Мак РЕЙНОЛЬДС
Рассказы

ВНУТРЕННИЙ ВРАГ
ДЕЛО ОБ ОДНОРАЗОВОМ ДРАНДУЛЕТЕ
НАРОСЛО ПО ПРОЦЕНТАМ
ОРДЕН СЛАВЫ
ПЕРЕКЛЮЧАРА
ПОЙДЕМ СО МНОЮ РЯДОМ...
РАДИКАЛЬНЫЙ ЦЕНТР
СЛУЧАЙ С ИНОПЛАНЕТЯНИНОМ
ТОЛКАЧ
УТОПИЯ
ЭКСПЕРТ

                              Мак РЕЙНОЛЬДС

                                 УТОПИЯ

     Проснувшись  во  второй  раз,  он  убедился,  что  пища  стала  более
разнообразной и обильной. А вскоре они выкатили его кресло на веранду.  Он
сразу узнал это место. Никаких других зданий  вокруг  не  было  видно,  но
сомневаться  не  приходилось:  он  находился  примерно  в  миле  от   мыса
Эспартель, на вершине горы, которая возвышалась  над  Танжером,  и  откуда
открывался вид на Испанию и Атлантический океан.
     Все остальное было для него новым. Архитектура дома - фантастическая.
Кресло, в котором он сидел, не имело колес, но везло его  куда  угодно  по
малейшему мановению руки человека, назвавшегося Джо Эдмондсом.
     Вся троица - девушку, как оказалось, звали Бетти Стайн - сопровождала
его на террасу, обращаясь с ним, как с хрупкой фарфоровой вазой.  Несмотря
на слабость, Трейси Когсуэлл еще  был  способен  испытывать  нетерпение  и
любопытство.
     - Мой локоть... - сказал он. - Локоть стал меня слушаться. А ведь  он
вышел из строя в... в 1939 году.
     Академик Стайн встревоженно склонился над ним:
     - Главное, не волнуйтесь, Трейси Когсуэлл, вам нельзя переутомляться.
     Тот, что помоложе, Эдмондс, сказал с ухмылкой:
     - Прежде чем привести вас в сознание, мы позаботились и о локте  и  о
других ваших, гм, слабых местах.
     У Трейси на языке вертелся вопрос: "Где я?"  Но  он  ведь  знал,  где
находится. Несмотря на всю ирреальность происходящего, он точно  определил
свое местонахождение: в трех милях от  Танжера,  в  самом  странном  доме,
какой ему приходилось когда-либо встречать. И в самом роскошном -  это  он
сразу  почувствовал.  Видимо,  он  попал  в   руки   противников;   только
мультимиллионер мог позволить себе такое  великолепие,  а  в  их  движении
мультимиллионеров не было.
     Он взвесил слова Джо Эдмондса и принял их к  сведению.  Но  от  этого
ситуация  не  прояснилась.  Он  ведь  помнил,  что  в  Лондоне  его  рукой
занималось некое светило хирургии. Тогда профессор спас ему локоть, однако
предупредил, что рука никогда уже не будет в порядке. А теперь она была  в
порядке - впервые после той передряги на Эбро.
     На третий  день  он  поднялся  на  ноги,  начал  ходить  и  попытался
проанализировать ситуацию. Более отдаленные аспекты его пока не  занимали.
Возможно, со  временем  объяснение  появится.  Теперь  же  ему  необходимо
понять, на каком он здесь положении.
     На плен это не похоже, хотя видимость бывает обманчивой. Несвобода не
обязательно должна ассоциироваться со стальными решетками и запорами.  Эти
три типа в странных одеяниях, опекавшие его, выглядели вполне  миролюбиво.
Однако Трейси Когсуэлл много чего повидал на своем веку, вращаясь в разных
политических сферах, и знал, что милейший добряк, который обожает детей  и
свой маленький садик, не моргнув, может приговорить тебя к газовой  камере
или к расстрелу.
     Мелькнула мысль о побеге. Нет, еще рано. Начать с того, что  ему  это
просто не под силу. Слишком слаб. И потом, нужно выяснить,  что  же  здесь
происходит. Может быть... вряд ли, но возможно... то, чего не понимает он,
понимает Исполнительный Комитет.
     Он самостоятельно добрался до террасы и занял нечто вроде шезлонга  -
один из немногих здешних предметов, назначение которого было ему  понятно.
В интерьере этого сверхавтоматизированного дома  обычная  мебель  казалась
инородным телом.
     Ленивой походкой на террасу взошел Джо Эдмондс. При  виде  Трейси  он
вопросительно поднял брови. Сегодня на нем были шорты; шорты  и  шлепанцы,
непонятным образом державшиеся на ступнях без помощи какого бы то ни  было
ремешка. Джо то и дело щелчком,  как  монету,  подбрасывал  вверх  плоский
зеленый камешек.
     - Как вы себя чувствуете? - спросил он.
     - Что это у вас за штуковина? - раздраженно спросил  Когсуэлл  вместо
ответа.
     - Это? -  мягко  переспросил  Эдмондс.  -  Это  нефрит.  Вам  приятны
осязательные ощущения? Когсуэлл хмуро покосился на него.
     - Китайцы веками изучали свойства нефрита,  -  продолжал  Эдмондс.  -
Общение с камнями они возвели в ранг искусства. У меня неплохая  коллекция
нефрита. Я вожусь с ней не меньше  двух  часов  в  день.  Умение  получать
тактильное удовольствие от поглаживания нефрита приходит отнюдь не сразу.
     - Вы  хотите  сказать,  что  вам  больше  делать  нечего,  кроме  как
поглаживать эту зеленую гальку?
     Тон Когсуэлла заставил Джо Эдмондса покраснеть.
     - Конечно, есть и менее безобидные способы проводить время, -  сказал
он.
     В дверях появился Уолтер Стайн и озабоченно поглядел на Трейси:
     - Как вы себя чувствуете? Надеюсь,  вы  не  утомились?  "Вылитый  Пол
Лукас, - решил про себя Трейси.
     - Пол Лукас в роли доктора медицины". Вслух он сказал:
     - Ну вот что: если мне не объяснят, что здесь происходит, у  меня,  я
чувствую, крыша поедет. Я понимаю, что так или иначе, но вы вытащили  меня
из какого-то безумного  кошмара,  в  который  я  влип.  Похоже,  я  совсем
сломался, нервы не выдержали.
     Джо Эдмондс снисходительно хмыкнул.
     Когсуэлл повернулся к нему:
     - Что тут смешного? Академик Стайн поднял руку:
     - Не надо обижаться. Джо определенно не блещет чувством юмора. Видите
ли, мы не спасали вас от  нервного  кризиса.  Напротив,  это  мы  вам  его
устроили. Пожалуйста, простите нас. Трейси  Когсуэлл  уставился  на  него.
Стайн поежился и спросил чуть ли не с робостью:
     - Мистер Когсуэлл, вы догадываетесь, где находитесь?
     - Конечно. Вон там за проливом - Испания.
     - Это не совсем то, что я имею в виду. Будем говорить  без  обиняков,
мистер Когсуэлл. Если б мы  по-прежнему  пользовались  не  совсем  удачным
летоисчислением ваших времен, мы бы сказали, что  сейчас  примерно  2020-й
год.
     "Странно, - подумал Трейси, - кажется, меня это не очень удивило. Как
будто я догадывался о чем-то в этом роде".
     - Путешествие во времени, - произнес он вслух. Подобные вещи  никогда
его не занимали, хотя смутное представление о них он все же имел - из пары
каких-то фильмов, из рассказа, прочитанного много лет назад.
     - Ну, не совсем, - Стайн насупил  брови.  -  Хотя...  в  определенном
смысле можно сказать и так. Джо Эдмондс негромко рассмеялся:
     - Ну, Уолтер, ты явно не блещешь определенностью.
     Его старший товарищ, сидевший на низком  каменном  парапете  террасы,
наклонился вперед, уперся локтями в колени и сцепил пальцы:
     - Насколько нам известно, путешествие во времени невозможно.
     - Но вы же сами только что сказали...
     -  Вы,  в  сущности,  находились   в   состоянии   анабиоза   -   или
приостановленной жизнедеятельности, так будет, пожалуй, понятнее.
     Вещи быстро становились на свои места. Узел еще не распутал,  но  уже
видны свободные концы.
     - Но вам нужно было вернуться назад во времени, в мои  дни,  чтобы...
чтобы  сделать  то,  что  вы  со  мной  сделали.  Чтобы  управлять   моими
действиями.
     - Вернуться - но не нашим телам, мистер Когсуэлл.  Материя  не  может
путешествовать во времени. Разумеется, не считая ее нормального  движения,
в естественном  ритме  жизни.  Однако  разум  способен  путешествовать  во
времени.  Ведь  именно  так  работает  наша  память.  Во  сне  разум  даже
заглядывает в будущее - правда, так беспорядочно, что  проанализировать  и
обобщить  полученную  информацию  практически  невозможно.   Джо   Эдмондс
добавил:
     - В данном случае нам необходимо было вернуться в прошлое, взять  под
свой контроль ваш разум  и  тело,  чтобы  заставить  произвести  действия,
которые привели бы к вашему... э-э...  к  приостановке  жизнедеятельности,
как изволил выразиться академик.
     Тон его почему-то вызвал у Когсуэлла раздражение. Какими  бы  благими
намерениями ни руководствовалась эта парочка, ей придется ответить кое  за
что. И до чего они ухоженные, упитанные, безмятежно уверенные в  себе.  Уж
эти-то урвали от жизни все. А в доме, небось, не  меньше  дюжины  обслуги,
готовой выполнить любое пожелание холеных самоуверенных господ. А  сколько
народу трудится, не разгибая спины, где-то на заводах или в офисах,  чтобы
эти двое купались в сказочной роскоши?
     Паразиты!
     - Так вы,  значит,  разработали  способ  возвращаться  в  прошлое,  -
бесстрастным   голосом   произнес   Трейси,   -   чтобы   передать   моему
загипнотизированному телу  некую  команду.  И  вам  было  наплевать,  что,
скрывшись из виду, я невольно  прихватил  с  собой  около  двадцати  тысяч
долларов. Может, для вас это небольшие деньги, но они сложились из тысяч и
тысяч малых пожертвований на общее  дело.  На  попытку  сделать  мир  чуть
лучше.
     Стайн растерянно хмурился и негромко пыхтел; зато  на  лице  Эдмондса
играла довольная усмешка. Когсуэлл оскалился:
     - Дайте мне поднабраться сил, Эдмондс,  и  я  попытаюсь  стереть  эту
самодовольную усмешку с вашей смазливой физиономии. А пока  я  хочу  знать
только одно: для чего вы это сделали?
     Тут вошла эта девушка,  Бетти,  и  остановилась,  переводя  взгляд  с
одного лица на другое.
     - Господи, - недовольно воскликнула она, -  вы,  что,  не  видите,  в
каком состоянии мистер Когсуэлл? Я-то думала, вы не станете обсуждать  наш
проект, пока пациент окончательно не придет в себя. Когсуэлл  сверкнул  на
нее глазами:
     -  Я  желаю  знать,  что  они  из  себя  представляют  -   эти   ваши
замечательные проекты. Меня просто-напросто выкрали. И вдобавок я оказался
виновен  в  краже  двадцати  тысяч  долларов.  Он  чувствовал,  что  кровь
приливает к его щекам.
     - Вот видите? - возмущенно  крикнула  Бетти  Стайну  и  Эдмондсу.  Те
растерянно глядели на Трейси.
     - Виноват. Ты права, - сказал девушке Эдмондс,  круто  развернулся  и
вышел.
     Стайн опять  засуетился,  засопел.  Он  попытался  пощупать  пульс  у
Трейси, но тот выдернул руку:
     - Я хочу знать, в чем дело, черт побори!
     - Позже, позже, - попытался ублажить его Стайн.
     - Послушайте, Трейси, - вмешалась девушка. - Вы среди  друзей.  Дайте
нам возможность действовать по-своему, и скоро вы получите  ответ  на  все
ваши вопросы. - И добавила тоном заботливой няни:  -  Завтра  я,  пожалуй,
возьму вас с собой в поездку к Гибралтару и вдоль Солнечного Берега.

     Утром Трейси Когсуэлл впервые завтракал вместе  с  ними  в  небольшой
комнате, которую он окрестил про себя "утренней трапезной". Чем  ближе  он
знакомился с домом, тем сильнее впечатляло  его  сочетание  великолепия  с
продуманной  рациональностью.  Впрочем,  "впечатляло"  -  не   то   слово.
Биография Когсуэлла даже в перспективе не сулила ему  доступа  к  подобной
жизни, да он к ней и не стремился. "Движение" и его идеи - в них была  вся
жизнь Трейси  Когсуэлла.  Пища,  одежда  и  кров  были  чем-то  вторичным,
необходимым лишь для поддержания работоспособности. Роскошь? - он мало  ее
видел на своем веку, а жаждал и того меньше.
     Он ожидал, что подавать на стол будет  марокканская  прислуга,  может
быть, даже французская или испанская. Но,  похоже,  его  пребывание  здесь
хранилось в глубокой тайне - их  обслуживала  Бетти,  носившая  тарелки  и
блюда из кухни.
     Еда, надо признать,  была  просто  неземная.  Интересно,  подумал  он
вдруг, это она сама готовила, или нет?  Нет,  конечно,  нет.  Бетти  Стайн
слишком хорошо смотрелась,  чтобы  обладать  еще  и  полезными  качествами
впридачу. Разговор за столом был какой-то беспорядочный - по-видимому,  не
без умысла. Однако в глазах Джо  Эдмондса  поблескивали  веселые  искорки.
Ближе к концу завтрака Стайн спросил:
     - Как вы себя чувствуете, мистер Когсуэлл? Что вы думаете о небольшой
прогулке, которую предлагала Бетти?
     - Почему бы и нет.
     Чем больше информации он получит о своем окружении, тем  лучше  будет
подготовлен к побегу, если до этого дойдет.
     Он самостоятельно добрел до гаража, хотя Стайн всю дорогу  озабоченно
суетился рядом.
     Когсуэлла усадили на переднем сиденье транспортного средства, которое
с виду почти ничем не отличалось от автомобиля  -  разве  что  отсутствием
колес, Бетти заняла место водителя.
     Отличие от автомобиля обнаружилось после того, как  они  выкатили  из
гаража, проскользили несколько  метров  и  плавно  взлетели,  несмотря  на
отсутствие крыльев, винтов, реактивных сопел или еще каких-либо  атрибутов
летательного аппарата.
     - Что случилось? - Бетти заметила озадаченную физиономию Когсуэлла.
     - Я не ожидал такого прогресса за столь короткое время.  В  наши  дни
для полета требовались крылья.
     По всем повадкам Бетти чувствовалось, что она опытный водитель - или,
точнее, пилот.
     - Я не очень сильна в датах, - сказала она, - но мне казалось, что  в
ваше  время  уже  появились  устройства  типа  автомобилей  и  катеров  на
воздушной подушке.
     Когсуэлл разглядывал пейзаж, расстилавшийся под ними.  Танжер  сильно
изменился. Видимо, его превратили в курортную зону для  богатой  верхушки.
Исчезла Касба с ее  марокканскими  трущобами.  Исчезла  базарная  площадь,
когда-то кишевшая тысячами нищих арабов и берберов.
     Когсуэлл сердито фыркнул. Надо полагать, европейские  и  американские
богачи успели оценить климатические  и  живописные  достоинства  северного
Марокко и взяли  его  на  мушку.  Они-то,  наверное,  и  вытеснили  отсюда
туземную голытьбу, рядом с которой немногочисленная состоятельная  публика
из местных всегда чувствовала себя неуютно. Вид бедноты  действует  богачу
на нервы, поэтому он норовит убрать ее с глаз долой.
     В воздухе там и сям парили летательные аппараты, похожие на  тот,  на
котором летели они. Эти штуки, видно, были в  моде.  Придерживаясь  разных
уровней, они, судя по всему, не  боялись  дорожных  "пробок".  Но,  как  и
всякая новинка, наверняка создавали непредвиденные транспортные проблемы.
     Бетти прибавила скорость, и минут через пять-десять они  уже  кружили
над Гибралтаром. Что и говорить, Гибралтар - самая  впечатляющая  картина,
какую может вообразить путешественник, взирающий на сушу с моря.  И  здесь
тоже - виллы богачей и роскошные многоквартирные дома.
     - А где же магазины, гаражи, всякие там деловые учреждения? - спросил
Когсуэлл.
     - Под землей.
     - Чтобы не мозолили глаза своей неприглядностью, верно я говорю?
     - Совершенно верно. Бетти явно не оценила его сарказма. Они летели на
север вдоль побережья, минуя  Эстепону,  Марбелью  и  Фуэнхиролу.  Зрелище
открывалось впечатляющее. Даже во времена Когсуэлла этот ранен  процветал,
но теперешний его вид просто потрясал.
     - Слишком скученно живут здесь люди, - заметила Бетти. - Меня  всегда
удивляло, что многие тяготеют к теплому климату.
     - Ничего удивительного, - тут же возразил Трейси. - Каждый  хотел  бы
жить здесь, будь у него такая возможность.
     - Но почему? Разве так уж плох континентальный климат  с  его  резкой
сменой времен года? А какие-то сезоны  можно  даже  проводить  на  дальнем
Севере. И снег, и стужа, несомненно, имеют свой аромат. А  комфортабельные
жилища можно построить где угодно.
     - Вы похожи, -  проворчал  Когсуэлл,  -  на  королеву,  как  бишь  ее
звали... на ту, что сказала: "Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные".
     Бетти задумчиво нахмурилась - она не поняла.
     - Вы про Марию-Антуаннету? Что вы хотите этим сказать?
     - Послушайте, - вскипел Трейси. - Люди вроде вас, с бабками,  никогда
не поймут человека, у которого этих бабок нет. Он может только  мечтать  о
том, чтобы на старости лет поселиться в теплых  краях,  погреть  кости  на
солнышке, но массе незадачливых работяг это не по карману. Бетти взглянула
на него:
     - Бабки - при чем здесь бабки?
     - Бабки - значит, деньги, - раздраженно  сказал  Трейси.  -  Конечно,
если у вас денег Куры не клюют, вы можете строить роскошные дома  хоть  на
Аляске и жить там с комфортом. С кучей денег в кармане вы можете жить  где
угодно как у Христа за пазухой. Но для большинства  людей,  которые  почти
всю свою жизнь проводят в трущобах  огромного  вонючего  города,  для  них
предел мечтаний - перебраться в теплые края, обзавестись домиком и  дожить
в нем свой век. Бетти вдруг рассмеялась.
     Трейси Когсуэлл застыл, его лицо превратилось  в  каменную  маску.  А
ведь еще недавно эта девица ему нравилась.
     Бетти показала  на  шикарные  виллы  внизу.  Теперь  они  летели  над
Торремолинос.
     - Так вы решили, что у этих людей, там,  под  нами,  куча  денег?  Он
недоуменно покосился на нее:
     - По вашим меркам, может, и нет. По моим - да.
     - Ни у кого из них денег вообще нет, - сказала Бетти. - Так же, как и
у меня. Трейси даже рот разинул: ну это уж слишком!
     - Денег, как таковых, больше не существует, - продолжала  девушка.  -
Их отменили довольно давно. Понятное дело, решил Когсуэлл.
     - Ну и что это  меняет?  Значит,  есть  кредитные  карточки  или  еще
что-нибудь в этом роде.
     Бетти опять рассмеялась. Она хохотала с  неподдельным  удовольствием,
но без намека на снисходительность. В голосе ее зазвучала нежность:
     - Трейси Когсуэлл!  Вы  отдали  себя  вашему  движению,  долгие  годы
работали как одержимый - разве вы в глубине  души  не  верили,  что  мечта
сбудется? Что наступит Золотой Век, блаженная Утопия?
     Холодок пробежал по его  спине.  Он  захлопнул  рот,  но  взгляд  его
говорил, что поверить до конца он не в состоянии.
     - Трейси, - ласково сказала она, - ваше движение победило.  Он  долго
молчал. Потом сказал:
     - Может, вернемся? Мне бы сейчас не повредило чего-нибудь выпить.
     И они вернулись.

     Реакция Трейси развеселила всю троицу, но это было дружеское веселье.
Правда, он уловил какой-то странный оттенок, какую-то  неестественность  в
этом смехе, но какую, никак не мог понять. И не удивительно:  в  голове  у
него творилась такая неразбериха, так много вопросов рвалось  наружу,  что
ему было не до исчерпывающих ответов.
     - А русские? - допытывался он. - Что там у них происходило?
     - Примерно то же, что везде, - отвечал Джо Эдмондс.  -  Противоречия,
накопившиеся за десятки лет существования этой нелепой и жестокой системы,
разом прорвались наружу. Это было одно из  немногих  мест,  где  пролилась
кровь. Большевики причинили зло  слишком  многим,  чтобы  рассчитывать  на
мирный уход со сцены. Бетти затрясла головой.
     - Иногда это было просто ужасно. В памяти  Трейси  Когсуэлла  тут  же
всплыла картина: члены тайной полиции, висящие на  фонарных  столбах  вниз
головой. Он был в Будапеште во время восстания 1956 года.
     - Да, - только и сказал он, поежился и продолжал расспросы:
     - Ну  а  страны  вроде  Индии,  африканские  народы.  Южная  Америка?
Академик Стайн довольно хихикнул:
     - Ну, для  нас  это  предания  старины  глубокой.  Сказки,  способные
заинтересовать разве что малого ребенка.  Теперь  никому  и  в  голову  не
придет называть их отсталыми. Получив щедрую поддержку  наиболее  развитых
стран, они поднялись до всеобщего уровня за  каких-нибудь  десять-двадцать
лет.
     - Зато и энтузиазм был всеобщим, - добавила Бетти. - Все работали, не
покладая рук.
     - Да-да, конечно, - скороговоркой отозвался Когсуэлл. - Послушайте...
а демографический взрыв, как с этой проблемой?
     Джо Эдмондс (он сидел у камина, откинувшись в  кресле,  с  бокалом  в
одной  руке  и  с  неизменной  нефритовой  безделушкой  в  другой)  сказал
непринужденно:
     - Не такая уж это проблема  при  всемирном  правительстве  и  высоком
всеобщем уровне образования. Если вы помните, большие семьи  почти  всегда
возникали в наименее развитых странах или в самых отсталых слоях  развитых
стран. Образование и эффективные методы  регулирования  рождаемости  стали
залогом успешного решения этой проблемы.
     - Ну и ну, - выдохнул Когсуэлл. - Налейте-ка  мне  еще  на  радостях.
Смогу ли я все это пережить! Ей-Богу, все равно, как если бы святой  Павел
проснулся, скажем, в 1400 году и увидел Церковь в самой ее силе.
     Все трое дружно рассмеялись в ответ, а Джо Эдмондс подошел к буфету и
налил для него очередной бокал.
     - Это напомнило мне еще кое о чем, - сказал Трейси Когсуэлл. - А  как
насчет слуг? Сколько же горничных надо,  чтобы  содержать  в  порядке  дом
вроде этого. Бетти состроила пренебрежительную гримасу.
     - Ерунда.  Вы  не  очень-то  сильны  в  экстраполяции.  Вспомните,  в
развитых странах уже при вас бытовая техника позволяла обеспеченным  людям
спокойно обходиться  без  домашней  прислуги.  Сегодня  вообще  быт  -  не
проблема. При желании вы можете обзавестись домом любой величины,  а  уход
за ним займет всего несколько минут в день. Все это плохо  укладывалось  в
его голове.
     - Выходит,  каждый,  буквально  каждый  может  позволить  себе  такой
шикарный дом?
     Вновь наступил черед Стайна. По традиции он начал свое  объяснение  с
добродушного смеха.
     - Какой еще может быть ответ при автоматизации и дешевой, чуть ли  не
даровой  энергии?  Полное  изобилие  для  каждого.  И  перспектива  такого
изобилия наметилась уже в ваши дни. Да и цели вашей организации  именно  в
этом и заключались, не так ли?
     - Да, - согласился Когсуэлл, качая головой. - Да, конечно. И добавил,
понизив голос почти до шепота:
     - Ах ты, разрази меня гром! Компания вновь  дружно  рассмеялась.  Джо
Эдмондс вручил ему еще бокал,  и  Когсуэлл  опорожнил  его  залпом.  Потом
задумался о чем-то своем.
     - Вот что, - сказал он через  минуту.  -  Может,  кто-нибудь  из  вас
помнит, что случилось с парнем по имени Дан Уайтли? Хотя вряд ли...
     - Уайтли? - Стайн нахмурился.
     - Он был членом нашей организации.
     - Дан Уайтли, - протянула Бетти. - Что-то я о нем читала. Постойте, а
он, случайно, не из Канады?
     - Совершенно верно. Из Виннипега.
     - Вы его знали? - спросила Бетти странным голосом.
     - Да. Да, я хорошо его знал, - медленно ответил Трейси, непроизвольно
поглаживая свой левый локоть. Все остальные в ту ночь были  за  то,  чтобы
бросить Когсуэлла. А Дан подхватил его и полночи нес на себе, то  так,  то
эдак, то на спине, то волоком. К утру подоспели полицейские собаки. Они  с
Даном слышали лай за спиной совсем недалеко, в полумиле.  Бетти  осторожно
сказала:
     - Коммунисты схватили его, когда он  пытался  вступить  в  контакт  с
китайской интеллигенцией и организовать ваше движение  в  Китае.  Это  ему
удалось, но позже его арестовали и расстреляли, кажется, в Ханькоу.  Он  у
нас причислен, так сказать,  к  "когорте  мучеников".  Впрочем,  историки,
изучающие тот период, могут рассказать о нем  подробнее.  Трейси  Когсуэлл
глубоко вздохнул.
     - Другого конца он и не ждал. Нельзя ли плеснуть мне еще?
     - Смотрите, не переборщите! - встревожился Стайн.
     - Да нет, что вы. Ну а как обстоят дела с раком, расовыми  проблемами
и подростковой преступностью? Как с проблемой освоения космоса?
     - Остановитесь! - рассмеялся Джо Эдмондс. Опять Трейси уловил  в  его
смехе напряженную, неестественную нотку и опять не смог  понять,  что  она
означает.
     - Вы могли бы и сами догадаться, - сказал Стайн, - что  произошло  со
старыми болезнями, когда наука посвятила им время и энергию, которые ранее
расходовались на разработку методов уничтожения человека. Бетти добавила:
     - Да, у нас есть обсерватории и всевозможные лаборатории на  Луне.  И
еще...
     Тут Джо Эдмондс принес бокал. Трейси Когсуэлл сделал затяжной  глоток
и затряс головой. Уолтер Стайн тут же поднялся с кресла.
     - Послушайте, - сказал он, - да вы бледны! Вы слишком много выпили, -
он озабоченно щелкнул языком. - И эта  утренняя  прогулка  с  Бетти...  Мы
слишком рано подвергли  вас  нервным  нагрузкам.  Давайте-ка  побыстрее  в
постель.
     - Да, я немного устал и захмелел, - признался Когсуэлл.
     Лежа в постели, готовый мгновенно провалиться  в  сон,  он  глазел  в
потолок. На что все это было похоже? На далекое детство там, в  Балтиморе,
когда он в сочельник дожидался Рождества.
     Он уже засыпал, когда в мозгу всплыла какая-то  тревожная  мысль,  но
ему никак не удавалось уловить ее.
     Но подсознание упорно продолжало работать.

     Когда на следующее утро он вышел к завтраку, они  уже  ждали  его  за
столом. Все трое были, как обычно, в самых немыслимых облачениях. Когсуэлл
уже пришел к выводу, что моды и фасоны здесь давно канули в прошлое;  люди
одевались, как им в голову  взбредет,  но  с  максимальным  комфортом.  Он
предположил даже, что мода его времен в основном  была  предназначена  для
сбыта залежалого товара.
     Проснувшись сегодня, он впервые почувствовал себя  в  хорошей  форме,
душевной и физической, в полной боевой готовности. После утреннего  обмена
приветствиями и ответов на вопросы  о  его  самочувствии  Трейси  Когсуэлл
сразу взял быка за рога.
     - Вчера я, так сказать, расплылся  в  энтузиазме.  Думаю,  мало  кому
удавалось собственными глазами увидеть, что  их  представления  об  Утопии
сбылись. Лично я что-то не припомню ни одного такого случая.  Но  так  или
иначе, а я сейчас хотел бы прояснить несколько принципиальных вопросов.
     Эдмондс допил свой  кофе,  откинулся  на  спинку  кресла  и  принялся
вертеть в пальцах нефритовую безделушку.
     - Валяйте,  -  бросил  он  вроде  бы  непринужденно,  но  со  скрытым
внутренним напряжением.
     - Как я понимаю, - начал Когсуэлл, - благодаря методу, разработанному
вами, Стайн, вам удалось мысленно вернуться в мое время, загипнотизировать
меня и заставить предпринять шаги, благодаря которым я оказался, скажем, в
глубокой заморозке. Уолтер Стайн пожал плечами. Он  по-прежнему  напоминал
Когсуэллу актера Пола Лукаса в роли вечно озабоченного ученого.
     - Что ж, вполне удовлетворительное объяснение, - заметил он. Когсуэлл
подозрительно посмотрел на него:
     - А что означают упоминания о памятнике, о гробнице под ним?
     - Нам нужно было надежно спрятать ваше  тело,  чтобы  его  не  смогли
обнаружить за  несколько  десятилетий.  Камера  под  гробницей  святого  -
довольно остроумное решение. Такие монументы  почитаются  до  сегодняшнего
дня.
     - Ясно, - сказал Когсуэлл. - Есть у меня пара  головоломных  вопросов
насчет кое-каких странных парадоксов, но они могут  подождать.  А  пока  я
хотел бы знать: что произошло после моего исчезновения? Как его объяснили?
Что предпринял Международный Исполнительный Комитет? Что сообщили  рядовым
членам  движения?  По  мере  того  как  он  говорил,  голос  его  крепнул.
Инициативу взяла на себя Бетти.
     - Помните, Трейси, я говорила вам вчера,  что  Дан  Уайтли  считается
одним из мучеников движения? Он молча ждал продолжения.
     - Так вот, вы известны  не  менее:  Трейси  Когсуэлл,  "Несгибаемый",
непревзойденный организатор. - Она произносила слова, словно читала их  по
книге: - Юношей сражался в Испании. Друг Джорджа Оруэлла. Провел три  года
в нацистских концентрационных лагерях, откуда бежал. Активно участвовал  в
ниспровержении Муссолини. Сражался в рядах революционеров в  1956  году  в
Венгрии. Помог Джиласу бежать из Югославии. Наконец, получив назначение на
пост  секретаря  Международного  Исполкома,   координировал   деятельность
движения из Танжера. - Она  перевела  дыхание,  затем  продолжила.  -  Был
захвачен франкистской полицией и тайком  доставлен  в  Испанию.  Умер  под
пытками, не выдав никого из своей организации.
     Трейси Когсуэлл вскочил. Его голос напрягся, как струна.
     - Но... но ведь Дан Уайтли знал, что это не так, что конец был совсем
другим. Он-то знал, что я исчез с двадцатью  тысячами  долларов  из  кассы
движения. Наверное, это был практически весь фонд Исполкома.
     - Очевидно, вашей организации  мученик  был  нужнее,  чем  деньги,  -
заметил не  без  ехидства  Эдмондс.  -  Вы  вошли  в  историю  как  Трейси
Когсуэлл-Неподкупный, Несгибаемый, Идеальный Организатор.
     Когсуэлл рухнул в кресло. Значит, получается, что сотня друзей так  и
не узнала  о  его  предательстве.  Пусть  не  по  его  воле  -  и  все  же
предательстве.
     - Ладно, - сказал он. - Теперь переходим к гвоздю нашей программы.
     Он поглядел  поочередно  на  каждого.  Они  догадывались,  о  чем  он
собирается спросить.
     Джо Эдмондс - наконец-то! - сунул свой нефрит в карман и открыл  было
рот, но Стайн остановил его кивком.
     - Предоставьте это мне, Джо. От того, как  мы  это  подадим,  зависит
успех или провал всего нашего плана.
     - Какого еще плана, черт побери? - рявкнул Когсуэлл.
     - Минутку, - засуетился слегка ошарашенный  Стайн.  -  Позвольте  мне
сперва ввести вас в ситуацию.
     - Меня уже который день вводят в ситуацию. Я хочу знать, для  чего  я
здесь понадобился!
     - Одну секундочку, прошу вас!.. Вы знаете:  человек  был  агрессивным
животным, с тех пор  как  вынырнул  из  туманной  древности.  Сравнительно
слабый физически, он мог положиться лишь на свои мозги и на свою хитрость,
чтобы одерживать победу над хищниками. Выжили только те,  у  кого  хватило
ума, чтобы перехитрить саблезубого тигра, пещерного  медведя  и  множество
других зверей, физически более сильных и опасных, чем человек.
     - К чему эта лекция? - проворчал Когсуэлл.
     - Одну секунду, прошу вас. А когда его  собратья  по  животному  миру
были покорены, человеку  все  еще  предстояло  сражаться  с  природой.  Он
по-прежнему должен  был  заботиться  о  пропитании,  одежде,  жилище.  Ему
требовалось преодолеть зависимость от времен  года.  От  холода  и  ночной
тьмы, от наводнения и бури, от чумы и холеры. Он утаптывал тропу прогресса
шаг за шагом. И это не всегда было легко, Трейси.
     - Это не было легко никогда, - нетерпеливо перебил Трейси Когсуэлл.
     - На всем своем пути, - продолжал Стайн, - человек сражался не только
как вид, но и как индивид, особь. Каждый  человек  сражался  не  только  с
природой, но и со своим собратом-человеком, так как благ на  всех  никогда
не  хватало.  А  уж  когда  появились  священники,  воинство   и   наконец
аристократия, история человечества превратилась в  сражение  за  обладание
вожделенной вершиной.  А  там  хватало  места  лишь  для  ничтожной  части
общества. Тут академик покачал головой.
     - Да, выживали наиболее приспособленные, -  сказал  он.  -  Сплошь  и
рядом это означало: самые жестокие, самые коварные, самые бессовестные. Но
это и помогало укреплению рода. Когда правящий класс переставал быть самым
агрессивным и смышленым элементом народа, он  недолго  оставался  правящим
классом. Уолтер Стайн умолк в нерешительности.
     - Короче, Трейси, на протяжении всей своей истории  человек  вынужден
был сражаться против чего-то или за что-то. - Он скривил губы  в  гримасе,
которая, видимо, по его мнению, окрашивала высказывание  в  юмористический
тон.
     - Но ведь это  все  известно,  -  сказал  Когсуэлл.  Его  раздражение
частично остыло, но он не мог понять, куда клонит академик.
     - Я полагаю, - как-то неуверенно продолжал Стайн, -  первые  признаки
появились в  ваше  время.  Я  читал  ваших  социологов  и  педагогов,  они
подметили эту тенденцию еще в середине двадцатого века.
     - Какую тенденцию? - нахмурился Когсуэлл.
     - Тенденцию, наблюдавшуюся среди вашей молодежи.  Причем  в  наиболее
развитых  странах.  Молодежь  перестала  заниматься  точными  техническими
дисциплинами в школе - они были слишком  трудны,  чтобы  вызвать  интерес.
Молодому человеку незачем было пробивать себе  дорогу,  его  будущее  было
обеспечено. Что важнее всего? Приятное  времяпрепровождение.  Подыщи  себе
дельце, чтобы получать те же материальные блага, что и остальные,  но  без
большой  затраты  сил.  Не   лезь   в   интеллектуалы.   Не   высовывайся.
Приноравливайся. Твоя жизнь надежно расписана от колыбельки до могилки. Не
трепыхайся. Счастье уже у тебя в кармане.
     Впервые за долгое время Когсуэлл услышал негромкий голос Бетти Стайн:
     - А в странах, самых развитых с точки зрения  социального  прогресса,
был самый высокий процент самоубийств.
     - Именно так, - кивнул Стайн. - Не с чем и не с кем стало бороться, а
ведь человек - животное,  рожденное  для  борьбы.  Лишите  его  стимула  к
работе, борьбе, и он превратится в унылое  существо,  не  верящее  в  свои
силы.
     Когсуэлл начал понимать - и ему стало страшно. Он глядел на них  чуть
ли не с отчаянием.
     - Для чего я вам понадобился? - хрипло произнес  он.  Не  обращая  на
него внимания, Стайн гнул свое.
     - Благодаря успеху вашего движения,  Трейси  Когсуэлл,  было  создано
всемирное  правительство.  Исчезли  войны  и  расовые  конфликты.  Повсюду
изобилие, преступления канули в  прошлое.  Система  правления  неузнаваемо
изменилась. Нет у нас и тех политиков, с которыми вы привыкли иметь дело.
     - Вот вы вчера спросили об освоении космоса, - с горечью  сказал  Джо
Эдмондс. - Верно, у нас есть небольшая база на Луне, но вот уже  поколение
на ней не ведется никаких новых работ. У нас тьма-тьмущая дилетантов, - он
ловко подбросил в воздух свою изящную нефритовую безделушку,  -  ценителей
искусств,  гурманов,  но  мало  кто  желает  стать   ученым,   строителем,
исследователем.
     - Для чего я вам понадобился? - повторил Когсуэлл.
     - Нам нужен ваш опыт,  -  бесстрастно  произнес  Джо  Эдмондс.  Глаза
Когсуэлла глядели устало.
     - Мой опыт?
     - Трейси, - мягко сказала Бетти, - когда мы стали прочесывать историю
в поисках того, кто указал бы  нам  дорогу,  мы  нашли  Трейси  Когсуэлла,
Неподкупного,  Несгибаемого.  Человека,  всю  жизнь   посвятившего   своей
организации. Трейси Когсуэлл уставился на нее:
     - Что вы за люди? Что у вас на уме? Ему  ответил  академик  Стайн,  и
Когсуэлл заранее знал что он скажет.
     - Мы - члены нового подполья. Род  человеческий,  Трейси,  на  глазах
превращается в слизняков. Что-то нужно делать. Сейчас мы имеем все, о  чем
мечтали утописты на протяжении истории человечества.  Демократия  в  самой
завершенной  форме.  Всеобщее  изобилие.  Положен  конец  раздорам   между
народами, расами и даже между отдельными индивидами. Человечество как  вид
прямым путем идет к  своему  концу.  Трейси,  нам  нужен  ваш  опыт,  ваши
познания, чтобы вести нас. Вы должны возглавить новое движение.
     Джо Эдмондс наклонился вперед и сформулировал тезис на иной лад:
     - В конце концов это вы - вы и ваше движение  -  впутали  нас  в  эту
историю. Вот и выпутывайте нас из нее.
Мак Рейнольдс. Утопия.
перевод с англ. - Ю. Пресняков.
Reynolds, (Dallas) Mack. ?

                               Мак РЕЙНОЛДС

                               ОРДЕН СЛАВЫ

     Дон  Мазерс  вытянулся  по  стойке  "смирно",  бодро  отсалютовал   и
отрапортовал:
     - Младший лейтенант Донал Мазерс докладывает, сэр.
     Коммодор смерил его взглядом, козырнул и взглянул на лежащий на столе
рапорт.
     - Мазерс, Одиночная Разведка, У-102. Сектор А22-К223,  -  пробормотал
он.
     - Да, сэр.
     Коммодор вновь взглянул на него.
     - Вы были на посту всего пять дней, лейтенант.
     - Да, сэр, на третий день мне показалось, что  испортилась  форсунка.
Пару дней я терпел, но затем решил, что лучше мне вернуться и проверить, в
чем дело. - Затем добавил: - Согласно инструкции, сэр.
     - М-да, конечно. Разведчик вряд ли сможет ремонтироваться в  космосе.
Если возникают какие-то сомнения,  инструкции  предписывают  вернуться  на
базу. Рано или поздно это случается с каждым.
     - Да, сэр.
     - Однако, лейтенант, с вами это было четыре раза из шести.
     Дон Мазерс ничем не ответил. Он казался невозмутимым.
     - Механики доложили, что с вашим двигателем все в порядке.
     - Иногда, сэр, следов не остается. Может,  это  была  порция  плохого
топлива. Она сгорела в конце концов, и все стало на свои места. Но в  этом
случае тоже следует вернуться на базу.
     Коммодор нетерпеливо прервал его:
     - Лейтенант, не надо объяснять  мне  недостатки  Одиночной  Разведки.
Около пяти лет я сам был пилотом. Мне известны недостатки  -  и  машин,  и
пилотов.
     - Сэр, я не понимаю.
     Коммодор посмотрел на кончик своего большого пальца.
     - От двух недель до месяца вы проводите в  открытом  космосе.  Совсем
один.  Высматривая  корабли  крейденов,  которые  практически  никогда  не
появляются. В истории войн я могу припомнить лишь одну подобную  ситуацию.
Во время Первой мировой войны летчики также  летали  в  одиночку.  Но  они
летали всего лишь пару часов или около того.
     - Да, сэр, - бессмысленно повторил Дон.
     Коммодор продолжал:
     - Здесь, в штабе, мы понимаем, что в открытом космосе можно поддаться
внезапному страху и, вообразив, что с кораблем не все в порядке, вернуться
на базу, но, - Коммодор откашлялся, - четыре раза из шести? Лейтенант,  вы
не думаете, что вам надо сходить к психиатру?
     Дон Мазерс вспыхнул:
     - Нет, сэр, я так не думаю.
     Коммодор по-военному сухо ответил:
     - Очень хорошо, лейтенант. У вас будет обычный трехнедельный  отпуск.
Вы свободны.
     Дон энергично козырнул, повернулся и вышел из кабинета.
     В  коридоре  он  тихонько  выругался.  Что  знают  эти   медноголовые
бюрократы  о  космическом  страхе?  О   бездонной   черноте,   о   гнусной
невесомости, о волнах первобытного ужаса, что охватывает тебя, когда мысль
о том, что ты оторван, оторван, оторван от Земли, вдруг пронзает до самого
нутра. Что ты один, один, один. В миллионе,  миллионе  миллионов  миль  от
своем  ближайшего  сородича.  Летать  в  корабле,  который   чуть   больше
нормального шкафа! Что знает об этом Коммодор?
     Дон Мазерс весьма подходяще забыл, кто прослужил в разведке пять лет.
     Из Штаб-квартиры Космического Командования он направился к  Гарри,  в
"Нуово-Мексико бар". В это время дня там было пусто.
     -  Привет,  лейтенант,  -  поздоровался  Гарри,  -  а  я  думал,   ты
патрулируешь. Как это ты так скоро вернулся?
     Дон холодно ответил:
     - Суешь свой нос в дела безопасности, Гарри?
     - Ну вот! Нет, лейтенант. Ты же меня знаешь. Я знаю  всех  парней.  Я
просто так болтал.
     - Слушай, как насчет кредита, Гарри? На этой неделе у меня нет денег.
     - Нет проблем. Мой мальчик служит на легком  крейсере  "Нью-Даос".  Я
открываю кредит для любого космонавта. Что закажешь?
     - Текилу.
     Текила была единственной уступкой, которую "Нуово-Мексико бар" сделал
своему названию. В остальном он выглядел так, как  выглядит  любой  бар  в
любом месте и в любую эру. Гарри налил, добавил лимон и соль.
     - Слышал сегодняшние утренние новости? - спросил он.
     - Нет, я только что вернулся.
     - Колин Кэзи умер. - Гарри покачал головой. -  Единственный  человек,
награжденный  Галактическим   орденом   Славы.   Согласно   Президентскому
обращению, в память о нем каждый в системе должен помолчать пять  минут  в
два часа по Солнечному времени. Знаешь, сколько раз вручался  этот  орден,
лейтенант? - И, не дожидаясь ответа, продолжил:  -  Всего  тридцать  шесть
раз.
     Дон сухо добавил:
     - Двадцать восемь из них - посмертно.
     - Да-а, - Гарри, наклонившись к своему единственному  клиенту,  вдруг
изумленно проговорил: - Галактический орден Славы, награжденный которым не
может  сделать  ничего  дурного.  Вообрази.  Приезжаешь   в   какой-нибудь
городишко, идешь в самый большой ювелирный магазин,  берешь  бриллиантовый
браслет и выходишь. И что тогда?
     Дон фыркнул:
     - Хозяину  магазина  возместят  убытки  с  помощью  пожертвований  от
граждан. И, может быть, мэр напишет тебе благодарственное  письмо  за  то,
что ты прославил их городишко, соблаговолив заметить один из  увиденных  в
магазине товаров.
     - Да-а, - Гарри благоговейно покачал головой, - а представь, если  ты
убьешь того, кто тебе не нравится, то и ночи не просидишь в тюряге.
     Дон возразил:
     - Если бы у тебя был Галактический орден Славы, ты не должен  бы  был
никого убивать. Слушай, Гарри, ты не возражаешь, если я позвоню?
     - Телефон прямо впереди, лейтенант.
     На экране телефона появилась Диана  Фуллер;  очевидно,  она  собирала
чемоданы. Она обернулась и удивленно произнесла:
     - Ой, Дон, я думала, что ты на дежурстве.
     - Я там и был. Но случилась поломка.
     - Опять? - спросила она, слегка нахмурив брови.
     Он нетерпеливо перебил:
     - Слушай, я хочу встретиться с тобой. Завтра ты улетаешь на Каллисто.
Это наш последний шанс. Я хотел поговорить с тобой о чем-то очень важном.
     Она ответила слегка раздраженно:
     - Я собираю вещи, Дон. Для встречи с тобой у меня просто нет времени.
Мне кажется, мы уже попрощались пять дней назад.
     - Это очень важно, Ди.
     Она бросила два свитера на кресло или во что-то не видимое на  экране
и, уперев руки в бока, взглянула ему прямо в лицо.
     - Нет, Дон, не для меня. Это все уже было. Зачем мучить себя?  Ты  не
готов к женитьбе, Дон. Мне не хочется обижать тебя, но ты просто не можешь
жениться. Увидимся через несколько лет, Дон.
     - Ди, всего лишь пару часов, сегодня днем.
     Диана повернулась к нему и произнесла:
     - Колин Кэзи умер от ран сегодня утром. Президент просил почтить  его
память пятью минутами молчания. Дон, я собиралась провести это время одна,
немного всплакнула бы, вспомнив человека, который умер  из-за  меня  и  за
всех нас. Того, который был так  отважен,  что  удостоился  высшей  чести,
какой когда-либо удостаивался человек. И я не  хочу,  чтобы  в  это  время
рядом со мной был солдат, покинувший свой пост.
     После того как экран погас, Дон Мазерс вернулся и на негнущихся ногах
подошел к стойке. Он рухнул в кресло и решительно приказал:
     - Еще текилу, Гарри. Двойную. Без лимона и соли.
     Час спустя или около того чей-то голос произнес:
     - Вы - младший лейтенант Донал Мазерс?
     Дон поднял глаза и прорычал:
     - Ну и что? Пошли вон.
     Их было двое. Близнецы или очень  похожи.  Без  выражения  на  лицах,
крепко сложенные. Такие обречены охранять удовольствия людей  богатых  или
умных, но сами не способны стать ни тем, ни другим. Один из них повторил:
     - Босс хочет тебя видеть.
     - А кто ваш босс, черт побери?
     - Может, он скажет, когда тебя увидит, -  рассудительно  и  терпеливо
сказал другой.
     - Ну, можете передать своему боссу, чтобы он отправлялся к...
     Второй из вошедших стоял спокойно, засунув  руки  в  карманы  пальто.
Потом он вытащил левую руку и положил перед Доном Мазерсом чек.
     - Босс велел передать это вам.
     Тысяча юнит-нотов. Дон никогда не видел чека на такую сумму,  даже  и
на половину такой суммы.
     Он закусил губу, взял чек и хорошенько его рассмотрел. Подделка  была
искусством давно забытым. Ему даже и в голову не пришло, что он может быть
фальшивым.
     - Хорошо, - промолвил Дон, вскакивая на  ноги,  -  давайте  поедем  к
боссу, мне сейчас нечего делать, а  его  визитная  карточка  заинтриговала
меня.
     На улице один из них вызвал такси, нажав кнопку на своем запястье,  и
они втроем уселись. Тот, который дал Дону чек, набрал на циферблате адрес,
и они поехали.
     - Ну, так чего босс хочет от меня? - поинтересовался Дон.
     Они не удостоили его ответа.
     Местом их назначения  оказалось  здание  Межпланетных  Линий.  Машина
подняла их вверх, на пентхауз, увенчивающий здание, и они приземлились  на
террасе.
     На пляжных стульях, между которыми располагался автобар, сидели  двое
мужчин. Оба средних лет. Один из них, невероятно тучный, был смутно знаком
Дону Мазерсу. Из передачи последних известий? Из статьи в журнале?  Другой
был типичный злодей, такой, каких обычно изображают в  видеофильмах.  Мало
кто из людей в реальной жизни выглядит, как законченный злодей. Дон решил,
что этот - исключение.
     Он хмуро посмотрел на них.
     - Я полагаю, один из вас - босс.
     - Правильно, - прохрюкал толстяк. Он посмотрел на провожатых Дона.  -
Вы, Скотти и Роджер, идите.
     Они сели в машину и уехали.
     Тип с лицом злодея произнес:
     - Это мистер Лоуренс Демминг. Я его секретарь.
     Демминг пропыхтел:
     -  Садитесь,  лейтенант.  Что  будете  пить?  Моего  секретаря  зовут
Ростофф. Макс Ростофф. Вот мы  и  познакомились.  Полагаю,  вы  -  младший
лейтенант Донал Мазерс.
     - Текилу, - выговорил Дон.
     Макс Ростофф заказал выпивку для него и, не спросив,  еще  одну,  для
шефа.
     Теперь Дон вспомнил, кто такой Демминг. Лоуренс Демминг,  миллиардер.
Грабитель-магнат,  так  назвали  бы  его  раньше.  Транспортный   воротила
Солнечной системы. Будь он свиньей, его давно бы  зарезали.  Тучность  его
была болезненной.
     Ростофф спросил:
     - У вас есть удостоверение личности?
     Дон Мазерс раскрыл бумажник, вытащил удостоверение.  Ростофф  передал
ему текилу, взял карточку и осмотрел ее со всех сторон.
     Демминг раздраженно поинтересовался:
     - У вас на  воротнике  эмблема  пилотов  Разведки.  Какой  сектор  вы
патрулируете, лейтенант?
     Дон отхлебнул глоток огненного  мексиканского  напитка,  взглянул  на
Демминга поверх стакана:
     - Это военная тайна.
     Демминг шевельнул пухлыми губами:
     - Разве Скотти не дал  вам  тысячу  юнит-нотов?  -  И,  не  дожидаясь
ответа, продолжил: - Вы взяли чек. Верните его или  скажите  номер  вашего
сектора, лейтенант.
     Дон Мазерс понимал, что такой человек, как  Демминг,  может  получить
подобную информацию, не прилагая особых усилий. Да и секрет  был  не  ахти
какой.
     Он пожал плечами:
     - А22-К223. Я летал на У-102.
     Макс  Ростофф  вернул  удостоверение  Дону,  взял  со  столика  карту
Солнечной системы и что-то там проверил.
     - Ваша информация верна, мистер Демминг. Это именно тот человек.
     Демминг поудобнее устроил свою тушу в кресле,  отхлебнул  глоточек  и
сказал:
     - Очень хорошо. Не желаете ли  получить  Галактический  орден  Славы,
лейтенант?
     Дон Мазерс рассмеялся:
     - А вы?
     Демминг нахмурился:
     - Я не шучу, лейтенант Мазерс. Я не служу в Вооруженных  Силах  и  не
могу получить такую награду. Но вы, вы - пилот Разведки.
     - И у меня столько же шансов получить  орден  Славы,  сколько  родить
тройню.
     Транспортный магнат покачал отвратительно толстым пальцем:
     - Я отвечаю за свои слова.
     Дон Мазерс загоготал и выпалил:
     - Черта с два! В нашей системе ни у кого  нет  столько  денег,  чтобы
купить орден Славы. Это грань, где даже ваши деньги, Демминг, не помогут.
     Демминг поудобнее уселся в кресле, закрыл глаза и проворчал:
     - Скажи ему.
     В разговор вступил Макс Ростофф:
     - Несколько дней назад мы с мистером Деммингом возвращались с  Ио  на
одном  из  грузовых  судов  Планетных   Линий.   Эти   корабли   полностью
автоматизированы, вы, вероятно, знаете об этом. Итак, мы были совсем одни.
     - Ну? - Дон, ни у кого не спрашивая, налил себе еще текилы.  Двойной.
Внутри него росло возбуждение, и выпитое ранее вино  тоже  давало  о  себе
знать. Происходило что-то важное, очень-очень важное. Но  он  не  имел  ни
малейшего понятия, что именно.
     - Лейтенант, как вам это понравится - захватить в плен легкий крейсер
крейденов? Если не ошибаюсь, вероятно, Миро-класса.
     Дон нервно рассмеялся, не зная, что там  будет  дальше,  но  чувствуя
нарастающее волнение. Он произнес:
     - Во всей истории войн между  нашими  расами  неповрежденный  корабль
крейденов никогда не был захвачен. Было бы здорово, если бы это случилось.
     - Ну, этот не совсем целый, но почти.
     Дон смотрел то на Ростоффа, то на Демминга:
     - О чем, черт побери, вы говорите?
     - В вашем секторе, -  ответил  Ростофф,  -  мы  обнаружили  брошенный
крейсер Миро-класса. Экипаж - мерзкие твари - погиб.  Их  около  тридцати.
Мистер Демминг и я предполагаем, что судно было уничтожено во время  одной
из стычек между нашим флотом и их и что каким-то образом  все  сражающиеся
погибли. Так или иначе, сегодня корабль плавает, брошенный всеми, в  вашем
секторе.
     Ростофф мягко добавил:
     - Чтобы увидеть следы битвы, нужно подобраться к нему совсем  близко.
А так он выглядит совсем целым.
     Демминг вновь открыл глаза и выговорил:
     - И вы возьмете его в плен.
     Дон Мазерс глотнул текилу, облизнул губы.
     - И почему вы считаете,  что  это  поможет  завоевать  самую  высокую
награду, которая когда-либо была установлена?
     - Потому что, - насмешливо проговорил Ростофф,  -  вы  доложите,  что
перед  вами  крейсер  крейденов,  Миро-класса.  Мы  полагаем,   что   ваше
начальство прикажет вам держаться на расстоянии, дожидаясь  подмоги.  Ведь
крошечный разведчик ничего не может сделать, кроме как держать  врага  под
наблюдением, пока не прибудет эскадрон. Потом вы передадите по радио,  что
корабль  удаляется  и  вы  собираетесь  его  атаковать.   Когда   появится
подкрепление, окажется,  что  вы  захватили  крейденов  в  одиночку,  хотя
противник был в пятьдесят раз сильнее.
     В горле у Дона першило, ладони взмокли.
     - Один Разведчик против  крейсера  Миро-класса?  По  меньшей  мере  в
пятьдесят раз больше, мистер Ростофф, по меньшей мере.
     - Вас обязательно наградят  орденом  Славы,  -  промычал  Демминг,  -
особенно сейчас, когда Колин Кэзи умер и никто из живущих  ныне  не  имеет
этой награды. Макс, налейте еще лейтенанту.
     Дон спросил:
     - Слушайте! Почему? Я думаю,  может,  вы  и  правы  насчет  получения
награды. Но почему, почему я, и какова ваша доля?
     Демминг пробормотал:
     - Ну вот, мы и добрались до главного.
     Он опять поерзал в  кресле  и  закрыл  глаза,  а  его  секретарь  тем
временем вступил в разговор.
     Макс Ростофф наклонился вперед, его волчье лицо внезапно стало  очень
серьезным.
     -  Лейтенант,  мы  только  начинаем  разрабатывать  месторождения  на
спутниках Юпитера. Есть все основания полагать, что источники урановых руд
на Каллисто - единственное, что поможет нам победить  крейденов.  Так  или
иначе, тот, кто этим займется, сумеет заработать буквально миллиарды.
     - Я все же не понимаю...
     - Лейтенант Мазерс, - терпеливо  продолжал  Ростофф,  -  награжденный
орденом Славы стоит выше закона. Его престиж невероятно высок,  нет  такой
величины... Ну, давайте я  объясню  на  примере.  Предположим,  обладатель
ордена Славы создает акционерное предприятие  для  разработки  уранита  на
Каллисто. Трудно ли ему будет избавиться от акций?
     Демминг проворчал:
     - А представьте, что было всего несколько темных манипуляций в  делах
корпорации? - Он  глубоко  вздохнул:  -  Поверьте,  лейтенант  Мазерс,  за
столетия скопилось потрясающее количество законов, которые мешают бизнесу.
Идет долгая война за возможность продолжать свое дело.  Вести  бизнес,  не
совершая никаких погрешностей против закона, - для развития новой  отрасли
это было бы бесценно. - Он вновь вздохнул так, что его туша  заколыхалась.
- Бесценно.
     Ростофф, хитро глядя, произнес:
     - Мы предлагаем вам трехстороннее сотрудничество, Мазерс. Вы с  вашим
орденом Славы будете нашей вывеской. Мистер  Демминг  даст  первоначальный
капитал для разработок. А я... - он усмехнулся со злобным удовлетворением,
- я видел корабль крейденов и я тоже вхожу в долю. Я обеспечиваю мозги.
     Демминг недовольно хмыкнул, но ничего не сказал.
     Дон тихо сказал, глядя на пустой стакан и вертя его в руках:
     - Слушайте, мы по уши завязли в  войне  с  крейденами,  войне  не  на
жизнь, а на смерть. Победим или мы, или они. В такое время вы  предлагаете
провернуть  фальшивку,  которая   сделает   возможным   разработку   новых
сателлитов на миллиардные суммы.
     Демминг бессмысленно промычал что-то.
     Дон продолжал:
     - Теоретически мы все должны сплотить наши усилия.  Ваш  проект,  как
мне представляется, вставляет палки в колеса общего дела.
     Демминг закрыл глаза.
     Ростофф возразил:
     - Лейтенант, мы живем  в  жестоком  мире.  Если  мы  в  конце  концов
уничтожим  крейденов,  одной  из  причин  этого  будет  жестокость  нашего
общества. Всяк за себя, и к  черту  отстающих.  Апологеты  этого  общества
выдумывают   красивую   чепуху,    такую,    например,    как    свободное
предпринимательство, но на самом деле  это  мир,  где  все  пожирают  друг
друга. Удивительно, что общество это живет или по крайней мере до сих  пор
жило. Сейчас человечество нуждается в урановом топливе спутников  Юпитера.
Добывая его, можно сколотить огромное состояние. Почему бы  нам  этого  не
сделать?
     Казалось, Демминг сейчас захрюкает.
     Ростофф угрюмо продолжал:
     - Не будьте наивным, лейтенант. Тому, кто это сделает,  честность  не
понадобится. В нечестной игре нельзя выиграть,  играя  честно.  Выигрывает
самый большой жулик. Мы нашли джокер, оброненный кем-то на пол, и мы будем
простаками, если не воспользуемся им.
     Демминг открыл поросячьи глазки.
     - Все это чисто теоретическая сторона дела. Мы  основательно  изучили
ваше прошлое  перед  тем,  как  пригласить  вас,  Мазерс.  Мы  знаем  вашу
биографию и до того момента, когда  вы  вступили  на  Космическую  Службу.
Между нами говоря, разве вы  не  хотите  оставить  армию?  Целый  миллиард
мужчин и женщин в наших Вооруженных Силах может заменить вас. Скажем,  что
вы уже выполнили свой долг.  Разве  вы  не  понимаете,  какие  возможности
откроются перед вами, когда у вас в кармане будет орден Славы?

     Корабль был на месте, он медленно плавал. Если бы в  прошлый  патруль
он был более внимателен, он сам натолкнулся бы на него. И если бы он нашел
его, он, конечно, доложил бы, что перед ним действующий вражеский крейсер.
Демминг и Ростофф оказались правы. Следов сражения не было видно.
     Это если приближаться с правого борта,  немного  позади  траверза.  С
этой стороны в особенности он выглядел абсолютно нетронутым.
     К этому заключению он пришел, сделав несколько витков вокруг корабля.
Дон Мазерс играл весьма осторожно. Все было вовсе не так просто, как можно
было подумать. Он не хотел совершать никаких ошибок. Его руки потянулись к
продуктовому отсеку, вытащили оттуда космический термос, в котором  должен
храниться фруктовый сок, но в котором на этот раз было совсем  не  то.  Он
сделал большой глоток.
     В  конце  концов  он  вернулся  на  выбранное  им  место  и   щелкнул
выключателем  экрана.  На  нем  появилось  лицо  лейтенанта  с  базы.  Тот
вопросительно поглядел на Дона Мазерса.
     Дон доложил, стараясь говорить взволнованно:
     - Мазерс. Разведчик У-102, сектор А22-К223.
     - Да-да, - позевывая прервал его тот.
     - Я обнаружил крейденовский крейсер, думаю, Миро-класса.
     Лейтенант дернулся. Он нажал какую-то кнопку, экран  замерцал,  потом
засветился вновь.
     Седовласый адмирал Флота оторвал взгляд от бумаг, лежащих  перед  ним
на столе.
     - Да?
     Дон Мазерс отрапортовал:
     - Обнаружен крейсер Миро-класса в секторе А22-К223, сэр. Я нахожусь в
пятидесяти милях от него. Думаю, пока меня не обнаружили. По крайней  мере
он в меня не стреляет.
     Адмирал подавал  кому-то  знаки.  Двое  младших  офицеров  подошли  к
экрану, получили набросанные на бумаге приказания.  Адмирал  быстро  зажег
приказы на двух других экранах. Через секунду он вновь  взглянул  на  Дона
Мазерса.
     - Держитесь, лейтенант. Наблюдайте за ним  столько  времени,  сколько
сможете. Ваши точные координаты?
     Дон дал координаты и продолжал ждать.
     Через несколько минут адмирал вновь повернулся к нему.
     - Дайте взглянуть, лейтенант.
     Дон Мазерс  установил  экран  так,  чтобы  видно  было  крейденовский
крейсер. Ладони у него взмокли, но пока все шло по плану. Он жалел, что не
может хлебнуть еще немного.
     Адмирал произнес:
     - Миро-класс, все правильно. Не приближайтесь к нему, лейтенант.  Они
подожгут вас к чертям и уплывут. У нас  есть  оперативная  группа  в  часе
полета от вас. Положитесь на них.
     - Да, сэр. - Час. Он был рад узнать это. Времени оставалось немного.
     Он подождал еще пять минут и затем доложил:
     - Сэр, они набирают скорость.
     - О, черт, - выругался адмирал,  затем  быстро  включил  еще  экраны,
рявкая одну команду за другой.
     Дон решительно заявил:
     - Я иду следом за ними, сэр. Они  увеличивают  скорость.  Через  пять
минут они будут так далеко, что я не  смогу  достать  их.  Это  совершенно
точно.
     Адмирал испуганно взглянул на него.
     - Не будьте ослом.
     - Они уйдут, сэр.
     Зная, что каждое его движение видно  на  экране,  Дон  Мазерс  пяткой
правой ноги нажал на поднимающий рычаг своей пушки.
     Адмирал резко перебил его:
     - Пусть уходит, дурак. Ты не протянешь ни секунды. -  Затем,  повышая
голос: - Это приказ, лейтенант!
     Док  выключил  экран.  С  кислой  миной  на  лице  он  приблизился  к
крейденовскому  кораблю,  выстрелил.  Он  собрался  истратить  каждый  эрг
энергии своего Разведчика и сжечь судно до такой степени, чтобы его  атака
выглядела настоящей и следы предыдущего боя были уничтожены.

     Награждение Галактическим орденом Славы, как обычно, было  обставлено
с минимумом церемоний.
     Только  Президент  и  капитан  Донал  Мазерс   собственной   персоной
находились в кабинете Президентского дворца.
     Однако оба они знали, что каждый экран Солнечной системы настроен  на
них.
     Дон Мазерс отдал салют и вытянулся по стойке "смирно".
     Президент зачитал приказ, короткий, как и все приказы  о  награждении
орденом Славы.
     "...за выдающуюся храбрость, превышающую голос долга, за  то,  что  в
одиночку, при невероятной разнице в силах, атаковал  и  победил  вражеский
крейсер, в разведке, вооруженный только коротковолновой пушкой..."
     Он приколол к мундиру  Дона  Мазерса  маленький  кусочек  металла  на
орденской ленточке. Это был непритязательный,  необычайно  обычный  орден,
Галактический орден Славы.
     Дон хрипло поблагодарил:
     - Спасибо, сэр.
     Президент пожал ему руку и ответил:
     - Я - Президент Объединенной Солнечной  Системы,  капитан  Мазерс,  а
это, вероятно, самый высокий пост, которого может  достичь  человек.  -  И
добавил просто: - Хотел бы я быть на вашем месте.
     Впоследствии,  в  Нью-Вашингтоне,  мечтая  об  одиночестве  и  будучи
одинок, он бродил по улицам, изредка волнуясь,  когда  кто-нибудь  узнавал
его и люди останавливались и аплодировали.
     Про себя он усмехался.
     Дон уже подозревал, что через некоторое время он привыкнет и ему  это
смертельно надоест, но в данный момент все было ново  и  удивительно.  Кто
был тот летчик, который давным-давно первым перелетел через Атлантику? Его
популярность, должно быть, была примерно такой же.
     Обедать Мазерс пошел в "О'Доннелс", и как только он  вошел,  оркестр,
игравший популярную мелодию, замолчал и грянул Межпланетный  гимн.  Хозяин
ресторана сам проводил его к столику и посоветовал, что заказать  и  какое
вино выбрать.
     Лишь только он сел, остальные посетители ресторана  -  и  мужчины,  и
женщины - встали, повернулись  к  нему  и  захлопали.  Дон  вспыхнул.  Это
начинало надоедать. После  еды,  совершенно  фантастической,  Дон  выкурил
сигару и попросил метрдотеля принести счет.
     Метрдотель улыбнулся:
     - Капитан, боюсь, в "О'Доннелсе" с вас не возьмут денег  ни  за  этот
обед, ни за любой другой. - Он помолчал и добавил: -  Знаете,  капитан,  я
сомневаюсь, есть ли в Солнечной системе  ресторан,  где  с  вас  взяли  бы
деньги. И будет ли такой когда-нибудь.
     Дон Мазерс был ошеломлен. Только сейчас он начал понимать, как  много
ему дает орден Славы.
     В Штаб-квартире Космического командования, в третьем  отделении,  Дон
вытянулся по стойке "смирно" перед столом Коммодора и отсалютовал.
     В ответ Коммодор энергично откозырял и вновь уселся в кресло.
     - Садитесь, капитан. Рад вновь видеть вас. - Добавил любезно:  -  Где
вы были?
     Дон Мазерс плюхнулся в кресло, устало ответил:
     - В запое. В таком, что всем запоям запой.
     Коммодор рассмеялся:
     - Не возводите на себя напраслину.
     - Это был совершенный запой..
     - Ну, - вновь засмеялся Коммодор, - не думаю, что мы  можем  засадить
вас на  гауптвахту  за  самовольную  отлучку.  В  свете  вашего  недавнего
награждения.
     На это ничего нельзя было возразить.
     - Кстати, - продолжал Коммодор, - я не  имел  возможности  поздравить
вас. Это был настоящий подвиг, капитан.
     - Спасибо, сэр, - скромно ответил Дон, - полагаю, это  было  довольно
глупо с моей стороны.
     - Да, очень. На такой вот "глупости" и основаны героические деяния. -
Коммодор вопросительно взглянул на него: - Вам,  должно  быть,  невероятно
повезло. Единственно, мы можем предположить, что его детекторы были  не  в
порядке. Иначе у вас бы ничего не получилось.
     - Да, сэр, - быстро кивнул Дон, - так все и было. А мой первый снаряд
наверняка разрушил его пульт управления или что-то в этом роде.
     - Он что, не дал ни одного ответного залпа?
     - Несколько. Но к этому времени я был слишком близок к нему и слишком
быстро двигался. Собственно говоря, я не  думал,  что  они  оправились  от
моего первого удара.
     - Нет, думаю, что нет, - задумчиво ответил Коммодор, - такая  досада,
что вы совершенно сожгли его. У нас никогда не было крейденовского корабля
в настолько хорошем состоянии, чтобы наши ученые могли  его  изучить.  Это
могло бы существенно изменить ход войны, особенно  если  бы  на  борту  мы
обнаружили  знаки,  указывавшие  нам,  откуда  приходят  крейдены.   Целое
столетие мы ведем эту войну на наших границах. Было бы лучше, если  бы  мы
достигли их границ. Неизвестно, сколько мы еще сможем сдерживать их натиск
при таких обстоятельствах.
     Дон Мазерс недовольно возразил:
     - Что ж, все не так плохо, как вы говорите,  сэр.  Мы  держим  их  на
достаточном расстоянии.
     Его начальник вздохнул:
     - Это происходит благодаря тому, что мы можем  содержать  достаточное
количество патрульных судов, которые предупреждают нас, когда  их  корабли
приближаются. Знаете ли вы, сколько топлива уходит на это?
     - Ну, я знаю, что много.
     - Так много, что промышленность Земли вернулась  к  бензину  и  углю.
Каждая унция радиоактивного топлива идет на нужды Флота, но даже и в  этом
случае топливо все равно кончится - это лишь вопрос времени.
     Дон Мазерс закусил губу.
     - Я не знал, что все так плохо.
     Коммодор кисло улыбнулся:
     - Боюсь, я  охладил  ваш  пыл,  капитан.  Расскажите,  что  чувствует
обладатель самой высшей награды Системы?
     Дон восхищенно покачал головой:
     - Это чудесно, сэр! Конечно, как  любой  солдат,  я  всегда  знал  об
ордене Славы, но... Но никто никогда не надеется  получить  его.  -  Криво
усмехнувшись, он добавил: - Во всяком случае пока он  жив  и  здоров.  Но,
сэр, вы понимаете, что я не смог потратить с того момента ни юниты денег?
     В его голосе слышался благоговейный страх.
     - Сэр, понимаете ли вы, что даже нищий не возьмет у меня денег?
     Коммодор сочувственно кивнул:
     - Вы должны понять, кем вы  стали  для  людей,  капитан.  Ваш  подвиг
вдохновляет, но это не все. Вы соединяете в себе черты народного  героя  и
Неизвестного Солдата. После получения награды вы стали символом - символом
миллионов невоспетых героев и героинь, которые  умерли,  сражаясь  за  род
человеческий. На ваших плечах нелегкая ноша, капитан Мазерс: ваша слава ко
многому обязывает.
     - Да, сэр.
     Другим тоном Коммодор произнес:
     -  Это  возвращает  нас  в  настоящее,  к  вашему  будущему  заданию.
Очевидно, вы больше не будете  служить  в  Разведке.  Большое  начальство,
кажется, выступает за то, чтобы вы поднимали боевой дух и...
     Дон Мазерс откашлялся и прервал его:
     - Сэр, я решил уйти из Космической службы.
     - Уйти! - он непонимающе уставился на Мазерса. - Идет война, капитан!
     Дон вызывающе кивнул:
     - Да, сэр. И все, что вы только что сказали. Я не  могу  больше  быть
разведчиком. Я ушел бы и этим  дал  пищу  для  разговоров  старым  леди  в
клубах.
     - Вряд ли, капитан.
     - Нет, сэр, я думаю, что принес бы больше пользы вне армии. Я подаю в
отставку и начинаю разработку рудников  на  Каллисто  и  других  спутниках
Юпитера.
     Коммодор ничем не ответил. Губы у него побелели.
     Дон Мазерс настойчиво продолжал:
     - Возможно, мой престиж поможет набрать добровольцев  для  работы  на
новых шахтах. Если они увидят, как я жертвую, борюсь с трудностями...
     Коммодор спокойно прервал его:
     - Мистер Мазерс, я сомневаюсь,  что  вы  когда-нибудь  столкнетесь  с
трудностями, и не имеет значения, где вы будете жить. Как бы то  ни  было,
удачи вам. Вы ее заслуживаете.
     Выйдя из штаб-квартиры, Дон Мазерс вызвал такси и поехал в отель.  Он
поздравил себя с удачей. Все произошло легче, чем он  ожидал.  Хотя,  если
подумать, нет такой гадости, которую не могло бы выкинуть начальство.
     Он посмеялся над собой.
     Подумать только, что бы произошло, если  бы  он  пришел  к  Коммодору
месяц назад и заявил  бы,  что  собирается  уйти  из  Космической  Службы!
Совершенно верно, его бы вышвырнули. Вышвырнули  прямо  в  лапы  эскадрона
экспертов-психиатров.
     В отеле он сбросил мундир, что доставило ему огромное удовольствие, и
оделся в один из множества цивильных костюмов, которыми  был  набит  шкаф.
Ему нравилось прикидывать, сколько бы стоила эта  одежда  с  точки  зрения
младшего лейтенанта или даже капитана. Да, мой мальчик, да.
     Он  с  удовлетворением  взглянул  на  свое  отражение  в  гардеробном
зеркале, затем повернулся к  автобару  и  налил  выдержанной  метаксы.  За
последние несколько дней он потерял вкус к плебейской текиле. Он посмотрел
бутылку старого греческого бренди на  свет  и  был  приятно  удивлен  тем,
сколько стоит маленький стаканчик этой жидкости. К счастью, ему никогда не
придется узнать это. Дон выпил и, насвистывая, спустился на  своем  личном
лифте в гараж, на второй уровень цокольного этажа отеля. Он выбрал лимузин
и отправился к зданию Межпланетных Линий.
     Донал поставил машину на обочину перед главным входом, проигнорировав
все правила дорожного движения, и вошел в  здание,  тихонько  посвистывая.
Все складывалось удачно. Он улыбнулся, увидев небольшую толпу, собравшуюся
снаружи, ему аплодировали. Он улыбнулся и помахал им.
     К нему подбежала секретарша, и  Дон  сказал,  что  хотел  бы  увидеть
мистера Демминга или мистера  Ростоффа.  А  потом,  когда  она  предложила
проводить его, он заметил, что она похожа на фею, и спросил:
     - Что вы делаете сегодня вечером, мисс?
     Ее лицо побледнело.
     - О, ничего, сэр, - ответила она слабым голосом.
     Он улыбнулся ей.
     - Может быть, я заеду за тобой, если не буду слишком занят.
     Дон никогда не видел, чтобы кто-нибудь  был  так  ошеломлен.  Девушка
пробормотала:
     - Меня зовут Тони. Тони Фитцджеральд.  Вы  можете  позвонить  сюда  и
вызвать меня. В любое время.
     - Может быть, я так и сделаю, - улыбнулся Донал,  -  а  сейчас  давай
повидаем старину Демминга.
     Это ошеломило ее еще больше. Мало того, что ее пригласил на  свидание
величайший герой Системы, впервые в жизни она услышала, как  межпланетного
магната назвали "стариной Деммингом". Тони выдохнула:
     - О, вам прямо, капитан Мазерс.
     Дон возразил:
     - Боюсь, уже мистер Мазерс. У меня новые обязанности.
     Она взглянула на него:
     - Для меня, сэр, вы всегда будете капитаном Мазерсом.  -  И  некстати
добавила: - Двое моих братьев пропали на "Минерве" во время боев в  районе
Плутона в прошлом году. - Она глубоко вздохнула, что лишь  подчеркнуло  ее
фигурку. - Я шесть раз обращалась в Космическую Службу, но  они  не  берут
меня.
     Они ехали в лифте. Дон сочувственно сказал:
     - Это ужасно,  Тони.  Но  Космическая  Служба  -  это  вовсе  не  так
романтично, как ты думаешь.
     - Да, сэр, - проникновенно ответила Тони Фитцджеральд.  -  Вы  должны
знать, сэр.
     Дон был несколько раздосадован. Больше он ничего не сказал до  самого
момента, когда  они  доехали  до  верхних  этажей  гигантского  офиса.  Он
поблагодарил ее, и она передала его другому  секретарю.  К  тому  времени,
когда он подошел к двери кабинета Макса Ростоффа, Дон несколько  воспрянул
духом.
     Макс Ростофф взглянул на него из-за стола. Как всегда, его взгляд был
по-волчьи агрессивен. Он радушно произнес:
     - О, капитан, как приятно вновь увидеть  вас.  Проходите.  Марта,  вы
можете идти.
     Марта подарила межпланетному герою  еще  один  долгий  взгляд,  потом
повернулась и вышла.
     Как только дверь за нею закрылась, Макс Ростофф прорычал:
     - Где ты был, ты, пьяница?
     Если бы у Ростоффа вдруг вырос рог, как у единорога, это не  поразило
бы Дона сильнее, чем его слова.
     - Мы ждали тебя неделю, - фыркнул Ростофф. - Из одного бара в другой,
наши люди не могли тебя догнать.  Проклятье!  Ты  что,  не  понимаешь,  мы
должны улетать? У нас накопилась  дюжина  документов,  которые  ты  должен
подписать. Мы должны сделать дела побыстрее, пока кто-нибудь  не  опередил
нас.
     У Дона вырвалось:
     - Вы не можете так со мной разговаривать.
     Поворот и пристальный взгляд.  Макс  Ростофф  проговорил  негромко  и
угрожающе:
     - Не могу? Почему это я не могу?
     Дон свирепо поглядел на него.
     Макс Ростофф повторил негромко и угрожающе:
     - Давай разберемся, Мазерс. Для  всех,  кроме  Демминга  и  меня,  ты
можешь быть величайшим героем Солнечной Системы. Но ты знаешь, кто ты  для
нас?
     Дон почувствовал, что кипит он возмущения.
     - Для нас, - жестко сказал Ростофф, - ты просто  тупица,  не  имеющий
понятия о делах. - И угрожающе добавил: - И не  делай  ошибок,  Мазерс.  У
тебя будут все блага столько времени, сколько ты будешь нам нужен.
     Голос позади них произнес:
     - Позволь мне добавить к этому: точка, конец абзаца.
     Это сказал Лоуренс Демминг, вышедший из внутреннего кабинета.
     Он сказал, и даже его голос казался жирным:
     - А сейчас, когда все определилось, я  позову  юристов,  и  пока  они
будут здесь, мы будем вести себя, как три равных партнера. Мы и будем  ими
- на бумаге.
     - Подождите минутку, - пробормотал Дон, -  вам  не  кажется,  что  вы
передергиваете? Мы договорились, что поделим все на три части.
     Демминг кивнул так, что щеки у него затряслись:
     - Все правильно. И твоя часть добычи - орден Славы. Он и сомнительная
честь - все будет записано на твое имя. У тебя будет орден, а у нас  будет
все остальное.
     И громко прорычал:
     - Ты ведь не думаешь, что тебе не повезло?
     Макс Ростофф прибавил:
     - Давайте закончим с этим и пригласим законников.  У  нас  достаточно
бумаг, чтобы быть занятыми до конца недели. - Он вновь уселся  за  стол  и
поглядел на Дона. - Потом мы  втроем  улетим  на  Каллисто,  займемся  там
делами. Капелька удачи, и через  шесть  месяцев  каждая  унция  уранита  в
Системе будет у нас под контролем.
     На  космодроме  Каллисто  их  корабль  встречала  толпа.  По   земным
масштабам весьма скромная, но там была  представлена  весьма  значительная
часть маленького населения луны Юпитера.
     По пути сюда с Доном Мазерсом работал целый штаб лучших  составителей
речей и два профессиональных актера высокого  уровня.  На  космодроме  Дон
произнес короткую предварительную речь. Затем была еще одна, очень  важная
речь, ее транслировали на всю Систему из его номера  в  отеле.  Его  очень
хорошо натаскали и не давали прикладываться  к  бутылке,  он  сделал  лишь
несколько глотков перед началом.
     - У нас в руках проект  по  использованию  недавно  открытых  залежей
уранита на спутниках Юпитера.
     Он выдержал паузу и затем продолжил:
     - Это работа, которая не может быть сделана  небрежно  или  случайно.
Ядерное топливо для Системы - дело первостепенной важности.
     Коротко говоря, друзья, мы должны объединить  усилия,  чтобы  сделать
эту работу быстро и эффективно. Мои коллеги и я  организовали  корпорацию,
чтобы поправить существующее положение дел.  Мы  призываем  всех  покупать
наши акции и тем внести свой вклад в общее дело.  Я  не  хочу  говорить  о
выгоде, друзья, потому что в нынешнем критическом положении  мы  презираем
ее. Однако, как я уже сказал, я приглашаю вас стать нашими акционерами.
     Некоторые прииски сейчас находятся в руках частных лиц или  маленьких
корпораций. Необходимо, чтобы они передали их нашей единой  корпорации  по
соображениям  эффективности.  Наши  эксперты  оценят  участки  и  выплатят
хозяевам компенсацию.
     Дон Мазерс вновь сделал паузу, чтобы лучше выделить свою мысль.
     - Сейчас не время увиливать. Все мы должны  сплотиться.  Если  кто-то
поставит личный интерес над нуждами системы, власти должны будут применить
против него определенные меры.
     Нам нужны тысячи, десятки  тысяч  обученных  рабочих  для  работы  на
рудниках и заводах. Раньше  квалифицированная  работа  оплачивалась  здесь
вдвое или даже втрое выше по сравнению с Землей. Я  могу  лишь  повторить,
что сейчас не время для личного обогащения и  выгоды.  Корпорация  открыто
заявляет, что будет платить столько, сколько в среднем платят на Земле. Мы
не оскорбим наших рабочих, "заставляя" их быть патриотами из-за денег.
     И так далее, в том же духе.
     Восприняли эту речь очень хорошо. Даже с энтузиазмом.
     На третий день на совещании в офисе Дон дождался удобного  момента  и
заявил:
     - Послушайте, где-то здесь, на Каллисто,  живет  молодая  женщина  по
имени Диана Фуллер. Я хочу, чтобы она была моей секретаршей.
     Демминг оторвался от бумаг.
     - Скажи ему, - прохрюкал он Ростоффу и вновь углубился в чтение.
     Макс Ростофф поудобнее расположился в кресле.
     - Скотти, Роджер, -  приказал  он  двум  телохранителям,  -  идите  и
распорядитесь, чтобы привели этого чертового изыскателя.
     Когда они вышли, он повернулся к Дону:
     - Тебе не нужен кабинет. Тебе нужно лишь вернуться к своим  бутылкам.
Не беспокойся так сильно от того, что не можешь подписывать бумаги в любое
время, когда нам нужна твоя подпись.
     Дон Мазерс сердито вспыхнул:
     - Слушайте, не  раздражайте  меня,  вы,  оба.  Я  вам  нужен.  Очень.
Фактически, я вижу, корпорация нуждается во мне больше, чем в  вас.  -  Он
насмешливо взглянул на Демминга: - Собственно, идея была  такова,  что  вы
вкладываете деньги. Какие деньги? Пятьдесят один процент акций записан  на
мое имя, а все необходимые кредиты мы получаем за счет продажи акций. - Он
повернулся к Ростоффу. - Предполагалось, что вы  обеспечите  нас  мозгами.
Какими мозгами? Мы наняли лучших горных инженеров, лучших техников, лучших
администраторов. Вы совершенно не нужны.
     Демминг весело похрюкал в  ответ  на  эту  коротенькую  речь,  но  не
соизволил оторваться от чтения.
     Лицо  у  Ростоффа  вытянулось,  стало  злобным,  как  у   волка.   Он
усмехнулся:
     - Слушай, алкоголик, ты  -  наше  единственное  уязвимое  место.  Для
Демминга и меня на свете нет такой вещи, с которой мы должны считаться. По
этой причине ты не должен жаловаться. Ты получил все, что  хотел.  У  тебя
лучший номер в лучшем отеле на  Каллисто.  Ты  ешь  лучшую  еду  Солнечной
Системы. И, что самое главное для пьяницы,  ты  пьешь  лучшее  спиртное  и
столько, сколько пожелаешь. Более того, никто никогда ну узнает  правды  о
тебе, если только Демминг или я не побеспокоимся. Так и будешь жить жизнью
величайшего героя Системы.
     Теперь Дон Мазерс презрительно усмехнулся:
     - Что вы имеете в виду, когда говорите, что  я  -  ваше  единственное
уязвимое звено? Против меня ничего нет, мистер Ростофф, и вы  это  знаете.
Кто вам поверит,  если  вы  что-нибудь  скажете?  Я  сжег  крейсер  дотла,
невозможно найти на нем следов предыдущего боя и нельзя доказать,  что  он
был уничтожен до того, как я с ним столкнулся.
     Демминг вновь весело фыркнул.
     Макс Ростофф издевательски рассмеялся:
     - Не будь ослом, Мазерс. Когда мы натолкнулись  на  корабль,  мы  его
сфотографировали. Мы можем не только доказать, что не ты победил  его,  мы
покажем, что крейсер был в  отличном  состоянии,  пока  ты  не  сжег  его.
Воображаю,  как  хотелось   бы   нашим   техникам   увидеть   внутренности
крейденовского корабля.
     Демминг довольно засмеялся:
     - Интересно, какой приговор вынесет военный трибунал  герою,  который
оказался диверсантом?

     Он встретился с ней, после того, как пробыл на Каллисто почти  восемь
месяцев. Он не помнил, при каких обстоятельствах это  произошло.  Дон  был
очень пьян и очень удивлен, туман рассеялся, она сидела за столом напротив
него.
     Он покачал головой и оглядел комнату.  Они  были  в  каком-то  ночном
клубе. Непонятно, в каком именно.
     Дон  Мазерс  облизнул  губы,  нахмурился,   почувствовав   неприятный
привкус.
     Произнес невнятно:
     - Привет, Ди.
     Диана Фуллер ответила:
     - Привет, Дон.
     - Я, должно быть, отключился. Наверное, напился слишком сильно.
     Она рассмеялась:
     - Ты имеешь в виду, что не помнишь,  о  нем  говорил  мне  в  течение
последних двух часов?
     Он пристально посмотрел на нее:
     - И что я рассказал тебе за эти два часа?
     - Ты рассказал о своем детстве, Дон. О рыбалке и первой  винтовке.  И
как ты убил белку и чувствовал себя таким виноватым.
     - О, - вздохнул Дон и провел рукой по губам.
     Позади него стояло ведерко с шампанским, но бутылка  была  пуста.  Он
поискал глазами официанта.
     Диана мягко спросила:
     - Ты думаешь, тебе надо выпить еще, Дон?
     Он взглянул на нее. Она была такая же красивая.  Нет,  неправда.  Она
была хорошенькая, но не красивая. Просто чертовски хорошенькая девочка, но
не из тех, чьи чары неотразимы.
     - Слушай, - произнес Дон, - я не помню. Мы что, поженились?
     Она звонко рассмеялась:
     - Поженились? Да я встретила тебя два  или  три  часа  назад.  -  Она
поколебалась, потом продолжила: - Я думала,  ты  нарочно  избегаешь  меня.
Каллисто ведь очень маленькая.
     Дон Мазерс медленно ответил:
     - Ну что ж, если мы не женаты, позволь мне самому решить, хочу  ли  я
еще шампанского или нет, хорошо?
     Диана смутилась:
     - Хорошо, Дон.
     Появился метрдотель, держа в руках большую бутылку марочного вина.
     - Вам здесь нравится, сэр?
     - О'кей, - коротко ответил Дон. Когда тот отошел, Дон сразу же  налил
стакан, вдохнул запах хорошего вина.
     - Я не избегал тебя, Ди. Мы  просто  не  встречались.  Насколько  мне
помнится, в последний раз, когда мы виделись на Земле, ты, можно  сказать,
отвесила мне пощечину. По-моему, ты считала, что для тебя  я  недостаточно
храбр. - Он налил еще шампанского.
     Лицо у Дианы пылало, она тихонько произнесла:
     - Я не понимала тебя, Дон. Даже после твоего  великолепного  подвига,
признаюсь, я не понимала тебя. Я сказала себе,  что  на  твоем  месте  мог
оказаться любой пилот Разведки, что это была просто  очень  редкая  удача.
Так случилось, что им оказался ты, ты предпринял  эту  смертельно  опасную
атаку, и она завершилась  успешно.  Тысяча  других  пилотов  поступили  бы
совершенно так же, выбрав  этот  самоубийственный  шанс,  но  не  позволив
крейсеру уйти.
     - Да-а, - ответил Дон. Несмотря на то что он был пьян, он удивился ее
словам. Он произнес грубо: - Конечно, любой сделал бы именно  так.  Чистая
случайность. Но тогда почему ты изменила свое мнение обо мне?
     - Из-за того, что ты сделал после этого, милый.
     Он закрыл один глаз, чтобы лучше сфокусировать взгляд.
     - С тех пор как?..
     Он узнал выражение ее лица.  Отблеск  звездного  луча.  Та  маленькая
девушка, далеко, на Земле, секретарша в здании Межпланетных Линий,  у  нее
был такой же взгляд. По правде говоря, за последние несколько месяцев  Дон
видел его у многих женщин. И все это из-за него.
     Диана продолжала:
     - Вместо того чтобы делать деньги на своей популярности, ты  посвятил
себя делу, которое важнее, чем разрушение вражеских кораблей.
     Дон вглядывался в ее лицо. Его левая бровь  начала  подергиваться  от
нервного тика. Наконец, он снова дотянулся до бутылки  и  налил  себе.  Он
спросил:
     - Ты вправду поверила в эту героическую чепуху?
     Она ничего не ответила, ее глаза по-прежнему восхищенно сияли.
     Он вновь сказал кислым голосом:
     - Слушай, предположим, я попрошу тебя  сегодня  ночью  пойти  ко  мне
домой.
     - Да, - нежно ответила она.
     - И захватить с собой маленький чемоданчик, - грубо продолжал он.
     Диана посмотрела ему прямо в глаза.
     - Зачем ты мучаешь себя, свое внутреннее "я", Дон? Конечно, я  пришла
бы, стоит лишь тебе захотеть.
     - А потом, - упрямо твердил он, - представь,  что  утром  я  вышвырну
тебя.
     Диана вздрогнула, в глазах у нее блестели слезы.
     - Ты забыл, - прошептала она, - ты  награжден  Галактическим  орденом
Славы, и ты не можешь сделать ничего дурного.
     - О, Боже, - пробормотал Дон. Он вновь наполнил стакан и обратился  к
ближайшему официанту.
     - Да, сэр?
     - Слушайте,  через  пять  минут  я  отключусь,  проследите,  чтобы  я
добрался до отеля. И отправьте домой эту юную леди. И пошлите мой  счет  в
отель.
     Официант вежливо поклонился:
     - Хозяин сказал, что капитан Мазерс никогда не увидит счета.
     Диана воскликнула:
     - Дон!
     Он даже не взглянул на нее. Поднес стакан к  губам,  и  вскоре  туман
вновь окутал его.
     Когда он очнулся вновь,  то  почувствовал  во  рту  непривычный  вкус
черного кофе. Дон тряхнул головой, пытаясь  прийти  в  себя.  Кажется,  он
сидел в каком-то дешевом ресторанчике.  Напротив  него  сидел  розовощекий
младший лейтенант - Дон бегло глянул на нашивки на воротнике - да, младший
лейтенант Космической Службы. Разведчик.
     Мазерс, запинаясь спросил:
     - Что... происходит?
     Пилот ответил, словно извиняясь:
     - Младший лейтенант Пьерпонт, сэр. Мне показалось, что вам  плохо,  я
решил вмешаться.
     - Так это вы сделали, да?
     - Ну да, сэр. Вы почти свалились в канаву, сэр. Но, несмотря на  это,
я узнал вас, сэр.
     - О, - в желудке у Дона заурчало.
     Лейтенант спросил:
     - Хотите выпить еще кофе, сэр? Или суп, или сандвич?
     Дон застонал:
     - Нет, нет, спасибо. Боюсь, мой желудок не выдержит.
     - Отбросьте предрассудки, сэр.
     - Постараюсь. Сколько сейчас времени? Хотя это неважно. Какое сегодня
число?
     Пьерпонт ответил.
     Трудно было поверить в  это.  Последнее,  что  он  помнил,  была  его
встреча с Ди. В каком-то ночном клубе. Он удивился, как давно это было.
     Дон порылся в карманах  в  поисках  сигареты,  но  ничего  не  нашел.
Впрочем, курить ему не хотелось.
     Он поинтересовался у лейтенанта:
     - Как идут дела в Одиночной Разведке?
     Пьерпонт улыбнулся:
     - Рады, что ушли оттуда, сэр?
     - Естественно.
     Пьерпонт посмотрел на него со странным выражением лица:
     - Я не обвиняю вас, сэр. Но сейчас там не так плохо,  как  раньше,  в
дни вашей службы.
     Дон фыркнул:
     - А что изменилось? Две недели в месяц совсем один в  корабле.  Потом
три недели отпуска, чтобы напиться вдоволь, и вновь космическая тюрьма.
     Пилот протестующе прервал его:
     - Так было. - Он крутил в руках кофейную  ложечку.  -  И  так  должно
быть, конечно. Но сейчас все по-другому. Я патрулирую раз в пять недель  в
течение одной недели, а потом четыре недели отдыхаю.
     Мазерс слушал его невнимательно, но внезапно встрепенулся:
     - Что ты имеешь в виду?
     Пьерпонт ответил:
     - Понимаете, сэр, я хочу сказать,  что  это  не  ахти  какой  секрет,
топлива осталось так мало, что его не хватает даже для патрулирования.
     Внутри у Дона Мазерса все похолодело.
     - Слушайте, лейтенант,  я  еще  не  протрезвел,  повторите  еще  раз,
лейтенант.
     Тот вновь объяснил.
     Дон  провел  по   губам   тыльной   стороной   ладони   и   попытался
сосредоточиться.
     Наконец он произнес:
     - Слушай, лейтенант. Дай мне еще чашечку кофе и, может быть, сандвич.
И не поможешь ли ты мне вернуться в отель?
     На четвертый день  руки  у  него  перестали  дрожать.  Он  хорошенько
позавтракал, тщательно оделся, взял  лимузин  и  поехал  в  офис  "Мазерс,
Демминг и Ростофф корпорейшн".
     У входа в святую святых стоял Скотти.
     - Босс искал вас, мистер Мазерс, но на сегодня  у  вас  не  назначена
встреча, не так ли? Он и мистер Ростофф сейчас на  важном  совещании,  мне
велено никого не пускать.
     - Ко мне это не относится, Скотти, - прервал его Мазерс, -  отойди  с
дороги.
     Видно было, что Скотти предпочел бы уйти,  но  тем  не  менее  он  не
уходил.
     - Он сказал, что это относится ко всем, мистер Мазерс.
     Дон врезал охраннику прямо под дых, вложив  в  удар  весь  свой  вес.
Скотти согнулся, глаза у него вылезли из орбит. Мазерс сложил обе  руки  в
один кулак и залепил ему зверский апперкот. Скотти покачнулся и  грохнулся
на пол.
     Дон подождал еще немного, но тот даже не пошевелился. Он оказался  не
таким стойким, как можно было подумать.
     Дон Мазерс опустился на  одно  колено  и  выудил  из-под  левой  руки
охранника короткоствольный пистолет. Спрятал  его  под  пиджак,  за  пояс,
потом встал, открыл дверь и вошел в псевдозакрытый офис.
     Демминг и Ростофф оторвались от своих бумаг, оба нахмурились.
     Ростофф открыл рот, чтобы что-то сказать, но Дон прервал его:
     - Заткнись!
     Ростофф прищурился. Демминг откинулся в своем вращающемся кресле.
     - Ты протрезвел для разнообразия, - голос его звучал почти обвиняюще.
     Дон Мазерс положил руки на спинку стула. Он холодно ответил:
     - Наступает  момент,  когда  преображается  даже  тишайший  червь.  Я
кое-что проверил.
     Демминг весело фыркнул.
     Дон продолжал:
     - Топливо для Космических Патрулей урезано до опасного уровня.
     Ростофф усмехнулся:
     - Думаешь, нас это интересует? Это проблема военных и правительства.
     - О, нет, это нас  интересует,  -  прорычал  Дон,  -  сейчас  Мазерс,
Демминг и Ростофф  контролируют,  вероятно,  три  четверти  радиоактивного
топлива Системы.
     Демминг удовлетворенно возразил:
     - Скорее четыре пятых.
     - Почему, - резко спросил Дон Мазерс, - почему мы делаем то,  что  мы
делаем?
     Оба босса нахмурились, но в выражении их лица было что-то еще.
     Они считали вопрос неуместным.
     Демминг закрыл поросячьи глазки и хрюкнул:
     - Скажи ему.
     Ростофф начал:
     - Слушай, Мазерс, не будь дураком. Помнишь,  во  время  нашей  первой
встречи мы сказали, что используем твое имя для корпорации, потому что нам
нужен  человек,  который  стоит  выше  закона?  Что  лабиринт  смехотворно
запутанных законов столетиями мешает бизнесу?
     - Я помню, - жестко ответил Дон.
     - Все  именно  так  и  происходит.  Правительство  сегодня  настолько
связано, что даже в чрезвычайных обстоятельствах не может  влиять  на  ход
дел. Можно сказать, что законы уравновешивают друг друга. Вся наша Система
основана на этом. Сейчас  правительство  у  нас  там,  где  нам  и  нужно.
Свободное предпринимательство, Мазерс, вершина его. Ты слышал когда-нибудь
о Джиме Фиске, о попытке скупить золото в 1869 году, так  называемое  дело
Черной Пятницы? Что ж, Джим Фиск по сравнению с нами - мелкий мошенник.
     - Но какое отношение это имеет к Флоту... - Дон  Мазерс  замолчал  от
внезапно  постигшей  его  догадки.  -  Вы   не   выбрасываете   на   рынок
радиоактивное топливо, вынуждая правительство  поднимать  цены  до  такого
уровня, которого оно не может себе позволить.
     Демминг открыл глаза и произнес жирным голосом:
     - Утроив цену, Мазерс, мы прикарманим половину богатства Системы.
     Дон закричал:
     - Но человечество ведет войну!
     Ростофф презрительно усмехнулся:
     - Ты что-то поздно  вспомнил  о  благородстве,  Мазерс.  Бизнес  есть
бизнес.
     Дон Мазерс покачал головой:
     - Мы немедленно начнем продавать топливо по его настоящей цене. Я мог
бы напомнить  вам,  джентльмены,  что  хотя  формально  все  мы  -  равные
партнеры, в действительности все записано на мое имя. Вы думали, что  я  у
вас под ногтем и так надежно, что вы в безопасности, и,  возможно,  вы  не
доверяли друг другу. Теперь я вступаю в игру.
     С удивительной для такого толстяка быстротой рука  Лоуренса  Демминга
скользнула в ящик стола и появилась оттуда с  такой  точно  пушкой,  какая
была заткнута за пояс Дона.
     Дон Мазерс улыбнулся, распахнул пиджак и показал свое оружие.  Но  он
не стал его вытаскивать и мягко сказал:
     -  Убей  меня,  Демминг,  и  ты  убьешь  самого  известного  человека
Солнечной системы. Тебе не избежать газовой камеры, и твои деньги  тут  не
помогут. С другой стороны, если я тебя застрелю...
     Он вытащил из кармана маленький, необычайно обычный  кусочек  металла
на орденской ленточке. Положил его  на  ладонь.  Лицо  толстяка  побелело,
пальцы его разжались, и пистолет свалился на стол.
     - Слушай, Дон, - начал он, - мы недооценили  тебя.  Мы  изменим  свою
политику и поделим, честно поделим все на три части.
     Дон рассмеялся:
     - Хотите подкупить меня, Демминг? Как это вы не понимаете,  что  я  -
единственный в мире человек, которому не нужны деньги, который не может их
тратить. Что мои соплеменники - те, которых я так блистательно  предал,  -
возвели меня на такую вершину славы, где деньги теряют ценность.
     Ростофф схватил со стола упавший пистолет и прорычал:
     - Ты блефуешь, бесхарактерный пьянчуга!
     Дон Мазерс ответил:
     - О'кей, Ростофф. Но сначала я скажу еще  две  вещи.  Во-первых,  мне
наплевать, умру я или нет. Во-вторых, ты находишься в  двадцати  шагах  от
меня, но знаешь что? Я думаю, ты отвратительный стрелок. Полагаю,  у  тебя
не было практики. Я смогу вытащить свой пистолет и застрелить тебя раньше,
чем ты прикончишь меня. - Он слегка улыбнулся: - Хочешь попробовать?
     Макс Ростофф выругался, его пальцы на спусковом крючке побелели.
     Дон Мазерс рванулся в сторону, вытащил пистолет.  Он  не  думал,  его
тело само вспомнило долгие часы тренировок по рукопашному бою,  по  дзюдо.
Действовал он с холодной уверенностью.
     На космодроме Дон взял такси  до  Президентского  дворца.  Это  было,
конечно, такси-автомат, и около дворца обнаружилось, что у него нет денег.
Он устало хмыкнул. Первый раз за этот год нужно было платить за что-то.
     Четыре человека стояли на карауле перед входом. Дон спросил:
     - Не мог бы кто-нибудь дать мне денег, а то у меня ничего нет.
     Сержант улыбнулся, подошел к машине и сделал все, что надо.
     Дон Мазерс со вздохом сказал:
     - Не знаю, что вам делать со мной. У меня нет приглашения, но я  хочу
видеть Президента.
     - Мы передадим вас одному из секретарей, - ответил сержант, -  дальше
входа мы идти не можем. Не разрешите ли вы взять у вас  автограф,  сэр?  У
меня есть ребенок...
     Все оказалось проще, чем он думал. Через полчаса Дон сидел в  том  же
кабинете, где он получал награду. Это было меньше года назад.
     Он коротко рассказал всю историю,  не  делая  попыток  обелить  себя.
Затем он встал, положил бумагу перед Президентом, потом вновь сел.
     - Я передаю всю корпорацию правительству.
     Президент ответил:
     -   Подождите   минутку.   Мы   выступаем   против    государственной
собственности в промышленности.
     - Я знаю. Когда государство контролирует индустрию, возникает вопрос,
кто контролирует государство. Однако я не хочу  спорить  с  вами  на  темы
политической экономии. Вы не дали мне  закончить.  Я  хотел  сказать,  что
возвращаю ее государству, чтобы разобраться  в  положении  дел,  составить
опись  имеющегося  радиоактивного  топлива.  Надо  вернуть  старателям   и
маленьким компаниям их владения, которые забрала наша суперфирма.  Поднять
шахтерам  и  другим  рабочим  заработную   плату,   которую   урезали   по
соображениям "патриотизма". - И  коротко  подытожил:  -  Беспорядка  очень
много.
     - Да, - ответил Президент. - Вы говорите, Макс Ростофф мертв?
     - Да, это так. А Демминг сошел с ума.  Думаю,  он  всегда  был  очень
неуравновешенным, а перспектива  потерять  столько  денег,  самую  большую
удачу своей жизни, решила исход дела.
     - А что касается вас, Донал Мазерс?
     Дон глубоко вздохнул:
     - Честно говоря, я хотел бы вернуться в Космическую Службу. Вернуться
туда, где я был, пока  все  это  не  началось.  Я  думаю,  после  военного
трибунала не будет...
     Президент мягко прервал его:
     - Вы, кажется, забыли, капитан Мазерс.  Вы  награждены  Галактическим
орденом Славы, и вы не можете делать ничего дурного.
     Дон Мазерс уставился на него.
     Президент улыбался ему, хотя улыбка была немного холодной.
     - С этической точки зрения вряд  ли  будет  полезно  обнаружить,  что
высший символ героизма оказался  фальшивкой,  капитан.  Никакого  суда  не
будет, и награда останется у вас.
     - Но я не хочу!
     - Боюсь, этот крест вы должны будете  нести  до  конца  своей  жизни,
капитан Мазерс. И я думаю, что это будет тяжелый крест.
     Он смотрел в дальний угол комнаты невидящим взглядом. Потом  произнес
после долгой паузы:
     - Однако я совсем не уверен, что вы не заслуживаете вашей награды.

                              Мак РЕЙНОЛЬДС

                          НАРОСЛО ПО ПРОЦЕНТАМ

     Чужак сказал на скверном итальянском:
     - Я бы хотел видеть сьера Марини по делу.
     Привратник глядел на него с сомнением.  Сквозь  дверное  окошечко  он
окинул взглядом одежду просителя.
     - По делу, сьер? - он колебался. - Возможно,  вы  изложите  мне  суть
вашего дела, чтобы я мог доложить Вико Летта, секретарю экселенца.
     Он вопросительно глядел на незнакомца.
     Тот немного подумал.
     - Это имеет отношение к золоту, - сказал он. Он вынул руку из кармана
и раскрыл ладонь - на ней лежало с полдюжины золотых монет.
     - Один момент,  люстриссимо,  -  быстро  проговорил  слуга.  -  Прошу
извинить меня. - Он  дернулся,  словно  собираясь  склониться  в  глубоком
поклоне. - Ваш костюм, люстриссимо... - Он не докончил фразу и исчез.
     Через несколько мгновений он появился снова и широко распахнул дверь.
     - Добро пожаловать, люстриссимо, экселенц ожидает вас...
     Он провел чужака  через  сводчатый  зал  во  внутренний  дворец.  Они
миновали фонтан и направились к тяжелой внешней  лестнице,  поддерживаемой
готическими арками и  огражденной  резными  парапетами,  поднялись  вверх,
свернули к темному дверному проему и вошли  в  слабо  освещенный  коридор.
Перед одной из дверей слуга  остановился  и  осторожно  постучал.  Изнутри
раздался голос, слуга открыл дверь и  придержал  ее,  пропуская  визитера.
Потом, прикрыв дверь, слуга удалился.
     За грубо отесанным дубовым столом сидели два  человека.  Старший  был
крепко сколоченным, с лицом холодным  и  непроницаемым,  второй  был  худ,
высок и держался непринужденно. Он учтиво поклонился, сделал жест рукой  и
сказал:
     - Экселенц Марио Гольдони.
     Пришелец изобразил в ответ неуклюжий поклон  и  в  явном  затруднении
пробормотал:
     - Меня зовут... мистер Смит.
     Наступившее молчание прервал наконец Гольдони, сказав:
     - А это мой секретарь Вико Летта. Слуга рассказал нам, что речь  идет
о золоте и о каком-то деле, сэр.
     Незнакомец извлек из кармана десяток монет и положил их на стол. Вико
Летта взял одну из них и с интересом стал разглядывать.
     - Мне незнакома эта чеканка, - сказал он.
     Его хозяин без тени усмешки искривил лицо. Он повернулся к гостю.
     - И каковы будут ваши пожелания относительно этих монет,  сэр  мистер
Смит? Я признаться, в замешательстве...
     - Я хочу, чтобы вы поместили эту сумму в своем банке, - сказал Смит.
     Вико  Летта  лениво  взвесил  монеты,  пользуясь  самыми   маленькими
гирьками. На несколько мгновений  он  поднял  глаза  к  небу,  подсчитывая
результат.
     - Все 10 - примерно 49 цехинов, экселенц, - пробормотал он.
     Марио Гольдони сказал нетерпеливо:
     - Сэр, вряд ли стоит такому заведению, как  мое,  беспокоиться  из-за
такой суммы. Одно только ведение книг...
     Тот прервал его.
     - Я еще не все сказал. Да, сумма мала. Однако я хотел бы запросить  с
вас в год 10%. Со своей стороны, я обязуюсь не изымать вклад в  течение...
100 лет.
     Оба венецианца в удивлении подняли брови.
     - Сто лет, сэр? Возможно, недостаточное знакомство с нашим  языком...
- начал Гольдони вежливо.
     - Сто лет, - повторил незнакомец.
     - Но ведь, - запротестовал глава  дома  Гольдони,  -  через  сто  лет
никого из нас не будет в живых. Все в руке божией - через сто лет от  дома
Гольдони возможно останутся лишь воспоминания.
     Вико Летта, явно заинтересованный, быстро провел расчеты.
     - Через 100 лет с учетом 10%-го  годового  прироста  на  вашем  счету
будет значиться около 700000 цехинов.
     - Да, это так, - подтвердил чужак.
     - Приличная сумма, - кивнул Гольдони,  который  начал  заражаться  от
секретаря его заинтересованностью. -  И  весь  этот  период  все  решения,
касающиеся вложения этой суммы, будут приниматься моим домом?
     - Совершенно верно, - Смит достал из кармана  лист  бумаги,  разорвал
его на две  части  и  одну  половину  вручил  венецианцу.  -  Когда  вашим
наследникам будет предъявлена другая половина этого листа, ее предъявитель
и будет владельцем этой суммы.
     - Идет, сэр мистер Смит! - сказал Гольдони. - Странная сделка,  но  я
ее заключу. В наши дни 10% - это немного.
     - Этого достаточно. А теперь, могу я дать вам несколько  советов?  Вы
знакомы с семейством Поло?
     Гольдони нахмурился.
     - А знаете его племянника Марко?
     Гольдони сказал осторожно:
     - Речь идет о юном Марко, который попал в плен к генуэзцам? А  почему
вы спрашиваете?
     - Он  сейчас  пишет  книгу  о  своих  приключениях  на  Востоке.  Для
торгового дома, интересующегося  восточными  рынками,  это  будет  кладезь
ценнейшей  информации.  Далее.  Через  несколько  лет  в   Венеции   будет
произведена попытка государственного  переворота,  и  вскоре  после  этого
будет сформирован Совет Десяти, который постепенно возьмет в свои руки всю
полноту власти в республике. Поддержите его с самого начала и сделайте все
заранее, чтобы ваш дом был представлен в Совете.
     Оба  изумленно  глядели  на  него,   и   Марио   Гольдони   незаметно
перекрестился.
     - Если вы решите вложить деньги за  пределами  Венеции,  -  продолжал
чужак, - советую присмотреться к торговцам ганзейских городов и  их  Лиге,
которая скоро будет создана.
     Они все так же молча  глядели  на  него  и  этот  странный  пришелец,
видимо, испытывал неловкость. Он сказал:
     - Я пойду. Ваше время дорого.
     Он подошел к двери, сам открыл ее и вышел.
     Марио Гольдони фыркнул:
     - Этот брехун Марко Поло!
     Вико Летта сказал кисло:
     -  Откуда  он  знает,  что  мы  рассматривали  вопрос  о  возможности
распространения нашей деятельности на Восток? Мы об этом  говорили  только
друг с другом.
     - Государственный переворот, - задумчиво проговорил Гольдони и  снова
перекрестился. - Может, он намекал, что наш заговор раскрыт? Вико,  может,
нам следует, пока не поздно, выйти из заговора?
     - Возможно, вы правы, экселенц, - пробормотал Вико. Он снова  взял  в
руки одну из монет и внимательно осмотрел реверс и аверс.
     -  Нет  такой  нации,  -  проворчал  он,  -  но   монета   отчеканена
великолепно. И бумаги такой, экселенц, я тоже никогда не видел. И с  таким
странным языком никогда не встречался, хотя при ближайшем рассмотрении  он
немного похож на английский.

     Дом Летта-Гольдони размещался теперь в районе Сан-Тома - внушительное
сооружение, в которое стекались прибыли от рискованных сделок, заключаемых
во многих странах.
     Рикардо Летта оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на ассистента.
     - Так он действительно появился? Будьте  добры,  Лео,  принесите  мне
бумаги, касающиеся этой, гм, сделки, - мне  надо  немного  времени,  чтобы
освежить все в памяти. Затем можете впустить этого господина ко мне.
     Праправнук  Вико  Летта,   глава   дома   Летта-Гольдони,   элегантно
поклонился, описав полукруг рукой, как  это  было  принято  в  те  дни,  и
сказал:
     - Ваш слуга, сэр...
     Пришелец, отделываясь от ритуала, дернул головой и сказал в ответ:
     - Мистер Смит...
     - Кресло люстриссимо! А теперь прошу прощения за  свою  невежливость.
Но когда речь идет  об  ответственности  за  такое  предприятие,  как  дом
Летта-Гольдони, то долг...
     Мистер Смит извлек из кармана  клочок  бумаги.  Его  итальянский  был
ужасен.
     - Соглашение, заключенное с Марио Гольдони ровно 100 лет назад.
     Рикардо Летта взял бумагу. Она была новой и чистой. Это заставило его
нахмурить свой высокий лоб. Он достал свою половину листа, пожелтевшую  от
времени и, положив на  стол,  совместил  оба  фрагмента.  Совпадение  было
полным.
     - Удивительно, сэр, но как это получилось, что мой фрагмент  пожелтел
от старости, а ваш выглядит как свежий?
     Мистер Смит откашлялся.
     - Это, несомненно, от того, что были  использованы  различные  методы
хранения.
     -  Несомненно,  -  Летта  расслабился  в  своем  кресле  и  рассеянно
совместил кончики пальцев. -  Итак,  вы  желаете  изъять  свой  капитал  и
наросшие проценты. Что ж, сумма накопилась приличная,  сэр,  нам  придется
снять ее с различных счетов.
     Мистер Смит покачал головой.
     - Я хотел бы продолжить на тех же условиях.
     Летта выпрямил спину.
     - Вы хотите сказать - еще на 100 лет?
     - Совершенно верно. Я доверяю вашей опеке, сэр Летта.
     - Понимаю. - Рикардо Летта завоевал прочное положение в деловом  мире
Венеции ничем иным, как своими способностями. Чтобы собраться  с  мыслями,
ему хватило секунды. -  Появление  вашего  предшественника,  сэр,  вызвало
множество легенд. Вы знакомы с деталями?
     Его собеседник настороженно кивнул.
     - Он дал несколько советов, и среди  них  тот,  что  мы  должны  были
поддержать Совет Десяти. У нас давно уже есть представитель в Совете, сэр.
Мне не надо рассказывать вам, какие выгоды мы извлекаем из  этого.  Но  он
также настаивал, чтобы мы финансировали путешествие Марко Поло, а мы этого
не сделали, в чем и раскаялись позднее. Но  самая  странная  рекомендация,
которую он нам дал, это та,  что  мы  должны  были  вкладывать  капитал  в
торговле с ганзейскими городами.
     - Ну и что, разве это было не разумным предложением?
     - Разумным, сэр,  просто  великолепным,  но  трудно  объяснимым.  Ваш
предшественник появился в 1300 году, а Ганзейская  Лига  была  основана  в
1358 году.
     Человек, назвавший себя мистером Смитом, скривился.
     - Боюсь, что я не смогу дать вам разъяснения по этому поводу, сэр.  А
теперь, поскольку мое время ограничено, а так же ввиду того, что  величина
моего  вклада  несколько  увеличилась  от  первоначального,  я  хотел   бы
попросить вас, чтобы  между  нами  был  заключен  хорошо  разработанный  и
составленный по всем правилам договор. Устного соглашения, подобного тому,
какое было заключено с основателем этого дома, теперь недостаточно.
     Рикардо Летта  позвонил  в  колокольчик,  лежащий  на  его  столе,  и
следующий час они прилежно трудились вместе с секретарем. Под конец мистер
Смит, сжимая в руке пачку документов, сказал:
     - А теперь, могу ли я дать несколько советов?
     Рикардо Летта подался вперед, глаза его  впились  в  этого  странного
вкладчика.
     - Вне всякого сомнения.
     -  Ваш  дом  будет  продолжать  расти,  и  вы   должны   подумать   о
распространении вашей деятельности на другие страны.  Продолжайте  крепить
связи с ганзейскими городами. В  недалеком  будущем  во  Франции  появится
человек по имени Жак. Возьмите в свою фирму его, чтобы он представлял ваши
интересы во Франции. Но в 1450 году откажитесь от него и прекратите всякие
контакты с ним.
     Мистер Смит встал, готовясь уйти.
     - Еще одно, сэр Летта. Когда богатство растет, вокруг него собираются
шакалы. Я предлагаю вам скрыть основную часть капитала и рассеять  его  по
разным странам. Конечно, тут будут потери в связи, скажем, с деятельностью
того или иного принца или в связи с последствием той или  иной  войны,  но
основной капитал будет сохранен.
     Сэр  Рикардо  Летта  не  был  особенно  религиозен,  но  когда  гость
удалился, он осенил себя крестным знамением,  точно  так  же,  как  и  его
предшественник.

     В 1500 году его прибытия ожидали 20 человек. Они  сидели  за  круглым
столом  для   переговоров,   представители   полудюжины   наций,   все   с
высокомерными лицами, а у  некоторых  выражение  было  даже  жестокое.  За
председателя был Вальдемар Готланд.
     И вот Смит показался в зале.
     - Ваше превосходительство, - сказал  Готланд  на  сносном  английском
языке, - можем ли мы предположить, что это ваш родной язык?
     Мистер Смит был смущен и захвачен врасплох таким количеством людей.
     - Можете, - ответил он.
     - И что вы желаете, чтобы к вам обращались, называя вас мистер  Смит,
на английский манер?
     Смит кивнул.
     - Это будет приемлемо.
     - Тогда,  сэр,  пожалуйста,  вручите  нам  ваши  бумаги.  Мы  избрали
комитет, руководимый  Эмилем  де  Гандж,  который  займется  проверкой  их
аудентичности.
     Смит подал пачку бумаг.
     - А ведь я высказывал пожелания, чтобы вклад и вся сделка хранились в
тайне, - выразил свое недовольство Смит.
     - Все и держалось в секрете, в тех рамках, в каких это было возможно,
Ваше Превосходительство. Размеры вашего состояния теперь фантастичны. Хотя
имя Летта-Гольдони еще сохраняется, ни один из  его  членов  не  дожил  до
наших дней. В минувшем столетии, Ваше Превосходительство, были предприняты
многочисленные попытки покушения на ваш капитал.
     - Ну, это можно было предвидеть, - улыбнулся мистер Смит. - И что  же
сделало попытки эти неудачными?
     - Именно число людей, вовлеченных  в  опеку  вашего  состояния,  Ваше
Превосходительство. Не в моих интересах - я  представитель  Скандинавии  -
позволять, скажем германцам или венецианцам нарушать условия Контракта.
     Венецианец Антонио Риццони огрызнулся:
     - И не в моих интересах позволить делать это Вальдемару Готланду. Да,
Ваше Превосходительство, за прошедшее столетие из-за вашего  состояния  не
раз проливалась кровь.
     Бумаги были признаны подлинными.
     Готланд откашлялся.
     - Мы достигли точки, Ваше Превосходительство,  когда  ваше  состояние
принадлежит  вам  целиком,  а  мы  оказываемся  лишь  скромными   наемными
служащими.  Как  уже  было  сказано,  на  ваше  богатство  были  совершены
многочисленные покушения. Мы предлагаем вам, если, конечно,  вы  и  дальше
пожелаете продолжить...
     В этом месте мистер Смит кивнул.
     - ...чтобы вы рассмотрели возможность заключения  с  нами  еще  более
сильного и всестороннего контракта, который мы осмелились подготовить.
     - Отлично! Я  просмотрю  его!  Но  сначала  разрешите  мне  дать  вам
дальнейшие инструкции.
     Все 20 затаили дыхание и выпрямились в своих креслах.
     Мистер Смит сказал:
     - После захвата Константинополя турками мощь Венеции будет подорвана.
Дом должен заранее найти себе какое-то иное место для штаб-квартиры.
     По кругу пробежали приглушенные восклицания.
     Мистер Смит продолжал:
     - Капитал стал теперь  довольно  приличным,  так  что  можно  строить
теперь и  долгосрочные  планы.  Мы  должны  повернуться  лицом  к  Западу.
Засылайте представителей в Испанию. Вскоре на Западе будут сделаны  важные
открытия и появятся новые  возможности  для  капиталовложений.  Поддержите
людей по имени Фернандо Кортес и Франциско Писарро.  В  середине  столетия
выведите капиталы из Испании и поместите их  в  Англии,  в  особенности  в
коммерческих  предприятиях  и  мануфактурах.  В   Новом   Свете   появится
возможность чуть ли не даром заполучить  обширные  земли.  Посылайте  туда
своих  представителей.  После  смерти  Генриха  VIII  наступит   смута   -
поддержите  его  дочь  Елизавету.  Когда  в  северных  странах  разовьется
промышленное производство, вы  обнаружите,  что  промышленникам  невыгодно
работать  в  странах,  где  существует  бесчисленное  множество  церковных
праздников и  фестивалей.  Поддержите  тех  религиозных  лидеров,  которые
ратуют за более, э-э-э, пуританский образ жизни.
     Он закончил свое выступление.
     - Еще одно. Вас слишком много. Я настаиваю, чтобы с тайной  контракта
был знаком только один представитель от нации.

     - Господа, - сказал мистер Смит в 1600  году,  -  больше  вкладывайте
капиталов в торговлю и мануфактуры в Европе, в сельское хозяйство,  добычу
полезных ископаемых, накопление больших земельных участков в Новом  Свете.
В этом столетии большие состояния будут нажиты на Востоке.  Сделайте  все,
чтобы в этом в числе первых приняли участие и наши дома...

     Они ждали в конференц-зале Лондона. Часы, на  которые  они  время  от
времени  нервно  поглядывали,  показывали,  что  до  ожидаемого  появления
мистера Смита осталось несколько минут.
     Сэр Роберт принял понюшку табака, изображая беспечность,  которой  он
вовсе не испытывал.
     - Джентльмены, - сказал он, - честно говоря, я  не  могу  поверить  в
истинность этой легенды. Объясните мне, после всего что тут было  сказано,
к чему все это сводится?
     Ему мягко ответил Пьер Дефляж:
     - Да, это чудесная история,  мсье.  В  1300  году  некий  сомнительно
одетый незнакомец поместил в Венецианском банкирском доме 10 золотых монет
с условием, что вклад будет храниться 100 лет. Он дал несколько советов, и
его  предсказания  сбылись   с   точностью,   могущей   посрамить   самого
Нострадамуса. С тех пор его наследники являются раз  в  столетие,  в  этот
самый день и час, и возобновляют действие Контракта еще на  100  лет.  Они
никогда не снимают с вклада ни  одного  су,  но  всегда  дают  советы  как
действовать дальше.  Место  для  сегодняшнего  свидания  назначено  здесь.
Сейчас, месье, мы достигли черты,  когда  под  нашим  контролем  находится
самое  крупное  состояние  в  мире.  Меня,  например,  считают  одним   из
богатейших людей во Франции.
     Он красноречиво пожал плечами.
     - В то же самое время  мы  все  знаем,  что  я  всего  лишь  служащий
Контракта.
     - Я полагаю, - сказал сэр Роберт, - что  вся  эта  история  чистейший
блеф. Прошло 100 лет со времени предпоследнего, скорее всего, мифического,
визита нашего мистера  Смита.  За  это  время  на  службе  Контракта  были
честолюбивые и  беспринципные  люди.  Они  состряпали  эту  фантастическую
сказку  для  своей  выгоды.  Джентльмены,  не  существует  и  никогда   не
существовало никакого мистера Смита. Вопрос стоит в том - следует  ли  нам
принять меры для того, чтобы разделить капитал и дальше следовать  каждому
своим путем, или же мы должны продолжать этот фарс.
     В этот миг раздался негромкий голос:
     - Если вы, сэр, думаете, что такое возможно проделать, то нам следует
основательно поработать, чтобы Контракт стал абсолютно неуязвимым. Могу ли
я представиться? Вы можете называть меня мистером Смитом.

     Состоялась  и  успешно  прошла  Парижская  встреча  мистера  Смита  и
руководителей банковских учреждений целого ряда государств в 1800 году.
     Он сказал:
     - В течение 12 лет можете поддерживать авантюриста  Наполеона.  Но  в
1812 году оставьте его. Вкладывайте средства в развитие молодой нации -  в
Соединенные Штаты. Немедленно посылайте  представителей  в  Нью-Йорк.  Это
будет  столетие  революций  и  перемен.  Не  оказывать  никакой  поддержки
монархиям...
     Вокруг стола пронесся вздох изумления.
     -  ...поддерживать   представителей   торговых   классов.   В   Индии
финансируйте некоего Роберта Клива. Изымите  все  капиталы  из  Испании  и
Латинской Америки. Во время гражданской войны в Северной  Америке  примите
сторону Севера. В основном,  джентльмены,  это  столетие  будет  столетием
Англии. Помните об этом. - На  секунду  он  замер,  словно  вглядываясь  в
неведомые дали. - Следующий век будет существенно отличаться от этого,  но
даже я не знаю, что будет происходить, например, во второй его половине  и
далее...

     После  того,  как  он  удалился,  Амшел  Мейир,  представитель  Вены,
пробормотал:
     - Коллеги, не кажется ли вам, что по крайней мере  одна  из  реликвий
Контракта имеет смысл?
     Лорд  Уиндермор  нахмурился,  не  пытаясь  особенно  скрыть,  что  он
антисемит.
     - Что вы хотите этим сказать, сэр?
     По  просьбе  Мейира  открыли  тяжелый  ящик,  содержащий   документы,
касающиеся Контракта со времен Гольдони. Из ящика была  извлечена  золотая
монета средней величины.
     - Одна из первоначально вложенных монет сохранилась и  дошла  до  нас
через все столетия, сэры.
     Уиндермор взял монету и прочел:
     - Соединенные Штаты Америки. Но, согласитесь, это же  нелепо.  Кто-то
просто пошутил.  Эта  монета  просто  не  могла  существовать  во  времена
Гольдони - Штаты провозгласили свою независимость менее 25 лет назад.
     Амшел Мейир опять пробормотал:
     - А число под гербом? Интересно, кто-нибудь рассматривал его как дату
выпуска монеты?
     Уиндермор снова пристально осмотрел монету.
     - Как дату? Не будьте ослом! Кто же выпускает монеты более чем на 100
лет вперед?
     Мейир задумчиво огладил рукой свое безбородое лицо.
     - Более чем на 6 столетий вперед, мой лорд!

     Они обсуждали этот вопрос в столовой и продолжили обсуждение, перейдя
в гостиную, когда были поданы сигары и бренди.
     Юный Уоррен Пидмонт сказал:
     - Вы, джентльмены, имеете передо мной преимущество. Еще 2 года  назад
я лишь туманно знал о Контракте,  несмотря  на  мое  высокое  положение  в
американской  ветви  банковской   иерархии.   И,   к   несчастью,   я   не
присутствовал, как вы, при появлении мистера Смита в 1900 году.
     - Вы ничего особенного не пропустили, - проворчал фон Борман.  -  Наш
мистер Смит, который столь крепко привязал нас к Контракту, что  все,  чем
мы владеем,  включая  и  вот  эту  сигару,  является  на  самом  деле  его
собственностью, - так вот, наш мистер  Смит  представляет  собой  личность
совершенно незначительную - это абсолютная посредственность.
     - Так значит, существует такой человек? - спросил Пидмонт.
     Альберт Марат, представитель Франции, презрительно фыркнул:
     - Что поражает, мсье, так то, что его описание остается неизменным со
времен Гольдони. - Он  хихикнул.  -  Но  на  этот  раз  у  нас  есть  одно
преимущество.
     Пидмонт нахмурился.
     - Преимущество?
     - Тайком от мистера Смита, мы его сфотографировали, когда он появился
в 1900  году.  Будет  интересно  сравнить  изображение  с  оригиналом  при
последующем появлении.
     Уоррен Пидмонт продолжал хмуриться, показывая тем непонимание.
     Хидека Митсуки, японский банкир, разъяснил ему:
     - Вы разве не читали романы прославленного мистера Герберта Уэллса?
     - Никогда не слыхал о таком.
     - Видите ли, мистер Пидмонт, - вмешался  Сент-Уинстон,  представитель
британских банков, -  мы  обсуждали  возможность  того,  что  мистер  Смит
является путешественником во времени.
     - Путешественником во времени? Ради бога, что вы хотите этим сказать?
     - Сейчас 1910 год. За прошедшие 100 лет наука ушла вперед так далеко,
что этого не смог бы вообразить самый выдающийся ученый  в  1810  году.  О
том, чего достигнет  наука  за  последующие  50  лет,  мы  не  можем  даже
догадываться. Согласен, что они смогут открыть возможность путешествий  во
времени. Это выглядит головоломно, но не невозможно.
     - Почему 50 лет? Еще целое столетие до тех пор, пока...
     - Нет, на этот раз мистер Смит заявил, что  он  не  будет  дожидаться
2000 года для своего визита. Встреча состоится 16 июля 1960 года в США.  И
мне кажется, что на этот раз мы узнаем, что намерен мистер Смит сделать  с
самым огромным капиталом, когда-либо из существовавших в этом мире.
     - Вряд ли мы что-нибудь  узнаем  через  50  лет,  -  пробурчал  Браун
Борман. Он огляделся и добавил: - Не приходило ли вам в  голову,  господа,
что мы - 8 сидящих здесь человек - единственные во всем мире люди, знающие
о существовании Контракта?
     Он положил руку на грудь.
     - В Германии даже кайзер не знает, что я  прямо  владею  -  от  имени
Контракта, разумеется, - чуть ли не двумя третями  богатства  Германии.  А
если не владею, то контролирую.
     Марат сказал:
     - А вам не приходило в головы, что достаточно  нашему  мистеру  Смиту
потребовать свои денежки, и мы останемся без единого су?
     - Если вы намерены предпринять что-либо против  Контракта,  то  лучше
оставьте ваши намерения, - усмехнулся Сент-Уинстон. - В  течение  500  лет
лучшие умы  человечества  занимались  укреплением  Контракта.  В  связи  с
попытками нарушить его, были войны. Разумеется, не в открытую. Те,  кто  в
них погибал,  умирали  за  религию,  за  национальное  достоинство,  честь
нации... Но ни одна из попыток не удалась. Контракт выстоял.
     Пидмонт спросил.
     - Возвращаясь к этому его появлению в 1960 году. Почему  вы  думаете,
что  он  раскроет  свои  намерения,  если,   конечно,   справедливо   ваше
фантастическое допущение, что он путешествует во времени?
     - Тут все сходится, старина, - ответил ему Сент-Уинстон. - Со  времен
Гольдони он появляется в одежде, которая,  если  судить  по  хроникам,  не
слишком отличается от нашей. Он разговаривает по-английски с  американским
акцентом. Монеты, которые он вручил Гольдони, американские - они с двойным
орлом и отчеканены в нашем веке. Примите это к сведению. Наш  мистер  Смит
пожелал сколотить огромный капитал. Это он сделал, и я уверен, что в  1960
году мы узнаем, на что же он хочет его употребить.
     Он глубоко вздохнул и затянулся сигарой.
     - Боюсь, что я лично этого не увижу. Вы, мистер Борман - тоже. 50 лет
- это долгий срок.
     Они помолчали.
     Вновь молчание нарушил фон Борман.
     - Тем не менее, в настоящее время, как во все предшествующие времена,
должны прилагаться все силы для развития Контракта. Я утверждаю, что  если
мы хотим,  чтобы  Контракт  развивался  и  дальше,  мы  должны  обеспечить
Германии все необходимое для ее развития. При  мне  находится  техническое
обоснование железной дороги Берлин-Багдад. Я  должен  ее  построить  и  мы
будем доить Восток с его сокровищами куда более эффективно, чем сейчас.
     Марат и Сент-Уинстон восприняли его слова без энтузиазма.
     - Заверяю вас, мсье, - сказал  Марат,  -  что  мы  со  своей  стороны
сделаем все, чтобы этот план не был осуществлен. Для Контракта лучше всего
поддерживать статус-кво. Германская экспансия им не предусмотрена. Если вы
будете настаивать на своем, то это будет означать  войну  -  и  припомните
пророчество Смита: в  случае  войны  мы  должны  отказаться  от  поддержки
Германии и, по некоторым причинам, России. Мы предупредили вас, Борман.
     - На этот раз мистер Смит ошибся, - пробурчал Борман. -  Он  говорил,
что в первую очередь следует вкладывать капитал в нефть.  А  как  Германия
может получить нефть без надежного доступа к  Востоку?  Мои  планы  должны
осуществиться, и это будет соответствовать духу Контракта.
     Молчавший до сих пор Хидека Митсуки заметил:
     - Интересно, догадывался ли мистер Смит, когда он делал первый  вклад
в банк Гольдони, что наступит  день  и  различные  ветви  Контракта  будут
планировать и вести интернациональные конфликты во имя самого Контракта.

     Их было шестеро, сидящих вокруг  круглого  стола  в  одном  из  залов
Эмпайр Стейт Билдинг. Никто из них не был участником последней  встречи  с
мистером Смитом, и только один Уоррен Пидмонт  встречался  и  беседовал  с
теми, кто видел мистера Смита и  беседовал  с  ним.  Теперь  80-ти  летний
Пидмонт держал в руке  выцветшую  фотографию  и  сравнивал  изображение  с
только что появившимся оригиналом.
     - Да, - пробормотал он. - Они были правы.
     Мистер Смит протянул им тяжелый сверток с документами.
     - Не желаете ли проверить эти бумаги?
     Пидмонт оглянулся на своих компаньонов.  Рядом  с  ним  сидели:  Джон
Сент-Уинстон-второй из Англии, Рами Марду из Индии, Вернер Фосс-Рихтер  из
ФРГ, Мито Митсуки из Японии, Хуан Сантос, представляющий Испанию, Францию,
Италию и Португалию.
     Пидмонт сказал:
     - У нас есть фотография, сделанная в 1900 году. Я думаю -  дальнейшие
проверки излишни. Я могу, однако, добавить, что за  последние  10  лет  мы
несколько раз обращались к разным знаменитым ученым с  вопросом:  возможны
ли путешествия во времени.
     - Ясно, - ответил мистер  Смит.  -  Иными  словами,  вы  тратили  мои
денежки на исследование меня самого?
     В голосе Пидмонта не чувствовалось раскаяния, когда он сказал:
     - Мы преданно защищали Контракт, и многие из нас потратили на это всю
свою жизнь. Я не отрицаю, что мы получаем самую высокую зарплату  в  мире.
Тем не менее,  для  нас  это  -  всего  лишь  работа.  Часть  этой  работы
заключается в защите Контракта и ваших  интересов  от  тех,  кто  пытается
жульническим путем завладеть капиталом. Мы  ежегодно  тратим  миллионы  на
исследования.
     - Конечно, конечно, вы правы.  И  все  же,  что  вы  выяснили  насчет
путешествий во времени?
     - Ответ был одним  и  тем  же:  это  невозможно!  Только  один  физик
ответил, что он усматривает некую слабую возможность этого.
     - А кто это такой?
     -  Профессор  Алан  Ширн,  работающий  в  одном   из   калифорнийских
университетов. Мы естественно, проявили  максимальную  осторожность  и  не
вели дело прямо, в лоб. Сначала он сказал, что никогда не задумывался  над
этим, но он был явно в курсе, во всяком случае, этой проблемы. Под  конец,
однако, он выразил мнение, что, если это и возможно, то  реальное  решение
этой проблемы потребует таких затрат энергии, какие и вообразить трудно.
     - Понятно, - сухо сказал мистер Смит. - И что же, после того, как  вы
получили  эту  консультацию,  он  прекратил   размышлять   над   проблемой
путешествий во времени?
     Пидмонт сделал неопределенный жест.
     - Откуда нам знать?
     Вмешался Джон Сент-Уинстон.
     - Сэр, мы подвели  итог  и  подсчитали  всю  сумму  вашего  капитала.
Сказать, что она огромна, значит - ничего  не  сказать,  но  в  английском
языке нет другого слова. Мы бы хотели получить инструкции, как  нам  вести
дело дальше.
     Мистер Смит посмотрел на него.
     - Я хочу, чтобы вы немедленно приступили к ликвидации дела.
     - К ликвидации? - шесть голосов слились в один.
     - Мне нужны наличные, джентльмены,  -  пояснил  мистер  Смит  твердым
голосом. - И я хочу, чтобы вся моя собственность с  максимально  возможной
быстротой была обращена в наличные.
     Вернер Фосс-Рихтер сказал резко:
     - Мистер Смит, во всем мире не найдется столько денег, чтобы выкупить
вашу собственность.
     - Этого и не нужно. Я буду тратить  их  так  быстро,  как  вы  будете
превращать мое состояние в золото или в  любой  его  эквивалент...  Деньги
будут возвращаться в обращении снова и снова.
     Пидмонт был ошеломлен.
     - Но зачем? - он в отчаянии заломил руки. - Неужели вы  не  понимаете
последствий этого шага? Мистер Смит, вы обязаны  разъяснить  нам  смысл  и
цель вашего решения.
     Мистер Смит ответил:
     - Цель очевидна. И псевдоним Смит больше не нужен. Вы можете называть
меня Ширн. Профессор Алан Ширн. Видите ли, джентльмены, вопрос, который вы
задали мне относительно путешествий во времени, чрезвычайно  заинтересовал
меня. И в  конце  концов,  я  смог,  как  полагаю,  решить  эту  проблему.
Единственное, чего мне недостает - это огромного количества энергии, чтобы
предпринять экспериментальную проверку этой теории. Это количество -  чуть
больше того, что сейчас производит земная энергетика в целом. Заявляю, что
получив ее, я совершу путешествие во времени.
     - Но... зачем? Все это - тресты, картели, правительства,  перевороты,
войны... - голос Уоррена Пидмонта прервался от невероятного напряжения.
     Мистер Смит, он же профессор Алан Ширн, как-то странно  посмотрел  на
него.
     - Как зачем? Согласитесь - для того, чтобы Контракт существовал в его
сегодняшнем виде, я должен, открыв  возможность  путешествий  во  времени,
побывать в Венеции 1300 года, чтобы предпринять некоторые  предварительные
шаги к тому, чтобы накопить достаточную  сумму  и  на  эти  деньги  добыть
необходимое количество энергии с помощью которой  я  смог  бы  съездить  в
Венецию 1300 года...
     -  И  6  столетий  человеческой  истории?  -  простонал  Рами  Марду,
представитель азиатских банков, и голос его был едва слышен. - Неужели все
это только для того, чтобы... чтобы...
     Профессор Ширн бросил на него нетерпеливый взгляд.
     - Не будете же вы, сэр, утверждать, что  во  все  остальные  столетия
история была более осмысленной? - резко произнес он.
     - Последний вопрос, мистер Смит! - это был  Хуан  Сантос.  -  Как  вы
попали в Венецию 1300 года впервые?
     - Кто сказал вам, что это  когда-то  было  впервые?  -  отсутствующим
голосом произнес Смит.

                               Мак РЕЙНОЛДС

                     ДЕЛО ОБ ОДНОРАЗОВОМ ДРАНДУЛЕТЕ

     В то утро я спустился из своей комнаты на втором этаже в старом  доме
из коричневого камня под номером 818 на Уэст-стрит поздно. Накануне я  лег
спать под утро - с Сэлом и Лоном играли в карты с пенсовыми ставками. Само
собой, никаких пенсов ни у кого не было, но играть в покер каждую неделю -
наша традиция, кроме того, игра служила мне предлогом, чтобы не  сидеть  и
весь вечер смотреть изъеденные молью книги, пытающиеся  поведать  о  былых
его успехах  в  роли  сыщика.  Время  от  времени,  выбрав  пару  абзацев,
зачитывает  мне  вслух,  забывая,  что  книга  написана  мной.  Сейчас  он
занимается  одной  из  самых  первых,  "Делом  о   красной   коробке",   о
преступлении, в  котором,  если  я  правильно  понял  (а  наверняка  нет),
замешана блондинка-проститутка высокого ранга.
     Войдя в кухню, я спросил:
     - Франц, что на завтрак?
     Он с жалостью посмотрел на меня своими старыми короткими глазами.
     - То есть, э... Феликс, Филипп? - сказал я.  -  Не  подсказывай.  Имя
вертится на языке.
     - Лысик, - отмахнулся он, - на завтрак каша.
     - Каша? Опять? Куда  девался  апельсиновый  сок,  сдобные  английские
булочки, лепешки с тимьяновым медом из Греции, домашняя колбаса и  яйца  в
масле?
     Он вздохом помянул прошлое и ответил мне:
     - Лысик, ты сам прекрасно знаешь, что четверо  стариков,  сидящих  на
Отрицательном Подоходном Налоге, не могут позволить себе  такую  роскошную
еду, даже если сложат все свои ресурсы. - Он вздохнул еще раз. Потом  еще.
- Кроме того, где ты все это возьмешь?
     Он с тоской посмотрел на бумажный пакет в моей руке.
     - Обезвоженное вино "Божоле" разлива 888-го года, - сказал он с тихим
стоном, покачивая головой. Потом добавил:
     - На обед - соевые сосиски, а вечером - фарш "Эскофье".
     - Фарш "Эскофье"? Звучит скорее как курево, а не  как  еда.  Из  чего
делают фарш "Эскофье"?
     - Чтоб ты мог как-то представить себе, - ответил он, - сегодня у меня
очередной день уборки на кухне.
     И в этот момент звякнул дверной звонок.
     Я пошел открывать и подозрительно всмотрелся в стекло, через  которое
видно только одну сторону. Их было трое,  на  сборщиков  пожертвований  не
похожи. По возрасту - от сорока до пятидесяти - пацаны,  да  и  только.  Я
накинул цепочку, и, приоткрыв дверь на несколько дюймов, сказал:
     - Вы ошиблись адресом. Это дом Калигулы, э... то есть, Тиберия,  э...
я хочу сказать, Клавдия. Так, минуточку, не подсказывайте, я знаю, как его
зовут не хуже, чем себя. Как одного из римских императоров. Э...
     Самый старший и самый длинный из них высокомерно сказал:
     - Я полагаю, что мы  в  доме  самого  известного  частного  детектива
прошлого века?
     - Хотите полагайте, не хотите - не полагайте, - все еще подозрительно
ответил я. - Это было в прошлом веке. Ну а в  этих  трех  самых  последних
клиентов, нанимавших босса, гильотинировали.
     - Гильотинировали? - переспросил самый низенький и самый  молодой  из
троих.
     - Сейчас применяют этот способ казни? Видите ли, я действительно не в
курсе таких дел.
     У него была допотопная козлиная бородка, и  он  теребил  ее,  как  бы
проверяя, в порядке ли ее кончик.
     - Нехватка энергии, - ответил я ему. - Когда снова ввели высшую  меру
наказания,  чтобы  справится  с  террористами,  от  электрического   стула
отказались. В  наши  дни  их  так  много,  что  если  их  всех  сажать  на
электрический стул, наступит  затемнение.  -  Меня  испугала  пришедшая  в
голову мысль. - Уж не хотите ли вы сказать, что вы клиенты?  -  спросил  я
слабым, дрогнувшим голосом.
     - Вот именно, с возмущением ответил толстый коротышка. - Вы  что  же,
воображаете, что мы здесь, на пороге этой грязной дешевой ночлежки  -  или
как ее там - и клянчим милостыню?
     Со словами  "Мы  не  в  состояния  подать  даже  горсть  семечек  для
беженки-канарейки", - я открыл им дверь.
     Они вошли в коридор гуськом.
     - Как вас зовут? - спросил я теперь уже строго официальным  тоном.  -
Скажу боссу, что вы просите назначить вам время приема.
     - Время  приема?  -  переспросил  длинный,  охватывая  взглядом  весь
коридор вместе с истертым  до  основания  ковром  и  стулом  со  сломанной
ножкой. - Дорогой мой, сколько лет прошло с тех  пор,  как  вы  занимались
последним делом?
     - Три года, - ответил я. - И мы раскусили его более-менее.  Случилось
здесь рядом. Я собирался написать о нем. Даже название придумал: "Дело  об
исчезновении голубей из парка". Жаль, что бос  решил  не  разглашать  свои
методы дедукции. Оказалось, что это, так сказать, свой брат,  адвокат  Нат
Паркер пополняет свои запасы. Это случилось как  раз  перед  тем,  как  он
получил работу в новой администрации в Вашингтоне.
     Кажется, они  не  очень-то  заинтересовались,  но  толстый  коротышка
переспросил:
     -  Новой  администрации?  Знает,  мы  не   очень-то   разбираемся   в
американской политике.
     -  Президента  Келли,  героя  Вьетнама,  -  пояснил  я.  -  Во  время
запоздалого награждения его "Медалью чести конгресса" говорилось,  что  он
убил вьетнамцев больше, чем всех вояк, и  мы,  конечно  же,  избрали  его.
Теперь Нат Паркер у него Секретарем гомосексуалистов, это новая  должность
в кабинете для гомосексуалистов. И все же, ваши имена, джентльмены?
     Старший ответил:
     - Мое имя Кларк. Это мистер Олдисс и мистер Браннер.
     - А по имени? - вежливо осведомился я.
     - Все Чарлзы. Знаете как теперь заведено в Англии.  Примерно,  как  в
исламских странах,  где  большинство  мальчиком  называют  Мохаммедами.  В
Англии практически всех лиц мужского пола называют в честь его Величества.
     Провожая их в офис в конце зала, я спросил  (у  меня  снова  возникли
подозрения):
     - Лайми, да?
     - Англичане, - сердито поправил меня козлобородый.
     В офисе я жестом пригласил их сесть, добавив:
     - Садитесь, Чак.
     Кларк уселся в сильно потрепанное красное  кресло,  стоящее  у  конца
стола Жирного, а Олдисс с Браннером - в менее престижные желтые.
     - У меня нет часов, - извинился я. -  Загнал  в  прошлом  году.  Босс
обычно спускается из тепличных комнат в одиннадцать. Ждать не очень долго.
     Браннер отодвинул манжет на правой руке и посмотрел на хронометр.
     - Через мгновение, мне кажется.
     - Тепличных комнат? - переспросил Кларк.
     - Ага. На верхнем этаже. Он выращивает петунии. Раньше были  какие-то
другие цветы. Забыл какие. Но те  слишком  дорогие.  Теперь  вот  петунии.
Ежедневно с девяти до одиннадцати он бывает там с садовником Тэдом. И  еще
два часа днем. - Я рассеянно подумал об этом. - Часто удивляюсь,  чем  они
там вдвоем занимаются все это время. Особенно с тех пор,  как  Тэд  начал,
по-видимому, нарумянивать щеки, постарел и выглядит не очень-то.
     Доставая из своего стола ручку и блокнот я сказал:
     - Пока ждем, я мог бы выслушать обстановку. - Я посмотрел на  Кларка.
- Кто вы такие, Чак?
     Он закинул длинную ногу на ногу.
     - Мы ученые, - ответил он, изобразив скромное уничижение, но  у  него
не получилось.
     - Ученые? - переспросил я. У всех троих был такой вид, что они  имеют
такое же отношение к науки как Армия Спасения к Вооруженным Силам США.
     - Правда, - подтвердил Олдисс. - Мы работаем в офисе  "Рапчед  моторс
компани" в Уэлфеа Стейт Билдинг.
     Я записывал, рассеянно гадая, вспомню ли потом, как  расшифровывается
моя стенограмма.
     - Уэлфеа Стейт Билдинг? - переспросил я. - Где оно?
     Легонько подергав бородку, в разговор вступил Браннер:
     -  На  месте  прежнего  Эмпайр  Стейт  Билдинга,  который  террористы
взорвали бомбой в 85-ом.
     - Вы  хотите  сказать,  что  в  то  время,  как  девяносто  процентов
населения страны сидят на  Отрицательном  Подоходном  Налоге  из-за  почти
полной автоматизации и компьютеризации производства, распределения,  связи
транспорта и всего  прочего,  автомобильная  компания  ввозит  сотрудников
Англии?
     - Знаете, дорогой, это совершенно необходимо. Как я  понимаю,  начало
этому  было  положено  около  полувека  назад,  -  ответил  Кларк.  -  Вы,
американцы, начали спрашивать  друг  у  друга:  "Почему  Джонни  не  умеет
читать?". Наверное, начальные школы заканчивают не научившись  ни  читать,
ни  писать.  Лет  через  десять  обнаружили,  что  ученики  средней  школы
докатились до такого же положения.  Еще  через  двадцать  лет  колледжская
степень не служила гарантией, что ее обладатель не является э... я полагаю
термин "функционально неграмотным". То есть, не имеет минимальных  навыков
в  чтении,  письме  и  в  счете,  чтобы  соответствовать  требованиям  все
возрастающего комплекса технологического  общества.  Например,  многие  не
могли сбалансировать чековую книжку, заполнить бланк заявления о приеме на
работу, высчитать стоимость продуктов без дробей  или  заполнить  бланк  о
своем доходе. Правда, как я понимаю, здесь, В Нью-Йорке, еще в  1978  году
велось расследование в отношении нескольких  сотен  учителей  общественных
школ по поводу их функциональной неграмотности. Их обвиняли в том, что они
получили свои учительские дипломы при сомнительных обстоятельствах.
     - Вы хотите сказать, что там,  в  Англии,  имея  всего  лишь  степень
бакалавра, выпускник колледжа может заполнить  бланк  о  своем  доходе?  -
недоверчиво спросил я.
     - Особенно, если он специализирован по отчетности, - заверил Олдисс.
     Я услышал покряхтывание, позванивание и  поскрипывание  спускающегося
из цветочных комнат лифта. Я вздохнул  тайком  с  облегчением.  Если  этот
доисторический лифт  сломается  окончательно,  Жирный  больше  никогда  не
сможет подняться к себе в спальню в конце зала на третьем этаже, не говоря
уже о цветочных комнатах. Лифт остановился, дверь открылась и  с  грохотом
захлопнулась.
     Передвигаясь  по-человечьи,  вошла  пивная  бочка   и   остановилась,
недовольно уставившись на нас.
     Я знал, что происходит в  когда-то  великом  уме.  В  его  офисе  три
незнакомца. Если он не проявит осторожность, положение может ухудшиться до
такой степени, что его заставят работать. Какое-то мгновение  я  опасался,
что он повернется и уйдет. Эта одна из самых ребячливых  выходок,  которая
вынуждает меня относиться скептически к общему состоянию его рассудка.
     -  Арчибальд,  -  пробормотал  он,  -  что  это  значит?  Ты  намерен
побеспокоить меня?
     - Нет сэр, - быстро ответил я. - К вам три  клиента.  Мистер  Олдисс,
мистер Браннер, мистер Кларк. Все по имени Чак.
     - Чарлз, - прорычал Олдисс.
     Жирный сердито посмотрел на меня.
     - Клиенты? Ты считаешь меня придурком? У  нас  столько  лет  не  было
клиентов.
     - Да, сэр, - согласился я.
     Он посмотрел на этих троих, поднял плечи на полдюйма  и  опустил  их.
Кивнул вместо приветствия - голова двинулась на два дюйма - что  для  него
равносильно почти поклону.
     - Джентльмены - представил я, - это мистер Койот, э... то есть  Лобо.
Э... я хочу сказать, мистер Динго. Нет - нет, не подсказывайте. Шакал?
     Жирный снова сердито посмотрел на меня.
     - Лысик, - сказал он, - к сегодняшнему дню твой ум скатился на  порог
маразма. Я еще помню время, когда у тебя были волосы и ты держал в  голове
такие сведения, как сколько денег украл Тай Кобб в  1910  году.  Почему  -
никак не могу понять.
     Он прошел за свой стол к единственному во всем мире креслу, в котором
может удобно разместиться одна седьмая тонны его веса.
     С надеждой посмотрел на пресс-папье на  столе  -  кусок  окаменевшего
дерева, которым когда-то человек по фамилии Дагген  воспользовался,  чтобы
размозжить голову своей жене. Почты под ним не было. Сейчас,  когда  марки
на одно письмо стоят сотню псевдо-долларов, кому вздумается писать письма?
     Он протянулся к вделанной в стол кнопке и позвонил - один  длинный  и
один короткий звонок - его сигнал на кухню, чтобы принесли пива.
     Трое Чарлзов удивленно пялились  на  него.  Догадываюсь,  о  чем  они
думали. Двести восемьдесят пять фунтов мяса - и ни одной унции мускулов.
     Франц или  Феликс  (или  как  его  там,  черт  побери,  зовут)  вошел
ковыляющей походкой с пластмассовой квартой пива и  стаканом  на  подносе,
поставил его на стол и повернулся уходить. При виде клиентов в его  старых
глазах появилось некое подобие удивления. Если я его правильно  понял,  он
уже нацелился размахнуться и заказать полдюжины пиццы и фунт  салями-синто
к ним.
     Жирный  начал  шарить  в  ящиках  своего  стола  в  поисках   золотой
открывалки, подаренной ему довольным клиентом в те далекие времена,  когда
клиенты еще бывали довольны нами. Вы только посмотрите на него  -  ему  ли
заикаться о старческом маразме. У него такая же никудышная  память,  какой
становится моя собственная.
     - Вы продали ее пять лет назад, - сказал я.
     Встал, подошел к окну и взял кварту пива, уперся пробкой в край стола
и тыльной стороной ладони ударил сверху по пластмассовой  бутылке.  Пробка
слетела, хлопнув, и пролилось немного пены, прежде чем  я  направил  ее  в
стакан.
     Отпив большой  глоток,  он  с  отвращением  посмотрел  на  напиток  и
проворчал:
     - Теперь пожаловался он, - "шлиц" не отличишь от "шинолы".
     Он  откинулся  на  спинку  кресла,  сощурил  глаза,  сложил  руки  на
полуакровом брюхе - поза, которую он принимает, когда притворяется, что он
еще в состоянии думать - и с надеждой в голосе сказал:
     -  Если  вы  джентльмены,  хотите  проконсультироваться  у   частного
детектива, почему вы  не  обратились  в  агентство  Пинкертонов  или  Дола
Боннера, или...
     - Потому что вы единственный зарегистрированный частный  детектив,  у
которого еще есть лицензия, - ответил Кларк.
     - Фу, - фыркнул Жирный, затем помахал пальцем. Лысик, что за  ерунда?
Чего ради мы должны быть единственным настолько глупым  агентством,  чтобы
до сих пор платить лицензию?
     - Я и не знал, что у вас еще есть лицензия, - ответил я. -  Наверное,
там, в Сити-холле, теперь так плохо знают свое дело, что  не  аннулировали
ее.
     - Дело обстоит так, Чакки, - обратился я к клиентам, - что сейчас,  с
точки зрения частного лица, нет ничего нечестного.  Раньше  большую  часть
дел составляли разводы, но кому теперь придет в голову жениться? Затем шли
ограбления, но с  введением  Универсальной  Кредитной  карточки  не  стало
никаких денег, и, кроме вас самого, никто не может потратить  ваш  кредит.
Так что, от ограбления никакого толку. Некоторые большие агентства,  такие
как Пинкертонов и Бернса, случалось, поставляли корпорациям телохранителей
и отряды подонков для штрейхбрейкерства и других, не менее  важных  услуг.
Но теперь нет никаких забастовок, потому что никто не работает. В  прошлом
году мы специализировались на убийствах, но с  приходом  к  власти  партии
мафии состав убийства стал таким резиновым,  что  у  детектива  больше  не
бывает дел об убийстве.
     - Наше дело не относится ни к одной из  этих  категорий,  -  обиделся
Кларк - и не удивительно.
     Я отвернулся.
     - Действительно, - пробормотал Жирный. Он закрыл глаза, но на  спинку
кресла не откинулся. Значит, он не думал, а просто страдал, по-видимому от
того что не мог придумать  отговорку  и  отвертеться  от  работы.  У  него
скривились губы. Скривив их раз десять, снова открыл глаза и заговорил:
     - Джентльмены, -  заявил  он,  -  допустим,  меня  оскорбляет,  когда
какой-нибудь  свихнувшийся  придурок  несет  чушь.  Ну,  что  же  это   за
загадочное дело, над которым вам хочется, чтобы я помозговал?
     - Саботаж, - ответил Кларк.
     Жирный открыл слезящиеся глаза, словно от боли.
     - Дорогой сэр, - раздраженно пробормотал  он.  -  Разве  я  похож  на
человека, способного броситься в борьбу с саботажниками? Или отсутствующий
здесь мой помощник, который вот-вот рассыплется, способен...
     - Эй, - запротестовал я.
     Но на мой протест  он  не  обратил  внимания  и  продолжал  говорить,
сердито глядя на трех Чаков.
     - Что вы имеете в виду под саботажем? Что саботируется?
     - Промышленный саботаж, - пояснил Олдисс. - Мы  жертвы  промышленного
саботажа и  шпионажа.  Саботируется  наш  проект  одноразового  автомобиля
"Рапчед Рэт".
     - "Рапчед Рэт"? - переспросил я с недоумением.
     На мгновение перестав теребить свою  бородку,  Браннер  посмотрел  на
меня и извиняющимся тоном пояснил:
     - Автомобильная  промышленность  уже  давно  исчерпала  все  названия
животных и птиц, в честь которых называли модели. Началось давно  с  таких
моделей, как "Бэаркет", "Мустанг", "Кэйюз", "Сандерберд", "Бобкет"  и  так
далее. Вот и приходится нам теперь изворачиваться.
     - Одноразовый автомобиль? - рявкнул Жирный. Он вздохнул через нос  до
отказа, набрал бушель воздуха и выпустил его  через  рот.  -  Бессовестная
брехня. Фу! Вы хотите одурачить нас.
     - Да нет же, возразил Кларк,  возмутившись  в  свою  очередь.  -  Мне
кажется, что это лучшая традиция американского технологического бума.  Вы,
конечно, помните, как началась эта тенденция более полувека назад. Клинекс
-  одноразовый  носовой  платок.  Позднее  появились   такие   вещи,   как
одноразовая шариковая ручка. Затем  одноразовые  зажигалки.  Когда  в  ней
кончалось горючее, вы не заправляете ее, а выбрасываете. Затем одноразовые
женские бумажные платья. Затем на рынке появились часы, такие дешевые, что
когда они останавливались,  намного  выгоднее  купить  новые,  чем  чинить
старые. Такая участь постигла большинство товаров. Например, туфли. При их
изготовлении не предусматривается возможность заменить каблуки и  подошвы,
когда они изнашиваются. Сапожники уже давно  стали  такими  дорогими,  что
дешевле купить новую пару. Ну вот, и пришло время одноразового драндулета,
и появился "Рапчед Рэт".
     Он говорил, а я все более и более недоумевая, пялил на него глаза.
     - Вы хотите сказать, - спросил я, - что собираетесь выпустить машину,
которая будет обходиться так дешево, что как только ей  потребуется  самый
пустяковый ремонт, ее просто выбросят и возьмут новую?
     - Не совсем так, - назидательным тоном ответил Браннер.  -  Это  было
бы, я бы сказал, расточительно. Ее просто обменяют на новую.
     - Черт побери, сколько человек смогут позволить себе такое? - фыркнул
я.
     Жирный просто сидел, закрыв глаза и погрузившись в печаль.
     В разговор мягко вступил Кларк.
     - Вижу, ребята, вам надо кое-что пояснить, - сказал  он.  -  На  заре
автомобильной промышленности во главу угла ставилась простота. Машины того
времени  были  обычно  двухцилиндровыми,  без  всяких   излишеств.   Когда
отладилось массовое производство, многие модели  продавались  по  цене  не
выше четырехсот долларов; модель "Т-Форд", пожалуй,  лучший  тому  пример.
Даже не так давно, в середине тридцатых годов, дешевые машины шли по  цене
около пятисот пятидесяти долларов.
     Я вздохнул по минувшим дням.
     Он напористо продолжал:
     -  Затем  начались   незаметные   изменения.   Напридумывали   всякие
финтифлюшки, вроде стартеров и тормозов на  всех  четырех  колесах.  Потом
обогреватели. Потом дворники. Радио. Воздушные кондиционеры. Управление  с
усилением,  стекла  с  электроподъемниками,  тормоза  с  электроприводами.
Автоматическое переключение передач и бог знает, что еще.  Девять  десятых
машины составляли ненужные приспособления, - он картинно поднял  палец.  -
"Рапчед Рэт" вернет нас к младенчеству автомобиля.
     Жирный развлекался - рисовал кружочки на ручке кресла -  величиной  с
десятицентовую монетку - скрюченными от старости пальцами.  Однако,  глаза
его еще на раскрылись, поэтому распоряжаться балом продолжал я.
     - На сколько, по-вашему, вы сможете снизить  цену  этого  ободранного
агрегата на колесах? - спросил я.
     - До пятисот тысяч псевдо-долларов,  -  ответил  Браннер.  -  Короче,
примерно, до пятисот прежних долларов, которые были до начала  инфляции  в
1932 году, когда обесценились деньги.
     - Только пятьсот тысяч псевдо-долларов! - воскликнул я.
     - Конечно. Даже после  второй  мировой  войны  новенькая  французская
"2СУ" продавалась за 333 доллара, а это самая долговечная машина из  всех,
какие когда-либо производились. Высоты, которых промышленность достигла за
последние полвека, позволяют нам создать автомобиль  намного  лучше  и  не
намного дороже.
     - Ну, - фыркнул я, - теперь такие цены,  что  вы  не  сможете  купить
сталь для машины с такой ценой.
     -  Вместо  стали  мы  используем  новые  пластмассы.  Прочнее  стали,
нержавеющие и не требующие покраски.  кроме  того,  нарочитой  старины  не
будет.  Возможность  делать  такие  детали,  как  покрышки,   которые   не
износятся, пока не износится сама машина, а также аккумуляторы,  появились
давно.
     Я присвистнул, затем, обращаясь к Браннеру, спросил:
     - Слушайте, Чак, вернемся к этой одноразовой  штуке.  По  какой  цене
будете скупать? Допустим, отвалилось колесо. И владелец  захочет  получить
новую "Рапчед Рэт"?
     - За пятьдесят тысяч псевдо-долларов. Независимо от состояния машины.
Если сможете доставить ее в один из гаражей  "Рапчед  Рэт",  то  за  сумму
равную старым пятидесяти долларам, получите новую "Рапчед Рэт".
     - Не может быть!  -  недоверчиво  заметил  я.  -  И  сколько  времени
действует эта гарантия?
     - Вечно, - ответил Олдисс. - И модель никогда меняться не  будет.  Мы
позаимствовали страницу из книги истории "Фольксвагена" по этому  вопросу,
разве вы не знаете? Они сконструировали первого "Битла" перед  развязанной
Гитлером войной и продолжали выпускать его почти полвека. У нас  не  будет
ежегодно косметического обслуживания. Никто из нас владельцев  не  узнает,
сколько соседскому "Рэту" - полгода или десять лет. Они будут  выпускаться
с  расчетом  долговечности  на  неопределенный  срок.  "Бэаркеты"  Штутца,
выпущенные до первой мировой войны, и  хорошо  обслуживаемые,  можно  было
увидеть на дорогах семьдесят лет спустя. Неужели мы  не  сможем  выпускать
"Рапчед Рэт" с такой же долговечностью? Такие же качества сделают ее самой
ходовой машиной в стране. Мы наводним рынок.
     - Черт побери, погодите-ка минутку, - запротестовал я. - Что будет со
всеми машинами, которые вам вернут? Разве кто-нибудь будет покупать,  если
можно взять новую "Рэт" всего лишь за полмиллиона псевдо-долларов?
     В игру снова вступил Кларк.
     - Продав свою одноразовую машину, вы не  обязательно  получите  новую
"Рапчед Рэт". Скорее всего, вы  получите  _и_с_п_р_а_в_н_у_ю,  хотя  может
случиться, что вам достанется и совершенно новая. Видите  ли,  все  детали
будут полностью взаимозаменяемыми. Берем другую страницу "Фольксвагена" по
этому вопросу.  Например,  мотор  "Битла"  крепится  всего  лишь  четырьмя
болтами. Вы можете пригнать машину в гараж "Фольксвагена", и за  несколько
минут  ваш  двигатель  снимут  и  поставят  новый.  Именно  этим  и  будут
заниматься наши гаражи. При поступлении данного  автомобиля  мы  полностью
обновим его до такого состояния, когда его не отличишь от нового, и  снова
выбросим на продажу.
     Мои сомнения не рассеялись, и я покачал головой.
     - Но разве это не всполошит "ЮАУ" и другие союзы? При появлении таких
дешевых и таких вечных  машин,  остальные  промышленники  будут  увольнять
рабочих тысячами. Профсоюзы огреют вас своей дубинкой по голове.
     - Какие профсоюзы, старина? - вкрадчиво  спросил  Браннер.  -  Завод,
выпускающий  "Рапчед  Рэт",  будет  полностью  автоматизирован.  Не  стоит
останавливаться на полдороги. У нас вообще не будет рабочих.  Завод  будет
управляться горсткой операторов из офисов, расположенных за много миль  от
него.
     -  Какое-то  количество  рабочих  вам  все-таки  придется  иметь,   -
возмутился я. - Что вы будете делать, если  сломается  один  из  сборочных
конвейеров?
     - У нас будут автоматы  для  ремонта  автоматов,  -  с  удовольствием
ответил мне Браннер. И добавил, предвосхищая мое возражение: - И  автоматы
для ремонта этих автоматов.
     Все еще сомневаясь я покачал головой.
     - Все равно ничего не получится. В наше время автомобильные  компании
тратят только на рекламу  более  полумиллиона  псевдо-долларов  на  каждую
проданную машину.
     Олдисс потребовал эту, как ее...
     - Наш сногсшибательный трюк  заключается  в  том,  _ч_т_о  _м_ы  _н_е
р_е_к_л_а_м_и_р_у_е_м. На рекламу, расширение торговли и тому подобное  мы
не истратим ни пенса. Сэкономленное идет в пользу клиента. Кроме устной  -
самой эффективной - рекламы, ничего не будет. Более  того,  наши  продавцы
будут  обучены  немного  вредничать.  Например,  они  не  будут  принимать
автомобили других промышленников.
     - Никакой рекламы, - проблеял я. - Это не по-американски!
     -  Мы  англичане,  -  самодовольно  заявил  Браннер,  -   хотя   наша
организация  располагается  здесь,  в  Америке.  Мистер  Рапчед,  владелец
концерна, в настоящее время живет монахом в монастыре в Гламде, на Тибете.
Однажды, когда он созерцал пупы - а их у него два - ему  в  голову  пришла
идея "Рэта".
     Очевидно, Жирный решил принять участие в разговоре.  Он  открыл  свои
водянистые глаза и невнятно промямлил:
     - Проклятье, я обдумывал, как мне отказаться и заявить вам, что вы не
переупрямите меня и не заставите  принять  ваше  предложение.  Однако,  я,
очевидно, мог бы воспользоваться заработанными  деньгами.  Еще  когда  мои
клиенты стали  все  меньше  пользоваться  моими  услугами,  я  рассчитывал
пополнить свои ресурсы за счет  арендной  платы  за  свой  дом  в  Египте,
который у меня уже несколько лет, но я его ни разу не видел. К  сожалению,
оказалось, что дом,  который  я  считал  дворцом  с  шикарным,  выложенным
кафелем входом, оказался хижиной в болотах дельты. Ну, довольно  болтовни.
Что это за саботаж, о котором вы говорили?
     На вопрос ответил Кларк.
     - Может, саботаж - не совсем верное, слово, хотя некоторое  время  мы
обнаруживали, что синьки чертежей и планы загадочным образом  исчезали  из
наших офисов. И вот теперь наступила кульминация - к  примеру,  исчез  наш
выдающийся интуитивный гений, изобретатель  нашего  сифонного  устройства.
Три дня не появляется на работе.
     - Сифонное устройство? - спросил я.
     - Черт  возьми,  Лысик,  -  заорал  Жирный,  -  не  перебивай  своими
дурацкими повторениями. Джентльмен сказал "сифонное  устройство".  Запиши,
хотя уже десять лет, как ты не можешь расшифровать свои записи.
     Затем часть складок жира на его лице опала, и он  тоже  спросил  Чака
Кларка:
     - Что вы имеете в виду под сифонным устройством?
     - Для откачки горючего из "Рэта", - вразумительно пояснил Кларк.
     Не обращая внимания на  требование  Жирного  помолчать,  я  осторожно
спросил:
     - Почему из машины надо откачивать бензин? Или я что-то не понял?
     Как само собой разумеющееся, Кларк пояснил:
     - Ах, да, мы, ребята, забыли сказать вам об этой особенности  "Рэта".
Но прецедент уже был. Вы, конечно, помните, что на заре  атомного  деления
разработали процесс, при котором после получения электроэнергии на атомной
электростанции оказывалось горючего деления больше, чем было в начале?
     От этой бессмыслицы лицо бывшего  великого  и  гениального  детектива
вытянулось не меньше, чем мое.
     - Это пример из прошлого, - продолжал Кларк. - Однако в автомобильной
области постоянная нехватка горючего и все попытки сэкономить  на  бензине
приводили  к  предсказуемым  изобретениям.  Сначала  появились   маленькие
японские автомобили, расходующие один галлон на полсотни  миль.  Затем  на
помощь пришли новые всевозможные изобретения, устраняющие узлы  двигателя,
вроде свечей зажигания. Мы, работающие в "Рапчед моторс компани",  сначала
ухватились  за  устройство,  автоматически  подзаряжающее   генератор   на
подзарядку аккумуляторов,  когда  машина  идет  под  гору.  Знаете,  "Рэт"
использует  все  три  вида  энергии  -  электричество,  пар,  образованный
встроенными в крышу солнечными батареями, и  бензин.  Короче,  чтобы  было
ясно  вам,  неспециалистам,  "Рэт"  будет  вырабатывать  излишки  бензина,
которые владельцы машин смогут откачивать из баков и продавать заправочным
станциям.
     Теперь мы оба, Жирный и я,  закрыли  глаза  и  вполголоса  помолились
высшим силам.
     - Когда он исчез, что, следует  полагать,  можно  отнести  к  грязной
игре, - продолжал Кларк, - он занимался новым исследованием,  связанным  с
использованием в этом "Рэте" алкоголя вместо бензина.
     У Жирного несколько раз выпятились и вытянулись губы.
     - Чей алкоголь он использовал в своих экспериментах? - спросил он.
     На этот вопрос, крутнув в пальцах бородку, ответил Браннер:
     - Кажется, какого-то старого перегонного завода  где-то  в  Кентукки.
Похоже, они  переживают  тяжелые  времена  с  тех  пор,  как  легализовали
марихуану. Погодите, ах да, "Джека Даниэля".
     Жирный ткнулся  в  спинку  кресла,  закрыв  глаза  и  шевеля  губами.
Скривившись, он выпячивал и поджимал губы, выпячивал и поджимал, выпячивал
- поджимал. Я затаил дыхание. В первый раз, наверное, за  десять  лет,  он
думал.
     Наконец он открыл глаза и прохрипел:
     -  Вы  хотите  сказать,  что  все  это  не  вздор?   Что   этот   ваш
парень-изобретатель  экспериментировал  с  продукцией  перегонного  завода
"Джека и Даниэля", чтобы использовать ее в топливных баках "Рапчед  Рэта",
и ее необходимо непрерывно откачивать, поскольку  автомобиль  вырабатывает
горючего больше, чем потребляет в начале?
     - Именно то, что я только что сказал вам, мой дорогой.
     Жирный поднял в вертикальное положение  свою  одну  седьмую  тонны  и
окинул троих Чаков взглядом с видом, который я не могу назвать ничем иным,
как умным - это иногда бывает у деградирующих от старости.
     - Очень хорошо, - сказал он. -  Я  берусь  за  это  дело.  -  У  него
дернулся уголок рта. - Действительно, честно говоря, я уверен, что у  меня
уже, пожалуй, есть ключ. Как зовут вашего пропавшего изобретателя.
     - Азимов, - ответил ему Кларк.
     Я поднял голову от своих записей.
     - Азимов?..
     - Азимов Азимов. Его  отцу,  похоже,  очень  понравилась  собственная
фамилия и он наградил ею своего сына дважды. Это  немного  путает,  вы  не
находите?.. Поэтому, для краткости мы зовем его Чарли.
     Рыхлый рот Жирного мгновенно среагировал на это. Он спросил:
     - А где он жил до своего исчезновения?
     - В "Бауэри Хилтоне", - теребя бородку ответил Браннер.
     Я начал удивляться, как это от нее еще что-то остается, наверняка  он
вырывает, по меньшей мере, парочку волос каждый раз, когда теребит ее.
     Жирный вопросительно посмотрел на меня.
     - Одна из ночлежек в Манхеттене, - пояснил я.
     Бывший гений снова обратил свои слезящиеся глаза на Кларка:
     - Если этот парень такой незаменимый сотрудник, то почему он живет  в
таком квартале?
     Олдисс самодовольно улыбнулся.
     - Вы, ребята,  на  самом  деле  отстали  от  развития  цивилизации  и
автоматизации, осмелюсь вам заметить. Сейчас  она  так  далеко  шагнула  в
перед,  что  даже  изобретатели  остались  без  места.  Чарли  Азимов  так
обрадовался возможности получить место, что изъявил  желание  работать  за
одни земляные орехи.
     - Земляные орехи? - переспросил я.
     - Вы американцы, называете их арахисом.
     -  Очень  хорошо,  джентльмены,  мой  ум  в  вашем  распоряжении,   -
прокудахтал  Жирный.  -  Я  потребую   гонорар.   Скажем,   один   миллион
псевдо-долларов.
     - Один миллион? - переспросил ошарашенный Кларк. - Ну, я еще не очень
хорошо разбираюсь в ваших деньгах. Это не слишком много?
     - Нет, - ответил я, про себя сообразив, что единственная причина,  по
которой Жирный не назвал более солидную  сумму,  это  то,  что  теперь  он
теперь выше миллиона  считать  не  может.  -  Псевдо-доллар  теперь  стоит
примерно  одну  миллионную  доллара  дорузвельтовского  периода.  Инфляция
началась с ФДР, который первым из президентов  обнаружил,  что  совсем  не
обязательно   обеспечивать   золотом   и   серебром    бумажный    доллар.
Действительно,  можно  установить  в  подвале  Белого  Дома  мимеограф   и
нащелкать миллиарды. Но даже Рузвельт кажется  плутишкой  по  сравнению  с
администрациями, пришедшими к власти позже. Они выпустили более четырехсот
миллиардов и купили пол-Европы на бумагу, не имеющую никакого обеспечения,
более стойкого, чем запах прокисшей мочи.
     - Очень хорошо, - сказал Кларк. Он  вытащил  из  внутреннего  кармана
пиджака свою Универсальную Кредитную  Карту,  встал,  подошел  к  столу  и
вставил ее в щель аппарата для перевода кредита.
     - Я хочу перевести на этот счет один миллион псевдо-долларов со счета
компании  "Рапчед  моторс  компани",  -  и  приложил   большой   палец   к
опознавательному квадрату на экране.
     - Одной из причин, - пояснил я Браннеру и Олдиссу, - изобретения нами
Универсальной  Кредитной  Карты  это  то,  что   бумажные   деньги   стали
нерентабельными. Псевдо-доллар не стоит бумаги, на которой он  печатается,
не говоря уж о потраченных на него красках.
     Два других Чака тоже встали и вся троица собралась уходить.
     - Надеюсь старина, вы начнете операцию немедленно? - спросил Кларк.
     - Непременно, - пробормотал Жирный и сразу  же  откинулся  на  спинку
кресла, закрыв глаза.
     Я проводил троих британцев и быстро закрыл за ними дверь на засов.  Я
не хотел рисковать - вдруг они передумают и потребуют вернуть аванс.
     Когда я вернулся в офис, глаза  у  Жирного  еще  были  закрыты,  губы
кривились, хотя я подозревал, что он дремлет, бормоча о  старых  временах,
когда он поднимался против таких врагов, как Арнольд Бек, которого  обычно
называли мистером Икс.
     Понимая, что мне надо заставить его работать,  я  спросил  его  таким
резким голосом, какой мог только себе представить:
     - Какие будут инструкции?
     Его старые глаза раскрылись, он потряс своей массивной головой, чтобы
в ней прояснилось, насколько это  возможно.  На  самом  деле  я,  пожалуй,
гордился тем, что этот изрекающий глупости старый  бездельник  так  хорошо
вел себя последние полчаса. Кажется, он  даже  ни  разу  не  потерял  нить
мысли.
     Теперь он раздраженно ответил:
     - Не тереби меня, Лысик. Можешь связаться с  Солом,  Орри  и  Фредом,
чтобы они немедленно пришли сюда?
     - Конечно, -  ответил  я.  -  Вся  тройка  работает  сейчас  работает
разнорабочими   в   кашечной   "Чилийской   гостиницы"   Ристермана.   Эта
единственная тошниловка, где можно съесть то, что желаешь, за  три  тысячи
псевдо-долларов.
     - Господи, - сварливо пробурчал он. - Помню, когда его владельцем был
Марко Баккик, он был лучшим рестораном города.
     И снова закрыл глаза.
     - Время не стоит на месте, - заметил  я,  беря  свой  видеотелефон  и
начиная набирать номер. У меня не было ни малейшего представления, что  он
собирается  делать  с   тремя   оперативниками,   которых   мы   частенько
использовали в минувшие годы.
     Он, очевидно, снова погрузился в сон, когда раздался дверной  звонок.
Я с трудом выпрямился, тихонько постанывая от причиняемой артритом боли, и
пошел к дверям.
     Обнаружив, кем оказались эти двое, стоящие на пороге, я удивился.
     Поправив свои бинокулярные очки и приоткрыв дверь, я спросил:
     - Какого черта вам здесь надо?
     - Открывайте, - прохрипел инспектор, - полицейское дело, конечно.
     Я впустил их, тряся головой.
     - Знаете, - сказал я. - Вы двое всегда удивляли меня. Я помню  вас  с
начала тридцатых годов, когда мы занимались одним из своих первых  дел  об
убийстве - делом Ферде-Ланса. В те времена вы были инспектор по убийствам,
а этот сержант - одной из ваших правых рук. Тридцать лет спустя, когда  мы
работали по делу, которое я описал в "Окончательном выводе", вы  еще  были
инспектором по убийствам, а сержант все еще был сержантом. И теперь та  же
картина через  тридцать  или  около  того  лет...  Вас  двоих  никогда  не
повышали, и вы никогда не уходили в отставку?
     Если не считать лет,  он  был  все  таким  же  старым  инспектором  с
потрепанной фетровой шляпой на голове, морщинистая розовая шея  стала  еще
морщинистее,  когда-то  проницательные  серо-голубые  глаза  слезятся   от
старости почти так  же,  как  и  у  Жирного,  когда-то  широкий  зад  стал
мешковатым. Когда-то крупное серое лицо покрывалось сероватым налетом,  но
рычание оставалось прежним, хотя, пожалуй, немного дрожало.
     - Хватит, Лысик, -  ответил  он.  -  Мы  были  в  отставке,  оба.  Но
вернулись, когда город докатился до того,  что  оказался  не  в  состоянии
позволить себе роскошь платить своим  муниципальным  служащим,  и  большая
часть полицейских уволилась. Инфляция, словно ржавчина, съела наши  пенсии
до того, что раз в месяц можно позволить себе купить пару соевых  сосисок,
вот мы оба и вернулись в  полицию.  Теперь  мы,  по  крайней  мере,  можем
прихватить немного фруктов с  витрин  да  потрясти  ресторан  или  бар  за
подмешивание наркотиков в спиртное.
     - Если когда-либо был полицейским, то навсегда останешься  клопом,  -
заметил я, провожая их в офис Жирного.
     К тому времени, как мы добрались туда, Жирный уже вливал из кварты  в
стакан остатки пива.
     Он поднял голову и промямлил, как обычно:
     - Действительно. Импульсивный инспектор. Давненько не виделись,  сер.
Чем вызван этот визит, доставляющий мне сомнительное удовольствие?
     Инспектор опустился в красное кресло, а сержант в одно из  желтых.  Я
прошел и сел за свой стол.
     К моему удивлению, инспектор достал сигару, и, прежде чем сунуть ее в
рот, покатал между пальцами.  Как  в  далекие  старые  времена,  когда  он
являлся к нам в офис почти каждую неделю  по  поводу  какой-нибудь  жалобы
полиции или методов работы Жирного, он не прикуривал ее. Я не видел сигары
целую вечность. С тех пор, как правительство объявила запрет на табак.
     - Я случайно оказался рядом, - скрипучим голосом сказал он.  -  Мы  с
сержантом должны были произвести арест через  несколько  дверей  отсюда  в
сторону девятого авеню.  Забрали  доктора  Боллмера  во  время  облавы  на
Виргинскую клиентуру по обвинению в распространении табака. Продавал его в
розницу школьникам, - он вынул сигару из дряблого рта и полюбовался ею.  -
Конфисковал эту улику.
     - Неужели? - заметил Жирный, сердито глядя на него. - Даже не  думал,
что у моего старого друга доктора Боллмера настали тяжелые времена. Но  вы
ведь  не  настолько  глупы,  чтобы  подозревать  меня,   как   соучастника
бутлегерства мистера Никотина?
     - По-видимому, док лишился практики  из-за  автоматизации,  -  сказал
инспектор. - Как бы то ни было, как только мы вышли  от  него,  я  заметил
трех подозрительных типов, спускавшихся  по  лестнице  от  вашей  парадной
двери.
     - Чем их вид вам показался подозрительным? - поинтересовался я.
     Инспектор посмотрел на меня мутными глазами.
     - Они спускались по лестнице этого дома.
     Такой ответ вызвал у сержанта квакающий смех. Он явно зашел по  тропе
старческой немощи так далеко, как и его босс - или мой, если на то пошло.
     - Фу. Вы недоумок, инспектор, - сказал Жирный, поднял стакан с пивом,
допил его, затем достал платок и стер с губ пену.  -  Три  джентльмена,  о
которых идет речь - мои клиенты.
     Инспектор сердито посмотрел на него.
     - Этого я и боюсь. Последние десять лет,  когда  у  вас  был  клиент,
разверзлась вся преисподняя, пока так или иначе  вы  не  вываливали  их  в
грязи.
     - Па... Вы ворвались в мой  дом,  сер.  Если  у  вас  нет  ордера,  я
предлагаю...
     - Чего они хотели? - резко, насколько позволил ему  скрипучий  голос,
спросил инспектор.
     - Это, инспектор, останется между мной и моими клиентами.
     - Ну, да? - сказал инспектор.
     - Ну, да? - словно эхо повторил сержант.
     - Ну, да, - сказал и я, чтобы не оставаться в стороне.
     - Это как-нибудь связано с убийством? - спросил инспектор. - Когда вы
беретесь за дело с убийством, а это случалось добрую половину  века,  оно,
как правило, превращается в бойню. До  того,  как  вы  якобы  заканчиваете
расследование преступления, вокруг оказывается столько трупов,  что  можно
подумать, что в городе разразилась чума.
     По-видимому, Жирному это надоело. Отключившись от всего на свете,  он
закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
     Несколько долгих минут инспектор сердито смотрел на  него.  Но  он  и
прежде сталкивался с этим. Когда Жирный хотел отключиться,  он  проделывал
это со сноровкой черепахи. Наступила напряженная тишина. На посеревшем  от
старости лице инспектора ухитрился появиться злой румянец.
     - Проклятый слон, пропитанный пивом.
     И перевел на меня свой сердитый взгляд.
     В вымученной улыбке я показал ему свои вставные челюсти.
     - Воплощение спокойствия, - заметил я, чтобы его успокоить.
     - Ты,  улыбающаяся  обезьяна,  -  выругался  он,  вставая.  -  Пошли,
сержант.
     Сержант пошел и они последовали  через  холл  к  выходу.  Я  двинулся
следом  не  столько  из  вежливости,  сколько  желая  убедиться,  что  они
действительно ушли. В свое время я видел,  как  инспектор  делал  вид  что
уходит, а затем украдкой возвращается через зал,  чтобы  приложить  ухо  к
двери офиса на всякий случай, может удастся подслушать, как  мы  с  Жирным
обсуждаем дело, которое у нас в руках.
     Когда я вернулся, Жирный сидел, постукивая  пальцем  по  подлокотнику
кресла, из чего я понял, что он просто кипит от злости.
     - Черт побери, Лысик, - пробормотал он. - Я бы подал в суд  на  город
за оскорбление личности.
     - За последние десять лет у города Нью-Йорка в  сундуках  не  было  и
псевдо-десятицентовой монеты.
     - Фу.
     Зазвонил телефон и  я  ответил  на  вызов.  На  экране  видеотелефона
появилась  Лил.  Я  скривился.  Если  она  еще  раз  сделает  пластическую
операцию, подбородок окажется у нее на макушке.
     - Эскамилло! - заквакала она. - У  меня  потрясающая  идея,  дорогой.
Пойдем сегодня во "Фламинго" и спляшем этот новый танец рок-н-джек.
     - Рок-н-джек? - повторил я жалобно. - Это слишком  сексуальный  танец
для меня. У меня до сих пор колики в крестце после прошлого раза, когда мы
ходили танцевать, а ведь это был  всего  лишь  возрожденный  вальс.  Кроме
того, у босса новое дело.
     - Какое дело? - настырно спросила она. - Пиво?
     Ее лицо исчезло.
     -  Какого  черта  не  автоматизируют   танцы?   Все   остальное   уже
автоматизированно, - пробурчал я.
     Зазвенел звонок и я пошел открывать дверь. Обнаружив там Сола, Орри и
Фреда, я не особенно удивился.
     Сол, конечно, в своей моторизованной инвалидной  коляске.  Почему  до
сих пор их называют колясками, когда они на воздушной подушке, я не  знаю.
Но даже в моторизованной коляске Сол остается лучшим сыщиком  на  острове.
Кому придет в голову, что за ним следит человек в коляске.
     Если не считать еженедельных игр в покер, я не виделся  с  ним  много
лет. Маленький и изможденный, с большим носом, плоскими ушами и в кепке. У
него в любое  время  такой  вид,  что  от  силы  через  час  ему  придется
побриться, а брюки гладились неделю назад.
     Орри совсем другой.  В  старые  времена  он  был  высоким,  красивым,
щеголеватым и считал себя  дамским  угодником.  Теперь  -  хуже  некуда  -
износился, совсем недавно его выпустили из  каталажки,  где  он  отсиживал
срок за то, что приставал  к  малолетним  девочкам  в  Сентрал-парке.  Его
выпустили после того, как были приняты новые  разрешающие  законы.  Они  -
кульминация   всех   принятых   раньше.   Сначала   отменили   законы    о
несовершеннолетних  и  разврате  вне  брачных  уз.   А   затем   разрешили
гомосексуализм  между  подростками  по  согласию.  Теперь  разрешено   все
остальное, в том числе садизм, мазохизм, совращение детей и  скотоложество
- по согласию между партнерами. Последнее я никак  не  могу  понять,  хотя
одному богу известно, какие в этом мире есть весьма странные животные.
     Фред сейчас с палочкой, когда-то он  был  женат,  чрезмерно  большой,
широкий,  с  виду  весьма  солидный  и  честный,   а   теперь   -   полная
противоположность. Жену, у которой он был под каблуком, он  похоронил  при
несколько туманных обстоятельствах, очевидно, терпение  его  истощилось  в
конце концов. Он тоже усох и честным уже не кажется. Действительно, ему не
раз считали зубы за мелкие кражи в  магазинах.  Но  сейчас,  когда  Жирный
думал, что ему понадобиться старый детектив,  он,  по-видимому,  забыл  об
этом.
     В офисе Сол подъехал на своей коляске к  красному  креслу,  сидеть  в
котором раньше было его привилегией, так  как  Жирный  считал  его  лучшим
свободным оперативником Манхеттена. Орри с Фредом  со  скрипом  уселись  в
желтые кресла, а я за свой стол.
     Жирный сложил пальцы на своем громадном брюхе и невнятно пробормотал:
     - Джентльмены, у нас появилось дело.  Вы  трое  проследите  за  тремя
англичанами по фамилии Олдисс, Браннер и Кларк.  Они  работают  в  "Рапчед
моторс  компани",  их  офисы  в  Уэлфеа  Стейт  Билдинге.  Жду  ежедневных
донесений.
     - Донесений о чем? - осторожно спросил Орри. - Что они натворили? Или
что, по-твоему, натворят?
     - Откуда я знаю? - зарычал на него Жирный. - это все, джентльмены.
     Когда они ушли, я целую минуту тупо смотрел  на  него,  как  если  бы
сунул свою Кредитную  карточку  в  щель  машины,  но  никакой  жевательной
резинки не получил.
     - Но это же клиенты, - сказал  я  наконец.  -  Чего  ради  ты  хочешь
следить за ними?
     Он закрыл  глаза,  явно  разозленный  этим  вопросом.  Несколько  раз
выпятил и поджал губы, затем раздраженно пробормотал:
     -  Считаешь  меня  неопытным  молокососом  в   профессии?   Ожиревшим
троглодитом? Главным образом потому, что пока следить больше  не  за  кем,
они единственные, кого мы знаем, кто связан с этим делом.
     - Может, мне проследить за инспектором? Судя по всему, он тоже  будет
причастен к этому делу, как только подберется к нему.
     Он открыл свои слезящиеся от старости глаза и  сердито  посмотрел  на
меня.
     - Лысик, - пробормотал он как бы про себя, между прочим, -  по  этому
животрепещущему вопросу, принимая в внимание  имеющийся  у  нас  опыт,  мы
воспользуемся нашим умом. - Снова закрыл глаза и, кажется, задремал снова,
но передумал и протянул руку, чтобы нажать на кнопку - один длинный и один
короткий звонок, чтобы принесли еще пива.
     - Погоди-ка, - сказал я. - Какие указания _м_н_е_?
     Он снова закрыл глаза с недовольной гримасой,  что  ему  надоедают  и
потянулся к одной  из  книжек  в  бумажных  переплетах,  рассказывающих  о
прошлых делах. На этот раз за "Правом умереть".
     Явно решая на ходу, он заговорил:
     - Сходи в офисы "Рапчед моторс компани"  и  опроси  всех,  кто  имеет
какое-либо отношение к Чарли Азимову. И в девять вечера доставь их сюда, в
мой офис.
     Я посмотрел на него.
     - Как по-твоему, я выполню это?
     Он начал читать, шевеля губами от усердия.
     - Возьми, пожалуй, свой револьвер.
     - Ну ты даешь, - возразил я.  -  Тебе  прекрасно  известно,  что  уже
десять лет назад у меня отобрали разрешение после того, как  я  прострелил
себе ногу.
     Тем не менее, когда я вышел из дома из коричневого камня, у меня  был
мой "Марли" 38-го калибра, безотказный и бесшумный, в  кобуре  по  мышкой.
Мало ли что. Иногда для охоты не хватает  шишек  или  легавых,  террористы
стреляют и в простых граждан,  чтобы  попрактиковаться.  Они,  по  крайней
мере, демократичны.
     И, действительно, по пути к Уэлфеа Стейт Билдингу, до которого  можно
добраться пешком, я встретил одного. Должен был добираться, так  как  дело
шло к концу месяца, мой кредит Отрицательного Подоходного Налога уже скреб
по донышку, и я не был уверен, что перевод кредита от наших клиентов-лайми
уже зарегистрировали. А автоматизированные такси  не  за  счет  фирмы.  он
пристроился ко мне и уголком рта сказал:
     - Эй, друг, можешь уделить мне несколько патронов? У меня только  что
кончились, и я заметил, что у тебя под левой мышкой оттопыривается.
     По внешнему  виду  молодой  человек  ничем  не  отличался  от  других
идеалистов. Никак не пойму, чего же все-таки они добиваются,  но  молодежь
должна получить свое, особенно, если дело касается идеалов.
     Поэтому я сказал:
     - Отвали.
     И  я  продолжил  свой  путь  к  Уэлфеа  Стейт  Билдингу,  который  не
производил  такого  большого  впечатления,  как  небоскребы  моей  юности.
Все-таки пластмассы, особенно по-детски голубые и розовые, не  имеют  того
достоинства, каким обладают материалы прошлого - сталь и железобетон.
     Несмотря  на  нехватку  энергии,  лифты  -  или,  по  крайней   мере,
некоторые, - работали. Я поискал "Рапчед моторс компани"  на  указателе  в
фойе и обнаружил, что  она  располагается  на  тринадцатом  этаже,  -  это
впечатляет. Я полагал, что  предприятия  с  таким  претенциозным  проектом
создания "Рапчед Рэта" должно иметь в своем распоряжении, по меньшей мере,
несколько этажей.
     Я отыскал стеклянную дверь под номером "4" с надписью: "Рапчед моторс
компани" и по ней - "Полулама Чарлз Рапчед, президент".
     Я встал перед опознавательным экраном и нажал кнопку.
     Знойный женский голос спросил:
     - Кто это, черт побери? Не узнаю твою физиономию.
     - Э... - откликнулся я. - Сейчас. Э...  не  подсказывайте.  Э...  ну,
сейчас, я посмотрю в своей визитной карточке.
     Я начал рыться по карманам, поочередно в каждом, пытаясь вспомнить, в
каком лежит кошелек.
     - Ладно, - вздохнул голос, -  если  судить  по  твоему  виду,  просто
удивительно, что ты все-таки нашел тринадцатый этаж. Входи...
     Дверь открылась и я вошел.
     Стереотипная приемная. Новая классная мебель из пластмассы, на стенах
рисунки "Рапчед Рэта", каким представляют  его  себе  художники,  у  всего
стерильно чистый вид. Сначала я сощурился на  них,  но  мои  глаза  словно
магнитом притянуло видение за столом. Мирна Лой, наверное, в  роли  дочери
Дракулы, только без клыков.
     Вкрадчивая, знойная и одетая так, как за  всю  историю  секретарского
дела не одевалась ни одна  секретарша.  Знаете,  скорее  для  вечеринки  с
танцами, чем для офиса. Пухлые губы так сильно накрашены, что похоже,  что
она изойдет кровью через них, и  я  держался  от  нее  подальше,  опасаясь
схватить простуду от этих порхающих ресниц.
     Она улыбнулась, вернее плотоядно оскалилась, и сказала:
     -  Ты,  должно  быть,  та  самая  ищейка.  Заходил  мистер  Кларк   и
предупредил меня, что ты, наверное, появишься здесь, и просил помочь тебе.
Знаешь, Лысик, я ни разу не встречала сыщика.
     - Откуда вы узнали, что меня  зовут  Лысиком?  -  быстро  спросил  я,
пытаясь поймать ее.
     - Женская интуиция, - ответила она. - Может, тяпнем по маленькой?
     Я смотрел на нее, хлопая глазами.
     Она выдвинула ящик, заглянула в него и нахмурилась.
     - Черт. Я была уверена, что она здесь.
     Открыла второй, затем третий  и,  наконец,  выпрямилась  со  знакомой
квадратной бутылкой с белой наклейкой и двумя стопками-переростками.
     - Лучший бурбон в стране, - пробормотала она с чувством, щедрой рукой
наливая две порции и подталкивая одну ко  мне.  Миксера,  очевидно,  здесь
нет, нет и воды.
     Она  опрокинула  свою  порцию  одеревенелой  рукой,  что  выдает  уже
выпившего человека. Тут же налила себе еще, пока я  отхлебывал  из  своей.
Она права. Очень приличное, крепкое пойло, хорошо  выдержанный  бурбон.  Я
столько лет ничего, кроме синто-джина, не пил.
     - Так, - сказала она, - что я теперь могу для  тебя  сделать,  Лысик?
Судя по тебе, ты уже не в том возрасте, когда на такой вопрос дают обычный
ответ.
     Я допил свой бурбон и едва удержался, чтобы не сунуть в стопку язык и
не вылизать ее. Поставил стопку на стол и вынул блокнот с ручкой.
     - Выпей еще, - предложила она и налила еще две порции -  свою  вторую
она допила между делом.
     - Босс хочет, - сказал я, - чтобы я допросил всех сотрудников "Рапчед
моторс компани", хотя бы тех, кто имел отношение к Чарли Азимову.
     - Ладно, - ответила она. - Валяй.
     Я тупо посмотрел на нее.
     - Где можно найти остальных?
     - Кого - остальных?
     - Босс хочет, чтобы я поговорил со всеми, кто знал Азимова и  призвал
к нему в офис сегодня к девяти вечера.
     - Больше никого нет,  -  объяснила  она.  -  Кроме  мистера  Олдисса,
мистера Браннера и мистера Кларка. И никого из них здесь нет. Кроме  того,
ты уже говорил с ними. Видно ты, Лысик, действительно отстал  от  времени.
Здесь  все  автоматизированно.  Мы  с  Чарли  -  единственные  сотрудники,
конечно, кроме тех троих  британцев.  Бутылка,  кажется,  пуста,  подожди,
может найду новую.
     Она снова принялась шарить в столе. По-видимому, перед моим  приходом
она трудилась над первой бутылкой. Вынула пачку бумаг и тупо уставилась на
нее.
     - Черт бы меня побрал, - проговорила она. - Я всю неделю  искала  эти
синьки. Здесь все теряется, правда? Ну, моя основная работа - секретарь по
приему посетителей, значит, нечего от меня требовать, чтобы я занималась и
всей текучкой.
     Она небрежно швырнула бумаги в мусорную корзину и продолжила  поиски,
которые увенчались находкой еще одной бутылки бурбона  выдержки  каменного
века и она ее искусно откупорила.
     - Ну, погодите минутку, - запротестовал я. - Вы хотите  сказать,  что
здесь только два сотрудника "Рапчед моторс компани", кроме трех лайми?
     - Вот именно.
     Она наполнила стопку.
     - Но ведь это немыслимо, чтобы всю работу выполняли  два  человека  -
один секретарь и один изобретатель.
     - Какую работу? - резонно спросила она. - Я же говорю тебе,  что  все
автоматизированно, компьютеризированно и все такое прочее. На самом деле у
меня, как у секретаря, так  мало  дела,  что  мне  приходится  обслуживать
мистера Олдисса,  мистера  Браннера  и  мистера  Кларка  другим  способом.
Действительно, иногда мне кажется, что именно  поэтому  они  наняли  меня.
Вместо меня можно было установить автомат.
     Это меня ошарашило.
     - А строительство завода, на котором будут выпускать "Рэт"? - спросил
я.
     - О, строительство. Будет заключен контракт.
     Я сразу же закрыл горестно глаза, затем снова открыл их и спросил:
     - Ладно, как ваша фамилия?
     - Ле Гуин, - ответила она, опрокинув стопку в  рот  и  потянулась  за
бутылкой.
     - Ле Гуин? - переспросил я. - А имя?  И  не  говорите  мне,  что  оно
женский вариант Чарльза, что-нибудь, вроде Шарлоты.
     - Мата Хари, - ответила она.
     Я записал, неуверенно бормоча:
     - Мата Хари, Мата Хари... Кажется, я его слышал раньше.
     - Моя прапрабабка, - заявила она с гордостью,  -  была  знаменитостью
своего рода в прошлом.
     - Наверное, до меня, - сказал я. - Моя память не простирается  дальше
Джинджер Роджерс, Греты Гарбо и, пожалуй, Мери Пикфорд. Когда-то я питался
ими.
     - В _т_е _д_н_и_? - удивилась она.
     Я вернулся к своим записям.
     - Так, вы американка?
     Если  подумать,  то  не  скажешь,  что  она  похожа  на   американку.
По-видимому, она не могла родиться в менее экзотическом месте, чем Ближний
Восток.
     - Нет, - ответила она,  по  здравому  размышлению  наливая  обоим.  -
Родилась в Танжере, в Марокко. Мать родом из Бразилии, а отец из Макао,  -
затем  небрежно  добавила:  -  Ни  там,  ни  там  нет  законов  о   выдаче
преступников.
     Я уставился на нее.
     - Вы хотите сказать, что  вы  -  еще  один  пример  чужака,  которого
разрешило нанять  правительство,  когда  девяносто  процентов  американцев
сидят на Отрицательном Подоходном Налоге? Не уверяйте меня, что это случай
"утечки умов", что в стране нехватка умеющих читать и писать.
     - Прошу не говорить непристойные  слова  в  моем  присутствии,  я  не
разрешаю, - сказала она с оттенком высокомерия в голосе.
     - Какие непристойные? - растерянно спросил я.
     - Правительство.
     Я отрицательно покачал головой.
     - Вот вы здесь работаете секретарем, а не лучше моего  знаете  слова.
Непристойные слова - это слова, вроде "ублюдок", "сукин сын" или "курва".
     - О, - извиняющим голосом протянула она.
     - Ну, этот Чарли Азимов, - спросил я,  стараясь  говорить  как  можно
резче. -  Что  вы  можете  сказать  о  его  исчезновении?  По-вашему,  это
похищение? Может быть, террористы?
     - Какое исчезновение? - безразличным тоном спросила она. - Он  только
что звонил как раз перед твоим  приходом.  Он  сильно  простудился.  Давай
посмотрим, что он сказал, у меня записано. Не-а, не  могу  найти.  У  меня
безнадежная система учета.
     Я поднял глаза к кому-то там, наверху.
     Потом я опустил их и пустым взглядом посмотрел на нее,  как  если  бы
всунул кредитную карточку в щель, пытаясь оплатить туалетную  бумагу  лишь
только для того, чтобы обнаружить, что ее там нет.
     Я тоскливо поднялся на ноги и положил свои вещи в карман.
     - Ты уже  уходишь?  -  поинтересовалась  она.  -  Может  быть,  лучше
присаживайся и помоги мне прикончить эту посудину. У меня  есть  еще  одна
или две, если я смогу найти их.
     - Нет, спасибо, - ответил я, чуть не  плача.  -  Никогда  не  пью  на
службе. Кроме того, я уже выпил три порции, и моя  навигация  стала  хуже,
чем в былые времена.
     Обратный путь к дому из коричневого камня на 35-й  стрит  я  проделал
только два раза встретившись с небольшими бандами террористов, одна из них
била по голове  маленькую  старую  леди  с  хозяйственной  сумкой,  полной
гастрономических продуктов,  которые  она,  наверное,  стянула  в  местном
ультра-маркете.  Я  обошел  их  стороной  в  обоих   случаях,   не   желая
ввязываться, согласно современной морали.
     Отомкнув дверь, я вошел, прежде чем войти в офис, заглянув  на  кухню
узнать, не просчитался ли я в расчетах и не опоздал ли к обеду.
     Феликс - или как его там? - весело хлопотал у плиты. Он поднял голову
и сказал:
     - Смотри, Лысик, как в былые времена. Пузанок, оленина под приправой,
и никакой  петрушки,  вроде  соевых  сосисок.  И  вместо  фарша  "Эскофье"
сегодня...
     Я посмотрел на него мрачным взглядом.
     - Где ты взял кредит на эту сказочную еду?
     -  Лысик,  ведьмы  заполучили  клиента.  Я   позвонил   Маммиани   на
Фултон-стрит, это последний магазин деликатессных продуктов в  городе.  На
нее ушел весь наш кредит до последней капельки, все,  что  у  нас  было  в
"Дэйта Бэнкс" в отделе вкладов. Но как только  оформят  наш  кредит  и  их
перевод, у нас будет все, что надо, чтобы долгие месяцы обедать  так,  как
мы привыкли.
     - Какой клиент? - спросил я, так и  не  запрыгав  от  радости.  -  Мы
должны  были  расследовать  промышленный  шпионаж,  а  также  исчезновение
изобретателя, как вероятный результат грязной игры. и вот оказывается, что
промышленный шпионаж  -  это  змееподобная  дева,  нанятая  за  ее  умение
раздавать утешения  в  горизонтальном  положении,  а  не  за  секретарские
способности. Она все путает. А исчезнувший изобретатель, олух  по  фамилии
Азимов, слег - его свалила простуда - и лежит в "Бауэри Хилтоне".
     Он с ужасом смотрел на меня, его дряблый старческий рот дрожал.
     Я окинул взглядом его пустые полки, и мне стало  не  менее  тоскливо,
чем ему. Не скажешь, что они завалены - обезвоженные супы, несколько банок
того-сего и так далее и тому подобное.
     - Что случилось с деликатесной едой? -  спросил  я.  -  Мне  кажется,
несколько лет назад все только и говорили о деликатесной еде?
     - Да, - сказал он, расстроенный больше меня. -  Но  уже  тогда  слово
деградировало от своего первоначального значения. Теперь деликатесная  еда
- это все, что съедобно и от чего не рвет. По  кулинарным  рецептам,  если
добавить немного обезвоженной петрушки и несколько крупинок мононатриевого
глюконата в банку томатного супа, он превратится в деликатесное блюдо.
     Когда я повернулся  уходить,  он  машинально  ущипнул  меня  за  зад.
Признаюсь, меня начинают удивлять обитатели  этого  дома.  Четверо  мужчин
поселились в этом старом доме из коричневого камня  на  35-й  стрит  почти
сразу после второй мировой войны и в дом  не  допускались  даже  уборщица,
если говорить о женщинах.  я  единственный,  у  кого  в  те  времена  были
свидания и была она - Лил.
     Я вошел доложить в офис. Жирный сидел, откинувшись на спинку  кресла,
с закрытыми глазами, то выпячивая, то втягивая губы - свидетельство  того,
что он думает. Сколько лет это было равносильно табу. Когда он думает, ему
нельзя мешать. Но на этот раз - это уже слишком.
     - Какого черта ты там обдумываешь? О чем размышляешь? - спросил я.
     - Об обеде, - ответил он.
     Я сел за свой стол.
     - Хочешь услышать мой доклад?
     Он открыл глаза и сердито посмотрел  на  меня,  по-видимому,  он  уже
забыл, с каким поручением посылал меня. И все же насмешливо ответил:
     - Давай со всеми подробностями из  своей  знаменитой  фотографической
памяти изложи свой отчет.
     Я рассказал  ему,  как  ходил  в  маленький  гостиничный  номер,  где
размещались все офисы  "Рапчед  моторс  компани".  Рассказал  и  о  гибкой
грациозной мисс Ле Гуин. Когда я завершил свое описание, у  него  появился
испуганный вид.
     - Надеюсь, ты не сказал ей, чтобы она пришла сюда в девять вечера?
     Я признался, что эту часть его инструктажа я забыл. Я рассказал  ему,
что обнаружил, что Мата Хари и  Чарли  Азимов  -  единственные  сотрудники
компании, кроме трех, возглавлявших  проект  английских  ученых.  Затем  я
сообщил ему, что мисс Ле Гуин алкоголичка, каких свет не видывал,  и  если
бы она пила воду, а не крепкий бурбон, то утонула бы.
     Слезящиеся старческие глаза прищурились, как будто  он  подбирался  к
жертве.
     - Заметил, чьей фирмы виски? - спросил он и его голос  дрожал  меньше
обычного и звучал почти разборчиво.
     Я задумался.
     - Ну, да, но сейчас не могу вспомнить.
     Он вздохнул до самого дна своего брюха.
     -  Я  еще  не   забыл   время,   когда   ты   мог   вспомнить   такие
непоследовательные сведения, как имена сенаторов нашего штата. Ладно,  что
еще? - сказал он с детской обидой.
     - Ну, да, мне кажется, что мисс Ле Гуин говорила еще  что-то,  я  еще
подумал, что это надо сообщить тебе, но сейчас  я  не  могу  вспомнить,  -
рассердился я.
     И как раз в этот момент вошел повар - как его там зовут? - и  сказал,
что пора обедать.
     Пузанок, оленина под приправой без петрушки оказались  превосходными,
и Жирный почувствовал себя в своем варианте рая аллаха. Так как у нас было
правило не говорить о деле за едой, он усладил мой слух несколькими резюме
из нескольких глав только что прочитанной книги  "Трое  на  кресле",  явно
забыв,  что   я,   и   никто   другой,   состряпал   приукрашенный   отчет
идиоту-редактору много лет назад.
     Когда мы вернулись в офис и пили кофе, раздался дверной  звонок  и  я
пошел открывать. Сначала мне показалось, что стоящий за дверью в простыне,
а на голове у него лежит петля из плетеной черной  веревки.  Затем  понял,
что это честный, добропорядочный араб.
     Приоткрыв дверь, я сказал в щель:
     -  Если  вы  собираете  средства  в  пользу  палестинской  стороны  в
Столетней Войне...
     Он прикоснулся к своему лбу, губам, затем к сердцу и сказал:
     - А_с_с_а_л_а_м_ _а_л_е_й_к_у_м.
     - Это замечательно, - ответил я. - Что вам угодно?
     Он погладил бороду с видом какого-то персонажа Три-Ди из "Возвращения
багдадского вора" и ответил:
     - Э_ф_ф_е_н_д_и, я хочу говорить с вашим хозяином.
     Я задумался, но, черт побери, сколько  месяцев  не  смеялись  в  этом
доме. Открыв дверь, я машинально впустил его и повернулся, чтобы принять у
него шляпу и повесить на вешалку в холле, прежде чем сообразил, что  этого
не требуется. Повел его назад в офис.
     Когда я вошел в офис, Жирный встретил меня сердитым взглядом.
     - Лысик, что это за компот? - рявкнул он.
     - Вряд ли, сэр, - ответил я. - Он хочет поговорить с вами.
     Посетитель без приглашения опустился в красное кресло и закинул  ногу
на ногу. Под белыми юбками - или как там, черт побери, они называются  эти
одеяния - виднелись черные туфли из мягкой кожи.
     - Итак, сэр, - раздраженно промямлил Жирный. Ему не нравилось,  когда
прерывают его пищеварение так быстро после обеда.
     Я сел за свой письменный стол и взял ручку.
     Тот поклонился неприветливому хозяину и сказал:
     -    Э_ф_ф_е_н_д_и,    я    представляю     Объединенную     Арабскую
Нефтепромышленность. Я пришел, чтобы нанять вас.
     - У меня уже есть клиент, - раздраженно пробормотал Жирный.
     - Воистину, мы оба знаем это. "Рапчед моторс компани". Однако,  аванс
составит пять миллионов псевдодолларов. Без обложения налогом, конечно.
     Голосом, немного менее раздраженным, чем обычно  в  эти  дни,  Жирный
заявил:
     - Сэр, я гражданин Соединенных Штатов Америки и никогда не  обманываю
правительство моей страны - если не надеюсь на безнаказанность.
     Тот вкрадчиво сказал:
     - Мы думали, что у вас номерной счет есть в Швейцарии или,  возможно,
на Балканских островах. Слава богу!
     - Гм... а для чего вы хотели нанять меня? - спросил Жирный.
     - Прежде всего - это правда, что ваши нынешние клиенты вот-вот начнут
выпускать автомобиль, который будет производить бензин,  а  не  потреблять
его?
     - Черт побери, сэр, - продемонстрировал свое негодование Жирный. -  Я
никогда не обсуждаю секретные дела своих клиентов - если не  вижу  в  этом
выгоды. Где пять миллионов?
     После этого несколько секунд ушло на перевод указанной суммы с одного
номерного счета на другой.
     Затем Жирный откинулся на  спинку  кресла,  сложил  руки  на  животе,
закрыл глаза и ответил:
     - Да.
     - Воистину, это чудо господне, - заметил посетитель.
     - Какую цель вы преследовали, нанимая мои мозги? - пророкотал Жирный.
     Тот встал, очевидно, собираясь уходить.
     - Пока что  никакой,  _э_ф_ф_е_н_д_и,  -  ответил  он.  -  Когда  нам
понадобятся ваши услуги мы свяжемся  с  вами.  _А_л_х_у_м_д_у_л_и_л_л_а_х,
слава богу.  А  теперь,  _т_р_и_к_э_с_л_а_м_а,  да  придет  эта  дорога  с
спасению.
     - Эй, одну минутку, - окликнул я. - Пока он приведет - как вас зовут?
     Я сгорбился над своим блокнотом.
     Он посмотрел на меня.
     - Просто Карлос Махмуд Аулд Шейх, _э_ф_ф_е_н_д_и.
     Ничего не поняв, я записал.
     - Карлос? - переспросил я.
     - На языке римлян, кажется, это соответствует Чарлзу, - пояснил он. А
затем снова повернулся к Жирному, прикоснулся ко лбу,  губам  и  сердцу  и
пробормотал:
     - Да будет ваша жизнь длинной и цветущей, как хвост лошади пророка.
     Я проводил его до двери, бормоча по дороге себе под нос, и вернулся в
офис.
     Жирный читал  "Придумай  сам",  глупо  посмеиваясь  на  тем,  как  он
выследил  плагиатора  Эйми  Уиннатака  так  давно,  что  не  хочется  даже
вспоминать.
     Я сел за свой стол с горечью заметил:
     - Итак, у нас два комплекта клиентов  -  "Рапчед  моторс  компани"  и
"Объединенная Арабская Нефтепромышленность". Тебе не  кажется,  что  здесь
может возникнуть некоторое противоречие между ними?
     Он поднял глаза от  книги,  окинул  меня  взглядом  и  детским  тоном
всезнайки ответил:
     - Фу. Конечно, нет. Откуда оно возьмется?
     -  Один  продает  нефть,  -  терпеливо  пояснил   я,   -   а   другой
сконструировал автомобиль, которому  она  не  только  не  нужна,  если  не
считать первоначального запуска, но и производит его как побочный продукт.
     И он не менее терпеливо объяснил мне:
     - Послушай, Лысик, как подчеркнул наш новый клиент Карлос Махмуд Аулд
Шейх, у них для нас пока ничего нет. Нас просто  наняли,  так  что,  каким
образом  их  интересы  могут  столкнуться  с  интересами  "Рапчед   моторс
компани"?  Если  выйдет  какой-нибудь  сыр-бор,  который  мы,  по  зрелому
размышлению, разрешить не сумеем, мы можем отказаться. О, удержание в свою
пользу часть аванса, согласно договору, будет продиктовано затраченными на
это нами усилиями. Скажем, четыре пятых аванса.
     Я открыл рот, чтобы возразить, но молча закрыл. Какого черта? Мне  не
платили зарплату пятнадцать лет.
     Зазвенел дверной звонок, и я подумал, что  Карлос,  наверное,  что-то
забыл и вернулся.
     Но нет. Когда я приоткрыл  дверь,  на  пороге  стоял  незнакомец.  Со
словами: "Не подсказывайте. Вас зовут Чарлз..." - я открыл дверь.
     Он посмотрел на меня, как на полоумного, и сказал:
     - Моя фамилия Пол, Карл Пол, и  я  представляю  "Конгломерат  Старых,
Изнуренных Борьбой Винокурен" и  пришел  сюда,  чтобы  заручиться  помощью
частного детектива. - Он оборвал сам себя и сердито  обратился  ко  мне  -
Карл - это германский эквивалент Чарлза. Как вы узнали?
     - Я детектив, - устало ответил я. - Дедуктивный вывод. Входите.
     Взял у него берет, повесил по дороге в офис, пропустил его вперед.
     Жирный поднял голову от книги, нечленораздельным ревом - если  в  его
словах есть вообще какой то смысл - сказал:
     - Черт побери, Лысик. Ты ко  да-нибудь  перестанешь  мешать  мне?  Ты
изводишь меня. Фу! Ты дашь мне хоть  одну  минуту  подумать?  Я  собираюсь
написать автобиографию после того, как  прочту  полсотни  книжек  о  своем
мастерстве. Только подумай, кажется невероятным, что  в  городе  Нью-Йорке
могло произойти столько загадочных убийств. И после Аарона Берра.
     - К вам мистер Карл Пол, сэр. То есть, Чарлз Пол. Я  хочу  сказать  -
Чарли, Чак, то есть, Карл Пол.
     Наш посетитель переводил взгляд с меня на него.
     - Черт побери, что здесь происходит? - сердито спросил  он.  -  Разве
это не офис частного детектива?  Вы,  две  квохчущие  курицы,  с  виду  вы
достаточно стары, чтобы принять участие в расследовании  убийства  Авраама
Линкольна.
     С виду вполне приличный, в определенном смысле,  парень,  но  немного
импульсивный. Как человек, занимающийся несколькими делами одновременно и,
вероятно, готовый... но как бы то ни было, начало получалось не из лучших.
     - Мистер Пол - представитель "Конгломерата Старых, Изнуренных Борьбой
Винокурен", поэтому я считал, что вы не имеете возможности побеседовать  я
ним, сэр... Однако я...
     - Черт побери, Лысик, - зарычал на меня  Жирный,  -  я  не  настолько
глуп, чтобы тебе удалось одурачить  меня.  -  Он  взглянул  на  посетителя
своими слезящимися глазами. - Садитесь, сэр. Ну, что за трудности у вас?
     Взяв себя в руки, Пол сел и сказал:
     - Наше многонациональное объединение  винокурен  желает  нанять  вас,
чтобы вы приняли меры против преступного заговора с целью  подрыва  одного
из основных общественных институтов нашей и любой другой, где мы работаем,
нации.
     - До черта подрывной деятельности, - сочувственно пробормотал я.
     - Заткнись, Лысик, - проквохтал Жирный, пробегая пальцами  по  своему
гороподобному  брюху.  Потом  перевел  взгляд  своих  водянистых  глаз  на
посетителя.
     - Объясните, пожалуйста, сэр.
     Пол кипел от возмущения.
     - "Рапчед моторс компани" проектирует дьявольский  автомобиль,  из-за
которого все честные пьяницы окажутся брошенными  на  произвол  судьбы.  В
своей новой машине они собираются заменить бензин алкоголем, им, очевидно,
годится любой  спиртной  напиток.  Коньяк,  я  полагаю,  для  европейского
варианта  их   продукции,   водка,   как   мне   кажется,   для   моделей,
предназначенных для советского содружества, и, вероятно, даже на саке  для
японцев. Голова идет кругом от такого натиска на  права  человека.  Ну,  и
любой автомобилист может быть постоянно "под газом" и бесплатно! Проклятый
автомобиль сконструирован так, что начинает работать на нескольких квартах
в баке, а потом все время их удваивает.
     -  Черти  что,  -  поддакнул  Жирный,   поднимая   и   опуская   свои
разнокалиберные подбородки в знак согласия. - А откуда вы все узнали?
     Тот изобразил застенчивую улыбку.
     - Мы внедрили в их офисы шпиона.
     - Понял, - сказал Жирный.
     Пол перешел к сути дела.
     -  Мы  хотим  нанять  вас,  чтобы  вы  боролись  с   этой   подрывной
деятельностью любыми, какими найдете нужными, способами.  Один  из  членов
нашего правления - ему сейчас восемьдесят - еще мальчишкой слышал о  вашей
репутации и рекомендовал вас. На него  неизгладимое  впечатление  произвел
один из отчетов о вашем мастерстве под названием "Слишком много клиентов".
Я кашлянул, но ни один из них не обратил на меня внимания.
     - Ну, скажу вам честно, сэр, - заявил Жирный, - у меня и так  дел  по
горло.
     "А там место до черта", мог бы заметить я, но не стал.
     Пол отмахнулся от этого заявления.
     - Сумма  нашего  гонорара  до  десяти  миллионов  псевдо-долларов.  В
настоящее время мы  представляем  все  винокурни  мира,  кроме  "Водки  из
Картофельных Очисток", производимой на Украине.
     После его ухода я целую  минуту  смотрел  на  Жирного,  как  если  бы
истратил остатки кредита на телефон, чтобы сообщить, что у меня  сломалась
машина в пятидесяти  милях  шут  знает  откуда,  и  обнаружить,  что  меня
соединили не с тем номером.
     Я поправил языком вставную челюсть и мягко добавил:
     - Ну, а вопрос о столкновении интересов...
     - Пха, - протянул он с  раздражением,  закрывая  глаза  и  машинально
потянувшись к кнопке, чтобы потребовать пива. - Какое  столкновение?  Один
клиент  нанял  нас  для  расследования  промышленного  шпионажа  вместе  с
исчезновением изобретателя, а другой -  для  пресечения,  как  и  подобает
патриотам, подрывной деятельности, направленной против основ  общественных
устоев. Два совершенно разных дела.
     Признаться, я теперь не сразу находил ответ, не  то,  что  раньше.  Я
просто тупо уставился на него.
     - Ну, пора браться за работу, - сказал он недовольно. - Отправляйся в
"Бауэри Хилтон" и  разузнай,  что  сможешь  об  этом  Чарли  Азимове  и  о
таинственной причине, помешавшей ему ежедневно  являться  в  офис  "Рапчед
моторс компани".
     Он явно избавлялся от  меня,  пока  я  не  начал  задавать  кое-какие
вопросы, касающихся нашей профессиональной честности, и  ему  не  хотелось
смущать свой пораженный старческим маразмом ум.
     Учитывая опыт, полученный утром на улицах, я  прихватил  с  собой  не
только "Марли" 38-го калибра, бесшумный  и  безотказный,  но  и  несколько
гранат  на  случай,  если  по  дороге  наткнусь  на   по-юношески   наглых
террористов. Я уже говорил об этом. Я отношусь с симпатией к их мечтам  об
Утопии, но мне не хочется попасть под их пули,  когда  они  добиваются  ее
осуществления.
     "Бауэри Хилтон" знала лучшие времена. Похоже, что ее использовали под
пункт вербовки, когда Линкольн обратился с воззванием о наборе  семидесяти
тысяч добровольцев. Единственное, что можно сказать в пользу этого  района
города,  -  это  отсутствие  террористов.  Жителей  затерроризировали   до
чертиков и они покинули район.
     Здесь даже не автоматизировано. Когда я приблизился к столу,  ко  мне
подковылял полуживой от старости тип и сказал:
     -  Добрый  день,  сэр.  Меня  зовут  Брэдбери.  Я  занимаюсь  приемом
посетителей. Чем могу быть полезным?
     - Не называйте своего имени, я  не  хочу  знать  его.  Какую  комнату
занимал Азимов? - спросил я.
     - Занимал? - переспросил он, подняв бровь. - Он и сейчас ее занимает.
Комната под номером 305.
     Кое-что из того, что рассказала мне  Ле  Гуин,  я  помнил  более  или
менее. Что-то  насчет  трехдневной  простуды.  Но  что  именно,  никак  не
вспомню.
     Я поднялся по скрипучим ступеням лестницы, собираясь  воспользоваться
отмычкой, чтобы попасть в комнату пропавшего изобретателя и обыскать ее  в
надежде откопать ключ к тому, что с ним приключилось.
     Отмычка не потребовалась. Дверь оказалась незапертой.
     Я вошел бесшумно - этого тоже не требовалось. Я мог шуметь,  так  что
очнулся бы даже мертвый. Но не стал.
     Потому что в постели разлегся мертвец, судя по всему, очень  мертвый.
Чарли Азимов не просто исчез. Он умер. Я быстро убедился в  этом.  Никаких
следов насилия. Ничего необычного,  правда,  если  не  считать  наполовину
съеденной тарелки супа на ночном столике.  Я  проверил.  Похоже,  грибной.
Рядом с тарелкой - большой, на кварту,  картонный  судок.  Суп,  очевидно,
принесли в нем.
     Я позвонил по видеотелефону, чтобы поскорее доложить. Инспектору  или
сержанту здорово повезет если кто-нибудь из них  забредет  сюда  случайно.
Они отволокут меня на Сентрал-стрит в деловой части города и воспользуются
кое-какими отавшимися  со  времен  нацисткой  войны  инструментами  -  для
выкручивания  больших  пальцев  на  руках  и  тому  подобное,  -  которыми
обзавелся город, чтобы потчевать террористов.
     - Я полагаю, что ты заблудился, - промямлил он.
     - Нет, сэр, - резко (по крайней мере, пытался  резко)  ответил  я.  -
Исчезнувшего Чарли Азимова я нашел.
     - Что?! - возмущенно взревел он. -  В  первый  же  день!  Я  надеялся
тянуть это дело хотя бы пару недель, если не месяцев.  Притащи  его  сюда,
чтобы я мог допросить его. Может, придумаем, как растянуть...
     Я поправил на носу свои толстые бифокальные очки и тоскливо посмотрел
на труп.
     - Это может оказаться довольно-таки трудным делом, - сказал я ему.  -
Он немного мертвый. Сообщить инспектору? Я здесь, в комнате Азимова.
     Слезящиеся глаза его стали плутоватыми, что  еще  больше  подчеркнуло
его жуликоватость.
     - Нет, - ответил  он.  Затем,  стараясь  выглядеть  глубокомысленным,
добавил: - Сколько, по-твоему, он пролежит, пока его  обнаружат,  если  мы
оставим его там?
     Я обвел глазами конуру.
     - С неделю.
     Ответ ошеломил его.
     - Неделя, Лысик? А как же запах?
     Я укоризненно покачал головой.
     - В этом клоповнике запаха никто не заметит. И сомневаюсь, что у  них
убирают, так что никакая уборщица сюда не войдет.
     - Очень хорошо. Устраивает. Немедленно возвращайся с докладом.
     Мне пришла в голову запоздалая мысль и перед  уходом  я  прихватил  с
собой лишь наполовину наполненный судок с грибным  супом.  В  нашей  кухне
такой деликатес не появлялся столько месяцев, а Чарли Азимову он наверняка
больше не понадобится.
     Всего лишь после парочки незначительных стычек с террористами и одной
с полицией, которая, по-видимому, приняла меня за одного из террористов, я
добрался до дома из коричневого камня. Отомкнув  дверь  я  вошел  и  сразу
направился в офис, прошел через кухню, где - как его там зовут?  -  весело
распевал какую-то песенку альпийских  жителей,  готовя  купленные  сегодня
утром дорогие продукты. Подождем, когда он узнает, что  дело  закончилось,
хотя и не очень-то удачно.
     Жирный сердито посмотрел на меня, как  на  гонца,  принесшего  плохие
вести, затем опустил глаза на мой судок с супом.
     - Ради Гадеса, что это?
     Я рассказал ему, где прихватил судок, добавив, что запах  такой,  что
лучшего супа мне не приходилось есть целую вечность.
     Еда есть еда, и она прежде  всего;  он  взял  судок,  снял  крышку  и
уставился  на  содержимое.  Затем,  к  моему  удивлению,  поставил  судок,
откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и принялся выпячивать и втягивать
губы, выпячивать и втягивать, напустив на себя такой дьявольский  вид,  от
более чем полувекового  созерцания  которого  мне  захотелось  полезть  на
стену. Я подошел к своему столу и сел.
     - Лысик, - наконец заявил он, - ты - недоумок.
     - Да, сэр, - сказал я. - Вы уже мне это говорили.
     - Доложи подробно.
     Я доложил со  всеми  подробностями,  какие  смог  припомнить,  и  мой
рассказ получился коротким-коротким, совсем не новелла. Едва закончил, как
зазвонил телефон.
     Сол докладывал, что Олдисс, за  которым  он  следил,  спит  с  миссис
Браннер.
     Я передал информацию Жирному, и он прокомментировал ее своим "Фу".
     Снова зазвонил телефон. Орри докладывал, что Браннер, его  задание  -
спит я миссис Кларк. Я снова услышал "Фу" от хозяина.
     И снова зазвонил телефон, говорил Фред.  Он  докладывал,  что  мистер
Кларк спит с миссис Олдисс.
     - Напоминает обычную карусель, - прокомментировал я Жирному.
     - Фу.
     Зазвенел дверной звонок и я пошел и впустил инспектора и его хвостика
- сержанта.
     Инспектор не стал тратить время на вступление.
     - Очень хорошо, Лысик, - сказал он  резким,  дребезжащим  голосом.  -
Надевай свою шляпу. Отправляемся на сосисочную фабрику.
     - Сосисочную фабрику? - переспросил я.
     - В подвал над Восточными Убийцами.
     Я откашлялся.
     - Вам не кажется, что мы могли бы войти и поговорить с  боссом?  Ему,
наверное, захочется быть в курсе.
     Он посмотрел на меня с торжествующим видом.
     - Хорошая мысль. Кажется, единственная в твоей жизни. Мне не терпится
увидеть мину на его жирном лице. Пошли, сержант.
     Мы прошествовали в офис.
     Жирный поднял голову от новой бутылки пива. На этот раз, по-видимому,
ее принесли открытой.
     - Чем обязан этому вторжению, сэр? - проговорил он небрежно.
     Инспектор плюхнулся в кресло, даже не пытаясь скрыть злорадства.
     -  На  этот  раз,  кусок  сала,  ты  влип.   Лысик   арестован,   ему
предъявляется столько обвинений, что мне даже не  хочется  перечислять  их
всех. Первое - убийство, а самое последнее - скрылся с места преступления,
не уведомив власти.
     Жирный не спеша опустил стакан с пивом,  затем  откинулся  на  спинку
кресла и закрыл глаза. Губы его начали выпячиваться  и  втягиваться.  Это,
очевидно, злило инспектора, хотя ему приходилось видеть это  представление
тысячу раз. Он, наверное, не рассчитывал, что Жирный в такой момент начнет
думать.
     Наконец, он открыл глаза.
     - Этого, инспектор, я не могу вам позволить. Лысик  столько  лет  был
моим помощником, что я привык к  нему.  Возможно,  теперь  он  ведет  себя
немного по-идиотски...
     - Эй, - сказал я.
     - Но я привык к нему.
     - Это к делу не относится, - отозвался инспектор тоном,  который,  по
его мнению, был рычанием. - Однако, кажется, час назад он  вошел  в  отель
"Бауэри  Хилтон".  Скрытность  его  поведения  вызвал  у  Чарли  Брэдбери,
принимающего посетителей, и он, поразмыслив, позвонил  в  полицию.  И  что
обнаружили? Труп некого Азимова Азимова. По донесению, Лысик -  последний,
кто приходил к нему. Он, очевидно, сделал свое дело и поскорее смылся.
     - Фу, - произнес Жирный. - Это я  послал  его  попытаться  установить
причину исчезновения Азимова. Обнаружив его мертвым, он сразу же  вернулся
и доложил мне.
     Несмотря на то что положение было критическое, я вынужден  был  взять
тайм-аут, чтобы погордиться за старого обжору. В его словах, пожалуй,  был
смысл.
     - Пошли, Лысик, - приказал инспектор, с трудом поднимая на ноги  свое
непослушное тело.
     Но Жирный отрицательно помахал ему пальцем.
     - Инспектор, я не потерплю такой возмутительной наглости в своем доме
от вас, казаков. Предлагаю вам сделку. Вы соберете всех, имеющих отношение
к этому делу, у меня в кабинете в девять вечера, и я гарантирую выдать вам
убийцу.
     Инспектор поморгал на него своими старческими глазами.
     - Ха! - сказал сержант. - Вы, наверное, думаете, что мы с ума  спятим
от радости.
     Как  будто  все  вернулось  на  десятки  лет  назад.  Инспектору  уже
приходилось сталкиваться с этим. Он разозлился,  но  он  чертовски  хорошо
понимал, что можно из меня  сделать  отбивную  в  подвале  над  Восточными
Убийцами и позже.
     - Заткнись, сержант, -  раздраженно  сказал  он,  затем  обратился  к
Жирному, - Договорились. Кого вы хотите, чтобы я собрал?
     В этот вечер в комнату набилось полно народу. Наши три первых клиента
- Олдисс, Браннер, и Кларк; Кларк в красном кресле, а двое  его  коллег  -
желтых. Рядом с ними уселась соблазнительная, как  всегда,  Мата  Хари  Ле
Гуин. Рядом с нею Карлос Махмуд Аулд  Шейх,  прямо  из  "Арабских  Ночей",
затем Карл Пол с красноватым носом,  наверное,  он  убеждался  в  качестве
продукции "Старых, Изнуренных Борьбой Винокурен". Сол в  своей  инвалидной
коляске у самой стены в дальнем углу комнаты, и Орри с Фредом стояли рядом
с ним.
     Я, конечно, за своим столом. Рядом  со  мной  инспектор,  старающийся
придать своему взгляду колючее выражение, да сержант.  Сержант,  очевидно,
привык ложиться рано, и выглядел сонным.
     Жирный,  напустив  на  себя  вид,   который   он   принимает,   когда
притворяется, что еще  не  утратил  свои  прежние  блестящие  способности,
прочно устроился в своем королевских размеров кресле. Перед ним,  к  моему
удивлению, стоял судок с супом, который я утащил из комнаты Азимова.
     Он начал было что-то совершенно неразборчиво, что теперь у него  дело
обычное, лепетать, когда зазвонил телефон.
     Я снял трубку.
     На экране видеофона появилось  лицо  в  полицейской  форме,  ему  лет
пятьдесят - совсем еще пацан.
     - Сержант Хайнлайн, сэр, я...
     - Боюсь спрашивать, есть ли у вас имя? - сказал я.
     - Ну, сэр, - ответил он мне. - Пауль Хайнлайн. Пишется так...
     - На кой черт мне знать, как оно пишется? - заметил я.  -  Но  спорю,
что в датском или еще каком-нибудь богом забытом языке -  это  Чарли.  Что
хотели? Нам некогда, мы распутываем убийство.
     В ответ на это он сглотнул, но все-таки сказал:
     - Ну, жена инспектора попросила меня передать ему кое-что.  В  девять
ему  надо  выпить  стакан  теплого  молока  и  принять   таблетку   против
старческого слабоумия.
     - Это не поможет, - сказал я. - некоторые процессы необратимы.
     Я выключил телефон.
     - Ошиблись номером, - сказал я собравшимся.
     Жирный долгим взглядом окинул  аудиторию,  затем  закрыл  глаза,  как
будто ему стало противно смотреть на нее. Но,  открыв  их  снова,  глубоко
вздохнул - до самых гетр.  Наверное,  он  единственный,  кто  носит  их  в
Манхеттене.
     Осмотрев всех, в том числе и меня, он по-детски пролепетал:
     - Глаза убийцы Азимова сейчас смотрят на  меня.  Однако,  прежде  чем
открыть, кто это, мне  хочется  дать  некоторые  объяснения  по  некоторым
вопросам  и  отработать  гонорар.  -  Он  откашлялся,  прочищая   издающее
скрипучие звуки горло. - Или гонорары.
     Он перевел свои глаза на Олдисса, Браннера и Кларка.
     -  Прежде  всего,  джентльмены,  пусть  вас   больше   не   беспокоит
исчезновение мистера Азимова. Обмозговав все аспекты ситуации, я  отправил
своего выжившего из ума от старости помощника...
     - Эй, - запротестовал я.
     - ...который нашел его. Таким образом, этот вопрос отпадает. Затем  я
пришел к выводу, что большинство случаев исчезновения ваших синек и планов
- не промышленный шпионаж и саботаж, а всего лишь  результат  рассеянности
вашей  секретарши,  особенно,  когда  она   находится   под   воздействием
определенной марки крепкого бурбона - какого именно, так и не выяснено.
     - Боже мой! - воскликнул Кларк. - Блестяще!
     Затем Жирный перевел взгляд на Карла Пола.
     - Вы упомянули, что внедрили шпиона в "Рапчед моторс компани". Уделив
всего полчаса на размышление над этим вопросом, я пришел к выводу, что  им
может быть только Мата Хари Ле Гуин.
     Ахнув, она в отчаянии обратилась ко мне:
     - У вас нет чего-нибудь выпить, а, Лысик?
     - В последние годы мы могли позволить себе только пиво, - ответил  я.
- Да к тому же сорт, что у нас, не отличишь от "шинолы".
     Пол с сомнением покачал головой.
     - И как же вы это узнали? - спросил он у Жирного.
     - Чистейшая дедукция, сэр, - заявил Жирный с невыносимым эгоизмом.  -
У "Рапчед моторс компани" два сотрудника. И, поскольку, один из них сейчас
мертв, сделать вывод не трудно.
     - Блестяще! - вынужден был признаться Пол.
     И вот в этот момент своего триумфа Жирный посмотрел на меня.
     - Достань, пожалуйста, с полки "Кер'ан".
     - Что?
     - "Коран", простофиля. Он там, за глобусом.
     Я достал.
     - Отдай Карлосу Махмуду Аулд Шейху, - промямлил он.
     Я взял и понес ему.
     - Вы готовы поклясться на Книге Аллаха, что вы ответите мне правду? -
спросил Жирный, пытаясь придать своему голосу суровость.
     - Воистину, - ответил Карлос. - Однако, вам,  по-видимому,  пришла  в
голову неверная мысль. Слава богу, я родился баптистом-фундаменталистом  в
Листвиле, в штате Южная Каролина.
     Даже Жирный лишился дара речи.
     Скрипуче откашлявшись, я сказал:
     - У меня, кажется, создалось  впечатление,  что  вы  один  из  высших
чиновников "Объединенных Арабских Нефтепромышленников". Если  вы  родились
американцем,  то  к  чему  этот  сказочный  костюм,  ломаный  язык  и  все
остальное.
     - Мы, высшие правительственные чиновники,  -  ответил  он  с  большим
достоинством, - считаем правильным  соблюдать  традиции  и  обычаи  стран,
которыми мы правим. Мы взяли соответствующие фамилии и все такое прочее.
     - Простите? - переспросил инспектор. А я думал, что он спит. - Но  вы
только что заявили, что вы  американец  родом  из  Старбордвилла  в  Южной
Каролине или что-то в этом роде.
     Нефтяной магнат окинул его холодным взглядом.
     - Воистину, инспектор, - ответил он. - Вы, очевидно,  не  следите  за
новостями. Все грамотные люди знают, что  сейчас  президентом  Соединенных
Арабских  штатов  является  Чарлз  Смит.  Под  нажимом  департамента  прав
человека Вновь Объединенных Наций арабские  страны  впервые  за  всю  свою
историю разрешили  свободные  выборы.  Они  не  учли,  что  слишком  много
американских техников и инженеров, слишком много механиков, обеспечивающих
полеты их воздушного транспорта, слишком много строительных рабочих строят
их системы связи, морские порты и дороги, и они стали постоянными жителями
арабских стран, и они решили исход выборов.
     Даже Жирный  был  обескуражен.  Не  скажешь,  что  сейчас  легко  его
обеспокоить, но даже его проняло.
     - Но ведь это все вздор, - сказал он. - Возмущенный абориген  мог  бы
поставить крестик и проголосовать за своих  продажных  политиканов,  а  не
выбирать иностранца.
     Карлос посмотрел на него с высока.
     - Видно, вы не разбираетесь в  арабских  странах,  -  заметил  он.  -
Кто-нибудь слышал, чтобы у араба хватило образования поставить крестик?
     Жирный поморгал, но спросил:
     - Какую цель преследовали вы, когда наняли меня?
     - Воистину, - выразительно пожал плечами липовый араб, - я узнал, что
вас наняла "Рапчед моторс компани", и подумал, что вы  могли  бы  ускорить
сделку с ними. Видите ли, в давно минувшие  годы,  когда  арабские  страны
внезапно разбогатели, выкручивая руки остальным странам мира,  не  имевшим
нефти, мы обнаружили,  что  способов  тратить  богатство  им  не  хватает.
Очевидно, что нет никакого смысла раздавать его народу. Поэтому мы вложили
громадные средства в нефтехимические заводы. Ну, а сейчас  мы  обнаружили,
что нефть у нас истощилась и заводы работают в холостую. Я приехал в Штаты
заключить сделку с "Рапчед моторс компани" по закупке  у  них  нефти,  как
только начнется выпуск "Рапчед Рэта".
     Жирный опешил.
     - Честное скаутское? - спросил он.
     - Честное скаутское.
     - Черт с ним со всем этим, - проскрипел инспектор. -  Ближе  к  делу.
Кто убил Азимова?
     Жирный приподнял пухлые плечи.
     - Ладно, инспектор, - театральным жестом он указал на картину в  пяти
футах от его стола. - Человек, убивший Чарли Азимова, за этой картиной.
     Я сразу понял, что он хотел сказать.
     - Пошли, сержант, - завопил я и поспешил в коридор, сержант  за  мной
по пятам.
     Рядом с  кухней  есть  альков,  из  которого  мы  столько  лет  имели
возможность подсматривать тайком за  происходящим  в  офисе  Жирного.  Наш
глазок прикрывала красивая картина водопада, из  офиса  его  не  заметишь.
Иногда мы использовали  его,  чтобы  подслушать  за  клиентами  и  другими
людьми, которые не знали, что хотя нас с  Жирным  нет  в  офисе,  за  ними
наблюдают.
     А теперь там стоял перепуганный  шеф-повар  Жирного,  прослуживший  у
него полвека, если не больше. Внезапный поворот дела  напугал  его.  Мы  с
сержантом схватили его и поволокли в офис.
     - Вот это да! - воскликнул инспектор. - Как вы узнали?
     Жирный с самодовольным видом посмотрел на дрожащего  повара.  Показал
на стоящий перед ним на столе судок с грибным супом.
     - Я слишком часто ел его  грибные  супы  и  сразу  определил  его  по
запаху. Только на этот раз он не из грибов, а из поганок. Должно быть,  он
вырастил их на дворе на своей грядке с приправами. Одному  богу  известно,
зачем. Может, выживая из  ума,  он  собирался  в  один  прекрасный  момент
накормить меня и Лысика, чтобы избавить нас от нищеты.
     - Нет-нет, сэр! - закричал шеф-повар, - Я сделал это  ради  вас.  Все
ради вас! Когда я узнал, что  впервые  за  столько  лет  у  вас  появились
клиенты, а Лысик  рассказал  мне,  что  пропавший  изобретатель  вовсе  не
пропадал, а всего лишь простудился, я не мог  избавиться  от  этой  мысли.
Короче говоря, расследовать стало нечего, и у вас  никакого  дела  нет.  Я
быстро сварил суп из поганок и отнес в "Бауэри Хилтон". Он  обрадовался  и
быстро съел полтарелки. Я думал, что теперь дело не кончится и вам поручат
найти убийцу.
     - И ты не боялся, что я добьюсь успеха, - вознегодовал Жирный, -  что
я и сделал на самом деле?
     Шеф-повар съежился и с жалким видом помотал головой.
     - Нет, я подумал, что вы настолько выжили  из  ума,  что  никогда  не
раскроете  это  преступление,  будете  возиться  с  ним,  и  у  нас  будут
псевдо-доллары на продукты, которые вы так любите. Все ради вас, сэр!
     - Фу! - произнес Жирный в своей обычной дурацкой манере.
     Инспектор с сержантом поволокли поникшего повара из офиса,  прихватив
в качестве вещественного доказательства судок. Остается только уповать  на
то, что по дороге они не забудут и не съедят суп.
     - Все это хорошо, - холодным тоном заметил Карл Пол, - но вы  еще  не
решили, мой вопрос,  за  который  я  вручил  вам  солидный  гонорар.  Если
выпустят этот чертов автомобиль, "Рапчед Рэт",  и  он  будет  работать  на
алкоголе, то все винокурни на Земле обанкротятся.
     Но ему ответил Чак Кларк, а не Жирный, сидевший с закрытыми глазами с
видом уснувшего или потерявшего нить разговора человека.
     - Не беспокойтесь об этом, старина, - сказал  Кларк  Полу.  -  Проект
отклонили. Мистер Рапчед нам только что сообщил  об  этом  из  Тибета.  На
днях,  крутя  свою  молитвенную  палочку,  он   пришел   к   выводу,   что
автомобильная  промышленность   ему   надоела,   и   он   решил   заняться
международными финансами.  Мы  планируем  создать  сеть  многонациональных
банков и осуществить его новый замысел - "Одноразовый доллар".
     Я ужаснулся.
     - Одноразовый доллар! - проблеял я. - Вы хотите сказать...
     Он посмотрел на меня свысока.
     - Совершенно верно. Используешь один раз - и выбрасываешь.

                              Мак РЕЙНОЛЬДС

                                 ЭКСПЕРТ

                             От автора:
                             Я передаю эту историю так, как ее услышал, не
                          добавив от себя ни слова. Но должен  признаться,
                          что с тех пор, как я повстречал того парня,  мои
                          рассказы стали неотразимы  для  редакторов.  Они
                          настолько правдивы, что я и сам в них верю.

     Ростом он был чуть повыше пяти  футов,  весил  около  ста  пятнадцати
фунтов, а глазами был схож с заблудившимся щенком. При взгляде на лохматую
бороденку становилось ясно, что в ней обожает ночевать моль.
     - Я с удовольствием выпью в вашей компании, - ответил я. - Празднуете
что-нибудь?
     Он покачал головой.
     - Не совсем так. Топлю печали.
     Я разрешил ему пожать свою руку.
     - Ларри Маршалл, - сказал я.
     Он потряс ее.
     - Ньютон Браун. Друзья называют меня Ньют.
     - Что ж, значит, у вас тоже неприятности?
     - Хотите сказать, что  я  встретил  родственную  душу,  что  вы  тоже
приползли в этот оазис искать утешение в рюмке?
     - Прямо  в  точку  попали,  -  ответил  я,  не  обращая  внимания  на
изысканный слог собеседника. - Послушайте...
     И я поспешил выложить ему свои неприятности, прежде чем  он  займется
рассказом о своих.
     - Это все главный редактор. Я хотел, чтобы меня перевели в корпункт в
Париже, понимаете? Хотел переменить обстановку. Но вы думаете, он назначил
меня?..
     - И это неприятности? -  прервал  он  меня  с  печалью  в  голосе.  -
Поглядите.
     Он протянул мне желтый листок бумаги.
     - Так вот, главный редактор, - продолжал  я,  равнодушно  разглядывая
листок... - С ума сойти! Десять тысяч долларов!
     Листок оказался чеком, выписанным от  имени  Американской  Ассоциации
производителей полотенец.
     - И так всегда, - жаловался он. - Никак не могу пробиться  к  народу.
Всегда что-нибудь да случается. Не мог же  я  отказаться  от  этого  чека.
Теперь они, без сомнения, положат мое открытие под сукно.
     - Кто что положит? -  спросил  я,  не  сводя  глаз  с  этого  желтого
листочка, за которым маячила куча зеленых банкнотов.
     - Ясное дело. Ассоциация производителей полотенец, - вздохнул  он.  -
За эти деньги они купили у меня сухую воду.
     - Что купили? - недоверчиво спросил я.
     -  Сухую  воду,  -  повторил  он.  -  В  ней  заложены   безграничные
возможности. Революция  в  ирригации.  Воду  можно  таскать  в  сетках.  Я
натолкнулся на  эту  идею,  экспериментируя  с  легкой  водой.  Кстати,  я
исследователь.
     И добавил совсем печально:
     - Самый настоящий гений.
     Теперь уж я не мог остановиться:
     - А что вы собирались делать с легкой водой?
     - Вы, наверно, слыхали о тяжелой воде. Ну а я пришел к  выводу,  что,
если удастся создать легкую воду, я решу проблему тучности и похудения.
     На какое-то мгновение глаза его загорелись. Мечта преобразила его.
     - Боюсь, что не совсем вас понимаю, - сказал я.
     - Это же проще простого,  -  ответил  он.  -  Вы  должны  знать,  что
человеческое тело на девяносто процентов состоит из  воды.  Ну  а  если  я
смогу обычную воду H2O заменить на легкую, люди будут весить куда  меньше.
Просто, не правда ли?
     Несколько  секунд  я  пытался  представить  себе  последствия   этого
открытия. Затем тряхнул головой, чтобы прочистить мозги.
     - Не знаю,  -  сказал  я,  чувствуя,  что  пора  воспользоваться  его
приглашением и выпить. - Но  чем  кончились  ваши  эксперименты  с  легкой
водой?
     Он снова вздохнул.
     - Их прекратило правительство.
     - Правительство?
     Ньютон Браун кивнул:
     - Вы, конечно, слышали,  что  тяжелая  вода  очень  важна  в  ядерных
реакциях. Ну, это же... проще простого, не так ли? Один эксперимент  ведет
к другому, вот так я и добрался до ядерной  антиреакции  на  легкой  воде.
Тут-то мои исследования и прикрыли.
     Я было начал:
     - Антиреакция... - но он поднял руку, останавливая меня.
     - Простите, Ларри, но я дал слово эту  проблему  не  обсуждать.  Тема
занесена Пентагоном в разряд "чрезвычайно секретных".
     - О'кей, - сказал я. - Но послушай, Ньют, чего ты не бросишь к  черту
эту воду? Сначала легкая вода, потом сухая. Ты выбрал себе узкую дорожку.
     Он сунул чек обратно в карман и ответил со вздохом:
     - Что-то в этой жидкости меня всегда привлекало. Должна же  она  хоть
на что-нибудь годиться. Не пить же ее.
     Ньютон Браун постучал кулачком по  стойке,  чтобы  привлечь  внимание
Сэма, и добавил:
     - Я буду счастлив  предложить  средство  для  потопления  наших  бед.
Знаете, я ненавижу пить в одиночестве, но обычно никто не хочет мне помочь
- даже мухи. Через несколько минут они  начинают  жаловаться  на  головную
боль.
     Я ответил несколько двусмысленно:
     - Ведь я - газетчик.
     Сэм подошел к нам, и Ньютон Браун сказал:
     - Два Джека Потрошителя, пожалуйста.
     Сэм глаза выпучил от удивления.
     - Как? Снова? И в это время дня?
     Я заподозрил неладное:
     - А что делает с людьми этот Джек Потрошитель?
     Сэм осклабился.
     - Завтра утром вам покажется, что вас выпотрошили, как курицу.
     - Не возражайте, Сэм, - сказал Ньют. - Два Джека Потрошителя. Это тот
камень, к которому надо привязать грусть, чтобы ее утопить.
     Когда Сэм притащил выпивку в громадных  бокалах,  каких  я  сроду  не
видывал, я сделал опасливый глоток и чуть не задохнулся.
     - С ума сойти!
     Ньютон Браун расплылся от удовольствия.
     - Не правда ли,  великолепно?  Я  назвал  смесь  в  честь  известного
разбойника. Основные составные части - яйца, ром, абсент, водка и  соляная
кислота.
     - Соляная кислота?
     - Соляная кислота, - повторил  он.  -  Проще  простого.  Кроме  того,
здесь...
     - Лучше не говори, - сказал я с содроганием и  заглянул  в  бокал.  -
Вроде бы там кусок яичной скорлупы.
     - Разве? Обычно она к этому времени уже растворяется. Кстати ты так и
не кончил рассказ. Что там у тебя с редактором?
     Я отхлебнул.
     - Он подонок. Сейчас я многое бы отдал за то, чтобы вообще избавиться
от газетной работы. К сожалению, это единственное, что я умею делать с тех
пор, как кончил колледж. Иначе я не могу зарабатывать на пропитание.
     Ньютон  Браун  принял  дозу  убийственной  смеси,  я  последовал  его
примеру.
     После того как мы пришли в себя, он почесал бороденку и сказал:
     - А что ты думаешь о моем суперцеребрографе?
     И, прежде чем я успел ответить, он продолжал:
     - Да, вернее всего, ты ничего не думаешь. Я же тебе о нем не говорил.
     Я сделал еще глоток, чтобы подкрепиться, и сказал:
     - Валяй.
     - Это не совсем мое изобретение, - скромно заявил он. - Я натолкнулся
на него, когда проводил опыты с моей машиной времени.
     Я сочувственно хихикнул.
     -  Еще  машины   времени   тебе   не   хватало.   Наверно,   сплошные
разочарования.
     - Проще простого. Я же тебе говорил - стоит мне изобрести  что-нибудь
путное, как они покупают у меня права и кладут вещь под сукно. - Он  отпил
еще глоток Джека Потрошителя. - Черт бы  побрал  этот  Международный  союз
историков.
     - Что-то я тебя не понял, - признался я.
     - Купили. И положили под сукно.
     В голосе его звучало озлобление.
     - Ты хочешь сказать... Ну да!.. А почему?
     Он пожал узенькими плечиками и попросил Сэма налить еще два бокала.
     - Они чуть с ума не посходили. Между прочим, я  доказал,  что  Колумб
никогда не открывал Америки.  Даже  моря  в  глаза  не  видал.  Всю  жизнь
трудился в своей портняжной мастерской в Генуе.
     Я не смог удержаться от вопроса:
     - Так кто же тогда открыл Америку?
     - Один грек по имени Попандополус. Впоследствии он открыл ресторан на
Кубе. И это еще не все. Я могу сообщить, что Наполеон...
     - Постой, - в отчаянии перебил  его  я.  -  Расскажи  лучше  о  своем
супердуперграфе.
     -  Сколько  угодно,  -  ответил  Ньют.  -  Ты,  наверно,   слыхал   о
церебрографии, или гипнопедии. Это метод обучения во сне. Смысл его в том,
что к уху прикрепляется миниатюрный динамик  и,  пока  студент  спит,  ему
несколько раз проигрывают лекцию. К утру он уже знает ее наизусть.
     - А какое это имеет отношение ко мне? - спросил я, допивая бокал.
     Ньютон Браун кивнул Сэму, чтобы тот принес еще два бокала.
     Сэм скорбно покачал головой и сказал:
     - Мне бы  вывеску  здесь  повесить:  "Клиентам  запрещается  выпивать
больше чем полпорции Джека Потрошителя".
     Ньют и ухом не повел и продолжал, обращаясь ко мне:
     - Проще простого. Мой усовершенствованный суперцереброграф подготовит
тебя к новой профессии. Он действует по принципу гипноза, стимуляции желез
внутренней секреции  и  сверхчувственного  восприятия  с  помощью  особого
проигрывателя,  работающего  на   больших   скоростях.   Гипноз   улучшает
восприимчивость твоего подсознания. За ночь ты приобретешь  такие  знания,
как если бы всю жизнь посвятил изучению этого дела.
     Я глядел на него во все глаза, запивая его слона Джеком Потрошителем.
     - Ты хочешь сказать, что за ночь сможешь сделать из меня... скажем...
водопроводчика, каменщика или кого-нибудь в этом роде?
     Его плечики приподнялись и опали.
     -  И  еще  могу  сделать  из  тебя  специалиста  по   бальзамированию
египетских мумий. Как это делать, я разузнал с помощью машины времени.  Ты
погрузишься в телепатический транс, и проигрыватель будет нашептывать тебе
на ухо. А наутро все настолько глубоко укоренится в твоем мозгу, будто  ты
знал это всю жизнь.
     - Укоренится? - спросил я.
     - Укоренится, - ответил он уверенно, показав  Сэму  два  пальца,  что
означало налить еще по порции. - И тебе останется только подать заявление,
чтобы тебя приняли на новую работу. С чистым сердцем  заявишь  им,  что  у
тебя двадцатилетний опыт по этой части.
     Я сделал еще один большой глоток. Постепенно меня окутывало туманом.
     - Надо посмотреть, - сказал я.
     - Отлично, сэр, - сказал он. -  У  меня  записаны  десятки  различных
профессий, и ничего не стоит добавить к ним еще сотню. Главное - выбрать.
     - Ш-ш-шо-нибудь о-ош-ш-шобенное, - выговорил я. -  Ш-ш-ш-шо-нибудь...
у-у-у...
     - Уникальное? - Он задумчиво покачнулся на стуле.
     Сэм принес еще по бокалу.

     Когда утром туман рассеялся, я  осторожно  открыл  один  глаз,  потом
второй. Без всякого сомнения, меня полностью выпотрошили и забыли положить
внутренности обратно. Я услышал визгливый голос:  "...вслед  за  пережогом
третьего двигателя. В этом случае, если в  качестве  топлива  используется
одноатомный водород, теоретически скорость выхода газов достигнет двадцати
одной тысячи метров в секунду, тогда как  в  случае  с  обычным  водородом
теоретическая скорость не превысит пяти  тысяч  ста  семидесяти  метров  в
секунду. Разница, однако, заключается в том..."
     - Радио, - простонал я. - Только этого мне не хватало. Почему  бы  им
не обложить эти штуки специальным налогом?
     Голос умолк, что-то щелкнуло. Я раскрыл глаза  пошире.  Это  было  не
радио,  а  автоматический  проигрыватель  у  моего  изголовья.  Я  сел  и,
постанывая, выключил его. Проигрыватель производил  странное  впечатление.
Когда он  заканчивал  прокручивать  последнюю  пластинку,  все  начиналось
сначала.
     Я потряс головой. Каким-то образом эта штука должна была иметь ко мне
отношение. Но она не имела.
     Я  встал  и  осмотрелся.  Сквозь   распахнутую   дверь,   ведущую   в
микроскопическое сочетание гостиной-столовой-кухни, я разглядел бородатого
человечка, схожего  с  тряпичной  куклой.  Человечек  спал  на  диване.  Я
постарался вспомнить, кто он такой.
     - Ньютон Браун, - сказал я наконец. - Чокнутый изобретатель  из  бара
Сэма.
     Он открыл один глаз.
     - Не ори на меня, - пожаловался он.
     - Я же шепотом.
     - А похоже было, что орешь.
     Он открыл другой глаз.
     - Кто ты такой?
     Но я сначала отправился на  кухню,  открыл  кран  и  подождал,  когда
пойдет холодная вода, чтобы напиться. Затем  сунул  голову  в  раковину  и
стоял так, пока не намерз.
     - Великолепно, - простонал я.
     Потом я вытерся насухо и сказал:
     - Меня зовут Ларри Маршалл. Прошлым вечером мы встретились у  Сэма  и
пили Джека Потрошителя. Как сюда пришли  -  не  помню.  А  почему  у  моей
кровати стоит проигрыватель?
     - Проигрыватель?
     С похмелья он казался еще ничтожнее, чем раньше.
     - На столике у моей кровати.
     Он покосился на меня и почесал бакенбарды. Жизнь меркла в его глазах.
Наконец он произнес:
     - Похоже, что это мой суперцереброграф.
     Я щелкнул пальцами.
     - Теперь вспомнил? Я сказал тебе, что хочу смотаться из газеты, и  ты
ответил, что можешь за одну ночь научить меня чему-нибудь  путному.  И  ни
черта не вышло. Интересно, куда я засунул аспирин?
     Он опустил ножки с дивана и попытался принять вертикальное положение.
     - Из чего ни черта не вышло? - спросил он. -  Если  найдешь  аспирин,
дай мне две таблетки.
     - Из этой супердуперштуки. Думаешь, аспирин нам поможет? Ничему  меня
твой супердупер не научил.
     - Послушай, давай говорить обо всем по  порядку,  -  попросил  он.  -
Голова у меня раскалывается, и я не уверен, что только из-за  похмелья.  А
ты почем знаешь, что ни черта не вышло?
     - А чему он меня научил? Какой я был вчера, таким и остался.
     Аспирин нашелся в кухонном шкафу. Я взял три таблетки, налил в стакан
холодной воды и запил их.
     - Разве что голова стала трещать.
     Я передал ему бутылочку с таблетками.
     Наевшись аспирину, он сказал:
     - Сейчас возьмем пластинки и посмотрим, чему ты научился.
     Он передвигался осторожно, одной рукой цепляясь за  стенку  и  другой
поддерживая голову.
     Я слышал, как он колдует с  машиной.  Затем  через  несколько  секунд
раздался грандиозный грохот.
     Он вполз обратно в гостиную и признался:
     - Я их разбил.
     Я сел на освобожденный им диван.
     - А я-то думаю, почему такой шум? - язвительно сказал я и  постарался
сфокусировать глаза на ручных часах.
     - Черт возьми, пора на работу! Редактор мне голову оторвет.
     Он со стоном опустился на стул.
     - И не мечтай об этом, - сказал он. - У тебя теперь новая профессия.
     - Да? - рявкнул я. - Но пока я не узнаю, что  это  за  профессия,  не
лучше ли мне зарабатывать на кусок хлеба с маслом старым способом?
     Ньютон Браун покачал головой.
     - Боюсь, ничего из этого не выйдет. Разве я тебя не предупредил,  что
мой суперцереброграф не только подготавливает тебя к новой профессии, но и
заодно  ликвидирует  ненужную  память  о  старой?  Проще  простого.  Зачем
забивать голову лишними сведениями?
     Я выпучил глаза.
     - Ты что, спятил? И у тебя хватает наглости заявить, что я забыл свое
ремесло газетчика только  потому,  что  ты  подключил  к  моему  уху  свои
паршивые пластинки?
     Он откинулся на спинку стула и зажмурился.
     - Умоляю, не ори. Попробуй напечатать что-нибудь на машинке.
     Злой как черт, я подошел к моему старенькому  "ундервуду",  стоявшему
на столе. Я сел за машинку и  неверными  пальцами  потянулся  к  клавишам.
Посмотрел на клавиши, убрал пальцы и протянул снова.
     - Когда печатают на машинке, сначала  закладывают  в  нее  бумагу,  -
раздался за спиной, голос Ньютона. - Совершенно очевидно, что, какой бы ни
была твоя новая профессия, умения печатать на машинке она не требует.
     Я подпрыгнул на стуле. До меня наконец дошло,  в  какое  положение  я
попал.
     - Ты хочешь... ты хочешь сказать, что твоя идиотская  затея  в  самом
деле  удалась?  Что  ты  вышиб  у  меня  из  головы  все,  что  я  знал  о
журналистике? Что я теперь даже на машинке печатать разучился?
     - Проще простого. Ты же этого хотел. И отныне  ты  эксперт  совсем  в
иной области.
     - Но в какой? - взмолился я. - Я не знаю ничего, о  чем  не  знал  бы
раньше.
     В отчаянии я  пробрался  на  кухню,  открыл  ящик,  в  котором  держу
инструменты,  достал  оттуда  молоток  и  несколько  гвоздей.  Я  принялся
забивать гвоздь в оконную раму. Ньютон Браун  подмигнул  мне,  когда  я  в
третий раз подряд не попал по шляпке гвоздя, и печально покачал головой.
     - Нет, ты ведь и не хотел становиться плотником.
     Я хватил молотком по пальцу и бросился в ванную.  Вторую  неделю  там
протекала труба. Я уставился на трубу.
     Пустой номер. Я не имел ни малейшего  представления  о  том,  как  ее
починить.
     - Водопроводчик из меня не получится!  -  воскликнул  я  в  отчаянии,
вернулся на кухню, схватил сковородку и достал из холодильника  два  яйца.
Когда я разбил яйца, оба желтка разлились.
     Ньютон Браун наблюдал за мной с интересом.
     - Сомневаюсь, чтобы из тебя вышел повар, - сказал он. - К тому же  ты
забыл положить масло на сковородку.
     Схватив карандаш и лист бумаги, я принялся рисовать.
     Он заглянул мне через плечо.
     - Нет, не  художник,  -  сказал  он.  -  Проще  простого,  мы  решили
художника из тебя не делать.
     Я сказал уже без всякой надежды:
     - Может, я современный художник? Абстракционист?
     Он почесал бородку, снова заглянул мне через плечо и содрогнулся:
     - Нет, - сказал он. - Это даже не абстракция.
     В отчаянии я бросил карандаш.
     - Ничего не выйдет. Потребуется месяц, чтобы перебрать все  возможные
профессии.
     Ньют согласился со мной.
     -  Может,  и  больше.  Я  не  записывал,  какие   профессии   освоены
проигрывателем, а их было множество. Придется изобрести какой-нибудь метод
определения твоей профессии. Погоди-ка, ведь ты  хотел  научиться  чему-то
уникальному. Может, из тебя вышел эксперт по плетению лыка?
     - А может быть, я дегустатор вин? - спросил я с надеждой.
     Он, глубоко задумавшись, закрыл глаза.
     - Где-то здесь лежит  ключ  к  разгадке.  О  чем  мы  говорили  вчера
вечером?
     Я щелкнул пальцами.
     - Мы  говорили  о  твоем  напитке.  Может,  мы  решили  сделать  меня
барменом?
     Он спросил:
     - Как приготовить "Красную Мэри"?
     - Ты что, хочешь, чтобы Маккарти начал за мной охотиться?  Я  обращаю
внимание только на стопроцентных американок.
     Он помотал головой.
     - Нет, ты не бармен. О чем мы еще говорили?
     Я прижал ладони к пульсирующим вискам.
     - Мы обо всем говорили. О сухой воде и легкой  воде.  О  всех  водах,
кроме черной.
     Несмотря на похмелье, он заинтересовался.
     - Черная вода, - сказал  он...  -  Ее  очевидные  преимущества,  надо
думать, ускользнули от моего внимания.
     - Возможно,  она  пригодится  тем,  кому  все  равно  чем  мыться,  -
разозлился я.
     - Умоляю, - сказал он. - Ты забыл о  моей  головной  боли.  Когда  же
начнет действовать аспирин? О чем мы еще  говорили?  Именно  здесь  должен
лежать ключ к тайне.
     - Давай примем еще по две таблетки, - предложил я. -  Мы  говорили  о
том, как все твои изобретения  попадают  под  сукно,  о  том,  что  Колумб
орудовал в портняжной мастерской, о Международном союзе историков и еще  о
ком-то, кто запретил твою машину времени. И...
     - Ой-ой-ой, - произнес он, избегая смотреть мне в глаза.  -  Давай  в
самом деле примем еще по две таблетки аспирина. У меня предчувствие...
     Он не закончил фразы.
     - Что с тобой? - рявкнул я.
     - Машина времени, - сказал он. - Тебе хотелось овладеть  какой-нибудь
уникальной профессией.
     Я понял, что он сейчас скажет.
     - О нет, не надо, - попросил я.

                      От автора:
                      Если только мне  удастся  удержать  этого  парня  от
                   внешних контактов и скрыть его от Вилли  Ли  [известный
                   американский  популяризатор  науки,   автор   книг   по
                   футурологии] или Артура Кларка, считайте, что я - самый
                   удачливый человек на свете. Я уже  говорил,  что  после
                   встречи с этим парнем мои  рассказы  отличаются  особой
                   правдивостью. Я  единственный  из  писателей-фантастов,
                   кто может похвастаться знакомством с человеком, который
                   специализируется по ремонту машин времени.
                                                              Мак Рейнолдс

                              Мак РЕЙНОЛЬДС

                                 ТОЛКАЧ

     В дверь постучали посреди ночи. Иосип  Пекич  всегда  знал,  что  это
произойдет именно так. Ему не было еще четырех лет,  когда  стук  в  дверь
раздался впервые, и трое рослых мужчин дали отцу несколько минут на  сборы
и увели его с собой. Он почти не помнил отца.
     Времена полицейского государства миновали.  Так,  во  всяком  случае,
утверждалось. Культ личности отошел в прошлое. Завершилась длинная очередь
пятилетних и семилетних планов, все  поставленные  цели  были  достигнуты.
Новая конституция гарантировала свободу  личности.  Никто  больше  не  был
подвержен полицейскому произволу. Так, во всяком случае, утверждалось.
     Но страх умирает медленно. Особенно долго он живет в подсознании. И в
глубине души Иосип всегда знал, что в дверь постучат.
     Он не ошибся. В дверь  снова  постучали,  резко,  нетерпеливо.  Иосип
Пекич позволил себе всего лишь раз  вздрогнуть  от  мрачных  предчувствий,
затем резко вскочил с постели, расправил слегка сутулые плечи и направился
к дверям, щелкнув по дороге выключателем. Он открыл дверь как  раз  в  тот
момент, когда здоровенный зомби с пустым невыразительным  лицом  собирался
постучать вновь.
     Их было двое,  а  не  трое,  как  он  ожидал.  За  отцом  более  двух
десятилетий тому назад они пришли втроем.
     Его отец, как писали в газетах,  был  правым  уклонистом,  соратником
человека, имя которого упоминало лишь в связи с процессом и  последовавшей
за ним казнью. Но отца не смогли сломить никакими пытками, и сын  гордился
этим.
     Его не смогли сломить, и годы спустя, когда культ личности  отошел  в
прошлое, он был реабилитирован и имя его вернули во все учебники  истории.
Теперь  быть  сыном  Любо  Пекича,  удостоенного  посмертно  звания  Героя
Народной Демократической Диктатуры, стало почетно, а не позорно.
     Однако, хотя отец и был объявлен героем, Иосип по-прежнему ждал,  что
в дверь постучат. И все же он не чувствовал за собой  никакой  вины  и  не
понимал, почему за ним пришли именно сейчас.
     Зомби произнес безо всякого выражения:
     - Товарищ Иосип Пекич?
     Если голос Иосипа и дрогнул, то это  было  почти  незаметно.  Он  был
сыном Любо Пекича. С напускной храбростью он сказал:
     - Совершенно верно. Э... чему обязан этим  вторжением  в  мою  личную
жизнь?
     Зомби не ответил на его вопрос.
     - Одевайтесь, товарищ, и следуйте за нами, - сказал он решительно.
     По крайней мере, они все еще называли его товарищем. В этом, хотелось
верить, был некий намек на то, что вина его не слишком велика.
     Он надел черный костюм. Более старый, чем коричневый, но в  нем,  как
ему   казалось,   он   выглядел   внушительней.   Невысокий,    худощавый,
нерешительный, Иосип Пекич был не из тех, кто  производит  впечатление  на
окружающих. Он выбрал строгий галстук и  белую  рубашку,  хотя  знал,  что
многие в последнее время  хмурятся  при  виде  белых  рубашек,  считая  их
излишне буржуазными. Главное - иметь пролетарскую внешность,  что  бы  под
этим ни подразумевалось.
     Пока он одевался, зомби стояли и смотрели на него пустыми глазами. Он
подумал,  что  они  ответят,  если  попросить  их  подождать  в  прихожей.
Возможно, ничего. Ведь они не стали отвечать, когда он спросил, в чем  его
вина.
     Он положил документы - удостоверение  личности,  студенческий  билет,
трудовую книжку - во внутренний карман и повернулся к ним лицом.
     - Я готов, - сказал он, изо всех сил стараясь, чтобы голос его звучал
естественно.
     Они повели его вниз, на улицу, к  черному  лимузину.  Третий  ждал  в
машине, на переднем сиденье, лицо его также ничего не выражало. Он даже не
удосужился выключить мотор, и автомобиль на воздушной  подушке  висел  над
мостовой. Он знал, как скоро вернутся его коллеги вместе с арестованным.
     Иосип Пекич сел на заднее сиденье между конвоирами, недоумевая,  куда
его везут и почему. Хоть убей, он не понимал, в чем  его  могут  обвинять.
Да, действительно, читал некоторые запрещенные книги, но  не  больше,  чем
другие интеллектуалы, студенты и передовые люди страны, если их так  можно
назвать; бывал на неформальных собраниях и дискуссиях в  кафе,  где  самые
отважные критиковали Народную Диктатуру. Но не принадлежал ни к  одной  из
действующих организаций, противостоящих государству, да и влечения к этому
не имел. Он не интересовался политикой.
     В этот поздний час  улицы  Загуреста  уже  опустели,  автомобилей  на
стоянках было мало. Почти все машины, взятые на день  напрокат,  стояли  в
гаражах.  Свободные   улицы,   по   мнению   Иосипа,   были   единственным
преимуществом перед западными городами, которые он  видел.  Лишь  немногие
имели собственную машину. Если возникала необходимость, ее брали в местном
гараже на прокат.
     Он ожидал, что  его  повезут  в  Калемегданскую  тюрьму,  где  обычно
содержались политические заключенные, но вместо этого они свернули направо
на  Партизанскую  площадь,  затем  на  бульвар  Ноябрьской  революции.  От
удивления Иосип открыл  было  рот,  собираясь  сказать  что-то  сотруднику
органов госбезопасности, сидевшему рядом с ним, но промолчал, и  губы  его
побелели.  Теперь  он  знал,  куда  его  везут.  Очевидно,  обвинения  ему
предъявлялись нешуточные.
     Чуть в стороне от парка стояли  правительственные  здания.  Скупщина,
старое здание парламента, сохранившееся с тех  дней,  когда  Трансбалкания
была  отсталой   третьеразрядной   феодально-капиталистической   державой.
Национальный банк, новые здания Борьбы и Политики. И, наконец, футах в ста
от бульвара - мрачное приземистое здание Министерства внутренних дел.
     Оно  было  построено  давно,  еще  в  те  времена,  когда  в   стране
господствовали  русские,  в  рабском  подражании  архитектурному  кошмару,
известному как сталинская готика. Оно задумывалось строгим и внушительным,
а получилось просто зловещим.
     Да. Теперь Иосип Пекич знал, куда его везут.

     Лимузин на воздушной  подушке  бесшумно  скользнул  по  дорожке  мимо
массивной металлической статуи  рабочего  -  борца  с  силами  реакции,  с
винтовкой в одной руке и гаечным ключом в другой  -  и  остановился  перед
усиленно охраняемым подъездом.
     Не говоря ни слова, те двое из органов, что приходили за ним, открыли
дверцы и вылезли из машины. Один из них мотнул головой, и Иосип последовал
за ними. Лимузин тут же исчез.
     Под конвоем Иосип  поднялся  по  мраморной  лестнице.  Ему  пришло  в
голову, что здесь, должно быть, проходил его отец двадцать лет тому назад.
     Никогда раньше он не бывал в здании Министерства внутренних  дел.  Из
всех трансбалканцев здесь бывали лишь те, кто работал в МВД, или же те, на
ком останавливался внимательный взгляд министерства.
     Двери распахнулись перед ним и закрылись, как только он прошел. Иосип
Пекич  несколько  удивился,  когда  увидел,  что  изнутри  здание  обильно
украшено бесчисленными  бронзовыми  и  мраморными  статуями,  картинами  и
гобеленами. Оно напоминало безвкусные музеи Загуреста.
     Прошли через анфиладу залов и огромных комнат и наконец  очутились  в
небольшом  помещении,  где  за  письменным  столом  в  одиночестве   сидел
худощавый  самоуверенный  человек  и  нервно  чиркал  что-то   электронной
компьютерной ручкой в бумагах, стопкой лежавших перед ним. Он был  одет  в
безукоризненно  выглаженный  костюм  и  курил  сигарету,   вставленную   в
маленький, похожий на трубку мундштук - из тех, что ввел в употребление по
всем Балканам маршал Тито.
     Все трое, как по команде, остановились перед ним: и  на  лицах  зомби
появилось выражение почтения с примесью робости. Перед ними, очевидно, был
человек, наделенный властью.
     Сидевший за столом дописал лист и бросил его  в  отверстие  в  столе,
откуда лист  по  желобу  попадал  в  автоматический  перфоратор,  а  затем
регистрировался. Человек взглянул на них раздраженно, - но тут  же  быстро
встал и, к величайшему изумлению Иосипа  Пекича,  на  его  лице  появилась
вкрадчивая улыбка. Иосипу и в голову не могло прийти, что  в  Министерстве
внутренних дел кто-то будет ему улыбаться.
     - Александр Кардель,  -  представился  человек,  сунув  Иосипу  узкую
ладонь для рукопожатия. - Вы ведь Пекич? Мы вас ждем.
     Иосип в недоумении пожал протянутую ему руку и растерянно взглянул на
стоявшего рядом зомби.
     Кардель перевел понимающий взгляд с Иосипа на конвоиров и спросил:
     - В чем дело? Эти головорезы напугали вас?
     В словах Карделя слышались одновременно отвращение и мягкая насмешка.
     Иосип нервным движением потер подбородок.
     - Конечно, нет.
     Зомби щелкнул каблуками:
     - Мы всего лишь исполняли приказ.
     Кардель удивленно поморщился.
     - Представляю себе, - проворчал он.  -  Милка,  ты  смотришь  слишком
много западных боевиков по телевизору. Мне кажется,  ты  воображаешь  себя
трансбалканским агентом 007.
     - Да, товарищ, - сказал Милка, вскинув голову.
     - О, замолчите и убирайтесь вон, - сказал Кардель. Он  выбил  большим
пальцем окурок из мундштука,  достал  новую  сигарету  из  ящика  стола  и
вставил ее в чашечку мундштука, взглянул  на  Иосипа  и  снова  улыбнулся,
отчего его лицо приняло по-юношески простодушное выражение.
     - Вы и представить себе не можете, как я рад наконец познакомиться  с
вами, - сказал он. - Я уже несколько месяцев вас разыскиваю.
     Иосип Пекич смотрел, широко раскрыв глаза. Он  только  теперь  понял,
кто перед ним. Имя Александра Карделя почти не упоминалось в новостях,  он
крайне редко появлялся на фотографиях, да и то лишь на заднем плане вместе
с группой партийных функционеров. Но его знала вся страна, да и за рубежом
он был известен. Александр Кардель был Вторым. Правая рука  самого  Зорана
Янкеза. О нем говорили, что он-то и руководит страной, стоя за троном.
     Зомби торопливо вышли.
     - Разыскиваете меня? - тупо повторил Иосип. - Но я  не  прятался.  Вы
ошибаетесь. Я простой студент...
     - Конечно, конечно, - сказал Кардель в шутливом нетерпении.  Он  взял
со стола папку и рассеянно помахал ею перед Иосипом.
     - Я тщательно изучил ваше дело.
     Он вскинул глаза на стенные часы.
     - Идемте. Товарищ Янкез ждет вас. Там мы вам все объясним.
     Удивленный, Иосип Пекич последовал за ним.
     Товарищ Янкез, Первый, Зоран  Янкез,  Генеральный  секретарь  партии.
Президент СБСР, Союза Балканских Советских Республик. Первый.
     Иосип едва ли мог вспомнить те времена,  когда  Зоран  Янкез  еще  не
стоял во главе партии, когда его портреты и бюсты  не  украшали  магазины,
банки,  железнодорожные  вокзалы,  парикмахерские   и   бары.   В   каждом
киножурнале хотя бы один сюжет был посвящен товарищу Янкезу, телевизионные
программы новостей обязательно рассказывали о Первом. Он пришел  к  власти
спокойно и бескровно, после смерти своего предшественника, и находился  на
своем посту на протяжении жизни целого поколения.

     Изумленный, Иосип Пекич прошел вслед за  Александром  Карделем  через
дверь в глубине кабинета и оказался в комнате больших размеров, где  почти
не было мебели, если не считать массивного стола с дюжиной стульев вокруг.
За столом сидел Зоран Янкез, выглядевший на  десять  лет  старше,  чем  на
фотографиях, которые Иосипу доводилось видеть.
     Он выглядел на десять лет старше, и лицо его было серым и  усталым  -
на официальных фотографиях это не было заметно.  Он  оторвался  от  бумаг,
лежавших перед ним, и проворчал что-то вроде приветствия.
     Кардель сказал с приятным энтузиазмом:
     - А вот и  он,  Зоран.  Наш  товарищ  Иосип  Пекич.  Рядовой  молодой
гражданин Трансбалкании.
     Первый опять что-то  проворчал  и  оглядел  не  слишком  внушительную
фигуру Иосипа Пекича. Иосипу захотелось  укусить  себя  за  палец,  но  он
подавил это желание. Он недавно бросил курить, и когда нервничал, не знал,
куда девать руки.
     Зоран Янкез прорычал им предложение садиться,  и  Кардель,  расправив
брюки, чтобы не помять складки,  и  вытянув  одну  ногу  вдоль  массивного
стола, опустился на ягодицы и расслабился,  но  так,  чтобы  быть  готовым
вскочить в любой момент.
     Иосип пристроился на тяжелом дубовом стуле, глядя  во  все  глаза  на
двух самых могущественных людей его родины. С тех пор, как час  назад  его
вытащили из постели, и до настоящего момента,  он  не  понимал  ничего  из
того, что ему говорили.
     Зоран Янкез проскрипел:
     - Я изучил ваше дело, товарищ. Я обратил внимание на то, что вы - сын
Героя Народной Демократической Диктатуры Любо Пекича.
     - Да, товарищ Янкез, - Иосип встал. Он нервно потер руки,  но  решил,
что сунуть их в карманы будет неприлично.
     Первый проворчал:
     - Я хорошо знал Любо. Вы понимаете, что он был арестован еще до меня.
Я не мог ему ничем помочь. Но,  конечно,  после  того,  как  меня  избрали
Генеральным секретарем, он был реабилитирован и его имя  вернули  в  число
тех, кто верой и правдой служил государству. Но вы, разумеется, не станете
держать камень за пазухой. Любо был посмертно удостоен звания Героя.
     Иосип имел обо всей этой истории  несколько  иное  представление,  но
вряд ли стоило возражать. Он просто кивнул головой и сказал безнадежно:
     - Товарищи, мне кажется, произошла какая-то ошибка. Я... я понятия не
имею...
     Кардель   захихикал,   как   будто   происходящее   доставляло    ему
удовольствие. Он жестом велел Иосипу замолчать и повернулся к Первому.
     - Видишь,  Зоран,  рядовой,  весьма  благонадежный  молодой  человек.
Родился при нашей власти, воспитан при Народной Демократической Диктатуре.
Наш человек.
     Зоран Янкез, казалось, его не слушал. Он с  угрюмым,  почти  зловещим
выражением лица изучал Иосипа.
     Мясистая лапа протянулась к кнопке на столе. Тотчас раскрылась  дверь
в глубине комнаты и появился официант в белой  курточке,  толкавший  перед
собой тележку, уставленную  напитками  и  закусками.  Он  поставил  тяжело
нагруженный сервировочный столик так, чтобы партийный руководитель мог  до
него дотянуться. Взгляд официанта был тупым и подобострастным.
     Янкез что-то проворчал, и официант, кланяясь и приседая, попятился из
комнаты. Первый пожевал губами, разглядывая яства.
     Кардель сказал с готовностью:
     - Позволь, Зоран.
     Он встал, вынул из ведерка со льдом завернутую  в  салфетку  бутылку,
ловким движением наполнил хрупкий стаканчик и поставил его  перед  Первым.
Взял еще один стаканчик и вопросительно взглянул на Иосипа, но тот покачал
головой. Его  слабый  желудок  не  стоило  испытывать  алкоголем.  Кардель
плеснул немного себе и вернулся на свое место у массивного стола.
     Янкез, жмуря крошечные поросячьи глазки, взял толстый ломоть  черного
хлеба и вывалил на него с четверть  фунта  дунайской  икры.  Затем  поднял
стаканчик, опрокинул его разом, проворчал что-то и сунул бутерброд в рот.
     Иосип уставился на сервировочный столик. Он на такое  угощение  и  за
полгода не заработал бы.
     Первый прогремел с набитым ртом:
     - Товарищ, я понимаю ваше  удивление.  Перейдем  к  делу  немедленно.
Вообще-то вы можете считать, что вам крупно повезло.
     Он рыгнул, снова откусил огромный кусок и продолжал:
     - Вы слышали такое слово "толкач"?
     - Я... я, право, не знаю, товарищ Янкез.
     Партийный руководитель налил себе еще немного и сделал глоток.
     - Это неважно, - проскрежетал он. - Впервые  эта  идея  зародилась  у
товарища  Карделя,  когда  он  изучал  сведения  об  успехах  американской
промышленности в годы второй мировой войны. Американцы пытались в  течение
нескольких месяцев вдвое, втрое, вчетверо увеличить выпуск  такой  военной
техники, как корабли и самолеты. Разумеется, они  столкнулись  со  многими
трудностями. Во всем царила полная неразбериха. Тогда  они  обратились  за
помощью  к  толкачам.  Это  были  высококвалифицированные  специалисты  по
научной организации  труда,  и  их  единственной  задачей  было  выявление
всякого рода неувязок  и  их  устранение.  Из-за  отсутствия  какой-нибудь
детали на конвейере застревала сотня самолетов. Толкач находил эти детали,
скажем, где-то в Англии  и  спецрейсом  доставлял  их  в  Калифорнию.  Для
проведения исследований в Тенесси требовались  ученые  химики,  и  толкачи
находили  их,  пусть  даже  для  этого  им  приходилось  отрывать   ценных
специалистов  от  менее  важной  работы.  Я  думаю,  примеров  достаточно.
Толкачам были даны огромные полномочия. Их расходы не  ограничивались.  Их
успех превзошел все ожидания.
     Первый перевел взгляд на гору закусок, как будто такая  длинная  речь
утомила его.
     Иосип ерзал на стуле, все еще ничего не понимая.
     Пока партийный  руководитель  сооружал  себе  бутерброд  со  свининой
по-далмацки и цыпленком  "поховано  пиле",  Александр  Кардель  вставил  с
энтузиазмом:
     - Мы собираемся воспользоваться  этой  идеей  применительно  к  нашим
потребностям. Первым толкачом мы выбрали вас.
     Тут Иосип Пекич еще больше растерялся.
     - Толкачом? - переспросил он тупо. - Толкать... толкать что?
     - А это уже вы сами должны решить, - жизнерадостно ответил Кардель. -
Вы - рядовой гражданин Трансбалкании, вы воспринимаете все так же,  как  и
другие люди вокруг вас.
     - В  Соединенных  Штатах  таких  называют  средними  американцами,  -
вмешался Янкез.
     Иосип жалобно протянул:
     - Вы все время это повторяете, но я, товарищ Янкез, не  понимаю,  что
вы имеете в виду. Возможно, я туповат, но при чем тут то,  что  я  рядовой
человек? Во мне нет ничего особенного. Я...
     - Вот именно, - с торжеством в голосе заявил Кардель.  -  В  вас  нет
ничего особенного.  Вы  -  рядовой  гражданин  Трансбалкании.  Мы  изрядно
потрудились, прежде чем сумели вас найти.
     Первый рыгнул и начал угрюмо:
     - Товарищ, пытаясь найти рядового человека, мы провели  дорогостоящее
тестирование населения. И вы - результат. Вы - среднего  возраста,  роста,
веса, образования, интеллектуального  развития.  Вы  -  закончили  среднюю
школу, работали несколько лет, а затем  поступили  в  университет,  где  и
учитесь сейчас на втором курсе. Это типично для человека вашего поколения.
Ваши вкусы, потребности... мечты, как мы знаем или  предполагаем,  типичны
для рядового трансбалканца.
     Он взял пропитанную медом пахлаву и сунул ее в рот.
     Действительно, Иосип Пекич и его товарищи в последнее время постоянно
принимали участие в тестах, смысла которых не понимали. Он принял на  веру
слова двух партийных руководителей.  Очень  хорошо  -  он  рядовой  житель
страны с населением в семьдесят миллионов человек. Что из того?
     Первый откинулся на спинку стула, и Иосип почти не удивился тому, что
живот у Первого оказался гораздо больше,  чем  на  фотографиях.  Возможно,
выходя на люди, он надевал корсет.
     Зоран Янкез взял в руки лист бумаги.
     - Это  очерк  одной  западной  журналистки,  недавно  вернувшейся  из
поездки по нашей стране. Она  с  негодованием  пишет,  что  карандаши  для
бровей в нашей стране можно достать  только  на  черном  рынке,  да  и  те
французского производства и стоят по тысяче динаров штука. По  ее  мнению,
трансбалканские женщины возмущены тем, что  им  приходится  платить  такие
деньги.
     Партийный  руководитель  перевел  беспомощный  взгляд  с  Иосипа   на
Карделя:
     - Что такое карандаши для бровей?
     Обычно беспечное лицо Карделя приняло озабоченный вид:
     - Кажется, это какая-то косметика.
     - Вроде губной помады?
     Иосип набрался храбрости. Он взволнованно проговорил:
     - Они ими брови подкрашивают, я о женщинах говорю. И как  я  понимаю,
это входит в моду. Сейчас это ультрамодно. Новое увлечение, зародившись  в
Италии, э... охватило всех на Западе.
     Первый уставился на него.
     - Откуда вы это знаете? - проскрежетал он.
     Иосип в смущении теребил галстук.
     - Там в моем деле должно быть указано,  что  я  четыре  раза  был  за
границей. Дважды принимал участие  в  международных  фестивалях  молодежи,
один раз был делегатом на съезде профсоюзов  в  Вене  и  один  раз  был  в
туристической поездке. Я там, на Западе... э... встречал разных женщин.
     Кардель воскликнул с воодушевлением:
     - Теперь ты, Зоран, понимаешь, что я имел в виду?  Этому  парню  цены
нет.
     Янкез угрюмо взглянул на своего первого помощника.
     - Ну, если нашим женщинам нужна эта... ерунда для бровей,  то  почему
ее не выпускают? Что у нас в стране, нет сырья для ее  производства?  Если
так, то почему его не закупят?
     Он поковырял в неровных зубах.
     Кардель как бы в шутку умоляюще вскинул руки.
     - Потому что у нас, товарищ, до сих пор не было толкача, который  мог
бы узнать о подобных потребностях наших товарищей женщин.
     Первый что-то проворчал и взял в руки еще один документ.
     - Тут один американский журналист,  очевидно,  весьма  популярный  на
Западе, побывал в  нашей  стране  и  удивляется,  что  за  обслуживание  в
ресторанах Загуреста. Он сообщает, что у нас не дают чаевых, и потому наши
официанты грубят и плохо обслуживают посетителей.
     Янкез сердито посмотрел на своего помощника:
     - Не припомню случая, чтобы мне кто-то нагрубил,  когда  я  обедал  в
"Сумадии" или в "Двух рыбарях". Только на прошлой неделе был  в  "Градском
подруме" и ел там цыганское печение, жаркое по-цыгански и слоеный вишневый
струдель. Обслуживание было на высшем уровне.
     Кардель прочистил горло:
     - Ну, может  быть,  тебя,  Зоран,  обслуживали  лучше,  чем  рядового
туриста.
     Янкез прорычал:
     - Туризм надо развивать. Прекрасный источник  твердой  валюты.  -  Он
сердито посмотрел на Иосипа. - Вот такого рода недостатки вы,  товарищ,  и
должны устранять.
     Он с ворчанием отложил бумаги.
     - Но это все еще мелочи.  На  прошлой  неделе  водитель  грузовика  с
мясоперерабатывающего комбината в Белбровнике получил задание доставить  в
Масенегро груз мороженого мяса. Когда он туда приехал, выяснилось, что все
холодильники  заполнены.  И  он  выгрузил  все  мороженое  мясо  прямо  на
территории склада и вернулся в Белбровник. В такую жару  мясо  испортилось
за четыре часа. - Он бросил сердитый взгляд сначала на Карделя,  потом  на
Иосипа Пекича. - Почему постоянно происходят  подобные  вещи?  Как  же  мы
сможем опередить Соединенные Штаты Америки и Европейское Сообщество,  если
на всех уровнях работники боятся взять инициативу в  свои  руки?  Водитель
грузовика выполнил свое задание. Он доставил мясо и умыл руки. Ну  почему,
товарищи? Почему он не проявил инициативу, чтобы спасти ценный груз или  в
случае необходимости вернуться с ним в Белбровник?
     Он что-то угрюмо проворчал и откинулся на спинку стула, как бы  давая
понять, что с этим вопросом покончено.
     Александр Кардель оживился. Он сказал Иосипу с улыбкой:
     - Вот ваше задание. Разъезжайте по всей стране, выискивайте неувязки,
недостатки, ошибки руководства и доводите их до сведения тех,  кто  должен
их исправлять.
     Иосип спросил угрюмо:
     - А если... если они не прислушаются к моим замечаниям?
     Первый фыркнул, но ничего не сказал.
     Кардель ответил весело:
     - Завтра всем мужчинам, женщинам и детям в  Народной  Демократической
Диктатуре будет объявлено, что ваше слово - закон. Вы подчиняетесь  только
лично товарищу Янкезу и мне. На вас не  распространяются  никакие  законы,
никакие ограничения, никакие постановления.  Вы  получите  мандат,  и  все
будут знать, что предъявитель его не ошибается.
     Иосип совсем растерялся:
     - Но... вдруг  мне  придется  столкнуться  с...  э,  ну  каким-нибудь
партийным руководителем или ну... каким-нибудь  генералом  или  адмиралом?
Каким-нибудь...
     Кардель сказал с усмешкой:
     - Вы подчиняетесь только  нам,  товарищ  Пекич.  В  ваших  руках  вся
власть. Товарищ Янкез не преувеличивает. Если  честно,  то  хватит  с  нас
статистики.  Трансбалкания  уже  давно  опережает  Запад  по  производству
продукции   на   душу   населения:   по   выплавке   стали,   производству
сельскохозяйственной продукции, добыче угля и нефти. Все это  должно  было
привести нас к процветанию. - Он снова воздел руки в притворном  отчаянии.
- Но все это ни к чему не привело.  У  нас  в  магазинах  нет  даже  такой
ерунды,  как...  ну,  как  карандаши  для  бровей,  в   наших   ресторанах
отвратительно обслуживают. Все занимаются очковтирательством, и никого  не
волнует, приносит ли лавочка доход. Все боятся ответственности.
     Перепуганный Иосип снова начал:
     - Но... Но я, почему именно я? Что может сделать один человек?
     - Товарищ, поймите нас  правильно,  -  сказал  Кардель  с  наигранным
сочувствием. -  Вы  только  первая  ласточка.  Если  все  пойдет,  как  мы
задумали, мы найдем  новых  людей,  которые,  как  мы  полагаем,  являются
потенциальными толкачами. Ну, есть у вас еще вопросы?
     Иосип Пекич с несчастным видом смотрел то на одного, то на другого, с
ужасом  представляя  себе,  что  будет,  если  он  откажется.  Его  взгляд
остановился  на  угрюмом  непреклонном  лице  Первого,  и   он   внутренне
содрогнулся: "Нет. И речи быть  не  может.  Не  стоит  спорить  с  Зораном
Янкезом". Он посмотрел на Александра Карделя и решил, что с ним тоже лучше
не спорить, несмотря на улыбку на его лице.
     Иосип осторожно начал:
     - Из ваших слов я понял, что я... я могу критиковать любого  человека
в Трансбалкании,  кроме  вас  самих.  Но...  но  что,  если  мне  придется
столкнуться с кем-либо из вас? Ну,  знаете...  вдруг  я  сочту  что-нибудь
неправильным?
     Второй рассмеялся и вставил свежую сигарету в изогнутый мундштук.
     - Мы позаботились и  об  этом,  товарищ.  В  Швейцарии  на  ваш  счет
положено  пятьдесят  тысяч  общеевропейских   франков.   Как   только   вы
почувствуете, что, продолжая разоблачения, вы подвергаете себя  опасности,
вы можете покинуть страну и найти убежище за границей. - Он снова  манерно
рассмеялся. - Но я и представить себе не могу, что с вашими  полномочиями,
имея  неограниченную  власть,  распоряжаясь  ресурсами  всей  страны,   вы
захотите уехать. Банковский счет в Швейцарии открыт только для того, чтобы
придать вам уверенности.

     Первый, излучая  ярость,  с  мрачным  видом  шествовал  по  коридорам
Министерства внутренних дел. На лице  Первого  ничего  не  отражалось,  но
вокруг него мерцал зловещий ореол опасности.
     Велько Госняк,  стоявший  вместе  с  другим  охранником  на  посту  у
кабинета  Александра   Карделя,   вздрогнул   при   виде   приближавшегося
руководителя и пробормотал сквозь зубы:
     - Осторожно, он в ярости. Как бы не отправил нас на  соляные  копи  в
Найроби или...
     Но Зоран Янкез был уже близко, и Велько Госняк замолчал  и  вытянулся
по стойке смирно.
     Первый, не обратив на охранников внимания и грохнув дверью,  вошел  в
кабинет.
     Не успел его помощник отложить работу, как Янкез прорычал угрожающе:
     - Ты знаешь, что по твоей милости натворил этот экспериментатор?
     Кардель был достаточно близок к Первому и позволил себе притвориться,
что не испытывает страха. Он улыбнулся и сказал:
     - Ты имеешь в виду Пекича-младшего? Садись, Зоран. Выпьешь?
     Второй повернулся на стуле и нажал несколько кнопок. Тотчас небольшая
площадка в правом углу стола ушла вниз - и поднялась с  двумя  запотевшими
стаканчиками.
     Янкез гневно фыркнул, но взял один стаканчик.
     - Вечно у тебя всякие западные штучки, - проворчал он. - Когда-нибудь
ударит тебя током, и придется мне подыскивать другого  заместителя.  -  Он
опрокинул стаканчик в рот. - Если только я не начну искать его заранее,  -
добавил он зловеще.
     Однако, распробовав напиток, он поджал губы и процедил:
     - Где ты, Александр, достаешь такую прекрасную сливовку?
     Кардель отпил немного из своего стакана и сказал весело:
     - Этого я не открою, Зоран, но  других  тайн  от  тебя  у  меня  нет.
Подскажу тебе. Это сливовица, а не сливовка. Она  не  из  Словакии.  Но  я
боюсь, что как только ты узнаешь, где я ее беру, я  буду  тебе  больше  не
нужен.
     Он снова рассмеялся:
     - Ну, что натворил наш юный друг?
     Лицо Первого вновь помрачнело. Он прорычал:
     - Ты ведь знаешь Велимира Крвенковского?
     Кардель поднял тонкие брови:
     -  Конечно.  Заместитель  председателя   в   Секретариате   сельского
хозяйства.
     Зоран Янкез грузно опустился в кресло и продолжал угрюмо:
     - Я был с Велимиром в одном партизанском отряде. Это я привлек его  к
партийной работе, познакомил с работами Ленина, пока мы прятались в  горах
Масенегро.
     - Да-да, - ответил  Кардель.  -  Я  хорошо  все  это  знаю.  Отличный
партиец.  Товарищ  Крвенковский  всегда  поддерживал  тебя  на  заседаниях
Исполкома.
     - Так вот, - зловеще  прорычал  Янкез.  -  Твой  распрекрасный  Иосип
Пекич, твой толкач освободил его  от  обязанностей  главного  управляющего
сельским хозяйством в Боснатии.
     Александр Кардель откашлялся.
     - Я как раз читаю его доклад. Создается впечатление, что производство
сельскохозяйственной продукции в Боснатии  за  последние  пять  лет  резко
упало. О, товарищ Крвенковский, очевидно,  обратил  внимание  на  то,  что
дикие животные, и особенно птицы, уничтожают ежегодно тысячи тонн зерна  и
другой продукции.
     - Ну и что? - проскрежетал Янкез. Он допил сливовицу и  потянулся  за
вторым стаканчиком. - Какое это имеет отношение  к  тому,  что  этот  тип,
используя полномочия, которые ты,  черт  возьми,  ему  дал,  освободил  от
занимаемой должности лучшего партийца в Трансбалкании?
     Второй,  конечно  же,  не   преминул   заметить,   что   теперь   вся
ответственность за эксперимент возлагается  на  него.  Однако  он  ответил
по-прежнему беззаботно.
     - Похоже на то, что  товарищ  Крвенковский  отдал  приказ  уничтожить
любыми средствами всех птиц. Крестьяне получили десятки тысяч ружей, сети,
яд.
     - Ну и что? - зловеще спросил Первый. - Очевидно, у Велимира  хватило
ума догадаться, что таким способом он сохранит урожай от потерь.
     - М-мм, - примирительно протянул Кардель. - Но он не обратил внимания
на  предупреждения  тех  специалистов  по  сельскому  хозяйству,   которые
обучались на Западе. Создается впечатление, что дикие животные, и особенно
птицы, требуются для сохранения равновесия  в  природе.  Размножившиеся  в
огромных количествах насекомые-вредители уничтожили гораздо больше  зерна,
чем его съедали птицы. Ах, Зоран, - воскликнул он с кислой улыбкой, - я бы
лучше поискал новое место для товарища Крвенковского.

     Секретарь,  сидевший  в  приемной,  наконец  взглянул  на  ничем   не
примечательного молодого человека, стоявшего перед ним.
     - Да, - сказал он нетерпеливо.
     Незнакомец ответил:
     - Я хотел бы встретиться с товарищем Брозом.
     - Вы, товарищ, понимаете, что комиссар один из самых занятых людей  в
Трансбалкании, - в голосе  секретаря  прозвучала  насмешка.  -  Его  время
слишком дорого.
     Незнакомец задумчиво посмотрел на сидевшую перед ним мелкую сошку.
     - Вы так со всеми посетителями разговариваете? - спросил он спокойно.
     Ошеломленный секретарь уставился на него.  Затем  внезапно  нажал  на
кнопку в столе. Когда на вызов явился  охранник,  секретарь  резко  дернул
головой в сторону посетителя:
     - Петар! Вышвырни отсюда этого дурня, - приказал он.
     Иосип Пекич грустно покачал головой:
     - Нет, - сказал он, - вышвырните отсюда этого человека, - и указал на
секретаря.
     Охранник Петар переводил ничего не  понимающий  взгляд  с  одного  на
другого.
     Иосип вынул бумажник, покопался в нем немного и взмахнул мандатом.
     - Государственный толкач, - нервно сказал он. - По поручению товарища
Зорана Янкеза.
     Он посмотрел на мгновенно присмиревшего секретаря.
     - Я не знаю, какую работу под стать  вашим  талантам  мы  сможем  вам
предложить. Но если я когда-нибудь  узнаю,  что  вы  занимаете  должность,
требующую работы с людьми, я... я... засажу вас в тюрьму.
     Секретарь выбежал из комнаты раньше, чем Иосип успел сказать что-либо
еще.
     Иосип Пекич окинул охранника долгим взглядом, затем  спросил  упавшим
голосом:
     - Что вы здесь делаете?
     - Ну как же, товарищ. Я - охранник.
     Петар, и вообще-то не слишком сообразительный, растерялся.
     - Вы не ответили на мой вопрос.
     У Иосипа дрожали руки, и он засунул их в карманы.
     Петару пришлось подумать и вспомнить, как вопрос  был  сформулирован.
Наконец он выпалил с торжеством:
     - Как же, товарищ. Я охраняю товарища Броза  и  других  от  убийц.  Я
вооружен.
     Он с гордостью достал из кобуры подмышкой "микоян" с глушителем.
     Иосип сказал:
     - Идите к своему начальнику и скажите ему, что  вы  здесь  больше  не
нужны.  Комиссарам  отныне  не  полагается  охрана.  Только   при   особых
обстоятельствах.  Если...  если  нашему  народу  отдельные  комиссары   не
придутся по вкусу и их захотят убить, то, может, их и следует убить.
     Петар смотрел на него широко открытыми глазами.
     - Идите, - сказал Иосип с деланной резкостью и добавил, - какая дверь
ведет в кабинет товарища Броза?
     Петер показал и вышел. По крайней мере, он умеет  выполнять  приказы,
подумал Иосип. Что происходит с мышлением полицейских? Были они такими  до
прихода в полицию, и работа лишь выявила присущие  им  черты?  Или  именно
работа сделала их такими?
     Он резко открыл  указанную  ему  дверь.  В  кабинете  был  лишь  один
человек, который стоял, сцепив за спиной руки, и с  явным  удовлетворением
разглядывал висевшие перед ним на стене диаграммы, карты и схемы.
     Неприметный  молодой  человек  прочитал  подписи  под  диаграммами  и
тряхнул головой. Нерешительным голосом он произнес:
     - Комиссар Броз?
     Комиссар обернулся и нахмурился, не узнавая посетителя и не  понимая,
как он вошел без доклада. Он сказал:
     - Да, молодой человек?
     Иосип снова достал мандат.
     Броз слышал о нем.  Демонстрируя  крайнюю  предупредительность,  Броз
пододвинул Иосипу стул. Сигару? Глоток вина? Рад познакомиться с товарищем
толкачом. Он много слышал об этом эксперименте, проводимом  по  инициативе
товарища Янкеза при  умелой  поддержке  Александра  Карделя.  По  счастью,
толкачу  нечего  делать  на  Трансбалканском  металлургическом  комбинате.
Производство развивается столь быстрыми темпами, что весь мир - и Восток и
Запад - потрясен нашими успехами.
     - Да, - мрачно начал было Иосип, - но...
     Броз вскочил на ноги и бросился обратно к стене, увешанной схемами  и
диаграммами.
     - Взгляните, - он улыбнулся лучезарно. - На  этой  диаграмме  показан
рост выплавки  стали.  Видите,  как  кривая  взмывает  круто  вверх?  Наша
статистика утверждает,  что  мы  быстрыми  темпами  опережаем  даже  самые
высокоразвитые западные державы.
     Видя такой энтузиазм  собеседника,  Иосип  начал  почти  извиняющимся
тоном:
     - Вот об этом-то, товарищ, я и пришел с вами побеседовать. Знаете,  я
тут потолкался в округе, э, в  местных  пивнушках,  поговорил  с  молодыми
инженерами и рабочими.
     Комиссар нахмурился:
     - Поговорили о чем?
     - О вашей новой программе, - неуверенно ответил Иосип.
     - Вы имеете в виду то, что мы пытаемся опередить Запад, используя все
способы производства стали? - Комиссар понизил  голос.  -  Я  предупреждаю
вас, товарищ, эта идея  принадлежит  самому  товарищу  Зорану  Янкезу.  Мы
старые друзья и работали вместе еще до революции.
     - Я знаю, - уныло ответил Иосип и подавил  желание  укусить  себя  за
палец. - Однако... э, я  не  думаю,  чтобы  Первый  подтвердил,  что  ваша
программа была разработана по его инициативе. По крайней  мере,  раньше  в
случае каких-либо конфликтов этого не происходило.
     Комиссар пролепетал, вытаращив глаза:
     - Товарищ, это же государственная измена.
     Иосип кивнул, но сказал расхолаживающе:
     - Вы забываете, что по решению самого товарища Янкеза  я...  не  могу
ошибаться. Но оставим это. Перейдем к программе выплавки стали. Боюсь,  ее
пора сдавать в утиль.
     - В утиль! - комиссар  Трансбалканского  металлургического  комбината
уставился на посетителя, как на ненормального. - Вы сошли с ума. Весь  мир
потрясен  нашими  успехами.  Круглые  сутки  работают   не   только   наши
ультрасовременные заводы, построенные с  помощью  зарубежных  фирм,  но  и
тысячи мелких плавилен,  некоторые  из  них,  расположенные  на  задворках
предприятий, настолько малы, что  там  работает  лишь  горстка  товарищей,
наших граждан, школьники выплавляют также по несколько тонн стали в  месяц
на школьных дворах...
     Недавно назначенный государственный толкач уныло покачал головой:
     - Знаю, знаю. Тысячи таких крошечных плавилен работают... э... в  тех
районах страны, где нет ни руды ни топлива.
     Комиссар посмотрел на него.
     Молодой человек продолжал с видимым нежеланием:
     - Школьники, которых отвлекают от занятий, собирают металлолом. И они
приносят любое  топливо,  какое  могут  найти,  а  иногда  воруют  его  на
железнодорожных станциях. И чем больше лома и топлива  они  приносят,  тем
больше их хвалят.  К  несчастью,  так  называемый  лом  на  поверку  часто
оказывается кухонной утварью, сельскохозяйственными  орудиями  и  даже,  в
одном случае,  рельсами  с  узкоколейки,  проложенной  к  лесоразработкам.
Товарищ  Броз,  рано  или  поздно,  но  придется  возместить  уничтоженную
кухонную утварь, сельскохозяйственные орудия и прочий металлолом,  который
не совсем таковым является.
     Комиссар начал с жаром протестовать, но Иосип Пекич пожал  плечами  и
постарался добавить металла в свой не слишком уверенный голос:
     - Но самое страшное не в том, что вы  отрываете  людей  от  работы  и
учебы и заставляете их плавить сталь там, где нет руды. Самое  страшное  в
том, что, как мне сказали мои друзья инженеры, сталь эта, которая,  может,
и была бы чудом во времена фараонов, в наши  дни  мало  на  что  пригодна.
Вероятно, в конечном счете ее можно использовать  для  изготовления  таких
простейших сельскохозяйственных орудий, как мотыги и грабли,  но  в  таком
случае круг замыкается, потому что основным сырьем для этой так называемой
стали  и  служат  кухонная  утварь,  сельскохозяйственные  орудия  и  тому
подобное. Но использовать ее в современной промышленности нельзя.
     Комиссар  побледнел  от  злости.  Опершись  на  сжатые   кулаки,   он
наклонился над столом, глядя вниз на сидевшего перед ним посетителя.
     - Товарищ, - язвительно прошипел он. - Я  предупреждаю  вас,  товарищ
Янкез интересовался нашими успехами. Кроме того, мы не  только  соратники,
но и свояки.
     Иосип Пекич уныло кивнул и продолжал дрожащим голосом:
     - Об этом меня предупредили ваши подчиненные. Тем не  менее,  товарищ
Броз, вы... короче, вы уже  не  комиссар  Металлургического  комбината.  Я
отправил рапорт товарищам Янкезу и Карделю.

     В дверь постучали посреди ночи. Александр Кардель  всегда  знал,  что
это произойдет именно так.
     Еще в те далекие  времена,  когда  только  начиналась  его  партийная
карьера, когда цели, которые он себе поставил, заставляли его карабкаться,
расталкивая и спихивая вниз всех на своем пути к вершине,  он  ждал  этого
каждую минуту.
     Да, на первый взгляд он казался совсем  иным:  дружелюбным,  веселым,
спокойным и внешне отличался этим от других секретарей  исполкома  Партии.
Всегда больно падать с высоты, независимо от того,  умел  ли  ты  пошутить
снисходительно и непринужденно или нет.
     Александр Кардель еще не спал,  когда,  вскоре  после  полуночи,  его
дверь загремела под ударами кулака. Совсем недавно он  трясущимися  руками
выключил видеотелефон после более чем неприятного разговора с  Президентом
Союза Балканских Республик Зораном Янкезом.
     В течение последних десяти лет Карделю  удавалось  успокоить  Первого
даже тогда, когда он был вне себя от ярости, что повторялось  в  последнее
время   все   чаще   и   чаще.    По    мере    того    как    усложнялась
социально-экономическая структура Народной Демократической  Диктатуры,  по
мере  того  как  индустриализация  в  геометрической  прогрессии  умножала
количество автоматизированных производств, руководить страной  становилось
намного труднее, чем раньше. Одно дело - с винтовками и гранатами в руках,
после разрушительной войны, уничтожившей  лучшую  часть  нации,  захватить
власть  и  даже  удерживать  ее,  управляя  неграмотными   крестьянами   и
необученными рабочими. Однако для  проведения  индустриализации  требуются
ученые и технические специалисты. Любой олух может орудовать  лопатой  или
выполнять простейшие операции на бесконечном заводском конвейере. Но в век
автоматизации практически все рабочие должны иметь  высокую  квалификацию,
для неучей работы нет. Население Народной Демократической Диктатуры  давно
уже не шло бессловесной толпой за  своими  вождями,  и  проблемы,  которые
возникали теперь, не так-то просто было разрешить.
     Да, Первый все чаще приходил в ярость. Александр Кардель  видел,  что
Янкез догадывается о многом - не  понимая  сути  проблем,  о  которых  ему
сообщали планирующие  органы.  А  неуверенный  в  себе  человек,  неважно,
диктатор он или землекоп, чувствует себя подавленным.
     Лицо Зорана Янкеза появилось на экране видеотелефона. Он был вне себя
от злости и сразу набросился на своего помощника:
     - Кардель! Ты понимаешь, что этот... твой идиот затеял на этот раз?
     В глубине души  Кардель  испугался.  С  Первым  было  все  труднее  и
труднее, особенно в последние дни. Он начал льстиво:
     - Зоран, я...
     - Не смей называть меня Зораном! И будь  добр,  не  льсти  после  тех
предательских советов, что ты дал мне за эти  месяцы.  -  Первый  был  так
разгневан, что его толстые щеки тряслись от ярости.
     Кардель  никогда  не  видел  его  таким   рассерженным.   Он   сказал
примирительно:
     - Товарищ Янкез, я пришел к выводу, что мне следует посоветоваться  с
вами, не стоит ли нам лишить этого молодого  смутьяна  всех  полномочий  и
отправить его...
     - Меня не интересует, что ты  собирался  сделать.  Я  решил  положить
конец этой подрывной деятельности. Мне  надо  было  еще  тогда,  когда  ты
сообщил мне, что он сын Любо Пекича, понять, что на  самом  деле  он  враг
народа. Я знаю, что у Пекичей в крови. Я  сам  допрашивал  Любо.  Упрямый,
нераскаявшийся, злобный враг революции. И сын пошел по той же дорожке.
     У Карделя хватило мужества сказать:
     - Товарищ, я думаю, что Пекич-младший заблуждается,  а  не  совершает
предательство осознанно. Я...
     - Кардель, не смей называть меня товарищем, - прорычал  Первый.  -  Я
знаю,  что  ты  замыслил.  Почему  ты   дал   этому   провокатору,   этому
троцкистскому бандиту нелепые полномочия? Вы оба составили заговор,  чтобы
подорвать мой авторитет.  Кардель,  я  обо  всем  доложу  на  секретариате
Исполкома. Ты зашел слишком далеко.
     У Александра Карделя были свои недостатки, но трусом он  не  был.  Он
сухо сказал:
     - Прекрасно, гражданин. Но, может быть, вы  мне  скажете,  что  Иосип
Пекич натворил на этот раз? Я давно не получал сообщений от него.
     - Что он натворил? Ты, дурак, предатель и дурак, вообще не получал от
него донесений. Он был в Македонии, где  в  полную  силу  идут  работы  по
освоению целины.
     Кардель поперхнулся, услышав это.
     Янкез продолжал рычать:
     - В течение трех лет погодные условия были таковы,  что  эти  чертовы
дожди никак не выпадали в соответствии с планом, отсюда все наши беды.  Но
этот дурак! Этот жалкий предатель!
     - Что он сделал? -  спросил  Кардель,  заинтригованный,  несмотря  на
грозившую ему опасность.
     - Да он попросту отменил всю программу. Говорил что-то о выветривании
почвы. Какую-то ерунду  насчет  контурного  земледелия.  И  даже  требовал
засадить лесами часть территории. Нес явную чушь насчет  водоразделов.  Он
просто заворожил всех работников. Они его открыто поддерживают.
     Кардель знал, что в прошлом Янкез был шахтером и не имел ни малейшего
опыта работы на земле. Тем не менее план освоения целины был  его  любимым
детищем. Он окидывал внутренним взором необозримые поля  кукурузы,  маиса,
как называют ее американцы. Кукуруза  накормит  огромные  стада  свиней  и
крупного  рогатого  скота,  так  что  в  конечном  счете  Союз  Балканских
Советских Республик выйдет на первое место в мире по потреблению  мяса  на
душу населения.
     Первый продолжал бушевать.  Кричал  что-то  о  заговоре  среди  своих
приближенных. О том, что они собираются свергнуть его,  Зорана  Янкеза,  и
продать революцию западным  державам,  но  что  ему,  Зорану  Янкезу,  уже
приходилось раскрывать такие заговоры. Он, Зоран Янкез, знает, что  делать
в таких случаях.
     Александр Кардель улыбнулся иронично и сухо и резким щелчком выключил
экран. Он вставил сигарету в маленький, похожий на трубку, мундштук, зажег
ее и приготовился к неизбежному.
     Вскоре после этого в дверь постучали.
     Зоран Янкез сидел в своем кабинете  в  Министерстве  внутренних  дел,
тяжелый армейский револьвер лежал  у  его  правой  руки,  а  слева  стояла
наполовину  пустая  литровая  бутылка  сливовицы   и   стакан   с   водой.
Покрасневшими глазами Янкез сосредоточенно  изучал  бесконечные  донесения
своих агентов, иногда  отрываясь,  чтобы  прорычать  команду  в  микрофон.
Несмотря на усталость после бессонной ночи. Первый чувствовал себя в своей
стихии. Как он и сказал этому глупцу Карделю, ему  такое  не  впервой.  Не
случайно Генеральным секретарем был именно он.
     Янкез положил свою мясистую  лапу  поверх  донесений.  Он  чувствовал
поднимавшуюся в нем ярость. Он догадывался что в  последнее  время  скорее
всего был составлен заговор с целью  подорвать  его  здоровье  постоянными
разочарованиями. Неужели нет никого, никого, кто снял бы с его  плеч  груз
мелких забот?
     Неужели  он  должен  отвечать  за  все,  что  происходит  в  Народной
Демократической Диктатуре? Принимать все решения единолично и  следить  за
их выполнением?
     Он рявкнул в микрофон:
     - Соедините меня с Лазарем Иовановичем, - и продолжил,  когда  бритый
череп начальника полиции появился на экране видеотелефона:  -  Товарищ,  я
даю вам последний шанс.  Если  за  двадцать  четыре  часа  вы  не  найдете
предателя Иосипа Пекича,  то  ответите  за  это.  -  Он  сверлил  взглядом
окаменевшего  от  страха  собеседника.  -  Товарищ  Иованович,  я  начинаю
сомневаться в том, что вы действительно пытаетесь его найти.
     - Но... но, товарищ, я...
     - Хватит! - оборвал Первый. Он резким движением отключил аппарат и  с
минуту смотрел на него сердито. Если Иованович  сам  не  сможет  разыскать
Пекича, он найдет кого-нибудь, кто сделает это.  С  ума  можно  сойти  при
мысли о том, что этому ничтожеству удалось скрыться. Операция  проводилась
тайно. Слишком уж разрекламировали раньше эту идею, чтобы теперь поднимать
шумиху вокруг розысков толкача. Нужно было сделать все тихо.
     Но!  Первый  вскипел  от  ярости.  Если  полиция  не   сможет   найти
преступника в ближайшие сутки, придется начать аресты и  чистку  партийных
рядов. Все это гораздо сложнее, чем кажется  на  первый  взгляд.  Да,  он,
Зоран Янкез, уже прошел через все это,  и  не  однажды,  хотя  много  воды
утекло с тех пор. Предательства, заговоры и партийные чистки.
     Раздался  мелодичный   звонок   видеотелефона,   и   Первый   щелкнул
выключателем.
     Появилось молодое лицо Иосипа Пекича, которого днем и  ночью  искали,
бросив на это все силы секретариата  внутренних  дел.  Молодое  лицо,  но,
несмотря на удивление, Зоран Янкез все же отметил,  что  прошедшие  месяцы
оставили свой след на этом лице. Оно повзрослело и несло печать напряжения
и усталости.
     Прежде чем Янкез обрел дар речи, Иосип Пекич начал робко:
     - Я... я понимаю, что вы, ну... разыскиваете меня.
     - Разыскиваем? - промямлил вождь, чувствуя, что ярость отступила.
     Пекич продолжал дрожащим голосом:
     - Мне надо  было  закончить  расследование.  Видите  ли  сэр...  этот
эксперимент, который вы с Карделем начали...
     - Я не имею к нему никакого отношения. Это все придумал Кардель, черт
побери его глупость. - Первый едва не сорвался на крик.
     - Да?.. Ну... ну, мне показалось, что  вы  действовали  согласованно.
Как бы там ни было, мне кажется, что события с самого  начала  развивались
не по плану. Я... э... мы собирались выяснить,  почему  официанты  грубят,
почему    рабочие,    служащие    и    даже    руководители     занимаются
очковтирательством, ищут козлов отпущения и  тянут  одеяло  на  себя,  как
любит говорить Кардель.
     Янкез  вскипел,  но  позволил  продолжить.  Вне   всякого   сомнения,
начальник полиции Лазарь Иованович сейчас пытается узнать, откуда  звонят,
и предатель скоро будет под колпаком и  не  сможет  больше  наносить  урон
экономике Народной Демократической Диктатуры.
     - Но,  э...  я  обнаружил,  что  дело  не  просто  в  официантах  или
водителях. Это... э...  происходит  повсюду.  Поэтому  я  в  конце  концов
почувствовал, что пытаюсь лбом  прошибить  стену.  Я  подумал,  что  лучше
начать... э... с азов и попытаться исследовать, как западные правительства
справляются с подобными проблемами.
     - Ну, - сказал Янкез так спокойно, как только смог, -  ну  и  что?  -
Этот идиот сам лез в петлю.
     Молодой человек в замешательстве нахмурился.
     - Честно говоря, я был удивлен. Конечно, я  был  знаком  с  образцами
западной пропаганды - с тем, что я мог раздобыть в Загуресте, и с тем, что
передают "вражьи голоса". Я был, разумеется, знаком и с нашей пропагандой.
Честно говоря... я в обоих случаях составил собственное мнение.
     Уже одно это было предательством, но  Первый  усилием  воли  заставил
себя проговорить ободряюще:
     - К чему вы клоните, Иосип Пекич?
     - Я выяснил, что в одной стране правительство фактически платит своим
крестьянам, то есть фермерам, за то, что они не выращивают  зерновые.  Это
же правительство выплачивает дотации на зерновые, поддерживая цены на  них
на таком уровне, что они неконкурентоспособны на внешнем рынке.
     Пекич-младший скривился в замешательстве.
     - В других странах, например в  Южной  Америке,  где  уровень  жизни,
очевидно, самый низкий на Западе и где  не  хватает  средств  на  развитие
экономики, правительства создают огромные армии, хотя  почти  все  они  не
воевали уже больше столетия и никакая военная опасность им не угрожает.
     - К чему все это? - прорычал Первый. Безо  всякого  сомнения,  Лазарь
Иованович уже вышел на след этого изменника.
     Иосип тяжело вздохнул и продолжал взволнованно:
     - Возникают и другие неувязки,  в  которые  просто  трудно  поверить.
Например, металлургическая промышленность работает вполсилы,  несмотря  на
нехватку изделий из металла, - таких, как автомобили, холодильники,  печи.
В периоды так называемых спадов закрываются практически новые  современные
заводы, люди  лишаются  работы,  в  то  время  как  миллионы  нуждаются  в
продукции, выпускаемой этими предприятиями.
     Иосип продолжал сдержанно:
     - Вот, сэр, я и  пришел  к  выводу,  что  на  Западе  тоже  возникают
подобные проблемы. Основная - это политические деятели.
     - Что? Что вы имеете в виду?
     - То... - продолжал Иосип с мрачным упрямством, - я... ну, я не знаю,
как было раньше, сто или даже пятьдесят лет тому назад, но по  мере  того,
как общество становится все более сложным, более  запутанным...  Я  думаю,
что политики уже просто не в состоянии им  управлять.  Основные  трудности
заключаются в  изготовлении  и  распределении  всего  того,  что  наука  и
промышленность научились делать. А политики во всем мире, кажется, с  этим
уже не справляются.
     Зоран Янкез зловеще прорычал:
     - Вы, что же, считаете, что я не  могу  управлять  Союзом  Балканских
Советских Республик?
     - Да, сэр, - подтвердил Иосип с готовностью. - Именно это я  и  хотел
сказать. Вы, да и любой другой политик. Промышленностью должны  руководить
обученные, знающие  технические  специалисты,  ученые,  администраторы,  а
возможно, и потребители, но не  политики.  Политики  должны  знать  все  о
политике, но не о промышленности. Однако в современном мире  правительства
начинают  заниматься   управлением   промышленностью   и   даже   сельским
хозяйством. И они с этим не справляются, сэр.
     Янкез наконец не выдержал.
     - Откуда вы звоните, Пекич? - закричал он. - Вы арестованы.
     Иосип Пекич откашлялся и сказал извиняющимся тоном:
     - Нет, сэр. Помните? Я рядовой трансбалканец, и  предполагается,  что
я, ну... должен поступать как все. Разница только  в  том,  что  мне  была
предоставлена такая возможность. Я в Швейцарии.
     - В Швейцарии? - вскричал Первый. - Ты нарушил свой  долг.  Я  всегда
знал, что ты предатель, Пекич. Яблоко от яблони недалеко падает. Настоящий
трансбалканец остался бы в своей стране и своим  трудом  продвигал  бы  ее
вперед к светлому будущему.
     Молодой человек забеспокоился:
     - Конечно, сэр, - сказал он. - Я думал об этом.  Но  мне  кажется,  я
сделал все, что мог. Видите ли, в течение последних месяцев под прикрытием
своего мандата, я распространял  воззвание  среди  инженеров,  технических
специалистов,   рабочих,   всех   образованных,   компетентных   людей   в
Трансбалкании. Вас бы удивило, как они принимали его. Мне кажется, что это
обрушилось на них, как лавина. Я  имею  в  виду  то,  что  политики  не  в
состоянии управлять промышленностью, и что если Союз Балканских  Советских
Республик добьется каких-либо успехов, то лишь после того, как  произойдут
необходимые перемены.
     Первому не оставалось ничего, как со злостью смотреть на экран.
     Иосип Пекич нервно потер переносицу и добавил на прощание:
     - Я просто подумал, что должен позвонить вам с последним  донесением.
Ведь не я же все это начал. Это  была  не  моя  идея.  Это  вы  и  Кардель
предоставили мне такую возможность. А я...  ну...  просто  толкал.  -  Его
грустное лицо исчезло.
     Зоран Янкез долго сидел, глядя на темный экран.
     Посреди ночи раздался стук в дверь. Но, в конце концов,  Зоран  Янкез
всегда знал, что когда-нибудь это произойдет.

                              Мак РЕЙНОЛЬДС

                        СЛУЧАЙ С ИНОПЛАНЕТЯНИНОМ

     Оторвавшись от шахматной партии, над которой он размышлял,  мой  друг
поднял голову. Повертев в своих узловатых  старческих  пальцах  слона,  он
поставил фигуру, как мне показалось, вовсе не на ту клетку, с какой взял.
     Он откинулся в кресле: на его оплывшем лице мелькнула усмешка.
     - Похоже, нам придется принимать гостей, доктор.
     Стояла поздняя осень с  ее  густыми  туманами,  и  наша  квартира  на
Бейкер-стрит  казалась  отрезанной  от  всего  мира.  Откуда-то   издалека
доносились гудки клаксонов: вода с крыши капала на подоконник. Внезапно  я
услышал приглушенное рычание автомобильного двигателя:  машина  как  будто
проехала несколько метров, остановилась, затем двинулась дальше.
     - Должно быть, разыскивают наш дом, - проговорил мой друг. -  К  кому
еще можно явиться в столь поздний час?
     - Мало ли, - отозвался я. Видно, ему не давала покоя память о делах и
событиях чуть ли не полувековой давности, когда у нас ни днем, ни ночью не
было отбоя от посетителей. Не совершил ли я ошибку, когда,  поддавшись  на
уговоры родственников Холмса, согласился поселиться вместе с ним  в  нашей
старой квартире в доме N_221-б по Бейкер-стрит, чтобы  скрасить  последние
годы жизни пожилого сыщика? По словам его родственников выходило, что  мой
друг с трудом переносил пребывание на пасеке в Сассексе, куда  он,  отойдя
от дел, удалился в 1914 году в возрасте шестидесяти лет.
     Холмс между тем внимательно прислушивался.
     - Так-так... вылезает  из  машины...  подходит  к  двери...  освещает
фонариком номер дома... не тот, но уже близко... возвращается к  машине...
запирает ее... идет сюда!
     Сказать по правде, мне подумалось, что старикан грезит наяву,  однако
взгляд его некогда острых, а теперь слегка слезящихся глаз  устремлен  был
на колокольчик ночного звонка. Когда тот зазвенел, мой друг удовлетворенно
хохотнул, встал, опираясь на  палку,  прошаркал  к  переговорной  трубе  и
попросил нашего посетителя подняться.
     Через какое-то мгновение в дверь постучали. Я пошел открывать.
     Порог переступил моложавый черноволосый мужчина, чье  чисто  выбритое
лицо  наполовину  закрывали  роговые  очки  с  темными  стеклами.  Модный,
прекрасно сшитый  костюм  скрадывал  некоторую  грузность  его  фигуры.  Я
заключил по его виду, что он - завсегдатай клубов и ресторанов.
     Меня поразило восклицание моего друга:
     - Рад видеть вас снова, мистер Норвуд! Как чувствует себя  ваш  отец,
сэр Александр?
     Посетитель выглядел изумленным:
     - Ну и ну, мистер Холмс! Прошло ведь тридцать лет с тех пор,  как  вы
видели меня. В 1903 году мне было всего лишь пять или шесть лет. Я  думал,
мне придется представляться, быть может, напомнить вам имя моего отца.
     Хмыкнув, сыщик указал гостю на кресло.
     - Ни к чему, ни к чему. Я отчетливо помню все подробности того  дела,
когда имел честь помогать вашему замечательному отцу. Это была... дай  Бог
памяти...  ну  да,  загадка  Глостон-Мэнор.  Совершенно   верно,   загадка
Глостон-Мэнор. И потом, уверяю вас, молодой человек, вы чрезвычайно похожи
на своего отца. Как говорят американцы, вы - вылитый сэр  Александр.  Ведь
американцы говорят именно так, а, доктор?
     - Не знаю, - сказал  я  холодно.  Ему  давно  уже  надлежало  быть  в
постели, а не вести светскую беседу.
     Холмс осторожно опустился в кресло и потянулся за табаком и  трубкой,
искоса поглядывая на меня. Обычно в такое позднее время  ему  возбранялось
курить. Довольно фыркнув, как я  полагаю,  из-за  того,  что  нарушил  мой
запрет, он сказал:
     - Мне кажется,  молодой  человек,  вы  пришли  сюда  по  собственному
почину, а не по поручению сэра Александра.
     Посетитель посмотрел в мою сторону.
     Сыщик хихикнул.
     - Доктор - мой верный помощник.
     Он представил нас друг другу, раскурил трубку, уронил на пол спичку и
выпустил изо рта клуб дыма. Следующие его слова больно меня задели.
     - Я думаю, на него можно положиться.
     Мы обменялись церемонными кивками, и наш клиент начал свой рассказ.
     - Сэр, мой отец весьма высокого мнения о вас.
     - Значит, наши чувства  взаимны.  В  вашем  отце  на  меня  произвели
огромное впечатление его честность, приверженность долгу и благородство.
     Холмс снова хихикнул; он словно по-детски радовался тому,  что  может
продемонстрировать мне ясность рассудка.
     Мне показалось, впрочем, что Питера Норвуда слова моего друга  отнюдь
не обрадовали. Помявшись, он сказал:
     - Тогда вы, верно, огорчитесь, узнав, что он начал сдавать.
     Отставной детектив нахмурился.
     - Вот как? Вы меня расстроили.  Однако,  если  я  не  ошибаюсь,  сэру
Александру идет восьмой десяток?
     Старый лицемер произнес это с таким видом,  будто  не  он,  а  кто-то
другой был старше сэра Александра на добрые десять лет.
     Норвуд кивнул.
     - Да, ему семьдесят восемь.
     Он снова замялся.
     - Вы спрашивали, пришел ли я по поручению  отца  или  по  собственной
воле. Вообще-то он посылал меня к вам,  однако  я  сам  был  бы  не  прочь
оказаться и числе ваших клиентов.
     - Да? - пробормотал мой друг. Он сцепил  сноп  скрюченные  пальцы,  а
водянистые глаза его, должен признать,  зажглись  былым  светом.  Он  весь
напрягся, точно гончая, которая услышала в  отдалении  шум  приближающейся
охоты. И старость не была ему помехой.
     Питер Норвуд выпятил полные губы.
     - Буду с вами откровенен, сэр. Жить моему отцу осталось недолго, а  в
последнее  время  он  начал  непозволительным  образом  расходовать   свое
состояние.
     - Вы его наследник? - спросил я.
     Норвуд кивнул.
     - Да, единственный наследник. Так что если мой отец пустит  на  ветер
свои деньги, я останусь ни с чем.
     Сыщик пожевал губами.
     - Пустит на ветер? По правде сказать, молодой человек,  я  не  считал
его способным на подобное.
     - Мой отец намеревается оставить большую часть своего состояния кучке
шарлатанов, я бы даже сказал, психов. Они именуют  себя  Обществом  Защиты
Мира, - Питер Норвуд, не сдержавшись, фыркнул и поглядел на нас.  -  Вы  о
таком не слышали?
     Мы покачали головами.
     - Расскажите, если вам не трудно, - попросил я.
     - Мой отец - он член-основатель этого общества  -  вместе  со  своими
приятелями утверждает, будто среди нас имеются иноземцы.
     - Иноземцы? - переспросил я. - Но что  здесь  такого?  В  Лондоне  на
самом деле полным-полно иноземцев.
     Питер Норвуд повернулся ко мне.
     - Но не из  космоса  же,  -  сказал  он,  -  не  инопланетяне!  -  Он
презрительно махнул рукой. - Сплошные  разговоры  о  человечках  с  Марса,
космических кораблях и прочей белиберде.
     Даже мой друг как будто удивился.
     - Что? Вы хотите сказать, сэр Александр верит в это? Почему?
     На округлом лице молодого человека мелькнула гримаса отвращения.
     - Он собрал громадную коллекцию доказательств. Последние два года  он
только тем и занимался. Летающие тарелки, неопознанные объекты,  случай  с
Каспаром Гаузером и все такое прочее. Полная галиматья!
     Пожилой сыщик откинулся на спинку кресла и закрыл  глаза,  и  мне  на
какой-то миг почудилось, будто ему наскучил разговор или он просто устал и
по своему обыкновению заснул. Однако  он  вдруг  спросил  довольно  бодрым
голосом:
     - Вы, кажется, упомянули, что ваш отец посылал вас ко мне?
     - Я, можно сказать, сам напросился, - заметил Питер Норвуд. -  Как  я
уже говорил, отец весьма высоко ценит  ваши  способности,  сэр.  Не  стану
отрицать, мы с ним не раз бурно обсуждали предмет его увлечения. И вот, во
время последнего разговора, я предложил ему, поскольку  он  о  вас  такого
высокого мнения, прибегнуть к вашей помощи в  деле  разыскания  тех  самых
иноземцев. Потому-то я и приехал сюда просить вас от  его  имени  найти...
э... зеленых человечков с Марса.
     Мой друг устремил на него взгляд своих слезящихся глаз.
     - Однако вы упомянули, что сами  не  прочь  оказаться  в  числе  моих
клиентов.
     Питер Норвуд развел руками.
     - Я понимаю, сэр, вы давно отошли от дел. Тем не менее я  умоляю  вас
согласиться на предложение моего отца. Сделайте  вид,  будто  разыскиваете
этих инопланетян, а потом сообщите ему, что перерыли весь Лондон и  никого
не нашли. Разумеется, за вознаграждением я не постою.
     Мне показалось, я понял его намерения.
     - Вы хотите представить своему отцу подобное сообщение в надежде, что
так можно будет вылечить его от невроза?
     Норвуд энергично замотал головой.
     - Этого недостаточно, доктор.  Моего  отца  так  просто  не  обведешь
вокруг пальца.  Нужно  на  самом  деле  провести  расследование,  а  потом
подробно обо всем ему рассказать. Иначе старый дурень догадается, что  его
надули.
     Услышать словосочетание "старый дурень"  было  неприятно,  но  должен
признаться, что я начал симпатизировать Питеру Норвуду.
     Мой друг то ли погрузился в размышления, то ли  задремал.  Я  не  мог
припомнить случая, который он назвал загадкой Глостон-Мэнор;  однако  ясно
было, что он действительно очень уважает сэра Александра и потому не может
согласиться с точкой зрения молодого Норвуда, которая  мне  представлялась
весьма обоснованной.
     Оказывается, Холмс не спал.
     - Обычно я не берусь за дела такого рода, - медленно проговорил он.
     -  Ну  разумеется,  -  с  готовностью  согласился  Норвуд.  -  Однако
гонорар...
     - Причем тут гонорар?
     Норвуд моргнул и замолчал.
     Сыщик раздраженно пыхнул трубкой  и  заерзал  в  кресле.  Наконец  он
пробурчал:
     - Насколько я понимаю,  ваш  отец  хотел  бы  обсудить  со  мной  все
подробности в Глостон-Мэноре?
     Я фыркнул. Что  за  бредовая  идея?  Отставной  сыщик  редко  покидал
комнату и даже на короткую прогулку по улице его трудновато было вытянуть.
     - Именно потому я и приехал, чтобы  отвезти  вас  к  нему.  Но  столь
долгое путешествие, по-моему...
     К полнейшему моему изумлению. Холмс хлопнул ладонью по ручке кресла и
сказал:
     - Молодой человек, ожидайте меня в  поместье  вашего  отца  завтра  к
полудню.
     Прежде чем я  раскрыл  рот,  Питер  Норвуд  поднялся.  Он  прямо-таки
лучился радостью.
     - Вы не пожалеете о своем решении,  сэр.  Я  позабочусь,  чтобы  ваше
время - скажем  так,  со  стороны  финансов  -  не  оказалось  потраченным
впустую.
     Губы старика задрожали, но  он  промолчал.  Судя  по  всему,  молодой
Норвуд был невысокого мнения о некогда великом сыщике.
     Я молча проводил посетителя до двери.
     Потом подошел к креслу, в котором сидел мой друг.
     - Послушайте, Холмс...
     Он высокомерно поглядел на меня.
     - Почему бы мне не подышать свежим  воздухом  в  сельской  местности,
доктор? И потом, откуда у  вас  такая  уверенность  в  собственном  добром
здравии? Мы ведь с вами, можно считать, одногодки.
     Я постарался вложить в ответ побольше язвительности.
     - Наверно, мой организм выносливее вашего потому, что в молодые годы,
служа на Ближнем Востоке, я пристрастился к йогурту и  старался  пить  его
каждый день,  тогда  как  вы  постоянно  носили  с  собой  шприц  с  неким
алкалоидом, о названии которого я умолчу.
     - Йогурт! Ну-ну, - хмыкнул он. Голос его задрожал,  и  я  лишний  раз
убедился, как сильно постарел мой друг. Он потянулся за скрипкой, по  всей
видимости, забыв, что две струны лопнули.

     Несмотря на мои протесты, следующим утром мы уселись в  десятичасовой
поезд до Дэрвуда, деревни, от который ближе всего было до  Глостон-Мэнора,
родового поместья Норвудов. Я  на  досуге  заглянул  в  Берка  [Джон  Берк
впервые в 1826 г. издал "Книгу  пэров  Берка",  которая  содержала  список
пэров Англии и их родословную;  с  1847  г.  книга  издается  ежегодно]  и
обнаружил, что первого из Норвудов посвятил в рыцари  еще  Ричард  Львиное
Сердце после одного из сражений в Святой  Земле.  Позднее  носители  этого
имени прославили его в Индии и Судане.
     Мы прибыли  в  Дэрвуд  немногим  позже  двенадцати.  На  станции  нас
встретил  сутуловатый  человек  средних  лет,  представившийся  Маллинсом.
Сказав, что его послал сэр Питер, он усадил нас в  двуколку  и  до  самого
поместья не проронил больше ни слова.
     Экипаж подвез нас к боковому входу. В сопровождении вышедшего  к  нам
навстречу молодого Норвуда мы по узкой лестнице поднялись на второй  этаж,
где  располагался  кабинет  сэра  Александра.  Должен  признать,  что  мой
престарелый друг держался молодцом,  проспав  всю  дорогу  от  Лондона  до
Дэрвуда. Несколько часов после сна обычно бывали для него самыми лучшими.
     Небольшой кабинет сэра Александра  заставлен  был  книжными  шкафами.
Вообще книг, надо сказать, было видимо-невидимо. У стен, на шкафах - одним
словом, всюду, куда ни посмотри, - возвышались увесистые  стопы  старинных
фолиантов. В комнате царил полумрак,  ибо  окна  задернуты  были  плотными
шторами.
     Сэр Александр сидел в глубоком  зачехленном  кресле,  запахнувшись  в
плед и опустив голову на грудь. Когда мы вошли, он поглядел на нас  поверх
пенсне. Жидковатые седые усы и бородка обрамляли  его  худое  аскетическое
лицо, которое казалось белым пятном на фоне  окружающего  сумрака.  Из-под
ермолки на его голове выбивалась седая прядь.
     - Ах, мой друг, - произнес он хорошо поставленным голосом, - мы снова
встретились.
     Глаза его сверкнули молодым задором. Он протянул руку.
     Холмс, опираясь на палку с таким видом, будто она  ему  нисколько  не
нужна, ответил на рукопожатие.
     -  Рад  возобновить  наше  знакомство,   сэр   Александр.   Позвольте
представить вам моего друга.
     Он говорил и действовал с бодростью, которой я не замечал в  нем  уже
много лет.
     Пожимая руку хозяина, я нашел ее теплой и твердой. Первое впечатление
оказалось обманчивым. Сэр Александр вовсе не походил на человека,  который
одной ногой стоит в могиле. А ведь его сын убеждал нас в обратном.
     - Ты хочешь остаться наедине с гостями, отец? - спросил Питер Норвуд.
     Баронет вяло махнул рукой.
     - Да, мой мальчик, если ты ничего не имеешь против. Увидимся за чаем,
а может, и раньше.
     Молодой Норвуд поклонился, повернувшись спиной к отцу, подмигнул  нам
и вышел из комнаты.
     Когда мы остались одни, сэр Александр позволил себе улыбнуться.
     - По-моему, Питер считает меня слегка помешанным.
     Сыщик осторожно опустился в  кресло  и  полез  в  карман  пиджака  за
трубкой.
     - Расскажите нам все с самого начала, ладно?
     Баронет наклонил голову и поглядел на него. Он  нахмурился,  заметив,
видно, как постарел мой друг со времени их последней встречи.  Наконец  он
сказал:
     - Боюсь, я в невыгодном положении. У вас наверняка сложилось обо  мне
предвзятое мнение.
     Я  кашлянул,  удивленный  таким   началом.   Я   ожидал   умственного
расстройства, но не видел пока  никаких  его  признаков.  Неужели  баронет
умудрился заморочить голову собственному сыну?
     Мой друг, который разжигал трубку, ответил ровно и твердо:
     - Как вы имели возможность убедиться, сэр Александр, я не отношусь  к
людям, готовым верить всему, что они слышат.
     Баронет покраснел.
     - Простите меня, дорогой  друг.  Если  бы  не  ваша  выдержка  тогда,
тридцать лет назад, мне не привелось бы встретиться с вами вновь.
     Он поглядел в сторону, словно решая, с чего начать.
     - Пожалуй, начала и  не  вспомнишь,  -  проговорил  он.  -  Всю  свою
сознательную жизнь я был связан с этой проблемой,  но  лишь  недавно  стал
уделять ей внимание, которого она заслуживала.
     Поколебавшись, он повернулся ко мне:
     - Доктор, вас не затруднит передать мне книгу, которая лежит  наверху
вон той стопки слева от вас?
     Он указал на стопку рядом с моим креслом. Я взял нужную  книгу  и  не
вставая протянул ему.
     - Полагаю, вам обоим, джентльмены, известно имя Г.Спенсера Джонса?  -
торжественно спросил сэр Александр.
     - Королевского астронома? - уточнил я. - Конечно.
     Баронет повертел в руках пухлый том.
     - А вы слышали о его книге "Жизнь на других планетах"?
     - Боюсь, что нет, - отозвался Холмс.
     Я покачал головой.
     - Тогда позвольте мне прочитать вам пару абзацев, - наш хозяин быстро
перевернул несколько страниц. - Ну, хотя бы вот отсюда.
     Он начал читать:
     -  "Поскольку  вселенная  воистину  безгранична,   кажется   попросту
невозможным, чтобы жизнь зародилась только на нашей крохотной планете".
     Он принялся листать страницы дальше.
     - А вот еще: "Мы вправе предположить, что если  в  каком-либо  уголке
вселенной  возникают  подходящие  условия,  то  это  непременно  ведет   к
возникновению жизни. Подобный взгляд  на  проблему  разделяет  большинство
биологов".
     Он хотел было продолжать чтение дальше, но мой друг остановил его.
     - Не надо, сэр Александр. Я согласен с вами. Вернее, я согласен,  что
существует возможность.  Возможность,  но  не  вероятность  того,  что  во
вселенной могут быть обнаружены другие формы жизни, -  Холмс  хихикнул,  -
ибо, сэр Александр, вселенная необъятна.
     Я вынужден был признать, что у престарелого сыщика есть еще  порох  в
пороховницах. Я, честно говоря, думал, что  он  заснет  через  пять  минут
после начала разговора.
     Баронет кивнул.
     - Да, она беспредельна. Будьте добры, доктор, передайте мне  вон  тот
журнальчик справа от вас.
     Взяв журнал в руки, он пролистал его.
     - Ага, вот эта статья. Она написана молодым  немцем  по  имени  Вилли
Лей, который, судя по всему,  серьезно  интересуется  проблемой  покорения
человеком космоса.  Послушайте,  что  он  пишет:  "Мы  вряд  ли  ошибемся,
предположив, что на Марсе существует стойкая растительная жизнь. Изменения
цвета  планеты,  которые  мы  можем  наблюдать,  логичнее  и  проще  всего
объясняются именно наличием растительной жизни".
     Пропустив несколько строк, он продолжил чтение:
     - "Из земных растений трансплантацию на Марс, скорее всего,  выдержат
лишайники. Кроме них, к тамошним условиям могут  приспособиться  отдельные
представители флоры Тибета. Во всяком случае мы вполне можем сказать,  что
жизнь на Марсе тяжела, но возможна."
     Сэр Александр остановился и вопросительно поглядел на нас.
     - Мне кажется, сэр Александр, - заметил я, - что из наличия на  Марсе
лишайников и предполагаемого существования на какой-нибудь далекой  звезде
разумной  жизни  вовсе  не  вытекает   присутствие   на   улицах   Лондона
инопланетян.
     Баронет начал горячиться. Он подался вперед.
     - Мой милый доктор, неужели вы  не  понимаете?  Допуская  вероятность
существования разумной жизни вне Земли, вы тем самым  признаете  возможные
последствия этого факта.
     Я нахмурился.
     - Боюсь, я что-то упустил в ваших рассуждениях.
     - Неужели вы не видите? - торопливо произнес сэр Александр. - Если во
Вселенной имеется жизнь, мы можем предположить, что она либо уступает  нам
в развитии, либо стоит наравне с нами, либо превосходит нас.
     Мой друг снова хихикнул.
     - Вы, похоже, тщательно все продумали, сэр Александр?
     - А как же. Отметьте себе, пожалуйста, что  люди  Земли  уже  познали
тягу к звездам. Вилли Лей, отрывки из статьи которого я  вам  читал,  лишь
один из нескольких тысяч молодых людей, уверенных в том,  что  завтра  они
отправятся исследовать Луну, а немного погодя - и Солнечную  систему.  Они
мечтают о полете к звездам.
     Если мы допускаем возможность  существования  во  Вселенной  разумной
жизни, мы должны также допустить, что намного отстали от ее представителей
в деле покорения космоса. Человечество, джентльмены, еще весьма  и  весьма
молодо. Наши далекие друзья в своем развитии вполне могли опередить нас на
миллионы лет.
     Мы промолчали. Что касается меня, то мой рассудок отказывался  верить
словам сэра Александра. Холмс же, по-моему, утерял нить рассуждения.
     Сэр Александр уставил на нас тонкий палец.
     - Если человек строит планы относительно  исследования  пространства,
почему бы нашим соседям не предпринять подобных шагов?
     Я ощутил нарастающее раздражение.
     - Вы построили теорию о возможности существования иных форм  жизни  и
об их стремлении выйти за пределы собственных планет. Но ваши  рассуждения
не подтверждены фактами. Есть ли у вас доказательства, сэр Александр?

     Баронет поджал губы и швырнул журнал на заваленный бумагами стол.
     - Разумеется, руки инопланетянину я не пожимал, - ответил он.
     - А было бы неплохо, а? - раздался голос Холмса. Значит, он умудрился
следить за разговором.
     Сэр Александр обращался по-прежнему ко мне.
     - Льщу себя надеждой, доктор, что однажды это случится. Кто знает?
     Он повернулся к моему другу.
     -  На  протяжении  нескольких  столетий  люди  наблюдали   непонятные
летающие объекты. Они появились задолго до самолета  братьев  Райт,  самые
разные: в форме тарелок, сигар, шаров.  Их  видели  свидетели,  сообщениям
которых можно верить. Американец Чарлз Форт собрал  множество  сведений  о
подобных случаях.
     - Американец? - переспросил Холмс. - Болтун!
     - Позвольте, сэр Александр, - запротестовал я, - к  Форту  относились
не иначе, как к безумцу, а иные в открытую называли его шарлатаном.
     Тонкие седые брови на лице хозяина кабинета поползло вверх.
     - Но кто называл, доктор,  кто?  Его  противники,  а  также  те,  кто
взгромоздил нашу незрелую еще науку на пьедестал  и  готов  покарать  кого
угодно только по подозрению  в  отступничестве!  Но  десятки  тысяч  людей
благодарны Форту за  то,  то  он  раскрыл  истинную  сущность  многих  так
называемых научных представлений.
     - Мне не довелось  прочитать  его,  -  заметил  я,  пожалуй,  немного
резковато.
     Мой друг зашевелился в кресле.
     - А другие доказательства? - спросил он.
     Баронет  обвел  рукой  заваленную   книгами,   брошюрами,   газетами,
журналами и рукописями комнату.
     - В моей коллекции, которую  я  начал  собирать  давным-давно,  много
интересных сведений, порой разительно  схожих  с  обнародованными  Чарлзом
Фортом. Сообщения о странных природных явлениях, о диковинных животных,  о
нетипичных людях и тому подобное.
     Я не вытерпел:
     - И вы, разумеется, всех их считаете космическими пришельцами.
     Сэр Александр нахмурился.
     - Не поймите меня превратно, доктор. Я ничего не знаю  наверняка,  но
очень хочу узнать. Если быть до конца  откровенным,  я  собираюсь  большую
часть своего состояния оставить Обществу Защиты Мира,  если  только  будет
доказано, что существует угроза нападения на Землю  из  космоса.  Пока  ни
одно из имеющихся в моем распоряжении свидетельств не смогло меня  в  этом
убедить.
     Он повернулся к моему другу.
     - Вот почему я решил прибегнуть к вашим услугам. Я верю в вас. Если в
Лондоне  есть  инопланетяне,  я  хочу  знать  о  них  все,  до  мельчайших
подробностей. Если  они  враждебны  человечеству,  я  хочу  узнать  о  том
заранее, чтобы успеть приготовиться.
     Он оглядел себя.
     -  К  сожалению,  годы  позволяют   мне   лишь   финансировать   ваше
расследование.
     Я ошеломление воззрился на него. Мне даже показалось сначала,  что  я
ослышался. И Холмс, который не  сегодня-завтра  поражен  будет  старческим
слабоумием, и, если уж на то пошло, ваш  покорный  слуга  -  оба  мы  были
старше его на добрый десяток лет. И нате вам, пожалуйста: он заявляет, что
годы мешают ему присоединиться к нам!
     Мой друг тем временем, пристукнув палкой  об  пол,  вскочил  с  такой
резвостью, которая сделала бы ему честь и лет двадцать тому назад.
     - Я согласен на ваше предложение, сэр Александр, - сказал он.
     По тону, каким он это произнес, я заключил, что он готов бегом бежать
на край света в поисках зелененьких человечков.
     Протестовать  было  слишком  поздно.  Я   попытался   лишь   достойно
отступить, имея в виду интересы молодого Норвуда:
     - При одном условии, сэр Александр.
     Баронет холодно взглянул на меня:
     - А именно?
     - Мы приложим все усилия, чтобы расследовать  этот  случай.  Если  же
выяснится, что  никаких  инопланетян  в  Лондоне  нет,  вы  покинете  ряды
Общества Защиты Мира и забудете о своем увлечении.
     Сэр Александр откинулся на спинку кресла. Он долго молчал, потом тихо
произнес:
     - Хорошо, доктор. Я доверяю вам.

     За всю обратную дорогу мой друг не проронил ни слова. Он спал. Он так
храпел, что к нам в купе никто не рисковал  подсаживаться.  Лишь  вечером,
уже дома, когда мы удобно уселись перед камином, он заговорил  со  мной  о
деле Норвудов, которое, по моему мнению, все сильнее смахивало на фарс.
     Сцепив в излюбленной манере пальцы. Холмс вопросительно  поглядел  на
меня.
     - Итак, к каким выводам вы пришли, мой любезный друг? - спросил он. -
Вы ведь уже к ним пришли, не правда ли?
     Откровенно говоря, меня удивило, что он до сих  пор  помнит  утренние
события. На мой взгляд,  на  взгляд  медика,  непредвиденные  случайности,
нарушавшие привычный ход дел, лишь приближали угрозу старческого слабоумия
Холмса.
     Я неодобрительно пожал плечами.
     - Сэр Александр, конечно, замечательный человек, однако боюсь,  он...
- я замялся.
     - Слегка помешался, да? Помните, он употребил именно  это  выражение?
Мы обычно говорим "спятил" или "чокнулся", а  тут  -  "слегка  помешался".
Хорошо сказано, а?
     Меня неприятно удивила его неуместная веселость.
     - Мне жаль молодого Норвуда, - заметил  я.  -  Если  вам  не  удастся
убедить сэра Александра в  нелепости  его  увлечения,  Питеру  Норвуду  не
останется ничего другого, как обратиться в суд.
     Холмс бросил на меня исполненный лукавства взгляд.
     - Боюсь, доктор, вы недооцениваете молодого Норвуда, - он хмыкнул.  -
Мастер Питер рассчитывает, что я буду таскать для него каштаны из огня.
     - Что? -  недоуменно  переспросил  я.  На  лице  моем,  должно  быть,
написано было непонимание; меня окончательно сбил с толку старческий лепет
Холмса.
     Сыщик уставил на меня палец.
     - Если бы наш молодой приятель попробовал обратиться в суд только  на
том основании, что его отец собирает книги и вырезки из газет по  довольно
необычной тематике, его никто не стал бы слушать, правильно?  Однако  если
он заявит, что сэр Александр пускает на ветер деньги и, в частности, нанял
себе в помощники престарелого детектива, тогда вердикт суда будет,  скорее
всего, в его пользу.
     Холмс фыркнул.
     - Вы только представьте себе, доктор: один  старик  нанимает  другого
для поимки пучеглазых чудищ!
     - Каких чудищ? - переспросил я.
     Холмс не ответил, и я решил было, что он выбился из сил  и  задремал.
Однако помолчав он произнес загадочную фразу:
     - Вам явно недостает начитанности, доктор.
     Я предпочел вернуться к теме разговора:
     -  Значит,  вы  полагаете,  что  Питеру  Норвуду  просто-напросто  не
терпится завладеть отцовским состоянием?
     Холмс пожевал губами.
     - Для своего возраста сэр Александр,  по  всей  видимости,  чувствует
себя превосходно. Он вполне может прожить еще лет пять...
     - Или больше, - пробормотал я.
     -  А  молодому  Питеру,  разумеется,  невтерпеж  стать  баронетом   и
владельцем поместья.
     Сказать по правде, я исподволь начал восхищаться старым чудаком.
     - Почему же тогда, черт возьми, вы согласились взяться за это дело?
     Мой престарелый друг передернул плечами.
     - Элементарно, Уотсон. Если бы я отказался, молодой Норвуд отправился
бы к кому-нибудь другому. Я знаю таких частных лондонских сыщиков, которые
с радостью согласились бы на его предложение. И  потом,  мне,  признаться,
небезразлична судьба сэра Александра.
     Мне показалось, что он слишком много берет на себя, забыв подчистую о
собственных хворях. Однако я ограничился тем, что сказал:
     - Я не во всем согласен с молодым Норвудом. Тем не  менее,  его  отец
выказывает некоторые признаки умственного расстройства.  Чего  стоят  одни
эти разговоры о пришельцах из космоса!
     Мой друг закрыл глаза и то ли заснул, то  ли  задумался  над  чем-то.
Поэтому я раскрыл книгу и погрузился в чтение.
     Примерно минут через десять, по-прежнему сидя  с  закрытыми  глазами.
Холмс проговорил:
     - Доктор, как по-вашему,  почему  пришельцы  выбрали  Лондон?  Именно
Лондон? Почему не Москву,  не  Париж,  не  Рим,  не  Нью-Йорк,  не  Токио,
наконец? Да, почему не Токио?
     Я  давно  перестал  считать  его  способным   на   столь   длительные
размышления. Обычно в этот  вечерний  час  Холмс  уже  мирно  посапывал  в
кресле, изредка произнося во сне имя Мориарти или кого-либо еще  из  своих
врагов. Видимо, ему частенько снились события полувековой давности.
     Вздохнув, я ногтем отметил строчку, до  которой  дочитал,  и  сказал,
стараясь, чтобы мой голос прозвучал ровно:
     - Быть может, там они тоже есть.
     Холмс приоткрыл один глаз и поглядел на меня с легким неодобрением.
     - Нет. Хорошо, попробуем иначе. Допустим, инопланетяне существуют  на
самом деле. Допустим также, что они находятся в Лондоне.
     - Согласен, - подбодрил я его.
     Он произнес задумчиво:
     - По всей видимости,  они  не  хотят  открывать  человечеству  своего
присутствия на Земле. А если так, значит, их тут немного.
     - Почему? - спросил я равнодушно, думая о недочитанной книге.
     - Потому что одному  или  двоим  пришельцам  гораздо  легче  остаться
незамеченными, чем, скажем, сотне. Если они тут, доктор, их очень мало.
     Я  кивнул.  Приятно  было  видеть  живой  огонек   в   глазах   моего
престарелого друга.  Откровенно  говоря,  я  испытывал  даже  нечто  вроде
гордости за него.
     - Вполне возможно, - сказал я.
     - Почему же, - пробормотал он, - они обосновались именно в Лондоне?
     Я терпеливо ответил:
     - Но что же тут странного? Лондон - самый большой город  мира,  можно
сказать, его столица. Если инопланетяне  хотят  изучить  человечество,  то
лучшего места для начала исследований им не найти.
     Холмс открыл оба глаза и фыркнул.
     - Ваш патриотизм, доктор, заслонил от вас все остальное, в том  числе
статистику. Во-первых, что касается размеров, то тут Лондон давно  уступил
пальму первенства Токио. Да что там Токио! Даже Нью-Йорк ныне больше нашей
с вами столицы.
     Я попытался возразить, но Холмс с презрительным смешком отмел все мои
доводы.
     - Кроме того, Нью-Йорк сегодня - крупнейший порт и центр торговли.  А
в Вашингтоне ныне делают мировую политику. Проклятые янки!
     Он вел себя как ребенок, который думает, что знает все  на  свете.  Я
обиделся.
     - Хорошо, тогда ответьте на свой вопрос сами. Почему  инопланетяне  -
ради интереса я соглашусь, что они существуют на  самом  деле,  -  выбрали
Лондон?
     - Элементарно, Уотсон, - Холмс  одарил  меня  довольной  усмешкой.  -
Из-за Британского музея.
     - Что-то я вас не пойму, - сказал я холодно.
     В его слезящихся глазах мелькнуло выражение превосходства.
     - Жителей в Лондоне меньше, чем в некоторых других городах, верно?  И
на мировую политику он прежнего влияния уже не оказывает. Однако,  будь  я
на месте ПЧ сэра Александра...
     - ПЧ? - переспросил я.
     Холмс хмыкнул, но объяснять не стал.
     - ...я бы дневал и ночевал в Британском музее, поскольку  там  просто
громадное количество разнообразных экспонатов. Так  что,  если  в  Лондоне
есть инопланетяне, которые изучают наши обычаи и установления,  то  искать
их надо прежде всего в Британском музее.
     Зевнув, он поднялся.
     - Именно туда, доктор, я завтра и отправлюсь.
     Я подумал, что утром он ничегошеньки не вспомнит, но не стал говорить
этого вслух.
     - Значит, вы в самом деле намерены отыскать пришельцев из космоса?
     - А? Да, доктор, - отозвался он нетерпеливо. - Вы же помните,  я  дал
обещание сэру Александру.
     Опираясь на палку, он поковылял в свою комнату.
     Я раздраженно бросил ему вслед:
     - Что такое ПЧ?
     Он противно хихикнул:
     - Пучеглазое чудовище.

     К своему изумлению, в течение двух или трех дней  я  почти  не  видел
некогда  великого  сыщика.  По  правде  сказать,  такая   его   активность
показалась мне неестественной, и я начал гадать,  не  нашел  ли  он,  чего
доброго, какого-нибудь пушера  [пушер  (амер.)  -  торговец  наркотиками],
который снабдил его  наркотиком.  Подозрения  подозрениями,  но  я  должен
признать, что мой друг взялся за расследование со всей серьезностью.  Пару
раз я столкнулся с ним, когда  он  покидал  нашу  квартиру  то  в  обличье
пожилой женщины, то загримировавшись под профессора колледжа. Оба раза  он
подмаргивал мне, ничего, впрочем, не объясняя. Я беспокоился за него,  ибо
такой пыл был ему явно не по годам.
     Спустя еще два дня, утром, сразу после завтрака, за которым  не  было
сказано ни  слова  относительно  расследования  по  делу  сэра  Александра
Норвуда,  Холмс,  усердно  делавший  за  столом  вид,  будто  погружен   в
размышления, попросил меня одолжить ему мой экспонометр.  Я  приобрел  его
совсем недавно,  получив  от  близкого  родственника  в  подарок  на  день
рождения немецкую фотокамеру с довольно сложным механизмом. Честно говоря,
я побаивался, что Холмс его где-нибудь забудет, но отказать старому  другу
не смог.
     К моему великому облегчению, сыщик вечером  вернул  мне  экспонометр.
Перед тем, как отправиться спать, он спросил  меня,  не  составит  ли  мне
труда  поутру  разыскать  Альфреда,  вожака  компании  уличных  сорванцов,
которых Холмс в шутку называл своими нерегулярными полицейскими частями  с
Бейкер-стрит, и пригласить его заглянуть к нам в полдень.
     Не дожидаясь ответа, он прошел в спальню и закрыл за собой дверь, а я
остался стоять разинув рот.
     Альфред, упокой Господи его душу, погиб на  службе  Его  Королевского
Величества в 1915 году под Монсом, а остальные  разлетелись  кто  куда,  в
основном - по разным тюрьмам.
     Я ощутил угрызения совести. Я допустил, чтобы мой друг - вернее будет
сказать,  мой  подопечный  -  слишком  увлекся,  и  теперь  его   рассудок
окончательно помутился.
     К утру я твердо решил положить этой нелепице конец, высказать  Холмсу
свои претензии и настоять на том, чтобы он вернулся к прежней  размеренной
жизни, которую нарушило появление в нашей квартире Питера Норвуда.
     Поэтому,  позавтракав,  я  вышел  на  улицу   и   остановил   первого
подвернувшегося мне мальчишку десяти или одиннадцати лет. Одет  он  был  в
лохмотья, имел хриплый голос и хитрющую физиономию. Откровенно говоря,  он
чем-то напомнил мне  того,  настоящего  Альфреда,  который  в  свое  время
носился по тем же самым улицам.
     Я сказал ему:
     - Послушай, юноша, хочешь заработать полкроны?
     Он внимательно поглядел на меня.
     - А что делать-то? - спросил он с хитрецой. -  Вас  тут  много  таких
ходит.
     Я хотел было  отвесить  ему  подзатыльник,  но  сдержался  и  вкратце
объяснил свою мысль. Поломавшись и подняв  плату  до  трех  шиллингов,  он
согласился.
     Так  что,  когда  престарелый  сыщик  вышел  в  полдень  в  гостиную,
помахивая своей палкой, мы уже поджидали его. Он пожелал мне доброго утра,
а паренька похлопал по спине. Выглядел он, надо  признаться,  так,  словно
сбросил с плеч груз двадцати последних лет.
     Холмс сразу взял быка за рога.
     - Альфред, - сказал он, - мне нужны еще трое или  четверо  ребят  для
одного дела.
     Юнец, подбоченясь, разглядывал сыщика; глаза  его  сверкали.  Услышав
слова Холмса, он притронулся к своей кепке:
     - Слушаюсь, сэр. Прямо сейчас, сэр?
     - Прямо сейчас, Альфред. Беги.
     - Минутку! - вскричал я, решив, что  наступил  подходящий  момент.  Я
повернулся к товарищу моих преклонных лет.
     - Как по-вашему, Холмс, кто этот сорванец?
     Сыщик посмотрел на меня с таким видом, будто вовсе не он, а  я  выжил
из ума.
     - Его зовут Альфред.  Вы,  мой  добрый  доктор,  должны  помнить  его
дедушку, который так часто помогал нам в былые  дни.  Мы  познакомились  с
Альфредом во время моих утренних прогулок по городу.
     Я закрыл глаза и принялся считать до ста. Пока я считал, юнец  исчез;
только прогрохотали по лестнице башмаки.

     - Как продвигается расследование? - спросил я брюзгливо. -  Нашли  вы
человечков с Марса?
     Холмс  устало  опустился  в  кресло.  Как   видно,   начал   все-таки
сказываться возраст. Он пожевал губами, услышав  мой  вопрос;  его  тонкие
брови поползли вверх.
     - С чего вы взяли, будто они с Марса, доктор?
     Его замечание обезоружило меня.
     - Я всего лишь пошутил.
     - А, - он пробормотал что-то неразборчивое и закрыл глаза; я подумал,
что утренние события довели его до изнеможения.
     Потому, подавив любопытство, я тоже  сел  в  кресло  и  взял  в  руки
медицинский журнал, который читал накануне.
     Холмс, однако, не  спал.  Не  открывая  глаз,  он  обратился  ко  мне
язвительным тоном, к которому я, надо сказать,  успел  за  последние  годы
привыкнуть:
     - Доктор, вы можете себе представить, как чертовски трудно  разыскать
инопланетянина в Британском музее? Можете?
     - Думаю, что могу, - отозвался я, горя желанием узнать,  чего  Холмсу
удалось добиться, но продолжая сердиться на него из-за казуса с Альфредом.
     -  Мне   помог   случай,   -   проговорил   Холмс.   -   Его   выдала
одна-единственная промашка.
     - Промашка? - переспросил я.
     Он открыл глаза.
     -  Техника,  доктор.  Техника!  Он  не  мог  удержаться,   чтобы   не
воспользоваться своей техникой.
     Снова закрыв глаза. Холмс хихикнул.
     Сказать по правде, меня взяла досада.
     - Боюсь, что не совсем понимаю, - заметил я сухо.
     На этот раз Холмс не соизволил открыть глаза.
     -   Элементарно,   Уотсон.   Предположим,    наш    пришелец    хочет
сфотографировать показавшиеся ему наиболее интересными книги и рукописи  в
библиотеке Британского музея. Земным фотокамерам требуется  сильный  свет.
Поэтому у него наверняка возникнет искушение  воспользоваться  собственной
камерой или что у него там есть, способной снимать при  крайне  слабом,  с
нашей точки зрения, свете.
     - Боже мой! - воскликнул я. -  Так  вот  зачем  вам  понадобился  мой
экспонометр!
     Холмс хохотнул, а потом  с  чрезвычайно  самодовольным  видом  кивнул
головой:
     - Доктор, в библиотеку ежедневно наведывается... гм... одна личность.
Если верить самым свежим работам  по  фотографии,  какие  я  только  сумел
отыскать, в настоящее время нигде на  Земле  не  изготавливаются  линзы  и
пленки, чувствительные к столь слабому свету,  при  котором  эта  личность
работает. Ваш экспонометр показал отсутствие надлежащего освещения.
     Прежде чем я успел собраться с мыслями, на  лестнице  раздался  топот
ног и послышались негодующие  возгласы  нашей  квартирной  хозяйки.  Дверь
распахнулась. В комнату влетел Альфред в сопровождении троих  ухмыляющихся
оборванцев.
     - Как договаривались, сэр, - сказал Альфред, закрыв дверь и подойдя к
моему другу. Оборванцы следовали за ним по пятам.
     - Вижу, вижу, - проговорил сыщик. - Молодцом, Альфред. Как быстро  ты
обернулся!
     Порывшись в кармане. Холмс вынул четыре флорина.
     - Таким легким на ногу ребятам, как вы, не составит труда  заработать
эти деньги, - он хихикнул, будто отпустил невесть какую остроту. - Я хочу,
чтобы вы проводили одного весьма ловкого господина от Британского музея до
его дома.
     Слезящиеся глаза Холмса засверкали. Он хохотал.
     - Я уверен, задача вам  по  плечу.  Ну  кому,  будь  он  хоть  трижды
осторожен,  придет  в  голову  обращать  внимание  на  играющих  на  улице
мальчишек?
     Он снова хихикнул. Мне показалось,  он  утерял  мысль.  Однако  сыщик
сказал:
     - Пойдемте со мной к Британскому музею и выберем местечко  поукромнее
недалеко от входа.
     - Полагаю, - сказал я, пожалуй, с легкой завистью, - моя  помощь  вам
не требуется?
     Должен признать, что, заразившись общим настроением,  я  ощутил  себя
старой боевой лошадью.
     - В другой раз, доктор, в другой раз, -  отозвался  Холмс.  -  Боюсь,
ваши подагрические суставы не позволят вам присоединиться к нам.
     Последние слова он произнес уже на пороге; дальше я ничего  не  сумел
разобрать; правда, мне послышалось, что Холмс упомянул про йогурт.
     Я раздраженно поглядел им  вслед,  но  никто  из  них  не  обернулся.
Башмаки мальчишек прогрохотали по лестнице.

     Дня три никаких разговоров о деле  не  заходило,  а  потом  случилось
событие, которое подтолкнуло его ход и  приблизило  завершение,  если  мне
позволено будет употребить это слово.
     Как-то вечером мы по обыкновению расположились у камина: я  читал,  а
мой друг вертел в руках свой револьвер. В былые годы он обращался с ним  с
замечательной ловкостью, но теперь стоило Холмсу взять оружие в руки,  как
я невольно вздрагивал. Откровенно говоря,  я  со  дня  на  день  собирался
выкинуть все обоймы.
     - Ага, - пробормотал вдруг сыщик, - наш приятель Питер Норвуд  явился
за обещанным.
     Я вынужден признать, что с тех  пор,  как  Холмс  начал  пользоваться
новомодным слуховым аппаратом, он слышит гораздо лучше моего.
     Я разобрал голос нашей квартирной хозяйки. Через несколько  секунд  в
дверь постучали.
     Я пошел открывать. Это и в самом деле оказался молодой  Норвуд.  Лицо
его  было  слегка  багровым,  очевидно,  после  плотной  еды  и   обильных
возлияний, ибо время ужина только-только миновало.
     Он  бросил  на  нас  довольно-таки  воинственный  взгляд,  что,   без
сомнения, объяснялось выпитым за ужином вином.
     - Сколько можно? - требовательно спросил он.  -  Неужели  так  трудно
сочинить для моего старика правдоподобную историю?
     Холмс, который не встал навстречу молодому человеку, ответил, как мне
показалось, мягко:
     - Я нынешним утром  отправил  свое  заключение  вашему  отцу,  мистер
Норвуд.
     Все бы ничего, но потом он как-то бессмысленно хихикнул.
     - Что? - Норвуд на мгновение смешался.
     - Ну что ж, - сказал  он,  засовывая  руку  в  карман,  -  тогда  мне
остается лишь заплатить вам за работу.
     В его голосе слышалась насмешка.
     - Ни к чему. Я не беру денег. Я - сыщик на покое, молодой человек,  и
мне нет нужды зарабатывать на жизнь таким образом.
     Холмс помахал в воздухе пальцем.
     - И если уж на то пошло, за чеком я обратился бы к  сэру  Александру.
Ведь нанял меня он, не правда ли?
     Питер Норвуд озадаченно нахмурился. Должно быть,  он  учуял  какой-то
подвох. Глаза его сузились. Он прорычал:
     - Что вы там написали, сэр? Впрочем, предупреждаю  вас  заранее,  это
все бесполезно.
     Покопавшись в карманах,  мой  престарелый  друг  извлек  на  свет  до
невозможного измятый листок и протянул мне для того, очевидно, чтобы я его
прочитал вслух. Я заметил, что текст  письма  напечатан  на  моей  пишущей
машинке.
     Меня снедало любопытство. Вот что я прочел:

     "Глубокоуважаемый сэр Александр! Позвольте  сообщить  вам  следующее:
ваши  предположения  оказались  обоснованными.  Гипотеза   о   возможности
существования жизни на других планетах подтвердилась. Данные, которые  мне
удалось добыть, свидетельствуют о том, что дальнейшие исследования, ваши и
той группы людей, с которой вы связаны, не окажутся напрасными."

     Ниже стояла подпись Холмса. Честно говоря, я не ожидал от него  такой
ясности стиля, хотя содержание письма было, разумеется, смехотворным.
     Питер Норвуд еле сдерживался. Заикаясь от гнева, он произнес:
     - Вы считаете, вам удалось расстроить мои планы  при  помощи  этой...
этой паршивой бумажонки?
     Мой друг утвердительно хохотнул, явно довольный собой.
     - Неужели вы не понимаете, старый вы идиот, - закричал Норвуд, -  что
ни один суд не откажется признать...
     Холмс  помахал  узловатым  пальцем;  водянистые  глаза   его   слегка
посверкивали.
     - Дело не дойдет до суда, молодой человек. Как по-вашему,  на  что  я
потратил целую неделю? Смею вас  уверить,  что  я  не  только  гонялся  за
всякими там инопланетянами. Предупреждаю вас, молодой человек:  если  сэра
Александра вызовут в суд для оформления передачи наследства,  я  обнародую
факты, которые вы, без сомнения, хотели бы сохранить в тайне.
     И сыщик по-стариковски захихикал.
     Впечатление было  такое,  словно  Питера  Норвуда  ударили  по  лицу.
Побледнев, он отступил на шаг. По всей  видимости,  он  не  ожидал  такого
поворота дел.
     Холмс фыркнул.
     - Именно так, юноша. Я не люблю тратить время впустую. Впрочем, я  не
собираюсь ставить сэра Александра в известность о добытых мною  сведениях,
которые имеют отношение к вам. Ни его,  ни,  скажем  так,  других.  Впредь
прошу вас быть осторожней. А теперь, - он глупо ухмыльнулся, - вам пора.
     И снова хохотнул.
     Не говоря ни слова, молодой человек  на  негнущихся  ногах  вышел  из
нашей комнаты.
     - Черт побери, - воскликнул я, - ничего  не  понимаю!  Что  вы  такое
раскопали про этого юнца?
     Холмс хихикал так долго, что начали было  возрождаться  мои  опасения
насчет старческого слабоумия. Наконец он успокоился.
     - Элементарно, мой милый доктор. Как вы, несомненно, успели заметить,
наш приятель - человек, охочий до радостей  жизни.  Он  стал  их  жертвой,
несмотря на все свои автомобили и модную одежду.
     Затем он прибавил, словно вспомнив наши прежние разговоры:
     - Вы знакомы с моим методом. Попробуйте применить его.
     И опять зашелся идиотским смехом.
     - Вы хотите сказать...
     - Я хочу сказать, что не  имею  ни  малейшего  представления,  в  чем
заключается тайна нашего молодца. Это может  быть  что  угодно:  карточный
долг, женщина и так далее. Однако я был уверен, что ему есть что скрывать!
     Я рассмеялся, поняв комичность ситуации.
     -  Но,  дорогой  мой  друг,  письмо,  которое   вы   отправили   сэру
Александру... Я разделяю ваши чувства, мне тоже жаль старика, однако...
     Холмс достал трубку и теперь набивал ее, полагая,  очевидно,  что  я,
будучи поглощен разговором, не замечу столь вопиющего нарушения режима.
     - Во-первых, доктор, - проговори он, - для  старого  человека  с  еще
острым умом у него совершенно безобидное хобби.
     - А во-вторых? - не выдержал я.
     - А во-вторых, в письме нет ни слова лжи, - он хихикнул; я решил, что
он забыл, о чем речь, но ошибся. -  Вы,  вероятно,  помните  мои  слова  о
человеке,  которого  я  отыскал   в   Британском   музее?   Тот,   который
фотографировал книги?
     Я утвердительно кивнул.
     - С помощью нерегулярных полицейских частей с Бейкер-стрит я выяснил,
где он живет, - Холмс  искоса  поглядел  на  меня.  -  Позднее  я  изыскал
возможность проникнуть в его квартиру.
     Я подался вперед, заинтересовавшись его рассказом.
     - И что вы там нашли?
     - Ничего.
     - Ничего? Вы, величайший сыщик нашей эпохи, не смогли ничего найти?
     Раскурив трубку. Холмс помахал в воздухе спичкой.
     - Увы, доктор. Однако отсутствие улик - та же улика. В квартире этого
человека - будем пока именовать его так  -  не  было  и  следа  каких-либо
записей или личных вещей, которые  могли  бы  поведать  нам  о  нем  нечто
интересное.
     - Шпион! - воскликнул я.
     Холмс фыркнул.
     - Чей? И потом, даже  если  и  так,  все  равно  уже  поздно:  птичка
улетела.
     - Шпион какой-нибудь иностранной державы...
     Холмс усмехнулся.
     - Вот уж точно.
     - Скорее всего, России или Германии. А может, Франции или Соединенных
Штатов. В Лондоне шпионов хоть пруд пруди.
     В слезящихся глазах Холмса мелькнула насмешка.
     - Мой милый доктор, ну посудите сами.  Что  делать  агенту  любой  из
перечисленных вами стран в Британском музее, куда открыт свободный  доступ
всем желающим, в том числе дипломатам?

     Если бы дело на том и закончилось, то, признаюсь вам честно,  я  вряд
ли собрался бы записать это последнее приключение  прославленного  сыщика.
Дело в том, что во мне крепло убеждение, что мой друг окончательно впал  в
старческое слабоумие, а наблюдать за угасанием великого человека  очень  и
очень тяжело. Однако конец расследования поверг меня в полное  недоумение,
и потому я сообщаю тем, кому небезразлична судьба Шерлока  Холмса,  только
факты безо всяких прикрас.
     На следующий вечер после описанного выше разговора в дверь постучали.
Я не слышал ни звонка, ни голоса квартирной хозяйки - только стук  в  нашу
дверь.
     Мой друг нахмурился; на лице его - что случалось нечасто -  появилось
выражение недоумения. Я пошел открывать; он пробормотал  что-то,  вертя  в
руках свой слуховой аппарат.
     Стоящий на пороге человек выглядел  лет  на  тридцать  пять;  он  был
безукоризненно одет и держался весьма непринужденно. Все еще находясь  под
впечатлением нашего с Холмсом последнего  разговора,  я  спросил  довольно
неприветливо:
     - Чем обязаны?
     - У меня дело к... - начал было незнакомец.
     - Ба! - воскликнул сыщик. -  Сеньор  Меркадо-Мендес!  Или  правильнее
будет сказать, герр доктор Бехштайн? А может  быть,  лучше  мистер  Джеймс
Филлимор? Мы снова с вами встретились! Последний раз мы имели честь видеть
друг друга на борту катера "Алисия", правильно?
     Сказать, что я был удивлен, значит ничего не сказать. В  свое  время,
давным-давно, я  описал  таинственное  происшествие  с  катером  "Алисия",
который бесследно пропал, поглощенный завесой  тумана.  Это  был  один  из
немногих случаев, который мой друг, находившийся тогда в  полном  расцвете
сил, не сумел  раскрыть.  Имя  Джеймса  Филлимора  тоже  было  мне  хорошо
знакомо: однажды он вернулся домой за зонтиком, и с тех пор его  никто  не
видел.
     Однако незнакомцу, как я уже сказал, было лет тридцать  пять,  а  оба
случая, о которых упомянул Холмс, произошли во время войны с бурами.
     Посетитель, поклонившись,  но  не  делая  попытки  войти  в  комнату,
обратился к моему другу, совершенно не обращая внимания на меня:
     - У вас удивительная память, сэр. Я не ожидал, что вы  меня  узнаете;
иначе я принял бы необходимые меры.
     - Это бы вам не помогло, сеньор, - сумрачно заметил сыщик. - Я ничего
не забываю. К примеру, я до сих пор помню случай с Исадором Персано.
     Еще одно знакомое  имя.  Еще  один  случай,  перед  которым  оказался
бессилен  величайший  мозг  нашего  времени.  Исадор  Персано,   известный
журналист и бретер, был найден однажды в полубезумном состоянии.  Рядом  с
ним лежала спичечная коробка, в которой  находился  странный  червяк,  как
выяснилось впоследствии, неизвестного науке вида.
     Теперь я разглядел, почему сеньор Меркадо-Мендес,  если  таково  было
его имя, предпочитает оставаться в тени. Лицо у него было восковое, словно
у плохо забальзамированного  трупа;  мне  подумалось,  что  это,  наверно,
маска. Однако неестественно яркий блеск глаз говорил скорее об обратном.
     Посетитель снова поклонился.
     - В прошлые годы, сэр, у нас не  возникало  необходимости  входить  с
вами в прямой контакт, хотя в отдельных случаях, о которых  вы  упомянули,
вы зачастую оказывались в опасной близости от того, что вас не касалось.
     Атмосфера явно накалялась. Мой друг пожевал губами.
     - Сеньор Меркадо-Мендес, я пришел к выводу, что вы - не землянин.
     Услышав подобное заявление, любой нормальный человек повернулся бы  и
ушел. Наш же гость в молчании разглядывал Холмса,  словно  раздумывал  над
его словами.
     Наконец, по-прежнему игнорируя меня, он сказал:
     - Мне поручено предупредить вас,  сэр,  что  Галактический  Совет  не
позволит вам и дальше  вмешиваться  в  официальные  исследования,  которые
выполняются со всей  возможной  осторожностью,  дабы  не  причинить  вреда
вашей, смею сказать, уникальной культуре.
     Пожалуй, посетитель был ничуть не менее сумасшедшим,  чем  мой  друг,
которого, правда, извинял его  возраст.  Я  собрался  было  вмешаться,  но
Меркадо-Мендес, слегка повернувшись, бросил на меня такой  взгляд,  что  я
застыл на месте.
     Холмс заерзал в кресле.
     - Что касается меня, то я свою задачу выполнил. Остальное -  в  руках
сэра Александра и Общества Защиты Мира.
     В завораживающих глазах посетителя мелькнула усмешка.
     - Поступки сэра Александра и его соратников нас не беспокоят. Мы  уже
сталкивались с ним.
     В голосе его послышались снисходительные нотки.
     - Вам незачем тревожиться о судьбе вашей планеты, ибо  вы  находитесь
под покровительством Отдела Исследований Живых  Примитивных  Культур  Бюро
Археологии и Этнологии Галактического Совета.
     Надолго установилось молчание. Когда мой друг  наконец  ответил,  мне
показалось, я слышу прежнего Шерлока Холмса, чей гениальный мозг уже нашел
разгадку казавшейся неразрешимой задачи.
     -  Кроме  того,  я   выяснил,   что   вы   являетесь   кем-то   вроде
полицейского... пожалуй, лучше будет сказать, опекуна.
     Посетитель очень по-человечески  пожал  плечами,  сухо  усмехнулся  и
поклонился. Его взгляд остановился на мне, и у меня сложилось впечатление,
что я показался Меркадо-Мендесу не заслуживающим ни малейшего внимания.
     -  Совет  стремится  защитить  планеты  вроде  вашей   от   подрывных
элементов, готовых их уничтожить. Я служу Совету.
     Сыщику, похоже, надоела снисходительность в голосе нашего  гостя.  Он
заговорил более резко:
     - Мне почему-то кажется, сеньор Меркадо-Мендес, что я  могу  раскрыть
многие  из  величайших  преступлений  в  истории  человечества.  Например,
похищение бриллианта Великий  Могол.  Или  исчезновение  сокровищ  ацтеков
после noche triste [букв. "печальные сумерки" (исп.)] Эрнандо Кортеса. Или
ограбление саркофага Александра Македонского.  Или  невероятные  по  своей
дерзости взломы фараоновых гробниц. Или...
     Если бы я не боялся ошибиться,  то  сказал  бы,  что  наш  посетитель
покраснел. Он поднял руку, останавливая Холмса:
     - Даже лучшие из опекунов не всемогущи.
     Черты лица Холмса заострились. Из  прежнего  опыта  я  знал,  что  он
пришел к  какому-то  заключению.  Я  хмыкнул:  опять  он  воображает  себя
молодым!
     Холмс произнес довольно твердым голосом:
     - Я хочу  сказать  вам  вот  что.  Наш  мир  погряз  в  международных
интригах; все готовятся к  войне.  Крупные  государства  разбросали  своих
агентов по всему свету. Само собой  разумеется,  сеньор,  что  британскому
разведчику, переодетому арабом,  весьма  затруднительно  найти  в  том  же
городе  загримированного  под  араба  первоклассного  германского  шпиона.
Однако настоящий араб распознает немца с первого взгляда, не правда ли?
     Замечание сыщика не носило никакой связи с предыдущим  разговором,  и
потому я вознамерился сказать нашему гостю, что он утомил  моего  друга  и
что ему лучше уйти.
     Но сеньор Меркадо-Мендес, или как его там, услышал, видимо, в  словах
моего друга что-то такое, что я упустил. Из  голоса  его  начисто  исчезло
добродушие. Он сказал:
     - Вы предлагаете...
     Сыщик согласно кивнул, разжигая трубку.
     - Вот именно.
     Посетитель задумался.
     - В каком качестве вы предпочли бы действовать?
     Мой друг фыркнул.
     -  Как  вам  наверняка  хорошо  известно,  сеньор,  моя  профессия  -
сыщик-консультант. И, кстати сказать, за услуги я беру недешево.
     Не знаю, откуда брались силы  у  моего  друга,  но  сам  я  буквально
валился с ног от усталости.
     - Может, хватит нести чепуху? - сказал я. - Вы бы послушали  себя  со
стороны!  Если  я  правильно  понял,  мой  престарелый...   э...   пациент
предлагает свои услуги. Должен предупредить...
     Они не обратили на меня внимания.
     В голосе Меркадо-Мендеса снова послышалась снисходительность.
     -  Пожалуй,  лет  пятьдесят  назад,  сэр,  вы  могли  бы  на   что-то
рассчитывать.
     Сыщик отрицательно помахал рукой.
     - Сеньор, я не думал, что мне придется заговаривать  об  этом,  -  он
глупо   хихикнул.   -   Ваша   собственная   наружность   служит    лучшим
доказательством того, что у вас имеется субстанция, которую  монах  Роджер
Бэкон именовал Elixir Vitae [эликсир жизни (лат.)].
     Наступило продолжительное молчание.
     Его нарушил Меркадо-Мендес.
     - Вы правы, сэр, такие способности нельзя  продавать  дешево.  Однако
обычно Галактический Совет воздерживается от вмешательства в  естественный
ход развития примитивных планет...
     Опять отрицательный взмах руки.
     Я подавил зевок. Сколько это будет продолжаться? И о чем вообще речь?
     Мой друг сказал:
     - У всякого правила, сеньор Меркадо-Мендес, бывают  исключения.  Если
ваш совет хочет чего-то добиться, вам нужен, - очередной идиотский смешок,
- скажем так, агент из числа аборигенов. Вы  же  знаете  мои  способности,
сеньор, вы знакомы с моим методом.
     Наш странный гость как будто пришел к какому-то решению.
     - Я не могу  брать  на  себя  такую  ответственность.  Вы  не  против
отправиться со мной к моему начальству?
     Я поразился: стукнув ладонью по  подлокотнику  кресла,  Шерлок  Холмс
встал.
     - Идемте, сеньор, - проговорил он.
     - Послушайте, - запротестовал  я,  -  это  уже  слишком.  Я  не  могу
позволить, чтобы моего подопечного уводили неизвестно куда в столь поздний
час. Ему нужно хорошенько отдохнуть после тяжелой недели. Я...
     - Успокойтесь, доктор, - пробормотал Холмс, протягивая руку за пальто
с шарфом. - Надо же, подопечный!
     Несмотря на усталость, я попытался настоять на своем.
     - Хватит, мне надоело! Если вас, в вашем-то возрасте, тянет по  ночам
на улицу, то ищите себе другого товарища. Я останусь дома!
     Он  хмыкнул,  умудрился  надеть  без  посторонней  помощи  пальто   и
повернулся к нашему странному посетителю.
     - Я готов, сеньор.
     Они вышли из комнаты; я долго глядел им вслед. Быть  может,  причиной
тому усталость, но, должен признаться, я не слышал, как они спускались  по
лестнице, не слышал стука входной двери. Впрочем, я уже  говорил,  что  со
слухом у меня не все в порядке.

     Наутро Холмс не вернулся. Не пришел он и на следующий день.
     Мне поневоле вспомнилось прошлое, когда сыщик исчезал из  поля  моего
зрения, случалось, на несколько лет. Но тогда все было по-другому.
     Немощный  старик  ушел  из  дома  в  сопровождении  безумца,  который
утверждал, что является представителем Галактического Совета, или  как  он
там его называл. Я колебался,  не  зная,  что  предпринять.  Обращаться  в
полицию мне не хотелось; я боялся подвести своего друга, которому когда-то
давно дали шутливое прозвище "бессмертного сыщика".
     Меня терзали сомнения, и вдруг мне вспомнились слова Холмса,  которым
я в свое время не придал  нужного  значения.  Быть  может,  они  подскажут
разгадку?
     Я взял энциклопедию и нашел в ней статьи о монахе  Роджере  Бэконе  и
Elixir Vitae.
     Роджер Бэкон жил в тринадцатом веке и был  алхимиком  и  метафизиком.
Один из самых известных людей той эпохи, он  искал  эликсир  жизни,  выпив
который, можно было бы обрести бессмертие, и философский камень, способный
превращать металлы в золото.
     Я фыркнул и поставил том  на  место.  Очередная  галиматья,  подобной
которой я две ночи назад наслушался предостаточно.
     Однако в полицию я так и не обратился.
     Мне не давали покоя слова, которые я на протяжении своей жизни слышал
много раз:
     "Отбросьте невозможное, и то, что останется, каким бы невероятным оно
ни казалось, и будет правдой".
     А еще я постоянно вспоминаю последние слова моего друга,  которые  он
произнес, уходя вместе с загадочным сеньором Меркадо-Мендесом:
     - Нет, ну надо же! Йогурт!

                              Мак РЕЙНОЛЬДС

                            РАДИКАЛЬНЫЙ ЦЕНТР

     Первые смутные подозрения должны были бы зародиться у меня еще в  тот
раз, когда я зашел в забегаловку на углу и сказал Джерри:
     - Дай-ка мне пачку курева.
     Джерри знал мой сорт. Вот уже пять лет он перебрасывал  мне  сигареты
через стойку.
     - Слушаюсь, сэр, - сказал он. - Получите, мистер Майерс.
     Я уставился на незнакомую упаковку.
     - Какого черта, что это? - спросил я, не прикасаясь к пачке.
     Джерри изобразил идиотскую улыбку.
     - То, что вы просили, - ответил он.
     - Я курю "Счастливый удар" - это  часть  моего  имиджа,  -  сказал  я
мрачно. Мы не были с Джерри друзьями, просто общались несколько лет. Кроме
того, этим утром времени у меня было только на чашку кофе.
     - Вы просили "Курево", - сказал он.
     Я посмотрел на  Джерри.  Наконец  я  взял  пачку.  На  этикетке  было
написано: "Курево".
     Я фыркнул, как если бы услышал неудачную шутку клерка,  и  перевернул
пачку - просто чтобы посмотреть, что там есть еще. На торце было написано:
"Если от каких-то сигарет вы и заработаете рак легких, то от  "Курева"  вы
получите его наверняка".
     - Хорошо, - сказал я. - Попробую.
     - Все так делают. - Джерри снова идиотски улыбнулся.

     Я  не  тонкий  ценитель  табака.  Для  меня  эти  сигареты  ничем  не
отличались на вкус от любых других. Скорее всего  я  купил  их  с  мыслью,
чтобы можно было, выудив пачку  из  кармана,  со  словами  "держи  курево"
кого-то угостить. "Тонкая" шутка.
     Я нашел место, где  смог  опустить  свой  "фольксаэро",  и  продолжил
оставшуюся до редакции часть пути пешком.
     На витрине винного магазинчика поменялась экспозиция.  Пара  плакатов
была  весьма  далека  от  традиционного  изображения  прихлебывающего   из
высокого бокала  мужчины,  за  которым  с  восхищением  следит  страждущая
богиня, сочетающая красоту дюжины секс-символов стереовидения  на  текущий
день.
     Один из плакатов изображал трущобного вида типа, который расселся  на
мусорной куче, прислонившись к кирпичной стене. В  одной  руке  он  держал
полупустую бутылку и был явно пьян в стельку. Пьян, но счастлив. Глаза его
скатились к переносице, а нижняя губа отвисла. Надпись гласила:

                         НОВОЕ КУКУРУЗНОЕ ВИСКИ
               изготовлено не в Кентукки и не в Мэриленде.
              Выдержано ровно настолько, чтобы изготовителя
             не оштрафовали. При перегонке мы не используем
               какой-либо особой воды, и если сусло в чане
                  прокиснет - мы этого даже не заметим.
                   Но убедись сам - ты остолбенеешь от
                        НОВОГО КУКУРУЗНОГО ВИСКИ.
                   Самогон с похмельем в каждой капле!

     На другом плакате была изображена  вечеринка  в  завершающей  стадии.
Несколько гостей валялись на полу. Две или три  бутылки  были  опрокинуты.
Битые и  полупустые  стаканы  разбросаны  по  всей  комнате.  Было  сильно
накурено, и по крайней мере одна сигара тлела на ковре. Смысл надписи  был
вроде предыдущей.
     Я хмыкнул и пошел дальше.
     Поднимаясь в отдел городских новостей, я столкнулся в лифте  с  одной
из копировальщиц. Папка с заметками  в  руке,  серьезное  выражение  глаз,
которое они сохраняют первый год после окончания школы журналистов.
     -  Привет,  Счастливчик,  -  поздоровалась  она.   -   Будь   сегодня
поосторожней с мистером Блэкстоном. Он вышел на тропу войны.
     - Руфи, - сказал я, - мы вежливо-с ответим-с на его вопросы, и тучи-с
рассеются.
     - Да уж постарайся, - сказала она, выскакивая на третьем этаже.
     Итак. Блэкстон вышел на тропу войны. Подобное случалось и раньше,  но
последний раз это было сразу же после моего успеха с  материалом  о  Долли
Теттере, и я избежал снятия скальпа.
     На этот раз все могло быть иначе.
     Не успел я пересечь порог кабинета, как прогрохотал залп.
     - Марс! - возопил он. - Счастливчик Марс!
     - Он самый, сэр, - серьезно сказал я, приближаясь к его столу.
     - Что за вопиющее безобразие, тебе что здесь - клуб? Где тебя  носит?
Ты можешь быть любимчиком Уилкинза, но мне-то вешать лапшу на уши не надо!
     - Да, сэр, - сказал я ему. - Работаю.
     - Работает! - проблеял Старая Головешка. -  Кто  работает?  Вся  твоя
работа - назанимать у всех, кто не знает тебя получше.
     У начальства свои  преимущества.  Я  оценил  его  bon  mot  [острота,
каламбур (фр.)] легким смешком. Затем, дабы не подвергаться  риску,  снова
стал серьезным.
     - Мистер Блэкстон, я веду расследование, и, мне  кажется,  это  будет
еще один ударный материал.
     - Сачок лепетал то  же  самое  еще  неделю  назад.  -  В  его  глазах
светилась злость. - Говоря по чести, Марс, ты не смог  бы  найти  материал
даже о пожаре в собственном доме.
     Тут уж я не выдержал.
     - Да, сэр. Но в этой  газетенке  я  единственный  репортер,  которого
угораздило получить Пулитцера  [Пулитцеровская  премия  -  одна  из  самых
престижных премии и США, присуждается в области литературы, журналистики и
музыки]. К тому же угораздило дважды.
     - Не напоминай мне об этом,  Марс.  Хочешь  меня  задеть?  Признаюсь,
два-три раза тебе незаслуженно повезло. Поэтому-то Уилкинз  и  настаивает,
чтобы тебя не выгоняли. Но Пулитцеровская премия...
     - Две, - вставил я.
     - ...еще не делает тебя газетчиком.
     Как бы то ни было, но обороты он сбавил.
     - Что там еще за ударная история?

     В голове бешено  запрыгали  мысли.  Старая  Головешка  был  старейшим
сотрудником "Джорнал". Южанин, он начинал  в  провинциальных  еженедельных
газетах... Трудный путь. Он знал, что я не газетчик, и я знал,  что  я  не
газетчик. И что раздражало его больше всего, так это то, что его  зарплата
почти равнялась моей. Я был самым высокооплачиваемым репортером в штате.
     - Мистер Блэкстон, - осторожно сказал  я,  -  пока  мне  хотелось  бы
оставить все при себе.
     - Готов  поспорить,  что  хотелось  бы.  Не  юли,  Счастливчик  Марс.
Приблизительно, над чем ты работаешь?
     Старое заклинание не сработало. Он знал, что я  не  газетчик,  но,  с
другой стороны, я выдал такие две сенсации, каких в  здешних  краях  и  не
видывали. Где у него была уверенность, что я не сделаю этого снова? Мог ли
он выкинуть меня, испытывая судьбу? А если я  пойду  в  "Ньюз  кроникл"  и
передам им сенсацию года?
     Я все еще пытался что-нибудь придумать, но  за  секунду  сделать  это
было трудно.
     - Это - преступление? - низким голосом подозрительно пробурчал он.
     Очевидно, он  не  мог  забыть  ограбление  банка,  совершенное  Долли
Теттером. Когда оно произошло, у меня хватило здравого смысла убедить их в
том, что я раскапывал всю эту историю неделями,  а  не  наткнулся  на  нее
случайно.
     Но о  преступлениях  в  городском  Центре  я  знал  не  больше  своей
малолетней  сестры.  Кроме  того,  от  одного   вида   бедолаги,   надежно
упрятанного  за  решетку,  со  стальными  браслетами  на  руках  и   двумя
полицейскими по бокам меня пробирает по коже мороз.
     Мне хотелось, чтобы у Блэкстона и мысли не возникло, будто  я  что-то
разнюхиваю о делах мафии в городском Центре.
     - Нет, сэр.
     - Ну хорошо. Марс, а что это? Балаболка, мне не не нужны детали.  Мне
было бы достаточно общей идеи того, чем ты  предположительно  занимаешься,
чтобы отработать зарплату.
     Я прочистил горло.
     - Ну, это больше похоже  на  заговор,  сэр,  -  сымпровизировал  я  и
задумался. А потом добавил: - Да, сэр.
     - Заговор!  В  городском  Центре?!  Послушай,  Марс,  в  этом  городе
последний коммунист умер от старости три года назад.
     - Ну, это так, мистер Блэкстон, но они не совсем коммунисты, сэр. - Я
поколебался. - По крайней мере я так не думаю.
     Выражение его лица стало менее воинственным и более осмысленным.
     - Угу. Правые радикалы, а?
     Ох-ох. В эти дела я тоже впутываться не хотел. Владельцы "Джорнал" не
то чтобы совсем либералы.
     - Ну, не совсем так, сэр. Похоже, что это... э-э... новая группа.
     - Ни левые, ни правые?
     - Да нет, сэр. - Я прочистил  горло.  -  Можно  сказать,  радикальный
центр.
     Он долго смотрел на меня так, как если бы опустил  в  телефон-автомат
последнюю монету и не туда попал.
     - Марс, - наконец произнес  он,  -  сугубо  ради  формальности.  Хоть
что-нибудь, что дало бы мне хотя бы смутное  представление,  черт  побери,
чем ты там занят. Приведи хоть один пример, что тебя  подтолкнуло  на  это
дело. Хоть что-нибудь, ты слышишь?
     Мое воображение оседлало коня и припустило во весь опор. Теперь - пан
или пропал. Старая  Головешка  явно  не  собирается  удовлетвориться  моим
пышнословием.
     Поддавшись импульсу, я вытащил пачку сигарет.
     - Вы такое видали? - потребовал я.
     - "Курево", - пробурчал он, глядя на нее. - Новый сорт? Ну и что?
     Я многозначительно постучал указательным пальцем по упаковке.
     - Как они смели  себе  позволить  использовать  городском  Центр  для
гнусной атаки на американский образ жизни? Годами считалось, что  сигареты
- неотъемлемая часть нашего бытия, и, каких бы болячек у нас  ни  находила
медицина, мы ее игнорировали.
     - У нас здесь начинается множество пробных кампаний,  Счастливчик,  -
сказал он, безучастно глядя на сигареты. - Центр страны.  Средний  большой
город. Что-то в этом духе.
     - Ага, - фыркнул я, - а такие  нововведения,  как  "Новое  кукурузное
виски"? Где это слыхано, чтобы виски было новым? Традиционно  и  бурбон  и
хлебная водка неизменно назывались "Старый кто-то там":  "Старый  лесник",
"Старый дед", "Старый ворон" и так далее. Говорю вам,  все  это  -  чьи-то
коварные происки.
     - Подрывают устои под имиджем страны? - невесело спросил он.  -  Э-э,
радикальный центр.
     - Мне не хочется говорить о чем-либо еще, сэр, - ответил я. - У  меня
полно зацепок, но нужен срок.
     Некоторое время он обдумывал услышанное.
     - Хорошо, Счастливчик, - сказал он  наконец  с  несчастным  видом.  -
Предположим, ты - наш разъездной репортер. Разъезжай дальше.
     - Есть, сэр! - полушутливо отсалютовал я и  повернулся  через  плечо.
Затем сгорбился и пошел  на  выход,  пытаясь  изобразить  на  лице  тяжкий
мыслительный процесс.
     По существу мне это удалось, ибо я решал проблему, как  сохранить  за
собой лучшую в городе  работу.  Несколько  лет  назад  я  вообще  отбросил
надежду устроиться на  работу  лучше,  чем  раскладывать  банки  на  полке
супермаркета. Эта - буквально свалилась мне  в  руки.  Удержаться  на  ней
больше года было просто чудом. А в чудеса я  не  верил,  хотя  дважды  они
происходили со мной.

     Ну да ладно. Итак, начинать пить  было  еще  рано.  Тем  не  менее  я
отправился в "Дыру"  и,  взобравшись  на  высокий  табурет,  заказал  Сэму
"большую" темного пива.
     Должно быть, это была первая кружка, которую он наливал в этот  день.
Пена была слишком высокой. Он взял лопаточку и сбил часть шапки,  а  затем
отодвинул кружку, чтобы пиво отстоялось.
     - Знаешь ли ты, сколько  стоило  пиво  во  времена,  когда  я  только
начинал пить? - уныло спросил я.
     - Ага, - ответил он, - пятнадцать центов.
     - А теперь целых сорок.
     - Ага, - сказал он, вновь подымая кружку.
     - А все инфляция, - сказал я обвиняющим тоном. - Правительство должно
заморозить цены на товары первой необходимости.
     Сэм наполнил кружку до краев и поставил ее передо мной.
     - Сколько вы тогда получали? - спросил он.
     Я задумался.
     - Где-то восемьдесят долларов.
     - Вам повезло. А сколько вы делаете сейчас?
     - Почти три сотни. - Я взял пиво. - И мне необходим  каждый  цент.  Я
единственный человек в мире, который, всего лишь крутанув дверь заведения,
ухитряется стать на десять долларов беднее.
     - Все уравнивается, мистер Майерс. Знаете, сколько я  должен  сегодня
платить хорошему бармену? Две сотни, и даже  тогда  он  считает,  что  его
ущемляют в правах.
     - Ущемляют в правах?
     - Ага. У него нет права пользоваться кассовым аппаратом.
     - Не говори мне о твоих трудностях. У меня хватает своих.
     - Мистер Майерс, вы не знаете, что такое  трудности,  -  сказал  Сэм,
облокотившись передо мной на стойку. - За просто так вас  бы  не  прозвали
Счастливчиком.
     - Неужели бы не прозвали, а?
     - Нет, сэр. Я так считаю, я должен радоваться, что вы  не  играете  с
моими однорукими бандитами. В действительности доходами от них я оплачиваю
аренду.
     Моя кружка опустела наполовину.
     - Должен тебе кое-что поведать, - сказал я. - Знаешь, Сэм,  почему  я
не играю на твоих автоматах?
     - Нет. Почему?
     - Потому, что я должен сохранять свой имидж. Только никому не  говори
о том, что я тебе сказал.
     Он ждал моих объяснений.
     Я погрозил в его сторону пальцем.
     - Сэм, удача приходит к удачливым. Когда люди думают, что она к  тебе
пришла, она действительно приходит. Это вроде как обладать собственностью.
Как получать пенсию. И если ты вдобавок обладаешь здравым смыслом,  то  ты
за нее держишься.
     Он сморщил некрасивое лицо, осмысливая сказанное.
     - Я так считаю, мистер Майерс, - произнес он,  -  все  выравнивается,
ну, как в теории вероятности. Возьмите, к примеру, те сто миллионов мужчин
в стране. У каждого, в среднем, равные  шансы  на  хорошее  и  плохое.  Но
заметьте, я сказал - в среднем. По ходу дела кое-кому из ребят не  повезет
так, что они пообломают пальцы, ковыряясь в собственных носах.  Но,  чтобы
их уравновесить,  существуют  такие,  как  вы.  Если  бы  вы  свалились  в
отстойник, то нашли бы там перстень с бриллиантом, который кто-то уронил в
канализацию днем раньше.
     Я допил пиво и подтолкнул к нему кружку за новой порцией.
     - Это ты так думаешь, - съязвил я. - Давай-ка я  тебе  расскажу,  как
все обстоит на самом деле.
     - Хорошо, - он стал наполнять вторую кружку, -  расскажите,  как  все
обстоит.
     - Как я уже говорил, удача может принести удачу.  Пусть  тебе  что-то
обломилось - все думают: "Ну что ж, о'кей, ему немного повезло".  Но  если
через короткое время тебе  привалит  удача  посолидней,  то  тут  уже  это
производит впечатление. Все считают, что на твое плечо присела старая леди
Фортуна. Отныне любая  счастливая  случайность  становится  частью  твоего
имиджа.  Удача  начинает  приносить  удачу.  Ты  встречаешь  на  вечеринке
незнакомку. Но вокруг нее уже вьется с полдюжины мужчин. Когда ты со своей
общеизвестной удачливостью проявляешь к ней интерес, они  думают,  что  им
здесь ловить нечего. Девушка твоя.
     Сэм  подвинул  мне  кружку  с  пивом   и,   заинтересованный,   снова
облокотился на стойку.
     - Значит, вы считаете, что все происходит именно так?
     - Да, - ответил я уныло. - Но никто об  этом  не  задумывается,  даже
если потом удача оборачивается для тебя ведьмой на помеле.
     - Ладно, - сказал Сэм, - может быть, оно и так. Но  мне  всегда  было
интересно, почему вместо того, чтобы цепляться за работу репортера, вы  не
уедете в Вегас покрутить там колеса? Ведь работа репортера вам, во  всяком
случае не по душе?
     - Когда пиво стоит сорок центов за порцию, - мрачно  проворчал  я,  -
мне по душе любая работа, приносящая три сотни в неделю.
     Сэм посмотрел на настенные часы.
     - Эй, - воскликнул он, - сейчас будет Дуган.
     Он повернулся и включил ящик для  идиотов,  не  обращая  внимания  на
выражение неприязни на моем лице.
     - Тебе что, не нравится со мной беседовать? - прорычал я.
     - Да нет, мистер Майерс, -  ответил  он,  не  переставая  возиться  с
ручками настройки. - Это новый стереовизионный персонаж.
     - Никогда о нем не слышал.
     -  Сейчас,  через  минуту  начнется,  -  сообщил   Сэм,   хихикая   в
предвкушении. - Это новая передача. Предполагается, что он как  бы  герой,
ну вы понимаете? Но внешность у него не то  чтобы  такая.  На  самом  деле
уродлив, как обезьяна. Ну спокойный у него такой характер, и вечно  с  ним
что-то такое случается. Ну и  девушки  его  не  любят,  и  все  такое.  Он
обыкновенный. И можно подумать, что все, кто смотрит стерео, ненавидят его
за нахальство. Ну и отчасти это так. Но он не  то  чтобы  деревенщина,  вы
понимаете? Он - герой. Только у него толком ничего не получается.
     - То есть он что - новая звезда? - неприязненно поинтересовался я.  -
А что случилось с  такими  персонажами,  как  Кэри  Грант  и  Рок  Хадсон?
[популярные актеры американских  телесериалов].  Хорошие  ребята,  которые
всегда нравились девушкам.
     - Хотите еще пива, пока не начался Дуган? - спросил Сэм.
     - Да черт с ним, с Дуганом!  -  прорычал  я  и,  слезая  с  табурета,
швырнул ему доллар. - Мне нужно подумать о радикальном центре.
     И тут у меня внутри что-то екнуло.
     - Этот Дуган что-то вроде антигероя? - спросил я зло.
     - Да-да, я думаю это так, - откликнулся  радостно  Сэм,  пока  диктор
закруглялся с рекламой.
     Тот ратовал за один из новых мини-каров, импортируемых из  Японии,  и
пренебрежительно отзывался о "динозаврах" из Детройта. Эта японская машина
имела столько же приборов и хрома, как  доисторическая  фордовская  модель
"А", а ее стоимость была в два раза меньше, чем у самого дешевого кара  на
воздушной подушке.  Я  знал,  что  местами  их  распродажа  идет  бешеными
темпами.
     Я снова взобрался на табурет.
     - Так тебе нравится этот тип, антигерой, а? - спросил я.
     - Ага. Знаете, те парни,  которых  вы  упомянули,  ну,  как  тот  Рок
Хадсон, -  все  это  такая  мура!  Они  всегда  богатые  и  красивые.  Они
знакомятся с девушками, и у каждого есть красивый дом; они  разъезжают  на
итальянских спортивных аэрокарах и едят в этих роскошных  ресторанах,  где
все еще есть официанты; шатаются по ночным клубам для миллионеров  и  пьют
шампанское. А девушка? Она может свалиться со скалы, но чтоб при  этом  из
ее прически выбилась хоть одна прядь - никогда! И вся эта  мура  кончается
всегда одинаково: и стали они вмести жить-поживать да добра наживать.
     - Не становись  циником,  Сэм,  -  сказал  я  ему,  а  себе  под  нос
пробормотал: - Значит, сегодня в самых популярных стереошоу хорошие  парни
девушкам больше не нравятся.

     На следующее утро мне не удалось добраться даже  до  стола  городских
новостей, чтобы  отметиться  у  Блэкстона.  У  дверей  лифта,  как  всегда
запыхавшаяся, меня поймала Руфи.
     - Мистер Майерс, - взахлеб начала  она,  -  я  вас  искала  буквально
повсюду.
     - Там меня нет, - заверил я. - Меня есть здесь.
     - О, мистер Майерс, - она хихикнула, оценив шутку. - Вы всегда  такой
остроумный! Вас хотел видеть мистер Уилкинз.
     - Ох-ох, - сказал я. - Вот я и сразу перестал быть остроумным.
     Я направился вдоль по коридору к кабинету коммерческого директора.
     Уэнтворт Уилкинз, не в пример  редактору  отдела  городских  новостей
Блэкстону, был журналистом новой школы. Он получил  в  наследство  большую
часть "Джорнал" от своего отца, которую тот в свою очередь унаследовал  от
своего. Как рассказывают сотрудники-ветераны,  папаша  Уэнтворта  настоял,
чтобы тот прошел все ступеньки в  редакции  снизу  доверху.  В  результате
неделю он был копировальщиком, неделю - репортером на побегушках, неделю -
репортером по происшествиям, неделю - начальником  копировального  отдела,
месяц - ночным редактором, месяц - редактором отдела городских новостей, и
с тех пор и по сей день, зная дело от альфы до омеги, он был  заместителем
главного редактора по коммерческой части.
     Не знаю, чем уж я это заслужил, но он мне покровительствовал. Будь на
то воля Блэкстона, я бы вылетел с работы через двадцать  четыре  часа  или
вылетал по крайней мере с недельной периодичностью с  момента  поступления
на нее. Но старина Уилкинз верил  в  меня.  Возможно,  он  ожидал,  что  в
ближайшее время я снова притащу супербомбу и тяпну Пулитцера в третий раз,
установив таким образом своеобразный рекорд в журналистике.
     Я стоял перед дверным экраном и ждал, когда откроется замок.  Услышав
щелчок, я нажал ручку и вошел.
     Мисс Паттон оторвала взгляд от  стола  и,  прежде  чем  сказать  мне:
"Доброе утро, Счастливчик", холодно улыбнулась.
     - Доброе утро, - ответил я. - Мистер Уилкинз хотел меня видеть.
     - Верно. Заходи к нему. Счастливчик.
     Я зашел.
     Рабочему столу Уэнтворта Уилкинза крупно повезло. Он  был  девственно
чист - даже карандаша не найти.
     Когда  его  хозяину  нужно  было  отдать  какое-нибудь  распоряжение,
достаточно было сказать: "Мисс Паттон!" - и она тут же откликалась. Должно
быть, микрофон был  встроен  в  крышку  стола.  Где  он  прятал  городской
телефон, я не знаю.
     Стол  выглядел  так,  словно  за  ним  никогда  не  работали.  И   он
соответствовал хозяину. Уэнтворт Уилкинз, казалось, понятия не имел о том,
что такое работа. Даже то, как он одевался, подтверждало это впечатление.
     - Сэр, - начал я, - тут одна из копировальщиц передала, что вы хотели
меня видеть.
     Он поднялся и поздоровался со мной за  руку.  Мистер  Уилкинз  у  нас
очень   демократичен.   Затем   он   сел   обратно,   вытащил   из   ящика
ароматизированную  бумажную  салфетку,  вытер  ладони  и  выбросил  ее   в
мусоропровод.
     - Это было пару часов назад. Счастливчик, - сказал он посмеиваясь.  -
Не хочешь же ты сказать, что появился в редакции на два часа позже меня?
     Я мог бы ему сказать, что с утра мучился похмельем.  Мог  бы,  но  не
сказал.
     - Сэр, - начал я серьезно, - я занимаюсь  интенсивным  расследованием
для нового очерка. Пожалуй, даже для серии очерков.  Мне  было  необходимо
отлучиться, э-э, вниз, в библиотеку.
     - Ладно, присаживайся, мой мальчик. - Он  провел  пальцами  по  своим
французским усикам сводника, как бы проверяя,  насколько  они  отросли.  -
Черныш говорит, что в том, на чем ты носишь свою шляпу, завелась  какая-то
бредовая идея.
     Он был единственным человеком в  "Джорнал",  который  называл  Старую
Головешку Чернышом. Он вообще всех называл по кличкам, независимо от того,
имел ее человек  или  нет.  Это  было  одним  из  проявлений  его  большой
демократичности.
     - Видите ли, сэр, - сказал я как можно скромнее, -  я  всего  лишь  у
истоков событий, которые могут иметь весьма серьезные последствия.
     Он скептически посмотрел в мою сторону.
     - Поразмыслив над всем этим. Черныш пришел ко мне с предложением.
     - Да, сэр. - Кажется, мои акции растут. Возможно, мне удастся  выжать
из этой  идеи  серию  очерков,  особенно  если  они  дадут  мне  в  помощь
кого-нибудь из стариков.
     - Он предложил тебя выгнать.
     - Да, сэр. - Кажется, мои акции  падают.  Нужно  было  срочно  что-то
говорить. - То есть я имел в виду, нет, сэр.
     - Теперь с этим делом о заговоре и радикальном центре. Что ты  можешь
о нем рассказать. Счастливчик?
     Я напустил на себя серьезный вид, самый серьезный, какой только мог.
     -  Ну  да,  сэр.  Я  думаю,  что  осуществляется  какой-то  план   по
дискредитации духовных ценностей нации. Потеря имиджа нации.
     - А?! - Он снова потеребил свои холеные усы.
     Что бы этот возглас мог значить?
     - Да, сэр, - продолжил я. - Когда я был маленьким, мы часто ходили  в
кино. Там мы все поголовно переживали за американских пионеров и  ковбоев,
сражающихся с индейцами. И когда в конце фильма появлялась  кавалерия  США
со знаменосцем во главе, мы встречали их одобрительным свистом.
     - Что ты  хочешь  этим  сказать.  Счастливчик?  -  Он  неодобрительно
посмотрел на меня.
     - А сегодня дети в кино свистят индейцам.
     - Кажется, я не совсем... - он оставил фразу неоконченной.
     - Мистер Уилкинз, не знаю, как давно это началось, - подогревал я его
интерес, - но процесс ускоряется.
     - Видишь ли. Счастливчик, нужны какие-то примеры, а не общие слова. -
В его голосе просквозило явное нетерпение.
     Думай, Счастливчик Майерс, быстро думай. Соответствуй  своей  кличке.
Стоит только потерять эту работу, мистер  Забулдыга,  и,  после  того  как
прекратится выплата пособия по безработице, ты закончишь жизнь, обслуживая
автомат для чистки обуви.
     - Хорошо, вернемся назад, - сказал я торопливо. - Возьмем, к примеру,
Гэри Пауэрса и скандал с У-2. Когда русские его освобождали, то, возможно,
считали, что мы его расстреляем. Вместо этого  правительство  предоставило
ему высокооплачиваемую работу и воздало  почести.  Ордена  даются  героям.
Очевидно, что пилот У-2 был героем. По-своему, но героем.
     - Это было так давно, - грустно сказал Уилкинз.
     - Конечно, но тенденции  можно  было  проследить  уже  тогда.  Будучи
детьми, мы привыкли читать про Супермена и Бэтмена [Супермен  и  Бэтмен  -
популярные персонажи книг,  комиксов  и  фильмов]  и  отождествлять  их  с
великими детективами.  Но  задолго  до  этого  людям  был  присущ  стадный
инстинкт. Они взяли Бэтмена и отсняли телесериал.
     - Счастливчик, - нахмурился Уилкинз, - боюсь,  до  меня  не  доходит.
Никак не могу уловить, к чему ты клонишь?
     Я и сам не мог. Или по  крайней  мере  только-только  начинал  что-то
улавливать по ходу собственных рассуждений.
     - Ладно, - снова заспешил я,  -  возьмем  другой  пример  из  той  же
области. Романы про Джеймса Бонда, написанные этим англичанином...
     - Яном Флемингом, - подсказал Уилкинз. - Было время, и  я  читал  его
триллеры.
     -  Конечно.  Почти  все  читали.  Это  была  сатира.  Сатира,  далеко
выходящая за рамки смешного. Пародия на таких наших  старых  сыщиков,  как
Сэм  Спейд,  Майк  Хаммер,  Перри  Мейсон  и  Ниро  Вулф  [герои  наиболее
популярных  американских  детективов].   Большая   мистификация,   которой
зачитывались буквально все. Они устали - или  их  заставили  устать  -  от
старых асов криминалистики.
     Мистер Уилкинз погрустнел.
     - Счастливчик, - сказал он. - Я никак не пойму, какое  отношение  все
это имеет к тому, что рассказал мне  Черныш  касательно  твоего  очерка  о
заговоре. Твоего - как ты там его называешь? - радикального центра.
     - Да, так, сэр. Этот термин я взял из головы. Я не знаю, как они себя
называют сами. Я даже не знаю, что у них на уме.
     - У кого?
     - У того, кто это делает.
     - О небеса! Что делает?
     - Подкапывается под "американскую мечту",  разрушает  имидж  Америки,
заставляет наши лучшие идеалы выглядеть глупо. - От негодования я хмыкнул.
- Что случилось с Декларацией независимости?  Кто  отважится  в  наши  дни
встать и произнести что-либо подобное? Да его просто стащат с трибуны!
     Мне казалось, что я сработал очень хорошо. Я уже и сам начинал верить
в то, что говорил.
     Уэнтворт Уилкинз как бы в отчаянии покачал головой.
     - Видишь ли, мой мальчик, пора опуститься на землю. Как ты  конкретно
собираешься вести это свое расследование?
     На мгновение мне показалось, что я  попался.  Я  придал  своему  лицу
выражение, как если бы пытался сообразить, как получше  представить  якобы
заранее составленный план. На самом деле я лихорадочно  пытался  уцепиться
хоть за что-нибудь - в данном случае отлично сгодилась бы и соломинка.
     - Сэр, - с серьезным видом сказал  я,  -  возможно,  мистер  Блэкстон
попал в точку, когда упомянул о том, что в городском Центре предварительно
обкатывается множество рекламных  кампаний.  Средний  американский  город,
центр страны, ни восток, ни запад.  Интуиция  мне  подсказывает,  что  эта
компашка из радикального центра использует наш город для проверки.
     - Проверки на что? - хмыкнул по-прежнему грустный Уилкинз.
     Я посмотрел на него.
     - Чего они пытаются достичь? - добавил он.
     - Это заговор, - слабым голосом ответил я.
     - Заговор против чего? Каковы их цели?
     Вот тут-то я и попался. Голова отказалась работать. На ум ни черта не
шло.
     В конце концов Уилкинз снова покачал головой.
     - Счастливчик, мальчик мой, билет  ты  вытащил  несчастливый.  Нельзя
полагаться на то,  что  твои  интуиция  и  нюх  на  новости  всегда  будут
безошибочны. Не беспокойся, средняя зарплата сохраняется за тобой,  а  то,
как  ты  отыскал  жертву  киднэппинга  -  похищенного  ребенка  Шульцев  и
потрясающие фотографии ограбления банка  бандой  Долли  Теттера,  навсегда
останется в анналах журналистики.
     Я постарался, впрочем не особо напрягаясь, выразить беспокойство.
     - Вы думаете, мне стоит бросить это дело, сэр?
     - Боюсь, что так. Счастливчик. Боюсь, что я на этом даже настаиваю.
     - Хорошо, сэр. Хозяин - барин.
     Он лучезарно улыбнулся.
     - Не надо ставить так вопрос. Счастливчик. Здесь, в "Джорнал", мы все
- одна  команда.  Работаем  в  одной  упряжке.  -  Уилкинз  снисходительно
подмигнул. - Вот только, куда она будет тянуть, решает тот,  кто  сидит  в
моем кресле.
     - Да, сэр. - Я поднялся, поняв, что свободен.
     И тут он меня убил одной фразой:
     - Да, и напомни Чернышу,  что  сейчас  ты  свободен.  Ну,  на  случай
каких-нибудь поручений!
     Я вздрогнул. Никогда не знаешь, каким пыльным мешком и  из-за  какого
угла получишь по голове. Другими  словами,  отныне  я  не  был  разъездным
репортером и не мог разыскивать материалы для своих статей самостоятельно.
С этого момента я должен был выполнять поручения Блэкстона. И я был  далек
от иллюзий. Не пройдет и недели, как старый  профи  обнаружит,  что  я  не
способен отличить сенсацию от некролога. Он уже и так в этом сомневался.

     У Старой Головешки присутствовало  чувство  юмора,  или,  по  крайней
мере, он так думал. Для первого  раза  он  послал  меня  на  банкет  Армии
Спасения - региональную встречу офицеров рангом от капитана и выше.
     У меня тоже было чувство юмора, или, по крайней мере,  я  так  думал.
Перед началом банкета я подошел к докладчику и  получил  текст  его  речи.
После чего сообщил ему, что  у  меня  очень  важная  встреча,  и,  вильнув
хвостом, исчез в направлении "Дыры".
     Беда заключалась в том, что за очередной кружкой "темного"  почему-то
следовала другая, и в редакции я появился как раз перед  тем,  как  пришла
ночная смена.
     Блэкстон встретил меня сладенькой улыбкой.
     - Счастливчик Майерс, гениальный  лауреат  Пулитцеровской  премии,  -
пробурчал он. - Полагаю,  от  статьи  о  священниках,  которую  собирается
написать сачок, раскалятся провода всех телеграфных агентств - от  Рейтера
до ТАСС.
     Остальную часть беседы вспоминать мне бы не хотелось.
     После ее окончания я вернулся к темному пиву Сэма.

     К счастью, на следующее утро я  был  свободен.  Немедленно  бежать  в
редакцию нужды не было, и я отправился домой  к  Морту  Циммерману,  чтобы
вытащить его из постели.
     Он уставился  на  меня  из  дверей.  Единственной  его  одеждой  были
пижамные штаны. Хилость шеи подчеркивала копна  черных  волос,  которая  с
равным успехом могла бы служить тюфяком или блошиным зоопарком.
     - Что тебе нужно в этот час ночи?
     - Сейчас десять часов  утра,  -  ответил  я,  пролезая  мимо  него  в
неопрятную гостиную.
     - Черт побери, я пишу с полуночи и до рассвета!
     - Знаю, - сказал я. Бросив несколько номеров "Циника" и  "Мизантропа"
на журнальный столик и сдвинув в сторону пачку "Иконокласта", я  освободил
себе место на диване.
     - Мне нужно с кем-нибудь поговорить, - заявил я усаживаясь.
     - Почему со мной?! - взревел он. - Кофе будешь?
     - Да. А почему бы и не с тобой? Ты слабее меня и не смог бы выставить
меня вон.
     - Ничего себе шуточки с утра, - проворчал он, исчезая на кухне.
     Пока он  отсутствовал,  я  взял  номер  "Циника"  и  стал  с  грустью
перелистывать страницы.
     Передовица была посвящена момизму. Из того, что я увидел, можно  было
заключить, что большую часть материала автор взял из  старой  классической
книги  "Поколение  насмешников",  которая  сделала  написавшего  ее  Уайли
несостоятельным и безвестным еще несколько десятилетий назад.
     В другой статье развивалась мысль о  создании  организации  "Ветераны
будущих войн".  Идея  заключалась  в  том,  чтобы  начать  выплату  пенсий
подросткам,  дабы  те  могли  насладиться  материальными   благами,   пока
достаточно  молоды  и  здоровы.  Задавался  вопрос:  почему   ветеранскими
льготами, устанавливаемыми правительством, должны пользоваться только  те,
кто выжил? Те, кто будет убит, должны их тоже получать, пока война даже  и
не началась.
     Со вздохом я отложил журнал обратно на столик. В это время в  комнате
появился Морт с бумажным пакетом сахара и двумя чашками кофе,  из  которых
торчали ложки.
     Я взял чашку, зачерпнул ложкой сахар из пакета и кивнул на журналы.
     - Все еще продаешь им свои заметки?
     - Да так, по случаю, - равнодушно ответил Морт. Он  уселся  в  мягкое
кресло, не обращая внимания на бумаги и грязное полотенце, которые там уже
лежали. - Конкуренция становится все жестче.  Когда  они  только  начинали
выходить, можно было продать  все,  что  ни  напишешь.  А  сейчас  в  игру
вступила  куча  профессиональных  внештатных  журналистов,  вылетевших  из
других изданий. Тягаться с именитыми писателями мне не по плечу.
     - А что случилось с журналами для мужчин? - спросил я угрюмо.  -  Ну,
этими, которые обычно публиковали статьи о безразмерных купальных  халатах
и подобных вещах?
     Он отхлебнул кофе, но счел его слишком горячим.
     - Это был последний всплеск, - пробрюзжал он. - Некоторые выходят  до
сих пор, да и  те  перешли  на  заметки  типа  публикуемых  в  "Цинике"  и
"Иконокласте". Я тут продал на прошлой неделе одну  штуку  в  "Проказливый
плейбой" - как избежать призыва в армию.
     - Как избежать призыва?
     - Вот именно. Существует множество способов. Некоторые даже  законны.
Один  из  них  -  совершить  хулиганский  поступок.  Стащить  аэрокар  или
что-нибудь еще. Ты попадаешь на учет в полицию, а преступники в  армии  не
нужны. Или можно "закосить" на медицинской  комиссии,  принимая  сердечные
стимуляторы. Или я знаю парня, который не  возражал  против  призыва,  но,
попав на призывной пункт, стал все время шататься по баням. В конце концов
он предстал перед местными медиками, которые его  спросили:  "Нравятся  ли
вам девушки?" Он ответил: "Надеюсь, у них все в порядке", и это был  конец
его военной карьеры. Потом...
     - Мне все это известно, - прервал я. - Я имел в  виду  другое  -  мне
странно, как они могли подобную статью напечатать?
     Его косматые брови полезли вверх.
     - А почему бы и нет? У нас свободная страна.
     - И с каждым мгновением становится все свободней.
     Он снова попробовал кофе, нашел, что тот остыл достаточно, и  помахал
в мою сторону ложечкой.
     - Есть лишь одна причина, по которой  существуют  законы  о  воинской
повинности, - сказал он с  важным  видом.  -  Все  из-за  того,  что  твои
сограждане не настолько глупы, чтобы служить добровольно. Когда  последний
раз в нашей стране кто-нибудь пошел служить добровольно?
     - Ну, есть кое-кто...
     В ответ на мое замечание он неприязненно покачал головой.
     - В наши дни те парни, которые идут в  армию  добровольно,  настолько
пустоголовы, что они там просто  не  нужны.  Военным  нужны  люди  хоть  с
толикой  мозгов.   Канули   в   Лету   те   времена,   когда   коэффициент
интеллектуальности у сержантов был ниже девяноста.
     - Некоторые идут в армию ради карьеры, - сказал я. -  Через  двадцать
лет ты уходишь в отставку с пенсией и самыми разными льготами.
     - Конечно, - согласился он, уже теряя интерес к предмету  обсуждения,
- но это только исключения. Они не идут из-за таких  обветшавших  понятий,
как  патриотизм.  Они  идут,  чтобы  застраховаться.  И  ты  можешь   себе
представить, что это за  люди,  которые  готовы  в  течение  двадцати  лет
слушать армейский треп о том, что они здесь получат больше, чем  где-либо,
только потому, что не способны выжить на гражданке.  -  Морт  презрительно
фыркнул.
     Он поднялся и отправился на кухню за очередной порцией кофе.

     Когда он возвратился, я спросил:
     - Морт, а над чем ты работаешь сейчас?
     -   Парочка    вещей.    Серия,    отчасти    касающаяся    политики.
Пахано-перепахано, но я даю это под несколько другим углом.
     - И что там о политике?
     Он поднял газету и сунул ее мне.
     - Видел эту информацию о карманнике, который  стал  мэром  городка  в
Новой Англии?
     - Карманник?
     - Ага. - Он  горько  рассмеялся.  -  Толстое  полицейское  досье.  Он
обнаружил, что для того, чтобы жить  честно,  ему  необходима  работа.  То
есть, если его  не  изберут,  он  будет  вынужден  опять  воровать,  чтобы
заработать на жизнь. И даже если воровать для этого просто необходимо,  то
лучше делать это, сидя за столом, как это делают политики, а  не  шататься
по театральным сборищам и ярмаркам штата.
     Я уставился на Циммермана.
     - Ну и как, выбрали?
     - О да, все в порядке, выбрали. Под общий хохот - в кабинет.
     - Боже праведный! - простонал я. - Куда катится страна?
     - Просто избиратели наконец-то становятся такими же циничными, как  и
политики, - фыркнул Морт. - Ты представить себе не можешь,  как  много  на
сегодняшних выборах бюллетеней,  где  кандидатами  внесены  Пого-пого  или
Утенок Доналд.
     - Я думал, главная тенденция - не голосовать вообще.
     - Кто может их в этом винить? - продолжал оппонировать Морт.  -  Если
даже   на   принципиальную   кампанию   собирается   пятьдесят   процентов
потенциальных избирателей - уже необычно.
     - Ну ладно, - согласился я, - но ведь, если избирателям  не  нравится
то, что происходит, они могут поставить другого человека.
     - А могут ли? - потребовал он ответа.  -  Старая  песня,  все  это  -
фикция, когда оба кандидата обычно выступают за одно и то же.  Сколько  из
них сдерживают свои обещания, укатив из округа? Ты голосуешь за  человека,
ибо он на твоей стороне против другого, но стоит ему  усесться  в  кресло,
как он преображается. Вспомни старые времена Джонсона и Голдуотера.
     Он снова помахал ложечкой в мою сторону.
     - Это один из вопросов, о которых я собираюсь  написать.  Растущий  в
людях цинизм - это отношение ко  всему,  что  будут  делать  политики.  Мы
перестали ждать от них что-либо, кроме показухи.  Счастливчик,  со  времен
Вудро Вильсона в Белом доме не было ни одного настоящего романтика, он был
анахронизмом и, возможно, немножко дурачком для битья.
     - Хорошо, но ведь был Рузвельт, - слабо возразил я.
     - Был ли? Знаешь, кто выдвигал его кандидатуру первый раз? Хьюи  Лонг
[политический  деятель  США  20-30-х  годов,  известный  как  демагог,  не
выполнявший предвыборных  обещаний].  Среди  других  больших  политических
машин: Тэмени-холл [штаб Демократической партии в Нью-Йорке],  Фрэнк  Хейг
[представитель деловых и  политических  кругов  Нью-Йорка  в  30-е  годы],
машина Келли-Нэша [политические и деловые группировки  в  крупных  городах
США]. А откуда он взял своего третьего  вице-президента?  Из  Канзас-Сити,
машина Пендергаста, Счастливчик, друг мой, как ты думаешь, что пообещал  -
а позднее и сделал - этим людям суперлиберал Рузвельт, чтобы заручиться их
поддержкой? - Морт потихоньку распалялся. - А что  мы  имели  с  тех  пор?
Клоуны и вояки, которые проводили все восемь лет за игрой в гольф...
     - Ну, - я неуютно поежился, - был еще Джон...
     - А ирландская мафия, а? Это был тот самый единственный случай, когда
Мэдисон-авеню  [улица   в   Нью-Йорке   -   центр   рекламной   индустрии]
действительно выиграла выборы. Когда общественный имидж  и  телегеничность
значат  больше,  чем  платформа  и  партийные  принципы.  Парень   выиграл
президентские выборы потому, что его соперник недостаточно чисто  побрился
перед телевизионными дебатами. Еще один большой либерал -  первым  одобрил
фиаско в заливе Свиней и начал эскалацию войны в Азии.  -  Морт  Циммерман
фыркнул.  -  Должен  признать,  по  крайней  мере  у  него  было   чувство
собственного достоинства. У него и у его семьи. Он не  был  одним  из  тех
клоунов, которые пришли позже.
     По-моему, его слегка занесло в сторону.
     - Послушай, мы отвлекаемся от темы, - прервал  я.  -  Мы  говорили  о
цинизме избирателей.
     - А почему бы им и не быть  циниками?  Ведь  почти  каждые  два  года
всплывают новые случаи с полицейскими, которые оказываются самыми крупными
грабителями и ворами города. Я могу отследить по  годам.  Денвер,  Чикаго,
Лос-Анджелес, Детройт, Айдахо-Фолс и еще масса недавних  примеров.  И  это
только в полиции. Цветочки по сравнению с коррупцией среди администраций.
     - А я по-прежнему утверждаю, что избиратели  могут  их  убрать,  если
захотят, - наполовину сердито сказал я.
     Он покачал головой.
     -  Даже  это  становится  невозможным.  Ты  знаком  с  избирательными
законами, которые сегодня превалируют? Отныне  в  половине  штатов  третья
партия попросту не может зарегистрироваться. В некоторых из них  положение
о выборах участия третьей  партии  вообще  не  предусматривает;  в  других
условия таковы, что Республиканская партия Линкольна середины 1800-х годов
не смогла бы даже бороться за власть, ибо ее кандидат не  удовлетворил  бы
всем требованиям.
     - Конечно, ты можешь голосовать за ту или иную  партию,  но  они  обе
выступают за одно и то же. Давно ли  существовала  хоть  какая-то  разница
между их национальными платформами?
     В конце концов я сдался под его словесным огнем.
     - Ладно, - сказал я, - вчера мне все это  было  бы  более  интересно.
Сегодня я вынужден помечтать о чем-нибудь еще,  помимо  растущего  цинизма
избирателей.
     - О? Что случилось. Счастливчик?
     - Похоже, люди снова будут называть меня Чарли.
     Его лицо стало вопрошающим.
     - Сомневаюсь, что мое пребывание на работе продлится до конца недели.
     - На самом деле. Счастливчик, - проворчал Морт, - ты никогда особо не
был журналистом.
     - Мне все об этом постоянно твердят, - вздохнул я. - Однако мне нужны
деньги. Я -  самый  расточительный  человек  в  мире.  Я  могу  нырнуть  в
собственный бассейн на заднем дворе и вылезти оттуда, став беднее  на  три
доллара.
     Он странно на меня посмотрел.
     - Как ты ухитрился откопать эту нашумевшую историю с банком  и  Долли
Теттером?
     Мне начинало становиться все равно.
     - Моя младшая сестренка не знала, как достать кассету  с  пленкой  из
нового фотоаппарата, - впрочем, как и я, - поэтому  мне  пришлось  отнести
его в магазин. По пути обратно, снаружи здания Первого  банка  Америки,  я
столкнулся с Долли Теттером, или он столкнулся со мной. Он тащил  одно  из
этих новых ракетных ружей с гироприцелом - типа  базуки  для  бедных  -  и
прикрывал спокойный отход троих парней из своей  команды,  которые  только
что взяли четверть миллиона.
     Это застигло Морта врасплох.
     - Так ты на все это просто наткнулся?
     - Все правильно, - сказал я с полным самоосуждением. -  Долли  шмалял
по двум группам полицейских - по одной вверх по улице, по другой вниз. А у
полиции было что-то вроде скачек  с  препятствиями.  На  улице  находилась
масса невинных прохожих, а, кроме того, они стояли лицом к лицу  с  Врагом
Общества  Номер  Один,  опаснейшим  преступником  со  времен  легендарного
Диллинджера [Джон Диллинджер - печально известный в начале века  грабитель
банков; дважды бежал из тюрьмы, убит агентами  ФБР  в  1934  г.].  Они  не
настолько жаждали отработать свою зарплату.
     - А что делал ты?
     - Не знаю,  что  я  делал.  Просто  стоял.  Как  бы  застыл.  Слишком
испугался, чтобы  броситься  на  тротуар.  Я  находился  не  далее  чем  в
пятнадцати футах от Долли. Он был само хладнокровие. Еще что-то  сам  себе
насвистывал,   выпустив   парочку   тринадцатимиллиметровых    ракет    по
полицейским, сначала в одну сторону, потом - в другую. Его люди выбежали с
награбленным из банка и нырнули в бронированный автомобиль,  который  ждал
на улице, пока они сделают дело. Ну, и я тоже сделал несколько снимков.
     Морт с душевной болью закрыл глаза.
     - Тоже сделал?
     - Ага. Вспомни снимки.
     - Я думал, ты снимал телеобъективом откуда-то там, - пробормотал  он.
- Продолжай.
     - Итак, когда Долли меня заметил, он поднял свой гироракетный карабин
- или что там у него было, - чтобы разок в меня пальнуть.
     Глаза Морта вновь широко открылись.
     - Но, очевидно, в обойме кончились патроны, а времени перезарядить  у
него не было. Забираясь вслед за своей командой  в  машину,  он  попытался
схватить камеру, но к этому времени я вышел  из  столбняка  и  сделал  шаг
назад, немного поспешно, и шлепнулся прямо на задницу.
     Как бы то ни было, я отнес фотоаппарат в отдел иллюстраций и  оставил
его старшему технику фотолаборатории. Я сказал  ему,  что  там,  возможно,
есть что-то по поводу ограбления, но он  лишь  бросил  взгляд  на  детскую
камеру  и  вернулся  к  обычным   снимкам,   которые   приносили   штатные
корреспонденты: улица снаружи банка, трое  раненых  полицейских,  вскрытый
сейф, взорванный Долли и его ребятами. Прошло немало времени,  прежде  чем
они обнаружили, что на каждом из моих  снимков  все,  как  живое.  К  тому
моменту я оправился от потрясений и зашел сюда, к тебе. Ты как раз работал
над  этой  поистине  детективной  статьей  о  банде  Теттера  и  имел  всю
неофициальную информацию. Таким образом,  строго  между  нами,  мы  просто
состряпали эту статью, и я взял и представил ее Блэкстону.  Вот  так  я  и
получил Пулитцера второй раз.
     - И заплатил мне четыреста  зеленых  за  то,  что  я  ее  написал,  -
простонал Морт. Он посмотрел на меня и закачал головой. - Просто  не  могу
себе представить, что у тебя хватило мужества вот так вот стоять и снимать
кадр за кадром все происходящее.
     - Я не могу тоже. Не могу вспомнить, как я  это  делал.  Камера  была
автоматическая - самопротяжка кассеты и все  такое.  Может  быть,  у  меня
просто дрожал палец.
     - Слушай, - потребовал он, - а  как  ты  ухитрился  отыскать  ребенка
Шульцев? Ну, это дело с первой Пулитцеровской премией?
     - Ты мне просто  не  поверишь,  -  ответил  я  поднимаясь.  -  Ладно,
пойду-ка я лучше по своим делам.
     - О, грандиозно! - воскликнул  он.  -  Это  теперь,  когда  я  совсем
проснулся?! - Он взъерошил копну своих волос и обиженно высунул язык.
     Я не отправился  по  своим  обычным  воскресным  делам  -  прачечная,
магазины и тому подобное. Мои чувства пребывали в расстройстве.
     То, что должно  было  произойти,  было  очевидным.  Старая  Головешка
Блэкстон так и будет поручать мне задания для салаг. А я, в свою  очередь,
так и буду прокалываться на каждом  из  них.  Все  это  не  тот  материал,
который я мог бы принести к Морту Циммерману  на  обработку.  Я  мог  себе
позволить присутствие его призрака лишь в действительно  больших  статьях.
За прошедший год  я  обращался  к  нему  раз  восемь-десять,  включая  оба
известных случая, и каждый раз он с задачей справлялся. А почему бы и нет?
Двадцатилетний свободный художник.
     Покинув его дом и забравшись в свой "фольксаэро", я заметил  мужчину,
который  уставился   в   витрину   соседней   бакалейной   лавки-автомата,
находившейся рядом с  подъездом  Морта  Циммермана.  Подобные  витрины  не
настолько интересны, чтобы так пристально их разглядывать, но мое внимание
привлекло не это.
     У меня возникло смутное  чувство,  что  мы  знакомы  и  что  надо  бы
поздороваться, но я никак не мог вспомнить его имя.
     Я включил воздушную подушку и выжал педаль газа. Миновав полквартала,
я вспомнил. Это было не совсем знакомство. Прошлым вечером я видел  его  в
"Дыре". Он сидел в кабинке сразу позади меня. Мне  он  показался  одиноким
посетителем; пока я там был, он ни разу не двинулся с места, а просидел до
закрытия.
     Не представляя себе точно зачем, я зашел в библиотеку. Думаю, у  меня
была смутная мысль попытаться найти что-нибудь новенькое, чем  можно  было
бы  привести  в  восторг  Уэнтворта  Уилкинза.  Приди  я  с  по-настоящему
взрывоподобной  темой,  то,  вероятно,  смог  бы  использовать  Морта  для
написания статьи и сохранить свой имидж, если не перед Старой  Головешкой,
то перед коммерческим директором "Джорнал".  Тогда  я  снова  приобрел  бы
статус  специального  корреспондента,  то  есть  имел  бы  условия,  когда
фактически  не  нес  бы  ответственности   перед   Блэкстоном   и   никому
по-настоящему не был бы подотчетен.
     В библиотеке я ничего  не  нашел.  Так  или  иначе,  я  непроизвольно
занялся проверкой утверждений Морта о политике. При этом не могу  сказать,
что политика когда-либо меня особо интересовала.
     Насчет двухпартийной системы он был прав. Третья партия  стала  делом
позапрошлых  лет.  Я  проверил  данные  по  местным  выборам.  С   каждыми
проходящими выборами  партии  меньшинств  становились  все  патетичней,  а
количество штатов, где они попадали в бюллетени, становилось  все  меньше.
Прогибиционистская  партия  [партия   сторонников   запрета   на   продажу
спиртного] - одна из трех старейших в стране - была включена  в  бюллетени
только  в  одиннадцати  штатах  и  имела  менее  двадцати  тысяч  голосов.
Социалистическая лейбористская партия  -  третья  в  стране  по  величине,
набравшая почти миллион  голосов  при  Юджине  Дебзе  [Юджин  Виктор  Дэбз
(1885-1926) - американский лидер социалистического и рабочего движения], -
на последних выборах  добилась  успеха  в  семнадцати  штатах;  правда,  в
некоторых из них регистрация кандидатов была чисто формальной - фактически
они не баллотировались.
     Не  знаю,  почему  это  вызывало  мое  беспокойство.  Мне  это   было
неинтересно.
     В то же время я просмотрел кое-какую статистику по преступности.
     Количество    преступлений,    а    особенно    мелких    и     среди
несовершеннолетних, росло не как-нибудь, а  в  геометрической  прогрессии.
Количество же наказаний, очевидно для компенсации, уменьшалось почти с той
же скоростью. Какой-нибудь молодой подонок мог натворить все  что  угодно,
кроме, быть может, убийства или крупного ограбления, и отделаться тем, что
его лишь  слегка  пожурят.  К  тому  времени,  когда  он  станет  завзятым
нарушителем, может статься, у него появятся покровители, которые замяли бы
и более серьезные дела.
     Идей, которые могли бы произвести впечатление на Уилкинза, у меня  не
было. Старо как мир. Подобной статистикой людей забрасывали так долго, что
она просто перестала их волновать.
     Мне  пришло  в  голову,  что  существует  множество  вещей,   которые
перестали волновать людей. Вещей, которыми они были  сыты  по  горло  и  к
которым они относились с цинизмом.
     Наступал разгар дня. Я сказал  себе:  "Шабаш",  решив  отправиться  в
"Дыру", как только получу чек с зарплатой.
     По совпадению, когда я выходил из библиотеки, вдоль по  улице  прошел
человек, которого я видел у автоматической бакалеи  рядом  с  домом  Морта
Циммермана.

     В заведении Сэма я болтаюсь, по сути дела, по двум причинам. По трем,
если учесть тот факт, что он гасит мои чеки. Остальные две  -  это  темное
пиво и то, что заведение находится в  боковой  улочке,  где  всегда  можно
найти стоянку.
     Я  нашел  свободное  место,  выключив  воздушную   подушку,   опустил
"фольксаэро" и зашел в "Дыру".
     Пока  я  забирался  на  свой  обычный  табурет,  Сэм  продолжал  вяло
протирать стойку бара тряпкой.
     - Хай, мистер Майерс, - поздоровался он. - Тут  сегодня  один  парень
спрашивал о вас.
     - Обо мне? - сердито переспросил я.
     - Угу. - Он взял кружку и направился к крану.
     - Что ему было нужно?
     - Я так и не понял, - сказал он. -  Мне  показалось,  что  он  больше
хотел узнать о _в_а_с_, нежели чем, где вы находитесь или когда вы  обычно
сюда заваливаетесь.
     - Странно, почему он искал меня не в редакции?
     - Мистер Майерс, нет ли у вас каких-нибудь врагов? - спросил Сэм.
     - У меня? Да кому я нужен!
     - Ага, - он кивнул головой, как бы соглашаясь, - пожалуй, что так.
     - Да так  оно  и  есть!  -  гаркнул  я,  неожиданно  разозлившись.  -
Представь на секунду: что если я буду иметь дело с выпивкой у  кого-нибудь
еще?
     - Господи, мистер  Майерс!  -  воскликнул  Сэм  с  широко  раскрытыми
глазами. - Да я не имел в виду ничего такого. Вы - мой лучший клиент.
     - Ха! - фыркнул я. - Так что там с этим парнем?
     - Он задал кучу, ну, вроде как наводящих вопросов.
     - Каких именно?
     - По большей части не припомню. Да и ответов дать я на  них  не  мог.
Вроде того как, над чем вы сейчас работаете, о чем вы мне говорили.  Черт,
я только-то и сказал ему, что  вы  вообще  никогда  не  говорите  чего-то,
заслуживающего особого внимания.
     Я одарил его долгим пристальным взглядом.
     Кто-то вошел и проскользнул в кабинку, находившуюся как раз  за  моей
спиной. Я обернулся, но громила с  ничего  не  выражающим  лицом  был  мне
незнаком.
     Кружка следовала за кружкой. Вечер тянулся медленно, Сэм был не очень
занят, а потому большую часть времени слушал мое  нытье.  Выплакав  в  его
жилетку все, что накопилось, я завел речь о вещах, которые мы обсуждали  с
Мортом Циммерманом с утра. О цинизме в обществе по отношению  к  политике,
уменьшении процента голосующих среди избирателей и тому подобных делах.
     Сэм в основном выражал свое согласие.
     Когда я наконец рассчитался, снаружи  был  темно,  а  внутри  у  меня
приятно.
     О громиле, сидевшем позади меня в  кабинке,  я  уже  забыл.  Когда  я
соскользнул с табурета, он тоже расплатился по счету и последовал за мной.
     Пивом я нагрузился изрядно, и  меня  слегка  заботило:  не  лучше  ли
поймать автокэб, а "фольксаэро" оставить там, где он стоит.
     Но редкий пьяница оставит свою  машину  только  из-за  того,  что  он
перебрал. Я к их числу не отношусь.
     Добравшись до того места, где  я  припарковал  маленький  аэрокар,  я
обнаружил там незнакомца, который  небрежно  прислонился  к  моей  машине.
Только это был не незнакомец. Это был тот  самый  тип,  которого  я  видел
рядом с домом Морта, а позже возле библиотеки, не говоря уже  о  том,  что
накануне вечером он сидел в кабинке за моей спиной.
     Сзади доносились шаги похожего на  бандита  мужчины,  который  провел
вечер в той же кабинке сегодня, прихлебывая выпивку и слушая наши с  Сэмом
разговоры.
     Можете оценить, как быстро я соображаю. Только теперь до  меня  стало
доходить, что пахнет жареным.
     Я ковылял вдоль улицы  небольшими  зигзагами,  прикрыв,  чтобы  лучше
видеть, один глаз.
     -  Значит,  так,  э-э,  Майерс,  -  вкрадчиво  промолвил   тот,   что
прислонился к машине. - Ты не можешь не совать свой шнобель в  чужие  дела
даже после того, как тебя предупредили?
     Я услышал, что шаги за моей спиной неожиданно участились.
     Силясь добраться до машины, чтобы опереться хотя бы  одной  рукой,  в
обычной ситуации я сделал бы "чиг", но я сделал "заг".
     Мимо моей головы просвистел кулак и,  даже  не  задев  первоначальной
цели, ударил по другой голове - того, кто только что говорил.
     Я до сих пор затрудняюсь  четко  восстановить  в  памяти  последующие
несколько минут. Лишь смутно  припоминаю  колоссальной  силы  удар  ногой,
направленный в мои ребра в тот самый момент, когда я споткнулся и упал  на
одно колено. Не менее смутно я припоминаю жуткий  звук,  как  если  бы  об
асфальт  раскололи  арбуз,  когда   нападавший,   промахнувшись,   потерял
равновесие и врезался головой в тротуар. А также - хрипы, стоны, рычание и
звуки беспорядочной возни, пока они старались хоть как-то  скоординировать
свои действия, пытаясь добраться до меня. И -  о  да!  -  мои  собственные
вопли ужаса, по мере того как все эти события происходили одно за другим.
     Наконец-то я услышал, как кто-то бежит в нашу сторону.
     Это были Сэм и два или три посетителя "Дыры".
     Сэм что-то орал. В правой  окорокообразной  руке  он  сжимал  жесткий
резиновый шланг от бочки.  Когда  он  опустил  его  на  голову  одного  из
нападавших - того, что был еще способен сидеть на краю  тротуара,  -  меня
передернуло.
     После того как страсти немного поостыли, Сэм уставился на меня.
     - У вас ни одной царапины, - обвиняюще произнес он. - Как такое может
быть?
     - Ни одной? - переспросил я, придерживаясь сбоку за аэрокар.
     - Что случилось? - потребовал он.
     - Откуда я знаю?
     Сэм смотрел на меня. Как и остальные.
     Очевидно, мой ответ не удовлетворил никого.
     Я прочистил горло и сказал:
     - Похоже, они вроде как бы поколотили друг друга... случайно.
     Сэм по-прежнему смотрел на меня.
     - Итак, удача приходит к удаче, а? - проворчал он. - Все, что я  могу
сказать: ваши удачи, должно быть, регулярно сходят с конвейера.

     Когда на улицу  ворвались  полицейские  машины,  вызванные  Сэмом  по
телефону, произошло еще несколько  неуклюжих  стычек.  Нам  всем  пришлось
помогать упаковывать обоих налетчиков. Полицейские задали мне кучу путаных
вопросов, на которые я дал кучу не менее путаных ответов, которым они явно
не поверили.
     Наконец я добрался до дома и завалился спать.
     Следующий день был рабочим. С натяжкой  можно  было  считать,  что  в
редакцию я пришел почти вовремя.
     Очевидно, расположение духа у  Старой  Головешки  было  не  таким  уж
плохим. Он дал мне поручение  сходить  в  зоопарк  и  написать  заметку  о
новорожденном  бегемоте.  То,  каким  ехидным  тоном  он  это  сделал,   я
проигнорировал.
     В течение  некоторого  времени  я  простоял  рядом  с  бассейном  для
бегемотов, уставившись на новорожденного. Дальше того, что он выглядел как
маленькая копия своей мамаши, мои мысли не шли.
     - Как его зовут? - спросил я у смотрителя.
     - Кого?
     - Детеныша.
     - Пока никак.
     Я еще немного посмотрел на бегемотика.
     - Сколько он весит? - наконец спросил я.
     - Откуда мне знать?
     Я бросил это дело и вернулся в редакцию, где  сказал  Блэкстону,  что
никакой заметки о бегемотике не может быть.
     По сравнению с тем, что было утром, его настроение упало.  Он  бросил
на меня сердитый  взгляд.  На  столе  перед  ним  лежал  экземпляр  газеты
"Ньюз-кроникл"  -  нашего  заклятого  врага.  Он  прихлопнул  его  тыльной
стороной руки.
     - Глянь-ка на  эту  сенсацию!  -  громко  проблеял  он.  -  На  нашем
собственном заднем дворе при покушении на убийство, во время  вооруженного
нападения, задержаны Лагз и Бенни Онассис. Самые крутые боевики в  списках
преступного синдиката. И что мы имеем? Ни слова о  происходящем!  До  чего
дошла наша полицейская хроника. Марс?
     - Но, мистер Блэкстон, я не отвечаю за полицейскую хронику, -  слабым
голосом ответил я.
     - И слава Богу! - прорычал он. Редактор снова уставился на газету.  -
Лагз и Бенни! За пределами Чикаго о них редко что-нибудь услышишь.  Должно
быть, их послали сюда с  особым  заданием.  Очевидно,  чтобы  покончить  с
этим... этим Чарлзом Майерсом. - Его речь стала медленной. - Чарлз Майерс?
- Он посмотрел на  меня,  его  лицо  стало  принимать  угрожающий  вид.  -
Счастливчик, как тебя зовут на самом деле?
     Я прочистил горло.
     - Чарлз.
     Он закрыл глаза и долго их не открывал. Я предполагаю, он считал  про
себя.
     Когда он их наконец-то открыл, то очень спокойно спросил:
     - Почему сачок не позвонил?
     - Я забыл. Мне не пришло в голову, - добавил я извиняющимся тоном.  -
Прошлым вечером я был вроде как выпивши.
     Он закрыл глаза еще на некоторое время. На этот раз он не считал. Его
причитания походили скорее на молитву.
     - Счастливчик, - наконец произнес  он,  -  возможно,  мы  еще  сможем
что-то спасти. Почему эти два головореза на тебя набросились?
     Я покачал головой, пытаясь хоть как-то быть полезным.
     - Не знаю, мистер Блэкстон. Действительно не знаю.
     - Подумай, не могли ли  они  быть  старыми  дружками  бандитов  Долли
Теттера или,  возможно,  похитителей,  которые  пытались  стащить  ребенка
Шульцев?
     Не говоря ни слова, я покачал головой.
     Он снова закрыл глаза.
     Наконец, на этот раз не поднимая век, он произнес ровным голосом:
     - Ты уволен, слышишь? Меня не волнует, что там говорит  Уилкинз.  Или
сачок, или я. Если он не позволит мне тебя уволить, я  подам  в  отставку.
Забирай из стола свои манатки и убирайся отсюда вон, ты слышишь?
     Я подошел к своему столу и пристально его  осмотрел.  Ничего  такого,
что нужно было бы забрать с собой, там не было.
     Поэтому я покинул комнату городских новостей и направился к лифтам.
     Как всегда запыхавшаяся, меня догнала Руфи.
     - Ох, мистер Майерс, я поймала вас как раз  вовремя.  Вас  как  можно
скорее хочет видеть мистер Уилкинз.
     Я  задумался.  А  стоит  ли  беспокоиться,  чтобы  увидеть  Уэнтворта
Уилкинза еще раз? Возможно ли, что мне удастся спасти работу? Нет. На этот
раз Старая Головешка  действительно  меня  достал.  Даже  если  Уилкинз  и
заступится, долго продолжаться это не  может.  Не  с  Блэкстоном  на  моем
хвосте. Будь я даже приличным репортером, ожидать, что я смог бы  выстоять
против собственного редактора городских новостей, было бы глупо. А  посему
- какой толк? Он уже  дал  мне  понять,  в  чем  заключается  редакторская
немилость - Армия Спасения и новорожденные бегемоты.
     Тем не менее я направился к кабинету Уилкинза.  Как  только  я  встал
перед дверным экраном, замок тут же щелкнул.
     Когда я вошел, миссис Паттон поспешно произнесла:
     - Мистер Майерс, мистер Уилкинз ждет вас.
     Однако - "мистер Майерс". Уже не "Счастливчик".
     Я зашел в sanctum sanctorum [святая святых (лат.)].
     Уилкинз сидел  за  своим  блестящим,  как  зубы  овчарки,  столом,  в
окружении двух незнакомцев, которые вполне могли сойти за  его  близнецов.
Троица живьем олицетворяла несколько миллионов долларов.
     Уэнтворт Уилкинз - как никогда демократичный и  общительный  -  встал
из-за стола. Пожав мою руку, он забыл после этого протереть свою. Куда  уж
больше демократии.
     - Джентльмены, - произнес он, - это Счастливчик  Майерс,  наш  дважды
лауреат Пулитцеровской премии. - Он взглянул на меня. - Э-э,  Счастливчик,
вот этот джентльмен - из Большого Нью-Йорка, а вот этот -  из  Вашингтона.
По причинам, которые ты уяснишь себе позже, сегодня мы обойдемся без имен.
     Причины, видимо, были своеобразные. Мое-то имя он только что назвал.
     - Пожалуйста, Счастливчик, присаживайся. - Он прямо-таки светился.
     Я взял стул.
     - Просто на всякий случай, если вы еще не в курсе -  мистер  Блэкстон
несколько минут назад меня уволил, - прочистив горло, сказал я.
     - Из-за этого дела прошлым вечером?
     Я кивнул, в моем горле встал ком.
     - Хорошо, - ответил он.
     Чего уж тут хорошего? Может быть, удастся найти работу в каком-нибудь
дешевом кафетерии,  где  не  могут  себе  позволить  купить  посудомоечный
автомат.
     - Уэнти, - произнес один из безымянных джентльменов, глядя на часы, -
не пора ли перейти к делу?
     Я посмотрел на Уэнтворта Уилкинза. Мне никогда не приходило в голову,
что у него тоже есть кличка. Однако ж - Уэнти!
     - Хм-м, - Уилкинз кивнул головой, наводя ногтем лоск на свои  усы.  -
Конечно. - Он продолжал лучезарно улыбаться. - Счастливчик,  мальчик  мой,
после  того,  как  прошлым  вечером  ты  проявил  изрядную  силу  духа   и
сообразительность, мы тут еще разок кое-что прикинули.
     - Сообразительность, - повторил я.
     Уилкинз кивнул, и то же самое сделал его сосед  справа.  Сосед  слева
сохранял задумчивый вид.
     - Несмотря на преимущество нашего положения  ввиду  того,  что  ты  -
известный  журналист,  удайся  тебе...  э-э...   приостановить   рекламный
ажиотаж, это могло стать весьма... э-э... обременительным. Счастливчик.
     Возможно, в том, что он говорил и  таился  какой-то  смысл.  Пока  же
обнаружилось, что мне лучше держать  рот  на  замке  и  сделать  вид,  что
понимаю происходящее.
     Я навесил замок и сделал вид.
     - В общем так, - оживленно продолжил  Уилкинз,  -  как  только  стало
очевидным, что ты хотел бы быть на нашей стороне, мы решили тебя принять.
     Слово "принять" можно толковать по-разному.
     Я держал рот на замке и делал вид.
     Он стукнул ухоженным пальцем по столу.
     - Мы обнаружили, что ты помимо  уже  хорошо  известной  журналистской
интуиции - почти невозможно в это поверить, - весьма компетентен  в,  э-э,
потасовках.
     Он обернулся к собеседникам.
     - Представляете, голыми руками уделать двух лучших боевиков,  которых
только смог нам прислать Чикаго!
     Тот, что был справа,  выразил  согласие.  Тот,  что  слева,  сохранял
задумчивый вид.
     Уилкинз повернулся ко мне.
     - Но самое большое впечатление на меня произвело  то,  как  ты  повел
себя с полицией и прессой,  -  он  оценивающе  хихикнул,  -  включая  наше
собственное издание. - Он покачал головой. - Если  бы  история  угодила  к
Чернышу, боюсь, он с утра поместил бы ее на первой полосе до моего  выхода
на сцену. И боюсь, что  кое-кто  послужил  бы  мишенью  для  нападок.  Для
радикального центра. Счастливчик, мой  мальчик,  это,  конечно  же,  могло
выйти боком.
     - Радикальный центр, - произнес  я,  стараясь,  чтобы  мой  голос  не
звучал совсем по-идиотски.
     Он снова хихикнул.
     - Нам нравится название, которое ты придумал. Очень подходит. Мы  так
и будем его называть, по крайней мере между собой.
     - О, - воскликнул я.
     Тот, что был слева, вновь посмотрел на часы.
     - Мальчик мой, - сказал Уилкинз, - ты принят.
     - Да, сэр, - честно согласился я. - Куда? То есть  я  хотел  сказать:
как?
     Это тоже звучало не совсем здорово. Я решил, что  лучше  будет  опять
закрыть рот и сделать соответствующий вид.
     - Берем быка за  рога,  а.  Счастливчик?  -  с  осуждением  в  голосе
хохотнул он. - Ладно, мой мальчик, как бы для тебя прозвучало: "тысяча"?
     Какой бы новая работа ни была, так хорошо, как на старой, платить  не
будут. _З_а_р_п_л_а_т_а_ тысяча долларов в месяц - совсем  не  прибавка  к
тремстам в неделю _к_о_м_а_н_д_и_р_о_в_о_ч_н_ы_х_  разъездного  репортера.
Должно быть, отсутствие энтузиазма отразилось на моем лице.
     Коллега справа шевельнулся и пробурчал:
     - Доход почти пятьдесят тысяч в год - вполне достаточно  для  бывшего
журналиста, независимо от его квалификации.
     Мои челюсти отчетливо щелкнули.
     Уилкинз кивнул.
     - Боюсь, Счастливчик, это то, с чего тебе придется начать. Теперь,  я
полагаю,  хоть  ты,  очевидно,  и  выведал  о   нашей   основной,   общей,
долговременной, э-э, схеме, у тебя накопились вопросы.
     - Ну, э-э, не могли бы вы для меня все просуммировать, сэр. Тут есть,
ну что ли, частности.
     - Конечно, конечно. - Он потеребил свои роскошные усы. - Если  начать
с  самых  основ.  Счастливчик,  то  сколько  различных  способов   скинуть
правительство или социально-экономическую систему с целью  захвата  власти
другой группой ты мог бы назвать?
     Наверно, я моргнул.
     - Ну, можно их перестрелять... - начал я.
     Кто-то из коллег фыркнул.
     - Конечно, можешь, - расцвел в улыбке Уилкинз. - Но сложность в  том,
что, начиная стрелять,  ты  не  знаешь,  кого  расшевелишь  и  кто  начнет
стрелять в  ответ.  Подобные  революции  заходят  в  тупик.  Вспомни,  как
Керенский и меньшевики начали революцию в России в 1917-м? Конечно,  когда
дым рассеялся, царь и его окружение были не у дел. Но  не  у  дел  были  и
Керенский с меньшевиками. Их либо поубивали, либо, э-э,  выпороли.  У  дел
были большевики.
     - Да, это правда, - кивнул я с весьма задумчивым видом, хотя,  честно
говоря, ни о Керенском, ни о меньше... - или как он  их  там  назвал  -  я
никогда не слышал.
     - Конечно, - продолжил Уилкинз,  -  прецеденты  случаев  насилия  как
метода борьбы обязательно можно найти.  В  своей  "Золотой  ветви"  Фрэзер
[Джеймс   Дж.Фрэзер   (1854-1941)   -   знаменитый   английский    ученый,
исследователь истории религии] рассказывает о некоем древнем  короле-жреце
с озера Нимай, который терял свое положение только после того, как кому-то
удавалось прокрасться в лес в окрестностях его храма и стащить из  старого
дуба  веточку  белой  омелы.  Тогда  вор   получал   право   сразиться   с
королем-жрецом. Если он побеждал, то становился новым главой епархии.
     Он скривил лицо в фальшивой гримасе.
     - Позже, понятно, насилие было присуще эксплуатируемому  большинству,
которое  выходило  на  улицы,  возводило  баррикады  и   разделывалось   с
последователями старого режима. Тому пример - Французская  революция.  Или
Американская, которая от нее отличается лишь немногим, по крайней мере  ее
лидеры являлись лучшими представителями колоний.
     Тот, что нервничал по поводу времени, нетерпеливо шевельнулся.
     - Затем, - Уилкинз заторопился, - настало время  выборов.  Во  всяком
случае в Англии  именно  так  была  изменена  вся  социально-экономическая
система. Конечно,  по  прошествии  продолжительного  периода  времени.  От
феодализма шаг за шагом пришли к капитализму.  Насилие  время  от  времени
имело место, но единой кровавой революции, как в других  странах,  там  не
было. Остатки феодализма, такие, как палата лордов  и  королевская  семья,
сохранялись еще веками, но феодализм per  se  [сам  по  себе  (лат.)]  был
определенно упразднен.
     Чем дольше он говорил, тем меньше я понимал, о чем.
     Он скривил губы в очередной гримасе.
     - Затем, конечно же, существовали  правительства,  навязанные  извне.
Отличный пример - вторая мировая война. Но народы Чехословакии,  Польши  и
Восточной Германии так  и  не  привыкли  к  советской  модели  коммунизма.
Югославия, которая совершила свою собственную революцию, приспособив ее  к
местным условиям, достигла гораздо  большего.  С  другой  стороны,  Греция
являет собой пример еще одной  неудачной  попытки  навязать  правительство
извне. Там партизаны в очень похожей на югославов Тито  манере  вышвырнули
нацистов из страны, но сначала британская,  а  потом  американская  помощь
позволили старому режиму вернуться. И в последующие  двадцать  лет  Греция
пыталась выпутаться из положения, подобно  Польше  и  Восточной  Германии.
Люди в целом были связаны. Принесла ли им адаптация коммунизма  к  местным
условиям какую-либо пользу - вопрос спорный. Но  факт  остается  фактом  -
жили они хуже югославов, несмотря на неимоверные усилия Запада по оказанию
помощи.
     - О Господи, Уэнти! - воскликнул с отвращением один из его коллег.  -
Где ты все это выкопал?
     Уэнтворт Уилкинз испепелил его взглядом.
     - В качестве хобби я выбрал историю революций. Настоящую  историю,  а
не кашку, которой мы кормим простофиль.  И  учитывая  наше  положение,  на
твоем месте я сделал бы то же самое.
     Он повернулся ко мне.
     - В любом случае провести Счастливчика нам бы не удалось,  даже  если
бы мы очень захотели. Он один из _н_а_с_. А значит - в высшем эшелоне.
     - Давай заканчивать, Уэнти, - поторопил тот, что был с часами. - Меня
ждет ракетоплан. Хотелось бы убедиться в настроениях мистера Майерса, но у
меня назначено заседание комитета в Денвере и через час оно начнется.

     Уилкинз, немного раздраженный, вновь обратился ко мне:
     - Я клоню к тому, Счастливчик, что необходимо разработать новый метод
захвата власти. Ни один из старых в нашей сегодняшней ситуации непригоден.
Насилие с современным оружием под рукой слишком непредсказуемо.  Вопрос  о
новой социоэкономической системе, навязанной извне, учитывая,  что  ничего
хорошего они навязать не склонны, отпадает.
     Необходимо  было  что-то  сказать,  иначе  я   выглядел   бы   совсем
глуповатым. Поэтому я поспешил спросить:
     - А что не так с выборами?
     - Хм-м, - задумчиво посмотрел на меня Уэнтворт Уилкинз. - Я  понимаю,
что ты имеешь в виду. Но мы тебя обогнали. Счастливчик. Что неудивительно,
поскольку мы работаем над этим уже очень долго. Ты, очевидно,  осведомлен,
что выборы в старом, классическом смысле слова себя изжили. Мы и не  хотим
возврата к  выборам  в  _с_т_а_р_о_м_  смысле  слова.  Ведь  всякое  может
случиться, когда  с  помощью  наших  долговременных  кампаний  все  старые
ценности почти полностью обесценены. Но ты, конечно, подразумеваешь выборы
в _н_о_в_о_м_ смысле этого слова?
     - Конечно, - сказал я. А что я мог еще сказать?
     - Мы это используем. Как ширму. Мы долго работали,  чтобы  вселить  в
избирателей апатию. Теперь, чтобы выиграть выборы, вовсе  не  нужно  иметь
большинства голосов среди избирателей. Достаточно иметь большинство  среди
тех, кто действительно ходит голосовать.  Сделай  оппозицию  безразличной,
зарази энтузиазмом своих приверженцев - и ты  выиграл  выборы.  Даже  если
"твои" составляют лишь пять процентов от общего числа избирателей.
     Я чувствовал себя так, как если бы опоздал к  началу  разговора.  Или
опоздал, или как если бы каждое третье предложение опускалось. Я  вернулся
к своей старой тактике - рот на замок и умный вид.
     - А это, мой мальчик, равнозначно тому,  что  мы  победим  с  помощью
циничного безразличия со стороны населения. Мы победим потому, что  отныне
всем все стало до чертиков.
     Я постарался, чтобы мои глаза не раскрывались слишком широко.
     - Грядет день радикального центра, - сказал он с  удовлетворением.  -
Нации равно наплевать и на правых радикалов, и на левых.  Более  того,  их
вообще меньше всего волнует, кто возьмет  в  руки  бразды  правления.  Они
слишком заняты, живя согласно новому моральному кодексу.
     - "Уматывай, Джек, и без тебя все в порядке", - пробормотал  один  из
его дружков.
     Другой холодно улыбнулся и сказал:
     - Или "если я не воспользуюсь  преимуществом  ситуации,  это  сделает
кто-то другой".
     Уэнтворт Уилкинз, уловив общее настроение, добавил:
     - "Уделай соседа прежде, чем он это сделает с тобой".
     Они посмотрели на меня.
     - Вы подразумеваете что-то вроде,  -  я  проглотил  ком  в  горле,  -
"никогда не суйте булыжник сосунку"?
     Все трое рассмеялись.
     - Новая мораль, - сказал тот, кого ждал ракетоплан. Но тут же  быстро
добавил: - Итак, мистер Майерс, вы с нами?
     - Хорошо, - осторожно ответил я, - какие у меня будут обязанности?
     - Обязанности? - протестующе воскликнул Уилкинз. - Мой милый мальчик,
на подобном уровне ты не должен мыслить такими  категориями.  Ты  доказал,
чего ты стоишь. Ты будешь одним из нас. Ты будешь решать  вопросы  большой
политики и тому подобные вещи. Несомненно, твоя интуиция проявится в  виде
неординарных идей лишь раз или два в году. Возможно,  эти  идеи  натолкнут
нас на  верный  путь  или  предостерегут  от  совершения  неверных  шагов.
Например, что ты скажешь по поводу названия "Демократичные  республиканцы"
для предполагаемого отражения деятельности политической партии?
     Тот, что все время поглядывал на часы, прервал его ровным голосом:
     - Прежде чем обсуждать  политику  радикального  центра,  хотелось  бы
знать наверняка - по чью сторону баррикад находится мистер Майерс?
     Все это не моего носа дело. Но когда речь одновременно заходит о том,
что либо его оторвут, либо ты держишь его  по  ветру,  я  иду  в  ногу  со
временем.
     Антигерой - вот кто отныне Счастливчик Майерс.

                              Мак РЕЙНОЛЬДС

                         ПОЙДЕМ СО МНОЮ РЯДОМ...

     Мартин Уэндл оставил свой "Ягуар-седан" у подножия холма и направился
к коттеджу на вершине пешком. На полпути он  приостановился  и  задумался.
Для человека его полета и  амбиций  дело  было  незначительным.  Или  нет?
Почему нужно было тратить так много времени? Пожатие плечами  вышло  очень
по-человечески, а улыбка кривой. Он продолжил подъем.
     Легкий стук в дверь вызвал почти незамедлительный ответ.
     - Профессор дома? - спросил он.
     Отозвавшийся заколебался:
     - Вам назначено, сэр?
     Мартин Уэндл посмотрел на него.
     - Пожалуйста, ответьте на мой вопрос.
     - Профессор Дрейстайн занят своими исследованиями, сэр. - Слуга сник.
     - Спасибо, - сказал Уэндл, подавая свою шляпу и трость.
     Он остановился у  входа  в  убежище  математика  и,  прежде  чем  его
присутствие заметили, изучающе осмотрелся. Эта была комната ученого  мужа.
Удобная мебель, предназначенная для того, чтобы на нее  что-то  проливали,
способная вынести пинки обуви и ожоги сигарет. В одном из углов  находился
изящный передвижной бар, в комнате было более одной коробки для  табака  и
более одной подставки для трубок. На стенах висело несколько картин; Уэндл
различил работы Риверы, Гранта Вуда, Хартли, Беллоуза, Марина.
     В тяжелом кожаном кресле скорчился Ганс Дрейстайн. Над книгой торчали
только его знаменитая копна белых волос и  часть  необычно  высокого  лба.
Перед ним, на коврике, опустив  голову  на  лапы,  расположился  громадный
черный пес немыслимой породы.
     Собака открыла глаза и тихо протестующе зарычала.
     - Профессор Дрейстайн? - спросил Мартин.
     Ученый выглянул из-за своего фолианта и заметил  стоящего  перед  ним
человека - высокая  фигура,  линкольновского  типа  лицо,  безукоризненная
одежда, почти высокомерный безапелляционный тон.
     Ганс Дрейстайн заложил страницу указательным пальцем,  распрямился  и
нахмурил брови.
     - Я давал указание Уилсону... - начал он.
     - Вопрос гораздо важнее мелочей,  которые  могут  нам  помешать.  Мне
необходимо провести с вами полчаса.
     Собака снова зарычала.
     - Хватит,  хватит,  мальчик.  Успокойся,  -  сказал  ей  Дрейстайн  и
обернулся к посетителю: - Мое время расписано полностью, сэр. Это  убежище
-  единственная  возможность  уединиться,  чтобы   немного   расслабиться,
подлечить   стариковские   болячки,    иногда    закончить    затянувшиеся
исследования.
     Высокий посетитель нашел себе стул напротив пожилого человека.
     - Мое время так же ценно, как  и  ваше.  Я  не  намерен  тратить  его
впустую. - Его глаза уставились на собаку. Он кивнул и перевел их  обратно
на негостеприимного  хозяина.  -  Вы  знакомы  с  жизнью  Роджера  Бэкона,
английского философа и монаха?
     Ученый вздохнул, закрыл книгу и положил  перед  собой  на  журнальный
столик. Закрыв глаза, он сказал:
     - Родился в 1215-м и умер в возрасте около восьмидесяти лет. Обучался
в Оксфорде и Париже, стал профессором. Вступил  в  Орден  францисканцев  и
обосновался в Оксфорде, где специализировался в алхимии и  оптике.  Должно
быть, в те дни он был занят больше своими делами. В 1257-м его обвинили  в
колдовстве, и он потерял в заключении десять лет полнокровной жизни.
     Голос Ганса Дрейстайна с возрастом стал тише,  но  не  утратил  своей
знаменитой ироничности.
     - Интереснейшая личность, - закончил он. - Но какое  отношение  имеет
старый философ к вашему вторжению, мистер...
     - Мартин Уэндл,  -  подсказал  посетитель.  -  Вам  несомненно  будет
интересно узнать, что Бэкон был  мутантом  -  Homo  superior  -  одним  из
первых, кто упоминается в наших записях.
     Лохматые белые брови поползли вверх.
     - Какое несчастье, что он дал обет.
     В голосе Уэндла прозвучало легкое раздражение:
     - Большое несчастье, профессор. Как вы убедитесь, сэр, я не занимаюсь
ерундой.
     Математик остановил на нем долгий взгляд, наконец встал и  направился
к бару.
     - Хотите выпить, мистер Уэндл?
     - Спасибо, нет.
     Смешивая себе порцию, профессор заговорил:
     - Я тут обнаружил,  вопреки  общему  мнению,  что  алкоголь,  э-э,  в
разумных дозах способствует научным изысканиям.
     - Я так не считаю.
     - Конечно. - Профессор Дрейстайн вернулся в свое кресло. Глаза собаки
проследили за ним от кресла до бара и  обратно.  -  Итак,  сэр.  Эти  ваши
полчаса моего времени?
     Когда хозяин снова откинулся в кресле, его сухощавое лицо на  секунду
расслабилось.
     - Раньше я об этом никому никогда не рассказывал, -  начал  Уэндл.  -
Хотя, чтобы так или иначе получить информацию, я  потратил  слишком  много
лет.
     Профессор отхлебнул из бокала.
     - Меня всегда интересовала история Бэкона - легенды, мифы.
     - С Бэкона история лишь  начинается.  Вы,  конечно  же,  знаете,  что
значительную часть своей жизни он провел в поисках  философского  камня  и
эликсира жизни.
     - Он разделял заблуждения других алхимиков своего времени.
     Мартин Уэндл покачал головой.
     - Вы не поняли.  Роджер  Бэкон  никогда  не  гонялся  за  блуждающими
огнями.
     Профессор еще раз прихлебнул, и глаза его сверкнули.
     - Я забыл, вы же мне сказали, что он был Homo superior. Поэтому,  ну,
скажем, он открыл эликсир жизни, философский камень.
     Уэндл прервал:
     - Профессор, вы же не будете отрицать, что сегодня  две  эти  древние
цели алхимиков - бессмертие и превращение металлов - вполне достижимы.
     Профессор неожиданно улыбнулся.
     - Постойте, - сказал он. - Однако, мой друг, все это было семь  сотен
лет назад.
     - А Бэкон был Homo  superior,  и  если  вы  будете  по-прежнему  меня
прерывать, то вашего времени уйдет гораздо больше, чем полчаса.
     Профессор молча улыбался, в то время как Уэндл продолжал:
     - Насколько я знаю, Бэкон не  преуспел  с  превращением  металлов  и,
конечно, не осознал, что добился победы над смертью.  Видите  ли,  он  был
арестован прежде, чем закончил свои эксперименты.  Когда  его  освободили,
его дух был сломлен уже настолько, что он не смог достигнуть  снова  ранее
завоеванных высот.
     Вопреки подспудному протесту, профессору было интересно.  По  крайней
мере это было что-то новое, и хотя плоть  его  была  стара,  ум  оставался
по-прежнему молодым.
     - А теперь сделаем "лирическое отступление", - сказал Мартин Уэндл. -
Профессор, вы никогда не интересовались, что бы случилось с шимпанзе, будь
ей отведен человеческий срок жизни?
     - Боюсь, я не совсем улавливаю...
     -  Подумайте  о  том,  что  человек  не  взрослеет,  не  способен  на
самостоятельные    поступки,    пока    не    достигнет     приблизительно
четырнадцатилетнего возраста. Возраста, когда все его друзья-млекопитающие
уже повзрослели, одряхлели и умерли.  Но  не  заметили  ли  вы,  насколько
шимпанзе опережает в развитии человека в возрасте от двух до четырех?
     - Это хорошо известно, - признал профессор. Он никак не  мог  связать
этот факт с началом разговора.
     - Задолго до того, как человеческий ребенок отложит  в  сторону  свои
игрушки, шимпанзе уже полностью завершит жизненный цикл.  Но  представьте,
что мы дали ей срок для интеллектуального роста лет на сорок-пятьдесят?
     - Я понял, - сказал профессор. - Весь спор о том,  что  Бэкон  вкатил
свой эликсир шимпанзе, и...
     Уэндл покачал своей угловатой головой.
     - Да нет, я привел первый попавшийся  пример,  поскольку  способности
шимпанзе общеизвестны. Для экспериментов  Бэкон  использовал  свою  собаку
Дьявола -  животное,  которое  само  по  себе  результат  его  собственных
экспериментов, связанных с мутациями.
     И опять профессору стало интересно.
     - И он продлил его жизнь до человеческой?
     -  Более  чем,  профессор,  -  ответил  сухо  собеседник.   -   Бэкон
облагодетельствовал своего любимца бессмертием.
     И снова белые брови приподнялись.
     На этот раз, не обращая внимания на скептицизм, Уэндл продолжил:
     - Однако пойдем по другому  пути.  Подумайте,  профессор,  человек  и
собака. Через столетия, через примитивнейшие времена. Профессор, от  пещер
всегда - человек и собака - всегда. Используя биологическую терминологию -
симбиоз.
     Профессор Дрейстайн опустил  руку,  чтобы  приласкать  жуткую  черную
морду твари, лежащей перед ним на коврике.
     - Но представьте, профессор, - сказал Уэндл, -  старый,  добрый  друг
человека - собака  -  получает  возможность  развить  интеллект  до  такой
степени, что сначала он анализирует, а затем критикует своего напарника, и
все это на протяжении тысячелетий. Как вы думаете, каково будет  отношение
человека к подобному псу?
     Профессор вновь криво усмехнулся.
     - Вы знаете, - сказал он, -  я  рад,  что  вы  пришли.  Так  приятно.
Пожалуй, я еще выпью. Успокаивает и в то же время возбуждает.
     Он поднялся и спросил, направившись к бару:
     - Вы уверены, что не хотите составить мне компанию?
     - Абсолютно уверен. - Человек продолжал говорить. - Очень скоро такой
собаке  хозяин  не  понравится.  Ну,  представьте  себе  такое   животное.
Возможно,  его  коэффициент  интеллектуальности  вовсе  не   соответствует
человеческому  -  я  не  уверен,   -   но   по   прошествии   семи   веков
_н_а_к_о_п_л_е_н_н_ы_е_ им знания превзойдут  интеллект  любого  человека,
когда-либо жившего на земле.
     Ганс Дрейстайн вернулся в кресло с вновь наполненным бокалом.
     - И вы не считаете, что этот  гипотетический,  э-э,  Canis  superior,
скажем так, будет против человека, а?
     - А что, могут быть сомнения? Неужели вам не ясно, как все это  будет
происходить, пока уходят столетия?  Сначала  ранящее  удивление;  затем  -
отвращение, презрение. А потом? Потом понимание необходимости  сбросить  с
пьедестала самое высокомерное, самое жестокое существо на земле.
     Профессор воздержался от очередного глотка.
     - Революция! - рассмеявшись, он брызнул слюной.
     - Так точно. - Уэндл даже не удивился.
     - Тогда почему же эта собака Бэкона, как там ее звали?
     - Дьявол.
     - Тогда почему же этот Дьявол ее не совершил?
     Некрасивое лицо Мартина Уэндла стало задумчивым,  взгляд  был  где-то
далеко.
     - Я не уверен, но мне кажется, что прежде ему необходимо достичь двух
целей.
     - А именно?
     - Во-первых, ему  нужно  восстановить  некоторые  достижения  Роджера
Бэкона в области направленной мутации и формулу  эликсира,  чтобы  сделать
прививки другим животным, по крайней  мере  собакам.  В  противном  случае
после, как вы ее  называете,  революции  вся  животная  жизнь  вернется  в
джунгли и будет ждать нового хозяина.
     Теперь профессор был уже крайне заинтересован.
     - Ну, а во-вторых? - подзадорил он.
     -  Революция  должна  подождать,  пока  не  будет  получен  еще  один
бесценный дар природы человеку, -  сказал  Уэндл.  Он  наклонился  вперед,
чтобы подчеркнуть свою мысль. - На ранней стадии развития цивилизации рука
человека просто бесценна. Но как только мы достигнем момента,  когда  даже
лапа может нажать кнопку  или  перебросить  рубильник,  чтобы  привести  в
действие самую сложную технику, тогда, конечно, человек больше не нужен.
     Глаза  Ганса  Дрейстайна  блестели  от  выпитого  бренди  и  научного
любопытства.
     - Грандиозно! - вскричал он. - Таким образом мы получаем бессмертного
Дьявола Роджера Бэкона, пытающегося вновь открыть эликсир жизни и  ждущего
момента, когда индустриальная машина  человека  достигнет  таких  высот  в
электронике, что лапа сможет заменить руку.
     Мартин Уэндл грустно произнес:
     - Не ждущего, профессор, а стимулирующего  прогресс  человека,  чтобы
приблизить свой день. Я говорил вам,  что  посвятил  этому  много  лет.  В
прошлом Леонардо и Галилей; позже - Ньютон, Пристли,  Фарадей,  Маркони  и
даже Эдисон. Я обнаружил свидетельства, что в свое время  он  жил  в  доме
каждого из них.
     -  О,  пожалуйста,  не  надо.  Это  начинает  становиться  фарсом.  Я
представляю себе картину, как этот ваш Дьявол нашептывает советы в ухо...
     Мартин Уэндл очень медленно сказал:
     - Пожалуй, есть даже свидетельства о наличии  у  него  телепатических
способностей. Возможно, э-э, "хозяевам" Дьявола было абсолютно неизвестно,
что он способен направлять их интересы, их исследования.
     Неожиданно профессор  опустил  свой  стакан.  Он  моргнул  в  сторону
собеседника, веселье исчезло из его глаз. Наконец, он сказал:
     - Основой моих величайших открытий были  озарения,  которые...  -  Он
перевел взгляд с собеседника на черного пса, лежащего на коврике. - Но это
полный абсурд!
     Собака поднялась, шерсть на ее загривке встала дыбом. В головах обоих
мужчин прозвучала мысль: "Я должен буду вас убить. Вы это понимаете?"
     Профессор остолбенело замолчал с широко открытым ртом.
     Мартин  Уэндл  покачал  головой.  В  первый  раз  Дрейстайн   осознал
бесконечную красоту и мудрость грустного, некрасивого  лица,  похожего  на
лицо Линкольна.
     - Нет, Дьявол, - сказал он, - ты знаешь, я очень долго тебя искал.
     Пес глухо зарычал и послал мысль:  "Я  вынужден  вас  убить.  Как  ты
докопался?"
     - Помнишь своего первого хозяина, Дьявол? Помнишь Роджера  Бэкона?  -
спросил Уэндл.
     "Я никогда не забуду хозяина. Он был не таким, как остальные люди".
     - Он не был человеком, Дьявол. Посмотри мне в глаза.
     Шерсть на загривке опала. Глаза стали вопросительными. Кончик  хвоста
застыл.
     Мартин Уэндл сказал:
     - Я долго тебя искал, Дьявол. Это долгий, трудный и одинокий  путь  -
дорога к лучшему миру. Homo sapiens нуждался в помощи собаки, чтобы  дойти
туда, куда он дошел. Для Homo superior путь будет легче, если бок о бок  с
ним пойдет Canis superior. Пойдешь со мною рядом, Дьявол.
     "Да, хозяин. Мы пойдем вперед вместе".
     Когда они были у дверей, Дьявол обернулся и посмотрел  через  могучее
плечо на профессора.
     "Не беспокойся, - сказал Мартин Уэндл телепатически. - К утру ни  он,
ни его слуга о нас не будут помнить".
     Дьявол с удовлетворением глубоко вздохнул и потрусил вслед. Его хвост
вилял: вправо-влево, вправо-влево...

                              Мак РЕЙНОЛЬДС

                               ПЕРЕКЛЮЧАРА

                             Тот, кто поверит в эту историю, выжил из ума.
                          А тот, кто не поверит, от души повеселится.
                                                           Джон У.Кемпбелл

     Лейтенант Александр Сисакян выпрыгнул из автобуса на Калужской  возле
старинного  особняка  в  стиле  барокко.  Не  без  удивления  он   отметил
отсутствие охраны возле мрачного входа.
     Молодой человек с чуть одутловатым лицом, казалось, чувствовал себя в
форме не  совсем  уютно,  хотя  сшита  она  была  отменно  и  явно  не  из
отечественных материалов. Чем для него обернется это задание,  Сисакян  не
имел ни малейшего понятия и подозревал, что пославший его сюда, в Академию
наук, непосредственный начальник не имел его тоже. Вслед за  ЦК  партии  и
Советом Министров Академия являлась самым престижным институтом  советской
системы, порой неподотчетным даже правительственным органам.
     Как бы сожалея о том, что вовлечен в это дело, он неуютно  передернул
под шинелью плечами и вошел в здание. На какое-то мгновение он даже замер,
пораженный великолепием интерьера. Мраморные залы  украшали  скульптуры  и
картины явно тех дней, когда особняк принадлежал какому-то давно  забытому
вельможе. Никому, видно, не пришло в голову, что  они  здесь  не  очень  к
месту.
     В приемной было несколько столов. Он прочеканил шаг к  ближайшему  и,
встав навытяжку, отрывисто доложил:
     - Лейтенант Сисакян. Мне назначена встреча с товарищем Менделеевым.
     - Академиком Менделеевым, - мягко поправила девушка.
     Он сделал мысленную пометку. Видимо, здесь, в Академии, ученое звание
и должность значили больше, чем  членство  в  партии.  Он  засомневался  в
желательности этого и решил упомянуть о факте отцу.
     Девушка, по-видимому, нажала какую-то кнопку или еще каким-то образом
вызвала сопровождающего, поскольку последний материализовался возле  локтя
лейтенанта.
     Он провел Сисакяна в нужном направлении.
     Менделеев был достаточно радушен для того весьма высокого  положения,
которое он занимал среди двух сотен ученых, достигших подобного ранга. Это
был слегка рассеянный, медленно говоривший человек, ему  было  где-то  под
восемьдесят, и эти годы были заметны.
     Он поздоровался за руку,  отпустил  сопровождающего,  сделал  жест  в
сторону стула, занял за столом свое место сам и уставился на Сисакяна.
     - Лейтенант, - наконец произнес он, - что, по-вашему, единственное  и
самое главное в постоянном соперничестве  советской  и  империалистической
наук? Является единственным и самым главным  фактором,  определяющим  наше
ведущее положение в столь многих областях?
     Кагэбэшник понял, что старик не ждет от него ответа пропагандистского
толка. Он растерялся.
     - Не пытайтесь гадать, лейтенант Сисакян. Я имею в виду нашу  систему
реферирования.
     - Реферирования? - тупо переспросил Сисакян.
     - Вот именно. Немного предыстории.  В  1953  году  были  организованы
Всесоюзный институт научной и технической информации  и  Институт  научной
информации - оба находятся в подчинении Академии со мной как директором во
главе, хотя, надо признать, в последние  годы  я  переложил  там  основное
бремя забот на своих заместителей. Первый институт публикует  еженедельное
издание рефератов под названием "Экспресс-информация",  которое  поступает
во все учебные  заведения,  лаборатории  и  научные  институты  Советского
Союза.  Второй  -  публикует  материалы,  ежегодный  объем  которых  равен
тридцати пяти томам Британской энциклопедии и составляет около  четырехсот
тысяч рефератов. Они охватывают восемьдесят тысяч зарубежных периодических
изданий из восьмидесяти стран. К  примеру,  из  почти  восемнадцати  тысяч
научных  журналов,  издаваемых  в  Соединенных   Штатах,   мы   выписываем
четырнадцать  тысяч.  Понимаете,  наша  задача,  чтобы  все   ценное   или
заслуживающее внимания с научной точки зрения было доступно на русском  не
позднее нескольких недель со дня первой публикации.
     Не превращаясь в шовиниста, лейтенант, могу сказать,  что  на  Западе
ничего подобного нет. Американские ученые часто обнаруживают  сообщения  о
новых разработках в своей области, осуществленных их соотечественниками, в
нашей "Экспресс-информации".
     На  мгновение  показалось,  что  старый  ученый  потерял  нить  своих
рассуждений, однако, тряхнув головой, он вскоре продолжил:
     - Конечно, это дело большой сложности,  лейтенант.  Годовая  подписка
только на американские журналы обходится более  чем  в  миллион  долларов.
Чтобы переводить материалы, мы разработали различное оборудование, которое
на Западе  либо  не  известно,  либо  разработки  находятся  в  зачаточном
состоянии. Пожалуй, самым главным тут является машина-переводчик,  которая
читает текст на заданном ей языке и печатает его на русском.
     Кагэбэшник был удивлен. Конечно, его с детства приучили к тому, что в
науке Страна Советов далеко опережает империалистов, но о  подобного  рода
деятельности Академии он никогда не слышал.
     Рассказав все это, Менделеев перешел ближе к делу.
     - Возможно, вы будете поражены, лейтенант,  услышав,  что  существуют
научные публикации, по крайней мере в Америке,  которые  содержат  статьи,
посвященные не только последним научным и  техническим  изысканиям,  но  и
фантастическим проектам тоже. - Будучи как бы и сам в  замешательстве,  он
провел слегка дрожащей рукой по редеющей седине.  -  Я  просто  теряюсь  -
зачем? Несомненно, на Западе наши  коллеги  действуют  в  обстоятельствах,
отличных от наших.
     - В народном государстве науке  предоставлена  полная  свобода,  дабы
каждый  пользовался  благами   от   открытий,   совершенных   под   чутким
руководством  партии  и  ее  Центрального  Комитета,  -  громко  отчеканил
лейтенант.
     - Конечно, - согласился ученый. - Но сегодня перед нами стоит сложный
вопрос. - Дело заключается в том, что в ряде случаев в  этих  своеобразных
журналах трудно определить, где кончаются факты и начинается вымысел.
     Лейтенант непонимающе посмотрел на ученого.
     - Не поймите превратно, - поспешил продолжить тот. - В этом заведении
способны  отличить  правду  от  вымысла.  Однако  похоже,  что  американцы
позволяют им накладываться друг на друга. Могу привести пример.  Во  время
войны с Гитлером, когда союзники разрабатывали примитивное ядерное оружие,
было сделано все возможное, чтобы сохранить  проект  в  секрете.  К  ужасу
органов безопасности, в один  прекрасный  день  некий  из  таких  журналов
опубликовал вымышленную историю о применении ядерного  оружия,  содержащую
достоверную техническую информацию. К преступному редактору  журнала  были
отправлены агенты, дабы выяснить, кто из участников Манхэттенского проекта
[Манхэттенский проект - американский проект  по  созданию  атомной  бомбы]
проговорился. Тот в замешательстве дал им понять, что он не  слыхал  ни  о
каком проекте и что любая информация в его статьях известна  каждому,  кто
читает научные журналы. В то же время другие  агенты  допрашивали  автора,
который также защищал свою невиновность.
     - Обоих надо было расстрелять, - жестко сказал лейтенант.
     Ученый прочистил горло.
     - Возможно. Однако никто в мире не знает, о чем их  там  допрашивали,
пока через несколько недель не  объявили  о  Хиросиме.  Надеюсь,  вы  меня
поняли.
     Он снова как бы в замешательстве провел слегка  трясущейся  рукой  по
волосам.
     - Не думайте, что эти издания можно  игнорировать.  Их  читали  такие
наши выдающиеся коллеги, как Эйнштейн и Ферми. Мы знаем,  что  фон  Браун,
работая над ракетами для  Гитлера,  выписывал  их  во  время  войны  через
нейтральную Швецию. Конечно, иногда  известные  американские  ученые  сами
публикуют подобное под псевдонимами, используя в качестве темы свои  самые
последние гипотезы. Один из них - Фред Хойл, астроном, экстраполируя факты
в не то чтобы факты, пишет  научно-популярные  произведения  -  иногда  их
называют научной фантастикой. А этот парень,  ну,  кибернетик,  сегодня  с
утра я что-то немного медленно соображаю,  как  его  -  Норберт?..  Не  то
Вайнер, не то Винер - как-то так.
     Он  нахмурился,  но,  как  будто  решившись   покончить   со   своими
нескончаемыми заботами, расправил узкие плечи.
     - Дело в том, что недавно, реферируя  один  из  упомянутых  журналов,
машина откопала устройство,  изобретенное,  видимо,  несколько  лет  назад
неким Таркингтоном Перкинсом. Похоже, что изобретение положили под  сукно.
Его назвали психореверсоментатроном или - что проще - переключарой.
     Ученый прокашлялся.
     - У американцев удивительная привычка - даже самым сложным  из  своих
устройств  давать  идиоматические  названия.  Видимо,  поэтому   ураганам,
опустошающим их восточное побережье, они дают женские имена. Как бы то  ни
было, устройство предназначено для взаимного переключения разумов.
     Сисакян был поражен.
     - Вы хотите сказать, что по трансплантации  органов  они  обошли  наш
ленинградский Павловский  институт?  Им  действительно  удалась  пересадка
мозга?!
     - Нет-нет. Вы неправильно меня поняли, лейтенант. Если верить  нашему
реферату, для Таркингтона Перкинса  хирургия  -  пройденный  этап.  Он  не
пересаживает мозг, а обменивает разумы между телами.
     Это было явно выше понимания лейтенанта Сисакяна.
     Это было и выше понимания Анатолия Менделеева, внутренне он осознавал
это и потому злился.
     - Лейтенант, - сказал он резко, - мозг - это физическое тело, которое
можно взвесить, измерить и так далее. Разум, или так называемая душа,  или
психика, -  это  совокупность  сознательных  и  бессознательных  действий,
интеллекта или сознания, и тут дело обстоит гораздо сложнее.
     Лейтенант по-прежнему имел озадаченный вид.
     Менделеев по-стариковски сгорбился в кресле.
     - Во всяком случае похоже, что устройство Перкинса предназначено  для
обмена разумов между телами и даже на больших расстояниях.
     - Не может быть!
     Ученый устало посмотрел на него. Молодой человек явно не так сметлив,
как хотелось бы.
     - Лейтенант, это та фраза, которую мы в Академии произносим все  реже
и реже.
     - Но зачем понадобились мои услуги? Я...
     - Лейтенант, мы  не  можем  найти  никаких  письменных  упоминаний  о
Таркингтоне Перкинсе.  Однако  хорошо  известно,  что  в  Америке  научные
открытия все еще иногда совершают  одиночки,  которые  зачастую  не  имеют
формально научного  образования  и  работают  в  собственных  любительских
лабораториях и мастерских, гаражах, чердаках или подвалах. Здесь, в Союзе,
это было бы, конечно, невозможно. Как бы там ни  было,  все,  что  удалось
узнать об этом Перкинсе из нашего реферата, - это то, что  он  работает  у
себя дома, в Спрингфилде,  где  живет  с  женой  Мартой.  По-видимому,  он
посвятил свое время осуществлению различных проектов, которые в  некотором
роде могут показаться непрактичными. Дешевый  заменитель  воды,  например,
или попытка создания спиртного напитка, который не вызывал  бы  остаточных
явлений, как при употреблении обычного алкоголя.
     - Вы имеете в виду напиток, приводящий к состоянию, э-э, эйфории,  но
не вызывающий последующего похмелья?
     - Ему это удалось лишь отчасти. - Академик посмотрел вниз на  лежащий
перед ним доклад.  -  Он  назвал  его  "килогокла"  [если  прочесть  слово
наоборот, получится "алкоголик"]. При  употреблении  он  вызывает  чувство
меланхолии, причем растущее гораздо быстрее, чем количество выпитого.
     - Тогда зачем его пить? - вновь вытаращил глаза лейтенант.
     - Затем, что утром чувствуешь себя  преотлично,  жизнь  бьет  в  тебе
ключом, короче, имеют место все признаки опьянения.
     Сисакян встряхнул головой, как бы стараясь вместить  в  череп  только
что услышанное.
     - Возвращаясь к этому Перкинсу, - сказал  он,  -  хочу  уточнить.  Вы
сказали, что он живет в Спрингфилде.  Если  мои  познания  в  американской
географии меня не подводят, то там их несколько.
     - По крайней мере одиннадцать, - расстроенно сообщил  ученый.  -  Это
будет частью вашего задания. Отыскать, в каком из них он живет.
     - Моего задания!..
     - Конечно, - нетерпеливо прервал академик.  -  Сисакян,  вы  что,  не
способны понять, чем все  может  обернуться?  Подобное  изобретение  могут
просто положить под сукно, как это уже не  раз  бывало  с  их  планируемым
моральным устареванием оборудования и прочим сумасшествием.  Ведь  обладая
переключарой, богатый человек может жить вечно. Начав стареть,  он  просто
переключит свой разум в новое сильное тело  доведенного  нищетой  молодого
человека, который продаст свою молодость за несколько лет богатой жизни  в
теле старика.
     Лейтенант снова широко раскрыл глаза.
     - А как он будет использован у нас?
     Престарелый ученый вкрадчиво хмыкнул.
     - Мой дорогой лейтенант, благо народного государства - превыше всего.
Переключара не сможет быть использована  неверно.  Кому  ею  пользоваться,
будут   решать   компетентные   органы   власти.   Возможно,   это   будет
почувствовавший старческую немощь великий ученый, а возможно, такой вождь,
как Номер Первый.
     - Значит, я должен отправиться в  Америку,  найти  этого  Перкинса  и
добыть, э-э, переключару?
     Менделеев кивнул.
     - Действовать, конечно, следует с  предельной  осмотрительностью.  Ни
одного лишнего  словечка.  Возможно,  Запад  упустил  из  виду  разработку
прибора, как это делал уже не раз с изобретениями  своих  неортодоксальных
ученых, обладающих особой интуицией.
     - Существует ли сейчас действующий образец устройства?
     -  Насколько  нам  известно,  единственная  действующая  модель  была
уничтожена после какой-то сомнительной истории с губернатором штата.
     - Знаем ли мы, хотя бы приблизительно, как она  выглядит?  -  спросил
расстроенный лейтенант. - Если будет создана новая,  не  окажется  ли  она
столь  громоздкой,  что  мне  будет  сложно,   э-э,   освободить   ее   от
империалистов?
     Ученый снова справился со своими записями.
     - Похоже, что действующая модель была собрана Перкинсом  из  деталей,
случайно попавшихся  ему  под  руку.  В  описании  упоминаются  будильник,
карманный фонарик и детали из набора конструктора. Я бы  сказал,  что  она
переносная.
     - Набора конструктора?
     - Наверно, какое-то сложное  техническое  оборудование,  которое  нам
неизвестно. Возможно, секретное, хотя тогда этот Перкинс навряд ли имел бы
к нему доступ.
     Прежде чем отпустить собеседника, академик Менделеев встал из кресла.
     -  Лейтенант,  откровенно  говоря,  я  сомневаюсь,  что   переключара
существует; сама возможность этого не укладывается в голове. Однако мы  не
можем себе  позволить  рисковать.  Если  же  она  существует  и,  хотя  бы
частично, функционирует, наши специалисты ее  восстановят.  Не  исключено,
что их усилиями мы ее  усовершенствуем  на  благо  народного  государства.
Излишне  говорить,  что  ваша  миссия  имеет  первостепенное  значение   и
совершенно  секретна.  Докладывать  будете  только  мне.   Мои   помощники
позаботятся о деталях, касающихся вашей поездки  в  Америку,  и  обо  всем
прочем.

     Джефф Понд закрыл за собой дверь,  отсекая  стук  пишущих  машинок  и
деловой - или неделовой - шум конторы.
     Ив Острандер подняла взгляд от работы:
     - Привет, Джефф.
     - Привет, - улыбнулся он, после чего перевел взгляд на шефа.
     Его начальник что-то пробормотал и бросил пачку докладных  на  крышку
своего стола.
     - Хэлло, Джефф, - сказал он. - Полагаю, дело как-то продвинулось?
     Джефф  без  приглашения  нырнул  в  кресло  напротив  грузного  главы
департамента. Сам Понд был живым, подвижным небольшого роста мужчиной  лет
тридцати с небольшим.
     - Отчасти, - ответил он. - Очевидно, его зовут Александр Сисакян.
     - Что у нас на него есть?
     - Весьма немного. Возможно, он является родственником Ивана Петровича
Сисакяна - заместителя председателя  Совета  Министров  СССР.  Обучаясь  в
Харькове, он мог не особо это афишировать. Позднее поступил в Высшую школу
Комитета государственной безопасности в Казани,  после  окончания  которой
ему было присвоено звание лейтенанта.
     - Он всего лишь лейтенант?
     - Насколько мы знаем, это его первое задание.
     - Никаких подробностей: на чем он специализировался в Казани?
     Джефф поерзал в кресле.
     - Американские и британские дела - английский язык и все такое. Может
быть, поэтому ему и поручили это задание.
     - Ладно, у меня есть вопрос на засыпку, - сказал шеф. - Что ему надо?
     - Черт побери, если б мы знали!  -  покачал  головой  Джефф  Понд.  -
Вероятно, он пересек границу из Матомороса в Браунсвилл [города на границе
между Мексикой и США на разных берегах  устья  реки  Рио-Гранде],  выдавая
себя за английского туриста. Если бы мы не получили словечка от  ребят  из
Стокгольма, то, вероятно, вообще никогда бы его не засекли.
     - Что потом?
     - Он отправился на север в Спрингфилд, штат Колорадо.
     - Никогда о таком не слышал. Что там есть?
     - Ничего особенного. Маленький городишко в восточной части штата.  Он
провел  там  пару  дней.  За  ним  следили  три  наших  оперативника,   но
единственное,  что  они  смогли  узнать,  -  он  искал  кого-то  по  имени
Таркингтон Перкинс. Такого человека в городе не оказалось и, насколько нам
удалось установить, никогда и не было.
     - Таркингтон Перкинс?
     - Мы проверяем. Пока не нашли ни одного человека с  таким  именем  во
всей стране.
     - Бросьте на это больше людей! - грозно рявкнул шеф. - Может быть, мы
перепутали имя или перепутал Сисакян. Возможно,  это  Тарлингтон  Перкинс,
или Таркингтон Парсонс, или что-то похожее.
     - Мы это уже проверили, сэр.
     Ив Острандер оторвала взгляд от своих бумаг и нахмурилась.
     - Таркингтон Перкинс, - сказала она. - Мне кажется, я читала  историю
с персонажем по имени...
     - Мисс Острандер, будьте добры, - прервал скучающим тоном шеф.  -  Вы
мой личный неофициальный советник, ибо ваши секретарские достоинства  выше
всяких похвал,  не  говоря  уже  об  опыте,  который  накапливает  человек
незадолго до момента выхода в отставку. Однако, хоть я порой и интересуюсь
вашими литературными вкусами, обсуждать их мне не интересно.
     - Да, сэр, - вспыхнула Ив.
     Глава  департамента  вновь  перевел   взгляд   на   своего   любимого
оперативника.
     - Продолжай.
     - Через два дня он уехал, отправившись в Спрингфилд, штат Орегон.  Та
же история. Провел там пару дней, расспрашивая тут  и  там  о  Таркингтоне
Перкинсе. Он его не нашел. Мы тоже.  Никаких  упоминаний  о  существовании
такого человека.
     - Что-нибудь еще? Кроме поисков этого  Перкинса,  что-нибудь  еще  он
делал?
     Джефф Понд покачал головой.
     -  В  данный  момент  он  едет  в  поезде  на  восток  с  билетом  до
Спрингфилда, штат Иллинойс. О, тут такая деталь. Часть времени он проводит
за изучением подшивок местных газет. И  однажды  он  достаточно  осторожно
поинтересовался у библиотекарши в Орегоне: не слыхала ли она  когда-нибудь
о... - Джефф заколебался, - ...переключаре.
     - Переключара! - вырвалось у Ив.
     Шеф сверкнул на нее глазами.
     - Будьте  добры,  -  он  снова  повернулся  к  Джеффу.  -  Что  такое
переключара?
     - Конечно, мы могли и перепутать. Я всегда думал, что  переключара  -
это из области  голливудской  терминологии.  Вы  берете  избитый  сюжет  и
переворачиваете, перелицовываете его - своего  рода  халтура.  Вот  так  в
прокат запускается переключара.
     Шеф неприязненно что-то пробормотал.
     Ив поднялась на ноги и вызывающе заявила:
     - Таркингтон Перкинс изобрел переключару. Он один из этих не от  мира
сего типов - изобретатель. Живет с женой  Мартой,  громадной  женщиной,  в
Спрингфилде.  Он  переключил  свой  разум  в  тело  губернатора  штата,  и
наоборот.
     Оба мужчины на какое-то время утратили дар речи.
     - И наоборот? - тупо переспросил Джефф.
     - Его разум перешел в губернаторское тело, а разум  губернатора  -  в
тело Перкинса.
     Шеф снова одарил Ив испепеляющим взглядом.
     Она ответила тем же.
     - Мисс Острандер, вы окончательно сбрендили или как?
     - Или как, сэр. Это рассказ. И я его хорошо помню.
     - Погодите минутку, шеф, - вмешался Джефф Понд. - Таркингтон Перкинс,
переключара, Спрингфилд. Если Ив права,  то  слишком  много  для  простого
совпадения.
     Начальник департамента разочарованно забормотал что-то себе под нос.
     - Мисс Острандер, - наконец попросил он членораздельно, -  немедленно
принесите мне этот треклятый рассказ.
     - Мне... мне кажется, я его выбросила. Некоторое время тому назад.
     - Если он был в журнале, - сказал Джефф, - то,  несомненно,  на  него
есть авторское право. Должен быть экземпляр в Библиотеке Конгресса. Вы  не
помните названия издания и приблизительное время публикации?

     Это была  огромная  женщина  -  по  меньшей  мере  фунтов  на  двести
пятьдесят - с дружелюбием медведицы, у которой четыре больных  детеныша  и
колючка в лапе.
     - Н-н-у-у-у? - протянула она зловеще.
     Александр Сисакян старался выглядеть спокойно.
     - Я... э-э, простите, мадам. Здесь проживает знаменитый  изобретатель
Таркингтон Перкинс?
     - Знаменитый изобретатель! Этот подлый коротышка?  Что  вам  от  него
надо?
     - Я... э-э, извините. Позвольте представиться. Я - Руперт Крофт-Смит,
э-э, с Флит-стрит [на Флит-стрит в Лондоне расположены редакции крупнейших
средств  массовой  информации  стран  Британского  содружества],  э-э,  из
Лондона. Я надеялся взять интервью у мистера Перкинса.
     - Интервью? У этого недомерка? С какой стати?
     Тем не менее, повернув голову, она заорала через плечо:
     - Тарк! Тут какой-то ненормальный хочет тебя видеть!
     Полная негодования, она повернулась и вразвалку отправилась за дом.
     Лейтенант содрогнулся. Он  был  не  совсем  уверен,  что  ему  делать
дальше. То ли войти внутрь, то ли остаться здесь, на  деревянном  крыльце?
Дом являл собой жалкое каркасное здание в беднейшем пригороде Спрингфилда,
штат Массачусетс.  Какими  бы  ни  были  научные  способности  Таркингтона
Перкинса, в материальном плане он, похоже, явно не  преуспевал.  Александр
Сисакян не мог не вспомнить с определенным удовлетворением, что в народном
государстве изобретателей ценили  и  они  принадлежали  к  числу  наиболее
высокооплачиваемых  советских  граждан,  наряду  с  художниками,  звездами
искусства и, конечно, такими, как его  отец,  высокопоставленными  членами
партии.
     Он осторожно вошел и осмотрелся.
     Слева вниз  вела  лестница,  где,  скорее  всего,  находился  подвал.
Похоже, женщина-борец, миссис Перкинс, кричала мужу  именно  туда.  Должно
быть, он внизу.
     Лейтенант неуверенно начал спускаться.
     Оказавшись среди хаоса, являвшего собой любительскую мастерскую менее
чем аккуратного экспериментатора,  он  осмелел.  Еще  больше  он  осмелел,
увидев ее обитателя.
     - Э-э, мистер Перкинс? - спросил он.
     Человек  поднял  голову  и  стал  вглядываться  в   вошедшего   через
бифокальные очки, одно из стекол в которых треснуло.
     Это был маленький мужчина, которого бремя  невзгод,  уготованных  ему
судьбой, сделало еще меньше. В воздухе прямо-таки витала просьба  простить
его за все.
     - Хэлло, - отозвался Джефф Понд. - Совершенно  верно.  Только  зовите
меня Тарк - меня все так зовут.
     - А меня зовут Крофт-Смит,  сэр.  Я  представляю  прессу  Британского
содружества. Мой редактор...
     - У вас не найдется четверть доллара, а еще  лучше  -  полудолларовая
монета, не найдется? - грустно спросил самозваный  Перкинс.  -  Мне  нужен
кусочек серебра.
     Ошеломленный агент КГБ на мгновение замешкался, а  затем,  пошарив  в
правом кармане брюк, достал оттуда горсть американских  серебряных  монет.
Он протянул их Перкинсу.
     Тот, всматриваясь, стал в ней копаться.
     -  Новенькая  пойдет  лучше  всего.  Меньше  примесей.  -  Он   нашел
пятидесятицентовик. - Вот эта сгодится.
     Он повернулся к похожему на тигель металлическому ящику, над  которым
трудился до того, и взялся за паяльник.
     - Что я могу для вас сделать, мистер...
     - ...Крофт-Смит, - сказал Алекс, - Руперт  Крофт-Смит.  Мой  редактор
поручил мне, коль скоро я собирался побывать в этой части  Америки,  найти
вас, чтобы взять интервью.
     - Интервью у меня? Не представляю почему, - пробормотал  Джефф  Понд,
он же Таркингтон Перкинс, не отрываясь от работы.
     - Кажется, он думает, что ваше устройство, э-э... - лейтенант  сделал
вид, что смотрит в какие-то заметки, - психореверсоментатрон,  заслуживает
того, чтобы о нем написали. Конечно, я никогда не верил, что на самом деле
что-то подобное...
     - Переключара? - встревожился Тарк Перкинс. -  Боже  мой,  откуда  вы
только  о  нем  услыхали?  О  Господи,  вы  ничего  не  должны  писать   о
переключаре. Нет, конечно. Так, теперь...
     Он опять занялся  своим  очередным  устройством.  Положив  серебряную
монету в центр железного ящика, он накрепко привинтил крышку и  переключил
тумблер.
     - На этот раз, я надеюсь, оно заработает.
     Алекс уставился на него с недоверием. Он взглянул на ящик,  снова  на
нервного ученого и спросил:
     - Вы  хотите  сказать,  что  действительно  работали  с  устройством,
которое...
     -  Одну  минутку,  если  вам  не  трудно,  -  прервал  Тарк   Перкинс
извиняющимся тоном. Он открыл крышку  и  уставился  внутрь  на  серебряный
пятидесятицентовик.  Только  теперь   этот   пятидесятицентовик   не   был
серебряным. Он мерцал желтым цветом - чистым, дивным желтым цветом.
     Теперь это был золотой пятидесятицентовик. Перкинс  торжествующе  его
поднял.
     - Я сделал это! Боже праведный!
     С безумными глазами лейтенант  Александр  Сисакян  взял  из  его  рук
монету. Ее вес все сказал. Лейтенант таращился на нее, полный неверия.
     - Философский камень, наконец-то! - ликовал Перкинс. - О, Берту  было
бы так приятно!
     - Берту? - с отсутствующим видом  переспросил  русский,  не  в  силах
оторвать глаз от монеты.
     - Да-да. Мой старый приятель. Преподавал то ли в Принстоне, то ли еще
где-то. Не от мира сего человек. Я  никак  не  вспомню  его  фамилию,  но,
уверен, вы его знаете. Слегка взлохмаченные волосы. Играет на скрипке.  Он
подкинул мне зачатки идеи.
     Глаза лейтенанта переместились с монеты на хозяина дома.
     - Альберт? - спросил он поперхнувшись. - У него еще были, э-э, далеко
идущие идеи об относительности, не так ли?
     - Относительности? О да! Это Берт. Старый  добрый  приятель,  хотя  и
немного эксцентричный. - Таркингтон Перкинс снова повернулся спиной и стал
возиться со своим устройством.
     В момент душевной боли лейтенант прикрыл  глаза,  но,  открыв  их,  в
который раз уставился на серебряную монету, ставшую золотой.
     - Что вы с ним собираетесь делать?! - выпалил он.
     - С чем?
     - С этим вашим изобретением?
     Таркингтон Перкинс с  безысходностью  опустил  отвертку.  Он  отобрал
монету и вернул ее в ящик. Привинтив крышку,  он  что-то  подстроил  двумя
расположенными сбоку регуляторами и перекинул тумблер.
     - Ничего, - сказал он. - Берт предупреждал меня.
     - Предупреждал о чем? - у Алекса появилось странное чувство, будто он
опоздал на несколько фраз к началу их разговора.
     - Ох, так что если я когда-нибудь действительно  добьюсь  успеха,  то
должен все оставить в тайне. - Он вздохнул с несчастным видом. - Точно так
же, как я это сделал с переключарой.
     - Подождите минутку, - сказал  Алекс,  чувствуя  себя  утомленным.  -
Почему вы должны утаивать машину, которая превращает серебро в золото?
     Казалось, Тарк Перкинс решил уйти от ответа.  Бессмысленным  взглядом
он уставился в дальний угол сумрачной комнаты.
     -  Не  вижу  причин,  почему  мы  не  можем  использовать  свинец,  -
пробормотал он.
     Лейтенант снова закрыл глаза. Надо признать, что  в  науке  он  особо
силен не был. Он и его друзья по университету - сыновья партийных  лидеров
- обманывали своих преподавателей. Одно время это зашло так далеко, что  в
"Правде"  появилась  предупреждающая   передовица,   где   намекалось   на
необходимость   соблюдать   определенную   дисциплину   высокопоставленным
"Митрофанушкам" и "стилягам". Однако его знаний хватало - или  по  крайней
мере он сам считал, что хватало, - чтобы понимать: серебро, не говоря  уже
о свинце, не превращают в  золото  в  темном  захламленном  подвале  одним
щелчком тумблера.
     Тарк, все еще бормочущий с отсутствующим видом, открыл крышку, достал
монету и передал ее в руки владельца. Глаза Алекса снова полезли  на  лоб.
Это опять было серебро. Он затряс головой, чтобы в ней прояснилось. Такого
быть не может...
     - Почему вы должны утаить свое открытие? - повторил Алекс, его  голос
прозвучал громче, чем ему хотелось бы.
     - По словам Берта, - печально объяснил Перкинс, -  оно  бы  разрушило
мировую денежную  систему.  Ну,  превращение  металлов  означало  бы,  что
использовать золото как денежный эквивалент стало бы невозможным. Ведь оно
стоило бы не больше, чем любой другой металл. О Боже, нет! Я  ему  обещал,
что если мне удастся развить его теории и действительно  добиться  успеха,
то я никогда этот факт не раскрою.
     - Ладно, вернемся к переключаре, - в отчаянии произнес  лейтенант.  -
Вы хотите сказать, что она действительно работала?
     - О да! Ужасно! Боже праведный! - Джефф Понд незаметно нажал кнопку.
     - У вас по-прежнему...
     С верхних ступеней раздался крик:
     - Тарк! Ну ты, Тарк Перкинс! Поднимайся наверх и займись посудой. Мне
не нужен мужик, который только тем и занят, что слоняется по  дому,  много
говорит и ничего не делает.
     Тарк посмотрел на гостя с извиняющимся видом.
     - Боюсь, мне надо идти, - сказал он. - Извините за интервью.  Спасибо
за одолженную монету.
     - Подождите минутку, - хриплым голосом сказал Алекс.
     - Боюсь, что не смогу. - Джефф со значением посмотрел в потолок.
     - Тарк! - надрывался голос сверху.
     - О Господи! - воскликнул он, направляясь к ступеням.
     - Все в порядке, - поспешно сказал Алекс.  -  Я  собираюсь  некоторое
время пробыть в городе. Увидимся завтра. А может быть, сегодня вечером. Вы
сможете встретиться со мной в баре Восточного отеля в...
     - О нет. Боюсь, что нет. Марта  никогда  не  разрешает  мне  выходить
вечером. Она не одобряет алкогольные напитки.
     Они стояли возле лестницы.
     - Ну, смотрите, - настойчиво сказал Алекс. - Я вернусь завтра.
     Тарк потоптался на месте и стал подниматься по ступеням.
     - Ладно, - зашептал он. - Если уж вам так нужно, то лучше  бы  прийти
часа в два. В это время Марта играет с подругами  в  бридж.  Ее  не  будет
дома.

     Как только русский ушел, Джефф Понд метнулся к Марте.
     - Полли! - набросился он. - Немедленно соедини меня с Ив Острандер!
     - Есть, сэр! - ответила та. Теперь женщина двигалась гораздо  быстрее
и не вразвалку, как перед кагэбэшником. Она поспешила в заднюю комнату.
     На мгновение Джефф Понд остановился, чтобы глянуть  в  окно;  на  его
лице отражалась напряженная работа мысли.
     - Мисс Острандер на экране, мистер Понд! - позвала Полли.
     - Хорошо.
     Он прошел в заднюю комнату и сел перед  видеофоном.  На  экране  были
видны часть стола и лицо мисс Острандер.
     - Привет, Джефф. Как дела? - поинтересовалась она.
     - Думаю, хорошо. Хотелось  бы  поговорить  с  шефом,  но  прежде:  вы
получили еще что-нибудь об этом молодом недотепе?
     Она глянула вниз, очевидно на какие-то донесения на столе.
     - Да, предчувствие тебя не обмануло. Это Александр Сисакян, сын Ивана
Петровича Сисакяна, который на сегодня в первой десятке.  Обычно  считают,
что третий сверху.
     Джефф удивился:
     - Тогда, ради всего святого, скажи, почему он участвует во всей  этой
ахинее?
     - По этому поводу у нас тоже кое-что есть, - сказала Ив. - Только что
получили шифровку  из  Москвы.  Его  непосредственное  начальство  в  КГБ,
согласно указаниям сверху, очевидно, подыскивало ему задание полегче,  где
он мог бы быстро отличиться, чтобы,  соблюдая  приличия,  продвинуться  по
службе и занять важный кабинетный пост.
     Джефф Понд презрительно хмыкнул:
     - Очевидно, непотизм теперь известен на Востоке  не  меньше,  чем  на
Западе. Но я не могу понять, почему они подставляют его  драгоценную  шею,
поручив ему работу в Америке?
     - И по этому поводу мы кое-что имеем.
     - Похоже, что Анатолий Менделеев - одна из шишек в  Академии  наук  -
сделал запрос в КГБ о выделении агента для совсекретной работы.  Академия,
ты знаешь, недостатком престижа не страдает.
     - Ну и?..
     - Я полагаю, начальство Сисакяна сочло,  с  одной  стороны,  что  эта
работа будет безопасной, а  с  другой  -  что  за  ее  выполнение  на  шею
новоиспеченного агента можно будет повесить несколько медалей. Как  бы  то
ни было, они его послали, не зная сути задания.
     - Ты хочешь сказать,  что  за  этим  фарсом  стоит  человек  Анатолия
Менделеева? - Джефф Понд все еще  не  мог  поверить.  -  Ведь  он  лауреат
Нобелевской премии. Он у них виднейший  гидробиолог  и  ко  всему  прочему
является директором Института научной информации.
     Скривив рот, Ив пояснила:
     - И  ему  почти  восемьдесят  лет.  А  звание  академика  имеет  свои
особенности. Тебя выбирают пожизненно,  и  ты  становишься  членом  узкого
круга лиц научной элиты. А там ревностно следят друг за другом.
     - Ты хочешь сказать...
     - Одну минуту. С дешифратора пришло что-то еще. Думаю, дополнительные
данные о Менделееве. Да, минуточку. Вот. По  всей  видимости,  недавно  он
втайне вел работы  над  эликсиром  жизни.  Пытался  продвинуть  разработки
румынской ученой, доктора Анны Аслан, и ее препарата НЗ.
     - Эликсир жизни! Этот деревенский  простачок  совсем  выжил  из  ума.
Ладно, соединишь меня с шефом? Пожалуйста, Ив!
     - Сделаем.
     Изображение померкло. Через  несколько  мгновений  появилось  гораздо
менее привлекательное лицо шефа.
     - Ну, Джефферсон, - он был мрачен, - как идет  разгадка  шарады?  Эти
завихрения в твоей голове меня иногда удивляют.
     - Мы заарканим его, как теленка,  сэр.  Оперативник  Полли  Макгиверн
сыграла роль Марты - якобы жены этого Перкинса. Я сыграл Тарка. Ребята  из
нью-йоркского отделения соорудили дом и псевдолабораторию. Войдя в дом, он
был настроен весьма скептически, а по поводу этой переключары - более  чем
скептически. Впрочем, так вел бы себя каждый, чей разум находится  по  эту
сторону здравого смысла. Однако я сделал вид,  что  и  слышать  о  ней  не
желаю. Вместо этого я забавлялся с неподражаемой штуковиной,  которую  для
меня сварганили ребята из Отдела  гнусных  шуток  [имеется  в  виду  отдел
технического обеспечения]. Основанная  на  старом  балаганном  трюке,  она
якобы превращала серебро в золото. Всего лишь небольшая подмена, конечно.
     Шеф что-то недовольно проворчал.
     - Он это проглотил, - продолжал Джефф Понд. - Он даже  проглотил  мое
лицедейство, хотя, чтобы сыграть  персонаж,  подобный  Тарку  Перкинсу,  в
обычных условиях, возможно, понадобился  бы  Альфред  Лант  [Альфред  Лант
(1893-1977)  -  знаменитый  американский  актер,  исполнявший  характерные
роли]. Говорю вам, сэр, этот мальчик - полнейший простак.
     Его начальник на мгновение задумался.
     - Как ты думаешь, что мы с этого будем иметь?
     Джефф пожал плечами.
     - Даже при том, как дела обстоят сейчас, факт, что мы можем его взять
и обвинить в шпионаже, а  это  уже  кое-что.  Они  изрядно  подмочат  свою
репутацию, если мы арестуем и передадим под следствие сына Ивана Сисакяна.
     - Я не уверен,  что  подобные  вещи  отвечают  интересам  сегодняшней
политики, - с  несчастным  видом  произнес  шеф.  -  Сегодня,  ты  знаешь,
политический климат стал не таким промозглым. И никто не  хочет  раздувать
неприязнь до телефонных звонков  по  "горячему"  проводу  или  до  нажатия
красных кнопок.
     - Согласен, сэр. - Джефф Понд сделал паузу. -  Но  тут,  кажется,  мы
можем упустить чертовски заманчивую возможность. Этот мальчик должен очень
много знать. Просто посидев дома  со  своим  стариком,  который  отирается
возле Номера Первого и остальных.
     Начальник еще немного подумал. На самом деле все  это  ему  не  очень
нравилось. Слишком нешаблонно. Слишком неправдоподобно.
     - У тебя есть какие-нибудь идеи, Джефферсон? - наконец спросил он.
     - Ну да, сэр! Как насчет...
     - О, это вы, - произнес  Таркингтон  Перкинс,  всматриваясь  в  гостя
через свои бифокальные очки. - Парень из газеты. - Он открыл дверь пошире.
     - Да. А миссис Перкинс?
     - Она играет в карты, -  извиняющимся  тоном  сообщил  Тарк.  -  Если
хотите, можете зайти.
     Следуя за ним, русский спустился в подвал. Перкинс подошел  к  своему
захламленному рабочему столу и влез на сиденье, оказавшееся  табуретом  из
бара. Здесь, в своих владениях, он каким-то образом не выглядел  уж  столь
жалким.
     - Вы знаете, мистер Перкинс, - сказал Алекс, - я  тут  вчера  вечером
думал о вашем устройстве, превращающем металлы. То, что вы говорили о  его
сокрытии. Вы знаете, тут следует найти решение. Способ получить выгоды для
себя.
     - О нет! Боже милостивый! Берт поставил все точки над "i".  Если  все
откроется,  обесценится  все  золото  Форт-Нокса  [в  Форт-Ноксе  хранится
национальный золотой запас США].
     - Вы имеете в виду серебро, - сказал Алекс,  он  чувствовал,  как  на
него вновь накатывает усталость.
     - Я работал на машине, когда Марта отправилась в постель, -  объяснял
Тарк. - Со свинцом она работает тоже. Слегка другая настройка - и все.
     - Ладно, вот что пришло мне в голову. Действительно, ваше изобретение
разрушило бы американскую экономику, но оно имело бы положительный  эффект
для экономики советской.
     Тарк Перкинс был поражен.
     - О Боже! Но каким образом?
     - Это вполне очевидно. У них другая социально-экономическая  система.
Золото не играет такой роли. Используется  для  зубного  протезирования  и
тому подобных вещей.
     Тарк наморщился, пытаясь припомнить.
     - Россия. О да! Этот Ленин. Мне кажется, у него слегка экстремистские
идеи.
     - Да нет,  на  самом  деле  просто  всегда  немного  перевозбужденный
старикан, ну, вы знаете. Кроме того, он умер много лет назад.
     - О? Не слышал.  Я  редко  читаю  газеты.  Хотя,  дайте-ка  подумать,
однажды вечером по радио, когда Марта не слушала "мыльную"  оперу,  что-то
передавали о человеке по имени Дядюшка Джо.
     - Дядюшка Джо? А, Дядюшкой Джо  вы,  американцы,  называли  во  время
войны Сталина.
     - Войны? Какой войны?
     Алекс одарил его очень долгим и очень недоверчивым взглядом.
     - Э-э, тут несколько лет назад была кое-какая война.  Очень  скверная
история, как говорили мы, англичане. Однако Дядюшки Джо с нами тоже больше
нет. Знаете ли, время шагает вперед. Как бы то ни было, я не вижу  причин,
почему бы вам не продать свое устройство Советам? Это принесло  бы  вполне
приличный доход. -  Он  осмотрел  подвал  в  поисках  более  убедительного
довода. - Вы смогли бы переехать в гораздо лучшее жилье...
     - Боже милостивый, нет. - Он грустно покачал головой. - Марта никогда
отсюда не уедет. Буквально в двух шагах от нас живут  ее  мать  и  сестра.
Теща очень похожа на Марту, только характер еще хуже.
     Агент КГБ решил сменить тему. Он не знал,  как  скоро  вернется  этот
сталинский танк, который Тарк Перкинс называл женой.  Ему  очень  хотелось
спросить у чудаковатого изобретателя, какие еще устройства могли  здесь  у
него заваляться. Ему вспомнилось все, что говорил  академик  Менделеев  по
поводу   американских   ученых-интуитивистов   без   формальной    научной
подготовки, изобретающих в подвалах и гаражах. Многое из  того,  чему  его
учили в университете и  спецшколе  о  превосходстве  советской  науки  над
западной, рушилось. У него было чувство, что ему  становится  все  труднее
вообще удержаться за реальность.
     - Мистер Перкинс, - сказал он, - о чем я действительно хотел бы у вас
взять  интервью,  так  это  о  вашем  более   раннем   изобретении,   э-э,
психореверсоментатроне.
     - О да, - сказал Тарк. - Но ведь я обещал губернатору...
     - Ну конечно же, моя статья появится только в  британской  прессе,  -
вкрадчиво сказал Алекс.
     - О, это правда? - Тарк хмыкнул и задумался. -  Знаете,  прежде  меня
интервьюировали только один раз. Довольно приятно. Чувствуешь себя немного
важной персоной. Вы знаете, как правильно пишется  мое  имя?  -  Последняя
фраза была произнесена мечтательно.
     - Конечно. Таркингтон Перкинс.
     Тарк вздохнул.
     - Большинство людей зовут меня просто Тарк. На самом деле я не люблю,
когда меня так называют. - Он неожиданно принял решение. - Так  случилось,
что вчера вечером, после того как Марта отправилась спать, я подумал о вас
и немного порылся в старых вещах. И я его нашел.
     - Нашли что? - посмотрел на него Алекс.
     - Переключару.
     - Но я так понял, что ее уничтожили. Что в лучшем случае у  вас  есть
только чертежи.
     - О нет! Я никогда не работаю по чертежам. Она  слегка  разболталась,
но я ее закрепил. Просто  ненавижу,  когда  что-то  из  моих  вещей  не  в
порядке. Одну минутку, я вам покажу.
     Он открыл  ящик  под  скамьей  и  извлек  сделанное  на  живую  нитку
устройство -  самое  фантастическое  из  всего,  что  русскому  доводилось
когда-либо видеть. В нем совершенно очевидно узнавались корпуса будильника
и карманного фонаря, где умещались детали аппарата. Тут же было  множество
выключателей и тумблеров, а провода разбегались во все мыслимые стороны.
     - Возможно, придется поставить свежие батарейки, -  рассеянно  сказал
Тарк Перкинс.
     Широко раскрыв глаза, Алекс Сисакян прошептал хриплым голосом:
     - Как он работает?
     - О, очень просто. Знаете ли, все уже  настроено.  -  Голос  Перкинса
вновь стал мечтательным. - Я использовал ее один раз. Только один  раз.  -
Он глубоко вздохнул. - Некоторое время это было  удивительно.  Но  события
приобрели скандальный характер, и я... ладно, как я уже говорил,  пришлось
ее припрятать. Губернатор к тому же был очень разгневан. Думаю, ему в  том
числе не понравилась Марта. Хотя мне его жена очень даже понравилась.
     Алекс Сисакян закрыл глаза. Ему не хотелось обо всем этом думать.
     Но думать было необходимо. Надо было разложить все по  полочкам  хотя
бы в голове.
     - Вы уверены, что она в рабочем состоянии? - спросил он.
     - Да, совершенно уверен. Все, что нужно сделать, - это  посмотреть  в
объектив, сконцентрироваться на личности, с которой вы  хотите  обменяться
разумом, и нажать вот эту кнопку. Расстояние роли не играет.
     Движения  лейтенанта  были   быстрыми.   Левой   рукой   он   схватил
переключару. Правая рука  мелькнула  тенью,  рубанув  по  шее  пораженного
собеседника. Таркингтон Перкинс распластался на полу.
     Русский агент метнулся к верстаку и попытался поднять ящик, в котором
был преобразователь металлов. Как он и подозревал,  тот  оказался  слишком
тяжелым. Он развернулся и по лестнице,  через  входную  дверь  заспешил  к
взятому напрокат автомобилю, который стоял возле тротуара.
     Когда он уехал, Полли Макгиверн и два других оперативника ворвались в
подвал. К их облегчению, Джефф Понд сидел на полу, уныло потирая шею.
     - Ребята, он меня сбил с ног! Кто за ним следит? - Он стал  с  трудом
подниматься на ноги.
     - Том Бекнер и Хамми.
     - Нормально. Полли, соедини меня скорее с шефом. Наш друг  далеко  не
уйдет. Он не собирается бросать эту золотую машинку. Черт возьми, впрочем,
как и я.

     Лицо шефа на экране выражало более чем сомнение.
     Никогда прежде он не видел своего аса по оперативной работе  в  такой
запальчивости.
     - Откуда тебе известно, куда он направится? - потребовал он.
     - Он вернется в отель. Туда, где  находится  какое-то  его  шпионское
снаряжение, которое он таскает с собой. Он не  уедет  из  Спрингфилда.  Он
должен заполучить эту золотую машинку. Она слишком тяжелая, чтобы он  смог
утащить ее  в  одиночку,  значит,  ему  понадобится  помощь.  Можете  себе
представить, в каком направлении работает  его  мысль.  Если  ему  удастся
переправить преобразователь к русским, то он будет у них работать  днем  и
ночью, чтобы изготовить столько золота, сколько потребуется на покупку  на
Западе всего, чего душа пожелает.
     - Хорошо, хорошо. А мы что с этого будем иметь?
     - Все зависит от того, что он попытается предпринять, шеф. Сейчас  он
в бегах, но все, что нам требуется, так это  знать,  с  кем  он  войдет  в
контакт!  Что  он  будет  делать?  Отель,  где  он  остановился,   отлично
нашпигован. Каждый клерк,  каждая  горничная,  каждый  коридорный  -  наши
агенты. У нас под рукой все штуковины, которые только могли себе измыслить
в Отделе грязных шуток. Надо признать, все это может быть и впустую. Но не
забывайте, он - сын Третьего. Прежде чем  мы  с  этим  всем  покончим,  мы
расковыряем всю шпионскую машину Советов в Северной Америке. Он  должен  с
кем-то пойти на контакт, с кем-то большим, и сделать это быстро.
     - Продолжай, - проворчал шеф с несчастным видом.

     Он с треском захлопнул за  собой  дверь  и  диким  взглядом  осмотрел
комнату. Хотя осматривать особо было  нечего.  Насколько  он  мог  судить,
ничто не изменилось с тех пор, как он тут был несколько часов назад.
     Переключара. У него есть переключара.
     Нужно быстро думать.
     Он  не  слишком  волновался  по  поводу  Тарка  Перкинса.  Даже  если
грустный, рассеянный изобретатель  выжил  после  его  удара  дзюдо,  Алекс
весьма  сомневался,  что  дрожащий,  беспомощный  подкаблучник  когда-либо
соберется заявить в полицию. И уж наверняка опоздает помешать  претворению
в жизнь быстро созревающих планов лейтенанта Александра Сисакяна.
     Он встал прямо посреди  комнаты.  Внимательно  посмотрел  в  объектив
устройства, которое обеими руками  сжимал  перед  собой,  потом  собрался,
сделал глубокий вдох и щелкнул выключателем.
     Сначала сверкнул яркий свет. Что-то вроде туманного  облака  выползло
из устройства, и Алекс медленно осел на пол.
     Джефф Понд и еще полдюжины людей ворвались через окна и двери.
     Джефф склонился над упавшим. Тот глубоко дышал.
     - Док! Гипнопедик! - рявкнул Джефф.
     Один из сопровождавших опустился на колено и  воткнул  шприц  в  руку
бесчувственного человека.
     - Займет около минуты, - сказал он.
     Когда время истекло, Джефф сказал по-русски:
     - Алекс, Алекс! О ком ты думал, когда нажимал кнопку? О ком ты думал,
Алекс?
     Губы русского шевельнулись.
     В голосе Джеффа появились командные нотки:
     - Лейтенант Сисакян, на ком вы сосредоточивались?
     - На президенте Соединенных Штатов Америки.

     - Ты совсем сбрендил? - спросил шеф.
     - Я все проверил, сэр, - настойчиво ответил  Джефф.  -  Президент  на
рыбалке, там, в Мичигане. Мы можем все выяснить через Майка и  его  ребят.
Почему бы и нет? Самое плохое, что может  случиться,  так  это  если  наша
затея просто лопнет. Но тогда мы  вернем  молодого  Сисакяна  в  советское
посольство и отошлем резкую  ноту,  позволив  при  этом  нашей  информации
просочиться.  Мы  запишем  каждое  мгновение  на  аудио-  и   видеопленку.
Сработает. Вот перед вами сын Номера Третьего - самый большой  клоун  всех
времен и народов.
     - А какой ты просматриваешь наиболее  хороший  вариант  из  тех,  что
могут произойти? - кисло поинтересовался шеф.
     - Он сделает что-то, что даст  нам  настоящую  зацепку.  Он  будет  в
полнейшем замешательстве и свяжется с кем-то, с кем в  обычной  обстановке
связываться бы не стал. Это шанс, сэр, но шанс, не использовать который мы
не имеем права.
     - Если что-то пройдет  не  так,  Джефферсон,  -  зловеще  пророкотало
начальство, - то полетят головы. И я подозреваю, что твоя будет  одной  из
первых.
     - Да, сэр, - поспешно согласился Джефф. - Но  я  действительно  жажду
воспользоваться случаем. За все время моего пребывания в этом департаменте
плаща и кинжала такой возможности у нас никогда еще не было.
     - И если по чести, то надеюсь, никогда и не будет, - пробормотал шеф.

     Придя в себя, Алекс, не веря глазам, замотал головой. На  самом  деле
он  никогда  не  верил.  Не  верил  с  тех  пор,  как  впервые  услышал  о
фантастическом устройстве. Не верил даже тогда, когда наконец-то  выследил
Таркингтона Перкинса - человека, в реальном существовании которого он тоже
сомневался. Не верил даже тогда, когда наконец устройство попало к нему  в
руки.  Причем  от  человека,  который  доказал,  что  является  одним   из
величайших ученых-интуитивистов,  как  их  называл  Менделеев,  когда-либо
рождавшихся на земле.
     Он никогда не верил.
     Но теперь вера пришла.
     Он сидел за большим столом в большом, красиво обставленном  кабинете.
За окнами он узнавал город, который раньше видел только на картинках  и  в
кино. По этой причине, хотя Джеффу Понду это не было известно, с  комнатой
Алекс Сисакян был хорошо знаком. Во время занятий в школе КГБ в Казани  он
не раз смотрел документальные фильмы  о  кабинете  президента  Соединенных
Штатов Америки, в которых  уделялось  особое  внимание  различным  деталям
комнаты, где трудился самый могущественный в мире человек.
     Он знал, где находился. В голове у него не было и тени сомнения. И он
знал, чье кресло занимает. Несмотря на то, что голова от  всех  событий  у
него шла кругом, _о_н _з_н_а_л_.
     Его глаза метались по комнате. Зеркала здесь не было. Он взглянул  на
свою одежду. Ни этого костюма, ни рубашки он раньше никогда не  видел,  но
сшиты они были идеально. Было похоже, что физически особых перемен  он  не
ощущал, только чуть-чуть кружилась голова.
     Молодой человек вошел в дверь, расположенную слева, и поднес папку  с
бумагами.
     - Доброе утро, мистер президент, - поздоровался он.  -  Донесения  от
мистера Дейвидсена из Лондона.
     Алекс прочистил горло.
     - О да, конечно. Э-э, секунду.
     - Да, сэр?
     Разложив бумаги  на  столе,  вошедший  уже  поворачивался,  собираясь
уходить.
     - Проследите, чтобы меня не беспокоили  в  течение,  э-э,  следующего
часа.
     - Но мистер...
     Алекс хмыкнул.
     - Да, сэр.
     Молодой человек удалился.
     Александр Сисакян в отчаянии облизал губы. Его глаза снова заметались
по комнате. Он знал, думать надо было быстро... Быстро...
     Озарение пришло, как гром средь ясного неба.
     Среди множества черных телефонных аппаратов  стоял  красный.  Телефон
красного цвета... Во  время  просмотров  документальных  фильмов  на  него
обращали особое внимание курсантов казанской школы...
     Телефон красного цвета. Он протянул руку...

     Когда раздался специфический телефонный звонок, Номер  Первый  широко
раскрыл глаза и  побледнел.  Однако  он  не  достиг  бы  своего  нынешнего
положения в Кремле, не умей раз  за  разом  преодолевать  один  кризис  за
другим.
     Он протянул руку и поднял трубку. Лицо его побледнело еще больше.
     Он ответил. Выслушал. Ответил снова, в его  голосе  стали  появляться
истерические нотки.
     Наконец он грохнул трубкой и закричал:
     - Анастас! Анастас!
     Поспешно  вошел  престарелый  Анастас  -  острый  взгляд  как  всегда
блестящих черных глаз, характерная белозубая улыбка.
     - Вертолет! - пронзительно крикнул Номер Первый. - Немедленно вызывай
вертолет! Надо отсюда выбираться! В аэропорт и самолетом  до  бункеров  на
Урале!
     - Что стряслось?
     -  Стряслось!  Только  что  я  говорил  по   "горячему"   проводу   с
президентом. Он явно сломался от нагрузок. Утверждает, будто он  Александр
Сисакян и захватил Белый дом. А еще у  него  есть  переключара  и  золотая
машинка, спрашивает, что с ними делать. Вызывай вертолет! Он может в любую
минуту нажать на красную кнопку! Мы должны его опередить!

     Вот так, дети, и началась третья мировая война.

                              Мак РЕЙНОЛЬДС

                             ВНУТРЕННИЙ ВРАГ

     Франклин Монро пребывал в состоянии эйфории.
     Во всех отношениях это был превосходный день. Он не мог  быть  лучше:
солнечный свет, тепло, по-особому чистый воздух. Плодотворный день.
     Кроме того, он сбежал из-под охраны  и  собирался  в  город  или,  по
меньшей мере, побродить по окрестностям.
     Он двигался вперед, наслаждаясь  окружающим.  Каждым  клочком  земли,
разноцветьем камушков на краю тропинки, сумасшедшим гомоном птиц, деревом,
утопающим в листве.
     О, это был прелестный день, все правильно - именно  тот  день,  когда
стоит убегать из-под чьей-то охраны. Но все это  отошло  на  второй  план.
Франклин Монро свернул под деревья.  Второпях  он  не  заметил  отсутствия
пистолета, выпавшего из-за пояса на тропинку.

     Чужой космический корабль-разведчик не опустился ни на лужайку  перед
Белым домом, ни на Красную площадь. Не опустился он и в пучины моря, чтобы
сбить с толку дельфинов,  и  не  приземлился  в  Австралии,  дабы  смутить
тамошних кенгуру. У пришельца и в мыслях не было  приблизиться  к  первому
попавшемуся представителю высшей формы жизни и  сказать:  "Отведи  меня  к
своему правителю". У его создателей понятие "правитель" отсутствовало.
     Он выбрал достаточно пустынный район и приземлился незамеченным.
     Это  был   одноместный   разведчик.   Весьма   впечатляющий   образец
высокоразвитой техники, а его пилот удивительно походил  на  земные  формы
жизни. Возможно, рассуждая логически, причина этого была  в  его  задании,
которое заключалось  в  поисках  и  кратком  предварительном  исследовании
планет, подходящих для торговли с его  народом.  Он  дышал  воздухом,  пил
воду, усваивал углеводы и протеины и вполне  сносно  чувствовал  себя  при
земных температурах и гравитации.
     А посему он потихоньку ликовал.
     Но только потихоньку, ибо за неизмеримый срок исследований он  и  его
коллеги обнаружили, что помимо кислорода  для  дыхания,  воды  для  питья,
сносных гравитаций и температур существенно  и  кое-что  еще  -  например,
гремучие змеи.
     Как бы там ни было, здесь важно то, что он поразительно походил на те
земные  высшие  формы  жизни,  что  знакомы  нам.  Хотя,  вопреки   мечтам
романтиков, весьма маловероятно, что где-то еще во  Вселенной  эволюция  в
конечном  итоге  воспроизведет  позвоночных.   Конечно   же,   позвоночные
уникальны.
     Возьмите, к примеру, способ, которым мы дышим. Воздух проходит  через
рот или нос и должен использовать часть пищевого  тракта,  что  не  всегда
удобно. Улитка, чьи  дыхательный  и  пищевой  каналы  разделены,  устроена
лучше.  То  же  самое  и  с  кузнечиком,  который  дышит  через   проходы,
расположенные рядом с  органами,  которым  необходим  воздух.  Но  это  не
единственное, что умеет делать наш рот. У большинства позвоночных ко всему
прочему это самое грозное оружие, а порой искуснейший инструмент для самых
разных целей.  Рот  обладает  своеобразной  способностью  издавать  звуки,
вдобавок мы используем его для выражения своих чувств - с помощью  гримас,
улыбок, сердитых складок и прочая и  прочая.  Да,  уже  сам  по  себе  рот
уникален. Орган, соединяющий  в  себе  способности  гримасничать,  жевать,
пробовать на вкус, лизать, сражаться, свистеть, браниться, бормотать слова
любви и помогать продевать нитку в иголку.
     Ожидать чего-то подобного от чуждых форм жизни было бы  действительно
слишком! Благосклонный читатель, даже в  самых  смелых  мечтах  о  далеких
планетах оставь надежду когда-либо поцеловать чужие губы.
     Тем не менее, пришелец удивительно походил  на  известную  нам  форму
жизни. Так походил, что не успел он выйти из корабля, включив  в  нем  всю
необходимую при первой  посадке  на  незнакомую  планету  автоматику,  как
произошла трагедия: он наступил на гремучую змею.
     Яд гремучей змеи - отравляющее  вещество  для  уроженцев  Земли.  Для
нашего пришельца с его биохимией он оказался ядом столь же моментальным  и
смертельным, каким для  нас  был  бы  ботулин.  Ему  хватило  бы  и  одной
миллиардной грамма - он получил инъекцию в пять грамм. Мгновенный паралич,
за которым последовала столь быстрая  смерть,  что,  прежде  чем  наступил
конец, он вряд ли даже успел ощутить укол ядовитых зубов. С собой  он  нес
целый набор защитных  средств  от  сотни  видов  потенциальных  угроз,  но
воспользоваться хотя бы одним из них просто не было времени.
     Семья голодных койотов  прикончила  его  останки  и  сама  умерла  по
прошествии часа. В то время как для нас, землян, практически все найденные
на планете организмы - животные, растения, микробы - по крайней мере после
соответствующей  обработки  вполне  съедобны,  этого  нельзя  ожидать   от
внеземных форм. Питаться друг другом мы бы не смогли.

     Вообще  говоря,  видеть  космические  корабли  Франклину  Монро   уже
приходилось - по телевизору.
     Однако этот не был ни старообразным, со стабилизаторами у  основания,
не был он похож и на тарелку.
     Он был сферической формы, а сплав, из которого была сделана оболочка,
мерцал как перламутр. Вовсе не предполагалось,  что  корабль  должен  быть
красивым - у пришельцев отсутствовал такой орган чувств, как зрение, -  но
для человеческого глаза он был более чем прекрасен.
     Сначала Франклин Монро никак не мог на него налюбоваться.
     Корабль  был  полностью  автоматическим  и   соответственно   оснащен
сканерами эмоционального настроя.
     Франклин Монро приблизился, его настроение - по-прежнему приподнятое;
он был  счастлив,  дружелюбен  и,  конечно  же,  полон  исследовательского
любопытства.
     По сути дела оказалось, что для сканеров  корабля  его  эмоциональный
настрой полностью подходил под образец разведчика-исследователя.
     Люк у вершины трапа остался открытым.
     Франклин Монро вошел внутрь.
     Корабль был построен как будто специально для него. Сиденья и другая,
если можно так сказать, "мебель", хотя и предназначались для чужой  жизни,
вполне соответствовали его размерам.
     Волшебство следовало за волшебством.
     Он потрогал на ощупь тут, потрогал там; тут и там потыкал  кнопки  на
панели управления. Даже для непосвященного земного ума было ясно, что  это
центр управления маленького корабля.
     И хотя корабль был осведомлен,  что  нельзя  допускать  к  управлению
разум без логики и знаний, он не видел причин к тому, чтобы  заблокировать
различные сенсоры.
     Поэтому  Франклин  Монро  неожиданно  почувствовал,  как  его   разум
воспарил на тысячу футов вверх и наблюдает оттуда за Землей. Не  то  чтобы
он видел, а именно отчетливо наблюдал. За все свои годы такого он  еще  не
испытывал.
     Он смутно понимал, что все это имеет какое-то отношение к  тумблерам,
кнопкам и выключателям на  панели  управления,  которыми  он  поиграл.  Он
осознал, что все еще находится перед ней. На самом деле он видел ее  перед
собой.
     Но в то же время он находился еще и в тысяче футов над ней.
     Он не видел, не слышал и скорее всего не ощущал и  не  чувствовал,  а
наблюдал за тем, что расстилалось под ним внизу.
     И тут в верхней части тропинки,  по  которой  он  сам  прошел  меньше
пятнадцати минут назад, Франклин Монро различил свою охрану,  спешившую  в
его сторону.
     Его охватила паника.

     Одри Монро -  очень  встревоженная  -  знала,  что  он  должен  пойти
дорогой. Помимо того факта, что это было обычное направление, в котором он
исчезал из поля ее зрения, пойди он вниз с  холма  или  к  озеру,  она  бы
заметила его из окон домика.
     Вот чертенок! Маленький, не заслуживающий никакого доверия чертенок!
     Она расслабилась, когда нашла на  тропинке  игрушечный  пластмассовый
пистолет. Теперь она по крайней мере знала, что он здесь проходил.
     Интересно, как далеко он забрался на этот раз?
     Он был не на глазах  не  более  пятнадцати  минут.  Она  поставила  в
духовку жаркое и собралась выйти, чтобы проверить, чем он  занимается.  Но
тут ее взгляд упал на шорты, к которым необходимо было пришить пуговицу, -
дело самое большее десяти минут.
     Но десять минут для пятилетнего мальчика! Боже  праведный,  маленький
негодник может быть на полпути к канадской границе.
     При более благоприятном раскладе он удобно устроился на краю тропинки
и, сидя на корточках,  разглядывает  гусеницу  или  другое  насекомое  или
мастерит из листьев импровизированные  кораблики,  наблюдая  за  одним  из
лесных ручейков.
     Она понимала, что лучше его не звать.
     Он знал, что грядет нагоняй, и первой его реакцией,  возможно,  будет
спрятаться. А с молодым Монро это вело к осложнениям. Чем дольше он от нее
прятался, тем больше боялся, и так до тех пор, пока малыш  не  доходил  до
состояния ужаса. Однажды они с Лью после пяти  часов  поисков  и  призывов
нашли его в погребе, застывшим в молчании от ужаса. На самом деле  причин,
почему бы ему и не поиграть в  погребе,  не  было  -  просто,  услышав  их
тревожные крики, он ударился в панику.
     Чертенок спутал все планы. Ей нужно было приглядывать  за  жарким.  К
вечеру собирался приехать Лью. Она обещала себе удивить  мужа.  Сегодня  -
никаких  холодных  ужинов,  ничего  такого  быстрозамороженного  или  даже
консервов. Сегодня он должен был обнаружить, что  современная  женщина  не
совсем уж безнадежна.
     Она быстро шла вверх.
     И сразу же сообразила, что это такое.
     Вопрос вообще не возникал. Эта штука была не с Земли.  Очевидно,  что
это - какое-то средство передвижения. За последние двадцать лет  в  печати
было предостаточно сообщений о летающих тарелках и  неопознанных  летающих
объектах, так что любое умеющее читать разумное  существо  реагировало  бы
точно так же, как это сделала Одри Монро.
     Штука лежала наискосок от узкой грязной тропинки, ведущей от  летнего
домика Монро вверх к лесу. Там была небольшая поляна, достаточно  широкая,
чтобы приземлиться,  и  достаточно  маленькая,  чтобы  пролетающий  вверху
самолет мог засечь ее, только находясь почти строго над ней самой.
     Она лежала  наискосок  от  той  дороги,  по  которой  шел  Франки,  -
единственной дороги, по которой Франки мог идти.
     Там были трап и открытый люк у его вершины.
     Пронзительно  закричав  от  страха,  она  ринулась  вперед  -   самка
животного, спасающая своего первенца. Страх был не за  себя.  О  себе  она
вообще не думала. Движущий ею инстинкт пришел из глубины тысячелетий.  Она
была кроманьонкой, бросающейся на саблезубою пира, чтобы  защитить  своего
ребенка.
     Космический   разведчик   обладал   гораздо   большим   защитным    и
наступательным потенциалом, чем все когда-либо жившие тигры - саблезубые и
прочие, - вместе взятые. Однако создавшая его цивилизация была мудрой.
     Мотивация его действий была двойной.  Новое  приближающееся  существо
излучало панику, страх и ненависть к неизвестной опасности. А  симпатичная
разумная жизнь, которую  он  уже  принял  в  свое  чрево,  излучала  страх
наказания физической болью,  причиняемой  существом  снаружи,  ибо  Франки
Монро знал абсолютно точно, что нарушил одно  из  многочисленных  табу,  о
существовании которых даже и не подозревал. Его жизнь была серией открытий
новых табу. Казалось почти невероятным, как много  табу,  о  существовании
которых пятилетний мальчик и не догадывается до тех пор, пока  не  нарушит
очередное из них.
     Теперь он слышал голос кричащей матери. Он  нарушил  какое-то  ужасно
важное табу. То, что его отшлепают, было более чем очевидно.
     Цивилизация, которая создала псевдоразумный корабль, была  достаточно
зрелой. Деятельность его компьютеров была строго ограничена заложенными  в
их память командами. Он не мог быть агрессивным, но должен был сделать все
необходимое, чтобы защитить себя и, прежде  всего,  своих  живых  разумных
пассажиров на чисто оборонительном уровне. Пассивная оборона до  тех  пор,
пока не появится острая внешняя угроза.  Только  тогда  разрешались  самые
минимальные ответные действия.
     Как Одри ни спешила, корабль ее опередил.
     Трап исчез в его недрах. Люк моментально закрылся. Появилась  паутина
защитного силового поля, и Одри  Монро  врезалась  в  него,  ударившись  о
невидимое.
     Она отлетела назад и упала на землю, ошеломленная, с разбитым носом и
синяком под глазом. На мгновение сознание покинуло ее.
     Там, где не получилось у разума, сработал инстинкт.
     Она заставила себя подняться и попыталась пробраться вперед. Но снова
наткнулась на непроницаемое невидимое нечто.
     Как долго она там стояла,  царапалась  и  колотилась,  всхлипывая  от
обиды, Одри не знала.
     Когда она  пришла  в  себя,  то  вновь  сидела  на  земле,  физически
опустошенная, и лишь ее безутешное  сознание  по-прежнему  ненавидело  эту
чужеродность, которая захватила ее отпрыска.
     Одри Монро не была легкомысленной. Она  была  движима  сильнейшим  из
существующих для женщины  побуждением.  Она  заставила  себя  относительно
успокоиться.
     Нужно подумать. Она должна подумать. Это она понимала.
     Ей пришла в голову глупая мысль: "Человек разумное  животное.  Ладно,
Одри Монро, пан или пропал".
     Она глубоко вздохнула, борясь с  физической  усталостью.  Глупо  было
тратить силы, колотясь об... обо что она там колотилась?
     Одри снова встала на ноги и сделала шаг вперед. Еще шаг и еще  и  вот
она уже осторожно прикоснулась к этому "чему-то". Единственное, что пришло
ей на ум, - стекло. Стекло, прозрачное до невероятия, но  ощущение  то  же
самое - просто слегка прохладная твердая поверхность.
     Она быстро наклонилась, подобрала камень размером с бейсбольный мяч и
стала им колотить - абсолютно безрезультатно. Силовое  поле  выдержало  бы
ядерный взрыв средней мощности.
     Она стучала дольше,  чем  требовал  здравый  смысл,  и,  наконец,  по
прошествии времени в отчаянии уронила камень.
     Отступив назад, Одри громко сказала вслух:
     - Я должна подумать. Мне нужно подумать.
     Она вернулась к невидимой стене и вытянула руку  вверх.  Ростом  Одри
Монро была пяти футов пяти дюймов; экран, или что  это  там  было,  уходил
выше, чем она могла дотянуться. Она наклонилась к земле -  он  доходил  до
самого низа.
     Все время нащупывая экран, она стала двигаться по кругу вправо.  Одри
полностью обошла стоящий на маленькой поляне чужой корабль.
     Невидимый барьер образовал замкнутый круг. Пришлось признать, что это
- купол, полностью накрывший небольшое пространство вокруг корабля подобно
стеклянной крышке, которой накрывают пирог.
     Она отступила, качая головой.
     Неожиданно Одри закричала:
     - Франклин, Франклин! Ты меня слышишь? Не бойся,  Франклин!  Ты  меня
слышишь?
     Когда она его любила, она  никогда  не  называла  его  Франклин.  Она
называла его Франклин, когда бранила за нарушение какого-нибудь  табу.  Он
нарушил какое-то табу. Он убежал,  чтобы  поиграть  в  лесу  и,  ко  всему
прочему, забрался в это  странное  место.  А  это,  очевидно,  было  очень
серьезным табу.
     Франки застыл. Ее голос доносился очень отчетливо. Но Франки Монро не
смог бы ответить, даже если бы захотел. У него перехватило дух.
     Одри в отчаянии закрыла глаза.
     Неожиданно она повернулась и побежала к дому. Она бежала так быстро и
осторожно, как только могла - только бы не споткнуться. Ей  нельзя  терять
время на спотыкания вдоль узкой тропы.
     Одри кинулась вокруг дома  к  гаражу.  Внутри  она  с  безысходностью
огляделась. Ее взгляд упал  на  саперную  лопатку,  которую  Лью  купил  в
армейском магазине для турпоходов и хозяйственных нужд.
     Подхватив ее, она направилась обратно к чужому кораблю.

     Одри приблизилась к силовому полю,  остановившись  как  раз  вовремя,
чтобы снова на него не  налететь.  Оно  было  _т_а_к_о_е_  невидимое.  Она
начала копать в том месте, где оно достигало земли. Копая так быстро,  как
только позволяли силы, она достигла глубины  двух  футов,  прежде  чем  ее
вновь коснулось отчаяние. Она углубилась еще на фут.
     Наконец она уронила инструмент и,  разрыдавшись,  уселась  на  землю.
Одри осознала, что барьер имеет форму шара и проходит как над, так  и  под
землей. Места, где она могла бы прорваться, _н_е _б_ы_л_о_.
     Она  заставила  себя  встать  и  поднять   многоцелевой   инструмент.
Используя  его  против  щита  как  кирку,  убедилась,  что  он  не   более
эффективен, чем ее кулаки.
     Глянув на них, Одри в первый раз заметила, что они все иссиня-черного
цвета и глухо ноют. Она посмотрела вниз на блузку. Та была в крови.
     В голову пришла глупая мысль, что Лью будет поражен ее видом.  В  это
время лета он приезжал только на уик-энды и, конечно же, ожидал,  что  она
встретит его в наилучшем виде.
     Лью, подумала она, он не приедет еще... как долго?
     Кто здесь еще есть?
     Ближайшие соседи - в нескольких милях отсюда. Она  может  вскочить  в
"Рено" - их вторую машину - и...
     Нет, наверно, ей нельзя терять время. Неизвестно, как долго штуковина
останется на месте. Если она уедет, та  может  улететь  вместе  с  Франки.
Нужно придумать что-нибудь самой.
     С самого начала было сумасшествием построить этот маленький  домик  в
горах и лесах - без телефона, без соседей. Они были дураками из дураков.
     Прочь от всего этого, говорили они друг другу. Вывезти  Франклина  на
_д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_ чистый  воздух.  С  младенчества  научить  его
любить мир животных и птиц. С самого начала внушить ему любовь к  природе.
Научить рыбачить, охотиться, ощущать прелесть безлюдных лесов и гор  вдали
от смрада городов, рева машин и заводского дыма.
     Телефона нет.
     Воспользоваться автомобилем в поисках помощи - немыслимо.
     Нужно подумать.
     Лью будет не скоро.
     Одри быстро повернулась и  заспешила  обратно  к  дому.  Благодарение
небу, он был недалеко.
     Отчаяние подтолкнуло ее к стеллажу, где Лью хранил оружие.  Пистолеты
- нет, конечно нет. Даже автоматический сорок пятого калибра - сувенир  со
времен его службы в армии - тоже не то. Она сняла шестизарядный  охотничий
карабин тридцатого калибра с явно не нужным  в  данном  случае  оптическим
прицелом. Одри пошарила в ящике с патронами. Нужно сосредоточиться. У  Лью
было немного мощных патронов для  более  крупной  дичи  -  медведя,  лося.
Должно быть, эти. Она схватила горсть и отправилась обратно.
     В десяти шагах от дома ей пришла в голову другая  мысль.  Одри  резко
повернула  и  поспешила  к  гаражу.  Канистра  с  галлоном  керосина   для
светильника. Подняв ее, она снова развернулась.
     Нет. Она забыла  спички.  Оставив  на  время  ружье  и  керосин,  она
рванулась на кухню и схватила коробок хозяйственных спичек.
     Обратно - за ружьем и керосином, и снова - вверх по тропе, в  сторону
ненавистного  пришельца  из  космоса.  Ненавистного   пришельца,   который
захватил Франклина Монро.
     Одри стояла не более чем в десяти футах от экрана и загоняла  пальцем
мощные патроны в магазин. Она передернула затвор и прицелилась,  но  не  в
упор. Зная изрядную убойную силу ружья с  таким  калибром,  ей  невыносимо
было целиться в сторону Франки.
     Она нажала на курок, и пуля,  протестующе  взвизгнув,  срикошетила  в
лес. Она передергивала затвор и стреляла снова и снова, до тех  пор,  пока
магазин не опустел.
     Насколько Одри Монро могла судить,  в  невидимой  стене  не  было  ни
малейшего намека даже на трещину.
     Она уронила ружье и начала быстро собирать вокруг сучья и хворост,  а
затем соорудила костер у самой кромки "невидимого".  Тщательно  полив  все
керосином, Одри отступила назад и бросила спичку.
     Костер причудливо вспыхнул ярким пламенем. Она добавила керосина.
     Могла  ли  она  различить  малейшие  признаки  красноты   по   краям,
указывающие на то, что жар действует на барьер? Да-да - могла!
     Нет, не могла. Количество  тепла,  которое  было  способно  поглотить
силовое поле, лежало за пределами ее разума.
     Горючее - как жидкое, так и дерево - иссякло, и она снова  опустилась
на землю. Она уставилась вниз на свои руки, ее разум был  на  грани  того,
чтобы соскользнуть в пропасть беспамятства.
     Одри покачала головой от удивления. За все взрослые годы они  никогда
не видела свои  ногти  в  таком  состоянии  -  обломанные,  грязные,  один
кровоточит. А ее часы?  Изящные,  до  смешного  изящные  наручные  часики,
которые Лью подарил ей в годовщину их свадьбы, - всмятку.
     Где Лью? Почему его здесь нет? Разве брак не  священное  содружество?
Почему мужа нет здесь, чтобы обо всем позаботиться?

     Внутри  корабль  досконально  изучал  свои  банки   данных.   Сканеры
эмоционального настроя сообщили, что приятная разумная жизнь,  которой  он
разрешил войти, теперь излучала не только страх, но и потребность,  правда
менее  сильную,  в  пище.  Что  касалось  страха,   корабль   сделал   все
необходимое. Он установил защиту от существа, находившегося снаружи.
     Нужной  пищи  среди  запасов  корабля  не  оказалось.   Придется   ее
изготовить.
     Теперь сканеры прозондировали глубже,  за  эмоциональным  уровнем,  и
собрали данные.
     Помимо  страхов,  касающихся  его  матери,  и  усталости   от   этого
окружения, Франклин Монро начал думать о еде. Что-то заставило его  думать
о еде. Он сообразил, что пропустил ленч. На самом деле - теперь, когда  он
об этом подумал, - он был очень голоден. Он не мог думать ни о чем другом.
Он не мог припомнить, чтобы  когда-нибудь  ему  приходилось  так  усиленно
думать о еде.
     Корабль выдал пятифунтовый шоколадный торт и  полгаллона  клубничного
мороженого.
     Со своей стороны Франки Монро, широко  раскрыв  от  удивления  глаза,
энергично принялся за дело - без ложки и вилки.
     У  компьютеров  была  другая  проблема.  Они  были  запрограммированы
стартовать и лететь в родную систему, если  разумная  жизнь,  которая  ими
управляла, не вернется в течение определенного времени. У их создателей не
было никакого желания, чтобы образец их технологии  попал  в  чужие  руки,
если бы исследователя-разведчика постигло несчастье.
     Контрольное время, назначенное разведчиком  для  своего  возвращения,
быстро подходило к концу.

     Одри Монро звала:
     - Франклин! Франклин! Ты меня слышишь?
     На самом деле у нее не было возможности узнать, жив ли он вообще.  Но
она отказывалась думать об этом.
     Она не могла даже узнать, проходит ли звук  через  невидимый  барьер.
Слышен ли в корабле ее голос - всего лишь  с  десяти  футов  от  закрытого
люка?
     Но на данный момент она не могла придумать ничего лучшего, чем  звать
и звать. Она звала, силясь исключить излишне резкие ноты в голосе:
     - Франки, пожалуйста, ответь мне.
     - Мама? - донесся тоненький дрожащий голосок.
     У нее было желание закричать. Но делать этого было нельзя.
     Франклин Монро  был  в  том  возрасте,  когда  семейная  драма  может
разразиться из-за того, что ребенок захлопнулся в ванной  и  от  испуга  и
удивления перед настойчивыми указаниями родителей,  как  открыть  щеколду,
уже не способен следовать их советам.
     Она звала, изо всех сил  стараясь,  чтобы  голос  был  успокаивающим,
несмотря даже на то, что все ее  существо  кричало  о  ненависти  к  этому
похитителю с небес.
     Она звала:
     - Франки, не бойся. Все будет хорошо.
     До этого момента Франки  Монро  не  приходило  в  голову,  что  кроме
трепки, которую он заслужил, нарушив запрет, нужно бояться чего-то еще.
     Теперь, неожиданно, до него дошло, насколько чуждым  было  окружение.
Всеми фибрами своей души он желал только одного - оказаться на руках своей
мамы, в безопасности  уютного  домика,  в  котором  они  проводили  летние
месяцы.
     Он громко заплакал.

     Сенсоры корабельного компьютера  распознали  изменения  в  настроении
разумной  жизни,  которой  он  позволил  войти  внутрь.  Компьютер   также
определил, что изменения вызваны устройствами  существа,  находящегося  за
экраном. Оно по-прежнему излучало страх,  ненависть  и  жажду  разрушения.
Оценив ситуацию, компьютер пока отказался от уничтожения особи, излучающей
ненависть.  Внешняя  угроза  еще  не  превысила  уровень  его  собственной
минимальной защиты.
     Ранее он зафиксировал, что особь снаружи силового поля попыталась его
уничтожить. Но усилия существа были столь незначительны, что  не  пришлось
даже увеличивать мощность поля, хотя при  необходимости  это  было  вполне
возможно.
     В работу компьютера  был  привнесен  еще  один  элемент.  Если  живой
разумный  исследователь  с   корабля   не   вернется   и,   следовательно,
возвращаться в родную систему придется без него, то как тогда поступить  с
новой разумной жизнью,  которой  компьютер  разрешил  войти?  Оставить  ли
внутри корабля?
     Были проверены  банки  данных.  Прецедента  не  обнаружилось.  Однако
симпатичная разумная  жизнь  находилась  в  опасности  со  стороны  особи,
находящейся снаружи. Нельзя было оставлять  ее  на  милость  врага.  Нужно
взять ее обратно в родную систему.

     Одри Монро подползла на коленях как можно ближе к  экрану  и  позвала
голосом, который она все еще пыталась заставить звучать умиротворяюще:
     - Франки, Франки, не надо бояться. Скажи мне. Скажи маме. Кто  там  с
тобой внутри?
     - Никого! - прорыдал он. - Прости меня!
     Глубоко втянув в себя воздух, она попыталась подавить дрожь.
     Успокаивая сына, она позвала:
     - Франки, тогда кто там с тобой? Какое-нибудь маленькое животное  или
что-нибудь еще?
     - Ничего здесь нет, - рыдал он. - Я хочу домой! Мама, я хочу домой!
     - Кто тебя туда забрал?
     - Никто, - продолжал реветь он. - Я зашел внутрь. Прости меня!
     От мучительных страданий она закрыла глаза.
     - Дверь закрыта! - взвизгнул он.
     Она позвала:
     - Франки, не бойся. Ты уверен, что с тобой никого нет?
     - Никого. Я хочу домой.
     Франклин  Монро  почувствовал,  что  непосредственная   угроза   быть
отшлепанным отодвинулась. Мать и не пыталась его поймать для этого. Задача
вернуться к безопасности дома и ее рук становилась все более важной.
     - Мама, забери меня домой!
     Это была ее проблема. Она была его охраной. Она была его защитой. Его
рыдания усилились.
     Что и зафиксировал корабль.
     Но внешняя угроза, вызывающая добавочный стресс,  считалась  все  еще
недостаточной для принятия карательных мер.
     Одри заставила себя успокоиться настолько, насколько  это  ей  только
удалось. Она должна подумать. Ей просто надо подумать.
     Франклин утверждает, что в  корабле,  если  не  считать  его  самого,
никого нет.
     На  кратчайшее  мгновение  у  нее  блеснула  надежда.  Мог  это  быть
правительственный эксперимент? Есть ли где-нибудь  поблизости  пилот  ВВС,
возможно, один из участников новой космической программы? Но нет.  Силовое
поле, вся аура этой штуки были чужими. Ей не стоит цепляться за соломинку.
     Она взяла себя в руки и позвала:
     - Франки,  оглянись  вокруг.  Там  нет  каких-нибудь...  каких-нибудь
дверных ручек? - Термин был глупым, но какие еще слова она  могла  сказать
пятилетнему ребенку.  -  Есть  там  что-нибудь,  похожее  на  ручку  на...
двери... через которую ты вошел?
     - Нет!
     Она закрыла глаза и на мгновение испугалась, что  упадет  в  обморок.
Как этого до сих пор не произошло - для нее было загадкой.
     Она снова взяла себя в руки  и  изо  всех  сил  постаралась  говорить
спокойным тоном.
     - Франки, посмотри  как  следует.  Попробуй  открыть  дверь,  и  мама
заберет тебя обратно в домик, чтобы съесть вкусный ленч.
     - Я _н_е _х_о_ч_у_ никакого ленча. У меня есть мороженое и торт, и  у
меня болит животик. Я хочу домой!
     Начало фразы для нее ничего не значило, что было даже к лучшему. В ее
напряженном состоянии это было  бы  лишней  нервотрепкой.  Она  пропустила
слова сынишки мимо ушей.
     - Франки, есть там что-нибудь на двери, что ты смог бы повернуть  или
сдвинуть? Что-нибудь вообще есть?
     - Нет! - Он перешел на крик - теперь уже  с  оттенком  раздражения  в
голосе по отношению к защитнице и охране. Она _з_н_а_л_а_, что нужно  ему.
Почему она не приходит и не забирает его? Крик Франки стал громче  -  крик
обиженного ребенка.
     Первый раз в жизни Одри пожалела, что ее вырастили неверующей.
     - Франки, тогда... - сказала она, -  ...тогда  погляди  вокруг  себя,
Франки.
     Она сделала на мгновение паузу. Теперь ей было страшно произнести то,
что она должна была сказать. Она понятия не имела, что из этого выйдет. Но
больше ничего не оставалось делать. Она вообще не могла придумать что-либо
еще.
     Одри крикнула:
     -  Есть  там  какие-нибудь  кнопки,  которые  ты  смог   бы   нажать?
Какие-нибудь рычаги, которые мог бы передвинуть?
     - Что? - его голос дрожал.
     - Посмотри, есть ли там какие-нибудь  маленькие  штучки,  которые  ты
можешь нажать или передвинуть? Ну, знаешь,  как  если  бы  ты  закрылся  в
ванной. Ты помнишь, тебе надо было повернуть защелку,  тут  то  же  самое.
Мама здесь, снаружи, и не может открыть дверь. Ты должен  сам  ее  открыть
изнутри.
     Он громко заплакал.
     Одри снова предалась отчаянию. Возможно, это было к лучшему.  Она  не
могла знать, каков был бы результат, попытайся он поиграть  с  управлением
корабля. Шансы, что он наткнется на  ту  кнопку,  которая  должна  открыть
дверь, или на ту, что уберет барьер, были весьма маловероятны. Но что  еще
оставалось делать?
     Одри Монро не могла знать, что Франки давно уже  наигрался  со  всеми
переключателями и что корабль автоматически заблокировал все необходимое.

     В отдалении она расслышала гудок автомобиля. Она вскочила на ноги.
     Лью!
     Одри поспешила вниз по тропинке,  не  помня  о  том,  что  ей  нельзя
спотыкаться, что она не может позволить себе терять на это  время.  Дважды
она падала.
     Она встретила  его  у  дверей,  запыхавшаяся,  издавая  всхлипывающие
звуки, подобные тем, что у нее вырывались, когда она царапала  и  колотила
барьер.
     Схватив ее, он разглядывал всклокоченные  волосы,  кровь  на  блузке,
подбитый глаз, обломанные  ногти,  рваную  одежду,  единственную  туфлю  -
очевидно, о потере второй ей было неизвестно.
     - Оди, Оди! Кто это сделал?! Куда он пошел?! Как давно?!
     Он повернулся и кинулся в дом, чтобы  появиться  через  мгновение  со
своим автоматическим пистолетом сорок пятого калибра.
     - Куда он пошел?
     - Франки! - простонала она.
     Он поднял ее на руки и понес обратно в дом.  Подойдя  к  кушетке,  он
опустил ее со  всей  нежностью,  на  какую  был  способен.  Ее  тело  было
холодным-холодным!
     - Где Франки? - нетерпеливо спросил он. - Оди,  скажи  мне.  С  тобой
теперь все в порядке. Все будет хорошо. Куда они пошли? Кто взял Франки?
     Она простонала:
     - Космический корабль. Летающая тарелка.
     Он развернулся и бросился  в  ванную  комнату,  чтобы  через  секунду
появиться со стаканом в одной руке и с бутылкой в другой.
     Когда он вслед за этим принес таблетки, его руки тряслись.
     - Давай, Оди. С тобой все в порядке. Прими это. - Он приподнял  ее  и
запихнул ей в рот таблетку. -  Теперь  запей  водой.  Тебе  станет  лучше.
Давай, прими еще одну.
     Он крепко ее придерживал, пока у  него  хватало  выдержки  оставаться
спокойным.
     - Теперь слушай, Оди. Ты должна мне рассказать, где Франки?  Кто  его
взял? Куда они пошли? Ты должна вспомнить.
     Еще раз. Еще и еще раз она заставила  себя  сделать  то,  что  делала
сегодня так часто. Она постаралась успокоиться.
     Наконец она сглотнула и, глубоко вздохнув, сказала:
     - Лью. Вверх по тропинке - там что-то странное. Что-то... оно  не  из
этого мира. - Одри разразилась истерическим смехом по поводу выбранной  ею
терминологии.
     Он дал ей пощечину.
     - Оди! Кто взял Франки?!
     Она тряхнула головой.
     - Хорошо. Я не истеричка. Не... совсем. Лью, я не сошла с ума.  Вверх
по тропе, там что-то есть. Будто большой,  здоровенный  баскетбольный  мяч
или что-то в этом роде, только выглядит, как  огромная  жемчужина.  Франки
находится в ней.
     Он опустился на колени,  чтобы  быть  ближе.  Теперь  он  смотрел  не
понимая.
     Наконец он поднялся.
     - А  что  случилось  с  тобой?  -  Он  коснулся  кровавого  пятна  на
разорванной блузке.
     - Я... я предполагаю, что это я сама. Пыталась попасть внутрь. Лью, я
испробовала все, что можно.
     Она начинала говорить все более связно.
     - Лью, я знаю, что ты думаешь. Но я говорю правду. Вверх по  тропинке
в сторону леса, на той полянке. Что-то там приземлилось.
     Лью не мог удержаться от внимательного взгляда в ее сторону.
     Он вскочил и бросился к стеллажу с оружием.
     - Где мой "Спрингфилд"?! - гаркнул он.
     Она  стала  подыматься  с  кушетки,  отбросив  волосы  назад  тыльной
стороной правой руки.
     - Я его взяла, - сказала она, глубоко дыша. - Я знаю.  Лью,  что  все
это звучит для тебя невероятно. Но там  есть  что-то  вроде  невидимого...
что-то вокруг космического корабля.  Я  пыталась  прорваться.  Я  пыталась
разбить его из ружья. Пыталась его сжечь. Ничего не вышло.
     Он перестал на нее таращиться, достал  двустволку  и,  переломив  ее,
загнал в казенник два патрона с картечью.
     Следуя за ней, он направился к двери.
     Бегом она повела его по  тропе.  Она  сбросила  вторую  туфлю,  чтобы
бежать быстрее.
     Не задумываясь,  он  поднял  ее  и  сунул  в  карман,  подсознательно
понимая, что лучше бы это сделать позже, когда и если они найдут первую.
     Она слегка его опережала, продолжая спешить вверх по тропе, когда  он
заметил  недостающую  туфлю  сбоку  от  дороги  и  довольно-таки   надолго
задержался, чтобы ее поднять.
     Одри, обернувшись, окликнула его; сейчас ее голос был спокойным.
     - Франки внутри, но, кажется, с ним все в порядке, хотя он и напуган.
Он говорит, там с ним внутри никого и ничего нет.
     Лью сделал глубокий вдох, тряхнул головой и продолжил путь  вслед  за
ней.
     Она  обогнула  небольшой  поворот  и  направилась   к   поляне,   где
расположился чужой корабль. Одри была к нему на полпути, когда Льюис  тоже
свернул с тропы и поднял дробовик - глаза у него полезли на лоб.
     Несмотря на то, что она приблизилась к барьеру,  невидимому  барьеру,
люк корабля открылся и наружу скользнул  трап.  Наверху  со  сморщенным  и
мокрым от слез лицом стоял Франки.
     Она продолжала беспрепятственно идти вперед, широко расставив руки.
     - Деточка, детка! - нежно проворковала она. - Мамин маленький хороший
мальчик. Давай, иди ко мне, Франки.
     Он спустился вниз по трапу, вытирая на ходу глаза и хлюпая носом.
     Она взяла его на  руки  и  держала  так,  как  может  держать  только
настоящая хранительница и защитница. Она повернулась и пошла прочь.
     Позади них послышался свистящий звук, но она не обернулась.
     Глаза Лью, все еще  широко  открытые  от  удивления,  глядели  вверх,
сопровождая что-то в бездонное поднебесье.
     Он снова молча шел за женой и первенцем вниз по тропинке.
     Одри бормотала что-то успокаивающее,  как  это  может  делать  только
мать.
     Когда они добрались до домика, она сказала слегка расстроенно:
     - Боже правый, мое жаркое! - и понесла мальчика с собой на кухню.
     Лью уставился ей вслед.
     Он покачал головой:
     - Что может сделать пара успокаивающих таблеток.