Геннадий ПРАШКЕВИЧ

                            ПЯТЬ КОСТРОВ РОМБОМ

                            1. В ТИХОМ НИДАНГО

     Полностью его имя писалось так: Гаспар Мендоза дель Уно  Пол  иль  де
Соль Досет. Но кроме испанской в жилах майора текла еще и  кровь  северян.
Вот почему на деловых бумагах он всегда ставил  более  строгую  подпись  -
П.Досет или Пол  Досет,  майор.  Именно  сдержанность  привлекала  к  нему
полковника Клайва, и в  тяжелые  мартовские  дни,  когда  решалась  судьба
Тании, Клайв без колебаний поставил  Досета  во  главе  штурмовой  группы,
обязанной устранить Народного президента.
     Но меняются времена, меняется и политика.
     То, что вызывало восхищение в марте, в июне начало раздражать. Тания,
лишенная какой бы то ни было внешней поддержки, Тания, намертво замкнувшая
все свои границы, Тания, ощерившаяся сваями взорванных мостов, - эта новая
Тания, руководимая  ставкой  полковника  Клайва,  нуждалась  в  лидерах  с
незапятнанной репутацией. На автомате Досета, оборвавшем  жизнь  Народного
президента, продолжали клясться в  верности  лучшие  представители  частей
морской  пехоты,  но...  тот  же  автомат  в  глазах   "остального   мира"
ассоциировался с топором палача.
     - Майор! - приказал Досету полковник Клайв. - Поезжайте в Ниданго.  В
лесах Абу, окружающих этот порт, все еще скрываются  недобитые  либертозо.
Оружия у них почти нет, они голодают и мрут от болезней,  но  выходить  из
лесов не собираются. По крайней мере, генерал Нуньес не  смог  их  выгнать
оттуда даже напалмом. Найдите _с_в_о_й_ путь в Абу. Уничтожьте  либертозо.
Выявите сочувствующих. Лишите всех, причастных  к  движению,  гражданского
статуса. Отдел национальной разведки, который я поручаю  вам,  имеет  лишь
один выход - на Ставку. Надеюсь, это стимулирует вашу инициативу. Успеха!
     Досет ответил - да! Он не мог ответить иначе.
     Всему свое время... Досет умел ждать.
     И, как ни странно, в Ниданго ему понравилось. Подсознательно он давно
искал такой уголок - тихий, у океана. Часами просиживал Досет  над  картой
лесов Абу. Ему доставляло удовольствие, плеснув в стакан холодного скотча,
представлять страдания либертозо.  Деревянные  повозки  этих  отступников,
поставленные на большие колеса, застревали в жирной грязи лесов, цеплялись
за твердые, как сталь, стволы риний. Морские пехотинцы генерала Нуньеса не
давали либертозо и часу покоя. Артиллерийские налеты,  воздушные  десанты,
бомбежки - от этого с ума можно было сойти. Но либертозо упорно продолжали
свою  бессмысленную,  на  взгляд  майора,   борьбу,   отнимая   оружие   у
зазевавшихся пехотинцев, питаясь жирно-матовыми плодами пачито. Невероятно
вкусные  после   специальной   обработки,   эти   плоды   в   сыром   виде
отвратительны...
     Жена и сын Досета не торопились покидать  метрополию,  и  майора  это
устраивало. Он верил в скорое возвращение в столицу,  он  знал  -  пройдет
время, и люди забудут  о  его  автомате.  Люди  склонны  многое  забывать.
Забудут они и о судьбе президента. А там...
     В сырых подвалах Отдела национальной разведки  Досет  вел  тщательную
подготовку специальных агентов, забрасываемых время от времени в леса Абу.
Это были преимущественно крестьяне, туповатые, тяжелые на вид  парни.  Они
плохо представляли ситуацию, сложившуюся в стране, и, как правило,  быстро
реагировали и на уговоры, и на деньги. Но, конечно, случалось - они  сами,
даже после "курсов Досета", уходили к либертозо.  Таких,  если  они  имели
несчастье вновь попасть в руки морских пехотинцев,  немедленно  и  жестоко
уничтожали.
     В принципе Досет был доволен состоянием дел. Приказ "срочно  заняться
сумасшедшей из спецкамеры" уколол его лишь потому, что не  он,  а  генерал
Нуньес первым вышел на "сумасшедшую". Хитрого генерала Досет  не  выносил.
Неизвестно, какие заслуги спасли старого лиса в  марте,  но  шел  июнь,  а
Нуньес  здравствовал  и  даже  не  потерял  поста,  дарованного  ему   еще
специалистами Народного президента!
     Досье, полученное из канцелярии Нуньеса, удивило майора: вместо имени
арестованной  был  нацарапан  шифр  -  А2,  регистрационные  бланки  зияли
пустотами. Докладная, приложенная к досье, казалась верхом нелепости.
     "12 июня, - писал  в  докладной  дежурный  по  спецкамере  Внутренней
тюрьмы Ниданго, - в 22 часа 07 минут вызван врач  в  спецкамеру.  Марта  и
Аугуста - подсадные - в невменяемом состоянии. Плачут, требуют священника,
от помощи врача отказались. В кабинете капитана Орбано обе заявили, что  в
одной камере с ними оказалась "святая". Лицо, шея, руки, волосы "святой" -
А2 - якобы  испускают  ровный  голубоватый  свет,  "истинное  божественное
сияние"! Капитан Орбано, врач, я - мы сказанное подсадными подтвердить  не
можем. Скорее всего, наши сотрудницы переутомлены: с мая месяца каждая  из
них выявила не менее полусотни инакомыслящих..."
     Досет недоверчиво фыркнул и нажал кнопку звонка.
     Лейтенант Чолло появился мгновенно. Волосы, аккуратно  зализанные  на
висках и  чуть  курчавящиеся  на  макушке,  влажно  поблескивали.  Так  же
поблескивали крупные, красивые  глаза  лейтенанта;  весь  он  был  свеж  и
собран.
     - Что за чепуху мне подсунули? - спросил майор. - Кто эта святая?
     - Анхела Аус! - не моргнув глазом, ответил лейтенант.
     - Дочь банкира Ауса? - Досет резко поднял голову. - Что за вздор!  Ее
вилла и она сама находятся под охраной закона!
     - Арест произведен генералом Нуньесом с санкции Ставки.
     - Хотите сказать, полковник Драйв в курсе случившегося?
     - По-видимому, да, майор!
     Досет покачал головой.
     - Ну, а Антонио Аус? Он тоже обо всем знает?
     - По-видимому, майор! Именно это заставило генерала поторопиться!
     - Почему же обо всем этом я узнал только сейчас?
     - Генерал Нуньес надеялся на быстрый успех. Он приказал всем, имеющим
отношение к этому делу, соблюдать крайнюю осторожность.
     - Хотите сказать, старику беседа не удалась? - смягчился майор. - Да,
Еугенио?
     - Да, майор!
     - Что ж... Генерал не впервые сваливает на нас  неудавшиеся  дела,  -
майор усмехнулся. - Анхела Аус находится под наблюдением?
     - Эпизодически.
     - А пакет, приложенный к досье, имеет отношение к делу?
     - Это отчет капитана Орбано. Он  первый  осматривал  взорвавшийся  на
западе Абу самолет.
     Досет недоуменно поднял брови - Анхела Аус и самолет  либертозо?  Тот
самый, что случайно подожгли зенитчики?..
     Но спрашивать ничего не стал.  Вскрыл  пакет,  разложил  перед  собой
фотоснимки. На самом крупном  из  них  отчетливо  просматривалась  большая
воронка. Вокруг нее угрюмо торчали ободранные взрывом мертвые пальмы.  Тут
же, на  сожженной  поляне,  спинами  вверх  лежали  два  трупа.  Возможно,
пилоты... Комбинезоны расползлись, голые спины казались присыпанными бурой
листвой. Но Досет знал, это не листва. Так, клочьями, слезает с обожженных
тел кожа.
     На других снимках можно было разглядеть предметы, найденные в воронке
и около:  обрывки  рулевой  тяги,  куски  плоскостей,  бесформенные  куски
рубчатых оболочек, наконец, витой браслет.
     Браслет казался полупрозрачным; он лежал на плоском  камне,  и  майор
видел под браслетом темную, шероховатую поверхность камня. Если браслет из
пластика, - невольно подумал Досет, - как он не разлетелся в пыль?
     И перевернул снимок.
     На обороте рукой капитана Орбано  было  помечено:  "В  десяти  дюймах
севернее воронки".
     Вздохнув, Досет перевел взгляд на снимок спекшейся  от  жары  кожаной
сумки.
     - Это в ней находился список, о котором мне докладывали?
     - Да, майор.
     - Ну, а какое все же отношение имеет к самолету наша "святая"?
     Чолло незамедлительно ответил:
     - В записанных нами телефонных переговорах Анхелы Аус весьма  явствен
ее интерес к судьбе взорвавшегося на западе Абу  самолета.  Когда  капитан
Орбано вел  беседу  с  Анхелой  Аус,  эти  снимки  случайно  привлекли  ее
внимание, особенно снимок браслета. Капитан на всякий случай спросил: "Что
это?" Анхела Аус ответила: "Спрайс", но пояснить сказанное не захотела.
     - Почему? - удивился майор.
     Лейтенант смущенно опустил глаза.
     - Эта женщина необычна... В ней бездна обаяния, майор!
     Досет поморщился:
     - Еуге-е-енио! Впрочем, я понимаю...  Приносить  извинения  Клайву  и
Аусу придется и вам... Что, кстати, по поводу самолета говорят эксперты?
     - Мощный спортивный самолет, способный поднять  пилота,  пассажира  и
около двух тонн груза. Взорвался  при  вынужденной  посадке  на  одной  из
опушек западного Абу. Летевшие  погибли.  Груз,  перечисленный  в  списке,
почти полностью уничтожен взрывом. Имя пилота  известно  -  Михель  Кнайб.
Гражданин.  Лоялен.  Член  общества  самообороны.  Пассажир  самолета   не
опознан.
     - Браслет принадлежал пассажиру или пилоту?
     - Нет, он найден в стороне от их тел. Скорее всего, он просто  входил
в груз самолета. С этим браслетом вообще много неясностей.
     - А именно?
     - Он выполнен из сплава, неизвестного нашим экспертам. Прозрачен, как
стекло, тяжел, как золото. В холодильной камере  и  под  резаком  автогена
металл браслета упорно сохраняет одну и ту же температуру. На нем  нет  ни
царапин, ни трещин, а ведь, заметьте, он побывал в самом центре  взрыва...
Взгляните сами,  -  лейтенант  быстро,  но  без  суеты,  выложил  на  стол
аккуратный сверток.
     Браслет как браслет... Досет внимательно осмотрел его витые  полоски.
Да, тяжел. Да, прозрачен. Да, необычно прохладен для такого  жаркого  дня.
Но стоит ли над этим ломать голову?
     И вздохнул про себя - игрушка!
     Впрочем, экспертам виднее...
     - При каких обстоятельствах арестована Анхела Аус?
     - Три дня назад в саду виллы "Урук",  принадлежащей  Анхеле,  морские
пехотинцы схватили одного из лидеров либертозо - бывшего гражданина,  ныне
туземца, Хосефа Кайо. В перестрелке с моряками  Кайо  был  ранен,  но  уже
перед этим плечо туземца кто-то пробил пистолетной пулей. Вполне возможно,
Кайо участвовал в  стычке  с  моряками  в  западном  Абу,  в  день  гибели
неизвестного  самолета.  Самое  любопытное,  что  рана  Кайо  была  весьма
профессионально обработана. Помочь человеку, еще в марте объявленному  вне
закона, могли только обитатели виллы. Их двое - Анхела  Аус  и  ее  личный
телохранитель Пито Перес. Перес - наш осведомитель, в нем мы уверены...  А
вот хозяйка виллы ничем не захотела рассеять сомнения  морских  пехотинцев
Нуньеса. Впрочем, рассеять их было бы трудно.  На  одном  из  подоконников
засохли пятна крови, в урне был найден грязный бинт. Кроме того... - Чолло
сделал  многозначительную  паузу,  -  Анхела  Аус  говорила  о  туземце  с
уважением. Так, будто он никогда не лишался гражданских прав!
     - Ну и что? - возразил майор. - Дочь человека, на  капитале  которого
держится вся страна, может позволить себе  нетривиальные  высказывания.  В
более пакостную историю, Еугенио, нам уже не попасть...
     И взорвался:
     - "Говорила о туземце с уважением"! А вы не знаете, что несколько лет
назад все наше высшее общество только и говорило о романе журналиста  Кайо
и первой женщины Тании?! Разумеется,  когда  Кайо  был  гражданином...  Но
поймите же, Еугенио, этот туземец  для  Анхелы  и  сейчас  гражданин!  Она
плевала на наши законы! Ей захотелось помочь Кайо? Ну и Бог с  ней,  с  ее
капризами! Неужели нельзя  было  этого  туземца  прихватить  где-нибудь  в
стороне от виллы? Неужели надо было лезть в виллу Анхелы Аус?
     Чолло смутился. Досет раздраженно перелистал досье.
     Донесения агентов -  сумбурные,  преступно  небрежные.  Мутные,  явно
исподтишка сделанные фотографии... А это?.. Круглое  лицо,  большой  рост,
улыбка... Досет искоса взглянул на  лейтенанта  и  перевернул  фотографию.
Народный президент! Сколько он еще будет попадаться на глаза?..
     Итак, подвел итог Досет...  Анхела  Аус.  Самая  обаятельная  женщина
страны. Законодательница танийских мод. Владелица огромных поместий, как в
Ниданго, так и под столицей... Весьма недурной капитал, вложенный в  банки
отца. Двадцать шесть  лет.  Не  замужем.  Зарегистрированная  профессия  -
археолог. Впрочем, полевыми работами никогда не занималась. Все  материалы
для нее добывал и добывает некто Курт Шмайз, доктор археологии,  немец  по
происхождению, таниец по гражданству. Участие Анхелы в его  многочисленных
поездках по многим странам мира всегда сводилось к пересылке  ему  крупных
денежных сумм. Впрочем, у больших людей - большие  игры...  Отцом  Анхелы,
пусть и приемным, был банкир Антонио Аус. С этим  человеком  безоговорочно
считался даже полковник Клайв.
     - Лейтенант, почему в досье нет фотографии Анхелы?
     - Мы нигде не нашли ее фотографий.
     - А тюремный фотограф, почему он не снял ее?
     - Он делал это семь раз, майор!  И  все  семь  раз  пленки  оказались
засвеченными! Эксперт Витольд этому не поверил, побывал в спецкамере сам -
со счетчиком Гейгера. К сожалению, без результатов. Никто ничего не  может
понять.
     - А тюремный художник? Этот, как его...  Этуш!  Куда  испарились  его
таланты?
     - Этуш отказался писать Анхелу. Он заявил, что не  пишет  святых.  Он
заявил, что пишет только преступников.
     - Однако!.. - протянул майор. - Вы что, работаете в модном салоне?
     - Дуайт и я пытались втолковать это художнику.
     - И что же?
     - У Этуша расшатано здоровье, майор. С ним трудно работать.
     - Я недоволен, лейтенант. Информация,  которую  вы  мне  преподнесли,
весьма туманна. Можете идти.
     Проводив лейтенанта взглядом, Досет взялся за телефон.
     -  Дуайт?..  Немедленно  смените  охрану  спецкамеры.  Только   самых
надежных людей! Доставьте арестованной приличный  обед,  ну,  хотя  бы  из
ресторана Гомеса... И запомните - никаких контактов! Никаких!
     Таинственный браслет лежал прямо перед ним. Майор прикоснулся  к  его
прохладной поверхности,  перевернул,  всмотрелся  в  зеркальное  утолщение
браслета. Круглая стриженая голова, прижатые уши,  волевое  лицо...  Досет
невольно кивнул Досету - себе... Его многое смущало в деле Анхелы Аус,  но
он не мог не признать  -  кое-какую  пользу  из  всего  этого  можно  было
извлечь.

                             2. ВИЛЛА "УРУК"

     Досет вполне доверял  капитану  Орбано,  но  вторичный  осмотр  виллы
"Урук" решил провести сам.
     Сразу за пальмовой рощей, скрывавшей в своей прохладной глубине узкую
подъездную дорогу,  начиналась  глухая  каменная  стена.  Майору  показали
место, где был схвачен туземец. Стена в нескольких местах была  выщерблена
автоматными пулями.
     Сад,  окружавший  виллу,  был  глух,  обширен.  Досет  с  недоумением
осмотрелся - уж слишком разителен был контраст между душным Ниданго и этим
пригородом. Большие деревья, безлюдье, наконец, тяжелая семиэтажная башня,
вознесшаяся в  глубокое  небо,  -  кто,  для  чего  воздвиг  это  странное
сооружение? Храм не храм... к тому же, ни окон, ни дверей.
     - Что находится в башне?
     Если бы майору сказали  -  службы,  склады,  лаборатории,  он  бы  не
удивился, но эксперт Витольд,  высокий,  сухой  старик,  зло  покусывающий
узкие синие губы, ответил:
     - Абсолютно ничего! Пыль, паутина...
     - Совсем ничего?
     - На верхнем, седьмом этаже стоит стол, - уточнил эксперт.
     - Только стол? Зачем?
     Витольд  пожал  плечами.  Зато   лейтенант   Чолло   многозначительно
произнес:
     - Со смотровой площадки башни виден океан и даже леса Абу!
     Чем больше ходили они по  вилле,  тем  больше  удивлялся,  нервничал,
начинал злиться майор.
     Хотя бы лестница...
     Зеленые,  желтые,  голубые  кирпичи  из  обожженной  глины  покрывали
дорожку, ведущую к ней. Весело, не по-танийски, поблескивали краски.  А  с
обеих сторон лестничного марша мрачно возвышались каменные  человеко-быки.
Их надменные, вывернутые наружу ноздри даже в полдень хранили в себе часть
тьмы.
     Равнодушие вечности!
     Но стоило майору подняться  на  три  ступеньки,  как  мертвые  статуи
угрожающе ожили. Каменные ноги пришли  в  движение  -  одна  ушла  вперед,
вторая  отступила,  неожиданно  явилась  третья;  казалось,   бык   шагнул
навстречу майору.
     Черт знает что!..
     Досет медленно вошел в холл.
     Несмотря на охрану, виллу разграбили. Сделали это, впрочем,  сами  же
моряки. Они лучше всех знали, как следует относиться  к  имуществу  врагов
Тании.
     Но врага ли в данном случае? Не слишком ли  поторопились  моряки?  Не
слишком ли далеко зашел в своем рвении генерал Нуньес?..
     Думая так, Досет шагал по широкому темному коридору. Он  надеялся  на
находки. На  мелкие,  пусть  косвенные,  зато  способные  подтвердить  или
опровергнуть вину дочери Ауса. К сожалению, моряки  поработали  на  славу:
под армейскими  башмаками  Досета  шелестели  бумаги,  похрустывала  битая
посуда.
     Библиотека. Пожалуй, лишь ее не тронули люди Нуньеса.
     Досет провел указательным пальцем по запылившимся  книжным  корешкам.
Записки  Естественного   Института.   Труды   Лайярда,   Смита,   Крамера,
Гротенфенда... Это  понятно,  Анхела  -  археолог.  Но  зачем  тут  работы
Энгельса, Кортланда, Депере - всех этих политиков и  социалистов?  Неужели
полковник Клайв, бывая на приемах  Анхелы,  ни  разу  не  намекнул  ей  на
неуместность столь тенденциозной литературы? Народный президент - куда  ни
шло. Он сам был социалистом. Но и его могли  смутить  кое-какие  из  книг,
собранных Анхелой Аус. Например, коричневые романы Ганса Цимберлейна...
     - Что это? - спросил майор, останавливаясь  перед  широкой  нишей,  в
которой аккуратно, как плоские сигаретные коробки, стояли в  ряд  глиняные
таблички.
     -  Клинопись,  -  заметил  Витольд,  -  Анхела  Аус  гордилась  своим
собранием древних шумерских текстов.  Я  наводил  справки  в  университете
Эльжбеты - работы Аус не пользовались широкой  известностью,  но  ни  один
специалист не отзывался о них с пренебрежением.
     - Чем она, собственно, занималась?
     - Мифологией древнего Шумера,  в  частности  -  разработкой  эпоса  о
Гильгамеше.
     - Гильгамеш - это человек?
     - Даже царь.
     - Чем же он так известен?
     - Он правил доисторическим городок Уруком. Очень давно. Тысячи за три
лет до нашей эры. Я внимательно просмотрел книгу о Гильгамеше,  выпущенную
у нас несколько лет назад. Кстати, ее  иллюстратором  был  Этуш,  тюремный
художник. В свое  время  он  имел  неплохой  доход,  дружил  с  археологом
Шмайзом, был вхож в дом Анхелы Аус...
     - Я запомню, - кивнул Досет. - Расскажите о царе.
     -   Этот   Гильгамеш   был   большой   оригинал.    Подружившись    с
полузверем-получеловеком по имени Энкиду, он разорил не только врагов,  но
и собственный город. А потом сумел поссориться и с богами.
     - А в чем важность подобных сказок? -  удивился  Досет.  -  Стоит  ли
тратить время и средства на их изучение?
     - Традиции, - пожал  плечами  эксперт.  -  Это  не  нами  заведено...
Гильгамеш отверг любовные притязания богини, а когда умер  от  неизвестной
болезни его друг Энкиду,  отправился  искать  секрет  бессмертия,  надеясь
наградить им всех живущих.
     - И нашел?
     - Да... чтобы тут  же  потерять.  Утомленный  переездом  через  море,
Гильгамеш прилег отдохнуть, и змея выкрала у него бесценную траву,  настой
из которой давал бессмертие.
     Глина и книги...
     Тщательно, дюйм за дюймом, Досет  осматривал  библиотеку.  В  толстых
папках  Анхела  Аус  хранила  бесчисленные  вырезки  из  газет,  журналов,
разрозненные записи, оттиски статей, непонятные майору расчеты.
     - Пусть наши люди просмотрят все это, - приказал  Досет  эксперту.  -
Меня интересуют личные записи Анхелы Аус. Ее  дневники,  письма,  заметки,
рукописи, запись расходов. Я пришлю в помощь  сотрудников  Нуньеса.  Пусть
старый лис не думает, что отвечать за  все  будем  только  мы.  Совместная
работа пойдет ему на пользу. Не правда ли, Еугенио?
     - Это так! - согласно подтвердил лейтенант.
     Все трое - Досет, эксперт, лейтенант - поднялись в спальню.
     В небольшой, оскверненной моряками, комнате валялось порванное белье.
Рубашка, повисшая  на  расщепленной  дверце  вскрытого  шкафа,  была  явно
французская...
     - А взгляните на обогреватели! - восхищенно заметил Чолло. - Плитка к
плитке! Доктор Шмайз вывез эту глазурь  из  Ирака.  Ей,  наверное,  тысячи
лет... Бешеные деньги, майор!
     - Оставьте! Чем не понравился морякам портрет?
     Портрет, о котором говорил Досет, висел в простенке.
     Волевое лицо, окруженное седым  облаком  клубящихся,  будто  поднятых
порывом  ветра,  волос;  огромный  выпуклый   лоб;   квадратная,   как   у
человекобыков, борода; странные, по-женски нежные,  необычайной  голубизны
глаза... Портрет с трудом вмещался в раму. Она  была  ему  тесна.  Духовно
тесна. Видимо, это и возмутило  моряков  -  над  властно  поднятой  бровью
чернело звездчатое, как в стекле, пулевое отверстие.
     - Кто изображен на портрете?
     Эксперт пожал плечами.
     - Но какую-то  привязку  отыскать  можно?  Родственник?  Историческое
лицо? Друг дома?
     - Пока я могу сказать одно: не таниец.
     -  Но  написал-то  портрет  таниец!  -  усмехнулся  майор.  -  Видите
завитушку в нижнем  левом  углу?  _Э_т_у_ш_!  Наш  старый  знакомец!  -  и
выразительно взглянул на лейтенанта. - Не забудьте позвонить в  госпиталь.
Пусть напичкают художника каким-нибудь стимулирующим дерьмом.  Вечером  он
мне понадобится.
     - Можно исполнять?
     - Да, Еугенио!.. И скажите Дуайту - беседу с Анхелой я буду  вести  в
"камере разговоров". Пусть подготовит туземца, этого  Этуша  и...  "Лору".
Она нам тоже понадобится!

                        3. В "КАМЕРЕ РАЗГОВОРОВ"

     Досет не сомневался в успехе,  но  глоток  скотча  был,  пожалуй,  не
лишним. Он, этот глоток, как бы отмечал переход к действиям. К  действиям,
конечным итогом которых являлось выяснение  истины.  Люди  умеют  скрывать
свои истины, они нашли много способов их  скрывать.  Но  способов  вырвать
истину ничуть не меньше.
     И все же Досету было нелегко. Длинный узкий конверт с личной  печатью
банкира Ауса, доставленный  десять  минут  назад  вернувшимся  из  столицы
капитаном Орбано, вызывал неприятный холодок в груди.
     "Родина переживает трудные времена, - писал Аус. -  Дух  наживы,  дух
хищничества, коррупция, царившие в кабинете Народного президента,  привели
страну к экономическому развалу... Мы,  свободные  танийцы,  всеми  силами
души веруем в успех великого дела, начатого  полковником  Клайвом  и  Вами
лично,  майор...  Прошу  принять  скромные  пожертвования...  Уверен,  они
позволят Вам улучшить работу вверенного Вам отдела..."
     В конверте находился и чек. Выписан он был на предъявителя.
     Досет хмыкнул. Антонио Аус знал, что делал. Он не  звонил  полковнику
Клайву, он не упрекал Ставку. Даже в письме  к  Досету  он  ни  словом  не
намекнул на положение дочери, заключенной во Внутреннюю тюрьму.
     Чувство, охватившее майора, было сложным.  Он  должен  был  выполнить
приказ ставки, должен был выяснить степень мнимой или действительной  вины
дочери Ауса. И в то же время оказаться полезным банкиру...
     Над этим стоило подумать.
     Как бы то  ни  было,  Досет  понимал  Ауса.  Об  Отделе  национальной
разведки ходили по  стране  разные  слухи.  Мрачные  подземелья,  каменные
мешки, кишащие голодными крысами,  пытки  током,  бессонницей,  химическая
обработка. У Ауса  были  причины  для  тревоги,  хотя  Досет  не  верил  в
серьезность дела. Самолет - да! С этим следует  повозиться!  Но  Анхела...
Это тот подарок, который шлет ему, Досету, Бог.  Избалованная,  капризная,
начитавшаяся своих книжек,  она  могла  вообразить  что  угодно;  в  конце
концов, она даже туземцу могла помочь... Почему бы и нет? Ведь у нее  были
д_е_н_ь_г_и_...
     По узкой каменной лестнице майор спустился в "камеру для разговоров".
В  этой  бетонной  клетке  всегда  пахло  крысами.  И  -  ничего  лишнего!
Деревянный стол, в углу - ржавая раковина. Кресло  для  Досета,  второе  -
неудобное - для допрашиваемого.  Наконец,  "Лора"  -  голая  металлическая
кровать, снабженная системой замков и электропроводки.
     Повинуясь знаку  Досета,  дежурный  сержант  передвинул  кресло.  Оно
должно стоять так, чтобы, подняв глаза, он, майор Досет, сразу мог впиться
взглядом в глаза допрашиваемого. О, нет! Он, Досет,  не  собирался  ломать
ребра дочери банкира! Но ведь, кроме нее,  предстояло  говорить  еще  и  с
туземцем. А из таких, как он, слова вытягивают плетью. Впрочем,  и  Анхелу
следовало припугнуть... Никаких сантиментов!
     Спокойно и деловито майор ожидал женщину, о которой так много  слышал
и с которой никогда не думал увидеться.
     Сколько еще? Около пяти минут...
     Пользуясь  этим,  майор  просмотрел  доставленную  из  виллы   "Урук"
телеграмму. "_Н_а_ш_е_л_!" - сообщал из Ирака доктор Шмайз. Дата на бланке
трехнедельной давности, о чем шла речь - неизвестно, но  Досет  знал,  что
самыми сильными аргументами в  борьбе  за  скрытую  истину  бывают  иногда
аргументы случайные...
     Майор слышал, как лязгнула дверь, как громыхнули  на  каменной  плите
тяжелые башмаки морских пехотинцев. Потом он услышал почти потерявшиеся  в
этом шуме шаги Анхелы Аус, грохот затворившейся за моряками двери,  и  то,
как Анхела Аус легкими, почти неслышными шагами приблизилась к столу и, не
ожидая приглашения, опустилась в неудобное кресло.
     Досет  незаметно  потянул  ноздрями  душный  и  сырой   воздух.   Ему
показалось? Нет... От Анхелы Аус и  впрямь  пахло  не  то  травой,  не  то
лесными цветами... Непонятно пахло, тревожно.
     Майор ждал. Он не спешил поднять голову.
     Пусть, думал он, присмотрится Анхела к  голым  стенам,  к  "Лоре",  к
ржавой раковине. Пусть хоть на секунду почувствует она отчаяние,  наконец,
страх. Пусть этот страх холодом сведет ее мышцы, тошнотворно уйдет к ногам
и так же тошнотворно вернется к сердцу.
     Он знал, _к_о_г_д_а_ наступает такой  момент.  И  дождавшись,  поднял
голову.
     Увиденное его поразило.
     Дочь Ауса, кутаясь в руану, сшитую из тончайшего, прохладного даже на
взгляд, шелка, чуть  недоуменно,  но  без  особого  интереса  разглядывала
лейтенанта Чолло - тот, каменно застыв у  входа,  ошеломленно  выкатил  на
Анхелу  круглые  поблескивающие  глаза.  Меньше  всего,  казалось,  Анхелу
занимал Досет, и все же каким-то внутренним чувством майор  понял:  Анхела
видит его, воспринимает каждое движение и... не испытывает ни смятения, ни
страха!
     Досет сразу сменил тактику.
     - Вас что-нибудь удивляет?
     - Нет, - мягко ответила  дочь  Ауса  и,  поправив  длинными  пальцами
сползающую с плеча руану, обернулась.
     Продолжить допрос Досету помешал Чолло.
     - Витольд просил разрешения войти, майор!
     - Пусть войдет, -  как  ни  странно,  Досет  обрадовался  неожиданной
оттяжке.
     Витольд боком, по-старчески, вошел в камеру, проворчал под нос что-то
обидное и вызывающе прочно утвердил штатив посреди "камеры разговоров".
     Затвор щелкнул. Витольд буркнул:
     - Благодарю!
     Он мог не заботиться о вежливости, но так уж  у  старика  получилось.
Досет промолчал. Бог с ним, с Витольдом...
     Ткнув пальцем в кнопку магнитофона, он холодно спросил:
     - Имя?
     Она улыбнулась.
     - Анхела Аус.
     - Место рождения?
     - Я никогда не знала ни своих настоящих родителей,  ни  своего  места
рождения. Меня нашли в Мемфисе, и до семнадцати лет  я  воспитывалась  при
монастыре Святой Анны.
     - Сколько вам лет?
     - Двадцать шесть.
     - Образование?
     - Школа при том же монастыре, затем университет Эльжбеты.
     - Где проживали последние пять лет?
     - В Ниданго. Но часто выезжала в столицу.
     - Ваши знакомства?
     - Кто именно вас интересует?
     - Самые близкие друзья.
     Она без колебания назвала  известную  модистку;  двух  художников,  о
судьбе  которых  Досет  ничего  не   знал;   семью   социолога,   публично
расстрелянного еще в  марте  -  за  связь  с  либертозо;  семью  Народного
президента, высланную в Уетте; доктора Курта Шмайза, еще не вернувшегося в
Танию; наконец, жену генерала Нуньеса и, не без милой  улыбки,  полковника
Йорга Клайва.
     Пока Анхела говорила, Досет внимательно ее изучал. Восхитительная,  в
высшей степени восхитительная женщина! Хотелось улыбнуться, прикоснуться к
ее рукам, которые она прятала под руаной...
     Досет поймал себя на том, что откровенно  любуется  дочерью  Ауса,  и
холодно заметил:
     -   Простительно   ли   истинной   танийке   иметь   столь   пеструю,
предосудительно пеструю библиотеку? Я говорю о книгах,  собранных  вами  в
стенах виллы "Урук".
     - Специалист должен знать все, что делается в смежных  с  его  наукой
областях.
     - Вы хороший специалист?
     - Да, - сказала она без колебаний. - Я хорошо знаю историю.
     - Но зачем изучать заведомо ложные  теории?  Вы  понимаете,  о  каких
теориях я говорю? -  Досет  намеренно  не  произнес  вслух  любимое  слово
Народного президента - социализм.
     - Специалист должен быть беспристрастен.
     - А если под этим термином прячется сознательная ложь?
     Анхела  не  успела  ответить.  В  камеру,  не  обращая  внимания   на
лейтенанта, вошел эксперт Витольд. Его узкие старые щеки густо расцвели  -
старик был раздражен, даже взбешен.
     Но Досет почувствовал удовлетворение.
     Эксперт  не  лгал  -  эта  чушь   с   самозасвечивающимися   пленками
подтвердилась! Пластинки, принесенные Витольдом, были сырые, и их забивала
беспросветная чернота!
     Знаком отпустив Витольда, Досет молча раскурил  сигару.  Клуб  сизого
дыма доплыл до Анхелы, и  Досет  отметил,  как  уклончиво,  как  неуловимо
дрогнули ее ресницы... Усмехнувшись, Досет  предложил  сигару  лейтенанту.
Пусть курит. Анхеле не нравится дым... Отлично! И, уже  обращаясь  к  ней,
произнес:
     - Анхела Аус! Вы находитесь в Отделе национальной  разведки!  С  вами
разговаривает майор Пол Досет. Чем честнее,  чем  проще  будут  ответы  на
вопросы, которые мы сформулируем, тем быстрее вы сможете вернуться к своим
привычным делам, к своему дому. Как правило, люди любят упираться,  им  не
хочется говорить о своих проступках вслух. _В_а_м_  я  помогу.  Сейчас  вы
услышите запись некоторых ваших телефонных бесед.  Надеюсь,  это  раскроет
вам глаза на характер предстоящей беседы.

     "Я думал, ты у Октавии...  -  Только  Анхела  могла  уловить  скрытое
беспокойство Антонио Ауса. - В такие дни нехорошо оставаться одной". -  "О
чем вы, отец?" - "О  самолете,  который  разбился  вечером  близ  Ниданго.
Говорят, на его борту были  иностранцы.  Я  видел  полковника  Клайва:  он
всерьез озабочен возможностью  иностранного  вмешательства  во  внутренние
дела Тании. Ниданго - порт.  Вторжение,  если  оно  состоится,  несомненно
последует и через Ниданго." - "Что это  за  самолет,  отец?"  -  "Не  знаю
подробностей. Да и зачем это тебе? Кто с тобой, кстати, сейчас в вилле?" -
"Пито Перес, отец." -  "Пито  -  хороший  парень,  но  где  остальные?"  -
"Скучают в казармах. Генерал Нуньес  готовит  добровольцев  для  очередной
прочистки лесов Абу..." - "Я  пожалуюсь  Клайву!  Нуньес  не  имеет  права
оставлять тебя одну в незащищенной вилле!" - "Не надо звонить Йоргу, отец.
В Ниданго сейчас птиц  меньше,  чем  морских  пехотинцев!  И  еще...  Этот
самолет... В нем действительно были иностранцы?" - "Так мне сказал Йорг. Я
ему верю." - "А кто  занимается  самолетом,  отец?"  -  "Кажется,  генерал
Нуньес..."

     Майор молча переключил скорость магнитофона.

     "Анхела,  дорогая!  -  доверительный,  хищный   голосок   принадлежал
Октавии, третьей по счету, красивой, но весьма недалекой жене  Нуньеса.  -
Тебя интересует разбившийся на западе Абу самолет? Что за чудачество,  моя
радость!.. И что я могу знать?.. Ведь он же  упал  не  за  моим  окном!  -
Октавия рассмеялась и перешла  на  трагический  шепоток:  -  Ты  постоянно
одариваешь меня идеями! Я вдруг поняла, как мне следует начать свой роман!
Слушай! - и процитировала: - "...И тогда горизонт яростно раскурил длинную
алюминиевую сигару самолета!"

     - Достаточно! - сказал Досет и выключил магнитофон.

     "Почему он его выключил?" - удивленно и  настороженно  спросила  себя
Анхела. Ведь самое главное в  разговоре  с  Октавией  было  связано  не  с
самолетом, а с Гильгамешем...
     Унижение...  Именно  унижение  вновь  и  вновь   переживала   Анхела,
разговаривая с Октавией.
     Разве обман не унижает? Разве жизнь Октавии не обман?
     Отсутствие выездов, яхта, поставленная на прикол, неприятные  новости
из лесов Абу, где один за другим погибали знакомые  офицеры,  -  все  это,
конечно, могло выбить из колеи привыкшую к вниманию, к  обществу  женщину.
Но  взяться  за  литературу,  причем  литературу  историческую!..   Только
ограниченность Октавии мешала ей заметить опасность избранного пути.
     Это мой пример повлиял на Октавию, - сказала себе Анхела. - А  жадная
зависть лишь подлила масла в  огонь...  Как  по-дилетантски  обратилась  к
истории жена Нуньеса! Дешевые популярные работы, альбомы, иллюстрированные
каталоги... Она решила писать о Гильгамеше! Плоско и мелко толкуя  плоские
и мелкие мысли популяризаторов,  Октавия  мечтала  о  масштабном  полотне,
которое объяснило бы человечеству парадокс Гильгамеша.
     "Как?! - возмущалась Октавия. - Тысячи лет  подряд  люди  восхищаются
царьком, заставившим стонать свой собственный горд!  Господи  правый!..  А
эта его встреча с пьяницей Энкиду!..  Нет,  Анхела,  что  там  ни  говори,
история не  имеет  права  хранить  подобные  документы!  Они  пусты!  Они,
наконец, безнравственны!"
     "А  ты  не  подумала,  Октавия,  что  странности   Гильгамеша   могли
проистекать и оттого, что он не встретил  в  своем  времени  ни  одного  в
чем-то равного себе человека?"
     "А другие цари?"
     "Дело не в титулах... Мне жаль,  дорогая,  что  ты  не  идешь  дальше
популярных  книг.  Изучать   следует   глину...   В   конце   концов,   за
сумасбродствами Гильгамеша  стоит  то  же  самое,  что  прячем  за  своими
сумасбродствами мы, - тоска по другу, жажда любви, страх перед смертью..."
     Говорить с Октавией  о  Гильгамеше  было  столь  же  мучительно,  как
мучительно говорить о любимом, но потерянном человеке в скучном  и  долгом
поезде  со  скучным,  тупым  попутчиком.  Когда  Октавия   произносила   -
"Гильгамеш", Анхела невольно слышала и другое имя - "Риал". Ибо  думать  и
говорить о Гильгамеше стало для нее с некоторых пор равносильным -  думать
и говорить о Риале.
     В этом записанном на пленку разговоре  с  Октавией,  -  сказала  себе
Анхела, - я была неосторожна. Вдумчивый человек по тону, каким я говорила,
по дыханию моему смог бы определить - я говорю о Гильгамеше, как  о  живом
человеке.
     И с горечью Анхела добавила: "этот человек был бы прав."

     Как бы она ни лгала, через час я ее отпущу, - решил майор.  Тот,  кто
затеял с нею игру, был круглым идиотом. К тому же чек Ауса... Я должен его
отработать. Что же касается виллы, пускай отвечает Нуньес!
     Пусть уезжает, - подумал он об Анхеле. Ей не место в Ниданго! Что  бы
она ни солгала, я постараюсь поверить ей.
     Он был убежден в правильности своего решения, и  ответ  Анхелы  вверг
его в изумление:
     - Да, я знаю, что за самолет разбился в лесах Абу.
     Досет уставился на Анхелу.
     - Знаете?
     - Да.  И  готова  вас  обрадовать.  На  его  борту  не  было  никаких
иностранцев. Только пилот и с ним мой  друг  -  археолог  Курт  Шмайз.  Он
торопился  доставить  в  Ниданго   те   археологические   материалы,   что
посчастливилось ему раскопать в Ираке. Я  лично  наняла  этот  самолет,  я
торопилась, мне хотелось закончить большую работу,  посвященную  проблемам
эпоса о Гильгамеше. Может быть, мои  действия  выглядят  вызывающими,  но,
право, я не видела никакой другой  возможности  получить  свои  материалы.
Ведь границы Тании замкнуты!
     В словах Анхелы звучала странная убедительность.  Но  само  признание
выглядело безумным...
     Досет негромко сказал:
     - Мне по душе ваша честность. Эта честность  танийки!  Еще  несколько
вопросов, и вы свободны.
     - Слушаю вас...
     - Что именно вы называете "материалами" Шмайза?
     - Клинописные таблицы, барельефы, орудия труда, статуэтки.
     - И только?
     - Разумеется.
     -  Так...  -  майор  вынул  из  стола  мятую  машинописную  страницу,
развернул ее и  медленно,  чуть  ли  не  с  торжеством,  произнес:  -  При
неудачной посадке самолет разлетелся на  куски.  Понимаете,  Анхела,  _о_н
в_з_о_р_в_а_л_с_я_!..  А в сумке пилота сохранился вот этот листок - опись
груза, взятого на борт в порту одного не  очень-то  расположенного  к  нам
государства... Прочтите! - и передал Анхеле бумагу.
     Анхела прочла:
     "Легкое оружие:  автоматические  винтовки,  тип  АР18...  автоматы...
пистолеты калибра  7,65...  Оружие  огневой  защиты:  гранатометы  калибра
88,9... ручные пулеметы... минометы калибра 00... Материалы для  диверсий:
пластиковая взрывчатка... мины  для  поражения  автомобилей...  мины  типа
"черная вдова"... Боеприпасы..."
     - Недурной  размах,  правда?  -  спросил  Досет.  -  Либертозо  хотят
настоящей войны... Но они ее не получат!
     Раскурив погасшую сигару, Досет холодно взглянул на Анхелу.
     -  Нелепо  утверждать,  что  все  перечисленное  в  списке   является
"археологическими" материалами. Так что будьте добры ответить...  -  голос
Досета звучал резко и требовательно. - Где было  куплено  оружие?  На  чьи
деньги? При чьем посредничестве? Когда и куда  придет  следующий  самолет?
Ведь должен же он быть, правда?
     Анхела не ответила, но  Досет  перехватил  взгляд,  брошенный  ею  на
браслет, с которого сползла прикрывающая его папка... Ощущение  новой,  не
менее серьезной тайны хватило майора. Он  не  смог  объяснить  себе  этого
чувства, но и отделаться от него тоже не смог. И сказал  себе  -  разговор
затянется... Если я не могу отработать чек Ауса,  есть  другой  вариант  -
вырвать из этой странной женщины тайну оружия, оказавшегося в самолете,  и
тем самым заполучить место в ставке.
     - Что у тебя? - спросил он явно нервничавшего лейтенанта.
     - Вас срочно хочет видеть эксперт.
     - Хорошо. Иду, - и перевел взгляд на Анхелу. - У нас мало  времени...
Думайте!

                                4. ТУЗЕМЕЦ

     Витольд сидел  за  узким  деревянным  столом  и  даже  не  встал  при
появлении майора. Его взгляд выражал крайнее уныние,  но  и  агрессивность
тоже.
     - Ошибка исключена! - заявил он чуть ли не с отчаянием. - Я  перебрал
все фотопластинки нашего склада, я  затребовал  самые  свежие  со  складов
фирмы "Дельмас"!.. Дочь Ауса - дьявол, а не человек, майор!
     - С чего вы взяли? - усмехнулся Досет и процитировал тоном  Чолло:  -
"В ней бездна обаяния!"
     -  Послушайте!  -  Витольд  усилил  звук  включенного  приемника,   и
лаборатория  -  тесное  подвальное  помещение,   примыкающее   к   "камере
разговоров",  -  наполнилась  ритмичным  гулом.  Так  мог  звучать   пульс
здорового, уверенного в себе и в своей  судьбе  человека.  -  Я  не  стану
утверждать, что мы слышим дыхание  Анхелы  Аус,  но  до  ее  появления  мы
никогда ничего подобного не слышали. В этой женщине бездна не  обаяния,  а
энергии, майор!
     - Хватит! - оборвал Досет. - Вы -  старый  эксперт!  Держите  себя  в
руках! Где портрет? Его доставили к нам?
     - Да, - хмыкнул Витольд. - Доставили. И не только портрет...
     Досет вопросительно поднял голову.
     -  В  сегодняшней  почте  Аус  обнаружено  письмо...   Праздник   для
пропагандистов Ставки: положение  в  Тании  стабилизируется,  начало  свою
работу Почтовое Управление!.. Письмо адресовано Анхеле Аус, отправитель  -
доктор К. Шмайз. Обратный адрес - Ирак, внешний район Багдада.
     Майор быстро схватил письмо. Неужели Анхела лжет? Неужели  Шмайза  во
взорвавшемся самолете не было? Неужели он до сих пор сидит в своем далеком
Ираке?
     Однако, увидев штемпель, майор успокоился. Письмо отправилось в  путь
еще в мае, а сейчас шел июнь...
     - Отлично, Витольд!
     Но тон, каким майор произнес слово "отлично", заставил эксперта хмуро
поморщиться. Витольд не хотел заниматься столь странным делом. Он  пугался
ответственности. Он подумал: не знаю, с чем Досет  еще  столкнется,  но  с
меня хватит! Я могу допустить, что дежурный, писавший отчет о таинственном
свечении "открытых частей тела А2", был пьян, я могу допустить,  что  наши
химики, не способные  определить  сплав,  из  которого  выполнен  браслет,
попросту бездарны, но фотографировал-то Анхелу я сам!..
     Подняв голову, Витольд уставился на майора. Досет  вскрыл  конверт...
Две белые странички, скорее всего выдранные из полевого дневника.  Прямые,
раздельно написанные буквы. Почерк доктора Шмайза напоминал клинопись.
     Дочитав письмо до конца, Досет пожал плечами. Он все еще не знал, как
соотносить историю Шмайза и историю взорвавшегося самолета, но  интуитивно
догадывался - связь существовала, ее не могло не быть. И еще он  знал  вот
что. Если Анхела помогла  туземцу  из  чистого  каприза,  ее  отношение  к
взорвавшемуся самолету простым капризом объяснить было  нельзя.  Наверное,
так  рассуждал  и  генерал  Нуньес,  подписывая  приказ  об  аресте  столь
известной гражданки.
     Пожав плечами, Досет спросил:
     - Он был хороший специалист, этот Шмайз?
     - Один из немногих танийцев, удостоившихся попасть в энциклопедии,  -
не без неприязни заметил эксперт.
     Досет поморщился.
     - Как вы тогда сказали?.. "В ней  бездна  энергии"?  Да?..  А  ну-ка,
повторите фокус с шумами!
     Витольд включил приемник. Музыка, позывные, треск  морзянки,  псалмы,
далекое пение... Ничего необычного!
     - Я так и знал! - заметил Досет.
     - Что вы знали? - окончательно рассердился эксперт.
     - То, что  вы  стареете,  Витольд!  Стареете  и  начинаете  умышленно
замалчивать ту информацию, которая с точки  здравого  смысла  кажется  вам
нелепой. - Досет жестко взглянул на эксперта.  -  Ваше  дело  -  видеть  и
понимать все! Вам разрешено пить, болтать, вы не бродите  с  автоматом  по
лесам Абу, вас не держат в плавучей тюрьме; но именно это должно  помогать
вам  приносить  нам  пользу!  Берите   перо,   бумагу,   -   приказал   он
растерявшемуся эксперту, - садитесь за стол и подробно, тщательно  опишите
все, что в этом деле  хотя  бы  на  мгновение  поставило  вас  в  тупик...
Наверное, есть такие детали, да, Витольд?
     Эксперт неопределенно хмыкнул.
     - И еще... - майор стащил с портрета, положенного  на  стол,  грязную
тряпку. - Что это за работа, Витольд?
     -  Подделка  под  Леонардо,  -  презрительно  отозвался  эксперт.   -
Талантливая, но подделка... Этуш любил так работать: заимствованная  идея,
необычный штрих. Нелепо, неожиданно, но приковывает внимание... -  Витольд
неожиданно замер.
     - Ну? - не выдержал Досет. - Чего вы уставились на этого бородача?
     - А вы ничего не  замечаете?  -  спросил  Витольд.  Вид  у  него  был
ошалевший.
     - Портрет вам подмигнул! - усмехнулся Досет.
     Витольд не заметил сарказма.
     - Глаза! Взгляните на  глаза!..  Разве  вы  никогда  не  видели  этих
глаз?.. - быстрым,  неожиданно  сильным  для  его  лет  движением  Витольд
разорвал тряпку на несколько кусков и этими кусками прикрыл щеки,  бороду,
лоб незнакомца. - Теперь вы узнаете эти глаза, майор?
     Досет кивнул.
     Кого  бы  ни  изобразил  Этуш,   глаза   изображенного,   несомненно,
принадлежали Анхеле Аус.

     - Как обращались с вами в  тюрьме?  -  спросил  майор,  вернувшись  в
"камеру разговоров".
     - Как принято, - отозвалась дочь Ауса, хотя ее недолгий опыт вряд  ли
давал право на такую категоричность.
     - Вам не отказывали в еде? Вас  не  заставляли  плести  и  распускать
веревки?
     - Жалоб у меня нет.
     -  А  почему  мы  проявили  к  вам  такую  мягкость?  Вы   над   этим
задумывались? Не могли же вы не заметить, как плохо питаются  заключенные,
как строг над ними надзор...
     - Этот арест - ошибка! - улыбнулась Анхела. - К тому же...
     - ...ваш отец - Антонио  Аус!  -  закончил  за  нее  майор,  ибо  ему
хотелось, чтобы она так сказала. И заключил: -  Запомните!  У  попавших  в
"камеру разговоров" обрывается связь даже с самим Господом Богом! Если  вы
впрямь не испытали страданий, не ищите объяснений этому на стороне.
     - Вот как?
     - Наверное, вас ясно, Анхела, как много сил потребовалось нам на  то,
чтобы вырвать власть у  зарвавшихся  социалистов,  Долг  каждого  честного
танийца - выявлять инакомыслящих, указывать  нам  на  откровенных  врагов.
Было бы странно, если бы вы, друг полковника Йорга Клайва,  уклонились  от
этой борьбы. Вот почему я прошу вас ответить на поставленные мною вопросы.
Ответьте, и вы свободны. Если в будущем  нам  и  придется  встретиться,  -
улыбнулся Досет, - то уж, конечно, не в "камере разговоров".
     - Сожалею, - холодно  отозвалась  Анхела.  -  Вряд  ли  нам  придется
встретиться в будущем.
     - Не зарекайтесь! - майор задохнулся от возмущения. Она угрожает!  Ну
что ж... У каждого свое оружие. Она сделала  ошибку,  сказав  о  самолете.
Видит Бог, он, Досет, не тянул ее за язык!  Он  помнил  о  чеке  Ауса.  Но
теперь... Теперь он вынужден узнать все, о чем знает она - Анхела.
     - Мне нечего вам сказать, майор.
     Досет задумался. Потом крикнул:
     - Дуайт!
     Дуайт вошел и остановился рядом с лейтенантом.  Он  был  невысок,  но
столь плотен, что в "камере разговоров" сразу стало тесно. Мышиного  цвета
шорты, серая армейская рубашка, грубые башмаки, высокие, до колен, гетры -
все соответствовало его грубым мышцам, низкому желтоватому  лбу,  зарослям
вьющихся волос, густо покрывавших мощные руки.
     - Дуайт, - мягко спросил майор. - Что делают  с  людьми,  которые  не
хотят отвечать на вопросы?
     - Есть много способов, шеф, - Дуайт наклонил бритую, в темных  пятнах
от плохо залеченных лишаев,  голову  и  внимательно,  без  тени  смущения,
осмотрел Анхелу. - Например, "сухой душ".  На  голову  упрямца  натягивают
нейлоновый мешок, не пропускающий воздуха. Очень эффективно!
     - А еще?
     - Можно взять фосфор и обработать им те  места,  где  боль  ощущается
всего сильнее.
     - А еще? - вкрадчиво спросил Досет.
     - Можно покатать упрямца не вертолете. Есть такой трос  для  подъемки
грузов. Если прикрутить упрямца к этому тросу,  вытравить  трос  в  люк  и
гнать  вертолет   над   верхушками   высоких   деревьев,   упрямец   скоро
раскаивается.
     - Вы и вправду так делаете? -  невольно  заинтересовалась  Анхела,  и
Досет, раздраженный ее наивностью или упрямством, взорвался:
     - Хватит, Анхела! Почему вы не хотите отвечать?!
     Анхела молча покачала головой.
     - Что ж... - сказал Досет. - Давайте сюда туземца!
     Дежурный сержант втолкнул в камеру Хосефа Кайо, туземца.
     Свалявшаяся борода резко подчеркивала бледность распухшего от  побоев
лица. Правый глаз Кайо косил, заплыл  огромным  кровоподтеком,  но  левый,
живой, мрачный глаз сразу  уставился  на  Анхелу.  Обметанные  жаром  губы
дрогнули. Возможно, Кайо хотел усмехнуться, но усмешки не  получилось.  Он
был слишком измучен. Его и взяли-то, наверное, потому, что у него  уже  не
было сил застрелиться.
     - Вы знаете этого человека? - спросил Досет.
     - Да, - ответила  Анхела.  -  Он  -  Хосеф  Кайо,  журналист,  бывший
секретарь корпуса прессы.
     Досет удовлетворенно кивнул.
     - Дуайт! Разверни туземцу голову, пусть он смотрит на нас! Вот так!..
Послушай меня, туземец. Я буду задавать тебе вопросы, а ты будешь отвечать
на них. Если не можешь шевелить губами, просто кивай. И будь внимателен!..
Три дня назад ты был в лесах Абу, там, где  либертозо  ожидали  самолет  с
оружием. Морские пехотинцы наткнулись на твою группу, в перестрелке ты был
ранен. Кто еще был с тобой в лесу?
     Кайо пошатнулся. Неправильно истолковав  его  движение,  Дуайт  грубо
ткнул журналиста под ребро:
     - Смотри на майора, скот!
     - Будь внимателен, туземец! - повторил Досет. - Раненый,  ты  все  же
сумел уйти от морских пехотинцев. Добрался до Ниданго.  Подлость  толкнула
тебя войти в дом полноценной гражданки, с которой ты когда-то был  знаком.
Подлость заставила  тебя  спровоцировать  гражданку  на  помощь,  оказание
которой таким, как ты,  категорически  запрещено...  Эта  женщина  сказала
тебе, когда придет следующий самолет?
     Губы Кайо, наконец, раздвинулись. Он усмехнулся.
     Этой удавшейся ему усмешке он отдал очень много сил. Так много,  что,
наверное, пожалел об этом, ибо Дуайт одним  взмахом  стер  усмешку  с  его
сразу лопнувших, закровоточивших губ. Только ненависть удержала журналиста
на ногах.
     - Дуайт, - негромко спросил Досет, -  как  по-настоящему  допрашивают
без всех тех крайностей, на которые падки сотрудники нелояльных газет?
     - Возьмите полевой телефон, прикрепите провода,  куда  следует,  и...
позвоните!
     - И что?
     - Позвоните... и вам ответят!
     - Законны ли такие методы допроса? - усмехнулся Досет.
     - Они незаконны, - ответил Дуайт. - Но они не оставляют следов.
     - Тогда начните... - Досет секунду помедлил. - С туземца.

     "Я спокойна, - сказала себе Анхела. - Я вижу то, чего в  принципе  не
должны видеть люди, но я спокойна, ибо я нашла спрайс".
     Она перевела взгляд на полупрозрачный браслет, лежавший  на  столе  у
самого локтя майора, и у нее защемило сердце.
     Но Анхела пересилила слабость, рожденную радостью, и  заставила  себя
смотреть только на Кайо. Сбитый с ног и брошенный на "Лору",  он  все  еще
пытался порвать металлические зажимы, жадно сжавшие его руки и  щиколотки.
Бессмысленная борьба!.. Но таков был Кайо - он всегда боролся до конца. Он
всегда был уверен, что борьба не бывает бессмысленной!
     У _н_а_с_, подумала Анхела, не отрывая глаз от поверженного на "Лору"
либертозо, такие люди идут в Космос.  Только  в  Космосе  возможна  полная
отдача всех сил...
     Три  дня  назад,  -  подумала  Анхела,  следя  за  каждым   движением
журналиста, - Кайо уже был обессилен, измучен, доведен до грани, но...  он
еще надеялся! А сейчас надежды в нем нет. Сейчас Кайо живет  не  надеждой.
Сейчас он живет только ненавистью.
     Три дня назад, вспомнила она,  черная  грозовая  туча  заволокла  все
небо. Мощные молнии сухой грозы били куда-то в леса Абу. Страшная,  черная
сухая гроза. Она походила на грозу, погубившую опыт Риала...  И  глядя  на
мгновенно ломающиеся электрические бичи, на тени,  угрюмо  и  стремительно
прыгающие по саду, Анхела чувствовала - не только гроза, какой бы  она  ни
была страшной, заставляла сжиматься ее сердце. В саду кто-то был! Она  еще
не видела журналиста, но его боль и его  надежда  уже  жили  в  ней.  Ведь
именно к человеческой боли Анхела так и не смогла привыкнуть в Ниданго...
     Глядя из окна, Анхела видела, как журналист  упал,  споткнувшись.  Но
она не встала, не окликнула Кайо. Она знала - если добрался до  виллы,  он
найдет силы встать сам.
     И Кайо поднялся и снизу посмотрел на нее.
     - Сможешь влезть в окно? - спросила Анхела, радуясь  тому,  что  Пито
Перес, ее телохранитель, уехал в город за продуктами.
     Кайо кивнул. Перевалился через подоконник, испачкал кровью косяк,  но
не застонал. Анхела поняла: он еще не решил, как ему следует вести себя  с
нею... Это было больно. Но она  понимала  Кайо  -  его  преследовали,  ему
нелегко было решиться на подобный визит, он представлял себе, чем  чреваты
последствия его поступка.
     Рана в плече, внутреннее кровоизлияние... Анхела сразу поняла -  Кайо
плох. Срочное переливание  крови,  тоники,  тишина  -  вот  что  ему  было
необходимо. Но даже она ничего не  могла  ему  предложить.  Было  странно,
когда кайо, пересилив боль и слабость,  улыбнулся,  указывая  на  портрет,
написанный Этушем:
     - Я никогда не видел этой работы, - и помрачнел. - Судьба художника в
Тании незавидна.
     - Этот портрет - шутка, - негромко пояснила Анхела.  -  Этуш  написал
его, поспорив с доктором Шмайзом.
     - Доктор Шмайз - достойный человек, - ответил Кайо.  За  его  словами
читались и грусть, и давняя ревность, но неожиданный комплимент был  чист,
потому что посвящался ей, Анхеле Аус, женщине, которую он, Кайо,  давно  и
безнадежно любил.
     - Подойди, я остановлю кровь.
     Она постаралась  произнести  это  негромко,  ненавязчиво.  Она  знала
вспыльчивость Кайо. Но он и впрямь был плох - послушно подошел; на  Анхелу
пахнуло болезненным жаром.
     - Ты останешься у  меня,  -  сказала  Анхела  и  положила  ладонь  на
простреленное кровоточащее плечо журналиста. - Ты проведешь день у меня, -
кровь под ее ладонью  быстро  сворачивалась.  -  Ночью,  если  торопишься,
можешь уйти.
     - Ночь... - пробормотал журналист. - В этой стране любят ночь...
     - Смотри на ночь, как на некое начало отсчета, - возразила Анхела.  -
В древнем Шумере новые сутки всегда начинаются с ночи.
     Кайо не понял ее.
     - Я не должен был приходить, прости... Но мне надо продержаться  хотя
бы сутки. Потом я не буду тебе мешать.
     Анхела читала мысли Кайо - он думал о ней. Как всегда,  видя  ее,  он
сходил с ума. Но его мысли были чистыми. Он, Кайо, испытывал радость.
     - У тебя ладонь, как лист съяно.
     Съяно... Либертозо сделали лист съяно  символическим  знаком  партии.
Корни съяно уходят глубоко в почву. Когда степи и леса Тании горят,  съяно
тоже сгорает. Но после первого же дождя мощные  корни  дают  тысячи  новых
побегов. Съяно неуничтожим!
     Если все либертозо  похожи  на  Кайо,  подумала  Анхела,  будущее  за
ними...
     Глядя на журналиста, привязанного к "Лоре", Анхела  вспомнила  пилота
Кнайба. Он был груб, мощен.  Он  плевал  и  на  либертозо,  и  на  морских
пехотинцев. В этом мире, считал Кнайб, каждый борется за себя. Но внимание
столь влиятельной женщины, несомненно, льстило Кнайбу. Он по-новому ощущал
себя, он начинал чувствовать свою значительность.
     Кнайб не лгал, говоря, что он лучший пилот Тании. Он не лгал, говоря,
что справится с любым заданием. В такие времена - и  Анхела  знала  это  -
только Кнайб мог  решиться  пересечь  на  самолете  закрытую  границу.  И,
понимая это, Кнайб  пил  скотч,  красиво  говорил  о  неподкупности  неба,
вспоминал знаменитых пилотов, нашептывал комплименты. Но Анхела видела - в
черных подвалах  его  подсознания,  как  черви,  копошатся  унижающие  ее,
Анхелу, мысли. Улыбаясь, потягивая скотч, ничем  не  выдавая  себя,  Кнайб
думал о ней мерзко и был счастлив от  того,  что  люди  еще  не  научились
читать мысли...
     А оружие? - спросила себя Анхела. Как в самолет Кнайба попало оружие?
Неужели она все-таки недооценила Кнайба? Неужели при всей его  низменности
он работал на либертозо?
     Нет! Кнайб был жаден,  испорчен,  груб.  Кнайб  не  мог  работать  на
либертозо. Таких, как Кнайб, можно только купить.
     Значит, либертозо купили Кнайба.  Он  решил  подработать  и  на  этих
отверженных... В каких нищих карманах звенели собранные для него медяки? И
почему, если либертозо нужны были деньги, Хосеф Кайо никогда не  обращался
к ней, к Анхеле?
     Хосеф боялся, - с острой жалостью решила она. Он боялся  потянуть  за
собой меня. С тех пор, как я отказалась стать его женой,  он  ни  разу  не
посетил виллу "Урук". Но он и не забыл обо мне, он  любил  меня  и  издали
постоянно следил за всем, что я делаю...
     Анхела вновь взглянула на журналиста.
     Я пришла в "камеру разговоров" за спрайсом.  Я  не  думала,  что  они
схватят Кайо. Мои планы нарушены.
     Анхела боялась, что уже не сможет спасти журналиста. Боялась, что  ей
не хватит времени. Два дня назад ее браслет - спрайс  -  начал  светиться.
Это значило - ее ждали, ей следовало уходить.
     Сколько лет я веду эту игру? Почти семнадцать!
     И ни разу ни соблазн, ни трагедия не вырвали меня из привычного круга
- политики, ученые, бизнесмены... Я и Кайо оттолкнула от себя  по  той  же
причине - он хотел вырвать меня из этого круга. Но  круг  был  очерчен  не
мной!
     А если бы это я лежала на "Лоре" - неожиданно подумала  Анхела.  Если
бы не у Кайо, а у меня болело плечо и резко, страшно ударяло  под  лопатку
задыхающееся сердце? Если бы не он, а я все силы направляла сейчас на  то,
чтобы затаить, убить, спрятать в плавящемся от боли мозгу единственную, но
такую важную фразу: "Запад Абу... пять костров ромбом...  одиннадцатого...
пятнадцатого...  двадцать  второго..."?  СМОГЛА  БЫ  Я  ПОДНЯТЬ  РУКУ   НА
ЧЕЛОВЕКА?
     Нет, сказала себе Анхела.
     ПОДНЯТЬ РУКУ НА ЧЕЛОВЕКА МОЖЕТ ТОЛЬКО ЧЕЛОВЕК!

     - Вам жаль туземца? - негромко спросил Досет.
     - Да.
     - Почему же вы ему не поможете? Достаточно ответить на мои вопросы, и
мы отправим туземца в госпиталь.
     Это была ложь. Анхела зажмурилась и покачала головой.
     Досет в упор взглянул на дочь Ауса. Он был убежден - она заговорит!..
В  Кайо  Досет  не  верил  -  либертозо  бесчувственны.  Их  можно  только
уничтожать. Но Анхела...  Когда  Кайо  завопит,  когда  электрический  ток
начнет выламывать его кости, когда из прокушенных губ хлынет кровь, Анхела
заговорит.
     А пока... Чувствуя, что все идет, как надо, Досет приказал:
     - Приведите Этуша!
     Это был его резерв. Он, Досет, не собирался  бросать  в  огонь  самое
необходимое. Он верил - это дело можно провести малой кровью.
     Подумав  так,  Досет  улыбнулся.   Сухой,   мертвой   улыбкой,   едва
раздвинувшей его тонкие, бесцветные губы.

                               5. ХУДОЖНИК

     Этуша втолкнула в "камеру разговоров".
     - Почему ты отказался писать эту женщину? - грубо спросил Досет.
     Этуш вздрогнул. Он боялся смотреть на  Анхелу,  он  отворачивался  от
"Лоры". С унизительным страхом, с низкой мольбой Этуш  смотрел  только  на
Досета.
     - Эта женщина не для моей кисти, - жалко выдавил  он.  -  Я  не  умею
писать святых!
     - И все-таки ты ее напишешь! - заявил Досет.
     - Нет! - затравленно возразил Этуш. - Я рисую только преступников!
     - Дуайт, воротник!
     Легко  замкнув  распухшие,  слабые  руки  художника  в  металлические
наручники, Дуайт приказал:
     - Ложись!
     Только  теперь  Анхела  уяснила  назначение  металлического   кольца,
ввернутого в пол камеры. К этому кольцу Дуайт быстро и  деловито  привязал
грузно опустившегося на колени художника. Так же быстро и  деловито  Дуайт
затянул на шее Этуша мягкую сыромятную петлю -  "воротник".  Тепловой  луч
мощного рефлектора, подвешенного в стене, ударил в шею Этуша, и  художник,
по-птичьи замерев, обессиленно прикрыл выпуклые глаза желтоватыми пленками
почти прозрачных век.
     - Сейчас одиннадцать, - заговорил Досет. - К двум часа ночи я  должен
знать - где, кто и на какие деньги покупает оружие для  либертозо?  Кто  и
через какие порты ввозит его  в  Танию?  Когда  и  в  каком  месте  должны
приземляться  самолеты  с  остальным  оружием?  Отвечать  может  любой:  и
туземец, - он кивнул в сторону Кайо, - и вы, Анхела.  Тот,  кто  заговорит
первым, будет отпущен. Ну, а если никто не заговорит, я  по  очереди  убью
Этуша и туземца, и кровь этих людей ляжет на вас, Анхела.
     - Но если мне нечего сказать? - наивно удивилась Анхела.
     И Досет почувствовал бешенство.
     Вскочив, он одним шагом преодолел  пространство,  отделявшее  его  от
Анхелы. Ударившись бедром о край  стола,  хищно  и  мягко  наклонился  над
женщиной, так странно пахнущей травами и цветами, и рванул на себя руану.
     Тонкий шелк лопнул. Накидка сползла  с  голого  плеча  Анхелы.  Будто
защищаясь, дочь Ауса вскинула  руку,  и  на  ее  тонком  запястье  холодно
блеснул браслет - точная копия того, что лежал на столе майора.
     Мгновение Досет боролся с неодолимым желанием ударить  Анхелу.  Но  -
браслет!
     Не глядя на поджавшего губы Дуайта, на  каменно-застывшего  у  дверей
Чолло, на сжавшегося Этуша, наконец,  на  руану,  упавшую  на  пол,  майор
вернулся на место. Сел. Потянулся к  скотчу.  Но  выпить  помешал  Этуш  -
сыромятная  петля,  быстро  высыхая,  сдавила  его  рыхлую  шею.  Художник
захрипел.
     - Хочешь рисовать? - мрачно спросил майор.
     Этуш согласно и страшно задергался.
     - Принесите кисти, картон! - приказал Досет. - Дуайт,  сними  с  него
воротник! - и добавил, обращаясь уже к Этушу: - Рисуй  внимательно!  И  не
подходи к столу, от тебя дурно пахнет!
     - Руки дрожат, - прохрипел Этуш. - Дайте мне скотча!
     - Займись делом. Ты получишь свой скотч, но позже...
     Досет хлебнул прямо из бутылки.
     Браслеты, поставившие его в тупик, вполне могли служить паролями!
     Исподлобья он взглянул на  Анхелу.  Оставшись  в  тонкой  кофте,  она
сидела в кресле прямо и строго.
     - Дайте напряжение на туземца!
     Дуайт замкнул цепь.
     Привязанный к "Лоре", Кайо вскрикнул. Судорога изогнула его полуживое
тело, а Дуайт, наклонившись на ним, заорал:
     - Когда придет следующий самолет?

     ПОМОГАЯ КАЙО, АНХЕЛА ПРИНЯЛА НА СЕБЯ ЧАСТЬ УДАРА.
     Ее вид -  закрытые  глаза,  посеревшие  губы  -  вполне  удовлетворил
майора. Он не подозревал, что Анхела  могла  выдержать  и  более  страшную
боль. И он, конечно, не думал, что Кайо не получает _с_в_о_е_й_ дозы.
     И все же времени мне не хватит, сказала себе  Анхела.  Еще  несколько
ударов, и Хосеф впадет в шок. Мне не спасти Кайо. Я не успею  его  спасти!
Он уходит...
     Из  всех  точек  боли,  которые  она  перенесла   на   себя,   самыми
чувствительными были две - под сердцем и под желудком, глубоко внутри.
     Сглаживая  неравнозначность  боли,  Анхела   откинулась   на   спинку
неудобного деревянного кресла: кто может стать  ее  _п_о_м_о_щ_н_и_к_о_м_?
Кто может принять на себя боль - ее и Кайо?
     Этуш? Нет. Этуш не годился. В его мозгу было пусто. Этуш был обречен.
И Анхелу поразило то, что и Этуш, и Кайо, - оба они  уходили  в  молчании.
Оба знали - все кончено...
     Широкий затылок напомнил Анхеле Шмайза. Но только  на  миг...  Доктор
был крупен, но крупен по-спортивному, подобранно. Было время, когда Этуш и
археолог не расставались. Сдержанный немец и суетливый таниец  -  странная
пара! Но Шмайзу художник был по душе.
     Лет  пять  назад,  уступая  просьбам  археолога,   Этуш   взялся   за
перерисовки шумерских глиняных печатей. Часть работ  приобрел  университет
Эльжбеты, часть перешла  к  Анхеле.  Особенно  нравился  Анхеле  лист,  на
котором Этуш изобразил Гильгамеша.  Царь  Урука  стоял,  сжав  под  мышкой
свирепого,  не  смирившегося  льва.  Тюрбан  башней  возвышался  над  лбом
Гильгамеша, под льняным хитоном вздувались твердые мышцы.
     Чем художник  привлек  Шмайза?..  Никто  этого  не  знал,  но  прежде
нелюдимый археолог  везде  стал  появляться  с  Этушем.  И  только  Анхела
понимала причину их дружбы, только _о_н_а_. Ибо уже тогда, пять лет назад,
Шмайз начал бояться Анхелы.
     Да, именно испуг вызывали в нем ее память, ее поистине  феноменальные
способности. С необычайной легкостью Анхела воспроизводила на память самые
сложные тексты.
     Она запоминала все, сразу и навсегда.
     А знание языков, живых и мертвых!
     -  Одиннадцать  падежей!  Несколько   видов   множественного   числа!
Клинописное написание! - поражался Шмайз. - В  какой  эдубба  какой  уммиа
[эдубба (шумерское) - школа, уммиа (шумерское) - учитель]  дал  вам  это?!
Или вы впрямь родились в Шумере?
     Раз в два месяца Шмайз посылал  из  Ирака  подробные  отчеты,  и  они
возвращались к нему с массой пометок. Никто бы не поверил, что эти пометки
сделаны двадцатитрехлетней женщиной, не имевшей весомого научного имени.
     Шмайз думал: "Разработка проблем  истории  Древнего  Востока  -  долг
каждого истинного археолога! Математика и медицина  Шумера  оставили  свой
след не только в науке греков и александрийцев. Шумерская  система  мер  и
весов, до введения метрической, была известна повсюду. Влияние  Шумера  на
эллинические монархии, а значит, и на Рим, Византию, Египет - несомненно."
     Однако Шмайз никогда не мог по-настоящему принять стиль  Анхелы.  Она
торопилась найти нечто необычное, вызывающее. Она требовала: "Ищите  не  в
Фара! не в Абу-Бахрейне! не в Тель-абу-Хабба! Эти холмы рыты  и  перерыты!
Ищите там, куда никто не  заглядывал!  Там,  где  мог  путешествовать  сам
Гильгамеш!"
     Будто из Тании было видней, где искать...
     Еще более странными казались Шмайзу намеки Анхелы на то,  что  именно
надо искать. Она будто сознательно забывала о том, что времена  Гильгамеша
(именно этот древнешумерский  эпос  ее  занимал)  были  утоплены  в  самых
отдаленных, в самых давних веках варварства...
     Первые же находки в  Ираке,  в  указанных  Анхелой  местах,  повергли
Шмайза в ужас и трепет.
     За три месяца до мартовского переворота археолог прилетел в Танию.  В
столице было  неспокойно,  в  аэропортах  группами  прогуливались  морские
пехотинцы. Народный президент произносил  длинные  речи,  толкались  перед
лавками подозрительные юнцы из общества самообороны. Доктор  Шмайз  ничего
этого не видел. Его поразила не Тания. Его поразил вопрос Анхелы:
     - Можно ли соотнести найденное вами с путешествиями Гильгамеша?
     - Нет! - резко ответил Шмайз. И Анхела увидела - он полон сомнений.
     - Но я была права, - мягко заметила Анхела.  -  Я  говорила,  что  вы
наткнетесь на нечто необычное!
     - Что мне делать с такой находкой?! - взорвался Шмайз. - С кем, кроме
вас, я могу ее обсудить?.. Титановая сталь в Шумере! Боже правый! И это  в
то время, когда жители Европы еще не додумались до каменных топоров!
     - Это не все, - заметила Анхела.  -  В  руинах  Ларака,  если  вы  их
найдете, вас ждут не менее удивительные предметы.
     - Как мне искать руины Ларака? По мифам?
     - Шлиман нашел Трою, руководствуясь указаниями Гомера,  -  улыбнулась
Анхела. - Доверьтесь, Курт, мне.
     - Чтобы сломать шею? - вознегодовал Шмайз. - Я и так не могу  понять,
что же  именно  мы  извлекаем  из  гиблых  земель  Ирака?..  Когда  Лайярд
приступал к раскопкам Ниневии, все древности Шумера можно было впихнуть  в
один ящик. У меня - вагон находок, но реальную жизнь Шумера я  представляю
себе куда хуже Лайярда. Подумайте сами! За  тысячелетия  до  первых  машин
кто-то рассчитал время обращения Луны вокруг нашей планеты с точностью  до
0,4 секунды! Кто-то выплавил настоящую сталь! Кто-то разделил год  на  365
дней 6 часов  11  минут!  Кто-то  вычертил  звездную  карту  с  объектами,
невидимыми невооруженным глазом! Кто-то ввел  в  обиход  шестидесятиричную
систему счисления!.. И все это в Шумере, за тысячелетия до наших дней!
     - Ищите, Курт! - повторила Анхела.  -  Ищите  храмы,  ищите  глиняные
таблички. Информация  не  исчезает,  она  всегда  вокруг  нас.  Надо  лишь
научиться извлекать ее с наименьшими искажениями.
     - Я не верю в сталь в Шумере!
     - Но вы же ее нашли!
     - Да, - растерянно подтвердил Шмайз. - Но с кем  мне  обсудить  столь
странную находку? Меня обвинят в фальсификации!
     - Я не обвиню вас, Курт!
     Длинными пальцами Анхела прикоснулась  к  виску  Шмайза,  и  археолог
медленно поднял на нее взгляд.
     Шмайз не улыбнулся. Болезненные узлы "годовой шишки",  обезобразившей
левую  щеку,  помешали  улыбке.  Но  прикосновение  Анхелы  было  полезней
лекарств - боль прошла... Анхела смотрела на него с доверием  и  надеждой,
однако археолог не смог заставить себя задать ей тот вопрос, что мучил его
все эти годы. "Почему Анхела, так тщательно следя за его работой, ни  разу
не захотела прилететь в Ирак сама?.."

     - Покажи! - приказал  Досет,  и  Этуш  послушно  протянул  ему  кусок
картона.
     Рисунок не был закончен. Длинные волосы Анхелы только угадывались. Но
глаза Этуш написал.
     Майор поразился - так суеверно, так четко были выписаны эти глаза!
     - Подпись!
     Этуш торопливо проставил дрогнувший завиток.
     - Ты уже писал эту женщину!
     - Никогда!
     - Не лги! - убеждал Досет. - Ты писал ее!

     "Странно, - подумала Анхела. - Почему именно художникам, людям  часто
беспутным, бессистемным, дается дар прозрения?  Почему  именно  они  чисто
интуитивно угадывают то, до чего не доходит логика?"
     Она вспомнила вечер, проведенный Шмайзом, художником и ею года четыре
назад. Был спор, вызванный неудачной фразой Шмайза. Он хотел сказать,  что
не настоящая, не цветущая _с_е_й_ч_а_с_ жизнь имеет определяющее  значение
для археолога, но фраза не  получилась.  Вышло  так,  будто  ему,  Шмайзу,
древняя стена дороже живого города.
     Этуш фыркнул презрительно:
     -  Курт,  если  помнишь,  портрет  Моны  Лизы,  жены  Франческо  дель
Джокондо,  остался  незавершенным.  И  все  же,  по  словам  Вазари,  "это
произведение написано  так,  что  повергает  в  смятение  и  страх  любого
самонадеянного художника, кто бы он ни был!" Так что же важнее, по-твоему?
Портрет Джоконды или его оригинал?
     - Ты не понял  меня,  -  рассердился  археолог.  -  Искусство  всегда
вторично!
     Этуш ухмыльнулся.
     - Тогда почему люди вот уже четыреста лет восхищаются портретом  Моны
Лизы и ничуть не тоскуют по утраченному оригиналу?
     Шмайз растерялся.
     - Если уж мы заговорили о Джоконде, - махнул короткой рукой Этуш, - у
меня найдется еще одно замечание... Моне Лизе, когда  Леонардо  взялся  ее
писать, было около двадцати лет. Так утверждает ученик Леонардо  Франческо
Мельци. Мона Лиза позировала художнику  в  костюме  Весны,  в  левой  руке
держала цветок коломбины... Почему же, Курт, на знаменитом холсте мы видим
не цветущую женщину, а... вдову?
     - Вдову? - неприятно удивился Шмайз. - Ты просто много выпил!
     - Именно вдову! - шумно рассмеялся Этуш. - Да, я  пьян.  Но  Леонардо
написал именно вдову! Или он большой шутник, или я... большой невежа!
     - К правде ближе второе, - проворчал Шмайз.
     Но Этуш не слушал археолога. Расплескав вино, он  налил  себе  полную
чашу и пьяно уставился на Анхелу:
     - Леонардо написал вдову! Не просто вдову,  а  символ  вдовы.  Символ
нашего горького мира! И не знай я тебя, Анхела, я  бы  сказал  -  Леонардо
написал тебя!
     - Не льсти, Этуш. Мне далеко до Джоконды!
     - Не ищи в моих словах буквализма. Да, у вас все иное - руки, волосы,
уши. Но вы идентичны в своей загадке.
     - В какой загадке, Этуш? - насторожилась Анхела.
     - Ладно, - отмахнулся художник. - Я попробую написать вдову.  Это  не
будет портретом новой Джоконды. Нет! Но это будет все тот же  символ,  ибо
символы в нашем мире следует подновлять...
     Этуш не написал портрета  Анхелы.  Он  не  выдержал  шумного  успеха,
выпавшего на долю первых его картин, не выдержал  непонимания,  пришедшего
вслед за успехом. Он стал много пить, ему резко изменил вкус.
     После  выхода  в  свет  роскошного  издания   эпоса   о   Гильгамеше,
иллюстрированного стилизованными печатями, Этуш поссорился с археологом  и
перестал бывать у Анхелы. Он быстро опускался. Вечно пьяный,  хватался  то
за одно, то за другое, но нигде не  мог  обрести  себя.  Вместо  обещанной
символической  вдовы  он  написал  в  приступе  пьяного  безумия   портрет
ассирийца, наградив его глазами Анхелы.  А  затем  наркотики  и,  наконец,
тюрьма...
     "И  все  же  именно  Этуш,  -  подумала  Анхела,  -  сумел,  пусть  и
подсознательно, угадать мое тайное тайных..."

     - Я никогда не писал ее! - вопил Этуш.
     - Тебе не надо умирать! -  убеждал  Досет.  -  Тебе  нужно  работать,
спать, пить скотч, пользоваться плодами успеха...  Подойди!  Разве  ты  не
писал ее? - майор резким движением, испугавшим художника, сорвал тряпку  с
принесенного из лаборатории портрета.
     Лоб, борода, щеки ассирийца были заклеены пластырем. Тем  яснее  были
глаза, глянувшие на Этуша.
     - Вдова! - потрясенно отступил художник.
     Странно закатив глаза, он  вздрогнул,  пошатнулся,  по  его  коротким
рукам пробежала дрожь, - и вдруг, сразу, Этуш упал, ударившись  головой  о
бетонный выступ.
     - Унесите его! - брезгливо приказал Досет.
     Ни на кого  не  глядя,  чувствуя,  что  еще  один  вариант  отработан
впустую, майор бросил  недокуренную  сигару  в  пепельницу.  Металлический
браслет попался ему под руку, звякнул. И  как  ни  был  легок  этот  звук,
Анхела его уловила.
     Майор вздрогнул.
     Дочь Ауса смотрела на  браслет  так,  будто  в  "камере  разговоров",
наполненной флюидами ненависти и страха, присутствовало  с  некоторых  пор
еще одно, невидимое, но строгое существо - все понимающее, ни  на  что  не
закрывающее глаза...

                         6. ПРОВЕРКА НА ЧЕЛОВЕКА

     Кайо потерял сознание. Дуайт, наклонившись  над  "Лорой",  равнодушно
поправил впившиеся в запястья журналиста наручники.
     Голый бетон... Мертвая, сырая тишь...
     С нервным, почти болезненным интересом Досет принял из рук лейтенанта
бумагу, исписанную мелким почерком Витольда. Что написал эксперт?
     "...По преступной  небрежности  капитана  Орбано  в  личном  деле  А2
отсутствуют отпечатки пальцев.
     Лингвисты отдела полагают, что великолепное знание А2 всех  танийских
наречий   не   является   подтверждением   ее   действительно   танийского
происхождения. Никто не знает, кем она была брошена семнадцать лет назад у
входа в монастырь Святой Анны.
     Мы нигде не нашли  фотографий  А2,  а  наши  попытки  получить  такие
фотографии в тюрьме результатов не дали.
     В первые же часы пребывания А2 в спецкамере Внутреннюю тюрьму Ниданго
покинули крысы. Это может быть случайным совпадением, но я все  же  рискну
связать случившееся с радиошумами, отмеченными мной  при  появлении  А2  в
"камере разговоров".
     А2  -  женщина  волевая,  крайне  уравновешенная.  Исходя  из   всего
вышесказанного, я бы рекомендовал, майор, совместить допрос А2 с проверкой
ее на человека".
     Он многого хочет! - подумал майор.
     Проверка на человека... Запугать, сломать  допрашиваемого  убийством,
совершаемым на его глазах, - такое делалось не часто...
     Майор, не торопясь, вынул из нагрудного кармана письмо, перехваченное
сотрудниками Витольда, и положил его на стол так, чтобы Анхела  со  своего
места не смогла прочесть в нем ни строчки.

     "Анхела! - писал доктор Шмайз. - Я нашел то, что вам хотелось найти!
     Археология  полна  неразгаданных  тайн.  В   1844   году   английский
естествоиспытатель Дэвид  Брюстер  нашел  в  Кингудском  карьере  стальной
гвоздь, внедренный в кусок твердого песчаника. В 1869 году в штате  Невада
в полевом шпате, добытом со значительной глубины, обнаружен  металлический
винт. Восемнадцатью годами раньше  некто  Хайрэм  Уитт  вынул  аналогичную
находку из обломка золотоносного кварца. Странные находки, не  правда  ли?
Но они ничто перед тем, что нашел я!
     Самые разные чувства владеют  мною  сегодня,  но  среди  них  нет,  к
сожалению, удовлетворения. Может быть, это от усталости, а может,  оттого,
что я перестал понимать смысл собственных находок.
     Да, я знаю,  за  семьдесят  лет  работ  в  Ираке  археологи  вряд  ли
раскопали более одного процента всех погребенных в его земле  исторических
богатств; среди остающихся в неизвестности девяноста девяти процентов явно
найдется много удивительного. Но я  -  ученый.  Я  знаю,  что  даже  самое
удивительное следует рассматривать с позиций логики. Как рассматриваем мы,
например,  темные  места  "Уриа..."  или  "Ангальта   кигальше..."   ["Дни
сотворения...",  "От  великого  верха  к  великому  низу..."  -  фрагменты
древнейших шумерских мифов.]
     Вскрыв пески над стенами найденного нами Ларака, я сразу наткнулся на
руины  древнего  эккура  [эккур  (шумерское)  -  храм].  Термический  удар
невероятной силы размягчил, расплавил каменные стены семиэтажной башни,  и
они застыли бесформенной массой, которую не брала никакая кирка.
     Что за небесный огонь поразил обитель жрецов?  Какая  неведомая  сила
обрушилась на несчастный город?
     В недоумении  взирал  я  на  загадочные  руины.  Сырой  кирпич  можно
расплавить лишь в очень сильном огне в специальных печах.  Что  расплавило
сырой кирпич на открытом воздухе?
     Я подумал  о  молниях.  Здесь,  в  Ираке,  воздух  настолько  насыщен
электричеством, что хвосты лошадей перед грозой торчат вверх, как щетки...
Но удар молнии не мог сжечь целый город!
     Я обратился к вашей работе, посвященной мифическому оружию шумеров  -
оружию Замамы, абубу, "потоку пламени". И сразу вспомнил из столь любимого
вами эпоса: "Небеса возопили, земля мычала. Света не стало,  вышли  мраки.
Вспыхнула молния, гром раздался. Смерть упала с дождем на камни".
     Анхела! В тех же оплавленных руинах, под сводами эккура, я  обнаружил
человеческий  скелет,  радиоактивность  которого   превышала   обычную   в
пятьдесят раз!
     Скелет находился в грубом каменном саркофаге. И на левом запястье был
браслет, выполненный  из  неизвестного  мне  сплава  -  тяжелого  и  почти
прозрачного.
     Я не знаю, Анхела, как следует оценивать мою находку, но догадываюсь,
что об этом _з_н_а_е_т_е_  вы.  Рискну  утверждать,  что  вас  никогда  не
интересовала история нашей цивилизации сама по себе; вас интересовал  этот
потерянный в дымке тысячелетний браслет. Вы о нем _з_н_а_л_и_.
     Кем был несчастный,  пораженный  радиоактивностью?  Уж  не  самим  ли
скитальцем Гильгамешем?  Или  его  другом  Энкиду,  погибшем  в  борьбе  с
небесным быком?.. Я растерян, Анхела.
     Я знал о шумерах многое. Знал, что в темных своих веках они возводили
башни,  выращивали  ячмень,   строили   сложные   ирригационные   системы,
пользовались письменностью и гальваностегией. Но трудно поверить, что дети
Шумера могли видеть и такое апокалипсическое  действо:  "Из  глубин  небес
поднялась туча. Адад в ней ревел, Набу и Лугаль вперед  выступали.  Факелы
принесли Аннунаки, их огнем осветили землю. Грохот  Адада  наполнил  небо,
все блестящее обратилось в сумрак!"
     А ведь эти слова приводятся в древних шумерски мифах!
     Кроме того, передо  мной  лежат  оплавленные  руины  Ларака.  И  этот
скелет...
     Все мы, Анхела, в той или иной мере  злоупотребляем  правом  историка
судить о предыдущем на основании более  известного  нам  последующего.  Но
где, скажите, истина, если о  ней  можно  делать  столь  взаимоисключающие
выводы?.. Атомный взрыв в Шумере! Боже правый! Я  жалею,  что  не  умер  в
болотах Ирака год, два года назад, когда прошлое  не  казалось  мне  таким
поистине непостижимым!
     И еще, Анхела... Я теперь знаю,  что  для  вас  человеческая  история
практически не имеет тайн. Но мне хочется знать больше.
     К_т_о _в_ы_?
     Я задаю этот вопрос с горечью. Я не разглядел, не понял вас. Я только
пугался вас,  когда  находился  рядом.  А  теперь,  когда  нашел  мужество
спрашивать, боюсь - вы не дождетесь меня... И если  я  вас  и  вправду  не
увижу, помните: мы, люди, как бы ни был еще жесток и темен наш мир,  давно
способны отличать добро человеческое от добра божественного!.. ЕСЛИ ВЫ  НЕ
ЧЕЛОВЕК, ТО КТО ВЫ?"

     Что она, - хмыкнул про себя Досет, - и впрямь святая?
     И перевел взгляд на Анхелу.
     Браслет на ее руке и его двойник, найденный Шмайзом, - они,  конечно,
не тайный знак, не пароль либертозо...
     Что бы это ни было, - сказал себе майор, - я  не  дам  Анхеле  водить
себя за нос. Слишком много чудес! Я предпочитаю ясность и простые решения.
И займусь не браслетом, а главным. Это главное - самолет!
     Но с этой минуты  странная  нерешительность,  которой  майор  никогда
раньше не чувствовал, стала явственно вмешиваться во все его планы.
     - Анхела! - сказал он, подавляя в себе  эту  нерешительность.  -  При
пытке током самое страшное - язык. Он влажный и воспринимает  удар  сразу.
Нет людей, способных вынести такую боль. Вот почему в вашем  молчании  нет
смысла. Туземец заговорит!.. А если он  все  же  окажется  исключением,  я
брошу на "Лору"... вас! Вы слушаете меня?
     - Да.
     - Тогда ответьте, - Досет не спускал с  нее  глаз,  -  почему  вы  не
скрыли следов пребывания Кайо в вашей вилле? Даже кровь с  подоконника  не
смыли!  Не  спрятали  испачканный   бинт...   Вы   что,   впрямь   жаждали
познакомиться с "камерой разговоров"? Вас интересовал этот  браслет?  Ведь
он, кажется, двойник вашего?
     Анхела улыбнулась.
     Два дня назад браслет на ее руке засветился. Это  значило  -  станция
перехода запущена, энергия, необходимая  для  переброски,  собрана,  время
пребывания Анхелы в Тании подошло к концу.
     Удивленная вопросом Досета, Анхела сосредоточилась - и  мысли  майора
открылись ей: "Она не человек... Зачем  она  вмешивается  в  наши  дела?..
Проверка на человека..."
     Откуда, удивилась она, это странное желание отторгнуть меня от людей?
И ту же прочла в мыслях майора: "Ларак...  Небесный  бык...  Радиоактивный
скелет... Оружие Замамы..."
     Они перехватили не только спрайс, поняла Анхела. В их руки  попало  и
письмо Курта.
     Бедный Курт!
     Она снова почувствовала  боль  под  сердцем,  но  на  этот  раз  боль
принадлежала только ей. И боль усилилась, когда  Анхела  представила,  как
страшно было Шмайзу бежать по лесной поляне, как страшно было  ему  видеть
прыгающую перед ним собственную черную тень, отброшенную пламенем горящего
самолета!..
     Погружаясь в прямые, как выстрелы,  мысли  Досета,  Анхела  слово  за
словом восстановила письмо Шмайза. И, может быть, впервые  за  много  лет,
проведенных ею в Тании, она испытала чувство  нежного  облегчения  -  Курт
ошибся!.. Он слишком близко стоял к  тому,  что  могло  ослепить  и  более
смелого человека!

     - Если туземец не скажет, - повторил Досет, - скажете вы!
     И приказал:
     - Дуайт, напряжение!
     Дуайт замкнул контакты. Судорога свела тело журналиста, но  это  была
не боль, это был лишь рефлекс, реакция на уже узнанное!
     - Что у вас, Дуайт?
     - Видимо, отошли контакты, - Дуайт наклонился к проводам.
     - Живее!
     - Ищите ниже, - подсказала Анхела. - У левой клеммы,  под  изоляцией,
обрыв.
     - Точно! - удивился Дуайт. - Придется сменить провод.
     - Не стоит, - произнесла Анхела, поднимая  с  пола  руану.  -  Вы  не
тронете больше Кайо.  А  что  касается  самолета,  майор,  эту  тайну  вам
придется оставить для либертозо. Она не принадлежит вам.
     - Я потому и облечен властью перераспределять информацию,  -  хмыкнул
Досет, - что меня не устраивают чужие тайны... Не будете же вы утверждать,
что нам трудно сменить перетершийся провод?
     - Я порву его снова!
     - Порвете? - поразился Досет.
     - Да, - повторила Анхела. - Порву. И, если понадобится,  повторю  это
много раз. Я не ленива.
     - Но вы и не сумасшедшая! - взорвался майор.
     - Это меня поддерживает.
     - Тогда, может быть, начнем все сначала? - Досет едко ухмыльнулся.  -
Где вы все-таки родились?
     - Мемфис-центр...
     - Я уже слышал об этом!
     - Не до конца... МЕМФИС-ЦЕНТР ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОГО ВЕКА!
     Она  разыгрывает  комедию  или  впрямь  свихнулась?  -   окончательно
растерялся майор.

     "Самое трудное, - сказала себе Анхела, - это убеждать. Там,  дома,  в
двадцать четвертом веке, достаточно было кивнуть, и этот кивок не  мог  не
быть правдой. Они же, - подумала она о  Дуайте,  Досете,  Чолло,  -  давно
разочаровались  в  словах.  Им  не  нужна  правда,  ибо  чаще  всего   она
оборачивается против них. Им нужны фокусы, им нужны трюки. И чем эти трюки
эффективнее, тем легче они в них верят".
     Она вспомнила гранитные скалы, нависшие над могучей  северной  рекой.
Лиственницы пожелтели, под каждой был очерчен круг опавших осенних игл. На
другом берегу высоко поднимались над скалами и деревьями  длинные  корпуса
Института Времени. Собирая  редкие  ягоды  костяники,  Анхела  нетерпеливо
смотрела на реку. Она ожидала Риала.
     Она ошиблась - Риал не воспользовался  катером,  он  просто  переплыл
реку. Он вылез на  розовый  гранит  совершенной  мокрый,  с  широких  плеч
стекала вода, волосы прилипли ко лбу. И, прижавшись щекой к мокрому  плечу
Риала, Анхела разблокировала сознание. Самые тайные мысли свободно текли в
мозг  Риала  и,  отраженные,  усиленные  его  чувством,  так  же  свободно
возвращались к ней. Они _ч_у_в_с_т_в_о_в_а_л_и_ друг друга, они были одним
существом, и Анхела не сразу поняла, почему Риал смеется. А Риал,  правда,
смеялся. Смеялся беззвучно, скрыто. Смеялся словами, считанными с  древней
клинописной таблицы. И в бесконечно  счастливом,  добром  и  нежном  смехе
Анхела, наконец, различила слова.
     "Сохрани для себя свои молитвы, - смеялся Риал. -  Сохрани  для  себя
питье и пищу, пищу твою, что достойна Бога. Ведь любовь твоя буре подобна,
двери, пропускающей дождь и ветер, дворцу, в котором гибнут  герои!..  Где
любовник, - смеялся Риал, - где  герой,  приятный  тебе  и  в  грядущем?..
Птичку пеструю ты полюбила; ты избила ее, ты ей крылья  сломала,  и  живет
она в чаще, и кричит:  крылья!  крылья!..  Полюбила  коня,  знаменитого  в
битве, и дала ему бич, удила и шпоры... И отцовский садовник был тебе  мил
- Ишуланну. На него подняла ты глаза и к нему потянулась:  "Мой  Ишуланну,
исполненный силы, упьемся любовью!" Но едва ты услышала его речи,  ты  его
превратила в крысу, ты велела ему пребывать  в  доме,  не  взойдет  он  на
крышу, не опустится в поле... И меня полюбив, ты изменишь тоже мой образ!"
     Риал оторвался от Анхелы и с неожиданной грустью повторил уже вслух:
     - И меня полюбив, ты изменишь тоже мой образ...
     Он ничего не добавил. Но по тому, как  часть  его  подсознания  вдруг
замкнулась, Анхела поняла: Риал пришел ненадолго, опыт ждет, и Риал сейчас
вновь отправится на ту сторону реки. Не поднимая глаз, она спросила:  "Это
будет сегодня?"
     И Риал ответил: "Да".
     Не веря, Анхела подняла глаза. "Да" Риала было его прощанием. Неделя?
Месяц? Год?.. Сколько бы ни было, это все равно будет разлукой.
     -  Что  это?  -  спросила  Анхела,  притрагиваясь  к  полупрозрачному
браслету, охватившему запястье Риала.
     - Спрайс, - ответил Риал. - Таймер. Прибор, который начнет светиться,
когда до возвращения останутся считанные дни.
     И обнял ее.
     - Сколько бы  времени  ни  прошло,  спрайс  засветится.  И  мы  опять
встретимся с тобой. Здесь, на берегу.
     Риал ушел вечером. И катер пропал во тьме, и небо  затопило  грозовой
тучей, и силуэты далеких зданий засветились бесчисленными  огнями,  а  она
все сидела на  берегу  и  ждала  грозу.  Она  чувствовала  -  гроза  будет
страшная, не по сезону. И не ошиблась.
     Скрюченные гигантские молнии хищно и страшно  падали  с  неба.  Ревел
ветер. И когда Анхела уже поднялась, прямо на ее глазах три молнии,  почти
без интервалов, жадно ударили в высокий шпиль башни распределения энергии.
Сразу погасли огни в зданиях Института, весь противоположный берег  утонул
во тьме. Анхела бросилась в холодную воду реки,  кляня  себя  за  то,  что
сидела все эти часы тут, на берегу, продлевая столь короткие минуты своего
высокого, своего жгучего счастья.
     "Риал! - только о  нем  думала  Анхела,  борясь  с  холодными  валами
неожиданно взбесившейся реки. - Риал! Его опыт!.."

     - Двадцать четвертый век... - негромко повторил Досет,  и  Анхела  не
сразу поняла, чем вызвано столь сильное разочарование майора.
     Ах, да!.. Майор готовился к чудесам! Следуя  примитивной  логике,  он
готов был увидеть в ней кого угодно -  пришельца  из  космоса,  разведчицу
либертозо, юродивую. Успел поверить во встречу с  _н_е_ч_е_л_о_в_е_к_о_м_,
а она, Анхела, опустила его на землю, отняла у него им же созданный миф.
     Они все еще верят в  чудо,  подумала  Анхела.  Это  от  слабости,  от
неуверенности, от усталости. Не умея перестраивать самих себя, они  тщатся
перестроить мир. Они мечутся от Бога  до  атома,  пытаясь  доказать  самим
себе, что _ч_у_д_о_ рано или поздно случится!
     - Двадцать четвертый век, - все еще  недоумевая,  повторил  Досет.  -
Четыре века после нашего... Но чем, собственно, вы  отличаетесь  от  меня?
Или от туземца?.. У вас что - три сердца? Или совсем нет тени?
     - Различия между нами не обязательно должны сводиться к внешности,  -
терпеливо заметила Анхела. - Антонио Аус удочерил меня давно, долго жил со
мной рядом, но и он не заметил во мне ничего необычного. Что  же  касается
моего появления в монастыре Святой Анны, то детали его,  и  то  некоторые,
были известны лишь матери-настоятельнице. Но она давно умерла.
     Майор пришел в себя:
     - Хватит!
     И посмотрел на часы. Я дам Анхеле минуту, решил  он.  Если  Анхела  и
сейчас ничего не поймет, я брошу  ее  на  "Лору"!  Секундная  стрелка,  на
которую уставился майор, мерно бежала по циферблату -  одинокий  стайер  в
замкнутом круге цифр. Когда стрелка дойдет до семи, решил Досет,  я  кивну
Дуайту.
     Но стрелка до семи не дошла. Упершись в  невидимое  препятствие,  она
замедлила ход, с усилением, выгибаясь, пересекла еще два-три деления, и...
Время остановилось!
     Наваждение!..
     Досет тряхнул головой, ошеломленно уставился на Анхелу.
     - Какой у вас вес?
     Анхела догадалась:
     - Пятьдесят девять.
     -  Я  не  дал  бы  и  сорока!  [Испанская  средневековая   инквизиция
определяла связь женщины с нечистой силой при  помощи  специальных  весов.
Жертву бросали на одну чашу, на другую ставили гири. Если женщина,  вместе
с помелом, не превышала 49,5 кг, ее признавали  ведьмой  и  отправляли  на
костер.]
     Не обращать внимания на ее фокусы! Бросить ее на "Лору"!
     Но в глубине души Досет готов был признать - его  переигрывали!  А  с
этой мыслью пришло ощущение, что в "камере  разговоров"  что-то  неуловимо
изменилось.  Досет  не  мог  понять  -  что.  Но  это   что-то   явственно
чувствовалось. Это что-то тревожило и пугало... Он  взглянул  на  Чолло  и
Дуайта, и, козырнув, не сказав ни слова, они вышли из камеры.
     Разве он приказал им уйти?
     Майор переборол страх. Деревянным, не слушающимся языком выдавил (ему
казалось - с усмешкой):
     - Ну, и что вы еще умеете?
     Анхела осталась спокойной.
     - Прикосновением ладони определить температуру предмета  с  точностью
до сотых долей градуса. Вдохнув запах самого чистого предмета, сказать - с
каким веществом он соприкасался. Различать сотню  оттенков  любого  цвета,
невооруженным    глазом    прослеживать    фазы    Венеры,     чувствовать
электромагнитные и атмосферные колебания. Смеяться одной стороной  лица...
-  Досет  с  тупым  изумлением  увидел,  как  в  уголке  ее  левого  глаза
навернулась крупная слеза, печально сползла по щеке, в то время как правая
сторона лица весело улыбалась.
     Досет покачал головой.
     - Вы вправду можете порвать провод на расстоянии?
     Что-то щелкнуло...
     Досет увидел - провод, намотанный на щиколотку  Кайо,  упал  на  пол,
свился, как  змея.  Одновременно  сумеречным  голубым  светом  засиял  над
раковиной грязный кафель. И точно такое  же,  но  более  ровное  и  чистое
сияние  вспыхнуло  над  Анхелой.  Оно  рождалось  в  прозрачной  голубизне
браслета, росло, охватывало лицо, волосы, шею Анхелы. И Анхела вся  теперь
как  бы  растворялась,  меркла  в   стекленеющем,   оплавленном   озоновой
голубизной воздухе.
     Чертовщина!.. Письмо Шмайза прямо на  глазах  майора  расползлось  на
мелкие клочки, а ключ, массивный стальной ключ  от  сейфа,  которым  майор
пользовался час назад,  круто,  градусов  под  двадцать,  был  изогнут  и,
кажется... продолжал изгибаться!
     -  Я  догадывался,  -  беспомощно  произнес  майор.  -  Вам  зачем-то
понадобился двойник вашего браслета. Поскольку  он  попал  к  нам,  вы  не
остановились перед прогулкой в "камеру разговоров".
     Он взглянул на браслет, лежащий на столе, перевел взгляд  на  Анхелу,
но задать вопрос она не позволила:
     - Не мешайте! Я разговариваю с журналистом.
     - Разговариваете? Как можно с ним говорить?
     И ответил себе - наверное, можно. Ей, Анхеле, - можно! Кем бы она  ни
была, откуда бы ни явилась, в силе ей не отказать!
     Эта мысль,  как  ни  странно,  успокоила  его.  Преодолевая  страх  и
растерянность, Досет еще раз  повторил  про  себя  столь  знакомое,  столь
ободряющее его слово - сила!

                                7. ВДОВА

     Рассматривая нежные волосы Анхелы, все  еще  испускающие  голубоватое
сияние, Досет обреченно подумал: я опоздал! Мне следовало встретить Анхелу
раньше, до марта.
     Что бы изменилось?
     Многое!..
     Говори конкретней! - прикрикнул на себя  майор.  -  Ты  бы  отказался
участвовать  в  военном  перевороте?  Предпочел  бы  остаться  никому   не
известным средним чином? Равнодушно прошел бы и мимо славы, и мимо власти?
     Конечно, нет! Но вот слава... Досет нервно повел плечами.  Со  славой
он поспешил...
     Убийца Народного президента!.. Досет подозревал, что  даже  полковник
Клайв за глаза употребляет это выражение. Иначе почему  он,  Досет,  не  в
Ставке? О, полковник Клайв хитер! Он знал, где, как и  кого  использовать.
Но он, Досет, тоже не глуп.
     Успокоив себя, Досет  поднял  глаза  на  Анхелу.  Двадцать  четвертый
век... Как по-детски нежен ее затылок!
     Но так ли нежны намерения этой обаятельной женщины?
     Досет незаметно ощупал пистолет, лежащий в кармане.
     Умей  она  что-нибудь,  кроме  своих  трюков,   она   бы   не   стала
выпроваживать Чолло и  Дуайта  из  камеры.  Она  просто  приказала  бы  им
освободить туземца! Она просто приказала бы отдать ей этот браслет!
     Эта мысль рождала надежду.
     Лазутчица из будущего?.. Но так ли проста ее  роль?  Может  быть,  ее
неизвестный двадцать четвертый век  оказался  без  угля,  без  нефти,  без
золота? Может быть, она, Анхела Аус, из тех, кто желал  бы  получить  этот
уголь, эту нефть, это золото в нашем, в двадцатом веке? И если это  именно
так - понадобятся ли им посредники?
     Чем я, в конце концов, рискую?
     УГРОЗА ИЗ БУДУЩЕГО! ПЕРЕНАСЕЛЕННОЕ БУДУЩЕЕ ПОКУШАЕТСЯ НА НАШ  ЗОЛОТОЙ
ВЕК! - разве подобного рода сообщения не заставят ООН и всякие там  другие
человеколюбивые организации отказаться от травли замкнутого режима  Тании?
Против общей опасности действуют сообща! А на опасность, угрожающую  миру,
укажет он - майор Досет! Кто вспомнит тогда о Народном президенте?  И  кто
станет оспаривать место Досета в Ставке?
     Майор усмехнулся. Клайв нашел его  и  поставил  во  главе  штурмового
отряда. Не пора ли и ему, майору Досету, готовить кого-то, кто бросился бы
в самый жар?..
     А если Анхела лжет?
     Согнутый  ключ...  Расползшееся  письмо...  Таинственное  свечение...
Порванный провод...
     Если она и лжет, то после Кайо только она знает что-то о самолете.
     Выбор  следовало  делать  прямо  сейчас.  Каким-то  дальним   уголком
подсознания Досет чувствовал,  что  чем  быстрее  он  сделает  выбор,  тем
труднее будет защищаться дочери Ауса. В конце концов,  она  еще  ничем  не
проявила свою силу. Ведь не сумела же она спасти Шмайза,  хотя  явно  была
заинтересована в его возвращении! Ведь не  решилась  же  она  отнять  свой
браслет! И вообще еще неизвестно -  справится  ли  она  с  наручниками  из
инструментальной стали?!
     Досет почувствовал себя уверенней. Протянув руку, вытащил из  коробки
сигару. Обрезал ее, разжег, выпустил густой клуб дыма.
     Итак, сказал он себе. Выбор сделан!

     Анхела всей спиной чувствовала тяжелый взгляд Досета,  но  пси-заряд,
использованный ею на майора  и  его  сотрудников,  продолжал  действовать.
"Если Досет решится на крайность, - знала она, - то не раньше,  чем  через
час..."
     Она разговаривала с Кайо. Точнее, прослушивала его потрясенный  мозг,
последние, с трудом фиксируемые сознанием мысли.
     М_о_л_ч_а_н_и_е_ - так можно было перевести мысли Кайо на язык  слов.
М_о_л_ч_а_н_и_е_...  Пять костров ромбом  -  одиннадцатого,  пятнадцатого,
двадцать  второго...  Без  оружия   либертозо   обречены.   Одиннадцатого,
пятнадцатого, двадцать второго - об этом известно только мне одному...
     Я не вслух сказал это?
     На секунду выйдя из забытья, Кайо разлепил опухшие  веки  и  встретил
внимательный взгляд Анхелы.
     А-а-а, это она...
     Эта женщина... Она неудачно установила свой  круг,  она  всегда  жила
наверху, а народ этого не любит. Она была слепа, а я не  сумел  ей  помочь
вовремя... Но она честна перед нами. Когда танийцы забудут про  ее  пустую
жизнь, они вспомнят о ней, как о прекрасной  женщине...  Кто  помнит,  кем
была Джоконда? Верной женой или порочной дурой? Но  все  помнят,  что  она
была обаятельна!
     Хорошо, что я думаю об Анхеле, сказал себе Кайо. Я тогда забываю  про
запад Абу. Будь Анхела с нами, я мог  бы  шепнуть  ей:  "Запад  Абу,  пять
костров ромбом - одиннадцатого, пятнадцатого, двадцать  второго..."  Тогда
либертозо  получили  бы  оружие.  А  без  оружия  придется  охотиться   за
отдельными небольшими отрядами морских пехотинцев. Это приведет к  большим
жертвам...
     Кайо знал - он обречен. И мечтал об одном - умереть молча.

     Не оборачиваясь, Анхела  дотянулась  до  лежащих  на  столе  обрывков
бумаги, клочков,  оставшихся  от  письма  Шмайза.  Она  знала:  ее  пальцы
нащупают нужный клочок. И не удивилась, увидев расплывающиеся слова: "один
процент..." Какая прекрасная цифра!
     Если бы Кайо не умирал, Анхела вздохнула бы с  облегчением.  Ее  план
удался. Она нашла спрайс. Она разгадала судьбу Риала. Но  Кайо  умирал,  и
даже она, человек из далекого будущего, уже не могла помочь  журналисту...
Вздохнув, она бросила обрывок в большую, набитую окурками пепельницу.
     Майор подозрительно  проследил  за  ее  движением,  но  удивления  не
выразил. Может, она брезглива? - подумал  он,  обрадовавшись  этой  им  же
самим выдуманной слабости. И поднял телефонную трубку:
     - Ставка?.. Полковник  Клайв?..  На  проводе  майор  Досет!  Прошу  о
чрезвычайном свидании! Да! Немедленно!..
     - Вы ни в чем не убедите Клайва, - устало заметила Анхела.
     Досет вздрогнул.
     - Вы и мысли читаете?
     - В пределах необходимого.
     - Чем же ограничиваются эти пределы?
     - Жизнью и смертью.
     Досет не понял, но спросил:
     - Что с туземцем?
     - Хосеф Кайо _у_ш_е_л_.

     Она произнесла "ушел",  и  внезапно  ей  изменили  силы.  Чувство,  о
котором она раньше судила не по себе, обожгло ее, заставило побледнеть.
     Всему есть предел, сказала она  себе.  Но  почему  нет  предела  этой
томящей боли? Только ли потому, что, прощаясь с  Риалом,  я  надеялась  на
встречу, а прощаясь с Кайо, сразу знаю - встречи не будет?
     Она произнесла про себя имя Риала и поняла, что все это  время,  хотя
она и не думала о нем, он был с нею.
     Почему двадцатый век?.. Анхела знала - куда бы попал Риал, он не  мог
не оставить вещественных, материальных следов.  И  легче  всего  их  можно
отыскать именно в двадцатом веке, среди людей, добравшихся до главных тайн
истории.
     Был и еще один довод - спрайс!
     Спрайс неуничтожим. Он мог оказаться на  запястье  кочевника  Золотой
орды или фаворитки Людовика XV, в свайном поселке древних норманнов или  в
лаборатории алхимика; рано или поздно, но он окажется  и  в  руках  ученых
двадцатого века, века бурного, противоречивого,  склонного  к  крайностям.
Могла  ли  такая  находка  вызвать   поистине   болезненный   интерес?   -
однозначного ответа тут быть не могло.  Но  вещь,  сопоставимая  только  с
б_у_д_у_щ_и_м_,  могла сама  по  себе  подсказать  -  будущее,  в  котором
отказывали    человечеству    многие    весьма    влиятельные    философы,
с_у_щ_е_с_т_в_у_е_т_!  Его не убила гонка вооружений, его не убила тупость
обманутых масс, его не убили ошибки лидеров! Но раз так, раз  это  будущее
уже сейчас существует, не проще ли отказаться от борьбы, от тяжких трудов,
не проще ли просто _ж_д_а_т_ь_? Будущее гуманно, будущее всесильно!  Разве
не протянут люди будущего  руку  помощи  своим  погрязшим  в  неразрешимых
проблемам предкам? И разве, наконец, это не могло вызвать  к  жизни  нечто
вроде  новой,  вполне  объяснимой  религии  -  с  возвращением  Творца,  с
воскрешением всех для рая?
     Теперь, после письма Шмайза, Анхела понимала - если бы спрайс и попал
в руки сотрудников  Естественного  института  Тании,  вряд  ли  бы  кто-то
соотнес его с будущим. Скорее уж с  пришельцами  из  Космоса,  наконец,  с
кознями врагов - внешних и внутренних.
     И теперь Анхела знала, куда,  из-за  аварии  распределителя  энергии,
попал Риал. В древний, доисторический Шумер!
     Она пришла к этому выводу,  изучая  клинописные  таблицы,  вывезенные
Шмайзом из Ирака.
     Полет Этаны на небеса! Борьба Энкиду с  небесным  быком!  Разрушенные
эккуры Ларака! Взрыв, похожий на атомный! Какой разум мог вызвать к  жизни
столь несвоевременные явления?
     Риал!
     И спрайс, найденный Шмайзом, подтвердил догадку Анхелы.
     Ах, как они были  похожи!  Бородатый  Гильгамеш  со  свирепым  львом,
зажатым под мышкой, веселый  Риал,  не  вставший  над  человеком,  и  этот
униженный, обращенный в туземца, но не сломленный либертозо Кайо.
     Анхеле показалось, что ее спросили: "Чем они, собственно, похожи?"
     И привыкшая к своим внутренним монологам Анхела ответила: "Герои всех
времен совпадают в своей _ч_е_л_о_в_е_ч_н_о_с_т_и_. Где бы они ни умирали,
они умирают  не  за  себя..."  И  потерявшая  Риала,  никогда  не  знавшая
Гильгамеша, не имевшая никаких прав на Кайо, Анхела и впрямь почувствовала
себя вдовой. Да, вдовой! В этом Этуш не ошибся...
     Анхела прощалась.
     Она знала: круг замкнут. Она знала: Этуш прав. Она - вдова! Ей еще не
раз предстоит родиться там, в  двадцать  четвертом  веке,  чтобы  потерять
Риала. И ей еще не раз предстоит вернуться в двадцатый век, чтобы потерять
Кайо...
     Люди не могут примириться со смертью, какими бы героями они ни  были,
- сказала себе Анхела, глядя на  ушедшего,  но  не  выдавшего  своих  тайн
журналиста. Кайо искал бессмертия - для всех... Как Гильгамеш... Правда, о
Гильгамеше пели на доисторических базарах, имя  Гильгамеша  произносили  в
толпе, о нем вспоминали, услышав в ночи рычание льва, шумерские пастухи, о
нем говорили, покачивая головами, жрецы  в  семиэтажных  эккурах;  а  Кайо
уходил один. Не в пламени погребального костра,  как  цари  Шумера,  а  на
продранной металлической  сетке  "Лоры".  Крылья  добрых  духов  Утукку  и
Ламассу не реяли над ним. Но зато над ним стояла Анхела...
     Навсегда ли мы строим здания?  -  подумала  Анхела.  Навсегда  ли  мы
входим в жизнь? Навсегда ли мы вводим в сердце любовь и ненависть?
     Она смотрела на распростертого Кайо и понимала, что  только  так,  из
столкновения добра и зла, рождаются мифы.
     Когда даже небеса вверху еще не были названы,  сказала  она  себе,  и
земля внизу еще не была отделена от неба, когда даже изначальный Апсу, а с
ним Мумму и Тиамат, еще мешались вместе,  пришла  пора  создавать  мифы  -
первое, но, может быть, самое важное оружие человека в борьбе за будущее.
     И одной стороной лица, не видимой собирающему бумаги  майору,  Анхела
заплакала - по своей убитой любви к Кайо,  по  своей  потерянной  любви  к
Риалу...
     Что ж, сказала себе  Анхела,  годы,  проведенные  мною  в  Тании,  не
пропали напрасно.  Я  знаю,  _ч_т_о_  случилось  с  Риалом.  И  знаю,  что
трагедия, разыгравшаяся в Шумере, трагедия,  подробности  которой  еще  не
скоро станут нам известны, не понята, не опознана людьми текущего века.  А
это значит, что ошибка Риала, его странная гибель никак не смогут повлиять
на мироощущение людей, на их  желание  самим  стоить  будущее,  не  ожидая
ничьей помощи. А когда они поймут все, они станут уже _н_а_м_и_!
     Но странно, мысль о возвращении в двадцать четвертый век не  принесла
Анхеле облегчения.
     Почему?
     Она подняла голову.
     Спрайс перед ней. Письмо археолога уничтожено... Что  же  мешает  мне
готовиться к возвращению? Ведь временная ловушка  уже  сегодня  нырнет  из
будущего сюда, в Ниданго, в точку перехода, лежащую недалеко от  шоссе,  с
которого виден одинокий шпиль монастыря Святой Анны...
     Анхела судорожно искала - _ч_т_о_?
     И нашла.
     ЗАПАД АБУ! ПЯТЬ КОСТРОВ РОМБОМ! ОДИННАДЦАТОГО, ПЯТНАДЦАТОГО, ДВАДЦАТЬ
ВТОРОГО!

     Опустив боковое стекло, Досет, прищурясь,  смотрел  на  летящие  мимо
скелеты сухих деревьев, на сов, смятенно вскидывающихся чуть ли не  из-под
колес.
     Повернув голову, Досет мог видеть Дуайта. Волосатые руки технического
помощника крепко сжимали руль. От армейской формы пахло табаком  и  потом.
Так же пахло от замерших на сиденье морских пехотинцев. А вот от Витольда,
жадно сжимающего в руках портфель с документами,  пахло  старостью.  Но  и
табаком тоже.
     Странно, подумал майор, ведь Витольд почти не курит.
     И взглянул на Анхелу... Чем пахла  она?  Лесными  цветами?  Травой?..
Трудно уловить, слишком силен запах бензина, пота, табака...
     ПОСРЕДНИК МЕЖДУ ВЕКАМИ!
     Это звучало неплохо. Это унимало  ревность  к  удачникам.  Он,  майор
Досет, дождался своего часа! После первого же сообщения о  разгаданном  им
вторжении из будущего люди забудут про смерть  Народного  президента.  Они
заговорят о нем, о логике Досете, - и я, Досет, не упущу свой шанс!.. Если
эта женщина и впрямь - мост между веками, посреди этого  моста  встану  я!
Мне виднее, кого впускать, а кого не впускать в будущее.
     Досет расправил отяжелевшие, вдруг уставшие плечи.
     Мы - военные! Мы - профессионалы! Что бы о нас ни говорили, миру  без
нас не обойтись!
     Эта мысль была яркой.
     Для майора Досета она, возможно, оказалась даже более яркой, чем сама
вспышка, расколовшая ночь.
     Мина, подложенная под настил шоссе, оторвала  мотор  машины  и  убила
всех, кроме Анхелы Аус!
     Взрыв  был   столь   силен,   что   несколько   либертозо,   бесшумно
пробиравшихся к лесам Абу, остановились и настороженно обернулись к шоссе.
"Твоя работа, Густаво!" - одобрительно сказал один  и  весело  хлопнул  по
плечу смущенного Густаво. "Это хорошая мина, - сказал второй. - Такие мины
Хосеф Кайо называет "черными вдовами". Когда  мы  встретим  Хосефа,  и  он
приведет нас к лесному аэродрому, у нас будет много  таких  мин".  Густаво
засмеялся и почувствовал, что на его щеку упала  капля  дождя.  "Пусть  бы
этот дождь прошел мимо!"
     Так же подумала Анхела.
     Сдерживая стон,  она  сломала  защелкнутые  на  запястьях  наручники,
отыскала в  кювете  отброшенный  взрывом  спрайс  Риала  и  вброд  перешла
неглубокую тихую реку. Леса Абу шумели невдалеке. Она различила лай горной
лисы и треск подгнившего дерева. Анхела знала, где именно ждут Хосефа  его
друзья. И хотя ее браслет светился  все  интенсивней,  хотя  до  появления
временной ловушки оставалось не более трех минут,  она  шла  не  к  шоссе.
Напротив, она шла к лесу. Шла и думала о том, как либертозо будут огорчены
известием о смерти Кайо, и о том, как они будут рады разжечь пять  костров
ромбом - одиннадцатого, пятнадцатого, двадцать второго...
     Думая так, Анхела плакала о Кайо и Риале  -  обеими  сторонами  лица.
Думая так, она ни разу не обернулась на шоссе, над которым уже выли сирены
серых, как смерть, военных автомобилей.