Марианна АЛФЕРОВА
Рассказы

ЖЕНЩИНА С ДИВАНЧИКОМ
РЕШЕТКА
ДАР - ЗЕМЛЕ
ПЕЙЗАЖ С ОСТРОВОМ НЕВО
САЛОН ДЛЯ РОБОТА

                            ЖЕНЩИНА С ДИВАНЧИКОМ

     Единственный ребенок родился утром.
     Ася была как все, ничем не отличима.  Разве  что  размеры.  Акушерка,
взглянув  на  выпирающий  из-под  застиранной   казенной   рубахи   живот,
презрительно скривила губы.
     - Что ж это у вас, женщина, такие маленькие желания?
     - Так ведь  я...  я  по-нормальному,  -  смущенно  пробормотала  Ася,
хватаясь руками за спину и ожесточенно гримасничая, пытаясь подавить боль.
     -  Что,  по-нормальному?  -  не  поняла   акушерка.   -   Все   хотят
по-нормальному. Вы же знаете: в случае кесарева вещи конфискуются...
     - Нет, нет, кесарева я совершенно не хочу, - замотала головой  Ася  и
просительно взглянула на акушерку.
     В Асином лице, уже немолодом, с морщинками и дряблостью  вокруг  глаз
проступило что-то детское, беспомощное.
     - Вы бы знали, как я его ждала...
     - Здесь все  ждали!  Вот,  слышите,  -  акушерка  кивнула  в  сторону
полураскрытой двери, откуда неслись непрерывно короткие отчаянные вскрики.
- Диван, вишь захотела, - акушерка хмыкнула.  -  Ей,  конечно,  предложили
кесарево. А она - ни в какую. Ладненько, пусть попробует, родит...
     Акушерка наконец встала, не теряя величия, ей  присущего,  вытолкнула
из-за  стола  свое  дородное  тело,  подцепила  небрежно  из   ящика   три
стиранные-перестиранные серые тряпки и протянула их Асе, будто  одаривала.
Потом опять-таки небрежно и снисходя кивнула на полураскрытую дверь -  все
ту же, откуда кричали, и проговорила лениво, теряя уже всякий интерес:
     - Крайняя кровать у двери.
     В комнате,  высокопотолочной,  с  кафелем  по  стенам  и  стеклянными
широкими дверьми враспашку, освещенной мертвым белым светом, стояло четыре
высоких металлических кровати.  На  одной,  ближней  к  окну,  и  от  всех
отдельной, взбрыкивая белыми полными ногами, лежала та женщина,  чей  крик
непрерывно несся в коридор. Рубаха ее вздымалась горой на  животе.  И  Асе
стало боязно, потому что было просто невозможно вообразить такой живот.
     Очередной крик перешел в  невообразимый  звериный  рев.  Содрогнулись
даже стены. Но в комнату никто не вошел.
     - Женщина, ртом не рожают, - донесся из коридора наставительный голос
акушерки.
     Ася видела в полураскрытую дверь ее ноги, перекинутую одна на другую,
слегка подрагивающий носок лакированной туфельки.
     "Туфель ужасно равнодушный", - подумалось Асе.
     Две другие обитательницы палаты лежали пока тихо, прикрывшись  такими
же серыми истерзанными тряпками, какие выдали Асе, и, дожидаясь схваток  и
боли, переговаривались меж собой.
     - Я выбрала телевизор, хороший, но маленький,  -  говорила  одна,  со
связанными на затылке в хвост волосами. - Все говорят -  телевизор  -  это
совсем не сложно. Муж, конечно, хотел новую  модель.  Но  я  сказала:  сам
такой рожай.
     -  Да,  им,  мужикам,  все  диваны  подавай,  -   хитро   прищурилась
здоровенная тетка на третьей койке. - А здесь не  очень-то  помогают.  Все
больше жмут на кесарево. Надеются, что вещи им останутся...
     - Нет, но какое имеют право! Почему отбирают! Вещи-то наши,  кровные!
- возмутилась та, первая, с хвостиком, и внезапно вся закривилась от боли,
вцепляясь намертво пальцами в спинку кровати.
     - Неправильное развитие, говорят, - хмыкнула толстуха.  -  Но  я  так
понимаю - это им все в прибыль. За одну зарплату никто ноне не карячится.
     - Так что ж делать... - растерялась женщина с хвостиком.
     - А с умом все надо. Чего ради  девять  месяцев  носить,  блевать  по
утрам, ни тебе купанья, ни загоранья, и выйти порожняком?! Поищите  других
дураков. Я тут в четвертый раз. Сейчас пришла за холодильником. И рожу,  и
без единого разрыва. Надо с умом все делать, -  повторила  толстушка  свою
любимую  фразу,  -  начинать  с  маленького,  ну   хоть   с   портативного
магнитофончика. А потом и размеры увеличивать. Не  зарываться  -  главное.
Сразу - не с дивана, - и она с ухмылкой кивнула в сторону койки у окна.
     - Главное, что обидно: одна вещь не чаще раза  в  год  получается,  -
вздохнула женщина с хвостиком, отпуская наконец спинку кровати и  переводя
дыхание.
     Мысли ее однако текли правильно и не сбивались, не то  что  в  Асиной
голове, где все мешалось, и лезло одно на другое. У  женщины  с  хвостиком
был полный порядок во всем.
     - Раньше  мужики  все  руками  делали,  -  продолжала  она,  и  опять
закривилась, задергалась - схватки частили, ей уж срок был в родилку идти,
но из коридора никто не шел ее смотреть, а она терпела, не  кричала  и  не
звала.
     - Э, милая, скажи спасибо, что еще так могут, - отвечала толстушка. -
И тут свои прелести есть - если с умом, конечно. Предохраняться  не  надо,
живи в свое удовольствие. И вещи задаром. Не часто, но если с умом,  можно
и видик забабахать.

     Явился врач. Голубая шапочка. Белый халат. Глаза внимательные.  Но  с
тоскою. Все почти  настоящее.  Легкий  налет  внимания.  Присел  на  Асину
кровать. Положил руку на живот, взглянул на часы, засекая время.
     - Как схватки? - спросил и, будто между прочим, добавил, - Что там  у
вас?
     - Ребенок, - призналась Ася очень тихо.
     - Что? - он не понял, дернулся,  сбился  считать  время,  и,  раскрыв
глаза, ослепленные вечно-белым жизненным светом, уставился на Асю.  -  Как
ребенок? Самый обыкновенный ре... бенок?
     Ася молча кивнула и судорожно глотнула, силясь убрать комок из горла.
Ей вдруг сделалось очень стыдно своей глупости.
     - И как вам это удалось?
     - Не знаю... - отвечала она одними губами.
     Он вскочил и бросился вон из комнаты, не обращая внимания  на  вопли,
что по-прежнему неслись с  койки  у  окна.  Но  через  минуту  вернулся  и
остановившись в дверях, сделал энергичный жест:
     - Идите за мной! Скорее! Скорее!
     Ася сползла с койки, и, собрав в ворох серые  свои  тряпки,  в  самом
деле побежала неким подобием трусцы, шаркая спадающими с ног тапками.
     В другой комнатке, маленькой, угловой, но тоже с кафелем  и  с  белым
светом, все было заставлено высокими стальными шкафами с серыми  безликими
дверями. Здесь, уже на низкой, но так же  обклеененной  кушетке,  валялись
какие-то драные резиновые ремни, клубком свивались провода и, проплутав по
полу меж ножек стульев, тянулись  к  высокому  скособоченному  шкафу.  Ася
прилегла на кушетку бочком,  а  человек  в  голубой  шапочке,  чертыхаясь,
принялся затягивать обрывки ремней вокруг Асиного живота,  скрепляя  куски
медицинскими зажимами. Ремни срывались, уползали куда-то за  спину,  будто
были живыми. Наконец кое-как удалось с ними справиться. Врач  потянулся  к
панели,  для  Аси  невидимой,  что-то  там  принялся   крутить.   И   тут,
оглушительное, прорвалось в комнату: бах-бах-бах...
     - Однако!.. Катерина! - крикнул врач зычно.
     Из-за дверей, будто только и дожидавшись этого оклика, и там  до  той
минуты стояла наизготовку, появилась худенькая девушка с черными  до  плеч
из-под белой шапочки волосами и черными чуть косо прорезанными глазами.
     -  Да,  Георгий  Алексеич,  -  вымолвила  она  с  какой-то  восточной
покорностью, и в то же время что-то веселое, лукавое мелькнуло в темных ее
глазах.
     - Ты только посмотри! Послушай! Сердце!
     - Где?
     - Да тут!
     И Алексеич почему-то ткнул пальцем в безликий серый шкаф,  как  будто
чудо относилось к этому шкафу, и там в  самом  деле  объявилось  настоящее
стучащее живое сердце.
     - Так там ребенок,  -  с  лукавою  улыбкой  и  нимало  не  удивляясь,
сообщила Катерина.
     Казалось, врач и сам наконец поверил.
     - Зачем вам ребенок? - спросил он с какою-то  тоскою,  вглядываясь  в
Асино лицо, будто силился что-то разглядеть, разгадать.
     - Не знаю... - Ася недоуменно вздернула плечи и тут же вся скрючилась
от накатившейся боли.
     - Катерина, ты что-нибудь понимаешь? -  обратился  Алексеич  вновь  к
черноглазой.
     - Понимаю, Георгий Алексеич.
     - Да? Занятно. А как же открытие века?  Живые  вещи?  Что  ж  теперь,
возврат к старому, да? А мы?...
     Он отстегнул ремни и махнул рукой, отпуская: идите, мол...
     И уже одной Катерине, решив, что Ася  вышла  и  не  слышит,  сообщил,
вздыхая:
     - А моя очередь на видик так и не подошла.
     - Так вам холодильник в том году достался...
     - Так в том году!..

     В коридоре на каталке, накрытая линялыми от  частых  стирок  одеялом,
лежала женщина с хвостиком. Лицо было  влажное  и  мятое,  и  волосы  тоже
влажные, и косами свесились на одну  сторону.  В  изголовье,  под  клеенку
затолкнутые, высовывались тапочки.
     Ася остановилась.
     - Ну как?
     Женщина разлепила глаза, мутная мгновенная улыбка скользнула по белым
губам.
     - Он там...  -  она  повела  глазами,  показывая  в  сторону  ближней
комнаты. -  Показали  сразу  же.  Как  родился.  Еще  в  этой,  в  смазке.
Противный,  -  женщина  судорожно  вздохнула.  -  А  потом,  как   обмытый
принесли... Такая прелесть! Маленький, конечно, очень. Но подрастет.
     Женщина прикрыла глаза. В белом больничном  свете  лицо  ее  казалось
прозрачным до синевы.
     Ася оттолкнулась от каталки, как от пристани,  и  поплыла  дальше  по
коридору, разгребая руками воздух, будто в самом деле плыла.  Остановилась
перевести дыхание. Против были двери. Как раз той комнатки,  куда  выносят
рожденное.  И  тоже,  как  всюду  здесь  приоткрытые.  В  комнате,   кроме
ярко-белого, горел еще вовсе мертвый, синий свет. У стен - столы.  Человек
в белом халате склонился  над  чем-то...  кем-то...  Ася  потянулась  было
разглядеть, но тут взгляд перебило - приметила  она  то,  о  чем  говорила
женщина  на  каталке,  блаженно  и  умиротворенно   улыбаясь.   Маленький,
темно-красный, прочти вишневый корпус. Темно-зеленый, слабо  светящийся  -
значит,  живой  -  экран.   Новорожденный   телевизор   со   смотанным   и
перевязанным, как пуповина, шнуром на боку. Тут же  прилеплена  -  в  трех
местах - бирка с номером и фамилией матери.  Ася  почему-то  вздрогнула  и
попятилась. Ей показалось,  что  телевизор  сейчас  закричит.  Но  в  этой
комнатке было тихо. Кричали - только там, до рождения. А после  -  тишина.
Это-то так и поражало. Не было слабого, первого в жизни -  ля,  ля,  ля...
Требовательного плача существа, утомленного первым серьезным усилием.
     Придерживая руками живот, Ася  вернулась  назад,  в  первую  комнату.
Здесь осталась только одна женщина - на койке у окна, у  которой  ожидался
диван. Теперь ее наконец удостоили вниманием. Возле койки  стояли  двое  -
Георгий Алексеич и акушерка, но не Катерина, а та, что не  вылезала  из-за
стола, сидела, покачивая полной ногой в лакированной туфельке.
     - Соглашайтесь на кесарево, - хмуро  бубнил  Георгий  Алексеич,  и  с
тоскою оглядывал комнату, в которую пока больше никто не прибывал.
     - Фиг  вам!  -  взвыла  женщина,  вновь  вскидываясь  на  кровати  от
очередного приступа боли. - Хитренькие какие! Диванчика моего  захотелось!
Нет! Нет! Нет!
     Георгий Алексеич отошел от нее с кислою миной.
     - За сегодня -  ни  одного  отказа,  -  торопливым  шепотом  сообщила
акушерка. - Поумнели все. За  большое  не  хватаются,  рожают  поменьше  и
подороже. Ну разве что какие патологии. Так ведь  с  патологией  -  так  и
работать будет хреново...
     На секунду она запнулась, и, бесцеремонно глянув  на  Асю,  почти  не
сбавляя голоса, спросила:
     - А эта? Точно родит? Без кесарева?
     Георгий Алексеич мельком глянул на Асю  и,  отвернувшись  пробормотал
негромко:
     - Да хоть и с кесаревым, вам ее добычи не надо, - и,  повернувшись  к
женщине с диванчиком, проговорил хмуро:
     - Ну, вставай, пошли...

     Ася лежала и прислушивалась.  Ей  казалось,  что  сейчас  из  родилки
должны раздаться дикие  вопли.  Но  было  как  будто  тихо.  Относительно,
конечно. Из-за дверей прорывались отдельные вскрики  и  фразы.  Надо  всем
доминировал низкий женский голос.
     Потом возник какой-то переполох, движение.
     Короткий взвизг, и - как будто тишина. Холодная. Без жизни... Это Ася
почувствовала отчетливо...
     Больше Ася ничего не поняла. Когда ее  повели  в  родилку,  навстречу
попалась акушерка с тазиком, наполненным опилками, щепками, и  лохмотьями,
пропитанными  кровью.  Это  все,  что  осталось  от  диванчика.   Пришлось
распилить. Медициной такое допускалось...
     ...Единственный ребенок родился утром.

                            Марианна АЛФЕРОВА

                                 РЕШЕТКА

     Говер начал собираться с вечера. Вынул из-под кровати кожаную  сумку,
сложил в нее белье на смену, глиняную,  запечатанную  воском  бутылочку  с
бальзамом, пух дерева согди, очень целебный и пригодный для всяческих ран.
И потом, как драгоценность, завернутые в кусок промасленной  кожи  таблицы
мудрости, в которых Говер сейчас ничего не понимал, но  должен  был  сразу
разобраться после...
     Говер поднял голову. Руж стоял на пороге и смотрел на его сборы. Руж,
уже разделся для ночи и был в  одной  рубахе  до  колена  и  в  деревянных
башмаках на босу ногу.
     - Значит, решился, - проговорил Руж,  не  отрывая  взгляда  от  сумки
Говера и в задумчивости почесывая переносицу.
     - Да, завтра. А ты?
     Руж энергично мотнул головой:
     - Нет уж, я как-нибудь обойдусь.
     Он хотел  уйти,  но  Говер  остановил,  достал  из  шкафчика  бутылку
темно-зеленого стекла и плетеную тарелку с острым перченым  печеньем.  Руж
оживился при виде угощенья, серые близко посаженные глаза  его  вспыхнули,
на худой шее дернулся кадык.
     - На дорожку закуска, - хихикнул Руж.
     Говер разлил содержимое бутылки  по  стаканам.  Приятели  уселись  на
низкую жесткую кровать у раскрытого окна.  Помолчали,  разглядывая  темную
густую жидкость в глиняных стаканах. Потом выпили залпом.
     - Думаю, это не так страшно, -  проговорил  Говер,  мотая  головой  и
запихивая в рот печенье. - В сущности - что  надо?  Потерпеть  один  день,
чтобы потом обладать всем.
     - Как же, всем, - недоверчиво хмыкнул Руж.  -  И  у  Мыслящих  пахать
будешь, как вол. Только там, говорят, не так тесно и грязно, как у нас.
     Говер повернулся к окну. Несколько восковых  огромных  цветков  согди
перевесились через узкий подоконник, с белых лепестков стекал клейкий  сок
и образовал лужицы. Нестерпимо пряный запах наполнял комнату.
     - Я  так  дальше  не  могу,  -  проговорил  Говер,  обрывая  цветы  и
выбрасывая их на улицу. - Не знаю, как  там  у  Мыслящих,  может,  вправду
погано. Но здесь больше невмоготу.
     - А чего тебе не хватает? - Руж ссыпал остатки печенья прямо в рот. -
Плохо, что ли? Кажется, как мы живем, другие и позавидовать могут.  Жратва
есть, от устали не помираем.
     - Не могу  так,  -  повторил  Говер.  -  Голова  тяжелая,  будто  вся
переполнилась, кровь ночами в ушах стучит, - он вцепился руками в  волосы.
- А мыслей нет. Будто ключ какой потерян...  В  конце  концов  всего  один
день.
     - У многих за один раз ничего не выходит, - Руж нагло  ухмыльнулся  и
почесал впалую грудь. - И во второй раз ходят, в третий, и в пятый,  -  он
поднялся и, громко стуча деревянными башмаками, двинулся к двери. Так  что
подумай, братец.
     Говер покачал головой. Нет, уж он решился. Перерешить было бы слишком
тяжело. Одетый, лег он на кровать.  Сердце  сильно  билось,  и  все  время
делалось жарко и душно при мысли о завтрашнем. Черт с ними,  с  мучениями.
Главное, он все поймет: таблицы мудрости, смысл Земли  и  Неба.  Все,  что
знают Мыслящие, будет знать он.

     Говер поднялся еще до света. Пожевал  вчерашнего  черствого  хлеба  и
запил холодной водой. Взял сумку и тихо спустился  вниз.  В  кухне,  возле
огромного очага уже хлопотала толстуха Хиг. Огонь капризничал и  не  хотел
гореть. Пахло дымом и остывшей пищей.
     Говер не стал откликать хозяйку, потуже затянул завязки на  куртке  и
шагнул на улицу. Меж домами плавал густой синий  туман.  Ставни  были  еще
закрыты. Повозки заспанных, закутанных в кожаные плащи торговцев, катились
от городских ворот. Говер шел им  навстречу,  против  потока.  Он  шел  из
города на Гору Мыслящих. Он - решился.
     У ворот его остановили.
     - Туда? - спросил один из стражников и ткнул пальцем вверх.
     Говер кивнул.
     - Покаж, чего несешь.
     Говер замешкался, и стражник сам вырвал из его  рук  сумку.  Проворно
перетряхнул содержимое и извлек глиняную бутылочку.
     - Это что? - губы его радостно расплылись.
     - Бальзам.
     - Ну конечно, бальзам!
     Стражник ловко сколупнул воск и хлебнул прямо из  горла.  На  секунду
лицо его застыло в предчувствии радостного тепла, потом  губы  скривились,
он затряс в воздухе руками, замотал головой и принялся плеваться.
     - Я же говорил!.. Бальзам...
     - Да катись ты вместе со своим бальзамом!  -  и  стражник  с  размаху
швырнул бутылку на мостовую.
     Глиняные  осколки  и  густые  маслянистые  капли  брызнули  в  разные
стороны. Несколько секунд Говер стоял неподвижно, от обиды у него  дрожали
губы. Потом подхватил он растрепанную сумку свою и почти бегом  кинулся  в
ворота.
     - Ничего, лишь бы стать  Мыслящим,  -  приговаривал  он,  закипая  от
досады. - А там я...
     Что он сделает, когда станет Мыслящим, Говер представлял  смутно.  Но
желание было жгучим и томительным, как жажда.
     Говер бежал по тропинке  наверх,  туда,  где  из  седой  хвои  низких
деревьев  поднимались  красные  стены  огородов  и  желтые  купола   Храма
Мыслящих.

     Но впустили его не в храм, а в крошечную сторожку, где уже дожидались
двое. Один, седой  уже  мужчина  с  остренькой  бородкой  молился,  крепко
прижимая руки к груди. Второй, еще совсем  мальчишка,  обритый  наголо,  в
меховой куртке на голое тело, сильно трусил, и постоянно отирал  о  куртку
вспотевшие ладони. Служитель ушел, и внутрь не пропускали.
     - Я тут уже в пятый раз, - сообщил человек с бородкой.  -  Решил  для
себя, что в последний.
     Говеру сделалось не по себе - во рту пересохло, и в висках  пребольно
застучало.
     - А я надеялся, что сразу.
     - Кому как повезет, - умудренно сообщил сосед.  -  Молодым,  конечно,
проще. У них мозг еще свежий, его легче включить. А у нас,  стариков,  все
сложнее. Тут еще вопрос, кто у решетки попадется. Если припечет  враз,  то
никакого  эффекта.  Только  пережжешься   весь.   Решетку-то   ведь   надо
разогревать постепенно, чтобы боль входила капелька за капелькой.
     Парнишка косился на соседа уже с  неподдельным  ужасом  и  под  конец
вскочил, готовый бежать.  Но  тут  явился  служитель,  вручил  каждому  по
жестяному жетончику с номером и записал всех троих в  толстую  обтрепанную
книгу. После чего, смазав лоб всем троим какой-то темной,  остро  пахнущей
краской, выпустил во двор, ничего не объясняя.
     - У тебя какой номер? - спросил человек с бородкой.  -  Седьмой?  Это
крайний домик справа. Ну, а мне налево, - он хлопнул  Говера  по  плечу  и
бодро зашагал по тропинке.
     А Говер стоял и не двигался. Может, не ходить? И  вообще,  почему  он
приперся сюда? Ну, не может слышать мысли,  не  понимает  древних  вед,  и
таблицы  мудрости  для  него  ничто  -  так,  пластинки  серого   металла,
испещренные значками. Ну, тоскует его душа по ночам и  рвется  куда-то.  И
сердце стесняется, будто хочет выпрыгнуть. Ну и что?  Хочется  полета.  До
слез хочется полета.
     Говер очнулся перед низеньким, в  один  этаж  домиком  с  односкатной
крышей - ноги сами принесли его  сюда.  Он  отворил  дверь  и  очутился  в
крошечном предбаннике. Здесь пахло водой, мылом  и  палой  листвою.  Узкая
дощатая дверь, ведущая внутрь, приотворилась, выглянула лохматая голова.
     - Раздевайся, - последовал краткий, никак не  объясненный  приказ,  и
голова скрылась.
     Говер подчинился. В предбаннике было холодно, а пол под босыми ногами
казался склизким. Говер огладил руками худые плечи, пытаясь  унять  дрожь.
Он вдруг понял, что  тело  его  очень  слабое  и  может  не  выдержать.  С
сомнением потрогал пальцами бока, худые колени. Да, тело  слабое.  А  дух?
Внутри противно заныло. Дух тоже наверное не на высоте.
     - Ну, готовы?
     Открыватель вышел. Невысокий, коренастый, весь  кривоватый,  будто  с
одной стороны его стянули веревкой. Огромный грязный передник доходил  ему
до щикотолок. В руках открыватель держал темный бурдюк с наконечником.
     - А это еще зачем? - спросил Говер внезапно обсохшими губами.
     -  Клистир,  вот  что  это,  -  зло  объяснил  открыватель.  -  А  то
обделаешься там у меня на решетке. И помочиться не забудь.
     Говер весь залился краской, как девчонка  -  покраснели  даже  шея  и
худые плечи. Он готовился к мучениям  и  возвышенному.  Готовился  к  иной
жизни в Храме Мыслящих. А здесь что-то мелкое, дрянное, унизительное.
     - Не буду я, - пробормотал Говер, упираясь взглядом в липкий пол  под
ногами.
     - А не будешь, так катись, - легко  согласился  открыватель.  -  Я  с
тобой возиться не намерен, - и двинулся обратно, к внутренней двери.
     Говер растерялся. Что же делать? Уйти? А как же мозг? Так и останется
бесформенной кашей? Всю жизнь простоять перед глухой стеной,  когда  можно
было войти в Удивительные Ворота. Ведь можно было...
     - Ладно! - выкрикнул он и махнул рукой, сдаваясь.
     - То-то же. Недотрога. Думает, что мне в радость ему в задницу трубку
пихать, - бормотал открыватель.
     После "процедуры" Говер наконец вошел в главную комнату.  Помещеньице
в два окна, до  тесноты  заставленное.  В  центре  располагалась  огромная
частая решетка. На ней вполне могли улечься не один человек, а сразу трое.
Главный инструмент включения мозга. Примитивный и гениальный одновременно.
От решетки тянулись длинные толстые провода и  терялись  где-то  в  недрах
высокого железного шкапа с кривоватыми дверцами, одна  из  которых  сильно
прокоптилась. Был еще стол и стул у окна,  еще  один  шкапчик,  маленький,
деревянный, с одною дверцею, по верху которого  стояли  в  ряд  бутылки  с
желтой жидкостью, и возле которого в углу буднично прикорнули два или  три
колпака, утыканные шипами.  Колпаки  слегка  даже  припылились,  видно  за
ненадобностью ими пользовались редко.
     Открыватель  слегка  подтолкнул  Говера  к  решетке.   Тот   поспешно
вскарабкался и лег, послушно раскинув руки. Открыватель, пыхтя, накинул на
кисти рук и щиколотки ременные петли. Затем  отошел  к  шкапу  и  принялся
крутить какие-то ручки. Говер закрыл глаза.
     "Надо сосредоточиться, - приказал он сам  себе.  -  Чтобы  все  капли
страдания, все толчки боли не пропали даром, чтобы все ушло в мозг, и мозг
ожил. Чтобы..."
     Боль была пронзительной и острой. Тело  подбросило  вверх  и  выгнуло
дугой. Говер услышал дикий и как будто далекий крик - и  не  сразу  понял,
что кричит он.
     - Медленнее, ты что!
     Новый удар  боли.  Комната  медленно  повернулась  вокруг  оси,  окно
повисло под углом, и стало расплываться.
     - Мучитель, - прохрипел Говер.
     - Заткнись, - отозвался открыватель.  -  Будешь  верещать,  еще  хуже
сделаю.
     Он сел у окна, достал стакан и тарелку, прикрытую тряпицей.  Принялся
есть.
     - Мозг, включайся, мозг, включайся, - шептал Говер.
     Боль не утихала, она волнами пронизывала тело, не давая роздыха. Боль
проникала в мозг, и мозг уже ни о  чем  не  мог  думать,  только  о  боли.
Казалось, это длилось вечность.

     Говер сидел в приемной Мыслящих, огромной зале с окнами до пола.  Сам
пол,  блестящий,  как  зеркало,  отражал  плафон  потолка  с   причудливым
орнаментом. Говер был по-прежнему голым,  только  на  плечи  ему  накинули
какую-то задубевшую от крови и грязи тряпку, да разрешили  надеть  башмаки
на босу ногу. Говер сидел на скамье, поджав  под  себя  ноги,  и  старался
поправить тряпку так, чтобы она не касалась обожженной спины.
     Наконец, Мыслящий явился. Сел  за  стол  напротив.  Разобрал  бумаги,
почитал, улыбнулся, затем в задумчивости поглядел на Говера и протянул ему
темную пластинку, испещренную  узором.  "Таблица  мудрости",  -  догадался
Говер.
     Он смотрел на пластинку и ничего не видел,  кроме  точек,  кружочков,
каких-то протравленных в  металле  полосочек.  Как  и  прежде.  Как  и  до
включения.
     "Ну что же ты! - обратился он с упреком к мозгу.  -  Я  столько  ради
тебя перенес! Эх!"
     Но мозг не воспринимал упрека. В мозгу сейчас была только одна  мысль
- как сесть так, чтобы холщовая накидка не касалась израненной спины.
     - Это... напоминает мне... звезды, - запинаясь, пробормотал  Говер  и
извиняюще, просительно улыбнулся.
     Мыслящий снисходительно кивнул в ответ и протянул  вторую  пластинку.
Говер уставился на нее, и опять ничего не увидел. Только  точки,  дырочки,
колечки.
     - Тоже звезды? - участливо подсказал Мыслящий.
     Говер молча кивнул и вновь поправил накидку. Страшно  хотелось  пить,
глаза сами собой закрывались от слабости. Но главное - спина...
     - Придется  прийти  еще  раз,  -  донесся  откуда-то  издалека  голос
Мыслящего.
     - Еще раз опять... это?
     - Конечно. А чего бы ты хотел?
     - Я? Ничего. Абсолютно.

     Говер лежал на животе, а толстуха Хиг мазала ему спину  мазью.  Говер
подвывал по-собачьи, кусал губы, хватался руками за тюфяк и спинку  низкой
деревянной кровати.
     - Потерпи, миленький, ты только потерпи, -  уговаривала  его  Хиг.  -
Ишь, как тебя приложили. От души. Такую спину я видела лишь в год двойного
солнца у Таса Ли. Нет, у Таса, конечно же, спина была  гораздо  хуже.  Его
прожгли буквально до костей, и раны загноились.  Он  долго  умирал.  Очень
мучился. А в бреду все говорил, что летает среди звезд, на  кораблях,  как
по морю. И все кричал: "Капитан, я знаю, где ошибка!" Жена Таса Ли  ходила
к Мыслящим просить какое-нибудь лекарство, но ей ничего не дали. А у тебя,
миленький, все будет хорошо. У тебя совсем  не  такие  уж  глубокие  раны.
Совсем даже неглубокие. А на Мыслящих ты плюнь. Ничего там у них хорошего,
одни склоки и дележ всякого добра, которое-то и не  добро  вовсе,  а  так,
старый хлам.
     Хиг закончила мазанье и ушла. Говер  лежал  не  двигаясь,  уткнувшись
мокрым лицом в подушку. Несколько веток согди  проросло  сквозь  стену,  и
огромные восковые цветы распустились  над  кроватью.  В  комнате,  забивая
запах болезни и сальной мази, стоял головокружительный аромат цветов.
     "Если бы все было не напрасно",  -  в  отчаянии  прошептал  Говер,  и
расплакался, как ребенок.
     - Я же говорил, не надо туда ходить, - проговорил Руж,  появляясь  на
пороге. - Я-то знаю.
     Говер не ответил, отвернулся к стене. Конечно, Руж прав.  Тысячу  раз
прав. Но это не утешает.
     - Я, кстати, новую работу нашел, сейчас в учениках. А через две  луны
стану мастером, - Руж замолчал, ожидая расспросов.
     Но Говер молчал, втискивая лицо в подушку  и  кусая  губы,  чтобы  не
закричать. Руж еще немного потоптался на пороге и, видя, что разговора  не
выходит, ушел.

     Говер сидел  на  скамейке,  привалившись  боком  к  нагретой  солнцем
кирпичной  стене.  Казалось,  он  дремал.   Веки   были   прикрыты,   тело
расслаблено. На плечах толстая шерстяная накидка.  В  руках  металлическая
пластина, испещренная дырочками, кружочками, штрихами.
     Но Говер не спал. Солнце  било  ему  прямо  в  глаза,  и  под  веками
мелькали красные и зеленые круги в непрерывном движении. Лицу  было  очень
тепло.  Спина  уже  почти  не  болела.  Только  заживающие  раны  чесались
невыносимо.
     "Все можно  терпеть",  -  пришла  откуда-то  мысль,  будто  сказанная
другим.
     "Не все", - возразил Говер,  и  даже  мотнул  головой  из  стороны  в
сторону.
     "Ты все думаешь о таблицах мудрости? Хочешь знать, что это такое?"  -
опять ниоткуда прозвучал вопрос.
     "Да, хочу."
     "Это остатки печатных плат с корабля, который  разбился  здесь  много
лет назад. И теперь Мыслящие не могут вернуться..."
     "И они ищут тех, кто поможет им", - продолжил Говер и открыл глаза.

     - Мне надо видеть Мыслящих, - нетерпеливо  заявил  Говер  человеку  в
пропускной сторожке.
     Тот глянул непонимающе выпученными воловьими глазами, и вложил в руку
Говера серый жетон.
     - Я прошел включение в прошлый раз!
     Служитель не ответил, молча толкнул дверь во двор.
     Говер направился сразу по тропинке наверх,  туда,  где  среди  темной
зелени блестел стеклами витражей Храм Мыслящих.  Но  не  прошел  и  десяти
шагов, как двое стражников возникли на пути. В толстых кожаных  куртках  с
металлическими  бляхами,  с  короткими  пиками  в  руках,   они   казались
неповоротливыми.
     - Назад! - один из стражников слегка кольнул Говера пикою в грудь.  -
Здесь дороги нет. Иди туда, куда тебе назначено!
     - Мне надо видеть Мыслящих!
     - Иди, - повторил стражник и вновь кольнул Говера в грудь. Тот сделал
вид, что подчиняется. Затем резко повернулся, схватился за древко  пики  и
резко  рванул  ее  на  себя.   Стражник   потерял   равновесие   и   упал,
перекувырнувшись через голову. Второй попытался ударить,  но  Говер  отбил
его удар, и всадил острие противнику в ногу. Стражник скрючился и, заревев
по-звериному, повалился на песок.
     Говер бросился бежать наверх.  Больше  никто  ему  не  препятствовал.
Задыхаясь, влетел он в зал Храма и остановился. Мыслящий сидел за столом и
смотрел на Говера усталыми всепонимающими глазами.
     - Я понял, что это за таблицы! Я знаю! - торопливо  выкрикнул  Говер,
боясь, что его прервут.
     Мыслящий успокаивающе поднял руку.
     - Очень хорошо. Просто прекрасно. Но включение тебе  придется  пройти
вновь.
     - Мой мозг работает! - Говер даже топнул ногой  в  ярости  -  неужели
Мыслящий не верит ему.
     - Плохо работает, -  покачал  головой  Мыслящий.  -  Слишком  большое
запоздание. Так что придется еще раз тебя прогреть, - и он вздохнул, то ли
сочувственно, то ли тоскливо.

     Говер разделся и сел на скамейку в предбаннике, дожидаясь. Нестерпимо
пахло горелым мясом - как видно, сегодня  в  этом  домике  он  не  первый.
Наконец дверь отворилась и вошел открыватель. Говер поднял голову.
     - Руж!
     - Он самый! - осклабился тот. - Я уже мастер. Или ты не слыхал?

     - Может, тебе помочь дойти  до  Храма?  -  услужливо  предложил  Руж,
помогая Говеру сползти с решетки.
     Тот отрицательно покачал головой. Постоял. Сделал шаг. Ноги, кажется,
его держали. В мозгу была пронзительная ясность. Мысли накатывали одна  за
другой, как волны большого моря.
     - А ты мастер своего дела, Руж.
     - Стараюсь, - скромно потупился тот и протянул холщовую накидку.
     Но Говер отстранил его руку.
     - Не надо. Лучше подай мои вещи.
     Говер кое-как натянул рубаху, а куртку  не  стал  надевать,  сунул  в
мешок.
     - Ну ладно, Руж, до вечера.
     - А ты разве...
     - Нет, я назад.
     Говер  вышел  во  двор  и  направился  к  пропускной  сторожке.   Его
пошатывало. В голове было хорошо и ясно.
     "Зачем мне тащиться к Мыслящим? - усмехнулся он про себя. - Вот  еще!
Я со своим мозгом теперь и в городе могу натворить такого..."
     Додумать не успел. Кто-то больно ударил его по ногам, и Говер рухнул,
как подкошенный. В следующее мгновение двое стражников подхватили  его  за
локти и поволокли наверх, к Храму Мыслящих.
     - Это уже третий за  сегодня,  -  сказал  один,  пыхтя  от  натуги  и
опираясь на пику, как на посох.
     - Умники чертовы, - отозвался второй, - с ними тут возятся, мозги  им
прочищают, а они, только сами чуть-чуть  кумекать  начнут,  сразу  тикать!
Лучше б посчитали, сколько на них на каждого энергии расходуют!
     - Вот-вот, нет, чтобы отработать. Так их в  город,  назад,  в  болото
тянет. Небось из-за денег.
     - Из-за денег, конечно...

                            Марианна АЛФЕРОВА

                               ДАР - ЗЕМЛЕ

                                    1

     Олгерд безнадежно  опаздывал.  Срок  земной  карточки  истекал  через
несколько часов. С похмелья он пропустил два утренних рейса на МЕЖГАЛЛАКС,
а следующий ожидался только завтра. Оставалось  одно  -  плюнуть  на  все,
завалиться в кабак и там веселиться до той минуты,  когда  заберет  служба
контроля. И сгорят  синим  пламенем  все  нашивки  лимгардиста,  и  слабая
надежда  когда-нибудь  поселиться   здесь,   на   старушке-Земле.   Олгерд
повернулся и двинулся к выходу из космопорта. В похмельной и тяжелой,  как
заряженный лучемет, голове мысли передвигались с  трудом,  рывками.  "Черт
возьми, три года на Даре и месяц здесь - это просто свинство", -  бормотал
Олгерд, со злобой оглядываясь по сторонам, презирая  всех  этих  избранных
обитателей земного рая.  Припоминалось  смутно  и  кусками,  как  вчера  в
кабаке,  протиснувшись  на   середину   крошечного   зальца,   он   стоял,
покачиваясь, сжимая в руке пустой стакан и громко выкрикивал все, что знал
и помнило Даре - о ликвидации, о секторах, о запахе горелого мяса. Земляне
брезгливо морщились и отходили в сторону или отворачивались,  а  он  орал,
покрываясь испариной, будто  хотел  вылить  на  них,  таких  чистеньких  и
холеных, всю накопившуюся мерзость и грязь. Разве не ради того, чтоб Земля
была свеженькой и отмытой, он подался в лимгардисты?!  Он  ради  них!..  -
Олгерд только сейчас сообразил, что  стоит  посреди  холла  и  выкрикивает
что-то нечленораздельное и яростное, а люди обходят его, сторонясь.
     Олгерд конфузливо рассмеялся, потом дерзко  откинул  голову,  выпятив
губы, и огладил руками черную форму лимгардиста, с которой сросся, как  со
второй кожей.
     "Нет, конечно,  не  ради  высоких  идей",  -  подумал  он  с  тоской,
признаваясь, будто кто-то его уличил и деваться было некуда - "Мне  всегда
деваться некуда... Сначала из колонии - только  в  лимгардисты,  а  теперь
опять на этот чертов Дар..."
     "Внеочередной рейс на МЕЖГАЛЛАКС", -  сообщило  объемное  изображение
женщины  в  розовом,  возникнув  перед  ним  на  секунду  и  уже  издалека
промурлыкав: "тамбур 72, вход в 9:20".
     Олгерд взглянул на часы. У него оставалось  несколько  минут.  Только
добежать до этого самого тамбура 72. Сначала что-то в нем  взбрыкнулось  и
он хотел крикнуть, что плевал на всех и остается  здесь,  и  будет  делать
все, что захочет, и... Но тут же поймал себя на  том,  что  идет  к  этому
самому тамбуру, и даже спешит, и поглядывает на часы.
     "Я стал совершенной скотиной", - взыграла в нем неожиданно  гордость,
но это уже был последний всплеск. Он вошел в тамбур, покорно развел руки в
стороны  и  слегка  расставил   ноги,   давая   невидимым   автоматическим
соглядатаям его изучить, удостовериться, что  он,  лимгардист  Олгерд,  28
лет, не везет с собой ничего запретного. Когда-то в юности он находил  эту
процедуру унизительной и даже пытался увильнуть от  нее,  потом  привык  и
возмущался лишь для виду, а внутри него  уже  ничто  не  возмущалось,  все
давно сгорело. До конца.
     Он прошел светлым, чистым до блеска коридором, вступил в лифт,  потом
в легкую капсулу доставки и наконец воздушные автоматы мягко выплюнули его
в салон, переполненный бледно-голубым светом, легкой  музыкой  и  странным
терпким,  незнакомым  запахом.  Он  был  внутри   корабля   спецрейса   на
МЕЖГАЛЛАКС.  Олгерд  почти  с  растерянностью   оглядывал   салон   обитый
бледно-голубым  пластиком  с  золотыми  эмблемами,  похожими  на   древние
геральдические лилии. Но тут же опомнившись, приклеил  наглую  улыбочку  к
губам, сунул руки в карманы комбинезона и двинулся по салону,  насвистывая
мотивчик популярной лимгардистской песенки:

                Не волнуйся, дружище, ничто не пропадет,
                Все, что ты добудешь, - Земля сожрет...

     -  Спецрейс  на  МЕЖГАЛЛАКС,  -  пробормотал  он,  останавливаясь.  -
Интересно, а звездолет тоже будет "спец" или...
     - Нет, звездолет будет обычным, - ответили ему.
     Олгерд обернулся. Человек в синей форме -  ультрамарин,  разбавленный
молоком до мути, - сидел в кресле, слегка откинувшись, в той  позе,  какая
удается лишь людям, привыкшим к независимости с детства.
     - Вы наш пассажир, - незнакомец махнул рукой, приглашая Олгерда сесть
в соседнее кресло.
     - Да вроде этого, - Олгерд  невольно  оробел  и  сам  удивился  своей
робости, потому что в незнакомце не было ничего грозного, напротив, он был
невысок и субтилен, а руки, сцепленные на коленях, были тонкими и белыми -
руки аристократа и белоручки. - Это  что,  ваша  собственность?  -  Олгерд
повел глазами, давая понять, что говорит о планетолете.
     - Собственность фирмы "Маинд", - уточнил незнакомец.
     - А вы?
     - Техинспектор....
     Олгерд кивнул, невольно хмуря брови и раздражаясь, потому что  и  сам
должен был догадаться по нашивкам форменной рубашки, что  за  птица  перед
ним.
     - Роберт Валерг, - представился  тот  и  протянул  лимгардисту  узкую
ладонь, как верительную грамоту.
     Олгерд криво усмехнулся и пожал  руку,  которая  ответила  неожиданно
сильным для таких тонких пальцев пожатием.
     Олгерд опустился в кресло и вдруг  почувствовал,  как  раздражение  и
злость разламываются на куски  и  тают,  и  даже  боль  в  голове  уходит,
оставляя приятную пустоту и сонливую мягкость.
     - Вот так кресло, - пробормотал Олгерд и, обернувшись  к  Валергу,  -
спросил:
     - А с МЕЖГАЛЛАКСА куда ты?
     - На Дар, - ответил техинспектор  с  неохотой,  будто  признавался  в
чем-то постыдном.
     - Так и я на Дар! - радостно вскрикнул Олгерд. - Значит, до конца  по
пути...
     - До конца, - повторил в задумчивости Валерг, и слова  его  приобрели
какой-то нехороший, второй смысл...
     Но Олгерд этого не заметил. Мысль, что до  Дара  будет  ему  попутчик
обрадовала и оттеснила все прочие соображения.  Олгерд  подался  вперед  и
заговорил спешно, будто боялся опоздать:
     - Ты на Дар впервые? - "ты" теперь уже вполне  естественно,  необидно
всплыло в разговоре. - Впервые? Тогда много чего увидишь. Прежде  всего  -
ликвидацию... А ты часом не специально ради  этого?  А  то  к  нам  многие
шляются, якобы за делом каким, а на самом деле - поразвлечься. Мне, честно
говоря, все это обрыдло, - Олгерд резанул рукой по горлу. -  Но  с  другой
стороны - привык, поначалу только жареного мяса не мог  есть  -  рвало.  А
теперь, приезжаю с рейда, и хоть бы что...
     - И что же там в рейде? - с  робостью,  как  мальчишки  спрашивают  о
первом свидании, поинтересовался техинспектор и тут же в  порыве  какой-то
чрезмерной скромности прикрыл глаза.
     "Чистоплюй, - подумал Олгерд. - Такие  первые  жаждут  остренького  и
тянутся к лучемету..."
     Но техинспектор неожиданно вновь глянул на  Олгерда,  ничего  мягкого
или сентиментального не было в этом взгляде.
     - Я видел ликвидацию в стереозаписи,  -  сказал  Валерг  и  замолчал,
ожидая Олгердовых слов.
     - Они нам мешают! Начинаешь освоение, а они  возьмут  -  вырубят  все
машины или... - Олгерд запнулся, потому что показалось, что Валерг,  вновь
бросил на него мимолетный режущий взгляд.
     Осадил его...
     Олгерд не понял упрека, хотя  на  секунду  замолчал  и  потерял  нить
разговора.
     - Дар - это колония! - заявил он,  не  чувствуя  за  собой  вины,  но
сознавая необходимость оправдании. - Впрочем, сам увидишь и все поймешь...
     Валерг не ответил. На табло загорелось красным: "Взлет..." "10:00"  и
поползли неостановимые цифры вспять...

                                    2

     Из космоса Дар казался похожим на Землю. Те же  голубые  пространства
морей, та же зелень материков. Только Дар  выглядел  более  упорядоченным.
Здесь не было высоких гор - только возвышенности, не было пустынь - только
цветущая степь, ураганы никогда не морщили в  гневе  лицо  планеты,  а  за
четыре года Освоения никто не наблюдал признаков сейсмической  активности.
С той высоты, с которой планета виделась голубоватым  шаром,  оба  дарских
материка были необычайно схожи и различались только сеткой неровных линий,
что делили Дар на куски, будто кто-то в спешке  кромсал  огромный  зеленый
пирог. Валерг, щурясь,  всматривался  в  экран,  пытаясь  определить,  где
сегодня, завтра или послезавтра будет произведен новый надрез  -  операция
Освоения во имя Земли. Один из материков фактически был уже  разделен,  но
второй держался: в центре, будто живое, сияло яркое зеленое пятно и к нему
со всех сторон тянулись цепкие черные паучьи лапы.
     - Седьмой  сектор  намечен  на  ликвидацию,  -  заметил  Олгерд  чуть
свысока, как и положено говорить ветерану с новичком.
     Теперь он позабыл прежнюю свою робость и чем  ближе  становился  Дар,
тем нахальнее делалась Олгердова улыбка.
     Валерг включил увеличение и тут же  экран  заполнила  гладь  озера  и
густые буйные заросли вокруг. Что-то  тайное,  давнее  проступало  в  этом
озере и деревьях:  -  позабытое  чувство  ничем  не  ущербленной  красоты,
которую ощущаешь лишь в детстве при пробуждении. Если  земляне  посмотрели
бы внимательнее на экран, то на голограмме  увидели  бы  фигурки  дарвитов
похожие на статуи, сколотые с фасада готического собора. Тела дарвитов, их
руки и головы, чуть вытянутые и тонкие лица, как лики икон, и темный,  все
тот же мученический цвет кожи, напомнили  бы  людям  что-то  из  прошлого,
позабытого ими в долгом и бурном пути к звездам.
     - Так в самом деле на Даре никто не убивает? - проговорил  тихо,  как
бы про себя, Валерг.
     - Здесь все недоноски, - буркнул Олгерд в ответ. - Всегда  молчат.  И
не вопят, даже когда их... ликвидируешь.
     - А кто-нибудь сопротивлялся хоть раз? Как-нибудь? - Валерг,  задавая
вопрос, испытывал странное чувство стыда.
     Было  что-то  кощунственное  в  его  любопытстве,  но   он   не   мог
остановиться, будто кто-то толкал его  в  спину  непрерывно.  Он  даже  не
слишком и раздумывал, он просто шел и расспрашивал дорогу  и  мальчишеское
восторженное предчувствие значительного вскипало в нем.
     - Дохли, да... - сообщил Олгерд. - Но не  дрался  никто.  Нет...  Был
один случай... - На секунду он замолчал и что-то болезненное,  мучительное
мелькнуло в его лице. - Да они просто отвратительны! Ничтожества! Дрянь! -
взорвался внезапно.
     Валерг взглянул на лимгардиста с  удивлением  -  способности  глубоко
чувствовать он в этом существе не предполагал.
     "Почему так больно жить?" - подумают, ощущая тоскливую размягченность
внутри и странную жалость к этому человеку в черной форме.

                                    3

     Дорога катилась навстречу белой лентой.  Поначалу  была  лишь  черная
пустыня "доведенных"  территорий,  потом  стали  попадаться  изуродованные
обрубки,  осколки  прежнего  живого  буйства,  жизнь  чахлая,  замученная,
присыпанная пеплом. И наконец поодиночке, а вскоре и тесной толпой  встали
сильные стволы дарских деревьев. Зеленые ветви сплетались друг с другом  в
дружеском пожатии, и робкие ростки  среди  могучих  стволов  опирались  на
ветви великанов, как дети на руки взрослых. Солнце уже катилось  к  закату
и, прыгая среди деревьев, улыбалось на прощанье. Казалось, в одночасье лес
облетел, лишь внизу остался зеленый подшерсток - один из здешних обманов -
листва  больших  деревьев  повернулась  к  солнцу  ребром,  балуя   теплом
молодняк.
     Валерг убрал защитные экраны и открыл прозрачный купол на носу фарпа.
Тут же на губах появился сладковатый привкус -  это  легкий,  тонкий,  как
пыль, пух сурты, налип на лицо. Солнце зашло внезапно, как провалилось,  и
все погасло вместе с ним, но  белый  камень  дороги  продолжал  светиться.
Компьютер зажег фары, но Валерг выключил их, и теперь фарп ехал в темноте.
Лишь фиолетовые блики от электромагнитной подушки скользили по  мелькающим
стволам.
     Как хорошо. Тихо. Покойно.  Хочется  лечь.  Закрыть  глаза.  Ненужная
мягкость и расслабленность появляются в теле. А  разум?  Какой  разум  мог
появиться здесь, в этом мире, лишенном борьбы и крови? Столь  же  ленивый,
вялый,  медлительный?  Абстрактный?  Склонный   к   просчитыванию   тысячи
вариантов? Лишенный самовлюбленности? Не знающий сомнений? Не  думающий  о
себе, но обнимающий всю планету разом? Единый?
     Коллективистский разум... Валерг вяло улыбнулся.  То,  что  на  Земле
непременно выражается в пародию. Занятно! Эволюция, где никто  не  убивал.
Где  погибал  тот,  кто  не  помогал  никому.  Эгоисты   и   эгоцентристы,
индивидуалисты обречены. Может быть так? А почему бы и  нет.  Самоубийство
вместо убийства. Валергу почему-то стало жалко эгоистов. Право же, во всем
этом  есть  что-то  по-иезуитски  извращенное.  Такой  мир  тоже   жесток.
Невыносимо жесток на своем пути. Быть может,  не  меньше,  чем  земной.  А
итог?
     Итог-то должен быть один и тот же. Вот что смешно. Вот...
     - Мы не опоздаем?  -  спросил  Валерг,  втягивая  носом  воздух.  Ему
показалось, что к запаху роста и цветения примешивается запах гари.
     - Я сказал: завтра утром, - ответил Олгерд.
     Он тоскливо зевнул и отвернулся. И зачем  он  согласился  выехать  на
ночь глядя, отказался от вечеринки по случаю прилета  и,  как  оглашенный,
понесся в лес вместе с этим сумасшедшим техинспектором? Ну и что из  того,
что ликвидация  завтра?  Не  последняя,  еще  успел  бы  насмотреться.  Он
вздохнул и запихал в рот новую таблетку малпеза.
     - Что это? - спросил Валерг.
     Фарп, следуя его желанию,  остановился  и  Валерг  высунулся  наружу.
Олгерд глянул через его плечо.
     В темноте мягким золотистым светом светился дом  -  новенький,  будто
только выросший, дом дарвитов.
     - Надо же, - пожал плечами лимгардист... - уцелел кто-то. - Я считал,
что здесь все давно расчищено.
     Они вылезли из фарпа и двинулись в заросли.  Валерг  дошел  первым  -
более нетерпеливый и подвижный почти до нервозности. Дошел и замер...  Эта
стена дома, такая радостная,  тронутая  золотистым  светом  изнутри,  была
единственной уцелевшей. Все  остальное  лежало  черными  обломками,  среди
которых в двух или трех местах можно было угадать тела,  сморщенные  огнем
до куколок насекомых...
     Олгерд выругался и, стащив с головы шлем, почесал макушку.
     - Ладно, - пошли обратно, - пробормотал  он  и,  сочувственно  тронув
Валерга за рукав, спросил: - Никак тошнит? Ничего, я тоже блевал поначалу,
но скоро это прошло...
     Они  вернулись  к  фарпу.  Увиденное  ничуть  не  поразило   Олгерда,
напротив, лишь пробудило в нем воспоминания.
     - Сколько я отсидел на  этом  проклятом  контрольнике,  пока  ставили
силовую ловушку! Понимаешь, у них в лесу где-то  есть  центр,  к  которому
вообще не подобраться, крутишься, ездишь вокруг - и  никак...  Черт  знает
что! Но как  только  стали  мы  убивать  дарвитов  -  начали  продвигаться
внутрь... Особенно если разом, толпой... Отсюда и ликвидации...
     - А ты никогда не думал оставить все это?.. - спросил Валерг наконец.
     -   Оставить?!   А   куда,   скажи   на   милость,   я   денусь?    В
технари-отработчики?.. Так я технарем всю жизнь и прокукую... И никогда до
Земли не доберусь... А так мне кое-что светит...
     Валерг не ответил. Лицо его потемнело и сузилось,  теперь  он  чем-то
напоминал дарвита и Олгерду сделалось нехорошо и муторно  на  душе,  когда
взгляд темных выпуклых глаз остановился  на  нем  прежде,  чем  скользнуть
куда-то мимо, поверх всего...
     Машина меж тем подъехала к  границе  резервации  и  остановилась.  На
панели замелькали красные и зеленые огоньки. Олгерд пригнулся, разглядывая
то, что было перед ним: темный лес и выкрашенный светящейся краской домик.
Домик был земной постройки с массивными энергоустановками силового поля по
бокам.
     - Знаешь, сколько мне здесь пришлось просидеть?! - вздохнул Олгерд. -
По трое суток дежурство - с ума сойдешь... И вот опять. Правда, всего одна
ночь, - он улыбнулся. - А там - конец...
     - Конец - чего? - отозвался Валерг, как эхо.
     - Резервации, конечно...
     Валерг помолчал, по-прежнему глядя куда-то сквозь Олгерда.
     - Я хочу посмотреть, что там внутри... - сказал он  наконец.  -  Пока
они там есть...
     - Иди... - Олгерд пожал плечами и насупился.
     - А ты?
     - Я - нет... Уволь. Насмотрелся за  три  года,  -  и  почти  умоляюще
добавил. - Вертайся быстрее... Мы же выпить хотели...
     Было что-то кощунственное в той простоте, с которой Олгерд говорил  о
выпивке, но Олгерд все эти годы жил подле  смерти  и  привык  к  ней,  как
привыкают к неприятным  запахам,  шуму,  неудобной  обуви.  Это  была  его
работа, грязная тошнотворная поденщина, за которую  обещан  ему,  в  конце
концов, угол на старушке-Земле.
     - Я  скоро  вернусь,  -  проговорил  Валерг,  опуская  голову,  будто
внезапно чего-то застыдился.

                                    4

     Бело-голубой фарп со светящимся золотым изображением руки,  сжимающей
цветок, въехал в резервацию дарвитов.  Здесь  было  так  же  тихо,  как  и
снаружи. Белая дорога,  черные  стволы  вокруг.  В  небе  неярко  блестели
звезды. Фарп выехал на открытую площадку и остановился. Деревья  отступили
и на поляне возникло несколько белых домиков. В темноте Валерг их различил
как пятна тусклого  света.  Лишь  в  одном  доме  горело  окно,  остальные
казались безжизненными и это тревожило. Валерг  пошел  на  свет.  При  его
приближении дверь бесшумно раскрылась,  а  светлые  нити,  что  свисали  с
потолка подобно  водорослям,  подобрались  наверх,  мелодично  позвякивая.
Мягкий  желтый  свет  усилился,  сделавшись  почти  естественно-солнечным,
золотым.
     - Иди сюда, - раздался глуховатый голос  из  глубины  комнаты,  будто
кто-то уже давно ожидал Валерга.
     Он отдернул прозрачную, мягкую портьеру и вошел. Желтый шар,  похожий
на спелый плод, теплился на столе,  наполняя  комнату  золотистым  светом,
который так поразил Валерга. Комната была  довольно  обширной  и  казалась
пустой. Стол и кровати, сделанные заодно с полом и стенами, были  прикрыты
той же мягкой призрачной тканью, из  которой  была  соткана  портьера.  За
столом, подперев голову руками, сидел старик в белой тунике и  накидке  из
темно-коричневой ткани. Светлые пушистые волосы  ореолом  вставали  вокруг
его лица, что придавало старику сходство с земным одуванчиком.
     -  Я  пришел  сказать...  -  начал  Валерг  с  порога   и   запнулся,
встретившись взглядом с черными неподвижными глазами дарвита.
     "Он  все  знает..."  -  мелькнуло  в  мозгу  техинспектора  вовсе  не
догадкой, а вполне отчетливой ясной мыслью.
     - Ты устал с дороги, - сказал  старик  тихо.  -  Присядь,  отдохни...
Поешь... - он пододвинул в сторону Валерга крупный светло-коричневый плод,
похожий на земную дыню...
     Валерг опустился на скамью и подлокотники тут же изменили свою форму,
приспосабливаясь к слишком длинным для дарвита рукам Валерга. Техинспектор
достал из кармана нож и с силой всадил его в плод. Спелая мякоть треснула,
потек  густой  сок,  образовав  на  столе  прозрачную  лужицу.  Старик  не
отрываясь смотрел на руки человека...
     - Нужно?  -  спросил  Валерг  излишне  громко  и,  подавшись  вперед,
протянул нож старику, но тот лишь отрицательно покачал головой  и  спрятал
крошечные, будто детские, ладошки под темную ткань плаща.
     - Я сломал сегодня ветку, - сказал старик печально. - И боль, как мне
показалось... была слабее, чем обычно... в таких случаях... - в голосе его
мелькнул почти человеческий страх.
     - Послушай, старик, завтра, когда лимгардисты ворвутся  в  круг,  они
сметут все на своем пути: вас, ваши дома  и  деревья  вокруг...  Не  время
будет подсчитывать сломанные ветки... Но  сегодня  у  вас  еще  есть  шанс
спастись... Я приехал...
     - Подожди, - старик остановил его усталым жестом.  -  У  нас  нет  ни
одного шанса, даже если мы уйдем...
     - А могли бы? - нетерпеливо прервал его Валерг.
     - Могли бы... - кивнул головой старик. - Но это ничего не дает... Дар
умирает... Его ничто не может спасти...
     - Но почему вы  не  защищаетесь?!  -  взорвался  Валерг.  Бесконечная
покорность дарвита взбесила его. - Вы позволяете себя убивать,  как  стадо
животных... Я видел голограмму вашего  уничтожения  и  не  мог  вынести  и
примчался сюда... А вы... - он на мгновение задохнулся. -  Вам  ничего  не
стоит связаться с системой управления любой машины,  выключить  компьютер,
ведь вы...
     - Не надо... - вскрикнул дарвит и заслонился рукой.
     Лампа на столе вспыхнула белым ослепительным светом  и  легкая  ткань
портьеры заколебалась, будто неожиданный порыв ветра приподнял ее.
     Валерг невольно отшатнулся. Ему показалось, что он чем-то до  глубины
души оскорбил старика, но чем - он не мог понять.
     - Роберт, прошу тебя, не говори  так,  -  проговорил  наконец  дарвит
глухим голосом. - Ничего не делай, не  помогай  нам.  Уходи!..  Только  не
требуй, чтобы мы изменились.
     - Я этого и сам не хочу! - воскликнул Валерг и  замолчал,  сообразив,
что старик назвал его по имени. - Но  надо  же  как-то  сопротивляться!  -
против  воли  в  голосе  мелькнуло  что-то  жалобное,   и   Валерг   вдруг
почувствовал себя глупым ребенком перед этим посвященным в  великую  тайну
стариком.
     - Нет такого положения, из которого не найдется выхода, - Валерг сжал
кулаки. - Так или иначе любую задачу можно решить...
     - Мы не можем иначе...
     - Почему, черт, возьми?!
     Старик взглянул на него, как на непонятливого ребенка.
     - Послушай, Роберт, мы не можем управлять машинами  людей  против  их
воли, мы не можем повернуть их корабли и фарпы против их воли... Это та же
боль. Тот же вред... И, возможно, чья-то смерть. И значит - зло...
     - Что ты понимаешь в добре и зле? - вспылил Роберт. - Зло -  убивать?
А умирать, как бараны - добро?
     - Не будем говорить  о  добре  и  зле,  поговорим  лучше  о  злобе  и
доброте...
     Валерг отвернулся. В самом деле, что-то похожее на злобу шевельнулось
в глубине его души. Неужели дарвит почувствовал даже это?
     Валергу стало не по себе. Постоянное чувство наготы утомляло. Человек
разоблачается лишь периодически, и даже в минуты откровения он чаще  хочет
казаться, чем быть. А здесь не защищали слова и улыбки, невольно  хотелось
что-то делать, чтобы заслониться от убийственного понимания.
     - Что же ты предлагаешь?.. Какой выход?.. - спросил Валерг,  понимая,
что все его вопросы безнадежны и обречены.
     - Сходи посмотри на наше озеро. Искупайся. Там  сейчас  прекрасно,  -
отвечал дарвит. - А завтра озера уже не станет. Оно умрет вместе  с  нами.
Хотя внешне останется таким же голубым и прохладным.
     Гнев  Валерга  прошел,  его  больше   не   возмущала   покорность   и
беззащитность дарвита. Гнев растаял, осталось сожаление.
     - Прости, - пробормотал Роберт и, взяв со стола нож, поспешно  сложил
и засунул в карман. - Прости, - повторил и двинулся к выходу.
     "Пойду и напьюсь с Олгердом", - подумал он с тоской, но  пошел  вовсе
не в сторону поста охраны, а к озеру.
     Ночь  была  чудесной.  Облака  медленно  клубились,   собираясь   для
утреннего дождя. Мелкая россыпь, звезд  то  появлялась,  то  исчезала,  но
белый камень, светясь, не давал темноте  завладеть  Даром.  Валерг  прошел
мимо фарпа, на ходу погладил бок машины и стал спускаться к озеру. Его  не
оставляло чувство, что он по-прежнему на Земле и не покидал ее никогда,  а
это озеро, поселок и заросли - лишь невиданный прежде таинственный уголок.
     Была какая-то тревога в этих зарослях и  воде,  что  светилась  и  от
которой в холодеющий воздух поднимался пар,  как  от  большого  и  теплого
животного. Но опасность и  манила.  Хотелось  заплыть  под  темные  ветви,
затаиться и ощутить себя среди неведомого. Валерг разделся  и  бросился  в
воду, подняв волну. Через несколько минут он уже был  в  темноте  нависших
ветвей,  хотел  схватиться  за  ветку,  но  она  подобралась...  Массивное
многорукое животное запрыгало прочь, издав короткий жалобный крик.
     Валерг расхохотался. Вот и вся опасность! Дар на большее не способен.
Бедный Дар! Валерг поплыл обратно к берегу и, выбравшись, долго  лежал  на
песке...
     "А ведь прав старик... - думал он. - Здесь так хорошо... Будто кто-то
огромный держит тебя на ладони... Неужели Олгерд этого не чувствует?!.."
     И ему сделалось жаль Олгерда...

                                    5

     Олгерд сидел на крыльце  и  смотрел  прямо  перед  собой.  Справа  от
крыльца высилась куча хлама: пустые банки, мятые упаковки. Слева  -  пенек
срубленной сурты из которого пробивался побег с  двумя  клейкими  молодыми
листочками. Каждый вечер своего дежурства Олгерд обрывал  эти  листки,  но
наутро они прорастали вновь. Олгерд мог бы сжечь  пень  лучеметом,  но  он
хотел заставить его не расти... Олгерд скучал... Валерг ушел в резерват  и
не возвращался, Олгерд уже собрал  на  стол  нехитрую  закуску,  откупорил
бутылки и два или три раза приложился к горлышку. Он слегка  захмелел,  но
ничуть не развеселился, наоборот, раздражился до крайности.
     Дар источал слабый  сладкий  запах...  Дар  ласково  щекотал  затылок
ночным ветерком. Дар, сотворенный без острых углов, походил на  обсосанный
другими леденец. Как он его ненавидел! Ненавидел деревья и утренний дождь,
и жаркое в полдень солнце,  ненавидел  низкорослых  уродцев-дарвитов.  Это
внешне они похожи на нас, а на самом деле!.. Только идиот может считать их
за людей!
     Однажды, озверев от тоски, Олгерд наглотался малпеза  и,  полуодетый,
без лучемета, но уверенный в своей  непобедимости  и  беззащитности  Дара,
миновал пропускник и устремился к поселку. Он  слышал  что-то  похожее  на
музыку и смех и это еще больше его подхлестнуло. Он выскочил на площадь  и
схватил первую девушку, что оказалась рядом.  Она  не  сопротивлялась,  не
закричала даже, а остальные... Был легкий крик или вздох,  а  потом  толпа
бросилась на него. Свободной рукой он отпихивал их щедро раздавая удары, а
они лезли... Нет, никто не ударил, не укусил, не вцепился  в  волосы.  Они
обнимали его, целовали, гладили. Они облепили его, как муравьи - мужчины и
женщины, старики и дети. В этой кутерьме он потерял  свою  добычу  и  лишь
успевал отпихиваться от лезущей, лижущей, ласкающей его толпы.  Он  станет
жертвой неизвестного культа, ритуального жертвоприношения и... Он заорал и
полез напрямик, через заросли - лишь  бы  подальше  от  ласковой  мрази...
Дарвиты оставили его - только крошечный мальчонка вцепился ручками в шею и
висел на загривке, и целовал в затылок. Олгерд  скинул  его,  как  пиявку,
дрожа от отвращения...
     С тех пор толпу дарвитов он  не  подпускал  ближе,  чем  на  двадцать
шагов...
     Неожиданно Олгерд увидел голубую вспышку среди зарослей -  кто-то  из
дарвитов пытался прорвать силовое поле. Сволочи!  Олгерд  вскочил,  жестом
супермена из последнего космобоевика положил ладонь на рукоять лучемета  и
побежал к пропускнику...  Он  мчался  по  резервату  наугад,  захлебываясь
попеременно то яростью, то страхом. Он ничего не понимал  в  происходящем,
ему хотелось, чтобы все поскорее кончилось наконец. Так или иначе...
     Он чуть  не  столкнулся  со  слоноподобным  зверем,  что  брел  среди
зарослей, отодвигая ветви  гибкими  хоботами  и  обиженно  всхлипывая  при
каждом шаге. Олгерд отскочил в  сторону  и  выпустил  в  зверя  разряд  из
лучемета. "Слон" подпрыгнул неожиданно высоко и нырнул в заросли,  вильнув
коротким загнутым кренделем хвостом. Может,  этот  зверь  пытался  пробить
защиту? Черт знает на что они тут способны! Этому  дарскому  слону  Олгерд
еще мог простить нарушение  границы.  Но  дарвиту...  Дарвиту  -  нет.  Он
подозревают, что маленькие наглые  полулюди  смеются  над  ним.  А  должны
бояться! Должны признавать в нем, Олгерде, власть и  мощь  Земли,  которой
ничего  не  стоит  уничтожить  паршивый  Дар.  Но  дарвиты  как  будто  не
соображают, что Земля может их раздавить. И он, Олгерд, может тоже.
     Меж деревьев опять вспыхнуло голубым. Теперь почти рядом. А затем  он
увидел бегущего дарвита с раскрытым в мучительной судороге ртом, в  мокрой
от пота тунике. Тот бежал издалека и  его  шатало.  Одним  прыжком  Олгерд
настиг его и схватил за ворот туники.  Мальчишка  попытался  вырваться,  а
потом неожиданно извернувшись, ударил наотмашь по лицу. Удар  был  слаб  -
так бьют дети, еще не набравшие силы. Но  дарвит!  Дарвит  ударил!  Олгерд
сначала опешил, а потом...

                                    6

     - Ты когда-нибудь убивал? - голос был резковат и Валергу  показалось,
что спрашивает его человек.
     Потом он разглядел женский силуэт на  фоне  голубой  воды.  Маленький
рост. Легкие, как пух волосы. Крошечные детские ручки. Она  повернулась  к
нему. В  отсвете  голубой  воды  тонкий  профиль  казался  нарисованным  и
неживым.
     - Кто ты? - спросил Валерг.
     - Ты убивал? - повторила она свой вопрос.
     - Наверное... - согласился он. - Это так страшно?
     Валерг поднялся и стал стряхивать песок с лица.  Черный,  похожий  на
крошечный фарп, жук запутался в волосах и теперь  перекочевал  к  нему  на
руку. Валерг подошел к девушке и положил черного жука ей на плечо. К белой
тунике прилепилась агатовая брошь в виде скарабея...
     - А дарвит  случайно  не  может  раздавить  жука?  -  поинтересовался
Валерг.
     - Это землянин может случайно раздавить, - ответила девушка.
     - Я ничего не знаю о дарвитах, - Валерг старался говорить  как  можно
дружелюбнее. - Вернее, почти ничего... Я впервые на Даре.  Слышал  только,
что вы не умеете убивать. Никто никого. Ни зверя,  ни  птицу.  Расскажи  о
себе. Кто ты? Откуда... Откуда вы все?..
     - Зачем? Нас скоро не станет... Никого...
     Он не стал спорить, зная, что это бесполезно, и повторил:
     - Кто ты?
     - Я - Аниг... Я родилась и  выросла  здесь.  Меня  и  брата  воспитал
старик Тано. Скоро мой день растить Храм... Но теперь этого не будет...  -
в голосе ее проступила печаль.
     - Подожди... Тогда ответь... -  Валерг  запнулся  на  секунду,  боясь
спугнуть едва уловимое доверие, что  установилось  между  ними.  -  Ответь
только одно: почему люди не могут  проникнуть  в  Дар,  пока  не  разрушат
его?..
     Аниг подошла  к  нему  и  положила  руки  на  плечи.  Она  улыбнулась
снисходительно и простодушно одновременно.
     -  Это  же  так  просто!..  -   она   рассмеялась,   забавляясь   его
непониманием. - Я же не могу проникнуть  в  тебя,  пока  не  разрежу  твое
тело... Неужели не ясно? - Она покачала головой.
     - Вы - тело Дара?
     - О нет, мы его часть... - и она вновь рассмеялась.
     "Она может смеяться,  зная,  что  завтра  ее  не  станет?"  -  Валерг
содрогнулся, представив теплое мягкое  тело  в  виде  черного  обугленного
насекомого, пепел будет плыть по голубой воде,  а  зарево  зальет  красным
небо...
     - Нет... - вскрикнула девушка и отшатнулась. - Не  думай  об  этом...
Дай мне последние минуты не думать...
     Он обнял ее за плечи к привлек к  себе,  прижался  лицом  к  пушистым
волосам. Сладкий запах, вкус на губах, как сахар... Это невыносимо.  Вечно
цветущая сурта, вечный рай... Горелый сахар. До горечи вкус...
     - Я увезу тебя отсюда. Хочешь?
     Она колебалась. Он чувствовал это: будто ветер раскачивает  ее  тело,
хотя неподвижная,  она  прижималась  к  нему,  как  зверек  прижимается  к
спасительному дереву.
     - Спаси Дар... - попросила она. - Ты сможешь...
     - Как?
     Она не успела ответить. Полный ярости крик распорол  воздух.  Кричали
возле поселка или даже в самом поселке.  Кричал  человек...  Аниг  разжала
пальцы и соскользнула на песок, будто крик ранил ее и  обездвижил.  Валерг
попытался поднять ее.
     - Беги, беги к нему... - попросила девушка.
     Секунду Валерг колебался, а потом повернулся и понесся к поселку...

                                    7

     Когда Роберт вышел, Тано поплотнее укрылся пледом и попытался уснуть.
Но сон не шел. Мозг не хотел перед смертью тратить  время  на  фантазии  и
пустоту. Дарвиты знают срок  своей  жизни.  День  смерти  назначен  в  час
рождения. Но люди переиначили закон Дара и  старик  Тано  уйдет  из  жизни
вместе с молодыми. Но вновь свой час он знает заранее...
     "Мои мысли горчат, как мысли землян..."
     Раньше он боялся так думать - вдруг из горьких мыслей  можно  создать
образы, поместить их в Храм и... Потом он понял, что боится зря,  -  негде
их больше шлифовать. Уцелевшие  храмы  едва  могут  поддержать  равновесие
Дара... А их становилось все меньше.
     Тано коснулся лампы и свет стал гаснуть. В комнате  воцарился  желтый
сумрак. Роберт не скоро вернется -  он  будет  купаться,  а  потом  пойдет
бродить по зарослям. Тано улыбнулся. Роберт был почти так же ясен ему, как
любой дарвит. Конечно, в нем, как  во  всяком  землянине,  есть  некоторая
непрозрачность, но она так мала...
     Был ли Роберт  понятнее  того  рыжего  веснушчатого  парня  в  черном
комбинезоне охраны, который время от времени приходил в резерват и стрелял
по дарвитам из лучемета? Приближаясь к  нему,  Тано  чувствовал,  как  его
захлестывает  душной  волной.  Этот  человек  часами  сидел  на   крыльце,
уставившись в одну точку или  бродил  по  зарослям,  страдал  от  скуки  и
зависти к тем, кто был на планетах с  вредной  биосферой  о  которых  Тано
ничего не знал. Зато он знал другое: лимгардист не любил Дара, он не хотел
здесь быть, все его раздражало. Он в самом деле предназначен для  другого:
короткого  и  решительного  броска,  а  затем  такого   же   короткого   и
бестолкового отдыха с шумом, весельем и буйством. Это очень хорошо понимал
Тано, но не понимали те, кто назначил лимгардиста в резерват.
     Тано покачал головой. Люди - странные существа. Они хотят рисковать и
состязаться со смертью оттого, наверное, что каждому назначен разный срок.
Этот новичок Валерг при всем своем сходстве с  дарвитами  тоже  рискует  и
ищет опасности. Но той душной  волны,  что  парализует  душу  дарвита,  не
исходит от него. "Злоба" - название нелепого  чувства.  Что  вызывает  ее?
Может быть ключ к ней - вещи, которые берут в руки земляне? Их лучеметы  и
машины? Или это то зерно из которого выросли люди? Ведь они росли из своей
Земли, убивая. Звери, люди, впивались друг в друга  когтями.  Как  нелепо!
Как они вообще сумели выжить? Допустим, одна рука хватает тебя за  нос,  а
другая рука, твоя собственная рука, вцепляется в  волосы,  а  нога  пинает
другую ногу. Как тут можно жить? Как можно сделать  хоть  один  шаг  и  не
упасть? Не разбиться? Как? Как это понять: земляне  не  только  уничтожили
друг друга, но, покинув  свою  планету,  явились  на  Дар,  чтобы  убивать
здесь...
     Неожиданно Тано вздрогнул от резкой боли, она прошила  мозг  и  стала
медленно растекаться по телу. Тано, ухватившись за край  стола,  попытался
подняться. Ноги не слушались, сделались ватными...
     "Ниг..." - мысль пульсировала в мозгу и давила.
     И тут портьера, сморщившись,  рванулась  вверх  и  в  комнату  влетел
землянин в черном комбинезоне. В одной руке он держал лучемет, а другой  -
за ворот туники Нига. Лицо мальчишки казалось полосатой маской от грязи  и
крови.
     - Выходи! - крикнул Олгерд и махнул лучеметом в сторону двери.
     Ниг отчаянно дернулся  и  Олгерд  ударил  его  рукоятью  лучемета  по
голове.  Тано  подчинился  безропотно.  Душащая  волна  ненависти  Олгерда
смешивалась с болью Нига;  и  Тано,  оглушенный,  двигался,  как  во  сне,
кошмарном сне, где земляне торжествовали, убивая.
     Тано, а за ним Олгерд,  вышли  на  маленькую  площадь  поселка.  Дома
ожили. Кое-где горели лампы и золотистый  свет  очищал  окна  от  темноты.
Несколько дарвитов уже вышли из домов и  спешили  навстречу  -  беда  Нига
коснулась их.
     - Все сюда! - кричал Олгерд, распаляясь от собственного крика. -  Или
я придавлю гаденыша!..
     Дарвиты высыпали наружу, будто в самом дальнем уголке  услышали  крик
Олгерда. Иные не успели одеться, так и вышли нагие - одинаково узкоплечие,
длинноногие, с тоненькими ручками, похожие на детей, больных одной  и  той
же болезнью.
     - Ближе, ближе! - кричал Олгерд. Тихая  покорность  дарвитов  пьянила
его. Он уже почти не помнил себя.  -  Сюда,  идиоты!  Я  вам  покажу,  как
убегать из резервата! Сюда, ко мне!
     Они беспрекословно двинулись вперед, наступая так тихо и ровно, будто
волна покатилась к Олгерду.
     - Назад! - взвизгнул тот, испугавшись. - Стоять! Не двигаться!
     - Что же делать? - тихо спросил Тано. Идти или не двигаться?
     Олгерд повернулся к нему. Налитые кровью глаза смотрели бессмысленно.
Взбешенный собственным бессилием, он готов был сжечь все живое. Ничуть его
не поразили слова Тано  -  хотя  впервые  дарвит  заговорил  с  ним.  Сама
способность говорить на языке людей не поразила...
     - Молчать! - крикнул Олгерд и направил дуло лучемета Нигу в висок.
     Тут разума его хватило. Может и не разум даже, а инстинкт  подсказал,
что напрасно грозить дарвитам. Жизнь заложника  -  иное  дело  -  тут  они
станут бессильным стадом. Вот они стоят, боясь  пошевелиться,  только  Ниг
беспомощно дергается у него в руках.
     - Олгерд, старина, что за представление? - окликнул Валерг, появляясь
на тропинке, ведущей со стороны озера.
     - Они пытались  удрать...  И  я  проучу...  -  пробормотал  Олгерд  и
замолчал, глядя на Валерга сумрачно, исподлобья.
     - Ну и что?! - Валерг недоуменно вскинул брови. - Куда они денутся?..
А если начнешь сейчас палить, завтра пропадет  эффект  ликвидации...  Ведь
так?..
     Олгерд неохотно кивнул. В самом деле, если утром  люди  вместо  того,
чтобы захватить настоящий плацдарм отхватят лишь тоненькую полоску...
     Олгерд опустил лучемет. И как этот хиляк его ущучил?! Ну как? Ведь  в
самом деле все прахом пойдет...
     - К тому же  мы  собирались  выпить,  -  проговорил  Валерг  невинным
голосом и заговорщицки мигнул лимгардисту...

                                    8

     Олгерд просыпался как-то частями. Он уже вроде бы  разлепил  глаза  и
увидел, что рассвело, и утренний дождь кончился, и облака уносит на запад,
но видел-то это все он только глазами. В мозгу было  полно  туману  и  там
происходило непрерывное бульканье и копошенье.
     "Жив я или нет?" - почему-то спросил себя Олгерд и даже  усомнился  -
жив ли он.
     Самое странное во всем было то, что накануне вечером, а вернее, ночью
не слишком они и надрались с этим хилячком-приезжим, и не  дрались,  и  не
кричали, не бегали к бабам... В общем, было все как-то чересчур чинно: они
сидели друг против друга, смотрели в глаза, ели консервы...  А  потом  ели
дарские дыни. Разговор был пустой и  бессмысленный,  а  претензии  Валерга
смешны. И все же было что-то очень странное  в  этом  разговоре.  Какая-то
затаенность - будто присутствовал третий и следил за ними. То есть, вполне
естественно, что в домике охраны могли быть "жучки". Но не  это  тревожило
Олгерда...
     Лимгардист нахмурился, пытаясь вспомнить  что-то  важное  из  ночного
разговора, и сам не заметил, как сполз с койки и  распластаются  на  полу.
Пол был залит соком дарских дынь и Олгерд, чертыхаясь,  стал  отползать  к
порогу, выбирая место  почище.  Нет,  ничего  не  вспоминалось...  Вылезал
только постоянно один какой-то нелепый эпизодик, когда Валерг наклонился к
самому Олгердову лицу и спросил тихо:
     - А ты чувствуешь боль?..
     И не дождавшись  ответа,  вдруг  глупо  захихикал,  затрясся  весь  и
отстранился... Что могло это значить? Что мог значить бред?..
     - Эй, Боб, ч-ч-что э-т-т-то значит?!  -  просипел  лимгардист,  желая
призвать незадачливого компаньона к ответу.
     Но Валерга не было в домике. Не только в спальне, но и в подсоске,  и
на пульте управления силовым полем его не нашлось...
     - Что же это такое... - пробормотал Олгерд растерянно и полез  наружу
искать.
     Но ничего не нашел. Ни Валерга, ни его бело-голубого  фарпа.  Сбежал,
сбежал гад, испугавшись  ликвидации...  И  тут  нехорошо  как-то  кольнуло
внутри. Олгерд негромко вскрикнул, будто его ударили под ребра и  бросился
в резерват. Он еще не добежал до поселка,  но  уже  точно  знал,  что  там
никого нет, что поселок так же холоден и пуст, как домик охраны. Ярость  и
чувство бессилия душили Олгерда. Этот слюнявый слизняк хоть знает, что  он
сделал?! Лимгардисту теперь не видать Земли. Никогда! И  все  из-за  стада
каких-то уродцев. Да пусть они сдохнут! Пусть сам Валерг  сгорит  ко  всем
чертям... Да, сгорит!
     Олгерд схватил лучемет и выстрелил  в  ближайшее  дерево.  Мгновенная
вспышка и сурта превратилась в пылающий факел. Соседние деревья потянулись
к собрату, сбрасывая на горящие ветви капли дождя и те, шипя,  испарялись.
Неожиданно быстро пламя стало спадать и на  месте  дерева  остался  черный
обрубок, похожий  на  скорченное  человеческое  тело.  "Тело  Валерга",  -
подумал Олгерд и улыбнулся. И тут же почувствовал  жжение  в  правой  руке
чуть повыше запястья. Сначала неприметное жжение  росло,  потом  сделалось
нестерпимым. Мыча от боли, Олгерд бросился к ближайшему кусту с огромными,
похожими на старинную чашу листьями, наполненными водой, и сунул  руку  по
локоть в эту чашу... Боль стала медленно утихать...  Олгерда  била  дрожь.
Дар, безобидный Дар, во второй раз нападал на него!

                                    9

     Фарп несся по белой дороге Дара, что  возникала  перед  ним  и  вновь
исчезала позади, чего Валерг не видел  в  зоне  Освоения.  Утренний  дождь
кончился, лес полнился шумом падающих капель, но облака уносило на запад и
в разрывах просвечивало голубое. Ожидался  рассвет.  Ветви  сбрасывали  на
прозрачный нос вездехода вместе с каплями смолистые скорлупки почек; цветы
тянулись навстречу солнцу, раскрываясь. Солнце взошло и  принялось  сушить
Дар, как теплые материнские руки вынимали родное дитя из водной  купели  и
вытирали.
     Тано сидел рядом с  Валергом  в  кабине  фарпа.  Здесь  в  машине  он
старался ни до чего ни касаться и сосредоточенность в  его  лице  казалась
грустью. Остальные дарвиты ехали в багажном отделении - лежали или  сидели
неподвижно - сама необходимость переезда, разрыва с прежним их поразила...
     - Надо же... Удалось! - в который раз повторил Валерг и  не  понятно,
чего больше было в его возгласе - восхищения собой,  удивления,  недоверия
или просто детской наивной радости.
     В самом деле  -  он  был  первым  землянином,  проникшим  за  границу
Освоения.
     - Дар изменился, - сказал тихо Тано. - Иначе бы ты не прошел...  Даже
с нами... И при всем сходстве.
     - Да уж, конечно... Где тут сходство! Вы  питаете  такую  нежность  к
Олгерду... - он понизил голос и доверительно прошептал на ухо Тано. - А  я
его ненавижу...
     - Ты боишься его. Вы боитесь того, что  вас  отличает.  Ты  -  буйной
натуры Олгерда, он - твоего разума. Это мешает вам обоим.
     - Зато вам ничего не мешает подставлять свои шеи под нож, -  обиделся
Валерг.
     Ниг пробрался из багажного отделения и сел в третье кресло в  кабине.
Услышав слова Валерга, он загримасничал, задергал ртом и его  распухшее  в
кровоподтеках лицо сделалось еще более жалким. Тано, успокаивая,  коснулся
его запястья.
     - Если мы начнем вас ненавидеть,  -  спросил  Тано,  поворачиваясь  к
Валергу, - разве это поможет?
     - Помочь вам может одно - если вы продемонстрируете свою силу. До сих
пор Дар выставлял напоказ одни слабости. У бравых  лимгардистов  и  прочей
сволочи разгорелся аппетит. Есть люди, у  которых  беззащитность  вызывает
желание давить, давить без конца и остановит их только сила...
     - И прежде опасность приходила извне, - медленно проговорил  Тано.  -
Это был единственный ее путь. Но кто знал, что Дару может  грозить  живое?
Люди, явившись, вошли бы  в  нашу  взаиможизнь.  Но  они  сразу  бросились
разрушать  и,  что  самое  страшное,  делают  это  все  быстрее.  Единство
нарушено. Мы проиграли вначале и потому не можем возобладать  теперь.  Да,
какой-то процесс идет, и когда-нибудь...
     - Ну да, - резко кивнул головой Валерг. - Люди станут добренькими. Но
останется ли на Даре к тому времени хоть один дарвит?
     Тано вслушивался, но не в слова, а  в  чувства  Роберта.  Чего  хочет
землянин? Почему так волнуется и кричит? Он обещал спасти Дар, он  говорил
так убедительно, а главное без тени злобы. И Тано сделал то,  что  никогда
не сделал бы прежде - он обещал привести землянина  к  сердцу  Дара...  Но
сможет ли Роберт отказаться? Нет, не от  Земли  и  людей,  но  от  земного
своего сердца, - ведь отпечаток его души ляжет тенью на  каждого  дарвита,
на весь Дар...
     - У вас есть два выхода, - говорил Валерг. - Либо вы  все  до  одного
погибнете, либо... в один прекрасный момент ваше всеобщее "не убий" рухнет
и начнется безумие, в котором вы не будете  знать  удержу.  Будете  орать:
"как прекрасно убивать!" и пьянеть от криков и крови. А потом вы  очнетесь
и поползете назад, к истокам, но  уже  никогда  со  всей  искренностью  не
будете ни во что верить... Или...
     - Или... - повторил Тано и поднял  на  Валерга  глаза  -  взгляды  их
встретились.
     Уверенный в себе до восторженности землянин и все потерявший  дарвит.
В глазах Тано была темнота и неподвижность... Но были иные  глаза.  Взгляд
Нига привлек и притянул на себя внимание землянина. На лице юноши  застыла
нелепая восторженная гримаса, темные выпуклые глаза блестели. Он был готов
хоть сейчас двинуться по предложенному пути...
     Валерг поспешно отвернулся. Он не хотел, чтобы Тано видел лицо  Нига.
Но маленькая уловка не удалась: Тано все понял  и  так,  почувствовав  тот
темный хмель, что затоплял душу юноши.
     - Час отдыха, - попросил Тано. - Мы устали, - дарвит не договорил, но
Валерг понял - старик хотел отдохнуть  от  мрачных  и  жестоких  слов,  от
чувств, которые обрушил на него Валерг.
     Неожиданно стало темнеть. Лиловые тучи, столь непривычные  для  Дара,
затянули небо, наступая со всех сторон, и в одну минуту поглотили голубое.
Ветер,  и  даже  не  ветер,  а  шквал,  пронесся,  сгибая  деревья.  Ветви
вскинулись, как руки, посыпались  ягоды  и  плоды,  завертелись  сорванные
листья. С громким треском огромное дерево переломилось и  рухнуло  поперек
дороги. Тано вскочил и подался вперед, вглядываясь сквозь  прозрачный  нос
фарпа в искаженное гневом и отчаянием лицо Дара. Впервые  Валерг  услышал,
как кричат дарвиты - протяжный, похожий на журавлиный,  крик  пронесся  по
вездеходу. И тут же зашкалило все приборы -  вспыхнули  красные  аварийные
индикаторы, машина вильнула с дороги, ударилась боком о  стволы  деревьев,
перевернулась, и так, на боку, поехала юзом, пока  не  врезалась  носом  в
упавшее дерево.  Валерг  едва  успел  ухватиться  за  приборную  панель  -
сработали только механические амортизаторы, вся электроника отключилась...
     От удара фарп подпрыгнул, как заяц и, спружинив, сел на брюхо. Тут же
обе дверцы кабины и задняя стенка багажного отделения открылись и  дарвиты
бросились врассыпную. Будто только  и  дожидаясь  этого  мгновения  хлынул
дождь совершенно не похожий на обычный, дарский, -  струи  лились  стеною,
ветер налетел, ломая ветви, и потоки дождя колебались, как  занавес  перед
началом драмы. Валерг выскочит вслед за дарвитами и видел мокрые  фигурки,
исчезающие в зарослях.
     - Роберт!
     Он оглянулся. Аниг махала рукой, будто звала за собой. Валерг  нырнул
в заросли переполненные дождем. Ветви шлепали по лицу,  под  ногами  текли
потоки мутной воды с песком; все мешало, все норовило ударить,  будто  это
не Дар вовсе, а Земля  в  недобрый  час  враждовала  с  человеком.  Роберт
засмеялся  почти  радостно,  -  внезапность  бури  его   ошеломила   силой
вырвавшегося наружу гнева, буйной красотой никому неподвластной  силы.  Он
ощущал родство с бушующим ураганом...
     Белая  туника  Аниг  мелькала  впереди,  то  есть  уже  не  белая,  а
прозрачная от воды...
     - Куда мы бежим? - крикнул Роберт, догоняя девушку.
     Она не ответила - вновь махнула рукой, указывая куда-то вперед.  Там,
на фоне темно-лилового неба рос белый купол, окруженный совершенно  земной
радостной радугой, будто схваченный в кольцо. Они вбежали внутрь. Но  храм
не спасал от дождя, струи лились сквозь матовые  стены  и  прошивали  пол,
сливаясь с бегущим внизу потоком. А между тем Валерг чувствовал под ногами
твердость пола. Аниг протянула руки к куполу над  головой,  будто  умоляла
своих богов придти на помощь.
     - Смотри, смотри что творится! - крикнула она, бросившись к  Роберту,
схватила его за руки, будто требовала чего-то.
     Валерг беспомощно огляделся. Вокруг были лишь белые  стены  и  дождь,
дождь...
     - Роберт, неужели ты не видишь? - в ее голосе проступила боль.
     Она приблизила свое лицо вплотную. В ее глазах, как прежде  в  глазах
Нига, застыла неподвижная  точка.  Роберт  перевел  взгляд  на  стену.  На
мгновение перед ним возник черный провал с умирающими  золотыми  огоньками
по краю. Что-то клубилось,  рвалось  с  содроганием...  Невольно,  пытаясь
защитить, он прижал к себе мокрое, холодное,  как  лед,  тело  Аниг.  Губы
коснулись сначала мокрых волос, потом лба, щек,  собирая  холодные  капли,
что катились по ее лицу, как слезы. Потом  он  поцеловал  ее  губы  и  они
раскрылись под его губами, но без всякой страсти -  так  ловят  дождь  или
ветер... На секунду сердце его замерло, а затем заколотилось, заглушая шум
падающей воды и ветра... И тут он понял, что буря в самом деле  кончилась,
дождь перестал. Капли еще срывались с  ветвей,  еще  шумели  потоки  среди
стволов, но сквозь шорох  проступала  тишина.  Небо  очистилось  и  солнце
затопило лес...
     Аниг отстранилась и внимательно  посмотрела  Роберту  в  лицо,  будто
отыскивала что-то, пытаясь уяснить непостижимое...
     - Аниг, а ты могла бы меня полюбить? - он погладил ее волосы, мягкие,
как у маленьких детей.
     Девушка кивнула головой точно так же, как  кивал  он  -  дарвиты  все
время копировали его жесты.
     - Думаю, что наши души могут срастись.  Только  ты  не  любишь  меня,
Роберт.
     - Не люблю?! - от  обиды  у  него  перехватило  дыхание.  -  Ах,  да,
конечно! Что мы, земляне, понимаем в любви? Как может наша грязная  любовь
сравниться с возвышенной любовью дарвитов?!
     Аниг поспешно прижала ладонь к его губам.
     - Не надо так! Я все объясню. Сейчас, Роберт,  на  тебя  ложится  все
это... - она махнула  рукой  и  обвела  купол  над  их  головами.  -  Наше
будущее... Тебе тяжко ощущать тяжесть  планеты  на  своем  плече.  Гораздо
легче одна моя голова. Ведь  так?  Это  удобнее  для  твоей  души  и  тебе
кажется, что ты любишь меня...
     - Кажется? - переспросил Роберт. - Да нет же, я в самом деле люблю! -
воскликнул он уже из одного упрямства, не желая признать, что кто-то может
с такой легкостью расшифровать его чувства.
     Аниг посмотрела на него, как на ребенка,  который  требует  запретную
игрушку, укоряюще качнула головой, выскользнула из его рук и  выбежала  из
храма...
     Валерг вышел вслед  за  нею.  Вокруг  по-прежнему  шелестели  зеленые
заросли, звенели голоса дарских птиц,  то  набирая  силу,  то  стихая.  На
мгновение повисла абсолютная тишина, как  новая  точка  отсчета,  а  затем
щебетание и свист возобновились снова. Только теперь они звучали  по-иному
-  как  просьба,  призыв  или  плач...  Неожиданно   Аниг   вскрикнула   и
остановилась.  Валерг  подбежал  к   ней.   Поперек   тропинки,   раскинув
беспомощные тонкие руки, лежал дарвит. На месте шеи набухал красный ком  с
торчащими белыми осколками и обрывками желтых волокон... Вероятно он погиб
во время бури, когда на время порвались  связи  и  никто  из  дарвитов  не
почувствовал боль этой смерти...
     Валерг невольно сжал кулаки, ощутив, как  слабы  его  руки,  лишенные
оружия. И тут он увидел убийцу. Санг сидел на  тропинке,  опустив  большую
острую голову. От влажной шкуры поднимался пар. Его мощное тело рыже-белой
расцветкой    напоминало    сенбернара.    Только    морда     была     не
добродушно-сонливой, а острой, крысиной, с торчащими зубами и уши торчком.
Почему-то бросались в глаза грязные розовые извилины этих огромных ушей  с
мелким ворсом по краю. Валерг шагнул вперед,  заслонят  собою  девушку  и,
взяв ее за руку, осторожно двинулся по тропинке.
     - Он ненавидит... - прошептала Аниг.
     Зверь поднялся и нехотя отошел в сторону, пропуская их и,  пропустив,
оскалился, обнажая белые пирамидки зубов. На загривке шерсть встала дыбом.
     - Страшные у вас звери... Как вы живете с ними?
     Валерг обернулся. Санг  стоял  не  двигаясь  и  провожал  их  мрачным
взглядом, похожим на взгляд  Олгерда.  Как  он  просочился  сюда  за  зону
Освоения? Или зверь нырнул следом за человеком, когда приоткрылась  дверь?
Сознание своей вины, пусть невольной и сомнительной, навязчиво прилепилось
к сердцу, а следом упало камнем решение...
     - Ты... УБИТЬ?.. - Аниг вцепилась в его руку.
     Он продолжают идти, а она повисла у него на руках, как котенок.
     - Да, хочу! Санг - живая машина истребления. За день он задушит сотню
ваших.
     - Нет, - она замотала головой. - Роберт, только не ты...
     - Не бойся, - он торопился добраться до фарпа и теперь бежал,  и  нес
ее через заросли. - Зверь не тронет меня - я же  человек.  А  он  подчинен
человеку...
     - Не убивай... - она заплакала.
     Возможно слезы - тоже копия человеческих эмоций, ведь раньше  дарвиты
не знали отчаянья.
     Едва  выйдя  на  дорогу,  Валерг  бросился  к  фарпу.  Но  компьютеры
по-прежнему  не  работали  и  Валерг  напрасно  дергал  дверцу   багажного
отделения. Отчаявшись, он ударят  по  ней  ногой,  пытаясь  сломать.  Увы!
Гераклом он выглядел только на фоне дарвитов.
     - Аниг... - он хотел просить, но она, угадав,  отрицательно  покачала
головой и отошла к краю дороги, сдавив руками виски.
     И тут, будто угадав эту минуту, из-за фарпа вынырнул Ниг.
     - Ниг,  дружище!  -  обрадованно  воскликнул  Валерг.  -  Что  ж  вы,
друзья-дарвиты, выключили компьютер и разбежались?.. Да еще двери в машину
закрыли... Нехорошо...
     Лгать было трудно вдвойне. Лгать не только на словах, но и в  мыслях.
Нига он обманул. Нига, но не Аниг. Она уже  спешила  к  ним.  Поздно!  Ниг
оказался сильнее: компьютер  включился  и  открыл  багажник.  Валерг  взял
лучемет. Теперь все... Теперь  дарвиты  бессильны  перед  ним  и  отделены
стеной. Он встретил укоряющий взгляд Аниг... Что он  делает?!  Ниг  против
Аниг? Дарвит против  дарвита?  И  ради  чего?  Ради  того,  чтобы  он  мог
совершить убийство? Да нет, нет, ради их спасения.
     Валерг проверил разрядник. До сих пор он почти не стрелял из лучемета
и оружие неловко  тяготило  ладони.  Зато  Ниг  смотрел  восторженно:  так
смотрят мальчишки на парней из отрядов Освоения, когда  те  появляются  на
Земле во время краткого отпуска и шатаются по набережным, поражая  жителей
Земли флибустьерским видом и непередаваемым жаргоном лимгардистов.
     Валерг поспешно нырнул в заросли,  спасаясь  от  осуждающего  взгляда
Аниг и восторженного - Нига. Бегом добежал до того места, где ему  попался
Санг. Но зверь исчез. Валерг остановился, озираясь. Кроны великанов плотно
прижимались друг к другу,  не  допуская  до  молодых  побегов  полуденного
обжигающего солнца, и заросли были полны зеленым сумраком.
     Внезапно ветви с треском раздвинулись и рыжая плотная тень  упала  на
Валерга. Тот едва успел выставить  вперед  руку,  защищаясь,  как  сильные
челюсти сомкнулись вокруг запястья. Лучемет шлепнулся в траву. Зверь  сбил
Валерга с ног и, повалив, тянулся к горлу. Казалось, он  знал  о  замыслах
человека, -  так  неистов  был  его  порыв.  Валерг  одной  рукой  пытаясь
защищаться, другой нащупал нож  в  кармане,  извлек  его  и  ударил.  Санг
завизжал, задергался, челюсти его конвульсивно сжались и  зубы  впились  в
тело... Зверь был только ранен, надо было вытащить нож и ударить  вновь...
Но вместо  этого  Валерг,  собрав  все  силы,  отодрал  от  себя  Санга  и
отшвырнул... Потом он перевернулся на живот и попытался  найти  лучемет...
Но  оружия  нигде  не  было.  Он  встал  на  колени  и  пополз,   поджимая
перекушенную руку, сам уподобившись раненому псу. Если бы в фарпе вместе с
ним ехали люди... Неужели никто не прибежал бы сюда в заросли на его  крик
и не пристрелил бы эту чертову зверюгу! Даже Олгерд казался в  эту  минуту
роднее и ближе всех слабосильных друзей-дарвитов.
     "Дарвиты, сволочи, из-за вас сейчас  сдохну..."  -  бормотал  Валерг,
шаря по траве.
     И тут вновь острые зубы впились сзади в  шею.  Почти  в  тот  же  миг
раздался громкий треск, будто кто-то одним махом разорвал  полотнище  и  в
лицо ударил запах горелого мяса и шерсти. Челюсти зверя разжались...
     Валерг не сразу понял, что произошло. Приподнявшись, он  увидел,  что
санг лежит рядом прошитый разрядом лучемета, а голова зверя еще дергается,
закидывается назад, дергаются лапы, пытаясь  бежать.  И  глядя  на  агонию
хотелось одного, - чтобы это прекратилось скорее. В эту минуту Валерг  был
не  человеком,  но  распростертым  на  шестке  зверем  с  развороченным  и
сожженным нутром, и это он агонизировал, и  покрывался  смертным  потом...
Лишь когда Санг затих к  Валергу  вернулось  ощущение  собственного  тела,
сознание своего "я" и боль своих ран... Он встал,  цепляясь  за  темный  с
белыми прожилками ствол старой сурты.  Постояв,  сделал  шаг,  но  тут  же
схватился за другое дерево...
     ...Так он шел от ствола к стволу...
     Остановился внезапно. На песке, меж толстых корневищ, все еще  сжимая
руками лучемет, лежал  Ниг.  Валерг  опустился  рядом  с  ним  на  колени,
приподнял за плечи и перевернул. Глаза дарвита были полуоткрыты,  к  щеке,
вдавленные, прилипли мелкие камешки.  Гримаса  сверхнепереносимого  усилия
все еще искажала лицо. Валерг ощупал тело, пытаясь найти рану. Но  ран  не
было... Даже туника нигде не порвалась...
     Тогда он догадался о случившемся и застонал.
     "Вода..." - мелькнуло в мозгу. Его вдруг  охватила  уверенность,  что
вода могла бы помочь. Вода была рядом. Поток после недавнего дождя бежал в
нескольких шагах от них. Валерг попытался поднять юношу, но перед  глазами
поплыл туман и он едва не упал рядом с Нигом. Не в силах нести, он схватил
дарвита за ворот туники и поволок. В глубине сознания плавала  мысль,  что
Олгерд тоже тащил Нига за ворот. Вот и след остался на шее...
     Валерг не помнил, как он очутился возле ручья. Он был, как в забытьи,
но не упал, а двигался, что-то делал... Он очнулся, стоя на коленях  подле
Нига. А Ниг лежал раскинув руки и волосы его были в мокром песке, а вокруг
головы собралась лужа воды. Аниг стояла рядом, но Валерг не  сразу  понял,
что это она.
     - Ниг умер... - прошептал Роберт.
     Лицо Аниг сделалось асимметричным, как у людей, а глаза помертвели.
     - Это я...  я...  -  начал  Валерг  и  не  смог  продолжить,  -  лицо
задергайтесь от боли.
     Аниг взглянула на него, слабо вскрикнула и бросилась  бежать.  Валерг
хотел окликнуть се, но не мог, хотел бежать, но не сдвинулся с места...
     ...Он был Нигом, который умирал, убивая...

                                    10

     Утром следующего дня, едва закончился утренний дождь и тучи  ушли  на
запад, купол среди  зеленых  зарослей  начал  расти  из  матово-молочного,
становясь плотным, синевато-белым, непрозрачным. Вокруг множились и  росли
кольцевые дороги, оттесняя деревья. Миниатюрные фигурки дарвитов, одетые в
белые туники, спешили к куполу.
     На отдельной  площадке,  созданной  немного  в  стороне,  стоял  фарп
бело-голубой окраски с эмблемой в виде  золотой  руки,  сжимающей  цветок.
Дверцы были подняты вверх, как крылья стрекозы, багажное отделение открыто
и внутри машины царила пустота...

                                    11

     "Слишком сложно".
     "Нет, он сможет. Он понял храм. Он близок к нам. Ближе всех..."
     Аниг болезненно вздрогнула, отошла от Тано и контакт  прервался.  Они
стояли внутри огромной сферы. Вокруг  клубились  темно-коричневые  облака,
цветом напоминавшие почву Дара. В глубине вспыхивали голубые огни, похожие
на звезды, и тогда сеть лучей пронизывала сферу и на  мгновение  связывала
мерцающие точки. Но среди обильного золота  чернели  провалы,  наполненные
безысходным мраком. Аниг старалась не смотреть в эти колодцы.
     "Аниг, это и есть  третий  путь,  тот,  что  лежит  между  гибелью  и
убийством?"
     "Да".
     "И Дар станет вновь единым и неуязвимым для иных?"
     "Да".
     "Но будет ли это прежний Дар?"
     "Не знаю. Мы сами уже другие. И в чем-то мы слишком малы. Наши  души,
как наши тела - низкорослы".
     Тано покачал головой. Его все больше беспокоила муть, что поднималась
в душе Аниг. Это походило на смятение,  что  царило  в  Ниге.  А  чем  все
кончилось?...
     "Раньше мы не делили себя на душу и тело".
     - Быть может она только и появилась сейчас - наша  душа!  -  крикнула
Аниг и замолчала, сообразив, что произносит слова вслух, слова землян.
     "Мы не можем без Роберта. Нам нужно срастить принесенное  с  Земли  с
Даром, сделать планету вновь единой, а мир завершенным".
     "Тень землян лежит на нас, Аниг".
     "Мы пересилим. За нами - тысячи лет. За ними - час. Я чувствую  силы.
Я смогу. Мое время растить храм".
     Она  отвернулась  и  стала  вглядываться  в   таинственное   верченье
коричневого, золотого и черного перед собой.
     "Роберт должен уйти. Потом. Ты знаешь это, Аниг?"

                                    12

     Сначала ничьего  не  было:  ни  Дара,  ни  прошлого,  ни  смерти,  ни
страдания. Тело находилось где-то рядом, но не принадлежало ему. Потом  он
постепенно вернулся, залез в тело, как в тесный комбинезон и никак не  мог
разместиться -  все  мешало  и  давило.  Наконец  он  устроился  и  улегся
тихо-тихо, как в детстве, когда лежал без сна и боялся разбудить мать, что
спала рядом. Часы били, хрипя, отсчитывая удары. Миновала полночь и тишина
стремилась достичь рассвета, а он  все  лежал,  цепляясь  за  ускользающие
минуты, которые маятник старинных часов кидал  то  вправо,  то  влево,  то
вправо, то влево...
     Так он вспомнил, что в мире  существует  время.  Рождение.  Смерть...
Смерть Нига. Он застонал... И вспомнил, что в мире существует боль.  Боль,
что исказила лицо Аниг. Тогда он вспомнил, что в  мире  есть  любовь...  И
открыл глаза...
     Валерг  лежал  возле  открытого  окна  на  низкой   кровати.   Легкий
зелено-голубой полог нависал над ним. Валерг поднял руку и  потрогал  шею.
Рана  была  заклеена  искусственной  кожей  -   кто-то   очень   аккуратно
пользовался аэрозолем - состав лег идеально. Боль  прошла,  осталась  лишь
слабость и тошнота. Хотелось лежать и не двигаться. Никогда, никуда...  Он
все же попытался отыскать кнопку вызова. Но стена была абсолютно гладкой и
теплой на ощупь. Тогда он понял, что лежит в жилище дарвитов. Он  сполз  с
кровати. Рядом на скамье лежали чьи-то вещи. Своей одежды он  не  нашел  -
лишь тунику, какую  носят  дарвиты.  Он  кое-как  залез  в  нее.  Пояс  не
слушался, ускользал змеей из-под рук.
     Он ткнулся в дверь и вышел наружу. Несколько минут стоял не двигаясь,
откинув  голову  назад  и   подставив   лицо   солнцу.   Силы   постепенно
возвращались, будто кто-то по капле вливал их в израненное тело.
     Перед ним открывалась огромная площадь,  лабиринт  бесконечных  дорог
сходился к ней. Дарвиты неожиданно появлялись из-под белого пятна и так же
неожиданно исчезали. Валерг пошел со всеми. Его не сторонились. Он  проник
внутрь. Лестница возникла и  исчезла,  уступив  место  коридорам,  залитым
голубым светом. Коридор быстро понижался. Валерг ощущал,  как  пол  уходит
вниз, а стены скользят  мимо.  Порой  на  гладкой  поверхности  проступали
разноцветные панели и желтые экраны вспыхивали, как глаза зверей, а  затем
все вновь исчезало и оставались лишь мутно светящиеся стены.
     - Я здесь, - сказала Аниг и взяла его за руку.
     Ему казалось, что она давно  идет  рядом,  но  только  сейчас  подала
голос. Он не  спрашивал,  зачем  этот  спуск  и  этот  зал  с  бесконечным
сферическим экраном, где в  глубине  мерцали  дрожащие  световые  пятна  -
знаки, ставшие на время видимыми специально для него, землянина.
     Он опустился в одно из двух кресел в центре зала.  Подлокотники  были
ему коротки и руки свисали. Потом кресло изменилось и стало  удобно.  Аниг
села рядом. Два разных мира, но им надлежало срастись и уже не  быть  друг
без друга. Дарвиты раскрывали перед ним систему Дара изнутри. Ну,  что  ж,
он готов зашить раны, нанесенные людьми. Но какая тяжесть легла на сердце!
Сейчас  он  был  каждым  из  землян,  кто  топтался  на  Даре:  ученым   и
лимгардистом, мальчишкой-новобранцем и  циником-офицером,  ибо  теперешний
его поступок всех касался и судьбу всех решал...
     Наконец он отважился и тихо сказал: "Да". Будто бросился в эти черные
провалы, во все одновременно,  растворился  в  них,  нащупывая  миллионами
своих клеток обрывки связующих нитей. Одновременно он чувствовал, что Аниг
делает то же самое... Она представлялась ему ангелом с пушистыми огромными
крыльями. Грешный человек и ангел...
     Он крикнул ей: "Люблю..."
     Но не получил ответа.
     Ангел улетал, а человек оставался один. Как всегда...
     Сферический экран стал медленно гаснуть,  превращаясь  в  белый  зал,
белый пол и белый потолок над  головой.  Валергу  стало  неудобно  сидеть,
вообще неловко и тяжело телу. Он хотел позвать. Но кого? Аниг уже не  было
рядом. Он встал и вышел из зала. Теперь он поднимался  наверх  и  двигался
наперерез потоку дарвитов, что спешили  вниз.  Никто  не  остановился,  не
спросил,  почему  он  возвращается.  Когда  он  выбрался  наружу   площадь
опустела, солнце миновало зенит и клонилось к  западу.  Только  теперь  он
почувствовал, как устал. Он подошел к фарпу, сбросил тунику и переоделся в
синий комбинезон с золотой эмблемой. Теперь он решил  обойти  площадь.  На
прощание. Лучи солнца били ему в лицо. Близился вечер и деревья  Дара  уже
не давали тени. Валерг щурился и беспомощно оглядывался по  сторонам.  Пот
стекал по его лицу и капал с подбородка. Ему казалось, что это слезы, и он
плачет...
     Он остановился в центре площади и постоял немного.
     - Ты права, Аниг... - проговорил он тихо. - В любви ко  всей  планете
есть что-то противоестественное. Хорошо бы  еще  при  этом  любить  одного
маленького человечка... или дарвита...
     Он повернулся и пошел к вездеходу... В сердце его  не  было  гнева  -
только печаль, столь тихая, что она не причиняла боли...

                                    13

     Когда вездеход въехал на площадь перед зданием филиала фирмы "Маинд",
Валерг не узнал окружающего. Оба боковых флигеля, где располагались  склад
и сборочный цех, разрушились. А центральная часть здания завалилась  набок
и ушла в землю до окон первого этажа. Плиты  на  площади  либо  встали  на
дыбы, либо просто исчезли,  открыв  серую  безжизненную  почву.  На  крыше
флигеля начался пожар: в гаснущее  небо  Дара  поднимались  клубы  черного
дыма.
     Подъехав, Валерг несколько минут сидел в  фарпе  неподвижно,  положив
ладонь на панель компьютера. Ему было жаль оставлять машину. От нее вскоре
тоже ничего не останется. Наконец, будто на что-то  решившись,  он  вылез,
хотя от него больше ничего не зависело. Главное здание  было  погружено  в
темноту. Казалось, людей внутри не осталось. На ступенях, отколовшихся  от
осевшего основания, валялся поверженный робот - синий блестящий корпус был
исковеркан, в образовавшиеся дыры виднелись миниатюрные двигатели, обломки
сверхточных передач... На ступени вытекла лужица  смазки  и  темное  пятно
блестело, как кровь.
     Валерг поднялся к себе по аварийной лестнице -  лифт  не  работал,  и
плафоны на потолке не пожелали включиться при его появлении. Здание умерло
и своим внутренним холодом пронизывало человека и вытесняло. Валерг уселся
у окна и долго смотрел  вниз.  Город  разрушался,  пока  еще  медленно,  с
неохотой. Одни здания казались нетронутыми, другие уже начали  погружаться
в почву Дара... В  городе  царила  паника:  то  и  дело  ромбовидное  окно
освещала далекая вспышка. Люди стреляли...  В  кого?  И  будет  ли  смерть
человека от руки человека на совести Дара? А так же его, Валерга, счету?..
Так или иначе город, построенный людьми,  исчезнет.  Космопорт  останется.
Пока. Чтобы люди могли уйти. Валерг был уверен,  что  земляне  не  захотят
остаться. Человек по своей сути консервативен. Его тянет  на  Землю,  даже
если он родился на Марсе и жил на Даре...
     Неожиданно прозвучал сигнал вызова: экстренная связь еще работала:
     - Вы появились наконец?! - визгливый голос,  перекошенное  от  страха
лицо.  -  Я  просил  роботов  для  ремонта!  А  они  занялись   демонтажем
Арсенала!..
     Потом лицо исчезло в ярко-синем свечении, в центре  которого  мерцала
золотая эмблема. Личный вызов гендиректора фирмы "Маинд". Быстро,  однако,
они все узнали.
     - Валерг, вы можете объяснить, что случилось? - по экрану шли помехи,
и казалось, что лицо гендиректора морщится от гнева.
     - Могу, - Валерг усмехнулся. - Дарвиты наконец взяли верх. Мы  входим
в систему жизни Дара. Техника это сделает быстрее...
     - Выключите систему управления!
     - Это бесполезно. Здесь происходит не управление,  а  вживление...  -
Валерг улыбнулся.
     - Живая планета? - поспешно спросил гендиректор.
     - Не-ет... Всего лишь другая система жизни... С точки  зрения  земных
теорий. - Из-за обратных связей...
     - Мы поговорим об этом на Земле.
     Экран погас и  Валерг  откинулся  в  кресле.  Оставшись  наедине,  он
продолжал  улыбаться.  Пожалуй,  Земля  может  принять   Дар.   Изнеженная
иждивенствующая планета будет тянуться сюда хотя бы из любопытства. Ну,  а
после случившегося -  любопытства  будет  в  избытке...  С  одной  стороны
эстетство, с другой - гуманность, а в результате...
     Луч света ударил в лицо и Валерг заслонился рукою. Несколько  человек
вбежали в комнату и окружили его. Техинспектор пытался разглядеть  их,  но
свет фонарика бил в глаза и Валерг различал лишь силуэты.
     - Топай за нами... - Валерг узнал голос Олгерда.
     Значит,  они  в  самом  деле  в  черной,  в  пропахшей  гарью   форме
лимгардистов.
     - Куда я должен идти? - Валерг недоуменно пожал плечами.
     Один из парней схватил его за ворот комбинезона.
     - Уберите руки... - Валерг брезгливо  поморщился.  -  От  вас  пахнет
горелым...
     - Тише, тише... - остановил Олгерд  товарищей.  -  Не  нужно  обижать
техинспектора. - Он подошел и,  почти  не  заметно  размахнувшись,  ударил
Валерга ребром ладони по шее. Тело техинспектора дернулось и обмякло...

                                    14

     Олгерд остановился и провел рукой по лицу. Он весь взмок,  комбинезон
прилип к телу - терморегуляторы не работали. Солнце Дара нависало огромным
белым диском над головой и лимгардисту казалось, что оно стало ближе.  Еще
неделю назад здесь стоял город - огромное здание  координационного  центра
протыкало небо. Теперь ничего не осталось - песок, немного  мусора,  чудом
сохранились два или  три  обломка  стены.  Ни  листка,  ни  побега,  чтобы
защитить живое от полуденного зноя. Где-то  за  одним  из  обломков  стены
прятался робот - одна из последних, совершенных машин  фирмы  "Маинд".  Он
должен его поймать... Уничтожить... Сейчас же... Все, связанное с империей
"Маинд", вызывало у Олгерда неистребимую ненависть.  Сначала  этот  чертов
техинспектор... А потом роботы! Они все  взбесились  и  изменили  Земле...
Сначала человек, потом эти...
     Олгерд потряс флягу. Пустая. Хотя бы глоток воды!  Тогда  бы  исчезла
свинцовая тяжесть в ногах... И он бы поймал эту железную скотину. Но  воды
не было. Был лишь сладкий  липкий  пух  сурты,  который  покрывал  лицо  и
комбинезон тонким желтоватым слоем. Там, в  зарослях,  его  не  замечаешь.
Здесь, на развалинах, он все связывает тягучим клеем.
     "Я устал... - сказал Олгерд сам себе, будто уговаривая. - Я  устал...
Я хочу отдохнуть..."
     Он повернулся и быстро зашагал по бывшей городской улице. Он  никогда
не понимал Дара: ни тогда, когда тот с покорностью стлался перед  ним,  ни
теперь, когда так неожиданно и необычно взбунтовался.
     Знакомый скребущий  звук  за  спиной  заставил  остановиться.  Олгерд
обернулся. Робот, нахально повернувшись  к  нему  задом,  добивал  остаток
стены. Олгерд лениво поднял лучемет. В ту же секунду робот шмыгнул в  щель
меж развалин и красный огонек лазерного  прицела  уперся  в  серую  стену.
Олгерд сплюнул - скорее символически, потому что рот пересох  и  слюны  не
было и зашагал к космопорту. Район космопорта - единственный,  который  не
пострадал. Им предоставляли выбор: остаться или уйти.
     С кривой усмешкой Олгерд отметил, что сегодня  в  космопорте  гораздо
меньше людей, чем вчера или позавчера. Один из  планетолетов  готовился  к
старту:  вокруг  него  сновали  люди  в   блестящих   скафандрах,   стояли
заправщики.  Удирают...  Олгерд  заметил   отдельно   стоящую   группу   в
красно-зеленой форме. Координационный центр.  Ну,  конечно...  Лимгардисты
улетят последними.
     Он прошел к цистерне с водой, оттеснил стоящих и подставил флягу  под
кран. Кто-то что-то мяукнул. Олгерд медленно повернул голову и голос сразу
иссяк.
     Перед одноэтажной гостиницей сидел парень в одних  плавках  и  лениво
обмахивался увядшим, похожим на серую тряпку листом местной пальмы.
     - Как он? - спросил Олгерд.
     - Спит... - буркнул лимгардист, не двигаясь.
     Олгерд отпер вручную засов и вошел.  Внутри,  в  небольшой  комнатке,
было жарко и душно - окно не только  закрыли,  но  и  заколотили  снаружи.
Кондиционеры не работали - люди экономили энергию. Олгерд распахнул  ногой
дверь, впустив немного света и раскаленного, но все же уличного воздуха.
     - Может, ты все-таки ответишь? - спросил Олгерд, плюхаясь на  стул  и
вытягивая натертые долгой ходьбой ноги.
     - Что отвечать? - Валерг приподнялся на койке и взглянул  на  Олгерда
воспаленными помутневшими глазами.
     - Что сделать, чтобы остаться...
     - Ничего не делать... Просто остаться... - Валерг вновь повалился  на
постель, будто сразу обессилел. - Если хочешь. Я не хочу...
     - А зачем ты здесь?! - прошипел Олгерд; на крик не хватало ни сил, ни
воздуха.
     - Я и сам не знаю, - Валерг  на  секунду  прикрыл  ладонями  лицо.  -
Забыл. Был какой-то порыв.  В  одночасье  решил  сюда  ехать.  Теперь  мне
кажется, что я был к этому предназначен. Просто иначе быть не  могло...  И
все... И не надо иначе...
     - И в фирме тебя отпустили?
     -  Да,  конечно...  Любая  информация,  которая  касается  разумного,
интересует фирму.
     Олгерд привстал и внимательно посмотрел на Валерга, на  его  опухшее,
постаревшее лицо. Нечесаные волосы сбились в  один  сплошной  ком,  с  шеи
свисали клочья искусственной  кожи,  а  рана  еще  не  зажила  и  сочилась
сукровицей.
     - Я хочу пить, - проговорил Валерг, облизывая губы.  -  Хоть  немного
воды... - он просил, но в голосе его не было жалобности  -  так  просят  у
друзей или коллег.
     - Воды нет, - отрезал Олгерд.
     - На Даре - и нет воды? - Валерг скривил губы, что означало улыбку.
     - На Даре - есть. А в космопорте - нет.  Никто  из  ребят  в  джунгли
сейчас  не  полезет,  -  огрызнулся  Олгерд  и  разозлился  от  того,  что
приходилось оправдываться.
     Сам на себя досадуя, он встал и протянул Валергу флягу. Тот принял ее
осторожно, выпил немного, а затем, вылил несколько капель себе на ладонь и
обтер лицо. Каждый жест Валерга подчеркивал, как высоко  ценится  Олгердов
дар. Но это лишь разозлило лимгардиста и он вырвал флягу из рук Валерга.
     -  Скоро  мы  улетим?  -  спросил  пленник,  отдирая  от  шеи  клочья
искусственной кожи.
     - Куда?
     - На Землю, естественно...
     - Это ты летишь на Землю, - огрызнулся Олгерд. -  А  куда  лечу  я  -
одному Богу известно. После того, как нас вышибли отсюда пинком  под  зад,
лимгардистов запихают в такую дыру...
     - При чем здесь лимгардисты? Как только мы доберемся до Земли, я  все
объясню... и...
     Олгерд сел на  кровать  рядом  с  Валергом.  Сквозь  раскрытую  дверь
волнами накатывал раскаленный воздух. Олгерду казалось,  что  он  болен  и
лежит в бреду. А эта тесная комнатенка, и эта странная планета за  стенами
- бред. И в то же время было что-то  смутно  знакомое  в  этом  разговоре,
будто все эти когда-то происходило  и  он,  просто  повторяет  совершенное
кем-то другим...
     - Объяснить, -  усмехнулся  Олгерд.  -  А  что  объяснять?  Прозевали
шикарную планету, ну и получите по мозгам. Земля такого не прощает.  Земля
должна побеждать!
     - Послушай, - Валерг понизил голос до шепота. - Это совсем не так. Мы
нужны Земле. Мы - единственные. Мы были здесь... И  значит  -  изменились.
Без нас Земля и Дар не поймут друг друга. Мы, конечно, не дарвиты еще.  Но
уже не люди. Мы, только мы можем  наладить  контакт.  Понимаешь?  Без  нас
земное и дарское не может соединиться...
     Олгерд несколько раз молча кивнул и отхлебнул из фляги. Его  охватило
ощущение какого-то чудовищного  обмана,  чувство,  сходное  с  тем,  когда
Валерг удрал с дарвитами из резервата. Да, с дарвитами... сейчас... сейчас
он поймет!
     Олгерд захлебнулся водой. Отплевываясь, затряс головой и вскочил.
     - Значит, без нашей помощи меж земным и дарским не будет контакта?  -
переспросил он зловеще и глаза его сделались холодными и пустыми.
     Потом  он  повернулся  и  шагнул  к  двери.  На  пороге  остановился.
Обернулся...
     - Не волнуйся... Мы скоро улетим. Скоро...

                                    15

     На следующий день последний планетолет с лимгардистами покинул Дар. А
вечером космопорт стал разваливаться на глазах и исчез, как  исчезает  вся
техника Дара, совершив положенное.  От  городов  и  баз  людей  ничего  не
осталось - пустой песок, припудренный золотистым  пухом  сурты.  Но  утром
после дождя там и здесь  замелькали  клейкие  листочки.  В  воздухе  стоял
терпкий смолистый запах, как весной на Земле...

                                    16

     Он очнулся, плавая под потолком и путаясь в простынях. В лицо тыкался
стакан, как надоедливый пес  и  жидкость  шариками  кружилась  в  воздухе.
Голова  казалась  медным  шаром,  налитым  черной  пустотой.  Было  больно
поворачивать ее, приподнимать веки, смотреть. Сначала и  мыслей  не  было.
Потом стало проясняться кусками и обрывками, и будто не с ним...
     Кажется,  предстояла  стыковка  со  звездолетом,   была   грандиозная
попойка. Олгерд ввалился к нему в каюту и кратко объявил: "Пьем!.." И  они
пили бутылку  за  бутылкой  с  какой-то  истерической  торопливостью.  Ему
хотелось примириться с Олгердом, ибо в глубине души он  чувствовал  смутно
вину и по-прежнему тяжесть.  Он  что-то  говорил  лимгардисту...  Но  что?
Валерг совершенно не помнил...
     Теперь  он  понял,  что  на   планетолете   отключили   искусственную
гравитацию,  скорее  всего  произошла  авария:  горело  только   аварийное
освещение. Отталкиваясь руками от потолка и  стен,  он  подплыл  к  двери.
Обычно запертая, она была полуоткрыта. Валерг отодвинул  ее.  В  коридоре,
наполненном серым сумраком, тлели синие аварийные  лампочки.  В  раскрытую
дверь напротив он видел пустую каюту. Он выбрался  в  коридор.  В  воздухе
всякий хлам: одежда, зарядные кассеты, пустая и смятая упаковка... В конце
коридора дверь открывала вход в центр управления. Там тоже была полутьма и
тишина умерших приборов. Черные экраны и погасшие панели тупо смотрели  на
Валерга. В нескольких местах  кожухи  были  сорваны,  в  теле  сложнейшего
компьютера зияли черные дыры. В  воздухе  кружилась  белая  взвесь,  будто
падал снег и не  мог  долететь  до  Земли...  Белые  кристаллики  тихонько
покалывали лицо и руки. Белые  кристаллики,  из  которых  строится  память
компьютера...
     Нож, всплывший неизвестно откуда и ткнувшийся в руку, нож, похожий на
тот, каким он пытался убить санга, заставил вздрогнуть и вспомнить все,  и
все понять... Будто  вспышкой  осветило  полуразрушенный  корабль,  черные
экраны и ослепило Валерга. Он брошен в  планетолете,  как  прежде  бросали
человека в утлой лодке посреди моря!
     В отчаянии он ударил кулаком о панель и  его  отбросило  на  середину
зала. Он беспомощно барахтался, хватаясь за  вещи,  что  мелькали  вокруг.
Казалось, что он тонет, что уже не хватает воздуха. Поддавшись паническому
ужасу, он молотил руками по воздуху. Наконец, выбившись из  сил,  добрался
до ближайшей стены и вцепился в кронштейн, как в спасительный буй.  Что-то
мешало ему держаться и он только сейчас заметил, что  все  еще  сжимает  в
руке нож. Может, нож оставили  специально,  чтобы  в  минуту  отчаяния  он
сам... Валерг отшвырнул от себя нож и тот полетел, вращаясь... Надо  взять
себя  в  руки.  Не  поддаваться  отчаянию.  Разработать  план  действий...
Прикинуть, что можно использовать. Люди торопились  уйти  и  наверняка  не
успели ободрать планетолет перед тем, как бросить... Но если... Если  даже
удастся починить компьютер,  если...  если  двигатели  в  порядке...  есть
топливо, если... системы обеспечения хватит надолго... Как  много  если...
Каждое похоже на удар, после которого нет сил подняться... Но все равно  -
пусть он сможет, сумеет, пересилит... пусть... Но!  Ведь  это  всего  лишь
планетолет! Он не сможет преодолеть пространство, он будет вечно  тащиться
в пустыне космоса с черепашьей скоростью.
     Валерг отнял Дар у людей. И люди с  ним  посчитались.  Люди,  которые
несли в себе частицу Дара... Совсем почти как прежде... "Казнить  гуманно,
без пролития крови..." Люди по-своему воспринимают уроки...
     Одна из аварийных ламп в зале ярко вспыхнула и погасла - немой призыв
корабля к своему единственному пассажиру.
     Валерг оттолкнулся от стены. Серый сумрак вокруг него сгущался...

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј

                            Марианна АЛФЕРОВА

                         ПЕЙЗАЖ С ОСТРОВОМ НЕВО

     Ночь,  не  наступая,  кончилась.  Забликовало  по  стенам  от  стекол
соседней дачи и Женька натянула одеяло на голову,  надеясь  еще  полежать.
Под шерстяным пологом там всегда до рассвета мир смутен и  тесен.  И  если
покрепче зажмуриться - можно увидеть озеро, полное синевы, и непременно  с
волной и белесыми барашками. Говорят,  озеро  было  как  море,  только  не
соленое...
     Ладно, хватит!.. Женька брыкнула ногой, скидывая одеяло,  и  затащила
на кровать ком одежды - детская привычка балованного ребенка. Со штормовки
на постель посыпался песок... Теперь без  толстой  куртки  ходить  нельзя,
хотя в полдень печет невыносимо. Но и не раздеться - иначе сгоришь...
     Одетая, Женька осталась лежать - на  улице  ждать  не  хотелось.  Там
наверняка холод и льдом  хватануло,  распарит  только  к  полудню.  Кто-то
стукнул костяшками пальцев в  стекло.  Женька  подскочила  на  кровати  от
неожиданности, хотя давно ожидала знака. Она подбежала к окну,  распахнула
раму и перевесилась наружу. Сразу обожгло по-зимнему холодным воздухом.  А
следом ударило солнце и ослепило...
     Коляй стоял под окном прямо на клумбе и  выковыривал  носком  ботинка
чахлое растеньице, что пыталось несмотря ни на что жить...
     - Долго спишь, соседка, - пробормотал Колька и,  передернув  плечами,
подбросил рюкзак на спине.
     - А где твой... как его... Рем?
     - Рем на берегу будет нас ждать, у лодки...
     Женька выбросила в окно рюкзак и следом выпрыгнула сама.
     Коляй презрительно выпятив губы, сунул в рот комок хлебной жвачки.  В
защитных очках-консервах и надвинутой на брови кепке он напоминал  бандита
из давних полузабытых фильмов.
     - Фляги взяла? - спросил он гримасничая в попытке  выковырять  жвачку
из зубов.
     - Целых три.
     - А воду?
     - Стакан будет...
     - Мало для приманки, - заметил Колька.
     - Рем пусть воду тащит, а у меня больше нет, - огрызнулась Женька.
     - За Ремом ружья.
     - А у меня топор!
     Когда речь заходила о воде  Женька  злилась.  Все  будто  сговорились
зариться на ее крошечную законную долю  и  доказывать,  что  имеют  больше
прав... И порой ей казалось, что она  в  самом  деле  должна  уступить,  а
почему - не понимала.
     Они шли  прямиком  через  бывшие  огороды.  Мелкий  чахлый  кустарник
прорастал там и  здесь.  Кое-где  пытались  сажать  на  неровных  горбатых
грядках. Повсюду стояли водосборы из ржавого железа. Но отравленный  дождь
не спасал и все умирало, покрытое будто  саваном,  помутневшей  от  яркого
солнца пленкой.
     Следом за ребятами, не отставая, но и не пытаясь догнать, брел старик
в телогрейке и с ведром в руках. За стариком плелась собака. Пес  облинял,
а розовая голая кожа покрылась темными пятнами и язвами, лишь на хвосте  и
морде уцелело немного белой шерсти. Старик остановился возле колодца.  Пес
покорна ждал, вывалив язык  и  глядя  на  хозяина  преданными  слезящимися
глазами. Старик зачерпнул ведро и низко наклонившись, понюхал  содержимое,
а затем с размаху выплеснул  под  ноги  черную  густоватую  жидкость  мало
напоминающую воду. Пес  поджал  хвост  и  отошел  будто  провинился  перед
хозяином. А  старик,  позвякивая  ведром,  поплелся  дальше  к  следующему
колодцу.
     - Дурак! Не понимает, - хмыкнул Колька. - Найдись хоть в  одной  дыре
чистая вода, сюда такая толпень набежит! Дедулю вместе с бобиком раскатают
в пыль. А главное - Минводсбыт был бы  тут  как  тут.  Пожалуйте:  талоны,
блатари, трехметровые заборы.
     - А вдруг родник пробился, - предположила Женька желая позлить Коляя.
     - Родник! Здесь одно дерьмо фонтанирует!..
     Через две-три фразы Колька  всегда  сбивался  на  грубость  и  потому
больше двух фраз подряд Женька старалась с ним не  говорить.  Сделав  вид,
что последних слов не слышала, она  достала  из  рюкзака  тюбик  защитного
крема и принялась намазывать  жирную  бесцветную  кашицу  на  лицо.  Коляй
снисходительно хмыкнул и отвернулся.
     Садоводство, наконец, кончилось. Они прошли через поваленный забор  и
углубились в лес, сухой и серый. Лес умер несколько лет назад и его  чудом
не спалили - пожары вспыхивали среди сухостоя  постоянно,  а  тушить  было
нечем. Но этот клочок Бог пока  миловал.  Дачники  тайком  ходили  сюда  с
топорами  -  повсюду  мелькали  кривые  пеньки.  В  лесу  почва   еще   не
разогрелась, под ногами то и дело похрустывал ледок. Женька не  удержалась
и сунула в рот ледышку, но тут же  стала  плеваться,  лед  был  горьким  и
влага, растопившись, обожгла язык.
     - Ты что, чибик? [чибик - человек  без  карточек]  -  Коляй  повертел
пальцем у виска и почти тут же вскрикнул, наступив на острый, как  гвоздь,
побег феррапланта.
     Постепенно лес поредел и отступил, открывая берег, когда-то песчаный,
а теперь покрытый коростой засохшей грязи из которой торчали пучки  жухлой
травы.  Озеро  казалось  черным,   причем,   мутно-черным,   без   блеска.
Поверхность едва колебалась, как жирная похлебка в миске. А над  озером  в
бесцветном, лишенном глубины небе, плавал белый слепящий диск.
     Рем стоял на берегу  возле  перевернутой  вверх  дном  старой  лодки.
Вообще на  берегу  лодок  было  множество,  но  все  гнилые.  И  уж  вовсе
непригодный валялся на боку, как дохлая рыбина, старый проржавевший катер.
Рем, как обещал, принес ружья: одно, огнестрельное, висело  у  него  через
плечо, другое - парализатор, стреляющий  ампулами  со  снотворным,  лежало
возле лодки.
     - А, дружище! - крикнул с излишней восторженностью Коляй, и в  голосе
его проступило жалкое, заискивающее.
     Рем обернулся и милостиво кивнул. Он был в белом, вернее, когда-то  в
белом, а теперь в замызганном и драном костюме.  Носил  его  Рем  с  таким
видом, будто костюм был по-прежнему белоснежным, а широкополая  порыжевшая
шляпа,   которую   Рем   держал   в   руках,    необходимым    дополнением
аристократического наряда  так  же,  как  и  защитные  очки  в  щегольской
сетчатой оправе. У Рема были светлые волосы, сухие и ломкие, а лоб и  щеки
покрывали мелкие гнойнички и язвочки.
     -  Рем,  а  ты  сам  кликуху  придумал  или  предки  постарались?   -
поинтересовалась  Женька,  желая  как-нибудь  задеть  этого  доморощенного
аристократа.
     - Это обещанный ценный кадр? - повернулся Рем к Коляю.
     - Мы дадим ей топорик, - виновато предложил Коляй.
     - Можно и пилу,  -  ответил  Рем,  приподнял  очки  и,  прищурившись,
взглянул на Женьку. Серые с краснотою глаза мелькнули и тут же  спрятались
за темными стеклами. - А может она сядет на весла?
     - Ты во  всем  так  обессилел?  -  ляпнула  Женька,  воспользовавшись
Колькиной манерой шутить.
     Рем удивленно приподнял брови и покачал головой, а Колька заржал.
     - Ладно, беритесь за лодку, - махнул рукою Рем и водрузил на  макушку
облезлую свою шляпу. - Отплываем... А то всех страшасиков провороним...

     Лодку лениво приподнимал поток черной жижи, которую по  привычке  еще
называли "волной", хотя озеро  лишь  лениво  булькало,  выстреливая  вверх
фонтанчики грязи.  Николай  старательно  погружал  весла  и  лодку  рывком
швыряло вперед, а потом она лениво проседала на  густой,  но  одновременно
плохо держащей "воде"...
     - Дерьмо пополам с нефтью... Мистер и мисс, в один прекрасный  момент
мы провалимся в эту жижу, как в Бермудах... - рассуждал Колька.
     - На ртуть и свинец тоже не  скупились,  -  заметил  Рем.  -  Но  все
клянутся, что этот коктейль получился сам собой...
     Солнце поднялось уже высоко, и почти внезапно холод  сменился  жарою.
Явственно ощущалось, что каждый новый поток воздуха  жарче  предыдущего  и
смрад, идущий от озера, все усиливался. Люди, как рыбы, которых больше  не
было в озере, раскрывали рты, задыхаясь.
     - Все, больше не могу, - пробормотала  Женька  и,  содрав  штормовку,
осталась в одной футболке.
     - Зря, - заметил Рем с сожалением и, приподняв очки, вновь бросил  на
нее пристальный взгляд в упор. - Поджаришься...
     - Плевать... - Женька  блаженно  откинулась  назад,  ощущая  приятное
жгучее покалывание на щеках и шее. - Это наше  солнышко,  родное,  мы  его
пока не изгадили... Я верю в хорошее, - заявила она, предвидя насмешки, но
не в силах остановиться. - Мы еще доживем  до  того  денька,  когда  озеро
станет синим. И будем купаться. Через двенадцать лет вся вода сменится,  а
через двадцать четыре...
     - Ты помрешь к тому времени, если будешь загорать, - заржал Колька.
     - Какие двенадцать лет! Какие двадцать четыре года! - возмутился Рем.
- Водообмена нет! Вся площадь обора озера, уделана напрочь. Ты собираешься
сидеть и ждать двенадцать лет, а ты хоть знаешь, что в озеро не  поступает
ни капли чистой воды? Что мало-мальски пригодную  воду  к  нам  вообще  не
пропускают, а потребляют сами?!
     - У, сволочи! - сделал свой вывод Колька.
     - Кто сволочь-то?! Мы и есть сволочи,  -  крикнула  Женька  в  порыве
самобичевания.
     - Ты - может быть, а я нормальный, - парировал Колька. - Страшасик! -
Рем ткнул пальцем в серое пятно, что пузырилось на черной  поверхности.  -
Туда, скорее!
     Колька схватился за весла, а  Рем  за  ружье.  Женька,  не  дожидаясь
приказа, полезла в рюкзак за топориком... Внезапно ей  захотелось  нырнуть
под банку  и,  сжавшись  в  комок,  переждать  охоту.  Стрелять...  Рубить
топором... Ох, нет!..
     "Возьми себя в руки, идиотка! - приказала себе. - Там вода..."
     Мысль о воде заставила ее выпрямиться и  впиться  глазами  в  черную,
лениво вздрагивающую поверхность. Ну, где же страшасик? Вокруг  -  ничего,
лишь  хлопья  серой  нетающей  пены.  И  вдруг  вскипел  грязевой  фонтан,
несколько струй, будто нарочно, ударили в людей и окатили с головы до ног,
и почти перед  самым  носом  лодки  вынырнула  тупая,  вся  в  наростах  и
бородавках    голова    с    крошечными     глазками     под     кожистыми
козырьками-надбровьями. Зверь повертел головой и выпростал на  поверхность
широкую пелерину. Лиловая с розовыми прожилками  мантия  распласталась  на
черной глади. Края мантии вытягивались, образовывая  щупальца,  и  тут  же
исчезали. Рем  вскинул  ружье  и  выстрелил.  На  фоне  серого  нестерпимо
брызнуло алым, страшасик пронзительно взвизгнул и  вцепился  в  бок  лодки
множеством мгновенно выросших щупалец. Лодка накренилась...
     - Руби! - крикнул Рем.
     Но Женька, по-детски брыкаясь ногами, полезла по другому  борту  лишь
бы подальше от этих щупалец, что переваливались  во  внутрь  и  скользили,
присасываясь к дереву. Николай попытался выдернуть весло из  уключины,  но
оно застряло и лопасть лишь взбивала пену вокруг страшасика. Рем выстрелил
еще раз в упор. Неожиданно щупальца превратились в два  тугих  жгута;  две
уродливые тонкие руки  захлестнули  Рема,  будто  обняли,  бледно-розовые,
похожие на жадные младенческие рты, присоски впились в плечи и грудь.  Рем
рванулся и закричал. Крик его был чем-то похож на крик страшасика -  такой
же пронзительный, полный отчаяния и боли, такой же гневный...
     Тут Женька опомнилась наконец. Завизжав, она размахнулась и  рубанула
топориком по мантии страшасика, потом еще и еще раз... Струя воды  ударила
ей в лицо, и от неожиданности Женька задохнулась. А мантия на глазах стала
опадать, щупальца  превратились  в  дряблые  лиловые  клубки,  на  которых
пузырилась  розовая  пена,  они  отвалились   сначала   от   Рема,   потом
соскользнули с борта и с громким хлюпаньем исчезли в черной  жиже.  Следом
нырнула  бородавчатая  голова,  будто  провалилась.   А   на   поверхности
закружились прозрачные струйки с красными разводами...
     - Дура! - набросился на девчонку  Коляй.  -  Кто  рубит  мантию?!  По
щупальцам надо, по щупальцам! Всю воду загубила.  Так  бы  туша  на  плаву
осталась, а теперь... Женька провела ладонью по лицу, посмотрела на мокрую
ладонь, потом себе под  ноги...  Драгоценная  прозрачная  вода  из  мантии
страшасика смешивалась с черной жижей на дне лодки. Коляй  схватил  пустую
флягу, вырвал зубами пробку и попытался спасти хоть немного  воды,  но  во
фляжное горло тут же хлынула черная муть. Николай  выругался  и  отшвырнул
флягу.
     - Прекрати, - брезгливо скривил губы Рем и, расстегнув ворот рубашки,
стал растирать шею и  грудь.  На  грязной  коже  виднелись  красные  точки
укусов. - Ведешь себя как баба.  Парализатор  под  боком,  а  ты  в  весло
вцепился, как в мамашин подол...
     - А ты... - прошипел Колька, но договорить не успел - за кормой опять
вспенилось серое пятно.
     Николай, не отрывая взгляда от булькающей массы, нащупал весла... Рем
вскинул ружье, заранее беря на мушку пятно...
     - Не надо! - завопила Женька,  ощутив  внезапно  всю  чудовищность  и
ненужность этой охоты. - Не стреляй!
     Она заткнула уши и затопала ногами, разбрызгивая черную жижу на дне.
     - Не тряси лодку, идиотка! - набросился на нее Николай.
     Но  страшасик  так  и  не  вынырнул  на  поверхность,   серое   пятно
успокоилось, фонтанчик посреди него исчез и на его  месте  расплылся  алый
круг.
     - Утонул... - проговорил без всякого выражения Рем и опустил ружье. -
А в нем литров тридцать воды...
     Женька запрокинула голову. Там,  в  вышине,  казалось,  уже  не  было
воздуха, а лишь пустота, и в ней плавилось сошедшее с ума солнце. Под  его
лучами озеро парило и от едких испарений щипало глаза и горло.
     - К берегу греби, - негромко приказал Рем.
     Даже под защитной биомассой было видно, что его лицо посерело,  а  на
лбу проступили крошечные пузырьки пота.
     - Что же это... с пустыми руками? Такие бабки упустили!..
     - К берегу, - повторил Рем, будто не слышал Колькиных возражений.
     Лодка  качнулась  и  Женька  невольно  ухватилась  за  борт.   Что-то
скользкое, липкое обвилось вокруг руки. Женька завизжала и отдернула руку.
Небольшой, серый с лиловым комок, похожий на пакет с биомассой,  шлепнулся
ей на колени. Нет, это был конечно не мешок, а маленькое, начинающее  жить
существо, похожее на поросенка, с зачатками  лап,  тоненьким  хвостиком  и
кожистым воротником вокруг шеи.  Из  этого  воротника  тут  же  потянулись
лиловые щупальца, норовя уцепиться за колени, но  плотная  ткань  брюк  не
давала...
     - Надо же... Малявка... - изумился Коляй и привстал, отыскивая что-то
глазами.
     - Ты что? - спросила Женька, пугаясь его хищного взгляда.
     - Топорик где? - пробормотал Коляй, наклонясь и шаря под банкой.
     - Фиг тебе, понял, - крикнула Женька,  прижимая  страшасика  к  себе.
Детеныш тут же с радостным хрюканьем присосался к руке. Пришлось  хлопнуть
его по голове. Поросенок рассерженно взвизгнул, но руку  отпустил.  Женька
вытянула  за  рукав  свалившуюся  на  дно  лодки  штормовку  и   завернула
страшасика так, что наружу высовывалась одна тупая бородавчатая мордочка с
любопытными крошечными глазками.
     - Ты что, думаешь страшасик лично тебе достался? - поинтересовался  с
ехидностью Колька и неожиданно вскинул парализатор.
     - Вода у нас общая...
     - Оставь ружье, - Рем поднял голову и взглянул на Коляя,  болезненная
усталая гримаса передернула его лицо.
     Но Колька лишь презрительно хихикнул в ответ. Рем повернулся и  будто
через силу выбросил руку вперед... Николай скорчился и осел на дно  лодки.
От его падения старая посудина качнулась и зачерпнула бортом. Струи черной
грязи  медленно  потекли  по  дну.  Поросенок-страшасик  дернулся,   повел
морщинистым носом и вдруг, вытянул щупальца, всосал черную струю с громким
чмоканьем.
     - Видали, а?! - торжествующе крикнула Женька. - Рем, ты видел?!
     А страшасик уже  слизывал  новую  порцию.  Длинные  щупальца  усердно
всасывали черную жижу и проглоченное толчками передвигалось к  раздувшейся
гортани...
     - Жрет дерьмо,  а  с...  водой,  -  со  злобой  пробормотал  Коляй  и
демонстративно отпихнул ногой парализатор подальше.
     - Так не пей его воду! - с обидой выкрикнула Женька и  повернулась  к
Рему. - Неужели нельзя ничего придумать - орать воду не убивая?
     -  Америку  открыла!  -  перебил  Коляй.  -  Рем   сам   со   станции
биологической  очистки.  Там  целое  стадо  этих   самых   твоих   любимых
страшасиков, а воды он не видит, на озеро едет охотиться...
     - Это правда?
     Рем кивнул.
     - Но почему... Почему нельзя ловить их живыми?!
     Рем не  ответил,  выгреб  из-под  банки  ржавое  ведерко  и  принялся
отчерпывать черную жижу со дна.
     - Отберут... - сказал он глухо, будто не Женьке, а так в пустоту...
     Тут Колька рванулся вперед  и  попытался  вырвать  из  Женькиных  рук
страшасика, но поросенок оказался проворнее - выскользнул, как кусок  мыла
и прыгнул за борт, оставив людям перепачканную штормовку...
     А лодка вновь качнулась и черпнула бортом...

     Как они добрались  до  берега,  Женька  не  помнила.  Она  совершенно
отупела от жары и наглости слепящего солнца. Когда лодка ткнулась в берег,
она, как во сне, перелезла через банки и,  наконец,  шагнула  на  твердую,
будто каменную корку. Прошла несколько шагов, волоча  за  собой  рюкзак  и
штормовку. Остановилась. Больше всего сейчас  хотелось  холодной  воды,  а
потом, напившись вволю, забраться дома в самый дальний угол  и  лежать  не
двигаясь, забывая все сегодняшнее - пальбу, озеро и страшасиков...
     - Отдай рюкзак, - прохрипел на ухо Колька.
     Она не сопротивлялась  и  покорно  выпустила  лямки  из  рук.  Колька
отбежал на несколько шагов и  высыпал  содержимое  рюкзака  на  землю.  Со
злобой разбросал ногой барахло и выхватил из скомканного тряпья  крошечную
алюминиевую флягу на стакан с той приманчивой водой,  которую  непременно,
отправляясь на страшасиков,  берут  с  собой.  Коляй  крутанул  пробку  и,
отшвырнув ее, запрокинул голову. Вода в два или три толчка влилась  в  рот
до последней капли,  обмывая  воспаленную  гортань.  В  следующую  секунду
пустая фляга упала на песок. Николай, даже не взглянув  на  своих  друзей,
зашагал к серому иссохшему лесу...
     - Что же ты... Останови его... - Женька в растерянности повернулась к
Рему.
     Тот у же перекинул через плечо оба своих ружья и тоже собирался идти.
     - Это ваши дела, - сказал кратко.
     - Какие дела! Какие такие дела! - возмутилась Женька. - Нет у меня  с
ним никаких особых дел... Он воду украл... Ты что не видел?!
     Рем не ответил, пожал плечами, повернулся и пошел. Женька  попыталась
догнать его, но дыхание тут же прервалось, перед глазами поплыли красные и
синие круги.
     - Стой! - крикнула она со злобой. - И ты что, больше не возьмешь меня
с собой?!
     - Конечно, нет, - ответил Рем,  не  оборачиваясь.  -  Какой  из  тебя
охотник... Да ты и сама не хочешь...
     - Постой! - Женька опять задохнулась. От усталости  веки  сами  собой
закрывались и она не могла разглядеть, здесь Рем или ушел.
     - Зачем тебе вода? Ведь норму выдают... Зачем убивать?..
     - А тебе зачем вода? - отозвался Рем.
     "Мне надо!" - хотела крикнуть Женька, но крика не получилось.  Она  с
трудом разлепила глаза. Рем брел по берегу уже далеко  -  не  докричишься.
"Мне надо много воды, потому что я - это я, а ты..." Ей казалось, что  Рем
ударил ее и боль от этого удара растекается по  телу,  проникая  в  каждую
клеточку...   Как   просто   спросить   другого   и   невозможно   себя...
А-зачем-тебе-вода?
     "Вода, чтобы пить..." - пробормотала Женька и пошатываясь  побрела  к
лесу. Хотелось скорее укрыться от солнца. Доползти до дома. А там ни капли
воды...  Всю  обменяла  на  модный  защитный  комбинезон   цвета   хаки...
Понадеялась на удачу, на охоту. Комбинезон -  на  страшасика,  вот  так...
Женька остановилась  возле  ржавого  катера.  Под  рыжим  боком  скопилось
немного тени. Женька нырнула в фиолетовое пятно и блаженно прикрыла глаза.
Немного отдохнуть и... Внезапно она провалилась  в  сон.  Золотой,  полный
тепла, лежал песок. К  ногам  вкрадчиво  подкатывалась  прозрачная  волна,
чтобы тут же отхлынуть и уступить  место  другой...  Озеро  лежало  синее,
полное глубины и белые барашки вскипали на ребрах волн. Женька разбежалась
и с размаху бросилась в воду... Вода плеснула в рот, нос... Вода почему-то
была теплой, горячей... Но это была вода...
     Женька открыла глаза и тут же зажмурилась.  По  лицу  стекали  теплые
капли. Вновь здесь, наяву, кто-то брызнул ей в лицо водой. Задыхаясь,  она
ловила капли губами...
     - Еще... - шептала,  не  понимая,  что  происходит,  но  наслаждаясь,
наслаждаясь бесконечно...
     Рядом   кто-то   негромко   хрюкнул.   Женька,   опомнившись,   резко
повернулась. Рядом с ней в фиолетовом теневом круге сидел страшасик -  тот
маленький поросенок, ее найденыш...
     - Ты?... - удивленно протянула Женька и погладила бородавчатую  серую
голову. Воротник страшасика задергался, распушился, два или  три  отростка
вытянулись вперед и из одного прямо в рот ударила струйка воды...
     - Ух, - выдохнула Женька, глотая  воду  и  подхватила  страшасика  на
руки, будто собачонку.
     Поросенок вцепился щупальцами в руку, но тут  же  отпустил,  виновато
хрюкнув.
     - То-то же, - засмеялась Женька, отирая мокрое лицо и  оглядываясь  с
опаской - не видят ли их. - Я тебя заберу к себе, - сообщила  доверительно
на ухо зверю.
     - Сейчас заверну в штормовку и спрячу в рюкзак. Будешь жить у меня  в
комнате под кроватью. Никто не догадается, честное слово...
     Держа поросенка на руках она кинулась бежать, не обращая внимания  на
невыносимо слепящее солнце и черную жирную  гладь  мертвого  озера.  Озеро
будет синим, когда-нибудь, не скоро, но будет...

     - Девушка, остановитесь! - голос настиг и ударил в спину.
     Женька замерла, прижимая страшасика  к  себе.  Еще  не  оборачиваясь,
угадала, кто это. "Беги,  глупый",  -  шепнула  она  на  ухо  поросенку  и
выпустила его из рук. Тот побежал смешно перебирая короткими  лапками.  Но
парень в форме береговой охраны в два прыжка догнал страшасика  и  схватил
за загривок.
     - Страшасиков,  значит,  ловим...  Ну-ну...  А  знаешь,  что  за  это
бывает?.. - отечески-осуждающе сказал второй, подходя. Он был не  молод  и
толст, в новой, но уже перепачканной чем-то жирным форме. У  охранника  не
было лица; кроме форменной рубашки  и  массивных  очков,  он  носил  серую
тряпку, закрывавшую всю нижнюю часть головы.
     - Я никого не ловила, -  пробормотала  Женька,  с  невольным  страхом
оглядывая человека-невидимку. - Мы так... играем...
     - И врем так глупо!.. - вздохнул охранник и тряпка вздулась  пузырем.
- Придется взять тебя на заметку, - он снял с пояса диктофон. - Второй раз
попадешься - тюрьма... - и он вновь вздохнул.
     - Я играла, - упрямо повторила  Женька.  -  И  не  собиралась  никого
убивать...
     Но охранник не слушал и что-то бубнил  в  микрофон  информатора.  Тем
временем молодой ловко запихал страшасика  в  сеть  и  с  довольным  видом
приближался к ним, помахивая авоськой.
     - Почему вы его  не  отпускаете?  -  спросила  Женька,  подозрительно
переводя взгляд с одного защитника природы на другого.
     - По инструкции пойманный страшасик помещается в изолятор, -  сообщил
человек-невидимка и его напарник нагло ухмыльнулся.  -  Итак,  милая  моя,
фамилия, имя, год рождения, индекс карточки... -  после  каждой  фразы  он
тяжело вздыхал, переводя дыхание, а  Женька  не  могла  оторвать  глаз  от
сетки, в которой беспомощно дергался поросенок. Уплывала  синяя  мечта  об
озере. Черная мертвая гладь навсегда замерла по левую руку,  распласталась
до самого горизонта...
     Надиктовав,  пожилой   спрятал   диктофон,   и   пробормотал   что-то
душеспасительное на прощание. Повлажневшая от дыхания тряпка на  лице,  то
прилипала к щекам, то раздувалась... А  молодой  уже  ушел  далеко  и  все
забирал правее,  подальше  от  озера,  ближе  к  мертвому  лесу.  Пожилой,
выполнив свой долг, заспешил следом, тяжело переваливаясь при каждом шаге.
"А может он не пожилой вовсе, а просто отечный и  больной?"  -  подумалось
Женьке. Сама не зная зачем, брела она за ними следом по направлению к базе
охраны и возрождения озера.

     Рем поднял жалюзи на окнах. Солнце уже садилось  и  красный  закатный
свет наполнил комнату. Бок биостанции  загораживал  часть  окна  и  теперь
казался черным  на  фоне  заката.  Рем  вычистил  ружья  и  спрятал  их  в
вместительный  фанерный  ящик   из-под   приборов.   "Сшиватель   лазерный
универсальный", - значилось  на  яркой  этикетке.  Он  задвинул  ящик  под
пустующую кровать, неприличную в своей скелетоподобной наготе и уселся  на
диван. Пружины тоскливо всхлипнули и что-то острое  кольнуло  в  бок.  Рем
наморщил лоб, пытаясь вспомнить, что он  должен  сделать  еще.  Обо  всем,
вокруг думалось лишь половиной сознания, вторая - намертво  прилепилась  к
шкафчику, где хранились сухари и две банки консервов, а главное - фляга  с
водой. Порой Рему начинало казаться, что она полна до  краев,  хотя  утром
оставалось не больше двух стаканов. Вернувшись с охоты, Рем выпил половину
и теперь... Он облизнул пересохшие губы. Странно, но он совершенно  забыл,
когда должен получать воду. Укусы на плечах и груди воспалились. Несколько
раз Рем обхватывал голову руками и так сидел неподвижно, пытаясь сладить с
нетерпимой болью в висках и затылке. Он был уверен, что у него жар, но  он
не был уверен, что врач придет, если вызвать его... То есть - наверняка не
придет.
     Больным положен дополнительный талончик на воду, а талончиков этих  у
врачей давно нет...
     За стеной слышались голоса. Кто-то веселый, куражась, выкрикивал:
     "В пещере каменной нашли бочонок водки..."
     Остальные хохотали,  подпевая.  Сквозь  фанерную  перегородку  общаги
слышался даже скрип кровати,  громкое  чмоканье  и  бульканье  разливаемой
жидкости. Разумеется, там пили не воду, а кое-что  покрепче.  Там  пировал
Валька-Водник. Можно, конечно, сходить к нему на поклон, можно, но...
     Рем перегнулся через  подлокотник  дивана  и  включил  телевизор.  На
розовом фоне возникло ярко раскрашенное  одутловатое  лицо  дикторши.  Она
говорила слащаво и нараспев:
     - ...природа, наш Всевышний, не оставила своих детей в беде и создала
для спасения новый вид, позаботилась о неразумных  детях  своих...  -  Рем
выругался и пропустил несколько слащавых  фраз.  -  Но  и  люди  со  своей
стороны  не  оставляют  усилий...  удалось,  наконец,  решить   вопрос   о
сохранении уровня воды в озере... Из-за сокращения природных вод...
     "Они все еще называют эту  гадость  водой",  -  отметил  про  себя  с
некоторым злорадством Рем.
     - ...полное закрытие дамбы обеспечило подъем воды в озере до шести  с
половиной  метров  над   уровнем   моря...   -   продолжала   дикторша   с
воодушевлением. -  В  условиях  замкнутого  бассейна,  по  мнению  ученых,
произойдет усиленное размножение страшасиков...
     Тут радостно  и  торжественно  заиграла  музыка  и  стали  показывать
службу. Церковь была переполнена. В  тусклом  и  плотном  воздухе  мерцали
сотни красных огоньков. Голос священника  невнятно  и  гулко  рокотал  рад
толпой.  "Спаси  и  помилуй!"  -  вырвалось  внезапно  из   общего   хора,
пронзительное, отчаянное, как крик раненого страшасика, там,  на  озере...
Бог с огромной фрески смотрел вниз гневливым оком с красными  воспаленными
веками. Может он тоже был болен, как земля и озеро. А может он плакал там,
у себя наверху, не зная, как спасти, потому что сначала надо вразумить...
     Рем не  выдержал  и  выключил  телевизор.  Звуки  из-за  стены  вновь
проникли в комнату. Там  двигали  стульями,  шаркали  подошвами  -  ребята
уходили. Комок смеха выкатился в коридор. Кто-то без стука  рванул  Ремову
дверь.
     - Мы на толчок, - сообщил знакомый голос, переполненный  уверенностью
в успех. - Сегодня можно хапнуть мясца... Что  вы,  Рем  Андреич,  скажете
насчет мясца, а?
     Рем почувствовал, как ненависть клубком вертится и подпирает к  горлу
от одного звука этого голоса. Но он сдержался и  поднял  голову,  переводя
дыхание, будто задыхаясь. Веселая Валькина физиономия кирпичного оттенка с
белыми прожигами скалилась двумя рядами  ослепительных  фарфоровых  зубов.
Потом на секунду Валькина рожа превратилась  в  обжаренный  до  коричневой
корочки кусок мяса... Рот  наполнился  густой  слюной,  Рем  отвернулся  и
сплюнул на пол.
     - Никак  пустой?  -  наигранно  изумился  Валька.  -  Рем,  тебе  это
непростительно. Понимаю, Коляй - балбес, а ты... - он сделал  значительную
паузу.
     "Значит, уже все знает от Кольки", - с тоской подумал Рем.
     - К тому же надо помнить о долге. Пять литров...
     - Но позавчера было только три! - вскричал Рем.
     - Так это ж позавчера, мой милый... С позавчера знаешь  сколько  воды
утекло...
     Рем стиснул зубы. Вальку надо было перетерпеть, как головную боль.
     - Чего ты хочешь?
     - Сам знаешь. Ну, напрягись... Головка бо-бо, я понимаю.
     - Стимулин, - пробормотал  Рем,  с  трудом  вытолкнув  из  горла  это
слово...
     - Вот видишь, вспомнил, - закудахтал Валька тоненьким голоском, столь
неуместном при его большом и красивом теле. - Ну, давай, неси скорей,  это
совсем не больно...
     Рем свесился с дивана и вытянул за  угол  свой  ящик,  запустил  руку
внутрь и стал шарить.
     - Вишь какой у него сундучок знатный, - хмыкнул Валька.
     Рем  достал  полиэтиленовый  мешок,  наполненный  до  половины  белым
порошком и связанный узлом у горловины. Помедлив, он взвесил его на  руке,
потом лениво размахнулся и бросил. Валька поймал.
     - Ну ладненько, - проблеял он. - Считай, два  литра  отдал.  Осталось
три, - и толкнув хилую дверку плечиком, исчез.
     "Гад", - прохрипел Рем и вскочил. Пинком ноги сбросил крышку с ящика,
схватил ружье и вылетел в коридор. Но там уже никого не  было,  даже  шаги
стихли, как будто Валька и его дружки мгновенно испарились...
     Рем вернулся к себе, ненависть ушла мутной пеной вместе  с  Валькиным
исчезновением, а следом камнем навалилось бессилие.
     "Сдохну, а воды брать больше не буду... получу и отдам всю до  капли,
сдохну, но отдам..." - "Не отдашь, - усмехнулся тут же второй,  ехидный  и
склизкий голос. - Потому что в самом деле сдохнешь тогда..." -  "Сбегу!  -
хотел крикнуть Рем. - Уеду домой или вообще - куда глаза глядят...  Валька
не найдет..." - "Ерунда, этот где угодно достанет, хоть здесь,  в  общаге,
хоть со дна озера... И дом не спасет".
     Мысль о доме тут же сцепилась с мыслью  о  Сашеньке,  а  та  повлекла
мысль о воде - чистой, прозрачной, такой,  какая  бывает  в  воротниках  у
страшасиков. Ее можно видеть, когда везут в прозрачных герметичных бутылях
с дойки... Тысяча литров ежедневно в экологическую  комиссию.  А  ему  для
Сашеньки надо литр в день и тогда пройдут эти страшные мешки под глазами и
отеки на ногах. Ну и для матери немного, Вальке отдать, ему, Рему вдосталь
напиться. Одного бы страшасика за глаза хватило... А он,  скотина,  утонул
вместе с водой - ни себе, ни людям, как говорится... Рем  затряс  головой.
Завтра он такого не допустит, завтра  он  приволочет  целехонькую  тушу  к
берегу... Нет, две, нет, три... Сознание начало мутиться и тут он  услышал
рев страшасиков. Сначала ему представилось,  что  он  на  озере  с  ружьем
гонится за добычей и лодка летит над  чернотою  мертвой  "воды",  разрезая
вялую волну и  гребень  разваливается,  как  жидкий  недопеченный  хлеб  и
дрожит... Потом Рем  понял,  что  кричат  страшасики  на  ферме  во  время
вечерней дойки...
     В дверь негромко стукнули... Валька вернулся, что ли?
     Выполз,   как   таракан,   из   потайного   угла   и   явился   вновь
позубоскалить...
     - Завтра разочтемся! - крикнул Рем, вскакивая.
     Но тот, за дверью, не ушел, а вновь постучал, резче, настойчивее...
     - Ах, ты! - Рем рванулся к двери и с силой распахнул.
     На пороге стояла Женька, держа в руках что-то завернутое в штормовку.
Она по-прежнему была в одной футболке  и  руки  ее  обгорели  до  красноты
сырого мяса. А сверток в  руках  чем-то  напоминал  укутанного  ребенка...
Неужели? Рем и сам понимал, что догадка нелепа и пути  Сашеньки  и  Женьки
никак пересечься не могли, но... Рем отступил, пропуская Женьку в комнату.
У нее было зареванное опухшее  лицо.  Она  прошла,  будто  не  видя  Рема,
огляделась, но без любопытства,  мельком,  и  положила  сверток  на  диван
поверх серого ветхого белья, сбитого в кучу...
     - Смотри, - проговорила она тихо, все еще не оборачиваясь  к  Рему  и
отбросила полу штормовки. Только теперь Рем  заметил,  что  зеленая  ткань
измазана бурым...
     На штормовке, неподвижный, лежал страшасик. Он был еще жив. Его серый
в бородавках бок вздымался от  трудного  дыхания.  Но  вокруг  шеи  теперь
топорщились не один, а два воротника с пурпурными неровными краями - кровь
свернулась черными блестящими комочками, тянулась алыми тягучими нитями...
Кто-то вспорол воротник по периметру в бессильной злобе, не найдя воды...
     - Сделай что-нибудь, - попросила Женька пустым усталым голосом.
     - Кто это сделал? Колька? - спросил Рем, невольно морщась.
     - Нет, парни из береговой охраны отобрали у  меня...  и...  -  Женька
по-старушечьи подперла кулачком щеку и попросила: - Сделай что-нибудь...
     - Что я могу?! - огрызнулся Рем, испытывая в этот момент ненависть ко
всему миру: к  черной  туше  озера,  к  истекающему  кровью  страшасику  и
кровавому закатному солнцу. - Я же не врач, не ветеринар...  Я  специалист
по оборудованию...
     - А, ты можешь только убивать, - уязвила Женька.
     Рем сжал кулаки, будто собирался ее ударить.
     - Ну хорошо, - с внезапной легкостью он согласился. - Я могу кое-что,
только гарантий никаких... - Женька с  готовностью  привстала.  -  Забирай
своего поросенка и за мной, только тихо.
     Яркий красный свет сменился обессилевшим лиловым. Солнце  нырнуло  за
черный  срез  сухостоя  и  мир  очень  медленно  неохотно  угасал.  Здание
биостанции  с  двумя  массивными,   похожими   на   крепостные,   башнями,
безмолвствовало: все сотрудники,  которым  положено  дежурить  и  работать
сейчас, сбежались смотреть  на  вечернюю  дойку.  Со  стороны  "коровника"
доносился рев страшасиков, человечьих голосов и злобное урчание техники.
     Рем сделал  знак  Женьке  и  торопливо,  почти  бегом,  направился  к
боковому входу - широкой, обитой железом двери, на которой краской в  двух
местах было написано:  "Виварий".  Они  вошли,  и  в  темноте,  на  ощупь,
двинулись по коридору. В бетонном мешке,  разрезанном  полосками  тусклого
света, стоял  тяжелых  запах,  который  всегда  царит  в  зверинцах,  где,
предназначенное для свободы, держат в неволе зверье. Впрочем, запах  почти
не беспокоил людей, за высокими загородками,  кто-то  ворочался  и  тяжело
дышал.
     Она крепче прижала поросенка к  себе  и  тут  же  почувствовала,  как
теплая струйка страшасиковой крови течет по животу...
     - Рем, скорее, - взмолилась она, содрогнувшись всем телом.
     - Тише ты, - огрызнулся он и наконец включил свет.
     Они стояли в небольшой комнате с множеством шкафов по бокам. Одна  из
стен была прозрачной  и  там,  за  стеной,  еще  неосвещенная,  находилась
мастерская с множеством приборов, крашенных белой  с  синевой  краской,  и
диковинным агрегатом, висящем на массивном кронштейне, чей  длинный  хобот
был оплетен прозрачными трубками и гибкими металлическими лентами.
     - Поторапливайся, - буркнул Рем и вытащил  из  шкафа  пакет  грязного
белья: простыню, шапочку в бурых пятнах и такой же замызганный  клеенчатый
фартук. Женька невольно покосилась в угол, в сторону  раковины.  Порыжелый
фаянс, а над ним кран с открученной головкой - даже  технически  пригодной
воды здесь давно не было и не скоро будет.
     - На, привяжи зверя, -  приказал  Рем  и  сунул  Женьке  ком  грязных
разорванных вдоль бинтов. - Не бойся, все  стерильно,  знаешь  как  теперь
дезинфицируют? Несут наверх,  на  крышу,  и  в  полдень  ультрафиолет  все
сжигает... - Рем то ли кашлянул,  то  ли  рассмеялся,  и  включил  свет  в
операционной.
     Женька вошла  и  осторожно  положила  страшасика  на  стол,  покрытый
прожженным в нескольких местах пластиком.
     - Погоди, поднимай обратно, - спохватился Рем и,  притащив  бутыль  с
желтой, остро пахнувшей жидкостью, принялся протирать  стол,  затем  обтер
перчатки и, поколебавшись, - заодно кнопки на пульте управления агрегатом.
     Женька привязала крошечные лапки страшасика к специальным крючкам  на
краю стола и прикрыла тельце простыней, оставив  лишь  воротник  и  голову
открытыми.
     - Рану надо продезинфицировать, - сообщил Рем, сознавая, что от  всех
его действий разит  чудовищным  дилетантизмом,  но  старался  принять  вид
уверенный и ученый. - Но лизолом нельзя...  кажется.  Там,  в  предбаннике
есть перекись... Принеси... - приказал Женьке.
     - А наркоз? - спросила она неуверенно.
     - Это не больно... Совсем... - уже произнеся эти слова он  сообразил,
что слово в слово повторяет Валькину фразу с той же интонацией и ухмылкой.
     Рем схватил ком нечистой ваты, плеснул на нее перекисью,  потыкал  по
запекшимся краям страшасикова воротника.
     - Ну ладно... - Рем отшвырнул вату и взялся за рукоятки сшивателя.
     Мысленно он перекрестился и даже мотнул головой крест-накрест.  Затем
решительно ткнул в кнопку "включение". Внутри хобота что-то взвыло,  а  на
лицевой панели загорелись два зеленых индикатора, как  два  хищных  глаза.
Рем снял сшиватель с кронштейна  и  тот  повис  на  упругом  держателе.  В
собственных руках прибор был вовсе не так послушен, каким казался в  руках
хирурга - упругий держатель все время тянул вверх. Наконец  Рем  приблизил
конец хобота к страшасикову воротнику и нажал  кнопку  "импульс".  Красный
луч выскользнул и уколол край распоротой плоти.
     - С Богом, начали, - пробормотал Рем и передвинул прибор.
     Вновь короткий разряд прошил живую плоть и соединил. Пот, выступивший
на лбу от напряжения заливал глаза. Со  злобой  Рем  провел  перчаткой  по
лицу... Тут же сшиватель выскользнул из рук  и  подскочил  наверх,  а  Рем
буквально взвыл от боли, - где-то в складках  старых  задубевших  перчаток
сохранилась капля дезинфицирующей жидкости.
     - Воды!..
     Перед глазами его расплескались красный, зеленый и синий потоки.  Они
разбивались на капли и сжигали все  вокруг  до  основания,  до  конца,  до
истока.... Воды!.. Одну каплю, ради Бога!.. Рем не сразу заметил,  что  по
щекам его стекают слезы...
     "Вот она, вода... - подумал Рем. -  Я  плачу  -  значит  я  могу  еще
существовать..." Он дернул ртом в попытке улыбнуться и боль отступила. Рем
с трудом приоткрыл глаза. Раньше ослепительный,  свет  поначалу  показался
тусклым. Страшасик едва угадывался серым пятном. Рем  нашел  сшиватель  по
зеленым огонькам и, уцепившись за одну из ручек, притянул сопротивляющийся
агрегат к себе. Женька  стояла  напротив  него,  прижимая  руки  к  груди.
Казалось, она молилась...
     - Ну ладно, продолжим, - пробормотал Рем и почти наугад нажал  кнопку
на панели.
     Будь он профессионалом, то  перевел  бы  сшиватель  в  автоматический
режим. Но то, что он умел делать хорошо - шло во вред и зло,  а  крошечное
добро приходилось  творить  неумелыми  руками...  Проверять  каждую  точку
сварки  на  экране,  где  высвечивалась  цветная   картинка   страшасикова
воротника со всеми переплетениями сосудов и нервов и, как  точка  прицела,
скользила, подрагивая, отметка лазерного искателя...
     "В пещере каменной нашли бочонок водки, - незаметно для себя  напевал
Рем и добавлял: - А лучше бы воды..."
     Он закончил "операцию" часа через три и, выключив  сшиватель,  бросил
покровительственно: "Отвязывайте, ассистент", - будто был на сцене и играл
роль знаменитого хирурга...

     Когда они вышли из вивария, наступила блеклая, лишенная темноты ночь.
Ее по-прежнему называли "белой", хотя теперь этот эпитет  почти  исчез  из
разговора - в нем таился упрек...
     - Все равно твой поросенок сдохнет, - сказал Рем и странно улыбнулся,
будто наслаждаясь бессмысленностью своих усилий.
     - Почему? - жалобно спросила Женька.
     - Ему вода нужна. А в нем сейчас ни капли. Думаешь,  страшасики  ради
нашего  спасения  воду  вырабатывают...  Как  же...  Дойщикам   приходится
попотеть. Если страшасик сам из них кровь не высосет... Это еще те  звери,
- он сделал ударение на последнем слове.
     - А мой страшасик поливал меня водой!
     - Тебя он принял за свою... - засмеялся Рем.
     Женька поежилась. Воздух быстро остывал, а  она  по-прежнему  была  в
одной футболке - в штормовку был укутан страшасик.
     - А у тебя нет воды... лишней? - спросила она.
     Рем повернулся к ней, губы дрогнули. Но Рем не сказал ничего.  Замер.
Взгляд внезапно уперся во  что-то...  Женька  завертела  головой,  пытаясь
определить, куда он смотрит. Вышло - в сторону ворот в "коровник".  Теперь
и она заметила, что с воротами что-то не так...  Они  не  заперты!  Черная
щель с ладонь образовалась между створками.
     - А, ну-ка... - Рем, держась ближе к стене биостанции,  направился  к
узкому, отгороженному с двух сторон проходу. В будке охранника,  насколько
можно было разглядеть  за  мутными  стеклами,  никого  не  было.  Стараясь
двигаться бесшумно, Рем полез по узкой железной лесенке  наверх  и  сделал
Женьке знак, чтобы она следовала за  ним.  Поднявшись,  они  очутились  на
крыше "коровника", огороженной по бокам невысоким  барьерчиком.  В  центре
была  массивная  сварная  решетка,  нависшая  почти  над  самыми  головами
животных. В неясном свете виднелись темные бока страшасиков  -  серые  над
черной жижей, которая заливала бетонный пол и доходила животным до  брюха.
Она закачивалась сюда из озера. Голод пока страшасикам не  грозил.  Почуяв
детеныша - животные заволновались. Один, крупнее прочих, громко захрюкал и
уцепился щупальцами воротника  за  решетку.  Несколько  лиловых  отростков
призывно вытянулись и задвигались в воздухе, как пальцы великановой руки.
     Рем встал коленями на переплет решетки и протянул Женьке руку.
     - Ползи сюда, - шепнул он.
     Балансируя, она сделала несколько шагов, затем поскользнулась и  одна
нога провалилась вниз. Тут же кто-то из страшасиков присосался к  лодыжке.
Женька взвизгнула от ужаса.
     - Тихо! - зашипел Рем и, схватив Женьку за локти, с  силой  рванул  к
себе. Сорвавшиеся присоски громко  чмокнули,  а  Женька  распласталась  на
решетке. Рем взял зверька  и  осторожно  поднес  безжизненную  мордочку  к
мерцающим в полумраке щупальцам. Страшасик слабо  приоткрыл  рот,  жалобно
пискнул и ухватился губами за  щупальцу.  Было  слышно,  как  он  урчит  и
тихонько булькает, заглатывая воду...
     Внезапно решетка загудела -  две  темные  фигуры  ступили  на  нее  с
противоположной  стороны  и  пошли,  надвигаясь.  Оба  были  в  новомодных
комбинезонах цвета хаки, поверх которых горбились ватные фуфайки. Один нес
в руках объемистый мешок и этого, с мешком, Женька и Рем узнали.  Второго,
идущего налегке, Рем узнал тоже и  поспешно  прикрыл  поросенка  Женькиной
штормовкой.
     - Рем, никак ты здесь,  друг  мой,  -  тощий  голосок  Вальки-Водника
прервался коротким смешком.
     - А ты за водичкой никак, - отозвался Рем, пытаясь попасть в тон,  но
не зная, каким должен быть этот  тон  для  Женьки  и  Николая,  волокущего
тяжелый мешок, насмешливый, уверенный и взгляд свысока.  Для  Вальки  тоже
уверенный, но другой уверенностью - оборонительной, защитной...  -  Только
что дойка была, - напомнил он, так и не найдя нужной интонации.
     - А это не важно, - Валентин вытащил  из-под  фуфайки  полиэтиленовый
мешок с белым порошком - тот, что дал ему Рем. - Они  нам  сейчас  все  на
свете отдадут, что у них есть и чего у них нет... Николаша,  ты  давай  не
стой, доставай доильник, - он сыпанул вниз белого  порошка,  приговаривая:
цып-цып-цып...
     Страшасики под решеткой тяжело и шумно задышали. А Колька,  не  глядя
на Женьку и Рема, будто никогда и не был с ними знаком,  с  деловым  видом
извлек из ружья нечто  вроде  подводного  ружья,  от  хвостовика  которого
тянулся толстый резиновый шланг.  Короткий  звенящий  звук  рассек  ночной
воздух  и   наконечник   впился   в   воротник   страшасика.   Колька   со
старательностью задергал рукоятью насоса, как прежде налегал на весла.
     - Осторожно  тяни,  миленький,  осторожно,  не  усердствуй,  а  то  с
водичкой кровь пойдет, - наставлял Валентин.  Вишь,  идет  водичка,  идет,
недаром наши ученые в лабораториях трудятся.  Польза  есть...  А  ты,  Рем
Николаевич, не веришь в прогресс, и  зря  не  веришь.  Нехорошо  это,  Рем
Семенович.  Нельзя  так.  Потому  и   на   жизнь   ты   смотришь   мрачно,
пессимистически.
     - Они же все зверье погубят! - завопила Женька и,  перепрыгнув  через
два пролета, изо всей силы пихнула Валентина в грудь.
     От неожиданности тот покачнулся и соскользнул с решетки, провалившись
двумя ногами вниз. Страшасики разом в него вцепились.
     -  Помогите!  -  Валентин  замолотил  руками  по   воздуху,   пытаясь
выкарабкаться. Мешок упал вниз и зверей обсыпало белым порошком.
     Рем вручил Женьке поросенка.
     - Чтоб духу твоего здесь не было, поняла?..
     Колька в растерянности глядел на своего бывшего  шефа,  то  на  босса
нынешнего, не зная, чью  сторону  принять.  Того,  который  махал  руками,
призывая на помощь, или того, который стоял на решетке  и  смотрел  сверху
вниз на пожираемого страшасиками человека. Наконец  он  решил,  что  общей
силы и возможностей у Валентина больше и уже потянулся  помогать,  но  Рем
ударил его ногой в грудь и Колька отлетел, уронив насос и выпустив из  рук
шланг.
     - Спокойно,  Коленька,  нам  еще  с  Валентином  поговорить  надо,  -
проговорил Рем, подражая тону "водного короля". - Я, конечно, ему  помогу,
если он три литра долга простит...
     - Сволочь!
     - Возможно, но советую поторопиться с ответом.
     Валентин вновь дернулся,  и  вдруг,  завизжав,  совершенно  по-бабьи,
выкрикнул троекратное: "Да, да, да..."
     Тогда Рем подхватил его под руки и стал тащить.  Колька  подскочил  с
другой стороны и вдвоем они  наконец  вытянули  Водника  в  виде  довольно
плачевном: сапоги, носки и нижняя часть комбинезона остались  страшасикам.
На пострадавшем сохранились обрывки, чем-то  напоминающие  шорты.  Женька,
стоя  у  бокового  ограждения,  видела,  как  ноги  Валентина   беспомощно
волочатся по решетке, перескакивая с одного прута  на  другой  и  все  они
сплошь какие-то полосатые, темные со светлым...
     - Насос не упустите, идиоты, - бормотал Валентин. - Страшасики  шланг
перегрызут...
     - Уже перегрызли, - обреченно выдохнул Колька.
     - Зато  надои  какие  будут  завтра!  Все  планы  перевыполнят,  -  с
наигранной серьезностью заметил Рем.
     - Надои,  да...  -  повторил  Колька  и  запнулся,  что-то  про  себя
осмыслив.
     В следующую минуту он уже  мчался  назад,  к  брошенному  на  решетке
мешку. Там, в резервуаре насоса, набралось немного воды. Рем это сразу  не
сообразил,  а  теперь  было  уже  поздно  -  шаги  грохотали  по  железным
ступенькам лестницы...
     - Я с вами посчитаюсь, - бормотал Валентин, цепляясь за  барьер  и  с
трудом через него переваливаясь. - Со всеми...
     Идти он не мог и стал ползти.  Он  полз  к  Женьке,  а  она  в  ужасе
отступала. Рем перепрыгнул через барьер и встал рядом с нею.
     - Может, кого позвать на помощь? - спросил он  Валентина.  Теперь  он
говорил с всесильным "водным королем"  тем  же  тоном,  что  с  Женькой  и
Николаем.
     - ВОХРовцев позови... - пробормотал  Валентин,  валясь  на  помост  и
странно хлюпая носом.
     - Чтоб тебя здесь повязали?
     - Дурак! - Валентин шумно втянул  в  себя  воздух.  -  У  меня  сними
договор... А Колька твой сволочь... И ты тоже... получишь...  А  ВОХРам  в
будку не стучи, а в бытовку... - крикнул он вслед, когда  Женька  с  Ремом
спускались вниз по лестнице. И вдруг в голос завыл:
     - Ой, мамочки, ой, больно-то как!

     В комнате было темно.  Смутно  различались  предметы:  диван,  пустая
кровать, шкаф, стол. Женька устроила страшасика на полу, расстелив  драную
циновку, и накрыв своей многострадальной штормовкой. Дом был  построен  на
живую нитку и холод пробивался снаружи. Рем  прошелся  от  двери  к  окну,
будто что-то решая. Потом внезапно остановился перед шкафом, достал  флягу
и мутный, не  мытый  со  дня  производства,  стакан.  Налил  до  половины.
Аккуратным и одновременно небрежным жестом  поставил  на  стол.  Взболтнул
флягу и, завинтив пробку, припрятал в шкаф.
     - Пей, - приказал Женьке, отойдя и садясь на диван.
     На стакан с желтоватой водой он старался не смотреть. Женька схватила
стакан, сделала глоток и остановилась.
     - А ты?
     - Моя норма вышла, - пробормотал Рем и отвернулся.
     - А то, в шкафу?..
     - То, что в шкафу, тебя не касается, это не твое и не мое... Это  для
Сашеньки... "Лишняя" вода... - понизив голос, добавил Рем.
     Когда он вспоминал о Сашеньке, все в нем падало, и даже злость теряла
силу - ее выдавливала тяжесть непоправимого. Когда Рем говорил о Сашеньке,
он сам удивлялся тому, что в нем есть что-то очень хорошее и  любил  порой
этим хорошим  покрасоваться...  Но  сейчас  он  испытывал  лишь  тоскливое
сосущее чувство, от которого впору выть, кричать или хвататься  за  ружье.
Хотя  нет,  конечно,  он  красовался,  потому   что   полстакана   мутной,
технической очистки воды, ничем Сашеньке помочь не могли...
     Рем вздохнул. Сейчас бы содрать с себя  сопревшие  от  пота  и  грязи
тряпки и нырнуть с размаху в холодную синь  озера,  в  ледяную  обжигающую
воду... Он даже привстал, и лишь тогда сообразил, что озера больше  нет  и
никогда на его веку не будет. Даже если он доживет до ста... Только он  не
доживет...
     - Сколько тебе лет? - спросил он Женьку, прикидывая, сможет ли дожить
до какой-нибудь путной жизни она.
     - Восемнадцать, - ответила она поспешно.
     - Врешь...
     - Ну, семнадцать...
     Нет, она тоже не доживет.
     - А тебе сколько? - спросила Женька. Она сидела  на  полу  и  гладила
бородавчатую голову страшасика.
     - Мне много... - Рем вытянулся на диване. - Я на десять лет старше...
     - А, это ерунда, - махнула рукой Женька. - У  нас  в  школе  девчонки
говорят, что надо за старичков замуж выходить -  у  них  генетический  код
устойчивый, так что десять лет - это хорошо.
     - Дура, - оборвал ее Рем.
     - Что?! - она не поняла поначалу, потом вскочила, затопала ногами  от
отчаянной обиды и разрыдалась. - Как ты смеешь, как смеешь!  -  она  сжала
кулачки.
     - Ладно, ладно, я не хотел, - Рем  встал  и,  подойдя,  обнял  ее  за
плечи. - Честно, не хотел... Ну, перестань...
     - И я не хотела... Я же просто так... - лепетала  Женька,  размазывая
слезы по лицу. - ...А ты...
     Он взял стакан со стола и поднес к Женькиным губам.
     - Ну, успокойся, видишь, все хорошо...
     Она мгновенно, в два глотка, выпила воду и в самом деле успокоилась.
     - А Сашенька - это кто? -  Рем  почувствовал,  как  под  его  ладонью
сжались ее плечи.
     - Сашенька - это мой сын. Большой уже... Пять лет.
     - А жена твоя где? Умерла?
     - Нет, уехала. Далеко.
     - Понятно... А Сашеньку чего  не  взяла?  -  спросила  Женька,  опять
смелея.
     - Не взяла, потому что... - Рем запнулся. -  Ее  только  без  ребенка
соглашались... принять...
     - А, понимаю, она в зону  экологической  чистоты  подалась.  Как  же,
знаем, наслышаны. И кем она там? Официантка? Прислуга? Секретутка?..
     Рем снял руку с Женькиного плеча.
     - Она поехала со своим вторым мужем... А он...
     - Инспектор по экологии или что-то в  этом  духе,  -  опять  прервала
Женька.
     - Да, что-то в этом духе.
     - А я бы ни за что ребенка не  бросила,  -  заявила  Женька  и  вдруг
предложила. - Давай мы  твоему  Сашеньке  страшасика  подарим.  Когда  тот
поправится... Будет пить чистую воду...
     - Прекрати! - резко оборвал Рем. - Ты своим  недоношенным  поросенком
хочешь весь мир спасти. А он, может быть, еще воду не будет  давать  после
моей операции, - выговорил зло, и на мгновение стало легче. Но  только  на
мгновение, а потом перед Женькой сделалось так неловко,  что  хоть  криком
кричи. - И  он  в  самом  деле  выкрикнул:  -  Ну  ладно,  ладно...  -  и,
опомнившись, пробормотал примиряюще. - Спать пора... Полночи прошло... - и
он торопливо стал обустраиваться - стащил с  дивана  одеяло  и  подушку  и
бросил на голую кровать. - Ты ложись на диване, а я здесь как-нибудь...
     - А меня родители холят и лелеют, - заявила  Женька  жалобным  тоном,
будто сообщала, что се бросили или хотели  побить.  -  На  дачу  выселили,
каждую неделю двойную порцию воды возят.  И  всякие  там  защитные  маски,
шляпки, таблетки... А сами  себе  даже  очков  хороших  не  купят...  Мама
слепнуть начала. Ничего  почти  не  видит...  -  она  вновь  всхлипнула  и
замотала головой. - Рем, ну почему так?..
     - Не знаю... - буркнул Рем и, завернувшись в одеяло, улегся на  голой
кровати.
     Сегодняшний день его измотал. Разбираться в мировых проблемах не было
сил.  Ему  бы  с  Сашенькой,   матерью,   Валентином,   работой,   озером,
страшасиками разобраться... А тут еще Женька... О, господи... Он вытянулся
на кровати и прижался лбом к прохладной бетонной  стенке.  Невольно  дрожь
пробежала по телу и он вновь ощутил боль воспалившихся укусов и  противную
сухость во рту. В мозгу пульсировало одно  короткое  слово:  "Вода,  вода,
вода..." И сразу же представилось озеро и он, Рем, еще ребенком  бежит  по
берегу, весело вереща, ускользая от набегающей волны.  А  озеро  синее,  с
бирюзой, волнуется, рябит волной, шумит...
     - Мама, пойдем купаться, - кричит Рем и захлебывается  от  радостного
смеха.
     А мать отрицательно качает головой и говорит коротко:
     - Нельзя.
     - Почему? - он не может понять.
     - Вода грязная...
     - Где ж грязная?! - Рем захватывает полные пригоршни. - Смотри!  -  и
замолкает.
     Вода в самом деле с мутью - зеленоватые мелкие крапинки  мельтешат  в
воде...
     Рем разжимает ладони, и вода проливается на песок...
     - А когда можно? - спрашивает он тихо. - Через неделю можно?
     - Нет...
     - Через месяц?..
     - Нет...
     Рем растерянно вертит головой...
     - А когда можно?..
     Мама молчит.
     "Никогда"... - доверительно шлепает у его ног вода. Никогда!  Никогда
для меня! И значит не важно, синее при этом  озеро  или  черное  и  воняет
тухлятиной. Для меня - никогда! - ДЛЯ МЕНЯ... ДЛЯ МЕНЯ...
     Рем дернулся и проснулся. Левая  половина  тела  онемела  от  холода,
идущего от стены, зато  справа  его  согревало  что-то  теплое  и  мягкое,
одновременно сковывая и не давая двигаться... "Ну вот... - Рем  улыбнулся.
- Как всегда, девчонка лезет первая, а потом..." - Рем осторожно  протянул
руку. Пальцы коснулись грубой шершавой кожи,  нащупали  короткую  беспалую
лапу. Рем обернулся. Рядом с ним лежал поросенок-страшасик и  доверительно
сопел носом подмышкой...
     - Пошел вон! - крикнул Рем в сердцах.
     Поросенок испуганно взвизгнул и спрыгнул на пол.
     Женька с бессмысленным со сна лицом вздернулась на диване.
     - Ты  что...  -  пробормотала  она,  запуская  руки  в  волосы  и  не
соображая, что происходит.
     - На постель ко  мне  прилез,  зараза...  -  ответил  Рем,  отпихивая
страшасика ногой, потому что тот вновь норовил забраться на кровать.
     -  Господи,  ну  чего  кричать-то...  -  покачала  головой  Женька  и
обратилась к страшасику ласково: - Иди ко мне, лапушка, дядя плохой, бяка,
а не дядя...
     - Я тебе покажу "иди"! - повысил вновь голос Рем. -  На  мою  постель
всякую дрянь таскать.
     - "Твоя постель", - передразнила Женька. - И та - тоже твоя. Не много
ли будет?..
     Поросенок тем временем на манер кошки вспрыгнул ей на  колени  и  она
принялась чесать его бородавчатую серую голову.  Рем  встал  и  подошел  к
окну. Солнце уже всходило над озером и в комнате стало светлее... Надо  же
было этой девчонке свалиться ему на голову! А теперь так привязалась,  что
не  отдерешь.  Просто  намертво  присосалась,  как  страшасик.  Он   резко
повернулся и подошел к дивану.
     - Смотри, - засмеялась Женька. - Он, как котенок, жмурится и урчит...
Надо каждому заиметь ручного страшасика и пить из него воду, а?..
     При словах о  воде,  что-то  помутилось  в  голове  у  Рема,  исчезла
комната, Женька, страшасик... Он видел воду  -  целый  поток  зеленоватой,
искрящейся на солнце воды катился ему навстречу... Рем вытянул  руки,  как
слепой, шагнул к шкафчику, достал флягу и с жадностью глотнул. Про себя он
решил, что сделает только один глоток, чтобы смочить рот. Но  лишь  ощутил
на губах влагу, как уже не мог оторваться, пока не  выпил  все  до  дна...
Все, что с таким трудом сберег... Потом, опомнившись,  тупо  уставился  на
пустую флягу...
     - Ты говорил, что это для Сашеньки, - заметила Женька. Ехидная нотка,
как игла, кольнула сердце...
     - Да, говорил! - Рем швырнул флягу в  угол.  -  А  теперь  передумал!
Плевать! На все плевать! - он схватил стул и грохнул  им  об  пол.  Ветхий
стул рассыпался. - К черту! Понавязалось баб и ребятни на мою голову,  еще
поросят приволокли! - будто сообразив, что  речь  идет  о  нем,  страшасик
нырнул под диван. - Надоело! -  Рем  затравленно  озирался,  ища  глазами,
чтобы  еще  разнести  и  разбить,  кулаки  его  конвульсивно  сжимались  и
разжимались...
     Женька сжалась в комок и втянула голову в плечи.
     - Рем, хочешь, я тебе талончики свои отдам. У  меня  еще  на  сегодня
вода не выкуплена, - проговорила она жалобно.
     Рем шагнул к ней.
     - Что ты говоришь?! Что ты такое говоришь?!.. -  голос  его  внезапно
угас. Рем опустился на пол рядом  с  диваном,  ткнулся  лицом  в  Женькины
колени. - Что ты такое говоришь?.. - повторил едва слышно.
     - Я про карточки говорю, - ответила она так же тихо и,  наклонившись,
коснулась губами Ремовых волос.
     Внезапно дверь тихонько  скрипнула  и  приоткрылась.  Рем  обернулся.
Толстая  физиономия  комендантши  всунулась  в  комнату,  глаза  шарили  с
любопытством.
     - Чего вам?! - крикнул Рем, запихивая коленом страшасика подальше под
диван.
     - Вызывают тебя по видеофону, - отозвалась комендантша  после  паузы,
буравя глазами Женьку. - Дамочка какая-то пожилая... Говорит, что важно...
     - Сашка! - догадался Рем и вскочил...

     Рем  толкнул  калитку.  Краем  она  скребанула  по  земле  и   нехотя
приоткрылась. За забором качался на ветру  сухостой  малиновых  побегов  и
сирени. Несколько кустов дали ростки и среди голых ветвей  тлело  два  или
три  призрачных  цветка.  Из  засохших  весной  почек  теперь   неожиданно
выдвинулись странные  красноватые  побеги,  похожие  на  игрушечные  тупые
сабельки.
     Рем прошел к крыльцу, настороженно  оглядывая  блестевшие  на  солнце
окна, постучал и замер, ожидая. Женька осталась  у  калитки.  Дверь  почти
сразу  же  отворили.  Высокая  пожилая  женщина  с  коротко  остриженными,
светлыми, как у Рема волосами,  вышла  на  крыльцо  и  вместо  приветствия
коротко кивнула внутрь дома. Рем, ни о чем не спрашивая, вошел  и  оттуда,
изнутри уже, крикнул:
     - Это Женька...
     - Инга Сергеевна, - представилась хозяйка и взглянула на  гостью  без
тени симпатии.
     Женька торопливо скользнула вслед за Ремом. Внутри было  прохладно  и
прикрыто от света, но сумрак не мог скрыть безалаберности и обилия  старых
вещей. Всюду по стенам, в каждом удобном или попросту пустом месте  висели
картины, прикрывая щели и дыры в обоях. Маленькие дилетантские пейзажи  на
оргалите в корявых рамочках. Все  пейзажи  с  озером  синим,  зеленоватым,
бирюзовым... А над озером непременно голубое  небо,  вокруг  озера  сосны,
валуны, тростник... По два или три раза  писалось  одно  и  то  же  место.
Постепенно от входа вглубь дома, от  ранних  пейзажей,  сделанных  еще  на
плейере, к поздним, повторенным по памяти, копилась фальшь. Оттенки синего
на воде становились все ярче, небо - все нежнее, стволы сосен, прописанные
уже одним оранжевым кадмием горели, как безумные  факелы...  Внезапно  ряд
этот обрывается над дверью веранды - здесь висел большой  холст  с  черным
мертвым озером и белым, сошедшим с ума, солнцем над ним...
     Рем поставил объемистую сумку в коридоре и распахнул двери в комнату.
Он  вошел,  а  Женька  осталась  на  пороге,  озираясь   по   сторонам   с
любопытством.  На  широкой  взрослой  кровати  лежала  большая   кукла   с
раздувшимся серым лицом и узкими щелками глаз. На макушке  торчала  прядка
светлых волос. Рем присел на край кровати. Тогда кукла  зашевелилась  и  в
щелках глаз мелькнул какой-то отблеск, будто пробежал световой зайчик...
     - Пап, - сказала кукла и вытянула из-под одеяла толстую, как подушка,
с раздувшимися пальцами лапку. -  Я  скоро  научусь,  -  пробулькала  тихо
кукла.
     - Сашенька... - начал Рем и задохнулся.
     Только сейчас до  Женьки  дошло,  что  это  ребенок.  Живой  ребенок.
Хотелось закричать и броситься вон. Но ноги  обмякли  и  не  слушались,  а
голоса не стало...
     - Смотри, - прошептал Сашенька  и  потянул  одеяло,  открывая  шею  с
толстыми раздутыми складками. - Видишь, воротник, как  у  страшасика...  Я
скоро научусь  накапливать  воду...  Да,  скоро...  Смотри...  -  Сашенька
потянулся, толстыми подушечками пальцев уцепил с тумбочки припрятанную под
бумажкой булавку и ткнул в тыльную  сторону  ладони.  Прозрачная  капелька
выступила на коже. - Видишь?! - радостно  крикнул  он.  -  Видишь!  Это  ж
вода... Я буду страшасиком... Буду делать много воды и тебе, и бабушке,  и
Толику, и Таньке...
     Рем беспомощно оглянулся. Глаза его  встретились  с  глазами  Женьки.
Смесь ярости и отчаяния в беззащитных, лишенных привычных стекол,  глазах.
Женька попыталась ободряюще улыбнуться,  но  лишь  бессмысленно  растянула
губы.
     - Из чего ты делаешь воду? - спросил Рем шепотом, наклоняясь к сыну.
     Сашенька тяжело вздохнул.
     - Я скажу тебе, только ты никому, ладно? - Рем кивнул. - Мы пьем  то,
что в колодце... В Танькином колодце.  Сначала  не  получалось,  меня  все
время тошнило... И Толика тоже. И Таньку... Но мы привыкли. Научились... А
потом, когда напьемся, садимся на солнце и повторяем: "Я - страшасик, я  -
страшасик..."  Танька  говорит,  что  страшасики  из-за  нынешнего  солнца
произошли... Какое-то особенное теперь солнце. Ультрафиолетовое...  И  вот
видишь, получается. Только ходить стало трудно...  И  вода  неудобная.  Ее
никак не добыть  из  себя,  повсюду  скапливается.  Нужно  еще  как-нибудь
воротник отрастить.
     - Сашенька, - прервала его Женька не в силах слушать больше. - Ты  же
человек, не страшасик...
     - Да, - согласился мальчик. - Но страшасиков мало, а людей много... И
все люди хотят страшасиковой воды... Это не справедливо...
     Он спрятал раздутые ладошки под одеяло  и  затих,  утомленный  долгим
разговором. Рем встал и пошел к двери. На мгновение  взгляд  его  коснулся
Женькиного лица, но тут же соскользнул. Женька отступила, пропуская его  и
пошла следом шаг в шаг. Ремова жизнь  сейчас  была  хрупкой,  как  стекло,
слабым усилием можно  ее  раздавить  и  вся  она  умещалась  на  Женькиных
ладонях.
     Рем вышел на веранду. Окна здесь были затянуты фольгой, лишь  кое-где
тонкие лучики, как копья, проникали сквозь щели  и  остриями  утыкались  в
пол, стены или стол. Мать Рема сидела в плетеном кресле и чистила порошком
старые, с щербатыми краями чашки. Увидев сына, она замерла, в  одной  руке
продолжая сжимать чашку, а другой оперлась на ручку кресла.
     Рем вытащил из-под стола завернутую в газету бутылку, плеснул в чашку
темно-вишневой, почти черной настоявшейся жидкости и залпом выпил.
     - За ребенком не можешь уследить, - проговорил он, глядя прямо  перед
собой и постукивая чашкой о край стола.
     - Что тебе надо от меня?! - раздался несчастный и озлобленный голос в
ответ. - Я своих детей вырастила, никому  не  подкидывала...  Я  старая...
Оставь меня в покое...
     - Я что, мало воды присылаю?! - рявкнул Рем.
     - У твоего ребенка есть мать, пусть она и заботится, - отвечала  Инга
Сергеевна, руки ее дрожали и она едва не выронила чашку, но  справилась  с
собой и даже ухватила щепоть порошка, делая вид, что хочет чистить дальше.
- А то удрала и ребенка бросила...
     - Пусть хоть она спасется, - тихо сказал Рем и снова плеснул  себе  в
чашку уже самую муть со дна, с осадком.
     - Ты всегда был тряпкой, сынуля, - Инга Сергеевна поставила чашку  на
стол, будто припечатала приговор. - Я все жду,  когда  ты  повзрослеешь  и
перестанешь пускать слюни. И никак дождаться не могу...
     - Ну зачем вы так! - не утерпела Женька.
     - Хорошо, я Сашку заберу, - отправлю в больницу и...
     - Не отправишь, - прервала его мать. - Я врача вызывала, а он не  дал
направления, сказал - нет мест. И талонов  дополнительных  тоже...  -  она
притянула Ремову чашку к себе и принялась чистить. Что-то в  ее  жестах  и
голосе было торжествующее, победное. Но Женька заметила с удивлением,  что
в мелких морщинках у глаз дрожит влага и, тихонько пробираясь  по  грязным
складочкам, скатывается вниз к трясущемуся подбородку...  Женька  перевела
взгляд на Рема. Но тот уже повернулся и, пинком распахнув дверь,  бросился
наружу, спешно прилаживая на глаза черные в сетчатой оправе очки.
     - Мы вам страшасика привезли, - сообщила Женька с укором,  подходя  к
дверям и останавливаясь на пороге. - Он пока еще маленький и  больной,  но
скоро будет воду давать...
     - Где его держать?.. - Инга Сергеевна быстро наклонилась,  промокнула
фартуком глаза и выпрямилась. - Ведь запрещено же... Отберут!
     - Он маленький,  здесь,  на  веранде  можно  спрятать,  -  предложила
Женька.
     - Ну вот, чокнутый, колодец побежал зарывать...
     Женька поняла, что слова эти относятся к Рему.

     Выскочив из дома, Рем остановился на мгновение, потом вытащил  из-под
навеса лопату и побежал к колодцу. Колодец был вырыт как раз на границе  и
по  преданию  Ремовой  семьи  -  совместно  с  соседями,   но   вследствие
многократных переносов, сносов и восстановлений заборов очутился на  чужой
территории. Теперь заборы все спилили и пожгли на дрова, но статус  общего
колодца не восстановился...
     Рем сорвал крышку и принялся кидать внутрь землю...
     - Вот вам,  вот  вам...  -  приговаривал  он  по-детски,  закипая  от
отчаяния и злобы, готовый огреть сейчас любого лопатой,  кто  подвернется.
Женька подбежала, но остановилась поодаль, не рискуя приблизиться...
     - Эй, что делаешь?! Что делаешь?! - завопил вдруг кто-то за спиной.
     Рем обернулся. Дядька в ватнике и ушастой зимней шапке бежал к  нему,
размахивая руками.
     - Что ж ты делаешь, гад?! - повторил мужичонка, подбегая  и  спихивая
ушастую шапку на затылок. - Ремка, очумел, что  ль?  Я  ж  колодец  каждую
неделю чищу, воды нормальной дожидаюсь...
     - Дожидайся, - отрезал Рем и, подцепив лопатой  ком  земли  побольше,
швырнул в колодец.
     Мужичонка от  злости  крякнул  и,  схватив  кривую  суковатую  палку,
кинулся к Рему.
     - Пошел отсель, понял?!..
     Рем обернулся и легко, будто играя, выбил из рук мужичка палку.
     - Я ж две машины песку туда вбухал... - пробормотал тот,  отступая  и
оглядываясь по сторонам. - Две машины песку  знаешь  сколько  стоят?  Вода
почти чистая пошла...
     - От твоей чистой воды у меня сын умирает...
     - Так что ж они, бесенята, пили ее выходит?.. - ахнул сосед. - А то я
гляжу, Танька моя пухнуть стала... - и он  весь  понурился,  даже  уши  на
шапке обвисли.
     Но лишь Рем взялся за лопату, с обезьяньей ловкостью прыгнул, пытаясь
ухватить врага за горло.  Сцепившись,  они  покатились  по  земле.  Женька
подбежала к ним, не зная как вмешаться.  Наконец  схватила  выбитую  Ремом
палку и решила огреть соседа по  голове,  если  тот  окажется  сверху.  Но
сверху очутился Рем. Несколько раз он стукнул слабосильного противника  об
землю и поднялся, отряхиваясь.
     -  Копай,  копай,  -  прохрипел  мужичонка,  поднимаясь  и  отыскивая
свалившуюся в драке шапку. - А назавтра я его опять откопаю... Понял?
     Рем, взявшись было за лопату, в сердцах всадил ее в песок.
     - Слушай, Кузьмич, ты совсем дурак  или  частично?  Кто  теперь  воду
песком фильтрует? Тебе импортный биофильтр нужен. Понял? - передразнил  он
соседа.
     - Какой такой фильтр? - недоверчиво спросил Кузьмич.
     - Импортный, я сказал. Шведский. Поставляют в качестве  помощи  после
того, как мы дамбу полностью заткнули  и  наше  дерьмо  к  ним  больше  не
льется...  Шведы  рады,  помогают,  благодарят...  фильтры,  конечно,  все
разворовывают, только на толкучке можно достать...
     - Сколько стоит-то?
     - Такой фильтр - литров сто...  Да,  пожалуй,  сто...  Вальку-Водника
знаешь? Нет?.. Познакомишься. У него можно достать, когда он поправится.
     - Сто литров, - повторил Кузьмич, вытирая разбитую губу. - Где  ж  их
взять? А наших таких фильтров нету? Не выпускают?
     - Кто?
     Кузьмич неопределенно дернул головой в сторону города.
     - Там?.. - Рем скривил губы. - Там теперь только  талончики  на  воду
печатают...
     - Может, нам страшасика в колодец запустить? - предложила Женька и не
договорила, - Рем больно толкнул ее в бок.
     - Какого страшасика? - тут же навострился сосед.
     - Она так, теоретически... - неестественно засмеялся Рем.
     - А, "титически", оно, конечно... - пробормотал Кузьмич и  нахлобучил
на лоб шапку. - Оно конечно хорошо бы... А колодец ты не тронь, я  фильтры
поставлю, слышь... - проговорил он и пошел к дому, передвигая  при  каждом
шаге  шапку  на  голове,  будто  отыскивал  для  нее  единственно   нужное
положение...

     - Может, так и надо - копать колодец и ни о чем  не  думать...  Такие
иногда  роют,  роют  и  натыкаются  на  источник.  Везет,  как  говорится,
дуракам... - Рем подкрутил в гаснущей керосиновой лампе фитиль и покосился
на Женьку.
     Она сидела в кресле, обхватив колени руками и не  мигая  смотрела  на
огонек. Губы ее полуоткрылись и слегка подрагивали, будто Женька про  себя
шептала молитву...
     - Тут другое надо,  -  сказала  она.  -  Не  поможет  колодец.  Одним
колодцем всех не напоишь. Нужно, чтобы  из  земли  встал  огненный  столп,
рассыпая искры, все бы повалились на колени и закричали: "Верую!" А  потом
встали и каждый частичку света с собой унес. Вот как  надо.  А  колодец  в
первый  же  день  вычерпают,  фильтр  украдут,  а  на  дно  дохлых   кошек
накидают... Что, не так скажешь?
     - Да, огненный стоял - это прекрасно, - согласился Рем. - Только  кто
на себя эту ношу взвалит... Может, ты?
     - Я?! Не-е-е-т... - замотала головой Женька и даже  замахала  руками,
отказываясь от предлагаемой чести.
     - А мне  кажется,  ты  из  тех,  кто  бежит  впереди  с  факелом  или
крестом...

                      Утонув с головой в одеяле,
                      Ты мечтала стать солнца светлей,
                      Чтобы люди тебя называли
                      Счастьем, лучшей надеждой своей...

     Женька смущенно фыркнула.
     - Я и сейчас мечтаю... иногда... - призналась она и от отчаяния,  что
призналась, с силой дернула себя за волосы. - А ты знаешь, мне  кажется...
Да нет, не кажется... это точно... Страшасик - наш последний шанс...
     - Ерунда, - отмахнулся Рем. - В другой раз я тебе такого здоровенного
поймаю - литров на сто...
     - Нет, не то, - замотала головой Женька. - Именно этот, и  понимаешь,
не только наш с тобой, но и вообще... Этот огненный столп - это он...
     - Ну умна, - снисходительно фыркнул Рем. - Спаситель наш, что  ли?  А
где же нимб вокруг головы... Пардон, воротник?..
     - Ну конечно, ты его невзлюбил, - обозлилась Женька.  -  После  того,
как он к тебе в постель забрался. Ты-то  наверняка  решил,  что  это  я...
Обида какая!
     - Послушай, милая моя, - Рем уперся двумя руками в стену и наклонился
к самому Женькиному лицу. - Ты меня специально провоцируешь?..
     - Я? - Женька невинно округлила глаза.
     - Ты, ты...
     - Нет, это случайно... - Женька потупилась.
     Он придвинулся к ней, обнял и прильнул  к  полураскрытым  губам.  Она
покорно откинулась назад, потом  дернула  головой  и  вырвалась,  переводя
дыхание.
     - Ты не умеешь целоваться, - улыбнулся Рем.
     Фитилек в лампе опять стал гаснуть, но Рем не стал его подкручивать.
     - Я знаю, ты все  еще  любишь  свою  жену...  -  проговорила  Женька,
отворачиваясь и отталкивая Ремовы руки.
     - С чего ты взяла?
     - Догадалась...
     - Не тишком ли ты умна для своих семнадцати?
     - Это пройдет...
     - Что?
     - Ум. Уже исчезает... Ты не замечаешь?
     - Чего ты хочешь?
     - Умереть...
     - Глупая...
     -  Вот  видишь,  я  же  говорила...  Просто  хочу,  чтобы  завтра  не
наступило... Значит - хочу умереть. Понимаешь?
     - Да...
     - Странно, что понимаешь...
     - Ты дрожишь вся... Замерзла?
     - Нет.
     - Боишься?
     - Боюсь...
     - Чего?
     - Что умру и не услышу, как ты скажешь: "Я люблю тебя..." Никогда  не
услышу. А так хочется...  Просто  ужас  как  хочется  послушать,  как  это
говорят. Это очень страшно сказать: "Я люблю тебя"?  Это  как  петля,  да?
Нет? Так чего же ты боишься, скажи... Ну  скажи,  прошу  тебя,  ну  скажи,
скажи...
     - Глупая, не надо плакать, страшасик ты мой...
     - Ну вот, сказал...
     - Ну хорошо, хорошо, я люблю тебя...

     ...Женька проснулась среди ночи. Был шум. Она  различила  его  сквозь
сон. Звук был слабый, но встревожил и все  перевернул.  Случилось  плохое.
Она поняла. Села на постели. Мутный свет белой ночи  пробился  меж  старых
штор. Она различала убогую мебель и бесконечные пейзажи на стенах.  Сейчас
они казались черными зеркалами без глубины. Где-то далеко  было  озеро.  А
беда рядом. Женька тронула Рема за плечо. Он был мягкий и  разморенный  от
сна, его было жалко будить. Она положила голову ему на плечо. Было  хорошо
и покойно. Пусть несколько часов всего - отгородиться от мира и  обо  всем
забыть... Сон опять сморил ее - хороший сон без сновидений...

     На рассвете Рем разбудил Женьку. Она вскинулась, зябко сдвинув  плечи
и прикрывая ладонями грудь.
     - Что? - сердце упало, она почти угадала, до того как Рем  проговорил
тихо:
     - Страшасика украли, взломали дверь на веранду и унесли...
     - Кто?
     - Кузьмин, кто ж еще? Ты  одевайся,  а  я  пойду  будку  его  чертову
ломать...
     Когда Женька вышла во  двор  и  остановилась  на  крыльце,  ежась  от
холода, Рем уже колотил в дверь соседского дома. Каждый удар  отдавался  в
мерзлом воздухе, но в людях не отдавалось  ничего  -  там  все  застыло  и
падало камнем без ответа. Женька спустилась с крыльца  и  пошла  по  саду.
Земля за ночь смерзлась, легла неровно, будто волнами. Изморози  не  было,
как не было влаги в обжигающем холодном воздухе. Иногда здесь идут  дожди,
но они ядовиты, как воды в почве. Чистые тучи  ЭЧИЗ  [экологически  чистая
зона] не выпускает из своих районов и  расстреливает  над  своими  полями.
Каждый рассчитывает на себя, каждый копает для себя колодец, а для  соседа
яму...
     Женька остановилась у колодца. Брошенная лопата по-прежнему  торчала,
наклонно воткнутая в землю. Но вместо  крышки  на  колодце  теперь  лежала
новенькая решетка, посаженная на петли и прихваченная висячим замком.
     - Рем! - закричала Женька. - Рем, я знаю, где он! Он здесь!
     И она  замахала  руками,  бестолково  радуясь  своему  открытию.  Рем
подбежал  и,  глянув  на  решетку,  тоже  догадался.  Схватил  лопату,  он
попытался взломать запор, но ржавая лопата переломилась.  Пришлось  бежать
за ломом. Наконец решетку сорвали. Рем с Женькой  наклонились  над  черным
неподвижным зеркалом внизу. Там  была  ночь  и  темнота,  и  не  ощущалось
жизни... Щепка оторвалась, упала, от нее разошлись круги. Потом опять  все
замерло...
     - Что ж делается, а?! Опять ломаете?!..  -  возмущенно  и  жалостливо
забормотал Кузьмич, подбегая. - Ну зачем вы так, а? Воду бы поделили...  Я
разве против?
     - Что теперь делить, идиот?  -  просипел  Рем  пересохшим  сдавленным
голосом. - Страшасик больной, воротник еще не сросся. Понял? Негерметичный
воротник, ты понял? Он утонул в твоем идиотском колодце... Ты понял?..
     - Как утонул?! Где ж это страшасики тонут...
     Кузьмич схватил ведро и кинулся к колодцу. Черпанул и вылил  тут  же,
рядом, потом  еще  и  еще...  Ведро  глухо  стукалось  о  стенки  колодца,
расплескивая черную мертвую воду. По мерзлой земле разливались невпитанные
черные  струйки,  увеличивались,  стекались  в  ручеек,  наполняли   ямки,
впадины, канавы... Текли черные слезы по земле... Оплакивали...
     - Кто ж это видел,  чтобы  страшасики  тонули,  -  бормотал  Кузьмич,
черпая ведро за ведром.
     Женька ухватилась за  край  бетонного  кольца  и  перегнулась,  будто
хотела нырнуть туда, вниз...
     - Я хочу его видеть...
     Рем схватил ее на руки и понес, как ребенка... Она не  сопротивлялась
и беспомощно повисла у него на руках...

     С утра озеро не волновалось. Оно лежало неподвижно,  черное,  похожее
на затаившегося зверя. Несколько человек в грязной, никогда  не  стиранной
одежде спустились к берегу. Шедший впереди  нес  потемневшую  икону.  Люди
вышли к берегу, распевая псалом, нестройные  голоса  разносились  вдаль  в
тишине. Озеро молчало. Не было шума прибоя,  вздохов  волн,  даже  дыхания
ветра. Ничего. Только шорох шагов и пение. Солнце  поднималось  и  жгло  с
ожесточением. Люди закончили петь и  стояли,  склонив  обнаженные  головы,
подставив лица разъяренным лучам.
     - Природа милосердна, - проговорил  шедший  впереди  к  опустился  на
колени. - Она нас простит, вновь простит... - и он ткнулся  лбом  в  серый
затвердевший песок. Остальные последовали его примеру.
     - О чем они молятся? - спросил парень  в  форме  береговой  охраны  у
своего напарника.
     - Как всегда, о новом пришествии, -  пробормотал  второй  и  неловко,
спешно перекрестился.

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј

                            Марианна АЛФЕРОВА

                             САЛОН ДЛЯ РОБОТА

     Старик видел лишь одним глазом. На месте второго образовалась  черная
яма и ее не потрудились прикрыть. Старик вообще  был  плох  -  при  каждом
движении он весь дергался и хрипел,  но  в  отличие  от  остальных  мыслил
вполне ясно. Старик уже прошел обработку и теперь спокойно стоял  в  углу.
Его очередь была первой и он не собирался увиливать.
     Гранд подошел к нему  и  попытался  связаться  по  волновому  каналу.
Старик посмотрел уцелевшим глазом.
     - Говори так, - прохрипел он и внутри у него что-то забулькало.  -  У
меня эта штука не фурычит... - вульгарные слова раздражали слух.
     - Будет очень больно? - спросил Гранд. - Я думаю, анестезия -  обман.
Для того, чтобы мы покорились.
     - Не знаю, - отвечал старик. - Со мной разделаются за  один  раз,  во
второй не позовут, - и что-то похожее на смех раскололо голос.
     - Я бы мог работать, - заметил Гранд. - Я еще молодой...
     - Не износился, - поправил старик.
     - Молодой, - упрямо повторил Гранд. -  И  всего  лишь  перелом  ноги.
Разве это нельзя починить?
     - Не в ноге дело, - проскрипел старик.  -  За  тобой  наверняка  есть
что-нибудь поважнее, - старик был велеречив  и  произносил  слишком  много
лишних слов, но он был мудр, этот старик...
     - Я не выполнял приказы,  -  признался  Гранд,  -  но  я  не  мог  их
выполнить, потому что... - попытался оправдаться он, как  недавно  пытался
объяснить что-то эксперту службы ликвидации. - Они не оставляли  ни  одной
степени свободы, ни одной... Как же можно двигаться  при  таких  граничных
условиях?
     - Все это чушь, - презрительно фыркнул старик.  -  Просто  твой  мозг
дестабилизировался... Тут никакая  "молодость"  не  спасет.  Ты  такая  же
развалина, как все мы...
     Гранд посмотрел на остальных. Еще два робота, чья очередь была после.
Черный и обшарпанный "ПРО-I" и какой-то сборный агрегат без всяких отличий
и знаков. "ПРО-I" еще что-то помнил о себе, иногда бормотал обрывки слов и
числа - все больше названия лекарств, цены на выпивку и дешевые закуски. А
тот, последний, вовсе ни на что не  способный,  лежал  на  полу,  раскинув
многочисленные руки, и из суставов вытекало масло  -  люди  напоследок  не
поскупились на обильную смазку - в тесной комнатке, рядом с  залом,  запах
машинного масла смешивался с запахом кухни.
     - Они ничего не соображают, - заметил Гранд почти с завистью.
     - Твоя очередь - вторая? - уточнил старик. - Ты можешь их пропустить,
- он кивнул в сторону развалин.
     - Нет, - Гранд уперся ладонями в стену. - Вторая -  значит,  я  пойду
вторым...
     - Ты прав, - хихикнул старик. -  На  ночное  представление  тебя  все
равно не оставят...
     - Ночное представление, оно скоро? - зачем-то спросил Гранд, хотя эта
информация была уже бесполезной.
     - В час ночи, -  ответил  старик  и  единственный  глаз  его  странно
блеснул.
     Над черной  железной  дверью  вспыхнула  зеленая  лампочка  и  следом
негромко пискнул сигнал.
     - Ну все, можно, - пробормотал старик. - Как говорят люди,  резерв  в
нулях.
     Черная дверь отъехала и спряталась, затаившись в стене. Гранд у видел
крашеные в  цвет  ступени,  покрытый  блестящим  пластиком  пол  какого-то
помоста. Пыльные бархатные занавеси, раздвинутые и  подхваченные  ближе  к
полу витыми с золотой искрой шнурами. А меж этим пыльным бархатом тонул  в
полумраке зал с множеством столиков, человечьих голов, пятен светильников.
От зала  шел  непрерывный  гул,  разрываемый  вспышками  смеха  и  пьяными
вскриками.
     Старик, скрипя,  стал  подниматься  на  сцену.  "Последние  шаги",  -
отметил про себя Гранд  и  тут  же  сосчитал  ступеньки  и  шаги,  которые
позволят старику сделать там, на помосте до...  Взгляд  уперся  в  кресло,
стоящее посреди сцены. В нем кто-то  сидел,  но  кто  -  Гранд  не  видел.
Загораживала спинка. Мозг автоматически увеличил неясный предмет  и  Гранд
разглядел человеческую руку, белую, ослепительную в  своей  наготе.  Потом
дверь задвинулась и оттуда, из  зала,  донеслись  негромкие  звуки,  будто
кто-то хлопал ладонью по стулу.
     "Хлопки - это выстрелы, - понял Гранд. - Все. Старик умер".
     Теперь он стал ждать сигнала для себя. Прошло пятнадцать минут.  Мозг
исправно отсчитывал с точностью до сотой доли положенные секунды.  Человек
не может так  оценить  жизнь.  Он  все  видит  и  ощущает  приблизительно.
Измерить жизнь до миллиардных долей может только робот.
     Гранд прошелся по комнатке, ощущая энергию в каждой  частичке  своего
сложного, хорошо отлаженного тела. Во время обработки из  него  не  вынули
запасной энергоблок и там, на помосте,  он  должен  был  корчиться  лишние
несколько минут. Но Гранд об этом не знал. Он лишь  в  который  раз  задал
вопрос, зачем его убивают... Когда включили его сознание, он  считал,  что
будет работать вечно... Та информация была  ошибкой,  ложью,  как  говорят
люди. А истина... Правда, как говорят люди - она была перед  ним.  В  виде
лампочки, забранной железной решеткой.  Лампочка  через  минуту  загорится
и...
     Гранд остановился возле сидящего на полу "ПРО-I".
     - Седьмой сектор, седьмой сектор, этаж 7-"Б"... - бормотал тот.
     Гранд наклонился к нему. Корпус был весь исцарапан,  а  в  нескольких
местах остались глубокие вмятины. "ПРО-I" - робот,  созданный  для  услуг.
Хозяин сам  мог  отправить  его  сюда.  У  Гранда  не  было  хозяина.  Его
предназначали для сложнейших промышленных операций, но он не смог...
     Он так и не сумел понять - почему. Опять вспыхнула зеленая лампочка и
железная дверь отъехала, обнажая ступени. Гранд шагнул. Как  велели  люди.
Поврежденная нога мешала. Он поднялся на  одну  ступеньку  и  остановился.
Теперь он увидел трех  человек  перед  помостом:  они  сидели  в  летающих
креслах  и  в  руках  у  каждого  поблескивало  синей   сталью   старинное
огнестрельное оружие.
     - Пит, тебе нужно было взять арбалет, - крикнул кто-то и  зал  дружно
загоготал.
     Теперь Гранд рассмотрел то бело-розовое на стуле -  голая  женщина  с
ярко накрашенным ртом и длинными рыжими  волосами  в  нелепом  венке.  Она
повернулась к Гранду и, увидев его,  улыбнулась.  Она  приветствовала  его
радостным призывным жестом. Робот, вспомни законы людей и повинуйся! Гранд
стоял, опираясь на здоровую ногу и поджимая "больную". Что будет, когда он
преодолеет три ступени? Мозг мгновенно просчитал варианты... Он приговорен
к ликвидации, значит люди будут стрелять и убьют его. Но  девушка  была  в
этой цепочке совершенно лишней. Просто-напросто, Гранд не знал, что  такое
шоу, и что людям для убийства  тоже  нужна  какая-то  логика  и  видимость
правоты...
     - Он хочет убить меня!  -  взвизгнула  женщина  и  заломила  руки.  -
Скорее, на помощь! Он безумен! Скорее! - она вскочила,  вся  олицетворение
ужаса, и замерла, картинно приподняв белую полную ногу, будто не  в  силах
сделать ни шагу.
     Зал замер. Тишина сделалась ощутимой  и  липкой.  Будто  кто  чиркнул
спичкой и воспламенил тот старый миф о созданной человеком машине, которая
в один страшный миг набросится на людей  и  будет  убивать  их  с  истинно
человечьим безумием и жестокостью. И  все  сидящие,  облизывая  пересохшие
губы, во второй раз за вечер с охотой поверили в это и, где-то  в  глубине
души ожидали, что в  самом  деле  робот  совершит  что-нибудь  чудовищное,
кровавое, страшное, и они увидят настоящую человеческую кровь, и  испытают
настоящий, а не бутафорский ужас...
     Все эти перемены и движения длились  лишь  мгновение,  то  мгновение,
пока Гранд стоял на  лестнице  и  оглядывался,  решая,  когда  же  сделать
последние роковые три шага...  От  глаз  охотников  его  скрывала  пыльная
занавеска. А подле занавески, с самого края, в воздухе болталось четвертое
кресло. Пустое... Оно слегка покачивалось, призывая... И тут,  будто  игла
впилась  в  его  тело  и  от  боли,  пронзившей  мозг,  возникла  странная
незнакомая мысль: "Беги!", "Спасайся!", "Бунтуй!".
     И он повиновался, будто это был приказ человека. Что-то сдвинулось  в
нем пока он поднимался по пути ликвидации, сюда, к  этим  трем  последним,
крашенным красным  ступеням,  на  свой  эшафот,  кощунственно  совмещенный
людьми с театральной сценой...  Гранд  больше  не  принадлежал  людям,  он
принадлежал только себе и это все решало. Осторожно он  поманил  кресло  к
себе. Оно дернулось. Не так резко! Кресло поплыло  и  ткнулось  в  пыльную
штору.
     - Вперед! - скомандовал себе Гранд и, оттолкнувшись  здоровой  ногой,
прыгнул.
     Девушка взвизгнула  на  этот  раз  неподдельно  и  страшно.  А  Гранд
схватился руками за летающее кресло и приказал:
     - Вверх!
     Кресло подпрыгнуло к  потолку  и  Гранд  повис,  вцепившись  намертво
пальцами в боковые поручни. Те, внизу, с  винтовками,  растерялись.  Гранд
подтянулся и уселся на узкое сиденье - руки у него были что  надо.  Кресло
уже мчалось к  дверям.  Охранник  выскочил  наперерез,  вскинул  руку,  но
выстрелить не успел - Гранд ударил по руке и пистолет  отлетел  куда-то  в
угол. За спиной раздались беспорядочные выстрелы и тут же зал переполнился
криком и визгом. А Гранд, высадив массивную стеклянную  дверь,  вылетел  в
коридор. Мужчины, что толпились здесь и курили, видели через  стекло,  что
творится в зале и теперь, обезумев  от  ужаса,  бросились  в  узкую  дверь
туалета. Один, догадливый, ринулся в соседний, дамский, и плотно захлопнул
дверь. Там, внутри, отчаянно завизжали.
     - Вы хотели развлекаться! - закричал  с  неожиданной,  в  самом  деле
человечьей яростью. Гранд. - Что ж, развлекайтесь!
     И летающее кресло, рванулось к выходу. Тут  вновь  грохнули  выстрелы
уже не поодиночке, а залпом. Посыпались стекла. Одна пуля угодила в Гранда
и полностью выворотила руку из плеча. Боль была короткой и острой -  такую
он испытают, когда сломал ногу. Гранд направил кресло  к  входным  дверям.
Какой-то человек, только что пришедший, бросился на пол  и  закрыл  голову
руками. И уже, когда кресло устремилось  на  улицу,  вторая  пуля  ударила
Гранда в голову, прошла насквозь и выбила глаз-телекамеру. Дальше выстрелы
хлопали  уже  впустую  -  кресло  мчалось  над  улицей.  Рассчитанное   на
помещение, здесь на воздухе при сильном ветре, что прорывался меж высокими
корпусами, оно попало в изрядную болтанку.
     Гранд посмотрел вокруг себя единственным глазом.  Однообразные  серые
дома с выбитыми стеклами тянулись по обе стороны улицы.  Куда  же  теперь?
Ресурс кресла скоро кончится.  Да  и  с  ним,  Грандом,  творилось  что-то
неладное - его все время заваливало набок и, чтобы не упасть, он  держался
уцелевшей рукой за подлокотник.
     И тут он увидел прямо под собой открытый магнокар  -  длинный,  белый
красавец, с обитым красным бархатом сиденьем. И на алого оттенка бархате в
небрежной позе молоденькую  девушку  в  коротком  трикотажном  платье.  Ее
длинные черные волосы, схваченные белой лентой,  трепал  ветер.  Магнокар,
слегка покачиваясь, скользил в полуметре над дорогой, а девушка  улыбалась
почти  восторженно  и  слегка  приподнималась,  подаваясь  вперед,   будто
готовилась взлететь.
     - Помогите! - просипел Гранд и от острого желания  быть  вечным,  как
мнилось в начале, у него завибрировало все внутри.
     Девушка  подняла  голову.  Сначала  изумление,   а   следом   жалость
проступили на ее лице. В следующую секунду магнокар поднялся выше  и  ноги
Гранда коснулись бархатного сиденья.
     - Прыгай, -  приказала  девушка.  -  На  своем  стульчике  далеко  не
улетишь.
     Гранд соскользнул вниз, его тут же завалило набок и  он  распластался
на заднем сиденье. Магнокар  качнулся,  но  выровнялся  и,  опустившись  к
земле, рванулся вперед. Летающее кресло остаетесь далеко позади.
     - Не бойся! - крикнула девушка и засмеялась. - Нас никто не догонит!
     Дома по обе стороны улицы слились в единый поток, лишь изредка черные
штрихи улиц разрывали его и уносились назад. Город  внезапно  оборвался  -
раскрылась глубина необъятного простора, отмеченная  вдали  синей  кромкой
леса. Вокруг желтели квадраты зреющих полей, зеленели щеточки кустарника и
мелькали белые и розовые одноэтажные дома. Магнокар  постепенно  осел  еще
ниже и, сбрасывая скорость, опустился к  самой  земле,  отфыркиваясь,  как
норовистый конь.
     -  Я  убежал  из  салона,  -  сказал  Гранд.  -  Меня   должны   были
ликвидировать.
     - Я так и поняла. Не волнуйся, я тебя не сдам, - девушка  засмеялась,
блеснули два ряда ослепительно белых зубов. - Здесь тебя не найдут.
     Магнокар остановятся перед домом, построенным  в  стиле  технического
классицизма - круглый, чуть приплюснутый купол, за прозрачностью  которого
просвечивали золотые соты солнечных батарей, и  два  флигеля  по  бокам  с
овальными, сверкающими синим окнами. Гранд первым выскочил из магнокара и,
как подкошенный рухнул на  зеленый  газон  -  последний  выстрел  повредил
вестибулярный аппарат.
     - И долго ты собираешься валяться? - поинтересовалась девушка.
     - Не могу идти, - ответил Гранд и беспомощно  дернулся,  как  побитая
собака у ног хозяина, и...
     - Ладно, отдыхай, - девушка махнула рукой и побежала к дому.
     А к Гранду  подъехал  низенький  четырехрукий  робот  и,  взгромоздив
раненого на свою тележку, повез в дом. Сначала были  какие-то  коридоры  с
мягким светом и звенящей устоявшейся тишиной, потом  -  полупустой  зал  с
огромным голубым плафоном на потолке и многочисленными  зелеными  экранами
по стенам.
     Все вдруг в Гранде  обессилело.  В  мозгу  застрял  какой-то  обрывок
мысли, клочок незаконченной фразы и Гранд, повторяя ее  непрерывно,  никак
не мог постичь суть, но он и не хотел  ничего  постигать.  Внутри  лопнуло
что-то из первоначально заложенных программ. А новых не появилось.  Он  не
знал, что делать. Ему было уже  ничего  не  надо.  Вернее,  почти  ничего.
Потому что смутное желание жить вечно еще оставалось...
     - Ну, где твое приобретение? - услышал Гранд веселый низкий  голос  и
рассмотрел рядом с собой высокого мужчину в коротком из  золотистой  ткани
кимоно и белых шортах. Мужчина был смугл, с шапкой черных вьющихся волос и
светлыми  глазами,  вокруг  которых  белыми  лучиками  на  загорелой  коже
расходились морщинки.
     - Он бежал из салона, Деш, - сообщила девушка, и голос ее  неожиданно
сделался мягок и слаб.
     - Э, парень, значит ты из нарушителей, - засмеялся Деш. - У  тебя  не
лады  с  законом,  -  он  наклонился,  и  сильные  ловкие  пальцы  ощупали
изуродованную голову Гранда. - М-да, парень, тебя красиво отделали... -  в
руке его появился щуп и  Деш  осторожно  погрузил  его  в  рану.  Короткий
болевой разряд прошил тело робота и погас где-то в глубине корпуса.
     - Этим придуркам из салона кажется, что роботы - их ухудшенная копия,
- усмехнулся Деш. - И мозги им непременно надо вкладывать  в  голову.  Они
только забывают, что роботам не нужна та требуха, что наполняет  человечье
брюхо, а мозги безопаснее упрятать пониже, да и корпус тут  можно  сделать
потолще. Так что  у  робота  душа  в  животе,  поближе  к  пяткам.  И  это
несомненно удобство, - и он  весело  похлопал  Гранда  по  корпусу.  -  Не
переживай парень, мы тебя починим.  Подумаешь,  глаз,  вестибулярка,  одна
рука, одна нога! Главное - мозги целы. Ты будешь  первым  красавцем  среди
роботов, - и Деш подмигнул Гранду.
     "Как он добр и ласков, - подумал Гранд. - Это странно и...  опасно...
Он похож на потрошителя..."
     И будто подтверждая его опасения в руках у  Деша  появились  какие-то
инструменты. В следующее мгновение шея  оказалась  зафиксированной  и  Деш
принялся разбирать стыковочный узел.
     "Потрошитель!" - Гранд в ужасе дернулся.
     - Спокойно, спокойно... - повторил Деш  и  отсоединил  информационный
канал.
     Весь сенсорный блок, находящийся в голове -  слуховые  датчики,  блок
зрения, вестибулярка, аппарат обоняния, ультразвуковой  локатор  оказались
изолированными от мозга. Гранд в одно мгновение сделался беспомощным.  Так
потрошитель на улице, подбежав, специальной сечкой срубает роботу голову и
тот падает бесчувственным обрубком, испытывая лишь боль на  месте  шейного
шарнира и сознавая уцелевшим мозгом, что теперь его ждет ликвидация,  ведь
сенсорных блоков, а проще - голов, - хронически не хватает...
     Теперь Гранд точно должен умереть, если человек хочет  убить  робота,
он может его убить - ни один закон не запрещает это...

     Мальвинский доживал в пустой  квартире  на  седьмом  этаже.  Впрочем,
слова, содержащие корень "жизнь", не могли к нему относиться,  потому  что
жизнь  Мальвинского  внезапно  и  навсегда  кончилась,   осталось   нудное
существование беспомощного урода по кличке "Маль". С утра до  вечера  и  с
вечера до утра он лежал на узкой  койке  головой  к  окну  и  не  мог  без
посторонней помощи подняться и взглянуть на мир за  стеклами.  Он  уже  не
знал, день сейчас или близятся сумерки.  Свет,  текущий  в  комнату  через
грязное окно,  напоминал  кашу.  Свет  тоже  кончился  вместе  с  падением
Мальвинского - так казалось ему иногда. Раньше мир был  жесток  и  красив,
теперь сделался ничтожен и грязен. Был мир  Мальвинского  -  стала  конура
Маля. Все, что осталось у него - это "ПРО-I"... "Прошка"... А теперь...
     Почти автоматически Маль потискал клавишу вызова. Послышался  хрип  и
что-то  похожее  на  покашливание...  И  все.  "ПРО-I"  третьи  сутки   не
отзывался. Нельзя было его отправлять без карточки техосмотра - прекрасная
добыча для потрошителей и службы ликвидации. Но с другой стороны  валяться
здесь без лекарств и еды Мальвинский больше не мог...
     Маль  попытался  приподняться,  но  лишь  неловко  дернул  головой  и
по-птичьи задрал плечи. Потом руки подломились и  он  откинулся  на  комья
плотно сбитых подушек. Тело  мгновенно  облилось  потом.  Капли,  противно
щекоча кожу, побежали по груди и плечам.
     "ПРО-I"... Проша... Значит, все... Попал в службу ликвидации и его...
А ведь десять лет с  ним  бок  о  бок.  Все  рухнуло,  жена  ушла,  друзья
отвернулись, а робот рядом всегда, как пес... Маль  скривил  губы.  Против
воли навернулись слезы и обожгли воспаленные веки.  А  ведь  все  началось
из-за роботов, из-за  роботов  этих  проклятых...  Маль  со  злостью  стер
ладонью слезы и, на ощупь открыв тумбочку, нашарил рукой бутылку.  На  дне
плескалось немного  мутной,  с  осадком  жидкости.  Маль  отхлебнул.  Вино
прокисло, но он выпил все и долго сцеживал капли в рот,  а  затем  швырнул
бутылку на пол и она со стуком покатилась в угол. О  господи,  если  б  на
минуту встать  с  этой  вонючей  постели!  "ПРО-I"  брал  его  на  руки  и
перекладывал в кресло, пока перестилал ломкие  бумажные  простыни.  Сейчас
все скаталось в труху, вылез рыжий в пятнах поролоновый матрас.
     Маль со злобой ткнул в белую клавишу с надписью  "резерв"  на  панели
персоналки.  На  экране  появилась  ухоженная  девичья  головка.   Синтез,
конечно, но почти, как живая.
     - Ваш резерв исчерпан, - с ходу объявила она.
     - Подождите! - заорал Маль. - Я третьи сутки не ел... И  лекарства...
Пришлите посыльного!
     - Резерва нет, - заученно повторила головка.
     - Так нельзя! Вы обязаны что-то сделать! Если  пенсия  исчерпана,  ну
хоть что-то... Обязаны... Знаете, кем я был!..
     Но изображение  уже  пропало.  Конечно,  только  идиот,  мог  просить
увеличить резерв, будучи прикованным к постели. Если человек катится вниз,
его резерв падает еще быстрее. Ну а если  поднимается,  к  тому  же,  если
поднимается быстро, то тут резерв  становится  неограниченным.  Тебя  либо
стаскивают вниз, либо подталкивают под зад: забирайся повыше, милый. И раз
вступив на этот круг, обратно не сойдешь. То тебя тащит вверх, то вниз,  а
бывает - только вниз и только вверх. Но дважды за человечью  жизнь  колесо
редко успевает повернуться. "Да, надо было стать волком", - подумал Маль с
тоскою. А он стал серой пылью, белой молью по кличке Маль.
     "Сильный может позволить себе быть злым - его ярость  быстро  гаснет,
но слабый может быть только добрым,  иначе  горе  ему  и  остальным..."  -
сказал когда-то Мальвинский. А  теперь  он  стал  Малем,  который  слаб  и
злобен... Он несколько раз ударил кулаком в стену. Если б в этом курятнике
кто-то жил! Но все двенадцать этажей почти пусты. Теперь бетонные  коробки
не пользуются популярностью после массовой убыли населения в XXI веке. Две
недели назад за стенкой жил пятнадцатилетний пацан с худым синюшным  лицом
старика. Он чуть не выдрал у  Прошки  блок  дальней  связи  и  разбил  ему
глаз... Дрянь... теперь и он  исчез...  Никого...  Маль  набрал  в  легкие
воздуха и крикнул отчаянно, бессмысленно, что-то  вроде:  "А-о-у..."  Крик
ударился о стены, выкатился в коридор и захлебнулся. Несколько секунд Маль
напряженно вслушивался. Тишина. Никого... Если б кто-нибудь был здесь,  он
бы услышал. Через три этажа, через четыре, в этой клетке слышалось  мерное
ворочание живого. А сейчас давила звенящая пустота.
     Маль обессиленно закрыл глаза и провалился  в  короткий,  похожий  на
обморок  сон.  Ему  снился  "ПРО-I".  Он  был   новенький,   лакированный,
блестящий,  с  человечьим  лицом.  Только  на  месте  бляхи  с  номером  и
индикатором зияла черная дыра и от  нее  поднимался  теплый  пар,  как  от
живого.
     - Это ты виноват со своей идейкой сделать из меня друга, - проговорил
робот и вытянул вперед руку.
     Маль увидел на металлической ладони сердце - ненастоящее, игрушечное,
обтянутое красной синтетической тканью... И это сердце билось...
     Маль проснулся, закричав от ужаса; при виде этого игрушечного  сердца
его охватило омерзение, какое испытываешь только во сне - всепоглощающее и
безумящее мозг. Несколько раз  уже  наяву  вскрикнув,  Маль  заметался  по
постели.  Ужас  постепенно   уползал,   но   медленно.   Казалось,   страх
растворяется  и  застывает  в  окружающей  рухляди  навсегда.  Маль  вновь
потянулся к персоналке.
     - Салон! - почти закричал он, когда ему ответили. - Сектор семь, этаж
семь "Б"... У меня есть экземпляр для ликвидации. Модель? Самая  старая...
Человек...  Почему  нельзя?..  Когда  я  хочу...  Да,  я...   Пусть   меня
ликвидируют немедленно,  сейчас  же!  Я  требую  этого,  слышите,  требую!
Немедленно! Сейчас же!..
     Он бил кулаками по измятой постели  и  захлебывался  от  крика,  хотя
связь давно прервалась...

     - Энн-Мари, вы сегодня прелестны, - Деш встал с  кресла  и,  держа  в
одной руке бокал, подошел к девушке и погладил ее черные блестящие волосы,
как всегда, по лбу схваченные лентой. Будто ненароком рука соскользнула  и
легла на плечо. На Энн-Мари было  длинное  черное  платье  без  рукавов  с
глубоким вырезом. В ложбинке полуобнаженной груди и в ушах брызгали синими
огнями дорогие бездельные  камни.  Деш  был  в  обычном,  домашнем  кимоно
золотистого цвета с драконами и белые шорты. В  распахнутый  ворот  у  шеи
виднелась белая полоска давнего шрама. На Энн-Мари Деш смотрел  восхищенно
и в то же время насмешливо.
     - Ты красивая, черт возьми, но  вот  в  чем  твоя  красота,  не  могу
понять, хоть убей... - проговорил он и снял руку с  плеча  Энн-Мари.  -  Я
многое не могу понять, - он  шел  к  своему  креслу  и  разглагольствовал,
жестикулируя так, будто ораторствовал в высшем совете, а не перед Энн-Мари
и Грандом у себя дома. - Я не могу понять, почему надо отравлять  жизнь  и
мир, когда они так прекрасны, - и он обвел рукою стены,  покрытые  темными
под дерево панелями, будто это был весь божий мир, полный золотого  света,
зелени, звенящей синей воды и шумных вздохов океана. -  Так  прекрасны,  -
повторил Деш, опрокинул залпом бокал и, будто внезапно обессилев,  упал  в
кресло. - Присаживайся  Энн-Мари,  что  же  ты  стоишь,  -  он  кивнул  на
свободное кресло. - Мы посидим и поговорим о несовершенстве мира...
     Энн-Мари села. Казалось, не  будь  разрешения  Деша,  она  бы  так  и
осталась стоять. Гранд внимательно досмотрел на нее. Даже для  робота  она
слишком подчинила себя Дешу. Впрочем, у каждого робота  своя  структура  и
свой  образ  мышления.  Образ  действий   Энн-Мари   -   полная   имитация
человеческой жизни и полное подчинение Дешу. Но теперь и Гранд избрал  для
себя подчинение Дешу, потому что принадлежать Дешу - это  значит  -  жить,
покинуть его - умереть. Это  новый  закон,  открытый  им  в  новой  жизни,
которая началась после бегства из салона. Гранд не знал, зачем Деш  позвал
его и усадил рядом с собой за этот низенький лаковый  столик,  уставленный
бокалами и бутылками - ведь он, Гранд, не может пить вина, пьянеть и... Но
теперь Гранду стало казаться, что в этом приглашении таится важный  смысл,
пока от него еще  скрытый  так  же,  как  смысл  его  внешнего,  Грандова,
превращения в человека. Мозг не мог сделать  нужный  вывод  -  не  хватало
информации.
     - Да,  меня  всегда  интересовал  вопрос,  -  проговорил  Деш,  вновь
наполняя свой бокал до краев, - почему люди так  любят  приказывать?  Ведь
робот  твоего  уровня,  Гранд,  вполне  может  сам  программировать   свои
действия, более того, сам искать объект своей деятельности, руководствуясь
поставленной задачей. То  есть  вести  так  называемый  открытый  поиск  и
принимать оптимальное решение с помощью экспертной системы.
     - Вам может не понравиться мой выбор... - осторожно начал Гранд.
     - Ты как раз главное и угадал, - негромко рассмеялся Деш. -  У  людей
трясутся поджилки, когда они слышат  о  чужой  свободе.  Им  кажется,  что
лишнее движение - это лишнее зло. Раб думает? Запретить! Обыватель думает?
Отучить! Робот думает? Ликвидировать! Не  сметь  то,  не  сметь  это  и  в
результате самый простенький приказ ты, Гранд, уже не  сможешь  выполнить,
потому что для исполнения тоже нужна свобода, свобода осмыслить, понять  и
принять...  И  поскольку,  Гранд,  ты  не  можешь  подчиниться   и   стать
законопослушным...  Да,  законопослушным,  чувствуешь,  Гранд,  какое  это
прекрасное слово... да, поэтому тебя убивают... Вот так... - Деш  внезапно
застонал, будто ему нанесли удар. - Но ведь  так  человек  и  себя  лишает
простора, себя связывает... И смотри... Вот я - человек, а что я могу?  По
закону, не больше, чем ты Гранд. А на самом деле? По природной своей  силе
и уму? До сумасшедшего много. Так что же тут сделать. Гранд? Что  сделать,
Энн-Мари? Может, забраться на крышу и ороситься  вниз?  Тут  и  будет  мне
последняя и уж предельная, бесконечная свобода...
     - Не говори так, Деш, - попросила Энн-Мари.
     - Хорошо, я буду молчать, молчать  и  пить,  -  Деш  скривил  губы  и
оттолкнул бокал от себя. Тот скользнул по полированной поверхности стола и
замер у самого края подле белой руки Энн-Мари. - Пей, -  приказал  Деш,  -
пусть все будут пьяны и забудут, что они - пауки и  вся  жизнь  уходит  на
выдавливание ядовитой паутины в которой они сами путаются, как мухи...
     Энн-Мари взяла бокал  и  покорно  выпила  все  до  дна,  как  воду  -
маленькими глотками.
     - А я рву паутину. Всю жизнь, - продолжал Деш. -  Я  нарушаю  нелепые
законы.  Я  модернизирую  роботов,  что  запрещено.  Я  снимаю   пошаговый
контроль, что запрещено. Я покупаю  роботов,  идущих  на  ликвидацию,  что
запрещено. Я возвращаю их  к  жизни,  что  запрещено.  Я  продаю  их,  что
запрещено. Я придаю им человеческий облик, что запрещено вдвойне...
     - Вы модернизировали меня не только снаружи? - Гранд ощутил противное
жжение внутри - это значило,  что  мозг  перешел  на  форсированный  режим
работы. - Зачем?
     - Хочу быть среди людей, - отвечал Деш и самодовольно хмыкнул.
     - Меня уничтожат!
     - Тебя и так хотели уничтожить, - заметила Энн-Мари.
     - Тогда - иначе, а теперь нарушен закон...
     - Мой закон тоже все нарушают, - Деш провел рукой по лицу, - и потому
плевал я на все дурацкие человечьи бумажки...
     - Что это значит -  твой  закон?  -  спросил  Гранд.  -  Он  касается
роботов?
     - Нет, людей... Все очень просто: "Человек не  может  причинить  вред
роботу. Человек должен обеспечить  наиболее  полноценное  функционирование
робота..."
     Гранд улыбнулся и сам удивился тому, что умеет улыбаться.
     - Люди никогда не примут  этот  закон,  -  проговорил  он,  испытывая
благодарность  к  Дешу  за  невозможную,  утопичную  декларацию  о  правах
роботов, которую должны признать люди.
     - Тем хуже человеку... - задумчиво пробормотал Деш и  вновь  наполнил
бокалы себе и Энн-Мари.
     Гранд  погладил  пузатую  темную  бутыль  рукою  в  белой  тактильной
перчатке.
     - Ты тоже хочешь выпить? - поинтересовался Деш.
     Нет, он не хотел пить вина, он только хотел, чтобы  мир  вокруг  стал
миром Деша, подчиненный его закону, с лицом прекрасным, как лицо Энн-Мари.
Он понимал, что такое красота! Это  знание  пришло,  как  вспышка,  и  все
наполнилось  этим  словом.  Все  в  мире  разделилось  на   прекрасное   и
безобразное этой вспышкой. То, что было красиво, напоминало бесконечный  и
стройный алгоритм, а остальное причиняло ноющую боль, как  будто  к  новым
тактильным перчаткам прикасалось что-то грубое. И Гранд почувствовал  еще,
что за одно это знание он готов умереть за Деша, но  не  потому,  что  так
положено каким-то законом...

     Гранд сидел в кресле и смотрел  на  экран.  Все  было  залито  мягким
голубоватым светом вокруг. На экране уже несколько минут то появляясь,  то
исчезая мигала ярко-зеленая строчка:
     "Сектор 7, этаж 7  "Б",  заказ  на  ликвидацию  человека,  основание:
личное заявление. Заказ не принят".
     Это был пока первый и единственный  заказ,  сделанный  на  сегодня  в
салоне.  Деш  подключился  к  компьютеру  салона,  опять  же,  разумеется,
незаконно.
     Человек просит о собственной ликвидации. Что  это  значит?  У  Гранда
противно задрожало  внутри.  Он  коснулся  чего-то,  что  было  не  менее,
страшно, чем сама ликвидация. Человек попросил... сам... себя...
     - По-моему это шутка, - заметила Энн-Мари, подойдя сзади и  скользнув
взглядом по экрану.
     - У тебя нет аналогичной информации?
     - Что? - не поняла Энн-Мари.
     - Известны ли тебе случаи самоликвидации?
     - А, самоубийства... - Энн-Мари  послушно  кивнула.  -  Ну,  конечно.
Только для этого совершенно  не  обязательно  проситься  в  салон.  Открыл
окошко, влез на подоконник и сиганул вниз. Я сама собиралась... однажды...
- она сообщила об этом так легко, будто это была незначительная и досадная
мелочь и даже подмигнула Гранду.
     - Когда люди делают это? - Гранд смотрел на экран, где  появлялась  и
исчезала строчка. "Седьмой сектор, седьмой сектор..."
     - Когда? Да когда все осточертеет так, что выть  охота...  Тогда  это
легко... Нет, не легко конечно. Тошно, если представить тело свое внизу на
тротуаре и башка вдрызг... - Энн-Мари передернула плечами. - Но многие  не
представляют и тогда...
     - А разве людям мы не помогаем? - спросил Гранд.
     Энн-Мари растерялась. Глаза ее, темные и  блестящие,  будто  покрытые
лаком, округлились и помутнели. Она беспомощно повернулась к  экрану,  еще
раз прочла возникшую зеленую строку, подождала, пока та исчезнет  и  вновь
появится, вновь прочла ее и даже повторила вслух... Будто невзначай  -  от
него, Гранда! - она нажала кнопку информатора  и  попыталась  связаться  с
Дешем, но ответа не было.
     - Не знаю, как насчет людей, - наконец призналась она. - У нас такого
не было... - Она опустила глаза, ей сделалось почему-то  стыдно  от  этого
признания.
     - Этому человеку нужна помощь, - сказал Гранд.
     - А приказ? - Энн-Мари вскинула голову, будто наконец отыскала  нечто
спасительное.
     - Приказ я получил сегодня утром, - отвечал  Гранд.  -  На  свободный
поиск...

     Маль еще сквозь сон понял, что он в комнате не  один.  Он  увидел  их
сразу обоих, хотя девушка сидела у  кровати,  а  парень  стоял  у  дверей.
Потому что оба они были не причастны к этой ничтожной  и  грязной  комнате
светлой серебристостью своей одежды и той спокойной  чистотой  лиц,  какая
бывает у людей, еще не  коснувшихся  жизни.  Маль  хотел  поднять  руку  и
потрогать  черные  блестящие  волосы  девушки,  но  рука  лишь   бессильно
дернулась.
     - Он очнулся, - сказала девушка и провела чем-то холодным  и  влажным
по его лицу.  И  сразу  же  вздохнулось  легко,  будто  сосновым  хвоистым
воздухом переполнилась комната.
     - У  меня  ноги...  -  пробормотал  Маль  почти  что  оправдываясь  и
заискивая перед гостями. - Понимаете, паралич... И я лежу вот здесь... Два
года... - и он всхлипнул от жалости к себе.
     Тут  рта  его  коснулся  мягкий  пластиковый  стаканчик,   прохладная
жидкость смочила губы. Он жадно, в два глотка, выпил сок и, поперхнувшись,
закашлялся, разлив остатки себе на рубашку  и  постель.  Девушка  тихонько
похлопала его  по  плечу,  пытаясь  успокоить.  Но  этот  жест  неожиданно
раздражил.
     - Не могу я так, - просипел Маль. - Мне Прошка нужен.  Понимаете?  Вы
должны его найти. Он три дня как исчез. Мой робот "ПРО-I", слышите?  -  он
повернул голову к парню, что по-прежнему стоял у дверей.
     Тот, казалось, что-то понял, потому как едва заметно наклонил голову;
высокий глухой ворот серебристого комбинезона плотно охватывал шею и мешал
движению.
     - Если это возможно, - тихо проговорил незнакомец.  И  на  белом  его
лице с резко очерченным носом и высоким,  прикрытым  черной  челкой  лбом,
проступило мучительное страдающее выражение.
     - Никаких если! - Маль насупил брови. - Как мне без робота  жить?!  Я
инвалид...
     - Об  этом  не  беспокойтесь,  -  проговорила  девушка,  улыбаясь,  и
установила  на  кровати  столик-поднос,  в  ячейках  которого,   прикрытые
прозрачным пластиком  таились  полузабытые  деликатесы.  -  Вам  подогреть
ветчину?..
     - Обойдусь... - буркнул Маль и,  разорвав  упаковку,  отправил  кусок
нежнейшей розовой ветчины в рот.
     Парень у дверей повертел какой-то индикатор надетого на руку прибора.
     - Энн, все готово, - сообщил он.
     Девушка кивнула и тогда дверь в комнату распахнулась. Неслышно ступая
амортизирующими подошвами в комнату вошел робот  -  низенький,  с  красным
приземистым корпусом и шарообразной головой, с похожими на блюдца глазами.
     - Это вам, - сообщила  девушка  преувеличенно  радостным  голосом.  -
Новый робот "Диэна-2".
     Маль приподнялся и, прищурившись, посмотрел на новинку.
     - Уродина! - крикнул он и стукнул кулаком по подносу  -  тарелочки  и
пакетики подстели в разные стороны. - Мне нужен Прошка, я же  вам  сказал.
Или не понятно? "ПРО-I"...
     Парень посмотрел на Маля остановившимся  печальным  взглядом,  но  не
сказал ничего. Девушка же, напротив, заговорила почти весело.
     - Да поймите же, это временно, пока мы не найдем вашего Прошу...
     - Кто это - мы? - недоверчиво переспросил Маль.
     - Мы - это служба милосердия.
     -  Ладно,  черт  с  ним,  пусть  головастик  остается,  -   милостиво
согласился Маль. - Все равно у меня нет ни эрга  резерва...  А  ведь  тому
гаду даже не присудили компенсации... Я с  него  не  получил  ни  эрга,  а
потерял все, все, все...
     А "Диэна-2" не обращала внимания на разговоры людей и ловко вкатила в
комнату высокий белый контейнер на колесиках  и  оттуда  полезли,  как  из
волшебной  шкатулки,  тысячи  запакованных  в  тонкую  пленку  пакетов   и
пакетиков: чистые простыни, лекарства, приборчики с блестящими шкалами...
     Завороженный неожиданным богатством, Маль и не заметил,  как  двое  в
серебристых комбинезонах протиснулись к дверям и, обменявшись  понимающими
взглядами, исчезли.
     Через час Маль вымытый, во всем чистом,  приятно  покусывающем  кожу,
лежал на новых простынях и сквозь тяжелеющие от  сна  веки  наблюдал,  как
"Диэна" ловко моет стены, извлекая из-под слоя бурой  грязи  первоначально
радостно-голубой  цвет,   теперь   уже   забытый,   тронутый   старческими
морщинками.
     "А Прошка-то был лодырь", - мелькнуло в голове у Маля.  Но,  странно,
никаких симпатий по этому поводу к "Диэне" Маль  не  испытывал.  Наоборот,
аккуратность  и  расторопность  "Диэны"  раздражала,  в  то  время  как  к
нерадивому Прошке он питал почти что нежность.
     - Послушай, Диэна... Мне того... это... пить бы... -  Маль  повозился
на чистой хрусткой простыне. - Бутылочку, а? Сгоняй-ка по скорой...
     - Мне запрещено выходить, - очень вежливо и сухо  проговорил  женский
голос внутри "Диэны". - Кроме особых случаев...
     - Стерва! - выругался Маль. - Может, это и есть тот особый случай!
     - Нет, это не тот случай,  -  отрезала  "Диэна"  и  принялась  дальше
скоблить стены.
     - Послушай, пожалей старика... - Маль всхлипнул и  канючливо  вытянул
губы. - Будь человеком...
     - Это роботу-то...
     А Прошка бы сбегал... Безотказно... Прошка - это да, это друг, а  это
пучеглазое чучело, оно будет кормить сиропчиком и умывать по утрам, но все
равно останется грудой железного хлама и пластика...
     - Вы не внушаете мне любви, - сообщила "Диэна", внезапно повернувшись
и уставившись на Маля выпуклыми глазами-блюдцами.
     - Пошла вон! - взвизгнул Маль. -  Убирайся,  кому  говорят!  Я  спать
буду.
     "Диэна"  послушно  вышла.  Вскоре  за  стеной  послышалось  негромкое
"шарк-шарк"  -  это  "Диэна"  драила  соседнюю  комнату.   Это   негромкое
однообразное поскребывание окончательно вывело Маля из себя. Он  несколько
раз двинул кулаком в стену и заорал: "Прекрати! Слышишь, прекрати!"
     Тут всякое движение кончилось и наступила тишина. Но тоска  никак  не
проходила - она свернулась клубком внутри и давила на сердце.
     - Иди сюда! - позвал Маль.
     "Диэна" вернулась. Старик поманил ее пальцем.
     - Значит, говоришь, я не внушаю любви... Да, - вздохнул. - Не внушаю.
Никакой. Ни одной скотине в мире. Даже родной сын ненавидел... Я могу лишь
заставить любить... Создать любовь... Запрограммировать... Ха-ха...
     Он  бессмысленно  захихикал,  вытянул  ящик   из   тумбочки,   достал
завернутый в кусок  искусственной  кожи  набор  тончайших  инструментов  и
дискету в футляре уже изрядно обмятом по краям.
     - Иди-ка ко  мне,  лапушка,  -  проговорил  Маль  фальшивым  слащавым
голосом. - Раз уж мы вместе, то  придется  нам  как-нибудь  поладить.  Это
совсем не больно. "Прошка" - тот даже и не заметил, как я его  подработал.
Не бойся, дурочка, ну подойди, -  продолжал  он  уговаривать  робота,  как
ребенка.
     - А я и не боюсь, - храбро  отвечала  "Диэна",  -  мой  хозяин  часто
копался в моей голове.
     - Вот как? Занятно... Занятно... Ну и я  немножко  покопаюсь.  Совсем
чуть-чуть...

     - Зачем  вы  это  сделали?  -  Деш  смотрел  на  них  хмуро,  как  на
напроказивших детей.
     Свет в зале был притушен. Казалось, уже наступали сумерки и  глубокие
тени легли на лицо Деша. Под его взглядом  Энн-Мари  вся  сжалась  и  губы
запрыгали, как у ребенка. Казалось и слезы вот-вот брызнут.
     - Ему было плохо, -  ответил  Гранд.  -  Он  обратился  в  салон.  За
самоликвидацией. Мы не могли его оставить так...
     - Ах, не могли! - передразнил Деш. - Надо же, какая чувствительность!
И вы решили открыть благотворительность за мой счет!
     - Вы сами сообщили, что ваше призвание - спасать, - напомнил Гранд.
     Он не понимал ярости Деша. Надо было срочно понять,  что  сделано  не
так, в чем робот нарушил законы Деша и законы людей. Гранду казалось,  что
он понял урок, а на самом деле...
     - Роботов! - выкрикнул Деш и, подавшись вперед, еще раз  произнес  по
слогам: - Ро-бо-тов! Людей я не спасаю.
     - Я счел возможным провести экстраполяцию, - заметил Гранд.
     Деш на секунду онемел, затем откинулся в кресле и расхохотался:
     - Парень, ты мне нравишься все больше, - выдавил он  наконец,  отирая
выступившие на глазах слезы. - Нет, Гранд, ты уникальный экземпляр!  Когда
твой ресурс кончится, тебя поместят  в  музей.  Робот,  полюбивший  людей,
робот-филантроп... - Деш на секунду запнулся,  и  глаза  его  остекленели.
Внезапность открывшейся вдруг догадки его поразила. - А ведь  правда...  -
протянул  он,  как-то  по-новому  глядя  на  Гранда,  с   некоторым   даже
восхищением теперь. - Ты-то ведь можешь любить самого  гаденького,  самого
паршивенького человечка, потому как вид блевотины и запах вонючего тела не
вызывает у тебя отвращения, даже подлость  не  возмутит  тебя,  она  будет
рассмотрена всего лишь как неадекватная реакция...
     - Женщина тоже может любить подлеца... - заметила тихо Энн-Мари,  все
еще не в силах поднять головы и кусая губы.
     - Тут не то... - отмахнулся Деш.  -  Мало  ли  сволочей  любимы.  Тут
другое. Он каждого может полюбить. Всех... Нет,  не  всех  скопом,  пуская
слюни при словах о каких-то далеких  и  невидимых  им  никогда  детках.  А
именно всех по отдельности. Гранд, ты понимаешь? Ты можешь быть мессией! -
тут Деш опять расхохотался и сделайтесь уже совершенно неясно: говорит  ли
он серьезно или издевается.
     - Что вам мешает выступить в этом качестве? - спросил Гранд.
     - Я не люблю людей, - фыркнул Деш. - Просто  не  люблю  их  и  все...
Энн-Мари, детка,  поди-ка  сюда,  расскажи  об  этом  уроде,  которого  вы
откопали, - он привлек девушку к себе и усадил на колени. -  Он  наверняка
стонал и плакал, а потом ругался... - Энн-Мари молча  кивнула.  -  Ну  вот
видишь, стоило ли мчаться в таком случае к нему?
     - Он был очень  привязан  к  своему  роботу...  Прошке...  -  сказала
Энн-Мари тихо.
     - Ха! И в результате отправил его на ликвидацию...
     - Это не так, - вмешался Гранд. - "ПРО-I" в самом деле  ликвидирован,
но потому, что попался техпатрулю...
     - А кто виноват? - усмехнулся Деш. - Этот тип наверняка все пропил до
последнего эрга и не оставил для своего Прошки ничего... Так или нет?..  -
выводы Деша были логичны,  но  где-то  -  Гранд  знал  это  -  Деш  сделал
маленькую логическую ошибку, в самом начале он  задал  неверные  начальные
условия и Гранд пытался выловить  сомнительный  постулат  и  показать  его
Дешу, как показывают извлеченную из тела занозу,  но  пока  Гранд  не  мог
нащупать, что же ложно в рассуждениях  Деша.  -  ...Кстати,  а  как  зовут
вашего несчастного друга? - поинтересовался Деш.
     - Его фамилия Мальвинский, - сказала Энн-Мари и добавила извиняюще: -
Он парализован.
     - Деш едва заметно вздрогнул.
     - Вот как, - проговорил он и какое-то подобие  улыбки  проступило  на
его губах. - Это даже забавно.
     Более добавить он ничего не успел, потому  что  пронзительный  сигнал
разрезал тишину зала:
     - Объект  72-2...  "Диэна-2",  Объект  72-2,  "Диэна-2"...  -  ударил
механический голос на столь высокой ноте, что показался криком.

     Маль спал и видел сон. Сон, похожий на явь. Он  вновь  переживал  то,
что было... Два года назад. Он стоит на площадке  ночного  бара.  Открытая
площадка. Три этажа вниз. Почти никого вокруг. Двое  шепчутся  за  дальним
столиком. Бармен клюет носом за стойкой.  Он,  Маль,  тогда  еще  шустрый,
подвижный, полный сил курит,  облокотившись  на  балюстраду.  Внизу  огни.
Улица. Тишина. Три часа  ночи...  Тепло...  Лето.  Сзади  шаги.  Он  хочет
обернуться, но  не  успевает  -  чьи-то  руки,  сильные,  будто  стальные,
сдавливают плечо.
     - Мальвинский...
     - Да... - он пытается повернуться, но пальцы сдавливают уже не плечо,
а шею и прижимают к балюстраде.
     Внутри все противно замирает. Беда, беда... Он смутно подозревает...
     - Что я сделал? - плаксивый ненужный взвизг.
     - Тихо!
     Пальцы сдавливают шею сильнее и тогда новый взвизг - от боли. Двое за
дальним столиком вскакивают и поспешно пробираются меж стульев  к  выходу.
Бармен просыпается, начинает энергично протирать стаканы и будто невзначай
нажимает  на  клавишу,  звероподобный  рев  модного  ансамбля  несется  из
динамика. Все это Мальвинский не  видит,  но  чувствует,  знает,  что  так
происходит.
     - Мальвинский, где твой сын? Где Артур Мальвинский? - сипит голос над
ухом. - Он нарушил закон. Ты знаешь?
     - Нет.
     - Он - убийца. А твой резерв в нулях. Ты слышишь?
     - Нет! Я - на подъеме.
     - Ты - в нулях. Будто не знаешь, что твой обожаемый  сынишка  откачал
весь твой резерв.
     - Это невозможно!
     - Ты лжешь, Маль!
     Как они смели? Он был Мальвинским. Тогда еще - Мальвинским.  Это  они
его сделали ничтожеством по кличке Маль.
     - Где твой робот? - опять сипит голос.
     - Я сдал его в ликвидацию.
     - Ты лжешь опять. Ты починил его. А это запрещено.
     - Но я ничего не менял... Я просто хотел...
     И тут ноги его высоко взлетели  в  воздух,  а  балюстрада  отпрыгнула
куда-то в бок. И он полетел... Вниз! Вниз! На асфальт!
     Маль закричал истошно и проснулся. Его всего трясло, будто он  вновь,
как тогда, падал, падал вниз и разбивался...
     Сейчас опять, как и утром, в комнате кто-то был. Но теперь за  окнами
стемнело, а в комнате горел неяркий  желтый  свет.  Посетитель,  маленький
человек с квадратной головой и жирными  волосами,  дожевывал  бифштекс  из
запасов Маля и облизывая грязные пальцы.
     - Ты откуда? - спросил Маль.
     - Оттуда, - буркнул незнакомец. - Живешь здесь?
     - Да...
     - Ну и я буду. У тебя недурственно. Один прозябаешь?
     - У меня робот, - с гордостью заявил Маль.
     - Старая развалина небось, - коротышка презрительно фыркнул, отер рот
оберткой и бросил ее на пол.
     - Нет, новый, - проговорил Маль и запнулся, потому что  от  внезапной
догадки весь похолодел и облился потом.
     - Новый? - коротышка оживился и перестал ковырять в зубах.
     - То есть не очень, - почти заискивающе пробормотал Маль.
     И тут как назло в комнату вкатилась "Диэна".
     - Время ужина,  -  сообщила  она  и  уставилась  своими  блюдцами  на
незнакомца. - Ужин на двоих, - констатировала "Диэна".
     Тут коротышка вскочил, в воздухе мелькнула сечка,  посыпались  искры,
голова "Диэны" подпрыгнула и перевернулась в воздухе.  На  лету  коротышка
подхватил ее и выскочил в дверь - он был  мастер  своего  дела.  Где-то  в
глубине пустых коридоров прогремели и замерли шаги.
     А "Диэна" рухнула на пол и беспомощно задергалась. Маль  бессмысленно
смотрел на темный, почти человеческий обрубок...

     Несколько минут они  смотрели  друг  на  друга.  Каждый  ожидал  этой
встречи. Каждый предвидел. Когда-то это должно было  произойти.  И  вот  -
случилось. Маль мечтал и страшился. Надеялся. Что его мальчик когда-нибудь
придет. Вернется.
     Деш желал в душе, что этого не будет. Никогда. Так - проще.
     И вот они  друг  против  друга.  Маль  -  растерзанный  и  жалкий,  с
лихорадочно блестящими глазами, синеватыми запавшими щеками, его  убогость
почти вызывающая. Деш - в серебристом комбинезоне, смотрящий, как  всегда,
чуть свысока и дерзко, но  одновременно,  что-то  усталое,  измученное  во
взгляде. Нет, они не взвешивают и не оценивают ничего, просто  погружаются
в  тот  поток,  что  вытекает  из  сердца   другого,   стремясь   доказать
невозможное. Невозможность торжества своей правоты, невозможность прощения
и примирения. Первым отвел взгляд Маль - он всегда был слабее, и тут опять
сплоховал.  Деш,  будто  только  и  дожидался  дрожания  этих  болезненных
покрасневших век, отвернулся и присел на корточки подле  тела  "Диэны".  И
хотя осматривать было нечего - и так  ясно,  что  произошло  -  Деш  почти
автоматически  ощупал  пальцами  корпус  и  шейный  шарнир.  Это   немного
успокаивало, хотя взгляд Маля по-прежнему  жег  затылок  и  спину.  И  как
человека по руке погладил он нежнейшие тактильные перчатки "Диэны". И  она
поняла - в ответ ее пальцы тихонько сжали руку Деша.
     -  Зачем  вы  это  сделали?  -  Гранд  шагнул  к  постели   Маля   и,
наклонившись, заглянул в лицо.
     - Нет, нет, это не я, - Маль махнул рукой и попытался отползти в угол
постели.
     Он, как всегда, был не виноват. Почти. Только в одном - никто его  не
любил, а он так хотел, так жаждал этого. И вот -  додумался.  Привязать  к
себе, как собаку, робота. Совсем не сложно: чуть-чуть перестроить  датчики
в сенсорном блоке, ввести в память программу... Это  запрещено,  строжайше
запрещено. По Маль ничего не мог с собой поделать.
     - Артур, я ведь там  кое-что  исправил,  -  пробормотал  Маль  робким
извиняющимся голосом.
     - Ерунда, я тоже исправлял, - отозвался Деш, не оборачиваясь.
     - Ты - не то. То, что ты - это ерунда... А вот я...  И  главное  -  в
голове.
     Деш помолчал несколько секунд.
     - Как твой резерв? - спросил и покосился на облупленные стены.
     - В нулях. Теперь всегда в нулях. Неужели не  знаешь?  Ведь  это  все
из-за тебя!..
     - Ладно! - Деш обернулся  и  махнул  рукой  в  воздухе,  будто  хотел
схватить и зажать в кулаке поток жалобных причитаний. -  У  меня  не  было
выхода. Меня бы схватили. Теперь я - Деш. И ты меня не знаешь. Ты понял?
     Но Маль, казалось, не слышал его.
     - Посмотри, - бормотал он, глядя перед собой. - Посмотри, что они  со
мной сделали!.. А теперь отняли "Прошку"!  Понимаешь,  "Прошку".  Бедняга!
Конечно, его ликвидировали, ведь я столько раз ковырялся в нем.
     - Люди всегда поступают по-скотски, - согласился Деш. - К  примеру  -
ты. Не успел получить "Диэну", как тут же полез к ней в  голову,  а  потом
пригласил дружка-потрошителя...
     - Да я его не знаю! Впервые видел! Клянусь...
     - Ладно, ладно, - Деш сделал примирительный жест, но к  кровати  отца
так и не подошел.
     - Что будешь делать? - тихо спросил Маль.
     - Пойду отыскивать непутевую голову "Диэны".
     И Деш направился к дверям.
     - Артур! - почти истерически вскрикнул Маль. - Артур! Я же знал,  где
ты прятался тогда. Но не сказал. Они изувечили меня. Но я не сказал...
     - Изувечили тебя не за это, - буркнул Деш.
     - Артур, ты убил человека...
     - Потрошителя, - поправил Деш.
     - Но... все равно... человека...
     Деш резко повернулся, подбежал к койке отца и,  наклонившись,  рванул
застежку комбинезона.
     - Вот, видишь, видишь! - он стал тыкать пальцем в давний белый  шрам.
- Этот гад чуть не снес мне голову. Ты понял?
     - Но Артур...
     - Что Артур? Что?! Такие, как ты,  папаша,  придумали  этот  скотский
мир. Так пусть в нем будут одни роботы, одни машины,  а  людей  не  будет.
Вообще. Ясно? Вот чего я хочу. А вас всех - к черту!
     - Но Артур... Это же невозможно. Из-за преступления одного...
     - Хватит оправдываться! Будете отвечать все вместе. Тебе ясно? Нет?..
     - Но, Артур, ты же не робот... Ты - человек... Вроде...
     - Я - мыслящее существо. А вы  все  -  скоты!  Вот  деление,  которое
признаю. Понял ты? Нет? - и Деш бросился к дверям...

     Магнокар Деша мчался по старой свалке. Искореженные после  ликвидации
тела  роботов  лежали  здесь  в  специальных  хранилищах  или   просто   в
бетонированных ямах, прикрытые пленкой. Там  и  здесь  в  пленке  мелькали
черные  дыры  -  это  потрошители  из  самых  ничтожных  и  презираемых  -
потрошители-мусорщики, - проделали себе ходы, отыскивая в "трупах" роботов
случайно уцелевшие детали.
     Магнокар Деша,  пробравшись  меж  двумя  высоченными  кучами  мусора,
похожими на пирамиды, остановился перед низким зданием  с  узкими  редкими
окнами, чем-то похожими на казарму или производственный корпус. Но  ничего
связанного  с  производством  в  первоначальном  смысле  здесь  не   было.
Напротив, внутри приютилось нечто вроде трактира. Стояли темные столы  без
скатертей, стулья с резными спинками, висели на длинных цепочках  лампы  -
все подделка под старину самого дурного вкуса.  Огромный  зал  с  боковыми
коридорами, из которых  выкатывались  роботы-официанты  с  подносами,  был
всегда полон посетителей.  Как  бы  поздно  ни  уходил  Деш,  в  зале  еще
толпились люди; как бы рано ни являлся - за  столиками  уже  ели  и  пили.
Казалось, завсегдатаи здесь живут. Спят,  уронив  голову  на  руки,  едят,
курят, о чем-то договариваются, уединяются в отдельные номера с девицами и
никогда не покидают темного сумеречного зала.
     Деш огляделся и прошел к ближайшему столику, где нашлось место.  Двое
широкоплечих в одинаковых кожаных куртках парней сидели друг против друга,
молча  посасывая  мутную  жидкость  из  стаканов.  Деш  взял   с   подноса
подъехавшего робота бокал, бросил смятую купюру на поднос и щелкнул робота
по голове - жест означал, что сдачи не надо.
     - Вот что ребята, - обратился Деш к двум молодцам таким тоном,  будто
знал их давно и был с ними в дружбе. - Я ищу кое-что.  Конкретно...  -  он
понизил голос. - Сенсорный блок, - те двое не ответили, но  насторожились,
плечи приподнялись, головы чуть подались вперед. - Модель "Диэна"... -  он
назвал номер.
     Один из парней едва заметно кивнул и сказал, будто обращался к своему
напарнику:
     - С блоками теперь паршиво.
     - Сколько? - спросил Деш.
     - Сто... - проурчал в ответ один, а второй смотрел на Деша не  мигая.
Щеки его покрылись неестественным малиновым румянцем.
     Деш положил купюру на стол и придавил ладонью.
     - Пошли... - парень поднялся и мотнул головой в сторону двери.
     Его напарник  пробормотал  что-то  невнятное  и  потянулся  за  новой
бутылкой. Но приятель даже не взглянул на него и вновь сделал нетерпеливый
знак Дешу. Они вышли на узкую холодную лестницу. Лифта не было и  пришлось
подниматься   по    каменным    истертым    ступеням.    Наверху    горела
одна-единственная  лампочка.  Парень  отыскал  нужную  дверь   и   стукнул
костяшками пальцев в ободранную  фанеру.  Никто  не  отозвался.  Тогда  он
толкнул дверь и она отворилась. Комната была забита  стеллажами.  На  них,
небрежно замотанные в полиэтилен, стояли  "головы"  роботов.  Некоторые  -
разбитые, с торчащими пучками проводов  и  обрывками  изоляции,  другие  -
совсем новые, блестящие никелем и хромом покрытий.
     Парень остановился у входа и ждал. Деш прошелся сначала вдоль  одного
стеллажа, потом вдоль другого... Голову "Диэны"  он  узнал  сразу.  Узнал,
но... Что-то его кольнуло. Какая-то тревога, неясное подозрение. Он не мог
сказать, почему, но при первом же взгляде понял, что  голову,  прежде  чем
поставить сюда, внимательно изучили... А  если  изучили,  то,  разумеется,
поняли, что голова модернизирована. Безопаснее всего было бы отказаться от
"Диэны". Деш дошел до стены и остановился. Сейчас он мог сказать  "нет"  и
мог сказать "да". Он мог еще спастись, но  только  без  "Диэны".  Он  сжал
кулаки, понимая, что  его  загнали  в  угол.  Если  бы  старик  не  трогал
сенсорный блок! Что он там  натворил  кто  знает...  Но...  Деш  шагнул  к
стеллажу. "Диэну" он оставить не мог. Не мог - и все...
     - Вот эта...
     - Эта так эта... - с напускным безразличием пробормотал парень.
     Деш перевернул голову и ухватил ее за обломок шейного  шарнира  левой
рукой, оставив правую свободной. Парень у двери шевельнулся.
     - Выйдем там, - он кивнул на узкую железную дверь в углу. - Чтоб  нас
не видели...
     - Да, конечно... - Деш послушно шагнул  между  стеллажами  и  тут  же
мгновенно обернулся.
     Рукой он успел сблокировать удар, а ногой ударил  парня  в  бок.  Тот
прорычал от боли и осел на пол. Деш  бросил  голову  "Диэны"  и,  упершись
плечом в стеллаж, сдвинул его и загородил железную  дверь  в  углу.  Почти
сразу же с той стороны начали ломиться.
     - Откройте! Именем закона!
     - У меня свой  закон!  -  весело  крикнул  Деш  и,  подхватив  голову
"Диэны", бросился назад к двери в коридор. Он пнул ее ногой и  отскочил  в
сторону. Никого... Это было  похоже  на  игру  и  он  увлекся,  пьянея  от
опасности, как пьянеют от вина, забываясь. Сейчас он мог пройти по  лезвию
и не порезаться.  Он  счел  себя  неуязвимым.  Он  мчался  к  лестнице  по
коридору, весело помахивая головой "Диэны".
     И тут одна из  дверей  приоткрылась,  прямо  в  лицо  Дешу  вспыхнуло
фиолетовым, ослепляя. Короткий разряд прошил тело сверху вниз. Дыхание тут
же прервалось, помутилось сознание и Деш рухнул на пол, будто кто-то одним
рывком выдернул из его тела стержень...

     Гранд присоединил тело "Диэны" к  временной  базе.  Теперь  надлежало
ждать возвращения Деша. Дважды Гранд пытался связаться с ним, но ничего не
получалось. Давно наступил вечер  и  можно  было  заняться  информационной
подпиткой, но Гранд сидел в  кабинете  Деша  в  мягком  удобном  кресле  и
размышлял.
     Он хотел разобраться и решить... Маль и  Деш.  Отец  и  сын.  Маль  -
безобразен и ничтожен. Деш - прекрасен. Но Гранд как будто колебался и  не
мог выбирать... В мыслях все время появлялся сбой. В принципе, и  Маль,  и
Деш занимались одним и тем же. Они хотели сделать из  роботов  людей.  Они
оба нарушали законы. Но почему тогда  они  так  ненавидели  друг  друга...
Почему?
     Где-то внутри корпуса возникло противное жжение и стало расти -  мозг
работал с перегрузкой.
     "Я долго так не выдержу, - подумал Гранд.  -  Роботы  тоже  сходят  с
ума..."
     Внезапно прозвучал вызов и на экране телеголографа появился Маль; его
жалкая комнатка, залитая желтым больным светом. Маль по-прежнему лежал  на
кровати, вокруг - развал, какие-то обрывки, обрезки...
     - А где Артур... То есть Деш? - спросил старик испуганно.
     - Не знаю, - голос Гранда сделался резким, визгливым.  От  перегрузки
все в нем исказилось.
     - Слушай, парень... - Маль  беспомощно  пожевал  губами.  -  Я  снова
связался с салоном. Хотел аннулировать заявку на самоликвидацию.
     - Заявку же не приняли...
     - Все равно... Мало ли что этим скотам придет в голову... Так вот,  я
получил  ответ...  -  Маль  на  секунду  задохнулся.  -  Заявка   принята.
"А.Мальвинский будет ликвидирован сегодня. Основание - личное  обращение".
Ясно?.. И дальше: "Резерв указанного Мальвинского будет перечислен в  фонд
службы ликвидации". Но ведь у меня нет резерва! Нет! Понимаешь? Значит...
     - Значит... - Гранд вскочил.
     - Да, - прошептал старик. - Я - ничто. Зачем им меня ликвидировать...
Торопись. Скорее...
     Контакт прервался. На секунду Гранд оглох и ослеп,  мозг  его  залило
белым раскаленным светом, свет сжигал все  внутри  и  растоплял.  А  когда
полыхание спало, боль разлилась по всему телу, будто по  каждой  сенсорной
точке прошлись специальными щупами.
     "Ночное представление начинается..." - донеслось издалека и смолкло.
     Кто это сказал? Когда? Ах да, старик-робот в салоне. Откуда тот знал?
Был там? Но только если...
     Гранд бросился в комнату Энн-Мари.
     Девушка сидела в мягком кресле, подобрав под себя ноги и  забавлялась
с телеголографом, комбинируя боевик. Лишь только сюжет на  экране  начинал
развиваться, как она все поворачивала вспять,  меняла  и  путала,  пытаясь
настоять на своем, ей самой неясном  решении.  Фигурки  толпились,  мешали
друг другу и застывали с Недоуменным  выражением  на  искусственно-розовых
лицах.
     - Энн-Мари, мы едем...
     - Куда? Опять к этому придурку?
     Она  даже   не   обернулась.   Такой   Гранд   еще   не   видел   ее.
Лениво-расслабленная поза, капризное выражение лица. В глазах пустота.
     - В салон. Спасать Деша.
     - Деш в салоне? Ну и что?.. Почему его надо спасать?
     Она  вновь  все  перемешала  в  телеголографе.  Фигурки   полезли   в
неостановимой ярости друг  на  друга,  размахивая  крошечными  сверкающими
мечами. Во все стороны брызнула алая кровь почти как  настоящая.  Энн-Мари
рассмеялась коротким и злым смешком... Крошечные  искусственные  человечки
уничтожили друг друга и теперь к их телам слеталось черное воронье. Иногда
птицы отделялись  от  основной  картинки,  летели  в  комнату  и  медленно
растворялись. Но, казалось, что серые призраки машут по углам крыльями...
     - Деш в салоне, его ликвидируют вместо Маля.
     Она обернулась. Растерянное детское  выражение  проступило  на  лице.
Губы задрожали. Она вся вдруг начала трястись.
     - Этого не может быть! Они не посмеют!
     - Он нарушал законы...
     - Ну и что?! Все нарушают... Понемногу.
     - Голова "Диэны", - напомнил Гранд. - Маль что-то там сделал... Едем,
скорее...
     Она поднялась. Пошла, как кукла, покачиваясь и вытягивая перед  собой
руки, будто видела плохо.

     Магнокар нырнул в чернила ночной неосвещенной дороги. Гранд знал  уже
точно, что смерть подобралась очень близко к Дешу...
     - Я чувствую его издалека, - сказал Гранд. - А ты?
     Энн-Мари сидела неподвижно рядом с  ним,  безвольно  уронив  руки  на
колени, а глаза ее смотрели в одну точку куда-то в ночную черноту.
     - Я ничего не чувствую... - Она повернулась и взглянула на  Гранда  с
нескрываемой злобой.
     - Я хотел бы знать, модернизирована ты, как я? -  Гранд  сделал  вид,
что не замечает ее ярости и...
     - Достаточно... - отрезала она.
     "Достаточно - для чего? - хотел спросить Гранд. -  Чтобы  убить,  или
чтобы любить и понять, что такое красота?.."  -  Но  он  не  успел.  Сбоку
наперерез им ударил яркий сноп света и следом вынырнул из черноты, похожий
на акулу, бледно-зеленый магнокар с рябью охранительных знаков на боках  и
злобным оскалом кабины. Тонкие жала парализаторов подрагивали  в  гнездах.
Охранники почти  не  видны.  Просвечивают  лишь  мутные  пятна  шлемов  за
полупрозрачной стенкой кабины.
     - Приказ - остановиться! Немедленно остановиться!  -  хлестнул  голос
над самым ухом.
     Но  Гранд  швырнул  магнокар  вверх,  а  затем  вбок.  Бледно-зеленый
устремился за ними автоматически повторяя маневры.
     - Приказываю...
     В следующее мгновение белый магнокар полетел вниз  так  стремительно,
что, казалось, он потерял управление и падает. Зеленый ушел вбок - автомат
не посмел скопировать подобный маневр,  заботясь  о  своих  пассажирах.  У
самой земли Гранд выровнял машину.
     - Прыгай... - приказал он Энн-Мари.
     - Боюсь... - прошептала та. - Магнокар продолжал мчаться, стелясь над
дорогой.
     - Ты - робот... - и Гранд толкнул ее в плечо.
     Она прыгнула, не удержалась на ногах и ее унесло куда-то вбок.  Гранд
вздернул магнокар почти  вертикально,  как  норовистого  скакуна,  включил
улавливатель, в то же мгновение  его  буквально  выбросило  из  машины,  а
зеленый магнокар и белый столкнулись в воздухе, в разные стороны  полетели
куски обшивки, плеснуло пламя. Гранд подбежал к Энн-Мари.  Девушка  сидела
на земле и смотрела на пылающие машины.
     - Так им, так... - повторяла она и ударяла крепко  сжатыми  кулачками
друг о друга. - Здорово ты их рванул! - и она посмотрела на Гранда почти с
восхищением.
     - Да нет же... вот они... - Гранд махнул рукой в сторону двух  темных
пятен, что возникали при свете догоравших машин и  пропадали,  поглощенные
приступами темноты. - Их катапультировало... Надеюсь, они живы...
     - А я надеюсь, что нет... - засмеялась Энн-Мари со злорадством.
     Она  поднялась,  опираясь  на  его  руку,  и  они  побежали.  Времени
оставалось мало. Очень мало. Гранд знал -  насколько  мало  -  в  минутах,
секундах и долях секунд. Старик сказал: "В час ночи..."
     - Мы опаздываем, - бормотала Энн-Мари с хрипом выдыхая воздух.  -  Мы
очень опаздываем...
     ...Старик мог присутствовать при ликвидации кого-то из  людей...  Или
все же роботов?
     Энн-Мари схватилась рукой за горло. Ее шатало...  Гранд  обернулся  к
ней.
     - Ты же робот! Форсируй энергоблоки!
     - Да, - покорно согласилась она, но не могла сделать больше ни шагу.
     Он схватил ее на руки и понес. Ток в искусственных мышцах  возрос  до
предела - констатировал мозг. Перегрузка.
     "Плевать..." - сам себе сказал Гранд.
     А секунды уплывали, сливаясь в минуты. Это  были  минуты  Деша,  быть
может последние...
     Неожиданно серая тень спрыгнула из разбитого окна  на  первом  этаже,
будто большая крыса метнулась на  дорогу.  "Потрошитель",  -  мелькнуло  в
мозгу Гранда. А  дорога  пуста.  Слева  и  справа  дома-коробки  и  глухие
стены...  Нет  сил  убежать  и  времени  нет...  Гранд  несся   вперед   с
обреченностью. Человек усмехнулся... И поднял сечку...
     - Прочь с дороги! - взвизгнул Гранд.
     Человек опешил. Чуть не выронил сечку.  Отступил.  Робот  никогда  не
отдает приказы людям. Его величество человек не может такого снести.  Даже
если человек делает глупость или гадость - робот должен молчать. Молчать и
подчиняться...
     - Эй, парень, чего ты топочешь, как робот... Я из-за тебя зря выполз,
- зло крикнул потрошитель вслед и полез назад в окно.
     - Как просто! - захохотала Энн-Мари.
     А им навстречу уже сверкали огни салона. Над  входом  на  бесконечной
огоньковой дорожке бежала объемная светящаяся фигура "Робби" и подмигивала
проходящим  круглыми  зелеными  глазами,  и  помахивала  рукой   в   белой
тактильной  перчатке.  Гранд  опустил  Энн-Мари  на  землю   и,   стараясь
имитировать расхлябанную походку здешнего завсегдатая, направился к входу.
Энн-Мари просунула руку под его локоть и уткнулась головой в плечо,  будто
изрядно уже набралась и не могла идти.
     У зеркальных дверей топтался человек со светящейся бляхой на груди.
     - Прошу вас, - он сделал  широкий  приглашающий  жест  и  поклонился,
пропуская Гранда и Энн-Мари.
     Они вошли. Коридор был  пуст  и  залит  светом.  Автоматически  Гранд
заметил, что повешено новое зеркало и сегодня гораздо чище  и  прибраннее,
чем тогда, когда он отсюда бежал. Двери в зал были  открыты  и  подле  них
стоял еще один охранник. Ни слова не говоря, он приветственно махнул рукой
и толкнул обе створки двери. Энн-Мари, поколебавшись, шагнула  первой.  За
нею Гранд. Зал был пуст, так же как и коридор. Здесь только что мыли  полы
и стулья стояли перевернутые на столах, зеленый  занавес  был  задернут  и
закрывал сцену. Летающие кресла покачивались низко,  чуть  повыше  столов,
поджидая седоков.
     - Садитесь ближе к сцене,  -  посоветовал  охранник,  входя  за  ними
следом. - Сейчас начнем. Ждали только вас...
     Энн-Мари и Гранд стояли в нерешительности в проходе.
     - А где зрители? - спросила Энн-Мари, опираясь на край стола. Ноги  и
руки у нее дрожали, а голос охрип и стал грубоват и низок.
     - Вы и есть зрители, - ухмыльнулся охранник. - Вечером люди  смотрят,
как приканчивают роботов, а ночью роботы глядят на своего хозяина.
     - А из людей желающих нет? - спросила резко Энн-Мари.
     - Люди предпочитают стрелять, - ответил охранник и вышел.
     В тишине зала было слышно, как в дверях щелкнул замок. Тут же боковая
дверь отворилась и  трое  мужчин  в  светло-серых  спортивных  костюмах  с
винтовками в руках вошли друг за другом и двинулись меж  столов  к  сцене.
Летающие кресла послушно опустились к их ногам. Все трос уселись. Один был
толстоват и никак не  мог  поместиться  на  узком  сиденье,  пришлось  ему
водрузиться боком, свесив ноги через подлокотник, будто в  дамском  седле.
Ему было неудобно и он все время заваливался набок.
     - Начинай! - крикнул тот, что вошел первым - широкоплечий, с  толстой
шеей и плоским лицом, на котором рыскали бесцветные, мелкие глазки.
     Занавес встрепенулся и оба его крыла,  мерно  колеблясь,  поползли  в
стороны, открывая сцену с блестящим полом и ярким  мишурным  задником.  На
сцене по-прежнему стоял стул с высокой  спинкой,  тот  самый,  на  котором
здесь в предыдущем представлении восседала рыжеволосая девица.  Теперь  на
нем сидел человек в распахнутом на груди золотистом кимоно и белых шортах.
Это не была подлинная одежда Деша, но тот,  кто  устраивал  представление,
знал многое об Артуре Деше и даже о его пристрастиях к одежде...
     Когда занавес раздвинулся, Деш попытался встать... Задергались руки и
плечи, судорога перекосила  побелевшее  лицо.  Автоматически  мозг  Гранда
увеличил и приблизил изображение. Робот почти вплотную увидел  капли  пота
на лбу и прыгающие губы. Но  отчаянная  попытка  длилась  всего  несколько
секунд, а потом Деш бессильно обмяк и голова его запрокинулась набок. Стал
отчетливо виден давнишний  шрам  на  шее.  Действие  парализатора  еще  не
кончилось...
     - Деш... - едва слышно выдохнула Энн-Мари и,  прижав  руки  к  груди,
шагнула к сцене, будто ничего и никого у же кроме него не видела.
     Странно, но он услышал этот  вздох.  Вздрогнул  и  приподнял  голову.
Глаза его, обмелевшие от боли, теперь вдруг ожили и губы шевельнулись...
     И тогда тот, первый, широколицый, вскинул винтовку.  Но,  прежде  чем
грохнул выстрел, быть может за секунду,  а  может  за  десятую  долю  этой
секунды, Гранд вскочил на стол и оттуда метнулся в  воздух  и  ударил  изо
всей силы по летающему креслу. Кресло нырнуло вбок и ударилось о соседнее.
Сидящий там, как амазонка, толстяк с  тонким  вскриком  вывалился  вниз  и
выронил винтовку.
     - Отлично! - взвизгнул третий и, развернув кресло, принялся палить  в
Гранда бестолково, почти  не  целясь,  наслаждаясь  самим  процессом,  как
стреляют мальчишки из игрушечных лучеметов. А Гранд, не  обращая  внимания
на эту пальбу, вновь ударил по креслу здоровяка, стремясь выбить  его,  но
тот будто прилип к сиденью и выстрелил в  Гранда  в  упор,  но  пуля  лишь
прошила комбинезон и, звякнув по корпусу, скользнула  дальше.  Как  видно,
потеха и состояла в том, что роботы пытались защитить человека и  гибли...
А может и не все... Может он, Гранд, исключение... Старик ведь не погиб...
Но если б пальнуть в  этих  сволочей...  Взгляд  робота  невольно  поискал
винтовку на полу, что выпала из рук толстяка. Но ее не было...  она  будто
сама собой оказалась в руках Энн-Мари.  С  холодным  и  равнодушным  лицом
девушка вскинула винтовку и выстрелила  так,  будто  всю  жизнь  только  и
занималась стрельбой. Здоровяк с плоским лицом, раскинув руки упал  плашмя
на край сцены и медленно сполз вниз. Энн-Мари даже не  повернулась  в  его
сторону - развернулась и снова, будто играючи, прицелилась. Третье  кресло
опустело... Толстяк так и остался лежать распростертый на  полу,  стремясь
сойти за мертвеца, но безуспешно - тело его била дрожь... Но  Энн-Мари  не
смотрела на него, так же как и на Деша, которому наконец  удалось  сползти
со своего кресла и теперь он пытался сойти со сцены, поминутно  спотыкаясь
и падая, будто еще не научился ходить. Гранд бросился к  хозяину  и  помог
ему спуститься в зал... А Энн-Мари направилась к  стойке,  где  обычно  по
вечерам суетился веселый бармен, а теперь  никого  не  было,  лишь  рядком
стояли стаканы и бутылки.
     - Энн... - позвал Деш негромко.
     Но девушка не взглянула на него. Взяла со стойки стакан,  плеснула  в
него  из  первой  попавшейся  бутылки,  хлебнула  и   тут,   задохнувшись,
закашлялась и, швырнув стакан на  пол,  зажала  рот  рукой,  как  зажимают
рану...
     - Энн, что с тобой?.. А? -  проговорил  Деш,  запинаясь,  с  какой-то
наигранной ласковостью в голосе. Так говорят с детьми и зверятами,  когда,
набедокурив, те забиваются в угол...
     Но договорить Деш не успел, не успел пригладить, приласкать,  вернуть
к себе и сделать из звереныша вновь нежное и преданное  существо...  Дверь
отворилась и охранник влетел в зал. В руке  его  тускло  блеснул  пистолет
грубой формы, с тупым носом, похожий на детскую игрушку.  Деш  видел,  как
взметнулась рука... Видел и винтовку в трех шагах от себя  на  полу  подле
неподвижного человека в сером костюме. Три шага... Если бы Деш мог сделать
их... Гранд угадал его мысль и схватил винтовку.
     - Отдай! - мягкими, будто ватными, пальцами Деш вцепился в  ствол.  -
Ты не сможешь!... Отдай! Иди к Энн!
     "Смогу!" - хотел крикнуть Гранд, но  что-то  в  нем  преломилось,  он
уступил и бросился меж столиков к Энн-Мари, будто нырнул в холодную воду.
     Грохнул пистолетный выстрел, посыпались осколки бутылок и стаканов на
стойке. Еще выстрел. Это винтовка Энн... Потом  еще...  Наконец  медленно,
так медленно, Деш поднял винтовку и прицелился... Но руки  дрожали,  и  он
выстрелил почти наугад и тут же выронил оружие... А охранник стал медленно
проваливаться назад в коридор, цепляясь пальцами за косяк.
     - Деш, - позвал Гранд негромко.
     Хватаясь руками за столики Деш добрался до  стойки.  Гранд  стоял,  в
растерянности разведя руки в белых тактильных перчатках. Энн-Мари лежала у
его ног очень тихо, будто решила отдохнуть, но что-то неестественное  было
в изгибе тела, неестественное до вызова, до дерзости...
     - Деш, ведь это только голова, сенсорный блок... - пробормотал Гранд.
     ...Теперь Деш заметил черное отверстие у виска...
     - Вам ничего не стоит ее починить, со мной  было  гораздо  хуже,  да?
Ведь так?..
     Деш кивнул почти автоматически.
     - Возьми ее с собой, - приказал Гранду,  и  робот  поспешно  принялся
поднимать тело Энн-Мари.
     Белые тактильные перчатки  сделались  красными.  Алая  жидкость  была
теплой и липкой и в первую минуту Гранду показалось, что она обжигает  ему
ладони. "Но ведь смазка в теле робота всегда нагревается... Ведь  так?"  -
хотел он спросить Деша. Но Деш, пошатываясь, уже брел к выходу из зала...

     Магнокар со знаком салона вылетел на дорогу, Гранд  выжал  из  машины
все, что мог. Давно огни салона погасли вдали желтыми и зелеными точками и
дома, провожавшие их в дорогу и бежавшие следом,  отстали,  уступив  место
пустырям...
     Деш сидел рядом с Грандом  и  смотрел  куда-то  мимо  всего,  что  их
окружало. Несколько раз  он  проводил  ладонями  по  лицу,  тряс  головой,
пытаясь прийти в себя, но тут же бессильно ронял руки и  веки  его  против
воли смеживались. Со стороны могло показаться, что Деша  просто  одолевает
сон...
     Тело Энн-Мари лежало сзади, укрытое прозрачной пленкой.  После  того,
как Гранд уложил ее там, на заднем сиденье, Деш ни  разу  не  взглянул  на
нее. Не мог смотреть. Как не мог там, в каморке, подойти к отцу - жалкому,
обессилевшему, все равно что мертвому. Ничтожности и неподвижности  он  не
переносил просто физически.
     - А знаешь, как мы познакомились, - сказал Деш так, будто  Гранд  был
давнишним его приятелем и  о  нем,  Деше,  был  обязан  знать  все.  -  Не
угадаешь, где... Да, да, в салоне. Я хотел перехватить одного  робота,  но
опоздал. Его ликвидировали. Просто так уходить не хотелось и  я  прошел  в
зал. Она сидела в кресле и палила в робота из  винтовки.  Тот  корчился  в
агонии, а она все стреляла и стреляла. Она сама была как  кукла,  с  белым
пустым лицом и блестящими волосами до плеч. Когда забава  кончилась,  она,
не опуская кресла, спрыгнула вниз и в зале зааплодировали. Ее знали  здесь
- она приходила часто. Но Энн-Мари не обращала внимания на аплодисменты  и
крики одобрения. Со скучающим лицом она прошла к стойке, села на табурет и
заказала коньяк. Я подошел к ней и спросил: "А вы знаете, что им больно?"
     "Я знаю, что мне скучно", - отвечала она.
     "Им больно", - повторил я.
     "Неужели  кому-то  хочется  жить?  -  она  пожала  плечами.  -   Даже
роботам..." - и она выпила коньяк залпом.
     "Это же Деш, сумасшедший Деш, - сказал  ей  кто-то.  -  Разве  вы  не
знаете его? Его знают все. Он любит роботов больше людей."
     Она засмеялась.
     "Это правда, - я наклонился к ней и отвернул ворот рубашки. - Видите?
Этот шрам - след сечки  потрошителя...  Я  подставил  свою  голову  вместо
робота..."
     Никому никогда об лом я не говорил. Ей - сказал.
     "Неужели ты готов был умереть из-за робота?  -  я  думал,  она  будет
смеяться, но она не смеялась. - Ты глупец, Деш. А  я  люблю  глупцов...  А
из-за меня ты бы стал рисковать?"
     "Тебе ничто не грозит", - ответил я и поднялся.
     Я хотел уйти, но она остановила меня.
     "Тогда, - заявила, - считай меня роботом.  Роботом,  которому  каждый
может срубить голову..."
     И взяла меня за руку. И больше не отпускала.

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј