Стивен КИНГ

                                  ПРИЗРАКИ

                                КНИГА ПЕРВАЯ

                         Мы встретили Гарри Трумэна, когда он прогуливался
                      возле Статуи Свободы.
                         Мы спросили:
                         - Что вы можете сказать по поводу войны?
                         Он ответил:
                         - Это отличный выход из положения.
                         Мы спросили:
                         - А как насчет атомной бомбы? Не сожалеете ли  вы
                      об этом?
                         Он ответил:
                         - Передайте мне вон ту бутылку и займитесь  лучше
                      своими собственными проблемами.
                                      "Вниз по течению". Властелины Дождя.

                        1. АНДЕРСОН СПОТЫКАЕТСЯ

     Один  какой-нибудь   пустячный   гвоздик   может   подорвать   основы
царствования - таков вкратце смысл катехизиса. Все в нашей жизни  в  конце
концов можно свести к этому принципу - так или почти  так  думала  в  свое
время Роберта Андерсон. То же самое можно сказать  про  случайность...  но
можно сказать и про судьбу. Судьба буквально подставила Андерсон ножку,  и
это произошло в маленьком городишке Хейвене, штат Мэн, 21 июня 1988  года.
Андерсон споткнулась, и в этом корень всех проблем; остальные события - не
более чем история.

     Тот памятный полдень, как и многие предыдущие, Андерсон  встретила  с
Питером, престарелой собакой редкой породы бигль, ослепшей к этому времени
на один глаз. Питера в 1976 году подарил ей Джим Гарднер. За год до  этого
Андерсон окончила колледж и успела почти два месяца прожить  в  Хейвене  в
усадьбе своего дяди. Только после того как Гард  подарил  ей  собаку,  она
поняла, насколько одинока была до сих пор. Сперва Питер был щенком, как  и
любой пес, и Андерсон иногда с трудом верилось,  что  сейчас  он  глубокий
старик - по человечьим меркам ему стукнуло  по  меньшей  мере  восемьдесят
четыре года. Жизнь пса клонилась к закату, да и его хозяйки тоже. 1976 год
давно миновал. Когда вам двадцать пять, вы можете позволить  себе  думать,
что старость никогда не подкрадется к вам. Но вдруг,  проснувшись  однажды
утром, вы обнаружите, что вашей собаке  восемьдесят  четыре  года,  а  вам
самой - тридцать семь, и это, конечно же, застает вас врасплох.
     Андерсон как раз намеревалась выбрать подходящее местечко, чтобы  при
случае нарубить дров. У нее уже было полторы вязанки, но опыт подсказывал,
что на зиму их нужно как минимум три. Она сожгла немало дров с тех славных
пор, когда юный Питер любил пробовать их  крепость  на  зуб,  но  деревьев
вокруг совсем не поубавилось. Имение (так спустя  тринадцать  лет  со  дня
смерти его бывшего владельца Френка Гаррика назвали это место горожане) не
казалось особенно обширным, но большая его часть поросла густым  лесом,  в
зарослях которого вполне можно было заблудиться.
     На самом деле Андерсон  вовсе  не  требовалось  искать  какого-нибудь
специального местечка для вырубки. Просто день выдался солнечным и теплым,
что всегда особенно приятно после  затяжных  весенних  дождей,  а  в  саду
благодаря  все  тем  же  дождям  царила  непролазная  грязь;  да  и  время
приступать к новой книге  еще  не  пришло.  Поэтому  она  убрала  печатную
машинку  и  отправилась  в  маленькое  путешествие,  прихватив   с   собой
одряхлевшего одноглазого Питера.
     Позади фермы тянулась старая разбитая дорога, и наша  героиня  прошла
по ней почти милю, прежде чем свернуть влево. В руках  она  несла  сверток
(бутерброд и книгу для себя, собачью галету  для  Питера,  а  также  моток
оранжевой тесьмы, которой она намеревалась обвязать те деревья, которым  в
сентябре предстоит быть срубленными)  и  флягу.  В  кармане  у  нее  лежал
компас. Ей всего однажды пришлось заблудиться  в  поместье,  однако  этого
хватило, чтобы приучить ее к осторожности. Андерсон провела тогда  ужасную
ночь в лесу, взбешенная самой мыслью о том, что умудрилась  заблудиться  в
собственных владениях,  и  уверенная  в  надвигающейся  смерти,  поскольку
одному Джиму было известно, где она может находиться, а на  его  внезапный
приезд рассчитывать не приходилось. Наутро Питер вывел ее к ручью, а ручей
привел их к дому. Она заблудилась всего в двух милях от своего  обиталища!
Сейчас-то, конечно, она ориентировалась в лесу  достаточно  хорошо,  чтобы
найти обратную дорогу, но, выходя из дому, всегда брала с собой компас.
     Около трех часов она решила, что пора сделать привал.  Кстати,  здесь
же ей подвернулось и подходящее дерево - она сможет срубить его в сентябре
и с помощью маленького трактора отвезти домой, а  потом  уж  распилить  на
части. Да и вообще для одного дня она прошла достаточно.
     - Что ты об этом думаешь, Пит?
     Пит отрывисто гавкнул, и  Андерсон  печально  взглянула  на  пса.  Он
сильно сдал за последнее время, совсем не бегал за птицами или белками,  а
мысль о Пите,  преследующем  оленя,  была  попросту  нелепой.  Ей  не  раз
придется останавливаться на обратном пути, чтобы дать ему передохнуть... А
ведь еще недавно он мчался далеко впереди нее, оглашая лес  звонким  лаем!
Ей представился тот день, когда Пит покинет ее. Боже,  прошу  тебя,  пусть
это случится не этим летом! Не этой осенью и не зимой,  Господи!  Если  бы
тебе было под силу, чтобы этого не случилось никогда! Увы, Господи...
     Ведь без Питера ей будет так одиноко! У нее  останется  только  Джим,
который не навещал ее вот уже три года. Все еще друг, но...
     - Рада, что ты согласен со мной, дружище Пит, - с этими  словами  она
обвязала  приглянувшееся  ей  дерево  тесьмой.  -  Твой  вкус  всегда  был
безупречен.
     Питер был старым, но совсем не глупым псом, прекрасно  знающим,  чего
от него ждут, поэтому он вильнул хвостом и залаял.
     - Служи! - приказала она. Пит слегка оторвал от земли передние  лапы,
стараясь удержать равновесие. Обычно  это  умиляло  Андерсон,  но  сегодня
"служба" Питера явилась лишним подтверждением ее недавних мыслей.
     - Хватит, Пит.
     Пес мгновенно опустил лапы на землю, смешно шевельнув носом.
     - Давай-ка возвращаться.
     Она протянула ему собачью галету. Питер попытался схватить ее  зубами
и промахнулся. Овладев наконец пищей, он стал медленно работать челюстями.
     - Все? - поинтересовалась Андерсон. - Тогда пошли.

     Она когда-то уже бывала здесь - давно, когда  ферма  Гаррика  еще  не
стала фермой Андерсон, и узнала это место. Ну конечно же,  вот  и  могучая
ель! Она без труда доберется сюда на тракторе.
     Пит свернул влево, и ей пришлось последовать его примеру. Внезапно ее
ботинок зацепился за что-то... она споткнулась... Обнаружив себя на земле,
Андерсон запоздало ойкнула. При  падении  она  умудрилась  оцарапать  щеку
острой веткой, и сейчас из  раны  сочилась  кровь.  На  глаза  навернулись
слезы.
     Питер, увидев хозяйку лежащей на земле, вернулся и ткнулся ей в  лицо
шершавым носом.
     - О Боже, отойди, от тебя смердит!
     Питер завилял хвостом. Андерсон села. Проведя рукой  по  левой  щеке,
она обнаружила на пальцах кровь и выругалась.
     - Очень мило, - с этими словами она поискала причину своего  падения,
ожидая увидеть корень дерева или булыжник.
     То, что она увидела, блеснуло подобно металлу.
     Она коснулась странного предмета пальцем, смахивая хвою.
     - Что это? - спросила она Питера.
     Пес обнюхал предмет, а потом вдруг словно взбесился. Он  отскочил  от
находки на пару шагов, сел на землю и протяжно завыл.
     - В чем дело? - сердито прикрикнула Андерсон, но собака не унималась.
Андерсон  подползла  поближе  к  странному  предмету,   стараясь   получше
рассмотреть его.
     Предмет  на  три  дюйма  выступал  из  земли  -  немудрено,  что  она
споткнулась! Первой ее мыслью было, что поселенцы, пришедшие на эту  землю
в  двадцатых-тридцатых  годах,  помечали  таким   образом   места   своего
пребывания.
     Металлический бидон, - подумала она. - Из тех, в которых  носят  суп.
Потом до нее дошло, что никто не стал бы изготовлять  бидон  из  какого-то
сверхпрочного металла. Этот же предмет был  прочным,  как  скала.  Она  не
оставила на нем ни малейшей вмятины. Может быть, это  часть  какого-нибудь
снаряжения лесорубов?
     Заинтригованная, она придвинулась ближе, не  замечая  при  этом,  что
Питер вскочил, отбежал еще на несколько шагов и вновь уселся.
     Металл потемнел от времени и утратил свойственный железу блеск. Да  и
на бидон при  более  тщательном  рассмотрении  он  походил  мало  -  всего
четверть фута высотой. Андерсон вновь коснулась  пальцем  его  верхушки  и
внезапно ощутила слабую вибрацию.
     Она убрала палец и озадаченно взглянула на странный предмет.
     Вновь коснулась.
     Ничего. Никакого эффекта.
     Она попыталась высвободить предмет из земли. Черт, он  не  поддается!
Он упирается! - или это ей  только  кажется?  Позже  она  расскажет  Джиму
Гарднеру, как за столько лет не замечала этой  штуковины,  трижды  в  день
проходя мимо нее.
     Она разгребла пальцами землю - лесная земля всегда очень мягка, а тут
еще и дожди помогли. Однако странный предмет словно продолжал  врастать  в
землю. Андерсон встала  на  колени  и  изо  всех  сил  потянула  его.  Без
изменений.
     Она заработала руками, как бульдозером,  -  и  вот  перед  ней  шесть
дюймов темного металла... десять... целый фут...
     Это машина, или грузовик, или прицеп, - внезапно пришло ей в  голову?
Но почему именно здесь?
     Впрочем, ничего удивительного. Ей уже  приходилось  находить  в  лесу
достаточно странные вещи  -  бочки  пива,  бронзовые  подсвечники,  всякую
всячину.  Почему  бы  и   этому   предмету   не   оказаться   каким-нибудь
рефрижератором? Все может быть!
     Однако крепко же он врос в землю! Пальцы  ее  наткнулись  на  камень,
однако предмет, казалось, врос и в него, уходя далеко вниз.
     Питер взвизгнул.
     Взглянув на собаку,  Андерсон  встала.  Колени  ныли.  Она  стряхнула
приставшую к одежде хвою и взглянула на часы. О,  она  потратила  на  свои
раскопки уйму времени - больше часа! Уже четверть пятого!
     - Пошли, Пит, - позвала она. - Хватит заниматься ерундой.
     Питер  вновь  взвизгнул,  не  трогаясь  с  места.  Внезапно  Андерсон
увидела, что его бьет дрожь, как при лихорадке. Она никогда не слыхала  до
сих пор, что у собак бывает лихорадка, но решила, что  у  старых  животных
все возможно. На мгновение заколебавшись, она отбросила сомнения и подошла
к псу. Присев перед ним на корточки, она взяла его морду в ладони, ощущая,
как собака дрожит.
     - Что с тобой, мальчик? - прошептала она, хотя ответ был вполне ясен.
Здоровый глаз Питера неотрывно смотрел на предмет, торчащий из земли у нее
за спиной. Потом собака перевела взгляд на хозяйку, словно говоря:  "Нужно
быстро сматывать удочки, Бобби! Эта штука нравится мне почти так  же,  как
твоя сестра!"
     - Ладно, - с трудом проронила Андерсон.
     Питеру оно не нравится. Мне тоже.
     - Пошли, - она решительно шагнула на тропинку.  Питер  с  готовностью
последовал за ней.
     Они уже были на тропинке, когда Андерсон, как жена Лота,  оглянулась.
Ей удалось заметить две вещи. Во-первых, предмет вовсе не  врос  в  землю,
как ей сперва показалось. Он просто выступал из нее, вот и все. Во-вторых,
он  напоминал  тарелку  -  не  ту  тарелку,  с  которой  едят,  а  плоскую
металлическую тарелку или...
     Питер залаял.
     - Хорошо, - кивнула Андерсон. - Я слышу тебя. Пошли.
     Пошли... и пусть все это катится к...
     Она шла по тропинке за Питером, наслаждаясь  мягкими  лучами  летнего
солнышка. Ведь это первый по-настоящему летний денек, разве не  так?  День
летнего солнцестояния. Самый длинный день в  году.  Она  отогнала  муху  и
улыбнулась. Летом в Хейвене хорошо. Самое лучшее  времечко.  Да  и  вообще
Хейвен - лучшее место  на  земном  шаре.  Когда-то  Андерсон  верила,  что
проведет здесь  только  некоторое  время,  необходимое,  чтобы  отойти  от
юношеских  потрясений,   от   своей   сестры   и   внезапного   ничем   не
мотивированного ухода (Анна называла это  капитуляцией)  из  колледжа,  но
некоторое время обратилось сперва пятью, потом десятью годами, те  в  свою
очередь затянулись до тринадцати - и так далее. Питер состарился здесь,  а
в ее черных как смоль волосах начала поблескивать седина.
     Ей пришло  в  голову,  что  она  могла  бы  провести  в  Хейвене  всю
оставшуюся жизнь, лишь посещая раз в  два-три  года  своего  нью-йоркского
издателя. Город  поглотил  меня.  Это  место  поглотило  меня.  Эта  земля
поглотила меня. И это вовсе не самое плохое. Во  всяком  случае,  не  хуже
многого другого.
     Похоже на тарелку. На металлическую тарелку.
     Сорвав ветку, она отогнала ею назойливую муху.  Муха  кружила  вокруг
головы... а в голове, подобно мухе, неотвязно крутилась мысль, которую она
также не могла отогнать от себя.
     Проклятая штука на мгновение  завибрировала  под  моими  пальцами.  Я
чувствовала  это.  А  потом  вибрация  прекратилась.  Что  в  земле  может
вибрировать подобным образом? Трудно сказать. Возможно...
     Возможно, это была вибрация на уровне психики.  Андерсон  не  слишком
верила  в  подобные  штучки,  но  никакого  другого  объяснения  не  было.
По-видимому, ее мозг послал ей какой-то  подсознательный  сигнал,  который
выразился в тактильном ощущении. Питер, конечно, тоже почувствовал  что-то
в этом роде, ведь старый бигль не захотел подходить к предмету.
     Забыть.
     И она забыла.
     Но ненадолго.

     Ночью поднялся сильный ветер, и вышедшая на крыльцо покурить Андерсон
прислушивалась к его шуму и  свисту.  Раньше  -  еще  год  назад  -  Питер
обязательно присоединился бы к ней, но сейчас  он  не  тронулся  с  места,
свернувшись калачиком на своей подстилке.
     Андерсон обнаружила, что все еще думает, думает о прощальном взгляде,
брошенном на торчащую из земли тарелку. Позже, вспоминая об этом  моменте,
она почти верила, что именно тогда, прикуривая сигарету, она и решила, что
должна выкопать ее и рассмотреть... хотя вряд ли осознавала это.
     Мысли  ее  крутились  вокруг  находки.   Наверняка   часть   какой-то
конструкции. Не машина, конечно, хотя слегка напоминает  часть  мотора.  И
потом вибрация... Она должна быть на уровне психики. Она...
     Внезапно ее обожгла мысль: там  кто-то  похоронен.  Неужели  на  этом
месте когда-то давно разыгралась кровавая  драма?  Кто  стал  ее  жертвой?
Какие-нибудь бедолаги, отправившиеся на  прогулку  в  лес,  или  охотники,
или...
     Вибрация. Это, наверное, зов человеческих останков.
     Пойдем, Бобби, не будь идиоткой!
     По телу ее пробежала дрожь. Она услышала смех Анны  и  ее  голос:  Ты
такая же ненормальная, как дядя Френк, Бобби; вот к  чему  может  привести
отшельничество, когда все общество состоит  из  какой-то  вонючей  собаки.
Верно.  Это  комплекс  отшельника.  Если  не  совсем  здоров  -  приглашаю
докторов...
     Ей внезапно захотелось обсудить происшедшее с Джимом Гарднером, и она
вошла в дом с твердым намерением немедленно позвонить ему.  Однако,  начав
набирать номер, Андерсон вдруг вспомнила, что Джима  наверняка  нет  дома.
Для этих чертовых поэтов лето - любимая пора.  Он,  конечно  же,  валяется
сейчас на пляже где-нибудь на побережье. Значит, не судьба.
     Андерсон положила трубку и обратила  свой  взгляд  к  стоящему  слева
книжному шкафу. Вряд ли он мог служить  украшением  гостиной  в  приличном
доме.  Две  нижние  полки  завалены  старыми   журналами,   на   остальных
фантастические книги смешались с реалистической  прозой,  ранние  вестерны
Брайена  Гарфильда  мирно   соседствовали   с   "Исследованиями   западных
территорий" Хьюберта  Хэмптона.  Поэзия  Льюиса  л'Амора  лежала  рядом  с
великолепными рассказами Ричарда Мариуса. "Кровопийцы"  и  "Негодяи"  Джея
Нэша  и  детективы  Рэя  Хогана,  Арчи  Джоселина,  Макса  Бранда,  Эрнста
Хейкокса, ну и, конечно же, излюбленная Зейн Грэй.
     На верхней полке лежали ее собственные книги, ровно тринадцать  штук.
Двенадцать из них - вестерны, начиная с  "Висячего  города",  изданного  в
1975 году, и заканчивая "Долгой дорогой назад", датированной 1987 годом. В
сентябре выйдет новая книга - "Каньон Массэйкр". Да, вся  ее  писательская
карьера связана с этим местом. Вся... кроме самой первой книги.
     Ее она и достала из шкафа, удивленно соображая, что как  минимум  лет
пять не прикасалась к ней. Как быстро летит время!
     Эта книга отличалась от остальных. Сборник  стихов,  юношеская  проба
пера. "Посвящается Джеймсу Гарднеру". Человеку,  которому  она  собиралась
позвонить. Второму из трех любовников в ее жизни и единственному,  который
мог довести ее до оргазма. Хотя, конечно, это не имеет никакого  значения.
Или почти никакого. Или ей кажется, что никакого. Или ей кажется,  что  ей
кажется. Или что-то еще в этом роде. Все равно это давно в прошлом.
     Захлопнув книгу, она небрежно  бросила  ее  назад  на  полку.  Плохие
стихи. Только одно стихотворение получилось удачным. Оно было  написано  в
марте 1967 года, через месяц после того как ее дедушка скончался от  рака.
Остальные стихи просто бездарны. Конечно,  она  талантливый  писатель,  но
талант ее проявился в прозе, а не в поэзии.
     Когда-то, только переехав  в  Хейвен,  она  послала  Шерри  Фендерсон
пространное  письмо,  а  в  ответ  получила  открытку  с  двумя   фразами:
Пожалуйста, не пиши мне больше. Я тебя не знаю. Вместо подписи - буква  Ш.
Она как раз рыдала над этой  открыткой,  когда  появился  Джим.  Стоит  ли
плакать из-за какой-то глупой бабы? - спросил он  ее.  -  Чего  еще  можно
ждать от женщины, от которой за версту разит "Шанелью N_5"?
     Ей повезло - она прекрасная поэтесса, - всхлипывала Андерсон.
     Джим сделал безразличный жест. От этого она не  станет  умнее.  Пойми
правильно, Бобби. Если ты намерена поступать так, как  тебе  нравится,  то
научись не плакать по всякому поводу. Меня тошнит от твоих дурацких  слез.
Я знаю слабых людей, и могу сказать тебе,  что  ты  не  слабая.  Зачем  же
казаться такой, какой ты не  являешься  на  самом  деле?  Зачем  стараться
походить на твою сестру? Ее здесь нет, и она - не ты, и не смей мне больше
ни слова говорить о ней. Перестань ныть и успокойся.
     Она вспомнила, как изумленно смотрела тогда на него.
     Существует  огромная  разница  между  мотивами  твоих   поступков   и
отношением к ним окружающих, - сказал он. - Дай Шерри время. Дай  время  и
себе самой. И не зацикливайся на своих переживаниях.  Это  вредно.  Хватит
реветь, как корова.
     Она ненавидела его, обожала его, ей  было  нужно  от  него  все  -  и
одновременно ничего. Но он был прав, и она понимала это.
     Так что, - продолжил он,  -  малютка  пойдет  со  своим  мальчиком  в
постель, или малютка предпочитает еще немного поплакать над этой  дурацкой
открыткой?
     Малютка предпочла постель. Она не могла сейчас вспомнить, хотелось ли
ей тогда ложиться с ним в постель, но она сделала это. И это успокоило ее.
     Это было почти в самом конце.
     Она вспоминала - да,  это  был  почти  конец.  Вскоре  Джим  собрался
жениться, но и без этого они пришли к  логическому  завершению.  Джим  был
слабым, и он сломался.
     Чепуха, - подытожила она и дала сама себе старый добрый совет:  Ну  и
черт с ним!
     Давать советы легче, чем следовать им. В эту ночь Андерсон  долго  не
могла заснуть. Страницу за страницей перелистывала она в уме  прошлое.  Но
все же сон потихоньку сморил ее...
     Разбудил ее Питер. Он выл, не просыпаясь.
     Встревоженная Андерсон вскочила с постели. Питер и раньше не  слишком
спокойно спал, но прежде он никогда во сне не  выл.  Звук  напоминал  плач
младенца, которому приснился кошмар.
     Она вошла в гостиную, ступая на носках, и тихо подкралась  к  Питеру,
лежащему на коврике у камина.
     - Пит, - прошептала она. - Эй, Пит, прекрати!..
     Она погладила собаку. При ее прикосновении Питер оскалился и зарычал,
обнажив редкие оставшиеся зубы. Потом он открыл глаза - больной и здоровый
- и как будто  пришел  в  себя,  потому  что  сделал  неуверенную  попытку
вильнуть хвостом.
     - С тобой все в порядке? - спросила Андерсон.
     Питер лизнул ее руку.
     - Тогда спи. И не вой больше.
     Питер лег поудобнее и закрыл  глаза.  Встревоженная  Андерсон  встала
перед ним на колени.
     Он думает об этой штуке.
     Подождав немного, она вновь легла в постель. Когда наконец ей удалось
заснуть, ей приснился странный сон. Она блуждала в темноте... но не искала
ничего конкретного, а как будто убегала от чего-то. Она была  в  лесу,  ее
лицо и руки царапали ветки, иногда она спотыкалась  о  торчащие  из  земли
корни деревьев. А потом недалеко от нее  вспыхнул  ужасный  зеленый  свет,
похожий на дьявольский огонь.
     Бобби Андерсон почувствовала, что у нее выпадают зубы.
     Ей было совсем не больно. Некоторые  зубы  падали  на  землю,  другие
оставались во рту, на языке или под ним. Один зуб упал на  блузку,  другой
попал за воротник, и она кожей ощущала его...
     Свет. Зеленый свет. Свет...

     ...в нем было что-то ужасное.
     Этот свет напоминал внезапно поднявшийся ветер, предвещающий перемену
погоды. Но Андерсон знала, что это было больше, чем просто что-то ужасное.
Она схватила часы и поднесла их к глазам. Боже! Она  проспала  без  малого
двенадцать часов...
     Андерсон медленно  направилась  в  гостиную  и  там  увидела  Питера,
лежащего на боку с  откинутой  головой,  вываленным  языком  и  вытянутыми
лапами.
     Умер, - подумала она. - Питер умер. Умер во сне.
     Она подошла к собаке, заранее поеживаясь от необходимости прикасаться
к окоченевшему телу, как  вдруг  Питер  издал  сдавленный  звук.  Андерсон
остолбенела от неожиданности. Она  окликнула  собаку  по  имени,  и  Питер
залаял в ответ, словно удивляясь, как это он так долго спал.
     - Да, дружок, сони мы с тобой, - улыбнулась она.
     Питер встал, потягиваясь, сперва на передние, потом на  задние  лапы.
Оглянувшись по сторонам, он направился к двери. Андерсон открыла ее. Питер
замер на мгновение, как бы решая, стоит ли мокнуть под дождем, потом вышел
и направился по своим делам.
     Стоя посреди гостиной, Андерсон думала: почему она вдруг решила,  что
пес умер. Что с  ней  случилось?  Потом  она  поплелась  на  кухню,  чтобы
приготовить поесть... если можно считать завтраком прием пищи в  три  часа
дня.
     По дороге она завернула в ванную.  Разглядывая  себя  в  висящее  там
зеркало, она увидела женщину лет  сорока.  Седеющие  волосы,  серо-голубые
глаза.
     Она попыталась улыбнуться. Ну, зубы  пока  еще  все  при  ней.  Этому
способствует и ее любимая зубная паста. Как бы удостоверяясь в их наличии,
она провела по ним пальцем.
     Но все-таки что-то не так.
     Сырость.
     Ее одежда насквозь отсырела.
     Бобби Андерсон торопливо  переоделась  в  сухое,  и  мысли  о  ночном
кошмаре сменились заботой о позднем завтраке.

                           2. АНДЕРСОН КОПАЕТ

     Три следующих дня непрестанно лил дождь. Андерсон  бесцельно  бродила
вокруг дома, прогулялась с Питером  в  поселок  за  несрочными  покупками,
выпила пинту пива, а  также  успела  переслушать  почти  все  свои  старые
пластинки. Изнывая  от  скуки,  она  на  третий  день  расчехлила  пишущую
машинку, думая, что, возможно, начнет  новую  книгу.  Замысел  этой  книги
возник в ее голове давно, но она до сих пор не "созрела" для  того,  чтобы
приступить к работе. Может быть, вид машинки хоть немного подстегнет ее!
     Питеру тоже было скучно, и он развлекался тем,  что  частенько  скреб
лапой дверь, чтобы его выпустили во двор, но тут же  возвращался  обратно.
Через полчаса церемония повторялась.
     Барометр падает, - думала Андерсон. - Все дело в этом. Поэтому мы оба
скучаем.
     Она села за машинку, пытаясь настроиться  на  книгу.  Бесполезно!  Ее
пальцы  бессмысленно   стучали   по   клавишам,   заполняя   чистый   лист
фантастическим набором букв,  цифр  и  знаков  препинания.  Она  выдернула
испорченный лист, в раздражении скомкала его и отшвырнула прочь.
     Едва  позавтракав,  она  позвонила  в   университет,   на   факультет
английской литературы. Джим там  уже  не  преподавал  восемь  лет,  но  на
факультете у него оставалось много друзей, и  они  знали,  где  его  можно
найти.
     Трубку сняла Мюриел, секретарша декана. Джим  Гарднер,  поведала  она
Андерсон, читает сейчас лекции в Бостоне.
     - Значит, он вернется... когда? Четвертого июля?
     - Ну, этого я точно не знаю, Бобби, - улыбнулась в трубку  Мюриел.  -
Ты ведь знаешь Джима. Последнюю лекцию он  прочтет  тридцатого  июня.  Это
все, что я могу тебе сообщить.
     Поблагодарив ее,  Андерсон  повесила  трубку.  Она  представила  себе
Мюриел - высокую, рыжеволосую, настоящую ирландку. Интересно, спит ли  она
с Джимом? Очень даже может быть. Андерсон почувствовала укол ревности,  но
не слишком сильный. Мюриел - отличная деваха. Разговор  с  Мюриел  немного
поднял ей настроение: о ней помнят, она, хоть  и  условно,  не  выпала  из
сферы человеческих взаимоотношений.
     Зачем ей был нужен Джим? Во время  разговора  с  Мюриел  она  наконец
сумела это для себя сформулировать.  Все  дело  в  ее  находке.  Ей  нужно
посоветоваться с ним не насчет писания, а насчет копания.  Она  просто  не
хочет делать это сама.
     - Я никому ничего не должна, Пит, - сидя в кресле, обратилась  она  к
собаке. Питер внимательно взглянул на нее, как бы говоря: "А что ты  тогда
хочешь, малышка?" Андерсон выпрямилась, как бы впервые  за  последние  дни
увидев Питера по-настоящему. Питер тут же перевел взгляд на кончик  своего
хвоста. На мгновение ей показалось, что с псом что-то происходит... что он
изменился, но она не могла понять, как именно.
     Ей вспомнилось, как недавно ей  померещился  голос  сестры  Анны:  Ты
такая же ненормальная, как дядя Френк, Бобби. Что ж... возможно.
     И она углубилась в изучение старой  брошюры,  изданной  университетом
штата  Небраска  по  вопросам  причин  гражданской  войны.  Там,  снаружи,
продолжал лить дождь.

     На следующий день небо слегка прояснилось. Выглянуло солнышко, но  на
дворе было все еще слишком свежо. Андерсон немного побродила вокруг  дома,
а в голове ее, как назойливая муха, жужжала одна  и  та  же  мысль:  нужно
пойти в лес и выкопать это. Она гнала ее от себя, но желание выяснить, что
это за предмет, только возрастало.
     В десять они с Питером позавтракали (Питер ел  с  большим  аппетитом,
чем обычно, и Андерсон приписала  это  прекратившемуся  дождю),  и  только
после завтрака она решила умыться.
     Выходя из дому, Бобби нацепила на  голову  старую  ковбойскую  шляпу.
Следующий час она провела в саду, исправляя нанесенный дождем  ущерб.  Она
подвязала горошек и с удовлетворением подумала, что дядя Френк похвалил бы
ее.
     Освободилась она к одиннадцати. И лишь теперь  направилась  в  сарай,
где из-под груды хлама вытащила старую кирку и небольшую  лопатку.  Закрыв
дверь сарая, она направилась к калитке.
     Питер направился следом за ней.
     - Нет, Питер, - Андерсон указала рукой в сторону дома.
     Питер замер,  ошеломленный,  потом  сделал  нерешительный  шаг  в  ее
сторону.
     - Нет, Питер.
     Собака поняла и, понурив голову, побрела к дому. Андерсон стало жалко
Питера, но она еще помнила реакцию Питера на тарелку  в  земле.  Не  стоит
брать его с собой. Помедлив секунду, она проследила, как пес взобрался  по
ступенькам, открыл лапой дверь и вошел в дом.
     Она подумала: Что-то  в  нем  изменилось...  что-то  изменилось.  Что
именно? Она не знала. Но на мгновение, как вспышка, в  голове  промелькнул
ее сон: ядовито-зеленые огни и зубы, без всякой боли выпадающие из десен.
     Потом видение улетучилось, и она направилась к месту  своей  находки.
Мокрая трава неприятно чавкала у нее под ногами.

     В три часа дня, когда она в полудремотном состоянии  рыла  землю,  ее
вернул к действительности все тот же Питер.
     Питер выл.
     От звука его голоса по спине Андерсон поползли мурашки. Она отбросила
лопату и обернулась, потом приблизилась к загадочному предмету.  Это  была
не тарелка, не ящик - она не  могла  определить,  что  же  это  такое.  Ей
вспомнилось, как в прошлый раз она будто потеряла чувство времени.  Сейчас
она потеряла не только чувство времени, но и, казалось, саму  себя.  Будто
бы все это происходит не с ней, а она лишь наблюдает  за  происходящим  со
стороны.
     Питер все выл, подняв морду к небу, протяжно, жалобно, безысходно.
     - Прекрати сейчас же,  Питер!  -  прикрикнула  на  него  Андерсон,  и
собака, слава Богу, умолкла. Потому что еще немного - и Бобби  мчалась  бы
отсюда без оглядки.
     Теперь она должна решиться приблизиться к предмету. Андерсон  шагнула
- и вскрикнула от неожиданности: кто-то  дотронулся  до  ее  спины.  Питер
коротко взлаял, как бы отвечая, и вновь воцарилась тишина.
     Андерсон поискала глазами, что же коснулось ее,  и  вдруг  вспомнила:
блуза! Ее собственная блуза, небрежно брошенная  на  куст.  Когда  же  она
сняла ее? Прошедшие четыре часа оставили в памяти лишь фрагменты, и она не
могла бы подробно сказать, как провела их.
     Ею внезапно овладело чувство, которое можно было  бы  назвать  смесью
священного восторга со  священным  ужасом.  Во  всяком  случае,  оно  было
могучим, не просто сильным, а могучим.
     Лопата и кирка валялись на земле. Подняв лопату,  Андерсон  принялась
ритмичными движениями углублять выкопанную ею яму,  которая  была  уже  не
менее четырех футов глубиной. Серый металлический предмет, выступающий  из
земли на три дюйма, являлся,  очевидно,  верхушкой  какого-то  гигантского
предмета. Серый металл... какой-то предмет...
     С трудом разогнув спину, женщина медленно приблизилась к  предмету  и
протянула руку. Питер взвыл, и по ее спине опять побежали мурашки.
     - Питер, ради всего святого, ЗАТКНИСЬ!
     Она прикрикнула на собаку с несвойственной ей яростью - ну сколько же
можно выть?!
     Оказавшись  в  непосредственной  близости  от  своей   находки,   она
моментально забыла о Питере и нанесенной ему  обиде.  Несколько  мгновений
она заинтересованно изучала  предмет,  потом  нерешительно  коснулась  его
рукой. И вновь это странное ощущение вибрации - появилось  и  исчезло.  Ей
пришла в голову мысль о глухо  рокочущем  моторе,  приводящем  в  действие
гигантскую машину. Металл был невероятно гладким  на  ощупь  -  он  так  и
просился в руки.
     Она постучала по странному предмету кулаком.  Раздался  глухой  звук,
как будто внутри  таился  огромный  колодец.  Помедлив,  она  извлекла  из
кармана отвертку и, в душе чувствуя себя вандалом, начала царапать  ею  по
металлу. Ни царапинки.
     Ей бросились вдруг в глаза две вещи, хотя это могло быть и оптическим
обманом. Первая: металлический предмет теперь выступает из земли несколько
больше, чем прежде, причем его основание шире, чем верхушка.  Второе:  его
верхушка, кажется, немного искривлена. Оба эти момента  -  если,  конечно,
это не галлюцинация - являлись одновременно  странными  и  захватывающими,
пугающими и невозможными... они не подчинялись законам логики.
     Андерсон  пробежала  пальцами  по  металлической  поверхности,  затем
сделала шаг назад. Какого черта она занимается здесь всякой ерундой?
     Тебе лучше позвать кого-нибудь, Бобби. Прямо сейчас.
     Я позвоню Джиму. Когда он вернется.
     Отличная мысль - позвонить поэту! Будь серьезнее,  Бобби.  Позвони  в
полицию.
     Нет. Сперва я хочу поговорить с Джимом. Хочу, чтобы  он  увидел  это.
Хочу обсудить с ним это. А пока я еще немного покопаю.
     Это может быть опасно.
     Да. Не только может быть - уже стало опасным. Разве она не чувствует?
И разве Питер не сигнализирует ей об этом? И еще кое-что... Сегодня утром,
сойдя с тропинки, она нашла птенца - чуть не наступила на  него.  Судя  по
запаху, животное было мертво минимум два дня, но на трупике и над  ним  не
было ни единой мухи. С таким Андерсон еще не сталкивалась. Ей  не  удалось
обнаружить ничего, что могло бы убить птичку, но причиной вполне могла  бы
быть и эта торчащая из земли штука. Хотя птенец,  безусловно,  мог  просто
отравиться и прилететь сюда умирать.
     Иди домой.
     Она отошла от странного предмета и направилась  к  тропинке,  где  ее
радостным лаем приветствовал Питер. Еще год назад он,  несомненно,  сперва
придирчиво обнюхал бы ее, но теперь он просто приветствовал ее.
     - Глупая ты  собака,  -  сказала  Андерсон.  -  Я  ведь  велела  тебе
оставаться дома.
     Но в душе она была рада псу. Если бы не он, она могла бы до  позднего
вечера работать, не разгибаясь... Тогда бы ей пришлось возвращаться  домой
в темноте, что вовсе не радовало.
     Стоя на тропинке, она оглянулась. Отсюда странный предмет был  хорошо
виден. Он отчетливо выступал из земли. Впечатление,  что  предмет  -  лишь
верхушка чего-то огромного, скрытого под землей, усилилось.
     Тарелка  -  вот  что  я  подумала,  когда  в  первый  раз  попыталась
расчистить землю вокруг него пальцами. Стальная тарелка, а не обеденная, -
подумала я тогда,  хотя  больше  всего  это  напоминало  именно  обеденную
тарелку. Или блюдце.
     Чертово летающее блюдце.

     Вернувшись домой и наспех приняв душ, она заторопилась готовить ужин.
Усталость была слишком велика, и она просто отрезала себе кусок бифштекса,
бросив остаток - больше половины - в тарелку Питеру. Поев,  она  поудобнее
устроилась в кресле. Читать  не  хотелось.  На  столе  лежал  ее  блокнот.
Раскрыв его на чистой странице, Андерсон принялась по памяти рисовать свою
находку.
     Еще с детства в  ней  обнаружились  способности  художника,  хотя  их
нельзя было бы назвать талантом. Она быстро и точно могла сделать набросок
по памяти. Этот же рисунок шел очень медленно,  но  причиной  этому  могла
служить только ее  неимоверная  усталость.  К  тому  же  Питер  все  время
подталкивал ее головой под локоть, требуя ласки.
     Андерсон потрепала пса по загривку, не отрываясь  от  рисунка.  Краем
глаза она увидела, что Питер проковылял  через  комнату  и,  открыв  носом
дверь, приступил к знаменитому собачьему ритуалу, который  можно  было  бы
назвать  "задирание  лапы  на  избранный  объект".  Поднимая  лапу,  Питер
внезапно потерял равновесие и чуть не упал. Андерсон грустно вздохнула: до
этого года Питер никогда не потерял бы равновесия. Ей внезапно вспомнилось
телевизионное  шоу  с  Фредом  Астором  и  Джинджер  Роджерс,  когда  они,
постаревшие и одряхлевшие, пытались исполнить один  из  танцев  времен  их
молодости.
     Собака повторила попытку, на сей раз более удачно.  Когда  бигль  уже
опускал лапу, он случайно задел дверцу ящика, и та  раскрылась.  На  землю
вывалились два журнала и письмо. Вставать, чтобы поднять их,  Андерсон  не
хотелось. Вздохнув еще раз по поводу бренности  всего  живого,  она  вновь
попыталась сосредоточиться на рисунке. Что ж, получилось хоть и не слишком
аккуратно, зато похоже. Во всяком случае сосна и странный предмет под  ней
были вполне узнаваемы.
     Обведя  рисунок  рамочкой,  она  бессознательно  принялась   как   бы
дорисовывать вокруг рамочки куб. Странный  предмет,  заключенный  в  кубе.
Кривизна его верхушки на рисунке была хорошо видна, но вот была ли она  на
самом деле?
     Да. А то, что она назвала металлической тарелкой, на  самом  деле  не
что иное, как корпус. Зеркально  гладкий  металлический  корпус  какого-то
механизма.
     Твои мозги плохо работают, Бобби... и ты знаешь об этом, верно?
     Входная дверь захлопнулась,  и  стоящий  на  крыльце  Питер  принялся
скрести ее лапой, чтобы его впустили в дом. Андерсон направилась к  двери,
все еще рассматривая свой рисунок. Питер вошел в дом и тут  же  направился
на кухню,  как  бы  надеясь  обнаружить  в  своей  миске  какой-нибудь  не
замеченный ранее кусок.
     Андерсон подняла журналы и письмо, которое оказалось на самом деле не
письмом, а счетом за электроэнергию.  Счет  навел  ее  на  мысль  о  Джиме
Гарднере. Она положила почту на  стол  в  прихожей,  вернулась  в  кресло,
перевернула  в  блокноте  страничку  и  быстро  начала   копировать   свой
рисунок...
     Потом ее вдруг осенила мысль. Она быстрым  шагом  вышла  в  прихожую,
выдвинула ящик стола и принялась разыскивать что-то  среди  груды  всякого
ненужного хлама. То, что она искала, лежало на самом дне ящика - компас  с
прикрепленным к нему обломком желтого карандаша.
     Потом, сидя в кресле, она в третий раз попыталась воспроизвести  свой
рисунок. Ей не нравилось некоторое несоответствие в нем пропорций предмета
по отношению к окружающим деревьям. Наконец она наложила компас на рисунок
и обвела вокруг него карандашом, заключая рисунок в  кольцо.  Внезапно  ее
губы пересохли от волнения.
     Ей каким-то образом удалось заключить в кольцо  только  сам  странный
предмет, как бы оторвав его от земли, а ведь диаметр окружности был  никак
не менее трех ярдов!
     Компас упал на пол, а Андерсон почувствовала, что сердце ее  учащенно
забилось в груди.

     Когда солнце село, Андерсон устроилась на заднем крыльце дома,  глядя
поверх верхушек растущих в  саду  деревьев  на  чернеющий  вдалеке  лес  и
прислушиваясь к голосам, звучащим в ее голове.
     Когда-то,  еще  студенткой  колледжа,   она   посещала   семинар   по
психологии. Тогда-то она и узнала,  что  почти  все  впечатлительные  люди
слышат голоса. Не мысленные,  а  самые  реальные  голоса,  звучащие  в  их
головах; голоса столь же ясно и отчетливо различаемые, как и голос диктора
по радио. Учитель объяснял, что они возникают в правом полушарии головного
мозга, которое тесно связано со зрением и телепатией.
     Летающих блюдец не бывает.
     Да что ты? И кто же это сказал тебе?
     Например, Воздушные Силы. Еще двадцать лет назад  они  доказали,  что
летающих блюдец не может быть. Не может быть на девяносто семь  процентов,
а  три  оставшихся  процента  -  почти  наверняка  оптические  атмосферные
эффекты, связанные с электричеством. Возможно, отражение  солнечных  лучей
или что-то в этом роде. Нравится тебе такое объяснение?
     Голос звучал поразительно ясно - голос доктора  Клингермана,  который
вел этот семинар. И звучащий в голосе энтузиазм был вполне присущ  старине
Клинги, как они его между собой называли. Андерсон улыбнулась  и  закурила
сигарету. Сегодня она многовато курит, но ведь и происходящие с  ней  вещи
случаются не каждый день!
     В тысяча девятьсот сорок седьмом  году  капитан  авиации  Мантелл  на
большой высоте столкнулся с летающим блюдцем -  или  ему  показалось,  что
предмет был летающим блюдцем. Его самолет потерял управление  и  разбился.
Мантелл погиб. Причиной его гибели стали солнечные отблески, а не летающие
блюдца, Бобби.
     Так что же за предмет скрывается под землей?
     Голос лектора пропал. Он не знал ответа.  Вместо  него  возник  голос
Анны, в третий  раз  за  последнее  время  рассказывающий  Андерсон  о  ее
сходстве с дядей Френком. Может, она все же в чем-то права?
     Нет. Анна всегда считала, что  ее  сестра  ведет  неправильный  образ
жизни, и Андерсон никогда не удавалось ее разубедить. Просто их мнения  ни
в чем не совпадали.
     Андерсон встала и вошла в дом. В прошлый раз, когда она обнаружила  в
лесу эту штуку, она проспала двенадцать часов.  Интересно,  повторится  ли
сегодня этот "сонный марафон"? Она устала, и для отдыха ей нужно никак  не
меньше двенадцати часов.
     Не трогай это, Бобби. Это опасно.
     А я и не трогаю, - подумала она, снимая рубашку. - Пока не трогаю.
     Большинство людей, ведущих затворнический образ жизни,  сталкиваются,
как ей было известно, с одной  и  той  же  проблемой:  с  этими  чертовыми
голосами, рождающимися в правом полушарии. Чем дольше ты живешь один,  тем
яснее и громче они говорят. И вот они уже  начинают  управлять  тобой  вне
зависимости от твоих желаний. Они пугают тебя, и  минутами  тебе  кажется,
что ты на грани помешательства.
     Это вполне в духе Анны, - подумала Бобби, ныряя в  постель.  Бра  над
кроватью  освещало  комнату  мягким  светом,  отчего  вокруг   становилось
необыкновенно уютно, но Андерсон тут же погасила его: у нее  не  было  сил
даже читать.
     Она подложила руки под голову и стала смотреть в потолок.
     Нет, ты не сумасшедшая, Бобби, - думала она. - Ты сильная,  и  ты  не
сойдешь с ума.
     Более  того.  Она  твердо  знала:  здесь,  в  Хейвене,  она   гораздо
нормальнее, чем была в Кливленде или Юте. Вот те несколько лет, прожитые в
Юте вместе с сестрой Анной, могли свести с ума кого угодно. То,  что  Анна
называла нормальностью, было на  самом  деле  постоянной  зависимостью  от
внешних  обстоятельств,  и  личность  Бобби  постоянно  подавлялась   этой
зависимостью.
     Видишь ли, Анна, Бобби не поедет в Стиксвилль, потому что она сошла с
ума; Бобби приедет сюда и сразу же станет нормальной.  Как  ты  не  можешь
понять, Анна, что  самое  ненормальное  -  это  ограничение  возможностей?
Ненормально жить только по законам логики, забыв о чувствах. Понимаешь,  о
чем я? Нет? Конечно, тебе этого не понять. Ты не  понимала  и  никогда  не
поймешь, так что уходи, Анна. Оставайся в своей Юте и  продолжай  скрипеть
зубами во сне, пока они не превратятся  в  пыль,  но  перестань  тревожить
меня, даже мысленно.
     Предмет, найденный в лесу, мог бы быть космическим кораблем.
     Точно. Сердце  подсказывает  верно.  Конечно,  это  корабль,  который
давным-давно приземлился на нашей планете, может быть, миллионы лет назад.
     О Боже!
     Она лежала в  постели,  закинув  руки  за  голову.  Внешне  она  была
спокойна, хотя сердце ее колотилось быстро-быстро.
     Потом возник новый голос, голос  покойного  дедушки,  и  он  повторял
слова, сказанные раньше Анной:
     Оставь это, Бобби. Это опасно.
     Мгновенная вибрация. Ее первое впечатление от  гладкой  металлической
поверхности. Реакция  Питера.  Потеря  чувства  времени.  Мертвый  птенец,
пахнущий дохлятиной, но тем не менее не привлекающий к себе мух.
     Да, это корабль. Я уверена в этом, потому что, как  бы  дико  оно  не
звучало, в этом есть своя логика.
     Вновь  голос  дедушки,  тихий  и  спокойный,  но  исключающий  всякие
возражения, единственный способный в детстве заставить замолчать Анну.
     После того, как ты нашла это, Бобби, может случиться все, что угодно.
Ты сама суешь голову в петлю.
     Нет! Я не согласна!
     Сейчас спорить с дедушкой было легко: ведь  он  уже  шестнадцать  лет
лежит в могиле. И все же его голос преследовал Андерсон до тех  пор,  пока
она, обессиленная, не уснула.
     Не трогай это, Бобби. Это опасно.
     И тебе это тоже отлично известно.

                           3. ПИТЕР ВИДИТ СВЕТ

     Ей уже приходило в голову, что с Питером происходит что-то  странное,
но до сих пор она не могла сказать определенно, что именно. Когда Андерсон
проснулась на следующее утро  (вопреки  ожиданиям,  в  девять  часов,  как
обычно), она почти сразу же увидела это.
     Она накладывала еду в его миску. Как обычно, Питер  сразу  пришел  на
знакомый звук и с жадностью накинулся на завтрак. Вылизав  миску  дочиста,
он вильнул хвостом. Андерсон смотрела на собаку, не видя ее, а в голове  у
нее  вновь  звучал  голос  покойного  дедушки,  предупреждающего   ее   об
опасности.
     Миллионы живущих в этой стране одиноких людей при встрече с  подобной
опасностью бросились бы наутек, - думала Андерсон. - А сколько таких людей
во всем мире? Но разве это опасность? Особенно в сравнении с раком?
     Ноги ее внезапно подкосились, как будто из них вытекли все силы.  Она
ощупью добралась до кухонной табуретки и почти  упала  на  нее,  глядя  на
морду собаки.
     Катаракта, закрывавшая весь левый глаз Питера, наполовину исчезла.

     - Ничем не могу помочь, - сказал ей тогда ветеринар.
     Они с Питером больше часа сидели в крошечной смотровой  комнате,  вся
обстановка которой состояла из  табуретки  и  стола  для  осмотра.  Доктор
Этеридж только что закончил осмотр глаза Питера.
     - Понимаю вашу озабоченность, но ничем не могу помочь, - повторил он.
- Катаракта приобрела необратимую форму. Слезай, Питер.
     Питер соскочил со стола и подбежал к хозяйке.
     Боже, как давно это было!..
     ...Андерсон  погладила  пса  по  голове  и,  внимательно   глядя   на
воображаемого Этериджа, подумала: Видишь? Но вслух она этого  не  сказала.
Их взгляды на мгновение встретились, и  врач  отвел  глаза.  Я  видел,  но
никогда не признаю этого. Боже, как этот врач отличался от дока Даггетта!
     Даггетт дважды в год осматривал Питера на  протяжении  первых  десяти
лет его жизни, и от  его  цепкого  взгляда  не  могло  ускользнуть  ничего
необычного в состоянии  здоровья  собаки.  Осмотрев  своего  четвероногого
пациента, он сдвигал на кончик носа очки, потирал переносицу и  произносил
что-нибудь вроде: Мы должны понять, что с  ним  происходит,  Роберта.  Это
серьезно. С годами собаки, как это ни странно,  не  становятся  моложе,  и
Питер здесь не исключение. Обычно Андерсон немедленно отвечала, что на  ее
Питере годы пока не сказываются. И вдруг, когда ей  так  был  нужен  умный
ветеринар, доктор Даггетт передал  всю  свою  частную  практику  Этериджу,
который был хоть и приятным человеком, но чужаком в этих краях, и переехал
во Флориду. Этеридж осматривал Питера даже чаще, чем Даггетт, - в  прошлом
году целых  четыре  раза,  -  потому  что  в  старости  Питер  стал  очень
болезненным. Но Этериджу было далеко до его предшественника...
     Питер внезапно отрывисто гавкнул, встряхнул головой, и в его здоровом
красноватом правом глазу промелькнуло нечто, чему Бобби  сперва  не  могла
дать  характеристики,  но  это  нечто  напугало  ее.  Она  могла  признать
возможность того, что найденный ею предмет - не  что  иное,  как  летающая
тарелка; могла поверить, что загадочная вибрация  этого  предмета  явилась
причиной гибели птенца, причем даже  мухи  не  захотели  подлететь  к  его
трупику; могла поверить во внезапно исчезающую катаракту, даже в то, что у
Питера наступила вторая молодость.
     Во все, что угодно.
     Но видеть беспричинную ненависть в глазах ее любимой старой собаки  -
для Бобби Андерсон это было невыносимо... бррр...

     К вечеру темные тучи с запада затянули небо,  и  вдалеке  послышались
раскаты грома. Вновь собирался дождь. Нужно выпустить Питера по  нужде,  -
подумала Андерсон. Позже, когда разразится гроза, он и носа не высунет  из
дому. Старый бигль с детства боялся грома.
     Позже, сидя в кресле, она бесцельно перелистывала  страницы,  пытаясь
сосредоточиться на содержании статьи в журнале. Гром приближался. С каждым
его новым раскатом Питер подползал к креслу немного ближе, и на морде  его
было написано смущение. Я, конечно, знаю, что гром не убьет меня,  я  знаю
это, но все-таки лучше я подползу поближе  к  тебе,  хорошо?  Ты  ведь  не
против, Бобби?
     Гроза разыгралась  по-настоящему  только  к  девяти  часам.  Андерсон
пришло в голову, что выражение "разверзлись хляби  небесные"  очень  точно
характеризует то, что происходит за окном. Внезапно  мощный  раскат  грома
прогремел где-то совсем рядом, и оконные стекла задрожали. Небо  разрезала
сине-белая молния. Было слышно, как ветер гнет деревья в саду.
     Питер страдальческими глазами смотрел на хозяйку.
     - Ладно, трусишка, - улыбнулась она. - Иди сюда.
     Питера не нужно было приглашать дважды.  Он  запрыгнул  на  колени  к
Бобби и свернулся в  клубок.  Теперь  он  меньше  боялся  грома  и  только
вздрагивал при очередной канонаде. Его запах - специфический аромат  бигля
- щекотал Андерсон ноздри.
     Ветер усиливался. Свет в доме замигал. Это был сигнал  с  подстанции.
Сейчас его выключат, - подумала Андерсон. Она  отложила  журнал  и  обняла
лежащую на коленях собаку. В  отличие  от  своего  любимца,  Бобби  любила
грозу: она всегда поражалась силам разбушевавшейся стихии. Ей нравился вид
и звук этой стихии. Ей казалось, что природа дает силы и ей самой. Все  ее
чувства в такие моменты обострялись, как бы впитывая энергию.
     Ей вспомнился давний разговор с Джимом Гарднером. Гарднер хранил  как
сувенир стальную пластинку, однажды чуть не стоившую ему жизни.  Было  ему
тогда семнадцать лет. В пластинку ударила молния, и у юноши  случился  шок
от сильнейшего электрического разряда. Казалось, он сошел с ума. В  голове
у него в течение недели звучала какая-то музыка. На четвертый день  к  ней
присоединилась  "морзянка".  Голова  раскалывалась.  Благодаря   отчаянным
усилиям врачей на пятый день все эти звуки начали утихать,  а  на  восьмой
пропали совершенно.
     Если  бы  подобную  историю  рассказал  кто-нибудь  другой,  Андерсон
недоверчиво посмеялась бы,  но  Джим...  Он  никогда  не  обманывал  ее  -
достаточно было взглянуть ему в глаза.
     Очень сильная гроза.
     Молния, вспыхнув, осветила двор перед домом. За ней последовал раскат
грома,  и  Питер  от  неожиданности  спрыгнул  с  колен.  Молния  погасла,
одновременно с ней погас свет. Собака  и  хозяйка  оказались  в  кромешной
темноте.
     Андерсон принялась было нащупывать свечку - и вдруг ее рука замерла.
     На дальней стене возникло зеленое  пятно,  не  более  двух  дюймов  в
диаметре. Оно двигалось влево, затем вправо.  Исчезло  на  мгновение  -  и
вновь возникло. Дежа вю, - промелькнуло  в  сознании  Андерсон.  Потом  ей
вспомнилась "война миров". Марсиане, направившие зеленый смертоносный  луч
на Хаммерсмит.
     Она повернулась к Питеру, почти уверенная в том, что  увидит  сейчас.
Источником луча был глаз Питера. Его левый глаз.  Луч,  как  огни  святого
Эльма, прорезал темноту комнаты.
     Нет... только не глаз... не этот глаз. Может, это - одно  из  свойств
катаракты?.. того, что осталось от катаракты?... Вся левая  сторона  морды
Питера была освещена этим убийственным зеленым светом, делая  его  похожим
на монстра из комиксов.
     Первым ее порывом было  убежать  от  Питера,  соскочить  со  стула  и
мчаться неведомо куда...
     ...Но, несмотря ни на что, это ведь был Питер! Питер, смерть которого
не за горами. Если она бросит его, это будет самым ужасным  предательством
по отношению к старому псу.
     В черном небе гремел гром. На этот раз подпрыгнули оба - и  Питер,  и
Андерсон. Дождь со страшной силой забарабанил  по  крыше.  Андерсон  вновь
взглянула на дальнюю  стену,  на  блуждающее  по  ней  зеленое  пятно.  Ей
вспомнилось, с каким удовольствием она пускала в детстве, лежа в  постели,
"солнечных зайчиков" с помощью зеркала.
     Бобби, что эта штука с тобой делает?
     Зеленый свет вырывался из глаза Питера, бесследно  уничтожая  остатки
катаракты. Сжирая ее. Она вновь оглянулась, и ей стоило огромных усилий не
отдернуть руку, которую Питер внезапно лизнул.
     В эту ночь Бобби Андерсон забылась на удивление тяжелым сном.

                        4. РАСКОПКИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

     Когда Андерсон наконец проснулась, было почти десять часов  утра.  Во
всем доме горел свет: когда гроза окончилась,  подстанция  вновь  включила
подачу электроэнергии. Андерсон в одних носках обошла все комнаты,  щелкая
выключателями, после чего  выглянула  в  окно.  Питер  гулял  на  лужайке.
Женщина подозвала его и пытливо заглянула в глаза. Ей вспомнился весь ужас
прошедшей ночи, но он отступил перед светом летнего солнечного утра. Любой
мог бы испугаться, увидев такое в темноте, когда на улице бушует гроза.
     Интересно, что бы сказал Этеридж?
     Нет, новый ветеринар ей явно не  нравился.  Он  не  шел  ни  в  какое
сравнение со старым доком Даггеттом. Он утверждает,  что  катаракта  имеет
необратимый характер!
     Катаракта, излучающая зеленый свет... как бы ему это понравилось?
     Поставив перед Питером миску, Андерсон остановилась, ожидая,  пока  в
колонке нагреется вода. Черт, с каждым разом приходится ждать все дольше и
дольше! Колонка совсем износилась.  Андерсон  уже  давно  намеревалась  ее
заменить, но останавливалась перед необходимостью встречаться при  этом  с
неприятным  человечком  по  имени  Делберт  Чайлз,  местным  заготовщиком,
который раздевает Андерсон взглядом и пристает  с  дурацкими  расспросами,
пишет ли она "свою очередную книжонку". Чайлз любит рассуждать на  тему  о
том, каким прекрасным писателем мог бы  стать  он  сам,  если  бы  не  его
"непоседливая натура".  В  последний  раз  она  прибегала  к  его  услугам
позапрошлой  зимой,  когда  колонка  вдруг  перестала  работать.  Исправив
неполадки,  он  пригласил  Андерсон  "прошвырнуться  вечерком".   Андерсон
вежливо отказалась, и Чайлз с важным видом изрек: "Вы даже не знаете,  как
много теряете". Потеряю больше, если соглашусь, - чуть  не  слетело  с  ее
языка, но вслух она не сказала ничего: как бы он ни был противен  ей,  все
же приходится иногда прибегать к его помощи.
     Ты должна предпринять какие-нибудь меры по отношению к этой  колонке,
Бобби,  -  говорил  ей  голос,  принадлежащий  кому-то  неведомому.  Голос
пришельца в  ее  мозгу?  Может,  все  же  позвать  полицейских?  Можно,  -
иронически заметил голос. - Все, что тебе нужно сделать для этого...
     Но тут вода наконец  закипела,  и  Андерсон  забыла  о  колонке.  Она
умылась и присела на  край  табуретки,  ожидая,  когда  Питер  доест  свой
завтрак, чтобы вымыть его миску. Да, в  последние  дни  его  аппетит  стал
гораздо лучше.
     Интересно, не выросли ли у него новые зубы?
     Обратите внимание, Ватсон, - зазвучал  внезапно  в  ее  голове  голос
Шерлока Холмса в исполнении Бэзила Ратбока. - Глаза  светятся.  Нет...  не
глаза - светится катаракта. А Андерсон не придает этому никакого значения,
хотя должна была  бы.  Теоретически  можно  предположить,  что  происходит
процесс исцеления. Верно? И что свет  появляется  тогда,  когда  катаракта
исчезает. Ах, Ватсон, в этом  предположении  есть  свои  опасные  моменты,
потому что...
     Андерсон не понравилось то, что вещал голос. Она попыталась  отогнать
его от себя, вновь следуя старому доброму совету: Пусть все идет к черту!
     На этот раз помогло.
     Ненадолго.

     Андерсон захотелось выйти и покопать еще немного.
     Ее внутреннему "я" эта идея не нравилась.
     Ее внутреннее "я" считало эту идею безумием.
     Оставь это в покое, Бобби. Это опасно.
     Верно.
     И, кстати, ты разве не видишь, что эта штука делает с тобой?
     Ничего она не видела. Но ведь не все можно увидеть.  Не  виден  вред,
причиняемый легкими сигаретами; вот почему люди курят.  Подобных  примеров
множество.
     Она хочет пойти и покопать еще немного - и точка.
     И никакое внутреннее "я" не может ее остановить. Это желание родилось
где-то на более глубоком уровне, на уровне безусловных рефлексов. В голове
стучало: Иди же, Бобби, иди и копай, копай и  выясни,  что  это,  ведь  ты
хочешь знать, что это, так что  копай,  пока  не  увидишь,  копай,  копай,
копай...
     Она  отогнала  чертов  голос  от  себя,  но  через  четверть  часа  с
удивлением обнаружила,  что  вновь  слышит  его,  как  будто  это  говорит
дельфийский оракул.
     Ты должна кому-нибудь рассказать о своей находке.
     Кому? Полиции? Ха-ха! Обойдутся. Нет, не им...
     А кому?
     Она медленно прохаживалась по саду.
     Кому-нибудь, чье мнение ты ценишь, - подытожил ее мозг.
     В голове тут же возник приглушенный саркастический смешок  Анны,  как
будто все, что произойдет потом, было  ей  заранее  известно...  но  смех,
вопреки  ожиданиям,  прозвучал  тише,  чем  обычно.  Как   и   большинство
представителей своего  поколения,  Андерсон  не  слишком  верила  в  чужие
авторитеты. Это началось у нее в двенадцать лет, когда она еще жила в Юте.
Она тогда сидела на диване в  гостиной  между  Анной  с  одной  стороны  и
матерью с другой; она жевала  гамбургер  и  смотрела  по  телевизору,  как
далласская полиция ведет под конвоем Ли Харви Освальда.  Полицейских  было
много.  Наверное,  слишком  много,  потому  что  в   телевизоре   внезапно
замелькали кадры: какой-то человек на глазах у всех этих полицейских  -  у
всех этих авторитетных людей -  убил  Освальда.  Да,  ничего  не  скажешь,
далласская полиция исполнила свой долг по  охране  Джона  Ф.Кеннеди  и  Ли
Харви Освальда... Через два года после  этих  событий  началась  война  во
Вьетнаме. Потом нефтяное эмбарго, инцидент в посольстве в Тегеране...  Все
это никак не вязалось со здравым смыслом.
     Я расскажу обо всем Джиму Гарднеру. Когда он вернется. Он сможет дать
мне верный совет. Он найдет выход.
     Голос Анны: Отлично. Ты ждешь совета от глупца.
     Он не глупец. Он только немного странный.
     Да-да, человека, которого в прошлом  году  арестовали  за  участие  в
демонстрации и при  обыске  обнаружили  в  кармане  игрушку  сорок  пятого
калибра, можно назвать немного странным.
     Заткнись, Анна!
     Чтобы отвлечься, она занялась прополкой.  Все  утро  она  ожесточенно
выпалывала сорняки, пока рубашка насквозь не пропиталась потом.
     Перед обедом она решила прилечь, но так и не смогла уснуть.  Странный
неведомый голос стучал в висках: Иди и копай, Бобби, все прекрасно, иди  и
копай...
     Наконец она встала, взяла в сарае кирку и лопату и решительным  шагом
направилась в сторону леса. Дойдя до  края  поля,  она  оглянулась.  Питер
бродил по лужайке. Он внимательно  смотрел  ей  вслед,  но  не  сделал  ни
малейшей попытки догнать хозяйку.
     Андерсон это не удивило.

     Двадцать минут спустя она стояла перед своей  находкой,  рассматривая
выкопанную накануне яму. Разбросанная вокруг земля была темно-коричневой и
сырой после ночного ливня.
     Внезапно под ногой что-то зашуршало, подобно газете. Но это  была  не
газета, это был мертвый воробей. В двадцати футах от него валялась  дохлая
ворона, лапки которой комично раскинулись в стороны, как у  убитой  птички
из мультфильма. Андерсон, замерев, огляделась вокруг и увидела тушки  трех
других птичек: еще одной вороны, зимородка и красногрудого дятла.  Никаких
следов. Только смерть. И ни одной мухи вокруг.
     Взяв  в  руки  лопату,  она  приблизилась  к  выступающему  из  земли
предмету.
     Так что же ты такое?
     Она дотронулась до предмета рукой. Вибрация пробежала  через  все  ее
тело и исчезла.
     Странно. Андерсон совсем не слышала  привычного  лесного  шума...  ни
пения птиц, ни шороха шагов животных, встревоженных приближением человека.
Она принюхалась: запах торфяной почвы, сосновой хвои, коры и растений.
     Голос где-то внутри нее - очень, очень глубоко внутри, - вскрикнул от
ужаса.
     Что-то  происходит,  Бобби,  что-то  происходит  прямо  СЕЙЧАС.  Беги
отсюда, Бобби, пожалуйста, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА...
     Ее руки сжимали рукоять лопаты. Она смотрела на предмет.  Да,  именно
таким он и изображен на ее  рисунке:  серый  выступающий  кусочек  чего-то
гигантского, сокрытого в земле.
     Внезапно голос внутри нее оборвался, и Бобби облегченно вздохнула. На
нее сошло умиротворение. Мертвые животные... отсутствие пения птиц...  все
это мелочи, чепуха, не стоящая внимания. Сейчас  она  продолжит  раскопки,
выкопает эту штуку и тогда увидит,  что  же  это  такое.  Потому  что  все
остальное...
     - Все прекрасно, - сказала себе Бобби Андерсон и принялась копать.

                           5. ПАДЕНИЕ ГАРДНЕРА

     В то время как Бобби Андерсон проделывала свои штучки  с  компасом  и
размышляла о всякой всячине, Джим Гарднер занимался единственным делом, на
которое был сейчас способен. Происходило это  в  Бостоне  на  традиционных
поэтических чтениях, которые прошли  вполне  нормально.  Двадцать  шестого
июня был выходной. И именно в этот день Гарднер споткнулся, хотя  то,  что
произошло, к несчастью, не очень соответствовало привычному значению слова
споткнулся. Это ничем не походило на ситуацию, когда спотыкаешься ногой  о
камень на прогулке. Это было настоящее падение, напоминающее долгий  полет
с лестницы. С лестницы? Да он почти что скатился с лица земли!
     Падение началось в  его  гостиничном  номере.  Закончиться  ему  было
суждено на пляже в Аркадии, штат Нью-Хэмпшир, спустя восемь дней.
     Бобби хотелось продолжать раскопки (хотя она не могла не видеть,  что
вокруг творятся странные вещи -  взять,  например,  катаракту  ее  бигля).
Гард, проснувшись утром двадцать шестого июня, больше всего на свете хотел
выпить.
     Он знал, что на свете нет  термина  "чуть-чуть  алкоголик".  Ты  либо
закладываешь за галстук, либо нет. В последнее время он не выпивал, и  это
было хорошо, но иногда с ним случались долгие периоды запоя. Бывало, целые
месяцы. Однажды, в один из таких периодов, он попал на студенческий митинг
и, прорвавшись на трибуну, сообщил ошеломленной аудитории:
     - Привет, меня зовут Джим, и я алкоголик.
     Но когда запой бывал  преодолен,  то  Джим  уже  не  чувствовал  себя
алкоголиком. Он мог выпить - но ни в коем случае не напиться. Только  один
коктейль в день, и тот не ранее пяти часов вечера.
     Но потом  наступало  утро,  подобное  сегодняшнему,  когда  с  самого
момента пробуждения он мечтал выпить все спиртное в мире.  Это  напоминало
настоящую жажду, явление физического порядка. Хорошо, если это случалось в
месте подобном Бостону, потому что здесь легко было найти  себе  компанию.
Ничего, через три-четыре дня все пройдет.
     Как обычно.
     Он подождет. Он пересидит это время в своей комнате,  будет  смотреть
бесконечные мультфильмы по кабельному телевидению, а потом обсуждать их  с
прислугой. Прошло восемь лет с тех пор, как он покинул  службу  в  Мэнском
университете и стал Свободным Художником, и с тех пор бартер в  его  жизни
приобрел гораздо большее значение, чем деньги.
     Он сочинял поэмы за еду; однажды  ему  привезли  три  мешка  отличной
картошки за сонет, посвященный именинам жены фермера. Они с Бобби  умирали
от смеха, читая этот сонет. Прочитанный вслух, он был не хуже  пушкинского
"Письма Татьяны".
     В другой раз маленькое издательство  в  Западном  Миноте  согласилось
опубликовать сборник его стихов (это случилось в 1983  году  -  он  хорошо
запомнил дату, потому что это был его последний напечатанный сборник), и в
качестве задатка ему прислали полвагона дров.
     Гарднер принял их.
     - Ты не должен был соглашаться меньше чем за три вагона,  -  говорила
ему той ночью Бобби, когда они сидели у камина, каждый с сигаретой в руке,
а на улице завывал ветер. - Ведь  это  хорошие  стихи.  По  крайней  мере,
большинство из них.
     - Знаю, - ответил Гарднер. - Но если бы не эти дрова,  я  бы  замерз.
Полвагона позволят мне как-нибудь дотянуть до весны. - Он подмигнул ей.  -
Кроме того, издатель - уроженец Коннектикута. Это вполне в стиле  тамошних
жителей.
     Она раздраженно топнула ногой.
     - Ты шутишь?
     - Нисколько.
     Она рассмеялась, и он звучно поцеловал ее, а позже затащил в постель,
и они всю ночь проспали в обнимку. Он вспомнил, как вдруг проснулся  тогда
и, прислушиваясь к завываниям ветра и сжимая ее в объятиях,  подумал:  как
хорошо было бы, если бы так продолжалось вечно! Но этому не  суждено  было
случиться. В системе мироздания не наблюдалось ничего вечного, да  и  само
слово "вечность" было глупым и надуманным.
     Наутро Бобби, как это частенько случалось, предложила ему  деньги,  и
Гарднера, как всегда, это разозлило. Он был вынужден брать их у нее,  хотя
на душе у него при этом скребли все кошки мира.
     - Знаешь, как называются те, кто берет  деньги  после  проведенной  в
одной постели ночи? - спросил он.
     Она замерла.
     - Ты что, считаешь меня шлюхой?
     - А себя, очевидно, твоим сутенером, - улыбнулся он.
     - Ты намерен завтракать, Гард, или портить мне нервы?
     - А как насчет того, чтобы совместить это?
     - Нет, - отрезала она, и Гард увидел, что она не на шутку рассержена.
Я ведь только шучу, как она не понимает? - думал он,  -  ведь  она  всегда
отлично понимала, когда я шучу. Хотя, конечно, она ведь не  знала  сейчас,
что он шутит; да и шутил ли он? Он действительно хотел  побольнее  уколоть
ее за то, что она унижает его своей готовностью помогать ему. Он сам имеет
право выбирать, как ему жить, и никто не должен вмешиваться в это.
     Конечно, он не хотел, чтобы  Бобби  уезжала.  С  ней  было  хорошо  в
постели, но это не являлось главным. Главным являлось то, что  Бобби  была
хорошим другом. С друзьями легко разбежаться, гораздо труднее их находить.
     Бежишь от друзей? Или прогоняешь их от себя? Зачем, Гард?
     - Я хочу завтракать, - отступил он, - и прошу прощения за мои слова.
     - Все в порядке, - ответила она, отвернувшись так быстро, что  он  не
успел увидеть ее лица. Но ее голос при этом дрожал,  как  будто  она  едва
сдерживала поток слез. - Больше я никогда не буду предлагать денег  гордым
янки.
     Что ж, он и сам не хотел бы брать у нее деньги. Никогда.
     Другое дело "Поэтический марафон по Новой Англии".
     Там ему платили деньги. Три сотни вперед и  три  сотни  по  окончании
турне. Хотя дело было, конечно, не только в плате. Еще ему выдали ЧЕК.
     Наличные  деньги  позволяли  вовсю  сорить  ими,   пользуясь   каждой
возможностью. Заказывать еду в номер, стричься у гостиничного парикмахера,
если таковой имелся, покупать новые туфли  взамен  растоптанных,  смотреть
бесконечные видеофильмы... Но ЧЕК - он значил  нечто  большее.  Он  вселял
УВЕРЕННОСТЬ.
     Бобби Андерсон пыталась выкопать странный предмет из земли.
     Джим Гарднер с "Марафоном" путешествовал по Новой Англии.
     Занятия разные, результат один и тот же.
     Сидя в баре с Роном Каммингсом, своим менеджером,  и  попивая  виски,
Джим думал, мог ли бы он преодолеть в себе это огромное желание напиться.
     Рон Каммингс был хорошим, серьезным поэтом, которому повезло:  деньги
сыпались на него отовсюду. "Я богат, как Медичи", - любил  говаривать  он.
Его семья почти девятьсот лет занималась  текстильной  промышленностью,  и
сейчас владела большей частью текстильных предприятий Нью-Хэмпшира.
     Родственники считали Рона сумасшедшим, но именно потому что  Рон  был
вторым  сыном  в  семье,  а  первый  сын  не  был  сумасшедшим  (то   есть
интересовался текстильной промышленностью), они позволяли Рону  заниматься
тем, чем он хочет. Он писал стихи, читал их, почти постоянно  бывал  пьян.
Это был моложавый мужчина с лицом телегероя.
     Гарднер никогда не видел, чтобы  Рон  что-нибудь  ел,  кроме  соленых
орешков и рыбных крекеров. Еще одной особенностью Рона было  то,  что  его
совершенно не тревожили проблемы собственного пьянства.
     Выпив по нескольку  порций  виски,  Рон  и  Джим  вышли  на  улицу  с
намерением найти кэб.
     По небу, приближаясь к ним, ползла черная туча. Сейчас она  подхватит
меня и унесет с собой, подумал Гарднер.
     Хотя, конечно, не в страну Оз.
     Невдалеке показался кэб. Они подозвали его. Водитель поинтересовался,
куда они хотят ехать.
     - В страну Оз, - прошептал Гарднер.
     Рон хихикнул:
     -  Он  имеет  в  виду  какое-нибудь  местечко,  где  можно  выпить  и
потанцевать. Что бы вы нам посоветовали?
     - Что-нибудь придумаем, - ухмыльнулся водитель.
     Гарднер ухватился рукой за плечо Рона и воскликнул:
     - Буря, скоро грянет буря!
     - Ничего, я скоро догоню тебя по количеству  выпитого,  -  усмехнулся
Рон.

     Проснувшись на следующее  утро,  Гарднер  обнаружил  себя  лежащим  в
ванне, наполненной холодной водой. На нем был его лучший костюм. Некоторое
время он с недоумением рассматривал свои побелевшие пальцы. Они напоминали
рыбьи плавники. Вероятно, он киснет в ванне уже давно, решил он. Вряд  ли,
когда он набирал воду, он сразу предпочел холодную. Но вспомнить, как  это
происходило на самом деле, он не смог.
     В  шкафчике  ему  удалось  разыскать  полупустую   бутылку   бурбона,
источавшую пленительный аромат. Не стоило бы этого делать, -  промелькнуло
у него в голове, а губы уже тянулись к горлышку бутылки. Он  выпил.  Потом
отпил еще глоток.
     Когда он вновь пришел в себя, то обнаружил, что  стоит  в  спальне  с
трубкой в руке. Куда это он хотел звонить? Ах, да! Каммингсу.
     Голос приятеля был не лучше его собственного.
     - Ну, и что же мы с тобой натворили? - хрипло спросил Гарднер.
     - Натворили? - повторил  за  ним  Каммингс,  и  в  трубке  воцарилась
тишина. Думает,  -  решил  Гарднер.  Подождав,  он  хотел  было  окликнуть
приятеля, но тут Рон наконец отозвался:
     - Ничего не натворили.
     Гарднер немного расслабился.
     - Мы натворили черт - знает - что с моей головой, - прибавил  Рон.  -
Бо-о-же, как она болит!
     - Ты уверен, что ничего? Совсем ничего?
     Он думал о Норе.
     Застрелил свою жену, да? - внезапно возникла мысль в его голове.
     - Ну-у-у... - протянул Каммингс и вдруг замолчал.
     Гарднер стиснул трубку в кулаке.
     - Ну что?
     Свет в комнате внезапно показался ему слишком ярким, как солнце вчера
днем на пляже.
     Ты что-то сделал.  Ты  сделал  какую-то  глупость.  Что-то  безумное.
Что-то ужасное. Когда ты научишься себя контролировать? Да и научишься ли?
     - Так что же случилось? - еще раз спросил он Рона. - Что я натворил?
     -  Ты  поспорил  с  какими-то  ребятами  в  прелестном  местечке  под
названием "Каменная Земля", - сказал Каммингс и издал легкий смешок. -  О!
Боже, как трудно смеяться, когда  раскалывается  голова!  Ты  помнишь  эту
забегаловку и этих ребят, Джеймс, мой мальчик?
     Джим ответил, что не помнит. Зато он помнил какое-то другое место под
названием "Братья Смит". Дело близилось к закату, это было... когда же?  в
восемь тридцать? в без четверти девять? - через пять часов после того, как
они с Ронни начали вчера пить. Он  помнил  раскаты  грома,  помнил  начало
грозы - и все. Провал.
     - Ты так яростно с ними спорил, с этими ребятами...
     - О Чернобыле? - перебил его Джим.
     - Так ты помнишь!
     - Если бы я мог все вспомнить сам, я бы не стал тебя расспрашивать.
     - Гард, с тобой все в порядке?  -  встревожился  Рон.  -  Твой  голос
звучит как-то не так.
     Да? Ты прав, Рон, меня закрутил циклон. Он продолжает играть мною,  и
никто не знает, когда же наступит конец.
     - Все в порядке.
     - Отлично. Один человек очень рад это услышать.
     - Ты, что ли?
     - А кто же? Да, так ты спорил с ними о Чернобыле и кричал,  что  тебе
жаль этих ребят, потому что они за пять лет  все  умрут  от  лейкемии.  Ты
кричал, что атомную электростанцию в Арканзасе давно нужно стереть с  лица
земли. Мне насилу удалось усадить тебя в  кэб.  Я  довел  тебя  до  дверей
твоего номера и оставил на всякий случай в шкафу бутылку. Ты уверял, что с
тобой полный порядок. Ты  намеревался  принять  ванну  и  потом  позвонить
какому-то парню по имени Бобби.
     - Это не парень, а девушка, - растерянно  поправил  его  Гарднер.  Он
потер рукой шею и задумался.
     - Все в порядке?
     - Вполне. Не о чем беспокоиться.
     Он положил трубку, и тут его  пронзила  странная,  нелогичная,  почти
абсурдная мысль: Бобби попала в беду.

     Он медленно  подошел  к  стулу  и  сел  на  него  верхом.  Идиот!  Он
рассуждает о Чернобыле! Почему на земле столько идиотов?
     Беги отсюда, Гард, - промелькнуло у него в голове. - Черт  с  ним,  с
марафоном! Черт с Лучшей Подругой  Поэзии  шлюхой  Мак-Кадл!  Беги  отсюда
сейчас же, пока не случилось ничего непоправимого.  Потому  что,  если  ты
останешься здесь, что-нибудь ужасное  обязательно  случится.  Здесь  везде
кровь, даже на луне.
     Нет! Пусть он будет проклят, если убежит отсюда и вернется  в  Мэн  с
этой болтающейся между ногами штукой. Только не он!
     И потом, здесь эта шлюха.
     Ее зовут Патриция Мак-Кадл, и Гард  никогда  еще  в  своей  жизни  не
встречал шлюху такого высокого класса.
     У нее был контракт, основу которого составлял тезис: нет игры  -  нет
денег.
     - Боже! - прошептал Гарднер  и  закрыл  глаза  руками.  Он  попытался
прогнать  головную  боль,  отлично  зная,  что  существует   только   одно
лекарство, но это лекарство одновременно является и отравой.
     Он знал также, что все это очень плохо.  Что  его  опять  закручивает
циклон.
     Джим Гарднер входил в состояние свободного падения.

     Патриция Мак-Кадл была звездой их поэтического марафона. Ее ноги были
длинными, но излишне мускулистыми, нос - аристократическим,  но  несколько
длинноватым,  чтобы  считаться  привлекательным.  Однажды  Гард   мысленно
попытался поцеловать ее и ужаснулся: она  могла  бы  проткнуть  ему  носом
щеку. Ее лицо было удлиненной формы, с короткими  ресничками  над  серыми,
как дождливое небо, глазами. Любимые духи - "Мэйфлауэр".
     В программу поэтического марафона она  была  включена  в  1988  году,
когда один из шести поэтов,  намеревавшихся  принять  участие  в  поездке,
повесился на галстуке в собственном сортире.
     У Патриции было двенадцать публикаций, и ее стихи нравились  публике.
В марафоне она увидела отличный способ рекламирования себя и вскоре сумела
возглавить это предприятие.
     Она перепробовала в качестве  участников  марафона  многих  поэтов  и
менее чем за тридцать шесть часов до его начала пригласила  наконец  Джима
Гарднера.
     - Ты все еще пьешь, Джимми? - спросила она его при встрече. Джимми  -
он ненавидел, когда его так называли. Большинство людей  звали  его  Джим.
Джим - это было нормально. И редко кто  называл  его  Гард  -  кроме  него
самого... и Бобби Андерсон.
     - Пью помаленьку, - ответил он. - Но не очень много.
     - В это нелегко поверить, - холодно возразила она.
     - Ты всегда была недоверчивой, Патти, - заметил он, зная, что она  не
любит,  когда  ее  так  называют,  еще  больше,  чем  он  имя  Джимми.  Ее
пуританская кровь восставала против подобной фамильярности.
     - Ты спросила просто из любопытства, или же у тебя есть  какое-нибудь
предложение?
     Конечно, он знал, и она знала, что он знал, что они  могут  прийти  к
соглашению, но соглашение это вылилось в несколько странную форму.
     Это был не брачный  контракт,  но  нечто  в  этом  роде.  Джим  хотел
приобрести к зиме неновую, но хорошо работающую печку,  Патриция  Мак-Кадл
хотела приобрести себе поэта. Боясь, что он нарушит их устное  соглашение,
в тот же день она прикатила к нему из Дерри с контрактом,  отпечатанным  в
трех экземплярах, и нотариусом. Гард был несколько  удивлен,  что  она  не
притащила с собой и второго нотариуса на случай, если первый,  к  примеру,
подвернет ногу.
     Шутки в сторону.  Он  никак  не  мог  сейчас  разорвать  этот  чертов
контракт, потому что тогда ему не видать  печки,  как  своих  ушей.  Более
того, эта стерва потащит его в суд и  заставит  платить  не  менее  тысячи
долларов в качестве  возмещения  убытков,  потому  что  в  контракте  было
записано однозначно, что он должен принимать участие в  марафоне  тридцать
(30) дней.
     И потом, она обязательно  будет  преследовать  его.  Самой  ей  будет
казаться, что причиной этому принципы, но на  самом  деле  все  это  будет
из-за того, что он однажды назвал ее Патти.
     Ее муж умер десять лет назад, завещав ей кучу денег. Получив  деньги,
она быстро стала известной покровительницей искусств и  настоящей  деловой
женщиной. Почему одни поэты всю жизнь проводят в безвестности,  а  другие,
как из рога изобилия, получают все мыслимые и немыслимые призы и  награды?
Потому что  над  этими  другими  простирается  длань  такой  вот  Патриции
Мак-Кадл.
     Если он разозлит ее, она может причинить ему много  неприятностей.  И
тогда, какие бы прекрасные стихи  он  не  написал,  они  так  и  останутся
неопубликованными.
     Так что потерпи, дружок, - подумал он. Потом  заказал  себе  в  номер
бутылку "Джонни Уокера" (о, этот могущественный,  благословенный  ЧЕК!)  и
повторил вслух:
     - Нужно потерпеть - и точка.
     И все же мысли его возвращались к Бобби. Хорошо было бы позвонить  ей
и сказать: Меня почти засосал циклон, Бобби, но  я  вовремя  ухватился  за
спасательный круг. Повезло, верно?
     Ну и заткнись теперь. Ты сам кузнец своего счастья. Если  бы  ты  был
сильным, Гард, то удача сопутствовала бы тебе. А так  ты  имеешь  то,  что
имеешь.
     Джим заглянул в шкаф и поискал глазами,  что  можно  было  бы  надеть
взамен испорченного выходного костюма, и выбрал  потертые  джинсы,  легкую
летнюю рубашку и белые носки. Одевшись, он  откусил  кусочек  лежащего  на
столе несвежего сэндвича и отправился в ванную на поиски  аспирина.  Найдя
наконец упаковку, он проглотил  сразу  несколько  таблеток.  Посмотрел  на
бутылку. Отвел взгляд. Пульсирующая боль в висках не утихала. Джим  сел  у
окна с блокнотом в руках и принялся обдумывать, что будет  читать  сегодня
вечером.
     Сейчас все его стихи казались ему бездарными. Голова, не  переставая,
болела. Он вспомнил, что однажды говорил ему доктор: Время  от  времени  у
тебя будут жуткие головные боли, сынок. Но когда они возникнут, все  равно
благодари Господа за то, что остался жив.
     Трудно благодарить Господа, когда так адски болит затылок.
     Он отложил блокнот в сторону и прикрыл глаза.
     Я больше не перенесу этого.
     Перенесешь.
     Не перенесу. Здесь все в крови, даже луна. Я чувствую  это,  я  почти
вижу это.
     Не болтай чепухи! Возьми себя в руки!
     - Я постараюсь, - прошептал он, не открывая глаз, и сам  не  заметил,
как через пятнадцать минут уже крепко спал, посапывая носом. Он уснул сидя
в кресле.

     Перед выходом на сцену он, как всегда, немного  волновался  и,  когда
пришла  его  очередь,  чувствовал  себя  сперва  как  человек,  страдающий
раздвоением личности, однако через несколько мгновений пришел в себя.
     Аудитория сегодня была больше, чем обычно: в зале находилось  порядка
ста человек. Множество глаз, которые, казалось, пожирали  его.  На  память
пришла цитата из старины Т.Рекса: "Девочка, ты полюбила вампира, и  сейчас
я ВЫПЬЮ ТВОЮ КРОВЬ!"
     Начинай, Гард! Не заставляй их ждать.
     Голос Бобби, прозвучавший в его голове, успокоил его.
     Зал был ярко освещен.  Он  увидел  Патрицию  Мак-Кадл.  На  ней  было
маленькое черное платье, стоившее никак не меньше  трехсот  долларов.  Она
строго смотрела перед собой, чинно сложив руки на коленях.  Гард  подумал:
Она видит, что происходит, и ей все это не нравится. Ты  только  посмотри!
Она ждет моего провала!
     Сукин сын, ты не заслуживаешь ничего другого, после того  как  посмел
назвать меня Патти! Давай же, Гарднер! Три сотни, которые я уже  заплатила
тебе, - вполне сносная плата за эксклюзивное удовольствие видеть, как  все
эти люди тебя освищут. Давай, начинай!
     В зале пронесся легкий гул. Пауза затягивалась.  Он,  крепко  стиснув
зубы, стоял на помосте,  с  легким  удивлением  рассматривая  зрителей.  И
вдруг, вместо того, чтобы слышать Бобби, Гарднер увидел ее.
     Бобби находилась в Хейвене. Он увидел ее сидящей в кресле,  одетой  в
шорты и футболку. У ног ее спал Питер. Она держала в руках  книгу,  но  не
читала  ее,  устремив  свой  взгляд  в  окно,  в  темноту,  погруженная  в
собственные мысли.
     Он даже каким-то образом знал, о чем она сейчас думает. О чем-то, что
находится в лесу. О чем-то... что она нашла в лесу. Да, Бобби была  сейчас
у себя дома, пытаясь разобраться, что же такое  она  нашла  и  почему  так
устала. Она не думала о Джеймсе Эрике Гарднере, известном поэте.
     И тут в голове его с бешеной скоростью закрутилась, повторяясь,  одна
и та же мысль, как вспышка огня в ночи: Бобби в беде! Бобби  ДЕЙСТВИТЕЛЬНО
В БЕДЕ!
     Щелчок - и картинка в голове изменилась. Теперь Бобби была в  подвале
дома, доставшегося ей по наследству от дяди. Она склонилась  над  каким-то
механизмом... Было темно, Гард не смог разглядеть, что именно она  делает.
Но она определенно что-то делает, потому что из-под  ее  пальцев  вылетают
голубые искры... Механизм был чем-то знаком Гарднеру, но...
     Потом он услышал нечто еще более удивительное, чем голубые искры. Это
был Питер. Питер выл. Бобби не обращала на это внимания, что было непохоже
на нее. Она была целиком поглощена своим занятием...
     Шум в зале нарастал, и видение исчезло.
     Он мутным взглядом окинул лица  зрителей.  Многие  из  них  выглядели
встревоженными. Он что, боится их? Боится? Но почему?
     Только Патриция Мак-Кадл никак не выказывала волнения. Напротив,  она
смотрела на него со странно спокойным удовлетворением, и  это  подтолкнуло
его.
     Гарднер  внезапно  обратился  к  аудитории,  удивляясь  в  душе,  как
естественно и обыденно звучит его голос.
     - Простите меня. Сегодня я хотел бы  прочесть  вам  совершенно  новые
стихи, но все никак не мог решиться. - Пауза.  Улыбки.  Чей-то  смешок,  в
котором явно прозвучала симпатия к  нему.  Тень  гнева  на  лице  Патриции
Мак-Кадл.
     - Собственно, - продолжал он, - это не совсем так.  Просто  я  решал:
стоит или не стоит читать эти стихи вам, но  потом  сделал  выбор  в  вашу
пользу...
     Еще чей-то смешок, другой, третий. Атмосфера разрядилась. Щеки  Патти
покраснели, как помидор, и она так стиснула пальцы рук, что они побелели.
     Не смотри на нее, Гард! Ты думаешь, что победил ее, и  ты  прав.  Она
повержена. И все же не смотри на нее. Она тебе этого не забудет.
     И не простит.
     Но все это будет когда-нибудь потом. Сейчас  же  он  открыл  рукопись
своих стихов. Глаза его наткнулись на посвящение:  Бобби,  которая  должна
первой прочесть их.
     "Лейтон-стрит" - так назывались эти стихи. Это была улица в Юте,  где
она выросла, улица,  где  произошло  становление  ее  как  писательницы  -
простого автора простых рассказов. Гард знал, что она способна на большее,
но для этого ей нужно было бы покинуть Лейтон-стрит. На  Лейтон-стрит  она
потеряла  горячо  любимого  отца  и  не  менее  горячо  любимую  мать.  На
Лейтон-стрит она страдала от бессонницы, засыпая  иногда  в  классе  после
мучительной ночи, когда ей ни на минуту не  удавалось  сомкнуть  глаз.  На
Лейтон-стрит над ней был постоянный гнет тирании сестры Анны...
     Анна.
     Более, чем что-либо другое, Анна олицетворяла собой Лейтон-стрит.
     Анна была тормозом для стремлений и возможностей Бобби.
     Что ж, - подумал Гард. - Для тебя, Бобби. Только для  тебя.  И  начал
читать "Лейтон-стрит" - спокойно, неторопливо, как если бы он не стоял  на
сцене, а сидел в уютном кресле у себя дома.
     Произведение было написано белым стихом. Верлибром.

            Эта улица начинается там, где кончается жизнь.
            Дети, живущие на ней, одеты в перелицованные тряпки.
            Но, как и все дети в мире,
            Они играют в "салочки" и "прятки".
            Их беда только в том, что
            Они никогда не увидят ничего,
            кроме Лейтон-стрит...
            Проходят дни, зима сменяет лето.
            По радио они слышат про космические полеты и птеродактилей,
            Но им так и не суждено увидеть самим, что же это такое.
            Ведь их беда в том, что
            Они никогда не увидят ничего,
            кроме Лейтон-стрит...
            Они вырастут, состарятся, и когда
            Подойдут к последнему порогу,
            За которым только вечность,
            Они скажут:
            Я так и не увидел ничего,
            кроме Лейтон-стрит...

     Он не пытался "играть" свои стихи, он просто как бы пересказывал  их.
Большинство из тех, кто сегодня вечером пришел  послушать  поэтов,  дружно
пришло к единому мнению, что чтение Гарднера было самым лучшим.  А  многие
утверждали после, что ничего более прекрасного им  никогда  не  доводилось
слышать.
     Поскольку  это  было  в  жизни  Джима  Гарднера  последнее  публичное
выступление, это было особенно приятно.

     Он читал около двадцати минут, и, когда закончил, в  зале  воцарилась
тишина. Ему пришло вдруг в голову, что ничего более бездарного он  еще  не
писал.
     Внезапно  кто-то  в  заднем  ряду  вскочил  на  ноги  и   восторженно
зааплодировал. Девушка в середине  зала  подхватила  аплодисменты,  что-то
выкрикивая при этом. Через секунду весь зал стоял на ногах  и  ожесточенно
хлопал. Гарднер ловил потрясенные взгляды собратьев по перу.
     Но встали и аплодировали, как он успел  заметить,  не  все.  Патриция
Мак-Кадл продолжала сидеть с прямой спиной,  крепко  вцепившись  руками  в
сумочку. Губы ее были сжаты. Рот, казалось, стал совсем  бескровным.  Что,
Патти, съела? - злорадно думал Гард. - Это в твоем контракте предусмотрено
не было?
     - Спасибо,  -  кланяясь,  бормотал  он,  беспомощно  теребя  в  руках
рукопись, и быстро сбежал с  помоста,  заняв  свое  место  рядом  с  Роном
Каммингсом.
     - Боже, - прошептал Гарднеру Рон, не прекращая  аплодировать.  -  Мой
Бог!
     - Прекрати хлопать, болван, - прошипел Гарднер.
     - Черт меня побери! Я не знаю, когда ты  написал  эту  вещь,  но  это
великолепно! - сказал Каммингс. - И я ставлю тебе выпивку по этому поводу.
     - Сегодня я не пью ничего крепче содовой, - ответил  Гарднер,  хорошо
зная, что лжет. Головная боль уже прошла. Успех  совершенно  исцелил  его,
довершив начатое аспирином.
     Аплодисменты постепенно стихли. На  лице  Патриции  Мак-Кадл  застыло
выражение, постепенно становившееся все кислее и кислее.

     После удачно окончившегося вечера поэты дружной толпой  спустились  в
бар. Опьяненный успехом, Джим подсел к стойке. Возле него очутился бармен.
     - Я думаю, вы превосходно читали сегодня, мистер Гарднер.
     Гард в задумчивости крутил в руках рюмку. "Лейтон-стрит"  посвящалось
Бобби Андерсон, и этот парень за стойкой  почему-то  напомнил  ему  Бобби,
такую, какая она впервые появилась в университете.
     - Спасибо.
     - Думаю, вам нужно быть поосторожнее со спиртным. Это может  погубить
ваш талант.
     - Не переживайте, дружище. Я в полном порядке,  -  Джим  выпил  рюмку
водки и отошел от стойки.
     Проходя через зал, он  увидел  Патрицию  Мак-Кадл.  Заметив,  что  он
смотрит на нее, она отвернулась, сердитая и  высокомерная.  В  ее  голубых
глазах блеснули стальные огоньки. Поцелуй меня в зад,  фригидная  сука,  -
злорадно подумал он и шутливо отсалютовал ей рюмкой.
     - Только тоник, да? Это что, тоник?
     Возле него, как чертик из коробочки, возник Рон Каммингс. Он улыбался
дьявольской ухмылкой.
     - Отстань, - слишком громко сказал ему Гарднер, и сидящие вокруг люди
стали оглядываться на них.
     - Гард, старина...
     - Я все отлично знаю, и перестань следить за мной,  -  проворчал  он,
чувствуя, что голова его  постепенно  тяжелеет.  Это  не  было  похоже  на
обещанную ему доктором  головную  боль:  ощущение  рождалось  не  в  самой
голове, а где-то гораздо глубже. И оно нисколько не мешало.
     Напротив, это было довольно приятно.
     - Ты добился своего, - Каммингс кивком указал на Мак-Кадл. - Она  вне
себя от гнева. Она с удовольствием выкинула бы тебя из  группы,  Джим.  Не
давай ей повода.
     - Черт с ней.
     Кто-то окликнул Каммингса, и он отошел. Гарднер проводил его взглядом
и  вдруг  рассмеялся.  Слезы,  вызванные   неудержимым   хохотом,   градом
покатились по его щекам. Люди вновь начали оглядываться на него.  Какой-то
мужчина, с интересом глядя на него, выпил залпом рюмку водки,  поперхнулся
и теперь безуспешно пытался откашляться.
     Понемногу Гард начал  брать  себя  в  руки.  Из  соседнего  помещения
доносилась  громкая  музыка,  там  собрались  наиболее  интересные   люди,
присутствующие  на  сегодняшнем  вечере.  Прихватив  блюдо  с   крошечными
бутербродиками-канапе, Джим направился туда. Проходя через зал,  он  никак
не мог преодолеть в себе ощущение, что дура  Мак-Кадл,  сидящая  за  одним
столиком с их беднягой конферансье,  обсуждает  сейчас  его.  Как,  вы  не
знаете? Но это чистейшая правда: он ударил ее. Прямо по лицу. Она сказала,
что не станет обращаться в суд. Кто знает, верное ли это  решение?  С  тех
пор он больше не бил женщин, - во всяком случае, до сих пор. Но он  вполне
может проделать что-нибудь подобное сегодня вечером,  ведь  он  мастер  на
всякие эксцентрические выходки. И потом, вы  же  видите,  он  не  способен
контролировать себя во время выпивки...
     Следи за собой, Гард, - услышал он голос,  похожий  на  голос  Бобби,
второй раз за сегодняшний вечер. Не показывай всем, что  болен  паранойей.
Не давай им повода к сплетням.
     Стоя уже в дверном проеме, он оглянулся.
     Они смотрели прямо на него.
     В нем вскипала волна  гнева...  но  он  усилием  воли  заставил  себя
улыбнуться им и поднял бокал, как бы  намереваясь  произнести  тост  в  их
честь.
     Беги отсюда, Гард. Это может плохо кончиться. Ты выпил.
     Не переживай, я контролирую себя. Она просто хочет, чтобы я исчез,  и
поэтому так смотрит на меня.  Вдобавок  эта  дрянь  рассказывает  обо  мне
всякую чепуху: что я ударил свою жену, что меня арестовали на демонстрации
с пистолетом в кармане... Но я спокоен. Нет  проблем,  детка.  Я  как  раз
собираюсь умыться, выпить кофе и отправиться домой. Нет проблем.
     И хотя он на самом деле не пошел умываться,  не  заказал  кофе  и  не
отправился домой, в ближайший час с ним все было в порядке. Он, по меткому
выражению бывшей жены, "держался молодцом".
     Он прислушивался к спокойным, интеллигентным разговорам окружающих. В
последнее время у него редко выдавались подобные минуты.  Вот  уже  восемь
лет его жизнь идет хуже некуда, а последние три  года  -  просто  сплошной
кошмар. За это время он разучился  нормально  общаться  с  людьми  и  стал
непереносим даже для тех, кто  давно  знал  его,  особенно  когда  выпивал
несколько больше меры.
     Но сегодня  другое  дело.  Он  не  позволит  себе  поддаться  дурному
настроению. Выпил он или нет, все  равно  он  в  состоянии  контролировать
себя. За окном свистел ветер.
     Кто-то обратился к нему, приглашая принять участие в беседе.  Гарднер
ощутил благодарность, смешанную с раздражением. Это было нелогично, но это
было. Поэтому он предпочел вернуться в общий зал и в буфете  заказал  себе
очередной  бокал.  Все,  что   последовало   за   этим,   казалось,   было
спровоцировано каким-то дьяволом с совершенно извращенным чувством юмора.
     У другого конца буфетной стойки сгрудились люди - три мужчины  и  три
женщины. Они беседовали о чем-то. Среди них были  и  Патриция  Мак-Кадл  с
беднягой  конферансье.  Мужчина,  говоривший  сейчас   что-то,   напоминал
разукрашенную лавку на колесах. Рядом с ним  стояла  его  жена.  Она  была
недурна собой, в глазах ее светилась наивность. Гарднер понял  вдруг  одну
вещь: хоть он и алкаш, но все еще не утратил  природной  наблюдательности.
Женщина с наивным взглядом была твердо убеждена, что все, что говорит  или
делает ее супруг, не может вызывать и тени сомнения. В  то  же  время  она
явно переживала из-за того, что он несколько перепил,  и  пыталась  увести
мужа, но не знала, как это сделать.
     Гарднер внимательно посмотрел на них и подумал,  что  они,  вероятно,
женаты около восьми месяцев. Может, конечно,  и  год,  но  восемь  месяцев
подходило к ним лучше.
     Одежда говорившего  выдавала  его  принадлежность  к  Государственной
газовой  компании.  Этой  компании  принадлежал  завод,   находившийся   в
резервации, заселенной ирокезами, и энергетик говорил  сейчас  об  этом  с
такой гордостью, будто в этом была его заслуга. Наверняка мелкий чиновник,
- подумал Гарднер. Завод производил какую-то  радиоактивную  продукцию,  и
недавно там случился выброс.
     Слушатели с большим вниманием следили за  рассказом  мужчины.  Ха-ха,
Красный Киловатт - друг Поэзии! Такой же друг,  как  сам  Гарднер  -  друг
Нейтронной Бомбы. Вот жена энергетика - она скорее была  похожа  на  друга
Поэзии.
     Отлично  понимая,  что  совершает  громадную  ошибку,  Гарднер  решил
вмешаться в разговор. Знаете ли вы, о чем говорите? - пульсировало у  него
в мозгу. Он мог бы привести тысячу логических аргументов  против  заводов,
имеющих дело с ядерным топливом, но самым лучшим  доводом  для  него  была
боль, возникшая в сердце.
     Знаете ли вы, о чем говорите? Думаете ли вы о возможных последствиях?
Разве вы не помните, что произошло в России два года  назад?  Их  трагедия
отзовется даже в следующем столетии. Боже! Да лучше всю жизнь  провести  в
темноте, чем пользуясь электроэнергией, способной на  такой  взрыв.  Боже!
БОЖЕ! А эти болваны слушают сказки какого-то идиота, будто он святой!
     Третьему мужчине в этой группе было на вид  около  пятидесяти,  и  он
напоминал  декана  колледжа.  Он  хотел  знать  о  возможностях  различных
организаций протеста и фамильярно называл говорящего - Тед.
     Тед-Энергетик  говорил,  что  нам   всем   не   стоит   беспокоиться.
Федеральные власти не  позволят  всяким  там  болтунам  лишить  величайшую
страну энергии. Группы  протеста  создаются,  но  тут  же  распадаются,  -
говорил он, - и не представляют  собой  реальной  силы.  Все  рассмеялись,
кроме жены Теда-Энергетика. Она лишь слегка улыбнулась.
     Гарднер ответил тем же. Лишь в глазах его сверкала сталь.
     Тед-Энергетик заговорил более экспансивно. Он вещал, что пришло время
показать арабам раз и навсегда, что Америка и американцы  не  нуждаются  в
них. Он говорил, что даже наиболее современные генераторы,  работающие  на
угольном топливе, - это вчерашний день. Он говорил о величии и  могуществе
солнечной энергии...
     В голове у Гарднера стучало и звенело. Он с удивлением обнаружил, что
сильно сжал бокал и  стекло  вот-вот  хрустнет.  Гарднер  немного  ослабил
хватку, а Тед-Энергетик объяснял,  что  ядерная  энергия  -  это  реальная
альтернатива.
     - Благодарение небу, перспектива Чернобыля для Америки невозможна,  -
говорил он. - Там умерло тридцать два человека. Это,  безусловно,  ужасно,
но при авиакатастрофе, которая произошла месяц назад, погибло что-то около
ста девяноста человек. Слышали ли вы когда-нибудь правительственные отчеты
о количестве погибших в авиакатастрофах?  Смерть  тридцати  двух,  ужасная
сама по себе, все же далека от Армагеддона!
     Он любовался собой и звуками своего голоса.
     Гард больше не мог видеть в нем человека. Из воротника белой  рубашки
торчала голова волка. Его  жена  напоминала  теперь  испуганного  кролика,
красными глазками глядящего через стекла очков.
     Гард моргнул - и они вновь стали людьми.
     - Эти протестующие никак не могут уразуметь, что на их протесты никто
не обращает никакого внимания, -  торжествующе  закончил  Тед-Энергетик  и
оглянулся по сторонам, ожидая поддержки от слушателей. - За  тридцать  лет
мирного развития ядерной энергии для Соединенных Штатов не было и не будет
никакой опасности. - Он гордо поднял  подбородок  и  чокнулся  бокалом  со
всеми присутствующими.
     - Уверен, что это необходимо знать всем, - сказал мужчина, похожий на
декана колледжа. - И теперь моя жена и я, мы думаем...
     - А знаете ли вы, что Мария Кюри умерла от радиационного  отравления?
- задумчиво спросил Гарднер. Головы присутствующих повернулись к  нему.  -
Да-да. От лейкемии, вызванной  облучением  гамма-лучами.  Это  был  первый
случай подобной смерти, но,  к  несчастью,  не  последний.  Она  проводила
исследования, которые потом погубили ее.
     Гарднер оглядел внезапно ставшую безмолвной комнату.
     - Ее записи хранятся в специальном контейнере, - продолжил  он.  -  В
контейнере  в  Париже.  Они  излучают  радиационные  лучи.  К  ним  нельзя
дотрагиваться, потому что дотронувшийся до них может умереть.
     Патриция Мак-Кадл следила за ним  взглядом.  Остальные  сгрудились  у
буфетной стойки.
     - Пятого октября  1966  года,  -  говорил  тем  временем  Гарднер,  -
произошла авария на ядерном реакторе Энрико Ферми в Мичигане.
     - Но там ничего не случилось! - вмешался Энергетик,  потирая  руки  и
всем своим видом как бы говоря: Вот видите?!
     - Почти ничего. То  есть  никто  не  погиб.  Реакция  самопроизвольно
прекратилась. Никто  не  знает  почему.  Один  из  работавших  там  членов
комиссии по расследованию причин даже позволил себе пошутить: "Эти  ребята
чуть было не стерли с лица земли Детройт".
     Он умолк.
     - О, мистер Гарднер! Но это...
     Гарднер предостерегающе поднял руку:
     - Если изучить данные по количеству  раковых  заболеваний  в  районах
локализации ядерных объектов, то выяснится, что количество их во много раз
превышает норму.
     - Это не совсем верно, и потом...
     - Пожалуйста, позвольте  мне  закончить.  Не  думаю,  что  нужны  еще
какие-нибудь дополнительные факты, но все же дайте мне закончить.  Задолго
до Чернобыля у русских уже была одна авария с реактором в местечке Киштим.
Но тогдашний премьер Хрущев не допустил огласки случившегося.  Мадам  Кюри
сказала бы, что это была хорошая мысль для своего времени. Это  напоминало
взрыв карточного домика, а люди... что ж, они были просто  марионетками  в
чьей-то плохой пьесе. А потом шел дождь. Шел долгий  дождь.  Как  будто  в
небе появился вулкан, извергающий воду  вместо  лавы.  Последствия  аварии
устранялись почти год. Я видел фотографии. Я не умею читать по-русски,  но
я  просил  четырех  или  пятерых  самых  разных  людей  прочесть  мне,   и
прочитанное  совпадало.  Звучало  оно   как   плохая   этническая   шутка.
Представьте себе, что вы едете по одному из шумных шоссе  и  вдруг  видите
примерно  такую  табличку:  "ЗАКРОЙТЕ,  ПОЖАЛУЙСТА,  ВСЕ  ОКНА,  ВЫКЛЮЧИТЕ
ВЕНТИЛЯЦИОННУЮ СИСТЕМУ И ПОЕЗЖАЙТЕ ТАК БЫСТРО, КАК  ЭТО  ТОЛЬКО  ВОЗМОЖНО,
БЛИЖАЙШИЕ ДВАДЦАТЬ МИЛЬ".
     - Чепуха! - громко заявил Тед-Энергетик.
     - Фотографии были представлены независимым информационным агентством,
- как бы не слыша его, продолжал Гард. - Если этот парень всего лишь лжец,
это можно было бы пережить. Но он и люди,  подобные  ему,  делают  кое-что
похуже. Они, как попугаи, рассказывают публике,  что  сигареты  не  только
изредка способствуют возникновению рака легких, но содержат в  себе  также
море витамина С и уберегают вас от простуды.
     - Вы утверждаете...
     - Тридцать два человека, погибших в Чернобыле,  -  это  то,  что  нам
сообщили. Что ж, возможно,  их  было  только  тридцать  два.  У  нас  есть
фотографии, сделанные  американскими  врачами,  которые  говорят,  что  по
минимальным подсчетам таких  людей  не  менее  двухсот,  хотя  официальные
источники по-прежнему твердят о  тридцати  двух.  Эта  болезнь  не  всегда
убивает сразу. Вот что  ужасно.  Смерть  приходит  тремя  разными  путями.
Первый путь - гибель непосредственно в момент  выброса,  второй,  наиболее
частый, - смерть в результате лейкемии. Третий, самый популярный из  всех,
- заболевания раком в возрасте сорока лет и после. Рак легких, рак печени,
рак желудка, меланома - рак кожи - иными словами,  поражаются  практически
все органы. А  хуже  всего  то,  что  начинаются  необратимые  процессы  в
мозгу...
     - Прекратите, прошу вас, прекратите!  -  крикнула  жена  Теда.  В  ее
голове звучали истерические нотки.
     - Я бы прекратил, если бы мог, моя милая, - вежливо ответил он. -  Но
я не могу. В тысяча  девятьсот  шестьдесят  четвертом  году  на  одном  из
американских реакторов проводились учения на случай неполадки, аналогичной
чернобыльской. Количество жертв при этом...
     - Заткнись, Гарднер, - громко сказала Патти. - Ты пьян.
     Он не обратил на нее внимания, не сводя глаз с жены Энергетика.
     - Во время этих учений было установлено, что реактор, расположенный в
середине штата Пенсильвания, при взрыве в состоянии уничтожить сорок  пять
тысяч человек, почти семьдесят процентов жителей штата,  а  также  нанести
ущерб на сумму не менее двадцати миллионов долларов.
     - Болван! - крикнул кто-то. - Ты когда-нибудь заткнешься?
     - Нет, - ответил  Гарднер,  по-прежнему  глядя  в  упор  на  женщину,
которая, казалась, была загипнотизирована им. - Если умножить на пять -  а
мощность чернобыльского реактора была как  раз  в  пять  раз  выше,  -  то
получаем соответственно двести двадцать пять тысяч  погибших  и  ущерб  на
сумму восемьдесят пять миллионов долларов, - он поднес ко рту  стоящий  на
стойке стакан и выпил два больших глотка водки. - Итак, - подытожил он,  -
мы говорим о  почти  четверти  миллиона  погибших,  что-то  около  двухсот
двадцати четырех тысяч, если быть точным. - Он подмигнул  Теду-Энергетику,
закусившему нижнюю губу. - Трудно не замечать такое количество покойников,
верно?
     - Все эти люди погибли исключительно в твоем воображении,  -  сердито
возразил Тед-Энергетик.
     - Тед... - нервно сказала его жена, чье лицо  заливал  теперь  густой
румянец.
     - И ты думаешь, что я буду выслушивать твои бредни? - не  обращая  на
нее внимания, Тед напирал на Гарднера, и вот они уже стояли почти вплотную
друг к другу. - А?
     - В Чернобыле погибли дети, - сказал Гарднер. - Неужели вы  этого  не
понимаете? Одни из них  успели  дожить  до  десяти  лет,  другие  все  еще
находились в утробе матери.  А  те,  кто  выжил  тогда,  медленно  умирают
сейчас, пока мы здесь стоим с рюмками и стаканами в  руках.  Некоторые  из
них так и не научатся читать. Большинство  никогда  не  сможет  поцеловать
девушку. И все это происходит именно сейчас, когда мы с вами здесь пьем  и
развлекаемся.
     - Они убили своих собственных детей.
     Гард вновь посмотрел на жену Теда, и его голос  стал  нарастать,  как
снежный ком.
     - Мы уже сталкивались с Хиросимой и Нагасаки, с  нашими  собственными
Тринити и Бикини. Они убили своих собственных детей! Разве  ты  не  понял,
что я сказал? Детям, погибшим в Припяти, было очень мало  лет!  Они  убили
ДЕТЕЙ!! Просто детей!..
     Жена Теда отступила на шаг. Ее губы дрожали,  глаза,  казалось,  были
готовы выскочить из орбит.
     - Нам всем известно, что мистер Гарднер  -  хороший  поэт,  -  сказал
Тед-Энергетик, обнимая свою  жену  за  плечи.  Подобным  движением  ковбой
похлопывает по спине теленка. -  Но  он  не  слишком  информирован  насчет
ядерной энергии. Мы не можем на самом деле знать,  что  случилось  или  не
случилось в Киштиме, не можем реально оценивать  цифры  потерь  русских  в
Чернобыле...
     - Закрой свою пасть! - рявкнул Гарднер. - Ты отлично знаешь, о чем  я
говорю! Твоей компании очень выгодно скрывать все это: количество  раковых
заболеваний в районах вокруг АЭС, уровень загрязнения воды  радиоактивными
отходами, а, между прочим, люди пьют эту воду,  купаются  в  ней,  готовят
еду, стирают одежду. Ты все  это  знаешь.  Ты  и  всякие  другие  частные,
муниципальные,  государственные  и  федеральные  энергетические   компании
Америки.
     - Замолчи, Гарднер, - прервала его Мак-Кадл, делая  шаг  вперед.  Она
повернулась к группе и подарила ей обворожительную  улыбку.  -  Он  просто
слегка...
     - Тед, ты знал все это? - внезапно спросила жена Энергетика.
     - Конечно, мне встречались некоторые данные, но...
     Он внезапно замолчал, и до слуха присутствующих доносилось только его
хриплое дыхание. Это было не слишком много... но  этого  было  достаточно.
Внезапно все поняли, что внутренне он сломался.  Это  был  краткий  момент
триумфа Гарднера.
     Воцарилась тишина. Жена Теда  отодвинулась  от  мужа.  Он  вздрогнул.
Сейчас он сам напоминал Гарднеру затравленного кролика.
     - О, мы имеем самую различную информацию, - криво ухмыльнулся  он.  -
Большая часть ее - не что иное, как  русская  пропаганда.  Люди,  подобные
этому идиоту, рады поверить и разнести ее по  всему  свету.  Все,  что  мы
знаем точно, - это то, что Чернобыль был не несчастным случаем, а попыткой
заставить нас...
     - О Боже! Сейчас ты начнешь рассказывать нам, что и  в  могиле  можно
жить! - возразил Гарднер. - Тебе не приходилось видеть  фотографии  ребят,
которые в антирадиационных костюмах работают на АЭС в Харрисбурге? Заметь,
смена у них не превышает пятнадцати минут. Дело в том, что  такой  костюм,
если дольше находиться  в  нем  в  очаге  заражения,  начинает  пропускать
радиоактивные частицы, и человек облучается.
     - Все, что ты говоришь, - не более чем пропаганда! - заверещал Тед. -
Русские любят народ так же, как и ты! Ты поешь под их дудку!  Сколько  они
тебе платят?
     -  Кто  это  тут  ревет,  как  самолет  при  взлете?   -   насмешливо
поинтересовался Гарднер. Он  приблизился  к  Теду  еще  на  шаг.  -  Тебе,
конечно, кажется, что атомные реакторы гораздо привлекательнее, чем  Джейн
Фонда?
     - Если хочешь, - да, что-то вроде этого.
     - Прошу вас, друзья мои, - вмешалась встревоженная жена декана. -  Мы
можем спорить,  но  не  нужно  так  кричать!  Ведь,  прежде  всего,  мы  -
интеллигентные люди...
     - Некоторым лучше бы  не  вмешиваться,  -  перебил  ее  Гард,  и  она
замолчала, отпрянув. Ее муж недружелюбно смотрел на  поэта  поверх  стекол
очков, как будто старался запомнить Гарда на всю жизнь. -  Что  вы  будете
делать, когда ваш дом охвачен пламенем, а вы - единственная из всей семьи,
кто проснулся в полночь и понял, что случилось? Вы  будете  пытаться  всех
спасти или же начнете всплескивать руками,  рассуждая  о  том,  что  вы  -
интеллигентный человек?
     - Мне просто кажется, что все это зашло слишком далеко и...
     - Да уж неблизко! Я тоже так думаю. - Гард посмотрел на  миссис  Тед.
Она отскочила в сторону,  держась  за  руку  своего  мужа.  Гард  подумал:
Интересно, что заставляет ее в таком страхе отскакивать от меня?
     Насмешливый внутренний голос тут же услужливо  подсказал  ему  ответ:
Ведь ты когда-то уже ударил свою жену, верно? Вот она и боится.
     - Вы собираетесь иметь детей? - почти ласково спросил он у нее.  Если
так, я хочу надеяться, во имя семейного счастья вас и вашего мужа, что  вы
живете на достаточно безопасном расстоянии  от  какого-нибудь  реактора...
ведь это, как вы уже знаете, небезвредно.
     Она плакала.
     Она плакала, но он уже не мог остановиться.
     - Кроме того, учтите, что если  ваш  муженек  предложит  вам  поездку
куда-нибудь вроде Мехико, хочу предостеречь вас: не пейте  воду.  А  лучше
откажитесь от поездки под предлогом... -  Гарднер  улыбнулся,  сперва  ей,
потом Теду, - ...ну, например, под предлогом головной боли.
     - Заткнись, - вне себя закричал Тед. Его жена только стонала.
     - Верно, - поддержал его бармен.  -  Я  тоже  думаю,  что  вам  лучше
заткнуться, мистер Гарднер.
     Гард внимательно обвел глазами всех собравшихся:
     - Заткнуться! Конечно, легко заткнуться, и пусть все рушится! И скоро
вокруг будут лежать горы трупов! Заткнуться! Вот о  чем  мечтают  все  эти
ребята: чтобы мы заткнулись! А если мы не заткнемся сами, то нам  помогут,
как помогли Карен Силквуд...
     - Успокойся, Гарднер, - прошептала Патриция  Мак-Кадл.  В  ее  голосе
звучало настоящее отчаяние.
     Он опять обратился к жене Теда, чьи щеки были мокрыми от слез:
     - Кроме того, вас может подстерегать СДС -  синдром  детской  смерти.
Такое тоже бывает в районах вблизи реакторов. Врожденные  аномалии,  вроде
синдрома Дауна, - другими словами, монголоидизм - и...
     - Я прошу вас покинуть мой бар, - сказал ему бармен.
     - Обойдешься, - коротко отрезал Гард и вновь повернулся к  мистеру  и
миссис Тед. Его голос шел как бы из глубины организма. Он как бы слышал  и
видел всю сцену со  стороны.  На  контрольной  панели  вспыхивали  красные
огоньки.
     - Тед здесь лгал о том,  как  это  здорово  и  безопасно,  и  вы  все
поверили ему... но факт остается фактом: то, что  произошло  в  Чернобыле,
выбросило в атмосферу нашей планеты гораздо больше  вредных  веществ,  чем
все ракеты Тринити вместе взятые.
     - В Чернобыле случился пожар...
     - Но его вот уже много дней не могут потушить. Сколько еще  он  будет
гореть? Никто не знает, - верно, Тед?
     Он указал стаканом в  сторону  Теда.  Все  они  теперь  были  так  же
растеряны, как миссис Тед.
     - И все это может произойти опять. Возможно, в штате Вашингтон.  Ведь
построенный там реактор мало чем отличается от того, что  был  в  Киштиме.
Чья очередь? Калифорнии? Польши? Или это случится здесь,  в  Массачусетсе,
если дать волю парням вроде Теда? Стоит только одному идиоту нажать не  ту
кнопку и все может взлететь на воздух.
     Патриция Мак-Кадл побелела как стена...  только  ее  глаза  сверкали.
Миссис Тед переводила взгляд с мужа на Гарднера, как будто они были  двумя
собаками, собирающимися затеять драку. Почувствовав ее взгляд, Тед положил
ей на плечо руку. По-видимому,  он  имеет  инструкции,  как  обращаться  с
психами вроде меня, - подумал Гарднер. - Такие Теды всегда хорошо обучены.
     Но все это потом. Сейчас он скажет им еще кое-что на прощанье.
     - Боже, как я устал от парней вроде вас!.. - И он повернулся  к  жене
Теда:
     - Помните! Лейкемия! Дети! Дети всегда погибают первыми.
     - Тед? - простонала она. - Он ведь врет? То  есть...  -  Она  закрыла
лицо платком, и оттуда послышались какие-то хрюкающие звуки.
     - Прекратите, -  в  голосе  Теда  послышались  молящие  нотки.  -  Мы
поговорим с вами об этом потом, если вы хотите, но  прекратите  издеваться
над моей женой.
     - Я и хочу, чтобы над ней прекратили издеваться, - возразил  Гард.  -
Но она  слишком  многого  не  знает.  Того,  что  должна  знать.  Особенно
учитывая, за кого вышла замуж.
     Он с улыбкой на лице вновь повернулся к женщине. Та вся дрожала,  как
лист на ветру.
     - Возьмите себя в руки. И помните,  что  пожары  типа  чернобыльского
горят долго, а потушить их очень трудно. Держитесь подальше от  реакторов.
И так уже на восточном побережье Штатов исчезает слишком много плутония...
     Внезапно бармен схватил его за плечи. Стакан вылетел из рук Гарднера,
упал на пол и разлетелся на мелкие кусочки.  Громким  хорошо  поставленным
голосом бармен приговаривал:
     - Я тебя вышвырну отсюда, грязная свинья!
     Этот тезис был встречен бурными  аплодисментами  собравшихся.  Позади
них какая-то женщина в экстазе завопила:
     - Вон отсюда! Вон отсюда, ублюдок! Я  больше  никогда  не  хочу  тебя
видеть!
     Этот искаженный истерикой голос принадлежал Патриции Мак-Кадл. Бармен
отпустил Гарда, и тот оглянулся. Лицо Патти было перекошено злобой.
     - Я больше не желаю иметь с тобой ничего общего! - шипела она.  -  Ты
всего лишь безмозглый, опустившийся пьяница, лишенный человеческих чувств.
И я вышвырну тебя. Ты знаешь, я могу это сделать!
     - Послушай, Патти, о чем ты говоришь? Неужели наш контракт?..
     Рон  Каммингс,  уже  давно  прислушивающийся  к   разговору,   весело
рассмеялся. Патриция Мак-Кадл размахивала рукой перед глазами Гарда.
     Голосом, в котором прозвучало скрытое торжество, она громко и внятно,
так что было слышно во всех уголках зала, произнесла:
     - Да и чего можно ждать от человека, который ударил свою  собственную
жену?
     Оглянувшись по сторонам, Гарднер увидел Рона.
     - Прости, дружище, - с этими словами он взял  из  его  руки  бокал  и
быстрым жестом выплеснул содержимое в лицо Патриции Мак-Кадл.
     - Мой привет тебе, дорогая, - спокойно произнес Гард и  направился  к
двери. Это был, по его  мнению,  самый  достойный  выход  при  создавшихся
обстоятельствах.
     - Эй! Ты!
     Гарднер оглянулся на голос и получил пощечину от Теда. В углу комнаты
рыдала потрясенная Патриция. От удара Гард едва устоял на ногах.
     - У моей жены там, в ванной, истерика, и в этом виноват  ты!  Я  убью
тебя, болван!
     Дикая ярость овладела Гардом. В ответный  удар  он  вложил  всю  свою
силу. Тед отлетел к стене, взывая о помощи.
     Гард хотел повторить удар, но тут его сзади схватили чьи-то руки. Это
был Рон. Внешне он был совершенно  спокоен,  но  в  лице  его  было  нечто
пугающее Гарда. Жалость? Сострадание?
     Гард обмяк. В комнате было тихо, и только Тед, вытирая  окровавленное
лицо, сопел в углу.
     - Патриция Мак-Кадл сейчас по телефону  вызывает  полицию,  -  сказал
Рон. - Полагаю, они не заставят себя  долго  ждать.  Ты  должен  исчезнуть
отсюда, Джим. Беги. Беги в Мэн. Я позвоню тебе.
     Тед-Энергетик сделал попытку вновь броситься на Гарднера. Двое  ребят
- один из них был бармен - удержали его за руки.
     - Прощайте, - обратился Гарднер к собравшимся. - Спасибо за прекрасно
проведенное время.
     Он направился к двери, но вдруг вернулся:
     - Если вы забудете все, что я говорил, то помните хотя бы  об  одном:
лейкемия! Лейкемия и дети! Помните...
     Но вряд ли они будут это помнить. Он читал это на их лицах.
     Гард еще раз кивнул всем, прошел мимо бармена и вышел. Больше  он  не
оглядывался. Открыв входную дверь, он  шагнул  в  ночь.  Ему  больше,  чем
когда-либо в жизни, хотелось  выпить,  и  он  понимал,  что  должен  найти
выпивку, потому что иначе задохнется, как рыба, выброшенная на берег.

                          6. ГАРДНЕР НА КАМНЯХ

     Спустя несколько дней, утром четвертого июля,  Гарднер  проснулся  на
скалистом берегу Атлантики, неподалеку от Восхитительного Парка Аркадия  в
Аркадия-Бич, штат Нью-Хэмпшир. Вряд ли он мог сказать, где  находится.  Он
едва мог вспомнить свое имя и осознавал только, что ночью едва не замерз.
     Он лежал на боку, и  его  ноги  свисали  почти  к  самой  воде.  Гард
подумал, что, засыпая, наверное, лежал выше, но во сне сполз со скалы... а
потом начался прилив. Если бы он проснулся получасом позже, то  легко  мог
очнуться на дне океана.
     Один  ботинок  смыло  водой,  второй   размок   и   стал   совершенно
бесформенным.  Гарднер  подбросил  его  ногой  и  отшвырнул   в   сторону,
безучастно глядя, как тот скрывается в  зеленой  пучине.  Хоть  чем-нибудь
подкормлю рыбок, - подумалось ему.
     Он сел.
     Виски пронзила такая  нестерпимая  боль,  что  на  мгновение  Гарднер
потерял сознание. Почему  он  не  умер  во  сне?  Тогда  не  пришлось  бы,
проснувшись, терпеть эти пытки...
     Постепенно боль притупилась, и к нему вернулось ощущение  реальности.
Теперь он мог оценить, насколько  жалко  выглядит.  Когда  же  это  с  ним
началось? Вчера?
     Никак нет, дружок. Не вчера. У тебя был  настоящий  запой.  Чертовски
мерзкая штука.
     В животе урчало и бурлило. Он оглянулся по сторонам - слева  валялась
пустая бутылка.
     Боже, как ужасно болит все тело!
     Почесав давно немытой правой рукой нос, Гарднер увидел на  ней  следы
крови. У него шла носом кровь во сне. Подобного не случалось  с  тех  пор,
как  ему  стукнуло  семнадцать.  Теперь,  вследствие  неуемного  пьянства,
кровотечение повторилось.
     Гарднер ощущал дикую слабость - гудела голова, бурлил  желудок,  ныли
все мышцы. Все  вместе  эти  явления  можно  было  бы  назвать  похмельным
синдромом. Однажды он уже допился до такого состояния - в тысяча девятьсот
восьмидесятом году. Тогда он  женился,  а  его  преподавательская  карьера
закончилась. И тогда же оборвалась жизнь Норы. Нет,  она  умерла  после...
Тогда, допившись до бесчувствия, он ее ударил...
     Но сейчас ему было, пожалуй, еще хуже.
     Гарднер взглянул вниз, на воду. Набегающие волны омывали его ноги.
     Ударил свою жену... вот силач, а?
     Пытаясь облегчить пульсирующую боль, Гарднер  закрыл  глаза  и  вновь
открыл их.
     Возьми и прыгни, - тихо нашептывал  ему  внутренний  голос.  -  И  ты
навсегда избавишься от этого кошмара. Все сочтут это  несчастным  случаем.
Потом, как гласит великий  закон  Кармы,  придет  твое  новое  рождение...
Прыгай, Гард! Давай же, освободись! Прыгай!
     Он стоял на скале, глядя на воду. Только один шаг - и все закончится.
Это могло бы произойти и во сне.
     Нет еще, не пора. Сперва нужно поговорить с Бобби.
     Та часть его самого, которая все еще хотела жить, крепко уцепилась за
эту мысль: поговорить с Бобби. Бобби - это время в его  жизни,  когда  все
было хорошо. Бобби живет в своем Хейвене, пишет свои вестерны. Она все еще
умница, все еще его друг, а может, и возлюбленная. Его последний друг.
     Сперва нужно поговорить с Бобби, хорошо?
     Зачем?! Зачем беспокоить ее? Да она вызовет полицию,  увидев  тебя  в
таком виде! Оставь ее в покое! Прыгай - и дело с концом.
     Он подошел ближе  к  обрыву,  почти  решившись.  Остановился.  Закрыл
глаза. Приготовился.
     Внезапно, как прозрение, на него снизошло нечто,  могущее  называться
полетом интуиции. Он почувствовал, что Бобби необходимо поговорить  с  ним
больше всего на свете. Это не было фантазией. Она действительно в беде.  В
большой беде.
     Он открыл глаза и огляделся  вокруг  как  человек,  пробудившийся  от
глубокого сна. Он должен найти телефон и позвонить ей. Он должен  сказать:
"Привет, Бобби! Я вновь родился на свет!" Он скажет ей: "Я не знаю, где я,
Бобби, но мчусь к тебе, и никто не остановит меня". Он скажет: "Эй, Бобби,
как дела?", и, когда она ответит, что все в порядке, а потом спросит,  как
дела у него, Гарда, он скажет ей, что у него тоже все  отлично,  он  пишет
новые стихи, частенько наезжает в Вермонт и встречается там с друзьями.  И
только потом он подойдет к обрыву и прыгнет, не раньше.  Океан  существует
на свете около биллиона лет. Пять минут для него -  не  время.  Он  вполне
может подождать.
     Но только не лги ей, слышишь? Обещай это, Гард. Не болтай и  не  лги.
Ведь ты ей друг - так не уподобляйся примеру ее мерзавки сестры.
     Сколько всяких обещаний давал он в своей жизни?  Бог  знает.  Но  это
обещание он выполнит, можете быть спокойны.
     Тогда иди, - прозвучало в его мозгу, и он  медленно  побрел  вниз,  к
пляжу,  думая,  что  все  же  лучше  вот  так  идти,  чем  кончать   жизнь
самоубийством. Он  брел,  а  утреннее  солнце  осветило  восток  ярко-алым
светом, и Атлантика перед ним засияла, заиграла всеми возможными красками.
Его тело отбрасывало длинную тень  впереди  него,  а  на  берегу  какой-то
паренек в джинсах и выгоревшей футболке распутывал сети для моллюсков.

     Странно: его саквояж после всех приключений не пропал;  он  лежал  на
берегу, расстегнутый,  похожий,  с  точки  зрения  Гарднера,  на  огромную
уродливую пасть, собирающуюся кусаться. Гард подобрал саквояж и заглянул в
него. Все исчезло. Он прощупал  дно.  Двадцать  долларов,  спрятанные  под
подкладкой, тоже исчезли. Обретя надежду, он тут же ее теряет.
     Гарднер поддел саквояж ногой. Его записные книжки, все три,  валялись
поодаль. Одна из них раскрылась на  странице  с  телефонными  номерами,  и
ветер шелестел страницами.
     Мальчик с сетями приближался к нему... но он был еще далеко.
     Осторожничает, на случай если я заподозрю его в воровстве, -  подумал
Гард. - Мерзкий мальчишка.
     - Это ваши вещи? - спросил мальчик. На его футболке была  полустертая
надпись "ЖЕРТВА ШКОЛЬНЫХ ЗАВТРАКОВ".
     - Да, - ответил Гарднер.  Он  нагнулся  и  поднял  одну  из  записных
книжек, подумал немного и положил ее там, где она перед этим лежала.
     Мальчик подал ему две других. Что ему сказать? Не беспокойся, парень?
Плохие стихи, парень?
     - Спасибо, - вместо этого сказал он.
     - Не за что. - Мальчик держал саквояж таким образом, чтобы Гарду было
удобнее сложить в него записные книжки. - Странно, что вообще хоть  что-то
осталось. В этих местах полно мелких воришек. Особенно летом. Я думаю, все
дело в парке.
     Мальчик повел рукой, и Гарднер увидел очертания парка на фоне неба.
     - Где я? - спросил он, и на мгновение  ему  показалось,  что  мальчик
сейчас ответит: "А где вы думаете, вы находитесь?"
     -  В  Аркадия-Бич.  -  Мальчик   смотрел   на   него   полуизумленно,
полуиспуганно. - Вы, наверное, вчера здорово поддали, мистер.
     - Вчера, сегодня и всегда,  и  там  они,  и  тут,  -  продекламировал
Гарднер, с удивлением прислушиваясь к звукам собственного голоса,  -  лишь
ты заснешь, как со двора в дом призраки придут.
     Мальчик удивленно взглянул  на  Гарда...  и  вдруг  прочитал  куплет,
который Гарду еще не доводилось слышать:

              Я лучше не дождусь утра, по лестнице спущусь,
              как и другая детвора, я призраков боюсь.

     Гарднер улыбнулся... но улыбка сменилась вдруг гримасой боли:
     - Откуда ты знаешь эту считалочку, парень?
     - От мамы. Она рассказывала ее, когда я был совсем маленьким.
     - Мне тоже рассказывала о призраках мама, - сказал Гарднер,  -  но  я
никогда не слышал этой части.
     Мальчик пожал плечами, как будто утратив всякий интерес к разговору.
     - Мама знала много всяких стишков.
     Он отряхнул Гарднера сзади:
     - Как вы себя чувствуете?
     - Парень, - с чувством заявил Гарднер, пользуясь словами Эда Вандерса
и Тули Капферберга, я чувствую себя, как игрушка-самоделка.
     - Вы выглядите так, будто пьете без перерыва уже давно.
     - Да? И откуда же тебе это известно?
     - От мамы. Она после пьянки  всегда  выглядела  так,  будто  призраки
долго мяли и трепали ее.
     - Она пила?
     - Да. Погибла в автомобильной катастрофе.
     Мальчик всем своим видом показывал, что больше не  настроен  говорить
об этом: он смотрел в небо, как бы разыскивая  там  что-то.  Гарднер  тоже
поднял глаза. В небе  кружила  чайка.  Он  переводил  взгляд  с  чайки  на
мальчика, испытывая при этом странное чувство. Все происходящее  было  как
бы  пророчеством.  Мальчик  знал  считалочку  про  вымышленных  призраков.
Сколько детей в мире знают ее? И кто, как этот мальчик,  сочетает  в  себе
два момента:
     а) знает считалочку и б) потерял мать из-за пьянства?
     Порывшись  в  кармане,  мальчик  достал  старый  рыболовный   крючок.
Счастливы молодые, - подумал Гард и улыбнулся.
     - Вы, наверное, праздновали Четвертое?
     - Праздновал... что?
     - Четвертое июля, конечно!
     Двадцать шестое июня было... он попытался произвести обратный  отсчет
дням. Боже правый! Восемь дней выпали из жизни! Что он  мог  натворить  за
это время? А может... Может, он кого-нибудь ударил? Кого же? Он не  знает.
Лучше поскорее найти телефон, позвонить Бобби и покончить  со  всем  этим,
пока он не начал вспоминать.
     - Мистер, где вы так поцарапали лицо?
     - Это шрам. Заработал, когда катался на коньках.
     - Вы могли остаться без глаза.
     - Да, могло быть хуже. Ты не знаешь, где здесь есть телефон-автомат?
     Мальчик  указал  рукой  куда-то  вдаль  -  там  виднелись   невысокие
постройки. Черт, до них было не меньше мили. Песок, песок, песок... Как  в
пустыне. Гарднер  помедлил  немного,  собираясь  с  мыслями.  Что  же  эти
постройки напоминают?
     - Так это, кажется, Альгамбра?
     - Да, именно она.
     - Спасибо, - сказал Гард и тронулся с места.
     - Мистер?..
     Он обернулся.
     - А разве вы не заберете этот последний блокнот? - Мальчик указал  на
третью записную книжку, смытую прибоем. - Его можно просушить.
     Гарднер отрицательно покачал головой.
     - Парень, - сказал он, - я не в состоянии просушить даже себя.
     - Вы уверены, что я не могу вам чем-нибудь помочь?
     Гарднер, улыбаясь, вновь покачал головой.
     - Береги себя, ладно? Осторожней в море.
     - Знаю. Мама всегда так говорила, пока... ну вы уже знаете...
     - Да. Как тебя зовут?
     - Джек. А вас?
     - Гард.
     - Счастливого Четвертого июля, Гард!
     - Счастливого Четвертого июля, Джек. И берегись призраков.
     - Приходящих со двора, - мальчик кивнул  и  грустно  посмотрел  вслед
Гарду, как будто знал что-то очень важное и печальное.
     Гарднер шел к Альгамбре, а она все не приближалась...  Голова  гудела
от боли; сердце, казалось, выскочит сейчас из груди.
     Помедленнее, или ты заработаешь сердечный приступ. Или инфаркт. Или и
то, и другое.
     Он несколько замедлил шаг... Боже, какой абсурд!  Он  планирует,  что
сделает через пятнадцать минут, а ведь простейший, элементарнейший приступ
- и все будет кончено! Нужно постараться успокоиться.
     Гарднер вновь пошел вперед, а пульсирующая боль в  висках  постепенно
становилась звенящими в голове строками считалочки:

                       Вчера, сегодня и всегда,
                       И там они, и тут -
                       Лишь ты уснешь как со двора
                       В дом призраки придут.
                       И нам не охнуть, не вздохнуть,
                       Не бросить, не начать -
                       Поскольку призраки уже
                       В дверь начали стучать.

     Он остановился. Что значит весь этот бред про призраков?
     Вместо ответа в глубине его сознания  родился  голос,  который  гулко
прошептал: Бобби в беде.
     Гарднер пошел, сначала медленно... потом все быстрее. Он почти бежал.
Как и другая детвора, - думал он, - я призраков боюсь.
     Он взбежал по гранитной лестнице, ведущей к отелю, зажимая рукой нос,
из которого вдруг снова хлынула кровь.

     Гарднер пробыл в холле отеля не более одиннадцати  секунд,  но  этого
вполне хватило, чтобы клерк увидел, что он разут. Клерк кивнул швейцару, и
тот, не обращая внимания на  протестующие  вопли  Гарда,  выволок  его  на
улицу.
     Они должны были пропустить меня, даже если  на  мне  нет  ботинок,  -
негодовал Гард. - Черт побери, я должен обуться!
     Увидев себя в зеркале двери, он остался крайне недоволен своим видом.
Он явно не вписывался в окружающий мир, где мужчины были джентльменами,  а
женщины - красавицами. Он же напоминал нищего.
     Гард спросил у прохожего, где здесь  ближайший  телефон-автомат.  Ему
указали на бензоколонку. Проклиная все на свете, он направился к ней, а  в
голове у него все стучали незатейливые рифмы. Вчера, сегодня и  всегда,  и
там они, и тут - лишь ты уснешь, как со двора в дом призраки придут.
     Он вспомнил, что  рассказывала  о  призраках  его  мать.  Он  не  мог
вспомнить точно ее слова, но у него с детства осталась  убежденность,  что
призраки огромного роста, приходят,  когда  всходит  луна,  и  прячутся  в
ночных тенях. А разве ему, долго не засыпавшему, в детстве  не  мерещились
эти призраки, вырастающие из ночных теней?
     Гарднер бессознательно поежился.
     Он подошел к колонке. Автомат стоял прямо перед ней. Гарднер вошел  в
кабину, снял трубку и набрал ноль. Голос робота попросил его назвать номер
кредитной  кар-точки  или  повторить  набор  нуля,   чтобы   связаться   с
оператором. Гарднер вновь набрал ноль.
     - Привет, с праздником, это Элейн, - прозвучал веселый голосок. - Чем
могу помочь?
     - Привет, Элейн!  Я  хотел  бы,  чтобы  вы  соединили  меня  с  одним
абонентом, сказав ему, что это звонит Джим Гарднер. Нет, погодите, не так.
Скажите ей просто, что звонит Гард.
     Он назвал номер и стал ждать. В небе сияло солнце. На горизонте плыли
облака.
     Я  собираюсь  разбудить  тебя,  Бобби...  -  думал  он.  -  Собираюсь
разбудить, но это только сегодня. Больше этого  не  повторится.  Я  обещаю
тебе это.
     - Ваш абонент не отвечает,  -  раздался  голос  оператора.  -  Может,
попытаемся еще раз позвонить попозже?
     - Да, возможно. Вы очень милы.
     - Спасибо, Гард.
     Он убрал трубку от уха. На мгновение ему  показалось,  что  ее  голос
похож на голос Бобби...
     Элейн. Элейн. Не Бобби. Но...
     Она назвала его Гард. На свете только Бобби называла...
     Но ты же сам попросил ее сказать, что это звонит Гард!
     Что ж. Вполне приемлемое объяснение.
     Бобби в беде.
     Почему ты так решил? Бобби сказала бы,  что  тебе  мерещится  невесть
что. Ее телефон не отвечает? Да она просто  могла  уехать  куда-нибудь  на
праздники, вот и все.
     Да. Конечно.  Она  вполне  могла  уехать,  например,  к  своей  милой
сестричке.
     Но ему никак не удавалось отогнать  от  себя  эту  назойливую  мысль:
Бобби в беде.
     Интуиция превратилась в уверенность. И чепуха это или нет, он  должен
убедиться сам.
     - Наверное, призраки утащили ее, - вслух сказал он и затем рассмеялся
- сухим, коротким смешком. Он сходит с ума - значит, все идет как надо.

                          7. ГАРДНЕР ПРИБЫВАЕТ

     Шшшшшшшшшшшш...
     Вот он наконец и добрался!
     Было семь часов утра, когда Гард наконец прибыл к домику Бобби - или,
как  называли  это  место  старожилы,  -  берлоге  старого   Гаррика.   Он
остановился перед калиткой, чтобы перевести дыхание. Без обуви, без  денег
- нелегко же было попасть сюда! Вот и почтовый ящик,  и  дверца  его,  как
всегда, приоткрыта. Бобби и Джо Паульсон, почтальон, всегда  оставляют  ее
приоткрытой, чтобы Питеру было удобнее открывать и  закрывать  его  лапой.
Вот асфальтированная стоянка. Пикап на месте, зачехленный на случай дождя.
А вот и сам дом. Сквозь шторы из  далекого  окна  пробивался  свет.  Здесь
Бобби любит читать, свернувшись калачиком в кресле.
     Кажется, все в порядке, кроме одной детали. Пять лет назад - даже три
года - Питер сразу учуял бы любого пришедшего  сюда  и  облаял.  Но  Питер
постарел. Да и не он один.
     Отсюда жилище Бобби напоминало пасторальную картинку из вестерна.  От
него веяло миром и спокойствием - тем, чего так  не  хватало  в  последние
годы самому Гарду. Дом человека, живущего в мире с самим собой. Дом умной,
достойной счастья женщины. Такой дом простоит века.
     И в то же время что-то было не так.
     Он стоял у калитки, как пришелец из темноты,
     (но я не пришелец, я - друг, ее друг, друг Бобби... разве не так?)
     и внезапно в нем  возникло  дикое,  необъяснимое  желание:  исчезнуть
отсюда. Просто удрать. Потому что он внезапно понял,  что  если  войдет  в
дом, то проблемы Бобби станут его проблемами.
     (Призраки, Гард, здесь призраки!)
     Он вздрогнул.
     (вчера, сегодня и всегда, и там они, и тут, лишь ты  заснешь  -  и  к
Бобби в дом все призраки придут, и я не знаю, как спасти)
     Хватит!
     (ее от этих лап, поскольку у меня запой и сам я глуп и слаб)
     Он облизнул губы, пытаясь убедить себя, что они пересохли.
     Беги отсюда, Гард! Здесь кровь даже на луне!
     Где-то глубоко в груди шевелился страх, но он должен убедиться, что с
Бобби, его единственным настоящим другом, все в порядке. Внешне все  здесь
выглядело мило и спокойно, но что-то, что пугает его... оно затаилось там,
внутри. Затаилось и ждет. Что-то опасное, страшное, демоническое...
     (призраки)
     Но что бы там ни пряталось, там была и Бобби.  Он  не  может,  пройдя
такой длинный и тяжелый путь,  струсить  и  убежать  в  последнюю  минуту.
Поэтому Гарднер, отбросив сомнения, открыл калитку и  ступил  на  дорожку,
ведущую к дому. Под ногами поскрипывал гравий.
     Внезапно входная дверь слегка  приоткрылась.  Его  сердце  замерло  в
груди, и он подумал: Это один из них, один  из  призраков,  он  собирается
выйти, схватить меня и съесть.
     При этой мысли у него едва не подкосились ноги.
     Силуэт в дверном проеме был тонким, слишком тонким для Бобби, которая
всегда имела крепкую округлую фигуру. Но голос...  здесь  было  невозможно
ошибиться: это говорила Бобби Андерсон, и Гард слегка расслабился,  потому
что в ее голосе было больше страха, чем только что в самом Гарде.
     - Кто это? Кто здесь?
     - Это Гард, Бобби.
     Наступила долгая пауза. Потом послышались осторожные шаги.
     - Это действительно ты, Гард? - в голосе звучало изумление.
     - Да. - И, идя к двери, он задал вопрос, который  намеревался  задать
после своего неудачного самоубийства:
     - Бобби, с тобой все в порядке?
     Узнав ее голос, Гард все еще не мог отчетливо рассмотреть ее:  солнце
било прямо в газа. Он удивился, почему не появляется Питер.
     - У меня все хорошо, - сказала Бобби, как будто она всегда  выглядела
такой болезненно истощенной, как будто в ее голове  всегда  звучал  страх,
когда кто-нибудь стучал к ней в дверь.
     Она медленно спускалась по ступенькам.  Только  теперь  Гарднер  смог
хорошо рассмотреть ее. И это зрелище до глубины души потрясло его.
     Бобби улыбалась ему, радуясь его приезду. Джинсы  болтались  на  ней,
как и рубашка; на лице были следы грязи; глаза запали; волосы  поседели  и
поредели; кожа пожелтела и  истончилась.  Вместо  аккуратной  прически  на
голове громоздилось  нечто  напоминающее  воронье  гнездо.  Змейка  на  ее
джинсах была полурасстегнута. От нее дурно пахло и... словом, это была она
и не она.
     Внезапно в памяти Гарднера всплыло фото  Карен  Карпентер,  сделанное
перед смертью от болезни, диагноз которой звучал как "нервная  анорексия".
На фотографии была изображена женщина  уже  мертвая,  но  все  еще  живая,
женщина с оскаленными в улыбке зубами и сверкающими  глазами.  Именно  так
выглядела сейчас Бобби.
     По-видимому, она потеряла не более двадцати  фунтов  -  если  бы  она
потеряла больше, то не смогла бы  просто  стоять  на  ногах,  -  но  Гарду
вначале показалось, что вес ее уменьшился фунтов на тридцать, не меньше.
     - Отлично! - восклицал  этот  грязный,  вонючий,  оборванный  скелет,
который, по-видимому, и был Бобби, во всяком случае, судя по голосу. - Как
я рада видеть тебя, дружище!
     - Бобби... Бобби... Боже, что...
     Бобби протягивала Гарду руку для  рукопожатия.  Рука  ее  дрожала,  и
Гарднер заметил, какая  она  худая,  хрупкая  и  беспомощная,  рука  Бобби
Андерсон.
     - О, я о многом расскажу... много работы было сделано,  -  проквакала
Бобби дрожащим голоском. - Многое сделано, еще больше нужно сделать  но  я
стараюсь, стараюсь, ты сам это увидишь...
     - Бобби, что...
     - Отлично, у  меня  все  отлично,  -  повторила  Бобби  и  качнулась,
наполовину бессознательно, упав Гарднеру в объятия. Она попыталась сказать
что-нибудь еще, но из ее  горла  вырвался  только  хрип,  и  она  потеряла
сознание.
     Подхватив ее на руки, Гарднер еще  раз  удивился,  какой  легкой  она
стала. Да, она явно похудела на тридцать фунтов.  Он  сознался  себе,  что
потрясен и унижен: Это была вовсе не Бобби. Это был он сам. Он  сам  после
запоя.
     С Бобби на руках он вошел в дом.

                               8. ПЕРЕМЕНЫ

     Он положил Бобби на кушетку и быстро направился к телефону. Ей срочно
нужен врач. Ее состояние напоминало помешательство,  хотя  Бобби  Андерсон
была последним человеком в мире, о ком можно  было  бы  подумать,  что  он
сойдет с ума.
     Бобби что-то прошептала с кушетки. Сперва Гарднер  не  разобрал,  что
именно: голос Бобби напоминал тихое бульканье.
     - Что, Бобби?
     - Не звони никому,  -  повторила  Бобби.  На  этот  раз  она  немного
повысила голос, хотя это, казалось, совсем  обессилило  ее.  Только  глаза
сверкали, как голубые бриллианты или сапфиры.
     - Не звони... Гард, никому!
     Она в изнеможении откинулась на кушетку.  Гарднер  повесил  трубку  и
подошел к ней, весьма встревоженный. Бобби нуждалась в докторе,  это  было
очевидно,  и  Гарднер  намеревался  пригласить  его...  но   слова   Бобби
показались ему сейчас более важными.
     - Я останусь с тобой, - дотронулся он до ее руки,  -  если  тебя  это
беспокоит. Но все же тебе нужно...
     Андерсон покачала головой в немом отказе:
     - Просто поспать... - прошептала она. - Спать... и утром  поесть.  Но
главное - спать. Дня три... или четыре...
     Гарднер,  глядя  на  нее,  вновь  испытал  потрясение.  Он  попытался
совместить то, что она сказала, с тем, как она выглядела.
     - Что же с тобой произошло? - Он  знал,  что  Бобби  любила  и  умела
готовить, и ее мечта о завтраке  -  нет,  это  никак  не  вязалось  с  его
прежними представлении о Бобби Андерсон.
     - Ничего, - сказала Бобби. - Ерунда.
     Глаза ее закрылись. Из уголка рта потянулась ниточка  слюны,  но  она
втянула ее назад. Гарднер посмотрел на выражение ее лица,  и  оно  ему  не
понравилось... даже немного испугало. Это было выражение  Анны.  Старое  и
нудное. Но когда Бобби вновь открыла глаза, это выражение  исчезло.  Перед
ним лежала Бобби Андерсон... и она нуждалась в помощи.
     - Я собираюсь позвонить твоему врачу, - вставая, сказал Гарднер. - Ты
выглядишь больной, Боб...
     Бобби протянула руку и тронула его за плечо в то самое  время,  когда
он попытался набрать номер. Она проделала это  с  необъяснимой  силой.  Он
оглянулся и увидел, что взгляд ее стал ясный и разумный, как всегда.
     - Если ты позвонишь  кому-нибудь,  -  отчетливо  сказала  она,  -  мы
перестанем быть друзьями,  Гард.  Любой  твой  звонок  оборвет  все  нити,
связывающие нас. Ты никогда не переступишь порог  моего  дома.  Его  двери
будут закрыты для тебя.
     Гарднер в безмолвном ужасе смотрел на нее. Теперь она уже не казалась
помешанной... все что угодно, только не это.
     - Бобби, ты...
     Не понимаешь, что говоришь? Она все отлично понимала, и  в  этом  был
весь трагизм положения. Если он вызовет врача, она разорвет их дружбу.  За
все эти годы он хорошо изучил ее. Кроме того, в глазах Бобби Андерсон было
кое-что еще: уверенность в том, что их дружба - это то последнее, что  он,
Гард, согласился бы потерять.
     Будет ли иметь для тебя значение, если я скажу, что ты похожа  сейчас
на свою сестру, Бобби?
     Нет. По ее лицу он увидел, что это не имело бы никакого значения.
     - ...не знаешь, как плохо выглядишь, - робко закончил он.
     - Конечно, нет, - с загадочной улыбкой согласилась с ним Бобби.  -  У
меня есть одна мысль по  этому  поводу.  Твое  лицо...  оно  лучше  любого
зеркала. Но, Гард, единственное, в чем я нуждаюсь, - это сон. Сон  и...  -
Ее глаза вновь закрылись, но она с видимым усилием открыла их, -  завтрак,
- закончила она. Сон и завтрак.
     - Бобби, тебе нужно не это.
     - Нет. - Бобби рукой все еще держалась за плечо Гарднера. - Мне нужен
ты. Я звала тебя. Мысленно. И ты услышал, ведь правда?
     - Да, - Гарднер зябко поежился. - Думаю, что да.
     - Гард... - Голос Бобби стих. Гард ждал, а мысль его бешено работала.
Бобби нужен врач...  но  то,  что  она  сказала  об  их  дружбе,  если  он
куда-нибудь позвонит...
     Она  подтянула  к  себе  его  руку  и  легонько  поцеловала  ее.  Он,
потрясенный, смотрел ей в глаза. Но ничего не мог там рассмотреть.
     - Подожди до завтра, - попросила Бобби. - Если завтра мне  не  станет
лучше... в тысячу раз лучше... Тогда я соглашусь. Хорошо?
     - Бобби...
     - Хорошо? - Она крепко стиснула его руку.
     - Ну... я думаю...
     - Обещай мне.
     - Обещаю.
     Возможно, - прибавил про себя Гард. - Если тебе действительно  станет
лучше. Если сегодня ночью к тебе не придет смерть.
     Глупо. Опасно, непонятно... но прежде всего - глупо.
     - Хорошо, - вслух сказал он. - Хорошо, договорились.
     Краска отхлынула от ее щек. Казалось, она получила все, что хотела.
     - Спи, Бобби. - Он сядет и будет наблюдать за переменами. Конечно, он
устал, но сейчас он выпьет кофе и будет сидеть возле нее всю ночь.  Бывали
ведь ночи, когда она просиживала возле него.
     - Теперь спи.
     Он тихонько снял ее руку со своего плеча.
     Ее глаза закрылись, потом медленно открылись - в последний  раз.  Она
улыбнулась светлой и безмятежной улыбкой, как будто вновь настала пора  их
любви. У нее была власть над ним.
     - Как... как в старые добрые времена, Гард.
     - Да, Бобби. Как в старые добрые времена.
     - Я... люблю тебя...
     - Я тоже люблю тебя. Спи.
     Ее дыхание стало ровнее. Гарднер сидел возле нее - три минуты, пять -
и смотрел на  улыбку  мадонны,  которая,  чем  глубже  она  засыпала,  тем
становилась менее отчетлива. Потом,  очень  медленно,  она  вновь  открыла
глаза.
     - Невероятно, - прошептала она.
     - Что? - Гарднер весь подался вперед. Он не был уверен, правильно  ли
расслышал.
     - Что это такое... что оно может сделать... что оно сделает...
     Она разговаривает во сне, -  понял  Гарднер  и  ощутил  беспокойство.
Нечто странное было в лице Бобби. Не на нем, а в нем, как будто странность
возникла под кожей.
     - Ты найдешь это... Думаю, это было для тебя, Гард...
     - Что было?
     - Осмотрись вокруг, - голос Бобби дрожал. - Ты увидишь.  Мы  закончим
раскопки вместе. Ты увидишь, что  это  решает...  все...  проблемы...  все
проблемы...
     Гарднер склонился над ней, чтобы не пропустить ни слова:
     - О чем ты, Бобби?
     - Осмотрись вокруг, - повторила Бобби и утихла.
     Она спала.

     Гарднер  почти  решился  позвонить.  Но  что-то  в  последний  момент
удержало его. Вместо этого он уселся в кресло-качалку и попытался  понять,
что все это может значить.
     Он чувствовал нереальность всего происходящего.
     Невероятно... что это такое... что оно может сделать...
     Он немного посидит возле нее и подумает. Потом он сварит себе крепкий
кофе и выпьет шесть таблеток аспирина. Это поможет ему сохранить бодрость.
     ...что оно сделает...
     Гарднер прикрыл глаза и задремал. Это не страшно.  Он  может  немного
вздремнуть, он никогда не засыпал надолго в  положении  сидя.  И  потом  в
любой момент может появиться Питер; он увидит своего старого друга  Гарда,
запрыгает от радости и принесет свой мячик. Так  было  всегда.  Питер  был
лучшим будильником, если  вдруг  заснешь.  Да  и  потом,  ведь  он  только
вздремнет на пять минут, не более.
     Ты обнаружишь это. Я думаю, что это как раз для тебя, Гард...
     Он закрыл глаза, и им овладела дрема, которая быстро перешла  в  сон,
такой глубокий, что он напоминал кому.

     Шшшшшшшшшшшш...
     Он смотрит на свои лыжи, загипнотизированный их скоростью. Но  он  не
понимает,  что  находится  под  гипнозом,  пока  чей-то  голос  слева   не
произносит: "Одна вещь, которую вы, ублюдки, никак не можете усвоить - это
то, что в нашем ядерном развитии мы никогда не остановимся".
     На Теде были поношенные джинсы и теплый  свитер.  Он  ехал  на  лыжах
хорошо и быстро. Сам же Гарднер полностью вышел из-под контроля.
     - Сейчас ты врежешься, - прозвучал вдруг чей-то  голос.  Это  бармен.
Его губы растянулись в улыбке. Но в этой улыбке  -  яд,  которым  можно  и
отравиться...
     - Я умер, когда случилась авария на реакторе, - сообщает он.
     - Нет, - шепчет Гарднер. Это... это то, чего он всегда боялся.  Самое
страшное из всего возможного.
     - Да, -  насмешливо  говорит  мертвец,  а  они  все  мчатся  с  горы,
приближаясь к деревьям. - Я пригласил тебя в мой дом, поил и кормил  тебя,
а ты отплатил мне, убив меня пьяным аргументом.
     - Пожалуйста... я...
     - Что ты? Что ты? -  голос  слева.  Рисунок  на  свитере  Теда  начал
исчезать.  Вместо  него  вдруг  проявились  желтые  символы   радиационной
тревоги. - Ты - ничто, вот в  чем  дело!  С  чего  ты  взял,  что  в  один
прекрасный день произойдет этот выброс?
     - Ты убил меня, - вновь появился справа бармен, - но  ты  поплатишься
за это. Ты погибнешь, Гард.
     - Ты что думаешь, это произошло с нами по милости  волшебника  страны
Оз? - добавил Тед. Внезапно его губы  задрожали.  На  одном  глазу  начала
появляться  катаракта.  Гарднер  с  ужасом  увидел,  что  Тед   постепенно
превращается в человека больного радиационной болезнью в последней стадии.
     Символы радиационной тревоги на свитере Теда почернели.
     - Ты подохнешь, болван, - вопил бармен, - подохнешь!
     Гард дрожал от ужаса.
     Внезапно он почувствовал, что скользит на лыжах с обрыва.  Вслед  ему
неслись слова:
     - Тебе никогда не остановить нас! Никто не сможет нас остановить!  Вы
потеряли возможность контролировать нас! Потеряли еще в  тысяча  девятьсот
тридцать девятом году. А к тысяча  девятьсот  шестьдесят  пятому  году  мы
достаточно окрепли. Скоро произойдет взрыв!
     - Нет... нет...
     - Ты забрался слишком высоко, а те, кто оказывается  слишком  высоко,
падают  и  ударяются  больнее  других,  -  издевался  бармен.   -   Смерть
большинства приведет к гибели всех. Ты умрешь... умрешь... умрешь!
     Как это верно! Он попытался  свернуть  с  лыжни.  Впереди  показалась
большая старая ель. Тед и бармен исчезли, и он подумал: Бобби, может,  это
были призраки?
     Вокруг ели возник красноватый ореол... и вдруг он  начал  сверкать  и
загорелся.  Беспомощно  летя  прямо  на  дерево,  Гард  увидел,  что   оно
увеличивается в размерах и как бы направляется ему навстречу,  намереваясь
поглотить его, и он услышал завывание ветра и...

     ...ему показалось, что он проснулся, хотя на  самом  деле  он  крепко
спал. Просто один сон сменился другим. Вот и все.
     В этом новом сне ему снилось происшествие во время  лыжной  прогулки.
Проснувшись во сне, он обнаружил себя сидящим в кресле-качалке  в  комнате
Бобби. Он подумал: Я должен выпить кофе и принять аспирин. По-моему, я уже
собирался раньше это сделать.
     Он собрался вставать, и тут Бобби  открыла  глаза.  Теперь  он  точно
знал, что все это ему снится, потому  что  глаза  Бобби  сверкали  зеленым
светом. Гарднеру вспомнился выдуманный космический  дождь  из  комиксов  с
цветными иллюстрациями.  Но  свет  из  глаз  Бобби  был  каким-то  другим,
похожим, скорее, на огни святого Эльма в жаркую ночь.
     Бобби медленно села и оглянулась по сторонам...  перевела  взгляд  на
Гарднера. Он попытался сказать ей: нет... Пожалуйста,  не  направляй  этот
свет на меня.
     Но он не смог вымолвить ни слова и, когда встретился с  ее  взглядом,
увидел, что ее глаза горят - яркие, как бриллианты, как солнечные лучи. Он
попытался заслонить лицо руками, но руки  вдруг  стали  слишком  тяжелыми.
Жжет,  -  думал  он,  -  жжет...  Эти  ожоги  не  пройдут   никогда.   Это
радиоактивные ожоги. Они станут только хуже... и хуже...
     Он услышал голос бармена из предыдущего сна, и в нем звучал триумф: Я
знал, что ты умрешь, Гарднер!
     Свет коснулся его... омыл с ног до головы. Даже с  закрытыми  глазами
он видел, что свет ярко-зеленого цвета. Ярко-зеленый  цвет  не  бывает  ни
теплым, ни холодным. Он никакой. За исключением...
     Его горло.
     Его горло больше не болело.
     Он ясно и безошибочно чувствовал это.
     И еще он слышал: ...это больше не повторится! НИКОГДА!
     И тут зеленый свет исчез.
     Гарднер открыл глаза... сделал он это с опаской.
     Бобби с закрытыми глазами лежала на кушетке. Она глубоко  спала.  Что
же означает вся эта история со светом из глаз? Боже правый!
     Он вновь сел в  кресло-качалку.  Прошло.  Никакой  боли.  Страх  тоже
немного поутих.
     Кофе и аспирин, - подумал он. - Ты собирался встать и выпить  кофе  и
аспирин, помнишь?
     Конечно, - подумал он, устраиваясь  в  кресле  поудобнее  и  закрывая
глаза. - Но никто не пьет кофе и аспирин  во  сне.  Я  сделаю  это,  когда
проснусь.
     Гард, ты проснулся.
     Но этого, конечно же,  не  может  быть.  В  реальной  жизни  люди  не
излучают зеленый свет из глаз, свет, от которого болит горло  и  возникают
ожоги. Во сне - да, но в жизни - нет.
     Он ощупал руками лицо и шею. Дальше он - во сне или наяву - ничего не
помнил.

     Когда Гарднер проснулся, из западного окна струился яркий  свет.  Его
спина ужасно ныла, шея затекла от неудобного положения, в котором он спал.
Давно рассвело. Шел девятый час.
     Он посмотрел на  Бобби,  и  его  пронизал  страх:  на  мгновение  ему
показалось, что Бобби умерла. Потом он понял, что просто она очень  крепко
спит.  Любой  мог  бы  ошибиться.  Грудь  Бобби  медленно   вздымалась   и
опускалась, но паузы между  вдохом  и  выдохом  составляли,  как  прикинул
Гарднер, не менее десяти секунд. Шесть вдохов в минуту.
     И все же она выглядела лучше. Не намного, но все-таки лучше.
     Хотелось бы и мне выглядеть сегодня лучше, - подумал он и  направился
в ванную бриться.
     В зеркале он увидел, что ночью у него опять шла носом кровь,  и  смыл
ее следы горячей водой.
     Он включил воду в ванной,  помня,  как  трудно  приходилось  здесь  с
неисправной колонкой,  и  с  удивлением  отдернул  руку:  из  крана  лился
кипяток. Наверное, Бобби решилась наконец починить ее.
     В аптечке, висящей здесь же,  в  ванной,  он  нашел  начатый  пузырек
валиума, на этикетке  которого  было  написано  его  имя.  Наверное,  срок
годности уже вышел, - подумал он. Почти  полный.  А  чего  он,  собственно
говоря, ожидал? Бобби могла принимать все что угодно, только не валиум.
     Гарднер тоже, естественно, не собирался сейчас  его  пить.  Ему  было
нужно то, что находилось позади пузырька, если оно еще...
     Ура! Повезло!
     В дальнем уголке аптечки лежала  упаковка  бритвенных  лезвий.  Он  с
грустью посмотрел на  свою  давно  не  бритую  щетину  и  приступил  к  ее
уничтожению.
     После бритья он почувствовал себя лучше. Теперь он намеревался  пойти
в сарай и посмотреть, какую же колонку приобрела Бобби: слишком уж  хорошо
и быстро нагревалась вода для просто  отремонтированной.  Еще  нужно  было
посмотреть, как Бобби спит.
     Идя через кухню, он и в самом деле ощутил, что ему вполне хорошо. Шея
и спина после ночи тоже перестали болеть. А ведь ты никогда не спал раньше
сидя, парень, верно? В твоем стиле скорее спать на краю обрыва.
     Войдя в сарай и поискав ощупью выключатель,  он  зажег  свет  и  стал
изучать колонку. Та же самая. Рядом с ней он увидел крышку  и  открыл  ее.
Странно. Погреб. Раньше его здесь не было.
     По ступенькам он спустился в погреб. Здесь, на удивление,  совсем  не
пахло сыростью.
     Она выглядела вчера совершенно опустошенной. Она не могла  вспомнить,
когда в последний  раз  спала.  Не  удивительно.  Сколько  же  времени  ей
понадобилось, чтобы выкопать этот погреб? Да и не могла  она  сделать  это
сама.
     Но Гарднер был уверен, что это была работа Бобби и никого другого.
     В погребе было убрано, чисто и на  удивление  светло.  Это  место  не
походило на погреб в привычном понимании. Скорее уж оно напоминало рабочее
место женщины со странными склонностями к выбору рабочих мест.
     Здесь стоял стол - абсолютно новый стол!  -  на  котором  возвышалась
настольная лампа. На столе были разбросаны какие-то инструменты,  болтики,
гвозди - всякая всячина.
     О, да стол-то не один! От одного конца погреба  до  другого  вплотную
друг к другу стояли столы, составляя единый необыкновенно длинный стол.  И
на всех этих столах валялись инструменты, гвозди, кофейные  банки,  полные
шурупов... множество другого хлама.
     И потом здесь были батарейки.
     Под столом их стояла  целая  коробка:  одновольтовые,  двухвольтовые,
десятивольтовые, еще какие-то... Это стоит не меньше двух сотен  долларов,
- подумал Гарднер, - а может, и больше. Какого черта?..
     Он  обошел  столы  кругом.  Похоже,  из  всех  этих   деталей   Бобби
намеревалась собрать что-то цельное... но что?  На  дальнем  столе  стояла
коробочка  с  восемнадцатью  различными  кнопками  на   передней   панели.
Квадратная такая коробочка. Возле каждой кнопки была приклеена табличка  с
названием популярной песни: "Падают капли  дождя",  "Нью-Йорк"  и  другие.
Лежащая рядом инструкция гласила, что это  самый  лучший  в  мире  дверной
звонок (сделан в Тайване).
     Странно, зачем он мог понадобиться Бобби. Но это еще  не  все.  Бобби
явно пыталась модифицировать  звонок.  Из  него  торчали  провода:  четыре
совсем тонких, два потолще. Они соединяли звонок и радио.
     Помешательство.  Она   страдает   странной   формой   помешательства.
Психиатру это понравилось бы.
     Он увидел еще кое-что.  Кондиционер.  Бобби  уже  давно  намеревалась
приобрести его.
     И наконец приобрела.
     Она помешалась на домашних усовершенствованиях.
     Гарднер поискал глазами счетчик электроэнергии. Занимаясь всем  этим,
Бобби должна была расходовать ее в невероятных количествах. Найдя его,  он
прикоснулся к нему рукой. Он казался таким же, как  прежде,  но  на  самом
деле изменился. Он был горячим как дьявол. Гарднер  открыл  дверцу,  чтобы
посмотреть, что же там так раскалилось...
     И тут на самом деле почувствовал приближающийся конец света.

     Из счетчика торчали провода, но они никуда не  вели.  Они  замыкались
друг на друга.
     Гарднер нерешительно протянул руку, чтобы потрогать  эти  провода,  и
вдруг его рука наткнулась на  какой-то  невидимый  барьер,  который  мягко
отбросил ее.
     Но здесь ничего не было. Никаких барьеров.
     Он недоуменно рассматривал собственную руку. Пальцы дрожали.
     Причина,  наверное,   в   силовом   поле.   О   Боже,   я   попал   в
научно-фантастический рассказ времен тысяча девятьсот сорок седьмого года.
Кто же автор рассказа? Вирджил Финли? Ганс Бок?
     Его рука затряслась сильнее. Он быстро прикрыл дверцу  и  поторопился
вылезти из погреба, но все же успел заметить, что из-под дверцы заструился
ярко-белый свет, который потом стал ярко-зеленым.
     Гарднеру никогда так еще не хотелось выпить, как теперь.

     Выпивку он нашел на кухне.
     Бобби пила мало, но держала в доме  большой  запас  спиртного:  джин,
виски, бурбон, водку. Гарднер откупорил  бутылку  бурбона,  налил  себе  в
пластиковый стакан и выпил.
     Следи за каждым своим шагом, Гард. Иначе быть беде.
     Андерсон все  еще  спала.  Гарднер  решил  разбудить  ее  в  половине
одиннадцатого, если к этому часу она не проснется сама. Посмотрев на часы,
он удивился: было только двадцать минут десятого.  Ему  казалось,  что  он
провел в погребе гораздо больше времени.
     В голову опять лезли мысли о погребе и о том, что он там увидел. Гард
отогнал их. Но они не хотели уходить. Тогда Гард сердито приказал себе  не
думать об этом, до тех пор пока Бобби не проснется и не объяснит ему,  что
же происходит.
     Внезапно его прошиб пот.

     Слева от крыльца в саду стоял мини-трактор. Ничего необычного в  этом
не было. Бобби всегда оставляла его там, если  не  предвиделся  дождь.  Но
даже с расстоянии двадцати футов Гарднер увидел,  что  Андерсон  сотворила
что-то радикальное с мотором трактора.
     Нет. Хватит. Забудь об этом, иди домой, Гард.
     Этот голос, ясный, полный панического страха,  ничем  не  походил  на
привычные голоса, звучащие в голове Гарда.  Возможно,  Гарднер  подчинился
бы, но... Вчера мысль о Бобби удержала  его  от  самоубийства.  Теперь  он
просто обязан сделать что-нибудь, чтобы ей помочь. У  китайцев  есть  одна
верная поговорка: "Если вы сохранили жизнь, вы в ответе за нее". Но  какую
помощь он может оказать Бобби? Может  быть,  он  сможет  помочь  ей,  если
попытается понять, что же происходит вокруг?
     Он допил бурбон, поставил на крыльцо пустую бутылку  и  направился  к
трактору.
     Как и из звонка, из мотора торчало множество  различных  проводков...
может, Бобби хотела установить на него радар? Или  просто  посмеяться  над
ним, Гардом?
     С одной стороны мотора лежала майонезная банка. В ней была  жидкость,
окрашенная слишком ярко, чтобы быть соляркой. Трубочка, торчащая из банки,
была подведена к мотору. Гард попытался понять, куда ведут  многочисленные
провода,  и  не  смог:  они  опутывали  весь  мотор,   образуя   абсолютно
бессмысленные соединения... во всяком случае,  таких  соединений  Гарднеру
видеть еще не приходилось.
     Он взглянул на панель регулировки,  и  его  буквально  подбросило  на
месте, а  глаза  расширились  до  такой  степени,  что,  казалось,  сейчас
выскочат из орбит.
     Гарднер достаточно часто имел дело с этим трактором,  чтобы  помнить,
что прежде там всегда были следующие надписи:

                                   1 3
                                   н 4
                                   2 р

     Теперь здесь появилось кое-что новое, что было невозможно понять:

                                1 3 вверх
                                н 4
                                2 р

     В это невозможно поверить, верно?
     Не знаю.
     Подумай, Гард: летающие тракторы? Да ты что?!
     Заткнись!
     Ты веришь, что тракторы могут летать?
     Заткнись, говорю тебе!
     Он вновь стоял посреди кухни, глядя на шкафчик,  где,  как  он  знал,
лежала бутылка водки. Он боролся с собой, отводил от шкафчика глаза,  и  у
него получилось: он сумел удержать себя от намерения напиться.
     Опустошенный, он побрел в  гостиную.  Бобби  переменила  положение  и
теперь дышала несколько  более  быстро.  Первые  признаки  приближающегося
пробуждения. Гарднер взглянул на часы: почти десять. Он подошел к книжному
шкафу, стоящему  возле  письменного  стола,  в  надежде  найти  что-нибудь
почитать, пока она проснется окончательно.
     На столе возле старой пишущей машинки он увидел нечто,  что  поразило
его, пожалуй, больше всего. Поразило настолько, что все остальные перемены
- например, рулоны бумаги для компьютера на  стене,  под  столом  и  возле
пишущей машинки - он отметил почти механически.

                             СОЛДАТЫ-БУЙВОЛЫ
                         Рассказ Роберты Андерсон

     Ниже Гарднер увидел свое собственное имя -  или,  во  всяком  случае,
прозвище, которое знали только он и Бобби:
     Гарду, который всегда здесь, когда я нуждаюсь в нем.
     Он взял рукопись и начал читать.

     "В дни, когда Канзас еще  не  обагрился  кровью,  там  все  еще  были
буйволы - любимцы бедняков, индейцев и белокожих, потому что в их  шкурах,
как в гробах, хоронили людей.
     "Попробовав один раз вкус мяса буйвола, вы больше никогда не  сможете
есть говядину", - говаривали в  старые  времена,  и  этому  можно  верить,
потому что охотники на буйволов, "солдаты-буйволы", сохранили  память  обо
всем этом: о запахе буйволов и вкусе их мяса. Да и  сами  они  пахли,  как
буйволы, потому что многие носили  ремни  из  кожи  буйволов  и  такие  же
галстуки и перчатки, чтобы уберечь руки от жаркого солнца прерий. В ушах и
в носу они носили зубы буйволов,  ножны  их  кинжалов  делались  из  рогов
буйволов,  а  талисманом  их  был  пенис  буйвола  как  гарантия  удачи  и
неиссякаемой потенции.
     За стадами буйволов следовали духи, а стада эти покрывали прерии, как
тучи, застилающие небо в дождливую погоду; тучи остались, а большие  стада
исчезли... как и  охотники  на  них,  "солдаты-буйволы",  сумасшедшие,  не
знающие страха люди, приходящие неведомо откуда и уходящие неведомо  куда,
люди в мокасинах из кожи буйволов и носящие кости  буйволов  на  шее;  они
исчезли еще до того, как вся страна обагрилась кровью.
     Как-то двадцать четвертого августа тысяча  восемьсот  сорок  восьмого
года, в полдень, Роберт Ауэлл,  который  спустя  пятнадцать  лет  умрет  в
Геттисбурге,  сделал  привал  возле  маленького  ручейка  в  Небраске,   в
местности известной под названием Страна Горных Песков. Ручеек был мал, но
течение в нем было чрезвычайно сильным..."

     Гарднер успел прочитать около сорока страниц  рассказа,  когда  вдруг
услышал сонный голос Бобби:
     - Гард? Гард, ты здесь?
     - Я здесь, Бобби, - сказал он и встал, жалея, что не может дочитать и
узнать, чем окончится рассказ. Но он еще успеет сделать это... Поверить  в
то, что Бобби написала четырехсотстраничный рассказ, было  легче,  чем  во
все остальное, что он сегодня увидел. Но как она могла сделать это за  три
недели, с тех пор как он видел ее в последний раз? Рассказ, безусловно,  -
лучшее, что она когда-либо написала. Нет, это невозможно. Проще  поверить,
что сам он сошел с ума.
     Если бы он только мог!..

                     9. АНДЕРСОН РАССКАЗЫВАЕТ СКАЗКИ

     Бобби, кряхтя как старуха, медленно оторвалась от кушетки.
     - Бобби... - начал Гарднер.
     - Боже,  я  проспала  все  на  свете,  -  зевнула  Андерсон,  -  и  я
изменила... ну, неважно. Сколько же я проспала?
     Гарднер взглянул на часы.
     - Около четырнадцати часов. Бобби, твоя новая книга...
     - Не сейчас. Я вернусь, и ты мне скажешь о ней, - и с  этими  словами
она медленно направилась в ванную, на ходу расстегивая блузу. Гарднеру еще
раз со всей очевидностью бросилось в глаза, как сильно  Бобби  потеряла  в
весе.
     Она вдруг остановилась, как бы зная, что он смотрит  на  нее,  и,  не
оглядываясь, сказала:
     - Я все смогу тебе объяснить, будь уверен.
     - Сможешь? - тупо переспросил Гарднер.

     Андерсон была в ванной довольно долго, гораздо дольше, чем можно было
бы ожидать. Гард прислушался - вода  не  бежала.  Он  начал  беспокоиться.
Бобби выглядела немного лучше, когда проснулась, но лучше ли  ей  было  на
самом деле? Он тихо подошел к двери ванной, решив, что  только  послушает.
Если он услышит нормальные для умывающегося человека звуки,  то  пойдет  и
приготовит кофе и, возможно, сварит пару яиц. Если же не услышит ничего...
     Дверь ванной была неплотно прикрыта, и он увидел, что Бобби  стоит  у
зеркала, в котором не так давно сам Гарднер созерцал себя.  В  одной  руке
она держала зубную пасту, в другой щетку... но тюбик все еще  был  закрыт.
Она, как загипнотизированная, смотрела на себя в  зеркало.  Ее  губы  были
приоткрыты, словно она оскалилась.
     Заметив в зеркале какое-то движение, Бобби оглянулась:
     - Гард, как тебе кажется, с моими зубами все в порядке?
     Гарднер присмотрелся. Зубы выглядели как всегда, хотя он,  по  правде
говоря, не мог вспомнить, обращал  ли  когда-нибудь  на  них  внимание.  В
памяти опять всплыло ужасное фото Карен Карпентер.
     - Конечно. -  Он  старался  не  выдать  своим  видом,  как  неприятно
поразила его ее худоба. - Думаю, да. - Он улыбнулся. - Никаких проблем.
     Андерсон попыталась улыбнуться в ответ, но  результат  был  несколько
гротескного характера. Она надавила пальцем на один из зубов.
     - Он атаеха, кога я елаю ак?
     - Что?
     - Он шатается, когда я делаю так?
     - Нет. Во всяком случае, я этого не вижу. А в чем дело?
     - Просто мне как-то снился один сон, и там... - Она оглядела себя.  -
Выйди отсюда, Гард. Я не одета.
     Не переживай, Бобби. Я не собираюсь изнасиловать скелет.
     - Извини, - сказал вслух он. - Дверь была открыта. Я  думал,  ты  уже
вышла.
     Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
     Из-за двери раздался ее голос:
     - Я знаю, что тебя удивляет.
     Он ничего не сказал ей, молча стоял. Но у  него  появилось  ощущение,
что она знала - знала, - что он все еще здесь. Как будто она могла  видеть
сквозь дверь.
     - Тебе кажется, что я сошла с ума.
     - Нет, - запротестовал он, - нет, Бобби...
     - Я так же разумна, как и ты, - из-за двери  продолжила  Андерсон.  -
Просто я устала, как лошадь, и голодна, как собака, и очень похудела... но
я в здравом уме, Гард. Думаю,  ты  сегодня  уже  не  раз  задумывался,  не
сходишь ли ты сам с ума. Ответ один: и ты, и я - мы оба вполне нормальны.
     - Бобби, что здесь происходит? -  Вопрос  прозвучал  как  беспомощный
крик.
     - Погоди, вот я сейчас приму душ, а ты тем временем  приготовишь  нам
завтрак. И я все тебе расскажу.
     - Ты говоришь правду?
     - Да.
     - Ладно, Бобби.
     - Я рада, что ты здесь, Гард, - сказала она. - Раз  или  два  у  меня
было плохое предчувствие. Как будто бы у тебя что-то было не в порядке.
     Гарднер вытер тыльной стороной ладони  внезапно  выступивший  на  лбу
пот.
     - Я приготовлю завтрак, - пробормотал он.
     - Спасибо, Гард.
     И он, как слепой, почти ощупью побрел на кухню.

     Почти дойдя до кухни, он вернулся к двери ванной, потому  что  ему  в
голову пришла вдруг одна мысль:
     - Где Питер, Бобби?
     - Что? - спросила она, не расслышав вопроса из-за шума воды.
     - Я спросил, где Питер? - повторил он, повысив голос.
     - Умер, - после паузы ответила Бобби. - Я очень плакала, Гард. Но  он
был... ты знаешь...
     - Старым, -  прошептал  Гарднер,  и,  сообразив,  что  она  опять  не
услышит, повторил громко:
     - Он был очень старым, так?
     - Да, - отозвалась Андерсон сквозь шум воды.
     Гарднер еще мгновение постоял у двери. Странно, но он был  совершенно
уверен, что Бобби солгала насчет того, что Питер умер.

     Гард сварил восемь яиц и поджарил в гриле бекон. Он  заметил,  что  в
кухне  появилась  микроволновая  печь,  а  также  прибавилось   количество
дополнительных светильников: там, где готовят еду, над плитой и  обеденным
столом...
     Он сварил кофе, черный и крепкий, и уже почти все поставил  на  стол,
когда из ванной появилась Бобби, свежая и бодрая. Ее волосы были  замотаны
полотенцем.
     - А гренки? - спросила она.
     - Сама делай свои дурацкие гренки, - ворчливо  сказал  Гарднер.  -  Я
приехал сюда не для того, чтобы готовить тебе завтрак.
     Андерсон замерла:
     - Ты прибыл сюда... Вчера? Под дождем?
     - Да.
     - Да что же это происходит?! Мюриел сказала, что ты  освободишься  не
раньше тридцатого июня.
     - Ты звонила Мюриел? Когда?
     Андерсон махнула рукой, как будто это не имело никакого значения. Она
вновь спросила:
     - Что случилось?
     Гарднер хотел было рассказать ей,  но  что-то  сдержало  его.  Зачем,
собственно, это нужно Бобби? Чем она поможет? Нет, не сейчас...  возможно,
позднее...
     Возможно.
     - Потом, - сказал он. - Я хочу знать, что происходит здесь.
     - Сперва завтрак, - улыбнулась Андерсон, - потом остальное.

     Бобби ела так жадно, будто уже очень давно не видела ни  крошки.  Она
не проявляла ни малейших признаков депрессии. Доев, она обтерла  салфеткой
губы:
     - Отлично, Гард.
     - В Португалии лучшей похвалой повару считается отрыжка у клиента.
     - А что они там, в Португалии, делают после сытного завтрака? Ложатся
отдохнуть?
     Она откинулась на спинку стула. Полотенце сползло с ее волос, и  Гард
едва подавил в себе бешеное желание  схватить  ее  и  утащить  в  постель.
Слегка улыбнувшись, он сказал:
     - Очень рад, что ты довольна.
     Он бросил ей пачку "Кэмела". Она достала сигарету и вернула ему пачку
со словами, что вряд ли осилит ее.
     Когда она докуривала свою сигарету, он успел выкурить четыре.

     Ты осмотрелся, - начала Андерсон. -  Я  знаю,  ты  ходил  и  смотрел.
Теперь ты понимаешь, как я чувствовала себя, когда нашла в лесу эту штуку.
     - Какую штуку?
     - Если я скажу тебе это сразу, ты решишь, что я сошла с ума. Позже  я
покажу тебе ее, а сейчас нам лучше просто  поговорить.  Расскажи,  что  ты
увидел. Какие нашел перемены?
     Гарднер обдумывал, с чего же  начать  расспросы.  Бобби,  безусловно,
знала, что он успел увидеть многое в  ее  доме.  Неожиданно  для  себя  он
сказал:
     - Странно, что ты нашла время  для  новой  книги.  Большой  книги.  Я
прочел немного, пока ты спала. Это лучшее, что ты  когда-либо  написала...
хотя ты всегда писала неплохо.
     Андерсон кивнула, польщенная:
     - Спасибо. Я тоже так думаю.
     - Сколько же ты писала ее?
     - Не помню точно. Возможно, дня три.  Во  всяком  случае,  не  больше
недели. Большую часть - во сне.
     Гард улыбнулся.
     - Ты ведь знаешь, что я не шучу, - сказала Андерсон.
     Гарднер перестал улыбаться.
     - Бобби, это невозможно.
     - Если ты действительно так считаешь, ты недооцениваешь  мою  пишущую
машинку. Разве ты не видел рулоны бумаги, ящики с батарейками, а?
     - Бобби...
     - Просто я сделала одно  приспособление,  для  которого  скупила  все
батарейки в округе. Слава богу, во время раскопок у меня  было  достаточно
времени, чтобы придумывать всякую всячину.  Кстати,  колонка  работает  по
тому же принципу. Да и все остальное тоже.
     - Во время каких раскопок?  Той  штуки  в  лесу,  которую  ты  хочешь
показать мне?
     - Да. Но это потом. Да,  так  вот,  я  купила  множество  батареек  и
сделала одно приспособление, которое... Ну, проще показать тебе его. Иди в
комнату, сядь и смотри.
     - Хорошо, - обескураженный Гарднер встал. - А ты?
     - Я останусь здесь, - улыбнулась Бобби.
     Гард шел и думал, что все услышанное не подчиняется  никаким  законам
логики. Пишущие машинки не могут сами писать книги. Бобби  может  говорить
все что угодно, она может даже верить сама в то, что говорит,  но  так  не
бывает.
     - Ты готов, Гард? - послышался голос Бобби.
     Одновременно с ее  словами  рулон  с  бумагой  для  компьютера  начал
опускаться. Гард увидел,  что  к  машинке  присоединены  четыре  проводка:
красный, синий, желтый и зеленый.
     - Заряди, пожалуйста, лист, - крикнула Андерсон. - Ну, не дура ли  я?
Забыть о такой мелочи! Они не стали помогать мне в этом, и я чуть не сошла
с ума, пока не нашла решение. Мне подсказал эту мысль  рулончик  туалетной
бумаги... Гард, да заряжай же!
     Нет. Я должен бежать отсюда, и чем скорее, тем лучше. И потом  должен
напиться до чертиков, чтобы забыть все это. Меня даже не  интересует,  кто
эти "они".
     Но вместо того чтобы бежать, он зарядил лист в машинку, а сердце  его
билось все быстрее и быстрее.
     - Порядок, - крикнул он. - Мне нужно сделать еще что-нибудь?
     Правда, он не видел  никакого  выключателя,  да  и  не  очень-то  ему
хотелось бы что-нибудь здесь включать.
     - Не нужно! - крикнула в ответ она,  и  Гарднер  услышал  щелчок.  Из
машинки полились струи зеленого света. Свет  растекался  между  клавишами.
Внезапно клавиши начали сами собой опускаться и подыматься, как клавиатура
в механическом пианино. Каретка стронулась с места, и  на  листе  возникли
буквы:
     Мой папа лежит глубоко под землей
     Динь. Звяк.
     Каретка вернулась в исходное положение.
     Нет-нет, я ничего не видел. Невозможно поверить  в  то,  что  я  вижу
нечто подобное.
     Эти алмазы были когда-то его глазами.
     Свет, как туман, обволакивал клавиатуру.
     Динь! Звяк!
     Мое пиво - лучшее в стране пиво
     Машинка как будто набирала скорость. Теперь она трещала  без  умолку.
Все это, безусловно, какой-то  ловкий  трюк,  выдуманный  Бобби  во  время
одного из приступов безумия - созидательного безумия.
     Никаких трюков, Гард!
     Каретка замерла, как бы  наблюдая  за  его  реакцией,  и  затарахтела
вновь.
     Я делаю это из кухни. Моим приспособлением можно управлять с  помощью
мысли. Эта штука воспринимает мои мысли с расстояния до пяти миль. Если  я
отойду дальше, в ее работе начинаются перебои, а  свыше  десяти  миль  она
совсем перестает работать.
     Так что я не сидела за машинкой, когда писала свою книгу. Этот чертов
старый "ундервуд" два или три дня работал без остановки, Гард, а я все это
время была в лесу, работая в одном месте, или рыла погреб. Но, как  я  уже
сказала тебе, большую часть  времени  я  спала.  Это  забавно...  если  бы
кто-нибудь  рассказал  мне,  что  подобное  приспособление  существует,  я
никогда не смогла бы поверить, что оно будет  работать  на  меня.  Машинка
печатает буквы, потому что я ясно вижу напечатанные на бумаге  слова.  Это
не похоже на диктовку, Гард, это  скорее  управление  машинкой  с  помощью
подсознания; скорее сон, чем работа... но то, что получается в результате,
это не сон. Это машина мечты. Они сделали мне космически  щедрый  подарок.
Ты прав, "Солдаты-Буйволы" - моя лучшая книга. Представляешь каким был  бы
результат,  если  бы  этой  машинкой  владел  Ф.Скотт   Фицджеральд?   Или
Хемингуэй? Фолкнер? Сэлинджер?
     Машинка  замерла.  Гарднер  прочел  все  напечатанное.   Его   взгляд
задержался на первой строчке. И все же это какой-то трюк.
     Машинка заработала:
     Никаких трюков!
     Он внезапно подумал:
     Ты можешь читать мои мысли, Бобби?
     Да. Но только немного.
     Никогда  еще  в  нем  не  было  так  сильно   ощущение   нереальности
происходящего. Его глаза механически скользили  по  строчкам.  Наконец  он
нашел то, что искал: Это был с их стороны космически щедрый подарок...
     А раньше Бобби сказала: Они подсказали мне решение...
     Глядя, как  завороженный,  на  машинку,  которая  все  еще  светилась
ярко-зеленым светом, Гарднер подумал: Бобби, кто такие "они"?
     Клавиши вновь застучали, лист бумаги сдвинулся,  и  Гарднер  прочитал
хорошо знакомый ему детский куплет:

                        Вчера, сегодня и всегда
                        И там они, и тут -
                        Лишь ты уснешь как со двора
                        В дом призраки придут.

     Джим Гарднер пронзительно вскрикнул.

     Его руки наконец перестали трястись, и он смог  взять  чашку  кофе  и
сделать глоток. Бобби, перетащившая его на кухню, следила  за  каждым  его
движением, и глаза ее странно блестели.
     - Мне очень жаль,  что  все  произошло  именно  так,  -  сказала  она
наконец, - но я бы не смогла этого предотвратить. Я говорила тебе, что это
машинка мечты, но она же - и машинка подсознания. Ты все время  думаешь  о
том, что этот дом населен... ну, ты назвал бы  это  монстрами...  а  я  бы
сказала - образами. Простыми, как детские мечты, но  живыми.  -  И  она  с
нажимом повторила:
     - Живыми.
     Какое-то время в кухне царила тишина, и только за окном пели птицы.
     - Я могла бы предусмотреть твою реакцию и заранее  посвятить  тебя  в
некоторые детали, - продолжала она, - но не уверена, что  смогла  бы  ясно
объяснить тебе все это. Ты спросил меня,  кто  такие  "они",  и  из  моего
подсознания выскочили стишки  о  призраках.  А  печатная  машинка  тут  же
восприняла их.
     -  Допустим,  -  кивнул  Гарднер,  хотя  все  это  по-прежнему   было
непонятно, - но кто же они, кроме того, что их можно  назвать  призраками?
Тролли? Гоблины? Грем...
     - Я просила тебя осмотреться вокруг, чтобы ты  понял,  насколько  они
могущественны, - торжественно  сказала  Андерсон,  -  и  насколько  велики
перемены здесь.
     - Ну, это-то я понял, - сказал Гарднер, и в уголках его рта  заиграла
улыбка. - Еще несколько таких же "могущественных" перемен - и смирительная
рубашка будет на мне отлично смотреться.
     - Те, кого ты называешь призраками,  пришли  из  космоса,  -  сказала
Андерсон, - и, как мне кажется, сейчас ты в состоянии это осмыслить.
     Во рту у Гарда пересохло, и он нервно облизнул губы.
     - Они здесь, вокруг нас? - спросил он и услышал собственный голос как
бы издалека. Внезапно ему стало страшно - страшно  настолько,  что  он  не
смог бы заставить себя оглянуться. Он будто оказался в центральном эпизоде
сериала "Звездные войны".
     - Я думаю, что они - во всяком случае, в физическом понимании - давно
мертвы, - тихо сказала Андерсон. - Они  умерли  задолго  до  появления  на
Земле первого человека. Но это как... как Карузо: он давно умер,  а  голос
его, записанный на пластинки и пленки, будет жить вечно!
     - Бобби, - с чувством сказал Гарднер, - расскажи мне, что  произошло.
Я хочу услышать историю от начала до конца. Можешь это сделать?
     - Не уверена, - сказала она с улыбкой, - но постараюсь.

     Андерсон говорила долго. Когда она закончила  рассказ,  был  полдень.
Все это время Гарднер сидел за столом и  курил,  встав  только  один  раз,
чтобы сходить в ванную за аспирином.
     Андерсон начала с рассказа о прогулке в лесу и своей  находке  -  она
сразу  поняла,  что  нашла  нечто  исключительно  важное,  -  но  внезапно
перескочила назад и принялась рассказывать  о  Питере.  Она  намеренно  не
упомянула о мертвом птенце, об исчезнувшей катаракте  Питера.  Она  только
сказала, что, вернувшись после целого дня работы возле странного предмета,
обнаружила Питера на крыльце мертвым.
     - Это было похоже, как будто он спал, -  сказала  Андерсон,  и  в  ее
голосе прозвучала  фальшивая  нотка.  Гард,  хорошо  знавший  Бобби  и  ее
неумение лгать, внимательно посмотрел на нее... и тут же перевел взгляд на
свои руки. Андерсон тихо плакала.
     Через несколько минут Гарднер спросил:
     - Что было потом?
     - Потом ты пришел, когда я позвала тебя, - Андерсон уже улыбалась.
     - Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
     - Питер умер двадцать восьмого июня, - сказала Андерсон. Она  никогда
не имела возможности попрактиковаться во лжи,  но  у  нее  это  прозвучало
почти натурально. - Этот последний день я помню  совершенно  отчетливо,  -
она открыто и честно улыбнулась Гарднеру.
     Но это ее высказывание тоже было ложью: последний день,  который  она
помнила отчетливо, был накануне, двадцать седьмого июня. Именно тогда  она
начала копать. Это напоминало сказку, но она действительно  не  смогла  бы
последовательно вспомнить, что и когда делала потом. И еще  она  не  могла
сказать Гарду правду о Питере. Не сейчас. Они подсказывали ей это, но  она
и сама знала, что пока нельзя.
     Они также говорили ей, что  нужно  очень  внимательно  посмотреть  на
Джима Гарднера. Конечно, не слишком  долго:  он  скоро  станет  членом  их
команды. Да. И это будет отлично,  потому  что,  если  Андерсон  и  любила
кого-нибудь, то этим человеком был именно Джим Гарднер.
     Бобби, кто такие "они"?
     Призраки. Это словечко не хуже любого другого, верно?  Конечно.  Даже
лучше многих других.
     Ей не хотелось лгать Гарду, это было нелегко. Но  скоро  он  сам  все
узнает... все поймет... Гард... он... он...
     Когда он увидит корабль. Когда он почувствует корабль.
     - Неважно, верю я или не верю. Думаю, меня скоро заставят во все  это
поверить.
     - Чем скорее переступишь через понятие невозможного, тем будет лучше.
     - Интересно! Ситуация по меньшей мере странная.  Если  я  не  верю  в
очевидность увиденного и почувствованного, то я сумасшедший. Если же  верю
- то сумасшедший вдвойне.
     - Ты не сумасшедший, Гард, - мягко возразила Андерсон и положила свою
ладонь на его. Он  выдернул  свою  и  отодвинулся.  Теперь  он  был  готов
рассказать ей то, что собирался:
     - Вчера утром я намеревался убить себя, - медленно  сказал  он.  -  И
если бы я не почувствовал нечто, говорившее мне, что  ты  попала  в  беду,
сейчас я лежал бы на дне океана и кормил собой рыб.
     Андерсон пристально взглянула на него:
     - Ты это серьезно? О Боже!
     - Да. В тот момент это казалось  единственным  достойным  выходом  из
сложившейся ситуации.
     - Глупости.
     - Я говорю серьезно. Потом появилась эта мысль. Мысль, что ты  попала
в беду. Я никак не мог дозвониться тебе. Тебя здесь не было.
     - Наверное, я была в лесу, - задумчиво сказала Андерсон. - И тогда ты
примчался сюда. - Она поднесла его руку ко рту и нежно поцеловала. -  Если
это не означало чего-нибудь еще, то оно, во всяком случае, спасло тебя  от
смерти, болван.
     - Как всегда, я в восторге от твоих комплиментов.
     - Если ты когда-нибудь совершишь это, то я на твоем надгробном  камне
вырублю это слово - "болван", - и, будь уверен, его смогут  прочесть  даже
через столетие.
     - Что ж, благодарю, -  насмешливо  возразил  Гард,  -  но,  к  твоему
огорчению, некоторое время этого  не  случится.  Потому  что  оно  еще  не
прошло.
     - Что?
     - Чувство, что ты попала в беду.
     Она смотрела в сторону, пытаясь выдернуть руку из его руки.
     - Посмотри на меня, Бобби, черт побери!
     Через силу она взглянула на него, но он видел, насколько ей это  было
трудно.
     - Все, что я увидел здесь, безусловно, здорово, но почему же меня  не
покидает ощущение, что ты попала в беду?
     - Не знаю, - тихо ответила она и начала мыть посуду.

     - Конечно, я  работала,  пока  не  обессиливала  вконец,  -  говорила
Андерсон. Сейчас она стояла к нему спиной, и  ему  казалось,  что  ей  это
нравится. В горячей воде звенела посуда. - Понимаешь, Гард, мне было важно
понять, что же это такое.
     - Понимаю, - сказал он и подумал: Она не говорит мне правду  или,  во
всяком случае, говорит не всю правду,  хотя  я  не  думаю,  что  сама  она
осознает это. Остается только один вопрос: что нам сейчас делать?
     - Не знаю, - она оглянулась по сторонам. Увидев  удивленные  поднятые
брови Гарднера, поспешно добавила:
     - Ты что же думаешь, у меня есть готовый ответ? Ничего  подобного.  У
меня есть только несколько идей, вот и  все.  Возможно,  даже  не  слишком
удачных. Думаю, сперва нужно, чтобы ты взглянул на эту штуку,  и  потом...
ну...
     Гарднер долго смотрел на нее. Бобби больше  не  отводила  взгляд.  Но
что-то во всем этом было не то. Фальшь в голосе Бобби, когда она  говорила
о Питере. Может, слезы и были настоящими, но этот тон... в нем было что-то
неправильное, нечестное.
     - Ладно. Пойдем смотреть твой корабль в земле.
     - Но сперва неплохо было бы перекусить, - капризно сказала Андерсон.
     - Ты опять голодна?
     - Конечно. А ты нет?
     - О Боже, конечно, нет!
     - Тогда я перекушу за нас обоих, - сообщила Андерсон и  как  сказала,
так и сделала.

                          10. ГАРДНЕР РЕШАЕТСЯ

     - О Боже! - с таким возгласом Гарднер  рухнул  на  еще  сырую  землю,
ощутив тоскливую тяжесть в  желудке.  -  О  Боже!  -  повторил  он  слабым
голосом. Это было все, на что сейчас оказался способен.
     Они находились на краю вырытой Андерсон  ямы.  Бобби  постаралась  на
славу: сейчас яма была двести футов длиной и не менее  двадцати  глубиной.
Из нее, напоминая гигантское  стальное  блюдце,  выглядывал  металлический
корпус корабля.
     - О Боже! - в третий раз возгласил Гарднер. - Ты только  посмотри  на
эту штуку!
     - Я достаточно смотрела на нее, -  на  губах  Бобби  блуждала  слабая
улыбка. - Вот уже неделю я смотрю на нее. И это помогает решить  множество
проблем, Гард.
     Взгляд Андерсон нельзя было назвать просто  отсутствующим.  Глаза  ее
напоминали пустые окна.
     - Что ты имеешь в виду? - ошеломлено спросил Гард.
     - А? - Андерсон встрепенулась, будто проснувшись.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Тебя, Гард. И меня. Но я  думаю...  думаю,  что  в  основном  тебя.
Подойди поближе и посмотри сам.
     Андерсон быстро спустилась в яму, но вдруг обнаружила,  что  Гард  не
идет за нею. Она оглянулась и увидела Гарда, застывшего на краю ямы.
     - Эта штука не укусит тебя, - заметила Андерсон.
     - Да? А что же она со мной сделает, Бобби?
     - Ничего! Они мертвы! Когда-то твои призраки были  вполне  реальными,
но они давно умерли, а этот корабль находится здесь  не  менее  пятидесяти
миллионов лет. Он врос в землю! Он никогда не сможет сдвинуться  с  места!
Тебе нечего бояться.
     - Ты не пыталась проникнуть внутрь? - Гарднер не двигался с места.
     - Нет. Вход - я чувствую, что он здесь есть, - все еще находится  под
землей. Но это не имеет никакого значения. Они мертвы. Гард. Мертвы.
     - Они мертвы,  ты  не  пыталась  проникнуть  внутрь  корабля,  но  ты
изобретаешь всякую всячину не хуже Эдисона  и  при  этом  способна  читать
мысли. Поэтому я повторяю: что эта штука собирается сделать со мной?
     И тут она произнесла свою самую большую ложь. Она сказала:
     - Ничего, чего бы ты не хотел.
     После этого она направилась к кораблю, не обращая больше внимания  на
Гарднера.
     Помедлив немного, Гарднер последовал ее примеру.

     Да, теперь он отчетливо видел, что  это  корабль.  Летающая  тарелка.
Летающее блюдце. О, как много всякой ерунды  прочел  он  в  свое  время  о
летающих тарелках! В статьях, исследованиях и художественных произведениях
было все: от полного их отрицания до воспевания попыток контакта с другими
цивилизациями.
     И вот он видит чудо своими собственными глазами. Прошли века, но  для
предмета в земле они пролетели, как миг.
     Он повернулся к Андерсон.
     - Оно настоящее? - Во взгляде его читалась мольба.
     - Настоящее. Коснись его рукой. - Она постучала пальцем  по  корпусу.
Раздался глухой звук. Гарднер было протянул руку, но тут же отдернул ее.
     На лице Андерсон тенью мелькнуло раздражение.
     - Говорю тебе, Гард: никто тебя не укусит.
     - И никто не причинит мне никакого вреда?
     - Абсолютно.
     Он верил и не верил.
     Скажи, Бобби, а тебе хотелось работать до полного  изнеможения?  Тебе
хотелось похудеть настолько, чтобы напоминать дистрофика? Как ты  думаешь,
ты в состоянии принимать решения или чья-то рука направляет  тебя?  Почему
ты солгала насчет Питера? Почему в этом лесу не слышно пения птиц?
     - Давай же, - нетерпеливо прервала его размышления Бобби. -  Нам  еще
предстоит поговорить и подумать об этом, а сейчас коснись его...
     - Ты так настаиваешь, как будто это имеет для тебя огромное значение.
     Она сердито топнула ногой.
     - Хорошо, - сдался Гард. - Хорошо, Бобби.
     Он осторожно, как когда-то Бобби в первый раз, дотронулся до  гладкой
металлической поверхности. Бобби замерла в напряженном  ожидании:  что  же
произойдет?
     Произошло одновременно несколько событий.
     Во-первых, в руке Гарднера возникло ощущение вибрации  -  возникло  и
пропало. Как только оно пропало, в голове Гарднера зазвучала музыка, такая
громкая, что напоминала скорее крики, а не музыку. Как  будто  в  нем  был
стереоусилитель и кто-то включил его.
     Он открыл рот, чтобы сказать что-то... но тут все  исчезло.  Странно:
песню, которая только что звучала в его голове, Гард знал еще со  школьной
скамьи.  Итак,  вибрация...  музыка...  Все  это  продолжалось  не   более
двенадцати секунд. А потом из его носа хлынула кровь.
     Гарднер  боковым  зрением  заметил,  что  Андерсон  отступила  назад,
заломив руки в инстинктивно-оборонительном жесте. Теперь в глазах ее  были
только страх и боль.
     И наконец у него совершенно перестала болеть голова.
     Если бы только не хлеставшая из носа кровь!

     - Вот, возьми скорее! Боже, Гард, что с тобой?
     - Все будет хорошо, - он взял протянутый ею носовой платок, зажал  им
нос и запрокинул голову назад. Во рту ощущался соленый вкус крови.
     - Бывало и похуже...
     Правда, подумал он, обычно кровотечение у него заканчивалось скорее.
     - Гард, поверь, я не предполагала, что может случиться  что-нибудь  в
этом роде. Ты веришь мне?
     - Конечно. - Гард не знал, чего именно ожидала Бобби... но верил, что
явно не этого. - Ты слышала музыку?
     - Не очень отчетливо. Я слышала ее эхо из твоей головы.
     - Ты и это можешь?
     - Да, - смущенно улыбнулась Бобби. - Когда рядом есть люди, я могу...
     - Но это невозможно! - говоря это, Гарднер убрал  платок  от  лица  и
рассматривал его. Кровотечение почти прекратилось.
     - Это возможно и необходимо, - сердито возразила Андерсон. -  Если  я
не буду способна на это, то мне никогда не удастся  покинуть  этот  чертов
дом. И не спрашивай меня, я все равно не сумею всего тебе объяснить. Давай
лучше вернемся домой.
     В моей голове тарелка, Бобби. - Он почти  был  готов  произнести  это
вслух, но по некоторым соображениям не решился. - И эта тарелка удерживает
тебя. Я не знаю, откуда это мне известно, но это так, и я уверен в этом.
     - Да, уже можно. Я бы хотел
     (выпить)
     чашечку кофе.
     - И ты ее получишь. Пошли.

     Бобби ощущала странную раздвоенность. С одной стороны, она испытывала
к Гарду самые теплые чувства, ей  хотелось  заботиться  о  нем,  как  и  в
прежние времена. С другой  стороны,  она  очень  пристально  наблюдала  за
каждым его шагом. Испытующе. Вопросительно. За каждым.
     Конечно, ей хотелось, чтобы Гард был с нею. Ей казалось, что с ним ее
проблемы разрешатся быстрее. Гарднер присоединится к ее раскопкам, и ей не
придется больше заниматься этим одной. Он был прав насчет одного  момента:
если она и дальше будет делать это сама, то скоро упадет замертво. Но пока
он никак не помог ей. Возможно, причиной было это проклятое кровотечение.
     Он никогда не прикоснется к кораблю, если из-за этого  у  него  носом
опять пойдет кровь. Он не прикоснется к кораблю  и  тем  более  не  войдет
вовнутрь.
     Но, может быть, кровотечение - случайность? Кроме того, Питер никогда
не прикасался к металлу. Питер не хотел даже находиться рядом  с  ним,  но
его глаз... и внезапное омоложение...
     Это не одно и то же. Он - человек, а не престарелый бигль. И  заметь,
Бобби, что, кроме кровотечения из носа и музыки  в  ушах,  больше  никаких
перемен не произошло.
     Никаких очевидных перемен.
     Стальная тарелка в его черепе?
     Возможно... но какая разница?
     Бобби не знала. Зато она знала, что корабль, безусловно, представляет
собой  какую-то  силу,  сгусток  энергии,  ощутимый  даже  через   обшивку
корпуса... и она знала, что  радиус  его  действия  расширяется  с  каждым
выкопанным ею футом, с каждым дюймом. Вот и  на  Гарда  подействовало.  Но
потом оно... - что?
     Потом энергия исчезла.
     Так что же мне делать?
     Она не знала, но понимала, что это неважно.
     Они подскажут ей.
     Когда придет время, они обязательно подскажут ей.
     Если бы только она могла прочесть его целиком!
     Внутренний голос подсказывал: Дай ему выпить. Он опьянеет, и  ты  без
труда сможешь прочесть его. Тогда ты до конца поймешь его.

     Они подошли к трактору, который вовсе не летал, а ездил по земле, как
ему и было положено,  но  при  этом  мотор  его  работал  бесшумно,  а  за
штурвалом никого не было. Андерсон, как ни в чем не бывало, села за  руль,
пригласила Гарднера к ней присоединиться, и они поехали по  направлению  к
дому. В саду она поставила трактор на прежнее место.
     Гарднер взглянул на постепенно затягивающееся тучами небо.
     - Ты бы лучше поставила его в сарай, Бобби! - сказал он.
     - Все будет хорошо, - коротко ответила она, положила в карман ключ  и
направилась к дому. Гарднер оглянулся  на  сарай,  сделал  шаг  за  ней  и
внезапно оглянулся еще раз. У  двери  сарая  стояла  большая  платформа  с
дровами. Они как будто сами прибыли из леса.
     Еще одно изобретение.
     Как ты это делаешь, Бобби? И почему ты вдруг  стала  способна  делать
это?

     Когда он вошел в дом, Бобби как раз доставала из шкафчика пиво.
     - Ты серьезно говорил насчет кофе или тебе больше хочется этого?
     - С чего это ты так подобрела, а?
     - Пей, Гард! Я даже могу предложить оригинальный тост -  за  жизнь  в
других мирах и на других планетах! Давай!

     Они выпили, и Андерсон спросила: что же, по его мнению, им  делать  с
находкой.
     - Мы ничего не будем делать с ним. Это ты собираешься  что-то  с  ним
делать.
     - Я уже кое-что сделала, Гард, - мягко возразила она.
     - Конечно, сделала, - с нажимом заявил он, - но я говорю  о  каких-то
решительных действиях. Я могу посоветовать тебе все, что ты хочешь от меня
услышать, - знаешь, пьяные поэты мастера давать советы, - но на самом деле
ты ведь все давно решила сама. Потому что это твоя находка. Корабль  лежит
в земле, и он твой.
     Андерсон пытливо взглянула на него:
     - Ты что, считаешь, что такая  вещь  может  принадлежать  кому-нибудь
одному? Боже, Гард, корабль пробыл в земле столько тысячелетий,  и  теперь
он должен принадлежать человечеству!
     - Вероятно, ты права, - раздражено ответил Гард, - но закон  остается
законом. То, что ты нашла на  своей  земле,  принадлежит  тебе  по  праву.
Конечно, сперва могут возникнуть проблемы, но закон...
     Бобби Андерсон рассмеялась. Она  смеялась  громко  и  долго.  Гарднер
почувствовал себя неуютно. Она смеялась  так,  что  из  ее  глаз  брызнули
слезы.
     - Прости, - сумела, наконец, произнести она.  -  Просто  ты...  я  не
могла бы поверить, что услышу подобное от тебя.  Знаешь...  это...  -  она
вновь хихикнула, - как шок.
     - Не понимаю, что ты имеешь в виду.
     - Отлично понимаешь. Человек, который вышел на демонстрацию с оружием
в руках, человек, считающий, что наше правительство  будет  по  настоящему
счастливо только тогда, когда все мы будем во тьме светиться, как  фосфор,
советует мне пригласить сюда Военно-Воздушные  Силы,  чтобы  они  занялись
моей находкой!
     - Это твоя земля...
     - Заткнись, Гард! Для правительства Соединенных Штатов не будет иметь
никакого значения, чья это земля. Они воздвигнут здесь стену!
     - И поставят ядерный реактор.
     Бобби молча некоторое время смотрела на Гарднера.
     - Думай, что говоришь, - холодно сообщила она. - Через три дня, после
того как я позвоню кому-нибудь  и  расскажу  про  корабль,  ни  земля,  ни
корабль больше не будут мне  принадлежать.  Еще  через  шесть  дней  здесь
кругом понаставят посты. А через шесть недель, я думаю, более восьмидесяти
процентов населения Хейвена будет арестовано, убито... или просто исчезнет
бесследно. Они могут это сделать,  Гард.  Ты  знаешь,  что  могут.  Отсюда
следует только одно: мне не следует прислушиваться  к  твоему  совету.  Ты
ведь хочешь, чтобы я сняла трубку и позвонила в полицию?
     - Бобби...
     - Да. Именно так все и будет.  Поверь,  наш  уважаемый  Президент  не
позвонит мне из Белого дома и не поблагодарит за находку.
     Она вновь рассмеялась, на  этот  раз  визгливым,  истеричным  смехом.
Гарднер обдумывал сказанное. Конечно, она в  чем-то  права.  Землю  у  нее
отберут. Они могут применить к ним с Бобби насилие... могут  сделать  так,
что им станет на  этом  свете  очень  неуютно.  Они  и  глазом  не  успеют
моргнуть, как окажутся в местечке, устроенном на  манер  русского  ГУЛАГа.
Если попадешь в их лапы, выскользнуть, как правило, не удается.
     Кроме того, корабль  -  редкость,  артефакт,  вроде  этрусской  вазы.
Женщина, нашедшая его, получила невиданные  возможности  и  таланты...  он
теперь был готов поверить во все, что увидел, и даже в летающие трактора.
     Интересно, что заставляет эту штуку работать?  Бобби.  Нет,  вряд  ли
именно Бобби. Возможно, это  любой  человек,  который  близко  подойдет  к
кораблю. Такую штуку... ее вряд ли можно доверить простому человеку...
     - Как бы там ни было, - проворчал он, у  тебя  твоя  находка  вызвала
удивительный приступ гениальности.
     - Нет. Всего лишь научный идиотизм, - тихо возразила она.
     - Что?!
     - Научный идиотизм. Они подсказывают мне что делать. Все это, когда я
делаю, кажется ясным и логичным... Но потом... - Она пристально вгляделась
на Гарднера:
     - Ты ощутил это?
     Гарднер кивнул.
     - Это исходит от корабля и напоминает радиоволны. Сигналы поступают в
уши, но они выражены не словами, а импульсами. О,  правительство  было  бы
радо заполучить меня, запереть где-нибудь понадежнее, а потом разобрать на
множество мелких кусочков, чтобы увидеть, произошли ли во  мне  физические
изменения...
     - Ты уверена, что не читаешь мои мысли, Бобби?
     - Нет. Но воспользоваться  твоим  советом  -  значит  погубить  себя.
Позвонить в полицию Далласа - попасть в камеру предварительного заключения
полиции Далласа - погибнуть от руки полиции Далласа.
     Гард встревожено посмотрел на нее:
     - Успокойся.  Я  был  неправ.  Но  где  же  альтернатива?  Ты  должна
что-нибудь сделать. Боже, ведь эта штука убивает тебя!
     - Что?!
     - Ты похудела на тридцать фунтов. Неплохо для начала!
     - Три... - Андерсон с мольбой в глазах смотрела на него. - Нет, Гард,
ты ошибаешься. Не более пятнадцати, и я...
     - Пойди и взвесься, - посоветовал Гарднер. - Если ты весишь,  как  ты
утверждаешь, девяносто пять фунтов, я готов  съесть  весы.  Еще  несколько
фунтов - и ты сляжешь. В твоем теперешнем состоянии ты можешь за пару дней
умереть от аритмии.
     - Но мне нужно было немного похудеть! И я...
     - ...все это время была слишком занята, чтобы  есть,  это  ты  хочешь
сказать?
     - Ну, не совсем так...
     - Когда я вчера увидел тебя, ты напоминала труп из морга.  Ты  смогла
сообразить, кто я такой, но на большее тебя не хватило. Ты и сейчас еще не
пришла в себя.
     Бобби упорно  не  отводила  взгляд  от  стола,  но  Гард  мог  видеть
потерянное выражение ее лица.
     Он ласково дотронулся до ее руки:
     - Неважно, чем замечательна эта штука в лесу, но очень важно,  что  с
твоим телом и мозгом происходят ужасные вещи.
     Бобби резко отпрянула от него:
     - Если ты считаешь, что я сошла с ума...
     - Нет, я так не считаю. Но ты можешь сойти с ума, если не  прекратишь
своих раскопок.  Ты  ведь  не  станешь  отрицать,  что  у  тебя  случаются
помрачения сознания?
     Мгновение они смотрели друг другу в глаза, ошарашенные сказанным.
     Бобби опомнилась первая.
     - Помрачения - не совсем верное определение.  Не  пытайся  сравнивать
то, что происходит с тобой, когда ты напьешься, и  то,  что  произошло  со
мной. Это не одно и то же.
     - Я не собираюсь спорить с тобой, Бобби.  Эта  штука  опасна,  и  это
сейчас самое важное для нас.
     Андерсон  смотрела  на  него.  На  лице  ее   блуждала   недоуменная,
отсутствующая улыбка.
     - Теперь ты  сама  не  можешь  принимать  решения,  -  продолжал  тем
временем Гарднер. - Тобой управляют.
     - Управляют, - все то же отсутствующее выражение.
     Гарднер постучал пальцем по макушке:
     - Да, управляют. Как дурак управлял  бы  лошадью,  ведя  ее  прямо  в
пропасть... Этот корабль - как  тот  самый  дурак.  Он  опасен  для  Бобби
Андерсон. Если я еще не сумел доказать...
     - Что ты сказал?
     - Если бы не мой приезд, ты бы продолжала работать без сна и отдыха и
к ближайшим выходным, наверное, умерла.
     - Сомневаюсь, - отрезала Бобби, - но для твоего успокоения  соглашусь
с тобой. Правда, теперь со мной все в порядке.
     - С тобой не все в порядке.
     Ее взгляд сказал ему, что Бобби сейчас  его  не  слышит,  потому  что
просто не хочет слушать.
     - Очнись, Бобби! Слушай, насчет полиции ты была права.  Но  что  если
нам пригласить какого-нибудь эксперта?
     - Все эксперты состоят на службе у полиции. И потом, никто не  нужен.
Ты со мной - значит, все в порядке.
     - Пока - да. Но что если у меня тоже начнутся помрачения?
     Подумав, Андерсон ответила:
     - Я думаю, что риск минимален.
     - То есть ты уже все решила?
     - Ну, пока я знаю, что мне  хотелось  бы  сделать.  Мне  бы  хотелось
закончить раскопки. Раскопки необходимы. Еще сорок-пятьдесят футов, и я  -
и мы -  освободим  его.  Тогда  мы  сможем  найти  вход.  Если  мы  войдем
вовнутрь... - В ее глазах сиял фанатический огонь, и никто не в силах  был
его потушить.
     - Если мы войдем вовнутрь? - повторил Гарднер.
     - Если мы войдем вовнутрь,  то  сможем  все  держать  под  контролем.
Сможем  все  рассмотреть  и  понять.  И  тогда  я  заставлю  эту  летающую
сковородку взмыть в небо.
     - Думаешь, у тебя это получится?
     - Я знаю, что получится.
     - А потом?
     - Потом - не знаю, - устало сказала Бобби. И она опять лгала ему,  но
сейчас Гард уловил лживые нотки. - Случится что-нибудь еще.
     - Но перед этим ты предлагала мне самому решать...
     - Конечно, и сейчас подтверждаю это. Я не стану гоняться за  тобой  с
ружьем, если ты решишь пригласить сюда кого-нибудь. Но помни, что, кого бы
ты не позвал, так или иначе все упрется в полицию Далласа.  -  Она  слегка
усмехнулась. К счастью, меня заберут в участок не одну.
     - Не одну?
     - Конечно. Ведь тебя тоже заберут туда. А когда они  уничтожат  меня,
следующим на очереди опять же будешь ты. Добро  пожаловать  в  обезьянник,
дружок! Ты рад, что попал сюда?
     - О, весьма, рад, - серьезно ответил Гард, и  тут  они  вдруг  весело
расхохотались.

     Когда смех утих, Гард почувствовал, что атмосфера разрядилась.
     Андерсон спросила:
     - Как ты думаешь, что случится с кораблем,  если  до  него  доберется
полиция Далласа?
     - Ты когда-нибудь слышала об ангаре N_18?
     - Нет.
     - В соответствии  с  легендой,  ангар  N_18  находится  на  одной  из
военно-воздушных баз на Дейтоне. Или где то еще.  Словом,  в  США.  Именно
там, по слухам, хранятся в строжайшей тайне тела пятерых малюток с рыбьими
головами и жабрами вместо легких. Может, с  этим  местом  случится  то  же
самое. В любом случае, это означает конец.

     Они проговорили до полудня, иногда соглашаясь друг с  другом,  но  по
большей  части  азартно  споря.  Андерсон  за  это  время  несколько   раз
перекусила; Гарднер от еды отказался, но после долгих уговоров выпил рюмку
виски, за ней - вторую.
     После обеда Бобби захотелось вздремнуть. Гард вышел  в  сад,  сел  на
скамейку и стал размышлять.
     Настало время принимать решения.
     Корабль в земле - это важный факт, и от него нельзя  отмахнуться.  Он
не может способствовать благоденствию одной Бобби или  только  Хейвена.  С
учетом характера его воздействия на Бобби, корабль должен принадлежать  не
правительственным службам. Он  должен  принадлежать  народу.  Гарднер  был
достаточно  активным  гражданином  своей  страны.  Он  входил  во   многие
комитеты, участвовал в маршах мира и протеста.  Он  выступал  за  закрытие
атомных электростанций, против войны во Вьетнаме, он входил в "Гринпис"  -
то есть беспокоился о благоденствии общества. Сейчас...
     Прежде чем что-то решить, спроси себя, дружок, кому нужно менять этот
мир?  Жестокий,  бесчеловечный,  равнодушный  мир.  Родителям  африканских
детишек,  умирающих  с   голоду?   Неграм   Южной   Африки?   Людям   типа
Теда-Энергетика?  Да  никому!  Ни  Теду,   ни   русскому   Политбюро,   ни
израильскому кнессету, ни Президенту Соединенных Штатов, ни  Ксероксу,  ни
Барри Манилову.
     Вспомни, как обошлись с тобой в полицейском  участке,  дружок,  когда
тебя арестовали на демонстрации и обнаружили пистолет в кармане. А ведь ты
даже не помнил, как пистолет оказался там! Этот корабль - тот же пистолет,
только большого калибра. Неужели история ничему не научила тебя?
     Бобби лежала на кушетке, но не спала. Она улавливала  обрывки  мыслей
Гарда. По этим обрывкам было ясно, что он хочет принять решение... а когда
он примет его, Андерсон узнает о нем.
     Если решение будет неправильным, она  намеревалась  оглушить  его,  а
потом отрубить голову и закопать тело в саду. Ей не хотелось этого делать,
но это была бы суровая необходимость.
     Андерсон ждала.
     И ждать ей оставалось недолго.

     Он вернулся в  дом,  и  Бобби  удачно  имитировала,  что  только  что
проснулась. Без всякой подготовки Гард задал ей мучивший его вопрос:
     - Тебе не кажется, что от твоего корабля исходит какое-то отравляющее
вещество, например ядовитый газ?
     - Ядовитый газ? - задумчиво повторила Бобби. - Нет, не ядовитый  газ.
Если хочешь как-то это назвать, воспользуйся словом флюиды. Это даже и  не
флюиды, хотя и похоже на них. Думаю,  никакие  приборы  не  смогли  бы  их
уловить. В физическом смысле слова их не существует.
     - И ты считаешь это возможным? - тихо спросил Гарднер.
     - Да. Не спрашивай, откуда мне это известно, потому что я и  сама  не
знаю, но я уверена, что получила ударную дозу облучения этими... флюидами.
Какую-то дозу получили и жители Хейвена, хотя, конечно,  гораздо  меньшую,
да и ты, Гард, тоже...
     Разговор сам собой прервался, и больше до вечера оба они не проронили
ни слова.

     Ночью Гарднеру приснился сон... очень простой сон. Будто он  стоит  в
темноте возле сарая. Слева в саду припаркован  трактор.  Гард  подходит  к
окну сарая и заглядывает внутрь.  И  что  же  он  видит?  Ну  конечно  же,
призраки. Но он не боится. Вместо страха его охватывает какое-то радостное
чувство.  Потому  что  призраки  нисколько  не  похожи  на  монстров   или
каннибалов. Они скорее напоминают эльфов из сказки. Он  заворожено  следит
через окно за ними и видит, что они  сидят  за  длинным  столом,  собирают
какой-то усилитель, какие-то телевизоры и антигравитационные устройства...
Они смеются, глядя на экраны этих телевизоров, потому что  там  показывают
не обычные фильмы, а фильмы, созданные подсознанием.
     Он хочет войти в сарай, и внезапно все вокруг освещается тем странным
зеленым светом, который он видел, когда Бобби демонстрировала ему действие
пишущей машинки, только этот свет не мягкий, а ужасный,  ярко-зеленый.  Он
струится из всех щелей из дверей и  окон  и  зажигает  на  земле  какие-то
точки, горящие, как глаза дьявольской кошки. Теперь Гарду страшно,  потому
что этот свет дышит враждебностью; если раковая опухоль может иметь  цвет,
то это именно вот такой ужасный зеленый цвет.
     Но он все же подходит ближе, потому что во сне не всегда  принимаются
правильные решения. Он входит в облако света,  и  внезапно  в  его  голове
опять начинает звучать дикая музыкальная какофония, парализующая  мозг.  И
страх, страх! Страх перед призраками в сарае Бобби. Он  слышит  их,  почти
физически  ощущая  их  присутствие  по  странному  электрическому  запаху,
напоминающему смесь крови и озона.
     И... О, эти щелкающие, шипящие звуки! Они даже заглушают музыку в его
голове. Так жужжит старая стиральная машина, но звуки - это не  шум  воды;
это плохой, плохой, плохой звук!
     И вот он приподнимается на цыпочки, чтобы заглянуть в  сарай,  а  его
лицо, залитое этим ужасным зеленым светом... И тут он просыпается!
     Очнувшись от сна на старой кровати в спальне Бобби,  весь  мокрый  от
пота, Гарднер долго не мог унять дрожь в руках. Он лежал  и  думал:  Боже!
Чтобы отделаться от этого кошмара, нужно будет утром  заглянуть  в  сарай!
Расслабиться и постараться уснуть!
     Он ждал сна, а сон все не шел.
     На следующий день он присоединился к раскопкам Бобби.

                               КНИГА ВТОРАЯ

                                        А потом он бежал в город и,
                                        не переставая, кричал:
                                        "Оно упало с неба!"
                                             "Оно упало с неба". "Криденс"

                                 1. ГОРОД

     До того как стать Хейвеном, город сменил четыре разных названия.
     Он возник в 1816 году и был зафиксирован  в  различных  муниципальных
документах как Плантация Монтвилль. Им владел тогда человек по имени Хьюго
Крейн, который участвовал в Гражданской войне и носил чин лейтенанта.
     Владения  Хьюго  составляли  двадцать  две  тысячи  акров.  Плантация
Монтвилль  стала  сто  девяносто   третьим   городом   провинции   Мэн   в
Массачусетсе, всего в двадцати милях  от  городка  протекала  река  Дерри,
впадающая в море, и земли здесь хорошо плодоносили.
     Покупка обошлась Хьюго в тысячу восемьсот фунтов.
     Хотя в те дни фунт, конечно же, стоил гораздо дороже.

     Хьюго Крейн умер в 1826 году. На Плантации тогда жили сто три жителя.
Большая часть жителей,  кроме  стариков,  работала  лесорубами.  Стариками
считались мужчины после двадцати пяти лет.
     В 1826 году городок, который потом будет известен как Хейвен Виллидж,
начал разрастаться по обе стороны дороги, ведущей в  Дерри,  куда  местные
лесорубы два раза в месяц отправлялись пропить и проиграть  в  карты  свою
зарплату.  Серьезные  покупки  они  делали  в  большом  городе,  а  мелочь
просаживали в какой-нибудь таверне. В 1828 году в  городке  открылись  два
первых магазина. Их владельцами были братья Хирам и Джорж Кудер.
     Так в 1831 году Монтвилль стал Кудерсвиллем.
     И это никого не удивило.
     Кудерсвиллем город назывался до 1864 года, когда его  название  опять
переменилось. Теперь он назывался Монтгомери, в  честь  местного  мальчика
Эллиса Монтгомери,  поступившего  учиться  в  Геттисбургский  университет.
Смена названия была кстати, потому что последний оставшийся к тому времени
в городе Кудер вконец разорился и за два года до описываемого нами момента
покончил жизнь самоубийством.
     После Гражданской войны город потряс кризис,  в  результате  которого
появилось новое название.  Тогда  было  модно  давать  маленьким  городкам
классические названия - Спарта, Афины и, конечно же,  Троя.  В  1878  году
Монтгомери стал Элладой. По этому поводу миссис  Монтгомери,  мать  героя,
которой  только  что  исполнилось  семьдесят   лет,   весьма   скептически
высказалась  на  церковном  собрании.  Так   или   иначе,   переименование
состоялось.
     Монтгомери стал Элладой.
     Прошло двадцать два года.

     Однажды проповедник по имени Кольсон по неизвестным причинам проезжал
Элладу. Кстати,  местный  историк  Миртл  Дюплесси  почему-то  решил,  что
настоящее имя Кольсона было Кудер и что он  был  незаконнорожденным  сыном
Альбиона Кудера, последнего из Кудеров.
     Кем бы он ни был, он  завоевал  сердца  большинства  христиан  города
собственной версией веры в то, что зерно готово к посеву, к неудовольствию
мистера Хартли,  главы  методистской  церкви  Эллады  и  Трои,  и  мистера
Кроувелла, пастыря местных баптистов. Но их голоса не  возымели  действия.
Учение преподобного Кольсона поразило  городок  подобно  эпидемии  холеры.
Тогда-то и произошла следующая, на сей раз окончательная, смена названия.
     В  жаркий  августовский   вечер   Кольсон   выступил   перед   своими
прихожанами.
     Шел 1900 год.
     Проповедник   произнес   блистательную   речь.   Он   назвал    город
"благословленным местом", на котором  лежит  печать  Господня.  "Обладание
Господом", - он несколько раз повторил это [игра  слов:  haven  (англ.)  -
обладание]. Уже на следующий  день  жители  Эллады  стали  поговаривать  о
переименовании города в  Хейвен.  Преподобные  мистер  Кроувелл  и  мистер
Хартли категорически возражали против этого. Муниципалитет отнесся к  идее
равнодушно. Единственное, что смутило чиновников, - необходимость изыскать
сорок долларов, чтобы переделать въездной знак.
     Процедура переименования  состоялась  двадцать  седьмого  марта  1901
года.  Общественный  комитет  устроил  пышный   праздник   с   танцами   и
фейерверком. Кольсон стал героем дня.
     И только  преподобный  Хартли  переживал  переименование  как  личную
драму. Зачем они сделали это? Зачем? - вопрошал он  себя,  стоя  островком
отчаяния и одиночества в океане человеческого веселья.
     Внезапно на его плечо легла чья-то сильная теплая рука.  Оглянувшись,
он увидел своего  старинного  друга  Фреда  Перри.  Лицо  Фреда  настолько
вытянулось от удивления, что Хартли помимо собственной воли улыбнулся.
     - Харт, с тобой все в порядке? - встревожено спросил Фред Перри.
     - Да. Просто на минутку закружилась голова.
     - Пошли со всеми, Харт. Сейчас начнется фейерверк.
     - Иди. А я еще побуду здесь и поразмышляю о  сложностях  человеческой
природы. - Он сделал паузу и с нажимом  спросил:  -  Ты  понимаешь,  Фред?
Понимаешь, зачем они это сделали? Ты, который почти на десять  лет  старше
меня? Понимаешь?
     И Фред Перри покачал головой: нет. Он не  понимает.  Он  поддерживает
преподобного мистера Хартли. Он солидарен с преподобным мистером Хартли. А
этот пройдоха Кольсон...
     Нет, Фред Перри не понимал человеческую природу. Совсем не понимал.

                           2. БЕККИ ПАУЛЬСОН

     Ребекка Б.Паульсон была замужем за  Джо  Паульсоном,  одним  из  трех
хейвенских почтальонов. Джо обманывал свою жену. Бекки Паульсон знала это.
Она узнала это три дня назад. Иисус сказал ей это.  В  последние  три  дня
Иисус рассказал ей  множество  ужасных  вещей,  из-за  чего  она  потеряла
аппетит и совсем перестала спать... но  как  это  было  захватывающе!  Она
просто не могла наслушаться Его, насмотреться на Него...
     Иисус стоял на телевизоре в доме Паульсонов.  Он  находился  там  уже
шесть лет. Изображение  Его  подарила  сестра  Бекки,  Карина,  живущая  в
Портсмуте. Джо  попытался  что-то  сострить  по  поводу  такого  странного
подарка, но Бекки быстро заставила его заткнуться.
     Джо  не  раз  пытался  переставить  картинку,  но   Иисус   неизменно
оказывался на прежнем месте. Джо пытался мотивировать  свое  желание  тем,
что его партнеры  по  покеру,  приходящие  к  нему  играть  по  четвергам,
недовольны: никому не нравится, если кто-то, пусть даже сам Иисус Христос,
подсматривает в твои карты.
     - Карты - дьявольская утеха, вот поэтому им  и  неуютно,  -  отрезала
Бекки.
     Джо, прекрасный игрок в покер, счел разумным  оставить  без  внимания
этот выпад, просто на время прихода друзей  в  дом  он  стал  отворачивать
Иисуса лицом к стене, а потом вновь поворачивать обратно.
     Но сейчас Бекки точно знала, почему он так не любит Его  изображение.
Он не может не чувствовать, что картинка обладает магическими  свойствами.
Иными словами, она чудотворная. Если  бы  не  картинка,  Бекки  еще  долго
пребывала бы в неведении...
     О, ей казалось, что она  всегда  знала,  что  что-то  происходит.  Он
перестал спать с ней в одной  постели,  перестал  настаивать  на  занятиях
сексом.  Бекки  к  этому  была  совершенно  равнодушна,  но  считала  секс
неотъемлемой частью любого супружества. Его воротничок частенько попахивал
духами. Но она могла бы не заметить  очевидного,  если  бы  седьмого  июля
изображение Иисуса на телевизоре не начало говорить.  В  противном  случае
она не заметила бы даже такой важный фактор, как то, что коллегой  Джо  по
работе была некая Нэнси Восс, приехавшая  в  Хейвен  из  Августины.  Бекки
казалось, что эта Восс (про себя наша героиня называла ее просто "Гусыня")
лет на пять старше Джо и ее самой, то есть ей  около  пятидесяти.  Но  для
своих лет она была в хорошей форме. Гусыня, судя по ее собственным словам,
была предрасположена к  сексу  от  природы  и  даже  принимала  участие  в
каком-то съезде таких же, как и она, поклонников постельных  утех.  И  все
равно Бекки могла бы ничего не заметить, если  бы  изображение  Иисуса  не
заговорило.
     В первый раз это произошло днем в четверг. Бекки с коктейлем в  руках
вошла из кухни в гостиную.  Она  намеревалась  включить  телевизор  и  уже
протянула руку к выключателю, как Иисус вдруг сказал:
     - Бекки, Джо и Гусыня каждый день мнут друг другу бока под одеялом во
время обеда. И это еще не все. - Иисус на картинке вдруг сдвинулся с места
и начал прохаживаться на фоне изображенного  там  пейзажа.  Он  с  улыбкой
смотрел на нее. - В Хейвене вообще творится много интересного. Ты даже  не
поверишь, когда узнаешь.
     Бекки ойкнула и рухнула на колени.
     - О мой Бог! - восклицала она. - О мой Бог! О мой Бог!
     Испуганный странным поведением хозяйки, кот Оззи  умчался  на  кухню,
где и пробыл до вечера, пожирая мясо, которое Бекки забыла спрятать.
     - Что ж, никто из  Паульсонов  многого  не  заслуживает,  -  вздохнул
Иисус. - Дедушка Джо, как тебе, Бекки, должно быть известно, был  убийцей.
Убил свою жену, своего сына, а напоследок - и себя  самого.  А  когда  его
душа попала на небо, то знаешь, что Мы сказали ей? Тебе нет здесь места, -
сказали Мы. Убирайся, - сказали Мы. И  никогда  не  смей  возвращаться,  -
сказали Мы. - Иисус вдруг подмигнул Бекки... и это переполнило чашу: Бекки
с дикими воплями бросилась прочь из дома.

     Она остановилась на заднем дворе,  тяжело  дыша.  Волосы  свисали  на
лицо, а сердце,  казалось,  так  и  хотело  выскочить  из  груди.  Спасибо
Господу, ее крики не привлекли ничьего внимания: они с Джо  жили  довольно
далеко от дороги, а их ближайшие соседи Бродские жили  в  миле  от  них  в
старом вагончике. Это было хорошо. Любой, кто услышал бы эти крики,  решил
бы, что она сошла с ума.
     А разве нет? Если у тебя  картинка  начала  разговаривать,  то  ты  и
впрямь сумасшедшая. Перекрестись и запомни: картинки не разговаривают.
     Другой внутренний голос перебил первый: Бекки, я не  знаю,  как  тебе
это удается... откуда ты это умеешь... но это случилось.  Ты  сама,  своей
волей заставила изображение Иисуса разговаривать с тобой.
     Эта мысль еще больше испугала ее, чем возможность говорящей картинки.
Она, наверное, все-таки сходит с ума. Кажется,  сумасшедшие  часто  слышит
разные голоса.
     - Нет, - прошептала Бекки, отгоняя от  себя  кошмар,  -  я  не  слышу
никаких голосов.
     Она стояла на заднем дворе  собственного  дома,  глядя  на  темнеющий
вдалеке лес. Менее чем в четверти мили отсюда, там, в лесу, Бобби Андерсон
и Джим Гарднер подобно кротам терпеливо выкапывали гигантский  корабль  из
земли.
     Идиотка, - раздался в ее голосе незабываемый голос покойного  папаши.
- Кретинка. Да и что с тебя взять? Ты всегда была такой.
     - Я не слышу никаких голосов, - простонала Бекки. - Эта  картинка  на
самом деле разговаривала со мной. Я это ясно слышала!
     Пусть лучше картинка. Если картинки разговаривают, то это  называется
мираж. Миражи скорее от бога, чем от дьявола. Но мираж  еще  не  означает,
что человек начинает сходить с ума. А вот голоса в голове или уверенность,
что ты можешь читать чьи-то мысли...
     Бекки оглядела себя. По колену струилась кровь. Она бросилась в  дом,
чтобы позвонить доктору, медсестре, кому-нибудь, кому угодно...  Влетев  в
гостиную, она бросилась к телефону, и тут Иисус с картины произнес:
     - Ты порезалась осколком от стакана, когда падала на колени.
     Телефонная трубка глухо ударилась о крышку стола. Бекки уставилась на
телевизор. Иисус на картине сидел на камне. Удивительно, но он здорово был
похож на ее отца... только отец был готов в любой момент разозлиться, а Он
смотрел на нее спокойно и дружелюбно.
     - Рассмотри порез, и ты убедишься, что я прав.
     Она осторожно прикоснулась к колену, но ничего не нащупала. Тогда она
провела рукой по полу. О, да вот и осколок!
     - Кстати, - продолжал Иисус, - ты что-то там придумала насчет голосов
в голове и сумасшествия. Это не  голоса.  Это  Я.  Иногда  мне  хочется  с
кем-нибудь поговорить.
     - Мой Господь! - прошептала восхищенно Бекки.

     На следующий день, в воскресенье, Джо Паульсон спал днем в гамаке  на
заднем дворе. На животе у него  дремал  Оззи.  Бекки  из  гостиной  сквозь
занавеску смотрела на мужа, спящего в гамаке. Ему, наверное, снится сейчас
его Гусыня, которую сегодня ему не удалось навестить.
     Бекки придерживала занавеску левой рукой, потому что в кулаке  правой
зажимала несколько девятивольтовых батареек. Батарейки она взяла на кухне,
где только что что-то мастерила.  Ее  научил  этому  Иисус.  Она,  правда,
говорила ему, что у нее никогда не поучались  никакие  поделки,  сделанные
руками, но Иисус велел ей не глупить, если  она  точно  выполнит  все  его
указания, то все получится.  Она  с  удивлением  обнаружила,  что  Он  был
абсолютно прав. Все оказалось  до  смешного  просто.  И  забавно.  Гораздо
приятнее, чем готовить. Она начала мастерить эту маленькую  штучку  вчера.
Ей понадобились всякие вещи - топор, мотор от старого  пылесоса,  а  также
множество деталей из дополнительного радиоприемника. Она  решила,  что  до
пробуждения Джо успеет  еще  немало.  Он  собирался  проснуться  в  два  и
посмотреть по телевизору бейсбольный матч.
     Бекки взяла  факел  и  спичкой  зажгла  его.  Если  бы  неделю  назад
кто-нибудь сказал ей, что она будет возиться с факелом, она бы рассмеялась
говорящему в лицо. Но это было просто. Еще ей  было  нужно  подвести,  как
посоветовал Иисус, провода от старого приемника к электронной панели.
     Последние три дня Иисус говорил ей не только об этом. Он  рассказывал
ей ужасные вещи, и она слушала  его,  затаив  дыхание.  Она  узнала  много
интересного о хорошо знакомых ей жителях Хейвена.
     В 1973 году Мосс Харлинген, один из партнеров  Джо  по  покеру,  убил
своего отца. Произошло это во время охоты, и случай мог бы быть истолкован
как случайная трагедия, но в убийстве  Абеля  Харлингена  не  было  ничего
случайного. Сам Мосс считал,  что  убил  отца  из-за  денег.  Отец  как-то
отказал ему в денежной помощи, когда Мосс в ней очень нуждался.  На  самом
же деле мотивы были совершенно иными. Когда-то  давно,  когда  Моссу  было
десять, а его младшему братишке Эмору семь лет, жена  Абеля  на  всю  зиму
уехала на Роуд Айленд, потому что ее  брат  внезапно  умер  и  нужно  было
поддержать  его  вдову.  За  время  ее  отсутствия   произошло   несколько
инцидентов, которые прекратились с ее возвращением  и  никогда  больше  не
повторялись. Дело в том, что отец, напившись, сдирал одного из мальчиков с
кровати и начинал зверски избивать. Конечно, дети легко забывают,  и  Мосс
почти все забыл, но затаенная ненависть к отцу осталась, вот и нашелся для
нее выход.
     Элис Кимбэлл, местная учительница младших классов,  была  лесбиянкой.
Иисус рассказал это Бекки  в  пятницу,  когда  дама  собственной  персоной
прибыла поинтересоваться, нет ли для нее писем.
     Дарли Гейнс, прелестная семнадцатилетняя девушка, купившая воскресную
газету, была настоящей  проституткой  и  большую  часть  дня  проводила  в
постели. Она с парнями курила  марихуану,  а  потом  ее  сразу  же  тянуло
"занять горизонтальное положение", как они это называли.  Это  происходило
почти каждый день, потому что родители Дарли работали на обувной фабрике и
возвращались домой не раньше пяти.
     Хэнк  Бак,  еще  один  карточный  партнер  Джо,  работал  в   большом
супермаркете в Бангоре. Он настолько ненавидел своего босса,  что  однажды
подложил ему в стол бомбу. Она взорвалась, но  босс,  слава  Богу,  в  это
время обедал. Тем не менее, Хэнк, вспоминая об этом случае, всегда  весело
смеялся.
     Бекки все это казалось  странной  игрой  воображения.  И  еще:  Иисус
рассказывал ей что-нибудь плохое о каждом, с кем она общалась.
     Она не могла жить с такой тяжестью на душе.
     Но без этих новых знаний она тоже не могла жить.
     Одно было ясно: она должна что-то делать со всем этим.
     Иисус был с ней согласен. Он все больше напоминал отца.

     Джо проснулся в без четверти два, потянулся, стряхнул кошачью  шерсть
с рубашки и направился в  дом.  "Янки"  и  "Красные  орлы".  Замечательно.
Сейчас он включит телевизор...
     Он подумал о Нэнси Восс. Завтра понедельник, и они смогут...
     Ему всегда это нравилось, еще с восемнадцати лет, да и ей  тоже.  Тем
более, что у него для нее есть подарок. На прошлой  неделе  он  выиграл  у
одного растяпы почти пятьсот баксов, о которых Бекки ничего не знает.  Они
с Нэнси прокутят их в свое удовольствие. Ох уж эта Нэнси!  Если  его  жена
фригидна, как  лягушка,  то  Нэнси  -  просто  сгусток  страсти.  А  какая
выдумщица!
     Нет, жизнь положительно прекрасна, и глуп тот, кто этого не замечает!

     Когда Джо вошел в гостиную, Бекки сидела в кресле со свежей газетой в
руках.  За  десять  минут   до   прихода   мужа   она   закончила   делать
приспособление,  которое  Иисус  велел  ей  прикрепить  к  задней   стенке
телевизора. Она даже не поинтересовалась, что именно он научил ее  сделать
и как оно должно действовать.
     Телевизор был выключен, и Джо нетерпеливо сказал:
     - Ну, включай же его поскорей, не тяни!
     - Думаю, ты еще не разучился  делать  это  сам,  -  холодно  ответила
Бекки.
     Джо удивленно взглянул на не, но ругаться  ему  сейчас  не  хотелось.
Поэтому он просто ответил:
     - Думаю, что нет, - и это было последнее, что он смог  сказать  своей
жене.
     Он нажал кнопку выключателя, и его внезапно  пронизал  ток  силой  не
менее двух тысяч вольт. В комнате запахло паленым.
     - Ааааааааа, - закричала она. Его лицо  почернело  и  обуглилось.  От
волос и ушей поднимался сизый дым.  Его  палец  все  еще  прижимал  кнопку
выключателя.
     Экран засветился, и перед глазами изумленной Бекки возникла картинка:
ее муж гладит бедро Нэнси Восс, а она увлекает его на пол. Их сменил  Мосс
Харлинген, который держал в руке ружье и кричал:
     - Ненавижу! Ненавижу!
     Затем появились мужчина и женщина, что-то выкапывающие в лесу.  Перед
ними на земле лежал странный предмет. Он напоминал тарелку,  но  почему-то
сверкал металлическим блеском в лучах солнца.
     Одежду Джо Паульсона охватило пламя.
     Гостиную заполнили запахи электричества и пива. Изображение Иисуса на
картинке внезапно исчезло.
     Бекки вдруг поняла, что, нравится ей это или нет, это  ее  вина:  она
убила собственного мужа.
     Она подошла к нему, схватила за руку - и тут же вспыхнула сама.
     Боже, спаси его, спаси меня, спаси нас обоих, - думала она, когда  по
ее телу пробежал ток. Последнее, что  она  слышала,  был  голос  ее  отца,
звучавший в мозгу: Ну, разве не дура? Дуру учить - зря время тратить!
     Телевизор загорелся синим пламенем. Бекки упала на  пол,  увлекая  за
собой Джо, который был уже мертв.
     Когда в комнате загорелись обои, Бекки Паульсон тоже была мертва.

                             3. ХИЛЛИ БРАУН

     Карьера Хиллмена Брауна как самодеятельного фокусника достигла своего
апогея 17 июля, в воскресенье, ровно за неделю до того, как городской  зал
Хейвена взлетел на воздух. Успех  необычайно  поразил  и  самого  Хиллмена
Брауна. Ну, да ему ведь было только десять лет.
     Его имя выбрала  мать,  Хиллмен  была  ее  девичья  фамилия.  Муж  не
возражал против этого выбора. Уже через неделю после рождения все называли
малыша Хилли.
     Хилли рос нервным, впечатлительным ребенком. Его нужно было постоянно
укачивать в коляске, пока он был младенцем, да и  потом,  позже,  взрослых
неизменно поражала его любовь к комфорту.
     Впрочем, много других странностей встречалось в его поведении.
     Когда ему исполнилось восемь лет - спустя  два  года  после  рождения
брата Давида - он принес из школы домой  записку,  приглашавшую  родителей
посетить родительское собрание. Брауны шли на собрание не без  внутреннего
трепета, зная, что незадолго до этого у  школьников  выявляли  коэффициент
интеллектуальности - Ай Кью, и они боялись, что у сына он ниже нормы.
     Каково же было их изумление, когда учительница, отозвав их в сторону,
сообщила, что уровень интеллекта Хилли приближается к  гениальности  и  им
следовало бы повезти мальчика  в  научный  институт,  чтобы  выяснить  его
реальные способности.
     Мэри и Брайен Браун обсудили это предложение... и решили пока  ничего
не предпринимать. Им не хотелось  знать  наверняка,  какими  способностями
обладает их старший сын... Достаточно и того, что они сами  знали  о  нем:
да, он странный, необычный ребенок.
     Хилли  отличался  одной  особенностью:  он  искренне  любил  младшего
братишку.
     Все это продолжалось до семнадцатого июля, пока Хилли не показал свой
главный фокус.

     Хилли Браун частенько чувствовал, что существует в воображаемом  мире
чудес. Мир прекрасен  и  удивителен,  как  хрустальный  шар,  который  его
родители каждый год вешают под потолок на Рождество. Мир занимателен,  как
кубик  Рубика,  который  ему  подарили  на  девятилетие  (кубик   изучался
мальчиком две недели, после чего  он  мог  моментально  собрать  его).  Он
мечтал показывать фокусы. Фокусы были как бы придуманы для Хилли Брауна. К
несчастью, Хилли Браун не был создан для фокусов.
     Выбирая подарок сыну к десятилетнему юбилею  -  первой  в  его  жизни
"круглой"  дате,  -  отец  принес  из  магазина   большой   набор   всяких
принадлежностей для фокусов, упакованный  в  красивую  коробку.  "Тридцать
новых фокусов!" - гласила надпись  на  коробке.  "Для  8-12  лет"  -  было
написано ниже. Более удачного подарка, по собственному мнению,  Брайен  не
смог бы придумать.
     Хилли  тут  же  занялся  изучением  содержимого  коробки.  Давид,  не
обладавший и малой частью  способностей  брата,  как  завороженный,  молча
смотрел на то, что делает Хилли, забыв о прогулках и играх.
     Хилли готовился к своему дню рождения.  Он  удивит  всех  гостей!  Он
покажет им все возможные фокусы, и они скажут:
     - Да, Хилли будет великим фокусником, может быть, равным Гудини!
     Триумф состоялся. Гости были в восторге, родители тоже. Недоволен был
только Хилли Браун. С какого-то момента он начал  понимать,  что  показать
фокус, пользуясь инструкцией и приготовленным  кем-то  набором  атрибутов,
может  каждый.  Он  хотел  создавать  свои  собственные  фокусы   и   свои
собственные атрибуты, но чувствовал, что  для  этого  у  него  не  хватает
способностей и сообразительности.
     О, если бы взрослые подходили к себе с такими  же  строгими  мерками,
как десятилетний Хилли Браун!

     Дело было четвертого июля. Давид вошел в комнату Хилли и увидел,  что
тот опять занят набором для фокусов. Он  разложил  перед  собой  множество
различных атрибутов и кое-что еще... кажется, батарейки.  Ну  конечно  же,
батарейки. Батарейки из большого папиного приемника, - подумал Давид.
     - Что ты делаешь, Хилли?
     Лицо брата потемнело. Он вскочил на ноги и вытолкал Давида из комнаты
с такой силой, что малыш упал на ковер. Это было настолько  необычно,  что
Давид заплакал.
     - Вон! - кричал Хилли. - Не смей подсматривать!  В  семействе  Медичи
людей  убивали,  если  они  подсматривали  за  подготовкой   фокусника   к
выступлению!
     С этими словами Хилли захлопнул дверь перед самым носом Давида. Давид
поплакал еще  немного,  но  безрезультатно.  Поведение  брата  было  очень
странным. Давид спустился вниз, включил телевизор и плакал, пока не  уснул
прямо на полу гостиной.

     Интерес Хилли к фокусам проснулся почти тогда же,  когда  изображение
Иисуса Христа заговорило с Бекки Паульсон.
     Теперь  мальчик  решил,  что  займется  механическими  фокусами.  Это
интереснее, чем манипулировать платочками, шляпами и шариками.
     Вскоре он почувствовал, что способен что-то изобретать.
     И у него появились различные идеи.
     Методы создания новых фокусов стали ясными, как стекло.
     Великие фокусы, - думал он, пробуя по-разному комбинировать различные
предметы. Но кое-чего ему явно не хватало, и  он  попросил  мать,  которая
собиралась поехать в большой магазин в  Августу,  купить  ему  кое-что  из
радиодеталей.  Он  дал  ей  список  и  собственные  сэкономленные   восемь
долларов. Мари выполнила его просьбу, немного удивленная таким странным, с
ее точки зрения, поручением.
     Она даже попыталась выяснить у Давида, известно  ли  ему,  чем  занят
сейчас его старший брат.
     - Он готовит много новых фокусов, - глядя под ноги, сказал Давид.
     - И как тебе кажется, они будут хорошими?
     - Не знаю.
     Давид вспомнил, как грубо  выгнал  его  из  комнаты  Хилли,  и  решил
воздержаться от комментариев.
     Он выглянул в окно и увидел Джастина Харда, распахивающего свое  поле
на  тракторе.  Распахивать   в   середине   июля?   На   мгновение   мысли
сорокадвухлетнего Джастина Харда стали открытой книгой для  четырехлетнего
Давида Брауна, и Давид понял, что Джастин собирается  вскопать  весь  сад,
разбить его на квадраты и посадить горох. Джастин Хард считал, что  сейчас
май. Май 1951 года. Джастин Хард сошел с ума.
     - Не думаю, что эти фокусы будут хороши, - подытожил Давид.

     На показе новых фокусов присутствовали  семь  человек:  мать  и  отец
Хилли, дедушка по материнской линии, Давид,  Барни  Аппельгейт  (которому,
как и Хилли, было десять лет), миссис Креншоу из деревни (приятельница его
матери) и сам Хилли.
     Аудитория разговаривала о чем-то постороннем.  Аудитория  смеялась  и
перешептывалась. Аудитория не ждала ничего выдающегося.
     Погода начала меняться. Небо потемнело, и  на  нем  зловеще  сверкало
почти скрытое за тучами  солнце.  Мисс  Креншоу  с  тревогой  посматривала
вверх, опасаясь града.  Этот  мальчик  на  сцене...  в  черном  костюме...
готовящийся к выступлению... Миссис Креншоу на мгновение захотелось  убить
его.
     Хилли показывал фокусы. Он показывал их лучше, чем в прошлый раз,  но
зрителей, казалось, это совсем не трогало. Его отец сидел с видом человека
готового уйти в любую минуту. Это огорчило  Хилли,  который  больше  всего
мечтал поразить отца.
     Чего им нужно? - раздраженно думал он. - Я все делаю прекрасно,  даже
лучше, чем Гудини, но они  не  смеются,  не  поражаются,  не  восхищаются.
Почему? Что же я сделал не так?
     В центре импровизированной сцены стоял небольшой помост, под  которым
Хилли спрятал свое изобретение, работающее на батарейках. Это  изобретение
делало так, что вещи исчезали, а потом опять появлялись.
     Хилли находил это чрезвычайно интересным. Зрители тоже стали смотреть
на него с все усиливающимся вниманием, когда он начал проделывать штучки с
исчезновением предметов.
     -  Первый  фокус  -  Исчезновение  Помидора!  -  провозглашал  Хилли,
показывал зрителям помидор, прятал его  в  коробочку,  предварительно  дав
всем  удостовериться,  что  коробочка  пуста,   затем   взмахивал   рукой,
произносил  какое-то  заклинание  вроде  "Престо-маджесто!"  и  потихоньку
нажимал на старую велосипедную педаль. Помидор исчезал. Он  демонстрировал
зрителям коробочку - та было пуста.  В  этом  месте  должны  были  звучать
бурные овации.
     Вежливые хлопки, не более того.
     Хилли разозлился еще больше. Он успел  уловить,  что  миссис  Креншоу
думает о том, как бы поскорее улизнуть в дом и не видеть "этих  глупостей"
с помидором.
     - Второй фокус - Возвращение Помидора!
     Вновь взмах рукой, заклинание, осторожное надавливание на педаль -  и
помидор вновь лежит в коробочке.
     Более громкие хлопки.
     Барни Аппельгейт зевнул.
     Хилли захотелось хорошенько стукнуть его.
     Вообще-то фокус с помидором он планировал на финал: ему казалось, что
представление  необходимо  эффектно  закончить.   Он   сам   считал   свое
изобретение достаточно значительным (его даже  можно  было  бы  предложить
Пентагону или еще кому-нибудь, и тогда вся страна  узнала  бы,  кто  самый
великий фокусник!).
     За исчезающим помидором последовал радиоприемник, затем табуретка...
     Вежливые аплодисменты.
     Ты должен сделать что-то из ряда вон выходящее, - подумал Хилли.
     Он колебался между исчезновением книги, мотоцикла (для этого мотоцикл
нужно было просто поставить на помост), швейной машинки...
     Нет, не годится. Он должен сделать Грандиозный Финал.
     - Исчезновение Младшего Брата!
     - Хилли, извини, но... - начал отец.
     - Мой последний фокус, -  быстро  перебил  его  Хилли.  -  Должен  же
фокусник чем-то поразить зрителей!
     Давид вышел на сцену; на лице  его  был  написан  страх  смешанный  с
удовлетворением. Дело в  том,  что  он-то  отлично  знал,  чем  закончится
финальный фокус.
     - Я не хочу, - сказал он Хилли.
     - Ты должен, - сердито отрезал Хилли.
     - Хилли, я боюсь. Что если я не вернусь назад?
     - Вернешься, - воскликнул Хилли. - Ведь все остальное вернулось!
     - Да, но ты не заставлял исчезать ничего, что было бы живым! - сказал
Давид, и по его щекам побежали слезы.
     Глядя на плачущего брата,  которого  Хилли  всегда  так  любил,  юный
фокусник  почувствовал  некоторые  угрызения  и  сомнения.  Ты   ведь   не
собираешься делать этого, верно? Ты ведь даже не знаешь, что происходит  с
теми предметами, которые попадают туда?
     Потом он взглянул на остальных зрителей, которые откровенно  скучали,
и раздражение опять поднялось в нем  волной.  Он  перестал  замечать,  что
Давид плачет.
     - Полезай на помост! - приказал он.
     Давид, все еще плача, неуклюже забрался на сцену и стал  в  указанном
месте.
     - И улыбайся, черт тебя побери, - прошипел Хилли.
     Давид попытался выдавить из себя улыбку. Зрители так ничего странного
и не заметили.
     -  А  сейчас!  -  Хилли  торжествующе  обратился  к  собравшимся.   -
Величайший  секрет  восточной  магии!  Исчезновение   Человека!   Смотрите
внимательно!
     Он тихонько нажал педаль. Раздался жалобный возглас Давида:
     - Хилли, пожалуйста, пожалуйста... я боюсь...
     Хилли заколебался. И  внезапно  подумал:  Наверное,  этому  фокусу  я
научился у призраков!
     Это было почти перед тем, как он окончательно лишился рассудка.
     Давид исчез. Хилли выдержал паузу и с торжествующим видом вновь нажал
на педаль.
     Ничего.
     Давид исчез.

     Когда охватившее всех оцепенение спало, все  поражено  уставились  на
Хилли.
     Ах, - подумал с восторгом Хилли. - Успех!
     Но триумф продолжался недолго. Зрители опять явно скучали,  и  только
дедушка смотрел на Хилли.
     - Хватит шутить, Хилли, - сказал он наконец. - Где Давид?
     Не знаю, - подумал  Хилли,  и  перед  глазами  его  возник  братишка,
улыбающийся сквозь слезы.
     - Он, он здесь, с нами, - вслух сказал Хилли. Он сел  на  корточки  и
уткнулся лицом в колени. - Он здесь... Все могут разгадать мои фокусы,  но
они никому не нравятся... Я ненавижу фокусы...
     - Хилли... - дедушка всем телом подался к нему. - Что случилось?
     - Уходите отсюда! - заорал Хилли. - Все! Убирайтесь! Я ненавижу  всех
вас! НЕНАВИЖУ!
     И зрители, как по команде, поднялись и, переговариваясь,  отправились
по своим делам. Дедушка еще некоторое время  смотрел  на  внука  но  потом
решил, что благоразумнее оставить его в таком состоянии одного, чтобы  тот
успокоился. Лучше пойти поискать, куда же запропастился Давид.

     Дождавшись, пока все уйдут, Хилли подошел к помосту. Он поставил ногу
на педаль и сильно нажал ее.
     Хмммммммммммммммммммммммммм.
     Он ждал. Вот сейчас появится Давид, и он скажет ему:  Привет,  малыш!
Вот видишь, ничего не случилось! Он  даже  щелкнет  братишку  по  носу  за
трусость...
     Ничего не произошло.
     Страх комком встал в горле Хилли. Встал... или был там все время? Все
время, - подумал он. Только сейчас страх выполз наружу.
     - Давид? - прошептал он вновь и нажал посильнее педаль.
     Хммммммммммммммммммм...
     Все еще ничего не произошло.
     Он  исчез!  Навсегда!  Но  почему?  Ведь   все   остальные   предметы
возвращались!
     - Хилли! Мойте с Давидом руки и идите обедать! - раздался  голос  его
матери.
     - Сейчас, мама!
     И подумал: Боже, пожалуйста, пусть он вернется! Верни его! Я виноват,
Господи! Я искуплю свою вину. ТОЛЬКО ВЕРНИ ЕГО, ГОСПОДИ!
     Он вновь нажал на педаль.
     Хммммммммммммммммммммм.
     Только ветер в саду шумел листвой деревьев.
     Две мысли заметались у Хилли в мозгу.
     Первая: Я никогда не заставлял исчезать ничего, что  было  бы  живым.
Даже помидор, сорванный помидор, нельзя считать живым.
     И вторая: Что если там, где находится Давид, он не может дышать? Что,
если он не может ДЫШАТЬ?
     Он на секунду задумался о том, где же оказываются предметы, когда они
исчезают...
     Внезапно в  его  мозгу  возникла  картинка,  парализовавшая  все  его
конечности. Он увидел Давида, лежащего на фоне какого-то жуткого, неживого
пейзажа. Земля казалась холодной  и  мокрой.  Над  Давидом  чернело  небо,
усыпанное звездами, миллионами звезд, сияющих ярче,  чем  те,  которые  он
видел каждый вечер. Место, где лежал Давид,  казалось  полностью  лишенным
воздушного пространства.
     Давид сжимал рукой горло, пытаясь вдохнуть то, что заменяло воздух  в
этом страшном месте, удаленном от дома на триллион световых лет, никак  не
меньше. Лицо его покраснело от напряжения.  Пальцы  рук  и  ног  коченели.
Он...
     Хилли бросился к своему изобретению. Он  вновь  и  вновь  нажимал  на
педаль и что-то выкрикивал. В таком состоянии и застала его  мать.  Сквозь
шум она сумела разобрать слова:
     - Вернись, Давид! Вернись, Давид! Вернись!
     - Боже, что он имеет в виду? - в отчаянии закричала она.
     Привлеченный шумом отец взял Хилли за плечи и развернул к себе лицом:
     - Где Давид? Куда он ушел?
     Но сознание оставило Хилли и уже не вернулось к нему.
     Пройдет не слишком много времени - и сотня  мужчин  и  женщин,  среди
которых будут Бобби и  Гард,  будут  вырубать  кустарник  вдоль  дороги  в
поисках Давида, брата Хилли.
     Если бы Хилли можно было о чем-нибудь спросить, он сказал бы им, что,
по его мнению, они занимаются этим слишком близко от дома.
     Ведь далекое одновременно может быть и близким.

                           4. БЕНТ И ДЖИНГЛС

     Вечером двадцать четвертого июля,  через  неделю  после  исчезновения
Давида Брауна, Трупер Бентон Роудс выезжал из Хейвена около  восьми  часов
вечера на полицейской машине. Рядом с ним сидел Питер  Габбонс,  известный
друзьям-офицерам  как  Джинглс.  Сгущались  сумерки.   Не   метафорические
сумерки, а вполне реальные. Бент Роудс вел машину, а перед глазами его все
стояла  только  что  увиденная  картина:  множество   лежащих   вперемешку
оторванных рук и ног, хотя от отлично знал, кому они принадлежат.
     Прекрати думать об этом, - приказал он себе.
     Хорошо, согласился его мозг, но думать не прекратил.
     - Попытайся все же связаться  по  рации  с  Троей,  -  попросил  Бент
напарника.
     Джинглс нажал на  кнопку  и  попытался  вызвать  участок,  но,  кроме
легкого потрескивания, ничего не было слышно.
     Бент вел машину со включенными фарами на скорости  семьдесят  миль  в
час. Странно, почему в районе этого чертова  Хейвена  не  работает  рация.
Впрочем, разве только это странно сегодня вечером?
     Верно, - согласился с ним его мозг. -  И  кстати,  ты  узнал  кольцо?
Узнал руку, которую оно украшало? А как тебе понравилось  это  месиво?  Не
хуже, чем в лавке мясника. Ее рука...
     Прекрати, я сказал. НЕМЕДЛЕННО!
     Ладно-ладно. И все же давай на секунду забудем, что ты не  хочешь  об
этом думать. Как тебе понравилась вся эта кровь?
     Прекрати, пожалуйста, хватит!
     Сейчас прекращу. Я понимаю, что сойду с  ума,  если  буду  все  время
представлять себе это. Но ее руки, ее ноги... Несколько голов... глаза.
     - Где же подкрепление? - растерянно спросил Джинглс.
     - Не знаю.
     Он тряпкой укрыл эту руку... Это было незачем делать, понимал  он,  и
все же укрыл руку Руфи.
     Он сделал это, а начальник пожарной службы, кретин Элисо,  ухмылялся,
глядя на него как будто перед ним аппетитно  дымился  ужин,  а  не  лежала
убитая милая женщина. Все это было безумием.
     - Что же там произошло? - задумчиво проговорил Бент.
     - То, что никак не могло произойти. Городской зал взлетел на  воздух,
как ракета.
     - Та веришь, что это возможно?
     - Нет. Но нельзя не верить собственным глазам.
     - А если даже взлетел... - Бент неотрывно смотрел на дорогу. - Что ты
чувствуешь, Джинглс? Что ты почувствовал там? У тебя не было чувства,  что
там случилось что-то ужасное?
     - Может быть...  -  задумчиво  протянул  Джинглс.  -  Может  быть.  Я
безусловно что-то почувствовал.
     - Что же?
     - Не знаю. - Голос Джинглса задрожал. - Но я так рад, что мы  уезжаем
оттуда...
     И Джинглс, весельчак и задира Джинглс, вдруг заплакал.

     Они ехали по шоссе. Сумерки окутали землю. Наступила ночь.  Бент  был
рад этому обстоятельству. Ему не хотелось смотреть  на  Джинглса...  и  не
хотелось, чтобы Джинглс смотрел на него.
     Валяющиеся кругом части человеческих тел... Это было ужасно. Но самым
ужасным было видеть руку Руфи с кольцом на среднем пальце, потому что  эта
рука была настоящей.
     Оторванные руки, ноги и туловища в первый момент повергли его в  шок,
пока он не сообразил, что оторванных рук и ног без  крови  не  бывает.  Он
оглянулся на Джинглса, чтобы поделиться с ним своей  догадкой,  и  увидел,
что тот держит в одной руке дымящуюся голову,  а  в  другой  -  оторванную
ногу.
     - Куклы, - удивленно определил Джинглс. - Чертовы куклы.  Откуда  они
здесь взялись, Бент?
     Он хотел сказать, что не знает, но передумал и ничего не  ответил.  И
только сейчас, в машине, он вдруг сказал то, что лежало глубоко в памяти и
вдруг всплыло на поверхность:
     - У нее были куклы. У мисс Мак-Косленд. - И подумал: У  Руфи.  Думаю,
мы были достаточно хорошо с ней знакомы, чтобы я мог называть ее Руфь, как
называл ее Страшила. Мог. Ее любили все, кто  был  с  ней  знаком.  Именно
поэтому так нелепо выглядит ее смерть...
     - Да, мне кажется, я тоже слышал об этом,  -  сказал  Джинглс.  -  Ее
хобби, верно? Я слышал об этом, но не помню где.
     - Верно, хобби. Ее куклы. Я разговаривал как-то о ней со Страшилой...
     - Со Страшилой? - переспросил Джинглс. - Страшила Дуган был знаком  с
миссис Мак-Косленд?
     - Да, и очень близко. Страшила был компаньоном ее мужа, пока  тот  не
умер. Так вот, он сказал мне, что у нее около сотни кукол,  а  может,  две
сотни. Они, сказал он, ее хобби, хотя однажды она выставляла их в Августе.
Он говорил, что она была страшно горда этой выставкой и считала, что это -
самое большое дело, которое ей удалось сделать в жизни. А сделала она, как
мне известно, немало.  Страшила  так  хорошо  отзывался  о  ней,  что  мне
кажется... ну, что они были близки.
     - Куклы... - повторил Джинглс. - А с первого взгляда и не  подумаешь.
Если бы не отсутствие крови, я бы не...
     - Но мы с тобой так и не знаем, зачем они были там.  И  что  она  там
делала.
     Джинглс со страдальческим видом произнес:
     - Странно, кому понадобилось ее убивать? Она был такой милой леди!
     - Тебе не показалось, что это был несчастный случай?
     - Нет. Взрыв не может  произойти  без  причин.  А  вокруг  все  пахло
паленым маслом. Заметил?
     Бент кивнул. Да, он еще никогда не слышал подобного запаха.
     -  Странная,  ненормальная  история.  Странное  место.  Мне  казалось
минутами, что я сам схожу с ума. А ты?
     - Похоже... Эти обрывки...
     - К черту обрывки! Я имею в виду саму улицу.
     - Ее куклы, Бент. Что делали там ее куклы?
     - Не знаю.
     - У меня есть одна версия: может быть, кто-то ненавидел не только ее,
но и ее кукол, поэтому и взорвал их вместе с нею. И не смотри на меня  как
на кретина. Так бывает иногда.
     Вместо ответа  Бент  попросил  Джинглса  опять  попробовать  включить
рацию. В эфире царил сплошной шум, напомнивший Бенту старую  микроволновую
печь своей бабушки.

     Взрыв произошел в 15:05. Башенные  часы,  как  всегда,  пробили  три,
отставая на полминуты, а через пять минут - БА-БАХ!..
     Внезапно  руль  в  его  руках  задымился,  а   фары   вспыхнули.   От
неожиданности  Бент  чуть  не  потерял  возможность   управлять   машиной.
Автомобиль развернуло, и он оказался поперек дороги.
     Мотор заглох, и некоторое  время  они  ошарашенно  смотрели  друг  на
друга, сжимая в руках автоматы.
     В воздухе царил запах паленой резины.
     - Что за чертовщина? - взревел Джинглс, а Бент подумал: Он  тоже  это
почувствовал. Это - часть всего того, что происходит в Хейвене. И он  тоже
это почувствовал!
     Ветер усиливался, напряжение нарастало.  Странно,  -  думал  Бент,  -
ничего страшного не происходит. Но ему страшно. Он напуган до смерти.
     Мимо них на бешеной скорости пронесся старенький  грузовичок-"пикап",
обдав их облаком пыли. Когда гудение мотора перестало быть слышным,  Бенту
показалось, что Джинглс сказал:
     - Я видел этот грузовик в Хейвене, Бент.  Он  был  припаркован  перед
рестораном.
     - Что-что?
     Никакого ответа.
     Он взглянул на Джинглса. Джинглс с расширенными от изумления  глазами
на побелевшем лице смотрел на него.
     Бент вдруг подумал: Микроволновая связь? Телепатия?
     Оттуда, куда умчался грузовик, на них надвигалось облако пыли.
     - О Боже! Мне это не нравится! - прошептал Джинглс.
     Бент шагнул вперед,  держа  палец  на  спуске  автомата,  и  тут  мир
внезапно осветился ярко-зеленым светом.

                           5. РУФЬ МАК-КОСЛЕНД

     Руфи  Арлене  Меррил  Мак-Косленд  исполнилось  пятьдесят,   но   она
выглядела лет на десять, а в хороший день и на пятнадцать моложе. Каждый в
Хейвене сказал бы, что она была  самым  лучшим  констеблем  за  все  время
существования города. Наверное потому, что  ее  муж  командовал  городской
гвардией. А может, просто потому, что Руфь  была  Руфью.  Так  или  иначе,
Хейвену повезло, что она жила там. Она была строга,  но  справедлива.  Она
умела держать себя в руках. И она была совершенно бесстрашной.
     Руфь родилась и выросла в Хейвене; она была  правнучкой  преподобного
мистера  Дональда  Хартли,  которому   так   не   нравилось,   что   город
переименовали. В 1955 году она окончила  исторический  факультет  Мэнского
университета, став третьей женщиной, обучавшейся на этом факультете за все
время его существования, и сразу же после  этого  вышла  замуж  за  Ральфа
Мак-Косленда, закончившего факультет права. Это  был  высокий,  сильный  и
по-настоящему хороший человек. Он мечтал командовать  городской  гвардией,
потому что до этого ею командовал его  отец.  Руфь  и  Ральф  любили  друг
друга.
     Она легла в супружескую постель девственницей. Ее немного  беспокоило
это, но он был нежен, и она не ощутила почти никакого дискомфорта.
     Они жили в огромном доме в  старовикторианском  стиле,  состоящем  из
множества огромных комнат, образующих анфилады. Материально  их  брак  был
прекрасно обеспечен любящими родителями Руфи и  Ральфа,  и,  казалось,  не
было никаких проблем для беспокойства.
     Ральф ходил на службу, а Руфь некоторое время наслаждалась  созданием
семейного гнездышка, а потом  увлеклась  общественной  деятельностью.  Она
упорядочила фонды местной библиотеки, активно участвовала в  самых  разных
комитетах и фондах и даже возглавила хейвенское общество защиты животных.
     Она без страха подходила к любой  собаке  или  кошке,  независимо  от
того, бродячие они или нет. Она не боялась заразиться никакими  болезнями,
а ее искреннее желание помочь почти всегда располагало к ней животных.
     И лишь один раз ее укусила собака. Руфь  пришла  в  дом  человека  по
фамилии Моран. Хозяев  дома  не  было.  Собака  бегала  вокруг  дома.  Она
завиляла хвостом, увидев входящую во двор Руфь, но, когда та  протянула  к
собаке руку, внезапно вцепилась в нее зубами и отскочила,  нацеливаясь  на
ногу.  Руфь  поторопилась  покинуть  двор  Морана,  на  ходу   перевязывая
кровоточащую руку носовым платком. А потом...
     Что бы вы сделали, если бы чья-то собака укусила вас? Пристрелили  бы
ее?  Потребовали  бы  денежную  компенсацию?  Руфь  поступила  иначе.   На
следующий день она позвонила Морану,  представилась,  описала  ситуацию  и
предложила  ему...  сделать  добровольное  пожертвование  в  фонд   защиты
животных. Мистер Моран начал возражать. Мистер Моран кричал. Мистер  Моран
осыпал Руфь всеми возможными оскорблениями, какие  только  мог  изобрести.
Руфь терпеливо выслушала его и спокойно сказала:
     - Мистер Моран, как вы думаете, если мой адвокат передаст дело в суд,
сумеет ли он доказать, что ваша собака кусала меня и раньше?
     Тишина на противоположном конце линии.
     - Кусала не менее двух раз?
     Тишина.
     - Или трех...
     - Грязная сука, - с тоской в голосе выругался Моран.
     - Что ж, - так же спокойно ответила Руфь,  -  не  могу  сказать,  что
беседа с вами доставила мне  удовольствие,  но  все  же  надеюсь,  что  вы
сделаете правильные выводы и последуете моему совету.
     Мистер Моран сделал правильные выводы. Спустя неделю Руфь получила от
него конверт в адрес  фонда  защиты  животных.  Внутри  лежала  записка  и
однодолларовая банкнота с большим пятном посредине, природу  которого  она
не смогла определить. Записка  гласила:  "Этим  я  подтираю  мою  задницу,
сука!"
     Руфь взяла банкноту за уголок и отнесла в  ванную.  Там  она  окунула
доллар в стиральный порошок, включила машину - и через две минуты  достала
из нее чистую, почти новую купюру. Прогладив ее утюгом, она положила ее  в
сейф, где лежали все средства фонда,  и  записала  в  канцелярскую  книгу:
"Б.Моран, добровольный взнос: 1 доллар".

     Единственным, что омрачало ее жизнь,  было  отсутствие  детей.  После
пяти лет бездетного супружества они с Ральфом обратились  к  специалистам.
Их обследовали и сделали  заключение,  что  они  оба  совершенно  здоровы,
посоветовав при этом не оставлять надежду.
     Но Руфь так и не смогла забеременеть. Может быть, отсутствие детей  и
объясняло ее страсть к коллекционированию кукол. Может быть, таким образом
в ней реализовывались материнские инстинкты, кто знает?
     Местные дети  очень  любили,  когда  она  разрешала  им  приходить  и
рассматривать коллекцию. Там  были  всевозможные  куклы,  и  дети  нередко
уходили от Руфи в слезах,  потому  что  нельзя  было  не  хотеть  обладать
подобным сокровищем.
     Девятнадцатого июля изображение Иисуса начало разговаривать  с  Бекки
Паульсон.  Девятнадцатого  июля  куклы  Руфи  Мак-Косленд  в  первый   раз
заговорили с ней.

     Горожане были приятно удивлены, когда в 1974  году,  через  два  года
после смерти Ральфа Мак-Косленда, его вдова выдвинула свою кандидатуру  на
пост городского  констебля.  Вторым  соискателем  был  парень  по  фамилии
Мамфри, глупый и беспомощный, вызывавший у  всех,  кто  знал  его,  скорее
жалость, нежели раздражение. В городе он был новичком. Но он надеялся, что
его шансы гораздо выше шансов Руфи уже хотя бы потому, что  жители  города
вряд ли рискнут назначить  констеблем  женщину,  пусть  даже  и  с  высшим
образованием.
     Именно это они и сделали.  Руфь  выиграла  четыреста  семью  голосами
против девяти. Через три недели Мамфри с женой  покинули  Хейвен,  а  Руфь
приступила к исполнению  своих  новых  обязанностей.  Ей  понравилась  эта
работа.  На  посту  констебля  она  могла  быть  полезной  своему  городу,
поддерживая в нем порядок.  И  добрые  ее  сограждане,  сами  от  себя  не
ожидавшие, что в городе  появится  женщина-констебль,  через  два  года  с
удивлением отметили, что порядка действительно стало  больше,  потому  что
Руфь сумела укротить даже таких отъявленных пьяниц и  дебоширов,  как  Дел
Каллам и Джо Паульсон. Иногда ей приходилось прибегать к помощи Страшилы -
Батча Дугана, готового на все ради вдовы Ральфа.

     Да, про нее действительно можно было сказать, что ее сердце бьется  в
такт ритму города, и поэтому, наверное, она одна из  первых  почувствовала
неладное.
     Все началось с головной боли и плохих снов.
     Головная боль пришла с наступлением июля. Иногда она  была  слабой  и
почти незаметной, а потом в висках начинало стучать так, будто кто-то  без
перерыва бьет молотом  по  наковальне.  Ночью  четвертого  июля  ей  стало
настолько плохо, что она  была  вынуждена  позвонить  Кристине  Мак-Кин  и
попросить ее заглянуть утром, чтобы в случае необходимости привести врача.
     В тот же вечер она засветло легла в постель, но уже стемнело,  а  она
все не могла уснуть. Жаркое лето. Духота. Такого  жаркого  лета  давно  не
бывало, - вяло думала она.
     Ей приснился фейерверк.
     Только он  был  не  красно-бело-оранжевый,  он  был  ядовито-зеленого
цвета. Он осветил все небо, и отсветы ложились на стоящие вокруг здания.
     Оглянувшись по сторонам, она увидела  хорошо  знакомых  ей  людей,  с
которыми прожила всю свою жизнь, - Харди и Креншоу,  Браунов  и  Дюплесси,
Андерсонов и Кларендонов, - стоящих глядя в  небо.  Из  их  глаз  струился
зеленый свет, а рты были полуоткрыты, и она увидела,  что  у  всех  у  них
повыпадали зубы.
     К ней повернулся Джастин Хард, обнажив в приветственной улыбке  голые
десны, из уголка его рта стекала слюна. Уходите, - подумала вдруг  она.  -
Сейчас же уходите! Иначе вы все умрете!
     Джастин направился к ней, и она увидела, что его  лицо  изменяется  и
становится похожим на лицо Лампкин, ее старой куклы. И все остальные  люди
начали превращаться в кукол. Мабел Нойес  уставилась  на  нее  фарфоровыми
голубыми глазами, растянув губы в загадочной улыбке китайской куклы.
     - Призраки, - прошептала Мабел... И Руфь проснулась.
     Она лежала с открытыми глазами, а вокруг была темнота. Головная  боль
наконец-то прошла. В мозгу крутилась одна и та же мысль: Руфь,  ты  должна
уехать отсюда прямо сейчас Не трать времени на сборы, одевайся и уезжай!
     Но она не могла сделать этого.
     Вместо этого она вновь закрыла глаза и через некоторое время уснула.

     Когда пришло сообщение, что в доме Паульсонов произошел  пожар,  Руфь
примчалась туда на десять минут раньше пожарной  команды  и  размышляла  о
том, что начальник пожарной команды Аллисон достоин хорошей взбучки.
     Потом мысли ее перескочили на другой интересующий ее момент.  Дело  в
том, что с некоторых пор ей стали известны  вещи,  о  которых  еще  неделю
назад она не имела права знать. Это знание стало как бы частью ее.
     И она думала об этом, потому  что  Хейвен  изменялся  и  перемены  не
предвещали ничего хорошего.

     За несколько дней до исчезновения  Давида  Брауна  Руфь  поняла,  что
город отстраняется от нее. Никто не плевал ей вслед,  не  бил  окна  в  ее
доме... но она замечала, что все чаще люди провожают ее взглядом.
     Они смотрели ей вслед... смотрели и ждали..
     Чего?
     Она отлично знала чего: они ждали, когда она начнет "превращаться".

     Между пожаром в доме Паульсонов и исчезновением Давида Брауна  прошла
неделя. Именно тогда с Руфью и стали происходить всякие странные вещи.
     Например почта.
     Она получала каталоги, проспекты и циркуляры, но к ней  не  приходили
письма. Никаких личных  посланий.  Так  прошло  три  дня,  и  наконец  она
отправилась на почту. Там находилась только Ненси Восс. Руфь объяснила ей,
зачем пришла, и вдруг услышала странные  щелкающие  звуки.  Она  не  имела
представления, что
     (кроме почты для нее)
     может производить такие звуки. И еще ей  не  нравилась  эта  женщина,
из-за которой так много слез пролила Бекки Паульсон, и...
     На улице было жарко, в помещении почты - еще жарче.  Руфь  обливалась
потом.
     - Я прослежу за твоей корреспонденцией, Руфь, - улыбнулась  ей  Нэнси
Восс, и Руфь заметила, что половины ее зубов во рту нет.
     Руфь присела к столу, чтобы заполнить бланк перевода, думая при этом:
Я схожу с ума. И что это за звуки? Может, они мне мерещатся?
     Вжик-вжик, вжик-вжик.
     - Что это за шум? - спросила она, боясь поднять на Нэнси глаза.
     - Машина, сортирующая корреспонденцию, -  ответила  та,  помолчала  и
добавила:
     - Но ведь ты и так знала это, верно, Руфь?
     - Откуда я могла знать это, если ты ничего мне не сказала? - спросила
Руфь, сделав над собой усилие, чтобы не нагрубить  Нэнси.  Карандаш  в  ее
руке задрожал. Она  не  получает  писем,  потому  что  Нэнси  Восс  просто
выбрасывает их. Это было частью пришедшего к ней  знания.  Но  Руфь  умела
держать себя в руках и прямо и открыто встретилась с Нэнси взглядом.
     Можешь жаловаться кому угодно, - говорил взгляд Руфи. -  Я  не  боюсь
таких, как ты. Можешь обсуждать меня с кем угодно, но будь готова к  тому,
что получишь отпор.
     Нэнси  моргнула  и  отвернулась,  что-то  пробормотав   про   большое
количество работы. Она еще раз улыбнулась Руфи
     (УБИРАЙСЯ ИЗ ГОРОДА,  СУКА,  УБИРАЙСЯ,  ПОКА  МЫ  НЕ  ЗАСТАВИЛИ  ТЕБЯ
УБРАТЬСЯ)
     и почти вышла, когда Руфь язвительно спросила ее:
     - Вы так думаете?
     Нэнси не ответила на вопрос. Она дернула плечом и выскочила из зала.
     Вжик-вжик-вжик.
     Позади нее открылась дверь. Руфь обернулась и увидела входящую  Бобби
Андерсон.
     - Привет, Бобби, - сказала она.
     - Привет, Руфь.
     (уходи отсюда, она права,  уходи,  пока  еще  можно,  пока  тебе  еще
позволяют уйти, Руфь, большинство из нас уже больны, ты здорова, уходи)
     - Ты работаешь над новым романом, Бобби? - Руфь едва сумела  сдержать
дрожь в голосе. Слышать чужие мысли - это нехорошо, это  очень  плохо.  Но
еще хуже услышать такое от Бобби Андерсон.
     (пока тебе еще позволяют уйти)
     Среди всех людей она была самым добрым существом.
     Я ничего не слышу, - подумала она и  с  радостью  ухватилась  за  эту
мысль. - Я ошиблась, вот и все.
     Бобби  открыла  свой  почтовый  ящик  и  достала  оттуда  почту.  Она
улыбнулась, и Руфь увидела, что у нее нет одного из передних зубов.
     - Лучше уезжай, Руфь, - сказала она ласково.  -  Садись  в  машину  и
уезжай. Разве ты не понимаешь?
     Руфь выпрямилась:
     - Никогда, - резко ответила она. - Это мой город. И, если ты  знаешь,
что здесь происходит, можешь  сказать  остальным,  что  я  так  просто  не
сдамся. У меня есть достаточно влиятельные друзья  за  пределами  Хейвена,
которые прислушаются к моим словам, если я обращусь к ним, даже если то, о
чем я их попрошу, будет звучать как бред. А вот тебе должно  быть  стыдно.
Ведь это и твой город.
     Ей показалось, что Бобби на мгновение смутилась. Потом она  лучезарно
улыбнулась, и в этой мальчишеской озорной улыбке было что-то,  что  больше
всего остального испугало Руфь. У этой женщины, стоящей  перед  ней,  были
глаза Бобби, она прочитала ее мысли, и это были мысли Бобби... но в улыбке
не было ничего от прежней Бобби.
     - Как тебе угодно, Руфь, - сказала она.  -  Ведь  ты  знаешь:  все  в
Хейвене любят тебя.  Я  думаю,  через  недельку-другую...  максимум  через
три... ты прекратишь сопротивляться. Я считаю, что предупредила тебя. Если
решишь остаться - что ж, прекрасно.  Очень  скоро  тебе  станет...  совсем
хорошо.

     Такого жаркого лета в истории Хейвена, пожалуй, еще не  бывало.  Весь
городок погрузился в дремоту.
     Но Руфь держалась изо всех сил. В этот полдень она тоже не спала. Она
думала о Бобби Андерсон и о переменах, происшедших с нею.
     Частью пришедшего к ней знания было то, что все происходящее в городе
началось из-за Бобби.
     Невероятно, но она отчетливо видела, как Бобби и ее друг (друга  Руфь
не  могла  себе  представить,  но  знала,  что  он   есть)   работают   по
двенадцать-четырнадцать часов в день и в Хейвене становится от  этого  все
хуже. Руфи показалось, что друг Бобби не вполне понимает, что он делает.
     Как они делают, что в Хейвене становится хуже?
     Она не знала; она даже не была  уверена  наверняка,  что  именно  они
делают. Их действия были кем-то заблокированы, причем не только для  Руфи,
но и для всех остальных жителей города. В свое время они все узнают.
     Но это было что-то связанное с раскопками, как  смогла  понять  Руфь.
Однажды ей приснилось, что Бобби с другом  выкапывают  из  земли  какой-то
металлический цилиндр диаметром  десять  и  высотой  пять  футов.  На  его
корпусе был  символ  "С",  и  Руфь,  проснувшись,  поняла:  ей  приснилась
гигантская батарейка, которую  эти  двое  выкопали  из  земли;  батарейка,
которая была больше, чем чей-нибудь сарай.
     Конечно, Руфь знала, что Бобби и ее друг выкопали  в  лесу  вовсе  не
батарейку. Но то, как эта штука действует... очень  ее  напоминало.  Бобби
открыла какой-то мощный источник энергии и стала  его  пленницей.  Эта  же
энергия парализовала весь город. И сила ее все увеличивалась.
     Ты должна бежать, - думала она. - Или остаться в стороне и ни во  что
не вмешиваться. Они действительно  тебя  любят,  Руфь,  но  они  захвачены
циклоном и ничего не могут с собой  поделать.  Не  вмешивайся,  иначе  они
убьют тебя.
     Но если она не вмешается, ее город разрушится  до  основания.  И  она
разрушится вместе с ним, потому что уже  ощутила  на  себе  действие  этой
странной энергии.
     Так что же делать?
     Пока ничего. Пока нужно научиться не только слышать чужие мысли, но и
передавать свои.
     И она попробовала. В уме, проходя мимо кого-нибудь из  знакомых,  она
начинала декламировать скороговорки, и через некоторое время  поняла,  что
они слышат ее, но пока не очень хорошо, потому что их взгляды выражали  по
меньшей мере удивление.
     Она работала, может быть,  не  слишком  успешно,  но  работала.  Хотя
понимала, что ее в любой момент могут остановить.
     В субботу  ночью  она  решила,  что  подождет  до  четверга  -  ровно
шестьдесят часов. Если все это будет продолжаться,  она  вызовет  в  город
взвод полицейских из Дерри,  которыми  сейчас  командует  старый  друг  ее
покойного мужа Страшила Дуган, и попросит их проверить, что  происходит  в
лесу возле дома Бобби Андерсон.
     Может быть, это не самый лучший план, но она его выполнит!
     И Руфь Мак-Косленд уснула.
     Ей снилась выкопанная из земли батарейка.

                   6. РУФЬ МАК-КОСЛЕНД. РЕШЕНИЕ ПРИНЯТО

     Исчезновение Давида Брауна полностью изменило планы Руфи. Теперь  она
никак не могла покинуть город. Потому, что Давид пропал и  все  они  знали
это... но они также знали, что Давид все еще здесь, в Хейвене.
     Перед  любым  превращением  всегда  существует  промежуток   времени,
который можно было бы назвать "танцем лжи". Хейвен как раз танцевал сейчас
этот танец.
     Руфь только села  посмотреть  новости  по  телевизору,  как  зазвонил
телефон. Но другом конце провода билась в истерике Мэри Браун.
     - Спокойнее, Мэри,  -  сказала  Руфь,  радуясь  в  душе,  что  успела
поужинать.
     Теперь ей нескоро удастся поесть. Из бессвязных фраз Мэри она поняла,
что сын Браунов попал в какую-то беду и это произошло с  ним  после  того,
как Брауны посмотрели какое-то представление,  а  другой  ее  сын,  Хилли,
словно стал эпилептиком...
     - Позови Брайена, - велела Руфь.
     - Но ты придешь, правда? - вопила  Мэри.  -  Пожалуйста,  Руфь,  ради
бога, до наступления  темноты!  Мы  еще  можем  попытаться  найти  его!  Я
уверена, что можем...
     - Конечно я приду. Позови Брайена.
     Брайен был взволнован, но смог обрисовать ситуацию достаточно связно.
Все это звучало безумно, но здесь,  в  Хейвене,  в  последние  дни  вообще
творилось сплошное безумие.
     - Ты лучше поспеши к нам, - попросил он Руфь.
     Выходя  из  дому,  Руфь  на  мгновение  задержалась  и  взглянула   с
ненавистью на главную улицу  городка.  Черт  бы  вас  побрал,  что  же  вы
вытворяете?!

     Добравшись до дома Браунов, Руфь сразу  же  принялась  за  дело.  Она
собрала на заднем дворе дома Брайена Ива Хиллмена, Джона Голдена  и  Генри
Аппельгейта, отца Барни. К розыскам хотела присоединиться и  Мэри,  но  ее
отговорили,  потому  что  она  была  бы  скорее  обузой,  нежели  реальной
помощницей. Давида уже, конечно, искали, но весьма  хаотично.  В  основном
родители Давида осмотрели окрестности дома и дорогу.
     Руфь постаралась извлечь из их слов максимум полезной информации,  но
еще больше ей сказали их мысли.
     Эти мысли как бы раздвоились:  человеческие  мысли  и  мысли  чего-то
чужого, пришлого. Как будто на городок напало коллективное помешательство.
Воистину пришло время "танца лжи".
     Человеческая часть их мыслей была примерно следующей: Он мог выйти  в
поле за домом, заблудиться в высокой траве и уснуть. Это  более  вероятно,
чем предположение Мэри, будто он ушел в  лес,  для  этого  он  должен  был
перейти дорогу, а Давид был воспитанным ребенком и не мог  так  поступить.
Его нужно звать, кричать еще и еще раз, тогда он проснется и услышит...
     - Нужно разделить поле на секторы и  прочесать  вдоль  и  поперек,  -
сказала Руфь. - И не просто прогуливаться вокруг, а искать.
     - А что если мы не найдем его? - в глазах Брайена застыл ужас. -  Что
если мы не найдем его, Руфь?!
     Она промолчала, хотя  мысленно  ответила  ему.  Если  им  не  удастся
обнаружить  Давида  быстро,  она  начнет  звонить.  Сюда  пришлют  большую
поисковую группу с фонарями и собаками и прочешут весь лес. Если Давид  не
отыщется до утра, она позвонит  Орвелу  Дэвидсону  в  управление.  Они  не
откажутся помочь. У них есть бладхаунды, специально натасканные на  розыск
людей.
     Но иногда, когда они отыскивают пропавших, люди уже мертвы.
     А бывает, что им все же не удается никого найти.
     Они не найдут Давида Брауна, и  всем  присутствующим  это  было  ясно
задолго до начала поисков. С появлением Руфи  их  мысли  слились  в  одну.
Инстинктивно все они знали, что Давид находится в радиусе  не  более  семи
миль, что он схватился руками за  голову  и  кричит  от  боли.  Он  должен
слышать и знать, что они ищут его...
     Нет, Давид Браун не исчез. Он просто был... не-здесь.
     Но в городке уже начался "танец лжи", и они никогда не признались  бы
себе в заведомой тщетности поисковой суеты.
     Лжи становилось все больше.
     Эта ложь была весьма серьезной.
     Все они знали это. Даже Руфь Мак-Косленд.

     Когда сгустились сумерки,  количество  участвующих  в  поисках  резко
увеличилось.  Новость  распространялась  быстро  -  даже  слишком  быстро.
Казалось, все население городка собралось на заднем дворе дома Браунов.
     - Ты думаешь, он в лесу, Руфь? - спросил Кейси Тремейн.
     -  Должен  быть  там,  -  устало  ответила  она.  Ее   голова   вновь
разболелась. Давид был
     (не-здесь)
     в лесу так же, как и Президент Соединенных Штатов Америки. Точно  так
же...
     Сумерки еще не до конца окутали их, и Руфь увидела, что Брайен  Браун
закрыл руками лицо и отвернулся от остальных. Некоторое время все молчали,
потом Руфь сказала:
     - Нам нужно побольше людей.
     - Полиция штата, Руфь?
     Она увидела, что все они смотрят на  нее  Все,  и  эти  взгляды  были
тяжелей каменной глыбы.
     (нет, Руфь, нет)
     (никаких чужих людей, мы позаботимся об этом)
     (нам не нужны чужие до тех пор)
     (до тех пор, пока мы не сменим старую кожу на новую)
     (и не "превратимся")
     (если он в лесу, мы услышим, когда он позовет)
     (позовет мысленно)
     (никаких чужих, Руфь, ради твоей собственной жизни)
     (мы все любим тебя, но никаких чужих)
     Эти голоса в ее голове  слились  в  могучий  хор;  она  огляделась  и
увидела  только  темные  силуэты  и  белые  лица,  в  этот   момент   мало
напоминавшие  человеческие.  У  скольких  из  вас  еще  остались  зубы?  -
истерически подумала Руфь Мак-Косленд.
     Она открыла рот, ожидая, что вместо слов вырвется стон, но  голос  ее
звучал нормально и естественно:
     - Не думаю, что стоит вызывать полицию прямо сейчас, верно, Кейси?
     Кейси, слегка удивленный, взглянул на нее:
     - Думаю, ты права, Руфь.
     - Отлично. Генри... Джон...  и  все  остальные.  Звоните  всем,  кому
можно. Нам нужно не менее пятидесяти человек  с  факелами  хорошо  знающих
лес. Не хотелось бы, чтобы еще кто-нибудь потерялся.
     По  мере  того  как  ее   голос   креп,   страх   улетучивался.   Они
доброжелательно  смотрели  на  нее,  а  когда  она  закончила,   бросились
обзванивать своих соседей и знакомых.
     - Руфь?
     Она оглянулась. Рядом с ней  стоял  Ив  Хиллмен,  дедушка  пропавшего
мальчика. Его седые волосы ворошил  ветер.  Он  выглядел  встревоженным  и
испуганным.
     - Хилли опять теряет сознание. Его  глаза  открыты,  но...  -  Он  не
договорил.
     - Мне очень жаль, - тихо сказала Руфь.
     - Я отвезу его в Дерри. Брайен и Мэри, разумеется, останутся здесь.
     - Почему не положиться на доктора Варвика?
     - Мне кажется, в Дерри будет лучше, вот  и  все.  -  Ив  непроницаемо
глядел  на  Руфь.  Его  глаза,  старческие  и   слезящиеся,   были   почти
бесцветными. Бесцветными, но  в  них  светилась  мысль!  И  Руфь  внезапно
поняла, что его мысли она не может прочитать совсем! Что бы ни происходило
здесь, в Хейвене, Ив, как и друг Бобби, оставался  не  подвержен  никакому
воздействию! Он знал о происходящем вокруг, но сам  не  был  частью  этого
происходящего.
     Она была счастлива от своего открытия.
     - Думаю, его лучше увезти из городка, а, Руфи?
     - Да, - медленно сказала она, думая об  этих  звучащих  в  ее  голове
голосах, шепчущих, что Давид не-здесь, и отгоняя от себя  это  наваждение.
Конечно, он здесь. Разве они не люди? Люди. Люди. Но...
     - Да, думаю, ты прав.
     - Ты могла бы поехать с нами, Руфи.
     Она долго смотрела на него, прежде чем спросила:
     - Хилли что-нибудь сделал, Ив? Я прочитала его имя в твоей голове - и
больше ничего, только это. Оно светится, как неоновая надпись.
     Он без всякого удивления кивнул, как будто было нормально,  что  она,
Руфь Мак-Косленд, сумела прочитать его мысли.
     - Может быть. Он сделал то, что сделал. Но сейчас... ну,  словом,  он
жалеет о содеянном. Если так, то это не его вина, Руфи. То, что происходит
сейчас в Хейвене... все дело в этом.
     Скрипнула дверь. Руфь увидела Аппельгейта и еще несколько  человек  у
него за спиной.
     Ив быстро взглянул на них и вновь обратился к Руфи.
     - Поехали с нами, Руфь.
     - И бросить мой город? Не могу.
     - Ладно. Если Хилли сможет вспомнить...
     - Свяжись тогда со мной.
     - Если сумею, - вздохнул Ив. - Они могут  помешать  мне  связаться  с
тобой.
     - Да. Я знаю, что могут.
     - Люди  собираются,  Руфь,  -  вмешался  Генри  Аппельгейт,  окидывая
старика недружелюбным взглядом. - Много отличных парней.
     - Хорошо, - бросила Руфь.
     Мгновение Ив невыразительно смотрел  на  Аппельгейта,  потом  отошел.
Через  час  Руфь,  отправившая  людей  на  поиски   и   ожидавшая   первых
результатов, увидела, как его старая машина отъехала от дома. На  переднем
сидении едва виднелся крошечный силуэт - Хилли.
     Удачи вам обоим, - подумала Руфь. Как бы ей хотелось  вместе  с  ними
скрыться от этого кошмара!
     Когда автомобиль исчез за холмом, она увидела человек тридцать мужчин
и женщин стоящих по обе стороны дороги. Они  стояли  неподвижно  и  только
смотрели
     (с любовью)
     на нее. Опять  ей  показалось,  что  их  силуэты  изменяются,  теряют
человеческие очертания; они "превращаются", становятся чем-то  таким,  для
чего она даже не может подобрать название.
     - Чего остановились? - с излишней строгостью набросилась она на  них.
- Идите! Постарайтесь найти Давида Брауна!

     Они не нашли его ни в эту ночь, ни в понедельник. Бобби Андерсон и ее
друг тоже принимали участие в поисках; раскопки на ферме  старого  Гаррика
на время приостановились. Друг Бобби, Гарднер, выглядел слабым, больным  и
истощенным. Руфь удивилась, что с ним произошли такие  перемены.  Ей  даже
захотелось отослать его домой, но Гарднер держался, и она не решилась.
     Руфи за все это время удалось поспать не более двух часов, и сама она
не падала с ног только за счет  бесчисленных  чашек  кофе  и  сигарет.  Ей
больше не приходило в голову искать помощи на стороне. А если такая  мысль
и возникала, то она гнала ее, потому что понимала: не пройдет и часа,  как
Хейвен сменит название на Колдовской Город. Внимание жителей  города  было
приковано к исчезновению  Давида,  и  это  воспринималось  горожанами  как
добрый знак.
     Весь день стояла жара. Ни ветерка, ни капли дождя. Жара одурманивала.
Ломило все кости, кровь пульсировала в висках. Но поиски ни на  минуту  не
прекращались. Руфь старалась руководить ими как можно лучше.
     Силы покинули ее во вторник утром. Что-то накатило на Руфь,  стиснуло
железной хваткой горло, ноги стали ватными и подкосились, и она, как  куль
муки, свалилась на землю.
     Она пыталась позвать на помощь и не смогла.
     Но они все равно услышали.
     Приближающиеся шаги. Кто-то
     (Джад Таркингтон)
     позвал кого-то другого,
     (Хэнка Бака)
     и их мысли сфокусировались на лежащей женщине.
     (мы все любим тебя, Руфь)
     Ее коснулись руки, подняли и
     (мы все любим тебя и поможем тебе "превратиться")
     аккуратно понесли.
     (и я тоже люблю тебя... пожалуйста, найди его. Сосредоточься на  нем,
сосредоточься на Давиде Брауне. Не спорь, не сопротивляйся)
     (мы все любим тебя, Руфь)
     Ее несли, и она видела, что стоящие вокруг люди  тяжело  дышали,  как
собака в жаркую погоду.

     Эд Мак-Кин отнес ее домой, а Хейзел Мак-Гриди уложила в постель. Руфь
провалилась в глубокий сон. Единственное,  что  она  смогла  вспомнить  во
вторник утром, когда проснулась, это то, что ей  снился  Давид  Браун.  Он
лежал на черной сырой земле под не менее черным небом, усыпанным звездами.
Из его рта стекала струйка крови, глаза мальчика были пусты и  неподвижны.
Сразу после этого она и проснулась.
     Руфь позвонила в городской зал. Ей ответила Хейзел. Все  дееспособные
жители города находятся в лесу, - сказала она. - Но  если  они  не  найдут
мальчика до завтрашнего утра...
     Хейзел не закончила.
     В десять часов утра Руфь присоединилась к поискам. Когда вновь  стало
темнеть, она попросила Бича Джеригана  проводить  ее  в  город.  В  кузове
грузовичка Бича что-то лежало, но она не знала, что именно, да и не хотела
знать. Ей хотелось бы остаться в лесу, но  она  боялась,  что  силы  вновь
покинут ее и тогда никто не отнесет ее домой,  как  вчера.  Она  заставила
себя перекусить и поспала около шести часов.
     Утром, выпив чашку кофе и съев сэндвич, она  мечтательно  подумала  о
стакане  молока.  Затем,  поднявшись  в  комнату,  где  стояла   коллекция
собранных ею кукол, Руфь села за стол и стала задумчиво рассматривать  их.
Куклы фарфоровыми глазами смотрели на нее.
     В уме она проговаривала очередную скороговорку.
     Затем мысль ее вернулась к реальности. Руфь взглянула  на  часы.  Она
пришла сюда в восемь тридцать, а  сейчас  уже  четверть  двенадцатого.  Ее
глаза расширились от удивления. Так долго?!
     И...
     ...и некоторые куклы вдруг задвигались.
     Немецкий  мальчик  в  летнем   костюме   оказался   почему-то   между
леди-эфенди и японочкой. За руку он держал индианку в сари. Русский  мужик
упал на пол, увлекая за собой гаитянца, и оба они лежали с  обращенными  в
потолок лицами, покачивая головками.
     Кто это двигает куклы? Кто здесь?
     Она испуганно озиралась по сторонам, а сердце  ее,  казалось,  сейчас
выскочит из груди. Кукла-детоубийца Элмер Хани,  нахально  глядя  на  нее,
улыбался. Говорю тебе, женщина: ты - глупая корова.
     Никого. Вокруг все тихо.
     Кто здесь? Кто здесь был? Кто сдвинул...
     Мы сами сдвинулись с места, милочка.
     Слабый, тоненький голосок.
     Она зажала рукой рот. Ее глаза стали совсем  круглыми  от  страха.  И
вдруг на стене она увидела большие корявые  буквы.  Чья-то  рука  с  таким
нажимом написала их, что несколько осколочков мела валялись на полу:
     Давид Браун на Альтаире-4
     Что? Что? Что это...
     Это   значит,   что   он   оказался   слишком   далеко,   -   сказала
кукла-француженка, и внезапно из ее глаз брызнули  искры  зеленого  света.
Лица всех остальных кукол расплылись в злорадной улыбке. Оказался  слишком
далеко, слишком далеко, слишком далеко...
     Нет, я не могу в это поверить! - простонала Руфь.
     Весь город, Руфь...  оказался  слишком  далеко...  слишком  далеко...
слишком далеко...
     Нет!
     Пропал... пропал...
     Глаза куклы-клоуна из папье-маше  тоже  внезапно  загорелись  зеленым
светом.
     Голоса кукол все громче... и одновременно это были голоса  города,  и
Руфь Мак-Косленд знала это.
     Она подумала, что наступает  последняя  стадия  перед  тем,  как  все
окончательно лишатся рассудка... и она в том числе.
     Нужно что-то делать, Руфь. -  Кукла-китаянка  говорила  голосом  Бича
Джеригана.
     Нужно  вызвать  кого-нибудь,  -  французский  пупсик  голосом  Хейзел
Мак-Гриди.
     Но они никогда не позволят тебе это  сделать,  Руфь.  -  Это  сказала
кукла-Никсон, подняв правую руку  в  приветственном  жесте.  Она  говорила
голосом Джона Эндерса из начальной школы. - Они могли бы, но это  было  бы
неверно.
     Они любят тебя, Руфь, но если ты попытаешься сбежать, они убьют тебя.
Ты ведь и сама знаешь это, верно? - Кукла-анголец голосом Джастина Харда.
     Пошли сигнал.
     Сигнал, Руфь, да, и ты знаешь как...
     Используй нас, мы покажем тебе как, мы знаем...
     Она сделала шаг назад, зажав руками уши, как будто могла спастись  от
этих голосов. Ее губы дрожали. Она  была  в  ужасе.  В  ее  куклах  сейчас
сконцентрировалось все безумие Хейвена.
     Сигнал, используй нас, мы можем показать тебе как,  мы  знаем,  и  ты
ХОЧЕШЬ знать. Городской зал, Руфь, часы на башне...
     Голоса теперь не просто кричали,  они  скандировали:  Городской  зал,
Руфь! Да! Да! Городской зал! Городской зал! Да!
     Хватит! Прекратите! - стонала она. - Хватит! Хватит!  Пожалуйста,  не
надо!..
     И вновь потеряла сознание.

     Она пришла в себя поздно вечером. На полу  было  холодно.  За  окнами
шумел ветер, собиралась гроза. Грозные силы природы готовились  обрушиться
на Хейвен.
     Но Хейвен и сам сейчас был источником  мощных  сил.  Просто  перемена
погоды стала очень важным фактором. Не только у Руфи в этот  момент  очень
болела голова.
     Почти каждый житель Хейвена, старый или юный, слышал,  как  за  окном
свистит ветер, и этот свист врывался в уши, вызывая  нестерпимую  головную
боль.

     Руфь проспала до часу дня  среды.  Голова  все  еще  гудела,  но  две
таблетки анальгина помогли унять боль. В пять часов  она  уже  чувствовала
себя прекрасно, чего с ней давно не  было.  Только  все  мышцы  болели  от
напряжения.
     Она вышла из дома и пошла по главной улице, внимательно глядя в глаза
каждому встречному, как будто все они должны  проснуться,  подобно  Спящей
Красавице, очнувшейся от злых чар ведьмы.
     Руфь направлялась в свой офис в  городском  зале.  Возле  школы  дети
запускали воздушного змея, и их звонкий смех оглашал площадь.
     Но никто не смеялся, когда она заговорила с небольшой группой  людей,
среди которых были Брайен и  Мэри  Браун.  Руфь  говорила  им,  что  очень
сожалеет о своем решении быстро найти мальчика без помощи  полиции  штата.
Она  никогда  не  простит  себе  этой  ошибки.  Это  было  непростительное
легкомыслие, - говорила она.
     Брайен только кивнул; он выглядел изможденным и совсем больным.  Мэри
дотронулась до ее руки:
     - Не нужно упрекать себя, - грустно сказала  она.  -  Здесь  замешаны
другие обстоятельства. Мы все отлично это знаем.
     Остальные согласно закивали.
     Я больше не могу слышать их мысли, - внезапно поняла  Руфь,  и  в  ее
сознании родился вопрос: А раньше  могла?  В  самом  деле?  Или  это  были
галлюцинации, порожденные пропажей Давида Брауна?
     Да! Раньше - могла!
     Ей легче было бы поверить в галлюцинации, но она знала,  что  это  не
так. И Руфь поняла кое-что еще: она все еще может делать это. Она все  еще
слышит их мысли, если сильно захочет. А вот слышат ли они ее?
     ВЫ ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ? - мысленно крикнула  она  так  громко,  как  только
могла.
     Мэри Браун отдернула руку, как будто ей причинили сильную боль.  Ньют
Беррингер глубоко вздохнул.  Хейзел  Мак-Гриди,  стоявшая  к  ней  спиной,
оглянулась, как если бы Руфь что-то сказала.
     Да, они все еще слышат меня.
     - Хорошо или плохо, но дело сделано, - сказала Руфь. -  Пришло  время
позвонить в полицию штата и сообщить о Давиде. Вы даете  мне  согласие  на
этот шаг?
     При нормальных обстоятельствах она никогда не задала бы им  подобного
вопроса. Но в Хейвене сейчас творились странные дела.
     Они смотрели на нее с нескрываемым удивлением.
     Теперь она ясно слышала их голоса: Нет, Руфь, нет... никаких чужих...
мы сами... мы позаботимся... нам не нужны  чужие...  мы  "превращаемся"...
тссс... во имя спасения твоей жизни, Руфь... тссс...
     Порыв ветра распахнул окно в офисе Руфи. Эдли  Мак-Кин  оглянулся  на
этот звук... все они оглянулись, потом Эдли загадочно улыбнулся.
     - Конечно, Руфь, - сказал он. - Если  ты  считаешь,  что  это  нужно,
звони в полицию. Мы полагаемся на твое решение.
     И все согласились с ним.
     Погода  продолжала  портиться  и  в  среду,  когда  полиция  получила
сообщение  об  исчезновении  Давида  Брауна.  Его  фотографию  показали  в
программе новостей с просьбой позвонить, если кто видел  его  в  последние
дни.

     В пятницу Руфь Мак-Косленд поняла,  что  в  последние  дни  произошли
необратимые процессы с ней самой. Она чувствовала, что тоже сходит с ума.
     Она понимала это, но никак не могла  предотвратить.  Оставалась  лишь
надежда, что куклы сказали ей правду.
     Глядя на себя как бы со стороны,  она  увидела,  что  держит  в  руке
кухонный нож -  тот,  которым  разделывают  рыбу.  С  ножом  в  руках  она
направилась наверх, проведать своих кукол.
     Комната, где находились куклы, была залита мертвенным зеленым светом.
Свет призраков. Так теперь называл их каждый живущий в городе, и это  было
подходящее название. Не хуже любого другого.
     Призраки.
     Пошли сигнал. Это все,  что  ты  можешь  сейчас  сделать.  Они  хотят
избавиться от тебя, Руфь. Они любят тебя,  но  они  и  боятся  тебя.  Даже
сейчас, когда ты все больше начинаешь походить на них,  они  боятся  тебя.
Может быть,  кто-нибудь  услышит  сигнал...  услышит...  увидит...  поймет
его!...

     Руфь не решилась работать с  куклами  в  этой  комнате.  Она  боялась
зеленого света. Она поочередно  перенесла  их  в  рабочий  кабинет  своего
покойного мужа и выставила в  ряд;  куклы  напоминали  ей  умерших  детей,
которых после смерти набальзамировали.
     Она обмотала ноги каждой куклы туалетной бумагой, как бы связывая  их
в единую цепь. По  каналу  из  туалетной  бумаги  должна  будет  поступать
генерированная ею энергия. Она не могла бы объяснить, откуда знает, что  и
как нужно делать... знание, казалось, пришло прямо  из  воздуха.  Из  того
самого воздуха, в котором Давид Браун
     (на Альтаире-4)
     исчез.
     Она вложила нож в руки крайней куклы,  и  на  кончике  ножа  вспыхнул
зеленый огонек.
     Я
     (посылая сигнал)
     убиваю своих единственных детей.
     Сигнал. Думай о сигнале, а не о детях.
     Взяв электрический шнур, она связала всех кукол вместе.  Конец  шнура
она присоединила  к  батарейке  карманного  фонарика,  который  забрала  у
пятнадцатилетнего сына Бича Джеригана, Хампа, около  недели  назад,  когда
все это безумие только начиналось. Из комнаты, где куклы были раньше,  она
принесла несколько скамеек.
     Остановившись  передохнуть,  она  взглянула  на  башенные  часы.   Те
показывали ровно три часа.
     Руфь прекратила свою работу и прилегла поспать. Она быстро уснула, но
сон ее был тяжелым; она ворочалась, вздрагивала и стонала. Даже во  сне  в
ее голове звучали голоса, и среди этих голосов теперь отчетливо выделялись
голоса неизвестных ей существ - она даже затруднялась назвать их людьми.
     Голоса призраков.

     ...В четверг днем Руфь поняла, что перемена погоды  ничего  не  может
изменить.
     Приехала полиция, но они не бросились немедленно на поиски.  Они  еще
раз  расспросили  Руфь  об  обстоятельствах  исчезновения  Давида  Брауна,
изучили карту местности и похвалили ее за методичность.
     - Ты внимательна и предусмотрительна,  Руфи,  -  сказал  ей  Страшила
Дуган в этот вечер. - Собственно, как и всегда. Только  вот  мне  кажется,
что раньше ты не пила так много бренди.
     - Батч, прости...
     - Ну, что ж... Поступай как знаешь.
     - Да, - сказала она  и  принужденно  улыбнулась.  Это  было  одно  из
любимых выражений покойного Ральфа.
     Батч задал ей множество вопросов, кроме того  единственного,  который
должен был бы задать: Руфь, что происходит в Хейвене? Ветер усиливался,  и
никто из приехавших не почувствовал в атмосфере города ничего странного.
     Но  ветер  не  развеял   тревогу.   Большое   волшебство   продолжало
происходить в Хейвене. Оно как бы достигло определенной  точки,  и  теперь
стремительно развивалось дальше.
     В среду ночью и Руфь потеряла два зуба. Один она в четверг обнаружила
на подушке, другой же так и не смогла найти. Она подумала, что,  возможно,
проглотила его.

     В голове у нее непрерывно шептали  голоса  кукол,  и  в  пятницу  она
предприняла последнюю попытку спасти себя.
     Она наконец решила покинуть город - теперь он  уже  не  был  ее.  Она
думала,  что  оставаться  здесь  дольше  -  слишком  дорогой  подарок  для
призраков.
     Она села в старенький "додж", боясь в душе, что тот не заведется. Они
могли испортить машину. Но "додж" завелся.
     Потом она подумала, что ей, очевидно, не дадут  выехать  из  Хейвена,
что они остановят ее, улыбнутся, как вампиры,  и  она  опять  услышит  это
бесконечное мы-все-любим-тебя-Руфь. Но и этого не произошло.
     Она выехала на главную улицу. На ее лице  застыла  улыбка.  В  голове
крутилась совсем глупая скороговорка  про  Карла,  Клару  и  кораллы.  Она
направилась к зданию городского зала
     (Руфь пошлет сигнал)
     (это единственный выход)
     (и он полетит на Альтаир-4)
     и старалась держаться изо всех сил.
     Успокоилась она немного лишь тогда, когда башенные часы  скрылись  из
вида.
     Вновь и вновь глядя в зеркало заднего обзора, она ждала погони.
     Ведь они слишком любят ее, чтобы позволить ей уехать.
     Но дорога была пуста. За ней никто не ехал.
     Руфь выехала на трассу Хейвен  -  Альбион  и  замедлила  скорость  до
пятидесяти миль в час.
     Она приближалась к границе города.
     Не могу вернуться назад. Не могу.
     Ее нога сильнее надавила на педаль акселератора.
     Внезапно она забеспокоилась: все  голоса  куда-то  исчезли.  Если  ей
удастся миновать черту и выехать из города...
     На дороге появился указатель:
     А Л Ь Б И О Н
     Она нажала на газ, затем передумала и притормозила. Выйдя из  машины,
она расслабленно потянулась. Тихо. Даже ветер утих. Воздух опять застыл на
месте. За машиной висел столб пыли.
     Руфь села на подножку, думая, что же заставило ее остановиться.
     Думая. Почти зная. Начиная
     ("превращаться"?)
     понимать. Или догадываться.
     Барьер? Это то, о чем ты думаешь? Они приготовили барьер?  Руфь,  это
просто нелепо!
     Внезапно на горизонте появилась машина. Она мчалась ей навстречу.  За
рулем сидела Нэнси Восс. На переднем бампере Руфь увидела табличку:
     ПОЧТОВАЯ СЛУЖБА.
     Нэнси Восс не смотрела на Руфь. Она ехала в направлении Августы.
     Видишь? И ее ничто не остановило, - подумала Руфь.
     Нет, - тут же прозвучало в ее голове. - Ее - нет, Руфь. Только  тебя.
Остановят  тебя,  да  еще  друга  Бобби  Андерсон,  ну  и,  возможно,  еще
одного-двух человек. Давай, поезжай, если не веришь. Мы все любим тебя,  и
нам будет противно видеть то, что произойдет с тобой... но  мы  не  сможем
это предотвратить.
     Руфь  подошла  к  кромке  шоссе  Хейвен  -  Альбион.  Позади  нее  на
раскаленном асфальте тянулась ее собственная  длинная  тень.  Над  головой
стояло жаркое июльское солнце. Внезапно она услышала шум мотора  из  лесу.
Усадьба Бобби, - поняла она. Опять копают. И она вдруг почувствовала,  что
они очень близко подобрались к... ну, к чему-то важному. Это наполнило  ее
сердце тревогой.
     Она приблизилась к придорожному столбу... миновала  его...  и  в  ней
возродилась надежда. Она теперь была не в Хейвене. Она  была  в  Альбионе.
Сейчас она побежит  к  ближайшему  дому,  спросит,  где  телефон,  наберет
номер... Она...
     ...замедляла шаг.
     Идти стало труднее. Горячий воздух будто хватал за руки, не пуская ее
вперед. Руфь, тряхнув головой, не прекращала идти. Ноги  будто  увязали  в
грязи.  Мышцы  болели  от  напряжения.  В  душе  поднималась  паника.  Она
приближалась к невидимому эластичному барьеру, а он отталкивал ее назад.
     Руфь боролась, но ноги ее, казалось, не сдвигались с места.  Из  глаз
лились слезы. Она попыталась передвигаться ползком, но тут  какая-то  сила
оторвала ее от земли, отнесла к автомобилю и швырнула у подножки.
     Она просидела на земле не менее  получаса,  ожидая,  пока  перестанут
болеть колени. Мимо нее в обоих направлениях проносились машины.  Подъехал
Эшли Рувелл и остановился возле нее. Он выглянул из окна:
     - Привет, миссис Мак-Косленд! - Он улыбнулся рыбьими губами. На  лице
его не было удивления; все зубы из его рта давно выпали.
     Она сидела, а он все звал ее:
     - Идите сюда! Мы вас любим, миссис Мак-Косленд!..
     Она посидела еще какое-то время, потом медленно  уселась  за  руль  и
повернула машину к городу.  На  лице  ее  теперь  не  было  ничего,  кроме
безнадежной обреченности...
     При въезде в город у нее выпал еще один зуб.

     Всю эту ночь с ней разговаривали ее куклы. И Руфи казалось,  что  все
сказанное - правда... и это было самое  ужасное.  Она  сидела,  освещенная
зеленым светом, и слушала их неприятные сказки.
     Они говорили, что она правильно рассудила, будто  сходит  с  ума;  ее
мозг, говорили они, подвергается воздействию Х-лучей и  изменяется.  Он...
"превращается".
     Ее мозг, ее зубы - то есть экс-зубы - все это  "превращается".  И  ее
глаза... они меняют цвет. Сама она еще раньше  заметила  на  примере  Бича
Джеригана, что глаза становятся ореховыми.
     Ореховые глаза... отсутствие зубов... о Боже, что с нами происходит?
     Не  беспокойся,  Руфь,  это  просто  вторжение  из  космоса,  которое
случилось много веков назад. Ты ведь понимаешь это?  Вторжение  призраков.
Если хочешь понять, как они выглядят, загляни в глаза Бича Джеригана.  Или
Венди. Или в свои собственные.
     - То есть вы хотите сказать, что меня сожрут, - прошептала она.
     Руфь, ты смешная. А как же, по-твоему, происходит "превращение", если
не так - смеялись куклы,  а  сознание  Руфи  постепенно  уплывало  куда-то
далеко.

     Проснувшись в воскресенье утром с  восходом  солнца,  она  продолжила
свой диалог с куклами.
     Почему? Почему именно она?
     Неважно почему, Руфь, - шептали куклы. - Твое дело послать  сигнал...
и умереть.
     Какие из этих мыслей принадлежат мне?  И  какие  тем,  кто  руководит
мною?
     Неважно,  Руфь.  Все  равно  это  должно  случиться,  так  пусть   же
произойдет поскорее. Хватит размышлять. Пусть все случится...  потому  что
часть твоего существа хочет, чтобы это произошло, верно?
     Да. Большая часть ее существа - да. И хочет не  так  послать  сигнал,
как вырваться из этой иррациональной цепочки.
     Если все это должно исчезнуть, она предпочла бы  исчезнуть  вместе  с
ним.

     В этот вечер ей позвонил Батч Дуган, чтобы узнать, нет ли новостей по
поводу Давида Брауна. Он сообщил ей  некоторые  новости.  Брат  пропавшего
мальчика,  Хиллмен,  находился  в  госпитале   в   состоянии   близком   к
коматозному. Дедушка мальчика был немногим лучше. Он пытался  рассказывать
людям, что Давид Браун не потерялся, а на самом деле исчез.  Что  это  был
фокус, который сделал его старший внук. И еще он болтает,  что  в  Хейвене
люди сходят с ума, а некоторые уже спятили.
     - Он съездил в Бангор и наболтал все это парню  из  "Ньюс"  по  имени
Брайт, - сказал Страшила. - Но ему  там  не  поверили.  Старикашка  совсем
сдурел, Руфь.
     - Лучше удержи его там подольше,  сколько  сможешь,  -  прозвучало  в
ответ. - Они позволят ему вернуться, но он  никогда  не  выберется  отсюда
снова.
     - Что? - воскликнул Страшила. Внезапно его голос задрожал. -  Что  ты
болтаешь, Руфь?
     - Думаю, завтра ты узнаешь много нового. Я все еще не теряю  надежду.
- Она внимательно посмотрела на выстроившихся в ряд кукол.  -  Жди  завтра
сигнала.
     - Что? - голос Дугана вдруг потонул в возникшем на линии шуме.
     - Прощай, Батч, и помни: сигнал. Ты обязательно услышишь его.
     - Руфь, куда ты пропала?.. перезвони... скоро...
     Она повесила ставшую бесполезной трубку, посмотрела на  своих  кукол,
прислушалась к звучащим в голове  голосам  и  приготовилась  ждать,  когда
придет время.

     Воскресенье могло бы быть образцовым летним деньком - ясное,  теплое,
яркое. В четверть первого Руфь Мак-Косленд в последний раз  покинула  свой
дом. Она заперла парадную дверь и повесила  ключ  на  гвоздик.  Кукол  она
сложила в старый саквояж Ральфа и спустилась по ступенькам.
     Прогуливающийся неподалеку Бобби Тремейн радостно поприветствовал ее:
     - Вам помочь, миссис Мак-Косленд?
     - Нет, спасибо, Бобби.
     - Ладно.
     Он улыбнулся. Во рту его еще оставались несколько зубов.
     - Мы все любим вас.
     - Да, - сказала она, укладывая на переднее сидение машины саквояж.  -
Мне это хорошо известно. Иди, Бобби.
     Он  ушел,  оглядываясь  через  плечо,  и  его  юное  лицо   выглядело
встревоженным и озабоченным.
     Руфь подъехала к городскому залу.
     Саквояж был тяжеловат, и она с  трудом  втащила  его  по  ступенькам.
Голова опять начала раскалываться от ноющей боли. Она  облизнула  губы,  и
сразу два зуба выскочили изо рта, испачкав кровью блузку, и покатились  по
ступенькам.
     С трудом  добравшись  до  третьего  этажа,  она  остановилась,  чтобы
перевести дыхание, и выглянула в окно. И тут  увидела  их  всех.  Все  они
смотрели на нее. Казалось, весь город собрался под окнами зала.
     Не глядя больше  в  окно,  Руфь  быстро  начала  доставать  кукол  из
саквояжа. Затем она достала провод, примотала к своей руке один его конец,
а вторым обвязала кукол. В горле у нее стояли слезы,  а  во  рту  ощущался
вкус крови. Потом, передумав, она принялась вдруг укладывать кукол в  круг
так, чтобы они касались друг друга руками и  ногами,  образуя  неразрывную
цепь. В центр образованного кольца она поместила батарейку.
     И тут ударили башенные часы.
     Буммм.
     Теперь мне нужно только ждать, - думала она. - Сидеть и ждать.
     Но сперва нужно сделать еще кое-что.

     Она поднялась в  башню,  верхушку  которой  украшали  часы.  Внезапно
что-то зацепило ее по лицу.
     - О боже, нет! - воскликнула Руфь.
     Это была летучая мышь. Сотни, тысячи летучих мышей.  Они  проснулись,
потревоженные ее приходом, и вдруг стаей обрушились на нее. Одна вцепилась
в волосы, другая - в плечо, третья - в ногу...
     Летучие мыши были везде. Они свистели. Шум, производимый их крыльями,
напоминал приглушенный гром. Руфь закрыла руками лицо. Внезапно в хлопанье
крыльев ей почудились голоса, голоса Хейвена.
     Летучие мыши сдирали  с  нее  платье,  выдирали  волосы...  Это  хуже
сходящего с ума города, - подумала она. Гораздо хуже!
     Все было напрасно! Ее приспособление никогда  не  сработает!  Летучие
мыши загрызут ее насмерть! Она смутно вспомнила, как когда-то  читала  про
летучих  мышей-вампиров...  Еще  немного  -  и  ее,  казалось,  захлестнет
агония...
     -  Боже,  дай  мне  умереть!  Не  дай  им  убить  меня!  Не  дай  мне
"превратиться"... - из последних сил закричала она. И тут раздался  взрыв.
Зеленое пламя захлестнуло все здание... площадь перед ним... весь мир.
     Потом зеленое стало черным.
     Было пять минут четвертого.

     Весь Хейвен, все его жители, лежали на земле  лицом  вниз.  Некоторые
успели добежать до погребов и укрыться в  них.  Взрывная  волна  выбила  в
Хейвене все стекла; пострадали также Троя и Альбион.
     Зеленое пламя подняло в воздух городской зал и башню, а затем унесло,
подобно ракете, в небо. Остались только куклы... их руки... ноги... и рука
Руфи Мак-Косленд.
     Башня стремительно летела  в  небо.  "Челленджер",  да  и  только,  -
подумал вдруг Бентон Роудс. Искры вспыхивали  в  небе,  как  разрывающиеся
снаряды.
     Постепенно поднимаясь на ноги, люди завороженно смотрели в небо.
     Только одного человека происходящее не интересовало - Джима Гарднера.
Сегодня у них с Бобби был небольшой перерыв, и они не работали. Он валялся
в гамаке и бесцельно смотрел на редкие облака.
     Внезапно  небо  озарилось  светом;  он  узнал  этот   свет   -   свет
галлюцинаций.
     Вот она, сила Бобби Андерсон; вот она, уносящая в небо целое здание с
башней.
     - Черт побери, - тоненьким голоском почему-то пропела Бобби.
     Вот оно, Гард. Вот что ждет нас всех в будущем! Ты этого хотел? А эта
женщина, которая раньше звалась Бобби? Ты думаешь,  ей  можно  отдавать  в
руки такую силу?
     Она  не  сумасшедшая.  Совсем  не  сумасшедшая.  И   за   ней   нужно
присматривать, иначе она может натворить много бед.
     Зеленый свет слепил глаза, и Гарднер прикрыл их рукой. Потом  вскочил
на ноги.
     К нему бежала Андерсон, крича на ходу:
     - Что это было такое?
     Но она знала... она знала... и Гарднеру было хорошо известно, что она
знала.
     Гарднер мгновенно воздвиг в своем сознании барьер. За  последние  две
недели он прекрасно научился это делать,  когда  ему  не  хотелось,  чтобы
Бобби копалась в его мыслях.
     Вот и сейчас он видел, что она  пытается  прочесть  его  мысли  и  не
может... и злится.
     - Я не знаю точно, - ответил он.  -  Я  дремал,  когда  вдруг  что-то
загремело и в небе вспыхнул зеленый свет. Вот и все.
     Глаза Бобби скользнули по его лицу, и она кивнула.
     - Да, лучше нам пойти в город и все узнать на месте.
     Гарднер слегка расслабился. Он не знал, зачем лгал  ей,  только  ложь
показалась  ему  необходимой,  если  он  хочет  продолжать  оставаться   в
безопасности.
     - Ты пойдешь со мной? Или мне идти самой?
     - Я, пожалуй, останусь.
     Когда она ушла, он выпил пива и отшвырнул ногой пустой стакан.  Когда
Бобби вернулась, она застала его спящим в гамаке.
     Сигнал Руфи, так или иначе, был получен,  и  индикатором  этого  была
именно ложь Гарднера. Но вряд ли Руфь стала от этого счастливее.

                      7. БИЧ ДЖЕРИГАН И ДИК АЛЛИСОН

     Никого в Хейвене "превращение" не привело в такой восторг,  как  Бича
Джеригана. Если бы призраки Гарда вдруг появились перед ним, имея при себе
ядерное оружие, и предложили взорвать один из семи самых больших городов в
мире, Бич тут же отправился бы заказывать билеты. В общем, это был человек
партизанского склада характера.
     И ему все было нипочем. Дело в  том,  что  не  так  давно  он  прошел
обследование у доктора Варвика, и результаты его показали, что Бич  болен,
болен неизлечимо.
     Рак легких.
     Однако сейчас, в июле, он почувствовал себя на  удивление  хорошо.  В
нем проснулся зверский аппетит, он ощущал себя сильным, как лошадь. И хотя
подходил срок, когда он должен был сделать очередной рентгеновский снимок,
он не пошел в больницу. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь  копался  в  его
грудной клетке  и  видел,  что  опухоль  постепенно  исчезает.  Когда  она
исчезнет совсем,  он  сам  сумеет  сделать  рентгеновский  аппарат,  чтобы
увидеть это!
     Но пока на очереди были другие, гораздо более неотложные дела.
     Они  собрались  вместе.  Все  жители  города.  Не  то  чтобы   кто-то
специально собирал их. Просто им необходимо  было  встретиться.  То  есть,
конечно, каждый из них продолжал заниматься своими  делами,  но  они  были
вместе мысленно - те самые голоса, которые так не давали покоя Руфи.
     Менее чем через сорок пять минут после этого человек сорок  собралось
у Аппельгейта, владельца самого большого в городе универсального магазина.
     Семнадцатилетняя  Кристина  Линдли,  в  прошлом  году  победившая  на
проводимом в штате фотоконкурсе, присоединилась к  собравшимся  через  два
часа, с трудом переводя дыхание после скорости, с которой ее вез  в  город
Бобби Тремейн.
     Ей было дано задание раздобыть две фотографии  башни  с  часами.  Это
было деликатное поручение, потому что, после того  как  башня  взлетела  в
воздух, фотографии можно было получить единственным путем  -  украв  их  у
фотографа.
     Кристина действовала оперативно. Она  быстро  проверила  архивы  всех
городских фотографов. Ньют мысленно посоветовал  ей,  где  можно  было  бы
поискать еще - в конторе  Руфи  Мак-Косленд.  Ей  удалось  обнаружить  два
неплохих черно-белых отпечатка. Замысел был -  создать  иллюзию:  башню  с
часами, которую мог бы увидеть кто угодно...  но  сквозь  которую  мог  бы
пролететь самолет.
     Другими словами, они намеревались спроецировать  на  небо  гигантский
слайд.
     Отличный фокус.
     Жаль, что Хилли Браун в свое время до этого не додумался.

     К семи часам вечера, работая  быстро  и  молча,  они  сконструировали
нечто  напоминающее  слайдопроектор  на  верхушке  промышленной  вакуумной
мойки.
     Они проверили его. Машина работала. В небе поочередно появлялись люди
- то есть их спроецированные фотографии. Появилась даже  много  лет  назад
умершая бабушка Генри. Теперь осталось дождаться, когда Кристина  принесет
фотографии; тогда они...
     Она принесла фотографии, но вместе с ними принесла и плохие новости.
     Фотографии были прекрасны. Вот только часы на них показывали не  пять
минут четвертого, а четверть десятого.
     Это могло привести к одному последствию: если они  воссоздадут  часы,
кто знает, не воссоздадут ли они и Руфь вместе с ними, живую и невредимую?
     - Сука! - воскликнул Энди. - Я убью ее, если она еще не умерла!
     - Все в городе любили ее,  Энди,  и  тебе  это  отлично  известно,  -
возразила Хейзел.
     - Конечно. И я надеюсь, что сейчас дьявол жует ее  косточки,  -  Энди
пнул ногой импровизированный проектор.
     Бабушка Генри исчезла. Растерянные жители Хейвена  смотрели  друг  на
друга. Никто не предвидел ситуацию, при которой Руфь могла ожить.
     - Все будет хорошо, - прорезал внезапно тишину голос Бобби  Андерсон,
и все собравшиеся услышали ее, а услышав - поверили.

     Дик Аллисон, шеф местной пожарной охраны, задыхался от жары  в  своем
офисе. Без конца трезвонил телефон. Сперва констебль из  Трои,  потом  шеф
полиции, потом полиция штата, потом...
     Капля за каплей в нем закипало раздражение.  Ну  что  им  не  сидится
спокойно, особенно в такую жару? В конторе работали кондиционеры,  но  это
мало спасало положение. А тут еще этот писака из  "Дейли  Ньюс"  по  имени
Джон Леандро! Отвязаться от него оказалось труднее всего.
     После его звонка  Дик  побежал  к  Хейзел,  где  было  еще  несколько
человек, и, отчаянно жестикулируя, сообщил, что в полпятого, самое позднее
в пять  сюда  прибудут  по-лицейские.  Будет  ли  к  этому  времени  готов
слайдопроектор? Узнав,  что  все  дело  в  часах  на  фотографии,  которые
показывают не то время, которое нужно, он заревел от душившего его  гнева.
Затем  ему  объяснили,  какие  действия  предпринимаются,  и  он   немного
успокоился.
     Кристина в темной фотолаборатории работала с негативом. Она  пыталась
сделать его из позитива, чтобы потом немного изменить и подретушировать.
     Тем временем Бобби Андерсон объясняла Дику Аллисону  его  задачу.  Он
должен был по возможности успокоить полицию. Быть с ними как  можно  более
любезным. Рассказать им столько сказок, сколько потребуется.
     - Да, - сказал он. - Понятно. Полиция - это Бак и Рой, - добавил он.
     Их нужно задержать. И потом, их радио! Оно  беспокоило  Бобби  больше
всего. Если они увидят... если их радио...
     - Можно ли как-то уберечься от этого? - спросила Бобби.
     - Я...
     - Да, Бич, отлично!  Просто  молодец!  А  когда  они  покинут  город,
кто-нибудь... Может быть, тоже ты, Бич?
     Бич был очень горд возложенной на него миссией.

     Бент Роудс и Джинглс Габбонс из полиции штата Мэн прибыли в Хейвен  в
семнадцать тридцать. Они ожидали увидеть  дымящееся  пожарище,  но  вместо
этого их встретил румяный шеф пожарников Дик Аллисон,  а  башня  с  часами
возвышалась над городом, как и всегда. Все стекла были на месте,  мостовые
- восстановлены... и все горожане спокойно занимались своими делами.
     Дик  Аллисон  принял  их  с  такими  почестями,  будто  они  были  на
дипломатическом приеме.
     - Так что же здесь произошло? - спросил его Бент.
     - Ну, я думаю, лучше показать, чем рассказывать. Потому что в то, что
вы услышите, будет трудно поверить.
     Джинглс пробурчал:
     - Можно видеть и не верить.
     - И потом, - перебил его Роудс, лицо которого  почему-то  побелело  и
помолодело, - где миссис Мак-Косленд?
     - Вот это и есть одна из наших основных проблем...  -  начал  Дик.  -
Видите ли...

     Дик действительно задержал их в городе так  долго,  как  только  мог.
Когда они уезжали, было уже почти восемь и над городом сгущались сумерки.
     Они несколько раз переговорили по рации с базой  и  не  могли  скрыть
своего удивления: голос, который доносился с другого конца провода, был им
совершенно незнаком. Но у  них  не  было  времени  задумываться  об  этом.
Слишком много других, причем самых разных вещей навалилось сегодня.
     И все же они начали  ощущать,  что  в  атмосфере  Хейвена  происходит
что-то странное.
     Конечно, они не могли слышать  чужие  мысли  -  для  этого  было  еще
слишком рано,  и  это  произойдет  позже,  после  их  отъезда,  -  но  они
чувствовали себя не в своей тарелке, и поэтому их действия были  несколько
замедленными.
     Все это Дик Аллисон прочитал в их мозгу, когда они сидели на открытой
веранде кафе и пили кофе. Они были слишком озабочены, чтобы  задуматься  о
необычном голосе  диспетчера.  А  ведь  причина  была  очень  проста.  Они
говорили не с диспетчером, не с Тагом Эллендером.  Они  говорили  с  Баком
Петерсом; их радиосигналы вообще не поступали в Дерри.  Прием  и  передача
велись из гаража,  расположенного  на  соседней  улице,  где  у  микрофона
находился Бак Петерс, а позади него - Энди Бейкер. Одновременно  несколько
горожан сконцентрировались на мыслях Бента  Роудса  и  Джинглса  Габбонса,
стараясь убедить их, что они действительно получают инструкции  от  своего
непосредственного руководства.  Бак  отлично  перевоплотился.  Ему  самому
минутами казалось, что он мог бы быть гениальным актером, если бы не  стал
тем, кто он есть на самом деле.
     В четверть восьмого, когда  Бич  принес  очередную  чашку  кофе,  Дик
спросил:
     - Ты все осмотрел?
     - Кажется, да.
     - И ты уверен, что приспособление работает?
     - Оно прекрасно работает... хочешь посмотреть сам?
     - Нет. Нет времени. А как насчет оленя? Он уже есть у тебя?
     - Угу. Билл Элдерли убил его, а Дейв Рутлидж содрал с него шкуру.
     - Отлично. Пойдем и посмотрим.
     - Ладно, Дик. - Бич нажал на кнопку за стойкой, и на двери  появилась
табличка: ЗАКРЫТО. Потом помолчал и с внезапной злостью взглянул на Дика:
     - Она не предполагала, что произойдет что-нибудь подобное.
     Дик вздрогнул. Теперь это уже не имело значения; дело было сделано.
     - Ее уже нет. Вот что важно. Ребята сделали отличную картинку. А  что
касается Руфи... в городе не было другой такой, как она.
     - Еще тот парень на ферме старого Гаррика.
     - Он все время пьян. И он хочет выкопать этот предмет.  Пойдем,  Бич.
Они скоро уедут, и нам бы хотелось, чтобы это произошло с ними  как  можно
дальше отсюда.
     - Ладно, Дик. Будь повнимательнее.
     Дик улыбнулся:
     - Сейчас такое время, что нам всем нужно быть как можно внимательнее.
Ты прав.
     Что ж, все идет по плану. Вслед за Руфью Мак-Косленд исчезнут  и  эти
двое. И никто не сможет доказать, что они возвращались из  Хейвена,  да  и
городской полицейский подтвердит, что их здесь никогда не было.
     Большая забава уже началась.
     - Если ты считаешь это забавой, - тихо сказал Дик, не обращаясь ни  к
кому конкретно, - то я бы так не сказал, черт меня подери!
     Кофе начал булькать в его пустом желудке. Я слишком много его  выпил,
- подумал Дик, но все равно допил чашку.
     Где-то недалеко громко заработал мотор. Дик взглянул в окно и увидел,
что два копа выезжают из города, освещая фарами уже почти темную дорогу.

     Кристина Линдли и Бобби Тремейн стояли над столом, напряженно глядя в
ванночку с проявителем. Они ждали, получится ли то, что они затеяли.
     Понемногу изображение начинало проявляться.
     Это были хейвенские  башенные  часы.  Совсем  как  настоящие.  И  они
показывали пять минут четвертого.
     Бобби облегченного перевел дыхание.
     - Превосходно, - сказал он.
     - Не совсем, - возразила Кристина. - Есть один нюанс.
     - Какой? Что еще не так? - удивился он.
     Нет-нет, все в порядке. Они сделали все, что могли.
     Вместо ответа она задумчиво потерла переносицу, достала фотографию из
ванночки и стала внимательно рассматривать ее. Потом повернулась к нему:
     - Помоги.
     Бобби приподнял ее, и она закрепила фотографию  на  стене,  чтобы  та
просохла.

     Бич на своем стареньком "пикапе" мчался так быстро, как только можно.
Он сумел выжать из него шестьдесят пять миль в час. Ему нужно было  уехать
как можно дальше отсюда.
     Когда он пересек пограничную черту Трои, далеко обогнав тех, кто ехал
в  полицейской  машине,  он  немного  замедлил  скорость.  Пять   минут...
десять... да где же они? И тут он услышал их мысли.
     Да. Это они. Скоро они будут здесь.  У  него  есть  время,  но  нужно
поспешить.
     Он проехал еще четверть мили и поставил свой "пикап" поперек  дороги,
перегородив ее. Их голоса звучали в его голове - громче, громче, громче...
     Когда наконец огни их фар осветили деревья, Бич сунул руку в  карман,
нащупал небольшую  металлическую  коробочку  и  нажал  одновременно  шесть
кнопок. Он услышал щелчок... потом этот ужасный звук, в  котором  потонули
все остальные звуки... вспышку белого света... и... и...
     Ты умрешь, Бич!
     Нет, не умру! Они спасут мне жизнь!.. спасут!.. спасут...
     Запах паленой резины. Голубые вспышки. Статический шум микрофона.
     Голос одного из полицейских: "Что это такое, черт побери?"
     Он увидел их машину. Она стояла всего в десяти футах отсюда. Если  бы
они ехали миль на пять в час быстрее...
     Да, но они не ехали.
     Звуки. Щелчок замка  дверцы  их  машины.  Он  еще  раз  нащупал  свое
маленькое "изобретение", мало чем отличающееся от того,  что  сделала  для
своих кукол Руфь. Низкий жужжащий  звук.  Мухи.  Они  почувствовали  запах
крови через пластиковый мешок, в котором лежал олень.
     Скоро ты получишь свой шанс, - подумал  Бич,  улыбнувшись.  -  Плохо,
если ты не придешься по вкусу этим парням.
     - Я видел этот грузовичок в Хейвене, - сказал один из полицейских.  -
Он стоял возле ресторана.
     Бич, сидящий за кустами, затаил дыхание. Он отчетливо видел их обоих.
Если хотя бы один подойдет к его изобретению, все будет в порядке.
     Отойдите от машины, мальчики, - подумал Бич, и его улыбка  стала  еще
шире. - Мне бы не хотелось портить вашу машину. Отойдите же от нее!
     - Кто здесь? - крикнул другой коп.
     Призраки, болван, кто же еще? - подумал  Бич  и  начал  хихикать.  Он
пытался сдерживаться, но не мог.
     - Если здесь кто-то есть, то тебе лучше отозваться!
     Он начал хихикать громче, и это, наверное, было  хорошо,  потому  что
они ошеломленно посмотрели друг на друга и двинулись по направлению к  его
грузовичку, держа наготове автоматы. Они  отходили  от  своей  машины  все
дальше и дальше.
     Бич помнил,  что  полицейская  машина  не  должна  пострадать.  Когда
полицейские отошли достаточно далеко, он вышел из кустов, бесшумно подошел
к машине и резко хлопнул дверцей. В ту же минуту раздался хлопок,  запахло
паленой  резиной,  потом  все  вокруг  озарилось   зеленым   светом   и...
полицейские исчезли.
     Оставалось завершить  операцию.  Теперь  пришла  очередь  оленя.  Бич
извлек его из мешка, усадил на место водителя  в  полицейском  автомобиле,
слегка подтолкнул машину - и та покатилась с откоса вниз, переворачиваясь,
деформируясь,  подпрыгивая,  пока  наконец  какой-то  толчок  не  оказался
слишком сильным и машина не взорвалась, разлетевшись на мелкие кусочки.
     Ну и при чем же здесь Хейвен, скажите вы мне?
     С чувством выполненного долга и глубокого удовлетворения Бич Джериган
повернулся и направился в сторону города.

                              8. ИВ ХИЛЛМЕН

         Происшествие, Бангор, "Дейли Ньюс", 25 июля 1988 года:

                  ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ДВУХ ПОЛИЦЕЙСКИХ В ДЕРРИ
                           автор Давид Брайт
     Прошлой ночью в Дерри после 21:30 был обнаружен брошенный полицейский
автомобиль. Это второй случай пропажи людей в Хейвене  после  исчезновения
четырехлетнего Давида Брауна. По иронии судьбы,  офицеры  Бентон  Роудс  и
Питер Габбонс возвращались из того же самого  города  после  расследования
там печального инцидента с пожаром,  забравшего  одну  человеческую  жизнь
(подробное описание пожара - в следующем номере).
     Возле машины был обнаружен труп оленя, что наводит на мысль, что...

     - Вот видите, - говорил на следующее утро Бич Дику Аллисону  и  Ньюту
Беррингеру, когда они пили кофе и просматривали утренние газеты. - Мы  так
и думали, что никто не обнаружит никакой связи.
     - Отлично, - сказал Ньют, а Дик кивнул. - Никто и не собирался искать
связь между исчезновением четырехлетнего мальчика,  который,  по-видимому,
заблудился в лесу, и пропажей двух сильных полицейских. Верно, Дик?
     - Абсолютно верно.

     Неверно.

           Первая полоса, Бангор, "Дейли Ньюс", от того же числа.

         ХЕЙВЕНСКИЙ КОНСТЕБЛЬ ПОГИБАЕТ ПРИ СТРАННЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ
                            автор Джон Леандро
     Руфь Мак-Косленд была одной из трех женщин-констеблей в штате Мэн. Ей
было пятьдесят лет. Ричард Аллисон,  глава  противопожарного  департамента
Хейвена, говорит, что миссис Мак-Косленд,  очевидно,  погибла  при  взрыве
парового котла, которым отапливался городской зал. Аллисон сообщил  также,
что отопительная система города, давно устаревшая и износившаяся,  требует
немедленной замены. "Она может вспыхнуть, как спичка, - заявил Аллисон.  -
Погибнуть на этот раз может любой человек".
     Аллисон  недоумевает  по  поводу  исчезновения  двух  государственных
полицейских, приехавших на место происшествия (см.  заметку  в  предыдущем
номере).
     Ньютон Беррингер, мэр города Хейвен, выразил  глубокое  сожаление  по
поводу преждевременной  кончины  миссис  Мак-Косленд.  "Она  была  великой
женщиной, - сказал Беррингер, - и все мы любили ее". Подобные высказывания
можно услышать и от остальных жителей Хейвена; немало  из  них,  говоря  о
Руфи Мак-Косленд, не могли сдержать слез...
     Ее общественная деятельность в Хейвене началась...

     Человеком, обнаружившим связь между  исчезновением  Давида  Брауна  и
двух полицейских, был, конечно, дедушка Давида  Ив  Хиллмен.  Ив  Хиллмен,
который был в помешавшемся городе  на  особом  положении.  Ив  Хиллмен,  в
голове которого со времен второй мировой войны остались два  металлических
осколка как память о германском снаряде.
     Он провел утро понедельника, как, собственно,  и  все  предшествующие
ему дни, в палате N_371 госпиталя в Дерри, ухаживая за Хилли. На  ночь  он
уходил спать в снятую им неподалеку комнату,  да  и  то  после  того,  как
медсестры силой выгоняли его. О, эти бессонные ночи!
     Иногда, лежа с закрытыми глазами в темноте, он ощущал шум в  ушах,  и
тогда он думал: Ты постепенно выживаешь из ума, старина.
     Он не раз пытался говорить с  медсестрами  о  том,  что  произошло  с
Давидом, то есть о том, что  он  знал  о  происшедшем  с  Давидом.  Они  с
жалостью смотрели на него. Их жалость была ему противна.
     "Они, наверное, называют меня между  собой  старым  маразматиком",  -
думал Хиллмен.
     Маленькие мальчики не  исчезают  во  время  фокусов,  которые  другие
мальчики показывают на заднем дворе  своего  дома.  Не  нужно  заканчивать
школу медсестер, чтобы знать это.
     Через некоторое время после приезда в Дерри от тоски  и  одиночества,
от тревоги за Давида  и  Хилли,  за  Руфь  Мак-Косленд  и  весь  город  Ив
мало-помалу  запил.  Он  теперь  частенько  захаживал  в   маленький   бар
неподалеку от госпиталя. Из разговоров с барменом он узнал историю некоего
Джона Смита, жившего неподалеку. Смит несколько лет пролежал в  коматозном
состоянии,  возникшем  вследствие  болевого  шока,  а   потом   совершенно
неожиданно пришел в себя.
     - В "Дейли Ньюс" есть парень, Давид Брайт, который  написал  об  этом
Смите большую заметку, - говорил бармен.
     Ив нашел Брайта и попросил о встрече. Он  не  собирался  рассказывать
ему всю историю, сказал только, что  хотел  бы  поделиться  услышанной  им
сказкой, в которой кое-чего не понимает.
     Брайт, похоже, заинтересовался. Более того, его голос внушал доверие.
Он спросил, когда Ив хотел бы  встретиться  с  ним,  и  тот  предложил  не
откладывать и сделать это в тот же вечер.
     Он так готовился к этой встрече, так боялся,  что  Брайт  не  поверит
ему! И, кажется, так и произошло. Когда Ив замолчал, Брайт,  не  глядя  на
него, покусывал карандаш. У него были добрые глаза, но он явно считал, что
Ив немного не в себе.
     - Мистер Хиллмен, все это очень интересно, но...
     - Ладно, пустяки, - Ив встал  и  резко  оттолкнул  от  себя  стул  на
котором сидел. Он устал что-либо доказывать;  все  равно  этот  парень  не
поверит, даже не стоит и пытаться. - Неважно; да и поздно уже.  Думаю,  вы
спешите домой, к семье.
     - Мистер Хиллмен, если бы вы встали  на  мое  место,  вы  бы  поняли,
что...
     - Я могу встать на ваше место. Вначале это было и  мое  место.  Прошу
простить меня, мистер Брайт, но я устал, и если вы не возражаете...  Жаль,
что отнял у вас время.
     Он быстрым шагом вышел из кафе, где они встретились, и  направился  в
сторону госпиталя. Нет, больше он не будет пытаться рассказывать  людям  о
том, что произошло в Хейвене! Он стар, и ему все равно никто не поверит.
     Да и кому это нужно?

     Он пребывал в этом настроении пятьдесят  шесть  часов,  пока  ему  на
глаза  не  попалась  заметка   в   газете.   Исчезли   двое   полицейских.
Расследование этого происшествия возглавляет офицер по фамилии  Дуган.  Ив
вспомнил, что Дуган был хорошо знаком  с  Руфью  Мак-Косленд.  Слишком  со
многими она была хорошо знакома, черт побери!
     Две заметки полностью разбили все его надежды на то,  что  в  Хейвене
скоро все утрясется.
     Хейвен стал змеиным гнездом,  и  теперь  змеи  начинают  жалить.  Мне
удалось избежать этого. Но что я  могу  сделать!  Как  противостоять?  Как
объяснить всем этим болванам очевидные вещи, если  они  ничего  не  желают
знать? Как, если я ничего не видел своими глазами? Целый город катится под
откос, а никто не хочет этого замечать!
     Он вновь и вновь перечитывал заметки. Перед его глазами стояла  Руфь,
такая,  какую  он  оставил  ее,  уезжая  с  Хилли  из  города.  Ее  глаза,
внимательно смотрящие на него... Глаза, в которых  написано:  я  прекрасно
знаю, что мне предстоит умереть. И вот она умерла.
     Ты могла бы поехать с нами, Руфь.
     Ив, я не могу... Пойми меня правильно.
     Если бы она уехала с ними в Дерри, она могла бы избежать опасности...
и тогда подтвердила бы все его слова. Он пытался связаться с  Хейвеном  по
телефону, пытался трижды... но оператор сказал, что  на  линии,  очевидно,
повреждение, и пусть он попытается позвонить еще раз  попозже.  Он  понял,
что связаться с Хейвеном не удастся.
     Глядя на спящего Хилли, он вспомнил слово, которым один  из  докторов
охарактеризовал его состояние, - аутизм. Ив знал, что означает это  слово.
И аутизм, и кома - только слова. Самое ужасное,  что  Хилли  спит,  и  его
невозможно разбудить.
     Хороши же его  родители!  Ни  Брайен,  ни  Мэри  так  ни  разу  и  не
поинтересовались самочувствием своего старшего сына.
     Несколько раз Хилли осматривал детский психоневролог, пытаясь понять,
что же происходит с мальчиком. Во время одного  из  осмотров  Хилли  вдруг
прошептал: "Джонатан". Это было среднее имя Давида.
     Вот и сейчас мальчик  спал  беспробудным  сном.  Иногда  он  открывал
глаза, будто бы  глядя  на  Ива  или  медсестру,  но  когда  они  пытались
заговорить с ним, он только  улыбался  бессмысленной  улыбкой  и  закрывал
глаза, и засыпал вновь.
     Он напоминал заколдованного мальчика из сказки, и  только  капельница
да экран кардиографа нарушали иллюзию.
     Хилли делали рентгеновский снимок коры  головного  мозга.  На  снимке
была отчетливо видна какая-то пластинка,  расположенная  ближе  к  темени.
Психоневролог поинтересовался, что по этому поводу думает Ив.
     - Мне кажется, это какой-то дефект пленки, - сказал старик.
     - Не думаю.
     - Почему?
     - Потому что тень, которую  отбрасывает  пластинка,  слишком  велика.
Странно, что мальчик вообще до сих пор жив.
     - Да, особенно если учесть, что вы до сих пор  не  смогли  определить
причину его плохого состояния.
     -  Мы  ни  на  минуту   не   прекращаем   исследования,   -   ответил
психоневролог, неловко глядя в сторону. - Мне хотелось бы  побеседовать  с
родителями мальчика.
     - Они разыскивают своего пропавшего младшего сына.
     - И все же позвоните им. Возможно, я сумею помочь им в их поисках.
     Приезжали родители, но никто  не  смог  им  помочь.  Они  были  очень
странными; они уже "превратились". Психоневролог тоже это  почувствовал  и
не слишком хотел вступать с ними  в  контакт.  Ив  едва  удержался,  чтобы
вообще не выскочить из комнаты. Он не  хотел  видеть  их  странные  пустые
глаза. Женщина в голубой  блузке  не  была  его  дочерью,  хотя  внешне  и
напоминала ее. Это уже не Мэри. Большая  часть  Мэри  умерла,  а  то,  что
осталось, продолжало умирать.
     Больше психоневролог не просил их приглашать.
     С тех пор Хилли осматривали дважды. Второй раз пришелся  на  субботу,
когда городской зал Хейвена взлетел на воздух.
     - Чем они кормили его? - внезапно спросил врач Ива.
     Вопрос застал старика врасплох.
     - Что?
     - Чем они кормили его?
     - Ну конечно обычной едой.
     - Сомневаюсь.
     - Напрасно. Он вырос у меня на глазах. А почему вы спрашиваете?
     - Потому что у него выпали десять зубов, - резко ответил врач.

     Ив потирал скрюченную артритом ногу и думал:
     Что ты собираешься делать, старина? Давид пропал, и  лучше  было  бы,
если бы он на самом деле умер.
     Да. Так было бы намного проще. Печальнее, но проще. Но Ив не верил  в
такое простое решение проблемы. Давид  наверняка  жив.  Он  пропал,  он  в
опасности, но его еще можно спасти. Если... Если бы удалось заставить свой
мозг кое-что сделать. Если бы удалось заставить его сделать то, что нужно!
Ведь промедление, опасное всегда, сейчас вдвое опаснее!
     В понедельник вечером, очнувшись от дремоты (он  задремал  у  постели
Хилли), он встал, наклонился к самому лицу лежащего мальчика  и  в  первый
раз за все время окликнул его:
     - Хилли! Где твой брат? Где Давид?
     И вдруг Хилли открыл глаза. Он был в состоянии  транса,  как  дряхлая
сивилла.
     - Альтаир-4, - тихо сказал он, но каждое слово было ясно и  отчетливо
слышно. - Давид - на Альтаире-4, и его отправили туда призраки.
     Его глаза заморгали, потом закрылись, и он вновь уснул.
     Ив стоял возле постели с белым как мел лицом.
     Потом старик начал дрожать.

     Он был городом в изгнании.
     Если Руфь Мак-Косленд была сердцем и сознанием Хейвена, то Ив Хиллмен
был его памятью. За семьдесят три года перед  его  глазами  прошли  многие
события, потрясавшие жизнь  города.  Он  многое  слышал,  потому  что  был
хорошим слушателем.
     Выйдя из больницы, он зашел в магазин школьных принадлежностей и  там
на карте разыскал Хейвен. Он стоял  и  смотрел  на  крошечную  точку,  под
которой скрывался целый город.
     Давид - на Альтаире-4.
     Давид - на Альтаире-4, и это сделали призраки...
     Он купил карту и, принеся ее в свою  крошечную  комнатушку,  принялся
изучать. Он обвел  точку,  символизирующую  город,  красным  карандашом  и
задумался.
     Потом  вдруг  что-то  кольнуло  его,  и  он  нарисовал  второй  круг,
несколько меньшего радиуса, с центром на том месте, где  должен  был  быть
дом  Брауна.  Потом,  глядя  на  свой  рисунок,  он  начал   вспоминать...
вспоминать...

     Когда-то давным-давно в лесах, окружающих Хейвен, водилось  множество
дичи, и многие семьи кормились именно охотой. Охотился,  наверное,  каждый
житель Хейвена, носящий брюки, от десяти до семидесяти лет. Но  было  одно
место  в  тех  же  лесах,  где  охотники  почему-то  исчезали,   пропадали
бесследно. Некоторые, поохотившись неподалеку, вдруг теряли один-два зуба.
У других иногда открывалось носовое кровотечение. Никто не мог найти этому
объяснение, да и не искал. Теперь Хиллмен, кажется, знал почему.
     Позже кусок леса купил старый Гаррик, а после него там поселилась его
внучатая  племянница,  Бобби  Андерсон.  Она,   конечно,   не   занимается
фермерством. Она пишет книги. Ив не слишком часто разговаривал с Бобби, но
знал, что в городе она пользуется хорошей репутацией.  И  пишет  чертовски
хорошие вестерны.
     Особенно для женщин.
     Она прожила в городе почти тринадцать лет и не  совершила  ни  одного
дурного поступка, вот поэтому ее и уважают. Люди ведь имеют глаза и уши.
     Думая о Бобби, Ив вдруг почувствовал: что-то здесь не так. Что-то  не
так с самой Бобби. Он вспомнил, что еще в начале  июля,  а  может  быть  и
раньше,  ему  приходилось  слышать  из  леса  странные  звуки.  Эти  звуки
доносились, как он понял теперь, из поместья старого Гаррика. И эти  звуки
никак не ассоциировались с лесными работами. Они  напоминали...  возможно,
звуки включенных моторов.
     Ив еще раз взглянул на карту и на окружности. Изнутри его  постепенно
заполнила волна глухого ужаса.
     Он видел, но ничем не мог помочь.
     Наконец он закрыл атлас и отправился спать.

     Но заснуть ему не удалось.
     Что же  они  там  делают?  Что-то  строят?  Делают  так,  чтобы  люди
исчезали? Что?
     Там что-то есть, в этом лесу. Что-то,  что  находится  на  территории
поместья старого Гаррика, перешедшего  по  наследству  к  Бобби  Андерсон,
пишущей вестерны. Что-то, что воздействует на человеческий  мозг,  если  к
этому чему-то подходишь слишком близко. Только так можно объяснить то, что
произошло с жителями Хейвена.
     Ив беспомощно смотрел в потолок.
     Что-то, что находится в земле. Бобби  Андерсон  нашла  это  и  начала
выкапывать, а парень, который живет у нее, ей помогал... Его, этого парня,
зовут... зовут...
     Ив так и не смог вспомнить, как  его  зовут,  зато  вспомнил  взгляд,
которым Бич Джериган проводил парня, когда тот прибыл  в  Хейвен.  Как  же
все-таки его зовут?
     Постепенно Ив начал дремать. Но в  голове  неотвязной  мухой  жужжала
мысль:
     Что же ты обнаружила, Руфь? Что узнала? Почему они убили тебя?
     Ив перевернулся на левый бок.
     Давид жив... но, чтобы вернуть его, я должен отправиться в Хейвен.
     Он перевернулся на правый бок.
     Они убьют меня, если я вернусь. Мне повезло: они позволили уехать нам
с Хилли. Теперь же они ненавидят меня. Я прочел это в их глазах еще тогда,
когда пропал Давид. Я увез Хилли, потому что ему  был  нужен  доктор...  а
может, они просто хотели избавиться от меня. В любом случае, мне  повезло,
что я уцелел. Никогда больше они не позволят мне уехать. Так как же я могу
вернуться? Я не могу.
     Он  ворочался  с  бока  на  бок,   вынужденный   принимать   решение:
возвращаться в Хейвен  и  быть  убитым  или  бездействовать  и  тем  самым
ускорить смерть Давида.
     Лишь в полночь он сумел заснуть, и ему ничего не снилось.

     Он проспал дольше, чем спят в его возрасте, и проснулся во вторник  в
четверть одиннадцатого. Впервые за долгое время он чувствовал себя  свежим
и выспавшимся. Он принял решение. Он рискнет. Рискнет ради спасения Давида
и Хилли.
     Он думал,  что  сможет  вернуться  в  город  в  день  похорон  миссис
Мак-Косленд, в день похорон Руфи.

     Батч "Страшила" Дуган  был  самым  большим  человеком,  которого  Иву
когда-либо приходилось видеть.
     - Присаживайтесь, мистер Хиллмен, - доброжелательно сказал он. -  Что
я могу сделать для вас?
     - Ну, возможно, вы могли бы кое в чем мне помочь. -  Ив  пришел  сюда
совершенно трезвым, чтобы хорошо контролировать каждое свое  слово.  -  Из
газет я узнал, что завтра похороны Руфи Мак-Косленд.
     Дуган кивнул:
     - Да, я собираюсь поехать. Руфь была моим близким другом.
     - А собирается ехать еще кто-нибудь из Дерри?
     Дуган покраснел.
     - Да. Еще несколько человек. Я просто хочу выехать немного раньше.  А
почему вы...
     - Думаю, вы обо мне знаете.
     - Мистер Хиллмен...
     - Возможно, то, что я сейчас расскажу вам, покажется бредом выжившего
из ума старика, но постарайтесь дослушать до конца и  понять,  прежде  чем
выносить суждение.
     В голосе Ива было столько нажима, что Дуган только кивнул, не  сказав
при этом ни слова.
     Страшила слушал старика и думал. А может быть, Хиллмен в чем-то прав?
Исчезновение двух его подчиненных - громил не хуже его самого -  было,  по
меньшей мере, странным. Смерть Руфи...  И  ее  слова,  когда  накануне  он
звонил ей...
     Скажи старику, чтобы он ушел.
     Нет, лучше пусть останется.
     Как можно поверить в то, что он говорит?
     Можно или нельзя... но мне уже совершенно не хочется ехать в Хейвен.
     Скажи, пусть он уходит.
     Нет, пусть останется.
     Я могу исчезнуть, как Давид Браун.
     Пусть останется.
     Или со мной произойдет несчастный случай, как с Руфью Мак-Косленд.
     Прочь.
     - Я верю вам, мистер Хиллмен, - наконец сказал он.

     Они дошли до стоянки перед зданием полицейского участка.
     - Я заеду за вами завтра утром.
     Глаза Ива расширились:
     - Но вы даже не спросили меня, что я собираюсь делать.
     - Это неважно. Я в любом случае буду с вами. А собираетесь вы, как  я
понял, в лес. Вы хотите посмотреть, что же скрывается там, под землей.
     Ив посмотрел на него долгим взглядом и покачал головой:
     - Когда со мной есть кто-нибудь еще, я чувствую себя лучше,  особенно
если этот кто-нибудь - сам Страшила Дуган. Но помните: они там, в Хейвене,
вовсе не глупы. Они ожидают, что вы приедете на ее похороны. Если  они  не
дождутся вас там, они начнут выяснять почему.
     Двое мужчин стояли и смотрели друг на друга;  на  горизонте  садилось
солнце, а на земле лежали длинные тени.
     Обоим было страшно. Иву было страшно  возвращаться,  а  Дугану  после
всего услышанного...
     - Ладно, - сказал  внезапно  Ив.  -  Слушайте  внимательно,  Страшила
Дуган. Позвоните тем, с кем собирались завтра ехать на похороны и  найдите
любую причину, по которой не поедете. Звоните вечером как  можно  большему
количеству людей и всем рассказывайте, что ужасно больны.
     - Но почему я должен... - И Дуган побагровел:  он  понял.  Они  могут
прочесть мысли его подчиненных и узнать причину его отсутствия.
     - Послушайте моего совета, -  продолжал  Ив.  -  Ради  спасения  души
Руфи... воспользуйтесь им. И еще: завтра с вами могут  начать  происходить
разные странные вещи.
     - Они происходят уже сегодня, - вставил Дуган. - Ладно, я все  понял.
Дайте мне ваш адрес здесь, в Дерри, и утром  я  заеду  за  вами  на  своей
личной машине. Мы полетим в Хейвен, как космический корабль к звездам.
     - Машина - это моя проблема, - сказал Ив. - Этой пользоваться нельзя:
ее знают в Хейвене. Я возьму в аренду другую. А вы должны появиться у меня
не позже восьми. Нам придется довольно далеко объезжать.
     - Зачем?
     - Нам не стоит появляться со стороны Альбиона.
     - А почему машину нужно арендовать?
     - Приятель, вы задаете слишком много вопросов! -  И  Ив  так  комично
закатил глаза, что Дуган рассмеялся.
     - Это моя работа, - сказал Страшила, отсмеявшись.  -  И  потом,  ведь
никто в Хейвене не знает, как выглядит моя личная машина.
     - И все же сделаем так,  как  я  сказал.  Некоторая  осторожность  не
помешает.
     - Ладно, - кивнул Батч. - Я согласен. В восемь  часов.  Ваша  машина,
ваш план. Кажется, я таки схожу с ума.
     - Если завтра мы доживем до этого времени суток, тогда и поговорим  о
сумасшествии, - с горечью пошутил Хиллмен.
     Отъехав от полицейского участка, Ив сперва  побывал  в  больнице,  но
задержался там недолго, отправившись оттуда в контору по найму  машин.  На
автозаправке он попутно выяснил все интересовавшие его вопросы  по  поводу
дороги, по которой они завтра поедут.

     Медсестра у постели Хилли читала записку.
     Хилли!
     Мы с тобой можем никогда больше не увидеться, и я хочу сказать  тебе,
что если ты поднимешься с постели и в этом будет доля моей помощи, я стану
самым счастливым дедушкой в мире. Я верю, что Давид все еще жив,  и  знаю,
что ты не виновен в его исчезновении. Я люблю тебя, малыш, и надеюсь,  что
мы вскоре увидимся вновь.
     Дедушка.
     Но он никогда больше не увидит Хилли Брауна.

                               9. ПОХОРОНЫ

     Начиная с девяти часов утра в город начали стягиваться те, кто знал и
любил Руфь Мак-Косленд. На центральной улице с  трудом  можно  было  найти
место для парковки. Машины заняли и прилегающие к ней улочки и переулки.
     Стоял ясный и светлый денек, скорее сентябрьский, чем июльский.  Небо
было ярко-синим, температура не превышала 22 градусов Цельсия, дул  легкий
ветерок.  Как  будто  Хейвен  встречал  приехавших  на  похороны  особенно
доброжелательно.
     Звонили колокола. Их звон особенно красиво разносился по окрестностям
вокруг города. Все приехавшие и пришедшие ощущали  величие  момента.  Весь
Хейвен, и стар и млад,  был  здесь.  Высоко  в  небо  устремлялась  башня,
украшенная часами, и те из приезжих, кто  слышал,  что  она  взорвалась  и
взлетела в воздух, удивленно поглядывали на башню, но тут же  забывали  об
этом.
     Звонили  колокола.  Народ  стал  заходить  в  помещение  старой,   но
просторной  методистской  церкви,  где  у  входа  их  с  улыбкой  встречал
преподобный отец Гухрингер.
     Подъехала на автомобиле Бобби Андерсон. На  ней  было  новое  голубое
платье. Она не хотела прерывать работу, но Гарднер вызвался ее  подменить,
и вот она здесь. Сам же Гарднер посетить  похороны  отказался.  Он  крепко
спал после выпитого накануне. Андерсон тоже была уставшей, но  сегодня  ею
владело какое-то странное чувство. Возможно, из-за Руфи,  возможно,  из-за
Давида, возможно, из-за  всего  города.  "Превращение"  продолжалось,  это
происходило со всеми жителями города, за исключением  Гарда.  И  это  было
хорошо. Скоро, уже совсем скоро...
     Колокола, колокола, колокола.
     Хейвен как будто  отвечал  им.  Все  они  -  Тремейны  и  Дженнингсы,
Аппельгейты и Голдменсы, Дюплесси и Арчинбурги - добропорядочные  граждане
штата Мэн. Все они теперь были заодно: их мысли... их чувства... они  были
вместе, они слушали, и звон колоколов пульсировал в их жилах.

     Ив Хиллмен и Батч Дуган ехали на арендованном Ивом "джипе" по  лесной
дороге. Странно, - думал Дуган. Никогда еще  он  не  видел  такого  тихого
леса, где не слышно ни единой птицы.
     Внезапно тишину прорезал странный звук.
     - Что за чертовщина?..
     - Колокола, что же  еще?  -  отозвался  Дуган.  -  Они  звучат  очень
красиво. Наверное, сейчас начнутся похороны.
     Они похоронят Руфь на горе... Какого  черта  я  здесь  делаю  с  этим
ненормальным старикашкой?
     Но он понимал, что менять что-либо уже слишком поздно.
     - Колокола в методистской  церкви,  сколько  я  себя  помню,  звонили
совершенно иначе, - сказал Ив. - Кто-то подменил их.
     - Ну и что?
     - Ну и ничего! Ладно, Страшила Дуган, нам надо думать о другом.
     Дуган оглянулся. На заднем сидении  "джипа"  лежала  старая  потертая
сумка.
     - Хотел спросить тебя, что в этой сумке.
     - Разные старые вещи. Тебя это не касается.
     Они проехали указатель, говорящий о том, что машина въезжает в  черту
города.
     - Скажи, - после долгого молчания вновь обратился к нему Дуган, - что
же мы все-таки будем искать?
     - Не знаю. Но пойму, что это оно, если увижу.
     Дуган промолчал, выругавшись про себя, и поднес ко лбу  руку.  Именно
здесь  была  сосредоточена  головная  боль,  начавшаяся  как  только   они
пересекли пограничную черту.

     Все присутствующие в церкви ждали, когда преподобный Гухрингер начнет
свою проповедь. Он слыл мастером на эти вещи.
     И вот он начал:
     - Мы провожаем в последний путь Руфь Мак-Косленд...
     Большинство жителей Хейвена  сидели,  держа  у  рта  носовые  платки.
Возможно, некоторых приезжих это удивило, но это  была  вынужденная  мера.
Как звезды падают с неба в августе, так выпадали зубы у хейвенцев.  Но  не
только с ними происходила эта беда. Некоторые приезжие  тоже  потеряли  по
зубу на следующий день.
     У некоторых смертельно болела голова,  и  эту  боль  невозможно  было
снять таблетками.
     И у  большинства  из  них  во  время  проповеди  и  после  нее,  и  в
особенности на следующий день, стали появляться разные идеи. Они приходили
внезапно, и многим хотелось закричать: "Эврика!", но они не смели нарушить
тишину, царившую на похоронном богослужении.
     Жители Хейвена хорошо видели эти перемены и радовались от  души.  Они
понимали,  что  чем  больше  людей  побывало  здесь  сегодня,  тем  больше
"превратившихся" и "превращающихся" будет на свете, и  таким  образом  они
выполнят требования Великой Идеи.

     Дуган и Хиллмен ехали по  трассе.  Дуган  чувствовал  себя  несколько
угнетенно, но не смог бы объяснить почему.  Конечно,  старик  сумасшедший,
мысль о том,  что  Хейвен  стал  змеиным  гнездом,  -  паранойя.  К  этому
прибавилось нервное напряжение, растущее где-то в глубине  души  Страшилы.
Нервы ни к черту, - подумал он.
     - Почему ты держишься за голову? - спросил Ив.
     - Потому что она болит.
     - Если ветер подует, станет немного легче.
     Боже, что он здесь делает? И почему ему так нехорошо?
     - Я чувствую себя так, будто кто-то бросил таракана в мой кофе.
     - Угу.
     Дуган посмотрел на него:
     - Но ведь ты себя так не чувствуешь, верно? У тебя все хорошо?
     - Я устал, но голова у меня действительно не болит, и я спокоен.
     - А почему она должна у  тебя  болеть?  -  торопливо  спросил  Дуган.
Разговор напоминал ситуацию из "Алисы в стране чудес".  -  Головная  боль,
мне кажется, не передается на расстоянии.
     - Если тебя и еще шестерых ребят запереть в тесной комнате, то  через
десять минут у всех вас будет болеть голова, верно?
     - Ну, наверное, так. Но то...
     - Конечно, нет. Да и с погодой нам повезло. Именно поэтому  я  думаю,
что то, что мы ищем, обладает огромной мощностью, потому что  ты  это  уже
ощутил. Я вижу, что ощутил. -  Хиллмен  помолчал,  потом  вдруг  загадочно
проронил:
     - У тебя уже есть какие-нибудь идеи, Страшила?
     - Что ты имеешь в виду?
     - Ладно, - Хиллмен облегченно вздохнул. - Если появятся  идеи,  скажи
об этом мне.
     - Это безумие, - Дуган, казалось, по-настоящему рассердился.  -  Все,
что ты говоришь, - бред. Давай-ка, разворачивайся и поехали назад. Я  хочу
вернуться, Хиллмен.
     Ив внезапно сосредоточился на одной фразе, звучащей в  его  мозгу.  В
последние три дня, проведенные в Хейвене,  он  узнал,  что  Брайен,  Мэри,
Хилли и Давид  могли  читать  мысли  друг  друга,  он  же  мог  их  только
чувствовать.  Но  его  мысли  они  прочесть  не  смогли   ни   разу.   Его
заинтересовало, не являются ли причиной этому осколки в его голове.
     - Что это? - внезапно спросил он Дугана.
     - О чем вы го...
     Ив свернул на обочину,  поднимая  клубы  пыли.  Они  уже  на  милю  с
небольшим отъехали от городской черты; до фермы старого Гаррика оставалось
около трех-четырех миль.
     - Ничего не думайте, ничего не  говорите,  просто  скажите  мне,  что
думаю я.
     - Вы думаете про какой-то осколок... Но это безумие!  Люди  не  могут
читать мысли других людей!
     Дуган замолчал. Он повернул голову и уставился на Ива. Ив слышал  его
хриплое дыхание. Глаза Дугана расширились.
     - О каком-то осколке, - повторил он. - Вот о чем вы думаете, и еще  о
том, что...
     - Что они не могли читать мои мысли, - сказал смеясь Ив.  Голову  его
украшала кепка, которая нередко встречается на шоферах дальних рейсов. Вот
в чем причина?! Так просто! Он решил еще немного проверить Дугана.  А  что
если представить себе... трактор?
     - А что сейчас?
     - Трактор. Но вы неправильно представляете себе щиток управления. Мой
отец фермер. Я вырос на ферме. Эти тракторы, они...
     Внезапно он замолчал, потом  резко  рванул  на  себя  ручку  двери  и
выскочил из машины.

     -  Когда-то  давно  Руфь  спросила,  прочитаю  ли  я  молитву  на  ее
похоронах, если ей не  суждено  пережить  меня,  -  говорил  тем  временем
преподобный Гухрингер, - и я рад, что могу выполнить ее желание.
     Дик Аллисон скосил глаза влево и увидел лицо  стоящего  рядом  Ньюта.
Ньют выглядел усталым. За его спиной  Джон  Харли  неприкрыто  зевал;  его
голубые глаза не выражали ничего, кроме скуки.
     Да, здесь был весь Хейвен. Как по команде, встали  горожане,  образуя
единую семью, единое целое, которое никто не сможет разорвать.
     Бобби Тремейн взял за руку Стефани Кольсон  и  сжал  ее.  Она  слегка
вздрогнула, глядя на него широко раскрытыми коричневыми  глазами,  глазами
лани, встревоженной выстрелом из охотничьего ружья.
     (на шоссе)
     (слишком близко к кораблю)
     (один из них - коп)
     (коп, да, но особенный коп - коп Руфи, он любил ее)
     Руфь сразу же узнала бы эти голоса. Да и некоторые из приезжих  вдруг
услышали их и  встревоженно  заозирались  по  сторонам,  не  понимая,  что
происходит, не зная, что уже заражены инфекцией Хейвена.
     - Где можно еще найти такую  храбрую  и  самоотверженную  женщину?  -
вещал тем временем преподобный Гухрингер. - Она одна стоила многих. В  ней
жило сердце ее мужа, а жизнь ее проходила только по  божьим  законам.  Она
пряла пряжу...
     Новый всплеск внутренних голосов заполнил церковь:
     (жаль, что я не смог)
     (....)
     (что?)
     (....)
     (чушь собачья - пряла пряжу! Как...)
     (....)
     Странно, как будто разговаривают два  голоса,  но  мы  слышим  только
один, - возникла коллективная мысль,  и  все  глаза  обратились  к  Бобби.
Только один человек в Хейвене имел теперь авторитет, и этим человеком была
она, Бобби Андерсон. Два  голоса,  второй,  наверное,  принадлежит  твоему
вечно пьяному другу?
     Внезапно Бобби поднялась с места  и  решительно  начала  прокладывать
себе дорогу к выходу. На нее оглядывались, а  преподобный  Гухрингер  даже
прервал свою речь.
     - Простите, - бормотала Бобби, - простите меня... простите меня...
     Наконец она выскочила в вестибюль, а оттуда  -  на  улицу.  Другие  -
Бобби Тремейн, Ньют, Дик и Брайен Браун - последовали ее примеру. Но этого
никто,  кроме  жителей  Хейвена,  не  заметил.  Все  приезжие,   казалось,
находились в полусне, полутрансе.

     - Прости меня, - сказал Батч Дуган. Он сел в машину, захлопнул дверцу
и вытер рот носовым платком. - Мне уже лучше.
     Ив кивнул.
     - Не нужно ничего объяснять. Для этого нет времени. Но я хочу,  чтобы
ты кое-что послушал.
     - Что?
     Ив на всю громкость включил радиоприемник. Затем снял с головы кепку:
     - А теперь послушай, что творится у меня в голове.
     - Какого черта...
     - Не спорь со мной. Просто послушай. Не говори ничего. Я и так  знаю,
что ты ничего не слышишь. Дело в том, что в голове  у  меня  два  осколка.
Военные сувениры. Тот, который побольше - здесь.
     - Да, но...
     - Говорю тебе, не спорь. Приложи ухо к шраму вот здесь, под волосами,
и слушай.
     Батч глупо  хихикнул.  По  приемнику  надрывался  Френк  Синатра.  Он
приложил ухо к указанному месту - и отшатнулся. Там, в  голове,  тихонечко
играла музыка. Он ошарашенно взглянул на Ива, потирая щеку.
     - Началось это за полторы недели до того,  как  я  уехал  из  города.
Теперь моя голова вполне может работать как радиоприемник. Эй, с тобой все
в порядке?
     Рука Дугана оставила на щеке красное  пятно.  Очень  мило.  Голова  -
радиоприемник. Отлично сказано. Старик решил совсем свести его с ума.
     - Все отлично, - вслух сказал он.
     - Теперь ты веришь, что здесь что-то происходит? Что в Хейвене что-то
меняется?
     - Да. Я... - Он вздохнул. - Да.
     - Хорошо. - Ив притормозил и затем вновь выехал на дорогу.
     - Эта... штука... она изменила в городе всех, Страшила  Дуган.  Всех,
кроме меня. Я могу принимать головой разные станции, как приемник, но  это
и все. Я не могу читать мысли... и у меня не возникают идеи.
     - Что ты подразумеваешь под "идеями"? Какие идеи?
     - Любые. - Спидометр остановился на  отметке  60  миль,  потом  начал
сдвигаться вправо. - Никакие конкретно - и любые.
     Дуган почувствовал себя совсем худо. К головной боли прибавилась резь
в животе.
     - В этом лесу есть что-то такое, что я должен  найти,  и  это  должно
помочь мне спасти моего внука Давида, хотя, возможно, когда  мы  доберемся
до места, будет уже слишком поздно.
     На спидометре - семьдесят.
     - Еще далеко? - спросил Дуган сквозь зубы. Он боялся, что его стошнит
прямо в машине.
     - Меньше мили, - ответил Ив.
     Слава Богу, - подумал Дуган.

     - Это не Гард, - сказала Бобби. - Гард спит в гамаке возле дома.
     - Откуда ты знаешь? - спросил Эдли Мак-Кин. - Ты не можешь читать его
мысли.
     - Могу, почему же, - возразила Бобби. -  С  каждым  днем  все  лучше.
Говорю тебе, он все еще в гамаке. Он спит, и ему снится, что  он  катается
на лыжах.
     Они посмотрели на Бобби, и в головах у них пронесся  один  и  тот  же
вопрос.
     - Тогда кто же это? - спросил наконец Джо Саммерфильд.
     - Не знаю, - сказала Бобби. - Только это не Гард.
     Они переминались с ноги на ногу, а из церкви до них доносился  мощный
хор: "Боже, Боже, мы славим тебя!"
     - Я знаю, кто это, - сказал вдруг Дик Аллисон, и его глаза  сверкнули
ненавистью. - Это может быть только один  человек,  потому  что  только  у
одного человека в городе есть металл в голове.
     - Ив Хиллмен! - воскликнул Ньют. - Боже!
     - Нам надо отправляться  в  путь,  -  предложил  Джад  Таркингтон.  -
Мерзавцы подобрались слишком близко  к  кораблю.  Эдли,  сходи  и  принеси
несколько ружей. Мы остановим их.
     - О'кей.
     - Принеси, но никто не должен ими пользоваться, - сказала  Бобби.  Ее
глаза, ее взгляд смутили мужчин. - Не стрелять ни в Хиллмена, если это он,
ни  в  полицейского.  Особенно  осторожно  с  полицейским.  Хватит  с  нас
несчастных случаев. Во всяком случае,
     (до "превращения")
     пока все не закончится.
     Она вновь посмотрела на них, потом на Дика Аллисона, который согласно
кивнул.
     - Хиллмен должен исчезнуть, - сказал он. - Тут нет выбора.  Но  здесь
проблем не будет. Все знают, что Ив сумасшедший, а сумасшедшему ничего  не
стоит сесть за руль и уехать в Юту,  Айдахо  или  еще  куда-нибудь.  Но  с
полицейским  ничего  не  должно  случиться.  Иначе  нас  ожидают   крупные
неприятности. Готовьте ружья, ребята, и да поможет нам Бог!
     И они тронулись в путь.

     Гарднер проснулся от вкуса крови во рту. Во сне у него опять,  уже  в
который раз, было носовое  кровотечение.  Он  изучал  пятна  на  давно  не
стиранной рубашке, когда  вдруг  неподалеку  проехал  "джип".  Сидящий  на
переднем сидении мужчина обернулся и посмотрел на Гарда.  Он  был  бледен,
как привидение из сказки. На нем были солнцезащитные  очки  с  зеркальными
стеклами, и Гард не был уверен, встретились ли  они  взглядами.  Вероятно,
да, - подумал он.
     Кто же это такие? Возможно, наконец прибыла даллаская полиция.  Этот,
во всяком случае, - точно полицейский. Но что он делает в "джипе"? Боже...
его лицо... и сам он, большой, как дом! Наверное, это сон.  Скорее  всего,
сон.
     "Джип" пронесся мимо, не  остановившись.  Он  скрылся  за  холмом,  и
сейчас Гард слышал только удаляющийся гул мотора.
     Едет в лес. Отлично, им  все  известно.  Если  это  правительственные
службы...
     ЭЙ, БОББИ, СЮДА ИДУТ НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ! - мысленно позвал он.
     А  какая,  собственно,  разница?  Ну  и  пусть  себе  находят.  Пусть
забирают. Это дьявольская штука, и ты это  отлично  знаешь.  Пусть  с  ней
повозится полиция. Тогда Бобби и остальная  ее  компания  тоже  попадут  в
полицию. Ее компания, которая является сюда по ночам, думая, что  я  сплю.
Ее компания, с которой она запирается в сарае.
     Так случалось по меньшей мере три раза, когда Бобби была уверена, что
после тяжелой работы, виски и валиума он спит непробудным сном. Но однажды
он проснулся и застал их всех. О, он, конечно, постарался, чтобы они ни  о
чем не догадались, но хорошо рассмотрел, что там были  Дик  Аллисон,  Киль
Арчинбург, еще два незнакомых мужчины и Хейзел Мак-Гриди.

     - Этот парень заметил нас, - сказал Батч, когда "джип"  проехал  мимо
дома Андерсон и начал взбираться на откос.
     - Не страшно, - ответил Ив. - Если они до сих пор не знают, что мы  в
городе, то я полный идиот... Смотри! Что я говорил!
     Они увидели широкую наезженную  дорогу,  ведущую  в  глубь  леса.  Ив
свернул на нее.
     - На его лице была кровь, - задумчиво  пробормотал  Дуган.  -  И  его
рубашка. Как будто не стиралась с момента...
     - Хватит болтать.
     Ив заглушил мотор. Дуган открыл дверцу и  вышел,  цепляясь  рукой  за
стволы деревьев. В глазах у него потемнело. В голове звучали голоса. Очень
много голосов.
     (Гард заметил их и зовет на помощь)
     (как много)
     (двое, их только двое)
     - Мне плохо, - простонал Батч. - Я болен, Хиллмен. Серьезно болен.
     - Это вполне может быть, - голос Хиллмена  донесся  до  него  как  бы
издалека... Батч  почувствовал  себя  вдруг  маленьким  и  ничтожным,  как
новорожденный котенок.
     - Нельзя расслабляться. Держи себя в руках. Мы должны быть  сильными,
Батч. Сейчас я придумаю, как сделать,  чтобы  тебе  стало  лучше.  Потерпи
минуту!
     Иву совершенно не нравилось, как выглядит Дуган. Его лицо  напоминало
свежевыкопанную известь, в глазах стояла пустота. Рот Батча был приоткрыт,
и полицейский часто дышал. Что же делать? Ив ничего не мог придумать.
     - Мне плохо! - простонал Дуган, и  сплюнул  на  землю.  Изо  рта  его
выскочили и покатились по траве три зуба.
     Больше медлить было нельзя. Ив оторвал от сумки металлическую полоску
и быстро обмотал  ею  голову  Дугана.  Затем  схватил  респиратор,  сорвал
заглушку и прислонил его к лицу Батча, закрыв им рот и нос.  Если  это  не
подействует, то Дуган задохнется, и тогда в Хейвене станет  одной  жертвой
больше.
     Двадцать секунд. Тридцать. Сорок...
     Наконец  Дуган  открыл  глаза.  Цвет  его  лица   начал   приобретать
нормальный вид. Щеки порозовели.
     - Какого черта... - начал он.
     - Не снимай, - Ив удержал респиратор у его лица. - Здешний  воздух  -
яд для тебя. Ты хочешь получить еще небольшую дозу?
     Батч прекратил свои попытки. Он спросил:
     - Как долго все это будет продолжаться?
     - Минут двадцать пять -  тридцать.  Когда  почувствуешь  себя  лучше,
убери респиратор, а станет хуже - опять приложи его к лицу. Я  думаю,  что
то, что мы ищем, недалеко, и мне кажется... словом, я знаю, где это.
     Батч Дуган кивнул.
     Они прислушались. Тишина. Ни  единого  звука.  Ни  птиц.  Ни  зверей.
Ничего. Это было неправильно. Неправильно и очень плохо.
     В голове Батча звучал какой-то приглушенный звук, напоминающий шепот.
Он оглянулся на Ива:
     - Что здесь произошло?
     - Нужно искать, - не поднимая глаз, ответил  Ив.  Он  заряжал  ружье.
Батч тоже достал из кармана свой "магнум" сорок пятого калибра.
     - Возможно, все это нам сегодня понадобится, - заметил  Ив,  разогнув
спину.
     - Что...
     - Будь осторожен.
     Внезапно солнце осветило место, где  они  стояли,  и  из-за  деревьев
выглянул - да нет, не выглянул, он был там все  время,  но  они  этого  не
замечали - металлический предмет.
     - Что за дьявольщина? - прошептал Дуган.
     Ив открыл дверцу и вышел из машины. Как  только  его  ноги  коснулись
земли, он ощутил весьма заметную  вибрацию.  В  следующую  секунду  в  его
голове зазвучала музыка, очень  громкая  и  неприятная.  Так  продолжалось
секунд тридцать, а потом пришла боль. Болели все мышцы,  каждая  клеточка.
Еще мгновение - и все прекратилось.
     Он поймал вопросительный взгляд Дугана и выдавил из себя:
     - Не беспокойся. Со мной все в порядке.
     - Да? У тебя носом идет кровь. Как у парня на ферме, мимо которого мы
проезжали.
     Ив ощупал нос и с  удивлением  принялся  разглядывать  испачканные  в
крови пальцы. Потом повернулся к Дугану:
     - Не забудь сразу же, как только станет плохо, надеть маску.
     - Не забуду.
     Ив вернулся к машине и принялся что-то разыскивать в сумке. Он достал
оттуда фотокамеру "Кодак" и нечто  напоминающее  одновременно  пистолет  и
пылесос.
     - Твой огнемет? - с улыбкой поинтересовался Дуган.
     - Да. Подыши в респиратор, Страшила. Ты опять побледнел.
     И двое мужчин направились  к  отражающему  солнечные  лучи  предмету.
Отойдя на пятьдесят футов от машины, Ив остановился. Предмет был не просто
большой. Он был гигантский, по размерам он превышал океанский лайнер.
     - Дай мне пожать твою руку, - внезапно сказал он Дугану.
     Тот  выполнил  его  просьбу,  но  поинтересовался,  зачем   Иву   это
понадобилось.
     -  От  страха,  -  признался  Ив.  Его  сведенные  артритом   суставы
нестерпимо болели, но он не  собирался  сворачивать  с  намеченного  пути.
Через секунду двое мужчин вновь двинулись вперед.

     Бобби и Джад уложили винтовки  в  багажник  "пикапа"  и  тронулись  с
места. За машиной тянулась длинная тень.
     Внезапно Бобби спросила:
     - Ты слышишь их?
     - Что-то слышу, - ответил Джад. - Это был твой друг, верно?
     Бобби кивнула:
     - Гард увидел их. Он зовет на помощь.
     - Сколько их?
     - Двое. В "джипе". Они направляются к кораблю.
     - Мерзавцы! Подлые мерзавцы! - Джад  в  сердцах  стукнул  кулаком  по
колену.
     - Мы поймаем их, - сказала Бобби. - Не беспокойся.
     Спустя  пятнадцать  минут  они  доехали  до  фермы.  Там  уже  стояли
"кадиллак" Арчинбурга и  "нова"  Аллисона.  Возле  машин  толпилась  кучка
людей.
     - Возьмите ружья, -  приказала  она.  -  Джад,  помоги.  Помните:  не
стрелять без необходимости и ни в коем случае не стрелять в полицейского.
     Она оглянулась в поисках Гарда и увидела, что он по-прежнему лежит  в
гамаке. Его рот был приоткрыт, и он равномерно  и  глубоко  дышал.  Взгляд
Бобби стал жестким. Здесь было достаточно людей готовых  на  все,  но  как
смеет он спать, когда происходит такое?! Не зря ее друзья  из  Хейвена  не
любят Гарда. Им достаточно уже того, что они не могут  читать  его  мысли.
Гард - ее крест. И она все еще любила его. Она еще  оставалась  человеком,
если была способна любить.
     И они должны знать, хотят они этого или не  хотят,  что  трезвый  или
пьяный Гард всегда приходит на помощь.
     Джад и Джо Саммерфильд вернулись с оружием. Здесь  были  всевозможные
калибры. Всего ружей было шесть, и Бобби  раздала  их  тем,  кого  считала
наиболее надежными.
     Занятые этим, они не заметили,  что  Гард  из-под  полуопущенных  век
наблюдает за ними. Никто из них не слышал его мысли: он  отлично  научился
скрывать их.
     - Пошли, - наконец сказала Бобби. - Запомните: мне нужен полицейский.
     И группа тронулась с места.

     Ив и Батч стояли у края того, что выступало сейчас из земли не  менее
чем на триста ярдов во все  стороны.  Неподалеку  валялись  бревна,  стоял
небольшой трактор. Под деревом были  составлены  цистерны  с  газолином  и
дизельное топливо. Ив подумал, что ему не случайно казалось, что звуки  из
леса не напоминают рубку деревьев. Скорее это было раскапывание.
     Это блюдо. Это ужасное блюдо сверкало на солнце.
     Гарднер и Бобби немного сровняли склон. Из земли теперь торчали вверх
девяносто футов серебристо-серого металла, а если бы они заглянули в  яму,
то увидели бы еще сорок футов.
     Ни никто из них не подошел так близко.
     - Боже правый! - сказал ошеломленный Дуган. -  Боже  правый,  это  же
космический корабль. Или наш, или русский, как ты думаешь? Боже правый, он
большой, как "Королева Мэри"; он не может быть русским, не  может  быть...
нет...
     Он вновь умолк. Головная боль возвращалась к нему.
     Ив навел резкость  и  сделал  восемь  снимков.  Потом  он  отошел  на
двадцать футов влево и сделал еще пять снимков, стоя на холмике.
     - Перейди вправо, - крикнул он Дугану.
     - Так?
     - Да. Я хочу, чтобы на трех последних снимках был и ты.
     - Брось это! - даже через  респиратор  Ив  услыхал  в  голосе  Дугана
истерические нотки.
     - Сделай всего четыре шага.
     Дуган сделал четыре крошечных шажка вправо. Ив вновь  навел  резкость
на камере - подарке Брайена и Мэри к Родительскому  дню  -  и  сделал  три
последних снимка. Дуган был очень большим мужчиной, но  рядом  с  кораблем
смотрелся пигмеем.
     - Хорошо, - сказал он наконец, и Дуган тут  же  вернулся  на  прежнее
место. Делая каждый шаг, он внимательно смотрел себе под ноги.
     Ив не был уверен, что снимки получатся. У него слишком дрожали  руки.
А корабль - он не сомневался, что это космический корабль - может излучать
радиацию, и тогда это повредит пленку.
     А даже если снимки получатся, кто поверит тебе? Кто  поверит  тебе  -
те, кто смотрит "Звездные войны"?
     - Я хочу уйти отсюда, - сказал Дуган.
     Ив все еще  смотрел  на  корабль,  думая,  там  ли  находится  Давид,
представляя,   как   ребенок   бежит   по   запутанным   коридорам   этого
негуманоидного корабля, натыкаясь в темноте на стены. Нет...  если  бы  он
был там, он уже давно бы задохнулся. Задохнулся или умер от жажды.
     Потом он спрятал маленькую камеру в карман, подошел в Дугану  и  взял
автомат.
     - Что же, я думаю...
     Он не договорил. Возле их машины выстроились в линию  трое  мужчин  и
одна женщина, и они были вооружены. Ив узнал их всех... и не узнал  никого
из них.

     Бобби медленно направилась к двоим мужчинам. Другие следовали за ней.
     - Привет, Ив, - достаточно доброжелательно поздоровалась она.
     Дуган достал свою "сорокапятку".
     - Стой, - сказал он. Ему не нравилось разговаривать через респиратор,
и он отшвырнул его на землю. - Все вы - стоять! Положить оружие на  землю!
Вы арестованы.
     - А ты безоружен, Батч! - сказал ему Ньют Беррингер.
     - Болван, - поддержал его Бич. Дик Аллисон покраснел за него.
     - Ты лучше подними респиратор, Батч, - с ленивой усмешкой посоветовал
Эдли Мак-Кин. - Как бы тебе не потерять его.
     Батч начинал задыхаться. Способность  принимать  их  мысли  оказалась
вредной для его могучего организма. Он поднял респиратор,  думая,  сколько
времени продержатся фильтры.
     - Положи его, - сказала Бобби. - А ты убери свой огнемет,  Ив.  Никто
не хочет убивать вас.
     - Где Давид? - резко спросил Ив. - Он нужен мне, сука.
     - Он на Альтаире-4 с роботом Робби и доктором Мебиусом, -  насмешливо
сказал Киль Арчинбург. - У них там небольшой пикничок.
     - Заткнись, - оборвала его Бобби. Ей внезапно стало стыдно и неуютно.
Сука? Почему он так назвал ее? Она поймала себя на желании  доказать  ему,
что она не сука. Сука - ее сестра Анна.
     Она на мгновение растерялась, и Ив Хиллмен  воспользовался  этим.  Он
быстро вскинул ружье и выстрелил. Если бы это сделал Дуган, они успели  бы
прочитать его мысли и остановить. Но старик - другое дело.
     Раздался выстрел, и Бич Джериган  выронил  автомат.  Его  глаза  дико
завращались,   затем   вылезли   из   орбит   и    засветились    странным
фосфоресцирующим светом. Его скулы задвигались. Он  начал  раздирать  себе
кожу на груди, пытаясь дать доступ воздуха к легким. Все это  произошло  в
доли секунды.
     Собравшиеся слышали все, что происходило в его голове. Они  понимали,
что он умирает. Стройный ряд  мужчин  распался.  Теперь  они  беспорядочно
метались по поляне.
     - Пошли! -  крикнул  Ив  Дугану,  и  они  бросились  к  машине.  Джад
Таркингтон сделал движение, чтобы их остановить, но Ив на бегу ударил  его
прикладом, и Джад упал.
     Бич, умирая, корчился на земле. Он стонал, с каждым разом все слабее,
и наконец совсем затих.
     Дуган почти догнал старика, который уже сидел за рулем машины.
     Бобби, наблюдающая перед этим за кончиной Бича, оглянулась,  и  в  ее
глазах промелькнул ужас.
     - Остановить их, болваны, нельзя дать им уйти!
     Мужчины вышли из шокового состояния,  но  Бобби  успела  первая.  Она
догнала Ива и вырвала из его  рук  автомат.  Ив  ударился  лицом  о  дверь
"джипа". Из его носа потекла кровь, и он со стоном упал на  колени.  Бобби
прицелилась в него, но  тут  Дуган,  подбежавший  к  автомобилю  с  другой
стороны, через стекло выстрелил в нее из пистолета.
     Бобби почувствовала резкую боль в плече. Ее правая  рука  безжизненно
повисла, и она уронила автомат. Затем покачнулась и плашмя упала на спину.
     Левой рукой она пыталась нащупать оружие, а из правой хлестала кровь.
Она увидела Дика Аллисона, его побелевшее лицо, выражавшее панику.
     Это неверно, Господи, надо убить его, пока он не поубивал  всех  нас,
убить его, УБИТЬ ЕГО!..
     - Не стрелять! - из последних сил закричала она. Кровь заливала  рот.
Из раны в плече виднелась верхушка правого легкого.
     Аллисон застонал. Дуган вторично поднял пистолет,  но  тут  сзади  на
него напали  Ньют  и  Джо  Саммерфильд  и  выбили  оружие  из  рук.  Дуган
огляделся. С четырех сторон на него были нацелены ружья.
     Они все равно убьют тебя. Все они сумасшедшие.
     - Нет, - сказала Бобби. Кровь изо рта  все  еще  текла.  Вся  рубашка
промокла. - Мы не сумасшедше. Мы не собираемся убивать тебя. Поверь мне.
     Дуган попытался проникнуть в мысли Бобби и увидел, что  она  имеет  в
виду... но это ловушка, в которую он не  может  попасться.  Эти  ребята  -
любители, и у него еще есть шанс на спасение. И если...
     Внезапно Эдли Мак-Кин сорвал с него респиратор.  Батч  тут  же  начал
задыхаться.
     - Так ты мне больше нравишься, - сказал Эдли. - Скоро ты  задохнешься
- вот будет славно!
     Батч почти терял сознание. Он с  надеждой  оглянулся  на  Бобби.  Мне
кажется, она умирает.
     Думай что хочешь.
     Удивленный,  он  на  мгновение  забыл  об  отсутствии  респиратора  и
пристально посмотрел на нее.
     - Как насчет старика? - осторожно спросил он.
     - Нет... - прошептала Бобби, теряя еще  больше  крови.  Киль  и  Ньют
остановились позади нее. Бобби жестом попросила их отойти. - Это  не  твое
дело. Мы с тобой сядем в "джип". Ты поведешь его. Сзади будут  сидеть  три
человека с ружьями на случай, если ты замыслишь что-нибудь не то.
     - Я хочу знать, что произойдет со стариком, - повторил Батч.
     Бобби с усилием подняла ружье. Левой  рукой  она  пригладила  волосы.
Жестом она предложила Батчу помочь ей подняться. В глазах ее  он  прочитал
непреклонность.
     - Я не хочу убивать тебя, - повторила она. - И ты это знаешь. Но если
ты произнесешь еще хоть слово, эти люди расстреляют тебя прямо здесь. И мы
похороним тебя рядом с Бичем.
     Беспомощность сковала Батча, и в голову к нему пришла мысль: Это сон.
Все это - сон.
     Бобби улыбнулась без тени юмора.
     - Можешь думать и так, если хочешь, - сказала она. - А теперь  пойдем
в машину.
     Батч  сел  за  руль.  Бобби  взобралась  на  переднее  сидение.   Она
продолжала истекать кровью. Двое мужчин помогли ей усесться.
     Неважно, что она думает. Я знаю, что она скоро умрет.
     Бобби повернула к нему голову и посмотрела на него.  Этот  отчетливый
голос
     (думай что хочешь)
     вновь прозвучал в его голове.
     Арчинбург, Саммерфильд и Мак-Кин уселись  на  заднее  сидение,  держа
пальцы на спусковых крючках.
     - Езжай, - приказала Бобби. - И помедленнее.
     Батч завел машину. Напоследок он еще раз  увидел  Иверетта  Хиллмена.
Старик стоял в лучах солнца,  отражавшегося  в  металлической  поверхности
корабля. Вокруг него стояли вооруженные люди,  а  на  земле  лежало  нечто
похожее на бревно.
     Ты  все  хорошо  сделал,  старина.  Ты  великий  борец...  и  ты   не
сумасшедший.
     Хиллмен оглянулся на него и поднял руку, как бы  говоря:  Что  ж,  мы
сделали попытку.
     - Я не уверен, что смогу вести, - обратился  Дуган  к  Бобби.  -  Эта
штука... из-за нее мне плохо.
     - Отдай ему респиратор, Эдли, -  попросила  Бобби.  И  прошептала:  -
Радуйся, пока можешь.

     - Пепел к пеплу... пылинка к пылинке. Мы предаем  тело  нашего  друга
Руфи Мак-Косленд земле, а ее душу вверяем Господу.
     Могильщики вырыли на краю склона большую яму и,  сгрудившись,  стояли
вокруг нее. Молча стояли хейвенцы и приезжие,  которые  были  до  этого  в
церкви. Лежали венки и букеты, ласковый ветерок  шевелил  головки  цветов.
Преподобный Гухрингер поднял голову и  увидел  ярко-желтую  розу,  которая
скатывалась вниз по поросшему травой холму. Из-за ограды кладбища ему была
видна башня с часами. Она отчетливо выделялась на фоне ясного неба. Что ж,
- подумал преподобный Гухрингер, - чертовски хорошая  получилась  иллюзия.
Эти дураки приезжие и не подозревают, что видят самый лучший в мире слайд,
созданный с помощью колдовства.
     Его взгляд встретился со взглядом стоящего поодаль Френка  Спруса,  и
он прочитал в глазах Френка сочувствие: Френк видел башню с часами так  же
отчетливо, как и он сам. Теперь все эти люди, приехавшие из разных  концов
штата на похороны Руфи Мак-Косленд, вернутся домой и расскажут  друзьям  и
знакомым о том, что видели. Ни никто из них не знает и никогда не  узнает,
что все они подверглись воздействию затерянного  космического  корабля,  а
начавшиеся с ними изменения необратимы.  Да  и  здесь  дела  скоро  пойдут
совсем худо. Пока ситуация под контролем, но Бобби Андерсон может умереть,
если ее не доставят вовремя в сарай, и тогда будет очень плохо.
     Но пока все идет свои  чередом.  "Превращение"  продолжается.  И  это
самой главное.
     Гухрингер держал  в  руке  открытую  Библию.  Ветер  перелистывал  ее
страницы.  Вторую  руку  он  поднял   вверх,   собираясь   подать   сигнал
могильщикам, стоявшим по краям могилы со склоненными головами.
     - Бог примет тебя и позаботится о тебе, он обратит к тебе лицо  свое,
и ты обретешь покой. Аминь.
     Могильщики подняли головы. Гухрингер улыбнулся:
     - Мы все будем помнить тебя, Руфь, и все, что ты для нас сделала.
     Закончилось действие II.

     Киль осторожно залез в карман куртки Бобби  и  нашел  там  ключи.  Из
целой связки он выбрал один, который подходил к замку на двери  сарая.  Он
вставил ключ в замок, но не поворачивал его.
     Эдли и Джо  Саммерфильд  охраняли  стоящего  позади  "джипа"  Дугана.
Фильтры в его респираторе забивались все сильнее, и Батч начал задыхаться.
     - Хорошо притворяется, - сказал Киль Джо Саммерфильду. - Кажется, что
вот-вот отдаст концы, но я ему не верю.
     Джо подошел к гамаку, в котором лежал Гарднер, и  заглянул  вовнутрь.
Гард спал. Рядом с ним валялась выпитая бутылка джина. Сомнений  не  было:
он был пьян.
     Двое других ждали, когда Джо вернется. Киль сказал:
     - Бобби может умереть. Если это случится, то первое, что я сделаю,  -
убью этого алкаша.
     Вернулся Джо.
     - Он спит, - сообщил он.
     Киль кивнул и повернул ключ в  замочной  скважине.  Дверь  наполовину
открылась, и из сарая выплеснулся ярко-зеленый  свет,  который,  казалось,
был ярче солнечного. Одновременно до их ушей донесся звук мотора.
     Киль с  выражением  священного  ужаса,  смешанного  с  благоговением,
сделал  шаг  внутрь.  Запах,  стоящий  там  и  имевший  явно  органическое
происхождение, мог бы сбить с ног любого. Киль понял, и  все  поняли,  что
два растущих двусердечных организма слились воедино.
     Шуршащие звуки, этот запах... и еще какой-то звук. Что-то похожее  на
захлебывающийся и срывающийся на визг лай испуганной собаки.
     Киль до этого дня побывал в сарае дважды, но помнил  очень  немногое.
Он, конечно, знал, что это очень важное место, хорошее место и  что  здесь
его "превращение" ускоряется. Но какая-то частица его все еще инстинктивно
боялась заходить туда.
     Он вернулся к Эдли и Джо.
     - Мы не можем ждать, пока приедут  остальные.  Мы  должны  немедленно
внести туда Бобби, если хотим сохранить хоть один  шанс  для  спасения  ее
жизни.
     Он увидел, что полицейский снимает с лица маску, а  затем  кладет  ее
позади себя на сидение. Это было хорошо. Как сказал в лесу  Эдли,  так  он
действительно выглядел лучше.
     - Нацель свое оружие на копа,  -  сказал  Киль.  -  Джо,  помоги  мне
поднять Бобби.
     - Помочь тебе внести ее в сарай?
     - Нет, помочь доставить ее в зоопарк, чтобы  там  она  посмотрела  на
льва в клетке! - раздраженно воскликнул Киль. - Конечно, в сарай!
     - Я не... Я не уверен, что смогу войти туда.  Сейчас  -  нет.  -  Джо
переводил взгляд с зеленого света на Киля, на лице  его  играла  смущенная
улыбка.
     - Я помогу тебе, - тихо сказал Эдли. - Бобби - отличный  друг.  Будет
стыдно, если она умрет до того, как мы полностью закончим все это.
     - Ладно, - сказал Киль. - Стереги  копа,  Джо.  И  если  он  улизнет,
клянусь небом, я убью тебя.
     - Не улизнет, Киль. - Джо не смог скрыть облегчения.  -  Я  не  упущу
его.
     - Смотри, что делаешь, - сказала вдруг Бобби.
     Это застало всех их врасплох.
     Киль взглянул на нее, потом на Эдли, потом на Джо. Джо  попытался  не
встречаться взглядом с Килем... и он не хотел смотреть на сарай,  на  этот
зеленый свет, не хотел слышать странные звуки, доносящиеся оттуда.
     - Пошли, Эдли, - позвал Киль. -  Давай  занесем  Бобби  туда.  Раньше
начнем - раньше закончим.
     Пятидесятилетний Эдли Мак-Кин на мгновение заколебался.
     - Там... - его губы дрожали. - Киль, там плохо? Там, в сарае...
     - Я точно не знаю, - начал уверять его Киль, - но  точно  помню,  как
прекрасно чувствовал себя, когда вышел  оттуда.  Как  будто  узнал  что-то
очень важное. Как будто могу сделать что-то важное.
     - Ох, - еле слышно простонал Эдли.
     - Ты станешь одним из  нас,  Эдли,  -  безжизненным  голосом  сказала
Бобби.
     Лицо Эдли немного прояснилось.
     - Ладно.
     - Постарайся не слишком трясти ее, - предупредил Киль.
     Они внесли Бобби в сарай. Джо Саммерфильд на  мгновение  отвлекся  от
порученного ему Дугана: ему показалось, что они исчезли в  лучах  зеленого
света. Казалось, они исчезли раньше, чем вошли вовнутрь.
     Он отвлекся только на мгновение, но Батчу Дугану  больше  и  не  было
нужно. Даже сейчас он увидел шанс, просто он не  мог  им  воспользоваться.
Ноги ослабели и не слушались его. Живот ныл и урчал. Болела голова.
     Я не хочу входить туда.
     Он ничем не мог помешать их намерениям. Он беспомощен, как младенец.
     Он плыл по течению.
     Спустя некоторое время он услышал голоса и поднял голову. Это  далось
нелегко, потому что его голова, казалось, была  забита  цементом,  который
кто-то засыпал в нее через уши. Подходила остальная компания. За собой они
тащили Ива Хиллмена, и ноги старика волочились по земле.  Один  из  них  -
Таркингтон - ударил его по ногам, и Батч прочитал в его  мыслях,  что  это
месть за смерть Бича.
     Хиллмена подтащили к "джипу". Затем  открылась  дверь  сарая.  Оттуда
вышли  Киль  Арчинбург  и  Эдли  Мак-Кин.  Мак-Кин  больше   не   выглядел
испуганным: его глаза сияли, а губы растянулись в радостной улыбке. Но это
было не все.
     Что-то еще...
     Потом Батч понял.
     За те несколько минут, что двое мужчин провели в сарае, большая часть
волос Эдли исчезла.
     - Теперь я пойду туда в любое время, Киль,  -  говорил  Эдли.  -  Нет
проблем.
     Батч вслушался в доносившиеся из сарая звуки, и зеленый свет  резанул
его по глазам.

     Действие III.
     Они сидели в  городской  библиотеке,  название  которой  теперь  было
Мемориальная Библиотека Руфи Мак-Косленд, сидели все вместе. Они пили кофе
и чай, некоторые - пиво. Никаких крепких алкогольных  напитков.  На  столе
стояли  тарелки  с  крошечными  сэндвичами  с  колбасой,  рыбой,  сыром  и
оливками. Они ели сэндвичи и салат из моркови.
     Они вполголоса разговаривали, в небольшом  помещении  царила  тишина.
Там были все те же лица, которые были в церкви и на кладбище. А Бобби была
в сарае.
     Они ели, пили, разговаривали. И никто не сказал ни слова о  том,  что
произошло в городе. Приезжие постепенно  разъезжались,  так  ничего  и  не
поняв. Говорили только мысли.
     (теперь все будет хорошо)
     (да, если они не поймут насчет Дугана)
     (вы уверены?)
     (да, если они не поймут, но они могут понять)
     Звук улетающего самолета.
     Ни единой птицы вокруг.
     А вдруг кому-то это покажется странным?
     Они ели и пили, и когда около половины второго  Дугана  эскортировали
из сарая Бобби, они знали. Тогда они поднялись со своих мест и заговорили,
заговорили вслух, все одновременно.  Улыбаясь  и  напевая,  они  вышли  из
здания и направились по домам.
     Действие III было закончено.

     Гарднер проснулся с чувством, что у него раскалывается голова  и  что
произошло что-то важное, чего он не помнит.
     Сны.  Боже,  ему  все  еще  снятся  сны.  Люди,  машины,   далласская
полиция...
     (полиция, далласская полиция была здесь сегодня утром, а  ты  напился
так, что ничего не увидел, болван).
     Сон. Кошмарный сон все это.
     - Мистер Гарднер, с вами все в порядке?
     - Ой! - вырвалось у него, а сердце учащенно забилось от испуга.
     Рядом стоял Бобби Тремейн, удивленно глядя на него... но нисколько не
раскаиваясь, что напугал Гарднера.
     - Гыыы, я не собирался пугать вас, мистер...
     Именно это ты и собирался, и мне это отлично известно.
     Парнишка Тремейн несколько раз моргнул. Он что-то  услышал,  -  понял
Гарднер и вспомнил, что забыл поставить защиту против подслушивания  своих
мыслей.
     - Где Бобби? - спросил он.
     - Я...
     - Я знаю, кто ты. Я знаю, где ты находишься, - прямо передо мной. Где
Бобби?
     - Ладно, я скажу вам, - нехотя произнес  Бобби.  Его  лицо  почему-то
приобрело очень гордое выражение, и Гарду вспомнились  времена,  когда  он
только начинал преподавать в университете. Он ходил тогда именно  с  таким
выражением лица.
     - Конечно,  расскажешь,  -  кивнул  Гарднер.  Через  плечо  он  видел
приоткрытый сарай. Окна были открыты.
     Он вспомнил, что в его сне тоже был сарай.
     Во сне? Или все это происходило на самом деле?
     Мальчик ошарашенно смотрел на циничное выражение лица Гарда.
     - Мисс Андерсон получила солнечный удар. Несколько человек  нашли  ее
возле корабля и отвезли в больницу. Вы спали.
     Гарднер торопливо спросил:
     - С ней все в порядке?
     - Не знаю. Они все еще с ней. Оттуда никто не звонил. Никто не звонил
с трех часов. А в три я отправился сюда.
     Гарднер обошел дом кругом. Он был уверен, что мальчик лжет и что лжет
он о причинах того, что случилось с Бобби. Но в его  словах  чувствовалась
также правда: Бобби была больна. Он начал  вспоминать,  что  ему  снилось.
Наверное, Бобби мысленно звала его. Звала...
     - Куда это вы собираетесь? - раздался внезапно голос Тремейна.
     - В Дерри, в больницу, - Гарднер мотнул головой  в  сторону  лужайки,
где был припаркован пикап Бобби. Рядом стоял  "додж"  паренька.  Потом  он
оглянулся  на  мальчика.  Солнце  отбрасывало  на  его  лицо  красно-белые
отблески, и Тремейн напоминал индейца. Гарднер вдруг понял, что уже никуда
не собирается. Этот мальчик прибыл сюда именно для  того,  чтобы  сообщить
Гарду плохие новости,  и  ему  нет  необходимости  ехать:  кто-нибудь  еще
сообщит и все остальное.
     - Я думаю, мисс Андерсон предпочла бы, чтобы вы  оставались  здесь  и
продолжали работу, - мягко сказал Тремейн.
     - Ты думаешь?
     - То есть, мы думаем. - Он гордо выпрямился. Бобби Тремейн, хейвенец.
Бобби Тремейн - Вся Америка. Они так думают. Вот они и теряют зубы, а Гард
- нет.
     Ладно, так для чего он здесь?
     Чтобы стеречь меня. Чтобы они были уверены, что я на  месте.  Неважно
зачем.
     - Что ж, ладно, - спокойно сказал он. - Если вы все так думаете.
     Тремейн немного расслабился:
     - Это действительно так.
     - Тогда пойдем выпьем по чашке кофе. Я как раз собирался это сделать.
У меня болит голова. А рано утром нужно вставать...  -  Он  остановился  и
глянул на Тремейна:
     - Ведь ты собираешься мне помочь, верно?
     - Да... сэр.
     Гарднер кивнул. Секунду он  смотрел  на  сарай,  освещенный  зелеными
лучами. Тремейн посмотрел в ту же сторону  и  с  трудом  отвел  в  сторону
глаза.
     В голове у Гарда зазвучала старая песня о зеленой двери.
     И еще был звук. Четкий... ритмичный... чем-то  знакомый...  и  чем-то
неприятный.
     - Ладно, - повторил Гард, - мне пригодится помощь. Бобби считает, что
мы должны через две недели полностью закончить работу... тогда  мы  сможем
попасть внутрь.
     - Да, я знаю, - безучастно кивнул Тремейн.
     - Но это будет только с нами двоими.
     - Да, но с вами всегда есть кто-то третий, - сказал Тремейн и открыто
улыбнулся. По спине Гарда пробежал холодок.
     - Что?
     - Да, именно так.
     - Что ж, будем работать, пока Бобби не вернется.
     - Пока не вернется, - согласился Тремейн.
     Только он думает, что Бобби уже не вернется сюда никогда.
     - Пойдем, - позвал он. - Кофе и пирожные.
     - Звучит очень заманчиво.
     Они вошли в дом, а сарай так и остался  полуоткрытым.  Когда  исчезло
солнце,  зеленый  свет  из  сарая  начал  становиться  все  ярче  и  ярче,
приобретая люминесцентный характер. Лучи этого света попали на пробегающую
мимо мышку, и зверушка умерла.

                 10. ДНЕВНИК СОБЫТИЙ. ГОРОД И ИТОГИ СОБЫТИЙ

     28 июля, четверг.
     Около трех часов дня Батч  Дуган  проснулся  в  Дерри  в  собственной
постели. Он сел на кровати и спустил  ноги  на  пол.  Он  чувствовал  себя
крайне невыспавшимся. Одежда, в которой он накануне ездил в Хейвен, лежала
на стуле. Из нагрудного кармана рубашки торчала авторучка. Ему была  нужна
эта авторучка. Это единственное, что он сейчас понимал.
     Он подошел к стулу, взял авторучку, уронив при этом рубашку  на  пол,
сел на стул и несколько минут невидящим взглядом смотрел в потолок.
     Батча затащили в сарай Бобби Андерсон, и только незначительная  часть
его вышла оттуда наружу. Он потерял память и частично рассудок. Он не  мог
бы сказать, как звучит его второе имя, и не помнил, как  доехал  домой  на
арендованном Хиллменом автомобиле. И еще  ему  в  голову  стали  приходить
разные идеи.
     Он подтянул к себе лист бумаги и начал писать:

     "Во вторник вечером я говорил  людям,  что  не  могу  поехать  на  ее
похороны, потому что болен.  Это  было  правдой.  Но  причина  болезни  не
желудок. Я хотел предложить ей выйти за меня замуж, но боялся, что она мне
откажет. Если бы я решился тогда,  она,  возможно,  была  бы  жива.  С  ее
смертью жизнь для меня теряет всякий смысл.
     Прошу простить меня за мою слабость."

     Он перечитал написанное и поставил подпись: "Энтони  Ф.Дуган."  Затем
он отложил ручку и записку и некоторое время сидел, глядя в окно.  К  нему
приходила идея.
     Его последняя идея.
     Он встал  и  направился  в  туалет.  Там  на  полочке  хранилось  его
табельное оружие - "магнум". Он взял его, вернулся к столу  и  снова  сел.
Подумав мгновение, он проверил, заряжен ли пистолет,  потом  взвел  курок,
приставил дуло к виску и выстрелил.

           Первая полоса, Бангор, "Дейли Ньюс", пятница, 29 июля.

               ВНЕЗАПНОЕ САМОУБИЙСТВО ПОЛИЦЕЙСКОГО В ДЕРРИ
                            автор Джон Леандро
     Офицер  Энтони  "Батч"  Дуган  из  полиции  Дерри  в  четверг   утром
застелился из служебного револьвера. Его смерть  потрясла  Дерри,  где  на
прошлой неделе уже исчезли двое полицейских...

     30 июля, суббота.
     Гарднер сидел в лесу на пеньке, с жадностью поедая сэндвич. На другом
бревне сидел Джон Эндерс, учитель местной начальной школы. Эндерс  был  не
приспособлен к тяжелой работе, поэтому, хотя был еще  только  полдень,  он
выглядел взмыленным и уставшим, почти обессилевшим.
     Эндерса прислали на смену Бобби Тремейну. Никто из жителей Хейвена не
мог долго находиться возле корабля. Вот и у Тремейна через два дня  выпали
оставшиеся зубы, а сам он начал напоминать ходячий скелет.
     Тем не менее работа двигалась. Корабль был выкопан настолько,  что  в
тени его мог спрятаться весь дом Бобби.
     Несколько недель назад они  с  Бобби  дошли  до  места,  где  корабль
вклинился в скалистый участок. Выкопать скалу не удалось, и Гарду пришел в
голову план взорвать почву. Сейчас он как раз собирался привести этот план
в действие.
     Доев, он вытер рукавом губы и медленно направился к скале. Он обвязал
ее бикфордовым шнуром, а у подножья сложил горкой динамит. К  концу  шнура
он прикрепил радиоприемник, и, конечно, батарейки.
     В душу его понемногу закрадывался страх. Но в нем также жила надежда,
которая помогала ему действовать, дышать, жить.
     В карман  рубашки  он  положил  радиопередатчик  и  жестом  предложил
Эндерсу следовать за ним.
     Конечно, они давно поняли, что без  него,  Гарда,  у  них  ничего  не
получится. Тремейн был сильным, здоровым парнем, но продержался всего  два
дня. Эндерс здесь сегодня последний  день,  и  на  смену  ему  обязательно
пришлют кого-нибудь еще. Чтобы помогал и одновременно следил за Гардом.
     С Бобби все в порядке.
     Черт знает, где она находится, но если бы она умерла, его тоже  давно
убили бы.
     Внезапно ему в голову пришла одна мысль: Бобби ходила в сарай  вместе
с остальными. Тремейн и Эндерс никогда там не были... и во всяком  случае,
ты этого не видел. Возможно, в этом их отличие.
     Интересно, что же  там  такое?  Десять  тысяч  ангелов,  пляшущих  на
булавочной головке? Тень отца Гамлета? Оле-Лукойе? Что?
     Он не знал.
     Тем временем они с Эндерсом подошли к краю выкопанной ямы;  Гард  дал
Эндерсу в руки один конец веревки, а другим обвязался вокруг талии и начал
осторожно спускаться вниз.
     Его ноги коснулись дна ямы.
     - Я уже внизу, - крикнул он.
     На краю ямы показалось маленькое сморщенное лицо Эндерса. Еще Гарднер
видел  краешек  голубого  неба.  Как  бы  с   ним   не   начался   приступ
клаустрофобии, - подумал он. В ушах тихонечко звучала музыка.
     Под ногами что-то хлюпало. Вода.
     - Спускай шланг!
     - ...что? - раздалось сверху.
     Ни одна из ваших прекрасных идей не стоит и половины того, что  знаю,
умею и могу предложить я. Почему все эти болваны думают о пришельцах,  как
только немного научились читать мысли?
     - Шланг! - заорал он. - Опускай шланг, болван!
     - ...лад...но...
     Гарднер ждал, пока опустится шланг, а сам  рассматривал  корабль.  О,
если бы все это, включая корабль, могло оказаться сном!
     Где Бобби, Гард? Она умерла?
     Нет, он так не думал. Он понимал, что она  сильно,  тяжело,  возможно
безнадежно больна. В среду с ней  что-то  случилось.  Она  была  ранена...
больна... что-то в этом роде.
     Но они не говорят об этом.
     Бобби Тремейн: Бобби? С  ней  не  случилось  ничего  плохого,  мистер
Гарднер. Она вернется в свое время. Ей нужен отдых. Вы знаете  это  лучше,
чем кто-либо другой.
     Звучит  это  просто  здорово.  Так  здорово,  что  парнишка  Тремейн,
кажется, и сам поверил в то, что говорит.
     Он вспомнил свой визит к тем, кого в уме называл Людьми из  Сарая,  к
которым он пришел, чтобы понять, что случилось с Бобби.
     Ньют Беррингер: Скажу тебе попросту: не твоего ума это дело,  парень.
Ты еще скажи, что мы - это далласская полиция.
     И все они после его слов рассмеялись Гарду в лицо. Они  -  далласская
полиция. Ха-ха-ха!
     Наконец спустился шланг, взятый  в  пожарном  управлении,  длиной  не
менее семидесяти футов. Он на самом деле был предназначен подавать воду, а
не откачивать ее, но  его  функция  была  изменена  с  помощью  вакуумного
насоса.
     Эндерс опускал его слишком торопливо. Конец  болтался  из  стороны  в
сторону,  периодически  цепляясь  за  корабль.  Гарднеру  это  совсем   не
нравилось.
     Боже, лучше бы я не просил его делать это.
     Почему он не может делать это нормально?
     А ведь я мог бы поступить иначе.  Тогда  в  Аркадия-Бич  я  ведь  мог
прыгнуть в океан! Разве нет?
     Мог. Ты и сейчас можешь убить себя и доставишь этим огромную  радость
хейвенским проходимцам. Думаешь, ты им здесь нужен? Если бы не Бобби, тебя
бы давно здесь не было... Если бы она не стояла между тобой и ими...
     Наконец шланг достиг уровня земли. Гард ухватился  за  него,  опустил
конец в воду и крикнул:
     - Включай насос!
     - ...что?..
     Боже правый, - подумал Гард.
     - Начинай откачивать воду! - что есть сил крикнул он и в этот  момент
почувствовал, что голова его как бы раскалывается на две части. Он  закрыл
глаза.
     - ...ла...дно...
     Когда он открыл глаза, Эндерс исчез.
     Гарднер дернул за конец шланга. Вода медленно, почти незаметно  стала
втягиваться в него. Вода. Много воды. Какое-то  подземное  озеро.  Уровень
воды постепенно  понижался.  Наконец  в  шланге  прозвучал  звук,  который
бывает, когда в стакане воды размешиваешь соду. Пусто. Шланг  откачал  всю
воду.
     - Выключай!
     Эндерс выглянул сверху и снова исчез. Через  несколько  секунд  шланг
прекратил вибрировать и стал подниматься вверх.
     Теперь пришла очередь скалы. Гард достал из кармана радио и аккуратно
положил его на дно ямы. Он был  уверен,  что  взрыв  не  повредит  обшивку
корабля. С чертовым кораблем ничего не случится.
     Он встал на ноги, дернул за веревку и крикнул:
     - Поднимай меня!
     Никакой реакции.
     - ПОДНИМАЙ МЕНЯ, ДЖОННИ! - заорал он.
     Опять никакой реакции.
     Вот он, способ избавиться от тебя, Гард.
     - ЭНДЕРС! ЭЙ, ДЖОННИ!
     Никого.
     Гард взглянул на часы. Прошло три минуты.
     Вот так. Все ушли. Остались только ты и корабль. Ты и призрак.
     - ...еще не собрался?
     Он так быстро запрокинул голову, что чуть не вывихнул шею:
     - Я собрался еще пять минут назад, болван! Вытаскивай меня, пока  все
здесь не взлетело на воздух!
     Губы Эндерса комично вытянулись в трубочку, он вновь  исчез,  и  Гард
почувствовал, что веревка, привязанная к его поясу, натянулась.  Тогда  он
принялся карабкаться наверх.
     Добравшись до края ямы,  он  подтянулся  на  руках  и  быстрым  шагом
подошел к Эндерсу.
     - Прости, - смущенно улыбнулся Эндерс. - Я почему-то решил,  что  без
твоей команды...
     Гарднер ударил его. Эндерс отлетел в сторону и упал на землю. И  хотя
Гарднер не умел читать мысли, он почувствовал, что каждый  житель  Хейвена
сейчас прислушивается к происходящему возле корабля.
     - Ты собирался оставить меня внизу, мерзавец, - сказал он. - Если  ты
или кто-нибудь другой в этом городишке еще  раз  повторит  это,  то  лучше
никогда больше не пытайтесь приблизиться к этому месту. Все слышат меня?
     Эндерс нашарил рукой слетевшие очки, нацепил их на переносицу и встал
на ноги.
     - Мне кажется, ты не знаешь, о чем говоришь, - сказал он.
     - Я знаю гораздо больше, чем ты думаешь. Слушай, Джонни. И ты, и  все
остальные, которые сейчас слушают нас, а я думаю, что так оно  и  есть.  Я
намерен первым попасть туда. У меня есть  некоторые  соображения  на  этот
счет. Пальма первенства будет принадлежать  мне  хотя  бы  потому,  что  я
единственный в этом городе, кто еще не свихнулся окончательно. У меня есть
свои соображения. Вы меня хорошо поняли?
     Эндерс смотрел на него, но Гард знал, что он сейчас прислушивается  к
тому, что говорят другие голоса. Гард ждал их решения. Но он  был  слишком
зол, чтобы нервничать.
     - Хорошо, - сказал наконец Эндерс. - Возможно, ты прав.  Мы  считаем,
что ты имеешь право попасть туда первым и что у тебя  могут  быть  свои...
как это ты назвал?..
     - Это называется "соображения". Постарайся запомнить это слово. -  Он
сделал шаг назад. - Соображения, Джонни. Запомни. Все вы - запомните. Если
не из-за меня, то хотя бы ради Бобби.
     Они стояли друг против друга, глядя друг другу в глаза.
     Если Бобби умрет, то никакие  твои  соображения  не  будут  стоить  и
выеденного яйца.
     - Пойдем, Джонни, - сказал  он.  -  Пора  заняться  делом,  или,  как
сказано в писании, пришло время разбрасывать камни.  Если  даже  Сталин  и
Рузвельт сумели объединиться, чтобы победить Гитлера, то мы  уж  наверняка
сумеем все вместе выкопать эту штуку из земли. Что ты сказал?
     Эндерс не сказал ничего, но, помедлив секунду, он взял руку  Гарднера
и пожал ее.
     Они отбежали на достаточно большое расстояние,  откуда  их  не  могло
задеть  взрывной  волной,  и  Гарднер,  взглянув  на  Эндерса,   еще   раз
внушительно повторил:
     - Помни, Джонни. Соображения. Сегодня это - ключевое слово.
     Не говоря ничего, Джон Эндерс кивнул.

     Воскресенье, 31 июля.
     Генри Бак, известный свои друзьям под прозвищем Хэнк, присоединился к
завершающей фазе всеобщего сумасшествия в Хейвене в четверть  двенадцатого
утра в воскресенье.
     Люди в Хейвене стали не просто безмозглыми  -  скорее  они  могли  бы
называться сумасшедшими.
     Живя по законам "превращения", весь  город  стал  напоминать  газовую
камеру, ждущую, чтобы кто-нибудь поднес  к  ней  зажженную  спичку.  Такой
спичкой и стал Хэнк Бак.
     Хэнк был на протяжении многих лет карточным партнером Джо  Паульсона.
Он и Питс Барфильд каждый четверг собирались у Джо дома. Это их визиты так
не любила Бекки Паульсон.
     Хэнк давно затаил злобу на Питса и, чем больше он думал об этом,  тем
яростнее желал возмездия. Дело в том, что Барфильду все годы  поразительно
везло. Если бы они не были так давно знакомы, можно было подумать, что тут
не обошлось без шулерства.
     А может быть, он все же подтасовывал карты? Чем  больше  Хэнк  думал,
тем больше склонялся к тому, что по-другому и быть не могло. А с  тех  пор
как в городе начались массовые "превращения", мысль о  шулерстве  партнера
переросла в навязчивую идею.
     В воскресенье Хэнк достиг пиковой точки. Утром люди увидели,  что  он
направляется к дому Питса,  и,  прочитав  его  мысли,  обнаружили,  что  в
кармане у него лежит пистолет.
     Он застал Питса врасплох. Тот  как  раз  выпил  кофе  и  приготовился
почитать газеты. От неожиданности он слетел со стула:
     - Эй, Хэнк! Что...
     Хэнк прицелился в него из пистолета. Это  был  сувенир  на  память  о
службе в армии, когда он служил в Корее.
     - Я собираюсь пристрелить тебя, болван. Как тебе это понравится?
     И он уже почти нажал на курок, когда вдруг  его  осенила  "идея".  Он
сунул  руку  в  карман  и  достал  пару  маленьких  наушников.  Подойдя  к
радиоприемнику,  он  что-то  сделал  внутри  него  и  присоединил  к  нему
наушники. Питс испуганно озирался по сторонам. Как на грех, рядом не  было
никого, кого можно было бы позвать на помощь.
     Хэнк протянул наушники Питу:
     - Надевай! Считаю до пяти!
     - Хэнк, я не...
     - Раз... два... три...
     - Хорошо! Хорошо! Я делаю это! Я надеваю!
     Он надел наушники. Все еще целясь в него, Хэнк  начал  крутить  ручку
настройки, включив при этом громкость на полную мощность.
     Питс  начал  стонать.  Его  губы   задрожали,   лицо   побелело.   Он
почувствовал, что сходит с ума. Казалось, звуки сотрясают  все  его  тело.
Потом он  почувствовал,  что  перед  ним  открывается  какой-то  воздушный
туннель, из которого доносится слабый детский голосок. Несмотря на боль  в
голове, он поднял изумленный взгляд на Хэнка.
     Голосок прозвучал вновь:
     - ...хилли...
     Хэнк замер. Он тоже услышал. Голос был чем-то знаком ему. Что-то...
     - ...до сих пор? Я хочу домо-о-ой!..
     В душе Хэнка волной поднялось какое-то странное чувство, как будто он
нашел...
     - ...пожалуйста, здесь тяжело дышать...
     Черт бы тебя побрал, - подумал Хэнк.
     - Хилли-и-и-и-и-и-и...
     Хэнк  нащупал  кнопку  "Стоп".  Внезапно  все  прекратилось.   Только
почему-то расколовшийся надвое стул, на котором  перед  этим  сидел  Питс,
лежал на асфальте. Точнее, лежала только  его  половина.  А  вторая...  Ее
нигде не было видно. Где-то неподалеку звякнуло разбитое окно...
     Так заканчивался в Хейвене июль.

     Понедельник, 1 августа.
     Джон Леандро из газеты "Дейли Ньюс"  разговаривал  со  свои  коллегой
Давидом Брайтом.
     Если бы хейвенский внутренний круг - те, кто  предпринимал  походы  в
сарай Бобби Андерсон, - могли слышать, что  сейчас  говорит  Леандро,  его
дни, а возможно и часы, были бы сочтены.
     - Я собираюсь исследовать Хейвен, - говорил он. - Все интересное, что
происходит в последнее время, начинается там. В Хейвене исчезает  ребенок,
в Хейвене погибает женщина; Роудс и Габбонс не  возвращаются  из  Хейвена.
Дуган кончает жизнь самоубийством. Почему? Потому что он любил женщину  по
имени Мак-Косленд, которая жила в Хейвене.
     - Не забудь также старика, который рассказывал тебе про  исчезновение
внука. Кажется, теперь я начинаю ему верить...
     - Так  что  же  это  такое?  -  драматично  спросил  Леандро.  -  Что
происходит в Хейвене?
     - Есть один интересный доктор, - лениво  потягиваясь,  сказал  Брайт,
думая в это время о старом Иве, - доктор Фу Манчу. Что-то я помню о нем  с
детства. О нем и о зеленых человечках из космоса... Может быть, в  Хейвене
заключен альянс доктора и человечков?! Ладно, шучу, - добавил  он,  увидев
вытянутое лицо собеседника. - Что-то плоховато у  тебя  стало  с  чувством
юмора.
     Леандро встал:
     - В пятницу у меня начинается отпуск, и  я  собираюсь  прокатиться  в
Хейвен. Если хочешь, присоединяйся.
     - Посмотрим. Но ты, если поедешь  сам,  не  забудь  надеть  эти  твои
специальные часы.
     - Какие часы? - сердито спросил Леандро.
     - О, ты отлично знаешь. Те, которые посылают  ультразвуковой  сигнал,
который   может   зафиксировать   здесь   один    человечек,    -    Брайт
продемонстрировал при этом  свои  собственные  часы.  -  Они  делают  так:
зиииииииии.
     - Это глупая шутка. А ты - величайший циник в мире, - и Джон  Леандро
поднял бокал:
     - Давай лучше выпьем  за  цинизм  -  самую  конструктивную  жизненную
позицию.

     Вторник, 2 августа.
     Их было шестеро, тех,  кто  собрался  в  полдень  в  конторе  Ньютона
Беррингера. Было уже около четырех,  но  часы  на  башне  -  часы,  сквозь
которые легко могла пролететь птица, если бы в Хейвене осталась хоть  одна
птица,  -  упорно  показывали  пять  минут  третьего.  Вся   шестерка   на
определенном этапе побывала у Бобби в сарае: Эдли  Мак-Кин,  Дик  Аллисон,
Киль, Хейзел и Френк Спрус.
     Они безмолвно обсуждали несколько важных событий.
     Она все еще жива, - телепатировал Ньют,  -  но  никто  ничего,  кроме
этого, не знает. Она не выходила из  сарая.  В  любом  случае,  когда  это
случится, мы об этом узнаем.
     Особенно серьезно они обсудили то, что произошло с Хэнком Баком и что
он и Питс услышали из другого мира.  Все  они  прекрасно  могли  прочитать
самые затаенные мысли Хэнка, и они знали мотивы, по которым он хотел убить
Питса. Но  он  был,  в  сущности,  безвреден,  и  поэтому  у  него  только
конфисковали модернизированное им радио, запретив  когда-либо  делать  еще
что-нибудь в этом роде... а также забыть, чей голос он  слышал.  С  Питсом
было проще: после сеанса он окончательно сошел с ума и не  мог  бы  связно
рассказать, что же случилось.
     Голос.
     Он, безусловно, принадлежал Давиду Брауну, - сказал Френк Спрус. -  У
кого-нибудь есть другое мнение?
     Другого мнения не было ни у кого.
     Давид Браун был на Альтаире-4.
     Никто точно не мог бы сказать, где находится Альтаир-4 или что  такое
Альтаир-4, но это не имело значения. Скорее  всего,  Альтаир-4  был  неким
местом в космосе,  где  хранились  самые  разные  вещи.  Туда-то  и  сумел
каким-то образом отправить Хилли Браун своего брата Давида.
     Хейзел поинтересовалась, можно ли извлечь Давида оттуда.
     Долгое задумчивое молчание.
     (да, возможно, да)
     Эта последняя мысль не принадлежала кому-нибудь одному, это был  плод
деятельности коллективного разума.
     (но зачем? зачем?)
     Не выражая никаких эмоций, они смотрели друг на друга.  Но  они  были
еще способны внутренне ощущать эмоции.
     Давайте вернем его, - безразлично  сказала  Хейзел.  -  Это  доставит
удовольствие Брайену и Мэри. И Руфи. Она этого очень хотела.  А  ведь  все
мы, как вы знаете, любили ее.
     Нет, - возразил Эдли, и все посмотрели на него. Он впервые вступил  в
спор. Он выглядел смущенным, но тем не менее продолжал свою мысль.  Каждая
газета, каждая радиостанция не преминет рассказать  историю  "космического
возвращения". Они считают, что он  наверняка  умер,  умер  не  менее  двух
недель назад. Стоит  ли  привлекать  такое  повышенное  внимание  к  этому
событию?
     Все присутствующие согласно закивали.
     И потом, как предусмотреть, что он станет рассказывать?
     Мы можем стереть его память, - сказала Хейзел. - С этим  нет  никаких
проблем, а окружающие  нормально  воспримут  его  амнезию.  Для  нее  есть
причины.
     (да, но дело не в этом)
     Вновь зазвучали голоса,  перебивая  друг  друга.  Это  была  странная
комбинация слов и чувств. Конечно, меньше всего хейвенцы хотели  видеть  в
городе репортеров  с  кинокамерами.  Да  и  башенные  часы  не  стоило  бы
показывать  лишний  раз.  Тогда  многие  поймут,  что  это  не  более  чем
галлюцинация. Нет, пусть уж Давид Браун останется там, где он  есть.  Ведь
известно пока,  что  с  ним  все  в  порядке.  Они  знали  очень  мало  об
Альтаире-4, но они знали, что время там идет с другой скоростью и что  год
на земле - для Альтаира-4 только миг. Получается,  что  Давид  только  что
попал туда. Конечно, он может умереть, его  организм  может  быть  поражен
какими-нибудь неизвестными микробами, а возможна и просто смерть от  шока.
Но скорее всего этого не случится, а если и  случится,  то  это,  в  конце
концов, не очень важно.
     Я  чувствую,  что,  если  мы  заберем  его  оттуда,  он  может  стать
детонатором, - сказал Киль.
     (как?)
     (что ты имеешь в виду?)
     Киль и сам не знал точно, что имеет в виду. Он только чувствовал, что
не стоит возвращать Давида Брауна в Хейвен. Лучше было бы извлечь  его  из
Альтаира-4 и отправить еще куда-нибудь.  Тогда  они  выиграли  бы  немного
времени. Время - это всегда проблема. Время для "превращения".
     (не нужно, чтобы Мэри знала: она еще не зашла в  своем  "превращении"
достаточно далеко, и не стоит ее расстраивать.)
     Шестерка огляделась вокруг, глаза  всех  присутствующих  округлились.
Этот голос, слабый, но ясный, не принадлежал никому из них. Он принадлежал
Бобби Андерсон.
     - Бобби! - воскликнул Хэйзел. - Бобби, с тобой все в порядке? Как  ты
там?
     Никакого ответа.
     Бобби исчезла, в воздухе не осталось даже тени  ее  присутствия.  Они
растерянно смотрели друг на  друга,  изучая  реакцию  каждого  из  них  на
случившееся. Если бы они были сейчас не вместе, а поодиночке,  можно  было
подумать, что голос Бобби - галлюцинация.
     Ну, и как же мы скроем это от  Мэри?  -  спросил  Дик  Аллисон  почти
сердито. - Мы не можем скрыть ничего ни от кого.
     Ты не прав, - вмешался Ньют. - Можем. Не очень хорошо,  наверное,  но
все же можем. Можем скрыть свои мысли, потому что
     (потому что мы были)
     (были там)
     (были в сарае)
     (в сарае Бобби)
     (там мы научились слышать мысли)
     (и начали "превращаться")
     И понимание возникло между ними.
     Мы должны вернуться немного назад, - сказал Эдли Мак-Кин. - Вернуться
немного в прошлое.
     - Да, - ответил Киль. - Мы так и сделаем.
     Это были первые сказанные  вслух  слова,  и  они  положили  конец  их
беседе.

     Среда, 3 августа.
     В этот день Энди Бозмен сменил у корабля Эндерса. Воистину ни один из
хейвенцев не мог проработать там больше двух дней. Другое дело -  Гарднер.
Его ни разу не  потребовалось  сменить.  Казалось,  он  обладает  каким-то
повышенным иммунитетом к воздействию, оказываемому кораблем. Он мог делать
что захочет и когда захочет, и никто не мог его остановить по той  простой
причине, что никто не мог узнать о его планах.
     Бозмен почти желал смерти  Бобби,  потому  что  тогда  они  могли  бы
избавиться от Гарднера. Это, конечно, оттянуло бы для хейвенцев  окончание
работы, но они бы освобождено вздохнули.
     И этот тип еще постоянно подчеркивает разницу  между  собой  и  всеми
остальными!
     - Смотри, Боззи, - сказал он сегодня, хотя  Бозмен  уже  предупреждал
его, что не любит, когда его зовут Боззи, - в чем  отличие  между  мной  и
тобой: я не отмораживаюсь так, как ты. И я не боюсь...
     - Какая разница, боюсь я или не боюсь, если мы копаем вместе с тобой?
И заметь, я не требую за свою работу никакой награды.  И  прошу  тебя,  не
называй меня Боззи!
     Гарднер с иронией посмотрел на него:
     - Да, я знаю, что тебе это не нравится.
     Они как раз обходили корабль кругом. Горы земли возвышались по  краям
выкопанной ямы, образуя крутые склоны.
     - Что ж, давай... - начал Бозмен.
     Гарднер дернул его за руку:
     - Шшшшшшш...
     - Что такое?
     - Разве ты не слышишь?
     - Что я...
     И тут он услышал. Свистящий звук,  как  будто  где-то  рядом  закипел
чайник со свистком. Бозмена обуял ужас.
     - Это они, - прошептал он и повернулся к Гарду. Его губы  дрожали.  -
Они не умерли, мы их разбудили... они выходят наружу!
     - Явление Христа народу, - некстати пошутил Гарднер.
     Свист усиливался, постепенно перерастая в гром. Силы оставляли  Энди,
и он упал на колени.
     - Это они, это они, это они, - бормотал он.
     Гарднер рывком поднял его на ноги.
     - Это не призраки, - сказал он. - Это вода.
     - Что? - Бозмен непонимающе смотрел на него.
     - Вода! - повторил Гарднер.
     И тут из ямы фонтаном брызнули струи воды,  размывая  свежевыкопанную
землю.
     - Вода, - слабым голосом повторил Энди. Он не мог этого осмыслить.
     Гарднер ничего не ответил. Вода устремилась к небу, и  в  ее  брызгах
заиграла радуга. И еще он увидел в струях воды какие-то светящиеся полосы.
     Это она, - подумал Гарднер, - это радиация. Она исходит от корабля. И
я ее вижу! О Боже...
     Внезапно земля под его  ногами  покачнулась.  Вода  заканчивала  свою
разрушительную  работу,  размывая  остатки  скалистой  почвы.   Напор   ее
становился все слабее, затем она и  вовсе  прекратила  поступать  из  ямы.
Радуга погасла.
     Гарднер  увидел,  что  теперь  корабль   полностью   освободился   от
удерживающей его скалы. И он начал двигаться. Он  двигался  так  медленно,
что это можно было считать игрой воображения, но все  это  происходило  на
самом деле. Двигался корабль, двигалась тень, отбрасываемая им; гигантское
судно бесшумно устремлялось к небу, наконец освобожденное...
     И он хотел этого. Боже! Хорошо это или плохо, но он хотел этого!
     Гарднер почесал в затылке, как бы обдумывая происходящее.
     - Пойдем, - позвал он. - Пойдем, посмотрим!
     И, не оглядываясь, он начал взбираться на холм.
     Через секунду к нему присоединился Энди  Бозмен.  На  его  лице  было
написано разочарование.
     - Все напрасно! - стонал он.
     - Почему же, Боззи? Разве тебе не нравится...
     - Заткнись! - заорал на него Энди. - Заткнись! Я ненавижу тебя!
     Гарднер был близок к истерике. Он взобрался наверх  и  сел  прямо  на
землю.  Он  думал  о  том,  как  эта  штука  столько  столетий  простояла,
удерживаемая столь легко  преодолимой  преградой.  Потом  он  вдруг  начал
смеяться. И даже когда  Энди  Бозмен  вскарабкался  наверх  и  ударил  его
кулаком в лицо, отчего Гард упал на землю, он не мог остановить этот смех.

     Четверг, 4 августа.
     Наступило утро, но до сих пор  никто  из  хейвенцев  не  показывался.
Приложив носовой платок к разбитому лицу,  Гард  решительно  направился  к
стоящему во дворе Бобби грузовичку.
     Ночью они опять приезжали, на этот раз на "кадиллаке"  Арчинбурга,  и
заседали в сарае. Он видел, как они приехали и заходили туда. Когда кто-то
из них  закрыл  дверь,  Гард  заметил  сияющий  зеленый  свет,  струящийся
изнутри. Они зашли, забыв прикрыть за собой двери. Сейчас они были  самыми
сияющими людьми во всем штате Мэн, хотя и не могли видеть себя со стороны.
     Интересно, - думал Гард, - может быть, когда они входят  внутрь,  они
подвергаются какому-то воздействию, вызывающему экзальтацию?
     Что с того, что я видел, как они входят туда? Ведь я так и  не  знаю,
чем они там занимаются.
     Он услышал шум подъезжающего грузовичка. Мотор заглох,  и  из  кабины
вылез человек. Он был незнаком Гарднеру. Тремейн, Эндерс, Бозмен... теперь
еще вот этот.
     - Мосс Фримен, - представился человек. - Приехал помочь тебе.
     - Да, мне нужна твоя помощь, - медленно протянул Гарднер. И,  отвечая
на его вопросительный взгляд, пояснил:
     - Я хочу, чтобы кто-нибудь наконец поцеловал меня в зад.

     Пятница, 5 августа.
     С 1960 года над  Хейвеном  не  проходило  ни  одной  линии  самолетов
гражданской авиации. Именно тогда был закрыт аэропорт  в  Бангоре.  Только
редкие военные самолеты  пролетали  иногда  над  городком.  Потом  все  же
правительство решило, что не использовать готовый  аэродром  в  Бангоре  -
непозволительная роскошь, и там был создан испытательный полигон.
     Участок над Хейвеном назывался  квадратом  Ж-3,  и  пролетающие  мимо
пилоты регулярно запрашивали сводку о  состоянии  неба  в  этом  квадрате.
Впрочем, то же самое  предпринималось  по  отношению  ко  всему  Альбиону,
району Больших Озер и Бермудскому треугольнику. Так было заведено - и  все
тут.
     В 1973 году здесь пропал самолет отряда "Дельта", совершивший перелет
Лондон - Чикаго.
     В 1974 году как раз над Хейвеном у  большого  самолета,  совершавшего
чартерный рейс Бангор - Лас-Вегас, отказал один мотор, и пилот  с  большим
трудом дотянул лайнер до ближайшего аэропорта.
     Еще один самолет пропал в 1975 году.
     С 1979 года ни один коммерческий самолет не залетал в район  Хейвена.
Квадрат Ж-3 стал пользоваться дурной репутацией.
     С 1982 года одна  частная  авиакомпания  стала  проводить  регулярные
исследования в месте, где случилось  так  много  происшествий,  но  долгое
время ничего странного не было обнаружено.
     Пока 5 августа в небе над Хейвеном не оказался пилот Питер Бейли.
     Бейли был пилотом, налетавшим около двухсот часов. Он больше всего на
свете любил деньги и поэтому легко  согласился,  когда  та  самая  частная
авиакомпания предложила ему высокооплачиваемую  исследовательскую  работу.
Опасности его волновали мало. Он целиком полагался на свою  удачу  и  свой
опыт. И действительно, по мастерству с ним мало кто мог потягаться.
     У Бейли было немало друзей среди летчиков. С некоторыми он летал,  за
другими наблюдал. Иногда он  даже  хвалил  кого-нибудь.  Но  во  всех  его
похвалах прослеживалась одна мысль: он, Бейли, - самый  великий  пилот  на
свете, с которым пока никто не может сравниться.
     Он любил играть в гольф. Его партнерами частенько бывали адвокаты,  а
эти типы, по общему  представлению,  знали  толк  в  игре.  И  все  же  он
выигрывал у всех!
     В тот день он совершал перелет из Питерборо, что возле  Нью-Йорка,  в
Бангор. В Бангоре он  должен  был  посетить  госпиталь,  в  котором  лежал
маленький Хиллмен Браун. Он прочитал о нем в  газетах,  а  поскольку  имел
незаконченное  медицинское  образование  и  большую   любовь   ко   всяким
интересным  случаям,  решил  проведать  мальчика  и  немного  поболтать  с
врачами.
     Целый день стояла хорошая погода, воздух был  совершенно  прозрачным.
Бейли предвкушал приятную воздушную прогулку. Однако на подлете к  Хейвену
самолет, все время державшийся на высоте одиннадцати тысяч футов, внезапно
поднялся на пятнадцать, а потом опустился до шести тысяч футов.
     - Что за черто... - попытался выругаться Бейли.
     Он посмотрел вниз и увидел какой-то сгусток яркого света. Он понимал,
что лучше было бы улететь отсюда как  можно  скорее,  но  интерес  одержал
верх. Он развернул самолет.
     - Где же...
     Новая вспышка чуть не ослепила его. Лучи  света  побежали  по  кабине
пилота.
     - Бож-же!
     Прямо под ним на фоне густого  леса  находился  огромный  серебристый
объект. Бейли не мог пока сказать,  что  это  такое,  потому  что  самолет
внезапно начало сносить ветром.
     Он выровнял курс. Внезапно у него  разболелась  голова.  Что  же  это
такое?  Водонапорная  башня?  Никто  и  никогда  не  строит  посреди  леса
водонапорные башни.
     Артефакт, - подумал он, слабея от восторга. -  Артефакт,  космический
корабль инопланетян... а может быть,  какая-нибудь  штучка,  принадлежащая
правительству? Но если этот объект принадлежит правительству, то почему он
никак не замаскирован? Он отчетливо видел вокруг предмета  свежевскопанную
землю. Сердце его  учащенно  забилось.  Внезапно  стрелка  компаса  начала
описывать  круги  против  часовой  стрелки,  все   индикаторные   лампочки
одновременно засветились красным светом. Затем  самолет  резко  бросило  в
небо. Высотомер показал двадцать две тысячи футов... А потом стрелка разом
упала на отметку "ноль".
     Мотор чихнул раз, другой  и  заглох.  Сердце  Бейли  тоже,  казалось,
остановилось. В глазах мелькали  искры  -  зеленые  и  красные.  Сейчас  я
разобьюсь, - промелькнуло в голове у пилота. Краешком глаза он увидел, что
шкала термометра, показывающего температуру за бортом, сперва подскочила с
отметки сорок семь до пятидесяти восьми, а затем резко упала до пяти и, на
мгновение замерев, взлетела до девятисот девяноста девяти.  Там  термометр
зашкалил и вышел из строя.
     - Господи, да что же это такое происходит! - простонал Бейли,  и  тут
один из его передних зубов вдруг выскочил изо рта,  ударился  о  приборный
щиток и упал на пол.
     Мотор вновь зарычал.
     -  Черт,  -  прошептал  он,  трясясь   от   страха.   Из   отверстия,
образованного на месте выпавшего зуба, лилась кровь,  струйкой  стекая  на
рубашку.
     Он вновь оказался над странным объектом в лесу.
     Мотор пару раз чихнул и умолк. Самолет терял  высоту.  Четыре  тысячи
футов... три с половиной тысячи... три тысячи... две с  половиной.  Дорога
была настолько близка, что Бейли мог рассмотреть на ней  буквально  каждую
травинку.
     - Мамочка! - прошептал он. - Сейчас я умру!..
     Он с силой надавил на газ. Мотор опять заработал - и тут же заглох.
     - Нет! - простонал Бейли. - Чертов самолет, не смей!
     Но он был бессилен. Самолет с силой  врезался  в  землю,  и  раздался
взрыв. То, что было раньше Питером Бейли, разлетелось на мелкие кусочки...

     Суббота, 6 августа.
     Ньют и Дик сидели в кафе. На столике между  ними  лежала  газета.  На
передней полосе крупными буквами был набран заголовок:
     УЖАСНАЯ ТРАГЕДИЯ: КРУШЕНИЕ САМОЛЕТА.
     Там же была помещена фотография с места происшествия. В том,  что  на
ней было изображено, было довольно трудно узнать  самолет,  которым  Питер
Бейли так гордился.
     Рядом с газетой стоял завтрак. Но мужчины не притрагивались к нему.
     Около двадцати  любопытных  шастают  вокруг  города,  обследуя  место
аварии, - мысленно сказал Ньют.
     Все из города? - спросил Дик.
     Да.
     У нас могут начаться проблемы?
     Нет, не думаю. Какое отношение имеем мы к случившемуся?
     Дик покачал головой: Никакого. Ты готов?
     Да.
     Они вышли  из  кафе,  не  расплатившись.  В  последнее  время  деньги
перестали играть в Хейвене какую-нибудь роль. Хейвен вообще приближался  к
тому состоянию, которое некоторые называют коммунизмом.
     Они направлялись к  городскому  залу.  Воображаемая  башня  с  часами
претерпела изменения. То она была на месте, крепкая и устойчивая, как сама
земля, то вдруг исчезала, и на ее месте появлялось синее ясное небо. Потом
все повторялось снова. Только тень, отбрасываемая  башней,  оставалась  на
прежнем месте, независимо от того, была при этом башня  или  нет.  Но  это
никого не беспокоило.
     Из Дерри приехали Томми Джеклин и Эстер Бруклин, -  сказал  Дик.  Они
намерены поставить здесь не менее  пяти  станций  техобслуживания.  И  они
привезли много батареек на продажу. В Дерри считают, что Хейвен помешан на
батарейках.
     Томми Джеклин и Эстер Бруклин? - переспросил Ньют. -  Боже,  но  ведь
они еще совсем дети! А разве у Томми вообще есть водительские права?
     Нет, - раздраженно сказал Дик. - Но ему уже исполнилось пятнадцать, и
скоро он их получит. Кроме того, он большой мальчик и выглядит старше, чем
есть на самом деле. Так что с ними все в порядке.
     Да, всем им нужны батарейки, а достать  их  становится  все  сложнее,
потому что жителям Хейвена все труднее покидать Хейвен. Некоторые,  выехав
за городскую черту, вообще могут умереть. Это  под  силу  только  молодым,
например, Ньюту и Дику. В Хейвене никого не удивляло, что Хилли Брауна  не
могут вывести из коматозного  состояния.  Причина  наверняка  в  том,  что
старый Хиллмен увез его из города.
     Что ж, - сказал задумчиво Ньют.
     Да, ничего не попишешь, - ответил Дик. - Мы  не  может  оставить  эту
штуку без нее и мы не выживем.
     Без нее и без батареек, - мог бы сказать он. Ведь Хейвен сейчас,  как
детская игрушка, работал на батарейках. И их нужно все больше, как  только
можно больше.
     Ньют Беррингер был встревожен. Нужно  проследить,  чтобы  с  Томми  и
Эстер все было в порядке.
     И он знал, что будет  переживать  все  время,  пока  не  узнает,  что
детвора (так он называл в уме Томми и  Эстер)  благополучно  сделала  свои
дела.

     Воскресенье, 7 августа.
     Гарднер  стоял  возле  корабля,  глядя  на  него   и   вспоминая   об
авиакатастрофе, случившейся здесь на днях. Не нужно  заканчивать  колледж,
чтобы уловить связь между происшествием и кораблем.
     Сегодня Фримен Мосс,  его  самый  последний  помощник,  не  появился.
Очевидно, ему стало так же плохо, как и всем предыдущим. Впервые с момента
исчезновения Бобби Гард был один.
     Перед ним стояла проблема выбора, и Гард видел три разных ее решения.
     Решение первое: работать, как обычно.
     Решение второе: бежать отсюда как  можно  дальше.  Он  уже  пришел  к
выводу, что в случае смерти Бобби ему нужно будет исчезнуть из этих  мест,
если он хочет спасти  свою  шкуру.  Чтобы  реализовать  это  решение,  ему
хватило бы получаса. Если он решит бежать, они об этом никогда  не  смогут
узнать.
     Бежать. Но куда? Дерри,  Бангор,  даже  Августа...  все  это  слишком
близко. Может быть, Портленд? Может быть. Бежать, бросить все,  бросить...
Бросить Бобби? Своего старого доброго друга, все еще любимую им  Бобби,  о
которой вот уже две недели нет никаких вестей?!
     Решение третье: избавиться от этой штуки. Взорвать ее. Разрушить ее.
     При всей своей нелюбви ко  всем  видам  оружия  (а  то,  что  корабль
представлял  собой  мощное  оружие,   Гард   понял,   анализируя   причины
авиакатастрофы), он не мог не понимать,  что  разрушение  корабля  чревато
новым Чернобылем, еще более ужасным по силе. Никто не может знать, сколько
разных штучек хранится внутри его. Но  из-за  этого  чертова  корабля  все
время погибают люди! Сколько смертей  случилось  за  последнее  время?!  А
сколько их еще будет!
     Гарднер был уверен: авиакатастрофа -  не  последнее  событие  в  этом
печальном списке.
     Затерянный корабль создавался как грозное оружие,  и  создателем  его
были не гуманоиды - в этом Гарднер  был  уверен.  Не  обладая  их  образом
мышления, как можно разгадать, что таится  внутри  корабля?  И  что  можно
сделать?
     Такие варианты решения стояли перед Гардом, и третий вариант вовсе не
был никаким решением... и внезапно его  руки  поняли  то,  что  не  смогла
понять голова. Они потянулись к бутылке,  спрятанной  под  деревом.  Самое
правильное решение - напиться, несмотря на то, что часы показывали  только
полдевятого утра.
     Что-то будто кольнуло его в висок.
     Он оглянулся.
     За спиной стояла Бобби.
     Рот Гарднера от неожиданности приоткрылся. Он помахал  перед  глазами
рукой, как бы отгоняя видение.  Но  Бобби  не  исчезла.  Она  была  вполне
реальной, хотя и потеряла большую часть волос на голове, а скулы  ее  были
плотно обтянуты кожей; она напоминала человека, случайно выздоровевшего от
неизлечимой болезни. Ее правая рука была перевязана. И...
     ...и на ее лицо был нанесен грим. Грим, до неузнаваемости меняющий ее
облик. Но это она... это Бобби... это не сон...
     Его глаза внезапно наполнились слезами. Только сейчас он  понял,  как
одинок был без нее.
     - Бобби? - спросил он. - Это действительно ты?
     Бобби улыбнулась той самой хорошо знакомой ему  улыбкой,  которую  он
так любил. Это была она, Бобби. Бобби, его любимая.
     Он подошел к ней, обнял, положив голову ей на плечо.  Ему  уже  давно
хотелось это сделать.
     - Привет, Гард, - сказала она и заплакала.
     Он заплакал тоже. Он поцеловал ее. Поцеловал ее. Поцеловал.
     Она обняла его здоровой рукой.
     - Но Бобби, - говорил он, целуя ее, - ты не должна...
     - Тсс. Я должна. Это мой последний шанс, Гард. Наш последний шанс.
     Они целовались, и ее блузка как бы случайно расстегнулась, и под  ней
показалось тело, белое и худое, с отвисшей грудью и  торчащими  ключицами,
но он любил ее и целовал ее, и слезы текли по их лицам.
     Гард, мой дорогой, любимый, всегда мой
     тссс
     О как я люблю тебя
     Бобби, я люблю
     люблю
     поцелуй меня
     поцелуй
     да
     Под ними хрустели еловые иголки. Счастье. Ее слезы.  Его  слезы.  Они
целовались, целовались, целовались без остановки. Встретив ее, Гард  понял
одновременно две вещи: как ему ее не хватало и  что  в  лесу  не  поет  ни
единая птичка. Лес мертв.
     Но они продолжали целоваться.

     Воспользовавшись своей рубашкой вместо тряпки, Гард  стер  со  своего
лица ее грим. Неужели она намерена прямо сейчас заняться  с  ним  любовью?
Что ж, если она хочет...
     Они оба сейчас представляли лакомый кусочек для комаров  и  москитов,
но Гарднер не получил ни одного укуса и был также уверен, что и  Бобби  не
укусил никто. Это не только грозное оружие, - думал он, глядя на  корабль,
- но еще и отличный репеллент: отпугивает всех насекомых.
     Он вновь натянул рубашку и коснулся лица Бобби, пробежал пальцами  по
щеке, стирая грим. Большая часть его, правда, уже была смыта слезами.
     - Я ненавижу тебя, - прошептал он.
     Ты любишь меня, - ответила она.
     - Что?
     Ты все услышал, Гард. Я знаю, что услышал.
     - Ты сердишься?  -  спросил  он,  уверенный,  что  между  ними  вновь
воздвигнется барьер, уверенный,  что  все  закончится,  потому  что  самые
лучшие  вещи  когда-нибудь  кончаются.  И  ему  было   грустно   от   этой
уверенности.
     - Именно поэтому ты не хочешь разговаривать со мной? - Он помолчал. -
Я не упрекаю тебя. Ты имеешь право так вести себя, женщина.
     - Но я говорила с тобой, - сказала она, и, хотя ему  было  стыдно  за
то, что он солгал ей, он был рад слышать  в  ее  голосе  разочарование.  -
Говорила мысленно.
     - Я не слышал.
     - А раньше слышал. Ты слышал... и ты отвечал. Мы говорили, Гард.
     - Тогда мы находились ближе к...  к  этому,  -  он  указал  рукой  на
корабль.
     Она слегка усмехнулась и прижалась щекой к его плечу. Грим все больше
стирался, обнажая бледную, полупрозрачную кожу.
     - Разве я могу ненавидеть тебя?
     - Нет. Да. Немного, - она улыбнулась и  в  этот  миг  стала  давно  и
хорошо знакомой ему Бобби Андерсон. И все-таки по ее щекам бежали слезы. -
И все же это хорошо, Гард. Мы сохранили самое лучшее в себе напоследок.
     Он очень нежно поцеловал ее, но теперь ее  губы  были  другими.  Губы
Новой и Усовершенствованной Бобби Андерсон.
     - И все же ни мне, ни тебе не хочется сейчас заниматься любовью.
     - Я знаю, что выгляжу усталой, - сказала Бобби,  -  и  потеряла  свою
прежнюю привлекательность, как ты, наверное, успел заметить. Ты прав:  мне
не хочется сейчас делать никаких физических усилий.
     Черт бы тебя побрал, -  выругался  про  себя  Гарднер,  отгородившись
мысленно от Бобби, чтобы она не могла услышать его мысли.
     - Лечение было... радикальным. После него остались некоторые проблемы
с  кожей  и  количеством  волос  на  голове.   Но   все   это   постепенно
восстанавливается.
     - Ох, - выдохнул Гарднер, думая при этом: Ты  все  еще  не  научилась
правдоподобно лгать, Бобби. - Что ж, я рад, что с тобой все в порядке.  Но
тебе понадобится еще немало дней, прежде чем ты окончательно  встанешь  на
ноги...
     - Нет, - спокойно ответила  Бобби.  -  Пришло  время  для  финального
рывка, Гард. Мы уже почти у цели. Мы начали это с тобой - ты и я...
     - Ты начала это, Бобби. Ты нашла  этот  корабль.  Вместе  с  Питером,
помнишь?
     При напоминании о Питере на лицо  Бобби  набежала  тень,  но  тут  же
исчезла.
     - Ты появился почти сразу же. Ты спас мне жизнь. Без тебя я сейчас не
была бы здесь. Так давай же  закончим  это  вместе,  Гард.  Я  думаю,  нам
осталось выкопать не более двадцати пяти футов.
     Гарднер понимал, что она права, но внутренне  он  не  принимал  такую
постановку вопроса. У него внезапно заныло сердце.
     - Если ты так считаешь...
     - Что ты говоришь, Гард? Осталось всего чуть-чуть. И мы вместе. Ты  и
я.
     Он задумчиво посмотрел на Бобби, а вокруг не было слышно  ни  единого
птичьего голоса.
     Какое  же  нужно  принять  решение?  Как  сделать  правильный  выбор?
Убежать? Вызвать полицию? Как? Какие еще идеи, Гард?
     И внезапно к нему пришла идея... или, во всяком случае, ее отблеск.
     Но даже отблеск - это лучше, чем ничего.
     Он похлопал Бобби по руке:
     - Ладно. Я согласен.
     Бобби улыбнулась шире... и вдруг  на  лице  ее  появилось  удивленное
выражение:
     - Интересно, сколько же он еще оставил тебе времени?
     - Кто он?
     - Волшебник-Зубодер, - пояснила Бобби. - Наконец и  ты  потерял  зуб.
Вот здесь, прямо по центру.
     Изумленный и немного испуганный, Гард поднес руку ко рту,  уверенный,
что еще вчера зуб был на месте.
     Вот это и случилось. Через месяц работы возле этой чертовой штуки его
иммунитет  наконец  перестал  срабатывать.  Теперь  и  он  стоит  на  пути
"превращения" во что-то Новое и Усовершенствованное.
     Он начинает "превращаться".
     Гарднер с трудом выдавил из себя ответную улыбку:
     - Я не заметил.
     - А еще что-нибудь ты чувствуешь?
     - Нет. Пока нет. Так ты  говорила,  что  хочешь  выполнить  кое-какую
работу?
     - Да, если смогу, - вздохнула Бобби. - С такой рукой...
     - Попроси меня. Я помогу тебе.
     Бобби улыбнулась и вновь стала той Бобби, какую он  знал  много  лет,
его любимой женщиной.
     Потом ему в глаза бросилось, как все-таки она худа и слаба, и у  него
заныло сердце.
     - Думаю, ты действительно поможешь, - тихо сказала она. - Мне было бы
одиноко без тебя.
     Они стояли рядом, улыбаясь друг другу, и все было  почти  по-старому,
кроме леса, в котором теперь не пели птицы.
     Прошла любовь, - думал он, - и никогда не  вернется.  И  кто  бы  мог
подумать, что виной всему призраки! Даже Герберту Уэллсу не  пришел  бы  в
голову такой сюжет!
     - Мне бы хотелось заглянуть в яму, - сказала Бобби.
     - Ладно. Тебе должно понравиться то, что я успел сделать.
     И они вместе направились к кораблю.

     Понедельник, 8 августа.
     Жара не спадала.
     Температура воздуха за окном кухни Ньюта  Беррингера  была  семьдесят
девять градусов. Боже, сейчас только четверть восьмого, а ведь впереди еще
все утро! Правда, Ньют  не  смотрел  на  градусник.  Он  стоял  в  ванной,
облаченный в пижаму, и старательно растирал взятый у жены  грим  по  лицу.
Ему всегда казалось, что грим - никому не нужное женское ухищрение  и  что
женское лицо без грима выглядит гораздо привлекательнее, но теперь,  когда
сам в нем нуждался, Ньют был вынужден признать, что грим - вещь полезная.
     Он пытался скрыть тот факт, что в последнюю неделю кожа на его лице и
затылке начала в буквальном смысле слова увядать. Он, конечно,  знал,  что
со всеми, кто побывал в сарае Бобби, происходят определенные перемены,  но
сперва ему казалось, что эти перемены благотворны: все три раза он выходил
оттуда  помолодевшим,  ставшим  будто   бы   выше   ростом   и   способным
удовлетворить в постели и свою жену, и всех ее подруг.
     Но с прошлой пятницы он уже не  мог  себя  обманывать.  Он  отчетливо
видел  вены,  артерии  и  капилляры  на  щеках,  и  в  связи  с  этим  ему
вспоминалась картинка из медицинского атласа, где изображалась кровеносная
система человека. Когда он нажимал  пальцами  на  щеки,  они  прогибались,
будто сделанные из эластика. Как если бы они... они... истончались.
     Я не могу выйти в таком виде, - подумал он.
     В  субботу,  когда  он  совершенно  отчетливо  увидел,  что   с   ним
происходит, он сразу же бросился к Дику Аллисону.
     Дик открыл ему дверь и сперва не понял, что так беспокоит Ньюта.  Но,
приглядевшись повнимательнее, посочувствовал и предложил:
     - Пожалуй, тебе нельзя появляться  на  улицах  в  таком  виде.  Давай
позовем Хейзел.
     (Телефон, конечно, им для этого не  был  нужен,  но  старые  привычки
умирают тяжело.)
     У Дика в кухне было достаточно светло, и Ньют увидел, что на  лице  у
Аллисона тщательно нанесен грим. Дик сказал, что его научила этому Хейзел.
Да, это происходило со всеми, за исключением Эдли, который впервые попал в
сарай около двух недель назад.
     Где же конец всему этому, Дик?  -  грустно  спросил  Ньют.  Его,  как
магнит, привлекало  к  себе  зеркало,  висящее  на  стене  в  кухне,  хотя
собственное отражение в нем делало Ньюта совершенно больным.
     Не знаю, - ответил Дик. Одновременно он разговаривал  по  телефону  с
Хейзел. - Но это не  имеет  никакого  значения.  Это  должно  произойти  с
каждым. Как и все остальное. Ты знаешь, что я имею в виду.
     Конечно, он знал. Но первые перемены, - думал Ньют, украдкой глядя на
себя в зеркало, - всегда наиболее болезненные, потому что они... интимного
свойства.
     Сейчас, стоя у зеркала и пытаясь на практике применять советы, данные
ему Хейзел, Ньют почувствовал,  что,  очевидно,  грядет  перемена  погоды,
потому что все  его  сведенные  ревматизмом  суставы  вдруг  по-настоящему
заныли.
     А, собственно, какая разница? Теперь ему должно быть все равно, какая
на дворе стоит погода.
     И, не испытывая никакой радости от своего "превращения", он продолжил
практические занятия по гримировке собственного исчезающего лица.

     Вторник, 9 августа.
     Старый доктор Варвик, закончив прослушивать  сердце  Томми  Джеклина,
устало  выпрямился,  зацепив  при  этом  кончик  носа  Томми.  Еще  совсем
мальчишка, Томми унаследовал от  отца  их  фамильную  гордость  -  большой
длинный нос.
     Его отец, - тоскливо подумала Бобби. - Кто-то должен  рассказать  его
отцу о случившемся. А как  решить,  кто  это  сделает?  Ее-то  не  слишком
тревожили подобные вещи, потому что она знала: случайности,  вроде  смерти
этого паренька Джеклина, случайности, которые она старательно скрывала  от
Гарда, все еще случаются.
     Но скоро, -  подумала  она,  -  ничего  подобного  просто  не  сможет
произойти.
     Еще несколько походов в сарай - и все образуется.
     На соседней кровати хрипела и задыхалась Эстер Бруклин.
     Киль: Он на самом деле умер?
     - Нет, это у меня такие  странные  шутки,  -  сердито  сказал  доктор
Варвик. - Заткнись, парень! Я знал о том, что он умрет, еще в четыре часа.
Поэтому я и позвал вас сюда. Вы, как-никак, все-таки отец города.
     На мгновение его глаза остановились на Хейзел и Бобби.
     - Прошу прощения. И две матери города.
     Бобби без тени юмора улыбнулась. Скоро в Хейвене  исчезнут  последние
половые различия. Не будет ни отцов, ни  матерей.  Будет  новая  генерация
людей - "Превращенные".
     Она посмотрела на остальных  и  увидела,  что  они  потрясены.  Хвала
Господу, она не одна! Томми и Эстер прибыли сюда три часа назад, и  оба  в
то время были живы. Почувствовав себя плохо, Томми гнал машину с отчаянной
скоростью.
     Чертов парень и впрямь оказался героем, - подумала Бобби. -  Хотя,  к
сожалению, единственное, чем мы можем отплатить ему - это сделать ему гроб
попросторнее.
     Она оглянулась на лежащую без  сознания  Эстер.  Бледная  как  стена,
тяжело дышит. Они уже возвращались, когда у  обоих  почему-то  разболелась
голова. Затем у Томми хлынула носом кровь, а  у  Эстер  внезапно  началась
сильнейшая менструация. Томми становилось все  хуже.  Вскоре  он  попросил
Эстер сесть за руль, потому что ему  начало  мерещиться  черт  знает  что.
Словом, начались галлюцинации. Эстер и самой казалось, что глаза  затянула
черная пелена, но она нашла в себе силы доехать до города  и  постучать  в
дверь к доку Варвику. Она еще помнила, как он открыл дверь и распростер ей
навстречу объятия, но после этого сразу же потеряла сознание и до сих  пор
в него не приходила.
     Хейзел спросила:
     - А как девушка?
     - Кровотечение нам удалось остановить, - сказал Варвик. - Она молода,
и я надеюсь, что организм справится. - Он строго посмотрел поверх очков на
собравшихся: - Я знаю ее родителей, и мне  не  хотелось  бы  причинять  им
горе.
     Но, думаю, до конца она так никогда и не оправится.
     Воцарилась растерянная тишина. Бобби прервала молчание:
     - Это не так.
     Доктор Варвик повернулся, чтобы взглянуть на нее.
     - Она придет в себя, - сказала Бобби. - Она придет в себя,  когда  ее
"превращение" полностью закончится.
     - Возможно, - пробормотал про себя Варвик. - И все же пока  положение
остается критическим.
     Бобби согласно кивнула головой: Да, плохо. Для Томми - еще хуже.  Его
родителей очень огорчит это известие. Я пойду и сообщу им о случившемся. И
мне хотелось бы, чтобы все составили мне компанию.
     Первым отозвался Эдли Мак-Кин: Если хочешь, я пойду с тобой, Бобби.
     - Спасибо, Эд, - обратила к нему Бобби  усталый  взгляд.  Спасибо  во
второй раз.
     Они вышли. Остальные проводили их  взглядом  и  вновь  повернулись  к
кушетке, на которой без  сознания  лежала  Эстер  Бруклин,  пожертвовавшая
своей жизнью во имя...
     ...да что там, во имя нескольких десятков батареек.

     Среда, 10 августа.
     С того дня как Бобби вернулась к нему, Гард много думал и все  больше
приходил к выводу, что так дальше продолжаться  не  может.  Слишком  много
кровоточащих носов, слишком много больных голов.  И  в  этом,  безусловно,
сказывалось воздействие корабля. Он никогда не  забудет  тот  день,  когда
впервые коснулся гладкой металлической обшивки и,  ощутив  вибрацию,  едва
сумел  остановить  носовое  кровотечение.  Вспоминать  это  его  заставлял
инстинкт самосохранения. Конечно, то, что он все время много пил, каким-то
образом предохраняло его, но все же не раз и не два из его  носа  хлестала
кровь. А теперь еще выпавший зуб!
     Он хотел знать о происходящем больше, чем считала нужным говорить ему
Бобби.
     Поэтому сейчас, когда она спала, тихонько  похрапывая  при  этом,  он
решил предпринять кое-какие шаги.
     Звук ее храпа, так хорошо знакомый  ему,  разбудил  воспоминания,  но
тут, подобно разорвавшемуся снаряду, ему в голову пришла одна мысль.
     Он прошел на кухню, открыл шифоньер и принялся рассматривать  платье,
которое на ней было надето вчера. Слава Богу, Бобби не заподозрит об  этой
инспекции, думал он. Она спит и храпит во сне.
     В предыдущий вечер Бобби без всяких  объяснений  вдруг  исчезла,  еще
днем она была раздражена и нервничала, и хотя они  оба  проработали  почти
целый день, Бобби почти  не  прикоснулась  к  ужину.  Потом,  когда  зашло
солнце, она приняла душ, переоделась и  уехала  в  жаркую,  пыльную  ночь.
Гарднер слышал, что вернулась она в полночь и  сразу  же  пошла  в  сарай.
Когда она  выходила  оттуда,  ее  осветила  вспышка  зеленого  света.  Ему
показалось, что и сама Бобби вспыхнула этим светом, но он не был уверен.
     Весь сегодняшний день она была замкнута, говорила только тогда, когда
он обращался к ней, да и то исключительно  односложными  фразами.  Попытки
Гарднера развеселить ее успеха не имели. От ужина она отказалась, хотя  он
очень настойчиво предлагал ей всякие деликатесы.
     Ее глаза на фоне густо загримированного  лица  казались  запавшими  и
сухими. К вечеру она попросила Гарда принести ей плед.
     - Холодное лето, как мне кажется. Я  немного  озябла.  Извини,  но  я
хотела бы прилечь.
     - Конечно, - торопливо согласился Гарднер.
     Что-то - он не мог понять пока что - глодало  его,  когда  он  стоял,
держа в руках ее платье из светлого хлопка. Когда-то давно она, сняв его с
себя, обязательно сразу же постирала бы его, развесила сушить, после ужина
прогладила и повесила на место, в шифоньер. Но это  было  когда-то  давно,
теперь же настали Новые и Усовершенствованные  дни,  и  все  стирали  свою
одежду только тогда, когда в этом была безусловная необходимость,  ведь  у
них были дела и поважней. Во всяком случае, так считала Бобби.
     Как бы протестуя, Бобби заворочалась во сне.
     - Нет, - прошептал Гард. - Пожалуйста. - Он быстро повесил платье  на
место, боясь еще раз прикоснуться к нему. Он затаил  дыхание,  боясь,  что
она проснется.
     Она брала грузовик. Ездила и делала что-то, чего ей вовсе не хотелось
делать.  Что-то,  что  вывело  ее  из  равновесия.  Что-то,  для  чего  ей
понадобилось приодеться. Она вернулась поздно и сразу же пошла в сарай. Не
зашла в дом переодеться, не стала снимать с себя то, в чем  была.  Почему?
Ответ, который напрашивался после осмотра ее платья, казался невероятным.
     Комфорт.
     А  когда  живущей  достаточно  замкнуто  и  одиноко  Бобби  требуется
комфорт, то кто может обеспечить ей его? Гард? Помилуйте, да за ним  самим
нужно ухаживать, как за младенцем. Он не может  предоставить  ей  комфорт,
потому что сам нуждается в нем.
     Ему хотелось напиться. Напиться сильнее, чем он напивался за  все  то
время, что провел здесь.
     Забудь это. И  он  решительно  вышел  из  кухни,  где  Бобби  хранила
выпивку. Внезапно что-то скатилось с его рубашки и с легким  стуком  упало
на пол.
     Он нагнулся и поднял упавший предмет. Конечно,  это  был  зуб.  Номер
Второй. Гарднер сунул в рот палец, обнаружил новую дырку и задумчиво  стал
рассматривать следы крови на ногте. Стоя в дверном проеме, он прислушался.
Бобби спала, и из спальни доносился ее храп. Наверное, у нее  аденоиды,  -
подумал Гард.
     Холодное лето, - сказала она. - Может быть, и это.  Может  быть,  так
оно и есть.
     И ему вспомнился вдруг Питер, который в любую погоду любил взбираться
к Бобби на колени, настойчиво преодолевая ее попытки сбросить пса, если ей
было жарко или тяжело. Однажды она сказала: Похоже, что он знает. Да, Пит?
И тебе, конечно, приятно, чтобы я чихала, когда  твоя  шерсть  попадает  в
нос? Ты все же предпочитаешь компанию, да? И Пит,  казалось,  смеялся  над
ней таким образом.
     Гарднер вспомнил, что, когда Бобби вчера  вернулась  домой,  издалека
доносились глухие раскаты грома.
     Вспомнил он и то, что иногда Пит повышено нуждался в комфорте.
     Особенно когда гремел гром.  Питер  смертельно  боялся  этого  звука.
Звука грома.
     Боже, неужели она держит Питера в сарае? А если да, то ПОЧЕМУ?
     На платье Бобби он обнаружил несколько странных зеленых пылинок.
     И шерсть.
     Очень знакомую бело-коричневую шерсть. Питер в сарае, и был  там  все
время. Бобби солгала, что Питер умер. Бог знает, сколько  всякого  разного
она солгала... но почему это?
     Почему?
     Гарднер не знал.
     Он передумал, подошел к буфету  и  достал  новую,  неначатую  бутылку
виски. Затем торопливо откупорил  пробку.  Подержав  в  руке  бутылку,  он
прошептал:
     - Вот что на самом деле лучший друг человека.
     Потом отхлебнул глоток, другой, третий...
     Питер. Что ты сделала с Питером, Бобби?
     Он собирался напиться.
     Здорово напиться.
     И поскорее.

                               КНИГА ТРЕТЬЯ

                                 Встречайте нового хозяина.
                                 Встречайте так же, как встречали старого.
                                         "Не будьте дураками снова". "Кто"

                                 Над горами гремит
                                 Гром, магический знак,
                                 Он несет людям истину,
                                 Наполняя землю дымом.
                                 Беги через джунгли...
                                 Беги и не оглядывайся назад.
                                           "Беги через джунгли". "Криденс"

                     Я спал, и мне снился сон. Мне некуда было скрыться. Я
                был одновременно и мужчиной, и  женщиной,  а  мой  спутник
                Саул - одновременно моим братом и сестрой, и мы  танцевали
                где-то на открытом пространстве,  между  странными  белыми
                домами, в которых происходило разрушение  странных  черных
                механизмов. И мы во сне, он и я, или она и я, были  едины,
                мы были  вместе.  И  еще  была  ностальгия,  ужасная,  как
                смерть. Мы были вместе, и целовались, и любили друг друга.
                Это было ужасно, и даже во сне я понимал это. Потому что в
                этом сне, и во  всех  остальных  снах  я  знал,  насколько
                разрушительно слияние двух получеловеческих созданий.
                                          Дорис Лессинг. "Золотой дневник"

                                 1. СИССИ

     - Надеюсь,  вам  понравился  полет,  -  вежливо  сказала  стюардесса,
поддерживая под локоть сорокалетнюю женщину, в компании  двухсот  тридцати
других пассажиров прилетевшую в Бангор.
     Сестра Бобби Андерсон Анна, которой  недавно  исполнилось  сорок,  но
которая думала как  пятидесятилетняя  и  соответственно  выглядела  (Бобби
сказала бы, что сестра Анна думала как пятидесятилетняя женщина с тех пор,
как ей исполнилось тринадцать лет), резко выдернула локоть.
     - Что ж, детка, я скажу тебе, как мне понравился полет, -  язвительно
заявила она. - Мне было жарко. Меня стошнило, потому что самолет болтало в
воздухе. Я облилась апельсиновым соком. Мои чулки воняют,  а  этот  чертов
городишко похож на общипанного петуха. Еще вопросы есть?
     - Нет, - прошептала стюардесса. Ее  глаза  увлажнились,  и  она  была
готова разрыдаться. Таков  был  эффект,  производимый  Анной  Андерсон  на
людей.
     - Отлично, милочка, - и Анна гордо сошла по трапу. На  ее  лице  было
написано, что она никогда не  бывает  всем  довольна.  Она  шла,  выпрямив
спину, как будто проглотила кол. Она направлялась в здание аэропорта.

     Клерк в конторе сообщил Анне, что она  не  может  арендовать  машину,
потому что она не прислала предварительной заявки, что ей не повезло и что
он приносит ей свои извинения. В Мэне царило лето, и большая  часть  машин
была в разгоне.
     Это явилось большой ошибкой со стороны клерка. Очень большой ошибкой.
     Анна ехидно улыбнулась и  принялась  за  дело.  Ситуации  вроде  этой
составляли смысл жизни сестры Бобби. К тому же в последнее  время  она  не
имела возможности часто ругаться с людьми, потому что ухаживала за  тяжело
больным отцом, скончавшимся первого августа, восемь дней назад.
     Анна была весьма волевой особой. Ее мать  предпочла  покориться  воле
дочери, когда той исполнилось восемнадцать лет, позже то же самое сделал и
покойный отец. Поэтому у клерка  не  оставалось  шансов.  Ей  понадобилось
всего десять минут, чтобы выйти из конторы с ключами  от  машины,  которую
случайно - ну очень случайно - держали в резерве. Еще через двадцать минут
Анна мчалась по шоссе Бангор - Катласс, а клерк с облегчением потирал шею.
     Подобный эффект Анна Андерсон производила на многих людей.

     Пришло время обеда, но Анна не думала о  еде.  Она  ехала  в  Хейвен,
намереваясь как можно скорее встретиться с сестрой Робертой.

     Гостиница была переполнена.
     Но это не беспокоило сестру Анну.
     Она поймала  в  коридоре  администратора  и  после  непродолжительной
беседы уже распаковывала вещи, поправляла макияж и чистила зубы. Потом она
спустилась в ресторан.
     - Принесите мне пучок овощей. Свежих овощей.
     - Мадам желает сал...
     - Мадам желает пучок свежих овощей. И меня не интересует, как вы  это
назовете. Только не  забудьте  сперва  вымыть  их.  И  еще  принесите  мне
сомбреро.
     -  Да,  мадам,  -  растерянный  официант  хлопал  глазами.   На   них
оглядывались. Некоторые улыбались... но улыбка  тут  же  пропадала,  когда
улыбавшийся встречался со взглядом  Анны  Андерсон.  Официант  отошел,  но
властный голос странной клиентки остановил его:
     - Сомбреро, - сказал она, - подают  с  кремом.  Если  вам  вздумается
принести мне сомбреро с молоком,  будьте  уверены,  я  вылью  его  вам  на
голову.
     Ее лицо было совершенно серьезно.
     Анна Андерсон не любила шутить.

     В половине восьмого она вернулась в свой номер. Она разделась, надела
халат и уселась возле окна. Отель находился достаточно  далеко  от  центра
города. Поэтому Анна ничего особенного не видела, за исключением, пожалуй,
маленькой автомобильной стоянки. Но это было как раз то  зрелище,  которое
ей нравилось.
     В сумочке у нее лежали несколько капсул амфетамина,  и  Анна  приняла
одну из них. Она начала принимать их вскоре после первого инфаркта отца...
     Она взглянула на телефон и  отвела  взгляд  в  сторону.  Один  только
взгляд на него напомнил о Бобби, о том, что Анне уже давно  не  удается  с
ней связаться. В течение последних двадцати четырех часов Анна звонила  ей
дважды, но оба раза телефон не отвечал.
     Она попыталась позвонить первый раз сразу после смерти отца. Это было
в час дня 2 августа. Трубку снял какой-то алкоголик.
     - Позовите, пожалуйста, Роберту Андерсон, -  сказала  Анна,  стоявшая
босиком в коридоре воинского  госпиталя  в  Юте.  Рядом  сидела  ее  мать,
окруженная своими братьями и сестрами. - И, если можно, поскорее.
     - Бобби? - переспросил пьяный голос на другом конце  провода.  -  Вам
нужен старый хозяин или же Новый и Усовершенствованный Хозяин?
     - Не болтайте чепухи, Гарднер. Ее отец...
     - Вы не сможете говорить с Бобби сейчас, - конечно, это был  Гарднер.
Она узнала его голос. - Она в сарае с далласской полицией. Они сейчас  там
становятся все более Новыми и Усовершенствованными.
     - Передайте ей, что ее сестра Анна...
     Дзинь!
     Короткие гудки. Она подержала трубку возле уха и в сердцах  отбросила
ее, будто в руке оказался таракан.
     Больше всего на свете она ненавидела людей,  у  которых  были  плохие
манеры по телефону.

     Она повернулась к матери.
     - Ты говорила с ней, Сисси? - спросила мать.
     - Да.
     - Что она сказала? Она приедет на похороны? - Глаза матери с надеждой
смотрели на старшую дочь.
     - Я так и не поняла. - Все  своей  раздражение  Анна  вложила  в  эти
слова. И дальше, будто на  нее  снизошло  вдохновение,  на  одном  дыхании
выпалила:
     - Она сказала, что она рада, что  старый  мерзавец  умер.  Потом  она
рассмеялась. Потом она бросила трубку.
     На мгновение воцарилась тишина. Затем Паола  Андерсон  зажала  руками
уши и зарыдала.

     Сперва Анна все же не сомневалась, что  Бобби  приедет  на  похороны.
Анна считала, что она должна приехать, - значит, так и должно  было  быть.
Анна обычно добивалась всего,  чего  хотела,  и  так  было  всегда.  Когда
Роберта приедет, ей довольно сложно  будет  доказать,  что  Анна  солгала.
Поверят, безусловно, Анне, а не ей.
     Это хорошо. Просто отлично. Но этого мало. Пришло время - пришло  уже
давно, - когда Роберта должна была вернуться домой. Не только на похороны.
Навсегда.
     И она останется. Останется, потому что этого хочет Сисси.

     Этой ночью к Анне все  не  шел  сон.  Она  прислушивалась  к  шорохам
вокруг. Где-то за стенкой громко  работал  телевизор.  Безобразие:  мешают
людям спать. Завтра она напишет жалобу.
     Она лежала без сна, и, против ее воли, к ней  стали  опять  приходить
воспоминания...
     Через час, после того как она солгала матери  про  ответ  Бобби,  она
вновь пришла к телефону, чтобы на этот раз позвонить Бобби без свидетелей.
Она вызвала оператора и сообщила, что подозревает, что линия оборвана.
     - Прошу вас проверить, права ли я. Мне необходимо  как  можно  скорее
связаться с сестрой.
     - Да, мадам. Если вы сообщите мне номер, по которому звоните...
     - Нет,  милочка.  Сейчас  я  отправляюсь  в  похоронное  бюро,  чтобы
заказать гроб для моего  папаши,  а  потом  намереваюсь  поспать.  Я  сама
перезвоню вам утром. Можете быть уверены, уж я-то не забуду, дорогая.
     Она повесила трубку и направилась в похоронное бюро.

     На следующее утро телефон у Бобби  работал,  но  к  трубке  никто  не
подходил. Так продолжалось весь день. Постепенно в Анне вскипела ярость. К
вечеру она позвонила в справочное бюро и потребовала телефон  полицейского
участка Хейвена.
     - Ну... там,  собственно,  нет  полицейского  участка,  но  если  вас
устроит телефон констебля...
     - Вполне. Дайте мне его.
     Анна позвонила по этому телефону. Длинные гудки...  Практически  того
же тона, как когда она звонила своей чертовой сестрице. Как будто это  был
один и тот же аппарат...
     Она отбросила эту безумную мысль и разозлилась еще больше.  Наверное,
повреждение на линии, а телефонная компания еще не успела его устранить.
     - Ты нашла ее? - спросила вошедшая в комнату Паола.
     - Нет. Она не отвечает, городской констебль  не  отвечает.  Наверное,
этот паршивый городишко попал в какой-то Бермудский треугольник.
     - А если позвонить ее друзьям?..
     - Каким друзьям? Таким же ненормальным, как она?
     - Сисси! Ты не знаешь...
     - Я знаю, кто ответил по ее номеру, когда я звонила первый раз. После
жизни в нашей семье легко могу определить  по  голосу  мужчины,  когда  он
пьян.
     Мать ничего не ответила, она просто  поднесла  руки  к  шее,  как  бы
стараясь сделать тугой воротничок попросторнее.
     - Он брал трубку, и они оба отлично знают, зачем я ее  разыскиваю,  -
продолжала Анна. - И они пожалеют, что посмеялись надо мной!
     - Сисси! Я бы не хотела...
     - Заткнись! - заорала Анна, и мать, конечно же, сразу замолчала.
     Анна  звонила  вновь  и  вновь.  Она  узнавала  еще  какие-то  номера
телефонов в Хейвене. Ни  один  из  них  не  отвечал.  Наконец  ей  удалось
пробиться к мэру города, Беррингеру.
     - Ньют Беррингер слушает.
     - Слава Богу.  Меня  зовут  Анна  Андерсон.  Я  звоню  из  Юты,  штат
Нью-Йорк. Я пыталась дозвониться к  вашему  констеблю,  но  он,  очевидно,
отправился на рыбалку.
     - Не он, а она, мисс Андерсон. В  прошлом  месяце  она  скоропостижно
скончалась. Должность  в  настоящее  время  вакантна,  поэтому  телефон  в
конторе не отвечает.
     Эта информация смогла только на мгновение остановить Анну. Она всегда
умела прийти к цели, никуда не сворачивая.
     - Мисс Андерсон? А откуда вам, мистер Беррингер, известно, что  я  не
миссис, а мисс?
     Без всякой паузы Беррингер ответил:
     - А разве вы не сестра Бобби? Если вы  ее  сестра  и  если  при  этом
замужем, вы бы не носили эту фамилию.
     - То есть вы знакомы с Бобби?
     - Каждый в  Хейвене  знаком  с  Бобби,  мисс  Андерсон.  Она  -  наша
гордость.
     Эта фраза прозвучала для Анны подобно звуку  разорвавшегося  снаряда.
Наша гордость. Боже правый!
     - Что ж, отлично. Тогда вы,  несомненно,  поможете  мне  связаться  с
вашей гордостью. Я уже несколько дней мечтаю сообщить ей, что ее отец умер
и что завтра его будут хоронить.
     Она ожидала хотя бы формального выражения соболезнования, но в  ответ
просто прозвучало:
     - У нее есть определенные проблемы с телефоном.
     Разговор явно принимал не тот оборот, которого ожидала Анна.  Реакция
Беррингера была по меньшей мере странной,  слишком  равнодушной  даже  для
янки. Она попыталась представить себе  своего  собеседника  и  не  смогла.
Что-то непонятное звучало в его голосе.
     - Могли бы вы  передать  ей,  чтобы  она  перезвонила  мне?  Ее  мать
выплакала все глаза, она находится в  полуобморочном  состоянии,  и,  если
Роберта не появится, я не знаю, что будет с матерью.
     - А как я могу заставить ее позвонить вам?  Она  взрослая  женщина  и
сама решает, что ей делать, - медленно, с нажимом ответил Беррингер. -  Но
я передам ей ваши слова.
     - Может быть, я дам вам номер моего телефона? - сквозь зубы процедила
Анна. - Она так редко звонит нам, что могла и забыть его...
     - В этом нет необходимости, - оборвал ее Беррингер. - Если она  и  не
помнит его, то всегда сможет позвонить в справочное бюро. Ведь именно  так
вы получили этот телефон.
     Анна всегда ненавидела телефоны, но сейчас эта ненависть вспыхнула  в
ней с особой силой.
     - Послушайте! - крикнула она. - Вы, наверное, не поняли...
     - Я все отлично понял, - Беррингер вторично перебил ее  за  последние
три минуты. - Я все передам ей. Спасибо, что позвонили, мисс Андерсон.
     - Послушайте...
     Она не успела закончить фразу, как он сделал то, что  она  ненавидела
больше всего.
     Он повесил трубку.
     Анна яростно стиснула зубы: он еще пожалеет об этом!

     В тот день Бобби так и  не  перезвонила.  Не  перезвонила  она  и  на
следующий. Ни через день...
     Ну, ты еще вернешься, - думала Анна. - И когда это случится...
     Похороны прошли без Бобби. Все родственники плакали на  кладбище,  но
только не Анна. Хвала Господу, она умеет держать себя в руках!
     О, если бы она могла отложить похороны и заставить Бобби  приехать...
Но нет, этот раунд Бобби выиграла. Выиграла раунд,  но  не  все  сражение.
Анна намеревалась взять реванш. Поэтому наутро после похорон она  заказала
себе авиабилет в Бангор. Один туда... и два обратно.

     Проведя в гостинице ночь (черт знает что за гадость эти гостиницы,  в
них никогда не удается выспаться), в восемь утра Анна уже сидела за  рулем
взятого напрокат автомобиля, направляясь в Хейвен.
     Она не могла не нервничать. Ее напряжение особенно  усилилось,  когда
она пересекла черту города. Что-то происходит с Бобби: она полностью вышла
из-под контроля. И хотя Анна надеялась, что ей удастся повлиять на сестру,
ее мучили некоторые сомнения.
     Она  ехала  по  улицам  Хейвена  и   чувствовала,   почти   физически
чувствовала,  что  прохожие  смотрят  ей  вслед.  Смотрят   ей   вслед   и
многозначительно переглядываются.
     Из леса слышался звук мотора: там проводились какие-то  работы.  Звук
доносился издалека, но был неприятен для слуха Анны.
     Внезапно она почувствовала, что  у  нее  кровоточат  десны.  Капельки
крови выступили в уголке рта.
     Дорога была  достаточно  просторной  и  пустынной.  Казалось,  Хейвен
дремлет, убаюканный  ласковым  утренним  солнышком.  Отсутствие  машин  на
дороге радовало Анну, не любившую пробки и толчею.
     Ее увидел молодой  Эшли  Рувелл,  и  тут  же  в  его  мозгу  возникла
информация, которую уловил Джастин Хард: она подъезжает.
     (дама, в машине дама, и я не слышу, о чем она думает)
     Сотня голосов одновременно ответили ему.
     (мы знаем, Эшли, все в порядке... тссс... тссс...)
     И Эшли улыбнулся, обнажив в улыбке беззубый рот.

     У нее урчало в животе.
     Ее тошнило.
     Ей хотелось выйти из машины и лечь прямо на землю у обочины дороги.
     Может быть, это потому, что она забыла позавтракать?  А  может  быть,
виноват вчерашний ужин? Так и есть, мерзавец официант решил отравить ее!
     Я могу умереть... о Боже, наверное, я уже умираю. Но если я не  умру,
то подам в суд на этого  мерзавца!  Я  устрою  ему  такую  жизнь,  что  он
пожалеет, что родился на свет!
     Эта мысль придала  Анне  силы.  Она  подъезжала  к  усадьбе,  где  на
почтовом ящике было начертано: АНДЕРСОН. Внезапно ей  в  голову  закралась
ужасная мысль. Предположим, Бобби написала  свое  имя  на  чужом  почтовом
ящике, надеясь, что она, Анна, поверит и попадет в дом к чужим людям...
     Но нет, там было написано: Р.АНДЕРСОН. И потом, именно этот двор  был
изображен на фотографиях, которые  присылала  как-то  матери  Бобби.  Анна
узнала его. Усадьба покойного дяди Френка. Ферма старого Гаррика. У  ворот
припаркован голубой грузовичок. Место было тем самым, но  каким-то  другим
было освещение. Это немного смутило ее, и она с  удивлением  обнаружила  в
себе нечто напоминающее страх.
     Освещение.
     Странное освещение.
     Ее прошиб пот, и на светлом платье образовались темные влажные пятна.
     Странное освещение.
     Как будто бы светит солнце...
     Да нет, это, несомненно, был солнечный свет. Просто в его  лучах  дом
представился почему-то более ярким, чем был на самом деле. А  может  быть,
виной всему усталость после дороги. Или...
     Почему по пути ей не встретилась ни одна машина? Почему  трасса  была
такой пустынной? Хейвен, конечно, небольшой городишко, но...
     Что же происходит в этом городишке?
     Страх. Незнакомый ей страх. К черту страх!
     Она въехала во двор.

     Анне приходилось раньше дважды встречаться с Джимом Гарднером. Она бы
никогда не забыла его лица. Но сейчас она с трудом узнала Великого  Поэта,
хотя была уверена, что  по  одному  запаху  почует  его  за  сорок  ярдов.
Человек, который сидел на краю гамака с бутылкой виски в кармане, никак не
напоминал того Гарднера, которого она видела прежде. Он был давно  небрит,
на нем болталась совершенно грязная рубашка. Его  глаза  налились  кровью.
Хотя Анна и не могла этого знать, Гард находился сейчас в том состоянии, в
котором пребывал все последние дни после того,  как  обнаружил  на  платье
Бобби собачью шерсть.
     Он увидел въезжающий во двор автомобиль, но не выразил  ни  малейшего
удивления. Он бросил взгляд на вылезающую из машины женщину и отвернулся.
     Ох, - думал  он.  -  Птица,  самолет,  теперь  эта  Суперсука.  Семья
воссоединяется!
     Анна захлопнула за собой дверцу. Она на мгновение  задержалась  возле
машины, и Гард успел оценить ее сходство с Бобби. И еще она напоминала ему
почему-то Рона Каммингса, и Гард попытался представить, как Рон  вразвалку
идет через комнату.
     Анна пересекла двор и подошла к крыльцу. Гард  прочитал  на  ее  лице
раздражение, улыбнулся, отхлебнул немного виски и сказал:
     - Привет, Сисси. Добро пожаловать в Хейвен. Советую  тебе  как  можно
скорее бежать отсюда без оглядки.

     Она сделал два шага и, споткнувшись, упала на  одно  колено.  Гарднер
протянул ей руку, но она сделала вид, что не заметила этого.
     - Где Бобби?
     - Ты не слишком хорошо выглядишь, - отозвался Гард. - В последние дни
Хейвен плохо влияет на людей.
     - Я в порядке, - отрезала она. - Где она?
     Гарднер мотнул головой по направлению к дому. Из окна  доносился  шум
воды.
     - Душ. Мы весь день работаем в лесу, и сейчас  Бобби  принимает  душ.
Ей, понимаешь ли, хочется смыть с себя грязь.  -  Он  вновь  приложился  к
горлышку. - А  вот  я  верю  в  простейшие  методы  дезинфекции.  Проще  и
приятнее.
     - От тебя смердит, как от свиньи, - процедила Анна и сделала  шаг  по
направлению к дому.
     - Когда ты пробудешь здесь несколько дней, дорогая, ты будешь пахнуть
не лучше.
     Не стоит обращать на него внимания, - подумала Анна. - Он  совершенно
пьян. Был бы он трезв, никогда не посмел  бы  разговаривать  с  ней  таким
тоном.
     Она услышала, как выключился душ.
     - Я приехала, чтобы увезти Бобби домой.
     Тишина.
     Ни шороха.
     - Хочу дать тебе совет, сестрица Анна...
     - Избавь меня, пожалуйста, от твоих советов! Я не  желаю  выслушивать
советы алкоголиков.
     - И все же послушай меня. Уезжай. Прямо сейчас. Это не  самое  лучшее
место на земле в последнее время.
     В  его  глазах  было  что-то  такое,  что  смутило  ее.  Ей  внезапно
захотелось сесть в машину и...
     Но это не соответствовало натуре Анны. Если она что-нибудь решила, то
должна была обязательно добиться желаемого. Такова она была,  и  ничто  не
могло ее изменить.
     - Что ж, - сказала она. - Ты дал мне совет, и  я  тоже  позволю  дать
тебе совет. Тебе было бы лучше проветриться и не мешать мне  разговаривать
с Бобби. Это наше семейное дело, и я не хочу,  чтобы  в  него  вмешивались
посторонние.
     - Анна... Сисси... Поверь, Бобби уже  не  та,  какой  ты  ее  знаешь.
Она...
     - Пойди и прогуляйся, - повторила Анна и вошла в дом.

     Окна были открыты, но шторы задернуты. И запах. Анна шмыгнула  носом:
пахло, как в обезьяньем  питомнике.  От  Великого  Поэта  еще  можно  было
ожидать этого, но от ее сестры...
     Свинарник. Настоящий свинарник.
     - Привет, Сисси.
     Она оглянулась. В первое  мгновение  ей  показалось,  что  перед  ней
возникла тень Бобби. Анна всмотрелась и...
     Она увидела грязный распахнутый халат, брызги на полу и  поняла,  что
Бобби только что вышла из душа.  Что-то  было  неправильное  в  стоящей  в
дверном проеме сестре.
     Это место в последнее время стало не слишком хорошим.
     - Папа умер, - сообщила она, стараясь держаться прямо.
     - Я знаю. Ньют Беррингер сообщил мне об этом.
     Что случилось с ее голосом? В нем звучали странные нотки. И она  явно
не боится ее, Анну. Впервые в жизни Бобби не боится ее.
     - Мы похоронили его без тебя. Твоя мать умрет, если ты  не  вернешься
домой, Бобби.
     Она подождала, пока Бобби что-нибудь ответит. Сестра молчала.
     Во имя Господа... она... она действительно изменилась...
     - Мама упала с лестницы четыре дня назад и сломала ключицу.
     - Да что ты? - безразлично спросила Бобби.
     - Ты вернешься домой вместе со мной, Бобби, - с нажимом сказала Анна.
     - Посмотри, а ведь у тебя выпал зуб,  -  улыбнулась  вдруг  Бобби.  -
Конечно! Я не сомневалась, что так и будет.
     - Бобби, выйди на свет. Я хочу посмотреть на тебя.
     - Хочешь? - В ее голосе опять звучали странные, насмешливые нотки.  -
Я не уверена, что это так уж необходимо.
     - Перестань дразнить меня, Бобби! - Она повысила голос.
     - Послушай, Анна! - сказала Бобби. -  За  многие  годы  мне  надоело,
когда ты разговариваешь со мной в таком тоне. Оставь свою манеру кричать.
     Внезапно Анне  захотелось  убежать  отсюда  как  можно  дальше  и  не
оглядываться. Но было слишком  поздно.  Она  увидела  взмах  руки  младшей
сестры, которая отдергивала штору.
     Душ смыл остатки грима. Голова и шея, все тело Бобби  были  абсолютно
прозрачными. Сквозь кожу просматривались все внутренние  органы.  В  венах
пульсировала кровь. Анна видела, как бьется сердце Бобби, как  наполняются
воздухом легкие. И все  ее  внутренние  органы  имели  почему-то  странный
ярко-зеленый цвет.
     В голове у Бобби просвечивался мозг.
     Бобби беззубо улыбнулась:
     - Добро пожаловать в Хейвен, Анна!
     Анна, будто во сне, сделала шаг назад. Она хотела кричать, но  у  нее
перехватило дыхание.
     Бобби  направилась  в  ее   сторону.   Анна   попыталась   отскочить,
споткнулась и упала.
     - Нет, - шептала она, - нет... Бобби... нет...
     - Я рада, что ты здесь, - все еще улыбаясь, сказала  Бобби.  -  Я  не
рассчитывала, что ты приедешь... вовсе не рассчитывала... но я думаю,  что
для тебя здесь найдется дело... Вакансии, как говорится, еще остались.
     - Бобби...  -  Изо  рта  Анны  вырвался  хрип;  тело  ее  забилось  в
судорогах. Рука Бобби коснулась ее руки, и Анна потеряла сознание.

                    2. ГАРДНЕР ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ПРОГУЛКУ

     Воспользовавшись   советом   Анны,   Гарднер    решил    прогуляться.
Естественно, конечной целью прогулки должен  был  стать  корабль.  Ему  не
очень хотелось идти туда одному, и он боялся, как ребенок, оставшийся один
в темном доме. А если там привидения? Если там прячутся Призраки Прошлого?
И они ожили, и хотят выйти наружу? И какие они на самом деле?
     Он присел на землю неподалеку от корабля и  стал  рассматривать  его.
Вскоре взошла луна, матовым светом вспыхнув на  серебристой  обшивке.  Это
необычное и очень красивое зрелище.
     Что же происходит вокруг?
     Я не хочу этого знать.
     Происходящее пока не ясно...
     Я не хочу этого знать.
     Эй, а что это за звуки доносятся изнутри?..
     Он допил бутылку и отбросил ее дрожащей  рукой  в  сторону.  А  потом
заснул неожиданно  для  себя,  в  лесу,  в  непосредственной  близости  от
корабля.
     И проспал всю ночь.
     Утром возле него на земле лежали два зуба.
     Это потому, что я спал слишком  близко  от  корабля,  -  подумал  он.
Правда, был при этом и приятный момент: у него совсем  не  болела  голова,
хотя вчера он  явно  перебрал.  Возможно,  корабль  способствует  каким-то
изменениям в атмосфере, например, перепадам давления.
     Ему не хотелось оставлять свои зубы валяющимися на  земле.  Повинуясь
внутреннему зову, он закопал из в землю и, сделав это, подумал: Ты  ничего
не добьешься, разыгрывая Гамлета, Гард. Если ты не примешь решения, причем
не позже завтрашнего дня, то вскоре ничем не будешь отличаться от  здешней
братии.
     Он оглянулся на корабль и подумал:
     Мы все привязаны к нему, как куры к своему курятнику. Что же делать?
     Как бы сам отвечая на свой вопрос, он направился в сторону дома.

     Машина, на которой приехала Сисси, исчезла.
     - Где ты был прошлой ночью? - спросила Гарднера Бобби.
     - Спал в лесу.
     - Ты что, и в самом деле так напился? - удивленно спросила Бобби.  На
ее лицо был густо нанесен грим. И на ней красовалась  все  та  же  грязная
рубашка, которую она носила последние дни. Из ворота выглядывала тоненькая
шейка.
     - Не совсем так. Просто вдруг захотелось поспать на земле. Тем  более
что в последнее время комары совсем не донимают.  Они  улетели.  Вместе  с
птицами. Вместе с пчелами.  Все  насекомые  разлетелись,  остались  только
такие дураки, как мы.
     - Что произошло с тобой, Гард?
     - Ты уже спрашивала меня об этом.
     Бобби промолчала.
     - Ты слушала по радио вчерашние  новости?  -  Спрашивая,  он  отлично
знал, что не слушала. Бобби не смотрела, не слушала и не думала ни о  чем,
кроме корабля. - Массовые убийства в Ливии. Война в  Ливане.  Американское
движение за мир. Русские все чаще заговаривают о химическом оружии. Все мы
до сих пор сидим на бомбе. С 1945 года мало что изменилось. Ты же изобрела
эту штуку, которую прячешь в сарае, а теперь интересуешься, не изменил  ли
я своего мнения по поводу того, как ею пользоваться.
     - А ты изменил?
     - Нет. - Гарднер и сам не знал наверняка, ложь это или правда, но был
рад, что Бобби не может прочитать его мысли.
     Боже, думал  в  ужасе  он,  неужели  так  бывает  всегда,  когда  сам
становишься  призраком?  Неужели  ты  начинаешь  при  этом   походить   на
уменьшенную копию атомной бомбы?
     Бобби, держащая в руках какие-то инструменты,  быстро  оглянулась  на
Гарднера:
     - Что?!
     Я сказал, что пора заняться  делом,  лентяйка,  -  отчетливо  подумал
Гарднер, и выражение изумления на ее лице сменилось улыбкой.
     - Ладно. Помоги мне.
     Конечно, они не  стали  сразу  же  "людьми-невидимками".  Они  теряли
волосы и зубы, их  кожа  истончалась  и  становилась  прозрачной.  Словом,
происходило физическое "превращение".
     Он вновь подумал: Встречайте нового хозяина. Встречайте так  же,  как
встречали старого.
     Бобби вновь вопросительно взглянула на него.
     - Что ты сказал, Гард?
     - Я сказал: "Пошли, хозяйка".
     Мгновение помолчав, Бобби кивнула:
     - Да, - сказала она. - Не будем терять время.

     Они ехали на тракторе к месту раскопок.
     - Твоя сестра уехала? - поинтересовался Гарднер.
     - Верно, - ответила Бобби. - Она уехала.
     Ты все еще не умеешь правдоподобно  лгать,  Бобби.  И  я  думаю  -  я
действительно думаю, - что я слышал ее стон. Перед тем как я ушел вчера  в
лес, я наверняка слышал ее стон. Что же  нужно  сделать,  чтобы  заставить
такую железную кобылу, как Сисси, застонать? Насколько же плохо нужно было
поступить по отношению к ней?
     Мог быть только один ответ. Очень плохо.
     - Она приехала, чтобы забрать меня домой, - задумчиво сказала  Бобби.
- И раньше ей это удалось бы. Но теперь у нее не было никаких шансов.
     Гарднер похолодел. Существует множество трактовок  подобной  реплики.
Какая же из них верна?
     - Я удивляюсь, как тебе удалось спровадить ее в первый  же  вечер,  -
сказал он. - Я считал, что Патриция Мак-Кадл ужасна,  но  по  сравнению  с
твоей сестрой она - ангел во плоти.
     - Я просто вышла к ней без грима. Когда она это увидела, то  умчалась
отсюда, как будто реактивный самолет. Это было весьма забавно.
     Она рассказывала так образно, что история казалась похожей на правду.
С учетом того, что это было совершенной неправдой.
     Нет, - думал Гарднер. - Она никуда не уезжала. Интересно  другое:  ты
убила ее, или она заперта сейчас в сарае вместе с Питером.
     - Сколько должны продолжаться физические перемены, Бобби?  -  спросил
он.
     - Не очень долго, - ответила она, и Гарднер вновь подумал, что из нее
получился неважный лжец. - Вот мы и приехали. Тормози.

     На следующий вечер они рано закончили работу. Стояла жара, и никто не
смог работать долго. Они вернулись в дом, без аппетита  поели,  размазывая
большую часть еды по  тарелкам,  и,  когда  посуда  была  вымыта,  Гарднер
сказал, что хотел бы прогуляться.
     - Да? - Бобби посмотрела на него  одним  из  тех  странных  взглядов,
которые он замечал у нее в последнее время. - Холодает. И, мне кажется,  у
тебя есть чем заняться.
     - Солнце садится, - легкомысленно сказал Гарднер. - И... - Он открыто
взглянул на Бобби. - Если я останусь дома,  я  откупорю  бутылку.  Если  я
откупорю бутылку, я опять напьюсь. А вот если я пойду пройдусь, то  устану
и сразу же засну.
     Все это было  достаточно  правдоподобно...  но  под  видимой  правдой
скрывалась другая правда, как внутри большой матрешки - меньшая.
     Гарднер посмотрел на Бобби, ожидая, обнаружит ли она второй смысл его
слов.
     Она ничего не обнаружила.
     - Ладно, - заявила она,  -  хотя  ты  отлично  знаешь,  что  меня  не
беспокоит твое пьянство. Я твой друг, а не жена.
     Да, тебя действительно не беспокоит то, что я  пью,  ты  с  легкостью
предлагаешь  мне  выпить,  если  мне  этого  хочется.   Потому   что   это
нейтрализует меня.
     Он дошел почти до дома Джастина Харда и вдруг свернул налево и  почти
вприпрыжку быстрым шагом направился по боковой улочке. К его  ногам  будто
приделали крылья.
     Стояла тишина. Ни одна собака не облаяла его. Окна  во  многих  домах
были темными. А в тех,  где  был  слабый  свет,  он  ни  разу  не  заметил
включенного телевизора.
     Вскоре он дошел до тупика. Совсем стемнело, но на небе взошла луна  -
и стало достаточно светло. За  асфальтом  начиналась  гравийная  тропинка.
Освещенный луной гравий казался совсем  белым.  Тишина  начинала  угнетать
Гарднера.
     Зачем  он  идет  сюда?  Что  влечет  его?  Не  его   ли   собственное
"превращение"? Наверное, потому что сила, влекущая его, сильнее,  чем  его
воля.
     Гарднер шел, а его ноги  утопали  в  толстом  слое  гравия.  Внезапно
что-то под ногами привлекло его внимание. Он нагнулся и начал  раскапывать
гравий. Отбросил пару камешков - ничего, еще несколько - опять ничего...
     Ой, минуточку!..
     Пальцы его наткнулись на что-то слишком гладкое, чтобы  быть  камнем.
Он пошарил рукой, сердце его учащенно забилось. Ничего! И тут он увидел...
     Он увидел автомобильную фару.
     Гарднер изумленно рассматривал находку. ВОТ ЧТО значит найти в  земле
нечто, - думал он. - Найти странный предмет, артефакт. Но как я узнал, где
искать?
     Он вновь принялся раскапывать гравий, не обращая внимания, что острые
камешки ранят его руки и пальцы начинают кровоточить.
     Он чувствовал, что автомобиль Анны где-то здесь, близко. Бобби  и  ее
друзья прекрасно выполнили задачу. Они добросовестно похоронили машину. От
напряжения у Гарднера пересохло во рту. Он копал, сам не зная, чего  хотел
больше: найти что-нибудь или ничего не найти.
     Он не позволял себе задуматься, не стоит ли ему сейчас повернуться  и
бежать отсюда. Он копал.
     Ничего.
     Автомобиль Анны Андерсон был пуст.
     Они могли спрятать ее тело в багажник. Не увидев,  ни  в  чем  нельзя
быть уверенным.
     Логика подсказала ему, что тела Анны в багажнике нет. Нет потому, что
любой, нашедший в гравии автомобиль, сразу же заглянул бы в багажник...  и
вызвал полицию.
     Никто из жителей Хейвена не стал бы выкапывать  спрятанный  кем-то  в
земле автомобиль. А найдя, не стал бы обращаться в полицию, потому что это
было бы последним в  его  жизни  поступком.  Автомобиль  спрятан  от  глаз
кого-нибудь чужого, приезжего, а этим летом в Хейвене не слишком привечают
приезжих.
     Так что Анны не было и не могло быть в багажнике. Простая логика.
     Возможно те, кто  это  сделал,  не  рассчитывают  на  твою  дружбу  с
логикой, Гард.
     Черт побери! Если он видит предмет на глубине трех футов, то вся  эта
компания должна видеть по крайней мере на глубине двадцати трех.
     Гарднер встал на ноги, потирая  колени.  Нужно  будет,  придя  домой,
принять аспирин.
     Анны в машине нет. Где же она? Конечно, в сарае. Гарднер вдруг понял,
зачем пришел сюда: не для того чтобы немного отдохнуть от Бобби, а потому,
что хотел убедиться в своих предположениях  относительно  сарая.  Ему  это
было необходимо. Потому что он должен был принять  решение  и  потому  что
хотел  все-таки  выкопать  корабль  до  конца,  выкопать  и  научиться  им
пользоваться.
     Но перед тем как он примет решение, он должен увидеть воочию, что  же
происходит в сарае.

     На полпути он остановился, задумавшись над ответом  на  один  вопрос:
зачем же все-таки они зарыли автомобиль? Потому что кто-нибудь, заметивший
его пропажу, может обратиться в полицию? Нет. А если  и  так,  то  полиции
понадобится не меньше двух недель, чтобы  найти  связь  между  пропажей  и
семьей Анны. Хейвенцев это волновать не могло.
     Так от кого же спрятан автомобиль?
     От тебя, Гард. Они спрятали его от тебя. Они все еще не хотят,  чтобы
ты знал, на что они способны, защищая себя. Поэтому они  закопали  его,  а
Бобби сказала тебе, что Анна уехала.
     И он пошел домой, унося с собой открывшуюся тайну.

                               3. КУРЯТНИК

     Это случилось двумя днями позднее.  Стояла  собачья  жара,  если  так
можно  выразиться,  учитывая,  что  собак  в  Хейвене  не   осталось,   за
исключением, может быть, собаки в сарае Бобби.
     Гард и Бобби возились на самом дне ямы, выкопанной вокруг корабля. Ее
глубина  сейчас  составляла  около  ста  семидесяти   футов.   С   помощью
пневматических дрелей они освобождали корпус корабля от кусков скалы.
     Утром Гарднер спросил Бобби, зачем они берут с собой дрели.
     - Лучше было бы воспользоваться чем-нибудь  посовершеннее,  -  сказал
он.
     - Сейчас мы слишком близки к цели, чтобы рисковать. Дрель  не  сможет
никак повредить корабль.
     - Этот курятник?
     - Да, этот курятник.
     У Гарднера ныли плечи, ныла голова - боль наступала всегда, когда  он
начинал  работать  здесь,  -  и  он  ждал  с  нетерпением  сигнала  Бобби,
означающего перерыв.
     Работая дрелью, он  не  слишком  оберегал  от  царапин  металлический
корпус. Сделав неловкое движение, он вдруг обнаружил, что у него сломалось
сверло. Рядом раздался треск, и он догадался, что сверло  Бобби  сломалось
тоже.
     - Гард? Гард, что случилось?
     В ее голосе слышалась тревога. Впрочем, Гарднер слишком устал,  чтобы
задумываться, почему у них одновременно сломались сверла.
     И тут до него вдруг дошло: наверное, они совсем приблизились к цели.
     Очевидно, Бобби поняла то же самое, потому что вдруг отшвырнула дрель
и пальцами принялась разгребать землю. Не думая о том,  что  делает,  Гард
присоединился к ней.

     Все в порядке, что-то есть, - подумал Гарднер.
     На корпусе корабля возникла совершенно  отчетливая  линия.  Глядя  на
нее, Гарднер почувствовал, в каком восторге пребывает сейчас Бобби. В  его
голове звучала музыка. Он  внезапно  ощутил,  что  его  зубы  вибрируют  в
деснах, и почти наверняка знал,  что  ночью  лишится  еще  нескольких.  Он
слишком приблизился к призракам и их секретам, а  за  этим  всегда  должно
следовать наказание.
     - Это курятник, - сказала Бобби. - Я всегда знала, что это здесь.
     Гарднер усмехнулся:
     - Мы знали это, Бобби.
     - Да, мы знали это. Хвала Господу, ты вернулся, Гард.
     Что-то зрело внутри Гарднера. Уверенность? Сила?
     Это по мне, - подумал он.
     - Как ты думаешь, он большой?
     - Не уверена. Но, мне кажется, мы могли бы  сегодня  выяснить.  Будет
лучше, если мы так и поступим. Нельзя терять время, Гард...
     - Что ты имеешь в виду?
     - Атмосфера вокруг Хейвена меняется. И виной этому корабль,  -  Бобби
неожиданно погладила мягкий металл.
     - Я знаю.
     - Поэтому все, кто приезжают сюда, сразу же заболевают. Ты видел, что
творилось с Анной.
     - Да.
     - Из-за этого она уехала злая как черт.
     Да что ты говоришь?
     - Когда все закончится,  воздух  здесь  станет  ядовитым  для  людей,
приезжающих в город. Но мы не сможем этого предотвратить, Гард.
     - Нет?
     - Нет. И мы не  можем  оставаться  здесь  дольше.  Я  думаю,  ты  еще
кое-какое время смог бы. Я - нет. И еще одно: слишком долго  стояла  жара.
Если погода переменится и подует ветер, он разнесет нашу биосферу над всей
Атлантикой. Тогда мы все умрем, и не только мы.
     Гард покачал головой:
     - Погода уже изменилась - в день, когда хоронили эту женщину,  Бобби.
Я отлично помню. Тогда было ясно и ветрено. А потом с тобой произошло  то,
что твои друзья называли солнечным ударом.
     - Все меняется. "Превращение" ускоряется.
     Неужели все они умрут? - подумал Гарднер. - ВСЕ они? Или только ты  и
твои друзья, Бобби? Те, кто сейчас не может выйти на улицу без грима?
     - Я слышу твои мысли, Гард, - сказала Бобби.
     - Мои мысли сейчас таковы, что все может случиться, - сказал Гард.  -
Ладно, детка. Копаем дальше.

     К обеду они добрались до входного люка, идеально круглого задраенного
отверстия около шести футов в диаметре. На  дверце  был  начертан  символ.
Гард коснулся его, и заигравшая  в  голове  музыка  на  этот  раз  звучала
громче,  чем  обычно.  Это  был  либо  знак  протеста,   либо   сигнал   к
осторожности. И все равно он не убрал руку.
     Этот символ начертали существа, жившие под другим  солнцем.  Что  это
значит? НЕ ВХОДИТЬ? МЫ ПРИШЛИ К ВАМ С МИРОМ? Или  какой-нибудь  эквивалент
знаменитой фразы ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ?
     Надпись, подобно барельефу, слегка выступала над поверхностью двери.
     Эту надпись сделали существа из другой галактики. И  я,  Джеймс  Эрик
Гарднер, родившийся в Портленде,  штат  Мэн,  Соединенные  Штаты  Америки,
западное полушарие земного шара,  прикасаюсь  к  знаку,  оставленному  нам
живущими где-то далеко, на расстоянии  многих  световых  лет,  существами.
Боже мой, я прикоснулся к другой цивилизации!
     В  последнее  время  ему  уже  приходилось  соприкасаться   с   чужой
цивилизацией... но это было не одно и то же.
     Неужели мы действительно попадем туда? Он чувствовал, что из его носа
вновь идет кровь, но  какое  это  могло  иметь  значение  по  сравнению  с
важностью момента!
     Итак, ты собираешься попасть  внутрь?  А  если  это  убьет  тебя?  Ты
начинал плохо себя чувствовать после  каждого  поверхностного  контакта  с
этой штукой; не станет ли самоубийством, если ты войдешь в нее?
     Это говорил разум, но что может значить голос  разума  рядом  со  все
поглощающим желанием? Он должен войти внутрь и понять.
     Гарднер громко рассмеялся. Звук смеха оказался неожиданно  громким  и
поэтому вдвойне странным при сложившихся обстоятельствах.
     Бобби удивленно спросила:
     - Что ты видишь смешного, Гард?
     Смеясь все громче, он ответил:
     - Все. Если не смеяться, то можно сойти с ума. Согласна?
     Судя по выражению ее  лица,  она  была  не  согласна.  Гард  подумал:
Конечно, она будет не согласна. У нее  есть  своя  точка  зрения.  Она  не
согласна и не смеется, потому что уже давно сошла с ума.
     От смеха по щекам потекли слезы, и некоторые  из  них  были  окрашены
кровью. Гард этого не заметил, а Бобби хотя и  заметила,  но  не  сказала,
потому что не намеревалась пугать его.

     За два часа им удалось полностью расчистить  подходы  к  люку.  Когда
дело было сделано, Бобби отряхнула руки и обратилась к Гарднеру:
     - Мы закончили нашу работу. Мы сделали это, Гард.
     - Да.
     - И завтра мы войдем внутрь.
     Ничего не говоря, Гард смотрел на нее. Во рту у него пересохло.
     - Да, - повторила Бобби, как будто он переспросил  ее.  -  Завтра  мы
войдем в него. Мне одновременно кажется, что я впервые пришла сюда миллион
лет назад - и как будто это было вчера. Я  споткнулась  о  него,  упала  и
расшибла палец. И вот мы достигли конца.
     - Да, и вначале здесь была другая Бобби.
     - И другой Гард, - задумчиво сказала она, и  в  ее  глазах  мелькнула
искорка смеха.
     - Верно. И хотя мне кажется, что эта  штука  убьет  меня,  я  все  же
попытаюсь.
     - Не убьет.
     - Нет?
     - Нет. А теперь пошли отсюда. Мне надо еще сделать много дел. Сегодня
я собираюсь в сарай.
     Гарднер пытливо взглянул на Бобби, но она  в  это  время  смотрела  в
другую сторону.
     - Я сделала там кое-какие приспособления. Я и  другие.  Чтобы  хорошо
приготовиться к завтрашнему дню.
     - И сегодня вечером они будут с тобой,  -  полуутвердительно  спросил
Гарднер.
     - Да. Но сперва мне нужно привести их сюда и  показать  вход.  Они...
они тоже ждали этого дня, Гард.
     - О, в этом я не сомневаюсь!
     - Что ты имеешь в виду? - ее голос прозвучал сердито.
     - Ничего. Совсем ничего.
     Их глаза встретились. Гард почувствовал, как она старается прочитать,
что он думает сейчас, но усилием воли Гард опять помешал ей.
     - Безусловно, покажи им все, - сказал он. - Но когда мы откроем  люк,
Бобби, внутрь войдем только ты и я. Мы выкопали  эту  штуку,  нам  и  идти
первыми. Согласна?
     -  Да,  -  ответила  Бобби.  -  Мы  войдем  первыми.  Без  парадов  и
приветственных речей.
     - И без далласской полиции.
     - Естественно, и без них, - усмехнулась она. - Ты хочешь войти  самым
первым?
     - Нет, первой войдешь ты.
     - Спасибо, Гард.
     - Не за что, - он отвесил ей шутовской поклон.
     - А ты почувствуешь себя лучше...
     (когда  "превратишься",  когда  процесс  твоего  "превращения"  будет
полностью закончен)
     Бобби поднялась на ноги и направилась к дому.

                                 4. САРАЙ

     Это произошло четырнадцатого августа. Гарднер быстро подсчитал в уме,
что провел с Бобби сорок один день - почти столько, сколько понадобилось в
библейские времена для сотворения  мира.  А  ему  показалось,  что  прошло
гораздо больше времени. Прошла вся его жизнь.
     Они с  Бобби  едва  прикоснулись  к  остывшей  пицце,  приготовленной
Гарднером на ужин.
     - Мне бы хотелось пива, - сообщила Бобби. - А ты будешь?
     - Спасибо, я пас.
     Она удивленно подняла брови, но ничего не сказала. Достав из шкафчика
банку и открыв ее, она некоторое время сидела молча, глядя в окно.
     Он нарушил тишину:
     - Ты и я, Бобби, мы провели много времени вместе.
     - Да. Много времени. И такой странный конец!
     - Почему ты так сказала - конец?
     Бобби пожала плечами и отвернулась:
     - Ты сам знаешь. Конец фазы. Так нравится больше?
     - Во всяком случае, звучит не так безнадежно.
     Они опять помолчали. Бобби допила пиво и вытерла губы  рукавом  своей
рубашки. Затем она сказала:
     - Я всегда  любила  тебя,  Гард.  И,  что  бы  ни  случилось,  помни,
пожалуйста, об этом. - Теперь она посмотрела ему прямо в глаза, и ее  лицо
под коркой грима было жалкой  пародией  на  лицо  прежней  Бобби.  -  И  я
надеюсь, ты помнишь, что я никогда не принуждала тебя помогать  мне.  Все,
что ты делал, было совершенно добровольно. Свобода  волеизъявления  -  это
немаловажный фактор, как сказал однажды кто-то из великих.
     - И ты сама избрала для себя эти раскопки, - Гарднер говорил тихо,  а
в душе его был страх. К чему она говорит о свободе волеизъявления? Готовит
его к близкой кончине?
     Прекрати, Гард. Прекрати подозревать ее.
     Бобби грустно рассмеялась:
     - Делая выбор, ты ведь не задумываешься, принесет это тебе пользу или
нет. Люди  всегда  выбирают  знание,  не  обращая  внимание  на  возможные
последствия.
     -  Исходя  из  этой  логики  я  участвовал  в  пикетировании  атомных
электростанций, - пошутил Гарднер.
     Бобби мотнула головой:
     - Люди всегда начинают выкапывать то, что находят и  про  что  ничего
нельзя сказать с  первого  взгляда.  Резон  один:  а  вдруг  это  окажется
полезным?
     - Но Питеру это не понравилось.
     - Да. Питеру это не понравилось. Но не корабль убил его, Гард.
     Я уже давно подозревал, что не корабль.
     - Питер умер по самым естественным причинам. Он был стар. Эта штука в
лесу - корабль из другого мира. Не ящик Пандоры и  не  райская  яблоня.  И
никакого змея-искусителя не было.
     Гард улыбнулся:
     - Это корабль знаний, верно?
     - Да. Мне тоже так кажется.
     Бобби вновь посмотрела на дорогу.
     - Когда ты ожидаешь их? - спросил Гарднер.
     Как бы отвечая на вопрос, Бобби кивнула в сторону дороги.  К  воротам
подъехал "кадиллак" Киля Арчинбурга,  за  ним  -  старенький  "форд"  Эдли
Мак-Кина.
     - Что ж, пойду спать, - Гарднер встал и потянулся.
     - Если хочешь, можешь прогуляться с нами к кораблю.
     - С тобой - пожалуйста. Но с ними?! - Он отвесил  шутливый  поклон  в
сторону  приехавших.  -  Благодарю  покорно.  Они  и  так   считают   меня
сумасшедшим и ненавидят, потому что не могут читать мои мысли.
     - Если я говорю, что ты можешь пойти с нами, значит, так оно и есть.
     - И все же нет, - твердо сказал Гарднер, вновь усаживаясь на стул.  -
Они мне не нравятся. Более того, они раздражают меня.
     - Мне очень жаль.
     - Мы пойдем. Только... завтра. Мы с тобой, Бобби, верно?
     - Верно.
     - Передавай им мой привет. И напомни, что я немало помог тебе.
     - Напомню. - Но ее глаза  смотрели  в  сторону,  и  Гарднеру  это  не
понравилось. Совсем не понравилось.

     Гард думал, что сперва они пойдут в сарай, но ошибся.  Посовещавшись,
они  дружной  толпой  направились  в  лес,  к  кораблю.  По   дороге   они
разговаривали - Бобби, Френк, Ньют, Дик Аллисон,  Хейзел,  остальные.  Все
отчетливо выделялись на фоне пурпурного заката, и у многих  были  с  собой
карманные фонарики.
     Гард  проводил  их  взглядом.  Вот  теперь,  пожалуй,  пришло   время
заглянуть в сарай и посмотреть, что же там такое...
     Только где же ключ? Он обследовал связку ключей, висящую в чулане, но
подходящего так и не нашел. Но, видно, он  родился  везучим,  потому  что,
перерыв карманы многочисленных нарядов Бобби, он все же наткнулся на  ключ
в кармане старого халата.
     Оставалось собраться с духом и открыть дверь.
     Они могут  вернуться.  В  любое  время.  И  тогда  они  поймают  меня
буквально за руку.
     О, как же они обрадуются!
     Обрадуются, если вернутся и застанут тебя. Но они не вернутся  раньше
чем через пару часов.
     Иди смело, Гард. Не бойся.
     Я не хочу идти туда. Я боюсь...
     Брось. С тобой ничего не случится. Ты должен увидеть своими  глазами,
что там происходит. Отбрось сомнения.
     - Боже правый, - прошептал Гарднер и осторожно вставил ключ в замок.

     Ключ повернулся в замке, издав легкий скрип - крак!
     Гарднер двигался, будто во сне. Он подумал, что нужно  взять  себя  в
руки.
     Когда он заходил в сарай в  день  своего  приезда,  там  был  хороший
свежий воздух. Теперь же, когда во всем  Хейвене  с  воздухом  происходило
что-то странное, в сарае пахло просто как в помойном баке.
     И все же он рискнет. Он перевел дыхание и начал считать шаги. Три. Ты
не сможешь сделать больше трех шагов. Только глянешь  одним  глазком  -  и
назад. Как можно скорее.
     Он приоткрыл дверь. Из сарая вырвались струи зеленого света. Гарднер,
которому этот свет резал глаза, вспомнил о том, что в кармане у него лежат
солнцезащитные очки, но очки мало чем помогали. Зеленый свет был, пожалуй,
даже ярче солнечного.

     Сперва он не увидел ничего. Слишком слепил свет. Потом,  когда  глаза
привыкли, он услышал слабый шум. Шшшшшшшшшш... Слева! Он взял курс на этот
шум, но тут же остановился. Он боялся всего, к чему мог прикоснуться.
     Гард увидел в зеленых лучах темнеющие тени. Это призраки, нет...  Это
какие-то отражения на стене.
     Боже, это же стиральная машина!
     Да, это  была  стиральная  машина,  усовершенствованная,  как  и  все
механизмы в Хейвене, но шум издавала не она. А что же?
     Рядом стоял вакуумный пылесос "Электролюкс" - один из  самых  лучших.
Он тоже был выключен...
     Еще левее. Это должно быть там.
     У Гарда перехватило дыхание. К горлу подкатил комок: в дальнем  левом
углу сарая на стальных крюках висели Ив Хиллмен, Анна  Андерсон  и  старый
добрый бигль Бобби Питер. Они висели, как туши в лавке мясника. Но они все
еще были живы.
     Толстый черный провод, из тех, которые используются на высоковольтных
линиях, проходил через центр затылка Анны Андерсон. Такой  же  провод  был
выведен из правого глаза старика. А с собакой было нечто особенное:  пучок
проводов пронизывал мозг бигля.
     Глаза Питера, без всяких следов катаракты, обратились к Гарду.
     Боже... Боже... мой Боже...
     Он ухватился рукой за стену.
     Щеки Анны и старика частично исчезли. Стали прозрачными.
     Я хочу выйти отсюда. Я хочу только выйти отсюда.
     Я не хочу смотреть на них.
     Ему хотелось заплакать, но он не мог.
     Как они здесь могут дышать? Как могут до сих пор оставаться в  живых.
А может, они вовсе не живы и мне  это  только  кажется?  Может  быть,  это
просто иллюзия?
     И, как бы опровергая его предположения, Питер  посмотрел  на  него  и
глухо зарычал.
     Питер... ты слышал его рычание...
     Ерунда. Иллюзия. Вот и все.
     Но он точно знал, что тут и не пахнет иллюзиями. И еще он  знал,  что
услышал рычание Питера не ушами.
     Этот звук возник в центре его собственного мозга.
     Анна Андерсон открыла глаза.
     Забери меня отсюда, - простонала она. - Забери меня отсюда, я оставлю
ее в покое, а сейчас я не чувствую ничего, кроме того, что  они  замышляют
убийство, замышляют убийство, убийство...
     От неожиданности Гарднер споткнулся и упал. Он попытался встать и  не
смог. И еще он не мог  отвести  взгляд  от  лица  сестры  Бобби.  Ее  язык
вывалился изо рта, а пальцы дрожали.
     Питер продолжал рычать.
     Старик открыл глаза.
     Мальчик.
     Эта мысль предельно отчетливо возникла в голове Гарднера. И он  нашел
в себе силы мысленно спросить:
     Какой мальчик?
     Он тут же получил ответ:
     Давид. Давид Браун.
     Старик единственным уцелевшим глазом смотрел прямо на него.
     Спаси мальчика.
     Мальчик.  Давид  Браун.  Был  ли  он  частью  всего  этого,  мальчик,
пропавший много дней назад, поиски которого так и не  увенчались  успехом?
Очевидно, да.
     Где он? - подумал Гарднер.
     Шшшшшшшшшшшш...
     На Альтаире-4, - ответил  наконец  старик,  -  на  Альтаире-4.  Спаси
его... а потом убей нас... Это... это плохо. По-настоящему  плохо.  Мы  не
можем умереть. Я пытался. Все мы пытались. Даже
     (сукасука)
     она. Так не может продолжаться. Используй трансформер и спаси Давида.
Потом отключи провода. Просто оборви  их.  И  взорви  это  чертово  место.
Слышишь?
     Гарднер увидел, что провода опутывают весь  пол,  как  будто  это  не
сарай, а сцена, подготовленная для выступления  вокально-инструментального
ансамбля. В некоторых местах провода были скручены вместе и вели  к...  Ну
конечно же к батарейкам, болван.
     Он увидел несколько миникомпьютеров - "Атари", "Эппл-2"  и  "Эппл-3",
ТРС-80, "Коммодор". На экране дисплея одного из них светилось слово:
     ПРОГРАММА?
     (используй трансформер)
     На пульте управления вспыхивали и гасли разноцветные огоньки. Вспышки
носили циклический характер.
     Это центр, - в невольном восхищении подумал он. - Это имеет отношение
к  кораблю.  И  они  приходили  в  сарай,  чтобы  пользоваться   им.   Это
трансформер, и отсюда они черпали свою силу.
     Используй трансформер и спаси Давида.
     Попроси о чем-нибудь попроще, старик. Я никогда  не  был  в  ладах  с
техникой. Я не знаю, как этим управлять.
     Но - мальчик.
     Сколько же ему было лет? Четыре? Пять?
     И куда, во имя всего святого, они отправили его? Ведь даже небо имеет
свои границы.
     Спаси мальчика... используй трансформер.
     Времени на долгие размышления не было. Компания в любое  время  могла
вернуться. Он пристально начал всматриваться в светящийся экран дисплея.
     ПРОГРАММА?
     Что, если я наберу на  пульте  слово  "Альтаир-4"?  -  подумал  он  и
увидел, что никакого пульта нет; в тот же  момент  на  экране  высветились
буквы:
     АЛЬТАИР-4
     Нет! - протестовал его мозг. - Так не бывает!
     Надпись изменилась:
     НЕТ ТАК НЕ БЫВАЕТ
     Начиная понимать, Гарднер подумал: Отмена! Отмена!
     ОТМЕНА ОТМЕНА
     Надпись исчезла, и на экране вновь высветилось слово:
     ПРОГРАММА?
     Он вскочил на ноги и пересчитал провода, идущие  к  трансформеру.  Их
было восемь. И шли они из розетки.
     Из розеток.
     Зачем столько розеток? Они что, изучали какой-то другой язык?
     Да. Нет. Они учились "превращаться". Машина учила их этому. А где  же
батарейки? Что-то я не вижу ни одной. Как же без них?
     Он поднял глаза вверх и вновь, на этот раз по-новому, увидел  кабель,
проходящий через затылок женщины,  глаз  мужчины.  Увидел  двигающиеся  на
месте ноги собаки и удивился, каким же  образом  ее  шерсть  оказалась  на
платье Бобби, разве что если она пользовалась лестницей, чтобы  приласкать
бигля. Неужели в ней остались какие-нибудь человеческие эмоции?
     И он вдруг понял.
     Батарейки - это они... А банда друзей Бобби, как  вампиры,  сосет  из
них энергию.
     Сквозь страх пробилось совершенно новое чувство - гнев,  и  Гард  был
этому рад.
     Они замышляют убийство... убийство... убийство...
     Внезапно голос Анны  прервался.  Лампочки  на  трансформере  замигали
реже. Зеленый свет слегка потускнел. Он подумал, что теряет сознание...
     Положи этому конец, сынок. Спаси моего внука, а  после  положи  этому
конец.
     В ушах опять отчетливо зазвучал голос старика. Потом голос  замолчал.
Глаза старика закрылись.
     Зеленый свет стал еле виден.
     Когда я вошел, они проснулись,  -  с  уверенностью  подумал  Гард.  В
висках у него пульсировала злоба. Не осознавая,  что  делает,  он  стиснул
зубы. Даже Питер слегка проснулся. Теперь они  вернулись  в  свое  обычное
состояние, в котором пребывали...  до  того.  Сон?  Нет.  Не  сон.  Что-то
другое. Органическое замораживание.
     Он отступил от трансформера в сторону.
     Боже, что же все это значит? Для чего все это?
     Голос прошептал: А что,  если  это  защита,  Гард?  На  случай,  если
далласская полиция прибудет слишком рано?
     Его взгляд вновь вернулся к Питеру. Лапы того  двигались  в  воздухе,
как будто собака пыталась убежать отсюда.
     Бобби, - в ужасе подумал он, - как ты могла поступить так с  Питером.
О Боже! Люди выглядели ужасно, но Питер был  хуже  всех.  Питер  с  пучком
проводов в мозгу, Питер, перебирающий лапами, будто убегающий во сне.
     Батарейки. Живые батарейки.
     Он наступил на какой-то металлический предмет и чуть не упал. Толчок,
казалось, вызвал новый прилив мыслей.
     Все это предназначалось для тебя, Гард. Это защита от тебя. С помощью
всего этого они рассчитывали  нейтрализовать  тебя,  когда  придет  время.
Здесь все готово... и ждет...
     Под ногами он увидел пару лаковых туфель. На них были засохшие  пятна
крови.
     Они принадлежат Бобби. Это ее новые туфли.  Ее  выходные  туфли.  Они
были на ней в тот день, когда она ездила на похороны.
     Туфли были в крови.
     Рядом валялась одежда, которая была на Бобби в тот день.
     Кровь, все в крови.
     Ему не хотелось дотрагиваться до блузки, но  любопытство  пересилило.
Под блузкой явно что-то лежало.
     Да, так и есть. Ружье. Большое старинное ружье. Такие  ружья  Гарднер
видел только в книгах на картинках. Он проверил, все ли патроны на  месте.
Двух не было. Гарднер был уверен, что по крайней мере один  раз  из  этого
ружья стреляли в Бобби.
     Он должен забрать ружье с собой.
     Но, когда они обнаружат пропажу, они начнут искать его, Гард.  Ты  не
можешь этого не понимать.
     Нет. Это его не беспокоило. Они могли  бы  заметить,  что  на  экране
изменилась  надпись,  но  все  эти  вещи,  включая  ружье,  слишком  долго
пролежали здесь нетронутыми.
     Он вновь дотронулся до ружья. Внутренний голос молчал.
     Если мне придется убить Бобби, смогу ли я это сделать?
     Он не знал, как ответить на этот вопрос.
     Шшшшшшшшшшшш...
     Интересно, скоро ли вернется Бобби с компанией? Он  не  знал.  Он  не
знал также, сколько времени провел в сарае. Старик прав:  время  здесь  не
имеет никакого значения. Это плохо.
     Заботится ли Бобби о Питере по-прежнему, когда приходит сюда?
     В животе у него тревожно заурчало.
     Он должен выйти из сарая - прямо сейчас. Он чувствовал себя как  жена
Синей Бороды, когда попала в таинственную комнату. И он был испуган.
     Где же Бобби?
     У нее солнечный удар.
     Солнечный удар, после которого вся ее блузка оказалась залита кровью.
Гарднер хорошо знаком с оружием и отлично знает, что  вследствие  пулевого
ранения никакие солнечные удары не возникают. Зато всегда есть кровь. Если
ему придется выстрелить в Бобби, подумал он, нельзя допустить,  чтобы  она
осталась жива. Она должна умереть.
     Гарднер чувствовал себя так, будто вышел на финишную прямую.
     Они приносили ее сюда... зачем?
     Естественно, чтобы  подключить  к  батарейкам.  К  живым  батарейкам.
Сестры Анны тогда еще не было, но был старик... был Питер.
     Он сложил одежду Бобби в том порядке, в каком она лежала прежде.
     Внезапно зеленый свет стал ярче и замигал чаще.  Он  оглянулся.  Анна
опять открыла глаза. Ее волосы свисали сосульками, обрамляя лицо. В глазах
светилась неумирающая ненависть, смешанная с ужасом.
     Из ее рта появились пузырьки слюны.
     Мысли-звуки возникли в голове Гарда.
     Анна стонала.
     И Гарднер решил спасаться бегством.

     Он мчался прочь от сарая на негнущихся ногах, еле сдерживаясь,  чтобы
не закричать.
     В голове не укладывалось то, что он видел.
     Наверное, я все же схожу с ума.
     Отлично, продолжай в том же духе. Но сперва нужно кое-что сделать. Ты
ведь не станешь спрашивать, что имеется в виду?
     Он не станет спрашивать. Он  и  сам  все  знает.  Как  много  времени
упущено! Поздно, слишком поздно. И все же лучше поздно, чем никогда.
     Звук. Шшшшшшшшшшшшшшш...
     Запах. Запах тухлого мяса.
     В животе урчало. Горло будто сжало тугим кольцом. Он застонал.
     Ты не должен вмешиваться, Гард. Пусть все идет своим чередом.
     Заткнись! - гневно возразил Гарднер.
     Он прошел в спальню и спрятал ружье под матрац. Возможно,  скоро  оно
понадобится.
     В кармане рубашки что-то  оттопыривалось.  Он  сунул  туда  руку.  Ну
конечно, замок. Замок, который он забыл навесить на дверь сарая.

     В душе  у  него  возникло  стойкое  чувство:  они  возвращаются.  Они
заметят, что он был в сарае. Они заметят, что замок исчез. Они поймут, кто
украл его, войдут в дом и либо убьют его, Джима  Гарднера,  либо  разберут
его на молекулы и отправят на какой-нибудь Альтаир-4.
     Беги! Спасайся отсюда!
     Это была его первая мысль. Но тут же возникла и вторая.
     Следи за своими мыслями. Они могут прочесть их.
     Беги отсюда! Беги прямо сейчас. Прямо СЕЙЧАС!
     Нет... не время... Еще не время... Они подходят к опушке леса.
     Ничего. Я успею. У меня еще хватит времени.
     Он бросился к двери сарая.
     На краю усадьбы уже раздавались их голоса.
     Он закрыл дверь.
     Из-под двери сочился зеленый свет.
     Гард, ну почему ты такой идиот? - думал он. Он забыл, как закрывается
дверь и как запирается замок. Да разве мудрено после того, что он  увидел,
забыть, как запирается замок?
     Теперь они уже были в саду. Гард слышал скрип веток и видел мелькание
огоньков их фонариков.
     Голоса звучали все громче. Через  минуту  они  будут  здесь.  Где  же
запропастился чертов ключ?
     Он нащупал его  в  кармане  и  вслепую  стал  тыкать  им  в  замочную
скважину. Наконец ему это удалось, он быстро провернул ключ, выдернул  его
из замка и, понимая, что добежать до дома  не  успеет,  скрылся  за  углом
сарая.
     К сараю кто-то подошел. Раздался  скрип  отпираемого  замка.  Значит,
кроме ключа Бобби, у них есть еще по крайней мере один ключ.
     Он пригнулся, стараясь стать менее заметным.
     Видели ли они? И слышали ли мои шаги? Если кому-нибудь из них  придет
в голову заглянуть за угол...
     Он ждал, затаив дыхание.
     Никто ничего не заподозрил. Он услышал  хлопок  двери:  они  вошли  в
сарай.
     Почти одновременно из-под двери сарая вырвалась волна зеленого  света
и в его голове раздался душераздирающий вопль:
     - Убийство! Они замышляют убийство-о-о-о-о!..
     Он изо всех сил помчался к дому.

     Гард никак не мог уснуть, ожидая, что они войдут в дом.
     Что ж, я могу попытаться остановить "превращение", - думал он. - Но у
меня ничего не получится, пока я не войду внутрь корабля. Смогу ли  я  это
сделать?
     Он не знал. Казалось, Бобби ни о чем не беспокоилась, но Бобби и  все
остальные стали теперь другими. Конечно, он тоже  начал  "превращаться"  -
достаточно посмотреть на его зубы и на способность слышать чужие мысли. Он
мог с помощью мысли управлять компьютером в сарае, изменяя его  программу.
Но им не имело смысла из-за этого убивать его: они по сравнению с ним были
вне конкуренции. Если Бобби войдет в корабль и уцелеет, а он, Гард, умрет,
обронит ли кто-нибудь хоть слезинку? Вряд ли.
     Возможно, именно этого они  и  ждут.  Включая  Бобби.  Ты  войдешь  в
корабль - и избавишь Бобби от твоей надоевшей персоны. Похороны без слез.
     Они-то, понятно, обрадуются. Но Бобби, с которой они столько  времени
прожили бок о бок? Неужели они планируют его гибель? Если так, то он никак
не сможет защититься. Он должен войти в корабль. Если он не сделает этого,
то тогда ему никогда не удастся выполнить просьбу старика Хиллмена.
     Попытайся, Гард!
     Он попытается и сделает это не позднее завтрашнего утра.  А  все-таки
ему повезло, - подумал он. Если бы он не зашел в сарай, то никто не просил
бы его спасать мальчика и в жизни его по-прежнему не было бы смысла.
     Гард, а если он уже мертв?
     Возможно. Но старик так не думает, он уверен, что  мальчика  все  еще
можно спасти.
     Дело даже не в  этом  мальчике.  Весь  Хейвен  сейчас  превратился  в
гигантский ядерный реактор, готовый в любой  момент  взорваться.  Вот  что
самое главное.
     Это  была  логика,   но   убийственная,   страшная   логика.   Логика
Теда-Энергетика. Шла игра без всяких правил.
     А может быть,  спасая  мальчика,  он  сумеет  спасти  и  Бобби?  Нет,
маловероятно. Бобби в своих изменениях зашла слишком  далеко.  Но  все  же
можно попытаться.
     И с этими мыслями он в конце концов уснул. Ему снился сон. Во сне  он
принимал ванну, и вода в  ней  была  ярко-зеленого  цвета,  и  ванна  была
унизана проводами. Он пытался закричать  и  не  мог,  потому  что  провода
выходили из его собственного рта.

                                 5. СОВОК

     Ситуация в Хейвене, как мы уже знаем, давно беспокоила Джона Леандро.
Там явно что-то происходило. Он почти  физически  чувствовал  это.  Бывали
моменты, когда он мог сказать, что чувствует запах чего-то необычного, как
хорошая собака.
     Его отпуск начинался в пятницу. Он рассчитывал выехать в Хейвен в тот
же день. Но он жил вместе с недавно овдовевшей матерью,  и  она  попросила
его сперва съездить с ней к ее сестре в Новый Скотланд; она говорила,  что
понимает, что визит не вписывается в планы  Джона,  но  она  старая  и  не
просит его о слишком многом; тем, что  она  стирает  и  готовит  ему,  она
заслужила этот маленький знак внимания с его стороны, и еще  очень  многое
говорила она, и ему пришлось уступить.
     Поэтому в пятницу он отвез мать к ее сестре, задержавшись там на  два
дня, и смог выехать только в воскресенье вечером.
     Он никогда не любил воскресенье.

     Итак, в понедельник, 15 августа, Леандро за рулем недавно  купленного
и еще пахнувшего  краской  "доджа",  насвистывая  песенку,  направлялся  в
Хейвен... где он рассчитывал прославиться как  журналист.  Хотя,  конечно,
вряд ли кто-нибудь рискнул бы назвать его пустым местом в газетном мире.
     День был ясным и теплым, но не жарким. Это был день, который  мог  бы
навеки запечатлеться в его памяти. Джонни Леандро мечтал написать роман...
но он забыл одну старую истину: "Бери от Бога, что хочешь,  но  не  забудь
заплатить за это".
     Он знал, что приблизился к чему-то гораздо большему и более  важному,
чем могло показаться с первого взгляда. Он забыл обо всякой  осторожности.
Ему хотелось как можно скорее извлечь из этой истории с Хейвеном все,  что
только можно.
     Когда он выезжал со двора сестры своей матери, мать крикнула вслед:
     - Не забудь позавтракать, Джонни!
     В руке она держала увесистый сверток с бутербродами.
     - Спасибо, мама, - сказал он, протягивая в окно руку. - Ты не  должна
была беспокоиться об этом. Я захватил с собой пару гамбургеров...
     - Я говорила тебе тысячу раз, - сказала  она,  -  не  смей  есть  эти
проклятые гамбургеры. С твоим желудком тебе следовало бы навсегда  забыть,
что это такое. И потом, ты не знаешь, из каких ужасных  грязных  продуктов
их готовят. Микробы...
     - Я все знаю, мам. Я...
     - Ты не видишь этих микробов, - не обращая  внимания  на  его  слова,
продолжала миссис Леандро. Ее было невозможно сбить с начатой темы.
     - Да, мама.
     - Руки поваров тоже бывают грязными,  как  тебе  известно.  Я  бы  не
хотела, чтобы ты думал, будто я поучаю тебя, но иногда сыну бывает полезно
послушать мать. Еда  в  общественных  местах  способствует  многим,  очень
многим болезням.
     - Мам...
     Она вдруг неловко улыбнулась и прищурила левый глаз:
     - Ты считаешь свою мать дурочкой, сынок, и мечтаешь только об  одном:
чтобы она поскорее заткнулась.
     Леандро понимал,  что  это  самый  обыкновенный,  не  слишком  ловкий
маневр, но все же ему стало стыдно.
     - Нет, мама, - сказал он, - я вовсе так не думаю.
     - Конечно, ты отличный репортер, а я всего лишь домохозяйка...
     Леандро, потупив глаза, ничего не ответил.
     -  Но  кое-что  я  все  же  знаю.  Держись  подальше  от  придорожных
закусочных, Джонни, потому что ты можешь там  отравиться.  Там  все  кишит
микробами.
     - Постараюсь, мама.
     Удовлетворенная полученным обещанием, теперь  она  хотела,  чтобы  он
поскорее уехал.
     - Ты вернешься к ужину?
     - Да, - ответил Леандро, не слишком уверенный в этом.
     - К шести? - уточнила она.
     - Да! Да!
     - Знаю, знаю, я только глупая старая...
     Он глянул в зеркало заднего обзора и увидел ее, стоящую на  тропинке.
Он дал задний ход, потом рванул вперед - и машина тронулась  с  места.  Он
уехал, а мать все еще что-то говорила ему вслед.

     В Хейвене Бобби Андерсон демонстрировала Гарднеру усовершенствованную
аппаратуру, приспособленную для дыхания. Ив Хиллмен узнал бы ее:  это  был
все  тот  же  респиратор,  который  он   захватил   для   Дугана,   только
преобразованный внутри.  Батча  он  должен  был  предохранять  от  воздуха
Хейвена, а Бобби сделала так, что, войдя  в  корабль,  она  и  Джим  будут
вдвоем дышать через него именно воздухом Хейвена.
     Было девять часов тридцать минут.
     В это же время в Дерри Джон  Леандро  притормозил  у  обочины  дороги
неподалеку от места, где исчезли полицейские Роудс и  Габбонс.  Он  открыл
"бардачок" и достал оттуда пистолет  марки  "смит-и-вессон"  сорок  пятого
калибра. Он держал его в руках, ощущая приятную прохладу  металла,  а  его
нос принюхивался к странному запаху, доносившемуся откуда-то издалека.
     Запаху тухлого мяса.
     Микробы, - вспомнились ему слова матери. - Еда в общественных  местах
способствует многим, очень многим болезням.
     Передумав, он положил пистолет на место и, так и не выйдя из  машины,
нажал на газ и тронулся с места.
     Сердце его билось  чуть  быстрее,  будто  предчувствовало  встречу  с
чем-то важным.
     С чем-то большим... иногда я просто чую это.
     Да. Здесь, безусловно, что-то происходит. Смерть  миссис  Мак-Косленд
(когда же это было? в июле?); самоубийство полицейского, любившего ее; еще
раньше - исчезновение маленького мальчика, Давида Брауна.  Да,  не  забыть
бы: исчезновение двух полицейских и странный рассказ дедушки этого  самого
Давида об обстоятельствах, при которых исчез его внук.
     Почему вы пришли к Брайту, а не ко мне,  мистер  Хиллмен?  -  подумал
Леандро. Подумал как минимум в пятнадцатый раз за последний месяц.
     А теперь и Хиллмен исчез. Уехал из  города  две  недели  назад  и  не
вернулся. Не появился больше к  лежащему  в  госпитале  внуку.  Не  вернул
взятый напрокат автомобиль. Официальная версия была такова, что Хиллмен не
исчез, но все же его разыскивала полиция. В глазах же  Джона  Леандро  это
исчезновение приобретало совершенно другой  характер.  Квартирная  хозяйка
Хиллмена в Дерри рассказала ему, что Ив задолжал ей шестьдесят  баксов,  а
он никак не походил на человека, убегающего от долгов.
     Что-то большое... странный запах...
     Подобные эманации исходили от Хейвена в последние две недели. За июль
в городе произошло несколько пожаров. Потом эта авиакатастрофа. Еще  можно
было прибавить то, что дозвониться в Хейвен стало практически  невозможно.
Это удавалось немногим. Он,  Леандро,  сам  посылал  запрос  в  телефонную
компанию, и ему ответили, что никак не могут обнаружить неисправность.
     Ему хотелось найти кого-нибудь, кто мог бы  подробно  рассказать  обо
всем, что происходило в Хейвене начиная с 10 июля...
     Он интервьюировал многих  людей,  но  ничего  не  добился.  Некоторые
уехали из Хейвена до известных событий и мало что могли рассказать. Другие
с удивлением смотрели на него, потому что, хотя и были в Хейвене в  начале
интересующего Джона периода, никаких перемен, как и те,  кто  приезжал  на
похороны Руфи Мак-Косленд, не заметили.
     В Бангоре Леандро разыскал Рикки Беррингера,  младшего  брата  хорошо
знакомого нам Ньюта Беррингера.
     - Мы приезжали в гости к Ньюту, - рассказывал Рикки, - в конце  июля.
Но он как раз в это время заболел воспалением легких.
     Очевидно, воспаление легких в Хейвене  приобрело  характер  эпидемии.
Этой же болезнью примерно в то же время переболели тетка Дана Блю Сильвия,
брат Билла Спруса Френк и многие другие.
     Выясняя все это, Леандро  воздержался  от  комментариев.  Он  собирал
информацию и не хотел, чтобы кто-то, заподозрив в Хейвене что-то неладное,
опередил его.

     Еще одним интервьюируемым оказался Элвин Рутлидж. В июле он  приезжал
в Хейвен к друзьям, но почти сразу же заболел и  был  вынужден  вернуться.
После беседы с ним у Леандро  стала  образовываться  и  другая  цепочка  -
звеньями в ней были заболевшие после посещения Хейвена.
     Совершенно случайно он встретил в Дерри давнюю подругу  своей  матери
Элейн Пульсифер, у которой в Хейвене, в свою очередь, тоже была подруга.
     Элейн была старше матери Джонни на пятнадцать лет, и ей скоро  должно
было исполниться семьдесят. Угощая Джонни чаем с черствыми коржиками,  она
рассказала ему историю сходную с теми, которые он уже слышал.
     Подругу Элейн в Хейвене звали Мэри Джеклин (а  ее  внуком,  как  все,
наверное, догадались, был Томми Джеклин). Они ездили друг к другу в  гости
около сорока лет. Но этим летом ей так и не удалось повидаться с Мэри.  Ни
разу. Она разговаривала с ней  по  телефону,  и  на  первый  взгляд  могло
показаться, что все нормально, но, зная Мэри, она почувствовала: что-то не
в порядке.
     - Все, что она говорила мне, было само по себе хорошо и правильно, но
в целом звучало не так, как всегда, если ты понимаешь, что я имею в  виду,
- рассказывала она, подвигая к  Джону  блюдо  с  коржиками.  -  Съешь  еще
парочку!
     - Нет, благодарю вас, - отказался Леандро.
     - Ох уж эти мальчишки, - добродушно засмеялась старая  леди.  -  Твоя
мать наверняка рассказывала тебе о правилах хорошего  тона,  но  ты,  как,
впрочем, и любой мальчик, так и не усвоил их.
     Принужденно улыбаясь, Джон был вынужден взять еще один коржик.
     Откинувшись на спинку стула, миссис Пульсифер продолжала:
     - Я заподозрила неладное... Сперва мне показалось, что Мэри просто не
хочет  мне  чего-то  рассказывать.  Потом  я  рассудила,  что  мы  знакомы
достаточно давно, и, скорее всего, если бы произошло  что-то  плохое,  она
поделилась бы со мной. Понимаешь, она не то чтобы охладела ко мне...
     - Она просто стала другой, верно?
     - Именно так. И я подумала, что, наверное, она просто больна,  но  не
хочет, чтобы друзья  нервничали  из-за  нее.  Тогда  я  позвонила  Вере  и
сказала:  "Вера,  мы  должны  съездить  и  проведать  Мэри.  Мы  не  будем
предупреждать ее о нашем  приезде,  чтобы  она  не  отговорила  нас.  Будь
готова, Вера, - сказала я, - потому что завтра в десять утра  я  заеду  за
тобой, и, если ты к этому времени не  соберешься,  я  не  стану  ждать  ни
минуты".
     - Вера - это...
     - Вера Андерсон из Дерри. Она моя лучшая подруга, не считая, конечно,
твоей матери и Мэри.
     - Итак, вы отправились вдвоем...
     - Да.
     - И вы заболели.
     - Заболела! Я думала, что  умру!  Мое  сердце!  -  Она  драматическим
жестом  приложила  руку  к  груди.  -  Оно  так  колотилось!  Моя   голова
разболелась, а из носа потекла кровь. Вера так  испугалась!  Она  сказала:
"Поворачивай,  Элейн,  ты  должна  сразу  же  обратиться  в  больницу".  Я
развернула машину, и мы поехали в обратном направлении.  Потом  вдруг  изо
рта у  меня  вылетели  два  зуба.  Представляешь,  сразу  два!  Слышал  ты
когда-нибудь о подобном?
     - Нет, - солгал Джон, вспоминая о том, что  рассказывали  ему  другие
интервьюируемые. - А где это произошло?
     - Я ведь сказала, мы собирались навестить Мэри Джеклин...
     - Да, но вы не сказали, доехали ли  вы  до  Хейвена.  Где  вам  стало
плохо? Уже в городе?
     - Нет. Это случилось в миле от черты города, когда мы проехали Трою.
     - То есть близко от Хейвена.
     - Я почувствовала себя неважно еще раньше, но не хотела пугать  Веру,
потому что рассчитывала, что все пройдет.
     Вера Андерсон не заболела, и это беспокоило Леандро. У нее не  болела
голова, не шла носом кровь, не выпадали зубы.
     - Нет-нет, - отвечая на его вопрос, сказала Элейн, - с ней было все в
порядке. Единственное, от чего она могла заболеть, - это страх. Точно, она
была больна от страха. За меня... и за себя, безусловно.
     - Что вы имеете в виду?
     - Ну, дорога была пустынной. Она  подумала,  что,  если  я  выйду  из
строя, нам никто не сможет оказать помощь.
     - А разве она не могла сесть за руль?
     - Спаси тебя Бог, Джонни! У Веры уже много лет мускульная  дистрофия.
Она носит металлический корсет - это жестокие  пытки!  Иногда  мне  просто
жаль на нее смотреть!

     15 августа в десять утра Леандро проехал Трою.  Его  живот  урчал  от
голода, и он не хотел признаваться в этом даже самому себе от  страха.  По
коже бежали мурашки.
     Я тоже могу заболеть. У меня  может  пойти  носом  кровь.  И  выпадут
зубы...
     И все же он не собирался менять принятого решения.
     Он проехал Трою, где все казалось обычным,  и  направился  к  дороге,
ведущей в Хейвен. Было скучно, и  он  включил  приемник,  настроившись  на
Бангор. Сперва все было в  порядке,  но  потом  вдруг  появились  какие-то
помехи, постепенно  усиливающиеся,  и  программа  бангорской  радиостанции
потонула в шуме и свисте. Он покрутил ручку настройки и,  раздосадованный,
выключил радио.
     Вокруг простирались поля. Странно, обычно в августе  они  уже  бывали
убраны, а тут поля стояли нетронутыми, будто о них просто  забыли.  Он  не
увидел по дороге ни единого человека.
     В голове у него что-то  шептал  тихий  голосок.  Джонни  прислушался.
Голосок напоминал детский, но со взрослыми интонациями.
     Лучше тебе было бы вернуться домой.
     Да. Домой, к маме. Домой, чтобы успеть к обеду. Она будет  рада  ему.
Они  пообедают  и  выпьют  кофе.  Они   будут   разговаривать.   То   есть
разговаривать будет мать, а он будет слушать. Так было всегда, и это вовсе
не плохо. Иногда она рассказывает забавные вещи...
     Спасайся.
     Да, голосок прошептал именно это слово. Спасайся.
     Но я совсем не хочу домой!
     Он сильно нажал на газ и, будто на крыльях, полетел в Хейвен.

     Не проехав и мили, он почувствовал, что ему становится  нехорошо.  Он
принял это за физическое проявление страха и не обратил внимания.  Но  ему
становилось все хуже, и он подумал: А не отравился ли я? Вопрос был совсем
в духе его матери, но его это не рассмешило.
     Лучше было бы повернуть назад, - говорил голосок, на этот  раз  более
настойчиво.
     Леандро стиснул зубы. Ну уж нет! Он доедет до чертова  Хейвена,  чего
бы это не стоило.
     И все же ему было  плохо.  Он  почти  не  видел  дорогу.  В  миле  от
городской черты  он  начал  терять  сознание.  Перед  глазами  проносились
бессвязные картинки... галлюцинации...
     ДОМОЙ, ВЕРНИСЬ, ПОЖАЛУЙСТА, ДОМОЙ!
     В голову ему вдруг почему-то полезли математические формулы, хотя  он
никогда не дружил с математикой, ни в школе, ни в колледже,  ни  потом,  в
университете. Неожиданно сам для себя,  он  доказал  теорему  Пифагора.  И
тут...
     И тут носом у него хлынула кровь.
     Так и  закончилась  первая  попытка  Леандро  попасть  в  Хейвен.  Он
развернул машину и помчался в обратном  направлении,  словно  преследуемый
волком заяц.
     Доехав до Трои, он вбежал в первый встреченный по  дороге  магазинчик
мужской  одежды.  Ему  нужно  было  купить  себе  новую   футболку.   Хотя
кровотечение прекратилось, старая была невероятно  испачкана  кровью.  Его
приятно удивил  большой  для  такого  крошечного,  захудалого  магазинчика
выбор: на прилавке лежали рубашки, футболки, майки  практически  на  любой
вкус.
     - У вас есть что выбрать, - похвалил он хозяина магазина.
     - Да, есть что выбрать и есть что купить.
     - И много покупают?
     - Немало, - улыбнулся хозяин. - В основном парни вроде тебя.
     - Вроде меня?
     - Да. Парни с разбитыми носами.
     - ????
     - Их носы кровоточат так же, как и твой, и  кровь  заливает  рубашки.
Тогда им нужно переодеться, а мой магазинчик как раз по дороге. Этим летом
торговля идет как никогда бойко.
     Леандро с расстановкой спросил:
     - Так что, из Хейвена возвращается много людей, у которых носом  идет
кровь?
     - Много? Ха-ха! Безумно много!  Боже,  сколько  их  понаехало,  когда
хоронили эту даму, тамошнего констебля! Я думал,  мне  придется  ехать  во
Флориду пополнять запасы товара.
     - Это были жители Хейвена?
     - Нет. Только приезжие. - И задумчиво добавил: -  О,  каким  фонтаном
била кровь у одного мужика!
     - А кто-нибудь об этом знает?
     Хозяин поднял на Леандро мудрые, понимающие глаза:
     - Знаешь ты, сынок.

                            6. ВНУТРИ КОРАБЛЯ

     - Ты готов, Гард?
     Гарднер сидел на крыльце, глядя на дорогу. Голос Бобби за его  спиной
прозвучал несколько неожиданно.
     Готов к чему? Убить тебя?
     Он встал, оглянулся и увидел  снаряжение  в  руках  Бобби.  Потом  он
увидел ее улыбку. Улыбка Гарду не понравилась. Очень не понравилась.
     - Ты видишь что-нибудь смешное? - спросил он.
     - Слышу. Слышу твои мысли, Гард. Ты, наверное,  вспоминаешь  какой-то
фильм про убийство, - сказала Бобби. - Поэтому, наверное,  ты  и  подумал:
"Готов к чему? Убить тебя?" Странно, я впервые смогла прочитать  все  твои
мысли... Вот поэтому я и улыбаюсь.
     - Ты начала шутить.
     - Да. Так легче жить, - все еще улыбаясь, ответила Бобби.
     Откуда-то из глубины подсознания пришла мысль:  Теперь  у  меня  есть
ружье, Бобби. Оно лежит под кроватью. Я нашел его в  Первой  Реформистской
церкви призраков. Опасная мысль!.. Но еще опаснее  теперешняя  способность
Бобби беспрепятственно читать чужие мысли.
     Улыбка на лице Бобби окаменела:
     - И что же это за ружье?
     - Думаю, ты сама мне это скажешь, - заявил он.  -  А  сейчас  пойдем,
Бобби. Кстати, что это у тебя с собой?
     Бобби показала ему снаряжение.  Это  были  два  резиновых  нагубника,
подключенных к баллончику, и самодельные регуляторы.
     - Мы наденем это, - сказала она, - когда войдем внутрь.
     Внутрь.
     В  душе  его  всколыхнулось  множество  эмоций:   неприятие,   страх,
удивление, отвращение.
     - А что за воздух там, внутри? -  вслух  подумал  он.  -  Он  здорово
отличается от привычного нам?
     - Нет, не очень, - ответила Бобби.  Сегодня  она  была  загримирована
по-новому,  потому  что  теперь  не  считала  нужным  скрывать  от   Гарда
произошедшие с ней физиологические перемены. Она выглядела просто  ужасно,
и в животе у Гарда возникло мерзкое сосущее ощущение.
     - Он отличается только одним, - продолжала она. - Гниением.
     - Гниением?
     - Корабль никто не открывал более двадцати пяти тысяч веков.  Он  был
совершенно закупорен. Воздух в нем способен сразу же убить нас. Поэтому мы
наденем снаряжение.
     - А что в баллонах?
     - Ничего, кроме нормального воздуха старого доброго Хейвена.  Баллоны
наполнены на  сорок-пятьдесят  минут  работы.  Думаю,  этого  времени  нам
хватит. Так ты готов?
     - Мы действительно собираемся войти туда?
     - Действительно.
     Гарднер вдруг рассмеялся. Его руки и ноги неожиданно вспотели.
     - Я страшно рад, - сказал он.
     - Я тоже, - улыбнулась Бобби.
     - Но в то же время мне просто страшно.
     Таким же тоном Бобби добавила:
     - Нечего бояться, Гард. Все будет в порядке.
     И что-то в ее тоне еще больше испугало Гарднера.

     Они ехали на тракторе через мертвый лес, и только звук мотора нарушал
тишину. Разговаривать им не хотелось.
     Остановив трактор у самого края ямы, Бобби секунду смотрела вниз,  на
металлический корпус, освещенный ярким солнечным светом.
     Внутрь, - снова подумал Гард.
     - Ты готов? - снова спросила Бобби.
     - Да, вполне.
     - Помни, вхождение внутрь может убить тебя, - внезапно сообщила  она.
- И дело не в воздухе - это мы предусмотрели. Мы просто  не  можем  знать,
что нас ожидает внутри. - Она помолчала. - Ну вот, теперь ты знаешь это.
     - Да, - Гарднер смотрел на  корабль,  обдумывая  одну  вещь:  Где  мы
окажемся, когда попадем туда?
     - Надеюсь, все будет в порядке, хотя... -  вздохнула  Бобби.  -  Есть
определенный риск.
     - Знаю.
     Бобби повернулась и начала спускаться в  яму.  Гард  некоторое  время
смотрел ей вслед.
     Я знаю, что есть определенный риск. Но самый большой риск -  доверять
тебе, Бобби. Действительно ли, как ты уверяешь, в баллонах воздух Хейвена?
     А, собственно, какая разница? Не войдя в корабль, он все равно  этого
не узнает. И тогда он не спасет ни Давида Брауна, ни весь мир.
     Бобби оглянулась и нетерпеливо позвала:
     - Идешь?
     - Да, - ответил Гарднер и последовал ее примеру.

     Они  стояли  у  входа  в  корабль,  плечо  к  плечу.  Внезапно  Бобби
повернулась к Гарду:
     - Хочу, чтобы ты знал. У тебя есть надежда выбраться оттуда  в  одном
случае, если со мной все будет в порядке.
     - Ясно.

     Но как же она собирается открыть намертво задраенную дверь?  Гард  не
видел никаких приспособлений, которые могли бы ей в этом помочь.
     Все оказалось проще. Она нажала рукой на странный символ на дверце, и
та начала открываться.
     Мгновением позже легкий  ветерок  подул  Гарднеру  в  лицо,  взрыхлив
волосы. Гард подумал: Смерть. Это  смерть.  Смерть  коснулась  меня  своим
крылом. Она убьет меня, как убивает сейчас каждый  микроорганизм  на  моей
коже.
     Быстрым движением он надел нагубник и открыл поступление  воздуха  из
баллона. Он ждал, когда же он начнет  умирать?  Но  ничего  не  произошло.
Бобби была права: в баллоне самый обыкновенный  воздух,  разве  что  более
сухой, чем обычно.
     Сорок-пятьдесят минут.
     На столько здесь хватит воздуха.
     Дыши помедленнее, Гард. Тогда его хватит подольше.
     От замедлил дыхание.
     Во всяком случае, постарался сделать это.
     Ветер утих. Дверь теперь была открыта полностью. Его глаза не  видели
за ней ничего, кроме темноты. Во рту появился привкус резины: очевидно, он
слишком сильно вцепился в нагубник. Гарднер с трудом заставил себя немного
разжать зубы.
     До его слуха донеслись слова Бобби; не слова, понял он, - мысли.
     Хорошо... все должно быть хорошо... не бойся, Гард... пошли...
     И Гард, как послушный ребенок, пошел за ней.

     Он заглянул за угол коридора.
     Коридор был освещен. Неужели здесь все же есть  призраки?  -  подумал
Гард. Но  нет,  просто  стены  были  сделаны  из  непонятного  светящегося
материала.
     И никаких батареек, - подумал Гарднер. - Просто корабль все еще  жив.
После стольких тысячелетий - жив.
     Я уже вошла, Гард. А ты?
     Пытаюсь, Бобби.
     Он поправил баллон и сделал несколько осторожных шагов.

     На мгновение с ним случилось что-то вроде трансцендентальной  агонии:
он почувствовал, что радиоволны проходят непосредственно через его голову.
И не одна - все радиоволны в мире, казалось, сосредоточились в его голове.
     Потом ощущение ушло. Он подумал, что иногда  такое  случается,  когда
входишь в туннель. Войдешь - и все прошло. Вот так и  здесь:  он  вошел  в
корабль - и все стихло. Очевидно,  это  были  наружные  радиоволны.  Бобби
смотрела на него, задавая взглядом вполне очевидный вопрос: все ли с ним в
порядке. Но это была лишь его догадка, а вот мысли ее он слышать почему-то
не мог.
     Он мысленно ответил: Все прекрасно, пошли дальше!
     Вопросительное выражение на лице Бобби  не  изменилось:  она  гораздо
лучше, чем Гард, умела читать мысли, но сейчас тоже  ничего  не  услышала.
Гард жестом  предложил  ей  идти  дальше.  Через  секунду  она  кивнула  и
последовала его совету.

     Они прошли по коридору шагов двадцать. Бобби шла без  всякого  страха
или же она успешно скрывала его. Слева они увидели небольшую  дверцу.  Эта
дверца, диаметром около трех футов, была открыта.  Не  спрашивая  согласия
Гарднера, Бобби свернула туда.
     Гарднер задержался на пороге, тоскливо глядя  в  направлении,  откуда
они пришли. Там был выход, а впереди - темнота.
     Потом он решился и последовал за Бобби. Коридор, еще коридор,  меньше
в диаметре, чем первый,  почти  туннель.  Благодаря  наклонному  положению
корабля лестница Гарду и Бобби не понадобилась бы: коридор был практически
горизонтальным. Но лестница зачем-то стояла в углу, и Бобби жестом  велела
Гарду прихватить ее с собой.
     Идти с лестницей было нелегко, и Гард спотыкался на каждом шагу.
     Внезапно потолок начал как бы понижаться, сводчатые стены нависли над
Гардом, и он испытал острый приступ клаустрофобии: призраки  здесь  и  все
еще живы. В любой момент он ожидал,  что  чья-то  тяжелая,  нечеловеческая
рука сожмет его плечо...
     Глаза заливал пот.
     Он попытался оглянуться через плечо, хотя  лестница  отчаянно  мешала
ему в этом.
     Ничего. Ничего, Гард. Держи себя в руках!
     И все же они здесь. Живые или мертвые... Впрочем, это одно и  то  же.
Они живут в Бобби.
     Будь осторожен, Гард. И ИДИ ВПЕРЕД!
     Лестница оставляла след на полу. В пыли отпечатывались и  его  следы.
Человеческие следы в этой штуке, прилетевшей Бог знает из каких далей.
     Бобби дошла до начала туннеля и стояла на пороге какого-то зала.  Зал
имел форму шестиугольника, а его стены светились мягким рассеянным светом.
По  полу  тянулся  толстый  кабель,  сплетенный  из  множества   тоненьких
проводов, каждый из которых был подключен к какому-то прибору.
     Бобби не стала рассматривать все  это.  Она  смотрела  в  угол.  Гард
проследил за направлением ее взгляда, и его сердце учащенно забилось.
     Они были там, двое или трое, и они сгрудились в дальнем углу. Было бы
трудно рассказать, как они выглядели, настолько  все  переплелись  вместе.
Корабль накренился при падении, и их отбросило в этот конец  комнаты.  Они
все еще лежали.
     Межзвездная автокатастрофа, - грустно подумал Гарднер.
     Бобби не делала никаких попыток приблизиться.  Она  только  стояла  и
смотрела, нервно потирая руки. Гарднер попытался понять, что она думает  и
чувствует, и не смог. Он подошел к ней, стараясь ступать как  можно  тише.
Она посмотрела на него каким-то новым странным взглядом. Что я вижу  в  ее
глазах, когда она вот так смотрит? - подумал Гард и отступил в направлении
коридора. Ее руки продолжали теребить одна другую.
     Внезапно Бобби протянула к нему руку, и Гард, не  задумываясь,  пожал
ее. Он не сводил глаз с тех, в углу.  Он  был  похож  сейчас  на  ребенка,
который боится слушать сказку, но  никогда  не  согласился  бы,  чтобы  ее
перестали рассказывать. Он должен был смотреть.
     Выросший в южном Мэне, Гарднер пересек  то,  что  он  считал  отсеком
управления космического корабля. Под его ногами был пол, похожий на темное
стекло, и Гард не издавал при ходьбе  ни  единого  звука.  Тишину  нарушал
только звук дыхания.
     Он приблизился к лежащим в углу телам и стал рассматривать их.
     Это и были призраки, - думал он. - Вряд ли Бобби  и  остальные  будут
после полного "превращения" выглядеть точно так же, потому что  они  иначе
устроены физически. Но они, несомненно, будут весьма похожи на  оригиналы.
И они уже достаточно приблизились к оригиналу. Бедняги!
     Ему было страшно, и кровь застывала в его жилах.
     Вчера, сегодня и всегда и там они, и тут, - запел тоненький голосок в
его голове. - Лишь ты уснешь, как со двора в дом призраки придут.
     Сперва ему показалось, что их  пятеро,  но  на  самом  деле  их  было
четверо, просто один состоял из двух частей. Не  было  похоже,  чтобы  они
(они-он или они-она) умирали легко и без мучений.  Их  лица  вытянулись  и
обуглились. На глазах была катаракта. Губы искривились в беззвучном крике.
     Их кожа была совершенно прозрачной, и Гард видел сквозь нее застывшие
мышцы.
     У них не было зубов.

     К нему приблизилась Бобби. На ее лице Гард тоже прочитал страх.
     Вот они, ее нынешние боги, - думал Гарднер. -  А  почему  бы  и  нет?
Именно благодаря им она стала такой, какая есть сегодня.
     Да, межзвездная автокатастрофа. Но он не верил, что все они погибли в
результате толчка. Скорее всего, здесь произошло что-то  другое.  Что?  Он
всмотрелся в переплетенные тела. В шестипалой руке одного из лежащих  было
зажато нечто напоминающее кухонный нож.
     Посмотри на них Бобби, - подумал он, хотя и знал, что Бобби сейчас не
сможет прочесть его мысли. И, чтобы она наверняка поняла  его,  он  указал
рукой на лежащего с ножом экс-призрака.
     Посмотри на них на всех, Бобби. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы
понять одно -  здесь  была  драка.  Самая  обычная  драка.  Они  о  чем-то
поспорили. Возможно, о том, стоит  ли  высаживаться  здесь  или  же  лучше
отправиться на Альфу Центавра. Так или иначе, результат тот же.  Вот  она,
правда. Кораблекрушение случилось потому, что они подрались. А где  же  их
оружие? Где бластеры? Я вижу только один нож. А как же остальные? Что было
их оружием? Стекла?.. Их длинные руки?.. Большие когти?..
     Бобби упрямо смотрела в сторону. Она ничего не хотела видеть.
     Гарднер упрямо тронул ее за руку, указывая теперь на ноги лежащих.
     Если бы у Брюса Ли были такие ноги, он  убивал  бы  по  меньшей  мере
тысячу людей в неделю, Бобби.
     Действительно, ноги призраков были странными: невероятно длинные, они
заканчивались не ступнями, а одним  большим  когтем,  напоминающим  птичий
клюв.
     Оставь меня в покое, - говорили глаза Бобби.
     Она повернулась и пошла. Еще секунда - и она скрылась из вида.
     Гард постоял еще минуту, размышляя, каким странно пустым кажется  зал
и как мало он стыкуется с  теми  представлениями  о  космическом  корабле,
которое все получают из фантастических фильмов и  книг.  Вряд  ли  здешняя
обстановка понравилась бы кинорежиссеру. Кроме лежащих на  полу  наушников
да груды тел в углу, в зале ничего не было.
     Хороший сюжет для Хайнлайна,  -  подумал  Гард  и  последовал  в  том
направлении, куда ушла Бобби.

     Следующее помещение было не менее просторным, но  более  заполненным.
Там стояли какие-то аппараты, назначения  которых  Гард  понять  не  смог.
Очевидно, это было машинное отделение.
     У Гарда опять начал кровоточить нос... Струйка крови, дойдя  до  рта,
разделялась на две струйки и стекала на рубашку. Нагубник  мешал  вытирать
кровь, и Гард надеялся лишь на то, что кровотечение скоро закончится.
     Внезапно ему показалось, что он слышит какой-то шипящий звук.
     Он остановился и прислушался.
     Ничего.
     Галлюцинация?
     Нет.
     - Звук повторился, на этот раз громче. К нему присоединился еще один,
свистящий. Потом какой-то скрежет - и мгновенная тишина.
     Двигатели. Что-то включилось.
     Мы разбудили их своим присутствием. Нужно уходить, пока все здесь  не
пришло в движение.
     Он отогнал от себя эту абсурдную, на первый взгляд, мысль  и  пересек
зал, стараясь не думать о  звуках,  раздавшихся  под  сводами  светящегося
потолка.

     Из зала он попал в коридор, разделяющийся на  два  меньших  коридора,
услышал в левом из них шум шагов Бобби и пошел на этот звук. Она стояла  у
входа с отсутствующим выражением на лице и смотрела  на  Гарда  невидящими
глазами.
     У стены в ряд стояли скафандры, или то, что  можно  было  принять  за
скафандры. Сквозь пыльные стекла в них виднелись... Гард отшатнулся. В них
виднелись лица. Лица, обтянутые кожей, с пустыми  глазами,  просвещающимся
сквозь кожу мозгом... Все они были мертвы.
     И сквозь голову каждого из них проходил  толстый  провод,  выведенный
наружу  через  глаз  или  затылок.   Головы   благодаря   этому   казались
треугольными.
     Если это твое  будущее,  Бобби,  -  думал  Гард,  -  то  лучше  сразу
застрелиться. Это просто ужасно.
     Как  бы  услышав  его  мысли  и  согласившись  с  ним,  Бобби  жестом
пригласила его следовать за ней в следующий коридор.
     Внезапно заработал еще какой-то механизм, за ним еще один.
     Бобби, привидения - народ живучий. Я боюсь. Давай уйдем отсюда.
     Шум нарастал... а потом раздались скрежет и  серия  легких  ритмичных
постукиваний. Гарднер ощутил,  что  стены  начали  слегка  вибрировать,  а
мягкий свет вдруг начал резать глаза.
     Бобби, а найдем ли  мы  дорогу  назад?  Вдруг  этот  свет  выключится
совсем? Я боюсь...
     Новым звуком было пыхтение, будто рядом заработал  гигантский  насос.
От него у Гарднера застучали оставшиеся зубы. И вдруг все  вокруг  стихло.
Потом будто кто-то провел вилкой по стакану. Снова тишина.
     Бобби жестом пригласила его: Пойдем, Гард.
     Он совсем было собрался идти за ней, как вдруг  замер,  остановленный
выражением неприкрытого ужаса на ее лице. Он оглянулся.

     Сзади оказалось то, что они оба не заметили  сразу:  гигантское  окно
пятидесяти футов длиной и двадцати высотой.
     За окном было синее мэнское небо, земля, устланная еловым ковром,  их
трактор, на котором они с Бобби приехали сюда... Несколько минут он  стоял
в оцепенении, потом до него вдруг дошло, что это не может быть окном. Судя
по всему, место, где они стоят, находится, во-первых, глубоко под  землей,
во-вторых, примерно в середине корабля. То есть  выглянуть  отсюда  наружу
невозможно. Значит...
     Значит, это телеэкран. Телекамеры.  Спроецированное  изображение.  Но
как реально было то, что находилось за окном! Фирма "Кодак" или "Поляроид"
позавидовала бы такой оптике.
     Кто-то дотронулся до его плеча, и он с воплем отскочил в сторону.  Он
ожидал увидеть одного из воскресших призраков,  но  это  была  Бобби.  Она
кивнула головой в направлении,  откуда  они  пришли,  и,  не  оглядываясь,
направилась к выходу. Она успела взять себя в руки, и на ее лице  Гард  не
смог прочитать ничего.
     Проходя через первый зал, он со страхом посмотрел на тела, валяющиеся
в углу, подсознательно ожидая, что кто-то из них сейчас  очнется.  Но  все
оставалось по-прежнему.
     Бобби шла очень быстро, но Гард изо всех сил старался не отставать.

                      7. СОВОК. ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ

     Первое что сделал Джон Леандро, въехав в город, - это нашел  магазин,
где продавалось различное поношенное военное снаряжение. По дороге он  все
хорошо обдумал. Причина его нездоровья -  безусловно,  воздух.  В  воздухе
Хейвена что-то есть.  Что-то  ядовитое,  из-за  чего  так  трудно  дышать.
Поэтому ему нужен противогаз.
     Он открыл дверь и вошел в магазин. Там не было ни одного  посетителя,
и продавец, сидя в кресле, дремал от скуки. Услышав  просьбу  Леандро,  он
оживился.
     - Вы знаете, недели три назад один старик тоже интересовался подобным
средством защиты. Правда, на противогаз у него  денег  не  хватило,  и  он
купил респиратор. - И извиняющимся голосом добавил:  -  Противогаз  у  нас
стоит сорок долларов, сэр.
     - Вы говорите, старик?
     - Да, очень старый джентльмен. Он был чем-то обеспокоен и спешил.  Он
спрашивал о скидке, но у нас...
     - Вы могли бы описать его?
     - Мистер, как вы себя чувствуете? Вы почему-то побле...
     - Все в порядке, - раздражено прервал его Леандро. - Так смогли бы вы
описать его?
     - Вы из полиции?
     - Нет. Я  репортер.  -  И  Леандро  достал  из  кармана  репортерское
удостоверение.
     - Он что-то натворил? Кроме того, что купил респиратор?
     - Нет, но я хотел бы иметь его описание.
     - Это будет несложно. Никаких особых  примет  я  не  заметил.  Но  мы
фиксируем в журнале всех, кто что-либо купил  у  нас.  Подождите...  дайте
найти... Вот! Ив Хиллмен, двадцать шестое июля.
     Удовлетворенный ответом, Леандро  заплатил  сорок  долларов,  получил
старый потертый противогаз и, оставив в недоумении продавца  и  не  сказав
больше ни слова, вышел из магазина.

     - Помедленнее, Джонни, - сказал Давид Брайт. Джонни Леандро  стоял  в
телефонной будке неподалеку от автостоянки. В душе у него пели скрипки: Он
поверил мне. Сукин сын, он наконец поверил мне!
     Он позвонил Брайту  из  ближайшего  автомата,  как  только  вышел  из
магазина. Он заставил его  выслушать  всю  невероятную  на  первый  взгляд
историю, не утаив ничего. Он не  скрыл  и  того,  что  пытался  попасть  в
Хейвен, и намерение повторить попытку. И  Брайт  поверил  ему.  Но  он  не
советовал Леандро ехать в Хейвен еще раз.
     - Думаю, тебе лучше было бы обратиться в полицию,  Джонни.  А  самому
остаться здесь.
     Леандро на мгновение прикрыл глаза и отвел трубку от уха. Он блаженно
улыбался. Поверил. Наконец поверил.
     - Джонни! Джонни?! Ты слышишь меня?
     Все еще не открывая глаз, Леандро ответил:
     - Да, слышу.
     - Оставайся на месте. И позвони в полицию.
     - Не бойся,  все  будет  хорошо,  -  Леандро  засмеялся.  -  Я  купил
противогаз.
     - Хиллмен тоже купил респиратор. И где же он сейчас?!
     - И все же я поеду, - твердо ответил Джон.  -  В  Хейвене  происходит
черт  знает  что.  Я   хочу   успеть   увидеть   все   это   первым...   и
сфотографировать.
     - Мне это не нравится.
     - Который час? - Часы Леандро остановились. И что  было  странно:  он
был совершенно уверен, что утром завел их.
     - Почти два.
     - Отлично. Я перезвоню тебе около четырех. И так  далее,  каждые  два
часа, пока не вернусь домой. Если я не позвоню, вызывай полицию.
     - Джонни, это так же опасно, как детские игры со спичками.
     - Ну, ты мне пока еще не отец, - вновь засмеялся Леандро. - Два часа,
Давид. В четыре я позвоню.
     И он повесил трубку.
     Он хотел было сесть в машину, но передумал и не  спеша  направился  в
ближайшую закусочную. Там он заказал два чизбургера и с удовольствием съел
их.
     -  Превосходно,  -  приговаривал  он  при  этом  с  набитым  ртом.  -
Превосходно, превосходно.
     Он забыл предупреждение своей матери о микробах. И напрасно.

     Проезжая Трою, Леандро  почувствовал,  что  настроение  его  начинает
меняться.  Веселость  сменилась   угнетенностью,   подавленностью,   некой
неуверенностью.  Чтобы  развеяться,  он  включил  приемник,  но  не  успел
настроиться на музыкальную волну, как сигнал начал "плыть", а на смену ему
появились беспорядочные шум и треск,  перемежающиеся  какими-то  голосами.
Потом внезапно зазвучала,  заглушая  все,  японская  речь.  Джон  выключил
приемник и, стараясь не думать о том,  что  ждет  его  впереди,  продолжил
поездку.

     Он примерил противогаз и, взглянув в зеркало, не узнал себя. Если  бы
его сейчас кто-нибудь увидел, то наверняка испугался. Он  выглядел  просто
кошмарно. И все же  Леандро  решил  не  снимать  противогаз,  хотя  бы  из
предосторожности.
     Он проезжал городскую черту.  Он  не  имел  ни  малейшего  понятия  о
тончайших невидимых нитях, опутавших весь  город...  и  поэтому  въехал  в
Хейвен, не тревожась ни о чем.
     Хотя положение с батарейками в Хейвене  достигло  критической  точки,
силовое поле вокруг городской черты поддерживалось постоянно. И как раз  в
день приезда Леандро этот вопрос решали Ньют Беррингер и Дик Аллисон.  Они
не хотели видеть  в  городе  посторонних,  иными  словами,  были  бы  рады
запереть город. Потом, правда, вспомнив об Иве Хиллмене и  Анне  Андерсон,
они сошлись на том,  что  если  кто-то  и  сумеет  попасть  в  Хейвен,  то
выбраться уже не сможет.
     Джон Леандро этого не знал и поэтому  ни  о  чем  не  беспокоился.  А
беспокоиться стоило.

     Джон знал только одно:  воздух  вокруг  отравлен  и  ему  не  следует
снимать противогаз ни при каких обстоятельствах.  Он  еще  на  подъезде  к
городу сделал попытку снять его и тут же чуть не потерял сознание.
     Через двести ярдов после городской черты его "додж" вдруг умер. Мотор
заглох, снова чихнул и заглох окончательно. Все  попытки  Леандро  завести
машину были напрасны.
     Большинство машин в Хейвене перестали  двигаться  около  двух  недель
назад. Постепенно растущее силовое электромагнитное  поле  на  поверхности
земли  способствовало  мгновенной  разрядке  аккумуляторов,  и  автомобиль
Леандро не избежал подобной участи.
     Джон немного посидел за рулем, тупо глядя на приборный щиток.  Ну,  в
чем дело? Бензина в баке достаточно, масла тоже, а  машина  не  заводится.
Ему даже в голову не приходило,  что  виноваты  могут  быть  аккумуляторы,
потому что они не прослужили и трех месяцев. По обе стороны  дороги  росли
деревья. Сквозь густую листву пробивались и падали  на  асфальт  солнечные
лучи. Леандро вдруг почудилось, что из-за деревьев на него смотрят  чьи-то
глаза. Ерунда, конечно, но ощущение почему-то не проходило.
     Что ж, выйди и посмотри. А потом не жди, иди в город, пока не отказал
противогаз.
     Он взял фотокамеру, повесил ее через плечо, спрятал ключ от машины  в
карман и, бросив на новенький "додж" взгляд, полный сожаления, сделал  шаг
в сторону дороги. Ему показалось, что он слышит какой-то  шум.  Он  быстро
оглянулся. Ничего... Он ничего не увидел.
     Невдалеке чернел лес. Он немного  пугал  Леандро,  и  тот,  помедлив,
вернулся к машине, отыскал пистолет, снял его с предохранителя  и  засунул
за пояс. Излишняя предосторожность никогда не помешает, - подумал он.
     Он напоминал себе мусорщика, собирающего в совок всякий хлам. От тоже
наполняет свой  совок  всяким  хламом,  потому  что  слово  "хлам"  вполне
подходит к тому вороху информации, которую он вынужден  собирать  по  роду
своей деятельности.
     И он был молод.  Разве  двадцать  четыре  года  -  возраст?  Молод  и
честолюбив. Он видел свои репортажи на первой полосе "Ньюсуик" и надеялся,
что репортаж о Хейвене - это его выигрышный билет в лотерее.
     Он входил в город. Ему не встретилась по дороге ни одна машина, он не
увидел ни одного человека, ни одного животного. Казалось, и его  никто  не
должен был видеть.
     Но процесс "превращения"  в  Хейвене  прогрессировал,  и  все  больше
горожан  побывало  у  Бобби  в  сарае.  Все  больше  странных  изобретений
наводнило город. Все легче на  расстоянии  читались  чужие  мысли.  Хейзел
Мак-Гриди сидела у себя в конторе за столом, когда вдруг получила  сигнал,
что кто-то вошел в город.
     И она позаботилась о вошедшем как могла.

     Перед Леандро вдруг возник аппарат, в котором продавались охлажденные
бутылки пепси-колы и фанты. Аппарат висел в воздухе в восемнадцати  дюймах
над дорогой.
     Я схожу с ума, - подумал Леандро. - Аппараты не могут летать. А  если
аппараты летают, тогда и я могу взлететь.
     Мысль почему-то позабавила его, и Леандро рассмеялся. Но смех тут  же
прервался: аппарат теперь не просто висел, он направлялся к нему.  Он  был
совершенно РЕАЛЬНОЙ ВЕЩЬЮ. Леандро понял, что  он  не  останавливается,  и
стал отступать назад. Автомат с воздуха настигал его, и Джон  слышал,  как
звякают в нем бутылки.
     Леандро споткнулся. Фотокамера слетела с плеча и  упала  на  асфальт.
Вот черт, - подумал он. - Четыреста долларов пропали!
     Автомат тем временем немного изменил  направление.  Он  отказался  от
преследования и  сосредоточился  на  машине.  Зависнув  прямо  над  крышей
"доджа", он вдруг, подобно прессу, стремительно опустился  вниз.  Раздался
скрежет металла о металл, треск - и крыша автомобиля начала проседать  под
тяжестью автомата. Автомат при этом тряхнуло, и одна бутылка выскочила  из
него и покатилась по асфальту. Еще секунда - и спрессованный "додж"  лежал
на асфальте, а аппарат снова поднялся в воздух.
     Джон, как завороженный, смотрел на случившееся. Он даже не сообразил,
что, собственно, остался без автомобиля.
     И тут он понял, что следующим объектом нападения становится  он  сам.
Автомат решительно направился по воздуху  в  его  сторону;  Джон  бросился
бежать, но автомат не отставал. Вспомнив о пистолете, Леандро вытащил  его
из-за пояса, на бегу прицелился  и  выстрелил  -  раз,  другой,  третий...
Первые два выстрела не попали никуда, а третьим было разбито стекло.
     Казалось, это  вывело  автомат  из  равновесия.  Он  догнал  Джона  и
спикировал непосредственно на него. Джон успел  уклониться,  но  при  этом
упал. Он забыл о камере, забыл о  машине,  забыл  обо  всем.  Разве  можно
помнить о чем бы  то  ни  было,  когда  на  тебя  падает  шестисотфунтовая
громадина!
     Автомат снова предпринял атаку. Он с грохотом опустился на ноги Джона
- и раздался ужасный треск, кости дробились на  мелкие  кусочки.  Джон  не
успел закричать - автомат проехал по нему, как каток, размазывая по земле.
Через несколько секунд все было кончено.
     Автомат, который до этого украшал кафе  на  Хейвен-Роуд,  поднялся  в
воздух и медленно удалился.

                             8. ГАРД И БОББИ

     Гарднер  боялся,  что  Бобби,  Новая  и  Усовершенствованная   Бобби,
постарается выйти раньше него, чтобы захлопнуть  перед  его  носом  дверь.
Воздуха в баллоне оставалось совсем немного, и тогда он  недолго  протянул
бы здесь.
     Внезапно он услышал или скорее понял ее мысль, адресованную  ему:  Не
снимай маску, пока не выйдем наружу. Была ли это мысль Бобби, или  же  это
была игра его воображения? Нет. Это реальность. Она действительно дала ему
этот совет.
     Кровотечение из носа не прекращалось.  Оно  было,  пожалуй,  наиболее
сильным за все время, даже по сравнению с тем, самым первым,  когда  Бобби
только привела его к кораблю.
     Почему нельзя ее снимать? - спросил он  Бобби,  стараясь,  чтобы  она
услышала только вопрос и ничего больше.
     Большинство машин, которые заработали, - это  воздухопреобразователи.
Воздух вокруг корабля теперь ничем не  отличается  от  воздуха  внутри,  и
необходимо не только выйти наружу, но и отойти  на  достаточно  безопасное
расстояние и лишь потом снять маску.
     Ее мысли не походили на мысли человека,  который  собирается  кого-то
убить, но глаза... Этот странный взгляд...
     Они достигли вершины. Гарднер начинал  задыхаться.  Очевидно,  воздух
был уже совсем  на  исходе.  Он  судорожно  его  глотал,  старался  дышать
помедленнее, но все было напрасно: в глазах у него постепенно  темнело,  а
ноги слабели.
     Досчитаю до десяти, - подумал он, - досчитаю до десяти, постараюсь за
это время отбежать как можно дальше от входа, потом сорву маску -  и  будь
что будет. Лучше умереть, чем чувствовать себя так, как сейчас.
     Но он смог досчитать только до пяти. Сознание его помрачилось,  и  он
сорвал маску с лица.
     Он  хватал  ртом  воздух,  а  тот,  будто  цемент,  заполнял   легкие
тяжестью... стало невозможно  дышать...  и  он  упал  на  устланную  хвоей
землю...
     Я умираю, - успел подумать он, теряя сознание.  Он  закрыл  глаза,  и
перед ним разверзся туннель, в конце которого был свет, и...
     Нет! Нет, ты не можешь так уйти! Ты приехал сюда, чтобы спасти Бобби,
и теперь Бобби спасет тебя! Пожалуйста, Гард, постарайся!! Не умирай!...
     - Будь что будет, - сдавленным голосом прошептал он.  -  Боже,  прими
мою душу.
     Внезапно ему стало немного легче  дышать.  Во  рту  появился  привкус
резины. Он приоткрыл глаза: Бобби,  сорвавшая  с  себя  маску,  засовывала
нагубник ему  в  рот.  Рука...  рука  Бобби...  нисколько  не  похожая  на
человеческую руку.
     Гард, как ты?
     - Хорошо, - вслух ответил он и попытался встать на ноги.
     Земля поплыла под ногами, но он сумел сохранить равновесие.
     Он почувствовал, что Бобби поддерживает его, и посмотрел на нее. В ее
глазах он не прочитал ни любви, ни жалости. Она просто делала свое дело.
     Наконец-то мир для него уравновесился.
     - Что ж, пойдем, - предложил Гарднер. - Только трактор  поведешь  ты.
Я, кажется... - он покачнулся и  ухватился  за  ее  плечо.  -  Кажется,  я
немного не в себе.

     Когда они добрались до фермы, Гарднер совсем пришел  в  себя  и  смог
обходиться без маски. Рубашка его была залита кровью, и он потерял  девять
зубов.
     - Мне нужно переодеться, - сказал он Бобби. Она безразлично кивнула.
     - Переоденься и приходи на кухню. Мне нужно с тобой поговорить.
     - Да и мне тоже.
     Переодеваясь, он вспомнил о лежащем под кроватью  ружье  и,  подумав,
решил на всякий случай захватить его с собой. Он не знал, как обернется их
разговор, но интуитивно не ждал от него ничего хорошего.
     Ему повезло: когда он входил в  кухню,  Бобби,  отвернувшись,  искала
что-то в  шкафчике  у  окна.  Гард  спрятал  ружье  под  столом,  и  почти
одновременно с этим она повернулась и посмотрела  на  него,  но,  кажется,
ничего не заметила.
     На столе стояли банки с пивом. Рядом с ними лежал корпус  от  старого
карманного  радиоприемника,  три  дня  назад   принесенный   Бобби   Диком
Аллисоном.
     - Садись, Гард, - усаживаясь, сказала Бобби.

     Гарднер сразу же постарался отгородить свое мышление  от  Бобби,  как
это было в корабле. Правда, он не был уверен, насколько ему это удалось.
     Он сидел за столом. Его ногу холодило дуло ружья,  и  он  чувствовал,
что Бобби пытается копаться в его мыслях, желая понять, что у него на уме.
     - Это для меня? - спросил он, указывая на пиво.
     - Я думала, мы  посидим,  немного  выпьем  и  поговорим,  как  старые
друзья.
     - Отлично, - пробормотал Гард. В нем поднялась  волна  гнева.  Старые
друзья!
     - По-моему, ты забыла,  что  такое  друзья,  когда  так  поступила  с
Питером... Бобби, помнишь прежние времена? Мы  жили  вместе,  мы  прогнали
твою сестру, когда она приехала к  нам,  мы  любили  друг  друга  и  тогда
по-настоящему были друзьями. Может быть, ты забыла? Я мог бы умереть  ради
тебя. И я умер бы без тебя. Помнишь? Помнишь нас?
     Бобби  не  смотрела  на  него.  Она  рассматривала  свои  руки.   Ему
показалось, или в ее странных глазах промелькнули слезы?
     - Когда ты был в сарае?
     - Прошлой ночью.
     - Ты трогал там что-нибудь?
     - Ничего, - ответил Гарднер. - Ничего я не трогал.
     Она расслабленно откинулась на спинку кресла:
     - Впрочем, это неважно. Все равно ты не смог бы там ничего испортить.
     - Как ты могла так обойтись с Питером? Допустим, я не  знал  старика,
да и Анна мне не слишком нравилась. Но Питер? Он любил тебя!
     - Он поддерживал во мне жизнь,  когда  тебя  здесь  еще  не  было,  -
сказала Бобби. Чувствовалось, что ей  неприятен  поворот  разговора.  -  Я
работала без перерыва. Если бы не он, ты не застал бы меня в живых.
     - Да ты настоящий вампир!
     Она посмотрела на него и отвернулась.
     - Боже, какой же я дурак,  что  до  сих  пор  не  сбежал  отсюда!  Ты
воспользуешься мной, как воспользовалась старым преданным биглем, а  когда
я стану не нужен, просто вышвырнешь меня из своей жизни и забудешь.
     - Пей лучше свое пиво. - На лице Бобби была непроницаемая маска.
     - А если я не хочу?
     - Тогда я включу этот приемник, - Бобби указала рукой на  лежащий  на
столе приемник, - раскрою границы реальности и отправлю...  отправлю  тебя
куда-нибудь подальше.
     - На Альтаир-4? - язвительно спросил Гарднер.
     - Тебе не кажется, что ты слишком много знаешь?
     - Главное, что я знаю, - это то, что ты все время лгала мне.
     - В основном ты лгал сам себе, Гард.
     - Да?
     - Гард, будет лучше, если ты сейчас заткнешься.
     - Боже, - сказал вдруг Гард, словно  размышляя  вслух,  -  а  как  ты
поступила с Сисси?
     - Заткнись!
     Она дрожала.
     Он кивнул в сторону приемника:
     - Значит, если я не замолчу и не буду просто пить пиво, ты  отправишь
меня на Альтаир-4, верно? И  я  присоединюсь  в  Давиду  Брауну,  медленно
умирающему от асфиксии?
     Внезапно она успокоилась и, как почувствовал Гард, перестала копаться
в его мыслях.
     - На самом деле никакого Альтаира-4 не существует, -  начала  она,  -
как не существует и никаких призраков. То есть  эти  вещи  существуют,  но
называются совершенно иначе. Неважно, кто и как назовет  их.  Мы  называем
все это иначе.
     - Кто же эти "мы"? И откуда они?
     Бобби - или то, что сейчас скрывалось под оболочкой  Бобби,  -  почти
ласково улыбнулась.
     - Мы - не "люди", Гард. Не какая-то "раса". И мы не с Альтаира-4.
     Она вдруг рассмеялась:
     - Если тебе  известно  об  Альтаире-4,  то  странно,  почему  ты  так
удивился, когда узнал о существовании корабля.
     Гарднер молча смотрел на нее.
     - Ты  должен  бы  был  понять,  что  существам,  овладевшим  техникой
телепортации, не нужен для перемещения физически существующий корабль.
     Гарднер приподнял брови. Да, об этом он, признаться, не задумывался.
     - А как же вы можете перемещаться в воздухе?
     - Не знаю, Гард. Возможно, участвуют какие-то волны... Но  нам  и  не
нужно знать. Мы не философы, мы строители.
     Она  подняла  глаза  к  потолку,   и   в   ее   руках   из   ниоткуда
материализовался небольшой пистолет, не больше игрушечного.
     - Вот она, телепортация, Гард. Из этой  штуки  мне  ничего  не  стоит
разнести твою голову на мелкие кусочки.
     Бобби рассмеялась, как будто ей удалось сказать отличную шутку.  Дуло
пистолета было направлено Гарду прямо в грудь.
     - Но это еще не все,  -  отсмеявшись,  продолжила  она,  -  когда  ты
включаешь приемник, то думаешь о том, какую  хочешь  поймать  станцию.  Но
волны и частота - это на самом деле не  станция.  Это  всего  лишь  темное
пространство между станциями. Понимаешь?
     - Да.
     - Поэтому, раз это пространство существует,  я  могу  поместить  тебя
туда. Назови это Альтаир-4 или как-то иначе - ничего не изменится.
     - Именно это и произошло с Давидом Брауном?
     Бобби отвернулась и нехотя сказала:
     - К этому я никакого отношения не имею. Это  произошло  исключительно
по вине его брата. Так что же ты думаешь обо всем этом, Гард?
     - Ничего, что бы я хотел рассказать тебе, - грустно улыбнулся  он.  -
Все это похоже... на запертый на замок сарай.
     На мгновение она замерла, приоткрыв рот или то, что было когда-то  ее
ртом, потом на лице Бобби опять заиграла странная, загадочная улыбка:
     - Собственно, это и неважно. Мне не нужно пытаться  понять  тебя.  Мы
никогда не блистали умом. Мы исполнители. Строители.
     Гарднер решился:
     - Бобби, расскажи мне о призраках.
     Бобби улыбнулась:
     - При одном условии, Гард.  Сейчас  ты  откроешь  пузырек  валиума  и
примешь все таблетки,  которые  есть  в  нем.  Тогда  я  расскажу  тебе  о
призраках.
     - А если нет...
     - А если нет, то мне придется... - она указала на пистолет, - или  ты
действительно составишь компанию Давиду Брауну.
     Делать было нечего. Гарднер побрел в ванную, где стоял пузырек. В нем
оставалось не менее тридцати таблеток. Если он примет все сразу, он умрет,
- пронеслось у Гарднера в голове. - И все подумают,  что  я  кончил  жизнь
самоубийством.
     Что лучше - самоубийство или смерть от выстрела из игрушки Бобби?
     Вернувшись в кухню, он высыпал на ладонь  несколько  таблеток.  Когда
они подействуют? Через двадцать минут? Через полчаса? Он не знал.
     Бобби заглянула в его ладонь:
     - Еще столько же, Гард. Этих будет явно недостаточно.
     - Странно... - вслух подумал Гарднер, - все так обыденно, будто мы  с
тобой просто гуляем и разговариваем.
     Новая и Усовершенствованная  Бобби  моргнула...  и  ее  голос  слегка
дрогнул:
     -  Так  и  есть,  Гард.  Мы  гуляем  и  разговариваем.  И  сейчас  мы
возвращаемся с прогулки. А напоследок я хочу рассказать  тебе  одну  вещь.
Без этого ты не сможешь ничего понять.
     Гард думал о ружье. Сможет ли он  застрелить  Бобби?  Поразит  ли  ее
обычная  пуля?  Или,  как  в  фильмах  об  оборотнях,  нужна  специальная,
серебряная?
     - Да, - сказал он. - Ты расскажешь, и тогда я приму  весь  оставшийся
валиум. Я хочу знать только одно: кто вы.

     - Что ж, я попытаюсь ответить  на  твой  вопрос,  -  медленно  начала
Бобби. - И начать нужно издалека. Мне  кажется,  Томас  Эдисон  был  более
велик, чем Альберт Эйнштейн, потому что он понимал взаимосвязь  и  природу
вещей. Мы... мы создаем. Создаем  вещи.  Мы  не  теоретики.  Мы  практики.
Строители.
     - Вы усовершенствуете вещи, - Гард подумал об управляемой  с  помощью
телепатии пишущей машинке.
     Бобби довольно улыбнулась.
     - Усовершенствуем! Верно!  Именно  это  мы  и  делаем.  И  сейчас  мы
усовершенствуем Хейвен. У нас огромный потенциал, как  ты  мог  убедиться.
Все  наши  усовершенствования   питаются...   питаются   от   органических
источников энергии и от бактерий. Они долгосрочны и надежны. Не  все  люди
способны на это. Но существует особая прослойка, люди, которых можно  было
бы охарактеризовать словом "сливки общества". Хотя даже Питер - всего лишь
собака - тоже сумел создать кое-что полезное, а именно большое  количество
энергии.
     - Причина, неверное, лежит в его духе  и  любви  к  тебе,  -  вставил
Гарднер. Под столом он потихоньку взвел курок.
     - Говорить о моральных аспектах того, что  мы  делаем,  не  стоит,  -
продолжала Бобби. - Важен аспект осуществляемых усовершенствований. Мы  не
имеем никакой истории, ни письменной,  ни  устной.  Когда  ты  решил,  что
корабль потерпел крушение из-за возникшей на его  борту  потасовки,  ты  в
чем-то был прав... но  так  или  иначе  это  должно  было  случиться.  Это
подсказывает телепатия, Гард, одно  из  величайших  завоеваний  с  момента
сотворения мира. Иногда говорят, что телепатия от Бога, но скажи "Бог" или
скажи "призраки" - ты назовешь одно и то же  разными  словами.  Мы  всегда
существовали и всегда были  готовы  к  борьбе.  Готовы,  как  дети  готовы
поссориться из-за пустяка.
     - Не произошло ли в Хейвене именно это - ссора из-за пустяка?
     Но когда ссорятся дети, в ход никогда не идут пистолеты  и  ружья,  -
хотелось добавить ему.
     - Как у детей? - Задумчиво переспросила она. - Да, в  чем-то  мы  как
дети, но одновременно мы... мы - воплощенное величие.
     - Да, в Хейвене вы доказали свое величие, - сказал Гарднер,  даже  не
пытаясь скрыть сарказм.
     Бобби улыбнулась.
     - Иногда действительно приходится  разрушать,  потому  что  наступает
время разрушений. Корабль, конечно, не мертв и никогда  не  был  мертв,  и
когда я обнаружила это, мы... мы вернулись.
     - И сколько же вас таких здесь - много?
     Бобби пожала плечами:
     Я не знаю.
     И не хочу знать, - сказало  это  пожатие.  -  Мы  здесь.  Здесь  есть
потребность в усовершенствованиях. И этого достаточно.
     - И это все, что вы есть? - Он хотел убедиться, убедиться, что они не
представляют собой еще чего-то более страшного. Он боялся, что и  так  уже
поздно, слишком поздно... но он должен был знать. - И это все?
     - Что значит все? Разве того, что мы можем, мало?
     - Ничтожно мало, - ответил Гарднер. - Жаль, что  я  потратил  столько
времени, почти всю мою  жизнь  на...  на  домового,  -  он  демонстративно
зевнул, стараясь вывести ее из себя. - Жаль, что понял это только сейчас.
     И в последний раз с издевкой в голосе он переспросил:
     - Это все, что вы можете? Всего лишь мелкие усовершенствования?
     - Жаль, что разочаровала тебя, - начала она, - но...
     Гарднер поудобней перехватил ружье под столом и собрался было достать
его, как вдруг... как вдруг защита, которую он поставил, чтобы скрыть свои
мысли, разлетелась вдребезги, глаза Бобби округлились и засверкали,  а  ее
голос, ментальный голос в голове Гарда, начал без остановки вскрикивать,
     (РУЖЬЕ У НЕГО РУЖЬЕ У НЕГО РУЖЬЕ У НЕГО)
     и звук постепенно нарастал.
     Она попыталась сдвинуться  с  места,  целясь  в  него  из  пистолета.
Гарднер вскинул ружье и выстрелил в нее. Сухо щелкнул курок. Старое  ружье
дало осечку.

                        9. В ДОМ ПРИЗРАКИ ПРИДУТ...

     Джон Леандро умер, но его совок все еще жил.
     Давид  Брайт  прождал  звонка  Леандро  до   четырех,   как   они   и
договаривались. Время от времени он оглядывался на стол  коллеги,  и,  чем
ближе было к намеченному сроку, тем больше Брайту казалось, что с  Леандро
что-то случилось.  Постепенно  это  чувство  переросло  в  уверенность.  В
половине пятого, так и не дождавшись звонка, Брайт позвонил в  полицейский
участок.

     На мгновение воцарилась напряженная тишина: голубые глаза Гарднера  и
зеленые глаза Бобби встретились.
     - Ты попытался... - начала Бобби, а ее мозг
     (!пытался!)
     посылал сигналы, которые эхом отзывались  у  Гарда  в  голове.  Пауза
затягивалась и вдруг резко прервалась.
     Бобби схватила свой фотонный пистолет. Выбора не было. Не  оставалось
никакого шанса, и Гарднер прочел это в ее мыслях.
     Правая рука Гарднера находилась под столом, но оставалась  левая.  Он
ухватился за край стола и, не задумываясь, изо всех сил толкнул его.  Стол
качнулся и упал на Бобби. В этот момент из игрушечного пистолета  вырвался
ярко-зеленый луч  и  пронизал  насквозь  плечо  Гарднера.  Кожу  неприятно
обожгло под рубашкой, но рука могла двигаться.
     Гард отпрыгнул вправо, не дожидаясь повторения выстрела.  Он  схватил
стул и запустил им в Бобби. От толчка луч  изменил  траекторию  и  оставил
длинный след на кухонном потолке.
     В голове Гарда звенели мысли Бобби,
     (ружье, у него ружье, он пытался убить меня, мерзавец, у него ружье)
     и он попытался каким-то образом защититься от них, потому что боялся,
что сойдет с ума. Бобби, лежа на полу, упрямо целилась в него.
     Под руку Гарднеру подвернулась банка с пивом, и он запустил ею  прямо
в   лицо   Бобби.   Пиво   выплеснулось   на   нее,   заливая   Новую    и
Усовершенствованную кожу.
     Он бросился на Бобби, не думая, что делает. В руках его все еще  было
старое ружье.
     Бобби попыталась улыбнуться.
     Ее крики и стоны все время звучали в его голове, и он чувствовал, что
если не положить этому конец, то он вот-вот сойдет с ума. Он прицелился ей
в голову.
     Выстрели, ну же, пожалуйста, выстрели...
     А руки его, не переставая, дрожали.
     Палец нащупал курок ружья и нажал на него.
     Щелчок.
     Бобби стонала, стонала, стонала... Каждый ее  стон  отзывался  в  его
голове.
     Он вновь спустил курок. И на этот раз ружье выстрелило.
     Стон внезапно перерос в долгий, протяжный  вой.  В  голове  зазвенело
так, что Гарднер чуть не потерял сознание.
     Потом вдруг стон оборвался, и стало тихо.
     Бобби Андерсон - или то, во что она превратилась, - была мертва,  как
упавший с дерева осенний листок.
     Она  была  мертва,  и  Гарднеру,  очевидно,  тоже  в  скором  времени
предстояло умереть, но он еще не закончил всех дел.
     Еще не закончил.

     Киль Арчинбург пил пепси-колу, когда в  его  голове  вдруг  прозвучал
этот жуткий стон. Бутылка выпала из его рук и разбилась об асфальт.  Перед
глазами замелькали огоньки, он зажмурился и внезапно грузно осел на землю.
Под тяжестью головы шея хрустнула, и он был  мертв  раньше,  чем  коснулся
земли.
     Хейзел Мак-Гриди, Дик Аллисон, Ньют Беррингер - все они услышали этот
стон, и все они отлично знали, откуда он.
     Бобби, - думали они. - Бобби Андерсон умирает!

     Стон Бобби прорезал воздух Хейвена, как  сирена.  Все  жители  города
замерли...  а  потом  преобразованные  люди  ринулись  на  улицы,  все   с
одинаковым выражением на лицах: боли, ужаса... и злобы.
     Все они знали, кто сейчас бьется в агонии.
     И все они слышали внезапную тишину, означавшую только одно - смерть.
     И сразу во всех головах одновременно мелькнула мысль:
     Ее  ферма.  Все.  Каждый.  Убить  его,  пока  он  не   совершил   еще
чего-нибудь.
     Эта коллективная мысль, словно дружный хор, повисла в воздухе,  почти
осязаемая.
     И дальше, как развитие этой мысли, в головах каждого  прозвучало  то,
чего все они опасались больше всего: ОСТАНОВИТЬ  ЕГО,  ПОКА  ОН  НЕ  НАНЕС
УЩЕРБ КОРАБЛЮ, ОСТАНОВИТЬ ЕГО, ОСТАНОВИТЬ ЕГО, ОСТАНОВИТЬ ЕГО.

     Ошеломленный происшедшим и обессиленный, Гард стоял над распростертым
на полу телом Бобби. Валиум начал действовать. Больше всего  Гарду  сейчас
хотелось спать.
     Двигаясь как сомнамбула, он добрался  до  умывальника,  взял  стакан,
высыпал в него всю соль из солонки, долил  воды  и  не  размешивая  выпил.
Через пару минут его тело сотрясала кровавая рвота. Но  принятые  таблетки
продолжали свое действие. Борясь со сном,  Гард  неловко  сел  на  краешек
стула. В голове его проносились бессвязные мысли... О Бобби... О том,  как
счастливы они были... О  Питере...  Мир  в  его  глазах  померк.  Гард  из
последних сил приказал себе не спать... и глаза его закрылись.

     Пробудившись от забытья, Ив  Хиллмен  внезапно  почувствовал,  что  с
Гарднером неладно. Он прислушался. Так и есть - спит.
     Спит... и обо всем забыл...
     ...но существует еще Давид.
     Умирающий Давид. Ив слышал мысли внука, и это придавало ему силы.
     Ив боролся с темнотой.
     Боролся и звал:
     Вставай! Вставай! Ты должен выйти из дома! Ты должен выйти  на  свет!
Ты должен спасти Давида! Вставай! Вставай! ВСТАВАЙ!

     Сквозь сон Гарднер услышал мысли старика.
     - Хорошо, - промычал он переполненным кровью ртом. - Я слышал, оставь
меня в покое.
     Он попытался встать на ноги. Пол поплыл под ним, и он,  покачнувшись,
упал на четвереньки. Гард повторил попытку и вновь неудача.
     Изо рта его выскочили два  зуба  и  покатились  под  стол.  Простонав
что-то, Гард, как был, на четвереньках, пополз по направлению к сараю.

     Хейвен преследовал Джима Гарднера.
     Они  ехали  на  машинах.  Они  ехали  на  грузовиках.  Они  ехали  на
велосипедах. Они заполнили всю дорогу к ферме Бобби.  Они  очень  спешили.
Они забыли о правилах дорожного движения, и две машины сразу же на  выезде
с центральной улицы столкнулись, смяв друг  друга,  не  оставляя  в  живых
своих пассажиров. Это был прекрасный день, отличный день для  убийства,  и
все они хотели убить его, Джима  Гарднера,  и  их  было  много,  не  менее
пятисот, добрых горожан из штата Мэн, и  каждый  хотел  быть  первым.  Они
спешили. И все они были вооружены.

     Гарднер прополз почти полпути до сарая. Постепенно ему стало  немного
лучше. Туман в голове начал проясняться.
     Возможно, старик, висящий под потолком в сарае, придал ему сил.
     Еще несколько метров - и он  смог  встать  на  ноги  и,  покачиваясь,
подойти к двери. На ней, как и прежде, висел  замок.  Неподалеку  валялась
связка ключей.
     Он услышал звук приближающихся  моторов  и  торопливо  открыл  ключом
замок. Как и в первый раз, едва он распахнул  дверь,  его  окутало  облако
ярко-зеленого света. Свет, казалось, стал еще ярче. Он будто  пульсировал,
еле различимыми вспышками освещая просторное помещение.
     Гард огляделся по сторонам. Висящий под потолком  старик  смотрел  на
него уцелевшим глазом.
     Воспользуйся трансформером и спаси Давида.
     - Старик, они едут за мной, - прошептал Гард. - Я слышу их мысли. Они
хотят убить меня. Я теперь вне закона.
     В углу, в дальнем углу.
     Гард  взглянул  в  дальний  угол  и  увидел  там  нечто  напоминающее
телевизионную антенну.
     - Это?
     Вставь это в дверной проем.
     Гарднер не задал никаких  вопросов.  Не  было  времени.  Напоминающий
антенну предмет стоял  на  небольшой  квадратной  подставке.  Очевидно,  -
подумал Гард, - внутри спрятаны батарейки.  Предмет  не  был  тяжелым,  но
нести его было несколько неудобно.
     Ты точно знаешь, что это поможет, старик?
     Ответил не старик. Ответила женщина. Она  открыла  глаза.  Ее  взгляд
напоминал колдовской взгляд леди Макбет. На мгновение Гард  даже  забыл  о
своей боли и слабости. Он был загипнотизирован взглядом этих глаз. Из  них
шла сила. Она была сейчас силовым полем. Она была ведьмой. Она до сих  пор
ненавидела.
     Бери эту штуку, болван. Я заряжу ее.
     Гарднер от неожиданности охнул, чуть не выпустив из рук свою ношу.
     Старик:
     жди жди
     Зеленый свет вокруг стал настолько ярким, что слепил глаза.
     Сделай так, как я сказал, сынок. Отнеси эту штуку ко входу.
     Гарднер очнулся  и  медленно  поплелся  к  двери.  Там  он  установил
антенну, выставив ее конец за дверь. Почти сразу же вокруг  конца  антенны
возник зеленый ореол, и  предмет  стал  напоминать  зонтик.  Зеленый  свет
смешался с солнечным, и все вокруг засверкало.

     Первым прибыл Фримен  Мосс.  Он  был  вооружен  новеньким  "кольтом".
Остановив машину, он выскочил из нее и бросился к сараю. На  пороге  стоял
Гарднер, держа в руках что-то непонятное. Мосс, не вглядываясь в  странный
предмет, вскинул пистолет и выстрелил  в  Гарда.  Пуля,  предназначавшаяся
Гарду,  пролетела  через  двор,  но,  войдя  в  спектр  действия  зеленого
"зонтика", внезапно изменила свое направление и  ударилась  о  стену  дома
Бобби. Вспыхнула искра - и вдруг на  месте  дома  запылал  небывалой  силы
пожар. Но пуля, казалось, не успокоилась. Отскочив от  стены,  она  летела
прямо в грудь Мосса. Он попытался увернуться, но раньше, чем  ему  удалось
это сделать, пуля прошла через его левое плечо - и он вспыхнул, как  живой
факел.

     В сарае Анна Андерсон с удовольствием вслушивалась в крики Мосса.
     Потом крики стихли, шляпка "зонтика" погасла, и  предмет  вновь  стал
безобидной, на первый взгляд, телеантенной.
     Делай свое дело, болван, и ничего не бойся, - передала она Гарднеру.
     Потом в его голове вновь зазвучал голос старика.
     Скорее! Я пока могу помочь тебе настроить трансформер,  но  мои  силы
быстро иссякнут. Скорее! Мальчик! Давид! Скорее, парень!
     Мало времени, - тупо подумал Гард, - совсем мало времени.
     Он направился в глубь сарая. Теперь  он  не  боялся,  что  кто-нибудь
помешает ему. Антенна-"зонтик" остановит любого. Только бы у Анны  хватило
энергии!
     Он повернулся спиной к выходу и не видел, что весь  дом  Бобби  объят
пламенем. Огонь начинал расползаться по  двору,  угрожая  перекинуться  на
сарай.

     Скорее, сынок. Если ты собираешься помочь мне, не тяни  время.  Я  не
знаю, как долго смогу аккумулировать энергию. Сам ты не сможешь  запустить
трансформер.
     Гарднеру стало жаль его... и одновременно он восхищался  беспримерным
мужеством Ива.
     Тебе ведь больно, верно?
     Больно, сынок. Но я переступлю через это... если ты не будешь  сейчас
медлить.
     Начинай же.
     Гарднер сделал шаг к тому, что старик называл трансформером.
     Перед ним вновь возник экран компьютера, и на экране светилось слово:
     ПРОГРАММА?
     Хиллмен мог бы рассказать Гарднеру, что делать, но тот не нуждался  в
инструкциях. Он знал. Он чувствовал.  Видимо,  процесс  его  "превращения"
достиг уже той стадии, когда, еще не создавая своих  "изобретений",  ты  в
состоянии понять чужие.
     За спиной Гарда, у двери сарая, "зонтик" вспыхнул вновь. Гард даже не
повернул головы. Он знал, что надежно защищен с тыла.

     Это были Ньют и Дик Аллисон. Они подъехали к ферме  Бобби  одними  из
первых. Они чувствовали  и  слышали,  что  остальные  почти  догоняют  их.
Остальные ждут.
     Ждут указаний.
     Дик удивленно осмотрелся по сторонам и повернулся к Ньюту.
     Пожар.
     Да. Пожар.
     Мы можем его потушить?
     Ньют помолчал, прежде чем ответить. Дик с нетерпением ждал. Он ждал и
в то же время представлял, с каким удовольствием убил бы Джима Гарднера.
     Да, мы могли бы погасить огонь, - наконец ответил Ньют.
     Ты уверен?
     Опять долгая, напряженная пауза, и потом Ньют ответил то, что  Дик  и
рассчитывал услышать:
     Честно говоря, я не очень уверен.
     Они посмотрели друг на друга,  и  их  мысли  слились  в  одну  общую,
коллективную мысль:
     Огонь разделяет его и корабль. Он не сможет пробраться в корабль!
     И люди на улицах города, на дороге, ведущей к ферме Бобби, на полях и
в лесу, все эти люди, слушая из безмолвный разговор, немного расслабились.
Он не сможет попасть в корабль.
     Он все еще в сарае?
     Да.
     Ньют обратил в Дику обеспокоенное лицо.
     Какого черта он там копается? Не делает ли он там чего-нибудь такого,
что могло бы повредить кораблю?
     Дик не ответил. Прошли долгие пять минут. И все жители Хейвена  вдруг
услышали призыв Дика:
     СОСРЕДОТОЧЬТЕСЬ.  СОСРЕДОТОЧЬТЕСЬ  И  СЛУШАЙТЕ.  СЛУШАЙТЕ   ГАРДНЕРА.
СЛУШАЙТЕ.
     Они слушали. В  этот  жаркий  летний  день  в  полном  безмолвии  они
слушали. А в небо поднимался дым от вспыхнувшего на ферме пожара.

     Гарднер почувствовал, что они слушают. Почувствовал всей поверхностью
своего мозга. Это было странное и  одновременно  смешное  ощущение.  Пусть
слушают. Все равно никто не сможет помешать ему.
     Висящий на крюке старик задвигался, стараясь привлечь внимание Гарда.
Он потерял глаз, но не способность мыслить. Гард поднял голову.
     Неважно, сынок, они хотят знать, что ты делаешь, но забудь  об  этом.
Пусть едут сюда. Это не помешает. В чем-то, быть может, даже  поможет.  Их
не интересует Давид. Они беспокоятся только о проклятом корабле. Давай же,
сынок. Давай!
     Гарднер сидел перед трансформером с наушниками в руках. Он  не  хотел
надевать их. Он был уверен, что и с помощью мысли сможет изменять  функции
на экране.
     Да,  ты  сможешь  изменять  функции,  но  никогда  не  заставишь  его
работать. Надевай их, сынок. Мне очень жаль, но ты должен их надеть.
     Я боюсь, что это убьет меня, - послал он мысленный сигнал  старику  и
подождал, надеясь, что тот ответит.  Но  никакого  ответа  не  прозвучало,
только один глаз с  болью  смотрел  на  него  да  тихо  шуршал  работающий
двигатель компьютера.
     Да, это может убить меня, и ему это известно.
     Через окно он видел вспышки пламени во дворе.
     Убьет эта штука, или он сгорит в огне - исход один.
     Решившись, Гард натянул наушники.

     Киль и Хейзел слегка расслабились.  Они  смотрели  друг  на  друга  с
одинаковым почти человечным выражением в глазах. Выражение  говорило,  что
им удалось обнаружить что-то утешительное.
     Давид Браун? - подумал Киль. - Значит...
     он пытается спасти мальчишку, да...
     вернуть его назад...
     с Альтаира-4...
     В их мысленный разговор внезапно вмешался Дик Аллисон. В  его  голосе
звучал триумф.
     ЧЕРТ ПОБЕРИ! Я ЗНАЛ, что мальчика давно нужно было вернуть!

     Вначале, надев наушники, Гард  ничего  не  почувствовал.  Он  немного
расслабился, и именно в это время его голову пронизала  невыносимая  боль.
Она не прекращалась, она все время усиливалась.
     - Я не могу, я не могу, БОЖЕ, ОСТАНОВИ ЭТОТ КОШМАР!
     Из носа хлынула кровь, заливая рот и подбородок.
     ПРЕОДОЛЕЙ ЭТО, СЫНОК!
     Боль  внезапно  начала  стихать.  Она  сменилась  другим   ощущением.
Мазохистским ощущением: ему даже нравилось его нынешнее состояние.
     Сынок, я теряю тебя.
     Гарднер очнулся, поддаваясь  магическому  влиянию  воли  несгибаемого
старика. Чувство, овладевшее им, пьянило, как вино, но он  преодолел  его.
Старик сейчас управлял им; он пил энергию старика подобно  вампиру.  Долго
ли он будет вампиром, как она? Как они все?
     Он послал Хиллмену сигнал: я с тобой, старая перечница.
     Ив Хиллмен прикрыл свой единственный  глаз  в  молчаливом  одобрении.
Гард повернулся к экрану монитора. Свет в сарае  Бобби  вновь  начал  свои
цикличные вспышки.
     Гард попытался сосредоточиться.  Он  готовился  стать  героем.  Стать
героем или сдохнуть.
     ПРОГРАММА?
     Поправив наушники, Гард пристально вгляделся в экран. Голова все  еще
болела, но времени обращать на это внимание не было. Он послал команду:
     АЛЬТАИР-4
     Так... что дальше? Он прислушался, не  подскажет  ли  ему  что-нибудь
старик, но не услышал ни звука. Старик не хотел открыто руководить им  или
даже не знал как. В это время на экране вспыхнуло:
     ВВОДИТСЯ КРОСС-ФАЙЛ
     По экрану замигали в хаотическом  беспорядке  какие-то  знаки,  и  на
мгновение Гард испугался, что потерял  нить  управления.  Но  тут  мигание
прекратилось, и он увидел надпись:
     КРОСС-ФАЙЛ ГОТОВ
     На мгновение он расслабился. Машина работает  отлично.  И,  хотя  его
сознание не могло воспринимать все происходящее как реальность, в  глубине
души он знал, что машина действительно  готова  к  тому,  чтобы  перенести
кого-либо из любой точки Вселенной в любую другую точку.
     Да и стоит ли сейчас об этом думать?
     Он послал команду:
     КРОСС-ФАЙЛ ДАВИДА БРАУНА
     Вновь мигалка на экране.
     КРОСС-ФАЙЛ СОСТОЯЛСЯ
     Ладно. Хорошо. Что следующее? Гарднер вздохнул. Он знал,  что  должен
делать дальше.
     ЗАБРАТЬ ДАВИДА БРАУНА С АЛЬТАИРА-4
     Мигание значков на экране на этот  раз  несколько  затянулось.  Потом
появилась надпись, и Гарднер чуть не рассмеялся: до того логична  была  не
им созданная машина.
     КУДА ТЫ ХОЧЕШЬ ПЕРЕБРОСИТЬ ЕГО?
     Смех оборвался. Гарднер мучительно думал  над  ответом.  Куда  же,  в
самом деле? Домой? В Хейвен? Нет, только не в Хейвен.  Даже  если  его  не
убьет здешний воздух, он не сможет узнать своих превратившихся  в  чудовищ
родителей.
     Тогда куда?
     Он посмотрел на старика и встретился с его  пристальным  взглядом,  и
внезапно до него дошло: на земле сейчас было только одно подходящее место.
     И он отдал машине команду.
     С закрытыми глазами Гарднер ждал. Две секунды... четыре... десять...
     ПЕРЕМЕЩЕНИЕ СОСТОЯЛОСЬ
     И все. Зеленый свет погас. Сейчас перед ним был просто темный  экран.
Гард вопросительно посмотрел на старика,  но  тот  обессиленно  висел  под
потолком, уронив голову.
     Неожиданно по  щекам  Гарднера  побежали  слезы.  Они  смешивались  с
кровью, и во рту у него стало солоно.  Чувство  власти  и  силы  ушло.  Он
больше не мог ничего.
     Продолжай, Гард!
     Да, кончено. Он сделал все что мог для Давида  Брауна.  Возможно,  он
помог мальчику, возможно - нет. Ему не суждено этого узнать. Теперь пришла
очередь Питера, старика и Анны.
     На одной из пыльных полок лежал  игрушечный  бластер,  работающий  на
батарейках. На одной его стороне Гард обнаружил выключатель. Он подумал  о
ребенке, которому бластер был куплен в подарок...
     Как он сейчас действует?
     Очевидно, так, как и должен: он уничтожает.
     Гард решительно направился к выходу и лишь на  пороге,  задержавшись,
оглянулся на старика. Тот неподвижно висел под потолком.
     Снаружи никого не было. Светило солнце. В  воздухе  разносился  запах
гари. Дом Бобби пылал, и дым тянулся в сторону сада.
     Что ж, попробуем, - решил Гард. Отойдя на несколько шагов  от  сарая,
он прицелился и нажал на выключатель. Раздался треск, будто кому-то ломали
кости. Из бластера вырвался сгусток зеленого  пламени  и  через  мгновение
сарай пылал.  Гарда  отдачей  отбросило  в  сторону.  Потирая  колено,  он
поднялся и бросился бежать.
     Сзади раздалось нечто,  напоминающее  артиллерийскую  канонаду.  Гард
инстинктивно оглянулся. Половина  пылающего  дома,  казалось,  взлетела  в
воздух. Взметнулся столб искр, что-то пронеслось мимо Гарда вверх, в небо,
и он успел рассмотреть, что это старенький "ундервуд" Бобби.
     Пишущая машинка с высоты обстреливала его.
     Он бросился к трактору. Ключ был в замке. Повезло,  -  подумал  Гард.
Сев на сидение и пригнувшись, он завел  двигатель.  В  это  время  за  его
спиной раздался крик:
     ЭЙ! ЭЙ! ОН ЗДЕСЬ! ОН ЗА ДОМОМ! ОН ЕЩЕ ЖИВ! ОН ЕЩЕ...
     Гарднер оглянулся и увидел Нэнси Восс,  бегущую  к  нему  со  стороны
дороги. Ее волосы развевались на ветру, в руке они сжимала камень.
     ЭЙ! СЮДА! ВСЕ СЮДА!
     Ах ты, сука, - подумал Гарднер и поднял бластер.

     Его преследователей, вбежавших во двор, было не менее  тридцати.  Все
они мчались к нему.
     И все увидели лежащую на земле Нэнси Восс. Она была мертва, и из раны
в ее груди лился ярко-зеленый свет.
     Дик Аллисон понял, что Гард все еще жив и вооружен, и подумал:
     Нужно бежать отсюда как можно быстрее.
     Но все произошло слишком быстро. Поставленная  Гарднером  у  входа  в
сарай антенна-"зонтик"  вспыхнула  зеленым  пламенем,  и  это  пламя  было
направлено на  стоящих  во  дворе  хейвенцев.  Дети  Сарая  встретились  с
Изобретением Сарая.

     Гард услышал чьи-то вскрики и стоны. Он постарался отключиться  и  не
слушать, но это было невозможно.
     Вскочив в трактор, он на мгновение  подумал,  не  воспользоваться  ли
рычагом "Вверх"... но тут же отбросил эту мысль  и,  заводя  мотор,  вывел
трактор в горящий сад. Ему с трудом верилось, что виновник этого страшного
пожара - он сам. Стиснув зубы, он вел трактор через сад, вперед, туда, где
виднелся темный лес, где стоял наполовину выкопанный из земли корабль.

     Он все еще жив!
     Догнать его! Быстро догнать его!
     Они бежали напрямую через поля, стараясь опередить пожар.
     СКОРЕЕ!
     Казалось, их никто не сможет остановить.  Но  пламя  распространялось
слишком быстро, и те, кто бежал сзади,  постепенно  отставали,  охваченные
им.
     Призраки, возможно, были великими межзвездными путешественниками.  Но
вряд ли когда-либо кому-либо  из  них  пригодилось  сталкиваться  с  таким
устремленным, верящим в себя и свои силы человеком, как Джим Гарднер.
     Невозможно, но случилось!
     Огонь стал его защитой.
     Они не смогли. Они ничего не смогли.

     Детектор дыма, очень напоминающий летающую тарелку, только  во  много
раз уменьшенную, лежал на столе Хейзел Мак-Гриди.  Хейзел  собственноручно
создала его и  теперь  намеревалась  привести  в  действие.  Она  мысленно
слышала все, что происходило, и ждала, когда придет ее время.  Она  знала,
как  должен  подействовать  детектор:  с  помощью  ультразвука  он  должен
разнести Гарднера на мелкие кусочки.
     Внезапно справа от нее прямо  из  пола  вырвался  светящийся  зеленый
столб. Хейзел, ничего не понимая, смотрела на него.  Из  столба  вырвалась
искра, она попала на поверхность детектора, там что-то вспыхнуло, зашипело
- и все  исчезло.  Изумленному  глазу  Хейзел  предстала  лишь  обугленная
коробочка, напоминающая ей о ее великом "изобретении".

     Эй, Гард! Слева!
     Этот голос нельзя было не узнать. Ошибка исключалась. Это  был  голос
Бобби Андерсон. Старой, еще не изменившейся Бобби.  Гард  глянул  влево  и
увидел какую-то вспышку. Он вскинул бластер и, не целясь, выстрелил. Из-за
деревьев в небо взметнулось пламя и раздался взрыв. Потом все стихло.
     Бобби? - подумал Гарднер, оглядываясь по сторонам.
     Да, балбес. Я просто немного помогла тебе. Помогла после всего.  Ведь
я мертва, помнишь?
     Помню, Бобби.
     Хочу дать тебе совет: будь осторожен.
     И она исчезла, если только именно  она  была  здесь.  За  его  спиной
раздался шум и треск. Над верхушками  деревьев  метались  огни.  В  голове
звучали голоса призраков.
     Ты выдумал все это,  Гард.  Просто  подсознательно  тебе  была  нужна
Бобби, и ты попытался хотя бы на миг воскресить ее в своей душе.
     Но раздумывать, была Бобби или нет, не оставалось времени.
     Гард стоял у края ямы, в которой покоился корабль.  Спустя  несколько
секунд он уже спускался вниз, торопясь войти внутрь.

     - Хейзел?! - кричал Ньют, не в силах  скрыть  обуявший  его  ужас.  -
Хейзел? Хейзел?
     Хейзел, - внутренне подхватил его Дик Аллисон.
     Хейзел,  -  звали  остальные  хейвенцы,  или,   правильнее   сказать,
призраки.
     Хейзел слышала эти крики. Но она  была  бессильна  что-либо  сделать.
Что-то сломалось в ней, и сейчас  она  лежала  на  полу,  не  в  состоянии
пошевелить ни рукой, ни ногой. Постепенно голоса в ее ушах  стали  звучать
тише... тише... тише... и наконец совсем исчезли.

     Стоя у входа в  корабль,  Гард,  как  раньше  Бобби,  коснулся  рукой
символа на двери. С легким щелчком  дверь  сдвинулась  с  места,  открывая
проход.
     Ближе. Голоса ближе. Скоро конец.
     Он вошел. Силы оставляли его. Над головой раздавались  чьи-то  крики.
Кто-то заметил, что  он  вошел  в  корабль,  и  теперь  они  без  перерыва
повторяли, что он еще жив, жив...
     Дверь закрылась. Все стихло.
     Нет, не все.
     Моторы. Они работают. Они работают даже громче, чем в предыдущий раз.
     Да. Громче и отчетливее. Или это не моторы, а воздухопреобразователи.
Гард вспомнил, что у него нет с собою респиратора, но, как ни  странно,  в
корабле было даже легче дышать, чем наверху.
     Внезапно к Гарднеру пришла головная боль. Из глаз его хлынули  слезы,
из носа - кровь. Выйти наверх... - подумал он. Нет. Он заперт, и не знает,
как открыть дверь изнутри. Заперт мертвыми призраками.
     Мертвыми? Ты уверен, что они мертвы?
     Нет, напротив. Он был уверен, что они  живы.  Если  все  здесь  вдруг
заработало,  то,  значит,   они   достаточно   жизнеспособны.   Достаточно
жизнеспособны,  если  превратили  Хейвен  в  завод  по  производству  себе
подобных.
     - Помоги мне, Господи, - прошептал Гард.  Он  отбросил  свисающие  на
глаза волосы. Ему вдруг показалось, что корабль уменьшил свой крен и занял
теперь почти вертикальное положение.
     Запах. Странный запах. Виноваты  в  этом  воздухопреобразователи  или
нет, это запах смерти. Долгой смерти. Мучительной смерти. И бессмертия.
     Помоги мне, Господи. Помоги хотя бы немного.
     Все еще разговаривая с Богом, Гарднер вошел в рубку управления.

     На краю ямы сгрудились призраки.  Они  смотрели  на  Дика.  С  каждой
минутой прибывали все новые и новые.
     Они смотрели на Дика и на корабль... на Дика... на корабль... и вновь
на Дика. Казалось, они следят за игрой в теннис. Они ждали.
     Позади  них,  все  усиливаясь,   приближался   огонь.   Вся   поляна,
заполненная людьми, была сейчас окутана дымом.  Люди  стояли...  никто  не
сдвинулся с места.
     Дик удивленно подумал: чего они ждут от него сейчас?  Потом  до  него
дошло. Он остался последним из Детей Сарая. Остальные умерли, и, прямо или
косвенно, в смерти каждого из них был виновен Гарднер.
     Они смотрят на меня, потому что я последний. Я должен сказать им, что
делать дальше.
     Но они ничего не смогли бы  сделать.  В  Хейвене  образовалась  новая
раса, и Гарднер уничтожил ее. Теперь нужно  было  просто  ждать.  Ждать  и
надеяться, что корабль убьет его раньше, чем он сумеет  что-либо  сделать.
До того как...
     Внезапно Дик замер. Замерли и остальные. В  благоговейном  ужасе  они
смотрели с края ямы вниз.
     И было почему.
     Корабль вдруг начал  вибрировать...  и  звук  вибрации  заполнил  всю
поляну, весь лес... весь мир.
     Испуганный этим, Дик не мог больше думать. Ни о чем.

     Гарднер надел наушники, валявшиеся на полу. Он  не  знал,  то  ли  он
делает, что нужно, но инстинкт подсказывал ему, что  да.  Моторы  работали
все громче. Включались все новые.  Корабль  затрясло.  Внезапно  откуда-то
раздался звук звонка, затем скрежет металла.
     Корабль  набрал  силу.  Гард  чувствовал  это.   На   мгновение   ему
показалось, что сквозь его голову протекает Миссисипи, но боли не было.
     Я обману их всех, - торжествующе думал Гарднер. - Спасибо тебе, Боже;
я обману их всех! Корабль работает! Работает!
     Корабль задрожал. Завибрировал. Приготовился к взлету.
     Проведя языком по оставшимся нескольким  зубам,  Гард  в  изнеможении
опустился на пол.
     Сейчас, - думал он.
     Что-то происходило в его мозгу... и пришла боль.
     Сквозь  иллюминатор  он  видел,  что  корабль  стронулся  с  места  и
заскользил вверх. Он набирал скорость,  устремляясь  в  синее  безоблачное
небо.
     В порыве экзальтации Гард застонал.
     Единственный и последний оплот призраков покидал Землю. Вот  она  уже
перестала быть видна. Острый нос корабля плавно рассекал воздух.
     Пол под Гарднером внезапно стал прозрачным, и ему показалось, что  он
просто сидит в воздухе.
     Корабль был жив - но он быстро умирал.
     Он мчался вперед, но скорость его постепенно начала  снижаться.  Небо
стало более синим... потом пурпурным...
     Пожалуйста, Боже, не дай ему остановиться...
     Из пурпурного - черным...
     И в этой черноте Гарднер  увидел  единичные  проблески  звезд.  Вновь
прозвучал звонок, болью отозвавшись в каждой клеточке тела Гарда.
     Куда  мы  летим?  -  подумал  Гарднер,   когда,   разорвав   оболочку
стратосферы, корабль вышел в открытый космос. - Куда мы летим?..
     Все выше и дальше, выше и дальше летел корабль, а в нем Джим Гарднер,
родившийся в Портленде, штат Мэн.
     Лежа на прозрачном полу в рубке управления, пролетев семьдесят  тысяч
миль в  космосе,  Джим  Гарднер  посмотрел  на  все  увеличивающуюся  лужу
собственной крови... и улыбнулся.

                                  ЭПИЛОГ

                                                 Спи, дитя, сладким сном,
                                                 Все уснуло кругом,
                                                 Тишина и покой...
                                                 Крепко глазки закрой!..
                                                         Колыбельная песня

     Большинство их погибло в огне.
     Не все, около сотни доживших до  взлета  корабля  погибли  различными
способами. Кто-то попал в автомобильную катастрофу.  Некоторые  попытались
спастись бегством, но силы быстро покинули их,  и  они  никуда  не  смогли
добежать.
     Большинство умерло возле ямы сразу же после взлета корабля: воздух  в
Хейвене изменился, и они задохнулись.
     "Превращение"  подошло  к  концу.  Оно  закончилось  одновременно  со
взлетом корабля. Смысл жизни оставшихся в живых был утерян.

     К ночи в Хейвене осталось в живых не более двух сотен  людей.  Погода
менялась. Усиливался ветер. Фил Голден и Брайен Браун  попытались  сделать
воздухопреобразователь. Остальные задыхались в страшных муках.
     Но   вместе   с   кораблем   улетела   и   способность    изобретать.
Преобразователь так и не заработал.
     Сколько нам еще осталось? -  спрашивал  себя  Брайен,  и  не  находил
ответа. И только сияющие глаза оставшихся в живых прорезали темноту  ночи,
испуганные, нечеловеческие глаза.

     До утра дожили всего двадцать. К этому времени в  город  уже  прибыли
спасательные команды, армия, ФБР. Фотографы, репортеры, телевидение...
     Некоторое время их нашествие сдерживал  воздвигнутый  вокруг  Хейвена
силовой барьер. Но вскоре источники энергии иссякли, и барьер был сломлен.
     Несколько человек сошли за ночь с ума.
     Днем было совершено всего четыре самоубийства...  но  ночью...  ночью
было хуже.
     К моменту прибытия  армии  в  живых  оставалось  меньше  восьмидесяти
призраков.

     К моменту вторжения в город сил национального спасения их  оставалось
только сорок. Чтобы найти их, солдаты методично, дом за домом, прочесывали
Хейвен. Оставшихся в живых отлавливали больше недели, и  к  этому  времени
четырнадцать из них умерли.
     Химики  делали  анализ  хейвенского  воздуха;   найденные   батарейки
подверглись спектральному анализу. Как Бобби и предполагала, никто не смог
ничего найти, и специалисты называли вызываемые батарейками эффекты  почти
чудом.
     Оставшиеся двадцать шесть призраков, напоминающих ходячие тени,  были
помещены в  госпиталь  в  Вирджинии,  принадлежащий  одной  небезызвестной
конторе. Там их пытались изучать... но они один за другим умирали.
     Последней умерла Элис Кимбэлл, учительница, бывшая лесбиянкой  (факт,
который сообщил в начале июля Иисус Бекки Паульсон).
     Она умерла тридцать первого октября... Мир ее праху.

     Примерно в то же время  вошедшая  в  палату  Хилли  Брауна  медсестра
обнаружила, кроме лежавшего на кровати пациента, еще одного мальчика.
     Она потрясенно уставилась на вновь появившегося, потому что, судя  по
следам, оставленным на полу палаты,  он  как  бы  не  входил  в  дверь,  а
материализовался из ниоткуда. Оба мальчика лежали в постели в обнимку. Они
спали.
     - Что...
     Она сделал шаг, другой, затем остановилась, бессознательным движением
прикрывая шею.
     Одним из  мальчиков,  безусловно,  был  Хилли  Браун.  Она  не  знала
второго. Он был гораздо младше Хилли. Его ступни были невероятно грязны, и
что-то в этой грязи показалось ей ненатуральным.
     - Что... - прошептала она вновь, и в это время младший мальчик во сне
обвил руками шею Хилли, прижался щекой к его плечу, и медсестра  с  ужасом
увидела, что мальчики похожи как две капли воды.
     Она решила пойти и  рассказать  о  случившемся  доктору  Гринлифу.  И
немедленно.
     Напоследок она еще раз  взглянула  на  грязные  следы  на  полу.  Они
начинались четко посередине комнаты.

     Хилли Браун открыл глаза.
     - Давид?
     - Заткнись, Хилли. Я сплю.
     Хилли улыбнулся, не вполне уверенный, что это ему не приснилось. Нет,
кажется, все  в  порядке.  Давид  действительно  рядом  с  ним,  теплый  и
реальный.
     - Я тоже сплю, - сказал Хилли. - Мы оба спим, и нам снится один и тот
же сон.
     Тишина... где-то  снизу  до  их  слуха  донесся  взволнованный  шепот
медсестры, рассказывающей врачу о случившемся, но в палате царила тишина.
     - Хилли?
     - Что? - прошептал Хилли.
     - Там, где я был, холодно.
     - Правда?
     - Да. Очень.
     - Сейчас лучше?
     - Лучше. Я люблю тебя, Хилли.
     - Я тоже люблю тебя, Давид. Прости меня.
     - За что?
     - Сам знаешь.
     - Ерунда.
     Давид нашел руку Хилли и крепко сжал ее. В девяноста  трех  миллионах
миль от Солнца и сотнях парсеков от центра Галактики Хилли и Давид  Брауны
спали, держась за руки.