Роберт Хайнлайн.
     Звездный зверь

     Перевод. И. Полоцк, 1992

     I. Л-ДЕНЬ

     Луммокс был в унынии. К тому же, он хотел есть.  Это  было
его  нормальным состоянием; такое существо, как Луммокс, всегда
было готово слегка  закусить  --  даже  после  плотного  обеда.
Уныние  было  свойственно  ему  куда  меньше и проистекало лишь
оттого, что его закадычный друг и ближайший товарищ Джон  Томас
Стюарт не показывался уже целый день, куда-то исчезнув со своей
подружкой Бетти.
     Один день без Джона Томаса -- это еще куда ни шло. Луммокс
глубоко  вздохнул. Он понимал, в чем дело. Джон Томас вырос. Он
уже достиг  такого  возраста,  когда  требуется  проводить  все
больше  и  больше  времени  с  Бетти  или с какой-нибудь другой
девушкой и все меньше и меньше с ним, Луммоксом. Затем наступит
долгий период, когда Джон Томас практически  не  будет  уделять
времени  Луммоксу,  но затем появится новый Джон Томас, который
подрастет и с ним станет интересно играть.
     Опыт научил Луммокса, что от этого неизбежного круговорота
вещей  никуда  не  деться.  Тем  не  менее,  ближайшее  будущее
представлялось  ему мучительно тоскливым. В апатии он бродил по
заднему двору  Стюартов  в  поисках  то  ли  кузнечика,  то  ли
малиновки  --  словом,  любого, с кем можно было бы пообщаться.
Наткнувшись на муравейник, он уставился на  него.  Похоже,  что
муравьи  куда-то  переселялись:  бесконечная вереница насекомых
тащила белые личинки, а навстречу спешила за новым грузом толпа
муравьев. Так он убил полчаса.
     Устав от лицезрения  муравьев,  Луммокс  побрел  к  своему
обиталищу.  Его  семифутовые лапы раздавили муравейник, но этот
факт не привлек внимания  Луммокса.  Его  собственный  дом  был
достаточно   велик,   располагался   в  конце  ряда  постепенно
увеличивающихся помещений: первое из них могло  вместить  разве
что крохотную собачку чихуахуа.
     На  крыше  дома  сохли шесть охапок сена. Луммокс выдернул
несколько соломинок и стал лениво жевать их. От  второй  порции
он  отказался,  потому  что первая -- это было все, что, как он
прикинул, можно  стащить  не  будучи  замеченным.  Он  мог,  не
моргнув  глазом,  сжевать  целую охапку -- но его останавливало
сознание, что Джон Томас будет ругать его и даже,  может  быть,
целую  неделю,  а то и больше, не будет чесать его граблями. По
правилам дома, Луммокс не должен был есть ничего,  кроме  того,
что  ему дает хозяин, и обычно Луммокс подчинялся этому закону,
потому что терпеть  не  мог  ссориться,  а  когда  его  ругали,
чувствовал  себя  просто ужасно. Да и, кроме того, он вообще не
хотел сена. Он ел его вчера  вечером,  будет  есть  сегодня  и,
скорее  всего,  завтра.  Луммоксу  хотелось пожевать что-нибудь
более весомое, которое  бы  вкусно  пахло.  Он  прошелся  вдоль
низкой  загородки,  которая  отделяла  несколько  акров заднего
двора от садика миссис Стюарт, положил голову на штакетник и  с
вожделением  посмотрел  на  розы  миссис Стюарт. Загородка была
лишь символом, определяющим линию, за которую он не должен  был
заходить.   Как-то,  несколько  лет  назад,  он  пересек  ее  и
попробовал несколько роз... просто так, для аппетита, но миссис
Стюарт подняла такой крик, что он не  хотел  даже  и  думать  о
повторении   попытки.  Содрогнувшись  при  этих  воспоминаниях,
Луммокс поспешно отвернулся от загородки.
     Но он вспомнил о нескольких  розовых  кустах,  которые  не
принадлежали  миссис Стюарт и тем самым, по мнению Луммокса, не
принадлежали  вообще  никому.  Они  росли  в  соседнем   садике
семейства   Донахью.  И  Луммокс  прикинул,  что  у  него  есть
возможность добраться до этих "ничейных" роз...
     Усадьба Стюартов была обнесена бетонной стеной  вышиной  в
десять  футов,  Луммокс никогда не помышлял забраться на стену,
хотя время от времени обкусывал ее верхушку. За домом  в  стене
был  небольшой  проем, где дождевые и подпочвенные воды промыли
маленький овражек, пересекавший линию владений Стюартов.  Проем
этот  был  заделан массивными брусьями восемь на восемь дюймов,
скрепленными не менее массивными болтами. Брусья уходили своими
концами в ложе ручейка,  и  подрядчик,  оставивший  их,  уверил
миссис  Стюарт, что они смогут остановить не только Луммокс, но
целое стадо слонов, если те попробуют снести ограждение.
     Луммокс знал, что подрядчик ошибался, но  мнения  Луммокса
никто  не  спрашивал,  и  он  оставил это мнение при себе. Джон
Томас тоже никогда не высказывался по этому поводу, но, похоже,
что он подозревал правду;  во  всяком  случае,  он  подчеркнуто
приказал Луммоксу не болтаться возле загородки.
     Луммокс  послушался.  Он, конечно, попробовал изгородь, но
деревянные брусья были отвратительны на вкус, и он оставил их в
покое.
     Но за естественный ход вещей он не отвечал. Как-то, месяца
три назад, он заметил, что весенние дожди размыли ложе овражка,
и теперь два вертикальных бруса не были утоплены в его  дно,  а
просто  упирались  в  землю.  Луммокс  думал  об этом несколько
недель и наконец пришел к выводу, что легкий  случайный  толчок
может   изменить   положение  брусьев.  А  если  толкнуть  чуть
посильнее,  брусья  разойдутся  еще  шире,   хотя   заграждение
практически останется нетронутым...
     Луммокс  побрел  обследовать  брусья.  Он  обнаружил,  что
последний  дождь  настолько   размыл   проем,   что   один   из
вертикальных  брусьев  просто  висел  в  нескольких  дюймах над
землей, а другой, по соседству с ним, лишь  слегка  упирался  в
песок. Луммокс растянул свою физиономию в улыбке, которой могло
бы  позавидовать  простодушное  огородное  пугало,  и осторожно
просунул голову между брусьев. Голова прошла легко и свободно.
     Он услышал треск ломающегося дерева  и  почувствовал  себя
совершенно  свободно.  Удивившись,  Луммокс  вытащил  голову  и
посмотрел наверх, откуда раздался звук. Верхний конец одного из
могучих брусьев был вырван из скрепляющих его болтов  и  теперь
свободно вращался лишь на нижней перекладине. Луммокс вздохнул.
Ох,  как плохо... Но тут уж ничего не поделаешь. Луммокс был не
из тех, кто рыдает над  случившимся.  Что  произошло,  того  не
миновать.  Спору  нет,  Джон  Томас будет сердиться... но перед
Луммоксом красовался проход через заграждение. Наклонив голову,
как квартербек, готовящийся к атаке, Луммокс присел и  рванулся
вперед. Раздались протестующие звуки ломающегося дерева, острые
концы  выломанных  брусьев  оцарапали  ему  кожу, но Луммокс не
обращал на эти мелочи внимания: наконец, он был на свободе.
     Он  остановился,  как  трактор,  набравший   скорость,   и
потоптался на месте, осматриваясь. Он испытал прилив восторга и
удивился  тому,  что  не рискнул раньше на такую попытку. Давно
уже Джон Томас не  выводил  его  гулять  --  даже  на  короткую
прогулку...
     Вдыхая   свежий  воздух,  он  продолжал  озираться,  когда
внезапно на  него  набросилось  некое  недружелюбное  существо,
захлебываясь  от  рычания  и  лая.  Луммокс  знал  его. Это был
огромный мастиф, обросший могучими мускулами, который,  гордясь
своей  свободой,  часто  бродил  по  соседству. Луммокс не имел
ничего против собак;  во  время  своей  долгой  жизни  в  семье
Стюартов  он  близко познакомился с некоторыми из них и неплохо
проводил с ними время, особенно в отсутствие Джона Томаса. Но у
этого мастифа был совершенно другой характер.  Он  считал  себя
хозяином    всех    окрестностей,   оскорблял   других   собак,
терроризировал кошек и то и дело  предлагал  Луммоксу  выйти  и
принять бой, как подобает настоящему псу.
     Луммокс   улыбнулся   ему,  открыл  пошире  свою  пасть  и
шепелявым голоском, тоненьким, как у девочки,  обозвал  мастифа
очень  плохим словом. Тот онемел от изумления. Он не понял, что
именно  сказал  Луммокс,  но  догадался,  что  его   оскорбили.
Оправившись,  он  снова кинулся в атаку, задыхаясь от громового
лая и выплевывая несусветную чепуху. Он плясал вокруг Луммокса,
время от времени делая  вылазки,  чтобы  ущипнуть  Луммокса  за
ногу.
     Наблюдая  за  псом,  Луммокс  оставался недвижим. Затем он
высказал справедливое предположение, откуда были  родом  предки
мастифа,  а  также  чем  они  занимались; это привело мастифа в
полное неистовство. Во время очередной вылазки мастиф  оказался
слишком  близко  от  ног Луммокса, поскольку тот стоял на земле
всеми  восьмью  конечностями;  и  Луммокс   сделал   неуловимое
движение головой, напоминающее рывок лягушки, ловящей муху. Его
пасть открылась, как дверь шкафа, и слизнула мастифа.
     Неплохо,  решил  Луммокс,  прожевав и облизнувшись. Совсем
неплохо... хотя ошейник мог быть и  помягче.  Он  прикинул,  не
стоит  ли  ему  вернуться  обратно,  поскольку он уже закусил и
повод для прогулки исчез. Хотя ведь еще остались те  "ничейные"
розы...  и  конечно  же,  Джон Томас искренне удивится, если он
сразу же вернется.
     Луммокс потрусил  вдоль  задней  стены  дома  Стюартов  и,
обогнув его, оказался рядом с сараем Донахью.
     Джон  Томас  Стюарт  XI  вернулся  к обеду, проводив Бетти
Соренсен  почти  до  ее  дома.  Приземляясь,  он  заметил,  что
Луммокса  не  видно,  но  решил,  что его питомец сидит в своем
доме. Мысли Джона  были  заняты  отнюдь  не  Луммоксом,  а  тем
извечным  фактом,  что  женщины  не пользуются логикой, которая
могла быть понятна мужчинам.
     Он  собрался   поступать   в   Вестерн-Тех,   в   Западный
Технологический;   Бетти   же   хотела,  чтобы  они  учились  в
университете штата. Он  указал  ей,  что  знания,  которые  ему
нужны,  он  не  сможет  получить  в  этом  университете;  Бетти
настаивала, что сможет, выдвигая различные доводы. Он  возразил
ей, сказав, что дело даже не столько в содержании определенного
курса,  а  в  том,  кто  его читает. Спор потерял всякий смысл,
когда  Бетти  наотрез  отказалась  признавать  авторитет  Джона
Томаса.
     Размышляя  о  нелогичности  женского  мышления, Джон Томас
рассеянно снял ремни подвесной системы своего  мини-геликоптера
и   бросил   их   в  прихожей,  где  и  столкнулся  с  матерью,
взорвавшейся при его появлении.
     -- Джон Томас! ГДЕ ТЫ БЫЛ?
     С опозданием он подумал, что ему надо было проскользнуть в
дом незамеченным. Когда она обращалось к нему "Джон Томас", это
был плохой знак. "Джон, Джонни" или "Джонни-бой" говорило,  что
все  в  порядке.  Но  "Джон  Томас"  означало,  что она устала,
возмущена или раздражена его отсутствием.
     -- А? Мам, так я же говорил тебе за завтраком. Я подскочил
к Бетти. Мы летали к...
     -- Меня это не интересует! Ты знаешь, что наделало э  т  о
животное?
     Значит,   он   все-таки   вляпался.  Луммокс.  Джон  Томас
надеялся, что речь идет не о садике  матери.  Может  быть,  Лум
снова перевернул свой дом. Если дело только в этом, мать быстро
успокоится.  Может  быть, ему придется выстроить Луммоксу новый
дом, побольше.
     -- В чем дело?- осторожно спросил он.
     -- В чем дело? И ты еще спрашиваешь? Джон  Томас!  Настало
время,  чтобы  в  нашем  доме  был  покой!  Это  было последней
соломинкой! Ты должен избавиться от него!
     -- Успокойся, мама!- торопливо сказал Джон Томас. -- Мы не
можем избавиться от Лума. Ты обещала папе.
     Она ушла от прямого ответа:
     --  Когда  полиция  звонит  каждые  десять  минут,  и  это
огромное страшное животное свирепствует вокруг, и...
     --  Что?  Подожди,  мама.  Лум  совершенно  не  опасен, он
ласков, как котенок. Что случилось?
     -- Все, что хочешь!
     Постепенно он вытянул  из  нее  все  детали  происшедшего.
Луммокс отправился прогуляться. Этого было уже достаточно. Джон
Томас  почти  не  надеялся,  что  во  время  путешествия ему не
встретятся ни железные, ни стальные изделия, которые  оказывают
взрывоподобные  действия  на  его  обмен  веществ.  Джон  Томас
помнил,  что  произошло,   когда   Луммокс   съел   подержанный
"бьюик"...
     В его размышления ворвался голос матери.
     -...и  миссис  Донахью  просто вне себя! Она в ярости! И у
нее есть основания! Ее выставочные розы!..
     Ох,  черт  возьми,  вот  это  уже  плохо.   Он   попытался
припомнить,  сколько  денег  лежит  на  его счету. Ему придется
извиняться и думать о том, как умаслить старую ворчунью. Ну, он
надерет Луммоксу уши! Нет ему прощенья -- ведь он знал о розах!
     -- Слушай, мам, я  ужасно  извиняюсь.  Сейчас  я  пойду  и
вколочу  в  его  толстую башку, как себя надо вести. Со мной он
даже чихнуть не может без разрешения. -- Джон Томас вскочил.
     -- Куда ты собрался? -- спросила мать.
     -- Как куда? Поговорить с Луммоксом, вот куда. Когда я  до
него доберусь...
     -- Не дури. Его здесь нет.
     --  Что?  А где же он? -- Джон Томас взмолился про себя --
лишь бы он не нашел свалку металлолома! В истории  с  "бьюиком"
Луммокс  был  не виноват, и тот принадлежал Джону Томасу, и все
же...
     -- Понятия не имею, где он сейчас. Шериф Дрейзер сказал...
     -- Луммоксом занимается полиция?
     -- Можешь быть в этом  уверен,  молодой  человек!  Патрули
идут  за  ним  по  пятам.  Дрейзер сказал, чтобы я спустилась в
город и забрала его, но  я  ответила,  что  только  ты  сможешь
справиться с этим чудовищем.
     --  Мама,  Луммокс  послушался  бы  тебя.  Он  всегда  так
поступает.  При  чем  тут  мистер  Дрейзер,  и  почему  Луммокс
очутился  в  городе? Ведь шериф знает, что Луммокс живет здесь.
Город пугает Лума. Бедный малыш очень робок, и он не любит...
     -- Вот уж действительно бедный малыш! Он не в городе.
     -- Но ты же сама сказала, что он там.
     -- Ничего подобного я не говорила. Если  ты  помолчишь,  я
расскажу тебе, что случилось.
     Случилось  то, что миссис Донахью была несколько удивлена,
увидев, как Луммокс поедает  пятый  или  шестой  куст  ее  роз.
Нимало  не  раздумывая,  с  большим мужеством она накинулась на
Луммокса, вооружившись веником,  которым  с  воплями  принялась
бить  его по голове. На мастифа она не походила, хотя Луммокс и
ее мог слизнуть одним махом; тем не менее, Луммокс понимал, что
к чему, столь же четко, как домашняя кошка. Люди -- это не еда;
почти всегда люди относятся к нему по-дружески.
     Поэтому он был оскорблен в своих лучших чувствах.  Скорчив
недовольную гримасу, он поспешил убраться.
     Следующее  сообщение  о  похождениях Луммокса поступило из
точки, которая отстояла в двух  милях  и  примерно  в  получасе
ходьбы.  Стюарты  жили  в  пригороде  Вествилла, и от города их
отделял зеленый пояс. Здесь мистер Ито  имел  небольшую  ферму,
где выращивал овощи к столу гурманов. По всей видимости, мистер
Ито  не  представлял,  с кем он столкнулся, когда увидел нечто,
поедающее его капусту. Существование Луммокса не  было  ни  для
кого  секретом,  но  мистер  Ито не интересовался делами других
людей и никогда не видел Луммокса.
     Как и миссис  Донахью,  он  не  медлил  ни  мгновения.  Он
кинулся  в  свой  домик  и  выскочил из него с оружием, которое
досталось ему от внука --  реликвия  четвертой  мировой  войны,
известное,  как "убийца танков". Мистер Ито установил оружие на
опрокинутом горшке и навел его  на  Луммокса.  Грохот  выстрела
оглушил  мистера  Ито  (он  никогда  не  слышал такого выстрела
ранее), а вспышка ослепила. Когда он проморгался  и  огляделся,
существо уже исчезло.
     Установить,   в   каком   направлении  оно  исчезло,  было
нетрудно. Эта стычка не оскорбила Луммокса,  как  веник  миссис
Донахью;  но  перепуган  он  был до предела. Увлеченный салатом
мистера Ито, он находился неподалеку от  его  садового  домика.
Когда взрыв потряс его, а грохот почти оглушил, Луммокс с места
взял  предельную  скорость  и  кинулся  прямо вперед. Обычно он
рысил, переставляя ноги в порядке 1-4-5-8-2-3-6-7, чего  вполне
хватало  для  средней рыси; теперь он с места сорвался в галоп,
одновременно выбрасывая 1-ю и 2-ю, 5-ю и 6-ю ноги, а затем  3-ю
и 4-ю, 7-ю и 8-ю.
     Луммокс  пролетел  сквозь  садовый домик прежде, чем успел
его  заметить,  проделав  проход,  достаточный  для   грузовика
средних  размеров. Прямо перед ним в трех милях лежал Вествилл,
и было бы куда лучше, если бы в момент выстрела его голова была
направлена в сторону гор.
     Слушая  изложение  событий,  Джон  Томас  все   отчетливее
понимал,  что  произошло.  Когда  дело дошло до судьбы садового
домика мистера Ито, он перестал вспоминать, сколько у него есть
денег,  а  стал  прикидывать,  что  он  мог  бы  продать.   Его
геликоптер  почти  новый...  ерунда,  сколько  бы он за него ни
выручил, расходов это не покроет. Может быть, он  сможет  взять
деньги  в долг в банке? Одно было ясно: мать ему не поможет, во
всяком случае, в своем сегодняшнем состоянии.
     Остальные сообщения носили  отрывочный  характер.  Луммокс
наконец  наткнулся  на  скоростную  автотрассу,  которая вела в
город.
     Шофер  трансконтинентального  грузовика  за  чашкой   кофе
пожаловался  офицеру  службы  безопасности  движения, что видел
какой-то грузовик с ногами и что эта штука не обращала никакого
внимания на разграничительные полосы. Свое возмущение  водитель
объяснил  опасностью,  которую  представляют роботы-водители, а
также тем, что, по его  мнению,  водителям,  которые  сидят  за
баранкой,  не  отрывая  глаз  от  дороги,  не остается места на
трассах. Патрульный не видел Луммокса, потому  что  как  раз  в
этот  момент  он отправился за очередной чашкой кофе, и считал,
что водитель что-то там  напутал,  но  все  же  позвонил,  куда
полагается.
     Центр  контроля за движением в Вествилле не обратил на это
сообщение никакого  внимания:  работники  центра  были  целиком
поглощены  смятением,  охватившим  город.  Джон  Томас  прервал
рассказ матери:
     -- Кто-нибудь пострадал?
     -- Пострадал? Не знаю. Возможно.  Джон  Томас,  ты  должен
немедленно избавиться от этого животного.
     Он  пропустил  эти  слова мимо ушей. Для споров время было
неподходящим:
     -- Что еще произошло?
     Деталей  миссис  Стюарт  не  знала.   Достигнув   примерно
середины  Вествилла, Луммокс спустился по шоссе, которое вело к
городу  от  автострады,  вознесенной  на  насыпь.  Он  двигался
медленно   и  с  остановками;  оживленное  движение  и  большое
количество людей смущало его. С улицы он  свернул  в  переулок.
Земля,  не  предназначенная  носить  на  себе шесть тонн живого
веса, подалась  под  его  ногами,  и  многочисленные  пешеходы,
которые  в  это  самое  оживленное время дня наполняли торговый
квартал, кинулись в разные стороны в смятении. Женщины визжали,
дети и собаки бесновались  от  восторга,  полицейские  пытались
восстановить  порядок,  а  бедный Луммокс, который не собирался
никого пугать и обижать и уж, во всяком случае, не  предполагал
навестить  торговый  квартал,  сделал  совершенно  естественную
ошибку... Большое окно витрины магазина "Бон  Марше"  выглядело
как  спасительное  убежище.  Витрина была закрыта непробиваемым
металлизированным стеклом, но архитектор  не  предполагал,  что
этой  преграде  придется  выдержать  столкновение  с Луммоксом.
Луммокс вошел  через  стекло  и  попытался  укрыться  в  модной
элегантной спальне. Попытка его не увенчалась успехом.
     Очередной  вопрос  Джона Томаса был прерван топотом ног по
крыше: кто-то совершил посадку. Он посмотрел наверх.
     -- Ты кого-то ждешь, мама?
     -- Наверное, это полиция. Они сказали, что должны...
     -- Полиция? Ох, черт побери...
     -- Не удирай. Тебе надо увидеться с ними.
     -- Я никуда не удираю, --  жалобно  сказал  Джон  Томас  и
нажал кнопку, открывающую вход.
     Секундой позже скрипнул неторопливый лифт с крыши, и дверь
открылась. В комнату вошли сержант и патрульный.
     --  Миссис  Стюарт?-  официально обратился сержант. -- Я к
вашим услугам, мадам. Мы... -- И тут он  увидел  Джона  Томаса,
который  старался  стать как можно более незаметным. -- Ты Джон
Т. Стюарт?
     Джон сглотнул комок в горле:
     -- Ага, сэр.
     -- Тогда давай с нами. Прошу прощения, мэм. Пошли, парень.
У нас всего пара минут. -- Он взял Джона Томаса за руку.
     Джон попытался освободиться:
     -- В чем дело? А у вас есть ордер или что-то такое?..
     Сержант остановился, медленно сосчитал про себя до десяти,
а затем раздельно произнес:
     -- Сынок, ордера у меня нет. Но если ты  Джон  Т.  Стюарт,
который  мне нужен... а я знаю, что так оно и есть... и если ты
не хочешь, чтобы с этой штукой, которая  свалилась  на  нас  из
какого-то  глубокого космоса и которую ты приютил, не случилось
неприятностей, перестань выкаблучиваться и поехали с нами.
     -- Иду, -- поспешно сказал Джон Томас.
     -- Отлично. И постарайся не доставлять мне никаких хлопот.
     Джон Томас замолчал и двинулся вместе с  полицейскими.  За
те  три  минуты,  что  потребовались  полицейскому геликоптеру,
чтобы долететь до города, Джон представлял себе разные ужасы.
     -- Мистер патрульный офицер, -- спросил он, --  кто-нибудь
пострадал?
     -- Меня зовут сержант Мендоза. Надеюсь, что все целы. Хотя
точно не знаю.
     Джон Томас обдумал этот неопределенный ответ.
     -- А... Луммокс все еще в "Бон Марше"?
     --  Ты его так называешь -- Луммокс? Нет, мы его выставили
оттуда. Теперь он под виадуком Вест-Арройо... Надеюсь,  что  он
еще там.
     От этого ответа Джон Томас похолодел:
     -- Что вы имеете в виду?
     --  Ну,  первым  делом,  мы  заблокировали  улицы  Мейн  и
Гамильтон,  а  затем  выгнали  его  из   магазина   с   помощью
огнетушителей.  Ничто  другое  не  годилось. Самые тяжелые пули
просто отскакивали от него. Что за шкуру носит этот  зверь?  Из
десятидюймовой стали?
     --  Ну,  не совсем... -- Ирония сержанта Мендозы настолько
была близка к истине, что Джону Томасу  не  хотелось  обсуждать
эту  тему:  куда больше его волновал вопрос, не съел ли Луммокс
железа. После недоразумения со съеденным "бьюиком" Луммокс стал
стремительно расти; за две недели он  из  гиппопотама  среднего
размера превратился в то, что он представляет собой сегодня. Он
очень  исхудал,  и  шкура  обвисала на нем складками, напоминая
ковер,  наброшенный  на  шкаф,  а  скелет  странных,   неземных
очертаний  выпирал сквозь шкуру: потребовалось три года держать
его на высококалорийной диете, чтобы  он  снова  округлился.  С
этого  времени  Джон  Томас старался держать металл подальше от
Луммокса, особенно железо, хотя в свое  время  отец  и  дедушка
Джона    Томаса    постоянно   подкидывали   Луммоксу   кусочки
металлолома.
     -- Ну-с, вот так, -- продолжал сержант Мендоза.  --  Когда
огнетушители выковыряли его оттуда, он чихнул и сшиб с ног двух
человек.  После  этого  мы  пустили  огнетушители  во всю мощь,
стараясь направить его на Гамильтон-стрит,  где  было  побольше
места  и  где  он  никому  не  угрожал бы... и в то же время мы
искали тебя. Все прошло вроде как нельзя лучше, если не считать
одного вывернутого  фонарного  столба  да  опрокинутой  машины,
когда  мы  собирались завернуть его по Хиллкрест, оттуда прямая
дорога к вам. Но он удрал от нас, сшиб шлагбаум и  забился  под
виадук, где... словом, увидишь сам. Вот мы и на месте.
     С  полдюжины  полицейских  машин  крутились  в воздухе над
выходом  из  виадука.  В  окружающем  пространстве  было  много
частных  аэрокаров  и  даже  парочка  пассажирских;  патрульные
машины то и дело отгоняли их. Тут же  вертелись  и  кувыркались
несколько  сот  летунов  на  своих мини-коптерах. Они то и дело
пикировали вниз и шныряли между машинами, затрудняя и без  того
нелегкую   работу  полиции.  На  земле  несколько  полицейских,
возглавляемых  офицерами  с  нарукавными  повязками,   пытались
оттеснить  толпу  подальше  от  виадука и направить движение по
другой дороге. Пилот в машине сержанта Мендозы прокладывал свой
путь через парящую в воздухе сумятицу, одновременно  докладывая
что-то  в микрофончик, висящий на груди. Красный аппарат шерифа
Дрейзера вынырнул из скопления машин и приблизился к ним.
     Обе машины, разделенные несколькими ярдами, зависли в  ста
футах  над  виадуком. Джон Томас видел большой пролом в ограде,
сквозь который прорвался Луммокс, но самого Луммокса он не  мог
отыскать  взглядом,  тот  скрывался под виадуком. Дверца машины
шерифа открылась, и шериф Дрейзер высунулся наружу; он  казался
раздраженным, и его лысая голова была покрыта каплями пота:
     -- Где этот мальчишка Стюартов?!
     Джон Томас опустил окно и высунул голову:
     -- Я здесь, сэр!
     -- Эй, парень, ты справишься с этим чудовищем?
     -- Конечно, сэр.
     --   Хочу   надеяться.   Мендоза!  Высади  его.  Пусть  он
попробует.
     -- Есть, шеф.
     Мендоза сказал несколько слов пилоту,  который,  снижаясь,
повел свой аппарат над виадуком. Наконец Луммокс стал виден. Он
забился  под  мост, стараясь стать как можно меньше. Джон Томас
едва не вывалился из иллюминатора.
     -- Лум! Лумми! Иди к папе!
     Беглец  заволновался  и  покрытие  виадука   задребезжало.
Наружу  высунулось  примерно  двенадцать  футов  его  туловища.
Луммокс растерянно озирался по сторонам.
     -- Я здесь, Лум! Наверху!
     Луммокс наконец увидел  своего  друга,  и  его  физиономия
расплылась в блаженной улыбке. Сержант Мендоза фыркнул:
     -- Спускайся, Слэт. А ты -- на выход.
     Пилот несколько снизился, но остановился в замешательстве.
     --  Хватит,  сержант.  А  то  как  бы  эта  штука  нас  не
достала...
     -- Ладно,  ладно.  --  Сержант  Мендоза  открыл  дверцу  и
выкинул  наружу  легкую  веревочную лестницу, применяющуюся при
спасательных работах.
     -- Ты можешь спуститься, сынок?
     -- Конечно. -- Придерживаясь за руку Мендозы,  Джон  Томас
вцепился  в  лестницу. Но достигнув последней ступеньки, он все
еще продолжал висеть в шести футах  над  головой  Луммокса.  Он
посмотрел  вниз.  --  Подними голову, малыш, -- сказал он, -- и
спусти меня.
     Луммокс поднялся с земли еще на одну пару ног и  подставил
свой  широкий  череп  под  висящие  ноги  Джона  Томаса. Слегка
пошатнувшись,  Джон  Томас  встал  на  его  голову,  и  Луммокс
осторожно опустил его на землю.
     Джон  Томас  спрыгнул  и  тут  же  повернулся  к Луммоксу.
Похоже, что все неприятности не  причинили  Луммоксу  заметного
вреда:  он  вздохнул  с  облегчением.  Теперь  осталось  только
доставить его домой, а там уж он его осмотрит дюйм за дюймом.
     Тем временем Луммокс делал вид,  что  внимательно  изучает
собственные   ноги,   издавая   звуки,  напоминающие  смущенное
мурлыканье. Джон сурово посмотрел на него:
     -- Лумми, ты плохой! Ты очень  плохой!  Просто  тупица  --
понимаешь?
     Луммокс  был  в страшном смущении. Он опустил голову почти
до земли, глядя на своего друга снизу вверх и открыл пасть:
     -- Я не хотел, -- возразил он тоненьким детским голоском.
     -- Ах, вот как! Ты не хотел! Я запихаю тебе в  пасть  твои
собственные  ноги!  И  попробуй  только  мне  возразить! Я тебя
вытряхну из твоей шкуры и сделаю из нее коврик на стенку. Обеда
тебе сегодня не видать! Он не хотел!
     Над ними завис красный вертолет:
     -- Все в порядке?- осведомился шериф Дрейзер.
     -- Конечно.
     -- Отлично. Будем действовать следующим образом. Я  убираю
барьеры.  Ты  ведешь  его  по  Хилл-стрит,  где вас будет ждать
эскорт; вы пристраиваетесь за ним, и он проводит вас  до  дому.
Все понятно?
     -- Ясно.
     --   Джон   Томас   увидел,  что  оба  выхода  из  виадука
заблокированы тяжелыми бульдозерами с опущенными ножами.  Такой
порядок  был  принят  силами безопасности во всех городах после
Великого Бунта 91-го года, но  Джон  Томас  не  мог  припомнить
ничего  подобного  в  Вествилле, и он начал понимать, что день,
когда Луммокс вышел в город прогуляться, не скоро изгладится из
памяти. Но он был  счастлив,  что  Луммокс  оказался  настолько
перепуганным,  что не попытался пожевать железа или попробовать
какой-нибудь ржавый обломок. Он повернулся к нему:
     -- Ну ладно, ты, чудовище, вытаскивай свой скелет из  этой
дыры. Пошли домой.
     Луммокс радостно согласился, и виадук снова задрожал.
     -- Подсади меня.
     Середина  туловища  Луммокса  преобразилась  в нечто вроде
седла. Луммокс был  полон  радостного  желания  повиноваться  и
нетерпеливо топтался на месте.
     --  Успокойся, -- сказал Джон Томас. -- Я не хочу отдавить
себе пальцы. -- Луммокс застыл, и мальчик вскарабкался на него,
цепляясь за складки его стальной  на  ощупь  шкуры.  Верхом  на
Луммоксе он напоминал раджу, отправляющегося на тигриную охоту.
     --  Все в порядке. А теперь, не торопясь, вверх по дороге.
Да не туда, олух царя небесного! Вверх!
     Сообразив что к чему, Луммокс огляделся и  зарысил  прочь.
Две патрульные машины прокладывали ему дорогу, две прикрывали с
тыла.   Помидорно-красный  вертолет  шерифа  Дрейзера  держался
поодаль  на  безопасной   дистанции.   Джон   Томас   несколько
расслабился,  размышляя,  как  он, во-первых, будет воспитывать
Луммокса, а, во-вторых, что он  скажет  матери.  Первая  задача
была куда проще, чем вторая...
     Они  были  уже  на  полпути к дому, когда им чуть ли не на
голову свалился  летун,  не  обращавший  никакого  внимания  на
красные  полицейские  мигалки.  Джон  Томас догадался, что так,
очертя голову, может летать только Бетти, еще до того, как смог
рассмотреть ее лицо, и был прав. Он поймал ее  за  ноги,  когда
она выключила двигатель.
     Шериф  Дрейзер  распахнул  иллюминатор  и  высунул  наружу
голову, но Бетти прервала поток возмущения, который он  обрушил
на них.
     -- Что я слышу, шериф Дрейзер! Какие ужасные выражения!
     Шериф поперхнулся и вгляделся пристальнее:
     -- Это кто -- Бетти Соренсен?
     --  А кто же еще? И должна вам сказать, шериф, что никогда
не предполагала,  что  доживу  до  такого  времени,  когда  вы,
столько   лет   преподававший   в   воскресной   школе,  будете
употреблять такие  слова!  И  если  вы  считаете,  что  подаете
хороший пример...
     -- Молодая леди, придержите язык.
     -- Я? Но это вам надо...
     --  Цыц!  На сегодня с меня хватит! Здесь дело серьезное и
посему -- марш отсюда!
     Взглянув на Джона Томаса, Бетти подмигнула  ему,  а  затем
состроила ангельски невинное выражение:
     -- Но, шериф, я не могу.
     -- А? Почему это не можете?
     -- У меня кончилось горючее. Я пошла на аварийную посадку.
     -- Бетти, перестаньте сочинять.
     -- Я? Ради чего, декан Дрейзер?
     --  Я  вам покажу декана! Если бак у тебя пустой, слезай с
этого зверя и отправляйся домой. Он опасен.
     -- Лумми опасен? Да он и мухи не обидит. И, кроме того, вы
хотите, чтобы я пошла домой одна? По этой глухой дороге?  Когда
уже темнеет? Вы меня удивляете.
     Дрейзер  сплюнул  и  захлопнул  иллюминатор.  Бетти  мигом
высвободилась из подвесной системы  и  устроилась  поудобнее  в
сиденье,  которое  Луммокс  без напоминания соорудил для нее на
своей обширной спине. Джон Томас посмотрел на нее.
     -- Привет, Червячок.
     -- Привет, Упрямец.
     -- А я и не знал, что ты знакома с шерифом.
     -- Я знакома со всеми. А теперь помолчи. Я помчалась  сюда
изо  всех  сил  и  сломя голову, как только услышала новости по
ящику. Вы, даже вместе с Луммоксом, никогда не додумаетесь, как
выпутаться из этой истории, -- поэтому  я  и  здесь.  А  теперь
расскажи  мне  все,  даже  самое  ужасное. Не скрывай ничего от
мамочки.
     -- Ах ты, хитрая лиса.
     -- Не трать времени на комплименты. Может  быть,  это  наш
последний  шанс  поговорить с глазу на глаз перед тем, как тебя
начнут тягать в разные стороны, поэтому давай быстрей к делу.
     -- Что? Ты думаешь, что в самом деле... Но если обратиться
к юристу?
     -- Я лучше любого юриста, потому что  мой  мозг  не  забит
разными  примерами, которые случались раньше. Я все вижу свежим
глазом.
     -- Ну... -- Честно говоря,  Джон  почувствовал  себя  куда
лучше с появлением Бетти. Теперь он и Луммокс не одиноки в этом
недружелюбном  мире.  Он  выложил всю историю, а Бетти спокойно
выслушала его.
     -- Кто-нибудь пострадал?- спросила она.
     -- Не думаю. Они бы мне сказали об этом.
     -- Это верно. -- Она выпрямилась. -- Значит, нам не о  чем
беспокоиться.
     --  Что?  Да  Луммокс  наломал  дров  на  сотни, а то и на
тысячи... Хотел бы я знать, что ты имеешь  в  виду  "не  о  чем
беспокоиться"?
     --  То,  что никто не пострадал, -- ответила Бетти. -- Все
остальное можно организовать. Может быть, еще Луммокс  окажется
пострадавшей стороной.
     -- Ну, ты даешь! Полная чушь!
     --  Если  ты  думаешь, что это чушь, значит, ты никогда не
был в суде.
     -- А ты была?
     -- Не уходи в сторону от разговора. Кроме  всего,  Луммокс
подвергся нападению с применением очень опасного оружия.
     -- Да он не пострадал, его только опалило.
     --  Неважно. Я уверена, что он испытал сильнейшее душевное
потрясение. И исходя из этого, он не несет  ответственности  за
все, что произошло. А теперь помолчи и дай мне подумать.
     -- Я тоже подумаю.
     --  Но  не  очень  напрягайся,  а  то я услышу, как у тебя
шестеренки трещат. Не воображай.
     До дома Стюартов они двигались в молчании.  И  перед  тем,
как они прибыли, Бетти дала Джону один совет:
     --  Ничего  не  признавай. Ничего. И ничего не подписывай.
Зови меня.
     Миссис Стюарт не вышла встречать их. Шериф Дрейзер  вместе
с  Джоном  Томасом  отправился  осмотреть пролом в заграждении.
Луммокс плелся за ними. Шериф молча  смотрел,  как  Джон  Томас
взял шнурок и натянул его поперек прохода.
     -- Вот так. Теперь он не сможет выйти.
     Дрейзер открыл рот:
     -- Сынок, у тебя, видно, не все дома.
     --  Вы  не  понимаете,  сэр. Захоти он выйти, забор его не
остановит, даже если  мы  его  отремонтируем...  Его  ничто  не
остановит. Кроме этого шнурка. Луммокс!
     -- Да, Джонни?
     -- Видишь этот шнурок?
     -- Да, Джонни.
     -- Если порвешь его, я надеру тебе уши. Понятно?
     -- Да, Джонни.
     -- И пока я не разрешу тебе, со двора ни ногой.
     -- Хорошо, Джонни.
     -- Обещаешь? Лопни мое сердце?
     -- Лопни мое сердце.
     --  Вообще-то  сердца  в  нашем  понимании  у него нет, --
сказал Джонни. -- У него все устроено по  другому,  принципу...
что-то вроде центробежного насоса. Ну, словно...
     --  Пусть  у  него будет какой угодно насос, лишь бы сидел
дома.
     -- Так и будет. Эту клятву он никогда не нарушит.
     Дрейзер вытер руки о штанины:
     -- Отлично. На ночь я  по  соседству  оставлю  человека  с
портативным  передатчиком.  А  завтра  мы  вгоним сюда стальные
брусья вместо этих деревянных.
     Джонни уже  открыл  рот,  собираясь  сказать:  "Только  не
стальные", но решил лучше промолчать.
     -- В чем дело?- спросил Дрейзер.
     -- Да нет, ничего.
     -- И ты тоже не спускай с него глаз.
     -- Он никуда не денется.
     --  И  все  же...  Ты понимаешь, что вы оба находитесь под
арестом? Но я не представляю, в  какую  камеру  запереть  этого
молодчика.
     Джон  Томас не ответил. Теперь он понял, что неприятностей
не избежать.
     Дрейзер смягчил тон:
     -- Особенно не волнуйся. Ты хороший парень, и твоего  отца
все  вспоминают  добрым  словом. А теперь мне надо поговорить с
твоей матерью. А ты пока лучше побудь здесь, пока не явится мой
человек... и, может быть, познакомь его с этой штукой, -- краем
глаза он указал на Луммокса.
     Джон Томас стоял недвижим, пока шериф не скрылся  в  доме.
Теперь-то  он  мог  всыпать Луммоксу по первое число, но у него
уже не было сил.

     II. ДЕЛО МЕЖЗВЕЗДНОГО ДЕПАРТАМЕНТА

     Тревоги и заботы, обрушившиеся на головы Джона Томаса XI и
Луммокса, казались им ужасными и в своем  роде  уникальными,  а
между  тем,  даже  в  Вествилле были люди, которые так же могли
пожаловаться на свои заботы. Так, маленький мистер Ито  страдал
от  болезни,  для  которой  еще  не  придумано  лекарство -- от
старости. В скором  времени  она  одержала  над  ним  верх.  За
бесчисленным  количеством  закрытых  дверей  Вествилла мужчины,
женщины и дети решали про себя,  как  справиться  с  проблемами
денег, здоровья, семейных дел, внешности и так далее.
     А  далеко  от  Вествилла,  в  столице  штата, губернатор в
отчаянии смотрел на груду  бумаг  --  они  доказывали,  что  он
обязан  отправить  в  тюрьму своего самого старого и преданного
друга.  А  за  миллионы  километров  от  столицы,   на   Марсе,
изыскатель  покинул  сломавшийся песчаный вездеход и двинулся в
далекий путь к Форпосту, но он не достигнет его.
     А в непредставимом для глаз  расстоянии  в  двадцать  семь
световых    лет    звездный    корабль    "Боливар"   вошел   в
подпространство. Маленькая неисправность в одном крохотном реле
привела к тому, что оно сработало на десятую секунды позже, чем
следовало бы. И теперь "Боливар" обречен долгие годы  скитаться
меж звезд... и никогда не найти дороги домой.
     В непостижимой дали от Земли, на полпути к расположенной в
этом районе    звездной    туманности,    раса    древолазающих
ракообразных медленно отступала под натиском  более  молодой  и
агрессивной   расы   амфибий.   Пройдет  еще  несколько  земных
тысячелетий, пока ракообразные  окончательно  вымрут,  но  этот
исход вне сомнений. Ситуация эта вызывала глубочайшее сожаление
(по земным меркам), потому что раса ракообразных придерживалась
системы  ценностей,  близкой  к  человеческой,  что позволяло в
будущем надеяться на сотрудничество двух рас.  Но  когда  через
одиннадцать тысяч лет на той планете совершит посадку корабль с
Земли,  ракообразные  уже  давно вымрут и от них не останется и
следа.
     А если снова вернуться на Землю, мы увидим, что в  столице
Федерации  Его  превосходительство,  Досточтимый Генри Гладстон
Кику,  магистр   искусств   (Оксон),   доктор   гонорис   кауза
(Кейптаун),   Постоянный   Заместитель  Секретаря  Межзвездного
Департамента отнюдь не был обеспокоен  горестной  судьбой  расы
ракообразных, потому что ничего не знал о них. Не тревожился он
и о судьбе "Боливара", хотя уже подходило время узнать и о нем.
     В  круг ответственности и забот мистера Кику входило все и
вся вне ионосферы Земли. Он отвечал  и  за  все,  что  касалось
взаимоотношений  между Землей и остальной частью исследованного
Космоса. Даже те дела, которые внешне  касались  только  Земли,
находились  в поле его зрения, если они тем или иным путем были
связаны с внеземными, межпланетными или межзвездными проблемами
-- словом, круг дел,  которыми  он  занимался,  был  достаточно
широк.
     К  ним  относились,  например  такие,  как  импорт травы с
Марса,  великолепно  мутирующей  на  песчаных  почвах,  которая
должна  была  покрыть Тибетское плато. Служба мистера Кику пока
еще не дала своего согласия на эту операцию -- до тех пор, пока
не  будет  тщательно  изучено  влияние  марсианской  травы   на
овцеводческую  индустрию  Австралии  и  на добрую дюжину других
факторов. Акклиматизацию инопланетных организмов надо проводить
очень осмотрительно, потому что перед глазами  постоянно  стоял
страшный   пример   Мадагаскара,   где   был   некогда  высажен
марсианский  лимонник.  Экономические  сложности  не  волновали
мистера  Кику:  он  никогда  не обращал внимания на то, сколько
пальцев ему придется отдавить -- а вот другие проблемы порой не
давали ему заснуть по ночам: такие, как его решение  не  давать
полицейского    эскорта   для   студентов   с   Проциона   VII,
направляющихся по обмену в  Годдард;  он  принял  это  решение,
несмотря  на  вполне  реальную  опасность, угрожающую гостям со
стороны    провинциалов,     придерживающихся     предрассудков
относительно  существ  со  щупальцами  или  им подобных -- а, с
другой стороны, цефалоподы с этой  планеты  --  весьма  ранимые
существа, и вряд ли были бы в восторге от полицейского эскорта,
который   на  их  собственной  планете  служит  наказанием  при
преступлениях.
     Конечно, в распоряжении  мистера  Кику  был  большой  штат
сотрудников  и,  конечно  же,  ему помогал лично сам Секретарь.
Последний произносил речи, встречал Очень Важных Персон,  давал
интервью  и  во  многих  случаях  освобождал  мистера  Кику  от
подобных невыносимо тяжких обязанностей -- мистер  Кику  первый
признавал  это.  И  в  той  мере,  в  какой  нынешний Секретарь
корректно вел себя, занимался своими делами, заботился о связях
с общественностью и  не  мешал  Заместителю  заниматься  делами
Департамента, мистер Кику относился к нему с симпатией. Если же
Секретарь  увиливал  от  выполнения  этих  своих  обязанностей,
мистер Кику всегда знал, как избавиться от  него.  В  последний
раз он проявил подобную непреклонность пятнадцать лет назад.
     Нынешний  Секретарь  не  доставлял  мистеру  Кику  больших
хлопот, и сейчас он думал отнюдь  не  о  нем.  Он  просматривал
стопку   листов,   касающихся   "Проекта  Церебрус"  --  весьма
интересное предложение относительно  исследовательской  станции
на  Плутоне.  На  его  панели замигал огонек, и он посмотрел на
дверь, отделяющую его помещения от апартаментов Секретаря.  Тот
вошел,  насвистывая  модную  песенку  "Возьми  меня  с  собой и
поиграем в мячик".
     -- Приветствую вас, Генри. Нет, нет, вставать не надо.
     Мистер Кику и не собирался вставать.
     -- Как поживаете, мистер  Секретарь?  Чем  могу  быть  вам
полезен?
     --  Ничего  особенного.  -- Он остановился у стола мистера
Кику и взял папку с проектом.  --  Что  вы  теперь  штудируете?
Никак  "Церебрус"?  Генри, пусть над этим думают инженеры. Чего
ради нам беспокоиться?
     -- Здесь есть некоторые частности,  --  осторожно  ответил
мистер Кику, -- которые касаются и нас.
     --  Ну  да,  ну  да...  Бюджет и все такое... -- Секретарь
бегло пробежал по четким строчкам:  "Примерная  стоимость:  3,5
МЕГАДОЛЛАРОВ  и  7,4  ЖИЗНИ".  --  Что  это  такое?  Я  не могу
предстать перед Советом с такими подсчетами и просить утвердить
их. Это фантастика.
     -- Первоначальная прикидка давала нам, -- спокойно  сказал
мистер Кику, -- более восьми мегадолларов и более сотни жизней.
     --  Я  имею  в  виду  не  деньги,  а  все  остальное... Вы
представляете, что  значит  убедить  Совет  подписать  смертные
приговоры  семи  и  четырем  десятым  человека! Кстати, что это
значит -- часть человека, что ли?
     -- Мистер Секретарь, -- терпеливо ответил подчиненный,  --
любой  проект,  несколько  больший,  чем строительство школьной
спортплощадки, включает в себя возможность человеческих  жертв.
Но в данном случае фактор риска довольно низок.
     -- Ммм?
     --  Секретарь снова проглядел конспект. -- Тогда почему бы
так прямо и не сказать? Изложить ситуацию в наилучшем освещении
и так далее?..
     -- Такое изложение уже подготовлено для меня... то есть, и
для вас  тоже.  В  сообщении  для  Совета  подчеркиваются  меры
предосторожности  и не будет включена оценка возможных смертных
случаев,  которая,  в  конце  концов,   является   всего   лишь
предположением.
     -- Ну, если всего лишь предположением... Да, конечно... --
Секретарь  вернул доклад на место, по всей видимости, потеряв к
нему интерес.
     -- Что-нибудь еще, сэр?
     -- Ах, да! Генри, старина,  вы  знаете  того  сановника  с
Раргиллиана,  которого  я  сегодня  должен встречать? Доктор...
как-бишь-его-зовут?
     --  Доктор  Фтаемл,  --  мистер  Кику  взглянул  на   свою
контрольную  панель. -- Ваша встреча состоится через час и семь
минут.
     -- Совершенно верно. Боюсь, что мне придется  просить  вас
заменить  меня.  Извинитесь за меня и все такое прочее. Скажите
ему, что я по горло занят делами государственной важности.
     -- Видите ли, сэр... Я не могу советовать вам, но он  ждет
встречи  с  официальным  лицом  вашего  ранга... а раргиллианцы
исключительно скрупулезно относятся к протоколу.
     -- Ах, бросьте, эти туземцы даже не поймут  разницы  между
нами.
     -- Но он поймет, сэр.
     --  Ну,  скажите  ему, что вы -- это я... неважно. Но я не
могу быть одновременно в  двух  местах.  Генеральный  Секретарь
пригласил  меня  на  партию  в  гольф  -- а когда Г. С. говорит
"прошу вас", это значит, что я должен, вы же знаете...
     Мистер Кику знал, что  действительность  не  имела  ничего
общего  с  этими  словами,  но  воздержался от продолжения этой
темы.
     -- Хорошо, сэр.
     -- Спасибо, старина. -- И насвистывая, Секретарь удалился.
     Когда за ним закрылась дверь, мистер Кику  гневным  жестом
выключил все сигнальные тумблеры на панели своего стола. Теперь
до  него  не  добраться  ни  по  телефону,  ни  по видео, ни по
УКВ-передатчику,  ни   через   автоответчика:   задействованным
остался лишь сигнал тревоги, который его секретарь пустил в ход
лишь   один  раз  за  двенадцать  лет.  Он  поставил  локти  на
столешницу, опустил голову на руки и запустил пальцы  в  густые
шерстистые волосы на макушке.
     Постоянные  заботы и тревоги -- здесь, там, снова здесь...
и вечно под ногами толкаются какие-то идиоты! Чего ради ему  бы
не остаться в Африке! Откуда взялся этот зуд служения обществу?
Зуд, который давно превратился в пустую привычку...
     Кику  выпрямился  и  выдвинул  средний  ящик  стола. В нем
лежали описания ферм, разбросанных по долинам Кении.  Он  вынул
пачку  листов и погрузился в сравнительное изучение данных. Вот
то, что ему надо, рай земной  --  не  больше  восьмисот  акров,
половина  из которых возделана. Он разложил перед собой карты и
фотографии,  чувствуя,  как   к   нему   возвращается   хорошее
настроение.  Теперь  он  может  сложить  бумаги и вернуть их на
старое место.
     Он не говорил об этом шефу, но его реакция на  предложение
встретиться  с  доктором Фтаемлом коренилась в давних традициях
предков, смертельно боящихся  змей.  Если  этот  доктор  Фтаемл
чистокровный  раргиллианец, медузоподобный гуманоид... Конечно,
он знал, что щупальца, шевелящиеся на головах раргиллианцев, не
имеют ничего общего со змеями -- но он ничего не  мог  поделать
со  своим  желудком.  Будь  у  него  время  для  гипнотического
внушения... нет, времени не  хватит;  он  сможет  лишь  принять
пилюли.
     Вздохнув,  он снова включил тумблеры. Корзина для входящих
бумаг стала  стремительно  наполняться,  а  цепочка  сигнальных
лампочек замигала разноцветными огоньками. Но так как тревожных
красных  огней  среди  них  не  было  и  они отливали оттенками
янтаря, мистер Кику не обратил на них внимания и  потянулся  за
бумагами.  Большинство  документов  было  чисто  информативного
характера, а по некоторым  его  помощники  или  их  подчиненные
должны  были  принимать те или иные решения. Мистер Кику ставил
закорючку своей подписи, набрасывал несколько слов  указаний  и
бросал   бумаги  в  разверстую  пасть  корзинки  для  исходящих
документов.
     Поползла лента  телекса,  что  случалось  довольно  редко;
обычно  она сообщала о существах неземного происхождения, вид и
происхождение  которых  не  удавалось  установить.  История,  о
которой  шла  речь,  была  малоинтересной  -- какая-то ерунда в
одном из маленьких городков на западе континента. Но  поскольку
она имела отношение к существу неземного происхождения, местная
полиция   автоматически   пересылала  сообщение  в  Межзвездный
Департамент,  а  в  том  случае,  если   отсутствовали   точные
классификационные  данные, требовалось предпринять определенные
действия, сообщение о которых автоматически шло наверх.
     Мистер Кику никогда не видел Луммокса и не проявил к  нему
никакого  интереса.  Но  мистер Кику знал, что каждый контакт с
тем, что находилось "Вне", был в своем роде уникальным.  Космос
бесконечен  в своем разнообразии. Принимать решения без точного
знания, действовать, основываясь на  аналогиях  и  прецедентах,
закрывать  глаза на неизвестное -- значило подвергаться большой
опасности.
     Мистер  Кику  пробежал  список   сотрудников   в   поисках
свободного  человека,  который  мог бы заняться этим делом. Все
без исключения его  офицеры  могли  выступать  в  судах  любого
подчинения,    когда    шла   речь   о   существах   внеземного
происхождения, но кто из  них  сейчас  на  Земле  и  достаточно
свободен? Хм-м-м...
     Сергей   Гринберг   --  вот  кто  ему  нужен.  День-другой
Системоразведка обойдется без своего шефа. Он нажал кнопку:
     -- Сергей?
     -- Да, шеф.
     -- Ты занят?
     -- И да, и нет. Я полирую ногти  и  пытаюсь  понять,  чего
ради налогоплательщики платят мне зарплату.
     --  Интересная  мысль. Высылаю тебе копии кое-каких бумаг.
-- Мистер Кику вложил их в щель "Исходящие", нажал  на  телексе
тумблер  с  фамилией  Гринберг и обождал несколько секунд, пока
бумаги не появились перед Гринбергом:
     -- Прочти их.
     Гринберг просмотрел бумаги.
     -- Итак, шеф?
     -- Свяжись с  местным"  законниками,  сообщи  им,  что  мы
займемся этим делом, затем отправляйся туда и посмотри, что там
такое.
     -- Слушаюсь и повинуюсь, ваше величество.
     -- Совершенно верно. Посмотри, нет ли там какой-то "особой
ситуации", мы должны быть в курсе дела.
     --  В  крайнем  случае  я  займусь  строевой подготовкой с
местными стражниками. Где эта деревушка? Как ее -- Вествилл?
     -- Откуда я знаю? Бумаги перед тобой. Гринберг взглянул на
них.
     -- Ого! Это же  в  горах!  История  может  занять  две-три
недели...
     --  Попробуй задержаться больше, чем на три дня, и я вычту
их из твоего отпуска. -- Мистер Кику отключился  и  вернулся  к
другим  делам,  ответил  на  дюжину  вызовов,  опустошил до дна
корзину входящих бумаг, которая тут  же  наполнилась  снова,  и
заметил,  что  подходит  время  встречи  с  раргиллианином.  Он
почувствовал, как спина покрывается гусиной кожей,  и  поспешно
нырнул  в ящик стола за таблетками, относительно которых доктор
предупредил его, чтобы Кику не злоупотреблял ими. Он едва успел
проглотить их, как из динамика раздался голос его секретаря.
     -- Сэр? Прибыл доктор Фтаемл.
     -- Проси его. -- Мистер Кику пробормотал  несколько  слов,
которые его предки использовали, заклиная змей.
     Дверь   широко  распахнулась,  и  на  его  лице  появилось
выражение, приличествующее встрече высокопоставленных гостей.

     III. "ВОПРОС ПОСТАВЛЕН НЕКОРРЕКТНО"

     Вмешательство  Межзвездного  Департамента  в   историю   с
Луммоксом  отнюдь  не  было  результатом  слухов:  оно, скорее,
усилило их. Гринберг позвонил  окружному  судье,  попросил  его
разрешения  использовать  зал судебных заседаний и предупредил,
чтобы все свидетели и участники были на месте  к  десяти  часам
завтрашнего  утра.  Включая,  конечно,  и  внеземное  существо,
которое и было причиной  всей  этой  суматохи.  Судья  О'Фаррел
переспросил:
     -- И существо... оно вам тоже необходимо?
     Гринберг уточнил, что именно оно и нужно ему больше всего,
так как  участие этого внеземного существа в ситуации и явилось
причиной его, Гринберга, обращения.
     -- Судья, мы в Межзвездном не  любим  совать  нос  в  ваши
дела.  После  того,  как я взгляну на это создание и задам пару
дюжин вопросов, я, скорее  всего,  поспешу  откланяться...  что
устроит   нас  обоих.  Это  злосчастное  В.  -З.  -существо  --
единственная причина моего появления. Итак, я  могу  надеяться,
что оно будет на месте?
     --  Э-э-э...  видите ли, он слишком велик, чтобы его можно
было доставить в суд. Я не видел его пару  лет  и  предполагаю,
что  с  тех пор он несколько подрос... хотя и в то время он был
непомерно велик. Не могли бы вы ознакомиться с ним в том месте,
где он пребывает?
     -- Не исключено,  хотя  должен  признаться,  у  меня  есть
предубеждение против всего, что только запутывает столь простое
дело. А где он находится?
     --  Там,  где он обычно и живет, у своего владельца. У них
небольшой домик под городом, в нескольких милях.
     Гринберг задумался. Он был вполне  современным  человеком,
который  не придает значения тому, где он ест и где спит, когда
находится  при  исполнении  служебных   обязанностей,   но   он
предпочитал,   чтобы  все  остальные  исправно  исполняли  свои
обязанности:  иначе  бесконечная  чехарда  дел  в   Межзвездном
Департаменте никогда не кончится.
     --  Я предпочел бы избежать этой поездки за город, так как
я предполагаю придержать мое судно и, если возможно,  завтра  к
полудню   быть  обратно  в  столице.  Дело  безотлагательное...
связанное  с  марсианской  нотой.  --  Когда   Гринберг   хотел
поторопить  кого-то  не  из  своих  коллег, он прибегал к этому
обычному приему.
     Судья О'Фаррел сказал, что примет к сведению, и добавил:
     -- Мы постараемся возвести временную постройку на  лужайке
у суда.
     Два  дня назад, когда Луммокс отправился на свою прогулку,
судья был на рыбалке. К его возвращению суматоха  уже  улеглась
и,  придерживаясь  своего принципа, он избегал слухов, газетных
статей и  пустой  болтовни,  связанной  с  делом,  которое  ему
предстояло   рассматривать.   Позвонив  Дрейзеру,  О'Фаррел  не
предполагал,  что  с  доставкой  Луммокса  возникнут   какие-то
трудности.  Шериф  встретил О'Фаррела, высунувшись из оконца на
крыше.
     -- Судья, вы в своем уме?
     -- А? Что с вами?
     Дрейзер попытался объяснить, судья отверг его  объяснения.
В  конце  концов  они  оба позвонили мэру. Но мэр был на той же
самой рыбалке, поэтому он положил  свой  голос  на  чашу  весов
О'Фаррела.
     --  Вы  меня  удивляете,  --  сказал он Дрейзеру. -- Мы не
можем позволить, чтобы важное официальное лицо думало  о  нашем
городе,  как  о  каких-то задворках, где не могут сделать такое
простое дело.
     Дрейзер застонал и отправился связываться  со  Стальной  и
Сварной Компанией.
     Шериф  Дрейзер  принял  решение переселять Луммокса еще до
рассвета, пока улицы будут относительно пустынны. Но  никто  не
позаботился   ознакомить  с  этим  замыслом  Джона  Томаса:  он
проснулся в четыре  утра  в  холодном  поту,  прервав  бредовые
видения, в которых с Луммоксом случилось что-то ужасное.
     Пока  мир вокруг него не прояснился, Джон Томас был мрачен
и неразговорчив; он был типичной "совой" --  одним  из  тех,  у
кого  по  утрам низкое содержание сахара в крови и которые ни к
чему не пригодны, пока не позавтракают -- на этой процедуре  он
и настаивал.
     Шериф   Дрейзер   выглядел   рассерженным.  Миссис  Стюарт
использовала выражение "мама-знает-лучше" и  сказала:  "Дорогой
мой, не думаешь ли ты, что было бы лучше..."
     -- Я хочу позавтракать. И Луммокс тоже.
     --  Молодой  человек, -- сказал Дрейзер, -- вы неправильно
ведете себя. Прежде всего, вы  должны  понять,  что  вас  могут
ожидать  большие  неприятности.  Так  что двигайтесь. Вы можете
позавтракать в городе.
     Но Джон Томас уперся.
     -- Джон Томас! -- сказала мать. --  Ты  слышал,  что  тебе
сказали? Ты становишься таким же трудным, как твой отец.
     Такое сравнение с отцом поразило сына.
     --  Почему  ты не защищаешь меня, мама?- резко спросил он.
-- В школе меня учили, что любой человек не может быть  выведен
полицией из своего дома без предъявления ордера. Похоже, что ты
стараешься помочь им, а не мне. На чьей ты стороне?
     Столкнувшись с таким примером упрямого неповиновения, мать
изумленно посмотрела на сына:
     --  Джон  Томас!  Ты  не имеешь права так разговаривать со
своей матерью!
     -- Это верно, -- согласился  Дрейзер.  --  Будь  вежлив  с
матерью, а то я влеплю тебе затрещину -- неофициально, конечно.
И  если есть тут единственное, чего я не могу отрицать, так это
мальчик, который грубит старшим.  --  Он  расстегнул  мундир  и
вынул  сложенную бумагу. -- Сержант Мендоза доложил мне, как ты
пытался   уклоняться   от   ответственности...   так   что    я
подготовился.  Вот  ордер.  Теперь ты пойдешь? Или мне придется
тащить тебя?
     -- Это предписание из суда, -- сказал Джон Томас,  --  где
сказано, что я должен явиться и доставить Луммокса.
     -- Так оно и есть.
     --  Но здесь же сказано: к десяти часам. Здесь не сказано,
что я не могу сначала позавтракать... И вообще,  что  я  должен
делать до десяти часов?
     Шериф  раздулся и издал глубокий вздох. Его обычно розовое
лицо приобрело багровый оттенок, но он промолчал.
     -- Мама!- сказал Джон Томас. -- Я хотел бы поесть! А вы не
присядете с нами?
     Мать посмотрела на Дрейзера, потом перевела взгляд на сына
и закусила губу.
     -- Не волнуйся,  --  наконец  сказала  она,  --  сейчас  я
приготовлю завтрак. Мистер Дрейзер, не хотите ли кофе?
     -- А? Очень любезно с вашей стороны, мадам. Не откажусь. Я
с самого утра на ногах.
     Джон Томас посмотрел на них:
     --  Я  сбегаю  посмотреть  на  Луммокса.  --  Помедлив, он
добавил:
     -- Я сожалею, что был груб с тобой, мама.
     -- Не будем говорить об этом, --  холодно  сказала  миссис
Стюарт.
     Джон  Томас  хотел добавить еще кое-что в свое оправдание,
но благоразумно сдержался и  вышел.  Луммокс  мирно  посапывал,
наполовину вывалившись из своего укрытия. Его центральный глаз,
как  обычно  во  время сна, был обращен к шее: когда Джон Томас
подошел к нему, он повернулся в орбите и осмотрел его: та часть
существа Луммокса, которая бодрствовала,  узнала  мальчика,  но
само  звездное  создание  не  проснулось. Удовлетворенный, Джон
Томас вернулся домой.
     Во время завтрака атмосфера смягчилась. Когда  Джон  Томас
умял две порции омлета, до крошки подобрал гренки и влил в себя
пинту какао, он уже готов был признать, что шериф Дрейзер всего
лишь  выполняет  свои  обязанности и что он не из тех, кто лишь
ради  собственного  удовольствия  пнет  собаку  ногой.  Что  же
касается  шерифа, то и он, размягченный завтраком, решил, что с
мальчиком  не  произойдет  ничего  страшного,  если  дать   ему
возможность время от времени почувствовать твердую руку... ведь
его  бедная мать вынуждена одна воспитывать его, а она, похоже,
достойная женщина. Он  аккуратно  подобрал  с  тарелки  остатки
омлета кусочком хлеба и сказал:
     --  Честное  слово,  миссис  Стюарт,  я чувствую себя куда
бодрее. Одинокой женщине нелегко  торчать  у  плиты...  но  мои
ребята обойдутся.
     --  О, я забыла о них! Сейчас я быстренько сварю еще кофе,
-- добавила она. -- Сколько их?
     --  Пятеро.  Но  не   стоит   беспокоиться,   мадам,   они
позавтракают после дежурства. -- Он повернулся к Джону Томасу:-
Вы готовы, молодой человек?
     --  Мам...  -- Джон Томас повернулся к матери. -- А почему
бы не покормить их, мама? Я  все  равно  еще  собираюсь  будить
Луммокса и кормить его.
     К тому времени, как Луммокс проснулся и поел, а Джон Томас
объяснил  ему,  в  чем  дело,  и пятеро полисменов наслаждались
второй чашкой кофе после куска горячего мяса,  Джон  Томас  уже
воспринимал  все случившееся не как арест, а как приключение. А
когда процессия, наконец, двинулась в дорогу, давно уже  минуло
семь.
     Луммокса  удалось доставить в его временное убежище позади
здания суда лишь после девяти. Луммокс с  наслаждением  вдохнул
запах  стали  и,  едва лишь почувствовал сталь, выразил желание
остановиться и попробовать ее. Джон Томас был вынужден проявить
твердость. Он вошел в клетку вместе с Луммоксом, лаская  его  и
уговаривая  не  волноваться,  и  оставался  вместе  с ним, пока
накрепко приваривали дверь. Он  встревожился,  увидев,  сколько
стали  пошло  на клетку для Луммокса, потому что у него не было
возможности объяснить шерифу Дрейзеру,  что  для  Луммокса  нет
ничего более лакомого, чем сталь.
     Теперь  говорить об этом было поздно, тем более, что шериф
не скрывал гордости при виде клетки для Луммокса.  Времени  для
рытья  фундамента  не  было,  поэтому  помещение  для  Луммокса
представляло собой ящик, все стенки которого, а  также  потолок
состояли из стальных брусьев, а одна сторона была открыта.
     Ладно, подумал Джон Томас, поскольку они все знают лучше и
не сочли  нужным  даже  обратиться  ко  мне... он просто скажет
Луммоксу,  чтобы  тот  не   пытался   под   страхом   наказания
полакомиться своей тюрьмой -- и остается надеяться на лучшее.
     Луммокс попытался уклониться от спора. С его точки зрения,
это было   так   же  глупо,  как  попытка  заключить  голодного
мальчишку в тюрьму из шоколада и бисквитных пирожных.  Один  из
рабочих прислушался, опустил свою голову и сказал:
     -- Похоже, что гора заговорила.
     -- Он таков и есть, -- коротко ответил Джон Томас.
     --  Ага,  --  человек  посмотрел  на Луммокса и вернулся к
работе.
     Человеческая  речь,  которую  можно   было   услышать   от
внеземных    существ,   была   не   в   новинку,   особенно   в
стереопрограммах; и человек, похоже, воспринял ее как  должное.
Но вскоре он снова остановился:
     --  Вообще-то,  это  никуда  не  годится,  чтобы  животное
говорило.
     Джон Томас промолчал: это были не  те  слова,  на  которые
стоило бы отвечать.
     Наконец у него появилось время тщательнее поинтересоваться
тем, что   беспокоило   его  в  Луммоксе.  Впервые  он  заметил
тревожащие его симптомы в утро злосчастной  прогулки  Луммокса:
две   припухлости,  расположенные  где-то  в  районе  плеч.  Со
вчерашнего дня они увеличились, что обеспокоило  Джона  Томаса,
так  как он думал, что это простые синяки, хотя поставить синяк
Луммоксу было не так просто.
     Похоже, что Луммокс как-то  случайно  поранился  во  время
своей  пробежки.  Выстрел  из  базуки мистера Ито не принес ему
никакого вреда: на том  месте,  где  ударил  заряд,  была  лишь
небольшая,  чуть  припудренная  ссадина;  взрыв, который мог бы
уничтожить танк, был для Луммокса не больше, чем  легкий  пинок
копытом... он удивил, но не принес вреда.
     Луммокс  мог  поранить  себя,  прорываясь  сквозь  садовый
домик, но  это  выглядело  неправдоподобно.  Скорее  всего,  он
пострадал,  когда  обвалился виадук. Джон Томас знал, что такая
катастрофа  могла  убить  любое  земное   животное,   способное
вместиться   под   своды   виадука,  например  слона.  Конечно,
телосложение Луммокса было  далеко  не  столь  хрупким,  как  у
слона... и все же он мог пострадать при этом обвале.
     Черт   возьми!   Припухлости  стали  больше,  чем  раньше,
настоящие опухоли, и поверхность их мягче и  тоньше,  ничем  не
напоминая броню, в которую Луммокс был закован с головы до ног.
Насколько  Джон  Томас  помнил,  Луммокс никогда не болел: отец
тоже никогда не упоминал, чтобы с Луммоксом что-то  было  не  в
порядке.  Он  не  менялся ни сегодня, ни вчера, ни позавчера --
исключая то, что все рос и рос.
     Сегодня вечером надо посмотреть дневник дедушки и  записки
прадедушки. Может быть, он в чем-то ошибается...
     Джон  Томас  попытался вдавить своей палец внутрь одной из
опухолей: Луммокс слегка дернулся.  Джон  Томас  остановился  и
обеспокоено спросил:
     -- Болит?
     -- Нет, -- ответил детский голосок, -- щекотно.
     Ответ  ничего  не дал. Джон Томас знал, что Луммокс боится
щекотки, но обычно для этого требовалось нечто вроде  лома  или
мотыги.  Значит,  опухоль очень чувствительна. Он уже был готов
продолжать дальнейшее исследование,  как  его  остановил  голос
из-за спины.
     -- Джон! Джонни!
     Он  повернулся.  С  другой стороны клетки на него смотрела
Бетти Соренсен.
     -- Здорово, Червячок. Получила мое послание?
     -- Да, но только после восьми. Ты же знаешь, какие у нас в
общежитии правила. Привет, Луммокс!  Как  ты  себя  чувствуешь,
малыш?
     -- Отлично, -- сказал Луммокс.
     --  Эти идиоты вытряхнули меня из постели еще до рассвета.
Чушь какая-то, -- сказал Джон Томас.
     -- Наконец-то тебе повезло увидеть рассвет. Но из-за  чего
вся  суматоха?  Я  думала, что слушание будет только на будущей
неделе.
     --  Так  оно  и  должно  было  быть.  Но  явился  какой-то
столичный   сундук   из   Межзвездного   Департамента.   Он   и
потребовал...
     -- Что?
     -- А в чем дело?
     -- В чем? Да во всем! Я не знаю этого человека из столицы.
Я думала, что придется иметь дело с судьей  О'Фаррелом...  и  я
знаю, как его пронять. А этот новый судья... ну, тут я не знаю.
А во-вторых, у меня появились кое-какие идеи, над которыми надо
еще  подумать.  --  Она  нахмурилась.  --  Мы  должны  добиться
отсрочки.
     -- Чего ради? -- спросил Джон Томас. -- Почему бы  нам  не
пойти в суд и не рассказать всю правду?
     --  Джонни!  Ты  безнадежен! Будь все так просто, не нужно
было бы никакого суда.
     -- Может, это было бы и к лучшему.
     -- Но... Слушай, Упрямец, перестань  распускать  сопли.  И
если  нам  нужно  там  быть  меньше,  чем  через  час... -- Она
взглянула  на  башенные  часы  на  старинном  здании  суда.  --
Хорошенькие  дела. Нам нужно двигаться побыстрее. Первым делом,
нам нужно зарегистрировать Луммокса как движимое имущество.
     -- Глупо. Я тебе говорю, что это ни к чему.  Мы  не  можем
считать его имуществом. Он не кусок земли.
     --  Человек может зарегистрировать в этом качестве корову,
лошадей, дюжину свиней. Плотник -- свои инструменты. А  актриса
может объявить своим имуществом гардероб.
     --  Но  это  не  значит, что можно зарегистрировать в этом
качестве Луммокса. Я прослушал тот же курс коммерческого права,
что и ты. Они поднимут нас на смех.
     -- Перестань увиливать. Я говорю о втором разделе того  же
курса.  Если  бы  ты  представил  Лумми  на выставку, он был бы
"орудием твоего труда", не так ли? И пусть они доказывают,  что
это  не  так. Наше дело -- успеть зарегистрировать Луммокса как
имущество, на которое невозможно наложить арест, до  того,  как
дело решится не в твою пользу.
     -- Если они что-то затевают против меня, им придется иметь
дело с моей матерью.
     --  Нет,  это не так. Я уже узнавала. После того, как твой
отец составил завещание, она не имеет права тронуть  ни  одного
цента.
     -- Неужели?- с сомнением спросил он.
     -- Ох, да поторопись же! Если мы сумеем убедить суд, закон
будет на нашей стороне.
     --  Ну,  ты  и  проныра, Бетти. -- Джон Томас проскользнул
сквозь загородку, обернулся и сказал:
     -- Лумми, я буду через минуту. Ты оставайся здесь.
     -- Почему?- спросил Луммокс.
     -- Не спрашивай "почему?". Просто жди меня здесь.
     -- Хорошо.
     На лужайке перед зданием суда уже  собралась  толпа;  люди
глазели  на Луммокса в его новых владениях. Шериф Дрейзер отдал
приказ обнести этот участок канатами, и  двое  его  сотрудников
следили,  чтобы соблюдался порядок. Молодые люди поднырнули под
ограждение  и  пробились  сквозь  толпу  к   ступенькам   суда.
Нотариальная контора была на втором этаже; в ней они обнаружили
ее главу, сухопарую старую деву.
     Мисс   Шрейбер   выразила  ту  же  точку  зрения  на  факт
регистрации Луммокса, какую  и  ожидал  Джон  Томас.  Но  Бетти
возразила,  что  в  функции провинциального чиновника не входит
решать, что именно человек волен определять как  свое  движимое
имущество,  и тут же привела совершенно фантастическую историю,
как один человек потребовал зарегистрировать в качестве  своего
движимого   имущества   двойное   эхо.  Мисс  Шрейбер  неохотно
заполнила соответствующие бумаги, получила причитающийся  налог
и вручила им заверенную копию.
     Было  уже  почти  десять  часов,  Джон  Томас  выскочил  и
торопливо побежал вниз. Он остановился, лишь когда Бетти влезла
на площадку напольных весов.
     -- Поторопись, Бетти, -- попросил он. -- У нас  для  этого
нет времени.
     --   Я  уже  давно  не  взвешивалась,  --  сказала  Бетти,
разглядывая себя в зеркале. -- И кроме того, мне надо  привести
в порядок макияж. Я должна выглядеть как можно лучше.
     -- Ты и так прекрасно выглядишь.
     -- О, Джонни, никак это комплимент?
     --  Это  не  комплимент.  Поторопись. Я еще должен кое-что
сказать Луммоксу.
     -- Спусти пары. Ты должен  выглядеть  не  меньше,  чем  на
десять тысяч. -- Она разгладила брови, затем придала им окраску
по  модели  "мадам  Сатана" и решила, что это делает ее старше.
Потом она решила  нарумянить  щеки,  но  отказалась  от  своего
намерения,  увидев,  что  Джонни уже закипает. Они выскочили из
здания суда.
     Несколько  минут  было  потрачено  на  то,  чтобы  убедить
полисмена,  что  у  них  есть  право  оказаться  по  ту сторону
загородки. Джонни увидел, что  у  клетки  Луммокса  стоят  двое
мужчин. Он прибавил шагу:
     -- Эй! Вы, двое! Уходите отсюда!
     Судья О'Фаррел обернулся и моргнул:
     -- Почему вы так взволнованы, молодой человек?
     Его спутник повернулся, но промолчал.
     --  Я? Во-первых, я его хозяин. Он не любит, когда на него
глазеют посторонние. Поэтому идите вон туда, за канаты.  --  Он
повернулся к Луммоксу:
     -- Все в порядке, малыш. Джонни с тобой.
     -- Привет, Джонни.
     -- Как поживаете, судья?
     -- Добрый день, Бетти. -- Судья посмотрел на Бетти, словно
пытаясь  понять,  в  кого  она превратилась, затем повернулся к
Джону Томасу:
     -- А ты,  должно  быть,  из  дома  Стюартов.  Я  --  судья
О'Фаррел.
     --  Ох,  простите  меня,  судья,  --  сказал  Джон Томас с
пунцовыми ушами. -- Я думал, вы просто зевака.
     -- Естественно. Мистер  Гринберг,  это  мальчик  Стюарт...
Джон  Томас  Стюарт.  Молодой  человек,  это Досточтимый Сергей
Гринберг, специальный Посланник Межзвездного  Департамента.  --
О'Фаррел  обернулся.  --  Ах, да... Это, мистер Посланник, мисс
Бетти Соренсен. Бетти, что за  глупости  ты  сделала  со  своим
лицом?
     Бетти с достоинством проигнорировала это замечание.
     -- Имею честь приветствовать вас, мистер Посланник.
     --  Прошу  вас -- просто "мистер Гринберг", мисс Соренсен.
-- Гринберг повернулся к Джонни:- Вы имеете какое-то  отношение
к тому Джону Томасу Стюарту?
     --  Я  Джон Томас Стюарт Одиннадцатый, -- спокойно ответил
Джонни.   --    Наверное,    вы    имеете    в    виду    моего
пра-пра-прапра-дедушку.
     -- Скорее всего, так оно и есть. Сам-то я родился на Марсе
довольно  далеко от той статуи. Я не знал, что ваша семья имеет
отношение к этому  делу.  Может  быть,  как-нибудь  попозже  мы
поболтаем об истории Марса.
     -- Я никогда не был на Марсе, -- признался Джонни.
     -- Да? Удивительно. Хотя вы еще так молоды.
     Бетти  слушала  их  разговор,  навострив  уши,  и пришла к
выводу, что этот судья, если это именно он, должен быть мягче и
покладистее, чем О'Фаррел.  Ведь  припомнить,  что  с  фамилией
Джонни что-то связано... это нельзя скидывать со счетов.
     --  Вы заставляете меня проиграть два пари, мистер Стюарт,
-- продолжал Гринберг.
     -- Простите, сэр...
     -- Относительно этого создания. Я думал, вряд  ли  удастся
доказать  его  происхождение  "откуда-то  ВНЕ". Я ошибался: эта
громадина родом, конечно, не с Земли. Но,  кроме  того,  я  был
уверен,  что  если  оно  и окажется В. -З. -происхождения, то в
моей   деятельности   приходилось   сталкиваться    с    такими
существами...  по крайней мере на картинках. Но сейчас я просто
ошеломлен. Кто он и откуда явился?
     --  Это  всего  лишь  Луммокс.  Так  мы  его  зовем.   Мой
прапрадедушка  привез  его  на "Летающем Лезвии"... это был его
второй рейс.
     -- Так давно? Ну что ж, это кое-что проясняет во всей этой
таинственной истории; полет состоялся  еще  до  того,  как  наш
Департамент  стал вести свои записи... точнее, еще до того, как
появился сам Департамент. Но я все еще не могу понять, как  это
милое  создание  могло  исчезнуть,  не  оставив  и следа даже в
исторических книгах. Я  читал  о  рейсе  "Летающего  Лезвия"  и
помню,  что  они  привезли  много  экзотики.  Но  такого  я  не
припоминаю... кроме того, все внеземные существа в те дни  были
большой новинкой.
     --  Видите  ли...  Словом, капитан не знал, что Луммокс на
борту. Прапрадедушка пронес его на корабль в своей сумке и  так
же вынес.
     -- В своей сумке?
     --  Гринберг  не  мог  оторвать  глаз от необъятной фигуры
Луммокса.
     -- Да, сэр. Конечно, Луммокс был тогда куда меньше.
     -- В таком случае я вынужден поверить.
     -- У меня есть его снимки. Он был ростом со щенка колли.
     -- Мда... Он напоминает скорее трицератопса, чем колли. Не
слишком ли дорого вам обходится его кормежка.
     -- О, нет. Лумми ест все.  Ну,  почти  все,  --  торопливо
поправился  Джон  Томас,  бросив  опасливый  взгляд на стальные
брусья. -- И он вообще может  долго  обходиться  без  еды.  Да,
Лумми?
     Луммокс  лежал,  вытянув  все  свои  ноги  и  демонстрируя
бесконечное  терпение,  что  он  мог  делать,  когда  это  было
необходимо.  Поглядывая на Бетти и на судью, он слушал болтовню
своего друга и мистера Гринберга.  Услышав  вопрос,  он  открыл
свою огромную пасть:
     -- Да, только мне это не нравится.
     Мистер Гринберг поднял брови:
     -- Я не знал, что он относится к типу с речевым центром.
     --  Что?  О, конечно. Лумми болтал, еще когда мой папа был
мальчиком... Да, надо же вас познакомить. Эй, Лумми...  Я  хочу
представить тебе мистера Посланника Гринберга.
     Луммокс  посмотрел  на  Гринберга  без  всякого интереса и
сказал:
     -- Как поживаете, мистер Посланник Гринберг?
     Привычную форму приветствия он выговорил достаточно  ясно,
а имя и титул пробормотал.
     --   Здравствуйте,   Луммокс.   --  Гринберг  рассматривал
Луммокса, пока часы на башне  суда  не  пробили  десять  часов.
Судья О'Фаррел повернулся к нему:
     --  Десять  часов,  мистер  Посланник.  Я  думаю, нам пора
начинать.
     -- Не спешите, -- рассеянно сказал Гринберг,  --  слушание
все равно не начнется, пока мы здесь. В этом расследовании меня
интересует один аспект. Мистер Стюарт, каков ОКИ, относительный
коэффициент   интеллектуальности   у  Луммокса  в  сравнении  с
человеческой шкалой?
     -- Что? Ах, это... Я не знаю, сэр.
     -- Господи Боже, неужели никто не пытался его установить?
     -- В общем-то нет, сэр... То есть я имею в виду "да, сэр".
Кто-то пытался предлагать ему какие-то тесты во  времена  моего
дедушки,  но  дедушке  так не понравилось, как они обращались с
Луммоксом, что он прогнал всех. С тех пор мы  стараемся,  чтобы
посторонние    не   общались   с   Луммоксом.   Но   он   очень
сообразительный. Можете сами убедиться.
     -- Это  животное,  --  прошептал  судья  О'Фаррел  на  ухо
Гринбергу,  --  не  более сообразительное, чем такса, особенно,
если оно может, как попугай,  подражать  человеческой  речи.  Я
знаю.
     --  Я  все слышал, судья, -- возмущенно сказал Джон Томас.
-- Вы просто предубеждены!
     Судья собрался было ответить, но Бетти перебила его:
     -- Джонни! Помнишь, что  тебе  говорила...  все  разговоры
буду вести я.
     Гринберг не обратил на нее внимания.
     -- Были ли какие-нибудь попытки изучить его язык?
     -- Сэр?
     -- Мда... скорее всего, нет. И он мог попасть сюда в таком
юном возрасте, что просто еще не умел разговаривать... на своем
собственном языке, я имею в виду. Но какой-то центр речи должен
быть;  для  ксенологов  утверждение, что центр управления речью
имеется только у тех существ, которые могут  его  использовать,
давно  стало общим местом. Иными словами, он никогда бы не смог
освоить  даже  зачатки   человеческой   речи,   если   бы   его
соплеменники не использовали вербальную форму общения. А писать
он умеет?
     -- Каким образом, сэр? У него же нет рук.
     --  Мда,  верно.  Ну,  что  ж,  отвлекаясь от теории, могу
ручаться, что относительный  индекс  у  него  не  ниже  сорока.
Ксенологи  считают,  что  высокоразвитые  типы,  которых  можно
сравнивать   с   хомо   сапиенс,    всегда    обладают    тремя
характеристиками:  центром речи, способностью к манипулированию
предметами и, как следствие  этих  двух,  определенным  уровнем
письменности.  Мы  должны  признать, что Луммокс остановился на
первой. Вы изучали ксенологию?
     -- Немного, сэр, -- смутившись, признался Джон  Томас,  --
те несколько книг, которые я мог найти в библиотеке.
     --  Для  вас  неплохо. Здесь широкое поле исследований. Вы
были бы удивлены, узнав, как трудно найти  толковых  ксенологов
даже  для работы у нас. Но я не случайно задал этот вопрос: как
вы знаете, наш Департамент оказался вынужденным вмешаться в это
дело. Из-за него,  --  Гринберг  показал  на  Луммокса.  --  Не
исключено,  что  ваш  воспитанник  принадлежит  к расе, которая
связана с нами договором о взаимных  обязательствах.  Несколько
раз,  как это ни странно, посетителей с других планет по ошибке
принимали за диких животных,  и  результаты  таких  заблуждений
были,  как  бы  это  поточнее выразиться, довольно печальны. --
Гринберг невольно нахмурился,  припомнив  тщательно  скрываемую
историю,  как член официальной семьи посла с Аладора был найден
мертвым и выпотрошенным в виде чучела  в  лавке  древностей  на
Виргинских островах. -- Но здесь такой опасности нет.
     --  Конечно,  сэр,  Луммокс...  ну,  он  просто член нашей
семьи.
     -- Отлично. -- Посланник повернулся к судье О'Фаррелу.  --
Могу  я  посоветоваться  с  вами,  судья? С глазу на глаз, одну
минуту.
     -- Да, сэр.
     Мужчины отошли в сторону, а Бетти присоединилась  к  Джону
Томасу.
     --  Дело  в  шляпе,  --  прошептала она, -- если ты будешь
держать себя в руках и не наделаешь глупостей.
     -- А что я делаю?- возмутился Джон Томас. -- И с  чего  ты
взяла, что все будет в порядке?
     -- Это очевидно. Ему нравишься ты, ему нравится Луммокс.
     -- Одно с другим не связано.
     --  Просто  постарайся,  чтобы  твой  пульс был в норме, и
следуй за мной. И мы еще с них взыщем. Вот увидишь.
     Несколько поодаль Гринберг беседовал с судьей О'Фаррелом.
     -- После того, что я тут услышал и  увидел,  мне  кажется,
судья, что Межзвездный Департамент должен отказаться от участия
в этом деле.
     -- Что? Я не улавливаю вашу мысль, сэр.
     --  Позвольте,  я  объясню. Все, что я хотел бы сделать --
это отложить  слушание  на  двадцать  четыре  часа,  в  течение
которых  я  успел  бы связаться с Департаментом и изложить свои
соображения. Затем я мог бы откланяться, оставив  это  дело  на
усмотрение  местных  властей.  То  есть,  я  имею  в  виду вас,
естественно.
     Судья облизал губы.
     -- Мне не нравятся  такие  отсрочки  в  последний  момент,
мистер   Посланник.   Мне  всегда  не  доставляет  удовольствия
собирать занятых людей, отрывать их от дела, от семьи, а  затем
говорить,  что  им надо прийти на следующий день. Это не служит
вящей славе суда.
     Гринберг нахмурился:
     -- И то правда.  Давайте  подумаем,  как  можно  поступить
по-другому. Исходя из того, что рассказал мне молодой Стюарт, я
уверен, что в данном случае нет необходимости рассматривать все
случившееся,  как  нарушение  ксенополитики  Федерации,  хотя в
центре ситуации  внеземное  существо  и,  таким  образом,  если
необходимо,  есть  формальный  повод для вмешательства. Но хотя
Департамент обладает достаточными средствами  воздействия,  они
используются  лишь в том случае, когда надо избежать осложнения
отношений  с  другими  планетами.  На  Земле  сотни  и   тысячи
внеземных   существ:   здесь  действуют  более  тридцати  тысяч
негуманоидных  инопланетян,  не  говоря  уж  о  резидентах  или
посетителях,  имеющих  в  связи  с  договорами легальный статус
"человека", хотя совершенно ясно, они не имеют ничего общего  с
этим   термином.   Ксенофобия,  неприязнь  к  инопланетянам,  в
сущности, тихая заводь нашей культуры... нет, нет, я не имею  в
виду  Вествилл!  Люди часто рассматривают всех этих инопланетян
как потенциальный  источник  опасности  в  наших  отношениях  с
другими  государственными образованиями. Простите, что вынужден
повторять то, что вы, без  сомнения,  отлично  знаете,  но  без
этого  не  обойтись. Департамент не может заниматься тем, чтобы
вытирать носы нашим инопланетным посетителям, если у них вообще
есть носы. У нас нет для этого ни желания, ни работников.  Если
кто-то  из  них  попадает  в  неприятную  историю, как правило,
достаточно посоветовать местным властям свериться с  договором,
который мы заключили с родной планетой несчастного. Департамент
вмешивается  лишь  в редких случаях. Здесь, мне кажется, не тот
случай. Первым делом,  можно  считать,  что  наш  друг  Луммокс
подпадает под классификацию "животного" и...
     --  Можно  ли  в  этом  сомневаться?-  в изумлении спросил
судья.
     -- Есть место и для  сомнений.  Поэтому  я  и  здесь.  Но,
несмотря на его ограниченные способности к вербальному общению,
остальные  способности  позволяют  предполагать, что его раса в
состоянии достичь уровня, когда мы будем вынуждены  считать  ее
достаточно  цивилизованной;  тем  не  менее, он животное. Таким
образом, у него есть обычные права  животных,  находящихся  под
защитой  человеческих  законов.  Таким  образом. Департамент не
видит необходимости вмешиваться...
     -- Я понимаю. Что ж, никто не собирается проявлять к  нему
жестокости, включая и состав суда.
     --  Без  сомнения.  Но  есть  еще  одна веская причина, по
которой Департамент не хотел  бы  проявлять  интереса.  Давайте
предположим,  что  это  создание  является  "человеком"  в  том
смысле, который законы, обычаи  и  договоры  вкладывают  в  это
понятие  с тех пор, как мы впервые вступили в контакт с Великой
Марсианской Расой. Просто предположим.
     -- Условно, -- согласился судья.
     -- Условно примем это допущение. И тем  не  менее,  он  не
может  представлять  интереса  для  Департамента, потому что...
Судья, вы знаете историю "Летающего Лезвия"?
     -- Смутно, еще со школьных времен.  Я  не  изучаю  историю
исследования космоса. У нас тут и на Земле хватает хлопот.
     --   Вот  как?  "Летающее  Лезвие"  совершило  три  первых
межзвездных перелета в те времена, когда они требовали такой же
отваги, как путешествия Колумба. Они не знали,  куда  летят,  и
имели  очень смутное представление, как вернуться обратно... во
всяком случае, "Летающее Лезвие" так и не вернулось  из  своего
третьего полета.
     -- Да, да, я припоминаю.
     --   Молодой  Стюарт  рассказал  мне,  что  это  неуклюжее
существо с глупой улыбкой -- память о втором полете  "Летающего
Лезвия".  Это  все,  что  мне  необходимо было знать. У нас нет
никаких  договоров  ни  с  одной  из  планет,  которые  посетил
корабль,   нет  ни  торговых,  ни  каких-либо  иных  отношений.
Официально они для нас не существуют.  И  единственные  законы,
которые  имеют  отношение  к Луммоксу, -- это наши доморощенные
правила. Поэтому Департамент не должен вмешиваться; и даже если
это  произойдет,  специалист,  такой,  как  я,  будет  вынужден
руководствоваться  только  законами  Земли.  А  это вы сделаете
лучше, чем я.
     Судья О'Фаррел кивнул.
     -- Иными словами, я могу приступить к  делу.  Может  быть,
начнем?
     --  Минутку.  Я  попросил  об отсрочке, потому что у этого
дела есть некоторые любопытные особенности. Я хотел бы снестись
с Департаментом,  дабы  обрести  уверенность  в  том,  что  мои
предположения   верны   и   я   не  упустил  из  виду  какой-то
существенный прецедент или статью закона. Но я готов  сразу  же
отказаться  от  участия,  если бы мог получить от вас заверения
относительно одного аспекта. Это  существо...  я  понимаю,  что
несмотря  на  его  миролюбивый вид, оно может причинить большие
неприятности, быть даже опасным?
     О'Фаррел кивнул.
     -- Так я его воспринимаю... неофициально, конечно.
     --   Скажите,    были    ли    какие-нибудь    предложения
относительно... его уничтожения?
     --   Ну,  --  медленно  ответил  судья,  --  говорю  снова
неофициально. Я знаю, что такие предложения поступят. До  моего
слуха дошли сведения, что наш шеф полиции собирается обратиться
в суд с просьбой вынести определение об уничтожении этого зверя
в  качестве  меры  общественной  безопасности.  Но  я  не люблю
получать информацию из неофициальных источников.
     Мистер Гринберг не мог скрыть своего волнения:
     -- Дела так плохи? Скажите, судья, а что  вы  думаете  обо
всем этом? Склонны ли вы к уничтожению этого животного?
     Судья О'Фаррел возмутился:
     -- Сэр, этот вопрос некорректен.
     Гринберг покраснел.
     -- Прошу прощения. Но мне нужно разобраться. Вы понимаете,
что это  существо  уникально? Несмотря на то, что оно натворило
или насколько оно может быть опасным (хотя могу поклясться, что
это не так), интересы  науки  требуют,  чтобы  оно  осталось  в
живых.  Можете  ли  вы  заверить  меня, что оно не подвергнется
уничтожению?
     -- Молодой человек, вы  вынуждаете  меня  заранее  вынести
решение  по  этому  делу  или хотя бы части его. Ваше поведение
выходит за рамки, оно совершенно некорректно!
     Шериф Дрейзер выбрал далеко не самое лучшее  время,  чтобы
ворваться в разговор:
     --  Судья,  я  вас обыскался. Начнется наконец слушание? Я
привел семь человек, которые...
     О'Фаррел прервал его:
     -- Шериф, это мистер Посланник Гринберг. Мистер  Посланник
-- наш шеф полиции.
     -- Рад познакомиться с вами, шериф.
     --  Добрый  день, мистер Гринберг! Джентльмены, так вот об
этом слушании. Я хотел бы знать...
     -- Шериф, -- резко прервал его судья, --  передайте  моему
бейлифу,  чтобы  он  подготовился.  А  теперь,  будьте любезны,
оставьте нас.
     -- Но...
     Судья повернулся, оставив шерифа объясняться с растерянным
полицейским, подошел к Гринбергу.
     Во время этой мизансцены у Посланника было время прийти  в
себя и понять, что личным эмоциям здесь не место.
     -- Я снимаю свой вопрос, судья, -- вежливо сказал он. -- У
меня не  было  намерения  посягнуть  на прерогативы суда. -- Он
улыбнулся. -- При других обстоятельствах  я,  пожалуй,  был  бы
обвинен в неуважении к суду.
     О'Фаррел улыбнулся в ответ:
     -- Возможно.
     -- Тюрьма у вас хорошая? Я с удовольствием провел бы в ней
месяцев семь, чтобы меня никто не беспокоил.
     --  Не  изматывайте себя работой, молодой человек. Я лично
всегда нахожу время порыбачить, независимо от того, сколько дел
лежит у меня на столе. Время, проведенное за удочкой, аллах  не
засчитывает человеку в отпущенное время жизни.
     --  Приятное времяпрепровождение. Но мне необходимо решить
одну  проблему.  Вы  понимаете,  что  я  должен  настаивать  на
отсрочке, пока я не проконсультируюсь с Департаментом?
     --  Конечно.  Вполне  возможно,  что  вы  должны.  Но ваши
намерения не повлияют на мою точку зрения.
     -- Ни в  коем  случае.  Я  согласен  с  вами,  отсрочка  в
последнюю  минуту  достаточно  досадна. -- Он продолжал думать,
как бы ему добраться до Департамента,  чтобы  посоветоваться  с
мистером Кику об этом странном деле... и услышал раздраженные и
ехидные  замечания  Заместителя  Секретаря  об  "инициативе"  и
"ответственности"  и  "Бога  ради,   неужели   никто   в   этом
сумасшедшем доме не может принять самое простое решение?".
     Гринберг задумался.
     --  Впрочем,  я  думаю,  Департамент предпочтет продолжить
начатое.  Во  всяком  случае,  не   будет   возражений   против
предварительного слушания.
     О'Фаррел широко улыбнулся:
     --  Я  так  и  думал, что вы согласитесь. Я предвидел это,
слушая вас. Я понимаю, что вы в  Департаменте  Межзвездных  Дел
иногда   имеете  дело  с  самыми  неожиданными  усложнениями  и
законами.
     -- В самом деле? Надеюсь, нас минет чаша  сия.  Хотел  бы,
чтобы хватило знаний юридического колледжа Гарварда.
     --  Гарварда?  Да  ведь  и я оттуда! Вы все еще ругались с
Рейнхарлтом?
     -- Во всяком случае, когда я там учился, так оно и было.
     -- Ну и мал же этот мир! Жаль,  что  случай  свел  меня  с
однокашником  именно  на таком деле; боюсь, оно будет жечь, как
печеный картофель.
     -- Разве у вас есть другие дела? Ладно, давайте  разжигать
костер.  Почему  бы  нам  не  сесть  рядком? Так и так придется
кончать с этим делом.
     Они направились к  зданию  суда.  Шериф  Дрейзер,  который
подпрыгивал  от  нетерпения  в нескольких шагах поодаль, понял,
что судья забыл о нем.  Он  было  кинулся  за  ним,  как  вдруг
заметил,  что  мальчишка  Стюартов  и  Бетти  Соренсен  все еще
находятся в клетке Луммокса. Они стояли, тесно  сблизив  головы
и,  казалось,  не  замечали отсутствия двух важных лиц. Дрейзер
двинулся к ним.
     -- Эй! Эй, вы, там, внутри! Джонни Стюарт! Вам  надо  было
быть в суде уже двадцать минут тому назад.
     Джон Томас изумился:
     --  А  я думал... -- начал он и вдруг заметил, что судьи и
мистера Гринберга уже  нет  рядом  с  ними.  --  Ох!  Подождите
минутку... Я должен кое-что сказать Луммоксу.
     -- Ты ему уже больше ничего не скажешь. Давай двигай.
     -- Но, шериф...
     Мистер  Дрейзер  схватил  его  за руку и потянул за собой.
Поскольку он  весил  больше  Джона  Томаса  примерно  на  сотню
фунтов, Джон Томас потащился за ним.
     --  Декан  Дрейзер!- вмешалась в ситуацию Бетти. -- Что за
неприличная манера поведения!
     -- Я сыт вами по горло, молодая леди, -- ответил Дрейзер.
     Он направился к зданию суда, волоча Джона Томаса за  собой
на буксире. Бетти не оставалось ничего другого, как замолчать и
последовать за ними.
     По пути она решила было еще раз сцепиться с шефом полиции,
но, подумав, отказалась от этой мысли.
     Джон  Томас  подчинился тому, чего нельзя было избежать. В
последнюю минуту он хотел  сказать  Луммоксу,  что  тот  должен
вести  себя  тихо  и  спокойно,  оставаться  на месте и не есть
стальные  брусья.  Но  мистер  Дрейзер   не   дал   ему   такой
возможности.  Джон  Томас  пришел  к  выводу,  что  большинство
пожилых людей в мире заняты лишь тем, чтобы никого не слушать.
     Луммокс не заметил его исчезновения. Лишь несколько погодя
он встал, заполнив своим телом все отведенное ему пространство,
и посмотрел, куда уходит Джон Томас, размышляя, что ему  дальше
делать.  Брусья  крякнули,  когда  он облокотился на них. Бетти
оглянулась и крикнула:
     -- Луммокс! Жди нас! Мы скоро вернемся!
     Луммокс остался стоять, глядя им  вслед  и  размышляя  над
сказанным.  Указание  от Бетти в общем-то не было приказом. Или
было? В прошлом бывали такие случаи, которые  сейчас  ему  надо
обдумать. А пока он снова улегся.

     IV. ПЛЕННИК СТАЛЬНОЙ КЛЕТКИ

     Как  только  О'Фаррел  и Гринберг вошли в зал суда, бейлиф
объявил: "Встать! Суд идет!" Говор  стих,  и  посетители  стали
занимать    места.   Молодой   человек   в   шляпе,   увешанный
фотоаппаратурой, преградил путь двум судьям.
     -- Минуту!- сказал он и щелкнул затвором. -- Еще  разок...
Улыбнитесь  нам,  судья, и сделайте вид, будто Посланник сказал
вам что-то смешное.
     -- Хватит и одного раза. И снимите свою шляпу. -- О'Фаррел
прошел мимо.
     Молодой человек пожал плечами, но шляпы не снял.
     Секретарь суда привстал, когда судья и  Гринберг  вошли  в
зал.  У  него было красное и потное лицо, а по всему судейскому
столу были разбросаны бумаги.
     -- Извиняюсь, судья, -- сказал он. -- Полсекунды... --  Он
придвинул  к  себе  микрофон  и забубнил в него. -- Проверка...
один, два, три, четыре... Цинцинатти... шестьдесят шесть...  Ну
и намучился я с этим микрофоном сегодня.
     -- Надо было раньше проверять его.
     --  Будь  я  проклят,  судья,  если  что-то  окажется не в
порядке. А когда в десять минут десятого  я  включил  микрофон,
что-то  там  сломалось,  и  мы  из  сил  выбились,  пока  нашли
неисправность.
     -- Хорошо, хорошо, -- примиряюще ответил судья,  смущенный
присутствием   высокопоставленного  гостя.  --  Освободите  мое
место.
     -- Если вам все равно, -- торопливо сказал Гринберг, --  я
бы  предпочел  не  занимать  места судьи. Мы могли бы сесть все
вместе за большой стол. Я думаю, это ускорит ход дела.
     О'Фаррел выглядел донельзя расстроенным:
     -- Я всегда стараюсь соблюдать древние  традиции  суда.  Я
думаю, они имеют смысл.
     -- Вполне возможно. Не могу не согласиться, что те из нас,
которым  приходится  рассматривать самые разнообразные дела и в
самых разных условиях,  приобретают  некоторую  неряшливость  в
привычках.  Но с этим ничего не поделаешь. Возьмите для примера
Минатар. Как там обращаются с судьями... пока судья не  вынесет
решение,  его  оставляют  без  еды и питья. Честно говоря, я не
принимаю такое отношение. А вы?
     Судья О'Фаррел ощутил  определенное  неудобство  лишь  при
одной  мысли  о  том,  что  этот  бойкий  молодой человек может
усмотреть определенное сходство между столь ясными и  понятными
ритуалами  его суда и практикой этих язычников. Со смущением он
припомнил три куска мясного пирога, обильно политых  соусом,  и
омлет, с которых он начал свой день.
     -- Ну... другие времена, другие обычаи, -- пробормотал он.
     --  О, несомненно. И благодарю вас, что вы откликнулись на
мою просьбу. -- Гринберг кивнул на  служителей  суда,  двое  из
которых уже начали составлять вместе столы, превращая их в один
большой,  --  лишь  сейчас  судья  сообразил, что все это время
подбирал выражение повесомее. Но пока суть да дело,  пятнадцать
человек уже уселись за этот стол, и Гринберг отослал бейлифа на
поиски  пепельницы.  Затем  он  повернулся  к технику, который,
надев наушники,  уже  склонился  над  индикаторами  контрольной
панели в той неудобной позе, которая почему-то свойственна всем
электронщикам. -- Ваше хозяйство в порядке?
     Техник сложил колечком большой и указательный пальцы.
     -- Как часы.
     -- Отлично. Суд готов.
     Техник  взял  микрофон,  четко  назвал время, место и дату
суда, изложил суть рассматриваемого дела и подчиненность  суда,
затем  он назвал имя и звание специального посланника, сбившись
в  произношении  имени  Гринберга,  но  тот  не  поправил  его.
Появился  бейлиф  с  охапками  пепельниц  в  руках  и торопливо
провозгласил: "Внимание! Внимание! Все, кто имеет  отношение  к
этому делу..."
     --  Все это неважно, -- прервал его Гринберг. -- Благодарю
вас... Данный суд собрался на предварительное слушание, в  ходе
которого  предстоит разобрать все детали событий, случившихся в
прошлый понедельник, причиной которых было внеземное  существо,
постоянно проживающее здесь и известное под именем "Луммокс". Я
имею  в  виду  то  огромное  животное,  которое в данный момент
находится в клетке позади здания суда. Бейлиф, если у вас  есть
снимки этого существа, размножьте их.
     -- Будет сделано, ваша честь.
     --  Суд  хотел  бы  довести  до  всеобщего  сведения,  что
слушание может  превратиться  в  судебное  заседание  с  правом
вынесения  решения,  если  суд в силу объективных причин сочтет
это необходимым. Другими словами, будьте  предельно  откровенны
перед  судом;  возможно,  вы  будете в нем всего один день. Ах,
да... суд принимает как письменные заявления, так и  устные  по
поводу вышеупомянутого внеземного существа.
     -- У меня вопрос, ваша честь.
     -- Да?
     --  Мой  клиент  и  я не возражаем против предварительного
рассмотрения дела. Но я хотел бы осведомиться у суда: можем  ли
мы  вернуться  к  привычной  процедуре,  если  в  этом появится
необходимость?
     --  Данный  суд,  действующий  в  пределах   Федерации   и
руководствующийся    сводом    законов,    именуемых   "Правила
Цивилизации", а  также  опирающийся  на  соглашения,  договоры,
прецеденты  и  так  далее  между  двумя  или  более  планетами,
входящими в Федерацию, или с другими цивилизациями, с  которыми
какая-либо из планет Федерации имеет дипломатические отношения,
не  связан  местными  законами. Цель данного суда -- установить
правду и, кроме того, провозгласить равенство... равенство всех
перед  законом.  Суд  не  может  слепо  придерживаться  местных
законов  и  обычаев,  особенно  в  случаях,  когда  они в корне
противоречат высшим законоположениям. Там, где  местные  обычаи
носят   сугубо  ритуальный  характер,  суд  может  игнорировать
формальности и приступать  непосредственно  к  делу.  Понимаете
меня?
     --  Э-э-э...  думаю,  что  да,  сэр,  --  смущенно  сказал
говоривший, небольшой человек средних лет. -- Я хотел бы внести
дополнения позже.
     -- Каждый участник процесса может внести их в любое  время
и  может  быть уверен, что его выслушают. Кроме того, вы можете
обжаловать и мое решение. Хотя... -- Гринберг тепло  улыбнулся.
--  Сомневаюсь,  чтобы  это пошло вам на пользу. До сих пор мои
решения не подвергались сомнению.
     -- Я отнюдь не утверждаю, -- поспешно сказал  человек,  --
что суд не в состоянии...
     --  О,  конечно,  конечно.  Давайте  к  делу.  -- Гринберг
придвинул к себе пачку бумаг. -- Итак, перед  нами  гражданское
дело. "Торговая корпорация "Бон Марше" против "Луммокса", Джона
Томаса  Стюарта Одиннадцатого... (Это имя не дает мне покоя, --
шепнул Гринберг судье О'Фаррелу)... Мэри  Брендли  Стюарт  и...
Интересы  "Бон Марше" представляет Западная страховая компания.
Здесь есть еще один иск, предъявленный мистером К.  Ито  и  его
страховой  компанией, и еще один от города Вествилла... а также
иск от миссис Изабеллы Донахью.  А  также  несколько  обвинений
уголовного  характера... одно за содержание опасного животного,
другое за халатность в присмотре за ним, и еще одно за создание
общественных беспорядков.
     Джон Томас был мертвенно  бледен.  Гринберг  посмотрел  на
него и сказал:
     --  Навалили  на  тебя,  сынок?  Держись  бодрее...  после
приговора всегда появляется аппетит.
     Джон Томас ответил  кривой  улыбкой.  Бетти  нащупала  под
столом его колено и потрепала.
     В  стопке  была  еще  одна бумага; Гринберг, не зачитывая,
сунул ее среди прочих. Это  было  прошение,  подписанное  шефом
полиции,  от  имени  жителей  Вествилла,  взывающее  к  суду  о
необходимости  уничтожения  "опасного   животного,   именуемого
Луммокс". Вместо этого Гринберг оглядел собравшихся и сказал:
     -- Итак, кто есть кто? Вот вы, сэр?
     Человек,   к   которому   он   обратился,  был  адвокатом,
интересовавшимся  работой  суда;  он   представился   Альфредом
Шнейдером  и  заявил,  что  представляет интересы "Бон Марше" и
Западной страховой:
     -- А этот джентльмен рядом со мной  --  мистер  Де  Грасс,
управляющий магазином.
     --  Отлично.  Будьте  любезны, следующий. -- Таким образом
Гринберг установил, что все главные действующие лица на  месте:
кроме  самого  Гринберга,  список  включал еще судью О'Фаррела,
Джона Томаса, Бетти,  шерифа  Дрейзера,  миссис  Донахью  и  ее
адвоката   мистера   Бенфилда,   мистера   Ломбарда,  советника
вествиллского  муниципалитета,  адвоката   страховой   компании
мистера  Ито  (представляющего  интересы своего отца), служащих
полиции Кариеса и Мендозу (свидетели) и мать  Джона  Томаса  со
своим адвокатом мистером Постлом.
     --  Я считаю, -- сказал Гринберг мистеру Постлу, -- что вы
действуете и в интересах мистера Стюарта?
     -- О, Господи, конечно, нет, -- прервала его Бетти.  --  В
интересах Джонни действую я. Гринберг поднял брови:
     --  А  я как раз собирался спросить, что вы здесь делаете?
Никак вы его адвокат?
     -- Н-н-ну... я его  советник.  Судья  О'Фаррел  наклонился
вперед.
     --  Это  невозможно, мистер Посланник, -- прошептал он. --
Конечно, она никакой не юрист. Я  знаю  эту  девочку.  Она  мне
нравится...  но, откровенно говоря, я совершенно не уверен, что
она справится с этим делом. Бетти, вам тут  нечего  делать,  --
строго добавил он. -- Идите отсюда и перестаньте валять дурака.
     -- Но, видите ли, судья...
     --  Одну  минуту,  молодая  леди, -- вмешался Гринберг. --
Обладаете ли вы достаточной квалификацией, чтобы действовать  в
качестве советника мистера Стюарта?
     --  Конечно.  Я  стала его советником, потому что он этого
хочет.
     --  Мда,  весьма  убедительно.   Тем   не   менее,   этого
недостаточно. -- Он повернулся к Джону Томасу:- Вы согласны?
     -- Да, сэр.
     --  Не делай этого, сынок, -- прошептал судья О'Фаррел. --
Ты об этом пожалеешь.
     -- Это то, чего я и боюсь, --  тем  же  тоном  сказал  ему
Гринберг.
     Нахмурившись, он обратился к мистеру Постлу:
     -- Готовы ли вы представлять интересы и матери, и сына?
     -- Да.
     -- Нет!- возразила Бетти.
     --  Что?  Вы  все  же считаете, что сможете лучше защитить
интересы мистера Стюарта? Джон Томас  покраснел  и  выдавил  из
себя:
     -- Я его не хочу...
     -- Почему?
     Джон Томас упрямо замолчал, а Бетти ехидно сказала:
     -- Потому что его мать не любит Луммокса, вот почему. И...
     --  Это  неправда!-  резко  вмешалась  в  разговор  миссис
Стюарт.
     -- Правда.., как и то, что это древнее ископаемое,  Постл,
играет  с  ней в одну дудку. Они хотят избавиться от Лумми, они
оба!
     О'Фаррел  поднес  ко  рту   носовой   платок   и   натужно
закашлялся. Постл побагровел.
     --  Молодая  леди,  --  серьезно  сказал  Гринберг, -- вам
придется встать и извиниться перед мистером Постлом.
     Бетти посмотрела на Посланника, моргнула и встала.
     -- Мистер Постл, -- печально сказала она, -- простите, что
вы древнее ископаемое. То есть, я имела в виду,  простите  меня
за то, что я назвала вас древним ископаемым.
     --  Садитесь, -- торжественно сказал Гринберг. -- И впредь
следите за своими манерами. Мистер Стюарт, никто не  собирается
навязывать  вам  советника  без  вашего  на  то  желания. Но вы
ставите нас перед дилеммой. В сущности, вы еще подросток; и вот
вы выбираете себе в советники  такого  же  подростка.  Вся  эта
ситуация выглядит не лучшим образом. -- Он потер подбородок. --
Не  собираетесь  ли  вы...  или  ваш  советник... или вы оба...
внести дезорганизацию в работу суда?
     --  Ни   в   коем   случае,   сэр,   --   с   подчеркнутой
убедительностью сказала Бетти.
     -- Хммм...
     -- Ваша честь...
     -- Да, мистер Ломбард?
     --  Все это кажется мне достаточно смешным. Эта девочка не
имеет  статуса  юриста.  Она  не   является   членом   коллегии
адвокатов.  Очевидно,  она никогда не выступала в суде. Я далек
от мысли указывать суду, что ему надлежит делать, но совершенно
ясно,  что  ее  надо  выставить  с  этого  места  и   назначить
официального советника. Могу ли я сообщить вам, что данное лицо
находится здесь и готово приступить к своим обязанностям?
     -- Можете. Это все?
     -- Э-э-э... да, ваша честь.
     --  Хотел  бы напомнить вам, что суд также находит вряд ли
допустимым указывания на то, что ему надлежит делать;  надеюсь,
что этого больше не повторится.
     -- Э-э-э... да, ваша честь.
     --  Данный  суд вполне в состоянии делать свои собственные
ошибки. В соответствии с  правилами,  которыми  руководствуется
данный  суд,  отнюдь  нет  необходимости,  чтобы  советник имел
формальный статус...  пользуясь  вашими  словами,  "был  членом
коллегии   адвокатов""   дипломированным   юристом...  Если  вы
находите данное правило не совсем обычным,  разрешите  заверить
вас,  что  паства с Дефлая, где обязанности юристов возлагаются
на  священников,  пришла  бы  от  такого  требования  просто  в
изумление.   Тем  не  менее,  я  благодарен  вам  за  внесенное
предложение. Здесь ли названное вами лицо?
     -- Здесь, ваша честь. Цирус Эндрю.
     -- Благодарю вас. Готовы ли вы принять участие в слушании?
     -- Да. Мне был бы нужен перерыв,  чтобы  посоветоваться  с
моим доверителем.
     --  Естественно.  Ну,  мистер Стюарт? Может ли суд считать
мистера Эндрю вашим советником?
     -- Нет!- снова вмешалась Бетти.
     -- Мисс Соренсен, я обращался  к  мистеру  Стюарту.  Итак?
Джон Томас посмотрел на Бетти:
     -- Нет, ваша честь.
     -- Почему?
     --  Я  отвечу  на  это,  --  перехватила слово Бетти. -- Я
говорю быстрее, чем он; вот поэтому я и стала  его  советником.
Мы не хотели бы пользоваться услугами мистера Эндрю, потому что
советник  муниципалитета  настроен  против нас из-за глупостей,
которые  наделал  Луммокс...  а   мистер   Эндрю   и   советник
муниципалитета  --  деловые  партнеры;  так  что их спор в суде
будет чистым жульничеством!
     Гринберг повернулся к Эндрю:
     -- Так ли это, сэр?
     -- Видите ли, сэр, у нас в  самом  деле  есть  юридическая
консультация.   Вы  должны  понимать,  что  в  таком  небольшом
городе...
     -- Я вполне понимаю вас. Так же,  как  понимаю  возражения
мисс Соренсен. Благодарю вас, мистер Эндрю. Садитесь.
     -- Мистер Гринберг?
     -- Что еще, молодая леди?
     --  Я  хотела  бы обратить ваше внимание вот еще на что. У
меня есть смутные подозрений, что кое-кто  из  тех,  кто  любит
вмешиваться  в  чужие  дела, хотел бы отвести меня от участия в
деле. Поэтому я хотела бы предупредить такое  намерение.  Я  --
полувладелица.
     -- Полувладелица?
     --  Луммокса.  Посмотрите. -- Бетти вынула бумагу из своей
сумочки и протянула ее. -- Квитанция об уплате... все правильно
и законно. Все, как и должно быть.
     Гринберг просмотрел документы.
     -- Составлены они по форме. Датированы вчерашним числом...
что дает вам право  в  данном  гражданском  деле,  при  наличии
желания,   защищать  свои  интересы.  Но  это  не  относится  к
обвинениям уголовного характера.
     -- Фу! Здесь нет никакой уголовщины.
     --  Это  нам  и  предстоит  выяснить.  И  не  употребляйте
выражения  "Фу":  оно  не  относится к применяемым терминам. Но
теперь мы должны установить, кто владелец Луммокса.
     -- Как кто? Джонни! Так сказано в завещании его отца.
     -- Вот как? Это оговорено, мистер Постл?
     Предварительно пошептавшись с миссис Стюарт, мистер  Постл
поднялся:
     --  Оговорено,  ваша честь. Существо, именуемое "Луммокс",
является движимым  имуществом  Джона  Стюарта  Томаса-младшего.
Миссис Стюарт владеет им косвенно, лишь через посредство сына.
     --  Очень хорошо. -- Гринберг протянул квитанцию об уплате
налога клерку. -- Присовокупите к документам.
     Бетти успокоилась.
     -- Как хотите, ваша честь... можете назначать кого угодно.
Но, по крайней мере, теперь у меня есть право голоса.
     Гринберг вздохнул:
     -- Для вас это так важно?
     -- Думаю, что теперь нет.
     -- В протоколе будет зафиксировано, что вы двое,  несмотря
на  то,  что  суд  настаивал  и  предупреждал  вас,  продолжали
настаивать, чтобы вы оставались советником.  Суд  с  сожалением
снимает с себя обязанность по защите ваших прав перед законом.
     -- О, не огорчайтесь, мистер Гринберг, мы вам доверяем.
     --  Предпочел  бы,  чтобы  было наоборот, -- мрачно сказал
Гринберг. -- Но давайте продолжать. Вон тот джентльмен внизу...
кто вы?
     -- Вы мне, судья? Я репортер из Галактик-пресс. Фамилия --
Хови.
     --  Вот  как?  Секретарь  суда  подготовит  сообщение  для
прессы.  Я  был  бы  признателен,  если  бы интервью состоялось
несколько позже  --  если  оно  кому-нибудь  понадобится.  Моих
снимков  рядом с Луммоксом не будет. Есть тут кто-нибудь еще из
прессы?
     Встали двое.
     -- Бейлиф подготовит для вас место рядом с барьером.
     -- Да, судья. Но, во-первых...
     -- Прошу вас -- только за барьером. -- Гринберг огляделся.
-- Похоже, что все... нет, есть еще один джентльмен внизу. Ваше
имя, сэр?
     Человек, к которому был обращен вопрос, встал. Он был одет
в строгий пиджак, полосатые брюки и  держал  себя  с  сознанием
собственного достоинства.
     -- Имею честь предстать перед высоким судом: мое имя, сэр,
Т. Омар Эсклунд, доктор философии.
     --  Обращение  в  свой  адрес  суд  не воспринимает ни как
честь, ни наоборот, доктор. Имеете ли вы  отношение  к  данному
делу?
     --  Да,  сэр. Я представляю здесь amicus curiae, я -- друг
суда. Гринберг нахмурился:
     -- Суд предпочитает сам  выбирать  себе  друзей.  Изложите
сущность своего дела, доктор.
     --  С  вашего  разрешения, сэр. Я исполнительный секретарь
Лиги "Сохраним Землю  для  Людей".  --  Гринберг  застонал,  но
доктор Эсклунд не обратил на него внимания, так как углубился в
лежащую  перед  ним  большую  рукопись. -- Как хорошо известно,
начало безбожной практики космических путешествий, обрушившихся
на нашу родную Землю, данную нам Божьим соизволением, привело к
тому, что  мы  стали  затоплены  существами...  точнее  говоря,
животными... чье происхождение весьма сомнительно. И тлетворные
последствия данной развратной практики ныне видны каждому...
     -- Доктор Эсклунд!
     -- Сэр?
     -- Что привело вас в данный суд? Представляете ли вы здесь
кого-нибудь по одному из исков?
     -- Дело значительно проще, ваша честь. В широком смысле, я
адвокат всего человечества. Общество, которое я имею честь...
     --   Имеете  ли  вы  что-нибудь  заявить?  Подать  жалобу,
например?
     -- Да, -- торжественно ответил Эсклунд.  --  У  меня  есть
жалоба.
     -- Представьте ее.
     Эсклунд  порылся  в  своих  бумагах,  вынул  одну из них и
протянул Гринбергу, который даже не взглянул на нее.
     -- А теперь кратко, для протокола,  изложите  суть  вашего
заявления. Говорите в ближайший микрофон, четко и ясно.
     --  Ну...  если  суд  будет  настолько  любезен. Общество,
административным лицом в котором я имею честь состоять... лига,
которая, если можно так  выразиться,  выражает  интересы  всего
человечества, просит... нет, настаивает, чтобы сие исчадие ада,
которое  своей  яростью  чуть не уничтожило сей райский уголок,
было уничтожено. Это деяние предусмотрено и санкционировано  --
да, да! -- тем святым...
     --  Таково ваше заявление? Хотите, чтобы суд вынес решение
об уничтожении внеземного существа, известного как Луммокс?
     -- Совершенно  верно!  И,  более  того,  я  имею  в  своем
распоряжении  тщательно подобранные документы... неопровержимые
аргументы, могу сказать, которые...
     -- Минутку. Вы употребили слово "настаивает";  имеется  ли
оно в вашем заявлении?
     --  Нет,  ваша  честь,  оно  вырвалось из моего сердца, от
полноты возмущения...
     -- Ваше сердце полно неуважения  к  суду.  Желаете  ли  вы
изменить формулировку?
     Эсклунд помолчал, а затем сказал с явной неохотой:
     --  Я  беру  назад  свои  слова.  У меня не было намерения
оскорблять суд.
     -- Очень хорошо. Ваше заявление  получено  и  приобщено  к
делу. Решение по нему будет вынесено позже. Теперь относительно
речи,  которую  вы  собираетесь  произнести:  судя  по величине
рукописи, я предполагаю, что она займет не менее двух часов?
     -- Я предполагаю, что этого будет достаточно, ваша  честь,
-- явно смягчившись, сказал Эсклунд.
     -- Ясно. Бейлиф!
     -- Да, ваша честь.
     -- Прекрасно. Вынесите его на лужайку. Доктор Эсклунд, все
мы уважаем  свободу речи... так же, как и вас. Ящик из-под мыла
в полном вашем распоряжении на два часа. Лицо доктора  Эсклунда
стало цвета баклажана:
     -- Вы еще о нас услышите!
     -- Не сомневаюсь.

Ренегаты! Фигляр!..
     -- Выведите его.
     Ухмыляясь,   бейлиф   подчинился   приказанию.   Один   из
репортеров последовал за ним.
     -- Итак, все в порядке, -- мягко сказал Гринберг. -- Перед
нами несколько  исков,  но, в сущности, все они излагают одни и
те же факты. Перед нами выбор: мы можем слушать  доказательства
по  всем  вместе  или  же  по  каждому  в  отдельности. Есть ли
возражения?
     Адвокаты переглянулись. Затем адвокат мистера Ито сказал:
     -- Ваша честь, мне кажется, что было  бы  предпочтительнее
рассматривать их каждый в отдельности.
     --  Возможно.  Но  в таком случае мы будем сидеть здесь до
рождества. Я не могу себе позволить, чтобы  так  много  занятых
людей  выслушивали  одно  и  то  же.  Но  требовать  отдельного
рассмотрения фактов  --  ваше  право...  тем  более,  что  ваши
доверители  понимают,  что  они  должны будут оплачивать каждый
день судоговорения.
     Сын  мистера  Ито  потянул  адвоката  за  рукав  и  что-то
прошептал ему. Тот кивнул и сказал:
     --  Мы  признаем необходимость совместного рассмотрения...
как факт.
     -- Очень хорошо. Есть еще возражения?
     Таковых не последовало. Гринберг повернулся к О'Фаррелу:
     -- Скажите, в данном зале имеется ли измеритель истины?
     -- А? Да, конечно. Правда, я редко им пользуюсь.
     -- А мне он нравится. -- Гринберг повернулся к  остальным.
--  Измеритель  истины  мы  повесим  вот здесь. Никто не обязан
представать перед ним  так  же,  как  никого  нельзя  заставить
приносить  присягу.  Но  данный  суд  имеет  право  оценивать с
юридической точки зрения все сказанное, а также тот факт,  если
кто-либо откажется от использования измерителя истины.
     --  Смотри,  осторожнее. Червячок, -- прошептал Джон Томас
на ухо Бетти.
     -- За меня-то ты не беспокойся, -- прошептала она в ответ.
-- Следи лучше за собой.
     -- Нам понадобится некоторое время, чтобы откопать его, --
судья О'Фаррел сказал Гринбергу. -- Не сделать ли  перерыв  для
ленча?
     --  Ах,  да,  ленч.  Прошу общего внимания... суд не будет
делать перерыва для ленча.  Я  попрошу  бейлифа  дать  указание
принести  кофе  и  сандвичи  для  всех желающих, пока секретарь
разыскивает измеритель. Мы перекусим здесь же, на  месте.  И...
есть тут у кого-нибудь спички?

     А  на  лужайке Луммокс, размышляя над непростым вопросом о
праве Бетти приказывать ему, был вынужден прийти к выводу,  что
она  обладает  особым  статусом. Все, с кем Джон Томас знакомил
его в течение жизни, были похожи на  Бетти;  таким  образом,  в
данном случае имело смысл прислушиваться к ее словам, поскольку
в  них  не  было ничего тревожного. Он снова лег и погрузился в
сон, оставив бодрствовать лишь сторожевой глаз.
     Сон был тревожен,  поскольку  Луммокса  мучительно  терзал
ароматный  запах стали. Спустя какое-то время Луммокс проснулся
и потянулся, отчего клетка затрещала  по  швам.  Ему  пришла  в
голову  мысль,  что  столь  долгое  отсутствие  Джона Томаса не
вызвано необходимостью. Это -- во-первых. А во-вторых,  ему  не
понравился   образ   действия  мужчины,  который  уволок  Джона
Томаса... нет, он ему явно не  понравился.  Луммокс  задумался,
что  он  должен был бы делать? И что сказал бы Джон Томас, будь
он здесь?
     Проблема оказалась слишком сложной. Луммокс  снова  лег  и
лизнул  один  из брусьев своей клетки. Нет, он не прикусил его;
он просто попробовал его на вкус. Слегка суховато, решил он, но
неплохо.

     В суде шериф Дрейзер закончил свое выступление перед судом
и уступил место Кариесу и Мендозе. Их рассказы были  логичны  и
последовательны,  и  измеритель истины не шелохнулся; мистер Де
Грасс выступил  с  требованием  расширить  доказательную  базу.
Адвокат мистера Ито признал, что доверитель стрелял в Луммокса;
сын  мистера Ито представил снимки последствий визита Луммокса.
И  чтобы  завершить  историю  Л-дня,  осталось  выслушать  лишь
показания миссис Донахью. Гринберг повернулся к ее адвокату:
     -- Мистер Бенфилд, вы хотите сами допросить своего клиента
или предпочитаете, чтобы это сделал суд?
     --  Прошу  вас, ваша честь. Возможно, я задам один или два
вопроса.
     -- Это ваше право. Расскажите  нам,  миссис  Донахью,  что
произошло.
     --   Это  я  и  собираюсь  сделать.  Ваша  честь,  друзья,
уважаемые  посетители,  хотя  я  и  не  привыкла  к   публичным
выступлениям,  тем  не  менее, заверяю вас, что мой безупречный
образ жизни...
     -- Все это неважно, миссис Донахью.  Только  факты.  Итак,
полдень прошлого понедельника...
     -- Да, тогда это и было!
     --  Очень  хорошо,  продолжайте.  И  не волнуйтесь, миссис
Донахью.
     -- Ну, как раз тогда я прилегла на несколько минут,  решив
отдохнуть...   Я   изнемогаю   от   своих  обязанностей:  клуб,
благотворительный комитет, а также...
     Гринберг наблюдал за измерителем истины  над  ее  головой.
Стрелка  беспокойно колебалась, но не переходила красную черту,
после которой должен был раздаться предупреждающий сигнал. И он
решил, что пока нет смысла останавливать свидетельницу.
     -...как внезапно я была поражена чудовищным ужасом.
     Стрелка  прыгнула  далеко  за   красную   черту,   зажегся
рубиновый  сигнал,  и  зуммер  издал  громкий  тревожный  звук.
Кое-кто захихикал, и Гринберг торопливо сказал:
     -- Порядок в зале! Бейлифу дано указание вывести  каждого,
кто будет нарушать порядок работы суда.
     Когда   зуммер   зазвучал,   миссис   Донахью   сразу   же
остановилась. Мистер Бенфилд, помрачнев, тронул ее за локоть  и
сказал:
     --  Не  обращайте внимания, моя дорогая. Просто расскажите
СУДУ О ТЕХ Звуках, что вы услышали, что вы  увидели  и  что  вы
делали.
     -- Он подсказывает свидетелю, -- возразила Бетти.
     -- Ничего подобного, -- сказал Гринберг.
     -- Но...
     -- Возражение не принимается. Свидетель может продолжать.
     --  И...  ну, словом, я услышала эти звуки и подумала, что
никогда в жизни не слышала  ничего  подобного.  Я  выглянула  и
увидела это огромное свирепое животное, которое носилось взад и
вперед...
     Зуммер     снова,     зазвучал;    несколько    слушателей
расхохотались.
     -- Выключит ли кто-нибудь  эту  глупую  трещотку?-  гневно
сказала  миссис  Донахью.  -- Неужели кто-то может рассказать о
том, что происходило, лучше меня?
     -- Порядок в зале!- провозгласил Гринберг. --  Если  будут
еще   какие-то   нарушения,   суд  сочтет  необходимым  принять
соответствующие меры. -- Он повернулся  к  миссис  Донахью.  --
Если  свидетель  выразил  согласие  на использование измерителя
правды, его  решение  не  может  быть  изменено.  Но  показания
измерителя  носят  чисто  информативный характер; суд не обязан
подчиняться им. Продолжайте.
     -- В жизни еще не сказала ни слова лжи. Зуммер не издал ни
звука.
     Гринберг прикинул, что это  должно  произвести  на  миссис
Донахью впечатление.
     --  Я  имею в виду, -- добавил он, -- что у суда есть свое
собственное мнение. И никакая машина не вынесет приговор вместо
членов суда.
     --  Мой  отец  всегда  говорил,  что  подобные  штучки  --
проделки  дьявола.  Он  говорил,  что  честный  деловой человек
никогда не должен...
     -- Прошу вас, миссис Донахью.
     Мистер Бенфилд наклонился к ее уху. Миссис  Донахью  стала
говорить тише:
     --  Словом,  у  меня  в  саду оказалось это... это ужасное
животное, что живет у мальчишки в соседнем дворе. Оно  ело  мои
розовые кусты.
     -- А что сделали вы?
     --  Я не знала, что мне делать. Я схватила первое, что мне
попалось под руку... кажется, это была метла... и  бросилась  к
дверям. Зверюга рявкнула на меня и... Бзззззззззззз!
     --  Не  могли  бы  вы  повторить  то,  что сказали, миссис
Донахью?
     -- Оно кинулось прочь, это трусливое создание, и  покинуло
мой  двор.  Я  не  знаю,  куда  оно направилось. Но мой любимый
садик... о, он весь был в руинах. --
     Игла  качнулась,  но   зуммер   не   прозвучал.   Гринберг
повернулся к адвокату:
     --   Мистер  Бенфилд,  оценивали  ли  вы  размеры  убытка,
нанесенного миссис Донахью?
     -- Да, ваша честь.
     -- Будьте любезны, сообщите нам вашу оценку.
     Мистер Бенфилд решил, что он скорее потеряет клиента,  чем
позволит, чтобы эта коварная штука зазвучала при его словах.
     --  Съедено пять кустов, ваша честь. Небольшие повреждения
нанесены лужайке, и в узорной ограде проломана дыра.
     -- В какую сумму все это оценивается?
     --  Мы  предпочитаем,  чтобы   вы   сами   оценили   сумму
предполагаемого ущерба, -- осторожно сказал мистер Бенфилд.
     -- Вы рискуете, мистер Бенфилд.
     Мистер  Бенфилд  пожал плечами и вытянул из-под рук миссис
Донахью листок с перечислением ущерба.
     -- Имуществу нанесен ущерб примерно на  пару  сотен,  ваша
честь.  Но  суд  должен  учесть  те  неудобства и расстройства,
которые повлекло за собой данное происшествие...
     Миссис Донахью всхлипнула:
     -- Это невероятно! Мои призовые розы! Игла  дернулась,  но
вернулась   обратно   столь   быстро,   что   зуммер  не  успел
отреагировать.
     --  Что  за  розы,  миссис  Донахью?-  участливо   спросил
Гринберг.
     --  Речь  идет,  --  вмешался  ее  адвокат,  --  о  широко
известных розах миссис Донахью, не имеющих  себе  равных.  И  я
счастлив  сообщить,  что  ее  мужественное  поведение  сберегло
бесценные растения.
     -- Имеете ли вы что-либо добавить?
     -- Думаю, нет. Кроме заверенных фотоснимков.
     -- Очень хорошо.
     Миссис Донахью бросила взгляд на своего адвоката:
     -- А у меня есть,  что  добавить!  Я  настаиваю,  слышите,
настаиваю,  чтобы  это  опаснейшее,  кровожадное  чудовище было
уничтожено!
     Гринберг повернулся к Бенфилду:
     -- Можем ли мы считать эти слова  официальным  заявлением,
мэтр? Или имеет смысл отнести их на счет риторики?
     Бенфилд смущенно повел плечами:
     -- Мы подали такую жалобу, ваша честь.
     -- Суд рассмотрит ее.
     Бетти вскочила:
     -- Эй, подождите минуту! Все, что Лумми сделал -- это съел
ее несколько паршивых, старых...
     -- Потом, мисс Соренсен.
     -- Но...
     --  Прошу  вас,  потом.  У  вас будет такая возможность. В
настоящий момент суд  считает  необходимым  рассматривать  лишь
факты,  имеющие  отношение  к  делу. Есть ли какие-нибудь новые
факты  у   кого-либо?   Возможно,   кто-нибудь   хочет   задать
дополнительные  вопросы свидетелям? Или вызвать дополнительного
свидетеля?
     -- Мы хотим, -- сразу же сказала Бетти.
     -- Что вы хотите?
     -- Вызвать дополнительного свидетеля.
     -- Очень хорошо. Он находится здесь?
     -- Да, ваша честь. Снаружи. Это Луммокс.
     Гринберг задумался.
     -- Должен ли я понимать ваши слова в том  смысле,  что  вы
предлагаете  Луммоксу  занять свидетельское место и выступить в
свою собственную защиту?
     --  А  почему  бы  и  нет?  Он  может  говорить.  Один  из
репортеров,  пошептавшись  со  своими  коллегами,  выскочил  из
помещения.
     Гринберг закусил губу.
     -- Это я знаю,  --  признал  он.  --  Я  обменялся  с  ним
несколькими  словами.  Но  способность  говорить  не  идентична
возможности выступать в роли компетентного  свидетеля.  Ребенок
порой  умеет  говорить  еще  до  того,  как  ему  минет год, но
исключительно редко можно полагаться на показания малыша... Ну,
скажем, до пяти  лет.  Данный  суд  имеет  право  считать,  что
представители     негуманоидных    рас...    негуманоидных    в
биологическом смысле, могут давать показания. Но ничто пока  не
убедило   нас  в  том,  что  данное  внеземное  существо  может
исполнять эти обязанности.
     -- Видите ли, мистер  Посланник,  --  обратилась  Бетти  к
Гринбергу,  --  вы  произнесли  ужасно  много  слов,  но что, в
сущности,  они  означают?  Вы  готовитесь  произнести  приговор
относительно  Луммокса...  и  не  хотите  задать  ему ни одного
вопроса.  Вы  говорите,  что  он  не  может  давать  достаточно
убедительные показания. Здесь я видела и тех, кто тоже не может
этого  делать.  И  я  держу пари: если Луммокс предстанет перед
измерителем правды, тот не издаст ни звука. Конечно,  он  делал
вещи,  которые  не  должен был делать. Он съел несколько старых
трухлявых кустов роз и капусту мистера Ито. Ну и что страшного?
Ведь вы тоже, когда были  маленьким,  таскали  пирожные,  когда
были  уверены,  что  вас  никто  не  видит.  --  Бетти перевела
дыхание.
     -- И вот теперь представьте себе, что в тот момент,  когда
вы  тянетесь за пирожным, кто-то бьет вас метлой по голове. Или
стреляет в вас из пушки. Неужели вы не испугаетесь? Не кинетесь
бежать? Лумми полон дружелюбия. Все вокруг знают об этом...  по
крайней  мере,  любой  человек,  если  он не старается казаться
глупее и раздражительнее, чем он есть на самом деле. Но пытался
хоть кто-нибудь поговорить с ним, успокоить его? Увы,  запугали
до  смерти  и  наконец загнали под мост. Вы говорите, что Лумми
ничего не понимает. А  кто  понимает?  Все  эти  люди,  которые
травили  его?  А теперь добиваются его смерти. Укради маленький
мальчик пирожное, они оторвали бы ему голову --  только,  чтобы
он  впредь  не  сделал  ничего подобного. Да есть тут хоть один
нормальный человек? Что за комедия разыгрывается здесь?
     Она остановилась, сглатывая слезы, катившиеся по ее щекам.
Искусству в нужный момент  вызывать  слезы  Бетти  научилась  в
школьном  драматическом  кружке; но сейчас, к своему удивлению,
убедилась, что слезы подлинные.
     -- У вас все?- спросил Гринберг.
     -- Вроде, да. По крайней мере, пока.
     -- Должен сказать,  что  ваше  выступление  было  довольно
трогательным.  Но  суд  не  может  руководствоваться  эмоциями.
Правильно  ли  я  понял   ваши   слова,   что   большая   часть
разрушений...  включим  сюда и кусты роз, и капусту... возникла
из-за неправильных действий людей, и  таким  образом  не  может
быть вменена в вину Луммоксу или его владельцу?
     --  Оцените  ситуацию сами, ваша честь. Как правило, хвост
следует за собакой, а не наоборот.  Почему  бы  вам  самому  не
спросить Луммокса, как он смотрит на все случившееся?
     --  До  этого  мы  еще доберемся. Теперь второе: я не могу
считать ваши аналогии достаточно весомыми. Мы имеем дело  не  с
маленьким  мальчиком,  а с животным. И если мы примем решение о
необходимости его уничтожения, мы не будем руководствоваться ни
местью, ни наказанием, потому что  животному  недоступны  такие
понятия.  Цель  данного решения будет сугубо предупредительной,
так как мы не можем допустить,  чтобы  потенциальная  опасность
обрела  силу  и  причинила  вред  жизни, здоровью или имуществу
любого члена нашего общества. Вашего маленького мальчика  может
схватить  за  руку  няня...  а здесь мы встречаемся с созданием
весом в несколько тонн,  способным  уничтожить  человека  одним
неосторожным  движением.  Так  что  у  него нет ничего общего с
шаловливым малышом, который крадет печенье.
     -- Ах вот как? Ничего общего? А вам приходит в голову, что
маленький мальчик может вырасти,  нажать  маленькую  аккуратную
кнопочку  -- и снести с лица земли целый город? Так давайте ему
голову долой -- до того, как он вырастет! Не  спрашивайте  его,
почему  он  стащил  пирожное,  вообще  ничего не спрашивайте --
оторвите ему голову и живите спокойно.
     Гринберг опять невольно закусил губу:
     -- Значит, вы хотите, чтобы мы допросили Луммокса?
     -- Я уже сказала об этом.
     -- Было не совсем ясно, что вы, в сущности,  сказали.  Суд
принимает к сведению...
     --  У  меня  возражение,  ваша  честь, -- торопливо сказал
мистер Ломбард. -- Если этот экстраординарный...
     -- Прошу вас, придержите ваши возражения. Суд удаляется на
десять минут. Всем оставаться на местах. --  Гринберг  встал  и
вышел.  Вытащив  из  кармана  сигареты, он поискал спички и, не
обнаружив, сунул сигареты обратно в карман.
     Черт бы  побрал  эту  девчонку!  Он  уже  прикидывал,  как
половчее  разделаться  с  этой историей, так, чтобы Департамент
был доволен и ни у кого не было бы  претензий...  разве  что  у
мальчишки Стюарта, но тут уж ничего не поделаешь... у мальчишки
и его чудовищного питомца, которого он пригрел на своей груди.
     Он  не может позволить, чтобы это уникальное создание было
уничтожено.  Но  добиться  этого   надо   достаточно   тонко...
отвергнуть  жалобу,  с  которой  этот  старый  дурак,  словно с
алебардой  наперевес,  бросился  на   него   (а   ведь   жалоба
продиктована  ничем  иным,  как злобой и раздражением), а затем
уговорить шефа полиции  забрать  все  остальные  претензии.  На
жалобу   "Спасти-Мир-От-Неандертальцев"   можно   не   обращать
внимания. Но поскольку  эта  дерзкая  девчонка  получила  право
присутствовать при судоговорении, она может повернуть дело так,
что   высокий   суд,   за  которым  наблюдает  сам  Межзвездный
Департамент, будет вынужден выслушивать всякий  сентиментальный
антропоморфный бред! Ох, эти ее невинные голубые глазки!
     Может  статья,  его  еще обвинят в том, что он поддался их
чарам. Ах, как плохо, что дети не сидят по домам!
     Потери и убытки должен нести владелец  животного;  имеются
тысячи  прецедентов  со  "зверями  на  привязи",  в которых это
правило действовало неукоснительно, -- тем более, что мы не  на
планете  Тенкора.  Все  эти  разговоры,  что  действия Луммокса
объясняются неправильными действиями тех лиц, которые  напугали
его,  --  детский лепет. Но данный экземпляр неземного существа
может представлять такой интерес для  науки,  что  он,  интерес
этот,  далеко  перекроет нанесенные убытки; кроме того, решение