Александр Громов

                          МЕНУЭТ СВЯТОГО ВИТТА
                                Повесть

                       Я должен был строить, повинуясь лишь своей вере,
                    не слушая ничьих советов.
                       Уильям Голдинг. "Шпиль".

                       О, странники!  А мы  тут, наверху, видели, как в
                    раздавшиеся  швы  крыши  просачивалась  синяя  ночь.
                    Этого крошечного  отверстия было  достаточно,  чтобы
                    через  него   могла  просочиться   одна-единственная
                    звезда. Процеженная  для нас  сквозь все  небо.  Эта
                    звезда приносила  болезнь. Мы отворачивались: от нее
                    умирали.
                       Антуан де Сент-Экзюпери. "Южный почтовый".

                              ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                                   1
    Холодно. Господи,  как холодно!  Боже, помоги мне вынести эту ночь.
Если ты есть, сделай так, чтобы я согрелся. Если тебя нет или ты остался
далеко, пусть  кто-нибудь другой  сделает так,  чтобы я  согрелся.  Кто-
нибудь, мне  все равно.  Пусть это  сделает Стефан...  пусть  даст  хоть
немного тепла,  в нижних ярусах еще много тепла, я знаю. Здесь, наверху,
холодно. Стефан не знает, как холодно наверху по ночам, когда бьет дождь
и низкие  тучи бегут  с севера.  Откуда ему  знать? Проснется, сунет нос
проверить, не  заснул  ли  часовой,  и  тут  же  обратно,  холода  и  не
почувствует. У-у... А как может часовой спать, когда такой холод? Ничего
он не  может, вообще  ничего, пальцы  окоченели и  голос сел. Этот холод
меня убьет.  Вон какой дождь, как только не замерзает в полете? Печку не
разожжешь, торф  мокрый весь,  и навес  прохудился, куртка  не  греет...
Совсем не  греет. Холодно.  Очень холодно.  Пусть  Стефан  даст  немного
тепла, все ему прощу, пусть только прикажет протянуть снизу какую-нибудь
кишку с  паром, чтобы  хоть руки  греть... Нет.  Не прикажет.  Не  даст.
Бесполезно упрашивать.
    Тщедушная фигурка  мотнулась в  сторону, уперлась  в ограждение  на
краю площадки.  Ноги скользнули  по мокрому  металлу.  Медленно-медленно
фигурка двинулась  вдоль ограждения,  перебирая  зазябшими  пальцами  по
тонкой гнутой  трубе, приваренной  для страховки  на  уровне  пояса.  За
трубой в  мутном свете  качающегося фонаря  не было  видно ничего, кроме
черноты и  дождя с  летящими крупинками  снега, не  было видно ни земли,
притаившейся метрах  в ста  внизу, ни частокола кольцом вокруг башни, ни
кособоких сараев  и навесов  внутри частокола,  ни тем  более горизонта,
растерзанного бегущими клочьями туч. Вперед, вперед! Не останавливаться.
Только так можно вынести эту ночь - идти и идти, идти в никуда, мерить и
мерить шагами  верхнюю площадку донжона, пока не наступит утро... Скорее
бы. Стефана  бы сюда, хотя бы на одну ночь... Или хоть кого-нибудь, ведь
предлагали же  дежурить ночами  вдвоем, греться  друг  о  друга.  Стефан
запретил. Почему он запретил, когда так холодно? Никто не знает...
    - Эй, кто внизу?
    Показалось. Никого там нет. Да и кто может быть? И зачем ему быть в
черноте в такой холод? Некому, некому приходить, никому мы тут не нужны,
говорили же  ему...  От  белых  клоунов  или  бродячей  паутины  защитит
частокол, а  если опять  придет цалькат,  он  частокола  и  не  заметит,
пройдет как  по ровному, но с башней ему не справиться и часового ему не
достать, и вот тогда-то придет время посмотреть, подействует на цальката
хоть как-нибудь  пружинный стреломет или не подействует. На черепах или,
скажем, болотных  червей он  действует, проверяли,  а вот  гарпию  можно
сбить только  случайно, что  стрелометом, что  бластером, попробуй в нее
еще попади,  заразу... Но  хорошая, очень  хорошая вещь  этот стреломет,
всегда в  смазке и  на боевом  взводе, сделал-таки  Стефан одну полезную
вещь. Нужно  крутить ворот  минут пятнадцать,  зато потом только дави на
спуск: первая  стрела  летит  на  пятьсот  шагов,  вторая  на  четыреста
девяносто, третья  на четыреста  семьдесят и  так далее,  а последняя  в
магазине, десятая,  на триста  десять. И точность боя что надо. Конечно,
Стефану помогали:  и Дэйв  помогал, и  Ронда, и  даже  Питер  работал  с
интересом, а  потом наделал  тупых деревянных  стрел и пытался ловить их
руками на  излете... Ни  одной не поймал. Потом Фукуда напилил настоящих
тяжелых стрел из поручня трапа и высверлил каждой хвостовую часть, чтобы
не кувыркались  и пели в полете, а химик Диего смазал наконечники каким-
то зеленым желе и велел без нужды не хватать руками... Хорошая вещь этот
стреломет, завалил  бы только цальката... Как валит цальката "махер", мы
все знаем, хорошо видели. Почему Стефан не дает часовым оружие? Боится?
    Конечно, боится.
    Шаг. И  еще один  шаг, и еще. Не греет ходьба. Боже, как холодно...
Даже если  я не  замерзну, завтра вряд ли смогу встать. А завтра неплохо
бы быть  веселым, завтра  день рожденья  Петры,  она  хорошая  девчонка.
Сколько же это ей будет - сорок семь? Да, она на год младше меня, совсем
малышка такая  пухленькая, а  значит, сорок семь. Уже сорок семь или еще
сорок семь?..  У-у, глупые  какие мысли,  это от  холода. Точно.  Может,
попытаться попрыгать или побегать? Свалюсь ведь, поскользнусь и сорвусь,
и перила  не удержат...  Нельзя же  так. Несправедливо.  Ну,  малыши  не
дежурят, это  я понимаю,  ну, девчонки  дежурят только  старшие и только
днем, это  я тоже  понимаю, а почему не дежурит, скажем, Анджей? Он что,
маленький? Или  девчонка? Нет,  у него,  видите ли, наблюдения, ему днем
бодрствовать надо,  ночью спать,  а днем  он даже  торфа не  ковырнет...
Господи, я  же не  выдержу...  Пальцы  на  ногах  ничего  не  чувствуют.
Погреться бы.  Только на минутку, на одну-единственную маленькую минутку
зайти внутрь  и погреться,  вот он  люк, никто  ведь не заметит, а потом
сразу обратно... Стефан накажет? Так ведь не застрелит же. И не накажет,
все спят сейчас, и Стефан спит, а мне только на одну минутку...
    Мальчишеская   фигурка    отклеилась   от    перил,   постояла    в
нерешительности, дрожа  всем телом,  попыталась  плотнее  запахнуться  в
мокрую куртку  и, пригибаясь навстречу дождю, побрела к люку на середине
площадки.  На   верхних  ярусах  автоматика  не  действовала,  этот  люк
открывался вручную.  У  люка  мальчик  еще  раз  остановился,  борясь  с
искушением, затем  оглянулся, будто  кто-то мог  его  увидеть,  подышал,
стуча зубами,  на окоченевшие  пальцы и  с  натугой  откатил  крышку  по
направляющим. Внутри  было  черно,  зато  тепло  почувствовалось  сразу.
Мальчик присел  над люком,  наклонил к  черноте  осторожное  ухо.  Тепло
притягивало. Теперь  мальчик знал,  что  не  уйдет  отсюда.  Спят?  Нет,
пожалуй, не  спят... Стук  дождя по  металлу площадки мешал слушать. Что
там --  сигнал общей  тревоги? М-м...  Нет, только  не сигнал, он звучит
совсем не  так и  вдобавок воет  по всему  кораблю, а это где-то в одном
месте. Нет, не сигнал это общей тревоги, это только что-то очень похожее
на сигнал, а вот теперь сигнала нет, зато бубнят два голоса...
    Маленький озябший  мальчик сидел  на краю  люка на верхней площадке
круглой башни-донжона, почти цепляющейся за бегущие клочья низких туч, и
холодный косой  дождь все  хлестал и  хлестал  по  этой  площадке  и  по
тщедушной дрожащей  фигурке;  дождь  шелестел  по  всей  башне,  глубоко
вплавленной в  грунт широким  основанием, по  башне, которая  с  носовой
надстройкой, давно  снятой и разделанной на металл, не была бы похожа на
башню-донжон в  центре крепости,  а была бы похожа на то, чем являлась в
действительности: малым  туннельным кораблем  "Декарт" звездного класса,
земного порта приписки, средней дальности свободного полета, стандартной
автономности, на сто восемьдесят пассажиров и шесть членов экипажа...

                                   2
    В каюте  кто-то  был.  Кто-то  невидимый  осторожно  ступал  босыми
ногами,  шарил   впотьмах,  очень  стараясь  не  шуметь.  Стефан  Лоренц
проснулся так,  как просыпался  всегда -  без  переходного  состояния  с
морганьем и  потягиваниями, без  застилающего глаза  розового  тумана  с
уплывающими обрывками ночных снов. Тело включилось, и голова была ясной.
Он лежал молча, лицом к переборке, его дыхание оставалось ровным, как во
сне, но  тело против  воли было  напряжено. Он  пошевелился, и  тот,  за
спиной, замер.  Тогда Стефан дернул щекой, немного поворочался, подогнул
под себя  ноги, затем  снова замер,  заставив себя  расслабиться, и стал
ждать. Некоторое  время того,  другого, не было слышно, но Стефан хорошо
представлял себе,  как у  ночного  пришельца  гулко  бухает  сердце.  Он
усмехнулся про  себя: дышать и то боится... Удерет? Нет, не удерет, пока
не доведет  дело до  конца, слишком долго они этого ждали, терпенья нет,
никуда он не удерет, коли уж они опять решились...
    Так. Шарит  на полке,  где одежда. И кобура, конечно, тоже там, вот
она поползла  наружу, по звуку ясно. Долго как копается... Ну что, много
ты там  нашел? Где  теперь искать  будешь? Надо думать, под подушкой, на
большее  фантазии  не  хватит.  Так...  лежать  тихо.  Приближается.  На
цыпочках идет, осторожничает, и руки, наверно, в темноте растопырил, как
лунатик. Как  он вообще  в дверь  вошел? Там  три ИК-луча. Впрочем, если
ползком и  если очень постараться, то можно подлезть под нижним, но ведь
это же знать надо!.. Значит, знают.
    Противно все это, слов нет.
    Невидимый  наткнулся   на  койку.  Медленно,  очень  медленно  рука
поползла под  подушку. Интересно,  кто это,  подумал Стефан. Илья, Дэйв,
Диего? Рыжий Людвиг? Или, может быть, Ронда - что-то она вчера по-волчьи
смотрела, с  этаким вызовом,  кто-то ее  даже одернул. Если бы Питер был
здесь, нечего  было бы  и гадать. Хотя нет, Питер сам не сунется, не его
это метод, пришлет кого-нибудь другого, кто поглупей...
    Голова вместе  с подушкой  мягко  приподнялась  -  ночной  пришелец
запустил руку  по локоть.  Стефан резко  повернулся и попытался схватить
эту руку,  но рука  тотчас отдернулась.  Стефан вскочил  на ноги. Кто-то
рядом издал  странный высокий  писк, вывернулся, крутнувшись волчком, из
рук, отскочил,  еще раз  увернулся, и  сейчас  же  по  полу  часто-часто
зашлепали босые  ноги. Чужой  легко ударился  в дверь,  в распахнувшемся
проеме мелькнул невысокий силуэт - на вид лет десять, определил Стефан,-
исчез было,  метнувшись вбок,  но Стефан уже был в дверях, и в каюте уже
тянуще гудел  сигнал самодельного  сторожевого  устройства  -  негромко,
чтобы  не   разбудить  спящих,   как  и  положено  сторожевому  сигналу,
предназначенному только  для одного  человека, для  одного-единственного
против всех...
    В коридоре Стефан настиг бегущего в три прыжка.
    - Уве?
    Схваченный мальчишка  не  сопротивлялся,  только  прикрывал  голову
руками.  Стефан   втащил  его  в  каюту,  по  пути  вырубив  сигнал,  и,
осмотревшись, толкнул  пойманного подальше  от двери.  Затем  подошел  к
шкафу, молча  достал и  натянул на  себя комбинезон.  Сняв с верха шкафа
тяжелый, с массивной рубчатой рукояткой, "махер", покачал его на ладони.
    - За этим приходил?
    - Бить будешь? - спросил мальчишка. - Ну бей...
    - За этим приходил, я спрашиваю?
    - Нет,-  соврал было мальчишка и, встретив усмешку, вскинул голову.
Черт ему был не брат. - Да! Да! За этим! И что?
    Стефан молча  прошелся из  угла в  угол. Мальчишка  следил  за  ним
волчьими глазами. Так... значит, теперь и Уве? И этот ненавидит. За что?
Хорошо бы  сейчас и  навсегда плюнуть  на все на это, пусть Питер делает
что хочет,  если только  вернется, и остальные пусть делают что хотят...
Нельзя. Никак  нельзя, это-то  и есть  самое противное. Когда-нибудь они
меня  непременно  подловят,  подумал  Стефан,  дурака  я  свалял,  когда
выскочил без  оружия, в следующий раз в коридоре наверняка будет засада.
Или в  следующий раз осмелеют и просто придут с ножом... Давно надо было
сменить сигнализацию.  Их  можно  удерживать  долго,  очень  долго,  но,
разумеется, не  вечно, и  чем дальше,  тем будет  хуже. Когда-нибудь это
плохо кончится, может быть, даже раньше, чем я думаю...
    - Зачем тебе понадобился "махер"?
    Уве вызывающе шмыгнул носом.
    - А что, нельзя? Тебе, как всегда, можно, а нам нет?
    - Вам нельзя,- сказал Стефан. - А мне можно.
    - Вот  так, да?  - мальчишка  повысил голос.  - Думаешь,  раз самый
старший, так  самый умный?  Тебе пятьдесят  три, а мне пятьдесят ровно -
много разницы?
    - Существует  и другой  счет,- сказал Стефан. - По этому счету тебе
десять, а  мне тринадцать с половиной. Надо еще объяснять? Может, малыша
Джекоба предложишь  назначить старшим?  Ему скоро  сорок один,  цветущий
возраст. Кстати,  "много разницы"  - так  не говорят. Говорят - "большая
разница". Не забывай.
    - Питер старше тебя на две недели...
    Стефан усмехнулся углом рта.
    - С  Питером половина  из вас  перемрет  через  полгода,  а  вторая
половина будет  пытаться украсть  у него  этот самый "махер". Нашли себе
кумира. Я  лучше других  знаю корабль  и лучше других понимаю, что нужно
делать, чтобы  выжить,- так кто должен управлять вами: я или твой Питер?
Мне по крайней мере на вас не наплевать.
    - Надоел  ты мне,-  с ожесточением  сказал Уве.  - Привел бить, так
бей, чего тянешь?
    Стефан прошелся по каюте, толчком ноги пододвинул к Уве стул:
    - Садись. - Уве поколебался и сел на краешек.
    - Ты  мне напомни,  я забыл,- медленно сказал Стефан,- когда-нибудь
был случай, чтобы я бил кого-то?
    - Ну...  не бил.  Только замахивался  - думаешь,  легче от того? На
торф посылал. Бластером грозил...
    - Это  не одно  и то  же. Спрашиваю  в последний  раз:  зачем  тебе
понадобился "махер"?
    - Это  не мне!  - тонким  голосом выкрикнул  Уве. -  Это на  крышу!
Дежурному!..
    - Врешь,-  холодно сказал  Стефан. -  Не дежурному. Сегодня дежурит
Киро, а  я вас  всех наизусть  знаю. Ради  Киро ты  бы не пошел воровать
бластер. Ты бы ради Питера пошел. Он тебя надоумил?
    - При  чем здесь  Питер? -  с трудом,  будто ворочая комок в горле,
проговорил Уве.  - Питер же не вернулся еще... Услал человека, теперь на
него валишь? Ребята хотели узнать, правда ли последний заряд остался или
еще есть. Тут всякое говорили... И Анджею выпало идти.
    - Занятно. А он что же?
    - А  он заявил, что никуда не пойдет. У него, мол, такие правила, и
вообще знать  ему про "махер" неинтересно. Ребята собирались его побить,
может, уже  и побили,  не знаю.  Толку-то -  бить его...  А потом кинули
жребий еще раз и выпало идти мне.
    - Ты и пошел?
    - Угу. - Уве неожиданно всхлипнул.
    - Ну, проверили бы вы "махер",- сказал Стефан,- а потом?
    - Что - потом? - спросил Уве, не смотря в глаза.
    - Я  спрашиваю: что бы вы потом с ним делали? Надо думать, нашли бы
применение?
    - Не знаю... Ребята хотели проверить... Мы ничего такого не...
    - Людвиг был с вами? - перебил Стефан.
    Уве всхлипнул и покачал головой:
    - Не скажу.
    - Ясно,  был. Про  Илью с  Дэйвом и не спрашиваю. А девчонки? Ронда
была?
    - Не скажу...
    - Значит, была...
    Уве вдруг расплакался - тихо и по-детски неудержимо, отвернувшись и
часто шмыгая носом, чтобы не было слышно всхлипываний. Все-таки мы дети,
подумал Стефан.  Даже страшно  становится, когда  подумаешь, какие же мы
еще дети.  Мы разучились  задавать детские  вопросы. Но  мы плачем,  как
дети. Наверно, поэтому мы плачем так редко.
    - Ну-ну,- сказал Стефан. - Перестань.
    Он подошел,  обнял Уве  за плечи  - тот попытался вырваться. Стефан
присел рядом.
    - Ну  хватит, хватит,-  мягко сказал  он. -  Разве так можно? Тоже,
нашел из-за чего... Перестань, я сказал. Ты думаешь, мне не трудно? Мне,
если хочешь  знать, труднее  всех, а я ведь не хнычу. Ну ладно, малыш, с
кем не бывает. Соберись, соберись, парень, разве так можно...
    Плечи Уве вздрагивали. А вот этого он мне никогда не простит, вдруг
с неожиданной  ясностью понял  Стефан. Никогда.  Лучше бы  я его  побил.
Теперь он  притихнет и  будет держаться  в  стороне  из  страха,  что  я
расскажу всем,  как он  тут пускал сопли, какое-то время его можно будет
даже использовать,  но  теперь  всегда  придется  помнить  о  нем  и  не
подставлять зря  спину. Он  мне враг.  Теперь у  меня появился  еще один
враг.
    - Иди  умойся,- сказал он, отстраняясь. - Завтра тебе на торф идти,
дыхания не хватит и толку от тебя не будет. Спать иди.
    - Завтра  не моя очередь,- возразил Уве, всхлипнув в последний раз.
Потом его голос стал злым: - Вот так, да? На торф меня? За что?!
    - Я  передвинул очередь.  Завтра должна  быть Петра,  а у  нее день
рождения. Поэтому  будешь ты,  Дэйв и  Агнета. Это  не наказание.  Будет
укороченный день, а вечером - праздник. Постарайся его не испортить.
    Уве стер рукавом слезы. На впалых щеках остались темные полосы.
    - Ладно... Что будет к празднику?
    - Пирожные. Диего сказал, что постарается. По девяносто граммов.
    - Мало.
    - Сам хотел бы больше. Ну, ты иди, иди. Ночью спать надо.
    Уве кивнул.  Перед дверью он остановился, повернул к Стефану голову
через плечо и спросил:
    - От Питера ничего не было?
    - С  какой стати? - сказал Стефан. - Насчет связи - сам знаешь. Или
у нас что-то накрылось, или у них. Донна копается.
    - Я  сам вчера копался,- сказал Уве. - Это не у нас. Это у них. Они
еще позавчера должны были вернуться.
    - Вернутся.
    - Если  нет, я  тебе не  завидую,- негромко  проговорил Уве. - Чего
там, все  равно тебе  донесут. Имей  в виду, ребята так и говорили: если
Питер не  вернется, плохо  тебе будет,  Лоренц. И  Маргарет плохо будет.
Сами решим, как нам жить.
    - Принято  к сведению,-  холодно сказал  Стефан.  Уве  еще  постоял
секунду  и  вышел,  направился  было  вправо  по  коридору,  но  тут  же
развернулся и  быстро-быстро  пошел  влево.  Стефан  выскочил  следом  -
направо.
    - Так,- сказал он. - И этот здесь. Ты где должен быть? Почему не на
посту?
    Киро улыбался  вымученной глуповатой  улыбкой. С него капало. Дрожь
еще не прошла, зубы часто-часто колотили друг друга.
    - Почему бросил пост, спрашиваю!
    - Я...  это... холодно  ведь. Дождь  там, снег,  холодно очень... Я
это... слышу - вроде как сирена...
    - Хороший  слух,- усмехнулся  Стефан. -  Просто феноменальный слух,
всем бы  такой. И  нюх на  уют тоже  редкостный. Губа  не дура.  Ему еще
стоять и  стоять, а  он сбежал.  А если, пока ты здесь, придет цалькат -
что тогда?
    - Не  придет он  в такую  погоду,- возразил  Киро. - Сколько лет не
приходил... А может, он тут всего один и был, откуда мы знаем...
    - Ты уже понял, что надо делать? - спросил Стефан.
    Киро кивнул. Он шел обратно к трапу медленно, как лунатик, оставляя
за собой мокрые следы. Он ловил каждую секунду отсрочки.
    - А  ну, стой!  - Киро  остановился как  вкопанный и  посмотрел  на
Стефана с недоверчивой надеждой. Стефан отвел глаза.
    - Иди переоденься...

                                   3
    До рассвета  он провозился  с сигнализацией.  То,  что  получалось,
никак  не   удовлетворяло.   Незаметные   волоски-паутинки,   обрываемые
вошедшим, разлитое  по полу  машинное масло  возле  шатких  механических
конструкций,   обрушивающихся    с   жутким    грохотом   при   малейшем
прикосновении, емкостные  ловушки, невидимые  пучки тех или иных лучей в
дверном  проеме,   акустические   датчики,   электромагнитные   датчики,
реагирующие на  биение сердца  вошедшего, хеморецепторы,  соединенные  с
сигнальной сиреной,-  все это,  включая вульгарные  грабли-самоделки  на
полу у  двери,  однажды  с  блеском  сработавшие,  уже  было  придумано,
изготовлено,  опробовано,   принято  на   вооружение,  рано  или  поздно
раскушено и  с потерей  новизны  переставало  быть  защитой.  На  каждую
выдумку неизбежно  находилось противоядие  - иногда  спустя месяцы, как,
например, в  случае  с  детектором  биотоков.  Чаще  -  спустя  дни.  Но
контрсредство находилось  всегда. Иногда  Стефан думал о том, что лучшей
защитой была бы толстая стальная дверь с неподъемным амбарным замком. Но
это означало  бы преподнести  подчиненным такой  подарок, о  котором они
едва ли могли мечтать. Это означало без боя признать поражение.
    Наконец  он   остановился  на   варианте,  который   показался  ему
приемлемым, молча закончил работу и вышел из капитанской каюты. Спать не
хотелось совершенно. Сутки здесь длились тридцать один час, и даже летом
почти половину  их занимала черная беззвездная ночь. Зимой - чуть больше
половины. Планета  практически не  знала смены  времен года,  природа  в
средних широтах  навеки застыла  в прохладном  робком лете,  зимой  чаще
обычного дули  северные ветры и шли дожди - вот и все. Пятнадцатичасовая
темнота давала  время выспаться  всем, включая  двоих дозорных на крыше,
делящих ночь  на два  дежурства. Вполне достаточно, чтобы весь день быть
бодрым и  не скулить.  Так нет  же - скулят... Даже не от холода скулят,
размышлял Стефан,  не от  дождя этого  идиотского -  от жизни  такой. От
вынужденной  убогости,   от   четкой   размеренности   работ,   зачастую
бессмысленных, но необходимых для того, чтобы не деградировать в колонию
простейших, а  самое главное  - от  отсутствия перспективы. От полнейшей
никчемности нашей  жизни и нашего вечного детства, это-то давно дошло до
каждого. И  каждый почему-то уверен, что Стефан Лоренц этого не понимает
- то  ли вообще  не способен  понять, то  ли, что  вероятнее, понять  не
желает. Как  же: Лоренц - капитан! Лоренц - диктатор... Стефан напрягся,
скаля зубы.  Шаги против  воли сделались пружинящими. Да! Да!! Диктатор!
Шейх! Пахан,  черт вас  подери! Узурпатор!  И так будет! Думайте обо мне
что хотите, только я вас самим себе не отдам, так и знайте...
    Тяжелая кобура  при каждом  шаге била  его по боку. Так было нужно,
хотя до  рассвета оставалось  еще не  меньше часа и Стефан ясно понимал,
что до  самой сирены общего подъема мог бы спать спокойно: второй раз за
ночь они  не сунутся.  Наверняка.  Времени  у  них  навалом,  торопиться
некуда. А  мы пройдемся...  Стефан помнил, что когда-то второй вахтенный
при отсутствии  на борту  нештатных ситуаций  был  обязан  раз  в  смену
совершить  обход   служебных  помещений,  больше  по  традиции,  чем  по
необходимости. Иногда  это делал  сам Бруно  Лоренц, капитан  "Декарта",
бывая в  такие минуты  строгим и добродушным одновременно, и его тяжелые
шаги внушали  спокойную уверенность в благополучном исходе чего бы то ни
было, один  только раз Стефан помнил отца в ярости... Ладно, назовем эту
прогулку  обходом...   Назовем  это  преемственностью.  Скорее  всего  в
ближайшие дни они ничего существенного не предпримут, будут все как один
фальшиво равнодушны  и до  некоторой степени  исполнительны, но  будут в
конце концов  работать, без  энтузиазма принимая  поощрения и без особых
пререканий снося  наказания, особенно старшие. И все как один... нет, не
все, а  почти все - с едва заметным "почти" - будут ждать... ох, как они
будут ждать, когда вернется Питер! Если вернется...
    Если не  вернется, будет  плохо,  подумал  Стефан.  Но  если  Питер
вернется, тоже  будет плохо,  и даже еще хуже. Было бы идеально, если бы
вернулись Вера  и Йорис,  а Питер где-нибудь сгинул: на порогах, что ли,
или на  озере - там водяной слон очень даже не прочь перевернуть лодку и
позабавиться с  гребцами, а  озера Питеру  никак не избежать... Нехорошо
так думать,  не  надо  бы  этого.  Нет,  он  вернется,  конечно.  Всегда
возвращался. Десятки  дальних экспедиций,  сотни небольших  вылазок -  и
ведь все,  кроме одной,  удачные! Вот  в чем  штука: неудачных  он  себе
позволить не может. Рискует, очень рискует. Разбил три лодки, доламывает
четвертую, а  у самого  за сорок  лет ни одной серьезной раны, ни одного
паршивенького перелома! Отчаянная и разумная голова этот Питер, что есть
то есть,  вот к  нему и тянутся аутсайдеры вроде Йориса или Уве. О Ронде
Соман и  говорить нечего:  влюблена в  Питера до  фетишизма, или как это
называется, молится  на него, вешает на себя всякую дрянь, которую он ей
привозит и  дарит: блестящие  камешки, ракушки какие-то... прикажи он ей
броситься с  верхней площадки  - ведь  бросится и еще с радостью, что до
нее, дурочки,  снизошли. Но  дурочка она  только с  Питером, а  было  бы
хорошо,  если  бы  не  только...  Ладно,  она-то  не  аутсайдер,  она  -
исключение из  правила. Будем  так считать.  А кто  тогда  Людвиг?  Тоже
исключение? Да.  Исключение. И  Дэйв... Что-то  много исключений.  Обоим
чуть-чуть не  хватило до лидерства, Людвигу - оптимизма и быстродействия
ума, Дэйву  - выдержки  и возраста.  Дикий он  какой-то,  Дэйв.  Опасный
звереныш. Хорошо  уже то,  что он  одинаково ненавидит  и Питера и меня,
вообще  всякое   начальство  он   ненавидит,   что   существующее,   что
потенциальное, и поэтому к Питеру он не примкнет, не тот случай. Зря его
Питер приручал,  таскал по  экспедициям -  как не было между ними ничего
общего, так и осталось...
    Гнутые  корабельные   коридоры  были   пусты  и  пыльны  -  "Велеть
прибраться",-  мельком   подумал  Стефан.   Аварийное  освещение  давало
причудливые тени.  Недавно вывешенный рукописный лозунг: "Равные права -
равный кусок"  был изъеден  кислотой и  плохо читался - "Выяснить, кто и
где раздобыл  кислоту",- отметил  Стефан. Где-то  наверху  в  нескольких
ярусах над  головой на  продуваемой  насквозь  верхней  площадке  стучал
зубами замерзший  Киро Васев,  где-то внизу,  куда  ушел  Уве,  копилась
привычная ледяная  злоба, и  длинно, неумолчно  и безнадежно, как всегда
перед  восходом   солнца,  кричала   запертая  в   изоляторе   медотсека
сумасшедшая Абигайль,  а за  ближайшим углом  кто-то прятался. Стефан не
увидел и не услышал его, он не смог бы объяснить, почему он почувствовал
человека за поворотом коридора, но, почувствовав, он замедлил шаги. Кто-
то невидимый  стоял там.  Ждал. Он  был один,  и  Стефан  с  облегчением
перевел дух.  Рука, начавшая  движение к кобуре, опустилась. Перед одним
противником -  если это  противник -  нельзя показывать  свою  слабость,
Стефан знал  это очень  хорошо.  Угрозы  бластером  -  всегда  слабость.
Спасительная слабость, к которой с каждым годом приходится прибегать все
чаще и чаще...
    За углом была Маргарет.
    - Ты чего прячешься? - спросил он.
    - Так...  - Маргарет пожала плечами. - Несла Абби успокоительное, а
то так  и будет  кричать, ты же знаешь. Слышу - кто-то идет. Не хотелось
встречаться. Я  думала, или к тебе идут, или от тебя. Чувствовалось что-
то такое...  в общем,  со мною вчера почти никто не разговаривал. Хотела
предупредить.
    - У  меня уже были,- мрачно сказал Стефан. - Как они догадались про
инфракрасную завесу, хотел бы я знать. Может, кто-то надоумил?
    - Не знаю,- сказала Маргарет. - А кто был?
    - Уве.
    - Уве?
    - Вот именно.
    - От  него я  не ожидала,-  заявила Маргарет.  - Надо же - теперь и
Уве...
    - Бывает,- сказал Стефан. - Все, что возможно, то и бывает. На то и
жизнь. Иногда даже бывает то, что невозможно, только редко.
    - Например? - с интересом спросила Маргарет.
    - Например  мы с  тобой.  И  все  вокруг.  Мальчики  и  девочки  по
пятьдесят лет.  Эта планета. Это солнце, от которого взрослые умирают, а
дети живут  очень долго, чтобы со временем стать маленькими старичками,-
это возможно? Кто-нибудь о таком слышал? Думал о таком?
    - Ну, ты-то еще не старик,- улыбнулась Маргарет. - Да и я не совсем
старушка. Погляди, на мне даже морщин почти нет.
    - Я не об этом...
    - А  почему? Мы  стареем, это надо принять и успокоиться. Похоже на
то, что  мы стареем  медленнее, чем  нормальные  люди,  но  все-таки  мы
стареем. И когда-нибудь нам придется умереть.
    - Ты боишься?
    - Я?  Пожалуй, да.  Немножко. Тут  есть такие, для кого это было бы
большим облегчением.  Но мне  бы не  хотелось. А  они вспоминают  Иветт.
Помнишь, как она умирала?
    - Помню.  Она за  месяц выросла  во взрослую, и у нее был громадный
аппетит. Но  тогда у  нас было лучше с едой. Никто не понимал, что с ней
происходит, она  и сама  не понимала.  Ты  мне  потом  сказала,  что  ее
организм просто не выдержал.
    - Да.  Может быть,  теперь я  смогла бы ей помочь. Но все равно она
умерла бы через две-три недели. Как все взрослые. Будь она постарше, она
умерла бы  одновременно со  всеми. Ей  ведь было уже двенадцать - совсем
девушка.
    - Мне тринадцать с половиной...
    - Глупый,-  сказала Маргарет.  - Девочки  же раньше развиваются, ты
этого не знал?
    - А тебе двенадцать,- сказал Стефан.
    - Даже  двенадцать и  четыре месяца. Мне просто повезло: видишь ли,
начало перестройки  организма зависит  прежде всего от самого организма.
Тут уж у кого как. Ронде вот тоже повезло. И тебе.
    - И Питеру.
    - И  Питеру,- согласилась Маргарет. - Кстати, о нем. Ты не думаешь,
что за нами сейчас наблюдают?
    Вряд  ли  сейчас,  подумал  Стефан.  Позже  -  да.  С  этим  всегда
приходится считаться.  Но сейчас  все они  внизу и  им не  до того:  Уве
объясняет, почему  у него  сорвалось с "махером", остальные изощряются в
унылом остроумии  по его  адресу, Дэйв  бесится,  а  неторопливый  умный
Людвиг,  мозговой  центр  этой  шатии,  молчит  и  раскладывает  все  по
полочкам. В  следующий раз они изберут иную тактику. Рано или поздно они
доберутся до цели.
    - Мне бы не хотелось,- сказал он вслух.
    - Мне  бы тоже,-  отозвалась Маргарет. - Между прочим, нас могут не
только слышать,  но и  видеть. Вчера  Донна искала  в барахолке запасной
"глаз" и, кажется, нашла. А она хороший инженер.
    - А  ты хороший  врач,- улыбнулся  Стефан. -  Правда, я не шучу, ты
очень хороший врач. И хороший товарищ.
    - Спасибо... - сказала Маргарет. Ей было приятно, и она не пыталась
это скрыть.
    - Донна не станет им помогать,- сказал Стефан. - Кто угодно, только
не Донна.
    - Почему? Кажется, она тебя не слишком любит.
    - Она  и Питера не любит. Точнее, она боится прихода его власти. Ей
будет трудно выжить, она слабенькая.
    - А Уве?
    - Уве  - другое  дело. В  прошлом году  Питер брал  его к восточным
болотам. Но  до сегодняшнего  случая я  считал его  нейтральным.  А  он,
оказывается, ждал  момента... -  Стефан с  усилием сглотнул  и  облизнул
губы. -  Понимаешь, Анджей отказался идти, а Уве пошел. Да еще, наверно,
с радостью.
    - Я  тебя предупреждала,-  сказала  Маргарет.  -  Давно  надо  было
прикрыть эти  экспедиции: Питер  всякий  раз  имеет  полную  возможность
обрабатывать людей  поодиночке. Ты  заметил,  кого  он  тащит  с  собой?
Сторонников? Как бы не так. Колеблющихся!
    - Тебя он тоже звал? - хмуро спросил Стефан.
    - Нет,  конечно. Я  же не  колеблюсь, ты знаешь. Колеблются другие,
особенно малыши,  хотя им-то  при власти Питера ничего светить не будет.
Но видишь ли, у него есть интересные идеи.
    - А у меня?
    Маргарет рассмеялась.
    - Твои идеи уже реализованы, в том-то вся беда. Получилось надежно,
безопасно и  скучно,  ты  уж  извини.  Да  ведь  ты,  наверно,  сам  это
понимаешь. Надежно  и скучно. Плавно... как менуэт. И ты сидишь у всех в
печенках, и  никто не  знает ответа  на вопрос, зачем живет и кому нужна
такая жизнь...
    - Замолчи! - сказал Стефан.
    - Вот  видишь, ты  уже сердишься,-  покачала  головой  Маргарет.  -
Всегда ты  такой. Отталкиваешь от себя людей, а Питер обращает их в свою
веру... А  ты знаешь,  почему я  за тебя?  Думаешь, потому, что на твоей
стороне логика?  Ха! Да  просто потому,  что при  Питере никто не задаст
себе вопроса,  зачем живет. Каждый будет просто пытаться выжить. И кое у
кого это  не получится...  Я вот о чем подумала: если Питер и в этот раз
вернется... В твоем "махере" еще есть заряды?
    - Конечно. Ты сомневалась?
    - Я? Нет. А сколько осталось? Один?
    - Мне хватит,- сказал Стефан.
    - Значит,  один... -  сказала Маргарет.  - Что ж, это уже хорошо. Я
боялась, что не осталось ни одного.
    - А если осталось десять?
    Маргарет фыркнула.
    - Все  знают, что  нет там  десяти. Считали  много раз. Только счет
получился разный. Максимум - два заряда. Минимум - ноль.
    - Не ноль,- сказал Стефан. - Уж будь уверена.
    Маргарет внимательно посмотрела на него.
    - Я пойду. А то Абби кричит.
    - Счастливо.
    Она нарочно  замешкалась, дожидаясь, пока он уйдет. Перед поворотом
коридора  Стефан,   улыбнувшись,  махнул   ей  рукой   и  исчез,  только
удаляющиеся шаги  гулко бухали по всему кораблю - Маргарет догадывалась,
что Стефан  пытается подражать  походке отца.  Что  ж,  для  этого  есть
основания: он  - сын  капитана. И  он капитан.  Капитан корабля, который
разучился летать. Который никогда не взлетит. Пока еще капитан...
    Вентиляционная отдушина  располагалась недалеко от пола: вентиляция
в коридорах  корабля всегда  была приточная,  в  каютах  -  вытяжная,  с
отдушинами под потолком. Положив на пол лекарство для Абигайль, Маргарет
опустилась на  колени и  просунула пальцы  сквозь решетку.  Микрофон по-
прежнему был  на месте,  а вот "глаза" не было - то ли его еще не успели
установить, то  ли он  был нужнее в другом месте. Ладно и так... Вряд ли
кто-нибудь сейчас  слушал, но наверняка любой разговор в коридоре где-то
записывается, а  значит, рано  или поздно обязательно будет прослушан со
всем вниманием.  Стефан не подвел - умница. Видимо, насторожился, что-то
почуял, но  не подал  виду. Насчет  бластера немножко переиграл, но все-
таки сказал почти так, как надо. Пусть задумаются. Что ж, сегодня и она,
Маргарет, сказала  им почти  все, что хотела сказать. Сомнительно, чтобы
это на них как-то повлияло, даже на колеблющихся, но сказать было нужно,
тем более  что подслушанный разговор - Маргарет чуть не рассмеялась - во
много раз эффективнее надоевшей проповеди...
    Она чувствовала удовлетворение.

                                   4
    Ходовая рубка помещалась внизу верхней трети корпуса корабля. После
того как корабль лишился носовой части, она стала немножко ближе к небу,
но внутри  оставалась такой  же,  как  при  Бруно  Лоренце,-  просторным
строгим помещением  с панорамными  экранами по  закругленным  стенам,  с
экраном-потолком, с  большим сдвижным люком в полу, открывающим доступ к
верхнему кожуху  корабельного мозга,  с шестью креслами и двумя пультами
маршевого управления, один из которых был спящим, резервным, а на втором
вахтенной смене  иной раз  приходилось играть в четыре руки, с маленьким
пультом туннельного  управления, ныне  навсегда погасшим. Какая-то часть
корабельного мозга  еще действовала, кое-где светились индикаторы систем
жизнеобеспечения, и  мигала надпись,  сообщающая  о  работе  синтезатора
пищи, но все это было лишь малой каплей, долей процента от доли процента
того, что корабль должен был уметь делать и что он когда-то умел.
    В углу,  поджав под  себя лапки,  жалким комком скорчился ремонтный
робот-червь. Стефан  легонько пнул  его ногой. Ему показалось, что червь
слабо шевельнулся  в ответ,  но, конечно,  только показалось.  Червь был
мертв, он  только притворялся  живым, он  выглядел как  новенький: сизые
сегменты его  туловища за  много лет не съела никакая коррозия. Когда-то
роботов-червей  было   несколько  десятков,  они  неутомимо  ползали  по
коммуникационным шахтам  и лазам,  куда не  было доступа человеку; после
посадки на  планету они  еще долгие  годы выдавали  тревожные сообщения,
диагностируя  начало  разрушения  той  или  иной  системы  корабля,  они
неумолчно шуршали  по лазам,  пытаясь  что-то  отрегулировать  и  что-то
исправить, а  потом начали замолкать один за другим. Никто не видел, как
этот, последний,  приполз в  ходовую рубку  и здесь умер. Или заснул? Во
всяком случае, многочисленые попытки Уве и Донны вновь задействовать его
не привели к желаемому результату.
    А вот  корабль был  еще жив.  В последние  годы он  даже как  будто
перестал разрушаться,  за десять  лет в нем не вышла из строя ни одна из
систем, словно  обреченный корабль, большая часть которого была давно и,
по-видимому, необратимо  мертва, вдруг  раздумал умирать своей последней
оставшейся частью.  Словно он  решил жить  ради самого  факта жизни, как
безнадежный инвалид,  навсегда прикованный  к больничной  койке.  Он  не
собирался сдаваться.  Он жил  теми упорными  крохами жизни, которыми еще
держится иногда двухтысячелетний дуб с одной-единственной зеленой веткой
и тоненькой  полоской живой  коры, протянувшейся  вдоль мертвого ствола.
Для Стефана  корабль всегда  был кораблем, а не башней-донжоном, как для
большинства остальных.  Летаргический мозг  "Декарта" еще  был  способен
управлять  тем  немногим,  что  осталось:  поддерживать  внутри  корабля
сносную температуру  и влажность, следить за синтезатором пищи, иногда -
рассчитать для  Анджея одну  из его  заумных моделей.  Постоянно работал
радиомаячок -  обыкновенная пищалка  с всенаправленной  антенной. Анджей
однажды сказал, что при низкой электрической активности атмосферы сигнал
маячка может  быть выделен  из шумов с расстояния в миллиард километров.
Еще работали  корабельные часы,  показывающие земное  и бортовое время -
застывшая  разница   не  превосходила   нескольких  часов,   потраченных
"Декартом" на  форсажный набор  релятивистской скорости  в устье  Канала
сорок земных лет и сто семнадцать считанных земных дней назад...

    "...Всем на борту! Готовность к входу в Канал! Повторяю: готовность
к входу в Канал! Прошу пассажиров пройти в свои каюты и оставаться в них
вплоть до  полного прохождения  Канала, о  чем  будет  объявлено  особо.
Пассажирам   категорически    запрещается   приближаться   к   служебным
помещениям. Экипаж  также рассчитывает на то, что его не будут отвлекать
вызовами   по    аварийному   интеркому.   Желаю   всем   благополучного
туннелирования. Удачи  нам!" -  и через  минуту снова:  "Всем на  борту!
Всем..."  Это   была  запись,  транслируемая  с  маяка  предварительного
наведения. Корабельный  мозг  заботливо  снабдил  ее  интонациями  Бруно
Лоренца.
    Стефан хорошо  помнил и этот голос, разнесшийся по всем корабельным
закоулкам, и  свои ощущения. Он как раз играл в "догони-замри" с Питером
и Маргарет и почувствовал, что двигаться стало тяжелее. Корабль вышел на
траверз маяка  с предкритическим  значением функции  "масса-скорость"  и
теперь дополнительно разгонялся.
    Разумеется, Стефан  не остался  на пассажирской  палубе. Поймав  по
пути не один завистливый взгляд, он прямиком направился в ходовую рубку.
Что с  того, что он, подобно большинству пассажиров, совершал туннельный
прыжок впервые  в жизни.  Он  был  сыном  капитана  и  не  мог  подавить
искушение время  от времени  давать  это  понять.  Жутковатые  параграфы
Специального Устава,  применяемого только  в нештатных ситуациях, просто
не могли  относиться  к  нему.  Он  не  мог  создать  никакой  нештатной
ситуации.
    Обида! -  вот что  осталось на  долгое время,  после того как Бруно
Лоренц вышвырнул  его из  рубки, ухватив  железными пальцами  за штаны и
воротник. Он  упал на  палубу  в  коридоре  и  от  боли  и  обиды  света
невзвидел. А отец - отец повернулся и задвинул за собой дверь, мгновенно
забыв о  Стефане и  ни словом  потом не  обмолвившись о причиненном сыну
унижении. Как  так и  надо. Хорошо еще, что ни Питер, ни Маргарет ничего
этого не видели.
    Стефан  усмехнулся:  если  бы  видели,  осложнения  могли  начаться
раньше...
    Канал оказался  виртуальным,  вдобавок  еще  и  инверсным.  И  если
последнее означало  для корабля  всего-навсего повышенный расход энергии
на разгон  и защиту  от встречного  потока космических частиц, то первое
обстоятельство было  куда более  серьезным и чреватым самыми неприятными
последствиями.
    Стефан знал о Каналах лишь то, что доступно большинству. Капитан не
обязан знать  все. В  отличие от стабильных внепространственных Каналов,
пронизывающих  преимущественно   спиральные  рукава   Галактики   и   их
ответвления, виртуальные  Каналы встречаются где угодно, в том числе, по
мнению теоретиков, и в галактиках, начисто лишенных спиральных ветвей, а
возможно, и  в межгалактическом  пространстве. Такие  Каналы возникают и
исчезают, устья  их  зачастую  дрейфуют  самым  причудливым  образом,  к
восторгу наблюдателей  и ужасу  расчетчиков; нижний  предел их  жизни не
определен из-за невозможности обнаружения "секундных" Каналов, верхний -
из-за недостаточного  срока наблюдения  за Каналами  вообще. Срок  жизни
виртуального Канала  не коррелируется  ни с  его направленностью,  ни  с
протяженностью.  Прогноз   невозможен  уже  потому,  что  сколько-нибудь
разумной теоретической модели виртуального Канала не существует.
    Каналами просто пользуются.
    Пользователь не обязан понимать. Сомнительно, чтобы древний китаец,
первым додумавшийся  до компаса,  имел представление  о  магнитном  поле
планеты.
    Существовали  столетние,   слабо  дрейфующие  Каналы,  давным-давно
освоенные  и  считавшиеся  относительно  надежными.  Имелись,  напротив,
Каналы, не  внушавшие к себе никакого доверия со стороны звездолетчиков.
Человеческая  психология  вырабатывала  зачастую  удивительные  критерии
оценки возможной  опасности. Не  всякий готов  был принять  истину: риск
одинаков в обоих случаях.
    Сингулярная  трубка  могла  просто-напросто  схлопнуться.  И  такие
случаи бывали.
    Бесследно исчезнувший  "Фромм" подозревался  в туннелировании через
неизвестный виртуальный  Канал. За  несколько лет  до  последнего  рейса
"Декарта"  невероятно   повезло  линейному   корвету  "Эразм",   кораблю
заслуженному и на редкость удачливому - вполне казалось бы благополучный
Канал схлопнулся  в каких-то  микропарсеках перед  его носом. Случалось,
Канал выводил  корабль прямо  в метеорный  рой. Отмечались случаи, когда
дрейфующее в пространстве устье Канала цепляло звезду.
    Это было  почти все,  что надо знать. Специальную литературу изучал
один Анджей  - терпеливо терзал корабельный мозг, выгребая из библиотеки
заумь, составил,  как сам  хвастался, каталог  существующих  теорий,  от
дурацких до  безумных включительно,  и вдобавок находил подобное занятие
вкусным,  ненормальный  извращенец.  Стефан  содрогнулся:  умей  корабль
летать -  и жирного  урода, пожалуй,  пришлось бы определить в штурманы,
терпеть рядом...
    Даже поставленный  поперек,  туннельный  корабль  звездного  класса
"Декарт" мог  бы свободно  разместиться в  кормовой дюзе таких гигантов,
как  "Аль-Кинди",  "Чаадаев"  и  "Сенека",  специально  построенных  для
перевозки переселенцев  и вмещавших от тридцати пяти до пятидесяти тысяч
пассажиров в  одном только  туристском  классе.  Ни  экономичностью,  ни
степенью защиты,  ни скоростью хода в пространстве "Декарт" никак не мог
похвастать перед  этими монстрами,  не говоря  уже о таких материях, как
отделка кают  или наличие  на борту  развлечений.  "Декарт"  не  был  ни
роскошным лайнером,  ни грузовозной  "рабочей лошадкой"; в лучшем случае
он сошел  бы за  "рабочую блоху"  и в  этом качестве  предназначался для
передачи в  вечное пользование  растущей колонии  на Новой Тверди, точно
так же,  как красавец  "Антисфен" навсегда  уходил на  Новую Обитель,  а
старый, но еще добротный "Зенон" направлялся через три спиральных рукава
в распоряжение колонистов Новой Терры.
    Риск был  невелик:  что  значат  расчетные  семьдесят  две  секунды
локального времени,  когда от  одного туннелирования до другого проходят
недели  и   месяцы,  а   время  жизни  используемых  Каналов  -  годы  и
десятилетия? Но риск был.
    Канал схлопнулся на третьей секунде.
    Корабль выбросило.
    И это  казалось чудом:  существующие теории,  при всем их различии,
сходились на том, что корабль, оказавшийся в положении "Декарта", должен
был неминуемо превратиться в пучок жестких квантов, в мгновенную вспышку
излучения.
    Этого не произошло.
    В сущности, не произошло и чуда: Стефан давно осознал, что чудес не
бывает. Бывают события, более или менее вероятные. И, уж конечно, бывают
неверные теории.
    Стефан  откатил  кресло,  сел.  Осторожно  положил  руки  на  пульт
маршевого управления.  Иллюзия не  приходила: не зажегся мягкий свет, не
засияли индикаторы,  и корабельный  мозг не  спросил, что  от него нужно
человеку. Мозг был болен.
    А был бы здоров, неожиданно для себя подумал Стефан,- признал бы он
меня капитаном?  Допустим, нам  удалось бы  восстановить... Разве  может
капитан не  знать в подробностях, как управляют этим чудовищем? Может ли
он не  иметь в  своем  распоряжении  команду,  готовую  подчиняться  ему
добровольно и  вдобавок квалифицированную?  Специалисты... На самом деле
они не  знают и  десятой доли  того, что  им надо  знать о  корабле.  По
справочникам и  руководствам не  шибко выучишься.  Да  и  не  на  всякую
всякость найдется справочник.
    Все тлен, чепуха. Этому кораблю уже никогда не летать. Донжон - вот
он кто.
    Стефан не  глядя протянул  руку, набрал  код, пошарил  в ящике  под
пультом. Бортовой  журнал был тут как тут, услужливо подставлял корешок,
облохматившийся по  краям от  старости. Из  журнала  выпал  -  вечно  он
выпадает! -  плоский, как  закладка, ползучий  жучок-диктотайп и остался
лежать на столешнице лапками кверху. Стефан равнодушно смахнул покойника
в  ящик  и  раскрыл  журнал.  Содержание  последних  записей  он  помнил
наизусть, но  если бы  сейчас кто-нибудь спросил, для чего он собирается
их перечитывать,  он  только  удивился  бы  прихотливым  зигзагам  чужих
мыслей. Общение  с  бортовым  журналом  составляло  ритуал.  Сам  Стефан
записей не  вел, так и не решившись добавить к записям отца хотя бы одну
свою запись.
    Ровные диктотайпные строчки, красящий пигмент вылинял:

    "...По-прежнему  не   знаем  нашего   местонахождения.  Движемся  с
торможением 0.9g  в плотном  пылевом облаке невыясненных пока размеров и
конфигурации.  Классический   "угольный  мешок".   Сигналы   маяков   не
обнаружены. Поиск  Каналов безрезультатен.  Непрерывно  передаем  сигнал
бедствия  по   международному  коду.   Ведем  расшифровку  гравиграмм  и
пассивное сканирование в ИК-диапазоне...
    Пассажиры еще не знают".

    Стефан перебросил несколько страниц. Действия отца в той обстановке
были совершенно  правильными. О  том,  что  "Декарт"  идет  к  ближайшей
звезде, знал  только экипаж.  В  ослепительно-белом  капитанском  кителе
Бруно Лоренц появлялся в пассажирском салоне, шутил, пил шампанское. Для
пассажиров  все   еще  продолжался  полет  к  Новой  Тверди,  лишь  чуть
удлинившийся, как  было объявлено,  из-за непредсказуемого  дрейфа устья
Канала.

    "...Система   -    двойная.   Компонента   А   -   звезда   главной
последовательности,  класса   F5.  Уже   видна   невооруженным   глазом.
Поглощение света  в облаке  просто чудовищное. В - коричневый карлик М9.
Удача: период  обращения порядка  тысячелетия. После торможения до 0.01С
приступаем к поиску планет у звезды А.
    Добрые вести из навигаторской: Хансен утверждает, что "Декарт", по-
видимому, находится в пределах нашей Галактики. Хорошо бы так.
    Пассажиры - проблема".

    Ни за  что на  свете Стефан не желал бы поменяться ролями с отцом в
те предпосадочные  дни. И первой проблемой был он сам, Стефан Лоренц, не
посвященный в  происходящее наравне  с рядовыми  пассажирами.  Пересилив
обиду, он  приставал к  отцу, когда  тот валился  на койку в капитанской
каюте, и  отец, черный  от усталости, обрывал его и гнал прочь, что было
еще более  обидно, а  потом, уже после посадки, Стефан обиделся всерьез,
потому что незнание происходящего на борту сильно повредило ему в глазах
Питера и Маргарет, и долго дулся на отца, избегая с ним разговаривать. И
уж самым обидным было то, что отца это, по-видимому, устраивало.
    Не вдруг  и не  через месяц, а лишь годы спустя, уже ощутив на себе
тяжесть власти,  Стефан понял,  что отцу  было попросту не до него. Нет,
Стефан  не  желал  бы  быть  ответственным  за  жизнь  ста  восьмидесяти
пассажиров. "А смог бы?" - не раз спрашивал он себя.
    Он знал ответ. Да. Смог бы. Как смог отец.
    Ошибки? Они  были. Быть  может, самой крупной ошибкой Бруно Лоренца
было решение  о посадке  на эту  планету. Все могло обернуться иначе, не
окажись рядом  с точкой,  где  из  схлопнувшегося  Канала  был  выброшен
"Декарт", звездная  система с  единственной, зато  - на  первый взгляд -
чрезвычайно благоприятной для человека планетой.
    Будь  это   балластный  рейс,   капитан  мог   склониться  к  прямо
противоположному решению.  Почти наверняка  экипаж "Декарта"  не стал бы
тратить времени  на  исследование  ничем  не  примечательной  звезды,  а
сосредоточился  бы   на  поиске   виртуальных  Каналов.  Однажды  Стефан
рассчитал вероятность  благополучного исхода.  Она оказалась до смешного
малой -  "Декарт" не  предназначался для  поиска Каналов.  Даже если  бы
Канал был  обнаружен, оставался  риск разрушения корабля из-за неточного
наведения в  жерло,  что,  учитывая  отсутствие  маяков,  представлялось
вполне закономерным.  Не говоря уже о том, что плотность пылевого облака
вряд ли позволила бы кораблю осуществить разгон до критической скорости.
Но даже  в случае  успешного входа  в Канал  существовала лишь исчезающе
малая вероятность  того, что корабль "вынырнет" в известной человечеству
области Вселенной.  Почти наверняка  корабль  затерялся  бы  в  космосе,
исчерпав  автономность.   Но  все  же  это  был  шанс,  и  следовало  им
воспользоваться.
    Наличие на борту пассажиров навязывало иное решение.
    "Декарт" сел.
    "Декарт"  сел   в  западной   части  северного,  наиболее  крупного
материка, в  равнинном краю  озер, и  болот,  и  быстрых  речек,  прочно
вплавившись основанием  в плоский  скальный выход. Только после посадки,
когда скрывать  правду стало невозможно, она была объявлена пассажирам в
умеренно оптимистических  тонах. Против ожидания, обошлось без истерик и
заламываний рук,  а нескольких  объявившихся скептиков отец великолепным
образом высмеял  и поставил  на место,  чем,  несомненно,  отдалил  риск
беспорядков на борту. Размышляя, Стефан давно понял правоту отца. Он сам
поступил бы  так же. Люди удивительные существа, и преступен тот, кто не
пользуется этим обстоятельством для их же блага. Почему-то они чувствуют
себя увереннее,  когда под  ногами у  них твердая  земля, а  не  десяток
переборок, отделяющих  их от  пустоты. И когда они заняты делом... Сажая
корабль, Бруно Лоренц уменьшал срок его автономности минимум на полгода,
но он знал, что делал. Окончательное решение оставалось за капитаном, но
твердое желание выбраться отсюда и спастись, как бы ни был ничтожен шанс
на спасение, должно было исходить от пассажиров, и только от них.
    В этом отец был прав.
    Он ошибся в другом, и винить его за ошибку было невозможно.
    Стефан раскрыл  журнал с  конца. Последние  записи были  сделаны от
руки. Будто  отец специально  подчеркивал  неофициальный  характер  этих
записей.
    Пробелы, перечеркивания, заметки на полях.
    Неудобочитаемые каракули.
    Тщательно, в  двух ракурсах  выполненный рисунок  сложного морского
узла. У отца было хобби - конструирование узлов.
    Оборванная запись  без даты:  "Сегодня умерло  пятеро.  Карантинные
меры..."
    Кобура "махера" давила бок. Стефан отстегнул ее, положил на колени.
Перевернул назад десяток страниц.

    "...ближнюю  разведку   и  картографирование.  Первое  впечатление:
типичный постледниковый  ландшафт. С  запада озеро,  с  востока  болото,
посередине -  моренные гряды и наша площадка. Леса здесь хилые, как и по
всей планете.  Совершенно  невероятно,  чтобы  они  могли  продуцировать
кислород в  наблюдаемом количестве.  Может быть, водная растительность в
океанах?..
    Вернулась группа - Хансен, Максименков, Игуадис. Расход боеприпасов
- ноль. Доставленные образцы будут подвергнуты исследованию, однако ясно
уже  сейчас,   что  биологическая   активность  этого   района   планеты
незначительна. Результаты  микробиологического  анализа  обнадеживающие.
Дал команду  на подготовку к развертыванию полевого лагеря. Добровольцев
хоть отбавляй.  Досадно, что  у нас  нет ни  инструментов  на  всех,  ни
сколько-нибудь значительных  запасов пищи. Синтезатор работает исправно,
однако запасов органического топлива, за вычетом необхдимого для подъема
НЗ, хватит  не больше,  чем  на  восемь-девять  месяцев.  Стартовать  на
маршевых двигателях - самоубийство.
    Игуадис  предложил   идею:  перенастроить  синтезатор  под  местные
ресурсы -  древесину или  торф. Вряд  ли нам  это понадобится,  никто не
собирается застрять  здесь надолго.  Тем не  менее поручил  Максименкову
предварительную техническую разработку.
    Пассажиры работают  плохо, но  охотно. Кустарный энтузиазм, суета и
бессмыслица. Все  дают советы. Очень хороша чета Пунн - оба прирожденные
организаторы. Предполагаю  назначить Огастеса  Пунна своим  заместителем
вне корабля...".

    Стефан резко  захлопнул  журнал.  Здесь  коренилась  другая,  самая
значительная  ошибка   отца,  хотя,  конечно,  отец  не  мог  предвидеть
отдаленных последствий.  Честно говоря, Стефан не помнил, плох ли, хорош
ли был Огастес Пунн в роли распорядителя внекорабельных работ, да и не в
нем было  дело, а  в его  сыночке, который  с тех  самых пор вбил себе в
голову бог знает что.
    Питер  Пунн...  Опасный  человек,  самый  опасный  из  всех.  Кумир
большинства, дурачье за него в огонь и в воду. Худших всегда большинство
- кто  это изрек,  бородатый такой,  из соотечественников  Игуадиса?  Не
помню, и неважно. Главное - хорошо знал грек, что говорил.
    Лучше бы Питер не вернулся...

                               ИНТЕРМЕЦЦО

    Пачка  бумаги.   Субтильный  карандаш   с  неустранимым   дефектом,
приобретенным при  изготовлении где-то  на просторах  между  Чанчунем  и
Гуанчжоу. Пусть так. Терпеть не могу шариковых ручек и фломастеров, даже
тонких.
    Компьютер? Да. Но после.
    Стол. Табурет. Штаны, устойчивые к истиранию. Что еще?
    Некоторое количество свободного времени.
    Со временем у всех туго. И - звонит телефон.
    Не  нормальным   неторопливым  внутригородским   звонком,  когда  в
промежутке  между   двумя  сигналами  успеваешь  дописать  фразу,  и  не
суматошным  междугородным  вызовом,  похожим  на  дыхание  астматика  на
марафоне,   а    длинным   непрерывным   звонком-воплем,   от   которого
подскакиваешь и  сатанеешь. Аппарат  из розетки не выдернуть, она у меня
за шкафом. Не хочу и вспоминать, как я пытался его отодвинуть.
    - Слушаю!
    Горячее дыхание  в трубке.  Так и  есть. Он. Опять. Теперь можно не
суетиться и  поздно надеяться,  что  аппарат  возопил  из-за  какой-либо
дурной неисправности  в телефонном  узле. Тем более не стоит воображать,
будто мои телодвижения способны что-то радикально изменить. Скажем, если
отсоединить провод  вон там,  где, уже  оборванный однажды,  он  залечен
изолентой, голос  в  трубке  не  исчезнет.  Проверено.  Можно,  конечно,
разбить саму  трубку, но  тогда заговорит  какой-нибудь другой предмет в
квартире, например,  начнет резонировать  стекло в книжной полке, отчего
слова окрасятся гнусным стеклянным дребезгом. Лучше уж телефон.
    - Говорите, ну!
    Товарищ Саахов.
    Молчание. Треск. Бросаю трубку. Звонок.
    Сдохнуть можно.
    - Слушай, как тебя... Могу я, наконец, поработать спокойно?
    Смешок в трубке - и тот с акцентом.
    - Разве в твоем мире можно что-либо делать спокойно?
    Философ...
    - А в твоем это запросто? - парирую я.
    - Тоже  нет, конечно.  Разве что  какой-нибудь дятел продолбит себе
дупло и попытается в нем что-нибудь высидеть.
    Хочу быть дятлом.
    Оглядываюсь -  а толку?  Еще не  привык... Хуже  всего  то,  что  я
никогда не  знаю, в  какой момент  нахожусь под взглядом, а в какой нет.
Подозреваю, что  этот тип  интересуется  буквально  всем.  Моей  работой
почему-то в особенности. С чего бы?
    Проникнуться к себе уважением, что ли?.. Не настолько я наивен.
    Мой знакомец  мог бы  немало порассказать,  откуда берутся  сюжеты.
Зато  жена,   вопреки  очевидному,   почему-то  убеждена,  что  фантасты
поголовно на наркотиках. А все гораздо проще.
    - Ладно...- сдаюсь. - Что там опять? Сильно напорол?
    - Изрядно.  Прежде всего  имей в виду, что никаких таких Каналов, в
особенности виртуальных,  в Пространстве  не существует.  Мы  пользуемся
иными методами.
    - Это какими же?
    - Так  я тебе  и сказал...  Во-вторых, отца Стефана звали отнюдь не
Бруно. Вообще,  с именами  ты так  наколбасил, что теперь трудно понять,
кто есть кто.
    - Мелочи,- отметаю. - Подумаешь - имена... Ты давай по существу.
    Смешок.
    - Чего  там -  по существу.  Едва  начал,  а  уже  чего-то  хочешь.
Продолжай кропать, а я посмотрю.
    Вскипаю. Успокаиваюсь.
    - Не  хами, потомок. Все-таки я старше тебя лет на двести... или на
триста?
    -  Не   скажу.  -   Он  начеку  и  легко  разбивает  мои  неуклюжие
поползновения узнать больше, чем мне положено.
    Сейчас я начну канючить, отвернитесь.
    - Ну  хотя бы  скажи... было  все это?  То есть  - будет? "Декарт",
Стефан, Питер...
    - И главное, дети, переставшие взрослеть?
    - Да! Было?
    Короткое молчание.
    - Ну... было.
    Гудки в трубке: ту-у... ту-у... ту-у...
    Каша в голове. Геркулес с изюмом.
    Ужаснусь я потом. А пока - радуюсь...

                                   5
    Лодка  была   длинная,  из  легкого  блестящего  металла,  с  хищно
заостренным носом  и узкой,  ровно срезанной  кормой. Когда-то  в  корме
помещалась дюза  маршевого двигателя,  но потом  дюзу  сняли,  двигатель
выбросили  за   ненадобностью,  горючее   мало-помалу  сожгли,   начинку
исследовательской ракеты  одно время пытался использовать Уве для каких-
то своих  нужд, а  пустой корпус  распилили вдоль  и получили две лодки.
Одна разбилась  пять лет  назад на порогах Безумной реки, другая большей
частью лежала кверху днищем под навесом внутри частокола, в повседневной
жизни была  не нужна  и изредка  приводилась в  порядок  для  затеваемых
Питером экспедиций,  если таковые намечались по воде. Остойчивость лодки
при полной  загрузке оставляла  желать, маневренность  тоже, но ходкость
была удовлетворительная.
    Несмотря на  умытый блеск  металла, лодка  была старая.  Вмятины на
корпусе,  оставленные   камнями  порогов,   были  осторожно  выправлены,
загрунтованы,  залиты   самодельным  пластиком,  выровнены  заподлицо  с
обшивкой и тщательнейшим образом отшлифованы и отполированы. Этой работы
Питер не  доверял никому  - гнал всякого, кто осмеливался приблизиться с
доморощенными  советами.   За  время  экспедиции  на  днище  прибавилось
несколько свежих царапин, но Питер считал их несущественными.
    Ему хотелось считать их несущественными - так точнее.
    Эту ночь  всем троим  пришлось провести под лодкой на голом, полого
сбегающем к  реке склоне,  усеянном выпирающими  из лишайника  валунами.
Выше начинался  и тянулся за вершину холма чахлый полулес-полукустарник,
но никто  не выразил  желания в  нем заночевать.  Питер все же сбегал до
вершины и  обратно, порыскал  и, вернувшись, сообщил, что опасности нет.
Двое младших  - мальчик  и девочка,-  промокшие и  вымотавшиеся за день,
встретили это сообщение почти равнодушно.
    Нужно было  торопиться: еще  час назад  стало ясно, что надвигается
дождь. Лодку  втащили  до  половины  подъема  и,  перевернув,  закрепили
камнями. С  нижней стороны  склона под  бортом оставили лаз, а с верхней
навалили земли  и лишайника, чтобы дождевые струи не затекали под лодку.
Когда огромный  бледно-желтый диск  упал за  холмы на  том  берегу  и  в
распадке вспыхнул  и сгорел ослепительный зеленый луч, ночлег был готов,
и Питер  успел еще сбегать разведать следующий порог, а на обратном пути
отыскал в  ручье целую  гирлянду водяных сосулек, и они съели их сырыми,
потому что  туча уже  накрыла небо и блуждать среди кремнистых стволов в
поисках горючего кустарника для костра было поздно. Сырые сосульки резко
и неприятно  пахли, и Йорис поначалу даже отказался их есть, несмотря на
голод, но  Питер рассказал,  как однажды  прожил на реке неделю, питаясь
только сырыми  сосульками, правда, чуть не умер,- тогда Йорис зажмурился
и осторожно  откусил  первый  кусочек.  Сосулька  зашипела  и  принялась
извиваться. "Ешь!"  - крикнул  Питер, и  Йорис, торопясь, проглотил свою
долю. Насмешек он сносить не желал. Вера не привередничала. Она уже была
один раз  с Питером  в экспедиции,  и в тот раз тоже не хватило еды. Она
молча радовалась,  что Питер  нашел сосульки,  он молодец,  всегда  что-
нибудь найдет,  сосульки еще  не самое  худшее, они ничего, только после
них щиплет  во рту  и нельзя  сразу пить,  плохо будет...  Дождь  пришел
вместе с  яростными порывами  холодного ветра,  тогда  Питер  вынул  два
оставшихся химпатрона  для спальных мешков и отдал их Вере и Йорису. Уже
лежа под  лодкой -  Питер в  носу кокпита,  Вера посередине, а Йорис под
кормой,- они  поговорили о  том, откуда идет этот дождь, и Питер сказал,
что, должно  быть, теплое течение на севере уже размыло шельфовый ледник
и теперь  там море,  но чтобы  это проверить,  нужно  как  минимум  туда
добраться. "Полторы тысячи километров?!"- с ужасом и восхищением спросил
Йорис.  -  "Чуть  больше,-  подумав,  сказал  Питер.  -  Но  в  пределах
возможного."
    Он почти  не спал  в эту  ночь, потому  что для него не осталось ни
одного химического патрона. Слыша, как по днищу лодки лупит дождь, Питер
думал о том, что завтра, если повезет, он будет спать в тепле; эта мысль
долго не  отпускала его,  но совсем не грела. Тогда он прогнал ее и стал
думать о  том, чем  все это  должно кончиться.  Четырнадцать  экспедиций
только за последние восемь лет... нет, даже пятнадцать, если считать ту,
неудавшуюся в  самом начале,  когда утонула  Астхик и  все, ну почти все
пришлось начинать  сначала, заново доказывать сначала себе, а потом всем
остальным то, что ясно без всяких доказательств.
    Впервые им  удалось так  далеко забраться на север. Почти на триста
километров, если  считать по  прямой. По  рекам  и  ручьям,  разумеется,
выходило больше.  Перед водоразделом  пришлось оставить  лодку и  дальше
двигаться пешком, потому что удобный волок, тщетно разыскиваемый прежде,
не был  найден и  теперь. Обратно  на водораздел  вышли почти без сил от
усталости и голода, но результаты экспедиции того стоили.
    На сей раз он взял с собою этих двоих. Он мог бы взять и четверых -
в кладовке  "Декарта" хранились  еще два  спальных мешка, а Диего обещал
подзарядить еще  десяток  химпатронов,-  но  четверых  работников  сразу
Лоренц не отпустил бы ни при каких обстоятельствах.
    Дождь сменился  мокрой крупой.  Питер по  звуку чувствовал,  как на
днище лодки  нарастает ледяная  корка. Он немножко помечтал о том, чтобы
наконец пошел  настоящий снег,  навалил сугроб  и стало  тепло, но  снег
обманул, как  обманывал всегда, снова забарабанили капли, и тогда Питер,
пытаясь отвлечься,  начал рисовать  в уме  карту этих  мест - безымянная
река с  безымянными притоками,  петли, развилки,  протоки, острова... Он
шел от устья вверх, к истокам. Змеящиеся притоки отнимали у реки воду, и
синяя нить  сужалась. Вот  она запетляла  в болоте  - там  много  старых
проток, почти  сухих, и, наверно, река каждый год промывает в торфяниках
новое русло.  Питер  вносил  поправки.  Вот  крупный  левый  приток,  он
исследован дважды,  нет там  ничего интересного... Ряд коротких черточек
поперек синей  нити -  цепочка порогов  в верхнем  течении.  Целая  сеть
притоков,   как    разлапистая   пятерня,   разбегающаяся   пальцами   к
водоразделу,- и  не скажешь  сразу, где  собственно река, а где притоки.
Вот этот,  крайний, совсем  не исследован  - судя  по карте,  он ведет в
маленькое болото,  питаемое, скорее  всего, грунтовыми  водами.  Поэтому
опять  неинтересно,  зато  от  второго  справа  притока,  где  завал  из
незнакомых деревьев, которые как бочки, и очень неудобный обнос, отходит
любопытный ручей,  вероятно, доступный лодке при высокой воде. Хорошо бы
дождаться паводка,  чтобы подняться  по  ручью  прямо  к  водоразделу...
сидеть и ждать затяжного дождя, и чтобы пища была, и тепло, а Стефана не
было, и каждый вечер ходить смотреть надоевший зеленый луч...
    Глупости. Никому это не нужно.
    Питер улыбнулся,  услышав как  Йорис мучительно  простонал во  сне.
Парнишка еще  не понял...  А вот  Вера догадалась,  она сообразительная.
Результаты экспедиции  не в  нескольких нанесенных  на  карту  ручьях  и
болотцах, хотя  и это важно. Главный результат - вот он, лежит под боком
и, кажется,  даже греет  - две  прозрачные фляжки  с темной  маслянистой
жидкостью. Йорис  не понял,  что они означают, а Лоренц поймет сразу. Он
чует опасность издалека, как осторожный зверь.
    Уже скоро, Стефи. Немыслимо больше ждать.
    К утру  он сильно замерз и выполз из-под лодки. Светало. Туча ушла.
Дождь кончился  совсем недавно,  стылая  земля  была  пропитана  ледяной
влагой. Ляская  зубами, Питер заставил себя отбежать метров на сто вверх
по склону  и там  заплясал, запрыгал, заколотил окоченевшими ладонями по
бедрам и  заду. Сейчас  он ничем  не напоминал привычного всем Питера, а
был похож  просто на  продрогшего до  костей мальчика, каковым являлся в
действительности, и  отчетливо сознавал  это. Он  напряг мышцы, тихонько
зарычал, силясь  унять дрожь  и ненавидя  себя за нее. Оглянулся. Его не
должны были увидеть в таком состоянии, и его не видели: младшие спали, а
значит, можно  было немного пожить простыми желаниями. Он быстро справил
нужду,  бегом  перевалил  через  холм  -  бегом,  скользя  в  промоинах,
спустился в распадок - повернул - бегом понесся вверх - повернул - опять
бегом вниз.  Мокро блестели  седые  валуны,  попадались  кости  вымерших
животных, давно  обглоданные лишайником  и выбеленные.  Лес был как лес:
кремнистые несгораемые  деревья, сумев  как-то выжить, перестали расти и
завязались узлами.  Листьев на  деревьях почти  не было.  Хилый  горючий
куст, запустив  под валуны  жесткие корни,  целился  в  небо  прямыми  в
струнку ветвями.  Хвоя на  нем не росла, а та, что росла когда-то, пошла
на корм лишайнику, однако куст был жив и даже затрепетал при приближении
человека,  словно   пытаясь  выкопаться  из  земли  и  удрать.  Наверно,
чувствовал, что  пойдет в  костер.  Питер  усмехнулся:  куст  чувствовал
правильно.
    Вверх.  Бегом.  Вниз.  И  еще  раз  так  же.  Ему  пришлось  трижды
спуститься с  холма и трижды подняться, пока он не ощутил возвращающееся
в мышцы  тепло. Напоследок  не утерпел:  взял короткий разбег и с криком
"йо-хо-о!"  крутнул   переднее  сальто.   Дрожь  унялась,  теперь  Питер
чувствовал себя  в порядке,  и даже  приступ острой ненависти к Стефану,
нежащемуся в  тепле, прошел  и сменился  предчувствием удачи и спокойной
уверенностью в  своих силах.  Он едва  не рассмеялся. Сегодня. Это будет
сегодня, Лоренц.  Если повезет - сегодня к вечеру. Что, Лоренц, не ждал?
Хочешь, очень хочешь ты, чтобы я не вернулся, и у тебя еще есть шанс, ты
еще можешь надеяться на последний порог и водяного слона на озере,- но я
ведь и в этот раз вернусь, Лоренц. Ты же понимаешь, что я вернусь.
    Очень скоро он нашел то, что искал - смолистый корень, спрятавшийся
в лишайнике.  Корень был  большой, толщиной  в руку взрослого человека,-
строго говоря,  корень не  был корнем, а был самостоятельным организмом,
паразитирующим на  лесной подстилке,  не то  растением, не  то животным,
однако в костре он горел превосходно, а большего от него не требовалось.
Радуясь удаче,  Питер выкопал  корень руками.  Как бы  ни промокли ветки
горючего кустарника,  костер теперь будет, а значит, можно будить Йориса
и Веру...
    Он поднял  глаза и  мысленно охнул.  Прямо на него шел белый клоун.
Еще несколько  отставших кривляющихся  фигур,  торопливо  поднимаясь  из
распадка, настойчиво лезли вверх по склону. Питер бросил корень.
    Запах человека  необъяснимо притягателен  для белого  клоуна.  Этой
загадки так  и не  удалось разрешить:  человек не являлся добычей белого
клоуна; если  человек не  бежал, клоун  жадно тянулся к нему, выбрасывая
ложноножки, прилипал  к человеку,  обволакивая его только лишь для того,
чтобы через секунду отклеиться и побрести дальше. Побрести - или потечь?
Ног у  клоунов не было, но перебирание ложноножками карикатурно походило
на ходьбу,  и сами клоуны издали карикатурно походили на человека. Убить
их ножом  или стрелой было невозможно. Однажды Маргарет, единственная из
всех, кого клоуны интересовали профессионально, высказала предположение,
что их  бесскелетные студенистые  тела суть  вовсе  не  тела  в  обычном
понимании этого  слова,  а  живые  коллоидные  сгустки,  структурируемые
собственным магнитным полем. Так это было или не так, никого особенно не
интересовало. Гораздо  актуальнее было  то, что  на  теле  человека,  не
успевшего увернуться  от объятий  белого  клоуна,  оставались  долго  не
заживающие ожоги.
    Шрам на подбородке Питера был следом ожога более чем тридцатилетней
давности, памятью  о том, как он уводил белого клоуна от группы малышей,
оказавшихся слишком  далеко от  частокола. Он тогда застрял в зарослях и
был настигнут. Кожа стянулась и изменила цвет. На руках тоже были шрамы.
Такие шрамы  были на  руках у всех, исключая немногих счастливцев, вроде
младенца Джекоба. Даже у Лоренца они были.
    Питер   молниеносно    окинул   взглядом    бугорок,   обозначающий
перевернутую лодку.  Нет,  белые  клоуны  не  почуяли  младших.  Еще  не
почуяли. Пока  что они  шли мимо  и для  таких увальней очень быстро, со
скоростью бегущего вялой рысцой человека. Их было много.
    На открытой  местности человеку,  как  правило,  нетрудно  уйти  от
белого клоуна.  Нужно заманить  его подальше  - если  человек  не  очень
спешит, клоун  идет за  ним как  привязанный,- а  потом убежать от него,
сделать большой  круг и вернуться. Клоун не вернется, он быстро потеряет
след а  вместе с  ним интерес к человеку. Труднее уйти от стада, но тоже
можно. Хорошо,  что клоуны  чаще бродят  в одиночку. Хорошо, что на этой
планете летаргическая  жизнь дала так мало подвижных опасных тварей и ни
одной неподвижной  опасной твари,  если не  считать  того  пня,  который
оказался не  пнем... Но  и он  сжимал челюсти  так медленно и робко, что
можно было  еще раз-другой  сесть на  него  и  успеть  встать.  Пожалуй,
опасные виды фауны можно пересчитать по пальцам. Клоуны. Болотные черви.
Вонючие крылатые  гарпии. Водяной  слон. Цалькат. Человеку в лесу нечего
дрожать перед  зверьем: если он не ранен и не дурак, он не будет съеден.
Однако и  пищи себе  не найдет,  это точно. Сосульки годятся лишь на то,
чтобы обманывать голод, да поди их еще найди...
    Его почуяли.  Крупный, в  рост взрослого  человека,  клоун,  шедший
прямо на него, ускорил движение. Другой, который должен был пройти мимо,
вдруг запнулся  на ходу,  зашевелил  отростками  и  уверенно  свернул  к
Питеру. Белый клоун способен почуять человека шагов с десяти-пятнадцати,
независимо  от  направления  ветра.  Наверное,  Маргарет  права:  клоуны
ориентируются  не   по  запаху,   а  по   окружающим   человека   слабым
электромагнитным полям.
    Первого  клоуна  Питер  подпустил  на  два  шага.  Потом  отскочил,
метнулся вбок, обманывая, выждал секунду, прислонившись спиной к дереву,
и подставил  вместо себя  корявый ствол.  Краем глаза успел заметить еще
двоих -  те заходили  справа и  один из  них шутя  протек сквозь горючий
куст, нимало при этом не замешкавшись. Серьезной опасности пока не было:
с тремя-четырьмя клоунами Питер мог играть в догонялки часами. Но сейчас
он должен был привлечь внимание всего стада.
    Ий-о-хо-о!.. Он  рванулся с места, как спринтер, в самую гущу стада
и заметался зигзагами по склону холма. Ноги путались в лишайнике, а один
раз Питер  споткнулся о  камень. Теперь  клоуны были  со всех  сторон  -
спешили  догнать,   обтечь,   ощупать   человека   жгучими   отростками,
попробовать на  вкус, и  надо было  петлять,  уворачиваться,  сбивать  с
толку, не  давать окружить себя плотным кольцом - а потом, если повезет,
выскочить из  стада и  увести его  как можно дальше. Вот, сейчас... Нет,
еще рано. А вот теперь пора. Йо-хо-о!..
    И все  получилось бы,  если бы  ночью не  прошел дождь,  если бы на
обманном финте  нога не  заскользила бы  так неожиданно,  если бы только
удалось удержаться  на ногах  и почва  именно в этом месте не выперла из
лишайника каменный  обломок, угодивший  прямо в  солнечное сплетение,- а
когда пропала тошнотная чернота перед глазами, вернулось дыхание и Питер
почувствовал, что  снова способен  вскочить и  бежать, нужно было уже не
бежать, а  укрываться: кривляющееся  кольцо вокруг  него сомкнулось, оно
было похоже  на студень или медузу, в нем не было ни единого просвета, и
оно сжималось.
    Питер скорчился,  прижался к лишайнику, пряча руки под тело, вжимая
шею в  воротник драной  куртки. Лишайник  шевелился, щекотал  лицо. Было
досадно, что  так не повезло. Теперь-то, конечно, обожгут... затекут под
одежду и  обожгут хуже  кипятка... придется  потерпеть... Он  негромко и
скверно выругался.  Ну и обожгут, подумал он с ожесточением, пусть жгут,
подумаешь -  ожог, не  барышня, да  и не  в первый  раз,  уж  как-нибудь
перетерпим...
    Сжавшись, он  считал секунды.  Глупые твари,  самые глупые  на этой
планете, если не считать трясинных черепах на болотах, слишком тупые для
разумения  человека  и  оттого  непредсказуемые.  Может,  они  не  могут
договориться, кто в кольце главный?..
    Он рискнул поднять голову и присвистнул от удивления. Кольца уже не
было, оно  распалось; клоуны, кривляясь пуще прежнего, уходили кто куда,
но  по   преимуществу  вверх  по  склону,  мимо  лодки.  Разбегаются,  с
недоумением  подумал  Питер.  Разбегались...  Чего  для?  Он  еще  успел
обрадоваться удаче,  но тут же осмотрелся и понял, что до удачи далеко и
радоваться рано, а бежать, напротив, поздно.
    Клоуны не  просто уходили  - они  спасались. С  самого начала стадо
бежало от  хищника, и  лишь запах  человека сбил стадо с толку, на время
пересилив инстинкт  самосохранения. Преследователь  был хорошо  виден  и
знаком -  бродячую паутину не заметишь разве что в сумерках, и тогда она
тебя схватит,  зато сейчас,  в первых  лучах солнца,  она сверкала всеми
радужными нитями.  Она была  просто  нарядна  и  двигалась  с  легчайшей
воздушной грацией,  закидывая невесомые  нити на грубые замшелые стволы,
стремительно подтягиваясь,  выбрасывая новые  нити, и нити падали сверху
вниз, разрастались,  ветвились и  снова втягивались,  паутина словно  бы
катилась,  было   в  ней   что-то  от   морского  ежа   и  перекати-поля
одновременно. Клоун,  отставший от  стада,  был  схвачен  и  задергался,
тщетно пытаясь  протечь сквозь  паутину. Через  секунду он был оплетен и
обвис. Питер  знал, что  паутина на  этом не успокоится: схватив одного,
она обшарит  пространство радиусом  в несколько десятков шагов в надежде
поймать кого-нибудь еще, длина нитей это позволяет, а потом она подтянет
к жертве  коричневый белоглазый  сгусток  размером  с  кулачок  младенца
Джекоба -  по сути,  пищеварительный и нервный центр хищника - и замрет,
высасывая. Неделю будет сосать. Две...
    Питеру случалось  на спор  убивать "паука"  выстрелом с  пятидесяти
шагов, и сейчас он пожалел о луке, оставленном в лодке. Бродячая паутина
намного  опаснее   белого  клоуна.   Как  ни   странно,  она   не  любит
путешествовать по  вертикали, предпочитая  обходить  препятствия,  а  не
переваливать через них, и частокол вокруг лагеря поставлен не зря. Можно
также с  надеждой на  удачу забраться  на высокое  дерево. А на открытом
месте первая  и главная  заповедь настигнутого  паутиной:  не  шевелись.
Замри. Тебе  может повезти:  паутина  хватает  тех,  кто  движется,  она
полагается прежде  всего на  зрение. Правда, на осязание тоже, и еще она
чувствует температуру  ощупываемого предмета,  так  что  шансы  остаться
необнаруженным пятьдесят на пятьде...
    Ноги опутало сразу же. Рвануло, повалило. Питер яростно резал нити,
они пружинили  и пищали  под ножом  и рвались  с  натужным  дребезжаньем
лопающихся струн,  но их  было много  и все  новые и  новые  путы  хищно
тянулись к  человеку, к  законной и  лакомой добыче,-  будто  человек  с
сорокалетним опытом  жизни на  этой  планете  мог  позволить  себе  быть
добычей! -  радужные жгучие  бичи хлестали  справа и слева, тонкая живая
проволока закручивалась  вокруг тела,  падала сверху на голову, ползла к
шее... Десятки, сотни сверкающих нитей. Паутина была в ярости: ей еще не
попадалась жертва, вооруженная стальными когтями.
    Натянулось, просекло  кожу... Потащило.  Захлестнуло правую  руку -
Питер не  глядя перебросил  нож в левую. Он ждал. Неожиданно для себя он
обнаружил, что совершенно спокоен. Теперь он защищал только шею и руку с
ножом, предоставив  паутине оплетать остальное коконом. Он ждал и терпел
боль. Он  умел терпеть  и ждать.  И когда  паутина, вспахивая  его телом
лишайник,  доволокла  его  туда,  куда  ей  хотелось,  и  на  расстоянии
вытянутой руки  он увидел  покачивающийся над ним безобразный коричневый
комок с  тонким дрожащим  хоботком в  проеме распахнувшихся  зазубренных
жвал, он,  перерезав мешающие  нити, хладнокровно  и точно, как делал не
раз прежде, всадил нож в промежуток между жвалами и парой отвратительных
выкаченных глаз...
    Ему не  сразу удалось  освободиться - некоторые нити были еще живы,
старались вырвать нож. Белых клоунов на холме уже не было, кроме одного,
схваченного. Питер оставил его в покое - еще оживет, увяжется... Горючий
корень был  на месте  - не  уполз, дурак.  Питер хмыкнул:  хоть в чем-то
повезло. Теперь  ничто не  мешало развести  костер, вскипятить в котелке
воду на завтрак и разбудить Йориса и Веру...

                                   6
    - А, это ты,- сказал Стефан. - Входи. Можно.
    В дверь  просунулась лапа  в  бугристых  наростах  кожной  болезни,
которую давно  отчаялась вылечить  Маргарет.  Затем  явилось  лоснящееся
лицо-блин с  коротким носом-обрубком,  и  следом  -  брюхо  наперевес  -
вкатился сам  Анджей, по прозвищу Пупырь, по-утиному переваливающийся на
коротких тумбах. Можно было подумать, что если его толкнуть, он встанет,
вроде неваляшки. Всякого другого Стефан сейчас с удовольствием выгнал бы
вон, да и вообще не дело посторонним торчать в ходовой рубке, но как раз
Анджей посторонним  не был.  Когда он не занимался прямыми наблюдениями,
его рабочее место помещалось здесь.
    Стефан остался  сидеть. Кресло сейчас по праву принадлежало Анджею,
но если  этот пухлый  слон заполнит  его своим  могучим задом  и  уронит
кошмарные лапы  на пульт,  толку от  него  уже  не  допросишься.  Стефан
изобразил улыбку.  Ему в  самом деле  было приятно, что Анджей и сегодня
пришел работать рано, еще до сигнала общего подъема. Редкий трудяга, все
бы так.
    - Как дела? - спросил Стефан.
    Как у  Анджея дела,  было видно  невооруженным глазом.  Зато Анджей
теперь мог вооружить только один глаз - второй заплыл.
    - А ну повернись к свету,- приказал Стефан. - Та-ак. Били?
    Анджей виновато развел руками: били, мол, ничего не поделаешь.
    - Кто?
    Анджей поднял кверху толстый, в наростах палец.
    - Не так важно, кто бил,- квакнул он,- как важно: за что?
    - За  что, мне уже доложили,- сказал Стефан. - Я тебя не спрашиваю,
за что. Я спрашиваю: кто?
    Анджей насупился.
    - Мне повторить вопрос? - осведомился Стефан.
    Анджей досадливо махнул лапой.
    - А  не все  равно? Ну, Дэйв бил... Никак не пойму, почему это тебя
интересует. Ты его наказывать будешь, что ли? Он глупый, его не надо.
    У тебя все глупые, с холодным ожесточением подумал Стефан. Все, кто
не потусторонний, как ты, кто не витает духом в иных слоях мироздания, а
живет сегодняшним  днем, таскает из болота торф и ни бельмеса не смыслит
в твоей  астрофизике,- все  они для  тебя не  более чем  глупые дети, не
поумневшие за  сорок лет, и я, наверно, в их числе. А ты подумал, умник,
что Дэйв  бил тебя  по роже  не только из-за твоего отказа идти воровать
бластер?  По   такой  роже   тому,  кто  голодный,  бить  одно  сплошное
удовольствие. Они ведь все как один убеждены, что я тебя подкармливаю за
их счет, ни один не поверит, что это не так...
    Вслух он сказал:
    - С  Дэйвом мы  разберемся. Я,  собственно, не это имел в виду. Как
дела?
    Анджей облизнул  толстым языком  толстые губы  и  моментально  стал
похож на  жабу, только  что слопавшую  вкусного жука и оттого невероятно
самодовольную.  Всякий  знал,  что  это  означает:  готов  материал  для
доклада. Пупырь  обожал делать  доклады. Без сомнения, в такие минуты он
ощущал  себя   серьезным  ученым,  выступающим  перед  коллегами,  и  не
снисходил к  уровню слушателей.  Стефан не раз думал о том, что на Земле
Анджей мог  бы стать  ученым. Может быть, даже крупным ученым. Здесь ему
не хватало масштаба исследований и чувствительности аппаратуры.
    - Сегодня делаю доклад. По теме - итоговый.
    Стефан с  трудом удержал  себя  в  кресле.  Врет?  Нет,  он  бы  не
решился... Этот  - нет.  Кончилось. Не просто очередной доклад, целиком,
полностью и  в приложениях  посвященный очередному  уточнению  очередной
модели,-  а  итоговый  доклад  по  теме!  Окончательный.  Финиш.  Больше
тридцати лет  работы,  нудной  и  каждодневной,  если  считать  от  того
времени,  когда   Анджей,  разобравшись   в  приборах   и  собрав  крохи
наблюдательного материала,  слепил кое-как  первую модель  этого солнца,
крайне наивную  и даже  смешную с  позиций сегодняшнего дня. За тридцать
лет ему удалось сделать то, на что астрофизики Земли потратили столетие,
при том  что Солнце  устроено много  проще этой  гнусной звезды.  И ведь
никто не  верил, что  получится,  сам  же  Анджей  не  верил:  "С  таким
барахлом, как  наш нейтриноскоп..."  А я  его заставил, подумал Стефан с
гордостью. В этом и моя доля успеха. Иногда это очень важно - заставить.
    - Ну? - спросил он.
    Жаба поцокала языком. Пупырь наслаждался - держал паузу.
    - Вечером расскажу всем. Ты им объяви, чтобы собрались.
    - А почему не сейчас?
    - Вечером, вечером.
    - Мне ты расскажешь сейчас,- медленно и раздельно произнес Стефан.
    И тотчас  исчезла самодовольная жаба, прыгнула в болото и затаилась
- остался  лишь нескладный  толстый  подросток  с  уродливыми  руками  и
подбитым глазом, очень старающийся не скреститься взглядом с неподвижным
взглядом Стефана.
    - Ну, может, вечером, а? - проныл он. - Я и не готовился еще...
    - Поговори еще у меня,- фыркнул Стефан. - Обойдешься.
    Анджей тяжко  вздохнул. Его  грабили. У  него  отнимали  аудиторию.
Трибуну. Но он справился.
    - Я это... диаграммы нарисовал... принесу.
    - А без диаграмм? - с интересом спросил Стефан.
    - Без диаграмм ты не поймешь... Ой, то есть я хотел сказать... я не
хотел...
    - Уже сказал. Ладно, я не слышал.
    И Стефан  уступил кресло.  Анджей снова  вздохнул, но  уже  не  так
обреченно, кашлянул,  покряхтел в  кулак, и кресло под ним, прогнувшись,
пискнуло о  пощаде. Уродливые  лапы  легли  на  пульт  с  каким-то  даже
изяществом, а  короткие пальцы словно бы удлинились необъяснимым образом
по меньшей мере втрое. Кроме Анджея лишь Стефан да еще Уве и Донна знали
наизусть всю  последовательность операций по пробуждению работоспособных
остатков корабельного мозга, но Анджей справлялся быстрее.
    - Когда-нибудь  он точно  откажет,- бормотал Анджей. - Не вечный же
он... Всякий раз боюсь: а вдруг сейчас, а?
    - Не сейчас,- сказал Стефан. Он не был уверен в этом.
    Наконец экранчик засветился, тускло и робко, и почти сразу - Стефан
не успел  заметить, как Анджей это сделал,- на экранчике возникла модель
звезды: набор  концентрических окружностей  в левой  части  экранчика  и
плотные  колонки   цифр  в   правой.  Анджей   с  облегчением  выдохнул,
задвигался, усаживаясь  поудобнее, и  потер руки  столь  энергично,  что
Стефану стало  даже непонятно,  как это  все его  наросты и  болячки  не
ссыпались на пульт.
    - Итоговая  модель,-  объявил  он  и  повозил  толстым  пальцем  по
экранчику. - По сути, это первая непротиворечивая модель нашей звезды и,
вероятно, последняя.  Лично я  думаю, что  она верна,  причем отнюдь  не
только в  первом приближении.  До сих  пор мы  исходили из естественного
предположения, что  планета и звезда имеют одинаковый возраст, что вовсе
не очевидно  и ниоткуда  не следует. Будь это так, и прежняя модель была
бы хороша.  Я, конечно, не утверждаю, что новая модель идеальна, просто,
с  нашей   аппаратурой  большего   не  сделать...   -  Анджей   выдержал
укоризненную паузу,  словно в малой пригодности аппаратуры "Декарта" для
астрофизических исследований был виноват не кто иной, как Стефан. Стефан
фыркнул. -  Возраст планеты  нам известен  с приемлемой  точностью.  По-
видимому, звезда старше планеты, и если мы это допустим, а мы должны это
допустить, то  сразу же  устраняется ряд  существенных расхождений между
наблюдательными данными  и результатами  расчетов, тем более неприятных,
что...
    -  Понес,   понес...-  морщась,  сказал  Стефан.  -  Тебя  об  этом
спрашивали? - Он ткнул пальцем в экранчик. - Это что?
    Анджей вмял  в щеки  воротник -  пожал плечами. Вопрос был для него
дик.
    - Внешняя конвективная зона, что же еще...
    - Так. А это?
    - Тоже конвективная зона. Внутренняя.
    - Две конвективные зоны?
    - Так  я же и говорю! - закричал Анджей и даже вскочил с кресла, но
тут же  прикусил язык  и сел.  Кресло крякнуло. - Третью я не нарисовал,
она маленькая  и влияет лишь количественно. Тут у меня расчеты, я мог бы
подробно...
    - Подробно на докладе наболтаешь,- прервал Стефан. - Ты давай самую
суть.
    - Самую суть я не умею,- уныло признался Анджей.
    Стефан махнул  рукой. Приходилось  терпеть. Если  хочешь  управлять
людьми, нужно  уметь снисходить  к их  маленьким слабостям,  а  слабости
Пупыря еще  не  из  худших.  Эта  мысль,  пока  Анджей,  ловя  за  хвост
прерванную фразу,  кряхтел, облизывал  губы и колыхался в кресле, успела
прокрутиться в  голове Стефана  несколько раз.  Вот интересно: почему я,
собственно говоря,  решил, что хочу управлять людьми? Не хочу я этого, с
внезапной ясностью  понял он. Давно уже не хочу. Устал. Как же вы до сих
пор не  дотюкали, не  допетрили, что  не я  хочу вами командовать, а мне
приходится вами командовать, потому что я не знаю, кем вы станете, когда
от вашего  зада уберут  кнут и  покажут путь  в кладовку,  где  хранятся
пряники... Нет, не так... Не знаю - так можно сказать при всех, на общем
сборе, и это будет неправдой. Знаю. То-то и оно, что очень хорошо знаю.
    Потому что  мы - общество, подумал Стефан. Без стаи особь погибнет.
И человек  без общества  погибнет тоже,  без структуры  он  погибнет,  а
структура -  это иерархия.  Между прочим,  ничего умнее  метода кнута  и
пряника человечество  в области управления еще не выдумало. Не нравится?
Понимаю. Хочешь  выжить один?  Пожалуйста.  Катись!  Твой  уход  ослабит
структуру, но  ослабить ее  НАСТОЛЬКО -  твое право. Уходи - и это будет
честно. Мы  всего лишь  люди, дети  людей, не  требуй от  нас  большего.
Почаще глядись в зеркало и утверждайся в правоте Дарвина.
    Пупырь вещал,  ворочая толстыми  губами.  Тыкал  пальцем  в  экран.
Звезда старая,  ей уже  пора  сходить  с  главной  последовательности...
Развитие внутренней  неустойчивости, которая  через миллион лет приведет
звезду к фазе красного гиганта... Стефан механически кивал, когда Анджей
к  нему   поворачивался.  Да...   Миллион  лет  -  срок,  прямо  скажем,
замечательный. Приятно  планировать будущее  на миллион  лет...  Ну  же,
дальше! На  кой ляд  мне  знать  об  исходных  аномалиях  протозвездного
облака? Дальше! Как он квакает, как он мямлит, этот карманный Эддингтон!
Неудивительно, что  когда-то на доклады этого олуха ломились с ожиданием
и надеждой,  а ныне  приходится загонять  едва ли  не палкой - у каждого
враз  находится   неотложное  дело...   Так.  Спектр   фотонный,  спектр
нейтринный, околополюсные  инверсии... Это уже ближе к теме. Еще Аристид
Игуадис понял,  что разгадка в звезде, а не в мифических местных вирусах
и не  в скороспелой  мутации  вирусов  земных,  и  даже  пытался  начать
подготовку "Декарта" к взлету, но отца уже не было в живых, и Хансена не
было, и  Шварцбаха не  было,  а  Максименков  умирал  среди  запертых  в
изоляторе, и  Игуадис один,  конечно, не справился... Дальше! У-у... Кто
даст мне терпения? Теперь циклы активности... Аномальные ядерные реакции
в  подповерхностном  слое,  редчайшая  картина  изумительной  красоты...
Скотина! Значит,  ты полагаешь,  что вспышка, истребившая девять десятых
видов живых  организмов на  этой планете  и продолжающаяся по сей день -
красива?! Думай,  балбес! Не  ляпни такое  вслух в присутствии Дэйва: он
тебе за одно это словечко и второй глаз уделает - в окуляр не влезет...
    - Стоп!  - холодно  сказал Стефан.  - Я про вспышку который год уже
слышу. Меня  не интересуют  процессы. Меня  интересуют выводы.  И прежде
всего: когда?
    Анджей раздулся  и побагровел:  начальство опять помешало. Анджей с
оскорбленным видом  выразил  начальству  претензию.  Анджей  перешел  на
официальный тон.  Анджей заявил, что готов, памятуя об убого-утилитарных
запросах капитана,  специально пояснить:  возраст вспышки, если капитану
угодно называть так кратковременную спектральную аномалию данной звезды,
не превышает  полутысячелетия, что,  помимо,  астрофизических  расчетов,
подтверждается прямым анализом возраста костных останков вымершей фауны.
Что же  касается материй, связанных с механизмом воздействия аномального
спектра звезды в период вспышки на биологические объекты, то он, Анджей,
если   капитану   угодно   знать,   подобными   материями   никогда   не
интересовался, не интересуется и впредь интересоваться не намерен, он не
врач  и   не  биолог,-   пусть  Маргарет   рассказывает  любопытным  про
биологические механизмы,  если  только  сама  поймет,  хотя,  по  правде
сказать, где  уж ей  понять, коли она даже руки ему, Пупырю, вылечить не
может... И ноги.
    Стефан схватил  Анджея за  воротник. Рывком  приподнял -  затрещали
швы,- встряхнул  с усилием.  Анджей задушенно  молчал, выкатывал глаза и
демонстрировал полную готовность отвечать незамедлительно и по существу.
    - Я тебя спрашиваю,- прошипел Стефан, с наслаждением комкая и крутя
ворот,- когда кончится вспышка?
    Он разжал  пальцы -  кресло под  Анджеем хрюкнуло.  Анджей  натужно
заворочал шеей.
    - Э-э...  лет через триста. Собственно, триста лет - нижняя граница
оценки... Может быть, и через пятьсот. Тут у меня расчеты, а их точность
определяется...
    - Подавись  своими расчетами,- сказал Стефан, остывая. - Триста лет
- это достоверно? Не меньше?
    Анджей покивал.  Он еще  что-то говорил,  но Стефан  уже не слушал.
Остальное не  казалось существенным.  Окончательный ответ  был получен -
ясный, точный  и беспощадный. Триста лет. Этого достаточно. Хватило бы и
пятидесяти. Стефан  почувствовал, что  лоб у  него взмок,  и смахнул пот
ладонью. Он  подозревал, что  ответ будет  именно таким, и был готов его
принять, но  сейчас ощущал  в себе  потерянность и пустоту. Оказывается,
все это  время он ждал чуда... Мы все останемся на этой планете, подумал
он. Пусть  мы старимся  медленнее, чем  люди  на  Земле,  но,  оставаясь
детьми,  мы   все-таки  старимся...  Мы  умрем  маленькими  морщинистыми
старичками. У  нас никогда не будет потомства - вот и ответ тем, кто еще
не устал  считать нас основателями новой колонии. Мне первому, но мне же
и последнему...
    - Ты  вот что...-  Стефан навис  над  Анджеем,  дышал  в  лицо.  Он
вколачивал слова, как гвозди. - Запомни как следует: никакого доклада не
будет. Ни слова, ни звука. Кроме тебя и меня, об этом не должна знать ни
одна живая душа. Можешь заниматься чем хочешь, но будешь делать вид, что
работаешь над  уточнением модели.  Год  будешь  уточнять.  Два.  Сколько
потребуется. Проболтаешься - пойдешь на торф. Я не шучу.
    Анджей молчал, разинув рот.
    - Ты хорошо понял?
    - Да. - Анджей судорожно сглотнул.
    - Вот и чудесно.

                                   7
    - Вчера это выглядело лучше,- сказал Питер. - Сегодня совсем дрянь.
    Они стояли  на краю  обрыва и  смотрели на  беснующуюся внизу реку.
Утро обещало  теплый день,  и куртка  Питера была  уже сброшена с плеч и
завязана узлом  вокруг  пояса.  С  болота  принесло  тучу  мошкары,  она
толкалась перед  лицом, но  на кожу  не садилась.  Порог был  не слишком
длинный, всего  около полукилометра,  и перепад  воды  в  нем  составлял
метров семь,  но три  метра из  семи приходились  на выходной  каскад  с
крутым падением.  За узким  гребнем водоската  река  ревела,  там  кипел
пенный котел, тяжко вздымались и опадали бурые водяные горбы, взлетали в
воздух бестолковые  брызги, в облаке водяной пыли висела блеклая радуга,
а дальше  был виден  плес, струя  порога никак  не  хотела  сдаваться  и
простреливала  плес   до  середины,   но  дальше  река  успокаивалась  в
болотистых берегах и медленно несла свои воды в озеро. Питер уверял, что
от плеса до озера на веслах можно дойти за час.
    - Четыре  ступени,- Питер  говорил неторопливо и веско, вроде бы не
обращаясь ни  к Вере, ни к Йорису, но Вера знала, что говорит он для них
и только  для них.  - Ну,  первую проскочим  и не  заметим...  надводный
камень и  два обливных,  от них мы уйдем. На второй ступени поворот, там
нас прижмет  к левому  берегу, и  пусть прижимает, справа камни... потом
гранитная гряда  поперек реки, проходы посередине - дрянь, в прошлый раз
тут вообще  не было  никаких проходов... настоящий проход только справа,
вон между  теми валунами.  Всем видно?  Вчера я думал, что перед третьей
ступенью можно  пересечь струю  траверсом,  а  сегодня  нас  навалит  на
гряду...
    - Ночью  вода поднялась,- робко вставил Йорис. Будто только что это
заметил.
    - Именно.  Я тут третий раз прохожу, и каждый раз это разный порог.
Значит, так:  вначале идем  на отрицательной  скорости, в  конце  второй
ступени делаем рывок и уходим к правому берегу. На повороте не даем себя
слишком прижать  и вон  оттуда,- Питер  размахнулся, испугав  мошкару, и
далеко бросил  камень,- нет,  не оттуда,  а метра  на три  выше по  моей
команде начинаем работать. Все понятно?
    - А  четвертая ступень?  - маясь,  спросил  Йорис.  Он  смотрел  на
гребень водоската  и зябко  ежился. Вера  усмехнулась. Она была всего на
полгода старше  Йориса, но  выше на  целую голову и привыкла смотреть на
него сверху вниз. Йорис не очень-то и возражал.
    - Ты Смерть-каньона не видел,- сказал Питер. - Вот туда я бы второй
раз не  пошел. А  этот падун  я знаю.  Если правильно  зайдем в  струю и
хорошенько разгонимся,  ничего он  с нами  не сделает,  окатит только...
Гряду бы проскочить, а там - дело техники.
    Да, проскочить  бы гряду,  подумала Вера.  Дальше -  проше.  Ну,  в
крайнем случае  опрокинет... Если  это произойдет после гряды, лодку так
или иначе  вынесет на  плес, и  она скорее  всего не  получит вмятин.  У
атмосферных развед-ракет  прекрасные обводы - лодка идет, как нож сквозь
масло, без  всплеска. Вмятины  на корпусе  - это  страшно. Сопротивление
воды и  вихревой след  за кормой. Это называется турбулентностью. По ней
нас обнаружит водяной слон.
    - Может, лучше берегом? - спросил Йорис.
    Вера почувствовала,  что злится.  Было прекрасно  видно, что Йорису
совсем не  хочется тащиться по берегу с лодкой на плечах. Он слабенький.
А идти  в порог  ему страшно.  Много бы он сейчас отдал, чтобы заснуть и
проснуться уже  в донжоне.  А какой хвост петушиный распускал поначалу -
Питер его  взял! Ронда просилась - не взял, Людвиг просился - не взял, а
этого мальчишку  взял почему-то.  Устал мальчишка, выдохся еще на пути к
водоразделу, в носу ковырять и то забыл, спотыкается на каждом шагу, так
ведь на  то и  экспедиция. Чего  ждал? Что  еды хватит  до  возвращения?
Никогда еще  не хватало.  Дурак и  трус -  спорит с Питером... С Питером
спорить не надо, он лучше знает, что нужно, а что нет.
    - Здесь  скалы, там  болото,- сказал  Питер. -  Если делать  обнос,
провозимся до  вечера. Тогда  в лагерь  попадем не  сегодня,  а  завтра.
Устраивает?
    - Нет. Кхх... - Йорис вдохнул мошку. - Кха!
    - Пройдем!  - Питер  ладонью стукнул  Йориса по  спине. -  И не  то
проходили.
    Для большей остойчивости на дно уложили наскоро очищенный от сучьев
ствол дерева,  открытый нос  лодки поверх  ног Йориса  затянули спальным
мешком. Багаж  увязали в  узлы и  закрепили веревками.  Напоследок Питер
осмотрел стоянку: не забыли ли чего? Вера знала, что не забыли, все вещи
были в лодке, даже вышедшая из строя рация, лишний груз, но, может быть,
ее сумеют  оживить Уве или Донна. Рация была тяжелая и неудобная, когда-
то  она  входила  в  комплект  единственного  на  корабле  спасательного
вельбота и  вовсе не  предназначалась для  переноски на  спине. Связь  с
лагерем прервалась  после того, как Йорис при загрузке лодки оступился и
уронил рацию  в воду.  Вера вспомнила:  Йорис еще  там, за водоразделом,
виновато пряча глаза, предлагал рацию бросить. Тогда она воспротивилась,
а Питер  даже не  раскрыл рта  и три  дня тащил  рацию через  водораздел
поверх своей  ноши, втрое  большей, чем  у нее  или Йориса. Рацию нельзя
было бросать,  во-первых, потому что даже сломанные вещи рано или поздно
находят  в   лагере  применение,   вещи  дороги,   а  во-вторых,  нельзя
провоцировать  Стефана   на  нудное  разбирательство,  в  ходе  которого
виновным неизбежно  окажется Питер - как только Йорис этого не понимает?
Питер, конечно,  и тогда  справится, а может, ему даже удастся выставить
Лоренца смешным, иногда это у него хорошо получается...
    Вера обернулась.  Питер выводил  лодку на  стремнину, его  движения
были точными,  ни одного  лишнего, ими  можно было  любоваться,  и  Вера
залюбовалась.  Она   догадывалась,  что  это  лишь  один  из  рефлексов,
многократно отработанных на сотнях стоянок и сотнях порогов десятков рек
и речек,  и она  сердито отогнала  мысль о  том, что  смешно  любоваться
рефлексом. Сожженное  загаром лицо,  очень светлые внимательные глаза, и
весло в  руках сидит  как влитое,  хоть  от  холода  воды  пальцы  давно
потрескались и  кровоточат. У  всех с пальцами плохо, один Питер никогда
не ноет.  Как он  прошел по  стоянке, как  прыгнул в  лодку, как внушает
младшим  внимательней  слушать  команды!..  В  такого  можно  влюбиться.
Неудивительно, что Ронда Соман вертится перед ним во всех видах, прохода
не дает,  а как  он ее  прозвал -  Секс-петарда? Очень  похоже. Нет, это
Стефан прозвал... Белокожий Стефан. Надо с ней поговорить, чтобы бросила
эту дурь:  Питер - общий. Он - лидер. Наш настоящий вождь. Нет, когда-то
и Стефан  был ничего  себе; это страшно, что сделала с ним власть, а лет
через десять  он окончательно  обрюзгнет... Не  хочу  о  нем  думать.  С
Питером ничего  не страшно. Пройдем. Что? Грести? Правильно, нужно войти
в поворот  точно посередине  главной  струи...  вошли...  а  вот  Йорису
страшно, зря он так суетится. Уймись, глупый, с нами же Питер, а значит,
все будет хорошо...
    Уже на  первой ступени  лодку начало швырять. Совсем рядом с днищем
проносились камни,  заметные только  по меняющемуся  характеру  струй  и
гладким, как стекло, неподвижным водяным горбам с беснующимися бурунными
хвостами. Лодка  не умела  взлетать на  валы, она  протыкала их носом, и
Йориса окатывало  до подмышек.  Вера  охнула,  когда  во  впадине  между
горбами ее весло скользнуло, не достав до воды. А Питер кричит... Йо-хо-
о! Кричи, Питер! Мы должны тебя слышать. Мощная какая вода... Гребок! Р-
раз! Еще!  Ушли от камня... Теперь прижим... Вера неожиданно поняла, что
нисколечко не  боится. Нужно  только внимательно  слушать. Нужно  делать
так, как  скажет Питер,  он знает  как, он  все умеет.  А вот  Йорис чем
дальше, тем  больше боится,  и гребок у него мелкий, суетливый... Сейчас
нельзя бояться.  Как ты гребешь, Йорис, Питеру же трудно, разве ты этого
не понимаешь?  Нас кренит...  нет, выправились...  Пора!!! Команда  -  и
теперь только  вперед, Питер  на корме  работает как  бешеный,  и  лодка
летит, пусть  наши мышцы  лопнут, но  она должна  лететь, ей надо успеть
пересечь струю  до гряды,  вон он  - проход, его уже видно, но как же до
него далеко...
    Вера слышала,  как позади отрывисто кричит Питер - задает темп. Она
чуть не улыбнулась между взмахами: мне не надо, а Йорис не слышит... Она
знала, что Питер выкладывает все силы, и сама выкладывалась без остатка.
Крайний камень  в гряде надвигался с пугающей быстротой, в главной струе
их снесло  далеко вниз,  но проход  справа приближался  с каждым взмахом
весла, и  Вера знала, что они успеют, непременно успеют, иначе просто не
могло быть...
    Они не успели. Лодка бортом налетела на валун, и тут же ее повалило
набок.

                                   8
    Грузовой лацпорт  корабля  был  распахнут,  и  на  грунт  спускался
широкий, в  ребрах-поперечинах трап.  Прямо перед  ним в  граните  зияла
глубокая трещина:  сорок  лет  назад  скала  не  выдержала  нагрева  при
вплавлении в  нее корабля.  Кое-где за  гранит цеплялся  лишайник. Через
трещину был  переброшен мостик,  и от  него, петляя и ветвясь, по лагерю
разбегались тропинки:  к огороду,  к мастерским,  к навесам  и сараям, к
перелазам в  частоколе, а  самая широкая  и утоптанная  шла к воротам и,
миновав их, сворачивала к болоту.
    Стефан осмотрелся.  Лодырей в  поле зрения  не обнаруживалось.  Под
трапом - тоже.
    Солнце стояло уже высоко.
    Под ближайшим  к  кораблю  односкатным  навесом,  в  котором  легко
угадывалась снятая с "Декарта" переборка, горела топка. Едкий дым уходил
в небо  сквозь полый  ствол кремнистого  дерева,  выше  частокола  круто
загибался по  ветру и  рассеивался по-над  болотом. Над  топкой шипел  и
плевался паровой  движок, соединенный с электрогенератором,- прожорливое
детище Фукуды  и Людвига,  обеспечивающее корабль  энергией  и,  как  ни
странно, достаточно  надежное. Свистела  струя пара. Со скрипом крутился
маховик, и что-то надоедливо дребезжало. От генератора к кораблю змеился
тощий  кабель,   просунутый  в  аварийный  люк.  Большую  часть  энергии
поглощала ненасытная  прорва  синтезатора  пищи,  меньшая  тратилась  на
питание корабельного  мозга и радиомаячка, утилизацию отходов, освещение
и  отопление   жилых  помещений.   Последнее  наполовину  обеспечивалось
собственным теплом людей, находящихся внутри "Декарта".
    Из сарая, прижимая к животу корзину с торфяными брикетами, появился
Фукуда Итиро.  Поставив корзину,  встал на  цыпочки, пощелкал пальцем по
врущему манометру,  пошуровал в  топке и  только тогда  заметил Стефана.
Заметив -  совершил полупоклон.  Он  не  просто  кланялся  Стефану,  как
кланялся всем,  кто был старше его, а именно  с о в е р ш а л  обрядовое
действо, встроенное в него, очевидно, генетически.
    Стефан кивнул  в знак приветствия. Здесь можно было не опасаться ни
подвоха,  ни  саботажа:  размеренную  работу  механика,  помимо  прямого
приказа, могло  бы остановить  разве что стихийное бедствие. В остальном
Фукуда был  загадкой. Не  друг, но  и не  враг. Молчун.  Раз молчун и не
дурак - значит, думает. А о чем? Вопрос... Но лоялен к начальству, а это
главное. Умеренно лоялен. Ладно и так.
    - Все в порядке? - спросил Стефан.
    Он выслушал  краткий и  точный отчет, из которого уяснил во-первых,
что торф  последнее время не успевает как следует просохнуть, из-за чего
сажа осаждается  в трубе  с ненормальной быстротой, во-вторых, что пресс
для брикетирования  торфа работает  штатно, а в-третьих и в-главных, что
котел работает нештатно, и если Диего сегодня же не синтезирует жидкость
для снятия  накипи, достигшей угрожающей толщины, то Фукуда ни за что не
ручается и ручаться не может.
    Фукуда был ценен уже тем, что никогда не предлагал административных
решений. Самолюбие  его не  было уязвлено.  Попроси Стефан  совета -  он
только удивился  бы: здесь,  как и  дома, в рыбацком поселке на Окинаве,
каждому следовало заниматься своим делом, не перекладывая на посторонних
личную головную боль. В своей же области Фукуда был незаменим.
    - Сегодня  Диего занят,- возразил Стефан, делая в памяти зарубку. -
Сегодня будет праздник. А жидкость будет завтра, я прослежу.
    Фукуда, по-видимому совершенно удовлетворенный, повторил полупоклон
и принялся  кидать в  топку брикеты.  После ухода  с Питером  сразу двух
работников  он   обходился  без  кочегара,  уставал,  но  не  жаловался.
Идеальных  специалистов   не  бывает   вообще,  а   этот  -   лучший  из
неидеальных...  Стефан  вдруг  понял,  почему  начал  утренний  обход  с
хозяйства Фукуды,  хотя  обыкновенно  заканчивал  им:  не  было  желания
портить себе с утра настроение.
    Дела в мастерских сегодня не было.
    Стефан миновал  огород -  шесть десятков  кустиков, вытянутых двумя
нитками в тени частокола и прикрытых длинным навесом от косых рассветных
и закатных  лучей. Без  навеса  картофель  погиб  бы  в  считанные  дни,
разделив судьбу  двух десятков картофелин, случайно найденных в кухонной
кладовке "Декарта"  и высаженных  в грунт  в незапамятные времена. Тогда
уцелела  только   одна   картофелина.   Результаты   огородничества   не
впечатляли: кустики росли болезненными, а урожай снимался один раз в два
земных года,  что выходило  все-таки чаще  раза в год, если считать годы
местные. Сегодня  в честь  праздника будет  выкопано пять  кустов  -  не
меньше чем по полкартофелины на человека, а то и больше.
    Еще  будут  пирожные,  если  Диего  не  подведет.  Праздник  должен
запомниться.
    Он сходил  к болоту.  Постоял, посмотрел,  как идет  добыча  торфа.
Болото было  обширное и  мелкое, его давно следовало осушить или хотя бы
понизить его  уровень, пробив  для стока канаву в скальной перемычке, но
для этой  работы вечно  не хватало  рук. Ближе  к берегу среди коварных,
расползающихся под  ногами кочек  попадались торчащие,  в пятнах плесени
верхушки валунов  и была  между ними  настелена жердяная гать; дальше от
берега валуны  исчезали,  еще  дальше  исчезали  и  кочки  и  начиналось
собственно болото  - черно-коричневое,  неподвижное, с  едва  различимой
глазом щеточкой леса на том берегу и размытыми пятнами островов.
    Рыжая макушка  Людвига маячила  там, где  кончалась гать.  Он и Уве
забрасывали ручную  драгу.  Со  стоном  тянули.  Драга  шла  нехотя,  ей
хотелось остаться  в болоте  насовсем, она упорно цеплялась за что-то на
дне, и гать под ногами добытчиков погружалась в жижу. Драгу опорожняли в
деревянный короб  для отцеживания.  Сырой торф,  сменяясь,  таскали  под
навес Ульрика,  Агнета и  Киро. Все  было как  надо. С  лиц  носильщиков
градом катился  пот. От  леса по краю болота тащился Дэйв - мрачно волок
срубленное для  гати деревце.  Не без  причины мрачно...  Вдали, то явно
показываясь, то  ненадолго скрываясь  в лесу,  слонялся почем  зря белый
клоун.
    Не найдя  отлынивающих, Стефан  повернул  было  к  строителям.  Его
остановил крик.  Девчонки, вереща, бежали по гати к берегу, из-под босых
ног фонтанчиками  выбрызгивалась вода,  а  рядом  с  гатью  над  уже  не
неподвижной, а  дрожащей и  хлюпающей черной  жижей качалась  на толстой
глянцевой шее  безглазая голова  разъяренного болотного  червя,  видимо,
задетого драгой. Бежал, забыв в руке пустое ведро, Киро, бежал бросивший
драгу  Уве,   и  только   Людвиг,  хладнокровный  умный  тугодум  Людвиг
единственный из всех не бежал, а медленно отступал, пятясь по краю гати,
стараясь не  оказаться на  линии выстрела и выманивая червя на гать. Это
было мудро:  иначе червь опять заляжет на дно и рано или поздно повторит
нападение. С червями лучше кончать сразу.
    С  верхней  площадки  донжона  ударил  стреломет.  Жужжа,  прилетел
толстый металлический стержень - коротко чавкнув, ушел в голову червя по
хвостовой торец.  Обрызгав Людвига,  червь взбаламутил  грязь.  Девчонки
взвизгнули от  восторга. Киро  запрыгал  на  берегу  и  замахал  ведром;
запрыгал, победно  вопя, и  Уве; один  только мрачный и злой с утра Дэйв
все так  же - нога за ногу - тянул вдоль болота срубленный ствол. Спасти
стрелу не удалось - червь затонул.
    Благодарность  часовому,   отметил  про   себя  Стефан,   игнорируя
невнимание к  себе. Вынести  благодарность. Отменная  работа. Первой  же
стрелой наповал  с двухсот шагов - выстрел, прямо скажем, замечательный.
Профессиональный выстрел. А кто нынче часовой - Инга? Она. В Питере души
не чает,  сопливка. И  когда это  она научилась  так стрелять?  И кто ее
научил? Меня,  между прочим,  она ненавидит  и не  дает себе  труда  это
скрывать. Гм. Все равно - благодарность. Потом.
    Все они в Питере души не чают.
    Он представил  себе, как  такая же  стрела с  размаху вонзается ему
между лопаток,  и пошел  к строителям. Только теперь он заметил, что все
это время  держал руку  на кобуре  "махера",  и  с  досадой  поморщился.
Рефлекс... Когда-нибудь  они меня  подловят, подумал он не в первый раз.
Поставят перед  необходимостью стрелять...  Он прекрасно  видел, как это
будет: стрелы,  выбрасывая черные  фонтанчики, шлепают  в  грязь  вокруг
толстого глянцевого  червя, вывинтившегося  из болота рядом с испуганным
малышом, нога  которого застряла  между жердями  гати... Мимо... мимо...
малыш верещит,  старшие бегают  и суетятся,  кто-то кричит: "Стреляй! Да
стреляй же!"  - кричит  прямо в уши, и Стефан, с ужасом понимая, чем это
кончится,  рвет   из  отцовской   кобуры  тяжелый   отцовский   "махер",
единственное штатное  оружие на  корабле, давно  уже  не  символ  власти
капитана, а ее основу...
    С внешней  стороны лагерь  и впрямь  напоминал  крепость,-  еще  не
рыцарский  замок   (для  полной  иллюзии  недоставало  зубчатых  стен  и
подъемных мостов),  но уже  зародыш замка,  чудовищную тупорылую  башню,
способную выдержать  годичную осаду,  родовое гнездо  мятежного  барона,
владетеля окрестных  лесов, лугов  и полей, предводителя головорезов, не
признающего иных  прав, кроме права меча, и в бесстрашной дерзости знать
ничего не знающего, кроме своей силы, своей воли и своей прихоти.
    Цитадель.
    Ближе  к   лагерю   иллюзия   рассеивалась.   Средневековая   башня
оборачивалась  обыкновенным   звездолетом,  вдобавок   изуродованным,  а
частокол, коему  надлежало  стоять  прямо  и  несокрушимо,  шел  волной,
местами норовя  завалиться внутрь  лагеря, а  местами наружу.  Забить  в
скальный грунт бревна не представлялось возможным - частокол держался на
подпорках  и   поперечинах.  Снизу   бревна  были  укреплены  камнями  и
утрамбованной землей, натасканной из леса. Тощая земля пополам с ветками
и сухим  лишайником держала слабо. Пригодилась бы глина, но единственное
в этих краях глинище находилось километрах в пятнадцати к югу и вдобавок
на другом берегу озера.
    Не только старшие - каждый малыш в лагере великолепно знал: появись
снова зверь, сравнимый по размерам с цалькатом, ограда не задержит его и
на минуту.  Наиболее умные  головы с  ехидцей  утверждали,  что  главная
польза от  ограды заключается  в уйме  уничтоженных  для  ее  возведения
деревьев, благодаря чему полоса леса между болотом и озером отодвинулась
от лагеря на полкилометра. И во многом это было правдой.
    Команда строителей  - Илья,  Маркус, Ронда  - поправляла  частокол.
Работали молча,  вертели ворот  с арканом,  накинутым на  острие бревна,
один только  Илья время  от времени принимался кричать: "Еще!.. Заснули!
Камень  подложи!"  Порой  он  прибавлял  к  этому  по-русски  отрывистую
трехсложную фразу,  точного перевода которой Стефан не знал, но об общем
смысле догадывался. Который день работа двигалась вяло: не хватало Веры,
умевшей работать за двоих.
    Здесь еще  сильнее, чем  у болота,  чувствовалось  отчуждение.  Там
Стефана постарались  не заметить,  но и придраться было не к чему. Здесь
заметили, а  заметив, забегали  быстрей, зашевелились  молчаливо-мрачно,
кидая косые  взгляды. Как  всегда, это  было  неприятно  и  более  всего
походило на  ощущение от  занозы, которую  забыли  вынуть.  Заноза  была
застарелая, в  воспаленной гноящейся ранке, и привыкнуть к ней за годы и
годы оказалось  невозможным. Кошмар,  с неожиданным  недоумением подумал
Стефан. Почему  они меня  так ненавидят?  Глупо же. Что им во мне? Не я,
так другой...
    - Это  работа? -  спросил он, поковыряв податливую землю. - Кто так
трамбует, разгильдяи? Это работа, я вас спрашиваю?
    Илья, перестав крутить ворот, глядел дерзко.
    - Сам трамбуй. - И добавил по-русски.
    Стефан поднял бровь.
    - Ты  видишь, что  нас трое?  - враз потупившись, забормотал Илья и
вдруг, вскинув  голову, даже не выкрикнул, а высверлил тонким голосом: -
Много мы  втроем наработаем,  а? Много,  Лоренц? Что  смотришь? Кто Веру
услал в экспедицию, я?
    Это была  ложь, явная наглая ложь: Вера ушла сама, а Стефан лишь не
помешал ей уйти с Питером, изобразив для публики, что вполне одобряет и,
более того, будто бы даже сам планировал эту никому не нужную экспедицию
- и  ведь ясно  понимал, что  никого этим  не  обманет,-  но  сейчас  он
чувствовал: Илья  верит в  то, что  говорит. Легко  верить в  то, во что
хочется верить.
    - Может,  лучше  Веру  назначить  бригадиром,-  задумчиво  произнес
Стефан, равнодушно  наблюдая полное  поражение оппонента,-  раз уж ты не
справляешься... Как полагаешь?
    - Если она еще жива! - немедленно вмешалась Ронда. Ее глаза горели,
как у кошки. Она рвалась в бой.
    Стефан открыто  усмехнулся: можно  было  подумать,  Секс-петарду  и
впрямь волнует  Вера, а  не Питер. Ха! И тридцать три раза - ха! Правда,
если экспедиция не вернется... На этом им меня не подловить, подумал он.
Я знаю,  с кем  имею дело. А связь... что ж, я отдал им лучший комплект,
упрекнуть меня  не в  чем. И заблудиться они не должны, у них прекрасная
карта, еще  "Декарт" снимал.  Разве что  карта устарела, но это вряд ли:
планета пассивна, за все сорок лет ни землетрясения, ни урагана...
    - Ты лучше о себе думай, а не о Питере,- сказал он Ронде. - Он-то о
тебе думать не станет.
    Почувствовав неладное,  он обернулся.  Так и есть: Маркус маячил за
спиной. Как  ни резко  обернулся Стефан,  мальчишка успел  принять самый
невинный вид.  Шустрый мальчишка.  Щенок, сорок восемь лет всего, а туда
же... Кинулся бы под ноги, а эти двое насели бы сверху и тогда, пожалуй,
добрались бы  до бластера.  Когда-нибудь и  доберутся -  эти или другие.
Кто-то из  них облил  кислотой лозунг.  Вот  что  самое  смешное:  стоит
начальству  уйти,   как  Маркус,   сопя  и   шмыгая  от  досады,  начнет
выговаривать Ронде  за то,  что та не вовремя и не туда скосила глаза...
Они поймут,  что Стефан  обо всем  догадался. И  они  начнут  ссориться.
Глупые, они  думают, что  их губит несогласованность действий. Чушь! Она
их спасает,  только никто  из них не может этого понять. Кроме Маргарет,
но ведь она не с ними.
    Пусть ссорятся.  Что-то давненько не было ссор. Давно не приходится
выслушивать жалобы  на то,  что Дэйв  опять дерется,  и кляузы  друг  на
друга, бесконечные  наслоения кляуз,  целые геологические  пласты, и  не
обращать на  них внимания...  либо, наоборот, обращать, в зависимости от
обстоятельств.  Юлить,   вертеться   ужом,   одновременно   демонстрируя
твердость, и  гнуть, гнуть мнение большинства в свою пользу. В сущности,
в пользу  того же большинства. И почему-то думать, что дрязгам и склокам
не будет  конца, проклинать  свою участь,  не догадываясь,  что это-то и
есть настоящая жизнь.
    Теперь они объединились. Не все, но многие. А он еще радовался, что
драки на  борту стали  редкостью! Они  объединились против  него, своего
капитана. Он  проморгал тот  момент, что было непростительно. Теперь уже
поздно что-либо  исправлять, любое  решительное действие пойдет во вред,
нужно ждать, когда вскроется этот нарыв, и тогда...
    Тогда - посмотрим.
    - Не  на дядю  работаете,- буркнул  он. -  Отсюда до огорода - ваша
сегодняшняя норма. Если не управитесь, будете ворочать вместо праздника.
Качество проверю сам. Ясно?
    Идя к  трапу корабля,  он чувствовал  на себе  ненавидящие взгляды.
Пусть, пусть... Ему захотелось прибавить шагу. Нет, нельзя. Им ничего со
мною не  сделать. Никогда.  Пусть все останется так, как есть, как было,
ведь  на  самом  деле  было  не  так  уж  плохо,  а  значит,  пусть  это
продолжается как можно дольше...

                                   9
    Сидя на  корточках перед  грубой  станиной  пружинного  стреломета,
закрыв ладонями  лицо, Инга  плакала совсем так, как плачет девятилетняя
девочка, не  получившая ко  дню  рождения  обещанного  подарка.  Появись
сейчас из  леса цалькат,  она опоздала  бы поднять  тревогу. Ее никто не
видел -  у кого  найдутся время  и желание подняться на верхнюю площадку
донжона? Разве  что явится  Стефан... похлопать  по плечу, поздравить от
имени тех, кого он, как ему кажется, ведет и направляет.
    Она его  упустила! Помешал  проклятый червь,  достаточно крупный  и
подвижный, чтобы  испугаться за  Людвига. Она выстрелила в червя. И лишь
когда со  звонким щелчком  новая стрела,  выскочив из магазина, легла на
ложе стреломета,  Инга поняла,  что теперь  поздно. Червя надо было бить
второй стрелой.  А первой...  Она сказала бы потом, что не учла поправку
на ветер. Или что дрогнула рука. Ей, конечно, не поверили бы, она знала,
что не  умеет врать.  Но сделали  бы вид,  что верят,  а  разве  не  это
главное? Э,  что теперь  думать! Стефан  ушел, и  надо было начинать все
сначала:  убедить   себя,  настроиться,  решиться...  Невозможно  больше
терпеть. На  дистанции в  двести шагов  она бы не промахнулась, а Стефан
все-таки  ушел   и  еще  непременно  захочет  выразить  благодарность  и
похлопать по плечу...
    Пошмыгав, она вытерла слезы. Прошлась по периметру площадки - пусть
снизу видят,  что часовой  не спит. Можно сказать, что глаза заслезились
от ветра - наверху всегда ветер, не то что у земли. Стефан, конечно, все
поймет, потому что она не умеет врать...
    Долго-долго,  до   нестерпимой  рези   в  глазах  она  смотрела  на
спокойное, в  искрах слепящих  бликов озеро.  Она шептала,  не вникая  в
смысл слов  молитвы. Питер  должен вернуться. Он не может пропасть - это
было бы больше, чем несправедливость. Это было бы предательством. Во что
бы то ни стало он должен вернуться.

                               ИНТЕРМЕЦЦО

    Дрынннь!..
    - Опять ты?
    (А кто еще станет звонить в третьем часу ночи?)
    - Опять я.
    Давить тяжелые вздохи я уже давно разучился.
    - Нет, ничего, я так. Просто захотелось поболтать.
    Шалтай-Болтай. И вся королевская конница.
    Галоп по аксонам.
    - Слушаю.
    - Поправка.  Та, кого  ты называешь Ингой, стреляла не в червя. Она
стреляла в  Стефана и  промахнулась. Кстати,  именно потому, что не учла
поправку на ветер.
    - Ну и что?
    - Как  что? Навертел выше меры дутой психологии, а все было гораздо
проще. Неужели  ты думаешь,  что маленькое  чудовище в  возрасте  сорока
девяти лет  остановилось бы  перед хладнокровным убийством? Да еще после
того как она и другие столько вытерпели от Стефана?
    - Но ведь не убила?
    - Случайно  не убила,  а имела  редкий шанс.  Кстати, и  Стефан для
самосохранения использовал отнюдь не только тот наив, который ты описал.
Убрать его не так-то просто.
    Не понимает  жанровой специфики,  а советует.  Если я начну убивать
своих героев  прямо со  старта - с кем я останусь? Мне жаль их всех, и я
никому не  желаю зла.  Не исключено,  что даже попытаюсь поддержать кое-
кого до поры до времени.
    Что это ему - триллер?
    Размышляю  о  том,  что  чем  слово  отвратнее  звучит,  тем  легче
прививается на  отечественной почве,  а почему  - загадка...  Триллер  -
похоже на трейлер.
    А он-то при чем? Скребу в затылке.
    Ага, вывозить трупы. Из триллеров.
    Мучительные потуги к остроумию.
    - Кстати  сказать, ты  к Стефану  присмотрись.  Как-никак  он  твой
прямой потомок.
    - ??
    - Твоя правнучка выйдет замуж за прибалта, ну и вот...
    Удружил... Притом наглеет на глазах:
    - Подсказать тебе, кого надо грохнуть в первую очередь?
    Вот так, да?
    - Не  старайся,- пресекаю.  - Обещаю и торжественно клянусь, что во
всем повествовании ты не найдешь ни одного трупа.
    Довольно-таки опрометчивое  заявление с  моей стороны. И кто дурака
за язык тянул?
    - Спорим?
    Назвался груздем - продолжай лечиться.
    - Спорим. На щелабан.
    - За каждый труп?
    - Еще чего,- спохватываюсь. - Оптом.
    - Дешево отделаться хочешь. Ну ладно, черт с тобой. Кто разобьет?
    Некому. Жену  разбудить разве?  Гм... пожалуй  не  стоит.  Я  своей
супруге не  враг. Рука,  высунувшаяся  из  стены,  имеет  цвет  обоев  -
зелененькая в цветочек. Меня и то вгоняет в пот.
    - А если об угол стола?
    - Ой!..
    - В чем дело?
    - Больно об угол-то...
    - Потерпишь. Стенку поправь.

                                   10
    Они потеряли  много времени,  вылавливая вещи по всему плесу, и все
же спасли  не все.  У Веры  уплыла куртка,  у Питера - лук, и рация таки
утонула. Питер нырял, но не смог ее найти.
    - Хорошо, что вторая фляжка уцелела,- сказала Вера.
    Йорис молчал. У него шла носом кровь, он стеснялся и отворачивался.
    - Ляг  на спину,-  посоветовал  Питер.  -  И  куртку  сними,  пусть
просохнет.
    Везло ли  ему, сказался ли опыт - не имело значения. Главное, цел и
невредим, а  ссадина на  спине не  в счет.  Даже когда лодку кувыркало в
потоке, как  глупое бревно,  и несло  на гранитный  зуб, а  он  помешал,
подставив себя,  все обошлось,  хотя ударило  крепко и  могло бы сломать
спину. И  еще потом, когда за водоскатом пенный котел хотел его утопить,
он не  дался и выплыл, выдернув из котла и Йориса. Того ударило головой,
но не сильно - отойдет.
    Вера баюкала руку - ей повезло меньше. Питер, осмотрев, сказал, что
перелома нет,  но рука  все равно  распухла и  не гнулась  в локте. Руку
пришлось подвязать,  и все  равно было  больно, а на весло не хотелось и
смотреть. Вера  успокаивала себя:  до озера осталось всего ничего, Питер
справится один, а на озере можно поставить парус...
    При ударе о гряду сильнее всего пострадал левый борт лодки. Корпуса
развед-ракет "Декарта"  выдерживали, как  следовало из  документации, до
тридцати "g", однако предпочитали равномерно распределенные нагрузки.
    Опять принесло  мошкару, она  обнаглела и  лезла в  глаза, и кто-то
страстно урчал и хлюпал в болоте за бугром, то ли опасный, то ли нет. На
плесе вода  сделалась темнее  и холоднее  на вид:  здесь  была  глубина.
Крупные  прозрачные  насекомые,  неопасные  для  человека,  гонялись  за
мошкарой, стараясь  держаться подальше  от воды.  Там  их  ждали.  Шумно
плеснула, выпрыгнув на мгновение, крупная рыбина и снова ушла в глубину,
несъедобная тварь.
    Солнце жарило вовсю.
    - Поесть бы что-нибудь,- сказал Йорис, шмыгая носом. - Может, у нас
осталось? Крошки какие-нибудь...
    Питер покачал головой.
    - Потерпи,-  сказал он.  - Первая  сосулька, какую  найдем,-  твоя.
Обещаю.
    - Почему это моя? - благородно возмутился Йорис. - Я поделюсь...
    - А  я-то думал:  как нам  быть, если  ты не поделишься? Лежи уж...
выздоравливай. Ты, Вера, прости: сосульку - Йорису. Мне гребец нужен.
    - Правильно,-  сказала  Вера.  -  Я  не  хочу  есть.  -  Она  вдруг
испугалась, что ей не поверят, и замотала головой: - Правда, я совсем не
хочу.
    Но ей поверили, и от этого стало немножко обидно.
    Они еще  поговорили о  том, как  они наедятся в лагере и сегодня же
вечером -  не позже! - улягутся спать сытыми, и о том, что пищевая паста
не столь  уж дурна  на вкус,  а потом  Вера вспомнила,  что сегодня день
рожденья Петры, поэтому должен быть особенный стол, и всех троих немного
мутило, а рты наполнялись пустой слюною, но они говорили о еде, чтобы не
говорить о  лодке, о страшной вмятине в ее днище и о том, что ждет их на
озере. Вернее  - кто  ждет. Многодневный  путь пешком  в обход  озера по
болотам был молчаливо отвергнут как нереальный.
    - Говорят,  у Стефана  в башне целый склад консервов,- зло говорила
Вера, а  Йорис поддакивал  и щупал  голову. - Только никто не знает, где
он, этот склад.
    - Сказки,-  веско возражал Питер, и Йорис снова поддакивал. - Нет у
него склада. Мы бы знали.
    -  Да?  Сказки?  А  когда  испортился  синтезатор,  откуда  взялись
консервы? Мясо, овощи, молоко для малышей? Откуда все это?
    - Отчего  же не  спросила? -  без интереса  интересовался Питер.  -
Побоялась?
    - Ну,  не так  чтобы...- оправдывалась Вера и морщилась, потревожив
руку. -  Просто как-то  не пришло в голову. Как-то так... Я же тогда еле
ноги волочила, ты помнишь. Да и ты тоже. Сам-то почему не спросил?
    - Потому  что нет  никакого склада.  Не спорю, раньше был, а теперь
нет. Так-то вот.
    Было жарко. И было сыро и дрожко. Все сразу.

                                   11
    Услышав осторожный  свист, Илья  перемахнул через  перелаз с  такой
скоростью, что  запутался в  перекладинах и  едва  не  грохнулся  оземь.
Дождался, наконец!  Черви бы болотные сожрали рыжего зануду - ходит нога
за ногу.
    - Зачем звал? - спросил Людвиг.
    Илья оглянулся  - мальчишка  Маркус маячил на верху частокола и был
похож на  нахохлившегося вороненка.  Свистнет, если  что. За  частоколом
торчала черным  пнем верхушка  донжона и  тяжкими кругами  вокруг  башни
летала старая  седая гарпия. Часовой не обращал на нее внимания - гарпии
опасны стаей.
    Илья осмотрелся  еще раз,  вопросительно кивнул  Маркусу,  дождался
ответного кивка,  подтверждающего: все  в порядке, Стефана нет, и тогда,
наклонившись к уху Людвига, сказал шепотом:
    - Я знаю, как добыть бластер.

                                   12
    - Так, пожалуй, и ветер стихнет,- озабоченно произнесла Вера.
    Тему не  поддержали.  Плохая  примета  -  говорить  о  ветре  перед
переходом через озеро. Оно этого не любит.
    - А если вмятину залепить глиной? - предложил Йорис.
    - Размокнет и отвалится. Да и глины нет.
    Завалив лодку  набок, Питер  возился, закрепляя киль. Киль был мал,
внезапный боковой шквал мог опрокинуть лодку, но другого киля не было. В
сущности, киль  не был  килем, а  был одним  из  стабилизаторов  ракеты,
достаточно аэродинамически  совершенным, чтобы использовать его на воде.
Само собой,  только на  озере. На  порогах киль  был мешающим  неудобным
грузом и покоился внутри лодки.
    - Надо  бы сделать катамаран,- сказал Йорис. Он поддерживал лодку с
кормы, стараясь  не глядеть  на страшную вмятину в днище ("Неужели это я
сюда головой?.."). - Тогда можно без киля. И надежнее.
    - А на реке?
    - А  на реке  катамаран можно  разобрать. Получатся две лодки. Одну
спрятать, ничего  ей не  сделается, а  на другой  плыть по  реке.  Потом
вернуться и  снова собрать.  И идти  по  озеру  хоть  напрямик.  Сделать
катамаран пошире, тогда его, наверно, даже водяной слон не перевернет...
    - Сорок  лет думали и не додумались,- презрительно сплюнула Вера. -
Много ты  знаешь про  водяного слона. Ты его хоть раз вблизи видел? Ну и
молчи.
    - Видел!
    - Когда видел? Ну?
    - В  прошлом году видел! - От обиды Йорис чуть не выпустил корму. -
Видел, видел, видел, видел! Вот! А ты катамаран когда-нибудь видела?
    - На картинке. Давно, на Земле еще.
    - А я его живьем видел!
    - Врешь ты все...
    - Нет,  отчего же,- сказал Питер. Когда он начинал говорить, другие
умолкали. -  Идея сама  по себе интересная. Просто очень хорошая идея. -
Краем глаза  он проследил за тем, как на лице Йориса разливается румянец
смущения и  удовольствия. -  Вот только  один вопрос:  где взять  вторую
лодку?
    - Распилим  еще одну  ракету,- быстро  сказал Йорис.  По тому,  как
Питер, не  прерывая работы,  медленно покачал  головой,  он  понял,  что
сказал не то. - Ну, еще что-нибудь...
    - Последнюю ракету Стефан не даст,- хмыкнула Вера. - Особенно нам.
    - Правильно.
    - Почему?
    - Потому  что если мы утонем, Стефану будет легче,- сказала Вера. -
Ты еще не понял, что он нас не ждет?
    Йорис запнулся. Двигал кожей лица, переваривал мысль.
    - Как же так...
    - А вот так!
    - Лоренц по-своему хороший человек,- неожиданно сказал Питер.
    - Что? - Вера была потрясена. - Кто? Лоренц? Ты больше так не шути,
ладно?
    - Не буду. - Питер усмехнулся.
    - Сказал тоже - Стефан... Убила бы.
    - Нет,  он человек талантливый. Сорок лет всех вас держать в узде -

    - И не нужно,- тихонько сказал Йорис.
    - Понимаешь,  когда пытаешься  сделать всем  хорошо, всем почему-то
становится плохо,-  сказал Питер.  - Беда  в том,  что даже самый лучший
человек не  может определять,  что для  другого человека  хорошо, а  что
плохо. Мне Лоренца жаль, он вам добра желает...
    - Убила бы,- повторила Вера.
    - А я бы не стал... Ну, взяли разом!
    Лодку поставили  на воду.  Теперь, чтобы  ее загрузить, приходилось
заходить в  реку по  пояс. Укрепили  растяжками мачту  -  тонкую  прямую
трубку из системы охлаждения реактора "Декарта". Перед тем как отчалить,
Питер срезал  длинную палку  и привязал к ней свой нож. Получилась пика.
Если водяной  слон всплывет под лодкой, его можно будет кольнуть и тогда
на минуту  или две  он уйдет  на  глубину,  всколыхнув  воду.  Потом  он
всплывет снова.  За это время надо успеть что-то придумать, потому что с
каждым разом  слон все менее охотно будет отступать, он быстро привыкает
к ударам  пикой, а потом он выдавит лодку из воды и перевернет ее. Он не
понимает, что  лодка неживая  и несъедобная,  но когда  люди окажутся  в
воде, он  разберется, что  к чему.  Поэтому опасно  удаляться далеко  от
берега - водяной слон любит глубину, его никогда не видели на прибрежных
отмелях. Впрочем,  его вообще  трудно  увидеть:  когда  он  охотится,  а
охотится он  почти всегда, его тело теряет бурую расцветку и перед самой
атакой становится  настолько прозрачным,  что  сквозь  толстую  мембрану
становятся хорошо  видны пищеварительные  вакуоли, ядро и туманные пятна
органелл.
    Озеро было большим - шесть километров шириной в самом узком месте и
до двадцати  пяти в  длину,-  прозрачным  от  почти  полного  отсутствия
микроорганизмов и скудным на рыбные запасы. Точно так же, как гигантское
одноклеточное животное  именовалось  водяным  слоном,  рыбой  назывались
стремительные торпедообразные  беспозвоночные, иногда  до двух  метров в
длину. Отвратительные  на вкус  человека, они были основной пищей слона.
Каждый знал,  что в  озере, на  берегу которого  стоит  "Декарт",  живет
только один  водяной слон  - двоим  здесь не  хватит пищи.  По-видимому,
животное было  относительно  редким:  Питер,  облазивший  всю  округу  и
разведавший десятки больших и малых озер, знал лишь три озера с водяными
слонами.
    Иногда слон  размножался  делением  -  всегда  на  три  части.  Они
расплывались в  разные стороны,  охотились порознь  и до поры до времени
мало интересовались  друг другом. Но рано или поздно их отношения всегда
выяснялись беспощадной  схваткой, и  тогда вода  в озере кипела, а волны
выбрасывали  на  берег  скользкую  пену.  В  сценариях  схваток,  иногда
наблюдаемых с  верхней площадки  донжона, не  замечалось  никакой  общей
закономерности, только  финал битвы  всегда был  одинаков: двое  из трех
должны были  погибнуть. После этого в течение одной-двух недель по озеру
можно было  плавать вполне  безнаказанно, даже  пугливая рыба  смелела и
выпрыгивала  из   воды,  радуясь   отсрочке:  водяной   слон  был  занят
перевариванием своих собратьев.
    Вера послюнила  палец, пробуя  ветер.  Промолчала,  кусая  губы.  В
правой руке,  подвязанной к шее, поселилась горячая дергающая боль. Вере
предстояло быть  балластом. Последний  бросок  через  озеро  всегда  был
лотереей, в  которой  не  все  и  не  всегда  зависело  от  гребцов,  но
физическая беспомощность унижала.
    - Возьми,- она протянула Питеру свой нож. - Сделай еще одно копье.
    - Для тебя? - спросил Питер, но нож взял. - Нет.
    - Пожалуйста, сделай. Если он нападет, я здоровой рукой...
    - Здоровой рукой ты будешь держаться за борт,- сказал Питер,- иначе
вылетишь в воду. Если он как следует боднет...
    - А Йорис? - ревниво перебила Вера. - Для него ты копье сделаешь?
    Прежде чем ответить, Питер убедился, что мальчишка не слышит.
    - Он будет держаться обеими руками.

                                   13
    Грубо заостренные бревна частокола занозили кожу. Маркус не обращал
внимания. Под  частоколом начинались  события. Это  было интересно. Илья
был ниже  и щуплее  Людвига, зато куда суетливей, а Людвиг с равнодушным
видом  сидел   на  корточках,  прислонившись  спиной  к  частоколу  и  с
величайшим вниманием  соскребал плоской щепкой с ладоней болотную грязь.
Он всегда  был таким:  знаешь -  говори, я  выслушаю с  вниманием, а  не
знаешь - так нечего языком зря молоть, и займись делом.
    - Могли бы додуматься раньше,- торопясь, шептал Илья и оглядывался.
- Проще  же пареной  репы, ей-ей!  Меня сегодня  как бревном  ударило  -
понял! Все  гениальное просто!  Вот Уве  ночью не  смог, так?  А почему?
Потому что  Лоренц этого  ждал! Понимаешь?  Он знает  наш следующий  шаг
раньше нас.  Мы просто  идиоты: который год играем в игру, которую он же
для нас  и придумал! Он нас всех просчитал с потрохами - знает, что днем
мы на  него не  кинемся. Побоимся. Помнишь, пытались? Мы по месяцу колем
его защиту,  а ему  только этого  и надо.  Вспомни хорошенько:  когда он
смастерил первую?
    - Ну? - спросил Людвиг.
    - То-то  и ну!  Первую защиту  он сделал  задолго до  того, как  мы
надумали отобрать  у него  "махер". Он  знал, чего от нас ждать,- у него
было время  подумать. У  нас вот нет времени и не было, мы работаем, а у
этого короля  некоронованного времени  хоть отбавляй.  И изучить  нас, и
прикинуть, на что мы способны... Мы, как дураки сопливые, тычемся в одно
место, а  Лоренц только  этого и  ждет. Можешь  мне поверить:  или у нас
вообще ничего не выйдет, или мы один раз ради разнообразия сработаем по-
умному.
    Людвиг дочистил одну ладонь, перешел к другой.
    - Как?
    Сверху было видно, как Илья растянул рот до ушей.
    - Подумай.
    - Знаешь, я пожалуй, пойду,- сказал Людвиг. - Работа стоит.
    Но с  места  почему-то  не  тронулся.  Маркус  тихонько  хмыкнул  с
частокола - знал эту привычку.
    Илья сплюнул и растер плевок ногой.
    - Есть  идея. Нужно, чтобы каждый... кроме Маргарет, естественно...
Малыши пусть будут. Чтобы толпа. И - к Лоренцу в каюту...
    Маркус легонько  свистнул -  в то  же мгновение  Илья был  наверху.
Тревога оказалась  ложной -  из донжона  по пандусу  спускалась Петра  с
коробкой мусора в руках.
    Людвиг обнажил зубы в ленивом зевке.
    - Лоренц  к себе не пустит, поверь пожилому человеку. Что я, первый
день Лоренца знаю, что ли? Да и ты тоже.
    - То-то и оно: надо, чтобы впустил. Никакой агрессии! - Илья уже не
шептал, а  говорил в  полный голос.  - Мы  - просители,  корректные,  но
настойчивые. Умилительная  картина субординации.  Только Дэйва не надо -
спугнет... О чем я говорю? Да! У каждого накопилось - вот пусть каждый и
канючит в  меру сил, за рукава хватается, а Стефан пусть отмахивается от
нас, как от мух... Усекаешь? Главное - создать толчею.
    - Зачем?
    - Тебе прямо разжуй и в рот положи,- сказал Илья. - Я думал, ты уже
догадался. Лоренц  не дурак,  но и не гений: может, что и заподозрит, да
не враз  поймет. А когда поймет, будет поздно. Я дело говорю. Кто-нибудь
из мальцов... да вот хотя бы Уве... нет, тот напуган. Тогда вот этот...
    Внизу понизили  голос. Сколько ни напрягал ухо Маркус, разобрать, о
чем шептались,  не удавалось.  Досада была непродолжительной: главное он
понял, а  поняв, даже немного позавидовал. Оказывается, и Илье раз в год
приходят в голову стоящие идеи!
    Маркус раздвинул  губы в  улыбке, показав черный провал. Во рту его
не хватало  четырех передних  зубов. Молочные резцы выпали у него еще на
Земле. А постоянные зубы так и не выросли.
    Внизу надолго замолчали.
    - Не надо убивать,- сказал вдруг Людвиг.
    Илью подбросило.
    - Кто сказал, что надо?! Потом разберемся, надо или не надо, вопрос
десятый. Ты  мне вот  что скажи: получится это или нет, как мыслишь? По-
моему, очень даже...
    Людвиг опять  долго молчал.  Илья маялся  в нетерпении,  переступал
ногами, на  месте ему  не сиделось,  но торопить  не стал  -  знал,  что
бесполезно.
    -  Может   получиться,-   сказал   наконец   Людвиг   без   особого
удовольствия.
    Маркус пожалел, что не видел, как у Ильи сверкнули глаза.
    - Сегодня, а?
    - Нет,- категорически отрезал Людвиг.
    Это было  как с  разбега об  стену. Как  остановиться в  воздухе во
время прыжка. Маркус вцепился руками в острие бревна.
    - Почему?! - взвыли снизу голосом Ильи.
    - Потому что я не согласен,- объявил Людвиг.
    Маркус  перегнулся  через  частокол,  рискуя  упасть.  Теперь-то  и
начиналось самое интересное.
    - Ты станешь капитаном? - спросил Людвиг. - Или я? А может, Дэйв? -
Он деревянно  хохотнул. -  Лоренц -  свинья, это доказано. Да только без
него и без Питера мы перегрыземся на следующий день, как ты сам этого не
понимаешь...

                                   14
    Универсальный синтезатор  "Ламме" был раскурочен, и в его потрохах,
насвистывая себе  под нос,  копался Диего  Кесада. В  штатном расписании
"Декарта" он  числился шеф-химиком,  и его основная работа заключалась в
настройке и  поверке синтезатора.  Как правило,  "Ламме" использовался в
качестве источника  пищи,  ненасытного  пожирателя  просушенного  торфа,
производителя пищевой  пасты и  едкой сухой  пыли,  которую  приходилось
топить в  болоте,- пыль  раздражала кожу  и не годилась даже на топливо.
Старая идея  Аристида Игуадиса  о перенастройке  приемного блока "Ламме"
под местное  сырье оказалась малоудачной - КПД синтезатора был чудовищно
низок.
    Диего был не виноват. Он сделал, что мог. И Стефан тоже сделал, что
мог: в  дни сытого  изобилия,  за  много  лет  до  того,  как  последняя
топливная цистерна  показала дно,  он снял с общих работ двоих - Диего и
Фукуду. Позднее  Фукуда занялся  другими делами,  заткнув собою наиболее
зияющие  прорехи   в  хозяйстве  лагеря,  а  Диего  так  и  остался  при
синтезаторе.
    Стефан понял  раньше других:  быстрое  угасание  взрослых  было  не
трагедией, а благодеянием для выживших детей. Медленная смерть от голода
или отравления  местной пищей  после истощения  топливных цистерн  -  не
самая лучшая перспектива. Когда-то Стефан всерьез полагал, что взрослые,
останься они в живых, непременно нашли бы выход, путь к спасению. Отец -
точно нашел бы.
    Теперь он не был уверен в этом.
    С опытом  жизни пришло понимание: взрослые часто бывают беспомощнее
детей. Последние  из них  опустили руки.  Кто-то целыми днями пребывал в
оцепенении, кто-то  молился или  плакал,  прижимая  к  себе  испуганных,
отбивающихся малышей,  а некоторые  прятались, забившись в самый дальний
угол трюма,-  но все  они покорно  ждали. Просто ждали конца, приняв его
как  неизбежное,   противоестественно  сжившись   с  ужасом   близкой  и
неминуемой смерти.  Произошел надлом. Даже Игуадис, единственный из всех
сохранивший потребность  действовать и  в последний  свой день научивший
Стефана работе с синтезатором, и тот - ждал.
    Выход  "Ламме"  из  строя  означал  катастрофу.  Стефан  давно  уже
запретил приближаться  к кухне  всем, за  исключением себя, Диего и Зои.
Зоя была  поваром -  сменным оператором  на работах, не требующих особой
квалификации. Еще  она была  швеей и  шила рабочие робы. Перенастройка и
поверка синтезатора была делом Диего и только его одного.
    Меньше  всего   следовало  мешать.  Стефан  подождал,  пока  голова
маленького не  по возрасту  Диего, больше всего похожего на извергнутого
синтезатором  по   ошибке  шустрого   чернявого  гомункулуса,   вдобавок
дефектного,  вынырнет   из-под  кожуха  "Ламме".  Смотреть  на  него  не
хотелось, но было надо.
    - О!  - с преувеличенной радостью просиял Диего, перестав свистеть.
- Начальство блюдет. Это хорошо, что ты пришел. Надеюсь, ненадолго?
    Он тихо  захихикал. Фрондер,  с неясной  тревогой  подумал  Стефан.
Гомункулус вульгарис. Шут гороховый, ненадежный.
    - Поговори  еще, поговори...  Никак не  надоест  кривляться  передо
мною?
    - Ты  не можешь  надоесть,- мгновенно  возразил Диего. - Надо-есть.
Чувствуешь глубокий  смысл? Надо  есть, так будем. Ты начальство. Встань
вон там, я тебя съем глазами.
    - Старо и глупо,- ответил Стефан. - Это я уже слышал. Придумай что-
нибудь свеженькое.
    - А  зачем? Ты  меня цени, ничтожного: я-то тебя глазами есть буду.
Другие - те не глазами. Хрустнут косточки.
    Шут. Циник. Умный шут.
    - Кто - другие?
    - А я к тебе в стукачи не нанимался,- обиделся Диего. - По мне, что
ты, что  Питер - один черт. Синтезатор всем нужен. И всегда будет нужен.
А при синтезаторе - человек.
    Как всегда, гомункулус был прав.
    - Ладно.  - Стефан  вдруг вспомнил,  зачем пришел.  - Сколько у нас
накоплено пасты?
    - На три дня хватит с гарантией.
    - А молока?
    - На два дня.
    Пусть будет на три, решил Стефан. Можно сократить рацион малышам, и
Джекобу молока  хватит. Один  день оставим  в резерве... и целых два дня
нештатной работы  синтезатора:  на  праздничный  ужин  и  всякие  нужные
мелочи. Однако!  Давно такой благодати не было - по сути, с прошлогодней
экспедиции Питера.  Нехватка рабочих  рук  имеет  свою  прелесть,  когда
сопровождается нехваткой жующих ртов.
    - Скоро будут пирожные? - спросил он.
    Диего фыркнул, как еж:
    - Пирожные!  Будут пирожные. Всем будут. Во-о-от такие будут! В три
обхвата. Миндальные!
    - Сколько штук?
    -  Двадцать  четыре,  сколько  же  еще.  Каждому  по  одной  минус,
естественно, Джекоб и Абби. Первая мне на пробу: помру - не помру...
    - Сделай двадцать семь.
    - Думаешь, Питер вернется сегодня?
    - Обязан думать. Двадцать семь, я сказал.
    - Кому праздник, а кому одна морока. День рожденья! Я в восторге.
    - Морока, а придется еще поработать,- сказал Стефан.
    - Что еще на мою голову?
    - Жидкость для снятия накипи. Фукуда просит.
    - Только  не сегодня!  - взвыл Диего. - Мне из-за этого праздника и
так полночи не спать.
    - А  я и не говорю, что сегодня. Но завтра - обязательно... Кстати,
у тебя последнее время реактивы не пропадали?
    - С чего это вдруг?
    - Да так. Просто спросил.
    Диего замахал  руками столь решительно, что стало очевидно: в порче
лозунга гомункулус  не виноват.  В общем, и неудивительно. Так грубо они
не работают.  Тогда кто  из них? Хорошо бы дознаться, пока не плеснули в
лицо из-за угла.
    - Чтобы  завтра была  жидкость! -  сказал  Стефан.  -  Понял  меня?
Работай.
    Он навестил  Зою и убедился, что дело движется. Зоя плакала ночами,
но шила  быстро,  добротно  и  экономно.  Одежды  пассажиров  "Декарта",
пригодной для  перелицовки в  робы, должно было хватить еще на несколько
лет: переселенцы везли с собою непомерные вороха, целые груды одежды! Ее
удалось сохранить:  Диего разработал противогнилостный состав и поубивал
моль.
    Указаний здесь  не требовалось.  Стефан потоптался  без  толку.  Он
знал, что  Зоя способна  на большее,  чем шитье  и рутинное обслуживание
"Ламме", но большего он ей предложить не мог. Мозгов не хватало, но куда
больше не  хватало  рабочих  рук.  Однажды  Стефан  взял  на  себя  труд
разъяснить: Зое  еще повезло, что она не попала ни в добытчики торфа, ни
в строительную бригаду.
    Благодарности он не ждал, но вспышке ненависти удивился.
    В  пассажирском   салоне,  ярко   освещенном  по  случаю  остановки
синтезатора, Донна  натаскивала малышей.  Их было  четверо -  младших  в
возрасте до  пяти лет,  непригодных к  физической работе,  кому Стефан в
конце концов  нашел занятие,  оторвав от  бесконечных глупых  игр. Здесь
давно не  играли. Здесь  под началом  Донны  вызревала  резервная  смена
специалистов, шуршала  бумага чертежей  и схем,  по ней водили пальцами,
тонко кашлял  простуженный Аксель  и надоедливо,  по-заученному лепетала
маленькая Юта:  "...втолой вспомогательный  контул  охлаздения  леактола
соплягается  с   авалийной  следяссей  системой  последством  клиогенных
клапанов,  ласполозенных   в  авалийных   лазах  тлетьего   и   седьмого
голизонтов...". "Соплягается!"  - поморщился,  входя,  Стефан.  Смеяться
было  не  над  чем:  двухлетняя  малышка  так  и  не  сумела  преодолеть
логопедический дефект.  Терпеливая Маргарет  нашла этому объяснение, она
собирала бесценный  наблюдательный материал,  не в  силах объяснить  для
кого и зачем. Стефан не препятствовал.
    - Как успехи? - бодро спросил он.
    Заботу не  оценили - Юта тут же сбилась, понесла чушь и, одернутая,
замолчала, готовая разреветься. Это был ее коронный номер. Игорь, Аксель
и Синтия  испуганно замерли.  Худенькая  анемичная  Донна  (ее  дразнили
"шкилетиной", с  чем Стефан  внутренне соглашался  - бледная  же на фиг,
прозрачная!), давая  отчет, пожала  остренькими плечиками: продвигаемся,
мол, что мешаешь.
    Он выслушал,  и, конечно,  следовало  бы  остаться,  поэкзаменовать
будущих   экспертов    по   корабельным    системам,   выразив   обычное
неудовольствие поверхностным  усвоением материала,  а главное, спросить,
не ожила ли связь с группой Питера - просто так, показа заботы ради,- но
на этот  раз Стефан  пренебрег. Связи  не было, он это знал. Оживи вдруг
связь - через пять минут об этом стало бы известно всем и каждому.
    - Донна,-  сказал Стефан,- тебе нужно чаще бывать на солнце. Нельзя
себя хоронить. И вредно.
    - Спасибо. - Донна чуть усмехнулась. - Оно нас убивает, это солнце.
    - Оно и здесь нас убивает. То есть я хотел сказать, что уродует. Ты
все же выходи иногда на воздух.
    - Спасибо за заботу. Если, конечно, это совет, а не приказ.
    - Пока совет,- сухо сказал Стефан. - Все. Работайте.
    Он  прекрасно   слышал,  как   за  тонкой  переборкой  позади  него
облегченно выдохнул  Игорь, как  неудержимо раскашлялся  забывший в  его
присутствии о  кашле Аксель, а Синтия вдруг прыснула неизвестно почему -
что-то такое  ей показалось забавным... Зауряднейшая реакция подчиненных
на начальство  - но  нет надежности.  Кончилась. А без запаса надежности
нет перспективы...  Стефан покусал губы. Знать бы: зачем Донне "глаз"? С
кем она - с Питером?
    Потом, потом...
    Он сердечно  поприветствовал Петру, попавшуюся навстречу с мусорной
щеткой в  руках. Поздравил,  похвалил  работу.  Кругленькая,  пухленькая
Петра расцвела.  Пол был  нечист,  но  Стефан  закрыл  на  это  глаза  -
заставить Петру  трудиться целеустремленно  и последовательно еще никому
не удавалось.  Порхающий характер, вечно на подхвате. Очень добродушная,
жалостливая, безвредный  мотылек...  Друг  всем  и  каждому,  а  значит,
бесполезный друг. Годится разве что в прачки. Ладно и так.
    Он был  один, и  следовало с  этим смириться.  Одиночество особенно
ощущалось внутри  корабля, но  корабль давал  и защиту.  Он  был  личной
крепостью Стефана,  облазившего сверху  донизу каждый  лаз и знавшего на
ощупь многое из того, что Донна и другие знали лишь по чертежам. И места
в этой крепости хватало всем. Корабль был велик, ненормально огромен для
кучки выживших  детей. Стоило  подняться на  один  горизонт,  как  звуки
пропали. Стефан  слышал только  шаги, и  эти шаги были его собственными.
Иногда, но  редко-редко и  то лишь  затаив дыхание,  можно было  уловить
легкий треск,  шелест или  поскрипыванье -  собственные  звуки  корабля,
возникающие  от   старения  металла.   Когда-то  ватная   тишина  пустых
горизонтов угнетала Стефана. Теперь он привык.
    Его владения.
    Незапертые помещения - входи, пользуйся. Пыль на полу, и нет следов
на пыли.  И нечем  пользоваться, если  честно. Жилая  зона -  шестьдесят
кают, салон.  Игровая для  самых маленьких - куклы какие-то давным-давно
сломанные, ни  одна  говорить  не  умеет...  Служебные  ходы,  коридоры,
аварийные лазы.  Лестницы, шахты  лифтов.  Старая-престарая,  вырезанная
ножом  на  переборке,  многократно  закрашенная,  но  все  еще  читаемая
надпись: "Людвиг  + Паула".  Трехлепестковый знак радиационной опасности
при входе  в реакторный  зал с  давно и  надежно заглушенным реактором -
зона  номинальной   ответственности  Питера.  Трудно  придумать  большую
синекуру, вот  его и носит по экспедициям, и Маргарет права: это опасно.
А только хорошо, что его сейчас нет...
    Зашлифованные сварные  швы -  был ремонт  после аварии.  Похабщина,
пристыкованная к фамилии Лоренц, - опять...
    Доискаться кто и наказать виновного.
    Стихи. Стефан  остановился, поскреб пальцем. Уголь древесный. Танка
не танка, но напоминает. Значит, танкетка.

    От любви до ненависти
    Лишь шаг один.
    Сорок тысяч шагов
    Можно пройти,
    Делая в день по шагу.

    Занятно, подумал  Стефан. Зоя?  Фукуда? Либо  у писавшего  нелады с
арифметикой, либо  он надеется  прожить до  ста  с  гаком.  Стало  быть,
поощрить за оптимизм и наказать за пачкотню на переборке.
    Еще  рисунок   на  стене:  усатая  кошка.  У  Питера  была  собака,
фокстерьер, забыл  как его звали, все равно он умер, а у Веры была кошка
- трехцветная,  у нее должны были родиться котята, но так и не родились,
и она  долго мучилась и мяукала. И умерла первой из всех. Странно: почти
никого из взрослых с "Декарта" я не помню, а мяуканье помню...
    Сауна, солярий.
    В молельне  Стефан тщательно  запер за  собой  дверь.  Здесь  стены
окутывал полумрак,  однако не  такой густой,  как в коридорах, а в нишах
был настоящий  мрак, и  из мрака  в полумрак  выступали символы  мировых
религий. У каждого символа была своя ниша. Символам не было тесно.
    Бесшумный гирокомпас  указывал мусульманам  направление на условный
восток.  Бронзовое   распятие  обозначало  христианскую  зону.  Католики
довольствовались  скромной  статуэткой  девы  Марии.  Православный  Спас
строго смотрел на неугасимый светодиод в узорчатой лампаде.
    Всепонимающе улыбался лакированный Будда.
    Священные книги  различных конфессий  покоились в  строгом порядке,
каждая в  особом ящичке, выдвигаемом из стены. Никто не жаловался, никто
не имел преимущества перед другими.
    Медвежий череп.  Деревянный толстый  кит с  выпученными в изумлении
глазами. Тотемы.
    За иконой  Спаса открывался  аварийный лаз, недостаточно просторный
для взрослого человека, но пригодный для ремонтного червя. Стефан провел
пальцами по  окладу иконы,  нашел контрольный  волосок и  убедился,  что
тайник остался  необнаруженным. Конечно,  этот лаз  был отмечен на схеме
коммуникационных ходов  и теоретически  в него  мог бы  проникнуть особо
тощий мальчишка  - но кому это нужно, когда в корабельных потрохах сотни
и сотни  подобных лазов?  И все  же страховка не мешала: противоположный
выход лаза Стефан давно забил хламом.
    Стефан вставил  ключ, сдвинул  икону. Рука  наткнулась на  твердое,
цилиндрическое. А  вот и  еще одно,  и еще...  Весь лаз  был перегорожен
консервными банками,  остатками старых запасов и корабельного НЗ. Против
воли рука  ощупывала, ласкала богатство. Банки не вздулись за сорок лет,
в прохладе  лаза они  пребывали в  полной сохранности, их было не так уж
много для  всех, но  много, очень  много для  одного человека...  Стефан
сглотнул слюну,  ощущая дрожь,  понятную лишь  тому, кто  изо дня в день
давится пищевой пастой. Который раз он боролся с искушением вскрыть хотя
бы одну банку. Это же так легко! И кто узнает? Никто, никогда...
    Он резко  отдернул ладонь. Если бы он вытащил банку, если бы увидел
дразнящую этикетку, то не смог бы совладать с собой и знал это. Терпеть!
Как терпят другие. И главное - он пришел сюда не за этим...
    "Махер" лег  в руку  стволом. Сегодня  пальцы были  непослушными, и
пришлось повозиться,  наощупь подсоединяя  к рукоятке  потайной  разъем.
Машинально оглянувшись  и обругав  себя за  это -  кто мог его видеть! -
Стефан двумя осторожными прикосновениями ввел оружие в режим подзарядки.
    И вроде бы не случилось ничего - ни звука, ни движения, только едва
заметно запахло  озоном и  полумрак в  молельне стал гуще: электричество
внезапно подсело  по  всему  кораблю.  Так  бывало  часто.  Неискушенный
человек видел  в этом  случайный сбой  и ругал  Фукуду,  Людвига  и  всю
альтернативную торфяную  энергетику в придачу, но быстро остывал, потому
что сбой прекращался сам собою и никогда не был продолжительным. Держать
"махер" в  режиме подзарядки  больше десяти  минут было  просто  опасно.
Несомненно, корабельный мозг своими последними жизнеспособными остатками
отметил бы  недопустимый перегрев одного неприметного блочка, скрытого в
неприметном месте  совсем в  другой части  корабля, и, пожалуй, выдал бы
диагностику ненужных,  с его точки зрения, довесков и переделок, если бы
Стефан не  принял мер  к тому,  чтобы этого  не  произошло.  Он  воровал
энергию почти  каждый день,  стараясь лишь  не пересечься  во времени  с
часами работы синтезатора. Иногда красть приходилось по ночам, опустошая
заряженные за  день аккумуляторы.  Почти вся энергия пропадала впустую -
Стефан не  нашел техническую документацию на "махер" и понятия не имел о
режиме подзарядки.  Пока что  индикатор на  рукоятке высвечивал  круглый
наглый ноль  - "махер"  содержал в себе меньше одного заряда стандартной
мощности. Ползаряда?  Одну стотысячную?  Иногда Стефан радовался, что не
знает -  сколько. Победная  единица на  индикаторе могла  вспыхнуть  уже
сегодня. Завтра.  Через десять  лет. Индикатор  мог врать  от старости и
износа. Может,  он и  вправду врет...  С человеком можно делать все, что
угодно, кроме одного: нельзя лишать его права надеяться...

                                   15
    Будь они прокляты, эти могилы!
    Он был  мал и  глуп, а  потому  распорядился  устроить  кладбище  в
низине, в  складке гранитной плиты, заполненной древними наносами, всего
в сотне  шагов к югу от лагеря. До скалы можно было копать - на полметра
в глубину,  иногда на  метр. Будь  он старше  и опытней,  он вытянул  бы
кладбище в нитку по краю болота - и что с того, что холмики расползались
бы грязью? Мертвым все равно. Оглядываясь назад, Стефан видел, что сумел
бы переломить  настроение большинства в свою пользу. Вежливость мертвого
состоит именно в том, чтобы не мешать жить живым.
    Могилы обозначались  кучками камней.  На последних  могилах их было
меньше, чем  на первых:  в радиусе  километра вокруг лагеря давно уже не
осталось ни  одного гранитного обломка, который нельзя было бы поднять и
унести.
    Он и не мыслил крошить гранит вручную. Каждая яма в скале требовала
выстрела, а  то и  двух. Укрытый за переносным щитом, Стефан стрелял - и
гранит, словно  взорванный  изнутри  пиропатроном,  заложенным  в  шпур,
разлетался  мелкой  крошкой,  осыпая  щит  шальными  осколками.  Восторг
свершения гасил ужас потери, и с трудом дотащенное до могилы неподъемное
взрослое тело  споро опускалось  в гранит.  Кладбище  съело  почти  весь
боезапас. А  сколько драгоценных  зарядов было истрачено просто так, без
всякого смысла?..
    Он опомнился  непоправимо поздно.  Оставалось еще три заряда. Целый
год он  не вынимал  оружие из  кобуры, отвечал  отказом  на  надоедливые
просьбы малышей  подстрелить то или иное местное чучело, приучил себя не
реагировать пальбой на суматоху, всякий раз возникавшую при атаке лагеря
стаей вонючих  гарпий, метящих  в людей  ядовитым пометом (много позднее
Диего обнаружил в нем комплексы, выделяющие на свету вещество, близкое к
фосгену); иногда  он даже  оставлял кобуру  в капитанской каюте на целый
день -  тогда это  еще ничем  не грозило.  Но в  тот день,  когда пришел
цалькат, "махер" при нем был.
    Стефан не  заметил, как  зверь появился  из леса,  он лишь  услышал
глухой шум  рухнувшего неподалеку дерева и в первый момент не связал его
с опасностью. Деревья иногда падают сами собой. Кажется, был чей-то крик
- короткий,  потому что  у кричавшего  перехватило дух.  Потом и  Стефан
увидел зверя.  Доледниковая тварь,  может быть,  последняя из уцелевших,
нанесла детям первый и единственный визит.
    На вид  зверь был  страшен и  потешен одновременно.  Будь он только
страшен, трагедии  скорее всего  не произошло  бы - при неповоротливости
зверя ничего  не стоило  укрыться в  корабле, или  донжоне, как  его уже
тогда полюбили  называть. Вялая громадина ростом с дерево, низко несущая
тупую бегемочью башку, слабо вязалась с обликом хищника.
    Отступили -  да. Но  никто  не  побежал.  И  Стефан,  боровшийся  с
искушением взять  "махер" наизготовку,  поборол искушение.  А кто-то уже
фыркал, прыскал  в кулак: на боках твари густо торчали роговые пластины,
длинные и  радужные, как  павлиньи перья,  а пара  плоских  выростов  на
спине, также  покрытых "перьями", до смешного напоминала щуплые цыплячьи
крылышки. Пластины  покачивались и  гремели в  такт дыханию чудища, и по
громадному телу пробегали радужные волны. Зверь по-птичьи клюнул мордой,
затем разинул пасть, будто зевнул, обнажив черный мокрый туннель и зубы,
что росли даже на языке, и это тоже показалось забавным. Но не всем.
    "Кецалькоатль!"  -   ахнул,  падая   на   колени,   Ансельмо.   Сын
воспитанника  католической  миссии,  затерявшейся  в  сельве  Гватемалы,
истинно верил  в Христа,  сына Кецалькоатля,  искупившего смертью  грехи
человеческие. И  вот он  увидел живого Кецалькоатля, явившегося с небес,
чтобы спасти островок человечества еще раз...
    Цалькат глотнул.  Отчаянно брыкая  ногами,  Ансельмо  исчез,  тогда
закричала Донна  и Людвиг  кинулся бежать, а Стефан поднял обеими руками
тяжелый "махер"  и дважды  разрядил его  в тянущуюся к нему тупую морду.
Пластины на боках зверя встали дыбом. Обугленная голова отскочила прочь,
а цалькат  рванулся вперед  многотонным тараном,  только теперь  показав
свою истинную  мощь. Лишенный  головы, он вовсе не собирался умирать так
просто, он  сделал еще несколько шагов, обратив Стефана в бегство, потом
споткнулся, неуклюже  заваливаясь набок,  и скала  дрогнула под  ногами,
когда на нее рухнул самый тяжелый зверь на этой планете. Последний заряд
ушел на  то, чтобы  рассечь брюхо  цальката и  достать тело  несчастного
Ансельмо - почему-то верилось, что он еще жив... Запомнилось, что могилу
пришлось долбить  вручную, самого же Ансельмо мало-помалу стали забывать
и забыли.  Осталось лишь название зверя, быстро упрощенное малышами - не
каждый мог  выговорить "кецалькоатль".  А тушу  цальката потом несколько
дней рубили на части и топили в озере на корм водяному слону. Слон пасся
в воде  у самого  берега, жирел, за три дня дважды подряд поделился, и в
озере на время стало девять водяных слонов...
    На десятой минуте Стефан выдернул разъем.

                               ИНТЕРМЕЦЦО

    - Стоп,  стоп! Вот  и попался.  Кто обещал,  что во  всем тексте не
будет ни одного трупа?
    - Это  труп плюсквамперфектум.  Он не  считается.  То  же,  кстати,
касается Астхик,  Паулы и  Иветт. Они,  увы, в  действии  не  участвуют.
Печально, конечно...
    - Зато достоверно?
    - Не могу принять твой тон.
    - Чистоплюй...  Нет, вы  посмотрите на этого типа! Не сочинитель, а
карга с косой, и все ради достоверности. Достоверность ему подавай!
    - А что, разве ошибся?
    - Не скажу.
    - Значит, не очень-то и ошибся.
    - Допустим,  не очень... А вот ты мне объясни: отчего у тебя совсем
нет пропавших  без вести?  За сорок-то  лет? Чего  проще: потопал этакий
сорокапятилетний парнишка  в лес по дрова, а там, конечно, местный серый
волк, а?  Поиски, организованные  Стефаном, прочесывание  леса,  ауканье
результатов,  естественно,   не   дают...   По-твоему,   такое   событие
невероятно?
    - Очень вероятно. Но я думаю, что этого не было.
    - Это почему?
    - Мне так кажется. Угадал?
    - Ну угадал... Случайно, конечно. Или по моему тону?
    - По тону.
    - Усек. Тогда замолкаю.
    - Давно пора.

                                   16
    В мире  Джекоба тьма  и свет сменялись бессистемно. Чаще была тьма.
Свет появлялся  неожиданно и всегда больно бил по глазам, заставляя тело
бессмысленно шевелиться  в неподатливом  коконе, а рот - издавать звуки,
удивлявшие его самого. Прошло много, очень много периодов света и тьмы -
так много, что он не смог бы их сосчитать, если бы задался такой целью,-
прежде чем  он научился  предсказывать наступление  периода света и даже
угадывать, как долго он продлится. Он редко ошибался.
    Свет означал  перемену кокона  и нередко  пищу.  И  всегда  означал
появление великанов.  Чаще великан  приходил один,  иногда  их  являлось
несколько.  Джекоб   знал,  когда   его  будут  кормить,  а  когда  нет.
Наступление периода  света  после  длительной  темноты  всегда  означало
кормление. Добрая  великанша подносила  к его  рту мягкий  колпачок,  из
которого текла  сладкая белая  пища, и  он охотно  мял колпачок деснами,
сосал, глотал,  пил. Случалось,  пище предшествовала  смена кокона.  Это
вызывало неудовольствие, и он протестовал.
    Его мир  был велик,  но конечен,  и даже в темноте Джекоб знал, где
проходят границы  мира.  Ближайшая  была  совсем  рядом,  он  много  раз
дотрагивался до  нее и  мог бы  дотронуться и  теперь, если  бы не мешал
белый кокон.  Три  другие  боковые  границы  находились  далеко  -  даже
великанам для  пересечения мира  требовалось  несколько  шагов.  Верхняя
граница являлась  источником света  и тьмы, цветные квадраты на ней были
послушны и  всегда выполняли  приказы великанов.  Эта граница  проходила
сравнительно близко - всего в двух ростах самого крупного из великанов и
не более  чем в  шести ростах  самого Джекоба.  Он подсчитал это давным-
давно, еще  тогда,  когда  учился  считать,  рассматривая  свои  пальцы.
Названия  того  или  иного  количества  пальцев  он  узнал  позднее.  Он
подсчитал также  количество цветных  квадратов на верхней границе мира и
знал, сколько  там квадратов  того или иного цвета. Верхнюю границу мира
он видел  чаще других,  потому что  почти всегда  лежал на  спине, лицом
вверх. Нижней границей он не интересовался.
    Владения Джекоба  были лишь  малой частью  его мира.  Мягкая теплая
преграда под ним не была границей мира, а являлась его принадлежностью и
называлась  словом   "кровать".  Когда  кокон  бывал  неплотен,  Джекобу
удавалось выбраться  из него  и обойти  свои владения  от края  до края.
Правда, это  всегда требовало много сил: владения были обширны. На такой
кровати вполне мог бы спать великан.
    Владения  кончались   бортиками,   ничтожными   для   великанов   и
непреодолимыми для Джекоба. Прежде бортиков не было. Когда они появились
впервые, он сразу догадался о их назначении.
    Это было очень давно.
    Сколько он  помнил себя,  он понимал  язык великанов. Так он узнал,
что существуют  и другие  миры, подобно его миру называемые "каютами", и
скоро постиг  существование Большого  мира, вместилища  множества  малых
миров, одни  из которых  были похожи  на его  мир, а  другие нет. Память
сохранила воспоминание  об одном  из таких внутренних миров, который был
большим и  назывался "медотсек".  Труднее оказалось  принять  конечность
Большого мира  - Джекоб помнил потрясение, испытанное им, когда он узнал
о  существовании  еще  одного,  Внешнего  мира,  наделенного  особыми  и
таинственными свойствами.  Однажды из  разговора великанов он понял, что
уже однажды  побывал во  Внешнем мире,  но это произошло, когда ему было
всего три  месяца от  роду, и  он, конечно,  ничего не  помнил. В  конце
концов он  смирился с  существованием  Внешнего  мира,  приняв  его  как
данность. Отчего  бы  нет?  Мать  он  не  помнил  тоже,  но  знал  о  ее
существовании в прошлом.
    Был ли  у него  отец, он  не знал.  Вопрос не казался существенным.
Вероятно, был.  Это роднило  его с великанами: у каждого из них когда-то
были мать и отец. Кроме Главного великана. У того был только отец.
    Иногда светлый  период в  мире Джекоба продолжался дольше обычного:
добрая великанша  разговаривала вслух.  Ее огорчало,  когда Джекоб ее не
понимал. На  самом деле  не понимала  его она.  Одним из  самых  сильных
потрясений в  жизни Джекоба  было открытие,  что великаны могут общаться
друг с  другом только при помощи звуков, издаваемых ртом. Следовательно,
он был  не таким,  как они.  У  доброй  великанши  была  плохая  память.
Говорить вразумительно  и подолгу  она могла  лишь в  том  случае,  если
одновременно смотрела в раскрытую кипу скрепленных по краю белых листов,
испещренных рядами  знаков весьма убогого количественного набора. Чтение
книг, на  взгляд Джекоба, было довольно бессмысленным занятием, но в них
попадались интересные картинки.
    Когда Маргарет  читала про  себя, он  понимал не  хуже, но  быстрее
уставал. С дискомфортом он боролся так же, как сорок лет назад.
    Его успокаивали.
    Потом наступал период тьмы. Добрая великанша уходила.
    Иногда  появлялись   маленькие  великаны.  Их  было  четверо:  двое
великанов и двое великанш. Они были небольшие, особенно самая маленькая,
которую звали  Юта и  которая не  умела правильно  издавать звуки  ртом.
Лучше других  ее понимал  Джекоб, и он знал это. Мешали слова. Из-за них
понимание было неполным. Слова искажали смысл.
    Джекоб пускал  пузыри, слушал.  Он хотел  понимать.  Случалось,  за
словами не оказывалось образа. Это было - непонимание. Непонимания он не
любил. Случалось  и так, что слова не соответствовали образу. Это было -
ложь.
    Большая великанша - не та, не добрая, а другая, поменьше, бледная -
тоже приходила  и побаивалась  Джекоба. Она  не умела  с ним обращаться,
хотя в  этом не  было ничего  сложного.  Бледную  великаншу  интересовал
Большой мир,  и то,  чего она о нем не знала, маленькие великаны подолгу
пытались понять,  читая кипы  скрепленных листков и рассматривая другие,
большие белые  листы, разложенные на полу. Большой мир был болен. Джекоб
знал, что такое болезнь.
    Неожиданно для  себя он  понял, что  знает о  Большом  мире  больше
великанов. Это  было открытие! Иногда ему хотелось помочь великанам. Они
не понимали  его, как  он ни старался. Они даже не пытались понять. И он
разражался ревом.
    Его успокаивали.
    Он знал  причину непонимания.  Однажды добрая  великанша подумала о
том, что  все грудные младенцы - бессознательные телепаты и только потом
развитие речевых центров заглушает природный дар. Джекоб обрадовался, но
Маргарет, как  будто испугавшись  этой мысли, перечеркнула ее и больше к
ней не возвращалась. И Джекоб обиделся на добрую великаншу.
    Его успокоили.
    Он спал  и видел  сон Дэйва.  Ночь была  днем, и  бой шел при свете
солнца.  Королевская   пехота  трижды  бросалась  на  приступ  и  трижды
откатывалась, оставляя  десятки тел  в проломе  и во рву. Арбалетчики со
стен били  на  выбор.  Минуты  затишья  сменялись  кряканьем  катапульт,
гуденьем камней,  пролом в  стене рос, как дупло в гнилом зубе,- и снова
гнусаво, густо  ревел на  той стороне  сигнальный рог,  и  снова,  снова
штурм!..
    Дэйв исчез, и никто о нем не пожалел, а меньше всего Джекоб. Он был
самим Бернаром  де Куси,  гордым сеньором, восставшим против ничтожного,
но, нужно  отдать ему должное, упрямого короля, притащившего сюда армию,
чтобы  уничтожить  его,  Бернара  де  Куси.  Ха!  Разве  де  Куси  можно
уничтожить! Глупый король с гнусавым рогом! Парламентер дал понять: отец
и брат  будут пощажены,  если выдадут  разбойника Бернара. Так и сказал:
разбойника, церкви-де  грабил, бесчинствовал, повесил кого-то не того...
Велика важность!  Удавленного парламентера  отправили назад  при  помощи
баллисты, чтобы  рассказал своему  королю: де  Куси  пощады  не  просят!
Малодушный скопидом, не проклятый ни одним священником, тебе бы родиться
не королем, а менялой!
    Стая стрел  прошлась по зубцам, и арбалетчики попрятались. В пролом
лезли спешенные  рыцари,  увлекая  на  штурм  отхлынувшую  было  пехоту.
Первого Бернар  обманул ложным  замахом и  рассек ему шлем ударом сбоку.
Второй надвинулся  рьяно, но  брат Бертран расплющил его, вовремя приняв
из рук оруженосца боевую палицу. Третьего они искрошили вдвоем, и каждый
отступил на  шаг вбок, чтобы не мешать брату разить мечом. Удар!.. Боль,
темно в  глазах, его  заставили пошатнуться,  но меч  не  прошел  сквозь
нагрудник, а  в следующую  секунду королевское войско уменьшилось еще на
одного человека.  Бернар сорвал  с себя  шлем, отбросил  щит. Перед  ним
пятились, как псы перед разъяренным львом. Они знали, каков он в ярости,
норовили подло  ударить в шею, в пах, в колено. Он крушил, сбивал с ног.
Оруженосцы прикончат  упавших. Вот-вот дрогнут эти королевские псы, вот-
вот побегут,  а в  спины им  тявкнут арбалеты...  Но снова,  снова ревет
проклятый рог и свежий отряд рвется к пролому, кто-то хватает за плечи и
трясет с опаской, а рог почему-то уже не ревет, а протяжно ноет, тягучий
знакомый звук  побудки, и  это конец  боя, нужно  отступить, укрыться  в
донжоне, уйти тайным ходом...
    Кажется, Дэйв  кого-то ударил,  когда его  будили. А  Джекоб долгое
время лежал тихо, переживая странный чужой сон, и думал о том, почему не
все великаны согласны принять себя такими, какие они есть. Почему в снах
и наяву  они разные?  И почему-то  боятся вскрикнуть во сне и никогда не
рассказывают друг  другу своих снов. Странные эти взрослые. Разве во сне
Дэйв стерпел  бы унижение  и приказ  работать на  торфе десять дней, как
скрипя зубами стерпел наяву?
    Даже Главный  великан не  был свободен  в своих  поступках.  Джекоб
читал его мысли. Он не завидовал великанам.
    Он захотел есть и запросил пищи. Потом снова уснул, уже без снов, а
проснувшись, увидел  лодку. Лодка  была еще  далеко от Большого мира, но
она приближалась,  и вместе  с ней  приближалась опасность. Она сидела в
лодке. Она  двигала веслом.  И было еще что-то. Еще одна опасность, пока
неясная, едва  уловимая таилась  здесь, в  Большом  мире.  Она  угрожала
Большому миру,  но прежде  она угрожала Джекобу, а еще раньше - Главному
великану.  Опасность  Джекоб  понимал  как  угрозу  несуществования.  Он
удивился бы, узнав, что существуют другие толкования.
    Он заявил криком о несогласии, и его зачем-то мяли, разворачивали и
заворачивали снова,  трясли на  руках, совали  в рот невкусную резиновую
дрянь. Он понимал: его успокаивали.

                                   17
    - Йо-хо-о! - крикнул Питер. - Вот он!
    Даже с этого расстояния тупая свечка донжона выглядела внушительно.
Словно дурные  силы природы, равнодушные к людям и их желаниям, вырубили
в горах  чудовищной величины монолит, перенесли его и с размаху воткнули
в плоский  скальный берег  с той  же легкостью,  с какой ребенок втыкает
палочку в  песчаную постройку. Казалось, до лагеря подать рукой. Но даже
самый  острый  глаз  не  смог  бы  различить  отсюда  ни  частокола,  ни
хозяйственных построек  внутри  лагеря,  ни  плоского  берега,  навсегда
приютившего "Декарт". Размеры корабля обманывали зрение.
    Берега широко  разошлись, река  исчезала  в  озере.  Лодка  шла  на
веслах. По озеру неспешно катилась ленивая зыбь.
    - Еще час-два, и будет штиль,- сказала Вера.
    Ей опять не ответили, и она обругала себя дурочкой. Питер же здесь!
Он думает  за всех,  нужно только  слушать его  и делать,  как он велит.
Астхик  сама  виновата,  что  утонула.  Питер  -  самый  опытный,  самый
решительный. Лучший  из всех.  Он бывал  там, где не был никто. Это он в
одиночку одолел Смерть-каньон, где река на юге прорезает горный кряж. Он
спустился по реке до самого устья. Он видел море.
    Слева, закрыв на минуту "Декарт", проплыл серый от лишайника остров
- длинная  скала, сточенная ледником. Корни кремнистых деревьев забились
в трещины.  Еще остров  - голый,  в валунах.  Еще  один  -  низкий,  как
тарелка, заросший пучками клейкой травы и полумертвым кустарником...
    - А это еще что? - указала Вера.
    Крохотный островок,  последний  в  архипелаге,  изменил  облик.  На
скучной плоской  скале, каких много торчит из воды у изрезанных берегов,
лежало что-то несуразно громоздкое, пятнистое. Над ним трудились гарпии.
Стая была  слишком занята,  чтобы обращать  внимание на  людей.  Донесся
тошнотный гнилостный запах.
    - Вот это да! - восхищенно сказал Питер. - Ну и зверюга!
    - А оно не живое? - с опаской спросил Йорис.
    - Дохлый,-  отмахнулся Питер.  - Просто  не очень давняя дохлятина.
Что за зверь, хотел бы я знать. На цальката не похож.
    - По-моему, это не цалькат,- заявила Вера. - У того были ребра, а у
этого нет. И хвост у этого с плавником.
    - Как твоя рука? - спросил Питер.
    Вера благодарно  улыбнулась в  ответ. Молодец  девчонка,  поняла  с
полуслова. Чем  меньше сейчас  разговоров о зверье, тем лучше. Всякий, в
чьей голове  есть мозги,  давно  уже  догадался,  что  радужные  "перья"
цальката могли  быть только  защитными пластинами  и  ничем  иным,  хоть
цалькат сам  был хищником. Нетрудно понять, что кишащая здесь до вспышки
жизнь создавала  хищников пострашнее  цальката, пожирателей цалькатов, и
никто не даст уверенности в том, что они вымерли до единого.
    - Кто  ж его  так... -  начал Йорис  и замолк. Он тоже понял кто. В
озере один  хозяин. Этот  зверь пришел неизвестно откуда, может быть, на
свою беду  заплыл в  озеро по какой-нибудь протоке. И был встречен. Но у
зверя еще  хватило сил,  чтобы выброситься  на островок и здесь умереть.
Водяной слон остался ни с чем.
    Огромный - в пять обхватов - круглый гриб, который на самом деле не
был  грибом,   а  был   неподвижным  животным,  выплевывал  детенышей  -
размножался.  Детеныши   скакали,  как  мячи.  Один  скатился  в  озеро,
закрутился волчком, рябя воду, зашипел негромко. Мелькнуло в воде темное
стремительное тело,  плеснуло, и  шар исчез. Отход молодняка - как было,
как будет.
    Новое, неизвестное  лезло в  глаза. Иногда, обманывая, притворялось
старым. Каждая  экспедиция имела  смысл, даже  если являлась  всего лишь
вылазкой в лес за новым бревном для частокола. Мы должны знать свой дом,
думала Вера.  Питер прав:  здесь наш  дом. Может  быть, я  все еще  хочу
вернуться на  Землю, не  знаю. Я  еще не  забыла, как  выглядит трава  -
настоящая, не  эта. Стефан  всегда говорил,  что  на  Земле  обязательно
вычислят, где  выбросило из  Канала "Декарт",  и пришлют  помощь.  Он  и
теперь это  говорит -  да кто  верит? Скука  зевотная... Разве  возможно
столько лет  верить в  одно и то же? Но если вернуться не удастся, можно
остаться и  жить здесь,  но не так, как мы живем, а так, как должны жить
люди...
    - Рыба,- выдохнул Питер между взмахами. - Жаль, поймать нечем.
    Йорис перестал  грести,  обернулся  с  вопросом  в  глазах.  Он  не
понимал, зачем нужна несъедобная рыба.
    - Она  все равно  уснула бы,-  утешила Вера.  - На  дохлую слон  не
кинется.
    - Хочешь переждать? - прямо спросил Питер.
    Вера помотала  головой.  В  это  время  года  штиль  на  озере  был
редкостью, но,  уж наступив,  он мог  длиться неделями. В штиль хозяином
озера был водяной слон.
    Лабиринт мысов,  островов и  островков в  западной части  озера был
наименее опасным  участком пути.  После него  бросок  по  открытой  воде
сокращался вдвое.
    По сути, это был единственный разумный путь.
    Беглый взгляд  на карту подсказывал иное: двинуться вдоль северного
края озера,  прижимаясь к  берегу, как и предлагал скисший Йорис. Это не
было лучшим  выходом. Лишний  день пути,  а то  и  два.  Северный  берег
изрезан и  болотист -  не везде  выскочишь. Трясина.  Болотные черви.  У
берега большая  глубина -  слону ничего не стоит всплыть между берегом и
лодкой.
    - Нельзя ждать,- уверенно сказала Вера. - Надо плыть.
    - Я устал,- хныкнул Йорис.
    Впервые он  не постеснялся заявить об этом вслух. Вера презрительно
отвернулась.
    - Потерпи  еще,- серьезно  сказал Питер.  - Ты молодец. Я думал, ты
выдохнешься раньше.
    Целый час после этого Йорис греб в полную силу.

                                   18
    В потной духоте говорили шепотом - темная и жаркая труба аварийного
лаза  отделялась   от  столовой   лишь  декоративной  переборкой,  слабо
приглушавшей звуки.  Слышно было,  как стучат по мискам ложки, выскребая
пищевую  пасту;   кто-то  отдувался,   изображая,  что   сыт;  и  кашлял
простуженный Киро. Где-то поблизости урчал насос - Петра качала воду для
мытья посуды.  Народ принимал  пищу по-деловому:  ни лишнего  гвалта, ни
угрозы неповиновения,  как было  утром, когда дикий Дэйв едва не вздумал
огрызнуться. Стефан  был рад,  что не  рискнул  распорядиться  уменьшить
обеденные порции,  как предполагал  вначале.  Деготь  мало  способствует
усвоению меда. Они хотят праздника? Будет им праздник.
    - Как ты сказал?
    Быстрый горячий  шепот терзал  ухо. Невидимый  в темноте  мальчишка
торопился: отлучка  не должна  быть чересчур продолжительной. И без того
что-то подозревают,  хотя вряд  ли додумались сунуть "жучка" в аварийный
лаз. Когда  дело  дойдет  до  разборки,  капитан  не  сможет  обеспечить
безопасность информатора  - даже  если предположить,  что он  специально
задастся такой  странной целью.  Вслух об этом не говорилось, но оба это
понимали.
    - Повтори еще раз,- шепотом приказал Стефан.
    Вслушиваясь в  ответный шепот,  он потел и кусал губы. Эти мерзавцы
выдумали план, который должен был сработать. Может быть, стоит назначить
Ронду заместителем по строительству, а Илью перевести к ней в подчинение
- пусть-ка  сцепятся... Это надо обмозговать. Нет, но каков Илья! Какова
идея! За  одно это его следовало бы втоптать либо возвысить. "Махер" был
бы в  их руках  уже сегодня,  и вовсе  незачем кидаться  на меня скопом,
глупо это  и ненадежно,  достаточно чтобы какой-нибудь маломерный малец,
хотя бы  вот этот  шепелявый, спрятался,  пользуясь толчеей,  в каюте...
десять против  одного, что  мне не  пришло бы  в голову обшарить стенные
шкафы...
    Вот, значит, как.
    Людвиг отказался.  Медлительный умный  тяжелодум нашел  единственно
возможную причину отказа. Несомненно, они договорились ждать Питера. Еще
несколько дней имеет смысл его ждать.
    Ай да  Людвиг!.. Стефан сидел, скорчившись в лазе в три погибели, и
тихо киснул  от совершенно неуместного, дурацкого смеха. Нет, что хотите
говорите о  Людвиге -  а есть  в нем  что-то Настоящее - и только так, с
большой буквы!  - чего  нет ни  в ком, даже в Маргарет. Пусть нет у него
настоящего ума и никогда не было - он и не нужен тому, кто может вот так
- кожей  - почувствовать  неладное в  желаемом. Ай да фрукт этот Людвиг!
Жаль, что не друг и другом не станет.
    - Погоди, погоди... Так-таки и сказал: "Мы без него перегрыземся на
следующий день?" Не врешь?
    - Стану я врать...
    - Хорошо,- сказал Стефан, отсмеявшись. - Спасибо. Пирожное за мной.
    - Два,- нахально сказал мальчишка.
    В темноте казалось, будто он улыбается.
    - А что еще?
    - Дежурить днем, не ночью...
    - А еще? - вкрадчиво спросил Стефан.
    - Хватит...
    - Ты  и ночью  на  дежурстве  спишь.  Зачем  тебе  день?  Чтобы  не
работать? Между прочим, ты не боишься, что они догадаются?
    - Сделай, чтобы не догадались,- возразил мальчишка.
    Вдруг захотелось его ударить.
    - Я подумаю. Иди.
    По  направлению   к  выходу   из  лаза  зашуршало.  Стефан  мог  бы
поклясться, что  мальчишка и теперь ухмыляется, щерится черным провалом,
в котором не хватает четырех передних зубов. Он вспомнил, как испугался,
когда утром у частокола Маркус оказался у него за спиной - гибкий хищный
зверек, готовый  к прыжку...  "Неужели это  я  его  таким  сделал?  -  с
сомнением подумал  Стефан. -  Таким, что он уже не ощущает, кто он есть,
для него  это естественно... Нет, не я. Я не мог. Подлец ведь, гаденыш -
и  нашим,   и  вашим...  Нельзя  верить  -  ударит  исподтишка.  Платный
информатор... Полезный в общем-то человек, нужный".
    - Стой,- сказал Стефан, и Маркус остановился.
    "Разве он  не понимает  сам, насколько это унизительно - таиться от
всех, прятаться,  как  вор...  Хм.  Откуда  мне  знать,  что  он  вообще
понимает. Может  быть, давно  пора въявь  завести  собственную  полицию,
чтобы не  слюнявить в ухо сплетни? Да только где я найду для нее столько
пирожных?"
    - Нет, ничего. Иди.

                                   19
    - Смотри-ка,-  сказала добрая  великанша, распутав  кокон,-  совсем
сухой.
    Джекоб тут  же исправил  это упущение.  Услышав "ну,  вот",  он  не
огорчился.  Всякому  действию  свое  время.  Сегодня  он  наконец  сумел
справиться с управлением своим мочевым пузырем и был удовлетворен первым
успехом. Если  существовать  не  учась  ничему  новому  -  зачем  вообще
существовать?
    - Ну  и крик!  - заметил  Главный великан.  - А еще говорят, вредно
здесь жить. Вон какие легкие.
    Добрая великанша  пеленала Джекоба  в сухое.  Джекоб сопротивлялся,
как мог. Он не хотел в кокон.
    - Молока ему давали?
    - Только что. А что осталось, то прокипятила. Не скиснет.
    Прежде чем  Главный великан  вновь раскрыл  рот, Джекоб уже знал, о
чем он спросит и что добрая великанша ответит.
    Маргарет рассмеялась.
    - Нет, кипяченое ему не вредно. Кто из нас врач - я или ты?
    - Он так и будет орать? - спросил Стефан.
    - Газы, наверное,- сказала Маргарет. - Ты не видел трубочку? Где-то
тут была.
    В ответ  Джекоб выдал  такой рев,  что Маргарет,  покачав  головой,
быстро закончила пеленание.
    - Нашел,- сказал Стефан. - Под книгой лежала.
    - Уже  не нужно,-  задумчиво проговорила  Маргарет. -  Знаешь,  по-
моему, это  не  газы.  Не  пойму,  что  с  ним  творится.  Всегда  такой
спокойный... как будто задумчивый. Ведь не плачет, а просто орет. У меня
сейчас было ощущение, что он вот-вот заговорит. У тебя не было?
    - С чего бы?
    - Смешно,  конечно,- Маргарет  тряхнула головой, убирая прядь волос
со лба,-  но мне  иногда кажется,  будто ему есть, что нам сказать. Или,
может быть,  предупредить о  чем-то, я  не знаю.  Вдруг он  умнее нас  с
тобой? Или  что-то чувствует,  чего не  чувствуем мы,  только сказать не
может? Ты  не смотри  на меня  так, я еще в своем уме. Мне только иногда
так кажется.  Нормальный, крепкий младенец, просто на редкость здоровый,
сытый, сухой... А ведь что-то ему не нравится.
    - Ты ему поползать дай,- предложил Стефан.
    - Он  не хочет  ползать,- возразила  Маргарет. -  Я знаю,  когда он
хочет.
    - Тогда погремушку.
    - Ты  поаккуратнее с  трубочкой, она  у нас  последняя.  Дай-ка  ее
сюда... Не  нужны  ему  ни  погремушки,  ни  кубики,  то-то  и  оно.  Не
интересуется. Я  иногда думаю,  сколько ему  на самом  деле: три  месяца
или...
    - Старая  больная тема,-  улыбнулся Стефан.  -  В  тринадцать  тебе
положено гонять в футбол, дерзить хаму-учителю, драться за углом школы и
тайком смотреть  порно. Это  мы проходили.  А если тебе за пятьдесят, ты
должен выглядеть  респектабельно, читать  солидные газеты,  няньчиться с
внуками, коли  они есть,  и дважды  в неделю играть в теннис. Вот только
никто не  знает, что  делать,  если  тебе  тринадцать  и  пятьдесят  три
одновременно.
    - Ты знаешь,- тихо сказала Маргарет.
    - Ничего я не знаю!
    - Ну  вот, наконец-то  сам сказал.  Хорошо, что  Джекоб кричит,  не
слышат нас... От нашей серьезности иногда тошнит. И от легкомыслия тоже.
Кто мы: дети, играющие во взрослых, или взрослые, играющие в детей? Если
бы мы  столкнулись просто  с гипофизарной карликовостью, я бы знала, что
делать. А  так? Мне  еще  предстоит  стать  педиатром-геронтологом.  Что
дальше? Кто-нибудь  подумал о  том, что  с нами будет? Через десять лет,
через тридцать. А думать надо тебе, от тебя этого ждут...
    - У  нас  общество,-  сказал  Стефан.  -  Плохое  или  хорошее,  но
общество. Это главное.
    - Ты  просто не  хочешь об  этом  думать,-  возразила  Маргарет.  -
Представляешь, что будет, если к нам когда-нибудь прилетят? Им же станет
неловко за нас, когда они увидят, понимаешь? А нам будет стыдно.
    - Мне  не будет  стыдно. Мы  сохранили себя.  Нас двадцать семь. За
сорок лет мы потеряли всего троих: два несчастных случая и одна саркома.
Не моя вина! Мы сделали все, что могли. Мы строили!
    Маргарет покачала головой.
    - А  хотят ли  они строить? Ты их спросил? Большинство хочет просто
жить, а  ты их заставил строить, да к тому же по своему проекту. Поэтому
тебя ненавидят и ты боишься Питера...
    - Я не боюсь!
    - Боишься, и это нормально. Питер же сильнее тебя.
    - Я сильнее! Я капитан!
    Против воли  сжались кулаки,  кровь прихлынула  к  лицу.  Наказать!
Лишить! В  медотсек под замок, в карцер! На торф! Если бы только это был
кто-то другой, не Маргарет...
    Он очнулся  оттого, что  прохладная ладонь  легла на лоб. Маргарет,
придвинувшись,  гладила   его,  шептала:   "Успокойся,   ну   успокойся,
пожалуйста, ты  капитан, ты...",-  она еще  что-то говорила,  но  Стефан
улавливал лишь  интонацию, они  были одного  роста, тело  Маргарет  было
теплым, хотелось его обнять, и тут же как назло нахлынуло воспоминание о
давнем,  неудачном   и  стыдном,   а  Маргарет,   что-то   почувствовав,
отстранилась и  стала чужой.  Джекоб орал.  Почему, ну  почему, с тоской
подумал Стефан.  За что?  Ни одному взрослому не понять, что это такое -
оставаться ребенком  всю долгую  жизнь...  как  замаринованный  в  грибе
червяк; срок хранения не вечный, но очень большой. Будь мы половозрелыми
особями четырнадцати лет, нас давно бы не стало, этому есть обоснование,
но на  что мне нужно какое бы то ни было обоснование? Интересно, а как с
этим у  других? Не  знаю, не  бегал я  за ними  по кустам,  а,  наверно,
следовало...
    - Ты в порядке? - озабоченно спросила Маргарет.
    - Да.  - Голос Стефана стал хриплым. Он откашлялся в кулак. - Ты не
беспокойся, я  в форме.  Это я только с тобой так. Понимаешь, навалилось
что-то такое...  Только что  говорил с одним - убить хотелось. Испугался
даже.
    - Примешь успокоительное? Массаж, гипноз?
    Стефан помотал головой.
    - Не надо.
    - А  знаешь, я  их понимаю,- сказала Маргарет. - Тоже ведь вкалываю
как каторжная:  то зубы  лечить, то  простуды,  то  ногу  себе  рассадят
драгой... И  Джекоб на  мне, и  Абби, а за ней все выносить надо, как за
маленькой. Вчера  в волосы мне вцепилась. Ты не подумай, я не жалуюсь. А
только  вечером  валюсь  спать  и  завыть  хочется:  когда  же  все  это
кончится...
    - Еще не скоро.
    - А вдруг Питер вернется сегодня? Ты в себе уверен?
    - Ничего  у него  не выйдет,-  сказал Стефан.  - Сегодня  праздник.
Пирожные, фейерверк и все такое. Им будет не до того.
    -  Политика  карнавалов,-  понимающе  присвистнула  Маргарет.  -  А
знаешь, это уже было, не то у Борджиа, не то у Медичи. Вечный прием всех
прогнивших режимов.
    - Что-о?
    - Нет-нет,  ты не  сердись. Я ведь не насмехаюсь, я одобряю. Это ты
хорошо придумал. Боюсь только, что поздно.
    - В самый раз.
    - Разве?  По-моему, ты  уже отбыл  три или  четыре своих  срока.  В
маленьком обществе  естественные процессы  должны идти  быстрее,  чем  в
большом,- они и идут...
    - Вот только социолога мне здесь не хватало!
    - А может, и вправду не хватало? - спросила Маргарет.
    Стефан прищурился.
    - Что-то я не пойму: чего ты от меня ждешь?
    - Не  знаю,- призналась Маргарет. - А знала бы, что делать, была бы
капитаном. Вот так вот.
    - Да ну?
    - Ладно,  пусть не капитаном... Я ведь не сумею. А только я вот что
думаю:  либо   власть  творит  насилие  сама,  либо  своим  бездействием
допускает, чтобы  насилие творил  кто-то другой. Разве когда-нибудь было
иначе? Я хочу, чтобы ты помнил это и никогда не забывал. Ради меня, ради
нас всех, ради вот Джекоба...
    Джекоб охрип.  Все было  бесполезно, все  зря, напрасный  труд. Его
крик не  дошел до  ума великанов,  как  не  дошло  и  предупреждение  об
опасности. Трудно  разговаривать с  глухими от рожденья, выросшими среди
глухих.  Они   так  ничего   и  не   поняли,  и   Джекоб,  задыхаясь  от
безнадежности, оставил дальнейшие попытки.
    Ему было очень жаль себя.

                                   20
    Ветер  дул  в  корму  и  чуть  вбок,  так  что  Питеру  приходилось
подруливать веслом,  в то  время как  Вера пыталась  приноровить парус к
капризному ветру.  Заплатанный  кливер  полоскало.  Ветер  еще  срывался
шкваликами с дальних мысов, морщил гармошкой темную воду, но уже заметно
стихал, уже  сдавался, а  небо, как  в насмешку, было голубое, глубокое,
как озеро, и бело-желтое солнце, пройдя зенит и примериваясь к спуску за
холмы, врало  о мире  и спокойствии.  Второй час  лодка шла под парусом.
Западный берег  отдалился  и  потускнел,  поглотил  острова,  вызубрился
щеточкой леса  на холмах, а восточный, плоский, увенчанный черной башней
корабля, как  будто ничуть  не приблизился,  словно был  не  берегом,  а
насмехающимся миражем.  Зрение обманывало.  Лодка двигалась  еле-еле, но
она двигалась.
    Перед последним  броском через  озеро они  причалили к  оконечности
гранитного мыса.  Питер не  позволил отдыхать  больше пяти  минут.  Вера
повалилась на  камень. Йорис скулил, что устал, хотя устали все, а когда
его успокоили,  сказав, что  грести больше  не придется, начал ныть, что
хочет есть.  Питер побродил  у воды, лижущей серые камни, но сосулек тут
не было.
    Его немного  мутило, от голода кружилась голова, и сердце временами
принималось стучать, как сумасшедшее. Ничего... Уже скоро. В лагере этот
хлюпик забудет  о  своем  позоре,  начнет  пространно  и  снисходительно
отвечать на  вопросы и  вовсю распавлинит  перья -  грудь колесом, хвост
зенитной пушкой.  Достаточно не  напоминать о  его нытье  - и он по гроб
будет благодарен  тому, кто  впервые в  жизни дал ему почувствовать себя
мужчиной - не штатной единицей в хозяйстве Стефана...
    - Интересно, они нас видят? - спросила Вера.
    Парус хлопнул.  Вера вцепилась  в шкот,  пытаясь поймать  угасающий
шквалик. Питер  осторожно развернул  в  воде  лопасть  весла.  Парус  на
мгновение надулся и вновь вяло заполоскал. Шквалик стих.
    - Вряд ли. Смотри, где солнце. Им блики мешают.
    - А в оптику? Со светофильтрами?
    - В  оптику -  да.  Так  ведь  надо  знать,  что  мы  возвращаемся,
специально высматривать. Кому это надо - Лоренцу?
    - Там не один Лоренц!
    - Ты бы потише,- предостерег Питер. - Он чуткий.
    - Лоренц? - натянуто пошутила Вера.
    - Плевать мне на Лоренца.
    Еще час  плыли  молча,  лишь  в  носовом  отсеке  шевелился  Йорис,
которому  было   жестко  сидеть,   да  Вера  временами  тихонько  охала,
потревожив руку.  Парус еще  не совсем обвис; едва заметный ветерок все-
таки подталкивал лодку.
    На середине  озера зыбь  разгладилась, спокойная  вода казалась еще
более темной  и как будто маслянистой. Питер часто оглядывался - смотрел
на след  за кормой. Теперь он жалел, что не пошли берегом. Где бы ни был
водяной слон,  вряд ли  он еще  не почуял  добычу.  Скоро  ветер  совсем
стихнет, а  через два-три  часа начнет  темнеть. Быть может, перед самым
закатом ненадолго  задует опять,  а  ночь  будет  тихая,  отвратительная
пустая ночь  под ясным  небом без  луны и  звезд, с  далеким бесполезным
светляком фонаря на тупом носу "Декарта"... В такие ночи на озере иногда
возникают странные  течения, поднимающие на поверхность фосфоресцирующий
ил. Незаметные  днем,  они  способны  за  ночь  отнести  лодку  куда  им
вздумается.
    Что толку  в дальних  прогнозах. Водяному  слону  понадобится  куда
меньше времени,  чтобы пересечь  озеро в  любом  направлении.  Рано  или
поздно, и скорее рано, чем поздно, придется рискнуть и взяться за весла.
Нет ничего глупее, чем быть сожранным в двух шагах от цели.
    Питеру случалось  видеть водяного слона и в ста, и в тридцати шагах
от лодки.  Отчаянный Дэйв,  лучший пловец в лагере, единственный из всех
рисковавший заплывать на глубину, однажды был атакован и сумел спастись.
Правда, озеро  штормило, а  в шторм водяной слон плохо чувствует добычу.
Да и  часовой на  башне не  подвел -  Стефан потом наказал его за расход
стрел.
    Питер знал,  кто виноват.  Фляжка с темной жидкостью из неприметной
лощины за  водоразделом, где  в круглых ямах чавкает и шевелится горячая
грязь, а нефть сама выбулькивает из земли, где не растет даже лишайник и
трудно дышится,-  эта фляжка  лишила его  ума. Он  все же нашел то, ради
чего стоило  затевать бесчисленные  экспедиции -  рано  или  поздно  это
должно  было   случиться.  Он  непростительно  ошибся,  поверив  в  свою
счастливую звезду. Но фляжка была не виновата.
    "А ведь,  пожалуй, кое-кому  там, в лагере, придется кисло, если мы
не вернемся..."
    Он поймал  себя на  том, что  едва не  высказал  эту  мысль  вслух.
Нельзя. Не  мысль даже  - мыслишка.  Глупая,  ненужная.  Нет  хуже,  чем
дожидаться: что-то такое теряется там, внутри, неуловимое, очень важное,
без чего  нельзя жить,  а то  превратишься в  Йориса. Лучше не жить, чем
дрожать.
    - А вдруг он умер? - ни с того ни с сего сказал Йорис.
    - Кто?
    - Ну  слон... Он  ведь живой.  Он ведь  может когда-нибудь  умереть
просто так, от старости?
    - А  вдруг за  нами с Земли прилетят? - серьезно сказал Питер. - Ты
бы лучше на себя надеялся. И на нас вот с Верой.
    - Умер-шмумер,- фыркнула Вера. Она бодрилась.
    Парус вяло  шевельнулся и  повис тряпкой.  Брошенная в  воду  щепка
уплывала назад так медленно, что, глядя на нее, хотелось плакать. Прошло
полчаса, прежде чем она скрылась из виду.
    Солнце спустилось  ниже;  в  воздухе  посвежело.  Восточный  берег,
казалось, стал  ближе к  лодке,  чем  западный.  А  может  быть,  только
казалось.
    От неподвижного сиденья ныли кости.
    - Тихо! - сказал Питер.
    Он с  бесконечной осторожностью  вынул весло из воды. Стало слышно,
как с изогнутой лопасти срываются капли.
    - Он где-то здесь.
    - Ты  его чувствуешь?  - шепнула  Вера. Она  ничего не чувствовала,
кроме тупой боли в руке, и вертела головой, оглядывая воду.
    - Я не чувствую. Я знаю.
    - Под нами?
    - Нет... Бродит.
    Весло уже  лежало на  дне лодки,  и Питер  сжимал  пику.  Медленно-
медленно лодку  разворачивало носом  на  юг.  В  полном  молчании  текли
минуты. Неожиданно Йорис громко всхлипнул.
    - Тихо, ты!
    В  пятидесяти   метрах  правее   лодки  поверхность   озера  плавно
всколыхнулась. Словно  громадный невидимый поршень толкнул воду так, что
она  вспучилась  гладким  горбом,  против  ожидания,  продержавшимся  на
поверхности несколько  секунд. Затем  бугор исчез, оставив разбегающиеся
круги, и  вновь появился слева от лодки. На этот раз он вынырнул ближе и
долго оставался  неподвижен. Окраска  его медленно  менялась от бурой до
бесцветной.
    - Дай нож,- деревянным голосом попросила Вера.
    - В мешке под тобой.
    Он был бы совсем не страшен, этот горб, или бугор, если бы Питер не
знал истинных  размеров водяного  слона. Иногда  он вот  так  выставляет
напоказ краешек  одной из  псевдоподий, как бы присматриваясь к добыче с
холодным любопытством,  но это лишь так кажется, потому что хозяин озера
не способен  видеть. Затем  он скорее всего начнет кружить вокруг лодки,
по-акульи сужая  круги. Может  не напасть  вовсе, и  такой случай был, а
может атаковать  сразу,  жадно  и  прямолинейно,  нахрапом  бросаясь  на
добычу. Это  самое опасное.  Питер вспомнил  категорическое  утверждение
Маргарет,  высказанное   в  давнем   споре:  поведение-де   примитивного
животного всегда  жестко запрограммировано  и не  меняется со  временем.
Питер усмехнулся:  Маргарет глупа.  Если бы шли на веслах, слон давно бы
уже обнаружил  и опрокинул  лодку, зато  если бы  на пороге не попортили
днище, возможно,  удалось бы спокойно переплыть озеро даже в штиль - вот
и все, что о водяном слоне можно сказать наверняка.
    Горб стал  совсем бесцветным.  Стеклянная вода покрывала его тонкой
пленкой. Неожиданно  горб без всплеска ушел под воду. Осталась лишь рябь
на воде, медленно удаляющаяся прочь от лодки. Наконец исчезла и она.
    - Ушел...- шепотом сказала Вера. - Ведь правда, ушел?
    Питер отрицательно покачал головой.
    - Он пытается понять, что мы такое.
    - Он  не может понимать,- неестественным голосом заявил Йорис. Губы
его дрожали. - У него нет мозга.
    - Что-то такое, наверное, есть... Берегись!
    Питер ударил пикой. Лодку качнуло - водяной слон ушел на глубину.
    - Весло! - крикнул Питер.
    Он уже  греб, а  Йорис, помешкав, засуетился и, сунув весло в воду,
едва не уронил за борт. Питер что-то прорычал сквозь зубы. Лодка неслась
вперед, легко раздвигая воду. Нужно было рискнуть раньше, подумал Питер.
Всего час  такой гребли,  даже полчаса,  если удастся выдержать темп,- а
там прибрежное мелководье, слон не сунется...
    - Йорис, не части! Вера, парус!
    Торопясь, Вера  спустила кливер,  выгнувшийся назад  от  встречного
ветра. Она  пыталась подгрести  рукой, пока  Питер не прикрикнул на нее,
чтобы не кренила лодку. Быстрее! Быстрее! Вера закусила губу. Существует
то, что  можно, и  то, чего нельзя, что запрещено древней памятью жизни,
трепещущей в  каждом кусочке плоти, от миллионов поколений бессмысленных
тварей, от  первых студенистых  комочков на  дне мелководных  лагун,  от
червей и панцирных рыб - ползающих, роющихся в иле, жрущих и прячущихся,
чтобы в  свою очередь не быть сожранными, потому что это-то и есть самое
страшное. Можно погибнуть от голода, сгинуть в болоте, поскользнуться на
краю сторожевой  площадки  донжона  и  сорваться  с  криком,  но  нельзя
смириться, представив  себя в  пищеварительной вакуоли гигантской амебы,
мерзкого создания полумертвой планеты... Ну же! Быстрее!
    - Догонит? - спросила она, обернувшись.
    Питер кивнул  между двумя  взмахами. Жаль,  что  Питер  никогда  не
врет... Вера  прекрасно понимала:  догонит. Эта  тварь принимает  в воде
любую форму и невероятно сильна. Но сейчас как никогда хотелось услышать
обратное.
    - Стоп! - выдохнул Питер.
    Лодка, вильнув,  ушла вбок.  По волновому  следу было хорошо видно,
как там,  где она  только что  была, прошло  под водой  громоздкое тело.
Гораздо быстрее, чем лодка.
    - Мало тебе? - злобно сказал Питер. - Еще захотел?
    В десяти  шагах от  лодки из  воды с шумом поднялся бугор и с шумом
исчез. Лодку закачало на волнах.
    - Влипли,-  хриплым и  низким голосом  проговорила Вера. - Господи,
как влипли...
    - Ты хорошо плаваешь?
    - А какой смысл? - Веру передернуло.
    - Я  тебя спросил  о чем-то,-  напомнил Питер.  Раскорячив ноги, он
пытался привстать, пристально вглядываясь во что-то впереди.
    - Наверно, плаваю... Меня когда-то папа учил - там еще, на Земле...
Море помню, ласты...
    - В  километре от  берега  есть  островок,  его  отсюда  не  видно.
Крохотный такой, низкий; когда сильные дожди, его вообще затапливает. По
идее, сейчас он прямо по курсу. Если нас опрокинет, бери на палец правее
башни и жми что есть силы.
    - Ничего другого нельзя сделать? - спросила Вера.
    Питер дернул щекой.
    - Драться можно. Или молиться. Ни то, ни другое не поможет.
    - А плыть - поможет?
    - Слон не кинется на всех сразу,- сказал Питер. - Возможно, один из
нас имеет шанс.
    Вера покачала головой:
    - Холодно, ногу сведет. И я вообще так не хочу.
    - Дура!  - тонким  голосом крикнул  Йорис и  всхлипнул. - А он тебя
спросит, хочешь ты или нет?
    - Сам дурак! Трус!
    - Тише, вы... Жить надоело?
    - Дура конопатая!
    - Трус! Трус! Проверь - штаны сухие?
    - Тихо, я сказал!
    - Бей!..
    Лодка  накренилась   рывком  -   слон  атаковал   снизу.   Большое,
нечеловеческое, прозрачное,  скрывающее в себе серые, как пищевая паста,
мутные комки,  ворочалось под килем, пучилось, выдавливая лодку из воды.
Потеряв равновесие,  коротко вскрикнула  Вера,  ударившаяся  о  шпангоут
больной рукой.  Взвизгнул Йорис.  Опасно перегнувшись  через борт, Питер
пырнул пикой  взбаламученную воду  - раз,  другой...  На  третьем  ударе
рвануло так, что пику едва не выдернуло из рук, но слон все же отступил,
ушел на  дно, лишь  вода рябила и пузырилась там, где он погрузился - на
целую минуту, а если очень повезет, то и на две.
    - Весло!.. - скомандовал Питер.

                                   21
    - Потри-ка мне спину,- сказал Илья.
    Дэйв шлепнул его мочалкой по спине и начал тереть.
    - Легче! Легче! Озверел?
    Дэйв выругался.
    - Хорош  банный день,- сказал Маркус. - Мыла нет, горячей воды нет.
Песочком потереть кого-нибудь?
    Людвиг опрокинул на себя ушат воды.
    - Все-таки  чуть теплая...  Что ты  хочешь от  сырого торфа?  Я еще
когда говорил:  нужно от котла трубы провести, чтобы теплообменник был в
башне. Тогда  была бы  горячая. И  синтезатор работает  все хуже. Откуда
мыло?
    - У Лоренца, небось, есть. Только он не моется.
    Кто-то прыснул.
    - Он  моется по ночам,- возразил Уве. - За "махер" свой дрожит. Так
при кобуре и стоит под душем - себя трет и кобуру надраивает...
    - Хе-е...
    - Кто полотенце взял? Здесь висело.
    - И из пасти у него воняет, как из...
    - Зубы гнилые, оттого и бесится. Все болезни от зубов.
    - Кстати, о душе. Моя очередь.
    - Моя!
    - Протри  глаза. За  Дэйвом я  занимал, потом  Киро. А  тебя  здесь
вообще не было.
    - Чего-о?
    - Ничего. Давно в глаз не получал?
    - Эй! Эй! Этого не хватало!
    - У кого мое полотенце?
    - Людвиг, ты правильный тевтон. Чья сейчас очередь?
    - Запереть  Лоренца снаружи,  пускай в  обнимку с  кобурой  посидит
здесь суток двое-трое, умнее станет...
    - Да он дверь прожжет!
    - А  ты откуда  знаешь, сколько  у него  зарядов? Может, правда, ни
одного? А если два, так и на дверь хватит, и на тебя, умника, останется.
В который раз об этом говорим. Надоело.
    - Ладно вам, куда полотенце дели? Холодно же.
    - Что?
    - Да вот Пупырь полотенцем интересуется.
    - Его вытереть никакого полотенца не хватит. Так высохнет.
    - Совсем холодная пошла...
    - А  канючил-то как:  с Питером,  мол, хочу  уйти! Сидел бы сейчас,
деточка, в грязи по маковку и лапу сосал.
    - Я не канючил!
    - Нет,  серьезно. Я  сегодня целый  день думаю, где они могут быть.
Если разбили лодку, значит, идут берегом.
    - Ха, берегом! Там болота бездонные!
    - Положим,  бездонных здесь  не бывает.  Вот за кряжем на юге - там
да...   Островки опять-таки,  переночевать есть где. Мокроступы сделают,
пройдут. От  червей Питер  отобьется. Он  мне сам  говорил, что  дней за
десять пройти можно. И потом, у них просто нет другого выхода.
    - Это если лодку разбили... Ладно, ты не мели, ты предлагай. Что ты
предлагаешь? Встречную экспедицию?
    - Догадливый...
    -  Лоренц   тебе  устроит   экспедицию!  Торфа  давно  не  нюхал  -
соскучился? Нужна его превосходительству экспедиция, как же! Он и Веру и
Йориса спишет со спокойной душой, лишь бы Питер не вернулся...
    - А ты ему это в лицо скажи.
    - Умный, да? Вот интересно: каждый ждет, что другой себя подставит,
а не он. Только зря надеешься: все мы здесь такие умные.
    - Заткнись,  шкет, надоел.  Нет, в  самом  деле,  что  вы  все  его
боитесь? царь он вам? бог?
    - Люди вы или нет? Полотенце отдайте!
    - Нет у него двух зарядов. Один - максимум...

                               ИНТЕРМЕЦЦО

    Что-то давно меня не беспокоили.
    С чего бы?
    То, что он хулиган, я понял уже давно. Бывают радиохулиганы, бывают
телефонные и  всякие другие прочие, а этот - темпоральный. Прогрессируют
потомки...
    Не беспокоит пока - и хорошо.
    Их у меня двадцать семь - двадцать семь маленьких уродцев, взрослых
детей, с  которыми я  могу сделать  все, что  захочу. Например, один раз
ошибется Диего  и все  потравятся. Или  на лагерь  нападет цалькат.  Или
Анджей-Пупырь со  временем найдет  способ  экранироваться  от  излучения
странного солнца,  и тогда  жизнь пойдет  своим чередом  и Стефан спустя
несколько лет женится на Маргарет...
    Почему бы нет?
    Мне делается  страшно оттого,  что я  хочу им помочь, всем вместе и
каждому в  отдельности, а  особенно Джекобу  - ему в первую очередь. Они
ТАМ живут своей жизнью, и чем дальше, тем меньше у меня власти над ними,
если не  резать по  живому тупым  скальпелем. Что  им от  того, что  они
придуманы? Вся  штука в  том, что  они уже  давно  в е д у т  себя сами,
вдобавок я  подозреваю, что  некоторые из  них умнее меня, автора. Как я
это допустил  - не  знаю. Им теперь лучше видно, и они, как мне кажется,
хорошо знают,  что делают, а я все чаще ловлю себя на том, что не всегда
ясно понимаю  глубинную суть их поступков и слов. И мне, автору, страшно
им помогать, потому что может выйти еще хуже...
    Кого мне  выслушать, если  они попросят  помощи:  Питера?  Стефана?
Анджея?
    Найдутся и  такие, кто  попросит себе  еще одно пирожное. Не мне их
осуждать.
    Предоставить их самим себе? Придется...
    Одно мне  известно точно, а значит быть посему: Питер, Йорис и Вера
так или  иначе доберутся до "Декарта",- а вот что случится после? Что-то
ведь должно  случиться. Какие события посыпятся на головы двадцати семи?
Кто из  двоих возьмет  верх -  Стефан  или  Питер?  А  может  быть,  они
помирятся? Хм... Что-то говорит мне, что нет. Ни за что. Напротив, очень
может случиться  так, что  один из  них убьет  другого, сам  или не сам,
несмотря на мое обещание беречь героев. О, мои ребята могут многое! Если
потребуется создать  на планете  ад, они  обойдутся своими  силами,  без
всяких цалькатов.  Стоит лишь  начать -  и они  примутся уничтожать друг
друга с упоением, все более ощущая вкус к этому занятию. А может статься
-  во   всяком  случае  я  на  это  надеюсь,-  что  за  детьми  прилетит
спасательная экспедиция,  и, вывезенные  на  Землю,  они  будут  жить  и
стареть долго и счастливо.

                                   22
    Очередную атаку  отбили легко  - судя  по всему,  водяной слон лишь
примеривался, как лучше взять добычу, и отступил, едва Питер уколол его.
На этот  раз он  не ушел  на глубину,  а лишь  отплыл на десяток шагов и
сделал медленный-медленный  круг вокруг лодки. Поверхность торчащего над
водою горба  быстро меняла  цвет и  странно волновалась,  хлюпая и  рябя
воду.
    - Сейчас опять кинется,- сказал Питер, перехватывая пику поудобнее.
    - Может,  ты его  ранил? - с надеждой спросил Йорис. - Корежится-то
как... Отвяжется, а?
    - Жди,-  процедил Питер,  не отрывая  взгляда от воды. - Это только
поклевка была. Я ему и мембрану не пробил.
    - Какую мембрану?
    - Ну  шкуру,- объяснила Вера. - Ее и стрелометом не возьмешь, разве
что бластером...
    - А я не тебя спрашиваю...
    - Радуйся, что с тобой вообще разговаривают!
    - Тихо, вы оба!
    - А чего он такой дурак...
    Желток солнца  висел низко,  угрожая  задеть  краем  диска  дальние
холмы, чертил  по воде  дрожащую огненную  дорожку.  Как  и  предполагал
Питер, перед  закатом с  запада повеяло слабым ветерком. В такое время в
лагере и  на болоте происходит оживление, люди работают больше для виду,
нетерпеливо дожидаясь  зеленого луча  - сигнала  к  концу  работы,  если
только  Стефан  не  прикажет  работать  после  заката.  Скука  смертная.
Впрочем, сегодня праздник...
    - Поставить парус? - спросила Вера.
    - Без толку. Лучше проверь мешки - может, что осталось?
    - Нет. Нож вот и фляжка.
    Восточный  берег  был  близко  -  простым  глазом  уже  различалась
неровная  линия  частокола  вокруг  башни.  Вера  кусала  губы.  Приступ
восхищения  Питером   угас,  хотя   придумка  была   его,   и   придумка
великолепная. Им  удалось выиграть  несколько минут  отчаянной гребли  -
водяной слон  позволил себя  обмануть. Даже Йорис греб почти как надо, а
Вера, развязав  мешки, швыряла  в воду  все, что  в них  было,  стараясь
закинуть драгоценные  вещи подальше  от лодки  - теплую одежду, запасную
обувь, котелок...  Дольше всего слон возился с одним из спальных мешков,
никак не  мог понять,  что это  такое. А  на два других мешка не обратил
внимания.
    - Ну  иди сюда,  иди,- цедил  Питер сквозь  зубы. - Получил - и еще
получишь...
    Накренившись, лодка  черпнула воду  - водяной  слон шел  тараном  в
борт. И снова отступил, встретив удар пикой, и нехотя, почти лениво ушел
под лодку. Вера тоже ударила ножом, но промахнулась.
    - Сволочь...
    - Опять  на дно  не ушел,-  объявил  Йорис,  следя  за  водой.  Его
одолевала икота. - Он теперь не уйдет...
    - Заткнись!
    Лодку покачивало  - движение  в мертвой  глубине выдавала  зыбь,  и
медленно  кружились  ленивые  водовороты.  Диск  светила  расплющился  о
западный берег,  поджег редколесье  на двугорбом  холме, плеснул по воде
желтым огнем. Солнце напоследок смеялось над детьми, и смеялась вода.
    - А  что мы  теряем? -  гаркнул вдруг  Питер. -  В бога, в дьявола!
Надоело! Йорис, весло! Йо-хо-о...
    Вера кивнула в знак согласия, хотя никто ее одобрения не спрашивал.
Питер лучше  знает, что  делать, но голос его наигранно-бодр, так только
хуже, не  надо бы  этого... Она мельком оглянулась назад, где только что
была лодка,  а теперь вода бурлила и пенилась, выдавая движение хищника.
Там зарождалась  широкая волна  - водяной  слон, догоняя,  шел под самой
поверхностью, и нечем было отвлечь его от лодки. Что еще можно выбросить
- нож? Весло, которое держит Йорис? Самого Йориса?
    Это мысль, но Питер не допустит.
    Фляжку?
    Здоровой рукой  Вера покрепче  стиснула нож.  Как тогда, на пороге,
она неожиданно  осознала, что ей вовсе не страшно, и удивилась этому, но
рука все-таки  дрожала. "Если  он  не  отвяжется,  я  прыгну  за  борт,-
подумала она. - Пусть я, а не Питер. Он должен вернуться".
    Удар пришелся  снизу в  корму. Вера  слышала, как  позади загремело
упавшее весло  и зарычал  Питер, вцепившийся в транец, чтобы не вылететь
из вставшей  дыбом лодки, как длинно и страшно закричал Йорис, когда нос
погрузился и в лодку хлынула вода. Ей показалось странным, что лодка еще
держится на  плаву, но  вот корма  с оглушительным шлепком ухнула вниз -
прямо на  упругое, шевелящееся,  мягко-податливое. Холодная вода окатила
Веру до  пояса. Лодка  тяжело ворочалась  с борта  на борт, черпая воду,
кренясь все  сильнее с  каждым размахом  - водяной  слон  держал  цепко,
пытался обтечь  и поглотить,  теперь не выпустит... Сзади невнятно рычал
Питер, орудуя  пикой. Снова  нечеловечески тонко взвизгнул Йорис: "Уйди!
Уйди, студень,  жаба!". Он  бестолково колотил  веслом по воде, словно в
этом было спасение.
    Вера ждала.  Когда справа  над бортом  вырос прозрачный  горб,  она
дважды ударила  ножом, но  слон не  отступил, а  лишь попытался схватить
руку, и  сейчас же  слева поднялся  и загнулся внутрь лодки второй горб.
Лодку положило  на бок.  Как ни  странно, она  выправилась, до  половины
залитая водой, и встала на ровный киль.
    Вера бросила  нож, и  он булькнул  на дно лодки. В воде, заливающей
кокпит, покачивались щепки, мусор и всплывшая фляжка.
    - Нет!.. - крикнул Питер.
    Удар в днище.
    Пробка не  шла, и пальцы плохо слушались - детские пальцы немолодой
женщины, потрескавшиеся, стертые, кровоточащие...
    Удар.
    - Не смей!
    - Да! - крикнула Вера. - Да!
    Удар. Лодку подбросило и закружило волчком.
    - Гад, пику выдернул... Мне!.. Я сам!

                                   23
    Отсюда лагерь казался совсем крошечным, но те, кто остался внизу, в
недвижном ожидании  обратив кверху  пятна лиц,  были еще крошечней - как
точки. Как  муравьи, впавшие  в летаргию  с  наступлением  холодов.  Как
ничто. Их  всех можно  было прикрыть одной ладонью - защитить или, может
быть, наоборот. Нельзя лишь было забыть об их существовании.
    Краешек солнца был еще виден, а ярко-жгучая полоса уже пробежала по
воде, поиграла  на прибрежных  камнях  и,  перемахнув  частокол,  залила
гранит, на  мгновение ослепив  нестерпимой  мертвенной  зеленью.  Стефан
шепотом выругался. Когда-то этой серой скале давали поэтические прозвища
- Порт Зеленого Луча, например, и название не прижилось, потому что дали
его взрослые.  Еще того лучше - Берег Летящих Лепестков... Дня через два
после посадки  ветром с  востока принесло  кружащуюся тучу  алых  чешуек
размером  в   ноготь,  усеявших  прибрежный  гранит,-  то  ли  взаправду
лепестков неизвестных  цветов, то  ли  сброшенных  крылышек  мигрирующих
насекомых. Вряд ли у взрослых хватило времени и желания разобраться, что
это такое,-  первая смерть посетила лагерь уже через неделю - но зрелище
алого вихря,  наверное, было  феерическое. С  тех пор  оно  ни  разу  не
повторилось,  мало-помалу  начало  забываться,  обросло  фантастическими
додумками, и Стефан совсем не помнил его, сколько ни напрягал память, но
в бортовом  журнале рука  Бруно Лоренца  отметила необыкновенную красоту
явления, а значит, так оно и было.
    Зеленый луч  полз вверх  по башне и, наверно, множество ждущих глаз
из полутьмы  внизу следило за ним, томясь и предвкушая, но Стефан больше
не смотрел на муравьев. Он уберег глаза, когда луч добрался до площадки,
и лишь  только угас неистовый режущий свет, запустил первую ракету. Один
за другим  четыре огненных  хвоста взвились  в небо  и лопнули,  осветив
лагерь под  вопли восторга  снизу. Стефан  рассчитывал на пять, но пятый
патрон лишь  зашипел, словно  в картонной гильзе поселилась гадюка, и не
сработал.  Старье,   скисло...  Стефан   пинком   отшвырнул   патрон   к
противоположному краю  площадки -  не долетев,  тот  укатился  в  люк  и
загремел по ступеням трапа. Четыре шара висели в небе - два красных, два
желтых. Снижаясь,  один из красных попал под зеленый луч, и желтых стало
три. Внизу  заулюлюкали. Ничего,  сойдет. И  этого более чем достаточно.
Если на  каждый день  рождения тратить сигнальные ракеты, их не хватит и
на год.
    Он спустился  вниз, до  звонкого  щелчка  задвинув  за  собой  люк,
оставив над  головой опустевшую  площадку, хотя  была очередь Дэйва, а с
середины ночи  на дежурство  должен был  заступить Уве.  Снимая Дэйва  с
поста, Стефан  понимал, что  рискует, создавая  опасный  прецедент.  Как
тогда...  после  отмены  утреннего  развода  на  работы  пришлось  круто
доказывать, что  снисходительность - еще не слабость. Тогда они в первый
раз попытались  наброситься. Пусть.  Сегодня -  праздник. Трудно заранее
сказать, что в конце концов окажется опаснее, а так удалось хоть немного
разрядить нервозность.  О том,  что ночной часовой не нужен, Стефан знал
не хуже  других. Даже  вонючие гарпии,  активно кормящиеся в темноте, не
собираются ночью  в стаи,  а одиночкам на людей начхать, они ищут падаль
или, барражируя  над болотом,  высматривают молодь трясинных черепах. От
одной общей тревоги до другой проходят не дни - месяцы и годы, и тревоги
чаще всего оказываются ложными. Полон лес трухлявых костей - вот вам вся
фауна. Нелепо  отрицать правоту Киро: цалькат, убивший беднягу Ансельмо,
скорее всего  был реликтом,  по какой-то  случайности зажившимся  дольше
своих сородичей...
    Глупцы! Кроме  Людвига никто  не  способен  понять,  почему  ночные
дежурства, назначенные  с перепугу,  нельзя много  лет  спустя  отменить
простым приказом.  Это все  равно, что отменить рассвет или закат... Они
думают, Стефан все может себе позволить, как всякий порядочный самодур с
диктаторскими замашками. Нет, милые мои. Ошибаетесь. Он может только то,
против чего  вы не  посмеете возразить,  и с  каждым годом  он может все
меньше и  меньше, не потому, что он такое же ничтожество, как вы сами, а
потому, что  иначе придется  убивать. Нет  ничего  опаснее,  чем  ломать
привычные устои,  но в  эту ночь дежурства не будет - можете радоваться,
любители выбивать подпорки из-под себя...
    В капитанской  каюте был  порядок -  на этот раз Стефан осмотрел ее
гораздо   тщательней    обычного.   Новое    сигнальное   приспособление
действовало, контрольные  волоски висели  на местах.  В каюту  никто  не
наведывался -  не решился либо не смог. Это было правильно, так и должно
было быть,  еще вчера  это удовлетворило  бы вполне,  но сегодня  Стефан
ощущал неясное  беспокойство. Так нетрудно сделаться параноиком, подумал
он с неудовольствием. Или они умнее, чем я думаю? Вряд ли...
    Он отпер сейф и некоторое время колебался, разглядывая бутылку. Она
была чуть  заметно початая,  с восстановленной наклейкой поперек пробки,
прозрачного  тонированного   стекла,  подчеркивающего  благородный  цвет
напитка. Выдержанный  отцовский коньяк,  по случайности  не обнаруженный
пассажирами во  время пьяного  бунта, прозябал в небрежении. Выдать, что
ли по  наперстку? Между  прочим, чистейший  яд: пятьдесят  миллилитров -
смертельная доза  для какой-нибудь  Юты... Поразмыслив, Стефан аккуратно
запер дверцу. Обойдутся. Узнав о существовании бутылки, они могут прийти
к выводу о существовании тайника продовольствия.
    Он надел парадный капитанский китель, специально перешитый для него
Зоей. Когда-то  швее пришлось  здорово потрудиться,  зато результат того
стоил. Нигде  не морщило,  не тянуло,  не висело  балахоном, и  вид  был
внушительный. Оглядев  себя в  зеркало, Стефан удовлетворенно прищелкнул
языком.
    - Ладно,- сказал он вслух. - Пойдем раздавать пряники.
    Еще издали  он услышал  шум -  то ли в кают-компании веселились, не
слишком-то устав  после куцего  рабочего дня,  то ли  Дэйв опять  правил
кому-то прикус.  Стефан ускорил  шаги. Взрыв  хохота  успокоил  его:  не
дерутся. Празднуют. Грубые развлечения плебса. Что у них там на этот раз
- плевки  на дальность? Чемпионат по доставанию носа кончиком языка? Вот
и чудесно.
    ...Кто-то восторженно хлопал в ладоши, кто-то возмущенно пищал, что
ему застят,  и тянул  шею, кто-то  прыскал;  улыбался  Фукуда  и  хрюкал
довольный Анджей-Пупырь,  малыши самозабвенно  путались под ногами, а на
приготовленном для праздничного ужина столе посреди кают-компании мелким
чертиком вертелся  Диего. Кулаки  его были  плотно сжаты, остановившийся
безумный взгляд впивался в пространство так, словно хотел его высосать.
    - Итак,-  прошуршал он  противным суконным  голосом, вслед  за  чем
последовал новый  взрыв смеха,-  кто из  вас способен  на  элементарное:
определить в  какой руке  находится гайка?  А? Я  вас  всех  внимательно
выслушаю, и  каждый получит  свое. Что  еще за  смех? Ты, Киро. В левой?
Врешь -  на торф.  Завтра и  бессрочно. Маркус, ты! Ни в какой? Поговори
еще у  меня!.. -  гомункулус  брызнул  слюной  и  цапнул  несуществующую
кобуру, отчего  смех зрителей  перешел в  тихий вой.  - Кто  сказал -  в
кармане? В  чьем кармане?  Кому держать  шире? Цыц! Хозяин кармана пусть
явится до  отбоя для наложения взыскания. Завтра же зашить всем карманы,
и на  торф! Алле-оп!  - Диего  на миг  показал пустые  ладони и,  вдруг,
сорвав аплодисменты,  извлек гайку  из-за уха Людвига. - Та самая? То-то
же, бездельники! Кррру-у-гом! К приему пищи - га-а-а-товсь!..
    Маргарет -  и та  ухмылялась. А  хорошо  пародирует  паяц,  подумал
Стефан, кусая  губы. Вон  как ржут.  Шута, пожалуй,  придется простить -
талантлив. Пыжится  слишком, правда, переигрывает, да и голос подкачал -
не капитанский совсем, ни за что не поверю, что у меня такой голос...
    - Ой! - сказал кто-то.
    Смех будто выключили. Сначала одно, затем и другие лица повернулись
к двери.  Диего бочком  слез со  стола. Слышно  было, как  в заднем ряду
смущенно покашливают, шмыгают и переминаются с ноги на ногу.
    - Что же вы? - сказал, входя, Стефан. - Веселитесь, я же не против.
И я с вами повеселюсь. Не возражаете? А, Петра? Не возражаешь?
    - Нет,- Петра несмело улыбнулась.
    - Ну  и отлично!  Что у  нас в программе - фокусы? А, Диего? Покажи
нам что-нибудь.
    Произошло бестолковое  движение - из переднего ряда в задний жирной
спиной вперед  пробирался Анджей. Его c ожесточением выпихивали обратно.
Диего озадаченно поковырял пальцем в носу.
    - А что я? Я уже...
    - Что - уже?
    - Уже все показал.
    - Да?
    - Да.
    Молчание. Сопенье Анджея.
    - Петра!  - сказал Стефан. - Я и мы все... мы поздравляем тебя с...
с седьмым  годом рождения. С днем рождения, я хотел сказать. Желаем тебе
счастья.
    - Спасибо...
    Стефан поколебался.
    - Можешь  завтра  не  работать.  Извини,  мне  больше  нечего  тебе
подарить.
    - Спасибо...
    Пауза. Одиночество в толпе.
    - А что все такие кислые? Хороним кого-нибудь?
    Молчание.
    - Что  же вы так,- укорил Стефан, давя в себе поднимающийся гнев. -
Весело же  было...  А  хотите  байку?  Была  такая  сельскохозяйственная
планета -  Рапсодия. На  ней выращивали  рапс.  Однажды  толпа  крестьян
вешала на  дереве предполагаемого  конокрада.  Обвиняемый,  естественно,
брыкался и  отрицал. Случайный  свидетель кражи  кобылы вспомнил,  что у
вора не  было левой руки, тогда как у казнимого все конечности имелись в
наличии. После чего обвиняемый был-таки повешен.
    - За что? - одиноко поддержала Маргарет.
    - Он  был повешен,  затем снят,  приведен в  чувство  и  отпущен  с
извинениями на все четыре стороны. А дерево спилили, чтобы не напоминало
об ошибке.  Это я  к тому,  что сперва  кончи одно  дело,  а  потом  уже
переходи к следующему...
    Ни улыбки.
    Он ощущал  их растерянность  - и  свою. И  уйти  было  уже  нельзя.
Перегнуть, переломить  настроение...  Жаль,  не  прикажешь.  Нет  такого
приказа -  веселиться. Не надо было сюда приходить. Была у них отдушина,
ну и пусть - не амбразура же, чтобы затыкать ее собой...
    - Может,  сыграем во  что-нибудь? -  предложил  Стефан.  -  Ну  же!
Команда на  команду! Перетянем  канат, а? Уве, не в службу, а в дружбу -
сбегай в барахолку, выбери шланг подлиннее.
    Уве ковырял ногой пол.
    - Я не хочу...
    - Чего ты не хочешь?
    - Шланг не хочу перетягивать.
    - Так. А чего ты тогда хочешь?
    - Не знаю... Есть хочу.
    - Все хотят. Ужин идет вторым пунктом. Еще что?
    - Э-э... Может, Зоя стихи почитает?
    Ну уж  нет, подумал  Стефан, знаю  я эти стихи. Вроде той танкетки,
только хуже:  "Все мы  юроды, поэты же лгут, а годы, как воды, все рифмы
сотрут..." Чрезвычайно  оптимистично, со  светлой  надеждой  на  светлое
завтра! Жечь  такие стихи  в топке вместо торфа. Как там дальше: "Все мы
невежды, и  это прогресс,  тропинку надежды  укрыл темный лес..." Укрыл,
значит. Угу.  Надо полагать, навечно укрыл. В самый раз для праздника. А
ведь, было  время, смешно  писала: "Маленький  Аксель присел  на горшок,
выше горшка он всего на вершок..."
    - Может быть, не сегодня? Извини, Зоя.
    Уве пожал  плечами -  можно и не сегодня. Все равно. Было прекрасно
слышно, как  выступившая было  вперед Зоя  вздохнула с облегчением. И не
подумала спрятать подальше свои чувства, стервоза.
    - Ну  так как насчет каната? - вкрадчиво спросил Стефан. - Никто не
хочет? А в другие игры? Шарады, догонялки, еще что-нибудь...
    Тихонько хныкала Юта.
    "Колесом для них пройтись, что ли? Какого рожна..."
    - Ну, смелее! Кто предложит?
    Молчание.
    - Да что же вы...
    Из заднего ряда в передний пробился Людвиг.
    - Мы не хотим веселиться.
    "Так,- подумал Стефан. - Этот, по крайней мере, - откровенно".
    В один  миг его  охватило чувство  беспомощности, и еще один миг он
боялся, что не сможет с ним справиться. Такое бывало и прежде. Редко, но
бывало, и  Стефан ненавидел себя в такие минуты. Капитан не должен иметь
сомнений, если  он не  тряпка и  не деточка, готовая чуть что со слезами
уткнуться в  папочкин бластер.  Команда, уличившая капитана в сомнениях,
заслуживает другого капитана.
    Пора было срочно выправлять положение.
    - Ну  раз так,-  Стефан хлопнул  в ладоши  и вслед  за  тем  сделал
величавый жест рукой,- тогда к столу! К столу!..
    Сопутствующая улыбка вышла тоже ничего.

                                   24
    Когда, повисев  над берегом,  угасли огненные  шары и  их  дрожащее
отражение в  воде перестало  обозначать контуры  островка,  сразу  стало
темнее, чем  до фейерверка,  а в том, что это был именно фейерверк, а не
сигнал того,  что их  заметили, не  усомнился  никто.  И  стало  заметно
свежее. Западный  берег был  еще виден  как неровная  кайма, пришитая  к
горизонту, а  восточный канул  во мглу,  лишь слабый  фонарь  под  худым
навесом  на   смотровой  площадке  донжона,  ничего  не  освещая,  висел
неподвижно.
    Все трое  дрожали, сами  не зная - от холода или от возбуждения, не
замечая даже  того, что  дрожат. Пришлось  помучиться  с  вычерпываньем,
прежде чем  лодку удалось  вытащить на гранит подальше от воды. Киль был
словно изжеван  - ничего  удивительного, что лодка шла трудно и рыскала.
От лодки  резко пахло  - весь  борт был заляпан густой черной жидкостью.
Руки пачкались  и скользили,  а ноги  не слушались. Йорис сделал попытку
упасть у  самой воды,  и его  пришлось подхватывать и тащить. Задыхаясь,
успели вовремя.  Слон совершил  только одну  слепую атаку  на  островок,
оставил на  камнях черные  липкие комки  и, тяжело  соскользнув, ушел  в
озеро. На  гранит набегали  волны - в сотне шагов от островка бестолково
колыхалась темная вода.
    - По-моему,  он приходит  в себя,-  заметил Питер.  - Кто там хотел
плыть к  берегу? Догнал  бы. А  хорошо получилось...  Теперь всегда буду
плавать с бутылкой нефти.
    Вера встряхнула  фляжку -  нефти осталось  на донышке. Питер махнул
рукой:
    - Неважно.  Можно будет  использовать жидкую смазку, Диего сделает.
Главное - теперь мы знаем, чего он не любит.
    -  Жаль,   зажигалка  утонула,-   мстительно  проговорила  Вера.  -
Посмотреть бы, как он горит...
    - Он  бы нырнул,-  встрял Йорис. С него текло, его окатило с ног до
головы, и  он выбивал  зубами дробь.  - А  я ему  веслом хорошо дал один
раз...
    - Все равно отлично придумала,- сказал Питер.
    Это счастье,  подумала Вера, что Питер рядом. Он никогда не оставит
в беде,  никогда не  бросит. Счастье,  когда страшное позади и он кладет
руку на плечо - не Ронде, не Инге, а мне - тогда хочется закрыть глаза и
сладкая дрожь  бежит по  телу. А еще хорошо, что немножко нефти все-таки
удалось сохранить,  и это  тоже  счастье  и  удача  -  Стефан  со  своей
Маргарет, глаза  ей выцарапать  надо, не  поверили бы  на слово  да  еще
высмеяли бы.
    - Это все ты,- солгала она. - Без тебя бы я не додумалась. Наверно,
так и бросила бы фляжку, не откупорив.
    - Какая разница, кто придумал! - великодушно сказал Питер.
    - Я слышала, как ты кричал,- созналась Вера.
    - А  сделала по-своему. Не по-моему, а по-своему. Мы же люди. Кто я
такой, чтобы решать за тебя?
    Он обнял  ее, но обнял и Йориса, что было неприятно, но необходимо,
и трое озябших детей прижались друг к другу, потому что так было теплее.
Водяной слон  не ушел  - в  упавшей на озеро тьме его не стало видно, но
слышно было, как он ворочается и хлюпает неподалеку.
    - А  вдруг до  утра не  уйдет? - спросил Йорис. Его колотило. Питер
плотнее прижал его к себе.
    - Уйдет, куда он денется. Ты у него хоть одну вакуоль видел? Я тоже
нет. Он  здорово голодный.  Очухается и  уплывет охотиться,  а мы рванем
прямо к берегу - рядом уже...
    Они чувствовали  себя  победителями  и  болтали  без  умолку.  Вера
говорила, что слона рано или поздно придется убить, чтобы впредь плавать
без опаски,  и что надо уговорить Диего сделать какой-нибудь специальный
дуст, а  еще лучше  слить в озеро окислитель из развед-ракеты, только от
него, наверно,  вся рыба  заодно со слоном повсплывает кверху брюхом, но
это не  беда, коль  скоро все  равно придется  переносить  лагерь  через
водораздел,-  она   говорила,  а   Йорис,  забыв   обиду,  возражал  или
поддакивал, каждую  минуту напоминал, как лихо он треснул амебу веслом -
жаль, у  нее нет  мозгов и  не может  быть сотрясения,-  и все порывался
швырнуть камнем  в хозяина озера, чтобы тот не чмокал зря под берегом; а
потом Питер  говорил о  том, что  будет завтра, и младшие молчали; а еще
потом все  трое весело  издевались над  водяным слоном.  Они  сидели  на
корточках, чувствуя,  как под  ними быстро  остывает гранит, прижимались
друг к  другу и  старались не  думать о  кошмаре  холодной  ночевки  без
спальников и теплой одежды, в промокших насквозь драных робах, на низком
островке посреди  недвижной воды.  Они болтали  обо всем  и  ни  о  чем,
стараясь  не   вспоминать  о   мучившем  всех   голоде,  о  деликатесах,
поглощаемых теми,  кто, наверно,  пирует  сейчас  в  донжоне,  о  порции
пищевой пасты, о гроздьях прозрачных сосулек в быстрых ручьях...
    Фонарь  на  носу  "Декарта"  расплылся  мутным  пятном  -  с  озера
надвигался туман.  Водяной слон не уходил. Медленно затекали мышцы. Трое
голодных детей - три тени, невидимые в темноте и не видящие друг друга,-
трое взрослых,  чьему  опыту  могли  позавидовать  многие,-  ждали.  Они
понимали, что  придется заночевать  здесь. Осенние туманы густы: пройдет
полчаса, может быть, час - и фонаря не станет видно. Не стоит рисковать,
плывя наудачу. Озеро не любит торопливых и глупых.
    И еще  они говорили  о том,  как раскричится Стефан, узнав о потере
вещей. Пусть  кричит. Они  сделали то, чего еще никто не мог сделать. Не
смог бы  и Стефан.  Они проникли  на север так далеко, как еще никому не
удавалось. Они нашли нефть за водоразделом. И они сумели вернуться.
    А главное - они были победителями.
    Они, а не он.

                                   25
    Оказалось, что  у них уже все готово. Стефан сказал бодрую короткую
речь, сегодня  особенно стараясь  не  разводить  тягомотину,  и  в  речи
выразил надежду  на дружбу и взаимопонимание, а заодно еще раз поздравил
Петру. К  его удивлению,  речь  приняли  нормально  и  даже  скромненько
поаплодировали. Тут  же появилась  и была  торжественно развернута новая
скатерть (Стефан и не подозревал о ее существовании), неизвестно когда и
кем сшитая  из лоскутов,  выстиранная  и  выглаженная,  и  был  застелен
длинный стол,  а вместо  обычных  мисок  девчонки  расставили  настоящие
фарфоровые  тарелки  (их  не  вынимали  со  дня  празднования  годовщины
посадки). Правда,  тарелки были разнокалиберные и в них оказалась все та
же пищевая  паста - сбалансированный корм, прозванный отрыжкой гарпии за
вкусовой букет.  Но сразу  же, торопясь исправить впечатление, появилась
Зоя, с  трудом неся  исходящую волшебным  паром кастрюлю,  и вдоль стола
пронесся дружный стон.
    Делили долго, поровну, вожделея. Блестели глаза. Илья урчал, словно
кот. Дули  на горячий картофель, брали понемногу, смакуя, катали во рту.
Заедали пищевой  пастой, чтобы  продлить удовольствие.  Сглотнув  слюну,
Стефан заставил  себя  накрыть  тарелку  ладонью,  получив  меньше,  чем
другие. Пускай не шепчутся по углам, что он кого-то объедает. Нужно было
с самого начала устроить праздник обжорства, наглого вопиющего изобилия,
а никакой не фейерверк. Не нужны им ни фейерверки, ни ужимки с прыжками,
вот в  чем штука.  Не нужны  им фильмы о Земле, пусть еще удается иногда
уговорить мозг показать тот или иной обрывок. Не хотят смотреть. Человек
вообще животное  общественно-жвачное, вот  и пусть жует. Зря не приказал
выкопать еще  пяток кустов  - путь  к сердцу  подчиненных лежит через их
желудки, и не иначе.
    Никто не  сел рядом  с ним. Обидно, зато надежно. Да и обидно самое
чуть-чуть. Это  детство. Капитан  не имеет права на обиды. "Махер" лежал
не в  кобуре, а  в специальной  петле под  кителем, и  Стефан знал,  что
успеет выхватить оружие раньше, чем они набросятся.
    Довольно скоро он нашел, что о нем забыли, и ничуть не возражал. Не
дело капитана  крушить лед  отчуждения, он  не  ледокол.  Стушеваться  и
молчать в  тряпочку, блюдя  благолепие... Сегодня  обойдется.  И  завтра
обойдется, если только не вернется Питер. Наверное, уже не вернется. Вот
когда они  перестанут его  ждать, не  миновать неприятностей.  Не ум  их
толкнет -  коррозия иллюзий,  и вот  тогда и только тогда они станут по-
настоящему опасны. А пока пусть веселятся... ведь уже веселятся! - Диего
что-то загнул,  а я  прослушал. Хорошо,  ох как  хорошо получилось,  что
среди унылых и смертельно опасных личностей нашелся хоть один шут!..
    Разговор за  столом и  вправду клеился.  Лет десять  назад Маргарет
обнаружила, что  корешки одной  болотной травки,  будучи настоенными  на
отваре из желудей кремнистого дерева, дают сладковатый бодрящий напиток,
правда, обладающий  выраженным слабительным действием, и с тех самых пор
появление на столе этого напитка неизменно вызывало поток одних и тех же
шуток. Прежде  они раздражали  Стефана. Потом  он привык. Теперь он тихо
радовался.
    Все шло как надо.
    Конечно, они  врали, будто не хотят веселиться. Кто этого не хочет.
Стоял хохот:  дикий Дэйв  ужасно ревел  на всю  кают-компанию, изображая
допотопного эндрюсарха,  грузного и  ловкого пожирателя мастодонтов, а в
роли мастодонта  выступал протестующий,  но  довольный  Анджей-Пупырь  с
заплывшим фиолетовым  глазом. Как  будто кто-то другой, а не Дэйв подбил
ему этот  самый глаз  менее суток  назад,  как  будто  вернулись  давние
полузабытые времена  решимости, надежды  и согласия - пусть не настолько
счастливые, как врет сито-память, а все же...
    - Пирожные! Пирожные!
    Под единодушный  вопль появились не только пирожные, но и свечи. Их
было только  семь, а  не сорок  семь,- болотный  воск трудно найти и еще
труднее  очистить.   Вдобавок,  подумал   Стефан,  незачем   лишний  раз
напоминать Петре,  сколько ей  лет на  самом деле.  Молодцы, учли и это.
Какие же все-таки молодцы.
    Сейчас он любил их всех.
    Петра задула  свечи. Лунообразное  лицо ее  сияло, меж пухлых щечек
помещалась смешная  пуговка носа.  Если девчонке  завить волосы - совсем
куколка,  пупсик,   губки  бантиком.   Любопытно,  как   по-разному  они
взрослеют: почти  каждый поначалу  плакал, потеряв родных и перспективу,
спустя время  кременел и  ожесточался, а  этой хоть  бы что. Какой была,
такой почти  и осталась  - дитя, два сапога пара с Анджеем. Оба не могут
поверить, что такое могло произойти с ними, оба живут в выдуманном мире,
и оба,  по-видимому, безопасны.  Им почти  уютно  среди  нас,  трусливых
озлобленных подонков,  посреди серой  необходимой монотонности,  и им не
надо врать, что когда-нибудь нас спасут и вывезут отсюда...
    Он надкусил  пирожное. Рот  моментально  наполнился  слюной,  хотя,
конечно, эрзац  - он  и есть  эрзац, и без постороннего привкуса никакое
блюдо не  обходится, пирожное тож. Пирожное, пожалуй, с особенной силой,
потому что  благодать редкая,  разовая... Не  забыть бы  под благовидным
предлогом забрать  одно для  Маркуса в  видах вознаграждения за донос, а
дежурить ему днем - шиш...
    - Отдай! Не твое!
    Крик, как удар хлыста. Пулеметный грохот опрокидываемых стульев.
    Стефан вскочил.  Крикнул Киро,  хотя кричать  следовало  бы  Петре.
Единственная из  всех она  еще не  поняла, не поверила и только смотрела
расширенными глазами  то на  пустую ладонь, где только что было пирожное
со следами  воска от  свечек, то  на Дэйва,  запихивающего в  пасть долю
именинницы. Губы  ее начали  вздрагивать.  Повисла  гробовая  тишина,  и
Стефан,  на   секунду  растерявшись,   не  знал,   что  сказать   и  как
скомандовать, только  понимал, что  праздник испорчен  безнадежно.  Дэйв
чавкал, посверкивая  глазами по-волчьи.  Скотина, подумал  Стефан, убить
его мало. На торф пещерного дикаря? Да он оттуда и не вылезает...
    - Это ты зря сделал,- неестественным голосом проговорил Илья.
    Дэйв одним  глотком отправил  пирожное в  желудок. Затем медленно и
страшно оскалился  и вдруг,  отпрыгнув к  переборке,  подхватил  с  пола
опрокинутый стул. Малыши с визгом брызнули прочь. Петра всхлипнула.
    - Убью!  - проскрежетал  Дэйв.  Его  лицо  стремительно  наливалось
кровью. - Не подходи!
    Кто-то  запустил  в  него  кружкой.  Угрожающе  галдя,  надвигались
стеной. Дэйв  кружку отбил и одним взмахом отшвырнул Уве, ринувшегося на
него сбоку.  Что ему  Уве. Остальные  отхлынули.  Маркус  упал,  потянул
скатерть -  зазвенела битая  посуда, заскакали по полу осколки. Девчонки
закричали. Ронда картинно засучивала рукава. Илья нехорошо усмехался.
    - Брось стул! - крикнул Стефан, стараясь перекричать галдеж.
    Петра наконец разрыдалась, горько и неудержимо. Ее никто не утешал.
Кто-то  из   младших  сквернословил   тонким   голосом,   и   Уве   тоже
сквернословил, держась обеими руками за бок и шипя от боли. Фукуда Итиро
перепрыгнул  через   стол,  пластался   кошкой,  ловко   увертываясь  от
описывающего круги  стула, причем  с лицом  совершенно  невозмутимым.  В
движениях Дэйва  появилась неуверенность:  маленького  японца  и  раньше
старались попусту  не задирать - не потому, что ему случалось показывать
свое умение,  а потому,  что молчаливо  предполагалось, что он может его
показать.
    - Стой! - скомандовал Стефан. - Фукуда, назад!
    Дисциплинированный Фукуда  вперед и  не шел. Он лишь отвлекал Дэйва
на себя, что ему и надо было, а пуще того - рыжему Людвигу, до которого,
похоже, только  теперь дошла  суть происходящего. Дэйв был ниже ростом и
слетел с ног от первого же удара между глаз. Слышно было, как его голова
гулко ударилась  о переборку, и покатился по полу, подпрыгивая, выпавший
из рук стул. Людвиг стул подобрал и аккуратно приставил его к столу.
    - Бей...
    Рыдала Петра, уткнув лицо в кулачки.
    - Не трогать! - крикнул Стефан. - Назад!
    Ринулись, едва  не сбив  Людвига с  ног. Захныкала, упав, маленькая
Юта. Дэйв  яростно вскрикнул,  когда на него обрушились первые удары; он
пытался встать,  и его  валили  на  пол,  и  он  снова  пытался  встать,
прикрывая голову  руками, и его опять валили под ноги толпе... Больше он
не кричал.
    - Бей гада, убей!..
    - На тебе, на, на!
    - Стойте!  - орал  Стефан. -  Назад, говорю! Да остановитесь же, вы
его убьете! Ронда, назад! Люди вы или не люди?
    - Еще  какие люди,-  огрызнулся через плечо Илья, обрабатывая Дэйва
ногами.
    - Наза-а-а-ад!
    Врезавшись в  толпу с  тыла, Стефан  расшвыривал их. Убьют, если не
остановить.  Попраздновали...  Стадо  дикое,  неуправляемое.  Так  их...
Лопнул под  мышками китель. Взвыл Илья, схваченный за штаны и воротник и
брошенный плашмя  на стол,  хрустнули под  ним уцелевшие тарелки. Швыряя
следующего, Стефан  зарычал, как  Дэйв. Все-таки он был старше и сильнее
любого из них, исключая сгинувшего Питера и, может быть, рыжего Людвига,
но как  раз Людвиг  в орущую  толпу не лез, а, сделав свое дело, скромно
стоял в сторонке, так что остальные отлетали от Стефана, как кегли. Кое-
кто успел  отскочить сам.  Визжала  схваченная  поперек  туловища  Инга,
пыталась укусить  за руку.  Мыча от натуги, он швырнул ею в подбегающего
Илью и цапнул кобуру. "Махера" не было. Черт, он же не там...
    Он возвышался  над избитым,  тяжко ворочающимся на полу и харкающим
кровью Дэйвом,  один против  всех, и  понимал, что у него осталась самое
большее секунда.  Опомнившись, они  набросятся - уже не на Дэйва, что им
Дэйв... И  эту оставшуюся  секунду  Стефан  использовал  вдумчиво  и  не
торопясь. Секунда - даже слишком роскошно для настоящего капитана, чтобы
решить, какой  язык избрать  для  разговора  с  подчиненными.  Потому-то
Людвигу никогда  не стать  капитаном, что  он подолгу  думает  там,  где
должны работать простейшие рефлексы...
    - Всем стоять на местах! Стрелять буду.
    Даже Юта  перестала хныкать. Разинув рты, они молча смотрели в дуло
"махера",  лишь   немногие  растерянно   переглядывались,  и  продолжала
безутешно рыдать  Петра, да  еще слышалось  хриплое дыхание  и  харканье
Дэйва, пытающегося подняться на четвереньки. Да уж, попраздновали...
    Он продержал  их под  дулом с  полминуты - ровно столько, чтобы они
пришли в  себя -  и небрежно сунул бластер в кобуру. Он знал, как с ними
обращаться. Не в первый раз, не в последний...
    - Можно я займусь Дэйвом? - спросила Маргарет.
    Он благодарно кивнул.
    - Займись. Киро, помоги ей.
    - Я? - взвизгнул Киро. - Сам помогай!
    - Поговори еще у меня,- сказал Стефан. - Марш! Люди вы или нет?
    Он обвел  их взглядом и подумал, что рано убрал оружие. Ни смущения
в них,  ни раскаяния,  и только  потому, что  Дэйв еще  жив. Не  волки -
шакалы голодные, лающие. Стая.
    - Петра,-  сказал он,-  ты извини,  что так  вышло. Это и моя вина.
Дэйва я  накажу, обещаю.  Ну хочешь,  мое  возьми  пирожное,  только  не
плачь... Я только чуть откусил. На вот.
    Рыдающая Петра затрясла головой.
    - Не хочу-у... Пусть он мое отдаст... мое-е-е...
    - Да как он тебе его отдаст!..
    Галдеж поднялся как-то сразу:
    - Мы-то люди, а вот он...
    - Вонючка! Гад, гад, гад, гад...
    - Эй,  Киро, дай  ему от  моего имени.  За маму,  за  папу...  Дай,
говорю!
    - Кто мое пирожное раздавил? Ты?!
    - Завянь,  я не  давил. Не  реви, Петра,  он наш.  Уйди, Стефан, не
мешай! Все равно до него доберемся, только хуже будет.
    - Уйди-и-и...
    - Нет,  правда, чего об него пачкаться. Пускай Лоренц наказывает. -
Это Уве.
    Первый разумный голос. И - незамедлительно - ответ:
    - Чистоплюй, свинья чухонская!
    - Сам чухно, а я норвежец! По роже захотел? Ну иди сюда, иди...
    - Бей его!
    - Молчать!  - гаркнул  Стефан во всю мочь легких. - Скоты! Сволочи!
Кончено, погуляли, вашу маму! Всем спать сейчас же! Вон отсюда! Вон!..
    Кто-то нечаянно толкнул его под руку. Надкушенное пирожное упало на
пол и покатилось под стол, в пыль.

                                   26
    Ужас.
    Подстерег. Навалился - липкий, текучий.
    Проверь себя,  если что-то не так. Пусть другие выясняют отношения,
а твое  дело сторона,  достаточно  помешать  им  поубивать  друг  друга,
образумить же  их никогда  не удастся.  Никогда и  никому. Казалось  бы,
проще всего наплевать, а я не могу. Слюны на них у меня никогда не было.
    Течет холодная  жуть -  кап, кап! Я боюсь. За себя. За них. За себя
все-таки больше,  потому что  мне только  пятьдесят три  и очень хочется
жить. Я так мало сделал - почему я не берег каждую минуту?! Поздно... Не
исправить.
    Что они будут делать, когда я умру? Неужели сумеют выжить одни, без
меня? Это нечестно!
    Волосы. Вот  он -  ужас. Растут.  Везде, где  они  должны  расти  у
взрослых, а  это -  смерть. Иветт  начинала умирать именно так; Маргарет
рассказывала, что  у нее  тоже начали  расти волосы,  а через  месяц  ее
засыпали щебнем. Я же старший, с меня и должно было начаться. Спасите. Я
слаб, меня шатает от стены к стене... Не верю рукам, пальцы одеревенели,
не может у меня там быть никаких волос! Господи, не оставь! Бывает же на
свете невероятное...  неужели мы  настолько окостенели  здесь, что самое
завалящее чудо шарахается от нас, как черт от ладана?..
    Я умру. Я знаю.
    Стефан отклеился  от стены.  Как оказался здесь - не понял. Воздуха
не  хватало.   Куда-то  подевался   воздух,  такой  привычный,  пахнущий
металлом, пищевой пастой, пылью и умиранием корабля, только что был, и -
нет его.  Все выдышали, подлецы. Мало им... Отдайте мою долю, я еще жив.
Только мою. Я не прошу большего.
    Стефан рванул  ворот. Треснула  ткань, заскакали  по полу застежки.
Дышать! Он двинулся вдоль стены боком, как краб, приставляя ногу к ноге,
чувствуя пальцами  тонкое рифление  переборки. Коридор  качался,  вилял,
меняя размеры  и геометрию.  Вправо, влево  -  как  собачий  хвост.  Два
коридора. Четыре. Почему в отсеках туман? А-а, где-то лопнул бак и потек
жидкий кислород.  Бак.  Нет  такого  бака.  Лопнул,  лопасть,  Лопиталь,
лопатонос, лопотать,  лопарь, лопух,  лопать, Лопес...  Перес... и...  и
Родригес! Дышать!.. Кислород - это хорошо, пусть жидкий. Жидкий - жизнь.
    Я знаю,  кто это  сделал. Питер где-то здесь, прячется за углом. Он
никуда не  уходил, он  все время  оставался среди  нас на корабле, разве
можно было  этого не  заметить? Чего  ты тянешь,  нападай. Я  убью  тебя
голыми руками, потому что ты жаден, Питер.
    Нет тумана. Нет коридора. Вообще ничего нет. Коршуном на испуганную
мышь рушится потолок... А, это лестница. Он у стреломета, ждет, когда из
люка покажется  голова. Вверх!  Стефан карабкался  по трапам,  срывался,
скользил, упрямо  цеплялся за поручни. Откатить крышку. Поршень в стволе
уже  пошел,   станина  гасит  отдачу.  Стрела  вбивается  в  лоб,  тупой
наконечник дробит  черепные кости,  тело опрокидывается навзничь и летит
вниз,  считая  ступени...  А-а!  Ты  боишься,  Питер?  Дрожишь?  Что  ты
корчишься? Танцуешь...  Этого я от тебя не ожидал, признаться, это ново.
Дай-ка я  погляжу. Вся  твоя сила  в том,  что ты  до времени не боишься
показаться смешным.  Пока еще.  А хочешь я стану - ты? Нет ничего проще:
танцуй, капитан,  разучивай движения, старательно повторяй за учителями,
их у  тебя много,  и не  вздумай остаться  в стороне. Вся жизнь - пляска
святого Витта, а ты думал - менуэт.
    Не ступени  - перекладины.  Темно. Тяжелое пожилое тело на ослабших
ногах. Не  мое тело.  Дрянь. Скиньте  с меня. Ноги - мои, и на каждой по
капкану... Не стану плясать - мне страшно. Я безумен, а лестница крута и
бесконечна. Только  вверх, в  этом спасение. Не останавливаться, лезть и
лезть, подтягиваться  на чужих  слабых руках, цепляться пальцами, зубами
грызть...
    Нет лестницы.  Холод площадки,  огненные кляксы  в  глазах.  Мутный
фонарь под  дырявым навесом.  Нечем дышать  - они украли воздух повсюду.
Догнать! Вот  он,  Питер,  скалится  из  озера,  нужно  перелезть  через
поручень и  шагнуть, там  невысоко, но  я не пойду к тебе, слишком много
чести для вора, я достану тебя и отсюда, если только ты не нырнешь...
    Десять стрел.  Первая летит  на пятьсот  шагов, вторая на четыреста
девяносто, третья  на  четыреста  семьдесят,  а  последняя  в  магазине,
десятая, на  триста десять.  Мягкий спуск.  Еще! Еще!  Он рычал, посылая
стрелы в  небо, чувствуя под руками вздрагивающий металл. Еще! А-а! Чья-
то голова  в люке.  Зря. Получи.  Промах, рикошет!  Нет  головы.  Кто-то
сыплется вниз  по трапу,  дробный топот  ног -  прочь, прочь...  Где  ты
спрятался, Питер?  Стреломет туго  ходит в  горизонтальной плоскости, ты
знаешь эту  недоработку и  пользуешься ею.  Одному из нас не жить, но не
мне. Или никому, если ты окажешься упрям...
    Дышать. Отдайте воздух.
    Не было  сил, и  ноги разъезжались  по  скользкому.  Шел  дождь,  и
"Декарт" таял, как леденец. Истончалась, корежилась броня, рваные листы,
агонизируя, закручивались невиданными бутонами. Ломая последние деревья,
из лесу  выходил цалькат,  упирался башкой  в частокол, крушил подъемные
ворота, а  перед воротами  стоял коленопреклоненный Ансельмо и не бежал,
хотя надо  было спасаться. "Беги!" - кричал сверху Стефан и из последних
сил наводил  стреломет в  разверстую пасть, воняющую гнилью и смертью, с
ужасом понимая, что расстрелял все стрелы и Ансельмо погиб.
    Потом его  рвало, и  он висел  животом на  поручне ограждения.  Его
рвало снова  и снова, мучительно выворачивало наизнанку, он мычал и тряс
головой, а  из глаз текли слезы. Небо было внизу, страшно далекое, в нем
горели чужие  костры  и  вспыхивали  потухшие  звезды;  они  взрывались,
разбрасывая молнии,  из черной бездны поднимался водяной слон и сражался
с цалькатом,  а Питер  науськивал зверей  друг на  друга, чтобы  выбрать
сильнейшего и натравить его на капитана. Стефан упал и пополз. Потом был
люк и  долгая чернота  перед глазами; кто-то кинулся на него из черноты,
их было несколько, и Стефан расшвыривал их, не видя и почти не чувствуя.
Он заставил  себя встать  и снова  упал на  четвереньки. Тогда  он опять
пополз, и  это оказалось неожиданно легким делом. Почему, интересно, все
решили, что  на двух  ногах -  проще? Вот  как надо.  На двух  - ошибка,
спросите Джекоба...  Не забыть  бы завтра  же приказать  всем ходить как
надо -  с левой  ноги и правой руки одновременно, а при команде "кругом"
делать иммельман...
    Потом была, кажется, Маргарет, она била в глаза светом и раздвигала
ему веки.  Он отбился,  оттолкнул ее  и полз  по стене  вверх,  пока  не
поднялся на  ноги. Он  должен был  пройти через  медотсек, чтобы  спасти
Ансельмо, а  стена не пускала его, лишь прогибалась, пыталась обернуться
вокруг тела  и схватить,  как водяной  слон. Да,  ведь  медотсек  шестью
горизонтами ниже...  Или девятью.  Стефан рассмеялся  и  смеялся  долго.
Неожиданно он  понял, что  вовсе не  обязательно ходить  или ползать  по
кораблю, чтобы  оказаться в  желаемом месте.  Достаточно захотеть - и ты
там окажешься. А он-то еще мечтал когда-нибудь вновь пустить лифт...
    Он шагал  сквозь расступающиеся  стены и  механизмы,  взмахом  руки
раздвигал  переборки,   просачивался  с   горизонта  на  горизонт.  Лицо
сумасшедшей было  темным, как  болотный воск,  и Стефан удивился, почему
оно темное,  ведь Абигайль никогда не бывает на солнце, почти как Донна-
затворница... Ну  здравствуй, Абби.  Давненько я  у тебя  не был. Как ты
живешь? А  знаешь, Абби,  я ведь  тоже сумасшедший, да-да. На самом деле
тут все  сумасшедшие, только  мы  с  тобой  сумасшедшие  по-другому:  их
вылечат, чтобы  сделать несчастными,  а нас не надо лечить. Так что мы с
тобой теперь  будем вместе, и я стану заботиться о тебе и защищать тебя,
потому что  человек должен  о ком-то заботиться и кого-то защищать, ведь
верно? Я  безумен, Абби, и то, что я тебе говорю, тоже безумие, на самом
деле я  очень испугался,  когда это  понял, но  теперь мне  не  страшно,
потому что  нас двое,  а когда  двое безумны одинаково, им тепло друг от
друга даже  через стены. И другие станут нам завидовать, Абби, верь мне,
вот только я сейчас должен уйти, мне еще о многом надо подумать и многое
успеть сделать, прежде чем я вернусь...
    Потом он  начал расти, и это оказалось столь неожиданно, что Стефан
даже растерялся.  Пол под  ним проваливался,  уходил вниз; он рос и рос,
продавливая потолки,  радостно чувствуя,  как дряблые мускулы наливаются
невиданной силой, корабль был ему мал, справа и слева набегали переборки
и взрывались  стаей осколков,  когда он  шутя  отпихивал  их  прочь.  Он
рассмеялся, и смех его был похож на тектонический гул и грохот рушащихся
скал. Он  повел плечами,  и корабль  ссыпался с  его  тела,  как  ржавые
доспехи. Кто этот мелкий, что копошится под ногами, как вошь? А, это ты,
Питер. Конечно,  ты. Поговорим,  наконец? Самое  время нам  объясниться,
враг мой  Питер, кумир  дураков, но  только не так, как ты хотел, потому
что объясняться  буду я,  а ты  лишь пискнешь  у меня  под подошвой... А
потом я шагну отсюда прямо на Землю. Почему я раньше не догадывался, что
для этого нужно сделать всего один шаг?..
    ...Он лежал  навзничь, не  в силах  пошевелиться, и  свет уходил от
него в  длинный круглый  туннель, где  жило Ничто  и гасли  звуки. Мягко
падала тьма.  Погасли стены.  Невыразимая тоска  охватила  его  лишь  на
мгновение и  тоже погасла.  Осталось только  склонившееся над  ним  лицо
Абби, а может быть, это было лицо Маргарет. Неважно.
    Потом погасло и оно.
    Конец. Тьма.

                                   27
    Они грелись  друг о  друга, сплетаясь  руками,  сбиваясь  в  тесный
клубок из трех тел на гранитном островке в ледяном тумане. Казалось, эта
ночь кончится  не раньше,  чем убьет  всех троих. Йорис уже не скулил, а
только тихонько мычал через нос. Каждые полчаса, а то и чаще, если холод
становился невыносимым,  Питер командовал  подъем  и  заставлял  младших
бегать и приседать до бешеной стукотни сердца и красных кругов в глазах.
Вера  слушалась,  а  Йориса  приходилось  упрашивать,  понукать  и  даже
несильно бить, чтобы заставить двигаться.
    Он потерял  представление о  времени. Рассвет  все не  наступал,  а
туман не  грел, и  все труднее  становилось заставлять  себя  двигаться.
Потом пропал  Йорис, и  его искали  ощупью в  кромешной темноте, а когда
нашли по слабому стону, оказалось, что он споткнулся и рассадил коленку,
встать не может, и пусть от него наконец отстанут... Они оттащили Йориса
подальше от  воды и  по хрусту под ногами поняли, что крошечные лужицы в
складках гранита подернулась тонким льдом.
    Под самое утро Питер все же уснул - не потому, что решил непременно
выспаться, а  просто больше  не осталось сил. Он так и задремал, сидя на
корточках. Вере  пришлось долго  будить его,  она боялась,  что Питер не
проснется, он был совсем холодный и даже не дрожал, но все же проснулся,
встал через  силу и  даже,  улыбнувшись,  сказал  "йо-хо!".  Тогда  Вера
почувствовала стыд.  Не нужно было будить. Кто угодно мог замерзнуть, но
не Питер.
    Вдвоем растирали  Йориса до  тех пор, пока он не захныкал. Медленно
занимался рассвет. Утренний ветерок разорвал туман и гнал белесые клочья
к середине  озера. Водяного  слона нигде  не было видно. Зато стал виден
берег. Близко. Теперь совсем близко.
    Питер покачал головой, перехватив взгляд Веры.
    - Не сейчас. Дождемся солнца и будем греться по меньшей мере час. А
потом - лодку на воду!
    - Йо-хо! - сказала Вера, и Питер улыбнулся.

                                   28
    Свет.
    В глаза.
    Лицо Маргарет  странно плыло.  Оно было  большое и белое, как луна,
которой не  было и не могло быть у этой планеты... Как полузабытая луна,
оставшаяся где-то  очень  далеко  вместе  со  многим  другим,  что  тоже
полузабыто или забыто совсем. Есть во Вселенной такое место - Земля.
    Мягкие руки.  Свернуться в  комочек и  лежать, а руки пусть гладят.
Как в детстве. Ведь помню же...
    Выньте из головы молот. У-у... Кто там стучит? Вон!
    Стефан пошевелил  пальцами ног. Они слушались. Во рту было кисло, и
жгло гортань.  Он пошевелил  головой и  удивился, что  свет не  померк и
потолок не рухнул. Тогда он понял, что сумеет встать.
    - Лежи!  - прикрикнула Маргарет. - Пришел в себя, вот и хорошо, вот
и лежи. Поправляйся.
    - Что? - пробормотал Стефан. - Зачем?
    - Ничего умнее сказать не мог? Лежи уж. Молчи.
    "Я жив,- подумал Стефан. - Главное, я жив".
    Руки тоже  действовали. На сгибе правой еще не рассосался желвак от
прикосновения инъектора.  Видно, Маргарет  решила, что  дело  швах,  раз
всадила в него лошадиную дозу. Плюс, похоже, зверское промывание желудка
через зонд.
    Ничего не помню.
    Он ощупал пояс. Кобуры не было.
    - Бластер у меня,- сообщила Маргарет.
    - Отдай!
    - Возьмешь  сам, когда  встанешь. Я  сказала им, что буду стрелять.
Они и не сунулись. Только угрожали.
    - Подонки! - сказал Стефан.
    Маргарет охотно кивнула.
    - А ты-то как думал? Ангелов пока что не замечено - именно подонки!
Они  самые.  Станешь  тут  ангелочком,  когда  физиология  тебе  одно  -
интеллект другое...  Я только одному удивляюсь: почему одна Абби сошла с
ума, а не все мы? Велик человек, если и такое выдерживает.
    - Голова кружится,- пожаловался Стефан. - И мутит...
    - Считай,  трупом был. Судороги, асфикция... Я ввела тебе атропин и
кое-какие сердечные стимуляторы... На вот, пей.
    Стефан отпил глоток из подставленной чашки. Это было теплое молоко.
Ткнул чашкой в пальцы Маргарет.
    - Не буду.
    - Здесь  я врач. Влить бы в тебя весь запас, да малышей жалко. Пей,
говорят!
    Стефан покорно выпил.
    - Спасибо...
    - Попозже  закачу тебе солевого слабительного,- утешила Маргарет. -
Судно под койкой. К завтрашнему дню будешь в норме, это я тебе говорю.
    - Ладно... - прохрипел Стефан. - Что это со мной было?
    - Ты  бы лучше спросил, что со мной было, когда я тебя сюда тащила!
А с  тобой  ничего  из  ряда  вон  выходящего  не  было  -  обыкновенное
отравление. Теперь еще скажи, что ты этого не ждал.
    - Почему?
    - Потому  что всех царей и диктаторов так или иначе пытались убить.
А некоторых травили именно пирожными.
    - Кто?  - с усилием спросил Стефан. В голове по-прежнему стучало. -
Диего?
    - Вряд  ли. Я  тут кое-что  успела, пока ты валялся... В общем, так
себе отрава: мускарин, толика растительных галлюциногенов, следы рицина.
Сам понимаешь, такую смесь незачем синтезировать, проще собрать в лесу.
    - Кто? - повторил Стефан.
    - Так  я тебе сразу и вычислила,- фыркнула Маргарет. - Ага! Я что -
мисс Марпл?  Пэт Артин? Кто угодно мог. Если хочешь знать мое мнение, не
стоит тратить  время на выяснение. Потрать его на что-нибудь другое, мой
тебе совет.  И не  забудь сделать  вид, что ничего особенного с тобой не
произошло. Хорошая  мина при плохой игре дело благодарное, сам знаешь...
- Маргарет хихикнула.
    - Найду,- сказал Стефан.
    - Следствие,  значит, собираешься  учинить? Ну-ну.  А я  так скажу:
если они  заранее договорились,  тогда виновны  все, а  всех в карцер не
пересажаешь. Да  и карцера  нет. На  что тебе  один  исполнитель,  когда
остальные не  лучше? А если тебя травил одиночка, так ты его не найдешь,
пока он сам не проболтается, уж можешь мне поверить. Вот. Драка точно не
была подстроена,  и били-то Дэйва ногами, может, как раз из-за того, что
помешал тебе все смолотить. Лучше радуйся, что откусил всего кусочек, да
и яд не убойный. Хотели бы убить - мазнули бы бы чем-нибудь посерьезней,
есть тут одна травка... Только им не труп нужен. Им бластер нужен.
    Стефан скосил глаза. "Махер" лежал на столе отдельно от кобуры.
    - Значит...- с трудом произнес Стефан, - ты... видела?
    Он понял, что плохо управляет голосом. "Ты" вышло хрипатым басом, а
"видела" - визгом. Но это было неважно.
    - Видела.
    - И они видели,- сказал Стефан.
    Маргарет рассмеялась.
    - Что же я, дура, чтобы им показывать? Не волнуйся, я не разболтаю,
сколько у  тебя зарядов.  А "глаз"  я случайно  нашла, представь себе. И
знаешь, где  он был?  Донна спрятала  в душевой,  чтобы  за  мальчишками
подглядывать. Мне  урок прикладной психологии. Тихоня тихоней, а в тихом
омуте...
    - Меньше болтай!
    - Думаешь,  слушают? Вряд ли. Видишь ли... - Маргарет поколебалась.
- Не  хотела тебе  сразу говорить,  но... в  общем, у  них что-то  вроде
собрания на лысом пятачке. На работу с утра никто не вышел.
    - Как это - никто? - спросил Стефан и заморгал.
    - Да так уж. Даже Фукуда.
    - А сколько сейчас времени?
    - День давно.
    - Ч-черт!..
    Он вскочил с койки, и медотсек поплыл у него перед глазами. Молот в
голове ухнул  так, что  едва  не  свалил  с  ног.  Стефан  ухватился  за
Маргарет.
    - Ну-ка ляг! Кому сказала!
    - Уйди!..
    Одежду. Обувь.  "Махер". Он им покажет собрание! Торф! Каждый день,
каждый час  - торф!  Ворошить болото,  таскать и  таскать  бурую  жидкую
грязь, сушить,  жечь в  топке, скармливать синтезатору - иначе просто не
выжить. Работать...  не обращая  внимания ни  на что:  ни на лень, ни на
усталость, ни  на остервенелую  боль в голове и кишках. Они сошли с ума,
коли  перестали   понимать  очевидное.  Их  надо  заставить.  Наказывать
нерадивых - без этого тоже не выжить...
    - Где китель? - прохрипел он.
    - В стирке. Робу вот возьми.
    Стефана качнуло. Вспышка боли в животе заставила согнуться пополам.
    - Убедился?  Тебе лежать  надо, а  мне идти.  Джекоб с  утра  прямо
криком кричит.
    - Ты  вот что... - Стефан через силу выпрямился. - Ты мне коли все,
что хочешь, а только я должен ходить. Я с тобой не шучу. Поняла?
    - Чего уж тут не понять. А лучше бы лег.
    - Коли!
    Маргарет отступила на шаг, смотрела с участием.
    - Ну? - крикнул Стефан. - Что?!
    - Я тебе главного не сказала... Питер вернулся.

                                   29
    Трудно уже  было вспомнить,  кто, когда и зачем пролил в этом месте
некую зловредную  химию, по  указанию ли  Бруно Лоренца это было сделано
(непонятно, для  чего отцу понадобились такого рода эксперименты) или по
чьей-то бестолковости  либо халатности  (тогда почему в бортовом журнале
нет записи  о взыскании?), но на полоске тощей земли между новым навесом
для торфа  и старой  кузницей никогда  не росло  ни  клейкой  травы,  ни
лишайника, и  именно поэтому  пришлось отказаться  от мысли  развести на
лысом пятачке  огород. Еще труднее было понять, почему это место исстари
было облюбовано  для проведения  народных собраний  - в тех, разумеется,
случаях, когда  по причине  зимних дождей их не приходилось переносить в
утробу корабля.  Так или  иначе, собирались  здесь -  и узнать  норму на
текущий день,  и выслушать  очередную филиппику  Маргарет против плохого
мытья рук  и посуды,  а иногда  и вякнуть  что-нибудь вразрез. Илья даже
сколотил скамеечку  на  краю  пятачка,  причем  во  внерабочее  время  -
числился за ним такой подвиг.
    Сейчас на  скамеечке сидел  Йорис и лелеял распухшую ногу. Выглядел
он скверно  - одни  огромные глаза, как на иконе, - и временами надрывно
кашлял, сплевывая  мокроту. К  нему устремилась  Маргарет  и  немедленно
принялась мять колено. Йорис взвыл. Перебинтованный Дэйв угрюмо держался
в стороне,  на него больше не обращали внимания, выпустив вчерашний пар.
Коренастую Веру  застила толпа, слышался только ее голос, повествующий о
каком-то катамаране,  зато Питер был - вот он! - дочерна загорелый кумир
с обтянутыми  торчащими скулами и свалявшимися в грязный ком волосами, а
все равно  - красавец.  Что ему  сделается... И  Секс-петарда,  конечно,
рядом.
    Вернувшийся-таки Питер Пунн... Прежде - было время! - близкий друг,
понятный  насквозь.   Позже  -  увертливый,  многослойный,  как  фанера,
непонятный и  непредсказуемый. Еще  позже -  снова понятный насквозь, но
уже не друг.
    При появлении Стефана все стихло.
    - Рад  приветствовать в  лагере,- сказал  Стефан.  -  Поздравляю  с
возвращением.
    - Спасибо. Тронут. - В голосе Питера прозвучала ирония.
    - Что  живы -  вижу,- сухо сказал Стефан. - Что не вполне здоровы -
тоже вижу. Калечишь людей, Пунн.
    Питер пристально вглядывался в его лицо. Зеленое, наверное, подумал
Стефан.
    - По-моему, кое у кого со здоровьем не лучше...
    - Маргарет!  - Стефан  решил не принимать замечание на свой счет. -
Как там?
    Маргарет откинула волосы на плечо.
    - Нога-то  заживет. Температура  высокая, и кашель мне не нравится.
Боюсь, как бы не пневмония. Его в постель надо.
    - Никакая  у меня  не пневмония!  - завопил  Йорис. -  Обыкновенная
простуда, только  и всего.  Никуда я отсюда не пойду! - Он раскашлялся и
кашлял долго.
    - Лодку, конечно, совсем доломали? - осведомился Стефан.
    - Еще чего! Киль поменяем, днище выправим.
    - Очень хорошо. Но только не "выправим", а "выправлю". Людей я тебе
на это не дам.
    - А я разве просил? - удивился Питер.
    - Тем лучше. Сегодня отдыхай. Вечером сделаешь доклад о результатах
экспедиции.
    - Могу  сделать хоть  сейчас. Кстати, для всех я уже сделал доклад.
Это ты долго спишь. Впрочем, специально для тебя могу повторить.
    Он усмехался  в лицо.  Стефан заскрипел  зубами. В висках заныло, и
отозвался молот в голове. Дрянь у Маргарет снадобья... Дерьмо. Не лечат.
    - Я  не понимаю,-  медленно начал  Стефан, обводя  глазами  толпу,-
почему скоро  полдень, а  до сих пор ни один бездельник палец о палец не
ударил? Предупреждаю  всех: если  кто-нибудь думает,  что ему  простится
сегодняшняя недоработка, то он крупно ошибается. Будете наверстывать как
миленькие, рогом землю будете рыть...
    Он бил  их взглядом,  и они отворачивались - даже Ронда. Даже Илья,
Людвиг и  Дэйв. Они не любили смотреть ему в глаза. Не выдерживали. Чаще
смотрели в  спину и  мечтали о  том времени,  когда в  их руках окажется
бластер. Сегодня ночью они были близки к цели.
    - А ну марш по местам!
    - Нет,- сказал Питер.
    - Что-о? Поговори еще...
    - Нет. Оглох? Еще повторить?
    Так, подумал Стефан. Началось.
    Теперь они стояли друг против друга, и остальные, кому не дано было
участвовать в битве гигантов, окружали их кольцом.
    - Работать, и немедленно! Я сказал!
    - Никто не пойдет горбатиться, Лоренц. У нас собрание.
    - Я не созывал собрания! - крикнул Стефан.
    - Извини,  мы забыли спросить,- съехидничал Питер. - Но может быть,
ты все же дашь разрешение? А то мы без него никак не обойдемся.
    В притихшей  было  толпе  захихикали.  Маргарет  исподтишка  делала
понятные знаки: оставь их, уйди, нельзя сейчас...
    Нельзя? Нет. Можно. Он их сломает. Как ломал много раз.
    - Хорошо,-  неожиданно спокойно  сказал Стефан. - Объявляю собрание
открытым. Слово тебе.
    Кажется, Питер  все же  растерялся. Он явно не ожидал такой быстрой
уступки и  подозревал подвох.  Не выдав  себя ничем, кроме плотно сжатых
губ, Стефан подавил желудочный спазм.
    - Мы ждем, Пунн.
    - Тебя что, уже много? - нашелся Питер.
    Из-за его спины кто-то хихикнул.
    - Что? - не понял Стефан.
    - По-моему,  ты один  тут чего-то  ждешь. Все уже услышали. - Питер
обвел взглядом  ряды своих  сторонников, и  хихиканье  усилилось.  Питер
медлил. -  Но если  специально для  тебя... и  принимая во внимание твою
роль как организатора экспедиции, прежде всего я должен тебе сказать...
    - Прежде  всего ты  опоздал на  целых три  дня,- перебил  Стефан. -
Прежде всего  из-за твоих  затей срывается  график общих  работ. Почему,
Пунн? Это я тоже хочу знать прежде всего.
    - Почему?  - Питер  пожал  плечами.  -  Как  бы  тебе  объяснить...
Задержались вот, и все.
    Он улыбался.  Ронда, толкая  его в  бок, пыталась что-то шептать на
ухо. Питер не обращал внимания.
    - За водораздел ходили? - спросил Стефан.
    - Угу,-  сказал Питер.  Секс-петарда, теребя  его рукав,  зашептала
настойчивей. Питер отмахнулся.
    - Я  так и  думал,- сказал  Стефан. -  Все слышали?  По-моему, было
уговорено, что  целью экспедиции является картографирование местности и,
в частности,  поиск удобного волока через водораздел. Поправь меня, если
я ошибаюсь. Из-за твоей экспедиции все мы неделю сидим на голодном пайке
и собираем  для тебя лучшее. Потом ждем. Теперь ты являешься, опоздав на
три дня,  приводишь с  собой двоих  покалеченных -  хорошо,  что  вообще
приводишь! -  и  заявляешь,  что  решил  прогуляться  за  водораздел.  Я
правильно понял, Пунн?
    Питер кивнул.
    - Ты  еще не сказал, что мы вещи утопили! - крикнула из толпы Вера.
- Так скажи! А я тебе не покалеченная! Если надо, я...
    - Тихо! - крикнул Питер.
    - Что "тихо"? Он же над тобой издевается!
    - Точно!..
    - Пусть Питер скажет, а не этот...
    "Вот интересно,-  подумал Стефан,-  что  будет,  если  меня  сейчас
вытошнит?" Он  представил себе,  что будет, и стиснул зубы. Нужно дышать
понемногу, через нос.
    Он  видел:  большинство  на  стороне  Питера.  Питер  опять  что-то
придумал, какой-то  новый  финт.  Без  "махера"  сегодня  все  равно  не
обойдется, но  чем позже  это случится,  тем лучше.  Надо согнуться - не
настолько, чтобы  они обнаглели, но пусть кумир дураков почувствует свою
силу. Пусть он расслабится. И тогда я распрямлюсь...
    - Ну  хватит! - сказал Питер, пытаясь прекратить шум жестом руки. -
Либо у  нас собрание,  и тогда  я в  нем участвую, либо у нас балаган, и
тогда я лучше пойду высплюсь. Все поняли? Вера, ты извини. Тебе слова не
давали.
    - Насчет вещей - правда? - спросил Стефан.
    - Мы нефть нашли,- сказал Питер, и все смолкло.
    Стефан оценил силу контрудара.
    - Здесь  нет нефти,-  возразил он.  - Везде  кристаллический щит  -
откуда нефть?
    - Вера, покажи.
    Вера побулькала остатками в прозрачной фляжке.
    - Дай сюда!
    Стефан  понюхал   черную  жидкость,   и  его   едва  не   стошнило.
Действительно, нефть.  Он вылил  несколько капель  на  землю  и  чиркнул
зажигалкой. Нефть должна была впитаться, но, видимо, земля была чересчур
утоптанной. Вспыхнул и задымил оранжевый огонек.
    - Настоящая? - с усмешкой поинтересовался Питер.
    Стефан кивнул.
    - Где нашли? - спросил он.
    - За водоразделом. Километров триста на север - северо-запад.
    - Дай карту. Где?
    - Вот здесь.
    - Много?
    - Можно набирать до тонны в день, а то и больше, причем без всякого
оборудования.  Сама   течет.  Кстати,  и  место  для  лагеря  там  самое
подходящее.
    Так.
    Тошнота как-то  пропала сама собой. Стефан напрягся, и раздвинулась
вязкая муть  перед глазами.  Вот оно  что.  Питер  дождался-таки  своего
момента.
    Нефть.  Много   нефти,   а   значит,   еды.   Свершилось...   Конец
существованию на  грани голода, сорокалетнему полету на последнем крыле.
Восстановить прежнюю настройку "Ламме" совсем не трудно.
    Еще при  жизни отца  после беглой разведки местности предполагалось
перенести "Декарт"  поближе к углеводородным месторождениям. Беда в том,
что их так и не успели обнаружить.
    - Что ты предлагаешь? - спросил Стефан.
    - Неужели не понятно? - сказал Питер. - Пока мы еще живы, как можно
скорее перебазировать лагерь через водораздел, конечно.
    Он широко улыбался. Он был полон снисхождения к еще не поверженному
противнику.
    - Все так думают? - спросил Стефан.
    Нестройный гул. Одинокое "нет" голосом Маргарет.
    - Теперь  послушайте меня,- сказал Стефан, и гул не сразу, но стих.
-  Нефть   это,  конечно,   замечательно,  кто  спорит.  От  имени  всех
присутствующих, а  также от  себя лично, объявляю благодарность Питеру и
его группе.  - Ему  показалось, что  кто-то фыркнул,  и он  покосился на
толпу. - Но если мы взрослые люди, а не сопливые дети, мы должны сто раз
взвесить последствия  предпринимаемого шага  до того, как его сделаем, а
не после.  Верно? -  Он сделал  паузу, дождавшись  первого  неуверенного
кивка. -  Теперь рассудим  логически. У  нас здесь  устроенный быт. Еды,
правда, в обрез, но никто и не голодает. У нас есть свой дом, частокол и
все такое  - а  что мы  будем делать  там? Жить  в деревянных  хижинах и
забывать, что  такое постель  с подогревом?  Я уже  не говорю  о научных
приборах и  всяких прочих всякостях. Если хотите знать, мы до сих пор не
одичали только  потому, что у нас был "Декарт". Это первое. Второе: если
кто-то  думает,   что  там   придется  меньше  работать,  то  он  крупно
заблуждается. Мне  сейчас даже  представить себе  трудно, сколько  труда
придется вгрохать  в новый  лагерь -  а ведь  здесь у  нас все  готовое!
Третье. Я  как капитан  вовсе не собираюсь отключать маячок даже на один
день и рисковать спасением колонии. Нас же ищут!
    Он  понял,  что  сделал  ошибку.  Этого  лучше  было  не  говорить.
Пережидая хохот, Стефан облизнул губы и набрал в грудь воздуха.
    - И  вот еще  что,- сказал  он. -  Если кто-нибудь  знает, как  нам
переправить  за   водораздел  всех   нас  плюс   минимально  необходимое
оборудование, пусть  выйдет вперед  и скажет,  а я обещаю выслушать. Это
четвертое. - Он сделал шаг назад и вытер со лба пот.
    - Какие  проблемы, Лоренц?  - сказал  Питер. - Мы можем сделать еще
две лодки. Верно?
    Собрание одобрительно загудело.
    - Зима на носу! - крикнул Стефан. - Дожди! Куда вы пойдете!
    - Тем лучше. Больше воды в реках.
    - И в болотах! По-твоему, все поместятся в лодках? Малыши не дойдет
даже до водораздела.
    - Чепуха,-  улыбнулся Питер. - На этой планете нет ничего, с чем не
мог бы  справиться человек,  поверь моему опыту. Можно перевезти всех за
два-три раза.
    - Ха! Пока будешь возвращаться за второй партией, первая перемрет с
голоду. Ты этого хочешь? Этого, Пунн?
    Питер сплюнул  и растер  плевок ногой.  Стефан напирал настойчиво и
умно, а  вовсе не лез на рожон, как ожидалось. Все равно ему крышка. Это
здесь, за  частоколом, он  - власть.  Здесь он  что-то умеет.  Там будет
иначе, и он это уже понял. Да и кто здесь этого не понимает.
    - Я предлагаю начать подготовку немедленно. Кто согласен? Голосуем.
    - Нет! - крикнул Стефан.
    Его качнуло. Перед глазами плыли лица. Много лиц... чужие. Никто не
ценит заслуг.  Забыли! Никто  не желает  помнить,  каких  трудов  стоило
добиться, чтобы  половина колонии  не перемерла  в первый  же год, мало-
помалу наладить сносную жизнь, обучить младших грамоте, отмыть, наконец!
- и это при том, что каждый второй - псих, зовет по ночам мамочку и чуть
что норовит  опрокинуться на  спину и  завизжать  в  истерике...  Вечная
боязнь  совершить   малейшую  ошибку,   боязнь   удара   из-за   угла...
Неблагодарные свиньи, не видящие дальше собственного рыла! Весь лагерь -
свинарник.
    - Вы не будете голосовать. Я запрещаю! Я капитан!
    - Дерьмо! - крикнул Дэйв.
    Из толпы боком выдвинулся Людвиг.
    - Мы будем голосовать, Лоренц. Пупырь, вернись!
    - Чего  там вернись...  - пробубнил  Анджей. - Против я, вот и все.
Пусть Стефан решит. Ну вас...
    - Тебе-то лучше бы помолчать,- заявил Питер. - Те, кто не работает,
голосовать вообще не будут. Как-нибудь обойдемся без нахлебников.
    - Я  работаю! - закричал Анджей. От обиды у него навернулись слезы.
Подскочив к  Питеру, он пытался что-то сказать, тряся у того перед лицом
уродливыми руками.
    - Что-то тебя на торфе не видно. Эй, уберите заразного!
    - Стоп! - крикнул Стефан. - Ладно. Анджей, ты за или против?
    - Я против! Я ему сейчас такое скажу...
    - Помолчи. Ты слышал: Анджей Рыхлик против. Маргарет, ты?
    - Против.
    - Двое против! - крикнул Стефан. - Ты слышал? Петра, ты?
    Пухленькая Петра растерянно улыбалась.
    - Я...
    - Ну говори быстрей!
    - Я...  я не знаю... - Петра переступила с ноги на ногу и испуганно
захлопала глазами. Стефана подбросило.
    - Что значит - не знаю?!
    - Не знаю... - Петра вдруг расплакалась.
    -  Воздерживается,-   быстро  сказал   Питер.  -  Петра  Дорферкирх
воздерживается. Донна,  ты записывай.  Двое против, один воздержавшийся.
Надеюсь, меня не обвинят в давлении на голосующих. Людвиг Науманн, ты?
    - За.
    - Ронда Соман?
    - За.
    - Илья Черемшанов?
    - Двумя руками.
    - Уве Игельстрем?
    - За.
    - Дэйв?
    - Да пошли вы оба в задницу!
    - То есть воздерживаешься?
    Дэйв мотнул забинтованной головой и перекорежился от боли.
    - Нет. Я - за. Надоело.
    - Вера?
    - За.
    - Маркус?
    - За.
    Стефан почувствовал, как по его спине бежит струйка пота.
    - Агнета?
    - За.
    - Диего! - крикнул Стефан, выступая вперед.
    Чернявый Диего перевел взгляд со Стефана на Питера.
    - Я - за нефть...
    - Йорис! - быстро перебил Питер.
    - Я? Кхх... Я - тоже. За.
    - Ульрика?
    - За.
    - Фукуда?
    Маленький японец склонился в церемонном полупоклоне.
    - За, пожалуйста.
    - Инга?
    - За.
    - Киро, ты?
    - За.
    - Все?  Кого нет?  Зоя дежурит?  И все  равно один  голос ничего не
решает. Итог  голосования, я думаю, ясен. Тринадцать - за, двое - против
и один воздержавшийся.
    - Я воздерживаюсь,- сказала Донна.
    - Тогда  запиши: воздержавшихся  двое. Прошу  прощения,  забыл  еще
двоих:  себя   и...  -   Питер  бросил  взгляд  на  Стефана.  -  Значит,
четырнадцать за  и трое против. Полагаю, больше нет нужды возвращаться к
этому  вопросу.   Подготовку,  как   и  сказал,   начинаем   немедленно.
Бездельников кормить  не будем.  Кто не  согласен, может остаться здесь.
Немощные,  больные   и  симулянты   получат  столько  еды,  сколько  они
заслуживают. Впредь все важные вопросы будем решать сообща.
    - Правильно!
    - Голосованием...
    - Стойте!  - крикнул  Стефан. -  Вы ничего  не поняли!  Дураки!  Он
просто хочет  занять мое  место, ничего не сделав для вас!.. Он всех вас
сожрет с потрохами!
    Гвалт. Свист. Хохот.
    - Мы  уходим, Лоренц,-  сказал Питер. - И мы возьмем с корабля все,
что найдем  нужным. Инструменты.  Всю одежду. Синтезатор можно погрузить
на катамаран...
    - Никуда вы не пойдете!
    Питер усмехнулся.
    - Можешь присоединиться к нам. Я не против.
    - Ни с места! - крикнул Стефан, расстегивая кобуру.
    И сам удивился, насколько фальшиво и детски-беспомощно прозвучало у
него это  грозное "ни с места". Ребенок... Дети играют в недетские игры.
В который раз играют.
    "Махер"  зацепился  прицельной  планкой  и  не  лез  наружу.  Питер
ухмыльнулся прямо  в лицо:  наверное, Стефан  был очень  смешон,  дергая
кобуру,- трясущиеся  руки, лицо  в  красных  пятнах...  Жалкое  зрелище,
унизительное.
    - Бластер мы тоже возьмем, Лоренц. Дай-ка его сюда.
    Проклятое оружие  застряло в кобуре. Кто-то из нетерпеливых кинулся
на Стефана сбоку. Питер отшвырнул его взмахом руки.
    - Давай свой пугач, Лоренц. Все знают, что он разряжен.
    - Ни с места! - повторил Стефан.
    Бластер оказался  в руке, и кто-то один - Маркус? - отпрянул. И это
было еще унизительней. Словно одинокий аплодисмент жалостливого зрителя,
обращенный к актеру, провалившему спектакль.
    - Три шага назад,- приказал Стефан. - Считаю до трех. Раз... Два...
    Питер сделал один шаг. Вперед. Он все еще ухмылялся, но его ухмылка
застыла, превратившись в маску.
    - Три!
    - Сзади! - крикнула Маргарет. Ей зажали рот.
    Стефан зажмурился.  Из дула  "махера" вылетела  молния и  погасла в
груди Питера.  Раздался  короткий  шкворчащий  звук,  будто  плюнули  на
раскаленную  сковородку.   Питер  остановился,   озадаченно  разглядывая
оплавленную пуговицу  на фасаде робы. Если он и почувствовал ожог, то не
подал вида. Он был удивлен.
    Стефан ногой  отпихнул того,  кто подползал  сзади  под  коленки  -
подлейший прием!  За спиной  мальчишка взвыл  и покатился. Теперь Стефан
целил Питеру  в лицо.  Он был  тверд. Он был скала. Еще можно было взять
ситуацию в  свои руки.  Запугать пшиком...  И наступила  тишина. Кое-кто
попятился. И  растерявшийся Питер  еще не  успел решить, что ему делать:
восстановить на лице усмешку - символ победы и превосходства или принять
позу покорности...
    И тогда  неожиданно громко  расхохотался Дэйв  и тишина  кончилась.
Словно выбили  подпорку, удерживающую  лавину смеха,  и лавина  рухнула.
Ржали все.  С подвывом  стонали Илья и Диего. Гоготал, сгибаясь пополам,
неторопливый тугодум Людвиг, держались за животы Киро и Йорис, сдержанно
сипел Фукуда.  Давились смехом Уве, Маркус и Ронда. Клокотал, потряхивая
жиром, Анджей.  Счастливо визжали  малыши. И  ухмылялся  Питер,  который
начал понимать, что он выиграл, а Стефан проиграл...
    Тогда Стефан бросил бластер в Питера и побежал.
    Это было  неожиданно, и он успел выиграть два десятка шагов, прежде
чем они  опомнились. Кинулись  вдогон молча, смех как отрезало, и Стефан
услышал позади себя топот ног. "Не пускайте в корабль!" - отчаянный крик
Уве. Поздно, не успеют. А вот отрезать от пандуса - успеют...
    Он влетел  в аварийный  люк и  попытался захлопнуть  его за  собой.
Мешал протянутый наружу кабель. Тотчас от крышки люка со звоном отскочил
камень. А  может быть,  не камень,  а нож.  Хорошо, что каждая бесшовная
труба была на учете - иначе за порохом бы дело не стало, может быть даже
бездымным. И  свинцовая  или  стальная  дура,  неровная,  как  астероид,
двадцать пять миллиметров калибр...
    Стефан ушиб  затылок: в  аварийном лазе  смогла бы  распрямиться во
весь рост  разве что  Юта. Несколько  секунд перед  глазами стояла тьма.
Заклинить  крышку   никак  не  удавалось,  и  уже  кто-то,  вопя  дурным
фальцетом, дергал  ее снаружи  - нетерпеливый...  Стефан облизнул  губы.
Неужели теперь  - все?  и не  исправить?.. Чего  только не было за сорок
лет; ему  так часто  казалось, что  он висит на волоске, что он поверил,
будто это не волосок, а канат. Выходит, гниют канаты... Нет смысла здесь
торчать, обязательно обойдут сзади; там не близкий путь, но первым делом
попытаются взять  в клещи...  Пора. Стефан  пополз на  четвереньках  так
быстро, как  только смог.  Позади скрипело,  и ширилась полоска света на
стенках лаза.  Успеть нырнуть в боковой штрек, прежде чем отвалят крышку
и метнут нож! Пусть ищут. Быстрее!..
    С коротким лязгом откинулась крышка.

                                   30
    Инга ползла  в гулкой  кромешной тьме,  и кто-то  точно так же полз
впереди нее,  стуча коленями  и локтями  по гнутой  титановой кишке,  по
пыльным и  никому не нужным внутренностям донжона, и кто-то полз позади,
а за  ним еще  один, и  еще... Кретины,  удумали всем скопом в один лаз!
Быстрее! Шевелись!  Успеть доползти  до разветвлений, разбежаться веером
по этой паутине, и тогда помогай Лоренцу бог!
    Ругаясь,  она   колотила  в   пятки  того,   кто   полз   впереди,-
неповоротливого -  а сердце  пело, и  еще хотелось смеяться без устали и
плакать от  счастья. Вот оно какое - счастье. Это совсем просто, Лоренц.
Это когда  нет твоего  "поговори еще у меня" и твоей противной рожи. Это
когда есть  Питер -  и теперь  останется навсегда.  Это мы  - какими  мы
будем. Не  ноющие склочники,  не озлобленные  пауки в  банке - сильное и
свободное общество,  пусть дура  Маргарет каждый  день жужжит в уши, что
оно, мол,  бесчеловечное. Наплевать.  Сильные, гордые  и свободные люди!
Без нянек. Человек обязан заботиться о себе сам.
    Уже близко...  Они видят  его, они  его гонят! И это тоже счастье -
когда не  нужно караулить  годами, как  прежде, а  нужно  лишь  догнать.
Быстрее, ну!..

    - Перекрой  ему путь  в рубку,- крикнул Питер. Людвиг, единственный
из сторонников,  в ком  хватило ума помедлить, прежде чем кинуться вслед
за вопящей  ордой, показал,  что понял  и  исполнит.  -  А  Донна  пусть
принесет схему лазов.
    Донна медленно покачала головой и отвернулась.
    - Нет.
    - Можно я ее ударю? - спросила Вера.
    -  Не  нужно.  -  Питер  положил  руку  Донне  на  плечо.  Девчонка
вздрогнула, но  сбросить руку  не посмела. - Ты же у меня умница, верно?
Что поделаешь, раз уж так получилось. Теперь все будет не так, как было.
Ты ведь это понимаешь, да?
    Донна съежилась  под его  рукой. Конечно,  она понимала.  И то, что
Лоренц проиграл и, зная это, способен на все. И то, что впредь все будет
по-другому, само  собой. И  то, что  от того, на чьей ты стороне сейчас,
когда по  сути дела ничего еще не решено окончательно, зависит в будущем
многое, она  тоже прекрасно  понимала, может  быть, лучше других. И все-
таки медлила. Девочка, достойная уважения.
    - Ты принесешь?
    - Можно я ее все-таки ударю? - потеряла терпение Вера.
    - Нельзя.
    - Я принесу,- тихо сказала Донна.
    - Очень хорошо. - Питер оглянулся. Так и есть, ни одного разгильдяя
вокруг, кроме  ни на  что не  годного Йориса  с разинутым ртом и Ронды с
глазами влюбленной  кошки. Тащат под замок отбивающуюся Маргарет, гоняют
свергнутого узурпатора,  устроили крысиные  бега по  норам, дурачье... -
Вера, ты  не занята?  Найди Уве  и вместе  с Донной  продумайте варианты
возможных действий Лоренца. Только побыстрее. Охрану рубки и синтезатора
продумайте в первую очередь. Лады?
    - Йо-хо-о! - крикнула Вера, срываясь с места.

                                   31
    Стефан карабкался  вверх по  узкой шахте,  ощупью находя  осклизлые
выступы со сгнившим оребрением - конструктивно эта шахта предназначалась
как для червя, так и для человека на случай форс-мажорных обстоятельств,
связанных с  кораблем. Нижние  штреки оказались  сверх меры пыльными, но
сухими, а  здесь что-то  капало  сверху  с  упорством  метронома,  несло
сыростью, мокрой  ржавчиной и пряным отвратом плесени - то ли земной, то
ли местной.  Один раз  Стефан соскользнул  и, холодея от ужаса, повис на
одной руке. Дважды попадались недвижно застывшие черви-ремонтники, и он,
протиснувшись мимо, обрушивал их вниз на головы тех, кто, возможно, полз
за ним  следом. Хотя,  скорее всего,  никто уже  не  полз.  Ему  удалось
оторваться от  погони минут  пять назад,  и теперь  они могли лишь глупо
аукать, ползая  по лазам  наугад и  пугаясь друг  друга всякий  раз, как
столкнутся нос  к носу  впотьмах. Скоро  им это  надоест  -  зато  какое
неподдельное рвение было вначале! как они пресмыкались быстрыми ящерами,
струились, выдохнув  воздух, по  узостям лазов,  скверно бранясь тонкими
голосами, когда  дорогу преграждал  дохлый  червь,  сгоряча  проскакивая
такие ходы, где при иных обстоятельствах не проскользнул бы и намыленный
дистрофик... Могли  бы обойти  и зажать с двух сторон, но не обошли и не
зажали, только  заплутали сами  и в  конце концов  подняли  вой,  требуя
доброго дядю,  способного вывести их из лабиринта. Сами виноваты, что не
изучали схему  ходов! Дольше  других на  хвосте висел  Маркус  -  Стефан
слышал позади  себя его  упорное сопенье  и по  лязгу металла  о  металл
догадался,  что   в  руке   у  Маркуса   нож.  Экий  Брут  доморощенный,
хладнокровный  и   расчетливый  гаденыш,   озабоченный  сокрытием  своей
ничтожной тайны...  Глупенький, да  разве ж  ты у меня один такой был?..
Затаившись в  ответвлении, он  пропустил Маркуса  мимо себя, стараясь не
дышать. Сердце  бухало так,  что, казалось,  резонирует весь  корабль, и
отзывался в  черепе тяжелый молот. Легкие жгло. С минуту Стефан отдыхал,
не в силах заставить себя двигаться дальше, еще и еще раз переживая ужас
погони и  не без  острого злорадства  сознавая, что  облава  на  него  с
треском провалилась в самом начале. Он все-таки ушел. Он был один.
    Убили бы?  Можно не  сомневаться. Забили  бы, как  Дэйва,  если  бы
только не  вмешался  Питер,-  но  какой  ему  резон  вмешиваться?  Одной
проблемой меньше,  и кровь не на нем. Удобно, черт подери. Можно было бы
позавидовать -  прирожденный лидер  на взлете!  - если  бы только  он не
понимал, как  понимаю я,  что  ничего  еще  не  кончено  и  не  кончится
никогда...
    Ты думал, я сдамся на милость, Пунн?
    Конечно, не думал.
    Он полз  вверх, отсчитывая  боковые штреки.  Четырнадцать? Нет, уже
пятнадцать. Здесь.  Контрольный разъем  в специальной  нише был  тут как
тут, на  плетеном канате  из сверхпроводящей  гибкой керамики нарос слой
плесени. Бардак  на корабле.  Стефан  немного  повозился  с  разъемом  и
заорал, когда  его ударило  током. В  шахте  отозвалось  эхо.  Несколько
секунд он  тряс рукой,  чувствуя,  как  в  тело  возвращается  противная
дрожкая слабость.  Не то  гнездо. А  какое же  тогда? Пожалуй,  вот это.
Готово. Теперь  надо уходить  отсюда, и  быстро. Он пополз прочь, еще не
зная куда,  но зная  твердо, что  сейчас, вот  именно сейчас  он  должен
принять решение.  Что толку  отсиживаться в  лазах  -  найти  теперь  не
найдут, но рано или поздно догадаются выкурить дымом.
    Извиваясь, как  червяк, он  прополз по  узкому штреку  в  следующую
шахту. Горизонтом выше за тонкой переборкой помещался камбуз - слышались
голоса, и  урчал "Ламме",  вырабатывая  пищевую  пасту.  Выбить  панель,
захватить, забаррикадироваться  и  диктовать  условия,  угрожая  разбить
синтезатор вдребезги.  Несколько дней  выдержу... Гм,  они тоже.  Прежде
всего удар по малышам - опять дойдут до гипотрофии...
    Какое-то время  он висел,  заклинив себя  в  колодце,  и  пережидал
приступ тошноты  и слабости.  Затем, как  сонная муха, нащупал следующий
выступ, и  медленно пополз,  боясь сорваться  вниз. Малыши, упрямо и зло
бормотал он,- а что мне малыши? Нет, правда,- что? Никакого толку, кроме
лишних хлопот,  бормотал он, цепляясь за выступ, никакой полезной отдачи
от них  нет и  не предвидится,  бормотал он,  через силу  вытягивая себя
наверх, так  какого рожна я ношусь с ними? Корми их, сопли им вытирай...
Родные они  мне? Почем мне знать, бормотал он и сатанел, оскальзываясь,-
может, кто-то  из них  и отравил  пирожное... Что,  стыдно потом  будет?
Будет, соглашался  он. Но  - потом,  не сейчас.  И ведь никто из них, ни
один подлец не помешал Питеру даже словом...
    Он все еще продолжал бормотать, когда камбуз остался далеко внизу и
"Ламме" не стало слышно.

                                   32
    - Гадство,- сказал Уве, кусая грязный палец. - Кажется, диагностика
неисправности.
    - Где это? - спросил Питер.
    - Сейчас, сейчас...
    - Третья сквозная шахта, между первым и вторым жилыми горизонтами,-
проговорила Донна.  - Он  закоротил датчики  слежения. Я бы на его месте
тоже так сделала.
    - Значит, мы не можем знать, где он? - спросил Питер.
    - Вот именно.
    - Восстановить можно?
    Донна хмыкнула.
    - Да, конечно. Если только он не ждет поблизости с дубиной.
    - Не  ждет,- буркнул  Питер. - Его там давно нет. Что я, Лоренца не
знаю, что ли.
    - Чего  мы болтаем!  - крикнул  Илья. -  Схема ходов  у  нас  есть.
Разбиться на пары и прочесать еще раз. Выловим!
    - Или он тебя,- сказала Донна.
    Вера сверкнула  на нее  глазами, не обещавшими ничего хорошего - не
теперь, ясное  дело, не  при  Питере...  В  ходовой  рубке  было  людно,
прихромал даже  Йорис и  поминутно раздражающе кашлял над ухом. В кресле
перед экраном  сидел, забравшись  с ногами,  пыльный,  весь  в  каких-то
обрывках Уве  и хотел от мозга слишком многого, а то, что мозг сплевывал
на экран, выводило его из себя. Питер ходил взад и вперед и тоже смотрел
на экран. Вера видела, что он встревожен.
    - А  торф хорошо  дымит,- ни  с того  ни с  сего сообщила  Инга.  -
Выкурить бы...
    Питер только отмахнулся: - Успеется.
    Вера хлопнула себя по лбу.
    - Синтезатор!  Там только  Агнета и  Киро! -  Она вскочила, готовая
бежать.
    - Он  не пойдет  к синтезатору,-  быстро сказал  Питер. - Он придет
сюда, в рубку. Вот увидишь.
    И снова  начал вышагивать  - взад-вперед, взад-вперед. Как маятник.
Текли минуты.
    Картинка на экране изменилась. Пульт прерывисто загудел.
    - Ого,-  сказал Уве.  - Нет,  ты посмотри, посмотри, что делает! Он
разомкнул контур  защиты реактора! А, ч-черт! Не знаю как, но разомкнул!
Если только это не сбой...
    - Таких  сбоев  не  бывает,-  тихо  сказала  Донна.  -  Эй,  ты  бы
поосторожней с пультом...
    - Без тебя знаю! - рявкнул Уве. - Заткнись, не мешай!
    - Насколько это серьезно? - спросил Питер.
    Донна взглянула на него насмешливо.
    - Тебе  лучше знать:  реактор - твоя епархия. Теперь одна команда с
пульта -  и готово.  Всех дел  на полторы  секунды.  Настоящего  взрыва,
может, и  не случится,  если очень  постараемся...  ну  разве  что  кора
проплавится до  мантии и  озеро выкипит.  - Она  всхохотнула. -  И давно
пора. Уйду-ка я отсюда... Не люблю драк.
    Она вышла - худющая и прямая, как палка. Никто ее не остановил.
    - Можно это заблокировать с пульта? - спросил Питер.
    - Нельзя.
    - А откуда можно?
    - Да  не знаю  я! -  страдальчески выкрикнул  Уве. -  Меня Лоренц и
близко не подпускал...
    - Так,-  сказал Питер,  оглядывая всех.  - Кто  еще сомневался, что
Лоренц идет сюда?
    Он остался  доволен осмотром.  Никто из  них не сомневался - потные
напряженные  лица,  пара  как  по  волшебству  выскочивших  из  карманов
заточек, настороженные  уши у  люков, тишина... Можно расслабиться: пока
они сообразят  что к  чему, будет поздно, и Стефан успеет уйти. Пусть до
поры помаринуются  в рубке,  не стоит развращать их мыслью, что капитана
можно убить  - все  равно какого  капитана. Он не дурак, этот Стефан, но
даже Донна  не понимает,  насколько он не дурак, коли вообразила, что он
вломится в  рубку и  попытается шантажировать.  Ну, допустим. Прорвется?
Никаких шансов.  А если  и прорвется, долго он тут продержится? Жить тут
намерен безвылазно  до конца  дней? Пугает, хитрец, пытается обмануть...
Лоренц сгоряча  способен наломать  дров, он  не раз  ошибался, но если у
него было  хотя  бы  три  минуты  на  размышление,  он  всегда  принимал
правильное  решение.   Ценный  человечек,   амбиций  только  навалом,  и
приручать его,  когда он,  оголодав, вернется, придется не год и не два.
Куда  как  проще  с  остальными  -  поотбирать  у  щенков  ножи,  почаще
советоваться с  ними по  пустякам - заслужили! - и подкармливать одного-
двух осведомителей, к примеру, Маркуса...
    - Йо-хо,- позвала Вера.
    - Чего тебе?
    - А если он не придет?
    Питер мрачно оглянулся на нее через плечо.
    - Поговори еще у меня...
    Но он сказал это про себя, и Вера не услышала.

                                   33
    Стефан почти уже одолел перелаз, когда по частоколу - словно гвоздь
вбили одним ударом - тукнула первая стрела. Он с усилием перебросил тело
через острия  бревен, и тут же следующая стрела выбила крошку из гранита
шагах в  десяти -  торопясь задеть,  стрелок сорвал спуск, да и целиться
под таким  углом ему  было несподручно.  Бежать! Уйти  как можно дальше,
пока Зоя  не успела поднять тревогу. Он обманул всех, показав, что готов
на отчаянный  и бессмысленный шаг, заставил их ждать его там, куда он не
собирался. Он ошибся только раз: когда полез к стреломету и совсем как в
отравленном  ночном  кошмаре  увидел  прямо  перед  собой  черную  дырку
разрезного ствола  и услышал  грозное гудение  пошедшей  стрелы.  Что-то
хлестко ударило  о край  люка и  срикошетировало со  звоном. Заорав,  он
ссыпался вниз,  не попадая  ногами на  ступени трапа,  и кинулся  прочь,
потому что  ничего другого  ему не  оставалось, спасение было в ногах, а
стреломет  остался  цел,  и  стрел,  как  видно,  было  в  достатке.  По
восторженному реву  Стефан успел  осознать,  что  ему  еще  повезло:  со
стрелометом, прогнав  Зою, управлялся Дэйв - этот сперва стреляет, потом
целится, мазила редкостный.
    Стефан  бежал.   Коридоры  сменялись  трапами,  а  трапы  -  новыми
коридорами,  ответвлениями,   темными  пастями   коммуникационных  шахт.
Казалось, корабль не кончится никогда и все так же будет гол, пустынен и
тих,  но  он  все  же  кончился,  и  только  тогда,  будто  ждала  этого
специально,  завыла   низким  тянущим  воплем  сирена  общей  тревоги  -
прерванная охота  готова была возобновиться. У самого лацпорта откуда-то
сбоку вынесло  Илью. Стефан  с криком  прыгнул  на  него,  оторопевшего,
отшатнувшегося от крика, но все же успевшего выхватить нож, уделал ногой
в живот,  а потом  еще раз и еще, так что можно было надеяться, что Илья
немного полежит, прежде чем ему захочется вновь принять участие в охоте.
    Дайте мне  уйти. Я  вас не тронул, хотя мог бы это сделать. Вам все
равно не  перекрыть доступ  ко всем  системам,  сколько  ни  старайтесь.
Может, и  нужно было  это сделать - для вас же, хотя этого вы не поймете
никогда. Но  я не  смог... Наверное,  потому что я не настоящий капитан.
Настоящий смог бы и заставил бы вас потом превознести его до небес - а я
прошу вас только об одном: дайте мне уйти...
    Пандус.  Постройки   лагеря,  и  надо  петлять  между  постройками.
Прищуренный взгляд стрелка - сверху вниз...
    Он бежал,  укрытый от  новых стрел  частоколом,  а  когда  частокол
кончился, повернул  к озеру  и наддал  зигзагами. У берега кое-где можно
укрыться  за  гранитными  складками  и  выбраться  перебежками  из  зоны
обстрела, а  там -  в лес,  в лес! Гоняют, как зайца... Он не чувствовал
под собой  ног, только  свирепо резало  в легких  и временами  темнело в
глазах. Он не знал, сколько раз по нему стреляли со сторожевой площадки,
один лишь  раз он  услышал стрелу,  и то  потому, что  она, как шершень,
прожужжала над самым ухом.
    Добежав до  берега, он оглянулся на лагерь. Ворота в частоколе были
подняты, из  них выбегали крошечные черные фигурки и расходились веером,
беря в  облаву. Какое-то  время казалось, что он успеет в лес раньше их,
но они бежали куда быстрее, им не надо было петлять, уходя от стрел, они
не так устали, как он, и их не травили ядами в пирожных...
    Тогда он бросился в озеро и поплыл.
    Еще две  стрелы, чмокнув,  ушли в  воду рядом  с ним - шагах в трех
справа и  прямо перед  носом. Больше  с площадки  не стреляли,  и вскоре
Стефан, экономя  силы, перестал  нырять. Черные  фигурки стояли  у уреза
воды и смотрели, как он плывет. Был ли среди них Питер, Стефан не видел.
Это оставалось за спиной - люди, их проблемы и склоки, балансирование на
проволоке над  их головами  и долгое-долгое  ожидание падения. А впереди
было озеро  - холодная  ровная даль, гладь воды и больше ничего до самой
смерти.

                               ИНТЕРМЕЦЦО

    - Он что, псих, потомок твой Стефан?
    Тут как тут.
    - Почему?
    - Как  это почему?  Сам же  писал: все равно не перекрыть доступ ко
всем системам...  Я бы  на  твоем  месте  дал  Стефану  больше  степеней
свободы. Кстати,  и тайник с консервами очень бы ему пригодился. Не могу
поверить, чтобы  такой типчик,  как Стефан  Лоренц ни  с того  ни с сего
начал вдруг рефлексировать, как особь омега. Псих и есть.
    - Как у тебя все просто: рефлексировал... Да он просто не смог, вот
и все.  Наверно, для каждого существуют запредельные поступки - то, чего
нельзя. Человеку некого винить в том, что он устроен так, а не иначе.
    Смешок.
    - Хорошая  фраза, запиши. Вдруг пригодится. Только учти: чем больше
ты пишешь, тем дальше отходишь от того, как было на самом деле.
    - Да неужто?
    - Представь  себе.  Между  прочим,  теперь  это  тебя  не  очень-то
занимает, я  не прав?  Тебя ведь  уже начинает  волновать простейший и в
общем простительный  шкурный вопрос:  то, что  ты пишешь - доживет ли до
нас, чтобы мы могли похихикать?
    Хватил... И думает, что по больному месту.
    Он все-таки  дурак. Или  вправду свято верит, будто между качеством
текста и  его долголетием  существует хоть  какая-то разумно  объяснимая
связь. Свежо предание...
    Сейчас я дам ему сдачи, и больно.
    - Так что там произошло на самом деле? Боишься разболтать? Посодют?
- Делаю ударение на "о" и "ю".
    Он все еще чувствует свое превосходство.
    - У нас другие методы...
    - Самое  главное ты уже разболтал,- говорю я медленно и злорадно. -
Теперь я  точно знаю,  что человечество,  что бы  с  ним  не  случилось,
переживет ближайшие  столетия, что  вы ТАМ  живы, а больше ничего мне от
вас и не надо...
    Молчание.
    Не надо ли?..
    Иногда я довольно ловко вру.
    Из телефонной трубки не валит дым, и на том спасибо.
    Ту-у... ту-у... ту-у...

                              ЧАСТЬ ВТОРАЯ

                                   1

    На Земле  заканчивался очередной  век, по  обыкновению  отягощенный
хвостом пророчеств и туманных знамений.
    Словно переход  из одного  столетия в другое означал нечто большее,
чем прибавление  единицы к  четырехзначному числу, словно рубеж столетий
был преградой,  за которой скрывался незнакомый опасный мир, коверкающий
человеческую   сущность    по   собственному   разумению,   неотвратимое
приближение  преграды   сопровождалось  опасениями   и  легковерием.  И,
несомненно, если бы людей спросили о добровольном желании преодолеть эту
преграду, половина  из них ответила бы решительным "не хочу". Неожиданно
для многих выяснилось, что уходящий век был вовсе не так уж плох.
    Ждали. Боялись. Надеялись.
    Говорили,  что   новейший  проникающий   аппарат  для  зондирования
Будущего,  запущенный   под  строжайшим   контролем  секретной  комиссии
Объединенных Наций,  сумел вернуться  и  доставить  образцы,  коими  при
внимательном исследовании  оказались капельки  тумана самого  заурядного
химического состава.
    Говорили, что  на корриде  в Памплоне  некий  бык,  вдруг  перестав
гоняться за  досаждавшими ему  бандерильерами, рогом  начертал на  песке
арены внятное кастильское: "Не подходи - убью!" - и, когда ему все же не
поверили, привел свою угрозу в исполнение.
    Говорили, что  закон о  репрессиях за  преследование реэмигрантов с
Новой Терры,  Новой Тверди  и Новой Обители будет принят единовременно и
повсеместно.
    Говорили, что в Мировом океане вновь появилась рыба.
    Даже самые терпеливые перестали ждать конца света, обещанного еще в
2146 году.  Некоторые, впрочем,  уверяли, что  конец света уже наступил,
только никто его толком не заметил.
    Говорили, что как пить дать.
    Говорили, будто  конституционный монарх  одной из  азиатских держав
велел сделать себе на груди наколку: "А король-то голый!", чтобы, будучи
одетым хотя  бы  в  плавки,  приятно  сознавать,  что  и  короли  иногда
ошибаются.
    Говорили,  что   будет  хуже   или  лучше,   но  как-нибудь   будет
обязательно.
    О том, что надо меньше говорить, говорили особенно красноречиво.
    Говорили тенором, баритоном, басом, фальцетом, контральто, сопрано,
дискантом и альтом. Шепотом тоже говорили.
    Глухонемые говорили пальцами.
    Серобактерии  и   сине-зеленые,  заброшенные  в  атмосферу  Венеры,
мутировали и отказались сотрудничать с людьми.
    Космический  транспортник   под  флагом   Либерии  обнаружил  237-й
естественный спутник  Сатурна размером  1.5х3 метра  за две  секунды  до
столкновения с  ним, после чего спутник перестал существовать, а корабль
доковылял до ремонтной базы.
    Правительство Оттоманского  Союза приняло решение перенести столицу
из Пензы в Астрахань.
    Конфессия  христиан-нонконформистов   публично   объявила   видимую
Вселенную ничем  иным, как  одним из  забракованных Господом  черновиков
мирозданья, и  призвала к поиску чистовика в параллельных пространствах.
Кое-где  прошли   волнения,  вызванные  терминологическими  неточностями
формулировок.
    Извержение Эльбруса  вошло в  историю как  крупнейшее за  последнее
тысячелетие, превзойдя своей мощью взрыв Тамбора в 1815 году.
    Цепляясь за  планету, копошилась жизнь, а разум, цепляясь за жизнь,
как былинка  цепляется за  палимую солнцем  скалу, возвеличивал  то, что
ниспровергал   вчера,   и   ниспровергал   возвеличенное,   проникал   и
устремлялся, бился в неразрешимое, отступал и устремлялся снова.
    И не было этому конца.

                                   2
    Форель попалась громадная - дернуло так, что цветной шнур исчез под
водой мгновенно,  как его  и не  было, и тут же рвануло с такой яростью,
что Стефан едва успел погасить рывок удилищем. Леса отчаянно заметалась.
Теперь должно  было начаться  самое интересное  - тот  полный  душевного
трепета момент,  которого ждет  каждый любитель  ловли нахлыстом  и ради
которого он  готов часами,  оскальзываясь на придонных валунах, бродить,
коченея, по  пояс в  бурлящей воде,  держать  равновесие  в  бестолковых
струях и  сносить плевки  холодной  пены,  зато  результат...  м-м...  о
результате можно  писать поэмы,  даже если улов составит один-разъединый
недокормленный хариус  калибром с  мойву. Даже  если  клевать  не  будет
совсем.
    Потому что  улов не главное, меланхолически размышлял Стефан Лоренц
минуту назад,  навязывая на  шнур очередную  мушку. Главное - искусство,
удовольствие,  как   скажет  любой  промокший  рыбак,  возвратившийся  с
неудачной ловли, в ответ на сардонические вопросы жены. И он будет прав.
И еще  более он  будет прав  тогда, когда  пошлет подальше  любого,  кто
напомнит ему  его слова  в тот  момент, когда  рыба - настоящая рыба, не
недомерок -  попалась и  бьется на  крючке, имея  все шансы  уйти,  если
только рыбак допустит малейшую оплошность...
    Он осторожно  стравил немного  лесы -  форель металась  из струи  в
струю с  остервенением плохо  загарпуненного кашалота  -  сделал  шаг  к
берегу и  присвистнул:  на  прибрежной  каменной  россыпи  возле  самого
рюкзака с  уловом сидел  и алчно принюхивался здоровенный бурый медведь.
Надо было  полагать, что из лесу он вышел не только что, поскольку успел
уже  освоиться   и  не   обращал  никакого  внимания  на  ненормального,
забравшегося в  резиновых штанах  на середину  реки,  где,  по-видимому,
ненормальным самое  место. Намерения  зверя просматривались явственно: в
первую очередь  его интересовал  десяток  хариусов,  покоящихся  на  дне
рюкзака, интересовали  его и  две мелкие форели, покоящиеся там же, а на
человека он  плевать хотел,  и только  когда человек  завопил и  замахал
руками, показав  нежелательную заинтересованность  в  развитии  событий,
медведь не  спеша поднялся  на задние  лапы и нехотя, ритуально рявкнул.
"Брысь!"- еще  громче заорал  Стефан и  оступился. Вода  покрыла  его  с
головой, она  была белая  от воздушных  пузырьков и  беснующаяся сотнями
маленьких водоворотов,  ей совсем  не нравилось  течь  спокойно,  больше
всего ей  хотелось бы  вынести  человека  в  основную  струю  и  кубарем
прокатить его  от начала порога до конца, дабы неповадно было лезть куда
не надо, но Стефан уже нащупал ногой новый камень и выпрямился, фыркая и
отплевываясь. Удилища  он не выпустил, и, как ни странно, форель все еще
была на  крючке. Его  снесло ниже,  но отсюда было нетрудно выбраться на
берег. Медведь  на берегу  допросился-таки: в  кармане рюкзака  сработал
инфразвуковой сторожок,  и  зверь,  обиженно  тряся  косматым  задом,  с
паническим ревом галопировал в лес.
    Трепещущая форель  полетела в  рюкзак, а  Стефан подумал о том, что
было бы  неплохо развести костер, но возиться с ним было лень. Он снял с
себя всю  одежду, разложил  ее для просушки на прогретых солнцем камнях,
поплясал для  обогрева и  провел ревизию  свежих синяков и ссадин. После
купания снова  лезть в  воду не  хотелось совершенно.  Рыбацкий азарт не
вполне еще  угас в  нем, и  в принципе  можно было порыбачить еще, но ни
один уважающий  себя нахлыстовик  не станет  забрасывать мушку с берега,
как  какой-нибудь   лопоухий  новичок,   вчера   купивший   спиннинг   и
воображающий, что  способен обставить  настоящих асов  нахлыста  в  этом
великом искусстве,  в то  время как  способен он  только  на  то,  чтобы
распространять дурной тон.
    - Ладно,-  сказал он  вслух, складывая спиннинг,- рыбы им хватит. А
не хватит, пусть сами идут и ловят.
    С час  он валялся  на валуне  нагишом,  млел,  ловя  кожей  бледный
северный  загар,   и  неодобрительно   щурился,  рассматривая   медленно
наползающую с  запада облачную  гряду. Солнце  спряталось. Ворча, Стефан
натянул на  себя влажную  одежду и постучал зубами на ветерке. Вот так и
зарабатывают ревматизмы  с радикулитами,  подумал он.  Ну да  ерунда, не
нодью же  мастерить, когда  до дома  всего час  ходьбы и нет других дел,
кроме осмотра кривой сельги по-над болотом. Крюк, но небольшой.
    Охотничий карабин  висел на  плече. Видно было, что от реки медведь
пер напрямик через холм, как чемодан "Большой Берты" при низкой наводке,
с той  существенной разницей,  что  чемоданы  не  оставляют  с  перепугу
жидкого следа;  вот тут он ломился через можжевельник, только рев стоял,
и сокрушил  титанический муравейник,  а вот  тут -  мох с  камня  содран
широкой полосой  - он  карабкался на  гранитный увал, не сообразив сдуру
его обойти,  и еще  минут пять Стефан шел по следам панического бегства,
только потом  медведь сбавил  галоп и  свернул  вкруг  болота.  Странный
какой-то медведь:  и незнакомый  след с обломанным когтем, и пуглив не в
меру. Не  мой медведь.  По соседнему участку тянут дорогу на Вокнаволок,
вот его,  наверное, и  шуганули, бедолагу.  Вообще-то на случай интимной
встречи с  медведем  требуется  кое-что  посерьезней  этой  пукалки,  но
ягодным летом  хозяин смирный  - сытый и умный. Может долго преследовать
по следам  и не  напасть, если  только не  подранен каким-нибудь  глупым
мерзавцем. Бывают,  конечно, исключения...  Стефан похихикал, вспоминая,
как прошлой весной отсиживался в сарае, в то время как медведь крушил во
дворе мачту  энергоприемника, и  как потом,  стремглав перебежав  в дом,
полдня  не  смел  высунуть  оттуда  носа.  И  что  медведю  в  мачте  не
приглянулось? Мачта как мачта.
    Он шел  по кромке  сельги, обходя валуны, присматриваясь к малейшим
изменениям. Разбросанные  перья рябчика  - охотился  горностай.  Соль  у
большого валуна  олени еще  не обнаружили,  а ту,  что в лощине, слизали
подчистую. Рысь  Фимка увела выводок глубже в лес, натаскивает потомство
на глухарей  да зайцев.  Лет черных усачей только начался, но уже видно,
что их меньше, чем в прошлом году, и это хорошо - лес сам себя защищает,
и  не  нужно  завозить  дятлов.  За  браконьерским  самострелом  недавно
приходил хозяин  - и  матерился же,  наверно, найдя  затвор  вынутым,  а
"глаза", естественно,  не обнаружил,  хотя заметно отчетливо, что искал.
Заматерится еще  не так,  обнаружив в  почтовом ящике  повестку  в  суд.
Поделом. Глупый, конечно,- умные не попадаются.
    Он шел,  придерживая карабин,  радостно  чувствуя  легкую  приятную
усталость, а  что одежда  не высохла,  так переживем,  потом высохнет, а
дома ждет  уют, и  непременный  стаканчик  клюквенной,  и  извергающаяся
вкуснятиной  огненная   печь  -  люблю  кулинарить!  -  и,  естественно,
фирменное вино  из морошки,  потому что  еще до  вечера приедут  друзья,
лучшие из  немногих... полтора,  кажется, года  не  виделись...  ну  да,
полтора и есть, зима еще стояла сверхснежная, снегокат из сугроба втроем
тянули, да  так и  повалились друг  на дружку, гогоча, как мальцы... Ах,
какое это  счастье, и как это просто и естественно, естественно-просто -
идти и  идти по  лесу в  погожий день,  идти к  друзьям с уловом, обходя
выпестренные лишайником  валуны, топча  сапогами толстый пружинящий мох,
вдыхать густой  сосновый дух,  иногда наклоняться  нестарым еще, крепким
телом, чтобы  швырнуть в рот ягодку черники, замечать и работу белки над
шишкой, и  проползшую в  багульник  изящно-глянцевую  гадюку,  и  первый
пробившийся  из   мха  оранжевый  подосиновик  на  толстой  ноге,  легко
размышляя о  том, что,  наверно, нигде  во Вселенной  нет такого места и
леса, в  котором так  легко дышится  и не надоест прожить целую жизнь, а
ведь лес  еще не все - есть в нем и дом за оградой, построенный для себя
своими руками,  и сарай, и энергоприемник на заново возведенной мачте, и
обе баньки  - финская  и русская, а рядом природный бассейн в ручье, где
можно добиться,  чтобы вода  покрыла тело  почти  целиком,  если  упасть
горизонтально и  поерзать между  камнями. А  крепкие  сосны,  обнимающие
корнями скалы?  А северная  красота, не  запечатлимая ни  на чем и никем
почти не  запечатленная? Вот,  кстати, вопрос  - почему?  То ли лентяями
были великие  пейзажисты, то  ли в  средствах стеснение  имели, а только
дальше Днепра  или соснового  бора средней  полосы -  ни ногой. А может,
были  они   просто  умными   людьми  и   запечатлевали  то,   что   надо
запечатлевать, оставляя  в покое  то, что  надо всего  лишь  чувствовать
тому, кто  умеет? Возможно.  Надо будет  спросить об  этом Маргарет, она
тонко чувствует,  а от  Пита, как  обычно, ничего  не  дождешься,  кроме
"сдаешь ты,  старик... к  делу тебя  надо, а  не к лесу... ты же готовый
первопроходец, хочешь  поговорю о  тебе с  кем надо?.."  Нет, вы хорошие
ребята, свои  в доску, но как хотите, а эту тему я вам развивать не дам.
Отстаньте. Мне  и здесь хорошо - лучше не бывает. Это вам не хождение по
мукам за три моря, это - удовольствие!
    А ведь  врешь, скажут,  - а  заунывные  дожди  неделями?  а  зимняя
темень? а комарье, к которому ты уже привык настолько, что не чувствуешь
его в  самое комариное  лето? а  гнус, к которому привыкнуть невозможно,
потому что любимое его занятие заползти за ухо и уже там откушать вволю,
да так,  что опухшие уши горят адским пламенем и очень хочется оказаться
дома и  запихнуть голову в морозильную камеру... Бывает? Еще как бывает,
только все  это ерунда,  и вы,  мои хорошие,  голову мне не морочьте, не
выйдет. И  не такие морочили, а чего добились, кроме пшика? Не нужны мне
ни ваши  города, ни твой, Пит, космофлот, ни в особенности Новая Твердь,
Новая Терра  и Новая Обитель. Побежали оттуда эмигранты - ведь побежали,
Пит, спорить  не станешь?  - сам  их возишь  и знаешь лучше меня, что мы
зацепились за колонии лишь молодежью, что выросла уже  т а м,  а старики
вроде нас  с тобой  возвращаются обратно в шум, в тесноту, в отравленные
города -  а почему?  Потому что  - Земля.  И правильно,  так что о новой
волне эмиграции ты мне не пой, дружище. То ли где-то наконец поняли, что
Землю нужно  очищать не  только и  не столько  от  человечества,  то  ли
решили, что  человечество не  настолько ценный  злак, чтобы засеивать им
Вселенную...  Давно   пора  понять.   Да  и   что   засеивать-то,   Пит?
Общеизвестно, что мир представляет собой одну большую дырку без бублика,
а вот  относительно существования бублика в прошлом источники расходятся
во мнениях:  одни утверждают,  что бублик-де некогда существовал, да был
съеден; другие  же категорически утверждают, что его пока и не было, ибо
развитие идеи бублика начинается с дырки, которая уже имеется, а дальше,
как говорится,  дело наживное...  Шучу, шучу. Нельзя об этом шутить, а я
шучу. Весь  фокус в  том, что ты ничего не сможешь мне возразить, Пит, а
если и  сможешь, то  как-нибудь по-дурацки,  потому что  втайне  ты  мне
завидуешь, хотя  и вбил себе в голову, что это я должен завидовать тебе.
А с какой стати? Молчишь...

                                   3
    - Нет  и нет,-  сказал Питер  и укусил  пирожок. -  М-м,  вкусно...
Знаешь, тут  ты настолько  не прав,  что я даже не хочу с тобой спорить.
Ты, старик,  просто не  в курсе: реэмиграция это как мода, скоро на спад
пойдет. Уж  ты мне  поверь: обратные  рейсы у  меня всегда полупустые, а
туда набиваются  - корпус  трещит. Слышал,  наверное: недавно  еще  один
кислородный мир нашли, уже пятый, так там, говорят, просто рай...
    - Ты его видел? - перебил Стефан.
    - Допустим,  не видел,  что с  того? Я же рейсовый: Земля - Твердь,
Твердь -  Земля... Допустим,  слышал от  заслуживающих  доверия.  Уверяю
тебя, рай, притом незагаженный.
    - У  меня и  здесь рай  незагаженный,- возразил  Стефан. -  Ты  что
скажешь, Марго? Правда, рай?
    - Пожалуй. - Маргарет кивком показала на окно в пятнах алых бликов.
Красный закатный  шар пробирался сквозь лес к холму за ближним озером, и
деревья вспыхивали. - Там-то рай, а вот вы мне оба надоели - который раз
спорят и который раз ни о чем.
    Питер захохотал, откинувшись на стуле. Стефан улыбнулся:
    - Твоя жена нас не понимает.
    - Где  уж ей,-  сказала  Маргарет.  -  Что  вообще  может  понимать
женщина? Только  то, что  мужчины еще глупее, чем хотят казаться, и воли
им давать  не нужно.  Больше ничего.  Дети малые,  одно слово. То борьбу
затеяли, то поспорить им удовольствие, а у кого уши вянут.
    - Это у кого же? - спросил Питер.
    - Ты  ее слушай,-  поддакнул Стефан.  - Твоя  жена  умная  женщина,
скажешь нет?  Внучка-то в  нее? Ну  то-то. А  на лопатки  я тебя сегодня
положил, а не ты меня. Вот возьми еще пирожок и не морщись.
    - М-м!  - Питер  отхлебнул клюквенной,  послушно  заел  пирожком  и
закатил глаза  в блаженстве.  - Рай не рай, а кормишь отменно. Где такую
шамовку берешь?
    - Копченый  сиг, а  вот эти с лосятиной. В общем, что охраняю, то и
имею. Кстати,  тут на  соседнем участке  требуется младший  смотритель -
замолвить за тебя словечко?
    Питер поперхнулся.
    - Опять за свое? - грозно спросила Маргарет.
    - Молчу.  - Стефан  поднял руки,  сдаваясь, и похлопал в ладоши над
головой. - Жаркое!
    Дух от  жаркого из  лосиной вырезки  был умопомрачительный,  а  под
копченую на  ольховом дыму  щуку и  слабосоленую розовую  семгу степенно
поболтали о  том, что  семги нынче мало, зато щука в реке расплодилась в
количестве ненормальном,  вот она  семужью молодь  и выедает, и никто ее
толком не  ловит, поскольку  заповедник, а  одному  смотрителю  с  такой
прорвой вовек  не управиться, хоть каждый день приглашай к себе гостей с
отменным аппетитом,  и вообще  щука по-настоящему  не рыба, а крокодил -
верно, Марго?  Поговорили о  крокодилах, земных  и  твердианских,  затем
Питер поинтересовался,  ловятся ли  здесь раки,  на что  Стефан  помотал
головой, а  Маргарет заявила,  что раки  на Севере  не водятся,  пора бы
Питеру хоть сколько-нибудь ориентироваться в земных экосистемах, и Питер
тут же  спросил, водится  ли здесь пиво. Пива он не получил и согласился
удовлетвориться вином  из морошки под новую рыбку, о породе которой даже
Маргарет не  смогла  сказать  ничего  определенного,  Питер  же  методом
исключения выяснил,  что  это  не  кит,  а  больше  ничего  не  выяснил.
Оказалось -  палья. Потом  Питер сказал  "уф" и отвалился от стола, а за
ним сказал  "уф" Стефан  и тоже  отвалился. Маргарет  потеряла  из  виду
утекшую из-за  стола Джей  - "ну  я этой  девчонке!" -  не докричавшись,
стали втроем  искать в предвкушении воспитательного момента (Стефан шутя
предложил  разбить  дом  на  квадраты)  и  нашли  в  сенях  за  игрой  в
реконструктор.
    - Положи игрушку сейчас же! Будешь еще прятаться? Будешь?
    - Не-а.
    - Сколько  раз тебе  говорить, чтобы  не играла в эту дрянь? Будешь
послушной девочкой?
    - Не-а... Ладно, буду.
    - Ну тогда еще морошки возьми. Или пирожок.
    - Не-а.  Пузо болит  - слюнев  объелась. Ба,  а мы  сегодня  в  лес
пойдем?
    - Джеймайма  Энджела Пунн!  - строго  сказала Маргарет. - Сейчас ты
умоешься, почистишь зубы и ляжешь спать. Понятно? Ночь на дворе.
    - Не  хочу спать!  Не хочу! Ночью солнца не бывает! Деда, скажи ей!
Дядя Стефан! Я не хочу спать!
    - Накажу,- пообещала Маргарет.
    - А мне лень наказываться. Ну хоть немножечко погуляем, ба! Ну хоть
до озера...
    - Завтра погуляем,- сказал Стефан. - Обязательно. Я вам такие места
покажу -  ахнете! Только  уговор: по дороге не разбегаться, а где скажу,
там вообще  от меня  ни на  шаг. Есть  тут один  участочек -  мины еще с
маннергеймовских времен  под самым  мхом. Насквозь  ржавые, а на прошлой
неделе один  лось подорвался. Такая вот археология. Я одну выковырял, ее
в руки брать можно - не рассыпается. Хорошо лежала.
    - Лось, говоришь? - Питер с сомнением посмотрел на остатки жаркого.
Джеймайма пискнула от удовольствия.
    - Лось,- сказал Стефан. - Что я вам, браконьер?
    - Мне  сейчас тошно  станет,-  морщась,  заявила  Маргарет.  -  Фу!
Падальщик. Уж от кого, от кого, а от тебя никак не ожидала.
    -  Свежатина!   -  закричал,   протестуя,  Стефан,  а  Питер  опять
захохотал. -  Нет, правда,  чего ржешь?  Какая тебе  разница, от чего он
помер, не  от яда  же. Я  тогда руки  в ноги и на взрыв побежал, думал -
рыбу глушат.  Мясу-то для  чего пропадать?  Ты мне  лучше вот что скажи:
тебя в твоем космофлоте хоть раз настоящим мясом кормили?
    В споре  выяснилось,  что  однажды  все  же  кормили  -  тем  самым
твердианским крокодилом,  существом флегматичным,  не опасным  и отчасти
пригодным в  пищу. Вот  напитки на  Тверди, правда,  дрянь,  зато  какие
местные девочки стол накрывали - это ж умереть можно!..
    -  Ну-ка,   ну-ка,-  сказала   Маргарет.  -  Об  этом,  пожалуйста,
подробнее.
    - Пег, я абсолютно не...
    Стефан засмеялся.
    - А  я тогда,  честно сказать,  глядя на  тебя в  космофлот пошел,-
признался Питер  и  потянулся  за  вином.  -  Пег,  ты  это  брось...  Я
совершенно трезв.  Да, о  чем я?  Ага. Я ведь надеялся, что мы с тобой в
один экипаж попадем, а ты и съюлил с полдороги в кусты... Верно, Пег?
    - Чего я никогда не мог понять,- заметил Стефан,- это почему у вас,
англосаксов, Маргарет и Пегги - одно и то же?
    - Съюлил в кусты!..
    - В  кусты,- согласился  Стефан. -  В деревья.  В камни. В озера. И
очень хорошо  сделал, что съюлил. Я вот что думаю: хорошо, что нас тогда
из Канала  обратно выбросило.  Я крокодилов не люблю - что мне на Тверди
делать?
    - Это ты так думаешь. Отец как - здоров?
    - Здоров,  что ему будет. Вышел в отставку аж в шестьдесят, живет в
Тарту. Мы  иногда созваниваемся.  Крепкий старик  и упрямый. Все пытаюсь
подбить его  на мемуары,  а он:  кому это  нужно?  Мне,  говорю,  нужно.
Обойдешься, отвечает. Для внуков он, может, и написал бы, а для меня ему
не интересно.
    - Ты второй раз так и не женился? - спросил Питер.
    Стефан махнул рукой и успел поймать блюдо с рыбой.
    - Одного  захода хватило.  Какой только  глупости не  сотворишь  по
молодости.
    - За холостяков! - провозгласил Питер, поднимая стакан. - До дна!
    - Что-то  вы быстро  спелись,- сказала  Маргарет.  -  Он  что,  уже
нажаловался?
    - Ему-то  грех  жаловаться,-  возразил  Стефан.  -  Отбил  вот,  не
спросив... В жизни не прощу! Дуэль!!
    - А  ты где  был, когда  я отбивал?  - парировал  Питер. - У кого и
отбивать-то было...
    - А? - прищурилась Маргарет. - Что скажешь?
    Джеймайма хихикнула.
    - Э,  так не  пойдет! -  закричал Стефан.  - Что  дурак был  -  да,
согласен, он  самый, а  вот что  слепой -  извините! Все  видел! Если не
приставал к тебе, то только потому, что ждал, когда ты ко мне приставать
начнешь!
    - Нет, вы видели! - возмутилась Маргарет. Питер откинулся на спинку
стула и  заржал. -  Каков фрукт!  А знаешь, я тебя побаивалась тогда, на
корабле: как  же -  сын капитана!  в рубку вхож! А вот на него совсем не
обращала внимания, надоел он мне до смерти...
    - Спасибо,- поклонился Питер.
    Вспомнили Ронду,  Людвига и  остальных, поспорив о том, кто на кого
обращал тогда  внимание и  во что  это  вылилось  впоследствии.  Отбивая
ладонями такт,  спели хором  "Контрабандные товары",  потом Стефан  спел
"Грызет меня  комар" и  сорвал  аплодисменты,  а  чуть  погодя  появился
вареный лосиный  язык, нарезанный ломтиками, и его съели, хотя казалось,
что больше  ни единой  крошки впихнуть  в себя  не удастся, вслед за чем
Маргарет сообщила, что непременно умрет на месте от разрыва кишечника, а
Питер, нашедший место еще для стаканчика клюквенной, вдруг бодро заявил,
что готов  подумать о месте младшего смотрителя после выхода в отставку,
чем привел  Стефана в  ликование. Было  в этом  что-то такое,  что могут
оценить лишь старые друзья - сидеть за столом, наблюдая в окно катящийся
по склону  холма колобок  солнца,  и  изводить  время  на  пустой  треп,
скрещивать выпады  и контрвыпады,  пресекать всякие воззвания к здравому
смыслу, с неутомимой легкостью накручивая одну глупость на другую, и при
этом чувствовать,  что все  трое абсолютно, немеренно счастливы и нет во
всей Вселенной  ничего такого, что могло бы помешать этому счастью. И не
может такого быть.
    По небывалой  тишине фона заподозрили неладное и, разумеется, опять
хватились  внучки.   Процедура  поисков  и  ауканья  повторилась  с  той
незначительной разницей, что Джеймайму на сей раз обнаружили не в сенях,
а  в  стенном  шкафу,  и  опять-таки  с  любимой  игрушкой  на  коленях.
Реконструктор был  включен и показывал картинку, звука не было слышно за
педагогическим хором,  а Джеймайма, увернувшись от шлепка, показала язык
и объявила, что готова лечь спать при условии, что завтра ее покатают по
озеру, но  только чтобы  там и  в помине  не было водяного слона, а рыбе
разрешено быть, пусть плавает.
    - Что  еще за  водяной слон?  -  спросил  Стефан,  когда  Джеймайму
удалось уложить в кровать. - Мы в свое время больше историей увлекались,
помнишь, Пит?  Саламин там,  Канны  и  прочее.  Одну  Фарсальскую  битву
прокручивали раз  тридцать с  разными вводными,  и, насколько  я  помню,
Цезарь побеждал только раза два...
    - Один раз,- уточнил Питер. - Я точно помню.
    Перебивая друг  друга, вспомнили  и то, что в одном из прокрученных
вариантов Цезарь  после поражения  бежал в  панике в Египет, а настырный
Помпей получал  в дар  его голову  и путался  с Клеопатрой,  и  то,  что
республика в Риме вскоре гибла - с большим или меньшим кровопролитием, в
зависимости  от  вводных,  но  гибла  неизменно,  сколько  вариантов  не
прокручивали... Да, а что за водяной слон-то?
    - Она   н  а с   прокручивает,- объяснила Маргарет.- Я когда первый
раз увидела,  прямо в  ужас пришла. Думаешь, почему она на тебя поначалу
букой смотрела?  Ума  не  приложу,  что  с  паршивкой  делать,  какой-то
совершенно извращенный  ум. Знаешь, какие вводные? Мол, нас - тех еще! -
вышвырнуло из  Канала где-то  у черта  на рогах,  причем взрослые дружно
перемерли на  какой-то ненормальной планете, а дети перестали взрослеть.
Представляешь?
    - Это как - перестали взрослеть?
    - А вот так.
    - Любопытно,-  ухмыльнулся Стефан.  - Я  бы лично не возражал найти
такую планету,  где не взрослеют: на шестом десятке взрослеть что-то уже
не хочется...    Хм,  это  она  сама  додумалась?  С  фантазией  внучка,
поздравляю. А в чем, собственно, ужас? Нормальная групповая робинзонада,
увлекательно даже... - Маргарет передернуло. - Нет, а что? Я бы взглянул
одним глазом.
    - Взгляни,  взгляни,- сказала  Маргарет,- не  пожалей только.  А  я
лучше уйду, не хочу себе настроение портить...
    Но она  не ушла,  пробормотав: "Хуже наркотика, ей-богу", и, сложив
руки на коленях, тоже стала смотреть.

                                   4
    - Ты  прости,- сказал  Стефан. -  Ни о чем другом не могу говорить,
понимаешь?
    - Ни о чем другом говорить и не нужно,- отозвалась Маргарет.
    Они сидели  на нагретом полдневным солнцем камне. В двух шагах ниже
них озеро  глодало скалу.  Ворча в  камнях, надвигалась вода, облизывала
шершавые  плиты.  Откатывалась.  Маргарет  казалось,  что  за  два  дня,
прошедших со времени бегства, кожа Стефана сделалась темной, как камни.
    - У тебя пальцы еще не трескаются? - спросила она.
    - Что? - не сразу понял Стефан. - А, нет, еще нет. Спасибо.
    - Упустишь  - будет  больно,- предупредила  Маргарет,-  особенно  с
непривычки. Хочешь смажу?
    Пока она  мазала ему  руки, он  молчал. А когда она, удовлетворенно
хмыкнув, убрала  коробочку с мазью в карман куртки, он спросил, стараясь
придать голосу как можно больше равнодушия:
    - Ну и как там в лагере?
    - Живем,- так же фальшиво-равнодушно, как Стефан, сказала Маргарет.
- Отчего  не жить?  А хуже  или лучше...  вот завтра  кончится праздник,
тогда и увидим, хуже или лучше...
    - Какой  опять праздник? - Стефан растерялся, не сразу сообразив. -
А, ну  да, ну  да. -  Он коротко  и зло  хохотнул. -  В честь избавления
праздник. Понимаю. Без праздника нельзя... Неужели целых три дня?
    Маргарет кивнула,  подтверждая, и  Стефан  уже  прикидывал  в  уме,
насколько придется  увеличить ежедневную  норму добычи  торфа,  чтобы  в
обозримые сроки ликвидировать прорыв. Прикинув, он присвистнул и покачал
головой. Н-да...  Зря Питер  расслабил людей,  как бы  потом не пришлось
кусать локти.  Незаслуженные потачки  до добра  не доводят. И торф будет
недосушенный, а синтезатор этого не любит...
    - Он что, вправду сумасшедший?
    - Вряд  ли,- Маргарет улыбнулась. - Знаешь, по-моему, он соображает
лучше нас  с тобой.  Рискует -  это да.  Пока ему в рот смотрят, можно и
рисковать. Он говорит, что теперь каждый должен работать за двоих, чтобы
в кратчайший  срок накопить  запас продовольствия  для переброски лагеря
через  водораздел.  И  что  сильное  и  свободное  общество,  сильные  и
свободные люди... Он теперь вообще много говорит.
    - Я уже считал, какой это будет кратчайший срок,- перебил Стефан. -
Год, как минимум.
    -  Меньше,-   сказала  Маргарет.  -  Они  лишат  Джекоба  молока  и
высвободят синтезатор. Джекоб им не нужен.
    - Питер так решил?
    - Не  надейся, что  он такой  осел.  Будет  голосование.  Результат
известен заранее даже Джекобу.
    - Скоты,- устало сказал Стефан. - Что с быдлом ни делай, оно всегда
останется быдлом. До Абби и малышей они тоже добрались?
    - Пока нет.
    - Доберутся. Кому нужны слабые и душевнобольные, верно? А остальные
надорвутся на  торфе. - Стефан подобрал кусок песчаника, раскрошил его в
кулаке и  бросил в  озеро. -  Вот что  с ними  будет. Через  год от  нас
останется половина, и не лучшая.
    - Через  год здесь  вообще никого  не останется,-  Маргарет  искоса
посмотрела на  Стефана. - И большого запаса не нужно: Питер говорит, что
намерен поднять "Декарт".
    - Ну? - Стефан даже вскочил. В висках часто застучало.
    - А что, не получится? - с интересом спросила Маргарет.
    Стефан сел.  В голове была каша вперемежку с черной пустотой: Питер
Пунн в ходовой рубке корабля, почему-то с мокрым веслом в руках, смуглый
красавец Питер  Пунн, дочерна загорелый первопроходец, рыцарь без страха
и упрека; затем полоса пустоты; затем фраза Маргарет: "Видишь ли, у него
есть интересные  идеи..." -  и снова  пустота,  и  яркая,  в  мельчайших
подробностях зримая  картина: нудный  вой маршевых  двигателей на  малой
тяге, медленно и криво уходящий в небо безносый "Декарт", яростная струя
пламени, бьющая в крошащийся гранит из пробитой кораблем дыры в дождевой
туче... Брошенный  опостылевший лагерь,  оставляемое навсегда  проклятое
болото. Это  должен был придумать я, с острой запоздалой досадой подумал
Стефан. Я, а не Питер.
    - Может  получиться,- с  неохотой признал  он. -  То есть,  я  хочу
сказать, что теоретически это возможно. Не за год, естественно. Года три
на  серьезную   подготовку  -   тогда,  может  быть,  даже  без  носовой
надстройки... Опасно, конечно, на маршевых... Надо подумать. Взлететь-то
он, пожалуй, взлетит, а вот где и как он сядет?
    - Не  знаю,- сказала  Маргарет. -  Ты все  еще думаешь,  что  Питер
глупее тебя?
    - Никуда  он не полетит,- уверенно сказал Стефан. - Именно потому и
не полетит,  что не глупее. И похода по воде тоже не будет. Зачем он ему
теперь?
    - Завидуешь,- определила Маргарет.
    - Завидую,-  легко  согласился  Стефан.  -  Роскошная  идея,  между
прочим.
    - Видимая цель,- поддакнула Маргарет. - Год энтузиазма. Или больше?
Ты с такой идеей сколько времени смог бы поддерживать энтузиазм?
    - Не говори так,- попросил Стефан.
    - А  почему? Я  не иронизирую.  Людям нужна  достижимая цель,  даже
таким уродцам, как мы. Ты никогда этого не понимал. Мы же люди.
    - Кто бы сомневался...
    Они помолчали. Большая неряшливая волна докатилась до ног Стефана и
схлынула, оставив пену. Залив кипел: у водяного слона наступил очередной
период размножения.  Как всегда,  слон делился  на три  равные части, из
которых двум  предстояло погибнуть,  а третьей  выпадал жребий  выжить и
продолжить существование. Чуя безнаказанность, в озере плескалась рыба.
    - Как ты меня нашла? - спросил Стефан.
    - Твой шалаш виден с башни в оптику. Анджей разглядел и сказал мне.
Он даже  видел, как ты выходил из воды. Тебе повезло, что тебя не тронул
водяной слон.
    - Водяному слону сейчас не до меня,- сказал Стефан.
    - Сейчас - да. А позавчера?
    Возразить было  нечего. Стефан отлично помнил скользкий беспомощный
ужас,  охвативший   его,  когда   к  нему  из  глубины  начала  медленно
подниматься бурая  тень -  и он  отлично понимал,  что это была за тень.
Наверно, водяной слон был попросту сыт, иной раз случается и такое.
    - Питер знает, что я здесь? - спросил Стефан, меняя тему.
    - Может,  и знает,-  Маргарет равнодушно  пожала плечами.  - Может,
Анджей уже  всем разболтал. А может, и нет. Он на Питера в обиде: у него
как раз  новая идея  из теоретической  физики, а  Питер его на торф, как
простого смертного...  Все довольны,  кроме него.  -  Маргарет  легонько
усмехнулась. -  А ты что, вправду Питера боишься? Так зря. Бояться нужно
было раньше.
    - Спасибо,-  буркнул Стефан. - Я приму к сведению. Кстати, никто не
видел, куда ты пошла?
    - Подумаешь!  - сказала  Маргарет. -  Всю дорогу дрожу от ужаса! Ну
скажи мне,  где Питер  возьмет другого  врача? Тебя,  между прочим, тоже
никто не гнал. Считается, что ты сбежал сам.
    - Вот так, да? Я и не заметил.
    - Во  всяком случае, облаву на тебя Питер устраивать не станет. Что
ты ему теперь? Поголодаешь - сам придешь.
    - А если не приду? - спросил Стефан и сглотнул.
    - Куда  ты денешься.  Дай им  выпустить пар,  чтобы  не  побили,  и
возвращайся. Дней пять ты продержишься?
    - Черта  с два  я пойду  кланяться,- сказал  Стефан. -  За меня  не
беспокойся. Я здесь и год протяну.
    - Ноги  ты протянешь.  Господи, да что я с ним вожусь, с идеалистом
паршивым!.. Лучше скажи: ты сегодня что-нибудь ел?
    - Я сосульку нашел,- угрюмо ответил Стефан.
    - И только?
    - Видел  еще каких-то...  знаешь, такие толстые червячки с четырьмя
рожками, они  еще все  время цвет меняют. Есть одно место, там их полно.
Возьмешь на анализ, а?
    Маргарет фыркнула:
    - Чернильников  есть нельзя,  это даже  малыши знают. Ладно...- она
достала из кармана плоскую баночку. - Бери. Извини, что не сразу отдала.
Злилась на тебя.
    Стефан повертел баночку в руках. Жестянка не вздулась за сорок лет,
и наклейка оказалась на месте. Это были анчоусы в маринаде. Вот, значит,
как...
    - Дашь попробовать? - спросила Маргарет.
    - Кто? - голос Стефана сел. - Когда?
    - Питер,-  ответила Маргарет. - Только тайник он не вчера нашел, уж
будь уверен.  Знал, куда  идти, еще  оглянулся по  пути два раза. Нервно
так... А я подсмотрела. Открыл он твой тайник, выбрал одну банку, тут же
и съел  прямо руками,  пальцы облизал,  а пустую  банку опять  в  тайник
поставил и иконой закрыл. Еще ящиком задвинул. Никто ничего и не знает.
    Стефан застонал. Маргарет смотрела на него с сочувствием.
    - Успокойся... Ну хочешь, я с тобой останусь?
    - Это  был резерв,-  с трудом  проговорил Стефан.  - Понимаешь, наш
последний резерв.
    - Жаль,  что там  не оказалось  молока,- сказала  Маргарет.  -  Для
Джекоба. Так дашь попробовать? Мне чуть-чуть. Анчоусы это что - рыба или
фрукты?
    - Рыба.
    - Глупое  название. Лучше  бы фрукты.  Я уже и не помню, какие они.
Только названия.
    Он ел  анчоусы руками,  как Питер. Потом ела она, а он смотрел, как
она ест.  Анчоусы Маргарет  не понравились - или она сделала вид, что не
понравились,- и  Стефан, надрезав край жестянки, вывернул ее наизнанку и
вылизал дочиста.
    - Спасибо за нож...
    - Возьми еще вот это.
    - Замечательно,-  Стефан повертел  зажигалку в  руках.  Пощелкал  -
горела. -  Где нашла?  Ты молодец.  Теперь не замерзну. Я уж было совсем
собрался добывать трением... как Робинзон.
    - У Робинзона было огниво.
    - Разве? Не знал.
    - Забыла спросить,- сказала Маргарет,- ты ведь пользовался тайником
раньше? Для себя?
    - Да,- сказал Стефан. - Один раз. Понимаешь, не удержался.
    - Только один раз?
    - Если честно, то два. Два раза. А что?
    - Так...  Я бы не поверила, если бы ты сказал "нет". Ты не бойся, я
никому не скажу.
    - Какая теперь разница? - пожал плечами Стефан.
    - А вот вернешься - поймешь какая.
    Маргарет, как  всегда, была  права, права  на все сто, и Стефан это
сознавал. Он  согласится с  Маргарет, согласится, но не сразу. Поддаться
на уговоры сейчас - слабость. Даже свергнутый капитан остается капитаном
в душе, его можно уговаривать и уговорить, но решения он принимает сам.
    - Сказал уже - не вернусь.
    Он сразу  одернул  себя.  Как  никогда,  в  его  голосе  прозвучали
мальчишеские интонации. Обиженный упрямый мальчишка был тут как тут, жил
в нем и не давал покоя.
    - Будешь  ждать, когда  Питер им  надоест,  как  ты?  -  язвительно
поинтересовалась Маргарет.  - Год  будешь ждать? Два? Пять? Имей в виду,
каждый день  обкрадывать для  тебя тайник я не смогу. На мне еще малыши.
Полезешь на огород за картошкой - тогда точно жди облавы.
    И опять  она была  права, а  он нет.  Стефан понимал,  что  даже  в
Маргарет, лучшем  человеке на  борту "Декарта",  жило вечное  стремление
взять верх над ним, Стефаном. Пусть, устало подумал он. Ей - можно.
    - Говори уж,- сказал он - Что ты еще припасла?
    - А что, заметно? - удивилась Маргарет.
    - У тебя глаза блестят.
    - Ладно,- сказала Маргарет. - У нас есть шанс.
    - Это я и без тебя знаю.
    -  Глупый,   я  о   другом...  Анджей  назвал  это  дубль-эффектом.
Проверить, конечно, не может, но говорит, что это самая красивая идея из
всех возможных,  а значит,  она верна.  Он много  чего говорил,  а  если
коротко, то  получается, что-то  вроде зеркала.  Канал  схлопывается  от
периферии к  центру. Срабатывает  принцип  макронеопределенности:  через
корабль... то  есть через  волновой пакет проходят оба устья Канала. При
определенных условиях  получаются два  отражения, идентичных  оригиналу.
Одно выбрасывается в случайном месте, это мы, а второе...
    - Ну? - тупо спросил Стефан.
    - Второе  - где-то  еще. Анджей говорит, что второй "Декарт" скорее
всего выбросило вблизи той точки, где он вошел в Канал. Представляешь?
    - Погоди,  погоди...- Стефан  хмурился, тер  лоб. Какие  отражения?
Какое еще  зеркало? Бред,  бред толстого зануды! Одно время он рядился в
солипсиста, во  всеуслышанье обозвал  наш мир  иллюзией  и  заявил,  что
приступает к  разработке  теории  несуществующих  процессов  -  пришлось
наказать, чтобы  не отвлекался  на пустое. Бездельнику лишь бы не копать
торф...
    - Это  значит, что  тот, другой  "Декарт" вернулся на Землю,- сияя,
сообщила  Маргарет.   -  Я   ночь  не   спала,  когда   до  меня  дошло.
Представляешь, где-то  существую вторая  я... второй ты... второй Питер.
Только они  настоящие взрослые,  не как  мы. Но  это неважно.  Главное -
Земля знает!
    Сердце Стефана ушло в преисподнюю, потом вернулось, ударило молотом
и заколотило в безумном ритме.
    - Ты погоди...- бормотал Стефан. - Погоди. Еще раз...
    - Земля  знает! -  ликующе воскликнула Маргарет. - Если Анджей смог
понять, то там, наверно, уже давным-давно поняли. Земля знает!
    - То есть... нас ищут? - спросил Стефан.
    - А вот этого я не сказала. Но нас могут искать. Понимаешь, могут!
    Могут, подумал  Стефан. Он  неожиданно  почувствовал,  что  ему  не
хватает  воздуха.   Могут,  билось   в  голове  чудесное  слово.  Гудело
колоколом. Нас  могут искать.  Даже если они убеждены, что никого из нас
нет  в  живых.  Даже  в  этом  случае,  который  они  наверняка  считают
единственно возможным.  Ищут же  тела альпинистов, разбившихся в скалах,
провалившихся в ледниковые трещины... Годы спустя - ищут.
    Все так просто.
    У дороги  не бывает  конца; конец  одной  дороги  -  всегда  начало
другой, кто  бы и как бы ни пророчил иное в дни неудач. Пока хоть кто-то
из людей  может сказать  себе "иди"  и идти, дорога не кончится никогда.
Тупиков не существует.
    Если, конечно, Анджей прав...
    Он должен быть прав. Иначе Вселенная устроена слишком жестоко.
    - Это меняет дело,- сказал он вслух.
    - Еще как! - Маргарет засмеялась.
    Может быть,  экспедиция, в  задачи которой  помимо  общей  разведки
будут включены  поиски пропавшего  звездолета, прилетит  на эту  планету
через пять лет. Или через двадцать. Может быть, она не прилетит никогда.
С этой  возможностью тоже  нужно считаться.  А может  быть, земляне  уже
близко -  кто знает,  может быть,  они уже  подлетают к  этой  проклятой
планете у  проклятой звезды  и челнок их корабля делает последний виток,
перед тем как с ревом погасить свою скорость в атмосфере...
    Они будут  нас  жалеть,  подумал  Стефан.  Особенно  поначалу.  Они
пришлют психологов, специалистов по реадаптации. Они замучат нас глупыми
вопросами.  И   не  сразу,   а  предварительно   подготовив,  чтобы   не
травмировать психику,  скажут, что  где-то на  Земле или на Новой Тверди
живет  другой   Стефан  Лоренц.   Взрослый...  Нет...   Не  хочу  с  ним
встречаться.
    Только бы Питер не приказал выключить радиомаячок...
    Стефан поднялся на ноги.
    - Пошли. Сейчас.
    - Прямо  сейчас? -  Маргарет была  ошарашена. -  А  ты  не  слишком
торопишься?
    - Соорудят гильотину? Или тихо придушат?
    - Ну, придушат-то уже вряд ли. А вот побить - побьют.
    Стефан усмехнулся. Его губы сложились в тонкую прямую нить.
    - Ничего. Я потерплю.

                                   5
    В комнате  давно и  прочно висел  бледный сумрак,  вдобавок  начало
свежеть, влажный  ночной холод  воровски просачивался  в дом,  и,  когда
Питер, выключив  игрушку, пробормотал: "Камин бы разжег, что ли", Стефан
не воспротивился  и со  второй попытки разжег, с удовольствием подставив
тело под волну теплого воздуха.
    - Любопытно,-  повторил он. - Нет, ты, Марго, в самом деле какая-то
трепетная. Вводные интересные, а нам что за дело? Мы-то здесь.
    Маргарет поежилась.
    - Мы-то  здесь, а  они-то там. Есть одна теоретическая абстракция -
двойникование, что  ли, или  как-то еще.  Это все  Пит  девчонке  голову
морочит -  он понял,  а я  ничегошеньки, да,  по правде  сказать,  и  не
хочется.
    - Сингулярная  дупликация,- покивал  Стефан. -  Как  же,  слыхивал.
Модная была  тема -  помнишь,  как  нас  медицина  мучила?  Но  ведь  не
подтвердилось, верно, Пит?
    - Пока не подтвердилось,- сказал Питер.
    - Ну вот, а ты боялась. Глупости это все, страшилки на ночь.
    -...но и не опровергнуто.
    - Да  ну? -  поразился Стефан  и потянулся  за клюквенной. - Я и не
знал.
    - Так знай.
    - Мне на донышко,- предупредила Маргарет.
    - А  куда же  еще? -  удивился Питер. - Эй, мне тоже на донышко, не
промахнись. И можно пополнее.
    - Алкоголик!
    Стефан разлил рубиновую жидкость по потребности.
    - Ладно, давайте рассуждать логически. Допустим, дупликация не бред
и реально  имела место.  Допустим. Допустим,  мы... то есть они... черт,
запутался!.. да,  вот именно  -  они  нашли  подходящую  планету.  Шанс,
конечно, один  на миллион,  это даже  я  понимаю.  Но  допустим.  Канал,
естественно, схлопнулся...  И что?  Теоретически при большом везении они
вполне могли  основать новую  колонию, о которой нам ничего не известно,
так ведь?
    - Не  вижу, почему  бы нам  не выпить  за ее  процветание,- заметил
Питер, борясь с икотой.
    - За процветание! - Стефан поднял стаканчик, крякнул, выпил и снова
крякнул.
    - Как  странно,- сказала  Маргарет. Она  нервно рассмеялась.  -  Мы
здесь и  мы же  - там...  Знаете, мальчики, у меня до сих пор мурашки по
коже.
    - И у меня! - поддержал Стефан. - Знаешь какие мураши? Эцитоны! Вот
такие и по всей спине. Так и шныряют.
    - Это прыщи,- атаковал Питер. - Ты их йодом мажь.
    - Да ну вас совсем, обоих! Утешители, тоже мне!
    Помолчали.
    - Спать  давайте,- сказал  Стефан. -  Завтра  подниму  рано,  и  на
похмелье чур  не ссылаться - не пожалею. К озеру пойдем. Я вас отвезу на
один островок - век благодарить будете.
    И была  тишина, только чуть шелестел лес и ветви старой ели, дважды
битой молнией,  но непобедимо,  вызывающе живой  скребли по  крыше дома.
Издалека долетел  протяжный крик  отчаяния и  мучительной боли, царапнул
тишину, отразился слабым эхом и замер. Маргарет вздрогнула.
    - Человек? - спросил Питер.
    Маргарет покачала головой.
    - Филин  зайца поймал,-  объяснил Стефан,  стеля гостям  постель. -
Заяц  перед  смертью  кричит  совершенно  по-человечески,  а  что  толку
кричать-то. Кому интересно, что он не согласен?
    Он еще  поворочался в постели, гоня прочь посторонние мысли и думая
лишь о  том, как это здорово, что Питер и Марго уедут только послезавтра
и впереди еще целых два дня, которые надо использовать на всю катушку, а
значит - он зевнул - и впрямь проснуться пораньше...  И с этой мыслью он
уснул.
    Но первой  в доме  проснулась Джеймайма.  Она немного похныкала, не
найдя любимой  игрушки, спрятанной  бабушкой, попробовала поискать там и
сям и  совсем расстроилась.  Оставалось скучать. Тут ей на глаза попался
связник -  у дяди  Стефана, оказывается,  был совершенно  доисторический
связник, управляемый  еще голосом!  - и  Джеймайма, пискнув от восторга,
быстро  освоила   управление.  Больше  всего  ей  понравилась  программа
новостей, потому  что фигурку диктора можно было щелкать по носу, отчего
та комично  кривлялась, а  голос, как  ни старайся, не менялся вот ни на
столечко.
    "...пришлось прекратить в связи с опасностью дальнейшего пребывания
человека на  планете,-  вещал  эрзац-диктор  искусственно  взволнованным
тоном и  пытался увернуться  от  щелчков.  -  В  последний  день  работы
экспедиции  на   планете  был   обнаружен  сильно  поврежденный  корабль
звездного класса  "Декарт" и  девять  детей  в  возрасте  от  десяти  до
тринадцати лет.  Двое из  них выразили желание вернуться на Землю и были
приняты на борт "Свифта". Остальные держались отчужденно..."
    По другому  каналу шел  мультик, и  Джеймайма не  стала дослушивать
сообщение.

                               К О Н Е Ц

1995-96г.