грызюк, безотчетно прижимая
к щуплой цыплячьей груди дипломат, словно в безуспешной попытке прикрыть
свой срам огромным пластмассовым фиговым листом. - Тогда конечно! Тогда
нет вопросов... А я вот... работаю... нужником. Оч-ч-чень, я вам замечу,
не простая работа. Это вам не всякие фигли-мигли... Это надо уметь: всегда
в нужное время оказаться в нужном месте... а в ненужном, соответственно, в
ненужное! Вы, ведь понимаете о чем я говорю?
- А то как же? Силаботонически и семистопно! - Мефодий вдруг резко
затормозил, поймал Аполлинария Грызюка за петельку для ремня на штанах и
укоризненно заглянул сквозь очки прямо в Аполлинарьеву душу. - Homo homeni
lupus est! Что я не понимаю, что ли?
- У меня в дипломате кефир... есть. Хотите кефиру? - слабо дернулся в
железных руках Угуева физически слаборазвитый, но богатый духовно
Аполлинарий Грызюк, но тут же обмяк. По его плохо выбритой худой щеке
крохотным болидом скользнула сверкнувшая в полумраке слеза. - Пейте
кефир... он... полезный...
Аполлинарий слабо всхлипнул и вдруг заголосил:
- Новое поколение - вплоть до полного околения - выбирает кефир, СПИД
и сникерс! А мне, если кого интересует мнение чистокровного интеллигента,
с хорошей родословной и видами на качественный приплод, то это кефир уже -
во где! - и Аполлинарий с ожесточением постучал себя дипломатом по голому
темечку. - Каждый божий день - кефир! Вы себе это можете представить?! С
утра кефир! Вечером - кефир! Ночью и то кефир постоянно сниться... Жена
говорит: ночью проснусь гляну на твою... лицо и до утра глаз сомкнуть не
могу - плачу! А проснешься, так вообще!!! И... НИЧЕГО! Ну, это ж надо, а?
- Я себе представляю, - хмыкнул снисходительно Мефодий милостиво
отпуская штаны Аполлинария на волю, лишь для того чтобы облизнуть палец и
многозначительно поднять его вверх. - Ветер северный! Крепчает, гекзаметр
за гекзаметром... Будем жечь костры!
- А может не стоит? - жалобно спросил Аполлинарий Грызюк, внутренне
ни на что уже не надеясь, но на всякий случай доставая из дипломата пакет
кефира. - Может тяпнем по маленькой, и все обойдется?
- Тяпнем, как не тяпнуть, - примирительно проворчал Мефодий доставая
из кармана спички. - Мы на радость всем буржуям мировой пожар раздуем!!!
- Эй, цихлозомы плавучие! Сырники имеете? Куплю по курсу: за три
сырника - пять рулонов туалетной бумаги, - внезапно вынырнул из тьмы
вежливый мальчик в голубом, с типично крапленым взглядом.
Мефодий Угуев лишь улыбнулся загадочно, но многообещающе, с явным
намеком, словно певец обнаженного соцреализма, вкладывающий в уста
лелеемого бессмертного образа свинарки-подвижницы текст тезисов научной
конференции энтузиастов тотального превентивного осеменения, и лукаво
произнес:
- А гобоем по пюпитру, эт-т-таким стокат-т-то?! И затем арпеджио в
рояль?
Голубого словно ветром сдуло.
- Какой вы однако не коммуникабельный, - судорожно вздохнул
Аполлинарий Грызюк, провожая затуманившимся взором растаявшего во мраке и
на всякий случай пряча кефир обратно в дипломат. - А может у мальчика было
тяжелое детство? И когда его сверстники пугали раскрепощенным интеллектом
в темных подъездах поздних прохожих и пили дешевый портвейн в подворотнях
- он тем временем болел свинкой и был оторван от воспитательной роли
коллектива... А вы теперь его хотите по пюпитру, да еще и гобоем...
- Ты лучше о себе подумай! Вон уже совсем стемнело, скоро морозы
ударят... Марш за хворостом! А я пока ямку выкопаю - будем в золе картошку
печь, - примирительно проворчал Мефодий поигрывая спичечным коробком.
- Насчет хвороста я не специалист, но тут недалеко забор есть, -
застенчиво прошептал Аполлинарий, - я пару досок от него оторву... которые
посуше.
- Дуй, пока не похолодало! - Мефодий присел на корточки и, держа в
одной руке спички, свободной стал копать ямку посреди маленькой
неухоженной клумбы, на которой росли одни только крупные сизые баклажаны,
напоминающие Мефодию почему-то гипертрофированные фаллические символы.
Закончив копать Мефодий подивился на творение рук своих и в который
раз поразился: сколь плодородна почва в этих краях...
А МЕЖДУ ТЕМ!!! В пампасах вообще ни черта не росло! Кроме травы,
естественно.
На местной же почве одних минеральных удобрений был слой сантиметров
пятнадцать!
Мефодий лег навзничь рядом с ямкой и стал смотреть на звезды, а они
заинтересованно взирали на Мефодия, и была между ними некая общность:
Мефодию в принципе было плевать на звезды, как впрочем и им на Мефодия -
это сближало и делало Мефодия сопричастным с глобальными галактическими
процессами.
- Вот! - радостно пыхтя просопел воротившийся с боевого задания
Аполлинарий Грызюк. - Я тут еще плакатик прихватил, они горят не особенно
ярко, но зато синим пламенем и дают в остатке много золы.
На плакате во весь рост был изображен давешний голубой парнишка,
который в субтитрах радостно сообщал:
Кто хранит невинность в банке -
Застрахован от сюрпризов.
Кто хранит невинность в танке -
Сам для многих стал сюрпризом!
А с обратной стороны на плакате крупными красными буквами было
написано: "НЕ БЛУДИ!" и изображен был здоровенный в сексуальном плане
мужик - весь, словно в смирительную рубаху, запакованный в специфическое
резиновое изделие, но имевший при этом некоторое сходство одновременно с
Мефодием Угуевым и теми баклажанами с грядки на которой он сам в данную
минуту возлежал.
- Сгодиться? - с робкой надеждой спросил Аполлинарий Грызюк.
- На три четверти, си бемоль! - вздохнул Мефодий и чиркнул спичкой...
Тут же на огонек прилетала ночная бабочка.
- Эй стратосферные, ацидофилен есть? За стакан ацидофилена могу не
сходя с места отдать самое дорогое, что у меня есть...
- А? - сказал Аполлинарий Грызюк.
- ...билет в оперный театр - на дневной сеанс!
- На какой? - вежливо поинтересовался Аполлинарий непроизвольно
сглатывая слюну.
- Чио-чио-сан!
- Чего, чего сам? - осторожно переспросил Аполлинарий Грызюк вновь
используя дипломат, как прикрытие пряча за этой эфемерной преградой хилое
тело, но подчеркивая при этом свой взлелеянный в рамках
научно-технического прогресса узкоспециализированный интеллект широкого
профиля.
Но на него никто уже не обращал внимания. Мефодий Угуев достал из
широченных штанин фирмы имени Левы Страуса килограмма полтора крупного,
почти без глазков картофеля и, зарыв в костер поглубже, вновь стал
смотреть на звезды. Баттерфляй задумчиво оглядывалась на свое прошлое, где
детство и непорочная юность светились подобно звездам на которые взирал
Мефодий, и были столь же далеки и недостижимы.
Аполлинарий тоже глянул: сначала себе в душу, потом на небо - увидел
вынырнувший из-за сизых туч бешеный желтый глаз луны и тихо с чувством
завыл.
Порыв ветра взметнул искры угасающего костра, высветив пустынную
улицу, где по грязной мостовой грустно кружили бледными призраками
использованные одноразовые стаканчики, таинственно шелестя измятыми
боками...
Баттерфляй, зябко кутаясь в заботливо наброшенное на ее
многострадальные плечи благородным Мефодием небольшое клетчатое одеяло (а
быть может огромный шерстяной носовой платок) отвернулась от прошлого,
оказавшись, естественно, к нему гибкой изящной спиной, а к будущему,
следовательно, не менее адекватным лицом, которое тут же стало печальным и
невольно тоже обратилось к небесам. Мелодичный, чуть хрипловатый вой мадам
Баттерфляй вплелся вторым голосом в первый, жалобный с подвизгиванием,
издаваемый Аполлинарием. Мефодий извлек из заднего кармана большую
пластиковую расческу, подарок по линии гуманитарной помощи от
слаборазвитых народов севера, братьям из средней полосы материального
достатка, и стал негромко аккомпанировать, ненавязчиво отбивая ритм левой
задней ногой.
Раз-два-три! Раз-два-три...
А В ЭТО ВРЕМЯ в пампасах висела гнетущая тишина, хотя над пампасами
светили почти те же самые звезды, но тем ни менее там в пампасах было тихо
как в гробу!
Здесь же чарующие звуки извлекаемые из расчески и Аполлинария, а так
же мадам Баттерфляй неслись по пустынной улице, залетали в безлюдные
переулки и кружились на безмятежно дремлющих проплешинах площадей...
Зябнет зяблик в зыбком звуке,
Тьма по темечку стучит,
А поэт потеет в муке,
Страстно стонет и мычит!
- негромко и грустно прокомментировал общую картину небольшой толстый
мужчина, обильно поросший густым неухоженным диким волосом, стараясь по
возможности не нарушать очарования порожденного слаженностью душевных
порывов, случайно зародившейся в ночи триады.
Аполлинарий Грызюк робко замер, оборвав крик души на самой высокой
ноте и гулко ткнулся головой в дипломат уютно пристроенный на коленях.
Мадам Баттерфляй тоже умолкла, лишь смахнула украдкой предательски
набежавшую слезу.
А Мефодий доиграл таки песнь до конца и лишь потом обернул
просветлевший лик к вновь прибывшему:
- Чего вылупился, семистопный?
- Я - местный гений, - скромно сказал толстяк, потупив взор, тем
более, что так, в "сектор обстрела" попадали обнаженные колени мадам
Баттерфляй, - на сексуально - поэтическом фронте. Я тоже пою... про себя.
А стихи из меня так и прут! Вот например...
Семистопный вскинул руку и, не отрывая взгляда от колен мадам
Баттерфляй, продекламировал:
Как Олоферн склоняю выю,
Ища покой в твоих коленях.
А ты в ответ: "Помой мол шею"...
С тех пор я ем одни пельмени!
- А колбасу не едите? - глухо, но с надеждой спросил Аполлинарий, не
отрывая отяжелевшей головы от дипломата.
- Нет! Это противоречит моим эстетическим нормам.
- И это хорошо, - вздохнул Аполлинарий, - и это - правильно!
- Про колени - это вы здорово, - тревожно сказала мадам Баттерфляй, -
а вот про душу у вас что нибудь есть?
- Сколько душе угодно! - самоуверенно заявил Семистопный. - Вот хотя
бы это...
Когда душа дышать устала,
А впереди лишь дождь и тьма
- Та залезай под одеяло
И согреши в объятиях сна!
- Ведь все равно тебе хана! - подытожил, всхлипывая Аполлинарий
Грызюк, все еще не отрывая головы от дипломата.
- Не-а! - задорно откликнулся неунывающий Семистопный. - Ведь
подовспрявши ото сна, ты вдруг поймешь - УЖЕ ВЕСНА!
- Осень, однако, пока на дворе, - миролюбиво проворчал Мефодий Угуев,
ковыряя палочкой в костре. - Дуют студеные ветры, следом зима прикатит в
декабре - лучшие песенки спеты!
- Отчасти вы конечно правы, - откликнулся Семистопный, - но!!!
Ты оглянись лишь на пройденный путь,
И хоть прикинь сколько мы напахали!
Трем поколениям все удобрять
Времени хватит едва ли!!!
- Эх вы, гуппии вуалехвостые! - заголосила вдруг в тоске мадам
Баттерфляй. - Опять на нерест пошли! Неужели никто крохотной беззащитной
перед силами природы дафнии не может поднести стаканчик ацидофилена или
хотя бы аэрина паршивого?!!
- У меня только кефир, да и тот обезжиренный, - слабо откликнулся
Аполлинарий Грызюк, - а стаканчиков и вовсе нет.
- Стаканчики есть у меня, - встрепенулся поэт, - лишь бы кефира на
всех хватило.
- У меня этого кефира полно! Хоть залейся!!! - мрачно сказал
Аполлинарий Грызюк. - Полный дипломат. Я его всегда с собой таскаю. Я
теперь без этого кефира вообще жить не могу!
- Тогда наливай, - величаво скомандовал Мефодий Угуев, извлекая из-за
пазухи надкушенный колбасный батон и четыре свежепросоленные банана. -
Пока луна такая полная...
- Эх-х-х-х!!! - разухабисто сказал Семистопный, вытер рукавом
финского костюма алые уста и с чувством мажорно икнул:
Когда завод твой на исходе,
Не время думать о приплоде!
Налей стаканчик до краев.
Чу?! Слышишь песнь возникла вроде,
То очумевший от боев,
Твой организм уже поев,
Благую песнь при всем народе
Поет без всяких... холуев!
- Талант районного масштаба! - с тихой завистью сказал Аполлинарий
Грызюк.
- Циклоп! - капризно фыркнула мадам Баттерфляй. - Он на мои коленки
постоянно косится и облизывается при этом... Макропод сухопутный, хоть и
тропический!
- Между первой и второй, - спокойно сказал Мефодий Угуев, - да этакой
параболой!
- Уже-уже, - засуетился Аполлинарий Грызюк, - наливаю!
А В ЭТО ВРЕМЯ в пампасах стояла великая сушь! Но даже если бы и можно
было принести с собой, то все равно выпить было не с кем!
А здесь уютно потрескивали в костре догорающие доски старого
некрашеного забора, томилась доходила и "постреливала" в золе картошка,
слетались на огонек хорошие люди...
Мефодий Угуев окинул спутников спокойным внимательным взглядом и
мимоходом поймав Аполлинария Грызюка за многострадальную петельку от
штанов участливо спросил:
- Ты меня уважаешь, дактиль наш шизокрылый?
- Я преклоняюсь перед вашим умением зажигать, - сдавленно пробормотал
Аполлинарий, - и вести за собой массы...
- А я, вообще, к мужикам не ровно дышу! - сказала мадам Баттерфляй,
окидывая Мефодия Угуева специфическим взглядом.
- Конечно, - с тайной завистью прошептал Семистопный, - кому в наше
бурное время нужен истинный талант, даже взращенный на сексуальной, а не
только исключительно на местной почве.
Но Мефодий Угуев ничего не слышал - мысленно он был далеко - в
пампасах!
- Когда на небе такая луна, - исступленно продолжала мадам
Баттерфляй, - меня всегда тянет впасть в безумства. Например плюнуть на
все и стать домохозяйкой!
- А я хотел стать танкистом, - застенчиво прошептал Аполлинарий
Грызюк, - а потом, чуть позже, рядовым... гинекологом.
- А я стал тем, - радостно подхватил, сияющий похлестче, чем луна,
Семистопный, - кем хотел - непризнанным гением! Ведь истинный талант, грея
бока в лучах славы, хиреет в тепличных условиях.
- Кто был ничем тот в дальнейшей жизни только приобретает со
временем, - философски подытожил Мефодий Угуев, на мгновение вернувшись из
пампасов. - А кто был всем - все равно далеко не уйдет.
- Не мечите бисер перед свиньями, - глухо изрек Аполлинарий, снова
утыкаясь головой в спасительный дипломат и всхлипывая при этом.
- А я люблю икру... метать, - вздохнула мадам Баттерфляй, - в
принципе, конечно.
- Я тоже икру люблю! - задорно воскликнул Семистопный. - Даже
кабачковую!!!
- Однако зима на подходе, - уверенно изрек Мефодий Угуев. - Готовы ли
вы к отопительному сезону?
- Готовы! Готовы!!! - нестройным хором откликнулись случайные
попутчики Мефодия Угуева.
- Тогда в путь! - раскатистым басом объявил Мефодий. - Уж цель
близка, а время не ждет - оно уже давно и окончательно тронулось, а мы
вслед за ним... Потомки нас не забудут! Вперед к светлому будущему, на
месте с левой ноги, не взирая на погодные условия... АРШ!
- Кто там шагает правой? - радостно заголосил Семистопный и в его
безумных глазах отразился мертвецки зеленушный свет полной луны. - Левой!
Левой! Левой!
- Вам не кажется, что нас будет все время заносить, если мы будем
постоянно шагать только левой? - задыхаясь крикнул Аполлинарий Грызюк,
однако, четко печатая шаг, хоть и припадая на правую ногу при этом.
- Путь несет! - бесшабашно захохотала мадам Баттерфляй, подпрыгивая
на марше от возбуждения.
- Средь глобальной общей дури, - не своим голосом запел Семистопный,
-
Пусть сильнее грянет буря!
Мы в пучине катаклизмов
Все отринем атавизмы!
И из недр пустыни дикой
Мы начнем свой путь великий!
Все нам станет по плечу!
Я от счастья хохочу!!!
- Ур-р-ра!!! - подхватила мадам Баттерфляй. -
Сорвем покровы с голых истин,
Подымем время на рога!
Наш бег неудержим - поскольку истин -
Вольны мы словно облака!
- Пока... пока... пока... - откликнулось эхо злым нечеловеческим
голосом.
- А три стопы от ямба вам?!! - проревел Мефодий Угуев, и от его
могучего баса стекла лопнули в близлежащих домах, а две новостройки прямо
по курсу и вовсе осели кучей праха.
И ударил гром, и сверкнула молния, и хлынул ливень подмывая
фундаменты уцелевших строений, взламывая асфальт и заливая окрестности...
Мадам Баттерфляй таки сорвала покровы. Сначала с Аполлинарий Грызюка,
который лишь слабо отбивался опустевшим дипломатом, а потом и с самого
Мефодия Угуева.
- Голые люди на голой земле, - возбужденно бормотал разгоряченный
Семистопный, поспешно и самостоятельно раздеваясь. -
Гонит их гибельный ливень,
Туда, где в последнем котле
Тело и разум будут а отрыве...
А В ЭТО ВРЕМЯ в пампасах было тих-тихо, словно у них в пампасах уже
лет двести, как обезлюдело.
А потом пошел снег.
Сразу стало тихо холодно и страшно. А вокруг уже расстилались только
одни пустыри, над которыми царил мрак...
- Погуляли однако, - громко стуча зубами сказал голый Семистопный, с
завистью поглядывая на Аполлинария Грызюка так и оставшегося при
дипломате.
- А тебя никто не заставлял раздеваться, - раздраженно фыркнула мадам
Баттерфляй, обматывая вокруг роскошных бедер носовой платок Мефодия
Угуева. - Тоже мне секс-символ выискался...
Мефодий Угуев скрестив голые руки на голой груди упрямо набычившись
смотрел вперед - на запад, где почему-то начинало всходить солнце.
Начинался рассвет...
Прямо по курсу была цель их похода - поселок городского типа -
"Светлое Будущее".
Идти до него оставалось часа полтора...
А через час их догнал первый автобус.
Живым уйти не удалось никому...
Даже автобусу.
Гарм ВИДАР
СКОРПИОН В ПАУТИНЕ
Огненное кольцо катастрофически сужалось. Безумный жар делал мысли
вязкими, словно медленно плавящийся сахар, с таким же тошнотворным
приторно прогорклым привкусом.
Когда жар стал совершенно невыносимым, ОН собрался с силами, с трудом
встал на слабеющие ноги и высоко поднял СВОЙ грозный хвост, увенчанный
огромным зазубренным ятаганом. На самом кончике ятагана дрожала янтарная
капля яда...
"Все! Больше не могу", - ЕГО спина напряженно выгнулась, хвост нервно
дернулся, капля яда сорвалась и стала медленно-медленно падать...
Но еще до того как она окончила падение, матово блеснувшее лезвие
ятагана, описав широкий полукруг, с хрустом вонзилось в ЕГО, обреченно
застывшую в ожидание желанного избавления, спину.
Яд лениво стекал в разверзнутую рану...
Марк с трудом открыл опухшие от беспокойного сна глаза и тупо
уставился в потолок. В едва пробивающемся сквозь плотные шторы
предрассветном сумраке потолок казался грязным серым полотном нарочно
натянутом низко, у самых глаз. Бессмысленный узор пятен и трещин невольно
приковывал внимание, подменяя остатки воли бездумным созерцанием.
Паутина наросшая за ночь была сегодня особенно крепкой. Марк с тоской
скосил глаза на собственные руки, почти скрытые под пыльной серой сеткой,
и остро ощутил, что сегодняшнее пробуждение одно из последних.
Может уже завтра...
Собрав силы Марк вяло попытался освободиться. Паутина натянулась,
больно впиваясь в кожу и, мягко спружинив, швырнула Марка обратно в
кровать.
"Да, завтра я точно уже не смогу ее разорвать", - Марк рванулся,
паутина затрещала, и Марк неуклюже вывалился из постели прямо на пол.
Стоя ванной и мучительно отдирая налипшие куски паутины вмести с
кусочками кожи, Марк старался ни о чем не думать. В отличии от процесса
удаления паутины это было безболезненно и удавалось почти без усилий...
Огненное кольцо катастрофически сужалось.
Войдя в кафе, где его должна была ожидать Марта, Марк равнодушно
посмотрел по сторонам: обыденные пыльные лица. У многих отчетливо видны
следы тщетной борьбы с паутиной: у кого неожиданной серебристой нитью в
тусклых пыльных волосах; у мужчин - серыми островками на лице, создающих
иллюзию плохо выбритой щетины; у женщин - неожиданным безобразным серым
швом на элегантных туалетах.
Марк наконец заметил Марту и медленно побрел между столиками, с
трудом переставляя ноги, словно все еще преодолевая сопротивление
невидимой паутины.
- Здравствуй, - не поднимая глаз, тихо сказала Марта.
Марк вяло кивнул и, сев за столик, равнодушно стал жевать, остывший
уже завтрак.
- Ты неважно выглядишь сегодня, - осторожно сказала Марта, бросая
украдкой на Марка взгляд полный тихой печали.
Марк нехотя пожал плечами. Есть совершенно не хотелось. Марк
отодвинул тарелку и, взяв чашку, отхлебнул жидкий и безвкусный кофе.
- Мне показалось, что сегодня паутина была не такая прочная, как
вчера, - сказала Марта.
Марк вновь пожал плечами, хотя и считал, что как раз сегодня, паутина
была прочна, как никогда.
Марта с тоской смотрела на свои руки, безвольно покоящиеся на
коленях.
"Наверное я должен, что-то сказать", - тупо подумал Марк, - "ведь
она, собственно, ни в чем не виновата..."
Безумный жар делал мысли вязкими, словно медленно плавящийся сахар, с
таким же тошнотворным приторно прогорклым привкусом.
На углу 7 и 13 улиц они расстались...
Марк постоял еще несколько мгновений, глядя вслед удалявшейся сутулой
фигурке, зябко поежился и побрел в противоположную сторону.
На душе было гадко пусто и гулко, словно на загаженной за день
безлюдной ночной улице. Марк вдруг понял, что сегодня идти на роботу он не
в состоянии. В ушах все еще звучал хруст рвущейся паутины.
Марк по инерции завернул в ближайший бар и заказав коньяк забился в
самый плохо освещенный угол.
В последующие полтора часа в бар входили и выходили все новые и новые
посетители, но за столик к Марку никто не подсел.
"Завтра... Завтра я уже не смогу разорвать паутину", - отчужденно
думал Марк, прихлебывая коньяк и не ощущая его вкуса. - "Завтра!"
Когда в баре стало слишком уж многолюдно и шумно, Марк выбрался на
улицу.
Повсюду ветер подхватывал и гнал по улицам спутанные комья засохшей
паутины, отчего казалось будто метет серая пыльная метель. Редкие прохожие
попадавшиеся навстречу даже не пытались защитить равнодушные серые лица от
грязных клубков паутины, больше всего похожих на спутавшихся в мучительном
экстазе высохших червей. Воздух пах пылью тоской и старостью.
Марк почувствовал как подкатывает, ставший уже привычным за последние
дни, мучительный приступ необоримой тошноты. Едва успев заскочить в едва
освещенную первую попавшуюся подворотню Марк, ища облегчения припал
горящим лицом к сырой прохладе каменных стен, но ощутив, что стены дома
покрыты толстым слоем паутины, он отшатнулся и безвольно упал на колени.
Потом его долго и мучительно рвало...
Когда жар стал совершенно невыносимым, ОН собрался с силами, с трудом
встал на слабеющие ноги и высоко поднял СВОЙ грозный хвост...
Домой идти не было ни сил ни желания. Можно было конечно заглянуть к
Марте, но это значило, что они будут сидеть рядом, нужно будет о чем-то
говорить, пытаться адекватно реагировать на происходящие.
Обессиленный Марк брел по улицам наугад, понимая, что куда бы он не
пошел, везде его ждет паутина.
В угасающем свете дня, нарастающая паутина выглядела, почти
безобидно, витиеватым узором украшая стены домов, приглушая эхо шагов
мягким ковром устилающим землю.
"В конечном итоге, не все ли равно когда: сегодня или завтра?!" -
Марк наконец остановился и огляделся в нерешительности. Похоже он забрел в
совершенно незнакомый район.
Здесь уже давно никто не боролся с паутиной. Дома напоминали
гигантские серые коконы. Людей на улице видно не было.
Марк не спеша подошел к ближайшему дому и попробовал отыскать хотя бы
одно окно.
"Господи! Неужели здесь тоже можно жить?!" - Марк вдруг почувствовал
беспричинный прилив ярости.
На самом кончике ятагана дрожала янтарная капля яда...
- Ты, чем в окна заглядывать, лучше бы зашел! - существо, которое
хрипло произнесло эту фразу, вероятно было женщиной. Когда-то... Но очень
давно.
Марк недоверчиво разглядывал бесформенную фигуру, застывшую в
вызывающей позе у черной дыры в нижней части кокона, очевидно служившей
входом.
- Только учти, выпить у меня нечего! - изрекло существо,
непринужденно почесываясь. - Так что, если мы еще и пить будем - деньги
вперед и я мигом слетаю.
Марк криво усмехнулся, уж очень нелепо звучало последнее слово в
устах этого жалкого представителя псевдопернатых.
- Внутри у тебя так же как и снаружи? - с трудом разлепив онемевшие
губы спросил Марк.
- Что ты имеешь в виду, мою внешность и мой внутренний богатый
духовный мир или у тебя на уме что-то неприличное?
Марк опять попытался улыбнуться:
- Нет. Я имею в виду квартиру и паутину.
- Ах, паутину, а я-то подумала... Нет, паутина у нас только снаружи.
Внутри она не выживает. Сама зараза вянет!
- Ладно. Проводи меня во внутрь, а потом... - Марк запнулся, но
хмыкнув все же произнес это нелепое слово: - СЛЕТАЕШЬ!
ЕГО спина напряженно выгнулась, хвост нервно дернулся...
Внутри и правда было чистенько и уютно.
"Что же мне еще надо?!" - с тоской подумал Марк. - "Зачем я пытаюсь
вести эту глупую бессмысленную борьбу? Давно пора было плюнуть на все и...
получить что причитается".
Марк безвольно присел на краешек кровати.
- Ну, вот и я! - радостно объявило давно уже отлетавшее свое
непутевое создание, прижимая к бесполой груди бутылку. - Так что будем
пить или...
Марк исподлобья глянул на женщину, тяжело вздохнул и мрачно буркнул:
- Будем пить!
...капля яда сорвалась и стала медленно-медленно падать...
- Ты уже уходишь? - покорно спросила женщина, глядя в окно затянутое
снаружи плотным слоем паутины.
Марк молча вздохнул.
- Ну, и вали тогда!!! Чего же ты медлишь?! - зло выкрикнула женщина,
припав лицом к стеклу.
Марк сгорбившись проковылял к выходу, ощущая как паутина шурша
волочится за ногами.
"Может у меня в запасе есть еще хотя бы один день?" - Марк выбрался
на улицу и остановился в полной растерянности.
Вокруг была ночь. Неторопливая словно сама смерть, которая точно
знает, что какие бы действия не предпринимал человек, их встреча
неотвратимо состоится. Рано или поздно.
"Рано или поздно", - подумал Марк, - "почему это обязательно бывает
рано или поздно? Почему никогда - вовремя?"
Куда идти было совершенно непонятно. Этот район для Марка был чужим,
а он был чужим в этом районе. А может чужим и в этом городе, и в этом мире
- с ночами оплетенными паутиной. С душой пустой холодной и черной, как эта
ночь. С душой, словно это небо, где светится столько ярких, но таких
безумно далеких звезд...
- Я мертв, - глухо произнес Марк, но голос его утонул в комьях
спутанной паутины.
...матово блеснувшее лезвие ятагана, описав широкий полукруг, с
хрустом вонзилось в ЕГО, обреченно застывшую в ожидание желанного
избавления, спину.
"Завтра будет день! Завтра, наверное, будет еще один день, но ему
наплевать, буду ли я. Выплыву ли я из мучительных объятий паутины или
захлебнусь безмолвной музыкой ночи!" - Марк в тоске заметался по ночному
городу, не видя перед собой ничего, кроме всепобеждающей всесильной
паутины. Словно потерявшее от вожделения голову жалкое насекомое, он
спешил на свет окон в ночи, но натыкаясь на паутину испуганно шарахался в
сторону и снова бежал... Бежал, пока стремительно растущая паутина
окончательно не оплела ноги.
Потом Марк некоторое время полз, хотя разумом понимал, что это уже не
имеет смысла.
На какое-то время Марк впал в забытье, а когда наступило временное
просветление, он вдруг обнаружил, что лежит почти полностью упакованный в
серый пыльный кокон, продолжавшей расти паутины. Лежит на пороге дома, в
котором живет Марта.
"Если дотяну до рассвета, значит все будет хорошо", - вяло подумал
Марк, даже не замечая, как паутина проворно затягивает последнюю
проплешину в плотно подогнутом сером коконе, отделяющем Марка от всего
остального мира...
Яд лениво стекал в разверзнутую рану...
Рано утром Марта, выходя из дома, случайно обратила внимание на то,
что в самом темном углу подъезда лежит огромный комок паутины, похожий на
лопнувший пустой кокон.
Равнодушно пожав плечами Марта вздохнула: паутина сегодня была
особенно обильна и крепка, но все же Марте удалось вырваться из ее
смертельных объятий. Даст бог и завтра Марта тоже ее одолеет!
Почти весело Марта устремилась к выходу туда, где в дверном проеме,
сквозь неровную бахрому разорванной паутины, был виден яркий солнечный
свет.
Под ногами раздался громкий неприятный хруст. Марта вздрогнула,
остановилась и щурясь после яркого света попыталась разглядеть, на что
она, собственно, наступила.
На грязной заплеванной лестнице, покрытой толстым слоем паутины,
занимая своим безобразным уродливым телом почти всю поверхность ступеньки,
лежал гигантский дохлый скорпион, с огромной черной дырой, в спине. Края
раны были неровными, и клочья хитинового панциря образовывали нелепый
узор, словно полощущаяся на ветру разорванная сеть паутины...
Яд лениво стекал в разверзнутую рану...
Марта невольно поежилась, брезгливо отшвырнула ногой мерзкое
насекомое со своей дороги и не оглядываясь выбежала из неуютного сумрака
грязного подъезда в новый день.
За котором, скорей всего, придет следующий. А за ним еще и еще... И
так будет много-много раз подряд.
По крайней мере, в это очень хотелось бы верить!
Гарм ВИДАР
ЖЕЛЕЗНАЯ ЛОГИКА АБСУРДА
1. СЕМЬ СИНИХ БЕГЕМОТИКОВ
Черный Заяц так спешил первым принести эту весть, что, стремительно
сбегая с холма, споткнулся и оставшиеся метры преодолел даже несколько
быстрей, чем рассчитывал. Еще лежа в пыли он завопил:
- Идут! Идут!!!
Верховный, свирепо топорща усы и уши, рявкнул:
- Смирно!
Строй Бравых Боевых Кроликов (ББК), как было велено, стремительно
застыл, словно баранье рагу. Черный Заяц лежа щелкнул пятками и отдал
честь.
С холма спускались Семь Синих Бегемотиков.
Строй ББК, как один-единый длинный кролик, выхватил из-за единой
монолитной спины припасенные синие флажки и стал ими интенсивно
помахивать.
- Убрать!!! - заверещал Верховный. - Да не флажки, а вот его!
Черного Зайца, который продолжал отдавать свою честь, стремительно
оттащили в кусты.
Семь Синих Бегемотиков, важно вышагивая (с осознанием важности
каждого шага), степенно прошли мимо. Пыль, поднятая двадцатью восемью
ногами, тоже была синяя. Пыль оседала на усах ББК и провоцировала на
чихание, но Верховный, тоже весь синий, но от усердия, любые провокации
пресекал на корню. Строй ББК не чихал, а провожал Семерых Синих
Бегемотиков выпученными глазами (этаким почетным эскортом) полными слез
(конечно не от пыли, а от умиления).
Черный Заяц лежал в кустах со своей честью и думал:
"Такое счастье выпадает, наверное, раз в жизни - УВИДЕТЬ
РАЗОМ
СЕМЬ
СИНИХ
БЕГЕМОТИКОВ.
2. БРЕМЯ ВЛАСТИ
Черному Зайцу приснилось, что он стал Верховным и его наградили
Большим Синим Канделябром. Черный Заяц синей птицей взмыл на седьмое небо.
Где-то далеко внизу застыл строй ББК (Бравых Боевых Кроликов).
"Народ" - тепло подумал Верховный (а в недалеком прошлом всего лишь
простой Черный Заяц).
На седьмом небе было тепло и уютно, как при спецобслуживании.
Верховный, зажав в левой лапе Большой Синий Канделябр и окинув орлиным
взором строй ББК (Бравых Боевых Кроликов), решил что-нибудь повелеть... Но
ничего путного не придумал.
Канделябр приятно тяготил лапу. "Тяжело бремя власти" - философски
подумал Черный Верховный Заяц и... проснулся. На его левую лапу, пока он
беззаботно дрых под своим кустом, случайно наступил Синий Бегемотик.
Синий Бегемотик непоколебимо стоял на лапе и задумчиво глядел в даль.
Рядом с Синим Бегемотиком суетливо мельтешил Верховный, время от времени
бросая искрометные косые взгляды на Черного Зайца.
Когда Синий Бегемотик отбыл, Верховный, размахивая Большим Синим
Канделябром перед носом Черного Зайца, интригующе просипел:
- Я сколько раз тебе говорил: не путайся под ногами?
А про себя Верховный подумал: "ДА, ТЯЖЕЛО БРЕМЯ ВЛАСТИ!"
3. ЖЕЛЕЗНАЯ ЛОГИКА
Черный Заяц понял, что так жить дальше нельзя. Почему одним всегда
достаются исключительно Большие Синие Канделябры, а другим - Большими
Синими Канделябрами, и что знаменательно - тоже исключительно всегда.
- Это логика абсурда! - решил Черный Заяц и отправился на поиски
Верховного.
Верховный был на своем месте. Он учил ББК (Бравых Боевых Кроликов)
жить:
- ...подпрыгнул и затаись!!!
- Но... - попытался возразить Черный Заяц.
ТРАХ!!! БОЛЬШИМ СИНИМ КАНДЕЛЯБРОМ!
Черный Заяц лежал и думал:
- Он прав. Это не логика абсурда, это - ЖЕЛЕЗНАЯ ЛОГИКА.
А на холме сидел Синий Бегемотик, весь погруженный в заботу обо всех,
а значит и о нем -
простом Черном Зайце.
4. А ВСЕ ПОЧЕМУ?
Черный Заяц, путем демократических выборов, вдруг был назначен в
Синие Бегемотики (вошел в Семерку Самых Синих).
- Верховного ко мне!
Синий Бегемотик (а еще вчера простой Черный... ну и т.д.) неспешно
прошелся перед застывшим по стойке смирно, как столб телеграфный (сильно
застолбеневшим, я бы сказал), Верховным.
- Канделябр не тяготит? - отечески поинтересовался новоиспеченный
Синий Бегемотик.
- Никак нет... все силы... мы завсегда... упрочить... искоренить...
рады стараться... - заюлил Верховный.
- А почему синий весь такой? Под меня копаешь?
- Никак нет... рады стараться... мы завсегда...
- Ну-ка, приведи ко мне Черного Зайца: хочу с массами пообщаться.
Привели Черного Зайца, из вновь назначенных. Стоит Заяц синий-синий,
несмотря на то, что Черный. И как сосулька по весне: вот-вот таять начнет.
- Ну, как живете, зайцы?
- Плохо, дорогой Синий Бегемотик...
- Вот! А почему?
- Канделябров Синих мало...
- Правильно. А что же делать надо?
- А надо Синих Бегемотиков...
Но тут Черный Заяц опять проснулся. Конечно, ни в какие Синие
Бегемотики его никто не выбирал и никакой Бегемотик ни о чем не спрашивал.
А есть он - простой Черный Заяц. Рядом стоит Верховный, помахивая Большим
Синим Канделябром, будто сказать что-то хочет.
- Да ладно, я и сам пойду, - сказал Черный Заяц. Сказал и пошел, а
про себя подумал: "А ведь Синий Бегемотик наверное когда-то был простым
Черным Зайцем, а теперь...
А ВСЕ ПОЧЕМУ?
А все потому, что Больших Синих Канделябров мало.
И на всех не хватает, хоть они и Большие,
и синие!"
5. НЕ ПОЗА КРАСИТ ЗАЙЦА...
Черный Заяц бросил по сторонам внимательный взгляд, но ничего
примечательного не увидев, стал в позу Синего Бегемотика.
Мимо бежал отряд ББК (Бравых боевых Кроликов) - была объявлена
ударная декада Встречного Зайцевания и нельзя было терять ни секунды.
Отряд ББК бежал и пел песню о Зайцах почему-то акцентируя на припеве: "А
нам все равно, а нам все равно...".
Черный Заяц на всякий случай сменил позу.
Верховный, возглавлявший колонну ББК, постоянно оглядывался и кричал:
- Эх, кто-бы в мое положение вошел!
Черный Заяц вошел в положение, но тут же вышел обратно: в положении
Верховного было как-то неспокойно.
Черный Заяц еще постоял в раздумье и принял позу Большого Синего
Канделябра. На одной ноге стоять было неудобно, но согревало осознание
того, что он - простой Черный (ну, вы знаете), а вот, поди ж ты, стоит и
светит. Горит, одним словом, ярким Синим Пламенем.
Сверху стало припекать.
Черный Заяц решил сменить позу, но тут подошел Синий Бегемотик:
- Ишь ты, уже Большими Синими Канделябрами начали сорить.
И Синий Бегемотик ушел, прихватив с собой бесхозный Большой Синий
Канделябр.
Большой Синий Канделябр торчал из-под мышки Синего Бегемотика и
думал: "А еще говорят, что не поза красит зайца в синий цвет, а...."
А ЧТО СОБСТВЕННО?
|
|