Марина НАУМОВА

                               КОНСТРИКТОРЫ

                                    1

     Дискотека чуть не испортила все. И дело было не в  том,  что  Рудольф
почувствовал себя старым  среди  переполнявшей  его  юнцов,  и  не  в  его
непонимании и неприятии современной музыки - дело было  в  самой  Альбине.
Трудно было поверить,  что  девушка,  совсем  недавно  шептавшая  о  любви
дрожащими от смущения губами, могла теперь  смотреть  сквозь  него,  будто
никогда и не было между ними признаний и объяснений. Взгляд Альбины, тонко
реагирующий на малейший оттенок его поведения  то  прищуром,  то  блеском,
казалось оцепенел. Вся ее личность ушла в движение: ритмичное,  жесткое...
Или - мертвое? Не исключено - иначе бы ее тело не вызывало бы ассоциации с
механической куклой. Изменилось, помертвело и ее лицо, становясь  тупым  и
бездумным.
     "Да она ли это?"  -  поразился  Рудольф,  словно  впервые  видя  свою
подругу; нет - с сегодняшнего дня уже невесту.
     Ей не шла эта бездумность - в самое время Рудольф обратил внимание на
Альбину как раз за ее потаенную серьезность, проглядывающую во взгляде, то
в особом наклоне головы, то в манере морщить высокий открытый лоб. А  эта,
новая Альбина, переиначенная бессмысленной музыкой, вновь  возвращалась  в
категорию обделенных интеллектом заурядов.
     Рудольф остановился, оглянулся,  оценивая  расстояние  до  выхода,  и
неожиданно резко поволок девушку к ступенькам, ведущим к пляжу. Альбина не
сопротивлялась, но шла, как в полусне.
     - Быстрее! - Рудольф заставил сделать ее несколько шагов по  песчаной
дорожке и лишь оказавшись  под  последними  акациями  и  первыми  колесами
солнцезащитных зонтиков, заметил, что рука Альбины напряглась, намереваясь
высвободиться.
     - Руди, что случилось? - ожил в глазах девушки огонек.
     - Это я хотел тебя спросить, - Рудольф подозрительно  разглядывал  ей
лицо. В неловком положении он  окажется,  если  отрешенность  Альбины  ему
только примерещилась!
     - Не понимаю.
     - Ала  ты  прости,  но...  -  он  запнулся,  стараясь  подыскать  для
объяснения наиболее уместные слова. - Понимаешь, тебе это просто не  идет.
- При этих словах брови Альбины сдвинулись, сообщая о проглоченной, но тут
же прощенной обиде. - Я не знаю, как тебе это объяснить, но  эти  танцы...
они не для тебя.
     - Я уже стара для них? Двадцать пять - не пятнадцать, ты  это  хочешь
сказать? - с легко горечью спросила она.
     - Нет. Ты просто... серьезней, что ли. Я ведь тебе  говорил,  что  ты
мне нравишься как раз за то, что не похожа ни на кого.  А  здесь...  -  он
развел руками.
     - Ясно. - Альбина отвернулась.
     Несколько секунд они молчали, только разноцветные отблески дискотеки,
меняясь, тревожили тени на ее лице.
     - Ты прости, если я сказал что-то не то, - тронул  девушку  за  плечо
Рудольф, несколько сбитый с толку ее реакцией.
     - Да нет, все нормально. - На лице Альбины возникла и тут же  пропала
кривоватая усмешка. - Наверное, ты прав. Просто мне  надоедает  все  время
быть белой вороной. Слабость, да? Но я не  претендую  на  то,  чтобы  быть
сильной. И мне тяжело видеть чужую укоризну, не  понимая  -  за  что...  -
Рудольф  явно  хотел  что-то  сказать,  но  Альбина  жестом  попросила  не
перебивать ее. - Яне должна была приводить  тебя  сюда...  Глупая  девочка
Ала! Пожалей меня...
     Рудольф молча притянул ее  к  себе,  не  замечая,  как  довольно  она
улыбнулась. Альбина предчувствовала, что еще немного  -  и  он  произнесет
вслух какую-нибудь  заезженную  банальность  вроде  "Толпа  всегда  травит
лучших". Альбина и сама недопонимала, почему его "умные" фразы вызывают  у
нее такое раздражение. Эта его привычка была далеко не худшей из возможных
- и все равно всякий раз у нее складывалась иллюзия, что и  все  остальные
слова от такого соседства заражаются мерзенькой мелкой  фальшью.  Даже  ее
собственные.
     - Пошли, - предложил Рудольф, приглаживая длинные пепельные волосы.
     - Хорошо. - Альбина вскользь, будто случайно, прикоснулась  губами  к
его шее, и по-детски  хихикнула,  стараясь  окончательно  отвлечь  его  от
предыдущей темы. Ей было приятно находиться в такой близости от него,  под
защитой  мужских  рук;  она  любила  всем  телом  ощущать  реальность  его
присутствия; хочешь, задень коленом, хочешь - задень животом... Но  обычно
Рудольф даже дома старался выдерживать дистанцию: видно,  срабатывали  его
начальственные привычки.
     В обнимку они спустились  к  пляжу;  удлинявшиеся  тени  прыгали  под
ногами  в  такт  оставшейся  за  спиной  музыке.  Навстречу,  по  частично
утопленным в песок бетонным  ступенькам,  поднимался  какой-то  человек  в
футболке  с  рисунком  восходящего  солнца,  и  Рудольфа  словно  кольнуло
изнутри: взгляд случайного встречного был таким же  отрешенным,  как  и  у
Альбины пару минут назад.
     "Вот еще один пришел искать забвенья" - пронеслась в его голове  одна
из нелюбимых Альбиной мыслей.
     И...
     - А теперь - новинка сезона! - зазвенел сзади надрывно-веселый  голос
диск-жокея. - Танцуют все!!! Веселей, ребята!
     Новый ритм, простенький и задорный, как  детская  считалка,  запрыгал
под пластиковым куполом среди разноцветного миганья.

                        Мы упадем в объятья сада.
                        И больше ничего не на-а-да!

     - завопили колонки высоким, не то девичьим, не то детским голосом.
     "Вот именно - и больше ничего не надо, - грустно  повторил  про  себя
Руди, помогая Альбине сойти  с  бетона  на  песок.  -  Ничего...  Куда  же
катиться мир, если в нем думают только о забвении, только его  и  ищут:  в
музыке, в пустых фильмах, - он поймал себя на  том,  что  подбирает  слова
специально для доклада на комиссии, который он  наверняка  когда  ни  будь
сделает. - В том, что молодежь называет иногда "любовью". И, главное, я не
вижу для всего этого объективных причин..."
     Альбина не была телепаткой, но этого и не требовалось,  чтоб  ощутить
внезапно возникшую между ними тень отчуждения. "Ой-ой! - пригляделась она,
- можно подумать, что он на собрании. Ну что я за дура зачем  привела  его
на дискотеку? Теперь ему может прийти в голову добиться ее закрытия..."
     - Ты знаешь, Руди, - заслонила ему дорогу она, - можно я тебе все  же
объясню, почему я хожу танцевать? Ты ведь не  станешь  презирать  меня  за
это?
     - Ты о чем? - вздрогнул он, "возвращаясь" на пляж.
     - Это в самом деле звучит очень глупо, - виновато моргнула она. -  Но
музыка помогает мне забыть о страхе...
     - Прости, не понимаю... Чего ты можешь бояться?
     - Конечно, ты - преуспевающий, сильный... и мужчина к тому же. А  ЭТО
чувствовать, а не  понимать...  Скажи,  ты  не  обращал  внимания,  что  в
последнее время ничего не происходит?  Во-об-ще!  Нигде  и  ничего.  Можно
подумать, что в мире нет событий более значительных, чем чей-то  очередной
юбилей, и трагедий, более масштабных, чем падения кирпича  с  крыши  перед
носом у кошки, как передавали вчера по  радио.  Я  вначале  засмеялась,  а
потом... мне было очень страшно потом, Руди! Ведь люди не стали  лучше,  и
мир не стал - мы просто  не  заслужили  это  затишье.  В  жизни  ведь  все
чередуется: черное - белое, прилив - отлив...  Говорят,  перед  голодом  в
старину бывал рекордный урожай хлеба. Ты слышал про такие приметы?
     - Ала... - он остановился и  принялся  копать  в  песке  ямку  носком
ботинка, соображая, как ему лучше отвечать в подобных  случаях.  -  Похоже
мне действительно тебя не понять...
     - Мне кажется, - дрогнули ресницы девушки, - что это - затишье  перед
очень большой бурей. Перед  такой,  что  нам  и  не  представить  сегодня.
Посмотри на эту луну, на эту реку... Кто-то плавал в этой воде миллион лет
назад, и луна смотрела на него в точности так же... Миру нет до нас  дела.
Руди. Но он оберегает себя, и для этого ему нужно равновесие. Это  нам  не
все равно: одно большое горе или масса мелких неприятностей  -  а  природе
это не важно. Вот чего я боюсь:  сегодня  все  хорошо,  а  завтра?  -  она
зажмурилась и внезапно переменила тон. - Ты зайдешь ко мне на работу?
     - А? -  моргнул  Рудольф.  Только  что  он  думал,  что  несмотря  на
наивность Алиных рассуждений, эти мысли тревожили порой и  его  самого.  В
самом  деле:  в  последние  месяцы  жизнь  стала  слишком  бесконфликтной.
Конечно, по логике вещей,  он  должен  был  только  радоваться  этому,  но
нет-нет, а смутное предчувствие прорывалось порой  вечерами,  когда  из-за
переутомления сон не шел. - Ты что-то спросила?
     - Я спросила не придешь ли ты завтра  ко  мне...  Знаешь,  в  столице
будет какая-то крупная конференция. Тоже  -  событие,  и  почти  вся  наша
профессура разъехалась. Я даже удивилась: как так можно - уже второй день,
как в больнице нет ни одного мало-мальски известного  специалиста,  так  -
одни практиканты и молодежь...
     - Да, долгое спокойствие ослабляет... тьфу  -  расслабляет,  -  из-за
этой тупой оговорки Альбина не почувствовала  обычного  раздражения.  -  А
вообще любопытно: наш мэр,  оба  его  заместителя,  даже  начальник  нашей
комиссии - все тоже  подались  сейчас  в  столицу.  Видно,  развеяться  от
безделья захотелось.
     - Не нравится мне это, - вновь  нахмурилась  девушка.  -  А  дорожная
полиция? Ты не обратил внимание - все постовые исчезли!
     - Тоже бездельничают, - махнул рукой Рудольф. - Да брось  ты!  Нам-то
какое дело? Когда все идет как по расписанию - не грех и  сачкануть...  Ты
ведь тоже не имеешь права в дни дежурства покидать территорию больницы,  а
вспомни - сколько раз мы с тобой бегали в кафе?
     - Но на этаже всегда кто-то оставался,- напомнила она.  -  На  всякий
случай.
     - Но ты ж говоришь - молодые врачи остались? А они, может, и не  хуже
ваших профессоров. И без нашего  мэра  жизнь  города  не  остановиться.  А
дорожная полиция... тоже, наверное, кто-то где-то сидит и смотрит только в
сторонке. Так что, выкинь эту мрачность из головы, и сосредоточься на том,
что скоро мы с тобой распишемся. Договорились?
     Он заглянул девушке в лицо, ожидая, что оно засияет, как обычно,  что
на щеках появятся ямочки, а серые  глаза  станут  узкими  и  лукавыми.  Но
ничего не произошло: наоборот, в уголке глаз  Альбины  заблестели  готовые
выкатиться слезинки.
     - Не надо, - чужим, испуганным голосом проговорила она.
     - Что? Ну дай, я тебя поцелую, - неуверенно-шутливо предложил он.
     - Не  надо  говорить  об  этом...  -  увернулась  Альбина.  -  Они...
слышат...
     И она кивнула головой, показывая в сторону луны и верхушек деревьев.

                        И больше ничего не надо!
                        Да-да да-да, да-да да-да!

     У этой песни было два названия, несколько  вариантов  аранжировки,  и
огромное количество  текстов.  Собственно,  кое-кто  пытался  объявить  ее
особым направлением или  стилем,  настоящим,  полноправным  видом  музыки,
название  которого  звучало  столь  трудно  произносимо,  что  его  как-то
стихийно перекрестили в "ламбадобрейк" - тоже не слишком  благозвучно,  но
зато понятно.
     "Ламбадобрейк" задорно повизгивал во всех колонках, скакал по веткам,
тревожа замороченные мигающим освещением листья, изначально не привыкшие к
такому веселью.
     Много ли мыслей уживается в  голове  одновременно  рядом  со  смехом?
Когда  пляшут  внутри  солнечные  зайчики,   все   серьезные   рассуждения
разлетаются вдребезги, да и зачем думать, когда можно уйти в музыку-смех с
головой, стать ее придатком. Это потом, когда мелодия иссякнет, затеряется
в тишине, наступит пора размышлений - для тех, кому они  вообще  нужны.  А
пока звучит - лучше все выбросить из  головы,  пусть  она  хоть  ненадолго
станет легче. Забудь все - и танцуй, танцуй, оглашай воздух  восторженными
воплями...

                        И больше ничего не надо!

     А в пространстве уже трясутся незлые кулаки, трутся  и  толкают  друг
друга бедра, и вот уже на освобожденный центр  площадки  пятачка  валиться
наземь  парочка,  чтобы  показать  самый  класс  танцевального   дворового
мастерства.  Не  день,  не  два  выкладывались  они  после  рабочего  дня,
тренируясь в подвалах и на чердаках, но позади усталость и  пот  -  сейчас
время их триумфа.
     Тела ритмично змеятся, нахлестываясь друг на друга, и в то  же  время
избегаю касания: струиться огромной шелковой  кистью  обработанная  всякой
химией шевелюра парня, блестит черный "люрексом" на голове партнерши...

                        Мы упадем в объятья сада.
                        Да-дадада, дак-дада-да!

     И вопят, вторя певцу-певичке опьяненные задором голоса...
     Центр площадки, как издавна заведено,  отдается  "профессионалам",  а
край уже заполнили "отфонарщики" - здесь можно упасть на  спину  и  просто
дрыгать в воздухе ногами, можно пройтись на руках - да мало  ли  на  какую
дурь не толкает человека полная свобода движения;  лишь  веселым  безумием
сверкают в мелькании светофильтров глаза.
     Все ли?
     За разноцветицей огней сложно обнаружить пустоту, и  все  же  слишком
резко выделялся из общей массы один тяжелый "отсутствующий"  взгляд-чужак.
Это его запомнил по дороге Рудольф, прежде  чем  пустовзглядый  незнакомец
успел нырнуть под маску изменчивого света.
     А было так... Взгляд этот - не в ритм, не в  темп,  -  заскользил  по
бьющимся в тенетах музыки фигурам, замер на ближайшей тонкой талии, и  она
прекратила на миг извиваться.
     - Привет.  Партнершу  ищешь?  -  вильнули  шелковые  бедра,  и  худая
рученька с десятком тонких браслетов потянулась к  восходящему  солнцу  на
футболке.
     Да, все началось вот так просто...
     Ни говоря ни слова в ответ, пустовзлядый потянул  ей  навстречу  свои
лапищи; пальцы впились в ребра словно нарисованные тенью на  майке,  и  на
какой-то момент обоих скрыло сгустившееся облачко жидкого азота.
     Совсем рядом виза упал на линолеум и завертелся волчком бритый  юнец,
его крик подхватили другие и среди  слитного  ора  затерялся  один  вопль,
вспыхнувший на миг тогда, когда пальцы пустовзглядого вошли вдруг в  чужое
худое тело, прорывая кожу. Тем более  неслышим  тихий  хруст,  а  то,  что
девочка вдруг обмякла в руках партнера, что голова  ее  откинулась  назад,
что замерли, мутнея, вылезшие из орбит глаза,  что  кровь  заструилась  по
талии - кто это заметит?
     Кому это надо?
     Блестящие от темно-красной жидкости пальцы ослабили хватку, тело сухо
свалилось  под  танцующие  ноги,  -  ноги   пружины   огромного   веселого
механизма-организма по имени дискотека.

                        И больше ничего не надо!

     Неужели никто не обратит внимание  хотя  бы  на  неуместно  медленные
движения нового посетителя?
     Никто.
     Для "профессионалов" -  центр  площадки.  Там  -  акробатика,  там  -
мастерство, там -  восторженные  взгляды  зрителей.  Но  началось  все  на
"периферии". Здесь с ума сходили кто как может, кто во что горазд.
     Тело под ногами? Мало ли их валяется... Что - каждому  пульс  щупать?
Где тут разглядишь, как  липкие  от  крови  пальцы  уже  мягко  нашаривают
вихляющие бока новой жертвы... Сжатие, хруст, вопль...
     Визжит веселая толпа!
     А голосок-то у певца  -  звоночек!  Разве  повериться  что,  под  его
светлое звучание могут приближаться к центру  площадки  неторопливые  шаги
убийцы?
     Шелковая кисть волос танцора-солиста скрылась вдруг под  склонившейся
над ним спиной; затянутые в трикотаж глянцевые ноги задергались,  забыв  о
ритме, и замерли вдруг, подогнувшись.
     Некоторое  время  пустовзглядый  еще  мял  мертвое  тело.  Девушка  с
"чулком" на голове с профессиональной резвостью отползла на четвереньках в
сторону и забралась в случайную нишу посреди  замерших  вдруг  ног.  Затем
поясница маньяка начала разгибаться - блеснуло солнце на футболке, повеяло
холодом от открывшегося нечеловеческого взгляда...
     - Что же вы  ребята?  -  продребезжал  издалека  металлический  голос
диск-жокея. - Танцуем все!!!
     И  вновь  дискотеку  заполнило  общее  движение,  больше  похожее  на
конвульсию огромного многоголового и  многоногого  существа,  старающегося
выскочить из своей, ставшей тесной раковины-ограды. С криком  затолпились,
давя друг друга, подростки у входа, по особо медлительным спинам застучали
кулаки... И снова сомкнулись на неудачливой  жертве  грязные  руки,  снова
крик захлебнулся в кровавой пене, хлынувшей изо рта.
     С коротким треском обрушилась на кусты поддерживающая навес  колонна,
волоча за собой потухающий софит, через зашатавшийся борт  ограды  прыгали
люди, окончательно втаптывая в землю сломанные ветки.
     Дискотека пустела. Ее сборный механизм-организм таял,  превращаясь  в
отдельных напуганных людишек.
     Еще одно тело забилось на полу в агонии. Заляпанные до локтей влажные
руки со скрюченными пальцами зависли в воздухе;  шарил  по  азотному  дыму
медленный взгляд: неужто кончена  на  сей  раз  работа?  А  чье  это  лицо
кривляется тогда от страха среди громад аппаратуры?
     Микрофон прыгал в дрожащей руке диск-жокея, и  динамику  еще  удалось
разнести по набережной последний, усиленный металлом вопль.
     - Мы упадем... - заткнулась запись, и все стихло, так что  дальнейший
плеск реки сделался  удивительно  громким,  и  хорошо  стало  слышно,  как
неторопливо и тяжело переступает через похожие в азотной дымке на айсберги
тела медлительный пустовзглядый убийца...

                                    2

     Правильней было бы уйти с той злополучной дискотеки еще раньше - хотя
Альбине  и  посчастливилось  избежать  страшной  участи   оставшихся   там
навсегда, теперь  она  страдала  от  немилосердной  сонливости:  дежурство
начиналось с шести утра.
     - Чего мы такие невеселые? - встретил ее вопросом  вечно  сидящий  на
столе "братишка" - семнадцатилетний паренек, подрабатывающий тут на  учебу
в медицинском.
     - А тебе не все равно? - проверив, правильно ли  застегнуты  пуговицы
халата, нехотя отозвалась Альбина, и опустилась на свой  рабочий  стул.  -
Между прочим, мне вчера предложили руку и сердце...  И  я,  кажется,  дала
согласие.
     - Прискорбно, - хмыкнул "братишка", сползая с журнала.
     Альбина  поморщилась,  подыскивая  в  уме  эпитет,  достойный   этого
хаменыша, взяла освободившийся журнал в руки,  и  в  конце  концов  решила
промолчать.
     Не о пустяках ей следовало сейчас думать - о  своей  жизни  со  всеми
грядущими в ней переменами. Вот если бы еще не так хотелось спать...
     Удостоверившись, что продолжения не  будет,  "братишка"  спрыгнул  со
стола  и  поплелся  за  половой  тряпкой.  Альбина  проводила  его  сонным
взглядом, затем ее глаза закрылись сами по себе и все - журнал,  больница,
все, что ее окружало  -  начало  отдаляться.  То,  что  надо  было  делать
сегодня, то, что тревожило  ее  вчера  -  все  это  теряло  смысл.  Спать,
спать...
     "Стоп, - каким-то чудом она успела  затормозить  это  несвоевременное
сползание в сон, - сперва - журнал..."
     Она  вздохнула,  разлепила  тяжелые  веки,  уставилась  на   неровные
каракули сменщицы и поняла, что хочет кофе. Много. Крепкого...
     Встав так резко, что перед глазами вспыхнула  на  миг  серая  пелена,
Альбина зашагала к сестринской.
     По дороге она лишь чудом не споткнулась об брошенную посреди коридора
швабру: "братишка" уже восседал  на  подоконнике,  плюща  кончик  носа  об
стекло.
     - Скотина... - чуть слышно прошептала девушка.
     - Чего? - отдернулся от стола "братишка".
     - Ничего... разбросал тут! - Альбина с трудом  сдержалась,  чтобы  не
выругаться намного покрепче.
     "Видел бы меня сейчас Руди! Вот она,  вся  моя  "интеллектуальность"!
Цена ей - одна недоспанная ночка да грязная  швабра",  -  от  этих  мыслей
Альбине стало совсем горько, но раздражение развеялось, прихватив с  собой
часть сонливости.
     Она  поторопилась  дать  согласие.  Альбине  не   хотелось   в   этом
сознаваться, но это было так. Кто просил  ее  говорить  "да"  человеку,  с
которым ей всегда придется  следить  за  собой,  как  разведчику  в  чужой
стране, чтобы не оттолкнуть, не разочаровать?
     - Сейчас уберу, - глупо хихикнул "братишка". -  Понимаешь  там  такой
прикол: пациент из "дурки" мотанул... Вон ловят!
     И в самом деле - возле подъезда виднелось столпотворение  медицинских
халатов и шапочек. Между ними мелькала традиционная синяя пижама, на  этот
раз   подкрашенная   красноватыми    пятнами    неясного    происхождения.
Примечательней всего в ЧП гляделось то, что санитары медлили  наваливаться
на "синего" всем скопом - держась осторонь, вроде как уступая ему  дорогу,
но в то же время  сохраняя  вокруг  него  кольцо,  предотвращая  полное  и
безостановочное бегство.
     - Ну и что? - со скучным видом отвернулась от стекла Альбина: за пару
секунд зрелище успело ей наскучить: кроме того, ее ждали не сваренный  еще
кофе и больные, которые вот-вот должны были начать просыпаться.
     - Да так, - снова сплющился, прижимаясь к  окну,  нос  "братишки".  -
Люблю приколы...
     - Ну-ну, - Альбина отпихнула ногой рукоятку швабры и продолжила  свой
путь.
     С кофе следовало поспешить - среди пациентов случались и "жаворонки",
готовые в срочном порядке написать жалобу главному врачу,  если  медсестры
нет на месте хотя бы несколько минут.
     Тем временем развивались события во дворе.
     В какой-то момент "синяя пижама" выхватил из  круга  за  белый  халат
санитара и подмял беднягу под себя.  Он  передвигался  неторопливо,  будто
страдал от редкостной лени, и неясно было, почему никто  из  санитаров  не
воспользовался моментом и не прыгнул на него сзади.  Когда  среди  младшей
медицинской братии нашелся такой смельчак, "синяя пижама" уже разгибался.
     Два цветных пятна смешались на миг, потом синее попятилось, и под его
ногами осталось нечто бесформенное  и  пестрое,  кажущееся  издали  скорее
розовым чем красно-белым.
     "Братишка" на подоконнике только ахнул от потрясения, и  от  чувства,
близкого к странному восторгу: ему не приходилось раньше бывать свидетелем
настоящего убийства.
     Побуревшая от крови синяя пижама двинулась обратно, к выходу, и вновь
за ней потянулось белое человеческое кольцо, водоворотом огибая  поалевшие
тела коллег.
     - Ни хера себе... - просипел наверху паренек.
     - Что случилось? - замерла у порога "сестринской" Альбина и в тот  же
миг что-то гулко ударилось  в  металлическую  дверь  примыкающей  к  лифту
служебной лестницы.
     - Там... там... - нелепо затряс головой "братишка", показывая жестами
за окно. Хоть и с опозданием, ужас происходящего дошел-таки до него.
     - Что?
     Новый удар по железу получился еще сильней; из ближайших палат  стали
доноситься возмущенные голоса.
     - Никакого покоя, а еще больница!
     - В такую рань... ну и порядки!
     - Что это за шум?
     - Прекратите безобразие - люди спят!
     "Началось", - разочарованно отметила Альбина. О кофе теперь следовало
забыть.
     - Сейча-ас! - протяжно отозвалась она, и  разочарования  поубавилось:
произошел редкий случай, когда голос Альбины звучал  на  удивление  чисто,
как у профессиональной певицы. - Иду-у!
     Дверь палаты распахнулась, выпуская наружу мужчину с седым ежиком  на
голове. Это был человек из тех, одно только присутствие  которых  способно
испортить другим настроение как минимум на день. Эта его особенность  была
заметна уже по тому, с каким высокомерием смотрел он на девушку: оно  было
уместно на лице  большого  начальника  или  миллионера,  но  уж  никак  не
пациента бесплатной государственной лечебницы для малоимущих.
     - Вы ответите за эти  безобразия!  -  зашипел  он,  тряся  в  воздухе
пальцем и багровея. - Вы что, не понимаете, что  это  действует  людям  на
нервы?
     - Тише, папаша, - совсем уж некстати встрял "братишка".  -  Все  идет
как надо.
     - Кто там? - сглотнув, Альбина повернулась в сторону двери.
     Ответом  ей   послужил   новый   стук,   сопровождавшийся   шуршанием
обвалившейся побелки.
     - Похоже, это  тот  самый  псих,  -  забыв  про  багрового  пациента,
предположил "братишка" и от волнения укусил себя за указательный палец.  -
Может, звякнуть вниз?
     - Нет, вы мне за это ответите! - не унимался.
     - Тише, гражданин! - неожиданно для себя рявкнула Альбина.  -  Вы  бы
хоть сами не шумели, а с остальным мы разберемся!
     - Сознательности в вас нет и милосердия - вот что! Здесь  же  больные
люди!
     - Кто там? Да потише, вы!!!  -  голос  в  самом  деле  подчинился  ей
сегодня даже слишком хорошо:  собственная  барабанная  перепонка  чуть  не
заболела от этого крика. - Какого черта вы стучите?
     - Головой постучи! - присоединился "братишка". - Ала,  иди,  позвони,
лучше...
     - Вы все здесь... - просипел неразборчиво багровый пациент. - Все!..
     -  Да  погодите!  -  нервно  хлопнув  дверью,  Альбина   скрылась   в
"сестринской",  досадливо  поморщилась,  когда   на   глаза   ей   попался
вожделенный электрочайник, и подсела к телефону.
     Грохот, на  порядок  более  гулкий  и  долгий,  чем  стук  до  этого,
возвестил, что дверь не выдержала - слетела с петель. Альбина вздохнула, и
принялась нажимать на кнопки с цифрами.
     Ей снова везло. Она не догадалась об этом, но любому другому человеку
и меньшего числа счастливых совпадений (пусть даже  проявившихся  на  фоне
чужого несчастья) хватило бы, чтоб он уверовал в своего ангела  хранителя:
из пролома в коридор шагнул человек в окровавленной футболке с  восходящим
солнцем - закрытая дверь вторично позволила Альбине с ним разминуться.
     Он прибыл сюда на санитарной  машине  всего  несколько  часов  назад,
связанный и вроде бы утихомиренный, но не  успел  еще  сменить  одежду  на
традиционную для психиатрических отделений  синюю  пижаму:  задержался  на
пропускнике, чтобы уже оттуда  начать  свой  совершенно  незапланированный
руководством больницы путь по этажам.
     Завидя  кровь  на  волосатых  ручищах  гостя,   "братишка"   завопили
припустился по коридору, будя последних, особо крепко спавших,  пациентов.
Тотчас двери палат начали открываться,  выпуская  в  коридор  разодетую  в
одноцветные, чаще - клетчатые пижамы толпу.
     -  Позвольте  мне  вас  спросить,  -  шагнул   на   встречу   безумцу
возмущенный, но на свою беду подслеповатый скандалист. - Что вы меня...
     "Хватаете", - так  должен  был  закончиться  его  резко  прервавшийся
протест: душителю удалось поймать его за  багровую  шею,  и  та  мгновенно
сломалась, не позволив ему даже  вскрикнуть,  как  следует.  Вместо  резко
сменившей цвет  лица  жертвы  закричали  другие;  заслышав  поднявшийся  в
коридоре вой. Альбина выронила трубку из рук, метнулась к двери,  и  снова
захлопнула ее с визгом: следующую жертву пустоглазый схватил  прямо  перед
"сестринской" и в лицо Альбине попало несколько капель кровяных брызг.
     Следующий свой поступок Альбине так и не удалось  простить  себе,  да
она и сама плохо понимала, что делает,  запирая  за  собой  замок,  пробуя
сдвинуть тяжелый лаборантский стол, и  подтаскивая  вместо  него  к  двери
прозрачный медицинский шкафчик. Сквозь полузабытье она  запомнила  только,
как валились из него пузырьки и ампулы, и  от  возникшей  на  полу  лужицы
поднялся резкий запах  нашатыря  -  отрезвляющий,  но  все  же  бессильный
привести ее сейчас в чувство. Затем Альбина что-то считала,  и  сидела  на
подоконнике раскрытого окна, подставляя спину под холодный утренний ветер.
     Крики были разными - то долгими, воющими, стонущими, протяжными,  как
сами страх и смертная тоска, то короткими, похожими на  короткие  звуковые
взрывы: взлетел в воздух и стих совсем... Довольно быстро Альбина  сбилась
со счета, она не ставила перед собой сознательную задачу запомнить их  все
- просто так получилось само по себе, что ее пальцы начали загибаться, а в
голове замелькали цифры, обдавая съежившееся тело то холодом, то жаром...
     Никогда  прежде  ей  не  приходилось  встречаться  с  таким  страхом,
лишающим даже способности мыслить,  лишь  бессмысленные  числа  роились  у
девушки в голове, да и еще работала память, срисовывая  зачем-то  во  всех
невероятных подробностях замершую за шкафчиком дверь:  вот  облупилась  на
уголке  масляная  краска,  вот  желтое  пятно  осталось   от   брызнувшего
лекарства...
     Крики и топот  за  дверью  то  исчезали,  то  возобновлялись;  кто-то
выпрыгивал через разбитые в панике  окна,  чтобы  врезаться  в  асфальт  и
замолчать уже внизу, кто-то беспорядочно метался, сбивая с ног  остальных,
кто-то  пробовал  заклинить  двери  в  палаты  изнутри...  Альбина  и   не
догадывалась, что положение сильно  усложнилось  еще  и  тем,  что  "синяя
пижама", орудовавший внизу, ненароком угодил  в  лифт  и  присоединился  к
первому неторопливому убийце; теперь они по очереди  подходили  к  дверям,
срывали их с петель, если те не были открыты, и  с  заданностью  автоматов
принимались за свое страшное дело.
     Альбина не видела ничего, но она не смогла  бы  ничего  увидеть  даже
оказавшись в коридоре - в такое странное состояние ее  ввел  страх,  лишив
способности воспринимать реальность... Она просто сидела и ждала, не зная,
чего, ни живая, ни мертвая.  Да  и  сам  страх,  достигнув  своего  апогея
потерял остроту, быть может - из огромности, и вместо того, чтобы жечь или
колоть изнутри, тяжелым ватным комом повис на плечах, пригибая их к земле.
     Когда дверь дрогнула под ударом, Альбина  была  уже  готова  к  этому
почти равнодушно от безысходности, наблюдая за тем,  как  шкафчик  дрожит,
как открывается его стеклянная дверца, как вновь начинают сыпаться из него
уцелевшие до сих пор лекарства, и как красные  руки  впихиваются  в  щель,
упираются в стеклянный угол, и все ее  сооружение  начинает  падать,  тоже
медленно и лениво, будто переняв неторопливость у странных душителей...

     @
     Этого Альбина не знала...
     Из истории болезни М. (до сих пор он фигурировал в повествовании, как
"человек в синей пижаме"):
     "Больной М., 29 лет. На учет  в  психоневрологическом  диспансере  не
состоит, в возрасте 6 лет была зафиксирована незначительная травма черепа,
военнообязанный. Алкоголизм. Наркомания - отрицается. Женат, дочери четыре
года.
     26 июля 20... года утром жена М. отметила, что движения и реакции  М.
замедлились, (со слов провожавшей ее на работу соседки), по  ее  настоянию
М. на работу не вышел, пообещав вызвать врача.  Утром  был  вменяем,  хотя
членораздельность речи была  несколько  нарушена.  В  дальнейшем  признаки
болезни нарастали. Оставшись один, М. позвонил любовнице, сообщившей своим
соседкам по общежитию, что его голос "звучал несколько странно". Когда  Т.
приехала к М. на дом, хозяин отпер  сам;  через  несколько  минут  молодая
женщина была задушена."
     Так было написано в истории  его  болезни  -  первой  из  посвященных
констрикторизму, еще не получившему тогда это название.
     На самом  деле,  женщина  пробыла  в  квартире  М.  некоторое  время:
прибывший на место наряд уголовной полиции  нашел  ее  тело  на  диване  -
волосы   оказались   влажными,   накинутый   кое-как   халат   подтверждал
предположение  о  том,  что   перед   смертью   молодая   женщина   успела
воспользоваться ванной. Возле дивана, на полу, был обнаружен перевернутый,
теплый еще кофейник.
     "Это надо было видеть, - рассказывал  потом  в  участке  старшина,  -
лежит она: ноги голые, живые совсем, такие ножки - что все... а кровь  все
капает на пол - и прямо в кофе. Такая лужа  набежала  -  думали,  зарезали
девку... а это просто у костей края острые  -  вот  кожа  и  порвалась,  а
настоящей то крови совсем не много было...  У  него  сила  ненормальная  -
факт. Может, он и сумасшедший,  только  по-моему,  это  зомби  или  мутант
какой: откуда бы взялась  в  человеке  вдруг  такая  силища,  чтобы  кости
ломать? На вид-то он - хлюпик..."
     "...Затем больной М. проследовал на лестничную  площадку  и  принялся
взламывать дверь у соседа, который обратился за помощью в полицию.  В  его
квартире М. и был задержан  совместными  усилиями  полицейского  наряда  и
вызванной  ими  (кем  -  оставим  на  совести  врача,  отнюдь  не  бывшего
литератором), бригады скорой психиатрической помощи.
     При клиническом обследовании М. выявлено..."
     Здесь  снова  допущена   неточность,   точнее   -   потерян   эпизод,
несущественный для истории болезни конкретного человека по фамилии М.,  но
жизненно важный - и  вызвавший  полицию  сосед,  и  полицейский-практикант
успели расстаться с духом, прежде чем М. был связан.
     "...из чего можно сделать  вывод  о  наличии  у  М.  некой  инфекции,
возможно спровоцировавшей развитие психического заболевания.
     М. в настоящий момент помещен в отдельную палату;  взяты  анализы  на
бактериологический посев на среде, с целью выявления инфекции..."
     Дописано другим почерком:
     "26.07.20...  г.  супруга   М.   доставлена   в   женское   отделение
благотворительной городской больницы со сходными симптомами."
     ...Вначале у нее просто закружилась голова -  так  женщина  объяснила
свое самочувствие сослуживцам,  когда  кто-то  из  них  заметил,  что  она
печатает вдвое медленней обычного. Она стала двигаться  медленней,  как  с
полусне, подолгу шаря вокруг себя, прежде чем заправить  в  машинку  новый
лист. И никто не понял вначале, что произошло, когда  М.  вдруг  встала  с
места, шагнула  к  соседнему  столику  и  вцепилась  вдруг  в  шею  давней
приятельнице.  Вначале  поступок  вызвал  в  машбюро   только   оживление:
знакомство двух женщин всем было известно, а у двух подруг всегда найдутся
причины вцепиться друг другу если не в глаза, так в волосы или загривок...
Пожалуй, этому довольно логичному предположению противоречило лишь то, что
М. душила свою подругу молча, без ругани и визга.
     Ну а когда жертва захрипела...
     "Пользуясь паникой,  М.  успела  задушить  еще  троих  человек,  двух
машинисток и курьера, после чего в  оставшейся  в  живых  начальнице  бюро
удалось запереть ее снаружи на ключ, откуда (тоже оставим это выражение на
совести врача-нелитератора) М. извлекла  бригада  санитаров."  -  сообщает
запись в другой истории болезни и похожей и непохожей на предыдущую.
     В средствах  массовой  информации  сведения  об  этих  инцидентах  не
попали.
     Проявившая инициативу владелица машбюро за нее поплатилась  -  вскоре
ей пришлось присоединиться к  своей  подчиненной,  "в  состоянии  нервного
шока".
     Полицейским  было  предписано  "во  избежание  паники   и   шума   не
поднимать".
     Всего этого Альбина не знала.
     Всего этого Альбина еще никто. Почти - никто...
     История болезни М. так и осталась  недописанной;  попавшие  во  время
разгрома больницы алые капли потемнели на листах, а затем и покоричневели:
маленькие  бесформенные  печати,  подтверждающие  подлинность  случившейся
трагедии...

     ...У него было вполне нормальное человеческое лицо с тонкими чертами,
"характерными" для  интеллигенции  и  приписываемыми  ранее  аристократии,
полностью выведшейся за последние  полтора  века,  и  потому  пятна  крови
смотрелись на нем и вовсе уже противоестественно.
     Стеклянный застывший взгляд уперся в  девушку,  и  его  неподвижность
мешала утверждать наверняка, видел он ее или нет. Скорее  всего  -  видел,
потому  что  перешагнув  через  шкаф  с  поднимавшимся  от  него   вонючим
лекарственны облачком, он не стал не терять времени и направился  прямо  к
Альбине.
     "Мне все это снится... - тупо глядела на скрюченные пальцы девушка. -
Как медленно он идет... люди так не ходят..."
     Она начала раскачиваться на подоконнике как в гипнотическом сне -  да
в какой-то мере ее состояние можно было с таковым и сравнить: замедленные,
как при эффекте ускоренной  съемки  движения  убийцы  завораживали  ее,  и
вместе со страхом усиливали и без того овладевшее ею оцепенение.
     А безумец-душитель шагал, шагал, шагал...
     Легкое прикосновение пронзило ее электрическим током  -  если  бы  не
чьи-то  руки,  загадочно  возникшие  за  ее  спиной,  девушка,   наверное,
выбросилась бы из окна.
     И все же...
     Пронзившая ее мысль ушибла не слабее: к ней  притронулся  не  ленивый
убийца, а третий совершенно посторонний невесть каким чудом оказавшийся на
карнизе, и силой поднимающий ее теперь за плечи.
     - Не бойтесь, я вам сейчас помогу, - услышала она не знакомый голос и
выпрямилась, вскакивая на подоконник. - Теперь  -  влево...  Держитесь  за
меня!
     Сон продолжался... если бы это было сном!
     Ступив на карниз, девушка слабо вскрикнула - распахнувшаяся перед ней
высота чуть не привела ее в чувство. Надо было уходить от окна, в  котором
уже ясно было заметно движение убийцы, и уходить  как  можно  быстрее,  но
карниз оказался не  много  шире  ее  ладони,  не  раз  удостаивавшейся  от
пациентов комплиментов за изящество.
     - Не смотри вниз, - негромко посоветовал  ей  незнакомец.  -  Я  тебя
подстрахую...
     Кажется, Альбина кивнула ему в ответ и под прикрытием его не надежной
в общем-то, но успокаивающе уверенной руки, сделала шаг в сторону, а затем
еще один, и еще...
     Она не видела  лица  неожиданного  спасителя;  как  недавно  дверь  в
"сестринской" все полнее ее занимал кирпич: ноздреватый,  старый,  кое-где
подзелененный городским мхом-недоростком.
     - Так, мадам... - вот мы и у цели, - сообщил ей незнакомец. -  Позади
вас лестница... Пожалуй, я перелезу на нее первым, а потом подсажу вас...
     Альбина кивнула, на этот раз уже  разборчивей.  Кое-какие  мысли  уже
ожили в ее голове, но по большей части бестолковые - ей вспомнилось вдруг,
что  Рудольф  каждое  лето  уходил  в  горы  с  гляциологами,  и  она  еще
поражалась, как это люди могут куда-то  лазать,  а  вот  теперь  ей  самой
приходиться пробираться к пожарной лестнице по не надежному карнизу...  Да
скажи ей кто о такой возможности пару часов назад, она подняла бы  его  на
смех!
     - Здесь есть перекладинка... Подними руку - вот так... так тебе будет
удобней держаться, - продолжал неизвестный друг, и  Альбина,  зажмурившись
на миг, чтобы ненароком не взглянуть вниз, выполнила его  приказание,  тот
час ощутив под своей ладонью прочный  рубчатый  штырь.  -  Все,  я  теперь
перелажу...
     Альбина едва ли не повисла на штыре (кажется,  он  являлся  подпоркой
самой лестницы), вцепившись в металл с какой-то  особенной  жадностью:  до
сих пор она держалась  не  понятно  за  что,  и  только  отупение  еще  не
прошедшее до конца, не позволило ей  испугаться  и  упасть.  А  еще  через
секунду эта железяка спасла ее от очень  вероятной  гибели:  совсем  рядом
послышался довольно выразительный  шум,  заставивший  девушку  дернутся  в
сторону  и  вскрикнуть  -  это  душитель,  не  рассчитав,   шагнул   через
подоконник, уже в воздухе попробовал ухватиться  за  раму,  но  опоздал  и
понесся к асфальту, разрывая воздух своим телом - факт, так и не  попавший
в его историю болезни.
     - Смелее, мадам, не смотрите по сторонам...  Ручку,  пожалуйста...  -
незнакомец говорил нарочито бодро и в  то  же  время  приглушенно,  словно
опасаясь, что его слова будут услышаны кем-то посторонним. - Нет, лучше не
так... Вы не возражаете, если я притронусь к вашей ножке, мэм? Ее придется
не много задрать, чтобы вы смогли встать на лестницу...
     Альбина попробовала сказать "да", издав  неопределенное  мычание,  и,
наконец, просто сильней обхватила штырь руками, отрывая от  карниза  левую
ногу.
     Через пару секунд девушка уже карабкалась вверх по пожарной лестнице,
попутно удивляясь, почему перекладины такие мокрые и холодные.
     - И снова я попрошу  у  вас  ручку,  мэм!  -  уже  громче  и  веселей
потребовал незнакомец на крыше, разворачиваясь к ней лицом  на  крыше.  Из
последних сил  Альбина  перешагнула  через  бортик,  испуганно  оглянулась
назад, прежде чем руки незваного спасителя успели оттащить ее от  края,  и
ноги ее вдруг подкосились, заставляя опуститься на ржавую жесть. Некоторое
время она сидела и дрожала от внезапно подступивших рыданий, а  незнакомец
неумело и неловко гладил ее по плечу, бормоча бессмысленное "успокойтесь".
     Продолжалось это  не  долго;  Чуть-чуть  выплеснув  из  себя  нервное
напряжение, Альбина вытерла рукавом медицинского халата глаза,  всхлипнула
напоследок, и поняла, что пришла в себя окончательно.
     - Простите, - пролепетала она, поднимая раскрасневшееся лицо  ему  на
встречу.
     Первое, что она разглядела были глаза. Небольшие,  неясного  цвета  -
светло-карие с  прозеленью,  -  они  смотрели  добродушно,  как  у  клоуна
(Альбине невольно стало стыдно за такую несолидную ассоциацию), и в то  же
время казались очень грустными. В незнакомце и в  самом  деле  было  нечто
клоунское, почти карикатурное и аляповатое; мышиного цвета волосы, средней
длинны, вроде бы редкие торчали во все стороны, самой широкой частью очень
вытянутого  лица  с  ромбовидным  овалом,  оказывались  скулы,  совсем  не
напоминавшие при этом монголоидные: зрительный эффект такого рода возникал
из-за  втянутых  щек;  кроме  того  незнакомец  обладал  длинным  носом  с
горбинкой и большим ртом, почти лишенном губ. Редкие беспорядочные морщины
свидетельствовали о том, что он лет на десять как минимум старше Рудольфа,
но манера держаться, насколько Альбина могла судить о ней, скорей  подошла
бы совсем зеленому пацану вроде "братишки". Еще было  в  нем  нечто  сразу
располагающее к себе, но слабо поддающееся  словесному  описанию;  короче,
это был явно добродушный чудак.
     - Что, выревелась? - подмигнул он, и улыбка в буквальном смысле этого
слова дотянулась до ушей, что, впрочем, было не так сложно при столь узкой
нижней части лица, как у него. - Ну и прекрасно.
     - Это... это кошмар, - затрясла головой Альбина. - Я в отчаянии, я...
я просто ни чего не понимаю. Эти люди... вообще все это...
     Она снова всхлипнула.
     - Да, ситуация трудно перевариваемая, - хмыкнул незнакомец. -  Но  ты
жива, и это уже причина для успокоения.
     - Жива... - повторила Альбина, чувствуя на языке непривычную  тяжесть
этого слова. - Нет, я ничего не могу понять.
     - А кто вас  заставляет  что-либо  понимать?  -  просто  спросил  он,
присаживаясь на корточки.
     Альбина пристально посмотрела на него, силясь понять,  что  он  хочет
этим сказать, и... ей снова стало не по себе.
     На худых плечах ее спасителя неловко болталась синяя пижама!

                                    3

     ...И все  же  эту  дорожную  катастрофу  ему  не  подстраивал  никто.
Утверждать что этого человека убили - такая же ошибка, как и считать,  что
в смерти никто не был виноват. Дежурный у входа  в  министерство  медицины
засвидетельствовал,  что  Канн  был  не   в   себе,   когда   выбегал   из
конференц-зала. что на нем лица не было, и  что  он  не  смог  даже  сразу
открыть дверцу своей машины. Далеко ли в таком состоянии до беды? С другой
стороны - Министерство медицины - не мафия, если  подразумевать  под  этим
словом хорошо вооруженную преступную организацию с  целым  штатом  наемных
убийц, чтобы это руководство смогло сработать так  оперативно,  появись  у
него вообще такое желание: Канн ухитрился врезаться в грузовик всего через
два квартала, выскочив из переулка на красный свет...
     И все же, если слух о том что профессора убрали,  возник,  для  этого
имелись свои причины. Во всяком, случае одна была очевидна: слишком многие
были свидетелями скандала, учиненного Канном на конференции  за  несколько
минут до трагической гибели. Да и кричал он главным образом о том,  что  в
министерстве   и   вообще   медицинских   обществах   собрались   сплошные
преступники, которых он лично в ближайшее время выведет на чистую воду.
     Правда, те кто знал Канна получше, не придавал его заявлению  особого
значения: таков был этот  человек.  Покойный  профессор  был  практикующим
психиатром с правом на занятия частной практикой, а постоянно  общаться  с
людьми  психически  не  нормальными  и  уберечься  самому   от   отдельных
аффективных  реакций  довольно  сложно,  если  возможно  вообще.  Даже   в
отдельных научных спорах, там, где кто другой  ограничился  бы  замечанием
типа "Вы не правы", Канн мог обвинить оппонента во всех смертных грехах  -
если, разумеется, считал его  здоровым:  со  своими  пациентами  профессор
бывал на удивление корректен и тих.
     В медицинских кругах ходил даже анекдот о неком  гражданине,  который
пошел провериться к психиатру после  того  как  Канн  беспричинно  вежливо
осведомился, как у него идут дела.
     Скорее всего, последняя история была выдумкой,  но  натуру  покойного
профессора отражала она хорошо.
     Доподлинно о событиях, предшествовавших  его  гибели  известно  одно:
другой профессор, из провинции, сделал сообщение о том, что в его  городке
зафиксировано   одновременно   несколько   случаев   неизвестного    науке
инфекционного заболевания, сопровождающимся резко  выраженным  психическим
расстройством, выражающимся  в  весьма  агрессивных  и  даже  опасных  для
окружающих формах ("Возможно, - возглашал с кафедры курносый толстячок,  -
в этот момент они воображают себя боа-констрикторами..."). При  этом  была
зачитана и ставшая в последствии знаменитой,  копия  истории  болезни  все
того же М.
     Не успел докладчик вернуться на место,  как  в  центр  зала  выскочил
Канн, и, тряся бородой и хилыми  кулаками,  потребовал  введения  в  город
особого санитарного режима, вплоть до полной карантинной изоляции области.
Вслед за этим  последовали  и  обычные  для  его  репертуара  обвинения  в
поголовном дилетантстве медиков, рвачестве и так далее -  на  разоблачения
подобного  рода  неистовый  профессор  никогда  не  скупился.  Это-то  все
испортило.
     Если бы Канн спокойно изложил свои соображения  и  доводы,  объяснил,
почему у него возникли нехорошие предчувствия, его выслушали бы в  всерьез
и, возможно, сделали свои выводы.
     Беда Канна заключалась в том, что он был почти гениален, а  потому  -
амбициозен и нетерпим. Если его осеняла идея, он  не  мог  взять  в  толк,
почему свой ход мыслей он должен кому-то еще объяснять: для него же самого
все звучало ясным, как дважды два.  Это  наталкивало  его  на  мысль,  что
собеседнику лень пошевелить мозгами.
     "Да чего еще можно ожидать от этих (... и т.д., и т.п.)  заполонивших
медицину!"
     (Впрочем, в еще большее буйство он впадал, когда оказывалось, что его
выстраданные и выношенные в душе открытия уже  были  кем-то  совершены  до
него. Правда, Канн никогда не  позволял  себе  обругать  опередившего  его
коллегу - тут надо отдать должное его определенному благородству - зато  в
таких случае доставалось редакторам медицинских журналов и патентным бюро,
а  также  лицам,  случайно  подвернувшимся  под  руку,  вроде  не  слишком
вежливого таксиста, подавшего на профессора  потом  в  суд  за  "нанесение
оскорбления действием".)
     Вот такой был  этот  прославившийся  после  своей  смерти  пророк,  в
отличие от другого пророка, тоже упомянутого в этой истории но в  Историю,
как в науку, почему-то не вошедшего.
     Но - об этом  позже,  а  сейчас  следует  вернуться  к  Канну  и  его
злосчастному выступлению.
     По одной из версий и великий Галилей пострадал не столько за то,  что
поверил  в  обычность  нашей  старушки-Земли  и  лишил  ее  звания  центра
вселенной, сколько потому, что, гордясь своим  знанием,  принялся  ничтоже
сумняшеся лажать все свято чтимые прежние авторитеты, и последнее пришлось
ему гораздо больше по душе, чем делиться с ними научными  доказательствами
своей правоты. А ведь открытие его тогда отнюдь не выглядело очевидным: да
посмотрите сами, что вокруг чего вертится? Конечно - Солнце...
     Да и Кассандра, - а почему бы  и  нет?  -  могла  быть  помимо  всего
прочего скандальной бабенкой, перемешивающей свои  истинные  прорицания  с
претензионными популистскими  заявками:  уж  кого-кого,  а  предсказателей
древние чтили, и сложно поверить, что не взирая на все проклятия  свыше  у
нее в противном случае было  бы  меньше  почитателей,  чем  у  откровенных
шарлатанов.
     Что  ни  говори,  все  истинные  провидцы  не  были  подарочками  для
общества, и в том, что Канна чуть не подняли на смех,  а  предложения  его
рассматривать и вовсе не стали, он, по сути, должен винить  только  самого
себя.
     Он был пророком. Все остальные - обыкновенными людьми.
     Он был возмутителем спокойствия - большинство ратовало  за  привычный
всем порядок.
     Он  вел  себя,  как  хулиган  -  а  мало  кому  нравится  выслушивать
оскорбления в свой адрес, тем более по крупному счету незаслуженные.
     Чем дерзновеннее  открытие,  чем  абсурднее  звучит  какой-то  смелый
вывод, тем осторожнее следует к нему  подходить  и  особенно  -  подводить
остальных:  таково  правило  техники  научной   безопасности.   Канн   это
проигнорировал и потому пострадал.
     Если на 90% правды дать 10% заведомой,  но  аккуратно  поданной  лжи,
последнюю тоже примут за правду - прием часто употребляемый  политиками  и
идеологами всех мастей. Но если чистую правду разбавить не  ложью,  нет  -
просто чем-то посторонним, не имеющим отношения к делу, но  противоречащим
мнению большинства и тем  более  это  большинство  оскорбляющим  -  худшей
услуги  истине,  попавшей  в  такой  переплет,  оказать  невозможно.  Если
человеку сказать: "Ты -  сволочь,  дважды  два  четыре",  в  нем  невольно
загорится протестующее: "а, может, не четыре, а пять?"  признать  то,  что
неведомое  заболевание  может  представлять  для  всех   опасность   после
выступления Канна, означало для его коллег - бедных простых смертных -  то
же самое, что расписаться под его заявками, что  в  Министерстве  медицины
засели сплошные жулики, а заодно согласиться  с  тем,  что  сами  они  все
дураки, кретины, идиоты, имбецилы и так далее - у Канна был  целый  список
синонимов такого рода, а словарный запас профессора был на редкость богат,
особенно по части оскорблений и ругательств.
     Да и из чего  следовало  тогда,  что  карантин  должен  быть  введен?
(Посмотрите на небо - ведь солнце по  нему  крутится,  солнце!)  Несколько
больных, слабое подозрение,  ничем  еще  не  подтвержденное,  что  болезнь
вызывается каким-то возбудителем неизвестного происхождения - вот  и  все,
что имелось у врачей на руках. Где тут можно  взять  основание  для  столь
далеко  идущих  выводов?  А  карантин  -  не  шутка,   тут   должна   быть
задействована и армия, и службы порядка, и вообще...
     Все события развивались согласно обыкновенной житейской логике, да  и
не могли развиваться иначе.
     Поднялся скандал.
     Канн,   оскорбленный   в   лучших   своих   чувствах,   выскочил   из
конференц-зала, чтобы закончить свой  жизненный  путь  под  грузовиком  со
стройматериалами.
     ...и не надо обвинять автора этих строк в подрыве  авторитетов:  Канн
действительно оказался провидцем,  и  чрезвычайное  карантинное  положение
было-таки введено, пусть  с  большим  опозданием.  И  все  же,  если  быть
объективным, придется признать, что Канн навредил и себе и делу как только
мог, и даже сверх того.
     Ведь как знать - не устрой  он  этого  скандала  с  "разоблачениями",
мысль  о  необходимости  предпринять  какие-либо  меры  по  предотвращению
распространения эпидемии не вызвала бы у  чиновников  от  медицины  такого
неприятия.
     Трагедия на дискотеке произошла через день  после  гибели  неистового
пророка.
     А на следующее утро...

                                    4

     Он оказался сумасшедшим - только такого открытия Альбине не хватало.
     Девушка подалась назад, чувствуя, что передает  этим  рефлекторным  и
все равно подлым жестом своего спасителя, как  предала  тем,  что  выжила,
своих больных.
     Возле коричневато-зеленых глаз возникли на миг удрученные морщины.
     - Да брось ты, малышка... простите, мэм, - погрустнел  незнакомец.  -
Не бойся, я - тихий.
     - Тихий, - повторила Альбина, кусая нижнюю губу. Плечи девушки  вновь
начали дрожать, но уже не от  страха  и  не  от  рыданий,  просто  так.  -
Тихий...
     - Ну а если тебя это пугает, то могу уточнить - я  из  спецотделения.
"Спецушник" - это так у вас называется? - с необъяснимой  иронией  добавил
он.
     - То есть? - не поняла Альбина.
     "Сумасшедший... ну почему мне  так  не  везет?  Он  вначале  так  мне
понравился... - поежилась она. - Где же справедливость? Этот человек  меня
спас, а я..."
     - Подожди, - вдруг широко улыбнулся он. - Ты что - всерьез?
     - Что?
     - Ты действительно не поняла, о чем я тебе говорю? Послушайте, мэм...
но ведь на вас белый халат!
     - Ну и что? - моргнула Альбина.
     "Неужели он действительно псих? Ой, как похоже на то... при  чем  тут
мой халат?"
     - Как - что? Значит, вы - медсестра  и  потому  не  можете  не  знать
вашего же медицинского жаргона.
     - Ей  богу,  никогда  не  слышала  такого  термина...  Что  значит  -
спецушник? - покачала головой девушка. Внутри у нее  шла  борьба,  но  она
ощутила вдруг, что отсутствие логики в его высказываниях только кажущееся,
и что может еще оказаться, что он гораздо нормальнее, чем можно подумать с
первого взгляда. Ведь если бы не эта проклятая синяя пижама...
     - Ты из какого отделения?
     - Из черепно-лицевой хирургии, - с надеждой заглянула она  в  его  не
злые - на редкость не злые! - глаза.
     "Ну оправдайся же... докажи, что ты  такой  же  как  все,  нормальный
странный человек" - молил ее взгляд.
     - А что, здесь и такое есть? - снова хмыкнул он, - ладно, поверим  на
слово. Пожалуй, я совершенно правильно сделал, что спас тебя - похоже,  ты
и в самом деле ничего не знаешь...
     - О чем? - сомнения, надежды, разочарование - все превращалось у  нее
теперь в раздражение. Еще не много и она бы рассердилась. -  Да  объясните
же вы мне, в чем дело, наконец!
     - Да, ситуация, - задумчиво потянул он, отворачиваясь  от  девушки  и
глядя в пластмассово-голубое небо. - Если ты не знаешь... так лучше тебе и
не знать. "Спецпсихушка" - это  понятие  историческое.  Лучше  вот  что...
Считай меня лучше просто тихим и безобидным  психом,  который  уже  прошел
курс лечения и готовится к  выписке...  Черт  побери,  -  засмеялся  вдруг
"тихий", - но ведь теперь меня некому будет выписывать!
     - То есть...  вы  уже  здоровы,  я  правильно  поняла?  -  неуверенно
переспросила она.
     Альбина явно чего-то недопонимала в его  объяснениях,  а  он  так  же
чего-то не договаривал, но девушке хотелось одного: верить. Верить  в  то,
что он здоров, что она не одна, что на этого человека можно положиться.
     - Считай, что так, - окончательно  развеселился  он.  -  Лучше  давай
подумаем, что нам делать дальше.
     Альбина нахмурилась - она была не готова еще к  этому  вопросу,  хотя
прекрасно сознавала, что его необходимо задать и получить ответ.
     - Не знаю, - снова закусила губу девушка.
     - Что ж... - "тихий" обнял колени руками. - Давай порассуждаем на эту
тему вместе.
     - А как вас зовут? - неожиданно спросила она.
     - Это не важно, мэм... Давайте договоримся  так:  у  меня  провалы  в
памяти, и это я как раз забыл. Считай, что меня не долечили...  -  немного
преувеличенно фыркнул он. - А вас как зовут?
     - Ала.
     - Ала... звучит замечательно... мне совсем не улыбалось называть  вас
все время мэм... Ну так что, по-вашему,  Ала,  следует  сделать  в  первую
очередь?
     - Спуститься вниз, - наморщила лоб она. - И позвонить в полицию.
     - Вниз... логично, но что, если внизу - ЭТИ?  Я  конечно,  не  берусь
утверждать, что знаю, что именно тут происходит, но этих странных типов  в
больнице полно.
     Я лично видел троих... Один громил наше отделение, а затем  спустился
к вам, затем была женщина в соседнем... и еще один, видно - новый,  одетый
во все домашнее. Это минимум. Понимаешь, что я  хочу  сказать?  Может,  их
всего четверо, а может - тысяча...
     - Нет,  -  жалобно  запротестовала  девушка,  вспоминая  предчувствия
последних  дней.  Неужели  и  в  самом  деле  началась  так  пугавшая   ее
катастрофа?
     - Ну... это я просто гадаю, сколько их может быть. Одно  скажу  -  на
совпадение это не похоже: они начали  бузить  как  по  команде  сегодня  с
рассветом... Так, пожалуй, в больнице их все же четыре: я  видел  трупы  в
невралгическом, и слышал вопли, а никто из тех  троих  не  успел  бы  туда
добраться... Если эти "замедленные" и дальше будут убивать в том же темпе,
скоро в больнице не останется ни одной живой души, разве что на  крышу  им
не придет в голову заглянуть. Так вот, надо прикинуть, какова вероятность,
что в городе они тоже есть, потом обсудить возможные способы защиты, чтобы
эти субчики не застали нас врасплох. Как мне показалось, они не слишком-то
расположены лазить по лестницам и карнизам, да и на пересеченной местности
им можно давать фору... Вот со всем этим мы и должны  сейчас  разобраться.
Конечно, я бы еще прошел по карнизу,  глядишь,  удалось  бы  вытащить  еще
кого-то, но боюсь, что мои  руки  и  ноги  не  больше  не  выдержат  такой
нагрузки - я и так сделал порядочный крюк по стенам, прежде чем нашел одну
тебя. Знаешь, когда люди видят мою  одежду,  они  отлетают  от  окон,  как
ошпаренные, и не желают ничего слушать. - Он на миг сдвинул брови. -  Нет,
то о чем я подумал, тоже не выйдет... а то мелькнула  у  меня  мысль,  что
стоит одолжить твой халат. Да не пугайся - я и так вижу, что он мал.
     - Сорок четвертый размер, - подтвердила Альбина.
     - Заметно... И голышом ведь не покажешься... Кроме того, похоже,  что
я уже опоздал. Четырех отделений уже нет... А "замедленных",  прости,  все
же наверное больше... Лучше рассчитывать на худшее.
     При этих словах "тихий" окончательно помрачнел,  и  хотя  причин  для
этого было более чем достаточно, Альбине показалось, будто в  этот  момент
он вспомнил что-то. Что-то неприятное и очень личное...
     - Так что нам делать? - прервала девушка начавшуюся было паузу.
     - Хотел бы я это знать...  -  уже  другим  тоном  откликнулся  он,  и
неожиданно напрягся, вглядываясь  куда-то  за  ее  спину.  Тотчас  тревога
передалась и  девушке:  Альбина  вскочила,  разворачиваясь  на  ходу  и  в
следующую  секунду  "тихому"  заложило  уши  от   прорезавшегося   наконец
отчаянного визга.
     Из чердачного окна медленно вылезала голова пустовзглядого душителя в
футболке.

                                    5

     - Совершенно не понимаю, - пожаловался  Рудольф  неизвестно  кому:  в
кабинете  сейчас  больше  никого  не  было,  -  что  случилось   с   нашей
междугородкой...
     Ему не нравилось сегодняшнее утро, как не нравилась  и  переполняющая
метро пустота - можно было подумать, что все должностные лица  сговорились
сегодня устроить массовый прогул а то и объявить забастовку и только  его,
да еще вахтера,  забыли  предупредить  о  своих  намерениях.  Кроме  того,
вчерашний разговор с Альбиной о страхах, затишье и равновесие в природе то
и дело выскакивал из памяти, невольно  заставляя  выискивать  вокруг  себя
приметы "надвигающейся грозы". Напрасно Рудольф  старался  успокоить  себя
тем, что не стоит придавать значения  словам  милой,  но  слишком  нервной
девушки с богатой фантазией. Заодно он подумал и о  том,  что  неплохо  бы
было свозить Альбину на море: перемена обстановки наверняка отвлекла бы ее
от столь мрачных (и заразных к тому же)  фантазий  да,  самое  время  было
подумать ему о медовом месяце, а телефонный разговор с начальником можно и
отложить, тем более, что и звонить, собственно,  Рудольф  собрался  только
потому, что не знал, чем заняться на опустевшей вдруг работе.
     Подумать всерьез об отпуске он так и не успел: в дверь постучали.
     - Открыто, - отозвался он.
     - К вам можно? - прозвучало в ответ, затем дверь распахнулась,  и  на
пороге  возникла  совершенно  незнакомая  ему  молодая  женщина  в  сильно
расклешенных черных брюках.
     - Заходите, - не особо приветливо пригласил ее Рудольф.  -  Вообще-то
сегодня не приемный день, но, быть может, мне удастся быть вам полезным...
     - Итак, - гостья сощурившись изучала  комнату,  и,  когда  ее  взгляд
останавливался на Рудольфе, он начинал чувствовать себя всего лишь  частью
здешней обстановки: никогда прежде на него не смотрели вот так. -  Значит,
я  разговариваю  с  председателем  постоянно   действующей   комиссии   по
организации досуга и культурно-зрелищных мероприятий?
     - С его заместителем,  -  поморщился,  поправляя,  Рудольф.  Название
собственной должности удручало его своей несолидностью:  гораздо  приятней
не уточняя: "Работаю в мэрии". - Так вы по какому вопросу?
     Она энергичной походкой пересекла кабинет, не  дожидаясь  приглашения
опустилась  в  кресло,  небрежно  закидывая  ногу  за  ногу,  и   довольно
улыбнулась.
     - Вообще-то я не к вам. - Ее  черты  были  слишком  выразительными  и
резкими, чтобы их можно было  назвать  красивыми,  то  же  касалось  и  ее
несколько чрезмерной артикуляции. - Я из  "приятеля".  Э.Светлая,  слышали
про такую?
     Рудольф приподнял бровь: до него не сразу  дошло,  что  речь  идет  о
популярном  бульварном  журнале,  а  вторгшаяся   в   кабинет   незнакомка
принадлежит к журналистской породе.
     - Я вас слушаю.
     - Вы не очень заняты? - Э.Светлая, достала из замшевой сумочки  пачку
сигарет (Рудольф мимоходом успел  удивиться  -  почему  она  не  начала  с
блокнота или микрофона), и закурила, затягиваясь по-мужски глубоко. - Дело
в том, что в столице появились слухи, что  у  вас  в  городе  свирепствует
какая-то совершенно жуткая  эпидемия.  Что  вы  можете  сказать  по  этому
поводу?
     - Эпидемия? - искренне изумился Рудольф. - Впервые слышу. С  чего  вы
это взяли?
     - Говорят, - одновременно лихо и хитро прищурилась  репортерша.  -  А
точнее, как раз вот  это  точно  установлено:  на  медицинской  в  столице
произошел  довольно  крупный  скандал,  после  которого  всеми   уважаемый
профессор Канн, труды которого по достоинству оценены у нас и  за  рубежом
еще со времен исторической победы над эпидемией СПИДа, - казалось, молодая
женщина перескочила  на  чтение  по  памяти  давно  заученного  текста,  -
трагически погиб в автомобильной катастрофе.
     Она произнесла эту непростую  фразу  на  одном  дыхании  ни  разу  не
сбившись. Рудольф уже собирался отметить это вслух, но вдруг в ровную речь
Э.Светлой вторгся совсем другой голос. Даже не голос  -  воспоминание,  но
прозвучал он настолько отчетливо и громко, что Рудольфу подумалось, что он
слышит его наяву.
     "...И нет происшествия,  более  значительного,  чем  падение  кирпича
перед носом у  кошки..."  -  в  каждом  слове  Альбины  звучало  затаенное
отчаянье...
     - ...И этот профессор сказал, что у нас эпидемия, -  неизвестно  кого
из них перебил Рудольф, строго глядя на журналистку. - Вот что,  уважаемая
Э.Светлая, или как вас там... Я не знаю что за слухи ходят у вас в столице
и не хочу знать. Мне лично ни о чем  подобном  не  докладывали.  Но,  надо
полагать я был бы в курсе, случись у нас что-либо из ряда вон выходящее...
- он собрался было попросить ее уйти, но неуловимая тревога, вновь ожившая
где-то на периферии сознания, почему-то  запретила  ему  сделать  это.  Во
всяком случае до тех пор, пока он не узнает об этих слухах все. - И что  -
действительно пишете о таких  вещах  в  своем  журнале?  Эпидемии,  слухи,
трагические гибели...
     - Ну, - новый взгляд Э.Светлой можно было назвать даже кокетливым.  -
Сперва мы такие слухи проверяем, потом консультируемся  с  представителями
министерства общественного мнения, в какой форме лучше подать материал,  и
не является ли  он  вредным,  и  только  потом  публикуем...  Например,  о
трагической гибели Канна мы сообщали только то, что наша медицина  понесла
в его лице большую утрату... Сами понимаете - никому не выгодно  поднимать
шум вокруг его имени:  это  же  не  эстрадная  звезда,  для  которой  доля
скандальности просто необходима. Ну а уже потом  до  нас  дошли  слухи  об
эпидемии,  и  мне  поручили  поехать  разобраться  на  месте  и  составить
опровержение.
     - И как, слухи легко опровергаются? -  саркастически  поинтересовался
Рудольф.
     - Не знаю, - Э.Светлая махнула в воздухе сигаретой, рассыпая  во  все
стороны искры. - Мне не нравится, что в мэрии,  кроме  вас,  я  никого  не
нашла. Сейчас не время летних отпусков... Или я ошибаюсь?
     - Время... ведь все-таки лето? И какого подтверждения вы хотите - что
все в порядке? Как раз то, что люди позволяют  себе  не  быть  на  работе,
говорит  о  том,  что  она  настолько  отлажена,   что   не   требует   их
присутствия... - при этих словах Рудольф  ощутил  что-то  вроде  оскомины.
Почти тоже самое он говорил Альбине... И почти тоже самое волновало ее. Но
остановить поток слов он уже не мог, и они продолжали ползти,  неудержимо,
как ледник, хотя внешне так же неторопливо. - Если  бы  что-то  случилось,
здесь находились бы все, по коридорам носились бы встревоженные толпы,  по
телефону невозможно бы было никуда дозвониться... - он осекся и замолчал.
     По телефону невозможно было никуда дозвониться. Никуда... А  в  мэрии
никого не было, и в ушах снова настойчиво  зазвучал  голос  Альбины:  "Это
затишье похоже на затишье перед бурей..."
     - Ну так что же вы? - обрадовалась  неизвестно  чему  журналистка.  -
Продолжайте! Да вы не бойтесь, материал  вовсе  не  обязательно  пойдет  в
печать, он нужен скорей для архива... Это  для  массы  народа  может  быть
опасной в те или иные исторические моменты, но для  истории,  как  таковой
она должна быть сохранена...
     "О чем она говорит?"  -  тупо  спросил  себя  Рудольф.  Ему  все  еще
казалось, что ледник тащит его, а  он  не  может  встать,  потому  что  по
неизвестной причине лишился способности двигаться, а где-то  за  поворотом
лед кончился и начинается река, резко срывающаяся с кручи на острые камни.
     - Вы чем-то вспомнили? - вернул его к реальности вопрос журналистки.
     - Ничего, - сухо отрезал он, с усилием отводя взгляд от  телефона.  С
разговором на эту тему явно надо было  кончать.  Если  бы  он  только  мог
сделать это! Наоборот, Рудольфу все сильнее хотелось самому расспросить Э.
Светлую поподробнее, разобраться, докопаться до истины, опровергнуть  свой
собственный смутный страх...
     - Но мне показалось...
     - Скажите, а Э.Светлая - это ваше настоящее имя? - неожиданно  строго
спросил он.
     "Правильно... С этого и надо было начинать: разобраться  с  кем  имею
дело... Да что я себя убеждаю, мне просто не хочется... нет, очень хочется
услышать..." - запутавшись в своих желаниях  и  мыслях,  он  решил  просто
перестать думать  на  эту  тему  и  сосредоточиться  на  чем-либо  другом.
Например на изучении лица незваной гостьи.
     - Почти... Меня на самом деле зовут Эльвирой, - не стала вдаваться  в
подробности она. - А зачем вы об этом спрашиваете?
     - Да так... - ответил Рудольф. - Вы - первый человек, от  которого  я
слышу об эпидемии, так что никаких инструкций об умолчании мне не давали -
вы ведь намекали на это? И я бы сам не отказался  узнать  об  этих  слухах
поподробнее. Так что - давайте рассказывайте.
     - Даже так?
     Эльвира зажала сигарету между пальцами и подперла  рукой  подбородок.
Блузка ее при этом перекосилась, открывая плечо, но, как ни  странно,  это
не выглядело пошло: некоторая небрежность изначально  была  присуща  всему
стилю этой женщины, как в манерах, так и в одежде.  Затем  Рудольф  поймал
себя на том, что невольно сравнивает журналистку с Альбиной. Это  не  было
"сравнение  в  чью-то  пользу",  единственное,  в  чем  эти   двое   могли
соперничать, так это в величине глаз, во всем остальном Эльвира и  Альбина
были едва ли не антиподами.
     Мечтательница и фантазерка Альбина была вечным ребенком: круглолицым,
робким и наивным, она была беззащитна и трогательна, ее хотелось беречь  и
защищать, в то время как от Эльвиры скорей стоило  обороняться.  Э.Светлая
вопреки своему псевдониму была вовсе не так уж светла. Она принадлежала  к
категории всезнающих  особ,  которые  и  рождаются,  казалось,  с  богатым
жизненным опытом, и за редким исключением страдают непроходимым  цинизмом.
Кроме того, Рудольф отметил еще одну деталь: никакие прически и одежда  не
могли прибавить Альбине лишние года, почти всегда ей  давали  меньше  лет,
чем на самом деле, Эльвиру же наоборот ничто не могло сделать моложе.
     Странно, но в этот момент Эльвира и в свою очередь занималась оценкой
внешности  собеседника,  мысленно  записывая  в   несуществующий   блокнот
довольно исчерпывающее описание (потом оно было перенесено и  на  бумагу):
"Человек  с  крупными,  несколько  тяжеловатыми  чертами,  которые  обычно
прибавляют несколько лет в детстве, но молодят после  тридцати,  становясь
особо привлекательными годам к сорока и наделяют своих обладателей  особой
- непосредственной - солидностью."
     - Собственно, все самое главное я и так рассказала:  слухи  очень  не
конкретны. Говорят, здесь обнаружен новый вирус, лишающий людей  рассудка,
но наделяющий их при этом поистине сверхчеловеческой силой, - темные глаза
Эльвиры маслянисто поблескивали, в то время как серые,  Альбины,  лучились
серебристым мягким светом. - И еще они воображают себя констрикторами...
     - Ке-ем???
     "К пятидесяти годам он будет вообще неотразим...  -  думала  Эльвира,
выпуская струйку сизого дыма. - И уже сейчас он кое-чего в  жизни  достиг.
Любопытно, пригласит он меня в кафе после разговора, или нет? Я надеюсь  -
пригласит.  Своеобразный  тип:  в  нем  сочетаются  и  зануда  и   человек
незаурядный, личность. Наверное этим качествам  нелегко  ужиться  в  одной
душе." - а в несуществующей пока книжке уже  фиксировалась  новая  запись.
"Он мог бы стать неформальным лидером, если бы его не заел формализм."
     -  Констрикторами.  Знаете,  есть  такая  змея   -   боа-констриктор,
тропический душитель, а проще говоря - удав.
     - А проще говоря, - с напором, строго проговорил Рудольф - со стороны
никто не сказал бы, что это заявление было вызвано нервным  срывом,  да  и
сам он вряд ли согласился бы с такой  формулировкой,  -  все  это  дешевые
сенсации, непонятно кому и зачем нужные. Вы что же, всерьез считаете,  что
такую эпидемию  можно  скрыть?  Вам  не  кажется,  что  в  нашем  обществе
существует масса реальных проблем,  действительно  заслуживающих  внимания
прессы? Именно реальных, занимаясь  которыми  вы  могли  бы  отвлечься  от
дурацких измышлений по  поводу  еще  более  дурацких  выдумок  с  удавами,
эпидемиями и прочей мурой. - На  секунду  перед  Рудольфом  возникло  лицо
Альбины, искаженное гримасой страха. - Хотите, я предложу вам тему?
     Эльвира не колебалась. Жизненный опыт сообщил ей, что с разговором об
эпидемии - глухо, но собираться отказываться от новой  намеченной  цели  -
сходить с Рудольфом в кафе - она не думала.
     - Ловлю на слове! - блеснули вишнево-черные глаза. -  Кстати,  у  вас
тут где-то должен быть буфет... Я  сама  его  не  смогла  найти.  Если  вы
действительно не заняты, мы могли бы продолжить разговор  там,  И  честное
слово - я с удовольствием займусь той темой, которую вы предложите.
     - Я не занят, - строго сдвинул брови Рудольф,  намериваясь  отказать,
но вместо этого неожиданно для самого себя согласился. Для этого ему  было
достаточно на одну секунду вспомнить пустые глаза случайного встречного.
     Глаза констриктора.

                                    6

     - Все, Ала, играем в зайцев, - выпалил "тихий", отбегая в сторону.
     "В зайцев? В каких таких зайцев?" - заморгала девушка, и ощутила  уже
знакомый "перепад температур" - ее  вновь  начало  кидать  между  жаром  и
холодом, а ноги уже цепенели, цепенели, цепенели, превращаясь во вросшие в
крышу столбы.
     - Ала, не стой!  -  на  ходу  закричал  "тихий",  нарочно  мелькая  у
констриктора перед носом. - Он не поймает! Нас двое - собьем его с толку.
     Похоже он говорил еще что-то,  но  уже  через  секунду  Ала  потеряла
способность воспринимать чьи-либо слова: убийца шел на нее  и  неподвижные
пустые глаза при пересечении с другими взглядами выжирали из  них  остатки
воли.
     Можно только поразиться смелости "тихого" - когда  душитель  прямиком
нацелился на девушку,  он  подбежал  ближе,  толкнул  маньяка  в  плечо  и
принялся жестами подманивать к себе.
     Констриктор качнулся  на  месте,  неторопливо  развернулся  и  тяжело
зашагал теперь уже в сторону "тихого".
     - Ала, очнись!.. Эй, кретин, погоняйся-ка за  мной!  -  донеслись  до
девушки обрывки фраз, но выйти из оцепенения Ала уже не могла - тело стало
совсем чужим от страха и не желало повиноваться.
     Возле края крыши "тихий" отпрыгнул в сторону, пробежал пару метров  и
остановился у жалкого подобия пентхауса, а  грубо  говоря  -  у  чердачной
двери.
     - Ну, ты! - снова закричал он. - Иди сюда! Слышишь?
     Его отчаянный вызов не остался незамеченным -  душитель  окончательно
развернулся к Альбине спиной.
     "Другой вопрос - как долго я сумею выдержать такой темп?"  -  подумал
"тихий", подтягиваясь на руках перед  носом  у  пустовзглядого,  слетевший
больничный шлепанец врезался в восходящее солнце на футболке,  и  агрессор
замер, потеряв из виду свою казалось бы верную жертву.
     "Ну  а  дальше  -  что?"  -  спросил  себя  "тихий",  усаживаясь   на
вентиляционном выступе.
     Констриктор потоптался на месте затем  отступил  на  шаг  и  бухнулся
плечом в стену, намериваясь вышибить ее, как вышибал все ранее встреченные
двери.  Сооружение  вздрогнуло  от  удара  -  раз,  другой,  третий...  На
некоторое время это тупое занятие полностью поглотило его внимание.
     - Ала, - снова позвал "тихий" - Ты слышишь меня? Не стой на месте. Не
стой!
     Она ожила: кивнула и попробовала шагнуть в сторону, но камень в ногах
превратился в вату, колени Альбины подогнулись и  она  с  шумом  упала  на
жесть, беспомощно и беззвучно открывая рот.
     - Ала! - новый возглас "тихого" прозвучал как  болезненный  вскрик  -
привлеченный звуком падения, констриктор обернулся и остановил свой взгляд
на девушке.
     Она сделала  неуверенную  попытку  встать,  снова  упала  и  замерла,
съежившись клубочком.
     - Ала! - "тихий" спрыгнул с крыши пентхауса,  поморщившись  от  удара
ногами о жесть, выпрямился и бросился в  вдогонку  за  убийцей,  не  думая
больше ни о чем, кроме того,  что  душителя  надо  остановить.  Пусть  для
Альбины это будет только отсрочкой - даже в этой шоковой ситуации  "тихий"
понял, что вряд ли она сумеет выжить в изменившемся мире самостоятельно (а
считать, что мер-таки изменился у него были причины). Альбина принадлежала
к тому большинству, что теряется в сложных ситуациях. Так же ясно он  знал
и то, что сам он в одиночку спасется наверняка, во всяком случае  -  почти
наверняка,  и  сердце  его  болезненно  сжималось  при  виде   скрюченного
худенького  тела  девушки,  к  которому  уже  издали,   заранее   тянулись
подрагивающие лапищи убийцы. Он глядел на тонкие руки, на нелепо  торчащий
из под халата край зеленного платья,  на  сокращающееся  расстояние  между
Альбиной и констриктором, и знал, что никакая сила не позволит ему  сейчас
повернуться и уйти, бросив ее на растерзание маньяку.
     Все эти чувства были вложены в один  прыжок:  изо  всех  сил  "тихий"
толкнул затянутую в футболку спину  и  отскочил  в  сторону,  собираясь  в
случае надобности возобновить атаку.
     Констриктор  закачался,  затем  начал  медленно  поворачивать  голову
назад.
     "Ну что ж... еще поиграем" - сказал себе "тихий" напрягая мышцы  ног.
Теперь смотреть в сторону Альбины ему было некогда - от  констриктора  его
отделяло около полутора метров. "Тихий"  сознательно  тянул  время,  желая
удостовериться, что тот хоть на какое-то время забыл о девушке.
     Констриктор шагну вперед, и... споткнулся.
     Что-то странное происходило с ним: даже в пустых помертвевших  глазах
убийцы промелькнуло подобие нормального человеческого выражения  -  в  них
отразилась  боль.  Затем  его  черты  исказила  судорога,  кожа  на   лице
покраснела, а затем и побронзовела, постепенно доходя до черного цвета, он
зашатался - гораздо сильнее, чем в тот миг, когда его толкнул "тихий" -  и
рухнул наземь, забившись в непонятном припадке.  Его  тело  то  изгибалось
столбнячной дугой, то  сворачивалось  калачиком:  так  иной  раз  крутятся
спугнутые  гусеницы.  Констриктор  крутился  на  месте,  хрипел,  и   даже
неспециалисту могло прийти  в  голову,  что  это  была  настоящая  агония.
Наконец изо рта убийцы хлынула пена, и он  замер,  дернувшись  всего  пару
раз. Теперь кожа его морщилась (она успела стать коричневой, как древесная
кора) и продолжала  шевелиться  сама  по  себе,  как  оболочка  порванного
воздушного шарика: руки и ноги констриктора худели на глазах. Длилось  это
не долго - вскоре перед  двумя  остолбеневшими  людьми  осталась  мумия  с
залитым пеной лицом.
     - Я же всегда говорил... - "тихий" и не  заметил,  что  произнес  эти
слова вслух, но и потом, спохватившись, не счел нужным  замолчать.  -  Это
болезнь... Это новая, страшная болезнь... Ала не подходи.
     Она и не подходила - просто не могла стоять не пошатываясь.
     "Тихий" шумно вздохнул.
     - Пошли отсюда, - глухо произнес он. - Раз один  нашел  сюда  дорогу,
крышу нельзя больше считать безопасным местом. Я попрошу  тебя  только  об
одном - когда я прикажу бежать, тебе придется это сделать. Сможешь?
     Девушка кивнула. Ее трясло,  смотреть  в  сторону  скорчившегося  под
ногами тела Альбина больше не могла.
     - Главное - держаться от всех на некотором расстоянии, чтобы в случае
надобности иметь фору. - "тихий" взял Альбину под руку,  чтобы  она  могла
идти, и повлек обратно к лестнице. - Тогда мы сумеем добраться... хотя  бы
до твоего дома. Ты далеко живешь?
     - Нет, - всхлипнула Альбина. - Рядом.
     - Прекрасно. Вот туда-то мы сейчас и пойдем.
     Может быть в другое время  и  при  несколько  других  обстоятельствах
Альбина усмотрела бы в его предложении что-либо нескромное или  нехорошее.
Но сейчас она дала единственный ответ, на  который  была  способна  -  она
сказала "да".

                                    7

     Существуют люди, о которых говорят, что они умеют  жить;  встречаются
такие представители человеческой породы редко. Еще реже можно  найти  тех,
кто не просто умеет жить, а живет так, как ему нравится. На "умеющих жить"
такие товарищи обычно внешне похожи мало, хотя бы потому, что нравится  им
может нечто совершенно отличное от общепринятых норм. Они  способны  гордо
одеваться не по моде и даже вопреки ей,  спать  на  лавочках  в  городском
парке, короче, без оглядки вытворять вещи более или менее экстравагантные.
Пожалуй, именно последнее и выделяло их в особую категорию: чтобы жить  по
собственным нормам вместо общепринятых, всегда  требуется  особый  талант,
даже если различия между ними не  было  так  уж  существенно.  Такой  была
Эльвира, мнение окружающих заботило ее  меньше  всего,  ей  хотелось  жить
полноценно и интересно - и она так жила. Для этого ей было нужно  копаться
в чужих тайнах, всюду успевать первой, видеть, трогать, вбирать в себя все
новое и желательно запретное (никогда ведь нельзя  предугадать  заранее  о
каком материале ее  попросят  забыть).  Только  узнавать  и  складывать  в
копилке памяти - не наделенная особыми  литературными  талантами,  Эльвира
равнодушно относилась к факту публикации той или иной заметки, ее миновали
амбиции такого рода. Она хотела знать - и знала,  все  остальное  ее  мало
заботило. Как ни странно, это благоприятно сказывалось на ее  отношении  с
начальством и инстанциями  вышестоящими:  неутомимость  в  процессе  сбора
информации и покладистость в отношении  ее  дальнейшей  судьбы  делали  ее
ценнейшим сотрудником. Не случайно за последние два года  невозможно  было
отыскать хоть один номер "Приятеля"  без  ее  статей  -  материал  Эльвира
всегда приносила в избытке. Представления о том, какой должна  быть  жизнь
имеют право принимать самые различные формы, но время обычно берет свое. В
какой-то момент Эльвира начала замечать,  что  былая  легкость  на  подъем
покидает ее, постоянные разъезды - утомляют, в квартире, имеющей по-мужски
холостяцкий  вид,  становится  все   неуютнее,   а   новостей,   способных
взволновать, как прежде, становится все меньше и меньше.  Мир  скучнел  на
глазах, Эльвира все отчетливее ощущала потребность в перемене,  в  чем-то,
позволяющем вновь обрести смысл существования  и  даже  догадывалась,  как
должен  был  выглядеть  этот  поворот:  пришла  пора   "заякориваться"   и
остепеняться.  "Или  в  сжатые  сроки  совершить  настоящий  поступок",  -
иронизировала она, совсем не разглядывая последнее предложение в  качестве
реальной альтернативы. Эльвира не верила  в  поступки,  как  не  верила  в
любовь, сильные благородные чувства и многое другое, с  чем  ей  лично  не
приходилось сталкиваться в жизни. А  вот  обзавестись  семьей  она  начала
подумывать всерьез. Своих  любовников  в  качестве  возможных  кандидатов,
Эльвира отмела сходу - обычно она  и  завязывала  отношения  с  ними,  как
изначально несерьезные и не претендующие на  долговечность.  Поиск  по  ее
замыслу начинался с  нуля  и  потому  любой  попавший  в  ее  поле  зрения
"свободный" мужчина рассматривался и оценивался с весьма конкретной  точки
зрения. И вряд ли хоть что-либо могло  спасти  того,  на  ком  она  решила
остановить свой выбор: Эльвира умела отстаивать  собственные  интересы.  К
Рудольфу пока она только приглядывалась...
     -  Так,  значит,  вы  всерьез  считаете,  что  причина   бегства   от
действительности - страх? - спрашивала она. - Это ваша собственная догадка
или чья-то реальная точка зрения?
     - Будем считать, что так, - неопределенно отозвался он.  Рассказывать
о разговоре с Альбиной этой женщине Рудольф не собирался.
     - Непонятно, но  ладно...  Наверное,  это  вам  действительно  кто-то
сказал, - усмехнулась Эльвира. - Я бы все объяснила проще. Скука - вот что
заставляет людей или искать  приключений,  или  просто  переводить  время,
стараясь любыми способами забыть о ней. От жизни не бегут - ее  просто  не
имеют... Вы не задумывались об этом?
     - Признаться, нет, - Рудольф с любопытством взглянул на журналистку.
     - Бесконфликтность. Отсутствие  целей,  за  которые  нужно  бороться.
Незаполненность жизни. - Отсюда и это бегство  из  ниоткуда  в  никуда.  А
страшные слухи - по вашему, почему они возникают, как не от той же  скуки?
Человек с доисторических времен запрограммирован на борьбу за выживание, а
спокойствие лишает его возможности отстаивать себя  и  свое  "я".  В  этом
смысле мы все немножко велосипеды - они устойчивы только в движении.  Лиши
человека необходимости двигаться - и он начнет разлагаться заживо...  даже
физически. Можно прожить всю жизнь, не столкнувшись ни  разу  с  крайними,
экстремальными ситуациями, а, значит, и с собой.
     - Я вижу вы хорошо подготовлены к этой теме, - несколько неприязненно
проговорил Рудольф. - Тогда почему вы о ней не пишете?
     - О чем? - Эльвира чуть не рассмеялась. - Вы  что,  всерьез  думаете,
что можно вот так просто заявить на весь мир,  что  нам  необходимо  самим
создать себе трудности, обеспечить себя опасностями?  Такие  предположения
хороши в частных беседах наши читатели меня не поймут.
     - Но ведь проблема есть?
     -  Допустим.  Я  считаю,  что  бесконфликтность   -   это   проблема,
вынуждающая людей выискивать для себя хоть надуманные опасности. Кстати, и
популярность фильмов ужасов по-моему растет по той же причине. Вас волнует
другой аспект, который кажется мне всего  лишь  следствием  из  упомянутой
проблемы. Но это интересно нам - и только. Кстати и тот страх,  о  котором
вы  говорили,  инспирируется  все  там  же  неудовлетворенным   инстинктом
опасности... или готовности пережить  опасность  -  я  не  знаю,  как  это
следует называть чисто по-научному. Раз природа наделила нас  способностью
испытывать страх, человек просто обязан хоть  иногда  с  ним  встречаться.
Защитные механизмы тоже должны время  от  времени  проходить  проверку  на
готовность к действию... или действительно останется искать забытье в  чем
попало. Кстати, где этот ваш  хваленный  буфет?  Терпеть  не  могу  здания
подобного типа - в них заблудиться легче чем в лесу.
     - Мы уже почти пришли.
     Она раздражала Рудольфа все сильней, и все сильней привлекала - давно
ему не приходилось общаться со столь интересным собеседником. Альбина... с
ней тоже можно было поговорить, но на другие темы и на другом  уровне.  Не
на более низком, но она терпеть не могла рассуждения слишком  отвлеченные,
робея перед глобальными темами. С коллегами же по  работе  Рудольф  просто
опасался слишком откровенничать.
     "Я была права  -  он  не  зауряд-чиновник"  -  размышляла  между  тем
Эльвира. - "Это хороший признак."
     Дверь в буфет находилась за углом и оказалась заманчиво  приоткрытой:
между ее створками вился густой кофейный  запах,  приправленный  оттенками
ванили и чего-то кондитерско-сладкого.
     - Здесь, - на всякий случай сообщил Рудольф, толкая бронзовую ручку.
     - Вижу, - почти машинально подтвердила Эльвира, вслед за ним входя  в
небольшое помещение, освещенное разноцветными вдавленными в стену лампами.
Отгороженные друг от друга  столики  напоминали  ей  раздевалку  в  сауне;
свешивающиеся с потолка сосульки из макраме задевали кисточками прически.
     За стойкой ни кого не было. Рудольфа это несколько удивило:  барменша
отличалась редкой добросовестностью и не в ее  стиле  было  отлучаться  из
буфета в рабочее время.
     "Действительно - эпидемия какая-то... Эпидемия сачкизма",  -  подумал
он.
     - Ну и где здесь  кофе?  -  направляясь  к  стойке,  громко  спросила
Эльвира. Пустота в буфете, который правильней  было  бы  назвать  все-таки
баром, нравилась ей: здесь можно было спокойно побеседовать, да  и  просто
посидеть в свое удовольствие, наслаждаясь обстановкой и спокойствием.
     Ей ни кто не ответил - буфет для этого был слишком пуст.
     Рудольф наморщил лоб, вспоминая, как зовут барменшу, звать ее  не  по
имени он считал не  приличным,  но  так  и  не  сумел  сделать  это.  Лицо
возникало из памяти удивительно объемно и красочно, а вот имя  ускользало,
так что он засомневался даже, знал ли его вообще.
     - Извините, - покашлял он, опираясь  рукой  на  стойку,  заставленную
стаканчиками с многослойным цветным желе. - Здесь есть кто-нибудь?
     По  идее,  в  этот  момент  должна  была   зашевелиться   серебристая
занавеска, ведущая в подсобное помещение,  и  впустить  дородную  тетку  с
красноватыми крашенными волосами, но  ткань  осталась  неподвижной,  а  от
кофейного аппарата потянуло вдруг гарью.
     Горело кофе.
     -   Здесь   всегда   так   обслуживают,   или   как?   -   иронически
поинтересовалась Эльвира.
     - Погодите. - Рудольф незаметно сжал руки в кулаки.
     Ему не нравилось это молчание, как не нравился  и  все  усиливающийся
запах паленного - над аппаратам уже начала  подниматься  струйка  дыма,  и
пахло теперь еще и сгоревшей проводкой. - Подожди меня одну секунду.
     Не долго колеблясь он отодвинул ведущую за стойку дверцу  и  заглянул
внутрь: из под серебристой занавески выглядывала женская нога, кожа на ней
казалась синеватой.  Затаив  дыхание,  Рудольф  осторожно  шагнул  вперед,
отдернул тускло блестящее серебро и его глазам открылось лежащее  на  полу
тело барменши.
     - Боже... - негромко произнес он.
     - Что случилось? А... - Эльвира  замолчала  на  полуслове,  незаметно
очутившись у Рудольфа за спиной.
     Она тоже заметила покойницу, голова которой  оказалась  неестественно
свернутой на бок.
     - Пошли отсюда. - Рудольф незаметно прикоснулся ко лбу - кроме  этого
ни один другой жест не выдал глубины его потрясения.
     Труп в здании мэрии, средь бела дня, вот так, просто...
     "Вот тебе и "затишье перед бурей", - ему показалось,  что  эта  мысль
проносится в голове уже сотый раз подряд.
     - Что с ней? - изменившимся голосом спросила Эльвира;  любопытство  и
страх боролись сейчас в ней, и ни одна из этих эмоций пока не брала верха.
     - Пошли. Нужно вызвать полицию,  -  твердо  заявил  Рудольф,  отгоняя
новую неприятную мысль. Мысль о констрикторах.
     "Это такая змея, тропический душитель, а попросту - удав..." - он  не
был медэкспертом, но в та же время и не сомневался в том что женщина  была
задушена.
     - Может ей еще можно помочь? - неуверенно  поинтересовалась  Эльвира,
чуть заметно вздрагивая от напряжения, пока еще  почти  приятного:  на  ее
глазах происходило что-то настоящее. Пусть трагическое, страшное, но  зато
непохожее на все то, с чем ей приходилось иметь дело прежде - даже  гибель
Канна представлялась ей какой-то почти нереальной.
     - Поздно... Разве не видно? - Рудольф развернулся и зашагал к выходу.
Эльвира заспешила за ним.
     Возвращаться  в  свой  кабинет  Рудольф  не  стал  -  куда   логичнее
показалось ему обратится к  сидящему  неподалеку  дежурному.  В  том,  что
последний был на месте, он не  сомневался  -  проходя  утром  по  коридору
Рудольф заметил, как мелькнула возле стола форменная одежда. Тем не  менее
стол притаившийся в нише у входа на этаж был пуст, как стойка в баре.
     -  Так,  -  проговорил  Рудольф  вслух  и  ощутил   легкий   холодок,
пощекотавший вдруг спину - он уже догадывался, что увидит ЗА  столом,  тем
более, что на светло-сиреневой  побелке  виднелись  подозрительные  темные
брызги, а в воздухе стоял особый густой и сладковатый запах.
     - Почему мы остановились?
     Рудольф повернулся к журналистке и заступил ей дорогу.
     - Так ты говоришь, эти больные воображают  себя  удавами  и  начинают
всех душить? - устало спросил он.
     - Что? - это было совсем не в стиле Эльвиры, но она растерялась. - Вы
думаете...
     - Я ни чего не думаю... кроме того, что тебе не стоит подходить туда.
     На всякий случай Рудольф  оглянулся  и  принялся  прислушиваться,  не
раздадутся ли в коридоре шаги, пускай даже приглушенные ковровой дорожкой.
     - Пустите, - Эльвира отстранила его почти  грубо,  быстро  подошла  к
столу, пригнулась и резко побледнела, отшатываясь назад.
     - Я же сказал - вам не стоит смотреть, - глухо повторил Рудольф.
     - Господи... - Эльвира вновь повернулась к нему и  покачала  головой,
выражение самодовольной уверенности исчезло с  ее  лица,  перед  Рудольфом
оказалась обыкновенная испуганная женщина.
     - Пошли отсюда, -  уже  более  мягко  сказал  он,  потянулся  было  к
телефонной трубке одного из приткнувшихся на столе аппаратов, но  отдернул
руку, заметив покрывший трубку кровяной крап. - Внизу тоже есть телефон...
и полиция.
     По лестнице они скатились едва  ли  не  бегом.  Когда  дверь-вертушка
закружилась, выбрасывая их на улицу, где-то позади  раздался  приглушенный
расстоянием крик...

                                    8

     Неправда, что правительство страны в тот день бездействовало  -  будь
это так,  вряд  ли  вышла  бы  в  эфир  рассказывающая  о  констрикторизме
передача. Состряпанная наспех, она вызывала потом много толков  по  поводу
непрофессиональности в изложении сути происходящего, но войти в историю ей
это не помешало, да и посты вокруг города вряд ли  были  бы  выставлены  в
противном случае так быстро.
     - ...Это болезнь, - вещал по телевидению и радио курносый  профессор,
время от времени бросая испуганные взгляды куда-то в сторону - всякий  раз
при этом режиссер передачи морщился и строил рожи. На  радио,  к  счастью,
ничего этого не было видно. - Странная, неизвестная пока науке болезнь,  -
при этих словах камера отъехала, позволяя зрителям рассмотреть сидящих  за
длинным столом светил медицины, среди которых,  видно,  по  недоразумению,
затесалось несколько военных. - Вы хотите знать, что мы сегодня  знаем  об
этом заболевании, пока условно названным  констрикторизм?  Можно  сказать,
что почти ни чего, хотя научные исследования активно ведутся,  -  (в  этот
момент в  эфир  вырвался  и  чей-то  невразумительный  возмущенный  шепот:
профессору что-то подсказывали, отчего его щеки и даже нос порозовели) - В
скором времени  мы  надеемся  получить  ответы  на  все  интересующие  вас
вопросы. Пока об эпидемии можно сообщить следующее: все  известные  случаи
заболевания зафиксированы в одном-единственном населенном пункте, так  что
можно  говорить  об  определенной  локализации  очага  инфекции,  из  чего
следует, что карантинные ограничения сегодня  могут  оказаться  достаточно
эффективной мерой по предупреждению ее распространения по стране  и  миру.
Для  констрикторизма  характерны  следующие  симптомы:  в  первую  очередь
происходит изменение в скорости обменных процессов организма...
     - Боже, так неужели  это  правда?  -  прошептала  Эльвира,  глядя  на
висящий на столбе громкоговоритель. - Вот, называется, опровергла слухи...
     - Успокойся, - взял ее за руку Рудольф.
     Они стояли в центре сквера, обычно многолюдного,  но  теперь  напрочь
опустевшего, казалось, даже многочисленные бродячие собаки решили убраться
оттуда подальше от опасности.
     - ...что выражается визуально, - продолжал вещать голос со столба,  -
в  характерных  "плавающих"  движениях,  свидетельствующих  об   изменении
тормозных реакций, - те, кто слушал передачу по телевизору, заметили,  что
при этих словах многие из сидящих за столом  медиков  изменились  в  лице,
словно профессор  ляпнул  какую-то  глупость.  -  Одновременно  возрастает
мышечный потенциал, это сопровождается угнетением ряда мозговых центров, -
чем больше говорил профессор, тем  испуганней  он  становился,  теперь  он
оглядывался не только в сторону режиссера и оператора,  а  косился  то  на
право, то на лево, и от этого легко могло сложиться  впечатление,  что  он
высматривает  -  не  ворвались  ли  в  телестудию  констрикторы,  -  также
происходит подавление центров контроля, - он начал запинаться через  слово
и то и дело проводил рукой по лбу, вытирая капли  пота,  -  и  возбуждение
центров агрессивности. В этом периоде  больной  неадекватно  реагирует  на
происходящее, и пребывает  в  состоянии  невменяемости.  -  Неожиданно  он
махнул рукой и заговорил ровнее. Его карьера, во всяком случае  -  престиж
среди коллег были уже утеряны (так  он  думал),  и,  значит,  терять  было
больше не чего. - Именно тогда больной становится агрессивен и опасен  для
окружающих, несмотря на всю его медлительность. В нем просыпается  желание
крушить все вокруг, уничтожать все живое, чем он успешно и  занимается.  -
(тут в запись снова  вторгся  возмущенный  шепот).  -  А?  Что?  Да...  По
истечении некоторого времени - от суток и менее, до  нескольких  суток,  в
болезни наступает следующая стадия, внешне напоминающая ускоренно  текущую
дистрофию: больной резко теряет силы, его организм  истощается,  буквально
пожирая сам себя, и в течении нескольких минут наступает летальный  исход.
В связи с той опасностью, которую, как мы  уже  говорили,  создает  первая
стадия констрикторизма, разработан следующий ряд мероприятий...
     - Благодарим, -  едва  ли  не  силой  оттянул  в  сторону  профессора
комментатор, - за интересный рассказ об эпидемии. - (Он  тоже  чувствовал,
что от волнения говорит что-то не то, но с  его  языка  упорно  продолжали
лететь заезженные из фраз.) - А  теперь,  уважаемые  зрители,  перед  вами
выступит ответственный за организацию карантинных мероприятий,  призванных
оградить вас от риска заболеть этой ужасной  болезнью  или  стать  жертвой
констрикторов: позвольте представить вам полковника внутренних войск...
     При этих словах Эльвира и Рудольф  переглянулись  и  не  сговариваясь
зашагали по скверу прочь...
     Квартира Рудольфа встретила их бодрым  телефонным  треском;  надеясь,
что звонят с работы (или из столицы - звонок  подозрительно  напоминал  по
долготе звучания междугородний), Рудольф метнулся к телефонному аппарату.
     - Алло! - затараторил в трубке незнакомый  мужской  голос.  -  Объект
334-428?
     Рудольф вздохнул и молча повесил трубку.

     Шоссе в этом  месте  было  узким,  и  напоминало  больше  не  крупную
междугороднюю трассу,  а  заурядную  провинциальную  дорогу.  По  обе  его
стороны,  за  низкими  полосатыми  столбиками,  тянулось  болото,  некогда
клюквенное, но теперь превратившееся  в  обычную  грязную  лужу,  лишь  по
недоразумению сохранившую грозные способности солидной трясины. Под  стать
дороге смотрелся и пункт дорожной полиции - им давно не пользовались и  от
некогда  застекленной   будки   остался   скелет,   кое-как   подновленный
полиэтиленовыми кусками, засунутыми  в  рамы  и  призванными  защищать  ее
"постояльцев"  от  ветра.  В  настоящий  момент  будка  пустовала,  только
телефонный аппарат жил в ней, громким звонком напоминая  о  себе.  Гораздо
современнее выглядели запаркованные по обе стороны "шоссе" машины; Стоящие
возле них врач и несколько военных курили, время от времени перебрасываясь
короткими фразами, при чем младший лейтенант то и дело принимался хохотать
отрывистым грубым и почти  неприятным  смехом.  Наконец,  когда  наступило
очередное  затишье,  вопиющий  глас  телефона  оказался  услышан.   Дружно
обращенные на лейтенанта взгляды вынудили последнего хохотнуть  напоследок
еще раз и отправится в будку.
     - Алло? - снял трубку он. - Объект 334-428 слушает... Чертова станция
опять неполадки!
     От бессмысленного треска у него чуть не  заложило  в  ушах;  наградив
станцию эпитетом еще менее лесным, лейтенант стукнул кулаком по  рычагу  и
вразвалочку вышел на свежий воздух, попахивающий болотной тиной.
     - Кто? - шагнул ему на встречу врач.
     - Не знаю... Опять сорвалось. Больше не пойду...
     - Подойдешь, - уверенно возразил врач. - Куда ты денешься...
     На этот раз засмеялись оставшиеся военные, что  поделать,  у  каждого
чувство  юмора  выражено  по-своему,  а  вид   раздосадованного   младшего
лейтенанта и впрямь был комичен.
     Долго ждать себя телефон не заставил...
     Звонил сержант. Звонил долго  и  упорно,  до  ломоты  в  гуляющих  по
кнопкам пальцах.
     - Алло... - устало твердил он, дожидаясь подходящего гудка и  щелчка,
сообщающего, что трубку-таки взяли. - 334-428?  Да  правильно  я  набираю,
правильно... от такого слышу. Чтоб вас всех.
     Видно с телефонной станцией и  впрямь  дела  обстояли  неважно  -  то
вместо ответа в аппарате раздавался треск, то  его  не  было,  но  зато  и
попадал он не туда, куда надо  -  большинство  обеспокоенных  его  звонком
людей были нервными и посылали беднягу по  всем  адресам,  большинство  из
которых не принято упоминать в приличном обществе.
     От напряжения сержант вспотел, молодое, почти мальчишеское  лицо  его
налилось краской, тоненькие усики намокли и приобрели жалкий вид.
     Объект 334-428 неизменно отвечал никому не нужным треском.
     Времени оставалось все меньше. Беда близилась. Телефон не работал.
     Дежурящий на объекте младший лейтенант продолжал беззаботно  хихикать
над плоскими остротами военного доктора.
     Беда, готовая вот-вот  обрушиться  на  их  головы  имела  вид  весьма
невинный  -  "из  пункта  А  в  пункт  В  выехал  автомобиль,  едущий   со
скоростью... и из пункта В  в  пункт  А  также  выехал  автомобиль".  Беда
скрывалась в том, что местом их встречи по воле  судеб,  а,  может,  и  по
чьему-то почти злому умыслу, и должен был послужить вышеозначенный  объект
334-428, а проще - один из карантинных постов.
     В постовой будке с выбитым окном надрывался телефон...
     Из пункта А в пункт В...
     Мотор краснобокой легковушки рычал довольно и почти  нежно,  что  при
учете ее перегруженности выглядело странно: по идее автомобиль должен  был
еле ползти, покрякивая от натуги. Но мотор был еще молод и тянул, как не в
чем ни бывало. Заслышав его голос, группка  распалась,  младший  лейтенант
принялся расставлять временно  исполняющие  роль  шлагбаума  разлинованные
наискось щитки.
     Автомобиль чихнул и затормозил, боковое стекло  поползло  вниз  и  из
него выглянуло несколько одутловатое лицо мужчины в летах.
     - Стоять! Карантин!
     - Да, да... вижу, - растерянно забормотал водитель. - Но мы...
     - Заворачивай назад, - небрежно и почти равнодушно приказал врач.
     Это была уже далеко не первая машина за  сегодня:  кое-как  прикрытые
тканью кучи вещей на  сиденье  с  первого  взгляда  выдавали  беженцев  из
зараженного города.
     - Но я имею право спросить... - запыхтел водитель автомобиля.
     - Не имеете, - поддержал врачей младший лейтенант. - Заворачивай!
     - Но...
     - Ты совершенно  не  умеешь  разговаривать  с  людьми,  -  неожиданно
оттеснило его голос на второй  план  бархатистое  глубокое  контральто:  в
разговор вступила сидящая сбоку женщина, по всей видимости,  жена  хозяина
машины. - Дай  сюда...  -  мужчина  внутри  автомобиля  завозился,  что-то
доставая и передавая супруге, затем дверца распахнулась и из нее вынырнула
жгучая натуральная блондинка лет под пятьдесят. - Молодой  человек,  можно
вас на минутку? - она  поманила  младшего  лейтенанта  пальцем,  унизанным
массивными кольцами.
     В пухлой холеной ручке засерела пачка денег.
     Военные молча переглянулись.
     Это была уже не первая машина, которая...
     Загорелая мужская рука перехватила пачку в воздухе.
     - Пропустить!
     Разлинованные щиты шлагбаума расползлись в стороны.
     - Благодарю вас, - расплылось в улыбке (осторожной, не  стимулирующей
образование морщин) лицо женщины, и дверь захлопнулась.
     Пока руки младшего лейтенанта неловко, слюнявя каждую бумажку (у него
была привычка при пересчете денег облизывать пальцы),  перебирали  купюры,
пожилой автомобилист нажал на газ.
     Из пункта В в пункт А...
     Красная легковушка вильнула задом и  устремилась  с  довольным  рыком
вперед по "шоссе". Неожиданно ей на встречу вынырнул "джип" цвета хаки  и,
круто развернувшись, загородил ей дорогу.
     Из "джипа" выскочил человек среднего роста, также  одетый  в  военную
форму. Он был еще довольно  молод  -  во  всяком  случае,  для  обладателя
полковничьих погон и нашивок - имел правильные черты лица так  называемого
"мужественного" типа, но не это являлось главным. Что-то в нем  скрывалось
такое, что даже бойкая беженка, полуоткрыв рот, так  и  не  произнесла  ни
слова. Он не кричал, мало того, даже не сделал попытки с ними заговорить -
в одном взгляде этого человека было больше силы,  чем  у  иного  в  речах,
подкрепленных демонстрацией оружия.
     Водитель легковушки сник  и  съежился,  дежурные  карантинного  поста
вытянулись по струнке с удлинившимися и окаменевшими лицами.
     Полковник  Хорт  прошел  мимо  них  и   остановился   перед   младшим
лейтенантом.
     Красный автомобиль сделал  круг  и  набирая  скорость  понесся  в  ту
сторону, откуда приехал - позорно сбежал,  будто  его  водитель  испугался
полковника сильнее, чем загадочной и жуткой  эпидемии,  поджидающей  их  в
городе.
     Младшему  лейтенанту  и  остальным  дежурным  бежать   было   некуда.
Незаметно выброшенная пачка денег глухо шмякнулась в пыль.
     Наступила мертвая тишина,  лишь  затихающий  шум  мотора  и  кваканье
лягушек позволяло себе ее нарушать, да и эти звуки, казалось, изо всех сил
старались   уменьшить   собственную   громкость,   робея   перед   грозным
начальником. Конечно, такое описание кто-то  сочтет  преувеличенным  -  но
лишь тот, кто не встречался с хортом по жизни. Какими  бы  противоречивыми
не выглядели свидетельства знавших его  очевидцев,  все  они  сходились  в
одном - этот человек обладал поистине загадочной  особенностью  влиять  на
окружающих, одним своим присутствием лишая многих силы  воли  и  заставляя
подчиняться. Любопытно, что даже телевидение не  могло  передать  и  сотой
доли его непосредственного воздействия  на  окружающих,  возникавшего  при
личных контактах. Все четверо стояли  не  живы,  ни  мертвы,  пока  взгляд
полковника  гулял  по  их  лицам.  Так  Альбина  обмирала   под   взглядом
констриктора, и так кролики, если верить слухам, цепенеют перед удавом.
     Полковник Хорст молчал, пока не поднялся легкий ветерок  и  несколько
купюр не взлетели в воздух, увлекаемые  его  течением.  Только  тогда  рот
командира приоткрылся.
     - Поднять и сдать в качестве вещественного доказательства, - спокойно
и сдержанно проговорил он. - И имейте в виду - после  сдачи  дежурства  вы
будете арестованы.
     Вновь наступила тишина.
     Несколько пар дрожащих рук зашарили по пыли, подбирая бумажки.  Ветер
вырывал купюры и насмешливо вертя ими в воздухе, тащил в сторону трясины.
     Полковник Хорт развернулся на каблуках и спокойно зашагал  обратно  к
машине. Когда он проходил мимо двери будки, в ней снова ожил телефон.
     - Снимите трубку, - бросил полковник через плечо,  не  считая  нужным
даже обернуться. Он  знал,  что  его  приказ  будет  выполнен,  даже  если
подбирать "вещественные доказательства" провинившимся придется в трясине.
     В точности так же он знал, что вопреки  их  надеждам,  он  никого  не
простит.
     Младший лейтенант суетливо, мелкими шажками заторопился  к  телефону.
Через некоторое время можно стало услышать его запинающийся голос.
     -  Да,  это  мы...  благодарим  за  предупреждение,  сержант,  но  вы
опоздали. Он уже был тут...
     На другом  конце  провода  сержант  повесил  трубку  и  с  ненавистью
посмотрел на телефонный аппарат. Через несколько  секунд  он  набирал  уже
совершенно другой номер.
     - Алло, объект 334-429?...

                                    9

     -  Правительство  обращается  с  просьбой  к  населению   города   не
поддаваться панике, -  вещал  громкоговоритель,  и  голос  диктора  звучал
глухо, задавлено и хрипло, словно кто-то из констрикторов  успел  наложить
ему на  горло  свою  безжалостную  лапу.  -  В  настоящий  момент  ведутся
широкомасштабные действия, направленные на реализацию проекта  обеспечения
безопасности   населения    от    эпидемии.    Мы    взываем    к    вашей
дисциплинированности, и сознательности, господа...
     - Быстро же они, - кивнул в сторону громкоговорителя "тихий". Альбина
промолчала.
     Они шли по белой полосе пустынной и широкой улицы,  лишь  изредка  та
или иная машина проносилась мимо,  и  тут  же  скрывалась  с  глаз  -  все
обладатели колес, за редчайшим исключением, уже давно находились в пути, а
иные уже в обратном. Так или иначе, центр города опустел один из первых  и
потому  непривычно  унылыми  казались  освещенные  ярким,  как  рефлектор,
солнцем разноцветные старинные дома: закрытые двери и  окна  придавали  им
вид нежилых.
     - Быстро... "тихий"  огляделся  по  сторонам.  Откуда-то  из-за  угла
вынырнула человеческая фигура, но  двигалась  она  настолько  быстро,  что
можно  было  ее  не  опасаться.   Спину   торопливого   человека   украшал
переполненный, явно тяжелый рюкзак, неровные стенки  которого  говорили  о
том, что внутри скорее всего находятся  консервы.  Так  оно  и  было  -  в
какой-то момент торопыга споткнулся, одна из лямок рюкзака треснула, и  на
асфальт посыпались огромные металлические таблетки банок.
     Не успели "тихий" и Альбина обогнуть  его,  как  оттуда  же  выбежала
груженная сумками женщина, затем появились и другие  люди.  Казалось,  они
спешили скрыться  с  добычей  и  притом  -  краденой,  настолько  воровато
смотрелись движения большинства со стороны.  Характерный  шум  в  соседнем
переулке свидетельствовал о том, что там собралась немалая толпа.
     -  Эвакуация  будет  проводиться  организованно,  в  централизованном
порядке, - подхватил речь громкоговорителя  чей-то  забытый  на  окне  или
выставленный туда нарочно радиоприемник. - Время  сбора  на  эвакуационных
пунктах будет объявлено дополнительно. При себе иметь...
     - Нам туда, - тронула "тихого" за руку девушка.
     - Туда? - он недовольно на скучающую  возле  гастронома  толпу.  -  А
обойти никак нельзя? Там слишком много народу - это может быть опасно...
     - Но я живу на этой улице, - виновато возразила Альбина. - Вон там, в
конце.
     "Тихий" поморщился, затем махнул рукой.
     - Ладно... попробуем проскочить. Может,  и  повезет,  -  без  особого
энтузиазма произнес он.
     В толпе дрались - это стало ясно уже на  расстоянии  по  возбужденным
крикам, гвоздиками вырывавшимися  среди  общего  гула.  Судя  по  разбитой
витрине, вряд ли здесь шла речь о нормальной продаже  -  магазин  грабили.
Большинство   участников   этого   дела    проснулись    утром    обычными
законопослушными людьми, да и  потом  иные  из  выживших  удивлялись,  что
заставило их так поступать, но в  этот  момент  все  были  охвачены  одной
мыслью - урвать свое и выжить.
     Изо всех  сил  орудуя  локтями,  из  толпы  прорвалась  на  свободное
пространство дородная баба  -  полусорванная  в  давке  блузка  приоткрыла
посеревшие, застиранные лямки лифчика, но ей было не до того: в  ее  руках
очутились вожделенные полные сумки, и щеки  победительницы  гордо  пылали,
как победное знамя - добилась!!! В тот же момент в  ее  сторону  метнулась
другая женщина, внешность которой можно бы было признать и интеллигентной,
во всяком случае, ее одежда отличалась вкусом и  скромностью,  стянутые  в
узел на затылке волосы делали эту гражданку похожей на учительницу -  если
бы не горящие безумным огоньком глаза.
     Она подскочила к несущей свою добычу бабе и с неожиданной ловкостью и
злобой ударила ее по лицу.
     Хозяйка сумки в первый момент опешила, ее  водянистые  круглые  глаза
глупо заморгали. "Учительница", воровато оглянувшись, закусила нижнюю губу
и так же резко дернула на себя одну из сумок. Это привело ее противницу  в
чувство - она не знала, как понимать затрещину,  но  затоне  колебалась  в
том,  что  свое  добро  надо  защищать.  Завопив  во  весь  голос   что-то
непонятное, она замахнулась второй рукой и вторая же сумка  опустилась  на
плечо агрессорше, чтобы тут же вновь взмыть в  воздух  и  завершить  новый
взмах ответным ударом по голове...
     При виде этого "тихий" вздрогнул, как если бы принял удар на себя.
     - Да что же это делается... - услышал он сбивающийся  шепот  Альбины.
Девушка смотрела несколько в другую сторону, туда, где из толпы вышвырнули
безногого, а затем и его протез.
     - Куда прешь, дохлятина?
     - Только тут тебя и не хватало...
     - Всюду лезут, а еще бедненькими прикидываются... - Зашумело в толпе.
     Новый вопль привлек внимание к ранее дравшейся паре  -  "учительница"
ползала по асфальту, воя и причитая, ее лицо заливала то ли кровь,  то  ли
содержимое одежной из  спрятанных  в  сумку  бабы  банок.  Но  и  та,  уже
окончательно лишившись пуговиц на блузке, открывшей белые,  трясущиеся  от
жира мало привлекательные телеса стояла, пошатываясь и  прикрывала  рукой,
все еще сжимающей сумку, нос, а по ее лицу ползли слезы.
     - Ох, убили... - сумел разобрать "тихий": ее бормочущие причитания, -
совсем убили...
     Она сделала еще  пару  шагов  и  вдруг  схватилась  за  виски,  затем
согнулась и села на землю, покачиваясь из стороны в сторону: ее мутило,  а
соперница тем временем уже поднималась на четвереньки и размазывая по лицу
красные  потеки,   поползла   в   сторону   обессилевшей   противницы   на
четвереньках. Она и сама еще не знала, что ею  движет:  надежда  захватить
сумки покинула ее, засевшая в голове боль мешала четко соображать,  и  все
прежние  эмоции  переросли  в  одну  отчаянную  звериную  и  бессмысленную
ненависть, в которой почти не осталось ничего человеческого.
     И снова вспышкой всколыхнулись злые голоса: на асфальт  возле  калеки
приземлился человек уже почти здоровый, только несколько помятый во  время
невидимой  за  людскими  спинами  драки.  Его  разбитое  лицо  опухало  на
глазах...
     - Да что же это делается?  -  снова  прошептала  Альбина,  заворожено
глядя на общее безумие. - Люди ли это?
     - Это толпа... и не  худшая  из  возможных,  -  изменившимся  голосом
ответил ее  спутник.  -  Пошли  скорей  отсюда...  ничем  хорошим  это  не
закончиться...
     Они успели пройти всего  лишь  пару  метров,  когда  в  центре  толпы
раздался уже знакомый обоим резко обрывающийся хрипом вопль.
     - Бежим! - рванул за руку девушку "тихий" и они помчались  по  улице,
опережая хлынувший им вдогонку людской поток.
     Возникновение констриктора в центре толпы вызвало всеобщий  хаос,  по
сравнению с ним толкотня в коридоре больницы и на дискотеке  выглядело  бы
организованным военным  парадом.  Паническое  бегство  превратило  людскую
массу в лавину, сносящую все на своем пути.
     Падали на асфальт полные и пустые сумки.
     Падали отдельные продуктовые банки и пакеты.
     Падали споткнувшиеся через них люди.
     Падали, чтобы тут же оказаться затоптанными слепыми  безжалостными  в
своем страхе ногами...
     Вскоре возле магазина никого не осталось  -  лишь  несколько  избитых
истоптанных  людей  ползали  среди  растерзанных  тряпок,  кусков  кожи  и
продуктов. "Учительница" с разбитой головой пробовала встать,  но  тут  же
повалилась в объятья к бывшей врагине - больше ей встать не пришлось...
     Калека со стоном потянулся к  протезу  -  быстро  опухающие  подбитые
глаза мешали ему  рассмотреть  пространство  вокруг  себя.  Дрожащая  рука
дотянулась до чьего-то тела и отдернулась, снова пришла в  движение...  На
противоположной стороне улицы с треском захлопывались окна зевак-одиночек,
наблюдавших за дракой.
     Из  разбитой  витрины,  перешагивая  зубья  битого  стекла,  появился
констриктор,  отпихнул  с  дороги  буханку  хлеба  с  застрявшим   в   ней
каблуком-шпилькой и тяжело зашагал по захламленному тротуару.
     - Господа... товарищи... граждане, - залопотал разбитыми  губами  уже
почти ослепший калека, - помогите же мне... помогите, люди...
     Он с мольбой вознес руки  к  небу  и  наткнулся  на  что-то  живое  и
движущееся, с которого капало что-то мокрое и теплое.
     Капала кровь.
     Констриктор не  умел  удивляться  -  мало  ли,  почему  жертве  самой
захотелось облегчить ему работу.
     - Люд... - заткнулся шепот калеки.

     Альбина захлопнула дверь, дважды повернула замок и внезапно  обмякла,
прижимаясь спиной к косяку.
     - Вот мы и здесь...
     Она сама не узнала собственный голос.
     "Тихий" согласно кивнул. Теперь, когда опасность на время  отступила,
к нему почему-то пришел страх. Собственно, страх с самого начала  был  при
нем, он жил в его окружении годами. И, когда катастрофа началась,  "тихий"
всего лишь загнал его на время куда-то вглубь: бороться с этим чувством  у
него не было времени. Когда надо действовать - не до  страха,  так  считал
он, и, похоже, оказался прав. Зато теперь ему пришлось отвернуться,  чтобы
Альбина не увидела выражение, возникшее у него на лице.
     - Мне не нравится  твоя  квартира,  -  брякнул  он,  быстро  пробегая
взглядом по комнате. - Кстати, ты умеешь лазить по водосточным трубам?
     Это тоже было приемом против страха -  говорить  о  чем  угодно,  что
угодно, только чтобы не молчать. Впрочем, разглагольствовать впустую он не
умел и не любил, и потому сходу определился в теме.
     - Не знаю, - "тихому" удалось без труда сбить Альбину  с  толка.  Она
заморгала, стараясь увязать воедино обе части его высказывания. Если он  и
в самом деле не был сумасшедшим - Почему не нравиться?
     "Тихий" заставил себя улыбнулся и повернулся к  ней.  В  самом  деле,
обычно квартира Альбины всем нравилась и девушка приложила немало  усилий,
чтобы обставить ее на свой вкус. Мебели в ней  было  не  много  -  круглый
столик, диван и пара кресел, прислонившись спинками к  серому  в  разводах
ковру. Небольшой пейзаж, нарисованный на холсте очень  вытянутого  формата
на противоположной стене, окружали восковые листья хойи,  почти  полностью
закрывшие серебристые обои и оплетшие  книжную  полку.  Комната  выглядела
пустоватой, но эта пустота сообщала ей особое изящество и  элегантность  -
даже самый придирчивый взгляд не нашел бы  чего  здесь  можно  убрать  или
добавить, даже высокая худая худая ваза на столике  и  будто  бы  небрежно
подоткнутый  край  белой  занавески  являлись  неотъемлемыми  штрихами   в
законченном  рисунке  интерьера,  одновременно  лирического  и   строгого.
Рудольф приходил от ее комнаты в восторг, друзья одаривали  комплиментами,
приятельницы завидовали - но никто на говорил ей, что эта комната может не
нравиться в открытую.
     - Здесь очень мило, - пояснил "тихий", - но если  сюда  ворвется  вот
такой "больной", - он подошел к окну  и  перегнулся  через  подоконник,  -
вылезать придется по водосточной трубе, а она здесь  держится  на  честном
слове. Двоих ей так точно не выдержать... Да  и  балкончик  того  и  гляди
завалится вниз. - Он вернулся в комнату и присел в ближайшее кресло.  -  А
вообще - удивительно. Ты так просто пригласила меня к себе... Прямо вот  в
пижаме. Ты же меня совсем не знаешь.
     Альбина  внимательно  посмотрела  на  "тихого",  словно  увидела  его
впервые.
     Что он этим хотел сказать? Угрожал? Просто удивлялся?
     Прочитать что-либо по его лицу  было  невозможно:  "тихий"  усмехался
привычной и  придуманной  улыбкой,  а  его  глаза  тем  временем  печально
смотрели мимо Альбины, и в них притаилась боль.
     Последнее все и решило.
     - А что мне терять? - вполголоса проговорила она. - Я и  так  слишком
многого боюсь. Боюсь жизни. Боюсь тишины, темноты,  одновременно  покоя  и
кошмаров... И еще я боюсь людей. Но почему-то совсем не боюсь  тебя.  Если
ты хотел причинить мне зло - у тебя было достаточно времени для этого. Что
ты вообще можешь  -  убить,  изнасиловать?  После  того,  что  мы  сегодня
видели... - она не договорила, просто покачала головой. Небольшая слезинка
блеснула в уголке ее глаза, но тут же исчезла, сброшенная тыльной стороной
ладони.
     - Бывает... - хмыкнул "тихий", присаживаясь возле второго кресла, где
успела пристроиться девушка, на корточки и глядя на Альбину снизу вверх. -
А ты красивая... знаешь это?
     Альбина знала, как знала и то, что  никогда  не  сможет  как  следует
воспользоваться  этим  даром  природы  -  такова  была  ее  натура.   Одно
упоминание об этом заставляло ее порой страдать, тем более ей не  хотелось
выслушивать комплименты от человека почти  незнакомого,  да  еще  в  такой
нелепой ситуации... если катастрофы вообще можно назвать нелепыми.
     - Не надо, - замотала головой она. - Я прошу...
     - Хорошо, не  будем,  -  не  стал  спорить  "тихий".  -  Давай  лучше
подумаем, что сделать в случае нового нападения. Я не  очень-то  полагаюсь
на эту водосточную трубу... Ее явно создали для других  целей.  Веревка  у
тебя есть?
     - Да, - рассеяно подтвердила Альбина, - в коридоре  кладовка.  Нижний
ящик...
     - Хорошо... пойдет на страховку. Ты полезешь первая  в  случае  чего.
Может и доползешь...
     - А ты?
     - А что - я? - рассмеялся он мелким смешком. - Я как в том  анекдоте:
возьму тяпку, зацеплюсь за край балкона и повисну.
     "А Рудольф лазит по горам... то есть по ледникам, но ведь это одно  и
тоже?" - тупо вспомнила Альбина.
     На перила балкона присело два голубя и один из  них  принялся  громко
ворковать.
     - Какую тяпку? - спросила девушка вслух. - Я не понимаю...
     - Обыкновенную, садовую. Я же сказал - это из  анекдота.  Если  он  в
меня вцепится, то я его тяпкой, тяпкой...
     - Так вы же оба упадете, - захлопала ресницами Альбина.
     На этот раз "тихий" развеселился по-настоящему.
     - Да ты и впрямь устала, девочка, - сказал он, переведя дыхание после
смеха. - В этом то и весь анекдот.
     - Все равно не понимаю... Откуда у меня возьмется тяпка?
     - Ладно... - "тихий" понял, что развеселить девушку будет не  просто.
Смехотерапия доступна не всем, и если сам он смог  окончательно  совладать
со своим страхом,  для  воздействия  на  Альбину  стоило  поискать  другие
методы. - А валерьянка у тебя есть?
     - Есть. Только она на меня уже не действует. Я же не знала, что может
произойти вот такое, - по-детски жалко сообщила она.
     - Грустно... А что вообще у тебя есть? Ну вот  охотничий  нож...  или
просто крупный, разделочный у тебя найдется?
     Альбина на секунду задумалась, потом отрицательно покачала головой.
     - Нет, большие ножи мне не были никогда нужны... Да я и сама  боялась
их брать в руки.
     Она смутилась, словно чувствовала себя  виноватой  перед  "тихим"  за
свою непредусмотрительность. Квартира, водосточная труба, теперь - нож...
     "Бедный ребенок из благополучного мира..." - ласково посмотрел на нее
"тихий".
     - Ну хорошо, задание для двоечников: где у тебя утюг? Уж он-то  думаю
найдется?
     - Утюг? - поразилась Альбина. - Да... а что еще?
     - Ничего... хотя, мне еще пригодилась бы  швабра  и...  пожалуй,  мне
надо переодеться, хотя просить тебя об этом я просто не осмелюсь.
     - Ну почему, - живо возразила Альбина, бросая взгляд в сторону  шкафа
и тут смутилась по-настоящему: висящая там  мужская  одежда  -  спортивные
брюки и свитер принадлежали Рудольфу.
     "А я и не подумал, что она может быть не одна"  -  ощутил  неловкость
"тихий". - "Да, поотвык я жить среди людей..."
     "Руди... как я ему все  это  объясню?"  -  ужаснулась  Альбина  и  по
выражению ее лица "тихий" понял, что  невольно  помог  ей  прийти  в  себя
окончательно - иначе вряд ли девушку стали волновать такие вещи.

                                    10

     Человек может привыкнуть ко всему. К горю. К счастью. К  чрезвычайным
происшествиям. Как только первичный  шок,  вызванный  страшным  известием,
прошел, для большинства жизнь вернулась в  свою  колею.  Что  же  касается
полковника Хорта, то он не  заметил,  казалось,  необычности  данного  ему
задания - карантин, так карантин, изоляция - так изоляция, особый режим  -
так особый режим...
     Больше всего на свете полковник хорт любил  порядок.  Кроме  него  он
любил еще только себя и свою работу, и сложно  было  сказать,  что  именно
нравилось ему сильнее - и порядок, и работа, и  он  сам  сливались  в  его
собственном представлении в некую единую неразрывную систему. Порядок  был
для него таким же необходимым условием, как наличие воздуха, воды и  пищи,
работа помогала ему это условие создавать - мог  ли  он  существовать  без
них? Поэтому то полковник Хорт относился  к  своему  делу  с  удивительной
честностью и поэтому-то его  уважали,  как  принципиального  и  серьезного
человека.
     И все же полковник любил себя - а поэтому мечтал о большем. Мечтал  о
карьере. Кроме того, любовь к порядку опять-таки вынуждала его  стремиться
вверх - чем больше был, чин тем больше становились возможности. Да и  сама
работа изначально давала установку на необходимость добиваться повышения в
звании - таким образом все его три  привязанности  создавали  четвертую  -
любовь к той вершине, до которой Хорт однажды мог бы дотянуться.
     "Но почему - однажды? - спросил он  себя,  разглядывая  им  же  самим
начерченные планы эвакуации населения. - Почему - не сейчас?"
     Вопрос  был  резонным:  никогда   еще   полковнику   не   приходилось
сталкиваться с делом такого масштаба.
     "А ведь это - не хуже  войны...  Да  нет,  даже  подлеще  ее  -  если
вдуматься, то окажется, что от успеха этого моего задания  зависит  судьба
человечества... Можно только  посочувствовать  тем,  кто  не  понял  этого
сразу... Эпидемия, карантин... Скучно, господа военные? А все от того, что
мы не умеем широко мыслить... к счастью - не все."
     Через несколько секунд Хорт был  уже  настолько  окрылен  открывшейся
пере ним перспективой, что позволил себе улыбнуться - лишь хорошо  знавшие
его люди могут рассказать, насколько редко полковник позволял  себе  такую
вольность.
     "Главное - чтобы меня не отстранили прежде чем я сделаю первый ход. В
нашем генералитете собрались не гении, иначе там уже давно шла бы драка за
честь  возглавить  возглавить  руководство  карантинными  работами.  Итак,
первым  деловом,  я  обращаюсь  на  прямую  к  Президенту,  предварительно
оповестив при этом средства массовой информации, тут стоит  подумать,  как
привлечь к  этому  делу  иностранцев...  Когда  о  моем  разговоре  станет
известно, когда я сам расставлю точки над "i", скинуть меня уже  никто  не
посмеет."
     Еще через пару минут речь была уже продумана и  полковник  подошел  к
зеркалу, свысока глядя на свое отражение.
     - Господин президент, - начал он репетицию, - я настаиваю на введении
на  территории  всей  страны  чрезвычайного  положения  с  предоставлением
карантинной службе  особых  полномочий.  Без  этого  мы  ничего  не  можем
сделать. Обстановка крайне дестабилизирована, в городе - паника,  начались
беспорядки и повальный грабеж. В столице митинги, к  зданию  правительства
почти невозможно проехать. Так долго продолжаться не может - иначе  вместо
одного бедствия нам придется иметь дело  сразу  с  двумя  -  нам  придется
унимать разбушевавшуюся толпу. - "А после такого  заявления  она  еще  как
разбушуется", - усмехнулся еще раз про себя полковник. - Если мы и в такой
ситуации станем играть в демократию, страну захлестнет хаос и ни  о  какой
серьезной борьбой с эпидемией не будет и речи - ее масштабы превзойдут все
ожидания...
     - ...Я не люблю громких слов, но история со СПИДом  должна  была  нас
кое-чему научить. Под угрозу поставлено все  человечество,  -  говорил  он
пару  часов  спустя,  вытянувшись  перед  президентом  по  струнке,  а   в
прищуренных глазах его прыгал презрительный и  высокомерный  огонек.  -  В
данном случае любая мягкость - не настоящий гуманизм, а преступление,  ему
противоположное. Надо быть гуманнее к тем, кто жив, кто еще не заражен,  а
не к тем, чью участь уже решила болезнь. Пока возбудитель  констрикторизма
не выявлен, а посты за взятку пропускают из района кого попало - мы должны
в любой  момент  ожидать  появления  констриктористов  в  столице.  Только
настоящая, строгая изоляция города -  очага  эпидемии  -  может  несколько
уменьшить угрозу. Нам не спастись без крайних решительных мер...
     - Так что же вы хотите, уничтожения больных людей? -  не  веря  своим
ушам спросил его представитель власти.
     - Нет - всего лишь спасения еще здоровых...
     На этот раз полковник Хорт улыбнулся уже нарочно и усмешка его  вышла
жесткой и неприятной.
     Он знал что говорил.
     Он знал, что президент  никогда  на  это  не  согласиться,  Он  знал,
нормальные простые люди  хотят  жить.  Он  знал,  что  у  входа  его  ждут
журналисты  и  что  вокруг  грады  здания  правительства   уже   собралась
охваченная страхом толпа... И еще он знал, что предлагаемый им выход  и  в
самом деле может оказаться единственным.
     - Но вы  подумали,  как  мы  будем  выглядеть  перед  лицом  мирового
сообщества?
     - Разумеется оно будет только  благодарно  своему  спасителю.  А  все
остальное - красивые слова...

     На окраине тоже слушали радио - поэтому  улочки,  больше  похожие  на
деревенские, пустовали, ставни и двери  украшались  массивными  замками  и
сквозь  отдельные  щелки  опасливо  поглядывали  на  улицу  настороженными
глазами: не едет ли к ним по улице не торопливая беда. Даже  нередких  тут
домашних животных трудно было отыскать - блеяли запертые в сараях козы, не
топтали на лужайках редкую траву овцы, и, что выглядело  почти  загадочно,
все кошки исчезли куда-то,  сбежав  из  проклятого  города,  как  крысы  с
корабля. Кстати и самих крыс поубавилось,  как  утверждали  хозяева  особо
затерроризированных этими серыми нахалами домов. Но люди оказались смелей,
и, хоть и не часто, но в том или ином доме хлопала дверь и кто-то,  обычно
увешанный рюкзаками и сумками, устремлялся или в сторону леса, если  сумка
лопалась от избытка затиснутых туда вещей, или, наоборот, к центру - тогда
вся тара висела тощими тряпочками. Трусливо жались в будках сбитые с толку
поведением хозяев сторожевые собаки. Одна из них, вопреки обыкновению,  не
подала голос,  когда  на  улице  появилась  медленно  движущаяся  парочка:
молодой парень с тяжелым подбородком и несколько скошенным носом и мужчина
постарше, с колюче торчащей  во  все  стороны  стрижкой  "отросший  нуль",
одетый в клетчатую рубаху с отросшими рукавами.
     При виде их в домах начали пропадать последние щели, но  не  дома  со
ставнями похоже интересовали констрикторов - кем же  еще  могли  быть  эти
двое?  -  в  последнюю  очередь.  Молодой,  передвигающийся  чуть  резвее,
остановился напротив  довольно  богатой  двухэтажной  дачи  и  принялся  с
обычной  для  констрикторов  неторопливостью  высаживать  плечом  калитку.
Завидя это, платный сторож дачи быстро пробежал по коридору в  комнату  на
противоположной  стороне  дачи  и  выпрыгнул  на  клумбу:  заключенный  им
контракт  не  предусматривал  еще   и   защиту   помещения   от   заразных
сумасшедших...
     Калитка с треском разлетелась, молодой потопал по песчаной дорожке на
иностранный  манер  обложенной   бортиком   из   белого   кирпича,   а   в
образовавшийся проход уже заглянул обладатель экзотической прически.
     Дом был на сигнализации, но констрикторов этот  факт  волновал  мало,
впрочем вор сейчас вряд ли стал обращать на  нее  внимание  -  полицейские
участки пустовали, или были перегружены работой совсем другого  рода.  Она
сработала, когда во все стороны брызнули осколки ближайшего  стекла  -  но
это мало волновало  разбившего  окно  человека  в  клетчатой  рубашке.  Он
неторопливо перелез через  подоконник,  затем  его  примеру  последовал  и
молодой.
     Если бы в  доме  оказалась  хоть  одна  живая  душа,  ей  бы  удалось
пронаблюдать  любопытнейшую  картину  -   очутившись   внутри   помещения,
констрикторы "выздоровели" на  глазах  -  исчезли  "характерные  плавающие
движения", осмысленное выражение появилось на только что  тупых  лицах,  и
оба переглянувшись захохотали.
     - Ты - гений, Вороной, - подмигнул парень стрижке "отросший ноль".
     - Ладно, брось трепаться, - отозвался тот. - У нас еще много дел.
     Он похлопал своего сообщника  по  плечу  и  широким,  демонстративным
жестом распахнул дверцу ближайшего шкафа.

                                    11

     - Мы что снова должны куда-то  идти?  -  удивилась  Эльвира,  потирая
ладонью уставшие от долгой дороги ноги.
     - Телефон не работает, - не глядя на нее, отозвался Рудольф. Ему  все
еще не верилось, что все происходит наяву, и от этого  он  ощущал  тяжелую
пустоту в душе. - А я должник...
     - Что вы должны? - устало проговорила  Эльвира.  -  Когда  начинается
светопреставление, никто уже ничего не должен.  Нужно  подумать,  как  нам
выбраться из города, а все остальное - слова.
     - Пожалуйста, я вам не помеха, - пожал  он  плечами.  -  А  мне  надо
во-первых, дозвониться до своей жены, - (уточнять, что Альбина всего  лишь
его невеста, он не собирался), - а затем подумать, что я могу предпринять.
В конце концов, я обязан...
     Рудольф запнулся - он не мог и сам сформулировать что именно  он  был
обязан. Он знал, что должен что-то сделать, иначе перестанет уважать себя,
но и это понимание давалось крайне смутно.
     ...В горах часто все зависит от действий каждого. Или в любом  месте,
где человека подстерегает опасность?
     Рудольф очень не любил себе в этом признаваться, но в  нем  уживалось
сразу две личности, людей с разными жизненными установками,  с  совершенно
не похожим типом поведения. Он ухитрился убедить себя в том,  что  это  не
так, что он целостен и един - но  пропасть  последнее  время  между  этими
двумя разрослась, угрожая уничтожить  какую-то  из  частей.  Какую  именно
догадаться было не сложно - второй Рудольф возникал обычно не на долго - в
горах, во время отпуска, в  то  время,  как  первый  занимался  упрочением
своего положения и делал это весьма профессионально, во всех смыслах этого
слова. Сама избранная им дорога заставляла порой петлять, порой хитрить  и
ловчить, надеясь лишь на самого себя и на самого себя в конечном случае  и
работая. В коридорах того учреждения, куда забросила его  мечта  и  судьба
было не принято "идти в одной связке", а если этот термин и  использовался
порой, то обозначал союзы и блокировки совсем другого типа, чем в основном
значении этого выражения.
     Он старался избегать некрасивостей  такого  рода,  как  мог,  но  был
реалистом, понимающим, что жизнь такова, как есть, и что не ему исправлять
придуманные  кем-то  другим  законы.  Раз  его  вынуждают  порой  идти  на
компромисс с совестью - вместо того, чтобы таранить стены лбом, считал он,
лучше постараться свести уступки темной стороны жизни до минимума.  И  все
же порой они его тяготили, и только мысли о  том,  что  вокруг  полно  зла
более серьезного,  чем  его  мелкие  прегрешения,  не  позволяли  Рудольфу
потерять уважение к себе, во всяком  случае  -  надолго.  Он  был  честнее
многих своих коллег, не ставил главной задачей нахапать себе побольше -  и
это уже само было достойно уважения: все относительно в этом мире...
     Сейчас в его представлениях о  жизни  что-то  сломалось  -  опасность
напомнила  о  совсем  других  взаимоотношениях,  напомнила  о  второй  его
личности и потребовала Поступка. Пока смутно, так, что  Рудольф  и  сам  с
трудом осознавал это, но все же достаточно сильно, чтобы  зудение  совести
становилось все нестерпимей.
     Нужно было защитить Альбину - это дело выглядело совсем конкретным  и
простым.
     Надо было  подумать  о  том,  чтобы  не  подставить  под  удар  новую
знакомую: каковой бы грубоватой и самостоятельной  не  выглядела  Эльвира,
она оставалась женщиной.
     Надо было подумать и об остальных... о тех, кого он не знал,  не  мог
знать, но о ком, через сопричастность к власти - пусть  иллюзорную  -  был
ответственен. Ответственен, как те, кого сейчас не было в городе. Как  те,
кто оставил его и подставил. Нет, больше чем они  -  все  уступки  совести
всплыли вдруг из памяти,  словно  намекая:  пришло  время  выбирать  между
подлостью и платой за свою нетвердость.
     Стараясь избавиться от этих мыслей,  Рудольф  потер  лоб.  Ему  стало
тошно.
     - Ладно не будем об этом, - проговорил он, не  глядя  на  Эльвиру.  -
Сейчас я... нет, мы, пойдем к одному человеку, это тоже недалеко. Затем  я
отправлюсь к жене. Если не хотите идти со мной - подумайте, как вы  можете
защищаться оставаясь в квартире. Она  к  вашим  услугам.  К  сожалению,  я
сейчас не смогу проводить вас из города, хотя, если хотите,  можете  взять
мою служебную машину... надеюсь, вас пропустят.
     Эльвира не спеша подняла голову и прищурилась. В ее душе  происходила
подобная борьба, и потому на лице молодой женщины возникла вроде бы совсем
и не уместная улыбка.
     - Помните я вам сказала, что катастрофы быть может, нужны  людям  для
того, чтобы они могли разобраться в себе, осознать свою истинную  цену?  -
заглянула она Рудольфу в глаза.  -  Так  вот  -  я  иду  с  вами.  Я  хочу
ознакомиться с собой... и посмотреть, что из этого выйдет.
     Рудольф удивленно взглянул на журналистку  и  ничего  не  сказал.  Он
очень хорошо понимал ее сейчас, как и то, что находясь рядом с Эльвирой  и
он будет мучить себя вопросом: кто я есть?

                                    12

     "Сюда никто не придет... сюда никто не придет..."  -  как  заклинание
повторял  шестидесятилетний  продавец,  наблюдая  за  смутным   мельканием
человеческих фигур, просвечивающимся между зеркальными буквами "Охота".
     Констрикторы не должны были  появиться  здесь  потому,  что  это  был
магазин. Остальные люди - потому что магазин не был продуктовым.
     На улице было людно, словно какая-то  шальная  демонстрация  стихийно
образовалась в этот момент  и  шла  теперь  по  городу,  протестуя  против
неожиданного несчастья. Занявшая  большую  часть  стекла  масляная  краска
мешала продавцу разглядеть подробности, но лишь одного он опасался всерьез
- случайный камень разобьет витрину, впуская внутрь чужие взгляды.
     Он хотел одного - отсидеться, а потом, когда шум поутихнет,  как  все
остальные податься подальше из города.
     "Сюда никто не придет... не придет" - не то убеждал, не то  упрашивал
он вывороченные зеленые буквы.
     Неожиданно  стекло  треснуло,  разлетевшись  по  магазину   блестящим
дождиком, расколовшись на более крупные части,  со  звоном  опавшие  сразу
возле витрины, и покрывшись трещинами по краям, слишком надежно упрятанным
в раму. Какая-то фигура возникла в проеме, заставляя продавца  присесть  -
но вряд ли она принадлежала констриктору - до сих  пор  никто  из  них  не
прыгал так резво и не  размахивал  баграми.  Молодой  парень  в  полосатой
майке, плечистый, накачанный,  как  культурист,  но  не  столь  массивный,
призывно махнул рукой, соскочил на  осколочную  россыпь  и  тут  же  через
витрину в магазин хлынула  целая  группа  таких  же  молодых,  здоровых  и
зачем-то наголо обритых парней.
     Это было уже нечто новенькое - продавец недоуменно заморгал.
     Первый взломщик обвел  помещение  взглядом.  Его  лицо  по  природным
данным могло бы быть привлекательным, но едва ли  не  все  черты  излучали
затаенную внутри  злобу  или  ненависть,  что-то  жесткое  и  безжалостное
скрывалось в них.  Он  увидел  высунувшуюся  из-за  прилавка  макушку,  он
оскалился, демонстрируя крупные, ровные, но чуть желтоватые зубы и  быстро
шагнул туда.
     - Вылезай, папаша, - поцедил он сквозь зубы. - Есть разговор.
     Макушка зашевелилась,  поползла  вверх  и  из-за  прилавка  появились
морщинистый крутой лоб, пегие брови и слезящиеся от страха глаза.
     - Да? Слушаю? - неуверенно продребезжал голос продавца.
     - Слушай, охотник, - ткнул пальцем в появившуюся грудь бритый  качок,
- нам нужны ружья. Раз власти нас на....., мы наведем порядок сами, понял?
Так что пошевеливайся - у нас времени не так уж много.  Эти  сраные  зомби
плодятся как кролики...
     Он посмотрел на продавца сверху вниз.
     У каждого человека однажды происходит звездный час - но у  вожаков  и
вождей он обычно совпадает с беспорядками. Сейчас этот  безымянный  парень
чувствовал, как и полковник Хорт, что его час настал и  не  собирался  его
упустить.
     - Ружья... какие ружья? - замотал головой продавец. Почему-то как раз
в этот момент у него разыгралась изжога, и лицо его жалко скривилось.
     - Ты, старый... Что ты тут рожи корчишь? - вспылил бритый.
     Продавец втянул голову в плечи,  окончательно  утрачивая  способность
говорить.
     Ворвавшиеся в магазин парни казались ему великанами.
     Ворвавшиеся в магазин парни казались ему бандитами.
     Ворвавшиеся в магазин парни  казались  ему  чем-то  еще  худшим,  чем
констрикторы.
     Мог ли он дать им ружья при таком условии? Разумеется - нет,  но  мог
ли он его не дать? И изжога от страха становилась все злобней.
     - Последний раз спрашиваю по-хорошему, - гаркнул бритый  и  двое  его
подчиненных подхватила ошарашенного продавца под руки. - Где ружья?
     Продавец жалобно замычал, устремляя свой  взгляд  на  лосиную  морду.
Стеклянные глаза охотничьего трофея смотрели равнодушно и тупо.
     "Сейчас что-то случиться..." - подумал продавец  и  втянул  голову  в
плечи...
     В то же самое время другой член той же  компании  по  кличке  Цицерон
демонстрировал свое ораторское искусство, стоя  на  поваленной  телефонной
будке. Говорил он с жаром и вдохновенно - никогда у него еще не было столь
обширной и, главное, внимательно слушающей аудитории. Не  почт  одинаковые
лица давно  из  известных  и  изначально  согласных  с  его  словами  -  с
идеологией  их   же   группы   -   люди   разных   возрастов,   убеждений,
разноуровневые, изначально не похожие друг на  друга,  но  превращенные  в
единое существо по имени толпа растерянностью и страхом.
     - Кто - с нами? - вещал он, время от  времени  рефлекторно  взмахивая
рукой. - Все кто не хочет складывать  руки  и  бросать  своих  близких  на
произвол судьбы, идите с нами. Если государство не может защитить  нас  от
этих монстров - мы сделаем это сами.  Я  знаю  среди  вас  есть  настоящие
мужчины, не падающие в обморок  при  виде  крови.  Эти  констрикторы,  эти
зомби, убивают нас - так кто может  запретить  нам  ответить  им  тем  же?
Братья - мы должны спасти город!
     - Ну-ка, послушаем, - шепнул Рудольф Альбине, осторожно присоединяясь
к собравшейся толпе. - Кажется, это любопытно...
     - А что? - повернулся в их сторону какой-то незнакомец  -  верзила  с
всклокоченной шевелюрой.  -  Человек  дело  говорит...  Бить  этих  зомбей
надо... неча с ними церемониться...
     - Кошмар-то какой,  Господи,  -  подтвердила  простоватая  женщина  в
платке, ее внешность была типична для жертв чрезмерной домашней  и  прочей
работы - не старая, но выглядящая старой  из-за  подаренных  усталостью  и
неустроенностью морщин. - Что твориться... Защитить-то нас  некому...  так
оно и есть...
     - И то верно...
     - Что ж... может быть, - хмыкнул себе под нос Рудольф.  Вообще  он  и
сам не знал, что не понравилось ему в этом агитаторе: защищаться надо было
необходимо и срочно, и все же что-то в  глубине  души  настораживало  его,
заставляло вслушиваться в яркие и сильные слова предвзято.
     "Наверное я действительно оброс комом, - был  вынужден  одернуть  сам
себя Рудольф. - Разумнее всего - подойти к этому парню и поговорить с  ним
всерьез, такие как он - молодые, храбрые очень пригодятся в работе... Хотя
я кажется догадываюсь, что именно мне  не  по  душе  -  уж  слишком  легко
бросается этот дружок словами  об  убийстве,  о  крови,  о  мести...  Нет,
решительно надо и самому мне поговорить с людьми. Вот только  доберусь  до
радио... или ну его к черту, это радио!"
     И, расталкивая локтями стоящих вокруг людей, он неожиданно для самого
себя отправился к центру.
     - Мы не можем дольше терпеть вокруг  себя  эту  заразу,  -  все  злее
становились слова и интонации. - Или мы - их, или они нас...
     - Верно, - закричал кто-то едва ли не на  ухо  Рудольфу.  -  Бить  их
надо, тварей, бить!
     - Бей зомби!!! - задрожал воздух.
     Кричали почти все. Даже облезлые кариатиды  под  балконом  ближайшего
дома, казалось, присоединились к общему крику.
     - Бей констрикторов!
     - Даешь оружие!!!
     Эльвира едва поспевала в толпе за Рудольфом; видимо  от  предчувствия
чего-то нехорошего или не менее потрясающего, чем само  явление  эпидемии,
ее сердце учащенно билось.
     - Люди, - прорвался вдруг крик совсем другой тональности;  шел  он  с
балкона: там стояла, перегнувшись через перила,  щуплая  женщина  с  худым
вытянутым лицом. - Избегайте таких скоплений! - кричала  она  неумело,  ей
явно не хватало опыта подобных выступлений.  -  В  условиях  эпидемии  это
опасно: среди вас могут быть вирусоносители. Расходитесь быстрее по домам.
- было похоже и на то, что она просто стесняется кричать в полный голос. -
Не рискуйте своим здоровьем, вы слышите? Это опасно!
     - Так кого же мы ждем? Где полиция? Где наши  городские  власти?  Они
кинули нас, господа, элементарно кинули! Неужели и это западло  мы  должны
спокойно скушать? Или может среди вас все же  есть  настоящие  мужчины?  -
снова и снова повторяя на разный лад бритый.
     - Бей констрикторов!
     - Расходитесь по домам - находиться в толпе опасно!
     От мощности общего ора  барабанные  перепонки  у  людей  готовы  были
потрескаться.
     - Бей!
     - Это о-пас-но!!! - стенала на балконе женщина.  -  Говорю  вам,  как
врач...
     - Где врачи, наконец? Они тоже бросили нас  на  произвол  судьбы.  Вы
только одни можете защитить себя, но для этого нужно оружие...
     - Бей зомби!
     - Как же... быть? - тихо прошептал какой-то женский голос, и Рудольфу
показалось, что он на миг заглушил шум все сильнее возбуждающейся толпы. -
Это ведь люди... тоже - люди... только больные.
     Он обернулся и увидел глаза. Только глаза - полные странной  глубокой
тоски, не страха, даже не боли. Они блуждали,  переводя  взгляд  с  одного
искаженного яростью лица на другое, задержались, встретившись с Рудольфом,
и словно исчезли, растворились, скрылись за чужими голосами и спинами, как
скрылся и сам шепот.
     - Сидеть сложа руки - преступление...
     - Бей, бей, бей!!!
     Несколько  последних   спин   расступилось   пропуская   Рудольфа   к
опрокинутой телефонной будке, он шагнул  вперед  и  встал  возле  бритого,
который тут же сделал удивленное лицо.
     - Господа! - поставленным  и  натренированным  голосом  звучно  начал
Рудольф.  -  Этот  молодой  человек  спрашивает,  чем  сейчас   занимаются
городские власти. Я, как их представитель... - поднявшийся в ответ на  его
заявление слова шум заглушил последнюю реплику.
     Эльвира тихо ахнула и зажала рот руками.
     Она никогда не принадлежала даже к низшим из власть поддерживающих  и
потому прекрасно понимала, чего может захотеть в таком случае большинство.
Ведь и она пророй чувствовала желание кого-то побить...

     Существует множество определений слова "толпа". Его дают и  филологи,
и психологи - кто только не приложил руку к этому делу. Одно  из  наиболее
приемлемых определений звучит так: ТОЛПА - масса людей,  характеризующаяся
1)   отсутствием   организованности,   2)    наличием    неудовлетворенных
потребностей,  3)  низким  культурным  уровнем  его  членов,  4)  наличием
вожака...  Впрочем,  последнее  условие  не  обязательно  -  порой   толпа
возникает и без оного, с тем, чтобы в конце концов такового создать. И еще
одно определение толпы, данное  так  же  ученым,  но  слишком  далеким  от
сопричастных  к  обществоведению  наук  -  изучавшего  медицину   -   дает
представление о том что "это за зверь". По его мнению толпа  -  это  некий
живой организм живущий своими инстинктами, отличающимся от  инстинктов  а,
стало быть, и стремлений, отдельных особей  в  нее  входящих.  Хорошенький
аналог  коллективного  разума  получается...  Но  и  в  том,  и  в  другом
определении есть общее и общим оказывается конечный вывод -  толпой  можно
управлять, В первом случае - ну, хотя  бы  став  тем  самым  вожаком,  что
пообещает удовлетворить те самые неудовлетворенные потребности, во  втором
- приручив это странное многоголовое и в то же время глуповатое  существо.
(Да не умнее ли каждая клетка человеческого организма всего тела в  целом?
как знать...)
     Таких определений у полковника Хорта в небольшой общей тетрадке "полу
форматке" набралось около восьмидесяти, и в каком бы обличье не  предстало
перед ним это коллективное существо или сообщество, или... да мало ли, как
его еще обзывали - к встрече с ним он был  готов  уже  давно.  Повергающая
иного в ужас, она вызывала у полковника мысленную нежную улыбку.
     Толпа ожидавшая его у входа, не была  исключением.  Даже  наоборот  -
именно она являлась той Его толпой, ради которой он вопреки своей  нелюбви
к чтению просиживал свободные часы в библиотеках - это ее  он  должен  был
повести в скором времени, это она должна была стать его успехом и силой.
     Полковник Хорт остановился на верхней ступеньке  широкой  официальной
лестницы, позволяя разноцветной журналистской стайке самой  подняться  ему
на встречу.
     Со стороны города дул довольно ощутимо свежий  ветерок,  если  бы  не
короткая стрижка, полковник выглядел бы сейчас еще романтичнее; чем писали
о нем газеты - к его лицу очень пошли бы вьющиеся по ветру прядки.
     - Что сказал президент?
     - Будет ли принято чрезвычайное положение?
     - Есть ли у нас надежда? На сколько велика угроза на сегодня?
     Вперед высунулась плосколобая видеокамера  с  объективом,  отливающем
всеми цветами радуги, как мыльный пузырь.
     Полковник Хорт сдержанно отмахнулся и строго сдвинул брови.
     - Я отвечу на все ваши вопросы, но скорее  всего,  не  здесь,  -  его
голос звучал ровно и гладко, ничто не выдавало  охватившего  его  волнения
"Дождался!" - К сожалению, я должен вас разочаровать, как разочаровался  и
сам в способности нашего правительства принимать действительно решительные
меры. Да, его методы были хороши в стабильной  ситуации,  когда  все  идет
гладко - теперь же нашему президенту нелегко переключиться  к  решительным
действиям. Это все, что я могу сказать  сейчас.  Мне  остается  разве  что
добавить - с этого момента вопрос - выживет ли  человечество,  зависит  от
вас.  Если  вы  поддержите  меня  в  том,  что  кому-то  может  показаться
нарушением  закона  и  конституции  -  я  гарантирую,  что  зараза   будет
остановлена. В то же время, я подчеркиваю, что наши законы не  виноваты  в
своей не жизненности - они тоже  были  хороши  вчера.  Но  сегодня  у  нас
сегодня...
     Толпа ответила дружным ревом.

     - И потому я считаю самым разумным создать в центре города  временное
укрепление, оборудованное  медпунктом,  где  мы  сможем  дождаться  помощи
извне.  Выходы  из  города  сейчас   перекрыты,   находиться   на   улицах
действительно опасно, как опасен и  тот  путь,  что  предлагает  вам  этот
молодой  человек.  Если  вы  послушаетесь  его,  вы   сможете   уничтожить
нескольких носителей вируса, нескольких больных - никак не обеспечить себе
настоящую безопасность, как в убежище,  где  каждый  будет  под  контролем
остальных,  куда  необходимо  будет  снести  запасы   пищи,   -   Рудольфу
показалось, что он повторяется, да  и  вообще  все  выступление  оставляло
желать лучшего - из-за  отсутствия  подготовки  он  выстраивал  мысли  как
попало, произнося первое пришедшее на ум. - Стреляя же  в  кого  попало  -
никто, кроме врача не  может  сказать  наверняка,  болен  тот  или  другой
человек, я молчу  уже  сейчас  о  моральной  стороне  этого  дела,  и  это
неминуемо приведет к массе ошибок, которые кому-то,  в  том  числе  и  вам
самим будут стоить жизни. Вы все взволнованы,  все  напуганы  -  кто  даст
гарантию, что ваша рука нажмет на курок когда вам покажется,  что  человек
движется чуть медленней остальных?  Что  вы  не  выстрелите  в  первую  же
показавшуюся из-за угла фигуру и не будете  потом  годами  мучиться  из-за
того, что убили невиновного?  Не  исключено,  что  и  укрепление  придется
защищать с боем, но там, сообща, мы во всяком случае  избежим  большинства
недоразумений. Конечно, я понимаю, - он бросил взгляд на агитатора  -  тот
стоял подбоченясь и ухмыляясь нехорошей ухмылкой, -  в  молодости  мы  все
максималисты  и  нам  всем  порой  хочется  пострелять.   Но   большинство
собравшихся тут, как я понимаю, взрослые люди, способные  разумно  оценить
оба предложения. Так - что  вы  выбираете:  укрепление,  в  котором  будут
находиться ваши семьи под защитой стен и  вооруженной  охраны,  достаточно
профессиональной, чтобы не палить по сторонам куда попало, или предпочтете
охоту ради охоты, больше  похожую  на  примитивную  месть?  Я  буду  ждать
разумных людей в здании мэрии - именно оно наилучшим образом подходит  для
создания укрепления. Все, я сказал.
     Рудольф перевел дух и почувствовал, что весь его лоб залит потом.  Он
был не готов  к  этой  речи,  совсем  не  готов...  Да  и  не  слишком  ли
непозволительно смелой она выглядела? Здание мэрии... какое он имел  право
звать туда всех подряд? В конце концов, там можно было отыскать  секретные
документы, да и вообще приглашение  взваливало  на  него  слишком  большую
ответственность,  за  которую  вышестоящее  начальство  не   погладит   по
голове...
     Рудольф удивленно взглянул на окружающих его людей, на стоящего рядом
бритого парня. Теперь он был готов разыграть из  себя  сумасшедшего  -  но
сказанного не вернуть, жребий брошен...  А  возле  опрокинутой  телефонной
будки  стояла,  поднимая  вверх  большой  палец,  его  новая  знакомая   -
"Молодцом! Так держать!" (Эльвира давно уже не была такой искренней).
     Толпа шумела. И сложно было прочитать что-либо конкретное в ее  шуме.
К крику "бей зомби" присоединился еще один - "в мэрию" и они глушили  друг
друга, превращаясь в бессмысленный набор звуков.
     В это самое время в магазине продолжался разговор. Собственно, скорей
его надо было назвать монологом: связанный продавец только глупо  мычал  и
корчился, из ссадины по его лицу текла кровь.
     - Где ружья, сволочь? - шипел ему на ухо бритый вожак, выдергивая  на
миг изо рта с резко поредевшими зубами скомканный  носовой  платок.  -  Ты
будешь говорить или нет? Мочало, дай-ка сюда сигаретку!
     Платок  вернулся  на  место,  тусклый  огонек  стал  приближаться   к
судорожно задергавшемуся лицу.
     - Слушай, шеф, - небрежно сплевывая слова  остановил  бритого  щуплый
парень,  лысина  которого  отливала   синевой.   -   Там   какой-то   кент
развыступался, может, выйдешь?
     - А пошел он... дай ему в лоб, я занят, - огрызнулся вожак. - Ну, так
где у нас ружья?...
     Рудольф не сразу понял, что произошло - возле агитатора  вырос  вдруг
какой-то подросток, явно  более  деликатной  комплекции,  а  затем  что-то
вспыхнуло и он понял, что лежит на земле.
     Вокруг дрались.
     Какое-то женское лицо склонилось над Рудольфом - в первый  момент  он
Эльвиру не узнал.
     - А здорово вы, - подмигнула она, помогая  подняться.  -  Посмотрите,
сколько у вас нашлось защитников - я даже не ожидала...
     Рудольф оглянулся по сторонам. Разобраться, кто был его защитником, а
кто противником было затруднительно - каждый дрался с  каждым,  умело,  не
умело, кто-то вопил, кто-то ругался, короче, царила полная неразбериха.
     - Ну, что, пошли? - спросила-предложила журналистка,  довольно  ловко
отбивая сумочкой чью-то руку.
     Спорить Рудольф не стал.

                                    13

     Беды - компанейские товарищи, или наоборот - трусливые,  поскольку  в
одиночку ходить не любят. Именно на  эту  тему  рассуждал  оператор-химик,
передвигаясь между огромными газовыми баллонами,  отдаленно  напоминающими
гигантский лоток с куриными яйцами к  которым  зачем-то  приделали  сверху
тоненькие трубочки. Что придет вместе с эпидемией, он не  знал  и,  будучи
пессимистом, рисовал себе новые картины одну мрачнее другой -  от  атомной
бомбы, сброшенной на город в целях скорейшей и полной дезинфекции, до  все
пожирающих крыс. Последнее  было  навеяно  недавно  просмотренным  фильмом
ужасов.
     Размышляя о бедах глобальных и масштабных, он чуть было не  пропустил
мелкую аварию - где-то в конце коридора предупредительно замигала  красная
лампочка. Лишь зуммер, сообщающий  о  том,  что  утечка  газа  становиться
опасной заставила его поднять взгляд и тут же  схватиться  за  противогаз.
Теперь он уже удивился, как не распознал сразу запах и не  заметил  легкий
туман, делающий расплывчатым очертания баллонов.
     Погладив черную, тускло  блестящую  резину,  чтобы  расправить  комок
сбившихся под ней волос, он вошел в  проход,  ведущий  к  месту  аварии  и
остановился: там, за поворотом, в месте, на  котором  указывала  лампочка,
находился уже соседний участок.
     Некоторое время он колебался - никому не  хочется  делать  работу  за
товарищей-лопухов,  но  звук  зуммера  становился  все  призывней.   Туман
сгущался, а к красной лампочке  присоединилась  еще  и  зеленая  -  авария
принимала масштабы, опасные для всего завода. Присоединился к разноцветной
иллюминации  и  второй  звук,  тревожное  "И-и-и...  и-и-и...   и-и-и...",
вынуждая оператора прибавить ходу.
     Противогаз сидел плохо и сложно было понять, что ему мешает - волосы,
ухо, край которого чуть загнулся и теперь терся об резину, или что другое.
Он терпел как мог, но возле самого баллона,  с  которого  струйкой  стекал
похожий на сжиженный азот белесый  дымок,  не  выдержал  -  в  щели  начал
заходить запах. Оператор поднял руки, поправляя противогаз и в этот  самый
момент на его шее сомкнулись руки,  одетые  в  прорезиненные  "химические"
перчатки...  Вскоре  измятое  тело  оператора  уже  скорчилось  на   полу.
Констриктор начал выпрямляться, но неожиданно зашатался,  рванул  пятерней
собственный ворот и принялся открывать рот, судорожно  глотая  помутневший
от газа воздух. Вместе с хрипом из его рта  вырывалась  струйка  пены,  он
замахал руками в воздухе, двигаясь быстрее обычного,  но  бессистемнее,  и
начал оседать на пол. Нет, это не было началом последней стадии болезни  -
с баллона все сползала и сползала разбавляющаяся воздухом белесая  струйка
ненавязчивого яда. Ее уже хватило, чтобы цельной доползти до пола, который
словно дымился - газ был тяжелее воздуха и скапливался внизу. Очутившись в
его более концентрированных струях,  констриктор  замер  очень  быстро,  а
белый дым продолжал сгущаться над телами, хороня  их  в  своих  изменчивых
клубах. Довольно быстро стелющееся по  полу  облако  заполнило  весь  цех,
начало толстеть и еще один  химический  предохранитель  сработал,  включая
белый прожектор над входом а затем и аварийную сирену. Ремонтная  бригада,
как  ни  странно,  не  спешила  отозваться  на  ее  вой.  Странно  -   для
гипотетического наблюдателя, находящегося в  затопленном  газом  цеху:  на
самом деле у аварийщиков  была  уважительная  причина  манкировать  своими
служебными обязанностями. Даже более, чем уважительная -  констриктор  уже
успел посетить их дежурку и помочь им  отправиться  туда,  откуда  никакая
сирена не  могла  их  вернуть.  Где-то  через  час  происходил  телефонный
разговор, который иной циник мог бы признать смешным, да он и был таковым,
если бы все не было так грустно.
     - Идиоты! - кричал в трубку  начальник  управления  городской  службы
газа, тряся головой, отчего в  его  лысине  прыгали  отражение  украшавших
стены многочисленных лампочек. - Был даже приказ -  химические  заводы  не
оставлять, они что там, с ума посходили? Да под суд  их  всех,  начиная  с
директора. Что? Констриктор, говорите, побывал? Ну, так проверяли бы лучше
своих сотрудников, посадили бы врача на проходную,  что  ли...  Ну  а  мне
какое дело, что заболевание в латентном периоде не диагностируется? Теперь
полгорода сгореть может... Думать надо было - неужели не придумали бы, как
этих гадов выявлять? Халатность это - и все. Такая утечка, такая утечка...
Ну где я-то вам людей возьму? Только почему я и за констрикторов  отвечать
должен, я что - всегда  крайний?  Не  слышу...  повторите...  ясно,  будет
сделано. Будет сделано, говорю! Бригада прибудет на место в течении  часа.
- Похоже, министр дал  отбой:  начальник  управления  службы  газа  протер
лысину клетчатым, бело-синим платком и с жалобным видом посмотрел на  свое
отражение в настенном, невесть зачем привешенном зеркале.  -  Сами  они  -
констрикторы, - сказал он себе, вздыхая. - Задушили меня со всех сторон. А
что я могу сделать?

                                    14

     Дверной замок заставил их вздрогнуть. "Тихий" напрягся,  сжимая  руки
на древке швабры - к ее дальнему концу был привязан утюг; Альбина  втянула
голову в плечи.
     - Мне открыть? - тоненьким слабым голоском спросила она.
     - Чу-чу-чу... - зашипел на нее "тихий",  взмахивая  в  воздухе  своим
импровизированным оружием. - А если там констриктор?
     -  Но...  -  Альбина  изобразила  неопределенный  жест.  Ей  хотелось
сказать, что констриктор вряд ли стал бы нажимать на кнопку там, где дверь
можно было высадить едва ли не одним  достаточно  сильным  ударом,  но  ей
страшно казалось утверждать что-то наверняка.
     - Подожди, - наморщил клоунский лоб "тихий". - Я взгляну сам...
     Похоже ему в голову пришла одна и та же мысль и в точности так же  он
не решался открыть дверь сразу.  Осторожно  передвигаясь  на  цыпочках  он
скользнул к двери (спортивный костюм Рудольфа болтался  на  нем  свободно,
как тряпка), и приник к  дверному  глазку.  Перед  ним  стояло  искаженное
гнутым стеклом мужское лицо: за спиной стоял еще  кто-то,  различимый  еще
хуже.
     - Кто там? - прикусила губу девушка.
     "Только бы не Рудольф... - думала она, косясь на брошенную у  второго
кресла синюю пижаму. - Он не  поймет...  Но  кто  это  может  быть?  Ну  и
положеньице."
     - Не знаю, - высоко поднял брови "тихий", поворачиваясь к ней  лицом.
- Давай, посмотри ты, только осторожно...
     Альбина встала, от каждого шага сердце в ее  груди  понемногу  екало.
Лишь бы не он... лишь бы это был не он, не кто чужой...  Разве  могла  она
лишиться его спокойного голоса, излучающего уверенность, без  его  сильных
массивных плеч, за которые можно было спрятаться?  Как  нужен  он  был  ей
сейчас - надежный, тяжеловесный, неизменный...
     - Он! -  выдохнула  Альбина,  отшатываясь  от  двери  и  одновременно
протягивая руку к замку.
     - Стой! - вскрикнул "тихий"  и  тут  же  прикусил  язык,  поняв,  что
протестует против ее готовности открыть дверь не только  из  осторожности.
"Какое собственно, право я имею на эту девушку? - спросил он себя, опуская
голову вниз, к выкрашенному под дерево линолеуму, - вот уж не  думал,  что
буду ревновать первую встречную к первому встречному же мужчине - не глупо
ли это? Озверел, одичал я там без женского пола - не иначе..."
     - Да? - замерла Альбина.
     - Это твой друг? - бросил на нее быстрый взгляд "тихий".
     -  Да,  -  не  слишком  уверенно  отозвалась  девушка.  От   нервного
напряжения ее руки начали понемногу подрагивать. - Так я открою?
     Она доверяла "тихому", полностью и безоговорочно доверяла. И  он  это
понимал,  отчего  болезненно  поморщился,  чувствуя,  что  будет   большой
подлостью этим доверием злоупотребить.
     - Ладно... Но что, если он  заражен?  -  тоже  без  особой  твердости
произнес он.
     - Эй, кто-нибудь дома? - донесся из-за двери приятный голос,  который
вполне мог принадлежать актеру или диктору. - Откройте!
     - Констрикторы не разговаривают, - не то "тихому", не то  самой  себе
сказала Альбина и дверь распахнулась.
     - Ты?!
     - Привет!
     На какое-то мгновение все опасения оставили  Альбину;  два  радостных
взгляда встретились, две пары рук  рефлекторно  потянулись  друг  к  другу
навстречу... и остановились на полдороги.
     Рудольф увидел "тихого".
     Альбина заметила журналистку.
     Но не только на их лицах  возникло  вдруг  изумление:  "тихий"  вновь
поднял брови, а Э.Светлая негромко ахнула.
     - Вы?
     - Боже... - Эльвира отступила на шаг и неожиданно вцепилась  Рудольфу
в плечо.
     - Я же была на ваших похоронах...
     Все четверо замолчали, изучая друг друга.
     - Господа, - кашлянул наконец Рудольф. - Может, мы  все-таки  войдем?
На лестнице стоять небезопасно.
     - Да, вы правы, - подтвердил "тихий", - так что вы, госпожа  Светлая,
говорили о моих похоронах?
     При этих словах Альбина испуганно зажала рот руками. Теперь  она  уже
не знала, кто сумасшедший на самом деле - "тихий", эта незнакомка, или она
сама.
     Рудольф прошел в прихожую,  едва  ли  не  силой  втаскивая  за  собой
Эльвиру, Альбина этого почти не заметила - ее внимание было  поглощено  ее
недавним спасителем.
     - Этого не может быть, - зажмурилась и потрясла головой  журналистка.
Она быстро оправилась от короткого шока, но все равно  не  могла  поверить
своим глазам. - Но я же...
     - Тише, - остановил ее жестом "тихий". - Так вы,  говорите,  были  на
похоронах? Теперь я понимаю, насколько  я  был  наивен,  надеясь,  что  за
примерное поведение меня могут выпустить... Что ж, дорогая наша Светлая, у
меня будет к вам большая просьба:  считайте,  что  перед  вами  не  я.  Не
вспоминайте того человека, который, по  вашим  же  словам,  умер  -  лучше
представьте себе, что имеете дело с его двойником... или  на  худой  конец
братом-близнецом. Договорились? Если вдуматься, так это не так уж и далеко
от истины - того человека и в самом деле уже нет, и я первый бросил камень
на его могилу, превратившись в тихого... Теперь меня зовут так.
     - Ничего не понимаю, - строгим голосом выговорил Рудольф.
     - Руди, - шагнула к нему Альбина, прижимаясь к его груди, - только не
сердись... Этот человек спас  мне  жизнь,  когда  констрикторы  напали  на
больницу... Ему больше некуда было идти, вот я и пригласила его к себе.
     - Еще  бы  -  некуда!  -  подтвердил  "тихий".  -  Меня  даже  успели
похоронить за государственный счет. Кстати, - повернулся он к журналистке,
- Это было почти сразу после того интервью, или немного погодя? Да, и  еще
- я рад видеть вас живой и здоровой...
     Эльвира скрипнула зубами и Альбине удалось это услышать.
     - Можно подумать, - отозвалась она, - что вы ставите мне это в упрек.
Только ведь не я решаю,  что  можно  печатать,  что  нет...  Тот  материал
зарубили, как и многие другие мои материалы.
     - Я вас ни в чем не упрекаю - вы нормальная здоровая молодая  женщина
и не  мне  требовать  от  вас  самоубийства,  -  развел  руками  он.  -  Я
действительно рад, что вас пощадили.
     Возможно, он говорил искренне, но самой Эльвире поверить в  это  было
сложно: ей не составило большого  труда  догадаться,  какова  была  судьба
этого человека. Пусть в общих чертах, без подробностей, но догадывалась, и
от этого ей было немного стыднее. Обычно в таких случаях она  сердилась  и
на себя, и на весь мир, и обычно же, больше всего  на  тех,  кто  невольно
являлся немым укором ее  совести.  Сейчас  она  должна  была  сердится  на
"тихого", но гуляющая вокруг опасность, общее настроение, не позволяли  ей
сделать этого.
     И еще ей было стыдно. По-настоящему.
     - Да что же мы стоим? - пришла в себя Альбина. - Проходите в комнату.
Может, чаю?
     "Тихий"  незаметно  подмигнул  девушке  -  такая   ее   реакция   ему
понравилась.
     - Кстати... - проходя в комнату и опускаясь  на  диван,  обратился  к
"тихому" Рудольф. - Я вас тоже кажется, знаю. Помнится,  вы  выступали  на
экологической конференции в...
     - У, хватили, - махнул рукой в его сторону "тихий".  -  Когда  ж  это
было? - и добавил негромко себе под нос: - И я там был.
     "Что ж... - покривила губки Альбина направляясь на кухню за  чаем,  -
вот этого я ожидала меньше всего. Обидно чувствовать  себя  полной  дурой,
даже если тебя в любой момент может придушить заразный сумасшедший. А  что
еще она могла подумать?

                                    15

     Они шли по городу - разные, и вместе с тем  похожие  друг  на  друга.
Ядро группы - или голову колонны,  тут  уж  как  кому  больше  нравится  -
составляли  молодые  парни,  но  не  только  вокруг  вожака   поблескивали
выскобленные бритвой черепа, просто уже человека через четыре  от  заводил
их разбавляли новые члены компании, среди которых возникали порой и лысины
возрастные, хотя преобладали  нестриженые  шевелюры,  слегка  подкрашенные
сединой: в критические минуты  стираются  иногда  возрастные  ограничения.
Охотничьи ружья, топоры, палки, ледорубы, багры, - все, что  только  можно
использовать в качестве оружия было представлено в  широком  ассортименте,
пожалуй,  фантазии  ополчившихся  против   эпидемии   горожан   могли   бы
позавидовать и  славившиеся  умением  все  превращать  в  орудия  убийства
ниндзя. В другое время сложно было  бы  представить  на  мирных  невысоких
улочках  этого  города  подобное  сборище,  но  теперь  же  ему  никто  не
удивлялся,  разве  что  наиболее  осторожные  прохожие  норовили   заранее
убраться прочь с его дороги во избежание случайных недоразумений.
     Донесшийся из одного из домов  крик  заставил  шествие  приостановить
свое движение. Бритый вожак поднял  палец,  наступила  выжидающая  тишина.
Крик повторился.
     - Здесь, - коротко проговорил бритый.
     Что бы ни творилось вокруг, и какие бы стихийные или прочие  бедствия
не терзали бы народ, всегда среди него найдется несколько человек, которые
и  под  извергающимся  вулканом  умудрятся  устроить  пикничок,  игнорируя
тянущиеся прямо к ним потоки  лавы  -  такая  компания  нашлась  и  здесь.
Эпидемия, война ли - влюбленным все  равно,  раз  свадьба  назначена,  раз
приглашены гости, заказан зал и расставлены по столам блюда - чего же  еще
желать от жизни, зачем нарушать  естественный  ход?  Авось,  мимо  пройдет
беда, авось пронесет...
     И пенилось в бокалах шампанское, и пестрели на  выгнутых  буквой  "п"
столах закуски, золотились жаренные гуси, пряталась в зелени рыба,  ожидая
своего часа темнели винные бутылки... Грех пропадать такому добру: и полон
был зал, и песни пели, и визжали от радости... А невеста-то как  хороша  -
ну просто Венера выходящая из пены кружев: нежное личико, светлы локоны  с
золотой искоркой, глаза - синие блюдца... Кричали "горько", целовались  по
получасу - да что говорить, счастлив тот, кто влюблен.
     Но не эту полную жизни картину застал бритоголовый разведчик,  первым
поднявшийся в разукрашенный  воздушными  шарами  и  цветами  зал  -  часть
стульев  валялась  на  полу,  опрокинутая  в  спешке,  метались  по   залу
полупьяные гости, орали, вопили что-то отнюдь не радостное, а у почтенного
места происходило что-то вроде бы непонятное - златокудрая Венера обнимала
нежными тонкими ручками шею свидетеля, а  тот  хрипел,  выпуская  изо  рта
кровавые  пузыри.   Изящно   очерченная   верхняя   губка   невесты   чуть
приподнялась, лицо ее выглядело полностью бессмысленным, как у большинства
констрикторов, скорей,  она  казалась  просто  сильно  сосредоточенной  на
каком-то своем очень  важном  деле.  Изредка  ее  длинные  ресницы  слегка
моргали от прилагаемых усилий - не часто ей приходилось так трудится.
     - Милая моя, что  с  тобой?  -  лепетал  жених  с  еле  наметившимися
усиками, он выглядел испуганным ребенком. - Опомнись, солнышко...
     "Солнышко"  его  не  слышало  -  все  сильнее  хрупкие   пальчики   с
аккуратненькими ноготками впивались в откинувшуюся назад шею.
     Никто не заметил в общей суете,  как  "разведчик"  сунул  в  рот  два
пальца и издал резкий протяжный свист, тотчас лестница задрожала от топота
десятков ног и, срывая двери  с  петель,  в  зал  ворвалась  разношерстная
толпа.
     - Десятый, - отметил на ходу бритый вожак. - Вперед, ребята!
     - Стойте, да что вы делаете! - вскричал ломкий высокий не  по  мужски
голос жениха, когда людская лавина окружила невесту.
     В воздухе замелькали багры и  ломики  -  патроны  берегли  для  менее
удобных случаев.
     - Ты что-то вякнул, недоносок? - развернулся  в  его  сторону  бритый
вожак. - Сгинь, слякоть!
     Глаза его  налились  кровью,  на  лежащих  на  ружье  руках  вздулись
синеватые шнуры вен, что-то звериное,  дикое  проглядывало  теперь  в  его
облике и жених, в самом деле почти подросток, замер под  его  взглядом  от
неожиданного страха - до сих пор жизнь не представляла  ему  необходимости
бороться. Заметив его испуг, вожак  оскалился,  но  тут  раздался  женский
крик. Нет, его испустила не невеста - хотя описание симптомов  заболевания
и  упорно  забывала  отмечать  такой  факт,  ни  кто  не   слышал   голоса
констрикторов: они молча убивали и молча ум  умирали  сами,  скорей  всего
вскрикнул кто-то из гостей, но, так или иначе,  жених  вздрогнул,  сжал  в
ниточку губы и с несвойственной для себя дерзостью уставился на вожака.
     - А вы не сделаете этого! - заявил он, вздрагивая плечами при  каждом
произносимом звуке.
     - Что? - поразился бритый заводила. - Мне послышалось, или как?
     Глаза жениха-мальчишки расширились, сердце  оцепенело  от  ужаса,  но
губы уже вновь открылись:
     - Вы не имеете права ее трогать, она больной  человек!  -  восхищаясь
своей пьянящей смелостью и пугаясь ее же проговорил он.
     Локоть вожака ушел назад, вызывая  из  толпы  здоровенного  "амбала",
перед которым бледнели шары даже его собственных мускулов.
     - А? - возникла  со  спины  туповатая  рожа  со  свиными  глазками  и
выпяченной вперед челюстью.
     - Вмажь ему, - бросил вожак, показывая  жениху  свои  передние  зубы.
Первый же удар смел мальчишку под стол.
     - Бей зомби!  -  потрясая  в  воздухе  кулаками,  выскочил  из  толпы
взлохмаченный человек, годящийся бритым в отцы.
     - Бей!
     - Дави стерву!
     - Так им!!!
     Оглушенные этими жаждущими крови воплями, жених-мальчишка закрыл  уши
и попробовал привстать, в его голове невыносимо  шумело  после  удара,  по
лицу текло что-то липкое. Неожиданно вспыхнувшая в голове  боль  заставила
его вскрикнуть и застонать,  привлекая  к  себе  внимание  стоящего  рядом
врага.
     Бритый вожак наклонился, выпрямился  снова  и,  прицелившись,  двинул
мальчишку в нос носком тяжелого, подкованного железом ботинка.
     - Кончайте, ребята, - позволил он,  и  толпа  схлынула,  оставляя  на
месте избиения бесформенный комок в  котором  сложно  было  узнать  теперь
женское тело. Таяли, пропитываясь кровью, последние клочки кружевной пены.
- Уходим.
     Зал опустел быстро, лишь одна живая душа - да и та еле  держащаяся  в
теле - осталась в нем. Жених вытер  рукавом  стального  цвета  текущую  из
разбитого носа кровь, всхлипнул, пополз на четвереньках (боль  мешала  ему
встать на ноги), и  вдруг  с  воем  встал  на  колени  перед  истерзанными
останками подруги.
     - Милая, что с тобой сделали!!!

     ...А по телевизору транслировали пресс-конференцию и экран то и  дело
заполняло мужественное лицо с удивительно холодным взглядом - для тех, кто
был внимателен. Как уже было сказано, телевидение не передавало излучаемую
Хоротом подчиняющую других энергию, но зато в его власти оставались знания
и слова и ими он пользовался, как мог.
     - Вопрос к полковнику, - приподнялся с места бородатый журналист.
     Кроме Хорта, за длинным столом,  уставленным  через  каждые  полметра
графинами с чистой водой, восседал еще и министр здравоохранения,  но  его
присутствие  играло  роль  скорее  декоративную:  вопросов  ему  почти  не
задавали да и те, что адресовались в его адрес носили в основном  характер
чисто   медицинский,   вроде   "Как    распознавать    заранее    больного
констрикторизмом" или "Известны ли уже пути заражения".
     - Так вот что я хотел спросить: всем известно, что  констрикторизм  -
болезнь, значит вы требуете истребления, убийства -  будем  называть  вещи
своими именами - больных людей. А как же поступать с такими понятиями, как
"гуманизм"?
     Глаза полковника на миг оживились. Это был вопрос из тех,  к  которым
он заранее готовился. Ему уже приходилось  отвечать  на  него  президенту,
многим другим людям калибра  помельче,  встречи  с  которыми  можно  и  не
упоминать, и Хорт знал, что окажется на высоте. В конце  концов,  гуманизм
те же придается - так считал он - и человеческая натура начинает требовать
свое...
     - Наши законы слишком часто проявляют гуманизм не к месту и не в меру
- эти и подобные слова он не  раз  слышал  в  случайных  разговорах  то  в
случайных разговорах то в транспорте, то просто на улице.
     Если хочешь, чтобы тебя поняли -  говори  на  языке  слушателя,  если
хочешь, чтобы и он захотел тебя понять - говори  о  том,  что  он  считает
своим открытием. - Да и можно  ли  назвать  гуманизмом  то,  что  например
маньяка-убийцу,  на  чьей  совести  -  не  одна  человеческая  жизнь,   не
расстреливают,  а  признают  невменяемым  и  помещают  в   комфортабельные
больничные условия, где он жиреет за ваш же счет, и однажды вновь  выходит
на свободу, если врач увидел в нем улучшение, чтобы тут  же  начать  снова
убивать? - этот пример тоже был не нов, но  Хорт  не  собирался  открывать
Америку. Наоборот, он верил: чем избитее, примитивнее будут его аргументы,
чем большему количеству людей могут они прийти в голову и без его помощи -
тем больше сторонников найдет он, тем больше у него  шансов  на  успех.  -
Значит вот к нему у нас отношение гуманное. А к его жертвам? Смогли бы  вы
простить ему, если бы пострадала ваша жена или дочь? Нет? Так почему же вы
равнодушны к чужим женам и дочерям? Лично я предпочитаю в  первую  очередь
думать об их безопасности, чем о сохранности их же убийц. Время требует от
нас выбора - эпидемия ширится, а констрикторы - убивают. Убивают дважды  -
тем, что душат всех, кто окажется рядом и тем, что  заражают  вокруг  себя
все, плодя все новых и новых убийц. К  тому  того,  они  и  так  обречены:
болезнь их заканчивается смертью. Я предлагаю лишь  ускорить  естественный
ход событий, помочь им уйти в мир иной прежде, чем они натворят много бед.
Спасать нужно тех, кого можно спасти. Такой ответ вас удовлетворит?
     - Вопрос к министру здравоохранения. Правда ли, что лекарство  против
констрикторизма еще не открыто?
     Министр отвечал мягким, едва ли не воркующим голосом, но  стандартные
формулировки (а еще больше - бегающие в разные стороны глазки) производили
не лучшее впечатление на зрительскую аудиторию.
     -  В  данный  момент  нам  выделено  около  миллиона  государственной
дотации. К исследованиям привлечены лучшие специалисты, в том числе и  ряд
зарубежных,  так  же  я  должен  отметить,  что  эпидемию   пока   удалось
локализовать в пределах одной области...
     Улучив удобный момент, полковник жестом подманил к себе  оператора  и
неожиданно вклинился в чужой ответ.
     -  Узнаете  знакомые  речи?  -  риторически  поинтересовался   он   у
наставленного объектива. - То же самое мы  слышали,  когда  каждый  третий
житель нашей страны умирал от СПИДа, теперь история  повторяется.  И  хуже
того: больные СПИДом хотя бы не душили здоровых людей.  Это  -  во-первых.
Во-вторых:  а  как  вообще  господин  министр  представляет  себе  лечение
констриктора, которого невозможно связать даже впятером,  тем  более  -  в
одиночку? Но, пусть он предусмотрел и это - остается третье  возражение  и
самое главное: знают ли господа слушатели и зрители, о том,  что  господин
министр а так же все упомянутые им специалисты и  в  глаза  не  видели  ни
одного больного констрикторизмом? Кого же и как они могут лечить? Господин
министр, ответьте - найден ли вирус, вызывающий эту болезнь?
     - Нет, но...
     - Комментарии излишни, не так ли?
     -  В  данный  момент,  -  заученно  заученно  заворковал  министр,  -
разрабатываются  методы  защиты  медицинских  работников  при  контакте  с
больными констрикторизмом. Когда средства защиты  пройдут  предварительные
испытания, мы доставим в лабораторию  группу  больных,  на  которой  будут
опробоваться создаваемые нами лекарственные препараты.
     - Но на сегодня реальных пациентов у вас нет, не так ли? - прищурился
полковник.
     - Они появятся в ближайшем  будущем,  -  не  сдавался  его  невольный
оппонент. Ни когда еще  во  время  пресс-конференций  ему  не  приходилось
отбивать "атаку с тыла": обычно огонь вопросов велся из зала, и  сам  этот
факт уже сильно сбивал министра с толку.
     - Итак, все сказано, господа, -  обратился  к  журналистам  полковник
Хорт. - Исследования ведутся... Нет, я не возражаю против них - пусть себе
тратят эти полтора миллиона, лишь бы это не мешало мне защитить вас.  Если
они успеют вылечить хоть нескольких - я первый поклонюсь им,  но  если  не
принять мер более решительных и действенных, наша общая альтернатива будет
такова - или быть задушенным, или  самому  задушить  пару  соседей,  чтобы
затем и самому сдохнуть под забором. Выбирайте, господа.
     После этого заявления в зале ненадолго  воцарилась  тишина,  затем  с
места поднялся долговязый молодой человек в яркой пестрой куртке.
     - Вопрос к полковнику. Значит ли, что  ваш  план  сводится  только  к
физическому уничтожению носителей болезни?
     Глаза полковника вновь на  миг  оживились  -  этот  вопрос  тоже  был
"хорошим". Если бы у него была возможность купить несколько "подсадок", то
ни чего более удобного не смог бы придумать и он сам.
     - Совсем нет, - отчетливо выговаривая каждое слово,  возразил  он.  -
Это  лишь  одна  из  огромного  комплекса   защитных   мер   -   лишь   ее
дискуссионность заставила вас, господа, отвлечься от плана в целом.  Итак,
план в целом  выглядит  так:  первое:  полная  изоляция  эпидемиологически
опасной зоны. Не посты на дорогах, которые кого угодно пропускают к вам за
взятки, а настоящее оцепление воинскими частями. Дальше - для того,  чтобы
эта мера сработала, требуется разрешить применение оружия  для  пресечения
попыток выхода  за  пределы  контролируемой  зоны.  Второе  -  организация
эвакуации. Я  против  того,  чтобы  жители  охваченного  эпидемией  города
остались без защиты. Выпустить же их без контроля мы тоже  не  можем,  так
что  все  эвакуируемые  лица  будут  помещаться  на  такие  же  охраняемые
карантинные станции под наблюдение врачей и военных.
     Они будут проживать там, покуда не пройдет так  называемый  латентный
период заболевания -  момент  с  начала  заражения  до  проявления  первых
симптомов. Те, кто выдержит проверку, будут отпущены под наблюдение  более
мягкое, а затем и вовсе от него избавятся. Кроме того, надо будет  принять
ряд мер по поддержанию порядка в самом городе, о чем сейчас  все  попросту
забыли. И, главное, что мы не должны забывать ни на миг: мы - спасители, а
не каратели...
     - ...Толковый  мужик,  -  кивнула  в  сторону  телевизионного  экрана
Эльвира. За короткое время она успела продымить всю  комнату,  от  густого
сигаретного дыма Ала то и дало кашляла, но сделать гостье замечание так  и
не решилась. - Он прав на все сто процентов. Помогать надо живым.
     - Фашизм,  -  негромко  проговорил  "тихий",  поигрывая  пальцами  на
рукоятке швабры.
     - Что вы сказали? - повернулся к нему Рудольф.
     - Ничего. Вам послышалось, - возникла в ответ клоунская усмешка.
     - И мне тоже? - поглядела на "тихого" и Альбина и под ее взглядом  он
усмехнулся еще сильней.
     - Я оговорился, - ответил он. - Это не  то  слово.  Просто  случайная
ассоциация.  Уничтожение  одних  ради  блага   других...   истинного   или
надуманного блага. Этого в истории было достаточно, вот я и вспомнил  один
из самых ярких аналогов.
     - Так вы считаете, что Хорт не прав? - Эльвира потушила  недокуренную
сигарету. - Почему? Поверьте, мне интересно ваше мнение.
     - Мне тоже, -  поудобнее  устроился  в  кресле  Рудольф.  Присутствие
"тихого" в альбининой квартире все же несколько раздражало его, как и  то,
что этот человек... (Кем же он  был?  Химиком?  Экологом?  Так  или  иначе
каким-то ученным...) - Хотя это - всего лишь ваше мнение.
     - Ну, не скажите, - вставила вдруг Эльвира, прежде чем "тихий"  успел
открыть рот. - Когда спрашиваешь пророка... можно ли  считать  его  мнение
его личным?
     - Ого! - приоткрыла рот Альбина.
     - Она шутит, - неловко указал жестом на журналистку "тихий".
     - Не скромничайте! - Эльвира  не  собиралась  отступать.  -  Господа,
знаете ли вы, что перед вами находиться человек,  предсказавший  появление
констрикторизма еще около пяти лет назад?
     - Что? - Альбина вскочила с места.  Мысли  вихрем  завертелись  в  ее
голове: "Он - пророк? Настоящий, а не человек, возомнивший себя  пророком?
Уж не за это ли его заперли в сумасшедший  дом  -  до  тех  пор  пока  его
предсказания начали сбываться? Психи ведь верят в свои  сверхъестественные
предсказательские и прочие способности... конечно на  их  фоне  настоящего
пророка тоже примут за психа. Но почему тогда он сейчас  не  признается  -
боится, что его вернут обратно туда? И  какое  отношение  ко  всему  этому
имеют похороны... или... - от этой мысли брови девушки поползли  вверх,  -
он и в самом деле умер и теперь воскрес? Если он действительно..."
     Она была готова поверить во все, что угодно.
     - Это серьезно? - усомнился Рудольф. Вот у него ни Эльвира, ни  "этот
тип", как он называл про себя "тихого" особого доверия не вызывали.
     - Ладно, - нехотя согласился тот. - Объясняю: я говорил о том, что мы
в  любой  момент  можем  столкнуться  с  новой  страшной   болезнью.   Про
констрикторизм я не упоминал, поскольку действительно не являюсь пророком,
- последняя его усмешка явно была адресована журналистке.  -  А  ход  моих
рассуждений был таков: после  того,  как  наша  республика  в  свое  время
пыталась преодолеть  экономический  кризис,  за  большие  деньги  позволяя
зарывать на своей территории радиоактивные отходы -  надеюсь,  вы  слышали
про такой факт? Нет? Ну ладно, это было - вот и все, что я могу сказать по
этому поводу... Так вот, после этого естественно стало ожидать, что пойдет
волна мутаций. Но так как мутации крупных живых организмов  или  летальны,
или, даже в самом худшем случае, могут создать разве что монстра-одиночку,
хорошего только для фильмов ужасов, но вовсе  не  такого  уж  страшного  в
реальности, так как его довольно быстро удалось бы  уничтожить,  на  самом
деле спасаться стоило  мутантов  совсем  иного  рода,  мутантов-невидимок.
Вирусов, бактерий, грибков - короче, тех товарищей, что видны  нам  только
под микроскопом, но вред причинять умеют. Вторым шагом моих размышлений по
этому поводу было то, что у болезнетворных микроорганизмов  отметили  одну
любопытную особенность:  при  искусственном  облучении  они  крайне  редко
создают принципиально новые виды, зато склонны порой превращаться в других
возбудителей болезней уже известных. - Вначале "тихий" говорил нехотя,  но
вскоре распалился и преобразился прямо на глазах: исчезли смешные  ужимки,
глаза заблестели и от азарта и от  уверенности  в  своей  возникшей  вдруг
правоте. - Например: вирус гриппа может  превратиться  в  вирус  вирусного
гепатита с вероятностью  в  сто  раз  большей,  чем  в  вирус  СПИДа  и  в
миллионной - в какой-то вирус, еще неизвестный. То же самое и с бактериями
- холерный вибрион может при достаточно долгом  воздействии  ионизирующего
излучения мутировать в бледную спирохету, может даже однажды стать  кокком
или палочкой другой систематической группы, но почти всегда вызываемая  им
болезнь будет уже зафиксирована во врачебных справочниках. Почти... Это не
чудо - наоборот, все объясняется довольно просто. Размеры бактерий  и  тем
более - вирусов ничтожно  малы,  воздействию  мутагенов  они  подвергались
сравнительно чаще, чем все остальные живые организмы, хотя бы из-за тех же
размеров и отсутствия таких механизмов защиты,  как  дублирование  генного
материала и так далее... Плюс к этому, их жизнь коротка и  если  исчислять
возраст видов количеством смен поколений - они старше нас в триллионы раз.
С другой стороны, отличия одной бактерии от другой обычно не так  заметны,
как отличия многоклеточных, хотя - это уж как посмотреть. Ладно, последний
фактор отбросим, как спорный, но и первых уже достаточно, чтобы  прийти  к
определенному выводу: в мире микроорганизмов набор  вариантов  практически
исчерпан. Во всяком случае, вариантов основных. Но я подумал  о  том,  что
какие-то редкие болезни могли быть описаны... ну, скажем, в тех же сказках
и легендах. Вспомнил Зомби - не тех, что создаются  с  помощью  гипноза  и
химии, а некоторые побочные легенды: живые мертвецы - то  есть,  истолкуем
это  так  -  люди,  лишенные  личности,  но  способные  еще  на   активные
действия... Они агрессивны, убивают других и способны их  делать  похожими
на себя - свойство, характерное именно для  инфекционных  больных.  То  же
самое - разные оборотни, вампиры и прочие... Вирус, от которого у человека
в качестве побочного симптома растет шерсть - может быть такое? А то,  что
выделяемые микроорганизмами побочные химические вещества  могут  оказывать
влияние на поведение - это  доказано  давно  и  не  раз.  Вот  и  все  мое
пророчество, - развел он руками  -  как  видите,  никакой  мистики.  Я  же
объяснял вам, - едва ли не с укоризной "тихий" обратился к журналистке.
     - Да, для неспециалиста и на слух это  понять  не  легко,  -  отметил
Рудольф, - но я рад, что это звучит почти научно. Или научно, простите.
     - Руди, - скривилась Альбина, она не ожидала от  своего  друга  такой
бестактности.
     - Что поделать, - маска клоуна вернулась на вытянутое лицо "тихого" -
я сам был бы рад оказаться мистиком-предсказателем  -  это  занятие  более
благодарное. Во всяком случае, их заживо не хоронят.
     - А я думаю о Канне, - задумчиво проговорила Э.Светлая.
     Эта ее мысль потом долгое время служила  доказательством  сторонников
версии, по которой профессор был все же убит. "М. за предсказание эпидемии
объявили сумасшедшим  и  исключили  из  жизни,  -  записала  она  в  своей
книжечке. - А Канн?"
     - О Канне? - "тихий" отложил в сторону свой шваброутюг. - Что  с  ним
случилось?
     - Он тоже  в  некотором  роде  предвосхитил  сегодняшние  события.  -
Почему-то, говоря это, Эльвира предпочла  смотреть  в  окно.  -  И  погиб.
Авария.
     - Бог мой... - кулаки "тихого" рефлекторно сжались, улыбка пропала  с
его лица. - Так мне действительно повезло...
     - Послушайте, о чем вы? - раздраженно перебил обоих  Рудольф:  только
сейчас до него дошло,  о  чем  идет  речь  и  чиновничья  часть  души  его
взбунтовалась. - Оглянитесь вокруг - до обсуждения ли прошлого сейчас?  Мы
собираемся строить укрепление, переоборудовать  для  этого  здание  мэрии.
Работы много, хватит на всех. До времени общего сбора я предлагаю  немного
отдохнуть, женщинам лучше прилечь поспать, надеюсь, Ала, снотворное у тебя
найдется?
     - Ты в  своем  репертуаре,  -  с  облегчением  вздохнула  девушка.  -
Организатор...
     - А мы по очереди  будем  охранять  ваш  сон,  -  радостно  подхватил
"тихий",  ему  и  самому  уже  не  терпелось   сменить   тему   разговора:
воспоминания не лучшим образом действовали  на  нервы,  которые  следовало
поберечь на ближайшее будущее, когда обстановка ухудшится. - Верно?
     - Даже без очереди - пусть они просто немного наберутся сил.
     - А я возражаю, -  тряхнула  головой  Эльвира.  -  Еще  не  вечер,  и
вообще...
     - И в частности, - передразнил ее "тихий". - Давайте, мадам  Светлая,
баиньки - ночка может оказаться слишком веселой для такой роскоши. И  если
вы согласитесь, берегитесь - я вам такого напророчу!

                                    16

     Хорт не знал только одного - когда они успели нарисовать его портрет.
Огромное белое полотнище с его лицом поднялось над толпой, закрывая  собой
более  мелкие  транспаранты  с  лозунгами  (часть  из  них  была   заранее
заготовлена по его приказу, но большинство  были  плодом  самодеятельности
его новоявленных поклонников). Толпа шла к зданию правительства.
     Туда же двигалось несколько автомобилей.
     - Надо что-то срочно предпринимать, -  посоветовал  начальник  охраны
президенту, - не то они разнесут все... Может, вызвать войска?
     - Да, я согласен, - растерянно пробормотал президент. У  него  сейчас
болел живот - так его  организм  всегда  реагировал  на  излишнее  нервное
напряжение.
     - Войска вызывать не надо, - неожиданно шагнул от двери ему навстречу
майор "спецназа". - Войска уже тут.  Через  несколько  минут  здесь  будет
полный порядок... только распишитесь вот тут.
     Президент взял протянутый лист,  ручку  и  недоверчиво  уставился  на
бумагу.
     - Ну, слава Богу, - проговорил начальник охраны, глядя, как за  окном
виснут на ограде десятки и сотни человеческих тел - их было слишком много,
чтобы пропустить по ней ток...
     - Но что это?! - вскричал президент, отшатываясь.
     - Указ  о  том,  что  вы  передаете  полномочия  господину  Хорту,  -
бесстрастно объяснил майор, возвращая  президенту  отброшенный  в  сторону
лист.
     ...наверное, это был единственный переворот  -  военный  переворот  в
истории, который дружно встретили на "ура"...

                                    17

     Остаток дня они провели за работой столь рутинной,  что  даже  кошмар
решил не вмешиваться в ее монотонный ход. Альбина перебирала  доставленные
из  дома  медикаменты,  "тихий",  как  и  большинство  горожан,  влился  в
строительную  группу,  изредка  помогая  на  кухне,  когда   отвыкшие   от
физического труда руки и ноги начинали бунтовать.  Рудольф  увлекся  общим
руководством так, что, казалось,  полностью  забыл  обо  всех  и  вся.  Он
находился сразу на десяти участках - и нигде, во всяком  случае,  за  весь
вечер, незаметно превратившийся в ночь а после и в утро, его  одни  видели
сотни раз, а другие безуспешно старались найти для короткого разговора. Не
видела Рудольфа и Альбина, но ей было и не до того, если она и  вспоминала
о нем, то лишь с благодарностью за то, что он дал ей таки выспаться.
     Работа, работа, работа...
     В десяти километрах от  города  тоже  работали:  у  обочин  тормозили
грузовики, сгружая огромные деревянные катушки, вбивались в землю колья  и
стальной нитью повисала между ними проволока.
     К обороне от констрикторов  готовилось  возводимое  в  центре  города
укрепление.
     К обороне от констрикторов готовился окружающий город мир.
     В куске пространства между  кирпичной  стеной  укрепления  и  колючей
проволокой, цельным кольцом опоясавшей город жизнь тем временем шла  своим
чередом. Грустная жизнь. Страшная...

     Вокруг дома росли розы,  они  заполняли  весь  палисадник  и  уходили
дальше, в сад. Внимательный взгляд сразу мог заметить, что их кусты шли не
сплошным массивом - посадка была разбита на мелкие  клумбочки  и  розы  на
каждой  имели  свою  окраску:  чувствовалась  рука  любителя  поиграть   в
выведение новых сортов. Интересен был  и  сам  дом,  похожий  отделкой  на
игрушечный: яркие разноцветные полосы и резьба щедро украшали фасад.
     К дому по узкой асфальтовой тропке медленно "плыли" двое - Вороной  и
второй, безымянный жулик. Добыча  обещала  быть  богатой:  не  каждый  мог
позволить себе стоить такие вот  очаровательные  домишки  и  тем  более  -
платить садовнику профессионалу за эксперименты  с  розами.  Сигнализация,
щедро оплетавшая не только калитку, но и бордюрчик тропинки только  лишний
раз подтверждал это предположение, но напрасно она заставляла  надрываться
звуковой сигнал - до него никому не было дела.
     Безымянный  жулик  захихикал  и  нырнул  в  выбитую  дверь.   Вороной
последовал за ним.
     В глубине будки, также экзотически  разукрашенной  в  народном  стиле
заворчала собака, но высунуть нос не решилась. Уже второй день она  сидела
некормленой, никто  из  хозяев  и  близко  не  подходил  к  ней,  от  чего
защитницкий дух в ней поубавился, сменившись тоской. Лаять  на  грабителей
ей совсем не хотелось.
     Вороной подошел к небольшому трюмо, на котором стоял  добрый  десяток
коробочек для украшений, взяв одну в руки, он убедился, что их  содержимое
хозяева не потрудились захватить с собой.  Пусть  чисто  золотых  вещиц  у
зеркала было немного - ни одну из них нельзя было причислить к дешевке.
     - Давай сумку, - приказал он своему напарнику.
     Тот не отозвался.
     - Ты что, оглох? - с недовольным видом  повернулся  к  нему  Вороной.
Второй жулик продолжал играть - взгляд его тупо смотрел  сквозь  приятеля,
руки со скрюченными пальцами вытягивались вперед...
     - Бросай дурить, - недовольно,  нет  даже  более  того  -  возмущенно
приказал Вороной.
     Скрюченные руки, не меняя темпа, потянулись к его горлу.
     - Ты, скотина! Кому говорю - прекращай! - все сильнее  кипятился  он,
когда пальцы прикоснулись к кадыку и начали сжиматься. - Ах ты сво...
     Он не договорил.
     Констриктор - уже настоящий - разжал покрывшиеся красным руки и  тело
незадачливого, хотя и  изобретательного  грабителя  повалилось  на  трюмо,
рассыпая по полу мелкие  драгоценные  безделушки,  которые  уже  никто  не
сможет поднять. У констриктора свои интересы...

     Однажды возникнув, ненависть может жить годами.  У  ее  истока  порой
лежит мелочь, но помнит ли широкая река о  том  родничке,  что  служит  ее
началом? Ненависть возникает  и  живет,  питая  сама  себя,  сжирая  своих
носителей, обжигая иногда всех вокруг...
     Этот человек - вряд ли он заслуживает того, чтобы  здесь  упоминалось
его имя - ненавидел соседа из-за какой-то мелкой размолвки - то ли  камень
кто из них перекинул через  соседский  забор,  то  ли  собака  облаяла  не
вовремя и не того, кого надо, или глупая  курица  нарушила  границу  между
участками - он и сам вряд ли  вспомнил  бы  сейчас,  что  превратило  двух
бывших друзей в заклятейших врагов. Но  это  произошло  и  ненависть  тихо
тлела, годами выжидая своего часа.
     Теперь этот час пришел и человек - обыкновенный  пригородный  житель,
нечто среднее между селянином и горожанином,  целыми  днями  копающийся  в
огороде, привыкший жить своим трудом, короче, добропорядочный  и  полезный
для  общества  заурядный  гражданин  -  достал  ружье.  Достал,   довольно
ухмыляясь и почти нежно поглаживая покрытую лаком деревянную поверхность.
     Час мести - сладкий час...
     В углу жалась к  стене  его  жена  -  бледная,  растрепанная  женщина
неопределенного возраста.
     - Не ходи, милый... не надо... - шептала она, кусая тонкие  синеватые
губы.
     - Сказано - пойду, - снисходительно поглядывал на нее хозяин дома.  -
Ты чего, радива не слушала? Бить их надо...
     - Да чего ж тебе неймется, - продолжала сокрушаться  она.  -  Неровен
час придушат...
     - Брось, нас так просто не возьмешь, - похлопал он себя по бычьей шее
сочного розового цвета.
     Жена мелко затрясла головой - она знала, что если будет настаивать на
своем дождется в лучшем случае, что он стукнет ручищей по столу, рявкнет и
уйдет все равно, а нет - так и не деревянный стол попадет под кулак.
     - Только ты осторожно, - едва ли не запричитала она, испугано  косясь
на дверь, за которой гуляла смерть.
     - Брось, старуха, - добродушно  пробурчал  он,  грузно  поднимаясь  и
топая в сторону выхода.
     Когда  широкая  спина  скрылась  за  дверью,  женщина  не   выдержала
бросилась вдогонку и замерла на  пороге:  муж  ковылял  между  грядками  в
сторону соседского забора.
     - Куда ты! - не выдержала, окликнула она.
     - Молчи. Мне видней, - огрызнулся он на ходу.
     Ноги несли  его  прямо  к  небольшой  деревянной  кабинке  соседского
туалета, в которой на его глазах укрылась ненавистная спина.
     На какую-то секунду он приник ухом к деревянной стенке,  вклинившейся
в доски забора и скривился, затем изо всех сил долбанул в стенку  кулаком.
Сосед вскрикнул и буквально вылетел из туалета, держась за ширинку.
     Мститель хмыкнул, хрюкнул случайно, и поднял ружье...
     Женщина на пороге дома закрыла  рот  руками,  чтобы  не  закричать  и
отпрянула назад, ушибаясь спиной об дверную ручку при звуке выстрела.
     Сосед-вражина,  взмахнул  руками  в  воздухе,  и  ткнулся   носом   в
картофельную ботву.
     - А ты че пялисси? - повернулся к жене удовлетворенный  убийца.  -  А
ну, марш домой... Так этому гаденышу и надо...
     - Ты сошел с ума, - чуть слышно выдавила женщина, но  муж  услышал  и
грозно насупился.
     - Ты что-то сказала, дура? Да я весь... всю жизнь мечтал об этом дне!
     - А если посадят? - схватилась рукой за косяк она и  вжала  голову  в
плечи, ожидая оплеухи.
     Муж замахнулся, увидел ее затравленный взгляд, и  опустил  отведенную
для удара руку.
     Сегодня он был победителем, значит - имел право и прощать.
     - Ха - "посадят", - пророкотал он зычным баском. - А фиг тебе! Сейчас
закон вышел, что констрикторов этих любой  имеет  право  бить.  А  что  он
"поплыл" - ты мой свидетель. Усекла? А нет - так смотри, я тебе голову  то
мигом могу отвертеть... иди потом, доказывай, кто!

     Утро встретило компанию бритого нежным туманом. Ночевали они в парке,
разбив там небольшой охраняемый по очереди лагерь. Небольшая  речушка,  да
пара почти условных  мелких  каналов  отделяли  парк  от  пригорода,  куда
"охотники за зомби"  и  отправлялись  сейчас.  Там  же  среди  низкорослых
домишек расположился и скучный серый забор химического завода, туман возле
него казался особо густым.
     В домах было тихо - заглядывать в низ не стали, но вот забор и идущие
за ним заводские корпуса привлекли внимание бритого вожака всерьез.
     - Эй, селедка, - ткнул он локтем одного из толкущихся за  его  спиной
"шестерок", - ну-ка проверь...
     Названный селедкой парень живо нырнул в ворота, держа наготове ружье.
Некоторое время все наготове ждали, затем рыжеватая выбритая голова  вновь
возникла в воротах.
     - Есть. Целая толпа, - с готовностью сообщил разведчик.
     - Вперед.
     На этот раз "бей зомбей" не кричали - было еще раннее утро и охотники
еще не успели войти в раж, кроме того лозунг порядком поднадоел им еще  за
вчерашний день.
     Шли  хмуро,  деловито,   как   на   тяжелую   неблагодарную   работу.
Констриктора удалось обнаружить не сразу: те почему-то  собрались  в  одну
кучу и неясно возились в одном месте, видно, надышались чего не надо  хотя
и носили противогазы.
     ...Ремонтная  бригада  работала  неторопливо  -   разгерметизация   в
баллонах наступала быстро, и, оставшись без контроля, едва  ли  не  каждый
второй дал течь. Так  что  возни  хватало.  Кроме  того,  любой  хоть  раз
надевавший  полный  костюм  химической  защиты  знает,  какими   неловкими
становятся в подобном одеянии руки и как быстро ноги наливаются  тяжестью,
не говоря  уже  об  "удобствах"  противогаза.  Там,  где  обычный  человек
затратил бы на дело минут  пять,  аварийщикам  приходилось  корпеть  около
получаса, но все же  работа  шла,  баллоны  отключались  от  компрессоров,
заливались быстро твердеющей пластмассой распаявшиеся под давлением стыки.
     Никто из ремонтников не понял, что означает появление вооруженной чем
попало толпы, даже выставленный "часовой", чьим делом было предупредить  о
возможном  появлении  констрикторов  (эти  больные  почему-то  не  слишком
рвались  на  завод,  быть  может,  инстинктивно   чувствуя   свою   особую
подверженность действию ядовитого газа), не знал, как отреагировать, когда
мимо него на  скорости  отнюдь  не  констрикторской  промчались  несколько
человек с ружьями, топоров и прочих экзотических видов оружия самозащиты.
     Главного техника сбили с ног  ударом  приклада  -  маска  противогаза
заглушила  его  крик,  позволяя  неожиданным  агрессорам  так  же  тихо  и
незаметно для основной группы  убить  еще  нескольких  ремонтников,  затем
жертвы  запаниковали,  засуетились  и  довольно  быстро  начали  оказывать
сопротивление, против багров и ледорубов оказались выставленными ремонтные
инструменты - но не людям в костюмах химической защиты тягаться в скорости
с легко  одетыми  "охотниками  за  зомби"...  Тех,  кто  пытался  спастись
бегством, догоняли  пули.  Они  пробивали  насквозь  человеческие  фигуры,
врезались в баллоны, и воздух белел все сильней. По липкому от крови  полу
ноги скользили, вскоре стрельба стала невозможна - и в  двух  шагах  стало
трудно различать человеческие лица. Кто-то падал  поскользнувшись,  кто-то
начинал кашлять  и  тоже  падал:  вставали  не  все.  Иной  раз  под  ноги
охотникам, сбившимся в группку тесную и явно более мелкую, чем  в  начале,
попадались людские ноги и руки.
     Наконец, кое-как откашлявшись бритый вожак приказа  уходить  -  голос
его звучал тускло и хрипло. Пока искали выход, ряды  охотников  продолжали
редеть - если в помещение завода вошло около полусотни человек, то  вместе
с клубящимся облаком газа на  улицу,  кашляя  и  задыхаясь,  вышло  меньше
двадцати. А туман на улице продолжал сгущаться, и  никому  не  было  дела,
действительно ли это туман...  А  то,  что  в  горле  першит,  что  головы
налились тяжестью - так это, верно, с недосыпу: сложная была ночка,  да  и
начинающийся день обещал быть не лучше.

                                    18

     Детей у Анны не было, и поэтому всю свою заботу  она  переключила  на
племянника, пока сестра с мужем разъезжали по заграницам. Она и и сама  не
думала, что так привяжется к мальчишке: ребенок ни в чем  не  знал  отказа
несмотря на то, что заработок ее  был  более  чем  скромен,  особенно  для
врача. Анне не хватало  самоуверенности,  которую  так  ценят  в  докторах
пациенты, с каждым она возилась подолгу, любила  беседовать  -  как  почти
любая женщина с не сложившейся личной жизнью, - но  когда  приходила  пора
принимать    серьезное    решение,    советовала    порой    лишний    раз
проконсультироваться у другого специалиста, что очень отрицательно  влияло
на ее врачебный престиж. Была, правда, у нее  своя  клиентура  -  одинокие
старухи, которым посещение врача требуется иной раз лишь для  того,  чтобы
выговориться перед кем-то, посетовать на здоровье и жизнь, вот они считали
Анну лучшим из возможных специалистов  и  пересказывали  при  случае  друг
другу о том, что за замечательный она человек, но много денег с  них  Анна
брать стеснялась, а времени они отнимали помногу. Как говорят - за доброту
приходиться платить...
     Но все было бы ничего, если бы не мальчик.
     Анна заметила первые признаки болезни раньше, чем они успели  созреть
и достичь своего полного рассвета - это ее и спасло. В памятное утро когда
по радио передали первые сообщения о констрикторизме,  ее  внимательный  и
тревожный взгляд отметил, что ребенок слишком задумчив,  что  обычно  живо
бегающие глазки неподвижно застывают то на одном, то на другом предмете: а
руки рассеяно проносят ложку мимо рта...  Будто  бы  невзначай  заботливая
тетушка потрогала племяннику лоб - температура оказалась чуть  повышенной,
но не настолько, чтобы вызвать такую реакцию. Вот  если  бы  он  пылал  от
жара, если бы... Но мальчик вел себя, как обычно, ни на что не жаловался -
просто его реакция замедлилась.
     При первой же мысли о том, что именно это может означать, Анну обдало
жаром. Как вверенный ей  ребенок...  да  нет,  хуже  того  -  единственный
по-настоящему близкий ей человек - болен, а она не может ничего сделать?
     "Не могу... - стиснув зубы призналась себе она. - Но почему? Кто  это
сказал?"
     Она не узнала себя откуда  только  силы  взялись,  как  духу  хватило
принести из кладовки веревку и привязать его к  кровати.  Впрочем  вначале
Макс и не сопротивлялся - только удивленно хлопал глазами: что мол,  нашло
на тетку?
     Хотя прием больных велся обычно в муниципальной клинике, и  никто  не
обязывал Анну выдавать пациентам  еще  и  лекарства,  дома,  когда  к  ней
нередко заглядывали после работы "ее сверхурочники", накопился  порядочный
запас на все случаи жизни. Высыпав все свое богатство на  обеденный  стол,
Анна потерла ладонями виски - неужели среди этой кучи не  было  того,  что
необходимо для спасения жизни ребенка? Она не хотела верить  в  это  и  не
могла.
     "Про эту болезнь неизвестно ничего, - напомнила она  себе,  наблюдая,
как напрягается привязанное к кровати маленькое тельце. - Просто ничего...
так кто же сказал, что болезнь не излечима?"
     Избегая встречи с опустевшим, тупым  взглядом  Макса,  она  принялась
доставать из кучи антибиотики, сульфамиды, стимуляторы...
     Первые  несколько  часов  прошли  в  тревожном  ожидании  -   никаких
изменений ни в лучшую, ни в худшую сторону она зафиксировать не смогла.
     "Веревка.  Разве  что  веревка..."  -  в  самом  деле,  если  считать
абсолютным признаком констрикторизма резко  возрастающую  мускульную  силу
больных,  веревка  давно  должна  была  быть  порвана,  но  пока   ребенок
однообразно  корчился,  как   заводная   игрушка,   придуманная   каким-то
сумасшедшим.
     Время от времени неподвижное сидение у кровати и назойливо крутящиеся
в голове одни и те же мысли заставляли Анну вскакивать с места и  выходить
на балкон. От вида пустых  улиц  сжималось  сердце,  но  когда  во  второй
половине дня у магазина  напротив  собралась  толпа,  Анна  не  выдержала,
начала кричать, чтобы потом вернуться в свою комнату со слезами на  глазах
и упасть на стул, вытирая слезы. Плакала она недолго - чье-то выступление,
призывающее горожан идти строить укрепление, отвлекло ее внимание. Не будь
у нее на руках ребенка, Анна, наверное, тут же пошла бы к мэрии, но  могла
ли она покинуть больного?
     А время шло...
     Ночь тоже не принесла никаких изменений. Второе, третье средство было
перепробовано - но безрезультатно.
     "Сколько же часов у меня осталось? - спросила она себя, сжав всю свою
волю в кулак, и старалась думать о Максе, как о больном совершенно для нее
посторонним и  безымянном,  как  тысячи  других  больных.  -  А  что  если
попробовать препарат мышьяка? А висмута?
     Вопли в соседнем доме заставили  ее  выскочить  на  балкон.  Какой-то
молодой человек висел на оконной раме, к нему из окна тянулись  скрюченные
женские руки. Присмотревшись, Анна различила  лицо  соседки:  не  из  дома
напротив, из их собственного.
     "Они ходят по квартирам" - с ужасом поняла она  и  метнула  взгляд  в
сторону кровати.
     Впервые ей в голову пришла мысль о том, что на  некоторое  время  она
может уйти - ведь констрикторы не трогали "своих". Укрыв ребенка  одеялом,
влив ему в рот ложку с  растолченными  таблетками,  Анна  выскользнула  за
дверь и едва ли не бегом кинулась в сторону мэрии - благо,  идти  было  не
далеко.
     Во дворе стояло несколько грузовиков, как  оказалось,  с  консервами,
целая бригада занималась разгрузкой.  Окна  нижнего  этажа  были  заделаны
свежей кирпичной кладкой, уже изнутри к  большинству  из  них  достраивали
второй, страховочный слой. У единственной двери,  оставленной  в  качестве
входа стояла очередь, одна из  створок  полностью  была  отдана  на  откуп
"продовольственной бригаде", - образовавшей живой  конвейер  для  передачи
вновь прибывшего груза.
     Набрав в грудь побольше воздуха (выступать инициатором в общении Анна
не любила, всякий раз для этого ей  приходилось  переступать  внутри  себя
внутренний барьер), она пристроилась к ожидающей  своей  очереди  группке,
затем нетерпеливо шагнула вперед и принялась извиняться.
     - Понимаете, я просто обязана поскорее оказаться  там,  внутри.  Я  -
врач, понимаете... вы уж простите, -  смущенно  затараторила  она.  -  Мне
очень надо...
     - Да проходи, - пробасил,  пропуская  ее  вперед  какой-то  здоровяк,
прежде чем в очереди начали защищаться.
     Под его прикрытием Анна вошла в здание.
     Фойе мэрии представляло собой странное зрелище -  впопыхах  никто  не
позаботился о том, чтобы убрать ковер, по его  шикарному  ворсу  оказались
разбросаны куски веревки, обломки кирпичей, прочий ремонтный хлам. То  тут
то там узорчатую поверхность пересекали  белые  известковые  следы,  из-за
осколков стекла (люстру сбил козлами) возникало впечатление разгрома.
     Анна огляделась по сторонам, а потом подошла  к  живому  конвейеру  и
поинтересовалась, где можно найти кого-то из руководства. Прогнав ее вдоль
половины живой цепочки ей ответили.
     В кабинете, куда ее направили находилось двое - мужчина и  женщина  и
разговор между ними почему-то показался Анне личным,  что  одновременно  и
смутило ее и возмутило. Прислонившись спиной к  стене,  она  стала  ждать,
исподволь изучая уже знакомое лицо - именно  этот  человек  призывал  всех
идти на строительство укрепления,  до  сих  пор  на  его  лбу  красовалась
лиловая шишка после агитационной стычки. Женщина вроде тоже промелькнула в
той толпе, но за это Анна не поручилась бы.
     - Скажи, почему ты отстранил меня от строительных работ? Меня послали
и довольно грубо. Не то, чтобы мне впервой выслушивать  всякое  хамство  -
это та сказать, профессиональный риск  журналиста,  но  от  тебя  подобной
выходки я не ожидала, - выговаривала Рудольфу Эльвира,  незаметно  потирая
уставшую от таскания тяжестей спину.
     - Отдохни, - отвлекаясь от схемы-планировки второго этажа, проговорил
Рудольф. - Для тебя есть дело поважнее и как раз по твоей специальности.
     - Служить твоим курьером? - хмыкнула она. - Что ж... я  согласна,  но
где твои распоряжения? Знаешь, мне как-то не ловко бить баклуши, когда все
кругом, в  том  числе  и  твоя  жена...  если  она  действительно  жена  -
подрываться на работе.
     - У тебя есть дело. Я уже говорил - ты должна составить отчет...  или
как там у вас называется? - хронику событий. Может быть,  ты  единственный
журналист на весь город в настоящий момент, а все,  что  здесь  происходит
должно быть сохранено для истории.
     - Это ты только сейчас придумал? - Эльвира достала сигарету, помяла в
руках и сунула обратно. У нее болела голова и курение могло сейчас  только
ухудшить дело.
     - Ничуть. Если бы не было тебя, я нашел  бы  другого  человека,  хоть
немного владеющего пером. Понятно? Может быть, это окажется  самым  важным
из всех заданий, что мне приходилось  раздавать  в  своей  жизни.  Хроника
должна возникнуть. Обязана. Может - для будущего, может - для  настоящего.
Ты не должна пропустить ничего. Задавай любые  вопросы  мне,  расспрашивай
кого угодно. Пусть в хронику войдет  все  -  от  попавших  к  нам  в  руки
документов до просто человеческих воспоминаний и судеб... Нам  нужен  твой
талант, Эльвира.
     - У меня  его  нет,  -  задумчиво  отозвалась  она.  -  У  меня  была
популярность, и как я  сейчас  понимаю  -  популярность  дешевая,  которую
создали искусственно. Быть  может,  как  раз  за  то,  что  я  никогда  не
претендовала на составление глобально-исторических хроник и чаще позволяла
зарубить  материал,   чем   его   отстоять.   Если   уже   речь   идет   о
профессионализме, - она опустила голову, - то поручать это дело мне просто
аморально. Я не заслужила такого доверия.
     Она говорила искренне - углубившиеся морщинки у глаз подтвердили, что
за последние несколько часов Эльвира немало думала о себе и своей истинной
роли в жизни. Не укрылось это и от Рудольфа.
     Секунду поколебавшись, он встал с места, и обнял  женщину  за  плечи,
как обычно обнимал, утешая,  Альбину.  Панцирь  уверенности  в  себе,  так
раздражавший  его  по  началу,  куда-то  исчез,  перед  ним  была  обычная
измученная само копанием и вообще целым рядом нервных потрясений  женщина,
такая же слабая и нуждающаяся в защите, как и большинство представительниц
прекрасной половины.
     - Вот что, Эля... - он нарочно позволил себе эту фамильярность. - Все
мы не безгрешны и буквально каждому из нас найдется в чем упрекать себя до
конца жизни. Ты права - вместе с катастрофой приходит и момент истинны. Но
именно потому сейчас и не время травить душу по мелочам. Надо  делать  то,
что можно сделать - вот и все.  Если  хочешь  -  исправлять  свои  прежние
ошибки, загладь их настоящим делом. Ведь сейчас - не тогда - мы становимся
собой, и о нас будут судить по тому, как мы повели себя в трудный  момент.
Ты не из тех, кто легко сдается - так что считай, что я  не  слышал  твоих
слов. Если хочешь - плачь, но - бери блокнот  и  начинай  работать.  Ведь,
надо полагать, такой материал ты некому не позволишь "зарубить"?
     Он приподнял пальцем ее подбородок. Эльвира грустно и устало  глянула
прямо ему прямо в глаза и вдруг усмехнулась, ощутив прилив тепла  к  этому
человеку.
     "И это его я планировала соблазнять,  морочить  голову...  Да  быстро
меняются люди. Несколько часов - и он не тот, и я не  та.  Да  и  мир  наш
совсем не похож на прежний - кто бы мог такое предположить?"
     - Хорошо, - твердо проговорила она, выскальзывая из его рук. - У меня
действительно мало времени, и еще... - она запнулась и замолчала.
     - Ну, продолжай, - подбодрил ее Рудольф.
     - Да нет, ничего, - передернула она плечами, - просто мне  захотелось
вдруг сказать тебе спасибо. И - не стоит продолжать разговор на эту тему.
     Он подбадривающе кивнул, собираясь сесть и вдруг  заметил  стоящую  у
стены женщину. Прислушиваясь к разговору, Анна чуть не  забыла,  для  чего
пришла сюда сама - ей почудилось, что говорится о чем-то важном и для  нее
самой.
     - Добрый день. Вы по какому вопросу? - привычно спросил он.
     - Спасибо, - повторила вдруг и Анна и неожиданно для себя разрыдалась
во весь голос...

     Все же днем Альбине  удалось  выспаться,  кстати  -  чем  дольше  она
работала,  тем  сильнее  втягивалась  в  дело,  сказывалась   привычка   к
круглосуточным дежурствам. Пожалуй, именно поэтому она  выглядела  намного
бодрее, чем время  от  времени  появляющиеся  на  пороге  медпункта  люди.
Некоторым Ала даже улыбалась - это не означало что  ее  расположение  духа
улучшилось намного, улыбка тоже была профессиональной,  имеющей  отношение
скорей к вежливости, чем к истинным ее  эмоциям,  но  невольным  грузчикам
сразу становилось светлее на душе. Да и как иначе - кругом развал, кровь и
грязь, и вдруг посреди  всего  этого  -  улыбка  симпатичной  девушки.  Не
случайно больничный менеджер в частной клинике, где Альбина начинала  свой
трудовой путь, подолгу натаскивал низший медицинский персонал, пока улыбка
не приклеивалась к губам с неизничтожимой прочностью. Пока есть  работа  -
есть и улыбка, и это стало уже рефлексом.
     - О, я рад за вас, - услышала она вдруг уже ставший  знакомым  голос,
подняла  голову  и  увидела  растянутый  до  ушей  рот.  -  Вы   прекрасно
выглядите...
     - Я? - Альбина растерялась и заморгала.
     - Вам очень идет улыбка,  -  он  оперся  локтем  о  косяк.  -  Просто
удивительно идет.
     - Улыбка? Но разве я улыбалась?
     - Все ясно - вы просто  работали...  Не  так  ли?  Не  то,  что  я  -
бездельник, трачу время на пустую болтовню... Вот,  возьми,  -  он  бросил
девушке под  ноги  веревочный  тюк.  -  Может  пригодиться...  Кого-нибудь
связывать.
     - Но кого? - тупо переспросила Альбина.
     - А хоть бы и меня... Ну ладно - мысленно целую, так  -  не  смею,  а
вообще мне опора... Дела-дела...
     - Хорошо, - пробормотала Альбина  рассматривая  веревки.  Толщиной  в
палец, они выглядели прочными и не гибкими, и их  предназначение  по  всей
видимости было чисто техническое.
     - О, и вы здесь! - уйти "тихий" не  успел,  на  его  дороге  возникла
Эльвира. - Можно вас на минутку?
     - Если речь идет об интервью -  нет,  -  голос  "тихого"  сразу  стал
неприязненным и резким.
     - Жаль, - бросила Эльвира и тут же незаметно ущипнула себя едва ли не
с остервенением - меньше всего ей хотелось думать о  том,  что  именно  то
интервью,  которое  она  благодушно  отдала  на  растерзание  министерству
информации, а проще - цензуре, сыграло в жизни этого человека, быть  может
роковую роль. Ведь как знать - рассказывай он  о  своих  теориях  в  чисто
научном кругу, с ним могли побеседовать, могли  тихо  и  мирно  прекратить
карьеру, уволить, наконец, но  обратившись  к  прессе  он  становился  уже
опасным - поскольку  мог  повторить  такую  попытку  с  журналистом  менее
сговорчивым, и тогда... - Нет, речь идет не  об  интервью...  Да  постойте
вы... Я хотела сказать, - она запнулась, - сказать, что я  виновата  перед
вами. Яне прошу вас простить.  Просто  признаюсь.  Но,  поверьте  -  я  не
представляла тогда...
     Несколько секунд "тихий" ждал продолжения, но его не последовало.
     - Я вас ни в чем  не  обвиняю,  -  тоном,  к  которому  уже  привыкла
Альбина, ответил он. - Так у вас ко мне есть какое-то дело?
     - Да... То есть - нет... То есть... Ну хорошо:  дело  в  том,  что  я
сейчас собираюсь составлять хронику этой катастрофы.  С  самого  начала  -
даже с вашего предупреждения, ну и все подряд, с того самого момента,  как
на улицах города появились первый констриктор. И уж поверьте - на этот раз
я доведу дело до конца, чего бы мне это не стоило. - Она говорила  жестко,
с напором, и "тихий"  незаметно  для  себя,  словно  передразнивая,  начал
кивать в такт ее словам.
     "Зря он так... - подумала  Альбина,  возвращаясь  к  своему  занятию:
медпункт  все  более  стал  походить  на  таковой,  ей  оставалось  только
"косметическая" уборка. - Хотя это не мое дело... Я ничего не знаю и знать
не хочу  об  их  взаимоотношениях  ни  в  настоящем,  ни  тем  более  -  в
прошедшем... Хотя Рудольф рассказывал мне о своих знакомствах, чтобы я  не
думала черт-те знает о чем."
     - Ну и что же вы, мадам Светлая, - все  же  в  его  голосе  иронии  и
скептицизма было предостаточно, - хотите узнать от меня на этот раз?
     - Ничего. Просто мне  хотелось  бы  ("точнее,  мне  посоветовали",  -
поправила она себя мысленно), - услышать личные рассказы  разных  людей  о
том, в какой момент застало их известие  об  эпидемии,  какое  впечатление
произвело -  тем  более,  на  вас,  поскольку  вы,  что  бы  ни  говорили,
предсказывали его заранее.  Ну  и  все  остальное,  до  прибытия  в  район
укрепления... И до самого финала. - При этих словах Эльвира ощутила легкий
холодок.
     Финал сегодня был непредсказуем:  от  атомной  бомбы,  сброшенной  на
город в целях  дезинфекции  (раз  где-то  фраза  проскользнула,  значит  -
рассматривался такой вариант, думали о  нем,  и,  значит,  могут  в  любой
момент и вернуться к нему) до полного "хеппи-энда" с прибытием  спасателей
и благополучной эвакуацией всех здесь собравшихся живыми и здоровыми.
     "...и здоровыми", - повторила она про себя, снова вздрагивая. Ни  кто
из них не мог поручиться, что среди людей, строивших  укрепление  нет  уже
инфицированных. Никто. И "тихий", и Альбина, и Рудольф - да и она  сама  -
все могли в любой момент превратится в медлительных и тупых душителей.
     Живые мертвецы... люди, в которых умерла личность...
     - ...Что касается меня, то я никак на это  не  отреагировал.  Услышал
крики, увидел, как эти ребята ловко расправляются  с  санитарами  и  решил
воспользоваться этим обстоятельством  в  личных  целях.  -  "тихий"  снова
хмыкнул, - короче - слинять. Хотя до недавнего  времени  я  надеялся,  что
примерным поведением заслужил право на досрочное освобождение.  Во  всяком
случае, из отделения для буйных со всеми его "прелестями" меня перевели  к
тихим хроникам. А когда все началось, я подумал только  о  том,  что  могу
хоть ненадолго вырваться на свободу. Пусть это глупо  и  нелогично,  но  я
полжизни... да нет - весь ее остаток - отдал  бы  за  то,  чтобы  получить
возможность пусть несколько часов, но просто послоняться по улицам, самому
выбирая путь, любуясь на  дома,  на  беззаботные  нормальные  человеческие
лица. Конечно, меня поймали бы - так я рассуждал - но что-то в памяти я  б
унес, и жил бы воспоминанием годы. Вот так... Когда  я  увидел,  что  путь
свободен, я ринулся к окну, выскочил на карниз, прошел до следующего  окна
и увидел "веселую" картину... Думаю, уточнять не стоит. Повисел немного на
лестнице, обдумывая, что стряслось - ведь я все же не  провидец,  чтоб  вы
там не утверждали, ну и пустился в обход, пока не наткнулся на Алу. Дальше
- расспрашивайте ее. Закончилось  дело  тем,  что  мы  отправились  к  ней
домой... Вот уж не ожидал, что моя свобода окажется такой мрачной...
     - Он не все сказал, - подняла голову и Альбина. -  Он  еще  ходил  по
карнизу, ища тех, кого можно спасти... Ведь так?.. Но  ведь  пугались  его
еще больше, чем констрикторов... У нас  ведь  сумасшедшие  ходят  в  синих
пижамах.
     - Брось, Ала. - "тихий" вдруг расхохотался.  -  Ну  представьте  себе
нормальную реакцию нормального человека, которому в окно лезет сумасшедший
- а почему бы те, кого я видел,  должны  были  считать  по  другому?  -  и
требует, чтобы они следовали за ним, не то их сейчас придушат. Я - кретин,
и у меня тогда просто не было времени  задуматься,  как  такое  "спасение"
выглядит со стороны. В своей неудаче  виноват  только  я  сам...  Впрочем,
явись я голяком - им это тоже вряд ли пришлось бы по душе.
     - Господа, вы все здесь? Это  хорошо,  -  присоединился  к  разговору
неожиданно подошедший Рудольф. - Вот, позвольте мне представить вам одного
человека... Анна, пройдите вперед - здесь наш  медпункт,  а  это  Ала,  та
девушка, с которой вы вместе  будете  работать.  Все  же  нам  немного  не
хватало врача с высшим образованием... так, Эльвира, вас представлять, или
познакомитесь сами? - он не заметил, что вновь перешел на "вы". -  Анна  -
удивительный человек, и, быть может, вскоре совершит невероятно...
     - Не надо, - стыдливо потупила глаза она.
     - Нет, подождите, - Рудольф привлек к себе Альбину и положил руку  ей
на плечо, напоминая этим жестом, что он не забыл о ней  насовсем.  -  Анна
пробует вылечить больного констрикторизмом, и по крайней мере, пока он  не
стал чувствовать себя хуже. Думаю, Ала, ты не станешь особо возражать?
     - Я стану, - несколько морщин показалось на лбу "тихого". -  Вы  что,
хотите притащить больного сюда?
     - Речь идет о ребенке, - жестко осадил его  Рудольф,  -  и  он  будет
здесь.  Как  бы  ни  была  заразна  болезнь,  у  медицины   есть   способы
предохранения от инфекции. Если  вести  себя  разумно,  никто  из  нас  не
заболеет... во всяком случае, из-за  этого  несчастного  -  все  мы  имели
прекрасную возможность  подцепить  эту  дрянь  заранее.  И  я  уже  принял
решение, вне зависимости от того, нравится оно кому-то или нет. Если  есть
шанс - его надо использовать. Вы же сами слышали - медики в столице еще не
имели дело с живыми больными.
     Анна посмотрела  на  Рудольфа  одновременно  с  благодарностью  и  со
страхом.
     Лицо Рудольфа  выражало  непоколебимую  решимость.  Собравшийся  было
что-то возразить "тихий" приоткрыл рот и тут же закрыл его  снова,  плотно
сжимая губы.
     - Уважаю, - четко проговорила Эльвира. - Где этот больной?
     - Он... - голос Анны оказался тонким  и  слабым,  словно  не  она,  а
кто-то другой недавно кричал с балкона. - Совсем мальчик... шесть лет.  Он
дома у меня... Это рядом. Я сама его приведу.
     - У вас будут помощники, - Рудольф  отпустил  Альбину  и  зашагал  по
коридору. Анна быстро оглянулась по сторонам и засеменила за ним...

                                    19

     Колючая проволока напоминала Артуру паутину, но чем именно  -  он  не
знал. Что-то тягостное, неприятное пряталось в оцепленном ею пейзаже.
     В армию Артур уходил со скрипом, старался "закосить" - но его накрыли
и хорошо еще, что все обошлось мирно. Больше всего он жалел, что не  успел
достаточно прочно примкнуть ни к одной  из  сект  -  одинокому  противнику
милитаризма в целом и всех убийств как  таковых,  в  частности  невозможно
доказать свою моральную непригодность службы в армии: попытку  отвертеться
все приняли за трусость (или осторожность разумного ловкача,  которому  не
повезло). Скрипя сердцем, он пошел-таки служить, втайне надеясь,  что  ему
пройдется только играть в убийство, только "репетировать" его и  когда  не
направлять ружье на живого человека. В  тот  момент,  когда  его  прислали
охранять участок карантинного кордона, надежда забила тревогу и  принялась
улетучиваться: в руках Артура находился автомат,  напарником  был  человек
готовый не задумываясь выполнить любой приказ, а  заодно  и  подвести  под
трибунал "слабака", каковым он всегда считал Артура, а на дальней опушке у
леса уже появились первые ползущие в сторону колючей проволоки живые точки
- люди искали выхода из "загона смертников" - так уже  за  глаза  называли
пораженную эпидемией зону.
     Артур незаметно для  напарника  сжал  кулаки  -  внутри  у  него  все
бушевало.
     Ищущие спасения люди имели право на жизнь, имели - и не другим  таким
же людям было их отбирать. Но ведь и другие, те, кто  находился  сейчас  у
Артура за спиной,  такие  же,  семейные  и  одинокие,  молодые  и  старые,
счастливые и несчастные - они тоже имели те же права и их было больше.
     "Господи - за что ты послал  мне  именно  это  испытание?  -  так  же
незаметно и беззвучно задвигались губы. - Уж не за то ли, что я так боялся
попасть на войну? Но ведь там передо мной был бы противник, сам взявший  в
руки оружие, сам сделавший свой выбор, а тут...  Смогу  ли  я  выстрелить,
если они попробуют прорвать ограждение? Наверное - нет..."
     С  ужасом  наблюдал  он,  как  точки  приближаются,  вытягиваются   в
вертикальном направлении, все больше приобретая сходство  с  человеческими
фигурами. Количество их тоже росло - вслед за  несколькими  одиночками  из
леса устремился разноцветный людской поток. Минут  через  пять  Артур  уже
начал, правда смутно, различать  их  лица  -  злые,  напуганные,  усталые,
доведенные у одних до угрюмого равнодушия, и таящие готовую в любой момент
к взрыву эмоциональную смесь - другие...
     Спина Артура начала чесаться - так не раз бывало, когда грубая  ткань
гимнастерки намокала, хоть от дождя, хоть от холодного пота.
     Они шли...
     - Назад! -  уже  издалека  хрипло  выкрикнул  он,  и  руки,  держащие
автомат, дернулись: сработали нервы.
     Окрик не произвел  на  беженцев  никакого  впечатления.  Первые  ряды
уплотнившейся  людской  массы  достигли  ограждения  и  замерли,  поджидая
отставших. К пущему ужасу Артур обнаружил, что среди них оказались и дети.
     - Чего приперлись? А ну - назад! - гаркнул над его ухом напарник.
     - Давай, заворачивай обратно! - присоединился к нему Артур.
     Беженцы начали сгружать мешки, бросая их или бережно ставя на  землю,
в общую кучу, от чего у Артура мелькнула  неприятная  мысль  о  том,  что,
возможно, они собираются возвести  здесь  баррикаду.  Лишь  здравый  смысл
подсказал ему, что вряд ли кто пустит на такое дело  последние  пожитки  -
каждый нес с собой самое ценное, что был способен унести на себе, не  имея
транспорта. Особо Артуру  запомнился  мелькнувший  в  общей  толпе  чудак,
притащивший с собой зачем-то высокую,  в  пол  человеческого  роста  синюю
китайскую вазу - он поставил  ее  перед  собой,  бережно  сгрузил  рюкзак,
видно, также наполненный чем-то легко бьющимся  и  принялся  рассматривать
свое сокровище. Его примеру последовали и другие - вскоре  сборище  начало
напоминать сидячую забастовку.
     Если бы время остановилось...  -  зажмурившись,  взмолился  Артур.  -
Пусть они сидят вот так долго-долго... сидят всегда, и я  не  должен  буду
принимать никаких мер, не стану стрелять...
     Некоторое  время,  казалось,  ему  везло  -  все  увеличивающаяся   и
густеющая толпа продолжала вести себя мирно, но вот уже  где-то  в  задних
(или  в  средних  -  разобрать  наверняка  было  сложно)  рядах  зазвучали
недовольные голоса, кто-то принялся возмущенно  кричать  -  и  возбуждение
волной захлестнуло всю толпу. Только что сидевшие с тупым  ожиданием  люди
вскакивали на ноги, собирались в кучки; все больше становилось озлобленных
лиц, и количество грозило в любой момент перерасти в качество.
     "Нет, только не это, - громко бухало сердце в груди молодого  солдата
срочной службы, пот уже заливал его лицо. - Пусть все  обойдется  мирно...
Господи - к тебе взываю: не допусти... останови их, не дай сойти с ума, не
дай мне запятнать руки кровью..."
     -  Хреново...  Сейчас  они  сорвутся  с  цепи,  -  услышал  он  слова
напарника, глянул в его сторону и убедился, что и  тому  не  по  себе:  не
отличавшийся особой тонкостью чувств,  да  что  говорить  -  часто  просто
жестокий, он не мог все же решиться стрелять по безоружной массе людей, не
переломив внутри себя невидимого запрета.
     А  напряжение  в  толпе  все  росло  и  гул  голосов  становился  все
угрожающей... Наконец, из наиболее крупной группки вышло вперед  несколько
человек.
     - Пропустите нас!
     - Вы не имеете права нас задерживать, нелюди!
     - Наши семьи тоже хотят жить!!!
     Пока от толпы летели только выкрики, но краем глаза Артур уловил, что
кое-кто уже начинает выискивать в земле камни.
     - Назад! Все назад! - предостерегающе крикнул он.
     Человек с вазой вскочил  на  ноги  и  быстро  принялся  просачиваться
обратно в сторону леса через смыкающиеся человеческие ряды...
     - А ну, пусти!
     - Выставили тут цепных псов, суки...
     - Пропусти, миленький, - растолкала вдруг всех старуха, бухаясь перед
ограждением на колени. - Хоть деток пропусти...
     - Поосторожней, бабушка, - прикрикнул на нее Артур.
     - Да что ты с ними миндальничаешь, -  бросил  сквозь  зубы  напарник.
Замешательство уже начало покидать его, сменяясь ответной злостью. - А  ну
- все назад! Осади - не то буду стрелять!
     - Сволочь!
     - Звери!
     Несколько комков  сухой  глины  поднялись  в  воздух,  пролетая  мимо
охранников заграждения.
     - Ах, вы,  так?  -  скрипнул  зубами  напарник  Артура,  и  лицо  его
перекосилось окончательно. - Стреляю!!! Ну, кому сказанною  -  назад!  Это
последнее предупреждение...
     - ...!  -  дошедшие  до  отчаянья  беженцы  все  больше  прибегали  к
нецензурным  выражениям,  на  некоторое  время  переговоры  между  ними  и
напарником Артура свелись в соревнования по "этажности" выражений.
     "Пусть хоть так, - продолжал молится Артур, - лишь бы не стрелять".
     Небольшой камень ударил его по щеке, заставляя  вскрикнуть  от  боли.
Стоящая за тонкой паутиной колючей проволоки толпа дышала ненавистью, и он
ощутил вдруг, что перед ним - зверь - огромный и могучий зверь, готовый  в
любой момент сорваться  с  цепи...  или  уже  сорвавшийся  и  собирающийся
прыгнуть.
     - Стой, стрелять буду!  -  ошалев  от  внезапно  нахлынувшего  страха
завопил он и поднял автомат.
     Лица... лица ли были перед ним? Или косые уродливые маски, в  которых
пропали последние искры человеческого духа? Ненависть  и  страх,  страх  и
ненависть - вот и все, что можно было прочитать на них,  вот  и  все,  чем
жили они в этот момент.
     В какой-то момент Артур понял вдруг, что смотрит  на  них  в  прорези
прицела.
     "Нет, я не хочу стрелять... я не хочу!"
     Прицел запрыгал в его руках и вдруг перед  ним  очутилась  женщина  с
распущенными и всклокоченными уже волосами, делающими ее похожей на фурию.
В руках ее был младенец, ничего не понимая, он пищал и сучил ручками.
     - Ну, что же ты не стреляешь, что? - впиваясь в  Артура  полубезумным
взглядом произнесла она. - Ну, рискни, выстрели... Ну?
     - Стой, стрелять буду, - отчаянно прошептал Артур, уже не заботясь  о
том, что его кто-то услышит, что-то умирало в этот момент у него в душе  и
не могло умереть, корчась в тяжкой болезненной агонии.
     - Что, слабо? - продолжала она,  все  ближе  подступая  к  проволоке,
упираясь в нее. - Так что же ты не стреляешь?
     - Отойди, дура! - рявкнул напарник, и Артур  ощутил  к  нему  впервые
тень теплого чувства за то, что он не выстрелил. -  Ведь  мы  не  шутим...
Можем и прибить.
     - Так пожалуйста, - уже не громко и спокойно предложила она. - Что мы
теряем?
     "Нет, только не это, - простонал Артур про себя, стреляя в воздух,  -
только не это..."

     Винный магазин подвернулся  им  кстати  -  "охотники"  сами  того  не
осознавая, давно уже искали разрядку. И хотя  пошедший  туда  на  разведку
честно сообщил, что констрикторов в помещении нет, зато все двери открыты,
толпа ломанулась внутрь и вскоре уже не одна пустая  бутылка  разлетелась,
сбитая в шутку налету метким ружейным выстрелом.
     После первого  напряжения,  недосыпания,  да  и  от  общего  настроя,
пьянели быстро. Кто-то уже уткнулся носом  в  землю  (компания  уже  вновь
успела подвырасти - то тут, то там находились новые  добровольцы,  готовые
побродить-пострелять), кто-то затеял было по привычке драку,  но  свалился
на пол, сбитый тренированными кулаками основы  компании  бритого.  Обрывки
песен, отдельные хвастливые заявления начали  вырываться  из  глоток,  кто
вспоминал охоту, кто просто разглагольствовал "за жисть".
     - Бей ...... зомби, - растопырив  руки  пошел  на  вожака  возрастной
красноносый мужик, удар в солнечное сплетение  заставил  его  согнуться  и
отлететь в сторону.
     Правая рука бритого, тот парень, что проводил агитацию возле магазина
"охота"  неожиданным  пьяным  движением  расколошматил  об  стену  еще  не
порожнюю коньячную бутылку и громким, почти истеричным голосом объявил:
     - А я знаю, кто это сделал! Это жиды во всем виноваты... вот!
     Взгляд его был мутен и красноват.
     - Вы слышали?  -  вытянул  вперед  руку  вожак,  и  палец  его  мелко
затрясся. - Слышали, да? - пьяно выкрикнул он. - Ребята - бей жидов!
     - Бей! - подхватили его крик.
     - Вперед!
     Наталкиваясь друг на друга, пошатываясь от выпитого, они  ринулись  к
выходу, затем - к ближайшему подъезду, выкрикивая  свое  нечленораздельное
"бей".
     Искали по списку жильцов. Подходящая фамилия обнаружилась  на  втором
этаже: дверь была заперта, но ее быстро вынесли топорами.
     В комнате у стены жалась круглолицая седая  старушка,  которую  можно
было бы показывать по телевизору,  как  воплощенную  Бабушку,  двое  детей
пугливо  прислонились  к  ее  невысокому  полноватому  телу,   поблескивая
настороженными глазенками.
     - Не смотрите туда, - зашептала старушка, прикрывая руками внуков,  -
не смотрите, милые...
     - Бей! - вращая глазами выскочил в центр комнаты бритый, здесь он  не
боялся идти в авангарде.
     - Не смотрите... не смотрите... - тихо повторяли старческие губы. Она
не боялась сейчас за себя - возраст позволял ей  такую  роскошь,  глаза  с
выцветшими ресницами смотрели на убийц открыто и спокойно.
     - Б-б-б... - рот бритого задергался, шаг, один из немногих оставшихся
до  жертвы,  получился  тяжелым,  но  еще  более   медлительным   оказался
следующий...  Злоба  пропала  с  его  лица,  заменяясь  тупостью,   взгляд
остановился... вытянувшиеся вперед руки задвигали скрючившимися пальцами -
констриктор искал жертву.
     Несколько человек попятилось.
     - Чего же вы стоите? - сбиваясь на  фальцет  перехватил  командование
агитатор. - Бей!
     ...Руки бывшего начальника, шефа, командира и  друга,  развернувшись,
схватили его в охапку.
     - Бей! - повторился крик  без  уточнения  "адреса",  и  группа  снова
пришла в движение...

                                    20

     - Вот, девочки, перекусите, - "тихий" швырнул на стол небольшой пакет
с консервами и торжественно вручил Альбине открывалку. - Надеюсь, Анна, вы
простите меня...
     Анна подняла покрасневшие от бессонницы глаза с опухшими веками, и ни
чего не сказала. Несколько минут назад  ей  показалось,  что  Максик  стал
легче дышать, что в его повторяющемся монотонном дерганье наметился сбой -
но она не была уверенна, что не принимает желаемое за действительное.
     - Еще одну  таблетку  сульфадиметоксина,  -  словно  не  замечая  его
проговорила она, обращаясь к Альбине. Девушка тут же выполнила ее просьбу,
не выпуская консервного ножа из рук.
     -  Вы  поешьте,  -  робко  посоветовала  она.  Анна  внушала  Альбине
уважение, граничащее со страхом.
     - Спасибо, я не хочу, - безразлично ответила врач.  -  Если  можно  -
дайте мне воды...
     Альбина протянула стакан, в надежде, что та хотя бы выпьет, но нет  -
рука женщины потянулась к губам больного.
     - Ну, как вы тут? - пожала плечами Альбина. Она тоже начала  уставать
и не особо стремилась к поддержанию разговора. В таком состоянии  ее  мало
интересовала  загадка  ее  спасителя  -  пусть  даже   за   то,   что   он
пророчествовал... Мало ли чего в жизни бывает...
     - Грустно... Альбина, а улыбаться вы еще можете?
     - Зачем? - изобразила улыбку она и тут же убрала ее с лица. - Вы тоже
присядьте... ведь не ели, так?
     - Только после вас, - усмехнулся устало "тихий".
     - В таком случае, - не стала спорить девушка, - откройте банку...
     Нож вернулся к "тихому", который тут же присел на ближайший табурет и
принялся за работу.
     -  Пока  больных  в  укреплении  нет?  -  все  еще  глядя  мимо  него
поинтересовалась Анна.
     - Пока Бог миловал,  -  ответил  "тихий",  передавая  открытую  банку
Альбине. - А вам я все  же  посоветовал  бы  подкрепиться,  хотя  бы  ради
этого... друга, - кивнул он в сторону кровати.
     Анна промолчала, но когда его руки пихнули бутерброд  с  рыбой  ей  в
ладонь, есть  стала,  но  как-то  безразлично  и  тупо,  словно  выполняла
неприятную работу.
     - Спасибо, - слабо улыбнулась Альбина, также принимая угощение.
     - Отдохнуть бы вам... Вот что, девушки,  может,  я  могу  вам  чем-то
помочь? Я не медик, но и химик может оказаться полезным... Считайте, что я
могу исполнять обязанности фармацевта. Нуждаетесь в таковом?
     - Не знаю... спроси у Рудольфа, - слегка растерялась Альбина.
     - Ваша помощь может нам пригодиться, - машинально пережевывая остатки
хлеба, проговорила Анна.
     "Все же изменения есть, -  вглядываясь  она  в  связанное  тельце.  -
Есть... вот только бы понять, в какую сторону..."

     В это самое время Эльвира, сидя  в  фойе,  "допрашивала"  только  что
прибывшего новичка. Это был плечистый мужчина лет сорока пяти, с вытянутым
подбородком, сильно нарушившим все пропорции лица и придающим ему  упрямое
и грубое выражение.
     - ...И  вы  говорите,  что  ваша  группа  уничтожила  около  двадцати
констрикторов.
     - Да, - новичок, казалось не знал, куда пристроить свои руки:  он  то
сплетал их на груди, то складывал за спиной, то позволял свободно обвисать
вдоль тела, чтобы еще через секунду зацепить их большими пальцами за  пояс
брезентовых штанов.
     - И вас ни на секунду не остановило то, что, быть может, эта  болезнь
относительно легко излечима?
     -  Послушайте,  -  болезненно  скривилось  его  лицо.  -  Мы   просто
защищались и защищали... ну, вообще... Кто станет в такие моменты  думать?
Они - душат, мы - стреляли. Я стрелял... Я не думал, что потом все  в  это
выльется... Просто не думал. Вот... - к  ним  незаметно  подошел  "тихий",
видно, желая что-то сообщить журналистке, но остановился  чуть  поодаль  и
принялся внимательно прислушиваться  к  разговору.  -  Я  и  сам  не  могу
объяснить, как это называется, но вмести  со  всеми  я  становлюсь  словно
сумасшедшим... Я никогда в жизни не стал бы  делать  в  одиночку  то,  что
делал в толпе. Может, это тоже болезнь, не знаю. Я  словно  растворился  в
общей массе, в общей ненависти... и мы убивали. Если бы не  те  дети...  Я
очень сбивчив, груб, не так ли? Так вот, я пришел  в  себя  только  тогда,
когда дошло до убийства нормальных здоровых людей. Среди них... точнее,  в
той квартире были дети, и тогда мы передрались между  собой.  Тот  парень,
что привел нас туда "поплыл", кто-то - я уже не помню, кто именно, да я  и
не  всех  знал  в  нашей  компании  -  выстрелил  в  него,  другие  начали
защищаться. Там творилось что-то ужасное, но это позволило  мне  прийти  в
себя, вспомнить, что я имею право поступать самостоятельно...  Нет,  снова
не так - у меня ведь этого права никто не отнимал...  Проще:  стало  нужно
выбирать, кто с кем, потому что пошел разброд. Пока все разбирались друг с
другом, я взял за руку старушку - там была старушка, я еще не говорил? - и
потащил ее к выходу. Ее, и детей... Нам в  спины  начали  стрелять,  потом
кто-то ударил меня по голове - и я больше ничего не помню.  Очнулся  среди
нескольких трупов. Куда делись дети - не знаю, может им повезло, а  бабуся
лежала тут же. Потом я об укреплении и пошел  его  искать.  Пока  меня  не
прогнали... Может, и оставят.
     - Ну, уж за это не беспокойтесь, - пообещала Эльвира. -  Вы  еще  раз
повторите  мне  всю  эту  историю  помедленнее,  как   вы   охотились   на
констрикторов,  где  проходила  ваша  группа,  встречали  ли  вы  подобные
формирования ну и так далее...
     - Я не уверен, что помню все: повторяю - на меня что-то нашло.  Я  не
осознал, что делаю.
     - И рождает  чудовище  -  страх,  -  раздался  за  его  спиной  тихий
отчетливый голос, заставляя  обоих  собеседников  замереть  от  странного,
почти мистического холодка, - другое чудовище - толпу...  Но  и  толпа  не
бесплодна...
     Пророк и клоун стоял улыбаясь и плача.
     - Вы... -  не  то  испуганно,  не  то  почти  разочарованно  выдавила
Эльвира. - Так же заикой можно стать...
     - Можно, - согласился он, - и даже  не  только  заикой.  Можно  стать
частью толпы...
     - А вы кто такой? - отвисла громадная нижняя челюсть.
     - Это - наш пророк, - мстительно произнесла журналистка.
     Бывший охотник на зомби посмотрел на "тихого" с уважением.
     - ...Вы били чудовищ, и в какой-то момент кто-то из вас крикнул  "бей
жидов, армян" или нечто подобное, - серьезно посмотрел он  на  новичка.  -
Так?
     - Да... - тот совершенно опешил. - Но откуда?..
     - Это не пророчество... просто так было и будет всегда. У  меня  было
время подумать над этими проблемами...  Очень  много  времени.  -  "тихий"
подмигнул Эльвире. -  И  я  понял,  как  просты  некоторые  самые  сложные
явления. Один человек - это сложно, но если сложить в кучу массу народу...
она окажется намного проще, чем каждый человек в отдельности. Потому у нас
и вредно быть... пророком.
     - Вы знаете, - журналистка прищурилась, - у вас, конечно, есть  право
говорить загадками, но у меня нет  времени  их  разгадывание.  Короче:  вы
считаете, что нас всех специально старались превратить в толпу?
     - Да. Вначале - благополучием, затем - скукой... Только у страха  это
всегда получалось лучше, хотя... в последнем случае  чудовище-толпа  может
оказаться и неукротимой, для нее нужен слишком сильный дрессировщик. Когда
таковой появиться - я лучше попрошусь опять в психи, разумеется в тихие, с
правом на свободную прогулку.
     - А... - бывший  охотник  попробовал  что-то  сказать,  но  запнулся:
нужная мысль покинула его.
     - А что касается вас... -  "повернулся  к  нему  "тихий".  -  То  это
типичный случай. Убийство страшно тем, что однажды можно не  остановиться.
Развязать себе руки легче, чем связать... Для второго действия  нужна  уже
будет помощь извне, а принять ее наверняка не захочется. Не верите -  могу
принести веревку... А вообще, милая мадам Светлая... Э.Светлая, -  уточнил
он с иронией, ставшей уже обычной для его обращения к журналистке. - Я вас
искал. В медпункте для вас есть кое-какие новости...

                                    21

     - Стрелять буду! - прокричал Артур, укорачиваясь от очередного камня.
     Прыгали в прицеле лица. Среди них становилось все  меньше  мужских  -
быть может, зачуяв его  слабинку,  вперед  выступали  женщины.  Одичавшие,
разъяренные, готовые на все...
     "Если я снова выстрелю в воздух,  -  холодея  осознал  Артур,  -  они
поймут, что я не способен их остановить... Наверняка поймут."
     Теперь в сторону напарника он поглядывал с  отчаявшимся  и  в  то  же
время надеющимся взглядом: его гуманизм был  бессилен  решить  сложившуюся
перед совестью дилемму - кто должен выжить, а кто нет: люди из окруженного
города, или все остальные, не вошедшие в проклятую зону.
     Логика со всей  очевидной  жесткостью  говорила,  что  спасать  нужно
большинство, но  абстрактное  "большинство"  находилось  где-то  вдали,  а
стрелять предстояло по людям конкретным  и  живым,  находящимся  у  Артура
перед глазами...
     - Да потерпите вы, - неожиданно  для  самого  себя  произнес  он  уже
другим голосом. - Вам же сказано - эвакуация будет проводиться... Вам надо
только подождать.
     В свои слова он не верил, жизненная практика приучила его скептически
относиться к обещаниям, данным "свыше". Не более наивны были и  беженцы  -
во всяком случае, так считал Артур,  -  и  потому  странно  было,  что  на
какой-то момент крики с обоих сторон замолкли.
     Логика - логикой, но человек живет еще и надеждой...
     - Не слушайте его! - нашелся "умный" голос на "галерке". -  Очередное
надувательство... Нас кинули, господа. Так что же нам,  подыхать,  веря  в
чужую болтовню?
     Фонтан ругательств возобновился. Снова засвистели камни.
     Прикрываясь тюками с чем-то мягким, видно -  с  одеждой  -  несколько
человек уперлись в проволоку, которая начала гнуться и растягиваться.
     - Отойди!!!
     Автоматная очередь пропахала борозду у  границы  ограждения,  задевая
чью-то вдвинувшуюся на запертую территорию ногу.
     - Убийцы! - завопили в толпе.
     "Я не хочу стрелять... я не хочу..." -  Артуру  показалось,  что  еще
немного - и сознание покинет его.
     Напарник дал  вторую  очередь,  но  уже  и  угроза  смерти  не  могла
остановить отчаявшихся людей: выстрелы только прибавили им ярости.
     - Эти сволочи еще и стреляют!
     - Да бить их надо!
     На минуту взгляд Артура снова выхватил из толпы фурию с  младенцем  -
она все еще толкалась в передних рядах, но,  видно,  сорвала  голос  и  из
открывающегося рта доносились только неразборчивые звуки.
     "А ведь они нас убьют, - понял он, скользя взглядом по толпе.  -  Как
пить дать - убьют. Только очнуться здесь, и..."
     Как  ни  странно,  эта  перспектива  пугала  его  не   сильнее,   чем
необходимость таки перейти от угроз к действиям.
     - Все, - негромко признался ему  напарник.  -  Больше  я  терпеть  не
намерен. Сами напросились...
     Дуло его автомата опустилось ниже и смотрело теперь прямо на людей.
     До боли закусив губу, Артур последовал его примеру.
     "Я не хочу..."
     Проволока лопнула с почти  струнным  треском.  Артур  напрягся,  и...
Неожиданно наступила тишина.
     Люди стояли перед прорванным заграждением, сосредоточенно вглядываясь
куда-то ему за спину.
     "Я просто схожу с ума", - с неожиданным облегчением пришел  к  выводу
Артур, выпуская автомат из рук: сумасшедшего не должны  были  осуждать  за
это. Но беженцы, секунду назад готовые разорвать его в клочья, не  спешили
- стояли и смотрели, ожидая неведомо чего, и до  Артура  начало  доходить,
что позади действительно что-то происходит.
     Не веря себе, он медленно повернул голову - в  нескольких  метрах  от
него стоял "джип"  цвета  хаки,  а  к  ограждению  легкой  натренированной
походкой  приближался  человек,  знакомый  уже  многим  по   телевизионным
передачам.
     Полковник Хорт любил участвовать лично в интересных делах. Во  всяком
случае в тех, где он мог  смотреться  особо  эффективно  и  красиво  -  не
правда, что это чисто женская слабость, в большей или меньшей  степени  ею
грешат почти все политики.
     Толпа замерла. К эффекту присутствия Хорта прибавился эффект ожидания
и надежды. К эффекту ожидания - эффект присутствия Хорта...
     - Господа, - втайне наслаждаясь производимым впечатлением, но  внешне
безразлично и строго сообщил он.  -  Только  что  мною  дано  распоряжение
начать эвакуацию...

     - Вы слышали новость?
     - Слышали, слышали, закройте дверь и не разносите заразу, - притворно
сердитым тоном "тихий" отправил из медпункта очередного вестника.
     Ни Альбине, ни Анне не хотелось тратить на разговоры время  -  другое
событие, не менее важное для них отнимало все внимание  на  себя:  больной
заснул. Не впал в беспамятство, не утих от слабости - именно заснул, время
от времени тяжело вздыхая. Первой  новость  о  ожидающих  город  переменах
принесла Эльвира. Прождав  у  постели  Макса  около  получаса  то  и  дело
заскакивая  в  медпункт  справиться:  не  проснулся  ли  мальчик,  и  если
проснулся, то как он себя чувствует.
     Остальных посетителей заманивала сюда тишина: в то время как по всему
укреплению слышались возбужденные  радостные  голоса,  обсуждался  порядок
выезда на немногих пригнанных к мэрии  машинах;  люди  просто  поздравляли
друг друга, когда сдержанно, когда - забыв обо всем и кидаясь в объятья  к
незнакомым товарищам по несчастью и по надежде (Рудольфу даже  приходилось
несколько раз умерять их восторг тем, что укрепление пока в осаде: то тут,
то там констрикторы бились телами в замурованные окна и двери, к счастью -
безуспешно и они были намного ближе, чем  далекие  эвакуационные  пункты),
лишь в медицинской комнате молчали, оберегая непрочный многообещающий  сон
больного.
     - Да, - прошептала Альбина. - Мне даже не верится...  Может,  все  не
так уж плохо, правда? Я имею в виду, что мир в целом не так уж  плох,  как
может показаться...
     - Не знаю, не знаю, - скептически хмыкнул "тихий", - в лучшем  случае
это обозначает спасение от одной из бед.  В  лучшем...  Эх,  милая  Ала...
Сознайтесь - у вас в детстве были веснушки, не так ли?
     - При чем тут... - захлопали ресницы.
     "Ребенок, - думал, глядя на девушку "тихий", - настоящий  ребенок.  А
как же те, кто уже задушен? Как - больные? Если констрикторизм лечиться  -
ситуация выйдет и вовсе подленькой. Хотя и полковник тот прав...  Прав  по
своему. Здесь  нет  правильного  решения  -  любое  из  них  компромисс  с
совестью, не в пользу одних, так в пользу других. И еще  никто  не  знает,
каким опасным он станет сам, сделав тот  или  иной  выбор.  Есть  вещи,  о
которых просто честней не думать. Даже просто абстрактно рассуждая на тему
- кто должен жить, кто - нет, человек уже становиться в душе убийцей.  Так
что, милая Ала, нас ждет новое общество - общество более чем  на  половину
состоящее из убийц. Такие катастрофы даром не обходятся... И убереги  тебя
Бог, моя девочка, чтобы тебе не пришлось самой делать такой выбор. Лучше -
не думай о нем. Лучше - ослепни и сохрани свою чистоту..."
     - Вы не ответили...
     - А? - казалось, он только что очнулся  -  мысли  успели  увести  его
далеко от разговора. - Я что, что-то не то сказал?
     - Нет, просто, - окончательно смешалась Альбина. - У вас очень резкие
переходы с темы на тему.
     - Ну да... я же сумасшедший, - хихикнул он. - Не забывай. И потому  -
можешь спокойно радоваться, что кошмар позади.
     - Но вы ведь так не считаете? - впервые  за  все  время  к  разговору
присоединилась и врач.
     - Я просто неисправимый пессимист. Веселый пессимист - и это уже само
по себе не вполне  нормально.  -  "тихий"  подошел  к  стене  и  принялся,
подталкивая  пальцем,  раскачивать   таблицу   для   проверки   зрения   -
единственную деталь, кроме кровати и стеклянного  традиционного  шкафчика,
указующую на то, что в этой комнате медпункт находился еще до катастрофы.
     Цветные обои, кашпо на стенах, кресла, особый,  слишком  тяжеловесный
для медицинского стол создавали иллюзию  заурядно  кабинетной  обстановки,
хотя, по изначальной задумке, силились имитировать обстановку домашнюю.
     - Да, сложности будут, - задумчиво произнесла женщина.  -  Все  сразу
уехать не смогут, это - факт. Могут начаться ссоры, каждый захочет  уехать
первым.
     - Да, - развел руками "тихий" - Об этом не подумал и я...  Но  что  -
будь что будет. Не станем портить людям праздник...

                   ИНТЕРЛЮДИЯ. О КРАСОТЕ КИТАЙСКИХ ВАЗ

     В хрониках эпидемии затерялась одна история, не имеющая  отношения  к
основному развитию событий, но  достаточно  загадочная,  чтобы  ее  стоило
упомянуть. До сих пор никто не дал ей мало-мальски логического  толкования
но бесчисленное количество свидетелей подтверждают правильность изложенных
в ней фактов.
     Жил-был коллекционер. Не совсем обычный - это  был  коллекционер  без
коллекции. Он мечтал о ней, собирал мысленно, видел во снах, грезил наяву,
но оказался способным на практике приобрести всего две  вазы  -  да  и  то
благодаря нескольким годам полуголодного нищенского существования.
     Любопытные вещи делает  с  человеком  страсть  -  лишившись  всего  -
здоровья (поскольку природа никому еще не позволила безнаказанно  голодать
по собственной воле), семьи (какая же женщина выдержала бы жизнь  с  таким
сумасшедшим), уважения друзей - одних из-за того,  что  он  вообще  избрал
себе в жизни такую нелепую цель,  других  -  потому  что  так  и  не  смог
сопоставить себе настоящей коллекции, застрял на полдороги, - этот человек
считал себя самым богатым на Земле и, может не только на ней.
     Как только рабочий день заканчивался, он бегом  спешил  домой,  чтобы
вытащить свое сокровище, поставить его в центре  комнаты  и  сесть  рядом,
восторженно и заворожено вглядываясь в путаные завитки узоров.  При  этом,
как  свидетельствовали  соседи,  выражение  его  лица  становилось   столь
блаженным, что любой сказал бы - вот человек, знающий, что есть счастье.
     Красоту сложно видеть и понимать  -  редко  она  бывает  на  все  сто
процентов бесспорной. Разве что у признанных  шедевров  не  понимающих  их
истинной ценности станет делать вид, что так же восхищен, как и знатоки, и
хотя большинство людей хотя бы понаслышке знали, что китайские  вазы  есть
предмет коллекционный а, стало быть,  уважаемый,  мало  кто  понимал  суть
невероятного поклонения перед обычной - если вдуматься - посудиной.  Ну  -
ваза. Ну - красивая. Мало ли в свете красивых ваз? Было бы из-за чего  тут
калечить собственную жизнь...
     Да, никто не понимал этого человека,  даже  собратья  по  страсти.  В
большинстве своем коллекционеры - люди достаточно состоятельные, тем более
те их них, что избрали своей страстью не марки или а  предметы  изначально
не дешевые. Мало среди них осталось искренних бескорыстных  энтузиастов  -
все так же недоумевали по поводу "чока" своего неудавшегося  коллеги.  Нет
денег - за коллекционирование китайских ваз не  берись.  Коллекция  -  это
ведь  не  только  качество,  а  и  количество,   вечно   растущее,   вечно
обновляющееся... В погоне за ним не до любования одним из предметов (пусть
даже - двумя или тремя). Да, кто из них не восхищался тем или иным  ценным
приобретением, иные предметы и у маститых коллекционеров  вызывали  нежные
чувства - но никто из них не стал  бы  столь  безраздельно  отдавать  себя
коллекции-недоделке,  коллекции-уроду,  недоколлекции  -  мало  ли   какие
обидные прозвища ей еще можно еще придумать.
     Он видел в своем сокровище не вложение денег, не воплощение  престижа
- красоту, и жил ею, превращая свое любование вазой в особое таинство.
     Когда грянул гром,  по  улицам  зашагали  душители,  а  толпы  начали
громить магазины, превращая в руины  торговый  центр  города,  ужаснувшись
творимым кругом разгромом, чудак  подхватил  свою  вазу,  сунул  вторую  в
наплечный мешок и покинул свою нищенскую чердачную комнатку. Он не думал о
своем спасении - то,  что  его  жизни  что-то  угрожает  прошло  мимо  его
сознания.
     Ваза. Ваза, которую могут разбить  взбесившиеся  варвары  -  вот  что
единственно волновало его, когда он осторожно вливался в тянувшийся к лесу
людской поток. Лишь о ней он думал, когда то спереди, то сзади,  то  сбоку
раздавались  крики,  и  людская  река  круто  поворачивала  в  сторону  от
обозначенной им трагедии. Общий поток вихлял -  чудак  нес  свою  вазу  по
прямой, только изредка уступая особо мощному движению, чтобы то  не  смело
его на своем пути ненароком.
     Он шел пока не наткнулся на колючую проволоку.
     То, как он отреагировал на нее было уже  описано  выше.  Он  сидел  и
думал о том, что здесь во всяком случае для вазы  будет  безопасней.  Даже
если пойдет дождь  -  она  в  худшем  случае  намокнет,  но  зато  никакой
сумасшедший не броситься ее разбивать.
     Он ошибся, но быстро понял  это  сам:  как  только  шум  вокруг  стал
угрожающим, чудак подхватил свое сокровище и поволок его обратно в лес.
     Вот здесь, - думал он, пробиваясь между стволами деревьев, - мне и  в
самом деле будет безопасней. Диким зверям не нужны вазы..."
     Диким зверям вазы были не нужны хотя  бы  потому,  что  все  они  или
сидели в зоопарке или давным-давно превратились в шкуры.  Чудак  этого  не
знал, как не знал многого другого - например, кто у власти в той стране, в
которой он живет, как называется эта страна, чем она была в прошлом и  чем
может стать в будущем.
     Зато он знал всю биографию синей китайской вазы.
     В какой-то момент чудаку навстречу попался констриктор. Посмотрел  на
него, понюхал воздух, пощупал вазу окровавленными лапами, и прошел мимо.
     Констрикторы предпочитали душить людей, а этот чудак был  слишком  уж
для этого странным.
     Так он и шел, сам не зная куда.
     Люди шарахались от него, принимая за констриктора.
     Констрикторы обходили его стороной, принимая совсем уж не  ведомо  за
кого. Ну а диких зверей, как уже было сказано, в лесах не водилось. Так он
и шел, так он и шел...
     Ваза медленно плыла над многолетним  слоем  хвои,  над  трилистниками
кислицы, над мелким, выжженным солнцем черничником. На нее  смотрела  пара
влюбленных глаз.
     Больше эти глаза не умели видеть ничего, и потому в  них  поблескивал
счастливый огонь.
     ...вне общей беды, вне времени, вне жизни.

                                    22

     Пожар возник незаметно, и даже когда его языки начали подниматься над
домами, ни в одной из пожарных станций не прозвучал сигнал тревоги. Где-то
констриктор придушил хлопотавшую у плиты хозяйку, кто-то оставил бесхозный
включенный утюг... падали на ковры тлеющие сигареты, высыпались  искры  из
каминов, попорченных во время  сражений...  Над  всем  этим  плыл  ставший
невидимым газ, и под его дыханием крошечные язычки пламени набирали  силу,
крошечные искорки превращались в маленькие костры, которые не долго  медля
тянулись друг к другу, сливались и  с  новым  порывом  белесоватого  ветра
расцветали все пышнее, обрушиваясь на стены домов  и  на  все,  что  могло
послужить им пищей.
     Пылали  пригородные  заборы.  С  надрывным  гудением  огненные  вихри
выплясывали дикий танец над химическим заводом.  Их  обрывки  сыпались  на
неловко подставившиеся огню крыши, и те в свою очередь вспыхивали  разнося
огонь по всему пригороду, добираясь до  первых  многоэтажек  и  протягивая
алые и рыжеватые щупальца в сторону центра.
     Да, бедствия - компанейские товарищи...

     - Пить... - голосок был слаб и еле различим: в первый момент и Анне и
Альбине показалось, что он только послышался.
     Они переглянулись, затем, не сговариваясь, посмотрели на задремавшего
возле стола "тихого". В комнате стало тихо, где-то тикали часы.
     - Пить...
     Бледные тонкие губы ребенка шевельнулись и сжались.
     - Ты... слышала? - дрогнувшим  голосом  спросила  Анна  и  неожиданно
цепко схватила девушку за руку.
     - Да... - чуть слышно выдохнула девушка.
     "Тихий" вздохнул во сне, заставляя обеих вздрогнуть.
     - Он...  он...  -  Анна  провела  рукой  по  горлу,  словно  стараясь
раздавить образовавшийся в нем комок, а вторая рука  все  сильней  держала
Альбину.
     - Да, он приходит в себя, - зачем-то шепотом, будто опасаясь спугнуть
чудо выговорила девушка, ее лицо осветилось нежной  улыбкой,  взгляд  стал
ласковым. - Вы победили, Анна.
     - Он... -  снова  начала  и  снова  заткнулась  Анна  и  вдруг  резко
развернулась девушке, со слезами бросаясь ей  на  грудь.  Громкие  рыдания
огласили комнату, заставляя "тихого" приоткрыть глаза.
     - Что случилось? - вскочил он с места, жмурясь от света лампы.
     - Он... - всхлипнула Анна в очередной раз.
     - Мальчик очнулся, - пояснила Альбина, не зная, как ей  высвободиться
из рук потрясенной женщины.
     - Уфф... - шумно выдохнул "тихий". - Ну вы меня и напугали...  Я  уже
думал что-то стряслось...
     - Пить...
     - И дайте человеку воды, истерички.
     "Тихий" подошел к столу, взял с него стакан и направился к кровати.
     - А ему можно? - поинтересовалась Альбина. Анна кивнула.
     Мальчик сделал несколько неуверенных глотков  (тонкая  шея  при  этом
ходила  ходуном)  и  неожиданно  закашлялся,  прежде  чем  кто-либо  успел
произнести  хоть  слово,  "тихий"  уже  сорвал  с  него  веревки  и  помог
приподняться, шепча что-то неразборчивое, но ласковое: почти так он утешал
и Альбину, когда та умирала от страха на крыше.
     - У вас что-то происходит? - высунулась из-за двери белая медицинская
маска. - Вам нужна помощь?
     - Он пришел в себя, - объявила Альбина, поглаживая все  еще  рыдающую
Анну по голове, как мать порой гладит ребенка.
     Ее удивляло, что эта женщина,  казавшаяся  такой  суровой  и  сильной
вдруг так сорвалась, но еще больше Альбина удивилась бы, узнав, что именно
такое состояние - неуверенное, держащее слезы  наготове  и  было  истинной
сутью ее новой знакомой. Да и сама Анна не знала,  откуда  у  нее  взялись
силы держаться до сих пор.
     - Вы хотите сказать что... -  лица  под  маской  не  было  видно,  но
округлившиеся надбровья глаз оказались достаточно красноречивыми.
     - Да. Мы одержали победу, - продолжая держать стакан у губ  больного,
принял торжественный вид "тихий".
     - Господа! - торжественно провозгласил  "маска".  -  Об  этом  должны
знать все. - И его голова скрылась за дверью.
     - Зачем? - уже более сдержанно спросила Анна, вытирая слезы рукавом.
     - Вы - добрая волшебница, - подмигнул ей "тихий". - Есть еще  в  мире
чудотворцы. А теперь кто-то из  нас  должен  пойти  и  доложить  "большому
начальству". Ала, может, ты? Тебя по блату примут вне очереди...
     - Какой еще блат, - отмахнулась Альбина,  не  замечая  еле  прикрытой
насмешки.

     ...Он заметил лавину слишком поздно  -  по  обе  стороны  простирался
белый лед, а сверху уже катился смешанный каменно-снежный поток, и от него
нельзя было ни отклониться, ни укрыться,  ни  сбежать,  а  прямо  в  глаза
навстречу  светило  солнце  -  убийственно  яркое,  в  считанные   секунды
выжигающее человеку глаза, повторенное выглядывающим наружу и с под  снега
ледяной поверхностью...
     Он уже был  готов  закричать,  задергаться,  но  первое  же  движение
вернуло его обратно в кабинет. Прямо в глаза надсадно и  жестко  бил  свет
лишившейся во время перестановок и строительных работ абажура лампы.
     "Нет, так дальше нельзя, - думал Рудольф, быстро отхлебывая  воду  из
тонкостенного стакана с выгравированной на боку рябиной. - Мне нужен  хоть
не долгий отдых, иначе..."
     Что означало "иначе", он не знал и сам.
     "Ну хорошо, - продолжал он монолог, призванный на время помешать  ему
- эвакуация уже разрешена. Одной проблемой меньше. Собственно, этим я  уже
выполнил  свою  работу  -  сохранил  укрепление  до  ее  начала.  Разве  я
планировал что-то большее? Теперь остается отрегулировать порядок отъезда.
Первая машина - дети. Это тоже бесспорно..."
     Свет лампы бил в глаза, Рудольф  зажмурился  и  снова  ему  в  зрачки
заглянуло жесткое солнце, рассыпаясь бликами по ледяным пятнам, а  к  шуму
лавины примешались чьи-то ехидные голоса: "Этот придурок нам  не  нужен...
зачем его предупреждать? Пусть выкручивается как хочет... Да  и  в  случае
возмущения он пригодится: если люди  придут  в  мэрию,  они  застанут  там
своего козла..."
     Голос  принадлежал  его  непосредственному  начальнику.  "козлом"   и
"придурком", судя по тексту, оказался сам Рудольф.
     Это   его   специально   бросили   в   зараженном    городе,    чтобы
продемонстрировать населению, что не все представители власти сбежали. Это
к нему все стоящие рангом выше относились как к недоразумению,  случайному
в их кругу человеку - только сейчас, перед катящейся с гор лавиной Рудольф
понял это достаточно четко. Теперь он вспоминал и другие  приметы  особого
отношения к своей особе... Особого - к особе...
     - Неправда, это провокация! - возмутился он.
     - Что? - прозвучал в ответ женский голос.
     - Эльвира? - Рудольф несколько раз моргнул, вновь привыкая к свету. -
Слушайте... Вы ходите по всему укреплению - может, вы  знаете,  где  здесь
можно найти хоть чашечку кофе?
     - В баре, - машинально ответила она. -  Трупы  оттуда  уже  убрали  в
подвал...
     - М-да... - при воспоминании  о  его  первой  встрече  с  делами  рук
констрикторов, Рудольф ощутил легкое подташнивание. Желание пить кофе  тут
же улетучилось.
     - Можете попробовать вот это, - Эльвира порылась в сумочке и извлекла
из нее лекарственную упаковку с круглыми коричневыми шариками. - Это сухой
кофе - концентрат. Здорово протрезвляет... А я к вам с новостью.
     - Ну?
     - С потрясающей новостью, -  уточнила  Эльвира.  -  И  это  вовсе  не
розыгрыш. Констрикторизм поддается лечению.
     - Что? - Рудольф еле удержался, чтобы не вскочить с  места.  Сон  как
рукой сняло.
     -  Мало  того,  -  торжествовала   журналистка,   -   лечится   почти
элементарно, так сказать подручными средствами. Мальчик Анны очнулся. И не
говорите мне, что этого не может быть - я сама  свидетель.  Анна  говорит,
что справиться с констрикторизмом не сложнее, чем  с  воспалением  легких.
Никаких новых лекарств, никаких операций, никакой медицинской аппаратуры -
только таблетки, имеющиеся почти в  каждой  домашней  аптечке.  Комбинация
сульфамидов и антибиотиков. Вот, - прочитала она в записной книжке.
     - Так... - Рудольф оперся  на  стол  и  встал.  -  Анна  с  мальчиком
отправляются отсюда первым же рейсом.
     - Мы уже обсуждали это, - не моргнув и глазом уточнила  Эльвира,  как
она, не Рудольф, руководила планирующимся отъездом. - Пока он очень  слаб.
Ему нужно еще полежать - неизвестно, не вызовет ли дорога  рецидив.  Да  и
сердце может не выдержать...
     - М-да... - повторил Рудольф подходя к  окну.  Всего  около  получаса
назад вид оттуда его сильно удручал: по площади, приобретшего следы общего
развала и запустения (следствие все тех же строительных работ,  рассеявших
кругом кучи мусора), то тут, то там медленно ползали фигуры констрикторов,
большинство задерживалось внизу и можно было пронаблюдать  как  они  ходят
вдоль стен, время от времени ударяясь плечом или всем  телом  в  кирпичную
кладку. Сейчас, по его  мнению,  этих  безмолвных  сомнамбул  должно  было
скопиться  больше,  пожалуй,  стоило  уже  проверить  целостность   свежих
участков. Так и было - но не это заставило Рудольфа поменяться  в  лице  и
отшатнуться.
     - Что?..
     - Пожар.
     Вопрос и ответ прозвучал наловившись друг на друга.
     - Быстро! - едва ли не закричал Рудольф, кидаясь к двери.
     - Где пожар? Что горит? - заспешила вслед за ним журналистка.
     Горели соседние дома, по счастью, отделенные от мэрии мостовой, но не
их судьба так обеспокоила Рудольфа - одна из повалившихся  стен  рассыпала
искры по площади, забрасывая отдельные обрывки пламени  к  самому  навесу,
под которыми притаились пригнанные  к  укреплению  грузовики  и  отдельные
легковушки...
     Они опоздали всего на несколько секунд - когда несколько человек,  на
бегу присоединившиеся к Рудольфу выскочили на улицу, огонь уже добрался до
бензинового пятна, расцвел, пожирая впитавшееся в мостовую горючие крохи и
прыгнул на стоящий с краю автобус.
     - Стойте, все назад! - закричал Рудольф, прежде чем  раздался  взрыв.
Площадь становилась похожей на ад - красные от огня клубы  взрывного  дыма
потянулись вверх, яркие брызги огня фейерверком рассыпались  по  сторонам,
сопровождаемые  черными  обломками  где-то  по   спереди   огня   медленно
передвигались молчаливые, темные силуэты  констрикторов.  Они  не  падали,
спасаясь от взрывной волны, не уклоняясь  от  огненных  щупалец  -  и  это
выглядело наиболее жутко. На многих загоралась одежда, но  они  продолжали
идти, пока не  падали:  без  крика,  без  какой-либо  внешней  реакции  на
сжигающую их боль.
     - Зомби... - прошептал кто-то из упавших на землю рядом с Рудольфом.
     Казалось, только сейчас ринувшиеся на борьбу  с  пожаром  добровольцы
осознали, что прежняя  опасность  никуда  не  делась  -  расстояние  между
лежащими  на  мостовой  людьми  и  первыми  душителями   довольно   быстро
сокращалось.
     -  Назад!  -  прокричал  Рудольф,  вскакивая  на  ноги.   Почти   все
последовали его примеру. Спасать транспорт уже было  поздно  -  лишь  один
стоявший чуть поодаль строительный кран-передвижка  еще  не  был  затронут
огнем, но сложно было сказать, уцелеет ли он - даже на большом  расстоянии
вышедшие из укрепления люди ощущали  на  себе  жгучий  жар;  волосы  их  с
треском закручивались в мелкие спиральки.
     - Уходим! - поддержал Рудольфа кто-то малознакомый - в спешке  сложно
было запомнить все лица.
     - Нет, погодите! - перебил его чей-то другой голос, более  высокий  и
резкий, который можно было принять за мальчишеский. - Я сейчас...
     - Назад! - закричал Рудольф рванувшейся к крану фигурке, но  тот  уже
не обращал внимания ни на что.
     Шумный  топот  сообщил  Рудольфу,   что   остальные   выполнили   его
приказание. Логичнее всего было отправиться обратно, под защиту  дверей  и
ружей и ему - но Рудольф замер,  как  завороженный  глядя  на  бегущего  к
подъемному крану смельчака - вот он открыл дверцу, вот шагнул внутрь...
     Кожа на лице Рудольфа начала зудеть от жара,  периферическим  зрением
он заметил, как съеживаются его собственные опаленные ресницы - и  не  мог
тронуться с места, считая почему-то, что бегство его будет предательством.
"Быстрее..." - упрашивал он незнакомого смельчака.  -  Ну!"  Он  знал  что
ничем не может помочь этому парнишке - и потому, что даже крик  не  сможет
долететь через вой огня, и потому, что тот просто не нуждается  в  помощи,
он знал и то, что сильно рискует остаться на улице  без  защиты,  что  все
происходящее ничем не зависит  от  него  -  но  на  Рудольфа  нашло  вдруг
совершенно   необычное   чувство   ответственности.   Может,   это    было
сумасшествием - но и огонь, и  пылающие  фигуры  невольных  из-за  болезни
врагов, - все неожиданным грузом спустилось на его совесть.
     Ощущение было сильным и почти мистическим. Казалось весь смысл  жизни
Рудольфа теперь зависит от того, сумеет ли тот паренек - а Рудольф уже  не
сомневался, что смельчаком оказался замеченный мельком подросток, которого
ему еще хотелось остановить, но не нашлось секунды для  лишнего  слова,  -
вывести подъемный кран из огня.
     "Скорее... скорее... вот так..."
     Машина дернулась с места и успела отъехать  как  раз  в  тот  момент,
когда горящий остов навеса рухнул, засыпая искристым снопом место, где она
только что стояла.
     Рудольф растерянно провел  рукой  по  лбу,  впервые  ощутив  боль  от
ожогов.
     Подъемный кран остановился  возле  самого  входа.  Паренек  -  а  это
действительно был он -  тонкая  шея  в  вороте  "водолазки",  поцарапанные
смуглые руки, почти треугольное небольшое лицо с непропорционально крупным
носом - выскочил наружу  и  улыбнулся,  открывая  оба  ряда  крупных  чуть
неровных зубов, и Рудольфа передернуло от его беззаботно-счастливого вида.
     Быть может - вида человека, обретшего себя...
     - Пошли, - выдохнул он, пошатываясь приближаясь  к  смельчаку.  -  Ты
молодец...
     Он хотел сказать "герой", но это слово почему-то застряло в последней
момент на языке.
     Еще через секунду  Рудольф  уже  удивлялся  тому  странному  чувству,
заставшему его в врасплох на улице. Перед ним стояла  новая  проблема,  на
этот раз действительно требовавшая предельной ответственности.
     В рассчитанной на  одного  человека  кабине  подъемного  крана  могли
уместиться максимум двое...

                                    23

     В этом здании не было не окон не  дверей  -  точнее,  одна  крошечная
дверца нашла-таки себе место на скучной бетонной стене, не знавшей краски,
но и эта была так незаметна, что строение  легко  можно  было  принять  за
монолитный бетонный прямоугольник.  На  его  бетонных  же  соседях  дверей
оказалось не намного больше, да и редкие  окна  никак  не  соответствовали
тому, что бы постройки эти могли считаться  жилыми.  Они  создавались  как
складские помещения одной из недавно выстроенных баз, но судьба  принудила
играть  их  другую  роль.  Именно  в  это  мрачноватое   место   привозили
эвакуированных.
     Не веселей бараки смотрелись и изнутри - пустые комнаты с мертвенными
полками ламп дневного  света  уставили  койками,  матрасов  достаточно  не
нашлось, и потому застиранные простыни стелились прямо на пружинные сетки.
Временное  жилье  походило  на  больницу  -   за   исключением   прошедшей
дезинфекцию одежды сюда не допускались никакие личные вещи, и потому почти
неуместно смотрелись  на  этом  фоне  радостные  лица:  "Пронесло!"  Пусть
потеряны жилье, потерян (быть может, еще с возвратом, скарб) - зато  самое
страшное осталось позади, зато осталась жизнь... Правда, радости несколько
мешал замерший в углу солдат с  автоматом:  кому  приятно  находиться  под
прицелом?
     - Ну ничего,  не  бойся,  -  объяснила  девочке  женщина,  чья  койка
примыкала вплотную к возвышению с автоматчиком. - Он  нужен  здесь,  чтобы
нас защищать... А потом всем сделают анализы, и мы уйдем в  новый  дом.  -
При этих словах ее глаза на миг наполнились слезами. -  Вот  увидишь,  все
будет в порядке... все будет в порядке...
     - А что они уже разработали систему  проверки?  Есть  соответствующие
тесты? - поинтересовался сидящий  через  кровать  сосед,  ему  ответили  с
третьей стороны:
     -  Они  просто  устанавливают  наличие  того  или   иного   вирусного
заболевания. Потом больных сортируют, и всех... - палец изобразил  нажатие
на курок.
     - Не болтайте глупостей, - повернулась в их сторону  первая  женщина,
гладя по голове тут же прижавшуюся к ней дочь. - Еще не хватало -  сплетни
распускать... Вы еще скажите - сразу всех перестреляют, и все...
     - А может так и будет. Покажут загранице барак: вот,  мол,  спали,  а
потом... - жест повторился.
     - Ну что вы мелете, - поморщился солдат и прикусил язык - вступать  в
разговор он не имел права.
     - Вот именно! - стукнула рукой по койке женщина. - Для этого никто не
стал бы тратить столько сил, чтобы привезти нас сюда. А кто  действительно
заболел сам виноват.
     - Виноват? - подскочила другая женщина, давно уже прислушивавшаяся  к
разговору. - Так значит, мой муж виноват, что он заболел, да? И чем же это
он виноват? Я тебя спрашиваю?
     Видя ее воинственный вид,  первая  пробурчала  себе  под  нос  что-то
неразборчивое и демонстративно повернулась к ней спиной.
     Задав  в  пустоту  еще  пару  возбужденных  вопросов,  вторая  обвела
присутствующих недовольным взглядом, быть может, выискивая, на  ком  можно
"разрядиться", и, сникнув, опустилась обратно на койку.
     Видя, что ни скандала,  ни  по-настоящему  интересного  разговора  не
получиться, повернувшиеся было в ту сторону лица утратили интерес,  многие
начали укладываться спать. Здесь нечего делать - разве что трепать языком,
затевать ссоры, на которые уже ни у кого по-настоящему не хватало  сил,  и
дремать, отдыхая от сумасшедших волнений.
     Изредка у двери показывался второй военный, уводя на время кого-то из
присутствующих на анализ, возвращались они довольно быстро и  подтверждали
раз за разом, что вирус уже обнаружен и врачи знают, что проверяют.
     Они  не  лгали  -  в  самом  деле,  на  этот  момент  тест  на  вирус
констрикторизма был уже обнаружен - во всяком случае,  все  документальные
источники это подтверждают. Но  будь  даже  исследован  подробно  изложены
ожидающим своей участи людям, и то  вряд  ли  прекратились  бы  в  бараках
пессимистические разговоры.
     - Вот увидите - даже если у вас просто грипп...
     - Да замолчите вы...
     - Все равно он вас шлепнул. Это же военные - что с них возьмешь...
     - Мы для них никто.
     - Да замолчите!
     Несколько раз дежурный солдат был уже готов нарушить все инструкции -
но всякий раз останавливался в последний момент, сжимая зубы. В его задачу
не входило слушанье чужих разговоров. Понятно, что все не довольны -  кому
бы понравилось очутится в подобном месте...
     Бдительный взгляд  автоматчика  непрестанно  бороздил  проходы  между
койками, пока не остановился на одном человеке.
     Худощавый мужчина с выпирающими костями подозрительно долго стоял  на
одном месте, производя пальцами странные пасы.
     Солдат насторожился, прищурился - и верно - в  какой-то  момент  руки
тощего медленно  вытянулись  вперед,  будто  собираясь  сдавит  в  воздухе
невидимую шею. Короткая очередь оборвала их движение.
     Только несколько отрывистых женских вскриков прозвучало после нее - в
бараке наступила полная тишина.  Вынырнувшие  из-за  двери  люди  в  белых
халатах быстро уволокли тело, но молчание осталось.
     Автоматчик незаметно хмыкнул: он подумал о том,  что  не  слишком  то
много надо, чтобы люди прикусили языки - достаточно им знать,  что  кто-то
имеет право на выстрел. Только и всего... А остальное произойдет  само  по
себе, и не надо урезонивать болтунов - сегодня мишень не  они,  а  завтра?
Кто не понял - сам виноват...
     Наброшенные на головы одеяла скрывали выражения  лиц  -  вскоре  весь
барак уже выглядел спящим. Зоркий страж берег их "сон"...

                                    24

     - Я не поеду! - заявила Альбина тоном, не терпящим возражений.
     - Но почему. - Рудольф от волнения колотил себя кулаком по  раскрытой
ладони. - Я же объяснил: материалы о  лечении  констрикторизма  необходимо
доставить в столицу в первую очередь. От этого зависит  жизнь  десятков...
сотен, если не тысяч.
     - С тем же  успехом  материалы,  а  точнее  -  несколько  примитивных
записей - может передать и кто-то из детей. - Альбина сама поражалась  той
жесткости, с которой ей удавалось произносить  слова.  Анна  послужила  ей
неплохим примером, как слабая женщина может  в  нужный  момент  становится
более сильной чем ей предназначено природой. - Пусть едут они.
     - Но кто-то должен еще и вести машину, - не сдавался Рудольф.
     Трата времени казалась ему бесполезной и потому раздражала.
     - Среди подростков наверняка найдется кто-то, умеющий это  делать,  -
парировала девушка.
     - Так, господа... вот подраться я вам не позволю, - как всегда  после
долгого вслушивания вклинился в разговор "тихий".
     - Езжай, - устало посоветовала Анна, не  выпуская  из  своих  ладоней
похудевшую ручонку больного мальчика: он и впрямь выздоравливал, но  ослаб
неимоверно.
     - Нет, - сжала губы Альбина.
     Она считала, что выглядит так  суровой  и  грозной,  но  "тихий"  еле
сдержал  ласковую  улыбку:  на  самом  деле  Альбина   стала   похожа   на
обидевшегося ребенка.
     - Так мне позволят сказать слово? - после  короткой  паузы  продолжил
он. - Я не только против того, чтобы с материалами ехали  дети,  я  бы  на
вашем месте не отпустил бы туда и Альбину. Не хочу  уточнять,  но  поездка
такого рода может быть очень опасной. Даже более чем.
     - Не понимаю, - упрямо надула губки Альбина.
     - Вы что  -  всерьез  так  думаете?  -  вместо  нее  поинтересовалась
Эльвира, сразу  догадавшаяся,  на  что  может  намекать  человек  с  такой
биографией. - Гонец всегда рискует...
     Нехорошая улыбка возникла на ее лице, озадачив всех, кроме "тихого".
     - Именно, - подтвердил он. - Все зависит от того, насколько там хотят
получить  такие  новости.  Как-никак,  один   из   методов   лечения   уже
зарекомендовал себя с... удобной стороны. К чему еще новые сложности?
     - Нет, постойте, - брови Рудольфа сошлись, делая его несколько старше
своего возраста. - Я согласен - дорога действительно небезопасна.  -  "Как
хочется спать... я соображаю все хуже и хуже" - думалось  ему  между  тем.
Усталость и впрямь играла с ним странные шутки: то  он  начинал  думать  о
себе в третьем лице, то видел медпункт как бы со стороны,  то  просто  ему
начинало казаться, что он  незаметно  для  себя  переместился  в  какой-то
другой мир, как две капли воды похожий  на  его  собственный,  но  все  же
выдающий себя отдельными мелочами, чуть заметными глазом несоответствиями.
- И в этом смысле действительно... - он забыл начало мысли  и  лихорадочно
подыскивал слова, чтобы закончить собственное  предложение.  -  Да,  ехать
должны не дети, а тот, кто сможет провести машину  и  через  огонь,  и  по
дороге,  на  которой  вполне   возможно,   вас   будет   поджидать   масса
столкнувшихся машин и толпы констрикторов. Лучше и в самом  деле...  -  он
снова запнулся, но на  этот  раз  смысл  фразы  не  упустил,  -  ...просто
поторопить спасателей из города. Рассказать о нашем укреплении, попросить,
чтобы  выслали  вертолеты.  Это  достаточно  реально,  если  учесть,   что
эвакуацией  занимается  армия.  Я  правильно  говорю?  -  обратился  он  к
"тихому".
     "Тихий" заглянул в его покрасневшие сонные глаза с обожженными белыми
ресницами, собрался было возразить, но передумал в последний момент:  есть
ли смысл спорить о  причинах,  вынуждающих  выбирать  ту  или  иную  линию
поведения, если достаточно, чтобы она совпала с  самой  безопасной?  Да  и
шанс, что в этом мире еще сохранилась порядочность - был.
     - Да, для тех же детей будет  безопаснее  остаться  в  укреплении,  -
после недолгого раздумья согласился "тихий". - Только на вашем месте я  бы
прямо сейчас переселил их в бомбоубежище. Если учесть,  что  помощи  ждать
придется не слишком долго, это будет лучшим из вариантов: лично я  не  так
уж верю кирпичным кладкам.
     - Да, вы правы, - поддержал его Рудольф. - Спасибо, я должен был  сам
догадаться...
     - Вы - идеалист, - лучезарно улыбнулся  ему  в  ответ  "тихий".  -  А
поехать должен тот... пусть это смешно звучит... кого не  жалко.  От  кого
тут, да и вообще в этом мире не слишком много пользы.
     - В таком случае добровольца вам не найти, - фыркнула Эльвира.
     - Вам бы я эту поездку не рекомендовал, -  повернулся  в  ее  сторону
"тихий". Журналистка снова курила, неторопливо и  глубоко  затягиваясь.  -
Ваш долг - сохранить для истории местные хроники... А что  касается  того,
кто должен ехать - можно будет просто бросить жребий.
     "Ала, - сердце Рудольфа странно дернулось и сжалось до боли. - Должен
ехать  медик,  но  Анна  не  может...  простому  человеку,  несведущему  в
медицине, могут и не поверить, кроме того - записи наверняка  нуждаются  в
пояснениях... Но если это наш знакомый - как же его фамилия? - прав, то...
неужели я смогу ее отпустить?"
     - О чем вы задумались, приятель? - приподнял клоунские брови "тихий".
     - Медик. - Рудольфу показалось, что его голосом говорит кто-то другой
- Должен ехать человек с медицинским образованием.
     - Нет. - "тихий" задавил свой вскрик. Да... Вы правы.
     Последние слова дались ему с большим трудом.
     - Значит еду я? - неуверенно  спросила  Ала  и  съежилась,  становясь
сразу особо слабой и беззащитной на вид.
     - Нет, - снова возразил "тихий", так же порывисто и  нервно,  но  без
затаенного отчаянья, как в первый раз. - Почему обязательно медик? В конце
концов... можно сказать, что у меня тоже есть медицинское образование.  Во
всяком случае, в свое время я был младшим санитаром.
     - Альтернативная военная служба? - догадался Рудольф. В ответ "тихий"
согласно кивнул.
     - И еще... - "тихий" немного нахмурился. - Хорошо бы, если...
     Он  замолчал,  словно  прикусил  язык.  Некоторое  время  все   ждали
продолжения, затем Ала не выдержала.
     - Что - если?
     - Ничего, - сухо отозвался он. - Я чуть было  не  сказал  глупость...
Короче - поступайте как знаете.
     "Они могут подумать, что я просто бегу отсюда,  стараясь  спастись...
Да, они  наверняка  так  подумают  рано  или  поздно.  Разве  что  Эльвира
понимает, чем рискует гонец... Ну что ж... Какое мне, собственно, дело  до
того, что обо мне подумают? Меня ведь нет... Я похоронен и  забыт.  А  эти
люди... если я окажусь прав и вестник там не нужен, лучше им не знать, чем
он рисковал. Я просто исчезну для них во тьме..."
     - Не улыбайтесь так. - Раздался почти жалобный голос Альбины.
     Девушка заглянула ненароком "тихому" в глаза  и  отшатнулась,  словно
увидела привидение. - Лучше я поеду... Я!
     Она уже боялась  той  неведомой  опасности,  тень  которой  различила
сквозь его зрачки, как боялась всего непонятного,  и,  быть  может  потому
захотела быть сейчас рядом с этим человеком, чтобы  хоть  немного  вернуть
ему прежний долг.
     - Нет, - решительно и спокойно возразил он. - Я категорически против.
     - Или мы поедем вместе... - не сдавалась девушка.
     - В конце концов, решаю не я... Так, у  меня  есть  одна  просьба,  -
перебил "тихий" сам себя. - Эльвира... Вам не  слишком  тяжело  переписать
методику лечения к себе в  блокнот?  Пусть  на  всякий  случай  сохранится
дубликат...
     - А это еще зачем? - Рудольф чуть не растерялся.
     - Я сказал - гонец может и не доехать, - с нажимом на последнем слове
проговорил "тихий" и подумал про себя,  что  не  доехать  -  то  есть,  не
добраться до столицы, гонец тоже может. - Бывает разное...  И  нужно  быть
уверенным, что ценные сведения пропадут. Даже вот что -  моя  просьба  это
само по себе, пусть любой свободный от дел человек постарается переписать,
продублировать сведения в максимальном количестве  экземпляров.  В  идеале
хоть по одному должен иметь каждый, затем, - он говорил все  взволнованней
и сбивчивей, - нужно будет сделать  тайники.  Много  тайников  -  и  всюду
положить эти записи. Хоть один из них и сохранится...
     - Я вас не понимаю, -  демонстративно  развел  руками  Рудольф,  зато
Эльвира вдруг вытянула вперед шею и сосредоточенно наморщилась - снова она
угадывала скрытое за словами. "А ведь  это  и  есть  настоящее  дело...  -
мельком подумала она. - Самое настоящее из всех... Вот только окажусь ли я
на него способной? Утаить и сохранить..."
     -  Я  этим  займусь,  обещаю.   -   Высказывание   прозвучало   почти
неестественно торжественно, от чего Эльвира смутилась едва ли не впервые в
жизни.
     - Надеюсь... -  буркнул  под  нос  "тихий",  поднял  глаза  и  в  его
выражении что-то изменилось. Несколько секунд он  и  журналистка  смотрели
друг на друга, и даже  со  стороны  сделался  ощутим  незримый  молчаливый
диалог. Затем "тихий" проговорил почти так же вдохновенно, как она: - Нет,
верю...

                                    25

     - ...А теперь слушай мое условие, - сказал "тихий",  когда  подъемный
кран  свернул  на  одну  из  улочек,  ведущих  к  столичной  междугородней
автомагистрали. - Ты - моя случайная попутчица. Ясно? Я подобрал  тебя  на
дороге...
     Он не мог простить себе, что  так  и  не  сумел  настоять  на  своем:
понимание  опасности  у  Рудольфа  распространялось  лишь  на  часть   его
объяснений, слишком нелегко было этому человеку  менять  убеждения,  пусть
даже сильно подточенные предательством ближайших сослуживцев.
     По  этому  поводу  "тихий"  мог  развернуть  целую  теорию  -  всегда
существует вероятность, что посреди грязи кто-то останется чистым. Не  то,
чтобы Рудольф в его понимании был  действительно  полностью  невинен,  как
младенец, но "тихий" не мог не заметить, что тот и  на  самом  деле  порой
бывал невероятно слеп: подлости жизни в большинстве своем проходили в двух
шагах от него, оставаясь им незамеченными, вера же в то,  что  мир  лучше,
чем есть, помогала ему становиться иногда слепым.
     Его бросили одного в зараженном и скорей всего обреченном  на  смерть
городе? - чья-то ошибка, простой недосмотр... Сбежали сами? - растерялись,
да и совещание в столице... не выдумали же его специально?
     Можно  было  только  поражаться,  как  Рудольф  попал   в   городские
руководители, хотя на это "тихий" имел ответ: честные трудяги  ни  где  не
бывают лишними, даже если требуются для отвода глаз: вот, мол, и  такие  у
нас есть... И все же недолгое знакомство разбудило в нем  чувство  похожее
на уважение,  хотя  бы  к  тому  профессионализму,  с  которым  тот  сумел
организовать строительство укрепления. Казалось бы  -  ни  чего  сложного:
распределить людей по участкам, скоординировать их  общие  действия  -  но
"тихий" знал на своем опыте, что сам с этим делом не справился бы. Каждому
свое...
     "И все же ей надо было остаться" - глядел он на профиль девушки, лишь
изредка отвлекаясь на то, чтобы взглянуть на дорогу. Он не  был  за  рулем
уже давно, но там, в больнице, к нему не раз приходили сны, в  которых  он
вел машину - легко, безо всякого напряжения, заранее чувствуя  все  изгибы
дороги, так, что можно было спокойно отвлечься и подумать о чем-то  своем.
Эта, реальная дорога тоже казалась ему заблудившейся частью  сна,  которая
ненароком  выскочила  в  мир,  именуемый  всеми  реальным.  Светлые  дома,
подсвеченные отблеском дальнего пожара, казалось, шевелились, меняли  свои
очертания вместе с цветовыми пятнами,  изредка  появляющиеся  неторопливые
фигуры тоже чем-то напоминали живые обленившиеся тени. Они  были  неопасны
сейчас - скорость сохраняла двоих беглецов, или идущих на  подвиг  героев,
а, проще - двух человек,  сжавшихся  в  тесной  кабинке,  рассчитанной  на
одного.
     "Мы  не  успели  толком  даже  познакомиться  с  ней,   -   продолжал
вглядываться в лицо девушки "тихий". В профиль она была  не  так  красива,
как в фас, но была милей и ближе. Так щеки ее казались более пухлыми,  что
вместе с чуть курносым носом и простило и молодило ее. -  Девочка...  Она,
пожалуй, действительно слишком молода для меня. Значит  -  все  правильно.
Мне просто глупо о чем либо мечтать и тем более - влюбляться  в  случайных
знакомых. Мало ли милых девочек на свете... Будем считать, что Ала и упрям
всего лишь случайная попутчица. Вот я только что посадил ее к себе и скоро
высажу, чтобы расстаться с ней навсегда и  больше  не  встретиться.  Да  -
так."
     - Вы так странно улыбаетесь, - раздался ее испуганный голосок. -  Мне
делается не по себе...
     - Ну ты же сама согласилась ехать с сумасшедшим.
     - Ты не сумасшедший. - Ала зачем-то прислонила палец к губам,  словно
попросила замолчать. - И я хочу, чтобы ты объяснил мне все...  Я  чувствую
себя полной дурой: вы все время говорили о какой-то опасности...
     - Тише, - нога "тихого" сама надавила на тормоз, прежде чем он  успел
сознательно отдать ей такой приказ: дорогу загораживал дымящийся обвал.  -
Мы еще только в начале пути.
     Краем глаза он уловил неуверенный кивок, при виде огня Альбина  сразу
притихла.
     "А еще я бы хотел, чтобы эта поездка длилась вечно... Чтобы нас  было
только двое - она и я"...
     Резким  рывком  "тихий"  обогнул  чуть  не   попавшего   под   колеса
констриктора.
     "Интересно, что бы она сказала, если бы поняла, что в случае  чего  я
не сумею ее защитить? - он покосился  в  сторону  прислоненного  к  дверце
ружья. - Лучше бы я не знал, что эта болезнь лечится... Я  ведь  не  смогу
выстрелить."
     Вскоре город закончился - всю дорогу до пригорода они проехали молча.
Странная картина открывалась на шоссе, похожая на жестокий бред:  то  тут,
то там по дороге в беспорядке валялись брошенные вещи, между ними лежали в
неестественных и неловких позах человеческие фигуры, но  в  лунном  свете,
оттененным оставшимся за спиной заревом, и трупы выглядели чем-то иным, не
столь откровенным.
     - Не смотри, - невольно  вырвалось  у  "тихого":  так  он  сказал  бы
ребенку. Ала не ответила, даже не обернулась, но можно было заметить,  что
и неподвижность ее стала более напряженной - замерла, как окаменела.
     Так, в напряженном молчании проехали еще минут двадцать, когда  из-за
поворота, отмеченного  красивыми  аккуратными  елочками,  открылось  новое
зарево - несколько по-видимому  столкнувшихся  машин  горели,  загораживая
проезд.
     - Так... - чуть слышно проговорил "тихий".
     Другой автострады, ведущей к  столице  не  существовало,  можно  было
только попытаться приехать  на  север,  в  промышленный  район.  Не  теряя
времени, "тихий" развернул кран и надавил на газ. Установившееся в  кабине
молчание все сильнее раздражало его, но никаких тем для разговора найти он
не мог - мешала окружающая обстановка. Как-то неловко  было  разговаривать
среди этого молчаливого кошмара о  вещах  незначительных,  и  -  тяжело  о
бедах.
     Город встретил их новым сюрпризом - и  там  огонь  не  нашел  лучшего
развлечения, кроме как загородить обратную  дорогу  своей  неровной  рыжей
стеной.
     - Это оно, да? - выдохнула девушка, когда кран круто  развернулся  на
месте и вновь устремился к лесу.
     - Что? - не понял, но все же вздохнул с облегчением "тихий".
     - То, о чем вы предупреждали.
     Глаза девушки ярко блестели, огонь, молчание, причудливые  фигуры  на
дороге, общее  ощущение  ирреальности  отрывали  ее  от  действительности,
теперь Альбине казалось, что едущий рядом с ней человек  и  в  самом  деле
пророк, личность  сверхъестественная,  и  тогда...  тогда  она,  наверное,
обречена - не случайно же он так противился ее поездке.
     - Это? О чем ты? А... - "тихий"  натужно  рассмеялся.  -  Нет.  Я  же
сказал - не важно о чем я говорил раньше. Ты - просто  попутчица.  Держись
за это - и спасешься. Так... Ты не боишься идти по лесу пешком?
     - Боюсь, - честно призналась она.
     - Я - дурак, - снова хихикнул он.  -  Конечно  же,  боишься...  Но  -
ничего. Я ведь с тобой, вместе как-нибудь  выкрутимся.  Главное  -  помни,
констрикторы довольно неповоротливы, убежать от них не сложно.
     - А их взгляд? - девушка  повела  плечами,  словно  стряхивая  с  них
что-то неприятное и липкое.
     - В темноте не видно...  Хотя  для  такой  прогулки  тебе  стоило  бы
выбрать лучшего компаньона. Ладно, хватит об этом. Думаю, от того кострища
добираться до заграждения будет не так уж далеко. Обойдем огонь  и  пойдем
между деревьями - так  будет  безопасней,  чем  по  дороге.  Надеюсь,  что
безопасней....
     Они  так  и  поступили.  Едва  ветки  окраинных  придорожных   кустов
сомкнулись за ними, Альбина снова притихла, вцепилась горячими  пальчиками
в руку спутника и шла молча, даже не  стараясь  увиливать  от  задетых  им
прутьев. Она боялась и верила, верила и боялась, и  от  этого  находящаяся
рядом мужская спина казалась ей то надежнейшим  из  щитов,  то  обманчивым
миражем, готовым растаять в любой момент, оставив ее наедине со страхом.
     - Стой... - шепот "тихого" ударил ее словно током, она  вздрогнула  и
отпрянула назад. Тотчас "тихий" увлек ее вслед за собой  прямо  в  колючие
еловые ветки - Альбина  даже  не  вскрикнула,  когда  их  иголки  и  сучья
прошлись по коже.
     По дороге кто-то шел - тяжело и неторопливо.
     - Замри, - шикнул "тихий", закрываясь хвоей, как занавеской.
     В сумеречном свете возникшая фигура выглядела нерезкой  и  отличалась
незаурядным ростом - так показалось с первого взгляда. Со  второго,  более
резонно заключить, что или два человека  образовали  живую  пирамиду,  или
кто-то нес в руках нечто вытянутое у большое. Так оно и  было:  на  минуту
приоткрывшаяся из-за туч луна высветила человека с огромной вазой.
     - Слава тебе, Господи, - вздохнул  "тихий"  выпуская  из  рук  еловые
ветки.
     Их путь уже подходил к концу - и то сложно было не почувствовать, тем
более, что среди неровных очертаний окружающих дорогу деревьев  уже  виден
стал далекий свет сигнального прожектора, обращенного в сторону леса.

                                    26

     ...После каждого удара на  плече  констриктора  оставалась  рыжеватая
кирпичная отметинка, быть может, глубже, под одеждой, возникали и  синяки,
но в отличие от пятен на пиджаке они не были  так  заметны.  Душитель  был
одет хорошо - быть может, даже слишком хорошо. Болезнь  застала  его  "при
параде" - из костюма-тройки высовывался белый  накрахмаленный  воротничок,
уголок изящно сложенного платка выглядывал из нагрудного кармана.
     От  кирпича  отлетали  мелкие,  похожие  на  песчинки  частички,   но
образовавшаяся  в  связывающей  отдельные   кирпичины   известке   трещины
свидетельствовали о том, что его старания не были совсем уж бесплодными.
     Удар, шаг назад, удар... Он бился  в  стену  монотонно,  как  маятник
старинных часов, как автоматический молот, как знаменитая долбящая  камень
капля... Удар - шаг назад - удар...
     Кирпич шатался.  Нормальному  человеку  это  наверняка  прибавило  бы
энтузиазма - констриктор чувств не знал, и его движения не меняли прежнего
ритма.
     Еще один его "побрат" - бывший работяга,  так  и  не  успевший  снять
спецовку  присоединился  к  тяжелой  и   малоблагодарной   работе.   Удары
участились - тела врезались в стену поочередно.
     Привлеченные стуком, или смутной необъяснимой тягой  другие  душители
начали  собираться  вокруг,  время  от  времени  внося  и  свой  вклад   в
расшатывание  стены  -  теперь  кирпич  и  секунды  не  мог  отдохнуть  от
прикосновения тупых упрямых плеч.
     -  ...Что-то  они  зачастили,  -   недовольно   проговорил   человек,
находящийся внутри. - А как на других участках?
     - То же самое, - сообщил ей другой, заглядывающий в  дверь  кабинета,
приведенного в неподобающий захламленный вид, как и почти весь низ здания.
     - Может, сообщить начальнику... как его там?
     -  Какая  разница...  начальник  и  есть  начальник...  -  равнодушно
отозвался тот. - Да он и сам наверное знает...
     Странно, но оказавшиеся волей судеб в  укреплении  люди  как-то  мало
заботились о  том,  чтобы  представляться  друг  другу,  Эльвира  отдельно
упомянула в своих записях об этом любопытном факте. Казалось  бы  -  общая
работа и беда должны были сблизить защитников укрепления друг с другом, но
этого не произошло: все обращались друг к  другу  просто  на  ты,  изредка
разнообразя импровизированными кличками - "бородатый", "ушастый", "старик"
и так далее. Но все же главным словом в  общении  было  уравнивающее  всех
"ты".
     - А не пробьют? - спросил первый, кивая в сторону закрывающей  бывшее
окно кладки.
     - Сам попробуй, - предложил второй. - У тебя есть что закурить, друг?
     - Пожалуйста... - "друг", которого  второй  видел  впервые  в  жизни,
достал из кармана пачку и  протянул  ему,  будто  уже  давно  ожидал  этой
просьбы.
     "Бух... бух... бух-бух..." - продолжали колотиться в кладку плечи.

     "В другое время я  бы  воспользовалась  удобным  случаем  -  ведь  он
остался один", - думала Эльвира, приподняв голову над  записями,  но  безо
всяких эмоций - все прежние стремления и планы стали  настолько  далекими,
что их можно было сравнить  с  полузабытым  сном,  лежащий  перед  молодой
женщиной блокнот, следы известки на  коврах,  да  слоняющаяся  под  окнами
смерть - вот что сделалось реальностью на сегодня.
     Оставшийся на время  вроде  как  и  не  у  дел  Рудольф  потяжелевшим
взглядом смотрел в окно. Ему очень не нравилось оживление  внизу  -  можно
было подумать,  что  к  укреплению  собрались  все  находящиеся  в  городе
констрикторы и проводят теперь молчаливую демонстрацию.
     "Интересно, они, - вспомнил "начальник" о "тихом" и  Альбине,  -  уже
добрались до места или нет? Если с машиной по дороге ничего не случилось -
то да..."
     С упреком  Рудольф  посмотрел  на  телефон.  Междугородняя  связь  не
работала, и в голове крутилась навязчивая мысль, что это сделано  нарочно.
Или дело было не в междугородней?
     От неожиданности Рудольф тряхнул головой - как это он мог забыть, что
все звонки проходили через внутреннюю АТС? Если с настоящей  междугородней
станцией ничего случиться не могло - во всяком случае,  это  было  слишком
маловероятно, то невозможность связаться с  кем-либо  по  телефону  вполне
могла объясняться тем, что не работала станция местная.
     "Ну почему умные мысли приходят в голову так поздно?"  -  подумал  он
зло ударяя себя кулаком по ноге.
     - Эльвира...
     - Что? - вскинула голову журналистка.
     - Ты не знаешь, где у нас АТС? - вопрос  прозвучал  настолько  глупо,
что Рудольф тут же смутился. Ничего себе - столько времени проработал тут,
а спрашивать приходиться у человека почти постороннего.
     - Вы  думаете,  -  прищурилась  она,  -  можно  связаться  с  другими
городами?
     - А почему бы и нет?
     - Да... - она хихикнула. - Самое простое решение  приходит  в  голову
последним... Что ж, пойду поищу.
     - Нет, стойте, - остановил  ее  рукой  Рудольф,  прежде  чем  Эльвира
успела встать с кресла. - Я сам... У вас есть дело.
     Хорошие мысли и в самом деле приходят в голову слишком поздно  -  еще
около получаса Рудольф потратил на расспросы, прежде  чем  сообразил,  что
гораздо проще посмотреть на план здания.  Ругая  последними  словами  свою
тупость, он принялся рыться в бумагах, затем едва ли не бегом помчался  на
первый этаж...
     Лежащий поперек коридора труп заставил его остановиться и замереть на
месте.
     Все говорило  о  том,  что  трагедия  разыгралась  незадолго  до  его
прихода, прикосновение  перечеркивало  последние  сомнения:  тело  еще  не
успело остыть. Настороженным взглядом Рудольф  осмотрелся  по  сторонам  -
рядом не было ни одной живой души.
     - Эй! - осторожно позвал он, никто не отозвался и  Рудольфу  пришлось
упрекнуть себя еще и за то, что ему не была свойственна  привычка  кричать
вслух и громко. - Тревога!
     "Тревога" выходила неубедительно, ему пришлось повторить - но  с  тем
же результатом.
     Стараясь держаться подальше от дверей из-за которых  в  любой  момент
могли возникнуть руки убийцы, он пробежал по коридору в сторону медпункта.
Возле входа лежал еще один труп - Рудольф узнал в нем человека, специально
посланного охранять спокойствие  Анны  и  больного.  Заглядывая  в  дверь,
Рудольф уже знал, что увидит, и только скрипнул зубами, убедившись, что не
ошибся.
     Но что могло означать это молчание, эти новые смерти? Неужели  где-то
внизу оборона была прорвана,  или  стены  не  выдержали  натиска?  Рудольф
ощутил, как ускоряется биение сердца. Если  сейчас  из-за  угла  высунется
убийца...
     "Спокойно, - он сжал  кулаки,  до  боли  врезаясь  ногтями  в  мякоть
ладони. - Надо проверить посты. В первую очередь - это. Значит,  я  должен
вернуться к лестнице и спуститься таки на первый этаж. Так... и еще - надо
предупредить Эльвиру. Если рассудить логично, получается,  что  или  внизу
никого не осталось - так как все группы постоянно поддерживают связь  друг
с другом, или, что гораздо  вероятней,  констриктор  пришел  не  извне.  С
самого начала можно было ожидать, что среди нас есть уже зараженные... Так
это уже что-то".
     Быстро заглянув в недавно покинутый кабинет, Рудольф сообщил  Эльвире
о своем неприятном открытии и уже вдвоем они вернулись  к  первому  трупу,
чтобы обогнув его на этот раз спуститься вниз.
     Через некоторое время несколько человек с ружьями и один с пистолетом
(неучтенным  Рудольфом  при  изначальных  расчетах)  протопали  вверх   по
лестнице, вскоре выстрелы сообщили, что констриктор найден.
     - Может тебе лучше  спуститься  в  убежище  к  детям  и  женщинам?  -
предложил Рудольф Эльвире, немного успокоившись.
     - Не стоит. - Эльвира поправила прическу. - Я на боевом  посту  и  не
собираюсь его покидать. Ясно?
     Она и в самом деле была настроена  по-боевому,  ничто,  наверное,  не
могло ее теперь заставить пойти на попятную.
     - И все  же...  -  продолжал  настаивать  Рудольф,  пока  женщина  не
объяснила ему, что никогда прежде ей не приходилось жить  так  полноценно.
"Я впервые знаю, что зачем-то нужна  этому  миру,  -  заявила  она,  гордо
улыбаясь. - И я еще с ним  поспорю..."  После  этого  Рудольфу  оставалось
только уступить и грустно поморщиться: ему очень хотелось бы сказать  тоже
самое и о себе. Нет, он знал, что нужен, знал, что от него зависит многое,
но не мог справиться с чувством раздвоенности, непонятно чем и вызванной -
то ли было горько из-за прежней жизни, то ли просто не хотелось  верить  в
только  сейчас  открывающуюся  ее  подлость.  Не  время  было  сейчас  для
прозрений, ох - не время, но однажды возникшее  сомнение,  несвоевременная
мысль не истребляются из памяти по первому же желанию. - Возьмите хотя  бы
оружие. Нам с тобой слишком повезло на этот раз - констриктора  понесло  в
другую сторону. Если бы он вошел в наш кабинет... - Рудольф развел руками.
     Эльвира  кивнула  -  она  прекрасно  понимала,  что  со  смертью   им
разминуться помогло только чудо.
     - Хватит. Я сама знаю, что делать, - отчеканила она,  не  сомневаясь,
что  события  только  начинают  разворачиваться:  слишком  уж  достоверным
показалось ей на этот раз собственное предчувствие.
     Рудольф прислонился на миг к стене и произнес задумчивым тоном:
     - Да, и мы еще совсем  недавно  сетовали  на  бесконфликтность  нашей
жизни... На то, что в ней ничего не происходит. А оказывается  -  и  тогда
было много... происшествий.
     - Вы что - о пророке? - остановилась уже готовая уйти журналистка.
     - И о нем. Эльвира - скажите, когда я спал? Тогда?  Или  мне  сниться
весь этот кошмар вместе с возникшими вдруг откровениями  о  прошлом?  Ведь
если все было... Прости, я немного путаюсь в мыслях. Альбина считала,  что
спокойствие предшествующее этой катастрофе сродни затишью перед бурей.  Но
было ли затишье? Этот ваш профессор, наш приятель, другие  -  пророки  или
кто они там? Да и вы сами в своем журнале, видно не скучали. Я хочу  знать
правду.
     - Вы тоже? - Эльвира выдавила эти слова чуть слышным  шепотом.  -  Вы
думаете, нам отсюда не выбраться, да?
     - Но почему... - он запнулся. В самом деле, только сейчас он осознал,
что подобное предчувствие живет и в нем.
     - Вас тянет на откровенность, -  пожала  она  плечами,  с  одного  из
которых  опять  сползла  ткань,  но  это  больше  ничего  не  означало.  -
Романтика. Сантименты... Прозрение  перед  бесконечностью...  Нет,  вы  не
ошибались, наш мир действительно был тих,  как  омут,  в  котором  водятся
черти. Людей, выпадавших из общего  правила  не  наберется  и  процента...
другое дело, что их-то как раз затравливали или усмиряли как  раз  потому,
что хотели эту тишину сохранить. Бесконфликтную, мягкую тишину.  Или  если
ты говоришь  о  теории  Альбинины,  догадывались  о  том,  что  так  долго
продолжаться не может и приносили в жертву незаметных единиц, чтобы за  их
счет оттянуть время "Ч". Какая разница теперь?  Тишина  нарушена  и  жизнь
началась... даже если и кончилась для кого-то.
     -  Ты  -  пессимистка.  -  Рудольф  улыбнулся  и  собственная  улыбка
показалась ему неуместно сентиментальной. - Что ж, я пошел искать АТС...
     Похоже, выполнить это намеренье  была  не  судьба  -  снизу  раздался
неразборчивый крик, затем кто-то затараторил на высоких нотках, фальцетом:
"Тревога-тревога-тревога..."
     Кирпичная  кладка  наконец  не  выдержала  упорства  констрикторов  и
развалилась, впуская агрессоров внутрь.
     - Всем, кроме наблюдающих - на место  прорыва!  -  закричал  Рудольф,
устремляясь на крик.

                                    27

     - Мы не можем позволить вам взять эту тетрадь с собой... - в  десятый
раз повторил щуплый человечек с красными ушами. На нем была надета военная
форма, но и она не могла отвлечь внимания от истинной его сущности - перед
"тихим" сидел мелкий  чиновник,  из  неистребимой  породы,  имеющей  своих
представителей в любом веке, обществе и области людской деятельности.
     - М-да? - почти весело спросил его "тихий". - То есть, вам наплевать,
что здесь речь идет о лечении констрикторизма?
     Такие люди,  несмотря  на  их  ужас,  забавляли  его.  Если  бы  этот
красноухий типик хотел уничтожить записи сознательно, "тихий" держался  бы
по другому, он имел бы перед собой врага - но этот человек не был  врагом.
Он не был в каком-то смысле даже человеком - просто частью  великой  силы,
именуемой инструкцией, персонажем почти карикатурным.
     - Все вещи, вынесенные из  карантинной  зоны,  должны  сжигаться  или
проходить стерилизацию, чего с бумажными предметами сделать невозможно,  -
невозмутимо пояснил красноухий.
     - Но постойте... - шагнула от стены  Альбина.  Ей  непонятна  была  и
тупость красноухого, но и поведение "тихого", который: вместо того,  чтобы
настаивать на своем, бороться за таким трудом добытые  сведения,  стоял  и
усмехался.
     - Тише, милая попутчица, - остановил ее "тихий". - Все, пошутили -  и
хватит. Давайте  мне  сюда  телефон  -  я  должен  позвонить  командующему
эвакуационными работами... Или - сразу в министерство медицины. Отказать в
этом вы мне не можете.
     Чиновник в военной форме приоткрыл рот, моргнул пару  раз  и  покорно
пододвинул телефонный аппарат.
     - Да, а как ваша фамилия? - поинтересовался он, наблюдая, как  пальцы
"тихого" набирают номер.
     - Моя? - хмыкнул тот. - А это важно?
     - Э, э! - телефонный аппарат поехал обратно. - Может, вам запрещено.
     Высказав это предположение, красноухий снова  заморгал,  ощутив,  что
перестарался и ляпнул глупость. Не называть свою фамилию было  нарушением,
но никто не запрещал бесфамильным людям звонить.
     "Несчастный человек, - подумал о нем "тихий",  -  и  в  то  же  время
счастливый. Хорошо уметь жить ни о чем не думая..."
     - Алла, это министерство медицины? - прикрывая трубку  рукой  спросил
он вслух...

                                    28

     Атаку  удалось  отразить  относительно  быстро:   принесли   раствор,
выгрузили из носилок кирпичи -  вскоре  окно  оказалось  заделано  так  же
прочно, как и было до  того,  как  в  него  начали  ломиться  неторопливые
убийцы. Казалось - все обошлось.
     Казалось... Закусив нижнюю  губу  Эльвира  черкнула  что-то  в  своем
блокнотике и повернулась к Рудольфу.
     - Если  не  считать  тех,  кто  сидит  в  бомбоубежище,  -  глуховато
проговорила она. - Нас осталось восемьдесят два человека.
     - Сколько? - Рудольф не поверил своим ушам.
     - Восемьдесят два. Тридцать  погибло  наверху,  затем  двое  часовых,
спящие строители, их тоже было чуть ли не  сорок...  ну  а  потом  ты  сам
видел.
     В самом деле, он видел - он  не  мог  считать,  потому  что  стрелял.
Впервые в жизни стрелять по живым  людям,  по  толпе,  молчаливо  и  жутко
лезущей в щель: их было так много, что пули не успевали останавливать всех
и констрикторы шаг за шагом  подходили  к  перегородившим  коридор  людям,
падали,  но  вновь  и  вновь  пропускали  других  душителей  вперед  и  те
дотягивались своими руками до вооруженных  и  беспомощных  перед  кошмаром
нормальных людей... Он сам был среди защитников, рисковал, как и  они,  но
лишь теперь смог задуматься  над  тем,  насколько  велик  был  этот  риск.
Длившаяся относительно недолго стычка - ружья в конце концов сделали  свое
дело - изменила его сильней, чем все предыдущие часы, Рудольф  мог  бы  не
узнать себя, заглянув в зеркало.  Исчезли  и  следы  аккуратной  прически,
зачесанные назад волосы теперь неровным клоком сползали  на  лоб,  верхняя
пуговица рубашки отлетела, пиджак и галстук  куда-то  исчезли  предоставив
остальной одежде покрыться подозрительного вида брызгами... Кроме того, он
тяжело дышал, а осунувшееся лицо припудрил слой сбитой пулями штукатурки и
прочей стенной пыли. Не лучше выглядели и остальные защитники укрепления -
грязные, потные, выдохшиеся физически и морально.
     - Каждый пятый... Только пятый...  -  неловко  прошлепали  его  губы.
Эльвира молча опустила голову. Ей тоже не верилось, что потери так велики,
но  обежав  укрепление  несколько  раз,  она  смогла   обнаружить   только
восемьдесят два человека.
     (На самом деле это объяснялось несколько проще -  как  всегда  бывает
под шумок кое-кто успел  передислоцироваться  в  место  более  безопасное,
бомбоубежище оказалось просто забито  впритык  набравшимися  туда  людьми.
Если двадцати с лишним детям поначалу там было более,  чем  просторно,  то
вскоре небольшое помещение напоминало переполненный  трамвай,  где  сложно
было даже пошевельнуться - не только  упасть  от  усталости  и  недостатка
воздуха).
     - И это только в одном месте... - покачал он головой.
     - Нет,  -  вклинился  в  разговор  какой-то  молодой  человек,  почти
подросток. (Рудольф узнал в нем смельчака, пригнавшего подъемный кран).  -
Это уже второе нападение.
     - Что? - Рудольфу показалось, что он ослышался.
     - До этого пришлось пристрелить еще двоих  констрикторов,  -  пояснил
тот. - Оба из наших. Они тоже неплохо "поработали". Я предлагал -  давайте
доложим начальнику, но бородатый запретил, сказал, сами обойдемся.
     "Вот так тебе", - подколол сам себя Рудольф. Он и не ожидал, что  это
известие будет ему так неприятно. Неужели он ошибся, считая, что нужен?
     - "Хороший" же из меня  получится  хроникер,  -  иронически  заметила
Эльвира.
     - В следующий раз мы сразу доложим, - смутился паренек.
     - Да нет уж не надо, - вырвалось у Рудольфа. - Не надо нам следующего
раза... И вообще, я бы посоветовал вот что... - очередная запоздалая мысль
решила прийти в голову  именно  сейчас.  -  Для  страховки  я  советую,  -
повторенное дважды одно и то же слово показалось ему неприятным на вкус, -
советую заложить кирпичом еще и двери всех кабинетов на  первом  этаже,  в
которых есть окна. Это поможет оттянуть время в случае нового  прорыва,  а
помощь, надеюсь, ждать долго не придется...

                                    29

     - Да, очаровательное местечко, - проговорил "тихий",  оглядываясь  по
сторонам.
     В синеватой полутьме барак казался особо серым и  неприглядным,  даже
палата психиатрического отделения показалась "тихому" в  сравнении  с  ним
обжитой и уютной. Закрывшиеся одеялами люди (почти все почему-то предпочли
спрятать головы под одеяла и простыни) напоминали  мертвецов;  не  улучшал
впечатления и замерший в углу автоматчик.
     - И долго мы здесь пробудем? - испуганно шепнула Альбина.
     - Неважно, - он будто невзначай потрепал  девушку  по  плечу.  -  Еще
хорошо, что все обошлось вот так. А перемены не заставят себя долго ждать.
     "Во всяком случае - будем надеяться на это", - поправил  он  себя  не
веря в то, что худшее уже миновало их.  Слишком  долгое  время  он  пробыл
взаперти чтобы поверить вообще в возможность перемен к  лучшему  и  теперь
едва ли не страшился их, стараясь нарочно не думать о  том,  что  ждет  их
впереди.
     Новая жизнь...  возможна  ли  она,  нужна  ли?  С  горечью  вспоминая
последние два дня, "тихий" подумал вдруг,  что,  может  быть,  лучше  было
смириться с той спокойной неволей, принять  ее  условия  игры  и  не  зная
тревог дожить там последние годы. Или всю жизнь... Ведь  все  неприятности
человека - не что иное, не соответствие возможностей и желаний. Если же не
жаль...
     Он опустился на кровать и вытянулся, наслаждаясь физическим покоем, и
барак, и Альбина на какое-то время перестали для него  существовать.  Нет,
Альбина существовала - но не та, которая реально находилась рядом.
     "Зачем я вообще встретил ее? Можно ли представить себе что-либо более
глупое, чем вот такая поздняя минутная влюбленность. Между нами  не  может
быть ничего общего, - снова и снова  твердил  он  себе,  вспоминая  ее  то
скорчившейся  на  крыше,  плачущей,  задумчивой...  Тысячи   эмоциональных
нюансов отражало ее чуть кругловатое личико. Совсем  как  у  ребенка...  -
Неужели мне всю жизнь суждено специально  создавать  себе  иллюзии,  чтобы
затем их терять?"
     Не без труда он смог отогнать эти мысли и расслабиться, разрешая  сну
наконец-то вступить в свои права.
     Поспать как следует ему не удалось все равно  -  как  только  дыхание
"тихого" стало ровным и Альбина убедилась,  что  собеседника  на  какое-то
время она лишилась, дверь в барак открылась и на пороге появились  двое  в
форме.
     - Этот? - спросил один, останавливаясь возле кровати.
     Второй кивнул и несильно толкнул лежащего.
     - Эй, ты, вставай...
     - В чем дело? - приподнялся на локтях "тихий".
     - Это ты звонил в министерство? - грубовато поинтересовался первый, и
Альбина вдруг с удивлением увидела, как окаменело лицо ее знакомого.
     - Да, - изменившимся голосом подтвердил он.
     - Нам приказано доставить вас к  командиру  эвакуационных  работ  для
выяснения некоторых подробностей...
     - Да, -  еще  грубее  повторил  он,  и  у  Альбины  в  внутри  что-то
оборвалось, как в тот момент,  когда  она  впервые  услышала  предсмертные
крики жертв констрикторов.
     "Тихий" встал и не дожидаясь  приглашения  направился  к  двери.  Оба
военных пристроились по бокам. "Как конвой", - подумала Альбина,  невольно
подаваясь вперед на кровати. - "как конвой..."
     Дверь закрылась, пропустив их наружу, щелкнул  замок,  и  лишь  тогда
девушка вскочила с места, словно подброшенная пружиной.
     Она еще не понимала до конца, что именно произошло, но что  произошло
нечто страшное и противоестественное, сравнимое с самой катастрофой сердце
ее кричало во весь голос.
     Узкая ладонь нервно дернула дверную ручку... Альбина  снова  тряслась
от страха, еще более непонятного, чем мучивший ее  -  все  первые  часы  с
начала несчастья. Куда увели ее  спасителя?  Зачем?  Неужели  она  его  не
увидит - и почему такие мысли  приходят  в  голову?  И  -  как  она  могла
позволить ему уйти вот так, навсегда, не попрощавшись?
     - Эй, девушка, - пригвоздил ее к месту холодный голос автоматчика.  -
Отойдите от двери.
     Цепенея  от  страха,  Альбина  развернулась  и   расширенные   зрачки
уставились на выставленное вперед черное дуло...

                                    30

     - ...Старушку я нашел там же, а дети исчезли... Может и  успели  куда
спрятаться, - рассказчик пьяно всхлипнул и снова  отхлебнул  из  заботливо
протянутой бутылки.
     Слушателей у него было не много: трое работяг, с которыми  вместе  он
заделывал дверь в местную АТС: ни одного  человека,  разбирающегося  в  ее
устройстве так и не нашлось. Когда последние кирпичи нашли  свое  место  в
кладке, был устроен перекур, тогда-то и выплыл на свет найденный в  буфере
ящик коньяка: после такой  напряженки  не  грех  было  и  разрядиться.  И,
пожалуй,  давно  уже  спиртное  не  оказывало  на  людей  такого  сильного
действия: кого прорвало на гордое хвастовство, кого на слезы, а кого  -  и
на угрызение совести.
     - ...и теперь я не могу больше стрелять... не могу... - дрожащие руки
уронили бутылку на пол, поднимать ее никто не стал.  Странно  было  видеть
этого грубоватого на вид человека размазывающим слезы по щекам - но именно
таким застала его подошедшая Эльвира.
     - Четверо... - задумчиво отметила она, чиркая что-то  в  блокноте,  и
поплелась дальше походкой, утратившей былую пружинность и уверенность.
     Она не успела еще скрыться за поворотом коридора, как вслед за ней  у
лестничного пролета возник силуэт медленно движущегося  человека.  Реакция
одного из сидящих сработала мгновенно -  он  плюхнулся  на  четвереньки  и
дернул на себя ковровую дорожку. Констриктор шмякнулся затылком на ступени
-  когда  один  из  протрезвевших  навел  на  него  ружье,  уже  не   было
необходимости тратить пулю.
     - Тревога! - закричал третий, заставляя Эльвиру обернуться.
     - Тише... может,  это  снова  свой...  -  одернул  его,  выпрямляясь,
первый.
     - Подождите... - Эльвира заставила  себя  пробежать  пару  метров  по
направлению к лежащему телу и вдруг закричала так, что у  четверых  мужчин
на мгновение заложило уши: во-первых, ни на ком из  своих  она  не  видела
крахмальных воротничков, а во-вторых из-за лестницы уже  выныривал  второй
констриктор.
     - Тревога!!!
     Крик слился с первыми выстрелами. Каблучки Эльвиры дробно  замолотили
по открывшемуся из-под дорожки мрамору: можно было не сомневаться,  что  в
скором времени этим четверым понадобиться подмога.
     Ей было не легко. Уже четвертый раз журналистка обходила нижний  этаж
- и число  человек,  встреченных  там,  все  время  менялось.  Можно  было
подумать, что люди просто таяли  в  воздухе,  по  последним  подсчетам  их
осталось семьдесят шесть. Несколько  раз  она  говорила  себе,  что  стоит
заглянуть в бомбоубежище, но все откладывала, петляя по ветвящимся  нижним
коридорам  -   ей   нечасто   приходилось   встречать   столь   запутанные
архитектурные  сооружения.  Насколько  примитивно   здание   мэрии   извне
настолько сложной оказывалась его внутренняя конструкция, явно  тяготеющая
к лабиринту.
     В эту сторону во время последнего обхода Эльвира еще не заходила,  но
где-то в памяти у нее отложилось, что здесь работало  пятнадцать  человек,
среди которых хорошо выделялся  высокий  и  бородатый  мужчина,  во  время
первой  констрикторской  атаки  запретивший  докладывать  о   произошедшем
Рудольфу. Кроме него запомнился молодой человек в ярко  зеленной  рубашке,
пожилой гражданин, слишком солидный для строительных  работ,  и  еще  один
человек, выделяющийся глянцеватыми черными брюками. Именно  их  Эльвира  и
увидела в одной из комнат с широко распахнутыми дверями. На этот  раз  она
просто завопила: не выдержали нервы. Все же нелегко ей удавалось привыкать
к виду изувеченных трупов - здесь  же,  к  тому  же,  она  не  ожидала  их
увидеть. Оказавшиеся бесполезными ружья валялись у  стены  -  ими  или  не
успели, или не смогли воспользоваться. Вероятно, как раз  здесь  "работал"
свой - кладка осталась целой, лишь несколько темных пятен отпечатались  на
светло-рыжем кирпиче.
     Попятившись назад, Эльвира развернулась и  побежала  -  этот  коридор
выходил на новый круг.
     - Тревога! - продолжала выкрикивать она  на  ходу.  -  Помогите!  Эй,
кто-нибудь...
     Никто не отзывался, только где-то на  отдалении  приглушенно  звучали
выстрелы, и отсюда даже сложно было сказать, в  каком  именно  направлении
шел бой. То ли эхо шутило, то ли стреляли сразу в  нескольких  местах,  но
звук прыгал, как стрекотанье кузнечиков.
     - Люди! Отзовитесь же, люди!

     Они стояли плечом к плечу - четверо  людей  почти  не  знакомых  друг
другу, на  минуту  сближенных  общей  выпивкой,  оживившей  чисто  деловые
отношения  и  навсегда,  быть  может,  повязанных  работой,  а  теперь   и
необходимостью вместе защищаться. Быть может, в  иной  обстановке  они  не
когда бы не  подали  друг  другу  руки,  но  не  исключено,  что  и  могли
встретиться в одной пивной - настолько мало им было известно друг о друге.
Но теперь они стояли рядом и стреляли в тех,  с  кем  тоже  могли  бы  или
вместе выпить, или спокойно разминуться на улице, стреляли упорно,  целясь
едва ли не механически, и выстрелы звучали с монотонной частотой,  сходной
с той, с которой бились в стену констрикторы. А констрикторы шли и  шли  -
не спеша,  вразвалочку,  шли,  переступая  через  мертвые  тела,  шли,  не
испытывая страха перед собственной смертью, не  видя  опасности,  не  видя
вообще ничего кроме четверых людей, которых  можно  задушить,  прежде  чем
болезнь возьмет свое и отправит их на тот свет вслед за своими жертвами.
     - ...а та старушка, - один из стреляющих поймал себя на том, что  все
еще продолжает шептать,  рассказывая  о  пережитом  потрясении,  -  чем-то
напоминала мою бабушку...
     - Заткнись... - перезаряжая ружье цыкнул на него сосед справа.
     - ...она была нормальной, нормальной...
     - Заткнись!
     Еще один констриктор согнулся пополам и упал под ноги таких  же,  как
он...
     - Я не могу-у!!! - взвыл первый. - Она так похожа... так похожа!
     - Да замолчи же ты!
     Перебрасываясь  словами  с  правым  собеседником  (им  был   человек,
сдернувший ковровую дорожку), первый не сразу заметил, что слева больше не
чувствуется тепло от еще одного  стоящего  человека.  Только  приглушенный
крик заставил его обернуться.
     Только что их было четверо - теперь их стало двое. Двое - потому  что
один корчился в руках другого, сомкнувшись на его шее.
     Реакция снова не  подвела  правого  защитника  -  пуля  вошла  новому
констриктору между лопаток,  окончательно  добивая  и  его  полузадушенную
жертву.
     - Ты с ума сошел, он же... - выдохнул бывший охотник на "зомби".
     В ответ ему прозвучал неожиданный смешок.
     - Он заразился, ты понимаешь? - кривляясь, его собеседник  повернулся
в сторону движущейся человеческой массы и послал в нее пару  выстрелов.  -
Заразился... понимаешь?
     - Ты... ты... - первый отступил на шаг назад. - Ты спятил, друг.
     Смешок повторился, и на охотника уставились горящие глаза.
     - Ты, бабушкин сынок... Ты что то сказал? Они заразились, ты слышишь?
Все... заразились... - новый взрыв смеха мог принадлежать только безумцу.
     - Ты сумасшедший, - уже более твердо произнес бывший  охотник.  -  Ты
пьяный псих...
     - И ты  заразился...  -  дуло  ружья  начало  разворачиваться  в  его
сторону, лицо безумца перекосила уродливая улыбка.
     Бывший охотник отпрыгнул вовремя  -  через  секунду  пуля  впилась  в
штукатурку за его головой. Он сам  не  понял,  как  ему  удался  следующий
маневр, но каким-то чудом он ухитрился поднырнуть под ружье и  выбить  его
из рук сумасшедшего. Недолгая возня позволила  констрикторам  придвинуться
ближе - теперь просто отстреливаться стало бесполезно. Наугад  нажимая  на
курок,  бывший  охотник  рванулся  прочь,   стараясь   не   глядеть,   как
безжалостные руки душителя захватывают его бывшего товарища.
     Он не заметил другого - что из-за угла  навстречу  тянется  еще  одна
пара рук, поджидая, когда к ним приблизится его удобная для поимки  спина.
Последний выстрел сбил лампу, после этого ружье со стуком упало на  пол  и
поднимать его уже стало некому.

     - Рудольф... - Эльвира бросилась ему на шею и сжала так  сильно,  что
чуть не напугала его, но нет - ее объятья не были объятьями больного.
     - Что случилось? - проговорил он не без  труда  высвобождаясь  из  ее
рук.
     - Я только что  снизу.  -  Она  совсем  не  была  похожа  на  себя  -
испуганная, почти жалкая. - Похоже, там никого не осталось... Констрикторы
идут...
     - Так. - Рудольф поразился собственному спокойствию. - А как  дела  в
бомбоубежище?
     - Я не проверяла, но туда, во всяком случае, они вряд ли ворвутся.
     - Что ж... этого надо было ожидать. -  Рудольф  механически  погладил
журналистку по голове. - Ты уже успела записать... прости. Сядь, успокойся
и постарайся сосредоточиться на хронике. Сможешь?
     - Думаю, да. - Необходимость  заниматься  делом  хорошо  помогала  ей
прийти в себя. - Да. Я сделаю это.
     - Хорошо. - Рудольф прислушался к  ударам  собственного  сердца:  оно
билось громче и сильней обычного, но не быстрее. - Видишь вот эту веревку?
     - Да, - холодноватая обреченность при  появлении  которой  страх  уже
уходит передалась и Эльвире.
     - Быстрее разбирайся с записями - я постараюсь  сплести  тебе  что-то
вроде стульчика, и тогда ты сможешь дождаться спасителей прямо  на  стене.
Надо полагать, так они тебя не застанут врасплох...
     - А ты? - Эльвире показалось, что  живот  ее  начал  подтягиваться  к
позвоночнику. Тошновато было от такого варианта спасения.
     - Неважно. - Рудольф подошел к окну.
     Где-то  за  городом  уже  начиналось  утро  -   о   его   приближении
свидетельствовали изменения в оттенках, но здесь, на площади, о нем  можно
было скорей только догадываться. Дым - то черный, то буроватый, порой даже
белый тянулся ввысь, изуродованной  и  почерневшей,  забрасывающей  внутрь
здания удушливый запах гари. "А ведь мы могли все  просто  задохнуться"  -
осознал  еще  одну,  прошедшую  стороной,  опасность  Рудольф.  Руки   его
задвигались быстрее, узлы образовывались  на  веревке  один  за  другим  -
ровные, аккуратные, словно сделанные машиной.
     - Нет, -  неуверенно  проговорила  Эльвира,  не  стараясь,  чтобы  ее
услышали. Несколько стенографических загогулин  на  чистом  листке  -  она
отмечала только самое главное - и они напомнили ей, что  спасаться  теперь
следует не для себя. Кто-то должен  будет  все  это  расшифровать.  Кто-то
должен будет сберечь эти записи, донести до людей...
     И тут дверь тряхнуло...

     Лестница  оказалась  достаточно  узкой  -  только  это  и   позволяло
последнему из защитников укрепления держаться. Он догадывался, что  скорей
всего остался один: выстрелов больше не было слышно, догадывался и о  том,
что патроны вот-вот закончатся,  и  лишь  то,  что  лестница,  которую  он
защищал, вела в сторону бывшего бомбоубежища не позволяло  ему  прекратить
стрельбу. Пусть двери  рассчитаны  на  атомный  взрыв  -  кто  знает,  как
выдержат их замки атаку совсем иного рода...
     Он отступал до лестничной площадки, пока спина не уперлась  в  стену.
Безжизненные лица плыли навстречу,  тупо  шевелились  выставленные  вперед
кривые пальцы...
     Он собирался стрелять, пока не кончаться патроны, но  вышло  иначе  -
среди ползущей навстречу констрикторской толпы  возникла  вдруг  маленькая
фигурка - розовое платьишко с оборочками и бантиками, картинные золотистые
локоны... Ему повезло в одном - еще раньше, во время первой атаки  удалось
сменить неудобное ружье на пистолет.
     Дуло развернулось на сто восемьдесят градусов и прозвучал  выстрел  -
последний в истории укрепления.

     - Все... - Рудольф отступил от окна на шаг. На  белом  -  незагорелом
или неожиданно побледневшем - лбу выступило несколько крупных капель пота.
- Быстро иди сюда.
     Эльвира поспешно тронулась с места, надевая  ручку  сумочки  себе  на
шею. В дверь  снова  ударили  -  всунутая  в  щель  отвертка  должна  была
задержать констрикторов на пару минут.
     - Быстро, - почти не открывая рта произнес Рудольф и протянул ей свое
плетение. Журналистка ухватилась за  веревку,  кое-как  просунула  ноги  в
навязанные Рудольфом петли и встала на подоконник.
     Дверь вылетела как раз  в  тот  момент,  когда  Эльвира  должна  была
спокойно опуститься. От неожиданности женщина дернулась, железный  внешний
карниз скользнул у нее под ногами, и она поняла, что летит. Веревки  грубо
рванули за ноги, несколько задерживая  падение,  но  соскользнули  с  них,
обдирая щиколотки и срывая туфли. Удаляющийся крик заставил Рудольфа снова
развернуться к окну - но помогать было уже поздно: раздался глухой удар  и
он увидел ее уже лежащей на мостовой. Зубы  заболели  от  сжатия,  Рудольф
посмотрел вниз, назад, в сторону приближающихся жадных рук  снова  вниз  и
опять назад. Дальнейшие его действия были  почти  механическими  -  он  не
запомнил,  как  сам  вытянул  обратно  веревку,  как  сел  в  стремя,  как
опустился... Что-то  раздвоилось  в  его  сознании,  бросив  половину  его
личности на ледник перед катящейся с гор лавиной, из-за которой  слышались
предательские  голоса  бывших  начальников  и   приятелей.   Снег   кипел,
рассыпаясь искрами во все стороны,  солнце  слепило  глаза,  ему  помогали
резкие ледяные блики... Сквозь видение на миг прорвалась стена,  каменная,
грубая и надежная на вид, а потом вновь наступило полусумасшедшее забытье.
Он запомнил только то, что все же висит между небом и  землей,  и  веревка
слегка колышется от все усиливающегося ветра. Затем сквозь  подступившуюся
темноту донесся рокочущий звук, слишком  упорядоченный,  чтобы  его  можно
было принять за грохот лавины. Рудольф открыл глаза -  на  поголубевшем  и
малость почистившемся от дыма небе висел вертолет, а где-то за ним  горело
солнце - небольшое и желтое...

                                    31

     До самого  утра  Альбина  пролежала,  глядя  в  потолок  неподвижными
глазами; ее взгляд легко было спутать со взглядом констриктора  -  кипящие
внутри мысли отбивали у него всю энергию, но при этом и сама она не смогла
бы пояснить, о чем именно думала. Почему увели  "тихого"?  Почему  он  так
настаивал на том, что она - просто попутчица?  Что  все  это  означало?  В
какие-то  моменты  ей  хотелось  встать   и   разузнать,   в   чем   дело,
поинтересоваться в открытую его судьбой, уточнить, когда  будет  пущена  в
ход методика лечения, но всякий раз тело охватывала  усталость  и  девушка
говорила себе, что  через  минуту  она  отдохнет,  силы  вернуться,  и  от
тогда... От этого ей  чудилось,  что  даже  ее  тело  знает  о  загадочных
опасностях больше, чем она, и потому не пускает.
     Наверное, в какой-то  момент  она  все  же  заснула:  утро  наступило
слишком быстро, так, что сознание  не  успело  зафиксировать  его  приход.
Стало шумно, люди заходили по бараку, захлопала дверь... Альбина  протерла
глаза руками и села. Похоже, в барак вселялась новая группа -  пустовавшие
в момент ее прихода койки  занимали  теперь  одну  за  другой  только  что
вошедшие   люди.   Отдельные   лица    показались    девушке    знакомыми,
присмотревшись, она убедилась, что так оно и было.
     - Вы из укрепления? Из мэрии?  -  схватила  она  за  рукав  ближайшую
женщину.
     - Да, - нехотя ответила та, едва ли не падая на кровать.
     - А как... - Альбина замолчала, вертя головой во все стороны.
     Если Рудольф жив она увидит его и без расспросов...
     Дверь раскрылась впуская в барак одну группу, другую, Альбина застыла
на краю кровати, готовая в  любой  момент  вскочить.  Не  он...  не  он  -
повторяли ее губы. Когда знакомое лицо  наконец  появилось,  в  ее  ногах,
казалось, сработала пружина, бросая девушку вперед.
     - Ты... - прижалась она  к  его  груди,  забыв  окончательно  прежнюю
робость перед его излишне строгой моральностью. Тонкие  пальчики  зашарили
по плечам, желая на ощупь  удостовериться,  что  перед  ней  не  мираж.  -
Милый... Я так волновалась, я так ждала...
     - Ала. - Рудольф притянул ее к себе и с удивлением отметил, что глаза
начали  щипать.  Обожженные  веки  были  очень  чувствительны  к  соленной
жидкости. - Ну все... теперь все позади. Все...
     - Руди... - она захотела тут же рассказать о странном уходе "тихого",
о тревоге, ни на секунду не отпускавшей  ее,  но  не  успела  -  в  дверях
появилось двое военных ("Боже! - ахнула про себя Альбина. - Те  самые...")
и один из них выкрикнул фамилию Рудольфа. - Нет!
     Неожиданный крик девушки заставил Рудольфа отшатнуться, а Альбина уже
поворачивалась лицом к военным, стараясь загородить его своим телом.
     - Ала, что случилось? - Он резко замолчал,  глядя  на  приближающихся
людей в форме.
     - Нет! - она сжала кулаки и шагнула  вперед,  дрожа  от  стыда.  -  Я
вам...
     -  В  чем  дело?  -  нехорошее  предчувствие  неприятно  и   скользко
шевельнулось у Рудольфа в душе. - Что все это значит?
     - Девушка, успокойтесь, - прикрикнул на трясущуюся  Альбину  один  из
военных. - С вами просто хотят побеседовать. Ведь это в  вашем  укреплении
проводились, так сказать, некоторые медицинские исследования?
     - Да, а...
     - Человек, передавший нам материал, говорил о работе  врача-одиночки.
Именно  это  мы  и  хотели  уточнить,  -  холодновато   пояснил   военный.
Наброшенный на его плечи белый халат скрывал знаки различия.
     - Ну как же... - Рудольф попробовал улыбнуться в ответ, но не  сумел.
- То есть... врач действительно был только один, но вот... - он  осекся  и
замолчал. Уже готовая сорваться с языка фраза  "вот  перед  вами  один  из
свидетелей успеха" так и осталась непроизнесенной, какое-то шестое чувство
подсказало ему, что испуг девушки не случаен и лучше не впутывать ее в это
дело.
     - Продолжайте... - небрежно кивнул военный.
     -  Я  что-то  хотел  сказать?  -   Рудольф   не   привык   испытывать
растерянность и чувствовал от этого сильный  дискомфорт.  -  Да...  я  сам
свидетель, что лечение было успешным. И тот человек, который...  простите,
я забыл его фамилию... он тоже может подтвердить, что, вероятно, и сделал.
     К их разговору начали прислушиваться, десятки пар любопытных глаз уже
уставились на них, требуя объяснения разыгравшейся только что сцене.
     - Вот и хорошо, - прервал его все тот же военный. - Вы запишите  свои
показания и...
     - Нет! - со слезами на глазах снова вскрикнула Альбина. - Руди...  Не
ходи с ними. Не ходи!
     - Послушайте,  девушка,  -  раздраженно  одернул  ее  военный,  -  вы
замолчите или нет? Вам не кажется, что вы лезете не в свои дела?
     - Нет. - Альбина с отчаяньем тряхнула головой. - Тогда берите с собой
и меня. Руди - им это не нужно, понимаешь?
     - Что "это", малышка? - он слегка отстранил девушку с дороги рукой.
     Только гримаса исказила в ответ лицо девушки. Слишком много  хотелось
ей сказать этим словом, и она была слишком напугана, чтобы быть  способной
что-либо объяснить. "Это" - лечение констрикторизма, их мечты  и  надежды,
искренность, наивные попытки отстоять созданное  на  миг  укрепление...  и
многое другое, на объяснение чего иному понадобилось бы часы, а другому  -
и вся жизнь. И ноги Альбины как тогда, на  крыше,  стали  каменными,  руки
опустились, а лучистые глаза наполнились покорной тоской: делайте со мной,
что хотите... я проиграла.
     - Малышка, что ты...
     - Идем, - нетерпеливо поторопил его военный, и Рудольф отправился  за
ними, стыдливо отводя взгляд от потрясенной и потерявшей надежду девушки.
     Сердце билось четко как часы. Медленно,  медленней,  чем  он  ожидал,
совсем мед-лен-но...
     ...как в тот момент, когда констрикторы ломали двери в кабинет.
     Стук. Шаг. Удар сердца... Хлоп - дверь... А лязг? Что же это  знаком,
по-металлически лязгнуло сзади? Оружие?
     Лезут в глаза ледяные блики, катится с гор лавина... И  что-то  белое
возникает перед глазами. Листок бумаги?
     - К сожалению, вы  являетесь  носителем  вируса...  -  глухо,  сквозь
снежную толщу звучат слова.
     - Вы направляете меня в больницу? -  Рудольф  слышал  свой  голос  со
стороны и с трудом узнавал его, как будто тот звучал с магнитофонной ленты
- искаженный, непривычный...
     - По приказу в связи с чрезвычайным эпидемиологическим положением...
     - Нет! - закричала Альбина на весь барак, и ноги ее подкосились...
     - О чем вы? Ведь есть методика лечения... - шепчут испуганно губы,  а
Рудольф все еще смотрит на  жалкого,  изменившегося  себя  со  стороны,  а
лавина катится, катится...
     - ...к сожалению, методика ни  чем  не  подтверждена  и  нуждается  в
длительной дополнительной проверке. У нас нет такого времени...
     Альбина сжала губы, и рот ее начал наполнятся чем-то соленым. Видение
не покидало ее... да это и не было простым видением: она  не  сомневалась,
что и в самом деле смотрит на мир  сейчас  глазами  погибшего  человека  и
видит, как на него направляется автомат, как...
     - Нет!!! -  заглушая  трески  выстрелов  отчаянно  выкрикнула  она  и
оказалась в бараке, на полу, среди скопившихся рядом ног.
     - Девушка, вам помочь?
     - ...припадочная наверное...
     - Давайте руку...
     - Нет... нет... - уже чуть слышно пролепетала она,  кусая  губы.  Все
было кончено. Жить не хотелось.
     - Когда все те же военные появились снова, она уже знала - пришли  за
ней и встала, не  дожидаясь  приглашения.  В  полном  молчании  перед  ней
распахнулась дверь, проплыл  унылый  однообразный  коридор,  пропускник...
"Странно, - равнодушно и опустошенно думала она, глядя по сторонам, -  его
не уводили так далеко..."
     Последняя дверь убралась с дороги, бросая ей в лицо волну  неожиданно
свежего воздуха.
     За дверью был день - сероватый, в  меру  пасмурный,  с  пятнистым  от
облаков всех  оттенков  небом.  Мелкая  утоптанная  трава  вокруг  скучных
строений выглядела темной и неживой.
     Они остановились на пороге, и только тогда девушка почувствовала, как
сильно дрожат ее ноги. "А может, это - сон? Кошмарный сон, среди кошмарной
жизни..."  -  устало  подумала  она,  глядя  на  неторопливо  подъезжающий
автомобиль.
     - Это она?
     - Да. И она будет молчать... - раздались один за другим два голоса.
     Альбина мелкими глотками втянула в  себя  воздух.  "Вот  и  все...  -
проговорила она неслышно, - вот и все..."
     - Садитесь, - равнодушная рука  военного  подтолкнула  ее  к  машине.
Альбина покорилась. В ноздри  ударил  сильный  запах  бензина  и  кожи  от
сидений - видно, автомобиль был еще новым. Девушка упала на заднее сидение
и зажмурилась.
     -  Ала...  -  прозвучал  над  ухом  знакомый  голос,  выводя  ее   из
оцепенения. Тот самый голос, что делал это уже не раз.
     - Вы?
     (Разве не так в точности ахнула  Эльвира,  впервые  увидев  его?  Ох,
везет же некоторым ходить в "живых мертвецах").
     - Ала... - повторил он, беря девушку за руку.
     Больше он не сказал ничего.
     Разговор еще предстоял - долгий и сложный, в  котором  ей  надо  было
доказать, что он не мог поступить  иначе,  признаться,  что  он  предал  -
предал для того, чтобы не  предать,  чтобы  выжить  и  однажды  рассказать
правду, да и просто выкупить у судьбы  ее  жизнь.  Надо  было  подготовить
девушку к тому, что она стала на время заложницей, гарантией его "хорошего
поведения", в  качестве  "жертвы  прежнего  режима",  разоблачителя,  и  -
союзника тех, кого она, должно быть, уже успела научиться ненавидеть.
     Все это было еще впереди, а пока они сидели рядом, держась за руки  и
глядели друг другу в глаза.
     Глядели, глядели, глядели...
     А в это время в том, погибшем городе зашевелилась одна из лежащих  на
земле фигур. Застонала, приподнялась на локтях, превозмогая боль  пощупала
лежащую рядом сумочку и снова замерла, заслышав стрекотанье низко летящего
вертолета.
     И от спасателей порой стоит спасаться.
     Вертолет стих, исчез, кто-то протопал мимо, и лишь дождавшись  полной
тишины, Эльвира позволила себе привстать. От удара о мостовую  ломило  все
тело, перед глазами  прыгали  мелкие  искорки,  позволившие  ей  все  таки
разглядеть находящийся неподалеку круг канализационного люка.  "Как  жаль,
что так нельзя проползти  до  границы",  -  подумала  она,  скрываясь  под
рубчатой крышкой.
     Ей тоже предстояло еще многое - и поиск приемлемого для отдыха места,
и добыча запасов продуктов на  то  время,  как  вверху  будет  произведена
дезинфекция, да и вообще выбор правильной линии поведения: прятаться ли  с
самого начала, или сделать тайничок для блокнота.
     Все это еще было впереди.
     Ехала по дороге машина.
     Держась за стены подземных туннелей шла в темнота одинокая женщина.
     Невозмутимо, как до  катастрофы,  плескалась  река,  шелестели  ветки
деревьев, и солнце смотрело сквозь обрывки облаков так же,  как  следующей
ночью луна, и не было дела ни до этой отшумевшей в людском обществе  бури,
ни до большинства других бурь.

                                  ЭПИЛОГ

     - И все же ты зря так поступил, - проговорила  Альбина,  присаживаясь
на диван возле "тихого".
     - Ты так считаешь? Значит, ты  права,  -  отозвался  он,  не  отрывая
взгляд он пестрого телеэкрана.
     - Зря, - повторила она, присоединяясь к его занятию, хотя и не  могла
понять, сколько  времени  можно  спокойно  смотреть  на  ненавистное  лицо
"спасителя человечества".
     Впрочем,  на  этот  раз  телецентр  решил   немного   поразнообразить
надоевшую программу.
     От неожиданности "тихий" подался вперед, а  Альбина  приоткрыла  рот:
движения  бывшего  полковника  Хорта   стали   замедляться,   замедляться,
замедляться...
     Нет, это не было  началом  болезни:  просто  что-то  не  сработало  в
телеаппаратуре, да и оператора за это потом уволили - чтобы у зрителей  не
возникало нехороших ассоциаций...