Брайан СТЕБЛФОРД

                            ТЕЧЕНИЕ АЛЬКИОНЫ

                                  ПРОЛОГ

     На планете, названия которой я  не  знаю,  на  склоне  большой  горы,
приземлилась "Джевелин". Ее окружают черные валуны, которые человек  не  в
силах сдвинуть. Я замазал  трещины  в  ее  серебристой  обшивке  грязью  и
глиной, но двери у нее больше нет. Внутри она не очень повреждена - правая
рубка управления и хвостовые стабилизаторы - безнадежны, но  стены  жилого
отсека все еще прочны. Все не так уж  и  плохо,  если  не  учитывать,  что
строилась она для того, чтобы стоять вертикально, а лежит на боку. А разве
можно спать в вертикально расположенной койке?
     Где-то в тридцати или сорока ярдах от корабля в землю вбит крест. Это
могила Лэпторна. Она неглубокая, потому  что  здесь,  в  этих  неспокойных
скалах, мало земли. Крест часто падает, словно  ветер  специально  находит
его и вырывает. Лэпторна здесь явно не ждали, меня тоже.  Ветер  постоянно
бубнит мне об этом.
     Слева и справа, если взглянуть  с  горы,  вид  оживляется  еще  более
гигантскими  склонами  ленивых  черных  скал,  а  перед  мостом,   где   я
остановился, есть канал, ведущий вниз к  равнине  через  пепельного  цвета
пустыню. Далеко за обширными песками другие горы образуют  стену,  которая
светится всеми цветами от красного до фиолетового по мере того, как солнце
с рассвета до заката вышагивает по серому небу.
     Коричневые тучи торжественно  движутся  через  мрачное  небо,  смывая
черные лики гор слезами дождя. Постоянно клубящаяся пыль, которая,  как  и
горы, меняет цвет с  течением  дня,  застилает  густые  кусты,  движущиеся
пески, серые гребни гор.
     У меня длинная борода. Волосы я никогда не стригу, разве  что  пряди,
которые лезут в глаза и мешают зрению. Я не гордец и за чистотой не слежу,
живу в скудости и печали, ничего не делаю для того, чтобы показать, что  я
- человек. Я - завоеватель, я - зверь. Мне незачем напоминать себе, что  я
из других мест. Я здесь незваный гость.
     Еще один день проходит, пустыня сейчас холодного, сине-серого  цвета.
Я не всегда чувствовал такое отчаяние. Раньше я  ходил  вниз  на  равнину,
чтобы принести воды из  маленького  пруда,  который  постоянно  наполнялся
дождевыми потоками, стекающими со склонов. Я приносил  воду  для  питья  и
стирки. Но со временем я обнаружил, что если не мыться, то можно ходить за
водой раз в три дня, и я обленился. Уже давно.
     Раньше дни мои были  заполнены  починкой  моего  жалкого  пристанища,
попытками улучшить свою безрадостную жизнь. Я исследовал все возвышенности
местности и решил, что я совершу кругосветное путешествие вокруг  планеты,
которая мне досталась в  награду  за  все  мои  невзгоды.  Но  то,  что  я
обнаружил на вершине, за дальней равниной, и на других склонах  не  стоило
усилий, которые я затратил для того, чтобы добраться до них, и  умственная
усталость вскоре увлекла мое приключение в пучину бессмысленности.
     Настоящее  никогда  не  занимает  мой  ум.  Каждый  день   похож   на
предыдущий, и поэтому какой прок вести  им  счет,  или  польза  в  попытке
придать  какому-нибудь  из  них  индивидуальность.  Если  я  о  чем-то   и
размышляю, то никогда о завтрашнем или  вчерашнем,  но  всегда  о  далеком
прошлом до того, как "Джевелин" стартовала с какой-то захолустной  планеты
Венца и отправилась  в  путешествие,  которое  закончилось  ее  гибелью  и
смертью Лэпторна, а также моим отчаянием. Я помню другие  времени,  другие
корабли. Как-то одно время я  жил  на  теневой  стороне  планеты,  которая
вращалась на  внутренней  орбите  гигантского  голубого  солнца.  Кораблям
приходилось забираться внутрь космопортов, спрятанных в глубоких  пещерах,
полностью защищенных от губительной радиации.
     В системе не было ни одного пригодного для жилья местечка, и только в
глубоких, похожих на лабиринты, проходах под  поверхностью  была  возможна
жизнь. Люди жили в городах, построенных  в  сотоподобном  сердце  планеты,
вдали от несущей смерть ночи и холодной темноты.
     Воздух всегда был теплым и перенасыщенным запахами - на заднем  плане
ужасных запах разложения и пота, и резкий запах духов, чтобы его перебить,
так как совсем скрыть его было невозможно. Наибольшей ценностью на планете
был свет - мягкий свет, добрый свет, согревающий свет, успокаивающий свет,
безболезненный свет. Всем планетам необходимо то, чего нельзя найти  рядом
с ними. Имея светлую сторону, которая была адом,  и  темную  сторону,  над
которой не было даже звезд, эта планета встретила людей, знающих  истинную
красоту света, способных определить  его  структуру  и  понять  внутренние
свойства его строения.
     Мы  с  Лэпторном  частенько  гоняли  наш  корабль  -  тогда  это  был
"Пожиратель Огня" - туда  и  обратно,  пытаясь  найти  разные  устройства,
которые   использовались   для   освещения   -   экзотические    вещества,
употреблявшиеся в качестве топлива.
     После трехлетней торговли с этой планетой и прожив на  ней  пятьдесят
дней из каждых ста, Лэпторн поклялся, что он может определить  цвет  света
порами кожи, а языком распознать его структуру. Он  уже  начал  болтать  о
поисках совершенного света, когда я понял, что пора  двигаться  на  свежие
пастбища. Лэпторн был такой впечатлительный, чувствительный малый.  Каждая
планета оставляла какой-то след в его характере. Я - иной. Я - реалист.
     Потом мы некоторое время работали для  большой  библиотеки  на  Новой
Александрии. Лэпторну это  не  нравилось,  потому  что  Новая  Александрия
находилась во внутреннем кольце - широкой трассе звездной цивилизации.
     Земля находилась слишком далеко от  богатых  планет,  чтобы  остаться
центром  человеческой  вселенной.  Новая  Александрия,  Новый  Рим,  Новый
Израиль, Пенафлор - были нашим домом среди звезд. Они были нашим  и  новым
наследием, фокусом нашего будущего. Лэпторн их  ненавидел  и  стремился  к
дальним берегам. Ему нравилось ощущать под собой чужую почву,  подставлять
лицо под чужое солнце, быть любимым чужеродными  женщинами.  Но  здесь,  в
Ядре, можно было легче и больше заработать, а нам нужно было вышвырнуть на
свалку "Пожиратель Огня" до того, как он сожрет себя, а заодно и нас.  Вот
и пришлось поработать на Новой Александрии.
     Мы провели более двух лет, переправляя  чужие  знания  и  литературу,
заказанную библиотекой. Книги,  которые  мы  находили,  были  написаны  на
сотнях языках, многие из них были знакомы только тем, кто на них писал. Но
проблемы перевода нас не касались. Мы просто собирали  книги,  добывая  их
правдами и неправдами,  и  доставляли  в  библиотеку.  Мне  нравилась  эта
работа, и даже Лэпторн отмечал, что в ней бывали хорошие минуты - те,  что
мы проводили на чужих мирах. Довольно странно, но я думаю, что  это  самая
опасная работа, которой я когда-либо занимался. Я  обнаружил,  что  жители
чужих миров, и в этом, я  думаю,  они  очень  похожи  на  людей,  довольно
сдержанно относятся к деньгам, но до абсурда ранимы,  когда  речь  идет  о
вещах, которые ни человеку, ни животным не приносят пользы.
     Сейчас небо такое  же  черное,  как  и  горы.  Пустынная  равнина  не
просматривается. Я развожу  костер.  Огонь  дает  немного  тепла.  Лэпторн
пожаловался бы на его скучный цвет и скверный вкус. Но это все, что у меня
есть. В корабле остался запас энергии, но вся она предназначена для  одной
единственной цели - поддерживать слабый и  бесполезный  -  я  был  в  этом
уверен - радиосигнал о помощи, который был моей единственной  надеждой  на
вероятность спасения. Радиосигнал имеет ограниченный диапазон  и  вряд  ли
какой-нибудь корабль попадет в зону его действия, потому что нахожусь я  в
пределах черной туманности, куда ни один из здравомыслящих капитанов  свой
корабль не поведет. Но радиосигнал - моя единственная  связь  с  миром  за
горами и, конечно,  заслуживает  всей  оставшейся  энергии  "Джевелин"  до
последней капельки.
     Поднятые  ветром  тучи  песка  скрипят  у  подножия  склонов.  Костер
потрескивает.  Кажется,  что  ветер  постоянно  меняет  направление  таким
образом, что где бы я ни сидел, он несет  дым  прямо  мне  в  лицо.  Ну  и
вредный здесь ветер. Крест на могиле Лэпторна снова  будет  утром  лежать.
Мотыльки,  привлеченные  игрой  огня,  мелькают  перед  глазами.  Их  тени
трепещут в свете костра.
     Искры, летящие из огня, напоминают мне звезды. Хотелось бы  мне  быть
мотыльком, чтобы снова улететь с этой маленькой планетки к звездам.  Ветер
знает об этой праздной мечте и дразнит меня ею. Он нашептывает  ее  мне  в
ухо. Это ветер, который приносит воспоминания обо  всех  других  планетах,
других  временах,  косвенно,  по  крайней  мере,  и  это  заставляет  меня
сопротивляться его настойчивости.
     После работы на Новой Александрии, когда мы приобрели наш  прекрасный
новый корабль,  я  позволил  Лэпторну  делать  то,  что  ему  хочется.  Мы
отправились на Венец и бродяжничали там в поисках  новых  планет  и  новых
способов зарабатывать деньги. Выгоды и комфорта там было  мало,  если  они
вообще были, и ничего хорошего нам это путешествие не принесло. Лэпторн по
меньшей мере дважды влюблялся, но у него это было ненадолго,  касалось  ли
это женщины или планеты. От событий оставались шрамы  и  воспоминания,  но
ничто не могло овладеть душой Лэпторна на долгое время.
     Мы торговали с Лакшми, взрослые жители которой были похожи на  мух  с
золотыми крыльями, чьи дети росли в  земле,  из  яиц,  подобных  узловатым
корням деревьев. Мужские особи существовали только  в  вегетативной  фазе.
Одно поколение взрослых мужских особей опыляет  женские  цветы  следующего
поколения, а тычинки цветов служат куколками или уже  оплодотворенных  мух
женского пола. Даже Лэпторна слегка тронула эта раса, хотя некоторое время
у него проявлялась тенденция заговаривать с деревьями. А пару раз я видел,
как он смотрел на огненных мух с выражением тайного восхищения.
     Мы жили с маргианцами, у которых были лица собак, в деревьях, висящих
между  верхушками  деревьев  на  паутине   веток   и   лиан   высоко   над
экваториальными болотами, покрывавшими планету.
     На Варварине Лэпторна укусила змея, и он умер бы от этого, если бы не
кочевники, которые спасли ему жизнь в обмен на одну из его рук.
     Они отняли у него кисть руки  и  сняли  с  нее  плоть.  Один  из  них
соединил кости медной проволокой и стал носить на  шее,  как  талисман.  У
некоторых кочевников было по два таких талисмана, и почти у всех на  самом
видном месте тела было изображение руки. Рука, которую носишь на  шее  или
талии, никогда не задушит тебя и не  украдет  у  тебя.  Это  имеет  особое
значение, когда у тебя есть враги.  У  кочевников  они  были.  Варварианцы
умели  врачевать,  и  они  исцелили  Лэпторна.   Помощь   всегда   требует
вознаграждения, пусть иногда и своеобразного.
     Я предпочел иметь  обе  руки  на  месте.  Мне  это  было  необходимо.
Однорукий инженер может выполнять свою работу, но однорукому  пилоту  грош
цена.
     На Бире мы попали в нектар скорпионовых лилий, которые растут  только
на рассвете и вянут, когда солнце встает над горизонтом. Но  местный  день
равен двум нашим годам, и рассвет тянулся долго. Мы следовали за  восходом
солнца по планете полгода, пока не прибыли к берегу  моря,  через  которое
нельзя  было  переправиться.  До  тех  пор,  пока  рассвет  не   достигнет
противоположного берега, лилий больше не будет. Сотни  местных  жителей  с
восторгом предприняли такое  же  путешествие,  и  более  половины  из  них
погибло в муках ностальгии. Оставшиеся  в  живых  отправились  в  обратный
путь, чтобы снова ждать солнца. Это были хрупкие болезненные люди, а у нас
с Лэпторном были более крепкие  желудки  и  более  здоровый  рассудок.  Мы
вернулись к нашему кораблю и перелетели на другой берег.
     Даже Лэпторн не получил того, чего он ждал от этих  лет,  проведенных
на Пограничье. Его жажду новых идей и новых  приключений  невозможно  было
утолить. Казалось, у него была  бесконечная  способность  изменяться.  Все
добавляло его личности новые грани. Он никогда не бывал  сыт,  никогда  не
иссякал. Я думаю, что, возможно, Лэпторн нашел секрет вечной молодости. Он
все еще был сильным и  здоровым,  когда  умер,  пытаясь  смягчить  посадку
"Джевелин". Тогда как я  остался  невредимым  у  пульта  управления.  Если
корабль падает, то это вина пилота, но неизменно больше страдает  инженер.
В то время ничто не производило на  меня  впечатления.  Возможно,  я  знал
секрет вечной старости.  Звездные  миры  ничему  не  могли  меня  научить.
Лэпторн говорил, что у меня нет души. Я полагаю, мы абсолютно  друг  другу
не подходили. Действительно наше сотрудничество никогда не  несло  в  себе
никакой гармонии. Мы работали вместе потому, что  вместе  начинали,  и  ни
один не посмел бросить другого. Думаю, Лэпторн  был  излишне  мечтательным
для того, чтобы слишком уж обращать внимание на то, кто  там  наверху  над
ним. Потому что все, что его интересовало, это куда мы собираемся и где мы
уже были. А мне было наплевать, кто там внизу в ходовой  части,  если  его
работа меня не подводила.
     Но все, что мы собрали за годы скитаний по  Пограничью  -  репутация.
Груз, который мы перевозили, не принес  нам  состояния,  но  способствовал
распространению слухов. Истории, которые мы позволяли  себе  рассказывать,
производили впечатления, в то же время в них было достаточно правды, чтобы
другие путешественники убедились в том, что мы действительно могли сделать
то, о чем рассказывали. Лэпторну нравилось, когда люди говорили о нас.
     Костер гаснет. Пора спать. Хотелось бы мне хоть раз не ложиться спать
голодным. Но об этом я думаю каждую ночь. Здесь не слишком много съедобной
растительности в горах и живности в пустыне.  Корабельные  запасы  овсянки
для дальних космических путешествий  недавно  закончились.  Однако,  я  не
умираю от голода. Я жую листья и охочусь за мышами. Я ищу способ выжить.
     Но я всегда голоден. Наверное, я должен благодарить небо за  то,  что
еще не отравился. Но планета поддерживает мою жизнь. Я здесь  нежелателен,
но меня терпят, потому что я не слишком большая  обуза.  Однако,  Лэпторн,
наверное, чем-то пришелся не по душе планете.  И  еще  здесь  есть  ветер,
который хочет с кем-то  поговорить,  возмутить  чью-то  память,  захватить
чей-то мозг.
     Я не думаю, что  схожу  с  ума.  Считают,  что  одиночество  приводит
человека к сумасшествию, и любой другой человек заволновался бы,  когда  с
ним начинает говорить ветер. Но я не такой. Лэпторн сказал, что у меня нет
души. Я не могу сойти с ума. Я - реалист. Я привязан сам к себе, к  своему
здравомыслию. Я слушаю, но не реагирую. Что бы ни делала эта планета,  она
не добьется от меня никакого ответа.
     Я не поддаюсь чужим мирам. Я поддаюсь только себе самому. Ничто извне
не может меня затронуть.
     После возвращения с Кольца я пытался снова  проникнуть  на  настоящий
большой рынок в  поисках  дефицита.  Оружие,  косметика,  драгоценности  и
наркотики  были  ходовым  товаром  с  постоянным  спросом  и  нерегулярной
поставкой. Все, что предполагает не  полезность,  а  моду,  дает  торговцу
хороший  рынок,  сюда  же  относятся  оружие  наряду   с   украшениями   и
улучшениями. Я прикинул, что мы могли добыть самое  лучшее,  и  я  был  бы
прав, но времена изменились.  Пока  мы  бродяжничали,  мы  потеряли  рынки
сбыта. Мы не смогли продать товар по приличной  цене,  так  как  обыватели
двинулись в звездные миры стадами, цитируя законы  Нового  Рима  и  указы,
неизвестно откуда взявшиеся, ни на минуту не выпуская из рук оружия. Этого
было достаточно, чтобы нас стало тошнить от жизни во Внутреннем Кольце.  Я
стал, как и Лэпторн, проникаться отвращением к человеческому образу жизни.
     Мы поторчали там немного, потому что  я  знал,  что  у  Лэпторна  был
талант откапывать дефицит, и что самые возбуждающие редкости уже ждут нас.
Но все было бесполезно. Мелкие модники,  казалось,  получали  все  большее
удовольствие, обманывая нас и используя  нашу  репутацию  в  своих  целях.
Другие вольные торговцы говорили о нас. Судя по их высказываниям лучше нас
и не было. Но мы не были нарушителями порядка.  Для  решения  такого  рода
проблем мы не были приспособлены. Нам ничего не оставалось, как  вернуться
к мелкой торговле, один на один. Лэпторн, конечно, не жалел, а я досадовал
скорее на злые миры в целом, чем  на  нашу  незначительную  роль  в  жизни
человечества.
     В конце концов мы устроились на другом Венце, помогая  расширить  его
границы. С самого начала Венец был для меня тяжелым  бременем,  которое  я
терпел ради Лэпторна, а цивилизация была его бременем, которое  он  терпел
ради меня.
     Мне думается, ни один из нас не был  счастлив.  Мечты  Лэпторна  были
неосуществимы - он никогда не мог довести их до какого-либо завершения. Со
мной он осуществлял их в  большей  степени,  чем  это  удалось  бы  ему  с
кем-нибудь другим, но даже я не  мог  найти  ему  места,  где  он  был  бы
счастлив. В то же время я не был бы счастлив нигде  и  никогда.  Просто  я
несчастливый человек. Лэпторн сказал, что у меня нет души.
     Многие космонавты похожи на меня.  Холодные,  лишенные  эмоций  люди,
которые не вбирают в себя ни кусочка планеты, ни людей, которых они видят.
Мало таких, как Лэпторн - с его уязвимостью, но без его неистовства  -  но
со временем и они  находят  себе  пристанище.  Если  только  вообще  можно
проникнуть в их души, что-нибудь их захватывает. Если не одна планета, так
другая. Только Лэпторн всегда оставался самим  собой.  Большинство  людей,
которые  достаточно  долго  живут  среди  звезд  и  терпят   крушение   на
какой-нибудь изношенной, заброшенной планете -  космонавты  моего  типа  -
бродяги, одинокие волки, люди с каменным сердцем, люди без души.
     Я сплю в рубке управления, потому что моя койка стоит вертикально,  а
рубка управления - единственное место,  где  стена  может  служить  вполне
просторным полом и наоборот. Старый "Пожиратель Огня" был  не  так  тесен,
но, несмотря на это, "Джевелин" -  корабль  получше.  Хотя,  так  ли  это?
"Пожиратель Огня" никогда не падал.
     Даже здесь, внутри, голос ветра  может  меня  настичь.  Двери,  чтобы
сдержать его снаружи, нет, но даже если бы она и  была,  голос  все  равно
нашел бы способ забраться сюда. Мне трудно уснуть, но это вина  не  только
ветра. Причиной этому голод и отсутствие времени. Я  бы  спал  все  время,
если бы мог. Но я насыщаюсь слишком легко, а сон не так-то легко приходит,
когда ты уже по горло сыт им.
     Когда сознание уплывает от меня в поисках призрачного сна, я думаю  о
людях. Там, на Земле, был Хэролт, еще до того, как мы с Лэпторном скрепили
печатью наш несчастливый союз и купили "Пожирателя Огня" на  свои  скудные
средства. Я тогда был очень молод, а Хэролт  стар.  Должно  быть,  он  уже
умер. Прошло семь лет с тех пор, как я в последний раз был дома и  виделся
с ним. Перед этим  Лэпторн  смягчился  пару  раз  и  дал  мне  возможность
приземлиться на родной планете.  Но  он  ненавидел  Землю,  как  яд,  и  я
позволил ему развести меня с нею в конце концов.
     Но даже Лэпторн любил Хэролта. На него приятно было  работать,  и  он
многому научил  меня  в  смысле  космических  кораблей  и  космонавтов.  Я
научился управлять "Пожирателем  Огня"  по  интуиции  -  пользоваться  его
чувствительной антенной, словно это были мои глаза и мое тело. Всему этому
меня научил Хэролт, он знал, как это делается, и добился того,  чтобы  это
знал и я.
     В те времена так не летали, не считали это нужным.  В  летных  школах
учили доверять автоматам, а не становиться их частью.  Это  срабатывает  в
чистом космосе, при плановых полетах. Но совсем не то во Внешнем Венце и в
центре Галактики. Вот почему цивилизация - это Внутренний Венец, а не само
его сердце.
     Хэролт обучил  Лэпторна  устройству  ходовой  части.  Считается,  что
управлять переходным устройством не представляет трудности. Но  Хэролт  не
давал Лэпторну даже думать о том, что он может стартовать, не зная  всего,
что надо было знать. Если бы не Хэролт, мы никогда не попали бы в  космос.
Если бы не Хэролт, мы никогда не продержались бы там так долго. Мы бы даже
не оказались на этой заброшенной скале на краю неизвестности. Я благодарен
Хэролту за все, что он для нас сделал и пытался сделать. Мне жаль, что все
кончилось таким образом, то же почувствовал бы и Хэролт, если бы знал.
     Новые лица.
     На Пениэле была девушка по имени Миан. На Рокхолте  была  Доркас,  на
Алхагаеле была Джоан, на Дорениконе была Офиния. Не  слишком  внушительный
список. И не имеющий большого  значения.  Больше  нет  никого,  достойного
воспоминаний, и даже эти - не самые дорогие из них. Он мог бы  заталкивать
в себя деликатесы воспоминаний до бесконечности. Но для меня они ничего не
значили.
     Алахак был моим другом. Он был торговцем с Хормона. Я как-то спас ему
жизнь не Бенето. Он спас жизнь Лэпторну на Бэкхофене, Лэпторн  спас  жизнь
мне  на  Сан-Калоджеро.  Я  не  уверен,  что  все  происходило   в   такой
последовательности. Долгое время мы были вместе - Алахак и я.  Не  потому,
что вместе летали и не потому,  что  перехватывали  друг  у  друга  грузы.
Просто потому, что мы думали одинаково.
     Алахак с его инженером Кувио - были полной противоположностью  нам  с
Лэпторном. Его корабль - "Гимния" - представлял собой  сверкающий  корабль
планеты Хормон.
     Я купил "Джевелин", потому что она была больше  похожа  на  "Гимнию",
чем любой из кораблей, построенных человеком. Алахак был одним из немногих
людей, которые мне когда-нибудь нравились, и  один  из  немногих,  которых
высоко ценил Лэпторн. Даже бродягам необходимо иногда любить  кого-нибудь,
ради кого они могут пойти на риск. Иметь кого-то, на чью помощь они  могут
надеяться.
     Я снова проснулся, а не следовало бы. Все еще  темно,  и  я  не  имею
никакого права просыпаться среди ночи. Что-то  разбудило  меня?  Наверное,
это снова упал крест Лэпторна. Ветер здесь, и он  хватает  меня  за  лицо,
протягивает холодные пальцы к моим глазам. Я не буду слушать его.  Я  хочу
только одного - скорее заснуть.
     - Тебе придется слушать, - говорит он. - Я могу до тебя добраться,  и
ты это знаешь. Я могу коснуться тебя, когда захочу. Я весь внутри тебя.
     Это неправда. Ничто и никогда не  касается  меня.  Нет  чужого  мира,
чужеродного существа, чуждого чувства, которое может оставить след в  моем
сознании.
     - Я могу.
     Я  действительно  слышу  что-то?  Может  быть,  мне  нужно  встать  и
всмотреться? Может, это животное или насекомое? Оно было и уже исчезло.
     - Я не исчез, - говорит шепотом ветер. - Я сейчас с  тобой.  Я  знал,
что тебе придется меня впустить, и ты впустил. Я больше не ветер, я  голос
в твоей голове. Я весь здесь. Теперь ты не можешь удирать  от  меня,  даже
если вернешься обратно к звездам. Теперь я часть тебя, я внедрился в  твой
мозг. Ты никогда не сможешь освободиться от меня.
     Сон снова возвращается ко мне.
     Люди.
     Бенвин, Квивира, Эмерис, Ротгар...
     Ротгар... Сейчас стоит немного подумать  о  Ротгаре.  Этого  человека
легко запомнить. Я подумал, что он значительный, большой человек в хрупкой
оболочке. Ужасный пьяница. Доставлял неприятности большинству кораблей, на
которые его брали, потому что немногие капитаны могли управлять им  и  еще
меньшее их число могло его выносить. Он знал все двигатели и  мог  отлично
справляться с ними на более чем ста типах  кораблей  -  больших  лайнерах,
П-шифтерах,  рэмродах,  даже  на  дрэджерах  планеты  Хормон  и   кораблях
галласелиан. В этом отношении он был гений. Но какой толк от  гения,  если
не хватает характера использовать его? Он  был  самым  стоящим  человеком,
которого только мог желать иметь пилот в нижней части своего  корабля.  Он
добавлял энергию именно тогда, когда она была особенно нужна,  давал  тебе
импульс, когда ты просил,  заставлял  ходовую  часть  делать  невозможное,
чтобы пройти через опасную зону. И тем не менее, он был  обречен  провести
полжизни, околачиваясь по космодромам и портам в поисках работы.  Зато  он
принадлежал самому себе. Никто не имел  прав  на  Ротгара,  разве  что  на
небольшой отрезок времени.  Никто  не  мог  испугать  его.  Никто  не  мог
заставить его делать то, что он не  хотел.  Ротгар  был  самым  непокорным
человеком, которого я когда-либо знал.
     Места.
     Их миллион. Маленькие  клочки  больших  планет.  Отдельные  фрагменты
необычных мест. Лишний день поиска тропинки через галактику,  лишний  день
до посадки на любой из планет, и я бы все  видел  иначе.  Были  бы  совсем
другие планеты, другие клочки тех  же  планет.  Никто  никогда  не  узнает
звездных миров, как бы много вы ни впитывали в себя. Они касаются вас,  но
только  самых  кончиков  ваших  пальцев.  Вы  имеете  дело  с   крохотными
фрагментами, а не с единым целым. Меня они коснулись меньше всего. Кое-что
в памяти у  меня  сохранилось,  но  все  это  очень  выцвело,  как  старые
фотографии. Нереально. Воспоминания Лэпторна были  бы  яркими,  как  белые
звезды. Он бы все  время  доставал  их  и  заботливо  полировал,  а  вдруг
какое-нибудь ему внезапно понадобится. Каждое было бы драгоценным камнем -
живой огонь. Что бы  это  значило  -  быть  Лэпторном?  Видеть  так  ясно,
чувствовать так глубоко? Интересно, является ли трагедией то, что я выжил,
а Лэпторн погиб?
     Может быть, кораблю следовало упасть носом вниз  вместо  того,  чтобы
шлепнуться на пузо? Или может быть, разбитая ходовая часть все равно убила
бы его? Был ли я виноват в том, что  Лэпторн  погиб?  Мог  ли  я  посадить
корабль так, чтобы Лэпторн остался жив, даже если  бы  это  означало,  что
погибну я? Стоило бы так поступить, если бы я мог?
     Но Лэпторн все равно умер бы  здесь  через  некоторое  время.  Он  бы
иссяк, превратился бы в серость и в абсолютное ничтожество. Для него  было
необходимо, чтобы планеты, чьи "Я" он старался вобрать  в  себя,  помогали
ему в этом. Ему нужен был свет особого типа. Да, он  нужен  был  Лэпторну.
Для него эта планета очень скоро превратилась бы  в  бесконечную  темноту.
Может, и со мной случится то же. Может, она  осточертеет  мне  до  смерти,
убьет меня своим присутствием.
     Это снова ветер.
     Пожалуйста,  убирайся  и  не  мешай  мне  спать.  Сегодня  он   такой
настойчивый, словно у него есть какая-то цель. Возможно,  он  все  так  же
проникает в меня. Может быть, он уже захватил мой мозг. Ни один человек не
может вечно выдерживать натиск. Может быть в конце концов я уступлю.
     - Дело не в том, что ты уступишь. Я с тобой, но я  настоящий.  Мы  на
настоящей планете.
     Может быть, и так, мой друг, отвечаю я. Может быть, сейчас, когда  ты
здесь, мне следует просто согласиться с фактом. Но я не могу сказать,  что
ты отнесся ко мне по-доброму...
     - Я должен был войти, - отвечает ветер. Это всегда нелегко.
     Иногда  я  готов  был  поклясться,  что  он  понимает  каждую  мысль,
пришедшую мне в голову. Это умный ветер. Образованный. Нуждающийся в  моем
внимании, как маленький ребенок. Но почему? Почему ты хочешь  быть  частью
меня? Почему ты хочешь жить в моем разуме?
     - Ты мне нужен.  Мне  необходимо  где-нибудь  находиться.  Мне  нужен
кто-то, кто будет моим хранителем. Мне нужен хозяин.
     Ты тоже один на этой планете, я думаю.
     - Да.
     Как это случилось?
     - Все остальные погибли здесь.
     Это не люди. Эта планета не нанесена на мою карту, на нее не  ступала
нога человека. Мы на самом краю Течения Алькионы. Течение - дурное  место.
Должно  быть,  оно  свалило  нас.  Это  либо  радиация,  либо  искривление
пространства. И того, и другого здесь хватает.  Но  ни  один  человеческий
корабль никогда не пытался составить карту Течения. Если ты прибыл сюда на
корабле, это корабль чужаков.
     - Это был корабль чужеродцев, - согласился ветер.
     Наконец-то я понял, что я не один, что  голос  принадлежит  какому-то
иному здравомыслящему существу. И это совсем не ветер - не  совсем  ветер.
Это чужеродный паразит  сознания,  а  я  -  его  новый  хозяин.  Не  знаю,
радоваться мне или огорчаться. Я думал, что ты  не  хочешь,  чтобы  я  был
здесь. Я думал, что это ты все время сдувал крест на могиле Лэпторна.
     - Я должен был проникнуть внутрь тебя, - объясняет ветер. - Я  должен
был сделать так, чтобы ты меня заметил.
     А что ты такое, ведь сейчас ты внутри  меня?  Может  быть,  ты  душа,
которой, как говорил Лэпторн, у меня нет? Может ты голос моей совести? Что
ты такое, чужеродный ветер? Из чего ты сделан?
     - Я сделан из тебя. Я - это ты. Но я не буду беспокоить тебя. Я  буду
разговаривать с тобой, может быть, помогать тебе,  если  смогу.  Но  я  не
собираюсь причинять тебе беспокойства.
     А если я вышвырну тебя?
     - Ты не можешь меня вышвырнуть. В этом случае ты станешь неподходящим
хозяином. Сейчас я должен жить с тобой, а ты со мной.
     Дело идет к утру.  Встает  солнце.  Несмотря  на  плохой  сон,  я  не
чувствую усталости. Я думаю, нужно встать и выйти из корабля.  Я  чувствую
себя получше, чем некоторое время до этого, и  не  знаю  почему.  Довольно
странно, не потому ли  это,  что  ветер  воздвигает  стену  между  мной  и
одиночеством? По правде говоря, я не слишком беру  в  голову  этот  ветер.
Может, он будет беспокоить меня, а может, и нет. Но он сейчас здесь,  и  я
ничего не могу поделать. Но мне не нужен ветер. Я не Лэпторн. Меня в  себе
все устраивает.
     Яркое красное  утро.  Солнце  застенчиво  искрится.  Серебряное  небо
вместо серого. Но черные склоны такие же угрюмые.  Ничто  их  не  изменит.
Обрывки туч бредут с востока на запад. Что-то светящееся, словно маленькая
звездочка, приближается ко мне.
     Это корабль.
     Теперь я знаю, что разбудило меня ночью.  Это  был  корабль,  летящий
надо мной, пытающийся сесть на мой радиосигнал. А сейчас они поймали его и
спускаются на равнину. Я свободен.
     - И я с тобой. На всю жизнь.
     Мне все равно. Я лечу домой. Вот только  подойду  и  выпрямлю  крест,
который отмечает место, где похоронен Лэпторн.

                                    1

     Корабль, который меня подобрал, назывался "Элла Марита" и принадлежал
компании "Карадок". Капитаном его был уроженец Пенафлора по  имени  Аксель
Циран. Смею заметить, что если бы вам довелось встретить Цирана  в  добром
расположении духа, он произвел бы на вас впечатление разумного,  простого,
довольно добропорядочного космонавта. Я же  никогда  не  имел  возможности
увидеть его с хорошей стороны. Работа на банду головорезов типа  "Карадок"
испортит  кого  угодно.  "Карадок"  -  один  из  сотни  торговых   союзов,
обладающих незначительным космическим  флотом.  Каждый  из  них  старается
организовать, упрочить, монополизировать  какую-нибудь  крохотную  область
галактической торговли.
     К этому  времени  ручеек  из  стремившихся  перебраться  с  Венца  во
Внутреннее Кольцо превратился в поток, волна процветания повлекла всех,  у
кого были деньги. Центральные планеты, -  особенно  Пенафлор,  Валериус  и
Новая Александрия - были заинтересованы в надежности торговых линий. Как и
все остальные, компания "Карадок" пыталась создать себе имя. Многое стояло
у нее на пути. Например,  вольные  торговцы  -  тысячи  или  около  этого,
небольших кораблей, которые имели хорошие связи, установившиеся  контакты,
и  упрямо  отказывались  сотрудничать  с  компаниями.   Поэтому   компания
"Карадок" не любила независимых  торговцев.  Особенно  же  она  не  любила
людей, которые были вожаками тех, о которых  они  больше  всего  говорили.
Включая и меня.
     Пиран не обрадовался, увидев меня. Он, казалось, думал, что я стою  у
него на пути. Он обозвал меня проклятым пиратом и сказал, что  из-за  меня
компания  угробила  приличные  деньги,  так  как  для  того,  чтобы   меня
подобрать, им пришлось изменить курс. Я поинтересовался, а зачем  он  меня
вообще подобрал, и уже было испугался, что он выбросит меня обратно.
     Я выразил свою искреннюю благодарность и даже извинения  за  то,  что
принес ему столько беспокойства. При этом удержался от  вопросов,  которые
могли бы показаться ему невежливыми - типа, какого  черта  его  занесло  в
Течение Алькионы вообще! Ко мне проявили  крайне  мало  участия.  В  конце
концов, я решил, что лучше не буду ни с  кем  разговаривать,  просто  буду
лежать на койке и принимать овсянку,  которую  они  вручали  мне  с  такой
радостью, на какую я только мог  рассчитывать.  Команда  присматривала  за
мной, как могла, но Пиран имел на меня зуб и вечно маячил за их спинами.
     Я видел - у капитана здесь, внутри Течения, было беспокойное время  -
а у кого было иначе - но даже несмотря на это, простить его поведение я не
мог. Я бы охотно заплатил ему за все хлопоты, но у меня не было ни  одного
су. Вещи, которые я засунул себе в рюкзак, когда собирался идти  встречать
"Эллу  Мариту",  были  барахлом.  Главным  образом,  барахлом  Лэпторна  -
сувениры и подарки. Даже у Лэпторна не было ничего ценного - нельзя возить
за собой в космическом корабле дорогую коллекцию, а  продав  то,  что  там
было, ни в одном космопорту галактики нельзя было купить и рубашки.
     Я намеревался смыться с корабля и исчезнуть, как только  мы  коснемся
посадочного поля, где бы мы ни были, но ничего не вышло. Рэмрод-базой  был
Холстхэммер, и до него мы добрались довольно быстро. Пирон все еще злился,
когда мы сели. Ему по-прежнему нужен был козел отпущения  в  связи  с  его
неудачным путешествием, а таковым был я. Он арестовал меня и переправил  в
П-шифтер, который во флоте "Карадок" служил для связи с базой на Земле.
     П-шифтер доставил меня на Новый Рим, где  юристы  компании  "Карадок"
привлекли меня к суду, требуя компенсации за вынужденное  изменение  курса
"Эллы Мариты" ради моего спасения. Должно быть, известие о том,  что  меня
подобрали, распространилось очень быстро, потому что на Новом Риме я  стал
предметом насмешек еще до  своего  фактического  приземления.  Сама  мысль
потребовать компенсацию за спасение космонавта казалась им смешной. Нельзя
сказать того же обо мне, особенно, когда я увидел, что  в  этом  деле  все
против меня. Законы  Нового  Рима  распространяются  на  всю  Галактику  -
неважно, каковы местные законы. Чтобы так было, он должен  быть  надежным,
осуществим  и  в  высшей  степени  справедливым.  Жители  Нового  Рима  не
утверждают, что их система имеет какое-нибудь отношение к справедливости -
это закон и только закон. Однако, главным образом он защищал все  же  наши
интересы в ущерб их интересам. Случай же с "Эллой  Маритой"  был  для  них
чистой победой. Двадцать тысяч - такой была затребованная  сумма,  и  все,
что бы я ни заработал, шло им на ее погашение. Я мог бы  чувствовать  себя
польщенным - никто до этого не говорил мне,  что  моя  шкура  стоит  таких
денег - но первые несколько дней мне было совсем не по себе.  Кроме  того,
компания "Карадок" застраховалась на случай невозвращения своих  денег,  и
страховые налоги должен был платить я.  Это  означало,  что  если  бы  мне
посчастливилось прожить сто лет, "Карадок" и страховое агентство делили бы
каждый пенни, который я зарабатывал, между собой, и даже если  бы  я  умер
через неделю, "Карадок" ничего не потеряла бы, ну разве что в случае, если
бы они убили меня сами.
     Все это не сулило  мне  хорошего  будущего.  По  крайней  мере,  пока
П-шифтер  находился  на  Новом  Риме,   я   был   удостоен   незначительно
медицинского внимания и начал превращаться в нечто, имеющее вид  разумного
существа. Алахак услышал, что меня нашли,  и  прислал  свои  поздравления.
Очевидно, он не знал о юридической западне, в которую я  попал.  До  Венца
новости доходят медленно.
     После всего от избытка душевной доброты люди "Карадок" позволили  мне
прокатиться на П-шифтере, когда он возвращался на  Землю.  Все  совершенно
бесплатно  -  проявление  настоящего  расположения.  Человек  должен  быть
благодарен за мелкие услуги.
     Возможно, более разумным было подождать, пока я смогу перескочить  на
Пенафлор, где были в основном сосредоточены все космические  линии  и  где
находились главные строительные верфи. Но попутные полеты  на  космических
кораблях   -   нелегкое   дело,   и   мне   пришлось   пожить   за    счет
благотворительности, пока я был на Новом Риме. По крайней мере,  "Карадок"
согласна была кормить меня овсянкой. В  обмен  на  свои  паршивые  деньги.
Кроме того, я чертовски устал и единственное, чего мне хотелось  -  удрать
домой и спрятаться. Земля - вот дом, который у меня был. Может быть,  меня
там никто не знал (кроме старого Хэролта), но я там начинал. Там я родился
(по крайней мере, я предполагал, что это так - хотя этому и нет  надежного
подтверждения, и вполне  возможно,  что  меня  туда  зашвырнула  в  раннем
возрасте).
     Так или иначе, путь мой окончился в Нью-Йоркском космопорту. Мелочи у
меня в кармане было ровно столько,  чтобы  купить  себе  пару  раз  еду  и
проехать на автобусе до города, вот и все. Дело было не в том, чтобы ехать
в сам Нью-Йорк - порт, практически,  тоже  был  городом,  и,  если  мне  и
суждено было найти работу, то, конечно же, здесь.
     Помня о том, что даже приговоренный к смерти имеет право  на  хорошую
еду, я нашел дешевую харчевню в северной части портового жилого  комплекса
и снова вкусил восторг от искусственной пищи. Можно сказать, что это  была
моя первая приличная трапеза за два года. Что ни говори,  а  на  вкус  она
была прекрасна, особенно в сравнении с  овсянкой,  обычной  в  космическом
полете, и чужеродной травой.
     После того, как я уделил время ублажению своего желудка, я  откинулся
назад, расслабился и позволил себе чуть-чуть пожалеть самого себя.
     Это отворило дверь.
     - Какой смысл горевать об этом?
     Я объяснил, что не горюю. Я ни в коей мере  не  являюсь  рабом  своих
эмоций. Я сказал ветру, что просто сожалею о наиболее  неудачных  сторонах
сложившейся ситуации, и думаю, что все изменится к лучшему.
     - Ты притворщик, Грейнджер,  -  сказал  ветер.  -  Железным  тебя  не
назовешь. Ты чувствуешь, то же, что и все остальные. Тебе просто стыдно  в
этом признаться.
     В то время ветер еще недолго находился со мной. Поэтому он  ошибался.
Он уютно устроился у меня в голове, но еще не  совсем  акклиматизировался.
Он все еще не знал меня, не говоря о том, чтобы меня понять.
     Оставь меня в покое, попросил я. Кончай спорить. С  этого  момента  я
решил думать о ветре, как об одушевленном существе. Я решил, что это будет
существо мужского пола. И не потому, что его голос и манеры были мужскими,
а просто потому, что придать ему женский  пол  означало  бы  внести  некие
сексуальные тона в это присутствие, кстати, совершенно  незаконное.  Ветер
так и не рассказал мне о себе ничего, кроме того, что он был  выброшен  на
скалу Течением Алькионы точно так же, как и я. Я ничего не знал ни  о  его
природе, ни о его истории. Только то, что он собирался остаться со мной на
всю жизнь и что он, казалось, был  настроен  уважительно  по  отношению  к
своему новому дому, чего заслуживает хороший дом. Мне  говорят,  что  дети
часто  разговаривают  с  несуществующими  друзьями,  но  с  возрастом  это
проходит. Иногда  мне  кажется,  что  просто  с  возрастом  они  перестают
рассказывать другим о своих несуществующих друзьях.
     Было поздно - около полуночи - и хозяин вышвырнул меня прежде, чем  я
успел насидеться у него на стуле. Оказавшись на холоде, я сразу  же  снова
нос к носу столкнулся со своими проблемами. Куда мне идти и что делать?
     Пришлось идти искать Хэролта. Никого другого у меня не было  на  всей
планете и, конечно, никого в  окрестностях  Нью-Йорка.  Естественно,  надо
было идти туда - действительно, единственный шанс. Но  мне  было  неохота,
потому что я знал,  что  скорее  всего  никакого  Хэролта  не  найду.  Он,
казалось, не знал, что такое возраст и время, но это было семь лет  назад.
Уже тогда  он  был  стариком.  В  земных  условиях,  особенно  в  условиях
Нью-Йорка, люди редко доживают до шестидесяти, а  Хэролту  столько  должно
было исполниться еще десять лет назад. Яд у Земли накапливаются у всех  ее
детей: какими бы сильными и несгибаемыми они не были. А умственный  стресс
от образа жизни, которую мы не понимаем, держит в напряжении наши  сердца.
Даже в последний день своей жизни, я уверен, Хэролт работал. Но не мог  же
он жить вечно.
     Не хотел бы я  прийти  к  двери  Хэролта,  постучать  и  услышать  от
открывавшего мне незнакомого  человека,  которому  наплевать  на  то,  жив
Хэролт или нет, что с  таким  именем  там  никто  не  живет.  Но  что  мне
оставалось?
     Я был в десяти милях от дома Хэролта и уже прошел три мили или четыре
от  космодрома.  Но  тем  не  менее,  я  все  еще  тащился  в   правильном
направлении. Я был не в лучшей своей форме после двух лет жизни на  Могиле
Лэпторна (так я экспромтом назвал этот мир), а  впереди  было  еще  десять
миль.  Я  потратил  более  трех  часов,  и  когда,  наконец  добрался,  то
одеревенел от холода и смертельно устал.
     Никаких признаков жизни я не видел.
     Хэролт жил над своей мастерской, где ремонтировал различные  приборы,
необходимые для нормальной работы средств передвижения различных  типов  -
автомобилей, кораблей, даже летательных  аппаратов.  Казалось,  мастерская
должна быть полна инструментов, верстаков,  незаконченной  работы,  всяких
обломков и запахов масла.  Но  этого  не  было.  Я  попал  внутрь,  открыв
незапертую дверь. Было ясно, что здесь недавно убрали. От Хэролта осталась
только маленькая кабинка в одном из углов мастерской. Я включил в  кабинке
свет и заглянул в ящики стола.
     Ничего. Выметено все до последнего клочка бумаги.  Хэролт  умер,  это
ясно. Он забыт. Стерт с лица Земли.
     Кресло в кабинке было закреплено на петлях  таким  образом,  что  его
можно было временно превращать в кровать. Хэролт жил очень близко к  своей
работе. Здесь внизу он не  спал  -  так  уж  получилось:  его  собственная
кровать была наверху. Однако, он ночевал и здесь - иногда, когда ему этого
хотелось. Чтобы быть готовым к работе в любой момент. Я здесь тоже  иногда
спал, но это было почти двадцать лет назад. Я разложил  кресло  и  лег  на
него.
     Было чересчур холодно, и я не мог чувствовать себя  уютно,  но  через
некоторое время мне удалось погрузиться в сон.

                                    2

     Утром, когда я проснулся,  то  почувствовал,  что  надо  мной  кто-то
стоит.
     - Который час? - спросил я, пытаясь отряхнуть остатки сна.
     - Одиннадцать часов, - сказал он и добавил, - мистер Грейнджер.
     Я сел и пристально посмотрел на него.  Он  был  молод,  что-то  около
двадцати или двадцати одного. Спокоен и непринужден. Если он  и  удивился,
обнаружив меня здесь, то к этому времени уже овладел собой. И он знал, как
меня зовут.
     - Люди,  которые  меня  знают,  -  сказал  я,  -  зовут  меня  просто
Грейнджер. Следовательно,  ты  меня  не  знаешь.  Так  откуда  тебе  стало
известно, кто я такой?
     - Последний раз, когда я вас видел, я называл вас мистер Грейнджер.
     Семь лет назад; тогда я в последний раз видел Хэролта.  В  мастерской
был мальчуган. Его внук. Родители подались на Пенафлор  в  поисках  работы
для зятя. Хэролту зять не нравился, не ладил он и с дочерью. Но ребенок  -
совсем другое дело. Хэролт забрал мальчугана к себе. Мальчуган вырос.
     - Джонни, - сказал я, - я  тебя  помню.  Но  как-то  запамятовал  имя
твоего отца.
     - Сокоро, - ответил он. - Я - Джонни Сокоро.  -  И  он  протянул  мне
руку.
     Я не спеша пожал ее.
     - Дед умер, - добавил он.
     - Я знаю, - сказал я, обводя глазами пустую мастерскую.
     - Я было хотел продолжить его  дело,  но  ничего  не  вышло.  Я  знал
техническую сторону, но не деловую. А дела стали идти  плохо  еще  до  его
смерти.  В  порту  никакой  работы   нет,   а   следовательно   нечего   и
ремонтировать. Я закрыл мастерскую и нашел себе работу на линиях, пока еще
не слишком поздно.
     - Так ты - космонавт?
     - Нет, здесь не готовят людей  для  полетов  на  кораблях.  Я  просто
присматриваю за ними, пока они  находятся  в  ангарах.  Мне  бы,  конечно,
хотелось в космос, но компании эта идея не слишком нравится.  У  них  своя
политика. Это - тупик, но такова Земля.  Если  вашему  кораблю  необходима
какая-нибудь помощь, я рад буду оказать вам содействие, сколько бы  вы  ни
заплатили.
     - Такового не имею, - сказал я.
     - Что-то случилось?
     - Шлепнулся на одной из планет края Течения Алькионы пару лет  назад.
Прошло всего несколько недель после того, как меня подобрал рэмрод. У меня
ничего нет, кроме колоссального  долга  и  кое-каких  безделушек,  которые
принадлежали моему партнеру.
     - Хотите позавтракать?
     - Конечно. А тебе не надо на работу?
     Он покачал головой.
     - В порту  нет  кораблей.  Унылое  время  до  завтрашнего  дня,  пока
"Аббенбрук" не прибудет с Теплара.
     Я был удивлен. Тоскливые времена в Нью-Йорке  для  меня  было  чем-то
новым. Это говорило о том, что центром операций на линиях  стала  какая-то
другая планета. "Наверное, Пенафлор или Валериус", - подумал я. Я все  еще
помнил времена, когда Земля была центром человеческой  вселенной,  как  от
нее произошла вся цивилизация. Я еще не считал себя  старым.  Да,  времена
меняются с большой скоростью. Новый Рим создал святой  межзвездный  закон.
Новая  Александрия  наводнила  рынок  чужеродными  знаниями,  достижениями
чужеродной науки. Неизбежно, что космические линии переместятся наконец на
новые планеты. Горячие  звезды  ядра  где  много  энергии,  способствовали
созданию пояса планет с хорошо развитой тяжелой индустрией, протянувшегося
от Пенафлора до Ансельма. Земля осталась только там, где были люди.  Но  и
они покидали ее, охваченные бесконечным стремлением вырваться  во  внешние
миры.
     Просто Земля больше не была нужна. Она приходила в упадок сотни  лет.
Она вынашивала в  своем  чреве  космическую  эру  больше  миллиона  лет  и
выкармливала молодые миры еще пять веков. Но в эту ночь она была пустынной
и умирающей.
     Завтрак был хорош.
     - Это все, что я могу вам предложить. Простите, - сказал Джонни.
     - До вчерашнего дня  я  питался  чужеродным  салатом  и  овсянкой,  -
ответил я, - завтрак великолепен.
     - Я зарабатывал в порту не слишком много, - объяснил он.
     - Отправляйся на Пенафлор, - сказал я.
     - Если тебя учил Хэролт, то тебе хватит знаний, чтобы выбиться там  в
люди. Несмотря на дурную репутацию, жизнь на планетах тяжелых металлов  не
слишком сурова. Там полно хороших людей, легко зарабатывающих на жизнь. Ты
тоже получишь хороший корабль если хочешь летать.
     - Я же сказал, что зарабатываю  мало,  а  компания  не  разрешит  мне
работать на корабле, летящем на одну из этих планет. Мне, черт возьми,  не
на что купить билет.
     - Ты можешь попасть туда короткими перелетами: Фило, Адлай, Валериус.
Или что-то вроде этого. На каждой из планет подзаработай немного, пока  не
накопишь денег на дорогу до следующей. Потом, когда ты попадешь на Кольцо,
будет гораздо легче. Первый шаг - самый тяжелый.
     - Об этом я тоже думал.
     - И что же?
     - Я еще думаю.
     -  Хорошо,  Джонни,  -  сказал  я,  чувствуя,  что  немного  надоедаю
мальчишке. - Извини. Все это не к спеху. Делай, как хочешь. -  Я  подумал,
что,  возможно,  говорю  несколько  назидательно,  поэтому   заткнулся   и
сосредоточил внимание на еде.
     - А что вы собираетесь делать теперь? - спросил он, принеся кофе.
     - Не знаю, - признался  я.  -  Я  притащился  сюда  потому,  что  это
единственное место, куда можно было притащиться.
     - Вы знаете кого-нибудь еще в порту?
     - Если и знаю, то они здесь всего лишь транзитом, и я не знаю, где их
искать. Если бы я  поторчал  в  больших  барах,  может  быть  и  узнал  бы
некоторых. Но это всего лишь лица  и  имена.  Никого  из  них  я  не  знаю
по-настоящему.
     - Почему же вы опустились здесь, а не на Внутреннем Кольце? Там  было
бы гораздо лучше. Вы что, не знали, что здесь увидите?
     - Я знал, что начиная с Нового Рима я все делал не так,  -  признался
я. - Но мне предложили перелететь сюда. А я был в таком же положении,  как
и ты; ни денег, ни перспективы. И к тому  же,  у  меня  вещи  Лэпторна.  Я
смутно представляю, как их отправить в его старый родовой дом.
     - Какие вещи?
     - Так, ерунда. Но мамочка с папочкой, наверное, будут  рады  получить
их, особенно сейчас, когда они перестали получать от него  письма.  Думаю,
они даже делают слабую надежду, что он еще жив.  Лучше  мне  повидаться  с
ними.
     - Вы знаете, где они живут?
     - Я их никогда не видел, но Лэпторн рассказывал мне  о  них  довольно
много, и, думаю, мне не трудно будет их найти. Родители и сестра  все  еще
благоденствовали, когда я слышал о них в последний раз.
     - Внизу есть телефон, - сказал мальчуган.
     Я должен был в конце концов столкнуться с этой проблемой нос к  носу.
Но не сейчас. Я  бы  чувствовал  себя  настоящим  негодяем,  если  бы  мне
пришлось просить милостыню у старшего Лэпторна для того, чтобы вручить ему
то, что осталось от его сына.
     - Ты чересчур беден, чтобы думать о гордости, - вмешался ветер.
     Знаю, ответил я. Должно быть, я пробормотал это вслух  или  зашевелил
губами, потому что Джонни спросил:
     - Что?
     - Ничего, - сказал я. - Разговариваю сам с собой. -  Я  снова  умолк,
размышляя о телефоне, старшем Лэпторне и дорогостоящем проезде в поезде.
     - Вы упомянули о колоссальном  долге,  -  сказал  Джонни.  -  Как  вы
умудрились заиметь его?
     - Банда под названием "Карадок" потребовала с  меня  деньги  за  свои
услуги, необходимые для моего спасения со скалы, на Новый Рим и выколотили
из меня двадцать тысяч.
     - Черт возьми! - Джонни был должным  образом  потрясен.  Даже  сейчас
можно судить о социальном положении человека по суммам которые  производят
на него впечатление. - Каким  образом  они  остановились  именно  на  этой
сумме?
     Я пожал плечами.
     -  Наверное,  прикинули,  до  каких  пределов  распространяется   моя
благодарность.
     - "Карадок" - одна из компаний, имеющих флот  в  Течении?  -  спросил
мальчик. - Пытается выудить "Потерянную Звезду"?
     Эти слова обрушились на меня, словно тонна  кирпичей.  Радиосигнал  с
"Потерянной Звезды" был своего рода легендой глубокого космоса. Его  можно
было слышать по всему Течению и в его окрестностях,  но  из-за  нелинейной
метрики пространства место его нахождения определить не могли.  Он  завлек
несколько отличных ребят в темную туманность в когти безвременной  смерти.
Многие корабли, капитанам которых не хватило здравого смысла,  отправились
за ней.
     Но карт Течения не было, зато было полным-полно  пылевых  облаков,  и
чем дальше ты продвигался,  тем  искаженнее  становилось  пространство,  в
котором ты летел. При сверхсветовых скоростях ядра  фактически  невозможно
было достичь. Тяжелый бронированный, медленно движущийся корабль с прочным
рангоутом и надежной ходовой частью мог  бы  добраться  до  нее,  если  бы
нашел. Но не иначе. Искривления пространства разорвали бы корабль на части
во время полета на большой скорости.
     Да, во внешней части Течения работали корабли,  но  обычно  это  были
корабли с планеты Хормон. А сейчас и у компании "Карадок"  там  был  флот,
состоящий  из  рэмродов.  Так  вот  почему  Пиран  был  в   таком   дурном
расположении духа. Течение измотало его нервы, а кроме  того,  этот  дурак
попался не на тот  сигнал.  Могу  себе  представить:  он  был  более,  чем
несчастлив,  увидев,  что  его  желанная  "Потерянная  Звезда"   оказалась
всего-навсего заблудившимся  пиратом.  Впрочем,  все  это  не  делает  его
выходку с двадцатью тысячами менее гнусной.
     - Наверное, они посходили с ума, - сказал я. - Они потеряют  людей  и
корабли. Даже если им чертовски повезет и они все  же  найдут  "Потерянную
Звезду", чего, я уверен, не случится, это никогда не окупится.
     - Говорят, что груз "Потерянной Звезды" очень ценный.
     - Сплетни. Любой корабль, посылающий радиосигнал о помощи  в  течение
восьмидесяти  лет  неизменно  вызовет  пустую  болтовню  и   романтические
представления о несметных сокровищах. И никакой груз не  сможет  оправдать
риск.
     "Потерянная Звезда" вызвала особый интерес  год  назад,  когда  Новая
Александрия предложила открытый контракт на ее груз. Никто не полетел бы к
ней, вообще вокруг этого было много шума,  кто-то  даже  пытался  объявить
Течение запрещенной зоной, чтобы пресечь любые попытки добраться  до  нее.
Тем не менее, компания "Карадок" хочет добиться привилегий  на  Внутреннем
Кольце, а найдя "Потерянную Звезду", она привлечет к  себе  внимание.  Они
алчны,  и  думают,  что  спасение  "Потерянной  Звезды"  стоит  нескольких
месяцев, которые проведут рэмроды в Течении. Их там  около  тридцати,  они
составляют карту ядра с разных углов, приближаясь к нему со всех сторон  и
пытаясь точно определить места, где может находиться "Потерянная Звезда".
     - Хорошо, - сказал я. - Все равно я думаю, что  все  это  -  безумная
затея. Это просто трата сил, и я считаю, что компания  "Карадок"  пожалеет
об этом. Она откажется от этой мысли,  как  только  начнет  терять  людей.
Большего экипажи не вынесут. К черту,  я  бы  никогда  не  стал  проводить
лучшие  годы  своей  жизни  в  шатаниях  по  Течению  ради   какого-нибудь
бестолкового жирного босса.
     В нашем споре возникла пауза, пока Джонни  убирал  остатки  завтрака.
Черт возьми, сейчас он выглядел значительно лучше, чем в  тринадцать  лет.
Тогда это был маленький тощий мальчик с резким неприятным лицом. Сейчас он
был среднего роста, с гораздо более  мягкими  чертами  лица.  Хотя  в  его
глазах и не было отражения  чужих  миров.  Не  было  следов  эмоциональных
потрясений.
     Без сомнения, нечеловеческая рука к нему не прикасалась.  Я  подумал,
что в один прекрасный  день  из  него  получится  прекрасный  инженер.  И,
возможно, он  займет  место  Лэпторна,  если  у  меня  когда-нибудь  будет
корабль. Он был немного похож на Лэпторна - жаждой  встреч  с  чужеродным,
хотя  может  быть,  это  просто  потому,  что  он  еще  не  сталкивался  с
необходимостью прятаться за броню.
     - Телефон, - напомнил он мне, так как я не двигался несколько минут.
     - Да, - сказал я. - Телефон. - Я встал медленно и неохотно.
     - Мистер Грейнджер... - сказал он.
     - Просто Грейнджер, - поправил я его.
     - У вас что, нет имени?
     - Нет.
     - Ну, тогда, Грейнджер... - он снова замолчал.
     - Что ты хочешь?
     - Когда вы навестите семью своего напарника, ну,  если  вы  вернетесь
сюда... Мне бы хотелось знать, что вы намерены делать. Кажется, мы с  вами
в одинаковом положении, и если вы собираетесь зарабатывать себе на жизнь в
ядре, мне бы хотелось отправиться с вами, ну, если вы согласны...
     - Может быть, - сказал я. - Но не будем загадывать.
     Он вежливо меня поблагодарил.
     - Я сказал, - снова повторил я, -  не  будем  загадывать.  Я  еще  не
решил, что с собой делать.  Но  это  не  значит,  что  я  возьму  на  себя
обязанности твоей няньки. -  Казалось,  он  расстроился,  но  не  отчаялся
окончательно.

                                    3

     Мне ответила женщина средних лет, но явно  относящаяся  к  тому  типу
женщин,  которые  делают  все,  чтобы  избежать  разрушительного  действия
времени. Она была оживленной и настороженной.  Что-то  положительное  было
уже в том, как она включила экран. Она осмотрела меня сверху донизу.
     - Да? -  ее  голос  был  резок  и  показался  мне  враждебным,  хотя,
возможно, это было мое воображение.
     Я решил, что будет осмотрительно проявить немного робости перед лицом
врага.
     - Я бы хотел поговорить  с  мистером  Вильямом  Лэпторном,  если  это
возможно, - сказал я.
     - О чем? - несколько бестактно спросила она.
     - Это дело личного характера, - ответил я, чувствуя себя  неловко.  Я
знал, что такое хождение вокруг да около может выглядеть не совсем хорошо,
но не мог найти другого способа укротить эту старую леди.
     - А кто вы такой?
     - Мое имя - Грейнджер.
     Мертвая тишина. Ее лицо не изменилось. Но мое имя  было  ей  знакомо.
Думаю, меня снова подвело воображение, но мне  показалось,  что  ее  глаза
стали ближе, высматривая внутри меня что-то, словно  она  собиралась  меня
проглотить. Я резким усилием воли взял себя в  руки  и  решил  вести  себя
естественно.
     - Дело связано с вашим сыном,  -  сказал  я  спокойно.  -  Мы  вместе
работали. - Я надеялся, что прошедшее время, в котором я упомянул ее сына,
не допечет ее до истерики. Но она не была истеричкой.
     - Скажите мне все, что вы должны сказать, - ответила она.
     - Ваш муж здесь, миссис Лэпторн? - настаивал я.
     - Говорите мне.
     - Два года назад, - сказал я, пытаясь убрать  из  своего  голоса  все
механическое и холодное, "Джевелин" потерпела аварию в  Течении  Алькионы.
Ваш сын погиб во время посадки. Меня подобрали всего несколько дней назад.
Вчера я добрался до Земли. У меня есть кое-какие вещи вашего сына.
     Женщина отодвинулась к краю экрана.  Кто-то  еще  находился  там,  он
отодвигал ее в сторону, чтобы посмотреть на меня. Но сам  несколько  минут
на экране не появлялся. Было ясно, что это отец  Лэпторна.  Лица  их  были
мало похожи, но узнать его было можно, главным  образом  по  подбородку  и
рту. Хотя глаза у него были совсем не такие, как у  сына.  Глаза  Лэпторна
представляли собой продукт тысяч чужих солнц.
     - Где вы находитесь? - спросил Вильям Лэпторн спокойно. Внезапно меня
поразило то, что он был довольно молод, чтобы  быть  моим  отцом.  Лэпторн
попал на "Пожирателя Огня" сразу из колыбели, в то время как  я  до  этого
несколько лет работал на Хэролта. До этого момента  я  никогда  не  ощущал
разницы в возрасте.
     - В космическом порту Нью-Йорка.
     - Вы можете выбраться оттуда?
     Я заколебался.
     - Нет денег?
     - Нет, - сказал я. Все было удивительно легко. Мне даже  не  пришлось
просить его.
     - Я перешлю вам немного через ближайший пункт.
     - Я в Северной Зоне, - сказал я.
     - Как ваше полное имя?
     - Грейнджер. Это все, что у меня есть. В картотеке есть удостоверение
личности - никаких недоразумений не будет. Скажите, что я прилетел  вчера,
тогда можно будет справиться у администрации порта.
     - Приезжайте как можно скорее, - сказал он. - Мы не можем говорить на
эту тему по телефону. - Я подумал, что последние его слова были адресованы
к жене.
     - Хорошо, мистер Лэпторн, - сказал я. - Спасибо.  -  Он  отсоединился
посреди моих благодарностей.
     Джонни принес мне рюкзак из кабинки, пока я звонил. Он отдал его мне.
     - Будут деньги? - спросил он.
     - Будут, - ответил я с кислым видом.
     Я похлопал его по плечу.
     - Спасибо за завтрак, Джонни; я вернусь после того, как повидаюсь  со
стариками.
     - Вы можете оставаться, сколько захотите, - сказал он.
     - Конечно, - спокойно ответил я.
     - Мы еще увидимся, Грейнджер, - прокричал  он,  когда  я  выходил  из
дома. Я помахал ему рукой, не то приветствуя, не то прощаясь.
     Пункт находился недалеко, через улицу за углом. На улицах было пусто.
Даже несмотря на то, что было утро, я чувствовал себя неуютно и одиноко  в
городе, который когда-то был полон жизни и энергии.
     "Может быть, - подумал я, - вся Северная Зона спит, когда  на  линии,
где работает Джонни, нет кораблей".
     В  пункте  я  набрал  номер  кибера  в  Иллинойсе  и   назвал   себя.
Нью-Йоркская  сеть  проверила  и  подтвердила  мое  соответствие  и  после
мгновенного совещания обе линии решили, что  я  действительно  имею  право
получить   деньги   от   Лэпторна.   Кредитная   карточка,   полосатая   и
прокомпостированная, медленно прошла через щель и  упала  на  прилавок.  Я
изучил ее, но ни черта не мог разобрать в коде. Такого  рода  вещи  обычно
меняются очень быстро.
     Я набрал запрос на панели, интересуясь, на какую сумму была карточка.
Надпись показала: шестьсот. Это была большая  сумма,  если  только  единый
индекс цен не был выше уровня общепланетного. Я спросил. Оказалось, что не
был. Два плюс два все еще  давало  четыре,  и  шестьсот  было  суммой,  на
которую я мог бы заехать гораздо дальше Иллинойса. Я мог  бы  долететь  на
Флипджете до Чикаго и на поезде  добраться  до  дома  Лэпторнов,  истратив
всего лишь десятую часть денег.
     Думаю, что Лэпторну-старшему казалось логичным свободно распоряжаться
мелкими деньгами, но эта чрезмерная благотворительность парализовала меня.
Интересно, что он пытается купить?
     - Он не может купить тебя за паршивых шесть сотен, - сказал ветер,  и
в его голосе прозвучало что-то похожее на ухмылку.
     И двести в месяц страховой компании, чтобы  я  не  отделался  слишком
легко, - добавил я. Интересно, что у них за политика. Ни одна компания  не
стала бы страховать меня, если бы я собрался на Венец, в глубокий  космос.
Но это не имеет значения. Шестьсот - приличная сумма на мелкие расходы.
     - Старик знает, что ты без гроша. Он знает, что  ты  был  другом  его
сына. Он думает, что ты предпринял путешествие на Землю только  для  того,
чтобы сообщить ему все и вручить то, что осталось от мертвого. Так неужели
же он оставит тебя голодным? Он попытается помочь тебе.
     Спасибо, - сказал я. Ты - большое утешение  для  космонавта,  который
находится в отчаянии.
     - Всегда пожалуйста, - заверил меня ветер.
     Мне пришло в голову, что ветер  начинает  разговаривать,  как  я.  Он
зарывается все глубже и глубже. Я подумал о  дне,  когда  я  стану  больше
похож на него, чем он на  меня,  но  не  стал  распространяться  по  этому
поводу, оставив его своему воображению.
     От пункта до внутреннего  поля,  на  котором  находились  летательные
аппараты, было всего пара миль, но я остановил такси. Я подумал, что  если
я и должен что-то Вильяму Лэпторну, так это скорость, с которой я доберусь
до него.
     На летательном аппарате я задумался о людях, которых  мне  предстояло
увидеть. Какие родители, соединив свои половины, могли дать миру Лэпторна?
Он представлял собою странное сочетание  беззащитности  и  неразрушимости.
Какой дом мог породить его феноменальную ненасытность ко всему незнакомому
и нечеловеческому? Я  еще  недостаточно  знал  родителей  Лэпторна,  чтобы
сделать какой-нибудь  разумный  вывод.  Мать  его  была  суровой,  отец  -
деятельным. Всего лишь поверхностные оценки. Возможно, - подумал я, -  они
были чересчур рациональны, а поэтому далеки от своего сына.  Это  породило
атмосферу неуверенности и ожидания. Я представил юного Лэпторна, живущего,
как  автомат,  привязанного  к  бесконечному  неизменному  настоящему,  не
имеющего в перспективе ни прошлого, ни  будущего.  Может  накопился  долг,
который он должен был заплатить? Может быть, и так, но если это было  все,
то звездные миры сожгли бы его за несколько недель. Что заставило Лэпторна
продержаться так долго?
     Ему было двадцать,  столько,  сколько  сейчас  Джонни  Сокоро,  когда
"Пожиратель Огня" впервые коснулся чужой почвы. Ему  было  тридцать  пять,
когда "Джевелин" упала. Пятнадцать лет  -  большой  срок,  если  постоянно
впитываешь чужой воздух и чуждый образ мысли. Я был намного старше, к тому
же, я высечен из твердого камня, но то, что я выжил - просто чудо. Гораздо
большим чудом было то, что Лэпторн остался  непокоренным,  непострадавшим,
непомеркшим.
     Можно  ли  то  же  самое  сказать  о  его  родителях?  Непостаревшие,
непокоренные, непомеркшие? Были ли они сегодня теми же, что и в тот  день,
когда он отправился в глубокий космос? Семнадцать лет, возможно,  даже  не
коснулись их в неизменном механическом окружении.
     Со всеми чертами характера, приобретенными  за  эти  семнадцать  лет,
они, вероятно, распрощались позавчера.
     Все это далеко не романтично. Мне всегда казалось,  что  таков  образ
жизни, которую предпочитают богатые люди - изолированные от времени  и  от
всего остального, защитившиеся  от  какой  бы  то  ни  было  неприятности,
механизировав свои дома и свою жизнь. Они  атрофировались  умственно  и  в
общественном отношении, потому что никогда не пользовались своими мозгами.
     - Ты боишься этих людей.
     Я их не боюсь. Они не могут причинить мне зла. Но я их не люблю. Я не
могу их любить.
     - Ты их даже не видел.
     В  точности  ведь  не  имеет  значения,  кто  они  и  что   из   себя
представляют. Мне они не нравятся. Мне не нравится моя роль перед ними, их
- передо мной. Нас связал Лэпторн, а это всего лишь  иллюзия.  Потому  что
Лэпторн, которого знаю я, и Лэпторн, которого знают  они,  два  совершенно
разных человека. Потому что мы  с  Лэпторном  совершенно  несхожи.  Мы  не
подходим друг другу.
     Даже если бы связующее звено было сейчас здесь и в добром здравии,  я
не мог бы полюбить их, а они меня. Это невозможно.
     - Нельзя сказать, что ты одаренное  существо,  так  ведь,  Грейнджер?
Парализован смущением и отсутствием понимания при каждом  мысленном  шаге.
Ты что, не можешь даже сделать такое простое  дело,  как  вернуть  барахло
своего  напарника  туда,  где  ему  место?  В  этом  виновна  твоя  личная
бездарность, или это вообще присуще всей твоей расе?
     Ладно, - сдался я, - есть дела, в которых я не слишком уж блистаю. Ну
и что с того? Думается мне, что присущая мне умственная  ограниченность  -
моя и только моя, но не могу  же  я  расписываться  за  все  человечество.
Способности других, равно как и их отсутствие - их личное дело.
     - Почему ты никогда не произносишь своего имени, Грейнджер?
     Потому что у меня его нет.
     - Я знаю, что тебе оно неизвестно. Я знаю, что твои неизвестные  отец
с матерью не оставили тебе такового в качестве прощального подарка. Но это
ведь не единственный способ приобретать имена? Почему бы тебе не дать себе
имя? Сделай себе приятное.
     Мне не надо еще одного имени.
     - Ты просто не хочешь иметь еще  одно  имя.  Это  заставило  бы  тебя
пользоваться им. Тогда стало бы казаться, что у тебя есть личность, что ты
один  из  представителей   человеческой   расы,   что   ты   действительно
существуешь, а не являешься легендой звезд Венца.
     Вот  как,  ты  неожиданно  оказался  специалистом   по   человеческой
психологии.
     - Я специалист по изучению ТЕБЯ, Грейнджер, и  я  постоянно  узнаю  о
тебе все больше и больше. Я внутри тебя. Я с тобой, какое бы решение ты не
принял. Я сопровождаю каждую твою мысль и чувствую все, что чувствуешь ты.
У тебя не самый удобный для жизни ум, друг мой. Я  бы  ценил  его  больше,
если бы ты слегка привел его  в  порядок.  Приди  в  согласие  с  собой  и
вселенной.
     Если бы я знал, что ты хочешь преобразовать меня, я бы ни за  что  не
позволил тебе войти. Ты слился со мной, и если тебе это не  нравится,  это
слишком плохо. Мне совершенно наплевать, является ли мой мозг  воплощением
твоих представлений о райских кущах. Если  тебе  не  нравятся  мои  мысли,
оставь их в покое.
     - Я с тобой до твоей смерти. Ты это знаешь.
     Да, ты со мной, ты знаешь  это,  и,  по-видимому,  ты  не  слишком-то
высокого мнения обо мне. Ты не можешь меня изменить. Ты можешь жить внутри
меня, но ты не в состоянии изменить мой мозг. Так что забудь  об  этом.  В
своих делах мне  не  нужна  твоя  помощь.  Пожалуйста,  добро  пожаловать,
оставайся, сколько хочешь, только сиди тихо.
     - Я не уверен, что смогу с этим смириться, мой хозяин. Я  думаю,  что
тебе время от времени следует напоминать, что ты ведешь себя, как дурак. И
я думаю, что однажды тебе, может быть, и понадобится моя помощь.
     Обойдусь без нее, спасибо.
     - Посмотрим.
     Мне советоваться с тобой, словно с оракулом, или мы будем  голосовать
по-демократически? - съязвил я.
     Он почувствовал сарказм и заткнулся.
     У меня во рту был скверный привкус из-за того, что  я  слишком  много
думал. Безмолвный разговор с ветром был утомительным.

                                    4 

     Владения Лэпторнов находились  сразу  же  за  Авророй.  Поезд  сделал
остановку в крохотном городке, который  был  таким  же  пустынным,  как  и
космопорт. Казалось, вся Земля была погружена в сон.
     На станции меня ждала машина, за рулем  которой  находился  маленький
человек с волосами песочного цвета. Он не представился, но  я  решил,  что
это  был  один  из  служащих,  и  что  сами  Лэпторны  находятся  дома,  с
нетерпением  ожидая  существо,  дорогое  их  блудному  сыну.   Их   машина
представляла собой отличный  свежевыкрашенный  скайрайдер,  который  мягко
скользил  на  воздушной  подушке.  Многие  из  этих  причудливых  летающих
предметов были ненамного подвижнее  сурков  в  том,  что  касалось  резких
маневров. Но какой-то бедный инженер вложил душу в этот аппарат,  заставив
его вести себя так, как обещала реклама. Именно такая  работа,  по  мнению
Хэролта, придавала нашей жизни смысл.
     Дом был большим, а земельные владения  соответственно  впечатляющими.
Великолепие  пустующей  земли,  казалось,   должно   было   померкнуть   и
становиться немного нелепым сейчас, когда поток  устремившихся  к  звездам
сократил население планеты на 70 или 80%, но даже клочок  пустующей  земли
заслуживал внимания.
     Трава, конечно же, с Анд, деревья из  Австралии  или  с  Аляски.  99%
поверхности северо-восточных штатов  одно  время  были  полностью  покрыты
бетоном. Единственными  обитателями  их  были  мухи,  крысы,  люди  и  еще
какая-то живность.
     Сейчас все эти площади были  возрождены,  как  и  пища,  производство
которой главным образом и принесло Лэпторнам их состояние.
     Декор комнат был сказочно красив, а атмосферу  учтивости  можно  было
почувствовать  кожей.  Прошло  десять   минут,   а   кроме   искусственных
любезностей, принятых в обществе, ничего сказано не было. Даже после этого
мы только через несколько минут подошли к существу вопроса.
     Мы вчетвером сидели вокруг стола. Мне предложили перекусить и выпить,
я же - ради удобства - встретил это  предложение  категорическим  отказом.
Меня поблагодарили и пригласили "чувствовать себя  как  дома"  около  трех
раз. И наконец мы добрались до сути дела. Лэпторн-младший был мертв,  а  я
нет. Как, почему и что еще, черт возьми, было им нужно?
     Миссис Лэпторн сидела слева  от  меня,  наклонившись  вперед,  словно
хищная птица, ждущая момента, чтобы схватить брошенное мною слово.  Вильям
Лэпторн сидел напротив с величественно-непринужденным видом. Губы Лэпторна
были сжаты в прямую линию  -  их  выражение  не  выказывало  ни  малейшего
признака какой-либо реакции.
     Ив Лэпторн - сестра - сидела справа от меня,  она  просто  ждала,  не
решив еще, что ей говорить или делать. У меня было странное  чувство,  что
она - единственное живое существо в комнате.
     Я рассказал им о моей первой встрече с Майклом Лэпторном -  я  должен
был постоянно делать над собой усилие, чтобы  называть  его  по  имени.  Я
редко вообще как-нибудь называл его - в этом нет  необходимости  когда  вы
работаете рука к руке - но в мыслях  я  всегда  называл  его  по  фамилии.
Конечно же, это Хэролт свел нас. У меня было немного денег. -  У  Лэпторна
было немного денег. По одиночке мы были ни на что не годны. Вместе  же  мы
вскладчину купили дешевый космический корабль,  то,  чего  каждый  из  нас
хотел. Нас не  волновали  такие  вещи,  как  совместимость  -  именно  так
заключаются браки по расчету.
     Я кратко рассказал им о годах, проведенных в космосе. Я не упомянул о
пропасти, которая существовала между моей натурой и  натурой  Лэпторна,  я
ничего не говорил им о наших с Лэпторном нуждах и чаяниях. У них  об  этом
сложилось собственное впечатление по его письмам, а  единственное,  что  я
знал о последних, это то, что их было много. Я не хотел бы  поколебать  их
иллюзии, какими бы они ни были.
     Я рассказал им, как, когда мы  летели  на  Холстхэммер  с  Адаманкта,
"Джевелин" попала в переплет из-за пыли, идущей из Течения и приводящей  к
искривлению пространства или к  повышению  радиации,  как  нас  занесло  в
Течение вместе с пылевым облаком. Я не сказал  им,  что  идиотом,  который
рассчитал маршрут, так замечательно задевший Течение, был я, и что  сделал
это потому, что пытался сэкономить горючее. Я также не стал сообщать им  и
о том, что если бы не Лэпторн, то мы вообще бы не испытывали недостатка  в
топливе, даже в районе Течения. Я преподнес им голые факты и представил им
самим вынести их собственный приговор.
     Я рассказал им,  что  когда  мы  были  в  Течении,  заклинило  рычаги
управления, и что я был не в состоянии  погасить  скорость  до  того,  как
искривление сорвало нашу броню и поглотило всю нашу энергию, так что  даже
не имели надежды выбраться из Течения. Я описал наше падение - как я искал
звезду и как направил корабль в звездную систему со всем оптимизмом, какой
только смог в себе  отыскать,  как  умудрился  посадить  его  на  планете,
которая только и  могла,  что  поддерживать  нашу  жизнь.  Я  не  смог  им
сообщить, как мне повезло, потому что их мысли были сосредоточены на  том,
как не повезло Лэпторну. Однако, как бы там ни было,  он  смог  поддержать
работу атомного двигателя, несмотря на утечку энергии. Импульса, который я
получил, было едва достаточно, чтобы посадить "Джевелин". Но сохранить  ее
целой не удалось. Тяги,  требуемой  для  того,  чтобы  держать  корабль  в
равновесии и мягко посадить его, и близко не было. Мы вошли в атмосферу по
низкой траектории и с большими трудностями. Я пытался  выравнять  корабль,
но ничего из этого не получилось. Тот или  иной  конец  корабля  неизбежно
должен был принять на себя удар и разбиться.  Им  оказался  нижний  конец.
Майкл Лэпторн погиб.
     Аминь.
     Аудитория молчит. Никакой реакции, пока они все не переварят.  Мамаша
мне не доверяет, и симпатии ко мне  не  испытывает.  Во  всем  виноват  я,
считает она. Мне доверили жизнь ее сына, а я был  чересчур  неосторожен  и
сломал ее игрушку. Слишком плохо. Отец, напротив,  воспринял  неизбежность
произошедшего. По крайней мере он не проявил к бедному Грейнджеру  никакой
враждебности, в этом не  было  никакой  выгоды.  Никаких  обвинений.  Губы
должны быть сжаты в прямую  линию.  Ив  слегка  растерялась.  Наверное,  с
трудом вспомнила дорого Майкла. Она была очень маленькой, когда он покинул
дом. Должно быть, чувствует себя немного виноватой, так как не  может  его
вспомнить. Она думала, что все это должно иметь для нее  больше  значения,
но ничего не получалось из ее попыток принять соответствующий вид.
     Обо всем этом я узнал прежде, чем хоть один из них успел открыть рот.
     - Вы совершенно не такой, каким я вас представлял, -  сказал  наконец
глава семейства.
     "Ладно, - подумал я, - не касайся главной темы. Поговорим  лучше  обо
мне, если ты так хочешь".
     - Жаль, - сказал я.
     - В письмах Майкла вы совсем другой.
     - Я провел два последних года в одиночестве на голой мертвой скале, -
напомнил я ему.
     - Дело гораздо серьезнее, - сказал он.
     - Вы не похожи на человека, которого стал бы идеализировать мой сын.
     Идеализировать? Мне стало интересно, что  это  там  Лэпторн  обо  мне
понаписывал.
     - Что касается моего сына, то для него вы были чем-то вроде героя,  -
пояснил он. Для меня это было новостью.
     - Вы имеете в виду его первые письма... - сказал  я  с  сомнением.  -
Тогда он был молод...
     - О, нет, перебил меня Лэпторн-старший. -  Я  имею  в  виду  все  его
письма. За пятнадцать лет его мнение о вас не изменилось. Он всегда  думал
о вас одно и то же, отзываясь о вас одинаково. Его письма не изменились.
     Его  письма  не  изменились.  Пятнадцать  лет  глубокого  космоса   -
насыщения новыми знаниями, новым опытом,  новым  чувством,  а  его  письма
родным не изменились. Я готов поклясться, что Лэпторн, погибший на  скале,
и Лэпторн, покинувший дом, - не одно и то же. Ни в коем случае.  А  сейчас
его отец сидит в своем неизменном кресле в своей неизменяющейся комнате  и
говорит мне, что он не мог заметить разницы.
     - Не понимаю, - автоматически сказала я.
     - Должно быть, было нелегко, - сказала Ив Лэпторн, - после того,  как
корабль сел.
     - Ветер составил мне компанию, - с издевкой сказал я.
     - Сейчас, однако, вы, кажется, в полном порядке, - вмешалась мать.
     - Прекрасно себя чувствую, - сказал я. - Все было не так уж плохо:  я
был немного голоден, но сейчас  уже  все  позади.  -  Я  излучал  истинное
мужество и благородство. О, все пустяки. Вы можете это  сказать,  когда  у
вас за спиной пара недель и вы сидите в чьей-либо гостиной.
     - Вещи, которые вы привезли, - произнесла пожилая женщина, - где они?
     - В моем рюкзаке, - сказал я. - Я оставил его в холле. - Я встал,  но
они усадили меня обратно, и Ив принесла рюкзак, открывая его на ходу.  То,
что она обнаружила сверху, оказалось моей  грязной  рубашкой.  Я  встал  и
забрал у нее рюкзак.
     Я достал личную собственность Лэпторна со дна  мешка.  Это  были  его
часы, документы и  солнцезащитные  очки.  На  этом  секция  бытовых  вещей
закончилась.
     Еще там были четыре  куска  камня,  каждый  из  которых  имел  редкий
рисунок,  но  никакой  ценности  не  представлял;  пара  крыльев  большого
антропоида и несколько мелких предметов  чужеродной  бижутерии  -  подарки
различных людей.
     - Это все? - спросил отец.
     А чего вы ждали, чуть  было  не  сказал  я,  праздничные  фотографии?
Лэпторн не нуждался в грубых образах - его воспоминания были живыми.  Все,
что я привез, было всего лишь хламом.
     - Мы не возим с собой много вещей, - попытался  объяснить  я.  -  Наш
корабль - не лайнер, на котором полно свободного места и лишнего  топлива.
Это всего-навсего личные вещи - просто для того,  чтобы  у  человека  были
какие-то вещи. Мне жаль, что здесь нет  ничего,  представляющего  ценность
хотя бы для ваших чувств, но у вашего сына не было  ничего  материального,
что бы он ценил.
     - Что вы имеете в виду,  когда  говорите  "ничего  материального"?  -
спросила Ив.
     - Я хочу сказать, что он хранил все в своей памяти. - сказал я.
     Не совсем так. Как я мог им объяснить все это?
     - У нас есть его письма, - сказала мать. Подразумевалось: мы могли бы
обойтись и без тебя. Нечего было беспокоиться.
     - Да, это так, - сказал отец. - В письмах гораздо больше смысла,  чем
мы надеялись найти в содержимом его карманов. Вы не  хотите  взглянуть  на
них?
     Кого вы хотите надуть? - подумал я. Вы бы не разглядели смысла даже в
том случае, если бы он был шести футов в высоту. Но его  предложение  меня
удивило.
     Меня допускали к святыне чувств семьи Лэпторн, в  том,  что  касалось
покойного и оплакиваемого сына.
     - Нет-нет, благодарю вас, - сказал я. Матери Лэпторна эта  идея  тоже
не понравилась.
     Она была рада, что я отказался.
     Семейное дело подходило к концу. Я чувствовал это. Все мы отдали свой
долг  погибшему.  Все,  что  было  необходимо  сказать,  чтобы   исполнить
общественный долг, было  сказано,  и  ничего  больше  не  оставалось.  Мое
присутствие скоро станет навязчивым, но они и не подумали бы о том,  чтобы
позволить мне уйти. Они всегда искали случая узнать меня. Нам есть  о  чем
поговорить. До черта. Она даже не заметили, что за чепуху они говорят.
     Почувствовав себя в западне, я остался на обед. По крайней мере,  это
была еще одна трапеза, которая не отразилась на моем кармане.

                                    5 

     На следующий день я хотел уехать как можно раньше. Перед завтраком  я
принял душ. Пока я спал, мою одежду привели в порядок. Я  схватил  рюкзак,
как  только  мы   поели,   наспех   попрощался   и   понесся   к   выходу.
Лэпторны-старшие были шокированы  моей  стремительностью,  но  Ив  тут  же
вызвалась довезти меня до станции. Едва ли я мог отказаться.
     - К чему такая спешка? - поинтересовалась она. - Я думала, что  вы  с
радостью останетесь у нас на несколько дней.
     - Может быть. Но не здесь. Неудобно. Все же мне надо найти работу.
     - Это будет нелегко.
     - Это необходимо, - сказал я решительно. Она вопросительно посмотрела
на меня. Я рассказал ей об уловке компании "Карадок".
     - Вчера вы об этом ничего не сказали.
     - А зачем? Это не имеет никакого отношения к вашему брату. Э,  да  вы
ведете машину, как космический пилот.
     Одна рука на руле, другая на рычаге  передач.  Большинство  водителей
все время держат руль двумя руками, но пилоты привыкли пользоваться  двумя
панелями управления. Она не обратила внимания на мое замечание о ее манере
вождения и сказала:
     - Мы, возможно, смогли бы вам помочь.
     - Я полагаю, ваш папочка вручил бы двадцать тысяч без тени  сомнения,
- сказал я насмешливо. - Просто так, ради былых времен его сына.
     - У нас есть кое-какие связи на линии звездолетов, - сказала она.
     - Меня не взяли бы работать на лайнер. Я -  вольный  торговец.  Но  в
любом случае, спасибо. Каким образом у  старика  оказались  связи  в  этой
области? Играет в гольф с членами экипажей лайнеров?
     Мои слова раздражали ее, и она не попыталась  объяснить.  Она  только
сказала:
     - Это мои знакомые, а не его.
     Больше она ничего не добавила, и я  сделал  вывод,  что  у  нее  есть
дружок среди космонавтов. Если бы немного  дольше  поразмышлять  над  этим
вопросом и дать ей возможность  рассказать,  я  мог  бы  избежать  больших
недоразумений в дальнейшем. Но я этого не сделал.
     Я сказал:
     - Послушайте, вам незачем беспокоиться обо мне. Я ничем не  отличаюсь
от трех или четырех сотен других, путешествующих по  Течению,  болтающихся
по порту и пытающихся найти корабль. Для вас я никто, если не считать, что
я оказался в том месте, где умер ваш брат. Это не делает меня героем,  как
он считал. Это не делает меня чем-то вроде бедного родственника для  семьи
его. Вы мне ничего не должны за его часы и солнцезащитные очки. Как бы  то
ни было, не более того -  папочка  уверен,  что  я  получил  свои  чертовы
деньги. Хватит,  чтобы  добраться  до  Сеймура.  Я  смогу  снова  получить
оплачиваемую работу в течение года.
     - Но ведь вам не будут платить,  -  заметила  она.  -  Будут  платить
только компании "Карадок". Паршиво. Но это лучше, чем доживать свои дни на
той черной горе.
     - Вы и в самом деле  лучший  пилот  Галактики,  мистер  Грейнджер?  -
спросила она. Я не мог определить, смеется она надо мной или нет.
     - Нет, - ответил я. - Есть тысячи таких же, как и я,  и  даже  лучше.
Просто получилось, что я один из тех, о ком говорят. Не мое умение  летать
принесло мне репутацию, а те безумные места, в которые заманивал ваш брат.
     - Мог бы какой-нибудь пилот, лучший, чем вы, избежать крушения?
     Опасная почва. Будь осторожен.
     - Никто не мог, - сказал я. Корабль вырвало из моих рук на скорости в
двадцать пять тысяч. Пыль оторвала броню - это ерунда. Но повреждение, или
что там было, лишило меня любого шанса.
     - Полагаю, вы и до этого  сталкивались  с  пылью  и  искривлением,  -
сказала она задумчиво.
     - Конечно, сталкивался. Послушайте, я не убивал вашего  брата.  Я  не
мог бы спасти его. Никто не мог бы, наверное. О'кей. Я не лучший пилот  из
существующих ныне. Но я, черт возьми, намного лучше тех, которых выпускают
школы, чтобы нянчиться с  лайнерами.  Я  не  тратил  время  на  то,  чтобы
выучить, что нужно делать, если порвется цепочка в туалете капитана.  Свои
молодые годы я провел,  изучая  моторы  и  пытаясь  научиться  чувствовать
корабль. Когда заклинило рычаги управления "Джевелин", со мной от  малости
едва не произошел серьезный приступ. Сейчас вы мне верите?
     - Я вам верю, - сказала она прямо. - Где мне вас найти, если я подыщу
вам работу?
     - Забудьте об этом, - сказал я.
     - Вы не хотите никакой помощи, так?
     - Ага.
     - Но это не потому, что вы слишком гордый. Вы просто не хотите  иметь
ничего общего с нами. Вы хотите забыть нас, стереть нас в своей памяти.
     - Я выполнил то, ради чего приехал сюда. Я не хочу быть героем вашего
брата или его тенью. Я отдал вам его вещи. Он умер - я должен жить дальше.
Лэпторн умер. Он больше не играет роли.
     - Вам нравился мой брат?
     Последовала  пауза,  во  время  которой  она  ставила  скайрайдер   у
монорельсовой платформы. Я выбрался наружу,  она  тоже,  следом  за  мной.
Поезд должен был выйти не раньше, чем через десять минут. Она не уходила.
     - Мы были очень разные, - сказал я.
     - Вам он нравился? - настаивала она.
     - Конечно, нравился. Мы впихнули себя  в  один  и  тот  же  маленький
корабль на пятнадцать лет, не так ли? Вы думаете,  мы  выдержали  бы  это,
если бы не могли выносить друг друга?
     Возможно, и нет. Пятнадцать лет - большой срок. Но первая часть  была
ложью. Нет, мне  не  нравился  Лэпторн.  Никогда.  И  никогда  не  мог  бы
понравиться. Но ей я этого говорить не собирался.
     Она прошла несколько ярдов вдоль платформы, затем повернулась ко мне.
Странно, что можешь не замечать кого-то на расстоянии двух футов -  всегда
умудряешься смотреть мимо них или рядом с ними. Но на расстоянии пяти  или
шести ярдов они всегда в поле твоего зрения. Ты не  можешь  смотреть  мимо
них. Ты должен их узнавать. Сейчас мне пришлось смотреть на Ив  Лэпторн  -
может быть, впервые.
     Она не была хорошенькой, если судить  по  стандартам  нашей  планеты,
хотя на Венце и казалась бы славной. Она была очень похожа на своего отца,
но не слишком на брата. В ее  манерах  проглядывала  холодная  деловитость
отца, у нее было его решительное выражение на лице, его  скучная  поза.  В
ней, может быть, и было немного  от  Майкла  Лэпторна,  но  двигалась  она
иначе.
     У нее не было его способности ориентироваться в  окружающем  мире.  У
нее было направление и импульс,  но  только  прямо.  Никаких  взглядов  по
сторонам, никакого любопытства. Застывший ум.
     - Где мне вас найти? - снова спросила она.
     Я дал ей адрес Хэролта.
     - Я поживу немного там, - сказал я.  -  Я  остановился  у  одного  из
рабочих, обслуживающих корабли на Земле. Его зовут Джонни Сокоро. Но  если
я найду работу, я покину Землю не прощаясь.
     - Я свяжусь с вами, - сказала она. В этом я не сомневался. Затем  она
повернулась и пошла  прочь.  Скайрайдер  поднялся,  грациозно  и  небрежно
скользнул на пустую дорогу. Она не помахала мне на прощанье.
     Я сел на поезд, идущий в Чикаго. Мне предстояло шесть часов  пути  по
сравнению с получасовым полетом, но я больше не  спешил  и  мог  позволить
себе израсходовать пожертвование Лэпторна разумным образом, так как сейчас
оно принадлежало полностью мне и не было связано никакими обязательствами.
     Когда я добрался до мастерской Хэролта,  я  позвонил,  но  ответа  не
получил.  Я  вспомнил,  что  Джонни  работает  на   "Аббенбруке".   Я   не
представлял, когда он вернется. Я швырнул рюкзак в мастерскую и  побрел  в
поисках какой-нибудь еды.
     Молекулярная еда все еще имела довольно приятный вкус. Жители  Земли,
которые не могут позволить  себе  натуральную  пищу  чаще  раза  в  месяц,
утверждают, что могут почувствовать водоросли и протеин, что бы с ними  не
делали,  но  жители  Земли  вечно  жалуются,  что  с  их  желудками  плохо
обращаются. Я провел слишком большую часть своей жизни на  овсянке,  чтобы
жаловаться на что-либо, имеющее вкус.
     Пока я ел, один из космонавтов, которые торчали в баре, подошел и сел
ко мне за столик. Я всматривался в него пару минут и узнал  члена  экипажа
П-шифтера, который доставил меня под арестом с Холстхэммера на Новый  Рим,
а затем отвез меня на Землю. Он не разговаривал со мной во  время  полета,
но я пару раз видел его в коридорах и за едой.
     - "Карадок" обошлась с вами по-свински, да? - сказал он. Этот  шедевр
не казался мне дипломатическим способом начинать дружеский разговор, но  я
проворчал, что согласен.
     - Во всем виноват Циран, - сказал он. -  Он  заставил  так  поступить
нашего шкипера. Совет поддержал его, но если спросят меня, то я скажу, что
не только в этом дело. Макс - наш шкипер - мог бы свести вас с  Советом  и
уговорить их дать вам  такую  работу,  где  вы  могли  бы  заработать  эти
двадцать тысяч. Это было бы дешевле, чем получать эти деньги из заработной
платы другой компании. Циран не может подлить масла в огонь.  Он  все  еще
рыщет в Течении в поисках русалок.
     - Вам не кажется, что к этому времени шутка обросла бородой, - сказал
я. - Я не стал бы работать на "Карадок" после всего этого.
     Он пожал плечами, как бы прося  прощения  -  это  черт  знает  что  -
работать на человека, который только что нанес тебе удар в спину.  Но  для
вас это единственный способ избавиться от долга. Я  всего-навсего  пытаюсь
вам помочь.
     - Все пытаются мне помочь, - сказал я. - Спасибо всем  вам.  Но  мне,
наверное, пришлось посоветоваться с врачом по поводу моей головы, если  бы
я позволил "Карадок" обделать это  дельце.  Рабский  труд  не  хорош.  Мое
призвание в жизни заключается не в том, чтобы толкать рэмроды через грязь,
которая накапливается в Течении Алькионы. Или вы собираетесь  использовать
меня в  очередном  публичном  трюке?  Типа  кругосветного  путешествия  по
Вселенной или недолгой посадке на мега-П6? А может быть, завоевание Земли?
     Он понял намек, осушил свой стакан и встал, чтобы уйти.
     - Если вы передумаете, - сказал он,  -  "Тахини"  вернется  на  Землю
через неделю, он совершает обычный челночный полет.
     В его голосе не чувствовалось враждебности или уязвленного самолюбия.
Он действительно считал, что ко мне плохо отнеслись.  И  он  действительно
считал, что единственный выход - кормить собаку, которая меня укусила.
     - Спасибо,  -  сказал  я  ему,  когда  он  уходил.  Несмотря  на  все
благодарности, которые я расточал в последнее время, я, казалось, проявлял
крайне мало подлинной признательности.

                                    6 

     Через три дня у двери Джонни остановился дель Арко. Это  был  крупный
мужчина - думаю, что не менее шести футов ростом, - и крепко сбитый. Ходил
он медленно и плавно. Я  даже  не  могу  себе  представить,  чтобы  кто-то
согласился с ним драться. В волосах поблескивала седина, но он был  моложе
меня. Он жил на Земле - поэтому состарился быстрее.
     - Джонни нет, - сказал я ему. - Пришел корабль.
     - Я - Ник дель Арко, Грейнджер, и пришел к вам.
     - Я вас не знаю, - сказал я.
     - Конечно, - согласился он.
     - Вас прислала Ив Лэпторн?
     - Она объяснила, как вас найти. Но послала меня не она.  Мои  хозяева
просили разыскать вас.
     Мы все еще стояли в дверях.
     Легким кивком он показал, что хочет войти, и я отошел, пропуская его.
Мы поднялись в верхние комнаты. Он удобно расположился на стуле, которым я
неизменно пользовался, когда смотрел видеофон.
     Видеофон был включен, но он не обратил на это  внимания.  Я  даже  не
потрудился его выключить - просто сел на другой стул и стал  ждать,  когда
он повернется ко мне.
     - Вы, кажется, враждебно настроены, Грейнджер, - заметил он. - Что же
я такого сделал?
     - Ничего.
     - Вы хоть сколько-нибудь заинтересованы в том, что я намерен сказать?
     - Не знаю, пока не услышу. Может быть.
     Он пристально посмотрел мне  в  глаза.  -  Конечно,  вам  не  за  что
благодарить меня, - сказал он. - Я не помочь вам пытаюсь. Просто мне нужен
пилот. А вы свободны и у вас прекрасная репутация.
     - Это что касается Венца, - заметил я. - А здесь я не летал.
     - Вы когда-то работали на  Новую  Александрию.  Они  о  вас  высокого
мнения.
     "Очень мило с их стороны", - подумал я. А вслух сказал:
     - Я слушаю.
     - Я построил корабль, и мне поручили организовать его первый рейс.  Я
хочу, чтобы  вы  стали  его  первым  пилотом.  Это  довольно  своеобразный
корабль. Он летал в атмосфере, но это ерунда.  С  ним  нужно  очень  умело
обращаться, чтобы лететь туда, куда нам надо. Нам нужен пилот получше тех,
что летают в Кольце.
     - Что же такого особенного в этом корабле? - спросил я.
     - Синтез. Новая  Александрия  несколько  лет  работала  над  синтезом
технологии и теории человеческой и хормонской. У них уже есть  подрядчики,
которые работают над выявлением разнообразных технологических возможностей
этого синтеза. Этот корабль - один из них. Новоалександрийцы надеются, что
этим совершат революцию в науке, и дела у них опять пойдут по  восходящей.
Потому что со времен  повального  нашествия  на  звездные  миры,  в  делах
застой. Даже до переселения наука не могла  сдвинуться  с  мертвой  точки.
Новые формы и новые масштабы, но не новые принципы. А мы думали, что у нас
есть все. Но хормонский синтез позволил взглянуть на все это по-новому.
     Мы построили корабль, который действительно умеет летать,  Грейнджер.
Не как пуля, а подобно птице. У него есть суставы и мускулы. У него  самая
совершенная и самая чувствительная  нервная  система,  которая  когда-либо
была у механического устройства. Он быстро реагирует и способен  поглощать
энергию собственной реакции. Эта птичка умеет  маневрировать  на  скорости
более 20 тысяч.
     - Это невозможно, сказал я.  -  Даже  мельчайшую  частичку  вещества,
обладай она  такой  скоростью,  как  эта  машина,  ничто  не  в  состоянии
заставить повернуть. Любой корабль  разорвется  на  две  части  под  таким
напряжением, с суставами  он  или  без.  Какие  бы  хитрые  штучки  вы  не
использовали, чтобы  преодолеть  барьер  Эйнштейна  -  тахионный  перенос,
вероятностное перемещение, пространственный скачок - все  это  равносильно
одному - если что-то встанет на вашем пути, вы должны будете пройти  через
это. А повернуть вы не сможете. Во всяком случае не на двадцати тысячах.
     - Это сейчас, - спокойно сказал дель Арко.
     - Вы действительно его еще не испытывали?
     - В атмосфере он маневрирует хорошо.
     - Стрекозы тоже. Вы хотите, чтобы я  первый  повел  его  в  глубинный
космос?
     - Вот именно.
     - Я вижу, зачем нужен вам. Да ни один штурман  не  дотронулся  бы  до
него и мачтой своей посудины. Не уверен, что и я  соглашусь.  Да  и  никто
другой, как бы заинтересован он ни был. Это же чертовски рискованно.
     - Я тоже полечу. Я его строил.
     - Так вы гордитесь своей работой, - сказал  я.  -  Весьма  похвально.
Вручим же строителю золотую звезду. Но ведь не вы  проектировали  корабль,
не так ли?
     - Я и не должен был. Лучшие  умы  Новой  Александрии  соединили  свои
усилия  и  мысли.  Большие  Деньги  из  Новой  Александрии   финансировали
постройку корабля. Они знают, он взлетит - и я тоже.
     - Каков принцип движения?
     - Масс-релаксация.
     - И ваше управление рассчитано на двадцать тысяч? Если  это  так,  то
достижение замечательное.
     - Я сказал, что  он  повернет  на  двадцати  тысячах.  А  полетит  на
пятидесяти. Это же настоящий корабль, Грейнджер, а не консервная  банка  с
часовым  механизмом.  Он  металлизирован  -  у  него  имеется  нечто  типа
экзокаркаса. Но не сплошной металл. Остальное - молекулы органической цепи
- пластики  всех  типов.  Пластик  и  металл  сращены  органометаллическим
синапсисом, чертовски приближенным к идеальному. Вы ничем не управляли  до
этого, подобным этому. Нейронная стыковка  настолько  совершенна,  что  вы
станете частью корабля. Вы летаете наощупь, правда? Так,  как  сейчас,  вы
никогда не чувствовали корабля. Вы чувствовали его кожу, но  это  была  не
ваша кожа. Вы чувствовали мощь управления, но  она  была  вне  вас  -  все
внутри падало. На моем корабле его корпус станет вашей кожей, а управление
будет внутри вас. Настолько хороша чувствительность сцепления. А по  своей
реактивности - он лучше всего, что было раньше. Он может поворачивать,  он
может двигаться в полете. Он может  справиться  с  пылью,  с  искривлением
пространства. Единственное, что может доставить ему хлопоты - это  широкий
поток радиации. От узкого он может уклониться. Грейнджер, он может  пройти
полосу препятствий на пятистах единицах. Он может пройти через лабиринт на
тысяче.
     - Если бы у свиньи были крылья, она бы проделала то же самое.
     - Вы все сказали?
     - Нет. Почему вы думаете, что  я  смогу  научиться  летать  на  таком
корабле? Ничего подобного я раньше не встречал. Почему я нужен вам больше,
чем кто-либо другой?
     - Потому что вы летаете естественно. Вы  летите  с  кораблем.  Вы  не
оставляете грязную работу машинам. Вы - пилот, а парни с Пенафлора -  нет.
Им коляски толкать.
     - Ну, - сказал я, - хоть в этом мы придерживаемся одного мнения.
     - И вы видели больше загрязненного пространства, чем  кто-либо  иной,
кого мы могли бы раздобыть. Вы знаете, с чем мы столкнемся,  если  корабль
оправдает возложенные на него надежды и долетит туда,  куда  не  летал  ни
один корабль.
     Вот это, я полагаю, было правдой.  Пыль  и  искривления  на  Венце  в
изобилии. Но он не весь в помойных ямах, как  Течение  Алькионы.  Я  видел
намного больше, чем мой  напарник.  Да  благословит  бог  Лэпторна  и  его
пионерство за это.
     - Ваше предложение? - спросил я у дель Арко.
     - Новая Александрия заплатит завтра  ваши  двадцать  тысяч,  если  вы
подпишете двухгодичный контракт на работу в качестве пилота этого  корабля
и при условии, что я буду его капитаном.
     Внезапно я начал что-то подозревать. - И если я отказываюсь во  всеми
условиями...
     - Да.
     - Не получится, - сказал я. - Вы не нанимаете меня, вы меня полностью
покупаете.
     Как я могу работать, если все это будет висеть надо мной, как  чертов
Дамоклов меч? Это рабский труд без единого шанса выбраться. Знаете,  я  не
могу пойти на это.
     - Я знаю, что ничего иного вы себе позволить не можете.  В  противном
случае остаток жизни вам придется потратить на  то,  чтобы  заработать  на
оплату этого билета. Это не так уж  плохо  -  ваши  права  работающего  по
контракту защищаются законом Нового  Рима.  Вы  не  раб  -  разве  что  по
отношению к этим двадцати тысячам, и то, если не попытаетесь избавиться от
них.
     - У меня безошибочное чувство,  что  закон  Нового  Рима  значительно
ухудшился за то время, что меня здесь не было, - сказал я. -  Каждый  раз,
когда я слышу цитаты из него, я вижу, что  его  слегка  перекрутили.  Ваше
предложение отвратительно. Я ни за что не соглашусь на него, даже если  бы
всю свою оставшуюся жизнь ходил без работы.
     - Очень жаль, Грейнджер, - сказал он, - но оно исходит  не  от  меня.
Новоалександрийцы были очень привередливы в выборе того, кто  будет  вести
корабль и на каких условиях. Это однозначное предложение и очень  выгодное
в смысле денег. Вас же не посылают в  урановую  шахту.  Другие  люди  тоже
полетят вместе с вами. Я - первый и, по крайней мере, еще двое.  Мы  будет
подвергаться тому же риску, что и вы... но именно от  вас  будут  зависеть
наши жизни. Я думаю, что это хорошее предложение.
     - Ну, вы полагаете, что я дурак, если по-настоящему так думаете. Если
мне надо будет сдать на два года в аренду свою душу, то я обращусь прямо к
дьяволу. Он дает за это намного больше - и придумал это первым.
     После того, как этот здоровяк ушел - в каком-то дурном настроении - я
перенес себя  на  место,  где  он  сидел  и  снова  бездумно  уставился  в
видеоэкран. Мне не хотелось много думать  о  предложении  -  даже  если  я
вляпаюсь и приму его.

                                    7 

     - Ну, Золотой Мальчик, - сказал шепот, - это и есть твой единственный
шанс на пристойную халтуру.
     Вполне возможно, что это и великолепная халтура. Самоубийство.
     - Новая Александрия не делает ошибок. Это не компания "Карадок".
     Ты ни черта не знаешь о Новой Александрии. В любом случае  судить  ты
не можешь.
     - Я знаю то, что знаешь ты. И  мои  суждения  основаны  на  том,  что
знаешь ты. Они не менее убедительны, чем твои собственные.  Фактически,  я
смогу в любое время их обосновать.
     И ты полагаешь, что я обязан согласиться на эту сумасшедшую работу?
     - Я считаю, что у тебя  нет  другого  выхода.  Это  риск,  но  и  все
остальное тоже не менее рискованно.
     Даже если корабль  способен  летать,  что  кажется  мне  невероятным,
остается еще одно - смогу ли я летать на нем. Я никогда ранее не летал  на
кораблях с масс-релаксацией. Вопреки всеобщему убеждению, будто я летал на
"Пожирателе Огня" и "Джевелин", скажу откровенно, что я не летал на первом
и лишь интуитивно на втором. В моем  распоряжении  были  все  механические
вспомогательные средства. Поэтому меня должны были учить, учить  хорошо  и
тщательно - те, кто все знал о космических кораблях.  Кто  сумеет  обучить
меня летать на этом?
     - Ты  уже  взрослый  и  сам  должен  заботиться  о  себе.  Если  тебе
понадобится помощь, я буду рядом.
     Значит, теперь ты тоже галактический пилот номер один?
     - Нет, я только живу здесь.
     Это ужасно забавно. Невероятно  смешно.  Во  время  своих  внутренних
рейдов  ты  явно  нашел  место,  где  у  меня  находится  чувство   юмора.
Пожалуйста, не злоупотребляй им - оно должно  быть  у  меня  под  надежным
контролем.
     - Для управления кораблем нужно только одно  тело,  -  сказал  ветер,
нисколько не обращая внимания на мой сарказм, - а головы  будет  две.  Две
головы лучше, чем одна.
     Вот  черт!  Как  я  буду  управлять  кораблем,  если  ты  то  и  дело
перебиваешь меня?!
     - Я не буду тебя перебивать, - терпеливо объяснил он. - Я просто буду
учиться, когда будешь учиться ты. У меня другая точка зрения.  Между  нами
говоря, вдвоем мы научимся летать на корабле быстрее, чем если бы  ты  был
один. Ведь ты все же не можешь себе позволить отказаться от этой работы.
     Даже на условиях, которые мне предлагают?
     - Условия позволяют тебе достичь  желаемого  -  избавиться  от  долга
"Карадок". Это нелегкие условия, но двадцать тысяч  никогда  не  достаются
легко.
     Согласен с тобой, - подумал я грустно.
     - Можно работать за обычную плату, когда не нужно играть  ва-банк,  в
котором можешь проиграть. Но если другого выбора нет, тогда как раз  время
подумать еще раз.
     Я  медленно  убеждал  себя,  когда  пришел  Джонни  и   прервал   мои
рассуждения, позволив мне на время забыть свои аргументы.
     - Ты знаешь того парня, дель Арко,  с  которым  вчера  встречался?  -
спросил он.
     - Да.
     - Он на улице, в машине. Я с ним разговаривал  только  что.  Он  ждет
нас.
     - Нас?
     - Ну, конечно. - Парнишка посмотрел на меня чуть ли не  вызывающе.  -
Он считает, на корабле найдется работа и для меня.
     - Какая? - спросил я его. - В качестве повара?
     - Члена экипажа.
     - Превосходно, - заметил я уже без сарказма, почти,  потому  что  мой
энтузиазм поутих. Мне пришло в голову, что дель Арко  предложил  мальчишке
работу в качестве приманки для меня - хотя не знаю, с чего он взял, что  я
так уж пекусь о Джонни Сокоро. А может быть,  ему  просто  нужен  запасной
член экипажа. Может быть,  Джонни  хорошо  справлялся  со  своей  работой.
Возможно, он был единственным человеком в порту  настолько  помешанным  на
кораблях, чтобы рискнуть ступить на борт этого звездолета.
     Мы спустились к машине. Ник дель Арко ждал нас на месте возле шофера.
Машина была скайрайдером Лэпторнов, а ее водителем - Ив Лэпторн.
     Она улыбнулась мне; дель Арко был не в особом восторге от моей кислой
физиономии. Очевидно, мысль привезти ее сюда принадлежала не ему.
     - Садитесь, мистер Грейнджер, - сказала  она,  -  и  мы  повезем  вас
смотреть вашу птичку.
     - Можете  звать  меня  Грейнджером,  -  великодушно  предложил  я.  -
Полагаю, вы уже знакомы с Джонни.
     Она подарила ему очаровательную улыбку и кивком пригласила в  машину.
Джонни посмотрел на меня, а я легонько подтолкнул его  к  заднему  сидению
машины и последовал за ним.
     - Мистер дель Арко не говорил мне, что вы работаете на него, - сказал
я Ив. - Я и подумать не мог, что вы его шофер.
     - Меня немножко интересует  этот  корабль,  -  ответила  она,  но  не
объяснила, почему.
     - И Лэпторны будут сидеть у меня на шее до самой моей смерти? - грубо
спросил я, потеряв самообладание. Я глянул в сторону Джонни, который  даже
слегка подпрыгнул, услыхав злобу в моем замечании.
     Ив покраснел, а  машина,  оторвавшись  от  поверхности,  подпрыгнула,
словно кенгуру. Мотор застонал, и Ив рефлекторным движением вернула машину
в горизонтальное положение - при этом продемонстрировав свое  упрямство  и
невежество. Мы лихо мчались несколько минут, пока  Ив  не  затормозила  на
повороте, усмирив машину раньше, чем сидящие в ней успели поседеть.
     - Вы обдумали мое предложение? - спросил дель Арко, поворачиваясь  ко
мне. Джонни открыл рот, чтобы ответить, но я опередил его.
     - Мы оба думаем над вашим предложением, - сказал я. - И еще не готовы
дать вам окончательный ответ. Когда мы увидим  корабль,  полагаю,  вы  его
получите.
     Казалось, он был совершенно удовлетворен сказанным, а Джонни был рад,
что я говорил от имени нас обоих.
     - Как называется корабль, мистер дель Арко? - спросил Джонни.
     - "Хохлатый Лебедь", - ответила за него Ив. - Это моя мысль.
     - Странное название, - сказал он, запнувшись на слове "странное".
     - Так еще называют птицу, которую вообще-то зовут "дронт" - объяснила
она.
     - У вас странное чувство юмора, - заметил я. - Масса людей  сочли  бы
это название не самым удачным для корабля.
     - Но ведь вы же не верите в невезение. - Сказала она.
     - Нет.
     - Ну, тогда все в порядке. Это обычные корабли.
     Ив въехала на территорию судоверфи. На юге были более новые и  лучшие
верфи, там все еще кипела кое-какая работа,  а  эти  были  пустынными.  За
двадцать лет здесь не построили ни единого корабля, даже частные  лица  не
были в них заинтересованы. Для тех, кто считал,  что  он  попросту  должен
строить на Земле, строили в другом, более подходящем  месте.  С  одной  из
вышек доносился стук молотка лудильщика - но он звучал  как-то  одиноко  и
глухо. Наверное, кто-то возился со своей машиной. В  доках  самой  дальней
части верфи стояли  три  яхты  и  пара  старых  грузовых  кораблей.  Яхты,
вероятно, предназначались для  приятного  времяпрепровождения,  а  корабли
красовались как памятники старины - или готовились на слом. Вокруг бродили
какие-то  люди,  но  на   рабочих   они   не   были   похожи   -   скорее,
праздношатающиеся.   Любители   достопримечательностей,   возможно,    или
мусорщики. Мне они показались червями, ползающими по трупу верфи.  Никогда
так не бросалось в глаза то, что Земля мертва.
     Мы проехали  еще  около  двух  миль,  прежде  чем  прибыли  на  место
назначения. Верфь, на которой строил дель Арко, была  самой  безлюдной  из
тех, что мы видели. Она была совершенно мертвой. Окружена высокой стеной и
- никаких видимых следов работы, но я увидел, что на вышке есть еще что-то
кроме пыли. Там были люди - сторонний  наблюдатель  вряд  ли  смог  бы  их
рассмотреть.
     На воротах тоже стояли часовые. Нас пропустили через маленький люк  в
двери,  но  только  после  того,  как  у  дель  Арко  тщательно  проверили
документы. Я подумал - это из-за до сих пор не замеченной мною  склонности
дель Арко к театральности, или  новоалександрийцы  действительно  считали,
что их затея стоит того, чтобы с  ней  так  носились  -  ну  прямо  как  в
комедиях "плащ и кинжал". - А ловушка  для  дураков  здесь  тоже  есть?  -
спросил я.
     Дель Арко отстраненно кивнул, подыскивая ключ к внешней двери  вышки.
Ему потребовалось отыскать еще два для внутренних дверей, и  мы,  наконец,
вошли в кабинет, где нас с притворным радушием встретил  какой-то  парень,
очевидно, уже ожидавший нас какое-то время. Я пожал ему руку, не глядя  на
него и не имея желания запоминать его  имя.  Мой  взгляд  был  прикован  к
кораблю.
     Одно дело сидеть на стуле перед экраном внешнего обзора  с  остатками
завтрака на столе, когда под ногами на ковре у  тебя  валяется  окурок,  и
говорить о корабле.  И  совсем  другое  -  стоять  у  него  под  брюхом  и
разглядывать его.
     В Доме Джонни Сокоро  "Хохлатый  Лебедь"  был  абстрактным  кораблем,
который не может летать, сумасбродной мечтой. Здесь, в смутных  очертаниях
его строительных лесов корабль был живым. Реальность, полная содержания  и
красоты.
     Я не Лэпторн, чтобы влюбиться в корабль. Но я  космонавт.  Корабли  -
моя жизнь, моя кожа, моя сила и слава.
     Когда я вижу корабль, я  не  теряю  головы,  захлебываясь  в  колодце
эмоций, как это сделали бы шестеро из семи  плохих  космонавтов.  Меня  не
ошеломляют  прелести  и  величие  кораблей.  Но  я  знаю,  для  чего   они
предназначены.  Я  умею  смотреть  на  них.  А   "Хохлатый   Лебедь"   был
необыкновенен. Без сомнения.
     Летные характеристики корабля в глубоком космосе не  связаны  с  тем,
как он смотрится на Земле, они связаны с уверенностью в нем  пилота.  Дель
Арко прав. Этот корабль не был пулей - не стальной червяк и не  гигантское
металлическое яйцо на ходулях. Этот корабль был птицей. Он был создан  для
движения. Я не понимал толком, что имел в виду дель Арко,  когда  говорил,
что корабль хорошо сочленен. Этот корабль напоминал живое существо - птицу
с крыльями из блестящего металла.  Альбатрос  глубокого  космоса.  Лайнеры
строятся, чтобы быть величественными, гордыми, могучими. Но сколь мало они
могут гордиться собой можно понять  только  сравнив  их  с  "Лебедем".  Ив
Лэпторн тоже была права. Этот корабль способен  вытеснить  в  конкурентной
борьбе корабли жесткого сцепления. Если бы он мог летать  так  же  хорошо,
как и смотрелся. Если бы только он вообще мог летать.
     - Он прилично выглядит, - спокойно сказал я. Они  улыбнулись,  потому
что знали, что я нарочно принижаю  достоинства  корабля.  Они  и  за  мной
следили, не отрывая от него глаз.
     - Закрой рот, Джонни,  -  сказал  я,  нарушая  молчание.  Малыш  был,
очевидно, сильно потрясен. Всю свою жизнь он  прилежно  изучал  лайнеры  -
вдоль и поперек. И только сейчас он понял, что же такое звездный корабль.
     - Ну? - сказал дель Арко.
     - Я бы хотел посмотреть управление, -  сказал  я.  -  Думаю,  все  мы
находим корабль неплохим.
     - Он великолепен, - сказал Джонни.
     - Может быть, сказал я. - Но будь он  даже  самым  красивым  из  всех
кораблей - это не поможет ему в глубоком космосе.
     Первое впечатление от увиденного начало тускнеть, и я  медленно  стал
подозревать, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой.  Корабль  был
слишком  красив,  чтобы  принять  вызов  неумолимого  глубокого   космоса.
Глубокий космос пуст и одинок и - кроме  всего  -  безжизнен.  "Лебедь"  в
каждой своей клеточке предполагал жизнь, но не  выносливость,  не  истинно
звериную силу. Разве он мог справиться?
     Бросив первый взгляд на управление, я  поразился.  Старую  "Джевелин"
нетрудно  было  ощупать  -  в  ее  управлении  не  было   массы   забавных
приспособлений. Только манипуляционные  рычаги  и  панели  выключателей  и
включателей. Плюс использование приборов.  Но  этот  корабль  был  другим.
Множество входов и выходов. Повсюду подающие  сигналы  счетчики.  Изобилие
дисков набора, чехол с датчиками, похожий  на  улей,  комплект  сигнальных
электродов. Некоторые любят летать на корабле так,  как  будто  подвергают
себя серьезной операции. Я не люблю.  Некоторые  любят,  чтобы  на  пульте
отражалось все, что можно себе вообразить - например,  с  какой  скоростью
бьется их сердце или сколько тепла в их пепельнице. А мне нужно знать, что
жизнестойко и что необходимо - в таком порядке. И ничего более.  С  такого
угла зрения я был убежден, что не  способен  летать  на  таком  корабле  и
никогда не буду способен. И никто другой, собственно говоря.
     - Здесь есть чему озадачить, - сказал дель  Арко.  -  Но  большинство
мониторных устройств работает  по  автоматическому  режиму.  О  сигнальном
сцеплении  не  беспокойтесь.  Оно  работает  без  какого  бы  то  ни  было
осознанного контроля. Чехол  очень  велик  из-за  невероятно  увеличенного
сенсорного   диапазона   и   чувствительности,   достигнутой   посредством
происходящего в соты нервов корабля  органо-металлического  синапсиса.  На
этом корабле вы можете получить намного более высокую степень  интеграции,
чем на условной модели, и тогда абсолютная запутанность системы управления
будет  не  столь  пугающей.  Она  немного  озадачит,  но  как  только   вы
акклиматизируетесь, непосредственность восприятия более  чем  компенсирует
изобилие поступающих и убывающих сигналов. Вы можете быть мозгом  корабля,
буквально его разумом и мыслью. Вы будете больше частью этого корабля, чем
вы  когда-либо  были  на  борту  "Джевелин".  "Лебедь"  и  его   пилот   -
неразделимы. Они один суперорганизм. Вы можете стать Гигантом,  Грейнджер,
- путешествующим по космосу гигантом.
     Все это, если в  нем  есть  доля  правды,  плюс  побуждающие  мотивы,
которые космонавт не может игнорировать, рабство или не рабство. Если дель
Арко был прав, то за то, что он мне предложил, стоило продать душу. А  он,
колеблясь, редко проигрывает. Потому что истощает свою  неуверенность  при
конструировании. Я колебался.

                                    8 

     - Я не дурак, Грейнджер, - сказал дель Арко. На этот счет у меня были
сомнения.  Корабел  был  упрям,  но   сам   этого   не   понимал.   Он   -
землянин-наземник, а не космонавт.
     - Я буду капитаном "Лебедя" - продолжал  он.  -  Но  я  не  собираюсь
указывать вам как на нем летать. И уж тем  более  не  собираюсь  объяснять
вам, что возможно, а что нет. Все, что от вас требуется, это сделать  все,
что вы умеете.
     - Но если в какой-то момент вы прикажете мне  делать  то,  что  я  не
согласен выполнить по какой-то причине,  вы  сумеете  перевесить  двадцать
тысяч назад мне на шею прежде, чем я успею отыграть назад.
     - Ситуация, подобная этой, не возникнет, - настаивал он. - Я буду  на
борту. Затем Джонни. И инженер, присланный с Новой Александрии.  И,  может
быть, Эви. Я не стану упрашивать  вас  провезти  нас  через  звезды.  Этот
корабль драгоценен. Не только из-за денег, которые в него вложили, но и  в
смысле определения его истинной ценности. Он сможет успешно доказать  свою
ценность только в руках,  способных  хорошо  с  ним  управиться,  и  Новая
Александрия установит положительную ценность своей работы по интеграции  с
чужими расами. Это могло бы сплотить между собой все народы галактики.
     Я усмехнулся последнему заявлению.
     - Не пытайтесь меня убедить, что ваши словоизлияния сумеют  заставить
меня поверить в то, что взаимоотношения  между  звездами  находятся  между
процветанием и развалом, - сказал я. - Все, что вам нужно - это деньги.  А
мне какое дело до этого?  Я  на  двухлетнем  контракте,  ко  всем  чертям!
Считайте меня всецело заинтересованным финансовой стороной предприятия.
     - Мы постараемся уладить вашу судьбу тоже, - пообещал  дель  Арко.  -
Держитесь нас, и когда двухлетний контракт закончится,  мы  обеспечим  вам
новый.
     - К черту другой, - сказал я. - Это  освободит  псов  войны.  К  чему
использовать пилота, закончившего испытания корабля?  Я  на  краткосрочном
содержании и даже не получаю вознаграждения за риск.
     - Вы получаете двадцать тысяч, а это не так уж мало для пилота.
     Я вздохнул. Но он был прав. Я не мог видеть  наличных,  но  это  были
большие деньги.
     - О'кей, - сказал я, уступая. - Но еще один вопрос. Скажите, куда  вы
собираетесь направить  корабль  в  его  первом  рейсе?  Каким  образом  вы
собираетесь его представить ничего не подозревающим звездам?
     Дель Арко по-волчьи ухмыльнулся.
     -  Я  собираюсь  использовать   его   скрытые   ресурсы   там,   куда
сконцентрировано внимание общественности, Я собираюсь  развенчать  великий
план компании "Карадок" и выкрасть "Потерянную Звезду" прямо у них  из-под
носа.
     - Вы собираетесь, что?...
     Черты его лица разгладились.
     - Мне казалось, что эта идея придется вам по вкусу, - продолжал он. -
Вы - должник "Карадок", шлепнете ее прямо по щеке.
     - Вы когда-нибудь были поблизости Течения Алькионы? - спросил я его.
     - Нет.
     - Это ваша идея, или вы грезите о ней лишь потому, что думаете, будто
она придется по вкусу мне?
     - Инструкции  пришли  из  Новой  Александрии.  Им  нужна  "Потерянная
Звезда". Они хотят паблисити. Они построили корабль, который может жить  в
Течении. А уже одно это превосходно, с их точки зрения.
     - Мило, согласился я. - Но рассматривали ли  вы  это  дело  со  своей
точки зрения? У  вас  корабль,  не  прошедший  испытаний.  С  неизвестными
свойствами. Он никогда не летал даже в  атмосфере.  И  вы  хотите  на  нем
охотиться за дикими гусями в сомнительной заварушке. Я хотел  бы  посидеть
за  его  приборами  управления  полжизни,  прежде  чем  отважусь  хотя  бы
приблизиться к темной туманности.
     - У нас нет возможности потратить на испытания полжизни,  -  возразил
он. - "Карадок" не будет вечно ходить по кругу. Если вы хотите похитить их
ценности неожиданно, то это нужно делать сейчас.
     Я поднял руки.
     - Вы - корабел, дель Арко, - объяснил я. - У вас должен быть  здравый
смысл, чтобы понять, что вы просто не в состоянии что-то  сделать  в  этом
плане. Это пустопорожнее предложение. Оно необыкновенно опасно, и  так  же
дьявольски бесцельно.
     Дель Арко не стал доказывать. Он делал это уже  достаточно  долго.  У
меня склонность играть у людей на нервах, если со  мной  достаточно  долго
препираются. - Посмотрите, -  сказал  он.  -  Вы  теперь  знаете,  что  мы
собираемся делать, когда и каким образом. Я сказал все, что  мог  сказать.
Почему бы вам не убраться  куда-то  и  хорошенько  не  подумать?  Если  вы
согласны работать - дайте мне знать до конца недели. В течение десяти дней
вы можете изучать корабль прежде чем мы отправимся на Холстхэммер.  Вот  и
все. Проще не бывает.
     Я резко повернулся на каблуках и вышел из башни во двор. Я думал: это
невозможно сделать. Ни теперь,  ни  когда-нибудь.  Я  был  уже  в  Течении
Алькионы и не собирался никогда туда возвращаться. Никогда.
     - Ты рассуждаешь, как трус, - бросил мне  ветер.  -  Ты  ищешь  любую
зацепку  для  оправдания  своего  нежелания  возвращаться   к   управлению
кораблем. Два года сидения на скале превратили тебя в маленького мальчика.
Ты потерял свою выдержку, Грейнджер. Ты потерял все.
     Я не стал драться с ним в мыслях.
     Холодный вечерний воздух ударил меня и застудил мое лицо льдом. Я его
вытер. Мои щеки горели, но  несколько  глубоких  вздохов  успокоили  меня.
Сердце забилось ровнее.
     Слабые  мрачные  сумерки  спускались  на  верфь.   Вышки,   казалось,
вырастают в сгущающейся темноте. Очень слабый  звук  отдаленного  звяканья
металла о металл повис в  тихом  воздухе,  разносясь  эхом  все  дальше  и
дальше.
     Не уверенный в направлении, тем не менее, я пошел.
     - Забудь это, - советовал шепот. - Ты всего лишь пешка.
     Убирайся к черту, - сказал я.
     - Ты думаешь, кто-то собирается преследовать тебя? Девушка, возможно?
Скорее всего, это мелодрама. Какой же ты дурак, если собираешься бросаться
этим временем. Больше мне не нужна твоя  помощь.  В  дальнейшем  при  всех
разногласиях я твой собственник. Или  ты  собираешься  сменить  пластинку?
Играй, я боюсь. Играй, но я не могу принять этого. Почему бы тебе хоть раз
не остаться честным с самим собой. Ты же  хочешь  этой  работы.  Тебе  она
нужна больше, чем какая-либо другая. Ты боишься не Течения и  корабля.  Ты
боишься, что не сможешь этого сделать.
     Оставь меня одного.
     - Я не могу этого сделать. Теперь ты не один  и  впредь  никогда  уже
одним не будешь. Ты должен научиться жить со  мной,  даже  вопреки  своему
желанию. И несмотря на то, что сделать это теперь  труднее,  тебе  следует
вернуться назад и принять эту работу. Это не увеселительная  прогулка,  но
тебе не нужно увеселение. Если ты оставишь этот корабль внизу, то с  таким
же успехом можешь заползти в нору и умереть. Даже  если  Течение  разобьет
корабль, ты должен быть на нем.
     Я не вернулся. Я продолжал бесцельно слоняться. Чужак был  совершенно
прав.  Это  был  кавардак,  совершенно  очевидный.  Нет  страха  глубокого
космоса,  нет  страха  перед  Течением,  только  страх  удобного   случая.
Существовал шанс, что я не сумею поднять его. Шанс, что я не  сумею  стать
душой и сердцем "Хохлатого Лебедя". Кавардак.
     Я бродил по верфи час, пока окончательно  не  стемнело.  Единственный
свет,  который  был  виден  -  звездный,  и  одинокие  габаритные  огоньки
светились с башен - бледное свечение фальшивой жизни там, где существовала
дряхлость и раздражение. Я вышел наружу,  одиноко  шагая  назад  по  узким
беспорядочным улочкам припортовой части города. Начало  накрапывать,  вода
жужжала и грохотала  по  крышам  и  проходам.  Я  держался  темных  аллей,
подальше от широких улиц, где  машины  норовили  сшибить  любого,  кто  им
подвернется.
     Мне хотелось  выпить,  но  не  в  маленьком  захудалом  баре,  полном
молчания, печали и равнодушия. Я двинулся вперед, в густонаселенный район,
где были большие и шумные ловушки  для  туристов.  Где  -  даже  сейчас  -
толпились пассажиры и члены экипажей звездолетов. Где я мог  ощутить  вкус
прежних  времен  -  дней  "Пожирателя  Огня"  и  дней  "Джевелин".  Времен
Лэпторна. Мертвых времен.
     После седьмой рюмки я был хорош и все еще  трезв,  как  скала,  когда
началась драка. Она ничем не могла повредить  мне.  В  космопортах  всегда
дерутся. Драки - это  традиция  и  слава  флота.  Большей  частью  они  не
заканчиваются  -  они  своеобразные  испарители.  Редко  случалось,  чтобы
кого-то калечили или арестовывали. В барах поэтому использовали небьющийся
инвентарь.
     Тем не менее, я подошел посмотреть.  В  середине  помещения  очистили
круг.  Оттуда  сдвинули  пару  столиков  с   дюжиной   стаканов.   Дрались
шестеро-пятеро с одним. Толпа в привычной спортивной манере приветствовала
одиночку, который даже  не  пытался  уклоняться  от  ударов.  Естественно,
бедняга ослаб.
     Это был Ротгар.
     Первый друг, которого я увидел за два года.
     Кто-то швырнул его в моем  направлении,  я  мягко  подхватил  его  за
плечи, и рванул на себя так быстро, что другие не увидели, куда он  делся.
Кольцо зевак плотно сомкнулось у нас за спиной, укрыв нас  с  Ротгаром  от
нападавших. Пятеро мужчин близоруко оглядывались, медленно  опуская  руки,
когда определили, что на них больше никто не нападает. Зная Ротгара, я  не
питал и тени сомнения, относительно того, кто был зачинщиком потасовки.
     Он извивался и мотал головой, целя мне прямо в лицо. Он не узнал меня
и попробовал ударить. Я ударил его в ответ.
     - Ротгар, чертов дурак, - сказал я. - Я - Грейнджер!
     - О, сказал он. - Ха. Скольких мы убили?
     - Никого.
     - Сколько в нокауте?
     Я покачал головой и отпустил его.
     - Ты растерял свои навыки, - сказал он, - мы могли бы уложить многих.
     - Ты сам справился, - сказал я.
     - Теперь хотел бы знать, на кой черт нужны друзья?  -  сказал  он.  -
Проклятый ублюдок, почему ты не помогал мне?
     - Я помог, - сказал я ему. - Я прекратил драку.
     - Дьявол.
     - Ты распустился, - добавил я.
     - Постарел, - издевался он над собой, - они текли слишком быстро,  те
дни. Унеслись на максимальной скорости.
     Я усадил его в кресло и стал смотреть. Седой, три или четыре  дня  не
бритый, темноглазый. Среднего роста,  но  все  еще  старавшийся  выглядеть
больше, чем он был. И ходить больше, и  говорить.  Его  горячий  нрав  при
комнатной температуре быстро остыл. Он сел, и вовсе  не  потому,  что  его
сильно избили.  Он  был  достаточно  стар.  Он  выглядел  немного  нелепо,
ввязавшись по обыкновению в драку, словно все было шуткой. Нисколько.
     - Где ты был последние годы? - спросил я.
     - Ты знаешь эту рутину. Подбираешь для себя что-то, а после того, как
устраняешь неполадки, компания принимает  какого-то  ублюдка.  Ты  нянчишь
ребенка и выхаживаешь его, а затем они футболят тебя, как мяч, и сплавляют
в архив. Спас несколько кораблей, может быть, разломал один или два. Я уже
забыл, когда это было. Возможно, рассказывал тебе раньше. Теперь  они  все
боятся меня. Линии не хотят иметь со мной дела, а компании  ненавидят  мои
выходки.
     - Я приземлился, - сказал я.
     - Как? Алахак говорил мне, что ты расшибся о чертову скалу.  Я  видел
его на Ганнибале, и мы долго беседовали. Там у него  большое  дело.  Много
денег и большой шум на Хоре. Он получил хороший корабль - большой. Все еще
зовет его "Гимнией", так же, как и первый корабль.  Нехорошо  для  него  -
давать новому дитя имя погибшего корабля. Я сказал ему об этом, но  чужаки
не всегда понимают подобные вещи. А Алахак - большой человек с тех времен,
когда я его знал. Он больше не принимает замечаний. Он старик, ты знаешь.
     Быть старым - для хормонца это серьезно.
     - Знаешь, где сейчас Алахак? - спросил я.
     - Там, на карнавале, на Холстхэммере.
     - Карнавале?
     - Черпание Течения - новый обычай. Все так  делают.  Множество  тупых
придурков вьются вокруг ребят из "Карадок". Все опытные космические  волки
полагают, что если это делают мальчики из "Карадок", то  они  это  сделают
лучше. В Алькионе просто столпотворение. Когда я пришел, то  услышал,  что
пара покойников уже есть. Но никто еще  даже  не  приблизился  к  искомому
месту.
     Алахак в Течении Алькионы? Это показалось мне заслуживающим  доверия.
Алахак не идиот и его не пьянил космос.  Только  старость.  Но  даже  если
настал его час, он не собирался закончить его в Течении.
     - Неужели во всей чертовой вселенной  не  осталось  ничего  стоящего,
кроме поиска "Потерянной Звезды"? - посетовал я.
     - Ничего, о чем бы стоило заботиться, - сказал Ротгар. - Людей ничего
не беспокоит. Времена изменились.
     - Я  так  долго  нигде  не  был,  -  пробормотал  я.  Никого  это  не
беспокоило.
     - Эх, - сказал Ротгар, выражая непередаваемое отвращение, - это всего
лишь цирк. Продолжается слишком долго. Время  бежит  вовсю.  Прошел  всего
лишь месяц или три. Потом они оставят старую "Потерянную Звезду"  навечно.
Не следовало бы называть корабль таким именем. Ни чужакам, держу пари,  ни
богачам, или женщинам, никому. Никто не должен называть корабль потерянным
до того времени, как он на самом деле пропадет. Чего  же  еще  ожидать  от
него? Если бы все мы отправились искать  его,  то  может  быть,  он  и  не
потерялся бы.
     Подозрение закралось мне в голову.
     - Тебе не представлялся никакой шанс прокатиться из Новой Александрии
на корабле по имени "Хохлатый Лебедь"?
     - Верно, - ответил он. - Только  Новая  Александрия  наймет  меня  по
нынешним временам. Только люди, которые еще верят  в  мои  руки.  Все  еще
пытаются научить инструкцию летать. Они предложили мне хорошую работу.
     - Почерпать Течение, - спокойно сказал я.
     - Верно, - согласился он. - ВСЕ так делают.
     Сколько человек, объединенных во "все" внесли  в  Алькионе  требуемую
жертву? Или я боюсь? Боюсь, что это  будет  Ротгар,  или  Алахак,  или  30
рэмродов "Карадок", или Джонни Сокоро, или Ив  Лэпторн?  Или  я  боюсь  за
себя?
     - Судьба, - сказал я, - приберегла это для  меня.  Она  обрекла  меня
летать на этом корабле. Я предохранялся, как  только  мог,  от  полетов  в
сердце Течения, играющего как цыплятами с разрывами и дефектами времени  и
всеми другими проявлениями искажений. Везде, где я мог, я избегал  встречи
с Течением. Какого черта еще я могу сделать?
     - Я забыл тебя, - пожаловался Ротгар.
     - Ничего, сказал я. - Не успел я вернуться  с  могилы  Лэпторна,  как
Течение пришло за мной. Оно наступает мне на пятки, и я не могу  стряхнуть
его, куда бы не направлялся.
     Ротгар не стал повторно сетовать. Он решил, что я пьян.
     Я откинулся в своем кресле, задумавшись. Связи между дель Арко  и  Ив
Лэпторн, между Новой Александрией и мною,  между  моим  классом  пилота  и
кораблем - все это было теперь существенным. Но  кто-то  имел  возможность
побеспокоиться о том, чтобы соткать паутину из этих связей, из которой мне
не вырваться. Новая Александрия, конечно.  Компьютер.  Хитрые  мозги.  Они
любили вещи приятные и аккуратные. Им нравилось создавать такие  ситуации.
И они их создавали. Только теперь они сверяли свои  ответы  со  скользкими
правилами.
     Я всегда любил новоалександрийцев, когда работал на  них  прежде.  Но
теперь меня точило необычное раздражение. И что больше всего, я не  верил,
что заслуживаю стольких хлопот.
     - Хочешь еще выпить? - спросил Ротгар. - Я плачу.
     - Отлично, - сказал я. Он ушел к бару, затем вернулся назад ко мне.
     - Ты - пилот "Хохлатого Лебедя"? - спросил он.
     - Да, сказал я, соглашаясь со своей судьбой.
     Он ухмыльнулся.
     - С тобой будет хорошо летать, - сказал он.  -  Мне  нравится  пилот,
который знает, что он  может  сделать  с  кораблем.  За  пределами  Венца,
говорят, ты - самый лучший. Я тоже всем так говорю. И ты это знаешь.
     - Знаю, - сказал я. - То же самое я говорю о  тебе.  Может  быть,  мы
говорим о работе, которую не можем выполнить сами.
     Он рассмеялся. - Им не следовало бы называть корабль таким именем,  -
сказал он. - Но оно не так плохо, как прочие. ЭТО мы переживем.
     Затем мы выпили.

                                    9 

     Джонни разбудил меня на следующее утро, подтянул в сидячее  положение
и сунул в руку чашку кофе.
     - В чем дело? - захотелось мне знать. - Я не настолько пьян.
     - Ив внизу, - сказал он.
     Я было застонал, но подумал, что не стоит.
     - Что ей нужно? - ровным тоном спросил я.
     - Вы не знаете, зачем вы ей понадобились?
     - Только не надо... - сказал я.
     - А вы когда-нибудь прекратите? - возразил он. Я понял, что он чем-то
обеспокоен.
     - Я вчера не очень хорошо себя вел? - догадался я.
     - Вы были немного надоедливы, - сказал он.
     На этом и закончились  мои  попытки  сделать  какие-то  возражения  и
обсуждать и этот вопрос. Джонни был явно на стороне дель Арко.  Это  можно
было понять: малыш никогда не был в космосе.  Я  заглотнул  кофе  и  отдал
чашку обратно.
     - Холодный, - заметил я.
     С деланной неторопливостью я оделся и спустился вниз.  Ив  сидела,  а
Джонни стоял опираясь на стенку, и жадно глазел на нее.
     - Не хотите ли прогуляться? - спросила она.
     - Зачем?
     - Я хочу поговорить с вами.
     - Не об этом же проклятом корабле?
     - Не совсем, - сказала она. - Я хочу расспросить вас о Майкле.
     Я кивнул. Джонни выглядел совсем несчастным, когда я  проходил  мимо,
но я лишь беспомощно пожал плечами. Он сделал то же самое.
     Солнце светило ярко, но было сыро. Облака все еще плыли на  север,  а
мостовые были влажными  от  дождя,  который  лил  всю  ночь.  Мы  брели  в
направлении северо-восточной части города. Этот  район  Нью-Йорка  не  был
идеальным местом для прогулок, но у Ив было что-то на  уме,  реальное  или
воображаемое, и она не обращала ни малейшего внимания  на  окружающую  нас
убогость.
     - Тот мир, где погиб Майкл, находился на  краю  Течения?  -  спросила
она.
     - Да, неподалеку от Венца, - сказал я.
     - Что вам понадобилось в Течении? - она не хотела  ходить  вокруг  да
около. Я понимал, к чему она вела.
     - Я уже говорил вам, - сказал я. - Мы делали переход  к  Холстхэммеру
из Азадикта в поисках груза.
     - Вы не собирались искать "Потерянную Звезду"?
     - Нет, не собирались.
     - Куда же вы намеревались  доставить  груз,  который  получили  бы  в
Холстхэммере?
     Я пожал плечами.
     - Куда-нибудь;  в  зависимости  от  того,  что  это  было.  Вероятно,
попытались бы взять ткани или что-то вроде этого для  мира  под  названием
Розрок. А с Розрока, если бы все сложилось удачно, можно  было  бы  что-то
захватить на Холстхэммер.
     - Значит, какое-то время вы планировали находиться вблизи Течения?
     - Да, думаю, неподалеку. Вашему брату там  нравилось.  Но  находиться
поблизости от Течения и быть в нем - это разные вещи.
     - Я прочла  вчера  вечером  некоторые  письма  Майкла.  Он  упоминает
"Потерянную Звезду" дважды. Один раз в письме из  Холстхэммера,  а  второй
раз, когда вы приземлились на планете  на  краю  Течения.  Чья  идея  была
лететь туда?
     Внутренне я застонал. И раньше у меня закрадывалось подозрение, но  я
никогда себе серьезно не представлял, что  Лэпторн  может  иметь  виды  на
сокровища "Потерянной Звезды". Даже Лэпторн...
     - Это была идея Майкла, - ответил я ей.
     - Для вас это имело значение?
     - Какое именно значение?
     - То, что Майкл погиб оттого, что  собирался  лететь  за  "Потерянной
Звездой"?
     - Вы считаете, что мне следовало ринуться туда, чтобы  вместе  с  ним
погибнуть в этой безумной затее? - спросил я. - Из преданности? Или  из-за
эмоций?
     - Но он на самом деле хотел попробовать или нет?
     - Может быть. Временами он вел себя  как  идиот,  но  мне  ничего  не
говорил. Я считал, что мы находились, как обычно,  для  перевозки  грузов.
Ведь таким образом мы зарабатывали себе на жизнь. Я бы ни за  что  не  дал
себя уговорить окунуться в Течение. Никогда бы не повел  корабль  в  такое
гиблое место.
     - Но это был не ваш корабль. Он принадлежал также и Майклу.
     - Корабль не полетел бы без меня. Как, кстати,  и  без  Майкла  тоже.
Куда бы мы не направлялись, мы должны были договориться  о  полете.  Точно
так же, как я не  дал  бы  ему  лететь  охотиться  за  сокровищами  Черной
Туманности, точно так  же  он  не  позволил  бы  мне  перевозить  почту  с
Пенафлора в Новый Рим. Мы всегда принимали компромиссные решения.
     - Но в конце концов вы ведь не пришли к компромиссному решению?
     - На что вы намекаете?
     - Я немного знакома с  космическими  кораблями.  Ваш  корабль  был  с
двойным управлением, правильно? Пульт управления на носу и внутри корабля.
     - Ну?
     - Так что конец корабля не принял бы главный удар...
     - Ну...
     - Тот, кто был у пульта не смог бы, наверное, избежать крушения, но у
него могло достать времени, чтобы изменить ориентацию корабля.
     - Я рассказал вам о крушении все, -  сказал  я.  -  У  меня  не  было
намерения умышленно убить вашего брата.
     - Вы могли бы перевернуть корабль. У вас было время.
     - Я был занят тем, что пытался посадить корабль целым. - До удара мне
и в голову не приходило, что один из нас может погибнуть. Я  думал  -  пан
или пропал. Я пытался спасти корабль так, чтобы он не рассыпался,  но  это
было непросто, как я потом понял. Мог  ли  я,  если  подумать,  опрокинуть
корабль и спасти жизнь Лэпторна ценой собственной жизни?
     Дело в том, что я об этом не думал. Просто рефлекторно  я  делал  то,
что делал, без колебаний. Мне никогда не приходило в  голову,  что  имелся
какой-то выбор.
     Мы оба остановились.  На  улице  были  люди,  не  обращавшие  на  нас
внимания, но они были неподалеку и могли нас слышать.
     - Думаю, я мог бы перевернуть корабль, сказал  я  очень  спокойно.  -
Время у меня было.
     - Но вы этого не сделали?
     - Не сделал. - И опять очень спокойным голосом.
     - А какое право вы имели решать, что Майкл должен умереть, а не вы, -
голос ее был напряженным, но не сердитым, и не истеричным.
     - Право? - сказал я хрипло. - А при чем здесь право? Я был у  пульта.
Если и имелось решение, его должен был принимать я. Я делал только то, что
делал, и у меня вообще не было никакого решения. Добро и Зло  не  имеют  к
этому никакого отношения. Я был у пульта и пытался предотвратить крушение.
Я совершил его. Если бы в моем мозгу была мысль о том, чтобы  дать  вашему
брату возможность выжить, может быть, я бы и спас его. Но  этой  мысли  не
было. В моей голове не было мысли о чьем-то спасении, кроме как о спасении
корабля. Это мой корабль падал, я думал только о нем.
     - Понимаю, - сказала она обычным голосом. - Все в порядке.
     - Все в порядке?! - она перестала  обращать  на  меня  внимание.  Мой
голос взвился вверх, беспомощный перед лицом ее изменчивого настроения.
     - Вы заставили меня признать, что я мог бы устроить так, что ваш брат
остался бы жить, или, по крайней мере, признать, что я не сделал все,  что
был в состоянии сделать для спасения вашего  чертова  братца.  Вы  убедили
себя, что именно я убил его и считаете, что я  должен  думать  аналогичным
образом. А теперь все, что вы изволите  сказать  -  это  "Понимаю,  все  в
порядке"!
     Она двинулась вперед на середине моей речи, и всю ее вторую  часть  я
произносил, следуя за ней на пол-шага сзади.
     - Просто мне было интересно, - небрежно бросила она.
     - Да, восхитительно, черт возьми, - сказал я. - Огромное  спасибо.  А
теперь, полагаю, вы опять хотите помогать мне. - Мне самому стало  неловко
после этих слов. Это мне кое-что напоминает, - добавил я.
     - Что же это вам напоминает? -  в  голосе  ее  послышалось  некоторое
удивление.
     - Я должен извиниться перед вами.
     - За что?
     - Я думал, это вы направили дель Арко ко мне. Я  вас  обвинял  в  его
первом визите.
     - Я ему сказала, где вас можно найти.
     - Да, но именно новоалександрийцы очень хотели, чтобы он нанял  меня.
Я же полагал, что  он  действует  по  вашей  подсказке.  Он  действительно
сказал, что его послали они, но я не очень-то ему поверил.
     - Думаю, не стоит об этом так переживать, - сказала она.
     Мною тоже овладело некоторое любопытство.
     - Ну, а какова ваша роль в этом предприятии? - спросил я.  -  Чем  вы
занимаетесь в команде "Хохлатого лебедя"?
     Она поколебалась.
     - Я наблюдатель, нанятый  Новой  Александрией.  Они  записывают  весь
полет на сенсорное устройство, которое регистрирует впечатления, используя
мои глаза.
     Тут что-то было не так. Я подумал о  том,  какая  у  нее  может  быть
причина лгать. Раздумывая таким образом, я совсем забыл спросить,  что  за
работа у нее у дель Арко.
     - Нам еще нужен пилот? спросила она.
     - Нет, - сказал я. - Вы получили нанятого вами.
     Она выглядела удовлетворенной, словно это она меня уговорила.

                                    10 

     Три дня спустя я решил, что достаточно хорошо ознакомился  с  пультом
управления корабля, чтобы стартовать. Дель Арко все время настаивал, чтобы
я сделал это незамедлительно, но я  был  осторожнее:  я  хотел  отработать
управление еще на Земле - в доке. Мне показалось, что дель Арко был обижен
моим расчетливым решением. Он чертовски торопился совершить самоубийство.
     Казалось, капитан не понимал, что хотя я сидел, привязанный в  кресле
управления и вроде бы ничего не делал, на самом деле я тяжко  трудился.  Я
ведь  делал  необходимую  работу:  привыкал  к  сенсорному   диапазону   и
возможностям корабля, просто  стараясь  ощутить  размеры  и  форму  своего
нового тела. В этом пульте дель Арко превосходно знал каждое реле. Он знал
местоположение  каждого  дюйма  проволоки,  но  не  знал,  как  всем  этим
пользоваться.
     Мне нужно было переделать контакты на шее, чтобы они  соответствовали
спинным электродам. Чертовски тяжело в полете, когда где-то чешется, а  ты
не можешь почесаться, или зажим чуть-чуть  щиплет...  Я  настоял  на  том,
чтобы переделали шлем таким  образом,  чтобы  он  подходил  моему  черепу,
соответствовал расстоянию между ямками. Все это требовало времени, которое
дель Арко считал потерянным. Он  считал,  что  для  научения  корабля  его
необходимо прогнать на Холстхэммер и обратно.
     Я долго размышлял, почему новоалександрийцы назначили  его  капитаном
корабля. Он просто не годился для этой работы. Он подходил для  управления
банком информации, для  работы  с  отверткой,  но  только  не  в  качестве
астронавта.
     Казалось, только Ив понимает процесс вживания в тело корабля  и  лишь
ее одну я мог терпеть в кабине, где проводил все свое свободное время.  Но
мне так и не удалось понять, зачем она находится на корабле, разве что она
решила идти по стопам своего брата, да и эта идея была несерьезной.  Я  не
знал, хочет ли она следовать примеру брата и бежать  из  узкого  домашнего
мирка или для нее это было чем-то вроде паломничества в  его  честь.  Хотя
Лэпторн и погиб, тем не менее, он был где-то поблизости. Он  летел  внутри
Ив точно так же, как и ветер внутри меня.
     За четыре дня до старта дель Арко начал паниковать. Он чуть не содрал
с меня шлем, чтобы привлечь к себе внимание.
     - Они нашли корабль, - сказал он. - Они сличили  все  карты  и  нашли
корабль. Они знают, где приземлилась "Потерянная Звезда".
     - Ну и что? - сказал я.
     - Мы должны отправляться. Они очень скоро доберутся до корабля.
     - Правильно, - согласился я. - Примерно через три  месяца,  если  они
вылетят из Холстхэммера.
     - Они уже в потоке Течения. Один  из  их  кораблей  может  достигнуть
цели.
     -  Невозможно,  -  ровным  тоном  сказал  я.  -  "Потерянная  Звезда"
находится в самом ядре. "Рэмроды" снаружи ядра. Они  не  смогут  всунуться
туда. Разница между скоростями, которые можно развить в потоке Течения и в
его сердцевине - колоссальна. У них не будет никаких шансов. Делать  карту
Течения очень тяжело из-за искривления  пространства,  а  добраться  туда,
куда нужно - это  проблема  совершенно  иного  порядка.  Не  беспокойтесь,
капитан, у нас достаточно времени, чтобы закончить  игру  и  обогнать  их,
если наша штуковина соответствует своей рекламе.
     Ему это не понравилось, но я  не  собирался  менять  распорядок  ради
успокоения его нервов.
     Я ни разу не поднимал корабль  до  дня  старта.  Корабль  нужно  было
переместить из дока на летный полигон. Властям  не  нравилось,  когда  вся
мощь корабля отдавалась прямо здесь.
     Я решил оставаться в  атмосфере  и  проделать  только  самые  простые
манипуляции. Во время испытательного полета я делал все, что нужно,  ну  а
сейчас у меня было ощущение полета. Теперь я мог  представить,  как  будет
вести себя по пути в Холстхэммер наш корабль.
     Было святотатством, конечно, использовать такой корабль, чтобы ползти
на высоте тридцати тысяч футов со скоростью одной мили в час.  Но  сначала
нужно научиться ползать, прежде чем вы встанете на задние ноги и завоете.
     Несмотря на все часы, проведенные мною в кабине, когда я  надел  шлем
по-настоящему, то почувствовал себя  совсем  по-другому,  -  сенсоры  были
отличные и сфокусированы великолепно.  С  помощью  тысяч  глаз  корабля  я
видел, как открывается башня дока  и  уезжают  поддерживающие  колонны.  Я
положил руки на рычаги, почувствовал растущую мощь, поднимающуюся из чрева
корабля.
     Впервые я начал чувствовать нечто положительное  в  теле  корабля.  Я
чувствовал, как снаружи дует ветер, как нити энергии тянутся из привода. Я
чувствовал, что "Хохлатый Лебедь" живой и  находится  во  мне.  Мой  пульс
совпал с ритмичными  импульсами  выброса  энергии.  Поле  потока,  паутины
релаксации массы, были холодные и инертные, но я ощущал  его  охватывающее
присутствие, как ощущаешь осторожно сжимающую руку. А ощущение в глубине -
сознание того, что я являюсь кораблем, что мы становимся неразрывным целым
- становилось все сильнее. Цифровая информация отражалась на шлеме  вокруг
изображения пустого неба. Цифры подбирались  к  тому  минимальному  уровню
энергии, который я мог использовать, чтобы взлететь.
     - Дай мне  отсчет,  -  сказал  я  Ротгару,  и  он  начал  отсчитывать
последние секунды. Когда он дошел до нуля, я напрягся, а вместе со мной  и
весь корабль. Загорелись сопла, но вхолостую:  реактивная  сила  в  камере
увеличилась, и мы поднялись над землей выше и выше,  осторожно  балансируя
на снопе огня. Я притормаживал корабль с самого начала, укачивая его,  как
он  укачивал  меня,  переворачивая   его   для   горизонтального   полета.
Мгновение-другое мы планировали, а затем я его направил.
     Крылья разрезали воздух, словно ножи. Я отсчитал секунды  до  первого
поворота, затем мягко погрузился в нервную сеть, подобрал  левое  крыло  и
повернул направо. Плавным, мягким движением пальцев я вернул нас  обратно,
и все это походило на струящийся шелк и было так естественно, словно я был
птицей. Визг ветра шел вдоль моих рук,  по  позвоночнику,  под  животом  и
между ногами.
     "Хохлатый Лебедь" и в самом деле был птицей. Он мог лететь. Я  поднял
его выше, сложил крылья и нырнул. Я бросал его по кругу снова и  снова,  а
затем вновь по прямой. Потом начали возвращаться домой. Я летел  сам,  как
воздушный змей - так много адреналина было в крови. Я посадил  корабль  на
стоянке, где он должен был  провести  ночь.  За  нами  наблюдала  какая-то
толпа. Либо просочились сведения о том,  что  у  нас  есть  разрешение  на
полет, либо они только что приземлились.  Много  народу  собралось,  чтобы
посмотреть на нашу посадку. Им нечего было смотреть, посадка есть посадка.
Взлет - это нечто иное. А то - все падение. Я подумал, сколько же их будет
завтра, чтобы помахать нам на прощанье?
     Как только я отключил большую тягу, я расслабился и  начал  подбивать
итоги. Внешне все было в идеале. Теперь у меня сложилось ощущение корабля,
и я знал, что смогу с ним управиться. Но было ли мое ощущение  правильным?
Испытательный полет  -  не  настоящее  дело,  поскольку  атмосфера  меняет
поведение корабля. Сверхсветовые скорости и маневры на них  -  это  совсем
другое дело. Единственное, что я доказал,  так  это  то,  что  внутри  его
находиться очень приятно.
     Ротгар поднялся снизу и мы молча поздравили друг  друга.  Ив  и  дель
Арко остались  готовиться  к  старту.  Я  не  позавидовал  им  в  связи  с
любопытными наблюдателями.
     - Все о'кей? - спросил я Ротгара.
     - Как знать? - ответил он. - Поле нормирования является основным  для
движения, а не камера выброса. Пока мы не используем весь  поток  энергии,
мы не узнаем, работает корабль или нет.
     - Но все исправно?
     - Да, конечно. Разве я мог бы допустить неисправность! Мы возьмем  от
корабля все, на что он способен, - Ротгар повернулся  и  пошел  обратно  в
свою величественную дыру.
     Я обратил внимание на слегка озабоченного Джонни Сокоро.
     - У тебя что, нет работы?
     - Я должен проверить сопла снаружи, но только тогда, когда разойдется
толпа.
     - Дель Арко позаботится, чтобы их разогнали, - сказал я. - Он закатит
скандал работниками космопорта за то, что их пустили.
     - Они не могли не пустить людей, - заметил Джонни.
     - Чертовски мало нужно было сделать, чтобы не  пустить  их.  Их  ведь
можно было посадить за решетку, если бы такое решение приняли власти. Ведь
эти зеваки нарушили границы космопорта.
     - Это действительно настолько серьезно?
     Я пожал плечами.
     - Для меня нет. Это корабль дель Арко.
     Я помолчал, а затем продолжал.
     - Но ты-то получил то, что хотел? Завтра утром покидаешь Землю. Затем
через несколько дней будет Венец Алькионы.
     - Не знаю, почему он меня нанял, - сказал он.  -  У  меня  нет  опыта
работы в космосе и я не знаком с этим типом двигателя.
     - Может быть, они просто торопились? - сказал я. - Не стоит  об  этом
беспокоиться. Если у них и была какая-то особая причина то это, наверняка,
- тщательность. Новоалександрийцы - весьма аккуратные люди. Основа команды
- пилот и, может быть, он хотели сгруппировать вокруг меня команду.
     Всеми новинками, которые в наличии на корабле,  занимаюсь  я,  и  они
могли позволить себе дать мне людей, которых я  знаю  и  с  которыми  могу
сработаться.
     - Тогда почему капитан - дель Арко, а не вы?
     Меня это тоже беспокоило. И я ответил, что не знаю. Но  у  меня  были
подозрения. Пока дель Арко -  капитан,  я  -  никто.  На  капитана  любого
корабля возложена большая  ответственность  и,  естественно,  определенная
власть в пределах закона.  Капитан  может  скрывать,  куда,  как  и  когда
полетит корабль. Может быть,  новоалександрийцам  нужны  были  только  мои
способности, а не мои мысли о том, как все должно  происходить.  В  глазах
закона я не обладал никакой властью, а они при помощи контракта надо  мной
такую власть имели.
     Джонни пошел помогать Ротгару.  У  меня  тоже  было  много  работы  -
тщательно проверить все механизмы, которые я использовал, чтобы  убедиться
в их надежной работе, но пока я хотел несколько  часов  отдохнуть.  Я  был
совершенно без сил после полета. Я  оперся  о  люльку  и  начал  беседу  с
ветром.
     Так  ты  действовал  по-своему?  -  впервые  я  сам  был  инициатором
разговора. Я привыкал к нему, принимал его присутствие, как нечто большее,
чем неприятное явление, с которым я ничего не мог поделать.
     - Я действовал по-твоему, - ответил  он.  Было  приятно,  что  кто-то
принимает близко к сердцу мои интересы.
     - У меня в сердце и твои, и мои интересы. И  так  же  должно  быть  у
тебя. Наши  интересы  должны  быть  более-менее  одинаковыми.  Спор  может
повредить обоим.
     Может быть, - согласился я и добавил: - но больше для тебя,  чем  для
меня. У меня ведь эта оболочка. Я обладаю телом.
     Именно этот момент меня и беспокоил. На что был способен ветер,  если
он уже устроился? Может ли  он  лишить  меня  моего  тела?  Но  он  охотно
согласился, что телом обладаю именно я и, в случае какого-либо  спора  ему
придется лететь туда, куда его везут. Я подумал, что, будь я на его месте,
то очень возражал бы против полета в Течение Алькионы.

                                    11 

     Второй полет был мало похож на первый.  Днем  раньше  я  устанавливал
ограничители, чтобы не дать возможность выкачать из корабля все, на что он
был способен. На этот раз все было  по-настоящему  -  двигатели  готовы  к
работе, а плазма - к истечению.
     Небольшими порциями я набавлял импульсы в нормирующую систему,  чтобы
прочувствовать циклы подачи плазмы и приспособить свою нервную  систему  к
этому ритму, прежде чем покинуть Землю.
     Птица взмыла на вышке, словно неистово  желала  чистого  пространства
всю свою юную жизнь, и теперь ей предложили,  и  она  больше  не  в  силах
ждать. Я сбросил релаксационную сеть  к  моменту  закрытия  дюз,  и  волна
энергии протекла через нервную цепь  словно  шок.  Внезапно  все  ожило  и
вылилось в скачок. Птица и в самом деле теперь двигалась - не  поднималась
на всплеске двигателя или  паря  на  крыльях,  а  перемещалась,  внутренне
свободная и потребляющая энергию.
     Быстрее, быстрее, быстрее...
     В капоре Земля мне была видна только как направляющая  отметка.  Даже
солнце визуально превратилось в жалкую точку света.
     - Отсчет времени готовности к тахионному переносу, - спокойно  сказал
я Ротгару. Я всегда выглядел перед взлетом спокойным. Он начал с  двухсот,
что я предвидел - из осторожности. На секунду или две я расслабился, чтобы
затем предельно собраться. Отсчет я игнорировал до тех  пор,  пока  он  не
дошел до восьмидесяти, затем немного ускорил свои действия  и  увеличил  в
сети мощность, рывками подавая ее и  отбирая  назад.  Релаксационное  поле
скачками начало возрастать.
     Ротгар удерживал плазму в полном равновесии. Она текла ровно,  словно
большая река, несмотря на нагрузку, которую несла. Я пробежал пальцами  по
пульту  управления,  ощущая  готовность  ответить  на  малейшее  давление.
Осторожно повел корабль  вдоль  линии,  которую  мы  вместе  с  дель  Арко
проложили для рабочего  курса.  Корабль  двигался  ровно,  без  каких-либо
рывков по вине плазменного поля. Большая часть кораблей имела отклонения -
теряли время и мощность,  -  и  постоянно  барахлящие  защитные  поля.  Но
"Хохлатый Лебедь" двигался с грацией совершенства.
     Отсчет достиг двадцати, а в руках у меня было время и мощность. Все в
порядке - даже сомнения отсутствовали, что что-то может быть не  так.  Вне
всякого сомнения - корабль подчинялся  мне,  и  мы  действуем  как  единое
целое. Мы готовы.
     Когда счет  перешел  на  простые  числа,  релаксационное  поле  резко
возросло и начало усиливаться. Под нагрузкой плазма пыталась вырваться, но
мы с Ротгаром удерживали ее, заставляя плавно  истекать.  Правой  рукой  я
прибавлял, а левой сдерживал  подачу.  Точно  старался  выдержать  баланс,
чтобы  удержать  истечение.  Достигнув  барьера   Эйнштейна   на   границе
досветовых  и  сверхсветовых   скоростей   удерживать   равновесие   стало
неимоверно сложнее. Теперь необходимо  было  быть  очень  точным.  Если  я
пережму, плазменное поле прорвется и истечет из системы. Если бы я ослабил
напор, то мы потерпели бы неудачу с передачей, поскольку не совладали бы с
нагрузкой течения.
     Но отсчет достиг нуля, и времени на размышления у меня уже  не  было.
Только рефлексы и интуиция. Нагрузка перераспределилась к ограничителю,  и
импульс  резко  бросил  нас  через  барьер  без  фазовой  вспышки.  Каждое
мгновение  корабль   оставался   устойчивым.   Плазма   поддерживалась   в
совершенстве. Немедленно я успокоил распределяющее поле. Напор возрастал у
меня в руках. В тахионном реверсе скорость возрастала экспоненциально,  по
мере того, как я изменял эффективную массу. Я расслабился, на пяти тысячах
дал кораблю возможность двигаться равномерно. Он лег на трассу и вскоре мы
были в открытом пространстве.
     Я откинулся назад и закрыл глаза.
     - Он движется намного быстрее, чем в прошлый раз, - услышал  я  голос
дель  Арко  с  большого  расстояния.  Меня  охватило  искушение   изменить
гравитационное поле в надежде, что он не успеет пристегнуться в кресле.
     - Комментарии оставьте на потом, - сказал я. - Он  будет  делать  то,
что ему скажут.
     Больше он ничего не сказал. Я осторожно  отсоединил  от  себя  капор,
снял шлем, контакты с  основания  шеи.  Расстегнул  привязной  ремень,  но
кресла не оставил. Настоящие пилоты  никогда  этого  не  делают,  пока  их
корабль в космосе - только жокеи на стандартных линиях.
     - Пусть кто-нибудь принесет мне чашку кофе, - сказал я.
     На какое-то время всем стало неловко от  мысли  дублировать  стюарда.
Палец, в конце концов остановился на  Джонни.  Ив  даже  на  мгновение  не
подумала, что место женщины в космосе - на кухне.
     Я пристально  оглядел  приборы,  но  все  было  таким,  каким  ему  и
надлежало быть.
     - Ну? - спросил дель Арко.
     На мгновенье я задержался с ответом.
     - Теперь о'кей, - наконец сказал я.
     Он был неимоверно горд за свой корабль,  но  старался  не  показывать
этого слишком явно. Я же не собирался впадать в  энтузиазм  и  разыгрывать
представление в честь достоинств и возможностей корабля.
     Пока  мы  оставались  в  пределах  солнечной  системы,   я   не   мог
использовать всех возможностей "Хохлатого Лебедя" для движения в  глубоком
пространстве. Постепенно я увеличивал скорость, сжимая приборы  управления
в руке и ожидая подтверждения Ротгара о вероятности колебания  плазменного
поля  и  угрозы  потерять  его  прямоточность.  В  дальнейшем  я  уменьшил
релаксационную сеть для того, чтобы облегчить  манипуляции.  Сопротивление
управляющего рычага было жестко  фиксированным,  но  он  мог  перемещаться
только  на  150  градусов  и  не  отвечал  требованиям  на  скорости  выше
двенадцати тысяч. После этого предела требовалась точность и  осторожность
в управлении. Он был уже на скорости, превышающей сорок семь тысяч -  и  я
все еще полагал, что он по-прежнему будет хорошо подчиняться управлению  -
когда предположения стали сбываться. Поле начало  испаряться.  Я  вернулся
назад, к  тридцати  тысячам,  и  выждал.  Ротгар  не  произнес  ни  слова.
Вероятно, баланс плазмы он мог удержать на любой  скорости...  Предел  был
определен    исключительно    непрерывностью    поля,     которое     было
детерминированным  из-за  конструкции  двигателя.  Он  был  раз  в  десять
быстрее,  чем  любой  другой  масс-релаксационный  корабль,  о  котором  я
когда-либо слышал.
     Дель Арко, видя, что я снова оставил управление, приблизился  и  стал
тщательно приглядываться к показаниям приборов.
     - Отойдите, - сказал я. - И помолчите. - Он молча отошел.
     - Все в порядке? - спросила Ив шепотом, стараясь не беспокоить  меня.
Должно быть, он кивнул в ответ, потому что не сказал больше ничего, и  она
тоже не нарушила молчания.
     Я  снизил  ход  до  двадцати  тысяч,  остановившись  для  обдумывания
положения, а затем решил не впадать в  амбицию.  Снизил  скорость  еще  на
десять тысяч.
     - Это  испытание,  -  сказал  я.  -  Сидите,  застегнувшись,  а  если
понадобится отлучиться, то не пугайтесь падения силы тяжести.
     Я дождался щелчка застежек, а затем повернулся к приборам.
     - Готов, Ротгар? - спросил я.
     - Несомненно.
     - Теперь слушай внимательно. - Я  говорил  в  микрофон  преувеличенно
четко.
     - Я собираюсь вывести корабль на трассу по нормальной дуге.  А  затем
собираюсь принять более крутую траекторию. Если мы дернемся, закувыркаемся
или закрутимся, я хочу, чтобы ты добавил столько плазмы, сколько мы сможем
получить. Храни это движение превыше всего. Меня  не  волнует,  как  много
напора мы потеряем, как долго поле будет оставаться  целым.  Когда  у  нас
настанут небольшие неприятности, я выведу корабль по касательной. Понятно?
     - Давай, - ответил он
     - О'кей, я нагружу управление до предела и буду держаться  до  конца,
чтобы выяснить, на какую мощность мы можем принять. Начинаю.
     Я сделал паузу, собирая свое мужество, как и  сосредоточенность.  То,
что я собирался сделать, было невозможно сделать на любом другом  корабле.
Может быть, на этом тоже.
     Я подал энергию и поддерживал  ее  протекающей  через  нервную  сеть.
Осмотрев приборы внутри капора, я  перевел  взгляд,  сфокусировав  его  на
круге смутного звездного света, который был единственным, что я мог видеть
в туннеле темноты.
     Я позволил своим органам  осязания  распространиться  при  посредстве
электродных контактов до тех пор, пока не стал уверен, что чувствую каждый
синапс корабля. Я не мог ощущать их  по  отдельности,  только  как  полную
систему.
     Мои  руки  выросли  в  огромные  крылья,  позвоночник  стал   длинным
корабельным  шпангоутом,  ноги  стали  стабилизаторами,  пах  -   атомными
реакторами, сердце - релаксационной сетью, обернутой вокруг двигателя, мои
легкие - внутренним корабельным пространством.
     Я ждал и ждал до тех пор, пока не стал абсолютно уверен  в  том,  что
моя личность срослась с кораблем.
     Затем с гарантией, немного замешанной на  самоуверенности  и  вере  в
совершенное ощущение корабля, я  бросил  его  по  смертоносной  траектории
движения.
     Я летал. Я напряг крылья, чтобы использовать силу, которая была в них
заложена, слегка расправил их  и  направил  импульс  в  движение.  Немного
подтянув ноги, я почувствовал, что мои спинные мышцы сократились.
     Сердце забилось, но тотчас волна  паники  была  погашена  и  насильно
доведена до необходимого уровня. Только  на  мгновение  сокращения  сердца
нарушились, когда  плазма  достигла  стрессового  состояния,  на  решающее
мгновение. Но Ротгар поддерживал  движение,  и  плазма  текла  спокойно  и
безопасно. Релаксационное поле было в порядке. Внутренняя гравитация  тоже
была в норме и постоянной.
     Мы взбирались, кружили и падали, взмывали свечой по гигантской  дуге.
Медленно, почти безжизненно, я начал ужесточать дугу, уменьшая по  спирали
радиус. Мое тело сжалось, а крылья  заволновались,  и  я  мог  чувствовать
состояние своих костей, строение кожи и тонус мышц так точно,  как  только
это могло быть. Я безошибочно знал, на что способен  мой  корабль,  потому
что я был им, а он мной. Корабль был "Хохлатым Лебедем". Моим.
     Я мог лететь быстрее света.
     Я мог лететь выше звезд.
     Я мог лететь сквозь облака и радуги.
     Я задохнулся.
     Холодная металлическая рука сжала мое горло хваткой, которая была  не
жесткой, но ледяной,  и  мороз  вошел  в  мою  глотку.  "Хохлатый  Лебедь"
закричал от  боли,  и  я  услышал  звук  собственного  крика,  ударившийся
рикошетом о стены рубки  управления  в  бесчисленном  эхо,  вперемежку  со
вскриком Ив.
     Я сражался за воздух, крылья в  панике  коротко  забились,  и  мы  по
касательной вышли из дуги. Внешне птица успокоилась, и Ротгар понизил в ее
лоне энергию, выводя свое детище назад, к жизни и безопасности.
     Мы вернулись на свой  прежний  запрограммированный  курс.  Я  глубоко
дышал, все еще чувствуя боль, которая овладела моим  горлом,  когда  поток
плазмы исказился, крупные красные пятна были у меня на шее - так  как  мне
позднее объяснил Джонни. Я чувствовал себя так же, как и мой корабль.  Его
боль была  моей,  а  его  повреждения  -  моими.  Если  "Хохлатый  Лебедь"
Когда-нибудь разобьется, то мне не понадобится проводить два одиноких года
на призрачной скале.
     Долгое время царило молчание. Никто не двигался, пока я не снял капор
с головы и не начал растирать шею и лицо руками. Я стер  влагу  с  лица  и
смог убедиться, что был более озабочен птицей, чем собой.
     - Что случилось? - спросил дель Арко.
     - Ничего серьезного. Поток в релаксационной  сети  нарушился.  Плазма
разорвалась. Но только на мгновение. Ротгар подал энергию, которая была  у
него в запасе. Корабль легко воспринял ее. Если понадобится, то так  будет
и  в  дальнейшем.   Все   в   порядке,   капитан.   Корабль   преодолевает
сверхсветовые. Он будет маневрировать в глубоком пространстве.  Он  сумеет
доставить нас в ядро Алькионы и обратно.
     - Когда вы закричали, - сказал Джонни, - я подумал, что нам конец.
     - Я покачал головой.
     - Это, скорее, было удивление, чем  повреждение.  Я  не  ожидал,  что
почувствую это внутри себя, снаружи,  везде...  Я  знал,  предполагал,  но
знать - не то же самое, что испытать. Это была  личная  тревога.  "Лебедь"
только похныкал.
     - У него все в порядке? - потребовал дель Арко.
     - Абсолютно, - заверил я его. - Операция  была  успешной.  Пациент  в
добром здравии. Он сделает все, что вы скажете.
     - И в Течении?
     - На этот вопрос я отвечу в Течении. Теперь я запущу его на  двадцати
тысячах и затем хочу отдохнуть. И немного поесть.
     Я мог чувствовать слова, царящие вокруг  меня,  но  не  сказанные  ни
капитаном дель Арко, никем другим. Я направился  на  кухню,  которая  была
такой, какой ей следовало быть.

                                    12 

     У нас почти  не  оставалось  времени  для  Холстхэммера,  так  как  я
отработал в ЕТА и знал, что может делать  корабль  и  что  я  хочу  с  ним
делать. Мы потратили три дня, а не два. Это раздражало дель Арко,  но  то,
что у него творилось внутри, меня не интересовало. Я совсем не  торопился.
"Лебедь" выдал все,  на  что  был  способен,  и  делал  это  спокойно,  за
исключением неприятного момента, когда я его слишком насиловал.
     При посадке на поле не было никакой толпы, что меня  удивило.  Только
потом я узнал, сколько копов для этого понадобилось.
     - Кому принадлежит эта частная армия?
     - А кто присматривает за пьяными?
     Наши сторонники организовали все полицейские силы, которые  могли  бы
вам понадобиться. Они больше беспокоятся о своем корабле,  чем  начальство
нью-йоркского порта.
     - Они что же, здесь?
     - Конечно. Не кажется ли вам, что им интересно узнать, как ведет себя
корабль, а также познакомиться с командой.
     - Вполне ясно, - ответил я.  -  А  почему  мы  не  полетели  в  Новую
Александрию до захода сюда?
     - Экономия времени, - сказал он, - уже не впервые она очень важна.
     Лично я простил бы "Карадок" все, если бы они  забрали  бы  сокровища
"Потерянной Звезды" в этот же вечер и таким образом  мне  не  пришлось  бы
лететь на самоубийство. Но дель Арко решил, что нужно  сделать  из  полета
бега, выиграть половину дистанции и получить призы и славу.
     Легко иметь амбиции, когда ваше участие в деле состоит в том, что  вы
сидите и спрашиваете других о самочувствии.
     - Нам остаться подождать их? - спросила Ив.
     - Я схожу, - тупо произнес Ротгар. - Мы с Грейнджером просто  воняем.
- Он косо взглянул на дель Арко, который даже не взмок ни  разу  за  время
полета.
     - Мы увидимся с ними в гостинице, - сказал дель Арко. - И пообедаем у
них в номере.
     -  О,  господи,  -  бурно  прореагировал  Ротгар.  Мне  это  тоже  не
понравилось. Это была работа дель Арко, а не моя. Он был организатор -  он
делал деньги. Может быть, он и должен  был  сторонникам  модный  костюм  и
приятную беседу на целую ночь. Ну, а что им было нужно от меня - это  пара
крепких рук на пульте управления. И от Ротгара тоже. Ив,  конечно,  ничего
плохого в этом не видела, да и Джонни, казалось, воспринял это всерьез.  Я
предвидел много неприятного в связи с  этими  соображениями  и  сказал  об
этом. Но капитан восстал и проявил свою власть. Я  могу  вести  корабль  в
космосе, но когда мы находимся в цивилизованной местности, он не собирался
давать мне командовать. Он был моим законным боссом.
     Ротгар, надеясь, что его оставят на борту, сказал, что  дель  Арко  -
гнида и подонок - в нескольких экзотических вариантах,  но  дель  Арко  не
прореагировал.
     Пока мы готовились к обеду, у меня появились  сомнения  в  разумности
новоалександрийцев, которые, по-видимому, и придумали этот обед. Позднее я
понял, что они совсем не дураки, а просто сумасшедшие. Они знали, что  нам
это не понравится, и в какой-то мере именно поэтому так и  сделали.  Когда
мы вошли в их люкс, Ротгар был уже вне себя от ярости. Мне было интересно,
сколько времени понадобится, чтобы  он  окончательно  потерял  терпение  и
начал размешивать чай пальцами - просто для забавы.
     Там было три новоалександрийца, и дель Арко  торжественно  представил
их своей команде.
     Одного из них я уже видел  раньше  -  седовласого  умного  старика  с
глазами, яркими, как у птицы. Его звали Титус Шарло. Я знал его еще  в  те
времена,  когда  мы  с  Лэпторном  работали  на  постоянном  подряде   для
Библиотеки. Двое остальные были моложе  и  выглядели  скорее  наполненными
деньгами, чем мозгами.  В  Новой  Александрии,  как  и  везде,  были  свои
пассажиры. У них существовали интеллектуальные стандарты,  которых  строго
придерживались. Однако, в Новом Риме нет закона, который  бы  гласил,  что
человек с интеллектом должен был  его  использовать.  И  люди,  у  которых
имелись деньги, довольно часто переставали пользоваться своим мозгами.  Их
звали Сайлас Алкадор и Джекоб Циммер.
     Все они были уже знакомы с Ив, а  нас  приветствовали  с  вынужденной
сердечностью как того требовали обстоятельства.
     Обед был именно таким шутовским, каким я  его  и  представлял.  Кроме
того, он казался бесконечным. Но  наконец,  просто  по  необходимости,  он
закончился и освободил нас от этих безобразных попыток выказывать духовное
единение. Дель Арко  удалился  с  Алкадором  и  Циммером,  чтобы  обсудить
практические детали поиска "Потерянной Звезды", а также  отчитаться  перед
ними о нашем полете  с  Земли  на  Холстхэммер.  Ротгар  предпочел  быстро
напиться, делая вид, что слушает их  разговор,  и  в  подтверждение  этого
изредка делал замечания невпопад. Джонни крутился вокруг Ив Лэпторн до тех
пор, пока она вынуждена была заговорить с ним, чтобы он не наклонялся  над
ее плечом. Она не могла проявить черствость и просто прогнать его.
     А Титус Шарло взялся за меня.
     - Отвратительно, правда? - заметил он с деланным дружелюбием.
     - Это же ваш званый обед, - напомнил я ему.
     - Он покачал головой.
     - Мне это не нравится не  меньше  вашего.  Но  именно  таким  образом
Сайлас и Джекоб делают свой бизнес с капитаном дель  Арко.  Мы  же  против
своей  воли  тащимся  на  подобные  мероприятия,  чтобы  удовлетворить  их
потребность в полной гармонии.
     - Я думал, что босс - именно вы, - сказал я немного резко.
     - Вовсе нет, - спокойно ответил он. - Я интересуюсь этим, как ученый.
Я руковожу командой, которая изучает и интегрирует основные знания и идеи,
присущие  человеку  и  хормонцу.  Сайлас  и  Джекоб  в   большей   степени
заинтересованы в практических результатах, которые проистекают из  синтеза
двух проектов. Мы всего лишь союзники. У меня нет власти над ними.
     Я был почти на полметра выше  Титуса  Шарло,  а  казалось,  будто  он
смотрит на меня сверху вниз и говорит  со  мной  тоже  сверху  вниз.  Меня
внезапно осенило, что этот человек практически  владел  мною  полностью  и
знал об этом. И был этим доволен. Мне пришло в  голову,  что  я  Шарло  не
нравлюсь, но не мог понять, почему.
     - Мы давно не виделись, Грейнджер, - сказал он ровным тоном.
     - Не так уж и давно, - сказал я. -  У  меня  есть  несколько  друзей,
которых я не видел дольше...
     - У вас нет друзей, - сказал он холодно.
     - Не здесь, очевидно.
     - Мы помним вас в Новой Александрии, - сказал он. - Мы всегда считали
вашу работу для нас образцовой. Знания, которые  вы  доставили  нам,  были
бесценными. Стоимость всего  этого  нельзя  выразить  в  деньгах,  хотя  я
считаю, что мы позорным образом вам не доплачивали. Когда я  услышал,  что
вас наняли, то был в восторге от того, что мы сможем расплатиться с  вами.
Я очень рад, что сумел помочь вам. - Его голос был мертвенно ровным, а  он
ведь практически сочился лживой слащавостью. Он очень  старался,  чтобы  я
понял, что он не просто несерьезен, а несет чушь. А мне это  переигрывание
показалось еще более унизительным, чем то, что он его  демонстрировал.  Но
понять, что он имел против меня, я не мог.
     - Кто вам сказал, что меня наняли? - внезапно спросил я, предполагая,
что это мог быть Аксель Циран.
     - Новости мчатся быстро, - сказал он. - А все новости проходят  через
Новую Александрию. Нам нравится знать все.
     - Мне не верится, - сказал я, - что вы использовали какое-то  влияние
на суд, который вручил мне  билет  в  двадцать  тысяч?  Ведь  подобным  же
образом вы могли предложить окупить эти деньги?
     - Конечно же нет, - ответил Шарло. - Вообще  странно,  что  вы  могли
предположить, что суд на Новом Риме можно склонить в  какую-либо  сторону.
Новоримляне   гордятся   своей   многократно   доказанной   честностью   и
правдивостью.
     - Ага, - сказал я, чтобы показать, что поверил ему.
     - Давайте не будем тратить попусту время на то, чтобы  доказать,  что
мы очень умные. В моем возрасте это обременительно. Скажите лучше, что  вы
думаете о моем корабле?
     Многие  люди  могли  бы  думать  об  этом  корабле,   как   о   своей
собственности; с точки зрения закона Алкадор и Циммер должны были быть его
владельцами.  А  ведь  только  они  не  претендовали  на  это.   Мне   это
представлялось   следующим   образом:   Шарло   владел   только   большими
компьютерами и чужими умами. А Алкадор и Циммер владели  звонкой  монетой,
которая всегда была под рукой. Дель Арко владел мусорной кучей из пластика
и металла. Корабля не существовало до тех пор, пока он  не  взлетел.  А  в
глубоком космосе корабль был мой. Он был мною. Эрго - это был мой корабль.
Рассказывая Шарло, как вел себя корабль при управлении, я не жалел красок,
чтобы он это понял. Ему это не понравилось.
     - Вы не можете понять, - фыркнул он.  -  Корабль  принадлежит  мне  и
только мне. История отдает его мне.
     - Это так, - согласился я, - но в этом случае история будет  писаться
Новой Александрией, не так ли? А есть история в отчете "Хохлатого Лебедя".
И до тех пор, пока "Хохлатый Лебедь" сам не  стал  историей,  мне  на  все
наплевать.
     - Дело не в  вашем  ничтожном  существовании,  Грейнджер.  Это  нечто
большее, - сказал он. - Вы крошечная частичка. А корабль принадлежит  мне,
значит и вы тоже. Я не могу управлять кораблем, поэтому  я  купил  машину,
которая может это делать. Это - вы. А больше  ничего  не  имеет  значения.
Алкадор, Циммер и дель Арко - всего лишь наемные работники. Ив  Лэпторн  -
просто никто и еще один член экипажа тоже,  Ротгар  -  временный  человек,
долго в этом качестве он не протянет.
     - Вы хотите сказать, что устроили  эту  экспедицию  для  того,  чтобы
обладать правом на все  это?  -  захохотал  я.  Смешно  мне  не  было,  но
казалось, что пришло время повеселиться.
     - Да, это так, - сказал он с неожиданной горячностью. - Правом. Но не
обладать им, а чувствовать его. Я хочу иметь все, что мое, и не  собираюсь
что-либо выпускать. Но мне нужно не право  на  фантастическую  космическую
экспедицию. Не только это "Хохлатый Лебедь" - это только небольшое  начало
того, зачем человечество вышло в космос. Это сплав чужой  науки  с  нашей.
Это пятьсот лет развития идей по одной прямой.  Это  результат  взгляда  в
будущее с двух разных точек зрения. Вселенная - это  не  просто.  Истинная
природа  и  мощь  материи,  времени  и  энергии  находятся  на  расстоянии
миллионов лет впереди наших ограниченных разумов. Нам  нужно  развиваться,
чтобы иметь надежду когда-либо  понять  вселенную,  в  которой  мы  живем.
"Хохлатый Лебедь" - это  всего  лишь  пятьсот  лет  поисков  в  темноте  и
продвижения по выбранной тропинке  наших  несовершенных  разумов.  Но  это
только начало. Дело не в новых возможностях  для  космических  путешествий
или в  новом  опыте  для  астронавтов.  Это  начало  нового  эволюционного
развития. С этого времени эволюция не будет уничтожением слабейшего, а  вы
не можете себе представить, как  это  жестоко  и  нерационально!  С  этого
времени эволюция пойдет в виде сплава сильнейших.  Это  означает  развитие
всех  интеллектуальных  рас.  На  Новой  Александрии  каждая  раса  станет
суммированной   моделью   знаний,   философии,   интеллекта,   творчества,
потенциальных возможностей. Мы создадим объединенный, сборный  сверхразум.
И он обеспечит нам возможность получения новой окружающей среды, не просто
новую технологию, но и  новый  образ  мысли,  новый  способ  жизни.  Когда
сверхразум  появится,   окружающая   среда   начнет   расширяться,   чтобы
встретиться с ним. Как только окружающая среда начнет изменяться, все расы
будут адаптироваться к ней. Наш сверхразум получит  свое  начало  в  наших
компьютерах и некоторых удачливых личностях.  Но  потом  он  расширится  и
охватит всех. Всех людей всех рас. Каждому человеку будет доступно знание,
философия, эстетические и эмоциональные возможности всех людей  независимо
от их расы. И из этой  синергической  интеграции  появится  новое  знание,
новое понимание, новое восприятие.
     - Люди и хормонцы могут постичь  и  чувствовать  нечто  большее,  чем
могли бы постичь по отдельности. Все расы  вместе  познают  вселенную  как
таковую.  Мы  станем  универсальными   существами.   Мы   будем   обладать
универсальным разумом. Только дураки считали, что человеческая раса  вышла
в космос для его завоевания. Они были по-идиотски претенциозны и полагали,
что  отбросы  одной  крошечной  планеты   могут   владеть   вселенной.   У
интеллектуалов совершенно другая идея. Мы хотим стать вселенной. Мы  хотим
получит свои потенциальные возможности внутри вселенной, мы хотим стать  с
ней одним целым. И мы сможем это  сделать.  Сплав  людей  и  хормонцев  не
удвоил знания. Более того,  этот  сплав  породил  новые  области  мысли  и
направления, о которых наши скудные умишки не могли  себе  и  представить.
Это двойное сочетание не просто сумма слагаемых. А когда мы все их  других
рас  добавим  в  сверхразум,  мы  получим  такие  огромные   потенциальные
возможности, которые превзойдут наше слабое воображение.
     Начиная с этого  момента  эволюционный  процесс  на  интеллектуальном
уровне ничего не подразумевает и не классифицирует. Он объединяет.  У  нас
есть цель, и мы должны достичь ее.
     Вы эфемерны, Грейнджер. И, кроме  того,  у  вас  нет  разума.  Вы  не
способны понимать. Ничего из этого не принадлежит вам. Только мне.  Именно
с этого я и начал. Вот такого права я желаю.
     Он остановился и успокоился. Напряжение покинуло его. Я просто ничего
не мог возразить ему: абсолютно ничего.  Самому  себе  я  сказал,  что  он
сумасшедший. Что он самый настоящий, искренний, безумный ученый.
     - Он верит во все это, - сказал мне ветер.
     Конечно. Он верит. У него  величайшая  иллюзия.  Величайшая  во  всей
галактике.
     - У тебя стерильный разум, - сказал  ветер.  -  Разве  ты  не  можешь
понять того, что он говорит? Разве ты не можешь постичь то, чего он хочет?
     Пусть идет к дьяволу со своими фантастическими мечтаниями, -  ответил
я. Все это просто чушь. Я и гроша ломаного  не  дам  за  сверхразум  и  за
гармонизацию человеческой и чужеродной мысли. Это просто  пена  -  мыльные
пузыри. Единственное, что меня  волнует,  это  то,  как  повлияет  это  на
корабль  и  на  всех,  находящихся  в  нем.  Меня  не  волнует,  насколько
философски элегантны и эстетически красивы были его идеи. Меня не волнует,
влюбишься ли ты в эти глупые мечтания. Я беспокоюсь только о своей жизни и
о том, что его это нисколько не тревожит. Помни, он мой владелец. Он купил
меня, потому что я был ему нужен, но он не позволяет мне иметь собственные
идеи. Именно это и пугает меня. Именно в этом его сумасшествие.
     - У тебя ограниченный разум, Грейнджер - сказал  ветер.  -  Постоянно
занятый мелочами. У тебя нет души.
     И после этого безжалостного замечания ветер грациозно замолчал.
     Тем временем дель Арко  ласково  раздаривал  прощальные  приветствия.
Сделать это было нелегко, так как им  с  Джонни  приходилось  поддерживать
Ротгара, у которого неожиданно отяжелели ноги  и  который  что-то  сердито
бормотал сам себе. Ив кружилась вокруг них, как беспомощная бабочка.
     Я удалился от любезностей, которые с достоинством неслись за мной.  Я
помог поддержать Ротгара, и мы спустились на лифте.
     - Вы не знали, что наш шеф окончательно свихнулся?
     - Знаю, - сказал дель Арко. - И поражаюсь его проницательности.
     - Так зачем вы на него работаете?
     - Потому что он мне платит. Он не опасен, не приносит вреда.  У  него
просто несколько странные идеи. Наше дело  вести  корабль.  Я  думаю,  это
вполне совместимо с его странностями. -  Я  отметил,  что  переоценил  его
проницательность. Он был тихим идиотом.
     - Иногда, - сказал я, - у меня такое чувство, будто судьба не на моей
стороне. Даже не так - что она имеет что-то против меня.
     Дель Арко засмеялся.
     - Это вы имеете что-то против, - сказал он.
     - Аминь, - добавил ветер.

                                    13 

     Следующее утро я спал.
     После  полудня  дель  Арко  должен  был  встретиться  с   Шарло   для
сопоставления имеющейся информации и установления разумного основания  для
нашей попытки найти "Потерянную Звезду".  Джонни  и  Ротгар  готовились  к
отлету, но мне нечего было делать -  невозможно  было  заранее  выработать
какой-либо план полета. Невозможно строить  планы,  когда  имеешь  дело  с
Течением Алькионы.
     Пока я способен заставить себя расслабиться - это был последний  шанс
в предстоящую неделю или более. Вечером я встретил Ив в портовом кабаре  -
высокой башне со сплошным стеклянным  колпаком  на  верхушке,  с  которого
туристы  могли  лицезреть  Течение.  Оттуда  также  можно  было   получить
грандиозный вид захламленного  участка  в  центре  порта,  где  копошились
местные жители в своих постоянных занятиях, которые привели их на  окраину
Течения. Значительно более приятным для меня  было  огромное  пространство
взлетного поля, которое тянулось на 10-12 миль в сторону юга, разбитое  на
клочки с передаточными  тележками  и  почтовыми  грузовиками,  с  частными
ангарами  и  вещевыми  складами.  "Хохлатый  Лебедь"  был  далеко  отсюда,
закрытый высокими заборами и защищенный от наплыва зевак чехлом. Но он был
высоким кораблем, и я знал его достаточно  хорошо,  чтобы  определить  его
формы в сравнении с рэмродами, трассовиками и  П-шифтерами,  которые  были
припаркованы  неподалеку  от   него,   ближе   к   нашей   башне.   Другие
масс-релаксационные  корабли  выглядели  невзрачными  карликами  со  всеми
своими массивными шести и восьмисекционными корпусами, но они были  просто
большими и безобразными. Приблизительно  он  имел  размеры,  промежуточные
между самым легким П-шифтером и самой тяжелой яхтой,  и  выглядел  немного
непривычно по сравнению с их простыми полированными шкурами. Но я-то знал,
какой хрупкой и фальшивой была эта зеркальность.
     Я посмотрел на корабли чужаков, их формы и размеры, которые разрушали
все другие представления. Это были лучшие прыгуны у  свободных  торговцев,
но среди них было несколько медлительных калош, которые предназначены  для
протяженных увеселительных  прогулок  в  спокойных  районах  Течения.  Для
ползания в сонных пыльных облаках и подобного рода местах, где нет  ничего
опасного - грузовики, холодильники. Они оптом торгуют своим грузом, бывая,
может  быть,  раза  два  в  год  на  Холстхэммере.  Это  не  была  тяжкая,
сопровождаемая риском в Течении, работа, но она позволяла кораблям летать,
а их экипажам зарабатывать себе на жизнь. Многим космонавтам больше  и  не
нужно было, хотя люди, как правило, очень напыщенны или слишком  сварливы.
Мы основательно тщеславный и агрессивный народ.
     Внезапно я увидел  "Гимнию"  Алахака,  но  вспомнил,  что  он  теперь
использует другое имя для корабля, которое я не знал.
     Ив посмотрела на небо, кораблей не было. Ее очаровал  тот  факт,  что
она в космосе уже несколько дней. Даже бывалые туристы тщательно  пытались
скрыть удивление от космоса. Никому не нравилось выглядеть человеком,  всю
жизнь копающимся в грязи в галактический век.
     Солнце Холстхэммера -  слабый  красный  гигант,  который  никогда  не
проясняет горизонт более, чем на пять или около того. Северное  небо  было
почти румяным от полусвета, обрызгав свечением облака. Запутавшаяся  масса
Течения таилась выше, изгибаясь  за  красной  туманностью,  как  огромный,
искалеченный паук, развесивший разреженную сеть из звездного света.
     Технически Течение - темная  туманность  потому  что  его  составляют
облака из пыли - во внутреннем кольце; люди видят его как темную кляксу на
фоне тусклых звезд за ним.  Но  оно  содержит  большое  количество  звезд,
которые сохраняют видимые величины на Холстхэммере и нескольких  ближайших
мирах. Поэтому темная туманность ярка и прекрасна - если вам нравятся вещи
подобного рода - в близком приближении. Свет преломляется  и  искривляется
массой туманности и его лучи - всевозможных цветов и  постоянно  меняются.
Даже в полдень оно имеет резкое, пятнистое сияние, которое  соперничает  с
солнечным светом. Многолетнее ослабление и прилив его  искажающих  течений
делает затруднительным наблюдение за ним - звездные штормы всегда  швыряют
вещество вперед-назад по времени, и из световой плотности  ядра  к  тонкой
оболочке, и  искры  рождаются  и  умирают  все  время;  каждая  загораясь,
окрашивает все в свой оттенок.
     - Это  наводит  ужас,  -  сказала  она.  -  Словно  огромная  рука  с
растопыренными пальцами, которые сжимаются и разжимаются.
     - То же чувствует и оно, - сказал я. - Пальцы всегда бегают по  вашей
коже, пролазят сквозь  защиту.  Непрерывный  дождь  из  пыли  и  радиации.
Течение вертит в руках корабли, как ребенок разглаживает самолетик, прежде
чем бросить его в полет.
     - А еще туманности дали  имя,  которое  предполагает  более  приятный
характер, - прокомментировала она. Ее губы оформились в слово  "Алькиона",
хотя она и не произнесла его.
     - По теории имен Ротгара,  -  сказал  я,  -  умиротворение  драконов,
прививает любовь к кораблям, оскорбляет мертвые миры и приятно живущим.
     - Очень поэтично, - промурлыкал новый голос за нами.
     - Алахак! - сказал я, быстро развернувшись и бросился  приветствовать
его. Мы обнялись крепким рукопожатиями, при этом свободные  руки  положили
друг другу на плечи. - Я надеялся, что ты найдешь меня, - сказал  я.  -  Я
спрашивал о тебе, но никто не знал, в каком  ты  порту.  Знаешь,  как  это
бывает. Ты выглядишь весьма преуспевающим.
     Он стеснительно одернул свою одежду, которая была излишне  дорогой  и
имела  изысканные  пропорции,  но  не   соответствовала   обычной   одежде
космонавтов.
     - Меня заставили натянуть это, - Объяснил он. - Приходится иметь дело
с людьми, которые одеваются подобным образом. У меня нет твоей гордости. Я
принял условности и меня сделали богачом. - Он был излишне вежлив.  Алахак
был гордым человеком - у него  были  основания  стать  таким.  В  среднем,
хормонцы меньше ростом, чем люди, но Алахак был выдающимся  представителем
своей расы. Ростом он был почти с  меня,  хотя  и  значительно  уступал  в
массе. Он выглядел крепким, его гладкая кожа не обтягивала кости, но плоть
весила меньше, чем человеческая.
     Лицо  у  хормонца  простое,  обонятельный  орган  размещен  сзади,  в
продольно  расположенной  впадине,  а  глаза  свисали  необычным  образом.
Возможно, самая необычная черта -  по  человеческим  стандартам  -  шнурок
акустических рецепторов, обвивающий  череп,  словно  повязка  -  маленькие
жесткие пластины, подвешенные в разных  концах  гибкой  нервной  мембраны.
Хормонцы значительно более чувствительны к вибрациям разной интенсивности,
чем люди. Но они также  более  уязвимы  при  физическом  нападении  на  их
чувственный  аппарат,  обеспечивающий  высокую   разрешающую   способность
восприятия звуков различной частоты. Хормонский череп необычайно  податлив
при травмах. По-необходимости  -  они  мирные  люди.  Они  гордятся  своим
миролюбием и дружелюбностью. Объединяющая  их  гордость  и  непередаваемая
вежливость,  ставшие  законом,  приводят  людей  других  рас  к  признанию
неприемлемости  их  путей.  Лично  мне  хормонцы  нравятся,  но  из  этого
вытекает, что я не люблю людей.
     Я представил Алахака Ив Лэпторн.
     - Я очень хорошо знал вашего брата, -  сказал  он.  -  Я  был  сильно
опечален, услыхав о его смерти. И в то же время я был очень счастлив,  тем
не менее, когда услышал, что ты... - это адресовалось уже мне, конечно,  -
остался жив и вернулся к цивилизации. - Голос  его  был  очень  спокоен  и
преувеличенно мягок. Его родной язык содержал множество оттенков, так  что
он мог воспроизвести любой природный звук  с  совершенной  плавностью.  Он
изучил почти дюжину различных языков  -  три  из  них  человеческие  -  из
вежливости. Факт, что хормонцы выдающиеся лингвисты  галактики,  был,  без
сомнения, решающим, определяющим их сотрудничество с Новой Александрией  в
проекте слияния расовых особенностей.
     - Ротгар сказал мне, что у тебя новый корабль, - сказал я.
     - И у тебя тоже, - сказал он. - Корабль, о котором говорят здесь,  на
Холстхэммере. Он уже завоевал себе репутацию.
     - Часть кредита принадлежит Хормону, - сказал я. - Ты знаешь о схеме,
по которой он заложен?
     - Знаю. Но я слишком стар, чтобы разобраться в величии  этого  плана.
По мне, это всего лишь корабль. Я закоснел в прошлом, и я не могу смотреть
в будущее таким образом, как это делаешь ты. -  Он  говорил  трезво,  и  я
знал, что это дело огромной важности. Хормонцы не угасают  из-за  возраста
или пошатнувшегося здоровья. У них имеются известные пределы, и они хорошо
знают их.
     -  Для  меня  удивительно,  что  хормонцы  не  принимали  участия   в
строительстве и управлении кораблем, - сказал я. - Кажется, логичнее  было
делать так.
     Алахак вздохнул.
     - Людская ревность,  -  объяснил  он.  -  Вы,  люди,  преуспеваете  в
недоверии, которое воспитывает стремление к  личному  владению  и  чувства
лавочника. Человек не желает вмешательства любого, за  исключением  своего
ближайшего друга, на равных, и он таит сомнения даже о своем  друге.  Твой
корабль - человеческий корабль, мой друг, не хормонский.
     Алахак никогда не говорил  ничего  такого  любому  другому  человеку,
кроме меня. Я был удивлен, что он говорит это в присутствии Ив Лэпторн. Не
знаю, считал ли он, что она занята лишь созерцанием неба, или  манеры  его
испортились в результате длительного общения с  людьми.  После  всего  он,
казалось, неожиданно сам приобрел изрядную долю чувств лавочника.
     - Где твой новый корабль? - спросил я.
     Он глянул в окно.
     - Я не вижу его, - сказал он, - но он слишком  далеко  отсюда,  чтобы
его увидеть. Он должен быть там, но я сомневаюсь, что это тот корабль,  на
который я указываю. Порт в эти дни чересчур заполнен. - Он был прав. Я  не
мог разглядеть его корабль.
     -  Чересчур  заполнен,  -  эхом  повторил  я  его  фразу,  когда   мы
отвернулись от окна и сели за ближайший стол. Он заказал повторную  порцию
виски, и Ив присоединилась к нам, когда ее принесли.
     - Верно, а почему они здесь? - спросил я. - Ведь  не  все  же  они  -
корабли "Карадок".
     - Корабли "Карадок" глубоко в Течении, - ответил он. - Они знают, где
лежат их молитвы, и они охотятся с неистовостью лунатиков. Корабль в ядре,
конечно,  -  почти  постоянно  в  пределах   трансформирующейся   области,
находящейся в повреждении. Их карты Течения хороши, но в тех местах ничего
не может быть абсолютно  совершенным.  Они  передвигаются  медленно  -  по
необходимости.
     - Я слышал, что ты мог быть с ними в Течении, - сказал я.
     - Мог бы, - ответил он, - но только по одной причине.
     - Причина?
     - Ты, мой друг. Я хотел увидеть тебя.
     - Сантименты? -  спросил  я  его  слегка  саркастически.  Он  покачал
головой.
     - Чтобы иметь с тобой сделку,  -  сказал  он.  -  Торговля.  Ты  взял
корабль, чтобы искать "Потерянную Звезду".
     - Нет выбора.
     - У меня тоже нет, - спокойно сказал он. - И это потому, что я должен
навести тебя на цель. Говорят,  у  тебя  чудесный  корабль.  Он  дойдет  и
вернется обратно. И у меня хороший корабль.  Он  тоже  пройдет  достаточно
быстро в твоей компании, но назад не  вернется.  Ты  понимаешь,  о  чем  я
говорю?
     - Ты состарился, - сказал я. - Поэтому здесь Кувио. Для тебя все  это
важно.
     Он кивнул.
     - Если ты дашь мне провести тебя в Течении, тогда я  выведу  тебя  на
"Потерянную Звезду". Если я не смогу достигнуть ее - она ваша. Если смогу,
она моя на один день.  Затем  вы  можете  ее  забрать.  Назад  я  не  буду
возвращаться. Вся слава достанется вам.
     - Откуда тебе известно, где она находится? - спросил я.
     Он вздохнул.
     - Власть денег. Я был достаточно богат, а богатые люди  имеют  доступ
ко множеству секретов - они состарили меня быстро, привели мой мозг в хаос
из-за бесполезных проблем. Я купил эту тайну у капитана "Карадок". Кое-кто
сделал то же самое. Без сомнения, твои наниматели тоже могли  купить  этот
секрет, если бы пожелали. На это могло уйти  время.  Но  они  могли  и  не
приобрести его вовремя. "Гимния" полетит быстрее любого  корабля,  который
когда-либо летал в Течении. Ты не угонишься за мной. Мы  могли  бы  хорошо
дойти вместе.
     - Им это не понравится, - сказал я.
     - Но ты можешь настоять, - улыбнулся он. - И ты  сделаешь  это,  друг
мой, не так ли? Тебе не нравятся условия твоего контракта.  Эта  фатальная
гордыня, друг мой, она делает тебя предсказуемым.
     Я  вынужденно  улыбнулся  в  ответ.  Он  был  чертовски   прав...   Я
представлял, какую оппозицию окажут мне Шарло и дель Арко. Алахак был моим
другом. Если ему настолько нужно было добраться  до  "Потерянной  Звезды",
что он готов был убить себя  ради  этого,  то  на  это  должна  была  быть
объективная причина. У меня же  такой  причины  не  было.  Даже  если  это
представляет опасность  для  меня,  Алахак  раньше  достигнет  "Потерянной
Звезды", чем это мог сделать я.
     - Мы сделает так, как ты хочешь, - сказал  я.  -  Но  мне  непонятно,
почему.
     - Я стар, - снова сказал он. - А это не так просто, как  у  тех,  кто
постоянно стареет с одним мозгом. Все  дело  в  фиксации.  Она  становится
навязчивой. Намерения  начинают  расходиться  с  суждениями.  Стены  мозга
крепко опечатываются, и двери в них больше не открываются. Я часто завидую
вам, людям, которые могут жить всю свою жизнь одним постоянным потоком,  с
вашим отличием и одновременностью происходящего.  Это  ценное  качество  -
способность забывать, что-то ради сохранения умственного единства.  Но  вы
великие торговцы в Галактике. Ваши сделки хорошо заканчиваются. Смешно или
нет, но люди объединены внутренне, но разъединены внешне, в то  время  как
хормонцы - наоборот.
     - Ты не так стар, чтобы готовиться к смерти, - сказал я. - Не говори,
как покойник. Ты все еще можешь забраться во все отсеки своей  памяти.  Ты
еще не начал терять себя.
     - Ты не знаешь, что это такое, - сказал он. - Я могу передвигаться от
ячейки к ячейке. Медленно  и  с  усилием.  Но  все  они  так  набиты,  так
переполнены. Клаустрофобия. Пространства для движения нет, нечего тратить.
Мой потенциал полностью использован.  Я  собрал  слишком  много  секретов,
слишком много воспоминаний, слишком много грез. Никогда не думал, что буду
сожалеть, что так  много  спал,  но  я  жалею.  Грезы  -  слишком  большое
расточительство  для  мозга,  мой  друг.  Я  хормонец,  а  когда  хормонцы
переполняются, они достигают своего конца. Я хотел  бы  забыть  кое-что  и
высвободить немного пространства, но  не  могу.  Позавчера  меня  осенило.
Новые вопросы не нужны, я даже сомневаюсь о  часах,  проведенных  сегодня.
Вскоре даже минуты  станут  болезненными  для  меня,  информацию  придется
засовывать в разные глухие углы. Последний жест, вот и  все,  что  я  могу
запомнить. Один  последний  план,  одна  последняя  цель,  одно  последнее
путешествие. Мне хотелось бы снова совершить невозможное. Особенно сделать
невозможным этот конец.
     - Но почему "Потерянная Звезда"?  -  хотелось  мне  знать.  -  Почему
именно теперь? Ты мог отправиться туда  в  течение  последних  сорока  лет
многократно. Не потому ли, что она - новый центр внимания?
     - Нет. Смерть хормонца не зависит от моды.  Мне  не  хочется  умирать
одному. Я буду рад, что ты находишься поблизости. Но остальное к  делу  не
относится. За предыдущие сорок лет  причины  отправляться  за  "Потерянной
Звездой" не было, а теперь она есть.
     - Ты знаешь, что у нее за груз? - удивленно спросил я.
     - Неточно. У меня есть подозрения. Но об этом я не могу тебе сказать.
Пока. До тех пор, пока я не  буду  знать,  что  потерпел  неудачу  и  груз
достанется вам. Я могу ошибаться. Но на ней может вообще не быть груза.
     - Ты думаешь, что груз был с Хормона, - настаивал я.
     - Нет, - ответил он. - "Потерянная Звезда"  никогда  не  заходила  на
Хор. Если  там  есть  груз,  то  он  оттуда,  что  в  настоящее  время  не
существует. - Он улыбнулся. - С Мэйстрида.
     Он встал. И я встал с ним, пожав руку вновь. Она  была  легкой  и  до
смешного нереальной.
     - Увидимся, - пообещал он.
     - Надеюсь.
     -  Кувио  передаст  устройство  для  нашего  совместного  полета.  Мы
стартуем рано утром.
     Он ушел, а я остался. Ив вглядывалась в меня.
     - В чем дело? - спросил я. -  Удивляешься,  почему  я  продал  твоего
босса маленьким зеленым человечкам? Предательство по  отношению  к  Титусу
Шарло или что-то еще?
     Она игнорировала мои скверные манеры.
     - Что такое Мэйстрид? - спросила она.
     - Не знаю, - сказал я. -  Англизированная  форма  хормонского  слова.
Может быть, название мира. Нужно спросить у  англоговорящего  хормонца,  я
думаю.
     - Ты не спросил у Алахака.
     - Он не хотел, чтобы я спрашивал.
     - А что он говорил раньше об изменениях своего мозга? Я не поняла.
     - У хормонцев секционный мозг, - объяснил я. - Память у них идеальная
- они никогда и ничего не забывают. Они сортируют  и  классифицируют  свои
воспоминания, и держат их отдельно в банках памяти - которые Алахак назвал
ячейками. Их сознание за раз может изучать одну секцию. Их мозг существует
во всех ячейках, но когда ячейки переполняются,  их  мозг  становится  все
меньше и меньше. Постепенно он  раскалывается,  прекращает  существование.
Это - смерть. Из принципа - это их обычай - хормонцы  выбирают  смерть  до
того, как достигнут того уровня, или когда условия становятся подходящими.
Как дело чести им нравится во  время  смерти  совершить  что-то  полезное.
Каждый хормонец хочет оставить о себе память, как о погибшем герое.
     - Поэтому Алахак считает, что  "Потерянная  Звезда"  -  разновидность
ритуального исхода?
     Я вздрогнул.
     - Что-то вроде этого. Я полагал, что он выберет менее гласный  способ
ухода. Но последние два года оставили  на  нем  большую  отметину.  Он  не
совсем тот, каким я знал его раньше.
     - Ты не выглядишь печальным, - сказала  она,  поколебавшись.  -  Если
этот человек твой друг, и он сказал, что собирается через  несколько  дней
умереть...
     - Меня это не печалит, - просто сказал я. - И его тоже.
     - Но он - чужак. - Она сказала, не подумав.
     - Поэтому он подчеркнуто вежлив. Он имеет право спокойно принять свою
смерть. А я нет, не так ли? По-твоему я должен устроить  представление.  Я
должен кричать, как делают обыватели и как они учат своих детей.  Это  был
более хормонский пример лицемерия, чем людской. Я  не  буду  убиваться  по
Алахаку.
     - Ты даже не попрощался с ним, - обвиняла она.
     - В этом нет необходимости, - сказал я. - Пока. Он знает, что я  буду
рядом, когда он умрет. Тогда мы и попрощаемся.
     Она покачала головой, отказываясь понимать.

                                    14 

     Когда  мы  с  Ив  вышли  из  здания,  то  инстинктивно  остановились,
почувствовав прохладный воздух.  Ив  посмотрела  в  темнеющее  небо,  а  я
огляделся по сторонам, затем  на  противоположную  сторону,  где  чужак  в
скафандре смотрел прямо на меня. Он стоял прямо, и его лицо  было  закрыто
шлемом, но по его положению я понял, что он смотрит на меня, и что он меня
узнал. Затем его  рука  потянулась  к  поясу.  Мне  не  нужно  было  долго
раздумывать, чтобы сообразить, что сейчас произойдет. Швырнув Ив на землю,
я метнулся  вправо.  Казалось,  я  все  делал  очень  быстро,  но  события
разворачивались еще быстрее. Оружие в руке чужака  следовало  за  мной  по
ходу движения, затем раздался выстрел. Я нырнул, но скорее  всего  опоздал
бы, если бы он выстрелил сразу. Луч оплавил стену в нескольких  дюймах  от
меня. Я покатился, весь в кирпичной пыли, но не раненный.
     Для повторной попытки у фигуры в скафандре времени не  осталось.  Его
подстрелил  кто-то,   стоявший   в   дверях   отеля.   Полиция   сработала
необыкновенно оперативно и качественно.
     Взмокший, я встал на ноги и медленно пошел  назад.  Коп  уже  помогал
встать Ив.
     - Спасибо, - поблагодарил я, принимая ее из его рук. Мы  все  перешли
улицу для опознания трупа.
     - С этим, о'кей, - лаконично заметил коп,  жуя  жвачку;  он  выглядел
гордо, потому что предотвратил убийство. - Это я его достал.
     - Вы чертовски вовремя вышли из двери, - сказал я. -  Вы  следили  за
ним? Или за нами?
     - Мы защищаем граждан, - ответил он.
     - И сегодня вы должны защищать нас.
     - Кажется, так, - согласился он. - Может быть, кто-то знал,  что  вам
понадобится помощь. Вы прилетели на новоалександрийской птице? Собираетесь
похитить золото "Карадок"? - Ботинком он  зацепил  скафандр  и  перевернул
тело на спину.
     - Кроколид,  -  сказал  он,  не  спеша,  ленивым  тоном.  -  На  этом
континенте у нас три колонии под куполами, в которых они обитают.  Они  не
часто выходят оттуда, необходим скафандр.  Некоторые  из  них  работают  в
порту... Только на грязной работе.
     - Грязная работа - наиболее надежная, - подтвердил я.
     - Он поджидал нас, - сказала Ив, не веря в это. Она всегда вела тихую
и неприметную жизнь. Она не могла вообразить, что по ней будут стрелять.
     - Вероятно, - сказал я. - "Карадок" решила, что я  слишком  легко  от
нее  отделался  на  Новом  Риме.  Или  может  быть,  они  считают,  что  я
неблагодарен, поскольку  слишком  быстро  смогу  вернуться  в  Течение.  А
возможно, они полагают, что мне нужен урок - я наклонился к копу,  который
раздевал чужака. - Никаких намеков на то, кто оплатил его труды?
     - А вы как думаете? - презрительно ответил он.
     - Мне хотелось бы знать, заплатили ему за то, чтобы он попал, или  за
то, чтобы промахнулся? - сказал я.
     - Братишка, если бы я был  на  твоем  месте,  то  поостерегся  бы,  -
конфиденциально сказал он. Я не видел, кому была выгодна моя смерть, чтобы
нанять  убийцу.  Я  не  сделал  ничего  такого,  чтобы  вызвать  ненависть
"Карадок".  Как  громко,  заинтересовался  я,  Шарло   распространялся   о
достоинствах "Хохлатого Лебедя"? Сколько раз думала "Карадок" над тем, как
прервать наши поиски "Потерянной Звезды"?
     Толпа увеличивалась.
     - Мы можем идти? - спросил я. - Или  нам  необходима  тень  закона  в
кильватере?
     - Я пойду с вами, - сказал он. - Фургон  только  что  вынырнул  из-за
угла. Мы можем оставить все правосудию.
     Он осмотрительно  проводил  нас  до  корабля.  Всякий  раз,  когда  я
оглядывался, оглядывался и он.
     Я был рад убраться из порта. Может быть Холстхэммер проклятый мир,  в
котором люди палят почем зря  каждый  день  в  году.  Я  бывал  раньше  на
подобных мирах. Но никогда не было причин для  стрельбы.  Только  дети,  у
которых нет достаточно ума и талантов, способны играть  в  подобные  игры.
Мне же не улыбалось быть мишенью.
     Это  происшествие  сильно  повлияло  на  мое  настроение.  Когда   мы
поднимались на "Лебедь" через отверстие в его днище, я впервые  определил,
что такой корабль мог бы вести в космосе сражение  не  хуже,  чем  научные
исследования. Космические битвы давным-давно ушли в прошлое, но  случайные
стычки имели место, и их следовало опасаться. Трудно попасть в цель, когда
на ее месте пустота. А "Хохлатый Лебедь" мог маневрировать вне зависимости
от того, на какой скорости он двигался. Если бы он нес вооружение, то  был
бы феноменально  удачливым  боевым  кораблем.  Возможно,  даже  более  чем
обоснованы основания компании "Карадок" опасаться  его.  Хотя  представить
себе,  что  Новая  Александрия  стремится  создать  военный   флот,   было
немыслимо.  В  то  время  мысль,  что  флот  Земли   попытается   укрепить
материнскую планету от вторжения из галактики была весьма привлекательна.
     - Это был бы великий ястреб, если бы у него были когти,  -  сказал  я
Ив, объясняя свои молчаливые раздумья.
     - Вы хотите использовать его для охоты на голубей? - спросила она.
     - Червей, - сказал я. - Гигантских стальных червей. Во мне говорит не
спортсмен в отставке. Пессимист. Пусть это тебя не беспокоит. Пошли выпьем
кофе и расскажем деткам о нашем приключении.
     Джонни действительно был поражен моим  бегством  из  лап  смерти,  но
Ротгар использовал это как подтверждение своего взгляда на жизнь в целом и
на ее перспективы для нас в будущем. Как только тема себя исчерпала, я  ее
изменил.
     - Я видел Алахака, - сказал я Ротгару.
     - А я встретил Кувио, - воспротивился он. - Он  дал  мне  специальный
маяк, чтобы следить за ним. Ты можешь пристроить его к пульту  управления,
и траектория их полета будет доступна нашим компьютерам.
     Я взял небольшое устройство, которое он мне передал.
     - Чертовски умны эти чужаки, - пробормотал я. -  Кстати,  ты  знаешь,
что такое Мэйстрид?
     - Да.
     Я был удивлен. Поперхнулся кофе и оторвал чашку от губ.
     - Ну, - сказал я. - Скажи мне.
     - Чудесная страна у хормонцев. Обычная история, ты знаком с подобными
вещами.
     - Не забытая планета? - спросил я как можно более безразличным тоном.
     - Настолько глубоко я не осведомлен, - сказал Ротгар. - Просто страна
чудес. Как раз для детишек.
     Я хмыкнул.
     - Полагаю, Алахак не захотел, чтобы я узнал, что там есть.  Думаю,  я
найду нужный курс.
     - И  у  тебя  нет  никакого  предположения,  что  могло  бы  быть  на
"Потерянной Звезде", что ему так нужно? - спросила Ив.
     - Ни малейшего, - ответил я.
     - Я скажу, что на борту у "Потерянной Звезды",  -  сказал  Ротгар.  -
Сказочная страна хормонцев, черт бы побрал нас всех.
     Я кивнул, наполовину согласившись.
     - Что бы там ни было, - сказал я, - сейчас это может быть  достаточно
ценным. У нас есть целая новая вселенная. Восемьдесят лет -  долгий  срок.
Стандарты за время моей трудовой  жизни  изменились  так  радикально,  что
торговые маршруты тех времен, когда я начинал, совершенно не нужны теперь,
Цена - дело моды, и мода гигантски изменилась за эти годы. И  никогда  это
не происходило так быстро, как в течение последнего  столетия.  Думаю,  мы
кое-что найдем на "Потерянной Звезде", если только доберемся до нее. Но  у
этого не будет стоимости.
     - До тех пор, пока мы не получим что-то,  что  сможем  предъявить,  -
сказал Джонни. - Если мы найдем ее и не  сможем  принести  назад,  то  это
будет дьявольски памятно после всего этого шума.
     - Думаю, это верно, - согласился я.  -  Трюк  это  или  нет,  но  нам
попадется несколько безделушек, чтобы подкормить  соображение  обывателей.
До тех пор, пока они не пресытятся чудесами.
     - Тогда мы выиграем игру даже в том случае, если нам  не  повезет,  -
сказал он.
     - Первый раз  вижу  парня,  жгуче  заинтересованного,  чтобы  ему  не
повезло, - прокомментировал я.
     Мы так бы и продолжали обсуждение в  полуподавленном  настроении,  но
нас спасло появление дель Арко. Он немного надбавил  паров.  Информация  о
том, что какой-то субъект покушался на его пилота, дошла до  него.  Я  был
совершенно польщен его участием. Я и не знал, какой он заботливый.
     В полиции они с Шарло не получили удовлетворения. Поскольку  трагедия
была предотвращена и подходящий труп  вовремя  зарегистрирован  как  часть
дневного груза злодейства, полиция была удовлетворена. В своих отчетах они
выглядели отлично,  а  все  остальное  их  мало  интересовало.  Дело  было
закрыто.  Все,  что  дель  Арко  получил  от  полиции  -  это  сведения  о
кроколидах.
     Вымирающая раса была реликтовой. В период своего  расцвета  кроколиды
колонизировали семь или восемь миров поблизости  от  своего  родного  мира
Хициллы. Прогрессировали они медленно из-за досветовых скоростей, которыми
располагали. В дальнейшем же дело осложнилось и из-за  того,  что  Хицилла
имела специфическую атмосферу, которая принуждала все колонии  располагать
под  куполами.  Хицилла  также  не   сумела   примирить   вечно   спорящих
кроколидцев. Окружающая среда планеты все время ухудшалась,  в  результате
это привело к вымиранию туземцев. Без  поддержки  из  дому  большая  часть
колоний не смогла выстоять. Кроколиды Холстхэммера  оказались  удачливыми.
Но, оставаясь  под  куполами,  борясь  с  ядовитой  атмосферой,  они  были
совершенно не способны  эволюционировать.  Их  общество  и  технология  на
миллионы лет оказались в статике.
     Возможно,  что   кроколиды   были   первыми,   кто   познакомился   с
расами-звездоплавателями,  хотя  никто  не  может   оспаривать   древность
галласелиан.
     Когда прибыли люди и хормонцы - в тот момент -  кроколиды  совсем  не
выказали к  ним  интереса.  Внутривидовое  размножение  вело  их  по  пути
однородности генетической  структуры  особей,  несмотря  на  соглашение  о
внутрикупольной  евгенике.  Интеллект  и  физическое  состояние   среднего
кроколидца носили явные признаки стагнации и ухудшения. Все  рассматривали
кроколидцев, как низший  класс  существ.  Люди  не  проявляли  симпатий  к
вымиравшим.
     Конечно, контакт был установлен - человеческое тщеславие не могло это
игнорировать. Некоторые кроколиды имели определенные дела  с  портами,  но
большая их часть никого не беспокоила  и  желала,  чтобы  их  тоже  не  не
тревожили.
     Для  кроколидов  было  непривычно,  что  один  из   родичей   пытался
застрелить меня, потому что их мало что интересовало вообще, и происшедшие
события  носили  индивидуальный  характер.   Невозможно   было   привязать
"Карадок" (или кого-то еще) к этому кроколиду, потому  что  все  кроколиды
были идентичны даже без их обезьяньих скафандров,  а  "Карадок"  -  как  и
кто-либо другой - имели хотя и частые, но не регулярные дела с чужаками.
     Из многословия дель Арко я сделал выводы после некоторых размышлений,
что  Шарло  не  заинтересован   в   инциденте,   поэтому   и   договорился
конфиденциально о полицейской охране. Сам же капитан не имел предсказателя
среди слуг закона. Он был землянином, что делало его чем-то вроде  знатока
криминальных вопросов. На Новой Александрии за последние двадцать лет  еще
никто не  стрелял.  Полагаю,  что  дель  Арко  был  излишне  напуган,  чем
следовало  бы.  "Карадок",  несомненно,  имела  основания  для  этого,  но
совершенно не обязательно. Ротгар тоже отметил это, и последовавший  вслед
за этим подъем настроения заставил нас отправиться спать.
     На следующее утро мы взлетели.

                                    15

     Направить  корабль  в  Течение  было  не  шуткой.  Это  было  главное
испытание - если бы он сумел безопасно  летать  в  пространстве,  подобном
этому, тогда бы он оправдал  свою  стоимость.  Я  подумал,  что  для  меня
необычно - быть в этот момент более самонадеянным,  чем  когда  бы  то  ни
было. Дель Арко много говорил, но он не понимал, насколько опасно Течение.
Ротгар, конечно, был прирожденный пессимист, а я нагнал достаточно  страху
на  Джонни  и  Ив,  вынудив  их  цепенеть  при  одном  только   упоминании
туманности. Но теперь я знал свой  корабль.  Я  знал,  как  он  летает,  и
чувствовал, на что он способен. Другим я ничего не говорил, потому что это
было мое личное дело, но у меня появилась уверенность в "Хохлатом  Лебеде"
и в своей способности управлять им даже в искривленном пространство.
     Другим, что меня серьезно беспокоило, было  мое  перенапряжение.  При
нормальных обстоятельствах я мог оставить приборы управления на длительное
время. В Течении расслабляться было бы  значительно  труднее.  Конечно,  в
строении любой туманности существуют пустые пространства - в конце  концов
в глубоком космосе все на девяносто девять процентов состоит из пустоты  -
но дело  в  том,  что  так  она  выглядит  снаружи.  Находясь  в  глубоком
пространстве вы не можете надеяться, что оно будет оставаться таковым  все
время, пока вы в нем находитесь.  На  самом  деле  оно  значительно  менее
склонно оставаться пустым, поскольку выше нахождение  в  нем  создало  ряд
искажений и повреждений... Движение в Течении это  не  просто  кувыркание,
которое  совершает  вся  вселенная  -  течение  пространства  пренебрегает
принципами, которые в обычных уголках галактики называют законами.
     В сердце  туманности  находится  спрессованная  область  колоссальных
размеров и, вероятно, неограниченной мощи. Материя пространства изорвана в
клочья и просачивается сквозь псевдовременную матрицу, которая растягивает
свою оболочку во множество других времен  -  и,  возможно,  в  массу  иных
пространств - в отличие от этого одного. Гравитационная ориентация следует
за всевозможными видами диких искривлений, и происходят обычные аномалии в
прохождении света, и прочие неприятности. В Течении есть миры -  солнца  и
планеты, луны и кометы,  и  они  такие  же,  как  и  миры  повсюду.  Но  в
изорванном пространстве вы никогда не можете быть уверены. Ни в чем. Ни  в
планетарных условиях, ни в абсолютных перемещениях, ни даже в  постоянстве
во времени.
     Теоретически, миры Течения предполагали  мирные  небеса,  где  я  мог
опустить корабль и наслаждаться сном и тишиной. Но мог ли я  по-настоящему
расслабиться, когда мы находились в туманности? Вероятно, нет. А мы должны
были находиться в пределах Течения дней пять или около того, мне следовало
максимально сосредоточиться,  поскольку  оно  могло  убить  нас  всех  вне
зависимости от того, насколько совершенен мог быть "Хохлатый Лебедь".
     Первое, что мы встретили вблизи Течения,  была  пыль.  Силы,  которые
бродили по Течению, гнали перед собой огромные облака пыли. Само  по  себе
это не  опасно  -  большая  часть  кораблей  может  существовать  в  пыли.
Очистители пространства и драги чужаков даже разрабатывали пылевые облака.
Но одно дело, когда защищаешься от пыли обшивкой при разработке облаков, а
совсем  другое  -  лететь  сквозь  непрестанный  дождь  из  пыли,  который
постоянно стирает снаряжение корабля. Если в  корпусе  образуется  трещина
или размыв, сквозь них может просочиться энергия, что неминуемо приведет к
разбалансировке  и  изменению  траектории.  А  когда  траектория  начинает
самопроизвольно отклоняться, вы одной ногой оказываетесь в могиле.
     Я сохранил большое уважение к  пыли  и  ощущал  ее  через  сенсоры  в
течение часа или двух, пока мы пролетали через нее. Но  я  был  достаточно
мобилен, чтобы маневрировать в  соответствии  с  изменением  интенсивности
течения. Незначительные изменения ориентации  крыльев  позволяли  выбирать
более удачные положения для ориентации корпуса  по  отношению  к  пылевому
дождю. Со временем компенсация изменений стала  рутинной  и  рефлекторной.
Модель моих  реакций  была  автоматически  запрограммирована  в  нашлемном
компьютере, и корабль вскоре научился проделывать те же самые  манипуляции
самостоятельно, хотя я все еще продолжал  его  контролировать.  Я  вставил
специальный буй Алахака  в  наш  стандартный  прибор.  Как  только  пришел
сигнал, на моем обзорном экране появилась траектория пути, по которому шел
сигнал. Когда мы вошли в Течение, то отставали от "Гимнии" часа на два. Мы
немного отстали, когда я приспосабливался к Течению, что для Алахака  было
совершенно не нужно. Я пристроился к трассе  на  глазок.  У  Алахака  была
карта, но я знал, что там,  где  пройдет  "Гимния",  пройдет  и  "Хохлатый
Лебедь", но все  опасности  на  этом  пути  я  не  мог  предсказать.  Факт
следования рейса Алахака по этому пути делал этот путь  более  неизвестным
для нас, следовавших за ним по пятам.
     Я  предупреждал  дель  Арко  и  Ив  не  говорить  со  мной,  когда  я
разговариваю. Возможность комментировать вслух наше положение улучшало мое
мысленное состояние. Я  мог  управлять  без  намеков,  глупых  вопросов  и
поздравлений.
     - Я собираюсь сблизиться, - сказал я. - Между нами  пыль,  и  мне  не
хотелось бы, чтобы она оказалась у нас на пути.
     Крупное облако  надвигалось  большими  уступами,  вероятно,  со  всех
сторон. Это было горячее вещество, выплеснутое из центра, заполнявшее  все
вокруг нас. Стук грязи о мои крылья перерос потом  в  непрерывный  ливень,
обрушившийся на все части фюзеляжа. Я уменьшил площадь крыльев, но не  мог
сократить всю обшивку  корабля.  Пришлось  добавить  мощности  на  силовую
защиту, Я убедился, что сердце корабля бьется ровно и сильно, в  чем  была
особая нужда. Я  надеялся,  что  шторм  будет  непродолжительным.  Добавка
энергии в силовое поле на продолжительное время могла ослабить  двигатель.
Возможность починки или замены его до нашего  возвращения  на  Холстхэммер
была нереальной, и с двигателем нужно было обращаться осторожно.
     Сигнал слегка изменился.
     - Они повернули, сказал я и объяснил:
     -  Облака  исходят  из  центра,   из   временных   перекрестков   или
гравитационных дыр. Они пытаются сбить меня с трассы, несмотря даже на то,
что давление на их корпус сохранится.
     Конечно, я повторил маневр. Вы бы тоже не стали разбивать собственный
корабль. Я попробовал прочувствовать, по какой траектории искривляется  их
трасса, для чего необходимо было выправить крылья.  Я  добавил  энергии  в
поле,  чтобы  иметь  возможность  двигать  крыльями.  Затем  убавил  силу,
питающую защитное поле. Это было похоже на снятие перчаток в мороз.  Уколы
пыли стали жестче - почти болезненными. Я изучал очертания  поля,  которое
сдерживало их. Через мгновение, как мне показалось, я видел  его,  но  оно
было очень тонким, и  мне  показалось,  что  оно  медленно  изменяется.  Я
двинулся, чтобы подчиниться требованию пылевого потока,  а  затем  немного
изменил движение.  Я  собрался  и  начал  медленно,  но  с  силой  двигать
крыльями, создавая собственное напряжение, вплетающееся  в  многосоставную
ткань шторма. Мощь  этих  движений  была  несравнима,  конечно,  с  мощью,
излучаемой из середины Течения. Но  то  была  случайная,  рассредоточенная
энергия. Эта же направлена на целенаправленное воздействие. Я  был  первым
человеком, когда-либо запрягшим  могущество  Течения  своими  собственными
силами.
     Кожа моя начала пылать, когда угол  атаки  крыльев  изменился,  давая
пыли  возможность  жестче  врезаться  в  защитное  поле.  Неприятная  боль
появилась на спине и в паху. Но я ее игнорировал. Затем внезапным толчком,
подобным порыву ветра, облако изрыгнуло нас плавно и без видимого  усилия.
Только секунды понадобились мне, чтобы выйти на траекторию.
     Тщательно, стараясь не спешить, я вернул поле к  его  первоначальному
положению.
     Я отметил, что многие корабли могли бы проскочить облако, но ни  один
без тяжкого перенапряжения своих двигателей, и уж  конечно,  не  на  таких
скоростях.
     - Одно мы расколошматили, -  прокомментировал  я,  когда  смертельное
напряжение отозвалось болью  в  моих  мышцах.  Я  выпрямился  и  расслабил
пальцы.
     Но расслабляться было нельзя.
     Мы сближались с "Гимнией", но Алахак все еще двигался  очень  быстро.
Помня, что у него нет наших возможностей, я рассчитал, что нагрузки на его
двигатель через несколько  дней  выведут  его  из  строя.  Он  летел,  как
сумасшедший. Какой бы ни была причина его бравады, она торопила его  прямо
в ад.
     Я не мог видеть корабль Алахака, потому  что  даже  с  замечательными
сенсорами,  помех  для  видимого  спектра  было  достаточно.  Но  приборы,
ловившие сигнал, доносили его громко, чисто и с каждым  разом  все  ближе.
Иногда я чувствовал волну искривленного пространства, которая рассеивалась
в кильватере. Это тоже беспокоило меня - она  может  быть  отброшена,  как
пробка, если получит боковое повреждение. "Лебедь"  мог  это  выдержать  -
если я буду достаточно быстр - но "Гимния" нет.
     Если бы ты успокоился, думал я, у тебя было бы больше шансов  попасть
туда. Но что-то направляло его достаточно  твердо,  и  пока  у  него  было
чистое пространство, он испытывал пределы своего  терпения.  Он  двигался,
словно вышвырнутый из пекла.
     Минуты складывались в часы, а он начал еще прибавлять в  скорости.  Я
не собирался рисковать, поэтому не стал его копировать и поэтому  он  стал
отрываться. Затем он  врезался  в  облако  и  вынужден  был  принять  меры
предосторожности. Облако было небольшим и узким, и я прошел через него без
труда, не особенно мудрствуя.
     Через семь часов нас вновь начало атаковать  искривление.  Алахак  не
замедлился,  поэтому  я  предположил,  что  покоробленность   пространства
исходит из его движения. Я двигался на волнах, пока они  не  стали  давить
мне в грудь и в корму,  тогда  я  снизил  скорость  и  уменьшил  нагрузку.
Несмотря на это мои занемевшие мышцы начала терзать тупая боль. Я взмок от
пота и чувствовал невероятную усталость.  Перед  взлетом  меня  попытались
подстрелить, и все это было десять-двенадцать часов назад. Даже  для  меня
подобные перегрузки были великоваты.
     - Что этот чертов идиот собирается делать?  -  злился  я.  -  Это  не
скачки. Или он думает, что  я  обману  его  и  хочет  достичь  "Потерянной
Звезды" на пару часов раньше? - Но дело было не в этом. Он знал, что я дал
ему фору, как и обещал. Если он  действительно  предполагал  гонки,  то  я
знал, что выиграю. У меня была птица, а у него пуля.
     Часы проходят.
     Напряжение усилилось. Как и каждый, я знал, что  продолжать  все  это
опасно, но не отважился на другую крайность, рискуя замедлением р акции  и
даже потерей сознания. - Дайте мне укрепляющее впрыскивание,  -  сказал  я
дель Арко, - и снабдите внутривенным вливанием, полторы порции. Сам я не в
состоянии провести эту процедуру, не отстав -  а  я  хочу  приблизиться  к
Алахаку. Мне не хочется, чтобы мы влетели  в  расщелину  пространства,  по
которой он сейчас движется.
     Капитан пошел выполнять мою просьбу.
     - С тобой все в порядке? - спросил я Ротгара.
     - Я могу есть, -  ответил  он.  -  Джонни  должен  будет  побыть  при
двигателях, пока я буду отдыхать.
     - Прими впрыскивание, - сказал я ему. - Не оставляй  это  на  Джонни;
когда настанут неприятности, я хотел  бы,  чтобы  ты  оставался  наготове.
Джонни не умеет жонглировать плазмой.
     Думаю, это Ив воткнула мне в руку питание,  но  я  ничего  вокруг  не
видел.  Игла  вошла  хорошо,  и  захват  придержал  ее.   Я   почувствовал
определенное неудобство, будто что-то прокалывало защиту с левого крыла, и
прошло несколько минут,  прежде  чем  я  избавился  от  этого  неприятного
ощущения.
     Пыль, пыль, все больше пыли. Теперь мы были в смертельном  плазменном
ореоле  туманности,  внутри   канавы,   которая   излучалась   из   центра
образования. Помня,  что  мы  совершили,  я  не  особенно  удивился.  Меня
заинтересовало, каким образом Алахак продолжает  гонку.  Хормонцы  не  так
сильны физически, как  люди.  Возможно,  он  принял  какой-то  стимулятор.
Прежде я летал так для того,  чтобы  уложиться  в  сточасовый  полет.  Для
здоровья вредно насиловать свой организм подобным образом.
     Безумная  погоня  продолжалась  дальше.  Иногда  скорость   превышала
обычную в шесть тысяч, хотя в  основном  была  четыре-четыре  с  половиной
тысячи. Для меня это было в избытке, и я не повторял его случайные порывы.
В результате он оставался  впереди  на  значительный  период  времени,  но
потерял всю выигранную дистанцию, когда сеть облаков вынудила его  ползти.
Позже он, казалось, переменил курс, который планировал, и я приблизился  к
нему еще ближе, пока он решал, каким  путем  идти  от  некоей  неизвестной
точки  А  к  точке  В.   Картографирование   "Карадок"   было   достаточно
совершенным, и то, что в конце концов он зашел в плывун - это не их  вина.
Картографирование Течения Алькионы - задача для оптимистов.
     Неприятный  шторм,  вызванный   маневрами   Алахака,   вынудил   меня
отклониться влево. Хаотический  пух  начал  закручиваться  в  воронку.  Но
прежде, чем он коснулся  корабля,  я  обнаружил  его  присутствие.  Алахак
поднял свою скорость до десяти  тысяч,  очевидно,  намереваясь  отойти  от
этого чудища. Выбора у меня не  было,  и  я  последовал  за  ним.  Корабли
разделяло семь или восемь минут  хода,  но  штормы  были  невероятными.  Я
поднял скорость "Лебедя" до восемнадцати тысяч, прежде чем  убедился,  что
мы миновали неблагоприятную стихию.
     Высокая  скорость  наказывала   нас.   Волны   искривления   пытались
вышвырнуть нас с трассы Алахака и трепали весьма жестоко. Птица, используя
мои рефлексы, избегала давления, в то время как я подсчитывал наши  шансы.
Я крикнул Ротгару, чтобы он сконцентрировал внимание и понадеялся, что  он
сумеет сохранить постоянство движения под жестким дождем. Я позволил  силе
тяготения уйти, чтобы прокатиться по пене на волне. Если в это время  даже
на мгновение изменится энергопитание в  сочетании  с  короблением,  мы  не
только можем потерять ход, но и будем серьезно искалечены.
     Именно так  и  произошло.  Нас  отбросило  вверх  и  в  сторону;  это
напоминало щелчок по бите. На несколько секунд возникла частичная боль, мы
выдержали искривление, но реальный удар пришел, когда мы освободились. Нам
было худо, как никогда. У меня возникло чувство, что в течение микросекунд
я полностью развалюсь. Все, что я мог сделать, это бросить корабль влево и
вернуть нашу привычную силу тяжести.
     Когда я снова оказался на удобной скорости  и  пристроил  "Лебедя"  в
хвост "Гимнии", у меня появилось время для размышлений.
     - К счастью, - прибавил я, - таких минут  немного,  -  голос  мой,  к
моему удивлению, показался мне чужим. Боль только неизбежное следствие.  Я
должен был ее перетерпеть, потому что иначе потерял бы скорость.
     Боль вскоре ушла, но и  обстановка  стала  на  какое-то  время  более
простой.
     "Гимния" начала прибавлять  ход.  Алахак  был  нетерпелив.  Он  хотел
достигнуть точки назначения до того, как умрет. Я не знал, как долго будет
продолжаться полет, но наша участь была внутри ядра, которое находилось  в
нескольких днях хода. Я попробовал представить, сколько  мучений  пришлось
бы нам вынести, если бы мы находились на "Гимнии". Мысль эта  была  не  из
приятных. Мне стало неприятно от того, что Алахак, возможно, не  собирался
лететь туда. Он собирался умереть - ничего не достигнув - и маяк нес,  нес
его последний крик: координаты "Потерянной  Звезды"  и  проложенный  курс,
чтобы ее достигнуть.
     Время шло, и мне было интересно, отдыхает ли хормонец. Он должен  был
остановиться, думал я, несмотря на то, что у него последний шанс. Какой бы
эликсир жизни ни струился в его венах, он не мог быть  вечным.  Он  должен
вскоре сделать передышку. "Карадок" должна иметь заселенные миры, если они
картографировали  этот  канал.  Он  должен  знать,  где  можно  сесть.   Я
дьявольски устал, даже подумал, что ему  следовало  бы  остановиться  ради
моей безопасности.
     И, возможно, когда терпение уже дошло до предела, он медленно сбросил
ход и направился к звездной системе. Мы последовали за ним.  Я  знал,  что
даже  на  поверхности  я  должен  быть  наготове  каждый  миг.   Но   если
беспокойство и пришло, оно приходило медленно. У меня было время поспать и
размяться. В Течении Алькионы великим благом может быть  уже  одно  только
сознание, что ты не находишься на грани разрушения корабля.

                                    16

     Место, где мы совершили посадку, оказалось голой  скалой,  круглой  и
размером с земную луну. Без воздуха, совсем без жизни и  начисто  лишенным
какой-либо особенности или индивидуальности.
     В тот же миг, как я отключил двигатели, я вызвал "Гимнию".
     - Корабль еще не развалился на куски? - спросил я Алахака с некоторой
издевкой после того, как прошло напряжение.
     - У нас дела неплохи, - сказал он. - А у вас?
     - Мы целы, - сказал я, но знаю, что  ваши  дела  не  так  уж  хороши.
Пробоина сильно пропускает.
     - Мы может держаться. Некоторое время нам с Кувио пришлось  потратить
на ремонт этого узла, после того, как мы сели. Корабль полетит, и  полетит
хорошо. Не беспокойся.
     - Сможете добраться до ядра?
     - Думаю, что да. Завтра больше остановок не будет.
     - Не принимай это близко к сердцу.
     - Не могу. Это должно свершиться завтра. Если мы приземлимся еще раз,
то никогда уже не сможет взлететь.
     - Значит, у вас дела на самом деле плохи?
     - Надеюсь, для свершения нашей задачи мы в норме. Еще один бросок,  и
мы у цели. Вы должны еще раз опуститься до входа в ядро  или  остановиться
на постоянную орбиту вокруг безопасного солнца. Я передал тебе  координаты
миров, которые знаю, и ты сможешь сам осуществить свой выбор.
     - А что тем временем будешь делать ты?
     - Не беспокойся. Дорога будет свободна. Ты сможешь следовать за мной,
если будешь в состоянии. Но помни, что  тебе  нужен  будет  отдых.  Береги
себя.
     - Это далеко? - спросил я. Я почти представил себе, как он улыбается.
     - Двадцать восемь часов до ядра. И еще двенадцать-тринадцать  внутри.
Если я до него не доберусь, сигнал расскажет тебе все,  что  тебе  следует
знать. А если захочешь узнать  больше,  то  должен  посетить  меня,  когда
"Гимния" погибнет. Надеюсь, она не взорвется  в  ядре  и  не  рассеется  в
мелкую пыль.
     - Желаю удачи, Алахак, - сказал я.
     - Надеюсь, тебе удача не понадобится, друг мой, ответил он. -  Думаю,
твой корабль надежнее удачи.
     Я отключился и лег навзничь в кресло на несколько  секунд.  Отстегнул
ремни и вытянул ноги. Но кресла не оставил.
     - Кто-то  погиб?  -  спросил  я.  Все  четверо  находились  в  отсеке
управления.
     - Нет, - ответил дель Арко.
     - Хорошо.
     - У него получится с этим делом? - поинтересовался капитан.
     - Нет.
     Капитан вздохнул с облегчением. Ему никогда не нравилась мысль о том,
что "Потерянная Звезда" сначала достанется не нам. Ведь это я заставил его
смириться с тем, что это необходимо. Я был убежден - дай я  ему  время  на
переговоры с Шарло, произошла бы неприятность. Я знал, что  Шарло  никогда
не простил бы мне  покушения  на  его  власть,  но  сейчас  ситуация  была
совершенно свершившейся, и теперь, когда все было сказано и  сделано,  это
был единственный рациональный способ действия.
     - Я посплю здесь, - сказал я. Мне нужно  что-нибудь,  чтобы  очистить
свою обменную систему от вчерашних уколов и подготовиться к утру.
     - Я все сделаю, - сказала Ив.
     - У тебя все в порядке? - спросил я Джонни.  Тот  кивнул  головой.  Я
знал, что Ротгар в состоянии позаботиться о нем, и он это сделает.
     - Попробуй выспаться, - посоветовал я Джонни. - Прими что-нибудь  для
гарантии.
     Пришла Ив и подала мне восстановитель-тонизатор.
     - Ты что, помимо всего еще и наш доктор? - спросил я.
     - Похоже, капитан знает, как все должно быть.
     - Я проходила курс космических лекарств - успокоила она меня.
     - Потрясающе, - сказал я и, глядя на капитана,  добавил:  -  Полагаю,
что обслуживают и тех, кто только стоит и ждет.
     - Какие у нас шансы? - терпеливо спросил дель  Арко.  Я  решил,  что,
пожалуй, лучше не стоит его слишком беспокоить.
     -  Завтра  нас  ничто  не  остановит,  если  не   произойдет   что-то
непредвиденное, а это один случай из тысячи, - сказал я. - О ядре не  могу
сказать ничего определенного. Но оно не должно существенно  отличаться  от
того, что мы уже перенесли. Ну, чуть по жестче. Думаю, мы справимся.
     - Значит, мы получим все, - сказал он. В голосе его не  было  никаких
эмоций... он был безжизненно-бесстрастный.
     Дель Арко не хотелось, чтобы я подумал, что он проявляет жадность.
     - Да, это так.
     - Ну, а как же с "Карадок"?
     Я пожал плечами. Он-то наверняка знал, что "Карадок" не смог еще сюда
добраться. Рэмроды  ужасно  медлительны.  Они  могут  быть  всего  лишь  в
нескольких световых годах и все равно мы их обойдем.
     - Ни о чем не беспокойтесь,  капитан,  -  с  убежденностью  в  голосе
сказал я. - Все довольно прозаично. Мы выиграем эту игру.
     - В твоем голосе не чувствуется уверенности  в  том,  что  ты  хочешь
этого, - сказала Ив.
     - В любом случае они нас не остановят, - сказал я. - А  теперь  дайте
мне слабое снотворное. Главное, чтобы мне утром от него не было плохо. Вон
то, в красной обертке, которое я обычно использую. Оно подойдет.
     Ив поморщилась от того, что я выражался таким образом. На самом  деле
мне хорошо было известно название лекарства.  Но  в  тренировочных  школах
ипподромных жокеев учат быть вежливыми в обращении с химикатами, а я,  где
только можно, всегда избегаю школьных методов.
     Ив приготовила снотворное, и все ушли из рубки  управления.  Когда  я
взял у нее чашку, а потом отдал пустую, то спросил, чем она занимается  на
борту корабля.
     - Я член команды, - ответила она.
     - Ты сказала, что  занималась  монитором  для  Шарло.  Это  неправда.
Монитор устанавливал дель Арко. Он его чистит  и  проверяет.  Ты  даже  не
подходишь к нему.
     - Мы тебе солгали, - сказала она. - Я здесь потому, что  настояла  на
этом.
     - И зачем тебе это?
     - Потому что это мой корабль, Грейнджер.  Я  первая  на  нем  летала.
Между прочим, я училась в училище на Пенафлоре. В училище пилотов.
     Я удивился и почти рассмеялся, но в последний момент не сделал этого,
так как сразу же осознал, что это значит - отдать корабль кому-то другому.
Была она таксистом или нет, а этот корабль она чувствовала так же, как и я
теперь.
     - Черт меня побери, почему ты не сказала  об  этом?  -  требовательно
спросил я.
     - После того, что ты заявил об ипподромных жокеях? Кроме того,  когда
мы впервые встретились, ты предельно четко  дал  понять,  что  не  желаешь
ничего знать обо всех нас. Какова бы была твоя реакция, если бы я сказала,
что я тоже космический пилот?
     - Я бы рассмеялся, - ответил я.
     - Вот так-то, - скопировала она.
     Я парировал насмешливо-самоуверенным тоном.
     - А теперь пей "Майки Финн".
     Если бы можно было хлопнуть дверью космического корабля, она  бы  это
непременно сделала. Я выпил "Майен Финн".
     Почти в тот же миг, или это мне показалось,  кто-то  принялся  трясти
меня. Я мгновенно пришел в себя, подумав, что что-то не в порядке. Но меня
будили неторопливо - это был Джонни.
     Пришлось встать, чтобы остановить судороги  в  теле.  Я  взглянул  на
часы. Прошло ровно восемь часов, как мы сели.
     - Алахак только что стартовал, - сообщил Джонни.
     - Он не связывался с нами?
     - Нет. - Алахак в своем стиле.
     Я втерся в кресло, но закрепился и не надел капор.
     - Дай мне что-нибудь поесть поплотнее, - сказал  я.  -  Нужно,  чтобы
кишки были в порядке.
     - Все готово. Ив сейчас принесет.
     - Хорошо. Если вас попрактиковать пару лет, то  можно  сделать  нечто
подобное хорошему экипажу.
     Ив принесла кашу, и я с максимальной скоростью проглотил ее. Дело  не
в том, что у каши плохой вкус или еще  что-то,  просто  на  нее  не  стоит
обращать внимания. В глубоком космосе еда - это просто функция тела.
     Через несколько минут я полностью проснулся и почувствовал, что готов
взяться за Течение Алькионы. Позади у нас, если перевести  на  мили,  было
столько же, сколько и впереди, не меньше. Больше нечего было бояться, если
держишь глаза открытыми а сам начеку и настороже.
     И два дня прошли, как один. Путь был быстрым, но с подвохами, и  было
похоже, что нас ничто не ставило в  тупик.  Грязь  была  невероятная.  Чем
дальше мы углублялись в ядро, тем плотнее  становились  пылевые  тучи.  Но
была и просто пыль, устойчивая пыль,  которая  шелестела  по  крыльям  все
сильнее, но я был уже знаком с ним и мне было легче.  Потому  что  уровень
трудности был примерно одинаков. Наверное, управлять кораблем было  легче,
чем я раньше осмеливался предполагать, но я не благодарил судьбу.  Нам  не
нужна была удача. Бурь было много,  но  ни  одна  не  погналась  за  нами.
Однажды, около двенадцати  дня  по  корабельному  времени  мы  подверглись
жуткому обстрелу вихревой пыли. Она опалила мои  руки,  обожгла  лицо,  но
напряжение в умах не было  таким  страшным,  и  я  нормально  перенес  эту
неприятность.
     Алахак был неукротим. "Гимния", казалось, брала все препятствия одним
махом. Она шла чуть медленнее, чем накануне, редко достигая пяти тысяч  СЛ
(световых лет). Далеко впереди лежало все, что необходимо  было  тщательно
сделать в Течении Алькионы. Но перипетии вчерашнего дня принесли мне опыт,
если не мудрость.
     Прошло тридцать семь часов, прежде чем я решил выйти  из  контакта  с
"Гимнией", начав приготовления к последнему прыжку перед посадкой. Когда я
начал опускаться, пришел их сигнал. Я прослушал послание  на  магнитофоне,
уменьшив его скорость. Оно гласило:
     "Не теряй времени. Все в  порядке.  Вероятно,  смогу  завтра  увидеть
тебя."
     Я уменьшил скорость, чтобы отчетливо слышать слова. Но это был  голос
не Алахака. Он звучал торопливо и высоко. В нем были  истерические  нотки,
которые совсем не походили на спокойный глубокий тон Алахака. Я знал,  что
ключевое слово было "вероятно". Оно  давало  уверенность,  что  у  Алахака
ничего не получилось. Он знал, что "Гимния" не сможет сделать необходимое,
но был слишком вежлив, чтобы произнести это вслух.
     - Ладно, - сказал я, - пока не говори "прощай".
     Я опустился на  ночной  стороне  планеты  одного  из  солнц  согласно
координатам, которые прошлой  ночью  послал  Алахак.  Она  была  такой  же
заброшенной, как и  предыдущая,  но  это  мне  понравилось.  Мир,  который
начисто лишен чего бы то ни было, - это мир, которому больше  всего  можно
доверять. А когда до ядра Течения Алькионы всего лишь  час  полета,  нужно
чему-то доверять, насколько это возможно.
     Я осмотрел небо из  корабля.  Ядро  извивалось  по  всему  небосводу,
наполненному светом и потрясенному бурями.
     Вон там, думал я, тридцать рэмродов "Карадок" и "Потерянная  Звезда",
и Алахак, и остовы шести-восьми кораблей, которые пытались  совершить  то,
что мы пытаемся сделать сейчас.
     - Завтра войдем, - внес свое замечание ветер, и у  него  было  больше
энтузиазма, чем у меня. - Мы почти на месте.
     Ты не можешь вернуться в свою оболочку,  -  напомнил  я  ему.  Судьба
корабля зависит исключительно от спокойствия моего ума.
     - Как пожелаешь, - ответил шепот. - Но я буду здесь. Не  забывай  обо
мне.
     Как же я смогу это сделать?
     Я отстегнулся. Ив приготовила тонизатор. Он был острым  на  вкус,  но
поглотил  и  боль,  и  напряжение  уже  через  несколько  минут.  Когда  я
обернулся, дель Арко занимался монитором.
     - Приличная коллекция, - прокомментировал я. - Смотрите, чтобы ребята
дома ничего не пропустили.
     Он взглянул на меня, но ничего не ответил. Поскольку Ротгара не было,
я вызвал его, чтобы убедиться, что  все  в  порядке.  Ему  было  не  очень
хорошо, но он подтвердил, что полет идет совершенно нормально.
     Покинув свою "люльку", я пошел к своей койке, имея  кое-какие  мысли,
но решил не придерживаться формальностей. В тот момент, когда я  опускался
на койку, у меня появилось предчувствие, что что-то должно произойти...

                                    17

     Я не был в полном нокауте, но спал безмятежно около тринадцати часов.
Когда проснулся, то первое, что я услышал, был слабый звук маяка "Гимнии".
Он был чистым и звучал, как колокол.
     Джонни был на страже. Он развернулся ко мне, когда я сел.
     - В конце концов  он  это  совершил!  -  сказал  я.  -  Он  сказал  -
двенадцать или тринадцать часов. Теперь он должен быть там!
     Джонни покачал головой.
     - Я  наблюдал  за  трассой,  и  он  все  еще  движется.  Но  движется
смертельно  медленно.  Думаю,  все  оказалось  более   трудным,   чем   он
предполагал.
     - Ты не можешь так говорить, - сказал я. Но когда  проверил  приборы,
то понял, что он прав. Алахак все еще летел на сверхсветовой. И  в  то  же
время, пока я сидел там, изучая траекторию полета, "Гимния" вскрикнула.
     Вой умирающего корабля прорвался сквозь ноту маяка,  как  беспомощный
детский крик. Хотя сигнал маяка был силен, вскрик был  достаточным,  чтобы
разбудить мертвеца.
     Дель Арко услышал его в  своей  каюте.  Когда  он  ворвался  в  рубку
управления, крик скрылся под многочисленными  шумами.  Затем  он  внезапно
оборвался.
     - Мы уходим, - сказал я, скользнув в кресло и застегнувшись.
     - Ротгар! - заорал я в микрофон. Ответа не последовало.  -  Поднимите
его! - сказал я Джонни и Ив. - Подготовьте оборудование для еды. У меня не
будет времени на дозаправку кашей. Мы стартуем через три минуты, и все,  к
черту, должны быть готовы!
     - Вы не собираетесь немного повременить? - потребовал дель Арко.
     - Нет! - раздраженно возразил я. - Я не намерен ждать.  Я  хочу  быть
первым возле "Гимнии". "Потерянная Звезда" может подождать.  Если  корабль
не развалился, Алахак может быть жив. Может, мы сумеем его поднять.
     - Пусть по крайней мере, сделает... - начал он.
     - Идите к черту, - сказал я.
     - Я здесь, - пришел из динамика голос Ротгара, когда я уже  привел  в
порядок защелки. - За работу.
     Я приступил к делу, игнорируя дель Арко. Если  он  и  говорил  что-то
еще, я его не слышал.
     Я взлетел быстро, не обращая внимания на перегрузку. Корабль  перешел
на сверхсветовые гладко, как по льду. Я отдал все что мог,  и  чувствовал,
что это излишне. Но у меня не  было  тринадцати  часов,  чтобы  достигнуть
"Гимнии" и оказать ей помощь. Я мог позволить пять, во всяком  случае,  не
более шести часов, да и это было много.
     Прежде чем я определил это, мы были внутри ядра, я ощутил  совсем  не
нежные ласки огромных искривляющих  полей,  которые  сворачивали  в  сферу
огромное пространство на многие световые годы в диаметре.
     Напряжение было  нормальным,  а  перемещающаяся  матрица  мягкой,  но
упругой, как приливное  течение.  Я  знал,  что  эффективность  "Хохлатого
Лебедя" будет компенсирована. И чем быстрее мы  летим,  тем  больше  будет
компенсация. На двух тысячах это может занять  день,  чтобы  сожрать  наше
сердце. На четырех тысячах на это могло уйти шесть часов. Я не мог сказать
точно, как далеко был Алахак, и какие препятствия поджидают нас на пути. Я
считал, что семь или восемь часов на одной тысяче хватит, чтобы настигнуть
его без нанесения себе непоправимого ущерба.
     В течение часа я уже знал, что все значительно хуже, чем мне казалось
поначалу.
     - Есть неприятности? - спросил я у Ротгара.
     - Какого рода?
     - В кильватере "Гимнии" сущий ад.  Это  возмущения  местных  полей  и
"водовороты". Все это медленно выстраивается в огромное разрушающее  поле.
Вокруг нас пузырятся временные искажения.
     - Никакого пути в обход?
     - Нет, - подтвердил я. - Я должен прорваться по этому пути,  иначе  я
уже никогда его не найду в этом  возмущенном  пространстве.  Единственное,
что я в состоянии сделать - это оседлать  искажающее  течение.  Это  нужно
делать быстро, потому что если я сумею остаться с  течением  вместо  того,
чтобы преодолеть его, все может оказаться гораздо болезненнее.
     Единственным изъяном  моей  аргументации  конечно,  было  то  базовое
ориентировочное  поле,  которое  пересекало  наш  курс.  Мы  должны   были
прокатиться внутри шторма, отдавая себя на волю случая.
     - Я попробую сделать еще один  возмущающий  штормовой  удар  по  пути
нашего следования, - сказал я Ротгару. - Я намерен подбить шторму глаз.  -
Облизнув губы, я добавил: - мы  создадим  "ветровую"  дыру  за  собой  при
помощи реакторов и прыгнем  на  семь  или  восемь  тысяч,  чтобы  избежать
обратного удара. Если поток сожмется, нам останется только  покуривать.  А
сзади будет полмиллиона световых лет.
     - О'кей, - спокойно сказал Ротгар. Я всего лишь сказал ему, что  дело
безнадежно. Как хороший космонавт, он не задавал вопросов.
     - Дай мне отсчет для зажигания, - сказал я ему.
     Он начал с двадцати, что на мой взгляд показалось слишком, но это был
его двигатель. В то же  время  я  пытался  балансировать  на  краю  вихря,
который закручивался вокруг нас.
     На пять  я начал гонку.  Две тысячи  световых лет,  две с  половиной,
три... Когда счет приблизился  к нулю,  я бросил  корабль  к  семи,  отдал
реакторам всю мощь и закрыл глаза. Менее,  чем  через  секунду  я  сдержал
прыжок,   отключил   реакторы   и   снизил   скорость   до   трех   тысяч,
сконцентрировавшись  и  моля,  чтобы  мы  остались  в  пределах  известной
вселенной.
     Несмотря на то,  что  корпус  птицы  был  вылизан,  как  у  рыбы,  мы
корчились, словно в агонии. Меня держали застежки, а я не в состоянии  был
выдержать чудовищную нагрузку на мышцы. Я  чувствовал,  как  напрягся  мой
позвоночник, а члены  оцепенели.  Я  знал,  что  если  кость  треснет,  мы
погибли. Защита была, но во время прыжка она ослаблена, и я стал добавлять
мощность,  чтобы  усилить  ее,  пока  мы  находимся  в  этом  пекле.  Пыль
ввинчивалась в меня, и я мог чувствовать на своих руках кровь. Но  корабль
не потерял герметичности - он был так же прочен  как  и  гибок,  его  жилы
размещались гораздо глубже. Я мог чувствовать колебания мощности  и  знал,
что поток собирается нас схватить. Я молил,  чтобы  Ротгар  продержался  в
этом ужасном положении. Я  сражался  до  конца,  и  мы  победили.  Корабль
выдержал ударную волну.
     Искажение пространства Течения я превратил в  наше  преимущество.  Мы
бежали вместе с ним. Оно помогало нам, несло нас.
     - Повреждения? - резко спросил.
     - Больше так не делай, - отозвался Ротгар. - Если ты  вновь  откроешь
реакторы на сверхсветовой, мы потеряем их за здорово живешь.
     Я переориентировал свое внимание, почувствовав  усиление  в  движении
штормового ветра. Приборы определили мою скорость в 1.3,  но  я  прикинул,
куда забралась "Гимния" и поднял скорость до двух  тысяч.  Если  не  будет
никаких изменений, то мы будем на месте через четыре часа.
     Совершенно  очевидно,  что  изменения   произошли.   Они   постепенно
ухудшались, как вещи,  возвращающиеся  в  свое  изначальное  состояние.  Я
сделал всего лишь небольшое отверстие. За  час  мы  прокатились  на  одной
волне и вступили в схватку с другой. Я постепенно замедлялся, но  все  это
было болезненно для меня, как и для корабля. Однако постоянная боль в моем
теле гасилась непреклонной решительностью двигаться туда,  куда  мне  было
нужно. Теперь я был в состоянии  войны  с  Течением,  и  мое  отношение  к
присущим ему опасностям становилось значительно более  личным  чувством  -
агрессии, даже ненависти. Осталось  приподнятое  предчувствие  возможности
найти  надрезы  в  узлах  искривленного  пространства.  В  любом  сражении
наступит момент, когда  вы  забываете  о  боли  и  даже  о  причине  ваших
поступков. Вы только упорно работаете над созданием чистого направления. Я
считал, что приложив некоторые усилия, это можно было сделать.
     К счастью, мы были недалеко от объекта, за которым сюда забрались.  В
противном случае мы бы уже развалились на куски, продираясь через этот ад.
Ни мужество, ни героизм нам теперь помочь  не  могли,  только  терпение  и
осторожность.
     Честно говоря, я мало что помню из того, что произошло во время этого
рейса. Знаю только, что для того, чтобы достигнуть места крушения "Гимнии"
нам понадобилось пять часов  и  две  минуты,  об  этом  я  осведомился  по
приборам. Течения времени я не осознавал.
     Плазма, по крайней  мере,  дважды  засорялась,  но  оба  раза  Ротгар
поддерживал ее в состоянии, необходимом для  нашего  жизнеобеспечения.  Не
знаю, как ему это удавалось. Он творил чудеса.
     Мы все поголовно были счастливы.
     "Гимния" свободно дрейфовала на тахионном  ветре,  поэтому  мне  было
очень трудно подойти к ней точно и вызвать ее. Чтобы ее настичь, я  должен
был двигаться, а затем аккуратно выровнять скорости для стыковки.
     Я не  мог  переговариваться,  пока  мы  находились  на  сверхсветовых
скоростях. Я не мог держаться поблизости вечно, надеясь, что она  потеряет
инерцию движущегося тела или что ветер задует в обратном направлении.
     - Я хочу ее слегка подтолкнуть, - заявил я, - и  выдернуть  из  этого
потока.
     Это было достаточно опасно, но сам поток мне  не  опасен,  и  мне  не
угрожает ни пыль, ни искривления на такой скорости. При условии, что я  не
поврежу себя, маневрируя возле "Гимнии". Я думал, что нам это удастся.
     Так это и произошло.
     Я мягко расправил крылья и закружился на пути у потока. Таким образом
я вызвал грубое тахионное возмущение,  продолжая  удерживаться  в  нем,  а
затем прекратил.
     Когда я послал запрос, никто не  ответил.  Если  Алахак  и  был  жив,
значит он был без сознания. То же самое и с  Кувио.  Основное  затруднение
было  в  том,  сумеем  ли  мы  вскрыть   их   снаружи.   Некоторые   ценят
неприкосновенность  больше,  чем  безопасность.  и  этим   обуславливается
конструкция их кораблей.
     Я отстегнулся и кивнул Ив. Затем усадил ее в кресло и дал шлем.
     - Я должен сходить туда, - сказал я. - Не думаю, что на данной стадии
могут произойти неприятные события. Но если что-то случится, корабль твой.
Не ждите меня. Если будешь достаточно сильно молить о  плохой  погоде,  то
снова займешься своей работой.
     Она побледнела и кивнула.
     - Спасибо, - сказал я. - Прекрасно, когда чувствуется такое желание.
     Я схватил Джонни, когда он вошел.
     - Коммуникации в порядке?
     - Конечно.
     - Ладно, я хочу, чтобы ты побыл в шлюзе. Если что-то  будет  неладно,
стартуйте так быстро, как сможете.
     Я надел скафандр, поднялся к шлюзовой камере,  загерметизировал  свою
систему жизнеобеспечения и вышел наружу. Я даже не сказал "до свидания".

                                    18

     Входная дверь шлюза открыта. На мгновение я подумал, что  кто-то  мог
войти, но конечно, это был абсурд. Она была открыта, потому что  ждала.  В
частности, меня.
     Я вошел, открыл внешнюю дверь и перешел в камеру с  воздухом.  Однако
не стал снимать шлем. У корабля могли быть повреждения  и  течи.  В  шлюзе
было давление, но  градуировка  приборов  была  хормонской,  и  я  не  мог
определить показания. Я открыл внутреннюю дверь.
     Коридор тянулся вдоль периметра корабля,  и  лестница  вела  вниз  от
металлической платформы, на которой  я  стоял.  В  отличие  от  "Хохлатого
Лебедя" этот корабль был ориентирован не горизонтально, а  вертикально.  Я
ступил на  лестницу.  Гравитационное  поле  все  еще  работало,  что  было
обнадеживающим признаком. Это означало,  что  силовая  установка  не  была
полностью выведена из строя, даже если двигатель  нельзя  использовать  на
полную мощность. Одним из преимуществ раздельной двигательной системы было
то, что авария не обесточивала  систему  жизнеобеспечения.  Тепло  и  свет
оставались до конца. Тогда почему сигнал маяка умолк?  Я  заинтересовался.
Отключил ли ее Алахак (в таком случае он  должен  был  остаться  жив)?  Но
возможно, это было предусмотрено автоматикой, что маяк отключится вместе с
последним призывным воплем. Это означало конец его возможностей  -  трасса
"Гимнии" была переписана, ее знания переданы. Постаревший или нет,  Алахак
все еще сохранил свой пунктуальный аналитический ум.
     Алахак сидел в рубке управления, откинувшись в своем большом  кресле,
пристегнутый и выглядевший для всех так, словно он летел... Но корабль был
мертв, и он тоже.
     Он был  разрушен  естественным  взрывом  энергии,  который  уничтожил
привод и истощил силовую батарею. После бедствия он прожил  в  капоре  еще
несколько часов. Я пришел слишком поздно, но  он  знал,  что  я  приду.  К
приборной панели было приколото письмо. Оно было без адреса,  но  я  знал,
кому оно предназначено.
     Я спустился по лестнице в двигательный отсек, чтобы помочь Кувио.
     Двигатель был взорван, и Кувио сгорел в этой адской топке.  Я  быстро
закрыл люк, отрезав пышущий из него жар. Радиация  находилась  в  пределах
нормы. Сырая масса горючего разлетелась в  разные  стороны.  То  же  самое
произошло на борту "Джевелин", когда она разбилась. Все было очень похоже.
     Я вернулся в рубку управления и вгляделся  в  труп  Алахака.  Он  был
напряжен и жесток в своей суровой гибели. Я подумал,  что  смерть  Алахака
была не более приятной, чем  у  его  инженера.  Точно  так  же,  как  боль
"Хохлатого Лебедя" была моей болью, так и боль "Гимнии" - была его болью.
     Я вскрыл письмо и прочитал.

     Друг мой,
     Как ты догадываешься, это письмо написано несколько  дней  назад,  на
Холстхэммере. Я писал его, пока Кувио носил устройство для вашего корабля,
сразу же после нашей беседы. Теперь, когда ты  его  читаешь,  я,  конечно,
мертв. Я произношу эти слова, как мертвый.
     Год назад я нашел мир за пределами того, что  люди  называют  Венцом.
Это мир, о существовании которого кое-кто из  хормонцев  знает,  а  другие
подозревают о его существовании.  Он  увековечен  на  нашем  языке  только
словом Мэйстрид, которое ты,  предположительно,  мог  бы  назвать  "земля,
совершенно невозможная".
     Это слово, их которого вышла раса, известная как хормонцы. Существует
доказательство - на Хоре, -  но  оно  запрещено  и  уничтожено.  Хормонцы,
большая наша часть, уверяют себя, чтобы быть точным,  что  мы  -  уроженцы
Хор-монсы. Мы лгали всем другим расам, перемещающимся в космосе. Это  дело
гордости.
     Прошу тебя, не разглашай эту информацию кому-либо еще - чьей-то расе.
Я прошу не ради себя, но ради хормонцев, которые не знают, и тех,  кто  не
желает, чтобы другие знали об этом. Я не скажу тебе, где  нашли  Мэйстрид.
Надеюсь, что его не откроют вновь. Там  сейчас  находятся  несколько  моих
друзей, которые пытаются сделать все, чтобы этот мир не  нашли.  Мы  хотим
постепенно стереть Мэйстрид, сохранить его лишь  как  слово,  используемое
детьми.
     - Мы - реликтовая раса, которая называет себя теперь  Хор-монса.  Наш
дом забыт, но колония на Хоре выжила. Мы не нашли следов  других  колоний,
но сейчас наши корабли исследуют пространство за пределами Венца.
     "Потерянная Звезда" то же нашла  Мэйстрид.  Ее  следы  я  безошибочно
определил в нескольких мертвых городах - вы, люди,  хвастливый  народ,  и,
похоже, оставляете свои отметки на каждом мире, который  посещаете.  Я  не
уверен, что корабль взял свой  груз  на  Мэйстриде,  но  уверен,  что  для
изучения  планеты  ее  экипаж  был  достаточно  квалифицирован,  чтобы  не
ошибиться  в  идентификации  родной  расы  Мэйстрида.   Это   питало   мое
безрассудство  и  -  если  ты  получил  это  послание  -  тщетную  попытку
достигнуть ядра Алькионы. Я не собирался брать груз, а только уничтожил бы
его. В то время, когда я пишу это, не знаю, насколько близко  мне  удастся
приблизиться к цели.
     Теперь "Потерянная Звезда" твоя. Ее груз принадлежит  тебе  и  другим
людям на  борту  твоего  корабля.  Тайна  Мэйстрида  тоже  твоя.  Было  бы
невежливо просить тебя, чтобы ты поступил с грузом так же, как поступил бы
я. Может быть, он понадобится тебе. Ты  можешь  получить  большую  выгоду,
передав его своим нанимателям.
     Как бы ты не поступил, можешь быть уверен, что  Алахак  согласится  с
тобой.
     Координаты, которые  ты  уже  имеешь,  приведут  тебя  к  "Потерянной
Звезде". Надеюсь, твой поход будет успешным. Прощай, Алахак-Мэйстридианин.

     Ну, какой теперь из этого толк? - сказал я себе. Я  всунул  письмо  в
карман Алахака.
     Я стоял перед креслом, стараясь не беспокоить человека  внутри  него.
Осмотрел приборы, которые достаточно легко считывались. Я направился к его
детекторам и изучил  курс,  который  вел  корабль  в  ближайшую  солнечную
систему, на котором он не мог не попасть в солнце.  Я  тщательно  выставил
приборы управления. Конечно, у "Гимнии" не было мощности для движения,  но
момент инерции движущего тела нес ее в  соответствии  с  заданным  курсом.
Все, что ему нужно было, так это  слегка  ускорить  ее  на  этом  пути.  Я
выпустил  внутреннюю  энергию,  чтобы  дать  ей  этот  толчок.  Тогда  она
совершенно умрет. Ни света, ни жизни. На это могло уйти несколько лет,  но
она непременно достигла бы заданной  цели  и  своего  конца,  если  только
временные штормы не собьют ее с курса или пылевые облака не сожрут ее в то
время, как она движется на тахионных ветрах.
     Я покинул корабль,  уверенный,  что  Алахак  не  одобрил  бы  попытку
похоронить его.
     Затем я вернулся на "Хохлатый Лебедь".
     Джонни ожидал меня у шлюза, он же помог мне снять костюм.
     - Они мертвы? - спросил он.
     - Весьма.
     - Ты выполнишь то, что должны были выполнить они?
     - Все, что мог, я уже сделал.
     Мы медленно шли назад в рубку управления, где  с  нетерпением  ожидал
дель Арко.
     - Все кончено? - спросил капитан.
     Я кивнул.
     - Можем ли мы прокрутить теперь запись?
     - Несомненно. - Я держал запись в одной руке, помогая Ив пересесть  в
другое кресло. Ввел координаты, пока мне надевали капор и крепили концевые
детекторы на шее.
     - Это более точно подскажет нам, где находится "Потерянная Звезда"?
     - Это выведет нас на мир, в котором она  находится,  и  примерное  ее
местоположение.  За  двадцать  световых  лет  от  нее   невозможно   точно
определить отметку. Я буду рад, если  мы  узнаем  хотя  бы  континент,  на
котором она находится.
     - Ты нашел что-нибудь еще? На корабле хормонцев, я имею в виду.
     - Да. Мертвого Алахака.
     - Больше ничего?
     - Да. Я знаю, почему он умер.
     - Почему?
     - Это его дело. Личное.
     - А что о Мэйстриде? - это от Ив.
     - Я ходил туда не за баснями, - сказал я ей. -  Он  умер  от  голода.
Никому не желаю оказаться на его месте.
     - О'кей, - сказал капитан. - Трогаемся.
     - Есть сэр, - ответил я. И начал рассматривать приборы. Распечатка от
компьютера показывала, что мы неподалеку от цели. Бедный Алахак привел нас
практически к дверным ступенькам Лорелей. Я скользнул  в  желоб  кресла  и
приготовился к перемещению.
     Алахак чертовски умен, - думал  я  про  себя.  Он  достаточно  хорошо
понимал, что может до нее и не добраться. Поэтому он захотел, чтобы я  все
сделал за него. Уверен, было бы  невежливо  спрашивать  о  моей  согласии,
поэтому он мог ронять только намеки. Он вполне хорошо сознавал, что у меня
не было оснований для этого путешествия - ни моих собственных,  ни  добрых
побуждений. Это путешествие ничего не стоит. Если я не использую  его  для
того, чтобы сделать другу одолжение. Но если я это сделаю,  Шарло  засадит
меня в тюрягу в тот момент, когда я этим займусь. Навсегда.
     Я  бросил  "Хохлатого  Лебедя"  через  барьер  световых  скоростей  и
ускорился по направлению к логову дракона.
     Мы пришли, "Потерянная Звезда", готова ты к этому или нет.

                                    19

     Теперь, когда приз был практически у нас в кармане,  я  был  особенно
аккуратен. Я старался, насколько это было возможно,  уберечь  "Лебедя"  от
каких-либо неприятностей.
     Мы прошли поблизости от глубокого разлома и несколько раз должны были
выпасть в тиски искажающих течений, но там не было ничего нового, чего  бы
я не мог избежать с минимальными издержками. Мы достигли звездной  системы
менее, чем через три часа. Но даже когда мы были совсем рядом,  хлопот  не
убавилось. Это было не просто.
     - Вокруг солнца аморфоз - искажение изображения предмета, - заявил я.
     - Что? - голос Ротгара эхом отозвался в динамике.
     - Оно в фокусе. Проход энергии, которая выносится  из  ядра  Течения.
Горячее пятно. Уста ада. Там существует искривляющая область,  похожая  на
клетку, охватывающую половину системы. Туго  закрученная  материя.  Лететь
туда - все равно, что ползти по битому стеклу.
     Я тихо сбавил ход и перешел в дрейф, не направляясь прямо  к  звезде,
но я нашел этот мир без особого труда.
     - Это она рвет, - сказал я.  -  Дефектная  область  приблизительно  в
несколько миллионов миль. Чертовски неприятное место. Я могу  приблизиться
на малых сверхсветовых, если это удастся, в противном случае потащимся  на
досветовых. Гарантий нет.
     Ситуацию осложнило то,  что  наши  хлопоты  не  закончились  даже  по
достижении этого мира. На нем не было ни одного куска паршивой  скалы,  на
который я мог бы посадить корабль. Это была необыкновенно честная и добрая
планета, похоже, с атмосферой и, возможно, даже с жизненной системой.  Что
за поверхность могла находиться в центре искажающего поля? Какой вид жизни
мог там развиться?
     - Это займет время, - сказал я. - И не будет приятно. Через  час  или
больше мы будем в поле - если все пройдет гладко - притягивающая  мощность
более чем от тысячи солнц вызывает рефлекторные судороги. Думайте быстрее.
Один раз в вашей жизни возникла ситуация, когда вас совершенно не примут в
расчет.
     Имея внизу  изрубцованный  ад,  все  внимательно  вслушивались,  а  я
направил корабль вниз и начал сближаться.
     Менее, чем через три минуты я почувствовал, что наполовину  покойник.
Я мог чувствовать, что сила, о которой я говорил, так велика, что в  своих
мрачных мечтах я никогда не чувствовал чего-то,  столь  же  колоссального.
Это было невозможно. Я чувствовал явное присутствие поля, тащившего меня и
прижимавшего к поверхности. Меня утаскивало из моего  крепления.  Я  знал,
так же, как я знал свое имя, что не  могу  противодействовать  этому.  Мои
руки почти свалились с рычагов.
     - Шевелись! - завыл ветер. - Ты угробишь нас всех!
     Я собрал свое  бьющееся  сердце  и  направил  все  свое  мужество  на
овладение обстановкой. Я ощущал арки своих  крыльев  и  напряженную  сталь
своего позвоночника. Я стал сочувствовать потокам и деформациям. Я попал в
плоскость напряжения и молил, чтобы мое  присутствие  там  было  абсолютно
неэффективно. Я начал выискивать слабые места в давящей стене и заскользил
"Лебедем" вдоль них, как движется в воде рыба - простым лавированием.
     Вокруг меня  были  гигантские  руки,  они  ласкали  меня,  гладили  и
убаюкивали. Чтобы убить небольшое млекопитающее, вроде  мыши,  вы  держите
его - или ее - крепко и мягко удерживая на спине, со скальпелем  в  руках.
Когда он/она пытается выскользнуть из захвата,  вы  сдавливаете  крепче  и
одним движением сносите голову.
     Я чувствовал себя подобно такой мыши. Но  был  спокоен.  Несмотря  на
испуг я сдерживал страх. Крепко.
     Чем ниже я опускался, тем сильнее становилось искажение.  Думаю,  это
было оно. Худшее, что могло  предложить  Течение.  Уничтожьте  это,  и  вы
покорите Течение Алькионы. Вы выиграете.
     Снова  и  снова,  пытаясь  не  раздражать  его,  пробую  выскочить  и
проскочить незамеченным.  Как  клоп  на  бедре  человека.  Как  крадущийся
леопард. Как охотник в толпе. Как червь в моей собственной кишке.
     Огромная рука начала сжиматься. Я не  мог  выскользнуть  между  двумя
складками поля. Я убегал из расщелины. Она была  слишком  запутанной.  Она
растекалась слишком быстро. Это очень резко чувствовалось. Я изучал ее, но
не мог определить контуры. Она была упругой и тонкой, как костяк  лягушки.
Она  реагировала  с  отвращением  и  ненавистью;  солнце  было  гигантским
гибельным глазом, жарившим мои глаза  в  капоре.  Оно  видело  меня,  и  я
мысленно всматривался в его лицо, выбирая момент,  чтобы  нанести  удар  и
вырваться, как отвратительный хищник, которым я стал, когда вторгся  в  ее
тело.
     Все еще поглаживаемый, все еще сжимаемый, но с признаками нетерпения,
растущего  пыла  и  сжирающего  рвения.  Все  более  готовый,  готовый   к
предстоящему мгновению.
     Рука со скальпелем опускается опускается к моей шее.
     Я не мог вздохнуть, мои крылья были загнуты за спину и сложены, я был
обречен  на  смерть,  шея  моя  согбенна,  позвоночник  трещал,  я  должен
вырваться, но не мог даже вскрикнуть, не мог вдохнуть воздух и не мог  его
выдохнуть, я был на грани угасания, уничтожения...
     - Потеряй на время сознание и позволь мне...
     Я не слышал, так как кровь била мне в уши, не мог слышать, потому что
моему мозгу не хватало кислорода, я сражался за воздух, за  свои  чувства,
за свою безопасность.
     - ТЕРЯЙ СОЗНАНИЕ!!!
     Я отключился.
     Я открыл глаза и абсолютно ничего не увидел. Я был горячий, потный  и
очень уставший. Тело мое было выпрямлено, словно  вынесло  ужасные  пытки.
Влага была потом. Она изливался из меня.  Но  не  на  лицо.  На  нем  была
холодная тряпка. Когда я раскрыл глаза, то увидел лицо Ив.
     - Ты потерял сознание, - сказала она.
     Это я уже знал.
     - Когда?
     - Как только мы сели.
     - Мы внизу?
     - Да.
     Но я знал, что этого не могло быть. Я был без сознания не более,  чем
несколько минут. А мы находились более, чем в миллионе миль.
     - Что случилось? - спросил я. - Я не помню.
     - Ничего не случилось. Была грубая тряска, и я подумала, что  все  мы
можем погибнуть. Я видела Ника, и он уже  был  трупом,  призывая  выйти  в
глубокое пространство и зовя тебя. Но ты упорно вел корабль.  С  тебя  тек
пот и слезы, но ты вел корабль. Мы следили за твоими странными движениями,
но они каждый раз оказывались верными. Мы приземлились.
     - Сколько времени... - начал было я, но  вынужден  был  остановиться,
чтобы откашляться. - Сколько времени это продолжалось?
     - Пятьдесят восемь минут. Я считала. Мы внизу уже минут десять.
     - Оставь меня одного, - сказал я.
     Она удалилась, забрав с собой тряпку.
     Я закрыл глаза.
     Это сделал ты?
     - Мы. У  тебя  излишне  расшалилось  воображение.  Но  ты  знал,  что
необходимо было делать.
     Ты знал, что делать.
     - Я не сумел бы. Это твой мозг предлагал решения. Твои  воспоминания,
твои рефлексы, твои действия. Все, что я должен был делать, это удерживать
их вместе, выполнять механическую работу.
     Я не машина.
     - Ты должен быть машиной для того, чтобы летать.  Твой  мозг  поразил
твою механическую эффективность. Поэтому ты должен был потерять сознание.
     Если я так много значу в моем собственном теле, то я заинтересован  в
том, чтобы ты не вышвыривал меня.
     - Я не могу этого сделать.
     Ладно, я не сержусь.
     - Ты даже не сердишься, что я здесь.
     Ты подавляешь свои возможности, - признался я.
     Мог ли я остаться в живых без него? Я снова открыл глаза.
     - Что-то не так? - спросила Ив. Она все еще была поблизости.
     - Я болен.
     Дель Арко всунул чашку с кофе мне  в  руку.  Внезапно  мне  пришло  в
голову, что кто-то снял с меня капор и отсоединил меня  от  кресла.  Но  я
слишком  устал,  чтобы  беспокоиться.  На   мгновение   мы   оказались   в
безопасности, и мне не хотелось знать, что кто-то  пытается  нарушить  это
впечатление.
     - Шарло был прав, - сказал капитан. - Мы нуждались в вас.
     - Да, - милостиво согласился я. - Но  двое  других  парней  могли  бы
сделать то же самое.
     Я потягивал кофе несколько мгновений, после  чего  ко  мне  вернулось
ощущение своего  тела.  Когда  все  ушло  в  прошлое,  я  забеспокоился  о
происходившем. Я выбрался из кресла и вгляделся в мир снаружи.
     Там мало что можно было увидеть. Вид был  ужасным,  но  не  пугал.  Я
почувствовал доверие - я мог  придумывать  ужасно  много  тварей,  которые
могли бы населять этот мир.
     Я настроился на знаменитый сигнал  "Потерянной  Звезды".  Он  доходил
громко и чисто. Я,  конечно,  слышал  его  и  прежде,  но  только  в  виде
иллюзорного слабого шепота. Теперь, несомненно, он был реален. Не желанный
шепот, Не песня сирены.  Это  был  звук,  удобный  для  восприятия.  Почти
домашний.
     - Ну,  -  сказал  я.  -  Там  сокровище  капитана  Кидда.  Помеченные
отметками Х. А теперь дайте мне поесть и отдохнуть.
     - Хотите спать? - спросила Ив.
     - Нет. Я только прикорну на часок-другой, а  затем  мы  отправимся  в
чащобу. Это будет недолго. Скажи Джонни, чтобы он подготовил первый рейс.
     - И, - добавил я, - запомните лучше все, что  самая  медленная  часть
космического полета - это поездка на такси в город. Она  может  быть  хуже
всяких ожиданий, но не нужно рассчитывать именно на это.

                                    20

     Несомненно, был диспут о том, кому что делать.  Все  хотели  ехать  и
никто не хотел оставаться. У меня были  собственные  причины  не  брать  с
собой еще кого-то, но дель Арко не собирался дать  мне  первому  осмотреть
"Потерянную Звезду". Он  все  еще  полагал,  что  это  его  увеселительная
прогулка.
     Наконец аргументы достигли статус-кво. Кто-то  должен  оставаться  на
корабле и кто-то должен  суметь  поднять  его,  если  наземная  партия  не
вернется. Поэтому перст судьбы остановился на Ротгаре и Ив. Ротгар не  был
героем, и он был вполне удовлетворен таким решением. Но Ив заявила, что на
борту должен оставаться компетентный пилот. К несчастью, ей напомнили, что
компетентный пилот является незаменимым и единственным экспертом по  чужим
мирам и должен идти. Мы взяли Джонни вопреки моему желанию. Дель Арко  был
капитаном, и противные аргументы не были всецело убедительными.
     Таким образом трое из нас сели в десантный вездеход  -  разновидность
танка-амфибии,  сконструированного   и   построенного   на   Пенафлоре   и
являвшегося последним  словом  в  деле  транспортировки  на  чужих  мирах.
Пенафлор имеет неестественно завышенные требования в отношении эффективной
бронезащиты, которую испытывают даже на боевое применение. Но это  все  же
было много быстрее чем идти пешком,  или  же,  как  альтернативу  -  снова
поднять "Лебедя" и рисковать возможностью кораблекрушения. Я, конечно,  не
хотел этого делать - вносить возмущения в  пространство,  подобное  этому.
Было совершенно очевидно, что эффекты искажения  были  так  же  велики  на
поверхности планеты, как и в пространстве.
     Правда, на поверхности особо не поскачешь вверх-вниз. Поток здесь  не
был достаточно сильным, чтобы именовать его чем-то большим, нежели каприз.
Тем не менее, здесь была жизнь - жизнь в  экстремальных  условиях,  только
она могла существовать в атмосфере земного типа. Все, что здесь жило, было
ритмичным и способным изменяться.
     Это означало в обычных условиях,  что  искажающие  волны  приходят  в
измененный  район,  а  жизненные  формы  поглощают  энергию  волн.  Только
неподвижные   объекты   могут   сопротивляться   силам   такой   величины.
Бронированные вездеходы и  космические  скафандры  могли  выстоять  против
искажений, точно так же, как они могли  стоять  под  солнечными  лучами  и
жесткой радиацией.  Но  жизненная  система  не  может  эволюционировать  в
железном ящике. Она не  может  хранить  местные  условия  на  значительном
протяжении. Она  должна  жить  с  ними.  Жизненные  формы  живут  за  счет
искажающей энергии. Они всасывают непостоянное течение, запитывают в русла
и  используют.  Единственной  их  проблемой  является  сверхизобильная  ее
поставка. Они должны придумать пути ее использования, которые не  были  бы
просто необходимы, в эмпирическом списке.
     И поэтому они постоянно изменяли форму.
     Каждая искажающая волна - их частота менялась каждые десять минут, до
полудюжины в минуту - давала  повод  для  изменения  ландшафта.  Это  была
ритмическая  часть.  К  тому  же,  жизненные  формы   могли   использовать
сэкономленную энергию, чтобы внести изменения между волн. Каждая  биоформа
испускала такой флюид, какой хотела. Она могла занять  любую  желаемую  ею
форму, или вовсе никакой, в точности на такое время, чтобы  удержаться  на
мгновение или два. И так как искажающая энергия из солнечной области  была
крайне обильна, то не было  пределов  изобилию  форм  жизни,  кроме  самой
жизни. Изменяющаяся система, рассуждал я, должна осуществить очень быструю
эволюцию только в одном направлении.  Полная  возможность  изменения  была
пассивным сбросом энергии. Владение подачей и приемом. Но означает ли это,
что мы - как агрессоры - были в безопасности? Возможно, нет -  ловчая  яма
весьма пассивный вид западни.
     Дальше мы не пошли до тех пор,  пока  я  не  определил,  что  местные
жизненные формы  не  так  уж  многосторонни,  как  мне  казалось  вначале.
Существовал определенный набор форм, которые они могли принимать. Все было
достаточно ординарно. Не было резких углов  и  прямых  линий,  не  было  и
осевых соединений. Цилиндры и сферы были, вероятно,  предпочтительнее,  но
изогнутость и волнистость вполне обычны, и несколько раз я видел изогнутые
мебиусом существа.
     Вначале  я  думал,  что  подобная  жизненная  системы  должна   легко
достигнуть разумности, но позднее понял,  что  это  невозможно.  Интеллект
необходимо улучшать своеобразной медитацией между стимулом и действием: на
человеческом примере это рационализация. Есть расы, которые не рациональны
- у них нет памяти и языка - но они все еще могут  квалифицироваться,  как
разумные, но они  получили  псевдоэмоциональную  систему  воздействия  как
интерпретатор  физических  сигналов  и  своеобразный  прибор  по  принятию
решений, который модифицирован чисто интроспективными  значениями,  ничего
общего не имеющими с условием Павлова. Они не работают на чистом рефлексе.
Это совершила жизненная система. В ней нет расхождения  между  стимулом  и
сигналом. Не было расхождения, которое могло привести к появлению разума.
     Я решил, что это скорее всего простейшая биосфера. Тем не менее, я не
отбросил   свои   первоначальные   предположения   и    здоровую    порцию
подозрительности. Мы с дель Арко были  вооружены,  Джонни  -  которому  мы
поручили остаться с транспортным средством - имел разнообразнейший арсенал
у  себя  наготове.  Огненная  мощь,  конечно,  была  неотъемлемой   частью
конструкции пенафлорцев.
     Мне не нравилось передвижение внутри форта. Одно дело нести мобильное
небольшое оружие, чтобы защитить  себя  от  непредвиденных  опасностей.  И
совершенно другое - иметь с собой что-то, что постоянно тревожит чужой мир
и имеет достаточное  количество  жара,  чтобы  испепелить  континент.  Это
слишком много, чтобы задумываться над каким-то решением. И конечно, чужаки
точно такие же, как и люди - в некоторых отношениях. Все, что  они  делают
после того, как вы в них выстрелите, так это превращают ад  во  много  раз
более проклятое место. Это происходит чаще всего  из-за  сумасшествия  или
испуга, но разве можно было полагаться на ребенка вроде Джонни? Правильно,
когда приказывают не стрелять без крайней необходимости;  ведь  так  редко
можно узнать наперед, что  есть  крайняя  необходимость,  чаще  всего  это
выясняется, когда все уже позади, слишком поздно.
     Первые  сто  миль  мы  преодолели  весьма  быстро,  и  никто  нас  не
беспокоил. Прибор вспышками подавал нам сигналы, указывающие на возмущения
искаженного поля, несмотря на нашу защиту, но  пока  шли  сигналы,  мы  не
могли сбиться с курса. Радиосвязь с кораблем была громкой и четкой, но сто
миль это не так уж и много, а нам предстоит пройти еще несколько сотен. Мы
путешествовали большей частью по растительности, которая  резко  меняла  и
цвет, и форму, поэтому за одну минуту мы  проезжали  вдоль  яркой  голубой
долины с желтыми пятнами, а в следующее мгновение она могла  быть  красной
или черной. Я никогда не видел поверхности, покрытие было  таким  толстым,
что наши колеса имели достаточно прочную и ровную опору  -  растительность
под колесами дрожала от прикосновения и старалась ускользнуть из-под  них.
Ковер растительности был плотным, но не высоким - после нашего продвижения
он быстро поднимался.
     Я постоянно осматривал поверхность.  Она  была  неодинаковой,  и  это
требовало от меня значительных усилий, чтобы фиксировать  все  отличия.  Я
обманулся в надежде найти "более  высокий"  уровень  жизненных  форм.  Нет
пасущихся стад, нет мух, нет быстрого движения.
     Не было стандарта, который я мог бы обратить  к  системе,  сделав  ее
более всесторонней. Место охотящегося четвероногого  с  огромными  клыками
по-прежнему оставалось свободным. Самой большой опасностью здесь было  то,
что мы не знали, что здесь может представлять опасность.
     Затруднения возникли, когда мы достигли места, которое выглядело  как
гигантская плоская равнина. Снизу нас  слегка  постукивало,  а  сверху  мы
видели бесконечный пестрый ковер с цветами,  растущими  и  лопающимися  от
масла. По мере приближения мы могли видеть листья, ветки и цветы,  которые
все время менялись. Они уходили  в  сторону,  съеживались  и  разряжались,
беспомощно перекатывались. Но дальше мы  не  видели  никаких  очертаний  -
только цветы и сверхъестественное однообразие. Долина тянулась  до  самого
горизонта во все стороны от нас. Далеко справа начало заходить солнце. Его
непостоянный свет угасал, диаметр изменялся и мерцал. В ослепляюще белом и
резком, по-электрически желтом были ясно видны выступы.
     Джонни спускал нас по склону -  где  я  видел  голую  скалу,  впервые
взгромоздившуюся из этих живых  ножек  -  и  на  равнину.  Тут  мы  быстро
остановились.
     - На колесах не доберемся, - сказал он. - Я спущусь вниз. Продеремся.
     - Не продерешься, - поплывешь, - сказал я. - Это море.
     - Покрытое растениями?
     - А почему бы и нет? Даже  на  прекрасных  обычных  мирах  существуют
саргассовы моря. Поверхность их затянута сорной  травой,  обтягивающей  их
словно кожа, - гроздь растительных островов.  Тысячи  квадратных  миль  на
многих мирах. Это вполне обычно.
     Он запустил турбины, и винты начали толкать нас через  эту  мешанину.
Это была в большей степени вода, чем растительность. Растения не оказывали
нам сильного сопротивления. Оно изменило  приспособляемость  к  нам  -  из
желания оказать услугу. Очень вежливо.
     - Далеко ли другая сторона? - угрюмо  спросил  дель  Арко?  Ему  было
скучно.
     - Как знать? Может быть, "Потерянная  Звезда"  погрузилась  на  целых
пять морских саженей в глубину. Лучше вызвать "Лебедя" и сообщить им,  что
до завтрашнего ужина мы не вернемся.
     Капитан  проинформировал  Ив,  что  мы   наткнулись   на   болото   и
продвигаемся медленно.
     - Между тем, - предположил я, - давайте все вспомним, что терпение  -
это достоинство и очень хорошая черта характера.
     Неожиданное снижение скорости превратило пятьсот миль в очень  долгую
дорогу. Я был рад, что справился и посадил корабль так  близко  -  вернее,
"ветер" справился. По масштабам  планеты  пятьсот  миль  -  это  небольшое
расстояние.
     - Мы можем сыграть в карты, - сказал Джонни, - или еще во что-нибудь.
     - Если тебе скучно, - сказал я, - пусть тебя сменят.
     - Кто сменит? - ответил он. - Я  здесь  сижу,  не  делая  ничего.  Мы
движемся одним курсом по неподвижному морю при спокойной погоде.  Кто  еще
нужен?
     - Не знаю, - сказал я. - Мы можем встретить морское чудовище.
     Никто не рассмеялся. Я был похож на юмориста, стоявшего  перед  лицом
смерти. Когда события подавляюще обыденны,  сардоническая  ирония  так  же
привычна, как и подавленность.
     Я предостерегал о реальной возможности встретить морское чудовище, но
в целом это было предостережение о том, что нам может встретиться все, что
угодно. Ничего  не  случилось.  Ничто  не  предвещало,  что  что-то  может
случиться. Даже дождя не было.
     Я удовлетворился мыслью, как прекрасно было бы разрешить кому-то  еще
управлять, и это было лучшим шансом расслабиться с тех самых пор, как меня
подобрала "Элла Марита".
     Мы передвигались на колесах, пока не съехали в океан - это был океан,
а не просто соленое озеро или канал. Безграничность его начинала угнетать.
Постепенно я определил, что  наша  дорога  должна  приближаться  к  концу.
"Потерянная Звезда" не могла  полностью  находиться  под  водой,  если  ее
сигнал все еще доходил до нас. Если бы она оставалась в воде, то не смогла
бы так хорошо сохраниться. Космические корабли сконструированы  в  расчете
на воздух, а не на воду. Если  она  просуществовала  восемьдесят  лет,  то
только потому, что была на поверхности и на суше.
     Солнце все еще летаргически догорало над горизонтом. Местное  дневное
освещение могло продержаться еще часов пять,  а  нам,  по  общему  мнению,
нужно было еще часов восемнадцать. Местная ночь  могла  быть  длиннее  или
короче, но я решил, что она, похоже, будет такой же продолжительности, как
и день. Данный  мир  не  имел  осевого  наклона  (Алахак  дал  мне  раньше
примерное описание). Я подверг сомнению измерения "Карадок"  (они  слишком
давно их делали), что мы сумели сесть так близко, но все свидетельствовало
о том, что погрешность была невысока.
     Я сообразил, что даже в течение ночи  света  было  достаточно,  чтобы
видеть.  Последний  луч  солнца  прочертил   длинную   сумеречную   линию,
изломанную в искривляющих полях. Но даже такая, ночь была столь же удобна,
как и день. Ночь на чужой планете - всегда плохое место,  где  бы  это  ни
было.
     Тем временем "Потерянная Звезда" сигналила все ближе и ближе.  Солнце
зашло, а мы все еще были в море. Я спросил себя, неужели кто-то дожидается
ночи? Мы чувствовали себя в безопасности, но  предполагали  встретиться  с
насмешливым приемом. Но я недолго  размышлял  об  этом.  Вы  могли  вскоре
получить  удар  в  спину,  и  лучшее,  что  мы  чувствовали,  это  желание
находиться подальше от Течения.  Перспектива  находиться  в  бронированном
трясущемся вездеходе два дня была отвратительной.
     Я был прав, ожидая, что ночная тьма  не  будет  слишком  интенсивной.
Хотя этот мир и был безумным, но он был идеально сориентирован  для  того,
чтобы использовать естественную иллюминацию. Нас освещал слабо  различимый
сектор ядра Алькионы и могучая  когорта  из  тридцати  ближайших  звезд  с
сильным световым излучением. Зияющая пропасть ядра висела в небе наподобие
огромного занавеса, исторгая бледный, но эффективный свет. Горизонт  пылал
белым, окружая нас гигантским серебряным кругом, сияющим  как  драгоценный
камень.
     Цвета сорной травы вокруг нас - я думал о ней как  о  морской  траве,
хотя значительных отличий  между  земными  и  морскими  растениями  нет  -
приглушенный индиго, темно-красные, бронзовые и  серые.  Ничего  тусклого,
ничего яркого, но все еще могли различать жуткий танец теней и оттенков.
     До "Потерянной Звезды" оставалось пятьдесят миль, сорок...
     Я снова начал думать о том, что у нее за груз и что я намерен  с  ним
делать, когда его найду. Теперь, конечно же, я знал, что груз был.  Алахак
подозревал, что он есть, но он не сказал мне многого, потому  что  не  был
уверен. Мне было  легко  поставить  себя  на  место  капитана  звездолета,
который  -  восемьдесят  лет  назад  -  случайно  натолкнулся  на  остатки
неизвестной цивилизации за  пределами  Венца.  Я  знал,  что  привозят  из
подобных миссий  другие  звездолеты.  Я  знал,  что  наиболее  ценилось  в
галактике, на чем концентрировалось воображение капитана.  Ирония  была  в
том, что груз на сегодняшний день совершенно не  имел  цены,  если  убрать
один-единственный секрет. Не имел никакой цены в смысле выкупа.  В  смысле
цены, я не ошибусь, что есть люди, которые все еще желают оплатить  удачу,
которая вовсе не очевидна.
     В двадцати милях от "Потерянной Звезды" мы выбрались из  воды.  Мы  с
Джонни в это время дремали, поэтому не заметили едва выглядывающие  скалы,
а дель Арко подумал, что не стоит нас беспокоить,  и  не  предупредил.  Он
ускорил движение, как только колеса нашли береговую опору, и резкий толчок
разбудил нас.
     Он свернул, чтобы исследовать  наклон,  по  которому  нам  предстояло
подняться. Утес имел свирепый, неразрушимый и  непреодолимый  облик.  Этот
берег представлял собой совершенно иную картину, чем то, что было  до  сих
пор. Раньше все было унылым и  негостеприимным.  Растения  росли,  но  они
росли в высоту. В жесткой вулканической скале невозможно было остановиться
на  якорную  стоянку,  поэтому  они  находили  себе  место  в  расщелинах,
расколах,  поскольку  пробить  этот  постоянный  скальный   монолит   было
невозможно.
     Путь, который выбрал дель  Арко  -  вынужден  был  выбрать,  так  как
другого не было - был неровным и обходным. Но бронированный  вездеход  был
рассчитан именно на  это.  Раз  или  два  я  предупреждал,  что  мы  можем
свалиться назад, но он был цепким зверем и взбирался на скалу  с  собачьей
настойчивостью. Уже на вершине утеса мы увидели, что возвращение  к  земле
не дало нам выигрыша во времени. Ландшафт был  разрушен  и  весь  изорван.
Растительность - высокая и кучкообразная на всех уровнях.  Здесь  не  было
ничего простого - только серии разнонаправленных поверхностей, наползающих
друг на друга с разных направлений. Не было ни широкой дороги,  ни  легкой
тропы. Непрерывные возвышенности и впадины делали  дальнейшее  продвижение
совершенно невозможным.
     - Это остров, - сказал дель Арко. - Часть горной гряды вулканического
происхождения. - Он показал вправо и влево, где можно было  видеть  другие
конусы, вырисовывающиеся черным на сумрачном небе.
     - Где корабль? - спросил я, вглядываясь в приборную панель.
     Дель Арко указал на гору.
     - Если я правильно определил расстояние, то он на плато.  Или,  может
быть, в кратере.
     Я обежал глазами горы. Невозможно было сказать, что  лежит  за  ними.
Вряд ли это был действующий вулкан, если  "Потерянная  Звезда"  в  течение
стольких лет мирно соседствует с ним,  посылая  сигналы.  Но  как  глубоко
отверстие, мы сказать не могли.
     - Можем мы мы взобраться туда? - спросил я.
     Все трое, мы тщательно изучали косогор.
     - Не знаю, - сказал дель Арко. - Но думаю, можем.
     - В танке вы не сможете подняться на гору, - сказал Джонни. - Не  так
уж сложно взобраться, гораздо труднее возвратиться.
     Это, конечно, было справедливое замечание.
     - В скафандрах можно взобраться, - сказал я. - Скала прочная.
     Мы двинулись, держа путь вдоль оврага в поисках лучшего обзора.
     Было очевидно, что мы должны сделать попытку приблизиться к  вершине.
Это было возможно - гора была очень высокой, но не выдающейся красоты.
     Оглядевшись по сторонам, я заметил один или два  живых  конгломерата,
движущихся  относительно  друг   друга.   Естественно,   это   происходило
вследствие их постоянного изменения формы и переориентации входящих в  них
компонентов. Но тем не  менее,  у  меня  создалось  впечатление,  что  они
каким-то образом реагируют на наше приближение - обсуждая нас, исследуя...
Капитан  вел  вездеход,  целиком  сосредоточившись   на   этом.   Проблему
возвращения назад я доверил случаю и провидению.  Если  вездеход  подвезет
нас, то так тому и быть. Если он не сможет везти нас домой, пойдем пешком.
Джонни ухитрился проползти мили три, а я - еще две.  Дальше  стало  совсем
худо, и я решил, что мы должны оставить машину.
     Мы все оделись - Джонни тоже,  на  всякий  случай.  Вызвали  корабль.
Связь была очень слабой, но различили мы все.
     - Так, - сказал я Джонни. - Ты сможешь слышать нас через переговорное
устройство. Оставь канал совершенно открытым. И ничего не делай. Ты будешь
абсолютно прав, если будешь просто сидеть здесь, а может быть, и нет. Если
тебя что-то выманит наружу, то может тебя слопать, если  ты  дашь  на  это
шанс. Смотри, чтобы тебе не повредили костюм.
     - Это именно то, что мне в вас особенно нравится, - сказал дель Арко.
- Вы всегда рассчитываете на самое худшее.
     - Верно, - согласился я. - А иначе нет смысла.
     Как я уже сказал, камни не  могут  повредить  скафандр.  Микропроколы
особенно опасны там, где хороший воздух и нормальное  давление.  Крошечный
разрез вы даже не заметите и не  сумеете  принять  меры  предосторожности.
Поэтому я старался быть очень осторожным. У дель Арко,  естественно  росло
нетерпение. Он знал - потому что так было  сказало  в  руководстве  -  что
скафандр повредить невозможно.  В  описании  ясно  сказало,  что  материал
скафандра будет противостоять всему. Но обратите внимание, что страхование
не распространяется на горные условия, воздействие  кислоты  и  враждебных
чужаков. По причине больших выплат, ибо именно из-за  этого,  в  основном,
многие люди и не возвращаются назад.
     Капитан рванулся вперед. Я выразил про  себя  надежду,  что  было  бы
чрезвычайно удобно, если бы  у  него  повредился  скафандр,  и  я  мог  бы
отправиться на "Потерянную Звезду" один.  Но  нельзя  идти  на  то,  чтобы
стрелять людям в спину. Это антисоциально.
     Пока он все время был на  десять-двенадцать  ярдов  впереди.  Он  шел
первым по неизведанной,  необычной  местности.  Он  находился  на  пределе
видимости, стремясь стать первым  человеком,  который  увидит  "Потерянную
Звезду", немеркнущую легенду звездных трасс.
     К несчастью, чертова штуковина была не видна за джунглями.  Они  были
более густыми, чем мне довелось раньше видеть  на  паре  сотен  миров,  на
которых мне пришлось побывать.
     Это было скорее плато, чем кратер, хотя оно и имело форму, похожую на
блюдце.  Оно  было  около  пяти  миль  в  диаметре.  В  нем  и  находилась
"Потерянная Звезда", немного ближе к нам.
     - Ты на месте, Джонни? - спросил я.
     - Слушаю.
     - Мы сейчас на вершине.
     - Я вас вижу.
     - Можешь ли ты точно сказать нам, как  далеко  находится  "Потерянная
Звезда"?
     - Приблизительно. Около тысячи ярдов, я бы сказал... А может  быть  и
шестьсот.
     В подобных условиях шестьсот ярдов могли быть долгим путем.
     - Выдай направление своих приборов и сравни с моим. Он так и  сделал,
и я замерил направление на своем компасе.  Я  выставил  шагомер  на  ноль.
Одной из причин, по которой скафандры здесь так эффективны,  как  заявляют
создатели их, является то, что наряду со всяким бесполезным хламом  у  них
внутри имелись шагомеры.
     - Ты говорил с Ив? - спросил я.
     - Да.
     - Все нормально?
     - Да.
     - О'кей, тогда мы идем. Готов, капитан?
     Дель Арко кивнул. Я слегка отдышался и огляделся. Хотелось бы,  чтобы
был дневной свет. Света было достаточно, и я не вглядывался во тьму - даже
чужой ночью - но я всегда предпочитал идти в  лапы  смерти  при  солнечном
свете. Он делает окружающий мир более сердечным.
     Мы погрузились в массу живого хаоса. Все это вовсе не походило на лес
или джунгли любого мира. Естественно, это был только барьер,  который  нам
предстояло преодолеть  -  неистово  сражаясь  за  каждый  дюйм.  Но  масса
сдавалась с большим трудом. Она не нуждалась в убеждении.  Забота  была  в
том, что там было много чего, что следовало бы убедить.  Это  нельзя  было
убрать с нашего пути, потому что обходной тропы не  было.  И  еще,  каждое
наше прикосновение и наше продвижение приносило растениям,  к  которым  мы
прикасались, невыносимую боль.
     Поэтому я заинтересовался, что им делать?
     Что они могут делать?
     После пяти минут пребывания в этом месте, с корчащимися под ногами  и
панически мечущимися растениями, я почувствовал  к  ним  жалость  за  свою
жестокость.
     Какое-то время мы чувствовали  себя  свободно,  но  вскоре  оказались
совершенно окруженными этими бесформенными созданиями из сна. У каждого из
нас в шлеме был фонарь, но он не влиял на общее освещение. У этих  фонарей
были жесткие, яркие лучи, предназначенные для работы  снаружи  корабля,  в
открытом космосе. Моя лампа давала много света  по  ходу  движения,  но  в
данной ситуации он был мало эффективен. К счастью, приборы внутри шлема  -
особенно компас - имели люминесцентные шкалы.
     Мы застряли. Капитан дель  Арко  был  передо  мной  -  на  расстоянии
вытянутой руки - поручив мне свою драгоценную жизнь. Он не говорил ничего,
а мне  тоже  не  хотелось  разговаривать.  Особенно  о  его  страхе  перед
загадочным и клейким хаосом, в котором мы продвигались. Мириады  крошечных
созданий случайно передавались мне от растений, и я надеялся, что никто из
них не повредит прочный пластик скафандра. Но большинство из них не  имело
намерения оставаться на мне дольше, чем им уготовила безжалостная  судьба.
Они не могли покинуть меня сразу, однако некоторые, как я заметил,  вообще
не спешили меня покидать. Я вынужден был останавливаться через каждые  сто
ярдов.
     Через триста ярдов я остановился,  чтобы  ознакомится  с  намерениями
моего босса. Капитан был рад остановке, но оставался подавленным.
     - Джонни? - сказал я.
     - Да.
     - Все прекрасно. Похоже, хлопот нет. Я  вызову,  когда  мы  достигнем
корабля.
     - Жду.
     Я двинулся, но дель Арко положил руку мне на плечо. Я не был  уверен,
хотел ли он отдохнуть, или просто не хотел идти сзади меня.  Я  убрал  его
руку, но остановился. Он немного поник и попробовал опереться на растения.
Но они, конечно, не поддержали его. Какое-то  время  он  пытался  удержать
равновесие, но потом упал. Я  стоял  злой.  Наступила  мгновенная  мертвая
пауза, когда я подумал, что он вовсе не паникует, и тогда он вскрикнул.
     - Грейнджер!
     - В чем дело? - потребовал я, начав двигаться.
     - Я вас потерял, - в его словах звучал страх.
     - Ну, не паникуйте, - успокоил я его угрюмо. - Избегайте этого. Вы не
беспомощны. Вы знаете, где находится корабль. Нам нужно только  продраться
через эти заросли. Мы не потеряемся.
     - Вернитесь.
     - Я никуда не отхожу, - солгал я. - Я не более, чем в пяти футах.  Не
пытайтесь меня искать. Используйте свой компас и  шагомер.  Мы  выйдем  на
корабль.
     - Я следую за вами, - ныл он. - Я не знаю  дороги,  и  не  знаю,  что
такое шагомер.
     - Не впадайте в истерику, - сказал я. - Вы слышали данные по компасу,
которые Джонни давал мне. Гарантирую вам, что я не потеряю  прямую  линию.
Вам не нужен шагомер. Двигайтесь прямо, и вы наткнетесь на корабль.
     - Почему бы вам не вернуться ко мне?
     - Потому что я потеряю направление. Уверяю вас, что  мое  предложение
наилучшее. Я иду. Если вы тронетесь тотчас же, мы будем футах в трех  друг
от друга.
     - Грейнджер, пожалуйста! - Он оцепенел. Это было неплохо. Я  отметил,
что даже с правильным направлением по компасу он все еще не способен найти
корабль. У меня появляется время и  перспективы  действовать  так,  как  я
считаю нужным.
     - Я пошел, капитан, - с удовольствием сказал я. Я надеялся,  что  мой
голос не выдал все то удовлетворение, которое я испытывал. Но  в  наиболее
убедительной манере посоветовал избегать искажения.
     Дель Арко за мной начал всхлипывать.
     Бедный ублюдок, - думал я. - Ты - бедный ублюдок.
     Затем свет моего фонаря упал  на  человеческое  лицо,  и  пришла  моя
очередь ужаснуться.

                                    21

     Я протер смотровое стекло тыльной стороной руки от крошечных  бестий.
Когда  я  это  сделал,  круг  света  передвинулся.  Это  было  лицо.   Оно
оставалось, и я мог его видеть. Оно пусто вглядывалось в  мою  серебристую
одежду.
     - Доктор Ливингстон, как мне кажется, - сказал я.
     Я отвел руку в сторону, и он исчез. Словно ушел  в  ничто,  или  в...
растения.
     - У меня ужасное подозрение, - поделился я со всем миром в  целом,  -
эти вещи не такие, какими им следовало быть. Двигаясь пешком, мы наступаем
кому-то на ноги, и...
     Меня грубо оборвал капитан дель Арко, который снова закричал.
     - Не стрелять, капитан, - сказал я устало.  -  Это  нереально.  Всего
лишь растительность. Они могут менять форму, вспомните.
     Он не переставал кричать. Нервы у него были ни к черту.
     Я ждал.
     - Что случилось, черт побери? - поинтересовался Джонни.
     - Джунгли создают для нас лица. Они не могут причинить нам  вред  или
назвать наши имена,  поэтому  и  создают  для  нас  лица;  думаю,  капитан
испугался.
     Спокойствие моего тона и презрительная ирония  вернула  дель  Арко  в
чувство. - У меня все в порядке, - героически произнес он. - Все это  было
так неожиданно.
     - Прекрасно, - сказал я. - Я трогаюсь.
     Но в то мгновение,  когда  я  снова  начал  движение,  я  возбудился.
Джунгли получили идею - она сработала - остановила меня намертво.  Они  на
этом не остановятся.
     Появилось другое лицо, еще одно, и еще.
     Но  шоковая  тактика  потеряла  свою  эффективность.  Больше   я   не
удивлялся. Я шел прямо на них. На этот раз джунгли не были так медлительны
в своей изобретательности.  Лица  меняли  выражения.  От  безразличия  они
проходили через страх, боль, агонию. Я вглядывался в их лица - всегда одно
и  то  же  -  утончались,  бледнели,  становились  более  плоскими,  черты
растекались. Я глядел на смерть и разрушение человеческого существа.  Куда
бы не направлялся свет моего фонаря, везде было это.  Они  продолжали  все
время возникать, пока я двигался. Без остановки на отдых.
     Это один из экипажа "Потерянной Звезды, - объяснил ветер. -  Все  это
они действительно видели и испытали. Чтобы  определить  в  тебе  человека,
требовалось время. Вот почему была задержка.
     Зачем они показывают это мне? - спросил я. - Почему они угрожают  мне
одним и тем же способом? Пытаются запугать меня смертью? Это не работает.
     - Забудь о попытках доказать свою стойкость, - ответил шепот.  -  Они
пытаются задеть тебя. Как и все на этом мире, они обладают только простыми
и примитивными реакциями. Это - их существование. Они не  могут  перестать
реагировать. Они не могут реагировать специфически. Все, что им необходимо
сделать - с их точки зрения - отменить твой уход. Ты раздразнил их раньше,
как захватчик, на которого программа не рассчитана. Но не теперь. В  своих
размышлениях они поднимаются на более  высокий  уровень.  Они  вычеркивают
тебя  из  своих  планов.  Теперь  ты  только  несчастный  случай,  который
невозможно предусмотреть. Они не позаботились об этом заранее,  Грейнджер.
Они не сумели повредить тебе. Они не могут даже попытаться это сделать.
     Спасибо, сказал я. - Ты снял камень с моей души.
     Затем я нашел "Потерянную  Звезду".  Она  все  еще  была  нетронутой.
Джунгли были близко, но не касались ее. Я задержал дыхание, прислонился  к
корпусу.  Это   был   длинный,   широкофюзеляжный   корабль   с   большими
стабилизаторами и прочными крыльями. Он не  был  безобразным,  был  только
значительно больше стандартных размеров.
     Я знал, что в зависимости от величины корабля и будет  выработан  мой
план расплаты с дель Арко. Это была не игла в стоге сена. Неважно,  какими
могли быть нервы или неосведомленность дель Арко, он не мог вечно блуждать
в джунглях в поисках корабля. Я понимал,  что  восемьдесят  лет  назад  их
строили огромными. Сейчас корабли более компактны и функциональны. По мере
того, как сжимается неизвестная вселенная - вне зависимости от ее  размера
- так меняются человеческие орудия.
     Я путешествовал вдоль корабля в поисках люка. На своей стороне я  его
не  нашел.  Когда  я  достиг  стабилизатора,  то  использовал  его,  чтобы
взобраться наверх. Растения росли фута на два-три выше его верхней  точки,
но этого было достаточно, чтобы скрыть корабль от обзора с края кратера. С
его вершины мы не могли видеть ничего, кроме джунглей. Да больше ничего  и
не было.
     Я снова прошел вдоль  корабля,  вглядываясь  в  ту  сторону,  которую
раньше не видел. Люка снова не было. Оставалось только одно место, где  он
мог быть, и оно было внизу. Время, которое я отыграл у дель Арко, медленно
уходило - все зря, если я не смогу  добраться  до  корабельного  груза.  Я
спрыгнул с носа, забыв, как высоко я находился, ведь даже  поверхности  не
было видно. Растения, конечно, смягчили  удар,  но  все-таки  я  подвернул
колено. Я болезненно хромал вдоль другой  стороны  корабля,  затратив  еще
больше времени. Затем я опустился на четвереньки  и  быстро  пополз  вдоль
днища корабля. Я молился, чтобы дверь была открыта, когда я его найду, или
приоткрыта, чтобы я мог протиснуться внутрь с минимальными усилиями. Через
три четверти пути я нашел его. Хотя и закрытый, он был выше уровня  земли.
Если я сумею его открыть, то вползу внутрь.
     - Грейнджер, - раздался голос дель Арко. - Вы уже добрались до него?
     - Нет, - ответил я. - Как ваши дела?
     - О'кей. - Он закончил свою проверку. Я молчал.
     Я лег на спину и начал манипулировать ручкой от двери. Она  открылась
и тяжело легла мне на грудь. Я быстро выскользнул из-под нее и скользнул в
узкую щель между дверью и корпусом. Я быстро  двигался  внутри,  опасаясь,
что прорву костюм. Затем, опершись о стену шлюза, я закрыл внешнюю  дверь.
Я открыл внутреннюю дверь и, обрадованный, вошел в  коридор.  Корабль  был
скомпонован по вертикали, как и "Гимния", но гравитация не  действовала  и
подъемный лифт был обыкновенным туннелем.  Я  исследовал  все  вокруг  при
помощи своей лампы, нашел рубильник и включил его. Зажегся свет.
     Я выждал у входа, затем тщательно проверил свое оружие, выставил  луч
и направил его на механизм запирания двери  и  расплавил  его.  Для  того,
чтобы открыть его, капитану дель Арко потребуется какое-то время.
     Коридор был нешироким, но давал мне возможность встать. Всю дорогу до
рубки управления я полз.
     - Грейнджер, - сказал дель Арко.
     - Что еще?
     - Вы должны быть уже там.
     - Я нашел его, - восхитился я.
     - Прекрасно, - сказал он. - Не делайте ничего, Через несколько  минут
я буду с вами.
     - Да, капитан, - почтительно ответил я.
     В рубке управления человеческих тел не было - ни живых, ни мертвых. Я
быстро подошел к приборам. Компьютер все еще работал, посылая  сигналы.  Я
ввел пару элементарных кодовых сигналов, чтобы  знать,  что  с  ним  можно
работать. Затем я включил переключатели на  консоли,  стер  все  записи  -
включая вахтенный журнал корабля.
     - Ну, - сказал я себе,  логично,  что  перед  крушением  корабля  они
снизили свое энергопотребление до минимума, это позволило сигналу  звучать
так долго, как только можно. Никто не сможет сказать, уничтожили компьютер
сегодня или восемьдесят лет назад. И никому не доказать, что это сделал я.
     Я начал одну за другой проверять  кабины.  Все  они  были  совершенно
пусты. Груз был надежно опечатан, и я представления  не  имел,  где  можно
взять ключи. Во всяком случае кто-то  из  экипажа  должен  был  где-то  их
оставить. Времени на поиск ключей у меня не было. Когда дель  Арко  найдет
корабль, ему понадобится какое-то время,  чтобы  пролезть  сквозь  внешнюю
дверь корабля.
     По крайней мере столько же, сколько понадобилось  и  мне  на  пути  к
грузу "Потерянной Звезды".
     Я толкнул дверь подошвой ботинка и почувствовал,  что  она  поддается
под нажимом. Я налег на нее всем телом, и она медленно отворилась...
     Содержимое не было освещено, и я стал искать выключатель, но никак не
мог найти. Тогда я включил нашлемный фонарь и навел луч на груз.
     - И нашел корабль, - воспел дель Арко.
     - Хорошо, - сказал я без всякого энтузиазма.
     - Где вход?
     - С другой стороны, внизу, - сказал я. Больше не было  смысла  в  его
блужданиях. Я не получил того времени, которое было мне необходимо.  Может
быть, я и мог уничтожить груз, но не мог бы скрыть  того  факта,  что  это
сделал я. Теперь нужно было выбирать между верной службой Титусу  Шарло  и
риском неприятных последствий.  Пока  что  я  колебался,  что  делать,  но
продолжал осматривать груз легендарной "Потерянной Звезды".
     Помещение было плотно  заставлено  книгами  и  бумагами,  фильмами  и
записями. Книги были старыми - может быть, им было миллионы лет -  но  они
все еще были вместе.  Было  несколько  художественных  работ  -  резных  и
разрисованных металлических пластинок. Хорошо сохранившиеся  синтетические
материалы. Но основную массу груза составляло  знание  -  знание  чужаков.
Самый  ходкий  товар  восьмидесятилетней  галактики.  Высоко  оплачиваемый
сегодня, конечно, хотя с тем,  что  Новая  Александрия  уже  выбросила  на
рынок, он безнадежно истощился,  и  цены  существенно  упали.  В  эти  дни
чужеродное знание было единственно убедительным. В наши  дни  оно  было  в
моде. Новая Александрия ненасытно жаждала их, и каждый мир в  человеческой
вселенной нуждался в том, чтобы Новая  Александрия  получила  его,  поняла
его. Галактика действительно получала  все.  Может  быть,  она  испытывала
страх неизвестного, чтобы узнать, что мы идем нога в ногу со вселенной, не
важно, как велико это было. Мании умирают легко, но предрассудки  остаются
надолго. Интеграция людей и чужаков -  вот  та  польза,  которую  принесла
Новая Александрия.
     Было очевидно, что несла "Потерянная Звезда" - однако,  я  знал,  что
она нашла мертвый мир. На мертвых мирах не бывает копей  царя  Соломона  -
только малые остатки цивилизации, жалкие ее осколки. После  всего  времени
там не осталось следов жизни. Только вещи выжили в грандиозном ляпсусе, во
времени  могли  остаться  только  вещи,  которые  были  неразрушимы  -  не
разрушимы даже по  случайности,  потому  что  использовались  материалы  в
условиях постоянной записи и что народ из нужды создавал  неразрушимое.  И
то, что выбрала "Потерянная Звезда", то что она  смогла  унести  с  собой,
могло рассказать о Мэйстриде и ее народе.
     И все это было бесполезно. Что мог бы поведать нам Мэйстрид, чего  не
знали бы на Хоре? Ни технологические, ни философские, ни  ночные  секреты.
Все это перевезли с родного мира в колонию на Хоре. А с Хо-монса  в  Новую
Александрию. И не случайно, что первая попытка интеграции интеллектуальных
достижений  была  предпринята  между  хормонцами   и   людьми.   Хор-монса
продвинулся далеко вперед во всех аспектах жизни и цивилизации.  Вероятно,
они хотели сберечь только одну тайну. Они не  хотели,  чтобы  человечество
обнаружило одну только вещь.
     Я не претендую на понимание мышления хормонцев. Я  настойчиво  считаю
их гордыми, а их манеры вежливыми,  но  это  человеческие  слова,  которые
предполагают  человеческие  атрибуты.  Они  могут  и  не   иметь   точного
соответствия понятиям чужаков. Не  знаю,  почему  сохранение  одной  тайны
может иметь такое  значение.  Но  то,  что  они  предприняли  значительные
усилия,  чтобы  ее  сохранить,  было  очевидным,   если   большинство   их
собственного народа об  этом  не  знает.  Возможно,  если  они  ухитрились
уничтожить  Мэйстрид,  то  замалчивали  из-за  этого  сведения   о   грузе
"Потерянной Звезды". Даже те, кто знал это, постарались о  нем  забыть.  И
Хор-монса в действительности была права, народ, Хора.
     По праву Нового Рима груз принадлежал Титусу Шарло. Его консорциум  -
владелец "Хохлатого Лебедя". Они его уполномочили. В других системах права
груз мог принадлежать Хор-монса. Мэйстрид был не  потерянным  кораблем,  а
миром. Его народ жил на Хоре. "Потерянная Звезда" не спасла эти книги, она
их украла. Но объяснение таких легальных этических тонкостей не  помогало.
Я уже знал, что хочу сделать. Я хотел сжечь все до последней страницы.  Не
потому, что Алахак просил об этом, хотя это  и  хорошее  основание;  и  не
потому, что я уважал хормонцев, хотя это был факт. А потому  что  я  хотел
досадить Титусу Шарло. Потому что я хотел обмануть его и отобрать  у  него
хотя бы  немного  славы.  И  потому  что  я  хотел  уничтожить  легенду  о
"Потерянной Звезде". Я  хотел,  чтобы  глупая  история,  которая  родилась
неизвестно из чего, стала глупой и для всей проклятой  человеческой  расы.
Кроме меня. И также потому, что это была бы хорошая шутка.
     Такими вот были  мои  мотивы.  Благородство  и  альтруизм  неизвестны
человеческой расе.
     Поэтому, когда капитан дель Арко всунул голову во входное  отверстие,
я ткнул ему в лицо свое оружие.

                                    22

     Он всматривался в ствол широко раскрытыми глазами.
     - Успокойтесь, капитан, - прошипел я конспиративно. И затем Джонни: -
Джонни! Это Грейнджер. Делай в точности то, что  я  говорю  и  не  задавай
вопросов. Не говори ни слова...  ВЫКЛЮЧИ  передатчик  на  вездеходе.  Сиди
спокойно и жди нас.
     Конечно, я не слышал, как он отключился, но мне  приходилось  верить,
что именно так он и поступил.
     - Теперь, капитан, - сказал я, - успокойтесь. Вы связаны с  монитором
на корабле?
     - Вы же знаете, что да.
     - Нас сейчас фиксируют?
     - Все время.
     - Тогда выключите его.
     - Я не могу.
     -   Можете.   Законы   Нового   Рима.   Посягательство   на   частную
собственность. Вы должны выключиться из слежения.
     Наступила пауза.
     - О'кей, - сказал он, - он  выключен.  Но  я  вижу,  что  вы  держите
пистолет, наведенный на меня. Вы говорите мне "успокойтесь", а сами  очень
взволнованы.
     И снова я не мог быть наверняка уверен, что он  выключил  монитор.  Я
должен вынудить его сотрудничать.
     - Теперь можете войти, - сказал я.
     Когда он вошел, я его обезоружил.
     - Вы собираетесь объясниться? - спросил он.
     - Ну, конечно же. Мне нужна ваша помощь и понимание.  Боюсь,  что  не
могу рассказать вам всего,  но  расскажу  все,  что  смогу.  Всю  историю,
сокращенное издание. О'кей? Ну, тогда...
     Эта поездка - идиотский фокус. Ее исключительное назначение - сделать
шутами компанию "Карадок" и нажить капитал на этом  розыгрыше.  Все  будут
смеяться, потому что никто не любит "Карадок". Для того, чтобы  подбросить
огоньку  в  этот  фарс,  пилот  по  имени  Грейнджер  вызывается  рискнуть
собственной жизнью и жизнью нескольких своих товарищей.
     - Никто вас не заставлял.
     - Не перебивайте.  А  для  усиления  эффекта  -  двадцать  тысяч.  По
штрафной статье, в случае, если я погибну молодым - это могучий  рычаг.  Я
согласился на двадцать тысяч из благодарности.
     По  причине  самосохранения  Грейнджер  вынужден  починиться  подлому
шантажу - он понимает, что бессмысленно не повиноваться своим нанимателям.
Он очень нежно любит свой новый корабль, но гораздо  меньше  любит  людей,
готовых на все ради исполнения чужого каприза.
     Он определяет, что владельца не интересует ни корабль, ни судьба  его
экипажа, а  только  кредит  его  участия  в  сложной  схеме.  Его  интерес
находится в  области  демонстрации  возможностей  корабля  и  приобретении
личной славы. Грейнджер подозревает, что Титус Шарло связал его  двадцатью
тысячами, которые должен выплатить позже. Шарло очень быстро узнает о том,
в какой оборот попал Грейнджер, что подразумевает у него наличие некоторых
связей в компании "Карадок" или  на  Новом  Риме.  Грейнджер  также  верит
Шарло, что вся ответственность за покушение на его жизнь  лежит  на  неком
кроколиде.  Он  не  делает,  конечно,  предположения,  что  Шарло   платил
кроколиду, он просто на всех уровнях трезвонил о своем корабле  и  о  том,
что он сможет делать, поэтому-то  "Карадок"  и  выдвинула  идею  устранить
пилота "Лебедя".
     Короче, Грейнджер не любит Шарло.
     Между тем,  вернемся  к  пилоту.  Шарло  выбирает  капитаном  корабля
человека, который действует Грейнджеру на нервы. Единственная  возможность
обойти Грейнджера  -  возложить  официальную  ответственность  на  кого-то
подальше от Грейнджера. По праву  Нового  Рима  капитан  корабля  обладает
всеми видами власти. А пилот корабля - нет. Капитан - это  то  устройство,
благодаря которому Грейнджер будет делать все так, как ему велят.  Капитан
дель Арко - марионетка. Как самый обыкновенный простак он разыгран Титусом
Шарло. Для того, чтобы поддержать напряжение между двумя людьми  -  потому
что капитан не сделает ничего, что является необходимым для Грейнджера,  -
Шарло  добавил  на  борт  одну  женщину,   для   поддержания   постоянного
напряжения, одного пресловутого инженера для создания неважного морального
климата на борту корабля и одного члена экипажа, который  хочет  нравиться
всем и  только  служит  хорошим  примером  для  углубления  отличий  между
остальными.
     К несчастью, Грейнджер узнает, что его  ближайший  друг  -  Алахак  -
отчаянно пытается достичь "Потерянной Звезды".  Его  побудительные  мотивы
настолько серьезны, что он  согласен  погибнуть  при  этом.  Конечно,  эта
причина - причина чужака. Вам этого не понять. Я не прошу вас верить,  что
причины эти далеко за пределами нашего интереса. Но это  существенно.  Это
основание. А у нас таких оснований нет. Совсем нет. Мы находимся здесь  по
прихоти маньяка.
     В частности, вы знаете, что мы убили Алахака. Это из-за  нас  он  так
спешил. Он мог легко опередить "Карадок".  Но  не  нас.  Мы  вынудили  его
потерпеть неудачу в его миссии. Это наша вина, что  он  не  закончил  свою
работу. Я не предполагаю, что из-за этого мы в  долгу  перед  ним.  Вы  не
можете представить, что он никогда не существовал. Потому что он был. И мы
там были, когда он умирал.
     Я не собираюсь убеждать вас в том, что у Алахака были основания.  Это
были его личные причины, как чужака. Для вас они ничего не значат,  и  мне
он о них ничего не сказал. Но я делаю вам предложение. Мы  можем  помешать
этому  трюку  Шарло.  Мы  можем  отшлепать  "Карадок"  и  дать  всем  шанс
позлорадствовать над ними. Но в  то  же  время  мы  можем  выполнить  волю
Алахака. Мы можем сделать то, что он хотел сделать...
     Так что же мы сделаем? - я умолк.
     - Это зависит от многого, - ответил дель Арко. - Все это звучит вовсе
не так благозвучно, чтобы за это браться. Вы пытаетесь меня подкупить. Что
же мы должны сделать в этом классическом дуплете?
     Я скривил губы.
     - На "Потерянной Звезде" есть груз. Я хочу его сжечь.  Даже  малейшие
его следы. И затем я хочу, чтобы вы поддержали мою версию, что его никогда
не существовало. Все это было мифом. Вымыслом.
     - И что это за груз? - в его голосе были нотки,  предполагавшие,  что
он все еще подозревает подвох.
     - Книги. Книги чужаков.
     Он кивнул. - И вы хотите сказать, что у чужаков существуют основания,
чтобы его сжечь?
     - Да, - согласился я. - Но кое-что  я  вам  скажу:  -  Первое:  книги
содержат научно-техническую информацию, которая не  представляет  ценности
для Новой Александрии. Второе: тайна, которую я хочу сохранить, совершенно
безвредна. По человеческим меркам она  практически  не  имеет  смысла.  Мы
никому не повредим, уничтожив этот груз, а поможем этим  многим  людям  на
Хоре.
     - У меня есть время обдумать все это? - спросил он.
     - Несомненно.
     - Уберите куда-нибудь оружие.
     Я сунул пистолеты за пояс. Затем сел и начал ждать. Прошло  несколько
минут, а он все никак не мог решиться.
     - Далеко не очевидно, что этот груз существует, - отметил я. - Никто,
кроме нас не может этого подтвердить.
     - Вы просите меня взвалить всю ответственность на вас.
     - Верно, - согласился я.
     - Что вы будете делать, если я откажусь вам помогать?
     - Все равно сожгу книги.
     - И меня с ними?
     - Нет. Я возьму вас домой  и,  надеюсь,  по  пути  вы  измените  свое
мнение.
     - А если нет?
     - Тогда Титус Шарло будет весьма сердит. На нас обоих. Но я не  Титус
Шарло. Я не хожу по трупам. У вас есть выбор. Если вы не  хотите  помогать
мне, то я сделаю это сам.
     Затем я выпрямил пальцы и сел. Я знал, что победил.  Если  бы  кто-то
обвинил меня в грабеже, я указал бы на дель Арко. Уж  у  меня  нашлись  бы
слова, чтобы сказать, куда  им  следует  направиться.  Но  Ник  дель  Арко
прекрасный человек. Людям он нравился. Он был прекрасным потому, что хотел
нравиться  людям.  Даже  мне.  Если  он  думал,  что  мог  завоевать   мое
расположение, сделав теперь мне одолжение, то в этом  он  преуспел.  Такие
вещи, как правило, срабатывают. У всех нас есть человеческие слабости.
     - Отлично, - наконец сказал он. - Давайте спалим их. Вы меня убедили.
     Логически, у нас было оправдание того, что мы собирались совершить.
     - Да, сэр, - сказал я.
     - Можете звать меня Ник, - сардонически заметил он.
     - Ладно, - пробормотал я. - Теперь мы друзья.

                                    23

     - Ты ведь не хотел меня использовать  таким  же  образом,  правда?  -
сказал он, когда мы  скармливали  книги  огню  в  двигательной  камере.  -
Оставил меня в джунглях и заварил люк на входе.
     - Проще было бы, если бы ты заблудился.
     - А как бы ты сохранил пепел, оставшийся от меня?
     - Прикрыл бы плотнее двигательную камеру и заявил  бы,  что  там  все
сгорело.
     - А как быть с замерами? - сказал он, указывая на счетчик радиации.
     Я ухмыльнулся.
     - К тому времени, как я закончил бы, камера  вряд  ли  оставалась  бы
теплой.
     -  С  этими   атомами   люди   получили   болезненное   послание,   -
прокомментировал он.
     Я продолжал таскать содержимое хранилища  в  двигательную  камеру.  В
целях безопасности я решил сжигать все там. На случай, если "Карадок"  все
же доберется сюда. Лучшее место, чтобы спрятать деревья, - это лес. Лучший
способ скрыть следы огня -  это  смешать  новый  пепел  со  старым.  Когда
"Потерянная Звезда" приземлилась, ее двигатель вышел из строя, так же, как
и двигатель "Гимнии". Этот путь внушал доверие.
     - Знаешь, - сказал дель Арко. Теперь, когда мы были в одной  команде,
он стал очень говорлив. - Я не новоалександриец,  но  я  признал  их  путь
мышления. Полагаю, что сожжение книг - это худшее преступление, которое мы
могли совершить.
     - Обстоятельства, - сказал я, - иногда они изменяются.
     - Обстоятельства, кажется, никогда не меняют тебя.
     - Еще как, - возразил я.
     - У тебя всегда один и тот же путь - возникает такое впечатление.
     - Ха, - сказал я. - И что же это за путь такой?
     - Неприкасаемого для людей. Изолированного. Отчужденного.  И  ты  все
время пытаешься сохранить его, как бы ни менялись обстоятельства.
     - Я вовсе не пытаюсь следовать этому пути,  вовсе  нет.  Нельзя  быть
иным, если вести мой образ жизни. Если чужие миры  настигли  тебя,  то  ты
наполовину мертв. Во всяком случае, уж точно посажен на прикол. Все  время
необходимо быть начеку. Лэпторн говорил, что у меня нет души.
     - Я не говорю о том, что тебя настигли чужие миры, - сказал он, когда
мы без устали передавали книги из рук в руки. - Я говорю о  людях.  Ты  не
сближаешься с ними.
     - В чем же отличие? - воспротивился я. - Чужаки - это чужаки. Люди  -
чужие мне.
     - Но ты же тоже человек.
     - Да, так говорят.
     - Но ты не можешь отчуждаться от себя.
     - Посмотрим, - сказал я. - Что за прок от этого? Только  из-за  того,
что у нас впервые одна цель, нет оснований для того, чтобы  ты  принимался
спасать мою душу от отчаяния. - Я излишне громко  произнес  последнее  для
усиления, но он принял это надлежащим образом. Он был нормальным мужиком.
     Он пожал плечами.
     -  Ты  противоречишь  самому  себе.  Ты  выдал  мне  длинный  спич  о
пренебрежении Титуса Шарло своим экипажем, но сам ты признаешься в  полном
пренебрежении ко всем.
     - Я отметил пренебрежение Титуса Шарло жизнями его экипажа, -  сказал
я.  -  Вовсе  не  отсутствием  любви  и  великодушия.  Чем  меньше   Шарло
беспокоится о состоянии моего рассудка, тем больше мне это  нравится.  Это
мое здоровое состояние, и мне не нравится подвергать себя опасности.
     - Ты на самом деле считаешь, что в этом большое отличие?
     - Ну ладно, хорошо, - сказал  я,  насторожившийся  и  неподвижный.  Я
действительно испытываю терпение. Как, впрочем,  и  понимание,  и  веру  в
человеческую природу. - Может быть, я ничем не лучше Титуса  Шарло.  Я  на
это не претендовал. Все, что я сказал, - это правда, не так ли?
     Он не ответил. Теперь мы уже почти избавились от груза - на это  ушло
гораздо меньше времени, чем я опасался. Двигательная камера была до  краев
заполнена отбросами, и мы  смогли  эффективно  использовать  свое  оружие,
чтобы испепелить и расплавить все, после чего вряд ли что-то  можно  будет
опознать. Все, созданное мэйстридианами, уничтожено. Корабль полон дыма  и
жара, как пекло. Скафандры нам весьма пригодились.
     - А что с мониторной записью на  корабле?  -  внезапно  спросил  дель
Арко. - На ней  записан  достаточный  кусок  беседы,  прежде  чем  мы  его
отключили.
     - Мы можем немного обрезать с  того  момента,  когда  мы  вступили  в
искажающее поле. Никогда нельзя предугадать, как  воздействуют  на  точное
оборудование эти феномены глубокого пространства, не так ли? Шарло  просто
должен положиться на слово относительно находок на "Потерянной Звезде".
     - Думаю, в каютах мы найдем  документы.  Экипажа  в  них  нет  -  они
покинули корабль, опечатали его и ушли жить в джунгли, как мне кажется. Их
здесь нет, нигде - даже белеющих костей. Но они не должны были  забрать  с
собой корабельные документы. У нас будет достаточно доказательств, что  мы
здесь побывали. И как центральный образец коллекции, мы снимем табличку  с
названием корабля с корпуса. Прекрасный ход, не так ли? Они могут повесить
ее  на  стене  какого-нибудь  мемориала,  посвященного  покорению  Течения
Алькионы. Возможно, чуть пониже там будет табличка с нашими  именами.  Это
тебя впечатляет?
     - Мы могли бы взять рычаги управления, - предложил он.
     - Ты плохо знаешь эти циничные души, - сказал я ему. -  Все,  что  не
имеет штамповки "Потерянная Звезда" с обратной  стороны,  не  убедит  этих
скептиков, а с другой стороны, мы можем иметь несколько тысяч отпечатков и
продавать их как святыни.
     - Что ты собираешься сказать Джонни? - изменил  он  тему.  -  Он  был
весьма озадачен, судя по тому, как ты предложил ему отключиться.
     - Буду делать вид, что ничего не произошло. Проигнорирую это.
     - Ты не можешь так поступить. Ведь он будет спрашивать.
     - Тогда мы скажем, что на тот момент это был лучший выход. Мы считали
его разумным. Необходимо было сохранить в тайне обстоятельства,  связанные
с этим делом. Если же он будет настаивать, пошли его к  черту.  Привилегия
звания.
     - Так это все сработает? - спросил он.
     - Конечно, - ответил я. Мы бросили последние книги в огонь, и я снова
добавил  луч  из  своего  оружия,   используя   последний   заряд.   Стены
двигательной  камеры  начали  оплавляться.  Плавящийся  металл   шипел   и
вздувался. Мы отодвинулись подальше.
     - Не спрессовать ли все это? - предложил дель Арко.
     - Там температура более, чем тысяча градусов, - заверил я.  -  Все  и
так компактно.
     Наконец, окончательно  удовлетворенный,  я  сунул  пустое  оружие  за
ремень. Когда камера немного остыла, все выглядело  точно  так,  как  и  в
первый раз, когда я сюда заглянул. Уж если один раз место уже  горело,  то
во второй раз оно не будет сильно отличаться.
     - Оставим люк открытым, чтобы вышел дым, - сказал я, но наши сувениры
сложим отдельно и оставим корабль таким, каким его нашли.
     Я пошел в нос корабля искать список экипажа, в то время как дель Арко
исследовал каюты в поисках официальных документов.  Когда  я  закончил  со
списком, то пошел и сорвал пару рычагов управления для хорошего счета. Мне
хотелось захватить еще какой-нибудь хлам, но пистолет дель Арко  тоже  был
уже пуст, а запасного мы не захватили.
     После всего этого  я  отключил  сигнал  "Потерянной  Звезды".  Сирены
звездных трасс больше нет. Капут, умерла,  скончалась.  Еще  одна  легенда
сокрушена тяжелой рукой случая. И это почти конец истории.

                                    24

     Меня разбудил капитан дель Арко. Это  была  первая  ночь,  которую  я
проводил в комфортабельных условиях, поэтому я  вовсе  не  обрадовался.  К
счастью, он сразу приступил к делу, не рассусоливая.
     - В  системе  появились  четыре  корабля,  -  сказал  он.  -  Рэмроды
"Карадок".
     - И что ты предлагаешь мне сделать? - проворчал я.
     - Ты говорил, что они никогда не сумеют этого сделать, - отметил он.
     - Я говорил, что на это уйдут месяцы. Так  оно  и  есть.  Они  должны
пересекать область возмущенного пространства пешком.
     - Они не собираются проходить через область  возмущений.  Они  только
просигналили нам. Их не  устраивает  наше  присутствие,  и  если  они  нас
найдут, то уничтожат.
     - Да?
     - Суть послания в следующем:  капитан  Козорати  с  корабля  компании
"Карадок" "Де Ланси"  кораблю  Новой  Александрии  "Хохлатый  Лебедь".  Мы
требуем от вас  заявления  о  передаче  всех  легальных  прав  на  груз  и
имущество "Потерянной Звезды" в обмен на инструкции компании "Карадок" как
вырваться из Течения. Мы полагаем,  что  на  нас  возлагается  обязанность
предостеречь  вас,  что  если  вы  не  выполните  этого  требования,   то,
несомненно, станете добычей Течения.
     На несколько секунд наступила тишина. Затем я взорвался от смеха.
     - Они угрожают расстрелять нас внизу! - захлебнулся я от изумления. -
Рэмроды угрожают "Хохлатому Лебедю"! За все эти годы более смешной шутки я
не слышал.
     - Эти рэмроды вооружены, - неулыбчиво произнес дель Арко.
     - Меня не волнует, экипированы они как межпланетные громилы, или нет,
- сказал я. - Тебе не кажется, что весьма затруднительно попасть куда-то в
космосе? Позволить кому-то возмутить пространство? Между нами и  кораблями
"Карадок" пролегли миллионы миль пространства. Каким  образом  они  сумеют
провести через такое расстояние ракету, а мы не сможем увернуться?
     - Ты в этом уверен?
     - Конечно, уверен. В этом пространстве они будут счастливчиками, если
сумеют попасть в это чертово солнце, а не в  звездолет.  Если  они  начнут
стрелять, то больше повредят себе, чем нам. Предлагаю  тебе  объяснить  им
все это. Но вежливо. Объясни им, что мы очень благодарны  за  их  любезное
предложение помощи, но мы считаем, что и сами сумеем это сделать. Мы также
благодарим их за участие в вопросе нашей уязвимости, но предлагаем,  чтобы
они были более осмотрительны,  поскольку  в  отличие  от  нас  они  больше
подвержены опасности стать добычей Течения.
     Я все еще  смеялся,  когда  поворачивался  к  управлению,  готовый  к
взлету.
     Перед взлетом на меня минут на пять напал патологический страх, но  с
кораблями компании "Карадок" на хвосте нам ничего не оставалось делать.  Я
должен снова предстать лицом к лицу перед искажающим полем. Последний  раз
оно победило меня. Мог ли я одолеть его в этот раз?
     - Мы сможем вывести корабль, - заверил меня ветер.
     Не суйся в это. Это мой корабль, и я выведу его сам.
     - Чтобы добраться сюда, тебе понадобилась моя помощь.
     Я был без сознания и не мог отказаться от нее.
     - Думаешь, ты снова не потеряешь сознания?  Ты  не  должен  стыдиться
того, что принимаешь помощь. Я не сделаю ничего, чего бы не  смог  сделать
ты. Ты не потерпишь неудачи. Я использую твое тело, твое  искусство,  твою
скорость. Ты меня совсем не понимаешь. Я для  тебя  не  угроза.  Я  только
новая часть тебя. Сверхспособность. Новый талант.
     Я не нуждаюсь в тебе!
     - Так вот почему? Я знаю, что ты не нуждаешься во мне. Я  никогда  не
утверждал обратного. Конечно же, ты во  мне  не  нуждаешься.  Но  ты  меня
получил. Как долго ты будешь примиряться с этим фактом?  Ты  -  Грейнджер,
одинокий волк - уже не один. И никогда не будешь снова  один.  Как  бы  ни
пытался. Мы должны жить друг с другом, ты и я. Это не так уж ужасно. Ты не
одержим демонами. Я не собираюсь паразитировать на твоих мозгах.  отнимать
у тебя тело.  Я  здесь.  Мы  здесь.  Можешь  ли  ты  понять  то,  что  это
подразумевает?
     Мне это не нравится, - сказал я. - Вот и все.
     И он оставался.
     Говорят,  Конфуций  сказал,   что   если   изнасилование   неизбежно,
расслабьтесь и получите удовольствие.  Ну  что  же,  расслабься,  если  не
можешь ничего сделать другого. Но  ты  не  можешь  и  не  хочешь  получать
удовольствие, если это изнасилование. В этом начало и конец всего.
     - Грейнджер, - обиженно произнес ветер. - У жизни долгий срок.
     Ничего, - сказал я. - Скоро она закончится.
     Тем временем назад, в реальный мир.
     Искажающее поле надавило, ударив сотней тысяч миль на самом  коротком
пути. Но я не был уверен, сумею ли преодолеть их. Ракеты  "Карадок",  если
то, что они подразумевали, было ракетами, пройдут по кратчайшему  пути,  и
не было ни малейшего шанса; дело даже не  в  том,  как  ничтожны  были  их
шансы. Чего же я опасался: угрозы ракет "Карадок" или  разрушения  в  доли
секунды?
     После ощущения поля - чего-то я уже не смог сделать на этом пути -  я
решил, что кратчайший путь, по всей видимости, не будет  самым  легким.  Я
должен  максимально  использовать  энергию  поля,  чтобы  пополнить   нашу
собственную. Я запланировал грубую дугу в четыре миллиона  миль  длиной  -
более чем в двое превышающую минимальное расстояние.  Эта  дуга  добавляла
нам преимущества, уводя дальше от кораблей "Карадок"  вместо  сближения  с
ними.
     Разминая затекшие от страха пальцы, я велел Ротгару начинать  отсчет.
Как только пошел отсчет, мой мозг напряженно заработал - в такт отсчету, и
я забыл о всех своих неудобствах.
     Мы запустили двигатели и взлетели. Я поднял корабль в воздух,  ощущая
хватку искажающего пространства и прошептал:  -  снова  напролом,  дорогие
друзья.
     Прошла секунда, две, три, четыре,  пока  мы  взлетали  из  атмосферы,
ускорялись и вступали на траекторию. А затем выступила "Карадок".
     Все  четыре  корабля   двинулись   вместе,   и   я   заинтересовался,
действительно ли они будут что-то предпринимать. Внезапно в моем  сознании
совершенно отчетливо отложилось, что означает "стать добычей  Течения".  Я
ошибся. Я был неправ. Само пекло было у них на пути.
     Я  оценил  скорость  ракет  в  тридцать  тысяч,  или   около   этого.
Возможность поразить нас была ничтожной и не  заслуживающей  рассмотрения.
Но что следовало предусмотреть -  это  создание  ими  области  искаженного
пространства. Они пробуравят  в  пространстве  норы  размером  со  звезды.
Внутренняя энергия изольется из дыр, и  целая  система  истечет  кровью  и
укручиванием времени, и злобный дьявол пройдет по небу, собирая  души  для
своего неземного королевства...
     Для того, чтобы быстро преодолеть зону искажающего пространства,  они
сожгли все, что могли, штаб-квартира их компании по достоинству оценил  бы
это. Они даже не собирались в нас целиться.
     - Максимальная нагрузка, - закричал я Ротгару. - Выжги  из  двигателя
все, что сможешь и еще чуть-чуть. Если мы не отдадим сейчас всего,  больше
нам уже никогда ничего не понадобится. К  черту  ограничители,  отдай  мне
все, что сможешь.
     Ротгар не позаботился ответить. Если я отдам  все  это  полю,  то  90
процентов мы получим назад в виде  удара,  и  он  это  знал.  Может  быть,
Течение примет большую часть энергии. Но если мы быстро не  провернем  все
это, то на сто процентов мы мертвецы.
     Четверка приближалась. Менее, чем за секунду ракеты вспашут район.  Я
предчувствовал, какое ужасное будет искажающее поле. Это будет равносильно
посадке в жерло вулкана. Я ощущал, что солнце разминает мускулы,  разевает
огромный  зев  и  дает  возможность  всей  энергии  Течения  течь  в  свой
ненасытный зоб.
     Одна ракета - одна из четырех или пяти -  прошла  в  пределах  тысячи
миль или около того от "Лебедя". Она перерезала  нам  путь  справа,  почти
там, куда я собирался направиться, и  свечой  ушла  в  сторону.  Я  выждал
секунду, надеясь не взлететь в воздух, и двинулся дальше.
     Поле было совершенно разбито. Шторм уже изливался из  центра  звезды.
Врата ада были уже широко распахнуты, и смерть вышла оттуда, чтобы сожрать
нас. Поле было подвешено в этом странном непостоянстве,  когда  ничего  не
случилось... когда старое поле умерло, а новая ярость еще не была  готова.
В этом непостоянстве оставалось незначительное время, которое было в  моем
распоряжении.
     Когда ракета мчалась через разбитое искажающее поле, она, фактически,
пробила  дыру  в  пространстве  -  длинную  стреляную   рану   в   материи
искривления. Я знал, что было в этой дыре. Возможно, это временной  раскол
или неоткрытое измерение. Это все равно, что прыгнуть  вниз  и  надеяться,
что там не будет дна и что я могу появиться вплотную  у  другой  раскрытой
пасти. Это был туннель в никуда, но он был единственным выходом,  и  я  не
собирался оставаться на месте.
     Я бросил "Лебедя" с одной тропы на другую,  словно  взяв  за  шкирку.
Если искажающая модель сохранит свою  целостность,  она  раздерет  нас  на
части. Но она уже ушла, и мы были между  клеткой  и  смертоносной  волной.
Боль пульсировала у меня в голове, но в руках,  я  втянулся  в  туннель  и
двинулся дальше.
     Исчезла корабельная гравитация, погас свет и капор ушел в пустоту.  Я
ослеп, но  мы  летели.  Практически  одновременный  переход  с  досветовой
скорости к тридцати тысячам. Мы ушли из опасной зоны прежде, чем она стала
работать, как я и надеялся. Мгновенный  образ  пришел  назад  в  капор,  я
среагировал. Я не мог изменить направление  движения  или  замедлить  его,
потому что у меня не было времени. Я выдвинул крылья и изогнул свое  тело.
Практически я кожей задел ракету, когда обходил ее.
     Она взорвалась в миллионе миль позади нас.
     Тонкого искривления, которое должно  было  огибать  внешнюю  систему,
совершенно не было. Мы пробежали через внутреннее пространство, в  котором
на мгновение ничего не было - на мгновение перехода.
     На двадцати пяти тысячах  я  уносился  прочь  и  выдерживал  скорость
минуты три или чуть больше... Я попал в грязь и в  нормальное  психическое
состояние, поэтому вынужден был замедлиться.
     Затем мы ушли с этой трассы.
     "Де Ланси" и его трех компаньонов не было. Они взорвались.
     Ноп! о! ти! ма! у репе.
     - Ну, - сказал я. - Я же вас предупреждал.

                                    25

     И это конец всей истории. Нити сюжета, конечно,  много  длиннее,  чем
ткань одежды. Жизнь продолжается.
     Идти домой после того, как мы выбрались из ядра, было  легко.  Я  мог
управлять спокойно, не напрягаясь. Посадка меня не беспокоила - только  бы
продержаться пятьдесят часов на внутривенном питании. С медицинской  точки
зрения это для меня было не очень хорошо, но меня не  волнует,  как  долго
продлится путешествие, граница дома всегда действовала мне на  нервы,  так
что избавления от этого я не мог ожидать.
     Когда мы были на Холстхэммере, я потерял  нить  событий,  потому  что
нуждался в продолжительном сне.
     Ротгар получил свою зарплату и намылился куда-то еще.
     Дель Арко успешно прошел проверку Шарло, заявив, что монитор  у  него
был не в порядке. Не думаю, что старик поверил в нашу историю,  но  слабых
мест в изложенной ему версии отыскать не сумел. Конечно, у старого ублюдка
по-прежнему оставался кнут. Я все еще оставался пешкой в его  игре.  Будет
еще другая работа. Или он получит свой фунт мяса, или выпьет из  меня  все
соки.
     Через несколько месяцев хормонцы отыскали меня, чтобы сообщить, что в
венце Алькионы появилась Новая. Я высчитал, что ее свет достигнет Хора  за
120 лет. Но тогда он будет только другой звездой на их небе. И преходящей,
к тому же...