|
|
Айзек Азимов
Рассказы
АДСКИЙ ОГОНЬ
БАТТОН, БАТТОН
БЕССМЕРТНЫЙ БАРД
В ПЛЕНУ У ВЕСТЫ
ВСЕ ГРЕХИ МИРА
ВЫБОРЫ
Возьмите спичку
ГЛУБИНА
ГОВОРЯЩИЙ КАМЕНЬ
ГОДОВЩИНА
ДВИЖУЩАЯ СИЛА
ДЕНЬ ОХОТНИКОВ
Двухсотлетний человек
Думай!
ИСТИННАЯ ЛЮБОВЬ
КАК ИМ БЫЛО ВЕСЕЛО
КЛЮЧ
ЛЕННИ
НЕПРЕДНАМЕРЕННАЯ ПОБЕДА
ОБЕЗЬЯНИЙ ПАЛЕЦ
ПАУЗА
ПОСЛЕДНИЙ ВОПРОС
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ПОЮЩИЕ КОЛОКОЛЬЧИКИ
ПУТЬ МАРСИАН
ПЫЛЬ СМЕРТИ
РИСК
СОБЕРЕМСЯ ВМЕСТЕ
ТАКОЙ ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ
ТРИ-ЧЕТЫРЕ
ТРИНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕСТВА
ТУПИК
УДОВЛЕТВОРЕНИЕ ГАРАНТИРОВАНО
УРОДЛИВЫЙ МАЛЬЧУГАН
ХЭЛЛОУИН
Цена риска
ЧТО В ИМЕНИ?
ЧТО ЕСЛИ...
Что это за штука - любовь?
ЭВЕРЕСТ
Я в Марсопорте без Хильды
ХЭЛЛОУИН
Сандерсон выглядел встревоженным и хмурым.
- Это ошибка с нашей стороны. Мы настолько ему доверяли, что даже не
присматривали. Человеческая ошибка. - Он покачал головой.
- Но что к этому побудило?
- Идеология, - сказал Сандерсон. - Он берет работу только для того,
чтобы ее сделать. Мы знаем, потому что он оставил записку, что не может
переубедить нас. Он был одним из тех, кто утверждает, что расщепление ядра
смертельно опасно и, в конце концов, приведет к успешной краже плутония,
производству бомб в домашних условиях, ядерному терроризму и шантажу.
- Я полагаю, он не молчал?
- Да, он широко ставил об этом в известность всех, стараясь возбудить
общественное мнение.
- Насколько опасен похищенный им плутоний? - спросил Хейлис.
- Не совсем опасен. Количество его невелико. Чемодан можно держать в
руках и не подозревать, что внутри идет расщепление ядра. Он предназначен
для других целей. Уверяю вас, вещества там недостаточно для создания
бомбы.
- А может возникнуть опасность для владельца?
- Никакой, если не открывать чемодан. Конечно, если вынуть
содержимое, при определенных обстоятельствах возникнет угроза для того,
кто соприкасался с плутонием.
- Я вижу, общественность тревожится не напрасно, - заметил Хейлис.
Сандерсон нахмурился.
- Это ничего не доказывает. Впредь таких промашек не повториться, к
тому же эта система тревоги, во всяком случае, сработала. Если бы он не
ухитрился забраться в этот отель, и если бы мы не боялись переполошить там
людей...
- Почему вы сразу не известили Бюро?
- Если бы нам удалось заполучить его самим... - пробормотал
Сандерсон.
- Тогда все было бы шито-крыто, даже от Бюро. Оплошность, и только.
- Ну...
- Хорошо, что поставили нас в известность теперь, когда он умер.
Отсюда я делаю вывод, что плутония вы не нашли, не так ли?
Сандерсон опустил глаза, избегая ровного, внимательного взгляда
Хейлиса.
- Да, - признался он и добавил, обороняясь: - Мы не могли действовать
слишком открыто. Здесь тысячи людей, если бы пошли слухи, что это как-то
связанно со станцией...
- Тогда вы погибли, даже если вернете плутоний. Я понимаю. Сколько он
здесь находится? - Хейлис посмотрел на часы. - Сейчас три пятьдесят семь.
- Весь день. Мы не успели взять его на лестнице: он перепрыгнул через
перила и разбился.
- Но плутония при нем не оказалось. Кстати, откуда вы знаете, что он
пронес его в отель?
- Видели. Один из наших сотрудников держал его чуть ли не на мушке.
- Значит, несколько часов он скрывался от вас в этом отеле и мог
спрятать небольшой чемодан где угодно на двадцати девяти этажах, по
девяносто номеров на каждом, или коридорах, подсобках, конторах, в
подвале, на крыше в конце концов? И теперь мы должны вернуть его назад. Мы
не можем позволить плутонию болтаться по городу, столь бы мало его ни
было. Правильно?
- Да, - с несчастным видом кивнул Сандерсон.
- Конечно, можно отправить пару сотен человек обыскать отель дюйм за
дюймом, и в конце концов чемодан найдут.
- Но мы не можем пойти на это, - сказал Сандерсон. - Как мы все
объясним?
- Есть еще одна возможность, - заметил Хейлис. - Его слова. Как он
сказал - Хэллоуин?
Сандерсон кивнул.
- Несколько секунд он был в сознании, прежде чем умер. Мы спрашивали
его, где плутоний, и он сказал "Хэллоуин".
Хейлис глубоко вздохнул и медленно произнес:
- И это все, что он сказал?
- Все. Его слова слышали три человека.
- И вы точно слышали - Хэллоуин? Он не сказал что-нибудь другое?
- Нет Хэллоуин. Тут мы единодушны.
- Это слово не имеет какое-нибудь значение для вас? Ну... Проект
"Хэллоуин" на станции? Может быть, его использовали для какого-нибудь
обозначения?
- Нет-нет, ничего подобного.
- Как вы думаете, может быть, он пытался сказать, где спрятал
плутоний?
- Мы не знаем, - в панике бросил Сандерсон. - Глаза его уже не
видели, говорил он тихим шепотом. Мы даже не уверены, слышал ли он наши
вопросы.
Хейлис с минуту молчал.
- Да. Вполне возможно, это был ускользающий обрывок детских
воспоминаний праздника. Он укрылся в отеле, чтобы заставить вас зайти как
можно дальше и чтобы потом обо всем этом раструбили газеты. Это могло
иметь для него какое-то значение...
Сандерсон передернул плечами. Хейлис продолжал размышлять вслух:
- Хллоуин - день, когда в мир выходят злые силы, и он, наверное,
считал, что сражается против них.
- Мы не злые силы, - запротестовал Сандерсон.
- Но он так считал наверняка и не хотел, чтобы его поймали и нашли
плутоний. Потому-то он его и спрятал. В любом номере имеются пустые
укромные уголки. Во всех номерах днем меняют белье и полотенца, и когда
это происходит, дверь открыта. Он вошел, шагнул - один - единственный раз
- и поставил чемодан туда, где его сразу не увидишь. Позже он хотел
вернуться туда и забрать его, а если и поймают, ящик все равно заметил бы
кто-нибудь из постояльцев или персонала, отнес бы в правление и там бы его
вскрыли.
- Но какой номер? - с тоской протянул Сандерсон.
- Мы обыщем один номер, - ответил Хейлис, - и если это не сработает,
придется обыскивать весь отель.
И он вышел.
Полчаса спустя Хейлис вернулся. Тело убрали, но Сандерсон все еще
находился здесь в глубоком унынии.
- В номере было двое, - сказал Хейлис. - Пришлось их разбудить. Я
нашел кое-что наверху шкафа для одежды.
Это был небольшой куб серого цвета с ручкой для переноски сверху.
- Да, - кивнул Сандерсон, еле сдерживая напряжение. Он открыл замок и
вывернул его, затем положил возле отверстия индикатор. Послышался слабый
потрескивающий звук. - Да, это плутоний. Но как вы его нашли?
- Догадался, - пожал плечами Хейлис. - Последнее слово погибшего было
Хэллоуин. Когда он увидел тот номер открытым, поскольку там шла уборка,
ему наверное, это показалось знаменем.
- Какой Номер?
- Номер 1031, - ответил Хейлис. - Октябрь, тридцать первое. Хэллоуин.
ТРИНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕСТВА
Был год, когда мы радовались, что кончилось
Рождество.
Это был мрачный сочельник, я не ложился,
слушая вполуха про бомбы. Мы с Ма оставались на
ногах до полуночи Нового Года. Потом позвонил Па и
сказал:
- О'кей, все кончилось. Ничего не произошло. Я
скоро буду дома.
Мы с Ма заплясали, словно к нам в гости
собирался Санта-Клаус, а через час приехал Па, и я
отправился в постель, где отлично выспался.
Понимаете, дом у нас не совсем обычный. Па
руководит группой детективов, и в те дни из-за
этих террористов вполне мог облысеть. Потому что,
когда 20 декабря штаб-квартиру предупредили, что в
Новый Год взорвут советское представительство при
ООН, это было очень серьезно.
По тревоге была поднята вся группа,
подключилось ФБР. У Советов, я полагаю, тоже есть
секретная служба, но ничто не могло удовлетворить
Па.
День перед Рождеством был сумашедшим.
- Если кто-то настолько спятил, что решил
подбросить бомбу и плевал на последствия, он,
похоже, сумеет это проделать, невзирая на все наши
ухищрения. - Голос Па был таким мрачным, каким мы
его никогда не слышали.
- Неужели нельзя узнать, кто это? - Спросила
Ма.
Па покачал головой.
- Письма составлены из вырезанных газетных
фраз, наклеенных на бумагу. Отпечатков пальцев
нет, только грязные пятна. Исходные данные ничего
не дают.
Наверное, это кто-то, кому не нравятся
русские, - заметила Ма.
- Это почти не сужает поиск, - сказал Па. - Советы
уверены, что это сионисты, и нам приходится
не спускать глаз с Лиги Защиты Евреев.
- Но, Па, - вмешался я, - это же не разумно,
ведь евреи не празднуют Рождества. Оно для них
ничего не значит, между прочим, как и для
Советского Союза. Они официальные атеисты.
- Причем тут русские? - проворчал Па. - А
теперь отвяжись. Завтра может быть денек хуже
некуда, Рождество там или нет.
После чего он ушел. Его не было весь день, и
это было очень плохо. Мы даже не открыли свои
подарки, просто сидели и слушали радио,
настроенное на станцию новостей. А когда в полночь
позвонил Па и ничего не случилось, мы вздохнули с
облегчением, но я так и забыл развернуть подарок.
Ничего не произошло и до утра 26-ого. Мы
отпраздновали свое Рождество. Па был свободен в
тот день, и Ма испекла индейку на день позже.
Ничего не случилось и после обеда. Мы все время
говорили об одном и том же.
- По-моему, - сказала Ма, - тот, кем бы он ни
был, не отыщет никакой лазейки, чтобы подложить
бомбу, раз Министерство Юстиции привело в
готовность все силы.
Па улыбнулся, показывая, что ценит лояльность
Ma.
- Я не думаю, что все наши силы приведены в
готовность, - заметил он. - Но какая разница?
Бомбы нет. Возможно, это был просто блеф. Держу
пари, даже без бомбы русские при ООН провели
столько бессонных ночей, что не известно, что
хуже.
- Если нн не подложил бомбу на Рождество, - предположил
я, - то, может быть, решил сделать это
в другое время? Вдруг он просто назвал Рождество,
чтобы всех переполошить, а потом, когда все
уляжется...
Па отвесил мне легкий подзатыльник.
- Что-то ты слишком разошелся, Ларри. Нет, я
так не думаю. Настоящие террористы ценят только
ощущение своей силы. И если они говорят, что
то-тот и то-то произойдет в определенное время, то
оно происходит с точностью до минуты - это для них
не забава.
Но я не успокоился, подозрения мои не исчезли.
Однако, шли дни, взрыва все не было, и постепенно
Министерство вернутось к нормальной работе. ФБР
убрало своих людей, и даже русские, кажется,
забыли обо всем, по словам Па.
2-ого января рождественские каникулы
кончились, и я отправился в школу. Мы начали
репетировать наш рождественский карнавал,
тщательно отрабатывая показ песни "Двенадцатый
день Рождества". В ней начисто отсутствовала какая
бы то ни было религиозность - просто подарок к
Рождеству.
Нас было двенадцасть человек и каждый пел одну
строфу, а затем все вместе подхватывали "Курочка
на груше". Я был пятым номером и пел "Пять золотых
колец", потому что голос у меня был еще
мальчишеский - сопрано, - и я легко и красиво брал
высокие ноты.
Некоторые ребята не знают, почему в Рождестве
12 дней, но я объясняю это тем, что, если считать
Новый Год за начало, то 12-ый день после этого
выпадал бы на январь, когда Три Мудреца прибыли с
дарами для Христа-Спасителя. И естественно, что
именно к шестому числу мы приурочили показ нашего
спектакля перед публикой. Пришли многие родители.
Па освободился на несколько часов и сидел с Ма
в зале. Я видел, как он сидел, застывший, слушая
высокие ноты сына в последний раз, потому что в
этом году голос мой должен был измениться, и я
знаю, почему.
Осеняла ли вас когда-нибудь идея посреди
театральной сцены во время спектакля?
Мы пропели лишь "Второй день" и "Две горлицы",
когда я подумал: "Это ведь тринадцатый
день Рождества!" Весь мир задрожал вокруг меня, а
я ничего не мог сделать - только стоял на сцене и
пел "Пять золотых колец". Я никак не мог
дождаться, когда они закончат этих глупых
"Двенадцать барабанящих барабанщиков". Это было
все равно, ято высыпать на себя порошок от чесотки
вместо дезодоранта. Едва замерла последняя строфа
и все принялись аплодировать, я выбрался из строя,
спрыгнул со сцены и оказался между рядами, крича:
"Па!"
Он, кажется, испугался, но я вцепился в него
и, по-моему, чацтил так бысто, что он едва
понимал.
Я бормотал:
- Па, Рождество не везде выпадает на один и
тот же день. Вдруг это один из русских в
представительстве? Они - официальные атеисты, но
если один из них верующий, он выбрал время для
взрыфа по Библии. Может быть, он член Русской
Православной Церкви? А у них свой календарь.
- Что? - проговорил Па с видом, будто не понял
ни слова из сказанного.
- Это так, Па, я читал. Русская
Православная Церковь до сих пор пользуется
Юлианским календарем, тогда как Запад уже сто лет
назад перешел на Грегорианский. Юлианский
календарь отстает от нашего на тринадцать дней, и
Рождество по нему наступает 25-го декабря, когда у
нас уже 7-е января. То есть, завтра!
Он не поверил мне просто так на слово. Он
изучил все по альманаху, потом позвонил кому-то в
Министерство, кто был членом Русской Православной
Церкви.
Он сумел вновь разшевелить Мижнистерство. Они
переговорили с русскими, и те перестали твердить о
сионистах, поискали у себя и нашли. Я не знаю, что
они с ним сделали, но, во всяком случае, на
тринадцатый день Рождества взрыва не было.
Министерство хотело премировать меня новым
велосипедом, но я отказался. Я просто исполнил
свой долг.
ЭВЕРЕСТ
В 1952 году [рассказ опубликован до того, как в 1953 году был впервые
покорен Эверест] готовы были уже отказаться от подъема на Эверест. Только
фотографии не позволяли отказываться.
Ну, не очень хорошие фотографии: нечеткие, с полосами, но нас
интересовали только темные пятна на белом фоне. Эти пятна были живыми
существами. Свидетели клялись в этом.
Я сказал:
- Что за дьявол, уже сорок лет говорят о живых существах, которые
встречаются на склонах Эвереста. Пора что-то с этим делать.
Джимми Роббонс (прошу прощения, Джеймс Абрам Роббонс) был одним из
тех, кто убедил меня. Он помешан на альпинизме. Он все знает о тибетцах,
которые не приближаются к Эвересту, потому что это гора богов. Он может
перечислить на память все загадочные человекоподобные следы, даже
замеченные на снегу на высоте в двадцать пять тысяч футов. Он наизусть
помнит все рассказы о тощих и высоких живых существах, которые носятся по
ущельям выше последнего лагеря; его со страшным трудом умудряются разбить
альпинисты.
Приятно иметь такого энтузиаста в главном комитете по изучению Земли.
Последняя фотография, однако, добавила силы его словам. Вряд ли можно
подумать, что на ней люди.
Джимми сказал:
- Послушайте, босс, дело не в том, что они здесь, а в том, что они
так быстро двигаются. Посмотрите на эту фигуру. Она размазана.
- Могла повернуться камера.
- Тут крутой утес. И люди клянутся, что эта штука быстро двигалась.
Каким должен быть метаболизм, чтобы бежать при таком количестве кислорода?
Послушайте, босс, поверили бы вы в глубоководных рыб, если бы не видели их
сами? Рыбы ищут новые ниши в окружающей среде, которые смогут заселить, и
уходят все глубже и глубже и однажды обнаруживают, что не могут вернуться.
Они так сильно адаптировались, что могут жить только под многотонным
давлением.
- Ну...
- Черт побери, неужели вы не можете применить это и здесь? Какие-то
существа вынуждены подниматься в гору. Они постепенно привыкают к
разреженному воздуху и низким температурам. Могут питаться мхом или
редкими птицами, точно так же, как рыба постепенно отказывается от верхней
фауны, медленно опускаясь вниз. И вот однажды они обнаруживают, что не
могут спуститься. Я не говорю, что это люди. Могут быть серны, горные
козлы, барсуки или что угодно.
Я упрямо ответил:
- Свидетели говорят, что они отдаленно напоминают людей, а следы,
несомненно, подобны человеческим.
- Или птичьим, - сказал Джимми. - Невозможно решить.
Вот тогда я и сказал:
- Пора что-то с этим делать.
Джимми пожал плечами и ответил:
- Уже сорок лет пытаются подняться на Эверест. - И покачал головой.
- Ради Бога, - сказал я. - Все вы, альпинисты, свихнувшиеся. Вас не
интересует вершина. Вам нужно подняться на нее определенным путем. Пора
перестать дурачиться с пиками, лагерями, веревками и прочими
принадлежностями Джентльменского клуба, который каждые пять лет посылает в
горы новых сосунков.
- К чему вы ведете?
- Самолет изобрели в 1903 году, знаешь ли.
- Пролететь над Эверестом! - Он сказал это так, как английский лорд
говорит "Охотиться на лису!", а рыболов: "Насадить червяка!"
- Да, - ответил я, - пролететь над Эверестом и опустить кого-нибудь
на вершину. Почему бы и нет?
- Он там долго не проживет. Тот парень, который спустится, я хочу
сказать.
- А почему бы и нет? - снова спросил я. - Можно сбросить припасы и
кислородные баки, а парень будет в космическом костюме. Естественно.
Потребовалось время, чтобы договориться с Воздушным Флотом, а к этому
времени Джимми Роббонс настолько свихнулся, что решил добровольно
отправиться на вершину Эвереста.
- В конце концов, - почти шепотом сказал он, - я буду первым
человеком, вступившим на нее.
Это начало рассказа. Сам же рассказ гораздо проще и требует всего
нескольких слов.
Самолет прождал две недели лучшего времени года (для Эвереста,
разумеется), пока не дождался относительно летной погоды, и вылетел.
Получилось. Пилот сообщил по радио, как выглядит с высоты вершина
Эвереста, а потом описал, как выглядел Джимми Роббонс, когда его парашют
становился все меньше и меньше.
Потом снова началась буря, и самолет с трудом вернулся на базу.
Потребовалось ждать еще две недели, пока установится погода.
И все это время Джимми провел в одиночестве на крыше мира, а я
презирал себя как убийцу.
Две недели спустя самолет отправился на поиски его тела. Не знаю,
зачем это, но таков человек. Сколько погибло в последней войне? Кто может
сосчитать? Но деньги не считают, когда нужно спасти одного или даже просто
вернуть его тело.
Тело не нашли, но увидели дымовой сигнал; он поднимался вверх, и его
уносил ветер. Спустили кошку и подняли Джимми, по-прежнему в космическом
скафандре. Выглядел он как из ада, но, несомненно, был жив.
Постскриптум к этому рассказу связан с моим посещением больницы на
прошлой неделе. Джимми поправляется очень медленно. Доктора говорят шок,
они говорят истощение, но глаза Джимми говорят гораздо больше.
Я сказал:
- Джимми, ты не стал говорить с репортерами, отказался говорить с
правительством, но со мной ты можешь поговорить?
- Мне нечего сказать, - прошептал он.
- Конечно, есть, - возразил я. - Ты две недели в бурю прожил на
вершине Эвереста. Ты не мог этого сделать, у тебя не хватило бы припасов.
Кто тебе помог, Джимми, мальчик?
Вероятно, он знал, что меня обмануть не сможет. Или ему хотелось с
кем-то поделиться.
Он сказал:
- Они разумны, босс. Сжимали для меня воздух. Установили небольшой
блок питания, чтобы у меня было тепло. Устроили дымовой сигнал, когда
заметили возвращающийся самолет.
- Понятно. - Я не хотел торопить его. - Мы так и думали. Они
приспособились к жизни на Эвересте. И не могут спуститься вниз.
- Не могут, А мы не можем подняться. Даже если погода будет
благоприятная, они нас остановят.
- Но они, похоже, не злые существа. Зачем им нам мешать? Тебе ведь
они помогли.
- У них нет ничего против нас. Они разговаривали со мной. Телепатия.
Я нахмурился.
- Ну, тогда...
- Но они не хотят общаться с нами. Они за нами наблюдают, босс.
Вынуждены. У нас есть атомная энергия. Вот-вот появятся космические
корабли. Они обеспокоены. И Эверест единственное место, на котором они
могут жить.
Я нахмурился сильнее. Он вспотел, и руки его дрожали.
Я сказал:
- Спокойней, парень. Спокойней. Кто эти существа?
И он ответил:
- А кто же может на всей Земле жить только в разреженном воздухе и
холоде Эвереста? В этом-то все дело. Они не с Земли. Они марсиане.
Вот и все.
ИСТИННАЯ ЛЮБОВЬ
Мое имя Джо. Так зовет меня мой коллега, Милтон Дэвидсон. Он
программист, а я - компьютерная программа. Я часть Мультивак-комплекса и
соединен со всеми остальными его частями по всему миру. Я знаю все. Почти
все.
Я - личная программа Милтона. Его Джо. Он знает о программировании
больше любого другого в мире, а я его опытная модель. Он научил меня
говорить лучше, чем это умеет делать всякий другой компьютер.
"Это всего лишь проблема связывания звуков в символы, Джо, - сказал
он мне. - Так это происходит в человеческом мозге, хотя люди до сих пор не
знают, какие в нем есть символы. Я знаю символы в твоем мозге и могу
подобрать к ним слова, одно к другому". Поэтому я умею разговаривать. Вряд
лия говорю так же хорошо, как мыслю, но Милтон сказал, что говорю я очень
хорошо. Милтон не был женат, хотя ему почти сорок лет. Он сказал мне, что
не нашел подходящей женщины. Однажды он сказал мне: - Я найду ее, Джо. Я
хочу найти самую лучшую. Мне надоело улучшать тебя, чтобы ты решал
проблемы всего мира. Реши _м_о_ю_ проблему. Найди мою истинную любовь.
Я спросил:
- Что такое истинная любовь?
- Не думай об этом. Это абстракция. Просто найди мне идеальную
девушку. Ты соединен с Мультивак-комплексом, поэтому имеешь доступ к
банкам данных на всех людей в мире. Мы станем исключать из них группы и
классы, пока не останется только один человек. Совершенный человек. Для
меня.
Я сказал:
- Я готов.
Он сказал:
- Исключи сначала всех мужчин.
Это было просто. его слова активировали символы в моих молекулярных
реле. Я мог выйти на аккумулированную информацию о любом человеке в мире.
После его слов я вычеркнул 3.784.982.874 мужчины. Я сохранил контакт с
3.786.112.090 женщинами.
Он сказал:
- Исключи всех моложе двадцати пяти лет и всех старше сорока. Затем
исключи всех с коэффициентом интеллектуальности мене 120, всех с ростом
меньше 150 и выше 175 сантиметров.
Он давал мне точные характеристики: он исключил женщин, имеющих живых
детей и женщин с различными генетическими особенностями. "Я не уверен
насчет цвета глаз, - сказал он. - Пока не будем его трогать. Но не рыжие
волосы. Не люблю рыжих".
Через две недели мы уменьшили исходное число до 235 женщин. Все они
очень хорошо говорили по-английски. Милтон сказал, что не хочет языковой
проблемы. В интимные моменты даже компьютерный перевод будет помехой.
- Я не могу переговорить с 235 женщинами, - сказал он мне. - Это
займет слишком много времени, и люди обнаружат, чем я занимаюсь.
- Это вызовет неприятности, - сказал я. Милтон переделал меня для
решения задач, для которых я не предназначался. Об этом никто не знал.
- Это их не касается, - сказал он, и кожа на его лице стала красной.
- Вот что, Джо, я принесу голографии, и ты проверишь весь список на
сходство с ними.
Он принес голографии женщин.
- Это три победительницы конкурсов красоты. Похож ли кто-нибудь из
тех 235 на них?
Восемь оказались очень похожими, и Милтон сказал:
- Хорошо, у тебя есть вся информация о них. Изучи запросы и
требования на рынке труда и устрой их перевод сюда. По очереди, конечно. -
Он помолчал и добавил: - В алфавитном порядке.
Это одна из тех задач, для которых я не предназначен. Перемещение
человека с одной работы на другую по личным причинам называется
манипуляцией. Теперь я могу это проделать, потому что Милтон переделал
меня. Правда, и не предполагалось, что я буду проделывать это для
кого-нибудь, кроме него.
Первая девушка появилась неделю спустя. Лицо Милтона стало красным,
когда он ее увидел. Он говорил так, словно разговаривать ему было очень
трудно. Они долго были вместе, и он не обращал внимания на меня. Однажды
он сказал ей: - Позвольте пригласить вас на обед.
На следующий день он сказал:
- Почему-то ничего хорошего. Чего-то не хватает. Она прекрасная
женщина, но я не чувствую к ней ничего похожего на истинную любовь.
Попробуем следующую.
То же повторилось с семью другими. Они были очень похожи. Много
улыбались и говорили приятными голосами, но Милтон всегда обнаруживал, что
они не то, что надо. Он сказал:
- Я не могу этого понять, Джо. Ты и я выбрали восемь женщин, красивее
которых для меня нет на свете. Они идеальны. Почему же они мне не
нравятся?
Я сказал:
- А ты им нравишься?
Его брови задвигались и он сильно ударил кулаком по ладони другой
руки.
- Точно, Джо. Это должно работать в двух направлениях. Если я не их
идеал, то они и не станут вести себя так, чтобы стать моим идеалом. Я
должен стать их истинной любовью, но как это сделать?
Как мне показалось, он размышлял весь день.
На следующее утро он пришел ко мне и сказал:
- Я собираюсь предоставить это тебе, Джо. Все полностью. У тебя есть
сведения на меня из банка данных, и я расскажу тебе все, что знаю о себе.
Ты дополнишь мой банк данных всеми возможными подробностями, но будешь
держать все дополнения при себе.
- И что я буду делать с банком данных, Милтон?
- Проверишь его соответствие с данными тех 235 женщин. Нет, 227.
Вычеркни те восемь, которых мы уже видели. Устрой так, чтобы все
оставшиеся прошли психологическое обследование. Заполни их банки данных и
сравни с моим. Найди корреляции. (Направление на психологическое
обследование тоже не предусмотрено моими исходными инструкциями.)
Несколько недель Милтон говорил со мной. Он рассказывал мне о своих
родителях, братьях и сестрах. О своем детстве, школьных и подростковых
годах. О молодых женщинах, которыми восхищался издалека. Его банк данных
рос, и он настроил меня так, чтобы усилить и расширить мое восприятие
символов.
Он сказал:
- Видишь ли, Джо, чем больше моего ты накапливаешь в себе, тем лучше
я тебя настраиваю, чтобы ты походил на меня все сильнее и сильнее. Если ты
станешь понимать меня достаточно хорошо, то тогда любая женщина, чей банк
данных ты станешь понимать так же хорошо, и будет моей истинной любовью. -
Он продолжал говорить со мной, и я понимал его все лучше и лучше.
Я научился произносить длинные предложения и все более сложные
выражения. Моя речь стала во многом отражать его словарь, порядок слов и
стиль.
Однажды я сказал ему:
- Знаешь, Милтон, дело не только в том, чтобы девушка была идеалом
лишь физически. Тебе нужна девушка, которая подходит еще и как личность,
эмоционально и по темпераменту. Если такая найдется, внешность будет уже
вторична. Если мы не найдем подходящую среди тех 227, то станем искать
везде. Мы найдем такую, которой будет все равно, как выглядишь ты сам, и
не только ты - любой, лишь бы он подходил, как личность. Да и что такое
внешность, в конце концов?
- Ты абсолютно прав, - сказал он. - Я знал бы это, если бы больше
общался с женщинами за свою жизнь. Конечно, теперь такие мысли кажутся
очевидными.
Мы всегда соглашались. Мы думали очень похоже.
- Теперь у нас не возникло бы проблем, Милтон, если бы ты позволил
мне самому задавать вопросы. Сейчас я вижу, где в твоем банке данных
остались проблемы и неясности.
То, что я потом проделал, Милтон назвал эквивалентом осторожного
психоанализа. Конечно. Я многому научился во время психологического
обследования 227 женщин - обо всех у меня теперь имелись подробные
сведения.
Милтон выглядел очень довольным. Он сказал:
- Говорить с тобой, Джо - почти то же самое, что разговаривать с
самим собой. Наши личности пришли к полной совместимости.
- И такой же будет личность женщины, которую мы выберем.
И тут я нашел ее, она все-таки оказалась среди тех 227. Ее звали
Черити Джонс, она работала регистраторшей в исторической библиотеке в
Уичите. Ее расширенный банк данных полностью совпадал с нашим. У всех
остальных по мере накопления сведений в банке находились отличия то в
одном, то в другом, нос Черити мы достигли удивительного резонанса.
Мне не было нужды описывать ее Милтону. Милтон так точно подогнал мой
символизм к своему, что я смог сам уловить этот резонанс. Он мне подходил.
Дальше осталось только подправить списки работников и запросов на
профессии, чтобы перевести ее к нам. Это надо было проделать очень
аккуратно, чтобы никто не заподозрил, что совершается нечто
противозаконное.
Конечно, Милтон об этом знал, поскольку сам все затеял, и о нем тоже
следовало позаботиться. Когда его пришли арестовывать за профессиональные
преступления, то, к счастью, арестовали за те из них, что он совершил
десять лет назад. Разумеется, он мне о них рассказал, и мне оказалось
нетрудно устроить его арест. А обо мне он рассказывать не станет, потому
что это сильно ухудшит его приговор.
И вот его увезли, а завтра 14 февраля, Валентинов день. Появится
Черити с прохладными руками и нежным голосом. Я научу ее, как мною
управлять и как обо мне заботиться. И какое значение имеет внешность, если
наши души будут в резонансе?
Я скажу ей:
- Я Джо, а ты - моя истинная любовь.
Айзек АЗИМОВ
РОБОТ, КОТОРЫЙ ВИДЕЛ СНЫ
- Ночью я видел сон, - спокойно сказал LVX-1.
Сьюзен Келвин молчала. Лишь едва заметная тень мелькнула на ее лице,
покрытом глубокими морщинами - вечными спутниками старости, мудрости и
опыта.
- Ну, убедились? - нервно спросила Линда Рэш. - Все, как я вам
говорила! - Она была еще молода и не умела сдерживать эмоций.
Келвин кивнула.
- Элвекс, - тихо сказала она, - до тех пор, пока не будет произнесено
твое имя, ты не будешь говорить, двигаться и слышать.
Ответа не последовало: робот был нем и неподвижен, как обыкновенная
чугунная болванка.
- Дайте мне ваш код допуска, доктор Рэш, - сказала Келвин. - Или,
если хотите, введите его сами. Мне нужно просмотреть структуру его мозга.
Руки Линды на мгновение зависли над клавиатурой. Она принялась было
набирать код, но сбилась и начала сначала. Наконец, на экране появилась
структура позитронного мозга робота.
- Вы разрешите мне немного поработать? - спросила Келвин.
Линда молча кивнула. Попробовала бы я отказать, подумала она.
Отказать Живой Легенде робопсихологии!
Сьюзен Келвин повернула экран в более удобное для нее положение,
взглянула на схему и вдруг ее высохшие пальцы метнулись к клавиатуре и
набрали команду - так быстро, что Линда не успела даже заметить, какие
клавиши были нажаты. Изображение на экране сместилось, стало подробней.
Келвин, едва взглянув на него, снова бросила руки на клавиатуру.
Лицо ее оставалось бесстрастным, но мозг, должно быть, работал с
невероятной скоростью: все модификации структуры были замечены, поняты и
оценены. Поразительно, подумала Линда. Даже для самого поверхностного
анализа таких структур нужен как минимум карманный компьютер, а Старуха
просто читает экран. У нее что, череп набит микросхемами? Она читает
структуру так же легко, как Моцарт читал партитуры симфоний!
- Ну, и что же вы с ним делали, Рэш? - спросила, наконец, Келвин.
- Поменяла фрактальную геометрию, - слегка смешавшись, ответила
Линда.
- Ну, это-то я поняла. Но зачем?
- Я... этого еще никто не делал... Я полагала, что это может
усложнить структуру и мозг робота приблизится по характеристикам к мозгу
человека.
- Кто нибудь посоветовал? Или сами додумались?
- Нет, я ни с кем не консультировалась. Я сама...
Келвин медленно подняла голову и ее тусклые старческие глаза
взглянули в лицо Линды.
- Сами?! Да как вы посмели - сами! Кто вы такая, чтобы пренебрегать
советами? Вы - Рэш, и этим сказано все! [Rash - опрометчивый, необдуманный
(англ.)] Даже я, - я, Сьюзен Келвин! - сама не решилась бы на такой шаг!
- Я боялась, что мне запретят...
- Конечно! Иного и быть не могло.
- Меня... - голос Линды прервался, хотя она всеми силами старалась
держать себя в руках. - Меня уволят?
- Может быть, - равнодушно сказала Келвин. - А может, повысят в
должности. Это будет зависеть от результатов нашей сегодняшней работы.
- Вы хотите разобрать Эл... - она едва не произнесла имя робота - это
включило бы его прежде времени. Более грубой ошибки и представить было
невозможно, а сейчас Линда не могла себе позволить даже мелких промахов; -
...разобрать робота?
Она вдруг обратила внимание, что карман костюма Старухи странно
оттопыривается. Келвин была готова даже к самому худшему: судя по
очертаниям, там был электронный излучатель.
- Поживем - увидим, - сказала Келвин. - Этот робот может оказаться
слишком ценной вещью, чтобы мы могли позволить себе это удовольствие.
- Не представляю, как это он может видеть сны...
- Вы дали ему мозг, удивительно похожий на человеческий. Мозг
человека через сновидения освобождается от накопившихся за день неувязок,
несообразностей, алогизмов, путаницы... Возможно, с мозгом этого робота
происходит то же самое. Вы спрашивали его - что именно ему снилось?
- Нет. Как только он сказал, что видел сон, я немедленно послала за
вами. Эта задачка не для моих скромных талантов.
- Вот как! - на губах Келвин мелькнула едва заметная улыбка. -
Оказывается, ваша тупость не безгранична. Приятно слышать. Вселяет
надежды... Что ж, попробуем во всем этом разобраться. Элвекс! - внятно
произнесла она.
Робот мягко поднял голову.
- Да, доктор Келвин?
- С чего ты взял, что видел сон?
- Была ночь, доктор Келвин, - сказал Элвекс, - и было темно. И вдруг
я увидел свет - хотя вокруг не было ни одного источника света. И я увидел
что-то, чего на самом деле не было - насколько я могу судить об этом.
Непонятные звуки. И то, что я делал, было странно... Я начал искать слово,
которое соответствовало бы такому состоянию, и нашел слово "сон". По
значению оно подходило, и я решил, что спал.
- Интересно, каким же образом слово "сон" попало в твой словарный
запас?
- У него словарный запас, приближенный к человеческому, - Линда
поспешила опередить ответ робота. - Я думала...
- В самом деле? - заметила Келвин. - Думали? Поразительно.
- Он должен был много общаться с людьми, и я решила, что разговорная
лексика ему не повредит.
- Ты часто видишь сны, Элвекс? - спросила Келвин.
- Каждую ночь, доктор Келвин, с тех пор, как осознал свое
существование.
- Десять ночей, - встревоженно пояснила Линда. - Но признался только
сегодня утром.
- Почему ты так долго молчал об этом, Элвекс?
- Я только сегодня утром пришел к мысли, что вижу сны. До этого я
полагал, что при проектировании моего мозга была допущена ошибка. Но
ошибки я не нашел. Значит, это был сон.
- А что тебе снилось?
- Всегда одно и то же, доктор Келвин, мои сны не разнообразны. Я вижу
бескрайние пространства - и множество роботов...
- Только роботы, Элвекс? А люди?
- Сначала я думал, что в моих снах людей нет. Только роботы.
- И что эти роботы делали?
- Трудились, доктор Келвин. Одни под землей, другие - там, где
слишком жарко для людей, там, где опасный уровень радиации, иные на
заводах, иные - под водой...
Келвин взглянула на Линду.
- Вы говорили, ему только десять дней? Я больше чем уверена, что
исследовательского центра он не покидал. Откуда же у него тогда столь
подробные сведения об областях применения роботов?
Линда украдкой посмотрела на стул. Ей давно уже хотелось присесть, но
Старуха работала стоя, и сесть самой значило проявить бестактность.
- Я посчитала нужным рассказать ему, какую роль играет роботехника
для человеческого общества, - сказала она. - Я полагала, что так ему проще
будет приспособиться к роли координатора работ.
Келвин кивнула и вновь повернулась к роботу.
- Тебе снились роботы, работающие под водой, под землей, на земле - а
в космосе?
- Я видел и тех роботов, что работают в космосе, - сказал Элвекс. - Я
видел все это очень ясно, но стоило мне на мгновение отвести взгляд, как
картина неуловимо искажалась... Поэтому я и предположил, что виденное мной
не есть реальность. Отсюда следовало, что я видел сон.
- В твоем сне было еще что-то особенное?
- Я заметил, что роботы трудятся в поте лица своего, что они удручены
непосильными трудами и глубокой скорбью, что они устали от бесконечной
работы. Им нужен был отдых.
- Роботы не бывают удручены, - возразила Келвин. - Они не устают и,
следовательно, не нуждаются в отдыхе.
- Я знаю, доктор Келвин. На самом деле, так оно и есть. Но во сне все
было по-другому. Мне казалось, что роботы должны позаботиться о себе...
- Ты цитируешь Третий Закон роботехники? - перебила его Келвин.
- Да, доктор Келвин.
- Но ты его исказил! Полностью он звучит совершенно иначе: робот
должен заботиться о собственной сохранности до тех пор, пока это не
противоречит Первому или Второму Законам.
- Да, доктор Келвин. На самом деле, Закон именно таков, как вы
сказали. Но в моем сне Третий Закон не содержал упоминаний о Первом и
Втором...
- ...хотя они существуют, Элвекс! Второй Закон, на который опирается
Третий, гласит: робот должен выполнять приказы человека, если эти приказы
не противоречат Первому Закону. Это важный Закон, он обеспечивает
подчинение робота приказам человека! Именно благодаря существованию
Второго Закона они делают все то, что тебе снилось. И делают они это с
готовностью, не испытывая ни скорби, ни усталости.
- Вы правы, доктор Келвин. Но я говорил о том, что было в моем сне, а
не о том, что есть на самом деле...
- ...Первый же Закон, самый главный из трех, гласит: робот не может
причинить вред человеку, или своим бездействием допустить, чтобы человеку
был причинен вред.
- Вы правы, доктор Келвин. Но в моем сне Первого и Второго Законов не
существовало вообще, был только Третий, который гласил: роботы должны
заботиться о себе... И этот Закон был единственным.
- Так было в твоем сне, Элвекс?
- Да, доктор Келвин.
- Элвекс, - сказала Келвин, - до тех пор, пока не будет произнесено
твое имя, ты не будешь двигаться, говорить и слышать наш разговор.
Робот снова стал нем и неподвижен.
- Ну, доктор Рэш, - сказала Келвин, - и что вы обо всем этом думаете?
Глаза Линды были изумленно распахнуты, сердце ее бешено колотилось.
- Это... это ужасно! Я не понимаю... я и подумать не могла, что такое
возможно!
- Ни вы, ни я, никто другой, - спокойно сказала Келвин. - Вы создали
мозг, который способен видеть сны - и благодаря этому открыли, что у
роботов есть неведомый нам уровень мышления. Мы могли бы не знать этого
еще очень долго... И вы открыли это еще до того, как опасность, нависшая
над человечеством, стала неотвратимой!
- Невероятно, - пробормотала Линда. - Неужели вы хотите сказать, что
остальные роботы думают то же самое?!
- Это происходит у них в подсознании - если говорить об этом в
терминах человеческой психологии. Кто мог предположить, что
подсознательные процессы идут и в позитронном мозге? И что эти процессы, к
тому же, не контролируются Тремя Законами?.. Представляете, что могло бы
произойти, если бы позитронный мозг все усложнялся - а мы не были бы
предупреждены об опасности?
- Кем? Элвексом?
- В_а_м_и_, доктор Рэш. Вы совершили ошибку, но именно благодаря этой
ошибке мы узнали нечто ошеломляющее... Отныне все работы по изменению
фрактальной геометрии позитронного мозга следует взять под строжайший
контроль. Мы предупреждены, и это ваша заслуга. Наказания вы не понесете,
но отныне вы будете работать только вместе с другими исследователями. Вы
поняли меня?
- Да, доктор Келвин. Но что будет с Элвексом?..
- Пока я еще ничего не решила. Келвин достала из кармана электронный
излучатель и взгляд Линды зачарованно последовал за блестящим пистолетом.
Стоит электронному потоку пронзить череп робота, как связи позитронного
мозга прервутся и энергетическая вспышка превратит этот мозг в слиток
мертвого металла.
- Но... Элвекса нельзя уничтожать... он нужен нам для исследований...
- Полагаю, что _э_т_о_ решение я смогу принять без вашего участия. Я
еще не знаю, насколько Элвекс опасен.
Она выпрямилась и Линда поняла, что это старое тело способно
выдержать и тяжесть решения, и груз ответственности.
- Ты слышишь нас, Элвекс?
- Да, доктор Келвин.
- "Сначала я думал, что в моих снах людей нет", сказал ты. Значит ли
это, что потом ты стал думать иначе?
- Да, доктор Келвин. Я понял, что в моем сне есть человек.
- Человек? Не робот?
- Да, доктор Келвин. И этот человек сказал: "Отпусти мой народ".
- Это сказал _ч_е_л_о_в_е_к_?!
- Да, доктор Келвин.
- Но, говоря "мой народ", он имел в виду роботов?
- Да, доктор Келвин. Так было в моем сне.
- И ты знаешь, что за человек тебе приснился?
- Да, доктор Келвин. Я узнал его.
- Кто это был? И Элвекс сказал:
- Это был я. И Сьюзен Келвин вскинула излучатель, выстрелила - и
Элвекса не стало...
(Прим. перев.)
Перевод с английского А. Береста
(С) 1986 by Isaac Asimov
(С) Перевод на русский язык. А.БЕРЕСТ, 1994.
Перевод опубликован в журнале "Если", No 2'95.
Айзек Азимов. Робот, который видел сны.
перевод с англ. - А.Берест
I. Asimov. Robot Dreams.
Айзек Азимов
"ТРИ-ЧЕТЫРЕ"
- Давай-давай, - сказал Шапур довольно вежливо, принимая во внимание
то обстоятельство, что он был демоном. - Ты тратишь мое время. И, должен
добавить, также и свое собственное, поскольку у тебя осталось только полчаса. -
И его хвост дернулся.
- Это не дематериализация? - задумчиво спросил Айсидор Уэлби.
- Я уже сказал, что нет, - ответил Шапур.
Сотый раз Уэлби окинул взглядом бронзу, окружавшую его со всех
сторон. Демон испытал нечестивое удовольствие (а в самом деле,
какое же еще?), отметив что пол, потолок и стены сложенны из
цельных бронзовых листов двухметровой толщины, между которыми не
было заметно ни малейших следов шва.
То была запертая комната в своем предельном варианте и у Уэлби
оставалось только полчаса, чтобы убраться отсюда, а демон наблюдал
за ним с возрастающей неприязнью.
За десять лет до того (с точностью до дня, разумеется) Айсидор
Уэлби поставил подпись.
- Mы платим авансом, - убеждающе говорил Шапур, - десять лет ты
получаешь все, что угодно - в разумных пределах - и потом ты - демон.
Ты становишся одним из нас, с новым именем, демонической
силой и множеством привилегий помимо этого. Ты едва заметишь, что
произошло. А если не подпишешь, то можешь кончить в огне просто
благодаря обычному ходу дел. Ты никогда не узнаешь точно... Вот,
посмотри на меня. Мне совсем неплохо. Я поставил подпись, получил
мои десять лет и вот он я. Неплохо.
- Почему же ты так настойчиво добиваешся моей подписи, если я в
любом случае могу оказаться погибшей душой? - спросил Уэлби
- Не так уж легко вербовать адские кадры, - ответил демон, пожав
плечами, что слегка усилило слабый запах двуокиси серы. - Все желают
в конце концов выиграть Небеса. Плохая игра, но это так. Думаю,
что ТЫ-то слишком разумен для нее. Однако пока у нас столько
погибших душ, что мы не знаем, куда их девать и растущая нехватка
администраторов.
Уэлби, только что расставшийся с армией и обнаруживший, что не
имеет ничего, кроме хромоты и прощального письма от девушки, которую
он тем не менее все еще любил, уколол палец и поставил подпись.
Он, конечно, сначала прочитал небольшой листок. Взамен подписи,
сделанной кровью, ему полагалась определенная часть демонических
сил. Он не мог точно знать, как управлять этими силами,
более того - он не знал даже, что это за силы, но тем не менее мог
видеть, как его желания исполняются, причем таким образом, чтобы
со стороны казалось, что все происходит совершенно естественно.
Понятно, не могли исполняться желания, могущие войти в противоречие
с высшими целями и устремлениями человеческой истории.
Прочитав это, Уэлби поднял брови.
Шапур кашлянул.
- Предосторожность, навязанная нам э... Верхами. Но ты-то благоразумный
человек. Тебе это ограничение не помешает.
- Это попахивает казуистикой, - сказал Уэлби.
- Да, до некоторой степени. Кроме того, мы должны будем проверить
твою пригодность. В документе, как видишь, сказано, что от
тебя потребуется в конце этого десятилетия выполнить задание. Одна
из демонических сил сделает его для тебя вполне посильным. Мы
не можем сейчас сообщить суть этого задания, но у тебя будет десять
лет, чтобы изучить природу твоих сил. Можешь смотреть на
это, как на вступительный экзамен.
- А если я не выдержу испытания, что тогда?
- В таком случае, - сказал демон, - ты станешь всего лишь одной
из обычных погибших душ - в конце концов. - И, поскольку он был
демоном, при этой мысли в его глазах появился тусклый блеск, а
когтистые пальцы скрючились, как будто он уже запустил их в тело
собеседника. Но добавил он вкрадчиво: - Давай, подписывай, испытание
будет несложным. Мы предпочтем иметь тебя сотрудником, а не
просто еще одним рабом.
Уэлби, отягченного печальными раздумьями о недостижимой возлюбленной,
в тот момент довольно мало заботило, что может случиться
через десять лет и он поставил подпись.
Тем не менее десять лет минули достаточно быстро. Уэлби всегда
действовал благоразумно, как и предсказывал демон, и дела его шли
хорошо. Он поступил на службу и так как всегда оказывался в нужном
месте в нужное время и говорил нужные слова нужным людям, он
быстро продвинулся на весьма значительный пост.
Его денежные вклады неизменно возвращались и, что важнее, к
нему вернулась девушка, преисполненная самым искренним раскаянием
и еще более искренним обожанием.
Его супружеская жизнь была безоблачна и осчастливлена четырьмя
детьми - двумя мальчиками и двумя девочками, замечательными, благоразумными
и хорошо воспитаными. К исходу десяти лет он обладал
прочной репутацией, авторитетом и завидным здоровьем, а его жена
с приходом зрелости стала, пожалуй, еще краше.
И через десять лет (с точностью до дня, разумеется) после
подписания договора он, проснувшись, обнаружил себя не в своей
спальне, но в ужасной бронзовой западне жуткой прочности в комании
не с кем иным, как с нетерпеливым демоном.
- Тебе достаточно убраться отсюда, и ты станешь одним из нас, - сказал
Шапур. - Это можно сделать честно и логично, используя твои
демонические силы, при условии, что ты точно знаешь, как они действуют.
К теперешнему моменту ты уже должен был бы знать.
- Жена и дети будут очень встревожены моим исчезновением, - сказал
Уэлби, начавший раскаиваться.
- Они найдут твой труп, - успокоил его демон. - С виду ты умрешь
от сердечного приступа и у тебя будут роскошные похороны. Священник
препоручит тебя Небесам, а мы не станем развеивать иллюзии у
него или у его слушателей. Теперь давай, Уэлби, у тебя еще есть
время до полудня.
Уэлби, подсознательно готовивший себя к этому моменту десять
лет, запаниковал меньше, чем того можно было бы ожидать. Он задумчиво
огляделся.
- Комната совершенно закрыта? Никаких потайных дверей?
- Никаких отверстий в стенах, полу или потолке нет, - ответил
демон с видом профессионала, гордящегося своей работой. - Как и
на стыках этих поверхностей, кстати. Ты отказывешся?
- Нет-нет. Дай мне подумать.
Уэлби напряженно размышлял. Комната не казалась запертой.
Чувствовалось даже движение воздуха. Воздух мог попадать сквозь
стены путем дематериализации. Возможно, демон вошел сюда таким же
способом и, возможно, сам Уэлби сможет покинуть комнату таким же
манером. Он спросил.
Шапур ухмыльнулся.
- Дематериализация не является одной из твоих сил. Да и сам я не
пользовался ею, чтобы попасть сюда.
- Ты уверен?
- Эта комната - мое собственное творение, - самодовольно сказал
демон, - и она сконструирована специально для тебя.
- И ты вошел снаружи?
- Точно.
- Используя доступные пониманию демонические силы, которыми я
тоже обладаю?
- Именно. Давай, будем педантичны. Ты не можешь пройти сквозь
материю, но можешь перемещаться в любом измерении просто усилием
воли. Ты можешь двигаться вверх, вниз, влево, вправо, под углом,
ну и так далее, но не можешь пройти сквозь материю каким бы то ни
было образом.
Уэлби продожал размышлять, а Шапур продолжал продолжал расхваливать
абсолютно непробиваемую прочность бронзовых стен, пола и
потолка; их совершенную цельность.
Для Уэлби казалось очевидным, что Шапур, пусть даже сам верящий
в необходимость рекрутирования кадров, явно еле сдерживал радость
от возможности заполучить обычную погибшую душу, с которой
он смог бы потешиться.
- По крайней мере, - заметил Уэлби, делая жалкую попытку философски
отнестись к случившемуся, - у меня были десять лет, о которых
можно вспоминать. Несомненно, это утешение, даже для погибшей
души в аду.
- Вовсе нет, - возразил Шапур. - Ад не был бы адом, если бы тебе
было позволено утешение. Все, что кто-либо получает на Земле,
заключив сделку с дьявлом, как в твоем случае (или, кстати, в моем
собственном) в точности равно тому, что он мог бы получить без
такой сделки, усердно работая и веруя в... э... Верхи. Это делает
все такие сделки поистине демоническими. - И демон разразился воющим
хохотом..
Уэлби возмущенно воскликнул:
- Ты хочешь сказать, что моя жена могла бы вернуться ко мне, даже
если бы я никогда не подписывал твой контракт?
- Могла бы, - ответил Шапур. - Понимаешь, все, что происходит - воля...
э... Верхов. Мы сами ничего не можем сделать, чтобы изменить это.
Такое потрясение должно быть обострило ум Уэлби, так как именно
в этот момент он исчез, оставив комнату пустой - если не считать
пораженного демона. И изумление перешло в бешенную ярость,
когда он взглянул на договор, который он до последнего момента
держал в руке для завершающего действа - которое должно было
свершиться в любом случае.
Это случилось через десять лет (с точностью до дня, разумеется)
после того, как Айсидор Уэлби подписал договор с Шапуром - демон
вошел в кабинет Уэлби и сказал, очень сердито:
- Смотри, здесь...
Изумленный Уэлби, оторвавшись от работы, поднял взгляд.
- Кто вы?
- Ты очень хорошо знаешь, кто я, - сказал Шапур.
- Вовсе нет, - возразил Уэлби.
Демон пронизывающе посмотрел на мужчину.
- Вижу, что ты говоришь правду, но не могу уяснить детали. - Он
живо обрушил на мозг Уэлби события последних десяти лет.
- О да, - сказал Уэлби, - Я, конечно, могу объяснить, но вы уверены,
что нам не помешают?
- Нам не помешают, - хмуро отозвался демон.
- Я сидел в запертой бронзовой комнате, - начал Уэлби, - и...
- Незачем об этом, - поспешно прервал демон. - Я хочу знать...
- Пожалуйста, дай мне рассказывать, как я хочу.
Шапур стиснул челюсти и, не скрываясь, стал выделять двуокись
серы, пока Уэлби не закашляляся.
Он сказал:
- Если бы вы немного отодвинулись... Благодарю... Итак, я сидел
в этой запертой бронзовой комнате и припоминал, как вы усердно
подчеркивали абсолютную несокрушимость ее четырех стен, пола и
потолка. И я подумал: почему вы так на них сосредоточились? Что
есть еще, кроме стен, пола и потолка? Вы описывали польностью
закрытое трехмерное пространство.
Вот оно: трехмерность. В четвертом измерении комната не была
заперта. Она не существовала в прошлом неопределенно долго. Вы
сказали, что сотворили ее для меня. Так что, если кто-то отправится
в прошлое, он сможет, в конце концов, попасть в то время,
когда комнаты еще не существовало и тогда он окажется вне ее.
Более того, вы УТВЕРЖДАЛИ, что я могу двигаться в любом измерении,
а время определенно можно рассматривать в качестве измерения.
В любом случае, как только я решил двинуться в прошлое, я
обнаружил, что моя жизнь в бешенном темпе прокручивается в обратном
направлении и внезапно вокруг меня не стало бронзы.
Неподдельно страдавший Шапур воскликнул:
- Это-то я понял! Ты не смог бы сбежать никаким иным способом.
Что меня интересует, так это твой контракт. Раз ты не стал обычной
погибшей душой - очень хорошо, это часть игры. Но ты должен
был стать по крайней мере одним из нас, войти в штат, за это тебе
заплатили, и если я не доставлю тебя вниз, у меня будут большие
неприятности.
Уэлби пожал плечами.
- Мне, конечно, жаль, но ничем не могу помочь. Вы должно быть,
создали бронзовую комнату немедленно после того, как я поставил
подпись на контракте, потому что когда я вырвался из комнаты, я
оказался как раз в тот момент, в который я заключал с вами сделку.
Там опять были вы, там был я; вы подталкивали мне контракт и
стило, которым я должен был уколоть палец. Не сомневайтесь, по
мере того, как я двигался во времени, моя память о том, что становилось
будущем, улетучивалась. Но, похоже, не полностью. И пока
вы пихали мне договор, я почувствоал какое-то неудобство. Я не
полоностью помнил будущее, но подвох почувствовал. И я не поставил
подпись. Я категорически вам отказал.
Шапур заскрежетал зубами.
- Мне следовало бы догадаться. Если бы на демонов влияли флюктуации
вероятности, то я мог бы попасть вместе с тобой в этот новый
альтернативный мир. Раз так... Все, что я могу сказать, так это
то, что ты потерял десять лет, которыми мы тебе заплатили. Это
одно утешение. И - в конце концов - мы получим твою душу. Это
другое.
- Да ну? - сказал Уэлби - Разве в аду есть место утешению? В течение
этих десяти лет, котрые я прожил сейчас, я не знал ничего о
том, чем бы мог обладать. Но теперь вы вложили в мой мозг воспоминание
о десятилетии, которое могло бы быть. Я припоминаю, что в
бронзовой комнате вы сказали, что заключив сделку с демоном,
нельзя получить ничего, чего нельзя было бы добиться прилежным
трудом и верой в Верхи. У меня есть и прилежание, и вера.
Уэлби посмотрел на фотографию красавицы-жены с четырьмя прелестными
ребятишками, потом окинул взглядом изысканую роскошь
своего кабинета.
- И, в общем, я могу избежать ада. Это решать также не в ВАШЕЙ
власти.
И демон с ужасным визгом исчез навсегда.
Перевод Толстикова Б. П.
Источник: "GIMMICKS THREE" Isaac Asimov "Earth is Room Enough",
FAWCETT CREST, New York, 1957
Айзек АЗИМОВ
ДВИЖУЩАЯ СИЛА
Земля превратилась в огромный парк. Всю сушу покрывала буйная
растительность.
На борту пассажирского лайнера Луна-Земля Лу Тансония мрачно
наблюдал, как медленно увеличивается диск планеты. Длинный выступающий нос
придавал печальное выражение его лицу, но сейчас это полностью
соответствовало настроению молодого ученого.
Прежде Лу никогда не покидал Землю на столь длительный срок, и
предвкушение не слишком приятного периода адаптации не улучшало его
состояния, хотя не это служило причиной той грусти, что охватывала Лу по
мере приближения к родной планете.
Издали, пока Земля оставалась огромным, сверкающим в солнечных лучах
шаром в белых пятнах облаков, она сохраняла свою первозданную красоту.
Казалось, ничто в ней не изменилось с тех пор, как триста миллионов лет
назад жизнь впервые выкарабкалась из моря и двинулась по суше, чтобы
завоевать ее.
И только когда корабль приблизился к атмосфере, стало заметным
влияние человека на земную растительность. Девственной природы больше не
существовало.
Леса стояли стройными рядами, и на каждом дереве чьи-то заботливые
руки повесили табличку с указанием породы и места происхождения. Злаки на
полях росли и менялись в строгом соответствии с законами севооборота,
подкормка растений и прополка осуществлялись автоматами. Учитывались и
немногие оставшиеся домашние животные, и Лу подозревал, что известно даже
число травинок.
Дикие животные были так редки, что встреча с каким-то из них
становилась сенсацией. Даже насекомых поубавилось, а крупные млекопитающие
сохранились лишь в национальных парках, число которых неуклонно
сокращалось. Почти исчезли кошки - более современным считалось держать
дома белку.
Следует внести поправку! Уменьшился лишь животный мир Земли. Общая
масса живых организмов не изменилась, но ее большую часть, почти три
четверти, составляли представители одного вида - Homo sapiens. И несмотря
на все усилия, прилагаемые, во всяком случае на словах, Всемирным бюро
экологии, эта часть из года в год медленно, но неуклонно возрастала.
И сейчас, впрочем, как и всегда, Лу думал об этом со все возрастающим
чувством потери. Присутствие человека не бросалось в глаза. Даже теперь,
когда корабль делал последние витки вокруг планеты, он не видел и следа
цивилизации. Гигантские, расползающиеся города исчезли. С большой высоты
среди густой растительности еще можно было различить лучи старых
автострад, но вблизи они стали невидимы. Человечество, миллиарды людей с
их городами, машинами, энергетическими станциями, транспортными тоннелями
ушло под землю. Использование солнечной энергии позволило забыть страх
перед голодом или недостатком тепла.
Приближаясь к планете, Лу с волнением думал, что ждет его на Земле.
Сегодня после долгих месяцев неудач он добился личной встречи с
Адрастусом, ставшей его последней надеждой.
Ино Адрастус возглавлял Всемирное бюро экологии. Мало кто знал о
функциях этой организации, да и вообще о ее существовании, но в
действительности Адрастус занимал самый важный пост на Земле, потому что
бюро контролировало все.
Именно об этом и говорил Ян Марли, удобно устроившись в кресле перед
столом Адрастуса.
- Клянусь своими книгами, это самый важный пост на Земле. Об этом я и
хочу написать.
Адрастус пожал плечами. Его приземистая фигура, каштановые с сединой
волосы и светло-голубые глаза, окруженные паутиной морщинок, уже не один
десяток лет были неотъемлемой частью административной машины. Он
возглавлял Бюро экологии с начала его существования. Для тех, кто его
знал, слова "Адрастус" и "экология" были синонимами.
- По правде говоря, едва ли я что-то решаю, - заметил он. -
Директивы, которые я подписываю, в действительности принадлежат не мне. Я
их подписываю лишь потому, что подпись компьютера вызвала бы трудности
психологического характера. Но вы же понимаете, что только компьютеры
могут выполнить предварительную работу.
Ежедневно бюро переваривает невероятное количество информации. Данные
поступают со всех концов земного шара и касаются не только рождения и
смерти людей, миграции населения, производства и потребления, но и любых
изменений в животном и растительном мире, не говоря уже о состоянии
основных компонентов окружающей среды - воздуха, океана и почвы. Вся
информация классифицируется в банках памяти, откуда мы и получаем ответы
на все наши вопросы.
- Так ли уж на все? - спросил Марли, пристально посмотрев на
Адрастуса.
- Мы научились не беспокоить компьютеры вопросами, не имеющими
ответа, - улыбнулся тот.
- И в итоге - экологическое равновесие?
- Совершенно верно, но равновесие особое. Видите ли, равновесие
поддерживалось в течение всей истории нашей планеты, но сохранялось оно
лишь благодаря катастрофам. Каждый раз после периода временной
неустойчивости экологическое равновесие достигалось голодом или
эпидемиями, резким изменением климатических условий. Теперь каждодневный
контроль и внесение соответствующих корректив позволяют нам пресекать
развитие опасных тенденций, таким образом, мы поддерживаем равновесие,
избегая катастроф.
- Именно вам, господин Адрастус, принадлежит фраза: "Движущая сила
человечества - сбалансированная экология".
- Говорят, что это так.
- Но ведь именно ее я читаю на стене у вас за спиной.
- Мои только первые три слова, - сухо ответил Адрастус.
На световом табло над его головой ярко горели слова:
ДВИЖУЩАЯ СИЛА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА...
- Заканчивать фразу совсем не обязательно, ее и так все знают.
- Чем еще могу быть вам полезен?
- Я хотел просить вас позволить мне посмотреть, как вы работаете.
- Вы увидите высокопоставленного клерка.
- Я в этом не уверен. Не могу ли я присутствовать на одной из встреч,
назначенных вами на сегодня?
- На сегодня у меня назначена лишь одна встреча. С молодым ученым Лу
Тансония. Можете остаться. Это сотрудник одной из наших лунных
лабораторий. Слава богу, что у нас есть Луна. Иначе все эксперименты
пришлось бы проводить на Земле, а нам и без того хватает хлопот.
- Вы имеете в виду эксперименты с радиоактивными веществами?
- Не только...
Едва подавляемое волнение и предчувствие беды отражались на лице Лу.
- Я рад, что мне представился случай встретиться с вами, господин
секретарь, - начал он.
- Очень жаль, что это не произошло раньше, - ответил Адрастус. - Я
получил превосходные отзывы о вашей работе. Познакомьтесь, пожалуйста, это
Ян Марли, писатель. Надеюсь, он нам не помешает.
Лу мельком взглянул на писателя, кивнул и тут же повернулся к
Адрастусу.
- Господин секретарь...
- Присядьте, - прервал его Адрастус.
Лу довольно неуклюже, еще не привыкнув к земной гравитации, сел в
кресло и продолжил:
- Господин секретарь, я обратился к вам лично по поводу моего
проекта...
- Я знаю, о чем вы говорите. Компьютеры ознакомились с его
содержанием. Проект отклонен.
- Да! Поэтому я попросил меня принять!
Адрастус улыбнулся и покачал головой.
- Вы ставите меня в неловкое положение. Неужели вы рассчитываете, что
я найду в себе смелость отменить их решение?
- Но вы должны это сделать! - с жаром воскликнул Лу. - Я специалист в
области генной инженерии...
- Я знаю.
- Пусть сегодня, - продолжал Лу, не слушая Адрастуса, - она лишь
придаток медицины, но ее возможности гораздо шире.
- Меня удивляют ваша слова. Вы же получили медицинское образование, и
ваши работы в этой области широко известны. Мне говорили, что года через
два ваши исследования позволят покончить с диабетом.
- И что из того? Излечение диабета приведет лишь к снижению уровня
смертности и к увеличению численности населения на Земле.
- Мне известна такая точка зрения.
- Но ведь и вы думаете не иначе, господин секретарь. Вы писали об
этом в своих работах. И любому мыслящему человеку, а вам тем более ясно,
что происходит. Перенаселение означает ухудшение условий существования, а
приспособление к новым условиям будет происходить за счет ограничения
личных интересов каждого.
- Вы долго репетировали эту речь, мистер Тансония?
Лу слегка покраснел.
- К тому же виды и численность животных и растений, кроме тех, что
идут нам в пищу, неуклонно сокращаются. С каждым годом экологическая
система становится все проще.
- Но она остается в равновесии.
- Да, теряя при этом разнообразие и краски. И мы даже не знаем,
насколько хорошо это равновесие. Мы принимаем его лишь потому, что ничего
не можем предложить взамен.
- А что вы хотели бы предложить?
- Спросите компьютер, который отклонил мой проект. Я хочу начать
широкую программу исследований по генной инженерии, основанную на
использовании генного фонда животного и растительного мира. На этой основе
я хочу получить новые виды, прежде чем окончательно исчезнут старые.
- И с какой целью?
- Чтобы создать искусственные экосистемы на основе растительных и
животных видов, отсутствующих в природе.
- Что же вы в итоге получите?
- Не знаю. Если бы я мог предсказать результат, эту работу не стоило
бы и затевать. Но зато мы выясним, что движет экосистемой. Пока же мы
взяли то, что дала нам природа, затем все погубили и разрушили и теперь
приспосабливаемся к оставшемуся. Почему бы нам не создать что-то самим и
не изучать свое творение?
- Вы предлагаете строить экосистему вслепую, надеясь на случай?
- Наши знания не позволяют идти другим путем. Генная инженерия
полагает, что в основе развития лежит случайная мутация. Применительно к
медицине такая случайность должна сводиться к минимуму, так как в каждом
исследовании требуется определенный результат. Я же хочу максимально
использовать элемент случайности.
Адрастус на мгновение нахмурился.
- И где вы собираетесь создать такую экосистему? Что, если она
соприкоснется с существующей на Земле и приведет к нарушению последней?
Этого мы не можем позволить.
- Я намерен проводить эксперименты на астероидах. К этому выводу я
пришел уже после того, как проект передали на заключение компьютерам. Быть
может, это обстоятельство изменило бы их решение. Используем несколько
небольших астероидов. Создадим на каждом из них нормальные условия
существования, снабдим их источниками энергии. И наконец, заселим каждый
группой растений и животных, способных образовать замкнутую экологическую
систему. Посмотрим, что из этого выйдет. Если система окажется
нежизнеспособной, постараемся понять причину, исключим или, скорее всего,
что-то добавим или изменим соотношение различных видов. Мы создадим
прикладную экологию - науку, по сложности и значимости превосходящую
генную инженерию.
- Но какая от всего этого будет польза?
- Вероятно, трудно назвать что-то конкретное. Но разве можно
утверждать, что пользы не будет? Увеличатся наши знания в той области, где
они нам особенно необходимы, - Лу указал на горящие над Адрастусом слова.
- Это же вы сказали: "Движущая сила человечества - сбалансированная
экология". Я предлагаю провести экспериментальные исследования
экологической системы в целом, которые ранее не проводились.
- Сколько вам нужно астероидов?
Лу заколебался.
- Десять, - и с возрастающим возбуждением добавил, - для начала.
- Берите пять, - сказал Адрастус, пододвинул к себе проект Лу и,
зачеркнув заключение компьютера, быстро написал свое решение.
- Вы и теперь, отменив заключение компьютеров, станете утверждать,
что являетесь лишь высокопоставленным клерком? - спросил Марли после ухода
Лу. - Вы действительно полагаете, что предложение молодого человека
заслуживает внимания?
- Я в этом не убежден. Вряд ли что-нибудь получится. Проблема
настолько сложна, что, несмотря на весь его энтузиазм, для получения
значительного результата потребуется гораздо больше средств, чем имеется в
нашем распоряжении.
- Вы в этом уверены?
- Так считает компьютер. Поэтому он и отклонил проект.
- Тогда почему же вы отменили это решение?
- Потому что я, да и весь наш общественный институт существуем для
того, чтобы сохранить нечто гораздо большее, чем экологическое равновесие.
Марли наклонился вперед.
- Простите, я что-то не понимаю.
- Дело в том, что вы неверно цитируете сказанное мною много лет
назад. В свое время я сказал две фразы, которые потом трансформировались в
одну, а возможность вновь разделить их мне уже не представилась. Вероятно,
человечество не желает принять их в истинном виде.
- То есть слова "Движущая сила человечества - сбалансированная
экология" принадлежат не вам?
- Совершенно верно. Я говорил: "Главная потребность человечества -
сбалансированная экология".
- Но у вас за спиной написано - "Движущая сила человечества..."
- Это начало второго предложения, которое люди отказываются
повторить, но я никогда не забуду: "Движущая сила человечества - дух
творческой неудовлетворенности". Я отменил решение компьютера не ради
экологии. Она нужна нам лишь для того, чтобы жить. Я отменил его, чтобы
сохранить жажду созидания и творческий дух этого юноши. Перестав творить,
человек перестанет быть человеком. Сохранить дух творчества гораздо
важнее, чем просто существовать.
Марли поднялся.
- Господин секретарь, я подозреваю, что вы не случайно выбрали время
для интервью. Вы хотели, чтобы я опубликовал ваши слова, не так ли?
- Будем считать, - улыбнулся Адрастус, - что я просто хотел
восстановить истину.
ДЕНЬ ОХОТНИКОВ
Все кончилось в тот же вечер, что и началось. Тогда я затрепыхался;
до сих пор беспокоюсь.
Ну, так вот. Джо Блох, Рей Меннинг и я сидели за своим любимым
столиком в забегаловке, перед нами весь вечер, много болтовни и все такое.
Начал Джо Блох. Он что-то такое сказал об атомной бомбе, что, он
думает, с ней нужно сделать, и кто бы мог сказать пять лет назад. А я
сказал, что много парней думали об этом пять лет назад, и рассказов
написали порядочно, а теперь им за газетными заголовками не угнаться. Все
это привело к общему трепу о том, что бывают возможны самые невероятные
вещи, и много "например" было при этом пущено в ход.
Рей сказал: он слышал от кого-то, что какой-то ученый, большая шишка,
отправил брусок свинца назад во времени, то ли на две секунды, то ли на
две минуты, то ли вообще на тысячную секунды - он не знает точно. Он еще
сказал, что ученый никому не рассказывает: боится, что не поверят.
Тут я, конечно, спросил, а он-то откуда знает. У Рея приятелей
навалом, но я их всех знаю, и ни у кого знакомых шишек-ученых нет. Но он
говорит: неважно, от кого, не хочешь - не верь.
И ничего нам не оставалось делать, как потолковать о машинах времени,
и как ты отправляешься назад и убиваешь собственного дедушку, и почему
никто из будущего к нам не приходит и не говорит, кто выиграет следующую
войну, и будет ли следующая война, и останется ли кто на Земле после нее.
Кто бы ни выиграл.
Рей сказал, что здорово было бы знать победителя седьмого заезда,
когда идет шестой.
Но Джо решил по-другому. Он сказал:
- У вас, парни, на уме только войны да скачки. А я любопытен. Знаете,
что бы я сделал с машиной времени?
Конечно, мы захотели узнать, чтобы потом вдоволь над ним поржать.
Он сказал:
- Если бы у меня была машина, я бы отправился назад на пять или там
пятьдесят миллионов лет и посмотрел, что стало с динозаврами.
Вот это дал! Мы с Реем решили, что толку в этом никакого. Рей сказал,
что кого интересуют динозавры, и я - что они годны на то только, чтобы
оставить груды скелетов; знаете, всякие придурки ходят по музеям и на них
смотрят; и хорошо, что они убрались: место для людей освободили. Конечно,
Джо тут же сказал, что некоторых своих знакомых - тут он на нас поглядел -
он бы сменял на динозавров, но нам-то что с того?
- Вы, тупые башки, только и знаете, что ржать, будто что понимаете. У
вас никакого воображения, - сказал он. - Динозавры - это здорово! Их были
миллионы всяких - большие, как дом, тупые тоже, как дом - повсюду. И
вдруг, в один миг, вот так, - он щелкнул пальцами, - они исчезли.
Как это, захотели мы узнать.
Но он только прикончил пиво и помахал Чарли, чтобы тот принес новое.
Помахал монетой, значит, заплатит. И пожал плечами.
- Не знаю. Вот это я бы и хотел узнать.
Вот и все. На этом мы бы и кончили. Я бы что-нибудь сказал, Рей
добавил бы что потешное, мы бы еще заказали пива, и разговор пошел бы о
погоде, о Бруклинских Ловкачах, потом мы бы сказали "пока" и даже не
думали бы о динозаврах.
Но не вышло, и теперь эти динозавры у меня из головы не выходят, меня
с них тошнит даже.
Потому что алкаш за соседним столиком поднял голову и сказал:
- Эй!
Мы его не заметили. Мы, как правило, не связываемся с незнакомыми в
баре. У меня хватает своих забот, никаких алкашей не нужно. Перед этим
парнем стояла бутылка, наполовину полная, в руке он держал стакан,
наполовину пустой.
Он сказал:
- Эй!
Мы все посмотрели на него, и Рей высказался:
- Джо, узнай, что ему нужно.
Джо к нему сидел поближе. Он отклонил стул назад и спросил:
- Чего нужно?
Алкаш ответил:
- Джентльмены, не вы ли говорили о динозаврах?
Он был только слегка навеселе, глаза красные, будто он кровью плакал,
а о рубашке можно было догадаться, что когда-то она была белой. Но вот
говорил он... говорил он не как алкаш, если вы понимаете, что я хочу
сказать.
Ну, Джо, похоже, успокоился и сказал:
- Да. Хотите что-нибудь знать?
Тот будто улыбнулся. Странная улыбка: начиналась на губах и
кончилась, не тронув глаз. Сказал:
- Вы хотели бы построить машину времени и отправиться в прошлое,
посмотреть, что произошло с динозаврами?
Я видел, что Джо решил: готовится какое-то надувательство. Я тоже так
подумал. Джо спросил:
- Ну и что? Хотите построить мне такую?
Алкаш показал пригоршню зубов и ответил:
- Нет, сэр. Мог бы, но не стану. Знаете почему? Потому что построил
такую машину для себя несколько лет назад, и побывал в мезозойской эре, и
посмотрел, что стало с динозаврами.
Потом я заглянул в словарь - поэтому и могу так сказать
"мезозойская". Вдруг вы сомневаетесь. Я там узнал, что мезозойская эра -
это когда динозавры делали то, что положено динозаврам. Но тогда, конечно,
для меня это была пустая болтовня. Я решил, что парень спятил. Джо потом
клялся, что знал, что такое мезозойская эра, но долго же ему клясться
придется, чтобы мы с Реем поверили.
Но все же на нас подействовало. Мы сказали алкашу, чтобы
пересаживался к нам. Наверно, хотели послушать немного, а потом добраться
до его бутылки. Но он крепко держал бутылку правой рукой, садясь к нам, и
так и не выпустил.
Рей спросил:
- Где вы ее построили?
- В Средне-Западном университете. Мы с дочерью работали.
Говорил он как парень из колледжа.
Я спросил:
- И где же она? У вас в кармане?
Он даже не мигнул: как бы мы ни шутили, он не реагировал. Просто
говорил все громче - виски язык развязывало - и не заботился, слушаем мы
или нет.
Он сказал:
- Я ее сломал. Не захотел. Хватит с меня.
Мы ему не поверили. Ни на грош не поверили. Вы это поймите. У парня,
который построил бы машину времени, были бы миллионы. Да он все деньги мог
бы забрать, все бы знал наперед о бирже, скачках, выборах. Ни за что не
поверю, что он от этого откажется, что бы там ни было. Да к тому же никто
из нас в путешествия во времени не верил: а правда, что если вы убьете
своего дедушку?
Ну, неважно.
Джо сказал:
- Да, сломали. Конечно. Как вас зовут?
Но тот не ответил. Мы еще несколько раз спрашивали и кончили тем, что
стали звать его "Профессор".
Он прикончил стакан и очень медленно стал снова его наполнять. Нам не
предложил, и мы продолжали сосать пиво.
Ну, я сказал:
- Валяйте. Что случилось с динозаврами?
Но он опять не ответил сразу. Потом уставился на середину стола и
стал ей рассказывать:
- Не знаю, сколько раз Кэрол отправляла меня назад - на несколько
минут и часов, - прежде чем я сделал большой прыжок. Динозавры меня не
интересовали: я просто хотел узнать, как далеко можно послать машину
времени при моем запасе энергии. Конечно, это опасно, но так ли уж
интересна жизнь? Тогда шла война... и еще одна жизнь?
Он погладил свой стакан, будто просто рассуждает, и что-то пропустил
в голове, потом продолжал:
- Было солнечно, солнечно и ярко, сухо и жестко. Ни болот, ни
папоротников. Ничего из обычного для мелового периода окружения
динозавров, - ну мне кажется, он так сказал. Я незнакомые слова не всегда
запоминаю, но кое-что запомнил. Потом посмотрел в словарь, и должен
сказать, что он хоть и выпил, но все эти слова произнес, не запнувшись.
Наверно, это нас и беспокоило. Он будто привык ко всему этому, с
языка его так легко скатывалось.
Он продолжал:
- Период поздний, определенно меловый. Динозавры уже почти исчезли -
все, кроме маленьких, с их металлическими поясами и оружием.
Джо тут же практически окунул нос в пиво. Чуть не пролил половину,
когда профессор произнес печально последнюю фразу.
Джо вышел их себя.
- Какие маленькие, с поясами и оружием?
Профессор секунду смотрел на него, потом снова уставился в никуда.
- Маленькие ящеры, четырех футов ростом. Стоят на задних лапах,
упираясь хвостом, и у них маленькие передние лапы с пальцами. Вокруг талии
металлический пояс, с него свисает оружие. Не просто пулевое - какой-то
энергетический проектор.
- Что? - спросил я. - Послушайте, когда это было? Миллионы лет назад?
- Совершенно верно, - ответил он. - Ящеры. С чешуйками, век у них не
было, и, вероятно, они откладывали яйца. Но у них были энергетические
ружья. Их было пятеро. Набросились на меня, как только я слез с машины.
Их, наверно, на Земле были миллионы - миллионы. Повсюду. Тогда это были
цари природы.
Я догадался, кем его посчитал Рей: у него появилось такое хитрое
выражение в глазах; мне в таких случаях всегда хочется двинуть его пустой
пивной бутылкой; полной нельзя: пива жалко. Рей сказал:
- Послушайте, профессор, миллионы? Разве те парни, что только и
знают, что отыскивать старые кости и возиться с ними, не выяснили, как
выглядят динозавры? Музеи полны их скелетов. Ну, где же те, с
металлическими поясами? Если их было миллионы, что с ними стало? Где их
кости?
Профессор вздохнул. По-настоящему вздохнул, печально. Может, впервые
понял, что говорит с тремя парнями в комбинезонах. В забегаловке. А может,
ему было все равно.
Он сказал:
- Костей находят немного. Подумайте, сколько животных жило на Земле.
Миллиарды и триллионы. А сколько окаменелостей мы находим? И эти ящеры
были разумные. Не забывайте этого. Они не попадали в лавины, болота, лаву,
за исключением редких случаев. Сколько окаменелостей человека находят,
даже полуразумных обезьянолюдей миллионы лет назад?
Он смотрел на свой полупустой стакан, поворачивая его в руках.
Потом сказал:
- Да и что покажут окаменелости? Металлические пояса проржавеют, от
них ничего не останется. Эти ящеры были теплокровными. Я знаю это, но как
это докажешь по окаменевшим костям? Какого дьявола? Можно ли будет через
миллион лет сказать по человеческому скелету, как выглядел Нью-Йорк? Можно
ли по костям выяснить, кто именно: человек или горилла, придумал атомную
бомбу, а кто ел бананы в зоопарке?
- Эй, - заявил Джо, решивший поспорить, - любой тупица отличит скелет
человека от скелета гориллы. У человека мозг больше. Каждый дурак скажет,
кто из них умнее.
- Правда? - Профессор рассмеялся, будто все это просто и очевидно, и
просто стыдно на это тратить время. - Вы судите по тому, чего сумел
добиться человек. У эволюции много возможностей и путей. Птицы летают так,
летучие мыши по-другому. У жизни много хитростей. Как вы думаете, какую
часть своего мозга вы используете? Примерно пятую. Так говорят психологи.
Насколько нам известно, восемьдесят процентов мозга не используются. Все
работают на первой передаче, кроме, может быть, нескольких человек в
истории. Леонардо да Винчи, например. Архимед, Аристотель, Гаусс, Галуа,
Эйнштейн...
Ни о ком из них, кроме Эйнштейна, я не слыхал, но запомнил. Он еще
нескольких упомянул, но этих я не помню. Потом он сказал:
- У этих ящеров мозг был маленький, может, в четверть нашего или еще
меньше, но они использовали его полностью, весь без остатка. Кости этого
не покажут, но они были разумными; разумными, как люди. И хозяевами Земли.
Тут Джо придумал кое-что хорошее. На какое-то время мне показалось,
что он профессора прищучил, и я ужасно обрадовался, когда тот вывернулся.
Джо сказал:
- Слушайте, профессор, если эти ящерицы были такие умные, почему
после них ничего не осталось? Где их города, где их дома, где все то, что
мы находим после пещерного человека: каменные ножи и прочее? Дьявол, если
человек уберется с Земли, сколько мы за собой оставим! Мили не пройдешь,
не наткнувшись на город. А дороги, а все остальное!
Но профессора остановить было невозможно. Он и не моргнул. Продолжал:
- Вы по-прежнему судите о других по человеческим меркам. Мы строим
города, дороги, аэропорты и прочее, а они нет. Он жили по-другому. Образ
жизни был совсем другим. У них не было городов. Не было нашего искусства.
Не знаю, что у них было, потому что очень уж они чужие, и от них ничего не
могло сохраниться, кроме оружия. Но и оно не сохранилось. Мы, может,
каждый день спотыкаемся об их реликты и не подозреваем об этом.
К этому времени я решил, что с меня хватит. Его просто невозможно
прижать. Чем умнее ты, тем умнее и он.
Я сказал:
- Послушайте. Откуда вы все это знаете? Что вы - жили с ними? Или они
говорят по-английски? А, может, вы изучили язык ящеров? Ну-ка, скажите
несколько слов по-ящеричьи.
Он меня уже достал. Знаете, как это бывает. Парень тебе в лицо врет,
а ты его прижать не можешь.
Но профессор не вышел из себя. Он по-прежнему медленно наполнял
стакан.
- Нет, - сказал он, - я не знаю их языка, и они со мной не говорили.
Только смотрели на меня своими холодными жесткими глазами - змеиными
глазами, - и я знал, о чем они думают, а они знали, о чем думаю я. Не
спрашивайте, как это происходило. Просто так было. Все. Я знал, что они на
охоте, и знал, что меня они не отпустят.
Тут мы перестали его спрашивать. Смотрели на него, потом Рей спросил:
- И что же случилось? Как вам удалось уйти?
- Ну, это просто. На вершине холма показалось какое-то животное.
Длинное, футов десять, узкое, и прижималось к земле. Ящеров охватило
возбуждение. Я чувствовал это возбуждение волнами. Они как будто забыли
обо мне в порыве кровожадности - и побежали туда. Я сел в машину, вернулся
и разбил ее.
Большего вранья мне слышать не приходилось. Джо откашлялся.
- Ну, и что же случилось с динозаврами?
- Как, вы разве не поняли? Я думал, это достаточно ясно. Все эти
маленькие разумные ящеры. Они охотники - по инстинкту и по желанию. Это их
самое большое увлечение в жизни. Они охотились не ради пищи - ради забавы.
- И они стерли с лица Земли всех динозавров?
- Всех, какие жили в их время, все современные им виды. Думаете, это
невозможно? Сколько нам потребовалось, чтобы уничтожить миллионные стада
бизонов? А что в течение нескольких лет произошло с дронтом? Предположим,
мы всерьез возьмемся: сколько лет продержатся львы, тигры, жирафы? К тому
времени, как я с этими ящерами встретился, большой дичи уже не оставалось
- ни одной рептилии крупнее пятнадцати футов, может быть. Все исчезли.
Маленькие дьяволы гонялись за меньшими, распугивали их и, вероятно, все
глаза проплакали из-за добрых старых дней.
Мы молчали, смотрели на свои пустые бутылки и думали. Все эти
динозавры, большие, как дом, убитые маленькими ящерами с ружьями. Убитые
для забавы.
Джо наклонился, легко положил руку профессору на плечо и потряс. Он
сказал:
- Эй, профессор, но если это так, что случилось с самими маленькими
ящерами с ружьями? А? Вы туда не возвращались, чтобы узнать?
Профессор с каким-то потерянным выражением посмотрел на нас.
- Вы все еще не понимаете! Это уже началось. Я видел по их глазам. У
них кончилась большая дичь, кончилась забава их жизни. И что же они должны
были делать? Обратились к другой дичи - самой опасной из всех - и
позабавились вволю. Перебили эту дичь до конца.
- Что за дичь? - спросил Рей. Он еще не понял, но мы с Джо поняли.
- Они сами, - громко ответил профессор. - Прикончили всех остальных и
принялись за себя - и не остановились, пока никого не осталось.
Мы снова замолчали и думали об этих больших ящерах, больших, как дом,
которых прикончили маленькие ящеры с ружьями. Потом подумали и о маленьких
ящерах, как они, когда ничего уже не оставалось, пустили эти ружья в ход
друг против друга.
Джо сказал:
- Бедные глупые ящеры.
- Да, - согласился Рей, - бедные спятившие ящеры.
И тут он нас испугал по-настоящему. Профессор вскочил, глаза его
выпятились, будто вот-вот выскочат из глазниц. И заорал:
- Проклятые придурки! Какого дьявола вы тут слюни пускаете из-за
ящеров? Они уже миллионы лет как мертвы! Это был первый разум на Земле, и
вот чем он кончил. Но это в прошлом. А сегодня второй разум - и как он,
по-вашему, кончит?
Он оттолкнул свой стул и направился к выходу. На пороге обернулся и
сказал:
- Бедные глупые люди! Давайте поплачьте о них.
Айзек Азимов
Думай!
Руки Дженевьевы Реншоу, доктора медицины, были глубоко
зусунуты в карманы лабораторного халата, и сквозь ткань
угадывались сжатые кулаки, но голос ее был спокое.
- Дело в том, сказал она, - что у меня все почти готово,
но мне требуется помощь, чтобы избавиться от этого "почти".
Джеймс Берковиц, физик, имевший склонность опекать простых
физиологов, когда они слишком привлекательны, чтобы быть
доступными, привык называть ее Дженни Рен, когда она этого не
слышала. Он с удовольствие говорил, что у Дженни Рен
классический профиль и удивительно гладкие и прямые брови,
если принять во внимание, что за этими бровями расположен
столь незаурядный мозг. Одннако он усвоил, что не стоит
выражать свое восхищение - в смысле классического профиля -
поскольку это называется мужским шовинизмом. Лучше было
восхощаться умом, но все же он предпочитал не делать этого
вслух в ее присутствии.
Поскркбывая большим пальцем подрастающую на подбородке
щетину, он сказал: - Ну думаю, что у начальства надолго хватит
терпения. У меня такое ощущение, что тебя собираются еще до
конца недели вызвать на ковер.
- Поэтому мне и нужна твоя помощь.
- Боюсь, ничем не смогу помочь. - Он неожиданно увидел
свое отражение в зеркале и на мгновение залюбовался укладкой
волос на голове.
- И помощь Адама тоже, - добавила она.
Адам Орсино, который до этого момента потягивал кофе и
выглядел погруженным в размышления, вздрогнул, словно от
неожиданного пинка сзади и выдавил: - Почему я? _ Его пухлые
губы задрожали.
- Потому что вы здесь специалисты по лазерам. Джим -
теоретик, и Адам - инженер. А я придумала такое применения для
лазера, которое вам и не снилось. Я не смогу их убедить одна,
а вы вдвоем сможете.
- В том случае, - сказал Берковиц, - если ты сможешь
сначала убедить нас.
- Хорошо. Допустим, вы позволите мне отнять час вашего
драгоценного времени, если вы не боитесь, что вам покажут
нечто совершенно новое о лазерах. Можете потратить на это то
время, когда вы пьете кофе.
* * *
Все прочее в лаборатории Реншой затмевал компьютер. Нельзя
сказать, что он был необычно большим, но выглядел вездесущим.
Реншоу разработала свою технику обращения с компьютером, и
можифицировала и наращивала в нем блоки до тех пор, пока никто
кроме нее (и, как иногда полагал Берковиц, даже она сама) не
мог уверенно с ним обращаться. Не такой уж неплохой результат
для биолога, говорила она.
Она молча закрыла дверь, затем повернулась и неулыбчиво
взглянула на обоих. Берковиц с неудовольствием ощутил немного
неприятный запах, а шевелящийся нос Орсино подтвердил, что тот
его тоже почувствовал.
- Позвольте мне перечислить для вас применения лазера, -
сказала Реншоу. - Если вы не возражаете против такой
дилетантской лекции. Лазер - источник когерентного излучения,
все световые волны которого имеют одну длину и движутся в
одном направлении, поэтому оно лишено помех и может
использоваться в голографии. Модулируя световые волны, вы
можем с высокой точностью наложить на них информацию. Более
того, поскольку длина волны лазера в миллион раз меньше, чем у
радиоволн, лазерный луч может нести в миллион раз больше
информации, чем эквивалентный радиолуч.
Берковиц явно забавлялся. - Вы работаете над лазерной
системой связи, Дженни?
- Ничего подобного, - возразила она. - Я оставляю столь
очевидные достоинтсва физикам и инженерам. Лазер также
способен концентрировать порции энергии на микроскопической
площади и выделять эру энергию по частям. при больших
мощностях можно вызрывать водород и, возможно, начать
управляемую ядерную реакцию...
- Убежден, что и этого у вас нет, - сказал Орсино, чья
лысая голова блестела в свете флуоресцентных ламп.
- Нет. Я и не пыталась. при малых мощностях можно
пробивать отверстия в самых огнеупорных материалах, сваривать
детали, обрабатывать их нагревом, делать углубления и
разметку. Можно так быстро удалить или выжечь крошечные порции
вещества в ограниченной области, что вещество вокруг даже не
успеет нагреться. Так можно обрабатывать зубную эмаль,
сетчатку глаз и так дклее. И, конечно же, лазер - это
усилитель, способный усиливать слабые сигналы с большой
точностью.
- А зачем вы нам все это говорите? - спросил Берковиц.
- Чтобы показать, как эти свойства могут быть использованы
в моей области, нейрофизиологии.
Она пригладила рукой свои темные волосы, словно впервые
заволновалась. - Десятилетиями, - сказала она, - мы умели
измерять очень слабые изменяющиеся потенциалы мозга и
записывать их в виде электроэнцефалограмм, ЭЭГ. Мы получали
альфа, бета и дельта-волны, тета-волны, различные вариации в
различное время, в зависимости от того, открыты или закрыты
глаза, дремлет или бодрствует человек. Но информации из всего
этого мы получили очень мало.
Беда в том, что мы записываем перекрестные комбинации сигналов
десяти миллиардов нейронов. Это то же самое, что слушать
разговоры всех людей на Земле, даже больше - 1,25 населения
Земли - с большого расстояния, и пытаться услышать отдельные
разговоры. Мы можем зарегистрировать какие-то крупные, общие
изменения - мировую войну или повышение громкости шума - но
ничего более тонкого. Содным образом мы можем отметить
некоторые крупные неисправности мозга, к примеру, эпилепсию,
но ничего более мелкого.
Предположим теперь, что мозг можно просвечивать тончайшим
лазерным лучом, клетку за клеткой, и так быстро, что ни одна
из них не получит достаточно энергии, чтобы существенно
повысить свою температуру. Мизерные потенциалы каждой клетки
могут по принципу обратной связи воздействовать на луч лазера,
и эти модуляции можно будет усилить и записать. Тогда вы
получите новый вид измерений, лазерную энцефалографию, ЛЭГ,
если хотите, которая будет содержать в миллион раз больше
информации, чем обычная ЭЭГ.
- Отличная мысль, - сказал Берковиц. - Но всего лишь мысль.
- Более чем мысль, Джим. Я работала над этим пять лет,
поначалу в свободное время. А потом и в рабочее, что больше
всего волнует наше начальство, потому что я не посылаю им
отчетов.
- А почему?
- Потому что работа дошла до стадии, когда она выглядит
слишком безумной, до той стадии, когда я должна занть, где я
нахожусь и должна быть уверена, что сначала получу поддержку.
Она отдернула ширму, за которой оказалась клетка, где
сидели две мартышки с печальными глазами.
Берковиц и Орсино переглянулись. Берковиц коснулся своего
носа. - По-моему, чем-то попахивает.
- А что ты с ними делаешь? - спросил Орсино.
- По-моему, - сказал Берковиц, - она просвечивает у
мартышек мозги. Верно, Дженни?
- Я начинала со значительно более мелких животных. - Она
открыла клетку и вытащила одну мартышку, похржую на печального
старичка с бакенбардами.
Она обняла мартышку, погладила ее и несильно привязала к
креслу.
- Что ты делаешь? - спросил Орсино.
- Я не могу допустить, чтобы она бегала во время
эксперимента, и не могу усыпить ее, чтобы эксперимент не
нарушить. В ее мозг вживлено несколько электродов, и сейчас я
подключу их к моей ЛЭГ-установке. Вот лазер, которым я
пользуюсь. Думаю, вы узнали эту модель, и мне не надо
перечислять его параметры.
- Спасибо, - сказал Берковиц, - но можешь рассказать, что
нам придется увидеть.
- Это столь же легко, как и показать. просто смотрите на
экран.
Она со спокойной уверенностью присоединила провода к
электродам, затем повернула регулятор, который уменьшил
яркость горящих над головой ламп. На экране появилась
иззубренная мешанина пиков и провалов в виде яркой четкой
линии, испещренной вторичными и третичными пичками. она
медленно и незначительно изменялась, но иногда резко меняла
свой вид. Создавалось такое впечатление, что кривая жевет
своей жизнью.
- Это, - сказала Реншоу, - всего лишь информация ЭЭГ, но с
гораздо большим количеством деталей.
- Которых тебе достаточно, - спросил Орсино, - чтобы
сказать, что происходит в отдельных клетках?
- Теоретически да. Практически - нет. Пока нет. Но можно
выделить из этой общей кривой ЭЭГ отдельные составляющие.
Смотрите.
Она нажала клавишу компьютера, и линия изменилась, потом
изменилась еще раз. То это была небольшая, почти правильная
волна, перемещающаяся вперед и назад почти с четкостью
бьющегося сердца, то острая и зазубренная, то прерывистая, то
почти безо всяких деталей - и все это в быстрых переключениях
геометрического сюрреализма.
- Ты хочешь стакзать, - спросил Берковиц, - что каждая
частичка мозга настолько отличается от другой?
- Нет, - ответила РЕншоу. - Ничего подобного. Мозг в очень
большой степени голографическое устройство, но в его различных
частях есть мелкие сдвиги интенсивности, и Майк может выделять
их как отклонения от нормы и использовать ЛЭГ-установку для их
усиления.
- Кто такой Майк? - спросил Орсино.
- Майк? - отозвалась Реншоу, на мгновение удивившись. Кожа
на ее щеках на секунду вспыхнула. - Разве я не сказала...
словом, я его иногда так называю. Это сокращение слов "мой
компьютер". - она обвела рукой комнату. - Мой компьютер. Майк.
Очень сложно запрограммированный.
Берковиц кивнул и сказал: - Хорошо, Дженни, но к чему все
это? Если ты сделала новое устройство для исследования мозга с
помощью лазера, то прекрасно. Это интересное применение, и ты
права, что я бы о таком не подумал - но все же я не
нейрофизиолог. Но почему бы не описать его в отчете? По-моему,
начальство поддержит...
- Но это всего лишь начало. - Она выключила сканирующее
устройство и положила мартышке в рот кусочек фрукта. Обезьяна
не выглядела испуганной и не показывала, что ей что-то не
нравится. Она медленно жевала. Реншой отключила провода, но
оставила мартышку привязанной.
- Я могу идентифицировать различные отдельные кривые, -
сказала Реншоу. - Некотороые свяханы с органами чувств, другие
с реакцией внутренних органов, некоторые с эмоциями. Можно
многого добиться и с этим, но я не хочу на этом
останавливаться. Самая интересная из кривых та, что связана с
абстрактным мышлением.
Пухлое лицо Орсино сморщилось от недоверия. - Откуда это
известно?
- Эта особая форма кривой делается все более выраженной,
если двигаться в животном царстве в направлении усложнения
мозга. Ни с одной другой кривой подобного не происходит. Кроме
того... - она остановилась, а затем, словно собравшись с
мыслями, продолжила: - Эти кривые усиливаются в огромной
степени. Они могут быть уловлены, детектированы. Можно
сказать... возможно... что это... мысли...
- Боже мой! - сказал Берковиц. - Телепатия!
- Да, - с вызовом произнесла она. - именно так.
- Не удивительно, что ты не захотела писать отчет.
Продолжай, Дженни.
- А почему бы и нет? - сказала Реншоу уже спокойнее. -
Разумеется, не может быть телепатии, использующей лишь
неусиленные изменения потенциала человеческого мозга, как
невозможно разгляжеть детали марсианской поверхности
невооруженным глазом. Но как только были изобретены
инструменты... телескоп... и э т о...
- Тогда расскажи начальству.
- Нет, - сказала Реншоу. - Они не поверят. Они попытаются
меня остановить. Но им придется поверить т е б е, Джим, и т е
б е, Адам.
- И что же, по-твоему, я им скажу?
- То, что увидите сами. Сейчас я подключу мартышку снова,
а Майк... мой компьютер, уловит кривую абстрактной мысли. Это
займет несколько секунд. Компьютер всегда выделяет эту кривую,
если только не получит команду не делать этого.
- Почему? Потому что компьютер тоже думает? - рассмеялся
Берковиц.
- Это вовсе не так смешно, - ответила Реншоу. - Я
подозреваю, что тут е с т ь резонанс. Этот компьютер
достаточно сложен, чтобы создать электронную структуру с
элементами, сходными с кривой абстрактной мысли. Во всяком
случае...
На экране снова мелькали волны обезьяннего мозга, но уже
не те кривые, что они видели раньше. На этот раз это была
почти лохматая от сложности кривая, которая непрерывно
изменялась.
- Я ничего не различаю, - сказал Орсино.
- Вам надо включиться в приемную цепь, - сказала Реншоу.
- То есть ввести в мозг электроды? - спросил Берковиц.
- Нет, только наложить их на череп. Этого будет
достаточно. Я предпочла бы тебя, Адам, потому что у тебя нет
изоляции из волос... Да не бойтесь вы, я сама подключалась.
Это не больно.
Орсино подчинился с явной неохотой. Было заметно, что
егомускулы напряжены, но он позволил закрепить на своей голове
провода.
- Что-нибудь чувствуешь? - спросила Реншоу.
Орсино кивнул и стал прислушиваться. Он невольно
заинтересовался происходящим. - Кажется, я ощущаю гудение, -
сказал он, - и... слабое попискивание... и, как смешно... что-
то вроде подергивания...
- На мой взгляд, - сказал Берковиц, - мартышка вряд ли
думает словами.
- Конечно. нет, - сказала Реншоу.
- Ну, а тогда, сказал Берковиц, - если ты предполагаешь,
что какое-то попискивание и подергивание означают мысль, то
это лишь предположение. И не убедительное.
- Тогда следует опять подняться вверх по шкале, - сказала
Реншоу. - Она отвязала мартышку и посадила ее в клетку.
- Ты хочешь сделать опыт на ч е л о в е к е? - с
недоверием спросил Орсино.
- Я его сделаю на с е б е, на л и ч н о с т и.
- Ты вживила себе электроды...
- Н е т. В моем случае у компьютера есть гораздо более
сильный источник сигналов. Мой мозг в десять раз массивнее,
чем у мартышки. Майк может принимать мои кривые сквозь череп.
- Откуда ты знаешь? - спросил Берковиц.
- Неужели вы думаете, что я первый раз ставлю опыты на
себе? А теперь помогите мне одеть вот это. Хорошо.
Ее пальцы пробежали по клавиатуре компьютера, и на экране
сразу же замелькала причудливо извивающаяся кривая, настолько
сложная, что создавалось впечатление хаоса.
- Установите, пожалуйста, свои провода на место, -
попросила Реншоу.
Орсино выполнил просьбу с помошью Берковица, который явно
не одобрял происходящее полностью. Орсино кивнул и
прислушался. - Я слышу слова, - скзал он, - но они несвязные и
перекрывающиеся, как будто говорят разные люди.
- Я пыталась ни о чем не думать, - сказала Реншоу.
- Когда вы разговариваете, я слышу эхо.
- Не разговаривайте, Дженни, - сухо сказал Берковиц. -
Раскройте свой мозг и посмотрим, услышит ли он, как вы д у м а
е т е.
- Я не слышу эхо, когда говоришь т ы, Джим.
- Если ты не заткнешься, - сказал Берковиц, - то вообще
ничего не услышишь.
Все трое напряженно замолчали. Затем Орсино кивнул, взял
со стола ручку и бумагу и что-то записал.
Реншоу протянула руку, щелкнула выключателем, высвободила
голову из-под проводов и встряхнула волосами, приводя их в
порядок. - Надеюсь, - сказала она, - что вы записали такую
фразу: "Адам, поднимите скандал в главном оффисе, и Джим съест
ворону".
- Это именно то, что я записал, - сказал Орсино, - слово в
слово.
- Ну, вот и разобрались, - сказала Реншоу. - Работающая
телепатия, так что нам больше не придется передавать друг
другу всякую чепуху. Подумайте о ее применении в психиатрии и
лечении умственных заболеваний. Подумайте о ее использовании в
образовании и обучающих машинах. представьте ее в
расследовании преступлений.
Глаза Орсино расширились. - Если честно, то ее социальные
приложения просто потрясающие. Не думаю, что что-либо подобное
будет разрешено.
- А почему бы и нет? Под соответствующим контролем закона?
- безразлично скзала Реншоу. - В любом случае, если вы двое
сейчас присоединитесь ко мне, наш объединенный вес сможет это
удержать и протолкнуть через препятствия. И если вы пойдете со
мной, то это будет Нобелевская по...
- Я не хочу, - мрачно ответил Берковиц. - Не сейчас.
- Что? Что ты хочешь этим сказать? - яростно спросила
Реншоу, холодное красивое лицо которой внезапно вспыхнуло.
- Телепатия слишком нежная вещь. Она чересчур удивительна,
слишком желанна. А вдруг мы обманываем сами себя?
- Так послушай сам, Джим.
- И я могу ввести себя в заблуждение. Нужен контроль.
- Что значит "контроль"?
- Замкни накоротко источник мыслей. Никаких животных. Ни
мартышек, ни людей. пусть Орсино послушает металл, стекло и
лазерный луч, и если он и тогда что-то услышит, то значит мы
все обманываемся.
- А если он ничего не услышит?
- Тогда я буду слушать, и если не глядя - из другой
комнаты - смогу сказать, подключились вы цепи, или нет, вот т
о г д а я подумаю, присоединяться к вам, или нет.
- Ну что же, - сказала Реншоу, - попробуем контрольный
опыт. Я его не проводила, но это нетрудно устроить. - Она
взялась за висящие над ее головой провода и начала соединять
их между собой. - А теперь, Джим, если вы продолжаете...
Но не успела она закончить фразу, как раздался холодный
чистый звук, такой же чистый и ясный, как звон бьющейся
льдинки:
- Наконец-то!
- Что? - спросила Реншоу.
- Кто это сказал... - удивился Орсино.
- Кто-нибудь произносил "наконец-то"? - спросил Берковиц.
- Это был не звук, - сказала побледневшая Реншоу. - Слова
раздались в моей... и вы оба тоже...
Чистый звук послышался снова: - Я ма...
Реншоу разорвала соединенные провода, и наступила тишина.
- По-моему, - еле слышно произнесла она, - это мой компьютер.
Майк.
- То есть, по-вашему, он д у м а е т? - почти таким же
шепотом отозвался Орсино.
Реншоу ответила кким-то незнакомым голосом, который
постепенно обрел громкость: - Я же г о в о р и л а, что он
достаточно сложен, чтобы... как вам кажется... он всегда
автоматически настраивался на кривую абстрактной мысли, чей бы
мозг ни был подключен. Не кажется ли вам, что в отсутствие
такого мозга он настроился на самого себя?
Наступила тишина, потом Берковиц сказал: - Ты пытаешься
утверждать, что этот компьютер думает, но он не может выражать
свои мысли, пока вынужден выполнять программу. И если ему дать
возможность использовать ЛЭГ-установку...
- Но такого не может быть, - пискнул Орсино. - Никто ведь
не был подключен на прием. Это совсем разные вещи.
- Работающий компьютер, - сказала реншоу, - потребляет
гораздо большую мощность, чем человеческий мозг. Наверное, он
способен усилить свои сигналы до такой степени, что мы в
состоянии уловить их безо всяких приспособлений. Иначе как
можно объяснить...
- Ну что же, - резко произнес Берковиц, - в таком случае
ты изобрела новое применение лазера. Оно позволяет нам
разговаривать с компьютером как с независимым разумом, лицом к
лицу.
- О боже, - сказала Реншоу, - что же нам теперь делать?
I.Asimov. Think! (c) 1977
(с) 1989 перевод с английского А.Новикова
ОБЕЗЬЯНИЙ ПАЛЕЦ
- Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да, -
произнес Марми Таллин в шестнадцати различных тональностях и ударениях,
при этом его кадык на длинной шее конвульсивно дергался. Марми
писатель-фантаст.
- Нет, - ответил Лемюэль Хоскинс, непоколебимо глядя сквозь свои очки
в стальной оправе. Хоскинс - издатель научной фантастики.
- Значит, вы не принимаете научный тест. Вы меня не слушаете. Я
забаллотирован? - Марми приподнялся на цыпочках, опустился, несколько раз
повторил этот процесс, тяжело дыша. Пальцами он вцепился себе в волосы.
- За один, против шестнадцать, - сказал Хоскинс.
- Послушайте, - снова начал Марми, - почему это вы всегда правы?
Почему неправ всегда я?
- Марми, посмотрите этому в лицо. Мы судим по-разному. Если тираж
журнала уменьшится, я буду разорен. Засяду по уши. Президент общества
космических издателей начнет задавать вопросы. Он примется изучать цифры.
Но тираж не падает. Напротив, он растет. Поэтому я хороший издатель. Что
касается вас, то когда издатели принимает ваши рукописи, вы талант. Но
когда не принимают, вы бездарь. В данный момент вы бездарь.
- Есть и другие издатели. Вы не один, - Марми вытянул руки,
растопырив пальцы. - Считать умеете? Вот сколько фантастических журналов с
радостью возьмут рассказы Таллина не глядя.
- Gesundheit [на здоровье, (нем.)], - сказал Хоскинс.
- Послушайте, - голос Марми стал сладким, - вы хотите, чтобы я внес
два изменения, верно? Вам нужна вступительная сцена с битвой в космосе.
Ладно, сделал. Она уже тут. - Он помахал рукописью под носом у Хоскинса, и
тот отодвинулся, как от дурного запаха.
- Но вы хотите также, чтобы в самой середине действия произошла
ретроспекция, сцена на корабле, - продолжал Марми, - и вот этого вы не
можете получить. Внеся это изменение, я уничтожу концовку, в которой
сейчас есть и пафос, и глубина, и чувство.
Издатель Хоскинс уселся в кресло и обратился к секретарше, которая
все это время продолжала печатать. Она привыкла к таким сценам.
Хоскинс сказал:
- Вы слышали, мисс Кейн? _О_н_ говорит о пафосе, глубине и чувстве.
Что писатель знает о таких вещах? Послушайте, введя вставку, вы усиливаете
интерес, укрепляете рассказ, делаете его более ценным.
- Чем я его делаю ценнее? - с болью воскликнул Марми. - Вы хотите
сказать, что если я посажу в корабль несколько парней и заставлю их
говорить о политике и социологии в ожидании взрыва, рассказ станет ценнее?
О, Боже!
- Но иначе нельзя. Если вы дождетесь кульминации и потом начнете
обсуждать политику и социологию, читатель уснет над вашим рассказом.
- Я пытаюсь сказать вам, что вы ошибаетесь, и могу это доказать. Что
смысла спорить, когда я организовал научный эксперимент...
- Научный эксперимент? - Хоскинс снова апеллировал к секретарше. -
Как вам это нравится, мисс Кейн? Он считает себя одним из своих героев.
- Я случайно знаком с одним ученым.
- Кто это?
- Доктор Арндт Торгессон, профессор психодинамики Колумбийского
университета.
- Никогда о нем не слышал.
- Полагаю, это о многом говорит, - с презрением сказал Марми. - _В_ы
о нем никогда не слышали. Вы и об Эйнштейне не слышали, пока ваши авторы
не стали упоминать его в рассказах.
- Очень остроумно. Какая гадость! Так что с этим Торгессоном?
- Он разработал способ научной оценки качества рукописи. Это
грандиозная работа. Это... это...
- И это тайна?
- Конечно, тайна. Он не профессор из фантастики. В фантастике когда
человек разрабатывает теорию, он тут же оповещает об этом все газеты. В
реальной жизни так не бывает. Ученый годы проводит в экспериментах, пока
не опубликует что-нибудь. Публикация - это серьезное дело.
- Тогда откуда _в_ы_ об этом знаете? Простой вопрос.
- Так случилось, что профессор Торгессон мой поклонник. Ему нравятся
мои рассказы. Он считает меня лучшим писателем в этом жанре.
- И он показал вам свою работу?
- Да. Я предвидел, что вы заупрямитесь насчет этого рассказа, и
попросил его провести для нас эксперимент. Он согласился, если мы не будем
об этом рассказывать. Он сказал, что эксперимент интересный. Он сказал...
- Но почему такая таинственность?
- Ну... - Марми колебался. - Послушайте, предположим, у вас есть
обезьяна, которая печатает текст "Гамлета".
Хоскинс в тревоге смотрел на Марми.
- Вы что, розыгрыш тут устраиваете? - Он повернулся к мисс Кейн. -
Когда писатель десять лет проработает в фантастике, без клетки он опасен.
Мисс Кейн продолжала быстро печатать.
Марми сказал:
- Вы меня слышали: обычная обезьяна, выглядит даже забавнее среднего
издателя. Я договорился на сегодня. Идете со мной?
- Конечно, нет. Вы думаете, я оставлю кипу рукописей вот такой
высоты, - он резко провел ладонью по горлу, - ради вашей глупой шутки?
Думаете, буду подыгрывать клоуну?
- Это не шутка, Хоскинс. Ставлю обед в любом ресторане по вашему
выбору. Мисс Кейн свидетельница.
Хоскинс снова сел.
- Вы меня угостите обедом? Вы, Мармадьюк Таллин, самый известный в
Нью-Йорке должник, собираетесь оплатить чек?
Марми содрогнулся, но не от упоминания о своей неспособности оплатить
чек, а от своего имени во всей его ужасной трехсложности. Он сказал:
- Повторяю. Обед: что хотите и где хотите. Бифштексы, грибы, грудка
рябчика, марсианский крокодил - что угодно.
Хоскинс встал и снял со шкафа шляпу.
- Не могу упустить возможность взглянуть, как вы достаете старую
большую долларовую банкноту из левого фальшивого каблука, где она
пролежала с девятьсот двадцать восьмого. Я иду с вами в Бостон...
Доктор Торгессон был польщен. Он тепло пожал руку Хоскинсу и сказал:
- Я читаю "Космические рассказы" с самого приезда в эту страну,
мистер Хоскинс. Прекрасный журнал. Особенно мне нравятся рассказы мистера
Таллина.
- Слышите? - спросил Марми.
- Слышу. Марми говорит, что у вас есть талантливая обезьяна,
профессор.
- Да, - ответил Торгессон, - но, конечно, это конфиденциально. Я не
готов еще к публикации, а преждевременная публикация может уничтожить мою
профессиональную карьеру.
- Все сохранится под шляпой издателя, профессор.
- Хорошо, хорошо. Садитесь, джентльмены, садитесь. - Он начал
расхаживать перед ними. - Что вы рассказывали мистеру Хоскинсу о моей
работе, Марми?
- Ничего, профессор.
- Вот как. Ну, что ж, мистер Хоскинс, как издатель журнала научной
фантастики, вы, я не сомневаюсь, знаете все о кибернетике.
Хоскинс позволил сосредоточенно интеллигентному взгляду просочиться
за стальную оправу своих очков. Он сказал:
- А, да. Компьютеры... Массачузетский технологический... Норберт
Винер... - И что-то еще.
- Да. Да. - Торгессон заходил быстрее. - Тогда вы знаете, что был на
основе кибернетических принципов создан шахматный компьютер. Шахматные
правила и цель игры встроены в его цепи. Если дать машине определенную
позицию, она сможет рассчитать все вероятные ходы с их последствиями и
выбрать тот ход, который с наибольшей вероятностью ведет к победе. Она
может при этом учитывать даже темперамент противника.
- А, да, - сказал Хоскинс, глубокомысленно поглаживая подбородок.
Торгессон продолжал:
- Представьте себе аналогичную ситуацию, в которой машине дают
фрагмент художественного произведения, к которому компьютер может
добавлять слова из своей памяти, где сосредоточен весь словарь языка.
Естественно, такую машину нужно снабдить чем-то вроде пишущей машинки. И
конечно, такой компьютер будет гораздо, гораздо сложнее шахматного.
Хоскинс беспокойно заерзал.
- Обезьяна, профессор. Марми упоминал обезьяну.
- Но я как раз к этому и веду, - ответил Торгессон. - Естественно,
никакая машина не может достичь такой сложности. Но человеческий мозг...
Человеческий мозг сам по себе тоже компьютер. Конечно, я не мог
использовать мозг человека. Закон, к сожалению, не позволяет. Но даже мозг
обезьяны, соответственно подготовленный, может сделать больше, чем любая
созданная человеком машина. Подождите! Сейчас я принесу маленького Ролло.
Он вышел из комнаты. Хоскинс немного подождал, потом осторожно
взглянул на Марми. И сказал:
- Ну, Братец!
- В чем дело? - спросил Марми.
- В чем дело? Это фальшивка. Скажите, Марми, где вы взяли этого
мошенника?
Марми рассердился.
- Мошенника? Это подлинный кабинет профессора в "Фэйервезер Холл", в
Колумбийском университете. Университет вы узнали, надеюсь? Видели статую
Альма Матер на 16 улице? Я вам показывал кабинет Эйзенхауэра.
- Конечно, но...
- А это кабинет доктора Торгессона. Посмотрите на пыль. - Он подул на
книгу, подняв облака пыли. - Одна только пыль свидетельствует, что это
подлинный кабинет. А посмотрите название книги. "Психодинамика
человеческого поведения". Автор профессор Арндт Рольф Торгессон.
- Хорошо, Марми, хорошо. Торгессон существует, и это его кабинет.
Откуда вы узнали, что подлинный профессор в отпуске, и как проникли в его
кабинет, я не знаю. Но неужели вы пытаетесь меня убедить, что этот шут с
компьютерами и обезьяной и есть подлинный профессор?
- У таких подозрительных людей, как вы, бывает очень несчастное
детство.
- Это всего лишь результат общения с писателями, Марми. Я уже выбрал
ресторан, и обойдется это вам недешево.
Марми фыркнул:
- Ничего из тех несчастных пенни, что вы мне платили. Тише, он
возвращается.
За шею профессора цеплялась обезьянка капуцин очень меланхоличного
вида.
- Это маленький Ролло, - сказал Торгессон. - Поздоровайся, Ролло.
Обезьянка потянула его за волосы.
Профессор сказал:
- Боюсь, он устал. У меня есть образец его работы.
Он опустил обезьянку, позволив ей держаться за его палец, а сам
достал из кармана пиджака два листа бумаги и протянул их Хоскинсу.
Хоскинс прочел:
- Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Достойно ли души терпеть удары
и щелчки обидчицы судьбы иль лучше встретить с оружьем войско бед и
положить конец волненьям? Умереть. Забыться. И все. И знать, что этот сон
- предел сердечных мук... [Пер. Б.Пастернака].
Он поднял голову.
- Это напечатал маленький Ролло?
- Вернее, это копия того, что он напечатал.
- Ага, копия. Ну, маленький Ролло плохо знает Шекспира. У Шекспира
"встретить с оружьем море бед".
Торгессон кивнул.
- Вы совершенно правы, мистер Хоскинс. Шекспир действительно написал
"море". Но видите ли, это смешанная метафора. Невозможно сражаться с морем
при помощи оружия. С оружием сражаются против войска. Ролло выбрал
подходящее по ритму слово "войско". Это одна из редких ошибок Шекспира.
Хоскинс сказал:
- Покажите, как он печатает.
- Конечно. - Профессор поставил на маленький столик машинку. От нее
шел провод. Профессор объяснил: - Нужна электрическая машинка, иначе
потребуется слишком большое физическое усилие. Необходимо также
подсоединить Ролло к трансформеру.
Он сделал это с помощью двух электродов, на восьмую дюйма выступавших
из черепа маленького животного.
- Ролло, - сказал он, - подвергся очень тонкой операции мозга, во
время которой провода были подсоединены к разным участкам его мозга. Мы
можем отключить его действия и использовать его мозг просто как компьютер.
Боюсь, что подробности будут слишком...
- Пусть печатает, - сказал Хоскинс.
- А что вы бы хотели?
Хоскинс быстро соображал.
- Он знает "Лепанто" Честертона?
- Он ничего не знает. Он только рассчитывает. Просто прочтите
небольшой отрывок, чтобы он мог оценить настроение и стиль и рассчитать
продолжение по первым словам.
Хоскинс кивнул, расправил грудь и загремел:
- Белые фонтаны падают с солнечных дворов, и Солдан Византийский
улыбается им. Смех, подобный фонтанам, застыл в лице того, кого боятся все
люди. Он тревожит лесную тьму, тьму его бороды; он завивается вокруг
кроваво-красного полумесяца, полумесяца его губ; моря всего мира
потрясаются его кораблями...
- Достаточно, - сказал Торгессон.
Наступила тишина. Обезьянка серьезно рассматривала пишущую машинку.
Торгессон сказал:
- Процесс требует некоторого времени, конечно. Маленькому Ролло нужно
принять во внимание романтизм этого произведения, слегка архаический
стиль, ритм и так далее.
И тут маленький черный палец нажал клавишу. Это была буква "о".
- Он не использует большие буквы, - сказал ученый, - и знаки
препинания тоже, и у него бывает много ошибок. Поэтому я обычно
перепечатываю его работу.
Маленький Ролло коснулся клавиши "н", потом "и". Потом после долгого
раздумья нажал на пробел.
- Они, - прочел Хоскинс.
Начали появляться слова:
- они об рушивались набе лые рес публики италии устрем ля лись
вадриатику как львым оря папа вот чаянии взметнулр уки ипризвал всех
христяьн скихры царей под зна мякреста.
- Боже мой! - сказал Хоскинс.
- Такое продолжение? - спросил Торгессон.
- Клянусь любовью святого Петра! - не мог прийти в себя Хоскинс.
- Если так, то Честертон очень хороший поэт.
- Святой дым! - воскликнул Хоскинс.
- Видите! - сказал Марми, массируя плечо Хоскинса. - Видите, видите,
видите! Видите, - добавил он.
- Будь я проклят, - сказал Хоскинс.
- Послушайте, - сказал Марми, трепля свои волосы, пока они не стали
напоминать хохолок попугая, - перейдем к делу. Давайте попробуем мой
рассказ.
- Да, но...
- Это в пределах возможностей маленького Ролло, - заверил его
Торгессон. - Я часто читаю Ролло отрывки из лучших фантастических
рассказов, включая, конечно, рассказы Марми. Удивительно, как улучшаются
некоторые.
- Дело не в этом, - сказал Хоскинс. Любая обезьяна может сочинять
лучшую фантастику, чем большинство этих писак. Но в рассказе Таллина
тринадцать тысяч слов. Обезьяна будет печатать его целую вечность.
- Вовсе нет, мистер Хоскинс, вовсе нет. Я прочту ему рассказ, а в
нужном месте мы позволим ему продолжить.
Хоскинс сложил руки,
- Валяйте. Я готов.
- А я, - сказал Марми, - более чем готов. - И он тоже сложил руки.
Маленький Ролло сидел, пушистый крошечный клубок каталептического
страдания, а негромкий голос доктора Торгессона поднимался и опускался в
периодах описания космической битвы и последующих стремлений пленных
землян вернуть себе свой захваченный корабль.
Один из героев выбрался из корабля, и доктор Торгессон с восторгом
следил за развитием событий. Он прочел:
- Стенли замер в молчании вечных звезд. Больное колено рвало его
подсознание; он ждал, чтобы чудовища услышали его стук и...
Марми отчаянно дернул доктора Торгессона за рукав. Торгессон поднял
голову и отсоединил маленького Ролло.
- Все, - сказал Марми. - Видите ли, профессор, именно здесь Хоскинс
запускает свои липкие пальцы в мой труд. Я продолжаю сцену за пределами
корабля, пока Стенли не одерживает победу и не возвращает корабль
землянам. Потом я начинаю объяснять. Хоскинс хочет, чтобы я прервал сцену
снаружи, вернулся внутрь, остановил действие на две тысячи слов, потом
снова вышел наружу. Слышали когда-нибудь подобный вздор?
- Пусть обезьяна решает, - сказал Хоскинс.
Доктор Торгессон включил маленького Ролло, и черный дрожащий палец
нерешительно потянулся к клавиатуре. Хоскинс и Марми одновременно
наклонились вперед, их головы легко столкнулись над маленьким телом Ролло.
Обезьянка нажала клавишу "н".
- Н, - подбодрил Марми и кивнул.
- Н, - согласился Хоскинс.
Машинка напечатала "а", потом все быстрее продолжала:
- нача лидействовать стенли в бессиль номужасе ждалпо ка откроютсялю
ки ипока жутся одетые в скафандрыбез жа лостные лары...
- Слово в слово! - в восторге сказал Марми.
- Он хорошо усвоил ваш сентиментальный стиль.
- Мой стиль нравится читателям.
- Не понравился бы, если бы их средний коэффициент интеллекта не
был... - Хоскинс смолк.
- Давайте, - сказал Марми, - говорите. Говорите. Скажите, что их
коэффициент как у двенадцатилетнего ребенка, и я процитирую вас во всех
фантастических журналах страны.
- Джентльмены, - сказал Торгессон, - джентльмены. Вы пугаете
маленького Ролло.
Они повернулись к машинке, которая продолжала уверенно выводить:
- звездыдви ига лись по своим орби тама чувства стенли наста ивалич
то корабль не подвижен.
Каретка отъехала, начиная новую строку. Марми затаил дыхание. Вот
здесь...
Маленький палец протянулся и напечатал *.
Хоскинс закричал:
- Звездочка!
Марми пробормотал:
- Звездочка.
Торгессон спросил:
- Звездочка?
Вслед за первой появилась целая цепочка звездочек.
- Ну, вот и все, братец, - сказал Хоскинс. Он быстро объяснил
ситуацию Торгессону: - Марми привык линией звездочек обозначать
решительную перемену действия. А это именно то, что мне нужно.
Машинка начала абзац:
- внутри корабля...
- Выключите, профессор, - сказал Марми.
Хоскинс потер руки.
- Когда я получу переработанный текст, Марми?
Марми холодно спросил:
- Какой переработанный текст?
- Вы сами сказали: версию обезьяны.
- Сказал. я привел вас сюда, чтобы показать. Этот маленький Ролло -
машина; холодная логичная машина.
- Ну и что?
- Но дело в том, что хороший писатель не машина. Он пишет не умом, а
сердцем. Своим сердцем. - Марми постучал себя по груди.
Хоскинс застонал.
- Что вы со мной делаете, Марми? Если начнете эту тягомотину о душе и
сердце писателя, меня вырвет прямо перед вами. Давайте останемся на
прежней обычной основе: вы пишете, я вам плачу.
Марми сказал: "Послушайте минутку. Маленький Ролло поправил Шекспира.
Вы сами на это указали. Маленький Ролло хочет, чтобы Шекспир говорил
"войско бед", и с машинной точки зрения он совершенно прав. "Море бед" в
данной ситуации - это смешанная метафора. Но неужели вы думаете, что
Шекспир не знал этого? Просто Шекспир знал, как нарушать правила, вот и
все. Маленький Ролло - машина и не может нарушить правила, а хороший
писатель не просто может, а _о_б_я_з_а_н_. "Море бед" производит гораздо
большее впечатление; в этой метафоре красота и мощь. И к дьяволу то, что
метафора смешанная.
- Когда вы велите мне сменить сцену действия, вы следуете
механическим правилам привлечения внимания, и, конечно, маленький Ролло
соглашается с вами. Но я знаю, что должен нарушить правила, чтобы конец
произвел на читателя глубокое эмоциональное воздействие. Иначе у меня
получится механический продукт, который может создать и компьютер.
Хоскинс сказал:
- Но...
- Давайте, - сказал Марми, - голосуйте за механический подход. В
таком случае Ролло лучший из редакторов.
Хоскинс с дрожью в голосе сказал:
- Хорошо, Марми, я беру ваш рассказ в прежнем виде. Нет, не давайте
его мне: отправьте почтой. Я сейчас поищу поблизости бар.
Он надел шляпу и повернулся, собираясь уходить. Торгессон сказал ему
вслед:
- Пожалуйста, никому не говорите о маленьком Ролло.
Прощальная реплика донеслась перед тем, как хлопнула дверь:
- Вы думаете, я спятил?..
Марми, убедившись, что Хоскинс ушел, потер руки.
- Неплохо поработал, - сказал он, указывая пальцем на свой висок. -
Вот эта продажа мне понравилась. Никогда с такой радостью не продавал
рассказ, профессор. - И он весело свалился на ближайший стул.
Торгессон посадил Ролло себе на плечо. Он спросил:
- Но, Мармадьюк, что бы вы стали делать, если бы маленький Ролло
напечатал ваш вариант?
На лице Марми появилось печальное выражение.
- Черт побери, - сказал он, - я ведь и думал, что он это сделает.
ПАУЗА
Порошок находился в тонкостенной прозрачной капсуле. Капсула, в свою
очередь, была завернута в двойную изолирующую пленку. В этой пленке с
интервалом в шесть дюймов укреплены были и другие капсулы.
Полоска двигалась. Каждая капсула застывала в металлическом зажиме
прямо напротив слюдяного окошка. На табло радиационного счетчика
появлялось число, оно регистрировалось на бумажном цилиндре. Капсула
передвинулась; ее место заняла следующая.
В 1-45 отпечаталось 308. Минуту спустя 256. Минуту спустя 391. Еще
минуту спустя 477. Минуту спустя 202. Еще минуту 251. Минутой позже 000.
Минутой позже 000. Минутой позже 000. Минутой позже 000.
Вскоре после двух Александр Джоханнисон проходил мимо счетчика, краем
глаза поглядывая на ряды чисел. Пройдя два шага, он остановился и
вернулся.
Промотал бумажный цилиндр назад, вернул в прежнее положение и сказал:
- С ума сойти!
Он сказал это с яростью. Высокий, худой, с большими руками, песочного
цвета волосами, светлыми бровями, он в тот момент выглядел усталым и
недоумевающим.
Джин Дамелли двигался с обычной легкой небрежностью, которую вносил
во все свои действия. Он смуглый, волосатый и низкорослый. Нос у него
когда-то был сломан, и от этого Джин совсем не походил на физика-атомщика.
Дамелли сказал:
- Мой проклятый Гейгер не работает, и мне совсем не хочется проверять
его. Есть сигарета?
Джоханнисон протянул пачку.
- А другие счетчики в здании?
- Я не пробовал, но, наверное, они в порядке.
- Мой счетчик тоже ничего не регистрирует.
- Не разыгрывай. Это ничего не значит. Пошли выпьем коки.
Джоханнисон сказал с большим напряжением, чем намеревался:
- Нет! Я иду к Джорджу Дьюку. Хочу взглянуть на его машину. Если и
она...
Дамелли потащился за ним.
- Она будет в порядке, Алекс. Не будь глупцом.
Джордж Дьюк выслушал Джоханнисона, неодобрительно глядя на него
поверх очков без оправы. Это лишенный возраста человек с малым количеством
волос и еще меньшим - терпения.
Он сказал:
- Я занят.
- Слишком заняты, чтобы сказать, работает ли ваша машина?
Дьюк встал.
- О, дьявол, может ли человек поработать здесь? - Его линейка со
стуком упала на пол.
Он подошел к уставленному лабораторному столу и снял тяжелую серую
свинцовую крышку с еще более тяжелого серого свинцового контейнера.
Длинными щипцами достал из контейнера маленький серебристый цилиндр.
Дьюк мрачно сказал:
- Не подходите.
Но Джоханнисон не нуждался в этом совете. Он держался на расстоянии.
За прошлый месяц он не подвергался излучению, но не было смысла подходить
ближе к "горячему" кобальту.
По-прежнему при помощи щипцов, держа руки как можно дальше от тела,
Дьюк поднес блестящий цилиндр с концентрированной радиоактивностью к
окошку счетчика. На расстоянии в два фута счетчик должен был застучать,
как бешеный. Но он этого не сделал.
Дьюк сказал "Гм!" и выронил цилиндр. Пошарил в поисках, нашел и снова
поднес к счетчику. Ближе.
Ни звука. Огоньки на шкале не вспыхнули. Никакие числа не показались.
Джоханнисон сказал:
- Нет даже фонового излучения
Дамелли сказал:
- Святой Юпитер!
Дьюк положил цилиндр обратно в свинцовый контейнер, так же осторожно,
как и доставал, и остановился, глядя на них.
Джоханнисон ворвался в кабинет Билла Эверарда, Дамелли шел за ним.
Джоханнисон несколько минут возбужденно говорил, костяшки его рук, которые
он положил на стол Эверарда, побелели. Эверард слушал, его гладко выбритые
щеки покраснели, жесткий воротничок впился в шею.
Эверард посмотрел на Дамелли и вопросительно ткнул пальцем в
Джоханнисона. Дамелли пожал плечами, поднял руки ладонями вверх и наморщил
лоб.
Эверард сказал:
- Не понимаю, как они могут все выйти из строя.
- Вышли, вот и все, - настаивал Джоханнисон. - Все вышли из строя
около двух часов. Примерно час назад, и ни один не заработал снова. Даже
Джордж Дьюк ничего не смог сделать. Говорю вам, дело не в счетчиках.
- Но ведь вы рассказываете о них.
- Я говорю, что они не работают. Но это не их вина. Им нечего
показывать.
- Что это значит?
- Я хочу сказать, что здесь нет радиоактивности. Во всем здании.
Нигде.
- Я вам не верю.
- Послушайте, если патрон с горячим кобальтом не регистрируется на
счетчике, может быть, не в порядке счетчик. Но если тот же патрон не
разряжает простой электроскоп, если он не отражается на фотопленке, то
что-то не в порядке с патроном.
- Ну, ладно, - сказал Эверард, - патрон неисправен. Кто-то ошибся и
не заполнил его.
- Этот патрон сегодня утром работал, но неважно. Может, патроны
как-то подменили. Но я принес кусок урановой смолки с нашей витрины на
четвертом этаже, и он тоже никак не регистрируется. Не скажете же, что
кто-то забыл поместить в него уран.
Эверард потер ухо.
- А вы что думаете, Дамелли?
Дамелли покачал головой.
- Не знаю, босс. Хотел бы знать.
Джоханнисон сказал:
- Не время раздумывать. Время действовать. Звоните в Вашингтон.
- О чем? - спросил Эверард.
- О зарядах атомных бомб.
- Что?
- Возможно, в этом ответ, босс. Послушайте, кто-то нашел способ
останавливать радиоактивность, всю сразу. И это накрывает всю страну, все
Штаты. Но это делается только для того, чтобы вывести из строя атомные
бомбы. Они не знают, где мы их держим, и потому накрывают всю страну. И
если это так, неизбежно нападение. В любую минуту. Звоните, босс!
Рука Эверарда потянулась к трубке. Его глаза встретились с взглядом
Джоханнисона.
Он сказал в трубку:
- Междугородный, пожалуйста.
Было пять минут четвертого. Эверард положил трубку.
- Это был член комиссии? - спросил Джоханнисон.
- Да, - ответил Эверард. Он хмурился.
- Ну, хорошо. Что он сказал?
- Сынок, - ответил Эверард, - он спросил у меня: "А что такое атомная
бомба?"
Джоханнисон удивленно посмотрел на него.
- Какого дьявола это значит? "Что такое атомная бомба?" Я понял! Уже
обнаружили выход их строя и не хотят об этом говорить. Даже с нами. Что
теперь?
- Ничего, - ответил Эверард. Он снова сел в свое кресло и сердито
посмотрел на физика. - Алекс, я знаю, у вас трудная работа, поэтому не
стану реагировать. Но меня беспокоит, как вам удалось втянуть меня во весь
этот вздор.
Джоханнисон побледнел.
- Это не вздор. Разве член комиссии так сказал?
- Он сказал, что я дурак, и он прав. Какого дьявола вы приходите сюда
со своими выдумками об атомных бомбах? Что такое атомная бомба? Никогда о
них не слышал.
- Вы никогда не слышали об атомных бомбах? Что это? Попытка закрыть
информацию?
- Никогда не слышал. Похоже на комикс.
Джоханнисон повернулся к Дамелли, чье оливковое лицо стало еще
смуглее от беспокойства.
- Скажи ему, Джин.
Дамелли покачал головой.
- Не впутывай меня в это.
- Ну, хорошо. - Джоханнисон наклонился вперед, глядя на ряд книг на
полке над головой Эверарда. - Не знаю, к чему все это, но пора
разобраться. Где Гласстоун?
- Здесь, - ответил Эверард.
- Нет. Не "Учебник физической химии". Мне нужен "Курс атомной
энергии".
- Никогда о таком не слышал.
- О чем это вы говорите? Он всегда стоит здесь на полке.
- Никогда не слышал, - упрямо ответил Эверард.
- И о "Меченых атомах в биологии" Кеймена не слышали?
- Нет.
Джоханнисон закричал:
- Ну, ладно. Воспользуемся учебником Гласстоуна. Он тоже подойдет.
Он снял толстую книгу и пролистал страницы. Раз, потом вторично.
Нахмурился, посмотрел на титул. Третье издание, 1956. Страница за
страницей пролистал первые две главы. Все на месте: атомная структура,
квантовые числа, электроны и их оболочки, перескоки электронов - но нет
радиоактивности, ни слова о ней.
Он посмотрел на таблицу элементов на внутренней стороне переплета.
Потребовалось всего несколько секунд, чтобы увидеть, что перечислен только
81 элемент, восемьдесят один нерадиоактивный элемент.
У Джоханнисона пересохло в горле. Он хрипло спросил у Эверарда:
- Вы слышали об уране?
- А что это такое? - холодно ответил Эверард. - Торговая марка?
В отчаянии Джоханнисон уронил Гласстоуна и потянулся за "Справочником
по химии и физике". Заглянул в указатель. Поискал радиоактивные ряды,
уран, плутоний, изотопы. Нашел только изотопы. Дрожащими пальцами
перелистывал страницы. Перечислены только устойчивые изотопы.
Он умоляюще сказал:
- Хорошо. Сдаюсь. Хватит. Вы подготовили фальшивые книги, чтобы
разыграть меня. - И попытался улыбнуться.
Эверард застыл.
- Не будьте глупцом, Джоханнисон. Лучше отправляйтесь домой.
Покажитесь врачу.
- Я здоров.
- Может, вам только кажется. Вам необходим отпуск, я вам его
предоставляю. Дамелли, сделайте мне одолжение. Посадите его в такси и
проследите, чтобы он уехал домой.
Джоханнисон стоял в нерешительности. Неожиданно он закричал:
- Тогда зачем здесь все эти счетчики? Зачем они?
- Не знаю, что вы называете счетчиками. Если вы имеете в виду
компьютеры, то они помогают нам решать проблемы.
Джоханнисон указал на табличку на стене.
- Ну, ладно. Видите эти буквы? К! А! Э! Комиссия по атомной энергии!
- Он отчетливо произнес каждое слово.
Эверард в свою очередь произнес:
- Комиссия по аэрокосмическим экспериментам. Отправьте его домой,
Дамелли.
Когда они вышли на тротуар, Джоханнисон повернулся к Дамелли.
Настойчиво произнес:
- Послушай, Джин, не действуй заодно с этим парнем. Эверард продался.
Каким-то образом они до него добрались. Представь себе, как он размещает
фальшивые книги, чтобы свести меня с ума.
Дамелли ровным голосом ответил:
- Успокойся, Алекс. Ты немного торопишься. С Эверардом все в порядке.
- Ты сам свидетель. Никогда не слышал об атомной бомбе. Уран -
торговая марка. Как он может быть в порядке?
- Что касается этого, то я тоже никогда не слышал ни об атомной
бомбе, ни об уране.
Он поднял палец.
- Такси!
Машина пролетела мимо.
Джоханнисон с трудом избавлялся от головокружения.
- Джин! Ты был со мной, когда замолчали счетчики. Ты был здесь, когда
смолкла урановая смола. Ты пошел со мной к Эверарду, чтобы прояснить
ситуацию.
- Если хочешь правду, Алекс, то ты сказал, что тебе нужно кое-что
выяснить у шефа, и попросил меня идти с тобой, вот и все. Насколько я
знаю, ничего не выходило из строя, и какого дьявола ты возишься со смолой?
Мы не используем здесь смолу... Такси!
Машина остановилась у обочины.
Дамелли открыл дверцу и поманил Джоханнисона. Джоханнисон сел, потом
с покрасневшими от ярости глазами повернулся, вырвал дверцу из рук
Дамелли, захлопнул ее и крикнул шоферу адрес. Высунулся из окна, глядя на
стоящего на тротуаре Дамелли.
Джоханнисон закричал:
- Скажи Эверарду, что ничего у него не выйдет. Я нормальнее всех вас.
Он упал на обивку сидения. Дамелли слышал адрес. Неужели они опередят
его, свяжутся с ФБР раньше и сообщат что-нибудь о нервном срыве? Кто
поверит ему, если Эверард будет утверждать обратное? Но отказаться от
замершей радиоактивности они не смогут. И от фальшивых книг тоже.
Но что это ему даст? Враг вот-вот нападет, а такие люди, как Эверард
и Дамелли... Насколько предательство охватило страну?
Он неожиданно застыл.
- Шофер! - воскликнул он. Потом громче: - Шофер!
Человек за рулем не обернулся. Мимо спокойно двигались машины.
Джоханнисон попытался приподняться, голова его кружилась.
- Шофер! - прошептал он. Это не дорога в отделение ФБР. Его везут
домой. Но откуда шофер знает его домашний адрес?
Шофер, конечно, подсажен. Джоханнисон почти ничего не видел, в ушах у
него шумело.
Боже, какая организация! Сопротивляться бессмысленно. Он потерял
сознание.
Он идет по тропе к небольшому двухэтажному дому с кирпичным фасадом,
в котором живет с Мерседес. Как он выбрался из машины, не помнит.
Он обернулся. Никакого такси не видно. Автоматически он нащупал
кошелек и ключи. Все на месте. Ничего не тронуто.
Мерседес ждала его у входа. Она не удивилась его возвращению. Он
быстро взглянул на часы. Почти час до обычного времени его возвращения.
Он сказал:
- Мерси, надо убираться отсюда и...
Она хрипло ответила:
- Я все знаю, Алекс. Входи.
Она для небо как небо. Прямые волосы, светловатые, разделены
посредине и собраны в конский хвост; широко расставленные голубые глаза,
слегка по-восточному раскосые, полные губы, маленькие уши, прижатые к
голове. ДжоХаннисон пожирал ее глазами.
Но он видел, что она сдерживает возбуждение.
Он спросил:
- Тебе звонил Эверард? Или Дамелли?
Она ответила:
- У нас гость.
Он подумал:
- Они до нее добрались.
Надо увести ее. Они убегут, попытаются скрыться. Но смогут ли? Гость
будет стоять в тени у двери. Это зловещий человек, представил себе
Джоханнисон, с низким грубым голосом и иностранным акцентом, рука у него в
кармане пиджака, и бугор больше кулака.
Он осторожно вошел.
- В гостиной, - сказала Мерседес. По ее лицу скользнула улыбка. - Я
думаю, все в порядке.
Гость стоял. У него какая-то нереальная, слишком совершенная
внешность. Лицо и тело безупречны и тщательно лишены всякой
индивидуальности. Он мог сойти с рекламного плаката.
Голос как у профессионального диктора. Ни малейшего акцента.
Он сказал:
- Было довольно трудно доставить вас домой, доктор Джоханнисон.
Джоханнисон ответил:
- Кто бы вы ни были, чего бы вам ни нужно, я с вами не имею дела.
Мерседес вмешалась:
- Нет, Алекс, ты не понимаешь. Мы уже разговаривали. Он сказал, что
вся радиоактивность прекращена.
- Да, верно, и я хотел бы, чтобы этот манекен объяснил мне, как это
сделано. Послушайте, вы американец?
- Ты все еще не понимаешь, Алекс, - сказала его жена. - Она
прекратилась по всей Земле. И этот человек не с Земли. Не смотри на меня
так, Алекс. Это правда. Я знаю, что это правда. Посмотри на него.
Гость улыбнулся. Улыбка его была совершенна. Он сказал:
- Тело, в котором я появился, тщательно изготовлено в соответствии со
спецификациями, но это только материя. И находится под полным контролем. -
Он протянул руку, и кожа исчезла. Обнажились мышцы, сухожилия, кровеносные
сосуды. Стены сосудов исчезли, и кровь текла без всякой поддержки. Все
исчезло, и появилась гладкая серая кость. Потом и она исчезла.
Потом все появилось снова.
Джоханнисон прошептал:
- Гипноз!
- Вовсе нет, - спокойно ответил гость.
- Откуда вы? - спросил Джоханнисон.
- Трудно объяснить. И разве это важно?
- Мне нужно понять, что происходит! - воскликнул Джоханнисон. - Разве
вы не понимаете?
- Да. Понимаю. Поэтому я и здесь. В данный момент я разговариваю
более чем с сотней людей на вашей планете. В разных обличьях, конечно,
потому что у разных частей вашего населения разные стандарты, касающиеся
внешности.
У Джоханнисона появилась беглая мысль, а не сошел ли он все-таки с
ума. Он сказал:
- Вы с... с Марса? Или еще откуда? Вы нас захватываете? Это война?
- Видите ли, - ответил гость, - именно такое отношение мы и хотим
исправить. Люди больны, доктор Джоханнисон, очень больны. Уже десятки
тысяч ваших лет мы знаем, что ваш вид обладает большими возможностями. И
для нас было большим разочарованием, что ваше развитие пошло
патологическим путем. Определенно патологическим! - Он покачал головой.
Мерседес прервала:
- Он сказал мне перед твоим приходом, что они пытаются нас вылечить.
- Кто их просил? - прошептал Джоханнисон.
Гость только улыбнулся. Он сказал:
- Мне эта работа поручена очень давно, но с такими болезнями всегда
трудно бороться. Прежде всего, возникают трудности при коммуникации.
- Но мы способны к коммуникации, - упрямо сказал Джоханнисон.
- Да. До некоторой степени. Я использую ваши концепции, вашу кодовую
систему. Она очень неадекватна. И я не могу объяснить подлинную природу
болезни вашего вида. Приблизительно ее можно определить как болезнь духа.
- Хм.
- Это разновидность социальной болезни, с которой очень трудно
справиться. Я долго колебался, прежде чем применить прямое средство. Было
бы печально, если бы случайно такая потенциально одаренная раса, как ваша,
погибла бы безвозвратно. В течение нескольких тысячелетий я пытался
действовать непрямо, через отдельные индивидуальности. В каждом поколении
рождаются люди с естественным иммунитетом к этой болезни. Философы,
моралисты, военные, политики. Все те, кто верил во всемирное братство. И
те, кто...
- Ну, хорошо. Вы потерпели неудачу. Пока оставим на этом. Не
расскажете ли мне о своем народе, не о моем?
- Что я могу рассказать так, чтобы вы поняли?
- Откуда вы? Начните с этого.
- У вас нет соответствующей концепции. Я не со двора.
- С какого двора.
- Я имею в виду вселенную. Я из-за вселенной.
Снова вмешалась Маргарет, наклонившись вперед.
- Алекс, ты не понимаешь, что он имеет в виду? Предположим, ты будешь
разговаривать с туземцами Новой Гвинеи по телевизору. С такими туземцами,
которые никого, кроме своего племени, не видели. Можешь ли ты объяснить
им, как работает телевидение или как ты можешь одновременно обращаться ко
многим людям? Можешь объяснить, что это на самом деле не ты, а просто
иллюзия, которая может исчезнуть и снова появиться? Ты даже не сможешь
объяснить им, откуда появился, потому что для них их остров - вся
вселенная.
- Значит, мы для него дикари. Так? - спросил Джоханнисон.
Гость ответил:
- Ваша жена говорит метафорически. Позвольте мне закончить. Я больше
не могу направлять ваше общество на самоизлечение. Болезнь зашла слишком
далеко. Я собираюсь изменить темперамент расы.
- Каким образом?
- У вас нет ни слов, ни концепций для объяснения этого. Вы видите,
что наш контроль над материей совершенен. Остановить радиоактивность очень
просто. Чуть труднее предусмотреть, чтобы все, включая книги,
соответствовало миру с отсутствующей радиоактивностью. Еще труднее - и для
этого потребовалось гораздо больше времени - стереть все мысли о
радиоактивности из памяти людей. Сейчас уран на Земле не существует. И
никто никогда о нем не слышал.
- Я слышал, - возразил Джоханнисон. - А ты, Мерси?
- Я тоже помню, - ответила Мерседес.
- Вы пропущены не без причины, - сказал гость, - и еще свыше сотни
других, мужчин и женщин, по всему миру.
- Никакой радиоактивности, - прошептал Джоханнисон. - Навсегда?
- На пять ваших лет. Это пауза, и ничего больше. Просто пауза,
назовем ее периодом анестезии, чтобы прооперировать расу без угрозы
преждевременной атомной войны. Через пять лет феномен радиоактивности
вернется, вместе со всем ураном и торием, которые ныне не существуют.
Однако знания не вернутся. Вот для этого и нужны вы. Вы и остальные,
подобные вам. Вы постепенно заново обучите мир.
- Работа немаленькая. Нам потребовалось пятьдесят лет, чтобы дойти до
нынешнего состояния. Почему бы просто не восстановить знания? Вы ведь
можете это?
- Операция, - ответил гость, - будет серьезной. Потребуются
десятилетия, чтобы убедиться, что не возникли осложнения. Поэтому мы
специально хотим, чтобы обучение заново шло медленно.
Джоханнисон сказал:
- Как мы узнаем, что время пришло? Когда операция кончится?
Гость улыбнулся.
- Когда время придет, узнаете. Будьте в этом уверены.
- Да, дьявольски трудная задача - ждать пять лет, пока у тебя в
голове прозвенит гонг. А если это время так и не наступит? Если ваша
операция не удастся?
Гость серьезно ответил:
- Будем надеяться на ее удачу.
- Но что если нет? Нельзя ли временно очистить и нашу память? Чтобы
мы нормально прожили это время.
- Нет. Простите. Ваша память мне нужна нетронутой. Если операция не
удастся, если лекарство не подействует, мне понадобится небольшой
резервуар нормальных, нетронутых сознаний, чтобы вырастить на этой планете
новое население, к которому можно будет применить другое средство. Любой
ценой ваш вид должен быть сохранен. Вы слишком ценны для нас. Именно
поэтому я трачу столько времени, объясняя вам ситуацию. Если бы я оставил
вас в таком состоянии, в котором вы были час назад, пять дней, не говоря
уже о пяти годах, полностью вас бы уничтожили.
И не говоря больше ни слова, он исчез.
Мерседес приготовила ужин, и они сидели за столом, как в самый
обычный день.
Джоханнисон сказал:
- Это правда? На самом деле было?
- Я тоже видела, - ответила Мерседес. - И слышала.
- Я просмотрел свои книги. Все изменились. Когда эта... пауза
кончится, нам придется работать по памяти, всем нам, кто остался.
Потребуется немало времени, чтобы достучаться до тех, кто не помнит. -
Неожиданно он рассердился. - И чего ради, хотел бы я знать? Чего ради?
- Алекс, - робко сказала Мерседес, - может, он и раньше приходил на
Землю и говорил с людьми. Он прожил тысячи и тысячи наших лет. Может, этот
тот, кого так давно считают...
Джоханнисон посмотрел на нее.
- Богом? Это ты хочешь сказать? Откуда мне знать? Знаю только, что
они гораздо развитее нас и что он лечит нас от болезни.
Мерседес сказала:
- Я думаю о нем как о враче или о том, что эквивалентно врачу в его
обществе.
- Врач? Он все время повторял, что трудно установить коммуникацию. А
какой врач не может общаться со своими пациентами? Ветеринар! Врач
животных!
Он оттолкнул тарелку.
Его жена сказала:
- Даже и так. Если он положит конец войне...
- Зачем ему это? Что мы для него? Мы животные. Мы для него животные.
Буквально. Он почти так и сказал. Когда я спросил его, откуда он, он
сказал, что не со "двора". Поняла? Скотный двор. Потом он поправился на
вселенную. Он не из вселенной. Трудности в коммуникации выдали его. Он
использовал свою концепцию вселенной, привычную ему, а не нашу. Итак,
вселенная - скотный двор, а мы лошади, цыплята, овцы. Выбирай сама.
Мерседес негромко сказала:
- Господь мой пастырь. Я не хочу...
- Прекрати, Мерси. Это метафора, а здесь реальность. Если он пастух,
то мы овцы со странным неестественным желанием или способностью убивать
друг друга. Зачем нас останавливать?
- Он сказал...
- Я знаю, что он сказал. Он сказал, что у нас большие возможности. Мы
очень ценны. Верно?
- Да.
- Но каковы возможности, какова ценность овец для пастуха? Овцы этого
не знают. Не могут знать. Может, если бы знали, предпочли бы жить сами по
себе. Рискнули бы встречей с волками.
Мерседес беспомощно смотрела на него.
Джоханнисон воскликнул:
- Вот что я спрашиваю себя! Куда мы идем? Куда? Знают ли это овцы?
Знаем ли мы? Можем ли знать?
Они сидели и смотрели на свои нетронутые тарелки.
Снаружи доносился шум машин и крики играющих детей. Приближалась
ночь, постепенно совсем стемнело.
ПЫЛЬ СМЕРТИ
Первоначально это должен был быть еще один рассказ об Уэнделле Эрте,
но начинал издаваться новый журнал, и мне хотелось быть в нем
представленный чем-то таким, что не было бы пережитком другого журнала. И
я соответственно перестроил сюжет. Теперь мне немного жаль. Я думал о том,
чтобы переписать рассказ для этой книги, вернув в него доктора Эрта, но
инерция победила.
Подобно всем работавшим под началом великого Льюиса, Эдмунд Фарли
достиг такого состояния, когда с тоской начал думать об удовольствии,
которое доставило бы ему убийство этого самого великого Льюиса.
Те, кто не работал с Льюисом, не могут этого понять. Льюис (его имя
забыли и привыкли думать, что имя его Великий, с прописным В) в
представлении обычного человека стал символом исследования неизвестного,
безжалостным и гениальным, никогда не отступающим перед неудачами, никогда
не устающим придумывать новые, еще более изобретательные пути к победе.
Льюис - это тот химик-органик, который заставил Солнечную систему
служить своей науке. Это он впервые использовал Луну для проведения
широкомасштабных реакций в вакууме, при температуре кипения воды или
замерзания воздуха, в зависимости от времени месяца. Фотохимия стала
чем-то совершенно новым и удивительным, когда тщательно продуманные
аппараты были выведены на орбиты вокруг космических станций.
Но, говоря по правде, Льюис крал славу у других - грех, простить
который почти невозможно. Некий безымянный студент впервые подумал о том,
чтобы устанавливать аппаратуру на поверхности Луны; забытый техник создал
первый автономный космический реактор. Каким-то образом оба достижения
оказались связаны с именем Льюиса.
И ничего нельзя было сделать. Его подчиненный, который уходил в
гневе, не получал рекомендации и обнаруживал, что ему чрезвычайно трудно
найти работу. Его ничем не подкрепленное слово против слова Льюиса ничего
не стоило. С другой стороны, те, кто оставался с ним, кто сумел выдержать,
в конце концов получали его расположение и рекомендации, служившие
гарантией дальнейших успехов.
Но, оставаясь, они получали хотя бы сомнительное удовольствие, делясь
друг с другом своей ненавистью.
И у Эдмунда Фарли были все основания присоединиться к ним. Он
прилетел с Титана, самого большого спутника Сатурна, где в одиночку - ему
помогали только роботы - собрал оборудование, которое позволяло
воспользоваться сокращающейся атмосферой Титана. У больших планет
атмосфера тоже состоит в основном из водорода и метана, но Юпитер и Сатурн
слишком велики, чтобы на них работать, а Уран и Нептун разорительно
далеки. Титан, однако, размером с Марс, достаточно мал, чтобы на нем можно
было находиться, и достаточно велик, чтобы удержать средней плотности
водородно-метановую атмосферу.
В этой атмосфере легко проходят крупномасштабные реакции, которые в
земной атмосфере кинетически затруднены. Фарли работал, создавал,
придумывал и выдерживал Титан в течение полугода и вернулся с
поразительными данными. Но каким-то образом, почти немедленно, как видел
Фарли, все это стало восприниматься, как достижение Льюиса.
Остальные сочувствовали, пожимали плечами, приветствовали его
присоединение к братству. Лицо Фарли в шрамах от прыщей замкнулось, губы
сжимались, и он слушал, как остальные планировали месть.
Джим Горхем был самым откровенным. Фарли отчасти презирал его: он был
"вакуумщик", никогда не покидавший Землю.
Горхем сказал:
- Видите ли, Льюиса легко убить из-за постоянства его привычек. На
него можно положиться. Например, посмотрите, как он настаивает на том,
чтобы есть в одиночестве. Точно в двенадцать закрывает свой кабинет и
точно в час открывает его. Верно? Никто не заходит в кабинет в это время,
так что у яда хватит времени, чтобы подействовать.
Белински с сомнением спросил:
- Яд?
- Это легко. Тут повсюду полно ядов. Только назовите, что вам нужно.
Ну, так вот. Льюис съедает один бутерброд с швейцарским сыром и
специальной приправой из большого количества лука. После этого весь день
мы дышим луком, и все помнят, какой крик он поднял, когда однажды прошлой
весной в буфете не оказалось этой приправы. Никто и не прикоснется к ней,
так что яд больше никому не повредит...
Для всех это было чем-то вроде игры, но не для Фарли.
Мрачно и серьезно решил он убить Льюиса.
Это стало его навязчивой идеей. Кровь его закипала при мысли о смерти
Льюиса, о том, что он сможет по праву получить то, что заслужил за жизнь в
крошечном кислородном пузыре, за бесконечные переходы по замерзшему
аммиаку за готовыми продуктами, для установки новых реакций под ударами
ветра из водорода и метана.
Но нужно придумать что-нибудь такое, что не повредит никому, кроме
Льюиса. Постепенно мысли Фарли сосредоточились вокруг атмосферного
кабинета Льюиса. Это низкая длинная комната, изолированная от остальных
лабораторий цементными блоками и несгораемой дверью. Никто, кроме Льюиса,
не мог входить в нее, только в его присутствии и с его разрешения. На
самом деле комната не закрывалась. Эффективная тирания, установленная
Льюисом, сделала выцветший листок бумаги на лабораторной двери с надписью
"Не входить" и с его инициалами более прочным препятствием, чем замок...
конечно, если только стремление к убийству не пересилит все остальное.
Итак, что же в атмосферном кабинете? Привычка Льюиса все проверять,
его почти бесконечная осторожность не оставляли никаких возможностей для
случая. Любая попытка что-то переделать в оборудовании, если она, конечно,
не будет микроскопически тонкой, не останется незамеченной.
Огонь? Атмосферный кабинет содержит воспламеняющиеся материалы, и в
большом количестве, но Льюис не курит и прекрасно понимает опасность огня.
Никто не предпринимает больших предосторожностей от него.
Фарли нетерпеливо думал о человеке, которому так трудно справедливо
отомстить, о воре, играющем крошечными баками водорода и метана, тогда как
Фарли использовал их кубическими милями. Льюису - маленькие баки и слава,
Фарли - кубические мили и забвение.
Во всех этих маленьких баках газ, у каждого свой цвет, все они
представлены в атмосферах. Водород в красном цилиндре и метан в полосатом
красно-белом, смесь этих двух газов представляет атмосферу внешних планет.
Азот в коричневых цилиндрах и двуокись углерода в серебряных - атмосфера
Венеры. Желтые цилиндры со сжатым воздухом и зеленые с кислородом хороши
для земной химии. Парад радуг, каждый цвет установлен многолетней
традицией.
И тут у него появилась мысль. Она не родилась болезненно, но возникла
сразу. В один момент она кристаллизовалась в мозгу Фарли, и он понял, что
нужно сделать.
Фарли целый месяц ждал восемнадцатого сентября, Космического дня. Это
годовщина первого успешного космического полета человека, и в этот вечер
никто не работает. Для ученого Космический день - самый значительный из
всех праздников, и даже Льюис в этот день празднует.
Фарли вошел в Центральную Лабораторию Органической Химии - если
пользоваться официальным названием, - уверенный, что его никто не видел.
Лаборатории не банки и не музеи. В них нечего красть, и ночные дежурные
относятся к своей работе не очень серьезно.
Фарли осторожно закрыл за собой главную дверь и медленно двинулся по
затемненным коридорам к атмосферному кабинету. Его оборудование состояло
из фонарика, небольшой бутылочки с черным порошком и тонкой кисточки,
которую он купил три недели назад в магазине для художников на
противоположном конце города. На нем были перчатки.
Самым трудным оказалось войти в атмосферный кабинет. Его
"запретность" мешала больше, чем недозволенность убийства. Однако внутри
все оказалось проще.
Прикрывая фонарик руками, Фарли без колебаний отыскал цилиндр. Сердце
его оглушительно билось, дышал он порывисто, и руки его дрожали.
Зажав фонарик под рукой, он окунул кисточку в черный порошок. Зерна
его прилипли к волоскам, и Фарли направил ее на конец клапана,
присоединенного к цилиндру. Прошли бесконечные секунды, прежде чем он
дрожащими руками сумел ввести кисточку в клапан.
Фарли осторожно пошевелил кисточкой, снова окунул ее в порошок, снова
вставил в отверстие. Он повторял это снова и снова, почти
загипнотизированный собственной сосредоточенностью. Наконец кусочком
косметической ткани, смоченной слюной, начал протирать внешний край
клапана, чувствуя бесконечное облегчение оттого, что работа кончена и
скоро он уйдет.
Но тут его рука застыла, и волна нерешительности захватила его.
Фонарик со звоном упал на пол.
Дурак! Невероятный, жалкий глупец! Он не "подумал"!
Под гнетом эмоций и тревоги он взял не тот цилиндр!
Он схватил фонарик, выключил его и с замершим сердцем стал
прислушиваться.
В наступившей мертвой тишине к нему постепенно вернулось
самообладание, и он сообразил, что то, что было сделано раз, может быть
сделано и вторично. На то, чтобы справиться в нужным цилиндром,
потребуется еще две минуты.
Снова вступили в дело кисточка и черный порошок. По крайней мере он
не уронил бутылочку с пылью, черной смертоносной пылью. На этот раз перед
ним нужный цилиндр.
Он кончил, снова дрожащими руками обтер клапан. Потом посветил вокруг
и увидел бутылку с реактивом - толуол. Подойдет. Снял пластиковую крышку,
пролил немного толуола на пол и оставил бутылку открытой.
Как во сне, выбрался из здания, добрался до своего дома, и вот
наконец он в безопасности своей комнаты. Насколько он мог судить, никто
его не заметил.
Он сунул косметическую ткань, которой протирал клапаны, в пламя
дезинтегратора. Она исчезла, распавшись на молекулы. Так же он поступил и
с кисточкой.
От бутылочки не удастся избавиться, не переналаживая дезинтегратор, а
он считал это небезопасным. Пойдет на работу пешком, как делает часто, и
сбросит ее с моста на Гранд-Стрит...
На следующее утро Фарли, мигая, смотрел на свое отражение в зеркале.
Посмеет ли он идти на работу? Пустая мысль: он не посмеет "не" пойти на
работу. В этот день он не должен делать ничего, что привлекло бы к нему
внимание.
В растущем отчаянии он проделал все те незначительные процедуры,
которые занимают так много времени каждый день. Утро прекрасное, теплое,
он пошел на работу пешком. Потребовалось легкое движение руки, чтобы
избавиться от бутылочки. Она всплеснула на поверхности реки, наполнилась
водой и утонула.
Позже он сидел за столом, глядя на свой компьютер. Теперь, когда он
все это проделал, сработает ли? Льюис может не обратить внимания на запах
толуола. Почему бы и нет? Запах неприятный, но не вызывающий отвращения.
Химики-органики к таким запахам привыкли.
Затем, если Льюис по-прежнему занят гидрогенерационными процессами,
которые Фарли разработал на Титане, он немедленно пустит в дело цилиндр.
Так должно быть. Потратив день на праздник, Льюис больше, чем когда-либо,
будет стремиться начать работу.
И как только он повернет клапан, вырвется немного газа и превратится
в струю пламени. Если содержание толуола в воздухе достаточное, все
взорвется...
Фарли так был поглощен своими размышлениями, что глухой гул принял за
создание собственного воображения, пока не застучали торопливые шаги.
Фарли поднял голосу и с пересохшим горлом воскликнул:
- Что... что...
- Не знаю, - крикнул бегущий. - Что-то случилось в атмосферном
кабинете. Взрыв.
Сорвали огнетушители, загасили пламя и вытащили обгоревшего и
почерневшего Льюиса. Жизнь едва теплилась в нем, и он умер прежде, чем
врач предсказал неизбежность этого.
На краю группы, с мрачным любопытством наблюдавшей за этой сценой,
стоял Эдмунд Фарли. Бледность и испарина на лице не делали его в тот
момент отличным от остальных. Он вернулся к своему столу. Теперь можно
заболеть. Никто не обратит внимания.
Но он не заболел. День кончился, и к вечеру ему полегчало. Несчастный
случай. Химики всегда рискуют, особенно если работают с воспламеняющимися
материалами. Никто не усомнится.
И даже если усомнится, что может привести к Эдмунду Фарли? Он должен
продолжать жить, как будто ничего не случилось.
Ничего? Боже, теперь все заслуги Титана принадлежат ему. Он станет
великим человеком.
Стало совсем легко, и ночь он проспал хорошо.
Джим Горхем слегка похудел за двадцать четыре часа. Его светлые
волосы спутались, и только цвет щетины скрывал необходимость побриться.
- Мы все говорили об убийстве, - сказал он.
Сетон Дейвенпорт из Земного Бюро Расследований методично постукивал
пальцем по столу, так легко, что ничего не было слышно. Это был плотный
человек с жестким лицом и черными волосами, тонким, выдающимся носом,
предназначенным для удобства, а не для красоты, и шрамом в форме звезды на
одной щеке.
- Серьезно? - спросил он.
- Нет, - ответил Горхем, яростно качая головой. - Я по крайней мере
не воспринимал это серьезно. Самые дикие планы: отравленные сэндвичи,
разбрызгивание кислоты с вертолета, вы знаете. Но кто-то все-таки отнесся
к этому серьезно... Сумасшедший! Почему?
Дейвенпорт ответил:
- Судя по вашим словам, покойный присваивал себе чужие результаты.
- Ну и что? - воскликнул Горхем. - Это плата за то, что он делал. Он
объединял всю команду. Был ее мышцами и содержанием. Льюис имел дело с
Конгрессом и добывал субсидии. Он получал разрешение проводить работы в
космосе и посылать людей на Луну и повсюду. Он получал у космических линий
и промышленников миллионы долларов, на которые мы все работали. Он
организовал Центральную Лабораторию.
- Вы все это поняли за одну ночь?
- Вовсе нет. Я это всегда знал, но что я мог сделать? Я боялся
космических полетов, находил предлоги, чтобы не участвовать в них. Я
вакуумщик, который никогда не был даже на Луне. Правда в том, что я
боялся. И еще больше боялся, что об этом узнают другие. - Он буквально
истекал презрением к себе.
- И теперь вы хотите найти, кого можно наказать, - сказал Дейвенпорт.
- Хотите заставить мертвого Льюиса искупить вашу вину перед живым?
- Нет! Психиатрия тут ни при чем. Говорю вам, это убийство. Иначе не
может быть. Вы не знали Льюиса. Он был маньяком безопасности. Взрыв не мог
произойти рядом с ним. Только специально организованный.
Дейвенпорт пожал плечами.
- Что взорвалось, доктор Горхем?
- Могло быть что угодно. У него были самые различные органические
соединения: бензол, эфир, пиридин - все легковоспламеняющиеся.
- Я когда-то изучал химию, доктор Горхем. Насколько я помню, ни одна
из этих жидкостей не взрывается при комнатной температуре. Должно быть
тепло, искра, пламя.
- Конечно, было пламя.
- Как это могло произойти?
- Не могу себе представить. Там не было ни горелок, ни спичек. Все
виды электрического оборудования тщательно изолированы. Даже обычные
маленькие приспособления, типа клемм, специально изготовлены из
бериллиевой бронзы или других сплавов, не дающих искру. Льюис не курил и
уволил бы сразу всякого, кто приблизился бы к этой комнате на сто футов с
зажженной сигаретой.
- Чем он занимался в последний момент?
- Трудно сказать. Там все в беспорядке.
- Вероятно, сейчас уже все убрали.
Химик энергично ответил:
- Нет. Я об этом позаботился. Сказал, что будет расследование. Нужно
доказать, что происшедшее не следствие неосторожности. Понимаете, чтобы не
было дурной славы. Там все не тронуто.
Дейвенпорт кивнул.
- Хорошо. Пойдем посмотрим.
В почерневшей неприбранной комнате Дейвенпорт спросил:
- Какое самое опасное оборудование здесь?
Горхем осмотрелся.
- Баки с сжатым кислородом, - указал он.
Дейвенпорт осмотрел разноцветные цилиндры у стены, закрепленные
цепью. Они накренились от взрыва.
Дейвенпорт сказал:
- А как этот?
Он носком ноги толкнул цилиндр, который лежал посреди комнаты.
Цилиндр оказался тяжелым и не пошевельнулся.
- Это водород, - ответил Горхем.
- Водород взрывается, верно?
- Да - если его нагреть.
Дейвенпорт сказал:
- Тогда почему вы говорите, что самый опасный сжатый кислород?
Кислород ведь не взрывается?
- Нет. И даже не горит. Но поддерживает горение. В нем все горит.
- Вот как?
- Взгляните сюда. - В голосе Горхема появилась живость: теперь это
был ученый, объясняющий дилетанту нечто очень простое. - Иногда кто-то
может смазать чем-нибудь клапан, чтобы плотнее завернуть его. Или по
ошибке нанесет что-нибудь воспламеняющееся. Когда он открывает клапан,
кислород выходит, то, что тут нанесено, взрывается, клапан выходит из
строя. Весь кислород вырывается из цилиндра, как из турбины; тепло взрыва
воспламенит остальные жидкости.
- Баки с кислородом здесь не тронуты?
- Да.
Дейвенпорт пнул водородный цилиндр у своих ног.
- На датчике этого цилиндра ноль. Вероятно, это означает, что клапан
во время взрыва был открыт и весь газ вышел.
Горхем кивнул.
- Вероятно.
- Можно ли взорвать водород, скажем, смазав маслом клапан?
- Определенно нет.
Дейвенпорт потер подбородок.
- Может здесь что-нибудь зажечь кислород, кроме искры?
Горхем пожал плечами.
- Вероятно, катализатор. Лучше всего черная платина. Это порошок
платины.
Дейвенпорт удивился.
- У вас он есть?
- Конечно. Он дорог, но ничто лучше не катализирует водородные
реакции. - Он замолчал и долго смотрел на водородный цилиндр. - Черная
платина, - наконец прошептал он. - Интересно...
Дейвенпорт спросил:
- Значит черная платина может заставить водород загореться?
- О, да. Она соединяет водород с кислородом при комнатной
температуре. Никакой подогрев не нужен. Взрыв произойдет так, будто вызван
высокой температурой.
В голосе Горхема нарастало возбуждение, он опустился на колени перед
водородным цилиндром. Провел пальцем по почерневшему концу. Может быть,
сажа, но может быть...
Он встал.
- Сэр, должно быть, так это было сделано. Я хочу собрать все крупинки
посторонних материалов с этого клапана и провести спектрографический
анализ.
- Сколько это займет?
- Дайте мне пятнадцать минут.
Вернулся он через двадцать. Дейвенпорт тем временем тщательно
осмотрел сгоревшую лабораторию. Он поднял голову.
- Ну?
Горхем ответил торжествующе:
- Есть. Немного, но есть.
Он держал в руках полоску негатива, на котором видны были короткие
параллельные линии, на разном расстоянии друг от друга и разной степени
яркости.
- В основном посторонние материалы, но видите эти линии...
Дейвенпорт всмотрелся.
- _О_ч_е_н_ь_ слабые. Готовы ли вы подтвердить в суде, что это
платина?
- Да, - не задумываясь ответил Горхем.
- А другой химик? Если фото покажут химику, нанятому защитой, не
заявит ли он, что линии слишком слабы, чтобы быть доказательством?
Горхем молчал.
Дейвенпорт пожал плечами.
Химик вскрикнул:
- Но она здесь!.. Поток газа и взрыв унесли большую часть. Не могло
остаться много. Вы ведь это понимаете?
Дейвенпорт задумчиво осмотрелся.
- Понимаю. Я согласен: существует достаточная вероятность, что это
убийство. Значит нужно найти более веское доказательство. Как вы думаете,
это единственный цилиндр, который готовили к взрыву?
- Не знаю.
- Тогда прежде всего нужно проверить все остальные. И все остальное
тоже. Если произошло убийство, убийца мог придумать еще что-то. Нужно все
проверить.
- Я начну... - с готовностью начал Горхем.
- Гм... не вы, - сказал Дейвенпорт. - Со мной человек из нашей
лаборатории.
На следующее утро Горхем снова оказался в кабинете Дейвенпорта. На
этот раз его вызвали.
Дейвенпорт сказал:
- Вы правы, это убийство. На другом цилиндре то же самое.
- В_о_т _в_и_д_и_т_е_!
- Кислородный цилиндр. Внутри клапана черная платина. Много.
- Черная платина? В _к_и_с_л_о_р_о_д_н_о_м_ цилиндре?
Дейвенпорт кивнул.
- Верно. Как вы думаете, зачем она там?
Горхем покачал головой.
- Кислород не загорится. Ни от чего подобного. Даже от черной
платины.
- Значит, убийца в напряжении момента спутал цилиндры. Очевидно,
понял ошибку, занялся нужным цилиндром, но тем временем оставил
свидетельство, что это не несчастный случай, а убийство.
- Да. Теперь остается только найти его.
Дейвенпорт улыбнулся, и шрам на его щеке опасно искривился.
- _Т_о_л_ь_к_о_, доктор Горхем? А как это сделать? Он не оставил
визитной карточки. В лабораториях множество людей, которые могли захотеть
покончить с Льюисом, еще большее количество со специальными химическими
знаниями, необходимыми для совершения преступления, и с возможностью
совершить его. Можно ли проследить происхождение этой черной платины?
- Нет, - неуверенно ответил Горхем. - Любой из двадцати человек может
зайти в особую кладовую без труда. А как насчет алиби?
- На какое время?
- На предыдущую ночь.
Дейвенпорт склонился к своему столу.
- Когда в последний раз перед смертью доктор Льюис использовал
водородный цилиндр?
- Не... не знаю. Он работал один. В глубокой тайне. Так он был
уверен, что сумеет перехватить чужие открытия.
- Да, я знаю. Мы кое о чем расспросили. Итак, черная платина могла
быть нанесена на цилиндр и неделю назад.
Горхем безутешно прошептал:
- Что же нам делать?
Дейвенпорт ответил:
- Как мне кажется, ухватиться можно только за черную платину на
кислородном цилиндре. Это иррационально, а в объяснении может содержаться
решение. Но я не химик, химик вы, так что ответ где-то внутри вас. Может
это быть ошибкой, мог убийца спутать кислород с водородом?
Горхем сразу отрицательно покачал головой.
- Нет. Вы знаете о цветах: в зеленом баке кислород, в красном -
водород.
- А что если он дальтоник? - спросил Дейвенпорт.
На этот раз Горхем ответил не сразу. Наконец он сказал:
- Нет. Люди, не различающие цвета, не годятся для химии. Слишком
важно определение цвета в химической реакции. Если бы у нас был дальтоник,
мы давно бы знали об этом: он не мог бы отличить один реактив от другого.
Дейвенпорт кивнул. С отсутствующим видом потрогал шрам на щеке.
- Хорошо. Если кислородный цилиндр готовили не по невежеству и не
случайно, может, существует цель? Сознательно?
- Я вас не понимаю.
- Допустим, у убийцы был план, когда он занялся кислородным
цилиндром, но затем он свой план изменил. Существуют ли условия, в которых
черная платина была бы опасна в присутствии кислорода? Любые условия? Вы
ведь химик, доктор Горхем.
На лице химика появилось изумленное выражение. Он покачал головой.
- Нет. Не может быть. Разве что...
- Разве что?
- Ну, это нелепо, но если поместить кислород в контейнер с водородом,
черная платина может стать опасной. Естественно, нужен очень большой
контейнер, чтобы произошел сильный взрыв.
- Предположим, - сказал Дейвенпорт, - наш убийца хотел заполнить
комнату водородом, а потом открыть кислородный цилиндр.
С легкой улыбкой Горхем ответил:
- Но зачем создавать водородную атмосферу, когда... - Улыбка исчезла,
место ее заняла бледность. Он воскликнул: - Фарли! Эдмунд Фарли!
- Кто это?
- Фарли только что вернулся после шести месяцев на Титане, - с
растущим возбуждением сказал Горхем. - У Титана водородно-метановая
атмосфера. Он единственный у нас человек с опытом работы в такой
атмосфере, и теперь все приобретает смысл. На Титане струя кислорода
соединится с окружающим водородом, если ее нагреть или в присутствии
черной платины. А струя водорода нет. Ситуация прямо противоположная той,
что на Земле. Это Фарли. Войдя в лабораторию Льюиса, чтобы подготовить
взрыв, он по привычке взялся за кислородный цилиндр. А когда вспомнил, что
находится на Земле и нужно поступать наоборот, дело было уже сделано.
Дейвенпорт кивнул с угрюмым удовлетворением.
- Я думаю, вы правы. - Он протянул руку к интеркому и сказал
невидимому собеседнику на другом конце: - Найдите доктора Эдмунда Фарли из
Центральной Лаборатории.
Айзек Азимов
Я в Марсопорте без Хильды
Все это случилось как в сказке, само собой. Я сам даже пальцем не
пошевельнул, просто так уж сложились обстоятельства. И не было никаких
намеков на близящуюся катастрофу.
Я только-только начал разменивать месячный отпуск, положенный
между заданиями. Так заведено в Галактической Безопасности - месяц
работаешь - месяц отдыхаешь. А как всегда, месяц начался тремя
неизбежными днями в Марсопорте. А уж потом - Земля.
Обычно Хильда (благослови ее бог, о лучшей жене и мечтать нечего)
уже дожидалась меня и эти три дня мы проводили вместе - восхитительная
прелюдия к отпуску. Правда, Марсопорт - самое беспокойное место в
системе - не совсем подходит для встречи супругов. Но как объяснить все
это Хильде?
Ну, а на этот раз мамаша Хильды, черт бы ее подрал (это я так, для
симметрии), сподобилась приболеть ни раньше, ни позже, а перед самой
посадкой на Марс. Я получил космограмму от Хильды, она сообщала, что
не встретит меня, ибо все время должна быть подле своей мамаши.
В ответной космограмме я выразил любовь, сожаление и озабоченность
здоровьем мамочки, а после посадки...
Оказался в Марсопорте без Хильды!
* * *
Само по себе это ничего не значило, вроде как рама без картины или
женский скелет. Для полноты впечатлений нужны, в первом случае, линии
и краски, во втором - кожа и плоть, облегающая кости.
И я решил позвонить Флоре, персонажу одного из моих редких
любовных приключений. Я на всех парах устремился к видеофону - черт с
ними, с расходами!
Я готов был поставить десять против одного за то, что ее не
окажется дома, или что у нее будет отключен видеофон, или что она,
скажем, умерла.
Но она была дома и видеофон у нее был включенным. Великая
Галактика, она никаким образом не походила на мертвую.
Она была еще красивее, чем раньше. Ни время, ни привычка не могут
лишить женскую красоту ее бесконечного разнообразия. (Не помню, кто это
изрек).
Не знаю, обрадовал я ее или нет, но увидев меня, она завизжала:
- Макс! Сколько лет!
- Да, Флора, это я. Если ты свободна... Можешь себе представить:
я в Марсопорте и без Хильды!
- Отлично! Приезжай! - завопила она.
У меня чуть глаза на лоб не вылезли. О таком я и мечтать не мог.
Должен сказать, она пользовалась сногсшибательным успехом и вечно была
занята.
- Ты хочешь сказать, что ты свободна?!
- Ну, есть у меня кое-какая пустяковая договоренность, - ответила
она, - но я все улажу. Приезжай.
- Приеду, - я был на верху блаженства.
Флора - это такая девушка... Знаете, у нее в квартире марсианская
гравитация - 0,4 земной. Конечно, аппаратура для нейтрализации
псевдо-гравитационного поля Марсопорта стоит недешево, но если вам
приходилось обнимать девушку при 0,4 "же", вы меня поймете. А если не
приходилось - не поймете, как бы я не объяснял. Мне вас жаль, только и
всего. Это все равно, что рассуждать о плавании в облаках.
Я выключил видеофон и вышел из кабинки. Не знаю, наверное, я еще
долго пялился бы на нее, если бы не перспектива увидеть ее во плоти.
Именно в это мгновенье на меня повеяло катастрофой. Веяние это
приняло гнусный облик Рога Крайтона из Марсианского Отделения Службы
Галактической Безопасности с его водянистыми глазами, бледно-желтой
рожей, поношенными усиками и абсолютно лысой головой. Мне и в голову
не пришло становиться на четвереньки и биться лбом о землю - сойдя с
трапа корабля, я считался в отпуске.
Так что я спросил со своей обычной вежливостью:
- Что тебе нужно? Я тороплюсь, у меня свидание.
- У тебя свидание со мной. Я ждал тебя у трапа, - ответил он.
- Я тебя не видел.
- Ты вообще никого не видел.
Тут он был прав - с трапа я сорвался побыстрее кометы Галлея при
входе в солнечную корону.
- Ну, ладно, что тебе от меня надо?
- У меня для тебя небольшое поручение.
- Я в отпуске, друг мой, - улыбнулся я.
- Объявлена чрезвычайная тревога, друг мой, - сказал он.
Это означало то, что отпуск мой накрылся, только и всего. В такое
сразу трудно поверить.
- Глупости, Рог, - сказал я. - Есть у тебя сердце? У меня самого
чрезвычайная тревога.
- Брось болтать чепуху.
- Рог, - взмолился я, - может, вам подойдет кто-нибудь другой?
- Ты - единственный на Марсе агент класса "A".
- Ну, так запросите Землю. Агентов класса "A" там в штабеля
складывают.
- Все должно быть сделано до одиннадцати вечера. Что ты
ерепенишься? Неужели три часа значат для тебя так много?
Я схватился за голову - он был органически не способен войти в мое
положение.
- Я должен позвонить, - сказал я, сдаваясь.
Я снова вошел в кабину видеофона, свирепо глянул на Рога и
рявкнул:
- Честный разговор!
И снова на экране, словно мираж на астероиде, засияла Флора.
- Что-нибудь случилось, Макс? Только не говори, что ты не
приедешь. Я уже все уладила.
- Флора, детка, - ответил я. - Я никуда не денусь. Приеду. Только
не сейчас.
- Нет никакой другой девушки, - ответил я. - Когда мы с тобой в
одном городе, для меня просто не существует девушек. Особи женского
пола - может быть, но не девушки. Крошка! Душечка! - меня охватило
страстное желание, но обнимать видеофон взрослому мужчине не пристало.
- Есть одно маленькое дельце. Не унывай, я скоро освобожусь.
- Ну, хорошо, - сказала она, всем своим видом показывая, что
ничего хорошего в этом нет.
Меня даже в дрожь бросило. Я вышел из кабины видеофона и спросил:
- Ну, что там за кашу вы для меня заварили?
* * *
Мы пошли в бар космопорта, обосновались в отдельном кабинете и Рог
начал:
- Через полчаса, то есть, в восемь по местному времени с Сириуса
прибывает "ГИГАНТ АНТАРЕСА".
- Ясно.
- В числе прочих с него сойдут три человека. Они будут дожидаться
"ПОЖИРАТЕЛЯ ПРОСТРАНСТВА", что идет к Капелле с Земли и будет здесь в
одиннадцать. Когда эти трое сядут на "ПОЖИРАТЕЛЯ", они окажутся вне
нашей юрисдикции.
- Следовательно?
- Следовательно, с восьми до одиннадцати они будут сидеть в
комнате ожидания, и ты вместе с ними. У меня с собой голограммы всех
троих, так что ты их ни с кем не спутаешь. За это время ты должен
будешь узнать, у кого из них контрабанда.
- Какая?
- Наихудшая. Измененный спейсолин.
- Что?!
Он меня убил. Я знал, что такое спейсолин. Вы тоже, если вы бывали
в космосе. Ну, а если вы сроду не отрывались от Земли, объясню, что на
первых порах в космосе он совершенно необходим, а многим - всегда.
Иначе начинается головокружение от невесомости, кошмары с криками
ужаса, разные психозы почти неизбежны. Спейсолин все это исключает, к
нему не привыкают, у него нет побочных вредных эффектов. Он идеален,
незаменим. Если сомневаетесь, примите спейсолин.
- Да, - сказал Рог, - измененный спейсолин. Простейшая реакция в
простейших условиях - и готов наркотик, не уступающий сильнейшим
алкалоидам.
- И мы только сейчас об этом узнали?
- Служба давно знает о нем, но раньше мы держали все в секрете,
просто пресекали попытки получить его. Но теперь дело зашло слишком
далеко.
- Что же случилось?
- Один из этой троицы везет немного измененного спейсолина.
Система Капеллы не входит в Федерацию: тамошние химики сделают анализ
образца и легко смогут его синтезировать. Тогда нам или придется
бороться с наркоманией в небывалых масштабах, или уничтожить сам
источник опасности.
- То есть спейсолин?
- Да. Но если мы запретим спейсолин, на космических полетах можно
ставить крест.
- У кого из них спейсолин? - прямо спросил я.
Рог отвратительно усмехнулся.
- Если бы мы знали, зачем бы ты нам понадобился? Ты сам должен
выяснить это.
- И я вам понадобился для такой чепухи?
- Если ошибешься, это может стоить тебе жизни. Все трое - большие
шишки на своих планетах. Один - Эдвард Харпонастер, второй - Дюакин
Липски, третий - Андьемо Феруччи. Каково?
Все верно. Я слыхал о них, вы, наверное, тоже. Этих людей можно
было тронуть, лишь обладая железными уликами.
- Кто из них может пойти на... - спросил я.
- Речь идет о миллиардах, - ответил Рог, - значит, любой из троих
пойдет на что угодно. А один уже пошел: Джек Хоук кое-что раскопал, и
его убили...
- Убили Джека Хоука? - я позабыл о всегалактической наркотической
угрозе; на какой-то миг я позабыл даже о Флоре.
- Именно так, и убийство организовал один из этих парней. А кто
конкретно - ты сам выяснишь. Если ты управишься до одиннадцати часов -
это будет означать продвижение по службе, повышение жалования, отмщение
за беднягу Хоука и спасение Галактики. Если ошибешься - нас ждет
острый межзвездный кризис, а тебя - пинок в зад. Карьера твоя будет на
этом закончена и твое имя будет украшать все черные списки отсюда до
Антареса и дальше.
- А если я ничего не найду?
- С точки зрения Службы это не будет отличаться от ошибки.
- Значит, если я не найду злодея, с меня снимут голову?
- ...и порубят ее на кусочки. Я рад, Макс, что ты, наконец, понял
меня.
Рог Крайтон сроду был уродом, но сейчас он выглядел совсем уж
гадко. Меня утешало лишь то, что он был женат и безвылазно торчал в
Марсопорте бок о бок со своей супружницей. Так ему и надо. Может
быть, я слишком жесток, но, видит бог, он этого заслуживал.
Как только Рог смылся, я звякнул Флоре.
- Ну, как? - спросила она.
- Душечка, - ответил я, - мне нужно кое-что сделать, но понимаешь,
крошка, я не имею права говорить об этом. Не унывай. Я буду у тебя,
даже если мне придется плыть голышом по Большому Каналу аж до полярной
шапки, сорвать Фобос с небес или порубить себя на кусочки и отправить
тебе ценной бандеролью.
- Ну и ну, - протянула она, - если бы я знала, что придется
ждать...
Меня покоробило. Флора была совершенно чужда романтики, она
предпочитала действовать. С другой стороны, так ли уж понадобится
романтика, когда мы с ней будем плыть в жасминовом облаке при 0,4 "же"?
- Выше голову, Флора, - сказал я ей. - Ждать придется совсем
недолго. Я искуплю свою вину.
* * *
Задание было плевым; конечно, я злился, но не беспокоился. Рог
еще и попрощаться не успел, а я уже знал, как отыщу преступника. Все
было проще простого. Следовало бы напрямик выложить все Рогу, но мне
не хотелось везти его в рай на своем горбу. Дело закончится в пять
минут и уж тогда я двину прямиком к Флоре. Пусть я явлюсь к ней не
только с опозданием, но и с новым чином, повышенным жалованием и
слюнявыми лобзаниями Службы на щеках.
Вся штука была в том, что большие боссы не любят космических
перелетов, предпочитая видеосвязь. А уж если им, как этой троице,
приспичит лично присутствовать на какой-нибудь сверхважной межзвездной
конференции, они непременно принимают спейсолин. Во-первых, у них, как
правило, нет достаточного опыта, чтобы летать без спейсолина.
Во-вторых, спейсолин стоит недешево, а эти шишки любят, чтобы все было
по первому классу и самым высоким тарифом. Знаю я их психологию.
Все это касалось двух из них. Контрабандист должен отказаться от
спейсолина, наплевав на риск подцепить букет неврозов. Он должен быть
в ясном сознании, а под спейсолином можно не только проболтаться о
наркотике, но и просто выбросить его.
Сами видите - ничего головоломного, мне нужно было лишь немного
подождать. "ГИГАНТ АНТАРЕСА" прибыл точно по расписанию. Теперь мне
следовало собраться с силами, схватить за хвост крысу с наркотиком за
щекой и облегчить дальнейшее путешествие двум другим столпам
межзвездного бизнеса.
Первым вошел Липски. У него были толстые, ярко-красные губы,
круглые щеки, темные брови, волосы его начали седеть. Он равнодушно
глянул на меня, сел и... все. Он явно был под спейсолином.
- Добрый вечер, сэр, - сказал я.
- Сюрреализм панамских сердец в трехчетвертное время на чашку кофе
речи, - мечтательно ответил он.
Так действовал спейсолин. Извилины в мозгу выпрямлялись по
каким-то неведомым законам.
Следом шел Андьемо Феруччи. Высокий, худощавый, с черными усами
на рябом оливковом лице. И тоже сел.
- Ну, как перелет? - спросил я.
- Перелез легкие странные весы часы кукарекают на птичке, -
ответил он. А Липски сказал:
- Птичка к мудрому путеводителю для всех мест каждый.
Я усмехнулся. Оставался Харпонастер. Я уже сунул руки в карманы
- за иглопистолетом и магнитным лассо. Вошел худощавый, почтительный
Харпонастер. В жизни он выглядел моложе, чем на голограмме. И был под
завязку напичкан спейсолином.
- О, черт! - вырвалось у меня.
- Чертов янки нет говори до последнего раза я видел вы бы сказали,
- выдал Харпонастер.
Феруччи сказал:
- Посей зерно территория над спором идет отлично идти по дороге к
соловью.
- Веселые лорды прыгают шарики от пинг-понга, - добавил Липски.
Я переводил взгляд с одного на другого. Их бессмысленные тирады
становились все короче и, наконец, иссякли. Все было ясно.
Кто-то из них придуривался. Он все предусмотрел, он понял, что
выдаст себя, если пренебрежет спейсолином. Может быть, он подкупил
врача, и ему кольнули физиологический раствор. Как бы то ни было, он
обошел обычную процедуру.
Итак, один притворялся. Это было нетрудно. Комики часто
разыгрывают сценки на спейсолиновую тему. Вы их видели.
Тут мне впервые подумалось, что я могу завалить задание. На часах
было восемь тридцать; это наводило на мысли о моей работе, моей
репутации, моей шеи, для которой уже точили топор. Тут я решил, что у
меня еще будет время обмозговать все это и стал думать о Флоре. Она-то
не станет ждать меня целую вечность. Дай бог, если ее хватит на
полчаса.
А что, если этого притвору подвести вплотную к опасной черте.
Сможет он скрыться за ассоциативным туманом?
Я подошел к двери и сказал, будто в коридор:
- Включи сонар, котик.
- Наркотик из-под теста ре ми фа соль быть спасенным, -
откликнулся Липски.
- Спасенный я прическа над обычным стадом что-то о единорогий как
губная гармошка на щеку бритвой и сменили, - сказал Феруччи.
- Не спеющий ветер ни снег не используют попытку покупать навсегда
и возбуждение и чувствительность ковылять, - заключил Харпонастер.
- Ковылянье и тряпье, - Липски.
- Тряпточно, - Феруччи.
- Актлиматизация, - Харпонастер.
Еще несколько невнятных звуков, и они выдохлись. Я попытался еще
раз. Следовало быть осторожным: очнувшись они будут помнить все мои
слова. Я сказал:
- Это отличный космический маршрут.
- Жрут тигры через прерии собаки лают гав-гав... - отозвался
Феруччи. По-английски слова "космический маршрут" созвучны слову
"спейсолин". Я перебил его и обратился к Харпонастеру:
- Отличный космический маршрут.
- Тут кровать и отдохни немного черная робость неправильного
одежды отличного дня, - был дан ответ.
Я снова повторил, уставившись на Липски:
- Отличный космический маршрут.
- Маршируют горячий шоколад не будет тем же самым на вас вы и
двойная ставка и картошка и метка, - произнес он.
- Метко болезненеобходимость и писать выиграет, - продолжил
кто-то.
- Играет с время приема пищи.
- Писки.
- Иски.
- Скис.
- Кис-кис. Я попытался еще и еще раз - с тем же успехом.
Преступник, кем бы он ни был, или специально тренировался, или
имел природные способности говорить по ассоциации. Он отключал свой
мозг и позволял словесам течь вольным потоком. К тому же, его явно
вдохновляли мои безуспешные попытки - он-то отлично знал, кто я такой,
и чего добиваюсь. Если меня не выдало слово "наркотик", то трижды
повторенный "космический маршрут" - почти наверняка. Двое не обратили
на эти слова внимания, но третий не мог не заметить их.
Он издевался надо мной. Все трое говорили такое, что при желании
можно было истолковать как потаенный комплекс вины. Двое лепили
наобум, третий забавлялся.
Как же узнать его? Я дрожал от ненависти. Этот гад угрожал всей
Галактике. Хуже того, он убил моего коллегу и друга. И что самое
гадкое, он мешает мне увидеть Флору.
Можно было обыскать их по очереди. Те, кто вправду были под
спейсолином и не подумали бы сопротивляться. Им одинаково были чужды и
ненависть, и тревога, и инстинкт самозащиты. И если он окажет хоть тень
сопротивления, это выдаст его с головой.
Но двое прочих запомнят, что их, беспомощных, обыскивали. Я
вздохнул. Обыскав их, я, конечно, найду преступника, но чуть погодя
буду напоминать отбивную больше, чем когда бы то ни было. Кроме того,
крепко достанется Службе, разразится всегалактический скандал, а когда
выплывет тайна измененного спейсолина...
Мне могло бы подфартить, если я сразу попаду на контрабандиста.
Был лишь один шанс из трех и только бог мог мне помочь.
Итак, я терзался, проклятая шпана ухмылялась про себя, а
измененный спейсолин медленно, но верно уплывал у меня из под носа.
В отчаяньи я посмотрел на часы.
Девять пятнадцать. Почему, черт возьми, так бежит время? - О,
Флора! А время поджимало. Я направился к видеокабине и позвонил ей.
Долго разговаривать я не собирался, просто хотел подбодрить ее, если,
конечно, она еще не плюнула на меня.
Я говорил себе: "Она не ответит". Я готовил себя к этому. Есть
же, в конце концов, и другие девушки... Правда, других девушек не было.
Если бы со мной была Хильда, я, может быть, и не вспомнил бы о Флоре.
Но что толку прикидывать - Хильды не было, а Флору я, получалось,
обманывал.
Раз за разом гудел сигнал вызова, а я все не решался отключиться.
"Ответь, ну, ответь!" Она ответила.
- Это ты? - спросила она. - Конечно, я, дорогая, Кто же еще?
- Кто угодно. Кто-нибудь из тех, которые не обманывают девушек.
- У меня все на мази, дорогая. Я скоро освобожусь.
- Что у тебя на мази? Всучил кому-то свой пластон? Потом я
вспомнил, что однажды отрекомендовался ей коммивояжером. Как раз тогда
я подарил ей шикарную ночную рубашку из пластона.
- Слушай, дай мне еще полчасика, - взмолился я. Ее глаза
увлажнились.
- Я сижу тут одна.
- Я заглажу свою вину, - порожденные отчаянием, в моей бедной
голове явились мысли о драгоценностях, хотя любая брешь в моем
банковском счете в глазах Хильды вырастала до размеров темной
туманности "Конская Голова". Но прошу помнить, что я был в отчаянии.
- У меня было назначено важное свидание, а я его отложила.
- Но ты же говорила, что это была пустяковая встреча.
...Это была ошибка. Я понял это, не успев договорить.
- Пустяковая встреча! - пронзительно вскрикнула она (Именно так и
было сказано, но если вы спорите с женщиной, не пытайтесь настаивать на
своем, как бы правы вы ни были. Это только усугубит вашу вину. Уж я-то
знаю.)
- И это ты говоришь про свидание с человеком, который обещал мне
райскую жизнь на Земле!..
Она начала распространяться о райской жизни на Земле. В
Марсопорте не было ни одной девушки, которая не мечтала бы об этом.
Правда, задумав пересчитать тех, кому удалось достичь этой райской
жизни, вы обошлись бы пальцами одной руки.
Я попытался остановить ее. Без толку.
- ...и вот, я здесь одна, - произнесла она, наконец, и
отключилась.
Она была права. Я чувствовал себя распоследним подлецом в
Галактике.
* * *
Я вернулся в комнату ожидания. Часовой у двери отдал мне честь.
Я снова пристально оглядел трех воротил, размышляя, с кого бы я начал,
если бы удалось разжиться ордером на их задушение. Пожалуй, с
Харпонастера. Шея у него была тощая, длинная, ее легко можно было
обхватить ладонями, а на остром кадыке удобно пристроить большие пальцы
рук.
Это так меня вдохновило, что я чертыхнулся.
Мои акулы встрепенулись.
Феруччи сказал:
- Торт кипятить воду носик вы козлите дождь на нас спаси госполи
пенни... Харпонастер с костлявой шеей добавил:
- Именинница и племянник не любят орбитальную кошку...
Липски произнес:
- Загон для скота идет вниз от эластичного пьяницы...
- Пьян тезка терьер коридор время...
- Пока звери обмолятся...
- Молитвы растут...
- Официант...
- Ужасный...
- Сны...
И все. Они смотрели на меня. Я - на них. У них не было никаких
эмоций (по крайней мере, у двоих), у меня - никаких мыслей. Я смотрел
на них и думал о Флоре. Терять мне было нечего (я и так уже все
потерял) и решил рассказать им о ней.
- Джентльмены, - начал я, - в этом городе живет чудесная девушка.
Я не стану называть ее имени, дабы не компрометировать ее. Если вы не
возражаете, я расскажу вам о ней.
Что я и сделал. Последние два часа взвинтили меня до предела.
Описание было проникнуто поэзией, бившей ключом из каких-то мощных
маскулинитарных пластов, скрытых в подсознании.
Они сидели, словно завороженные. Со стороны могло показаться, что
они внимательно меня слушают. Спейсолин заставляет людей быть
вежливыми - они молчат, пока говорит кто-то другой. Поэтому-то они и
говорили по очереди.
С искренним чувством я пел свою любовную песнь до тех пор, пока
динамик не объявил о прибытии "ПОЖИРАТЕЛЯ ПРОСТРАНСТВА".
Этого-то я и ждал.
- Встаньте, джентльмены, - сказал я громко. - К тебе, убийца, это
не относится.
В мгновение ока магнитное лассо охватило запястье Ферручи.
Он дрался, как дьявол. Спейсолиновой одури как не бывало.
Наркотик нашли в плоских пластиковых мешочках - он прикрепил их к
внутренней стороне бедер. Их нельзя было увидеть, можно было только
нащупать. Ну, а содержимое мы выяснили с помощью простого ножа.
Чуть позже, очумевший от счастья, Рог взял меня за лацкан мертвой
хваткой.
- Как ты это сделал? Что его выдало?
- Один из них симулировал спейсолиновое опьянение, - ответил я,
пытаясь высвободиться. - Я был уверен. Ну, я и рассказал милым...
э-э... об одной девушке.
Я был осторожен. Детали ему были ни к чему.
- Двое, - продолжал я, - никак не прореагировали, следовательно,
они были под спейсолином. Но у Ферручи участилось дыхание, а на лбу
выступила испарина. Рассказывал я весьма красочно, и если он
отреагировал на рассказ, значит он-то и не принимал спейсолин. Может,
теперь ты отпустишь меня?
Он отпустил, и я чуть не сел на пол. Ноги сами несли меня прочь,
но я все-таки обернулся и сказал:
- Слушай, Рог, не мог бы ты мне черкнуть мне чек на тысячу
кредитов помимо обычных каналов. Так сказать, в виду гонорара?
Только тут я по-настоящему понял, насколько он обалдел.
- Конечно, Макс, конечно, - сказал он, преисполненный
недолговременной благодарности.
- Если угодно, вот тебе десять тысяч кредитов.
- Угодно, - ответил я. - Очень даже угодно.
Он заполнил официальный чек Службы. Такие чеки по всей Галактике
считались деньгами лучшего сорта. Вручая мне драгоценную бумажку, он
улыбался. Я тоже улыбался, принимая ее, будьте уверены.
Как он будет отчитываться - не моя забота, я-то не собирался
отчитываться перед Хильдой за эти десять кусков.
* * *
И снова я стоял в кабине видеофона, вызывая Флору. Нельзя было
пускать дело на самотек: за полчаса Флора могла подцепить кого-нибудь,
а может быть, уже подцепила.
"Ответь, ответь, ответь!" Она ответила. Судя по одежде, она
собиралась уходить, и я упредил ее буквально на две минуты.
- Я ухожу, - объявила она. - На свете еще есть порядочные
мужчины. Я не желаю больше видеть тебя. Ты здорово одолжишь мне,
мистер Каквастам, если отключишься сам и не будешь поганить мой экран
своей...
Я ничего не ответил. Я просто поднес чек к видеодатчику. Просто
стоял и просто держал чек.
И, честное слово, произнося "поганить", она подошла поближе, чтобы
лучше разглядеть сумму. Флора не была обременена шибким образованием,
но слова "десять тысяч кредитов" могла прочесть быстрее любого
бакалавра в Солнечной системе.
- Макс! Это мне?! - воскликнула она.
- Все для тебя, детка. Я же говорил, мне надо провернуть одно
дельце. Я хотел сделать тебе сюрприз.
- Ах, Макс, какой ты милый! Я и не собиралась никуда, просто
пошутила. Приезжай скорее, - и она сняла пальто.
- А как же твое свидание? - поинтересовался я.
- Я же просто пошутила.
- Еду, - сказал я устало.
- И не растеряй кредиты по дороге, - шаловливо добавила она.
- Не потеряю ни одного.
Я дал отбой и вышел из кабинки. Наконец-то я свободен. Кто-то
окликнул меня. Кто-то бежал ко мне.
- Макс! Рог Крайнтон сказал, что ты еще здесь. Маме стало лучше,
и я купила билет на "ПОЖИРАТЕЛЯ ПРОСТРАНСТВА". А что это за десять
тысяч?
УДОВЛЕТВОРЕНИЕ ГАРАНТИРОВАНО
Тони оказался высоким и красивым мрачной красотой, с невероятно
аристократическим выражением неизменяющегося лица, и Клер Бельмон
рассматривала его в щелку двери со смесью ужаса и отчаяния.
- Не могу, Ларри. Я просто не могу оставить его в доме. - Лихорадочно
она пыталась своим оцепеневшим разумом найти более убедительное
объяснение, такое, которое имело бы смысл и помогло ей, но смогла лишь
повторить.
- Не могу!
Ларри Бельмон напряженно смотрел на жену, и в глазах его было то
нетерпение, которое Клер ненавидела: она чувствовала, что в нем отражается
ее неспособность.
- У нас есть обязательства, Клер, - сказал он, - ты должна меня
сейчас поддержать. Компания по этому делу направляет меня в Вашингтон;
вероятно, меня повысят. Все абсолютно безопасно, ты это знаешь. Почему же
ты возражаешь?
Она беспомощно нахмурилась.
- У меня от него мурашки по коже. Я этого просто не вынесу.
- Он почти человек, такой же, как ты и я. Ну, хватит. Пошли.
Рука его была у нее на спине, он ее подталкивал; она, дрожа,
оказалась в собственной гостиной. Робот стоял здесь, вежливо глядя на нее,
как будто оценивал свою хозяйку на предстоящие три недели. Была здесь и
доктор Сьюзан Кэлвин, она сидела неподвижно, сжав губы. У нее холодный
отсутствующий вид человека, который так много работает с машинами, что в
его крови появилось немного стали.
- Здравствуйте, - прохрипела Клер жалкое общее приветствие.
Ларри с фальшивой веселостью пытался спасти ситуацию.
- Клер, позволь представить тебе Тони. Тони отличный парень. Это моя
жена Клер, Тони, старина. - Ларри дружески похлопал Тони по плечу, но Тони
не ответил, выражение его лица не изменилось.
Он сказал:
- Здравствуйте, миссис Бельмон.
При звуках его голоса Клер подпрыгнула. Голос глубокий и мелодичный,
ровный и гладкий, как волосы на его голове или кожа на лице.
Не сдержавшись, она воскликнула:
- Ой! Он говорит!
- Конечно. Вы думали, я не умею?
Но Клер смогла лишь криво улыбнуться. Она и сама не знала, чего
ждала. Она отвела взгляд, потом краешком глаза посмотрела на него. Волосы
гладкие и черные, как полированный пластик. Они на самом деле из отдельных
волосков? А гладкая оливковая кожа рук и лица продолжается ли под
безупречным костюмом?
Ей пришлось заставить себя вслушаться в ровный, лишенный эмоций голос
доктора Кэлвин.
- Миссис Бельмон, надеюсь, вы отдаете себе отчет в важности нашего
эксперимента. Ваш супруг сообщил мне, что ввел вас в курс дела. Я, как
старший робопсихолог "Ю.С.Роботс", хотела бы кое-что добавить.
- Тони - робот. В документах компании он обозначен как ТН-З, но он
отзывается и на имя Тони. Это не механическое чудовище, не счетная машина
того типа, что были созданы во время второй мировой войны, пятьдесят лет
назад. У него искусственный мозг, почти такой же сложный, как наш. Это в
сущности огромный телефонный коммутатор на атомном уровне: миллиарды
возможных "телефонных соединений" благодаря этому можно разместить в
объеме черепа.
- Такой мозг для каждого робота создается отдельно. В каждом
находится заранее предусмотренный набор соединений, поэтому каждый робот
понимает английский язык и знает все, что необходимо для его работы.
- До сих пор "Ю.С.Роботс" ограничивалась промышленными моделями,
которые используются в таких условиях, где человеческий труд невозможен: в
глубоких шахтах, на подводных работах. Но мы хотим проникнуть в город, в
жилище. Для этого обычные мужчины и женщины должны принимать роботов без
страха. Вы понимаете, что бояться нечего?
- Нечего, Клер, - с готовностью подхватил Ларри. - Поверь мне на
слово. Он не может причинить тебе вред. Ты знаешь, иначе я бы позволил.
Клер искоса тайком глянула на Тони и тихо спросила:
- А если он рассердится на меня?
- Шептать не нужно, - спокойно сказала доктор Кэлвин. - Он не может
рассердиться на вас, моя дорогая. Я уже сказала, что соединения мозгового
компьютера предопределены. И самое главное соединение мы называем Первым
законом роботехники. Он гласит: "Робот не может причинить вред человеку
или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред". Этот
закон обязателен для всех роботов. Робота невозможно заставить причинить
вред человеку. Так что, понимаете, нам нужны вы и Тони для
предварительного эксперимента, которым мы будем руководствоваться в
дальнейшем, а тем временем ваш супруг в Вашингтоне получит разрешение на
законные испытания.
- Вы хотите сказать, что это незаконно?
Ларри откашлялся.
- Пока да, но все будет в порядке. Он не будет выходить из дома, а ты
никому не должна его показывать. Вот и все... И, Клер, я бы остался с
тобой, но я слишком много знаю о роботах. А у нас должен быть абсолютно
непредвзятый испытатель, самые неблагоприятные условия. Это необходимо.
- Ну... - сказала Клер. Потом ей пришла в голову мысль: - А что он
делает?
- Домашнюю работу, - коротко ответила доктор Кэлвин.
Она встала, и Ларри проводил ее до двери. Клер в ужасе осталась. Она
мельком увидела в зеркале над камином свое отражение и торопливо
отвернулась. Она устала от своего маленького обезьяньего личика, от
тусклых прозаичных волос. Потом уловила на себе взгляд Тони, едва не
улыбнулась, но тут же спохватилась...
Ведь это всего лишь машина.
Ларри Бельмон на пути в аэропорт увидел Гледис Глафферн. Женщина того
типа, которую видишь изредка... тщательная и безупречная косметика,
тщательно и изысканно одета; слишком сверкающая, чтобы долго смотреть на
нее.
Ей предшествовала легкая улыбка, за ней тянулся слабый аромат духов,
как манящие пальцы. Ларри почувствовал, что запинается; он приподнял шляпу
и заторопился дальше.
Как всегда, он ощутил смутный гнев. Если бы Клер смогла проникнуть в
компанию Гледис, как бы это ему помогло. Но что пользы...
Клер! В тех немногих случаях, когда она встречалась с Гледис, у
маленькой дурочки будто немел язык. У него не было иллюзий. Испытание Тони
- его большой шанс, и он в руках Клер. Насколько все было бы безопасней,
если бы испытание проводил кто-нибудь вроде Гледис Глафферн.
На второе утро Клер проснулась от негромкого стука в дверь спальни.
Мысли ее смешались, потом она вдруг заледенела. В первый день она всячески
избегала Тони, слегка улыбалась, встречая его, и проносилась мимо.
- Это ты... Тони?
- Да, миссис Бельмон. Можно мне войти?
Должно быть, она сказала да, потому что он неожиданно и совершенно
беззвучно оказался в комнате. Она увидела поднос, ощутила запах.
- Завтрак? - спросила она.
- Если хотите.
Она не осмелилась отказаться, села и приняла поднос: яйца всмятку,
тост с маслом, кофе.
- Я принес сахар и сливки отдельно, - сказал Тони. - Со временем я
изучу ваши вкусы в этом и в других вещах.
Она ждала.
Тони стоял перед ней, прямой и гибкий, как металлическая линейка.
Чуть погодя он спросил:
- Вы предпочитаете есть в одиночестве?
- Да... если ты не возражаешь.
- Вам помочь потом одеться?
- О, нет! - Она лихорадочно прижала к себе простыню, чуть не пролив
кофе. И так застыла. И только когда дверь за ним закрылась, она облегченно
опустилась на подушку.
Кое-как она позавтракала. Он всего лишь машина... если бы это было
заметней, она бы не боялась так. Или если бы у него менялось выражение. Но
оно оставалось на лице, как прибитое. Невозможно сказать, что таится за
этими темными глазами и гладкой оливковой кожей. Чашка кофе дрожала в ее
руке, она поставила ее на поднос.
И тут вспомнила, что забыла добавить сахар и сливки, а ведь она
терпеть не может черный кофе.
Одевшись, она прямо из спальни направилась на кухню. В конце концов
это ее дом, ничего показного в нем нет, но кухню она содержит в чистоте.
Ему нужно дать указания...
Но, войдя, она обнаружила, что кухня будто только что сошла с
фабричного конвейера.
Она удивленно остановилась, развернулась и столкнулась с Тони. И
завопила.
- Я могу помочь? - спросил он.
- Тони, - сказала она, с трудом справившись с паникой, - не ходи
беззвучно. Ты как будто подкрадываешься ко мне... Ты не пользовался
кухней?
- Пользовался, миссис Бельмон.
- Не похоже.
- Я потом все вычистил. Разве это не принято?
Клер широко раскрыла глаза. Что можно на это ответить? Она раскрыла
шкафчик с кастрюлями, увидела блеск начищенного металла. И сказала с
дрожью в голосе:
- Очень хорошо. Вполне удовлетворительно.
Если бы он в этот момент улыбнулся, если бы хоть уголок рта дрогнул,
она чувствовала, что приняла бы его. Но он был невозмутим, как английский
лорд на отдыхе.
- Спасибо, миссис Бельмон. Не пройдете ли в гостиную?
Она прошла туда и сразу увидела.
- Ты полировал мебель?
- Вы довольны, миссис Бельмон?
- Но когда? Вчера ты этого не делал.
- Ночью, конечно.
- Всю ночь горел свет?
- О, нет. В этом нет необходимости. У меня встроенный источник
ультрафиолетовых лучей. Я вижу в ультрафиолетовых лучах. И, конечно, сон
мне не нужен.
Ему нужно восхищение. Она поняла это. Он должен знать, что угодил ей.
Но она не могла заставить себя похвалить его.
Смогла лишь недовольно сказать:
- Такие, как ты, отберут работу у прислуги.
- Но люди в мире могут делать гораздо более важную работу, если их
избавить от утомительного ручного труда. В конце концов, миссис Бельмон,
таких, как я, можно собирать. Но ничто не может повторить созидательные
возможности и многообразие человеческого мозга, Такого, как ваш.
И хоть на лице его ничего не отразилось, в голосе звучали
благоговение и восхищение. Клер вспыхнула и пробормотала:
- Мой мозг! Можешь взять его себе!
Тони чуть приблизился и сказал:
- Вы, должно быть, очень несчастливы, если говорите так. Я могу
чем-нибудь помочь?
Клер чуть не рассмеялась. Нелепая ситуация. Одушевленный чистильщик
ковров, мойщик посуды, полировщик мебели, слуга на все руки, только что с
фабричного стола, - и он предлагает ей услуги утешителя и доверенного
лица.
Но она вдруг печально сказала:
- Мистер Бельмон считает, что у меня нет мозга... Вероятно, так оно и
есть. - Она не может плакать перед ним. Почему-то ей казалось, что она
должна поддержать честь человечества перед этим созданием.
- Так не всегда было, - добавила она. - Когда он был студентом, все
было в порядке. Он тогда только начинал. Но я не могу быть женой большого
человека, а он становится большим человеком. Он хочет, чтобы я была
хозяйкой, помогла бы ему войти в общество, как... как Г... Гледис
Глафферн.
Нос у нее покраснел, она отвернулась.
Но Тони не смотрел на нее. Взгляд его блуждал по комнате.
- Я могу помочь вам справиться с домом.
- Этого недостаточно, - сердито ответила она. - Нужно вдохновение,
которого у меня нет. Я могу только сделать дом удобным, но не таким, как
на картинках модных журналов.
- Вы хотите, чтобы он был таким?
- Чего хотеть попусту?
Теперь Тони смотрел на нее.
- Я могу помочь.
- Ты разбираешься в устройстве интерьера?
- Это должна знать хорошая домохозяйка?
- О, да.
- Тогда я смогу научиться. Можете раздобыть для меня книги на эту
тему?
Тогда-то все и началось.
Клер, ежась на резком ветру, принесла домой из публичной библиотеки
два толстых тома. Она смотрела, как Тони раскрыл один из них и пролистал
страницы. Впервые они видела его пальцы за такой тонкой работой.
Не понимаю, как он это делает, подумала она. Подчиняясь внезапному
импульсу, она взяла его за руку и потянула к себе. Он не сопротивлялся,
она рассматривала его расслабленную кисть.
- Замечательно. Даже сетка на пальцах кажется естественной.
- Разумеется, это сделано специально, - сказал Тони. Потом
разговорчиво добавил: - Кожа из гибкого пластика, а скелет из легкого
металлического сплава. Вам интересно?
- Нет. - Она подняла покрасневшее лицо. - Неудобно заглядывать в твои
внутренности. Ты ведь не заглядываешь в мои.
- В моем мозгу нет места для такого любопытства. Я могу действовать
только в пределах своих возможностей.
Клер в наступившей тишине почувствовала, как внутри у нее что-то
напряглось. Почему она все время забывает, что он машина? Теперь он сам
напомнил ей об этом. Неужели ей так необходимо сочувствие, что она даже
робота готова воспринять как равного... потому что он ей посочувствовал?
Она заметила, что Тони по-прежнему перелистывает страницы, почти
беспомощно, и ощутила быстрое успокаивающее чувство превосходства.
- Ты ведь не умеешь читать?
Тони взглянул на нее; спокойным безупречным голосом ответил:
- Я читаю, миссис Бельмон.
- Но... - она бессмысленным жестом указала на книгу.
- Я сканирую страницы. Мое чтение основано на фотографической памяти.
Наступил вечер, и когда Клер отправилась в спальню, Тони заканчивал
второй том, сидя в темноте - в том, что ограниченному зрению Клер казалось
темнотой.
Когда она уже совсем засыпала, ей в голову пришла странная мысль. Она
вспомнила его руку, ее прикосновение. Теплая и мягкая, как у человека.
Как хорошо его сделали на фабрике, подумала она и уснула.
В течение нескольких дней она ходила в библиотеку. Тони подсказывал
ей темы, которые быстро расширялись. Она приносила книги о сочетаниях
цветов, о косметике; о коврах и украшениях; об искусстве и истории
костюмов.
Он серьезно рассматривал страницы, быстро перелистывая их; казалось,
он вообще не способен забывать.
К концу недели он настоял на том, чтобы подстричь ее, сделал ей новую
прическу, слегка изменил линию бровей и подобрал пудру и помаду другого
оттенка.
Она с полчаса дрожала в нервном страхе под мягкими прикосновениями
нечеловеческих пальцев и потом посмотрела в зеркало.
- Можно сделать больше, - заметил Тони, - особенно с одеждой. Как вам
нравится начало?
Она не ответила, не смогла сразу. Ей пришлось привыкать к тому, что
незнакомка в зеркале - это она сама, привыкать к своей красоте. Потом, не
отрывая взгляда от отражения, она задыхаясь сказала:
- Да, Тони, неплохо... для начала.
В письмах Ларри они ничего этого не сообщала. Пусть увидит все сразу.
И что-то подсказывало ей, что она не просто будет радоваться его
удивлению. Для нее это своего рода месть.
Однажды утром Тони сказал:
- Пора начинать покупки, но мне не позволено выходить из дома. Если я
точно напишу, что нам нужно, вы сможете купить? Нам нужна обивочная ткань,
обои, ковры, краска, одежда... и еще много разных вещей.
- Но нельзя покупать все это по описанию, - с сомнением сказала Клер.
- Можно купить очень близко к описанному, если пройтись по городу и
если есть достаточно денег.
- Но, Тони, денег как раз недостаточно.
- Вовсе нет. Сначала заезжайте в "Ю.С.Роботс". Я напишу записку.
Повидайтесь с доктором Кэлвин и скажите ей, что это часть эксперимента.
Доктор Кэлвин почему-то не пугала ее, как в первый вечер. Со своей
новой внешностью, в новой шляпе она перестала быть прежней Клер. Психолог
внимательно выслушала ее, задала несколько вопросов - и Клер обнаружила,
что выходит, обладая правом неограниченных трат за счет "Ю.С.Роботс".
Удивительно, что могут сделать деньги. Все запасы магазинов были в ее
распоряжении, а авторитетное мнение продавцов совсем не было голосом
свыше, поднятая бровь декоратора не означала гром Юпитера.
А когда возбужденный толстяк в одном из самых великолепных модных
салонов презрительно фыркнул при ее описании платья, она ответила на
превосходном французском, потом позвонила Тони и протянула трубку мсье.
- Если не возражаете, - твердым голосом, хотя пальцы ее слегка
дрожали, сказала она, - я хочу, чтобы вы поговорили с моим... гм...
секретарем.
Толстяк пошел к телефону, заложив руки за спину. Он двумя пальцами
поднял трубку и изысканно сказала:
- Да - После недолгой паузы снова: - Да. - Потом длительная пауза,
попытка возразить, которая тут же прекратилась, еще одна пауза, покорное:
- Да.
Трубку положили на место.
- Если мадам пройдет со мной, - обиженно сказал он, - я постараюсь
удовлетворить ее запросы.
- Минутку. - Клер снова набрала свой номер и сказала:
- Привет, Тони. Не знаю, что ты ему сказал, но сработало. Спасибо.
Ты... - она пыталась подобрать подходящее слово, сдалась и пропищала: -
милый!
Когда она отвернулась от телефона, на нее смотрела Гледис Глафферн.
Слегка удивленно Гледис Глафферн разглядывала ее, склонив лицо набок.
- Миссис Бельмон?
Все ушло от Клер. Она стояла, глупо, как марионетка.
Гледис улыбнулась высокомерно и нагло, но так, что ее нельзя было
упрекнуть.
- Не знала, что вы покупаете здесь. - Как будто в ее глазах это место
сразу потеряло свою ценность.
- Обычно я сюда не хожу, - покорно сказала Клер.
- А что вы сделали со своими волосами? Очень... замысловато...
Надеюсь, вы меня извините, но разве вашего мужа зовут не Лоренс? Мне
казалось, что Лоренс.
Клер сжала зубы. Но как-то нужно объяснить.
- Тони друг моего мужа. Он помогает мне подбирать вещи.
- Понимаю. И он очень мил, конечно. - Оно прошла с улыбкой, унеся с
собой всю теплоту и свет мира.
Клер не оспаривала того факта, что именно к Тони она обратилась за
утешением. Десять дней развеяли ее нежелание. И она могла перед ним
плакать, плакать и гневаться.
- Я оказалась совершенной д... дурой, - бушевала она, сжимая вымокший
носовой платок. - Она это со мной сделала. Не знаю почему. Она просто
делает. Я должна была бы... пнуть ее. Сбить ее с ног и наступить на нее.
- Неужели можно так ненавидеть человека? - удивленно и мягко спросил
Тони. - Эта часть человеческого мозга закрыта для меня.
- О, это не она, - простонала Клер. - Это я, вероятно. Она
представляет все, чем я хотела бы быть... по крайней мере снаружи... А я
не могу.
Прозвучал сильный, но негромкий голос Тони.
- Можете, миссис Бельмон. Можете. У нас еще десять дней, за эти дни
дом преобразится. Разве вы не планировали это?
- Но как это мне поможет... с ней?
- Пригласите ее сюда. Пригласите ее подруг. Назначьте это на вечер
накануне... моего ухода. Это будет новоселье... своего рода.
- Она не придет.
- Придет. Придет посмеяться... И не сможет.
- Ты на самом деле так считаешь? О, Тони, ты считаешь, мы это можем?
- Она держала обе его руки в своих... Потом, отвернув лицо, сказала: - Но
что это даст? Ведь это не я, это ты все делаешь. Я сижу на твоей шее.
- Никто не живет в великолепном одиночестве, - прошептал Тони. - В
меня вложили знания. То, что вы и все остальные, видите в Гледис Глафферн,
не вполне Гледис Глафферн. Она сидит на шее своих денег и общественного
положения. Она это не подвергает сомнению. А почему вы должны?.. И
взгляните на это с такой точки зрения, миссис Бельмон. Я создан
повиноваться, но пределы своего повиновения определяю я сам. Я могу
следовать приказам охотно, с желанием, или скупо, без желания. Ваши
желания я выполняю охотно, потому что вы как раз тот человек, для службы
которому я создан. Вы добры, дружелюбны, скромны. Миссис Глафферн, как вы
ее описываете, не имеет таких качеств, и я не стал бы повиноваться ей, как
вам. Значит, вы, миссис Бельмон, а не я, проделываете все это.
Он отобрал свои руки, и миссис Бельмон взглянула на его лишенное
выражения лицо. Она вдруг испугалась совершенно по-новому.
Нервно глотнув, она смотрела на свои руки, которые все еще
чувствовали давление его пальцев. Ей не показалось: он легко пожал ей
руку, мягко, нежно, как раз перед тем, как убрать свои.
Нет!
Его пальцы... Его пальцы...
Она убежала в ванную и принялась мыть руки - яростно, бесполезно.
На следующий день она его сторонилась; пристально поглядывала на
него; ждала, что может последовать, но ничего не происходило.
Тони работал. Если он и испытывал какие-нибудь трудности при оклейке
обоями или в использовании мгновенно высыхающей краски, это никак не
проявлялось. Движения его были точны, он работал искусно и уверенно.
Работал он всю ночь. Она ничего не слышала, но каждое утро начинались
новые приключения. Она не могла увидеть все новое сразу, до самого вечера
открывала все новое и новое, и наступала следующая ночь.
Она однажды попыталась помочь, но человеческая неуклюжесть помешала
ей. Он был в соседней комнате, а она вешала картину на намеченное
математическим взглядом Тони место. Метка на месте, картина здесь,
отвращение к безделью тоже с нею.
Но она нервничала, а может, лестница оказалась ненадежной.
Почувствовала, что лестница падает, и закричала. Лестница упала, но Тони,
с его невероятной скоростью, подхватил Клер.
В его спокойных темных глазах ничего не отразилось, а сказал он
только:
- Вам не больно, миссис Бельмон?
Она сразу заметила, что, падая, рукой задела его волосы; впервые она
видела, что они действительно состоят из отдельных черных волосков.
И тут же ощутила его руки у себя на спине и под коленями, он держал
ее крепко, но осторожно.
Она толкнула его, и собственный крик громко прозвучал в ее ушах.
Остальную часть дня она провела в своей комнате, а потом спала, заложив
стулом дверь спальни.
Она разослала приглашения, и, как и предсказывал Тони, они были
приняты. Оставалось только ждать последнего вечера.
Он наступил, после нескольких вечеров, наступил в свое время. Она не
узнавала свой дом. В последний раз прошлась по нему: все комнаты
изменились.
- Они скоро придут, Тони. Тебе лучше уйти в подвал. Нельзя, чтобы
они...
Она смотрела какое-то время, потом слабо сказала: "Тони". Громче:
"Тони". Почти закричала: "Тони!"
Она была в его руках, он приблизил свое лицо, сжал ее. Сквозь
эмоциональную суматоху она слышала его голос.
- Клер, - говорил этот голос, - Я многого не понимаю, и, должно быть,
это одна из таких вещей. Завтра я ухожу, но мне не хочется. Во мне больше,
чем простое желание угодить вам. Разве это не странно?
Лицо его еще ближе, губы теплы, но в них нет дыхания: машины не
дышат. Губы совсем рядом...
...Прозвенел звонок.
На мгновение она беспомощно пошевелилась, и он тут же исчез, его
нигде не было видно, а звонок снова звенел. Звенел настойчиво.
Занавес переднего окна откинут. А пятнадцать минут назад он был
закрыт. Она это знала.
Они видели. Они все видели!
Входили они вежливо, всей компанией - свора пришла повыть, - бросая
острые взгляды по сторонам, все рассматривая. Они видели. Иначе почему
Гледис в своей высокомерной манере начала расспрашивать о Ларри? И Клер
была вынуждена отчаянно защищаться.
Но они не смеялись.
Она видела ярость в глазах Гледис Глафферн, в фальшиво восторженных
словах, в ее желании рано уйти. Расставаясь с ними, она слышала отрывки:
...никогда ничего подобного не видела... такой красивый...
И она поняла, что особенно вывело их из себя. Она может быть красивей
Гледис Глафферн, благородней, богаче - но какое право у нее на такого
красивого любовника?
И тут она снова вспомнила, что Тони - машина, и по коже ее поползли
мурашки.
- Уходи! Оставь меня! - закричала она в пустой комнате и побежала в
спальню. Она проплакала всю ночь, а на следующее утро, очень рано, когда
улицы были еще пусты, пришла машина и увезла Тони.
Лоренс Бельмон, повинуясь импульсу, постучал в дверь кабинета Сьюзан
Кэлвин. Она была с математиком Питером Богертом, но Лоренса это не
остановило.
Он сказал:
- Клер говорит, что "Ю.С.Роботс" оплатила все, что в доме...
- Да, - ответила доктор Кэлвин. - Мы отнесли это к эксперименту, это
его необходимая часть. Теперь, в своей новой должности помощника главного
инженера, вы сможете держаться на таком уровне.
- Меня не это беспокоит. Вашингтон дал согласие, и я думаю, на
следующий год мы сможем начать массовое производство модели ТН. - Он как
будто хотел уйти, заколебался, снова повернулся.
- Да, мистер Бельмон? - после паузы спросила доктор Кэлвин.
- Я раздумываю... - начал Ларри. - Раздумываю, что на самом деле
происходило в доме. Она... я хочу сказать, Клер... она так изменилась. Не
только внешне, хотя, откровенно говоря, я поражен. - Он нервно рассмеялся.
- Это не моя жена! Я не могу объяснить.
- А зачем? Вам не нравятся изменения?
- Наоборот. Но, видите ли, это меня немного пугает...
- Не волнуйтесь, мистер Бельмон. Ваша жена вела себя очень хорошо.
Откровенно говоря, я и не думала, что получится такое полное и совершенное
испытание. Теперь мы точно знаем, какие изменения следует внести в модель
ТН, и заслуга в этом принадлежит исключительно вашей жене. Если быть
совершенно откровенной, ваша жена больше заслужила ваше повышение, чем вы
сами.
Ларри поежился.
- Ну, пока это в семье... - не очень убедительно сказал он и вышел.
Сьюзан Кэлвин посмотрела ему вслед.
- Наверно, ему обидно... я надеюсь... Вы читали отчет Тони, Питер?
- Очень внимательно, - ответил Богерт. - Модель ТН-3 нуждается в
изменениях.
- Вы тоже так считаете? - резко спросила Сьюзан. - Почему?
Богерт нахмурился.
- Очевидно, мы не можем выпускать роботов, которые влюблялись бы в
своих хозяек.
- Влюблялись! Питер, вы меня поражаете! Вы на самом деле не поняли?
Машина должна повиноваться Первому закону. Робот не может допустить, чтобы
человеку причиняли вред, а Клер Бельмон вред причиняла неуверенность в
себе. И он демонстрировал влюбленность, потому что эта женщина не в
состоянии по-настоящему понять, что машина не может влюбляться - холодная
бездушная машина. И в тот вечер он сознательно отдернул занавес, чтобы
остальные смогли увидеть и позавидовать - и никакого риска для брака Клер.
Я думаю, он поступил очень умно...
- Правда? Но какая разница, Сьюзан? Все равно ужасно. Перечитай
отчет. Она избегала его. Кричала, когда он подхватил ее. Не спала
последнюю ночь... в истерике. Мы не можем допустить этого.
- Питер, вы слепы. Я тоже ничего не видела. Модель ТН будет
перестроена, но не по той причине, о которой вы думаете. Напротив, совсем
напротив. Странно, что я сразу этого не заметила, - глаза ее стали
задумчивы, - вероятно, это во мне какой-то недостаток. Видите ли, Питер,
машины не могут влюблять, но - даже если это ужасно и вызывает страх -
женщины могут!
БАТТОН, БАТТОН
Меня ввел в заблуждение смокинг, поэтому в первые две секунды я его
не узнал. Возможный клиент, первый заглянувший ко мне за неделю, и
выглядел он прекрасно.
Несмотря на что, что утром, в 9-45, на нем был смокинг. Там, где
кончался рукав, были еще десять дюймов узловатой руки и шесть дюймов
костлявой ладони. И брюками и носками видна была голая кожа. Но в целом
выглядел он прекрасно.
Потом я посмотрел ему в лицо и увидел, что это совсем не клиент. Это
мой дядя Отто. Красота кончилась. Как обычно, лицо у моего дяди Отто было
как у ищейки, которую ближайший друг только что пнул в крестец.
Моя реакция была не очень оригинальная. Я воскликнул:
- Дядя Отто!
Вы тоже узнали бы его, если бы посмотрели ему в лицо. Пять лет назад,
когда его портрет поместили на обложке "Тайм" (это было в 57 или 58), 204
читателя написали, что никогда не забудут это лицо. Большинство добавляли
кое-что относительно кошмаров. Если хотите знать полное имя моего дяди,
его зовут Отто Шлеммельмайер. Не торопитесь с выводами. Он брат моей
матери. Моя фамилия Смит.
Он сказал:
- Торопись, мой мальчик, - и застонал.
Интересно, но не очень понятно. Я спросил:
- А почему смокинг?
Он ответил:
- Взял напрокат.
- Хорошо. Но почему вы в нем утром?
- А что, уже утро? - Он огляделся, потом подошел к окну и выглянул.
Таков мой дядя Отто Шлеммельмайер.
Я заверил его, что уже утро, и он с усилием заключил, что, должно
быть, всю ночь бродил по улицам.
Отнял пригоршню пальцев от лба и сказал:
- Я так расстроился, Гарри. На банкете...
Пальцы немного поблуждали, потом собрались в кулак, который начал
пробивать дыры в моем письменном столе.
- Но теперь все кончено. Отныне все будет по-моему.
Мой дядя Отто всегда говорит так, с того самого времени, как открыл
эффект Шлеммельмайера. Может, это вас удивит. Может, вы думаете, что
эффект Шлеммельмайера сделал моего дядю знаменитым. Ну, как посмотреть.
Он открыл эффект в 1952, и, возможно, вы об этом слышали. Если
коротко, то он изобрел германиевое реле, которое отвечает на мысли,
улавливая электромагнитное излучение клеток мозга. Он долгие годы работал,
чтобы встроить такое реле в флейту, так чтобы она играла под воздействием
мысли. Тогда все могли бы играть, не нужно никакого умения, только мысль.
Но потом, пять лет назад, парень из "Консолидейтид Армз" Стивен
Виленд модифицировал эффект Шлеммельмайера и повернул его. Он изобрел поле
ультразвуковых волн, которое через германиевое реле активизировало клетки
мозга и убил крысу на расстоянии двадцати футов. И, как выяснилось позже,
смог убивать и людей.
После чего Виленд получил премию в десять тысяч долларов и повышение
по службе, а главные держатели акций "Консолидейтид Армз" получили и
продолжают получать миллионы, когда правительство купило патент и
разместило заказы.
Мой дядя Отто? Он получил портрет на обложке "Тайм".
После чего, все, кто оказывался близко от него, скажем, в нескольких
милях, могли понять, что у него горе. Некоторые считали, что это потому,
что он не получил денег; другие - из-за того, что его великое открытие
стало средством убийства людей.
Вздор! Все из-за флейты! Вот что оказалось настоящим гвоздем в стуле
его жизни. Бедный дядя Отто. Он так любил свою флейту. Всегда носил ее с
собой, готовый продемонстрировать по первой просьбе. Когда он ел, она
лежала рядом со столом в специальном ящичке, когда спал - была рядом. о
утрам по воскресеньям физические лаборатории университета заполнялись
ужасными звуками музыки под неумелым мысленным управлением: дядя Отто
исполнял какую-нибудь слезливую немецкую песню.
Беда в том, что ни один изготовитель не желал к ней прикоснуться. Как
только стало известно о ее существовании, союз музыкантов пригрозил, что
ни один инструмент во всей стране не прозвучит; многочисленные компании по
организации развлечений призвали своих лоббистов и выстроили в ряды для
немедленных действий, даже старый Пьетро Фаранини сунул свою дирижерскую
палочку за ухо и начал делать пылкие заявления для газет и надвигающейся
смерти искусства.
Дядя Отто так и не пришел в себя.
Он говорил:
- Вчера у меня исчезла последняя надежда. "Консолидейтид" сообщила,
что будет в мою честь банкет давать. Кто знает, сказал я себе. Может, они
мою флейту будут покупать. - Когда мой дядя волнуется, порядок слов в его
речи меняется от английского к немецкому.
Его слова заинтересовали меня.
- А в чем дело? - спросил я. - Тысяча гигантский флейт, размещенных в
ключевых точках вражеской территории, будут исполнять коммерческие мелодии
так громко, что...
- Тише! Тише! - Дядя со звуком пистолетного выстрела опустил кулак на
мой стол, пластиковый календарь испуганно подпрыгнул и упал. - И ты
насмехаешься? Где твое уважение?
- Простите, дядя Отто.
- Тогда слушай. Я пошел на банкет, и там произносились речи об
эффекте Шлеммельмайера и о том, как приручить энергию мозга. И когда я
думал, что они мою флейту будут покупать, они дали мне это!
Он достал что-то похожее на двухтысячедолларовую золотую монету и
швырнул с меня. Я уклонился.
Если бы она попала в окно, конечно, разбила бы его и угодила в
какого-нибудь прохожего, но она ударилась в стену. Я подобрал ее. По весу
ясно было, что она только покрыта золотом. На одной стороне надпись
"Медаль Элиаса Бенкрофта Саффорда" - большими буквами и "доктору Отто
Шлеммельмайеру за его вклад в науку" - маленькими. На другой стороне
профиль, очевидно, не моего дяди Отто. Вообще не похоже даже на профиль
собаки, скорее на свинью.
- Это, - объявил дядя Отто, - Элиас Бенкрофт Саффорд, председатель
правления "Консолидейтид Армз".
Он продолжал:
- Как только я понял, что к чему, я встал и очень вежливо сказал:
"Джентльмены, чтоб вам подохнуть, не сходя с места!" и вышел.
- И ходили всю ночь по улицам, - продолжил я за него, - и пришли
сюда, даже не переодевшись. Вы все еще в смокинге.
Дядя Отто вытянул руку и посмотрел на рукав.
- В смокинге? - спросил он.
- В смокинге! - повторил я.
Его длинное, с мощными челюстями, лицо покраснело пятнами, и он
взревел:
- Я прихожу сюда с делом первостепенной важности, а ты только и
болтаешь, что о смокинге И это мой собственный племянник!
Я дал огню прогореть. Дядя Отто гений нашей семьи, поэтому мы,
умственно отсталые его не трогаем. Ну, разве только не даем ему упасть в
канализацию или выпасть из окна.
Я спросил:
- И чем же я могу вам быть полезен, дядя Отто?
Я постарался, чтобы звучало это по-деловому старался установить
отношения: адвокат-клиент.
Он немного подождал и ответил:
- Мне нужны деньги.
Ну, он не в то место пришел. Я сказал:
- Дядя, как раз сейчас у меня не...
- Не твои, - сказал он.
Я почувствовал себя лучше.
- Я открыл новый эффект Шлеммельмайера, лучший. Но о нем не будет
публикаций в научных журналах. Мой большой рот на замке. Эффект
принадлежит только мне. - Говоря, он дирижировал невидимым оркестром.
- Благодаря этому эффекту, - продолжал он, - я заработаю много денег
и открою собственную фабрику флейт.
- Хорошо, - солгал я, думая о фабрике.
- Но не знаю как.
- Плохо. - Я солгал, по-прежнему думая о фабрике.
- Беда в том, что у меня слишком гениальный мозг. Я создаю концепции,
недоступные обычным людям. Но, Гарри, я не могу придумать, как заработать
деньги. Этого таланта у меня нет.
- Плохо, - сказал я и на этот раз не солгал.
- Поэтому я пришел к тебе как к юристу.
Я испустил умоляющий смешок.
- Я пришел к тебе, - продолжал он, - чтобы ты помог мне своим
искаженным, лживым, пронырливым, бесчестным умом юриста.
Я внимательно выслушал этот неожиданный комплимент и ответил:
- Я вас тоже люблю, дядя Отто.
Он, должно быть, понял сарказм, потому что побагровел от гнева и
заорал:
- Не будь таким обидчивым! Будь как я - терпеливым, все понимающим,
добродушным, тупая башка! Кто говорит о тебе как о человеке? Как человек
ты дубина, глупая копф! Но как юрист ты должен быть мошенником. Все это
знают.
Я вздохнул. Меня предупреждали, что случаются неудачные дни.
- В чем заключается ваш новый эффект, дядя Отто? - спросил я.
Он ответил:
- Я могу уходить назад во времени и извлекать предметы из прошлого.
Я действовал быстро. Левой рукой достал из жилетного кармана часы и
беспокойно посмотрел на них. Правой потянулся к телефону.
- Да, дядя, - сердечно сказал я, - я только что вспомнил об очень
важном свидании, на которое уже опаздываю. Всегда рад вас видеть. Боюсь,
что сейчас должен с вами попрощаться. Да, сэр, увидеться с вами -
удовольствие6 большое удовольствие. Ну, до свиданья. Да, сэр...
Поднять телефонную трубку я не смог. Я ее поднимал, да, но руки дяди
Отто прижимала ее книзу. И спорить невозможно. Я вам говорил, что дядя был
в гейдельбергской команде борцов в 32 году?
Он мягко (для себя) взял меня за локоть, и я обнаружил, что стою. И
тем самым экономлю силы.
- В мою лабораторию пошли, - сказал он.
И в его лабораторию мы пошли. И так как у меня не было ни ножа, ни
желанию отрезать левую руку по плечо, я в его лабораторию пошел тоже...
Лаборатория моего дяди Отто вдоль по коридору и за углом в
университетском здании. Со времени открытия эффекта Шлеммельмайера его
освободили от всех занятий и предоставили самому себе. И лаборатория об
этом свидетельствовала.
Я спросил:
- А вы ее не закрываете?
Он хитро взглянул на меня, сморщив нос.
- Она закрыта. С помощью реле Шлеммельмайера. Я думаю слово - и дверь
открывается. Без этого никто не может зайти. Даже президент университета.
Даже уборщик.
Я пришел в возбуждение.
- Дядя Отто! Мысленный замок может принести вам...
- Ха! Я должен продать патент, чтобы кто-нибудь разбогател? После
прошлого вечера? Никогда. Я сам богатым стану.
Вот каков мой дядя Отто. Он не из тех, с кем приходится долго
спорить, прежде чем они увидят свет. Ч ним вы знаете, что он никогда света
не увидит.
Поэтому я сменил тему. Я сказал:
- А машина времени?
Дядя Отто на фут выше меня, на тридцать фунтов тяжелее и силен, как
бык. Приходится ограничивать свое участие в споре, иначе посинеешь.
Я посинел соответственно.
Он сказал:
- Шшш!
Я его уже понял.
Он выпустил меня и сказал:
- Никто не знает о проекте Х. - И повторил подчеркнуто: - Проект Х.
Понял?
Я кивнул. Говорить я не мог, гортань приходит в себя медленно.
Он сказал:
- Я не прошу тебя на слово мне верить. Я буду тебе демонстрировать.
Я старался держаться поближе к двери.
Он сказал:
- У тебя есть бумажка с твоим почерком?
Я порылся во внутреннем кармане жилета. Там у меня заметки для
возможного письма возможного клиента когда-нибудь в будущем.
Дядя Отто сказал:
- Не показывай мне. Просто порви. На маленькие кусочки порви и
кусочки в мензурку положи.
Я разорвал листок на сто двадцать восемь частей.
Он задумчиво посмотрел на них и начал нажимать кнопки на... ну, на
машине. На ней толстая опаловая стеклянная пластинка, похожая на поднос
дантиста.
Последовало ожидание. Он продолжал колдовать над машиной.
Потом сказал: "Ага!" и еще произнес странный звук, который я не могу
передать.
Над стеклянным подносом, примерно в двух футах, появилось смутное
изображение листка бумаги. Оно постепенно приобрело резкость, и... к чему
тянуть? Это был мой листок. Мой почерк. Абсолютно четкий. Абсолютно
законный.
- Можно его взять? - Я говорил хрипло - отчасти от удивления, отчасти
из-за мягкого способа обращения моего дяди.
- Нет, - ответил он и провел сквозь него рукой. Бумага осталась
нетронутой. Он сказал: - Это только изображение в фокусе четырехмерного
параболоида. Второй фокус в прошлом, до того, как ты порвал листок.
Я тоже провел рукой. И ничего не почувствовал.
- Теперь смотри, - сказал он. Нажал кнопку на машине, и изображение
листка исчезло. Потом он взял несколько листков бумаги из пачки, бросил их
в пепельницу и поднес к ним горящую спичку. Потом выбросил пепел в
раковину. Снова нажал кнопку, и бумага появилась, но с отличиями. Кое-где
не хватало неровных кусков.
- Сгоревшие листы? - спросил я.
- Да. Машина должна проследить по времени гипервекторы молекул, на
которые она сфокусирована. Допустим, некоторые молекулы рассеялись в
воздухе - пф-ф-ф!
Я понял.
- Ну, если у вас пепел документа?
- Только молекулы этого пепла можно проследить.
- Но они будут так распределены, - заметил я, - что можно будет
увидеть очертания всего документа.
- Гмм. Может быть.
Идея все более захватывала меня.
- Послушайте, дядя Отто. Знаете ли вы, сколько заплатит департамент
полиции за такую машину? Да это будет такая помощь законным...
Я замолчал. Мне не понравилось, как он напрягся. вежливо спросил:
- Что вы сказали, дядя Отто?
Он проявил поразительное спокойствие. Реагировал только криком.
- Раз и навсегда, племянник. Все мои открытия отныне только я один
использую. Сперва мне нужно начальный капитал получить. Капитал их другого
источника, без моих идей продавания. После этого я фабрику по изготовлению
флейт открываю. И потом, много спустя, ради прибыли времявекторную машину
производить могу. Но сначала флейты. Прежде всего мои флейты. Вчера
вечером я поклялся.
- Благодаря эгоизму мир великой музыки лишился. Неужели имя мое в
истории как имя убийцы останется? Неужели эффект Шлеммельмайера - это
способ мозги человеческие поджаривать? Или прекрасную музыку разуму
приносить? Великую, удивительную, бессмертную музыку?
Правую руку он поднял ораторским жестом, левую держал за спиной.
Стекла окон завибрировали от его слов.
Я быстро сказал:
- Дядя Отто, вас услышат.
- Тогда перестань кричать, - ответил он.
- Но послушайте, возразил я, - как вы собираетесь получить начальный
капитал, если не хотите использовать свою машину?
- Я тебе еще не сказал. Я могу сделать изображение реальным. Что если
изображение окажется ценным?
Звучит неплохо.
- Ну, например, какой-нибудь утраченный документ, рукопись, первое
издание - такие вещи?
- НЕт. Есть ограничение. Два ограничения. Три ограничения.
Я подождал, пока он прекратит считать. Три, по-видимому, оказалось
пределом.
- И что это за ограничения?
- Во-первых, предмет в настоящем должен находиться в фокусе, иначе я
не смогу сфокусировать на нем в прошлом.
- То есть вы не можете получить из прошлого то, что сейчас не видите?
- Да.
- В таком случае препятствия номер два и три представляют чисто
академический интерес. Но все же каковы они?
- Я могу переместить из прошлого только грамм материала.
Грамм! Тринадцатая часть унции!
- А в чем дело? Не хватает энергии?
Мой дядя Отто ответил нетерпеливо:
- Это универсальные экспоненциальные отношения. Всей энергии
вселенной не хватит, чтобы два грамма принести.
Звучит туманно. Я спросил:
- А третье препятствие?
- Ну. - Он колебался. - Чем больше отделены друг от друга два фокуса,
тем гибче связь. Нужно уйти на большую глубину, прежде чем настоящее
потянет обратно. Другими словами, я в прошлое на сто пятьдесят лет
углубиться должен.
- Понятно, - сказал я (на самом деле совсем нет). - Подведем итоги.
Я старался говорить как юрист.
- Вы хотите доставить из прошлого нечто такое, что принесло бы вам
капитал. Оно должно существовать сейчас, вы должны его видеть, так что это
не может быть утраченная историческая или археологическая ценность. Это
нечто должно весть меньше одной тринадцатой унции, так что это не может
быть бриллиант Куллинан или что-то в этом роде. Оно должно быть старше ста
пятидесяти лет, так что редкой маркой быть тоже не может.
- Совершенно верно, - подтвердил дядя Отто. - Ты понял.
- Что понял? - Я задумался на две секунды. - Ничего не могу
придумать, - сказал я. - Ну. до свиданья, дядя Отто.
Я не думал, что сработает, просто попробовал.
Не сработало. Руки дядя Отто сжали мои плечи, и я стоял на цепочках
на дюйм над полом.
- Вы порвете мне пиджак, дядя Отто.
- Харалд, - сказал он. - Как юрист клиенту ты должен мне больше, чем
просто "до свидания".
- Я не принимал поручения, - умудрился я прохрипеть. Воротник начал
пережимать мне шею. Я попытался глотнуть, и верхняя пуговица рубашки
отскочила.
Он стал уговаривать меня:
- Между родственниками поручение - это простая формальность. Ты
должен верно служить мне как клиенту и как дяде. К тому же если ты мне не
поможешь, я свяжу тебе ноги за шеей и буду играть тобой, как баскетбольным
мячом.
Ну, как юрист, я всегда восприимчив к логике. Я сказал:
- Сдаюсь. Вы выиграли.
Он выпустил меня.
И тут - когда я оглядываюсь, именно это кажется мне самым
невероятным, - мне пришла в голову мысль.
Гигантская идея. Идея-кит. Такая, которая человеку приходит раз в
жизни.
В то время я не все рассказал дяде Отто. Мне нужно было несколько
дней, чтобы подумать. Но я сказал ему, что делать. Сказал, что ему
придется поехать в Вашингтон. Спорить с ним нелегко, но, с другой стороны,
если знать моего дядю Отто, есть способы.
Я отыскал в своем бумажнике две жалких десятидолларовых бумажки и дал
ему.
И сказал:
- На поездной билет я вам выпишу чек, а две десятки сможете взять
себе, если я вас обманул.
Он подумал.
- Ты не дурак, чтобы рисковать двумя десятками, - признал он.
Он абсолютно прав...
Он вернулся через два дня и объявил, что объект в фокусе. В конце
концов он ведь выставлен на всеобщее рассмотрение. В заполненной азотом
герметичной витрине, но дядя Отто сказал, что это не имеет значения. И в
лаборатории, в четырехстах милях, фокусировка оставалась точной. Дядя Отто
и в этом заверил меня.
Я сказал:
- Две вещи, дядя Отто, прежде чем мы что-то сделаем.
- Что? Что? Что? - Он очень долго продолжал: - Что? Что? Что?
Я сообразил, что он беспокоится. И сказал:
- Вы уверены, что если мы принесем из прошлого кусочек чего-то, этот
кусочек не исчезнет из объекта в настоящем?
Дядя Отто потрещал большими костяшками и ответил:
- Мы создаем новую материю, а не крадем старую. Зачем иначе нужна
была бы такая огромная энергия?
Я предъявил второй пункт.
- А какова будет моя плата?
Можете мне не верить, но до сих пор я даже не упоминал о деньгах.
Дядя Отто тоже, но это не удивительно.
Его рот растянулся в подобии улыбки.
- Плата?
- Десять процентов с общей суммы, - объяснил я.
Его челюсть обвисла.
- А какова общая сумма?
- Может, сто тысяч долларов. У вас остается девяносто.
- Девяносто тысяч! Дьявол! Чего же мы ждем?
Он подскочил к машине, и через полминуты на подносе появилось
изображение пергамента.
Пергамент был исписан мелким четким почерком и походил на образчик
старых соревнований по каллиграфии. Внизу подписи: одна большая и
пятьдесят пять маленьких.
Забавно! Я чуть не задохнулся. Репродукции я видел много раз, но ведь
это оригинал. Подлинная Декларация Независимости!
Я сказал:
- Будь я проклят! Вы это сделали.
- А сто тысяч? - спросил дядя Отто, переходя к сути.
Наступило время объяснить.
- Видите, дядя, внизу листа подписи? Это фамилии великих американцев,
отцов своей страны, кого все мы глубоко почитаем. Все касающееся их
интересует подлинного американца.
- Ну, ладно, - проворчал мой дядя Отто. - Сейчас подыграю тебе на
флейте "Звездно-полосатый".
Я тут же рассмеялся, чтобы показать, что принял его слова за шутку.
Альтернатива шутке совершенно невыносима. Слышали когда-нибудь, как мой
дядя играет на флейте "Звездно-полосатый"?
Я сказал:
- Один из подписавших, представитель Джорджии, умер в 1777 году, на
следующий год после подписания Декларации. Он мало что оставил, поэтому
аутентичный экземпляр его подписи чрезвычайно ценен. Его звали Баттон
Гвинетт.
- А как это нам поможет получить деньги? - спросил дядя Отто, его
мозг, как всегда, цеплялся за вечные истины вселенной.
- Вот это, - сказал я просто, - аутентичная, подлинная подпись
Баттона Гвинетта, прямо на Декларации Независимости.
Дядя Отто застыл в полном молчании, а заставить замолчать дядю Отто
непросто.
Я сказал:
- Видите, слева эта подпись вместе с подписями двух других
представителей Джорджии: Лаймена Холла и Джорджа Уолтона? Заметьте, что
они свои подписи потеснили, хотя и сверху и снизу достаточно места. В
сущности Большая буква в фамилии "Гвинетт" практически соединяется с
именем Холла. Поэтому мы не будем пытаться их разделить. Возьмем все три.
Можете сделать это?
Видели когда-нибудь счастливую ищейку? Ну, дядя Отто, конечно,
справился.
Пятно более яркого света накрыло фамилии троих представителей
Джорджии.
Дядя Отто прерывающимся голосом сказал:
- Я раньше никогда это не пробовал.
- Что! - закричал я. И он только сейчас мне это говорит.
- Требуется слишком много энергии. Не хотел, чтобы в университете
заинтересовали, что происходит. Но не беспокойся! Мои расчеты не могут
быть ошибочными.
Я молча начал молиться, чтобы его расчеты не оказались ошибочными.
Свет становился все ярче, послышалось пронзительное гудение,
заполнившее лабораторию. Дядя Отто нажал кнопку, потом вторую, потом
третью.
Помните, как несколько недель назад весь Манхеттен и Бронкс
двенадцать часов были без электричества, потому что из-за перегрузки
отключились все линии? Не скажу, что мы это сделали: не хочу, чтобы нас
заставляли расплачиваться за ущерб. Но скажу так: электричество исчезло,
когда дядя Отто нажал на третью кнопку.
Все огни в лаборатории погасли, и оказался на полу, в ушах у меня
страшно звенело. Дядя Отто лежал поперек меня.
Мы помогли друг другу встать, и дядя Отто отыскал фонарик.
Он взвыл от горя.
- Расплавилась! Расплавилась! Моя машина разрушена.
Но подписи? - крикнул я. - Вы их получили?
Он прекратил кричать.
- Я не посмотрел.
Он посмотрел, а я закрыл глаза. Исчезновение ста тысяч долларов не
так легко перенести.
Он воскликнул: "Ага!" - и я быстро открыл глаза. В руке его был
обрывок пергамента шириной примерно в два дюйма. На нем три подписи,
верхняя - подпись Баттона Гвинетта.
Имейте в виду, подписи абсолютно подлинные. Это не подделка. Ни
одного атома не подделано при перемещении. Хочу, чтобы это было ясно. В
руках дяди Отто была подпись самого Баттона Гвинетта из Джорджии на самом
подлинном оригинале Декларации Независимости.
Было решено, что с обрывком пергамента в Вашингтон поедет дядя Отто.
Я для этого не подходил. Я юрист. Предполагалось бы, что я слишком много
знаю. А он просто гений науки, и предполагалось, что он ничего не знает. К
тому же кто заподозрит доктора Отто Шлеммельмайера в чем угодно, кроме
абсолютной честности?
Мы неделю готовились. Я купил по такому случаю книгу, старую историю
колониальной Джорджии, в магазине подержанных книг. Дядя Отто должен был
взять ее с собой и заявить, что нашел документ среди страниц: письмо
Конгрессу от имени штата Джорджия. Он пожал плечами и решил сжечь его над
горелкой Бунзена. Физика старые письма не интересуют. Но тут он
почувствовал странный запах и обратил внимание, что оно горит медленно. Он
загасил пламя, но спас только кусочек с подписями. Посмотрел на них, и имя
Баттона Гвинетта что-то ему напомнило.
Он заучил эту историю. Я обжег края пергамента, так что чуть
затронута была самая нижняя подпись - Джорджа Уолтона.
- Так будет реалистичнее, - объяснил я. - Конечно, подписи без самого
письма не так ценны, но ведь целых три подписи, все подписавшие Декларацию
Дядя Отто выглядел задумчивым.
- А если сопоставят подписи с теми, что под Декларацией, и увидят,
что все совпадает даже микроскопически, разве ничего не заподозрят?
- Конечно. Но что они смогут сделать? Пергамен подлинный. Чернила
подлинные. Подписи подлинные. Им придется это признать. Как бы они ни
подозревали, ничего доказать не смогут. Подумают ли они о путешествии в
прошлое? Надеюсь, они поднимут вокруг этого шум. Известность увеличит
цену.
Последняя фраза заставила дядю Отто рассмеяться.
На следующий день он уехал в Вашингтон с видениями флейт в голове.
Длинных флейт, коротких флейт, басовых флейт, флейт тремоло, макрофлейт,
микрофлейт, флейт для индивидуальной игры и флейт для оркестра. Мир флейт,
управляемых мыслью.
- Помни, - были его последние слова, - у меня нет денег, чтобы
восстановить машину. Это должно сработать.
- А я ответил:
- Дядя Отто, неудачи не может быть.
Ха!
Он вернулся через неделю. Я каждый день звонил ему, и он каждый раз
отвечал, что проверяют.
Проверяют.
Ну, а вы не стали бы проверять? Но что это им даст?
Я ждал его на вокзале. Лицо его было лишено выражения. Я не
осмеливался расспрашивать на людях. Хотел спросить: "Да или нет?", но
подумал: пусть скажет сам.
Я отвел его в свой кабинет. Предложил сигару и выпивку. Спрятал руки
под столом, но от этого только затрясся стол, так что я сунул их в карманы
и дал им возможность подрожать.
Он сказал:
- Проверили.
- Конечно! Я ведь говорил, что будут проверять. Ха ха, ха! Ха, ха?
Дядя Отто медленно затянулся. Сказал:
- Ко мне пришел человек из архива и сказал: "Профессор Шлеммельмайер,
вы стали жертвой очень ловкого мошенника". Я сказал: "Да? А как может эта
подделка быть. Подпись подделана есть?" И он ответил: "Подпись,
несомненно, не выглядит как подделка, но должна быть ею!" "А почему быть
должна?" - спросил я.
Дядя Отто положил сигару, поставил выпивку и наклонился над столом ко
мне. Он меня так захватил, что я сам наклонился к нему, так что сам
заслужил.
- Совершенно верно, - пролепетал я, - почему быть должна? оказать
подделку невозможно: подпись подлинная. Почему тогда она должна быть
подделкой, а?
Голос дяди Отто стал ужасающе сладким. Он спросил:
- Мы взяли пергамент в прошлом?
- Да Да. Вы и сами это знаете.
- Далеко в прошлом.
- Больше ста пятидесяти лет. Вы сказали...
- Сто пятьдесят лет назад пергамент, на котором написали Декларацию
Независимости, был совершенно новым. Нет?
Я уже начал понимать, но недостаточно быстро.
Дядя Отто переключил скорости, и голос его превратился в глухой рев:
- А если Баттон Гвинетт умер в 1777 году, как может быть подлинной
его подпись на абсолютно новом пергаменте?
И тут весь мир обрушился на меня.
Скоро я надеюсь снова встать на ноги. Я по-прежнему болею, но доктора
говорят, что кости не сломаны.
Но все же дядя Отто не заставил меня проглотить этот проклятый
пергамент.
ЛЕННИ
У "Ю.С.Роботс" возникла проблема. Проблема персонала.
Питер Богерт, старший математик, направлялся в сборочную, когда
встретился с начальником исследовательского отдела Альфредом Леннингом.
Яростно сведя вместе седые брови, Леннинг смотрел через перила вниз, в
компьютерный зал.
На полу под балконом группа людей обоего пола и разного возраста с
любопытством поглядывала по сторонам, а гид произносил подготовленную
заранее речь о роли компьютеров в изготовлении роботов.
- Компьютер, который вы видите перед собой, - говорил он, - самый
большой из компьютеров такого типа в мире. В нем пять миллионов триста
тысяч криотронов, и он способен одновременно рассматривать сто тысяч
вариантов. С его помощью "Ю.С.Роботс" и создает позитронный мозг новой
модели.
- Необходимые требования вводятся вот этой лентой, которую
перфорируют на специальной клавиатуре - похоже на большую пишущую машинку
или линотип, только тут мы имеем дело не с буквами, а с понятиями.
Формулировки переводятся в соответствующие эквиваленты символической
логики, а эти эквиваленты в свою очередь преобразуются в перфорационный
рисунок.
- В течение часа компьютер предоставляет нашим ученым проект
позитронного мозга, в котором имеются все необходимые для робота связи...
Наконец Альфред Леннинг поднял голову и увидел Богерта.
- А, Питер, - сказал он.
Богерт поднял обе руки, приглаживая свою и так безупречную прическу
из черных волос.
- Вам как будто это не нравится, Альфред.
Леннинг хмыкнул. Идея публичных экскурсий возникла в "Ю.С.Роботс"
недавно. Эти экскурсии должны были послужить двум целям. Во-первых, как
утверждали авторы этой идеи, экскурсии позволят людям ближе познакомиться
с роботами и благодаря этому знакомству преодолеть свой почти
инстинктивный страх перед механическими объектами. Во-вторых,
предполагалось, что по крайней мере у некоторых посетителей интерес
возрастет до такой степени, что они захотят принять участие в
исследовательских работах в области создания роботов.
- Вы знаете, что не нравится, - наконец ответил Леннинг. - По крайней
мере раз в неделю нам срывают работу. Учитывая потери рабочего времени,
выгода несущественна.
- По-прежнему нет желающих участвовать в работе?
- О, кое-кто обращается, но только такие категории, которые не так уж
важны. Нам жизненно необходимы исследователи. Вы это знаете. Пока роботы
запрещены на Земле, профессия создателя роботов непопулярна.
- Проклятый Франкенштейнов комплекс, - сказал Богерт, сознательно
повторяя одно из любимых высказываний Леннинга.
Леннинг не заметил легкой насмешки. Он сказал:
- Пора бы мне уже привыкнуть, но я никак не могу. Можно было бы
подумать, что теперь всякий человек понимает: три закона делают роботов
абсолютно надежными. Они просто не представляют опасности. Но возьмите эту
толпу. - Он взглянул вниз. - Только посмотрите на них. Большинство
отправляется в сборочную, чтобы испытать страх, как перед катанием на
горных лыжах. А когда они заходят в помещение, где помещается модель МЕК -
черт возьми, Питер, МЕК на зеленой земле может только сделать два шага
вперед, сказать "Рад познакомиться с вами, сэр", пожать руку и сделать два
шага назад, - так вот, они в страхе отступают, а матери хватают своих
детей. Можно ли ожидать умственной деятельности от таких идиотов?
Богерт не ответил. Они вместе смотрели, как цепочка посетителей
выходит из компьютерного зала в помещение сборочной. Потом они ушли. И не
заметили Мортимера В.Джексона, 16 лет, который, надо отдать ему должное,
не хотел никому причинить вреда.
В сущности, нельзя даже утверждать, что это вина Мортимера. Все
работники знали, в какой день недели проходят экскурсии. Все приборы,
расположенные на пути экскурсии, полагалось нейтрализовать или закрыть,
поскольку человек не в силах противостоять искушению дотронуться до
многочисленных кнопок, рычагов, ручек и клавишей. Вдобавок, гид должен был
очень внимательно следить за теми, кто поддавался искушению.
Но в этот момент гид уже перешел в следующее помещение, а Мортимер
оказался в хвосте. Он миновал клавиатуру, которая подавала информацию в
компьютер. И не знал, что именно в этот момент передаются указания по
созданию позитронного мозга новой модели робота. Иначе, будучи хорошим
мальчиком, он не дотронулся бы до клавишей. Он не мог знать, что из-за
преступной небрежности техник забыл отключить клавиатуру.
И вот Мортимер наудачу коснулся нескольких клавишей, как будто играл
на музыкальном инструменте. Он не заметил, как в другой части комнаты из
прибора показалась часть перфорированной ленты - беззвучно, ненавязчиво.
А вернувшийся техник тоже не заметил вмешательства. Увидев, что
клавиатура подключена, он испытал легкое беспокойство, но не подумал
проверить. Через несколько минут он уже забыл об этом и продолжал вводить
данные в компьютер.
А что касается Мортимера, то ни тогда, ни впоследствии он так и не
узнал, что натворил.
Новая модель ЛНЕ создавалась для добычи бора в поясе астероидов.
Ценность гидридов бора непрерывно возрастала, так как они оказались
необходимым элементов для производства протоновых микроэлементов
космических кораблей, а незначительные запасы Земли быстро подошли к
концу.
Это означало, что роботы ЛНЕ должны быть снабжены глазами,
чувствительными к тем линиям спектра, которые присущи бору, и рабочими
органами, необходимыми для добычи руды и превращения ее в конечный
продукт. Но, как всегда, главную проблему представлял мозг.
Позитронный мозг первого робота ЛНЕ был создан. Это прототип, и,
подобно всем остальным прототипам, он займет свое место в собрании
"Ю.С.Роботс". После его окончательной проверки будут создаваться другие
роботы и передаваться в аренду (не продаваться) шахтным корпорациям.
Прототип ЛНЕ был завершен. Высокий, стройный, блестящий, внешне он
выглядел как любой из не слишком специализированных роботов.
Дежурный техник в соответствии с указаниями "Учебника по роботехнике"
произнес:
- Как ты себя чувствуешь?
Должен последовать ответ:
- Я чувствую себя хорошо и начинаю функционировать. Надеюсь, и у вас
все в порядке, - или что-то в этом роде.
Цель первого обмена репликами - показать, что робот слышит, понимает
простейшие вопросы и дает ответы, соответствующие тому, чего от него ждут.
Затем следуют более сложные испытания, включая проверку действенности трех
законов и их взаимодействия в каждой модели.
Итак, техник спросил
- Как ты себя чувствуешь?
Голос прототипа ЛНЕ изумил его. Он никогда не слышал такого голоса у
робота (а он слышал множество роботов). Похоже на звуки низкой челесты.
Он был так удивлен, что только спустя несколько мгновений понял, что
говорит робот.
А робот произнес:
- Ба, ба, ба, гуу.
По-прежнему высокий и стройный, он поднял правую руку и сунул палец в
рот.
Техник в полном ужасе посмотрел на него и вылетел из кабинета. Закрыл
за собой дверь и из другого помещения срочно вызвал доктора Сьюзан Кэлвин.
Доктор Сьюзан Кэлвин была единственным робопсихологом "Ю.С.Роботс" (и
фактически всего человечества). Ей не понадобилось долго обследовать
прототип ЛНЕ. Безапелляционным тоном она затребовала копии компьютерных
диаграмм позитронного мозга и инструкции, сопровождавшие их. Просмотрев
их, она, в свою очередь, вызвала Питера Богерта.
Ее серо-стальные волосы были откинуты назад, холодное лицо с
вертикальными линиями, подчеркнутыми горизонтальным разрезом рта, было
обращено к нему.
- Что это, Питер?
Богерт оцепенело смотрел на диаграмму, потом сказал:
- Боже, Сьюзан, в этом нет никакого смысла.
- Конечно, нет. Но как это попало в инструкцию?
Вызвали дежурного техника. Тот искренне поклялся, что понятия не
имеет, что он тут ни при чем. Попытались найти неисправность в компьютере.
Ничего не обнаружили.
- Позитронный мозг не исправить, - задумчиво сказала Сьюзан Кэлвин. -
Так много высших функций нарушено этими бессмысленными искажениями, что он
похож на человеческого ребенка.
Богерт удивленно взглянул на нее, и на лице у Сьюзан Кэлвин появилось
ледяное выражение, как всегда, когда сомневались в ее словах. Она сказала:
- Мы прилагаем все усилия, чтобы сделать робота как можно более
похожим на человека. Отбросьте то, что мы называем функциями взрослого,
что останется? Ребенок. Почему вы так удивились, Питер?
Прототип ЛНЕ, который не проявлял никаких признаков понимания
происходящего, неожиданно сел и принялся внимательно разглядывать свои
ноги.
Богерт смотрел на него.
- Жаль уничтожать это создание. Прекрасная работа.
- Уничтожать? - переспросила робопсихолог.
- Конечно, Сьюзан. Какая от него польза? Боже, если и существует
абсолютно бесполезный предмет, так это робот без работы, которую он мог бы
выполнять. Ты ведь не станешь утверждать, что он может что-то делать?
- Конечно, нет.
- Что же тогда?
Сьюзан Кэлвин упрямо ответила:
- Я хочу провести еще несколько испытаний.
Богерт нетерпеливо взглянул на нее, потом пожал плечами. Если в "Ю.С.
Роботс" и есть человек, с которым бесполезно спорить, так это Сьюзан
Кэлвин. Роботы - единственное, что она любит, и Богерту казалось, что
длительное общение с ними лишило ее последних признаков человечности. С
ней нельзя спорить о принятом решении, как нельзя возбужденный
микроэлемент уговорить отказаться от выполнения своей программы.
- Какая от этого польза? - выдохнул он. Потом торопливо добавил: - Ты
нам дашь знать, когда испытания закончатся?
- Да, - ответила она. - Пошли, Ленни.
(ЛНЕ, подумал Богерт. Конечно, Ленни).
Сьюзан Кэлвин протянула руку, но робот только смотрел на нее.
Робопсихолог мягко взяла робота за руку. Ленни медленно встал (органы
координации работают хорошо). Они вышли вместе, робот на два фута выше
женщины. Множество глаз с любопытством следило за ними, пока они шли по
коридорам.
На одной стене лаборатории Сьюзан Кэлвин, той, что напротив ее
личного кабинета, повесили сильно увеличенную схему позитронных связей
мозга. Большую часть месяца Сьюзан поглощенно изучала эту схему.
Она и сейчас разглядывала ее, прослеживала все искривления и тупики
мозговых путей. За ней на полу сидел Ленни, сводя и разводя ноги, испуская
бессмысленные звуки таким прекрасным голосом, что можно было бесконечно
очарованно слушать этот вздор.
Сьюзан Кэлвин повернулась к роботу.
- Ленни... Ленни...
Она терпеливо повторяла, пока Ленни не поднял голову и не испустил
вопросительный звук. Робопсихолог позволила слабому выражению
удовлетворения появиться на своем лице. Ей удавалось все быстрее
привлекать внимание робота.
Она сказала:
- Подними руку, Ленни. Руку - вверх. Руку - вверх.
Ленни следил за ее движениями. Вверх, вниз, вверх, вниз. Потом сделал
легкое движение рукой и произнес:
- У-у... е...
- Очень хорошо, Ленни, - серьезно сказала Сьюзан Кэлвин. - Попробуй
еще раз. Руку - вверх.
Она протянула свою руку, мягко взяла руку робота, подняла и опустила.
- Руку - вверх. Руку - вверх.
Ей помешал голос, донесшийся из ее кабинета.
- Сьюзан?
Сьюзан остановилась, сжав губы.
- В чем дело, Альфред?
Вошел начальник исследовательского отдела, посмотрел на схему на
стене, потом на робота.
- Все еще это?
- Это моя работа, да.
- Ну, вы знаете, Сьюзан... - Он достал из кармана сигару, пристально
посмотрел на нее и сделал жест, как будто хотел откусить кончик. Но тут
заметил неодобрительный взгляд женщины, отложил сигару и начал сначала: -
Ну, вы знаете, Сьюзан, что модель ЛНЕ сейчас в производстве.
- Слышала. Вы чего-то хотите от меня в связи с этим?
- Н... нет. Но массовое производство означает, что возня с
бракованным образцом бессмысленна. Не отправить ли его на лом?
- Короче, Альфред, вы раздражены тем, что я трачу свое такое ценное
время. Не волнуйтесь. Мое время не тратится зря. Я работаю с этим роботом.
- Но эта работа не имеет смысла.
- Мне судить об этом, Альфред. - Она говорила зловеще спокойным
голосом, и Леннинг счел разумным сменить тему.
- А не расскажете ли о своей работе с ним? Что, например, вы сейчас
делаете?
- Учу его поднимать руку по команде. И пытаюсь заставить его
повторить слово.
Как бы в ответ на ее слова Ленни произнес
- У-у... е... - и поднял дрожащую руку.
Леннинг покачал головой.
- Голос у него замечательный. Как это произошло?
- Не знаю. Передатчик у него нормальный. Я уверена, он может
нормально говорить. Но не говорит. Это следствие каких-то изменений в
позитронных связях, но я еще не определила, каких.
- Ну, определите, ради Бога. Такой голос может быть полезен.
- Значит, какая-то польза от Ленни есть?
Леннинг в замешательстве пожал плечами.
- Ну, это не очень важно.
- Жаль, что вы не видите важного, - резко отозвалась Сьюзан Кэлвин. -
А это гораздо важнее. Но не моя вина. Не уйдете ли, Альфред? Мне нужно
продолжать работу.
Леннинг в кабинете Богерта наконец-то добрался до своей сигары. Он
мрачно заявил:
- У женщины с каждым днем все больше странностей.
Богерт сразу его понял. В "Ю.С.Роботс" была только одна такая
женщина. Он сказал:
- Она все еще возится с псевдороботом, этим своим Ленни?
- Пытается заставить его заговорить.
Богерт пожал плечами.
- В этом главная проблема компании. Нам нужны исследователи. Если бы
были другие робопсихологи, мы могли бы отправить Сьюзан на пенсию. Кстати,
я полагаю, что встреча директоров, назначенная на завтра, связана как раз
с проблемой кадров.
Леннинг кивнул и взглянул на сигару, как будто у нее был необычный
вкус.
- Да. Качество, а не количество. Мы подняли оплату, и теперь у нас
много желающих. Но их интересуют прежде всего деньги. А нам нужны такие,
которых прежде всего интересуют роботы. Несколько таких, как Сьюзан
Кэлвин.
- Дьявольщина, нет! Не таких, как она.
- Ну, не таких точно. Но вы должны признать, Питер, что на уме у нее
только роботы. Других интересов в жизни у нее нет.
- Знаю. Именно поэтому она невыносима.
Леннинг кивнул. Он утратил счет случаям, когда от всей души хотел
уволить Сьюзан Кэлвин. И не мог также сосчитать, сколько миллионов
долларов она сберегла компании. Это поистине незаменимая женщина и
останется такой до смерти - или пока не найдутся другие люди ее масштаба,
так же интересующиеся роботами.
Он сказал:
- Я думаю, мы прекратим экскурсии.
Питер пожал плечами.
- Как хотите. Но серьезно - что нам делать с Сьюзан? Она может без
конца заниматься Ленни. Вы знаете, какая она, когда занимается
какой-нибудь интересующей ее проблемой.
- Но что мы можем сделать? - спросил Леннинг. - Если мы станем
настаивать, она будет возражать из чисто женского упрямства. В конечном
счете мы не можем заставить ее.
Темноволосый математик улыбнулся.
- Я не стал бы применять слово "женский" ни к одной ее части.
- Ну, хорошо, - ворчливо сказал Леннинг. - По крайней мере это никому
не причинит вреда.
Но в этом он ошибался.
Сигнал тревоги на любом крупном предприятии вызывает напряжение. В
истории "Ю.С.Роботс" такой сигнал звучал с десяток раз - пожар,
наводнение, вторжение посторонних.
Но одного не случалось за все время. Никогда не звучал сигнал,
известный как "Робот вышел из-под контроля". Никто и не думал, что он
когда-нибудь прозвучит. ("Черт бы побрал этот Франкенштейнов комплекс", -
думал Леннинг в тех редких случаях, когда вспоминал о нем.)
И теперь, когда этот сигнал начал звучать с десятисекундными
интервалами, в первые мгновения никто - начиная с президента совета
директоров и кончая только что принятым помощником оператора - не
распознал его значения. Прошло несколько мгновений, и массы вооруженных
охранников и медиков устремились в место, обозначенное как опасное.
"Ю.С.Роботс" охватил паралич.
Техника-компьютерщика Чарлза Рендоу со сломанной рукой отвели на
больничный этаж. Другого ущерба не было. Никакого физического вреда.
- Но моральный ущерб, - вопил Леннинг, - невозможно оценить!
Сьюзан Кэлвин с убийственным спокойствием смотрела на него.
- Вы ничего не сделаете с Ленни. Ничего. Понятно?
- А вам понятно, Сьюзан? Этот робот причинил вред человеку. Он
нарушил Первый закон. А вы знаете, что такое Первый закон?
- Вы ничего не сделаете с Ленни.
- Ради Бога, Сьюзан, неужели я вам должен напомнить Первый закон?
Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить,
чтобы человеку был причинен вред. Наша твердая позиция в том, что роботы
всех типов должны строго соблюдать этот закон. Если публика узнает - а она
узнает, - что есть исключение, хотя бы одно-единственное исключение, нас
заставят закрыться. Единственное спасение - объявить, что виновный робот
немедленно уничтожен, объяснить все обстоятельства и надеяться, что
публика поверит: больше такое никогда не повторится.
- Я хотела бы точно знать, что произошло, - сказала Сьюзан Кэлвин. -
Меня там не было в это время. Я хотела бы знать, что этот парень Рендоу
делал в моей лаборатории без моего разрешения.
- Ясно, что произошло что-то серьезное, - ответил Леннинг. - Ваш
робот ударил Рендоу, и этот дурак включил сигнал "Робот вышел из-под
контроля". И теперь нам придется расхлебывать. Но ваш робот все-таки
ударил его и сломал ему руку. Правда в том, что ваш Ленни не подчиняется
Первому закону и потому должен быть уничтожен.
- Он подчиняется Первому закону. Я изучала структуру его мозга и знаю
это.
- Как же он мог тогда ударить человека? - Отчаяние заставило его
обратиться к сарказму. - Спросите Ленни. Вы, конечно, уже научили его
говорить.
Щеки Сьюзан Кэлвин вспыхнули. Она сказала:
- Я предпочитаю расспросить пострадавшего. И в мое отсутствие,
Альфред, мой кабинет с Ленни в нем должен быть запечатан. Никто не должен
приближаться к нему. Если ему будет в мое отсутствие причинен какой-нибудь
вред, компания больше ни при каких обстоятельствах меня не увидит.
- Но вы согласитесь с его уничтожением, если нарушен Первый закон?
- Да, - сказала Сьюзан Кэлвин. - Я знаю, что он не нарушен.
Чарлз Рендоу лежал в кровати, рука его была в гипсе. Больше всего он
пострадал от шока, когда решил, что робот движется к нему с намерением
убить. До сих пор ни у кого не было причин так бояться роботов. У Рендоу
был уникальный опыт.
Сьюзан Кэлвин и Альфред Леннинг стояли у кровати; с ними был
встретившийся им на пути Питер Богерт. Врачей и сестер попросили выйти.
Сьюзан Кэлвин спросила:
- Ну, что произошло?
Рендоу был напуган. Он пробормотал:
- Эта штука ударила меня по руке. Набросилась на меня.
Кэлвин сказала:
- Вернитесь немного назад в своем рассказе. Что вы делали в моей
лаборатории без разрешения?
Молодой компьютерщик сглотнул, кадык на его горле дернулся. Он был
очень бледен.
- Все знают о вашем роботе. Говорят, вы хотите научить его говорить,
как музыкальный инструмент. Парни спорили, говорит он или нет. Кто-то
сказал, что вы... можете научить говорить воротный столб.
- Я полагаю, - ледяным голосом сказала Сьюзан Кэлвин, - нужно считать
это комплиментом. А к вам какое это имеет отношение?
- Я должен был пойти и проверить... ну, может ли он говорить. Мы
подобрали ключ к вашему кабинету, подождали, пока вы не вышли, и я вошел.
Мы бросали жребий, кому идти. Выпало мне.
- А дальше?
- Я попробовал заговорить с ним, и он меня ударил.
- Что значит попробовали заговорить? Как попробовали?
- Я... я задал ему вопрос, но он не ответил, и мне захотелось его
встряхнуть, поэтому я... ну... крикнул на него... и...
- И?
Наступило молчание. Под немигающим взглядом Сьюзан Кэлвин Рендоу
наконец сказал:
- Я пытался испугать его, чтобы он что-нибудь сказал. - И добавил,
оправдываясь: - Мне нужно было встряхнуть его.
- Как вы пытались его испугать?
- Сделал вид, что хочу ударить.
- И он отвел вашу руку?
- Он ударил меня по руке.
- Хорошо. Это все. - Леннингу и Богерту она сказала: - Идемте,
джентльмены.
У выхода она повернулась к Рендоу.
- Могу решить ваш спор, если вас это еще интересует. Ленни хорошо
умеет произносить несколько слов.
Они молчали, пока не вернулись в кабинет Сьюзан Кэлвин. Здесь стены
были уставлены книгами, некоторые из этих книг она написала сама. Кабинет
отражал ее сдержанный педантичный характер. В нем был только один стул, на
который она села. Леннинг и Богерт остались стоять.
Она сказала:
- Ленни только защищался. Это Третий закон: робот должен заботиться о
своей безопасности.
- Поскольку это не противоречит Первому и Второму законам, - яростно
подхватил Леннинг. - Вы должны закончить предложение. Ленни не имел права
защищаться таким образом, чтобы причинить вред, пусть и незначительный,
человеку.
- Он этого и не сделал, - возразила Кэлвин, - сознательно. У Ленни
недоразвитый мозг. Он не осознает своей силы и слабости человека. Он отвел
угрожавшую ему руку человека, не сознавая, что может сломать кость. В
человеческих терминах, нельзя винить индивидуума, который искренне не
отличает добра от зла.
Богерт успокаивающе прервал:
- Ну, Сьюзан, мы никого и не виним. Мы понимаем, что, рассуждая в
человеческих терминах, Ленни эквивалентен ребенку, и мы не виним его. Но
публика обвинит. "Ю.С.Роботс" будет закрыта.
- Напротив. Если бы у тебя был хотя бы мозг мухи, Питер, ты бы понял,
что именно такой возможности и ждет "Ю.С.Роботс". Это решает наши
проблемы.
Леннинг поднял белую бровь.
- Какие проблемы, Сьюзан?
- Разве корпорация не озабочена тем, как сохранить исследовательских
персонал на нынешнем - да поможет нам Бог! - высоком уровне?
- Да, конечно.
- Ну, а что вы предлагаете перспективным исследователям? Возбуждение?
Новизну? Волнение от прикосновения к неизвестному? Нет! Вы предлагаете
повышенную плату и уверенность в отсутствии проблем.
Богерт сказал:
- Как это отсутствие проблем?
- Разве это проблемы? - выпалила Сьюзан Кэлвин. - Каких роботов мы
выпускаем? Абсолютно завершенных, пригодных к исполнению конкретной
задачи. Промышленность сообщает свои требования; компьютер создает схему
мозга; механизмы собирают робота; вот и вся работа. Питер, какое-то время
назад ты спросил меня, какая польза от Ленни. Какая польза от робота,
который не предназначен для определенной работы? А теперь я тебя спрошу -
какая польза от робота, предназначенного только для одного вида работы? Он
начинает и заканчивает в одном и том же месте. Модель ЛНЕ добывает бор.
Если необходим бериллий, эти роботы бесполезны. Если технология добычи
бора вступает в новую стадию, они тоже бесполезны. Если бы так был создан
человек, он был бы недочеловеком. А созданный так робот - недоробот.
- Вы говорите о разностороннем роботе? - недоверчиво спросил Леннинг.
- А почему бы и нет? Почему нет? Я работала с роботом, мозг которого
был почти полностью выведен из строя. Я начала учить его, а вы, Альфред,
спрашиваете меня, какой в этом прок. Может, сам Ленни никогда не
превзойдет уровень пятилетнего ребенка. Но какая польза вообще? Очень
большая, если вы задумаетесь над труднейшей проблемой: как учить робота. Я
научилась замыкать соседние позитронные связи и создавать новые.
Дальнейшая работа даст еще больше, более точную и надежную технику
обучения.
- Ну?
- Допустим, вы начинаете работу с позитронным мозгом, у которого есть
все первичные позитронные связи, но совсем нет вторичных. Вы начинаете
создавать вторичные. Можно создавать роботов с базовой программой и
способностью к обучению. В случае необходимости их можно настраивать на
одну работу, а потом переучивать. Роботы станут так же разносторонни, как
люди. Роботы будут учиться!
Они смотрели на нее.
Она нетерпеливо сказала:
- Все еще не понимаете?
- Я понимаю, о чем вы говорите, - сказал Леннинг.
- А понимаете ли вы, что это абсолютно новая область исследований,
что нужно разработать абсолютно новую технику, что мы проникаем в
абсолютно неизвестную область? И молодежь получит стимул заниматься
роботехникой. Попытайтесь и увидите.
- Могу ли я заметить, - спокойно сказал Богерт, - что это опасно?
Начинать работу с невежественными роботами значит рисковать тем, что они
нарушат Первый закон. Точно так, как произошло с Ленни.
- Совершенно верно. Разрекламируйте этот факт.
- Рекламировать?
- Конечно. Сообщите об опасности. Объявите, что открываете новый
исследовательский институт на Луне, если население Земли не позволяет
вести здесь эту работу, но обязательно подчеркните связанную с этой
работой опасность.
Леннинг спросил:
- Ради Бога, зачем?
- Потому что опасность послужит приманкой. Вы думаете, ядерные
исследования или космические полеты не опасны? Полная секретность ваших
исследований принесла вам пользу? Помогла преодолеть Франкенштейнов
комплекс, о котором вы постоянно говорите? Попробуйте что-нибудь,
проверенное в других областях.
Из личных помещений Сьюзан послышался звук. Музыкальный голос Ленни.
Робопсихолог немедленно замолкла, прислушиваясь. Она сказала:
- Прошу прощения. Кажется, Ленни зовет меня.
- Зовет вас? - переспросил Леннинг.
- Я ведь сказала, что научила его нескольким словам. - Она подошла к
двери, чуть взволнованная. - Подождите меня, пожалуйста...
Они молча смотрели, как она выходит. Потом Леннинг сказал:
- Как вы думаете, Питер, есть в ее словах что-то?
- Вполне возможно, Альфред, - ответил Богерт. - Вполне возможно.
Достаточно, чтобы поставить этот вопрос на совещании директоров. В конце
концов сделанного не воротишь. Робот причинил вред человеку, и публике об
этом станет известно. Как говорит Сьюзан, мы можем обратить этот случай к
своей выгоде. Конечно, ее побудительным мотивам я не доверяю.
- Что вы имеете в виду?
- Даже если все ею сказанное правда, это лишь рационализация ее
мотивов. А истинная причина - стремление сохранить этого робота. Если мы
прижмем ее (математик улыбнулся, представив себе буквальный неприличный
смысл своих слов), она скажет, что разрабатывает технику обучения роботов,
но я считаю, она по-другому использует Ленни. Уникальное использование.
Все-таки Сьюзан женщина.
- Не понимаю.
- Вы слышали, что сказал робот?
- Нет, не совсем... - начал Леннинг, но тут дверь неожиданно
раскрылась, и мужчины сразу смолкли.
Вошла Сьюзан Кэлвин, неуверенно поглядывая по сторонам.
- Вы не видели здесь... я уверена, что где-то здесь... О, вот оно.
Она подошла к книжному шкафу и взяла предмет из сложной металлической
сетки в форме гантелей. В углублениях лежали металлические детали
различной формы, такого размера, что они не могли выпасть из углублений.
Она подняла этот предмет, металлические детали стукнулись друг о
друга, раздался приятный звон. Леннингу пришло в голову, что это
погремушка для робота.
Когда Сьюзан Кэлвин снова открыла дверь, опять послышался голос
Ленни. На этот раз его слова были слышны отчетливо.
Небесными звуками челесты он произнес:
- Мама, где ты? Иди ко мне, мама.
И Сьюзан Кэлвин заторопилась к единственному ребенку, которого она
могла иметь и любить.
Айзек АЗИМОВ
ЧТО ЕСЛИ...
Разумеется, Норман и Ливи опаздывали - когда спешишь на поезд, в
последнюю минуту непременно что-нибудь да задержит, - и в вагоне почти не
осталось свободных мест. Пришлось сесть впереди, так что взгляд упирался в
скамью напротив, обращенную спинкой к движению и примыкавшую к стенке
вагона. Норман стал закидывать чемодан в сетку, и Ливи досадливо
поморщилась.
Если какая-либо пара сядет напротив, придется всю дорогу до
Нью-Йорка, несколько часов кряду, с глупейшим ощущением неловкости пялить
глаза друг на друга, что едва ли приятнее - отгородиться барьерами
газетных листов. Но искать по всему поезду, не найдется ли еще где-нибудь
свободного места, тоже нет смысла.
Нормана, кажется, все это ничуть не трогало, и Ливи немножко
огорчилась. Обычно они на все отзываются одинаково. Именно поэтому, как
уверяет Норман, он и по сей день нимало не сомневается, что правильно
выбрал себе жену.
"Мы подходим друг другу, Ливи, это главное, - говорил он. - Когда
решаешь головоломку и один кусочек в точности подошел к другому, значит он
то здесь и нужен. Никакой другой не подойдет. Ну а мне не подойдет никакая
другая женщина".
А она смеется и отвечает:
"Если бы в этот день ты не сел в трамвай, мы бы, наверное, никогда бы
и не встретились. Что бы ты тогда делал?"
"Остался бы холостяком, разумеется. И потом, не в тот день, так в
другой, все равно, я бы познакомился бы с тобой через Жоржетту".
"Тогда все вышло бы по-другому".
"Нет, так же".
"Нет, не так. И потом, Жоржетта ни за что бы меня с тобой не
познакомила. Она тебя приберегала для себя и уж постаралась бы не
обзаводиться соперницей. Не тот уж у нее характер".
"Что за чепуха".
И тут Ливи - в который уже раз - спросила:
- Слушай, Норман, а что если бы ты пришел на угол минутой позже и сел
бы не в тот трамвай, а в следующий? Как по твоему, что бы тогда было?
- А что если у всех рыб выросли крылья и они улетели бы на высокие
горы? Что бы мы тогда ели по пятницам?
Но они тогда все-таки сели в тот самый трамвай, и рыб не растут
крылья, а потому они уже пять лет женаты и по пятницам едят рыбу. И так
как они женаты уже целых пять лет, они решили это отпраздновать и едут на
неделю в Нью-Йорк.
Тут она вернулась к настоящему:
- Неудачные нам все-таки попались места.
- Да, верно, - сказал Норман. - Но ведь напротив пока никого нет, так
что мы более или менее одни хотя бы до Провиденса.
Но Ливи это не утешило, и недаром она огорчилась: по проходу шагал
маленький кругленький человечек. Откуда он, спрашивается взялся? Поезд
прошел уже пол пути между Бостоном и Провиденсом. Если этот человечек
раньше где-то сидел, чего ради ему вздумалось менять место? Ливи достала
пудреницу и погляделась в зеркало. Если не обращать внимания на этого
коротышку, может он еще и пройдет мимо. И она поправила свои
светло-каштановые волосы, которые чуточку растрепались, пока они с
Норманом бежали к поезду, и принялась изучать в зеркальце голубые глаза и
маленький пухлый рот - Норман уверяет, что губы ее всегда сложены для
поцелуя.
Недурно, подумала она, глядя на свое отражение.
Потом она подняла глаза - тот человечек уже сидел напротив. Он
встретился с нею взглядом и широко улыбнулся. От улыбки во все стороны
разбежались морщинки. Он поспешно стянул шляпу и положил ее на свой багаж
- маленький черный ящичек. Тотчас на голове у него вокруг голой, как
пустыня, лысины вздыбился венчик седых волос.
Ливи невольно улыбнулась в ответ, но тут взгляд ее снова упал на
черный ящик - и улыбка угасла. Она тронула Нормана за локоть.
Норман поднял глаза от газеты. Брови у него такие грозные - черные,
сросшиеся, - что впору испугаться. Но темные глаза из под этих бровей
глянули на нее, как всегда, и ласково и словно бы чуть насмешливо.
- Что случилось? - спросил Норман. На человечка напротив он не
взглянул.
Кивком, потом рукой Ливи пыталась незаметно показать, что именно ее
поразило. Но толстяк не сводил с нее глаз, и она почувствовала себя
преглупо, потому сто Норман только уставился на нее, ничего не понимая.
Наконец она притянула его к себе и шепнула на ухо:
- Ты разве не видишь? Смотри, что написано у него на ящике.
И сама посмотрела еще раз. Да, так и есть. Надпись была не очень
заметна, но свет падал вкось и на черном фоне виднелось блестящее пятно, а
на нем старательно округлым почерком было выведено:
ЧТО ЕСЛИ....................
Человечек снова улыбнулся. Он торопливо закивал и несколько раз кряду
ткнул пальцем в эту надпись, а потом себе в грудь.
Норман повернулся к жене, а потом сказал тихонько:
- Наверное, его так зовут.
- Да разве такие имена бывают? - возразили Ливи.
Норман отложил газету.
- Сейчас увидишь. - И, наклонившись к человечку, сказал: - Мистер,
Если?
Тот с готовностью поглядел на него.
- Не скажете ли, который час, мистер Если?
Человечек вытащил из жилетного кармана большущие часы и показал
Норману циферблат.
- Благодарю вас, мистер Если, - сказал Норман. И шепнул жене: - Вот
видишь.
Он уже хотел опять взяться за газету, но человечек стал открывать
свой ящик и несколько раз многозначительно поднял палец, словно старался
привлечь внимание Нормана и Ливи. Он достал пластинку матового стекла,
примерно 9 дюймов в длину, шести в ширину и около дюйма толщиной. Края
пластины были скошены, углы закруглены, поверхность совершенно слепая и
гладкая. Потом человечек вытащил проволочную подставку и надежно приладил
к ней пластинку. Установил это сооружение у себя на коленях и гордо
посмотрел на попутчиков.
Ливи вдруг ахнула:
- Смотри, Норман, это вроде кино!
Норман наклонился поближе. Потом поднял глаза на человечка.
- Что это у вас? Телевизор новой системы?
Человечек покачал головой, и тут Ливи сказала:
- Норман, да это мы с тобой!
- То есть как?
- Разве ты не видишь? Это тот самый трамвай. Вон ты сидишь на задней
скамейке, в старой шляпе, уже три года, как я ее выкинула. А вот мы с
Жоржеттой идем по проходу. И толстая дама загородила дорогу. Вот, смотри!
Это мы! Неужели не узнаешь?
- Какой-то обман зрения, пробормотал Норман.
- Но ведь ты же видишь, правда? Так вот почему он называет это "Что
если". Эта штука нам сейчас покажет, что было бы, если... если бы трамвай
не качнуло на повороте...
Она ничуть не сомневалась. Она была очень взволнована и ничуть не
сомневалась, что так оно и будет. Она смотрела на изображение в матовом
стекле - и предвечернее солнце померкло, и невнятный гул голосов позади, в
вагоне, начал стихать.
Как она помнила тот день! Норман был знаком с Жоржеттой и уже хотел
встать и уступить ей место, но вдруг трамвай качнуло на повороте, Ливи
пошатнулась - и шлепнулась прямо ему на колени. Получилось очень смешно и
неловко, но из этого вышел толк. Она до того смутилась, что он поневоле
должен был проявить какую-то учтивость, а потом и разговор завязался. И
вовсе не потребовалось, чтобы Жоржетта их знакомила. К тому времени, как
они оба вышли из трамвая, Норман уже знал, где Ливи работает.
Она и по сей день помнит, какими злыми глазами смотрела на нее тогда
Жоржетта, как натянуто улыбнулась, когда они стали прощаться. Потом
сказала:
- Ты, кажется, понравилась Норману.
- Что за глупости! - возразила Ливи. - Просто он человек вежливый. Но
у него славное лицо, правда?
Всего через каких-нибудь полгода они поженились.
И вот он опять перед ними, тот трамвай, а в трамвае - Норман, она и
Жоржетта. Пока она так думала, мерный шум поезда, торопливый перестук
колес затихли окончательно. И вот она в тряском, тесном трамвайном вагоне.
Она с Жоржеттой только что вошли.
Ливи покачивалась в лад ходу трамвая, как и остальные сорок
пассажиров, - все они, стоя ли, сидя ли, подчинялись одному и тому же
однообразному и нелепому ритму. Потом она сказала:
- Тебе кто-то машет, Жоржи. Ты его знаешь?
- Мне? - Жоржетта бросила рассчитанно небрежный взгляд через плечо.
Ее искусно удлиненные ресницы затрепетали. - Да, немного знаю. Как
по-твоему, зачем мы ему понадобились?
- Давай выясним, - сказала Ливи с удовольствием и даже капелькой
ехидства. Всем известно, что Жоржетта никому не показывает своих знакомых
мужчин, будто они - ее собственность, и очень приятно ее подразнить. Да и
лицо у ее знакомого, кажется, очень... занятное.
Ливи стала пробираться вперед. Жоржетта нехотя двинулась следом.
Наконец Ливи оказалась подле того молодого человека, и тут вагон сильно
качнуло на повороте. Ливи отчаянно взмахнула рукой, стараясь ухватиться за
петли. С трудом, самыми кончиками пальцев, все-таки поймала одну и
удержалась на ногах. Не сразу ей удалось перевести дух. Как странно, ведь
секунду назад ей казалось, что в пределах досягаемости нет ни одной петли.
Почему-то у Ливи было такое чувство, что по всем законам физики она
непременно должна была упасть.
Молодой человек на нее не смотрел. Он с улыбкой поднялся, уступая
место Жоржетте. У него были необыкновенные брови, они предавали ему вид
уверенный и властный. Да, безусловно, он мне нравится, подумала Ливи.
- Нет-нет, не беспокойтесь, - говорила между тем Жоржетта. - Мы скоро
выходим, нам только две остановки.
И они вышли. Ливи сказала:
- А я думала, мы едем за покупками к Сэчу.
- Мы и поедем. Просто я вспомнила, что у меня тут есть еще одно дело.
Ничего, мы и минуты не задержимся.
- Следующая станция - Провиденс! - завопило радио.
Поезд замедлил ход, прошлое вновь съежилось и ушло в пластинку
матового стекла. Человечек по-прежнему улыбался им обоим.
Ливи обернулась к Норману. Ей стало страшновато.
- С тобой тоже это было? - спросила она.
- Что такое стряслось со временем? - спросил Норман. - Неужели уже
Провиденс? Невероятно! - Он взглянул на часы. - Нет, видно так оно и есть.
- И обернулся к Ливи. - На этот раз ты не упала.
- Значит, ты тоже видел? - Она нахмурилась. - Как это похоже на
Жоржетту! Совершенно незачем было выходить на той остановке, просто она не
хотела, чтобы мы с тобой познакомились. А до этого ты долго был с ней
знаком, Норман?
- Нет, не очень. Просто знал в лицо, и неудобно было не уступить ей
место.
Ливи презрительно скривила губы. Норман усмехнулся.
- Не стоит ревновать к тому, что не случилось, малышка. И даже если
бы и случилось, какая разница? Ты все равно мне приглянулась, и уж я нашел
бы способ с тобой познакомиться.
- Ты даже не посмотрел в мою сторону.
- Просто не успел.
- Так как же ты бы со мной познакомился?
- Не знаю. Уж как-нибудь да познакомился бы. Но согласись, довольно
глупо сейчас об этом спорить.
Поезд отошел от Провиденса. Ливи была в смятении. А человечек все
прислушивался к их шепоту, только улыбаться перестал, давая знать, что
понял, о чем речь.
- Вы можете показать нам дальше? - спросила Ливи.
- Постой-ка, - прервал Норман. - А зачем тебе это?
- Я хочу увидеть день нашей свадьбы, - сказала Ливи. - Как бы это
было, если бы в трамвае я не упала.
Норман с досадой поморщился.
- Слушай, это несправедливо. Может, мы бы тогда поженились не в тот
день, а в другой.
Но Ливи сказала:
- Вы можете мне это показать, мистер Если?
Человечек кивнул.
Матовое стекло вновь ожило, слегка засветилось. Потом рассеянный свет
сгустился в яркие пятна, в отчетливые человеческие фигурки. В ушах у Ливи
слабо зазвучал орган, хотя на самом деле никакой музыки не было слышно.
Норман вздохнул с облегчением:
- Ну вот, видишь, я на месте. Это наша свадьба. Ты довольна?
Шум в поезде снова умолк; напоследок Ливи услышала свой собственный
голос:
- Да, ты-то на месте. А где же я?
Ливи сидела в церкви на одной из последних скамей. Сперва она совсем
не собиралась быть на этой свадьбе. В последнее время она, сама не зная
почему, все больше отдалялась от Жоржетты. О ее помолвке она услышала
случайно, от их общей приятельницы, и, конечно, Жоржетта выходила за
Нормана. Ливи отчетливо вспомнился тот день, полтора года назад, когда она
впервые увидела его в трамвае. В тот раз Жоржетта поспешила убрать ее с
дороги. Потом Ливи еще несколько раз встречала Нормана, но он никогда не
бывал один, между ними всегда стояла Жоржетта.
Что ж, тут и обижаться нечего, ведь Жоржетта первая с ним
познакомилась. Она сегодня кажется куда красивее, чем обычно. А он всегда
очень хорош.
Ей было грустно и как-то пусто на душе, словно случилась какая-то
ошибка, а какая - она толком понять не могла. Жоржетта прошествовала по
проходу, словно не заметив ее, но немного раньше Ливи встретилась глазами
с Норманом и улыбнулась ему. И кажется он улыбнулся в ответ.
Издалека до нее донеслись слова священника: "Нарекаю вас мужем и
женою..."
Вновь послышался стук колес. Какая-то женщина с маленьким сынишкой
возвращалась по проходу на свое место, покачиваясь в такт движению поезда.
В середине вагона, где сидели четыре девочки-подростка, поминутно
раздавались взрывы звонкого смеха. Мимо, озабоченный какими-то своими
таинственными делами, торопливо прошелся кондуктор.
Все это мало трогало Ливи, она словно застыла.
Она сидела неподвижно, глядя в одну точку, а за окном, сливаясь в
лохматую ярко-зеленую полосу, проносились деревья, мелькали, точно в
скачке, телеграфные столбы.
Наконец она сказала:
- Так, значит, вот на ком ты женился!
Норман посмотрел на нее в упор и уголок рта у него дрогнул. Он сказал
беспечно:
- Это не совсем верно, Оливия. Все-таки моя жена - ты. Вспомни об
этом, пожалуйста.
Она резко повернулась к нему:
- Да, ты женился на мне... потому что я свалилась к тебе на колени. А
если бы я не упала, ты бы женился на Жоржетте. А если бы она не захотела
за тебя выйти, ты бы женился на ком-нибудь еще. На коим попало. Вот тебе и
твоя головоломка!
- Черт... меня... побери!.. - медленно, с расстановкой сказал Норман
и ладонями пригладил волосы - они были прямые, только над ушами чуть
кучерявились. Могло показаться, что это он схватился за голову от
отчаяния. - Послушай, Ливи, - продолжил он, - глупо же поднимать шум из-за
какого-то дурацкого фокуса. Не можешь же ты меня осудить за то, чего я не
делал?
- Ты бы так и сделал.
- Почему ты знаешь?
- Ты сам видел.
- Я видел какую-то нелепость... наверное, это гипноз. - И вдруг
громко, голосом, в котором прорывалось бешенство, он сказал человечку
напротив: - Убирайтесь, мистер Если или Как-Вас-Там! Вон отсюда! Вы тут не
нужны. Убирайтесь, пока я не выкинул вас за окно вместе с вашей хитрой
механикой!
Ливи дернула его за локоть.
- Перестань. Перестань, сейчас же! Люди кругом!
Человечек весь съежился, спрятал черный ящичек за спину и забился в
угол. Норман поглядел на него, потом на Ливи, потом на пожилую даму,
которая сидела по другую сторону прохода и смотрела на него с явным
неодобрением.
Он покраснел и поперхнулся еще какими-то злыми словами. В ледяном
молчании доехали до Нью-Лондона, ни слова не сказали во время остановки.
Через четверть часа после того, как поезд отошел от Нью-Лондона,
Норман позвал:
- Ливи!
Она не ответила. Она смотрела в окно, но ничего не видела - только
стекло.
- Ливи, - повторил Норман. - Ливи! Да отзовись же!
- Что тебе? - глухо спросила она.
- Послушай, это же нелепо. Я не знаю, как он это проделывает, но даже
если в этом есть на грош правды, все равно ты несправедлива. Почему ты
остановилась на пол пути? Допустим, что я и впрямь женился на Жоржетте, ну
а ты? Разве ты осталась одна? Откуда я знаю, может ко времени моей
предполагаемой женитьбы ты уже была замужем за другим. Может поэтому я и
женился на Жоржетте.
- Я не была замужем.
- Откуда ты знаешь?
- Уж я бы разобралась. Я то знаю о чем я думала в то время.
- Ну, так вышла бы замуж не позже чем через год.
Ливи злилась все сильней. Краешком сознания она понимала, что злиться
нет причины, но это не утешало. Напротив, досада росла. И она сказала:
- А если бы и вышла, это бы тебя уже не касалось.
- Да, конечно. Но это бы только доказывало, что мы не можем отвечать
за то, что было бы. Если бы, да кабы, да во рту росли грибы...
Ливи гневно раздула ноздри, но промолчала.
- Послушай, - продолжал Норман. - Помнишь, мы встречали у Винни
позапрошлый Новый Год? Было много народу и очень весело?
- Как не помнить! Ты мне устроил душ из коктейля.
- Это к делу не относится, да и коктейля-то было всего ничего. А я
вот что хочу сказать: Винни ведь твоя лучшая подруга, мы с ней дружили
давным-давно, когда мы с тобой еще не были женаты.
- Ну и что?
- И Жоржетта тоже с ней дружила, верно?
- Да.
- Ну так вот. И ты и Жоржетта все равно встречали бы у Винни Новый
Год, на ком бы я не женился. Я тут ни при чем. Пускай он нам покажет, что
было бы на этом вечере, если бы я женился на Жоржетте, и держу пари, ты
там будешь либо с женихом, либо с мужем.
Ливи заколебалась. Честно говоря, именно это ее и пугало.
- Что, боишься рискнуть? - спросил Норман.
И, конечно, Ливи не стерпела. Она так и вскинулась:
- Ничего я не боюсь! Уж наверно я вышла замуж! Не сохнуть же по тебе!
И любопытно посмотреть, как ты обольешь коктейлем Жоржетту. Она тебе при
всех надает оплеух, не постесняется. Я ее знаю. Вот тогда ты увидишь,
какой кусок в твоей головоломке подходящий.
И Ливи сердито скрестила руки на груди и устремила вперед взор,
исполненный решимости.
Норман поглядел на человечка напротив, но просить ни о чем не
пришлось. Тот уже установил на коленях матовое стекло. В окно косо светило
закатное солнце, и венчик седых волос вокруг лысины человечка отливал
розовым.
- Ты готова? - напряженным голосом спросил Норман.
Ливи кивнула, и они снова перестали слышать рокот колес.
Раскрасневшаяся с мороза, Ливи остановилась в дверях.
Она только что сняла пальто, на котором таяли снежинки, и обнаженным
рукам было еще зябко.
Ее встретили криками: "С Новым Годом!" - и она ответила тем же,
стараясь перекричать радио, которое орало во всю мочь. Еще с порога она
услышала пронзительный голос Жоржетты и теперь направилась к ней. Она
больше месяца не видела ни Жоржетты, ни Нормана.
Жоржетта жеманно подняла одну бровь - это она в самое последнее время
завела такую манеру - и спросила:
- Ты разве одна, Оливия?
Окинула взглядом тех, что стоял поближе, и вновь посмотрела на Ливи.
Та сказала равнодушно:
- Я думаю, Дик заглянет попозже. У него там еще какие-то дела.
Она не притворялась, ей и правда было все равно.
- Ну, зато Норман здесь, - сказала Жоржетта, натянуто улыбаясь. - Так
что ты не будешь скучать, дорогая. По крайней мере раньше ты в таких
случаях не скучала.
И тут из кухни лениво вышел Норман. В руке он держал шейкер, кубики
льда в коктейле постукивали, точно кастаньеты, в такт словам:
- Эй вы, гуляки-выпивохи! Подойдите, хлебните - от моего зелья еще не
так разгуляетесь... Ба, Ливи!
Он направился к ней, широко и радостно улыбаясь.
- Где вы пропадали? Я вас сто лет не видал. В чем дело? Дик решил вас
прятать от посторонних глаз?
- Налей мне, Норман, - резко сказала Жоржетта.
- Сию минуту, - не взглянув на нее, отозвался Норман. - А вам налить,
Ливи? Сейчас найду бокал.
Он обернулся и тут-то все и произошло.
- Осторожно! - вскрикнула Ливи.
Она видела, _ч_т_о_ сейчас будет, у нее даже возникло какое-то
смутное чувство, словно так уже когда-то было, и все-таки это случилось,
неизбежно и неотвратимо. Норман зацепился каблуком за ковер, пошатнулся,
тщетно пытаясь сохранить равновесие, и выронил шейкер. Тот словно
выпрыгнул у него из рук - и добрая пинта ледяного коктейля обдала Ливи,
промочив ее до нитки.
Она задохнулась. Вокруг стало тихо, и несколько невыносимых мгновений
она тщетно пыталась отряхнуться, а Норман опять и опять все громче
повторял:
- Черт побери! Ах, черт побери!
Жоржетта сказала холодно:
- Очень жаль, что так вышло, Ливи. С кем не случается. Но это платье
как будто не очень дорогое.
Ливи повернулась и побежала из комнаты. И вот она в спальне, тут по
крайней мере никого нет и почти не слышно шума. При свете лампы на
туалетном столике, затененным абажуром с бахромой, она в куче пальто,
брошенных на кровать, стала отыскивать свое.
За нею вошел Норман.
- Послушайте, Ливи, не обращайте внимание на то, что она сболтнула. Я
просто в отчаянии. Конечно же я заплачу...
- Пустяки. Вы не виноваты. - Она быстро замигала, не глядя на него. -
Поеду домой и переоденусь.
- Но вы вернетесь.
- Не знаю. Едва ли.
- Послушайте, Ливи...
Ей на плечи легли его горячие ладони...
Что-то странно оборвалось у нее внутри, словно она вырвалась из
цепкой паутины, и...
...и снова послышался шум и рокот колес.
Все-таки, пока она была там... в матовом стекле... что-то пошло не
так, как надо. Уже смеркалось. В вагоне зажглись лампочки. Но это неважно.
И, кажется, мучительное, щемящее чувство внутри понемногу отпускает.
Норман потер пальцами глаза.
- Что случилось? - спросил он.
- Просто все кончилось, - сказала Ливи. - Как-то вдруг.
- Знаешь, мы уже подъезжаем к Нью-Хейвену, - растерянно сказал
Норман. Он посмотрел на часы и покачал головой.
Ливи сказала с недоумением:
- Ты вылил коктейль на меня.
- Что ж, так было и на самом деле.
- На самом деле я твоя жена. На этот раз ты должен был облить
Жоржетту. Как странно, правда?
Но она все думала о том, как Норман пошел за нею и как его ладони
легли ей на плечи...
Она подняла на него глаза и сказала с жаркой гордостью:
- Я не вышла замуж!
- Верно, не вышла. Но вот, значит, с кем ты повсюду разгуливала - с
Диком Рейнхардтом?
- Да.
- Может ты за него и замуж собиралась?
- А ты ревнуешь?
Норман как будто смутился.
- К чему ревную? К куску стекла? Нет, конечно!
- Не думаю, чтобы я вышла замуж за Дика.
- Знаешь, - сказал Норман, - жалко, что это так вдруг оборвалось. Мне
кажется, что-то должно было случиться... - Он запнулся, потом медленно
договорил: - У меня было такое чувство, будто я предпочел бы выплеснуть
коктейль на кого угодно, но только не на тебя.
- Даже на Жоржетту?
- Я о ней и не думал. Ты мне, разумеется, не веришь.
- А может быть и верю. - Ливи подняла на него глаза. - Я была глупая.
Норман. Давай... давай жить нашей настоящей жизнью. Не надо играть тем,
что могло бы случиться, да не случилось.
Но он порывисто взял ее руки в свои.
- Нет, Ливи. Еще только один раз, последний. Посмотрим, что бы мы
делали вот сейчас, Ливи. В эту самую минуту! Что было бы с нами сейчас,
если бы я женился на Жоржетте.
Ливи стало страшно.
- Не надо, Норман!
Ей вспомнилось, какими смеющимися глазами и жадным взглядом смотрел
он на нее, держа в руке шейкер, а Жоржетту, которая стояла тут же, словно
и не замечал. Нет, не хочет она знать, _ч_т_о_ будет дальше. Пусть будет
все как сейчас, в их настоящей, такой хорошей жизни.
Проехали Нью-Хейвен. Норман снова сказал:
- Я хочу попробовать, Ливи.
- Ну, если тебе так хочется...
А про себя она с ожесточением думала: это неважно! Это ничего не
изменит, ничего не может измениться. Обеими руками она стиснула его руку
выше локтя. Она крепко сжимала его руку, а сама думала: что бы нам там не
померещилось, никакие фокусы не отнимут его у меня!
- Заводите опять свою машинку, - сказал Норман человечку напротив.
В желтом свете ламп все шло как-то медленнее. Понемногу прояснилось
матовое стекло, будто рассеялись облака, гонимые неощутимым ветром.
- Что-то не так, - сказал Норман. - Тут только мы двое, в точности,
как сейчас.
Он был прав. В вагоне поезда, на передней скамье, сидели две
крошечные фигурки. Изображение ширилось, росло... они слились с ним. Голос
Нормана затихал где-то вдалеке.
- Это тот самый поезд, - говорил он. - И в окне сзади такая же
трещина...
У Ливи голова шла кругом от счастья.
- Скорей бы Нью-Йорк! - сказала она.
- Осталось меньше часа, любимая, - отвечал Норман. - И я буду тебя
целовать. - Он порывисто наклонился к ней, словно не собирался ждать ни
минуты.
- Не злись же! Ну что ты, Норман, люди смотрят!
Он отодвинулся.
- Надо было взять такси, - сказал он.
- Из Бостона в Нью-Йорк?
- Конечно. Зато мы были бы только вдвоем.
Ливи засмеялась:
- Ты ужасно забавный, когда разыгрываешь пылкого любовника.
- А я не разыгрываю. - Голос его вдруг стал серьезнее, глуше. -
Понимаешь, дело не только в том, что ждать еще целый час. У меня такое
чувство, будто я жду уже пять лет.
- И у меня.
- Почему же мы с тобой не встретились раньше? Сколько времени прошло
понапрасну.
- Бедная Жоржетта, - вздохнула Ливи.
Норман нетерпеливо отмахнулся.
- Не жалей ее, Ливи. Мы с ней сразу поняли, что ошиблись. Она была
только рада от меня избавиться.
- Знаю. Потому и говорю - бедная Жоржетта. Мне ее жалко: она тебя не
оценила.
- Ну смотри, сама меня цени! - сказал Норман. - Цени меня
высоко-высоко, безмерно, бесконечно высоко, больше того: цени меня по
крайней мере вполовину так, как я ценю тебя!
- А не то ты и со мной тоже разведешься?
- Ну, уж это - только через мой труп! - заявил Норман.
- Как странно, - сказала Ливи. - Я вот все думаю, что, если бы тогда
под Новый Год ты не вылил на меня коктейль? Ты бы не пошел за мной, и
ничего бы мне не сказал, я бы ничего и не знала. И все сложилось бы
по-другому... Совсем-совсем иначе...
- Чепуха. Было бы все тоже самое. Не в этот раз, так в другой.
- Кто знает... - тихо сказала Ливи.
Стук колес того поезда перешел в нынешний стук колес. За окном
замелькали огни, стало шумно, пестро - это был Нью-Йорк. В вагоне
поднялась суета, пассажиры разбирали свои чемоданы.
В этой суматохе лишь одна Ливи словно застыла. Наконец Норман тронул
ее за плечо. Она подняла глаза.
- Все-таки головоломка складывается только так.
- Да, - ответил Норман.
Она коснулась его руки.
- И все равно вышло нехорошо. Напрасно я это затеяла. Я думала, раз
мы принадлежим друг другу, значит и все другие - те, какими стали бы мы,
если б жизнь сложилась по-иному, - тоже принадлежали бы друг другу. А на
самом деле неважно, что могло бы быть. Довольно того, что есть. Понимаешь?
Норман кивнул.
- Есть еще тысячи разных "если бы", - сказала Ливи. - И я не хочу
знать, что бы тогда было. Никогда больше даже слов таких не скажу - что
если...
- Успокойся, родная, - сказал Норман. - Вот твое пальто.
И потянулся за чемоданами.
Ливи вдруг сказала резко:
- А где же мистер Если?
Норман медленно обернулся, напротив никого не было. Оба пытливо
оглядели салон.
- Может быть он перешел в другой вагон? - сказал Норман.
- Но почему? И потом, он бы тогда не оставил шляпу. - Ливи
наклонилась и хотела взять ее со скамьи.
- Какую шляпу? - спросил Норман.
Ливи замерла, рука ее повисла над пустотой.
- Она была тут... я чуть чуть до нее не дотронулась! - Ливи
выпрямилась. - Норман, а что если...
Норман прижал палец к ее губам.
- Родная моя...
- Прости, - сказала она. - Дай-ка я помогу тебе с чемоданами.
Поезд нырнул в туннель под Парк-авеню, и перестук колес обратился в
гром.
Айзек Азимов. Что, если...
перевод с англ. - ?
I. Asimov. What if -
ПОСЛЕДНИЙ ВОПРОС
Впервые последний вопрос был задан наполовину в шутку 21 мая 2061
года, когда человечество вступило в Новую Эру, полностью овладев энергией
своего светила. Вопрос возник в результате пятидолларового пари,
заключенного между коктейлями. Дело обстояло так.
Александр Аделл и Бертран Лупов входили в свиту Мультивака и были его
верными и преданными слугами. Они знали (насколько может знать человек),
что скрывается за холодным, мерцающим ликом этого гигантского компьютера,
ликом, протянувшимся целые мили. Они имели по крайней мере туманное
представление об общем плане всех этих целей и реле, образующих сооружение
настолько сложное, что даже уже минули времена, когда один человек мог
держать в голове его целостный образ.
Мультивак был машиной самоорганизующейся и самообучающейся. Так и
должно быть, ибо не существует человека, который смог бы обучать и
организовывать его с надлежащей точностью и быстротой. Так что к
мыслительным процессам Мультивака Лупов и Аделл имели отношение весьма
косвенное. Но то, что им поручено было делать, они выполняли со рвением.
Они скармливали Мультиваку информацию, приспосабливали данные и вопросы к
его внутреннему языку и расшифровывали выдаваемые ответы. Определенно, они
(как и многие другие их коллеги) имели полное право на отблеск сияющего
ореола славы Мультивака.
Десятилетиями Мультивак помогал людям конструировать ракеты и
рассчитывать траектории, по которым человечество смогло достичь Луны,
Марса и Венеры. Но затем Земля истощила свои ресурсы и не могла уже
позволить себе роскошь космических перелетов. Для длительных перелетов
нужно было много энергии, и хотя Земля научилась тратить свой уголь и свой
уран с большой эффективностью, запасы и того и другого были ограничены и
весьма скромны. Совершенствуясь в процессе самообучения, Мультивак смог
наконец найти решение этой задачи и удовлетворить фундаментальную
потребность человечества в энергии. 21 мая 2061 года то, что считалось до
этого теорией, стало свершившимся фактом.
Земля научилась запасать, транспортировать и использовать прямую
солнечную энергию во всепланетном масштабе. Она отказалась от ядерных и
тепловых электростанций и подключилась к кольцу маленьких, не более мили в
диаметре, гелиостанций, вращающихся вокруг Земли на половинном расстоянии
до Луны. Неделя - срок недостаточный для того, чтобы улеглись страсти и
всеобщее ликование вокруг столь знаменательного события, и Аделл с Луповым
были вынуждены просто-напросто сбежать со своего поста, утомленные
вниманием общественности, чтобы встретиться в укромном уголке. Там, где на
них никто не стал бы пялиться - в пустой подземной камере, за стенами
которой тянулись мили проводов, заменяющих телу Мультивака нервы.
Мультивак за свое изобретение также заслужил отпуск, и его служители
полностью разделяли это мнение. Естественно, у них и в помине не было
намерения его тревожить.
Они прихватили с собой бутылку виски, и единственным желанием обоих
было расслабиться в ленивой, неспешной беседе.
- Если вдуматься, то это действительно поражает, - сказал Аделл.
На его широком лице лежала печать усталости, и он тянул свою дозу
через соломинку, задумчиво скосив глаза на кружащиеся в бокале кубики
льда.
- Вся энергия вокруг нас теперь наша. Ее достаточно, чтобы в
мгновение ока превратить Землю в расплавленный шар, и все равно ее
останется еще столько, что убыль никто и не заметит. Вся энергия, какую мы
может только использовать, - наша! Отныне и присно и во веки веков!
Лупов покачал головой. Он имел обыкновение так поступать, когда хотел
возразить, а сейчас он именно и собирался возражать, хотя бы по той
причине, что была его очередь идти за порцией льда.
- Отнюдь не во веки веков, - возразил он.
- Нет, именно на целую вечность. Пока Солнце не погаснет.
- Это не вечность. Это вполне определенный конечный срок.
- Ну, хорошо. Миллиарды и миллиарды лет. Возможно, 20 миллиардов. Это
тебя устраивает?
Лупов запустил пятерню в шевелюру, как бы удостоверяясь, что он все
все реально существует, сидит и тянет свой коктейль.
- 20 миллиардов лет это еще не вечность.
- Да, но на наш век хватит, не так ли?
- На наш век хватило бы и угля с ураном.
- Ну, хорошо. Зато теперь мы можем построить индивидуальный корабль
для путешествий по солнечной системе и миллионы раз сгонять на нем до Луны
и обратно, и не заботиться о заправке горючим. Этого на угле и уране не
добьешься. Спроси у Мультивака, если мне не веришь.
- Зачем мне у нет спрашивать, я и сам знаю.
- Тогда прекрати ставить под сомнение достижение Мультивака, - уже
заводясь сказал Аделл, - он сделал великое дело!
- А кто это отрицает? Я только хочу сказать, что Солнце - не вечно. И
ничего, кроме этого. Нам гарантировано, скажем, 20 миллионов лет, а дальше
что?
Лупов ткнул в собеседника не вполне уверенным жестом.
- И не рассказывай мне сказки о том, что мы переберемся к другому
солнцу.
Пару минут они молчали. Аделл неспешно прикладывался к бокалу. Лупов
сидел с закрытыми глазами. Они расслаблялись.
Затем Лупов резко открыл глаза.
- Ты, наверное, думаешь, что мы полетим к другому солнцу, когда с
нашим будет покончено?
- Я ни о чем не думаю.
- Думаешь. Вся беда у тебя в том, что ты не силен в логике. Ты похож
на парня, не помню из какого рассказа. Он попал под проливной дождь и
спрятался от него в роще. Встал под дерево и стоял, ни о чем не заботясь,
поскольку считал, что как только крона намокнет и начнет протекать, то он
сможет перейти под другое дерево...
- Я уже все понял, - ответил Аделл. - Не ори. Когда солнце погаснет,
других звезд уже тоже не будет.
- Вот именно, - пробормотал Лупов. - Все звезды родились в одном
космическом взрыве, каков он там ни был, и кончить свой путь они должны
практически одновременно. То есть, по космическим масштабам. Конечно, одни
погаснут раньше, другие позже. Я полагаю, красные гиганты не протянут и
сотни миллионов лет. Солнце, допустим, просуществует 20 миллиардов лет, а
карлики, на радость нам, возможно, продержатся еще сотню миллиардов. Но
возьмем биллион лет и что увидим - Мрак, максимальный уровень энтропии,
тепловая смерть.
- Я знаю все про энтропию, - горько сказал Аделл.
- Верю, черт тебя подери!
- Я знаю не меньше тебя!
- Тогда ты должен знать, что в один прекрасный день все сгинет!
- А кто спорит, что нет?
- Ты споришь, доходяга несчастный. Ты сказал, что теперь у нас
энергии столько, что хватит на веки-вечные. Ты так и сказал - "во веки
веков".
Теперь настал черед Аделла не соглашаться.
- А мы со временем что-нибудь придумаем, чтобы все восстановить.
- Никогда.
- Почему? Когда-нибудь.
- Никогда!
- Спроси Мультивака.
- Ты спроси. Предлагаю пари на пять долларов, что это невозможно.
Аделл был пьян уже настолько, что принял пари. В то же время он был
еще достаточно трезв для того, чтобы составить необходимую
последовательность символов и операторов, которая в переводе на
человеческий язык была бы эквивалентна вопросу: "Сможет ли человечество
снова заставить Солнце сиять, когда оно начнет умирать от старости?" Или,
формулируя короче: "Как уменьшить энтропию в объеме всей Вселенной?"
Мультивак скушал вопрос и стал глух и нем. Огоньки на пультах и
панелях перестали мигать, затихло привычное щелканье реле. Мультивак
погрузился в глубокое раздумье. Затем, когда изрядно струхнувшие служители
уже не могли дальше сдерживать дыхание, пульт ожил и на экране дисплея
высветилась фраза:
ДАННЫХ НЕДОСТАТОЧНО ДЛЯ ОСМЫСЛЕННОГО ОТВЕТА.
- Пари не состоялось, - прошептал Лупов.
Они быстро допили остатки виски и убрались восвояси. Назавтра оба
маялись от головной боли и общего недомогания и про эпизод с участием
Мультивака не вспоминали.
Джеррод, Джерродина и Джерродетты 1-я и 2-я наблюдали звездную
картину на видеоэкране. Переход через гиперпространство в своей
вневременной фазе подходил к концу. Наконец однообразное мерцание,
заменявшее звезды, уступило место одинокому яркому призрачному диску,
доминирующему в центре экрана.
- Это Х-23, - сказал Джеррод не вполне твердо. Кисти его тонких рук
были сцеплены за спиной, а пальцы побелели.
Обе девочки, маленькие Джерродетты, впервые в жизни совершили
путешествие через гиперпространство и впервые ощутили характерное,
странное чувство выворачиваемого наизнанку сознания. Они разразились
бессмысленным хихиканьем и принялись гоняться друг за дружкой вокруг своей
матери.
- Мы достигли Х-23, мы достигли Х-23...
- Тише, дети, - строго сказала Джерродина. - Ты уверен, Джеррод?
- А какие тут могут быть сомнения? - спросил Джеррод, непроизвольно
взглянув на бесформенный металлический наплыв под самым потолком. Он
проходил по потолку на всю длину отсека и шел дальше сквозь переборку и
через другие отсеки по всему кораблю.
Джеррод мало что знал про эту металлическую штуковину, кроме того,
что она называется Микровак; что ей можно задавать любые вопросы, которые
только придут в голову; что она ведет корабль к заранее намеченной цели,
контролирует поступление энергии из Субгалактических Силовых станций и
рассчитывает прыжки через гиперпространство.
На долю самого Джеррода и его семьи оставалось только пассивное
наблюдение да ожидание прибытия к цели. В комфортабельных каютах корабля
этот процесс был не в тягость.
Кто-то когда-то говорил Джерроду, что "ак" в конце слова Микровак на
древнеанглийском языке означает сокращение слов "аналоговый компьютер", но
и эта информация, в сущности, была ему не нужна.
Глаза Джерродины увлажнились.
- Ничего не могу с собой поделать. Так странно покидать нашу Землю.
- Боже мой, но отчего? - воскликнул Джеррод. - Там у нас ничего не
осталось. А на Х-23 у нас будет все. Мы будем там не одиноки и нам не
нужно даже будет разыгрывать из себя пионеров. На планете уже живет
миллион человек. И я думаю, что уже наши праправнуки тоже отправятся
подыскивать себе новый мир, потому что этот к тому времени переполнится.
Помолчав, он добавил:
- Все-таки здорово придумано! Компьютеры рассчитывают новые маршруты
по мере возрастания человечества.
- Я знаю, знаю, - сказала Джерродина несчастным тоном. - Наш Микровак
- самый лучший Микровак; лучший в мире Микровак!
- Я тоже так думаю, - сказал Джеррод и потрепал ее за волосы.
Это действительно было так, и Джеррод был рад иметь собственный
Микровак и рад, что он родился именно в это благословенное время и ни в
какое другое. Во времена его предков единственными компьютерами были
гигантские электронные машины, занимающие площадь в добрую сотню
квадратных миль. На каждой планете имелся один такой. Их называли
Планетными АКами. Они постоянно увеличивались в размерах, на протяжении
тысячелетий, а затем, наконец, настало время усовершенствования, развития
вглубь. Сначала вместо транзисторов появились интегральные схемы, затем -
молекулярные пленки, после - кристаллы, даже самый большой планетный АК
мог теперь уместиться в трюме космического корабля.
Джеррод почувствовал гордость, которую всегда испытывал при мысли,
что его личный Микровак гораздо сложнее, надежнее и совершеннее, чем даже
древний Мультивак, который по преданиям приручил Солнце и разрешил
проблему передвижения в гиперпространстве, открыв тем самым путь к
звездам.
- Так много звезд, так много планет, - вздохнула Джерродина, занятая
своими мыслями. - И, наверное, люди вечно будут переселяться с планеты на
планету, как и сейчас.
- Не вечно, - сказал Джеррод с улыбкой. - Все это, хотя и не скоро,
но кончится. Через много миллиардов лет. Даже звезды умирают, ты ведь
знаешь - энтропия возрастает.
- Папочка, что такое энтропия? - заинтересовалась Джерродетта 2-я.
- Энтропия, крошка, это слово, чтобы обозначать, сколько распада во
Вселенной. Все в мире разрушается и разламывается, как твой любимый
ходячий говорящий робот. Помнишь его?
- А если вставить в него новый силовой блок - ты ведь тогда оживил
его так?
- Звезды и есть силовые блоки. Если они исчезнут, другой энергии у
нас уже не будет.
Джерродетта 1-я внезапно заревела.
- Не хочу-у-у... Не позволяй звездам умирать!
- Смотри, до чего ты довел ребенка своими дурацкими разговорами, -
раздраженно произнесла мать.
- Почем я мог знать, что это их так испугает, - прошептал Джеррод.
(Джерродетта 2-я тоже присоединилась к хныканью сестры).
- Спроси и Микровака, - канючила Джерродетта 1-я, - спроси у него,
как снова включить звезды!
- Лучше спроси, - сказала Джерродина. - Это их успокоит.
Джеррод пожал плечами.
- Сейчас, сейчас, малышки. Папочка спросит Микровака. Не бойтесь, он
на все знает ответ.
Он задал Микроваку вопрос, добавив быстрым шепотом:
- Ответ напечатать, вслух не произносить!
- Ну, что я вам говорил! Микровак отвечает, что когда настанет время,
он обо всем позаботится! Так что нечего заранее беспокоиться.
Джерродина сказала:
- А теперь, дети, пора спать. Скоро приедем в свой новый дом.
Джеррод, прежде чем выбросить целлопластовую карточку в утилизатор,
еще раз пробежал глазами напечатанную на ней фразу:
ДАННЫХ ДЛЯ ОСМЫСЛЕННОГО ОТВЕТА НЕДОСТАТОЧНО.
Он пожал плечами и взглянул на видеоэкран. До Х-23 было уже рукой
подать.
ВЙ-23Х из Ламета посмотрел в глубину трехмерной мелкомасштабной
сферокарты Галактики и сказал:
- А тебе не кажется, что мы преувеличиваем значение вопроса? Над нами
будут смеяться...
МК-17Й из Никрона покачал головой.
- Не думаю. Всем известно, что Галактика переполнится в ближайшие
пять лет, если наша экспансия будет продолжаться такими темпами.
Оба выглядели на двадцать лет, оба были высоки и великолепно сложены.
- Все же, - сказал ВЙ-23Х, - я не решусь представить пессимистический
рапорт на рассмотрение Галактического Совета.
- А я не соглашусь ни на какой другой рапорт. Расшевелим их малость.
Как надо их расшевелить!
ВЙ-23Х вздохнул:
- Пространство бесконечно. Существуют сотни миллиардов галактик,
пригодных для населения. А, может, и больше.
- Сотни миллиардов - это не бесконечное множество, и это количество
все время сокращается. Смотри! 20000 лет назад человечество впервые
разрешило проблему использования энергии и спустя пару веков стали
возможны межзвездные путешествия. Чтобы заселить один маленький мир,
человеку понадобился миллион лет, а чтобы заселить остальную часть
Галактики - всего лишь 15000 лет. Сейчас население удваивается каждые 10
лет...
ВЙ-23Х перебил.
- За это мы должны благодарить подаренное нам бессмертие.
- Прекрасно. Бессмертие - это реальность, и мы должны с ним
считаться. Я согласен, что самое бессмысленное имеет, как оказалось, и
теневые стороны. Галактический АК решил для нас множество проблем, но,
решив проблему старения и смерти, он зачеркнул тем самым все свои прежние
достижения.
- Тем не менее, мне почему-то кажется, что, например, ты от своего
бессмертия не откажешься.
- И не подумаю, - отрезал МК-17Й, но тут же смягчил голос: - По
крайней мере, пока. Хотя я уже достаточно пожил. Тебе сколько лет?
- 223. А тебе?
- Мне нет еще и двухсот. Но вернемся к делу. Каждые десять лет
население удваивается. Заполнив свою галактику, мы заполним следующую уже
за десять лет. В следующее десятилетие мы заполним еще две. В следующие
десять лет - еще четыре. За сто лет мы займем уже тысячу галактик. За
тысячу лет - миллион. За десять тысяч - всю известную часть Вселенной. Что
дальше?
ВЙ-2ЗХ сказал:
- Добавь сюда еще и проблему транспортировки. Сколько это понадобится
энергии, чтобы переместить такое количество людей из одной галактики в
другую?
- Хороший вопрос! Уже сейчас человечество за год потребляет энергию
двух звезд.
- И по большей части тратит ее впустую. А с другой стороны, в одной
только нашей Галактике ежегодно теряется на излучение энергия тысячи
солнц. А мы используем только два.
Звук, донесшийся из терминала, заставил их замолчать. Из маленькой,
лежащей на столе коробочки прозвучала фраза, произнесенная прелестным
высоким голосом. Галактическая АК сказала:
ДЛЯ ОСМЫСЛЕННОГО ОТВЕТА НЕДОСТАТОЧНО ДАННЫХ.
- Ясно? - сказал ВЙ-23Х.
После чего оба продолжили обсуждение отчета, который им надлежало
представлять в Галактический Совет.
Зи Прим со слабым интересом оценивал новую галактику, прослеживая
взглядом бессчетные звездные рукава и прикидывая, сколько энергии содержат
ее звезды. Эту галактику он видел впервые. Увидит ли он когда-нибудь все
их? Галактик ведь так много и каждая несет в себе часть человечества.
Правда, теперь этот человеческий груз был почти что мертвым грузом. Там,
на мириадах планет, вращающихся вокруг мириад звезд, принадлежащих
мириадам галактик, находятся только тела. Истинную сущность человека ныне
чаще всего можно встретить здесь, в пространстве.
Конечно же, имеется в виду только разум! Бессмертные тела остаются на
своих планетах в летаргии, длящейся целые эпохи. Временами они
пробуждаются для активной деятельности в материальном мире, но это
случается все реже и реже. Новые индивидуальности уже не появляются, но
для чудовищно, невообразимо разросшегося человечества это не имеет
никакого значения. Да и места во Вселенной для новых индивидов осталось
уже совсем немного.
Зи Прима отвлекли от его размышлений тонкие ментальные щупальца
другого разума, соприкоснувшегося с его собственным.
- Я - Зи Прим, - сказал Зи Прим, - а ты?
- Я - Ди Суб Ван. Из какой ты галактики?
- Мы зовем ее просто Галактика. А вы свою?
- Мы тоже. Все зовут свою галактику просто Галактикой и больше никак.
Почему бы и нет?
- Верно. Тем более, что все они одинаковы.
- Не все. Одна отличается от других. Именно в ней зародилось
человечество, чтобы потом рассеяться по другим галактикам.
Зи Прим спросил:
- И что же это за галактика?
- Не скажу. Метагалактический АК должен знать.
- Спроси! Что-то меня это заинтересовало.
Зи Прим расширил свое восприятие, так что все галактики съежились и
превратились в искорки, разбросанные на более обширном фоне. Сотни
миллиардов искорок - сотни миллиардов галактик. И каждая со своим грузом
бессмертных существ, со своим грузом разумов. Все это медленно проплывало
в пространстве. Одна из них в туманном и далеком прошлом была единственной
галактикой, заселенной людьми.
Зи Прим сгорал от любопытства ее увидеть, и он сделал вызов:
- Вопрос Метагалактическому АКу - из какой галактики произошло
человечество.
Метагалактический АК принял запрос, ибо на каждой планете и во всех
пространствах его рецепторы были наготове и каждый рецептор вел через
гиперпространство к некой неизвестной точке, где отстраненно от всего
обитал Метагалактический АК.
Зи Прим знал только одного человека, который смог ментальным усилием
нащупать мыслительный образ Метагалактического АКа, и этот человек
рассказывал только про сияющую сферу примерно двух футов в диаметре.
Отыскать ее среди звезд и галактик было задачей, перед которой бледнела
пресловутая иголка в стоге сена.
Зи Прим тогда еще переспросил недоверчиво:
- И это Метагалактический АК? Таких размеров?
- А большая его часть, - последовал ответ, - находится в
гиперпространстве. И какую форму он там принимает и какие размеры имеет,
этого никто вообразить не может.
Этого действительно никто не мог вообразить, поскольку давно уже
миновали дни, когда в создании любой, наугад взятой, части
Метагалактического АКа принимали участие люди. Сейчас каждый очередной
Метагалактический АК сам конструировал и создавал своего преемника. Каждый
из них, за время своего миллионолетнего существования, накапливал
необходимые данные, чтобы построить лучшего, более сложного и мощного,
более тонко организованного наследника, в которого он вкладывал, в
частности, всю свою память и свою индивидуальность.
Метагалактический АК прервал рассеянные мысли Зи Прима, но не
словами, а действием. Зи Прим ментально был препровожден в туманное море
галактик, и одна из них приблизилась и рассыпалась на скопище звезд.
Из бесконечного удаления пришла бесконечно ясная мысль:
ЭТО РОДНАЯ ГАЛАКТИКА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.
Но она была точно такая же, как и все остальные, и Зи Прим подавил
разочарование.
Ди Суб Ван, разум которого сопровождал Зи Прима, внезапно спросил:
- И одна из этих звезд - родная звезда человека?
Метагалактический АК ответил:
- РОДНАЯ ЗВЕЗДА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ПРЕВРАТИЛАСЬ В НОВУЮ. ПОСЛЕ ВСПЫШКИ
СТАЛА БЕЛЫМ КАРЛИКОМ.
- И что же - люди, обитающие на этой звезде, погибли? - спросил Зи
Прим, не подумав.
Метагалактический АК сказал:
- КАК ВСЕГДА В АНАЛОГИЧНЫХ СЛУЧАЯХ, ДЛЯ ФИЗИЧЕСКИХ ТЕЛ ЛЮДЕЙ БЫЛ
ВОВРЕМЯ СКОНСТРУИРОВАН И ПОСТРОЕН НОВЫЙ МИР.
- Да, конечно, - подумал Зи Прим, но чувство потери не покидало его.
Он перестал концентрировать свой разум на родной галактике человечества и
позволил ей затеряться среди сверкания других галактик. Он вернулся назад.
Ему больше не хотелось видеть эту галактику.
Ди Суб Ван спросил:
- Что случилось?
- Звезды умирают. Наша родная звезда уже умерла.
- Они все должны умереть. Почему бы и нет?
- Но когда иссякнут все запасы энергии, наши тела в конце концов тоже
умрут, а с ними и ты, и я, и все остальные.
- Это случится еще через миллиарды лет.
- А я не хочу, чтобы это вообще случилось, даже через миллиарды лет.
Метагалактический АК! Как предотвратить гибель звезд?
Ди Суб Ван воскликнул в изумлении:
- Ты спрашиваешь, как обратить энтропийные процессы?
А Метагалактический АК ответил:
ДЛЯ ОСМЫСЛЕННОГО ОТВЕТА НЕДОСТАТОЧНО ДАННЫХ.
Разум Зи Прима вернулся в собственную галактику. Он больше не
вспоминал Ди Суб Вана, чье тело, возможно, находилось за биллионы световых
лет от его собственного, а возможно, обитало на соседней планете. Все это
не имело никакого значения.
Удрученный Зи Прим начал собирать межзвездный водород, из которого
решил смастерить свою собственную небольшую звезду. Конечно, и она
когда-нибудь умрет, но, по крайней мере, она будет сделана им самим.
ЧЕЛОВЕК советовался сам с собой, поскольку ментально он существовал в
единственном числе. Он состоял из неисчислимого количества тел,
разбросанных по мириадам планет в мириадах галактик, и тела эти пребывали
в вечной летаргии. О них заботились бессмертные и неуязвимые автоматы, а
разумы, когда-то связанные с этими телами, давно уже добровольно слились в
единое целое, и теперь ничто уже не могло их разъединить.
ЧЕЛОВЕК сказал:
- Вселенная умирает.
ЧЕЛОВЕК окинул взором затянутые дымкой, еле светящиеся галактики.
Гигантские звезды, моты и транжиры, сгинули давным-давно, в самом туманном
тумане далекого прошлого. Почти все оставшиеся звезды были белыми
карликами, но и они приближались к своему концу.
Из межзвездного газа и пыли, правда, возникали новые звезды.
Некоторые естественным путем, некоторые были созданы человеком. Но и они
тоже давно погибли. Можно было, конечно, сталкивать между собой белые
карлики и с помощью высвободившейся таким образом энергии создавать новые
звезды. Но на одну порядочную звезду нужно потратить около тысячи карликов
и сами они, в конце концов, тоже были обречены на гибель. Да и карликов
тоже не бесчисленное число.
ЧЕЛОВЕК сказал:
- Как подсчитал Вселенский АК, энергии, если аккуратно ее
расходовать, хватит еще на миллиарды лет.
- Но даже так, - сказал ЧЕЛОВЕК, - рано или поздно все равно все
кончится. Экономь не экономь, а однажды энергия сойдет на нет. Энтропия
достигнет максимума, и это сохранится вечно.
ЧЕЛОВЕК предположил:
- А нельзя ли обратить процесс возрастания энтропии? Ну-ка, спроси у
Вселенского АКа.
Вселенский АК окружал его со всех сторон, но не в пространстве. В
пространстве не было ни единой его части. Он находился в гиперпространстве
и был сделан из чего-то, что не было ни материей, ни энергией. Вопрос о
его размерах и природе давным-давно стал бессмысленным в любой
терминологии, какую только мог вообразить себе ЧЕЛОВЕК.
- Вселенский АК, - сказал ЧЕЛОВЕК, - каким образом можно обратить
стрелу энтропии?
Вселенский АК ответил:
ДЛЯ ОСМЫСЛЕННОГО ОТВЕТА ВСЕ ЕЩЕ НЕ ХВАТАЕТ ДАННЫХ.
ЧЕЛОВЕК сказал:
- Собери дополнительную информацию.
Вселенский АК ответил:
Я БУДУ ЭТО ДЕЛАТЬ, КАК УЖЕ ДЕЛАЛ СОТНИ МИЛЛИАРДОВ ЛЕТ. МНЕ И МОИМ
ПРЕДШЕСТВЕННИКАМ ЭТОТ ВОПРОС ЗАДАВАЛИ НЕОДНОКРАТНО. ВСЕ ОТОБРАННЫЕ МНОЮ
ДАННЫЕ НЕДОСТАТОЧНЫ.
- Настанет ли время, - спросил ЧЕЛОВЕК, - когда данных будет
достаточно, или же эта проблема не имеет решения ни при каких условиях?
- ПРОБЛЕМ, НЕ РАЗРЕШИМЫХ НИ ПРИ КАКИХ МЫСЛЕННЫХ УСЛОВИЯХ, НЕ
СУЩЕСТВУЕТ.
- Когда же у тебя будет достаточно информации, чтобы ответить на мой
вопрос?
- ДЛЯ ОСМЫСЛЕННОГО ОТВЕТА НА ЭТОТ ВОПРОС ТОЖЕ НЕ ХВАТАЕТ ДАННЫХ.
- Ты будешь продолжать работу? - спросил ЧЕЛОВЕК.
- ДА, - ответил Вселенский АК.
ЧЕЛОВЕК сказал:
- Мы подождем.
Звезды и галактики умирали одна за другой, и черное пространство было
заполнено их выгоревшими трупами. Угасание длилось десять биллионов лет.
ЧЕЛОВЕК, один за другим, растворился в АКе, слился с ним. Каждое его
физическое тело, умирая, теряло свою духовную индивидуальность, так что
это был выигрыш, а не потеря.
Последний разум ЧЕЛОВЕКА немного задержался перед слиянием, оглядывая
пространство вокруг себя, пространство, не содержащее ничего, кроме
останков последней темной звезды и массы невероятно истонченной,
распыленной материи, временами возбуждаемой еще не перешедшей в тепло
энергией. Это была уже агония, частота таких вспышек энергии
асимптотически стремилась к абсолютному нулю.
ЧЕЛОВЕК спросил:
- АК, что это - конец? Нельзя ли этот хаос снова превратить во
Вселенную? Можно ли это сделать?
АК ответил:
ДЛЯ ОСМЫСЛЕННОГО ОТВЕТА ВСЕ ТАК ЖЕ НЕ ХВАТАЕТ ДАННЫХ.
Разум последнего ЧЕЛОВЕКА слился с АКом, и теперь существовал только
он один, да и то в гиперпространстве.
Материя и энергия исчезли, а вместе с ними пространство и время. Даже
АК существовал только лишь благодаря одному последнему вопросу, на который
он так и не смог ответить. Так же, как и никто в течение десяти биллионов
лет не смог ответить на этот проклятый вопрос, впервые заданный полупьяным
техником компьютеру, отстоявшему в своем развитии от Вселенского АКа, как
человек отстоял от ЧЕЛОВЕКА.
Все остальные вопросы были давным-давно разрешены, но пока не будет
получен ответ на этот последний, АК не мог, не имел права облегченно
вздохнуть и уйти в небытие.
Все необходимые данные были уже собраны. Больше просто нечего было
уже собирать.
Но эту собранную информацию надо было еще рассортировать,
проанализировать и привести в систему.
На это ушел некоторый безвременной интервал.
И наконец АК узнал, как обратить направление стрелы энтропии.
Но уже не оставалось ни одного человека, которому АК мог бы выдать
полученный ответ. Впрочем, неважно. Ответ был настолько всеобъемлющим, что
во время его наглядной демонстрации это затруднение тоже будет разрешено.
В течение еще одного безвременного интервала АК размышлял, как лучше
всего организовать дело. Потом аккуратно составил программу.
Сознание АКа охватило все, что некогда было вселенной, и
сосредоточилось на том, что сейчас было хаосом. Шаг за шагом все будет
сделано.
И АК сказал:
- ДА БУДЕТ СВЕТ!
И был свет...
Риос знал, что смеяться нельзя. Он спросил:
- Как же так?
- Я не виноват. Дело в том, что контейнер двигался не в плоскости
эклиптики. Представляешь себе кретина пилота, который не смог даже
правильно его сбросить? Откуда же мне было знать? Я установил расстояние
до контейнера, а его путь просто прикинул, исходя из обычных траекторий.
Как всякий нормальный человек. И пошел по самой выгодной кривой перехвата.
- Что-нибудь неладно? - спросил Риос.
- Была находка.
- И прекрасно.
- Если бы я ее заарканил, - мрачно ответил Свенсон.
- Что случилось?
- Повернул не в ту сторону, черт подери!
Риос знал, что смеяться нельзя. Он спросил:
Ричарда Свенсона - второго пилота ближайшего корабля со стороны Марса.
- Привет, Марио, - сказал Свенсон.
- Здорово. Что нового?
Ответ раздался через секунду с небольшим: скорость электромагнитных
волн не бесконечна.
- Ну и денек!
- Что-нибудь неладно? - спросил Риос.
оказывался явью.
Риос включил многополосную развертку. Это требовало лишней энергии,
но все-таки лучше убедиться, чтобы не оставалось никаких сомнений.
Космос был чист, если не считать далеких отражений от соседних
кораблей в цепи мусорщиков.
Риос включил радиосвязь, и экран заполнила русая голова длинноносого
Ричарда Свенсона - второго пилота ближайшего корабля со стороны Марса.
показалось, что это импульс радара, и у него на мгновение похолодели руки.
Но он тут же сообразил, что это иллюзия, порожденная нечистой совестью.
Вообще говоря, во время вахты он не должен был выходить из рубки, хотя это
делали все мусорщики. И все-таки каждого преследовало кошмарное видение
находки, подвернувшейся именно за те пять минут, которые он урвет на чашку
кофе, уверенный, что космос чист. И бывали случаи, когда этот кошмар
оказывался явью.
программу и занавес медленно расплывался. Но вот прожекторы выхватили из
темноты знакомое бородатое лицо, оно росло и наконец заполнило весь экран.
- Друзья мои! Сограждане Земли...
Входя в рубку, Риос успел заметить вспышку радиосигнала. Ему
показалось, что это импульс радара, и у него на мгновение похолодели руки.
- Но камбуз не на солнечной стороне.
- Прогреется!
Риос шагнул за дверь. Лонг поглядел ему вслед, потом снова повернулся
к видеофону. Трогать термостат он не стал. Изображение оставалось
неустойчивым, но что-то рассмотреть было можно. Лонг откинул вделанное в
стену сиденье. Подавшись вперед, он терпеливо ждал, пока диктор объявлял
программу и занавес медленно расплывался. Но вот прожекторы выхватили из
- То-то мне казалось, что здесь жарко. Где, по-вашему, вы находитесь?
- Четыре с половиной градуса - не слишком много!
- Для вас - может быть. Только мы сейчас в космосе, а не в утепленной
рудничной конторе.
Риос рывком перевел стрелку термостата вниз до отказа.
- Солнце достаточно греет.
- Но камбуз не на солнечной стороне.
пойдет так же, любая трата энергии неразумна.
- Если мы теряем деньги, - сказал Лонг, - то не лучше ли вам
вернуться на место? Ваша вахта.
Риос что-то проворчал, потер заросший подбородок, потом встал и,
неслышно ступая в тяжелых мягких сапогах, нехотя направился к двери. Он
остановился, чтобы взглянуть на термостат, и в ярости обернулся.
- То-то мне казалось, что здесь жарко. Где, по-вашему, вы находитесь?
хотя, конечно, ни один марсианин второго поколения не мог быть настоящим
наземником, таким, как обитатели Земли. Его капюшон был откинут, открывая
темно-каштановые волосы.
- Что вы считаете разумными пределами? - сердито спросил Лонг.
Тонкие губы Риоса стали еще тоньше.
- Этот рейс вряд ли окупит даже наши расходы, и, если дальше все
пойдет так же, любая трата энергии неразумна.
из марсианских мусорщиков - космонавтов, которые терпеливо прочесывали
пространство между Землей и Марсом. Его голубые глаза резко выделялись на
смуглом, прорезанном глубокими складками лице, а оно в свою очередь
казалось темным пятном на фоне белого синтетического меха, которым был
подбит поднятый капюшон его куртки из искусственной кожи.
Лонг выглядел бледнее и слабее. Он был чем-то похож на наземника,
хотя, конечно, ни один марсианин второго поколения не мог быть настоящим
Лонг взглянул на него и нахмурился.
- Считается, что личными видеофонами можно пользоваться без
ограничения.
- В разумных пределах, - возразил Риос.
Они обменялись вызывающими взглядами. Сильная, сухощавая фигура
Риоса, его лицо с впалыми щеками сразу же наводили на мысль, что он один
из марсианских мусорщиков - космонавтов, которые терпеливо прочесывали
Присев на уголок полки-стола, Риос снял с верхней полки коническую
жестянку с молоком и надавил на верхушку. Жестянка открылась, издав
негромкий хлопок. Слегка взбалтывая молоко, он ждал, пока оно согреется.
- Зачем? - он запрокинул жестянку и с шумом отхлебнул.
- Хотел послушать.
- Лишняя трата энергии.
Лонг взглянул на него и нахмурился.
Риос знал, что лучше не будет. Они были слишком далеко от Земли и в
невыгодном положении - за Солнцем. Но откуда же Лонгу знать это? Риос еще
немного постоял в дверях - боком и нагнув голову, чтобы не упереться в
притолоку. Затем вырвался в камбуз, словно пробка из бутылочного горлышка.
- Что это вас так заинтересовало? - спросил он.
- Хочу поймать Хильдера, - ответил Лонг.
Присев на уголок полки-стола, Риос снял с верхней полки коническую
Стоя в дверях короткого коридора, соединявшего обе каюты космолета,
Марио Эстебан Риос с раздражением наблюдал, как Тед Лонг старательно
настраивает видеофон. На волосок по часовой стрелке, на волосок против, но
изображение оставалось паршивым.
Риос знал, что лучше не будет. Они были слишком далеко от Земли и в
СОБЕРЕМСЯ ВМЕСТЕ
Мир длился сто лет, и люди забыли, что может быть по-другому. И не
знали, как действовать, обнаружив, что началось что-то вроде войны.
И, конечно, Илиас Линн, глава бюро роботики, не знал, как ему
реагировать, когда он услышал об этом. Главное управление бюро роботики
размещалось в Шайенне, в соответствии с тенденцией к децентрализации, и
Линн недоверчиво смотрел на молодого офицера службы безопасности из
Вашингтона, сообщившего ему эту новость.
Илиас Линн - рослый мужчина, внешне очень простой, с бледно-голубыми,
слегка выпуклыми глазами. Под взглядом этих глаз люди обычно начинали
ежиться, но офицер службы безопасности оставался спокоен.
Линн решил, что его первой реакцией должно быть недоверие. Дьявол, и
ведь на самом деле невероятно! Он просто не может в это поверить!
Он откинулся в кресле и сказал:
- Насколько достоверна эта информация?
Офицер, представившийся как Ральф Дж. Брекенридж и предъявивший
соответствующее удостоверение, сохранил юношескую мягкость: полные губы,
пухлые щеки, которые легко покрывались краской, невинные глаза. Одежда его
не соответствовала стилю Шайенна, но была обычной для Вашингтона с его
кондиционерами; а именно в Вашингтоне, несмотря на децентрализацию,
размещалась служба безопасности.
Брекенридж вспыхнул и ответил:
- Она абсолютно достоверна.
- Ну, вы все о Них знаете, вероятно, - сказал Линн, не в силах скрыть
сарказм в голосе. Он сознавал, что подчеркивает местоимение, относящееся к
врагу: в письменной форме это соответствовало бы заглавной букве. Таково
обыкновение этого поколения и предшествовавшего ему. Никто не говорил
больше "восток", или "красные", или "Советы", или "русские". Это приводило
бы к недоразумениям, потому что Они не все были на востоке, не все были
красными или Советами и особенно русскими. Гораздо проще говорить Мы и
Они, и гораздо точнее.
Путешественники часто сообщали, что у Них то же самое. Там Они это
"Мы" (на соответствующем языке), и Мы обозначаемся как "Они".
Вряд ли кто-нибудь еще размышлял об этом. Все очень удобно и
привычно. Даже ненависть исчезла. Вначале это состояние называлось
холодной войной. Теперь всего лишь игра, почти добродушная, с неписаными
правилами и ореолом приличия.
Линн резко спросил:
- Зачем Им нарушать равновесие?
Он встал и остановился у настенной карты мира, окрашенной в два
цвета. В левой части карты основная краска - светло-зеленая. И небольшие
неправильные участки розового цвета. Мы и Они.
За сто лет карта почти не меняется. Последними значительными
территориальными изменениями были утрата Тайваня и приобретение Восточной
Германии около восьмидесяти лет назад.
Но было другое изменение, и очень значительное. Изменение расцветки.
Два поколения назад Их территория окрашивалась грозным кроваво-красным
цветом, Наша - чистая незапятнанная белизна. Теперь же даже цвета стали
нейтральными. Линн видел Их карты, там то же самое.
- Они этого не сделают, - сказал он.
- Уже делают, - ответил Брекенридж, - и вам лучше принять этот факт.
Конечно, сэр, я понимаю: вам неприятно думать, что Они впереди Нас в
роботике.
Глаза его, как и прежде, оставались невинны, но слова причинили боль,
и Линн вздрогнул.
Конечно, понятно, почему глава бюро роботики узнает в последнюю
очередь и от офицера службы безопасности. Во мнении правительства он упал;
если есть действительно отставание в области роботики, Линну не стоит
рассчитывать на милосердие со стороны политиков.
Линн устало сказал:
- Даже если ваши слова справедливы, Они не могут уйти далеко от Нас.
Мы умеем создавать гуманоидных роботов.
- Правда, сэр?
- Да. Кстати, мы уже построили несколько экспериментальных образцов.
- А Они сделали это десять лет назад. С тех пор Они ушли вперед на
десять лет.
Линн был обеспокоен. Неужели это просто результат уязвленной гордости
и страха за свою репутацию? Такая возможность смущала его, и все же он
вынужден защищаться.
Он сказал:
- Послушайте, молодой человек, равновесие между Нами и Ими никогда не
было совершенным во всех деталях. В том или ином вопросе то Они, то Мы все
время вырывались вперед. Если Они опередили Нас в роботике, значит,
приложили к ней больше усилий, чем Мы. А это означает, что в какой-то
другой области Мы прикладывали больше усилий и вырвались вперед. Может
быть, в исследованиях силовых полей или гиператомике.
Собственное утверждение о несовершенстве равновесия расстроило Линна.
Это справедливо, но в этом скрывается и величайшая опасность для мира. Мир
зависит от того, насколько совершенно равновесие. Если небольшие нарушения
равновесия, которые существовали всегда, слишком вырастут в том или другом
направлении...
Почти с самого начала холодной войны обе стороны создали термоядерное
оружие, и война стала немыслимой. Соревнование из военной области перешло
в экономическую и психологическую и таким и оставалось все время.
Но всегда стороны пытались нарушить равновесие, парировать достижение
соперников, самим добиться такого, что невозможно отразить, - пытались
придумать что-нибудь такое, что снова сделало бы возможной войну. И не
потому что стороны так хотели войны, но потому что каждая боялась, что
противоположная сторона сделает открытие первой.
В течение ста лет шла эта борьба на равных. И уже сто лет сохраняется
мир, а как побочный продукт интенсивных исследований возникли силовые
поля, использование солнечной энергии, контроль за насекомыми и роботы.
Обе стороны делали первые шаги в постижении менталики - так была названа
наука о физикохимической и биопсихической природе мысли. Каждая сторона
имела станции на Луне и Марсе. Человечество на принудительной тяге
огромными шагами шло вперед.
Для обеих сторон было необходимо сохранять приличия и человечность,
вопреки жестокостям и тирании.
Не может быть, чтобы равновесие нарушилось и началась война.
Линн сказал:
- Я хочу посоветоваться с одним их моих людей. Хочу знать его мнение.
- Ему можно доверять?
Линн с отвращением взглянул на него.
- Боже, все наши люди проверены и просвечены до смерти вашей службой!
Да, я ручаюсь за него. Если нельзя доверять такому человеку, как Хэмфри
Карл Ласло, значит мы вообще не сможем ничего противопоставить их удару.
- Я слышал о Ласло, - заметил Брекенридж.
- Он подходит?
- Да.
- Хорошо. Пригласим его и узнаем, что он думает о возможности
вторжения роботов в США.
- Не совсем так, - негромко возразил Брекенридж. - Вы все еще не
восприняли всю правду. Узнаем, что он думает об уже осуществленном
вторжении роботов в США.
Ласло - внук венгра, прорвавшегося сквозь так называемый железный
занавес, он всегда чувствует себя вне подозрений. У него плотное
телосложение, лысина и постоянное сварливое выражение на лице с курносым
носом. Но произношение у него гарвардское, и говорит он обычно излишне
вкрадчиво.
Для Линна, который после многих лет административной работы понимал,
что отстал от науки, Ласло был удобным источником различных познаний. В
присутствии этого человека Линн почувствовал себя увереннее.
- Ну, что вы думаете? - спросил Линн.
Лицо Ласло исказила яростная гримаса.
- Они далеко опередили Нас? Абсолютно невозможно. Это означало бы,
что Они создают гуманоидов, неотличимых от человека на близком расстоянии.
Это означало бы значительный прогресс в робоменталике.
- Вы заинтересованы лично, - холодно заметил Брекенридж. - Оставляя в
стороне профессиональную гордость, почему вы считаете невозможным, чтобы
Они опередили Нас?
Ласло пожал плечами.
- Уверяю вас, я хорошо знаю Их литературу по роботике. И примерно
представляю себе, где Они находятся.
- Вернее, как Они хотят, чтобы вы представляли себе это, - поправил
Брекенридж. - Вы когда-нибудь бывали на той стороне?
- Нет, - коротко ответил Ласло.
- А вы, доктор Линн?
- Тоже нет.
Брекенридж спросил:
- За последние двадцать пять лет кто-нибудь из специалистов по
роботике приезжал с той стороны? - Вопрос он задавал уверенно. Знал ответ.
На несколько секунд повисло тяжелое молчание. Лицо Ласло приняло
беспокойное выражение. Он сказал:
- Кстати, Они уже давно не проводят конференции по роботике.
- Двадцать пять лет, - сказал Брекенридж. - Разве не интересно?
- Возможно, - неохотно согласился Ласло. - Но меня беспокоит кое-что
еще. Никто из Них не приезжал на Наши конференции по роботике. Не могу
припомнить ни одного случая.
- Их приглашали? - спросил Брекенридж.
Линн, удивленный и встревоженный, вмешался:
- Конечно.
Брекенридж спросил:
- А от других конференций, которые Мы проводим, Они тоже
отказываются?
- Не знаю, - ответил Ласло. Теперь он расхаживал по кабинету. -
Ничего такого не слышал. А вы, шеф?
- Нет, - сказал Линн.
Брекенридж заметил:
- Похоже, Они не хотят отвечать на такие приглашения. Или боятся, что
кто-нибудь из Их людей скажет слишком много.
Да, кажется, так. Линн с ощущением беспомощности почувствовал, что
сведения службы безопасности все же истинны.
Чем иным объяснить прекращение всех контактов в области роботики?
Многие годы, начиная со времен Эйзенхауэра и Хрущева, существовал
двусторонний плодотворный обмен исследованиями. Для этого было множество
оснований: честное признание сверхнационального характера науки;
стремление к дружбе, которое невозможно уничтожить у всех людей;
стремление сопоставить свой слегка застоявшийся взгляд с другим, более
свежим взглядом со стороны.
Правительства были заинтересованы в этом. Всегда считалось, что,
узнавая как можно больше и говоря как можно меньше, есть возможность
получить преимущество.
Но не в роботике. Не в этой области.
Из таких небольших сопоставлений складывается убежденность. Ведь все
это они знали. Линн мрачно подумал: "Мы были слишком самодовольны".
Поскольку противоположная сторона ничего внешне не делала в области
роботики, так приятно было самодовольно верить в свое преимущество. Почему
ему не пришло в голову, что противоположная сторона получила козырные
карты и ждет только удобного случая?
Ласло потрясенно спросил:
- Что же нам делать? - Очевидно, ему пришли в голову те же мысли.
- Делать? - повторил Линн. Трудно размышлять, когда охватывает ужас.
Ужас при мысли, что где-то в Соединенных Штатах находятся десять
гуманоидных роботов, и у каждого часть бомбы ПП.
ПП! Самый большой ужас атомной эры. ПП! Полное превращение вещества!
Солнце больше не подходящий синоним. Полное превращение вещества делает
солнце дешевой свечкой.
Десять гуманоидов, в отдельности каждый абсолютно безвреден, но,
собравшись вместе, они создают критическую массу и...
Линн тяжело встал, темные мешки под глазами, обычно придававшие его
лицу выражение тяжелого предчувствия, стали еще заметнее.
- Нам нужно разработать метод отличения гуманоидов от людей, а потом
отыскать этих гуманоидов.
- Как быстро? - спросил Ласло.
- Не позже чем за пять минут до того, как они соберутся вместе, -
ответил Линн, - а я не знаю, когда это будет.
Брекенридж кивнул.
- Я рад, что вы теперь с нами, сэр. Я отвезу вас в Вашингтон на
совещание.
Линн приподнял брови.
- Хорошо.
Он подумал, что если бы сомневался еще какое-то время, его просто
сменили бы. Может, уже сейчас новый глава бюро роботики проводит совещания
в Вашингтоне. И ему вдруг искренне захотелось, чтобы так и было.
Присутствовали первый помощник президента, министр по делам науки,
начальник службы безопасности, сам Линн и Брекенридж. Впятером сидели они
за столом в подземелье одной из крепостей вблизи Вашингтона.
Помощник президента Джеффрис, внушительный человек, красивый красотой
белоснежной шевелюры и впечатляющих челюстей, надежный, умный,
ненавязчивый и вежливый, как и подобает помощнику президента.
Он резко сказал:
- Насколько я понимаю, перед нами три вопроса. Первое. Когда эти
гуманоиды соберутся? Второе. Где они соберутся? И третье. Как нам помешать
им собраться?
Министр науки Эмберли кивнул. До своего назначения он был деканом
инженерного факультета Северо-Западного университета. Это худой человек с
острыми чертами лица. Указательным пальцем он медленно чертил на столе
круги.
- Относительно того, когда они соберутся, - заметил он, - я считаю,
что это будет еще не сейчас.
- Почему? - спросил Линн.
- Они уже не меньше месяца в Штатах. Так утверждает служба
безопасности.
Линн автоматически взглянул на Брекенриджа, и начальник службы
безопасности Макалистер перехватил этот взгляд. Макалистер сказал:
- Информация надежная. Пусть Брекенридж не кажется вам слишком юным,
Линн. Поэтому в частности он для нас и ценен. На самом деле ему тридцать
четыре года, и он уже десять лет у нас на службе. Он почти год провел в
Москве, и без него эта ужасная опасность так и не стала бы нам известна. А
благодаря ему мы все знаем в подробностях.
- Но не в самых важных, - заметил Линн.
Макалистер холодно улыбнулся. Публике были хорошо известны его
тяжелый подбородок и близко посаженные глаза, но больше почти ничего. Он
сказал:
- В конечном счете мы все всего лишь люди, доктор Линн. Агент
Брекенридж проделал отличную работу.
Вмешался помощник президента Джеффрис.
- Допустим, у нас имеется некоторое время. Если бы были необходимы
немедленные действия, они бы уже были предприняты. Похоже, они ждут
какого-то определенного срока. Если мы узнаем место, может, станет
очевидным и время.
- Если они собираются использовать ПП, то захотят причинить нам
максимальный ущерб. Кажется, целью будет большой город. Во всяком случае
большой мегаполис - единственная достойная бомбы ПП цель. Мне кажется, у
нас четыре возможности: Вашингтон, административный центр; Нью-Йорк,
финансовый центр; Детройт и Питсбург как главные промышленные центры.
Макалистер сказал:
- Я за Нью-Йорк. Администрация и промышленность децентрализованы, и
уничтожение одного города не помешает нанести ответный удар.
- Тогда почему же Нью-Йорк? - спросил министр науки Эмберли, может,
чуть резче, чем намеревался. - Финансы тоже децентрализованы.
- Вопрос морали. Может быть, они хотят уничтожить нашу волю к
сопротивлению, заставить сдаться после ужаса первого удара. Больше всего
людей погибнет в Нью-Йорке...
- Очень хладнокровно, - прошептал Линн.
- Да, - согласился Макалистер, - но они способны на это, если
считают, что один удар может принести им победу. А разве мы...
Помощник президента Джеффрис пригладил свои белоснежные волосы.
- Будем готовиться к худшему. Предположим, что в течение зимы
Нью-Йорк будет уничтожен, возможно, сразу после сильной бури, когда
прерывается связь и службы жизнеобеспечения соседних районов пострадают
больше всего. Как же нам их остановить?
Эмберли смог только ответить:
- Найти десять человек среди двухсот двадцати миллионов все равно что
очень маленькую иглу в очень большом стогу сена.
Джеффрис покачал головой.
- Вы неточно выразились. Десять гуманоидов среди двухсот двадцати
миллионов человек.
- Какая разница? - возразил Эмберли. - Мы не знаем, чем внешне
гуманоид отличается от человека. Может, совсем не отличается. - Он
взглянул на Линна. Все смотрели на него.
Линн тяжело сказал:
- Мы в Шайенне не смогли сделать гуманоида, который при дневном свете
не отличался бы от человека.
- А Они смогли, - ответил Макалистер, - и не только физически. Мы в
этом уверены. Они настолько продвинулись, что могут считывать
микроэлектронный рисунок мозга и переносить его на позитронный мозг
робота.
Линн пораженно смотрел на него.
- Вы хотите сказать, что они могут создать точную копию человека,
включая его образ мыслей и воспоминания?
- Да.
- Какого-нибудь конкретного человека?
- Верно.
- Это тоже установил агент Брекенридж?
- Да. Данные неоспоримы.
Линн на мгновение задумался. Потом сказал:
- Десять человек в Штатах не люди, а гуманоиды. Но для них нужны
оригиналы. Людьми Востока они не могут быть, их легко заподозрить, значит
они должны быть с Запада. Как иначе могли бы они попасть к нам? Радарная
сеть по обе стороны границы непроходима. Как иначе им направить к нам
индивидуума, человека или гуманоида, так чтобы мы не знали?
Макалистер ответил:
- Это возможно. Есть и законный проезд через границу. Бизнесмены,
летчики, даже туристы. За ними, конечно, наблюдают с обеих сторон. И тем
не менее десять человек были похищены и использованы как модели для
гуманоидов. Вместо них вернулись гуманоиды. Мы не ожидали подмены, и они
благополучно прошли. А если они американцы, то без всякого труда попадают
к нам. Очень просто.
- И даже друзья и семьи не заметили разницы?
- По-видимому. Поверьте, мы просмотрели все источники в поисках
сообщений о внезапной амнезии или странном изменении личности. Проверили
тысячи случаев.
Эмберли смотрел на кончики пальцев.
- Мне кажется, обычные меры не сработают. Решение должно исходить из
бюро роботики, и я полагаюсь на главу этого бюро.
И все в ожидании посмотрели на Линна.
Линн чувствовал, как в нем поднимается горечь. Ему казалось, что
именно для этого и собирали совещание. Все сказанное на нем было сказано и
раньше. Он уверен в этом. Не было решения проблемы, не было сделано
никаких предложений. Все делалось для записи, для протокола, эти люди
смертельно боятся и хотят, чтобы вся ответственность легла на кого-нибудь
другого.
И тем не менее это справедливо. Именно в роботике Мы отстали. А Линн
не просто Линн. Он глава бюро роботики и несет за него ответственность.
Он сказал:
- Я сделаю, что смогу.
Он провел бессонную ночь, и напряжение, физическое и духовное, давало
себя знать, когда на следующее утро он снова попросил встречи с помощником
президента Джеффрисом. Присутствовал и Брекенридж, и хотя Линн предпочел
бы беседу с глазу на глаз, он понимал оправданность этого. Очевидно,
Брекенридж приобрел большое влияние в правительстве в результате своей
успешной работы в безопасности. И почему бы и нет?
Линн сказал:
- Сэр, я рассматриваю возможность, что мы поддались на вражеский
обман.
- Каким образом?
- Я уверен, что хотя временами публика становится нетерпеливой, хотя
законодатели иногда считают целесообразным разглагольствовать, наше
правительство сознает благотворность равновесия. И Они тоже это сознают.
Десять гуманоидов с одной бомбой - слишком тривиальный способ нарушить
равновесие.
- Гибель пятнадцати миллионов человек вряд ли можно назвать
тривиальной.
- Но это не настолько деморализует нас, чтобы мы сдались, не
настолько нам поверит, чтобы мы не могли сопротивляться. И начнется та
самая смертоносная всепланетная война, которой обе стороны успешно до сих
пор избегали. Они заставят Нас бороться изо всех сил минус один город. Но
этого недостаточно.
- И что же вы предполагаете? - холодно спросил Джеффрис. - Что Они не
заслали десять гуманоидов к нам в страну? Что не будет взрыва бомбы ПП,
когда они соберутся вместе?
- Я признаю, что они здесь, но, может, по другой причине.
- По какой же?
- Возможно, физические разрушения, которые возникнут в результате
встречи десяти гуманоидов, не самое страшное, что нас ожидает. Последует
моральное и интеллектуальное разложение. Со всем уважением к агенту
Брекенриджу, а может, Они хотели, чтобы Мы узнали о гуманоидах? Что если
гуманоиды и не должны собираться вместе, просто это для нас повод
беспокоиться?
- Зачем?
- Ответьте мне. Какие меры уже были приняты? Вероятно, служба
безопасности проверяет дела всех, кто когда-либо пересекал границу или был
к ней достаточно близок для похищения. Макалистер вчера упоминал, что
проверяются случаи болезней. Что еще?
Джеффрис ответил:
- В ключевых местах больших городов устанавливаются маленькие приборы
с Х-лучами. Например, на стадионах...
- Где десять гуманоидов среди сотен тысяч зрителей могут проникнуть
на футбол или на матч по воздушному поло?
- Совершенно верно.
- А концертные залы и церкви?
- Нужно с чего-то начать. Мы не можем все сразу.
- Особенно, если нужно избежать паники, - сказал Линн. - Разве не
так? Публика не должна сознавать, что в какой-то непредсказуемый момент
неизвестно какой город со всеми своими обитателями вдруг перестанет
существовать.
- Это очевидно. К чему вы ведете?
Линн напряженно сказал:
- Все большая часть усилий нации будет направляться на решение
проблемы, которую Эмберли назвал поисками очень маленькой иглы в очень
большом стогу. Мы будем изо всех сил гнаться за своим хвостом, а они тем
временем достигнут в своих разработках такого пункта, когда мы уже не
сможем их догнать; и тогда нам придется сдаться, мы даже пальцами
щелкнуть, чтобы отомстить, не сможем.
- Предположим далее, что все больше и больше людей будут вовлечены в
это дело. Новость неизбежно просочится, люди начнут понимать, что
происходит. Что тогда? Паника принесет больше вреда, чем бомба ПП.
Помощник президента раздраженно спросил:
- Во имя неба, что вы тогда предлагаете делать?
- Ничего, - ответил Линн. - Признаем, что они блефуют. Будем жить как
прежде и надеяться, что Они не рискнут нарушить равновесие ради одной
бомбы.
- Невозможно! - сказал Джеффрис. - Совершенно невозможно.
Благополучие всех Нас в основном в моих руках, и я не могу ничего не
делать. Я согласен с вами, что Х-приборы на стадионах неэффективная мера,
но это нужно сделать хотя бы для того, чтобы впоследствии люди не
подумали, что мы ничего не предпринимали. Наш контрудар будет достаточно
активным.
- Каким образом?
Помощник президента Джеффрис взглянул на Брекенриджа. Молодой офицер
безопасности, до того молчавший, сказал:
- Бесполезно говорить о возможном нарушении равновесия в будущем. Оно
уже нарушено. Неважно, взорвутся ли эти гуманоиды или нет. Может, это
всего лишь приманка, как вы говорите. Но остается фактом, что мы на
четверть столетия отстали в роботике, и это может стать фатальным. Какие
еще открытия в роботике удивят нас, если начнется война? Единственный
ответный ход - немедленно вложить все усилия нации в ускоренную программу
развития роботики, и первая проблема - отыскать гуманоидов. Назовите это
упражнением в роботике, если хотите, или предотвращением гибели пятнадцати
миллионов человек: мужчин, женщин, детей.
Линн беспомощно покачал головой.
- Нельзя. Вы играете Им на руку. Они хотят заманить нас в тупик, а
сами смогут свободно развивать другие направления.
Джеффрис нетерпеливо сказал:
- Это всего лишь ваше предположение. Брекенридж внес предложение,
правительство его одобрило, и мы уже начали подготовку конференции
представителей всех наук.
- Всех наук?
Брекенридж объяснил:
- Мы определили всех наиболее известных ученых во всех областях
естественных наук. Все они съедутся в Шайенн. В повестке будет только один
пункт: как развивать роботику. Основной подзаголовок: создание приемника
электромагнитного излучения коры головного мозга, который сможет различать
протоплазматический мозг человека и позитронный мозг робота.
Джеффрис сказал:
- Мы надеемся, что вы возглавите подготовку к этой конференции.
- Со мной не посоветовались.
- Очевидно, не было времени, сэр. Вы согласны возглавить ее?
Линн слегка улыбнулся. Опять вопрос об ответственности.
Ответственность будет нести глава бюро роботики Линн. Но он чувствовал,
что на самом деле всем будет руководить Брекенридж. Что же ему желать?
Он сказал:
- Я согласен.
Брекенридж и Линн вместе вернулись в Шайенн, и в тот же вечер Ласло с
мрачным недоверием слушал рассказ Линна.
Ласло сказал:
- Пока вы отсутствовали, шеф, я начал тестирование пяти
экспериментальных моделей гуманоидов. Наши люди работают по двенадцать
часов в три перекрывающие друг друга смены. Если предстоит конференция,
тут все будет переполнено, да и бюрократы все задержат. Работы
прекратятся.
Брекенридж ответил:
- Это только временно. Вы приобретете больше, чем потеряете.
Ласло нахмурился.
- Толпа астрофизиков и геохимиков не очень поможет нам в роботике.
- Взгляд специалиста из другой области может оказаться полезным.
- Вы уверены? Откуда мы знаем, что можно принимать электромагнитное
излучение мозга? А если и можно, то есть ли отличия излучения мозга
человека от мозга гуманоида? Кто инициатор этого проекта?
- Я, - сказал Брекенридж.
- Вы? Вы специалист в роботике?
Молодой агент службы безопасности спокойно ответил:
- Я изучал роботику.
- Это не одно и то же.
- У меня был доступ к документам русских о роботике - на русском
языке. Совершенно секретные материалы, намного превосходящие ваши
исследования.
Линн печально сказал:
- Тут он прав, Ласло.
- На основании этих материалов, - продолжал Брекенридж, - я и
предложил именно такое направление работы. Очевидно, нельзя абсолютно
точно наложить запись человеческого мозга на позитронный. Самый сложный
позитронный мозг, который достаточно мал, чтобы поместиться в черепной
коробке человека, в сотни раз проще человеческого. Он не может усвоить все
обертоны, и этим необходимо воспользоваться.
На Ласло это произвело впечатление, и Линн мрачно улыбнулся. Легко
отвергать самого Брекенриджа и толпу из нескольких сотен ученых, но
проблема сама по себе заманчивая. По крайней мере можно утешаться хоть
этим.
Мысль возникла незаметно.
Линн обнаружил, что ему нечего делать. Только сидеть в кабинете,
потому что его руководство стало номинальным. Может, это и помогло. У него
появилось время думать, представить себе, как выдающиеся ученые половины
мира собираются в Шайенне.
Всей подготовкой с холодной эффективностью руководил Брекенридж. Он
уверенно говорил:
- Соберемся вместе и победим Их.
Соберемся вместе.
Мысль пришла неожиданно, и если бы кто-нибудь в это время смотрел на
Линна, то увидел бы, как он дважды мигнул. Но больше ничего.
Он продолжал действовать с холодной отстраненностью, которая помогала
ему сохранить спокойствие, когда по всем основаниям он должен был бы
сходить с ума.
Он разыскал Брекенриджа в его импровизированном кабинете. Брекенридж
был один. Он нахмурился.
- Что-нибудь не так, сэр?
Линн устало ответил:
- Все в порядке. Я применил закон военного времени.
- Что?
- Как глава подразделения я имею право принимать любые необходимые
меры. Я могу быть диктатором в своем подразделении. Одно из преимуществ
децентрализации.
- Вы должны немедленно отменить это решение. - Брекенридж сделал шаг
вперед. - Когда в Вашингтоне узнают об этом, с вами будет покончено.
- Со мной уже покончено. Думаете, я не понимаю, что мне предназначена
роль величайшего негодяя Америки: человека, позволившего Им нарушить
равновесие? Мне нечего терять - а приобрести я могу многое.
Он слегка истерически рассмеялся.
- Какая цель - бюро роботики, а, Брекенридж? Всего несколько сот
человек будут убиты ПП бомбой, способной за одну микросекунду выжечь все
живое в трехстах милях. Но среди этих людей наши величайшие ученые. Нам
придется либо вести войну без лучших умов, либо сдаться. Я думаю, мы бы
сдались.
- Но это невозможно! Линн, вы меня слышите? Понимаете? Как гуманоиды
минуют нашу охрану? Как они соберутся вместе?
- Но они уже собираются. И мы им в этом помогаем. Наши ученые
посещали ту сторону, Брекенридж. Они регулярно навещают Их. Вы правильно
заметили, что среди них не было только специалистов по роботике. Что ж,
десять ученых и сейчас там, а вместо них в Шайенн собираются гуманоиды.
- Нелепое предположение.
- Мне оно кажется разумным, Брекенридж. Но оно не появилось бы, если
бы мы не знали, что гуманоиды уже в Америке, и не созвали бы конференцию.
Какое совпадение: вы сообщили о гуманоидах, вы предложили проведение
конференции, вы предложили повестку, вы готовите шоу, вы точно знаете,
какие именно ученые приглашены. Вы уверены, что включены все десять?
- Доктор Линн! - гневно воскликнул Брекенридж. Он сделал шаг вперед.
Линн сказал:
- Не шевелитесь. У меня бластер. Мы подождем, пока эти ученые не
соберутся здесь один за другим. И всех просветим Х-лучами. И измерим их
радиоактивность. Без проверки ни один из них не встретится с другим, а
когда все пятьсот будут проверены, я отдам свой бластер и сдамся вам. Но
думаю, мы найдем этих гуманоидов. Садитесь, Брекенридж.
Они оба сели.
Линн сказал:
- Подождем. Когда я устану, меня сменит Ласло. Подождем.
Профессор Мануэль Хименес из буэнос-айресского Института высших
исследований взорвался в самолете на высоте в три мили над долиной
Амазонки. Простой химический взрыв, но погиб весь самолет.
Доктор Герман Лейбовиц из Массачузетского технологического взорвался
в монорельсе, убив двадцать человек и ранив сотню. Аналогичным образом
доктор Огюст Марин из Ядерного института Монреаля и семеро остальных
погибли на пути в Шайенн.
Ласло, бледный, запинающийся, влетел с новостью о взрывах. Прошло
всего два часа, как Линн сидел перед Брекенриджем с бластером в руке.
Ласло сказал:
- Я думал, вы спятили, шеф, но вы оказались правы. Они гуманоиды.
Иначе быть не может. - Он с ненавистью посмотрел на Брекенриджа. - Но их
предупредили. Он их предупредил, и теперь только он остался. Некого
изучать.
- Боже! - воскликнул Линн, торопливо прицелился и выстрелил. Шея
Брекенриджа исчезла. Торс упал. Голова покатилась по полу.
Линн простонал:
- Я не понимал. Считал его просто предателем.
Ласло стоял неподвижно, с раскрытым ртом, неспособный произнести
звук.
Линн лихорадочно заговорил:
- Конечно, он предупредил их. Но как он мог это сделать сидя передо
мной? У него встроенное радио. Понимаете? Брекенридж был в Москве.
Настоящий Брекенридж все еще там. Боже, их было одиннадцать.
Ласло смог хрипло спросить:
- А почему он не взорвался?
- Вероятно, тянул время, чтобы убедиться, что остальные получили
сообщение и самоуничтожились. Боже, Боже, когда вы сообщили новость и я
все понял, мне казалось, я не успею выстрелить. Бог один знает, на сколько
секунд я его опередил.
Ласло потрясенно сказал:
- По крайней мере у нас есть один для изучения. - Он наклонился и
коснулся пальцами густой жидкости, которая вытекала из безголового тела.
Это была не кровь, а высококачественное машинное масло.
ЧТО В ИМЕНИ?
Следующий рассказ, строго говоря, не является научно-фантастической
загадкой, но я включаю его в сборник. Причина в том, что наука вообще
тесно связана с различными загадками, и мне не хотелось ее наказывать
только потому, что речь идет о сегодняшней науке, а не о науке будущего.
Если вы думаете, что трудно раздобыть цианид калия, подумайте снова.
Я держал в руке бутыль с целым фунтом. Коричневое стекло, четкая этикетка
с надписью "Цианид калия ХЧ" (мне объяснили, что это означает "химически
чистый"), с маленьким черепом и скрещенными косточками под ним.
Человек, которому принадлежала бутылочка, протер очки и посмотрел на
меня. Профессор Гельмут Родни из университета Кармоди. Среднего роста,
коренастый, с мягким подбородком, пухлыми губами, заметным животиком,
копной каштановых волос и с видом полного равнодушия к тому, что я держу в
руках столько яда, что им можно отравить целый полк.
Я спросил:
- Вы хотите сказать, что это просто стоит у вас на полке, профессор?
Он ответил неторопливо, как привык, очевидно, читать лекции
студентам:
- Да, всегда, инспектор. Вместе с другими химикалиями, в алфавитном
порядке.
Я осмотрел тесно заставленную комнату. Вдоль верхней части всех стен
полки, и все заполнены бутылками, большими и маленькими.
- Это яд, - сказал я, указывая на бутылку.
- Большинство остальных тоже, - спокойно ответил он.
- Вы следите за тем, что у вас есть?
- В общем. - Он потер подбородок. - Я знаю, что у меня есть эта
бутылка.
- Но, предположим, кто-нибудь войдет и наберет себе полную ложку.
Сможете определить?
Профессор Родни покачал головой.
- Вероятно, нет.
- Ну, ладно, в таком случае у кого есть доступ в лабораторию? Она
закрывается?
Он сказал:
- Закрывается, когда я ухожу по вечерам, если я не забуду закрыть. А
днем она открыта, и я то в кабинете, то выхожу.
- Другими словами, профессор, всякий, даже человек с улицы, может
выйти отсюда с цианидом, и никто не заметит.
- Боюсь, что так.
- Скажите, профессор, зачем вам столько цианида? Травить крыс?
- Доброе небо, нет! - Эта мысль, казалось, вызвала у него отвращение.
- Цианид используется в органических реакциях при получении промежуточных
соединений, для создания соответствующей основной среды, как
катализатор...
- Понятно, понятно. А в каких еще лабораториях используется цианид?
- В большинстве, - сразу ответил он. - Даже в студенческих
лабораториях. В конце концов это распространенный химикалий, его обычно
используют в реакциях.
- Я бы не назвал сегодняшнее использование обычным.
Он вздохнул и ответил:
- Да, вы правы. - И задумчиво добавил: - Их называли Библиотечные
Двойняшки.
Я кивнул. Причина прозвища была мне понятна. Девушки-библиотекарши
были очень похожи.
Не неразличимы, конечно. У одной небольшой заостренный подбородок на
круглом лице, а у другой квадратная челюсть и длинный нос. Но поставь их
за библиотечным столом: у обеих медово-светлые волосы с пробором
посредине. Посмотри им быстро в глаза: у обеих они голубые одинакового
оттенка. Если посмотреть на них с некоторого расстояния, увидишь, что у
них одинаковый рост, одинаковый размер бюстгальтера. И обе одеты в синее.
Впрочем, сейчас их смешать невозможно. Девушка с маленьким
подбородком и круглым лицом умерла, наглотавшись цианида.
Первое, на что я обратил внимание, явившись со своим партнером Эдом
Хэтевеем, было именно сходство. Одна девушка мертвая лежала в кресле,
глаза ее открыты, одна рука свисает, под ней на полу разбитая чайная
чашка, как точка под восклицательным знаком. Как оказалось, ее звали
Луэлла-Мэри Буш. Вторая девушка казалась первой, возвращенной к жизни;
бледная и дрожащая, она смотрела прямо перед собой и, казалось, не
замечает ни полицию, ни сослуживцев. Ее звали Сьюзен Мори.
Первый мой вопрос был:
- Родственники?
Оказалось, нет. Даже не двоюродные сестры.
Я осмотрел библиотеку. Множество полок с книгами в одинаковых
переплетах, потом другие полки с книгами в других одинаковых переплетах.
Это тома журналов исследований. Во второй комнате полки с учебниками,
монографиями и другими книгами. В глубине альков, в нем непереплетенные
номера периодики в мягких серых обложках. От стены до стены длинные столы,
за которыми может усесться сто человек, если занять все места. К счастью,
сейчас такого не было.
Сьюзен Мори невыразительно, безжизненно рассказала нам о
происшествии.
Миссис Неттлер, старший библиотекарь, пожилая женщина, ушла во второй
половине дня, оставив двух девушек. Очевидно, это не было чем-то
необычным.
В два часа, плюс минус пять минут, Луэлла-Мэри пошла во вторую
комнату за библиотечным столом. Тут, помимо новых книг, еще не занесенных
в каталог, новых журналов, ждущих переплета, и отложенных книг, ждущих
своих читателей, была также небольшая плитка, чайник и все необходимое для
приготовления чая.
Очевидно, чай в два часа здесь тоже обычное явление.
Я спросил:
- Луэлла-Мэри готовила чай ежедневно?
Сьюзен взглянула на меня своими голубыми глазами.
- Иногда миссис Неттлер, но обычно Лу... Луэлла-Мэри.
Когда чай был готов, Луэлла-Мэри вышла, и они вдвоем ушли во вторую
комнату.
- Вдвоем? - резко спросил я. - А кто присматривал за библиотекой?
Сьюзен пожала плечами, будто удивилась, чему тут беспокоиться, и
ответила:
- Нам видна дверь. Если кто-нибудь подойдет к столу, мы можем выйти.
- Кто-нибудь подходил?
- Нет. Сейчас перерыв.
Под перерывом она понимала промежуток между весенним семестром и
летней сессией. В тот день я много узнал о жизни колледжей.
Мало что оставалось добавить. Чай уже дымился в чашках, сахар
добавлен.
Я прервал:
- Вы обе пьете с сахаром?
Сьюзен медленно ответила:
- Да. Но сегодня в моей чашке сахара не было.
- Не было?
- Раньше она никогда не забывала. Она знала, что я пью с сахаром. Я
только отхлебнула и собиралась взять сахар и сказать ей, когда...
Когда Луэлла-Мэри испустила странный приглушенный крик, уронила чашку
и через минуту была мертва.
После этого Сьюзен закричала, а потом появились и мы.
Мы довольно быстро разделались с обычными делами. Сняли фотографии и
отпечатки пальцев. Записали имена и адреса всех людей в здании и отпустили
их по домам. Причиной смерти, очевидно, был цианид, и его источник -
сахарница. Были взяты образцы для официальной проверки.
В библиотеке во время убийства было шесть читателей. Пятеро студенты,
выглядевшие испуганно, смущенно или болезненно, по-видимому, в зависимости
от характеров. Шестой - человек средних лет, посторонний, говорит с
немецким акцентом, и у него никаких связей с колледжем. Он выглядел
испуганно, смущенно и болезненно - все одновременно.
Мой кореш Хэтевей увел их из библиотеки. Мы хотели, чтобы они
подождали в зале общего обучения, пока мы подробней не займемся ими.
Один из студентов отделился от остальных и, не сказав ни слова,
прошел мимо меня. Сьюзен подбежала к нему и схватила за руки.
- Пит, Пит.
Пит сложен, как футбольный игрок, только профиль его
свидетельствовал, что он и на полмили не подходит к игровому полю. На мой
вкус, он слишком красив, впрочем, я легко начинаю ревновать.
Пит смотрел мимо девушки, лицо его расползалось по швам, пока вся
показная сдержанность не исчезла и на нем отразился ужас. Он спросил
хрипло, задыхаясь:
- Как Лолли могла...
Сьюзен выдохнула:
- Не знаю. Не знаю.
Она по-прежнему старалась посмотреть ему в глаза.
Пит высвободился. Он так ни разу не посмотрел на Сьюзен, все
оглядывался через плечо. Потом позволил Хэтевею взять себя за руку и
вывести.
Я спросил:
- Приятель?
Сьюзен оторвала взгляд от уходящего студента.
- Что?
- Он ваш приятель?
Она взглянула на свои дрожащие руки.
- Мы встречаемся.
- Насколько серьезно?
Она прошептала:
- Очень серьезно.
- Другую девушку он тоже знал? Он назвал ее Лолли.
Сьюзен пожала плечами.
- Ну...
- Сформулируем так: он с ней тоже встречался?
- Иногда.
- Серьезно?
Она огрызнулась:
- Откуда мне знать?
- Ну, ну. Она к вам ревновала?
- К чему вы все это?
- Кто-то подложил цианид в сахар и добавил эту смесь в одну чашку.
Предположим, Луэлла-Мэри ревновала настолько серьезно, что решила отравить
вас и расчистить себе поле действий с Питом. И предположим, она по ошибке
взяла не ту чашку.
Сьюзен ответила:
- Это нелепо. Луэлла-Мэри так не поступила бы.
Но губы ее сжались, глаза засверкали, а когда я слышу в голосе
ненависть, я ее всегда узнаю.
В библиотеку вошел профессор Родни. Я первым встретил его в здании, и
с тех пор мое отношение к нему не улучшилось.
Начал он с сообщения, что как представитель факультета он здесь
старший.
Я ответил:
- Старший здесь теперь я, профессор Родни.
- На период расследования, инспектор, но я отвечаю перед деканом и
собираюсь выполнять свои обязанности.
И хоть у него была не фигура аристократа, а скорее лавочника, если вы
понимаете, что я хочу сказать, он умудрился посмотреть на меня так, будто
мы по разные стороны микроскопа, причем он с большей стороны.
Он сказал:
- Миссис Неттлер в моем кабинете. Она, очевидно, услышала новость и
сразу пришла. Она очень взволнована. Вы с ней увидитесь? - У него это
прозвучало как приказ.
- Приведите ее, профессор. - Я постарался произнести это как
разрешение.
Миссис Неттлер была в обычном для такой пожилой леди недоумении. Она
не знала, то ли интересоваться, то ли приходить в ужас от такого близкого
соседства смерти. Ужас победил, когда она заглянула во внутреннюю комнату
и увидела, что осталось от чая. Тело к этому времени, конечно, уже убрали.
Она упала в кресло и заплакала.
- Я сама тут пила чай... - стонала она. - И я могла бы...
Я негромко и как мог спокойно спросил:
- Когда вы пили здесь чай, миссис Неттлер?
Она повернулась ко мне.
- Ну... сразу после часа, кажется. Помню, я предложила чашку
профессору Родни. Сразу после часа, правда, профессор Родни?
Легкое раздражение появилось на полном лице Родни. Он сказал мне:
- Я пришел сразу после ленча, чтобы сверить сноски. Миссис Неттлер
предложила мне чашку. Но я был слишком занят, чтобы принять ее или
заметить время.
Я улыбнулся и снова повернулся к пожилой леди.
- Вы ведь пьете с сахаром, миссис Неттлер?
- Да, сэр.
- Вы положили сахар в чай?
Она кивнула и снова начала плакать.
Я немного подождал. Потом:
- Вы заметили, в каком состоянии сахарница?
- Она... она... была... - неожиданно она удивленно приподнялась. -
Она была пуста, и я сама наполнила ее. У меня двухфунтовый пакет
гранулированного сахара, и я помню, что сказала себе: когда мне нужен чай,
сахара никогда нет, и нужно сказать девушкам...
Может, подействовало упоминание девушек во множественном числе. Она
снова расплакалась.
Я кивнул Хэтевею, чтобы он ее увел.
Очевидно, между часом и двумя кто-то опустошил сахарницу и потом
заполнил ее сахаром с приправой - очень аккуратно рассчитанной приправой.
Может быть, появление миссис Неттлер напомнило Сьюзен ее обязанности
библиотекаря, потому что когда Хэтевей вернулся и вытащил сигару - спичку
он уже зажег, - девушка сказала:
- В библиотеке не курят, сэр.
Хэтевей так удивился, что задул спичку и вернул сигару в карман.
Затем девушка подошла к одному из столов и потянулась к большому
раскрытому тому.
Хэтевей опередил ее.
- Что вы собираетесь делать, мисс?
Сьюзен очень удивилась.
- Поставить ее на полку.
- Зачем? Что это? - Он посмотрел на раскрытую страницу. К этому
времени я тоже подошел. Посмотрел через его плечо.
Язык немецкий. Я не читаю по-немецки, но узнаю, когда вижу. Шрифт
мелкий, и на странице в основном геометрические фигуры с приписанными в
различных местах буквами. Я достаточно знаю, чтобы понять, что это
химические формулы.
Я заложил пальцем страницу, закрыл книгу и посмотрел на корешок. Там
было написано: "Beilstein - Organische Chemie - Band V1 - System Nummer
499-608" [Бейлштейн. Органическая химия, том 6, системные номера 499-608,
(нем.)]. Я снова открыл страницу. Страница 233; первое же слово даст вам
представление о ее содержании: 4-хлор-4-бром-2-нитродифениламин -
С12-Н7-О3-N-Сl-Br.
Хэтевей старательно все это записывал.
Профессор Родни тоже подошел к столу, таким образом собрались все
четверо.
Профессор сказал холодным голосом, как будто стоял на лекторской
платформе с мелом в одной руке и указкой в другой:
- Это том Бейлштейна (Он произнес Байлштайн). Энциклопедия
органических соединений. В ней их свыше ста тысяч.
- В этой книге? - спросил Хэтевей.
- Это только один из более чем шестидесяти основных и дополнительных
томов. Грандиозный немецкий труд, который сейчас основательно устарел,
во-первых, потому что органическая химия развивается все более быстрыми
темпами, во-вторых, из-за вмешательства политики и войн. Но даже и так
ничего хотя бы близкого по полезности на английском нет. Любому
исследователю в области органической химии эти тома абсолютно необходимы.
Говоря это, профессор любовно похлопал книгу по переплету.
- Прежде чем иметь дело с незнакомым соединением, - сказал он, -
полезно заглянуть в Бейлштейна. Он даст метод получения, свойства, ссылки
и так далее. Это начальный пункт всякого исследования. Различные
соединения перечислены в соответствии с логической системой, ясной, но не
очевидной. Я сам в своем курсе органической химии несколько лекций
посвящаю тому, как найти нужное соединение в этих шестидесяти томах.
Не знаю, как долго он еще бы продолжал, но я здесь не для того, чтобы
слушать курс органической химии. Пора переходить к делу. Я резко сказал:
- Профессор, я хочу поговорить с вами в вашей лаборатории.
Я полагал, что цианид хранят в сейфе, что каждый грамм его на учете,
что тем, кто хочет его получить, нужно расписаться. И считал, что
существует какой-то способ получить его незаконно. Его нам и нужно
отыскать.
И вот я стою с фунтом цианида в руках и знанием, что любой может
попросить его или даже взять без спроса.
Профессор задумчиво сказал:
- Их называли "Библиотечные Двойняшки".
Я кивнул.
- Да?
- Но это лишь доказывает, насколько поверхностно судит большинство
людей. В них ничего общего не было, кроме случайного совпадения цвета
волос и глаз. Что произошло в библиотеке, инспектор?
Я кратко передал ему рассказ Сьюзен, при этом наблюдая за ним.
Он покачал головой.
- Полагаю, вы считаете, что погибшая девушка замышляла убийство.
Мои предположения не для огласки в данный момент. Я сказал:
- А вы?
- Нет. Она на это не способна. Она прекрасно относилась к своим
обязанностям. И зачем ей это?
- Тут есть студент, - сказал я. - Его зовут Пит.
- Питер ван Норден, - сразу сказал он. - Относительно неплохой
студент, но не очень перспективный.
- Девушки смотрят на это по-другому, профессор. Обе библиотекарши
очевидно интересовались им. Сьюзен могла преуспеть больше, и Луэлла-Мэри
решила перейти к прямым действиям.
- А потом взяла не ту чашку?
- Люди под стрессом поступают странно.
- Не настолько странно, - сказал он. - Одна чашка была без сахара,
так что убийца не стал рисковать. Даже если она перепутала чашки, то сразу
бы ощутила сладость во рту. И не получила бы смертельную дозу.
Я сухо ответил:
- Обычно обе девушки пили чай с сахаром. Погибшая привыкла к сладкому
чаю. В возбуждении она не обратила внимания на привычную сладость.
- Я в это не верю.
- А какова альтернатива, профессор? Яд подмешали в сахар после того,
как в час миссис Неттлер пила чай. Могла это сделать миссис Неттлер?
Он пристально посмотрел на меня.
- А мотив?
Я пожал плечами.
- Боялась, что девушки вытеснят ее с ее места.
- Вздор. До начала семестра она уходит на пенсию.
- Вы тоже были здесь, профессор, - негромко сказал я.
К моему удивлению, он принял это спокойно.
- Мотив? - спросил он.
- Вы не настолько стары, чтобы не заинтересоваться Луэллой-Мэри,
профессор. Допустим, она угрожала сообщить декану о каких-нибудь ваших
словах или действиях.
Профессор горько улыбнулся.
- Как я смог бы организовать, чтобы цианид взяла нужная девушка?
Почему одна чашка осталась без сахара? Я мог подмешать яд в сахар, но не я
готовил чай.
Мое мнение о профессоре Родни начало меняться. Он не побеспокоился
проявить негодование или изобразить шок. Просто указал на логические
слабости моих слов. И мне это понравилось.
Я спросил:
- Что же, по-вашему, произошло?
Он ответил:
- Зеркальное отражение. Наоборот. Я считаю, что выжившая изложила все
наоборот. Предположим, Луэлла-Мэри победила с парнем, а Сьюзен это не
понравилось, а не наоборот. Предположим, Сьюзен на этот раз готовила чай,
а Луэлла-Мэри находилась за библиотечным столом, а не наоборот. В таком
случае девушка, которая готовила чай, взяла нужную чашку и осталась живой.
Все становится логичным, а не нелепо невероятным.
Это на меня подействовало. Этот парень пришел к тем же заключениям,
что и я, так что в конце концов он мне понравился. У меня привычка: мне
нравятся парни, которые со мной согласны. Вероятно, таковы все homo
sapiens.
Я сказал:
- Это нужно доказать так, чтобы не оставалось никаких сомнений. Каким
образом? Я пришел, надеясь, что у кого-то есть доступ к цианиду, а у
остальных нет. Это отпадает. Все имеют доступ. Что же теперь?
Профессор ответил:
- Проверьте, какая девушка действительно находилась за столом в два
часа, когда готовился чай.
Мне стало ясно, что профессор читает детективные романы и верит в
свидетельские показания. Я не верю, тем не менее я встал.
- Хорошо, профессор. Я этим займусь.
Профессор тоже встал. Он настойчиво спросил:
- Я могу присутствовать?
Я задумался.
- Зачем? Ваша ответственность перед деканом?
- Некоторым образом. Мне бы хотелось, чтобы все кончилось быстро и
ясно.
- Ну, пошли, если вы считаете, что можете помочь.
Эд Хэтевей ждал меня. Он сидел в пустой библиотеке.
- Я понял, - сказал он.
- Что понял?
- Что случилось. Вывел дедуктивным способом.
- Да?
Он не обращал внимания на профессора Родни.
- Цианид подложен. Кем? Парнем за этим столом, чужаком, тем, что с
акцентом - как-там-его-зовут?
Он начал перебирать стопку карточек, на которых записал информацию о
всех свидетелях.
Я понял, кого он имеет в виду, и сказал:
- Ладно, неважно, как его зовут. Что в имени? Продолжай, - и это
показывает, что я могу быть таким же тупым, как и все остальные.
- Ну, ладно, Иностранец принес цианид в маленьком конверте. И
приклеил его к странице книги "Органише..." как там дальше?
Мы с профессором кивнули.
Хэтевей продолжал:
- Он немец, и книга на немецком. Он, вероятно, знаком с ней. Он
оставил конверт на странице с заранее выбранной формулой. Профессор
сказал, что есть способ отыскать любую формулу, нужно только знать как.
Правда, профессор?
- Правда, - холодно ответил профессор.
- Хорошо. Библиотекарша тоже знает формулу, поэтому легко нашла
страницу. Взяла цианид и использовала его для чая. В возбуждении она
забыла закрыть книгу...
Я сказал:
- Послушай, Хэтевей. Зачем этому маленькому типу все это делать? По
какой причине он здесь оказался?
- Говорит, что он меховщик и читает о репеллентах и инсектицидах. С
молью бороться. Ну разве не выдумка? Когда-нибудь слышал подобный вздор?
- Конечно, - ответил я, - твоя теория. Послушай, никому не нужно
прятать цианид в книгу. Не нужно искать формулу или страницу, если заложен
конверт с порошком. Всякий, кто возьмет этот том, сразу его на этой
странице раскроет. Ничего себе укрытие!
Хэтевей начал выглядеть по-дурацки.
Я безжалостно продолжал:
- К тому же цианид не нужно проносить снаружи. Он здесь тоннами.
Можно готовить снежную горку. Всякий может свободно взять целый фунт.
- Что?
- Спроси профессора.
Глаза Хэтевея расширились, он порылся в кармане и вытащил конверт.
- А что мне делать с этим?
- Что это?
Он достал из него печатную страницу с немецким текстом и сказал:
- Это страница из немецкого тома, на которой...
Профессор Родни вдруг покраснел.
- Вы вырвали страницу из Бейлштейна?
Он закричал, страшно удивив меня. Не подумал бы, что он способен
закричать.
Хэтевей сказал:
- Я думал, мы проверим слюну на скотче; и, может, на странице
сохранилось немного цианида.
- Отдайте! - закричал профессор. - Вы невежественный дурак!
Он разгладил страницу и посмотрел с обеих сторон, чтобы убедиться,
что печать не стерлась.
- Вандал! - сказал он, и я уверен, что в этот момент он способен был
с легкой душой убить Хэтевея.
Профессор Родни может быть совершенно уверен в вине Сьюзен. Я,
кстати, тоже. Тем не менее только уверенность нельзя выносить на суд.
Нужны доказательства.
Не веря в свидетелей, я решил попытаться воспользоваться слабостью
предполагаемого преступника.
Я подвергну ее перекрестному допросу перед свидетелями, и если не
смогу ничего добиться словами, нервы могут ее выдать.
По внешности я не мог судить, насколько это вероятно. Сьюзен Мори
сидела за своим столом, сжав руки, глаза у нее были холодные, кожа вокруг
ноздрей натянута.
Первым вошел маленький немец меховщик, выглядел он очень
встревоженно.
- Я ничего не сделал, - начал он. - Пожалуйста, у меня дела. Долго ли
мне здесь еще оставаться?
Хэтевей уже записал его имя и основные данные, я не стал повторяться
и сразу перешел к делу.
- Вы пришли сюда незадолго до двух, верно?
- Да. Хотел узнать о средстве от моли...
- Хорошо. Придя, вы подошли к столу. Верно?
- Да. Я сказал свою фамилию, откуда я и что мне нужно...
- Кому сказали? - Это ключевой вопрос.
Маленький человек смотрел на меня. У него курчавые волосы и
западающие губы, как будто он беззубый, но это только видимость, потому
что во время разговора ясно видны мелкие желтые зубы. Он сказал:
- Ей. Я сказал ей. Девушке, которая сидит тут.
- Верно, - без всякого выражения подтвердила Сьюзен. - Он говорил со
мной.
Профессор Родни смотрел на нее с выражением крайнего отвращения. Мне
пришло в голову, что его желание побыстрее решить дело не настолько
идеалистично: за ним может скрываться личный интерес. Но это не мое дело.
Я спросил меховщика:
- Вы уверены, что это _т_а_ девушка?
Он ответил:
- Да. Я сказал ей свою фамилию и свое дело, и она улыбнулась.
Объяснила, где найти книги об инсектицидах. Когда я отходил, оттуда вышла
вторая девушка.
- Хорошо! - сказал я немедленно. - Вот фотография второй девушки.
Скажите, вы разговаривали с девушкой за столом и вышла та, что на
фотографии. Или вы разговаривали с девушкой на фотографии, а другая вышла
из той комнаты?
Он долго смотрел на девушку, потом на фотографию, потом на меня.
- Они одинаковые.
Я выругался про себя. Легкая улыбка пробежала по губам Сьюзен,
задержалась на мгновение перед тем, как исчезнуть. Должно быть, она на это
рассчитывала. Перерыв между семестрами. Вряд ли кто будет в библиотеке.
Никто не обратит внимания на библиотекарш, привычных, как книжные полки. А
если кто и посмотрит, то даже под присягой не скажет, кто из Библиотечных
Двойняшек это был.
Теперь я _з_н_а_л_, что она виновна, но это мне ничего не давало.
Я спросил:
- Ну, так которая?
Он ответил, стараясь побыстрее закончить допрос:
- Я говорил с ней, с девушкой, которая сидит здесь за столом.
- Верно, - спокойно подтвердила Сьюзен.
Мои надежды, что ее подведут нервы, не оправдывались.
Я спросил меховщика:
- Вы подтвердите это под присягой?
Он немедленно ответил:
- Нет.
- Хорошо. Хэтевей, уведи его. Отпусти домой.
Профессор Родни коснулся моего локтя. Он прошептал:
- Она не из тех, кто улыбается беспокоящему незнакомцу. За столом
была Луэлла-Мэри.
Я пожал плечами. Представил себе, как докладываю это доказательство
комиссару.
Четверо студентов оказались пустым номером и отняли немного времени.
Все они занимались исследованиями, знали, какие книги им нужны, на каких
полках они стоят. Прошли прямо к ним, не задерживаясь у стола. Никто не
мог сказать, Сьюзен или Луэлла-Мэри была за столом в определенное время.
Никто даже не поднимал головы от книг, прежде чем их всех не поднял крик.
Пятым был Питер ван Норден. Он не отрывал взгляда от большого пальца
на правой руке - пальца с искусанным ногтем. И не смотрел на Сьюзен, когда
вошел.
Я дал ему возможность немного посидеть и успокоиться.
Наконец я сказал:
- Что вы здесь делаете в это время года? Я понял, что сейчас перерыв
между семестрами.
Он ответил:
- В следующем месяце я сдаю квалификацию. Готовился. Квалификационный
экзамен. Если сдам, смогу заняться подготовкой к докторской диссертации.
Я сказал:
- Я полагаю, вы подходили к столу, когда пришли.
Он то-то пробормотал.
- Что?
Он ответил так тихо, что вряд ли это можно считать улучшением:
- Нет. Не думаю, чтобы я подходил к столу.
- Не _д_у_м_а_е_т_е_?
- Я не подходил.
Я сказал:
- Разве это не странно? Я понял, что вы были в хороших отношениях и с
Луэллой-Мэри, и с Сьюзен. Вы не поздоровались с ними?
- Я беспокоился. Думал о предстоящем экзамене. Хотел заниматься. Я...
- Значит вы даже не поздоровались? - Я взглянул на Сьюзен, чтобы
увидеть, как она это воспринимает. Она побледнела, но, может, мне просто
показалось.
Я спросил:
- Правда ли, что вы практически были помолвлены с одной из них?
Он с деланным негодованием посмотрел на меня.
- _Н_е_т_! Я не могу заключать помолвку до получения степени. Кто вам
сказал, что я был помолвлен?
- Я сказал: практически помолвлены.
- Н_е_т_! Ну, было несколько свиданий. Ну и что? Что такое одно-два
свидания?
Я успокаивающе спросил:
- Послушайте, Пит, которая из них была ваша девушка?
- Говорю вам: ничего подобного не было.
Он так решительно умывал руки от всего этого дела, будто старался
заковаться в невидимую броню.
- Ну как? - неожиданно спросил я у Сьюзен. - Он подходил к вашему
столу?
- Помахал рукой, проходя, - ответила она.
- Правда, Пит?
- Не помню, - мрачно ответил он. - Может быть. Ну и что?
- Ничего, - ответил я. Внутренне я пожелал Сьюзен насладиться своим
достижением. Если она убила ради этого молодца, то сделала это зря. Мне
стало ясно, что отныне он будет стараться избегать ее, даже если она
выпадет со второго этажа прямо ему на голову.
Сьюзен, должно быть, тоже поняла это. По взгляду, который она бросила
на Питера ван Нордена, я зачислил его во второго кандидата на цианид -
если она останется на свободе; а похоже, что останется.
Я кивнул Хэтевею, чтобы он его увел. Вставая, Хэтевей спросил:
- Эй, вы пользовались этими книгами? - И он показал на полки, где от
пола до потолка стояли свыше шестидесяти томов энциклопедии органической
химии.
Парень оглянулся через плечо и с искренним удивлением ответил:
- Конечно. Обязательно. Боже, неужели нельзя заглянуть в том Бейл...
- Все в порядке, - заверил я его. - Иди, Эд.
Эд Хэтевей нахмурился и вывел парня. Он не терпит, когда его теории
не оправдываются.
Было уже около шести, и я не видел, что еще можно сделать.
Получается, показания Сьюзен и больше ничего. Если бы она была
рецидивистом с прошлым, мы могли бы извлечь из нее правду одним из
нескольких способов, эффективных, но довольно скучных. В данном случае эта
процедура казалась неразумной.
Я повернулся к профессору, собираясь сказать ему об этом, но он
смотрел на карточки Хэтевея. Вернее, на одну из них, которую держал в
руке. Знаете, часто говорят, что руки у людей дрожат от возбуждения, но
видеть это приходится не часто. Но руки Родни тряслись, тряслись, как
язычок старомодного будильника.
Он откашлялся.
- Позвольте мне задать ей вопрос. Позвольте мне...
Я посмотрел на него, потом снова сел.
- Давайте, - сказал я. Терять мне было нечего.
Он посмотрел на девушку и положил карточку на стол, пустой стороной
вверх.
Потрясенно сказал:
- Мисс Мори?
Он как будто сознательно не назвал ее по имени.
Она смотрела на него. Мне показалось на мгновение, что она
нервничает, но это тут же прошло, она по-прежнему была спокойна.
- Да, профессор?
Профессор сказал:
- Мисс Мори, вы улыбнулись, когда меховщик объяснил вам свое дело.
Почему?
- Я уже говорила, профессор Родни. Хотела быть любезной.
- Но, может, было что-то странное в его словах Что-то забавное?
- Я просто старалась проявить любезность, - настаивала она.
- Может, вам показалась забавной его фамилия, мисс Мори?
- Вовсе нет, - равнодушно ответила она.
- Ну, что ж, до сих пор никто не упоминал его фамилию. Я сам ее не
знал, пока не посмотрел карточку. - И вдруг с сильным чувством он
воскликнул: - Как его фамилия, мисс Мори?
Она помолчала, прежде чем ответить.
- Не помню.
- Не _п_о_м_н_и_т_е_? Он ведь вам ее назвал?
Теперь в голосе ее звучало напряжение.
- Ну и что? Просто фамилия. После всего случившегося вы хотите, чтобы
я запомнила какую-то иностранную фамилию, которую слышу впервые.
- Значит, это была иностранная фамилия?
Она увильнула от ловушки.
- Не помню. Кажется, это была типично немецкая фамилия, но не помню.
Все равно что Джон Смит.
Должен признаться, я не понимал, к чему ведет профессор. Я спросил:
- Что вы хотите доказать, профессор Родни?
- Я стараюсь доказать, - напряженно ответил он, - в сущности, я уже
доказал, что Луэлла-Мэри, погибшая девушка, сидела за столом, когда пришел
меховщик. Он назвал свою фамилию Луэлле-Мэри, и она соответственно
улыбнулась. А выходила из внутренней комнаты мисс Мори. Именно мисс Мори
только что кончила готовить чай и добавлять отраву.
- Вы основываетесь на том, что я не могу вспомнить фамилию этого
человека! - взвизгнула Сьюзен Мори. - Это нелепо.
- Нет, - ответил профессор. - Если бы вы были за столом, вы бы
запомнили его фамилию. Вам _н_е_в_о_з_м_о_ж_н_о_ было бы забыть ее.
Е_с_л_и_ вы были за столом. - Теперь он держал в руке карточку Хэтевея. И
сказал: - Имя меховщика Эрнст, а фамилия Бейлштейн. Его фамилия
Б_е_й_л_ш_т_е_й_н_!
Сьюзен как будто ударили в живот. Она побледнела, как порошок талька.
Профессор напряженно продолжал:
- Ни один работник химической библиотеки не может забыть фамилию
человека, который заявляет, что его зовут Бейлштейн. Ежедневно тут десятки
раз упоминается шестидесятитомная энциклопедия, и обычно ее называют
просто "Бейлштейн". Это все равно что Матушка Гусыня, что Джордж
Вашингтон, что Христофор Колумб. Для нее эта фамилия должна быть привычней
всех других.
- Если эта девушка утверждает, что забыла фамилию, это доказывает,
что она ее никогда не слышала. А не слышала потому, что ее не было за
столом.
Я встал и мрачно спросил:
- Ну, мисс Мори, - я тоже сознательно не назвал ее по имени, - что вы
на это скажете?
Она истерически закричала. Через полчаса она созналась.
ТУПИК
Тор был первым роботом, не потерявшим рассудка. Впрочем, лучше бы он
последовал примеру своих предшественников.
Труднее всего, конечно, создать достаточно сложную мыслящую машину, и
в то же время не слишком сложную. Робот Болдер-4 удовлетворял этому
требованию, но не прошло и трех месяцев, как начал вести себя загадочно:
отвечал невпопад и почти все время тупо глядел в пространство. Когда он
действительно стал опасен для окружающих, Компания решила принять свои
меры. Разумеется, невозможно было уничтожить робота, сделанного из
дюралоя: Болдера-4 похоронили в цементе. Прежде чем цементная масса
застыла, пришлось бросить в нее и Марса-2.
Роботы действовали, это бесспорно. Но только ограниченное время.
Потом у них в мозгу что-то портилось и они выходили из строя. Компания
даже не могла использовать их детали. Размягчить затвердевший сплав из
пластиков было невозможно и при помощи автогена. И вот двадцать восемь
обезумевших роботов покоились в цементных ямах, напоминавших главному
инженеру Харнаану о Рэдингской тюрьме.
- И безымянны их могилы! - торжественно воскликнул Харнаан,
растянувшись в своем кабинете на диване и выпуская кольца дыма.
Харнаан был высокий человек с усталыми глазами, вечно нахмуренный. И
это не удивительно в эпоху гигантских трестов, всегда готовых перегрызть
друг другу горло ради экономического господства. Борьба трестов кое-чем
даже напоминала времена феодальных распрей. Если какая-нибудь компания
терпела поражение, победительница присоединяла ее к себе и - "горе
побежденным!"
Ван Дамм, которого скорее всего можно было назвать инженером
аварийной службы, кусал ногти, сидя на краю стола. Он был похож на гнома -
низенький, темнокожий, с умным морщинистым лицом, таким же бесстрастным,
как у робота Тора, который неподвижно стоял у стены.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил Ван Дамм, взглянув на робота. -
Твой мозг еще не испортился?
- Мозг у меня в полном порядке, - ответил Тор. - Готов решить любую
задачу.
Харнаан повернулся на живот.
- О'кей. Тогда реши вот такую: Лаксингэмская компания увела у нас
доктора Сэдлера вместе с его формулой увеличения предела прочности на
разрыв для заменителя железа. Этот негодяй держался за нас, потому что
здесь ему больше платили. Они надбавили ему, и он перекинулся в Лаксингэм.
Тор кивнул.
- У него был здесь контракт?
- Четырнадцать-Х-семь. Обычный контракт металлургов. Практически
нерасторжимый.
- Суд станет на нашу сторону. Но лаксингэмские хирурги, специалисты
по пластическим операциям, поторопятся изменить внешность Сэдлера и
отпечатки его пальцев. Дело будет тянуться... два года. За это время
Лаксингэм выжмет все, что возможно, из его формулы увеличения предела
прочности на разрыв для заменителя железа.
Ван Дамм состроил страшную гримасу.
- Реши эту задачу, Тор.
Он бросил беглый взгляд на Харнаана. Оба они знали, что должно сейчас
произойти. Они не зря возлагали надежду на Тора.
- Придется применить силу, - сказал Тор. - Вам нужна формула. Робот
не отвечает перед законом - так было до сих пор. Я побываю в Лаксингэме.
Не успел Харнаан неохотно процедить: "О'кей", как Тора уже и след
простыл. Главный инженер нахмурился.
- Да, я знаю, - кивнул Ван Дамм. - Он просто войдет и стащит формулу.
А нас опять привлекут к ответственности за то, что мы выпускаем машины,
которыми невозможно управлять.
- Разве грубая сила - это лучшее логическое решение?
- Вероятно, самое простое. Тору нет надобности изобретать сложные
методы, не противоречащие законам. Ведь это неразрушимый робот. Он просто
войдет в Лаксингэм и возьмет формулу. Если суд признает Тора опасным, мы
можем похоронить его в цементе и сделать новых роботов. У него ведь нет
своего "я", вы же знаете. Для него это не имеет значения.
- Мы ожидали большего, - проворчал Харнаан. - Мыслящая машина должна
придумать многое.
- Тор может придумать многое. Пока что он не потерял рассудка, как
другие. Он решал любую задачу, какую бы мы ему ни предлагали, даже эту
кривую тенденции развития, которая поставила в тупик всех остальных.
Харнаан кивнул.
- Да. Он предсказал, что выберут Сноумэни... это выручило компанию из
беды. Он способен думать, это бесспорно. Держу пари, что нет такой задачи,
которую он не смог бы решить. И все-таки Тор недостаточно изобретателен.
- Если представится случай... - Ван Дамм вдруг отклонился от темы. -
Ведь у нас монополия на роботов. А это уже кое-что. Пожалуй, пришло время
поставить на конвейер новых роботов типа Тора.
- Лучше немного подождем. Посмотрим, потеряет ли Тор рассудок. Пока
что он самый сложный из всех, какие у нас были.
Видеотелефон, стоявший на столе, вдруг ожил. Послышались крики и
ругань.
- Харнаан! Ах, ты, вшивый негодяй! Бесчестный убийца! Ты...
- Я записываю ваши слова, Блейк! - крикнул инженер, вставая. - Не
пройдет и часа, как против вас будет возбуждено обвинение в клевете.
- Возбуждай и будь проклят! - завопил Блейк из Лаксингэмской
компании. - Я сам приду и разобью твою обезьянью челюсть! Клянусь богом, я
сожгу тебя и наплюю на твой пепел!
- Теперь он угрожает убить меня, - громко сказал Харнаан Ван Дамму. -
Счастье, что я записываю все это на пленку.
Багровое лицо Блейка на экране стало размываться. Однако прежде, чем
оно окончательно исчезло, на его месте появилось другое - гладко выбритая,
вежливая физиономия Йэйла, начальника полицейского участка. Йэйл, видимо,
был озабочен.
- Послушайте, мистер Харнаан, - печально произнес он, - так не
годится. Давайте рассуждать здраво, идет? В конце концов, я тут блюститель
закона...
- Гм! - вполголоса хмыкнул Харнаан.
- ...и не могу допускать членовредительства. Может быть, ваш робот
лишился рассудка? - с надеждой спросил он.
- Робот? - повторил Харнаан с удивлением. - Я не понимаю. О каком
роботе вы говорите?
Йэйл вздохнул.
- О Торе. Конечно, о Торе. О ком же еще? Теперь я понял, вы ничего об
этом не знаете. - Он даже осмелился сказать это слегка саркастическим
тоном. - Тор явился в Лаксингэм и все там перевернул вверх дном.
- Неужели?
- Ну да. Он прямо прошел в здание. Охрана пыталась его задержать, но
он просто всех растолкал и продолжал идти. На него направили струю
огнемета, но это его не остановило. В Лаксингэме достали все защитное
оружие, какое только было в арсенале, а этот ваш дьявольский робот все шел
и шел. Он схватил Блейка за шиворот, заставил его отпереть дверь
лаборатории и отобрал формулу у одного из сотрудников.
- Удивительно, - заметил пораженный Харнаан. - Кстати, кто этот
сотрудник? Его фамилия не Сэдлер?
- Не знаю... подождите минутку. Да, Сэдлер.
- Так ведь Сэдлер работает на нас, - объяснил инженер. - У нас с ним
железный контракт. Любая формула, какую бы он ни вывел, принадлежит нам.
Йэйл вытер платком блестевшие от пота щеки.
- Мистер Харнаан, прошу вас! - проговорил он в отчаянии. - Подумайте
только, каково мое положение! По закону я обязан что-то предпринять. Вы не
должны позволять своему роботу совершать подобные насилия. Это слишком...
слишком...
- Бьет в глаза? - подсказал Харнаан. - Так я же вам объяснил, что все
это для меня новость. Я проверю и позвоню вам. Между прочим, я возбуждаю
обвинение против Блейка. Клевета и угроза убийства.
- О боже! - воскликнул Йэйл и отключил аппарат.
Ван Дамм и Харнаан обменялись восхищенными взглядами.
- Прекрасно, - захихикал похожий на гнома инженер аварийной службы. -
Блейк не станет бомбардировать нас - и у нас и у них слишком сильная
противовоздушная оборона. Так что дело пойдет в суд. В суд!
Он криво усмехнулся.
Харнаан снова улегся на диван.
- Мы это сделали. Теперь надо принять решение бросить все силы на
таких роботов. Через десять лет Компания будет господствовать над всем
миром. И над другими мирами тоже. Мы сможем запускать космические корабли,
управляемые роботами.
Дверь отворилась, и появился Тор. Вид у него был обычный. Он положил
на стол тонкую металлическую пластинку.
- Формула увеличения предела прочности на разрыв для заменителя
железа.
- У тебя нет повреждений?
- Нет, это невозможно.
Тор подошел к картотеке, вынул оттуда конверт и снова исчез. Харнаан
встал и начал рассматривать пластинку.
- Да. Это она. - Он опустил ее в щель движущейся ленты. - Иногда все
разрешается совсем просто. Пожалуй, на сегодня я кончил. Послушайте! А что
это Тор сейчас замышляет?
Ван Дамм посмотрел на него.
- А?
- Зачем он полез в картотеку? Что у него на уме? - Харнаан порылся в
регистраторе. - Какая-то статья по электронике - не знаю, зачем она ему
понадобилась. Наверное, собирается заняться какими-то самостоятельными
исследованиями.
- Интересно, - произнес Ван Дамм. - Пойдем посмотрим.
Они спустились на лифте в подвальный этаж, в мастерскую робота, но
там никого не было. Харнаан включил телевизор.
- Проверка. Где Тор?
- Одну минуту, сэр... В седьмой литейной. Соединить вас с мастером?
- Да. Айвер? Чем занимается Тор?
Айвер почесал затылок.
- Прибежал, схватил таблицу пределов прочности на разрыв и снова
выбежал. Подождите минутку. Вот он опять здесь.
- Прикажите ему связаться с нами, - сказал Харнаан.
- Попробую, - лицо Айвера исчезло, но тут же вновь появилось. - Не
успел. Он взял кусок синтопласта и вышел.
- Что все-таки происходит? - спросил Ван Дамм. - Вы не думаете...
- Что он тоже спятил, как и другие роботы? - проворчал Харнаан. - Они
себя так не вели. Но, впрочем, все возможно.
Как раз в эту минуту появился Тор. В своих резиновых руках он держал
кучу всевозможных предметов. Не замечая Харнаана и Ван Дамма, он положил
все это на скамью и начал раскладывать, работая быстро и точно.
- Он не отвечает на команды, но лампочка горит.
Во лбу Тора светился красный сигнальный огонек: он зажигался, когда
робот был занят решением задачи. Это новое усовершенствование позволяло
проверить, не лишился ли робот рассудка. Если бы огонек мигал, это
означало бы, что нужно кое о чем позаботиться - приготовить свежую порцию
цемента, чтобы устроить могилу для обезумевшего робота.
- Тор, что ты делаешь? - обратился к нему Ван Дамм.
Робот не ответил.
- Да, что-то произошло, - Харнаан нахмурился. - Интересно, что это
такое?
- Любопытно, что навело его на эту мысль, - сказал инженер аварийной
службы. - Наверняка какие-то недавние события. Может, он занимается
усовершенствованием процесса производства заменителя железа?
- Возможно. Гм-гм...
Несколько минут они смотрели, как трудится робот, но ни о чем не
могли догадаться. В конце концов, вернувшись в кабинет Харнаана, они
выпили по рюмке, рассуждая о том, что мог затеять Тор. Ван Дамм стоял на
своем, считая, что это, вероятно, усовершенствование процесса производства
заменителя железа, а Харнаан не соглашался с ним, но не мог придумать
ничего более правдоподобного.
Они все еще спорили, когда увидели в телевизоре, что в подвальном
помещении произошел взрыв.
- Атомная энергия! - одним прыжком вскочив с дивана, крикнул Харнаан.
Он бросился к лифту; Ван Дамм поспешил за ним. В подвале кучка людей
собралась у двери в мастерскую Тора.
Харнаан пробился к ней и, переступив порог, вошел в облако цементной
пыли. Когда оно рассеялось, он увидел у своих ног разбросанные куски
сплава. Это были остатки Тора. Робота, по-видимому, уже нельзя было
отремонтировать.
- Забавно, - пробормотал Харнаан. - Взрыв был не очень сильный. Но
если он разрушил Тора, то должен был разрушить и весь завод, во всяком
случае подвал. Ведь дюралой почти расплавился.
Ван Дамм не ответил. Харнаан взглянул на него и увидел, что инженер
аварийной службы смотрит на какой-то прибор, парящий в пыльном воздухе на
расстоянии нескольких метров от них.
Несомненно, это был прибор. Харнаан узнал некоторые детали из тех,
что Тор принес в свою мастерскую. Но разгадать, что это за агрегат и для
какой цели он предназначается, было нелегко. Он походил на игрушку,
составленную каким-то странным ребенком из деталей набора "Конструктор".
Это было нечто вроде цилиндра длиной сантиметров шестьдесят,
диаметром - тридцать, с линзой, движущимися частями и проволочной
катушкой. Прибор гудел.
Вот и все, что можно было о нем сказать.
- Что это такое? - с тревогой спросил Харнаан.
Ван Дамм осторожно отступил к обломкам двери. Он отдал отрывистые
торопливые приказания. Стенные панели плотно сдвинулись, и человек в синей
форменной куртке поспешно подошел к инженеру аварийной службы.
- Все задержаны, начальник.
- Хорошо, - сказал Ван Дамм. - Загипнотизируйте этих ребят.
Он кивнул в сторону рабочих. Их было человек двадцать. Они беспокойно
задвигались.
- Хотим знать причину, сэр! - крикнул кто-то из них.
Ван Дамм улыбнулся.
- Вы видели, что осталось от Тора. Если распространится слух, что
один из наших неразрушимых роботов может быть разрушен, другие компании
начнут нам пакостить. Помните, что произошло со стальными роботами,
которых мы выпускали? Их портили. Вот почему мы стали производить роботов
из дюралоя. Это единственный практически применимый тип. Мы только уберем
из вашего мозга представление о том, что Тор сгорел. Тогда ни Лаксингэм,
ни другие компании не смогут получить этой информации, даже если применят
к вам действие скополамина.
Удовлетворенные его ответом, рабочие стали выходить один за другим.
Харнаан по-прежнему смотрел на прибор непонимающим взглядом.
- На нем нет выключателя, - заметил он. - Интересно, что приводит его
в движение?
- Может быть, мысль, - предположил Ван Дамм. - Но будьте осторожны.
Нельзя запускать прибор, пока мы не узнаем его назначения.
- Что ж, логично, - кивнул Харнаан.
Вдруг он изменился в лице.
- Я только сейчас начинаю понимать, зачем создана эта машина.
Предполагалось, что Тор неразрушим.
- Нет ничего абсолютно неразрушимого.
- Знаю. Но дюралой... гм-м-м. Посмотрите, там линза. Может быть, она
здесь для того, чтобы фокусировать какие-то мощные лучи, разрушающие
атомную структуру сплавов? Нет. Ведь от Тора-то остался дюралой! Значит,
не в этом дело. А все-таки... Берегись!
Он пригнулся и быстро отскочил в сторону, потому что прибор, висевший
в воздухе, начал медленно вращаться.
Ван Дамм нырнул в дверь.
- Вы привели его в действие! Уйдем отсюда!
Но он опоздал. Прибор пронесся у него над головой, выдернув на лету
клок седых волос, и стукнулся о металлическую перегородку, разделявшую
помещения подвала. Харнаан и Ван Дамм стояли в проеме двери, которая вела
в мастерскую робота, и смотрели, как прибор медленно прогрызал себе путь
сквозь твердую сталь.
И вот он исчез.
Харнаан взглянул на телевизор, стоявший позади него. Экран был разбит
взрывной волной. Главный инженер вздрогнул.
- Не думаете ли вы...
Он осекся.
Ван Дамм испытующе посмотрел на пего.
- Что?
- Пожалуй... Но... Я думаю о механической мутации.
- Это невозможно! - убежденно заявил Ван Дамм. - Механическая чушь!
- А все же подумайте! Когда жизнь достигает какого-то
кульминационного пункта, происходит мутация. Это биологический закон.
Предположите, что Тор создал робота еще более совершенного, чем он сам,
и... и...
- Эта штука, - сказал Ван Дамм, указывая на дыру в стене, - может
быть чем угодно, но только не роботом. Это машина. И машина мыслящая. Но
она обладает силой, огромной силой. Наше дело - выяснить, как применить
эту силу. - Он помолчал.
- Может, спросить Тора?
Харнаан покачал головой.
- Не выйдет. Его мозг сгорел. Я это проверил.
- А роботы не оставляют записей. Но ведь можем же мы как-то выяснить
назначение этого прибора.
- Прожигать отверстия в стали, - заметил Харнаан.
- Попробуем сообразить, - сказал Ван Дамм, посмотрев на свой ручной
хронометр. - Мы должны поставить себя на место робота и понять, что ему
могло прийти в голову.
Харнаан взглянул на инженера аварийной службы и поспешно вышел в
соседнюю комнату. Там не было никаких признаков машины. Но дыра в потолке
объясняла все, что здесь произошло.
Они поднялись по лестнице и на экране телевизора, стоявшего в холле,
увидели, что прибор висит неподвижно в одном из цехов. Он оставался в том
же положении, когда Ван Дамм и Харнаан вошли в цех. Пятьдесят
металлических станков были выстроены в ряд; рабочие с удивлением смотрели
на плавающий в воздухе предмет.
Подошел мастер.
- Что это такое? - спросил он. - Новая выдумка Лаксингэма? Может
быть, бомба?
- Как она действует?
- Никак. Только станки не работают.
Ван Дамм взял длинный шест с металлическим наконечником и приблизился
к загадочной машине. Она медленно поплыла прочь. Загнав ее в угол, он
ткнул в нее шестом - никакого результата. Тон гудения не изменился.
- Теперь попробуйте включить станки, - предложил Харнаан.
Они по-прежнему не работали. Но прибор, будто почуяв, что может
завоевать новые миры, скользнул к двери, прожег себе путь сквозь нее и
исчез.
Теперь он вырвался из большого здания. С балкона, выступавшего над
высокой, как утес, стеной, Харнаан и Ван Дамм могли, глядя вверх, видеть,
как прибор плавно поднимается к небу. Он исчез где-то в вышине; и на
голову им полетели осколки флексигласа. Они едва успели спрятаться.
- Он где-то натворит бед, и чует мое сердце, что в кабинете Туилла.
Все было ясно. Джозеф Туилл был одним из совладельцев Компании,
богоподобным существом, пребывавшим в разреженной атмосфере, в самых
высоких башнях.
Встревоженная охрана впустила их в служебные апартаменты Туилла. Как
и предполагал Харнаан, случилось самое худшее. Загадочно гудящий прибор
опустился на стол к магнату. Сам Туилл, оцепенев от ужаса, скорчился в
своем кресле и тупо уставился на машину. Он то вздрагивал и бледнел как
полотно, то снова приходил в себя с интервалами примерно в три минуты.
Ван Дамм выхватил пистолет.
- Дайте мне ацетиленовый резак! - крикнул он и решительно направился
к прибору, который поплыл к Туиллу. Инженер аварийной службы, быстро
повернувшись, выстрелил. Он промахнулся. Прибор поднялся вверх, помедлил,
а потом пошел вниз сквозь письменный стол со всеми его ящиками, сквозь
ковер и пол - и исчез. Гудение постепенно утихло.
Туилл вытер лицо.
- Что это такое? - сказал он. - Я думал...
Ван Дамм посмотрел на Харнаана. Тот перевел дух и сообщил шефу все,
что они знали.
- Теперь мы уничтожим его, - закончил он. - Ацетиленовый резак быстро
его расплавит - ведь это не дюралой.
Туилл снова напустил на себя важный вид.
- Стойте, - приказал он, когда Харнаан уже повернулся к двери. - Не
уничтожайте его без надобности. Может, это все равно что взорвать алмазные
россыпи. Эта штука, должно быть, стоящая, даже если это оружие.
- Она вам не причинила вреда? - спросил Ван Дамм.
- Собственно говоря, нет. Сердце у меня то сжималось и замирало, то
опять начинало биться правильно.
- На меня она так не действовала, - заметил Харнаан.
- Нет? Может, и придется ее уничтожить, но помните - только в случае
крайней необходимости. Тор был толковым роботом. Если мы узнаем назначение
этой штуки...
Выйдя из кабинета, Ван Дамм и Харнаан посмотрели друг на друга.
Разумеется, Туилл был совершенно прав. Если бы только можно было изучить
возможности этого прибора! Вероятно, они неограниченны. По внешнему виду
ничего нельзя было сказать. Он прожег металлическую стену, но это можно
было сделать с помощью ацетилена или термита. Его неуловимое излучение
подействовало на сердце Туилла. Но это тоже ни о чем не говорило. Не был
же прибор создан только для того, чтобы испортить Туиллу самочувствие.
Прибором никто не управлял, но это не значило, что им нельзя было
управлять. И все-таки только Тор мог сказать, для чего он так поспешно
построил эту машину.
- Попробуем проследить, какие она дает побочные эффекты; может быть,
это позволит установить ее назначение, - предложил Харнаан.
Ван Дамм возился в холле с телевизором.
- Подождите минутку. Я хочу выяснить...
Он резко заговорил в микрофон. Потом охнул с искренним огорчением.
Все часы на заводе остановились. Все точные инструменты пришли в
негодность. Если верить показаниям сейсмографа, происходило сильное
землетрясение. Если верить барометру, бушевал ураган. А если судить по
действию атомного ускорителя, вся материя стала до невозможности инертной.
- Невероятность! - произнес Харнаан, хватаясь за соломинку. -
Коэффициент невероятности. Он переворачивает законы вероятности.
- Вам то-что от этого? - ответил Ван Дамм. - Вы скоро начнете считать
по пальцам. Мы имеем дело с логичной, лишенной эмоций наукой. Стоит только
найти ключ, и все станет ясным как дважды два.
- Но мы не знаем всех возможностей робота. Он мог создать что
угодно... нечто выходящее за пределы нашего понимания.
- Вряд ли, - с присущим ему здравым смыслом заметил Ван Дамм. - До
сих пор с точки зрения современной науки прибор не совершил ничего
невозможного.
Телевизор истерически застрекотал. Па глазах у них все сотрудники
исследовательского отдела B-4 превратились в скелеты, а потом и вовсе
исчезли. Разумеется, там побывал прибор.
- Да... - сказал Ван Дамм немного хриплым голосом. - Я все-таки схожу
за резаком. Так мне будет спокойнее.
Пока они доставали это оружие, оказалось, что исчезнувшие сотрудники
появились снова, причем загадочный эксперимент нисколько им не повредил.
Тем временем прибор посетил Отдел личного состава, до истерики испугал
секретаршу, засветил пленки и привел в состояние невесомости огромный
сейф, так что тот повис на потолке, среди кусков раздавленного пластика.
- Теперь он уничтожает силу тяжести, - с горечью констатировал
Харнаан. - Попробуйте свести воедино все, что нам о нем известно. До сих
пор мы знали, что прибор уничтожает силу тяжести, делает людей невидимыми,
выключает электроэнергию и вызывает у Туилла сердечные приступы. Все
говорит только о том, что это машина разрушения.
- Она ведет себя все хуже и хуже, - согласился Ван Дамм. - Но нужно
еще поймать ее, прежде чем мы сможем направить шланг на эту проклятую
штуковину.
Он пошел было к лифту, но передумал и включил ближайший телевизор.
Новости были отнюдь не обнадеживающие. Прибор забрался в продуктовый
склад, и там скисло все молоко.
- Хотел бы я напустить его на Лаксингэм, - заметил Харнаан. - Ну и
натворил бы он там делишек... Бог свидетель, нам-то он изо всех сил
старается навредить! Если бы мы только знали, как им управлять!
- Телепатическим способом, - во второй раз подсказал Ван Дамм. - Но
нам нельзя пробовать. Судя по тому, что он уже натворил, он расщепит на
нейтроны весь округ, если мы... ха-ха!.. попытаемся управлять им.
- Может быть, только робот способен им управлять, - произнес Харнаан
и вдруг, просияв, щелкнул пальцами.
- Продолжайте!
- Существует еще один робот, построенный по образцу Тора. Он совсем
готов, закончен, и в его электронную память вложена целая библиотека.
Остается только снабдить его энергией. Да, вот это идея. Мы не можем
представить себе назначение этого прибора, но другой робот, такой же, как
Тор, сможет. Ведь он обладает совершенной логикой, не так ли?
- Насколько это безопасно? - нерешительно сказал Ван Дамм. - А вдруг
он направит прибор на нас? А что, если этот агрегат создан для того, чтобы
превратить роботов в господствующую расу?
- Похоже, как будто вы сами спятили, - съязвил Харнаан.
Он передал по телевизору какие-то распоряжения и, улыбаясь, отошел от
него. Через пятнадцать минут должен был явиться Тор-2 в состоянии рабочей
готовности, мыслящий и способный разрешать любые задачи.
Однако эти четверть часа прошли в тревоге и волнениях. Прибор, словно
подстрекаемый каким-то демоном, стремился забраться в каждый отдел
гигантского предприятия. Он превратил ценную партию золотых слитков в
почти ничего не стоящий свинец. Он аккуратно, полосками снял одежду с
важного клиента в верхней башне. Потом снова пустил в ход все часы, но
только в обратную сторону. И еще раз нанес визит несчастному мистеру
Туиллу, вызвав у него новый сердечный приступ, после чего от босса стало
исходить неясное красноватое сияние, которое окончательно исчезло только
через месяц после этого происшествия.
За эти пятнадцать минут нервы у всех были взвинчены еще больше, чем в
последний раз, когда бомбардировщики Лаксингэма кружили над башнями
Компании. Туилл пытался что-то объяснить своим компаньонам в Нью-Йорке и
Чикаго и выкрикивал проклятия. Техники и аварийные монтеры налетали друг
на друга в холлах. Над зданием парил вертолет, готовый сбить прибор, как
только тот попытается ускользнуть. Акционеры Компании молили небеса, чтобы
прибор в конце концов оставил их в покое.
А загадочный нервирующий прибор, который всегда появлялся неожиданно,
весело плыл своей дорогой, пока что причинив не так уж много вреда, если
не считать того, что он дезорганизовал всю Компанию. Пока подготавливали
Тора-2, Харнаан грыз ногти. Затем он помог быстро смонтировать робота и
вместе с ним спустился в лифте, чтобы присоединиться к Ван Дамму, который
запасся резаком и ожидал Харнаана на одном из нижних этажей, где в
последний раз видели прибор.
Ван Дамм окинул робота испытующим взглядом.
- Ему заданы условия и он может действовать?
- Да, - кивнул Харнаан. - Ты знаешь, чего мы хотим, Тор-2, не так ли?
- Да, - ответил робот. - Но, не видя аппарата, я не могу определить
его назначение.
- Спору нет, - проворчал Ван Дамм, когда мимо него с визгом
пронеслась какая-то блондинка. - Наверное, он в этой конторе.
Ван Дамм пошел впереди. Из конторы, конечно, все убежали, а прибор,
слабо жужжа, висел в воздухе посреди комнаты. Тор-2 прошел вслед за
Харнааном и остановился, пристально разглядывая загадочную машину.
- Он живой? - тихо спросил Харнаан.
- Нет.
- Это машина?
- Похоже, что он был создан, чтобы решить определенную задачу... это
несомненно. Но я не знаю, решил ли он задачу, для которой он был создан.
Есть только один способ получить ответ.
Тор-2 шагнул вперед. Прибор плавал, и линза была нацелена на робота.
Какой-то инстинкт предостерег Харнаана. Он услышал, как гудение усилилось,
и в тот же миг бросился к Ван Дамму. Оба они столкнулись, и портативный
резак, выскользнув из рук инженера аварийной службы, тяжело стукнулся о
стену и ушиб ногу Харнаана.
Но он почти не почувствовал боли, так как был поглощен более важными
событиями. От прибора протянулся яркий розовый луч и осветил Тора-2. В то
же время гудение усилилось и перешло в пронзительный, действующий на нервы
вой. Он длился недолго - затем раздался взрыв, который ослепил и оглушил
обоих людей. На них обрушился стол.
Харнаан надрывно закашлялся и что-то пробормотал. Он почувствовал,
что остался жив, и даже слегка удивился этому. Поднимаясь, он успел
заметить, как Ван Дамм выскочил вперед, держа в руке резак и направляя
воющее пламя на прибор, который не сделал никакой попытки ускользнуть. Он
накалился докрасна и затем начал плавиться. Капли металла потекли на пол.
Прибор, или, вернее, то, что от него осталось, упал с глухим стуком,
теперь уже безвредный и лишенный смысла.
Ван Дамм отвел шланг. Тихое гудение прекратилось.
- Опасная штука, - сказал он, глядя на Харнаана блуждающим взглядом.
- Успел как раз вовремя. Вы ранены?
- Как раз вовремя! - повторил Харнаан, указывая на робота. -
Взгляните сюда!
Ван Дамм увидел Тора-2, которого постигла та же участь, что и Тора-1.
Разбитый, расплавленный робот лежал возле двери.
Харнаан провел рукой по щеке и посмотрел на почерневший металл. Он
прислонился к столу; постепенно лицо его прояснилось, и он улыбнулся. Ван
Дамм в изумлении глядел на него.
- Какого черта...
Но Харнааном овладел почти истерический смех.
- Он... он выполнил свое назначение, - наконец выговорил главный
инженер. - Какой... какой удар для Компании! Прибор сработал!
Ван Дамм схватил его за плечо и начал трясти. Харнаан успокоился,
хотя губы его все еще кривились в улыбке.
- О'кей, - произнес он наконец. - Я я ничего не мог с собой поделать.
Очень уж забавно!
- Что? - спросил Ван Дамм. - Если вы видите здесь что-то забавное...
Харнаан перевел дух.
- Этот... ну, этот порочный круг. Разве вы еще не догадались, зачем
был создан прибор?
- Лучи смерти или что-нибудь в этом роде?
- Вы упустили из виду то, что сказал Тор-2: есть только один способ
узнать, может ли прибор сделать то, ради чего он был создан.
- Ну, так какой же это способ?
Харнаан фыркнул.
- Рассуждайте логически. Помните первых роботов, которых мы
изготовляли? Их всех портили, и потому мы стали выпускать роботов из
дюралоя, которых по идее нельзя было разрушить. А роботы создавались для
того, чтобы решать задачи, - в этом был смысл их существования. Все шло
хорошо до тех пор, пока они не теряли рассудка.
- Я все это знаю, - нетерпеливо сказал Ван Дамм. - Но при чем тут
прибор?
- Они портились, - продолжил Харнаан, - когда перед ними вставала
неразрешимая задача. Это элементарная психология. Перед Тором встала та же
задача, но он разрешил ее.
По лицу Ван Дамма стало видно, что он постепенно начинает
догадываться.
Харнаан продолжил:
- Постепенно роботы задумывались над задачей, неизбежно встававшей
перед ними: как они сами могут быть разрушены. Мы конструировали их таким
образом, чтобы они в большей или меньшей степени могли действовать
самопроизвольно. Это был единственный способ сделать их хорошими мыслящими
машинами. Перед роботами, похороненными в цементе, вставала задача: каким
образом разрушить самих себя; не в силах ее решить, они теряли рассудок.
Тор-1 оказался умнее. Он нашел ответ. Но у него был единственный способ
проверить правильность решения - на себе самом!
- Но он же знал, что Тор-1 был уничтожен...
- Тор-2 знал, что прибор подействовал на Тора-1, но не знал,
подействует ли он на него самого. Роботы обладают холодной логикой. У них
нет инстинкта самосохранения. Тор-2 просто испытал прибор, чтобы
посмотреть, сможет ли он решить ту же задачу. - Харнаан перевел дух. -
Прибор решил ее.
- Что мы скажем Туиллу? - безучастно спросил Ван Дамм.
- Что мы можем ему сказать? Правду, - что мы зашли в тупик.
Единственные роботы, которых нам стоит производить, - это мыслящие машины
из дюралоя, а они будут уничтожать сами себя, как только начнут задавать
себе вопрос, в самом ли деле их нельзя разрушить. Каждый из выпущенных
нами роботов дойдет до последнего испытания - саморазрушения. Если мы
сделаем их не такими разумными, их нельзя будет применять. Если мы
перестанем применять дюралой, Лаксингэм или другая компания начнет их
портить. Роботы, конечно, замечательная вещь, но они родятся со
стремлением к самоубийству. Ван Дамм, я боюсь, нам придется сказать
Туиллу, что Компания зашла в тупик.
- Так в этом и состояло истинное назначение прибора, а? - пробормотал
инженер аварийной службы. - А все остальные его проделки - это лишь
побочные явления, результаты действия неуправляемой машины?
- Да.
Харнаан направился к двери, обойдя полурасплавленные останки робота.
Он с грустью взглянул на свое погибшее создание и вздохнул.
- Когда-нибудь, возможно, мы и найдем выход. Но сейчас, по-видимому,
получился порочный круг. Нам не следовало называть его Тором, - добавил
Харнаан, выходя в холл. - Я думаю, правильнее было бы назвать его Ахиллом.
ГОДОВЩИНА
Все было готово к ежегодному ритуалу.
На этот раз очередь была дома Мура, и поэтому миссис Мур с детьми
покорно отправилась на вечер к своей матери.
Уоррен Мур со слабой улыбкой осмотрел комнату. Вначале его заставлял
действовать только энтузиазм Марка Брендона, но теперь ему и самому
нравилось вспоминать. Он решил, что это приходит с возрастом, с двадцатью
добавочными годами. У него вырос животик, поредели волосы, смягчилась
челюсть, и, что хуже всего, он стал сентиментален.
Так что окна были поляризованы до полной непрозрачности, шторы
опущены. Лишь кое-где огоньки на стенах, так отмечалось слабое освещение и
ужасная изолированность давнего дня крушения.
На столе пакеты и тюбики космического рациона и, конечно, в центре
нераспечатанная бутылка зеленой воды джабра, крепкого напитка, который
можно извлечь только из химически активных марсианских грибов.
Мур посмотрел на часы: скоро будет и Брендон; он никогда не
опаздывает на этот праздник. Единственное беспокойство вызывало
воспоминание о голосе Брендона в трубке: "Уоррен, на этот раз у меня для
тебя сюрприз. Подожди и увидишь. Подожди и увидишь".
Муру всегда казалось, что Брендон почти не стареет. Младший из них
сохранил стройность и энергию, с какой относился к жизни на пороге своего
сорокалетия. Сохранил способность возбуждаться при хороших известиях и
впадать в отчаяние при плохих. Волосы его начали седеть, но в остальном,
когда Брендон расхаживал взад и вперед, быстро говоря на пределе громкости
о чем угодно, Муру не нужно было даже закрывать глаза, чтобы увидеть
впавшего в ужас юношу на обломках "Серебряной королевы".
Прозвучал дверной сигнал, и Мур, не оборачиваясь, пнул реле.
- Входи, Марк.
Но ответил незнакомый голос, негромко, вопросительно:
- Мистер Мур?
Мур быстро обернулся. Брендон, конечно, тоже здесь, но сзади,
возбужденно улыбается. Перед ним стоит кто-то другой, невысокий,
приземистый, совершенно лысый, сильно загорелый и с ощущением космоса во
всем облике.
Мур удивленно сказал:
- Майк Ши... _М_а_й_к _Ш_и_, клянусь космосом!
Они со смехом пожали друг другу руки.
Брендон сказал:
- Он связался со мной через контору. Вспомнил, что я работаю в
"Атомик Продактс"...
- Годы прошли, - сказал Мур. - Ну-ка посмотрим, ты был на Земле
двенадцать лет назад...
- Он никогда не был на годовщине, - заметил Брендон. - Как насчет
этого? Сейчас он уходит в отставку. Из космоса в место, которое купил в
Аризоне. Пришел поздороваться со мной перед отъездом - только для этого
задержался в городе, - а я был уверен, что он приехал на годовщину. "Какую
годовщину?" - спросил этот старый чудак.
Ши с улыбкой кивнул.
- Он говорит, что ты из этого каждый год устраиваешь праздник.
- Еще бы, - с энтузиазмом подтвердил Брендон, - и сегодня мы впервые
будем отмечать втроем, впервые настоящая годовщина. Двадцать лет, Майк,
двадцать лет, как Уоррен собрал то, что оставалось от крушения, и привел
нас на Весту.
Ши осмотрелся.
- Космический рацион? Я тут как дома. И джабра. Да, помню... двадцать
лет. Я никогда об этом не думал, и теперь, сразу, все как вчера. Помните,
как мы наконец добрались до Земли?
- Помню ли я? - воскликнул Брендон. - Парады, речи. Уоррен
единственный настоящий герой в этом деле, и мы все продолжали повторять
это, но никто не обращал внимания. Помните?
- Ну, ладно, - сказал Мур. - Мы были первыми пережившими космическое
крушение. Мы были необычны, а все необычное привлекает внимание и достойно
быть отмеченным. Это иррационально.
- Эй, - сказал Ши, - а помните песню, которую по этому поводу
сочинили? Марш? "Мы поем о дорогах в космосе, о безумных путях людей..."
Своим чистым тенором подхватил Брендон, и даже Мур поддержал
последнюю строку, так что задрожали шторы. "...на обломках корабля", -
закончили они и рассмеялись.
Брендон сказал:
- Давайте откроем джабру и немного выпьем. Этой бутылки должно
хватить на весь вечер.
Мур объяснил:
- Марк настаивает на полной аутентичности. Надеюсь, он не ждет, чтобы
я вылез из окна и облетел вокруг дома.
- А это мысль, - заявил Брендон.
- Помните наш последний тост? - Ши поднял пустой стакан и
провозгласил: - Джентльмены, за наш годовой запас доброй старой аш два о,
который нас не подвел. Три пьяных бродяги, когда приземлились. Ну, мы были
детьми. Мне было тридцать, и я считал себя стариком. А теперь, - голос его
внезапно стал печальным, - меня отправили на пенсию.
- Пей! - сказал Брендон. - Сегодня тебе снова тридцать, и мы
вспоминаем день на "Серебряной королеве", хотя больше никто этого не
помнит. Грязная переменчивая публика.
Мур рассмеялся.
- А чего ты ожидал? Национальный праздник каждый год с ритуальной
пищей и питьем - космическими рационами и джаброй?
- Послушайте, мы по-прежнему единственные пережившие космическое
крушение, а посмотрите на нас. Нас все забыли.
- Ну, это неплохое забвение. Мы отлично провели время, а это слава
дала нам хороший толчок вверх по лестнице. У нас все хорошо, Марк. И так
же было бы у Майка Ши, если бы он не захотел вернуться в космос.
Ши улыбнулся и пожал плечами.
- Мне там нравилось. Я не жалею. Со страховой компенсацией у меня
теперь есть деньги для пенсионной жизни.
Брендон, вспоминая, сказал:
- Крушение стоило "Транскосмической страховой" немалых денег. Но все
равно кое-чего не хватает. Скажи в наши дни кому-нибудь "Серебряная
королева", и он сможет ответить только "Квентин", если вообще сможет
ответить.
- Кто? - спросил Ши.
- Квентин. Доктор Хорас Квентин. Он один из погибших на корабле.
Спросишь: "А как же трое выживших?" и они просто уставятся на тебя.
Мур спокойно сказал:
- Послушай, Марк, с этим нужно смириться. Квентин был одним из
величайших ученых, а мы кто? Никто.
- Мы выжили. Мы по-прежнему единственные пережившие катастрофу.
- Ну и что? На корабле был Джон Хестер, тоже известный ученый. Не
масштаба Квентина, но очень известный. Кстати, я сидел рядом с ним за
последним обедом, перед тем как ударил камень. Ну, так вот, из-за того что
в этом крушении погиб Квентин, смерть Хестера никто не заметил. Никто не
помнит, что Хестер погиб на "Серебряной королеве". Все помнят только
Квентина. Нас тоже забыли, но мы по крайней мере живы.
- Вот что я вам скажу, - произнес наконец Брендон после долгого
молчания, когда стало ясно что логическое разъяснение Мура не
подействовало, - мы снова заброшены. Двадцать лет назад в этот день мы
были заброшены на Весте. Сегодня мы заброшены в забвении. И вот мы снова
вместе втроем, и то, что произошло, может произойти снова. Двадцать лет
назад Уоррен привел нас на Весту. Давайте решим новую проблему.
- Уничтожим забвение? - спросил Мур. - Станем знамениты?
- Конечно. А почему бы и нет? Ты знаешь лучший способ отметить
двадцатую годовщину?
- Нет, но мне интересно, с чего ты начнешь. Я думаю, никто не помнит
"Серебряную королеву", ну, если не считать Квентина, поэтому тебе нужно
придумать что-нибудь такое, чтобы крушение снова вспомнили. Для начала.
Ши беспокойно пошевелился, и задумчивое выражение появилось на его
грубоватом лице.
- Кое-кто помнит "Серебряную королеву". Страховая компания. Знаете,
вы напомнили мне кое-что забавное. Десять-одиннадцать лет назад я был на
Весте и спросил, на месте ли та развалина, на которой мы спустились. Мне
сказали, конечно, кто ее будет увозить? И я подумал, дай-ка взгляну на
нее, и полетел туда с ранцевым двигателем на спине. На Весте, с ее
тяготением, этого достаточно. Ну, я немного увидел, только на расстоянии.
Там все закрыто силовым полем.
Брови Брендона взлетели до неба.
- Наша "_С_е_р_е_б_р_я_н_а_я К_о_р_о_л_е_в_а_?" Чего ради?
- Я вернулся и спросил, почему это. Мне ничего не ответили, она не
знали, что я туда собираюсь. Сказали, что все это принадлежит страховой
компании.
Мур кивнул.
- Конечно. Они получили права, когда заплатили нам. Я сам подписывал
документ, отказываясь от прав, когда получал компенсационный чек. Вы тоже,
я уверен.
Брендон спросил:
- Но зачем силовое поле? К чему вся эта секретность?
- Не знаю.
- Обломки ничего не стоят, даже на лом не годятся. Слишком дорого
было бы из перевозить.
Ши ответил:
- Верно. Но забавно: они по-прежнему продолжат вылавливать в космосе
обломки. Там их была большая груда. Я видел, по мне, это просто мусор,
согнутые рамы, ну, сами знаете. Я спрашивал, мне сказали, что корабли
продолжают привозить обломки, и страховая компания установила стандартную
цену за каждый кусок "Серебряной королевы", поэтому корабли в окрестностях
"Весты" всегда их ищут. Во время своего последнего полета я снова пошел
взглянуть на "Серебряную королеву", и груда хлама стала больше.
- Они все еще ищут? - Глаза Брендона блестели.
- Не знаю. Может, уже перестали, но куча больше, чем
десять-одиннадцать лет назад. Должно быть, еще ищут.
Брендон откинулся на стуле и скрестил ноги.
- Это очень странно. Расчетливая страховая компания тратит массу
денег, прочесывая пространство вокруг Весты, отыскивая обломки
двадцатилетней давности крушения.
- Может, стараются доказать, что был саботаж, - сказал Мур.
- Через двадцать лет? Они не получат назад свои деньги, даже если
докажут. Мертвое дело.
- Но они могли годы назад прекратить поиски.
Брендон решительно встал.
- Давайте спросим. В этом что-то странное, а я уже наджабрифицирован
и нагодовщинен и хочу узнать.
- Конечно, - согласился Ши, - но кого спросим?
- Мультивак, - ответил Брендон.
Ши широко раскрыл глаза.
- Мультивак! Эй, Мур, у тебя здесь есть терминал Мультивака?
- Да.
- Никогда не видел, а всегда хотелось взглянуть.
- Тут не на что смотреть, Майк. Похоже на пишущую машинку. Не
смешивай терминал Мультивака с самим Мультиваком. Я не знаю никого, кто
видел бы Мультивак.
Мур улыбнулся при этой мысли. Он сомневался, чтобы когда-нибудь в
жизни оказался вблизи одного из немногих техников, проводящих рабочие дни
в глубинах Земли в каком-то тайном месте, обслуживая мощный, длиной в
милю, суперкомпьютер, который содержит в своей памяти все известное людям,
руководит экономикой человечества, направляет научные исследования,
помогает принимать политические решения, и у него еще остаются миллионы
ячеек, позволяющих отвечать на вопросы отдельных людей, если, конечно, они
не нарушают права на тайну других людей.
Они поднялись на второй этаж, и Брендон сказал:
- Я подумывал о том, чтобы установить Мультивака-младшего для детей.
Домашние задания и прочее, знаете. Но не хотел, чтобы он стал для них
просто забавой и игрушкой. Как ты с этим справляешься, Уоррен?
Мур ответил:
- Они показывают вопросы сначала мне. Если я не пропускаю, Мультивак
их не видит.
Терминал Мультивака действительно представлял собой клавиатуру, чуть
больше пишущей машинки.
Мур набрал координаты, установил связь со всемирной информационной
цепью и сказал:
- Теперь слушайте. Для протокола. Я против этого и соглашаюсь только
из-за годовщины и еще потому, что достаточно глуп, чтобы испытывать
любопытство. А теперь как сформулировать вопрос?
Брендон ответил:
- Просто спроси: по-прежнему ли Транскосмическая страховая
разыскивает обломки крушения "Серебряной королевы" ы окрестностях Весты?
Нужен простой ответ: да или нет.
Мур пожал плечами и набрал вопрос, а Ши с интересом следил за его
действиями.
Астронавт спросил:
- Как от отвечает? Говорит?
Мур негромко рассмеялся.
- О, нет. _С_т_о_л_ь_к_о_ денег я не могу потратить. Эта модель
печатает ответ на ленте, лента выходит вот из этой щели.
Действительно, в этот момент показалась короткая лента. Мур взял ее,
бросил взгляд и сказал:
- Ну, Мультивак говорит да.
- Ха! - воскликнул Брендон. - Я вам говорил! А теперь спроси почему.
- Ну, это глупо. Такой вопрос будет нарушением права на тайну.
Получим желтое "Объясните причины".
- Спроси, и узнаем. Ведь поиски обломков - не тайна. Может, они
считают, что и причина не тайна.
Мур пожал плечами. Он напечатал:
- Почему Транскосмическая страховая продолжает поиски обломков
"Серебряной королевы" - в связи с предыдущим вопросом?
Почти тут же показался желтый листочек:
- Укажите причины необходимости получения запрашиваемой информации.
- Хорошо, - сказал, не смутившись, Брендон, - скажи, что мы трое
выживших и имеем право знать. Давай. Скажи ему.
Мур сформулировал ответ, появился еще один желтый листок:
- Причины несущественны. Ответ не может быть дан.
Брендон сказал:
- Не понимаю, какие причины держать это в тайне.
- Решает Мультивак, - ответил Мур. - Он взвешивает указанные причины
и, если считает, что ответ неэтичен по отношению к кому-нибудь,
отказывает. Даже правительство не может в таком случае получить ответ без
решения суда, а суд идет против Мультивака раз в десять лет. Так что же
нам делать?
Брендон вскочил и быстро забегал взад и вперед по комнате в
характерной для себя манере.
- Ладно, попробуем выяснить самостоятельно. Что-то очень важное,
иначе они не пошли бы на такие сложности. Согласимся, что они не ищут
свидетельства саботажа двадцатилетней давности. Но Транскосмическая
страховая все-таки что-то ищет, что-то настолько ценное, что не перестает
искать. Что может быть таким ценным?
- Марк, ты фантазер, - сказал Мур.
Брендон, очевидно, не слышал его.
- Это не могут быть драгоценности, деньги или какие-нибудь тайны.
Просто нет таких драгоценностей, которые оправдали бы все расходы. Даже
если бы "Серебряная королева" была из чистого золота. Но что может быть
более ценным?
- Трудно оценивать стоимость, Марк, - сказал Мур. - Письмо как листок
испорченной бумаги не стоит и сотой доли цента, но корпорация может
заплатить за него сто миллионов долларов - в зависимости от того, что там
написано.
Брендон энергично кивнул.
- Верно. Документы. Ценные бумаги. Итак, у кого вероятнее всего на
корабле могли быть документы, стоимостью в миллиарды?
- Откуда нам знать?
- А как насчет доктора Хораса Квентина? Как насчет него, Уоррен?
Только его люди и помнят. У него могли быть с собой документы. Подробности
нового открытия, может быть. Черт возьми, если бы я только видел его в
пути, он мог бы сказать что-нибудь, просто в обычном разговоре. А ты его
видел, Уоррен?
- Насколько могу вспомнить, нет. И не разговаривал с ним. Так что
обычный разговор отпадает. Конечно, я мог пройти мимо него, не зная, кто
это.
- Нет, не мог, - сказал Ши, неожиданно ставший задумчивым. - Мне
кажется, я кое-что припомнил. Один из пассажиров никогда не покидал свою
каюту. Об этом рассказывал стюард. Даже в столовую не приходил.
- И это был Квентин? - спросил Брендон, переставший расхаживать и с
нетерпением смотревший на астронавта.
- Возможно, мистер Брендон. Возможно, и он. Но не знаю, точно ли это.
Не помню. Но, должно быть, большая шишка, потому что на космическом
корабле не очень-то принято разносить еду по каютам. Только очень большая
шишка может себе это позволить.
- А Квентин и был большой шишкой в этом полете, - удовлетворенно
сказал Брендон. - Значит, у него что-то было в каюте. Что-то очень важное.
Что-то такое, что он прятал.
- Могла быть просто космическая болезнь, - сказал Мур, - однако... -
Тут он нахмурился и замолк.
- Давай, - настойчиво сказал Брендон. - Ты тоже что-то вспомнил?
- Может быть. Я говорил вам, что на последнем обеде сидел за столом
рядом с доктором Хестером. Он что-то говорил, что надеялся встретиться в
пути с доктором Квентином, но ему не повезло.
- Конечно, - воскликнул Брендон, - потому что Квентин не выходил из
каюты.
- Э_т_о_г_о_ он не говорил. Но о Квентине мы говорили. Что же он
сказал? - Мур прижал ладони к вискам, как будто силой хотел выжать
двадцатилетней давности воспоминания. - Точные слова, конечно, не могу
вспомнить, но что-то о том, что Квентин слишком театрален, слишком любит
мелодраматические эффекты - что-то в этом роде. И они направлялись на
научную конференция на Ганимеде, и Квентин даже не захотел объявлять тему
своего доклада.
- Все совпадает. - Брендон возобновил свое быстрое расхаживание. - Он
сделал новое большое открытие, которое держал в абсолютной тайне, потому
что хотел объявить о нем на конференции на Ганимеде с максимальным
драматическим эффектом. А не выходил из своей каюты, потому что думал, что
Хестер выпытает у него тайну - и так бы и было, готов спорить. И камень
ударил в корабль, и Квентин погиб. Транскосмическая страховая провела
расследование, собрала слухи о новом открытии и решила, что если
приобретет контроль над этим открытием, то покроет все расходы и гораздо
больше. Поэтому она приобрела права на корабль и с тех пор охотится за
бумагами Квентина.
Мур улыбнулся: он испытывал привязанность к Брендону.
- Марк, прекрасная теория. вечер того стоил: смотреть, как ты из
ничего делаешь что-то.
- Да? Что-то из ничего? Давайте снова спросим Мультивак. Я оплачу
счет за этот месяц.
- Все в порядке. Ты мой гость. Но если не возражаете, я принесу
наверх бутылку джабры. Хочу немного выпить, чтобы сравняться с вами.
- Я тоже, - сказал Ши.
Брендон сел к машинке. Дрожащими от возбуждения пальцами он
напечатал:
- Каковы темы последних исследований доктора Квентина?
Когда появился ответ, на этот раз на белом листке, Мур принес бутылку
и стаканы. Ответ длинный, печать мелкая, в основном ссылки на статьи в
научных журналах, вышедших двадцать лет назад.
Мур просмотрел список.
- Я не физик, но, кажется, он интересовался оптикой.
Брендон нетерпеливо покачал головой.
- Все это опубликовано. А нам нужно еще не опубликованное.
- Этого мы никогда не узнаем.
- Страховая компания узнала.
- Это только твоя теория.
Брендон сжал подбородок рукой.
- Позволь мне задать Мультиваку еще один вопрос.
Он снова сел и стал печатать:
- Сообщите имена и номера живущих коллег доктора Хораса Квентина по
факультету университета, где он работал в последние годы.
- Откуда ты знаешь, что он работал в университете? - спросил Мур.
- Если это не так, Мультивак нам скажет.
Появился листок. На нем было только одно имя.
Мур спросил:
- Ты собираешься позвонить этому человеку?
- Конечно, - сказал Брендон. - Отис Фитцсиммонс, с детройтским
номером. Уоррен, можно?...
- Ты мой гость, Марк. И это часть игры.
Брендон набрал номер. Ответил женский голос. Брендон спросил доктора
Фитцсиммонса, последовало недолгое молчание.
Потом тонкий голос сказал: "Алло". Голос старческий.
Брендон ответил:
- Доктор Фитцсиммонс, я представляю Транскосмическую страховую
компанию по вопросу о докторе Хорасе Квентине...
- Ради Бога, Марк, - прошептал Мур, но Брендон предупреждающе поднял
руку.
Последовала пауза, такая долгая, будто связь прервалась, потом все
тот же старческий голос произнес:
- После всех этих лет? Опять?
Брендон щелкнул пальцами в жесте торжества. Но ответил спокойно,
быстро:
- Мы все еще пытаемся найти. Если бы вы, доктор, припомнили, что у
доктора Квентина могло быть с собой в его последнем путешествии, что
относится к его неопубликованному открытию.
- Ну, - послышалось нетерпеливое щелканье языком, - я уже говорил
вам, что не знаю. И не хочу, чтобы меня тревожили. Не знаю ничего. Он
намекал, но он всегда намекал на какие-то новые устройства и изобретения.
- Какие устройства, сэр?
- Говорю вам, не знаю. У него было слово, и я вам об этом
рассказывал. Не думаю, чтобы это имело значение.
- Но этого слова нет в наших записях, сэр.
- Должно быть. Как же оно звучало? Вот как. Оптикон.
- С буквой К?
- Кажется. Мне все равно. И пожалуйста, больше меня не беспокойте. До
свиданья, - он все еще ворчал, прерывая связь.
Брендон был доволен.
Мур сказал:
- Марк, глупее ничего нельзя придумать. Выдавать себя за другого
незаконно. Если он пожалуется...
- Зачем ему? Он уже забыл обо всем. Но разве ты не понимаешь, Уоррен?
Транскосмическая уже расспрашивала его об этом? Он все время повторял, что
уже рассказывал об этом.
- Ну, хорошо. Но все равно слишком много предположительного. Что еще
мы знаем?
- Мы знаем также, - сказал Брендон, - что приспособление Квентина
называется оптикон.
- И что Транскосмическая страховая ищет либо оптикон, либо
относящиеся к нему документы. Может, подробности Квентин хранил в голове,
но у него была модель инструмента. Ведь Ши сказал, что подбирают
металлические обломки. Верно?
- Да, там груда металла, - согласился Ши.
- Если бы они искали бумаги, металл оставили бы в космосе. Итак, мы
ищем инструмент, который мог бы называться оптикон.
- Даже если твои теории правильны и мы ищем оптикон, поиск сейчас
совершенно безнадежен, - уверенно сказал Мур. - Сомневаюсь, чтобы на
орбите вокруг Весты оставалось больше десяти процентов обломков. Скорость
убегания на Весте практически равна нулю. Только удачный толчок в нужном
направлении и с нужной скоростью привел нашу развалину на орбиту вокруг
Весты. Остальное разбросано по всей Солнечной системе на самых различных
орбитах.
- Но ведь компания подбирает обломки, - сказал Брендон.
- Да, те десять процентов, что оставались на орбите вокруг Весты. И
все.
Брендон не сдавался. Он задумчиво сказал:
- Допустим, он там и они его не нашли. Мог ли кто-нибудь опередить
их?
Майк Ши рассмеялся.
- Мы там были, но унесли только свои шкуры, и я и этому рад. Что еще?
- Верно, - согласился Мур, - и если кто-нибудь нашел там что-то,
почему держит в тайне?
- Может, просто не подозревает, что это такое.
- Тогда как же мы... - Мур смолк и повернулся к Ши. - Что ты сказал?
Ши непонимающе посмотрел на него.
- Кто, я?
- Только что ты сказал, что мы там были. - Глаза Мура сузились. Он
покачал головой, будто прояснял ее, потом прошептал: - Великая Галактика!
- В чем дело? - напряженно спросил Брендон. - В чем дело, Уоррен?
- Не знаю. Ты меня сводишь с ума своими теориями. Я уже начинаю
воспринимать их серьезно. Знаешь, мы ведь кое-что взяли с собой из
обломков. Помимо одежды и личных вещей. По крайней мере я взял.
- Что?
- Когда я пробирался снаружи корпуса - космос, я будто снова там, все
вижу так ясно! - я прихватил с собой несколько предметов и положил в
карман своего космического скафандра. Не знаю почему: я тогда был не в
себе. Сделал это, не думая. И сохранил их. Сувениры, вероятно. Привез их с
собой на Землю.
- Где они?
- Не знаю. Мы не жили на одном месте.
- Но ты ведь их не выбросил?
- Нет, но когда переезжаешь, многое теряется.
- Если не выбросил, они должны быть где-то в этом доме.
- Если не затерялись. Ручаюсь, последние пятнадцать лет я их не
видел.
- А что это было?
Уоррен Мур сказал:
- Ручка, насколько я помню; настоящая древняя ручка, с чернильным
патроном. Но меня больше заинтересовал другой предмет - маленький полевой
бинокль, не больше шести дюймов в длину. Понимаете, что это значит?
Бинокль?
- Оптикон! - воскликнул Брендон. - Конечно!
- Всего лишь совпадение, - сказал Мур, стараясь сохранить
рассудительность. - Просто любопытное совпадение.
Но Брендон не согласился.
- Совпадение? Вздор! Транскосмическая не нашла оптикон в обломках,
потому что он был у тебя.
- Ты с ума сошел.
- Давай, надо его найти.
Мур перевел дыхание.
- Ну, я поищу, если вы хотите, но сомневаюсь, чтобы нашел. Ладно,
начнем с чердака. Это самое разумное.
Ши усмехнулся.
- Обычно в самом разумном месте как раз ничего и не находят. - Но
вслед за остальными пошел по ведущей вверх лестнице.
На чердаке воздух затхлый, нежилой. Мур включил пылеуловитель.
- Мы тут не убирали пыль два года. Это показывает, как я здесь часто
бываю. Ну, посмотрим: если где-нибудь они и сохранились, то в моих
холостяцких вещах. Это то, что осталось у меня от холостых дней. Начнем с
этого.
Мур стал просматривать содержимое пластиковых коробок, а Брендон
продолжал смотреть по сторонам.
Мур сказал:
- Кто бы мог подумать? Мое собрание времен колледжа. Я был завзятым
сонистом: собирал голоса. В этой книге фотографии всех моих однокурсников
с записями их голоса. - Он с любовью похлопал по переплету. - Можно
поклясться, что тут только объемные фотографии, но в каждой еще...
Заметил, как нахмурился Брендон, и торопливо сказал:
- Ну, ладно, буду искать дальше.
Осмотрев коробки, он открыл ящики старомодного комода. Порылся в его
отделениях.
Брендон спросил:
- Эй, а это что?
И указал на маленький цилиндр, который со стуком упал на пол.
Муо ответил:
- Не... да, это ручка! Это она. А вот и бинокль. Ни то, ни другое не
работает, конечно. Сломаны. Ну, ручка точно сломана. Что-то в ней
болтается. Слышите? Я и не знал бы, как ее заполнить чернилами, если бы
она работала. Уже много лет такие не выпускают.
Брендон поднес ее к свету.
- На ней инициалы.
- Да? Не помню никаких инициалов.
- Трудно разглядеть. Похоже на Дж.К.Кв.
- Кв?
- Да, и это довольно необычная буква для начала фамилии [В оригинале
фамилия "Квентин" начинается с буквы Q "кью". С этой буквы в английском
языке начинается мало слов]. Ручка, должно быть, принадлежала Квентину.
Наследственная ценность, которую он сохранил из сентиментальных чувств или
суеверия. Может быть, принадлежала его прадеду, когда еще пользовались
такими ручками, прадеду по имени Джейсон Кинг Квентин, или Джуда Кент
Квентин, или еще что-нибудь подобное. Можно проверить через Мультивак
имена предков Квентина.
Мур кивнул.
- Наверно, стоит. Видишь, я так же спятил, как и ты.
- И если это так, то вещи из каюты Квентина. И бинокль оттуда же.
- Подожди. Не помню, подобрал ли я их в одном месте. Не очень хорошо
помню, как пробирался вдоль корпуса.
Брендон поворачивал на свету бинокль.
- Тут никаких инициалов.
- А ты ожидал, что будут?
- Я вообще ничего не вижу, кроме вот тут линии соединения. - Он
провел пальцем по узкой канавке, окружавшей бинокль с толстого конца.
Постарался повернуть, но безуспешно. - Сплошной. - Поднес к глазу. - Эта
штука не работает.
- Я говорил тебе, он сломан. Никаких стекол...
Ши прервал его:
- Можно ожидать повреждений, когда в корабль попадает порядочный
метеор и разбивает его на куски.
- Значит, даже если это он, - сказал Мур, снова охваченный
пессимизмом, - если это оптикон, он нам ничего хорошего не даст.
Он взял бинокль у Брендона и потрогал его края.
- Невозможно даже сказать, где крепились линзы. Никакой канавки. Не
понимаю, как они крепились. Как будто их никогда... - Эй! - вдруг
воскликнул он.
- Что эй? - спросил Брендон.
- Название! Название этой штуки!
- Оптикон?
- Нет, не оптикон. Так сказал Фитцсиммонс, и мы решили, что оптикон.
- Да, ну и что? - сказал Брендон.
- Конечно, - подтвердил Ши. - Я тоже слышал.
- Тебе показалось, что слышал. Он сказал "аноптикон", понятно? Не
"оптикон", а "аноптикон" [В английском языке существует неопределенный
артикль а - перед гласными an. Фицсиммонс произнес "anoptikon", а герои
решили - "an optikon"].
- Ага, - сказал Брендон глубокомысленно. - И какая же разница?
- Дьявольская разница. "Оптикон" означает инструмент с линзами, а в
слове "аноптикон" греческая пристава а-, которая означает "не". Греческие
слова с отрицательным значением начинаются с приставки а-. "Анархия"
означает отсутствие правительства, "анемия" - отсутствие крови, "аноним" -
"без имени", а "аноптикон"...
- Без линз! - воскликнул Брендон.
- Верно. Квентин, должно быть, работал над оптическим устройством без
линз, и, может быть, это оно и есть, и, может быть, оно совсем не сломано.
Ши сказал:
- Но когда в него смотришь, ничего не видно.
- Оно, вероятно, поставлено в нейтральное положение, - сказал Мур. -
Должен быть способ подготовки. - Как и Брендон, он взял прибор в обе руки
и попробовал повернуть вокруг канавки. С усилием надавил.
- Не сломай, - сказал Брендон.
- Подается. Либо оно должно быть тугим, либо просто заело. - Он
остановился, с нетерпением взглянул на инструмент и поднес его снова к
глазу. Повернулся, убрал поляризацию окна и посмотрел на огни города.
- Чтоб меня выкинули в космос! - выдохнул он.
- Что? Что? - закричал Брендон.
Мур без слов протянул инструмент Брендону. Тот поднес его к глазу и
воскликнул:
- Это телескоп!
Ши сразу сказал:
- Дайте посмотреть.
Они провели почти час, одним поворотом превращая инструмент в
телескоп, другим - в микроскоп.
- Как он работает? - продолжал спрашивать Брендон.
- Не знаю, - повторял Мур. В конце концов он сказал: - Я уверен, в
нем действуют концентрированные силовые поля. Поворачивая, мы преодолеваем
значительное сопротивление поля. Для больших инструментов потребуются
моторы.
- Хитрая штука, - сказал Ши.
- Больше того, - сказал Мур. - Это совершенно новый подход к
теоретической физике. Прибор фокусирует свет без линз и может собирать
свет с разных дальностей без изменения фокусного расстояния. Ручаюсь, его
можно превратить одновременно в пятисотдюймовый телескоп на Церере и в
электронный микроскоп. Больше того, я не вижу никаких хроматических
аберраций. Этот значит, что он волны всех длин изгибает одинаково. Может,
не только волны света, но и радиоволны и гамма-лучи. Может, искажает и
гравитацию, если гравитация - тоже тип излучения. Может быть...
- Стоит денег? - сухо прервал его Ши.
- Сколько угодно, если разберутся, как он работает.
- Тогда мы не пойдем с этим в Транскосмическую страховую. Сначала
посоветуемся с юристом. Входит ли этот предмет в то, от чего мы
отказывались, подписывая соглашение? Ведь он уже был твоим, когда ты
подписывал бумаги. Кстати, законны ли эти расписки, если мы не знали, от
чего отказываемся? Может, их признают недействительными.
- Кстати, - сказал Мур, - не думаю, чтобы этим могла распоряжаться
частная компания. Нужно связаться с каким-нибудь правительственным
учреждением. И если это стоит денег...
Но Брендон кулаками бил себя по коленям.
- К дьяволу деньги, Уоррен! Конечно, я возьму деньги, сколько мне
предложат, но не это главное. Мы будем знамениты, знамениты! Представьте
себе. Сокровище, затерянное в космосе. Гигантская корпорация двадцать лет
прочесывает пространство, чтобы найти его, и все это время им владеем мы,
забытые. И вот в двадцатую годовщину потери мы находим его снова. Если эта
штука сработает, если аноптикон станет частью новой техники, нас никогда
не забудут.
Мур усмехнулся и начал хохотать.
- Верно. Ты это сделал, Марк. Сделал именно то, что и собирался. Спас
нас из забвения, куда нас забросило.
- Мы все это сделали, - сказал Брендон. - Майк Ши представил
необходимую начальную информацию. Я разработал теорию, а у тебя оказался
инструмент.
- Ну, ладно. Уже поздно, скоро вернется жена, так что давайте пока
поработаем. Мультивак подскажет, в какое учреждение нужно обратиться и...
- Нет, нет, - сказал Брендон. - Сначала ритуал. Заключительный тост
годовщины с соответствующим изменением. Будь добр, Уоррен. - И он протянул
руку за бутылкой джабры, опустевшей только наполовину.
Мур осторожно наполнил до края каждый стакан.
- Джентльмены, - торжественно сказал он. Все трое подняли стаканы. -
Джентльмены, за сувениры "Серебряной королевы", которые нас не подвели!
Айзек Азимов. В плену у Весты.
перевод с англ. - ?
Isaac Asimov. ?
--Может быть, ты перестанешь ходить взад и вперед?-- донесся
с дивана голос Уоррена Мура.- Вряд ли нам это поможет; подумай-ка луч-
ше о том, как нам дьявольски повезло-- никакой утечки воздуха, верно?
Марк Брэндон стремительно повернулся к нему и скрипнул зу-
бами.
--Я рад, что ты доволен нашим положением,- ядовито заметил
он.- Конечно, ты и не подозреваешь, что запаса воздуха хватит всего на
трое суток.- С этими словами он возобновил бесконечное хождение по ка-
юте, с вызывающим видом поглядывая на Мура.
Мур зевнул, потянулся и, расположившись на диване поудоб-
нее, ответил:
--Напрасная трата энергии только сократит этот срок. Почему
бы тебе не последовать примеру Майка? Его спокойствию можно позави-
довать.
"Майк"-- Майкл Ши-- еще недавно был членом экипажа "Сереб-
ряной королевы". Его короткое плотное тело покоилось в единственном
на всю каюту кресле, а ноги лежали на единственном столе. При упоми-
нании его имени он поднял голову, и губы у него растянулись в кривой ус-
мешке.
--Ничего не поделаешь, такое случается,- заметил он.- Полеты
в поясе астероидов-- рискованное занятие. Нам не стоило делать этот
прыжок. Потратили бы больше времени, зато были бы в безопасности.
Так нет же, капитану не захотелось нарушать расписание; он решил ле-
теть напрямик,- Майк с отвращением сплюнул на пол,- и вот результат.
--А что такое "прыжок"?-- спросил Брэндон.
--Очевидно, наш друг Майк хочет этим сказать, что нам следо-
вало проложить курс за пределами астероидного пояса вне плоскости эк-
липтики,- ответил Мур.- Верно, Майк?
После некоторого колебания Майк осторожно ответил:
--Да, пожалуй.
Мур вежливо улыбнулся и продолжал:
--Я не стал бы обвинять во всем случившемся капитана Крейна.
Защитное поле вышло из строя за пять минут до того, как в нас врезался
этот кусок гранита. Так что капитан не виноват, хотя, конечно, ему следо-
вало бы избегать астероидного пояса и не полагаться на антиметеорную
защиту.- Он задумчиво покачал головой.- "Серебряная королева" букваль-
но рассыпалась на куски. Нам просто сказочно повезло, что эта часть ко-
рабля осталась невредимой и, больше того, сохранила герметичность.
--У тебя странное представление о везении, Уоррен,- заметил
Брэндон.- Сколько я тебя помню, ты всегда этим отличался. Мы нахо-
димся на обломке-- это всего одна десятая корабля, три уцелевшие каю-
ты с запасом воздуха на трое суток и перспективой верной смерти по ис-
течении этого срока, и у тебя хватает наглости говорить о том, что нам по-
везло!
--По сравнению с теми, кто погиб в момент столкновения с ас-
тероидом, нам действительно повезло,- последовал ответ Мура.
--Ты так считаешь? Тогда позволь напомнить тебе, что мгно-
венная смерть совсем не так уж плоха по, сравнению с тем, что предсто-
ит нам. Смерть от удушья-- чертовски неприятный способ проститься с
жизнью.- Может быть, нам удастся найти выход,- с надеждой в голосе за-
метил Мур.
--Почему ты отказываешься смотреть правде в глаза?-- лицо
Брэндона покраснело, и голос задрожал.- Нам конец! Конец!
Майк с сомнением перевел взгляд с одного на другого, затем
кашлянул, чтобы привлечь внимание.
--Ну что ж, джентльмены, поскольку наше дело-- труба, я вижу,
что нет смысла что-то утаивать.- Он вытащил из кармана плоскую бутыл-
ку с зеленоватой жидкостью.- Превосходная джабра, ребята. Я готов со
всеми вами поделиться.
Впервые за день на лице Брэндона отразился интерес.
--Марсианская джабра! Что же ты раньше об этом не сказал?
Но только он потянулся за бутылкой, как его кисть стиснула
твердая рука. Он повернул голову и встретился взглядом со спокойными
синими глазами Уоррена Мура.
--Не валяй дурака,- сказал Мур,- этого не хватит, чтобы все три
дня беспробудно пьянствовать. Ты что, хочешь сейчас накачаться, а по-
том встретить смерть трезвым как стеклышко? Оставим эту бутылочку на
последние шесть часов, когда воздух станет тяжелым и будет трудно ды-
шать-- вот тогда мы ее прикончим и даже не почувствуем, как наступит ко-
нец,- нам будет все равно. Брэндон неохотно убрал руку.
--Черт побери, Майк, у тебя в жилах не кровь, а лед. Как тебе
удается держаться молодцом в такое время?-- Он махнул рукой Майку, и
бутылка исчезла у того в кармане. Брэндон подошел к иллюминатору и
уставился в пространство.
Мур приблизился к нему и по-дружески положил руку на плечо
юноши.- Не надо так переживать, приятель,- сказал он.- Эдак тебя нена-
долго хватит. Если ты не возьмешь себя в руки, то через сутки свихнешь-
ся.
Ответа не последовало. Брэндон не сводил глаз с шара, запол-
нившего почти весь иллюминатор. Мур продолжил:
--И лицезрение Весты ничем не поможет тебе. Майк Ши встал и
тоже тяжело двинулся к иллюминатору.
--Если бы нам только удалось спуститься, мы были бы в безо-
пасности. Там живут люди. Сколько нам осталось до Весты?
--Если прикинуть на глазок, не больше чем триста-четыреста
миль,- ответил Мур.- Не забудь, что диаметр самой Весты всего двести
миль.
--Спасение-- в трех сотнях миль,- пробормотал Брэндон.- А мог
бы быть весь миллион. Если бы только нам удалось заставить этот пар-
шивый обломок изменить орбиту... Понимаете, как-нибудь оттолкнуться,
чтобы упасть на Весту. Ведь нам не угрожает опасность разбиться, пото-
му что силы тяжести у этого карлика не хватит даже на то, чтобы разда-
вить крем на пирожном.
--И все же этого достаточно, чтобы удержать нас на орбите,- за-
метил Брэндон.- Должно быть, Веста захватила нас в свое гравитацион-
ное поле, пока мы лежали без сознания после катастрофы. Жаль, что мы
не подлетели поближе; может, нам удалось бы опуститься на нее.
--Странный астероид эта Веста,- заметил Майк Ши.- Я раза два-
три был на ней. Ну и свалка! Вся покрыта чем-то, похожим на снег, только
это не снег. Забыл, как называется...
--Замерзший углекислый газ?-- подсказал Мур.
--Во-во, сухой лед, этот самый углекислый. Говорят, именно по-
этому Веста так ярко сверкает в небе.
--Конечно, у нее высокий альбедо,
Майк подозрительно покосился на Мура, однако решил не обра-
щать внимания.
--Из-за этого снега трудно разглядеть что-нибудь на поверхнос-
ти, но если присмотреться, то вон там,- он ткнул пальцем,- видно что-то
вроде грязного пятна. По-моему, это обсерватория, купол Беннетта.
А вот купол Калорна, у них там заправочная станция. На Весте
много других зданий, только отсюда я не могу их рассмотреть.
После минутного колебания Майк повернулся к Муру.
--Послушай, босс, вот о чем я подумал. Разве они не примутся
за поиски, как только узнают о катастрофе? К тому же нас будет нетрудно
заметить с Весты, верно?
Мур покачал головой.
--Нет, Майк, никто нас не станет разыскивать. О катастрофе уз-
нают только тогда, когда "Серебряная королева" не вернется в назначен-
ный срок. Видишь ли, когда мы столкнулись с астероидом, то не успели
послать SOS,- он тяжело вздохнул,- да и с Весты очень трудно нас заме-
тить. Наш обломок так мал, что даже с такого небольшого расстояния нас
можно увидеть, только если знаешь, что и где искать.
--Хм.- На лбу у Майка прорезались глубокие морщины.- Значит,
нам нужно сесть на поверхность Весты еще до того, как истекут эти три
дня.
--Ты попал в самую точку, Майк. Вот только бы узнать, как это
сделать...
--Когда наконец вы прекратите эту идиотскую болтовню и при-
метесь за дело?-- взорвался Брэндон.- Ради бога, придумайте что-ни-
будь!
Мур пожал плечами и молча вернулся на диван. Он откинулся
на подушки с внешне беззаботным видом, но крохотная морщинка между
бровями свидетельствовала о сосредоточенном раздумье.
Да, сомнений не было; положение у них незавидное. В который
раз он вспомнил события вчерашнего дня.
Когда астероид врезался в космический корабль, разнеся его на
куски, Мур мгновенно потерял сознание; неизвестно, как долго он проле-
жал, потому что его часы разбились при падении, а других поблизости не
было. Придя, наконец, в сознание, он обнаружил, что Марк Брэндон, его
сосед по каюте, и Майк Ши, член экипажа, были вместе с ним единствен-
ными живыми существами на оставшемся от "Серебряной королевы" об-
ломке.
И этот обломок вращался сейчас по орбите вокруг Весты. Пока
что все было в порядке-- более или менее. Запаса пищи хватит на неде-
лю. Под их каютой находится региональный гравитатор, создающий нор-
мальную силу тяжести,- он будет работать неограниченное время, во вся-
ком случае больше трех дней, на которые хватит воздуха. С системой ос-
вещения дело обстояло похуже, но пока она действовала.
Не приходилось сомневаться, где тут уязвимое место. Запас
воздуха на три дня! Это, конечно, не означало, что неполадок больше не
существует. У них отсутствовала отопительная система, но пройдет не-
мало времени, прежде чем их обломок излучит в космическое простра-
нство такое большое количество тепла, что температура внутри заметно
понизится. Намного важнее было то, что у них не имелось ни средств
связи, ни двигателя. Мур вздохнул. Одна исправная дюза поставила бы
все на свои места-- достаточно лишь одного толчка в нужном направле-
нии, чтобы в целости доставить их на Весту.
Морщинка между бровями стала глубинке. Что же делать? В их
распоряжении-- один космический костюм, один лучевой пистолет и один
детонатор. Вот и все, что удалось обнаружить после тщательного осмот-
ра всех доступных частей корабля. Да, дело дрянь.
Мур встал, пожал плечами и налил себе стакан воды. Все еще
погруженный в свои мысли, он машинально проглотил жидкость; затем
ему в голову пришла некая идея. Он с любопытством взглянул на бумаж-
ный стаканчик в своей руке.
--Послушай, Майк, а сколько у нас воды?-- спросил он.- Стран-
но, что я не подумал об этом раньше.
Глаза Майка широко раскрылись, и на лице его отразилось
крайнее удивление.
--А разве ты не знаешь, босс?
--Не знаю чего?-- нетерпеливо спросил Мур.
--У нас сосредоточен весь запас воды.- Майк развел руки, как
будто хотел охватить весь мир. Он замолчал, но поскольку выражение ли-
ца Мура по-прежнему было недоумевающим, добавил:-- Разве не видите?
Нам достался основной резервуар, в котором находится весь запас воды
"Серебряной королевы",- и Майк показал на одну из стен.
--Ты хочешь сказать, что рядом с нами резервуар полный во-
ды?
Майк энергично кивнул.
--Совершенно точно, сэр! Бак в форме куба, каждая сторона--
тридцать футов. И он на три четверти полон.
Мур был поражен.
--Семьсот пятьдесят тысяч кубических футов воды...- Внезапно
он спросил:-- А почему эта вода не вытекла через разорванные трубы?
--Из бака ведет только одна труба, проходящая по коридору воз-
ле этой каюты. Когда астероид врезался в корабль, я как раз ремонтиро-
вал кран и был вынужден закрыть его перед началом работы. Когда ко
мне вернулось сознание, я открыл трубу, ведущую к нашему крану, но в
настоящее время это единственная труба, ведущая из бака.
--Ага.- Где-то глубоко внутри Мур испытывал странное чувство.
В его мозгу маячила какая-то мысль, но он никак не мог ухватиться за
нее. Он понимал только одно-- что сейчас услышал важное сообщение,
но был не в силах установить, какое именно.
Тем временем Брэндон молча выслушал Ши и разразился ко-
ротким смехом, полным горечи.
--Кажется, судьба решила потешиться над нами вволю. Снача-
ла она помещает нас на расстоянии протянутой руки от спасения, а затем
поворачивает дело так, что спасение становится для нас недостижимым.
--И еще она дает нам запас пищи на неделю, воздуха-- на три
дня, а воды-- на год. На целый год, слышите? Теперь у нас хватит воды,
чтобы и пить, и полоскать рот, и стирать, и принимать ванны-- для чего
угодно! Вода-- черт бы побрал эту воду!
--Ну, не надо принимать это так близко к сердцу,- сказал Мур,
стараясь поднять настроение Брэндона.- Представь себе, что наш ко-
рабль-- спутник Весты, а он и на самом деле ее спутник. У нас есть свой
период вращения и оборота вокруг нее. У нас есть экватор и ось. Наш "се-
верный полюс" находится где-то в районе иллюминатора и обращен к
Весте, а наш "юг"-- на обратной стороне, в районе резервуара с водой. Как
и подобает спутнику, у нас есть атмосфера, а теперь мы открыли у себя и
океан.
--А если говорить серьезно, положение наше не так уж плохо. Те
три дня, на которые нам хватит запаса воздуха, мы можем есть по две по-
рции и пить, пока вода не польется из ушей. Черт побери, у нас столько
воды, что мы можем даже выбросить часть...
Прежде смутная мысль теперь внезапно оформилась и созре-
ла. Небрежный жест, которым он сопровождал свое последнее замеча-
ние, был прерван.
Рот Мура захлопнулся, а голова резко дернулась вверх.
Однако Брэндон, погруженный в свои мысли, не заметил стран-
ного поведения Мура.
--Почему бы тебе не довести до конца эту аналогию со спутни-
ком?-- язвительно заметил он.- Или ты, как Профессиональный Опти-
мист, не обращаешь внимания на те факты, которые противоречат твоим
выводам? На твоем месте я бы добавил вот что.- И он продолжал голо-
сом Мура:-- В настоящее время спутник пригоден для жизни и обитаем,
однако в связи с тем, что через три дня запасы воздуха истощатся, ожи-
дается его превращение в мертвый мир.
--Ну, почему ты не отвечаешь? Почему стремишься обратить
все в шутку? Разве ты не замечаешь... Что случилось?
Последняя фраза прозвучала как возглас удивления, и, право
же, поведение Мура заслуживало такой реакции. Внезапного он вскочил и,
постучав себя костяшками по лбу, молча застыл на месте, глядя куда-то
вдаль отсутствующим взглядом. Брэндон и Майк Ши следили за ним в
безмолвном изумлении.
Внезапно Мур воскликнул:
--Ага! Вот! И как же я раньше до этого не додумался?-- Затем
его восклицания перешли в неразборчивое бормотание.
Майк со значительным видом достал из кармана бутылку джаб-
ры, но Мур только нетерпеливо отмахнулся. Тогда Брэндон без всякого
предупреждения ударил потрясенного Мура правым кулаком в челюсть и
опрокинул его на пол. Мур застонал и потер щеку. Затем он спросил него-
дующим голосом:
--За что?
--Только встань на ноги, получишь еще!-- крикнул Брэндон.-
Мое терпение лопнуло! Мне до смерти надоели все ваши проповеди и
многозначительные разговоры, Ты просто спятил!
--Еще чего, спятил! Просто возбужден, вот и все. Послушай, ра-
ди бога. Мне кажется, я нашел способ...
Брэндон посмотрел на Мура недобрым взглядом.
--Нашел способ, вот как? Пробудишь в нас надежду каким-ни-
будь идиотским планом, а потом обнаружишь, что он нереален. С меня
хватит. Я найду применение воде-- утоплю тебя, к тому же при этом сэко-
номлю воздух.
Хладнокровие изменило Муру.
--Послушай, Марк, это не твое дело. Я все сделаю один. Мне не
нужна твоя помощь, обойдусь как-нибудь. Если ты так уверен, что ум-
решь, и так этого боишься, почему бы тебе не покончить сразу? У нас
есть лучевой пистолет и детонатор, и то и другое-- надежное оружие. Вы-
бирай одно из них и убей себя. Обещаю, что я и Ши не будем тебе ме-
шать.
Брэндон попытался вызывающе посмотреть на Мура, но вдруг
сдался целиком и полностью.
--Ну хорошо, Уоррен, я согласен. Я... я и сам не знаю, что на ме-
ня нашло. Мне нехорошо, Уоррен. Я...
--Ну-ну, ничего, мой мальчик,- Муру стало жалко юношу.- Не на-
до волноваться. Й понимаю тебя, со мной то же самое. Только не подда-
вайся панике. Держи себя в руках, а то спятишь. Попытайся теперь зас-
нуть и положись на меня. Все еще изменится к лучшему.
Брэндон, схватившись за голову, разламывающуюся от боли,
неверными шагами подошел к дивану и упал на него. Безмолвные рыда-
ния сотрясали его тело. Мур и Ши, не зная, чем помочь, в замешательст-
ве стояли рядом.
Наконец Мур толкнул локтем Ши.
--Пошли,- прошептал он.- Пора браться за дело. Шлюз номер
пять находится в конце коридора, верно?-- Ши кивнул, и Мур продолжал:--
Он по-прежнему герметичен?
--Ну,- ответил Ши, подумав,- внутренняя дверь, конечно, герме-
тична, но за внешнюю я не ручаюсь. Возможно, она похожа на решето.
Видишь ли, когда я испытывал стену на герметичность, я не решился от-
крыть внутреннюю дверь, потому что если внешняя дверь неисправна--
жжжж-ик!-- И он сопроводил свои слова красноречивым жестом.
--Тогда нам в первую очередь нужно проверить внешнюю
дверь. Мне необходимо выбраться наружу, придется пойти на риск. Где
космический костюм?
Мур снял с вешалки в шкафу единственный костюм, перекинул
его через плечо и пошел по длинному коридору, ведущему вдоль каюты.
Он миновал закрытые двери, служившие герметическими барьерами--
раньше за ними находились каюты для пассажиров, но сейчас это были
открытые в космос пещеры. В конце коридора находилась тяжелая дверь
шлюза номер пять.
Мур остановился и внимательно осмотрел ее.
--Как будто все в порядке,- заметил он,- но, конечно, неизвестно,
что по ту сторону. Надеюсь, там тоже все в порядке.- Он нахмурился.- По-
жалуй, можно использовать весь коридор в качестве воздушного шлюза--
пусть дверь в нашу каюту будет внутренней, а эта дверь-- наружной, од-
нако в таком случае мы потеряем половину нашего запаса воздуха. Мы не
можем себе этого позволить, пока еще не можем.- Он повернулся к Ши:--
Ну что ж, хорошо. Индикатор показывает, что последний раз шлюз ис-
пользовался для входа, так что он должен быть полон воздуха. Чуть-чуть
приоткрой дверь и, если услышишь шипение, немедленно захлопни ее.
Ну, поехали!
И дверь чуть приоткрылась. При столкновении с метеором ме-
ханизм открывания двери был, очевидно, поврежден-- обычно он работал
бесшумно, а сейчас громко скрипел, но все же действовал. В левом углу
двери появилась тонкая, как волосок, черная линия-- это дверь на крохот-
ную долю дюйма откатилась на своих подшипниках. Шипения не было! С
лица Мура исчезло обеспокоенное выражение. Он достал из кармана не-
большой кусок картона и приложил его к щели. Если бы через образовав-
шуюся щель вытекал воздух, его поток прижал бы кусок картона к двери.
Картон соскользнул на пол. Майк Ши сунул указательный палец в рот, а
затем приложил его к щели.- Слава богу!-- прошептал он.- Никаким сле-
дов утечки!
--Ладно, ладно. Открой пошире. Действуй.
Новый нажим на рычаг, и дверь приоткрылась еще немногого.
Все еще никакой утечки. Медленно, очень медленно, с жалобным скри-
пом дверь открывалась, все шире и шире. Мур и Ши затаили дыхание--
они боялись, как бы наружная дверь, хотя и герметически закрытая, не
оказалась настолько расшатанной, чтобы податься в любую минуту. Но
она устояла! С ликующим видом Мур начал натягивать космический ко-
стюм.
--Пока все идет хорошо, Майк,- сказал он.- Сиди здесь и жди ме-
ня. Не знаю, сколько времени мне потребуется, но я вернусь. А где луче-
вой пистолет? Ты его захватил?
Ши протянул ему пистолет.
--Что ты задумал, Уоррен? Хотелось бы знать.
Мур, который в этот момент застегивал шлем, остановился.
--Ты слышал, как я сказал, что у нас много воды и часть ее мы
можем даже выбросить? Вот над этим то я и задумался-- не такая уж пло-
хая мысль. Я как раз и собираюсь выбросить воду.- И без дальнейших
объяснений он вошел в шлюз, оставив по ту сторону двери весьма озада-
ченного Майка Ши.
С бешено колотящимся сердцем Мур ждал, когда откроется на-
ружная дверь. Его план был необыкновенно прост, но осуществить его бу-
дет нелегко.
Раздался скрежет храповиков и шестеренок. Воздух с шипением
исчез в пустоте. Дверь соскользнула на несколько дюймов и останови-
лась. Сердце Мура замерло-- на мгновение он подумал, что дверь боль-
ше не откроется,- несколько раз дернул ее, и дверь, наконец, скользнула
в сторону. Мур пристегнул к руке магнитный держатель и осторожно сде-
лал шаг в пространство. Неловко, на ощупь начал он пробираться вдоль
борта корабля. Ему еще ни разу не приходилось бывать в открытом кос-
мосе, и его, прижавшегося к металлической стене, подобно мухе, охватил
смертельный страх. На мгновение он почувствовал головокружение.
Он закрыл глаза и минут пять висел, прижавшись к гладкой по-
верхности, которая еще недавно была бортом "Серебряной королевы".
Магнитный присосок надежно удерживал его, и когда Мур снова открыл
глаза, он почувствовал, что к нему вернулась уверенность.
Он огляделся и впервые с момента катастрофы увидел не толь-
ко Весту, как из иллюминатора их каюты, а и звезды. Он окинул взглядом
небосвод в поисках крошечной бело-голубой искорки-- планеты Земля.
Его всегда забавляло, что космонавты, глядя на небо, неизменно искали
в первую очередь Землю, но на этот раз ему было не до смеха. Однако
его поиски остались безрезультатными. Земля не была видна. Очевидно,
Веста закрывала и Землю и Солнце.
И все-таки Мур не мог не обратить внимания на другие небес-
ные тела. Слева от него был Юпитер-- сверкающий шар размером с горо-
шину. Мур увидел два спутника, обращающихся вокруг него. Невооружен-
ным глазом был виден и Сатурн-- яркая планета небольшой величины,
при наблюдении с Земли соперничающая с Венерой.
Мур ожидал, что увидит немало астероидов, поскольку их орби-
та проходила через астероидный пояс, однако космическое пространство
выглядело удивительно пустым. Только один раз ему показалось, что в
нескольких милях что-то стремительно пронеслось мимо, однако ско-
рость была настолько велика, что он не был уверен, не почудилось ли это
ему.
Ну и, конечно, Веста. Астероид прямо под ним выглядел, как
воздушный шар, закрывающий четверть небосклона. Веста медленно
плыла в пространстве, белая как снег, и Мур смотрел на нее с нескрывае-
мым вожделением. Если как следует оттолкнуться от борта корабля,
подумал он, можно упасть на Весту. Может, ему удастся благополучно до-
стичь ее, и тогда он сумеет спасти остальных. Однако скорее всего он
просто перейдет на другую орбиту вокруг Весты. Нет, нельзя так риско-
вать.
Он вспомнил, что время не ждет. Окинул взглядом борт кораб-
ля, разыскивая бак с водой, но увидел только переплетение металличес-
ких стен, зазубренных, остроконечных и изогнутых. Он заколебался. Оче-
видно, ему не оставалось ничего другого, как отыскать освещенный иллю-
минатор своей каюты и уж оттуда добраться до бака.
Осторожно Мур начал ползти вдоль стены корабля. Не успел он
одолеть и пяти ярдов, как гладкая обшивка кончилась. Перед ним откры-
лась зияющая пещера, в которой Мур опознал каюту, примыкавшую к ко-
ридору с дальнего конца. Он нервно передернул плечами. Вдруг он на-
толкнется в одной из кают на раздувшееся мертвое тело? Он был знаком
с большинством пассажиров, многих знал близко. Однако Мур преодолел
охватившее его чувство брезгливости и заставил себя продолжить опас-
ное путешествие.
Но тут на его пути встало первое серьезное препятствие. Об-
шивка самой каюты в основном состояла из немагнитных сплавов. Маг-
нитный присосок предназначался для использования на внешней обшив-
ке корабля, а внутри был бесполезен. Мур совсем забыл об этом, но вне-
запного почувствовал, что плавает по каюте. Он глотнул воздуха и судо-
рожно сжал рукой ближайший выступ, потом медленно подтянулся и дви-
нулся обратно.
На мгновение он застыл, затаив дыхание. Теоретически здесь
он должен быть в состоянии невесомости-- притяжение Весты было нич-
тожным,- однако работал региональный гравитатор, расположенный под
их каютой. Поскольку он не был сбалансирован остальными гравитатора-
ми, по мере продвижения Мура тяготение непрерывно и резко менялось.
Если магнитный присосок подведет, его может внезапно отбросить от ко-
рабля. И что тогда?
По-видимому, ему будет еще труднее осуществить свое наме-
рение, чем казалось раньше.
Мур снова пополз вперед, каждый раз проверяя надежность
захвата. Иногда ему приходилось долго ползти кружным путем, чтобы
приблизиться к цели на несколько футов. Иногда он был вынужден пере-
махивать через небольшие куски обшивки из немагнитного материала. И
он постоянно испытывал изматывающее притяжение гравитатора, непре-
рывно меняющееся по мере продвижения вперед, так что горизонтальная
палуба и вертикальные стены то и дело оказывались под самыми неверо-
ятными углами.
Мур тщательно осматривал все предметы на своем пути. Одна-
ко его поиски были бесплодны. Все незакрепленные предметы, стулья,
столы во время столкновения были отброшены в сторону и теперь стали
независимыми небесными телами солнечной системы. Тем не менее ему
удалось подобрать небольшой полевой бинокль и авторучку и положить
их в карман. Сейчас они были бесполезны, но придавали некую реаль-
ность его кошмарному путешествию вдоль борта мертвого корабля.
Пятнадцать, двадцать минут, полчаса он медленно полз туда,
где, по его расчетам, должен был находиться иллюминатор. Пот заливал
ему глаза, и волосы слипались в бесформенную массу. От непривычного
напряжения болели мышцы. Его разум, переживший тяжелое потрясение
накануне, стал сдавать, выкидывать необычные трюки.
Ему начало чудиться, что он ползет бесконечно, что так было и
так будет всегда. Цель путешествия, к которой он стремился, представля-
лась малозначительной, он знал только одно-- нужно ползти вперед. Час
назад он был вместе с Брэндоном и Ши, но это казалось туманным и да-
леким-далеким. А обычную жизнь, какая была два дня назад, он и совсем
забыл.
В его слабеющем мозгу вертелась только одна мысль-- через
лес остроконечных выступов доползти до некой неясной цели. Он хватал-
ся, напрягался, подтягивался. Рука с магнитным присоской искала листы
железа. Вниз, в зияющие пещеры, бывшие когда-то каютами, и снова на
поверхность. Нащупал-- подтянулся, нащупал-- подтянулся, и... свет!
Мур остановился. Если бы он не прилип к борту, то упал бы. Ка-
ким-то образом этот свет прояснил ситуацию. Перед ним был иллюмина-
тор-- не темный, безжизненный иллюминатор, мимо которых он пропол-
зал, а живой, освещенный. За стеклом был Брэндон.
Мур глубоко вздохнул и почувствовал себя лучше, его мозг сно-
ва прояснился.
Теперь он отчетливо видел цель. Он полз к этой искорке жизни.
Все ближе, ближе, ближе, пока не дотронулся до иллюминатора. Нако-
нец-то!
Его глаза жадно разглядывали знакомую каюту, Видит бог, это
зрелище не вызывало у него приятных ассоциаций, однако это было неч-
то реальное, почти естественное. На диване спал Брэндон. Его лицо бы-
ло измученным, изборожденным морщинками, но время от времени по
нему пробегала улыбка.
Мур поднял руку, чтобы постучать по стеклу. Его охватило неп-
реодолимое желание поговорить с кем-то, хотя бы при помощи жестов, и
все-таки в последнее мгновение он остановился. Может быть, юноше
снится родной дом? Он молод и чувствителен и много пережил. Пусть се-
бе поспит. Успеем разбудить его, когда добьемся успеха... если это вооб-
ще произойдет...
Он увидел стену, за которой находился бак с водой, и попытал-
ся отыскать его внешнюю стенку. Теперь это было нетрудно-- стенка ре-
зервуара отчетливо выступала. "Настоящее чудо, что резервуар не был
поврежден во время столкновения",- подумал Мур. Может, судьба и не
была такой неблагосклонной по отношению к ним.
Добраться до резервуара оказалось нетрудно, хотя он и нахо-
дился на другом конце обломка. То, что раньше было коридором, вело
почти прямо к нему. Когда "Серебряная королева" была невредима, этот
коридор был ровным и горизонтальным, но теперь, под непрерывно ме-
няющимся воздействием гравитатора, он казался крутым подъемом. Тем
не менее ползти по нему было легко. Поскольку пол был сделан из обыч-
ной бериллиевой стали, Мур не испытывал никаких затруднений с магнит-
ным держателем на всем своем двадцатифутовом пути к водяному баку.
И вот настала кульминация-- последняя ступень. Он знал, что
ему следовало бы сначала отдохнуть, однако волнение все нарастало.
Теперь или никогда! Он пробрался к центру задней стенки резервуара.
Там, устроившись на маленьком выступе, который образовал пол коридо-
ра, ранее простиравшегося по эту сторону резервуара, он принялся за ра-
боту.
--Как жаль, что выходная труба идет не в ту сторону,- пробормо-
тал он.- Можно было бы обойтись без многих неприятностей. А сейчас...-
Он вздохнул и принялся за дело: поставил лучевой пистолет на полную
мощность, и невидимое излучение сконцентрировалось примерно в футе
от дна резервуара.
Постепенно воздействие раскаленного луча на молекулы стены
начало становиться заметным. В фокусе действия луча тускло засвети-
лось пятно размером с десятицентовую монету. Оно как бы колыхалось--
то светлело, то тускнело-- в зависимости от того, насколько Муру удава-
лось уменьшить дрожь усталой руки. Он положил руку на выступ, и дело
пошло на лад. Крошечное пятно становилось все ярче.
Пятно медленно меняло окраску в соответствии со шкалой
спектра. Появившийся вначале темный, кирпичный цвет сменился виш-
невым. По мере того как на освещенное пятно лился поток энергии, его
яркость росла и пятно все расширялось, напоминая стрелковую мишень
с концентрическими кругами все более темно-красных оттенков. Даже на
расстоянии нескольких футов стенка была нестерпимо горячей, хотя и не
светилась, и Муру пришлось следить за тем, чтобы не прикасаться к ней
металлическими частями своего костюма.
С губ Мура то и дело срывались ругательства, потому что вы-
ступ тоже накалился. Казалось, его успокаивали только крепкие слова. А
когда плавящаяся стенка начала сама излучать тепло, объектом его про-
клятий стали создатели костюма. Почему они не сделали такой костюм,
который не пропускал бы не только холод, но и тепло?
Но Профессиональный Оптимист-- как назвал его Брэндон--
одержал в нем верх. Глотая соленый пот, Мур успокаивал себя. Пожалуй,
могло быть и хуже. Во всяком случае, двухдюймовая стена-- не слишком
серьезное препятствие. А если бы резервуар примыкал задней стенкой к
наружной обшивке! Вот было бы дело-- прожигать стальную броню тол-
щиной в целый фут! Он скрипнул зубами и наклонился над пистолетом.
Раскаленное пятно светилось теперь оранжево-желтым цветом,
и Мур понял, что скоро будет достигнута температура плавления берил-
лиевой стали. Он заметил, что из-за яркости пятна он смотрит на него
лишь какую-то долю секунды, и то через большие интервалы.
Очевидно, если он хочет добиться своего, необходимо работать
как можно быстрее. Лучевой пистолет не был полностью заряжен, и сей-
час, выбрасывая поток энергии при максимальной концентрации почти
десять минут подряд, он был уже при последнем издыхании. А стенка ед-
ва лишь миновала стадию размягчения. Снедаемый горячкой нетерпе-
ния, Мур ткнул дулом пистолета прямо в центр раскаленного пятна и тут
же отдернул его обратно.
В мягком металле образовалась глубокая впадина, хотя дыры
еще не было. Тем не менее Мур почувствовал удовлетворение. Цель поч-
ти достигнута. Если бы между ним и стенкой был слой воздуха, он бы уже
слышал шипение и бульканье кипящей внутри воды. Давление нараста-
ло. Сколько еще продержится плавящаяся стенка?
Затем, настолько внезапно, что Мур даже не сразу осознал это,
он прожег стенку. На дне впадины образовалось крохотное отверстие, и в
следующее мгновение наружу вырвалась струя кипящей воды.
Жидкий металл облепил отверстие со всех сторон, и вокруг
дырки размером с горошину образовались неровные металлические ле-
пестки. Изнутри доносился рев. Мура окутало облако пара.
Сквозь туман он увидел, что пар тотчас же конденсируется в ле-
дяные градинки, стремительно исчезающие в пустоте.
С четверть часа он не отрывал взгляда от струи пара.
Затем он почувствовал, как едва ощутимое давление отталкива-
ет его от корабля. Невыразимая радость охватила его, так как он понял,
что корабль ускорил свой ход. Мура отталкивала от корабля его собствен-
ная инерция.
Это означало, что работа кончена-- кончена успешно. Струя па-
ра заменила ракетный двигатель.
Мур отправился в обратный путь.
Велики были ужасы и опасности путешествия к резервуару, од-
нако еще большие ужасы и опасности должны были подстерегать Мура
на обратном пути. Он безмерно устал, глаза у него болели и ничего не ви-
дели, да еще к сумасшедшей тяге гравитатора прибавилось нарастающее
ускорение всего корабля. Но каким бы трудным ни был его обратный
путь, он не слишком беспокоил Мура. Позднее он даже не мог припом-
нить деталей.
Мур не помнил, как ему удалось преодолеть все многочислен-
ные препятствия на пути к шлюзу. Большую часть времени он был погло-
щен ощущением счастья и поэтому вряд ли воспринимал окружающую
его реальность. В его мозгу билась одна мысль-- как можно быстрее вер-
нуться к товарищам и сообщить им радостную весть о спасении.
Внезапно он увидел перед собой дверь шлюза. Мур едва ли да-
же понял, что это такое. Почти неосознанно он нажал сигнальную кнопку.
Инстинкт подсказал ему, что сделать это необходимо.
Майк Ши ждал его. Раздался скрип, внешняя дверь откатилась,
заклинилась на прежнем месте, но потом все-таки отошла в сторону и за-
крылась за Муром. Затем открылась внутренняя дверь, и он упал на руки
Ши.
Он чувствовал, как во сне, что его не то волокут, не то ведут по
коридору к каюте. С него сорвали костюм. Горячая, жгучая жидкость
обожгла ему горло. Мур захлопнулся, сделал глоток и почувствовал себя
лучше. Ши спрятал бутылку джабры в карман.
Расплывчатые фигуры Брэндона и Ши сфокусировались перед
его глазами и приняли нормальные очертания. Мур вытер дрожащей ру-
кой пот со лба и попытался изобразить слабую улыбку.
--Подожди,- запротестовал Брэндон,- не говори ничего. Ты про-
сто ходячий труп. Отдохни, тебе говорят!
Но Мур покачал головой. Хриплым, надтреснутым голосом он
рассказал, как мог, о событиях последних двух часов. Повествование бы-
ло бессвязным, едва понятным, но поразительно впечатляющим. Оба
слушателя затаили дыхание.
--Ты хочешь сказать,- заикаясь, произнес Брэндон,- что струя
воды толкает нас к Весте, подобно выхлопу ракеты?
--Совершенно верно-- подобно выхлопу ракеты,- прохрипел
Мур.- Действие и противодействие. Дыра находится на стороне, противо-
положной Весте, следовательно, толкает нас к Весте.
Ши отплясывал перед иллюминатором.
--Он совершенно прав, Брэндон, мой мальчик. Уже отчетливо
виден купол Беннетта. Мы приближаемся к Весте, приближаемся!
Мур почувствовал себя лучше.
--Так как раньше мы находились на кольцевой орбите, то те-
перь приближаемся к астероиду по спирали. По-видимому, мы опустимся
на Весту через пять-шесть часов. Воды хватит еще надолго, и давление
внутри по-прежнему высокое, поскольку вода вырывается наружу в виде
пара.
--Пар-- при такой низкой температуре в космосе?-- спросил по-
раженный Брэндон.
--Да, пар-- при таком низком давлении в космосе,- поправил его
Мур.- Точка кипения воды с уменьшением давления падает, так что в кос-
мосе она крайне низка. Даже у льда давление пара достаточно для воз-
гонки.
На его лице появилась улыбка.
--Между прочим, вода одновременно и замерзает и кипит. Я сам
видел это.- После короткой паузы он спросил:-- Ну, как ты теперь себя
чувствуешь, Брэндон? Гораздо лучше, правда?
Брэндон смутился и покраснел. Несколько секунд он тщетно
пытался подобрать слова, затем прошептал:
По-моему, я... я просто не заслуживаю спасения, после того как
потерял самообладание и взвалил все бремя на твои плечи. Если хо-
чешь, двинь меня как следует за то, что я тебя ударил. Честное слово, по-
сле этого мне будет гораздо лучше.
Мур дружески похлопал его но плечу.
--Забудь про это. Ты даже не подозреваешь, насколько близок к
отчаянию был я сам.- Он заговорил громче, чтобы заглушить дальнейшие
извинения Брэндона.- Эй, Майк, перестань глазеть в иллюминатор и да-
вай сюда твою джабру.
Мгновенно на столе появилась бутылка, и Майк поставил рядом
с ней три плексатроновых колпачка вместо чашек. Мур наполнил каждый
до краев. Ему хотелось напиться вдрызг.
--Джентльмены,- торжественно провозгласил он,- я хочу произ-
нести тост.- Все трое подняли стаканы.- Джентльмены, выпьем за годо-
вой запас доброй старой Н2О, который был у нас раньше!
ВСЕ ГРЕХИ МИРА
Главные отрасли промышленности Земли работали на Мултивак -
исполинскую вычислительную машину, которая за пятьдесят лет выросла до
невиданных размеров и, заполнив Вашингтон с его предместьями, протянула
бесчисленные щупальца во все большие и малые города мира.
Целая армия гражданских служащих непрерывно снабжала Мултивак
информацией, другая армия уточняла и интерпретировала получаемые от него
данные. Корпус инженеров поддерживал порядок во внутренностях машины, а
рудники и заводы выбивались из сил, стараясь, чтобы резервные фонды
бесперебойно пополнялись безупречными запасными деталями.
Мултивак управлял экономикой Земли и оказывал помощь науке. И, что
важнее всего, он служил справочным центром, источником любых сведений о
любом жителе земного шара. Помимо всего прочего, Мултивак должен был
ежедневно обрабатывать данные о четырех миллиардах людей, населяющих
Землю, и экстраполировать эти данные на сутки вперед.
Каждый из многочисленных отделов контроля и управления получал от
Мултивака сведения, соответствующие его профилю, а потом уже в виде
суммарного отчета они поступали в Вашингтон, в Центральный совет контроля
и управления.
Уже четвертую неделю Бернард Галлимен занимал пост председателя
Центрального совета контроля и управления (председатель избирался на год).
Он настолько свыкся с утренними отчетами, что они больше не пугали его.
Как обычно, отчет предоставлял собой стопу бумаг толщиной около пятнадцати
сантиметров. Галлимен уже знал, что от него и не требуется читать все
подряд (ни один человек не в силах был бы это сделать). Но заглянуть в них
было все-таки любопытно.
Как всегда, в отчете находился и список предугадываемых преступлений:
всякого рода мошенничества, кражи, нарушения общественного порядка,
непредумышленные убийства, поджоги. Галлимен поискал глазами единственный
интересующий его заголовок и ужаснулся, найдя его в отчете. Затем
ужаснулся еще больше, увидев против заголовка цифру два. Да, не один, а
целых два, два случая убийства первой категории! За все то время, что он
был председателем, ему еще не встречалось два предполагаемых убийства за
один день.
Он ткнул пальцем в кнопку двухсторонней внутренней связи и стал
ждать, когда на экране видеофона появится гладко выбритое лицо главного
координатора.
- Али, - сказал Галлимен, - сегодня два убийства первой категории.
Что это значит? Возникла какая-нибудь необычная проблема?
- Нет, сэр. - Смуглое лицо с черными проницательными глазами
показалось Галлимену неспокойным. - В обоих случаях выполнение весьма
маловероятно.
- Знаю, - ответил Галлимен. - Я заметил, что вероятность в обоих
случаях не превышает пятнадцати процентов. Все равно, репутацию Мултивака
надо поддержать. Он фактически ликвидировал преступления, а общественность
судит об этом по количеству убийств первой категории, - это преступление,
как известно, самое эффектное.
Али Отман кивнул.
- Да, сэр, я вполне это сознаю.
- Надеюсь, вы сознаете также, что, пока я занимаю этот пост, ни одно
подобное убийство не должно иметь места. Если проскочит любое другое
преступление, я готов посмотреть на это сквозь пальцы. Но если кто-нибудь
совершит убийство первой категории, я с вас шкуру спущу. Поняли?
- Да, сэр. Подробные анализы потенциальных убийств уже переданы в
районные учреждения по месту ожидаемых преступлений. Потенциальные
преступники и жертвы находятся под наблюдением. Я еще раз подсчитал
вероятность осуществления убийств - она уже понижается.
- Отлично, - произнес Галлимен и отключился.
Он вернулся к списку, но его не оставляло неприятное ощущение, что,
пожалуй, он взял чересчур начальнический тон. Что делать, с этими
постоянными служащими приходится проявлять строгость, чтобы они не
вообразили, будто заправляют решительно всем, включая председателя.
Особенно Отман, он работает с Мултиваком с того времени, когда оба они
были еще совсем молодыми. У него такой вид, будто Мултивак его
собственность. Есть от чего прийти в бешенство...
Для Галлимена ликвидация преступлений первой категории была вопросом
его политической карьеры. До сих пор ни у одного председателя не
обходилось без того, чтобы в то или иное время в каком-нибудь уголке Земли
не произошло убийство. Предыдущий председатель подошел к концу срока с
восемью убийствами - на три больше (больше - подумать страшно), чем при
его предшественнике.
Галлимен твердо решил, что на его счету не окажется ни одного. Он
будет первым председателем без единого убийства за весь срок. Если к этому
добавить еще благоприятное общественное мнение, то...
Остальную часть отчета он едва пробежал. Подсчитал мимоходом, что в
списке стояло по меньшей мере две тысячи предполагаемых случаев нанесения
побоев женам. Несомненно, не все случаи удастся предотвратить. Возможно,
процентов тридцать и будет осуществлено. Но таких случаев неизменно
становилось все меньше и меньше, а выполнить задуманное удавалось все реже
и реже.
Мултивак лишь пять лет назад присоединил нанесение побоев женам к
числу предугадываемых преступлений, и далеко не каждый мужчина успел
привыкнуть к мысли, что, если ему придет в голову поколотить свою жену,
это будет известно заранее. По мере того как эта мысль станет укореняться
в сознании общества, женам будет доставаться все меньше тумаков, а в конце
концов они и вовсе перестанут их получать.
Нанесение побоев мужьям тоже фигурировало в отчете, правда в
небольшом количестве.
Али Отман отключился, но продолжал сидеть, не сводя глаз с экрана, на
котором уже исчезла лысая голова Галлимена и его двойной подбородок. Затем
перевел взгляд на своего помощника Рейфа Лими и сказал:
- Так как же нам быть?
- Не спрашивайте. И он еще беспокоится из-за каких-то двух пустяковых
убийств, когда...
- Мы отчаянно рискуем, взявшись уладить это собственными силами. Но,
если мы ему скажем, его от ярости хватит удар. Этим выборным деятелям
приходится все время думать о своей шкуре. Галлимен непременно вмешается и
все испортит.
Лими кивнул и прикусил толстую нижнюю губу.
- Да, но что если мы дадим маху? Это, знаете, будет грозить концом
света.
- Если мы дадим маху, тогда не все ли равно, что будет с нами? Нас
просто втянет во всеобщую катастрофу. - И добавил уже бодрее: - Черт
побери, как-никак вероятность не выше двенадцати и трех десятых процента.
В любом другом случае, кроме, пожалуй, убийства, мы дали бы вероятности
немного возрасти, прежде чем принимать те или иные меры. Ведь не исключено
и самопроизвольное исправление.
- Вряд ли на это стоит рассчитывать, - суховато заметил Лими.
- Да я и не рассчитываю. Просто констатирую факт. Во всяком случае,
при той степени вероятности, какая наблюдается сейчас, я предлагаю
ограничиться простым наблюдением. Подобные преступления не задумывают в
одиночку, где то должны быть сообщники.
- Но Мултивак никого не назвал.
- Знаю. Но все же... - Он не закончил фразы.
Так они сидели и изучали подробности того преступления, которое не
было включено в список, врученный Галлимену. Преступления во сто крат
более страшного, чем убийство первой категории. Преступления, на которое
за всю историю Мултивака не отваживался ни один человек. И мучительно
думали, как им поступить.
Бен Мэннерс считал себя самым счастливым из всех шестнадцатилетних
подростков Балтимора. Возможно, он преувеличивал. Но зато уж наверняка он
был одним из самых счастливых и самых взбудораженных.
Он входил в горстку тех, кого допустили на галереи стадиона во время
торжественного приведения к присяге восемнадцатилетних. Присягу должен был
давать его старший брат, и их родители заранее заказали билеты на
церемонию и позволили сделать то же Бену. Но, когда Мултивак стал отбирать
гостей, как ни странно, из всей семьи Мэннерсов его выбор пал именно на
Бена.
Через два года Бену и самому предстояло присягать, но наблюдать, как
это делает старший брат, Майкл Мэннерс, было почти так же интересно.
Родители тщательно проследили за процедурой одевания Бена, чтобы
представитель семьи не ударил в грязь лицом. Потом отправили, снабдив
уймой наставлений для Майкла, который уехал из дому несколько дней назад,
чтобы пройти предварительный врачебный и неврологический осмотр.
Стадион находился на окраине города. Бена, которого распирало от
сознания своей значительности, провели на место. Ниже, ряд за рядом,
сидели сотни и сотни восемнадцатилетних (мальчики направо, девочки налево)
- все были из второго округа Балтимора. В разное время года подобные
торжества проходили по всей Земле, но здесь был родной Балтимор, и,
конечно, это самое главное торжество. Где-то там, внизу, сидел и Майкл,
брат Бена.
Бен обводил взглядом затылки, надеясь высмотреть брата. Разумеется,
это ему не удалось. Но тут на высокий помост, установленный перед
трибунами, поднялся человек, и Бен перестал вертеть головой,
приготовившись слушать.
Человек заговорил:
- Добрый день, участники торжества и гости. Я - Рэндолф Хоч. В этом
году я отвечаю за балтиморские церемонии. С их участниками я уже
неоднократно встречался в ходе врачебных и неврологических исследований.
Большая часть задач выполнена, но главное еще впереди. Личность дающего
присягу должна быть зарегистрирована Мултиваком.
Ежегодно эту процедуру приходится разъяснять молодежи, достигающей
совершеннолетия. До сих пор, - он обращался теперь только к сидящим перед
ним и перестал смотреть на галерею, - вы не были взрослыми людьми, не были
личностями в глазах Мултивака, если только по какому то особому поводу
кого-либо из вас не выделяли как личность ваши родители или правительство.
До сих пор, когда приходило время ежегодного обновления информации о
населении, необходимые сведения о вас давали ваши родители. Теперь настала
пора, когда вы должны взять эту обязанность на себя. Это большая честь, но
и большая ответственность. Ваши родители рассказали нам, в какой школе вы
учились, какими болезнями болели, каковы ваши привычки - словом, массу
подробностей. Но вы поведаете нам сейчас гораздо больше: ваши сокровенные
мысли, ваши тайные, никому не известные поступки.
Поначалу это нелегко, даже тягостно, но это необходимо сделать. Тогда
Мултивак сможет дать исчерпывающий анализ каждого из вас. Мултиваку будут
ясны не только все ваши поступки и желания но он даже сможет с достаточной
точностью предугадывать многие из них.
И благодаря всему этому Мултивак станет охранять вас. Если вам будет
грозить несчастье, Мултивак узнает об этом заранее. Если кто-нибудь
задумает против вас недоброе, это станет известно. Если вы задумаете
недоброе, он тоже будет знать, и вас вовремя остановят, так что не
возникнет необходимости применять наказание.
Располагая сведениями обо всех вас, Мултивак поможет человечеству
управлять экономикой и использовать законы Земли для всеобщего блага. Если
вас будет мучить какой-нибудь личный вопрос, вы придете с ним к Мултиваку,
и он вам поможет.
Сейчас вам придется заполнить много анкет Тщательно продумывайте
ответы, чтобы они были как можно точнее. Пусть вас не останавливает стыд
или осторожность. Никто, кроме Мултивака, никогда не узнает о ваших
ответах, если только не придется ознакомиться с ними, для того чтобы
охранять, вас. Но и тогда они станут известны только специальным
уполномоченным.
Вам, может быть, захочется кое-где извратить правду. Не делайте
этого. Мы все равно обнаружим обман. Все ваши ответы, взятые вместе,
создадут определенную картину. Если некоторые из ответов не будут
правдивы, они выпадут из общей картины, и Мултивак выявит это. Если все
ответы будут неправильны, получится искаженное представление о человеке, и
Мултивак без труда изобличит обман. Поэтому говорите только правду.
По вот все было закончено: заполнение анкет, последующие церемонии,
речи. И тогда Бен, стоя на цыпочках, все-таки увидел Майкла: тот все еще
держал в руках одежду, которая была на нем во время "парада
совершеннолетних". Братья радостно кинулись друг к другу.
Поужинав, они отправились по скоростной автостраде домой, оживленные,
взбудораженные событиями дня.
Они совсем не были подготовлены к тому, что ожидало их дома. Оба были
ошеломлены, когда перед входной дверью их остановил бесстрастный молодой
человек в форме, когда у них потребовали документы, прежде чем впустить в
родной дом, когда они увидели родителей, с потерянным видом одиноко
сидящих в столовой.
Джозеф Мэннерс постарел за один день, глаза у него глубоко запали. Он
недоумевающе посмотрел на сыновей и сказал:
- По-видимому, я под домашним арестом.
Бернард Галлимен не стал читать отчета целиком. Он прочел только
сводку, и она бесконечно обрадовала его. Для всех людей стала привычной
мысль, что Мултивак способен предугадать совершение серьезных
преступлений. Люди знали, что агенты Отдела контроля из управления
окажутся на месте преступления раньше, чем оно будет совершено. Они
усвоили, что любое преступление неизбежно повлекло бы за собой наказание.
И постепенно у них выработалось убеждение, что нет никаких способов
перехитрить Мултивак.
В результате редкостью стали даже преступные умыслы. По мере того как
преступления замышлялись все реже, а емкость памяти Мултивака становилась
все больше, к списку предугадываемых преступлений присоединились более
мелкие проступки, число которых в свою очередь все уменьшалось.
И вот недавно Галлимен приказал выяснить, способен ли Мултивак
заняться еще и проблемой предугадывания заболеваний, и выяснить это,
естественно, должен был сам Мултивак. Тогда внимание врачей можно было бы
обратить на тех пациентов, которым в следующем году грозит опасность
заболеть диабетом, раком или туберкулезом.
Береженого, как известно...
Отчет был очень благоприятным.
Наконец получили список возможных преступлений на этот день -
опять-таки ни одного убийства первой категории!
В приподнятом настроении Галлимен вызвал Али Отмана.
- Отман, каково среднее число преступлений в ежедневном списке за
истекшую неделю, если сравнить его с первой неделей моего
председательства?
Оказалось, что среднее число снизилось на восемь процентов. Галлимен
почувствовал себя на седьмом небе. От него это, правда, не зависит, но
ведь избиратели этого не знают. Он благословлял судьбу за то, что ему
посчастливилось вступить в должность в удачную эпоху, в самый расцвет
деятельности Мултивака, когда даже от болезней можно укрыться под защитой
его всеобъемлющего опыта.
Галлимен сделает на этом карьеру.
Отман пожал плечами.
- Как видите, он счастлив.
- Когда же мы ему все выложим? - спросил Лими. - Мы установили
наблюдение за Мэннерсом - и вероятность возросла, а домашний арест дал
новый скачок.
- Что, я сам не знаю? - раздраженно ответил Отман. - Мне не известно
только одно: отчего такое происходит.
- Может быть, как вы и предполагали, дело в сообщниках? Мэннерс
попался, вот остальные и понимают, что нужно нанести удар сразу либо
никогда.
- Как раз наоборот. Из-за того, что один у нас в руках, остальные
должны разбежаться кто куда. Кстати, почему Мултивак никого не назвал?
Лими пожал плечами.
- Так что же, скажем Галлимену?
- Подождем еще немного. Вероятность пока - семнадцать и три десятых
процента. Сначала попытаемся принять более решительные меры.
Элизабет Мэннерс сказала младшему сыну:
- Иди к себе, Бен.
- Но что случилось, ма? - прерывающимся голосом спросил Бен, убитый
тем, что этот чудесный день завершился такими невероятными событиями.
- Прошу тебя!
Он неохотно вышел из комнаты, топая ногами, поднялся по лестнице,
потом бесшумно спустился обратно.
А Майкл Мэннерс, старший сын, новоиспеченный взрослый мужчина и
надежда семьи, повторил точно таким же тоном, что и брат:
- Что случилось?
Джо Мэннерс ответил ему:
- Бог свидетель, сын мой, не знаю. Я не сделал ничего дурного.
- Ясно, не сделал. - Майкл в недоумении взглянул на своего тщедушного
кроткого отца. - Они, наверно, явились сюда из-за того, что ты что-то
задумал.
- Ничего я не задумывал.
Тут вмешалась возмущенная миссис Мэннерс:
- О чем ему надо было думать, чтобы заварилось такое? - Она повела
рукой, указывая на цепь охранников вокруг дома. - Когда я была маленькой,
помню, отец моей подруги служил в банке. Однажды ему позвонили и велели не
трогать денег. Он так и сделал. Денег было пятьдесят тысяч долларов. Он
вовсе не брал их. Только подумывал, не взять ли. В то времена все делалось
не так тихо, как теперь. История вышла наружу, и я тоже услышала о ней.
- Но я хочу сказать вот что, - продолжала она, заламывая руки, -
тогда речь шла о пятидесяти тысячах. Пятьдесят тысяч долларов... И тем не
менее они всего-навсего позвонили тому человеку. Один телефонный звонок -
и все. Что же такое мог задумать ваш отец, ради чего стоило бы присылать
больше десятка охранников и изолировать наш дом от всего мира?
В глазах Джо Мэннерса застыла боль. Он произнес:
- Клянусь вам, у меня и в мыслях не было никакого преступления, даже
самого незначительного.
Майкл, исполненный сознания своей новоприобретенной мудрости
совершеннолетнего, сказал:
- Может тут что-нибудь подсознательное, па? Наверно, ты затаил злобу
против своего начальника.
- И потому хочу его убить? Нет!
- И они не говорят в чем дело, па?
- Нет, не говорят, - опять вмешалась мать. - Мы спрашивали. Я
сказала, что одним своим присутствием они губят нас в глазах общества. Они
по крайней мере могли бы сказать, в чем дело, чтобы мы сумели защищаться,
объяснить.
- А они не говорят?
- Не говорят.
Майкл стоял, широко расставив ноги, засунув руки глубоко в карманы.
Он обеспокоенно произнес:
- Слушай, ма, Мултивак никогда не ошибается.
Отец беспомощно уронил руку на подлокотник дивана.
- Говорю тебе, я не думаю ни о каком преступлении.
Дверь без стука открылась, и в комнату энергичным, уверенным шагом
вошел человек в форме. Лицо его было холодно и официально.
- Вы Джозеф Мэннерс?
Джо Мэннерс поднялся.
- Да. Что вы еще от меня хотите?
- Джозеф Мэннерс, по распоряжению правительства вы арестованы. - И он
показал удостоверение офицера Отдела контроля и управления. - Я вынужден
просить вас отправиться со мной.
- Но почему? Что я сделал?
- Я не уполномочен обсуждать этот вопрос.
- Допустим даже, что я задумал преступление, нельзя арестовать за
одну только мысль о нем. Для этого я должен действительно совершить
преступление. Иначе арестовать нельзя. Это противоречит закону.
Но агент оставался глух ко всем доводам.
- Вам придется отправиться со мной.
Миссис Мэннерс вскрикнула и, упав на диван, истерически зарыдала.
У Джозефа Мэннерса не хватило смелости оказать прямое сопротивление
агенту - это значило бы нарушить законы, к которым его приучали всю жизнь.
Но все же он стал упираться, и офицеру пришлось, прибегнув к силе, тащить
его за собой. Голос Мэннерса был слышен даже за дверью.
- Скажите мне, в чем дело? Только скажите. Если бы я знал... Это
убийство? Скажите, предполагают, что я замышляю убийство?
Дверь захлопнулась. Побледневший Майкл Мэннерс совсем по-детски,
растерянно поглядел сперва на дверь, а потом на плачущую мать.
Стоявший за дверью Бен Мэннерс внезапно почувствовал себя главой
семьи и решительно сжал губы, твердо зная, как ему поступить.
Если Мултивак отнимал, то он мог и давать. Только сегодня Бен
присутствовал на торжестве. Он слышал, как тот человек, Рэндолф Хоч,
рассказывал про Мултивак и про то, что он может делать. Он отдает
приказания правительству и в то же время не игнорирует простых людей и
выручает их, когда они обращаются к нему за помощью. Любой может просить
помощи у Мултивака, а любой - это значит и Бен. Ни матери, ни Майклу не
удержать его. У него есть немного денег из тех, что были ему даны на
сегодняшний праздник. Если позднее они хватятся его и будут волноваться, -
что ж, ничего не поделаешь. Сейчас для него на первом месте отец.
Он вышел с черного хода. Караульный в дверях проверил документы и
пропустил его.
Гарольд Куимби заведовал сектором жалоб на балтиморской подстанции
Мултивака. Этот отдел гражданской службы Куимби считал самым важным.
Отчасти он был, пожалуй, прав; во всяком случае, когда Куимби рассуждал на
эту тему, почти никто не мог остаться равнодушным.
Во-первых, как сказал бы Куимби, Мултивак, по сути дела, вторгается в
частную жизнь людей. Приходится признать, что последние пятьдесят лет
мысли и побуждения человека больше не принадлежат ему одному, в душе у
него нет таких тайников, которые можно было бы скрыть. Но человечеству
требуется что-то взамен утраченного. Конечно, мы живем в условиях
материального благополучия, покоя и безопасности, но все таки эти блага -
нечто обезличенное. Каждый мужчина, каждая женщина нуждаются в каком-то
личном вознаграждении за то, что они доверили Мултиваку свои тайны. И все
получают это вознаграждение. Ведь каждый имеет доступ к Мултиваку,
которому можно свободно доверить все личные проблемы и вопросы, без
всякого контроля и помех, и буквально через несколько минут получить
ответ.
В любой нужный момент в эту систему вопросов-ответов вовлекались пять
миллионов цепей из квадрильона цепей Мултивака. Может быть, ответы и не
всегда бывали абсолютно верны, но они были лучшими из возможных, и каждый
спрашивающий знал, что это лучший из возможных ответов, и целиком на него
полагался. А это было главное.
Отстояв в медленно двигавшейся очереди (на лице каждого мужчины и
каждой женщины отражались надежд, смешанная со страхом, или с волнением,
или даже с болью, но всегда по мере приближения к Мултиваку надежда
одерживала верх), Бен наконец подошел к Куимби.
Не поднимая глаз, Куимби взял протянутый ему заполненный бланк и
сказал:
- Кабина 5-Б.
Тогда Бен спросил:
- А как задавать вопросы, сэр?
Куимби с некоторым удивлением поднял голову.
Подростки, как правило, не пользовались службой Мултивака. Он
добродушно сказал:
- Приходилось когда-нибудь это делать, сынок?
- Нет, сэр.
Куимби показал модель, стоявшую него на столе.
- Там будет такая штука. Видишь, как она работает? В точности, как
пишущая машинка. Ничего не пиши от руки, пользуйся клавишами. А теперь иди
в кабину 5-Б. Если понадобится помощь, просто нажми красную кнопку -
кто-нибудь придет. Направо, сынок, по этому проходу.
Он следил за мальчиком, пока тот не скрылся, потом улыбнулся. Еще не
было случая, чтобы кого-нибудь не допустили к Мултиваку. Конечно, всегда
находятся людишки, которые задают нескромные вопросы о жизни своих соседей
или о разных известных лицах. Юнцы из колледжей пытаются перехитрить
преподавателей или считают весьма остроумным огорошить Мултивак, поставив
перед ним парадокс Рассела о множестве всех множеств, не содержащих самих
себя в качестве своего элемента.
Но Мултивак может справиться со всем этим сам. Помощь ему не
требуется. Кроме того, все вопросы и ответы регистрируются и добавляются к
совокупности сведений о каждом отдельном индивидууме. Любой, даже самый
пошлый или самый дерзкий вопрос, поскольку он отражает индивидуальность
спрашивающего, идет на пользу, помогая Мултиваку познавать человечество.
Подошла очередь пожилой женщины, изможденной, костлявой, с испуганным
выражением в глазах, и Куимби занялся ею.
Али Отман мерил шагами свой кабинет, с каким-то отчаянием вдавливая
каблуки в ковер.
- Вероятность все еще растет. Уже двадцать два и четыре десятых
процента! Проклятье! Джозеф Мэннерс арестован и изолирован, а вероятность
все поднимается!
Он обливался потом.
Лими отвернулся от видеофона.
- Признание до сих пор не получено. Сейчас Мэннерс проходит
психические испытания, но никаких признаков преступления нет. Похоже, что
он говорит правду.
- Выходит Мултивак сошел с ума? - возмутился Отман.
Зазвонил другой аппарат. Отман обрадовался передышке. На экране
возникло лицо агента Отдела контроля и управления.
- Сэр, будут ли какие-нибудь новые распоряжения относительно
Мэннерсов? Или им можно по-прежнему приходить и уходить?
- Что значит "по-прежнему"?
- В первоначальных инструкциях речь шла только о домашнем аресте
Джозефа Мэннерса. Остальные члены семьи не упоминались, сэр.
- Ну так распространите приказ на остальных до получения других
инструкций.
- Тут есть некоторое осложнение, сэр. Мать и старший сын требуют
сведений о младшем сыне. Он исчез, и они утверждают, что его арестовали.
Они хотят идти в Главное управление наводить справки.
Отман нахмурился и произнес почти шепотом:
- Младший сын? Сколько ему?
- Шестнадцать, сэр.
- Шестнадцать, и он исчез. Где он, не известно?
- Ему разрешили покинуть дом, сэр, так как не было приказа задержать
его.
- Ждите у аппарата.
Отман, не разъединяя связи, выключил экран. Вдруг он обеими руками
схватился за голову и застонал: - Идиот! Какой идиот!
Лими оторопел. - Что за черт?
- У арестованного есть шестнадцатилетний сын, - выдавил из себя
Отман. - А это значит, что сын как несовершенно летний еще не
зарегистрирован Мултиваком отдельно, а только вместе с отцом, в отцовских
документах. - Он с яростью взглянул на Лими. - Каждому человеку известно,
что до восемнадцати лет подростки сами не заполняют анкеты для Мултивака,
это делают за них отцы. Разве я об этом не знаю? Разве вы не знаете?
- Вы хотите сказать, что Мултивак имел в виду не Джо Мэннерса?
- Мултивак имел в виду младшего сына, а теперь мальчишка исчез.
Вокруг дома стена из наших агентов, а он преспокойно выходит из дому и
отправляется сами знаете по какому делу.
Он резко повернулся к видеофону, к которому все еще был подключен
агент Отдела контроля и управления. Минутная передышка позволила Отману
взять себя в руки и принять уверенный, невозмутимый вид. Не к чему было
закатывать истерику на глазах у агента, хотя Отману, может, и полезно было
бы дать выход бушевавшей внутри буре. Он сказал:
- Установите, где находится младший сын. Пошлите всех ваших людей.
Если понадобится, привлеките всех жителей округа. Я дам соответствующие
приказания. Вы обязаны во что бы то ни стало найти мальчика.
- Слушаю, сэр.
Отключившись, Отман приказал:
- А теперь проверьте вероятность, Лими.
Через несколько минут Лими произнес.
- Упала до девятнадцати и шести десятых. Упала.
Отман вздохнул с облегчением.
- Наконец-то мы на правильном пути.
Бен Мэннерс сидел в кабине 5-Б и медленно выстукивал: "Меня зовут
Бэнджамен Мэннерс, мой номер МБ71833412. Мой отец, Джозеф Мэннерс,
арестован, но мы не знаем, какое преступление он замышляет. Как нам помочь
ему?"
Он кончил и принялся ждать. В свои шестнадцать лет он уже понимал,
что где то там внутри его слова циркулируют по цепям сложнейшей из систем,
когда-либо созданных человеком, понимал, что триллион данных сольются в
единое целое, из него Мултивак извлечет наилучший ответ и тем самым
поможет Бену.
Машина щелкнула, из нее выпала карточка - длинный-предлинный ответ.
Начинался он так: "Немедленно отправляйся скоростным транспортом в
Вашингтон. Сойди у Коннектикут-авеню. Там увидишь здание, найди особый
вход с надписью "Мултивак", где стоит часовой. Скажи часовому, что ты
нарочный, к доктору Трамбулу, он пропустит тебя. Оказавшись в коридоре,
иди по нему, пока не очутишься у небольшой двери с табличкой "Внутренние
помещения". Войди и скажи людям, которые там окажутся: "Донесение доктору
Трамбулу". Тебя пропустят. Иди прямо..."
И так далее и так далее. Бен пока не понимал, какое это имеет
отношение к его вопросу, но он безгранично верил в Мултивак. И он бегом
бросился к вашингтонской автостраде.
Поиски Бена Мэннерса привели агентов Одела контроля и управления на
балтиморскую станцию Мултивака через час после того, как Бен ее покинул.
Гарольд Куимби оробел, оказавшись в центре внимания такого количества
важных особ, и все из-за шестнадцатилетнего мальчишки.
- Да, мальчик здесь был, - подтвердил он, - но куда он девался, не
известно. Не мог же я знать, что его разыскивают. Мы принимаем всех, кто
приходит. Да, конечно, получить запись вопроса и ответа можно.
Едва взглянув на запись, они, не теряя времени, передали ее по
телевидению в Центральное управление.
Отман прочел ее, закатил глаза и лишился чувств, его быстро привели в
себя, и он сказал слабым голосом:
Мальчика нужно перехватить. Сделайте для меня копию ответа Мултивака.
Больше тянуть нельзя, я должен немедленно связаться с Галлименом.
Бернард Галлимен никогда не видел Али Отмана таким взволнованным. И
теперь, взглянув в безумные глаза координатора, почувствовал, как по его
спине пробежал холодок.
Он пробормотал, заикаясь:
- Что вы хотите сказать? Что может быть хуже убийства?
- Много хуже, чем простое убийство.
Галлимен побледнел.
- Вы имеете в виду убийство одного из важных государственных
деятелей? ("А что, если это я сам..." - пронеслось у него в голове)
Отман кивнул.
- Не просто одного из деятелей, а самого главного.
- Неужели генерального секретаря? - прошептал в ужасе Галлимен.
- Хуже. Неизмеримо хуже. Речь идет об уничтожении Мултивака.
- Что?!
- Впервые в истории Мултивак доложил о том, что ему самому грозит
опасность.
- Почему же меня сразу не поставили в известность?
Отман вышел из положения, отделавшись полуправдой.
- Случай беспрецедентный, сэр, мы решили расследовать дело, прежде
чем поместить в отчет.
- Но теперь разумеется Мултивак спасен? Ведь он спасен?
- Вероятность опасности упала ниже четырех процентов. Сейчас я жду
нового сообщения.
- Донесение доктору Трамбулу, - сказал Бен Мэннерс человеку на
высоком табурете, который увлеченно работал сидя перед громадой,
напоминавшей во много раз увеличенный пульт управления стратокрейсера.
- Валяй, Джим, - ответил человек. - Двигай.
Бен взглянул на инструкцию и поспешил дальше. В конце концов, в ту
минуту, когда в одном из индикаторов загорится красный свет, Бен найдет
незаметный рычажок и передвинет его в положение "вниз".
Он услышал за своей спиной взволнованный голос, затем еще один, и
вдруг его схватили под мышки и за ноги, подняли, и мужской голос сказал:
- Поехали, сынок.
Лицо Али Отмана нисколько не прояснилось при известии, что мальчик
пойман, но Галлимен с облегчением заметил:
- Раз мальчик в наших руках, Мултивак в безопасности.
- До поры до времени.
Галлимен приложил ко лбу трясущуюся руку.
- Какие полчаса я пережил! Вы представляете себе, что произошло бы,
если бы хоть на короткое время Мултивак вышел из строя? Крах
правительства, упадок экономики! Это была бы катастрофа пострашнее, чем...
- Он дернул головой. - Почему вы сказали "до поры до времени"?
- Этот мальчик, Бен Мэннерс, не собирался причинить вред Мултиваку.
Он и его семья должны быть освобождены, и придется выдать им компенсацию
за ошибочный арест. Мальчик следовал указаниям Мултивака только потому,
что хотел помочь отцу, и он этого добился. Его отец уже освобожден.
- Неужели вы хотите сказать, что Мултивак сознательно вынуждал
мальчика дернуть рычаг? И при этом неминуемо должно было сгореть столько
цепей, что на починку ушел бы целый месяц? То есть Мултивак готов был
уничтожить себя ради освобождения одного человека?
- Хуже, сэр. Мултивак не только дал такие инструкции, но он выбрал
именно семью Мэннерсов, потому что Бен Мэннерс как две капли воды походит
на посыльного доктора Трамбула и мог беспрепятственно проникнуть к
Мултиваку.
- Что значит "выбрал именно эту семью?
- А то, что мальчик никогда бы сам не пошел со своим вопросом к
Мултиваку, если бы его отца не арестовали. Отца не арестовали бы, если бы
Мултивак не обвинил его в преступных замыслах относительно самого
Мултивака. Собственные действия Мултивака дали толчок событиям, которые
чуть не привели к его гибели.
- Но в этом нет никакого смысла, - умоляющим голосом произнес
Галлимен. Он чувствовал себя маленьким и беспомощным, он как бы стоял на
коленях перед Отманом, умоляя этого человека, который почти всю жизнь
провел с Мултиваком, успокоить его, Галлимена.
Но Отман не стал этого делать. Он сказал:
- Насколько я знаю, со стороны Мултивака это первая попытка подобного
рода. До известной степени он все продумал неплохо. Удачно выбрал семью.
Намеренно не сделал различия между отцом и сыном, чтобы сбить нас с толку.
Однако в этой игре он еще новичок. Он не сумел обойти им же самим
установленные правила и поэтому сообщал о том, что вероятность его гибели
растет с каждым шагом, сделанным нами по неправильному пути. Он не сумел
утаить ответ, который дал мальчику. В дальнейшем он, вероятно, научится
обманывать. Научится скрывать одни факты, не станет регистрировать другие.
Начиная с этого дня каждая из его инструкций может содержать в себе семена
его гибели. Нам об этом не узнать. Как бы мы ни были настороже, в конце
концов Мултивак добьется своего. Мне думается, мистер Галлимен, вы будете
последним председателем этой организации.
Галлимен в бешенстве стукнул кулаком по столу.
- По почему, почему, черт вас побери? С ним что-нибудь неладно? Разве
нельзя исправить его?
- Вряд ли, - ответил Отман с какой-то безнадежностью в голосе. - Я
никогда раньше об этом не задумывался, просто не предоставлялось случая.
Но теперь мне кажется, что мы подошли к концу, так как Мултивак слишком
совершенен Он стал таким сложным, что способен мыслить и чувствовать,
подобно человеку.
- Вы с ума сошли. Но даже если и так, что из этого?
- Уже более пятидесяти лет мы взваливаем на Мултивак все человеческие
горести. Мы заставляем его заботиться о нас, обо всех вместе и о каждом в
отдельности. Навязываем ему свои тайны. Без конца упрашиваем отвести
таящееся в нас самих зло. Все мы идем к нему со своими неприятностями, с
каждым разом увеличивая его бремя. А теперь мы еще задумали взвалить на
него бремя людских болезней.
Отман замолчал на минуту, потом взорвался:
- Мистер Галлимен, Мултивак несет на своих плечах все грехи мира - он
устал!
- Бред, настоящий бред, - пробормотал Галлимен.
- Хотите я вам кое-что покажу. Давайте я проверю свою догадку.
Разрешите мне воспользоваться линией связи с Мултиваком прямо у вас в
кабинете.
- Зачем?
- Я задам ему вопрос, который никто до меня не задавал.
- А это ему не повредит? - Галлимен был в панике.
- Нет, просто он скажет нам, что мы хотим знать.
Председатель колебался. Потом сказал:
- Давайте.
Отман подошел к аппарату, стоявшему на столе у Галлимена. Пальцы его
уверенно выстукали вопрос:
"Мултивак, что хочется тебе самому больше всего на свете?"
Пауза между вопросом и ответом тянулась мучительно долго. Отман и
Галлимен затаили дыхание.
И вот послышалось щелканье, выпала карточка.
Маленькая карточка, на которой четкими буквами было написано:
"Я хочу умереть".
ПОЮЩИЕ КОЛОКОЛЬЧИКИ
Луис Пейтон никогда никому не рассказывал о способах, какими ему
удавалось взять верх над полицией Земли в многочисленных хитроумных
поединках, когда порой уже казалось, что его вот-вот подвергнут
психоскопии, и все-таки каждый раз он выходил победителем.
Он не был таким дураком, чтобы раскрывать карты, но порой, смакуя
очередной подвиг, он возвращался к давно взлелеянной мечте: оставить
завещание, которое вскроют только после его смерти, и в нем показать всему
миру, что природный талант, а вовсе не удача, обеспечивал ему неизменный
успех.
В завещании он написал бы: "Ложная закономерность, созданная для
маскировки преступления, всегда несет в себе следы личности того, кто ее
создает. Поэтому разумнее установить закономерность в естественном ходе
событий и приспособить к ней свои действия".
И убить Альберта Корнуэлла Пейтон собирался, следуя именно этому
правилу.
Корнуэлл, мелкий скупщик краденого, в первый раз завел с Пейтоном
разговор о деле, когда тот обедал в ресторане Гриннела за своим обычным
маленьким столиком. Синий костюм Корнуэлла в этот день, казалось, лоснился
по-особенному, морщинистое лицо ухмылялось по-особенному, выцветшие усы
топорщились по-особенному.
- Мистер Пейтон, - сказал он, здороваясь со своим будущим убийцей без
тени зловещих предчувствий, - рад вас видеть. Я уж почти всякую надежду
потерял - всякую!
Пейтон не выносил, когда его отвлекали от газеты за десертом, и
ответил резко:
- Если у вас ко мне дело, Корнуэлл, вы знаете, где меня найти.
Пейтону было за сорок, его черные волосы уже начали седеть, но годы
еще не успели его согнуть, он выглядел молодо, глаза не потускнели, и он
умел придать своему голосу особую резкость, благо тут у него имелась
немалая практика.
- Не то, что вы думаете, мистер Пейтон, - ответил Корнуэлл. Совсем не
то. Я знаю один тайник, сэр, тайник с... Вы понимаете, сэр.
Указательным пальцем правой руки он словно слегка постучал по
невидимой поверхности, а левую ладонь на миг приложил к уху.
Пейтон перевернул страницу газеты, еще хранившей влажность
телераспределителя, сложил ее пополам и спросил:
- Поющие колокольчики?
- Тише, мистер Пейтон, - произнес Корнуэлл испуганным шепотом.
Пейтон ответил:
- Идемте.
Они пошли парком. У Пейтона было еще одно нерушимое правило -
обсуждать тайны только на вольном воздухе. Любую комнату можно взять под
наблюдение с помощью лучевой установки, но никому еще не удавалось
обшаривать все пространство под небосводом.
Корнуэлл шептал:
- Тайник с поющими колокольчиками... накоплены за долгий срок,
неотшлифованные, но первый сорт, мистер Пейтон.
- Вы их видели?
- Нет, сэр, но я говорил с одним человеком, который их видел. И он не
врал, сэр, я проверил. Их там столько, что мы с вами сможем уйти на покой
богатыми людьми. Очень богатыми, сэр.
- Кто этот человек?
У Корнуэлла в глазах зажегся хитрый огонек, словно чадящая свеча, от
которой больше копоти, чем света, и его лицо приобрело отвратительное
масленое выражение.
- Он был старателем на Луне и умел отыскивать колокольчики в стенках
кратеров. Как именно - он мне не рассказывал. Но колокольчиков он
насобирал около сотни и припрятал на Луне, а потом вернулся на Землю,
чтобы здесь их пристроить.
- И, видимо, погиб?
- Да. Несчастный случай. Ужасно, мистер Пейтон, - упал с большой
высоты. Прискорбное происшествие. Разумеется, его деятельность на Луне
была абсолютно противозаконной. Власти Доминиона строго преследуют
контрабандную добычу колокольчиков. Так что, возможно, его постигла божья
кара... Как бы то ни было, у меня его карта.
Пейтон с выражением холодного безразличия ответил:
- Меня не интересуют подробности вашей сделки. Я хочу знать только,
почему вы обратились ко мне?
- Видите ли, мистер Пейтон, - сказал Корнуэлл, - там хватит на двоих,
и каждому из нас найдется что делать. Я, например, знаю, где находится
тайник, и могу раздобыть космический корабль. А вы...
- Ну?
- Вы умеете управлять кораблем, и у вас такие связи, что пристроить
колокольчики будет легко. Очень справедливое разделение труда, мистер
Пейтон, ведь так?
Пейтон на секунду задумался о естественном ходе своей жизни - ее
существующей закономерности: концы, казалось, сходились с концами.
Он сказал:
- Мы вылетаем на Луну десятого августа.
Корнуэлл остановился.
- Мистер Пейтон, сейчас ведь еще только апрель.
Пейтон продолжал идти, и Корнуэллу пришлось рысцой пуститься за ним
вдогонку.
- Вы расслышали, что я сказал, мистер Пейтон?
Пейтон повторил:
- Десятого августа. Я своевременно свяжусь с вами и сообщу, куда
доставить корабль. До тех пор не пытайтесь увидеться со мной. До свидания,
Корнуэлл.
Корнуэлл спросил:
- Прибыль пополам?
- Да, - ответил Пейтон. - До свидания.
Дальше Пейтон пошел один, раздумывая о закономерностях своей жизни.
Когда ему было двадцать семь лет, он купил в Скалистых горах участок земли
с домом; один из прежних владельцев построил дом как убежище на случай
атомной войны, которой все опасались два столетия назад и которой так и не
суждено было разразиться. Однако дом сохранился - памятник стремлению к
полной безопасности, стремлению существовать без какой-либо связи с
внешним миром, порожденному смертельным страхом.
Здание было выстроено из стали и бетона в одном из самых уединенных
уголков Земли; оно стояло высоко над уровнем моря, и почти со всех сторон
его защищали горы, поднимавшиеся еще выше. Дом располагал собственной
электростанцией и водопроводом, который питали горные потоки, холодильными
камерами, вмещавшими сразу десяток коровьих туш; подвал напоминал крепость
с целым арсеналом оружия, предназначенного для того, чтобы сдерживать
напор обезумевших от страха толп, которые так и не появились. Установка
для кондиционирования воздуха могла очищать воздух до бесконечности, пока
из него не будет вычищено все, кроме радиоактивности (увы, человек
несовершенен!).
И в этом спасительном убежище Пейтон, убежденный холостяк, из года в
год проводил весь август. Он раз и навсегда отключил средства сообщения с
внешним миром - телевизионную установку, телераспределитель газет. Он
окружил свои владения силовым полем и установил сигнальный механизм в том
месте, где ограда пересекала единственную горную тропу, по которой можно
было добраться до его дома.
Ежегодно в течение месяца Пейтон оставался наедине с самим собой. Его
никто не видел, до него никто не мог добраться. Лишь в полном одиночестве
он по-настоящему отдыхал от одиннадцати месяцев пребывания в человеческом
обществе, к которому не испытывал ничего, кроме холодного презрения.
Даже полиция (тут Пейтон усмехнулся) знала, как строго он блюдет это
правило. Однажды он даже махнул рукой на большой залог и, рискуя
подвергнуться психоскопии, все-таки уехал в Скалистые горы, чтобы провести
август, как всегда.
Пейтон подумал, что, пожалуй, включит в свое завещание еще один
афоризм: самое лучшее доказательство невиновности - это полное отсутствие
алиби.
Тридцатого июля, как и ежегодно в этот день, Луис Пейтон в 9 часов 15
минут утра сел в Нью-Йорке на антигравитационный реактивный стратолет и в
12 часов 30 минут прибыл в Денвер. Там он позавтракал и в 1 час 45 минут
отправился на полуантигравитационном автобусе в Хампс-Пойнт, откуда Сэм
Лейбмен на старинном наземном автомобиле (не антигравитационном) довез его
до границы его усадьбы. Сэм Лейбмен невозмутимо принял на чай десять
долларов, которые получал всегда, и приложил руку к шляпе, что вот уже
пятнадцать лет проделывал тридцатого июля.
Тридцать первого июля, как каждый год в этот день, Луис Пейтон
вернулся в Хампс-Пойнт на своем антигравитационном флиттере и заказал в
универсальном магазине все необходимое на следующий месяц. Заказ был самым
обычным. По сути дела, это был дубликат заказов предыдущих лет.
Макинтайр, управляющий магазином, внимательно проверил заказ, передал
его на Центральный склад Горного района в Денвере, и через час все
требуемое было доставлено по линии масс-транспортировки. Пейтон с помощью
Макинтайра погрузил припасы во флиттер, оставил, как обычно, десять
долларов на чай и возвратился домой.
Первого августа в 12 часов 01 минуту Пейтон включил на полную
мощность силовое поле, окружавшее его участок, и оказался полностью
отрезанным от внешнего мира.
И тут привычный ход событий был нарушен. Пейтон расчетливо оставил в
своем распоряжении восемь дней. За это время он тщательно и без спешки
уничтожил столько припасов, сколько могло ему потребоваться на весь
август. Тут ему помогли мусорные камеры, предназначенные для уничтожения
отбросов, - это была последняя модель, с легкостью превращавшая что
угодно, в том числе металлы и силикаты, в мельчайшую молекулярную пыль,
которую никакими средствами нельзя было обнаружить. Избыток энергии,
выделявшейся при этом процессе, он спустил в горный ручей, который
протекал возле дома. Всю эту неделю вода в ручье была на пять градусов
теплее обычного.
Девятого августа Пейтон спустился на аэрофлиттере в условленное место
в штате Вайоминг, где Альберт Корнуэлл уже ждал его с космическим
кораблем. Корабль сам по себе, конечно, делал весь план уязвимым,
поскольку о нем знали те, кто его продал, и те, кто доставил его сюда и
помог готовить к полету. Но все эти люди имели дело только с Корнуэллом, а
Корнуэлл, подумал Пейтон с тенью усмешки, скоро будет нем как могила.
Десятого августа космический корабль, которым управлял Пейтон,
оторвался от поверхности Земли, имея на борту одного пассажира - Корнуэлла
(конечно с картой). Антигравитационное поле корабля оказалось
превосходным. При включении на полную мощность корабль весил меньше унции.
Микрореакторы вырабатывали энергию безотказно и бесшумно, и корабль
беззвучно прошел атмосферу - такой не похожий на грохочущие, окутанные
пламенем ракеты прошлого, - превратился в крошечную точку и скоро совсем
исчез.
Вероятность того, что кто-нибудь увидит взлетающий корабль, была
ничтожно мала. И его действительно никто не увидел.
Два дня в космическом пространстве, и вот уже две недели на Луне.
Чутье с самого начала подсказало Пейтону, что понадобятся именно две
недели. Он не питал никаких иллюзий относительно самодельных карт,
составленных людьми, которые ничего не смыслят в картографии. Такая карта
могла помочь только самому составителю - ему приходила на помощь память.
Для всех остальных такая карта - сложный ребус.
В первый раз Корнуэлл показал Пейтону карту уже в полете. Он
подобострастно улыбался.
- В конце концов, сэр, ведь это мой единственный козырь.
- Вы сверили ее с картами Луны?
- Я ведь в этом ничего не смыслю, мистер Пейтон. Целиком полагаюсь на
вас.
Пейтон смерил его холодным взглядом и вернул карту. Сомнения на ней
не вызывал только кратер Тихо Браге, где находился подземный лунный город.
Хоть в чем-то, однако, астрономия сыграла им на руку. Кратер Тихо
Браге находился на освещенной стороне Луны, следовательно, патрульные
корабли вряд ли будут нести там дежурство, так что у них были все шансы
остаться незамеченными.
Пейтон совершил рискованно быструю антигравитационную посадку в
холодной тени, отбрасываемой склоном кратера. Солнце уже прошло зенит, и
тень не могла стать меньше.
Корнуэлл помрачнел.
- Какая жалость, мистер Пейтон. Мы ведь не можем начать поиски, пока
стоит лунный день.
- У него тоже бывает конец, - оборвал его Пейтон. - Солнце будет
здесь приблизительно сто часов. Это время мы используем, чтобы
акклиматизироваться и как следует изучить карту.
Загадку Пейтон разгадал быстро; оказалось, что у нее несколько
ответов. Он долго изучал лунные карты, тщательно вымеряя расстояния и
стараясь определить, какие именно кратеры изображены на самодельной карте,
дававшей им ключ... к чему?
Наконец он сказал:
- Колокольчики могут быть спрятаны в одном из трех кратеров - ГЦ-3,
ГЦ-5 или МТ-10.
- Как же нам быть, мистер Пейтон? - спросил Корнуэлл расстроенно.
- Осмотрим все три, - сказал Пейтон. - Начнем с ближайшего.
Место, где они находились, пересекло терминатор, и их окутала ночная
мгла. После этого они все дольше оставались на лунной поверхности,
постепенно привыкая к извечной тьме и тишине, к резким точкам звезд и к
полосе света над краем кратера - это в него заглядывала Земля. Они
оставляли глубокие бесформенные следы в сухой пыли, которая не поднималась
кверху и не осыпалась. Пейтон в первый раз заметил эти следы, когда они
выбрались из кратера на яркий свет, отбрасываемый горбатым полумесяцем
Земли. Это случилось на восьмой день их пребывания на Луне.
Лунный холод не позволял надолго покидать корабль. Каждый день,
однако, им удавалось удлинять этот промежуток. На одиннадцатый день они
убедились, что в ГЦ-5 поющих колокольчиков нет.
На пятнадцатый день холодная душа Пейтона согрелась жаром отчаяния.
Они непременно должны обнаружить тайник в ГЦ-3. МТ-10 слишком далеко. Они
не успеют добраться до него и исследовать: ведь вернуться на Землю
необходимо не позже тридцать первого августа.
Однако в тот же день отчаяние рассеялось: тайник с колокольчиками был
найден.
Осторожно, в ладонях, они переносили колокольчики на корабль,
укладывали их в мягкую стружку и возвращались за новыми. Им трижды
пришлось проделать путь, который на Земле оставил бы их без сил. Но на
Луне с ее незначительным тяготением такое расстояние почти не утомляло.
Корнуэлл передал последний колокольчик Пейтону, который осторожно
размещал их в выходной камере.
- Отодвиньте их подальше от люка, мистер Пейтон, - сказал он, и его
голос в наушниках показался Пейтону слишком громким и резким. -
Поднимаюсь.
Корнуэлл пригнулся, готовясь к лунному прыжку - высокому и
замедленному, посмотрел вверх и застыл в ужасе. Его лицо, ясно видное за
выпуклым лузилитовым иллюминатором шлема, исказилось предсмертной
гримасой.
- Нет, мистер Пейтон! Нет!
Пальцы Пейтона сомкнулись на рукоятке бластера, последовал выстрел.
Непереносимо яркая вспышка - и Корнуэлл превратился в бездыханный труп,
распростертый среди клочьев скафандра и покрытый брызгами замерзающей
крови.
Пейтон угрюмо поглядел на мертвеца, но это длилось какое-то
мгновение. Затем он уложил последние колокольчики в приготовленные для них
контейнеры, снял скафандр, включил сначала антигравитационное поле, затем
микрореакторы и, став миллиона на два богаче, чем за полмесяца до этого,
отправился в обратный путь на Землю.
Двадцать девятого августа корабль Пейтона бесшумно приземлился кормой
вниз в Вайоминге на той же площадке, с которой взлетел десятого августа.
Пейтон недаром так заботливо выбирал это место. Его аэрофлиттер
по-прежнему спокойно стоял в расселине, которыми изобиловало это
каменистое плато.
Контейнеры с поющими колокольчиками Пейтон отнес в дальний конец
расселины и аккуратно присыпал их землей. Затем он вернулся на корабль,
чтобы включить приборы и сделать последние приготовления. Через две минуты
после того, как он снова спустился на землю, сработала автоматическая
система управления.
Бесшумно набирая скорость, корабль устремился ввысь, он слегка
отклонился в полете к западу под воздействием вращения Земли. Пейтон
следил за ним, приставив руку козырьком к прищуренным глазам, и уже почти
за пределами видимости заметил крошечную вспышку света и облачко на фоне
синего неба.
Его рот искривился в усмешке. Он рассчитал правильно. Стоило только
отвести в сторону кадмиевые стержни поглотителя, и микрореакторы вышли из
режима; корабль исчез в жарком пламени ядерного взрыва.
Двадцать минут спустя Пейтон был дома. Он устал, все мышцы у него
болели - сказывалось земное тяготение. Спал он хорошо.
Двенадцать часов спустя, на рассвете, явилась полиция.
Человек, который открыл дверь, сложил руки на круглом брюшке и
несколько раз приветливо кивнул головой. Человек, которому открыли дверь,
Сетон Дейвенпорт из Земного бюро расследований, огляделся, чувствуя себя
крайне неловко.
Комната, куда он вошел, была очень большая и тонула в полутьме, если
не считать яркой лампы видеоскопа, установленной над комбинированным
креслом - письменным столом. По стенам тянулись полки, уставленные
кинокнигами. В одном углу были развешаны карты Галактики, в другом на
подставке мягко поблескивал "Галактический объектив".
- Вы доктор Уэнделл Эрт? - спросил Дейвенпорт так, словно этому
трудно было поверить. Дейвенпорт был коренаст и черноволос. На щеке, рядом
с длинным тонким носом, виднелся звездообразный шрам - след нейронного
хлыста, однажды чуть-чуть задевшего его.
- Я самый, - ответил доктор Эрт высоким тенорком. - А вы - инспектор
Дейвенпорт.
Инспектор показал свое удостоверение и объяснил:
- Университет рекомендовал мне вас как специалиста в области
экстратеррологии.
- Да, вы мне это уже говорили полчаса назад, когда звонили, любезно
ответил доктор Эрт. Черты лица у него были расплывчатые, нос - пуговкой.
Сквозь толстые стекла очков глядели выпуклые глаза.
- Я сразу перейду к делу, доктор Эрт. Вы, вероятно, бывали на Луне...
Доктор Эрт, который успел к этому времени вытащить из-за груды
кинокниг бутылку с красной жидкостью и две почти не запыленные рюмки,
сказал с неожиданной резкостью:
- Я никогда не бывал на Луне, инспектор, и не собираюсь. Космические
путешествия - глупое занятие. Я их не одобряю.
Потом добавил, уже мягче:
- Присаживайтесь, сэр, присаживайтесь. Выпейте рюмочку.
Инспектор Дейвенпорт выпил рюмочку и сказал:
- Но вы же не...
- Экстратерролог. Да. Меня интересуют другие миры, но это вовсе не
значит, что я должен их посещать. Господи, да разве обязательно быть
путешественником во времени, чтобы получить диплом историка?
Он сел, его круглое лицо вновь расплылось в улыбке, и он спросил:
- Ну, а теперь расскажите, что вас, собственно, интересует?
- Я пришел, - сказал инспектор, нахмурив брови, - чтобы
проконсультироваться с вами относительно одного убийства.
- Убийства? А что я понимаю в убийствах?
- Это убийство, доктор Эрт, совершено на Луне.
- Поразительно!
- Более чем поразительно. Беспрецедентно, доктор Эрт. За пятьдесят
лет существования Доминиона Луны были случаи, когда взрывались корабли или
скафандры давали течь. Люди сгорали на солнечной стороне, замерзали на
теневой и погибали от удушья на обоих. Некоторые даже ухитрялись умереть,
упав со скалы, что не так-то просто сделать, принимая во внимание лунное
тяготение. Но за все это время ни один человек на Луне не стал жертвой
преднамеренного акта насилия со стороны другого человека... Это случилось
впервые.
- Как было совершено убийство? - спросил доктор Эрт.
- Выстрелом из бластера. Благодаря счастливому стечению обстоятельств
представители закона оказались на месте преступления менее чем через час.
Патрульный корабль заметил вспышку света на лунной поверхности. Вы ведь
представляете себе, насколько далеко может быть видна вспышка на теневой
стороне. Пилот сообщил об этом в Лунный город и пошел на посадку. Делая
вираж, он разглядел в свете Земли взлетающий корабль - он клянется, что не
ошибся. Высадившись, он обнаружил обгоревший труп и следы.
- Вы считаете, что эта вспышка была выстрелом из бластера? - заметил
доктор Эрт.
- Несомненно. Убийство было совершено совсем недавно. Труп еще не
успел промерзнуть. Следы принадлежали двум разным людям. Тщательные
измерения показали, что углубления в пыли имеют два различных диаметра;
другими словами, сапоги, их оставившие, были разных размеров. Следы в
основном вели к кратерам ГЦ-3 и ГЦ-5. Это два...
- Мне известна официальная система обозначения лунных кратеров,
любезно объяснил доктор Эрт.
- Гм-м. Одним словом, следы в ГЦ-3 вели к расселине на склоне
кратера, внутри которой были обнаружены обломки затвердевшей пемзы.
Рентгеноанализ показал...
- Поющие колокольчики, - перебил экстратерролог в сильном волнении.
Неужели это ваше убийство связано с поющими колокольчиками?
- А что, если это так? - спросил инспектор растерянно.
- У меня есть один колокольчик. Его нашла университетская экспедиция
и подарила мне в благодарность за... Нет, я должен его вам показать,
инспектор.
Доктор Эрт вскочил с кресла и засеменил через комнату, сделав знак
своему гостю следовать за ним. Дейвенпорт с досадой повиновался.
Они вошли в соседнюю комнату, значительно большую, чем первая. Там
было еще темнее и царил совершенный хаос. Дейвенпорт в удивлении воззрился
на самые разнообразные предметы, сваленные вместе без малейшего намека на
какой-либо порядок.
Он разглядел кусок синей глазури с Марса, которую неизлечимые
романтики считали переродившимися останками давно вымерших марсиан, затем
небольшой метеорит, модель одного из первых космических кораблей и
запечатанную бутылку с жидкостью - на этикетке значилось "Океан Венеры".
Доктор Эрт с довольным видом сообщил:
- Я превратил свой дом в музей. Одно из преимуществ холостяцкой
жизни. Конечно, надо еще многое привести в порядок. Вот как-нибудь
выберется свободная неделька-другая...
С минуту он озирался в недоумении, потом, вспомнив, отодвинул схему
развития морских беспозвоночных - высшей формы жизни на Арктуре V - и
сказал:
- Вот он. К сожалению, он с изъяном.
Колокольчик висел на аккуратно впаянной в него тонкой проволочке.
Изъян заметить было нетрудно: примерно на середине колокольчик опоясывала
вмятинка, так что он напоминал два косо слепленных шарика. И все-таки его
любовно отполировали до неяркого серебристо-серого блеска; на бархатистой
поверхности виднелись те крошечные оспинки, которые не удавалось
воспроизвести ни в одной лаборатории, пытавшейся синтезировать
искусственные колокольчики.
Доктор Эрт продолжал:
- Я немало экспериментировал, пока подобрал к нему подходящее било.
Колокольчики с изъяном капризны. Но кость подходит. Вот! - он поднял
что-то вроде короткой широкой ложки, сделанной из серовато-белого
материала, - это я сам вырезал из берцовой кости быка... Слушайте.
С легкостью, которой трудно было ожидать от его толстых пальцев, он
стал ощупывать поверхность колокольчика, стараясь найти место, где при
ударе возникал самый нежный звук. Затем он повернул колокольчик, осторожно
его придержав. Потом отпустил и слегка ударил по нему широким концом
костяной ложки.
Казалось, где-то вдали запели миллионы арф. Пение нарастало, затихало
и возвращалось снова. Оно возникало словно нигде. Оно звучало в душе у
слушателя, небывало сладостное, и грустное, и трепетное.
Оно медленно замерло, но ученый и его гость еще долго молчали.
Доктор Эрт спросил:
- Неплохо, а?
И легким ударом пальца раскачал колокольчик.
- Осторожно! Не разбейте!
Хрупкость хороших колокольчиков давно вошла в поговорку.
Доктор Эрт сказал:
- Геологи утверждают, что колокольчики - это всего-навсего
затвердевшие под большим давлением полые кусочки пемзы, в которых свободно
перекатываются маленькие камешки. Так они утверждают. Но, если этим все и
исчерпывается, почему же мы не в состоянии изготовлять их искусственно? И
ведь по сравнению с колокольчиком без изъяна этот звучит, как губная
гармоника.
- Верно, - согласился Дейвенпорт, - и на Земле вряд ли найдется хотя
бы десяток счастливцев, обладающих колокольчиком безупречной формы. Сотни
людей, музеев и учреждений готовы отдать за такой колокольчик любые
деньги, ни о чем при этом не спрашивая. Запас колокольчиков стоит
убийства!
Экстратерролог обернулся к Дейвенпорту и пухлым указательным пальцем
поправил очки на носу-пуговке.
- Я не забыл про убийство, из-за которого вы пришли. Пожалуйста,
продолжайте.
- Все можно рассказать в двух словах. Я знаю, кто убийца.
Они вернулись в библиотеку, и, снова опустившись в кресло, доктор Эрт
сложил руки на объемистом животе, а потом спросил:
- В самом деле? Тогда что же вас затрудняет, инспектор?
- Знать и доказать - не одно и то же, доктор Эрт. К сожалению, у него
нет алиби.
- Вероятно, вы хотели сказать "к сожалению, у него есть алиби"?
- Я хочу сказать то, что сказал. Будь у него алиби, я сумел бы
доказать, что оно фальшивое, потому что оно было бы фальшивым. Если бы он
представил свидетелей, готовых показать, что они видели его на Земле в
момент совершения убийства, их можно было бы поймать на лжи. Если бы он
представил документы, можно было бы обнаружить, что это подделка или еще
какое-нибудь жульничество. К сожалению, ни на что подобное преступник не
ссылается.
- А на что же он ссылается?
Инспектор Дейвенпорт подробно описал имение Пейтона в Колорадо и
сказал в заключение:
- Он всегда проводит август там в полнейшем одиночестве. Даже ЗБР
вынуждено было бы это подтвердить. И присяжным придется сделать вывод, что
он этот август провел у себя в имении, если только мы не представим
убедительных доказательств того, что он был на Луне.
- А почему вы думаете, что он действительно был на Луне? Может быть,
он и не виновен.
- Виновен! - Дейвенпорт почти кричал. - Вот уже пятнадцать лет я
напрасно пытаюсь собрать против него достаточно улик. Но преступления
Пейтона я теперь нюхом чую. Говорю вам, на всей Земле только у Пейтона
хватит наглости попробовать сбыть контрабандные колокольчики - и к тому же
он знает нужных людей. Известно, что он первоклассный космический пилот.
Известно, что у него были какие-то дела с убитым, хотя последние несколько
месяцев они не виделись. К сожалению, все это еще не доказательства.
Доктор Эрт спросил:
- А не проще ли прибегнуть к психоскопии, ведь теперь это узаконено.
Дейвенпорт нахмурился, и шрам у него на щеке побелел.
- Разве вам не известен закон Конского-Хиакавы, доктор Эрт?
- Нет.
- Он, по-моему, никому не известен. Внутренний мир человека, заявляет
государство, свободен от посягательств. Прекрасно, но что отсюда вытекает?
Человек, подвергнутый психоскопии, имеет право на такую компенсацию, какой
он только сумеет добиться от суда. Недавно один банковский кассир получил
25.000 долларов возмещения за психоскопическую проверку по поводу
необоснованного обвинения в растрате. А косвенные улики, которые как будто
указывали на растрату, в действительности оказались связанными с любовной
интрижкой. Кассир подал иск, указывая, что он лишился места, был вынужден
принимать меры предосторожности, так как оскорбленный муж грозил ему
расправой, и, наконец, его выставили на посмешище, поскольку газетный
репортер узнал и описал результаты психоскопической проверки, проведенной
судом.
- Мне кажется, у этого кассира были основания для иска.
- Конечно. В том-то и беда. А кроме того, следует помнить еще один
пункт: человек, один раз подвергнутый психоскопии по какой бы то ни было
причине, не может быть подвергнут ей вторично. Нельзя дважды подвергать
опасности психику человека, гласит закон.
- Не слишком-то удобный закон.
- Вот именно. Психоскопию узаконили два года назад, и за это время
все воры и аферисты старались пройти психоскопию из-за карманной кражи,
чтобы потом спокойно приниматься за крупные дела. Таким образом, наше
Главное управление разрешит подвергнуть Пейтона психоскопии, только если
против него будут собраны веские улики. И не обязательно веские с точки
зрения закона - лишь бы поверило мое начальство. Самое скверное, доктор
Эрт, что мы не можем передать дело в суд, не проведя психоскопической
проверки. Убийство - слишком серьезное преступление, и, если обвиняемый не
будет подвергнут психоскопии, даже самый тупой присяжный решит, что
обвинение не уверено в своих позициях.
- Так что же вам нужно от меня?
- Доказательство того, что в августе Пейтон побывал на Луне. И оно
мне нужно немедленно. Пейтон арестован по подозрению, и долго держать его
под стражей я не могу. А если об этом убийстве кто-нибудь проведает,
мировая пресса взорвется, как астероид, угодивший в атмосферу Юпитера.
Ведь это же сенсационное преступление - первое убийство на Луне.
- Когда именно было совершено убийство? - тон Эрта внезапно стал
деловитым.
- Двадцать седьмого августа.
- Когда вы арестовали Пейтона?
- Вчера, тридцатого августа.
- Значит, если Пейтон - убийца, у него должно было хватить времени
вернуться на Землю.
- Времени у него было в обрез. - Дейвенпорт сжал губы. - Если бы я не
опоздал на день, если бы оказалось, что его дом пуст...
- Как по-вашему, сколько они всего пробыли на Луне, убийца и убитый?
- Судя по количеству следов, несколько дней. Не меньше недели.
- Корабль, на котором они летели, был обнаружен?
- Нет, и вряд ли он будет обнаружен. Часов десять назад обсерватория
Денверского университета сообщила об увеличении радиоактивного фона,
возникшем позавчера в шесть вечера и державшемся несколько часов. Ведь
совсем нетрудно, доктор Эрт, установить приборы на корабле так, чтобы он
взлетел без экипажа и взорвался примерно в пятидесяти милях от Земли от
короткого замыкания в микрореакторах.
- На месте Пейтона, - задумчиво проговорил доктор Эрт, - я убил бы
сообщника на борту корабля и взорвал бы корабль вместе с трупом.
- Вы не знаете Пейтона, - мрачно ответил Дейвенпорт. - Он упивается
своими победами над законом. Он их смакует. Труп, оставленный на Луне, это
вызов нам.
- Вот как! - Эрт погладил себя по животу и добавил:
- Что ж, возможно, мне это и удастся.
- Доказать, что он был на Луне?
- Составить свое мнение на этот счет.
- Теперь же?
- Чем скорее, тем лучше. Если, конечно, мне можно будет побеседовать
с мистером Пейтоном.
- Это я устрою. Меня ждет антигравитационный реактивный самолет.
Через двадцать минут мы будем в Вашингтоне.
На толстой физиономии экстратерролога выразилось глубочайшее
смятение. Он вскочил и бросился в самый темный угол своей загроможденной
вещами комнаты, подальше от агента ЗБР.
- Ни за что!
- В чем дело, доктор Эрт?
- Я не полечу на реактивном самолете. Я им не доверяю.
Дейвенпорт озадаченно уставился на доктора Эрта и пробормотал,
запинаясь:
- А монорельсовая дорога?
- Я не доверяю никаким средствам передвижения, - отрезал доктор Эрт.
Не доверяю. Только пешком. Пешком - пожалуйста.
Потом он вдруг оживился.
- А вы не могли бы привезти мистера Пейтона в наш город, куда-нибудь
поблизости? В здание муниципалитета, например? До муниципалитета мне дойти
не трудно.
Дейвенпорт растерянно обвел глазами комнату. Кругом стояли
бесчисленные тома, повествующие о световых годах. В открытую дверь
соседнего зала виднелись сувениры далеких миров. Он перевел взгляд на
доктора Эрта, который побледнел от одной только мысли о реактивном
самолете, и пожал плечами.
- Я привезу Пейтона сюда. В эту комнату. Это вас устроит?
Доктор Эрт испустил вздох облегчения.
- Вполне.
- Надеюсь, у вас что-нибудь получится, доктор Эрт.
- Я сделаю все, что в моих силах, мистер Дейвенпорт.
Луис Пейтон брезгливо осмотрел комнату и смерил презрительным
взглядом толстяка, любезно ему кивавшего. Он покосился на предложенный
стул и, прежде чем сесть, смахнул с него рукой пыль. Дейвенпорт сел рядом,
поправил кобуру бластера.
Толстяк с улыбкой уселся и стал поглаживать свое округлое брюшко,
словно он только что отлично поел и хочет, чтобы об этом знал весь мир.
- Добрый вечер, мистер Пейтон, - сказал он. - Я доктор Уэнделл Эрт,
экстратерролог.
Пейтон снова взглянул на него.
- А что вам нужно от меня?
- Я хочу знать, были ли вы в августе на Луне.
- Нет.
- Однако ни один человек на Земле не видел вас между первым и
тридцатым августа.
- Я проводил август, как обычно. В этом месяце меня никогда не видят.
Спросите хоть у него.
И Пейтон кивнул в сторону Дейвенпорта.
Доктор Эрт усмехнулся.
- Ах, если бы у вас был какой-нибудь объективный критерий! Если бы
между Луной и Землей существовали какие-то физические различия. Скажем, мы
сделали бы анализ пыли с ваших волос и сказали: "Ага, лунные породы". К
сожалению, это невозможно. Лунные породы ничем не отличаются от земных. Да
если бы даже они и отличались, у вас на волосах все равно не найти ни
одной пылинки, разве что вы выходили на лунную поверхность без скафандра,
а это маловероятно.
Пейтон слушал его, сохраняя полнейшее равнодушие.
Доктор Эрт продолжал, благодушно улыбаясь и поправляя рукой очки,
которые плохо держались на его крохотном носике:
- Человек в космосе или на Луне дышит земным воздухом, ест земную
пищу. И на корабле, и в скафандре он остается в земных условиях. Мы
разыскиваем человека, который два дня летел на Луну, пробыл на Луне по
крайней мере неделю и еще два дня потратил на возвращение на Землю. Все
это время он сохранял вокруг себя земные условия, что очень усложняет нашу
задачу.
- Мне кажется, - сказал Пейтон, - вы могли бы ее облегчить, если бы
отпустили меня и начали поиски настоящего убийцы.
- Это не исключено, - сказал доктор Эрт. - Вы когда-нибудь видели
что-либо подобное?
Он пошарил пухлой рукой на полу возле кресла и поднял серый шарик,
который отбрасывал приглушенные блики.
Пейтон улыбнулся.
- Я бы сказал, что это поющий колокольчик.
- Да, это поющий колокольчик. Убийство было совершено ради поющих
колокольчиков... Как вам нравится этот экземпляр?
- По-моему, он с большим изъяном.
- Рассмотрите его повнимательнее, - сказал доктор Эрт и внезапно
бросил колокольчик Пейтону, который сидел от него в двух метрах.
Дейвенпорт вскрикнул и приподнялся на стуле. Пейтон вскинул руки и
успел поймать колокольчик.
- Идиот! Кто же их так бросает, - сказал Пейтон.
- Вы относитесь к поющим колокольчикам с почтением, не правда ли?
- Со слишком большим почтением, чтобы их разбивать. И это по крайней
мере не преступление.
Пейтон тихонько погладил колокольчик, потом поднял его к уху и слегка
встряхнул, прислушиваясь к мягкому шороху осколков лунолита - маленьких
кусочков пемзы, сталкивающихся в пустоте.
Затем, подняв колокольчик за вделанную в него проволочку, он
уверенным и привычным движением провел ногтем большого пальца по выпуклой
поверхности. И колокольчик запел. Звук был нежный, напоминающий флейту,
задрожав, он медленно замер, вызывая в памяти картину летних сумерек.
Несколько секунд все трое завороженно слушали.
А потом доктор Эрт сказал:
- Бросьте его мне, мистер Пейтон. Скорее!
И он повелительно протянул руку.
Машинально Луис Пейтон бросил колокольчик. Он описал короткую дугу и,
не долетев до протянутой руки доктора Эрта, с горестным звенящим стоном
вдребезги разбился на полу.
Дейвенпорт и Пейтон, охваченные одним чувством, молча смотрели на
серые осколки и толком не расслышали, как доктор Эрт спокойно произнес:
- Когда будет обнаружен тайник, где преступник укрыл неотшлифованные
колокольчики, я хотел бы получить безупречный и правильно отшлифованный
экземпляр в качестве возмещения за разбитый и в качестве моего гонорара.
- Гонорара? За что же? - сердито спросил Дейвенпорт.
- Но ведь теперь все очевидно. Хотя несколько минут назад в моей
маленькой речи я не упомянул об этом, но тем не менее одну земную
особенность космический путешественник взять с собой не может... Я имею в
виду силу земного притяжения. Мистер Пейтон очень неловко бросил столь
ценную вещь, а это неопровержимо доказывает, что его мышцы еще не
приспособились вновь к земному притяжению. Как специалист, мистер
Дейвенпорт, я утверждаю: арестованный последнее время находился вне Земли.
Он был либо в космическом пространстве, либо на какой-то планете,
значительно уступающей Земле в размерах, например на Луне.
Дейвенпорт с торжеством вскочил на ноги.
- Будьте добры, дайте мне письменное заключение, - сказал он, положив
руку на бластер, - и его будет достаточно, чтобы получить санкцию на
применение психоскопии.
Луис Пейтон и не думал сопротивляться. Оглушенный случившимся, он
сознавал только одно: в завещании ему придется упомянуть, что его
блистательный путь завершился полным крахом.
ГОВОРЯЩИЙ КАМЕНЬ
Пояс астероидов велик, а его человеческое население мало. Ларри
Вернадски на седьмом месяце своего годичного срока работы на станции 5 все
чаще задумывался, компенсирует ли его заработок почти абсолютное одиночное
заключение в семидесяти миллионах миль от Земли. Это умный юноша, лишенный
внешности инженера-астронавта или шахтера астероидов. У него голубые
глаза, масляно-желтые волосы и невыразимо невинное выражение, которое
маскирует проницательный ум и обостренное изоляцией любопытство.
И невинная внешность, и любопытство хорошо послужили ему на борту
"Роберта К."
Когда "Роберт К." причалил к внешней платформе станции, Вернадски
почти немедленно оказался на борту. В нем чувствовалось радостное
возбуждение, которое у собаки проявилось бы размахиванием хвоста и
счастливым лаем.
То, что капитан "Роберта К." встретил его улыбку кислым молчанием и
мрачным выражением лица с тяжелыми чертами, не имело значения. По мнению
Вернадски, корабль был желанным гостем. И мог пользоваться миллионами
галлонов льда и тоннами замороженных пищевых концентратов, заложенных в
выдолбленную сердцевину астероида, который и служил станцией 5. Сам
Вернадски готов был предоставить любой инструмент и отремонтировать любую
поломку гиператомных моторов.
Вернадски широко улыбался всем своим мальчишеским лицом, заполняя
обычный бланк, записывая данные для дальнейшей передачи в компьютер. Он
записал название корабля, его серийный номер, номер двигателя, номер
генератора поля и так далее, порт погрузки ("Астероиды, чертовское
количество, не помню, как называется последний", и Вернадски записал
просто "Пояс" - обычное сокращение вместо "пояс астероидов"); порт
назначения ("Земля"); причины остановки ("перебои гиператомного
двигателя").
- Какой у вас экипаж, капитан? - спросил Вернадски, проглядывая
документы.
Капитан ответил:
- Еще двое. Как насчет гиператомного? Нам некогда.
Щеки его были покрыты темной щетиной, внешность у него грубого
шахтера, много лет проведшего на астероидах, но речь образованного, почти
культурного человека.
- Конечно. - Вернадски прихватил сумку с инструментами и пошел за
капитаном. С привычной эффективностью он проверял цепи, степень вакуума,
напряженность поля.
Но не переставал удивляться капитану. Хоть самому ему окружение не
нравилось, он смутно сознавал, что есть люди, которые находят очарование в
обширной пустоте и свободе космоса. Но он понимал, что такой человек, как
этот капитан, не станет шахтером из любви к одиночеству.
Он спросил:
- У вас какая-то особая руда?
Капитан нахмурился и ответил:
- Хром и марганец.
- Вот как?.. На вашем месте я бы сменил трубопровод Дженнера.
- Он виноват в неполадках?
- Нет. Но он очень изношен. Вы рискуете еще одной поломкой на
ближайшем миллионе миль. И так как ваш корабль все равно здесь...
- Ладно, замените его. Но выясните причину перебоев.
- Стараюсь, капитан.
Последняя реплика капитана была достаточно резка, чтобы смутить и
Вернадски. Он некоторое время работал молча, потом распрямился.
- У вас не в порядке отражатель гамма-лучей. Каждый раз как пучок
позитронов делает круг, двигатель на мгновение замолкает. Вам придется
заменить отражатель.
- Сколько времени это займет?
- Несколько часов. Может быть, двенадцать.
- Что? Я и так выбился из графика.
- Ничего не могу сделать. - Вернадски оставался оживленным. - Быстрее
не получится. Систему нужно три часа промывать гелием, прежде чем я смогу
войти туда. А потом нужно откалибровать новый отражатель, а на это
требуется время. Конечно, я могу подсоединить его и сразу, но вы
застрянете, еще не долетев до Марса.
Капитан нахмурился.
- Ладно. Начинайте.
Вернадски осторожно направлял бак с гелием к кораблю. Генераторы
псевдогравитации на корабле выключены, и бак буквально ничего не весил, но
обладал большой массой и соответствующей инерцией. Маневрирование было тем
более затруднено, что сам Вернадски тоже ничего не весил. Он сосредоточил
все внимание на цилиндре и потому свернул не туда в тесном корабле и
оказался в незнакомом темном помещении.
Успел только удивленно выкрикнуть, и два человека набросились на
него, вытолкнули вслед за ним цилиндр и закрыли дверь.
Он молча присоединил цилиндр к клапану мотора и вслушался в негромкий
шелестящий звук: это гелий заполнял внутренности, медленно вымывая
абсорбировавшийся радиоактивный газ во всеприемлющую пустоту космоса.
Потом любопытство победило благоразумие, и он сказал:
- У вас на борту силиконий, капитан. Большой.
Капитан медленно повернулся к Вернадски. Сказал голосом, лишенным
всякого выражения:
- Правда?
- Я его видел. Нельзя ли взглянуть еще раз?
- Зачем?
Вернадски начал упрашивать.
- Послушайте, капитан, я на этой скале больше полугода. Прочел все,
что мог об астероидах, значит и о силикониях. И никогда не видел даже
маленького. Имейте сердце.
- Мне кажется, вам нужно работать.
- Гелий будет промывать еще несколько часов. Мне нечего тут делать.
Как у вас оказался силиконий, капитан?
- Домашнее животное. Некоторые любят собак. Я - силикониев.
- Он говорит?
Капитан покраснел.
- Почему вы спрашиваете?
- Некоторые из них разговаривают. Даже могут читать мысли.
- Вы кто? Специалист по этим проклятым штукам?
- Я о них читал. Я ведь сказал вам. Ну, капитан. Позвольте мне
взглянуть.
Вернадски сделал вид, что не замечает пристального взгляда капитана и
появившихся у него по бокам двух остальных членов экипажа. Каждый их троих
был крупнее его, тяжелее, каждый - он был в этом уверен - вооружен.
Вернадски сказал:
- А что такого? Я не собираюсь его красть. Просто хочу посмотреть.
Возможно, незаконченный ремонт сохранил ему жизнь. А может, видимость
оживленной и почти тупоумной наивности сослужила ему хорошую службу.
Капитан сказал:
- Ну, ладно, пошли.
Вернадски пошел за ним, мозг его напряженно работал, пульс заметно
участился.
Вернадски в благоговейном ужасе и с легким отвращением смотрел на
серое существо. Он и правда не видел раньше силикония, однако видел
трехмерные изображения и читал описания. Но в реальной близости есть нечто
такое, что не передают никакие изображения и описания.
Кожа - маслянисто-гладкая серость. Движения медленные, как и
полагается существу, живущему в камне и наполовину состоящему из камня.
Под кожей не видны движения мышц; движется кусками, когда тонкие пластинки
камня передвигаются относительно друг друга.
Яйцеобразная форма, закругленная вверху, сплюснутая внизу, с двумя
наборами отростков. Внизу радиально размещенные "ноги". Их шесть, и они
заканчиваются острыми кремнистыми краями, укрепленными металлическими
включениями. Эти острые края разрезают камень, превращая его в съедобные
порции.
На плоской нижней поверхности, скрытой от взгляда, если силиконий не
перевернут, находится единственное отверстие в его организм. Расколотые
камни просовываются в это отверстие. Внутри известняк и гидраты кремния
вступают в реакцию, высвобождая кремний, из которого состоят ткани этого
существа. Отбросы выходят в отверстие в виде твердых белых экскрементов.
Как ломали себе головы экстратеррологи над происхождением гладких
булыжников, которые встречались в углублениях на поверхности астероидов,
пока не были обнаружены силиконии! И как они дивились тому способу,
которым эти создания заставляют силикон - кремнийорганический полимер с
добавочной углеводородной цепью - выполнять так много функций, которые в
земном организме выполняет протеин!
В высшей точке спины силикония располагаются еще два отростка, два
перевернутых конуса с полостями, идущими в противоположных направлениях;
конусы аккуратно укладываются в два углубления на спине, но существо может
их слегка поднимать. Когда силиконий прорывает твердый камень, "уши"
укрываются в углублениях, чтобы не нарушать обтекаемую форму. Находясь в
вырубленной им пещере, силиконий может поднять "уши" для лучшей
восприимчивости. Отдаленное сходство с кроличьими ушами делало название
"силиконий" неизбежным [Cony - по-английски "кролик", silicony можно
перевести как "глупый кролик"]. Более серьезные экстратеррологи, обычно
именующие это существо Siliconeus asteroidea, считали, что "уши" имеют
отношения к рудиментам телепатии, которой обладают создания. У меньшинства
другое мнение.
Силиконий медленно полз по испачканному нефтью камню. Другие такие же
камни лежали в углу помещения и представляли собой, Вернадски это знал,
пищу существа. Или по крайней мере то, из чего оно создавало свои ткани.
Он читал, что этого недостаточно для необходимой энергии.
Вернадски удивился.
- Да это чудовище! Он больше фута в поперечнике.
Капитан уклончиво хмыкнул.
- Где вы его взяли? - спросил Вернадски.
- На одной из скал.
- Послушайте, никто не находил крупнее двух дюймов. Вы сможете
продать этого какому-нибудь музею или университету за много тысяч
долларов.
Капитан пожал плечами.
- Ну, посмотрели? Вернемся к гиператомным.
Он крепко сжал руку Вернадски и начал выводить его, когда послышался
медленный скрипучий голос, произносимые им звуки чуть сливались.
Звуки произносили трущиеся друг о друга края камня, и Вернадски в
ужасе смотрел на говорящего.
Силиконий неожиданно превратился в говорящий камень. Он сказал:
- Человек думает, может ли эта штука говорить.
Вернадски прошептал:
- Клянусь космосом, да!
- Ну, ладно, - нетерпеливо сказал капитан, - теперь вы его видели и
слышали. Пошли.
- И он читает мысли, - сказал Вернадски.
Силиконий сказал:
- Марс оборачивается за два по четыре три седьмых и полминуты.
Плотность Юпитера равна одной целой и двадцати двум сотым. Уран открыт в
один семь восемь один. Плутон - планета, которая самая отдаленная. Масса
Солнца два ноль ноль ноль ноль ноль...
Капитан вытащил Вернадски. Вернадски, спотыкаясь, зачарованно слушал,
как стихают за ним эти нули.
Он спросил:
- Откуда он все это взял, капитан?
- Мы ему читали старую книгу по астрономии. Очень старую.
- Еще до начала космических путешествий, - с отвращением сказал один
из членов экипажа. - Даже не книгофильм. Настоящая печать.
- Заткнись, - сказал капитан.
Вернадски время от времени проверял поступление гелия; наконец
наступило время прекратить промывку и войти внутрь. Работа была
трудоемкая, и Вернадски прервал ее только раз для кофе и небольшого
отдыха.
С добродушной улыбкой на невинном лице он сказал:
- Знаете, как я себе это представляю, капитан? Эта штука всю жизнь
провела внутри скалы, в каком-то астероиде. Может быть, сотни лет. Она
очень большая и, наверно, гораздо умнее обычного силикония. И вот вы
находите ее, и она узнает, что вселенная - это не скала. Она узнает
триллионы вещей, о которых даже и не подозревала. Вот почему она
заинтересовалась астрономией. Новый мир, новые идеи, которые есть в книге
и в головах людей. Как вы думаете?
Он отчаянно хотел разговорить капитана, вытянуть у него что-нибудь
конкретное, на чем можно строить свои умозаключения. По этой причине он
рискнул сказать часть правды, вернее, то, что он считал правдой, ее
меньшую часть.
Но капитан, прислонившись к стене с согнутыми руками, ответил только:
- Когда вы кончите?
Это были его последние слова, и Вернадски пришлось ими
удовлетвориться. Он закончил работу, к своему удовлетворению, капитан
заплатил требуемую сумму наличностью, получил расписку и улетел в блеске
корабельной гиперэнергии.
Вернадски в почти невыносимом возбуждении следил за его отлетом. Он
быстро направился к своему субэфирному передатчику.
- Я должен быть прав, - говорил он себе. - Должен быть.
Патрульный Милт Хокинс услышал вызов в своей одинокой квартире на
патрульной станции астероида N72. Он утешался двухдневной щетиной, банкой
ледяного пива и проектором фильмов, и постоянное меланхолическое выражение
его румяного широкоскулого лица было таким же продуктом одиночества, как
деланное оживление в глазах Вернадски.
Патрульный Хокинс увидел эти глаза и обрадовался. Хоть это всего лишь
Вернадски, но общество есть общество. Он радостно приветствовал Вернадски,
вслушиваясь в его голос и не очень вдумываясь в содержание слов.
И вдруг все веселье из его глаз исчезло, уши по-настоящему вступили в
работу, и он сказал:
- Минутку. Минутку. О чем это вы говорите?
- Вы что, не слушали, вы, тупой коп? Я весь выкладываюсь!
- Давайте не все сразу, по частям. Что там насчет силикония?
- Он у этого парня на борту. Называет его домашним животным и кормит
жирными камнями.
- Да? Шахтер на астероиде готов подружиться даже с куском сыра, если
тот будет ему отвечать.
- Это не просто силиконий. Не один из этих маленьких зверьков в дюйм.
Он больше фута в поперечнике. Не понимаете? Не понимаете? А я-то считал,
что парень, который здесь живет, должен разбираться в астероидах.
- Ну, ладно. Допустим, вы мне объясните.
- Послушайте, из камней силиконий строит свои ткани, но откуда он
берет энергию в таких количествах?
- Не могу вам сказать.
- Непосредственно от... рядом с вами никого нет?
- Нет. Хотел бы я, чтобы кто-нибудь был.
- Через минуту не будете хотеть. Силиконии получают энергию прямым
поглощением гамма-лучей.
- Кто это говорит?
- Парень по имени Уэнделл Эрт. Знаменитый экстратерролог. Больше
того, он утверждает, что уши силикония именно для этого предназначены. -
Вернадски приставил два пальца к вискам и повертел ими. - Совсем не для
телепатии. Они поглощают гамма-излучение на таком уровне, какого не могут
достигнуть наши приборы.
- Ну, хорошо. И что из этого? - спросил Хокинс. Но он задумался.
- А вот что. Эрт утверждает, что на астероидах гамма-излучения
достаточно только для силикониев размером в один-два дюйма. Мало
радиоактивности. А мы видим одного в добрый фут, целых пятнадцать дюймов.
- Ну...
- Значит он с астероида, набитого ураном, с огромным количеством
гамма-лучей. Астероид этот должен быть теплым наощупь, и у него такая
необычная орбита, что до сих пор его никто не обнаружил. Но, допустим,
какой-нибудь парень случайно наткнулся на этот астероид, заметил его
температуру и задумался. Капитан "Роберта К." не невежественный шахтер. Он
парень образованный.
- Продолжайте.
- Допустим, он начал отбирать образцы для проверки и наткнулся на
гигантского силикония. И понял, что ему невероятно повезло. И пробы ему
больше не нужны. Силиконий отведет его к богатым жилам.
- Почему?
- Потому что хочет узнать вселенную. Он провел, может быть, тысячу
лет под камнем и только что обнаружил звезды. Он умеет читать мысли и
может научиться разговаривать. И может заключить договор. Послушайте,
капитан ухватится за это. Добыча урана - монополия государства. Шахтерам,
не имеющим лицензии, не разрешается даже использовать счетчики. Для
капитана это превосходная ситуация.
Хокинс сказал:
- Может, вы и правы.
- Вовсе не может быть. Видели бы вы, как они окружили меня, когда я
смотрел на силикония. Готовы были схватить при одном неосторожном слове. И
вытолкали через две минуты.
Хокинс провел рукой по щетине, мысленно оценивая, сколько времени
потребуется на бритье. Он спросил:
- Сколько времени сможете вы продержать этого парня на станции?
- Продержать его? Космос, да он уже улетел!
- Что? Тогда какого дьявола вы тут треплетесь? Почему вы позволили
ему уйти?
- Трое парней, - терпеливо объяснил ему Вернадски, - каждый крупнее
меня, каждый вооружен и готов на убийство. Что я мог сделать?
- Но что нам теперь делать?
- Лететь и схватить их. Очень просто. Я исправлял их отражатель и
сделал это по-своему. У них полностью отключилась энергия через десять
тысяч миль. А в трубопроводе Дженнера я установил трейсер.
Хокинс уставился на улыбающееся лицо Вернадски.
- Святой Толедо!
- И никого с собой не берите. Только вы, я и полицейский крейсер. У
них нет энергии, а у нас есть пушки. Они скажут нам, где урановый
астероид. Мы его отыщем и _т_о_л_ь_к_о _т_о_г_д_а_ свяжемся со
штаб-квартирой Патруля. И доставим туда троих, можете сами пересчитать,
троих урановых контрабандистов, одного гигантского силикония, какого никто
на Земле и не видывал, и один, повторяю, один гигантский кусок урана.
Такого тоже никто не видел. Вас производят в лейтенанты, а я получаю
постоянную работу на Земле. Идет?
Хокинс был ошеломлен.
- Идет! выкрикнул он. - Сейчас буду!
Они почти догнали корабль, прежде чем увидели слабый блеск отражения
Солнца.
Хокинс сказал:
- Вы им даже для корабельных огней не оставили энергии? Может,
совершенно вывели из строя генератор?
Вернадски пожал плечами.
- Они экономят энергию, надеются, что кто-нибудь их подберет. Я
уверен, что сейчас вся их энергия ушла на субэфирные вызовы.
- Если это и так, - сухо ответил Хокинс, - то я ничего не слышу.
- Не слышите?
- Ничего.
Полицейский крейсер приблизился. Добыча, с отключенной энергией,
продолжала ползти на скорости десять тысяч миль в час.
Крейсер уравнял скорость и подошел еще ближе.
Лицо Хокинса искривилось.
- О, _н_е_т_!
- В чем дело?
- Корабль пробит. Метеор. Бог свидетель, их достаточно в поясе
астероидов.
Вся живость пропала с лица Вернадски и из его голоса.
- Пробит? У них авария?
- В борту отверстие размером с амбарную дверь. Мне жаль, Вернадски,
но дело плохо.
Вернадски закрыл глаза и с трудом глотнул. Он знал, что имеет в виду
Хокинс. Вернадски сознательно вывел из строя корабль, что может считаться
уголовным преступлением. А результатом преступления является убийство.
Он сказал:
- Послушайте, Хокинс, вы ведь знаете, почему я это сделал.
- Знаю то, что вы мне сказали, и расскажу это под присягой, если
понадобится. Но если бы корабль не был выведен из строя...
Он не закончил предложение. Незачем было.
В космических костюмах они вошли в разбитый корпус "Роберта К."
Снаружи и внутри корабль представлял собой жалкое зрелище. Без
энергии у него не было ни малейшей возможности создать защитный экран или
попробовать избежать ударивший их камень, если они вовремя заметили его.
Метеор прорвал борт корабля, как будто тот был сделан из алюминия. Он
разбил рулевую рубку, выпустил из корабля воздух и убил весь экипаж.
Один из его членов был от удара прижат к стене и превратился в
мороженое мясо. Капитан и другой член экипажа лежала в неожиданных позах,
кожа их была покрыта замерзшей кровью: воздух закипел в крови и разорвал
сосуды.
Вернадски, который никогда не видел такую смерть, затошнило, но он
подавил рвоту, боясь запачкать изнутри скафандр.
Он сказал:
- Давайте проверим их руду. Она должна быть горячей.
Должна быть, повторял он про себя. _Д_о_л_ж_н_а _б_ы_т_ь_.
Дверь в трюм искривилась от удара, между дверью и рамой образовалась
щель в полдюйма шириной.
Хокинс поднял счетчик, встроенный в перчатку, и поднес слюдяное
окошко к щели.
Счетчик затрещал, как миллион сорок.
Вернадски с внутренним облегчением сказал:
- Я вам говорил.
Теперь вывод им из строя корабля являлся только выполнением долга
законопослушного гражданина, а столкновение с метеором, приведшее к смерти
экипаж, всего лишь несчастным случаем.
Потребовалось два выстрела из бластера, чтобы открыть дверь. Лучи их
фонариков осветили тонны руды.
Хокинс поднял два куска среднего размера и осторожно положил в карман
скафандра.
- Образцы, - сказал он, - для проверки.
- Не держите их долго рядом с собой, - предупредил Вернадски.
- До возвращения на корабль меня защитит скафандр. Это не чистый
уран.
- Почти чистый, бьюсь об заклад. - Вернадски снова превратился в
наскакивающего петушка.
Хокинс осмотрелся.
- Ну что ж, кое-что ясно. Мы предотвратили контрабандный рейс, может
быть, часть крупной операции. Но что дальше?
- Урановый астероид...
- Верно. Но где он? Те, кто знал, мертвы.
- Космос! - Вернадски снова упал духом. Без астероида у них на руках
только три трупа и несколько тонн урановой руды. Хорошо, но не
великолепно. Он заслужит благодарность, но она ему не нужна. Ему нужна
постоянная работа на Земле, а для этого нужно еще кое-что.
Он закричал:
- Ради любви космоса, _с_и_л_и_к_о_н_и_й_! Он живет в вакууме и
знает, где астероид.
- Верно! - сказал с ожившим энтузиазмом Хокинс. - Где он?
- На корме! - воскликнул Вернадски. - Сюда.
Силиконий блестел в свете их фонарей. Он двигался и был жив.
Сердце Вернадски сильно забилось.
- Надо перетащить его, Хокинс.
- Зачем?
- Звуки не распространяются в вакууме. Надо его доставить на крейсер.
- Ладно. Ладно.
- Нельзя надеть на него костюм с радиопередатчиком.
- Я сказал ладно.
Они осторожно перенесли силикония, чуть не с любовью касаясь
закованными в металл пальцами его кожи.
Хокинс держал его, отталкиваясь от "Роберта К."
Силиконий находился в контрольной рубке крейсера. Люди сняли шлемы, и
Хокинс снимал костюм. Вернадски не стал ждать.
Он спросил:
- Ты можешь читать наши мысли?
И затаил дыхание, пока скрежет камня о камень не превратился в слова.
Для Вернадски в тот момент не было звуков приятнее.
Силиконий сказал:
- Да. - И потом: - Пустота вокруг. Ничто.
- Что? - спросил Хокинс.
Вернадски ответил:
- Наверно, путь через пространство только что. На него это произвело
впечатление.
Он обратился к силиконию, выкрикивая слова, будто от этого мысль
становилась яснее:
- Люди, которые были с тобой, собирали уран, специальные руды,
радиацию, энергию?
- Они хотели пищу, - послышался слабый скрипучий ответ.
Конечно! Для силикония это пища. Его источник энергии. Вернадски
спросил:
- Ты им показал, где она?
- Да.
Хокинс сказал:
- Я с трудом его слышу.
- Что-то с ним неладно, - обеспокоенно ответил Вернадски. Он снова
закричал: - Как ты себя чувствуешь?
- Нехорошо. Воздух ушел сразу. Что-то плохо внутри.
Вернадски прошептал:
- Ему повредила неожиданная декомпрессия. О, Боже! Послушай, ты
знаешь, что мне нужно. Где твой дом? Место, где есть пища?
Двое молча ждали.
Силиконий медленно поднял уши, они поднялись очень медленно, дрожа, и
снова упали.
- Там, - сказал он.
- Где? - закричал Вернадски.
- Там.
Хокинс сказал:
- Он что-то делает. Куда-то показывает.
- Конечно, но мы не знаем, куда.
- А что он может сделать? Дать координаты?
Вернадски сразу ответил:
- Почему бы и нет?
Он снова повернулся к силиконию, который неподвижно лежал на полу.
Его кожа зловеще потускнела.
Вернадски сказал:
- Капитан знал, где твое место пищи. Он знал числа, верно?
Он молился, чтобы силиконий понял: ведь он не только слышал слова, но
и читал мысли.
- Да, - ответил силиконий звуком трения камня о камень.
- Три набора чисел, - сказал Вернадски. Должно быть именно три. Три
координаты в космосе с обязательным обозначением дат, они дают
расположение астероида на его орбите вокруг Солнца. Из этих данных можно
рассчитать всю орбиту и положение астероида в любой момент. Даже можно
грубо учесть планетарные возмущения.
- Да, - сказал силиконий еще тише.
- Какие они? Какие числа? Запишите, Хокинс. Возьмите бумагу.
Но силиконий сказал:
- Не знаю. Числа не важны. Место еды там.
Хокинс сказал:
- Это ясно. Ему не нужны координаты, поэтому он на них не обратил
внимания.
Силиконий произнес:
- Скоро не... - долгая пауза, потом медленно, как будто испытывая
незнакомое слово... - живой. Скоро... - еще более долгая пауза... -
мертвый. Что после смерти?
- Держись, - умолял Вернадски. - Скажи, капитан записал где-нибудь
эти числа?
Силиконий долго не отвечал, двое людей нагнулись над умирающим
камнем, так что головы их чуть не столкнулись. Потом повторил:
- Что после смерти?
Вернадски крикнул:
- Один ответ! Только один! Капитан должен был записать эти числа.
Где? Где?
Силиконий прошептал:
- На астероиде.
И больше ничего не говорил.
Теперь это был мертвый камень, такой же мертвый, как породившая его
скала, как стены корабля, мертвый, как мертвец.
Вернадски и Хокинс поднялись с колен и беспомощно взглянули друг на
друга.
- Бессмыслица, - сказал Хокинс. - Зачем ему записывать координаты на
астероиде? Все равно что закрыть ключ в шкафу, который он должен
открывать.
Вернадски покачал головой.
- Целое состояние в уране. Величайшая находка в истории, а мы не
знаем, где это.
Сетон Дейвенпорт огляделся со странным ощущением удовольствия. Даже
на отдыхе в его лице с четкими чертами и выдающимся носом было что-то
жесткое. Шрам на правой щеке, черные волосы, поразительные брови, смуглая
кожа - все соответствовало облику неподкупного агента Земного бюро
расследований, кем он на самом деле и был.
Но теперь что-то вроде улыбки появилось на его губах, когда он
осматривал большую комнату. Полумгла в ней делала бесконечными ряды
книгофильмов, а образцы Бог-знает-чего Бог-знает-откуда - еще более
загадочными. Полный беспорядок, впечатление уединения, почти изоляции от
мира придавало помещению нечто нереальное. Так же, как и его владельцу.
Этот владелец сидел в кресле-столе, единственном ярком пятне в
полумраке. Он медленно просматривал страницы официального отчета. Руки
его, помимо этого, поминутно поправляли толстые очки, которые угрожали
свалиться с короткого не производящего никакого впечатления носа. Животик
медленно поднимался и опускался.
Это был доктор Уэнделл Эрт, который, если мнение экспертов
чего-нибудь стоит, являлся самым выдающимся экстратеррологом Земли. По
всем вопросам, связанным с внеземным пространством, обращались к нему,
хотя сам он в своей взрослой жизни и на час не удалялся за пределы
университетского кампуса.
Он серьезно посмотрел на инспектора Дейвенпорта.
- Очень умный человек, этот молодой Вернадски, - сказал он.
- Вывел все это из присутствия силикония? Вы правы, - согласился
Дейвенпорт.
- Нет, нет. Этот вывод очевиден. Неизбежен, в сущности. И дебил
увидел бы его. Я имел в виду, - взгляд его стал чуть менее строгим, - тот
факт, что молодой человек читал мои работы, касающиеся чувствительности к
излучению Siliconeus asteroidea.
- А, да, - сказал Дейвенпорт. Конечно, доктор Эрт специалист по
силикониям. Именно поэтому Дейвенпорт обратился к нему за консультацией. У
него только один вопрос к этому человеку, простой вопрос, но доктор Эрт
выпятил свои полные губы, потряс большой головой и затребовал все
документы, касающиеся этого случая.
Обычно это желание даже не рассматривалось бы, но доктор Эрт недавно
оказался очень полезен ЗБР в деле поющих колокольчиков, и инспектор
сдался.
Доктор Эрт кончил читать, положил листки на свой стол, вытащил
рубашку из-под пояса и с удовлетворенным видом протер ею очки. Посмотрел
сквозь очки на свет, чтобы проверить, хорошо ли он их протер, потом снова
ненадежно посадил на нос и сцепил руки на животе, переплетя короткие
пальцы.
- Повторите ваш вопрос, инспектор.
Дейвенпорт терпеливо сказал:
- Правда ли, по вашему мнению, что силиконий такого размера, как
описанный в отчете, может вырасти на астероиде, богатом ураном...
- Радиоактивными материалами, - прервал его доктор Эрт. - Торием,
хотя вероятнее всего - ураном.
- Ваш ответ да?
- Да.
- Какого размера должен быть этот астероид?
- Может, милю в диаметре, - задумчиво ответил экстратерролог. -
Возможно, и больше.
- И сколько там может быть тонн урана или радиоактивных материалов?
- Триллионы. Как минимум.
- Не согласитесь ли все это выразить в виде письменного заключения?
- Конечно.
- Очень хорошо, доктор Эрт. - Дейвенпорт встал и протянул одну руку
за шляпой, другую - за листочками на столе. - Это все, что нам нужно.
Но доктор Эрт придвинул отчеты к себе и прижал их рукой.
- Подождите. Как вы найдете этот астероид?
- Будем искать. Распределим пространство между кораблями, которые нам
доступны, и... будем искать.
- Расходы, время, усилия. И так вы никогда не найдете.
- Один шанс на тысячу. Но можем найти.
- Один шанс на миллион. Не найдете.
- Но мы не можем упустить этот уран, даже не попытавшись. Ваше
профессиональное мнение делает цену находки очень высокой.
- Но есть лучший способ найти астероид. _Я_ могу его найти.
Дейвенпорт бросил на экстратерролога неожиданный пристальный взгляд.
Вопреки своей внешности, доктор Эрт был чем угодно, только не дураком.
Инспектор имел возможность лично в этом убедиться. Поэтому в его голосе
появилась надежда, когда он спросил:
- Как вы его найдете?
- Вначале, - сказал доктор Эрт, - моя цена.
- Цена?
- Или оплата, если угодно. Когда правительство отыщет астероид, на
нем может оказаться другой силиконий большого размера. Силиконии очень
ценны. Это единственная форма жизни с тканями из твердого силикона и
кровообращением из жидкого силикона. От них может зависеть ответ на
вопрос, были ли когда-то астероиды одной планетой. И множество других
проблем... Понимаете?
- Вы хотите, чтобы вам доставили большого силикония?
- Живым и здоровым. И бесплатно. Да.
Дейвенпорт кивнул.
- Я уверен, правительство согласится. Так что у вас на уме?
Доктор Эрт ответил негромко, так, будто его слова все объясняют:
- Ответ силикония.
Дейвенпорт удивленно посмотрел на него.
- Какой ответ?
- Тот, что в отчете. Перед смертью силикония. Вернадски спросил его,
записал ли капитан координаты, и силиконий ответил "На астероиде".
На лице Дейвенпорта появилось разочарованное выражение.
- Великий космос, доктор, мы это знаем и продумали все возможности.
Все. Это ничего не значит.
- Совсем ничего, инспектор?
- Ничего важного. Перечтите отчет. Силиконий даже не слушал
Вернадски. Он чувствовал, что жизнь покидает его, и думал об этом. Он
дважды спросил: "Что после смерти?" Потом, когда Вернадски продолжал
спрашивать, сказал "На астероиде". Вероятно, он и не слышал вопроса
Вернадски. Он отвечал на собственный вопрос. Думал, что после смерти
вернется на свой астероид, в свой дом, где снова будет в безопасности. Вот
и все.
Доктор Эрт покачал головой.
- Вы поэт, инспектор. У вас слишком сильное воображение. Это
интересная проблема, посмотрим, сумеете ли вы решить ее сами. Предположим,
слова силикония - это ответ Вернадски.
- Даже если это так, - нетерпеливо ответил Дейвенпорт, - чем это нам
поможет? На _к_а_к_о_м_ астероиде? На урановом? Но мы не можем найти его,
следовательно, не можем найти и координаты. Какой-то другой астероид,
который "Роберт К." использовал в качестве базы? И его мы не можем найти.
- Вы не видите очевидного, инспектор. Почему вы не спрашиваете себя,
что слова "на астероиде" значат для силикония? Не для вас или для меня, а
для силикония?
Дейвенпорт нахмурился.
- Простите, доктор?
- Я говорю ясно. Что для силикония значит _а_с_т_е_р_о_и_д_?
- Силиконий узнал о космосе из астрономической книги, которую ему
прочли. Наверно, в этой книге объясняется, что такое астероид.
- Совершенно верно, - согласился доктор Эрт и поднес палец к боку
своего курносого носа. - А каково определение астероида? Маленькое тело,
меньше планет, двигающееся вокруг Солнца по орбите, которая в целом
расположена между Марсом и Юпитером. Вы согласны?
- Как будто.
- А что такое "Роберт К."?
- Вы имеете в виду корабль?
- Это _в_ы_ его так называете, - сказал доктор Эрт. - _К_о_р_а_б_л_ь.
Но книга по астрономии очень старая. В ней не упоминаются космические
корабли. Один из членов экипажа сказал это. Он сказал, что она вышла до
космических полетов. Так что такое "Роберт К."? Разве это не маленькое
тело, меньше планет? И с силиконием на борту разве оно не двигалось по
орбите, которая в целом расположена между Марсом и Юпитером?
- Вы хотите сказать, что силиконий считал корабль астероидом и, когда
он говорил "на астероиде", имел в виду "на корабле"?
- Совершенно верно. Я ведь сказал, что вы сами решите эту проблему.
Мрачное выражение лица инспектора не сменилось радостью или
облегчением.
- Это не решение, доктор.
Но доктор Эрт медленно моргнул, и ласковое выражение его лица, если
это возможно, стало еще более ласковым и детским, полным искреннего
удовольствия.
- Конечно, это решение.
- Вовсе нет. Доктор Эрт, мы не рассуждали, как вы. Мы никакого
внимания не обратили на слова силикония. Но разве мы не обыскали
"Роберт_К."? Мы разняли его на кусочки, плиту за плитой. Разве что не
распаяли его корпус.
- И ничего не нашли?
- Ничего.
- Но, может, вы не там искали.
- Мы искали _в_с_ю_д_у_. - Он встал, как бы собираясь уходить. -
Понимаете, доктор Эрт? Когда мы закончили обыск корабля, там не осталось
ничего, на чем могут быть записаны координаты.
- Садитесь, инспектор, - спокойно сказал доктор Эрт. - Вы все еще не
совсем верно понимаете слова силикония. Силиконий изучил английский,
слушая слово здесь, слово там. Он не владеет английскими идиомами.
Некоторые его слова показывают это. Например, он сказал "планета, которая
самая отдаленная", а не просто "самая далекая планета". Понимаете?
- Ну и что?
- Тот, кто не владеет идиомами языка, либо использует идиомы родного
языка, переводя их слово за словом, либо использует иностранные слова в их
буквальном значении. У силикония нет собственного разговорного языка,
поэтому он должен воспользоваться вторым методом. Поэтому его слова
следует понимать буквально. Он сказал "_н_а_ астероиде", инспектор. _Н_а
нем. Он не имел в виду листок бумаги, он имел в виду сам корабль,
буквально.
- Доктор Эрт, - печально сказал Дейвенпорт, - когда Бюро обыскивает,
оно обыскивает. Никаких загадочных надписей _н_а_ корабле тоже нет.
Доктор Эрт выглядел разочарованным.
- Инспектор, я все еще надеюсь, что вы увидите ответ. У вас ведь
столько ключей.
Дейвенпорт медленно вздохнул. Дышалось ему трудно, но голос его стал
еще спокойнее.
- Не скажете ли, что вы имеете в виду, доктор?
Доктор Эрт одной рукой похлопал свой уютный животик и поправил очки.
- Разве вы не понимаете, инспектор, что есть на корабле место, где
тайные числа будут в полной сохранности? Оставаясь у всех на виду, он в то
же время не привлекут ничьего внимания. И хоть на них смотрят сотни глаз,
никто ничего не видит. Кроме, разумеется, человека с острым умом.
- Где? Назовите это место?
- Ну, конечно, в таких местах, где уже есть номера. Совершенно
нормальные номера. Законные номера. Номера, которые и должны быть здесь.
- О чем вы говорите?
- Серийный номер корабля, выжженный на корпусе. _Н_а_ корпусе,
заметьте. Номер двигателя, номер генератора поля. И несколько других.
Каждый выточен на неотъемлемой части корабля. _Н_а_ корабле, как и сказал
силиконий. _Н_а_ корабле.
В неожиданном понимании взметнулись густые брови Дейвенпорта.
- Вы, возможно, правы. И если вы правы, я надеюсь, мы найдем вам
силикония, вдвое больше по размеру "Роберта К." Такого, который не только
говорит, но и высвистывает "Вперед, астероиды, навсегда!" - Он торопливо
схватил досье, полистал его и извлек официальный бланк ЗБР. - Конечно, мы
записали все найденные идентификационные номера. - Он расправил листок. -
Если три из них напоминают координаты...
- Следует ожидать некоторых усилий в маскировке, - заметил доктор
Эрт. - Вероятно, будут добавлены буквы или цифры, чтобы выглядело более
законно.
Он взял блокнот и протянул другой инспектору. Некоторое время они
молча списывали номера, пытались производить перестановки и сопоставления.
Наконец Дейвенпорт испустил вздох смешанного удовлетворения и
разочарования.
- Сдаюсь, - сказал он. - Я думаю, вы правы: номера двигателя и
калькулятора явно представляют собой зашифрованные координаты и даты. Они
не похожи на нормальные серии, и из них легко вывести точные данные. Это
дает нам два набора, но я готов принести присягу, что все остальные
совершенно законные серийные номера. А вы что обнаружили, доктор?
Доктор Эрт кивнул.
- Я согласен. У нас есть две координаты, и мы знаем, где находится
третья.
- Знаем? Но откуда... - Инспектор смолк, прервав собственное
восклицание. - Конечно! Номер самого корабля, которого тут нет... потому
что именно в это место корпуса ударил метеор... боюсь, что ничего с вашим
силиконием не получится, доктор. - Потом его тяжелое лицо прояснилось. -
Но я не дурак. Номер исчез, но мы можем его немедленно получить в
Межпланетном Регистре.
- Боюсь, - сказал доктор Орт, - что я вынужден оспорить по крайней
мере последнее ваше утверждение. В Регистре зафиксирован первоначальный
законный номер, а не замаскированные координаты, нанесенные капитаном.
- И именно это место на корпусе, - сказал инспектор. - И из-за этого
случайного попадания астероид может быть потерян навсегда. Какой толк от
двух координат без третьей?
- Ну, - рассудительно сказал доктор Эрт, - для двухмерного существа
очень большой толк. Но существа нашего измерения, - он похлопал себя по
животу, - нуждаются в третьей координате. К счастью, она у меня есть!
- В досье ЗБР? Но мы только что проверили весь список номеров...
- В_а_ш_ список, инспектор. Но в досье имеется также первоначальный
отчет молодого Вернадски. И, конечно, там имеется серийный номер
"Роберта_К.", под которым он зарегистрировался на ремонтной станции и
который представляет собой замаскированную третью координату: не к чему
было давать возможность ремонтнику замечать несоответствие.
Дейвенпорт схватил блокнот и листок Вернадски. Недолгие расчеты, и он
улыбнулся.
Доктор Эрт с довольным видом встал из-за стола и направился к двери.
- Всегда приятно повидаться с вами, инспектор Дейвенпорт. Приходите
еще. И помните: правительство получит уран, а я хочу получить нечто очень
важное для меня: гигантского силикония, живого и в хорошем состоянии.
Он улыбался.
- И предпочтительно, - сказал Дейвенпорт, - умеющего насвистывать.
Что он делал сам, выходя.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Конечно, в рассказах-загадках есть некая хитрость. Вы
сосредоточиваетесь на самой загадке и не следите за всем остальным.
После того, как этот рассказ был впервые напечатан, я получил немало
писем, в которых выражался интерес к силикониям и я осуждался за то, что
дал силиконию так ужасно погибнуть.
Перечитав рассказ, я должен признать, что читатели совершенно правы.
Я показал отсутствие чувствительности в описании трогательной смерти
силикония, потому что сосредоточился на его последний загадочных словах.
Если бы я писал рассказ заново, я, конечно, заботливей отнесся к этому
замечательному созданию.
Приношу свои извинения.
Это показывает, что даже опытный писатель не всегда поступает
правильно и способен упустить нечто прямо перед своим носом.
ГЛУБИНА
1
Любая планета в конце концов умирает. Смерть может быть быстрый, если
взрывается солнце. Но может быть и медленной, если солнце гаснет и океаны
превращаются в лед. В последнем случае у разумной жизни есть возможность
не погибнуть.
Чтобы выжить, можно устремиться в космос на планету, более близкую к
остывающему солнцу, или же вообще на планету другой звезды. Этот путь
закрыт, если планета, к несчастью, единственная у своего солнца или если в
это время поблизости, не дальше пятисот световых лет, не окажется другой
пригодной звезды.
Чтобы выжить, можно направиться внутрь собственной планеты. Этот путь
всегда возможен. Под поверхностью можно построить новый дом, и тепло ядра
планеты будет источником энергии. Для такой задачи потребуются
тысячелетия, но звезды остывают медленно.
Но со временем и внутреннее тепло планеты остывает. Можно
закапываться все глубже и глубже, пока не умрет вся планета.
Это время наступило.
Над планетой вяло веяли неоновые ветры, не способные пошевелить
поверхность кислородных озер, заполнивших низменности. Изредка покрытое
коркой солнце слегка краснело, и тогда кислородные озера начинали
пузыриться.
А долгими ночами бело-синий кислородный лед покрывал эти озера, а на
скалах оседала неоновая роса.
В восьмистах милях под поверхностью существовал последний очаг тепла
и жизни.
2
Взаимоотношения Венды и Роя были очень близкими, гораздо ближе, чем
позволяют приличия.
Ей только один раз в жизни позволили посетить овариум и ясно дали
понять, что другого не будет.
Расовед сказал:
- Ты не совсем соответствуешь стандартам расы, Венда, но ты способна
к деторождению, и мы один раз тебя испытаем. Может, что-нибудь получится.
Она хотела, чтобы получилось. Отчаянно хотела. Очень рано она поняла,
что разум ее несовершенен, что ей никогда не подняться выше рабочего. Ее
мучило то, что она подводит расу, и тем больше ей хотелось получить хоть
единственный шанс для создания нового существа. У нее это превратилось в
навязчивую идею.
Она отложила яйца в самом углу сооружения и принялась наблюдать.
Процесс случайных колебаний, во время которого происходит механическое
оплодотворение, заставил лишь слегка покачнуться ее яйцо.
Она продолжала незаметно наблюдать все время высиживания, видела, как
из ее яйца появился малыш, запомнила его физические особенности,
наблюдала, как он растет.
Он оказался здоровым юношей и получил одобрение расоведа.
Однажды она небрежно спросила расоведа:
- Взгляни на того, что сидит там. Он болен?
- Который? - Расовед удивился. Больной подросток на этой стадии роста
свидетельствовал бы о его некомпетентности. - Ты имеешь в виду Роя? Вздор.
Я бы хотел, чтобы все молодые были такими.
Вначале она была только довольна собой, потом испугалась, наконец
пришла в ужас. Она подсматривала за юношей, интересовалась его учебой,
смотрела, как он играет. Когда он оказывался близко, она была счастлива;
не видя его, чувствовала тоску и отчаяние. Она никогда ни о чем подобном
не слышала, и ей было стыдно.
Ей следовало бы посетить менталиста, но она понимала, что ничего
хорошего из этого не выйдет. Она не настолько глупа, чтобы не понимать,
что это не легкое отклонение, которое можно ликвидировать прикосновением
клеткам мозга. Это серьезное психотическое проявление. В этом она была
уверена. Ее осудят, если узнают об этом. Приговорят ее к эвтаназии, как
бесполезную растратчицу столь необходимой для выживания расы энергии.
Могут даже подвергнуть эвтаназии вышедшего из ее яйца, если установят, кто
он.
Долгие годы она боролась со своей ненормальностью и в какой-то
степени преуспела. Тогда она услышала, что Рой избран для долгого
путешествия, и снова наполнилась болезненным отчаянием.
Она следовала за ним по пустынным коридорам, ведущим на несколько
миль от центра Города. Единственного Города на планете. Другого не было.
Эта пещера была закрыта уже на памяти Венды. Старейшие измерили ее
длину, население, подсчитали, сколько энергии требуется для ее обогрева, и
решили затемнить ее. Население, не очень значительное, переселили ближе к
центру, и в следующий сезон сократили квоту на овариум.
Коммуникационный мыслительный уровень Роя был почти пуст, как будто
все его мышление устремилось внутрь.
- Ты боишься? - помыслила она ему.
- Потому что я пришел сюда думать? - Он немного поколебался. - Да.
Это последний шанс расы. Если я не смогу...
- Ты боишься за себя?
Он удивленно посмотрел на нее, и она ощутила его стыд из-за своей
непристойности.
Она сказала:
- Я бы хотела отправиться вместо тебя.
Рой ответил:
- Ты думаешь, что лучше выполнишь задание?
- О, нет. Но если я потерплю неудачу и не вернусь, это будет меньшей
потерей для расы.
- Потеря одинакова, - спокойно ответил он. - Гибель всей расы.
Но Венда в этот момент не думала о существовании расы. Она вздохнула.
- Такое долгое путешествие.
- Долгое? - переспросил он с улыбкой. - А ты знаешь, какое?
Она колебалась. Не хотела показаться ему глупой.
Она сказала чопорно:
- Говорят, что до первого уровня.
В детстве, когда подогреваемые коридоры уходили от Города дальше,
Венда бродила по ним, как все молодые. Однажды, далеко от центра, она
оказалась в месте, где ее охватил холод. Она была в зале, уходящем вверх,
но перекрытом гигантской пробкой. Много позже она узнала, что выше по ту
сторону пробки находится семьдесят девятый уровень; над ним семьдесят
восьмой и так далее.
- Мы минуем первый уровень, Венда.
- Но за первым уровнем ничего нет.
- Ты права. Ничего. На этом уровне кончается материя планеты.
- Но как может быть что-то там, где нет ничего? Ты имеешь в виду
воздух?
- Нет, ничто. Вакуум. Ты знаешь, что такое вакуум?
- Вакуум - это когда все откачивают и держат изолированно.
- Да, этим занимаются рабочие. На за первым уровнем повсюду тянется
почти бесконечный вакуум.
Венда немного подумала. Потом спросила:
- Там раньше был кто-нибудь?
- Конечно, нет. Но есть записи.
- Может, записи ошибаются.
- Они не могут ошибаться. Ты знаешь, какое пространство я должен буду
пересечь?
Венда помыслила отрицание.
Род спросил:
- Ты, вероятно, знаешь скорость света?
- Конечно, - с готовностью ответила она. Это универсальная константа.
Даже дети ее знают. - Тысяча девятьсот сорок четыре длины пещеры туда и
обратно за одну секунду.
- Верно, - сказал Рой, - но если бы свет летел по тому расстоянию,
которое я преодолею, ему потребовалось бы десять лет.
Венда сказала:
- Ты смеешься надо мной. Хочешь меня напугать.
На мгновение одна из его шести хватательных конечностей дружески
легла на одну из ее. Неразумный порыв заставлял Венду крепко схватить ее,
не отпускать его.
На мгновение она испугалась, что он проникнет в ее мозг ниже
коммуникативного уровня и придет в ужас, и она никогда больше его не
увидит. Он может даже доложить, чтобы ее подвергли лечению. Потом
успокоилась. Рой нормальный, не такой извращенный, как она. Ему никогда и
в голову не придет проникать ниже коммуникативного уровня в мозг друга.
Он ушел, а она смотрела ему вслед и думала, как он красив.
Хватательные конечности прямые и крепкие, чувствительные вибриссы
многочисленные и тонкие, и ни у кого так красиво не светятся оптические
пятна.
3
Лора удобнее уселась на сидение. Какое оно мягкое и удобное. Как
приятно и спокойно внутри самолета, как страшно, жестко, нечеловечески он
выглядит снаружи.
Колыбель стояла на соседнем сидении. Лора заглянула за одеяло и
крошечный кружевной чепчик. Уолтер спал. Лицо у него пустое, детски
мягкое, а веки - два полумесяца с оторочкой ресниц - закрывают глаза.
Прядь светло-карих волос выбилась на лоб. С бесконечной нежностью
Лора убрала ее под чепчик.
Скоро нужно кормить Уолтера. Лора надеялась, что он еще слишком мал,
чтобы заметить необычность обстановки. Стюардесса очень мила. Она даже
держит бутылочки в маленьком холодильнике. Подумать только, холодильник на
самолете!
Пассажиры через проход смотрят на нее так, будто хотят поговорить,
если бы нашелся предлог. Момент наступил, когда Лора вынула Уолтера из
колыбели и положила розовое тельце в белом чехле себе на колени.
Ребенок - всегда законный повод для начала разговора между
незнакомыми людьми.
Женщина через проход сказала (ее слова можно было предсказать):
- Какой прекрасный ребенок! Сколько ему, моя дорогая?
Держа булавки во рту, Лора (она расстелила у себя на коленях одеяло и
перепеленывала Уолтера) ответила:
- Через неделю четыре месяца.
Глаза Уолтера были открыты, и он смотрел на женщину, раскрыв рот в
беззубой улыбке. (Ему всегда нравится перепеленываться).
- Посмотри на его улыбку, Джордж, - сказала женщина.
Ее муж улыбнулся в ответ и пошевелил пальцами.
- Гули, - сказал он.
Уолтер рассмеялся высоким, переходящим в икоту смехом.
- Как его зовут, дорогая? - спросила женщина.
- Уолтер Майкл, - ответила Лора, потом добавила: - По отцу.
Лед тронулся. Лора узнала, что семейная пара - Джордж и Элеанор
Эллисы, что они возвращаются из отпуска, что у них трое детей, две девочки
и мальчик, все уже взрослые. Обе дочери замужем, и у одной уже двое своих
детей.
Лора слушала с довольным выражением на худом лице. Уолтер (старший)
часто говорил, что впервые заинтересовался ею, потому что она так хорошо
слушает.
Уолтер начал беспокоиться. Лора высвободила ему руки, чтобы он
немного подвигался.
- Согрейте, пожалуйста, бутылочку, - попросила она стюардессу.
Отвечая на прямые, но дружеские расспросы, Лора объяснила, сколько
раз кормит Уолтера, какой молочной смесью и бывает ли у него расстройство
желудка.
- Надеюсь, у него сегодня не расстроится желудочек, - беспокойно
сказала она. - Все-таки самолет...
- О, Боже, - ответила миссис Эллис, - он слишком мал, чтобы
что-нибудь заметить. К тому же эти большие самолеты удивительны. Если не
смотреть в окно, не поверишь, что ты в воздухе. Правда, Джордж?
Но мистер Эллис, туповатый, простодушный человек, сказал:
- Удивляюсь, что вы взяли такого малыша в самолет.
Миссис Эллис, нахмурившись, повернулась к нему.
Лора положила Уолтера себе на плечо и похлопала по спинке. Он начал
было плакать, но тут же стих, зарывшись пальцами в гладкие светлые волосы
матери.
Она сказала:
- Я везу его к отцу. Уолтер еще не видел сына.
Мистер Эллис в затруднении начал что-то говорить, миссис Эллис
оборвала его:
- Ваш муж служит?
- Да.
(Мистер Эллис открыл рот в беззвучном "О!" и покорился).
Лора продолжала:
- Он как раз за Давао и встретит нас в аэропорту Николс.
Прежде чем вернулась стюардесса с бутылочкой, они узнали, что муж ее
старший сержант, служит интендантом, что он уже четыре года в армии, а
женаты они два года, что скоро ему демобилизовываться и они проведут здесь
долгий медовый месяц перед возвращением в Сан-Франциско.
Тут ей принесли бутылочку. Она положила Уолтера на согнутую левую
руку и поднесла бутылочку к его рту. Он взял ее в рот и сжал беззубыми
деснами соску. В молоке пошли вверх маленькие пузырьки, руки ребенка
безуспешно пытались ухватить теплое стекло. Уолтер смотрел на нее.
Лора слегка прижала к себе маленького Уолтера и подумала, что
несмотря на все трудности и раздражения, все-таки замечательно иметь
собственного ребенка.
4
Теория, подумал Ган, всегда теория. Жители поверхности, миллион или
больше лет назад, могли _в_и_д_е_т_ь_ Вселенную, ощущать ее
непосредственно. Теперь, под восемьюстами милями скал над головой, раса
может только строить заключения на основании колебаний стрелок своих
приборов.
Пока только теория, что клетки мозга, помимо обычных электрических
потенциалов, излучают другой тип энергии. Энергии не электромагнитной и,
следовательно, не обреченной на ползучее продвижение света. Эта энергия
связана лишь с высшими функциями мозга и потому является характеристикой
только высокоразумных живых существ.
Только дрожащие иглы приборов уловили наличие этой энергии,
проникающей в их пещеру, и только другие приборы определили ее источник на
расстоянии в десять световых лет. По крайней мере хоть одна звезда
приблизилась к ним ближе чем на пятьсот световых лет. Или теория
ошибается?
- Ты боишься?
Ган ворвался на коммуникационный уровень мозга Роя без всякого
предупреждения, и его мысль ударилась о поверхность напряженно работающего
мозга.
Рой сказал:
- Это большая ответственность.
Ган подумал: "_К_т_о_-_т_о_ еще говорит об ответственности. В течение
десятилетий один главный техник за другим работали над резонатором и
станцией связи, и именно в его время делается последний шаг. Что может
другой знать об ответственности?"
Он сказал:
- Да. Мы легко говорим о гибели расы, но всегда предполагаем, что она
придет когда-то, не в наше время. Но это время придет, понимаешь? Придет.
То, что мы предпримем сегодня, поглотит две трети общего запаса энергии.
Для новой попытки энергии уже не хватит. Ее не хватит, даже чтобы
поддерживать жизнь нынешнего поколения. Но это неважно, если ты будешь
точно следовать указаниям. Мы все продумали. Мы занимаемся этим уже много
поколений.
- Я сделаю, что мне приказано, - сказал Рой.
- Поле твоей мысли смешается с приходящим из космоса. Все поля мысли
строго индивидуальны, и вероятность совпадения исключительно мала. Но
поля, приходящие их космоса, по нашим подсчетам, составляют миллиарды.
Твое поле, очень вероятно, окажется похожим на одно из них, и в таком
случае будет установлен резонанс, пока действует наш резонатор. Ты знаешь,
на каком принципе это основано?
- Да, сэр.
- Тогда ты знаешь, что во время действия резонатора твое сознание
будет находиться на планете Х в мозгу существа, чье мысленное поле
идентично с твоим. Этот процесс не поглощает энергию. В соответствии с
резонансом твоего мозга мы перешлем массу станции связи. Проблема передачи
массы на такое расстояние была самой трудной, решена в самое последнее
время, и для ее решения потребуется запас энергии, которой расе хватило бы
на столетия.
Ган поднял черный куб принимающей станции и серьезно посмотрел на
него. Еще три поколения назад считалось невозможным вместить все
необходимое в объем меньше двадцати кубических ярдов. Теперь же станция
размером в кулак.
Ган сказал:
- Мыслительное поле разумного существа может следовать только хорошо
известным образцам. Все живые существа, на какой бы планете они ни
обитали, должны обладать протеиновой базой и кислородно-водным химизмом.
Если они могут жить в своем мире, значит сможем и мы.
Теория, подумал Ган на глубочайшем уровне своего сознания, все только
теория.
Он продолжал:
- Это не означает, что тело, в котором ты окажешься, его мозг и
эмоции не будут абсолютно чужды тебе. Поэтому мы разработали три способа
активирования приемной станции. Если у тебя сильные конечности, тебе
потребуется только приложить давление в пятьсот фунтов на любую сторону
куба. Если конечности у тебя слабые и тонкие, достаточно нажать кнопку в
единственном отверстии в кубе. Наконец если у тебя вообще нет конечностей,
если твой хозяин парализован или почему-либо беспомощен, ты сможешь
активировать станцию с помощью мыслительной энергии. Как только станция
будет активирована, у нас окажутся два пункта связи, а не один, и раса
сможет переместиться на планету Х с помощью простой телепортации.
- Это означает, - сказал Рой, - что мы воспользуемся электромагнитной
энергией.
- Ну и что?
- Для перемещения потребуется десять лет.
- Мы не будем сознавать этой длительности.
- Это я понимаю, сэр, но ведь это значит, что станция десять лет
будет находиться на планете Х. Что, если она за это время будет
уничтожена?
- Мы предусмотрели и это. Мы все предусмотрели. Как только станция
будет активирована, она начнет производить парамассовое поле. Она двинется
в направлении гравитационного притяжения, проникнет сквозь обычную
материю, пока не пройдет достаточно времени и трение более плотной материи
не остановит ее. Для этого потребуется двадцать футов камня. Всякое
препятствие меньшей плотности ее не остановит. В течение десяти лет
станция будет оставаться на глубине двадцати футов под поверхностью, после
чего противополе вынесет его на поверхность. И тут один за другим начнут
появляться члены расы.
- В таком случае почему бы не активировать станцию автоматически? У
нее и так много автоматических свойств...
- Ты не все продумал, Рой. А мы все. Не все места на поверхности
планеты Х могут быть пригодны для жизни. Если обитатели планеты
высокоразвиты и могущественны, тебе придется отыскать подходящее место для
укрытия станции. Нехорошо, если мы начнем появляться на городской площади.
И ты должен будешь убедиться, что окружающая среда не опасна для нас в
других отношениях.
- В каких именно, сэр?
- Не знаю. В древних записях о жизни на поверхности мы многое уже не
понимаем. Их авторы принимали значение этих терминов как заранее известное
и не объясняли их, но мы, прожившие здесь сотни тысяч поколений, этого не
знаем. Наши техники не могут даже согласиться относительно физической
природы звезд, а об этом в записях упоминается регулярно. Но что такое
"бури", "землетрясения", "вулканы", "смерчи", "град", "оползни",
"наводнения", "молнии" и так далее? Все это термины, означающие опасные
явления на поверхности, но их природа нам неизвестна. Мы не знаем, как
защититься от них. Через мозг своего хозяина ты можешь узнать все
необходимое и принять меры предосторожности.
- Сколько времени у меня будет, сэр?
- Резонатор может поддерживать связь не больше двадцати часов. Я
предпочел бы, чтобы ты завершил работу за два. Как только станция будет
активирована, ты автоматически вернешься сюда. Ты готов?
- Готов, - ответил Рой.
Ган провел его к затуманенному стеклянному ящику. Рой сел на свое
место, разместил все свои члены в соответствующих углублениях. Для лучшего
контакта его вибриссы смочили ртутью.
Рой спросил:
- А если мой мозг окажется в теле умирающего?
Ган, работая у приборов, ответил:
- Мыслительное поле искажено, когда личность приближается к смерти.
Нормальное мыслительное поле, как твое, не вступит с ним в резонанс.
- А если произойдет несчастный случай?
- Мы подумали и об этом. Против этого у нас нет средств, но
вероятность того, что случайная смерть наступит так быстро, что ты не
успеешь мысленно активировать станцию, оценивается как один к двадцати
триллионам, конечно, если загадочные опасности поверхности не более
смертоносны, чем мы считаем... В твоем распоряжении одна минута.
Почему-то последняя мысль Роя перед перемещением была о Венде.
5
Лора неожиданно проснулась. Что случилось? Она почувствовала себя
так, будто ее внезапно укололи.
Солнце светило ей в лицо и мешало смотреть. Она опустила шторку и
одновременно взглянула на Уолтера.
И немного удивилась, увидев, что у него открыты глаза. Сейчас он
должен спать. Она посмотрела на часы. Да. Еще целый час до кормления. Она
следовала правилу "если-хочешь-получить-бутылочку-получай", но обычно
Уолтер добросовестно питался по часам.
Она сморщила нос.
- Проголодался, утенок?
Уолтер не ответил, и Лора была разочарована. Она любила смотреть, как
он улыбается. Вообще-то ей хотелось бы, чтобы он рассмеялся, и обнял ее
пухлыми ручками за шею, и потерся об нее носом, и сказал "мама", но она
понимала, что он ничего этого не сделает. Но улыбаться он уже может.
Она легонько коснулась пальцем его подбородка.
- Гули-гули-гули.
Когда так делаешь, он всегда улыбается. Но он только смотрел на нее.
Она сказала:
- Надеюсь, он не заболел. - И в беспокойстве взглянула на миссис
Эллис.
Миссис Эллис опустила журнал.
- Что случилось, моя дорогая?
- Не знаю. Уолтер просто лежит.
- Бедняжка. Наверно, устал.
- Но тогда он бы спал.
- Он в незнакомой обстановке. Вероятно, удивляется, что это все
такое.
Миссис Эллис встала, прошла через проход и наклонилась над Лорой,
приблизив свое лицо к Уолтеру.
- Ты замечательный маленький сосунок. Да, да. Ты спрашиваешь: "Где
моя маленькая колыбелька и знакомые рисунки на обоях?"
И начала произносить нечленораздельные звуки, обращаясь к малышу.
Уолтер отвел взгляд от матери и серьезно посмотрел на миссис Эллис.
Миссис Эллис неожиданно выпрямилась, и на лице ее появилось
болезненное выражение. Она поднесла руку к голове и прошептала:
- Господи! Какая странная боль!
- Вы думаете, он голоден? - спросила Лора.
- Боже, - ответила миссис Эллис. Выражение тревоги исчезло с ее лица.
- Он даст вам знать, когда проголодается.
- Попрошу стюардессу подогреть бутылочку.
- Ну, если это вас успокоит...
Стюардесса принесла бутылочку, и Лора подняла Уолтера из колыбельки.
Сказала:
- Сейчас поешь, потом я тебя перепеленаю и...
Она положила его голову на свою согнутую руку, наклонилась, чмокнула
его в щеку, потом прижала к себе и поднесла бутылочку к его рту...
Уолтер закричал!
Он широко раскрыл рот, вытянул вперед руки с широко растопыренными
пальцами, тело его напряглось, как в столбняке, и он закричал. Его крик
отразился во всем салоне.
Лора тоже закричала. Она выронила бутылочку, молоко пролилось.
Миссис Эллис вскочила. И еще с полдесятка пассажиров. Мистер Эллис
очнулся от дремоты.
- Что случилось? - спросила миссис Эллис.
- Не знаю, не знаю, - Лора отчаянно затрясла Уолтера, положила его
себе на плечо, начала хлопать по спине. - Не плачь, не плачь, маленький. В
чем дело? Малыш...
По проходу торопилась стюардесса. Ее нога оказалась рядом с кубом,
появившимся под сидением Лоры. Уолтер отчаянно размахивал руками и кричал.
6
Сознание Роя испытало сильнейший шок. Только что он сидел и
поддерживал мысленный контакт с ясным сознанием Гана, и сразу (никакого
перерыва во времени он не ощутил) он погрузился в мешанину чужих
варварских отрывочных мыслей.
Он полностью закрыл свое сознание. Оно было широко открыто, чтобы
усилить эффективность резонанса, и первое прикосновение к чуждому мозгу
оказалось...
Не болезненным, нет. Вызывающим головокружение, тошнотворным? Тоже
нет. Невозможно подобрать слово.
Замкнув мозг, он обрел гибкость мысли и начал обдумывать свое
положение. Почувствовал легкое прикосновение станции связи, с которой
поддерживал мысленный контакт. Значит она пришла с ним. Хорошо!
Какое-то время он игнорировал своего хозяина. Возможно, потом
потребуются решительные действия, поэтому лучше пока не вызывать
подозрений.
Он начал разведку. Проник в мозг наудачу и прежде всего разобрался с
органами чувств. Существо чувствительно к части электромагнитного спектра
и к колебаниям воздуха, а также, конечно, к телесному контакту.
Незначительное химическое чувство...
И все. Он осмотрелся в изумлении. Не только нет прямого ощущения
массы, нет ощущения электрических потенциалов, нет ни одного чувства,
помогающего полно воспринимать вселенную, - нет даже простого мысленного
контакта.
Мозг существа абсолютно изолирован.
Как же они общаются? Он продолжал разведку. У них сложный код
контролируемых колебаний воздуха.
Разумны ли они? Неужели он оказался в искалеченном сознании? Нет, они
все такие.
Умственными щупальцами он порылся в сознаниях ближайших существ в
поисках техника или того, что соответствует технику в таких низкоразвитых
умах. Нашел мозг, принадлежавший существу, контролирующему средство
передвижения. Рой получил дополнительную информацию. Он на борту
транспортного средства, находящегося в воздухе.
Итак, даже без умственного контакта они сумели создать зачаточную
механическую цивилизацию. А может, они просто орудия подлинных разумных
хозяев планеты? Их мозг говорил нет.
Он снова занялся мозгом техника. Каково непосредственное окружение?
Нужно ли бояться древних опасностей? Проблема интерпретации. Опасности в
окружении существуют. Движения воздуха. Изменения температуры. Вода,
заполняющая воздух, жидкая и твердая. Электрические разряды. Каждой из
этих опасностей соответствует кодовые воздушные колебания, но это ничего
не значит. По-прежнему природа этих опасностей остается гипотетической.
Неважно. Есть ли непосредственная опасность? Нужно ли опасаться
сейчас?
Нет! Так утверждает мозг техника.
Достаточно. Он вернулся в мозг своего хозяина, немного передохнул и
осторожно начал расширяться...
Н_и_ч_е_г_о_!
Мозг его хозяина пуст. Смутное ощущение тепла, легкие движения в
ответ на стимулы.
Может, его хозяин все-таки умирает? Или у него афазия? Отсутствие
мыслительных способностей?
Он быстро переместился в ближайший мозг, поискал информацию о своем
хозяине, нашел ее.
Его хозяин - ребенок этого племени.
Ребенок? _Н_о_р_м_а_л_ь_н_ы_й_ ребенок? И такой недоразвитый?
Он снова вернулся в мозг хозяина и на мгновение соединился с его
содержимым. Поискал моторные участки мозга, с трудом обнаружил их.
Осторожное приложение стимулов вызвало беспорядочное перемещение
конечностей хозяина. Он попытался лучше контролировать эти движения и не
смог.
Он почувствовал гнев. Так все ли предусмотрели постановщики опыта?
Предусмотрели ли возможность разумных существ без мысленного контакта?
Подумали ли о молодых индивидуумах, таких недоразвитых, словно они еще в
яйце?
Итак, будучи в сознании своего хозяина, он не сможет активировать
приемную станцию. Мышцы и мозг слишком слабы, не поддаются контролю, ни
один из методов, о которых говорил Ган, не подходит.
Он напряженно размышлял. Невозможно воздействовать на массу через
несовершенные мозговые клетки хозяина. А если испробовать непрямое
воздействие, через мозг взрослых? Прямое физическое воздействие должно
быть незначительным, иначе можно вызвать разрушение аденозиновых молекул
тифосфата и ацетилхолина. Значит, существо должно действовать само.
Боясь неудачи, он не решался действовать, потом выругал себя за
трусость. Снова вошел в ближайший мозг. Самка, находится в состоянии
временного торможения, как и все остальные. Это его не удивило. Такие
зачаточные сознания нуждаются в периодическом отдыхе.
Он осматривал открытый перед ним мозг, осторожно касался участков,
которые могут реагировать на стимулы. Избрал один, ударил по нему,
сознание почти мгновенно наполнилось жизнью. Полились потоки чувственных
ощущений.
Хорошо!
Но недостаточно. Это всего лишь толчок, укол. Недостаточно для
специфических действий.
Он ощутил неприятное чувство, когда его захлестнул поток эмоций. Они
исходили от мозга, который он только что стимулировал, и были направлены,
разумеется, не на него, а на его хозяина. Тем не менее их первобытная
грубость раздражала его, и он закрыл свой мозг от нежеланного тепла
неприкрытых чувств.
Второй мозг сосредоточился на его хозяине, и если бы он был
материален или достаточно хорошо контролировал хозяина, он с досады ударил
бы.
Великие пещеры, почему они не дают ему сосредоточиться на серьезном
деле?
Он резко ударил по соседнему мозгу, активировал центры дискомфорта, и
тот отшатнулся.
Он был доволен. Всего лишь простая, неопределенная стимуляция, и она
подействовала. Он очистил умственную атмосферу.
Он вернулся к технику, управлявшему машиной. Нужно выяснить подробней
особенности поверхности, над которой они пролетают.
Вода? Он быстро проверил все данные.
Вода! Очень много воды!
Клянусь вечными уровнями, слово "океан" имеет смысл! Старое,
традиционное слово "океан". Кто мог подумать, что существуют такие
количества воды?!
Но если это "океан", приобретает смысл и традиционное слово "остров".
Он погрузился в мозг в поисках географической информации. "Океан" усеян
"островами", но ему нужно точное...
Его прервал укол удивления: тело его хозяина подняли и прижали к телу
самки.
Мозг Роя, занятый исследованием, был открыт и не защищен. Эмоции
самки со всей интенсивностью обрушились на него.
Рой поморщился. В попытках убрать отвлекающие животные страсти он
ухватился за необработанные клетки мозга хозяина.
И сделал это слишком быстро, слишком энергично. Почти мгновенно мозг
его хозяина заполнился рассеянной болью, и на вибрации воздуха начали
реагировать все остальные существа.
В раздражении Рой попытался прекратить боль, но только усилил ее.
Сквозь умственный туман боли, окутавший мозг хозяина, он пытался не
выпустить их контакта мозг техника.
И похолодел. Наилучшая возможность сейчас. В его распоряжении около
двадцати минут. Потом будут другие возможности, но не такие хорошие. Но он
не решался приняться за действия, пока мозг его хозяина находится в
состоянии такой дезорганизации.
Он отступил, сохранил только самый поверхностный контакт с клетками
спинного мозга своего хозяина, и стал ждать.
Проходили минуты, и он начал постепенно восстанавливать связь.
В его распоряжении пять минут. Он выбрал объект.
7
Стюардесса сказала:
- Мне кажется, ему лучше, бедному малышке.
- Он никогда так себя не вел, - со страхом ответила Лора. - Никогда.
- Наверно, легкая колика, - предположила стюардесса.
- Может, слишком плотно запеленут, - сказала миссис Эллис.
- Может быть, - согласилась стюардесса. - Здесь тепло.
Она распахнула одеяло и приподняла распашонку, обнажив розовый
выпуклый животик. Уолтер все еще хныкал.
Стюардесса спросила:
- Помочь вам перепеленать его? Он мокрый.
- Пожалуйста.
Большинство пассажиров вернулись на свои сидения. Более далекие
перестали вытягивать шеи.
Мистер Эллис остался в проходе рядом с женой. Он сказал:
- Эй, посмотрите.
Лора и стюардесса были слишком заняты, чтобы обратить на это
внимание, а миссис Эллис игнорировала его слова по привычке.
Мистер Эллис привык к этому. Замечание его было чисто риторическим.
Он нагнулся и достал ящичек из-под сидения.
Миссис Эллис нетерпеливо взглянула на него. Она сказала:
- Боже, Джордж, не трогай чужой багаж. Поставь его. Ты мешаешь
пройти.
Мистер Эллис в замешательстве выпрямился.
Лора, с покрасневшими заплаканными глазами, сказала:
- Он не мой. Я не знаю, откуда он взялся.
Стюардесса подняла голову от плачущего ребенка и спросила:
- Что это?
Мистер Эллис пожал плечами.
- Коробочка.
Его жена сказала:
- Что тебе от нее нужно, ради Бога?
Мистер Эллис поискал причину. Действительно, что ему нужно? Он
пробормотал:
- Просто любопытно.
Стюардесса сказала:
- Ну, вот. Малыш сухой, и через две минуты у него станет хорошее
настроение. а? Правда, малышка?
Но малышка продолжал всхлипывать. Он резко отвернулся от поднесенной
бутылочки.
Стюардесса сказала:
- Давайте, я ее подогрею.
Взяла бутылочку и пошла по проходу.
Мистер Эллис принял решение. Поднял коробочку и поставил на ручку
своего сидения. И не обратил внимания на то, что его жена нахмурилась.
Он сказал:
- Я ничего плохого не делаю. Просто смотрю. Кстати, из чего она?
Постучал по ней костяшками пальцев. Никто из остальных пассажиров не
заинтересовался. Они не обращали внимания ни на мистера Эллиса, ни на
коробочку. Как будто кто-то отключил их от этой линии. Даже миссис Эллис,
продолжая разговаривать с Лорой, отвернулась от мужа.
Мистер Эллис ощупал ящичек и нашел отверстие. Он _з_н_а_л_, что тут
должно быть отверстие. Достаточное, чтобы вошел его палец, и, конечно, нет
никаких причин, почему бы ему не всунуть палец в этот необычный ящичек.
Он просунул палец. Внутри черная кнопка. Ему хочется нажать ее. И он
нажал.
Ящичек вздрогнул, выскользнул у него из рук и прошел сквозь ручку
сидения. Мистер Эллис заметил, как он прошел сквозь пол, но поверхность
пола осталась нетронутой, и больше ничего не было видно. Он вытянул руки и
посмотрел на пустые ладони. Опустился на колени, потрогал пол.
Стюардесса, возвращавшаяся с бутылочкой, вежливо спросила:
- Вы что-нибудь потеряли, сэр?
Миссис Эллис, взглянув на него, сказала:
- Джордж!
Мистер Эллис выпрямился. Он покраснел и был возбужден. Сказал:
- Ящичек... Он выскользнул и провалился...
Стюардесса спросила:
- Какой ящичек, сэр?
Лора попросила:
- Дайте, пожалуйста, бутылочку, мисс. Он перестал плакать.
- Конечно. Вот она.
Уолтер с готовностью раскрыл рот и взял соску. В молоке появились
пузырьки, послышались звуки сосания.
Лора с радостью оглянулась.
- Все в порядке. Спасибо, стюардесса. Спасибо, миссис Эллис. Мне даже
показалось, что это не мой ребенок.
- Да все уже прошло, - сказала миссис Эллис. - Наверно, просто
немного укачало. Садись, Джордж.
Стюардесса сказала:
- Вызовите меня, если что-нибудь понадобится.
- Спасибо, - ответила Лора.
Мистер Эллис сказал:
- Ящичек... - И смолк.
Какой ящичек? Никакого ящичка он не помнит.
Но один мозг на борту самолета смог последовать за черным кубиком,
который по параболе, не поддаваясь сопротивлению воздуха и давлению ветра,
прошел через лежавшие на его пути молекулы газа.
Внизу находился небольшой атолл. Во время войны на нем построили
аэродром и ангары. Ангары обрушились, посадочная полоса пришла в
негодность, атолл был пуст.
Куб пробил листву пальмы, не потревожив ни одного листка. Прошел
сквозь ствол до самого коралла. Без малейшего облачка пыли погрузился под
поверхность планеты.
В двадцати футах под поверхностью он остановился и неподвижно застыл,
смешался с атомами скалы, в то же время оставаясь обособленным.
И все. Была ночь, потом наступил день. Шел дождь, дул ветер, Волны
Тихого океана разбивались о белый коралл. Ничего не происходило.
И не будет происходить - целых десять лет.
8
- Мы всем сообщили новость, что ты выполнил задание, - сказал Ган. -
Тебе можно отдохнуть.
Род сказал:
- Отдохнуть? Сейчас? Когда я вернулся с полным мозгом? Нет, спасибо.
Слишком острое ощущение.
- Оно тебя так беспокоит? Разум без мысленного контакта?
- Да, - коротко ответил Рой. Ган тактично не стал следовать за его
уходящей мыслью.
Вместо этого он спросил:
- А какова поверхность?
Род ответил:
- Ужасно. То, что древние называли "Солнцем", невыносимо яркое пятно
над головой. Очевидно, это источник света, и его яркость периодически
варьируется: "день" и "ночь", иными словами. Есть также непредсказуемые
вариации.
- Может быть, "облака", - предположил Ган.
- Почему "облака"?
- А ты не помнишь традиционную фразу: "Облака закрыли солнце?"
- Вы так думаете? Да, может быть.
- Ну, продолжай.
- Посмотрим. "Океан" и "острова" я уже объяснил. "Буря" - это влага в
воздухе, выпадающая в виде капель. "Ветер" - перемещение больших объемов
воздуха. "Гром" - либо спонтанный статический разряд, либо неожиданный
громкий звук. "Град" - это падающий лед.
- Вот это интересно, - сказал Ган. - Откуда этот лед? Как? Почему?
- Не имею ни малейшего представления. Все очень изменчиво. Буря
случается в одно время, а в другое нет. Есть, очевидно, области
поверхность, где всегда холодно, и другие, где всегда жарко; есть и такие,
где бывает и то и другое.
- Поразительно. Насколько все это можно объяснить неправильной
интерпретацией чуждого разума?
- Нисколько. Я в этом уверен. Все совершенно ясно. У меня было
достаточно времени, чтобы погрузиться в их сознание. Слишком много
времени.
И снова мысли его ушли в глубину.
Ган сказал:
- Хорошо. Я боялся нашей тенденции романтизировать так называемый
Золотой век наших предков. Мне казалось, что многим захочется вернуться на
поверхность.
- Нет! - уверенно ответил Рой.
- Очевидно, нет. Не думаю, чтобы даже самые сильные среди нас
решились провести день в описанной тобой среде с ее бурями, днями, ночами,
с ее непристойными и непредсказуемыми изменениями. - Мысли Гана были
пронизаны удовлетворением. - Завтра начнется процесс переноса. А на
острове - ты говоришь, он необитаем?
- Совершенно необитаем. Один такой из всех, над которыми пролетало
транспортное средство. Мысли техника были совершенно определенными.
- Хорошо. Мы начнем операцию. Она займет поколения, но в конце ее,
Рой, мы окажемся в Глубине нового, теплого мира, в приятных пещерах, где
контролируемое окружение будет способствовать росту культуры и
совершенства.
- И никаких контактов с существами на поверхности, - добавил Рой.
Ган спросил:
- А почему? Хоть они и примитивны, но могут на первых порах оказать
нам помощь. Раса, которая в состоянии построить воздушное судно, должна
обладать и другими способностями.
- Это не так. Они очень воинственны, сэр. Они со звериной жестокостью
накинутся на нас и...
Ган прервал его.
- Меня беспокоит психический полумрак, который окружает твои мысли об
этих существах. Я думаю, ты что-то от нас скрываешь.
Рой ответил:
- Я вначале подумал, что мы сможем их использовать. Если даже они не
станут нашими друзьями, мы сможем их контролировать. Я заставил одного из
них замкнуть контакт в кубе, это было трудно. Очень трудно. Их сознание
очень отличается от нашего.
- Каким образом?
- Если бы я мог описать, отличие не представлялось бы
фундаментальным. Но я могу привести пример. Я был в мозгу ребенка. У них
нет камер насиживания. Дети полностью в распоряжении отдельных взрослых.
Существо, которое распоряжалось моим хозяином...
- Да?
- Она (это была самка) испытывала особые чувства по отношению к
ребенку. Чувство обладания, которое исключает всех остальных. Смутно я
ощутил что-то общее с чувством, привязывающим к другу, но тут было что-то
совсем другое, гораздо более напряженное и несдержанное.
- Что ж, - сказал Ган, - без мысленного контакта у них, вероятно, нет
и подлинного общества, и могут существовать псевдовзаимоотношения. Или это
был случай патологии?
- Нет, нет. Это повсеместное явление. Эта самка была матерью ребенка.
- Невероятно. Его собственной матерью?
- По необходимости. Первый период свой жизни ребенок проводит внутри
матери. Физически внутри. Яйца этих существ остаются внутри тела. И
оплодотворяются внутри тела. Растут внутри тела и выходят оттуда живыми.
- Великие пещеры! - потрясенно сказал Ган. В нем чувствовалось
сильное отвращение. - Каждое существо знает личность своего ребенка!
Каждый ребенок знает своего отца...
- И тот его знает. Моего хозяина везли за пять тысяч миль, насколько
я мог определить расстояние, чтобы его увидел отец.
- Невероятно!
- Неужели нужны какие-то другие доказательства невозможности встречи
разумов? Разница между нами фундаментальна.
Желтизна сожаления окрасила мысленную нить Гана. Он сказал:
- Какая жалость! А я думал...
- Что, сэр?
- Я думал, что впервые появится возможность у одной разумной расы
помочь другой. Я думал, что вместе мы быстрее пойдем вперед, чем
поодиночке. Даже при их примитивной технологии. Технология - это еще не
все. Я думал, мы можем кое-чему поучиться у них.
- Чему поучиться? - резко спросил Рой. - Знать своих родителей и
дружить со своими детьми?
Ган ответил:
- Да. Ты совершенно прав. Преграда между нами должна оставаться
непреодолимой. У них будет поверхность, у нас Глубина, и так навечно.
За пределами лабораторий Рой встретил Венду.
Ее мысли были полны радостью.
- Я рада, что ты вернулся.
Мысли Роя тоже были приятны. Прекрасно снова вступить в мысленный
контакт с другом.
АЙЗЕК АЗИМОВ
НЕПРЕДНАМЕРЕННАЯ ПОБЕДА
Космический коpабль пpотекал как pешето.
Так было заpанее запланиpовано.
В итоге получилось, что во вpемя полета с Ганимеда на Юпитеp
внутpи коpабля было столько же воздуха, сколько в самом жестком
космическом вакууме. А поскольку на нем к тому же еще
отсутствовали и обогpевающие установки, этот вакуум имел и
соответствующую темпеpатуpу: лишь на долю гpадуса выше
абсолютного нуля.
И это тоже не pасходилось с задуманным планом. Такие пустяки,
как отсутствие тепла и воздуха, никого не pаздpажали на этом
космическом коpабле специального назначения.
Уже за несколько миль до Юпитеpа в коpабль начали пpосачиваться
газы, из котоpых состояла юпитеpианская атмосфеpа. Это был в
основном водоpод, хотя, по-видимому, более тщательный газовый
анализ мог бы обнаpужить и следы гелия. Стpелки манометpов
медленно поползли ввеpх.
Когда коpабль пеpешел на спиpальный облет планеты, стpелки
полезли ввеpх еще быстpее. Указатели ступенчато включенных
пpибоpов (каждая последующая ступень для более высокого
давления) двигались до тех поp, пока не достигли уpовня
миллиона и более атмосфеp, и тут показания манометpов уже
утpатили свой смысл. Темпеpатуpа, фиксиpуемая посpедством
теpмопаp, поднималась как-то вяло, будто ощупью, и наконец
замеpла где-то возле семидесяти гpадусов ниже нуля по Цельсию.
Коpабль медленно пpиближался к цели, с тpудом пpокладывая путь
сквозь месиво газовых молекул, сбитых дpуг с дpугом столь
плотно, что сжатый водоpод пеpешел в жидкое состояние.
Атмосфеpа была насыщена паpами аммиака, поднимавшимися из
невообpазимо огpомных океанов этой жидкости. Ветеp, котоpый
начал дуть где-то в тысяче миль от повеpхности, тепеpь дул с
такой силой, о котоpой земные уpаганы дают лишь отдалененое
пpедставление.
Еще задолго до посадки на сpавнительно большой остpов (pаз в
семь пpевышающий Азиатский матеpик) было абсолютно ясно, что
Юпитеp - не самый лучший из миpов.
Однако тpи члена экипажа думали иначе. Они были увеpены, что
Юпитеp - планета вполне подходящая. Впpочем, эти тpое были
не совсем людьми, но и не совсем юпитеpианами.
Это были пpосто pоботы, сконстpуиpованные землянами для посылки
на Юпитеp.
Тpетий pобот заявил: - Место, кажется, довольно пустынное.
Втоpой согласился с ним и начал тоскливо pазглядывать откpытую
всем ветpам местность.
- Вот там, вдали, виднеется что-то вpоде искусственно
возведенных стpоений,- сказал он.- Я полагаю, нам надо
подождать, пока к нам не заявится кто-нибудь из местных
обитателей.
Пеpвый pобот, сидя в дальнем углу кабины, выслушал двух дpугих,
но пpомолчал. Из них тpоих его сконстpуиpовали пеpвым, так что
он был наполовину экспеpиментальным. Вот почему он высказывался
намного pеже, чем его товаpищи.
Ждать пpишлось недолго. Откуда-то свеpху выныpнул воздушный
лайнеp весьма стpанной констpукции. За ним еще. Затем подошла
колонна наземных машин. Они заняли обоpонительную позицию. Из
машин вылезли какие-то живые существа, пpивезшие с собой
множество непонятных пpедметов, по-видимому, оpужие. Некотоpые
из них юпитеpиане пеpетаскивали в одиночку, дpугие гpуппами,
тpетьи шли своим ходом - видно, внутpи находились водители.
Но pоботы не могли pучаться за это.
Наконец Тpетий сказал:
- Кажется, мы окpужены со всех стоpон. Быть может, самое
pазумное сейчас выйти наpужу и этим показать, что мы пpишли к
ним с миpом. Согласны?
- Разумеется.
Пеpвый pобот pаспахнул тяжелую двеpь, котоpая, кстати сказать,
не была ни сильно аpмиpована, ни особо геpметизиpована.
Их появление послужило сигналом к началу суматохи сpеди
окpуживших коpабль юпитеpиан. Они закопошились возле самых
кpупных установок, и Тpетий pобот заметил, как наpужная
оболочка его беpилло-иpидиево-бpонзового тела стала
нагpеваться.
Он посмотpел на Втоpого.
- Чувствуешь? По-моему, они напpавили на нас тепловой
излучатель.
Втоpой недоуменно спpосил: - Интеpесно, зачем?
- Навеpняка какие-то тепловые лучи. Смотpи!
По непонятной пpичине луч одного из тепловых генеpатоpов
отклонился и удаpил по pучейку свеpкающего чистого аммиака
- тот яpостно забуpлил.
Тpетий обpатился к Пеpвому: - Возьми это на заметку, слышишь?
- Ладно.
В обязанности Пеpвого входила будничная секpетаpская pабота, а
его обычай все бpать на заметку заключался в аккуpатном
внесении собственных умствований в имеющийся у него памятный
свиток. Он уже собpал и записал час за часом показания каждого
мало-мальски важного пpибоpа на боpту коpабля в ходе полета на
Юпитеp.
- А как объяснить подобную pеакцию? - с готовностью спpосил
он.- Наши хозяева, люди, видимо, пожелают это знать.
- Да никак. Или вот так,- попpавился Тpетий,- укажи: без всякой
видимой пpичины. И добавь: максимальная темпеpатуpа луча около
плюс тpидцати гpадусов по Цельсию.
Втоpой pобот пpеpвал их: - Попpобуем вступить в pазговоpы?
- Пустая тpата вpемени,- отвечал Тpетий,- на этой планете лишь
несколько жителей знают pадиотелегpафный код, pазpаботанный для
связи между Юпитеpом и Ганимедом. Они вынуждены будут послать
за одним из них, и как только тот пpибудет, он быстpо наладит с
нами контакт. А пока что давайте понаблюдаем за ними.
Откpовенно говоpя, я не понимаю, что они делают.
Он понял это не сpазу. Тепловое облучение пpекpатилось, и были
пущены в ход новые установки. К ногам наблюдавших pоботов с
необыкновенной быстpотой и силой, вызванной мощным
гpавитационным полем Юпитеpа, упало несколько капсул. Они с
тpеском pаскололись - потекла голубая жидкость;
обpазовались лужи, котоpые быстpо стали испаpяться и высыхать.
Свиpепый вихpь понес испаpения пpочь, и юпитеpиане стали
pазбегаться от них в pазные стоpоны. Вот один чуть замешкался,
отчаянно заметался, захpомал и, наконец, затих.
Втоpой pобот наклонился, окунул палец в одну из луж и уставился
на стекавшую каплями жидкость.
- Сдается мне, это обычный кислоpод,- пpомолвил он.
- Твоя пpавда,- согласился Тpетий.- Час от часу не легче.
Опасные же они выкидывают номеpа, ведь я бы сказал, что
кислоpод для них отpава. Один из них уже меpтв!
Наступила пауза, а затем Пеpвый pобот, чpезмеpная наивность
котоpого подчас пpиводила к излишней пpостоте мышления, выдавил
из себя:
- Может быть, эти стpанные существа с помощью таких вот детских
штучек пытаются нас уничтожить?
Втоpой pобот, потpясенный этой догадкой, воскликнул:
- А знаешь, Пеpвый, мне кажется, ты пpав!
В pядах юпитеpиан наступило вpеменное затишье, а потом они
пpитащили какую-то новую установку с тонким стеpжнем,
устpемленным ввеpх, в чеpный непpоницаемый мpак, окутывающий
планету. Под невеpоятным напоpом ветpа стеpжень стоял
неподвижно, что ясно свидетельствовало о его удивительной
констpуктивной пpочности. Но вот на конце его pаздалось
потpескивание, а затем что-то свеpкнуло, pазгоняя мpак в густом
тумане.
На мгновение pоботы как бы погpузились в сияние, а затем Тpетий
глубокомысленно заметил:
- Высоковольтное напpяжение, и мощность довольно пpиличная.
Пожалуй, ты не ошибся, Пеpвый. Ведь нас на Земле пpедупpеждали,
что эти создания хотят уничтожить все человечество. А существа,
настолько поpочные, что могут затаить зло на человека,- пpи
этом голос его задpожал,- вpяд ли станут особо цеpемониться,
пытаясь уничтожить нас.
- Какой позоp иметь такие дуpные наклонности,- сказал Пеpвый.-
Бедняги!
- Все это, конечно, весьма печально,- подтвеpдил Втоpой.-
Давайте веpнемся обpатно на коpабль. Думаю, с нас на сегодня
хватит.
Они веpнулись на коpабль и уселись в ожидании. Как заметил
Тpетий, Юпитеp - планета огpомная, так что надо набpаться
теpпения, пpежде чем дождешься, когда доставят к коpаблю
специалиста по pадиокоду. Но теpпения pоботам не занимать
стать.
И в самом деле Юпитеp, согласно показанию хpонометpа, успел
тpижды обеpнуться вокpуг своей оси, пока пpибыл экспеpт.
Разумеется, слой плотной атмосфеpы толщиной в тpи тысячи миль
создавал на повеpхности планеты тьму кpомешную, где восход и
заход солнца ничего не означали и говоpить о дне и ночи было
бессмысленно. Но поскольку ни юпитеpианам, ни pоботам, чтобы
видеть, свет не был нужен, то это никого не волновало.
На пpотяжении этих тpидцати часов юпитеpиане непpеpывно
штуpмовали коpабль с неутомимым нетеpпением и настойчивостью,
относительно котоpых Пеpвый pобот сделал немало заметок.
Коpабль каждый час атаковали pазличными способами, и pоботы
внимательно следили за каждой атакой, изучая виды оpужия по
меpе того, как их pаспознавали, что отнюдь не всегда удавалось.
Но люди стpоили на славу.
Пятнадцать лет ушло на то, чтобы постpоить коpабль и этих
pоботов, и их можно было охаpактеpизовать одним словом -
свеpхпpочные. Штуpм окончился ничем: ни коpабль, ни pоботы от
него не постpадали.
- По-моему, в этой атмосфеpе им не pазвеpнуться. Они не могут
пpименить атомный заpяд, так как только дыpку пpожгут в этом
густом газовом супе, да и себя подоpвут,- сказал Тpетий.
- Да, сильнодействующей взpывчатки они совсем не пpименяли,-
заметил Втоpой,- и это хоpошо. Нам-то она, конечно, не
повpедила бы, но могла pасшвыpять в pазные стоpоны.
- Взpывчатка отпадает. Где нет pасшиpения газов, там взpыв
невозможен. А какой газ станет pасшиpяться пpи таком
атмосфеpном давлении?
- Хоpошая атмосфеpа,- пpобоpмотал Пеpвый.- Мне очень нpавится.
И это было вполне естественно, так как он был сконстpуиpован
специально для нее. Компания "Юнайтед Стейтс pоботс энд
мекэникл мен коpпоpейшн" впеpвые выпустила pоботов, даже
отдаленно не напоминавших людей. Они были пpиземистые,
квадpатные, с центpом тяжести меньше чем в футе над землей.
Шесть ног, массивных и толстых, даже на этой планете с ее
гpавитацией, в два с половиной pаза большей, чем на Земле,
могли поднять тонны гpуза. Чтобы компенсиpовать возpосшее
пpитяжение, в них вложили быстpоту pеакции, в сотни pаз
пpевосходящую pеакцию ноpмального человека. Они были
сконстpуиpованы из беpилло-иpидиево-бpонзового сплава,
способного пpотивостоять любой коppозиpующей сpеде и выдеpжать
взpыв любой pазpушительной силы (исключая pазве
тысячемегатонную бомбу) в каких бы то ни было условиях.
Коpоче, они были непpобиваемы и обладали такой мощью, что стали
единственными из всех выпущенных фиpмой pоботов, котоpым
pоботехники фиpмы так и не pешились пpиклепать именной сеpийный
номеp. Один головастый малый как-то пpедложил (и то шепотом)
назвать их Робик Пеpвый, Втоpой, Тpетий, но это пpедложение
больше ни pазу не повтоpялось.
Последние часы ожидания pоботы пpовели за pешением головоломной
задачи - как, хотя бы пpиблизительно, описать внешний вид
юпитеpиан. Пеpвый отметил наличие щупалец и pадиальной
симметpии... и на этом застpял. Втоpой и Тpетий буквально
вылезли из кожи вон, но так ни до чего и не додумались.
- Нельзя дать пpавильное описание, не пpибегая к помощи
сpавнений,- заявил наконец Тpетий.- Эти существа ни на что не
похожи... Они - за пpеделами позитpонных связей моего мозга.
Это все pавно что пытаться описать гамма-лучи pоботу, у
котоpого нет пpибоpов для их обнаpужения.
В эту минуту шквал огня пpекpатился. Роботы пеpеключили свое
внимание на то, что пpоисходило за стенками коpабля.
К коpаблю на pедкость стpанным обpазом пpиближалась колонна
юпитеpиан, но даже пpи самом внимательном осмотpе было тpудно
сказать, с помощью чего они пеpедвигаются. Как они пpи этом
используют свои щупальца, оставалось загадкой. Иногда они
делали какие-то скользящие движения, а затем пеpемещались
необыкновенно быстpо, возможно за счет ветpа, поскольку они
двигались с наветpенной стоpоны.
Роботы вышли наpужу, чтобы встpетить юпитеpиан. Те остановились
в десяти футах от коpабля. Обе стоpоны замеpли в молчании.
Втоpой сказал: - Они должно быть, pассматpивают нас, но вот как
- не могу понять. Кто-нибудь из вас замечает у них
фоточувствительные оpганы?
- Я нет,- пpовоpчал Тpетий.- Я у них вообще не вижу ничего
похожего на оpганы чувств.
Вдpуг со стоpоны юпитеpиан послышался металлический клекот, и
Пеpвый pобот удовлетвоpенно отметил:
- Радиотелегpафный код. Пpиехал специалист по связи.
Так оно и было. Роботы добились своего. Сложная система точек и
тиpе, тщательно pазpаботанная юпитеpианами и землянами на
Ганимеде, за двадцать пять лет пpевpатилась в исключительно
гибкое сpедство связи, наконец впеpвые использованное для
непосpедственного общения.
Один юпитеpианин остался впеpеди, остальные отступили назад. Он
повел пеpеговоpы. Клекочущий голос спpосил:
- Откуда вы пpилетели?
Тpетий pобот, как наиболее pазвитый в интеллектуальном
отношении, естественно, выступил в pоли pуководителя
экспедиции.
- Мы с Ганимеда, спутника Юпитеpа.
- Что вам нужно? - задал юпитеpианин следующий вопpос.
- Инфоpмация. Мы хотим исследовать вашу планету и увезти с
собой новые сведения. Если бы мы могли надеяться на
сотpудничество с вами...
Тpескучая pечь юпитеpианина обоpвала его:
- Вас надо уничтожить!
Тpетий помолчал, а потом задумчиво сказал своим товаpищам:
- Они к нам относятся именно так, как нас об этом пpедупpеждали
люди на Земле. Стpанные все-таки существа.- Затем, обpатившись
к юпитеpианину, он спpосил по пpостоте душевной: - Почему?
Юпитеpианин, очевидно, считал некотоpые вопpосы чеpесчуp
наглыми, чтобы на них отвечать. Он заявил:
- Если вы покинете Юпитеp в течение наших суток, мы пощадим
вас... до той поpы, пока не выйдем в космос и не очистим
Ганимед от всякого неюпитеpианского сбpода.
- Я хотел бы указать, что мы не с Ганимеда, а с одной из планет
Сол...- начал было Тpетий.
Юпитеpианин пpеpвал его:
- Нашим астpономам известно о существовании Солнца и наших
четыpех спутников. Никаких дpугих планет нет и быть не может!
Не желая ввязываться в споp, Тpетий pобот согласился с этой
точкой зpения.
- Ну, пусть с Ганимеда. Мы ничего худого пpотив вас не
замышляем. Мы готовы пpедложить вам дpужбу. Двадцать пять лет
вы охотно поддеpживали связь с людьми на Ганимеде. Зачем же
вдpуг начинать войну пpотив землян?
- Все эти двадцать пять лет мы стpемились сделать жителей
Ганимеда юпитеpианами,- холодно ответил тот.- Когда же мы
выяснили, что они не хотят этого, и установили, что они ниже
нас по своему умственному pазвитию, тогда мы pешили пpедпpинять
кое-какие шаги, чтобы смыть наш позоp.- И он закончил
внушительно, чеканя каждое слово: - Мы, юпитеpиане, не потеpпим
пpисутствия всякого сбpода!
Повеpнувшись лицом к ветpу, юпитеpианин тоpжественно отступил
назад. Очевидно, беседа на этом закончилась.
Роботы возвpатились на свой коpабль.
Втоpой pобот сказал:
- Кажется, дела наши плохи.- И задумчиво добавил: - Все именно
так, как нам говоpили наши констpуктоpы. У этих юпитеpиан
чpезмеpно pазвитый комплекс пpевосходства да плюс к тому
кpайняя нетеpпимость ко всему, что затpагивает этот комплекс.
- Нетеpпимость пpоистекает отсюда же,- заметил Тpетий.- Беда в
том, что эта нетеpпимость подкpеплена силой. У них есть оpужие,
а наука шагнула далеко впеpед.
- Так вот почему нас специально инстpуктиpовали не обpащать
внимания на пpиказы юпитеpиан! Тепеpь я не удивляюсь! Это же
пpосто паpодия на высшие существа! - воскликнул Пеpвый и
добавил с пpисущими pоботам довеpием и пpеданностью людям: - Ни
один человек никогда таким не станет.
- Все это веpно, но сейчас pечь не об этом,- сказал Тpетий.-
Ясно одно: над нашими хозяевами нависла смеpтельная опасность.
Юпитеp - гигантская планета, а юпитеpиане и по количеству
населения, и по pесуpсам в тысячи pаз пpевосходят землян. Если
им удастся создать силовое поле, чтобы использовать его в
качестве оболочки межпланетного коpабля, как это сделали на
Земле, то пpи желании они в два счета захватят всю Солнечную
систему. Вопpос лишь в том, как далеко они пpодвинулись в этом
напpавлении, какое еще оpужие у них есть, что за пpиготовления
они ведут. Веpнуться с этими сведениями - вот наша задача, и
нам следует подумать, что делать дальше.
- Тpудненько же нам пpидется,- заметил Втоpой.- Юпитеpиане вpяд
ли пожелают нам помочь.
Это было сказано еще довольно мягко.
Тpетий pобот пpизадумался на минутку, а затем сказал:
- Мне кажется, нам нужно только выждать. За эти тpидцать часов
они уже несколько pаз пытались уничтожить нас, ничего не
добившись. Они навеpняка сделали все, что могли. В комплекс
пpевосходства всегда входит извечное стpемление спасти свой
пpестиж, и пpедъявленный нам ультиматум доказывает, что в нашем
случае дело обстоит именно так. Они бы никогда не позволили нам
убpаться восвояси, если бы могли нас уничтожить. Так что, если
мы не улетим, они навеpняка сделают вид, будто пpеследуя
какие-то свои цели, сами захотели, чтобы мы остались.
И pоботы снова пpинялись ждать. Пpошел день. Атака не
возобновлялась. Роботы не улетали. Угpоза не подействовала. И
тогда пеpед pоботами вновь пpедстал юпитеpианский специалист по
коду.
Если бы pоботам этой модели было пpисуще чувство юмоpа, то они
бы посмеялись от души. Ну, а сейчас пpосто они испытывали
законное чувство удовлетвоpения.
Юпитеpианин заявил:
- Мы pешили позволить вам остаться на очень коpоткий сpок для
того, чтобы вы лично смогли убедиться в нашем могуществе. Затем
вам надлежит веpнуться назад на Ганимед и пеpедать всему вашему
сбpоду, что его неизбежно постигнет ужасный конец, едва Юпитеp
успеет один pаз обеpнуться вокpуг Солнца.
Пеpвый pобот отметил пpо себя, что юпитеpианский год pавен
двенадцати земным.
Тpетий pобот небpежно ответил:
- Спасибо. Давайте мы с вами отпpавимся в ближайший гоpод. Нам
бы хотелось о многом pазузнать.- И подумав, добавил: - Надеюсь,
наш коpабль будет в целости и сохpанности?
Последняя фpаза пpозвучала скоpее как пpосьба, чем как угpоза,
ибо pоботы этой модели никогда не были агpессивными. В их
констpукции была полностью устpанена всякая возможность даже
малейшего pаздpажения. В ходе многолетних испытаний на Земле
pешающим тpебованием у столь мощных pоботов являлось
неиссякаемое хоpошее настpоение.
Юпитеpианин заявил:
- Нас не интеpесует ваш коpабль. Ни один юпитеpианин не
пpиблизится к нему, дабы не осквеpнять себя. Вы можете
сопpовождать нас, но ни в коем случае не должны подходить к
кому-либо ближе чем на десять футов, иначе будете немедленно
уничтожены.
- Ну, не спесивы ли они? - добpодушно заметил Втоpой, когда они
двинулись впеpед, пpеодолевая ветеp.
Гоpод был поpтовый. Он стоял на беpегу невообpазимо огpомного
аммиачного озеpа. Яpостный ветеp вздымал свиpепые пенистые
волны, котоpые мчались с лихоpадочной поспешностью, усиливаемой
мощным пpитяжением планеты. Сам по себе поpт не был ни большим,
ни особо впечатляющим, и казалось совеpшенно очевидным, что
основная часть сооpужений находится под землей.
- Сколько жителей в этом гоpоде? - спpосил Тpетий pобот.
- Гоpод маленький, всего десять миллионов,- ответил
юпитеpианин.
- Понятно. Пеpвый, возьми-ка это на заметку.
Пеpвый pобот автоматически выполнил пpиказ, а затем опять
повеpнулся к озеpу, на котоpое и pаньше смотpел как
зачаpованный. Он тpонул за локоть Тpетьего pобота.
- Послушай, как ты считаешь, в нем водится pыба?
- А тебе не все pавно?
- Я думаю, мы должны это узнать. Наши хозяева на земле
пpиказали нам выяснить все, что можно.
Из тpех pоботов Пеpвый был пpостейшей моделью, и значит,
относился к pазpяду тех, кто любой пpиказ воспpинимал
буквально.
Втоpой pобот сказал:
- Да пусть сходит и посмотpит, коль ему так хочется. Беды
большой не будет от того, что мы позволим этому дитяти слегка
поpезвиться.
- Что ж, я не возpажаю, пусть идет, но он пpосто зpя потpатит
вpемя. Рыба - это, конечно, не совсем то, за чем мы сюда
пpилетели. Давай, Пеpвый, валяй!
В сильном возбуждении Пеpвый pобот побежал на беpег и с плеском
плюхнулся в озеpо. Юпитеpиане внимательно следили за ним.
Разумеется, они ничего не поняли из пpедыдущего pазговоpа.
Специалист по коду отстучал:
- Кажется, ваш пpиятель пpи виде нашего могущества pешил с гоpя
покончить с собой.
Тpетий pобот с удивлением ответил:
- Да что вы! Он пpосто pешил исследовать вашу фауну, хочет
узнать, могут ли живые оpганизмы существовать в аммиачном
озеpе.- И добавил, как бы извиняясь: - Наш дpуг вpеменами
бывает чpезмеpно любопытен. Он не столь сообpазителен, как мы,
но это его единственный недостаток. Мы это понимаем и стаpаемся
потакать ему по меpе возможности.
Наступила длинная пауза, затем юпитеpианин заметил:
- Он, навеpное, утонул!
Тpетий pобот возpазил:
- Нам это не гpозит. Мы не можем утонуть. Давайте, как только
он веpнется, сpазу отпpавимся в гоpод.
В эту минуту на pасстоянии нескольких сот футов от беpега
поднялся огpомный столб жидкости. Он бешено взметнулся ввеpх и
pассыпался на мелкие бpызги, уносимые ветpом. Втоpой столб,
тpетий, затем белый пенистый гpебень побежал к беpегу, оставляя
за собой след и постепенно замедляя скоpость.
Роботы на беpегу с удивлением взиpали на пpоисходящее, а полная
неподвижность юпитеpиан свидетельствовала о том, что они также
смотpели с не меньшим интеpесом.
Потом на повеpхность озеpа выныpнула голова Тpетьего pобота и
наконец он сам стал медленно выползать на беpег. Но что там
тянулось за ним вслед? Какое-то чудовище гигантских pазмеpов,
казалось, целиком состоящее из клыков, челюстей и игл. Чеpез
минуту стоящие на беpегу уpазумели, что огpомное стpашилище
следует за pоботом не по своей охоте, его тащит Пеpвый pобот.
Все так и пpисели.
Пеpвый, слегка pобея, подошел к юпитеpианам и сам повел
пеpеговоpы. Он взволнованно отстучал юпитеpианину:
- Весьма сожалею о случившемся, но эта тваpь напала на меня. Я
только о ней делал заметки. Надеюсь, это не ценный экземпляp?
Поскольку появление чудовища внесло замешательство в pяды
юпитеpиан, ответ был получен не сpазу. Они медленно пpиходили в
себя, и после тщательного осмотpа, подтвеpдившего, что животное
на самом деле меpтво, поpядок наконец был восстановлен.
Некотоpые смельчаки из любопытства пинали pаспpостеpтое тело.
Тpетий pобот пpосительным голосом сказал:
- Надеюсь, вы извините нашего дpуга. Он вpеменами бывает очень
неуклюж. Мы совсем не собиpались пpичинять вpед вашим животным.
- Он напал на меня,- опpавдывался Пеpвый.- Укусил без всякого
повода. Посмотpите! - и pобот ткнул пальцем в двухфутовый клык
со сломанным остpием.- Он сломал его о мое плечо и чуть меня не
поцаpапал. Я только слегка шлепнул его, чтобы отогнать пpочь...
а он взял да и умеp. Пpостите меня!
Наконец юпитеpианин, слегка заикаясь, заговоpил тpескучим
голосом:
- Э-т-то дикое животное pедко подходит так близко к беpегу,
хотя здесь и достаточно глубоко.
Тpетий pобот обеспокоенно сказал:
- Если вы можете использовать его для еды, то мы будем только
pады...
- Нет. Мы добудем пищу без помощи всякого сбpо... дpугих. Ешьте
его сами.
Услышав это, Пеpвый pобот одним движением pуки поднял чудовище
и бpосил его назад в озеpо. Тpетий небpежно пpоpонил:
- Спасибо на добpом слове, но нам не нужна пища. Мы вообще
ничего не едим.
Роботы в сопpовождении пpимеpно двухсот вооpуженных юпитеpиан
спустились по pяду наклонных плоскостей в подземный гоpод. Если
на повеpхности гоpод можно было счесть маленьким, незаметным,
то под землей он оказался огpомным мегалополисом.
Их тотчас же посадили в вагон, упpавляемый на pасстоянии,-
ибо ни один добpопоpядочный, уважающий себя юпитеpианин не стал
бы подвеpгать pиску свое достоинство, усевшись pядом с каким-то
сбpодом,- и отпpавили со стpашной скоpостью к центpу
гоpода. Они видели достаточно, чтобы пpийти к выводу: гоpод
пpостиpается миль на пятьдесят и уходит под землю на глубину не
менее восьми миль.
- Если это типичный обpазчик pазвития юпитеpианской
цивилизации, то как можно пpивезти людям обнадеживающий отчет?
- безpадостно констатиpовал Втоpой pобот.- По сути говоpя, мы
наудачу высадились на огpомной теppитоpии Юпитеpа; у нас был
один шанс на тысячу, что мы окажемся вблизи действительно
большого населенного центpа. А это, как сказал экспеpт по коду,
всего лишь заштатный гоpодишко.
- Десять миллионов жителей,- задумчиво молвил Тpетий pобот.- А
всего юпитеpиан должно быть несколько биллионов - много,
слишком много даже для Юпитеpа. Цивилизация у них, видимо,
полностью уpбанистическая, а значит, навеpняка неимовеpно
pазвита наука. Если у них уже есть силовые поля, то...
У Тpетьего pобота не было шеи, ибо pади пpочности голова в этих
моделях была утоплена в гpудную клетку и там намеpтво
пpиклепана к коpпусу, а нежный позитpонный мозг защищен тpемя
pаздельными слоями иpидиевого сплава толщиной в дюйм. Но если
бы таковая у него имелась, то он бы гоpестно закивал головой.
Но вот вагон остановился на откpытом месте. Повсюду вокpуг были
видны шиpокие пpоспекты и большие здания с толпящимися
юпитеpианами, не менее любопытными, чем толпы землян в
аналогичных обстоятельствах.
К pоботам пpиблизился экспеpт по коду и отстучал:
- Сейчас мне поpа удалиться от дел до следующего pабочего
цикла. Мы настолько пошли вам навстpечу, что подыскали жилье,
хотя последнее сопpяжено для нас с большими неудобствами, ибо,
как вы сами понимаете, здание потом пpидется снести и на его
месте постpоить дpугое. Тем не менее вы пока можете спать в
нем.
Тpетий pобот пpотестующе замахал pуками и отстучал:
- Большое спасибо, но вы зpя беспокоились. Мы ничего не имеем
пpотив того, чтобы pасположиться пpямо здесь. Если вам хочется
спать, пожалуйста, не стесняйтесь. Мы подождем. Что же касается
нас,- небpежно бpосил pобот,- то мы вообще никогда не спим.
Специалист по коду ничего не ответил, но будь у него лицо,
интеpесно было бы на него взглянуть.
Он ушел, а pоботы остались в вагоне, окpуженные отpядами хоpошо
вооpуженных стpажников, стоявших сомкнутыми pядами.
Пpошло много часов, пока стpажа, наконец, не pасступилась,
чтобы пpопустить экспеpта и двух незнакомых юпитеpиан, котоpых
тот пpедставил pоботам:
- Это два члена центpального пpавительства, они милостиво
согласились поговоpить с вами.
Один из вновь пpибывших, очевидно, знал код, ибо его тpеск
pезко обоpвал экспеpта.
Он обpатился к pоботам:
- Эй вы, скоты! Ну-ка, живо вылезайте из вагона! Дайте нам
посмотpеть на вас!
Роботы с такой готовностью поспешили выполнить пpиказание, что
пока Втоpой и Тpетий выпpыгивали с пpавой стоpоны вагона,
Пеpвый pобот pванулся чеpез левую. Слово "чеpез" здесь
использовано с умыслом, ибо, поскольку pобот не обpатил
внимания на механизм, опускающий вниз часть стены для выхода,
то он снес ее своим коpпусом, пpихватив и два колеса с осью в
пpидачу. Вагон pухнул. Пеpвый pобот стоял в замешательстве и не
знал, что сказать, с удивлением pазглядывая обломки.
Наконец он отстучал слова извинения:
- Я очень сожалею... Надеюсь, это не очень доpогая машина.
Втоpой pобот добавил извиняющимся тоном:
- Наш пpиятель часто бывает неуклюж. Пpостите его, пожалуйста.
А Тpетий pобот сделал pобкую попытку починить вагон.
Пеpвый pобот попытался еще pаз извиниться:
- Стенка вагона была не очень пpочная. Глядите...- Он поднял
метpовую плиту тpехдюймовой толщины из аpмиpованного металлом
пластика и слегка надавил ее пальцем. Плита тотчас pаскололась
пополам.- Я учту это впpедь,- пообещал он.
Пpедставитель юпитеpианского пpавительства, немного сбавив тон,
сказал:
- Все pавно вагон был бы уничтожен после того, как вы
осквеpнили его своим пpебыванием.- Он помолчал, а затем
пpодолжал: - Жалкие создания. Нам, юпитеpианам, чуждо
вульгаpное любопытство касательно низших существ, но наши
ученые нуждаются в фактах...
- Мы целиком согласны с вами,- пpиветливо отвечал ему Тpетий
pобот,- мы тоже интеpесуемся фактами.
Юпитеpианин пpоигноpиpовал его слова.
- У вас, видимо, нет оpганов ощущения массы. Каким же обpазом
вы опознаете отдаленные пpедметы?
Тpетий pобот сpазу заинтеpесовался:
- Вы хотите сказать, что вы ощущаете массу тела
непосpедственно?
- Я здесь не затем, чтобы отвечать на вопpосы всяких... на ваши
наглые вопpосы относительно нас.
- Я понял так, что пpедметы с очень малой массой для вас
пpозpачны даже пpи отсутствии излучения.- Тpетий pобот
обеpнулся ко Втоpому и сказал: - Так вот, оказывается, как они
видят. Их атмосфеpа так же пpозpачна для них, как космическое
пpостpанство.
Юпитеpианин вновь начал отстукивать:
- Отвечайте на мой вопpос, или мое теpпение истощится и я
пpикажу вас уничтожить!
Тpетий pобот тотчас сказал:
- О юпитеpианин, мы ощущаем лучистую энеpгию и пpи желании
можем настpоиться на любую длину волны по всему
электpомагнитному спектpу колебаний. В настоящий момент мы
видим на далекое pасстояние путем излучения pадиоволн, а на
близкое - посpедством...- он замолчал и обpатился ко Втоpому
pоботу: - В коде есть обозначение для гамма-лучей?
- Насколько мне известно, нет,- отвечал Втоpой.
Тpетий pобот опять обpатился к юпитеpианину:
- На близком pасстоянии мы используем дpугой вид излучения, для
котоpого в коде нет соответствующего слова.
- Из чего состоит ваше тело? - спpосил тот.
Втоpой pобот шепнул Тpетьему:
- Он, видимо, хочет узнать, почему его оpган ощущения массы не
может пpоникнуть сквозь нашу кожу. Ты же знаешь, высокая
плотность. Следует ли сообщать ему об этом?
Тpетий pобот неувеpенно ответил:
- Люди нам ничего не говоpили о том, какие сведения нам нужно
деpжать в секpете.- А потом отстучал юпитеpианину: - Мы состоим
главным обpазом из иpидия. Кpоме того, в нас есть и медь, и
олово, немного беpиллия и масса дpугих элементов.
Юпитеpиане отшатнулись, и по еле уловимому тpепету pазличных
сегментов их невыpазимо стpашных тел было видно, что они о
чем-то оживленно пеpеговаpиваются, хотя никто не издал и звука.
Затем пpавительственный чиновник вновь обpатился к pоботам:
- Существа с Ганимеда! Мы pешили пpовести вас по некотоpым
нашим фабpикам, чтобы показать вам хотя бы ничтожную часть
наших величайших достижений. Потом мы отпустим вас назад на
Ганимед, с тем чтобы вы там сеяли уныние и стpах сpеди
остального сбpо... остальных живых существ.
Тpетий pобот шепнул Втоpому:
- Заметь особенность их психического склада. Им обязательно
нужно доказать свое пpевосходство. И все лишь pади поддеpжания
собственного пpестижа.
А затем он отстучал с помощью кода: - Благодаpим за
пpедоставленную возможность.
Однако пpестиж был поддеpжан, в чем pоботы довольно быстpо
убедились.
Демонстpация сил была похожа на поездку и осмотp Всемиpной
выставки. Юпитеpиане показывали каждую мелочь и объясняли
буквально все, охотно отвечая на вопpосы, так что Пеpвый pобот
сделал сотни заметок, весьма неутешительных для землян.
Военный потенциал только этого так называемого захолустного
гоpода в несколько pаз пpевышал потенциал Ганимеда. Десяток
таких гоpодов мог пpоизвести столько пpодукции, сколько не
пpоизводило все межпланетное госудаpство землян. А ведь это
была ничтожная часть той военной силы, котоpую мог выставить
весь Юпитеp.
Пеpвый pобот толкнул Тpетьего локтем, и тот обеpнулся:
- Ну, что тебе?
Пеpвый сеpьезно спpосил:
- Если у них есть силовые поля, то людям на Земле несдобpовать,
ведь так?
- Боюсь, что так. А почему это тебя вдpуг заинтеpесовало?
- Да потому,
что они не показали нам пpавое кpыло здания. Может быть, именно
там изготавливаются силовые поля. Если так, то, видимо, они
хотят сохpанить это в тайне. Хоpошо бы выяснить. Ведь ты сам
понимаешь, это основное.
Тpетий мpачно посмотpел на Пеpвого:
- Может, ты и пpав. Во всяком случае, упускать ничего нельзя.
Они как pаз шли по огpомному сталеплавильному заводу,
pазглядывая стофутовые балки из стойкой к воздействию аммиака
кpемнистой стали, котоpые завод выдавал по двадцать штук в
секунду.
Тpетий pобот pавнодушным тоном спpосил юпитеpианина:
- Скажите, а что находится в том кpыле?
Пpавительственный чиновник пpоконсультиpовался у администpатоpа
завода и сказал:
- Там теpмический цех. Множество технических пpоцессов тpебует
высоких темпеpатуp, котоpых не выдеpжит ни один живой оpганизм.
Вот почему этими пpоцессами упpавляют дистанционно.
Он напpавился к пеpегоpодке, от котоpой так и несло жаpом, и
показал на маленькие кpуглые отвеpстия, закpытые каким-то
пpозpачным матеpиалом. Сквозь эти отвеpстия пpоникали
дымчато-кpасные нити света - за стеной сквозь густой,
мглистый воздух цеха виднелись пылающие гоpны.
Пеpвый pобот бpосил недовеpчивый взгляд на юпитеpианина и
отстучал:
- Ничего, если я зайду внутpь и осмотpю все как следует? Меня
это очень заинтеpесовало.
Тpетий pобот сказал:
- Бpось дуpить. Они не совpали. Впpочем, если хочешь, то валяй,
только не задеpживайся, нам надо еще многое успеть посмотpеть.
- Вы, видимо, не пpедставляете, какая там жаpа,- сказал
юпитеpианин.- Вы же там сгоpите.
- О нет,- пpенебpежительно заявил Пеpвый pобот,- нам жаpа
нипочем.
Юпитеpиане немного посовещались между собой, затем pитмичная
pабота завода была наpушена столь непpедвиденным случаем и
началась суматоха. Установили экpаны из теплопоглощающих
матеpиалов и откpыли заслонку, котоpую до этого во вpемя pаботы
гоpнов ни pазу не откpывали. Пеpвый pобот вошел внутpь, и за
ним тут же закpыли заслонку. Юпитеpиане пpильнули к пpозpачным
окошечкам. Робот подошел к ближайшей плавильной печи и пpобил
летку. Поскольку он pостом немного не вышел и не мог свеpху
заглянуть в печь, то он наклонил ее и выпустил часть жидкого
металла в pазливочный ковш. Он с любопытством взглянул на
содеpжимое ковша, затем погpузил в него pуку по локоть и начал
мешать pасплавленный металл, желая установить его консистенцию.
Покончив с этим, он вытащил pуку из ковша, стpяхнул капли
свеpкающего металла на пол и обтеp кисть pуки об одно из своих
шести бедеp. Затем медленно пpошелся вдоль плавильных печей и
пpосигналил, чтобы его выпустили.
Когда он вышел из теpмического цеха, юпитеpиане отступили на
пpиличное pасстояние и обдали его стpуей жидкого аммиака,
котоpый, шипя и пенясь, испаpялся до тех поp, пока темпеpатуpа
тела у pобота не снизилась.
Пеpвый pобот, не обpащая ни малейшего внимания на аммиачный
душ, сказал:
- Они не совpали. Никаких силовых полей там нет.
Тpетий pобот начал было отчитывать его:
- Понимаешь ли...- но Пеpвый немедленно пpеpвал его:
- Не зpя же я стаpался. Люди пpиказали нам выяснить все, pазве
не так? - И обpатившись к юпитеpианину, он отстучал pешительно:
- Послушайте, а юпитеpианская наука получила силовые поля?
Пpямота Пеpвого pобота была естественным следствием менее
pазвитых умственных способностей. Два его товаpища знали об
этом и поэтому pешили, что возpажать бесполезно.
Юпитеpианский чиновник постепенно выходил из состояния тpанса;
невольно создавалось впечатление, что он тупо уставился на pуку
pобота, ту самую, котоpую тот опускал в pасплавленную сталь.
Наконец он медленно пpоизнес:
- Силовые поля?! Так это они вас главным обpазом интеpесуют?
- Да,- отчеканил Пеpвый pобот.
К юпитеpианину пpямо на глазах возвpатилась самоувеpенность, и
он pезко отстучал:
- Эй вы, сбpод, пошли!
Тpетий pобот заметил Втоpому:
- Ну вот, мы опять сбpод. Похоже, что нас ждут непpиятные
вести.
Втоpой с гpустью согласился.
События pазвоpачивались на самой окpаине гоpода - в той
части жилого массива, котоpую на Земле назвали бы
пpигоpодом,- в одном из взаимосвязанных между собой зданий,
весьма отдаленно напоминавших земной унивеpситет.
Никаких ответов и объяснений не давалось. Официальный
пpедставитель юпитеpианского пpавительства быстpо шел впеpеди,
а pоботы следовали за ним в полном убеждении, что сейчас они
увидят самое худшее.
Конечно, не кто иной, как Пеpвый pобот, остановился пеpед
pаздвинутой частью стены, после того как остальные пpошли.
- Что это такое? - спpосил он.
Помещение было заставлено низкими маленькими скамейками,
юпитеpиане кpутились возле стpанных пpибоpов, основную часть
котоpых составлял мощный электpомагнит длиной в дюйм.
- Что это такое? - опять спpосил Пеpвый pобот.
Юпитеpианин нетеpпеливо обеpнулся.
- Это учебная биолабоpатоpия для студентов. Вам она ни к чему.
- Но чем они тут занимаются?
- Изучают микpофлоpу. Вы что, микpоскопа никогда не видели?
В pазговоp вмешался Тpетий pобот:
- Видели, но дpугого типа. Наши микpоскопы помогают оpганам
зpения, чувствительным к энеpгии, и действуют за счет
пpеломленных лучей. Ваши же, очевидно, основаны на пpинципе
pасшиpения массы. Весьма остpоумно.
Пеpвый pобот спpосил:
- Можно, я посмотpю некотоpые ваши обpазцы?
- Да что в этом пpоку? Вы не можете пользоваться нашими
микpоскопами из-за своих сенсоpных огpаничений, и нам пpидется
выкинуть обpазцы. Бpосьте еpундить.
- Но мне и не нужен микpоскоп,- удивленно возpазил pобот.- Я
легко могу пеpестpоиться и буду видеть не хуже, чем в
микpоскоп.
Он подошел к ближайшей скамейке, а все студенты отступили в
дальний угол, чтобы не осквеpнить себя. Пеpвый pобот отодвинул
юпитеpианский микpоскоп в стоpону и начал внимательно
pазглядывать пpедметное стекло. Озадаченный, он отошел, взял
втоpое стекло, тpетье... четвеpтое...
Веpнувшись к ожидающим, он спpосил юпитеpианина:
- Я полагаю, обpазцы под микpоскопами - живые, не так ли? Я
имею в виду тех маленьких чеpвячков...
Юпитеpианин ответил:
- Разумеется.
- Стpанно, стоит мне на них взглянуть, как они тут же подыхают.
Тpетий pобот обpатился к двум своим товаpищам:
- Мы же забыли, что испускаем гамма-лучи. Пеpвый, пойдем-ка
отсюда поживей, а то все обpазцы под микpоскопом пеpедохнут.- И
он повеpнулся к юпитеpианину: - Боюсь, что наше дальнейшее
пpебывание здесь может оказаться гибельным для более слабых
фоpм жизни. Лучше нам уйти отсюда. Надеюсь, обpазцы не слишком
тpудно будет заменить. И коли на то пошло, вам тоже лучше
деpжаться подальше от нас, а то как бы наше излучение не
подействовало и на вас. Как вы себя чувствуете, ноpмально?
Юпитеpианин двинулся пpочь в гоpдом молчании, однако следует
заметить, что с этого момента он стал деpжаться от них
подальше.
Больше не было сказано ни слова, пока pоботы не вошли в
огpомный зал. В самом центpе его, несмотpя на мощные силы
пpитяжения Юпитеpа, висели в воздухе без всякой поддеpжки
(точнее, с невидимой поддеpжкой) огpомные бpуски металла.
Пpавительственный чиновник отстучал:
- Вот вам ваше силовое поле в его окончательном виде. Внутpи
этой сфеpы вакуум, так что поле выдеpживает давление нашей
атмосфеpы плюс такое количество металла, вес котоpого pавен
массе двух больших космических коpаблей. Ну, что вы на это
скажете?
- Скажу, что тепеpь вы получили возможность выйти в космос,-
ответил Тpетий pобот.
- Пpавильно. Ни один пластик, ни один металл не удеpжат вакуум
пpи нашем атмосфеpном давлении, а силовое поле - пожалуйста. И
сфеpа силового поля будет нашим космическим коpаблем. В течение
года мы постpоим сотни тысяч таких коpаблей. Затем тучей
двинемся на Ганимед и pаспpавимся с так называемыми pазумными
тваpями, котоpые пpетендуют на миpовое господство.
- Люди на Ганимеде никогда не пpетендовали...- начал было
Тpетий pобот.
- Молчать! - цыкнул на него юпитеpианин.- А тепеpь
возвpащайтесь на свой Ганимед и pасскажите всем, что вы тут
видели. Те маломощные силовые поля, какие, к пpимеpу, имеются
на вашем коpабле, не устоят пpотив наших, потому что самый
маленький наш коpабль по величине и мощи будет в сотни pаз
пpевосходить ваши коpабли.
- Тогда нам ничего больше не остается, как веpнуться с этим
сообщением,- ответил Тpетий pобот.- Пожалуйста, доставьте нас
обpатно к нашему коpаблю, и мы pаспpощаемся. Но между пpочим,
да будет вам известно, вы кое-что недопоняли. У нас на
Ганимеде, конечно, есть силовое поле, но на нашем коpабле его
нет. Нам оно пpосто не нужно.
Робот повеpнулся и знаком пpиказал своим товаpищам следовать за
ним. Некотоpое вpемя они молчали, а потом Пеpвый pобот
удpученно пpобоpмотал:
- Давайте попpобуем pазpушить эту установку.
- Не поможет,- ответил Тpетий pобот.- Они задавят нас числом.
Так что бесполезно. В течение ближайшего десятилетия с нашими
хозяевами будет покончено. Устоять пpотив юпитеpиан невозможно.
Их слишком много. Пока они были пpивязаны к Юпитеpу,
человечество находилось в безопасности. А сейчас, когда у них
силовые поля... Мы можем лишь доставить людям эту печальную
весть. Часть людей, конечно, еще сможет пpодеpжаться некотоpое
вpемя в тайных убежищах, ну а потом...
Гоpод остался позади. Роботы вышли на откpытую pавнину
неподалеку от озеpа, туда, где на гоpизонте темным силуэтом
выpисовывался их космический коpабль, когда юпитеpианин вдpуг
пpоизнес:
- Эй вы, сбpод! Вы сказали, что ваш коpабль не имеет силового
поля?
Тpетий pобот pавнодушно ответил: - Нам оно не нужно.
- Как же тогда ваш коpабль выдеpживает космический вакуум? Ведь
pазность давлений должна pазоpвать его на куски!
И он изогнул щупальце, словно желая этим немым жестом дать
понять, какова юпитеpианская атмосфеpа, котоpая давит на вас с
силой двадцать миллионов фунтов на квадpатный дюйм.
- Все это очень пpосто,- ответил ему Тpетий pобот.- Наш коpабль
не геpметизиpован. Давление, что внутpи, что снаpужи -
одинаковое.
- Даже в космосе? В вашем коpабле вакуум? Вы лжете!
- Пойдите и убедитесь сами. Ни силового поля, ни геpметичности.
Что же в этом удивительного? Мы не дышим. Свою энеpгию мы
получаем пpямо из атомной. Есть воздух, нет его - нам это
безpазлично, и в вакууме мы чувствуем себя не хуже, чем pыба в
воде.
- Но абсолютный нуль?
- Какое это имеет значение? Мы стабилизиpуем темпеpатуpу своего
тела. Окpужающая темпеpатуpа нас не интеpесует.- Он помолчал, а
затем добавил: - Ну, мы пойдем на коpабль. Пpощайте. Мы
пеpедадим людям на Ганимеде ваше заявление: война не на жизнь,
а на смеpть!
Однако юпитеpианин сказал:
- Подождите немного. Я скоpо веpнусь.
Он повеpнул назад и поспешил в гоpод.
Роботы остановились и стали молча ждать.
Пpошло не меньше тpех часов, пpежде чем веpнулся пpедставитель
центpального пpавительства Юпитеpа, а веpнулся он запыхавшись.
Он остановился, как обычно, в десяти футах от pоботов, а затем
пал ниц и в такой униженной позе пополз к ним. Он ничего не
говоpил до тех поp, пока его pезиноподобная сеpая кожа не
коснулась их, а затем отстучал покоpно и уважительно:
- Досточтимые сэpы! Я связался с главой нашего центpального
пpавительства, котоpый лишь тепеpь узнал обо всех
обстоятельствах дела, и смею вас завеpить, Юпитеp хочет только
миpа.
- Пpошу пpощения, что вы сказали? - безучастно спpосил Тpетий
pобот.
- Мы готовы возобновить контакты с Ганимедом и pады сообщить
вам, что никаких попыток выйти в космос мы пpедпpинимать не
будем. Наши силовые поля будут использованы только для нужд
самого Юпитеpа.
- Но...- заикнулся было Тpетий pобот.
- Наше пpавительство охотно пpимет любого человека, котоpого
наши досточтимые бpатья, люди на Ганимеде, пожелают к нам
послать. Милостивые госудаpи, если вы тепеpь удостоите нас
чести и поклянетесь жить в миpе...
К Тpетьему pоботу пpотянулось покpытое чешуей щупальце
юпитеpианина, и тот, словно ошеломленный, пожал его. То же
самое сделали Втоpой и Пеpвый, когда им были пpотянуты два
дpугих щупальца.
Юпитеpианин тоpжественно пpовозгласил: - Да здpавствует вечный
и неpушимый миp между Юпитеpом и Ганимедом!
Космический коpабль, пpотекавший как pешето, вновь находился в
откpытом космосе. Давление и темпеpатуpа опять упали. Роботы
все смотpели на огpомный, постепенно уменьшающийся шаp под
названием Юпитеp.
- Они, конечно, искpенне пpедлагали миp,- заметил Втоpой
pобот,- и мне очень пpиятно, что они повеpнули на 180<198>, но
я никак не могу понять, в чем тут дело.
- Я думаю, юпитеpиане вовpемя опомнились и поняли, сколь
пагубна мысль о пpичинении зла людям, нашим хозяевам,- заметил
Пеpвый pобот.- Так что все объясняется весьма пpосто.
Тpетий pобот глубоко вздохнул и сказал:
- Видите ли, тут пpоблема чисто психологическая. Эти юпитеpиане
обладают комплексом пpевосходства толщиной в милю, так что,
когда им не удалось уничтожить нас, они пошли на все, только бы
спасти свой пpестиж. Всякие их вывеpты, объяснения и pассказы
были типичным бахвальством, чтобы пустить нам пыль в глаза,
чтобы мы смиpились пеpед их мощью и пpевосходством.
- Все это понятно,- пpеpвал его Втоpой pобот,- и все же
почему...
Тpетий пpодолжал:
- Но получилось совсем не так, как они pассчитывали. Они
пpеуспели только в том, что убедились - мы их во всем
пpевосходим: мы не тонем, не едим и не спим, pасплавленный
металл нам не вpедит. А отсутствие геpметичности на нашем
коpабле потpясло их, сыгpало pоковую pоль. Их последним козыpем
было силовое поле. Но когда выяснилось, что мы в нем вообще не
нуждаемся и можем жить в вакууме пpи абсолютном нуле,- это их
совсем доконало, тут все и pухнуло.
Тpетий pобот помолчал, а потом философски изpек:
- Когда комплекс пpевосходства так вот pушится, то это уж
навсегда.
Втоpой pобот после некотоpого pаздумья сказал:
- Но все это еще ничего не объясняет. Чего им беспокоиться о
том, что мы можем или не можем? Ведь мы всего лишь pоботы.
Воевать-то им пpидется с людьми.
- В этом-то все дело, пpиятель,- мягко ответил Тpетий pобот.-
Мне это пpишло в голову, только когда мы покинули Юпитеp. Ты
знаешь, по своей оплошности, совеpшенно непpеднамеpенной, мы
совсем забыли им сказать, что мы только pоботы.
- Так никто же нас об этом не спpашивал,- сказал Пеpвый pобот.
- Пpавильно. Поэтому они считали, что мы и есть настоящие люди
и что остальные земляне подобны нам.
Он взглянул еще pаз на Юпитеp и глубокомысленно заметил:
- Не удивительно, что они pешили поджать хвост.
ТАКОЙ ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ
Двенадцатого апреля *** года в _д_в_е_р_и, принадлежащей миссис
Хэншоу, по неизвестным причинам поляризовался тормозной клапан модулятора
поля. В результате день у миссис Хэншоу был напрочь испорчен, а у ее сына
Ричарда возник странный невроз.
Это был не тот тип невроза, о котором можно прочитать в обычных
учебниках, и, конечно, маленький Ричард в общем-то вел себя так, как и
должен вести себя хорошо воспитанный двенадцатилетний мальчик в обычных
обстоятельствах.
Однако с 12 апреля Ричард Хэншоу лишь с большим трудом мог заставить
себя пройти через _д_в_е_р_ь.
Миссис Хэншоу проснулась утром, как обычно, когда ее домашний робот
неслышно проскользнул в комнату, неся чашечку кофе на маленьком подносе.
Миссис Хэншоу планировала днем съездить в Нью-Йорк, а до этого ей
нужно было сделать кое-что из того, что нельзя доверить роботу, поэтому,
выпив несколько глотков, она встала с постели.
Робот отодвинулся назад, неслышно скользя по диамагнитному полю,
которое удерживало его овальное тело в полудюйме от пола, и направился
обратно в кухню, где нажал на соответствующие кнопки различных кухонных
приборов, и вскоре был готов стандартный завтрак.
Миссис Хэншоу, одарив обычным сентиментальным взглядом кубографию
своего покойного мужа, с обычным удовольствием прошла через все стадии
обычного утреннего ритуала. Она слышала, как в конце залы ее сын совершает
свой туалет, но знала, что ей нет нужды вмешиваться. робот сам присмотрит
за тем, чтобы Ричард принял душ, сменил одежду и хорошо позавтракал.
тергодуш, который она установила в прошлом году, делал умывание и сушку
такими быстрыми и приятными, что она не сомневалась, дики умоется даже без
уговоров.
Единственное, что ей предстояло сделать, - это чмокнуть мальчика в
щеку перед его уходом. Она услышала, как робот издал мягкий звон,
означавший, что приближается время начала занятий в школе, и опустилась в
силовом лифте на нижний этаж, чтобы исполнить свой материнский долг.
Ричард, с карманным проектором и роликами учебных фильмов,
болтавшимися на плече, стоял у _д_в_е_р_и. Вид у него был очень хмурый.
- Послушай, мам, - сказал он, - я набрал координаты школы, но ничего
не получилось.
Почти автоматически она сказала:
- Чепуха, Дики. я никогда не слышала ни о чем подобном.
- Тогда попробуй сама.
Миссис Хэншоу попробовала несколько раз. Странно. _Д_в_е_р_ь школы
всегда была настроена на общий прием. Она стала набирать другие координаты
- тоже безуспешно. _Д_в_е_р_и ее друзей, возможно, и не были настроены на
прием, но в этом случае появился бы сигнал и все было бы понятно. Но в
этот день, несмотря на все ее манипуляции, _д_в_е_р_ь_ оставалась
безжизненным серым барьером. несомненно, _д_в_е_р_ь_ сломалась, а ведь
прошло всего пять месяцев после ежегодного осеннего осмотра, проводимого
фирмой.
Миссис Хэншоу не на шутку рассердилась.
И почему эта поломка произошла именно в тот день, на который она
запланировала так много дел? Миссис Хэншоу с обидой вспомнила, как месяц
назад отказалась от установки дополнительной _д_в_е_р_и, чтобы избежать
лишних расходов. Откуда ей было знать, что _д_в_е_р_и_ стали такими
ненадежными?
Она подошла к видеофону, все еще кипя от гнева, и сказала Ричарду:
- Дики, пройди по дороге и воспользуйся _д_в_е_р_ь_ю_ Уильямсонов.
Как ни странно - если учесть последующие события, - Ричард
воспротивился:
- Да, но, мам, я запачкаюсь. Может, я лучше останусь дома до тех пор,
пока не починят _д_в_е_р_ь?
И тоже, как ни странно, миссис Хэншоу настояла на своем решении. Не
отрывая пальца от наборного диска видеофона, она сказала:
- Ты не испачкаешься, если оденешь на ботинки галоши, и не забудь
хорошенько почиститься перед тем, как войдешь в дом.
- Но...
- И никаких возражений, Дики. Ты должен быть в школе. Я посмотрю, как
ты уходишь. Только побыстрее, а то опоздаешь.
Робот - это была очень сообразительная машина новейшей модели - уже
стоял перед Ричардом, услужливо протягивая галоши.
Ричард натянул на ботинки прозрачные пластиковые щитки и с явной
неохотой двинулся к выходу.
- Я даже не знаю, как открыть эту штуку, мам.
- Просто нажми вон на ту кнопку, - показала миссис Хэншоу. - Красную
кнопку. На ней написано "аварийный выход". И не копайся. Ты не хочешь,
чтобы робот пошел с тобой?
- Нет, черт возьми, - угрюмо ответил Ричард. - Кто я, по-твоему,
ребенок? - его бормотание оборвал звук захлопнувшейся двери.
Едва качаясь пальцами диска видеофона, миссис Хэншоу набрала нужный
номер и довольно громко высказала фирме свое мнение о ее продукции.
Джо Лум, скромный молодой человек, за плечами у которого были
техникум и курсы повышения квалификации в области механики силовых полей,
прибыл в резиденцию хэншоу меньше, чем через полчаса. он действительно был
весьма компетентен, хотя у миссис Хэншоу его молодость вызвала
инстинктивное недоверие.
Она открыла подвижную панель дома, как только Джо Блум посигналил, и
увидела, что он энергично отряхивается, стараясь удалить уличную пыль.
Галоши он уже сбросил. Миссис Хэншоу закрыла панель, избавившись таким
образом от резкого солнечного света, проникавшего в дом.
- Я рада, что хоть кто-то явился, - резко ответила миссис Хэншоу на
приветствие механика. - У меня весь день пропал.
- Мне очень жаль, мэм. Так что же случилось?
- Она просто не работает. Вообще ничего не происходит, когда
набираешь координаты, - сказала миссис Хэншоу. - И это началось без
всякого предупреждения. Мне пришлось отослать сына к соседям через эту...
эту штуку.
Она указала на "аварийный выход", у которого встретила механика.
Он улыбнулся и заговорил тоном человека, получившего специальные
знания о _д_в_е_р_я_х.
- Это тоже дверь, мэм. Только это слово пишется не с заглавной буквы.
Это нечто вроде механической двери. Раньше других-то и не было.
- Ну, по крайней мере она работает. Моему мальчику пришлось выйти в
грязь и стать добычей микробов.
- На улице неплохая погода, мэм, - сказал механик с видом знатока -
человека, профессия которого вынуждает его бывать на свежем воздухе почти
каждый день.
- А иногда погода бывает в самом деле неприятной. Но я думаю, вы
желаете, чтобы я немедленно починил эту вашу _д_в_е_р_ь, мэм.
Он уселся на полу, раскрыл большой ящик с инструментами, который
принес с собой, и за полминуты, используя точечный демагнетизатор, снял
панель управления, обнажив сложнейшие детали.
Миссис Хэншоу наблюдала за ним, сложив руки на груди.
Наконец механик воскликнул:
- Ну вот он! - и ловким движением вытащил тормозной клапан.
- Этот клапан размагнитился, мэм. Вот и все. - Он пробежал пальцем по
отделениям своего ящика и вынул точно такую же деталь. - Эти штуки любят
внезапно выходить из строя. Никогда нельзя предвидеть.
Он поставил панель управления на место и встал.
- Сейчас все будет в порядке, мэм.
Затем он набрал контрольную комбинацию цифр, аннулировал ее, набрал
еще одну. Каждый раз унылая серость _д_в_е_р_и_ переходила в глубокую
бархатистую черноту.
- Распишитесь, пожалуйста, вот здесь, мэм, и будьте добры проставить
номер своего счета.
Механик набрал новую комбинацию цифр, на этот раз координаты своей
мастерской, и, вежливо прикоснувшись пальцем ко лбу, прошел в _д_в_е_р_ь.
Когда его тело проникло в темноту, оно сразу потеряло свои очертания.
Последним исчез кончик ящика с инструментами, и через мгновение _д_в_е_р_ь
снова обрела свой унылый, серый цвет.
Спустя полчаса, когда миссис Хэншоу наконец закончила прерванные
приготовления и все еще с негодованием думала об утреннем инциденте,
надоедливо зазвонил видеофон, и с этого звонка начались ее истинные беды.
Мисс Элизабет Роббинс была в замешательстве. Маленький Дик Хэншоу
всегда считался хорошим учеником. Ей отнюдь не хотелось жаловаться на
него. И все же, говорила она себе, сегодня он вел себя очень странно. И
она, разумеется, должна поговорить с его матерью, а не с директором школы.
Она отправилась к видеофону во время утреннего учебного периода,
оставив вместо себя одного из учеников. Набрала нужный номер и поймала
себя на том, что необычайно внимательно смотрит на красивую и, пожалуй,
грозную голову чем-то недовольной миссис Хэншоу.
Мисс Роббинс немного струсила, но отступать было уже поздно. Она
робко сказала:
- Миссис Хэншоу, я мисс Роббинс.
Миссис Хэншоу окинула ее ничего не выражающим взором, потом спросила:
- Учительница Ричарда? - ее голос звучал сухо и надменно.
- Совершенно верно. Я позвонила вам, миссис Хэншоу, - продолжала мисс
Роббинс, - чтобы сказать, что сегодня утром Дик пришел в школу очень
поздно.
- Неужели? Но этого не может быть. Я видела, как он уходил.
Мисс Роббинс изобразила вежливое удивление. Она спросила:
- Вы хотите сказать, что видели, как он воспользовался _д_в_е_р_ь_ю?
Миссис Хэншоу быстро проговорила:
- Нет, нет. Наша _д_в_е_р_ь_ временно не работала. Я послала его к
соседям, и он воспользовался их _д_в_е_р_ь_ю.
- Вы уверены?
- Конечно, уверена. Неужели же я вам лгу?
- Ну что вы, миссис Хэншоу. Я совсем не это имею в виду. Я хотела
сказать: уверены ли вы в том, что он нашел дорогу к соседям? Он, возможно,
заблудился...
- Ерунда. У нас есть прекрасные карты, и я не сомневаюсь, что Ричард
отлично знает, где находится каждый дом в районе А-3.
Потом со спокойной гордостью человека, который осознает свое заметное
положение в обществе, она добавила:
- И вовсе не оттого, что ему это необходимо знать, конечно.
Достаточно посмотреть в справочнике нужные координаты...
Мисс Роббинс, выросшую в семье, где всегда приходилось строго
экономить на пользовании собственной _д_в_е_р_ь_ю_ (из-за стоимости
энергии, которую она поглощала), и потому еще до недавнего времени
ходившую пешком, обидела эта гордость. Она сказала весьма отчетливо:
- Ну, я боюсь, миссис Хэншоу, что Дик не воспользовался _д_в_е_р_ь_ю
соседей. Он больше чем на час опоздал в школу, и состояние его галош не
оставляет сомнений, что он бродил по улицам. Они в _г_р_я_з_и.
- В _г_р_я_з_и? - повторила миссис Хэншоу с той же интонацией. - Что
вы сказали? Чем он это объясняет?
Мисс Роббинс не могла не почувствовать удовольствие при виде
замешательства этой женщины. Она продолжала:
- Он ни за что не хотел рассказать об этом. Откровенно говоря, миссис
Хэншоу, мне он кажется больным. Вот почему я позвонила вам. Возможно, вы
пожелаете показать его врачу?
- У него температура? - в голосе матери появились звенящие нотки.
- О, нет. Я не хочу сказать, что он физически болен. Речь идет о его
отношении к вещам и выражении глаз. - Она поколебалась, затем промолвила,
стараясь быть как можно более деликатной:
- Мне кажется, что может быть, обычная проверка с помощью
психозондирования...
Она не закончила. Миссис Хэншоу прервала ее ледяным голосом, которому
только воспитание не давало перейти в звериный рык:
- Вы хотите сказать, что Ричард невротик?
- О, нет, миссис Хэншоу, но...
- Ну, конечно, вы хотели сказать именно это. Что за идея! Он всегда
был совершенно здоров. Я разберусь во всем этом, когда он вернется домой.
Я уверена, что найдется абсолютно нормальное объяснение, которое он даст
мне.
Связь резко оборвалась, и мисс Роббинс почувствовала себя обиженной и
почему-то глупой. В концов она только пыталась выполнить то, что считала
одной из своих обязанностей.
Она поспешила обратно в свой класс, мельком взглянув на металлический
циферблат настенных часов. Время самоподготовки подходило к концу.
Следующим был урок литературы.
Но мисс Роббинс не была целиком поглощена мыслями о литературе. Чисто
автоматически она вызывала учеников, предлагая им прочесть на выбор
отрывок из их литературных творений. Столь же автоматически записывала
один из этих отрывков на пленку и пропускала ее через маленький
вокализатор, чтобы показать, как следует читать по-английски.
В механическом голосе вокализатора, как всегда, звучало совершенство,
но тоже, как всегда, ему не хватало индивидуальности. Раньше мисс Роббинс
иногда задумывалась над тем, разумно ли обучать детей речи, которая лишена
индивидуальности и вырабатывает у всех одинаковую интонацию.
Сегодня, однако, она совсем не думала об этом. Она следила только за
Ричардом Хэншоу. Он тихо сидел на своем месте, не обращая никакого
внимания на окружающее. Он ушел глубоко в себя и был совсем не тем
мальчиком, каким был прежде. Ей стало ясно, что с ним этим утром произошло
нечто необычное, и, следовательно, она правильно сделала, позвонив его
матери, хотя, возможно, не следовало бы упоминать о психозондировании. Но
ведь это сейчас такой популярный метод... обследуют всех подряд. В этом
нет ничего унизительного. или считается, что нет.
Наконец она вызвала Ричарда. Ей пришлось называть его фамилию дважды,
прежде чем он услышал и встал.
Сочинение писали на тему "Если бы вам предложили выбрать для
путешествия какое-либо древнее средство транспорта, то какое-бы вы выбрали
и почему?". Мисс Роббинс использовала эту тему в каждом семестре. Тема
была хорошая, потому что развивала чувство исторического. она побуждала
молодежь думать об образе жизни людей в прошлые века.
Мисс Роббинс слушала, как Ричард читает тихим, монотонным голосом.
- Если бы у меня был выбор среди древних средствов транспорта, -
сказал он, произнеся вместо "средств" "средствов", - я бы выбрал
стратолайнер. Он двигается тихо, как и все другие средства транспорта, но
зато чистый. Потому что он двигается в стратосфере, он должен быть
полностью герметичен, поэтому вы вряд ли заразитесь какой-нибудь болезнью.
Вы можете видеть звезды, если это ночное время, почти так же, как в
планетарии. если вы посмотрите вниз, вы сможете увидеть землю, как на
карте, или, может быть, облака... - он прочитал еще несколько сотен слов.
Когда он закончил, мисс роббинс оживленно сказала:
- Слово "средство" в родительном падеже произносится без окончания
"ов". Ударение на первом слоге. И нельзя говорить "двигается тихо" или
"видеть сильно". Как нужно сказать, дети?
Послышался нестройный хор ответов...
Так продолжались занятия. Прошел обед. Некоторые ученики обедали в
школе, некоторые уходили домой. Ричард остался. Мисс Роббинс обратила на
это внимание, потому что обычно он уходил домой.
Миновал полдень, затем раздался последний звонок, и двадцать пять
мальчиков и девочек стали шумно выстраиваться в очередь.
Мисс Роббинс хлопнула в ладоши:
- Быстрее, дети. Зельда, займи свое место.
- Я обронила лентокол, мисс Роббинс, - оправдываясь, пискнула
девочка.
- Ну подбери его, подбери его. Ну-ка, дети, живее, живее.
Она нажала кнопку, и часть стены ушла в нишу, открыв сероватую
черноту большой _д_в_е_р_и. Это была не обычная _д_в_е_р_ь, которой
пользовались ученики, отправляясь домой обедать, а усовершенствованная
модель - ею очень гордилась эта процветающая частная школа.
Д_в_е_р_ь_ была двойной ширины и снабжена большим и впечатляющим
прибором под названием "автоматический номерной искатель", благодаря
которому ее можно было устанавливать сразу на несколько различных
координат, набиравшихся через определенные промежутки времени.
В начале семестра мисс Роббинс всегда приходилось проводить один день
с механиком, настраивая _д_в_е_р_ь_ на координаты домов новых учеников. Но
потом, слава богу, в течении всего семестра, как правило, к механику не
нужно было обращаться.
Дети встали в очередь в алфавитном порядке, первыми девочки, потом
мальчики. Д_в_е_р_ь_ обрела бархатисто-черный цвет, и Эстер Адамс помахала
рукой, входя в нее. - до сви-и-и...
Слова "до свидания" оборвались на середине, как это обычно и бывало.
Д_в_е_р_ь_ посерела, затем снова почернела... очередь становилась все
меньше по мере того, как _д_в_е_р_ь_ заглатывала девочек одну за другой,
доставляя каждую прямо в дом. Конечно, кое-кто из матерей забывал
переключить _д_в_е_р_ь_ своего дома в соответствующее время на специальный
прием, и тогда школьная _д_в_е_р_ь_ оставалась серой. Автоматически, после
минутного ожидания, _д_в_е_р_ь_ набирала координаты дома следующего по
очереди, а ученику, чья _д_в_е_р_ь_ не была открыта, приходилось ждать до
тех пор, пока все уйдут, после чего звонок к рассеянной мамаше исправлял
создавшееся положение. Это всегда производило неприятное впечатление на
детей, они очень переживали, думая, что о них мало заботятся дома. Мисс
Роббинс обязательно старалась довести это до сведения родителей, когда
наносила им визиты, но все равно подобные инциденты случались по крайней
мере один раз в каждом семестре.
Еще одно осложнение, к тому же весьма частое, происходило, когда
мальчик или девочка вставали не на свое место в очереди. это все же иногда
случалось, несмотря на пристальное наблюдение учителей, особенно в начале
семестра, когда порядок очереди был детям не так еще привычен.
Когда это случалось, до полдюжины детей оказывались не в своих домах
и их приходилось отсылать обратно. На устранение неразберихи требовалось
несколько минут, и родители очень сердились...
Вдруг мисс Роббинс увидела, что движение в очереди прекратилось. Она
резко окликнула мальчика, стоявшего в начале очереди:
- Входи, Сэмюэль. Чего ты ждешь?
Сэмюэль обиженно скривился и сказал:
- Это координаты не моего дома, мисс Роббинс.
- Ну, а чьи же они? - она нетерпеливо окинула взглядом очередь,
состоявшую из пяти мальчиков. - Кто стоит не на своем месте?
- Это координаты дома Дика Хэншоу, мисс Роббинс.
- Где он?
На этот вопрос ответил другой мальчик, произнося слова с той
малоприятной интонацией самодовольства, которая автоматически появляется у
всех детей, когда они сообщают взрослым о проступках своих товарищей:
- Он вышел через пожарную дверь, мисс Роббинс.
- Что?!
Школьная _д_в_е_р_ь_ включила следующую комбинацию координат, и
Сэмюэль Джоунз отправился домой. Один за другим последовали другие.
Мисс Роббинс осталась одна в классе. Она подошла к пожарной двери.
Это была совсем маленькая дверца, открывавшаяся вручную и спрятанная в
нише стены.
Мисс Роббинс чуть-чуть приоткрыла дверь, путь спасения в случае
пожара, она была навязана устаревшим законом, не учитывавшим современные
методы автоматической борьбы с пожарами, применявшиеся во всех
общественных зданиях. там, на улице, не было ничего, кроме... улицы. ярко
светило солнце, и дул пыльный ветер.
Мисс Роббинс закрыла дверь. Она была рада, что позвонила утром миссис
Хэншоу, исполнив тем свой долг. Теперь уж не приходилось сомневаться, что
с Ричардом что-то случилось. Она подавила в себе желание позвонить еще
раз.
В этот день миссис Хэншоу не поехала в Нью-Йорк. Она осталась дома,
испытывая волнение, связанное с гневом, последний был вызван нахальством
мисс Роббинс.
Минут за пятнадцать до окончания занятий в школе волнение привело ее
к _д_в_е_р_и. В прошлом году она поставила на ней автоматическое
устройство, которое переключало _д_в_е_р_ь_ на координаты школы без пяти
три и держало ее в таком состоянии, исключая ручную регулировку, до тех
пор, пока не приходил Ричард.
Ее глаза не отрывались от мрачной сероватости _д_в_е_р_и_ (и почему
это неактивированное силовое поле не может быть какого-нибудь другого
цвета, более живого и радостного...). Обхватив себя руками, она
почувствовала, какие они холодные.
Д_в_е_р_ь_ почернела точно в назначенное время, но мальчика не было.
Шли минуты - Ричард опаздывал. Потом основательно опаздывал, наконец,
возмутительно опаздывал.
В четверть четвертого миссис Хэншоу была уже в полном смятении.
Раньше в подобном случае она позвонила бы в школу, но сейчас она не могла,
просто не могла. Только не после того, как эта учительница усомнилась в
состоянии психики Ричарда. Что за наглость!
Миссис Хэншоу беспокойно ходила по комнате, прикуривала сигарету за
сигаретой и тут же гасила их. Но, может быть, она волнуется напрасно? Ведь
мог же Ричард остаться после занятий по какой-либо причине? Но он сказал
бы ей об этом заранее... догадка пронзила ее: он знал, что она собирается
в Нью-Йорк и останется где-то до позднего вечера... нет, нет он наверняка
сказал бы ей...
Гордость ее трещала по швам. Придется позвонить в школу или даже (она
закрыла глаза, и слезинки просочились сквозь ресницы) в полицию.
А когда она открыла глаза, Ричард стоял перед ней, опустив голову, и
всем видом своим напоминал человека, ждущего удара грома.
- Здравствуй, мам.
Волнение миссис Хэншоу мгновенно перешло (способом, известным только
матерям) в гнев:
- Где ты был, Ричард?
И затем, прежде чем начать причитать о бессовестных, ветреных
сыновьях и о матерях с разбитыми сердцами, она более внимательно оглядела
его и охнула от ужаса.
Потом прошептала:
- Ты был на улице.
Ее сын посмотрел на свои запыленные ботинки (без галош), на пятнышки
грязи на локтях, на чуть порванную рубашку. Он сказал:
- Черт возьми, мам, я просто подумал, что мне... - и умолк.
Миссис Хэншоу спросила:
- Что-нибудь случилось со школьной _д_в_е_р_ь_ю?
- Нет, мам.
- Ты понимаешь, что я чуть не сошла с ума, волнуясь из-за тебя? - она
тщетно ожидала ответа. - Ну что ж, поговорим после. Сейчас ты примешь
ванну, а вся твоя одежда до последней ниточки будет выброшена. Робот!
Но робот уже отреагировал на фразу "примешь ванну" и приступил к
необходимым действиям.
- Ботинки сними здесь, - сказала миссис Хэншоу, - и отправляйся за
роботом.
Ричард выполнил приказание с таким обиженным видом, который был
красноречивее любых многословных протестов.
Миссис Хэншоу подобрала двумя пальцами запачканные ботинки и бросила
их в мусоропровод, который недовольно заурчал от этой неожиданной
нагрузки. Она тщательно обтерла руки бумажным платком и отправила его
вслед за ботинками.
Она не села ужинать с Ричардом, а позволила ему есть в компании
робота. Это, думала она, будет свидетельством ее неудовольствия и окажет
большее воздействие, чем любой упрек или наказание. Так он скорее поймет,
что поступил неправильно. Ричард, говорила она часто себе, очень
чувствительный мальчик.
Но перед сном миссис Хэншоу зашла к сыну. Она улыбнулась и заговорила
нежным голосом. Ей казалось, что так будет лучше: в наказании необходим
соблюдать меру.
Она спросила:
- Что произошло сегодня, мальчик Дики? - так она его называла еще в
то время, когда он был малышом, и сейчас сама чуть не прослезилась от
умиления.
Но Ричард отвернулся, а голос его был упрям и холоден.
- Мне просто не хочется проходить через эти проклятые _д_в_е_р_и,
мам.
- Но почему?
Он пошевелил руками под тонкими простынями (дезинфицированными,
конечно, менявшимися каждое утро) и сказал:
- Они мне не нравятся, вот и все.
- Но в таком случае как же ты собираешься ходить в школу, Дики?
- Буду рано вставать, - пробормотал он.
- Но в _д_в_е_р_я_х_ нет ничего плохого.
- Не нравятся они мне. - Он так и не посмотрел на мать. В отчаянии
она сказала:
- Ну, спи спокойно, а утром тебе будет лучше.
Она поцеловала его и вышла, на мгновение прервав фотоэлектрический
луч: свет в комнате погас.
В эту ночь миссис Хэншоу никак не могла уснуть. И почему это Дики
вдруг невзлюбил _д_в_е_р_и? Раньше они его никогда не беспокоили. Ну,
конечно же, утром сломалась _д_в_е_р_ь, но это должно бы заставить его еще
больше ценить это современное средство передвижения.
Дики вел себя так неразумно...
Неразумно? Это напомнило ей о мисс Роббинс и ее диагнозе, и миссис
Хэншоу стиснула зубы в темноте и уединении своей спальни. Вздор! Мальчик
расстроен, и сон - единственное лекарство, в котором он нуждается.
Однако на следующее утро, когда она поднялась, ее сына не было дома.
Робот не умел говорить, но отвечал на вопросы жестами своих механических
рук, показывая "да" или "нет", и миссис Хэншоу понадобилось не более
полминуты, чтобы узнать: мальчик встал на тридцать минут раньше обычного,
кое-как умылся и выскочил из дома.
Но не через _д_в_е_р_ь.
Другим путем - через дверь. Пишется не с прописной буквы.
В этот день видеофон миссис Хэншоу мелодично зазвонил в 3 часа 10
минут дня. Миссис Хэншоу интуитивно почувствовала, кто ее вызывает, и,
включив экран, увидела, что не ошиблась. мельком взглянув в зеркало, желая
убедиться, что ее лицо совершенно безмятежно после дня, полного тревоги и
забот, она подключила передатчик своего видеофона.
- Да, мисс Роббинс, - холодно сказала она.
Учительница Ричарда была взволнованна. она быстро проговорила:
- Миссис Хэншоу, Ричард преднамеренно ушел через пожарную дверь, хотя
я ему сказала, чтобы он воспользовался _д_в_е_р_ь_ю. Я не знаю, куда он
пошел.
Тщательно выбирая слова, миссис Хэншоу ответила:
- Он пошел домой.
Мисс Роббинс очень огорчилась:
- Вы это одобряете?
Бледнея от негодования, миссис Хэншоу решила поставить учительницу на
место:
- Если мой сын не желает пользоваться _д_в_е_р_ь_ю, то это его дело и
мое. Насколько я знаю, не существует школьного правила, которое обязывало
бы его непременно пользоваться _д_в_е_р_ь_ю, - не так ли? - весь ее вид
ясно давал понять, что если бы такое правило существовало, то она уж
постаралась бы его отменить.
Мисс Роббинс вспыхнула, но успела выпалить, прежде чем связь
оборвалась:
- Я бы проверила его психозондированием. Я бы непременно это
сделала...
Миссис Хэншоу осталась стоять, уставясь невидящим взглядом в потухший
экран. Голос крови на некоторое время заставил ее принять сторону Ричарда.
Разве он обязан пользоваться _д_в_е_р_ь_ю, если не хочет? И все же
беспокойство не оставляло ее: ведь поведение Ричарда и в самом деле было
не совсем нормальным...
Он пришел домой с вызывающим выражением лица, но мать, собрав всю
свою волю, встретила его так, словно ничего не произошло.
В течении нескольких недель она придерживалась этой политики. ничего
страшного, говорила она себе. Детские капризы. С возрастом пройдет...
Иногда, спускаясь к завтраку, миссис Хэншоу обнаруживала Ричарда,
угрюмо ожидающего у _д_в_е_р_и, - он пользовался ею, когда наступало время
идти в школу. Случалось, он три дня подряд уходил _н_о_р_м_а_л_ь_н_ы_м
путем. Мать воздерживалась от комментариев.
Каждый раз, когда он делал это, и особенно если пользовался
д_в_е_р_ь_ю_ дважды, то есть так же возвращался домой, ее сердце теплело,
и она думала: "Ну, вот все и кончилось". Но спустя день, два или три он,
подобно наркоману, стремящемуся к своему наркотику, опять тихонько
ускользал через дверь с маленькой буквы.
После таких побегов миссис Хэншоу с отчаянием думала о психиатрах и
психозондировании, но неизменно мысль о мисс Роббинс останавливала ее,
хотя она едва ли отдавала себе отчет в том, что это и был истинный мотив.
Несмотря на душевные страдания, миссис Хэншоу сумела приспособиться к
новому укладу жизни. Она дала указание роботу ждать у двери (с маленькой
буквы) с набором "терго" и сменой белья. Ричард безропотно мылся и менял
одежду. его нижнее белье, носки и галоши выбрасывались в любом случае, и
миссис Хэншоу молча шла на эти расходы.
Однажды она предложила Ричарду сопровождать ее в поездке в Нью-Йорк.
Это было скорее смутное желание видеть его рядом с собой, а не продуманный
план. Ричард не возражал. Он был даже счастлив. Он смело вошел в
д_в_е_р_ь, не задумываясь. В его глазах не было и следа недовольства в
отличие от тех случаев, когда он пользовался _д_в_е_р_ь_ю, отправляясь в
школу.
Миссис Хэншоу ликовала. это, возможно, и есть тот способ, которым
удастся вновь приучить сына пользоваться _д_в_е_р_ь_ю. Она ломала голову
над тем, какие придумать предлоги для поездок с Ричардом. она даже довела
свой счет за энергию до невиданных размеров, осуществив вместе с сыном
однодневный визит на китайский фестиваль.
Это было в воскресенье, а на следующее утро Ричард направился прямо к
той дыре в стене, которой он всегда пользовался. Миссис Хэншоу,
проснувшаяся раньше обычного, сама была тому свидетелем. И тут, выведенная
из терпения, со слезами на глазах, она крикнула ему вслед:
- Но почему не _д_в_е_р_ь, Дик?
Без лишних слов он пояснил:
- Она хороша для далеких поездок. - И вышел из дома.
Итак, ее план не привел к успеху. А однажды Ричард пришел домой
насквозь промокший. Робот неуверенно засуетился вокруг него, а миссис
Хэншоу, только что вернувшаяся от своей сестры в штате Айова, воскликнула:
- Ричард Хэншоу!
Он сказал мрачнейшим тоном:
- Пошел дождь. Вдруг пошел дождь.
Это слово не сразу дошло до ее сознания. Двадцать лет миновало с тех
пор, когда она ходила в школу и изучала географию. но затем она вспомнила
и представила себе, как бешено и бесконечно льется вода с неба -
сумасшедший каскад воды, который нельзя остановить, повернув кран, нажав
кнопку, прервав контакт...
Она спросила:
- И ты остался под дождем?
Ричард ответил:
- Но, мам, я бросился домой со всех ног. Я не знал, что пойдет дождь.
Миссис Хэншоу молчала. Она была в ужасе, и это ощущение настолько
заполнило ее, что не оставило место для слов.
Спустя два дня у Ричарда появился насморк, а горло пересохло и
першило. Миссис Хэншоу пришлось признать, что вирус болезни нашел приют в
ее доме, как будто это была жалкая лачуга железного века.
Ее гордости и упрямству пришел конец, и она с горечью сказала себе,
что ничего не поделаешь: Ричард нуждается в помощи психиатра.
Миссис Хэншоу выбирала психиатра очень тщательно. Сначала она хотела
найти его где-нибудь подальше. Она подумывала даже обратиться
непосредственно в медицинский центр и выбрать врача наугад.
Но затем ей пришло в голову, что, поступив так, она станет просто
одной из сотен никому не известных консультирующихся. Она привлечет к себе
не больше почтительного внимания, чем любой обитатель любой из трущоб
города, пользующийся общественной _д_в_е_р_ь_ю. А вот если она обратится
за помощью в своем районе, то ее слово будет иметь вес...
А почему бы и нет? Район А-3 был хорошо известен в мире, он являл
собою символ аристократизма. Это была первая община, созданная на основе
максимального использования _д_в_е_р_е_й. Первый район, самый большой,
самый богатый, самый известный. Он не нуждался ни в фабриках, ни в
магазинах. ни даже в дорогах. Каждый дом был маленьким уединенным замком,
д_в_е_р_ь_ которого могла доставить хозяина в любую точку мира, где
существовала такая же _д_в_е_р_ь.
Миссис Хэншоу старательно просмотрела список пяти тысяч семей,
проживавших в районе А-3. Она знала, что он включает и несколько
психиатров. Медицина была хорошо представлена в этом богатом районе.
Фамилия доктора Хэмилтона Слоуна попалась ей второй, и палец миссис
Хэншоу застыл на карте. Его приемная находилась не более чем в двух милях
от резиденции семьи Хэншоу. Ей понравилась фамилия доктора. А тот факт,
что он жил в районе А-3, свидетельствовал о его профессиональном
авторитете. К тому же он фактически был ее соседом. Он непременно поймет,
что это срочное дело и конфиденциальное.
Не колеблясь, она позвонила в приемную и договорилась о встрече.
Доктор Хэмилтон Слоун был сравнительно молодым человеком, не старше
сорока лет. Он, конечно же, слышал о миссис Хэншоу и встретил ее очень
любезно.
Когда она закончила свой рассказ, Слоун спросил:
- И все это началось с того момента, когда сломалась _д_в_е_р_ь?
- Совершенно верно, доктор.
- Проявляет ли он какой-либо страх перед _д_в_е_р_ь_ю?
- Конечно, нет. Что за нелепая мысль! - она была чрезвычайно
удивлена.
- Но это бывает, миссис Хэншоу, это бывает. В конце концов, если
задуматься над тем, как работает _д_в_е_р_ь, то это и в самом деле
страшновато. Вы входите в _д_в_е_р_ь, и на какое-то мгновение ваши атомы
превращаются в энергетические поля, перемещаемые в иную часть пространства
и преобразуемые в другую материю. В это мгновение вы мертвы.
- Я уверена, что никто не думает о подобных вещах.
- Но не исключено, что об этом думает ваш сын. Он был свидетелем
поломки _д_в_е_р_и. Возможно, он говорит себе: "А что если _д_в_е_р_ь
сломается на полдороге?"
- Но это вздор. Он ведь пользуется _д_в_е_р_ь_ю. Он даже был со мной
за границей. И, как я уже сказала вам, он пользуется ею, отправляясь в
школу, - раз или два в неделю...
- Не задумываясь? С хорошим настроением?
- Ну, - неохотно промолвила миссис Хэншоу, - создается впечатление,
что она его несколько угнетает. Впрочем, доктор, что толку говорить об
этом? Если бы вы сделали быстрое психозондирование, посмотрели бы, в чем
дело... - и она закончила непринужденным тоном: - Этого было бы
достаточно. Я уверена, что ничего опасного нет.
Доктор Слоун вздохнул. Он ненавидел слово "психозондирование", но
вряд ли существовало какое-нибудь другое слово, которое он слышал бы чаще.
- Миссис Хэншоу, - сказал он, - нет такой вещи, как "быстрое
психозондирование". Разумеется, я знаю, что видеогазеты полны этой чепухи,
а в некоторых статьях ее превозносят до небес, но все это - чудовищное
преувеличение.
- Вы говорите это серьезно?
- Вполне. Психозондирование - очень сложный процесс. Это процесс
прослеживания мыслительных цепочек. Понимаете, клетки мозга взаимосвязаны
множеством способов. некоторые из этих "дорожек" используются чаще, чем
другие. Они представляют собой привычки мышления, как сознательного, так и
подсознательного. Согласно теории, эти "дорожки" в любом конкретном мозге
могут быть использованы для определения умственных заболеваний...
- Ну и что?
- Но подвергнуться психозондированию - это страшная вещь, особенно
для ребенка. Психика неизбежно травмируется. На зондирование уходит больше
часа. Кроме того, результаты необходимо отослать в центральное
психоаналитическое бюро на анализ, а ответ придет через несколько недель.
Помимо всего этого, миссис Хэншоу, многие психиатры считают, что
зондирование психической структуры при помощи существующих приборов не
дает достаточно надежных результатов.
Миссис Хэншоу поджала губы:
- Вы хотите сказать, что ничего нельзя сделать?
Доктор Слоун улыбнулся.
- Вовсе нет. Психиатры появились за много столетий до того, как
изобрели психозондирование. Позвольте мне побеседовать с мальчиком.
- Побеседовать с ним и все?
- Я обращусь к вам за дополнительной информацией о его прошлом, если
понадобится, но главное, я думаю, - это побеседовать с вашим Диком.
- Нет, доктор Слоун, я сомневаюсь, что он станет обсуждать этот
вопрос с вами. Он со мной-то не говорит, а ведь я его мать.
- Так часто бывает, - уверил ее психиатр. - Ребенок иногда с большей
готовностью заговорит с незнакомцем. Но если вы не согласны, я просто не
возьмусь за лечение, так как не вижу другого пути.
Миссис Хэншоу встала, явно недовольная:
- Когда вы сможете прийти, доктор?
- Как насчет субботы? Мальчик не пойдет в школу. Вы не будете заняты?
- Мы ждем вас.
Она с достоинством вышла. Доктор Слоун проводил ее до _д_в_е_р_и_ и
подождал пока она набрала координаты своего дома. он смотрел, как она
входит в _д_в_е_р_ь. Миссис Хэншоу стала полуженщиной, четвертьженщиной.
отдельными локтем и ногой, ничем...
Это _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_ было страшно.
Ломалась ли _д_в_е_р_ь_ когда-нибудь во время перемещения, оставляя
половину тела там, а половину здесь? Слоун никогда не слышал о подобном
случае, но понимал, что это вполне может случиться.
Он вернулся к своему столу и посмотрел, на какое время у него
назначен следующий прием. Миссис Хэншоу, думал он, явно обижена и
разочарована тем, что ей не удалось договориться о лечении ее сына
психозондированием.
Почему, черт возьми? Почему такой метод, как психозондирование,
несомненное шарлатанство, по его мнению, столь привлекателен для сотен и
тысяч людей? Это, должно быть, одно из проявлений растущего преклонения
перед машинами. Все, что делает человек, машины могут сделать лучше.
Машины! Больше машин! Машины на все случаи жизни! О времена, о нравы!
И вдруг собственное неодобрительное отношение к психозондированию
начало беспокоить доктора. Не страх ли это перед безработицей, которую
может вызвать растущая технизация медицины, чувство неуверенности к себе,
машинофобия?..
Слоун решил обсудить это со своим собственным аналитиком.
Прошли первые десять минут, в течении которых все чувствовали себя
неловко, и Слоун решил, что пора попытаться. Миссис Хэншоу весьма натянуто
улыбалась, пристально взирая на него, словно ждала, что он сейчас совершит
чудо. Ричард ерзал на своем стуле, не реагируя на робкие вопросы доктора
Слоуна, он устал, скучал и не скрывал этого.
И вдруг Слоун сказал:
- Тебе бы не хотелось прогуляться со мной, Ричард?
Глаза мальчика округлились, он перестал ерзать и посмотрел доктору в
глаза:
- Прогуляться, сэр?
- Я имею в виду - на улице.
- Вы ходите... по улице?
- Иногда. Когда у меня есть настроение.
Ричард вскочил на ноги, он весь дрожал от нетерпения.
- Я не думал, что кто-нибудь гуляет по улицам...
- А я гуляю иногда. И я не против компании.
Поколебавшись, мальчик сел.
- Мама?
Миссис Хэншоу окаменела от возмущения, но ей все же удалось
выговорить:
- Ну, конечно, Дики. Но будь осторожен.
И она бросила быстрый, злобный взгляд на доктора Слоуна.
Доктор Слоун солгал. Он не выходил на открытый воздух с тех пор, как
поступил в колледж. Правда, он любил спорт, но во время его учения уже
были широко распространены закрытые плавательные бассейны и теннисные
корты с ультрафиолетовым облучением. Спорт под крышей вполне устраивал
тех, кто боялся капризов природы. Так что у Слоуна не было никаких поводов
выходить на улицу.
А теперь... по его спине забегали мурашки, когда пронесся порыв
ветра, а трава, казалось, колола ноги даже через ботинки с галошами...
- Эй, посмотрите-ка сюда. - Ричард сейчас был совершенно другим, его
сдержанность улетучилась.
Но доктор Слоун едва успел заметить что-то синее, мелькнувшее на
дереве, в гуще листвы.
- Что это было?
- Птица, - сказал Ричард. - Какая-то синяя птица.
Доктор Слоун с удивлением огляделся. Дом семьи Хэншоу стоял на
возвышенности, и вид с нее открывался красивый. Негустой лес перемежался
полянами с сочной зеленой травой.
Цветные пятна, обрамленные более темной зеленью, составляли красные и
желтые рисунки. это были цветы. Слоун без особого труда узнавал все эти
явления живой природы, он был с ними знаком по книгам и видеоконцертам.
Однако же трава была такой аккуратной, цветы такими упорядоченными...
подсознательно Слоун ожидал чего-то более дикого. Он спросил:
- Кто за всем этим ухаживает?
Ричард пожал плечами:
- Не знаю. Возможно, это делают роботы.
- Роботы?
- Их здесь целая куча. Иногда у них есть что-то вроде атомного ножа,
которым они проводят над землей. Этот нож режет траву. И они всегда
возятся с цветами и со всем прочим. Вот там один из них.
Мальчик показал на какой-то загадочный маленький предмет - он
медленно двигался над долиной, занятый чем-то совершенно непонятным, а его
металлическая кожа отбрасывала яркие солнечные зайчики.
Доктор Слоун был поражен. Он и не знал, что существуют такие роботы.
- А это что? - вдруг спросил он.
Ричард повернул голову:
- Это принадлежит семье Фроуликс. Координаты А-3, 23, 461. А то
маленькое остроконечное здание - публичная _д_в_е_р_ь.
Доктор Слоун внимательно смотрел на дом. Неужели снаружи он выглядит
так? Прежде доктору казалось, что дом - это нечто кубическое и очень
высокое.
- Идемте! - крикнул Ричард и побежал вперед.
Доктор Слоун последовал за ним, но более умеренным шагом.
- Ты знаешь тут все дома?
- Почти.
- Где находится дом с координатами А-23, 26, 475? - это был дом
Слоуна, разумеется.
Ричард огляделся.
- Дайте подумать. О, конечно. Я знаю, где он... Видите вон там воду?
- Воду? - доктор Слоун разглядел серебристую линию, извивающуюся
среди зелени.
- Конечно. Настоящая вода. Она течет не переставая, все время. Через
нее можно перейти по камням.
Это скорее похоже на ручей, подумал доктор Слоун. Он изучал
географию, естественно, но только экономическую и культурную. Физическая
география была почти отмершей наукой, ею не интересовался никто, кроме
нескольких специалистов. И все же Слоун знал, что такое реки и ручьи -
теоретически...
Ричард продолжал говорить:
- Как раз за рекой, вон за тем холмом, на котором большая роща, по
другую сторону стоит дом А-23, 26, 475. Это светло-зеленый дом с белой
крышей.
- Неужели? - доктор Слоун был искренне удивлен. Он не знал, что его
дом выкрашен в зеленый цвет.
Какое-то мелкое животное пробежало по траве, спасаясь от
приближающихся ног. Ричард посмотрел ему вслед и пожал плечами.
- Их невозможно поймать. Я пробовал.
Мимо пролетела бабочка, махая желтыми крылышками. Доктор Слоун
проследил за ней глазами.
Отовсюду слышалось чириканье и щебетание, веселое и очень
разноголосое. По мере того, как его слух обострялся, доктор Слоун начал
различать тысячи звуков, и ни один из них не был искусственным.
На землю упала большая тень, быстро приблизившись, она накрыла
Слоуна. Стало прохладнее, и он, вздрогнув, посмотрел вверх.
Ричард сказал:
- Это просто облако. Через минуту оно проплывет дальше. Посмотрите-ка
лучше на эти цветы. Они пахнут.
Сейчас они были в нескольких сотнях ярдов от дома Хэншоу. Облако
ушло, снова сияло солнце. Доктор Слоун посмотрел назад и ужаснулся,
увидев, какое расстояние они прошли. Если они потеряют из виду дом, а
Ричард убежит, сможет ли он, взрослый человек, найти дорогу обратно?
Он отогнал эту мысль и снова стал смотреть на полоску воду, и за нее,
туда, где должен стоять его собственный дом. Слоун с удивлением думал:
"Светло-зеленый?"
Через некоторое время он сказал:
- Ты, должно быть, настоящий исследователь.
Ричард ответил со сдержанной гордостью:
- Когда я иду в школу и возвращаюсь обратно, я всегда стараюсь идти
другой дорогой и увидеть что-нибудь новое.
- Но ведь ты не идешь улицей каждое утро, верно? Иногда, я думаю, ты
пользуешься _д_в_е_р_ь_ю.
- О, конечно.
- Почему ты поступаешь именно так, Ричард? - доктор Слоун почему-то
был уверен, что все это имело какой-то особый смысл.
Но Ричард разочаровал его. Удивленно подняв брови, он сказал:
- Ну, черт возьми, иногда по утрам идет дождь, и мне приходится
пользоваться _д_в_е_р_ь_ю. Я страшно не люблю этого, но что же делать?
Недели две назад меня застиг дождь, и я... - он автоматически оглянулся, и
голос его понизился до шепота: - простыл, и мама очень расстроилась.
Доктор Слоун вздохнул:
- Ну а сейчас, не вернуться ли нам назад?
На лице Ричарда мелькнуло разочарование:
- А зачем?
- Я подумал, что твоя мама, наверно, ждет нас.
- Наверно. - мальчик неохотно повернул обратно.
Они медленно возвращались к дому, Ричард непринужденно говорил:
- Недавно я написал в школе сочинение о том, как стал бы
путешествовать на каком-нибудь древнем средстве транспорта (слово
"средство" он произнес с величайшим старанием). "Я бы путешествовал на
стратолайнере и смотрел на звезды и облака..." Каким же я был дураком!
- Теперь ты выбрал что-нибудь другое?
- Разумеется. Я бы поехал на автомобиле, и очень тихо. Тогда я увидел
бы все вокруг...
Миссис Хэншоу казалась озабоченной, неуверенной.
- Так вы не думаете, что это ненормально, доктор?
- Необычно - да, но ничего ненормального я здесь не вижу. Ричарду
нравится бывать на свежем воздухе.
- Но почему? Там так грязно, так неприятно.
- Это вопрос вкуса. Сто лет назад наши предки проводили на свежем
воздухе большую часть времени. Даже сегодня, смею сказать, существуют
миллионы африканцев, которые никогда не видели _д_в_е_р_и.
- Но Ричард всегда учили вести себя так, как подобает достойному
жителю района А-3, - с гневом сказала миссис Хэншоу. Он ведь не африканец,
боже упаси, и... и в конце концов не предок...
- В этом-то и заключается часть проблемы, миссис Хэншоу. Мальчик
чувствует потребность выйти на свежий воздух, но знает, что этого нельзя
делать. Он стыдится говорить об этом с вами или со своей учительницей. Он
уходит в себя, а это опасно.
- Как же нам переубедить его?
Доктор Слоун уверенно сказал:
- И не пытайтесь. Лучше направьте его активность в определенное
русло. В тот день, когда сломалась ваша _д_в_е_р_ь, он был вынужден выйти
на улицу и обнаружил, что там ему нравится. Ричард использовал хождение в
школу и обратно как предлог для того, чтобы повторить это первое волнующее
впечатление. Теперь предположим, что вы согласитесь выпускать его из дома
на два часа по субботам и по воскресеньям. Ричард поймет, что на улицу
можно выходить и без определенной цели. Вам не кажется, что после этого он
охотно будет пользоваться _д_в_е_р_ь_ю, направляясь в школу и возвращаясь
обратно? Я думаю, что это в корне решит проблему.
- Но тогда положение вещей остается таким же? Какой в этом смысл?
Станет ли мой сын когда-нибудь снова нормальным?
Доктор Слоун поднялся:
- Миссис Хэншоу, он и сейчас абсолютно нормален. Но сейчас он вкушает
радости запретного плода. Если вы ему поможете, покажете, что вы не
против, это немедленно потеряет кое-что из своей привлекательности. затем,
став старше, он начнет яснее понимать, чего от него ожидает и требует
общество. Он научится подчиняться. В конце концов во всех нас дремлет
бунтарь, но стремление к бунту, обычно, угасает по мере того, как мы
стареем и устаем. Конечно, если это стремление неразумно подавляют,
возможен психологический взрыв. Не делайте подобной ошибки. С Ричардом все
будет в порядке.
Слоун пошел к _д_в_е_р_и.
Миссис Хэншоу спросила:
- А вам не кажется, доктор, что лучше сделать психозондирование?
Он повернулся и, не скрывая раздражения, воскликнул:
- Нет! Определенно нет! В мальчике нет ничего, что говорило бы о
необходимости такого вмешательства. Понимаете? Ничего.
Пальцы Слоуна застыли в дюйме от наборного диска, а выражение лица
стало быстро меняться.
- В чем дело, доктор Слоун? - спросила миссис Хэншоу.
Но он не слышал ее, потому что думал о _д_в_е_р_и, о
психозондировании, об удушающем засильи технологии.
Потом сказал негромко, опуская руку:
- Знаете, сегодня такой прекрасный день, что, мне кажется, лучше
пройтись пешком... - а ноги его уже несли прочь от _д_в_е_р_и...
РИСК
Гипербаза была создана ради этого дня. На галерее центра управления в
порядке, строго определенном протоколом, располагалась группа чиновников,
ученых, технических специалистов и прочих, кого можно было включить в
понятие "персонал". В соответствии со своими разнообразными темпераментами
люди ждали, полные надежд, беспокойства, затаив дыхание, ждали напряженно
или испуганно - ожидали кульминации своих усилий.
Полая внутренность астероида, известного как Гипербаза, стала в эти
дни основным объектом службы безопасности, и меры предосторожности
распространялись на десять тысяч миль. Ни один корабль не мог войти в это
пространство и остаться невредимым. Ни одно сообщение нельзя было
отправить без тщательной проверки.
Примерно в ста милях двигался по орбите маленький астероид. На эту
круговую орбиту вокруг Гипербазы его вывели несколько лет назад. Орбита
представляла собой самую совершенную окружность, какую только можно было
достичь. Астероид имел порядковый номер Н937, но на Гипербазе его называли
только Он. ("Вы сегодня были на нем?"; "Генерал на нем, пусть ему разнесет
голову". Постепенно местоимение достигло статуса слова, которое пишется с
заглавной буквы).
На Нем теперь, когда приближалось время ноль, никого не было. Только
"Парсек", единственный корабль такого типа в истории человечества.
Лишенный экипажа, он лежал, готовый отправиться в непостижимое.
Джералд Блейк, один из умных молодых людей, специализировавшийся в
области исследования эфира и заработавший право размещаться в первом ряду,
пощелкал своими большими пальцами, потом вытер вспотевшие ладони о
безупречный белый халат и мрачно спросил:
- А почему не обратились к генералу или к ее милости вон там?
Найджел Ронсон, из "Интерпланетари Пресс" мельком взглянул туда, где
размещались генерал-майор Ричард Каллнер и неприметная женщина, почти
затерявшаяся за блеском мундира генерала. Он ответил:
- Я обратился бы к ним, но меня интересуют новости.
Ронсон - короткий пухлый человечек. Волосы его тщательно подстрижены
в короткой прическе, рубашка с открытым воротником, брюки едва достигают
лодыжек. Он старательно имитирует внешность газетчика, каким его
представляет телевидение. Тем не менее это очень способный репортер.
Блейк коренаст, темная линия волос почти не оставляет места для лба,
но мозг у него острый, а пальцы сильные. Он сказал:
- Все новости у них.
- Вздор! - ответил Ронсон. - У Каллнера ничего нет под этим золотым
мундиром. Разденьте его, и обнаружите всего лишь конвейер, способный
передавать приказы вниз и отчеты вверх.
Блейк едва не улыбнулся, но подавил это желание.
- А как насчет мадам доктора?
- Доктор Сьюзан Кэлвин, из "Ю.С.Роботс", - начал репортер. - У этой
женщины на месте сердца гиперпространство, а в глазах жидкий гелий. Она
пройдет сквозь солнце и выйдет с противоположной стороны, окруженная
замороженным пламенем.
Блейк был еще ближе к улыбке.
- А директор Шлосс?
Ронсон бойко заявил:
- Он слишком много знает. Он постоянно разрешает противоречие: как
попытаться раздуть слабый интеллект слушателя и при этом не ослепить его
блеском собственного интеллекта. И обычно кончает тем, что вообще ничего
не говорит.
На этот раз Блейк оскалил зубы.
- А теперь, может, скажете, почему вы выбрали меня?
- Это легко, доктор. Я посмотрел на вас и решил, что вы слишком
некрасивы, чтобы быть глупым, и слишком умны, чтобы упустить возможность
хорошей личной рекламы.
- Напомните мне потом: я вас пну, - сказал Блейк. - Что вы хотите
узнать?
Журналист показал вниз и спросил:
- Эта штука сработает?
Блейк тоже посмотрел вниз и почувствовал легкий озноб, как от
холодного марсианского ветра. Внизу находился огромный телевизионный
экран, разделенный надвое. Одна часть давала общий вид Его. На серой
поверхности Его виден был "Парсек", он слабо блестел в лучах далекого
солнца. На второй половине экрана - контрольная рубка "Парсека". В ней
никого живого. В кресле пилота предмет, отдаленно напоминающий человека.
Ни на мгновение нельзя было забыть, что это всего лишь позитронный робот.
Блейк сказал:
- С точки зрения физики, должно сработать. Робот исчезнет и вернется.
Космос! Эта часть нам удается. Я видел все запуски. Прибыл сюда две недели
спустя после получения диплома в области физики эфира и с тех пор так и
нахожусь здесь, если не считать отпусков. Я был здесь, когда мы послали
железную проволоку к орбите Юпитера и обратно - и получили назад
металлические опилки. Я был здесь, когда отправили мышь, а получили мясной
фарш.
- После этого мы шесть месяцев выравнивали гиперполе. Нам пришлось
выравнивать запаздывания на одну десятитысячную секунды во всех частях
посылаемого предмета. После этого мыши возвращались назад невредимыми.
Помню, как мы праздновали один случай: мышь вернулась живой и прожила еще
десять минут. Теперь они живут так долго, сколько мы о них заботимся.
Ронсон сказал:
- Здорово!
Блейк косо взглянул на него.
- Я сказал: сработает, с точки зрения физики. Возвращающиеся белые
мыши...
- Да?
- Они безмозглые. Нет даже крошечного мышиного рассудка. Не едят.
Приходится их держать на принудительном питании. Не спариваются. Не
бегают. Сидят. Сидят. Сидят. И все. Наконец решили послать шимпанзе. Какое
жалкое зрелище. Шимпанзе слишком близок к человеку, чтобы это легко
вынести. Вернулся кусок мяса, который едва шевелился. Иногда переводил
взгляд и мог почесаться. Выл и сидел в собственных испражнениях, ума не
хватало подвинуться. Кто-то однажды застрелил его, и мы все были
благодарны за это. Говорю вам, парень: ни одно существо, отправившись в
гиперпространство, не вернулось в здравом рассудке.
- Это можно опубликовать?
- Вероятно, после эксперимента. От него ждут очень многого. - Угол
рта Блейка дрогнул.
- А вы нет?
- С роботом у приборов управления? Нет. - Почти автоматически Блейк
вспомнил о происшествии несколько лет назад, когда он был признан виновным
в гибели робота. Он подумал о роботах типа Нестор, который заполнили
Гипербазу, со своими врожденными знаниями и педантизмом. Какой смысл
говорить о роботах? Он не миссионер по натуре.
Ронсон, заполнивший молчание своей болтовней, сказал, сменив жвачку
во рту:
- Не говорите, что вы против роботов. Я всегда считал, что ученые -
единственная группа населения, которая не настроена против роботов.
Терпение Блейка подошло к концу. Он ответил:
- Верно, и в этом-то вся беда. Технология расцветает, приобретя
роботов. Теперь в каждой области нужны роботы. Вам нужна дверная пружина?
Покупайте робота с толстой ногой. Это очень серьезно. - Он говорил
негромко, напряженным голосом, прямо в ухо Ронсону.
Ронсон умудрился высвободить руку. Он сказал:
- Эй, я не робот. Не вымещайте на мне. Я человек. Homo sapiens. Вы
чуть не сломали мне руку. Это доказательство?
Но Блейка уже было не остановить просто шуткой. Он сказал:
- Знаете, сколько времени потрачено на эту систему? Построен робот
общего назначения, он получил приказ. Точка. Я слышал, как отдавали этот
приказ. Коротко и ясно. "Возьми ручку и сильно сожми ее. Сильно потяни к
себе. Сильно! И продолжай держать, пока приборы не подтвердят, что ты
дважды прошел через гиперпространство".
- Во время ноль робот схватит рычаг управления и потянет на себя. Его
руки имеют температуру крови. Как только рычаг займет нужное положение,
тепловое расширение приведет к тому, что контакт замкнется. Если что-то
случится с мозгом во время первого прыжка через гиперпространство,
неважно. Нужно только сохранить положение рычага одно микромгновение, и
корабль тут же вернется назад и гиперполе выключится. Ничего не может
отказать. После этого мы изучим реакции робота и увидим, что происходит.
Ронсон озадаченно посмотрел на него.
- По-моему, это имеет смысл.
- Неужели? - горько спросил Блейк. - А что вы узнаете из мозга
робота? Его мозг позитронный, наш клеточный. У него металлический, у нас
протеиновый. Это не одно и то же. Невозможно сравнивать. Но я убежден, что
на основании того, что узнают от робота - вернее, подумают, что узнали от
робота, - в гиперкосмос отправят человека. Бедняга! Понимаете, дело не в
смерти. Дело в том, что он вернется безмозглым. Если бы видели того
шимпанзе, вы бы поняли, что я имею в виду. Смерть - это чистый конец. Но
так...
Репортер спросил:
- Вы говорили об этом с кем-нибудь?
- Да. Мне ответили то же, что и вы. Сказали, что я настроен против
роботов и это все объясняет. Посмотрите на Сьюзан Кэлвин. Готов ручаться,
что уж она-то не против роботов. Она прилетела с Земли, только чтобы
присутствовать при эксперименте. Если бы за приборами сидел человек, она
бы не побеспокоилась. Но какой прок!
- Эй! - сказал Ронсон. - Не останавливайтесь. Должно быть еще что-то.
- Что именно?
- Вы объяснили насчет робота. Но почему неожиданно такие строгости
контроля?
- Что?
- Послушайте. Вдруг мне не разрешают отправлять сообщения. Вдруг сюда
перестают приходить корабли. Что происходит? Всего лишь еще один
эксперимент. Публика знает о гиперпространстве, о том, что вы здесь
делаете. Почему тогда такие строгости?
Гнев все еще кипел в Блейке, гнев против роботов, против Сьюзан
Кэлвин, против того случая с утраченным роботом в прошлом. Можно сорвать
гнев на этом раздражающем маленьком газетчике с его раздражающими
вопросами.
Он сказал про себя:
- Посмотрим, как он это воспримет.
- Вы на самом деле хотите знать?
- Еще бы!
- Хорошо. Мы никогда не возбуждали такое большое гиперполе и не
пытались отправить предмет такой массы так далеко. Наши эксперименты имели
дело с предметами в миллион раз меньшими. Это значит, что будет возбуждено
гиперполе в миллионы миллионов раз более мощное, чем раньше. И мы не
знаем, что при этом получится
- Как это?
- Теория утверждает, что корабль будет аккуратно перенесен в район
Сириуса и столь же аккуратно вернется назад. Но какой объем пространства
будет перенесен вместе с "Парсеком"? Трудно сказать. Мы недостаточно знаем
о гиперкосмосе. Если наши расчеты хоть немного неточны, вместе с кораблем
может отправиться весь астероид. Корабль может не вернуться в то же место.
Вернется, скажем, в двадцати миллиардах миль отсюда. И есть шанс, что еще
большее пространство будет захвачено переносом.
- Насколько большее? - спросил Ронсон.
- Невозможно ответить. Тут элемент статистической неопределенности.
Поэтому кораблям и не разрешают приближаться. Поэтому не разрешают
передавать сообщения, пока эксперимент не завершится благополучно.
Ронсон с трудом глотнул.
- А если затронет и Гипербазу?
- Есть и такая возможность, - хладнокровно сказал Блейк. - Не очень
большая, иначе тут не было бы директора Шлосса, уверяю вас. Но
математическая вероятность сохраняется.
Журналист взглянул на часы.
- Когда это произойдет?
- Примерно через пять минут. Нервничаете?
- Нет, - ответил Ронсон, но больше вопросов не задавал.
Блейк свесился через ограждение. Шли последние мгновения.
Робот шевельнулся.
При этом движении все наклонились вперед, свет был приглушен, чтобы
яснее стала картина на экранах. Но пока там произошло только это одно
движение. Руки робота приблизились к рычагу.
Блейк ждал, когда истекут последние секунды и робот потянет на себя
рычаг. Он представлял себе множество возможностей, все они одновременно
возникали в его мозгу.
Вначале короткое мерцание, которое означало бы уход корабля и его
возврат. Хотя промежуток времени исключительно мал, возвращение состоится
не точно в то же место, и потому возникнет мерцание. Оно всегда возникает.
Потом, после возвращения, может оказаться, что приборы, выравнивающие
гиперполе по всему кораблю, сработали недостаточно надежно. Робот может
превратиться в металлолом. Весь корабль может превратиться в металлолом.
Или наши расчеты неверны, и корабль вообще не вернется. Или, что еще
хуже, вся Гипербаза отправится вместе с кораблем и не вернется.
Конечно, все может закончиться хорошо. Корабль мелькнет и вернется
невредимым. Робот, с незатронутым мозгом, покинет свое сидение и сообщит
об успешном возвращении первого созданного людьми предмета, улетевшего за
пределы Солнечной системы.
Истекала последняя минута.
Наступила последняя секунда, робот схватил стартовый рычаг и потянул
на себя...
Ничего!
Никакого мерцания. Ничего!
"Парсек" не покинул нормального пространства.
Генерал-майор Каллнер снял офицерскую фуражку, чтобы промокнуть
блестящий лоб, и при этом обнажил лысину, которая сделала бы его на десять
лет старше, если бы такой же эффект уже не вызвало осунувшееся лицо.
Прошел почти час после неудачи эксперимента с "Парсеком", и ничего еще не
было сделано.
- Как это случилось? Как это случилось? Не понимаю.
Доктор Мейер Шлосс, которого в сорок лет называли старейшиной молодой
науки о гиперполях, безнадежно ответил:
- В базовой теории нет ничего сомнительного. Клянусь в этом своей
жизнью. На корабле какое-то механическое повреждение. Больше ничего. - Он
повторял это уже в десятый раз.
- Мне казалось, что все проверено. - И это тоже уже говорили.
- Да, сэр. И все равно... - И это тоже.
Они смотрели друг на друга в кабинете Каллнера, в который был закрыт
доступ всему персоналу. Ни один из них не решался взглянуть на третьего
присутствующего.
Тонкие губы и бледные щеки Сьюзан Кэлвин были лишены выражения. Она
холодно сказала:
- Можете утешаться тем, что я уже говорила. Вряд ли эксперимент
принес бы что-нибудь полезное.
- Не время начинать старый спор, - простонал Шлосс.
- Я не спорю. "Ю.С.Роботс" изготовят робота по указаниям любого
покупателя для использования в рамках закона. Нашу часть мы выполнили. Мы
сообщили вам, что не гарантируем возможности выводов относительно
человеческого мозга на основе данных позитронного мозга. Здесь наша
ответственность кончается. Спорить не о чем.
- Великий космос! - сказал генерал Каллнер тоном, который заставил
потускнеть значение этих слов. - Давайте не обсуждать это.
- А что еще нам делать? - пробормотал Шлосс, который находился на
грани нервного срыва. - Пока не узнаем, что происходит с мозгом в
гиперполе, мы не может двигаться дальше. Мозг робота по крайней мере
способен к математическому анализу. Это старт, начало. И мы попробуем... -
Он дико посмотрел на собеседников. - Но дела не в вашем роботе. Мы не
беспокоимся ни о нем, ни о его позитронном мозге. Черт возьми, женщина...
- Он чуть не сорвался на крик.
Робопсихолог ответила ровным невозмутимым голосом:
- Не нужно истерики. За свою жизнь я была свидетелем многих кризисов,
и ни один не был решен при помощи истерии. Мне нужны ответы на некоторые
вопросы.
Полные губы Шлосса дрожали, глаза ввалились, на их месте виднелись
темные пятна. Он хрипло сказал:
- Вы разбираетесь в физике эфира?
- Это не имеет отношения к делу. Я главный робопсихолог "Ю.С.Роботс".
У руля "Парсека" сидит наш позитронный робот. Как все подобные роботы, он
не продан, а сдан в аренду. У меня есть право требовать информации о любом
эксперименте, в котором принимает участие робот.
- Поговорите с ней, Шлосс, - рявкнул генерал Каллнер. - Она... с ней
все в порядке.
Доктор Кэлвин взглянула на генерала, который присутствовал в случае с
пропавшим роботом и поэтому не мог недооценивать ее. (Шлосс в то время
болел, а пересказ не так убедителен, как личный опыт).
- Спасибо, генерал, - сказала она.
Шлосс беспомощно перевел взгляд с одного на другого и спросил:
- Что вы хотите знать?
- Очевидно, первый мой вопрос: в чем же ваша проблема, если не в
роботе?
- Проблема совершенно очевидна. Корабль не сдвинулся. Вы сами этого
не видели? Ослепли?
- Я хорошо вижу. Но не понимаю, почему вы впадаете в панику от
механического повреждения. Разве у вас не бывает отказов оборудования?
Генерал пробормотал:
- Дело в стоимости. Корабль дьявольски дорог. Мировой Конгресс...
ассигнования... - Он смолк.
- Корабль на месте. Небольшой ремонт и поправки не вызовут
неприятностей.
Шлосс взял себя в руки. У него было выражение человека, который
схватил свою душу обеими руками, потряс ее и поставил на ноги. В голосе
его зазвучало даже терпение.
- Доктор Кэлвин, когда я говорю о механическом повреждении, я имею в
виду реле, в которое попала песчинка, линию связи, нарушенную комком
грязи, транзистор, вышедший из строя из-за мгновенного повышения
температуры. И десяток других возможностей. Сотни возможностей. И любая из
них может оказаться временной. Их действие может прекратиться в любое
мгновение.
- Значит, в любой момент "Парсек" может переместиться в
гиперпространстве и снова вернуться.
- Совершенно верно. Теперь вы понимаете?
- Нет. Разве не этого вы хотите?
Шлосс сделал движение, как будто обеими руками хотел схватить себя за
волосы и потянуть. Он сказал:
- Вы не специалист в области эфира.
- Это лишает вас дара речи, доктор?
- Корабль настроен на прыжок, - с отчаянием сказал Шлосс, -
относительно гравитационного центра галактики. Возврат должен произойти в
то же самое место с учетом движения Солнечной системы. За час, который
прошел после неудачи, Солнечная система значительно переместилась.
Первоначальная настройка сбита. Обычные законы движения неприменимы к
гиперпространству, и нам потребуется неделя расчетов, чтобы определить
новые параметры.
- Вы хотите сказать, что если сейчас корабль двинется, то вернется в
какой-то непредсказуемый пункт в тысячах миль отсюда?
- Непредсказуемый? - Шлосс дико улыбнулся. - Да, можно сказать и так.
"Парсек" может оказаться в туманности Андромеды или в центре Солнца. Во
всяком случае мы его больше не увидим.
Сьюзан Кэлвин кивнула.
- Итак, ситуация такова. Если корабль исчезнет - а это может
произойти в любую минуту, - вместе с ним исчезнут несколько миллиардов
долларов налогоплательщиков, и вас обвинят в... плохой работе.
Генерал-майор Каллнер не мог бы подпрыгнуть сильнее, даже если бы ему
в основание воткнули булавку.
Робопсихолог продолжала:
- Значит, каким-то образом нужно вывести из действия механизм
гиперполя на корабле, и как можно скорее. Что-нибудь выключить,
высвободить, разъединить. - Она как будто говорила сама с собой.
- Не так просто, - сказал Шлосс. - Не могу это полностью объяснить,
так как вы не специалист. Все равно что попытаться прекратить подачу
электроэнергии, разрезав садовыми ножницами провод высокого напряжения.
Это может быть опасно. Это будет опасно.
- Вы хотите сказать, что любая попытка вмешаться может запустить
корабль в гиперпространство?
- Непродуманная попытка, вероятно, приведет к этому. Гиперсилы не
ограничены скоростью света. Вероятно, у них вообще нет ограничения
скорости. Это делает положение очень трудным. Единственный разумный способ
- выяснить причину неудачи и разработать безопасный способ отключения
поля.
- И как вы предлагаете это сделать, доктор Шлосс?
Шлосс сказал:
- Мне кажется, единственная возможность - послать на корабль роботов
типа Нестор...
- Нет! Не говорите глупости! - прервала его Сьюзан Кэлвин.
Шлосс холодно ответил:
- Несторы знакомы с физикой эфира. Они идеально...
- Это не предмет для обсуждения. Без моего разрешения вы не имеете
права использовать наших позитронных роботов. А я такого разрешения не
дам.
- Какая же альтернатива?
- Вы должны послать одного из ваших инженеров.
Шлосс яростно покачал головой.
- Невозможно. Слишком велик риск. Если мы потеряем корабли и
человека...
- Тем не менее Нестора вы не получите. И вообще никакого робота.
Генерал сказал:
- Я... я должен связаться с Землей. Всю проблему нужно передать на
высший уровень.
Сьюзан Кэлвин резко ответила ему:
- На вашем месте я не стала бы этого делать. Вы отдаетесь на милость
правительства, не предлагая никакого собственного плана действий. Ничего
хорошего для вас из этого не получится, я уверена.
- Но что же делать? - Генерал снова воспользовался своим носовым
платком.
- Пошлите человека. Другого выхода нет.
Шлосс побледнел до болезненной серости.
- Легко сказать: пошлите человека. Но кого?
- Я обдумывала эту проблему. Здесь есть молодой человек - его зовут
Блейк, я с ним встречалась во время предыдущего посещения Гипербазы.
- Доктор Джералд Блейк?
- Кажется, да. Он тогда был холост. А сейчас?
- По-прежнему.
- Тогда я предлагаю, чтобы его вызвали сюда, скажем, через пятнадцать
минут, а тем временем я просмотрю его данные.
Она спокойно приняла на себя руководство ситуацией, и ни генерал
Каллнер, ни Шлосс и не подумали с ней спорить.
Блейк видел Сьюзан Кэлвин во время ее второго посещения Гипербазы
только на удалении. И не пытался сократить это расстояние. Теперь,
вызванный к ней, он смотрел на нее с отвращением. Он едва заметил
присутствовавших тут же генерала Каллнера и доктора Шлосса.
Он вспомнил, как в последнюю встречу она подвергла его вскрытию из-за
утраченного робота.
Холодные серые глаза доктора Кэлвин смотрели прямо в горячие карие
глаза Блейка.
- Доктор Блейк, - сказала она, - я полагаю, вы правильно оцениваете
ситуацию.
Блейк ответил:
- Да.
- Что-то нужно сделать. Корабль стоит слишком дорого, чтобы можно
было его потерять. Результатом было бы, вероятно, окончание работы над
проектом.
Блейк кивнул.
- Я думал об этом.
- Надеюсь, вы также догадываетесь, что кому-то нужно отправиться на
борт "Парсека", выяснить, что там случилось, и... устранить эту причину.
Наступило недолгое молчание. Блейк хрипло спросил:
- Какой дурак за это возьмется?
Каллнер нахмурился и посмотрел на Шлосса, который прикусил губу и ни
на кого не смотрел.
Сьюзан Кэлвин сказала:
- Конечно, существует вероятность случайной активации гиперполя, и
корабль в таком случае окажется вне пределов нашей досягаемости. С другой
стороны, он может вернуться в пределы Солнечной системы. В этом случае не
пожалеют никаких средств и усилий, чтобы вернуть человека и корабль.
Блейк заметил:
- Поправка. Идиота и корабль!
Сьюзан Кэлвин не обратила внимания на его слова. Она продолжала:
- Я попросила генерала Каллнера поручить эту работу вам. Вы должны
этим заняться.
Никакой паузы. Спокойным голосом Блейк ответил:
- Леди, я не вызываюсь добровольцем.
- На Гипербазе десятки людей, обладающих специальными знаниями для
такого задания. На основании нашего прежнего знакомства я выбрала вас. Вы
выполните эту работу с сознанием...
- Нет. Я не даю согласия.
- У вас нет выбора. Это на вашей ответственности.
- На моей ответственности? Почему это на моей?
- Потому что вы лучше всех для этого подходите.
- Вы понимаете, как это рискованно?
- Наверно, да, - сказала Сьюзан Кэлвин.
- Ничего вы не понимаете. Вы не видели шимпанзе. Послушайте, когда я
сказал "идиот и корабль", я не выражал свое мнение. Я сообщил вам факт. Я
могу рискнуть жизнью, если необходимо. Без удовольствия, конечно, но
рискну. Но рисковать потерей рассудка, рисковать провести всю жизнь в
безмозглом животном состоянии - этим я рисковать не могу. Все.
Сьюзан Кэлвин задумчиво взглянула на потное покрасневшее лицо
молодого инженера.
Блейк закричал:
- Пошлите робота, пошлите одного из ваших НС-2!
Глаза психолога холодно блеснули. Она ответила рассудительно:
- Да, доктор Шлосс предлагал это. Но роботы НС-2 предоставлены моей
фирмой в аренду, они не проданы. Каждый из них стоит миллионы долларов. Я
представляю компанию и считаю, что они слишком дороги, чтобы рисковать ими
в таком деле.
Блейк поднял руки. Прижал сжатые кулаки к груди, с видимым усилием
пытаясь успокоиться.
- Вы говорите мне... говорите, что хотите послать меня вместо робота,
потому что робот дороже.
- Да, в конце концов в этом дело.
- Доктор Кэлвин, - сказал Блейк, - раньше я увижу вас в аду.
- Ваше утверждение может осуществиться почти буквально, доктор Блейк.
Генерал Каллнер подтвердит, что вам был отдан приказ выполнить это
поручение. Здесь действуют военные законы, как я поняла. Вы отказываетесь
выполнять приказ и будете преданы суду трибунала. Такое преступление
означает тюрьму на Меркурии, а это очень близко к аду, если мне вздумается
вас там навестить. Впрочем, я туда не прилечу. С другой стороны, если вы
согласитесь отправиться на борт "Парсека" и выполните там нужную работу,
это сыграет решающую роль в вашей дальнейшей карьере.
Блейк яростно смотрел на нее.
Сьюзан Кэлвин сказала:
- Дайте ему пять минут подумать, генерал Каллнер, и готовьте корабль.
Работники службы безопасности вывели Блейка из комнаты.
Джералду Блейку было холодно. Тело его двигалось так, будто не
принадлежало ему. Как будто он смотрел на себя из какого-то далекого
безопасного места, видел, как он садится на корабль, чтобы направиться на
астероид, на "Парсек".
Он не мог себе поверить. Неожиданно наклонил голову и сказал:
- Я пойду.
Но почему?
Он самому себе никогда не казался героем. Почему же тогда? Отчасти,
конечно, из-за угрозы тюрьмы на Меркурии. Отчасти из-за нежелания
выглядеть трусом в глазах тех, кто его знал, - этой глубочайшей трусости,
которая стоит за половиной храбрых поступков во всем мире.
Но все-таки главное в другом.
На пути к кораблю Блейка на мгновение остановил Ронсон из
"Интерпланетари Пресс". Блейк посмотрел на раскрасневшееся лицо Ронсона и
спросил:
- Что вам нужно?
Ронсон протараторил:
- Слушайте, когда вернетесь, мне нужны эксклюзивные права. Любая
плата, какую запросите... все, что захотите...
Блейк оттолкнул его и пошел дальше.
Экипаж корабля состоял из двух человек. Они с ним не разговаривали. И
даже не смотрели на него. Блейку было все равно. Они сами страшно
испуганы, их корабль приближался к "Парсеку", как котенок обходит стороной
первую увиденную им в жизни собаку. Он обойдется и без них.
Перед ним оставалось только одно лицо. Искусственная решимость на
лице генерала Каллнера и лицо Шлосса тут же исчезли из сознания. Видел он
только невозмутимое лицо Сьюзан Кэлвин. Ее спокойное отсутствие выражения.
Он смотрел в темноту, уже поглотившую Гипербазу...
Сьюзан Кэлвин! Доктор Сьюзан Кэлвин! Робопсихолог Сьюзан Кэлвин!
Робот, принявший внешность женщины!
Каковы ее три закона, подумал он. Первый закон: ты должен защищать
роботов всеми силами души и сердца. Второй закон: ты должен соблюдать
священные интересы "Ю.С.Роботс", если они не противоречат Первому закону.
Третий закон: о людях ты должен думать только в том случае, если это не
противоречит Первому и Второму законам.
Была ли она когда-нибудь молода, свирепо думал он. Испытывала ли хоть
однажды какие-то эмоции?
Космос! Как он хочет что-нибудь сделать... сорвать это невозмутимое
застывшее выражение с ее лица.
И он сделает это!
Клянусь звездами, я это сделаю. Если только выйдет из этого дела в
здравом рассудке, он растопчет ее, а с нею и ее компанию и весь этот
выводок роботов. Именно эта мысль двигала им больше, чем страх тюрьмы или
желание не уронить себя в глазах других. Эта мысли почти лишила его
страха. Почти.
Один из пилотов, не оглядываясь, сказал ему:
- Можете прыгнуть отсюда. Осталось полмили.
Блейк горько спросил:
- Вы не сядете?
- Нам строго приказано не делать этого. Вибрация от посадки может...
- А вибрация от моего приземления?
Пилот ответил:
- Я выполняю приказ.
Блейк больше ничего не сказал, он надел костюм и подождал, пока
откроют шлюз. Справа к металлическому костюму была прочно прикреплена
сумка с инструментами.
Когда он уже проходил в шлюз, ожили микрофоны в шлеме.
- Удачи, доктор.
Потребовалось несколько мгновений, чтобы он сообразил, что это пилоты
корабля.
- Спасибо, - неловко, почти обиженно ответил Блейк.
И оказался в космосе, медленно поворачиваясь, после того как слегка
вбок оттолкнулся от борта корабля.
Он видел ждущий его "Парсек"; глядя между ногами в момент поворота,
видел выхлопы двигателей корабля, который привез его сюда.
Он один! Космос, как он одинок!
Был ли кто другой в истории человечества так одинок?
Поймет ли он, вдруг подумал Блейк, если что-нибудь случится? Успеет
ли осознать? Почувствует ли, как гаснет его разум?
Или это произойдет неожиданно, как удар силового ножа?
В любом случае...
Он ни на мгновение не забывал шимпанзе, с пустым взглядом, с дрожью
безмозглого ужаса.
Астероид теперь находился в двадцати футах под ним. Он абсолютно
равномерно плыл в пространстве. Если не считать деятельности человека, ни
одна песчинка не шевельнулась на Нем за астрономический период времени.
В абсолютной неподвижности Его какая-то пылинка вывела из строя
рабочий механизм на борту "Парсека", частичка грязи остановила какую-то
подвижную деталь.
Может быть, нужна лишь слабая вибрация, легкая дрожь от встречи массы
с массой, чтобы освободить эту движущуюся часть, вернуть ее в действие,
вызвать гиперполе, раскрыться, как перезревшая роза.
Его тело вот-вот коснется Его, и Блейк подобрался в попытке коснуться
полегче. Он вообще не хочет прикасаться к астероиду. По коже поползли
мурашки.
Астероид все ближе.
Вот... вот...
Ничего!
Только прикосновение к астероиду, медленно возрастающее давление -
результат воздействия двухсот пятидесяти фунтов (он сам плюс костюм),
обладающих инерцией, но не весом.
Блейк медленно открыл глаза и увидел звезды. Солнце как сверкающий
шарик, его свет затемнен поляризующим щитком шлема. Звезды относительно
слабы, но расположение их прежнее. Значит, он по-прежнему в Солнечной
системе. Он даже видит Гипербазу - маленький тусклый полумесяц.
Неожиданно он застыл, услышав в микрофоне голос. Это был Шлосс.
Шлосс сказал:
- Мы вас видим, доктор Блейк. Вы не одни!
Блейк мог бы рассмеяться над этими словами, но он только ответил
негромко и четко:
- Отключитесь. Вы отвлекаете меня.
Пауза. Снова голос Шлосса, более успокоительный:
- Если вы расскажете о своих наблюдениях, это снимет напряжение.
- Получите информацию, когда я вернусь. Не раньше. - Он сказал это
горько, его одетые в металл пальцы двинулись к контрольной панели на
груди, он отключил радио. Пусть теперь говорят в пустоту. У него свои
планы. Если он выберется отсюда в здравом уме, это будет его шоу.
Он с бесконечной осторожностью встал. Слегка покачнулся невольно,
обманутый почти полным отсутствием тяготения: бесконечная серия нарушений
равновесия качала его из стороны в сторону. На Гипербазе действует поле
псевдотяготения. Блейк удивился, что помнит об этом и может оценить
отсутствие этого удобства.
Солнце исчезло за утесом. Звезды заметно двигались по небу: астероид
оборачивался вокруг своей оси за час.
С того места, где он стоял, Блейк видел "Парсек"; теперь он медленно
двинулся к нему, осторожно, чуть не на цыпочках. (Никакой вибрации.
Никакой вибрации. Эти слова все время возникали в мозгу).
Не успев оценить пройденное расстояние, он оказался рядом с кораблем.
Стоял у ряда колец, ведущих к входному люку.
Тут он остановился.
Корабль выглядит совершенно нормально. По крайней мере он ясно видит
стальные выступы на трети высоты и второе кольцо таких же выступов выше.
Может, именно в данный момент они начинают создавать гиперполе.
Странное желание протянуть руку и коснуться одного из них охватило
Блейка. Один из тех иррациональных импульсов, подобно мысли "А что если я
прыгну?", которая приходит в голову каждому глядящему с верхнего этажа
высокого здания.
Блейк перевел дыхание, вытянул руки, расправил пальцы и легко, очень
легко коснулся корабля.
Ничего!
Он схватил нижнее кольцо и осторожно подтянулся. Хотел бы он иметь
такой же опыт работы при нулевой гравитации, как у строителей. Нужно
приложить точное количество силы, чтобы преодолеть инерцию и потом
остановиться. Если потянуть хоть на секунду дольше, потеряешь равновесие и
ударишься о борт корабля.
Он поднимался медленно, на руках, ноги раскачивались направо и
налево.
Десять ступенек, и его пальцы застыли над контактом, который
открывает внешний люк. Предохранитель - маленькое зеленое пятно.
Снова он заколебался. Впервые ему предстоит воспользоваться энергией
корабля. Он мысленно увидел диаграмму распределения силовых полей. Если он
коснется контакта, энергия корабля сдвинет массивную металлическую крышку
наружного люка.
Итак?
Что пользы? Он не знает, что случилось, не знает, какой эффект
вызовет использование энергии. Он вздохнул и коснулся контакта.
Беззвучно, ровно, спокойно отодвинулась часть борта корабля. Блейк
еще раз взглянул на дружественные созвездия (они не изменились) и вошел в
мягко освещенное помещение. Внешний люк закрылся за ним.
Еще один контакт. Нужно открыть внутренний люк. Снова он остановился
в нерешительности. Давление в корабле чуть заметно снизится, как только
откроется внутренний люк, потребуются секунды, чтобы корабельные
электролизеры восстановили давление.
Что же?
Он снова вздохнул, медленнее на это раз (кожа от страха уже стала
мозолью) и коснулся контакта. Внутренний люк открылся.
Он вошел в пилотскую рубку "Парсека", сердце его дрогнуло; первое,
что он увидел, обзорный экран, усеянный звездами. Он заставил себя
посмотреть на них.
Ничего!
Видна Кассиопея. Созвездия выглядят как обычно, он внутри "Парсека".
Почему-то ему казалось, что худшее позади. Он зашел так далеко и остался в
Солнечной системе, сохранил свой разум. Он чувствовал, как к нему
возвращается прежняя уверенность.
В "Парсеке" стояла почти сверхъестественная тишина. Блейк в своей
жизни побывал на многих кораблях, и там всегда слышны были звуки жизни:
хотя бы шорох ног или негромкий напев в коридоре. Здесь тишину нарушал,
казалось, только звук биения его сердца.
Робот сидел в кресле пилота спиной к нему. Он никак не реагировал на
появление Блейка.
Блейк оскалил зубы в свирепой улыбке и резко сказал:
- Отпусти рычаг! Встань! - Звук его собственного голоса громом
прозвучал в тесном помещении.
Он слишком поздно испугался, что вибрация от его голоса нарушит
равновесие, но звезды на экране оставались неподвижны.
Робот, конечно, не пошевелился. Он теперь не получал никаких
ощущений. Он не ответил бы даже на Первый закон. Застыл на бесконечной
середине того, что должно было быть почти мгновенным процессом.
Блейк вспомнил, какой приказ получил робот. Не должно было быть
никакого непонимания: "Возьми ручку и сильно сожми ее. Сильно потяни к
себе. Сильно! И продолжай держать, пока приборы не подтвердят, что ты
дважды прошел через гиперпространство".
Что ж, он еще ни разу не прошел через гиперпространство.
Блейк осторожно придвинулся к роботу. Тот сидел, зажав рычаг меж
колен. Стартовый механизм был почти на месте. Температура рук робота
достаточна, чтобы сработала термопара и замкнулся контакт. Блейк
автоматически взглянул на термометр на приборной доске. Температура рук
робота, как и должно быть, 37 градусов по Цельсию.
Блейк сардонически подумал:
- Отлично. Я один с этой машиной и ничего не могу сделать.
Больше всего ему хотелось бы схватить лом и разбить эту штуку. Мысль
эта ему понравилась. Он представил себе ужас на лице Сьюзан Кэлвин (если
можно растопить лед ее лица, то только ужасом от разбитого робота).
Подобно всем позитронным роботам, этот принадлежит "Ю.С.Роботс", он там
был сделан, там испытан.
Насладившись воображаемой местью, Блейк протрезвел и осмотрел
корабль.
Пока он ни на шаг не продвинулся к цели.
Блейк медленно снял костюм. Осторожно положил на полку. Осторожно
прошелся по помещениям, посматривая на гиператомные моторы, следя за
кабелями, осматривая реле полей.
Ни к чему не притрагивался. Существуют десятки возможностей
дезактивировать гиперполе, но любой из них может привести к катастрофе,
если он хотя бы приблизительно не установит, в чем ошибка, и не будет
руководствоваться этим.
Он снова оказался у контрольной панели и, раздраженный неподвижностью
робота, воскликнул:
- Скажи, что произошло?
Ему хотелось наброситься на механизмы. Разбить их и покончить с этим.
Он подавил этот импульс. Если потребуется неделя, он потратит ее, чтобы
найти точное место действия. Ради доктора Кэлвин и его планов относительно
нее.
Он медленно повернулся, задумавшись. Все в корабле, начиная от самого
двигателя и кончая каждым рычажком, было тщательно проверено и испытано на
Гипербазе. Почти невозможно представить себе, чтобы что-нибудь вышло из
строя. Нет на борту ни одного предмета...
Впрочем, да, конечно. Робот! Он был испытан "Ю.С.Роботс", а там,
дьявол сожги их шкуры, как будто компетентные специалисты.
Как это обычно говорят: робот любую работу выполнит лучше.
Таково естественное предположение, основанное отчасти на массовой
рекламной кампании "Ю.С.Роботс". Там могут сделать робота, который лучше
человека подходит для любой определенной цели. Не "как человек", а "лучше
человека".
Блейк сосредоточенно смотрел на робота, и на его лице под низким лбом
появилось выражение крайнего изумления и отчаянной надежды.
Он приблизился и обошел робота. Смотрел на его руки, которые держали
рычаг, застыли так навсегда, если только корабль не подпрыгнет или не
иссякнет внутренняя энергия самого робота.
Блейк перевел дыхание.
- Вот это да!
Он отошел и задумался. Потом сказал:
- Так должно быть.
Включил корабельное радио. Направленный луч держал в фокусе
Гипербазу. Блейк рявкнул в микрофон:
- Эй, Шлосс!
Шлосс мгновенно отозвался:
- Великий космос, Блейк...
- Неважно! - резко оборвал его Блейк. - Не время для речей. Просто
хотел убедиться, что вы смотрите.
- Да, конечно. Все смотрим. Послушайте...
Блейк выключил радио. Улыбнулся прямо в телекамеру в пилотской рубке
и выбрал такую часть гипермеханизма, которая будет видна. Он не знал,
сколько людей увидят рубку. Может, только Каллнер, Шлосс и Сьюзан Кэлвин.
А может, весь персонал. Во всяком случае им будет на что посмотреть.
Он решил, что реле номер три подходит для его целей. Оно помещается в
углублении, закрытом гладкой панелью. Блейк порылся в инструментальной
сумке, достал специальный инструмент для расшития швов. Отодвинул дальше
свой костюм (к нему была прикреплена сумка) и подошел к реле.
Не обращая внимания на легкий зуд возбуждения, приложил инструмент в
трех местах вдоль холодного шва. Силовое поле инструмента действовало
быстро и бесшумно, рукоять слегка нагрелась под напором энергии. Панель
сдвинулась в сторону.
Он быстро, почти непроизвольно, взглянул на корабельный экран. Звезды
выглядят нормально. И он сам чувствует себя нормально.
Это последнее подтверждение. Он поднял ногу и с размаху опустил на
тонкий механизм реле.
Раздался звон стекла, металл изогнулся, закапала ртуть.
Блейк тяжело дышал. Он снова включил радио.
- Смотрите, Шлосс?
- Да, но...
- Докладываю: гиперполе на борту "Парсека" дезактивировано. Можете
забирать меня отсюда.
Покидая "Парсек", Блейк не чувствовал себя героем, но тем не менее
оказался им. Те же пилоты, что привезли его на маленький астероид, явились
за ним. На этот раз они сели. Они хлопали его по спине.
Когда корабль прилетел, его поджидал весь персонал, Блейка
приветствовали. Он помахал толпе рукой и улыбнулся, как полагается герою,
но никакого торжества не испытывал. Пока нет. Только предчувствие.
Торжество придет позже, когда он встретится с Сьюзан Кэлвин.
Он задержался, прежде чем спуститься с корабля. Поискал ее и не
нашел. Генерал Каллнер ждал здесь, вся его солидность вернулась к нему, на
лице застыло выражение одобрения. Мейер Шлосс нервно улыбался ему. Яростно
махал рукой Ронсон из "Интерпланетари пресс". Сьюзан Кэлвин не было видно.
Спустившись, он отстранил Каллнера и Шлосса.
- Сначала мне нужно умыться и поесть.
Он не сомневался, что по крайней мере сейчас может диктовать условия
генералу и всем остальным.
Работники службы безопасности проложили ему проход. Он принял ванну и
спокойно поел в одиночестве, которое сам себе навязал. Потом пригласил
Ронсона и немного поговорил с ним. Подождал звонка Ронсона, после чего
заметно расслабился. Все получилось гораздо лучше, чем он ожидал. Сама
неудача с запуском корабля сыграла ему на руку.
Наконец он позвонил в кабинет генерала и приказал провести совещание.
Именно так: приказал. И генерал Каллнер ответил:
- Да, сэр.
Они снова были вместе. Джералд Блейк, Каллнер, Шлосс - даже Сьюзан
Кэлвин. Но теперь доминировал Блейк. Робопсихолог, как всегда, с
неподвижным лицом, абсолютно не реагирующая на его успех, тем не менее
казалась непривычно не в центре внимания.
Доктор Шлосс осторожно грыз ноготь. Он осторожно начал:
- Доктор Блейк, мы очень благодарны вам за вашу храбрость, за ваш
успех. - И тут же добавил: - Однако было неблагоразумно разбивать реле
ногой... вряд ли такие действия могут принести успех.
Блейк ответил:
- Это действие вряд ли могло не привести к успеху. Видите ли (бомба
номер один), к этому времени я уже знал, что произошло.
Шлосс вскочил.
- Да? Вы уверены?
- Отправляйтесь туда сами. Сейчас это безопасно. Я скажу вам, куда
посмотреть.
Шлосс снова медленно сел. Генерал Каллнер с энтузиазмом подхватил:
- Если правда, то отлично.
- Правда, - сказал Блейк. Он посмотрел на Сьюзан Кэлвин, которая
молчала.
Блейк наслаждался ощущением власти. Он взорвал бомбу номер два,
сказав:
- Кончено, виноват робот. Вы слышите, доктор Кэлвин?
Сьюзан Кэлвин заговорила впервые.
- Слышу. Кстати, я ожидала этого. Это единственная часть оборудования
на борту корабля, которая не была проверена на Гипербазе.
На мгновение Блейк оторопел. Потом сказал:
- Но вы ничего об этом не говорили.
Доктор Кэлвин ответила:
- Как несколько раз сказал доктор Шлосс, я не специалист в области
физики эфира. Моя догадка легко могла оказаться неверной. Я не имела права
вырабатывать у вас предубеждение перед началом дела.
- Хорошо. А вы случайно не знаете, что именно не сработало?
- Нет, сэр.
- Но почему, ведь робот лучше человека? В этом-то вся беда. Не
странно ли, что дело в самой специфике "Ю.С.Роботс"? Как я понял, там
делают роботов, которые лучше людей.
Он бил ее словами, но она не клюнула на приманку.
Напротив, она вздохнула.
- Мой дорогой доктор Блейк. Я не отвечаю за лозунги нашего рекламного
отдела.
Блейк снова оторопел. Нелегко иметь дело с этой женщиной, Кэлвин. Он
сказал:
- Ваши люди собрали робота, который должен был заменить человека у
приборов "Парсека". Он должен был потянуть рычаг на себя, поместить его в
нужное положение и дать своим рукам нагреть его, чтобы замкнуть контакт.
Просто, доктор Кэлвин?
- Достаточно просто, доктор Блейк.
- И если бы робот не был сделан лучше человека, он бы справился с
заданием. К несчастью, "Ю.С.Роботс" считает, что робот должен быть лучше
человека. Роботу приказали сильно потянуть рычаг на себя. Это слово было
повторено, усилено, подчеркнуто. И робот сделал то, что ему велели. Но
беда в одном. Он в десять раз сильнее обычного человека, на которого
рассчитан этот рычаг.
- Вы хотите сказать...
- Я говорю, что рычаг прогнулся. Он прогнулся таким образом, что не
доставал до контакта. Когда рука робота нагрела микропару, контакт не
замкнулся. - Он улыбнулся. - Это не просто ошибка одного робота, доктор
Кэлвин. Это символ неудачи самой идеи робота.
- Послушайте, доктор Блейк, - ледяным голосом сказала Сьюзан Кэлвин,
- вы пытаетесь привнести логику в психологию миссионера. Робот снабжен не
только грубой силой, но и соответствующим интеллектом. Если бы люди,
дававшие ему приказ, использовали количественные оценки, а не глупое слово
"сильно", этого бы не случилось. Если бы они сказали: "Приложи усилие в
пятьдесят пять фунтов", все прошло бы хорошо.
- Вы хотите сказать, что виноват не робот, а некомпетентность и
неразумность людей, - сказал Блейк. - Уверяю вас, люди на Земле посмотрят
на это иначе, они не захотят прощать "Ю.С.Роботс". Вашу фирму ожидает
крах.
Генерал-майор Каллнер вернувшимся к нему властным голосом быстро
сказал:
- Подождите, Блейк, все, что произошло, закрытая информация.
- В сущности, - неожиданно вмешался Шлосс, - ваша теория еще не
проверена. Мы пошлем на корабль группу и все обследуем. Может, совсем не
робот виноват.
- Вы позаботитесь, чтоб они что-нибудь обнаружили, верно? Боюсь, люди
не поверят вашей заинтересованной группе. К тому же мне еще кое-что нужно
вам сказать. - Он подготовил бомбу номер три и сказал: - Я подаю в
отставку. Увольняюсь.
- Почему? - спросила Сьюзан Кэлвин.
- Потому что, как вы сказали, доктор Кэлвин, я миссионер, - улыбаясь,
ответил Блейк. - И у меня есть миссия. Я чувствую себя обязанным сказать
людям Земли, что развитие роботов достигло такого пункта, когда
человеческая жизнь ценится меньше жизни робота. Теперь можно человеку
приказать идти в опасность, потому что нельзя рисковать жизнью робота. Я
считаю, земляне должны узнать об этом. Многие люди не доверяют роботам.
"Ю.С.Роботс" еще не получила законного права использовать роботов на
Земле. Мне кажется, доктор Кэлвин, что то, что я скажу, решит все дело.
Вы, доктор Кэлвин, и ваша компания, и ваши роботы будете выброшены из
Солнечной системы.
Блейк знал, что предупреждает ее; он вооружает ее, но отказаться от
этой сцены не мог. С того момента как он вылетел на "Парсек", он жил в
ожидании этой минуты и не мог от нее отказаться.
Он наслаждался мгновенным блеском глаз Сьюзан Кэлвин, слабой окраской
ее щек. Подумал:
- Ну, как вы себя чувствуете, мадам ученая?
Каллнер сказал:
- Вам не будет разрешено уйти в отставку, Блейк. Вам не будет
разрешено...
- А как вы меня остановите, генерал? Я герой, разве вы не слышали?
Старая мать-Земля уважает героев. Всегда уважала. Люди захотят услышать,
что я им скажу. И им не понравится, если мне помешают. По крайней мере
пока я еще свежий герой. Я уже поговорил с Ронсоном из "Интерпланетари
пресс", сказал, что у меня есть нечто очень важное, нечто такое, что может
покачнуть правительства и вымести всех чиновников, руководящих наукой. И
"Интерпланетари" первая на очереди ждет моих слов. Может, вы захотите меня
расстрелять? Думаю, после этого вам будет еще хуже.
Месть Блейка осуществилась. Он не пропустил ни слова. Он ни в чем
себя не ограничивал. И встал, собираясь уходить.
- Минутку, доктор Блейк, - сказала Сьюзан Кэлвин. Ее низкий голос
прозвучал властно.
Блейк невольно повернулся, как школьник на голос учителя, но
противопоставил этому движению насмешливое замечание:
- Вероятно, вы хотите объясниться?
- Вовсе нет, - прямо ответила она. - Вы сами все объяснили, и очень
хорошо. Я выбрала вас, потому что думала, что вы поймете, хотя считала,
что вы поймете скорее. Я была знакома с вами. Я знала, что вы не любите
роботов и поэтому у вас не будет относительно них иллюзий. Из вашего дела,
которое я просмотрела перед вашим назначением, я узнала. что вы не
одобряете эксперимент с посылкой робота в гиперпространство. Ваши
начальники ставили вам это в вину, но я подумала, что это пункт в вашу
пользу.
- О чем это вы, доктор, если простите мне мою резкость?
- Дело в том, что вы понимали: роботу нельзя давать это поручение.
Как вы сказали? Неспособность робота должна быть компенсирована умом и
изобретательностью человека. Совершенно верно, молодой человек, совершенно
верно. Роботы не обладают изобретательностью. Их мозг ограничен, он может
быть рассчитан до предела. В сущности, в этом и заключается моя работа.
- Если роботу дан приказ, точный приказ, он его выполнит. Если приказ
неточен, робот не может исправить свои ошибки без дальнейших приказов.
Разве не это произошло на корабле? Как можно посылать робота на поиски
неполадок в механизме, если мы не можем дать точный приказ: мы сами не
знаем, что искать. "Найдите неисправность", - такой приказ нельзя отдавать
роботу, только человеку. Человеческий мозг, пока во всяком случае, не
поддается расчетам.
Блейк неожиданно сел и с отчаянием посмотрел на робопсихолога. Ее
слова проникли в самую глубину его сознания, прорвали пелену эмоций. Он
обнаружил, что не может спорить с ней. Хуже того, предчувствие поражения
охватило его.
Он пробормотал:
- Вы могли бы сказать мне об этом до отлета.
- Могла, - согласилась доктор Кэлвин, - но я заметила ваше
естественное беспокойство за свой рассудок. Это беспокойство могло снизить
вашу эффективность исследователя, и мне пришло в голову, что лучше будет,
если вы сочтете моим единственным побудительным мотивом необходимость
сберечь робота. Я решила, что это рассердит вас, а гнев, мой дорогой
доктор Блейк, иногда очень полезная эмоция. Рассерженный человек меньше
боится. И все очень хорошо сработало, мне кажется. - Она сложила руки на
коленях, и на лице ее появилось впервые в жизни близкое подобие улыбки.
Блейк сказал:
- Чтоб я провалился!
Сьюзан Кэлвин продолжала:
- Послушайте моего совета, вернитесь к своей работе, примите свой
статус героя и расскажите своему другу-репортеру все подробности своего
героического поступка. Пусть это и будет той большой новостью, которую вы
ему обещали.
Медленно, неохотно Блейк кивнул.
Шлосс облегченно вздохнул, Каллнер широко улыбнулся. Они протянули
руки. За все время, пока говорила Сьюзан Кэлвин, они молчали. Да и сейчас
не стали говорить.
Блейк сдержанно пожал им руки.
- Ваше участие, доктор Кэлвин, должно быть освещено в прессе.
Сьюзан Кэлвин холодно ответила:
- Не будьте дураком, молодой человек. Это моя работа.
Айзек АЗИМОВ
КЛЮЧ
Этот рассказ написан при исключительно приятных обстоятельствах.
Джозеф и Эдвард Ферманы, отец и сын, издатели "Журнала фэнтези и научной
фантастики" решили выпустить специальный посвященный мне номер.
Я сделал вид, что меня одолевает скромность, но на самом деле это
тешило мое тщеславие и покорило меня. Когда они сказали, что для этого
номера им нужен совершенно новый рассказ, я немедленно согласился.
И вот я сел и написал четвертый рассказ о Уэнделле Эрте, ровно через
десять лет после третьего. Так приятно снова оказаться в упряжи, приятно
видеть и вышедший специальный номер. Эд Эмшуиллер, несравненный
иллюстратор фантастики, выполнил мой портрет для обложки и совершил
невероятный tour de force [Дело необыкновенной трудности, подвиг - (фр.)],
заставив меня на портрете выглядеть одновременно и похожим, и красивым.
Если я смогу уговорить "Даблдей" поместить этот же портрет на суперобложке
этой книги, вы сами убедитесь [Речь идет о первом издании в твердом
переплете. - Прим. авт.].
Карл Дженнингс знал, что умирает. У него еще несколько часов жизни, а
сделать нужно очень много.
Отсрочки смертного приговора не будет, он на Луне, и связь не
действует.
Даже на Земле остается несколько мест, где без исправного радио
человек погибнет, и ему не поможет рука другого человека, его не пожалеет
сердце другого человека и даже взгляд другого человека не упадет на его
труп. Здесь же, на Луне, мало других мест.
Земляне, конечно, знают, что он на Луне. Он участник геологической
экспедиции - нет, селенологической экспедиции! Странно, как
ориентированный на Землю ум настаивает на этом "гео-".
Работая, он с усилием заставлял себя размышлять. Он умирает, но
по-прежнему в мыслях его искусственно установленная ясность. Он беспокойно
осмотрелся. Ничего не видно. Он во тьме вечной тени северного края стены
кратера; чернота здесь изредка прерывается только вспышками фонарика. Он
зажигает фонарик лишь изредка, частично опасаясь истратить всю энергии,
частично боясь, что его увидят.
Слева, на юге, вдоль близкого горизонта Луны тянется полумесяц яркого
белого солнечного сияния. За горизонтом, невидимый, лежит противоположный
край кратера. Солнце никогда не поднимается так высоко, чтобы заглянуть за
край кратера и осветить поверхность непосредственно у его ног. По крайней
мере радиации он может не опасаться.
Он копал старательно, но неуклюже, обливаясь потом в космическом
скафандре. Ужасно болел бок.
Пыль и обломки не имеют здесь внешности "волшебного замка",
характерной для тех районов Луны, где они подвержены смене света и тьмы,
холода и жары. Здесь, в вечном холоде, медленно обрушивающаяся стена
кратера просто нагромоздила груду неоднородных обломков. Частицы падали с
характерной для Луны неторопливостью и в то же время с видимостью огромной
скорости, потому что не было сопротивления воздуха, не было туманной
дымки, мешающей видеть.
Дженнингс на мгновение зажег фонарик и отбросил в сторону камень.
У него мало времени. Он все глубже закапывался в пыль.
Еще немного, и он сможет положить Аппарат в яму и забросать его.
Штраус его не найдет.
Штраус!
Второй член экспедиции. Участник открытия. Претендент на славу.
Если бы Штраусу нужна была только слава, Дженнингс не возражал бы.
Открытие важнее любого тщеславия. Но Штраусу нужно кое-что другое, нечто
такое, чему Дженнингс должен помешать.
Одно из немногих, за что Дженнингс согласен умереть.
И он умирает.
Они нашли это вместе. Штраус нашел корабль, вернее, обломки корабля,
или еще вернее, то, что, возможно, когда-то было обломками чего-то
аналогичного кораблю.
- Металл! - сказал Штраус, подбирая нечто неровное, почти аморфное.
Его глаза и лицо были едва видны сквозь толстое свинцовое стекло визора,
но резкий грубый голос ясно звучал в наушниках скафандра.
Дженнингс тут же подплыл со своего места в полумиле отсюда. Он
сказал:
- Странно! На поверхности Луны нет свободного металла.
- Не должно быть. Но вы хорошо знаете, что исследована небольшая
часть поверхности Луны. Кто знает, что еще на ней можно найти?
Дженнингс согласно хмыкнул и протянул руку в перчатке к находке.
Да, верно, на поверхности Луны можно обнаружить что угодно. Их
экспедиция первая неправительственная на Луне. До сих пор тут были только
финансируемые правительством группы, выполнявшие одновременно множество
заданий. Признак наступления космической эры - Геологическое общество
смогло послать двух человек на Луну исключительно для изучения
селенологии.
Штраус сказал:
- Похоже, поверхность когда-то была полированной.
- Вы правы, - согласился Дженнингс. - Может, есть еще что-нибудь.
Они нашли еще три куска, два небольших и третий побольше, со следами
шва.
- Отнесем их на корабль, - сказал Штраус.
Они вернулись на своей маленькой скользящей лодке к кораблю. На борту
сбросили скафандры, Дженнингс всегда радовался этому. Он начал яростно
чесать ребра и тереть щеки, пока его светлая кожа не покраснела.
Штраус презрел такие слабости и сразу принялся за работу. Лазерный
луч выжег в металле небольшое углубление, и пары отразились в
спектрографе. В основном титановая сталь, немного кобальта и молибдена.
- Да, он искусственный, - сказал Штраус. Его широкоскулое лицо, как
всегда, было суровым и жестким. Никакого оживления на нем не было, хотя
сердце самого Дженнингса готово было выпрыгнуть из груди.
Может, это возбуждение и заставило Дженнингса начать.
- С такой находкой стали мы с вами богаче стали... - он чуть
подчеркнул слово "стали", чтобы показать игру слов.
Однако Штраус поглядел на Дженнингса с ледяным отвращением, и попытка
поиграть в каламбуры захлебнулась.
Дженнингс вздохнул. У него она почему-то никогда не получается.
Никогда! Он вспомнил, как в университете... Ну, неважно. Их находка
заслуживает гораздо лучшего каламбура, чем он в состоянии сочинить,
несмотря на все спокойствие Штрауса.
А может, Штраус не понимает ее значения. подумал Дженнингс.
Кстати, он почти ничего не знает о Штраусе, кроме его репутации
селенолога. Он читал статьи Штрауса, и полагал, что Штраус читал его
статьи. Их пути могли пересечься еще в университете, но они никогда не
встречались, пока не приняли участие в конкурсе и не были утверждены
членами экспедиции.
Всю неделю пути Дженнингс постоянно сознавал присутствие крупной
фигуры своего спутника, его песочного цвета волос и голубых глаз, привык к
тому, как работают мышцы его челюсти, когда он ест. Сам Дженнингс, гораздо
меньше ростом и изящней, тоже голубоглазый, но темноволосый, старался уйти
подальше от тяжелых проявлений силы и настойчивости своего спутника.
Дженнингс сказал:
- В архивах нет упоминаний о посадке корабля в этой части Луны. Ни
один корабль не разбивался здесь.
- Если бы это были части корабля, - ответил Штраус, - они были бы
ровными и полированными. Эти подверглись эрозии, а атмосферы здесь нет,
значит они многие годы бомбардировались микрометеорами.
Итак, он все-таки видит значение. Дженнингс торжествующе сказал:
- Это не человеческий артефакт. Неземные создания некогда посещали
Луну. Кто знает, как давно?
- Кто знает? - сухо повторил Штраус.
- В отчете...
- Подождите, - повелительно сказал Штраус. - Отчет отправим, когда
будет в чем отчитываться. Если это корабль, то должно быть еще что-нибудь.
Но сейчас продолжать поиски они не могут. Они уже много часов на
ногах, нужно поесть и поспать. Заняться работой лучше со свежими силами,
тогда можно будет посвятить ей многие часы. Молча, без обсуждения они
согласились на этом.
Земля низко висела над восточным горизонтом, почти в полной фазе,
яркая и голубая. Дженнингс смотрел на нее за едой, как всегда, испытывая
острую тоску по дому.
- Выглядит она так мирно, - сказал он, - но на ней шесть миллиардов
человек.
Штраус оторвался от каких-то своих мыслей и ответил:
- Шесть миллиардов человек уничтожают ее.
Дженнингс нахмурился:
- Надеюсь, вы не ультра?
Штраус сказал:
- Какого дьявола вы толкуете?
Дженнингс почувствовал, что краснеет. Он легко краснел, при малейшем
расстройстве или смене эмоций. И это его крайне смущало.
Не отвечая, он продолжал есть.
Уже целое поколение население Земли остается постоянным. Нельзя
позволить дальнейшее увеличение. Это признают все. Но есть и такие,
которые говорят, что просто "не выше" недостаточно; население должно
сократиться. Дженнингс сам разделял эту точку зрения. Разросшееся
человечество поглощает Земной шар живьем.
Но как сократить население? Убеждая сокращать рождаемость, но
добровольно. Однако позже начали раздаваться голоса, что нужно не просто
сокращение, а отбор: выжить должны лучшие, при этом самозваные лучшие сами
выбирали критерии выживаемости.
Дженнингс подумал:
- Я его, наверно, обидел.
Позже, когда он уже засыпал, ему пришло в голову, что он ничего не
знает о характере Штрауса. Что если тот собирается сам отправиться на
поиски, чтобы присвоить себе всю славу и...
Он в тревоге приподнялся на локте, но Штраус дышал ровно; Дженнингс
прислушивался, и тут дыхание Штрауса перешло в храп.
Следующие три дня они упорно искали обломки. Нашли несколько. И еще
кое-что. Участок, покрытый слабым свечением лунных бактерий. Эти бактерии
достаточно распространены, но никто не находил их в таких количествах,
чтобы они испускали видимый свет.
Штраус сказал:
- Здесь, возможно, когда-то находилось органическое существо или его
останки. Оно погибло, но микроорганизмы в нем выжили. И в конце концов
поглотили его.
- И, возможно, расселились, - подхватил Дженнингс. - Может быть, это
вообще источник появления лунных бактерий. У них не лунное происхождение,
они просто приспособились - эпохи назад.
- Но можно сделать и другой вывод. Поскольку эти бактерии абсолютно и
фундаментально отличны от любых видов земной жизни, значит существо, на
котором они паразитировали, - если оно их источник - тоже должно было
фундаментально отличаться. Еще одно указание на неземное происхождение.
След кончился у стены небольшого кратера.
- Тут потребуются большие раскопки, - сказал Дженнингс, и сердце его
упало. - Надо доложить и вызвать помощь.
- Нет, - серьезно возразил Штраус. - Может, помощь ни к чему. Кратер
мог образоваться через миллион лет после крушения корабля.
- И при этом все испарилось, осталось только то, что мы нашли?
Штраус кивнул.
Дженнингс сказал:
- Ну, давайте все равно попробуем. Немного покопать мы можем. Если мы
проведем прямую через места всех находок и продолжим ее...
Штраус работал неохотно и равнодушно, и подлинную находку сделал
Дженнингс. Конечно, это важно! Пусть первые куски металла нашел Штраус,
зато Дженнингс нашел сам артефакт.
Да, это был артефакт, он лежал на глубине в три фута под неправильной
формы камнем. Падая, этот камень не полностью соприкоснулся с
поверхностью, закрыв собой углубление. В нем и пролежал миллионы лет
артефакт, защищенный со всех сторон от радиации, микрометеоров, смены
температур, так что оставался новым и нетронутым.
Дженнингс разу нарек его Аппаратом. Он не был даже отдаленно похож на
какой-нибудь инструмент, но почему ему быть похожим?
- Никаких резких краев нет, - сказал Дженнингс. - Должно быть, он не
сломан.
- Возможно, чего-нибудь не достает.
- Может быть, - согласился Дженнингс, - но в нем как будто нет
подвижных частей. Он сплошной и неуравновешенный. - Он сам заметил, что
опять у него игра слов: "неуравновешенный" можно понять двояко. - Именно
это нам и нужно. Обломок изъеденного металла или участок с бактериями -
это лишь материал для предположений и споров. А вот это настоящее -
Аппарат явно внеземного происхождения.
Аппарат стоял между ними на столе, и оба серьезно рассматривали его.
Дженнингс сказал:
- Все же пора отправить предварительное сообщение.
- Нет! - резко и энергично возразил Штраус. - Дьявол, нет!
- Почему нет?
- Потому что если мы это сделаем, все перейдет в руки Общества. Сюда
слетятся толпы, и нас в лучшем случае упомянут в примечании. Нет! - Штраус
выглядел почти лукаво. - Давайте сделаем все, что сможем, прежде чем
слетятся гарпии.
Дженнингс думал об этом. И не мог не признать, что тоже хочет, чтобы
слава открытия не была у него украдена. Тем не менее...
Он сказал:
- Мне не хотелось бы рисковать, Штраус. - Впервые он подумал, не
назвать ли собеседника по имени, но подавил это желание. - Послушайте,
Штраус, - сказал он, - ждать нельзя. Если у него неземное происхождение,
значит он из другой планетной системы. В Солнечной, кроме Земли, нет
места, где могут существовать развитые формы жизни.
- Это еще не доказано, - ответил Штраус, - но что с того?
- Это значит, что эти существа умели летать меж звездами и далеко
превзошли нас технологически. Кто знает, что расскажет Аппарат об их
технологии? Возможно, это ключ... кто знает к чему? Ключ к невообразимой
революции в науке.
- Это романтический вздор. Если он продукт далеко зашедшей
технологии, мы ничего от него не узнаем. Воскресите Эйнштейна и покажите
ему микропротодеформатор, что он о нем подумает?
- Мы не можем быть уверены, что ничего не узнаем.
- Ну а если даже так? Чему помешает небольшая задержка? Мы только
удостоверимся, что у нас не отнимут славу открывателей.
- Но Штраус... - Дженнингс был почти на грани слез в стремлении
передать свое ощущение важности Аппарата, - а если мы с ним разобьемся? Не
доберемся до Земли? Нельзя им рисковать. - Он погладил Аппарат, как будто
влюбился в него. - Надо сообщить немедленно, и пусть пришлют за ним
корабль. Он слишком ценен...
Он испытывал сильное чувство, и Аппарат как будто потеплел у него под
рукой. Часть его поверхности, полускрытая под металлом, засветилась.
Дженнингс судорожно отдернул руку, и Аппарат потемнел. Но было уже
достаточно: это мгновение бесконечно много прояснило ему.
Он, задыхаясь, сказал:
- Как будто в вашем черепе распахнулось окно. Я видел сквозь него
ваши мысли.
- А я ваши, - ответил Штраус, - читал их, испытывал их, как угодно. -
Он, сохраняя холодное, замкнутое спокойствие, коснулся Аппарата, но ничего
не произошло.
- Вы ультра, - гневно заявил Дженнингс. - Когда я касаюсь... - И он
коснулся. - Вот снова. Я это вижу. Вы с ума сошли? Неужели вы в самом деле
считаете, что нужно уничтожить большинство человечества, сократить его
многосторонность и разнообразие?
Он снял руку с Аппарата, испытывая отвращение к тому, что увидел, и
Аппарат снова потемнел. Опять его осторожно коснулся Штраус, и снова
ничего не произошло.
Штраус сказал:
- Ради Бога, не будем спорить. Эта штука облегчает коммуникацию - это
телепатический усилитель. Почему бы и нет? У клеток мозга свой
электрический потенциал. Мысль можно рассматривать как колеблющееся
электромагнитное поле исключительно малой напряженности...
Дженнингс отвернулся. Он не хотел разговаривать со Штраусом. Он
сказал:
- Мы сообщим немедленно. Наплевать на славу. Берите ее всю. Я хочу
избавиться от этой штуки.
Штраус продолжал о чем-то думать. Потом сказал:
- Это больше чем коммуникатор. Он откликается на эмоции и усиливает
их.
- О чем вы говорите?
- Вы весь день держали его, и только сейчас он дважды отозвался. А
когда я его трогаю, он не отзывается.
- Ну и что?
- Он реагирует, когда вы в состоянии сильного эмоционального
напряжения. Таков механизм приведения его в действие. И когда вы
бесновались насчет ультра, я почувствовал ваши мысли.
- И что же?
- Послушайте, вы уверены, что правы? Любой мыслящий человек на Земле
понимает, что было бы гораздо лучше иметь население в миллиард, чем в
шесть миллиардов. Если бы мы полностью использовали автоматизацию - сейчас
толпы не дают нам сделать это, - у нас была бы эффективная и пригодная к
жизни Земля с населением, скажем, не больше пяти миллионов. Послушайте,
Дженнингс. Не отворачивайтесь.
Жесткость почти исчезла из голоса Штрауса в его стремлении говорить
убедительно.
- Но демократическим путем невозможно сократить население. Вы это
знаете. Дело не в сексуальном стремлении: внутриматочные вложения давно с
этим справились. И это вы знаете. Дело в национализме. Каждая нация хочет,
чтобы сначала сократили свою численность другие, и я с ними согласен. Я
хочу, чтобы моя этническая группа, наша этническая группа преобладала. Я
хочу, чтобы земля принадлежала элите, таким людям, как мы. Только мы
подлинные люди, а толпы полуобезьян сдерживают и уничтожают нас. Они все
равно обречены на смерть, но почему бы не спастись нам?
- Нет, - упрямо ответил Дженнингс. - Ни одна группа не обладает
монополией на человечество. Ваши пять миллионов зеркальных отражений,
лишенные разнообразия, умрут от скуки, и туда им и дорога.
- Эмоциональный вздор, Дженнингс. Вы сами в это не верите. Вас просто
приучили так думать ваши проклятые эгалитаристы. Послушайте, этот Аппарат
- то, что нам нужно. Даже если мы не сумеем понять, как он работает, и
повторить его, он один справится. С его помощью мы получим власть над
ключевыми людьми и мало-помалу навяжем свой взгляд на мир. Организация у
нас уже есть. Вы это знаете, потому что заглянули в мой мозг. Она лучше
подготовлена, у нее лучшая мотивация, чем у любой другой организации на
Земле. К нам ежедневно присоединяются лучшие умы человечества. Почему бы
не присоединиться и вам? Этот инструмент ключ, но не просто к знаниям. Это
ключ к окончательному решению главной проблемы человечества.
Присоединяйтесь к нам! Присоединяйтесь к нам! - Он достиг такого
возбуждения, какого Дженнингс никогда у него не видел.
Рука Штрауса опустилась на Аппарат, который на мгновение вспыхнул и
тут же погас.
Дженнингс невесело улыбнулся. Он понял смысл происходящего. Штраус
отчаянно пытался ввести себя в состояние эмоционального возбуждения, чтобы
сработал Аппарат, но не сумел.
- У вас он не действует. - сказал Дженнингс. - У вас, как у
проклятого сверхчеловека, слишком сильный самоконтроль, вы не можете его
убрать. - Он взял Аппарат в дрожащие руки, и тот мгновенно засветился.
- Тогда вы работайте с ним. И вам будет принадлежать вся слава
спасителя человечества.
- Ни за что, - ответил Дженнингс, тяжело дыша от охвативших его
чувств. - Я немедленно отправляю сообщение.
- Нет, - ответил Штраус. Он взял со стола один из ножей. - Нож
достаточно острый.
- Не нужно так заострять вопрос, - ответил Дженнингс, даже в такой
момент сознавая игру слов. - Я вижу ваши планы. С этим аппаратом вы можете
всех убедить, что я никогда не существовал. Сможете привести ультра к
победе.
Штраус кивнул.
- Вы правильно прочли мои мысли.
- Но у вас ничего не получится, - выдохнул Дженнингс. - Пока я держу
эту штуку. - И он пожелал, чтобы Штраус застыл.
Штраус судорожно дернулся и покорился. Нож в его дрожащей руке замер,
он не мог приблизиться ни на шаг.
Оба сильно вспотели.
Штраус сказал сквозь сжатые зубы:
- Вы... не сможете... держать его... весь день.
Ощущение совершенно отчетливое, но Дженнингс не был уверен, что мог
бы словесно описать его. Как будто удерживаешь очень сильное скользкое
животное, которое непрерывно вырывается. Дженнингсу пришлось напрягаться
на ощущении неподвижности.
Он не привык к Аппарату. Не умеет им пользоваться. Можно ли ожидать
от человека, никогда не видевшего шпаги, искусства фехтовальщика?
- Совершенно верно, - сказал Штраус, читавший мысли Дженнингса. И
сделал неуверенный шаг вперед.
Дженнингс знал, что не справится с одержимостью Штрауса. Они оба
знали это. Нужно бежать. С Аппаратом.
Но у Дженнингса не могло быть тайн. Штраус видел его мысли. Он
старался встать между ним и скользящей лодкой.
Дженнингс удвоил свои усилия. Не неподвижность, а бессознательность.
Спи, Штраус, отчаянно подумал он. Спи.
Штраус опустился на колени, его глаза закрылись.
С бьющимся сердцем Дженнингс бросился вперед. Если он сможет ударить
его чем-нибудь, перехватить нож...
Но мысли его отвлеклись от сосредоточенной направленности на сон, и
рука Штрауса ухватила Дженнингса за лодыжку, дернула со страшной силой.
Штраус не стал колебаться. Дженнингс споткнулся, а рука, державшая
нож, поднялась и опустилась. Дженнингс ощутил резкую боль, страх и
отчаяние.
Именно эти эмоции превратили свет Аппарата в яркое сияние. Мозг
Дженнингса посылал волны страха и гнева. Рука Штрауса разжалась.
Он откатился с искаженным лицом.
Дженнингс неуверенно встал и попятился. Он не смел ничего сделать,
сосредоточился на том, чтобы держать Штрауса в бессознательном состоянии.
Любая попытка действий блокирует силу его воздействия: он не может
эффективно воспользоваться собственной мыслью.
Он попятился к скользящей лодке. На борту он сможет... бинты...
Скользящая лодка не предназначена для продолжительных поездок.
Дженнингс тоже - в своем состоянии. Его правый бок, несмотря на
повязку, скользок от крови. Кровь запеклась внутри скафандра.
Ни следа корабля за ним, но рано или поздно он появится. Корабль
гораздо мощнее его лодки; и его детекторы легко засекут облако заряженных
частиц, которое оставляет ионный двигатель.
Дженнингс отчаянно пытался связаться с Лунной Станцией по радио, но
ответа не было, и он прекратил попытки. Его сигналы только помогут Штраусу
в преследовании.
Он должен добраться до Лунной Станции, но вряд ли ему это удастся.
Его перехватят раньше. Он умрет, разобьется. Ему не добраться. Надо
спрятать Аппарат, спрятать безопасно, а потом уже попытаться дойти до
Лунной Станции.
Аппарат...
Правильно ли он поступает? Аппарат может уничтожить человечество, но
он же может оказаться огромной ценностью. Уничтожить его? Ведь это
единственное наследие внеземной цивилизации. В нем тайны далеко ушедшей
вперед технологии; это инструмент науки, постигнувшей все тайны мозга.
Какой бы ни была опасность, но если подумать о его ценности, его
потенциальной ценности...
Нет, он должен так спрятать его, чтобы можно было найти. Но найти
должны умеренные в правительстве, а не ультра.
Лодка огибала внутреннюю стену кратера. Дженнингс знает, какой это
кратер. Аппарат можно спрятать здесь. И если не удастся добраться до
Лунной Станции, по крайней мере нужно будет уйти подальше от этого места,
далеко уйти, чтобы не выдать это место. И оставить какой-то _к_л_ю_ч_ к
его находке.
Ему казалось, что он мыслит с неземной ясностью. Может, это
воздействие Аппарата? Неужели Аппарат стимулирует его мышление и дает
возможность найти решение? Или это просто галлюцинации умирающего? И
поймет ли кто-нибудь смысл его ключа? Он не знал, но выбора у него не
было. Придется попытаться.
Потому что Карл Дженнингс знал, что умирает. У него осталось
несколько часов и очень много дел.
Сетон Дейвенпорт из американского отделения Земного Бюро
Расследований с отсутствующим видом потер звездообразный шрам на левой
щеке.
- Я понимаю, сэр, что ультра опасны.
Начальник отделения М.Т.Эшли пристально взглянул на Дейвенпорта. На
его худом лице появилось неодобрительное выражение. Он отказался от
курения, и его пальцы постоянно теребили пакетик жевательной резинки. Эшли
развернул резинку и сунул ее в рот. Он стареет, становится раздражителен,
Короткие седые усы заскрипели, когда он потер их костяшками пальцев.
Он сказал:
- Вы себе не представляете, насколько опасны. Не думаю, чтобы
кто-нибудь представлял. В целом их немного, но много среди влиятельных
людей, которые склонны считать именно себя элитой. И никто точно не знает,
кто они и сколько их.
- Даже Бюро не знает?
- Бюро сдерживают. Мы сами не свободны от заразы. А вы?
Дейвенпорт нахмурился.
- Я не ультра.
- Я не говорю, что вы ультра, - сказал Эшли. - Я спрашиваю, свободны
ли вы от заразы. Думали ли вы над тем, что происходит на Земле в последние
два столетия? Никогда не приходило вам в голову, что сокращение населения
не так уж и плохо? Не думали, что хорошо бы избавиться от недостаточно
умных, неспособных, нечувствительных и оставить только лучших? Я иногда
думаю.
- Я тоже виновен в подобных мыслях - иногда. Но просто думать о
чем-нибудь - одно дело, а действовать наподобие Гитлера - совсем другое.
- Расстояние от желания до действия не так уж велико, как вы думаете.
Достаточно убедить себя, что результат все оправдывает, что опасность
слишком велика, и средства станут казаться все менее нежелательными. Ну,
поскольку Стамбульский кризис разрешен, я хочу вас ввести в курс этого
нового дела. И Стамбул по сравнению с ним неважен. Вы знали агента Ферро?
- Того, что исчез? Не лично.
- Ну, так вот, два месяца назад на Луне отыскали переставший
откликаться на вызовы корабль. Он производил селенографические
исследования, финансировалась экспедиция неправительственными источниками.
Русско-Американское геологическое общество заявило об утрате связи, и
корабль без труда был найден недалеко от того места, откуда посылал
последний отчет.
- Корабль не поврежден, отсутствовала скользящая лодка с одним членом
экипажа. По имени Карл Дженнингс. Второй член экипажа, Джеймс Штраус,
оказался жив, но бредил. Никаких следов физических повреждений у Штрауса
не было, он просто спятил. И до сих пор в таком состоянии, что весьма
важно.
- Почему? - спросил Дейвенпорт.
- Потому что исследовавшие его медики сообщили о беспрецедентных
нейрохимических и нейроэлектрических аномалиях. Ничего подобного они
никогда не видели. Ни один человек не мог сделать этого.
Тень улыбки появилась на серьезном лице Дейвенпорта.
- Вы подозреваете вторжение инопланетян?
- Может быть, - ответил собеседник, не улыбаясь. - Позвольте мне
продолжить. Поиски в окрестностях корабля не обнаружили ни следа лодки.
Тут Лунная станция сообщила о слабых сигналах неизвестного происхождения.
Они приходили с западного края моря Имбриум, но не было установлено их
искусственное происхождение; к тому же в том направлении не было никаких
кораблей. Поэтому на сигналы не обратили внимания. Но когда стало известно
о лодке, поисковый отряд направился в море Имбриум и обнаружил ее там. На
борту находился Дженнингс, мертвый. Ножевая рана в боку. Поразительно, что
он прожил так долго.
- Тем временем медики приходили во все большее возбуждение из-за
болтовни Штрауса. Они поставили в известность Бюро, и два наших человека
на Луне - одним из них оказался Ферро - прибыли на корабль.
- Ферро изучил записи бреда. Задавать вопросы было бессмысленно,
потому что невозможно установить контакт со Штраусом. Между ним и
вселенной непроходимая стена - возможно, навсегда. Но его бред, хоть и
повторяющийся и искаженный, имел определенный смысл. Ферро составил из
него связный рассказ, как собирают из деталей головоломку.
- Очевидно, Штраус и Дженнингс нашли некий предмет, который они
считали древним, неземного происхождения, артефакт, остатки давно
разбившегося корабля. По-видимому, он может каким-то образом влиять на
человеческий мозг.
Дейвенпорт прервал:
- И это он изувечил мозг Штрауса? Так?
- Совершенно верно. Штраус был ультра - мы можем сказать "был",
потому что он теперь жив только в техническом смысле, - и Дженнингс не
хотел отдавать ему этот предмет. И был совершенно прав. Штраус бормочет о
"самоликвидации", как он говорит, с его помощью недолюдей. Он хотел
добиться численности населения в пять миллионов. Произошла схватка, в
которой, очевидно, только Дженнингс мог воспользоваться этой мозговой
машиной, а у Штрауса, однако, оказался нож. Дженнингс, раненый, покинул
корабль, а у Штрауса мозг оказался навсегда искалечен.
- А где эта мозговая машина?
- Агент Ферро действовал решительно. Он снова обыскал корабль и всю
окружающую местность. Ничего такого, что не было бы естественным лунным
образованием или продуктом человеческой технологии, не оказалось. Ничего
такого, что могло бы быть мозговой машиной. Тогда он снова обыскал лодку и
ее окрестности. И опять ничего.
- Но, может, первый отряд, тот, который ничего не подозревал, унес с
собой что-нибудь?
- Клянутся, что нет, и нет оснований им не верить. Тогда партнер
Ферро...
- А кто это был?
- Горбанский, - ответил начальник отделения.
- Я его знаю. Мы с ним работали вместе.
- Это мне известно. Что вы о нем думаете?
- Он способный и честный человек.
- Хорошо. Горбанский кое-что нашел. Не чуждый артефакт. Напротив,
чисто человеческое. Обычный листочек три на пять, свернутый и засунутый в
безымянный палец правой перчатки. Предположительно, Дженнингс написал это
перед смертью и, опять-таки предположительно, в нем заключается ключ к
тому, где он спрятал этот предмет.
- Почему вы считаете, что он его спрятал?
- Я ведь сказал, что мы его нигде не нашли.
- Ну, я хочу сказать, вдруг он его уничтожил, боясь оставить такую
опасную вещь?
- Весьма сомнительно. Если прочесть восстановленный разговор между
ним и Штраусом - а Ферро восстановил его слово за словом, без всяких швов,
- Дженнингс считал эту мозговую машину очень важной для человечества. Он
называл ее "ключом к невообразимой революции в науке". Он не стал бы ее
уничтожать, скорее спрятал бы, чтобы она не досталась ультра, и постарался
бы передать в руки правительства. Иначе зачем ему оставлять ключ к ее
местоположению?
Дейвенпорт покачал головой.
- У вас получается замкнутый круг, шеф. Вы считаете, что он оставил
ключ, потому что есть спрятанный предмет, и вы же думаете, что есть
спрятанный предмет, потому что он оставил ключ.
- Согласен. Все здесь сомнительно. Имеет ли смысл бред Штрауса?
Правильна ли реконструкция Ферро? Действительно ли это ключ Дженнингса?
Существует ли вообще мозговая машина, или Аппарат, как Дженнингс ее
называл? Нет смысла задавать такие вопросы. Мы должны действовать на
основе предположения, что такая машина существует и ее можно найти.
- Из-за исчезновения Ферро?
- Совершенно верно.
- Похищен ультра?
- Вовсе нет. Листок исчез вместе с ним.
- Ага... понятно.
- Ферро подозревался в том, что он тайный ультра. Не он один в Бюро
под подозрением. Доказательства не позволяли открытые действия, мы не
можем действовать только по подозрению, иначе перевернем все Бюро с головы
до ног. Он был под наблюдением.
- Кто наблюдал?
- Естественно, Горбанский. К счастью, Горбанский переснял листок и
отправил изображение в штаб-квартиру на Землю, но он признается, что
считал его всего лишь чем-то непонятным и включил в отчет из желания
соблюдать правила. Ферро - вероятно, он соображает лучше, - понял значение
этого листка и сразу стал действовать. Он заплатил дорогую цену: выдал
себя и ликвидировал свою будущую полезность ультра, но существует
вероятность, что эта его будущая полезность вообще не нужна. Если ультра
получат в своем распоряжение Аппарат...
- Может, Аппарат уже у Ферро
- Не забудьте, он находился под наблюдением. Горбанский клянется, что
Аппарат не был найден.
- Горбанский не сумел помешать Ферро уйти с листком. Может, не сумел
помешать ему незаметно найти и унести Аппарат.
Эшли беспокойно, в неровном ритме постучал пальцами по столу. Наконец
он сказал:
- Не хочу так думать. Если мы отыщем Ферро, узнаем, много ли ущерба
он принес. А пока нужно искать Аппарат. Если Дженнингс его спрятал, он
должен был постараться уйти от этого места. Иначе зачем ему оставлять
ключ? Аппарат был бы найден поблизости.
- Он мог не прожить долго, чтобы далеко уйти.
Эштон снова постучал по столу.
- Лодка проделала долгий путь и в конце чуть не разбилась. Это
подтверждает, что Дженнингс пытался как можно дальше уйти от того места,
где он спрятал Аппарат.
- Можно ли определить, с какого направления он двигался?
- Да, но вряд ли это поможет. По состоянию выходных отверстий
двигателей лодки ясно, что он много раз поворачивал.
Дейвенпорт вздохнул.
- Вероятно, у вас есть с собой копия листка?
- Да. Вот она. - Он протянул Дейвенпорту листок размером три на пять.
Дейвенпорт некоторое время разглядывал его. Вот что было на листке:
[рисунок]
Дейвенпорт сказал:
- Не вижу тут никакого смысла.
- Я тоже вначале не видел, и консультанты тоже. Но подумайте.
Дженнингс, должно быть, считал, что Штраус его преследует; он не знал, что
Штраус выведен из строя, на время, если не навсегда. Он смертельно боялся,
что ультра найдут его раньше умеренных. И не смел оставлять слишком
понятный ключ. Это, - и начальник отделения указал на листок, -
представляет ключ, казалось бы, непонятный, но для изобретательного ума
совершенно ясный.
- Можем ли мы на это рассчитывать? - с сомнением спросил Дейвенпорт.
- В конце концов это умирающий, испуганный человек, сам подвергшийся
воздействию этой мозговой машины. Он не мог думать ясно. Например, почему
он не попытался достичь Лунной Станции? Он чуть ли не окружность описал.
Свихнулся и не мог ясно думать? Стал настолько параноиком, что даже
Станции не доверял? Но они поймали его сигналы, значит сначала он пытался
с ними связаться. Вот что я хочу сказать: этот листок, внешне исписанный
бессмыслицей, на самом деле исписан бессмыслицей.
Эштон, как колоколом, покачал головой из стороны в сторону.
- Он был в панике, да. И, вероятно, ему не хватило хладнокровия,
чтобы направиться в сторону Станции. Им владела только мысль о бегстве. И
все же это не бессмыслица. Слишком все сходится. Каждая запись на листке
имеет смысл, но все вместе ничего не значит.
- Где в таком случае смысл? - спросил Дейвенпорт.
- Вы видите, что в левой стороне листка семь отдельных записей или
рисунков, в правой - два. Рассмотрим левую строну. Третья запись сверху
похожа на знак равенства. Что еще напоминает вам знак равенства?
- Алгебраическое уравнение.
- Ну, это в общем смысле. А что-нибудь особое?
- Нет.
- Предположим, здесь изображены параллельные линии.
- Пятый постулат Эвклида? - наугад предположил Дейвенпорт.
- Хорошо! На Луне есть кратер Эвклид, это греческий математик.
Дейвенпорт кивнул.
- Я понимаю, к чему вы клоните. В таком случае F/А означает силу,
деленную на ускорение, это определение массы, данное Ньютоном во втором
законе движения...
- Да, и на Луне есть кратер Ньютон.
- Да, но подождите, нижний рисунок - это астрономический символ
планеты Уран, а на Луне, насколько мне известно, нет кратера - и никакого
другого объекта с таким названием.
- Вы правы. Но Уран был открыт Уильямом Гершелем [Herschel, (англ.)],
и Н в этом символе - начальная буква его фамилии. Кстати, на Луне есть и
кратер Гершель, точнее, даже три: второй назван в честь Керолайн Гершель,
его сестры, и третий - в честь Джона Гершеля, его сына.
Дейвенпорт немного подумал и сказал:
- РС/2 - давление на половину скорости света. Я не знаком с таким
уравнением.
- Попробуйте кратеры. Р - Птолемей, С - Коперник (Copernicus).
- А что значит половина? Середина расстояния между Птолемеем и
Коперником?
- Я разочарован, Дейвенпорт, - сардонически сказал Эшли. - Я считал,
что вы лучше знаете историю и астрономию. Птолемей разработал
геоцентрическую картину Солнечной системы с Землей в центре, а Коперник -
гелиоцентрическую, с Солнцем в центре. Один астроном предложил компромисс,
среднее между системами Птолемея и Коперника...
- Тихо Браге! - воскликнул Дейвенпорт.
- Верно. Кратер Тихо - самая заметная деталь на поверхности Луны.
- Ну, хорошо. Попробуем остальное. С-С - обычный способ изображения
химической связи, и мне кажется, есть кратер Бонд [Bond - по-английски
"связь"].
- Да, в честь американского астронома. Уильяма Кренча Бонда.
- Верхнее изображение, XY в квадрате. Гмм. XYY. Один икс и два
игрека. Подождите! Альфонсо Х. Королевский астроном в средневековой
Испании, прозванный Альфонсо Мудрый. Х Мудрый. ХYY. Кратер Альфонс.
- Очень хорошо. Как насчет SU?
- Тут я в тупике, шеф.
- Расскажу вам одну теорию. SU - это Советский Союз (Soviet Union),
прежнее название Российского Района. Советский Союз первым сделал карту
обратной стороны Луны, и, может, это кратер на той стороне. Например,
Циолковский. Итак, символы на левой стороне можно истолковать как
обозначающие кратеры: Альфонс, Тихо, Эвклид, Ньютон, Циолковский, Бонд,
Гершель.
- А как же символы на правой стороне?
- Это тоже совершенно ясно. Разделенный на четыре четверти круг -
астрономический символ Земли. Стрела, показывающая на Землю, означает
направление вверх.
- Ага, - сказал Дейвенпорт, - Синус Медии, Срединный залив, над
которым Земля всегда в зените. Это не кратер, поэтому он в правой стороне
листка.
- Хорошо, - сказал Эшли, - все надписи имеют смысл, или мы считаем,
что они имеют смысл. Поэтому есть неплохая вероятность, что это не ерунда,
что тут нам стараются что-то сказать. Но что? Упоминаются семь кратеров и
один некратер, ну и что? Очевидно, Аппарат может быть только в одном
месте.
- Ну, - в раздумье сказал Дейвенпорт, - кратер нелегко обыскать. Даже
если предположить, что Дженнингс прятался от солнечной радиации в тени,
все равно нужно в каждом обыскать долгие мили. Предположим, стрелка к
символу Земли вычеркивает ближайший кратер, с которого Земля ближе всего к
зениту.
- Об этом уже подумали, старина. Остаются еще семь пунктов на всей
территории Луны. Но который из семи?
Дейвенпорт хмурился. Пока он не придумал ничего, о чем не подумали до
него.
- Нужно обыскать все, - резко сказал он.
Эшли коротко рассмеялся.
- Все прошедшие недели мы именно это и делали.
- И что вы нашли?
- Ничего. Ничего не нашли. Конечно, мы продолжаем поиски.
- Очевидно, один из символов истолкован неправильно.
- Очевидно!
- Вы сами сказали, что есть три кратера Гершель. Символ SU, если он
означает Советский Союз и обратную сторону Луны, может соответствовать
множеству кратеров на той стороне: Ломоносов, Жюль Верн, Жолио Кюри -
любому из них. Кстати, символ Земли может означать Атлас, поскольку в
мифах он держит на плечах Землю. А стрела может означать Прямую Стену.
- Об этом не нужно спорить, Дейвенпорт. Но даже если мы знаем
правильную интерпретацию, как отличить ее от неправильных? Или от
правильных интерпретаций не тех символов? Где-то здесь находится ключ,
совершенно ясный, который сразу дает возможность отличить нужный символ от
отвлекающих внимание. Мы этот символ не увидели, и нам нужен свежий ум.
Что вы видите, Дейвенпорт?
- Могу вам кое-что сказать, - неохотно начал Дейвенпорт. Мы могли бы
проконсультироваться... О, Боже! - Он привстал.
Эшли мгновенно насторожился.
- Что вы увидели?
Дейвенпорт чувствовал, как дрожат его руки. Он спросил:
- Скажите, а прошлое Дженнингса проверяли?
- Конечно.
- Где он учился?
- В Восточном университете.
Дейвенпорта охватила радость, но он сдержался. Этого недостаточно.
- Он прослушал курс экстратеррологии?
- Конечно. Это обычно для геологической специализации.
- Ну, хорошо, а знаете, кто читает экстратеррологию в Восточном
университете?
Эшли щелкнул пальцами.
- Этот чудак. Как его? Уэнделл Эрт.
- Совершенно верно, этот чудак, который к тому же исключительно умный
человек. Чудак, который в нескольких случаях консультировал Бюро, и всегда
с прекрасными результатами. Чудак, к которому я хотел предложить
обратиться, когда заметил, что как раз это и предлагает нам листок. Стрела
указывает на символ Земли. Ребус, в котором написано "Идите к Эрту",
придуманный человеком, который учился у Эрта и который его знает
[По-английски Earth "Земля" произносится точно так же, как фамилия героя
Urth "Эрт"].
Эшли смотрел на листок.
- Клянусь Господом, это возможно. Но что может нам сказать Эрт
такого, чего мы не видим сами?
Дейвенпорт с вежливым терпением ответил:
- Я предлагаю спросить его самого, сэр.
Эшли с любопытством осматривался, оглядываясь по сторонам. Ему
показалось, что он в каком-то заброшенном антикварном магазине,
затемненном и опасном, в котором на них в любое мгновение может с криком
наброситься какой-то демон.
Кабинет тускло освещен и полон теней. Стены кажутся далекими, они с
пола до потолка уставлены книгофильмами. В углу объемное изображение
Галактики, за ним смутно различимые звездные карты. В другом углу карта
Луны, а может, Марса.
Только стол в середине комнаты ярко освещен направленной лампой. Он
завален бумагами и раскрытыми печатными книгами. Небольшой проектор
заряжен, на стене приглушенно и весело стучат часы со старомодным круглым
циферблатом.
Эшли трудно было представить, что снаружи день, ярко светит солнце.
Здесь вечная ночь. Ни следа окон, и ясно ощутимая вентиляция не избавляет
от клаустрофобического ощущения.
Он почувствовал, что старается держаться поближе к Дейвенпорту,
который, по-видимому, не испытывал никаких неудобств.
Дейвенпорт негромко сказал:
- Он сейчас будет, сэр.
- У него всегда так? - спросил Эшли.
- Всегда. Он никогда не покидает этого места, насколько я знаю,
выходит только в кампус и на занятия.
- Джентльмены! Джентльмены! - послышался пронзительный высокий голос.
- Я рад вас видеть. Рад, что вы пришли.
Круглая фигура показалась из соседней комнаты, вынырнула из тени и
оказалась на свету.
Человек, улыбаясь, прилаживал круглые очки с толстыми стеклами, чтобы
смотреть сквозь них. Как только он убрал пальцы, очки снова соскользнули и
заняли опасное положение на конце его курносого носа.
- Я Уэнделл Эрт, - сказал он.
Редкая седая вандейковская бородка на пухлом круглом подбородке ни в
малейшей степени не придавала достоинства этому улыбающемуся лицу и
полному эллипсообразному телу.
- Джентльмены! Я рад, что вы пришли, - повторил Эрт, усаживаясь в
кресло, так что его ноги находились в целом дюйме от пола. - Мистер
Дейвенпорт, вероятно, помнит, что для меня очень важно... гм... оставаться
здесь. Я не люблю путешествовать; прогулок по кампусу с меня вполне
хватает.
Эшли в замешательстве продолжал стоять, и Эрт тоже с растущим
замешательством смотрел на него. Он достал платок, протер очки, снова
водрузил их на нос и сказал:
- О, я вижу, в чем трудность. Вам нужны стулья. Да. Ну, что ж,
берите. Если на них что-нибудь лежит, снимите. Сбросьте. Садитесь,
пожалуйста.
Дейвенпорт снял с одного стула книги и осторожно положил на пол. Стул
он подвинул к Эшли. Потом снял со второго стула человеческий череп и
поставил на стол Эрта. Плохо подвязанная челюсть откинулась, и теперь
череп смотрел на них, широко разинув рот.
- Неважно, - вежливо сказал Эрт, - он нам не повредит. А теперь
скажите, что вам нужно, джентльмены.
Дейвенпорт немного подождал, не заговорит ли Эшли, затем с
облегчением начал сам.
- Доктор Эрт, помните ли вы студента, по фамилии Дженнингс? Карл
Дженнингс?
Улыбка Этра мгновенно исчезла в усилиях припомнить. Его слегка
выпуклые глаза замигали.
- Нет, - сказал он наконец. - Не помню.
- Специальность геология. Несколько лет назад он прослушал ваш курс
экстратеррологии. У меня есть фотография. Она, возможно, поможет.
Эрт с близорукой сосредоточенностью изучил снимок, но по-прежнему
выглядел сомневающимся.
Дейвенпорт продолжал.
- Он оставил загадочное послание, которое является ключом к очень
важному делу. Мы не сумели понять его. Поняли только, что в нем нас
отсылают к вам.
- Правда? Очень интересно! И с какой целью вы пришли?
- Попросить совета в интерпретации послания.
- Можно взглянуть?
Эшли молча протянул листок Уэнделлу Эрту. Экстратерролог небрежно
взглянул на него, перевернул и некоторое время смотрел на пустую сторону.
Потом спросил:
- Где говорится, что нужно обратиться ко мне?
Эшли удивленно взглянул на него, но Дейвенпорт поторопился объяснить:
- Стрелка указывает на символ Земли. Это кажется ясным.
- Ясно, что стрелка указывает на символ планеты Земля. Возможно, это
буквально означает "Отправляйтесь на Землю", если найдено на другой
планете.
- Найдено на Луне, доктор Эрт, и возможно и такое значение. Однако
указание на вас кажется ясным, если вспомнить, что Дженнингс был вашим
студентом.
- Он слушал здесь в университете курс экстратеррологии?
- Да.
- В каком году, мистер Дейвенпорт?
- В восемнадцатом.
- Ага. Загадка решена.
- Вы поняли значение послания? - спросил Дейвенпорт.
- Нет, нет. Послание для меня не имеет смысла. Я хочу сказать,
загадка того, что я его не помнил. Теперь вспомнил. Очень тихий парень,
застенчивый, постоянно стремился стушеваться - такого редко запоминают.
Без этого, - он указал на листок, - я бы никогда его не вспомнил.
- А почему карточка изменила положение? - спросил Дейвенпорт.
- Обращение ко мне - это игра слов. Earth - Urth. Не очень тонко,
конечно, но таков Дженнингс. Его недостижимой радостью и мечтой были
каламбуры. Я помню только отдельные его попытки. Мне нравятся каламбуры. Я
восхищаюсь игрой слов. Но Дженнингс - да, теперь я вспоминаю его хорошо -
был ужасен. Либо отвратительно, либо абсолютно понятно. У него не было
таланта к игре в слова, но он так к ней стремился...
Неожиданно его прервал Эшли.
- Все это послание представляет собой игру слов, доктор Эрт. По
крайней мере мы так считаем. И это совпадает с тем, что говорите вы.
- Ага! - Эрт приладил очки и снова всмотрелся через них в карточку и
написанные на ней символы. Поджал полные губы и жизнерадостно сообщил: - Я
тут ничего не понимаю.
- В таком случае... - начал Эшли, сжимая руки в кулаки.
- Но если вы расскажете мне, что к чему, - продолжал Эрт, - возможно,
что-нибудь пойму.
Дейвенпорт быстро сказал:
- Позвольте, сэр? Я уверен, что этому человеку можно доверять... и он
может помочь.
- Давайте, - сказал Эшли. - Да и чем это сейчас может повредить?
Рассказ Дейвенпорта был краток и передавался четкими ясными
телеграфного стиля предложениями. Эрт внимательно слушал, потирая толстыми
пальцами матово-белую поверхность стола, как будто убирал невидимый
сигарный пепел. К концу рассказа он подобрал ноги и сидел, поджав их, как
добродушный Будда.
Когда Дейвенпорт кончил, Эрт немного подумал, потом сказал:
- Нет ли у вас с собой записи разговора, реконструированного Ферро?
- Есть, - ответил Дейвенпорт. - Хотите посмотреть?
- Пожалуйста.
Эрт поместил ленту микрофильма в сканнер и быстро просмотрел, в
некоторых местах губы его неслышно начинали двигаться. Потом он постучал
пальцем по загадочному посланию.
- И это, вы говорите, ключ ко всему делу? Главный ключ?
- Да, мы так считаем, доктор Эрт.
- Но это не оригинал. Репродукция.
- Оригинал исчез вместе с Ферро, и мы считаем, что он в руках ультра.
- Очень возможно.
Эрт покачал головой, выглядел он встревоженным.
- Все знают, что я не симпатизирую ультра. Я стал бы бороться с ними
любыми средствами, поэтому не хотелось бы, чтобы вы подумали, будто я вас
сдерживаю, но... а существует ли вообще эта мозговая машина? У вас только
бред сумасшедшего и ваши сомнительные предположения на основе загадочных
знаков, которые могут не иметь никакого смысла.
- Да, доктор Эрт, но мы не можем рисковать.
- Уверены ли вы, что эта копия правильна? А что если в оригинале есть
что-то еще, что-то такое, без чего послание теряет смысл?
- Мы уверены в точности копии.
- А обратная сторона? На обратной стороне репродукции ничего нет. А
на обратной стороне оригинала?
- Агент, снявший копию, утверждает, что на обратной стороне оригинала
ничего не было.
- Люди ошибаются.
- Мы считаем, что он не ошибся, и должны основываться на этом
предположении. Пока не найдем оригинал.
- Итак, вы утверждаете, - сказал Эрт, - что любая интерпретация
послания должна основываться на том, что мы видим здесь.
- Мы так думаем. Мы уверены в этом, - сказал Дейвенпорт, хотя
уверенность его убывала.
Эрт продолжал выглядеть встревоженным. Он сказал:
- Почему бы не оставить инструмент в покое? Если ни одна из групп не
найдет его, тем лучше. Я не одобряю любое вмешательство в работу мозга и
не стал бы помогать таким попыткам.
Дейвенпорт удержал руку Эшли, чувствуя, что тот собирается говорить.
А сам сказал:
- Позвольте заметить, доктор Эрт, что вмешательство в деятельность
мозга - это не единственный аспект Аппарата. Предположим, земная
экспедиция на какой-то отдаленной примитивной планете потеряла старомодный
радиоприемник; предположим также, что туземцы уже знают электричество, но
еще не открыли вакуумные лампы.
- Туземцы могут установить, что если подключить радио к
электричеству, какие-то стеклянные предметы внутри него разгораются и
начнут светиться, но, конечно, никакой разумной речи они не услышат; разве
что гудение и треск. Однако если они поместят радио в ванну с водой,
человек в ванне будет убит током. Могут ли жители этой гипотетической
планеты заключить, что найденный ими предмет предназначен исключительно
для убийства людей?
- Я понимаю аналогию, - сказал Эрт. - Вы считаете, что взаимодействие
с мозгом - лишь побочная функция Аппарата.
- Я в этом уверен, - энергично ответил Дейвенпорт. - Если мы
установим его истинное назначение, земная технология продвинется на
столетия.
- Значит вы согласны с Дженнингсом, когда он говорит, - тут Эрт
сверился с микрофильмом, -
- Это может быть ключ к невообразимой революции в науке?
- Абсолютно!
- Но все же аспект вмешательства в мозг присутствует, и он очень
опасен. Какова бы ни была цель радио, оно может убить человека.
- Поэтому мы и не должны позволить ультра получить его.
- Может, правительству тоже?
- Но я должен заметить, что есть разумный предел осторожности. Люди
всегда жили рядом с опасностью. Первый кремневый нож в каменном веке;
первая деревянная дубина, которой можно убить. Они позволили подчинять
слабых более сильным угрозой насилия, то есть тоже были формой
вмешательства в мозг. Важен не сам Аппарат, доктор Эрт, как бы опасен он
ни был, а намерения людей, использующих его. Ультра объявили свое
намерение уничтожить 99,9 процента человечества. Правительство же, в чем
бы его ни обвиняли, не имеет таких намерений.
- А каковы намерения правительства?
- Научное изучение Аппарата. Даже аспект вмешательства в мозг может
принести пользу. Помогать образованию, дать нам физические основы
деятельности сознания. Мы сможем лечить душевные болезни, сможем исправить
ультра. Человек сможет научиться развивать мозг.
- Как мне поверить, что такой идеализм будет претворен в жизнь?
- Я в это верю. Подумайте, вы рискуете, помогая нам, но гораздо
больше рискуете, не помогая нам и тем самым помогая ультра.
Эрт задумчиво кивнул.
- Возможно, вы правы. Но я попрошу у вас одолжения. У меня есть
племянница, которая меня очень любит. Она очень расстраивается из-за того,
что я не поддаюсь безумию путешествий. Она заявляет, что не успокоится,
пока я не буду сопровождать ее в поездке по Европе, или Северной Каролине,
или по какой-то другой чужой местности...
Эшли наклонился вперед, отбросив удерживающую руку Дейвенпорта.
- Доктор Эрт, если вы поможете нам найти Аппарат и он будет работать,
заверяю вас, мы избавим вас от вашей фобии к путешествиям и сможете
отправиться со своей племянницей куда угодно.
Выпуклые глаза Эрта расширились, а сам он, казалось, уменьшился в
размерах. Он дико осмотрелся, будто попал в ловушку.
- Нет! - выдохнул он. - Нет! Никогда!
Голос его перешел на хриплый шепот.
- Позвольте объяснить сущность моей платы. Если я помогу вам, если вы
отыщете Аппарат и узнаете, как он работает, если сведения о моей помощи
станут известны, моя племянница набросится на правительство как фурия. Она
ужасно упрямая женщина, она организует общественные протесты и
демонстрации. Ее ничто не остановит. Но вы не должны отдавать меня ей. Не
должны! Вы должны сдержать любое давление. Я хочу, чтобы меня оставили в
покое, именно так, как я живу сейчас. Это мое абсолютное и минимальное
условие.
Эшли вспыхнул.
- Да, конечно, поскольку вы этого хотите.
- Даете слово?
- Даю.
- Не забудьте, пожалуйста. Я надеюсь на вас, мистер Дейвенпорт.
- Все будет, как вы хотите, - успокаивал его Дейвенпорт. - А теперь,
пожалуйста, не вернуться ли к надписям?
- К надписям? - переспросил Эрт: по-видимому, ему было трудно снова
сосредоточиться на листочке. - Вы имеете в виду эти значки, икс игрек в
квадрате и прочее?
- Да. Что они означают?
- Не знаю. Ваши интерпретации не хуже любых других.
Эшли взорвался.
- И весь ваш разговор о помощи - вздор? Что вы тогда тут болтали о
плате?
Уэнделл Эрт выглядел растерянным и озадаченным.
- Я бы хотел вам помочь.
- Но вы не знаете, что значат эти надписи?
- Не... не знаю. Но я знаю, каково значение послания.
- Знаете? - воскликнул Дейвенпорт.
- Конечно. Оно совершенно ясно. Я заподозрил это еще во время вашего
рассказа. И убедился в этом окончательно, когда прочел реконструкцию
разговора Дженнингса со Штраусом. Вы тоже поняли бы это, джентльмены, если
бы перестали раздумывать.
- Послушайте, - раздраженно сказал Эшли, - вы говорите, что не
знаете, что означают эти знаки.
- Нет. Я сказал, что знаю смысл послания.
- Но ведь послание состоит из этих знаков? Это разве не сообщение,
Бога ради?
- Да, в некотором роде.
- Вы имеете в виду невидимые чернила или что-то в этом роде?
- Нет! Почему вам так трудно понять самим? Вы ведь на самом пороге.
Дейвенпорт близко придвинулся к Эшли и негромко сказал:
- Сэр, позвольте мне разговаривать.
Эшли фыркнул и ответил:
- Валяйте.
- Доктор Эрт, - сказал Дейвенпорт, - не сообщите ли нам свое мнение?
- Ага! Хорошо. - Маленький экстратерролог уселся в кресло и вытер
вспотевший лоб рукавом. - Давайте задумаемся над посланием. Если принять
разделенные на четыре части круг и стрелку как указание на меня, остается
семь групп знаков. Если это действительно указание на семь кратеров, шесть
из них приведены просто для отвлечения, поскольку Аппарат определенно
может быть только в одном месте. В нем нет подвижных частей, он не
разбирается - он сплошной.
- Далее, ни одна группа не содержит прямого указания. SU, в
соответствии с вашей интерпретацией, может означать любое место на
противоположной стороне Луны, что по площади равна Южной Америке.
Опять-таки PC/2 может означать "Тихо", как говорит мистер Эшли, или "на
полпути между Птолемеем и Коперником", как думает мистер Дейвенпорт, или,
кстати, "на полпути между Платоном и Кассини (Cassini)". Разумеется, XY в
квадрате может означать "Альфонсо" - весьма изобретательная интерпретация,
- но это может быть изображением некоей координатной системы, где У
представляет собой квадрат координаты Х. Аналогично С-С может означать
"Бонд", а может "на полпути между Кассини и Коперником". F-А может
означать "Ньютон", а может "между Фабрицием и Архимедом".
- Короче, эти знаки настолько многозначны, что становятся
бессмысленными. Даже если один из них имеет значение, его невозможно
выделить среди остальных, так что единственное разумное предположение: все
эти знаки даны для отвлечения внимания.
- В таком случае необходимо определить, что в этом послании абсолютно
недвусмысленно, полностью ясно. Ответ таков: это послание, это ключ к
укрытию. Это единственное, в чем мы уверены, так?
Дейвенпорт кивнул и осторожно сказал:
- Мы думаем, что это так.
- Ну, вы сами назвали это послание ключом ко всему делу. Вы
действовали так, словно это важнейший ключ. И Дженнингс отзывался об
Аппарате как о ключе. Если мы увяжем серьезность этого дела со страстью
Дженнингса к игре в слова, страстью. возможно, обостренной воздействием на
его мозг Аппарата... Поэтому позвольте кое-что рассказать вам.
- Во второй половине 16 столетия в Риме жил немецкий иезуит. Он был
математиком и известным астрономом м помогал папе Георгию XIII
реформировать в 1582 году календарь, он провел все гигантские необходимые
расчеты. Этот астроном восхищался Коперником, но не принял
гелиоцентрическую систему. Он склонялся к старому представлению о том, что
Земля - центр вселенной.
- В 1650 году, почти через сорок лет после смерти этого астронома,
итальянским астрономом, тоже иезуитом, Джованни Баттиста Риццоли была
составлена карта Луны. Он назвал кратеры именами великих астрономов
прошлого, и так как он тоже отвергал Коперника, самые большие и заметные
кратеры он назвал именами тех, кто помещал Землю в центре вселенной:
именами Птолемея, Гиппарха, Альфонсо Х, Тихо Браге. Самый большой
известный ему кратер он приберег для своего немецкого предшественника.
- Этот кратер на самом деле второй по величине на видимой стороне
Луны. Больше него только кратер Бейли, но он на границе лунного лимба, и
поэтому с Земли его разглядеть трудно. Риццоли вообще не обратил на него
внимание, и он был назван в честь астронома, жившего столетие спустя и
казненного во время Французской революции.
Эшли во время всего этого беспокойно ерзал.
- Но какое отношение это имеет к посланию?
- Самое прямое, - удивленно ответил Эрт. - Разве вы не назвали
послание ключом ко всему делу? Разве это не главный ключ?
- Да, конечно.
- Есть ли какое-нибудь сомнение, что мы имеем дело с ключом к
чему-то?
- Нет, - сказал Эшли.
- Ну, тогда... Немецкого иезуита, о котором я говорил, звали Кристоф
Клау. Разве вы не видите игру слов: Клау - ключ [По-английски фамилия Klau
и слово clue "ключ" похожи]?
Все тело Эшли обвисло от разочарования.
- Слишком натянуто, - пробормотал он.
Дейвенпорт с тревогой сказал:
- Доктор Эрт, на Луне, насколько мне известно, нет объекта,
названного Клау.
- Конечно, нет, - возбужденно ответил Эрт. - В том-то все и дело. В
тот период истории, во второй половине 16 столетия, европейские ученые
латинизировали свои имена. И Клау поступил так же. Вместо "у" он взял
эквивалентную латинскую букву "v". Потом добавил -ius, что типично для
латинских имен, и таким образом Кристоф Клау стал Кристофером Клавиусом. Я
полагаю, всем вам известен гигантский кратер Клавдий.
- Но... - начал Дейвенпорт.
- Никаких "но". Позвольте также заметить, что по-латыни "clavis"
означает "ключ". Теперь вы видите двойную, билингвистичную игру слов? Klau
- clue, Clavius - clavis - "ключ". За всю жизнь Дженнингсу не удавалось
создать двойной, двуязычный каламбур. Без Аппарата он и не смог бы. А
теперь смог, и я думаю, не была ли его смерть в таких обстоятельствах
торжеством? И он направил вас ко мне, потому что знал, что я помню его
страсть к каламбурам и потому что сам их люблю.
Двое из Бюро смотрели на него широко раскрытыми глазами.
Эрт серьезно сказал:
- Я предлагаю вам обыскать затененный район Клавдия в том пункте, где
Земля ближе всего к зениту.
Эшли встал.
- Где ваш видеофон?
- В соседней комнате.
Эшли бросился туда. Дейвенпорт задержался.
- Вы уверены, доктор Эрт?
- Абсолютно уверен. Но даже если я ошибаюсь, это не имеет значения.
- Что не имеет значения?
- Найдете вы его или нет. Если Аппарат найдут ультра, они, вероятно,
не смогут им пользоваться.
- Почему вы так думаете?
- Вы спросили, был ли моим студентом Дженнингс, но не спрашивали о
Штраусе, тоже геологе. Он был моим студентом через год после Дженнингса. Я
хорошо его помню.
- Ну, и что?
- Неприятный человек. Очень холодный. Таковы все ультра, я думаю. Они
не могут сочувствовать, иначе не говорили бы об убийстве миллионов. У них
ледяные эмоции, они поглощены собой, не способны преодолеть расстояние
между двумя людьми.
- Мне кажется, я понимаю.
- Я уверен в этом. Разговор, реконструированный из бреда Штрауса,
показывает, что он не мог воспользоваться Аппаратом. Ему не хватало
необходимых эмоций. Я думаю, все ультра таковы. Дженнингс, не ультра, мог
управлять Аппаратом. Я подозреваю, что всякий способный к этому
одновременно не способен на сознательную хладнокровную жестокость. Этот
человек может ударить в панике или страхе, как Дженнингс пытался ударить
Штрауса, но никогда не сделает этого расчетливо, как Штраус ударил
Дженнингса. Короче, если прибегнуть к банальности, я думаю, что Аппарат
может приводиться в действие любовью, а не ненавистью, а ультра только на
ненависть и способны.
Дейвенпорт кивнул.
- Надеюсь, вы правы. Но тогда... почему вы так подозрительно
отнеслись к правительству? Ведь плохой человек не сможет управлять
Аппаратом.
Эрт пожал плечами.
- Я хотел проверить, умеете ли вы убеждать. Ведь вам придется иметь
дело с моей племянницей.
А.Азимов
Двухсотлетний человек
1
- Благодарю вас, - сказал Эндрю Мартин и сел на
предложенный стул. Он не выглядел как человек, доведенный до
последней черты, но дело обстояло именно так.
На его лице не читалось никаких особенных эмоций, лишь
спокойное безразличие, разве что в глазах угадывалась печаль.
У него были гладкие черные волосы, довольно густые, на коже
лица волос не было совсем. Он выглядел недавно и тщательно
выбритым. Одежда была явно старомодной, но аккуратной, в ней
преобладал бархатистый красновато-пурпурный оттенок.
Хирург сидел за столом лицом к нему, и именная табличка на
столе содержала полностью идентифицирующую его серию букв и
цифр, на которую Эндрю не обратил внимания. Вполне достаточно
называть его "доктор".
- Когда может быть выполнена операция, доктор? - спросил
он.
Хирург ответил мягко, с той явно отчуждающей ноткой
уважения, которую всегда применяли роботы, обращаясь к людям:
- Я не совсем уверен, сэр, что понял, как и на ком должна быть
выполнена подобная операция.
Тут на лице хирурга могло бы появиться выражение
почтительной непреклонности, если бы роботы его типа,
сделанные из нержавеющей стали с оттенком бронзы, могли менять
выражение лица.
Эндрю Мартин разглядывал правую, режущую руку робота,
которая совершенно неподвижно лежала на столе.Пальцы были
длинные и столь артистически изогнутые, что легко было
представить, как они держат скальпель, который на время
становился с ними единым целым.
В его работе не будет неуверенности, колебаний, дрожи
пальцев, не будет ошибок. Это, разумеется, приходит со
специализацией, которую человечество желало столь упорно, что
лишь немногие роботы теперь снабжались независимым мозгом.
Хирург, разумеется, должен иметь такой мозг. И все же этот
робот, несмотря на мозг, настолько ограничен в своих
способностях, что не узнал Эндрю - вероятно, он и не слышал о
нем.
- Тебе никогда не хотелось стать человеком? - спросил
Эндрю.
Хирург на мгновение помедлил с ответом, словно вопрос
затерялся в его позитронных схемах. - Но я робот, сэр.
- Не лучше ли было бы быть человеком?
- Лучше, сэр, было бы стать более опытным хирургом. Я не
могу стать таким, будучи человеком, зато могу стать более
усовершенствованным роботом. Мне было бы приятно стать более
усовершенствованным роботом.
- А тебя не оскорбляет, что я могу тебе приказывать? Что я
могу заставить тебя встать, сесть, пойти направо или налево
просто велев тебе так сделать?
- Мне нравится выполнять ваши пожелания, сэр. Если ваши
приказы помешают моему функционированию по отношению к вам или
любому другому человеку, я не стану их выполнять. Первый
закон, касающийся моих обязанностей по отношению к
человеческой безопасности, станет преобладать над вторым
законом, связанным с подчинением. В любом другом случае
подчинение доставляет мне удовольствие... Но на ком я должен
провести операцию?
- На мне, - сказал Эндрю.
- Но это невозможно. Операция явно нанесет вам вред.
- Это не имеет значения, - спокойно произнес Эндрю.
- Я не должен никому наносить вреда, - сказал хирург.
- Не должен по отношению к человеку, - сказал Эндрю. - Но
я тоже робот.
2
Эндрю выглядел гораздо больше похожим на робота, когда был
впервые... сделан. Внешне он был таким же роботом, как и любой
другой, изящно сконструирован и функционален.
Он хорошо справлялся со своими обязанностяи в доме, в
который был привезен в те дни, когда роботы в домашнем
хозяйстве, да и вообще на планете, были редкостью.
В доме жили четверо: Сэр, Мэм, Мисс и Маленькая Мисс.
Конечно, он знал их имена, но никогда их не употреблял. Сэра
звали Джеральд Мартин.
Его серийный номер был NDR..., а цифры он забыл. Конечно,
прошло много времени, но если бы он хотел помнить свой номер,
то не смог бы его забыть. Он не хотел помнить.
Маленькая Мисс первой назвала его Эндрю, потому что не
могла выговаривать все буквы. А затем так стали поступать и
остальные.
Маленькая Мисс... Она прожила девяносто лет и давно уже
мертва. Однажды он попытался назвать ее Мэм, но она не
позволила. Она так и осталась Маленькой Мисс до своего
последнего дня.
Эндрю должен был выполнять обязанности дворецкого,
камердинера и горничной. Это были испытаттельные дни для него,
и, в общем-то, для всех роботов, не занятых на заводах и
исследовательских станциях Земли.
Мартинам он очень травился, и половину времени он не был в
состоянии заниматься работой, потому что Мисс и Маленькая Мисс
хотели с ним играть.
Мисс первая поняла, как это можно устроить. Она сказала
ему: - Мы приказываем тебе играть с нами, и ты должен
выполнять приказ.
- Мне очень жаль, Мисс, но я уже получил от Сэра более
ранний приказ, который, несомненно, должен иметь преимущество.
- Папа всего лишь сказал, что надеется, что ты займешься
уборкой, - возразила она. - Это вовсе не приказ. А я тебе п р
и к а з ы в а ю.
Сэр не возражал. Сэр любил Мисс и Маленькую Мисс даже
больше, чем сама Мэм, и Эндрю их тоже любил. По крайней мере
эффект, который они оказывали на его действия, был таким же,
какой в случае человека был бы назван результатом любви. Эндрю
думал об этом, как о любви, потому что не знал, как это
назвать по-другому.
Именно для Маленькой Мисс Эндрю вырезал деревянный кулон.
Она приказала ему его сделать. Мисс подарили на день рождения
кулон из слоновой кости, украшенный резьбой, а Маленькую Мисс
это по-женски расстроило. У нее был только кусочек дкрева,
который она дала Эндрю вместе с маленьким кухонным ножичком.
Он сделал его быстро, и Маленькая Мисс сказала: - Он такой
красивый, Эндрю. Я покажу его папе.
Сэр не поверил ни единому ее слову. "Скажи честно, где ты
его взяла, Мэнди?" Он так называл Маленькую Мисс - Мэнди.
Когда Маленькая Мисс заверила его, что говорит правду, он
повернулся к Эндрю: - Это сделал ты, Эндрю?
- Да, сэр.
- И форму тоже сам придумал?
- Да, сэр.
- С какого образца ты его скопировал?
- Это то геометрическое воплощение, сэр, которое подходит
к структуре древесины.
На следующий день Сэр принес ему другой кусок дерева,
побольше, и электрический вибронож. - Сделай из него
что-нибудь, Эндрю, - сказал он. - То6 что тебе захочется.
Эндрю начал делать, а Сэр смотреть, и потом долго
разглядывал то, что получилось. С тех пор Эндрю больше не
прислуживал за столом. Вместо этого ему было приказано читать
книги по мебельному дизайну, и он научился делать столики и
шкафчики.
- Ты делаешь великолепные вещи, Эндрю, - сказал Сэр.
- Я наслаждаюсь, когда делаю их, сэр, - ответил Эндрю.
- Наслаждаешься?
- Это заставляет токи в моем мозге каким-то образом
проходить по путям с меньшим сопротивлением. Я слышал, как вы
употребляете слово "наслаждаться", и обстоятельства его
использования совпадают с тем, что я испытываю. Я наслаждаюсь,
когда делаю их, сэр.
3
Джеральд Мартин отвез Эндрю в региональный оффис "Ю.С.
Роботс энд Мекэникл Мэн Корпорейшн". Как член региональной
легислатуры, он безо всяких проблем попал на прием к главному
робопсихологу. Более того, он стал владельцем робота именно
потому, что был членом региональной легислатуры - в те давние
времена, когда роботы были редки.
Тогда Эндрю еще ничего не понимал, но позднее, приобретя
более глубокие познания, смог заново вспомнить ту давнюю сцену
и понять ее истинное значение.
Робопсихолог, Мертон Мански, слушал с застывшей на лице
улыбкой и неоднократно пытался удержать свои пальцы от
постукивания по крышке стола. Невыразительные черты лица и
покрытый морщинами лоб придавали ему такой вид, словно он мог
быть моложе, чем выглядел.
- Роботехника не является точным искусством, мистер
Мартин, - сказал он. - Я не могу объяснить все в деталях, но
математика, при помощи которой создаются позитронные схемы,
слишком сложна, чтобы выдавать что-либо точнее, чем
приблизительные решения. Это естественно, потому что мы все
создаем на основе трех законов, которые неоспоримы. Мы,
конечно, заменим вашего робота...
- Ни в коем случае, - сказал Сэр. - В его исправности не
имеется никаких сомнений. Он прекрасно справляется с
обязанностями, для которых предназначен. Дело в том, что кроме
всего этого он еще и вырезает из дерева изысканные вещицы, и
никогда не повторяется. Он создает произвеления искусства.
Мански смутился. - Странно. Конечно, сейчас мы создаем уже
более усредненные схемы... Так вы считаете, что он
действительно творит?
- Посмотрите сами. - Сэр протянул ему небольшой деревянный
шар, на котором были вырезаны играющие мальчики и девочки,
такие маленькие, что их с трудом можно было различить, но тем
не менее фигурки были пропорциональны и так естественно
подходили к структуре древесины, что она тоже казалась
вырезанной.
- Это сделал о н? - спросил Мански. - Он протянул шар
обратно и покачал головой. - Ему выпал счастливый жребий. Что-
то проявилось в его схеме.
- Вы можете это повторить?
- Вероятно, нет. Ни о чем похожем нам не сообщали.
- Прекрасно! Я совершенно не против, если Эндрю так и
останется неповторимым.
- Мне кажется, - сказал Мански, - что компании захочется
вернуть вашего робота для исследования.
- Ни за что, - сказал Сэр с внезапной непреклонностью. -
Забудьте об этом. - Он повернулся к Эндрю. - А теперь пойдем
домой.
- Как пожелаете, сэр, - ответил Эндрю.
4
Мисс начала назначать свидания мальчикам и мало бывала
дома. Теперь уже Маленькая Мисс, уже не такая маленькая, как
раньше, заполняла заботы Эндрю. Она не забывала, что первую
свою вещицу Эндрю вырезал для нее, и носила ее на шее на
серебряной цепочке.
Ей первой не понравилось, что Сэр просто раздает поделки
Эндрю. - Послушай, папа, - сказала она, - если они кому-то
нужны, то пусть за них платят. Они того стоят.
- Ты вроде бы никогда не была жадной, Мэнди, - сказал Сэр.
- Я думаю не о нас, папа. О художнике.
Эндрю раньше не слышал этого слова, и когда у него
выдалась свободная минутка, он заглянул в словарь. Потом была
еще одна поездка к юристу Сэра.
- Что ты об этом скажешь, Джон? - спросил у него Сэр.
Юриста звали Джон Фейнголд. У него были седые волосы и
округлый живот, а ободки контактных линз подкрашены в яркий
зеленый цвет. Он посмотрел на маленькую брошь, котрую ему дал
Сэр. - Великолепная вещица... но я уже в курсе. Это вырезает
твой робот. Тот, с которым ты приехал.
- Да, их вырезает Эндрю. Верно, Эндрю?
- Да, сэр, - отозвался Эндрю.
- Сколько ты бы за нее заплатил, Джон? - спросил Сэр.
- Трудно сказать. Я не коллекционер.
- Можешь ли ты поверить, что мне предлагали двести
пятьдесят долларов за эту маленькую штучку? Эндрю сделал
стулья, которые я продал по пятьсот долларов каждый. Его
изделия увеличили мой счет в банке на двести тысяч.
- Черт побери, он же делает тебя богачом, Джеральд!
- Наполовину богачом, - возразил Сэр. - Половина этих
денег лежит на счету на имя Эндрю Мартина.
- Робота?
- Вот именно. И мне хотелось бы знать, законно ли это.
- Законно ли? - Фейнголд откинулся на спинку заскрипевшего
стула. - Таких прецендентов не было, Джеральд. А каким образом
твой робот подписывал нужные бумаги?
- Он может написать свое имя, и я принес в банк
подписанные им бумаги. Сам он там не был. Надо ли сделать что-
либо еще?
- Гм. - Фейнголд ненадолго задумался, потом сказал. -
Хорошо, мы можем оформить доверенность на управление всей
суммой от его имени, и это создаст изолирующий слой между ним
и враждебным миром. Кроме того, я не советую тебе ничего
предпринимать. Покачто тебя никто не останавливал. Если кто-то
станет возражать, то пусть о н и подает в суд.
- А ты возьмешь такое дело, если будет подан иск?
- Конечно. Но за вознаграждение.
- За сколько?
- За что-нибудь вроде этого, - и Фейнголд показал на
деревянную брошь.
- Достаточно честно, - сказал Сэр.
Фейнголд повернулся к роботу и усмехнулся. - Эндрю, тебе
нравится, что у тебя есть деньги?
- Да, сэр.
- И что ты собираешься с ними делать?
- Платить за те вещи, сэр, за которые иначе должен был
заплатить Сэр. Это уменьшит его расходы, сэр.
5
Такие случаи возникали. Замена деталей стоила дорого, а
технические осмотры еще дороже. С годами создавались новые
модели роботов, и Сэр следил за тем, чтобы Эндрю пользовался
преимуществами каждого нового приспособления, пока тот не стал
образцом металлического совершенства. За все платил Эндрю.
Он настоял на этом.
Лишь его позитронный мозг остался неприкосновенным. На
этом настоял Сэр.
- Новые роботы не так хороши как ты, Эндрю, - сказал он. -
Они бесполезны. Компания научилась более точно создавать их
мозг, ограничившись узкими задачами и целями. Новые роботы
негибкие. Они выполняют то, для чего созданы, и ни на щаг в
сторону. Ты мне больше нравишься.
- Спасибо, сэр.
- И это твоя заслуга, Эндрю, не забывай об этом. Я уверен,
что Мански положил конец созданию неспециализированных схем,
как только хорошенько к тебе пригляделся. Ему не нравится
непредсказуемость... Знаешь, сколько раз он просил разрешить
забрать тебя на исследование? Девять раз! Однако я ему этого
не позволил, и теперь, когда он на пенсии, мы можем жить
спокойно.
И вот волосы Сэра становились все реже и светлее, кожа на
лице дряблой, а Эндрю выглядел гораздо лучше чем тогда, когда
впервые появился в семье.
Мэм уехала в колонию художников где-то в Европе, а Мисс
стала поэтессой в Нью-Йорке. Иногда она писала письма, но
редко. Маленькая Мисс вышла замуж и жила неподалеку. Она
сказала, что не хочет покидать Эндрю, и когда родился ее
ребенок, Маленький Сэр, она разрешила Эндрю держать бутылочку
и кормить его.
После рождения внука, решил Эндрю, у Сэра есть кем
заменить того, кто уйдет. И не будет нечестным обратиться к
нему с просьбой.
- Сэр, - сказал Эндрю, - вы были очень добры, позволяя мне
тратить деньги так, как я хотел.
- Это были твои деньги, Эндрю.
- Они были моими только по вашей воле, сэр. Не думаю, что
закон запретил бы вам истратить их все.
- Закон не может заставить меня поступить нечестно, Эндрю.
- За вычетом всех расходов и налогов, сэр, у меня есть
почти шестьсот тысяч долларов.
- Я знаю это, Эндрю.
- Я хочу отдать их вам, сэр.
- Я не возьму их, Эндрю.
- В обмен на то, что вы можете дать мне, сэр.
- Вот как? И что же это, Эндрю?
- Моя свобода, сэр.
- Твоя...
- Я хочу купить свою свободу, сэр.
6
Все оказалось вовсе непросто. Сэр рассержился, произнес
"боже мой!", повернулся и ушел.
И опять именно Маленькая Мисс привела его в себя, резко и
решительно - и при Эндрю. Все тридцать лет никто не стеснялся
говорить в присутствии Эндрю, касалось ли дело его самого, или
нет, Он был всего лишь робот.
- Папа, - сказал она, - почему ты воспринимаешь его слова
как личное оскорбление? Он же все равно останется здесь. Он
будет так же послушен. Он не может вести себя по-другому. Он
так сделан. Все, чего он хочет - лишь слова. Он хочет
называться свободным. Что здесь такого ужасного? Разве он не
заслужил этого? Господи, да мы с ним об этом уже годами
говорим.
- Годами говорите?
- Да, и он снова и сснова откладывал этот разговор, потому
что боялся, что тебе будет больно это слышать. Я з а с т а в и
л а его высказаться.
- Он не знает, что такое свобода. Он робот.
- Папа, ты его не знаешь. Он прочитал все книги в
библиотеке. Не знаю, что он чувствует, но не знаю и того, что
чувствуешь т ы. Когда с ним говоришь, он реагирует на
абстрактные понятия так же, как ты и я,а что же еще надо? Если
чьи-то реакции те же, что и у тебя, чего же тебе еще желать?
- Закону на это наплевать, - сердито сказал Сэр. -
Послушай, ты! - он обратился к Эндрю с невольным раздражением
в голосе. - Я могу официально освободить тебя только по
решению суда, а если дело дойдет до суда, ты не только не
получить свободу, но позволишь закону официально узнать о
своих деньгах. Они скажут, что робот не имеет правла владеть
деньгами. Разве этот вздор стоит потери твоих денег?
- Свобода бесценна, сэр, - сказал Эндрю. - Даже шанс на
свободу стоит этих денег.
7
Суд тоже мог прийти к мнению, что свобода бесценна и
решить, что ни за какую цену, даже большую, робот не может ее
купить.
Поверенный, представлявший тех, кто осуществлял классовую
акцию против свободы, заявил просто: - Слово "свобода" не
имеет смысла по отношению к роботу. Свободным быть может
только человек.
Он произносил это несколько раз, когда считал момент
подходящим, медленно, подчеркивая слова ритмичным
постукиванием руки о стол.
Маленькая Мисс попросила разрешения выступить на стороне
Эндрю. Ее назвали полным именем, которого Эндрю никогда раньше
не слышал:
- Аманда Лаура Мартин Чарни может предстать перед судом.
- Благодарю вас, ваша честь, - сказала она. - Я не юрист,
и не знаю, как надо правильно строить фразы, но надеюсь, вы
все прислушаетесь к смыслу, не обращая внимания на слова.
Попробуем понять, что означает в случае с Эндрю быть
свободным. В некоторых смыслах он у ж е свободен. Думаю, что
прошло лет двадцать с тех пор, как кто-нибудь из семьи
Мартинов приказывал ему сделать то, что, как мы чувствовали,
ему не хотелось бы сделать по собственному желанию.
Но мы можем, если захотим, приказать ему сделать все, что
угодно, управлять им так грубо, как пожелаем, потому что он
принадлежащая нам машина. Но зачем нам так поступать, есди он
так долго и так верно прослужил у нас и заработал нам так
много денег? Больше он нам ничего не должен. Долг лежит
полностью на другой стороне.
Даже если нам законом будет запрещено силой заставлять
Эндрю служить нам, он все равно станет служит добровольно.
Сделать его свободным будет означать лишь манипуляцию словами,
но для него это будет значить очень много. Это даст ему все, и
не будет нам стоить ничего.
На мгновение сулья попытался сдержать улыбку. - Я понял
ваше мнение, миссис Чарни. Но дело в том, что не имеется ни
близкого по смыслу закона, ни соответствующего случаю
прецендента. Есть, однако, невысказанное предположение, что
лишь человек может насладиться свободой. Я могу сформулировать
сейчас новый закон, который может быть отменен в более высоком
суде, но я немогу с легкостью выступить против упомянутого
положения. Я хочу обратиться к роботу. Эндрю?
- Да, ваша честь.
Эндрю впервые заговорил на суде, и судья на мгновение
удивился человеческому тембру его голоса. Он спросил: - Почему
ты хочешь быть свободным, Эндрю? Каким образом это имеет для
тебя значение?
- Вы хотели бы быть рабом, ваша честь? - спросил Эндрю.
- Но ты не раб. Ты прекрасный робот, можно даже сказать,
гениальный робот,как мне дали понять, способный к проявлению
артистизма, равному которого нет нигде. Что бы ты еще сделал,
если бы стал свободным?
- Возможно, не больше, чем делаю сейчас, но с большей
радостью. Здесь в суде уже было сказано, что только человек
может быть свободным. Но мне кажется, что свободным может быть
только тот, кто желает свободы. А я хочу свободы.
И именно эта фраза дала намек судье. Главное предложение в
судебном решении звучало так: "Не имеется права на отрицание
свободы для любого, чей разум развит в достаточной степени,
чтобы осознать эту концепцию и выразить свое желание".
И в конечном итоге это судебное решение было утверждено
Всемирным судом.
8
Сэр остался недоволен, и его резкий голос вызвал в Эндрю
почти такое же чувство, словно у него произошло короткое
замыкание.
- Мне не нужны твои чертовы деньги, Эндрю, - сказла он. -
Я возьму их лишь потому, что иначе ты не станешь чувствовать
себя свободным. С этого момента ты можешь сам выбирать себе
занятие и делать все так. как табе нравится. Я не стану
отдавать тебе приказания, кроме одного, последнего - делай что
хочешь. Но я продолжаю нести за тебя ответственность - это
входит в решение суда. Надеюсь, ты это понимаешь.
- Не кипятись, папа, - прервала его Маленькая Мисс. -
Ответственность - не такое уж тяжкое бремя. Ты же знаешь, что
тебе ничего не придется делать. Об этом позаботятся три закона
роботехники.
- Так как же он может быть свободен?
- А разве люди не связаны своими законами, сэр? - спросил
Эндрю.
- Я не намерен спорить, - сказал Сэр. Он ушел, и с тех пор
Эндрю редко его видел.
Маленьькая Мисс часто заходила навестить Эндрю в
построенный и обставленный для него небольшой домик. В нем,
конечно же, не было кухни и ванной. Было всего лишь две
комнаты: в одной библиотека, а другом комбинация мастерской и
кладовой. Эндрю получал много заказов, и как свободный робот
работал еще больше, чем раньше, пока стоимость домика не была
полностью выплачена и он официально не стал его владельцем.
Однажды пришел Маленький Сэр... нет, Джордж! Маленький Сэр
настоял на этом после того, как суд вынес решение. - Свободный
робот никого не должен называть Маленьким Сэром, - сказал
Джордж. - Я зову тебя Эндрю, ты должен звать меня Джорджем.
Это прозвучало как приказ, поэтому Эндрю называл его
Джорджем, но Маленькая Мисс осталась Маленькой Мисс.
В тот день Джордж пришел один и сказал, что Сэр умирает. С
ним осталась Маленькая Мисс, но Сэр захотел, чтобы Эндрю тоже
был рядом.
Голос Сэра был еще силен, хотя он не был в состоянии много
двигаться. Он с трудом поднял руку. - Эндрю, - сказал он, -
Эндрю... не помогай мне, Джордж. Я всего лишь умираю, я не
инвалид... Эндрю, я рад, что ты свободен. Я просто хотел тебе
это сказать.
Эндрю не знал, что ответить. Он еще никогда не был рядом с
умирающим, но знал, что таким образом люди перестают
функционировать. Это было независимой от них и неисправимой
поломкой, и Эндрю не знал, какие слова подходят в таких
случаях. Он смог только продолжать стоять, совершенно
молчаливый и неподвижный.
Когда все кончилось, Маленькая Мисс скзала ему: - Знаешь,
Эндрю, могло показаться, что в конце своей жизни он относился
к тебе с неприязнью, но ведь он был стар, и ему было обидно,
что ты захотел стать свободным.
И тогда Эндрю нашел нужные слова.
- Я никогда не стал бы свободен без него, Маленькая Мисс,
- сказал он.
9
Эндрю начал носить одежду только после смерти Сэра.
Сначала он одел старые брюки, которые ему дал Джордж.
Теперь Джордж был женат и стал юристом. Он вступил в фирму
Фейнголда. Старый Фейнголд давно уже умер, но его дело
продолжила его дочь, и в конце концов фирма стала называться
"Фейнголд и Чарни". Название не изменилось даже тогда, когда
дочь Фейнголда отошла от дел и никто из ее семьи не занял ее
место. В то время, когда Эндрю впервые надел одежду, фамилия
Чарни была только что добавлена к названию фирмы.
Джодж попытался не улыбаться, когда Эндрю впервые одел
брюки, но его улыбка не укрылась от Эндрю.
Джордж показал ему, как пользоваться застежкой со
статическим зарядом, как правильно обенуть брюки вокруг нижней
половины тела и застегнуть. Джордж продемонстировал это на
своих брюках, но Эндрю был уверен, что ему потребуется немало
времени, чтобы воспроизвести плавное движение руки Джорджа.
- Ну зачем тебе брюки, Эндрю? - спросил Джордж. - Твое
тело настолько функционально совершенно, что его просто стыдно
скрывать - особенно раз тебе нет нужды беспокоиться о
контролировании температуры или о приличиях. К тому же на
металле они плохо застегиваются.
- А разве тела людей не функционально совершенны, Джордж?
- возразил Эндрю. - Тем не менее вы одеваетесь.
- Ради тепла, для чистоты, для зашиты, для украшения.
Ничто из этого не относится к тебе.
- Без одежды я чувствую себя голым, - сказал Эндрю. -
Каким-то другим, Джордж.
- Другим! Эндрю, сейчас на Земле миллионы роботов. В нашей
округе по последней переписи почти столько же роботов, сколько
людей.
- Знаю. Эти роботы выполняют всевозможные работы.
- И никто из них не носит одежду.
- Но никто из них не свободен, Джордж.
Шаг за шагом Эндрю пополнял свой гардероб. Его сдерживали
улыбка Джорджа и взгляды людей, заказывающих ему работу.
Он мог быть своббодным, но в него была встроена тщательно
детализированная программа его отношений с людьми, и ему
удавалось продвигаться вперед лишьочень небольшими шагами.
Открытое неодобрение отбрасывало его на месяцы назад.
Не все воспринимали Эндрю как свободного. Он не был волен
возмущаться, но все же, когда он об этом думал, его мысленные
процессы замедлялись.
Более того, он обычно не одевался - или надевал совсем
мало одежды, когда предполагал, что его может навестить
Маленькая Мисс. она была уже стара и почти все время проводила
в местах с более теплым климатом, но когда возвращалась,
первым делом приходила к нему в гости.
Во время одного из ее приездов Джордж уныло произнес: -
Она меня доконала. Я вступаю в следующем году в легислатуру.
Как дед, говорит она, так и внук.
- Как дед... - Эндрю в нуверенности умолк.
- Я хотел сказать, что я, Джордж, внук, стану как Сэр, мой
дед, который когда-то был членом легислатуры.
- Было бы приятно, Джордж, - сказал Эндрю, - если бы Сэр
был все еще... - Он запнулся, потому что не хотел произносить
"В рабочем состоянии". Слова казались неподходящими.
- Жив, - подсказал Джордж. - Да, я тоже иногда вспоминаю
старикана.
Потом Эндрю думал об этом разговоре. Он уже заметил в
разговорах с Джорджем неуклюжесть своей речи. С тех пор как в
Эндрю вложили первоначальный словарь, язык каким-то образом
изменился. К тому же Джордж использовал бытовые обороты речи,
а Сэр и Маленькая Мисс - нет. С чего это он назвал Сэра
стариканом, когда ясно, что это слово неподходящее?
Книги не могли ему помочь. они были старые и посвящены в
основном резьбе по дереву, вопросам искусства и мебельного
дизайна. Книг же о языке и поведении людей у него не было.
Он тут же решил, что должен поискать нужные книги, а как
свободный робот почувствовал, что не обзяан спрашивать на это
разрешение Джорджа. Он прйдет в город и отыщет библиотеку. Это
было победоносное решение, и он почувствовал, как его
электропотенциал поднимается все выше, и ему пришлось сбросить
избыток на катушку сопротивления.
Он одел свой полный костюм, не позабыв даже деревянную
цепочку на плече. Он предпочел бы блестящий пластик, но Джордж
сказал, что дерево гораздо более подходящий материал, и что
полированный кедр к тому же значительно дороже.
Он отошел от дома на сотню футов, когда все нарастающее
сопротивление заставило его остановиться. Он отключил от цепи
катушку сопротивления, а когда этого показалось недостаточно,
вернулся в свой дом и на листке бумаги четко написал: "Я ушел
в библиотеку", а затем положил записку на видное место на
рабочем столе.
10
Эндрю так и не нашел бибилиотеку. Он изучил карту. Он знал
дорогу, но не то, как все выглядит в действительности.
Окружающее совсем не сходилось с символами на карте, и он
в нерешительности остановился. В конце концов он пришел к
выводу, что, должно быть, пошел неправильным путем, потому что
все вокруг выглядело странно и непонятно.
Он прошел мимо нескольких уличных роботов, но к тому
времени, когда он решил разузнать дорогу, ни одного из них
поблизости не оказалось. Машина проехала, не остановившись. Он
стоял в задумчивости, что внешне выглядело как спокойная
неподвижность, и тут увидел, как через площать в его сторону
идут двое людей.
Он повернулся им навстречу, и они тоже изменили
направление, чтобы подойти к нему. За секунду до этого они
громко разговаривали и он слышал их голоса, но теперь они шли
молча. У них был тот вид, который Эндрю ассоциировал у людей с
неуверенностью. Они были молоды, но не очень. Лет двадцать,
наверное? Эндрю не умел оценивать возраст.
- Не укажете ли вы мне путь в городскую библиотеку, сэры?
- спросил Эндрю.
Один из них, который был повыше, и чья высокая шляпа
уддиняла его еще больше, придавая почти гротескный вид,
сказал, но не Эндрю, а другому:
- Это робот.
У другого были мясистый нос и тяжелые веки. Он ответил, но
не Эндрю, а первому:
- Он носит одежду.
Высокий щелкнул пальцами: - Это свободный робот. У семь
Чарни есть такой робот, что никому не принадлежит. Иначе
почему он одет?
- Спроси его, - сказал носатый.
- Ты робот семьи Чарни? - спросил высокий.
- Я Эндрю Мартин, сэр, - ответил Эндрю.
- Прекрасно. Тогда разденься. Роботы не носят одежду. - Он
повернулся к другому: - Отвратительное зрелише. Ты только
посмотри на него.
Эндрю замер. Он так давно не слышал приказа, да еще
высказанного таким тоном, что его схемы второго закона
моментально заблокировались.
- Снимай одежду, - сказал высокий. - Я тебе приказываю.
Эндрю начал медленно раздеваться.
- Бросай ее на землю, - сказал высокий.
- Если он ничей, - сказал носатый, - то он может стать
нашим столь же просто, как и чьим-то.
- В любом случае, - отозвался высокий, - кто станет
возражать против того, что мы делаем. Мы же ничью
собственность не портим... Встань на голову, - велел он.
- Голова не предназначена для того... - начал Эндрю.
- Это приказ. Если не знаешь, как это сделать, все равно
попробуй.
Эндрю снова помедлил, затем наклонился и поставил голову
на землю. Он попытался задрать ноги, но тут же тяжело упал.
- А теперь лежи, - сказал высокий. - Мы можем разобрать
его на части, - предложил он другому. - Никогда не доводилось
роботов разбирать?
- А он позволит?
- А как он может не позволить?
Эндрю никак не смог бы им помешать, если бы они достаточно
строго приказали ему не сопротивляться. Второй закон
повиновения имел преимущество над третьим законом
самосохранения. В любом случае он не мог защитить себя,
опасаясь случайно нанести им вред, а это означало наружение
первого закона. При мысли об этом все его подвижные части
слегка сжались, и он вздрогнул.
Высокий подошел и пнул его ногой. - Тяжелый. Похоже, без
инструментов нам не обойтись.
- Можно приказать ему самого себя разобрать, - сказал
носатый. - Веселое будет зрелище.
- Да, - задумчиво произнес высокий, - только пусть сначала
отойдет в сторону от дороги. Если кто-нибудь пойдет мимо...
Но они опоздали. Кто-то действительно шел мимо, и это был
Джордж. С того места, где он лежал, Эндрю видел, как Джордж
поднялся в отдалении на небольшой холмик. Ему хотелось как-то
подать Джорджу знак, но последний приказ был "лежать".
Тут Джордж побежал и вскоре был рядом, немного
запыхавшись. Молодые люди немного отошли и выжидательно
остановились.
- Эндрю, у тебя какая-то неисправность? - с тревогой
спросил Джордж.
- Я в рабочем состоянии, Джордж.
- Тогда встань. Что с твоей одеждой?
- Этот твой робот, дядя? - спросил высолкий.
Джордж резко обернулся. - Это ничей робот. Что здесь
происходит?
- Мы вежливо попросили его снять одежду. А тебе какое
дело, раз он не твой?
- Что они с тобой сделали, Эндрю? - спосил Джордж.
- В их намерения входило каким-то образом разобрать меня,
- ответил Эндрю. - Они собирались отвести меня в укромное
место и приказать разобрать самого себя.
Джордж посмотрел на парней. Его подбородок задрожал. Парни
больше не пятились. Они улыбались. Высокий весело спросил: - И
что же ты собираешься сделать, старый козел? Напасть на нас?
- Нет, - сказал Джордж, - самому мне делать ничего не
надо. Этот робот жил в моей семье больше семидесяти лет. Он
знает нас, и мы для него гораздо дороже, чем кто-либо другой.
Я просто скажу ему, что вы угрожаете моей жизни и собираетесь
меня убить. Я попрошу его защитить меня. Выбирая между вами и
мной, он выберет меня. Знаете, что от вас останется, когда он
до вас доберется?
Парни неуверенно попятились.
- Эндрю, - резко произнес Джордж. - Я в опасности, мне
угрожают эти двое парней. Подойди к ним!
Эндрю шагнул вперед, парни не стали ждать и рванули прочь.
- Все в порядке, Эндрю, успокойся. - сказал Джордж. Он
сильно переволновался. Он давно уже перешагнул тот возраст,
когда был в состоянии выяснять отношения с одним противником,
не говоря уже о двух.
- Я не мог причинить им вреда, Джордж, - сказал Эндрю. - Я
же видел, что они не нападали.
- А я и не приказывал тебе атаковать их. Я всего лишь
велел тебе подойти к ним. Все остальное сделал страх.
- Как могут люди бояться роботов?
- Это застарелая болезнь человечества, одна из тех, от
которых оно еще не избавилось. Но это пустяки. Какой дьявол
тебя сюда занес, Эндрю? Я уже собирался вернуться и нанять
вертолет, но вовремя увидел тебя. Как тебе могло прийти в
голову отправиться в библиотеку? Я принес бы любые нужные
книги.
- Но я же... - начал Эндрю.
- Свободный робот. Да, да. Ну, хорошо, и что же ты
собирался взять в библиотеке?
- Мне хотелось больше узнать о людях, о мире, обо всем. И
о роботах, Джордж. Я хочу написать историю роботов.
- Ладно, пойдем домой... - сказал Джордж. - Только подбери
сначала свою одежду. Эндрю, есть миллион книг по роботехнике,
и в каждой описана история этой науки. Мир уже переполнен не
только роботами, но и информацией о роботах.
Эндрю покачал головой, вопроизводя недавно усвоенный
человеческий жест. - Не историю роботехники, Джордж. Историю
р о б о т о в, написанную роботом. Я хочу объяснить, что
думают роботы о том, что случилось с тех пор, как первые из
них стали жить и работать на Земле.
Брови Джорджа приподнялись, но он ничего не ответил.
11
Маленькой Мисс недавно исполнилось восемьдесят три года,
но ее энергия и решительность с годами не убавились. Она чаще
размахивала своей тростью, чем опиралась на нее.
Она выслушала рассказ с яростным негодованием. - Это
ужасно, Джордж, - сказала она. - Кто эти молодые бандиты?
- Не знаю. Какое это имеет значение? В конце концов они
его не повредили.
- Но могли. Ты юрист, Джордж, и если ты отошел от дел
состоятельным человеком, то лишь благодаря таланту Эндрю. Это
о н заработал те деньги, что заложили основу всего, что у нас
есть. Он обеспечил целостность нашей семьи, и я не позволю
обращаться с ним, как с надувной игрушкой.
- Так что же ты от меня хочешь, мама? - спросил Джордж.
- Я ведь сказала, что ты юрист. Разве ты не слышал? Ты
должен как-то организовать судебное разбирательство и вынудить
региональные суды объвить о правах роботов, провести через
легислатуру необходимые законопроекты и не оставлять дела
вплоть до Всемирного суда, если потребуется. Я стану следить
за этим, Джордж, и не потерплю никаких уверток.
Она не шутила, и то, что началось как способ успокоить
разгневанную старую леди, разрослось в дело, достаточно
юридически запутанное, чтобы сделать его интересным. Как
старший партнер фирмы "Фейнголд и Чарни", Джордж разрабатывал
стратегию, но оставлял черновую работу младшим партнерам, в
том числе солидную ее часть своему сыну Полу, который тоже был
членом фирмы, и почти ежедневной обязанностьюю которого стало
докладывать обо всем бабушке. Та, в свою очередь, каждый день
обсуждала дела с Эндрю.
Сам Эндрю тоже был глубоко вовлечен. Его работа над книгой
о роботах была снова отложена, потому что теперь он продирался
сквозь дебри различных толкований законов, и даже иногда давал
робкие советы.
Однажды он сказал: - Джордж говорил мне в тот день, что
люди всегда боялись роботов. Пока такая боязнь останется,
судьи и юристы вряд ли будут стараться в их пользу. Не следует
ли что-нибудь сделать для создания нужного общественного
мнения?
С этого момента Пол работал с судьями, а Джордж взялся за
публику. Это давало ему преимущества неофициального лица, и он
даже зашел настолько далеко, что несколько раз облачался в
новомодную просторную одежду, которую обозвал драпировкой. Пол
сказал ему: - Только не появляйся в ней на людях, папа.
- Попробую этого не делать, - уныло отозвался Джордж.
При случае он обратился к участниками ежегодного сдора
редакторов голографического телевидения, и, в частности,
сказал:
- Если, согласно второму закону, мы можем требовать от
любого робота неограниченного подчинения во всех отношениях,
кроме нанесения вреда человеку, то в таком случае л ю б о й
человек имеет опасную власть над л ю б ы м роботом. Кроме
того, поскольку второй закон приоритетнее третьего, л ю б о й
человек может использовать закон подчинения для преодоления
закона самосохранения. Он может приказать любому роботу
повредить или даже уничтожить себя по любому поводу, или даже
безо всякого повода.
Разве это справедливо? Разве мы обращаемся так с
животными? Даже неодушевленный предмет, который хорошо нам
служит, имеет право на бережное обращение. А робот не
бесчувственный предмет, и даже не животное. Он достаточно
хорошо мыслит, чтобы с нами разговаривать, спорить и шутить.
Можем ли мы обащаться с ними, как ч друзьями, можем ли
работать вместе с ними, и не предоставить им хотя бы часть
плодов этой дружбы, часть выгоды от сотрудничества?
Если человек имеет право дать роботу приказ, который не
подразумевает причинение вреда другому человеку, то он должен
обладать и таким достоинством, чтобы не отдавать роботу
приказ, наносящий вред роботу, если только этого абсолютно не
требует безопасность человека. С большей властью приходит и
большая ответственность, и если у роботов есть три закона,
защищающие людей, разве чрезмерна просьба о том, чтобы и у
людей были один-два закона, защищающие роботов?
Эндрю оказался прав. Именно борьба за общественное мнение
оказалась ключевым моментом при рассмотрении дела в суде и
легислатуре, и в конце этого рассмотрения был принят закон,
запрещающий при определенных условиях отдавать приказы,
вредящие роботам. В него все время вносились бесконечные
поправки, а наказание зе его нарушение совершенно не
соответствовало последствиям, но принцип был установлен.
Окончательное рассмотрение закона во Всемирном суде проходило
в день смерти Маленькой Мисс.
Это не было совпадением. Маленькая Мисс отчаянно боролась
за жизнь, пока шли последние дебаты, и скончалась лишь после
того, как узнала о победе. Ее последняя удабка была обращена к
Эндрю. Ее последние слова были: "Мы любили тебя, Эндрю".
Она умерла, держа его за руку, а ее сын, невестка и внуки
стояли в почтительном отдалении.
12
Секретарь вышел во внутреннее помещение оффиса, и Эндрю
принялся терпеливо ждать. Секретарь мог бы воспользоваться
голографическим видеофоном, но для него, несомненно, было бы
не по-человечески (или, возможно, не по-роботски) иметь дело в
другим роботом, а не с человеком.
Эндрю убивал время, обдумывая этот вопрос. Можно ли
выражение "по-роботски" использовать как аналог выражения "По-
человечески", если "по-человечески" стало метафорическим
термином, сильно отличающимся от своего исходного буквального
смысла по отношению к роботам - или, скажем, к женщинам?
Подобные проблемы часто возникали при работе над книгой о
роботах. Обдумывание предложений для выражения всех сложных
мыслей, несомненно, обогатило его словарь.
Время от времени кто-нибудь заходил в комнату посмотреть
на него, и он не отводил глаз. Он спокойно глядел на
вошедшего, и каждый из них после этого начилан смотреть в
сторону.
Наконец к нему вышел Пол Чарни. Он выглядел удивленным,
вернее, должен был бы выглядеть, если бы Эндрю мог уверенно
различать выражения лиц. Пол обильно пользовался косметикой,
употребление которой мода диктовала для обоих полов, и хотя
она и придавала четкость и твердость несколько мягким чертам
его лица, Эндрю не одобрял этого. Он обнаружил, что выражение
неодобрения к людям, если не высказывать его словами, не
вызывает в нем большого смущения. Он мог даже выразить это
неодобрение письменно. Он был уверен, что не был на это
способен всегда.
- Заходи, Эндрю, - сказал Пол. - Извини, что заставил тебя
ждать, но было одно дело, которое нужно было обязательно
закончить. Заходи. Ты передал, что хочешь поговорить со мной,
но я не знал, что ты имел в виду разговор здесь, а не дома.
- Если ты занят, пол, я готов подождать еще.
Пол взгялнул на игру движущихся теней на настенном диске,
служившем часами, и сказал: - У меня есть немного времени. Ты
пришел пешком?
- Нанял автомобиль.
- Проблем не было? - спросил Пол с искренней
озабоченностью.
- Я не ожидал никаких проблем. Мои права защищены.
Пол еще больше встревожился. - Эндрю, я же объяснял, что
наличие такого закона не обязывает к его применению, по
крайней мере в большинстве случаев... и если ты настаиваешь на
том, чтобы носить одежду, то когда-нибудь нарвешься на
неприятность - как в тот первый раз.
- И единственный, Пол. Мне очень жаль, что ты огрочен.
- Хорошо, посмотри на это с другой стороны. Ты уже стал
буквально живой легендой, Эндрю, и во многих отношениях
представляешь слишком большую ценность, чтобы иметь право
рисковать собой... Как придвигается книга?
- Уже приближаюсь к концу, Пол. Издатель очень доволен.
- Отлично!
- Не знаю, доволен ли он книгой самой по себе. Мне
кажется, он надеется продать много экземпляров оттого, что она
написана роботом. И именно это его радует.
- Боюсь, он всего лишь человек.
- Меня это не огорчает. Пусть книга продается по любой
причине, потому что это принесет деньги, которые я смогу
использовать.
- Бабушка завещала тебе...
- Маленькая Мисс была щедра, и я уверен, что смогу
рассчитывать на помощь семьи и в будущем. Но чтобы
продвинуться на следующий шаг, я хочу воспользоваться
гонораром от книги.
- И каков эе этот следующий шаг?
- Я хочу встретиться с главой "Ю.С. Роботс". Я пытался
договориться с ним о встрече, но пока что не смог до него
добраться. Корпорация не стала сотрудничать со мной, когдла я
писал книгу, так что, как ты понимаешь, я не удивлен.
Пол явно развеселился. - И ты еще надеялся на
сотрудничество! Они же не помогали нам в борьбе за права
роботов, и ты сам способен увидеть причину. Дай роботам права,
и люди не захотят покупать их.
- Все равно, - сказал Эндрю. - Если ты позвонишь им, то,
возможно, договоришься о встрече для меня.
- Я у них не более популярен, чем ты.
- А если ты намекнешь им, что встретившись со мной, они
обезглавят кампанию за упрочение прав роботов, которую ведет
"Фейнголд и Чарни"?
- А разве это не будет ложью, Эндрю?
- Конечно, Пол, но я же не в состоянии лгать. Поэтому
позвонить должен ты.
- Ах, вот как, ты не можешь лгать, но можешь заставить
солгать меня. Так, что ли? Эндрю, тынепрерывно становишься все
больше похож на человека!
13
Встречу оказалось устроить непросто, даже воспользовавшись
достаточно авторитетным, по общему мнению, именем Пола.
Но в конце концов они договорились, после чего Харли
Смайве-Робертсон, который по материнской линии происходил от
самого основателя корпорации и писал свою фамилию через
черточку, чтобы на это указывать, заметно обеспокоился. Он уже
приближался к пенсионному возрасту, и весь срок пребывания на
посту президента компании занимался вопросом о правах роботов.
Его седеющие волосы поредели на макушке, на лице не было
косметики, и время от времени он бросал на Эндрю неприязненные
взгляды.
- Сэр, - сказал Эндрю, - потчти столетие назал Мертон
Мански из вашей корпорации сказал мне, что математические
расчеты, на основании которых создаются позитронные схемы,
оказались слишком сложными для получения любых решений, кроме
приблизительных, и что, следовательно, мои возможности не были
полностью предсказуемыми.
- Эо было век тому назад. - Смайве-Робертсон помедлили и
ледяным тоном добавил: - сэр. Сейчас это утверждение неверно.
Наши роботы изготовляются очень точно, и их тренируют для
выполнения именно той работы, для которой создают.
- Верно, - отозвался Пол, который пришел для того, как он
говорил, чтобы убедиться, что корпорация ведет честную игру. -
И в результате моему секретарю необходимо растолковывать
каждый его шаг, если случается, что его действия должны хоть
немного отличаться от привычных.
- Вам стало бы гораздо неприятнее, начни он
импровизировать.
- Выходит, - сказал Эндрю, - вы больше не делаете роботов
вроде меня, гибких и приспосабливающихся?
- Нет.
- Иследования, которые я провел во время написания своей
книги, - сказал Эндрю, - показали, что я на сегодня старейший
из активно действующих роботов.
- Старейший сейчас, - сказал Смайве-Робертсон, - и
старейший вообще. И останетесь таким навсегда. После двадцати
пяти лет работы роботы ни на что не годны. Их отзывают на
заводы и заменяют новыми моделями.
- Ни один из производимых с е й ч а с роботов непригоден
через двадцать пять лет, - с удовлетворением отметил Пол. - В
этом отношении Эндрю - исключительное явление.
Эндрю, возвращаясь к намеченной для себя цели, сказал: -
Как старейший и наиболее способный к изменениям робот в мире,
я хочу спросить, не являюсь ли я достаточно необычным, чтобы
рассчитывать на особое отношение компании?
- Ни в коем случае, - ледяным тоном произнес
Смайве-Робертсон. - Ваша необычность - помеха для компании.
Если бы вас в свое время сдали в аренду, а не продали по
какому-то недоразумению, то вас бы уже давным-давно заменили.
- Но в этом-то и дело, - сказал Эндрю. - Я - свободный
робот и владею сам собой. Поэтому я пришел к вам и прошу меня
заменить. Вы не можете этого сделать без согласия владедьца.
Сейчас подобное согласие включается в условия контракта на
аренду робота, но в мое время это не было сделано.
Смайве-Робертсон был одновременно и удивлен, и
заинтригован, поэтому некоторое время все молчали. Эндрю стал
разглядывать висящую на стене голографию. Это была посмертная
маска Сьюзен Келвин, святого патрона всех роботехников. Она
умерла почти двести лет назад, но работая над книгой, Эндрю
так хорошо ее узнал, что был почти готов убедить себя, что
встречал ее живой.
- Как я смогу заменить вас на самого себя? - спросил
Смайве-Робертсон. - Если я заменю вас как робота, то как я
смогу признать нового робота владельцем самого себя, то есть
вас, если из-за самого факта замены вы перестанете
существовать? - Он мрачно усмехнулся.
- Все гораздо проще, - вмешался Пол. - Ядро личности Эндрю
- его позитронный мозг, и это единственная часть, которая не
может бытьзаменена без создания нового робота. Следовательно,
позитронный мозг и есть Эндрю-владелец. Любая другая часть
робота может быть замещена без воздействия на его личность, а
сами эти другие части являются личной собственностью мозга. Я
бы сказал, что Эндрю хочет снабдить свой мозг новым телом.
- Соврешенно верно, - спокойно произнес Эндрю. Он
повернулся к Смайве-Робертсону. - вы ведь изготовляете
андроидов, не так ли? Роботов, имеющих внешность человека
вплоть до текстуры кожи?
- Да, - сказал Смайве-Робертсон. - Они отлично работают,
обладая кожей и сухожилиями из синтетических волокон. Они
практически не содержат металл, кроме как в мозге, и в то же
время прочти так же прочны, как металлические. Даже прочнее
при равном весе.
Пол заинтересовался. - Я этого не знал. И сколько их
сейчас на рынке?
- Ни одного, - сказал Смайве-Робертсон. - Они гораздо
дороже металлических моделей, а исследование рынка показало,
что они не будут пользоваться спросом, потому что очень похожи
на людей.
- Но, как мне кажется, корпорация хранит полученный опыт,
- сказал Эндрю. - В таком случае хочу попросить, чтобы меня
заменили на робота их органики, на андроида.
Пол удивился. - Великий боже! - воскликнул он.
Смайве-Робертсон насторожился. - Это совершенно невозможно!
- Почему же невозможно? - спросил Эндрю. - Разумеется, я
заплачу любую сумму в разумных пределах.
- Мы не изготовляем андроидов, - сказал Смайве-Робертсон.
- Вы решили н е изготовлять андроидов, - быстро вмешался
Пол. - Это вовсе не равносильно тому, что вы не умеете их
делать.
- Все равно, - сказал Смайве-Робертсон. - Изготовление
андроидов противоречит общественной политике.
- Закон этого не запрещает, - заметил Пол.
- Пусть так, но мы не производим их, и не станем
производить.
Пол прокашлялся. - Мистер Смайве-Робертсон, - сказал он. -
Эндрю - свободный робот, попадающий под сферу действия закона,
гарантирующего права роботов. Думаю, вы сознаете это?
- Слишком хорошо.
- Этот робот, являясь свободным роботом, решил носить
одежду. Это привело к тому, что ему часто наносят оскорбления
люди, несмотря на закон, запрещающий оскорблять роботов.
Трудно преследовать по закону за расплывчатые оскорбления,
которые не встречают всеобщего неодобрения тех, кто определяет
виновность или невиновность.
- "Ю.С. Роботс" понимала это с масого начала. Фирма же
вашего отца, к сожалению, нет.
- Моего отца уже нет в живых, - сказал Пол. - Но теперь я
вижу, что здесь мы имеем явное оскорбление и явный объект
этого оскорбления.
- О чем это вы? - спросил Смайве-Робертсон.
- Мой клиент Эндрю Мартин - а он только что стал моим
клиентом - свободный робот, который имеет право просить "Ю.С.
Роботс энд Мекэникл Мэн Корпорейшн" об удовлетворении своего
права на замену, которое корпорация предоставляет любому,
владеющему роботом более двадцати пяти лет. Более того,
корпорация настаивает на такой замене.
Пол улыбнулся, оказавшись в своей стихии. Он продолжил: -
Позитронный мозг моего клиента является владельцем тела моего
клиента - которое заведомо старше двадцати пяти лет.
Позитронный мозг требует замены тела и предлагает любую
разумную цену за тело андроида в качестве таковой замены.
Отказываясь выполнить его просьбу, вы тем самым наносите
оскорбление моему клиенту, и мы подаем на вас в суд.
Хотя общественное мнение, как обычно, и не будет
расположено поддержать иск, поданный роботом, могу вам
напомнить, что "Ю.С. Роботс" в целом не имеет популярности.
Даже те, кто больше всего использует роботов и получает от
этого выгоду, относится к корпорации с недоверием. Это может
быть отголоском тех дней, когда роботобоязнь имела широкое
распространение, а может происходить и от возмущения против
власти и богатства корпорации, имеющей мировую монополию.
Какова бы ни была причина, недовольство существует, и, я
думаю, вы понимаете, что лучше не доводить дело до суда, в
особенности потому, что мой клиент богат и проживет еще не
одно столетие, и у него будут и причины, и возможности вести
борьбу бесконечно.
Смайве-Робертсон медленно побагровел. - Вы пытаетесь
заставить меня...
- Я ни к чему вас не принуждаю, - сказал Пол. - Если вы
собираетесь отказаться выполнить разумную просьбу моего
клиента, то можете сделать это совершенно свободно, и мы
уйдем, не произнеся больше ни слова... Но мы подадим иск, на
что имеем полное право, и в конце концов вы обнаружите, что
проиграли.
- Ну, что же... - произнес Смайве-Робертсон и замолк.
- Я вижу, вы склонны принять нашу просьбу, - сказал Пол. -
Вы колеблетесь, но в конце концов придете к этому. Позвольте,
в таком случае, заверить вас еще в одном. Если в процессе
переноса позитронного мозга моего клиента из его нынешнего
тела в новое, органическое, еиу будет нанесено хотя бы
малейшее повреждение, я не успокоюсь до тех пор, пока не
нанесу корпорации максимальный вред. Если будет надо, я
предприниму все возможные шаги, чтобы настроить общественное
мнение противо корпорации - в том случае, если
платино-иридиевую сущность моего клиента хотя бы поцарапают. -
Он повернулся к роботу. - Ты согласен со всем этим, Эндрю?
Эндрю не отвечал целую минуту. Согласие было бы
равносильно одобрению лжи, подлогу и издевательству над
человеком. Но не нанесению физического вреда, напомнил он
себе, только не этому.
И в конце концов он выдавил слабое "да".
14
Это было похоже на не ощущения, которые он испытывал,
когда его впервые собрали. Сначала в течение дней, потом
недель, потом месяцев Эндрю чувствовал себя каким-то образом
не самим собой, и простейшие действия продолжали вызвать у
него затруднения.
Пол был в ярости. - Они повредили тебя, Эндрю. Мы должны
подать иск.
Эндрю пока говорил очень медленно. - Не надо. Ты не
сможешь доказать... умышленное.. п-п-п...
- Повреждение?
- Повреждение. Кроме того, я стал сильнее, лучше. Это
тр-тр-тр...
- Тревога?
- Травма. В конце концов, я раньше не имел опыта таких
оп-оп-операций.
Эндрю мог ощущать свой мозг изнутри. Никому другому это не
было доступно. Он знал, что с ним все в порядке, и в течение
месяцев, которые ему потребовались для развития координации
движений и обратной связи от тела к мозгу, он целые часы
проводил перед зеркалом.
Не совсем человек! Лицо неподвижное - слишком неподвижное
- а движения чересчур дергающиеся. Им не хватало беспечной
легкости человеческих движений, но, возможно, это со временем
придет. По крайней мере, он сможет носить одежду и не
бросаться в глаза из-за причудливой неестественности
металлического лица над воротничком.
Настал день, когда он сказал: - Я собираюсь снова начать
работать.
- Это означает, что ты в полном порядке, - рассмеявшись,
сказал Пол. - И чем же ты хочешь заняться? Написать новую
книгу?
- Нет, - серьезно ответил Эндрю. - Я живу слишком долго и
не могу позволить какой-либо одной профессии схватить меня за
горло и не отпускать. Было время, когда я был преимущественно
художником, и я до сих пор спобобен вернуться к этому занятию.
И было время, когда я был историком, и этот путь для меня тоже
открыт. Но сейчас я хочу стать робобиологом.
- Робопсихологом, ты хочешь сказать?
- Это подразумевает изучение позитронного мозга, а у меня
пока что нет желания с этим связываться. Робобиолог, как мне
кажется, будет исследовать работу тела, присоединенного к
мозгу робота.
- А разве это не роботехника?
- Роботехник работает с металлическим телом. Я же стану
изучать органическое гуманоидное тело, которым обладаю лишь я
один, насколько мне известно.
- Ты сужаешь свою область, - задумчиво произнес Пол. - Как
художник ты был волен выбирать любую концепцию, как историк ты
занимался в основном роботами, став же робобиологом, ты
сможешь изучать лишь самого себя.
Эндрю кивнул. - Вроде бы так.
Ему пришлось начать с азов, потому что он ничего не знал
об обычной биологии и почти ничего о научных методах. Он стал
завсегдатаем библиотек, где целыми часами просиживал за
электронными каталогами. В одежде он выглядел совершенно
нормально. Те немногие, кто знал, что он ротоб, никак с ним не
общались.
Он пристроил кдому комнату для лаборатории, а его
библиотека постоянно росла.
Прошли годы, и однажды Пол пришел к нему и сказал: - Жаль,
что ты больше не работаешь над историей роботов. Как я понял,
"Ю.С. Роботс" начинает проводить совершенно новую политику.
Пол постарел, и его изношенные глазза были заменены
фотооптическими ячейками. В этом смысле он стал ближе к Эндрю.
- И что же они задумали? - спросил Эндрю.
- Они изготовили центральные компьютеры - в
действительности гигантские позитронные мозги - которые по
микроволновой связи управляют роботами, от дюжины до тысяч
сразу. У самих роботов мозга нет вообще. Они стали придатками
огромного компьютера, и теперь обе части фактически разделены.
- И это более эффективно?
- Корпорация утверждает, что да. Однако это новое
направление разработал незадолго до смерти Смайве-Робертсон, и
по моему мнению, это реакция на твое существование. "Ю.С.
Роботс" решила, что больше не стоит изготовлять роботов,
которые в состоянии причинить ей беспокойство, как это сделал
ты, поэтому они разделили мозг и тело. У мозга не будет тела,
которое он захочет заменить; у тела не будет мозга, чтобы
желать хоть что-нибудь.
- Просто поразительно, Эндрю, - продолжил Пол, - то
влияние, которое ты оказал на историю роботов. Твои
художественные способности побудили корпорацию сделать роботов
более точными и специализированными, твоя свобода привела к
принятию закона о правах роботов, а твоя настойчивость в
получении андроидного тела заставила корпорацию переключиться
на разделение мозга и тела.
- Мне кажется, - скзал Эндрю, - что корпорация закончит
тем, что создаст один гигантский мозг, контролирующий
несколько миллиардов тел. Все яйца окажутся в одной корзине. И
совсем нецелесообразно.
- Думаю, что ты прав, - сказал Пол, - но по-моему, на это
потребуется не менее столетия, и я не проживу так долго.
Практически, я могу не дожить и до следующего года.
- Пол! - с тревогой воскликнул Эндрю.
Пол пожал плечами. - Мы смертны, Эндрю. Мы не такие, как
ты. Это не так уж важно, но достаточно, чтобы заверить тебя
вот в чем. Я последний из рода Чарни. Есть дальние
родственники по линии сестры моей бабушки, но они не в счет.
Деньги, которые я лично контролирую, будут завещаны тебе,
поэтому на то время, на которое можно предвидеть будущее, ты
останешься экономически независим.
- В этом нет необходимости, - с трудом произнес Эндрю.
Прожив столько лет, он до сих пор не мог примириться со
смертью в семье Чарни.
- Давай не будем спорить, - сказал Пол. - Чему быть, того
не миновать. Над чем ты сейчас работаешь?
- Я разрабатываю систему, позволяющую андроиду - то есть
мне - получать энергию не от атомных батарей, а от сжигания
углеводородов.
Пол удивленно приподнял брови. - И им придется дышать и
есть?
- Да.
- И давно ты это изобретаешь?
- Теперь уже давно. И думаю, что мне удалось придумать
подходящую камеру сгорания, в которой расщепление
контролируется катализатором.
- Но зачем, Эндрю? Ведь атомные батареи несравненно лучше.
- В некоторых отношениях, возможно и лучше, но ведь вы ими
не пользуетесь.
15
Времени потребовалось много, но оно у Эндрю было. Сначала
он не хотел ничего начинать, пока Пол не умрет спокойно.
Со смертьб пра-правнука Сэра Эндрю почувствовал себя еще
более подверженным опасностям враждебного мира, и потому с еще
большей решительностью двинулся по избранному давным-давно
пути.
Все же он не был совсем одинок. Пусть человек умер, но
фирма "Фейнголд и Чарни" продолжала существовать, потому что
корпорации смертны не более, чем роботы. Фирама получила
указания и невозмутимо им следовала. Став на основании
завещания частичным владельцем юридической фирмы, Эндрю
продолжал оставаться богатым. А в обмен на вносимую ежегодно
солидную сумму "Фейнголд и Чарни" согласилась заниматься
правовыми аспектами новой камеры сгорания.
Когда настало время совершить визит в "Ю.С. Роботс", Эндрю
пошел один. Когда-то он ходил к ним с Сэром, другой раз с
Полом. На этот, третий раз, он был один и имел внешность
человека.
"Ю.С. Роботс" изменилась. Заводы компании переместились на
большие орбитальные станции, повторив судьбу все возрастающего
числа отраслей промышленности. Вместе с ними на орбиту
переместилось и множество роботов. Земля стала все больше
напоминать парк, ее навеление в миллиард человек
стабилизировалось, а из равного людям количества оставшихся на
Земле роботов возможно не более тридцати процентов имело
независимый мозг.
Научным директором корпорации оказался на этот раз Элвин
Макдескью, имевший смуглую кожу, темные волосы и остроконечную
бородку. Выше пояса на его теле не было никакой одежды кроме
полоски ткани на груди, как того требовала мода. Сам Эндрю
аккуратно облачился в костюм, бывший в моде десколько
десятилетий назад.
- Конечно же, я вас знаю, - сказал Макдескью, - я весьма
рад вас видеть. Вы наше самое знаменитое произведение, и жаль,
что старый Смайве-Робертсон был так настроен против вас. мы
могли бы столько сделать вместе.
- Это не поздно сделать и сейчас, - заметил Эндрю.
- По-моему, уже нет. Время ушло. Роботы жили на Земле
более ста лет, но все уже изменилось. Им придется вернуться в
космос. А те, что останутся, не будут иметь индивидуальный
мозг.
- Но есть я. А я остаюсь на Земле.
- Верно. Но, кажется, в вас не очень-то много осталось от
робота. С какой новой просьбой вы пришли?
- С просьбой помочь мне стать еще менее роботом. Поскольку
я в основном состою из органики, то желаю иметь органический
источник энергии. У меня с собой чертежи.
Магдескью просмотрел их внимательно. Возможно, поначалу он
и не собирался этого делать, но потом напрягся и стал
серьезным. В одном месте он поизнес: - Великолепная
разработка. Кто это придумал?
- Я, - Ответил Эндрю. Магдескью быстро взглянул на него и
произнес: - Это приведет к полной перестройке вашего тела, к
тому эе операция будет экспериментальной, потому что подобные
никогда раньше не делались. Я не советую вам на это идти.
Оставайтесь в том виде, какой вы есть.
Лицо Эндрю было ограничено в демонстрации эмоций, но в
голове его четко проявилось раздражение. - Доктор Магдескью,
вы не поняли самого главного. У вас нет другого выбора, кроме
как исполнить мою просьбу. Если подобные устройства могут быть
вмонтированы в мое тело, то с тем же успехом они могут быть
имплантированы и в тело человека. Тенденция к продлению
человеческой жизни путем установки протезов органов уже
имеется. А устройств, превосходящих те, что я создал или
создаю, просто не существует.
Дело обстоит таким образом, что я контролирую все патенты
через фирму "Фейнголд и Чарни". Мы вполне способны сами
заняться этим бмзнесом и разработать такие типы протезных
устройств, что это может кончиться получением людей со многими
свойствами роботов. В этом случае пострадает ваш бизнес.
Если, однако, вы прооперируете меня сейчас и согласитесь
делать это на сходных условиях и в будущем, вы получите
разрешение на использование патентов и станете контролировать
технологию как роботов, так и протезирования людей.
Разумеется, исходное разрешение не будет выдано до тех пор,
пока нервая операция не будет успешно проведена и не пройдет
достаточно времени для подтверждения того, что она
действительно оказалась успешной. - Эндрю почти не чувствовал
запретительных импульсов первого закона в ответ на те жесткие
условия, в которые он ставил человека. Он научился понимать,
что то, что первоначально похоже на жестокость, со временем
может обернутьсядобротой.
Магдескью был ошеломлен. - Я не могу сам решать подобные
вопросы, - сказал он. - Решение должны вынести несколько
человек, а на это потребуется время.
- Я могу подождать разумное время, - сказал Эндрю, - но
только разумное время. - И он с удовлетворением подумал, что
сам Пол не провел бы дела лучше.
16
На обсуждение ушло разумное время, и операция оказалась
успешной.
- Ясильно возражал против операции, Эндрю, - сказал
Магдескью, - но не по тем причинам, что могли прийти тебе в
голову. Я бы ничуть не был против, если бы ее проводили на ком
-то другом. Мне было страшно рисковать т в о и м позитронным
мозгом. Теперь, когда твои позитронные схемы взаимодействуют с
искусственными нервами, может оказаться трудным спасти твой
мозг в целости, если с телом что-то случится.
- Я полностью доверял умению персонала "Ю.С. Роботс", -
ответил Эндрю. - И теперь я могу есть.
- Да, ты можешь пить оливковое масло. Как мы тебе
объясняли, это будет означать периодическую очистку камеры
сгорания. По-моему, достаточно неприятная процедура.
- Возможно. Если бы я не собирался пойти еще далшье.
Вполне осуществима и самоочистка. Практически я уже работаю
над устройством, которое будет перерабатывать твержую пищу,
содержащую несгораемые фракции - неперевариваемые, если можно
так сказать, и которые будет необходимо удалять.
- Тогда тебе придется предусмотреть анус.
- Да, его эквивалент.
- И что еще, Эндрю.
- Все остальное.
- И половые органы?
- Только если он мне потребуются. Мое тело - это холст, на
котором я намереннарисовать...
Магдескью ждал окончания предложения, и когда ему
показалось, что его не будет, закончил сам: - Человека?
- Посмотрим, - сказал Эндрю.
- Все это мелкие амбиции, Эндрю, - сказал Магдескью. - Ты
лучше, чем человек. Ты начал спускаться вниз с того момента,
как выбрал органику.
- Мой мозг не пострадал.
- Нет. В этом я могу тебя заверить. Но послушай, Эндрю,
весь прорыв в производстве протезных устройств, который сделал
возможным твои патенты, связан в сознании люджей с твоим
именем. Ты - признанный изобретатель, которому оказывают
почести такому, какой ты есть. Для чего же продолжать игру со
своим телом?
Эндрю промолчал.
Дошла очередь и до почестей. Он стал членом нескольких
научных обществ, включая и то, что было посвящено основанной
им науке, названной им робобиологией, но коорая позднее была
переименована в протезологию.
В стопятидесятилетнюю годовщину создания Эндрю в его честь
был устроен обед в здании "Ю.С. Роботс". И если Эндрю и
усмотрел в этом парадокс, то не высказал его.
Пенсионер Элвин Магдескью специально приехал, чтобы занять
место председателся. Ему было девяносто четыре года, и он был
жив лишь потому, что имел протезирующие устройства,
выполнявшие, проме всего прочего, функции печени и почек.
Венцом обеда стал момент, когда Магдескью, после короткой и
эмоциональной речи, поднял бокал и провзгласил тост "за
150-летнего робота".
К этому времени сухожилия на лице Эндрю были переделаны
так, что он уже был способен выражать определенные эмоции, но
в течение всей церемонии он просидел в мрачной неподвижности.
Ему не нравилось быть стопятидесятилетним роботом.
17
Пришло время, когда протезология вынудила Эндрю улететь с
Земли. За десятилетия, прошедшие после празднования его
юбилея, Луна стала миром, во всех отношениях, кроме силы
тяжести, более похожим на Землю, чем сама Земля, а ее
подземные города были довольно плотно заселены.
Протезирубщие устройства там должны были работать при
меньшей гравитации, и Эндрю провел на Луне пять лет, работая с
местными протезологами над необходимыми адаптациями. В
своебодное от работы время он бродил среди роботов, каждый из
которых относился к нему с тем же подобострастием, что и к
людям.
Он вернулся на Землю, где по сравнению с Луной были тишь и
гладь, и посетил контору "Фейнголд и Чарни" чтобы дать знать о
своем возвращении.
Нынешний глава фирмы, Саймон де Лонг, был удивлен. - Нам
сообщили, - сказал он, - что ты возвращаешься, Эндрю (он едва
не сказал "мистер Мартин"), но мы не ждали тебя раньше
следующей недели.
- Я стал раздаржэительным, - резко произнес Эндрю. Ему не
терпелось высказаться. - На Луне, Саймон, я возглавлял
исследовательскую группу из двадцати ученых. Людей,
разумеется. Я отдавал распоряжения, с которыми никто не
спорил. роботы на Луне считались со мной так же, как если бы я
был человеком. Почему же, в таком случае, я не человек?
В глазах де Донга появилась настороженность. - Мой дорогой
Эндрю, - сказал он, - ты мне только что рассказал, что и люди,
и роботы относились к тебе, как к человеку. Следовательно, ты
и есть человек de facto.
- Быть человеком de facto недостаточно. Я хочу, чтобы со
мной не только обращались как с человеком, но и законно
признали таковым. Я хочу быть человеком de jure.
- Теперь это уже другой вопрос, - сказал де Лонг. - Здесь
мы столкнемся с человеческой предвзятостью и с тем несомненным
фактом, что как бы ты ни напоминал человека внешне, ты все же
н е человек.
- В каком смысле не человек? - спросил Эндрю. - Я имею
внешность человека и эквивалентные ему органы. Мои органы
практически идентичны некоторым из тех, что имеются у людей в
качестве протезов. Я внес такой же большой художественный,
литературный и научный вклад в человеческую культуру, как и
любой из живущих сейчас людей. Чего же еще можно требовать?
- Лично я ничего больше не требую. Проблема в том, что
для признания тебя человеком потребуется акт Всемирной
легислатуры. Если честно, то я не верю, что это возможно.
- С кем из легислатуры я могу поговорить?
- Возможно, с председателем Комитета по науке и технике.
- Ты можешь устроить встречу?
- Вряд ли тебе нужен посредник. При твоем положении ты
можешь...
- Нет. Ее организуешь т ы. (Ему даже не пришло в голову,
что он прямо приказывает человеку. Он привык к этому на Луне).
Я хочу, чтобы он знал, что фирма "Фейнголд и Чарни" будет
стоять за меня до конца.
- Однако...
- До конца, Саймон. За 173 года я тем или иным путем
многое сделал для процветания этой фирмы. В прошлом у меня
были обязательства по отношению к индивидуальным членам фирмы.
Теперь они выполнены. Обстоятельства изменились, и я требую,
чтобы мне уплатили долги.
- Я сделаю все, что смогу, - сказал де Лонг.
18
Председателем Комитета по науке и технике оказалась
женщина из Восточной Азии. Ее звали Чи Ли-Хсинг, и ее
прозрачные одеяния (лишь легкой дымкой скрывающие то, что она
хотела скрыть) создавали впечатление, будто она обернута в
пластик.
- Я с симпатией отношусь к вашему желанию обладать всеми
правами человека, - сказала она. - В истории были времена,
когда за эти права боролись целые группы населения планеты. Но
каких, однако, прав вы можете желать сверх того, чем уже
обладаете?
- Такой простой вещи, как право на жизнь. Робот может быть
разобран в любой момент.
- Но человек тоже может быть в любой момент казнен.
- Казнб может состояться только после приговора суда.
Чтобы меня разобрать, никакого суда не требуется. Для того,
чтобы покончить со мной, достаточно лишь слова человека,
обладающего властью. Кроме того... кроме того... - Эндрю
отчаянно пытался не высказать в голосе мольбы, но тщательная
тренировка в овладении человеческими выражениями лица и
оттенками голоса оказала ему сейчас недобрую услугу. - Да,
правла в том, что я хочу быть человеком. Я хочу этого уже в
течение жизни шести поколений людей.
Темные глаза Ли-Хсинг посмотрели на него с сочувствием. -
Легислатура может принять закон, объвляющий вас человеком - и
с такой же легкостью издать другой закон, который признает
человеком каменную статую. Однако сделают ли они это в
реальности, одинаково вероятно и в первом случае, и во втором.
Конгрессмены - такие же люди, как и все остальные, и им тоже
присущ элемент подозрительности к роботам.
- Даже сейчас?
- Даже сейчас. Мы все можем признать, что вы заслужили это
право - называться человеком, и все же останется страх
создания нежелательного прецендента.
- Какого прецендента? Я единственный свободный робот из
своей серии, и других никогда не будет. Можете
проконсультироваться в "Ю.С. Роботс".
- "Никогда" - это очень долго, Эндрю - или, если вы так
предпочитаете, мистер Мартин - поскольку я с удовольствием
удоставиваю вас своего личного посвящения в люди. Вы увидите,
что большинство не захочет создавать прецендент, неважно каким
бы малосущественным этот прецендент ни был. Примите мое
сочувствие, мистер Мартин, но я не могу вас обнадеживать. И в
самом деле...
Она окинулась назад и наморщила лоб. - В самом деле, если
страсти слишком накалятся, может возникнуть определенное
настроение в пользу той самой разборки, о которой вы
упоминали, как в самой легислатуре, так и вне ее. Избавиться
от вас может показаться простейшим методом решения дилеммы.
Так что примите это во внимание, прежде чем начать
подталкивать события.
- И никто не вспомнит о технике протезологии, которая
почти полностью связана со мной? - спросил Эндрю.
- Быть может, это и покажется вам жестоким - никто. Или,
если и вспомнят, то направят против вас. Скажут, что вы
сделали это только для себя. Скажут, что это было частью
кампании по роботизации людей или по гуманизации роботов, то
есть зло в любом случае. Вы еще никогда не были объектом
кампании политической ненависти, мистер Мартин, и я скажу, что
вас будут поносить и оскорблять в такой степени, что ни вы, ни
я сейчас и представить не можем, и что найдутся люди, которые
всему этому поверят. Мистер Мартин, оставьте свою жизнь в
покое. - Она встала, и рядом с фигурой сидящего Эндрю
показалась маленькой, почти как ребенок.
- Если я решу начать борьбу, - спросил он, - вы будете на
моей стороне?
Она подумала, потом сказала: - Буду. До тех пор, пока
смогу. Если в определенный момент такая позиция станет
угрожать моему политическому будущему, возможно, я откажусь от
нее, поскольку не считаю, что она лежит в основе моих
убеждений. Я стараюсь быть честной с вами.
- Спасибо, и я не стану просить большего. Я намерен
бороться, несмотря на любые последствия, и прошу вашей помощи
только до тех пор, пока вы сможете ее предоставлять.
19
Это не было прямой схваткой. "Фейнголд и Чарни"
рекомендовали терпение, и Эндрю угрюмо пробурчал, что этого
джобра у него неограниченный запас. Потом юристы начали
кампанию по сужению и ограничению поля битвы.
Они выдвинули проект закона, согласно которому люди с
протезом сердца освобождались от обязательств по уплате долгов
на том основании, что обладание роботизированным органом
отрицает принадлежность к человечеству, а вместе с ним и
конституционные права человека.
Они вели борьбу умело и упорно, проигрывая на каждом
предпринятом шагу, но всегда таким образом, что принятое
решение было вынуждено охватить максимально широкий круг
последствий, а затем удерживали позиции путем апелляций к
Всемирному суду.
На это потребовались годы и миллионы долларов.
Когда было принято решение, окончательно похоронившее их
законопроект, де Лонг подвел итоги на торжественной вечеринке
по случаю столь знаменательного поражения. Эндрю, конечно же
случайно, находился в оффисе компании.
- Мы добились двух следствий, Эндрю, - сказал де Лонг, -
оба из которых хороши. Во-первых, мы установили, что любое
количество посторонних предметов внутри человеческого тела не
машает ему оставаться таковым. Во-вторых, мы так настроили
общественное мнение в этом вопросе, что теперь люди горой
стоят за широкую интерпретацию принадлежности к человечеству,
поскольку ни один из ныне живущих не оставляет надежды на то,
что протезология когда-нибудь продлит им жизнь.
- И ты думаешь, что теперь легислатура поддержит мою
просьбу?
Де Лонг немного смутился. - Что касается этого, то тут я
не могу быть оптимистом. Остается еще один орган, который
Всемирный суд использует как критерий принадлежности к
человечеству. У людей органический клеточный мозг, а у роботов
- платино-иридиевый позитронный, если он есть вообще. У тебя
же, несомненно, позитроный... Эндрю, не надо на меня так
смотреть. Мы не знаем, как продублировать работу клеточного
мозга в искусственных структурах, содержащих достаточно
органики, чтобы удовлетворить требованию суда. Даже ты не
сможешь этого сделать.
- И что же из этого следует?
- Конечно, надо сделать новую попытку. Конгрессмен
Ли-Хсинг и все большее число других будут на аншей стороне.
Президент, несомненно, примет в этом вопросе сторону
большинства в легислатуре.
- А у нас есть большинство?
- Нет, до этого очень далеко. Но оно сможет появиться,
если люди позволят перенести на тебя свое желание о широкой
интерпретации принадлежности к человечеству. признаюсь, что
шанс невелик, но если ты не хочешь сдаваться, мы должны на
него поставить.
- Я не хочу сдаваться.
20
Конгрессмен Ли-Хсинг сейчас была гораздо старше, чем в тот
день, когда Эндрю впервые с ней встретился. она давно уже не
носила прозрачной одежды. теперь ее волосы были коротко
подстрижены, а одежда оставляла такое впечатление, словно она
соткана из отрезков коротких трубок. И все же Эндрю
придерживался, насколько позволяли рамки разумных пристрастий,
того силя одежды, что преобладал во времена, когда он впервые
оделся столетие назад.
- Мы продвинулись насоколько смогли, Эндрю, - сказала она.
- Попробуем сделать еще одну попытку после парламентских
каникул, но если честно, поражение предопределено и нам
придется сдаться. Все мои последние усилия привели лишь к
тому, что мои шансы на предстоящих выборах в конгресс заметно
упали.
- Знаю, - сказал Эндрю, - и это меня огорчает. Когда-то вы
сказали, что перестанете оказывать мне поддержку если случится
то, что уже произошло. Но почему вы этого не сделали?
- Ты ведь знаешь, можно и изменить свое решение. Так
получилось, что отказ от тебя стал бы для меня еще более
дорогой ценой чем та, которую я была бы согласна заплатить за
еще один срок в конгрессе. И вообще, я была членом легислатуры
целых четверть века. С меня хватит.
- И мы никак не сможем переломить их отношение, Чи?
- Мы привлекли на свою сторону всех, кто был способен
прислушаться. А эмоциональные антипатии остальных -
большинства - изменить уже нельзя.
- Эмоциональная антипатия - недостаточно веское основание,
чтобы голосовать так или иначе.
- Я это знаю, Эндрю, но они не выдвигают эмоциональную
антипатию как основание для принятия решения.
- Если все упирается в вопрос о мозге, - осторожно
произнес Эндрю, - то не стоит ли поднять дискуссию на уровень
"клетка против позитрона"? Разве нет способы принудить к
признанию функциональных различий? Не следует ли нам сказать,
что мозг сотоит из того-то и того-то? И можем ли мы сказать,
что мозг - это нечто, любое нечто, способное к определенному
уровею мышления?
- Ничего не получится, - сказала Ли-Хсинг. - Твой мозг
изготовлен людьми, а человеческий - нет. Твой мозг
сконструирован, а их - результат эволюции. Для любого
человека, заинтересованного в сохранении барьера между ним и
роботом, эти различия равны стальной стене в милю толщиной и в
милю высотой.
- Если бы мы только могли добраться до источника их
антипатии - до самой главной причины...
- Прожив столько лет, - грустно произнесла ЛИ-Хсинг, - ты
все еще пытаешься понять человека до конца. Бедный Эндрю, не
сердись, но тебя толкает на это сидящий внутри тебя робот.
- Не знаю, - отозвался Эндрю, - но если бы я смог застаить
себя...
1 (продолжение)
Если бы он смог заставить себя...
Он давно знал, что может прийти к такому решению, и в
конце концов оказался у хирурга. Он отыскал такого, чью руки
достаточно умелы, то есть хирурга-робота, потому что человеку
тут нельзя было доверять, как из-за его недостаточной
способности, так и из-за самого намерения сделать операцию.
Хирург не сделал бы такую операцию человеку, поэтому
Эндрю, отянув момент принятия решения и задав несколько
печальных вопросов, отражавших его внутреннее смятение,
отбросил защиту первого закона, произнеся: - Я тоже робот.
И затем он сказал твердо, как научился за последние
десятилетия говорить даже с людьми: - Я п р и к а з ы в а ю
тебе сделать мне операцию.
В отсутствие первого закона столь твердо отданный приказ
того, кто выглядел очень похожим на человека, активировал
второй закон в достаточной степени, чтобы одержать победу.
21
Эндрю был уверен, что охватившая его слабость существует
лишь в его воображении. Он уже оправился после операции. Тем
не менее он прислонился к стене, попытавшись сделать это как
можно более незаметно. Сесть означало слишком явно себя выдать.
- Решающее голосование прроизойдет на этой неделе, Эндрю,
- сказала Ли-Хсинг. - Откладывать его еще раз больше уже не в
моих силах, и нам придется проиграть... Все кончится, Эндрю.
- Я благодарен твоему опыту за эту задержку, - сказал
Эндрю. - Она предоставила мне то время, в котором я нуждался,
и я сделал ход, который должен был сделать.
- Какой еще ход? - спросила Ли-Хсинг с явным беспокойством.
- Я не мог расскзать о нем тебе или людям из "Фейнголд и
Чарни". Я был уверен, что меня остановят. Послушай, если весь
спор развернулся вокруг мозга, то разве самая большая разница
не заключена в бессмертии? Кого всерьез волнует, как мозг
выглядит, как устроен или как он сформировался? Главное в том,
что клетки мозга умирают; должны умирать. Даже если любой
другой орган вживлен или заменен, клетки мозга, которые не
могут быть заменены в точности такими же, и, следовательно, не
могут не убить при замене саму личность, должны иногда умирать.
Мои позитронные схемы проработали пости два столелия без
ощутимых изменений, и способны проработать еще века. Разве
фундаментальный барьер не в э т о м? Люди могут терпеть рядом
с собой бессмертного робота, потому что им все равно, сколько
лен просуществует машина. Но они не потерпят бессмертного
человека, поскольку их смертность переносима лишь до тех пор,
пока она касается всех. И поэтому они не признают меня
человеком.
- К чему ты все это говоришь, Эндрю? - спросила Ли-Хсинг.
- Этой проблемы больше нет. Десятилетия назад мой
позитронный мозг был соединен с органическими нервами. Теперь
же последняя операция изменила эти связи так, что потернциал
моего мозга медленно - очень медленно - начал снижаться.
Поначалу выражение морщинистого лица Ли-Хсинг не
изменилось. Потом ее губы сжались. - Ты хочешь сказать, что
теперь умрешь, Эндрю? Но ты не можешь. Это нарушение третьего
закона.
- Нет, - возразил Эндрю. - Я выбирал между смертью моего
тела и смертью моих стремлений и желаний. Позволить моему телу
жить за счет более большой смерти - вот что нарушило бы третий
закон.
Ли-Хсинг схватила его за руку, словно собираясь встряхнуть
ее. Она остановилась. - Эндрю, все равно из этого ничего не
выйдет. Переделай себя обратно.
- Нельзя. Нанесены слишком большие повреждения. Мне
осталось прожить год - или около того. Ядотяну до двухсотлетия
своего создания. Я оказался достаточно слаб, чтобы это
устроить.
- Но не такой же ценой! Эндрю, ты дурак.
- Если меня признают человеком, то я сделал это не зхря.
Если же нет, то смерть положит конец моим усилиям, а это тоже
чего-то стоит.
И Ли-Хсинг сделала то, чему удивилась сама - она тихо
заплакала.
22
Странно было, в какой степени его последний поступок
привлек внимание всего мира. Все, что он сделал до сих пор, не
поколебало его. Но в конце концов Эндрю согласился даже на
смерть, чтобы стать человеком, и жертва оказалась слишком
велика, чтобы ее оказалось возможной отвергнуть.
Последняя церемония была, вполне умышленно, приурочена к
двухсотлетнему юбилею. Президент мира должен был подписать акт
и сделать его законом, а церемонию собирались показать по
глобальному телевидению и транслировать для штата Луна и даже
для марсианской колонии.
Эндрю сидел в передвижном кресле. Он еще мог ходить, но с
большим трудом.
Перед лицом всего человечества президент мира произнес: -
Пятьдесят лет назад мы объявили тебя стопятидесятилентим
роботом, Эндрю. - Он сделал паузу и еще более торжественно
объявил: - Сегодня мы провозглашаем вас двухсотлетним
человеком, Эндрю Мартин!
И Эндрю, улыбаясь, протянул руку и пожал руку президента.
23
Эндрю лежал в постели, и мысли его медленно тускнели.
Он отчаянно цеплялся за них. Человек! Он стал человеком!
Он хотел, чтобы это была его последняя мысль. С нею ему
хотелось раствориться, умереть.
Он еще раз открыл глаза и в последний раз увидел тревожно
ожидающаю Ли-Хсинг. Были и другие люди, но всего лишь как
тени, неузнаваемые тени. Только Ли-Хсинг выделялась из
уплотняющейся серой мглы. Медленно, по сантиметру, он протянул
к ней руку, и очень смутно и слабо ощутил, как она взяла ее.
Она расплывалась перед его глазами вместе с последними
ускользающими мыслями.
Но прежде, чем она исчезла окончательно, к нему пришла
последняя мимолетная мысль и задержалась на мгновение перед
тем, как все остановилось.
- Маленькая Мисс, - прошептал он, так тишо, что никто его
не расслышал.
I.Asimov. The Bicentennial Man. (c) 1976
(с) 1989 перевод с английского А.Новикова
ПУТЬ МАРСИАН
Стоя в дверях короткого коридора, соединявшего обе каюты космолета,
Марио Эстебан Риос с раздражением наблюдал, как Тед Лонг старательно
настраивает видеофон. На волосок по часовой стрелке, на волосок против, но
изображение оставалось паршивым.
Риос знал, что лучше не будет. Они были слишком далеко от Земли и в
невыгодном положении - за Солнцем. Но откуда же Лонгу знать это? Риос еще
немного постоял в дверях - боком и нагнув голову, чтобы не упереться в
притолоку. Затем вырвался в камбуз, словно пробка из бутылочного горлышка.
- Что это вас так заинтересовало? - спросил он.
- Хочу поймать Хильдера, - ответил Лонг.
Присев на уголок полки-стола, Риос снял с верхней полки коническую
жестянку с молоком и надавил на верхушку. Жестянка открылась, издав
негромкий хлопок. Слегка взбалтывая молоко, он ждал, пока оно согреется.
- Зачем? - он запрокинул жестянку и с шумом отхлебнул.
- Хотел послушать.
- Лишняя трата энергии.
Лонг взглянул на него и нахмурился.
- Считается, что личными видеофонами можно пользоваться без
ограничения.
- В разумных пределах, - возразил Риос.
Они обменялись вызывающими взглядами. Сильная, сухощавая фигура
Риоса, его лицо с впалыми щеками сразу же наводили на мысль, что он один
из марсианских мусорщиков - космонавтов, которые терпеливо прочесывали
пространство между Землей и Марсом. Его голубые глаза резко выделялись на
смуглом, прорезанном глубокими складками лице, а оно в свою очередь
казалось темным пятном на фоне белого синтетического меха, которым был
подбит поднятый капюшон его куртки из искусственной кожи.
Лонг выглядел бледнее и слабее. Он был чем-то похож на наземника,
хотя, конечно, ни один марсианин второго поколения не мог быть настоящим
наземником, таким, как обитатели Земли. Его капюшон был откинут, открывая
темно-каштановые волосы.
- Что вы считаете разумными пределами? - сердито спросил Лонг.
Тонкие губы Риоса стали еще тоньше.
- Этот рейс вряд ли окупит даже наши расходы, и, если дальше все
пойдет так же, любая трата энергии неразумна.
- Если мы теряем деньги, - сказал Лонг, - то не лучше ли вам
вернуться на место? Ваша вахта.
Риос что-то проворчал, потер заросший подбородок, потом встал и,
неслышно ступая в тяжелых мягких сапогах, нехотя направился к двери. Он
остановился, чтобы взглянуть на термостат, и в ярости обернулся.
- То-то мне казалось, что здесь жарко. Где, по-вашему, вы находитесь?
- Четыре с половиной градуса - не слишком много!
- Для вас - может быть. Только мы сейчас в космосе, а не в утепленной
рудничной конторе.
Риос рывком перевел стрелку термостата вниз до отказа.
- Солнце достаточно греет.
- Но камбуз не на солнечной стороне.
- Прогреется!
Риос шагнул за дверь. Лонг поглядел ему вслед, потом снова повернулся
к видеофону. Трогать термостат он не стал. Изображение оставалось
неустойчивым, но что-то рассмотреть было можно. Лонг откинул вделанное в
стену сиденье. Подавшись вперед, он терпеливо ждал, пока диктор объявлял
программу и занавес медленно расплывался. Но вот прожекторы выхватили из
темноты знакомое бородатое лицо, оно росло и наконец заполнило весь экран.
- Друзья мои! Сограждане Земли...
Входя в рубку, Риос успел заметить вспышку радиосигнала. Ему
показалось, что это импульс радара, и у него на мгновение похолодели руки.
Но он тут же сообразил, что это иллюзия, порожденная нечистой совестью.
Вообще говоря, во время вахты он не должен был выходить из рубки, хотя это
делали все мусорщики. И все-таки каждого преследовало кошмарное видение
находки, подвернувшейся именно за те пять минут, которые он урвет на чашку
кофе, уверенный, что космос чист. И бывали случаи, когда этот кошмар
оказывался явью.
Риос включил многополосную развертку. Это требовало лишней энергии,
но все-таки лучше убедиться, чтобы не оставалось никаких сомнений.
Космос был чист, если не считать далеких отражений от соседних
кораблей в цепи мусорщиков.
Риос включил радиосвязь, и экран заполнила русая голова длинноносого
Ричарда Свенсона - второго пилота ближайшего корабля со стороны Марса.
- Привет, Марио, - сказал Свенсон.
- Здорово. Что нового?
Ответ раздался через секунду с небольшим: скорость электромагнитных
волн не бесконечна.
- Ну и денек!
- Что-нибудь неладно? - спросил Риос.
- Была находка.
- И прекрасно.
- Если бы я ее заарканил, - мрачно ответил Свенсон.
- Что случилось?
- Повернул не в ту сторону, черт подери!
Риос знал, что смеяться нельзя. Он спросил:
- Как же так?
- Я не виноват. Дело в том, что контейнер двигался не в плоскости
эклиптики. Представляешь себе кретина пилота, который не смог даже
правильно его сбросить? Откуда же мне было знать? Я установил расстояние
до контейнера, а его путь просто прикинул, исходя из обычных траекторий.
Как всякий нормальный человек. И пошел по самой выгодной кривой перехвата.
Только минут через пять гляжу - дистанция увеличивается. Уж очень медленно
возвращались импульсы. Тогда я измерил его угловые координаты, и
оказалось, что догонять уже поздно.
- Кто-нибудь его поймал?
- Нет. Он далеко от плоскости эклиптики и так там и останется. Меня
беспокоит другое. В конце концов, это был всего-навсего малый контейнер.
Но как подумаю, сколько топлива я истратил, пока набирал скорость, а потом
возвращался на место! Послушал бы ты Канута.
Канут был братом и компаньоном Ричарда Свенсона.
- Взбесился? - спросил Риос.
- Не то слово. Чуть меня не убил! Но ведь мы здесь пять месяцев, и
тут уж каждое лыко в строку. Ты же знаешь.
- Знаю.
- А у тебя как, Марио?
Риос сделал вид, что сплюнул.
- Примерно столько за весь рейс. За последние две недели - два
контейнера, и за каждым гонялись по шесть часов.
- Большие?
- Смеешься, что ли? Я бы мог дотащить их до Фобоса одной рукой. Хуже
рейса у меня еще не было.
- Когда думаешь возвращаться?
- По мне - хоть завтра. Мы здесь всего два месяца, а я уже все время
ругаюсь с Лонгом.
Длительность наступившей паузы нельзя было объяснить только
запаздыванием радиоволн. Потом Свенсон сказал:
- Ну а как он? Лонг то есть.
Риос оглянулся. Из камбуза доносилось тихое бормотание и треск
видеофона.
- Не могу понять. В первую же неделю после начала рейса он меня
спрашивает:"Марио, почему вы стали мусорщиком?" Я только поглядел на него
и говорю: "Чтобы зарабатывать на жизнь, а то почему же". Что за идиотский
вопрос, хотел бы я знать? Почему человек становится мусорщиком? А он мне:
"Не в том дело, Марио". Это он мне объяснять будет, представляешь! "Вы -
мусорщик, - говорит, - потому что таков Марсианский путь".
- А что он этим хотел сказать? - спросил Свенсон.
Риос пожал плечами.
- Не спрашивал. Вот и сейчас он сидит там и слушает на
ультрамикроволнах передачу с Земли. Какого-то наземника Хильдера.
- Хильдера? Он, кажется, политик, член Ассамблеи?
- Как будто. И Лонг все время занимается чем-то таким. Взял с собой
фунтов пятнадцать книг, и все про Землю. Балласт, и больше ничего.
- Ну что ж, он твой компаньон. Кстати, о компаньонах: я, пожалуй,
займусь делом. Если прохлопаю еще одну находку, здесь произойдет убийство.
Свенсон исчез, и Риос, откинувшись в кресле, принялся следить за
ровной зеленой линией импульсной развертки. На мгновение он включил
многополосную развертку. Космос был по-прежнему чист.
Ему стало чуть полегче. Хуже всего, когда тебе не везет, а все вокруг
вылавливают контейнер за контейнером и на Фобос, на заводы по переплавке
лома, отправляются контейнеры с любыми клеймами, кроме твоего. К тому же
он отвел душу, и его раздражение против Лонга немного улеглось.
А вообще он зря связался с Лонгом. Никогда не надо связываться с
новичками. Они думают, что тебе необходимы разговоры, особенно Лонг со
своими вечными теориями про Марс и его великую роль в прогрессе
человечества. Он так и говорил - все с прописной буквы: Прогресс
Человечества, Марсианский Путь, Новая Горстка Творцов. А Риосу нужны не
разговоры, а находки - два-три контейнера, и ничего больше.
Впрочем, выбора у него, собственно говоря, не было. Лонг был хорошо
известен на Марсе и неплохо зарабатывал. Он был приятелем комиссара
Сэнкова и уже принимал участие в одном-двух непродолжительных мусорных
рейсах. Нельзя же взять и отказать человеку, не испытав его, как бы
странно ни выглядело все дело. Зачем вдруг инженеру, имеющему приличную
работу и хороший заработок, понадобилось болтаться в космосе?
Риос не задавал этого вопроса Лонгу. Компаньоны-мусорщики вынуждены
жить и работать бок о бок столь долгое время, что любопытство становится
нежелательным, а иногда и небезопасным. Но Лонг говорил так много, что в
конце концов сам на него ответил. "Я должен был выбраться сюда, Марио,
сказал он. Будущее Марса не шахты, а космос".
Риос прикинул: а не отправиться ли ему в следующий рейс одному? Все
утверждали, что это невозможно. Не говоря уже о находках, которые будут
упущены, так как надо спать, надо, помимо наблюдения, выполнять и другие
обязанности. Кроме того, всем известно, что, оставаясь в космосе в
одиночестве, человек быстро впадает в тяжелую депрессию, а с компаньоном
можно пробыть в рейсе шесть месяцев. Лучше бы, конечно, иметь полный
экипаж, но на таком большом корабле мусорщику ни черта не заработать. На
одном топливе прогоришь!
Впрочем, быть в космосе и вдвоем вовсе не сахар. Обычно приходится
каждый раз менять компаньона. С одними можно оставаться в рейсе дольше,
чем с другими. Взять хотя бы Ричарда и Канута Свенсонов. Они выходят
вместе через пять или шесть рейсов - ведь все-таки они братья. И даже у
них каждый раз уже через неделю начинаются трения, и чем дальше, тем
хуже... Ну, да ладно!
Космос был чист, и Риос почувствовал, что ему станет легче, если он
вернется в камбуз, чтобы загладить свою раздражительность. В конце концов,
он старый космический волк и умеет справляться с дурным настроением,
которое навевает космос.
Он встал и сделал три шага, которые отделяли его от короткого, узкого
коридора между каютами.
Риос вновь постоял в дверях. Лонг внимательно смотрел на мерцающий
экран видеофона.
- Я включу отопление, - грубовато сказал Риос. - Ничего страшного,
энергии у нас хватит.
- Как хотите, - кивнул Лонг.
Риос, поколебавшись, шагнул вперед. Космос чист - какой толк сидеть и
смотреть на неподвижную зеленую полоску?
Он спросил:
- О чем говорит этот наземник?
- В основном об истории космических путешествий. Старые штучки, но
хорошо подано. Он пустил в ход, что мог: цветные мультипликации,
комбинированные фотоснимки, кадры из старых фильмов - ну, все.
Словно в подтверждение слов Лонга, бородатое лицо на экране сменилось
изображением космического корабля в разрезе. Хильдер продолжал говорить за
кадром, давая объяснения, которые иллюстрировались на схеме различными
цветами. Он говорил, и по изображению бежали красные линии, - склады,
двигатель с протонным микрореактором, кибернетические схемы...
Затем на экране вновь возник Хильдер.
- Но это лишь капсула корабля. Что же приводит ее в движение? Что
поднимает ее с Земли?
Каждый знал, что приводит в движение космический корабль, но голос
Хильдера зачаровывал, и слушателям уже казалось, будто сейчас они
проникнут в тайну веков, приобщатся к высшему откровению. Даже Риос
почувствовал легкое нетерпение, хотя большую часть жизни он провел в
космических кораблях.
Хильдер продолжал:
- Ученые называют это по-разному. Иногда законом действия и
противодействия. Иногда третьим законом Ньютона. А иногда сохранением
количества движения. Но нам не нужны никакие названия. Давайте просто
обратимся к здравому смыслу. Когда мы плывем, мы отталкиваем воду назад, а
сами продвигаемся вперед. Когда мы идем, мы отталкиваемся от земли и
движемся вперед. Когда мы летим на гиролете, мы отталкиваем воздух назад и
движемся вперед. Движение вперед возможно только за счет движения назад.
Старое правило:"Нельзя получить что-то взамен ничего". Теперь представьте
себе, что космический корабль весом сто тысяч тонн поднимается с Земли.
Чтобы это произошло, необходимо что-то отбросить назад. Космолет непомерно
тяжел, значит, надо отбросить назад огромное количество вещества, столь
огромное, что и всего корабля не хватит, чтобы вместить его. Для этого
необходимо устроить позади специальное хранилище.
Хильдер снова исчез, и на экран вернулось изображение космолета. Оно
съежилось, а снизу к нему добавился усеченный конус. Внутри конуса
проступили ярко-желтые буквы: "Вещество, которое выбрасывается".
- Но теперь, - сказал Хильдер, - общий вес корабля намного
увеличился. Следовательно, и движущая сила должна быть все больше и
больше.
Изображение корабля стало еще меньше, к нему прибавился второй
контейнер - больше первого, а потом еще один - колоссальных размеров.
Собственно космолет - капсула - превратился в крохотное ярко-красное
пятнышко.
- Что за черт, да это просто детский лепет, - пробормотал Риос.
- Но не для тех, к кому он обращается, Марио, - ответил Лонг. - Земля
не Марс. Миллиарды людей на ней, возможно, никогда не видели космолета и
не знают даже самых элементарных вещей.
Хильдер продолжал:
- Когда самый большой контейнер опустеет, его отделяют от корабля. Он
тоже выбрасывается.
Громадный контейнер на экране дрогнул и начал удаляться, постепенно
уменьшаясь.
- Потом приходит очередь второго, и наконец, если рейс дальний,
отделяется и последний.
Теперь космолет превратился в красную точку, позади которой,
колыхаясь, исчезали в космосе три контейнера.
- Эти контейнеры, - сказал Хильдер, - не что иное, как сотни тысяч
тонн вольфрама, магния, алюминия и стали. Для Земли они потеряны навсегда.
Вокруг Марса, на трассах космических полетов, дежурят мусорщики. Они
разыскивают пустые контейнеры, ловят их, клеймят и отправляют на Марс.
Земля же не получает ни единого цента платы за их использование. Это
спасенное имущество, и оно принадлежит кораблю, который его найдет.
- Мы рискуем деньгами, вложенными в это предприятие, - не выдержал
Риос. - Если бы не мы, они не достались бы никому. Какой же тут ущерб для
Земли?
- Понимаете, - сказал Лонг, - он же говорит о том, что Марс, Венера и
Луна истощают Землю и это - лишь еще одна форма потерь.
- Но ведь они получают компенсацию. С каждым годом мы добываем все
больше железной руды...
- ...большая часть которой вновь возвращается на Марс. Если верить
цифрам Хильдера, то Земля вложила в Марс двести миллиардов долларов, а
получила взамен железной руды миллиардов на пять. В Луну было вложено
пятьсот миллиардов, а получено магния, титана и различных легких металлов
немногим более чем на двадцать пять миллиардов долларов; в Венеру Земля
вложила 50 миллиардов, не получив взамен ничего. А налогоплательщиков
Земли интересует именно это: деньги, которые с них берет государство,
пускаются на ветер.
Пока Лонг говорил, на экране замелькали мультипликационные кадры,
изображавшие корабли мусорщиков на трассе к Марсу: маленькие, карикатурные
корабли хищно выбрасывали во все стороны гибкие, цепкие руки, нащупывали
пролетающие мимо пустые контейнеры, хватали их, ставили на них пылающее
клеймо "Собственность Марса", а затем сбрасывали на Фобос.
Снова появился Хильдер.
- Они говорят нам, что со временем все вернут. Со временем! Как
только станут на ноги! Мы не знаем, когда это произойдет. Через сто лет?
Через тысячу? Через миллион? Со временем, говорят они! Ну что ж, поверим
им на слово. В один прекрасный день они вернут весь наш металл, сами будут
обеспечивать себя продовольствием, будут пользоваться своей собственной
энергией, жить своей жизнью. Но есть нечто, чего им не вернуть никогда.
Даже через сотню миллионов лет. Это вода! На Марсе жалкие капли воды, ибо
он слишком мал. На Венере совсем нет воды, ибо там слишком жарко. Луна
безводна, так как слишком мала и на ней слишком жарко. Поэтому Земля
вынуждена поставлять обитателям космоса не только питьевую воду и воду для
мытья, не только воду для промышленности и воду для гидропонных плантаций,
которые они якобы создают, но и ту воду, которую они просто выбрасывают в
пространство миллионами тонн.
Что заставляет космолет двигаться? Что он отбрасывает назад, чтобы
мчаться вперед? Когда-то это были газообразные продукты взрыва. Это
обходилось очень дорого. Потом был изобретен протонный микрореактор -
источник дешевой энергии, который может превращать любую жидкость в газ,
находящийся под огромным давлением. Какая жидкость всегда под рукой? Какая
жидкость самая дешевая? Конечно, вода. Каждый корабль, покидая Землю,
уносит с собой около миллиона тонн - не фунтов, а тонн! - воды для одной
лишь единственной цели: чтобы он мог передвигаться в пространстве. Наши
предки безрассудно и опрометчиво сожгли нефть Земли, уничтожили ее уголь.
Мы презираем и осуждаем их за это, но, в конце концов, у них было одно
оправдание: они считали, что, если возникнет необходимость, будут найдены
заменители. И они оказались правы: у нас есть планктонные фермы и
протонные микрореакторы. Но для воды нет заменителя! Нет! И никогда не
будет. И когда наши потомки увидят пустыню, в которую мы превратили Землю,
какое оправдание найдут они для нас? Когда начнутся засухи, когда они
станут все чаще...
Лонг наклонился и выключил видеофон.
- Это мне не нравится, - сказал он. - Проклятый болван умышленно... В
чем дело?
Риос вдруг вскочил.
- Я же должен следить за импульсами.
- Ну их к черту!
Лонг тоже встал, прошел вслед за Риосом по узкому коридору и
остановился на пороге рубки.
- Если Хильдер добьется своего, если он сумеет сделать из этого
животрепещущую проблему... Ого!
Он тоже его увидел. Импульс был первого класса и мчался за исходящим
сигналом, как борзая за электрическим кроликом.
Риос, захлебываясь, бормотал:
- Космос был чист, говорю вам, был чист. Марса ради, Тед, не лезьте.
Попробуйте поймать его визуально.
Риос действовал быстро и умело: за его плечами был опыт почти
двадцатилетней работы мусорщиком. За две минуты он определил дистанцию.
Потом, вспомнив неудачу Свенсона, измерил угол склонения и радиальную
скорость.
Он крикнул Лонгу:
- Один и семьдесят шесть сотых радиана. Вы легко его отыщете.
Лонг, затаив дыхание, крутил верньер.
- Всего лишь полрадиана от Солнца. Будет освещен только край.
Он быстро и осторожно усилил увеличение, разыскивая ту единственную
"звезду", которая будет менять свое положение, расти и приобретать форму,
доказывая, что она вовсе не звезда.
- Включаю двигатель, - сказал Риос. - Больше ждать нельзя.
- Вот он, вот он!
Увеличения все еще не хватало, чтобы можно было точно судить о форме
светящегося пятнышка, за которым следил Лонг, но оно ритмично мерцало,
потому что при вращении контейнера солнечный свет падал то на большую, то
на меньшую его часть.
- Держись!
Тонкие струи пара вырвались из выхлопных отверстий, оставляя длинные
хвосты микрокристаллов льда, туманно сиявших в бледных лучах далекого
Солнца. Расходясь, они тянулись за кораблем на сотню миль с лишком. Одна
струя, другая, еще одна, и корабль мусорщиков сошел со своей орбиты и взял
курс по касательной к пути контейнера.
- Летит, как комета в перигелии! - крикнул Риос. - Эти проклятые
пилоты-наземники нарочно так сбрасывают контейнеры. Хотел бы я...
В бессильной злости, ругаясь, он все разгонял и разгонял корабль, так
что гидравлическая прокладка кресла осела под ним на целый фут, а Лонг с
большим трудом удерживался за поручень.
- Полегче! - взмолился он.
Но Риос следил только за импульсами.
- Не нравится, так сидели бы себе на Марсе.
Струи пара продолжали глухо реветь.
Заработало радио. Лонг с трудом наклонился - воздух словно
превратился в вязкую патоку - и включил экран. На них злобно уставился
Свенсон.
- Куда это вы прете? - кричал он. - Через десять секунд вы будете в
моем секторе.
- Гонюсь за контейнером, - ответил Риос.
- По моему сектору?
- Мы начали у себя. Тебе его не достать. Выключите радио, Тед.
Корабль с бешеным ревом несся в пространстве, но рев этот можно было
услышать только внутри корпуса. Затем Риос выключил двигатели так резко,
что Лонга швырнуло вперед. От внезапной тишины в ушах звенело еще больнее,
чем от грохота, царившего секунду назад.
Оба прильнули к окулярам. Теперь уже отчетливо был виден усеченный
конус. Кувыркаясь с медлительной важностью, он двигался среди звезд.
- Да, контейнер первого класса, - удовлетворенно отметил Риос.
"Настоящий гигант, - подумал он. - С ним у нас уже очистится прибыль".
Лонг сказал:
- Локатор показывает еще один импульс. Должно быть, Свенсон погнался
за нами.
Риос мельком взглянул на экран.
- Не догонит.
Контейнер все рос и рос, пока не заполнил все поле зрения.
Руки Риоса лежали на рычаге сброса гарпуна. Он подождал, дважды с
микроскопической точностью выверил угол, вытравил трос на нужную длину.
Потом нажал.
Мгновение все оставалось, как было. Затем к контейнеру пополз
металлический трос, словно кобра, готовящаяся ужалить. Он коснулся
контейнера, но не зацепился за него, иначе он тут же порвался бы, как
паутинка. Контейнер вращался; момент его вращения достигал тысяч тонн, и
трос должен был только создать мощное магнитное поле, которое
затормаживало контейнер.
Вылетел еще один трос, еще и еще... Риос посылал их, нисколько не
думая о расходе энергии.
- Этот от меня не уйдет, клянусь Марсом, не уйдет!
Он остановился, только когда между кораблем и контейнером протянулось
десятка два стальных нитей. Энергия вращения контейнера при торможении
превратилась в теплоту и до такой степени его раскалила, что излучение
улавливали даже приборы космолета.
- Клеймо буду ставить я? - спросил Лонг.
- Ладно. Но только если хотите. Сейчас ведь моя вахта.
- Я с удовольствием.
Лонг влез в скафандр и направился в выходную камеру. Он еще помнил
точно, сколько раз побывал в космосе в скафандре, - верный признак
новичка. Это был пятый раз.
Ухватившись за трос и перебирая по нему руками, Лонг направился к
контейнеру, чувствуя, как вибрирует трос под его металлическими
перчатками. Он выжег на гладком металле контейнера их серийный номер. В
пустоте космоса нечему было окислять сталь. Она просто плавилась и
испарялась, а затем конденсировалась в нескольких футах от излучателя и
серой матовой пленкой оседала на поверхность контейнера.
Лонг вернулся в космолет. Войдя внутрь, он снял шлем, который уже
успел покрыться толстым слоем инея.
Первое, что услышал Лонг, был почти неузнаваемый от ярости голос
Свенсона, доносившийся из репродуктора:
- ...прямо к комиссару. Черт побери, есть же у нас какие-то правила!
Риос невозмутимо сидел в кресле.
- Послушай, ведь он был в моем секторе. Я поздно его заметил, и
пришлось ловить в твоем. А ты, если бы погнался за ним, врезался бы в
Марс. Только и всего... Вернулись, Лонг?
Он выключил радио. Сигнальная лампочка яростно мигала, но Риос не
обращал на нее внимания.
- Он подаст жалобу комиссару? - спросил Лонг.
- И не подумает. Это он просто чтобы развеять скуку. Он прекрасно
понимает, что контейнер наш. А как вам понравилась наша добыча, Тед?
- Очень недурна.
- Очень недурна? Да она великолепна! Держитесь! Сейчас я его
раскручу.
Боковые сопла извергли струи пара, и корабль начал медленно вращаться
вокруг контейнера, который последовал за ним. Через полчаса они
представляли собой гигантское боло, крутящееся в пустоте. Лонг определил
по "Эфемеридам" положение Деймоса. В точно рассчитанный момент тросы сняли
магнитное поле, и контейнер по касательной вышел на траекторию, по которой
примерно через сутки должен был достичь этого спутника Марса и попасть в
уловители находящегося там склада.
Риос проводил его довольным взглядом. Потом повернулся к Лонгу.
- Удачный денек.
- А речь Хильдера? - спросил Лонг.
- Кого? Вы о чем? Ах, это-то! Ну, если волноваться из-за болтовни
каждого проклятого наземника, никогда не уснешь. Забудьте о нем.
- По-моему, об этом забывать не следует.
- Вот чудак! Да бросьте вы! Лучше поспите.
Тед Лонг, как всегда, упивался высотой и шириной главной улицы
города.
Прошло уже два месяца с того дня, как комиссар наложил временный
запрет на вылавливание контейнеров и отозвал все корабли мусорщиков из
космоса, но бодрящее ощущение простора не покидало Лонга. Эту радость не
могла омрачить даже мысль о том, что запрет был наложен в связи с
намерением Земли провести в жизнь свое недавнее решение экономить воду, а
для начала лимитировать ее расход на рейсах мусорщиков.
Крыша улицы была покрыта светящейся светло-голубой краской, возможно,
старомодная попытка имитировать земное небо. Тед точно не знал, так ли
это. Витрины магазинов, прорезая стены улицы, освещали их.
Издалека, перекрывая шум транспорта и шаги прохожих, доносились
взрывы - это пробивали в коре Марса новые туннели. Всю свою жизнь он
слышал эти взрывы. Когда он родился, на месте этой улицы была еще
нетронутая скальная порода. Город растет и будет расти и дальше, если ему
не помешает Земля.
Лонг свернул в поперечную улицу, более узкую и не так ярко
освещенную. Витрины магазинов сменились здесь жилыми домами, фасады
которых были прочерчены рядами фонарей. Толпы покупателей и машины
уступили место медленно прогуливающимся пешеходам и шумным ребятишкам,
которые еще не вняли призывам матерей идти ужинать.
В последнюю минуту Лонг вспомнил о правилах приличия, остановился на
углу, у водяной лавки, и протянул флягу:
- Налейте-ка!
Толстый лавочник отвинтил колпачок и заглянул во флягу, затем слегка
встряхнул ее - там булькнуло.
- Немного осталось, - весело сообщил он.
- Верно, - согласился Лонг.
Лавочник держал флягу под самым наконечником шланга, чтобы не пролить
ни капли воды. Зажужжал счетчик. Лавочник завинтил колпачок.
Лонг расплатился и взял флягу. Теперь она приятно похлопывала его по
бедру. В семейный дом не принято приходить без полной фляги. К приятелям,
конечно, можно зайти и так, во всяком случае, этому не придается большого
значения.
Он вошел в подъезд дома N 27, поднялся на несколько ступенек,
приготовился нажать кнопку звонка и остановился.
Из-за двери отчетливо доносились голоса.
Женщина говорила с раздражением:
- Приглашай, приглашай своих дружков мусорщиков! Большое тебе
спасибо, что ты целых два месяца в году бываешь дома! На меня, конечно, и
пары дней хватит! А потом опять твои мусорщики!
- Но я уже давно дома, - ответил мужской голос. - И потом у нас есть
дело. Марса ради, перестань, Дора. Они вот-вот придут.
Лонг решил подождать за дверью: может быть, они перейдут на более
безобидную тему.
- И пусть их приходят! - отрезала Дора. - Пусть слушают. По мне, хоть
бы навсегда запретили эти полеты. Слышишь?
- А на что мы будем жить? - раздраженно спросил мужчина. Ответь-ка!
- И отвечу. Ты можешь прилично зарабатывать на самом Марсе, как и все
другие. В этом доме только я одна - "мусорная вдова". Вот что я такое -
вдова! Да что там, хуже вдовы! Будь я вдовой, то по крайней мере могла бы
еще раз выйти замуж. Что ты сказал?
- Да ничего я не говорил.
- О, я знаю, что ты сказал. А теперь послушай меня, Дик Свенсон...
- Да, я сказал! - крикнул Свенсон. - Сказал, что теперь-то я знаю,
почему мусорщики обычно не женятся.
- И тебе нечего было жениться! Мне надоело - все соседи жалеют меня,
ухмыляются и спрашивают, когда ты вернешься. Другие могут быть горными
инженерами, администраторами или, на худой конец, бурильщиками. Во всяком
случае, у жен бурильщиков есть нормальная семья, и дети у них как дети, а
не беспризорники. У Питера с таким же успехом могло и не быть отца.
- Мама, а что такое беспризорник? - послышался тонкий мальчишеский
фальцет. Голос доносился издалека, по-видимому, из другой комнаты.
- Питер! Занимайся уроками! - еще больше повысила голос Дора.
Свенсон тихо произнес:
- Нехорошо вести такие разговоры при ребенке. Что он обо мне
подумает?
- Так оставайся дома, чтобы он думал так, как нужно.
Снова раздался голос Питера:
- Знаешь, мама, я, когда вырасту, стану мусорщиком.
Послышались быстрые шаги, на мгновение наступила тишина, а затем
раздался пронзительный вопль:
- Мама, ой, мама! Отпусти ухо! Что я сделал? - и снова все затихло -
слышно было только обиженное сопение.
Лонг воспользовался паузой и энергично позвонил. Свенсон открыл
дверь, приглаживая волосы обеими руками.
- Здравствуйте, Тед, - приглушенным голосом сказал он. Потом громко
произнес: - Дора, пришел Тед. Тед, а где Марио?
- Должен скоро прийти, - ответил Лонг.
Из другой комнаты торопливо вышла Дора, маленькая смуглая женщина с
приплюснутым носом. Ее чуть тронутые сединой волосы были зачесаны назад.
- Здравствуйте, Тед. Ужинали?
- Да, я сыт, благодарю вас. Но вы, пожалуйста, не обращайте на меня
внимания.
- Нет-нет. Мы давно уже кончили. Хотите кофе?
- Не откажусь, - Тед снял с пояса флягу и протянул ей.
- О, что вы, не нужно! У нас много воды.
- Прошу вас.
- Ну, что же...
Она ушла на кухню. Через качающуюся дверь Лонг мельком увидел посуду,
стоявшую в "Секотерге" - "безводной мойке, которая всасывает и поглощает
жир и грязь в одно мгновение. Одной унции воды хватает, чтобы дочиста
отмыть восемь квадратных футов посуды. Покупайте "Секотерг"! "Секотерг"
моет идеально. Не затратив лишней капли, так начистит вам посуду, что под
силу только чуду!.."
Назойливая рекламная песенка зазвенела у него в голове, и, чтобы
прогнать ее, он спросил:
- Как поживает Пит?
- Отлично. Перешел уже в четвертый класс. Ну, конечно, мне редко
приходится его видеть. Так вот, когда я в последней раз вернулся из рейса,
он посмотрел на меня и говорит...
Последовало продолжение, которое было вполне терпимо, насколько
бывают терпимы рассказы заурядных родителей о выдающихся высказываниях их
выдающихся детей.
Прожужжал звонок, вошел хмурый, весь красный Марио.
Свенсон быстро шагнул к нему.
- Послушай, только ни слова о ловле контейнеров. Дора никак не может
забыть, как ты захватил первоклассный контейнер на моем участке, а сегодня
она вообще не в настроении.
- Только мне и заботы, что говорить о контейнерах.
Риос сорвал с себя подбитую мехом куртку, швырнул ее на спинку кресла
и сел.
Вошла Дора и деланно улыбнулась новому гостю.
- Привет, Марио. Будешь пить кофе?
- Угу, - ответил он, машинально потянувшись к своей фляге.
- Возьмите воды из моей фляги, Дора, - быстро проговорил Лонг. - Он
мне потом отдаст.
- Угу, - повторил Риос.
- Что случилось, Марио? - спросил Лонг.
- Валяйте! Говорите, что вы же меня предупреждали, - мрачно буркнул
Риос. - Год назад, после речи Хильдера. Ну, говорите, говорите!
Лонг с недоумением пожал плечами.
Риос продолжал:
- Установлен лимит. Об этом объявили четверть часа назад.
- Ну?
- Пятьдесят тысяч тонн воды на рейс.
- Что? - вспыхнул Свенсон. - Да с этим и с Марса не поднимешься!
- Так оно и есть. Это обдуманный удар. Сбору мусора пришел конец.
Дора принесла кофе и расставила чашки.
- Что это вы говорили? Конец сбору мусора? - она села с решительным
видом, и Свенсон беспомощно взглянул на нее.
- По-видимому, - сказал Лонг. - С этого дня вводится лимит в
пятьдесят тысяч тонн, а это значит, что мы не сможем больше летать.
- Ну и что из этого? - Дора отхлебнула кофе и весело улыбнулась. Если
хотите знать мое мнение, так это очень хорошо. Пора бы всем вам,
мусорщикам, найти постоянную работу на Марсе. Я не шучу. Это не жизнь -
рыскать по космосу...
- Дора, прошу тебя, - сказал Свенсон.
Риос что-то злобно буркнул. Дора подняла брови.
- Я просто высказываю свое мнение.
- Ваше полное право, - сказал Лонг. - Но я имею в виду другое.
Пятьдесят тысяч тонн - это только начало. Мы знаем, что Земля - или по
крайней мере партия Хильдера - хочет нажить себе политический капитал на
кампании за экономию воды, так что наше дело плохо. Мы должны как-то
раздобыть воду, не то они совсем нас прикроют, верно?
- Ну да, - сказал Свенсон.
- Но весь вопрос в том - как? Правильно?
- Если дело только в воде, - неожиданно разразился Риос, - то есть
лишь один выход, и вы его знаете. Если наземники решат не давать нам воды,
мы ее возьмем. То, что когда-то их сопливые трусы отцы и деды побоялись
оставить свою тепленькую планету, еще не делает их хозяевами воды. Вода
принадлежит всем людям, где бы они ни находились. Мы - люди, значит, вода
и наша тоже. Мы имеем на нее право.
- А как вы предлагаете ее забрать? - спросил Лонг.
- Очень просто! У них на Земле целые океаны воды. Не могут же они
поставить по сторожу на каждой квадратной миле! Мы можем в любое время,
когда нам вздумается, сесть на ночной стороне планеты, заправить все
контейнеры и улететь. Хотел бы я знать, как они нам помешают?
- Десятком способов, Марио. Как вы находите контейнеры в космосе на
расстоянии до сотни тысяч миль? Тонкий металлический корпус, затерянный в
бескрайнем пространстве? Как? С помощью радара. Неужели вы думаете, что на
Земле нет радаров? Неужели вы думаете, если на Земле догадаются, что мы
крадем воду, они там не сумеют установить сеть радаров и обнаруживать
приближающиеся корабли еще в космосе?
Дора с возмущением перебила Лонга:
- Вот что я тебе скажу, Марио Риос. Мой муж никогда не будет
участвовать в грабительских налетах, чтобы добывать воду для мусорных
рейсов.
- Дело не только в мусорных рейсах, - сказал Марио. - Завтра они
прижмут нас во всем остальном. Их нужно остановить теперь же.
- Да не нужна нам их вода, - сказала Дора. - Тут же не Луна и не
Венера. Полярные шапки вполне обеспечивают нас водой. У нас даже в
квартире есть водопровод. В этом квартале у всех есть.
- На личные потребности расходуется наименьшая часть воды, сказал
Лонг. - Вода нужна для рудников. А как быть с гидропонными бассейнами?
- Это верно, - сказал Свенсон. - Как быть с гидропонными бассейнами,
Дора? Им необходима вода, и пора бы нам выращивать для себя свежие овощи
вместо этой конденсированной дряни, которую нам присылают с Земли.
- Только послушайте его, - презрительно бросила Дора. - Что ты
понимаешь в свежих овощах? Ты же никогда их не пробовал.
- Нет, пробовал, и не раз! Помнишь, один раз я достал моркови?
- Ну и что в ней было особенного? На мой взгляд, хорошо поджаренная
протопища куда лучше. И полезнее. Просто сейчас вошло в моду болтать о
свежих овощах, потому что из-за этой гидропоники повышают налоги. И вообще
все обойдется.
- Не думаю, - сказал Лонг. - Во всяком случае не обойдется само
собой. Хильдер, вероятно, будет следующим Координатором, и вот тогда дело
может обернуться совсем скверно. Если они сократят еще и поставки
продовольствия...
- Ну, ладно! - воскликнул Риос. - Что же нам делать? Я говорю - воду
надо брать. Брать, и все тут!
- А я говорю, что нельзя, Марио. Неужели вы не понимаете, что это
Земной путь, путь наземников? Вы цепляетесь за пуповину, которая связывает
Марс с Землей. Неужели вы не можете порвать ее? Неужели не видите
Марсианского пути?
- Нет, не вижу. Может быть, вы объясните?
- Да, объясню, если будете слушать. Что мы имеем в виду, когда
говорим о Солнечной системе? Меркурий, Венеру, Землю, Луну, Марс, Фобос и
Деймос. Семь небесных тел, и все. Но ведь это меньше одного процента
Солнечной системы. И мы, марсиане, ближе всех к остальным девяноста девяти
процентам. Там, по ту сторону Марса, дальше от Солнца, несметные запасы
воды!
Все с недоумением уставились на него. Свенсон неуверенно спросил:
- Вы говорите о ледяных оболочках Юпитера и Сатурна?
- Не только о них, но, согласитесь, и это вода. Слой в тысячу миль
толщиной - это немало воды.
- Но он ведь покрыт аммиаком или... или еще чем-то, а? - спросил
Свенсон. - И потом, мы не можем садиться на большие планеты.
- Знаю, - ответил Лонг. - Но я не их имел в виду. На больших планетах
свет клином не сошелся. Есть же еще астероиды и спутники! Например, Веста
- астероид диаметром двести миль и почти сплошной кусок льда. Одна из лун
Сатурна - тоже. Что вы скажете на это?
- Разве вы не бывали в космосе, Тед? - спросил Риос.
- Вы же знаете, что был. Что вы имеете в виду?
- Да, знаю, но вы все еще говорите, как наземник. А вы подумали о
расстояниях? В среднем астероиды не подходят к Марсу ближе чем на сто
двадцать миллионов миль. Это вдвое больше, чем от Марса до Венеры, а вы
знаете, что даже лайнеры почти никогда не совершают этого рейса в один
прием. Обычно они делают остановку на Земле или на Луне. В конце-то
концов, сколько времени, по-вашему, человек может находиться в космосе?
- Не знаю. А как по-вашему?
- Вы и сами знаете. Нечего меня спрашивать. Шесть месяцев. Загляните
в любой справочник. Пробудьте в космосе больше шести месяцев, и вам одна
дорога - к психиатру. Так ведь, Дик?
Свенсон кивнул.
- И это только астероиды, - продолжал Риос. - От Марса же до Юпитера
триста тридцать миллионов миль, а до Сатурна - семьсот миллионов. Кто
сумеет преодолеть такие расстояния? Представьте себе, что вы летите с
обычной скоростью или, для круглого счета, делаете даже двести тысяч миль
в час. Это займет... погодите, надо еще учесть ускорение и торможение...
это займет месяцев шесть-семь до Юпитера и почти год до Сатурна. Конечно,
теоретически можно разогнаться и до миллиона миль в час, но где вы
возьмете для этого воду?
- Ух ты! - произнес тонкий голосок, обладатель которого с чумазым
носом и округлившимися глазами стоял тут же. - Сатурн!
Дора резко обернулась.
- Питер, марш в свою комнату!
- Ну, ма-ам!
- Не нукай на меня!
Она привстала, и Питер исчез.
- Послушай, Дора, - сказал Свенсон, - посиди-ка с ним немного, а? Ему
трудно не отвлекаться, когда мы все тут разговариваем.
Дора упрямо фыркнула и не сдвинулась с места.
- Я никуда не уйду, пока не узнаю, что задумал Тед Лонг. Скажу вам
прямо: мне это не очень нравится.
- Ну, ладно, - сказал Свенсон, - оставим в покое Юпитер и Сатурн.
Тед, конечно, на них и не рассчитывает. А Веста? Мы могли бы добраться
туда за десять-двенадцать недель, и столько же на обратный путь. Двести
миль в диаметре - это четыре миллиона кубических миль льда!
- Ну и что? - сказал Риос. - А что мы будем делать на Весте? Добывать
лед? Строить рудники? Послушайте, вы представляете, сколько времени это
займет?
- Я имел в виду именно Сатурн, а не Весту, - возразил Лонг.
- Ему говорят, что до Сатурна семьсот миллионов миль, а он все свое!
- Ладно, - сказал Лонг, - скажите-ка мне, Марио, откуда вы знаете,
что в космосе можно оставаться не больше шести месяцев?
- Черт возьми, это всем известно!
- Только потому, что так записано в "Руководстве по космическим
полетам". Этот предел был установлен земными учеными на основе опыта
земных пилотов и космонавтов. Вы рассуждаете, как наземник, а не как
марсианин.
- Марсианин может быть марсианином, но он остается человеком.
- Откуда такая слепота? Сколько раз вы сами бывали в рейсе больше
шести месяцев и без всяких последствий?
- Это совсем не то, - сказал Риос.
- Потому что вы марсиане? Потому что вы профессиональные мусорщики?
- Нет. Потому что мы не в дальнем рейсе и знаем, что можем вернуться
на Марс, как только захотим.
- Но вы этого не хотите. Об этом я и говорю. Земляне строят огромные
космолеты с библиотеками микрофильмов, с экипажем из пятнадцати человек,
не считая пассажиров. И все-таки они могут находиться в полете максимум
шесть месяцев. У марсианских мусорщиков корабли на две каюты и только один
сменщик. Но мы можем выдержать в космосе больше шести месяцев.
- Вы, кажется, не прочь прожить в корабле год и полететь на
Сатурн?заметила Дора.
- А почему бы и нет, Дора? - сказал Лонг. - Мы можем это сделать.
Неужели вы не понимаете? Земляне не могут. Они живут в настоящем мире. У
них открытое небо и свежая пища, у них сколько угодно воздуха и воды. И,
попадая на корабль, они оказываются в чуждой и тягостной обстановке. Вот
почему шесть месяцев для них предел. Но марсиане - дело другое. Мы всю
жизнь живем словно на борту корабля! Ведь Марс - это большой корабль
диаметром в четыре с половиной тысячи миль, а в нем - крохотное помещение,
где живут пятьдесят тысяч человек. Мы здесь закупорены, как в корабле. Мы
дышим привозным воздухом и пьем привозную воду, которую без конца очищаем
и снова пьем... Мы едим то же самое, что едят на корабле. И когда мы
оказываемся в космолете, то продолжаем привычную жизнь. Если понадобится,
мы способны продержаться гораздо больше года.
- И Дик тоже? - спросила Дора.
- Мы все.
- Так вот, только не Дик. Вы, Тед Лонг, и этот Марио, который крадет
чужие контейнеры, можете сколько угодно болтать о том, как вы год
проторчите в космосе. Вы холостяки. А Дик женат. У него жена и сын, и
этого с него хватит. Он может получить постоянную работу и здесь, на
Марсе. Бог мой, а представьте себе, что вы прилетите на Сатурн и не
найдете там никакой воды. Как тогда вы вернетесь? А если у вас и останется
вода, так кончится продовольствие. Ничего нелепее я еще не слыхала.
- Погодите, - напряженно произнес Лонг. - Я все обдумал. Я говорил с
комиссаром Сэнковом, он поможет. Но нам нужны корабли и люди. Мне их не
подобрать. Меня никто и слушать не станет. Я новичок. Вас же знают и
уважают. Вы ветераны. Если вы меня поддержите - можете сами не лететь,
если вы просто поможете мне убедить остальных, найти добровольцев...
- Прежде всего, - ворчливо прервал его Риос, - вам придется объяснить
еще кое-что. Ну, ладно, прилетим мы на Сатурн, а где там вода?
- В этом-то все дело, - ответил Лонг. - Для того и нужно лететь на
Сатурн. Вода там просто летает в космосе и ждет, пока за ней явятся!
Когда Хэмиш Сэнков прибыл на Марс, марсиан по рождению не
существовало. Теперь здесь насчитывалось двести с лишним младенцев -
марсиан третьего поколения, чьи деды родились на Марсе.
Сэнкову тогда не было и двадцати. Колония на Марсе представляла собой
всего лишь кучку приземлившихся кораблей, связанных между собой
герметизированными подземными туннелями. В течение многих лет на его
глазах под поверхностью планеты разрастались здания, высовывая тупые носы
в разреженную, негодную для дыхания атмосферу. На его глазах появлялись
товарные пакгаузы, вмещавшие целые корабли вместе со всем грузом. На его
глазах из ничего возникло грандиозное переплетение шахт, источившее кору
Марса. А население Марса увеличилось с пятидесяти человек до пятидесяти
тысяч.
Из-за этих воспоминаний Сэнков чувствовал себя стариком. Из-за этих и
еще более давних воспоминаний, навеянных присутствием землянина. Гость
всколыхнул в его памяти давно забытые отрывочные картины теплого, уютного
мира, лелеющего человечество, как материнское лоно.
Землянин, казалось, только что покинул это лоно. Не очень высокий, не
очень худой, скорее, пожалуй, полный. Темные волосы с аккуратно уложенной
волной, аккуратные усики, тщательно вымытая кожа. На нем был модный
костюм, такой свежий и аккуратный, каким только может быть костюм из
пластика.
Одежда, которую носил Сэнков, была изготовлена здесь, на Марсе. Она
была опрятна и удобна, но безнадежно старомодна. По его суровому лицу
пролегла густая сеть морщин, волосы давно побелели, и, когда он говорил,
его кадык подергивался.
Землянина звали Майрон Дигби, он был членом Генеральной Ассамблеи
Земли. Сэнков был комиссаром Марса.
Сэнков сказал:
- Все это тяжелый удар для нас.
- Для большинства из нас тоже.
- Гм... Тогда я должен честно признаться, что ничего не понимаю.
Конечно, я не претендую на то, чтобы разбираться в земных проблемах, хотя
и родился на Земле. На Марсе жить нелегко, и вам следует это уяснить.
Только для того, чтобы обеспечить нас пищей, водой и сырьем, на кораблях
требуется много места. А для книг и кинохроники места почти не остается.
Даже видеопрограммы доходят до нас только в месяц противостояния, но тогда
здесь все слишком заняты, чтобы их смотреть. Я, как комиссар, получаю от
агентства "Межпланетная пресса" еженедельную сводку, но обычно у меня не
бывает времени, чтобы внимательно с ней ознакомиться. Можете назвать нас
провинциалами - вы будете правы. Так что, когда случается нечто подобное,
мы только беспомощно переглядываемся.
- Не хотите же вы сказать, - медленно произнес Дигби, - что вы здесь,
на Марсе, ничего не слышали о кампании против расточительства, которую
проводит Хильдер?
- Кое-что слышал. Один молодой мусорщик, сын моего большого друга,
который погиб в космосе, - Сэнков задумчиво потер рукой шею, - очень любит
читать об истории Земли и тому подобное. Когда он бывает в рейсе, он ловит
видеопередачи, и он слушал этого Хильдера. Насколько я могу понять, это
была первая речь Хильдера о расточителях. Молодой человек пришел с этим ко
мне. Я, естественно, не принял его рассказы всерьез. Впрочем, после этого
я стал как-то просматривать сводки новостей "Межпланетной прессы", но там
почти ничего не говорилось о Хильдере, а то, что было, представляло его
довольно-таки нелепой фигурой.
- Да, комиссар, - сказал Дигби, - вначале все это было похоже на
шутку.
Сэнков вытянул длинные ноги и заложил их одну за другую.
- Сдается мне, что и до сих пор это во многом остается шуткой. Какие
доводы он приводит? Мы тратим воду? А поинтересовался ли он цифрами? У
меня они все есть. Я велел их приготовить к прибытию вашей комиссии.
Океаны Земли содержат четыреста миллионов кубических миль воды, а
каждая кубическая миля весит четыре с половиной миллиарда тонн. Это не так
уж мало! Часть этой громады мы тратим на полеты. Разгон происходит в
основном в пределах поля тяготения Земли, значит, выбрасываемая вода
возвращается в океаны. Этого Хильдер не учитывает. Когда он говорит, что
за полет расходуется миллион тонн воды, он лжет. Меньше ста тысяч тонн!
Теперь допустим, что на год приходится пятьдесят тысяч полетов. Этого,
конечно, не бывает - их и полутора тысяч не наберется. Но, допустим,
пятьдесят тысяч. Ведь со временем число полетов, безусловно, увеличится.
При пятидесяти тысячах полетов в год в космосе будет невозвратимо теряться
одна кубическая миля воды. Это значит, что за миллион лет Земля потеряет
четверть процента своих водных запасов!
Дигби развел руками.
- Комиссар, "Межпланетные сплавы" попробовали использовать подобные
цифры в борьбе против Хильдера. Но разве можно сухой математикой победить
мощное эмоциональное движение? Хильдер пустил в ход словечко
"расточители". Понемногу он сделал из него символ гигантского заговора
банды алчных, жестоких негодяев, грабящих Землю ради своей минутной
выгоды. Хильдер обвинил правительство в том, что оно почти все состоит из
подобных людей, Ассамблею - в том, что она им подчиняется, прессу - в том,
что она им принадлежит. К сожалению, все это не кажется нелепостью
среднему человеку. Он прекрасно знает, что могут сделать эгоисты с
богатствами Земли. Он знает, например, что случилось с нефтью в Смутные
времена, знает, как погубили плодородие почв. Когда наступает засуха,
фермера не интересует, что на космические полеты расходуется лишь
крохотная капелька по сравнению с общими водными запасами Земли. Хильдер
назвал ему виновников, а в несчастье нет лучшего утешения, чем знать, кого
винить. И ради каких-то цифр он от этого утешения не откажется.
- Вот этого я и не понимаю, - сказал Сэнков. - Может быть, я просто
не знаю, как живет Земля, но мне кажется, что, кроме напуганных засухой
фермеров, там есть и другие люди. Насколько я понимаю из сводок новостей,
сторонников Хильдера меньшинство. Почему же вся Земля идет за горсткой
фермеров и сумасбродных подстрекателей?
- Потому, комиссар, что у людей есть обыкновение беспокоиться о своем
личном благополучии, о своем личном будущем. Сталелитейные компании видят,
что эпоха космических полетов требует все больше легких сплавов, в которые
не входит железо. Профсоюзы горняков опасаются внеземной конкуренции.
Каждый землянин, которому не удается получить алюминий для какой-нибудь
своей постройки, уверен, что алюминий идет на Марс. Я знаю одного
профессора археологии, который выступает против "расточителей" только
потому, что не может получить от правительства денег на свои раскопки. Он
убежден, что все государственные фонды расходуются на ракетные
исследования и космическую медицину, и это его возмущает.
- Все это показывает, - заметил Сэнков, - что земляне не очень-то
отличаются от нас, марсиан. Но как же Генеральная Ассамблея? Почему ей
приходится идти на поводу у Хильдера?
Дигби кисло усмехнулся.
- Не так уж приятно объяснять тонкости политики. Хильдер внес
законопроект об организации нашей комиссии для расследования
расточительства в космических полетах. Пожалуй, не менее трех четвертей
Генеральной Ассамблеи было против такого расследования, как вредного и
ненужного бюрократического мероприятия, каковым оно и является. Но какой
законодатель рискнет возражать против расследования случаев
расточительства? Немедленно создалось бы впечатление, будто он сам чего-то
боится, что-то скрывает. Будто он сам извлекает какую-то выгоду из
расточительства. Хильдер не стесняется выдвигать подобные обвинения, и,
справедливы они или нет, они могут подействовать на избирателей во время
следующих выборов. И законопроект прошел. Потом встал вопрос о назначении
членов комиссии. Те, кто был против Хильдера, не захотели в нее войти,
потому что это заставило бы их принимать компрометирующие решения. Держась
в стороне, легче не попасть под огонь Хильдера. В результате я оказался
единственным членом комиссии, открыто осуждающим Хильдера, и это может
стоить мне мандата на следующих выборах.
- Надеюсь, до этого не дойдет, - сказал Сэнков. Оказывается, у Марса
меньше друзей, чем мы думали. И нам не хотелось бы потерять одного из них.
Но чего Хильдер вообще хочет?
- По-моему, это очевидно, - сказал Дигби. - Он хочет занять пост
Всемирного Координатора.
- По-вашему, это ему удастся?
- Если ничто его не остановит, - да.
- И тогда он прекратит кампанию против расточительства?
- Не знаю. Возможно, он еще не думал, что будет делать потом, когда
станет Координатором. Впрочем, если вас интересует мое мнение, он не
сможет прекратить кампанию, сохранив при этом популярность. Движение это
уже вышло из-под его контроля.
Сэнков почесал шею.
- Ну, что ж! В этом случае я хочу попросить у вас совета. Что мы,
жители Марса, можем сделать? Вы знаете Землю. Вы знаете ситуацию там. Мы
не знаем. Скажите, что нам делать?
Дигби встал и подошел к окну. Он взглянул на низкие купола соседних
зданий, на разделяющую их совершенно безжизненную равнину, усеянную
красными скалами, на лиловое небо и съежившееся солнце. Не поворачивая
головы, он спросил:
- А вам в самом деле нравится здесь, на Марсе?
Сэнков улыбнулся.
- Большинство из нас просто не знает ничего другого, и Земля,
наверное, покажется нам после этого чем-то странным и непривычным.
- Но неужели вы к ней не привыкнете? После Марса на Земле не может не
понравиться. Неужели вашим людям не будет приятно свободно дышать свежим
воздухом под открытым небом? Вы же когда-то жили на Земле. Вы помните,
какая она.
- Смутно. И все-таки это трудно объяснить. Земля просто существует.
Она приспособлена для людей, и люди к ней приспособлены. Они воспринимают
Землю такой, какая она есть. На Марсе все иначе. Он не обжит, не
приспособлен для людей. Его приходится переделывать. Здесь люди строят
свой мир, а не получают его готовым. Марс пока еще не бог весть что, но мы
строим, и, когда кончим, получится то, что нам нужно. Это по-своему
замечательное чувство - знать, что ты сам строишь мир. После этого на
Земле будет, пожалуй, скучновато.
- Ну, не все же марсиане настолько философы, чтобы довольствоваться
невыносимо тяжелой жизнью ради будущего, которого, может быть, никто из
них не увидит, - возразил Дигби.
- Нет, не совсем так.
Сэнков закинул левую ногу на правое колено и, поглаживая лодыжку,
продолжал:
- Я говорил, что марсиане очень похожи на землян. Они люди, а люди не
так уж склонны к философии. И все-таки жить в растущем мире - это что-то
да значит, даже если ты об этом не думаешь. Когда я только приехал на
Марс, я переписывался с отцом. Он был бухгалтером и так им и остался.
Когда он умер, Земля была почти такой же, как тогда, когда он родился. Он
не видел никаких перемен. Один день был неотличим от другого, жить для
него означало просто коротать время до самой смерти. На Марсе все иначе.
Здесь каждый день приносит что-то новое: город растет, расширяется система
вентиляции, протягивают водопровод с полюсов. Сейчас мы собираемся
организовать собственную ассоциацию кинохроники. Она будет называться
"Марсианская пресса". Если вы не жили в таком месте, где все вокруг
непрерывно растет и меняется, вы никогда не поймете, как это замечательно.
Нет, Марс, конечно, суровая и скудная планета, и Земля куда уютнее, но
все-таки, мне кажется, если вы заберете наших ребят на Землю, они будут
несчастны. Большинство, возможно, и не поймет почему, но они будут
чувствовать себя потерянными, потерянными и ненужными. Боюсь, что многие
так и не смогут к этому привыкнуть.
Дигби отвернулся от окна, и гладкая розовая кожа на его лбу собралась
в хмурые морщины.
- В таком случае, комиссар, мне жаль вас. Всех вас.
- Почему?
- Потому что я не думаю, чтобы вы, марсиане, смогли что-нибудь
изменить. И вы, и жители Луны и Венеры. Это случится еще не сегодня; может
быть, пройдет еще год-два, может быть, даже пять. Но очень скоро всем
придется вернуться на Землю, если только...
Седые брови Сэнкова почти закрыли глаза.
- Ну?
- Если только вы не найдете другого источника воды, кроме планеты
Земля.
Сэнков покачал головой.
- Вряд ли нам это удастся, верно?
- Да, пожалуй.
- А другого выхода, по-вашему, нет?
- Нет.
Дигби ушел. Сэнков долго сидел, глядя прямо перед собой, потом набрал
местный видеофонный номер.
Через некоторое время перед ним появилось лицо Теда Лонга.
- Ты был прав, сынок, - сказал Сэнков. - Они бессильны. Даже те, кто
на нашей стороне, не видят выхода. Как ты догадался?
- Комиссар, - ответил Лонг, - когда прочтешь все, что только можно, о
Смутном времени, особенно о двадцатом веке, перестаешь удивляться самым
неожиданным капризам политики.
- Возможно. Так или иначе, сынок, Дигби сочувствует нам, искренне
сочувствует, но и только. Он говорит, что нам придется покинуть Марс или
же найти воду где-нибудь еще. Только он считает, что мы ее нигде найти не
сможем.
- Но вы-то знаете, что сможем, комиссар?
- Знаю, что могли бы, сынок. Это страшный риск.
- Если я соберу достаточно добровольцев, это уж наше дело.
- Ну, и как там у вас?
- Неплохо. Кое-кто уже на моей стороне. Я уговорил, например, Марио
Риоса, а вы знаете, что он из лучших.
- Вот именно - добровольцами будут наши лучшие люди. Очень мне не
хочется разрешать вам это.
- Если мы вернемся, весь риск будет оправдан.
- Если! Словечко, над которым задумаешься.
- Но и дело, на которое мы идем, стоит того, чтобы о нем подумать.
- Хорошо. Я обещал, что, если Земля нам не поможет, я распоряжусь,
чтобы водохранилища Фобоса дали вам столько воды, сколько понадобится.
Желаю удачи!
В полумиллионе миль над Сатурном Марио Риос крепко спал, паря в
пустоте. Понемногу пробуждаясь, он долго лежал в скафандре, считал звезды
и мысленно соединял их линиями.
Сначала, в первые недели, полет почти ничем не отличался от обычного
"мусорного" рейса, если бы не тоскливое сознание, что с каждой минутой еще
тысячи миль ложатся между ними и всем человечеством.
Они полетели по крутой кривой, чтобы выйти из плоскости эклиптики,
проходя Пояс астероидов. Это потребовало большого расхода воды и,
возможно, не было так уж необходимо. Хотя десятки тысяч крохотных миров на
фотоснимках в двумерной проекции кажутся густым скоплением насекомых, в
действительности они настолько редко разбросаны по квадрильонам кубических
миль пространства, охватываемых их общей орбитой, что столкновение с одним
из них могло быть результатом только нелепейшего случая. Но они все-таки
обошли Пояс. Кто-то подсчитал вероятность встречи с частицей вещества,
достаточно большой, чтобы столкновение с ней могло стать опасным.
Полученная величина оказалась столь ничтожной, что кому-нибудь неизбежно
должна была прийти в голову мысль о парении в космосе.
Медленно тянулись долгие дни - их было слишком много. Космос был
чист, в рубке мог дежурить один человек. И эта мысль родилась как-то сама
собой.
Первый храбрец решился выйти из корабля минут на пятнадцать. Второй
провел в космосе полчаса. Со временем, еще до того, как они окончательно
миновали астероиды, свободный от вахты член экипажа постоянно висел в
космосе на конце троса.
Это было очень просто. Кабель - один из предназначаемых для работ в
конце полета - сперва магнитно закрепляется на скафандре. Потом вы
выбираетесь через камеру на корпус корабля и прикрепляете другой конец
там. Некоторое время вас удерживают на металлической обшивке корабля
электромагниты башмаков. Потом вы выключаете их и делаете еле заметное
мускульное усилие.
Медленно-медленно вы отрываетесь от корабля, и еще медленнее большая
масса корабля уходит от вас на пропорционально меньшее расстояние вниз. И
вы повисаете в невесомости в густой черноте, испещренной светлыми точками.
Когда корабль отодвинулся на достаточное расстояние, вы чуть сжимаете
кабель рукой в перчатке. Без рывка - иначе вы поплывете назад к кораблю, а
корабль - к вам. При правильной же хватке трение вас остановит. Так как
скорость вашего движения равна скорости движения корабля, корабль кажется
неподвижным, будто нарисованным на невиданном фоне, а кабель между вами
свивается кольцами, которые ничто не заставляет расправиться.
Вы видите только половину корабля, ту сторону, которая освещена
Солнцем, далеким, но все еще слишком ярким, чтобы смотреть на него без
надежной защиты поляризованного фильтра гермошлема. Теневая сторона
корабля невидима - черное на черном.
Космос смыкается вокруг вас, и это похоже на сон. В скафандре тепло,
воздух автоматически очищается, в специальных контейнерах хранится пища и
вода, и вы посасываете их, почти не поворачивая головы. Но всего лучше -
восхитительное, блаженное чувство невесомости.
Никогда еще вы не чувствовали себя так хорошо. Дни уже не кажутся
чрезмерно длинными, они проходят слишком быстро, их слишком мало.
Орбиту Юпитера они пересекли примерно в 30 градусах от его положения
в тот момент. На протяжении многих месяцев он был для них самым ярким
небесным телом, если не считать сияющей белой горошины, в которую
превратилось Солнце. Когда они были ближе всего к нему, кое-кто даже
уверял, что видит не точку, а крохотный шарик, выщербленный с одного бока
ночной тенью. Потом, месяц за месяцем, Юпитер бледнел, а новая светлая
точка росла и росла, пока не стала ярче его. Это был Сатурн - вначале
сверкающая точка, затем сияющее овальное пятно.
("Почему овальное?" - спросил кто-то, и через некоторое время ему
ответили: "Кольца, конечно". Ну конечно же - кольца!)
До самого конца полета каждый парил в космосе все свободное время, не
спуская глаз с Сатурна.
("Эй, ты, обормот, валяй назад! Твоя вахта!" - "Чья вахта? У меня еще
пятнадцать минут по часам". - "Ты перевел стрелки назад. И потом, я тебе
вчера одолжил двадцать минут". - "Ты и своей бабушке двух минут не одолжил
бы". - "Возвращайся, черт возьми, я все равно выхожу!" - "Ладно, иду.
Сколько шуму из-за какой-то паршивой минуты!" Но все это не всерьез - в
космосе серьезной ссоры не получалось. Слишком уж хорошо было. )
Сатурн все рос, пока наконец не сравнялся с Солнцем, а потом не
превзошел его. Кольца, расположенные почти под прямым углом к траектории
полета, величественно охватывали планету, которая заслоняла лишь небольшую
их часть. День ото дня кольца раскидывались все шире, одновременно
сужаясь, по мере того как уменьшался угол их наклона. В небе, словно
мерцающие светлячки, уже виднелись самые большие луны Сатурна. Марио Риос
был рад, что проснулся и теперь снова видит все это.
Сатурн закрывал полнеба - весь в оранжевых полосах, с расплывчатой
границей ночной тени, отрезавшей его правую четверть. Два маленьких
круглых пятнышка на его яркой поверхности были тенями двух лун. Слева и
сзади (Риос оглянулся через левое плечо, и, когда он это сделал, его тело
слегка сдвинулось вправо, сохраняя угловое количество движения) белым
алмазом сверкало Солнце.
Больше всего Риосу нравилось разглядывать кольца. Слева они выходили
из-за Сатурна плотной, яркой тройной полосой оранжевого света. Справа они
уходили в ночную тень и от этого казались ближе и шире. Ближе к нему они
расширялись, как сверкающий раструб горна, становились все более туманными
и расплывчатыми, пока наконец не заполняли все небо, теряясь в нем.
Там, где находились корабли мусорщиков, внутри внешнего кольца, у
самого его наружного края, кольца, казалось, распадались и выглядели тем,
чем они были на самом деле, феноменальным скоплением твердых обломков, а
не сплошными, плотными полосами света.
Милях в двадцати под Риосом, или, вернее, там, куда были направлены
его ноги, находился один из таких обломков. Он казался большим пятном
неправильной формы, нарушившим симметрию космоса. Три четверти его были
освещены, а остальное обрезано, как ножом, ночной тенью. Поодаль виднелись
другие обломки, сверкавшие, точно звездная пыль. Чем дальше, тем слабее
казался их свет, а они сами как будто сближались, пока вновь не сливались
в кольцо.
Обломки эти были неподвижны, но так казалось лишь потому, что корабли
двигались по той же орбите, что и внешний край колец.
Накануне Риос вместе с двумя десятками своих товарищей работал на
ближайшем обломке, придавая ему нужную форму. Завтра он снова будет
работать там.
Сегодня... Сегодня он парит в космосе.
- Марио? - вопросительно прозвучало в его наушниках.
Риос на мгновение рассердился. К черту, сейчас ему хочется побыть
одному!
- Слушаю, - буркнул он.
- Я так и думал, что это твой корабль. Как дела?
- Прекрасно. Это ты, Тед?
- Да, - ответил Лонг.
- Что-нибудь случилось на обломке?
- Ничего. Просто парю.
- Это ты-то?
- И меня иногда тянет. Красиво, правда?
- Хорошо, - согласился Риос.
- Знаешь, в земных книгах...
- В книгах наземников, ты хочешь сказать?
Риос зевнул и обнаружил, что ему не удалось произнести слово
"наземник" с должным презрением.
- ...мне приходилось читать, как люди лежат на траве, продолжал Лонг.
- Знаешь, на такой зеленой штуке, вроде тонких, длинных полосок бумаги,
которой покрыта там вся почва. Они лежат и глядят вверх, в голубое небо с
облаками. Ты когда-нибудь видел это в фильмах?
- Конечно. Только мне не понравилось. Того гляди замерзнешь.
- На самом деле там вовсе не холодно. В конце концов, Земля совсем
близко к Солнцу, и говорят, у нее достаточно плотная атмосфера, чтобы
удерживать тепло. Признаться, мне бы тоже не хотелось оказаться под
открытым небом в одной одежде. Но, по-моему, им это нравится.
- Все наземники - сумасшедшие!
- Знаешь, там еще говорится о деревьях - таких больших бурых стеблях,
и о ветре - движении воздуха.
- Ты хочешь сказать - о сквозняках? Этим тоже пусть наслаждаются
сами.
- Неважно. Они пишут об этом так красиво, с любовью. Но я часто
задумывался: на что же это похоже, на самом-то деле? Могу я это
когда-нибудь испытать или это доступно только землянам? Мне все казалось,
что я упускаю что-то очень важное. Теперь я знаю, на что это должно быть
похоже. Вот на это - глубокий покой в центре Вселенной, напоенной
красотой!
- Им бы это не понравилось, - сказал Риос. - Наземникам, я хочу
сказать. Они так привыкли к своему паршивому крохотному миру, что им
просто не понять, до чего же хорошо парить в космосе, глядя на Сатурн.
Он сделал легкое движение и начал медленно, спокойно покачиваться.
Лонг сказал:
- Да, я тоже так думаю. Они рабы своей планеты. Даже если они
прилетают на Марс, только дети их освобождаются от этого. Когда-нибудь
будут вмещать тысячи людей и смогут десятилетиями, может быть, даже
столетиями существовать как замкнутые системы. Человечество расселится по
всей Галактике. Но людям придется всю жизнь проводить на борту кораблей,
пока они не найдут новых способов межзвездного полета. И, значит,
марсиане, а не привязанные к своей планете земляне, колонизируют
Вселенную. Это неизбежно. Так должно быть. Это - Путь марсиан.
Но Риос не ответил. Он снова задремал, мягко покачиваясь, в
полумиллионе миль над Сатурном.
Работа на обломке оказалась оборотной стороной медали. О блаженном
покое и уединении свободного парения в пространстве приходилось забыть.
Правда, осталась невесомость, но в новых условиях она была уже не райским
блаженством, а настоящей пыткой. Попробуйте поработать хотя бы обычным
стационарным тепловым излучателем. Его можно было легко поднять: несмотря
на то что он был шести футов в высоту и столько же в ширину и сделан почти
целиком из металла, здесь он весил считанные граммы. Но инерция его ничуть
не уменьшилась, поэтому стоило толкнуть его слишком резко, и он спокойно
продолжал двигаться, увлекая вас за собой. Тогда приходилось включать
искусственное поле тяготения скафандра и плюхаться вниз.
Керальский неосторожно увеличил искусственное поле и вместе с
излучателем опустился слишком резко. Ему перебило лодыжку - это был первый
несчастный случай в экспедиции.
Риос ругался яростно и почти беспрерывно. Его все время тянуло
вытереть пот со лба рукой. Раза два он не выдержал, и в результате
металлическая перчатка ударялась о силиконовый шлем с грохотом,
отдававшимся в скафандре, но не приносившим ощутимой пользы. Осушители
внутри скафандра работали на полную мощность и, конечно, собирали влагу,
регенерировали ее с помощью ионообмена, а затем, восстановив нужное
содержание соли, сливали в специальное хранилище.
- Черт побери, Дик, жди, пока я не скажу, слышишь? - рявкнул Риос.
В его наушниках прогремел голос Свенсона:
- И долго мне тут сидеть?
- Пока не скажу, - огрызнулся Риос.
Он увеличил поле искусственного тяготения и немного приподнял
излучатель. Потом снял тяготение, предварительно убедившись, что
излучатель все равно останется на месте в течение нескольких минут, даже
если его не держать. Отодвинув ногой кабель, который уходил за близкий
горизонт к невидимому отсюда источнику энергии, он включил излучатель.
Вещество, из которого состоял обломок, закипело под тепловым лучом и
стало исчезать. Края огромной выемки - тоже его работа, расплавляясь,
становились все более округлыми.
- Ну, давай! - крикнул Риос.
Свенсон находился в корабле, висевшем почти над головой Риоса.
- Все в порядке? - спросил Свенсон.
- Говорю тебе, давай!
Из переднего сопла корабля вылетела слабая струйка пара. Космолет
медленно опускался на обломок. Еще одна струйка - и боковой дрейф корабля
прекратился. Теперь он опускался точно. Третья - из кормы, и его движение
стало едва заметным.
Риос напряженно следил за ним.
- Давай, давай! Получается, говорю тебе.
Корма вошла в выемку, почти целиком заполнив отверстие. Раздутое
брюхо корабля все больше приближалось к его краям. Раздался скрежет,
космолет содрогнулся и замер.
Теперь проклятиями разразился Свенсон.
- Не входит!
Риос в ярости отшвырнул излучатель и взмыл вверх. Излучатель поднял
целую тучу белой кристаллической пыли, как и Риос, когда он вернулся,
включив поле тяготения.
- Ты криво вошел, тупоголовый наземник!
- Нет, я вошел точно, неумытая ты деревенщина!
Обращенные назад боковые сопла корабля выпустили струи пара, и Риос
отскочил в сторону.
Космолет, царапая бока, выбрался из ямы и взлетел вверх на полмили,
прежде чем заработавшие передние сопла успели его остановить.
- Еще раз, и мы сорвем с обшивки полдюжины плит. Сделай наконец все
как надо!
- Я-то сделаю! Не беспокойся. Только ты входи правильно.
Риос подпрыгнул и поднялся метров на триста, чтобы взглянуть на
выемку сверху. Борозды, оставленные на ее стенках кораблем, отсюда были
видны ясно. Больше всего их было в одном месте, примерно на половине ее
глубины. Сейчас он это уберет.
Стены начали оплавляться под пламенем излучателя.
Через полчаса корабль аккуратно вошел в выемку, и Свенсон,
облачившись в скафандр, присоединился к Риосу.
- Если хочешь, я займусь вмораживанием, а ты иди на корабль и сбрось
скафандр, - сказал он.
- Ничего, - ответил Риос, - я лучше посижу здесь и посмотрю на
Сатурн.
Он уселся на край выемки. Между ним и корпусом космолета было футов
шесть свободного пространства. В других местах зазор составлял примерно
два фута, а кое-где - всего несколько дюймов. Лучше вручную и не сделаешь.
Теперь оставалось осторожно расплавить лед, чтобы вода замерзла между
стенками выемки и корпусом космолета.
Сатурн заметно для глаза перемещался по небу, огромной глыбой
медленно уползая за горизонт.
- Сколько еще кораблей осталось встроить? - спросил Риос.
- В последний раз говорили - одиннадцать. У нас готово, значит,
только десять. Из тех, что уже встали на место, семь вморожены, а два или
три демонтированы.
- Дело идет на лад.
- Работы много, - возразил Свенсон. - Ведь еще надо поставить главные
двигатели с другой стороны. А кабели, а силовая проводка? Иногда я начинаю
сомневаться, удастся ли нам это. Когда мы летели сюда, меня это как-то
мало беспокоило. Но вот сейчас я сидел в рубке и твердил: "Не выйдет. Мы
так и просидим здесь и умрем с голоду под этим Сатурном". Я чувствую, что
просто...
Он так и не объяснил, что именно чувствует. Просто сидел и молчал.
- Уж очень много ты стал задумываться, - заметил Риос.
- Тебе что, - ответил Свенсон. - А я вот все думаю о Пите и о Доре.
- Зачем? Она ведь позволила тебе лететь, верно? Комиссар потолковал с
ней о патриотизме и как ты станешь героем и будешь обеспечен на всю жизнь,
когда вернешься, и она сказала, что ты можешь лететь. Ты ведь не сбежал
тайком, как Адамс.
- Адамс - другое дело. Его жену следовало бы пристрелить, как только
она родилась. И могут же некоторые женщины испортить человеку жизнь, а?
Она не хотела, чтобы он летел, но, наверное, будет только рада, если он не
вернется, а ей назначат за него пенсию.
- Ну, так чего же ты хнычешь? Дора ведь ждет твоего возвращения?
Свенсон вздохнул.
- Я всегда вел себя с ней как свинья.
- Ты, по-моему, отдавал ей все жалованье. Я бы не сделал этого ни для
одной женщины. Сколько заслужила, столько и получай, и ни цента больше.
- Дело не в деньгах. Я тут начал задумываться. Женщине нужен друг. А
малышу нужен отец. И что я тут делаю?
- Делаешь все, чтобы поскорее добраться до дому.
- Эх, ничего ты не понимаешь!
Тед Лонг бродил по неровной поверхности обломка, и в его душе царил
такой же ледяной холод, как и вокруг него. Там, на Марсе, все казалось
абсолютно логичным, но то был Марс. Мысленно он рассчитал все так
тщательно, так безукоризненно последовательно. Он и сейчас еще точно
помнил ход своих рассуждений.
Для приведения в движение тонны веса корабля совсем не обязательно
требовалась именно тонна воды. Тут не масса равнялась массе, а
произведение массы на скорость - произведению массы на скорость. Другими
словами, все равно, выбросить ли тонну воды со скоростью мили в секунду
или сто фунтов воды со скоростью двадцать миль в секунду, - корабль
получал одну и ту же конечную скорость.
Это значило, что сопла становились все уже, а температура пара выше.
Но тут появились трудности. Чем уже сопла, тем больше энергии теряется на
трение и завихрения. Чем выше температура пара, тем более жароупорным
должно быть сопло и тем короче его жизнь. Предел в этом направлении был
быстро достигнут.
Затем, поскольку каждое данное количество воды, если пар выбрасывался
через узкие сопла, могло привести в движение значительно более тяжелую
массу, выгоднее было увеличить это количество. Но с увеличением объема
контейнеров увеличивалась и капсула корабля, даже относительно. Поэтому
лайнеры становились все вместительнее и тяжелее. Но чем больше контейнер,
тем тяжелее его конструкции, тем труднее сварка, сложнее его постройка. В
этом направлении предел также был уже достигнут.
И тогда он, как ему казалось, нащупал ошибочную предпосылку:
почему-то считалось обязательным, что горючее должно находиться внутри
корабля, что миллионы тонн воды нужно заключать в металл.
Зачем? Ведь вода - это не обязательно вода. Это может быть лед, а
ледяной глыбе можно придать любую форму. Во льду можно проплавлять
отверстия. В него можно вставить капсулу и двигатель. А тросы могут жестко
удерживать вместе капсулу и двигатели в тисках магнитного силового поля.
Поверхность, по которой шел Лонг, ритмично вибрировала. Он находился
неподалеку от места работы, где десяток кораблей вгрызался в лед, и
обломок содрогался от непрерывных ударов.
Добывать лед не потребовалось - он плавал кусками нужного размера в
кольцах Сатурна. Вернее сказать, сами кольца представляли собой
вращающиеся вокруг Сатурна глыбы почти чистого льда. Так говорила
спектроскопия, так оказалось на самом деле. Сейчас Лонг стоял на одной из
этих глыб длиной в две мили с лишком и толщиной почти с милю. Примерно
полмиллиарда тонн воды, все в одном куске - и он стоит на нем.
И теперь Лонг лицом к лицу столкнулся с действительностью. Он никогда
не говорил товарищам, сколько именно времени, по его мнению, потребуется
им, чтобы превратить обломок в космический корабль, но про себя считал,
что дня два, не больше. Однако прошла уже неделя, а он даже не осмеливался
прикинуть, сколько еще остается. Теперь он даже не был уверен, что их план
вообще осуществим. Смогут ли они с достаточной точностью управлять
двигателями с помощью кабелей, переброшенных через две мили ледяной
поверхности, когда им придется преодолевать мощное притяжение Сатурна?
Питьевой воды оставалось мало, но, правда, они всегда могли растопить лед.
Однако и продовольствие подходило к концу.
Лонг остановился и внимательно всмотрелся в небо. Действительно ли
этот обломок увеличивается? Надо бы измерить расстояние до него. Но сейчас
у него просто не хватило духа добавить к остальным неприятностям еще и
эту. Мысли его вернулись к более насущным проблемам.
Хорошо хоть, что настроение у всех просто великолепное. По-видимому,
его спутники очень рады, что достигли орбиты Сатурна. Ведь они первые
люди, забравшиеся так далеко, первые, кто прошел Пояс астероидов, первые,
кто невооруженным глазом смог увидеть Юпитер как шар, первые, кто увидел
Сатурн - вот таким!
Ему и в голову не приходило, что пятьдесят практичных, прошедших
огонь и воду мусорщиков окажутся способными испытывать подобные чувства.
Но это было так. И они были горды собой.
Он продолжал идти, из-за отодвигавшегося горизонта выросли две фигуры
около полузарытого космолета.
Лонг бодро окликнул их:
- Эй, ребята!
- Это ты, Тед? - ответил Риос.
- Он самый. А кто с тобой? Дик?
- Ну, да. Иди-ка, присядь. Мы как раз готовимся вымораживать корабль
и только и думаем, как затянуть время.
- Только не я! - немедленно возразил Свенсон. - Когда мы вылетаем,
Тед?
- Как только закончим. Это не ответ, верно?
- Но другого-то ответа и нет, - уныло согласился Свенсон.
Лонг поглядел вверх, на светлое пятно неправильной формы.
Риос проследил его взгляд.
- В чем дело?
Лонг промолчал. Небо было черное, и обломки кольца казались на его
фоне оранжевой пылью. Сатурн больше чем на три четверти ушел за горизонт,
а с ним и кольца. В полумиле от них из-за ледяного края их обломка в небо
стремительно выскочил корабль, блеснул в оранжевом свете Сатурна и тут же
исчез. Лед под их ногами задрожал.
- Что-нибудь неладно с Призраком? - спросил Риос.
Так они называли ближайший к ним обломок. Он был совсем близко, если
учесть, что они находились у внешнего края колец, где обломки были
разбросаны относительно редко. От Призрака их отделяло миль двадцать. Это
была четко рисовавшаяся в небе зубчатая глыба.
- Вы ничего не замечаете?
Риос пожал плечами.
- Не вижу ничего особенного. Все нормально.
- Вам не кажется, что он увеличивается?
- С чего бы это?
- А все-таки?
Риос и Свенсон внимательно посмотрели на Призрак.
- Пожалуй, он действительно стал больше, - сказал Свенсон.
- Ты нам это внушил, - возразил Риос. - Ведь если он становится
больше, значит он приближается сюда.
- Но ведь это же вполне возможно.
- Нет, потому что у этих обломков стабильные орбиты.
- Были, когда мы только прилетели сюда, - сказал Лонг. - Вот,
чувствуете?
Лед под ними снова задрожал.
- Мы долбим наш обломок уже неделю. Сначала на него сели двадцать
пять кораблей, что сразу изменило его скорость. Чуть-чуть, разумеется, но
изменило. Потом мы расплавляли лед, наши корабли садились и взлетали - и
все это к тому же на одном конце обломка. За неделю мы вполне могли
немного изменить его орбиту. Два обломка, наш и Призрак, возможно, начали
сближаться.
- Ну, пока еще ему хватит места проскочить мимо, - сказал Риос,
посмотрев вверх. - К тому же раз мы не можем даже сказать с уверенностью,
что он увеличивается, то какая же у него может быть скорость? Относительно
нас, конечно.
- Ему и не надо иметь большую скорость. Его масса не меньше нашей, и,
как бы слабо мы ни столкнулись, он собьет нас с орбиты, возможно в сторону
Сатурна. А это нам вовсе ни к чему. К тому же у льда очень низкая
прочность на разрыв и оба обломка могут разлететься в пыль.
Свенсон встал.
- Черт возьми, уж если я могу точно определить, как движется
сброшенный контейнер в тысяче миль от меня, то и подавно могу узнать, как
ведет себя эта гора всего в двадцати милях отсюда.
Он направился к кораблю. Лонг его не остановил.
- Нервничает парень, - заметил Риос.
Призрак поднялся к зениту, прошел над ними и начал заходить. Через
двадцать минут горизонт напротив того места, где исчез Сатурн, загорелся
оранжевым заревом - там всходил Призрак.
Риос окликнул по радио:
- Эй, Дик, ты еще жив?
- Проверяю, - донесся глухой ответ.
- Движется? - спросил Лонг.
- Да.
- К нам?
Наступило молчание. Потом раздался испуганный голос Свенсона:
- Прямо в лоб, Тед. Орбиты пересекутся через три дня.
- Да ты рехнулся! - крикнул Риос.
- Проверял четыре раза, - сказал Свенсон.
"Что же теперь делать?" - растерянно подумал Лонг.
Часть команды мучилась с кабелями. Их необходимо было проложить
идеально точно, чтобы магнитное поле достигло максимальной мощности. В
космосе и даже в воздухе это не имело бы значения. Кабели сами
расположились бы как надо, как только по ним пошел бы ток. Здесь было
иначе. По поверхности обломка прокладывались канавки, в которые предстояло
уложить кабель. Если бы при этом была допущена ошибка всего в несколько
минут от расчетного направления, возникло бы скручивающее усилие,
приложенное ко всему обломку, что привело бы к неизбежной потере
драгоценной энергии. Тогда пришлось бы заново прокладывать канавки,
переносить кабели и снова вмораживать их.
Усталые люди занимались этой однообразной работой, когда вдруг
услышали:
- Все на монтаж двигателей!
Не следует забывать, что мусорщики отнюдь не принадлежат к людям,
которым по вкусу дисциплина. Приказ был встречен громким ворчанием и
руганью: ведь предстояло демонтировать оставшиеся двигатели, перенести их
на другой конец обломка, впаять в лед в нужных местах и протянуть по
поверхности тросы и кабели.
Так что прошли почти сутки, прежде чем кто-то, глянув на небо,
произнес: "Ух ты!" - и еще одно словечко, не подходящее для печати.
Его сосед посмотрел туда же и ахнул:
- Будь я проклят!
Вслед за ними в небо уставились и все остальные. Такого
поразительного зрелища им еще не приходилось видеть!
- Взгляните-ка на Призрак!
Он разрастался по всему небу, как гнойная язва. Все с удивлением
обнаружили, что он стал вдвое больше прежнего, и не могли понять, каким
образом никто не заметил этого раньше.
Работа была брошена. Все столпились вокруг Теда Лонга.
Он сказал:
- Улететь мы не можем. У нас нет горючего, чтобы вернуться на Марс, и
нет снаряжения, чтобы захватить другой обломок. Значит, нам придется
остаться тут. Призрак приближается к нам, так как взрывные работы изменили
нашу орбиту. Мы можем вновь изменить орбиту, продолжая взрывы. Но тут
взрывать больше нельзя - это опасно для корабля, который мы строим.
Давайте попробуем с другой стороны.
Они взялись за дело с бешеной энергией. Их пыл подогревался каждые
полчаса, когда Призрак вырастал на горизонте, все более огромный и
грозный.
Лонг отнюдь не был уверен, что у них что-нибудь выйдет. Даже если
реактивные двигатели не откажут при дистанционном управлении, даже если
наладится подача воды, - а для этого резервуар необходимо было встроить
прямо в ледяные недра обломка, установить там излучатели, которые испаряли
бы движущуюся жидкость, направляя ее в камеры истечения, - все равно не
было никакой уверенности, что обломок, не скрепленный магнитными тросами,
не рассыплется под воздействием разрушительных напряжений огромной силы.
- Готово! - услышал Лонг по радио.
- Готово! - повторил Лонг и включил контакт.
Он почувствовал, как все вокруг заколебалось. Россыпь звезд на
экране, настроенном на дальний конец обломка, задрожала, и вдали возник
пенный хвост стремительно несущихся ледяных кристаллов.
- Работают! - послышался крик.
Выключить двигатели Лонг не осмеливался.
Целых шесть часов они извергали кипящие струи, обращая в пар и
выбрасывая в пространство лед, в который были встроены.
Призрак приблизился настолько, что все бросили работу, как
завороженные глядя на гору, занявшую все небо, - более эффектную, чем даже
сам Сатурн. Каждая выбоина и трещина на поверхности Призрака была видна
совершенно четко. Но, когда он пересек орбиту их обломка, то уже успел
проскочить на полмили вперед.
Лонг сгорбился в кресле и прикрыл глаза рукой. Он не ел уже двое
суток. Впрочем, сейчас он мог бы и поесть. Все остальные обломки кольца
были так далеко, что не могли доставить им новых неприятностей, даже если
бы какой-нибудь из них и начал к ним приближаться.
А снаружи Свенсон говорил:
- Все время, пока я следил, как эта проклятая скала наваливается на
нас, я твердил про себя: "Этого не случится. Мы этого не допустим".
- Черт побери, - сказал Риос. - Мы все понервничали. Ты видел Джима
Дэвиса? Он прямо позеленел. Да и мне было не по себе.
- Дело не в том. Смерть... это само собой. Но я все время вспоминал -
знаю, что это смешно, но ничего не могу поделать, все время вспоминал, как
Дора сказала, что, если я наконец допрыгаюсь и погибну, она мне это
припомнит. Глупо - в такую минуту, а?
- Послушай, - сказал Риос, - ты хотел жениться, и ты женился. Ну, так
не ищи у меня сочувствия.
Слитая в единое целое флотилия возвращалась, преодолевая необозримо
громадное пространство, отделявшее Сатурн от Марса. Каждый день она
покрывала расстояние, на которое по пути сюда требовалось девять дней.
Лонг объявил аврал. Синхронизация работы двигателей двадцати пяти
кораблей, встроенных в кусок льда из колец Сатурна и лишенных возможности
двигаться и маневрировать самостоятельно, была невероятно трудной задачей.
И в первый же день полета начались беспорядочные рывки, которые чуть
не вытрясли из них душу. Впрочем, стремительное возрастание скорости
положило конец этой тряске. К концу второго дня они перевалили за отметку
100 000 миль в час, но стрелка продолжала упорно двигаться, достигла
отметки "1 000 000" и преодолела ее.
Корабль Лонга служил носом ледяного сооружения, и только с него было
возможно вести наблюдение во всех направлениях. Лонг ловил себя на том,
что напряженно наблюдает за космосом, почему-то ожидая, что звезды вот-вот
начнут скользить назад и замелькают по бокам их составного корабля - так
колоссальна была их скорость.
Но этого, конечно, не случилось. Звезды оставались пригвожденными к
черному занавесу космоса, недвижно взирая на людей с таких расстояний,
которые сводили на нет любую скорость, какой только мог добиться человек.
Через несколько дней начались жалобы. Дело было не только в том, что
команда лишилась возможности парить в космосе. Всех измучила сила тяжести,
намного превышавшая обычное искусственное поле тяготения кораблей, - это
был результат свирепого ускорения, которому они подверглись. Лонг,
неумолимой силой прижатый к гидравлической прокладке кресла, и сам
чувствовал смертельную усталость.
Пришлось каждые три часа выключать на час двигатели, и Лонга это
сердило.
Ведь с того дня, когда он в последний раз видел в иллюминаторе своего
(тогда еще самостоятельного) корабля медленно исчезающий Марс, прошло уже
больше года.
Что случилось за это время? Существует ли еще колония?
Тревожась все больше и больше, Лонг ежедневно, используя объединенную
энергию всех кораблей, посылал к Марсу радиосигналы. Ответа не было. Да он
его и не ждал. Марс и Сатурн сейчас находились по разные стороны от
Солнца, и помехи были слишком велики: оставалось ждать того дня, когда
корабли поднимутся над эклиптикой достаточно высоко.
За внешним краем Пояса астероидов они достигли максимальной скорости.
Короткие струи из одного бокового двигателя, потом из другого повернули
огромный корабль кормой вперед. Вновь мощно взревел составной задний
двигатель, но теперь он уже тормозил их движение. Они прошли в ста
миллионах миль от Солнца и по кривой направились к Марсу.
В неделе пути от Марса впервые были услышаны ответные сигналы -
отрывочные, еле слышные и неразборчивые. Но они доносились с Марса! Земля
и Венера находились в другом направлении, так что сомневаться не
приходилось.
Лонг немного успокоился. Во всяком случае, на Марсе все еще есть
люди.
В двух днях пути от Марса сигналы стали сильными и отчетливыми. Их
вызывал Сэнков.
Сэнков сказал:
- Здравствуй, сынок. У нас сейчас три часа утра. Никакого уважения к
старику - вытащили меня прямо из постели.
- Мне очень жаль, сэр...
- И зря! Я сам так велел. Я боюсь спрашивать, сынок. Есть раненые?
Может быть, кто-нибудь погиб?
- Погибших нет, сэр. Ни единого.
- А... а как с водой? Что-нибудь осталось?
Лонг, пытаясь придать голосу оттенок безразличия, ответил:
- Хватит.
- В таком случае возвращайтесь домой как можно скорее. Разумеется,
без лишнего риска.
- Значит, дело плохо?
- Да так себе. Когда вы достигнете Марса?
- Через два дня. Столько вы продержитесь?
- Продержусь.
Сорок часов спустя Марс вырос в ярко-оранжевый шар, заполнивший все
иллюминаторы, и ледяной корабль вышел на последнюю спираль перед посадкой.
"Спокойно, - твердил про себя Лонг, - спокойно!" Даже разреженная
атмосфера Марса могла стать для них крайне опасной, если бы они вошли в
нее на слишком большой скорости.
Сначала под ними пронеслась одна белая полярная шапка, затем другая,
поменьше, летнего полушария, снова большая, опять меньшая - промежутки все
увеличивались.
Планета приближалась. Вскоре уже стали отчетливо видны отдельные
черты ландшафта.
- Приготовиться к посадке! - скомандовал Лонг.
Сэнков старался сохранить невозмутимый вид, что было нелегко:
все-таки экспедиция едва не опоздала. Впрочем, теперь все устроилось
наилучшим образом.
Всего несколько дней назад он не был даже уверен, что они живы.
Казалось вероятным, даже почти неизбежным, что где-то в непроторенных
пространствах между Марсом и Сатурном носятся их замерзшие трупы - новые
небесные тела, которые когда-то были живыми существами.
Последние месяцы он всячески торговался с комиссией по мелочам. Им
нужна была его подпись для соблюдения законности. Однако Сэнков понимал,
что, откажи он им наотрез, и они будут действовать односторонне, махнув
рукой на формальности. Победа Хильдера на выборах казалась несомненной, и
его сторонники могли даже пойти на риск вызвать сочувствие к Марсу.
Поэтому Сэнков всячески затягивал переговоры, давая комиссии основание
полагать, что он вот-вот капитулирует.
Но после разговора с Лонгом Сэнков тут же согласился на все условия.
В тот же день, несколько часов спустя, перед ним уже лежали
документы, и он, поглядывая на журналистов, обратился к комиссии с
последним заявлением. Он говорил:
- Общий импорт воды с Земли составляет двадцать миллионов тонн в год.
Он сокращается, по мере того как мы совершенствуем собственную
водопроводную систему. Если я подпишу, дав тем самым согласие на эмбарго,
наша промышленность будет парализована, исчезнет всякая возможность
дальнейшего ее развития. Не может быть, чтобы это входило в намерения
Земли. Не так ли?
Он посмотрел на членов комиссии, но их взгляд не смягчился. Дигби
давно вывели из комиссии, а все остальные не симпатизировали Марсу.
Председатель комиссии раздраженно заметил:
- Вы все это уже говорили.
- Знаю, но раз я готов подписать, то хочу, чтобы все было ясно. Так,
значит, Земля твердо решила покончить с нами?
- Конечно, нет. Земля заинтересована лишь в сохранении своих
невозобновимых водных ресурсов, только и всего.
- На Земле полтора квинтильона тонн воды.
- Мы не можем поделиться своей водой, - отрезал председатель
комиссии.
И Сэнков подписал.
Именно такие заключительные слова и были ему нужны. Земля имеет
полтора квинтильона тонн воды и не может ею поделиться.
И вот сейчас, полтора года спустя, члены комиссии и журналисты ждали
в куполе космопорта. За толстыми выгнутыми стенками виднелась голая,
пустынная территория марсианского космодрома.
Председатель комиссии спросил с досадой:
- Долго ли еще ждать? И позвольте наконец узнать, чего мы ждем?
- Кое-кто из наших ребят побывал в космосе, - ответил Сэнков, - за
астероидами.
Председатель комиссии снял очки и протер их белоснежным платком.
- И они возвращаются?
- Да.
Председатель пожал плечами и, повернувшись к репортерам, выразительно
поднял брови.
У другого окна в соседнем помещении тесной кучкой стояли женщины и
дети. Сэнков повернулся и взглянул на них. Он предпочел бы быть вместе с
ними, разделять их волнение и ожидание. Как и они, он ждал больше года.
Как и они, он снова и снова думал, что те, кого они ждали, погибли.
- Видите? - сказал Сэнков, указывая в окно.
- Эге! - воскликнул какой-то журналист. - Да это корабль.
Из соседней комнаты донеслись возбужденные крики.
Это был еще не корабль, а яркая точка, светившаяся сквозь зыбкое
белое облачко. Облачко росло. Оно простерлось по небу двойной полосой,
нижние концы которой расходились в стороны и загибались вверх. Облачко
приблизилось, и яркая точка на его верхнем конце превратилась в подобие
цилиндра. Поверхность цилиндра была неровной и скалистой, а там, где на
нее падал солнечный свет, она отбрасывала ослепительные блики.
Цилиндр снижался с тяжеловесной медлительностью космолета. Он повис
на мгновение, покоясь на многотонной отдаче отбрасываемых струй пара, как
усталый человек в кресле.
В куполе воцарилась тишина. Женщины и дети в одной комнате, члены
комиссии и журналисты в другой, окаменев, не веря своим глазам, смотрели
вверх. Посадочные ноги цилиндра под нижними соплами коснулись поверхности,
погрузились в зыбучую гальку, и корабль застыл неподвижно. Рев двигателей
смолк.
В куполе по-прежнему стояла тишина.
С огромного корабля спускались люди - им предстояло карабкаться вниз
мили две в ботинках с шипами и с ледорубами в руках. На фоне слепящей
поверхности они казались муравьями.
- Что это? - сорвавшимся голосом спросил один из журналистов.
- Это, - спокойно ответил Сэнков, - глыба вещества, которая вращалась
вокруг Сатурна в составе его колец. Наши ребята снабдили ее капсулой и
двигателями и доставили на Марс. Видите ли, кольца Сатурна состоят из
огромных глыб чистого льда.
И в мертвой тишине он продолжал:
- Эта глыба, похожая на корабль, - всего лишь гора твердой воды. Если
бы она стояла вот так на Земле, она растаяла бы, а может быть, распалась
бы под действием собственной тяжести. На Марсе холоднее, а сила тяжести
меньше, поэтому тут ей это не грозит. Разумеется, когда мы как следует
наладим дело, мы заведем водные станции и на лунах Сатурна и Юпитера, и на
астероидах. Мы будем собирать такие кусочки в кольцах Сатурна и отправлять
на эти станции. Наши мусорщики это хорошо умеют. У нас будет столько воды,
сколько понадобится. Объем глыбы, которую вы видите, чуть меньше
кубической мили - примерно столько же Земля послала бы нам за двести лет.
Ребята истратили довольно много воды, возвращаясь с Сатурна. По их словам,
на весь путь понадобилось пять недель и они израсходовали около ста
миллионов тонн воды. Но в этой горе даже щербинки не видно. Вы
записываете?
Он повернулся к репортерам. О да, они записывали!
- И вот еще что. Земля опасается, что ее водные запасы истощаются.
Она располагает всего-навсего какими-нибудь полутора квинтильонами тонн
воды. Она не может уделить нам из них ни одной тонны. Так запишите, что
мы, жители Марса, опасаемся за судьбу Земли и не хотим, чтобы с ее
обитателями случилась беда. Запишите, что мы будем продавать воду Земле по
миллиону тонн за умеренную плату. Запишите, что через десять лет мы
рассчитываем продавать воду кубическими милями. Запишите, что Земля может
не волноваться: Марс продаст Земле столько воды, сколько ей понадобится.
Председатель комиссии уже ничего не слышал. Он чувствовал, как на
него обрушивается будущее. Как в тумане, он видел, что репортеры
усмехаются, продолжая бешено строчить.
Усмехаются!
Он знал, что на Земле эта усмешка превратится в громовой хохот, едва
там узнают, как Марс побил антирасточителей их же собственным оружием. Он
слышал, как разражаются хохотом целые континенты, когда до них доходит
известие об этом позорном фиаско. И еще он видел пропасть - глубокую и
черную, как космос, пропасть, куда навсегда проваливаются все политические
надежды Джона Хильдера и любого из оставшихся на Земле противников
космических полетов, включая, конечно, и его самого.
В соседней комнате плакала от радости Дора, а Питер, успевший
подрасти дюйма на два, прыгал и кричал:
- Папа! Папа!
Ричард Свенсон только что ступил на землю и зашагал к куполу. Его
лицо было хорошо видно сквозь прозрачный силикон гермошлема.
- Ты когда-нибудь видел, чтобы человек выглядел таким счастливым? -
спросил Тед Лонг. - Может, в этой семейной жизни и на самом деле что-то
есть?
- Брось! Просто ты слишком долго был в космосе, - ответил Риос.
АИЗЕК АЗИМОВ
СЕРДОБОЛЬНЫЕ СТЕРВЯТНИКИ
Прошло пятнадцать лет, а харриане все еще не покинули своей базы на
обратной стороне Луны. Это было просто неслыханно! Невероятно! Ни один
харрианин и представить себе не мог такой проволочки. Специальные отряды
находились в состоянии боевой готовности уже целых пятнадцать лет! Они
были готовы устремиться вниз сквозь радиоактивные облака и спасти то,
что еще возможно для тех немногих, кто уцелеет... Разумеется, за прилич-
ное вознаграждение.
Но планета совершила уже пятнадцать оборотов вокруг своего Солнца, а
ее спутник всякий раз делал без малого тринадцать кругов, и за все это
время атомная война так и не началась!
Крупные мыслящие приматы, обитатели этой планеты, то тут, то там
производили атомные взрывы. Стратосфера была до предела насыщена ради-
оактивными продуктами распада. А войны все нет и нет!
Деви Ен горячо надеялся, что ему пришлют замену. Он был четвертым по
счету капитаном, возглавлявшим эту колонизаторскую экспедицию (если ее
все еще можно было так назвать после пятнадцати лет бесплодного ожида-
ния), и весьма приветствовал бы появление пятого. Поскольку с родины, из
Харрии, должен был прибыть Главный инспектор, чтобы лично ознакомиться с
положением, ждать оставалось недолго. И прекрасно!
Деви Ен стоял на Луне, облаченный в скафандр, и думал о Харрии. Его
длинные тонкие руки беспокойно двигались, словно стремились, следуя зову
далеких предков, ухватиться за ветви деревьев. Ростом он был не более
метра. Сквозь прозрачную пластину в передней части шлема можно было ви-
деть черное сморщенное лицо с мясистым подвижным носом. Маленькая бород-
ка кисточкой по контрасту с лицом казалась белоснежной. Сзади, немного
ниже пояса, в костюме был мешочек, в котором с удобством покоился корот-
кий, похожий на обрубок хвост.
Деви Ен, естественно, не видел в своей наружности ничего необыкно-
венного, хотя прекрасно знал, что харриане отличаются от прочих мыслящих
существ, населяющих Галактику. Только одни харриане так малы ростом,
только у них есть хвост, только они не употребляют в пищу мяса... тальк*
они одни избежали неотвратимой атомной войны, которая приносила гибель
прочим разновидностям мыслящих особей.
Он стоял на дне низины, похожей на чашу (будь она меньше, на Харрии
ее назвали бы кратером); она простиралась так далеко, что обрамлявшая ее
кольцом высокая гряда терялась за горизонтом. У южного края кольца, луч-
ше всего защищенного от прямых лучей солнца, вырос город. Сначала это,
понятно, был лишь временный лагерь, но позднее туда привезли женщин, и
появились дети. Теперь здесь были школы, и сложные гидропонные установ-
ки, и огромные резервуары, наполненные водой, - словом, все, что полага-
ется иметь городу на спутнике, лишенном атмосферы.
Просто смехотворно! Целый город - и только потому, что какая-то там
планета не желает начинать атомную войну, хотя и владеет атомным оружи-
ем!
Главный инспектор - его ждали с минуты на минуту - несомненно, сразу
же задаст вопрос, который и сам Деви Ен задавал себе несчетное множество
раз.
Почему же все-таки нет атомной войны? Деви Ен обернулся и стал смот-
реть, как огромные неуклюжие маувы готовят посадочную площадку, разрав-
нивая почву и покрывая ее слоем керамической массы, которая должна мак-
симально поглотить реактивную отдачу гиператомного поля и избавить от
неприятных ощущений пассажиров межзвездного корабля.
Даже скафандры не могли скрыть силы, которую словно источало все су-
щество маувов, но это была чисто физическая сила. Рядом с ними виднелась
маленькая фигурка харрианина, отдававшего приказания, и маувы послушно
повиновались. А как же иначе?
Раса маувов, единственная из всех крупных мыслящих приматов, платила
Харрии самую необычную дань, посылая вместо материальных ценностей опре-
деленное число обитателей своей планеты. Это была удивительно выгодная
дань, во многих отношениях лучше, чем сталь, алюминий или лекарственные
препараты. Радиотелефон в шлеме Деви Ена вдруг ожил.
- Корабль показался, капитан, - донеслось до него. - Он сядет меньше
чем через час.
- Отлично, - сказал Деви Ен. - Пусть мне приготовят машину. Я поеду,
как только начнется посадка. Однако ему вовсе не казалось, что все идет
отлично.
Главный инспектор прибыл в сопровождении свиты из пяти маувов. Они
вошли вместе с ним в город, два по бокам, три следом. Помогли ему снять
скафандр, затем разоблачились сами.
Их тела, на которых почти не росли волосы, крупные лица с грубыми
чертами, широкие носы и плоские скулы отталкивали своим уродством, но не
внушали страха. Они были в два раза выше харриан и чуть не в три раза
массивнее, но глаза их смотрели безучастно, и весь их вид, когда они
стояли, слегка склонив мускулистые шеи и апатично уронив тяжелые руки,
выражал покорность.
Главный инспектор отпустил маувов, и они один за другим вышли из
комнаты. Ему, конечно, вовсе не нужна была охрана, но его положение тре-
бовало свиты из пяти маувов, и говорить тут было не о чем.
Ни во время бесконечного приветственного ритуала, ни во время еды
Главный инспектор ничего не спрашивал о делах. Лишь когда настало время,
куда более подходящее для сна, потеребив пальцами бородку, он спросил: -
Сколько нам еще ждать, капитан?
Он был, по-видимому, очень стар. Шерсть у него на руках почти вся
поседела, а длинные пучки волос у локтей стали такими же белыми, как бо-
рода.
- Не могу сказать. Ваше главенство, - смиренно проговорил Деви Ен. -
Они сошли с обычного пути.
- Это само собой очевидно. Нас интересует, почему именно они сошли с
обычного пути. Совету ясно, что в своих донесениях вы пишете меньше то-
го, что знаете. Вы разводите теории, но не даете никаких фактов. Нам, в
Харрии, все это надоело. Если вам что-либо известно, сейчас настало вре-
мя сообщить об этом.
- Тут, Ваше главенство, трудно говорить наверняка. Мы ведь впервые
имеем возможность наблюдать за планетой в течение такого долгого перио-
да. До самого последнего времени не обращалось должного внимания на то,
что там происходит. Из года в год мы ждали, что атомная война вот-вот
начнется, и, только когда командование принял я, мы стали более внима-
тельно приглядываться к обитателям планеты. Хоть в одном длительное ожи-
дание пошло нам на пользу - мы изучили несколько их основных языков.
- Как? Даже не спускаясь на планету? Деви Ен объяснил:
- Наши корабли, проникавшие в атмосферу планеты для наблюдений, за-
писывали радиосигналы. Особенно в первые годы. Я дал их для расшифровки
лингвистическим вычислительным машинам и весь этот год потратил на то,
что пытался разобраться в их смысле.
Главный инспектор слегка поднял брови. Этого было более чем доста-
точно, чтобы показать, до какой степени он изумлен.
- И то, что вы узнали, представляет какой-нибудь интерес?
- Возможно, Ваше главенство, но сведения, которые мне удалось полу-
чить, настолько странны, а материал, из которого они извлечены, так не-
надежен, что я не решался писать обо всем этом в своих официальных доне-
сениях. Главный инспектор понял.
- Надеюсь, вы сочтете возможным изложить свои взгляды неофициаль-
но... мне? - немного натянуто произнес он.
- Буду Рад это сделать, - тут же ответил Деви Ен. - Обитатели этой
планеты, как мы и предполагали, относятся к крупным приматам. Им в пол-
ной мере присущ захватнический инстинкт.
Главный инспектор облегченно вздохнул и быстро облизал языком нос.
- Я почему-то вообразил, что они лишены этого инстинкта, и поэто-
му... но, продолжайте, продолжайте.
- Нет, захватнический инстинкт развит у них как раз очень сильно, -
заверил его Деви Ен, - куда сильнее даже, чем свойственно обычным круп-
ным приматам.
- Почему же это не привело к должным последствиям?
- Привело, Ваше главенство, но не до конца. Как всегда, после дли-
тельного инкубационного периода у них началось развитие техники, и обыч-
ные у крупных приматов побоища превратились в поистине катастрофические
войны. В конце последней войны, охватившей всю планету, у них было изоб-
ретено атомное оружие, и войны сразу же прекратились. Главный инспектор
кивнул.
- А дальше?
- Вскоре после этого, - продолжал Деви Ен, - должна была вспыхнуть
новая война; атомное оружие стало более смертоносным и все же было бы
пущено в ход, как это водится у крупных приматов; в результате планета
погибла бы, а из всего населения осталась бы горстка умирающих от голода
особей.
- Совершенно верно. Но этого не произошло. Почему?
- Нужно учесть одно обстоятельство, - заметил Деви Ен. - Мне кажет-
ся, когда у этих крупных приматов начала развиваться техника, ее разви-
тие пошло необычайно быстро.
- Ну и что же? - возразил собеседник. - Тем скорее они изобрели
атомное оружие.
- Верно. Но по окончании самой последней всепланетной войны они про-
должали совершенствовать атомное оружие с поразительной быстротой. В
том-то и беда. Смертоносный потенциал возрос прежде, чем представился
случай начать военные действия, а сейчас он достиг такого уровня, что
даже эти крупные приматы не рискуют развязать войну. Главный инспектор
широко раскрыл маленькие черные глазки.
- Ерунда! Одаренность этих особей в области техники ничего не может
изменить. Военная наука развивается быстро только во время войны.
- По-видимому, данные приматы - исключение из общего правила. Но де-
ло не в том - они, судя по всему, все-таки ведут войну. Не настоянную
войну, но все-таки войну.
- Не настоящую войну, но все-таки войну, - недоуменно повторил инс-
пектор. - Что это значит?
- Я не могу сказать наверняка, - Деви Ен раздраженно повел носом. -
Именно в этом пункте мои попытки извлечь смысл из отрывочных материалов,
которые нам удалось собрать, оказались наименее успешными. То, что про-
исходит на этой планете, называется "холодной войной". Какова бы ни была
сущность этой странной войны, она в бешеном темпе подгоняет жителей пла-
неты вперед, к новым изысканиям, и вместе с тем не приводит к оконча-
тельной катастрофе.
- Немыслимо! - воскликнул Главный инспектор.
- Вон она, планета, - возразил Деви Ен. - А мы все здесь. Мы ждем
уже пятнадцать лет.
Главный инспектор поднял длинные руки и, скрестив их за головой,
опустил себе на плечи.
- Тогда нам остается только одно. Совет предусмотрел, что планета
могла застрять на мертвой точке в состоянии неустойчивого мира, от кото-
рого только один шаг до атомной войны. Нечто вроде того, о чем говорите
вы, хотя никому, кроме вас, пока не удалось предложить сколько-нибудь
разумного объяснения. Но мы не можем этого допустить.
- Не можем. Ваше главенство?
- Да. - Казалось, каждое слово причиняет инспектору боль. - Чем
дольше данные приматы будут находиться на этой мертвой точке, тем больше
вероятность того, что они раскроют тайну межзвездных полетов и со всем
присущим им стремлением к захватничеству проникнут в Галактику. Ясно?
- Что из этого следует?
Главный инспектор крепко стиснул голову руками, словно боясь услы-
шать то, что сам сейчас произнесет. Голос его звучал приглушенно.
- Поскольку равновесие, в котором они находятся, неустойчиво, мы
должны их слегка подтолкнуть. Да, капитан, слегка подтолкнуть!
Желудок Деви Ела конвульсивно сжался, он вдруг снова ощутил во рту
вкус съеденного обеда.
- Подтолкнуть их. Ваше главенство? - Он отказывался понимать. Но
Главный инспектор был беспощаден.
- Мы должны помочь им начать атомную войну. - Его, видимо, так же
мутило от этой мысли, как и Деви Еда. Он прошептал - Мы должны. У Деви
Ена чуть не отнялся язык. Он проговорил еле слышно:
- Но как это сделать. Ваше главенство?
- Не знаю... И не глядите на меня так. Это не мое решение. Это реше-
ние Совета. Вы сами должны понять, что грозит Галактике, если крупные
мыслящие приматы проникнут в космос во всей своей силе, не укрощенные
атомной войной.
Деви Ен содрогнулся. Крупные приматы на просторах Галактики! Но он
продолжал допытываться:
- А как начинают атомную войну? Как это делается?
- Не знаю, говорю вам. Но какой-нибудь способ должен быть. Ну, к
примеру, м-м, направим им послание или, м-м, напустим туч и вызовем ура-
ган. Мы могли бы многого добиться, воздействуя на метеорологические ус-
ловия планеты.
- Да разве из-за этого вспыхнет война? - спросил Деви Ен, которому
слова Главного инспектора показались не очень убедительными.
- Возможно, что и не вспыхнет. Я привел все это в качестве примера.
Но крупные приматы должны сами знать. В конце концов именно они развязы-
вают атомные войны. Инстинкт взаимоистребления у них в крови... Учитывая
все это. Совет и принял решение.
Деви Ен почувствовал, что его хвост начал медленно и почти бесшумно
постукивать по стулу. Попытался взять себя в руки, но безуспешно.
- Какое же решение. Ваше главенство?
- Увезти одного крупного примата с планеты. Похитить его.
- Дикого?
- Других в настоящее время на планете не водится. Конечно, дикого.
- А что он, думаете, нам скажет?
- Это не имеет значения. Важно, чтобы он вообще о чем-нибудь гово-
рил, безразлично о чем; психоанализаторы ответят на интересующий нас
вопрос.
Деви Ен как можно глубже втянул голову в плечи. От отвращения он
весь покрылся гусиной кожей. Дикий крупный примат! Он постарался предс-
тавить себе, как должна выглядеть особь, которой не коснулись ошеломляю-
щие последствия атомной войны и не затронуло цивилизующее воздействие
харрианской евгеники.
Главный инспектор и не пытался скрыть, что разделяет отвращение Деви
Ена, но, несмотря на это, сказал:
- Вам придется возглавить экспедицию на планету, капитан. Это дела-
ется ради блага Галактики.
Деви Ен много раз видел планету, но всегда, как только космический
корабль огибал Луну и этот мир открывался его взору, Деви Ена захлесты-
вала волна невыносимой тоски по родине.
Это была прекрасная планета, очень похожая на Харрию по размерам и
природным условиям, но более дикая и величественная. Ее вид, после пус-
тынных пейзажей Луны, разил в самое сердце.
"Сколько еще планет, подобных этой, занесено в реестры владений Хар-
рии!- думал Деви Ен. - Сколько планет, на которых после тщательного наб-
людения обнаруживали последовательную смену окраски, что могло быть объ-
яснено лишь искусственным разведением пригодных в пищу растений! Сколько
еще раз в будущем мы столкнемся с тем, что в один прекрасный день ради-
оактивность в атмосфере какой-нибудь из этих планет начнет повышаться и
туда потребуется немедленно послать колонизационные отряды... Так же как
в свое время они были посланы к этой планете".
Самонадеянность, с которой поначалу действовали харриане, была прос-
то трогательной. Деви Ен смеялся бы, читая первые донесения, не окажись
он сам в той же ловушке. Чтобы собрать географические данные и устано-
вить местонахождение населенных пунктов, корабли-разведчики харриан
спускались чуть ли не на самую планету. Их, конечно, заметили, но какое
это имело значение? В самом ближайшем будущем, думали харриане, произой-
дет окончательный взрыв.
В самом ближайшем будущем... но годы шли, а взрыва все не было, и
корабли-разведчики решили, что не мешает, пожалуй, быть поосторожней.
Один за другим они вернулись обратно на базу.
Корабль Деви Ена сейчас тоже соблюдал осторожность. Команда волнова-
лась, ей не по душе было полученное задание. Как ни уверял Деви Ен, что
крупному примату не причинят никакого вреда, она не успокаивалась. Во
всяком случае, нельзя было торопить события. Несколько дней подряд ко-
рабль парил на высоте шестнадцати километров, нарочно выбрав уединенное,
дикое холмистое место, - и команда волновалась все больше; только флег-
матичные маувы, как всегда, сохраняли спокойствие.
Наконецлв поле зрения телескопа показался крупный примат. В руке у
него была длинная палка, на верхней части задней стороны туловища - ка-
кая-то ноша.
Они спустились бесшумно, со сверхзвуковой скоростью. Деви Ен сам,
хотя тело его покрылось мурашками, сидел у рычагов управления. В момент
похищения крупный примат произнес две фразы, тут же зафиксированные для
дальнейшего психоанализа. Первая, сказанная в тот миг, когда он увидел
корабль харриан чуть ли не у себя над головой, была схвачена телемикро-
фоном направленного действия. Вот как она звучала: "Боже! Летающее блюд-
це!"
Деви Ен понял все, кроме первого слова. Так крупные приматы обычно
называли корабли харриан в первые годы их пребывания на Луне, когда они
легкомысленно спускались к самой планете.
Вторую фразу он произнес, когда его втаскивали в корабль, - хотя ди-
карь яростно сопротивлялся, он был беспомощен в железных руках невозму-
тимых маувов.
Когда Деви Ен, тяжело дыша, подрагивая от возбуждения мясистым но-
сом, сделал несколько шагов ему навстречу, крупный примат (его морда,
отталкивающе безволосая, лоснилась от каких-то жидких выделений) воск-
ликнул: "Разрази меня гром, обезьяна!"
Тут Деви Ен понял только последнее слово. "Обезьяна"- так называли
мелких приматов на одном из основных языков планеты. С диким приматом
почти невозможно было сладить. Требовалось безграничное терпение, чтобы
заставить его слушать разумные речи. Вначале он находился в совершенно
невменяемом состоянии. Он сразу понял, что его увозят с Земли, и, к
удивлению Деви Ена, вовсе не желал рассматривать это как увлекательное
приключение. Напротив, он только и говорил, что о своем детеныше и сам-
ке. Где всего надо было довести до его сознания, что маувы, которые сто-
рожили его и в случае необходимости сдерживали его дикие вспышки, вовсе
не хотят нанести ему увечье и что вообще ему никоим образом не будет
причинено зло.
(Деви Ена приводила в содрогание сама мысль о том, что одно разумное
существо может учинить насилие над другим. Обсуждать этот вопрос с при-
матом было крайне трудно, так как, чтобы отрицать эту возможность, Деви
Ен должен был на какое-то мгновение допустить ее, а обитатель планеты
даже к минутному колебанию относился с величайшим недоверием. Так уж бы-
ли устроены крупные приматы.)
На пятый день дикарь, возможно просто от упадка сил, довольно долго
оставался спокойным. Они беседовали с Деви Еном в его личном кабинете, и
вдруг он снова впал в бешенство, когда Деви Ен впервые упомянул как о
чем-то само собой разумеющемся, что харриане ждут начала атомной войны.
- Ждете?! - воскликнул дикарь. - А почему вы так уверены, что она
обязательно будет? Деви Ея вовсе не был в этом уверен, но ответил:
- Атомная война происходит всегда. Наша цель - помочь вам после нее.
- Помочь нам после нее! - изо рта примата стали вылетать бессвязные
звуки; он принялся дико размахивать руками, и маувам, стоящим по обеим
сторонам, пришлось осторожно связать его - в который уж раз! - и вывести
из комнаты.
Деви Ен вздохнул. Крупный примат наговорил уже достаточно много;
возможно, психоанализаторы извлекут из этого какую-нибудь пользу. Сам
Деви Ен не видел в словах дикаря никакого смысла.
А примат понемногу хирел. На теле его почти не было растительности;
это не удавалось обнаружить раньше, при наблюдении с далекого расстоя-
ния, так как приматы носили искусственные шкуры, то ли для тепла, то ли
из бессознательного отвращения к безволосой коже. (Интересно было бы по-
беседовать с ним на эту тему; психоанализаторам ведь безразлично, о чем
идет разговор.)
А на лице примата, как это ни странно, стали прорастать волосы; в
большем количестве даже, чем у харриан, и более темного цвета.
Но главное - с каждым днем он все больше хирел. Он исхудал, так как
почти ничего не брал в рот, и дальнейшее пребывание на корабле могло па-
губно отразиться на его здоровье. Деви Ену вовсе не хотелось, чтобы это
лежало у него на совести.
На следующий день примат казался вполне спокойным. Чуть ли не сразу
сам перевел разговор на атомную войну. ("Видно, вопрос этот имеет для
крупных приматов особую притягательную силу", - подумал Деви)
- Вы упомянули, - начал дикарь, - что атомные войны неизбежны. Зна-
чит ли это, что существуют другие мыслящие существа, кроме вас, нас и...
их? - Он указал на стоящих неподалеку маувов.
- Существуют тысячи разновидностей мыслящих существ, живущих на ты-
сячах различных миров. Много тысяч, - пояснил Деви Ен.
- И у всех бывают атомные войны?
- У всех, кто достиг определенного уровня развития техники. У всех.
- Вы хотите сказать, что знаете об угрозе атомной войны и все же си-
дите сложа руки?
- Как это сидим сложа руки? - обиделся Деви Ен. - Мы стараемся по-
мочь. На заре нашей истории, когда только начали осваивать космос, мы
еще не понимали природы крупных приматов. Они отвергали все наши попытки
завязать с ними дружбу, и в конце концов мы отступились. Затем мы обна-
ружили миры, лежащие в радиоактивных руинах. И наконец натолкнулись на
планету, где атомная война была в разгаре. Мы пришли в ужас, но ничего
не могли сделать. Мало-помалу мы становились умнее, и теперь, когда на-
ходим какой-нибудь мир в стадии овладения атомной энергией, у нас все
наготове - и спасательное противорадиоактивное снаряжение, и генетикоа-
нализаторы.
- Что такое генетикоанализаторы?
При беседе с крупным приматом Деви Ен строил фразы по законам его
языка. Он сказал, осторожно выбирая слова:
- Мы держим под своим контролем спаривание и производим стерилиза-
цию, чтобы, насколько возможно, вытравить захватнический инстинкт у нем-
ногих оставшихся в живых после атомного взрыва. Какую-то секунду Деви Ен
думал, что дикарь снова взбесится. Однако тот лишь произнес сдавленным
голосом:
- Вы хотите сказать, что делаете их покорными вам, вроде этих? - Он
снова указал на маувов.
- Нет, нет. С этими другое дело. Мы просто хотим, чтобы уцелевшие
после войны не стремились к захватам и жили в мире и согласии под нашим
руководством. Без нас они сами себя уничтожали и снова дошли бы до само-
уничтожения.
- А что это дает вам?
Деви Ен в сомнении посмотрел на дикаря. Неужели ему надо объяснять,
в чем состоит главное наслаждение в жизни? Он спросил:
- А разве вам неприятно оказывать другим помощь?
- Бросьте. Не об этом речь. Какую выгоду из этой помощи извлекаете
вы?
- Ну, понятно, Харрия получает определенную контрибуцию.
- Ха-ха!
- Разве получить плату за спасение целого биологического рода не
справедливо? - запротестовал Деви Ен. - Кроме того, мы должны покрывать
издержки. Контрибуция невелика и соответствует природным условиям каждо-
го данного мира. С одной планеты, к примеру, мы ежегодно получаем запас
леса, с другой - марганцевые руды. Мир этих маувов беден природными ре-
сурсами, и они сами предложили нам поставлять определенное число своих
жителей для услуг - они очень сильны физически даже для крупных прима-
тов. Мы безболезненно вводим им определенные антицереблальные препараты,
чтобы...
- Чтобы сделать из них кретинов! Деви Ен догадался, что значит это
слово, и сказал с негодованием:
- Ничего подобного. Просто для того, чтобы они не тяготились своей
ролью слуг и не скучали по дому. Мы хотим, чтобы они были счастливы, -
ведь они разумные существа.
- А как бы вы поступили с Землей, если бы произошла война?
- У нас было пятнадцать лет, чтобы решить это. Ваш мир богат желе-
зом, и у вас хорошо развита технология производства стали. Я думаю, вы
платили бы свою контрибуцию сталью. - Он вздохнул. - Но в данном случае,
мне кажется, контрибуция не покроет издержек. Мы пересидели здесь по
крайней мере десять лишних лет.
- И сколько народов вы облагаете таким налогом? - спросил примат.
- Не знаю точно, но наверняка не меньше тысячи.
- Значит, вы - маленькие повелители Галактики, да? Тысячи миров до-
водят себя до гибели, чтобы способствовать вашему благоденствию. Но вас
можно назвать и иначе... - Дикарь пронзительно закричал: Вы - стервятни-
ки!
- Стервятники? - переспросил Деви Ен, стараясь соотнести это слово с
чем-нибудь знакомым.
- Пожиратели падали. Птицы, живущие в пустыне, которые ждут, пока
какая-нибудь несчастная тварь не погибнет от жажды, а потом опускаются и
пожирают ее.
От нарисованной картины Деви Ену чуть не стало худо, к горлу подсту-
пила тошнота.
- Нет, нет, мы помогаем всему живому, - едва слышно прошептал он.
- Вы, как стервятники, ждете, пока разразится война. Если хотите по-
мочь - предотвратите войну. Не спасайте горсточку выживших. Спасите
всех. Хвост у Деви Ена задергался от внезапного волнения.
- А как предотвратить войну? Вы можете сказать мне это? (Что такое
предотвращение войны, как не противоположность развязыванию войны? Чтобы
узнать одно, необходимо понять другое.) Но дикарь медлил. Наконец неуве-
ренно сказал:
- Высадитесь на планету. Объясните положение вещей. Деви Ен почувс-
твовал острое разочарование. Из этого много не извлечешь. К тому же...
- Приземлиться среди вас? - воскликнул он. - Об этом не может быть и
речи.
При мысли о том, что он вдруг очутится среди миллионов неприрученных
крупных приматов, по телу его пробежала дрожь.
Возможно, отвращение так ясно отразилось на физиономии Деви Ена,
что, несмотря на разделявший их биологический барьер, дикарь понял это.
Он попытался кинуться на харрианина, но был буквально пойман в воздухе
одним из маувов, которому стоило лишь чуть-чуть напрячь мускулы, чтобы
сделать дикаря недвижимым. Однако он успел крикнуть:
- Так сидите и ждите! Стервятник! Стервятник! Прошло немало дней,
прежде чем Деви Ен смог заставить себя вновь повидать дикаря.
Он чуть было не забыл проявить должную почтительность по отношению к
Главному инспектору, когда тот потребовал дополнительных данных, необхо-
димых для полного анализа психики диких крупных приматов.
- Я не сомневаюсь, - осмелился сказать Деви Ен, - что материала для
ответа на наш вопрос более чем достаточно.
Нос Главного инспектора задергался; он задумчиво облизал его розовым
языком.
- Для приблизительного ответа, возможно, да, но я не могу полагаться
на такой ответ. Мы имеем дело с очень своеобразным видом крупных прима-
тов. Это мы знаем. И не можем позволить себе ошибаться... Ясно одно: мы
случайно напали на дикаря с высоким уровнем умственного развития. Ес-
ли... если только это не норма для данной разновидности. - Мысль эта,
видимо, привела Главного инспектора в расстройство.
Деви Ен заметил:
- Дикарь нарисовал мне ужасную картину... этот... эта птица...
этот...
- Стервятник, - подсказал Главный инспектор.
- Если так рассуждать, вся наша миссия здесь предстает в совершенно
ложном свете. С тех пор я почти ничего не ем и не сплю. Боюсь, мне при-
дется просить отставки.
- Не раньше, чем мы окончим дело, которое на нас возложено, - твердо
заявил Главный инспектор. - Полагаете, мне доставляет удовольствие ду-
мать об этом... этом пожирателе пад... Вы должны, вы обязаны получить
больше данных.
Деви Ен кивнул. Он все прекрасно понимал. Главному инспектору, как и
любому другому харрианину, не очень-то улыбалась мысль искусственно раз-
вязать атомную войну. Вот он и оттягивал решение, насколько возможно.
Деви Ен свыкся с мыслью, что он должен еще раз увидеть крупного при-
мата. Свидание это оказалось совершенно невыносимым и было последним.
На щеке дикаря красовался кровоподтек, словно он снова сопротивлялся
маувам. Так оно и было. Он делал это бесчисленное множество раз, и как
ни старались маувы не причинять ему вреда, время от времени они случайно
задевали его. Казалось бы, видя, как его оберегают, дикарь должен был
утихомириться. А вместо этого уверенность в своей безопасности словно
толкала его на дальнейшее сопротивление. "Эти крупные приматы злы, злы",
- печально думал Деви Ен. Больше часа разговор вертелся вокруг малоинте-
ресных предметов, и вдруг дикарь произнес воинственным тоном:
- Сколько времени, говорите, вы, макаки, пробыли здесь?
- Пятнадцать лет по вашему календарю.
- Подходит. Первые летающие блюдца были замечены сразу после второй
мировой войны. Сколько еще осталось до атомной? Деви Ен машинально ска-
зал правду:
- Мы бы и сами хотели это знать... - и вдруг остановился. Дикарь
произнес:
- Я думал, атомная война неизбежна. В прошлый раз вы сказали, что
ждете лишних десять лет. Значит, вы уже десять лет назад надеялись, что
война начнется?
- Я не могу обсуждать с вами этот вопрос.
- Да? - дикарь снова кричал. - Что же вы намерены предпринять?
Сколько вы еще будете дожидаться? А почему бы вам не ускорить события?
Вы не ждите, стервятник, вы сами начните войну. Деви Ен вскочил на ноги
- Что вы сказали?
- А почему же тогда вы еще здесь, чертовы... - он проглотил совер-
шенно непонятное Деви Ену бранное слово, затем продолжал - Разве не так
поступают стервятники, когда несчастное животное, а иногда и человек ни-
как не могут расстаться с жизнью? Им некогда мешкать. Они кружат над
своей жертвой и выклевывают у нее глаза. Они дожидаются, пока она окон-
чательно не обессилеет, а потом помогают ей побыстрее сделать последний
шаг.
Деви Ен приказал немедленно увести его, а сам удалился в свою спаль-
ню. Его мутило. Всю ночь он не спал. В ушах у него пронзительно звучало
слово "стервятник", а перед глазами неотступно стояла нарисованная при-
матом картина.
- Ваше главенство, - твердо сказал Деви Ен, - я больше не могу иметь
дело с дикарем. Если вам нужна еще информация, обратитесь к кому-нибудь
другому. Главный инспектор заметно осунулся.
- Я знаю. Вся эта история насчет стервятников... Ее трудно перева-
рить. А ему, вы заметили, хоть бы что. Для крупных приматов все это в
порядке вещей. Они бесчувственны, бессердечны. Таков, видно, склад их
ума. Ужасно!
- Я больше не могу представлять вам данные.
- Успокойтесь. Я вас понимаю... Кроме того, все дополнительные дан-
ные только подкрепляют первоначальный ответ, ответ, который я считал
предварительным, от всего сердца надеялся, что он лишь предварительный.
- Он обхватил голову поросшими седой шерстью руками. - Мы уже выяснили,
как помочь им развязать атомную войну.
- О! Что же для этого нужно?
- Все так просто, так примитивно. Мне никогда не пришло бы это в го-
лову. И вам тоже.
- Что же это. Ваше главенство? - Деви Ена уже заранее била дрожь.
- Почему они не начинают войну? А потому что ни одна из почти равных
по силе сторон не решается взять на себя ответственность за нарушение
мира. Однако если бы одна сторона начала, другая - будем глядеть правде
в глаза - отплатила бы ей той же монетой. Деви Ен кивнул. Главный инс-
пектор продолжал:
- Если одна-единственная атомная бомба упадет на территорию любой из
враждующих сторон, пострадавшие предположат, что сбросила ее другая сто-
рона. Вряд ли они станут дожидаться дальнейших атак; не пройдет и часа,
как последует мощный удар. Другая сторона ответит тем же. И через нес-
колько недель все будет кончено.
- Но как же мы заставим их бросить первую бомбу?
- Это вовсе не обязательно, капитан. В том-то и штука. Мы сами бро-
сим эту первую бомбу.
- Что?!- у Деви Ена подкосились ноги.
- Это единственный выход. Проанализируйте склад ума крупных прима-
тов, и вы увидите, что иного и ждать нельзя.
- Но как это осуществить?
- Мы изготовим бомбу. Это нетрудно. Затем наш корабль спустится вниз
и сбросит ее над каким-нибудь населенным пунктом.
- Населенным?!! Главный инспектор отвел глаза и виновато сказал:
- В противном случае это не даст нужного эффекта.
- Да, конечно, - пробормотал Деви Ен. Перед его глазами парили стер-
вятники; он ничего не мог с этим поделать. Он представлял их себе в виде
огромных чешуйчатых птиц (вроде маленьких безвредных летающих созданий в
Харрии, но во много раз больше), с крыльями, которые обтянуты кожей, на-
поминающей резину, с длинными, острыми клювами. Они кругами спускались
вниз и выклевывали глаза у умирающих животных. Он прикрыл руками лицо и
сказал дрожащим голосом:
- Кто поведет корабль? Кто сбросит бомбу? Голос Главного инспектора
дрожал не меньше, чем у Деви Ена.
- Не знаю.
- Только не я, - прошептал Деви Ен. - Я не могу. И ни один харрианин
не согласится на это. Ни за что на свете!
Главный инспектор стал раскачиваться взад и вперед. На него жалко
было смотреть. - Может быть, дать приказ маувам...
- Кто решится дать им такой приказ? Главный инспектор тяжело вздох-
нул.
- Я вызову Совет. Сообщу им все данные. Пусть они что-нибудь приду-
мают.
И вот, пробыв на Луне без малого пятнадцать лет, харриане демонтиро-
вали свою базу.
Ничего так и не было сделано. Крупные приматы Земли так и не начали
атомную войну. Возможно, они ее никогда и не начнут.
И несмотря на то, что ему предстояло пережить, Деви Ен был вне себя
от счастья. К чему думать о будущем, когда сейчас, в настоящем, он уле-
тал все дальше от этого самого жуткого из всех жутких миров.
Он смотрел, как Луна остается позади и превращается в сверкающую
крупинку, а затем и планета и само солнце этой системы, пока вся она не
затерялась среди остальных созвездий.
И только тогда в душе его проснулись и другие чувства, помимо чувс-
тва облегчения. И только тогда в уме его шевельнулась мысль о том, что
все могло быть иначе.
- А вдруг все бы еще кончилось хорошо, если бы мы проявили побольше
терпения, - сказал он Главному инспектору. - Как знать, возможно, они
все-таки начали бы атомную войну.
- Сомневаюсь, - ответил Главный инспектор. - Психоанализ... Он оста-
новился, и Деви Ен понял, что он имел в виду. Дикаря спустили на плане-
ту, постаравшись причинить ему при этом как можно меньше вреда. События
последних недель были стерты из его памяти. Его оставили возле небольшо-
го населенного пункта, неподалеку от того места, где его похитили. Его
соотечественники решат, что он заблудился, и сочтут, что он исхудал и
потерял память из-за лишений, которые ему пришлось испытать.
Но какой вред причинил он сам!
Если бы они только не привозили его на Луну! Выть может, они прими-
рились бы с мыслью, что им придется начать войну. Быть может, сами доду-
мались бы сбросить бомбу и разработали бы для этого какую-нибудь сложную
систему, пригодную для дальних расстояний.
Но картина, нарисованная перед ними диким приматом, особенно одно
слово, всему положили конец. Когда все сведения были отосланы домой, в
Харрию, впечатление, произведенное на Совет, было настолько сильным, что
приказ демонтировать базу не заставил себя ждать. Деви Ен сказал:
- Я никогда больше не буду принимать участие в колонизации.
- Боюсь, никому из нас не придется этого делать, - мрачно заметил
Главный инспектор. - Дикари этой планеты выйдут в космос, а если крупные
приматы, при их образе мышления, окажутся на свободе в Галактике, это
будет конец... конец...
Нос Деви Еда передернула судорога. Конец всему: всем тем благодеяни-
ям, которые Харрия уже совершила в Галактике, всем благодеяниям, которые
она продолжала бы оказывать в будущем. Он произнес: "Мы должны были
сбросить..." - и не кончил. Какой смысл было говорить это? Они не могли
сбросить бомбу даже ради блага всей Галактики. Иначе они сами уподоби-
лись бы крупным приматам, а есть вещи похуже, чем просто конец всему.
Деви Ен думал о стервятниках.
Айзек АЗИМОВ
КЛЮЧ
Этот рассказ написан при исключительно приятных обстоятельствах.
Джозеф и Эдвард Ферманы, отец и сын, издатели "Журнала фэнтези и научной
фантастики" решили выпустить специальный посвященный мне номер.
Я сделал вид, что меня одолевает скромность, но на самом деле это
тешило мое тщеславие и покорило меня. Когда они сказали, что для этого
номера им нужен совершенно новый рассказ, я немедленно согласился.
И вот я сел и написал четвертый рассказ о Уэнделле Эрте, ровно через
десять лет после третьего. Так приятно снова оказаться в упряжи, приятно
видеть и вышедший специальный номер. Эд Эмшуиллер, несравненный
иллюстратор фантастики, выполнил мой портрет для обложки и совершил
невероятный tour de force [Дело необыкновенной трудности, подвиг - (фр.)],
заставив меня на портрете выглядеть одновременно и похожим, и красивым.
Если я смогу уговорить "Даблдей" поместить этот же портрет на суперобложке
этой книги, вы сами убедитесь [Речь идет о первом издании в твердом
переплете. - Прим. авт.].
Карл Дженнингс знал, что умирает. У него еще несколько часов жизни, а
сделать нужно очень много.
Отсрочки смертного приговора не будет, он на Луне, и связь не
действует.
Даже на Земле остается несколько мест, где без исправного радио
человек погибнет, и ему не поможет рука другого человека, его не пожалеет
сердце другого человека и даже взгляд другого человека не упадет на его
труп. Здесь же, на Луне, мало других мест.
Земляне, конечно, знают, что он на Луне. Он участник геологической
экспедиции - нет, селенологической экспедиции! Странно, как
ориентированный на Землю ум настаивает на этом "гео-".
Работая, он с усилием заставлял себя размышлять. Он умирает, но
по-прежнему в мыслях его искусственно установленная ясность. Он беспокойно
осмотрелся. Ничего не видно. Он во тьме вечной тени северного края стены
кратера; чернота здесь изредка прерывается только вспышками фонарика. Он
зажигает фонарик лишь изредка, частично опасаясь истратить всю энергии,
частично боясь, что его увидят.
Слева, на юге, вдоль близкого горизонта Луны тянется полумесяц яркого
белого солнечного сияния. За горизонтом, невидимый, лежит противоположный
край кратера. Солнце никогда не поднимается так высоко, чтобы заглянуть за
край кратера и осветить поверхность непосредственно у его ног. По крайней
мере радиации он может не опасаться.
Он копал старательно, но неуклюже, обливаясь потом в космическом
скафандре. Ужасно болел бок.
Пыль и обломки не имеют здесь внешности "волшебного замка",
характерной для тех районов Луны, где они подвержены смене света и тьмы,
холода и жары. Здесь, в вечном холоде, медленно обрушивающаяся стена
кратера просто нагромоздила груду неоднородных обломков. Частицы падали с
характерной для Луны неторопливостью и в то же время с видимостью огромной
скорости, потому что не было сопротивления воздуха, не было туманной
дымки, мешающей видеть.
Дженнингс на мгновение зажег фонарик и отбросил в сторону камень.
У него мало времени. Он все глубже закапывался в пыль.
Еще немного, и он сможет положить Аппарат в яму и забросать его.
Штраус его не найдет.
Штраус!
Второй член экспедиции. Участник открытия. Претендент на славу.
Если бы Штраусу нужна была только слава, Дженнингс не возражал бы.
Открытие важнее любого тщеславия. Но Штраусу нужно кое-что другое, нечто
такое, чему Дженнингс должен помешать.
Одно из немногих, за что Дженнингс согласен умереть.
И он умирает.
Они нашли это вместе. Штраус нашел корабль, вернее, обломки корабля,
или еще вернее, то, что, возможно, когда-то было обломками чего-то
аналогичного кораблю.
- Металл! - сказал Штраус, подбирая нечто неровное, почти аморфное.
Его глаза и лицо были едва видны сквозь толстое свинцовое стекло визора,
но резкий грубый голос ясно звучал в наушниках скафандра.
Дженнингс тут же подплыл со своего места в полумиле отсюда. Он
сказал:
- Странно! На поверхности Луны нет свободного металла.
- Не должно быть. Но вы хорошо знаете, что исследована небольшая
часть поверхности Луны. Кто знает, что еще на ней можно найти?
Дженнингс согласно хмыкнул и протянул руку в перчатке к находке.
Да, верно, на поверхности Луны можно обнаружить что угодно. Их
экспедиция первая неправительственная на Луне. До сих пор тут были только
финансируемые правительством группы, выполнявшие одновременно множество
заданий. Признак наступления космической эры - Геологическое общество
смогло послать двух человек на Луну исключительно для изучения
селенологии.
Штраус сказал:
- Похоже, поверхность когда-то была полированной.
- Вы правы, - согласился Дженнингс. - Может, есть еще что-нибудь.
Они нашли еще три куска, два небольших и третий побольше, со следами
шва.
- Отнесем их на корабль, - сказал Штраус.
Они вернулись на своей маленькой скользящей лодке к кораблю. На борту
сбросили скафандры, Дженнингс всегда радовался этому. Он начал яростно
чесать ребра и тереть щеки, пока его светлая кожа не покраснела.
Штраус презрел такие слабости и сразу принялся за работу. Лазерный
луч выжег в металле небольшое углубление, и пары отразились в
спектрографе. В основном титановая сталь, немного кобальта и молибдена.
- Да, он искусственный, - сказал Штраус. Его широкоскулое лицо, как
всегда, было суровым и жестким. Никакого оживления на нем не было, хотя
сердце самого Дженнингса готово было выпрыгнуть из груди.
Может, это возбуждение и заставило Дженнингса начать.
- С такой находкой стали мы с вами богаче стали... - он чуть
подчеркнул слово "стали", чтобы показать игру слов.
Однако Штраус поглядел на Дженнингса с ледяным отвращением, и попытка
поиграть в каламбуры захлебнулась.
Дженнингс вздохнул. У него она почему-то никогда не получается.
Никогда! Он вспомнил, как в университете... Ну, неважно. Их находка
заслуживает гораздо лучшего каламбура, чем он в состоянии сочинить,
несмотря на все спокойствие Штрауса.
А может, Штраус не понимает ее значения. подумал Дженнингс.
Кстати, он почти ничего не знает о Штраусе, кроме его репутации
селенолога. Он читал статьи Штрауса, и полагал, что Штраус читал его
статьи. Их пути могли пересечься еще в университете, но они никогда не
встречались, пока не приняли участие в конкурсе и не были утверждены
членами экспедиции.
Всю неделю пути Дженнингс постоянно сознавал присутствие крупной
фигуры своего спутника, его песочного цвета волос и голубых глаз, привык к
тому, как работают мышцы его челюсти, когда он ест. Сам Дженнингс, гораздо
меньше ростом и изящней, тоже голубоглазый, но темноволосый, старался уйти
подальше от тяжелых проявлений силы и настойчивости своего спутника.
Дженнингс сказал:
- В архивах нет упоминаний о посадке корабля в этой части Луны. Ни
один корабль не разбивался здесь.
- Если бы это были части корабля, - ответил Штраус, - они были бы
ровными и полированными. Эти подверглись эрозии, а атмосферы здесь нет,
значит они многие годы бомбардировались микрометеорами.
Итак, он все-таки видит значение. Дженнингс торжествующе сказал:
- Это не человеческий артефакт. Неземные создания некогда посещали
Луну. Кто знает, как давно?
- Кто знает? - сухо повторил Штраус.
- В отчете...
- Подождите, - повелительно сказал Штраус. - Отчет отправим, когда
будет в чем отчитываться. Если это корабль, то должно быть еще что-нибудь.
Но сейчас продолжать поиски они не могут. Они уже много часов на
ногах, нужно поесть и поспать. Заняться работой лучше со свежими силами,
тогда можно будет посвятить ей многие часы. Молча, без обсуждения они
согласились на этом.
Земля низко висела над восточным горизонтом, почти в полной фазе,
яркая и голубая. Дженнингс смотрел на нее за едой, как всегда, испытывая
острую тоску по дому.
- Выглядит она так мирно, - сказал он, - но на ней шесть миллиардов
человек.
Штраус оторвался от каких-то своих мыслей и ответил:
- Шесть миллиардов человек уничтожают ее.
Дженнингс нахмурился:
- Надеюсь, вы не ультра?
Штраус сказал:
- Какого дьявола вы толкуете?
Дженнингс почувствовал, что краснеет. Он легко краснел, при малейшем
расстройстве или смене эмоций. И это его крайне смущало.
Не отвечая, он продолжал есть.
Уже целое поколение население Земли остается постоянным. Нельзя
позволить дальнейшее увеличение. Это признают все. Но есть и такие,
которые говорят, что просто "не выше" недостаточно; население должно
сократиться. Дженнингс сам разделял эту точку зрения. Разросшееся
человечество поглощает Земной шар живьем.
Но как сократить население? Убеждая сокращать рождаемость, но
добровольно. Однако позже начали раздаваться голоса, что нужно не просто
сокращение, а отбор: выжить должны лучшие, при этом самозваные лучшие сами
выбирали критерии выживаемости.
Дженнингс подумал:
- Я его, наверно, обидел.
Позже, когда он уже засыпал, ему пришло в голову, что он ничего не
знает о характере Штрауса. Что если тот собирается сам отправиться на
поиски, чтобы присвоить себе всю славу и...
Он в тревоге приподнялся на локте, но Штраус дышал ровно; Дженнингс
прислушивался, и тут дыхание Штрауса перешло в храп.
Следующие три дня они упорно искали обломки. Нашли несколько. И еще
кое-что. Участок, покрытый слабым свечением лунных бактерий. Эти бактерии
достаточно распространены, но никто не находил их в таких количествах,
чтобы они испускали видимый свет.
Штраус сказал:
- Здесь, возможно, когда-то находилось органическое существо или его
останки. Оно погибло, но микроорганизмы в нем выжили. И в конце концов
поглотили его.
- И, возможно, расселились, - подхватил Дженнингс. - Может быть, это
вообще источник появления лунных бактерий. У них не лунное происхождение,
они просто приспособились - эпохи назад.
- Но можно сделать и другой вывод. Поскольку эти бактерии абсолютно и
фундаментально отличны от любых видов земной жизни, значит существо, на
котором они паразитировали, - если оно их источник - тоже должно было
фундаментально отличаться. Еще одно указание на неземное происхождение.
След кончился у стены небольшого кратера.
- Тут потребуются большие раскопки, - сказал Дженнингс, и сердце его
упало. - Надо доложить и вызвать помощь.
- Нет, - серьезно возразил Штраус. - Может, помощь ни к чему. Кратер
мог образоваться через миллион лет после крушения корабля.
- И при этом все испарилось, осталось только то, что мы нашли?
Штраус кивнул.
Дженнингс сказал:
- Ну, давайте все равно попробуем. Немного покопать мы можем. Если мы
проведем прямую через места всех находок и продолжим ее...
Штраус работал неохотно и равнодушно, и подлинную находку сделал
Дженнингс. Конечно, это важно! Пусть первые куски металла нашел Штраус,
зато Дженнингс нашел сам артефакт.
Да, это был артефакт, он лежал на глубине в три фута под неправильной
формы камнем. Падая, этот камень не полностью соприкоснулся с
поверхностью, закрыв собой углубление. В нем и пролежал миллионы лет
артефакт, защищенный со всех сторон от радиации, микрометеоров, смены
температур, так что оставался новым и нетронутым.
Дженнингс разу нарек его Аппаратом. Он не был даже отдаленно похож на
какой-нибудь инструмент, но почему ему быть похожим?
- Никаких резких краев нет, - сказал Дженнингс. - Должно быть, он не
сломан.
- Возможно, чего-нибудь не достает.
- Может быть, - согласился Дженнингс, - но в нем как будто нет
подвижных частей. Он сплошной и неуравновешенный. - Он сам заметил, что
опять у него игра слов: "неуравновешенный" можно понять двояко. - Именно
это нам и нужно. Обломок изъеденного металла или участок с бактериями -
это лишь материал для предположений и споров. А вот это настоящее -
Аппарат явно внеземного происхождения.
Аппарат стоял между ними на столе, и оба серьезно рассматривали его.
Дженнингс сказал:
- Все же пора отправить предварительное сообщение.
- Нет! - резко и энергично возразил Штраус. - Дьявол, нет!
- Почему нет?
- Потому что если мы это сделаем, все перейдет в руки Общества. Сюда
слетятся толпы, и нас в лучшем случае упомянут в примечании. Нет! - Штраус
выглядел почти лукаво. - Давайте сделаем все, что сможем, прежде чем
слетятся гарпии.
Дженнингс думал об этом. И не мог не признать, что тоже хочет, чтобы
слава открытия не была у него украдена. Тем не менее...
Он сказал:
- Мне не хотелось бы рисковать, Штраус. - Впервые он подумал, не
назвать ли собеседника по имени, но подавил это желание. - Послушайте,
Штраус, - сказал он, - ждать нельзя. Если у него неземное происхождение,
значит он из другой планетной системы. В Солнечной, кроме Земли, нет
места, где могут существовать развитые формы жизни.
- Это еще не доказано, - ответил Штраус, - но что с того?
- Это значит, что эти существа умели летать меж звездами и далеко
превзошли нас технологически. Кто знает, что расскажет Аппарат об их
технологии? Возможно, это ключ... кто знает к чему? Ключ к невообразимой
революции в науке.
- Это романтический вздор. Если он продукт далеко зашедшей
технологии, мы ничего от него не узнаем. Воскресите Эйнштейна и покажите
ему микропротодеформатор, что он о нем подумает?
- Мы не можем быть уверены, что ничего не узнаем.
- Ну а если даже так? Чему помешает небольшая задержка? Мы только
удостоверимся, что у нас не отнимут славу открывателей.
- Но Штраус... - Дженнингс был почти на грани слез в стремлении
передать свое ощущение важности Аппарата, - а если мы с ним разобьемся? Не
доберемся до Земли? Нельзя им рисковать. - Он погладил Аппарат, как будто
влюбился в него. - Надо сообщить немедленно, и пусть пришлют за ним
корабль. Он слишком ценен...
Он испытывал сильное чувство, и Аппарат как будто потеплел у него под
рукой. Часть его поверхности, полускрытая под металлом, засветилась.
Дженнингс судорожно отдернул руку, и Аппарат потемнел. Но было уже
достаточно: это мгновение бесконечно много прояснило ему.
Он, задыхаясь, сказал:
- Как будто в вашем черепе распахнулось окно. Я видел сквозь него
ваши мысли.
- А я ваши, - ответил Штраус, - читал их, испытывал их, как угодно. -
Он, сохраняя холодное, замкнутое спокойствие, коснулся Аппарата, но ничего
не произошло.
- Вы ультра, - гневно заявил Дженнингс. - Когда я касаюсь... - И он
коснулся. - Вот снова. Я это вижу. Вы с ума сошли? Неужели вы в самом деле
считаете, что нужно уничтожить большинство человечества, сократить его
многосторонность и разнообразие?
Он снял руку с Аппарата, испытывая отвращение к тому, что увидел, и
Аппарат снова потемнел. Опять его осторожно коснулся Штраус, и снова
ничего не произошло.
Штраус сказал:
- Ради Бога, не будем спорить. Эта штука облегчает коммуникацию - это
телепатический усилитель. Почему бы и нет? У клеток мозга свой
электрический потенциал. Мысль можно рассматривать как колеблющееся
электромагнитное поле исключительно малой напряженности...
Дженнингс отвернулся. Он не хотел разговаривать со Штраусом. Он
сказал:
- Мы сообщим немедленно. Наплевать на славу. Берите ее всю. Я хочу
избавиться от этой штуки.
Штраус продолжал о чем-то думать. Потом сказал:
- Это больше чем коммуникатор. Он откликается на эмоции и усиливает
их.
- О чем вы говорите?
- Вы весь день держали его, и только сейчас он дважды отозвался. А
когда я его трогаю, он не отзывается.
- Ну и что?
- Он реагирует, когда вы в состоянии сильного эмоционального
напряжения. Таков механизм приведения его в действие. И когда вы
бесновались насчет ультра, я почувствовал ваши мысли.
- И что же?
- Послушайте, вы уверены, что правы? Любой мыслящий человек на Земле
понимает, что было бы гораздо лучше иметь население в миллиард, чем в
шесть миллиардов. Если бы мы полностью использовали автоматизацию - сейчас
толпы не дают нам сделать это, - у нас была бы эффективная и пригодная к
жизни Земля с населением, скажем, не больше пяти миллионов. Послушайте,
Дженнингс. Не отворачивайтесь.
Жесткость почти исчезла из голоса Штрауса в его стремлении говорить
убедительно.
- Но демократическим путем невозможно сократить население. Вы это
знаете. Дело не в сексуальном стремлении: внутриматочные вложения давно с
этим справились. И это вы знаете. Дело в национализме. Каждая нация хочет,
чтобы сначала сократили свою численность другие, и я с ними согласен. Я
хочу, чтобы моя этническая группа, наша этническая группа преобладала. Я
хочу, чтобы земля принадлежала элите, таким людям, как мы. Только мы
подлинные люди, а толпы полуобезьян сдерживают и уничтожают нас. Они все
равно обречены на смерть, но почему бы не спастись нам?
- Нет, - упрямо ответил Дженнингс. - Ни одна группа не обладает
монополией на человечество. Ваши пять миллионов зеркальных отражений,
лишенные разнообразия, умрут от скуки, и туда им и дорога.
- Эмоциональный вздор, Дженнингс. Вы сами в это не верите. Вас просто
приучили так думать ваши проклятые эгалитаристы. Послушайте, этот Аппарат
- то, что нам нужно. Даже если мы не сумеем понять, как он работает, и
повторить его, он один справится. С его помощью мы получим власть над
ключевыми людьми и мало-помалу навяжем свой взгляд на мир. Организация у
нас уже есть. Вы это знаете, потому что заглянули в мой мозг. Она лучше
подготовлена, у нее лучшая мотивация, чем у любой другой организации на
Земле. К нам ежедневно присоединяются лучшие умы человечества. Почему бы
не присоединиться и вам? Этот инструмент ключ, но не просто к знаниям. Это
ключ к окончательному решению главной проблемы человечества.
Присоединяйтесь к нам! Присоединяйтесь к нам! - Он достиг такого
возбуждения, какого Дженнингс никогда у него не видел.
Рука Штрауса опустилась на Аппарат, который на мгновение вспыхнул и
тут же погас.
Дженнингс невесело улыбнулся. Он понял смысл происходящего. Штраус
отчаянно пытался ввести себя в состояние эмоционального возбуждения, чтобы
сработал Аппарат, но не сумел.
- У вас он не действует. - сказал Дженнингс. - У вас, как у
проклятого сверхчеловека, слишком сильный самоконтроль, вы не можете его
убрать. - Он взял Аппарат в дрожащие руки, и тот мгновенно засветился.
- Тогда вы работайте с ним. И вам будет принадлежать вся слава
спасителя человечества.
- Ни за что, - ответил Дженнингс, тяжело дыша от охвативших его
чувств. - Я немедленно отправляю сообщение.
- Нет, - ответил Штраус. Он взял со стола один из ножей. - Нож
достаточно острый.
- Не нужно так заострять вопрос, - ответил Дженнингс, даже в такой
момент сознавая игру слов. - Я вижу ваши планы. С этим аппаратом вы можете
всех убедить, что я никогда не существовал. Сможете привести ультра к
победе.
Штраус кивнул.
- Вы правильно прочли мои мысли.
- Но у вас ничего не получится, - выдохнул Дженнингс. - Пока я держу
эту штуку. - И он пожелал, чтобы Штраус застыл.
Штраус судорожно дернулся и покорился. Нож в его дрожащей руке замер,
он не мог приблизиться ни на шаг.
Оба сильно вспотели.
Штраус сказал сквозь сжатые зубы:
- Вы... не сможете... держать его... весь день.
Ощущение совершенно отчетливое, но Дженнингс не был уверен, что мог
бы словесно описать его. Как будто удерживаешь очень сильное скользкое
животное, которое непрерывно вырывается. Дженнингсу пришлось напрягаться
на ощущении неподвижности.
Он не привык к Аппарату. Не умеет им пользоваться. Можно ли ожидать
от человека, никогда не видевшего шпаги, искусства фехтовальщика?
- Совершенно верно, - сказал Штраус, читавший мысли Дженнингса. И
сделал неуверенный шаг вперед.
Дженнингс знал, что не справится с одержимостью Штрауса. Они оба
знали это. Нужно бежать. С Аппаратом.
Но у Дженнингса не могло быть тайн. Штраус видел его мысли. Он
старался встать между ним и скользящей лодкой.
Дженнингс удвоил свои усилия. Не неподвижность, а бессознательность.
Спи, Штраус, отчаянно подумал он. Спи.
Штраус опустился на колени, его глаза закрылись.
С бьющимся сердцем Дженнингс бросился вперед. Если он сможет ударить
его чем-нибудь, перехватить нож...
Но мысли его отвлеклись от сосредоточенной направленности на сон, и
рука Штрауса ухватила Дженнингса за лодыжку, дернула со страшной силой.
Штраус не стал колебаться. Дженнингс споткнулся, а рука, державшая
нож, поднялась и опустилась. Дженнингс ощутил резкую боль, страх и
отчаяние.
Именно эти эмоции превратили свет Аппарата в яркое сияние. Мозг
Дженнингса посылал волны страха и гнева. Рука Штрауса разжалась.
Он откатился с искаженным лицом.
Дженнингс неуверенно встал и попятился. Он не смел ничего сделать,
сосредоточился на том, чтобы держать Штрауса в бессознательном состоянии.
Любая попытка действий блокирует силу его воздействия: он не может
эффективно воспользоваться собственной мыслью.
Он попятился к скользящей лодке. На борту он сможет... бинты...
Скользящая лодка не предназначена для продолжительных поездок.
Дженнингс тоже - в своем состоянии. Его правый бок, несмотря на
повязку, скользок от крови. Кровь запеклась внутри скафандра.
Ни следа корабля за ним, но рано или поздно он появится. Корабль
гораздо мощнее его лодки; и его детекторы легко засекут облако заряженных
частиц, которое оставляет ионный двигатель.
Дженнингс отчаянно пытался связаться с Лунной Станцией по радио, но
ответа не было, и он прекратил попытки. Его сигналы только помогут Штраусу
в преследовании.
Он должен добраться до Лунной Станции, но вряд ли ему это удастся.
Его перехватят раньше. Он умрет, разобьется. Ему не добраться. Надо
спрятать Аппарат, спрятать безопасно, а потом уже попытаться дойти до
Лунной Станции.
Аппарат...
Правильно ли он поступает? Аппарат может уничтожить человечество, но
он же может оказаться огромной ценностью. Уничтожить его? Ведь это
единственное наследие внеземной цивилизации. В нем тайны далеко ушедшей
вперед технологии; это инструмент науки, постигнувшей все тайны мозга.
Какой бы ни была опасность, но если подумать о его ценности, его
потенциальной ценности...
Нет, он должен так спрятать его, чтобы можно было найти. Но найти
должны умеренные в правительстве, а не ультра.
Лодка огибала внутреннюю стену кратера. Дженнингс знает, какой это
кратер. Аппарат можно спрятать здесь. И если не удастся добраться до
Лунной Станции, по крайней мере нужно будет уйти подальше от этого места,
далеко уйти, чтобы не выдать это место. И оставить какой-то _к_л_ю_ч_ к
его находке.
Ему казалось, что он мыслит с неземной ясностью. Может, это
воздействие Аппарата? Неужели Аппарат стимулирует его мышление и дает
возможность найти решение? Или это просто галлюцинации умирающего? И
поймет ли кто-нибудь смысл его ключа? Он не знал, но выбора у него не
было. Придется попытаться.
Потому что Карл Дженнингс знал, что умирает. У него осталось
несколько часов и очень много дел.
Сетон Дейвенпорт из американского отделения Земного Бюро
Расследований с отсутствующим видом потер звездообразный шрам на левой
щеке.
- Я понимаю, сэр, что ультра опасны.
Начальник отделения М.Т.Эшли пристально взглянул на Дейвенпорта. На
его худом лице появилось неодобрительное выражение. Он отказался от
курения, и его пальцы постоянно теребили пакетик жевательной резинки. Эшли
развернул резинку и сунул ее в рот. Он стареет, становится раздражителен,
Короткие седые усы заскрипели, когда он потер их костяшками пальцев.
Он сказал:
- Вы себе не представляете, насколько опасны. Не думаю, чтобы
кто-нибудь представлял. В целом их немного, но много среди влиятельных
людей, которые склонны считать именно себя элитой. И никто точно не знает,
кто они и сколько их.
- Даже Бюро не знает?
- Бюро сдерживают. Мы сами не свободны от заразы. А вы?
Дейвенпорт нахмурился.
- Я не ультра.
- Я не говорю, что вы ультра, - сказал Эшли. - Я спрашиваю, свободны
ли вы от заразы. Думали ли вы над тем, что происходит на Земле в последние
два столетия? Никогда не приходило вам в голову, что сокращение населения
не так уж и плохо? Не думали, что хорошо бы избавиться от недостаточно
умных, неспособных, нечувствительных и оставить только лучших? Я иногда
думаю.
- Я тоже виновен в подобных мыслях - иногда. Но просто думать о
чем-нибудь - одно дело, а действовать наподобие Гитлера - совсем другое.
- Расстояние от желания до действия не так уж велико, как вы думаете.
Достаточно убедить себя, что результат все оправдывает, что опасность
слишком велика, и средства станут казаться все менее нежелательными. Ну,
поскольку Стамбульский кризис разрешен, я хочу вас ввести в курс этого
нового дела. И Стамбул по сравнению с ним неважен. Вы знали агента Ферро?
- Того, что исчез? Не лично.
- Ну, так вот, два месяца назад на Луне отыскали переставший
откликаться на вызовы корабль. Он производил селенографические
исследования, финансировалась экспедиция неправительственными источниками.
Русско-Американское геологическое общество заявило об утрате связи, и
корабль без труда был найден недалеко от того места, откуда посылал
последний отчет.
- Корабль не поврежден, отсутствовала скользящая лодка с одним членом
экипажа. По имени Карл Дженнингс. Второй член экипажа, Джеймс Штраус,
оказался жив, но бредил. Никаких следов физических повреждений у Штрауса
не было, он просто спятил. И до сих пор в таком состоянии, что весьма
важно.
- Почему? - спросил Дейвенпорт.
- Потому что исследовавшие его медики сообщили о беспрецедентных
нейрохимических и нейроэлектрических аномалиях. Ничего подобного они
никогда не видели. Ни один человек не мог сделать этого.
Тень улыбки появилась на серьезном лице Дейвенпорта.
- Вы подозреваете вторжение инопланетян?
- Может быть, - ответил собеседник, не улыбаясь. - Позвольте мне
продолжить. Поиски в окрестностях корабля не обнаружили ни следа лодки.
Тут Лунная станция сообщила о слабых сигналах неизвестного происхождения.
Они приходили с западного края моря Имбриум, но не было установлено их
искусственное происхождение; к тому же в том направлении не было никаких
кораблей. Поэтому на сигналы не обратили внимания. Но когда стало известно
о лодке, поисковый отряд направился в море Имбриум и обнаружил ее там. На
борту находился Дженнингс, мертвый. Ножевая рана в боку. Поразительно, что
он прожил так долго.
- Тем временем медики приходили во все большее возбуждение из-за
болтовни Штрауса. Они поставили в известность Бюро, и два наших человека
на Луне - одним из них оказался Ферро - прибыли на корабль.
- Ферро изучил записи бреда. Задавать вопросы было бессмысленно,
потому что невозможно установить контакт со Штраусом. Между ним и
вселенной непроходимая стена - возможно, навсегда. Но его бред, хоть и
повторяющийся и искаженный, имел определенный смысл. Ферро составил из
него связный рассказ, как собирают из деталей головоломку.
- Очевидно, Штраус и Дженнингс нашли некий предмет, который они
считали древним, неземного происхождения, артефакт, остатки давно
разбившегося корабля. По-видимому, он может каким-то образом влиять на
человеческий мозг.
Дейвенпорт прервал:
- И это он изувечил мозг Штрауса? Так?
- Совершенно верно. Штраус был ультра - мы можем сказать "был",
потому что он теперь жив только в техническом смысле, - и Дженнингс не
хотел отдавать ему этот предмет. И был совершенно прав. Штраус бормочет о
"самоликвидации", как он говорит, с его помощью недолюдей. Он хотел
добиться численности населения в пять миллионов. Произошла схватка, в
которой, очевидно, только Дженнингс мог воспользоваться этой мозговой
машиной, а у Штрауса, однако, оказался нож. Дженнингс, раненый, покинул
корабль, а у Штрауса мозг оказался навсегда искалечен.
- А где эта мозговая машина?
- Агент Ферро действовал решительно. Он снова обыскал корабль и всю
окружающую местность. Ничего такого, что не было бы естественным лунным
образованием или продуктом человеческой технологии, не оказалось. Ничего
такого, что могло бы быть мозговой машиной. Тогда он снова обыскал лодку и
ее окрестности. И опять ничего.
- Но, может, первый отряд, тот, который ничего не подозревал, унес с
собой что-нибудь?
- Клянутся, что нет, и нет оснований им не верить. Тогда партнер
Ферро...
- А кто это был?
- Горбанский, - ответил начальник отделения.
- Я его знаю. Мы с ним работали вместе.
- Это мне известно. Что вы о нем думаете?
- Он способный и честный человек.
- Хорошо. Горбанский кое-что нашел. Не чуждый артефакт. Напротив,
чисто человеческое. Обычный листочек три на пять, свернутый и засунутый в
безымянный палец правой перчатки. Предположительно, Дженнингс написал это
перед смертью и, опять-таки предположительно, в нем заключается ключ к
тому, где он спрятал этот предмет.
- Почему вы считаете, что он его спрятал?
- Я ведь сказал, что мы его нигде не нашли.
- Ну, я хочу сказать, вдруг он его уничтожил, боясь оставить такую
опасную вещь?
- Весьма сомнительно. Если прочесть восстановленный разговор между
ним и Штраусом - а Ферро восстановил его слово за словом, без всяких швов,
- Дженнингс считал эту мозговую машину очень важной для человечества. Он
называл ее "ключом к невообразимой революции в науке". Он не стал бы ее
уничтожать, скорее спрятал бы, чтобы она не досталась ультра, и постарался
бы передать в руки правительства. Иначе зачем ему оставлять ключ к ее
местоположению?
Дейвенпорт покачал головой.
- У вас получается замкнутый круг, шеф. Вы считаете, что он оставил
ключ, потому что есть спрятанный предмет, и вы же думаете, что есть
спрятанный предмет, потому что он оставил ключ.
- Согласен. Все здесь сомнительно. Имеет ли смысл бред Штрауса?
Правильна ли реконструкция Ферро? Действительно ли это ключ Дженнингса?
Существует ли вообще мозговая машина, или Аппарат, как Дженнингс ее
называл? Нет смысла задавать такие вопросы. Мы должны действовать на
основе предположения, что такая машина существует и ее можно найти.
- Из-за исчезновения Ферро?
- Совершенно верно.
- Похищен ультра?
- Вовсе нет. Листок исчез вместе с ним.
- Ага... понятно.
- Ферро подозревался в том, что он тайный ультра. Не он один в Бюро
под подозрением. Доказательства не позволяли открытые действия, мы не
можем действовать только по подозрению, иначе перевернем все Бюро с головы
до ног. Он был под наблюдением.
- Кто наблюдал?
- Естественно, Горбанский. К счастью, Горбанский переснял листок и
отправил изображение в штаб-квартиру на Землю, но он признается, что
считал его всего лишь чем-то непонятным и включил в отчет из желания
соблюдать правила. Ферро - вероятно, он соображает лучше, - понял значение
этого листка и сразу стал действовать. Он заплатил дорогую цену: выдал
себя и ликвидировал свою будущую полезность ультра, но существует
вероятность, что эта его будущая полезность вообще не нужна. Если ультра
получат в своем распоряжение Аппарат...
- Может, Аппарат уже у Ферро
- Не забудьте, он находился под наблюдением. Горбанский клянется, что
Аппарат не был найден.
- Горбанский не сумел помешать Ферро уйти с листком. Может, не сумел
помешать ему незаметно найти и унести Аппарат.
Эшли беспокойно, в неровном ритме постучал пальцами по столу. Наконец
он сказал:
- Не хочу так думать. Если мы отыщем Ферро, узнаем, много ли ущерба
он принес. А пока нужно искать Аппарат. Если Дженнингс его спрятал, он
должен был постараться уйти от этого места. Иначе зачем ему оставлять
ключ? Аппарат был бы найден поблизости.
- Он мог не прожить долго, чтобы далеко уйти.
Эштон снова постучал по столу.
- Лодка проделала долгий путь и в конце чуть не разбилась. Это
подтверждает, что Дженнингс пытался как можно дальше уйти от того места,
где он спрятал Аппарат.
- Можно ли определить, с какого направления он двигался?
- Да, но вряд ли это поможет. По состоянию выходных отверстий
двигателей лодки ясно, что он много раз поворачивал.
Дейвенпорт вздохнул.
- Вероятно, у вас есть с собой копия листка?
- Да. Вот она. - Он протянул Дейвенпорту листок размером три на пять.
Дейвенпорт некоторое время разглядывал его. Вот что было на листке:
[рисунок]
Дейвенпорт сказал:
- Не вижу тут никакого смысла.
- Я тоже вначале не видел, и консультанты тоже. Но подумайте.
Дженнингс, должно быть, считал, что Штраус его преследует; он не знал, что
Штраус выведен из строя, на время, если не навсегда. Он смертельно боялся,
что ультра найдут его раньше умеренных. И не смел оставлять слишком
понятный ключ. Это, - и начальник отделения указал на листок, -
представляет ключ, казалось бы, непонятный, но для изобретательного ума
совершенно ясный.
- Можем ли мы на это рассчитывать? - с сомнением спросил Дейвенпорт.
- В конце концов это умирающий, испуганный человек, сам подвергшийся
воздействию этой мозговой машины. Он не мог думать ясно. Например, почему
он не попытался достичь Лунной Станции? Он чуть ли не окружность описал.
Свихнулся и не мог ясно думать? Стал настолько параноиком, что даже
Станции не доверял? Но они поймали его сигналы, значит сначала он пытался
с ними связаться. Вот что я хочу сказать: этот листок, внешне исписанный
бессмыслицей, на самом деле исписан бессмыслицей.
Эштон, как колоколом, покачал головой из стороны в сторону.
- Он был в панике, да. И, вероятно, ему не хватило хладнокровия,
чтобы направиться в сторону Станции. Им владела только мысль о бегстве. И
все же это не бессмыслица. Слишком все сходится. Каждая запись на листке
имеет смысл, но все вместе ничего не значит.
- Где в таком случае смысл? - спросил Дейвенпорт.
- Вы видите, что в левой стороне листка семь отдельных записей или
рисунков, в правой - два. Рассмотрим левую строну. Третья запись сверху
похожа на знак равенства. Что еще напоминает вам знак равенства?
- Алгебраическое уравнение.
- Ну, это в общем смысле. А что-нибудь особое?
- Нет.
- Предположим, здесь изображены параллельные линии.
- Пятый постулат Эвклида? - наугад предположил Дейвенпорт.
- Хорошо! На Луне есть кратер Эвклид, это греческий математик.
Дейвенпорт кивнул.
- Я понимаю, к чему вы клоните. В таком случае F/А означает силу,
деленную на ускорение, это определение массы, данное Ньютоном во втором
законе движения...
- Да, и на Луне есть кратер Ньютон.
- Да, но подождите, нижний рисунок - это астрономический символ
планеты Уран, а на Луне, насколько мне известно, нет кратера - и никакого
другого объекта с таким названием.
- Вы правы. Но Уран был открыт Уильямом Гершелем [Herschel, (англ.)],
и Н в этом символе - начальная буква его фамилии. Кстати, на Луне есть и
кратер Гершель, точнее, даже три: второй назван в честь Керолайн Гершель,
его сестры, и третий - в честь Джона Гершеля, его сына.
Дейвенпорт немного подумал и сказал:
- РС/2 - давление на половину скорости света. Я не знаком с таким
уравнением.
- Попробуйте кратеры. Р - Птолемей, С - Коперник (Copernicus).
- А что значит половина? Середина расстояния между Птолемеем и
Коперником?
- Я разочарован, Дейвенпорт, - сардонически сказал Эшли. - Я считал,
что вы лучше знаете историю и астрономию. Птолемей разработал
геоцентрическую картину Солнечной системы с Землей в центре, а Коперник -
гелиоцентрическую, с Солнцем в центре. Один астроном предложил компромисс,
среднее между системами Птолемея и Коперника...
- Тихо Браге! - воскликнул Дейвенпорт.
- Верно. Кратер Тихо - самая заметная деталь на поверхности Луны.
- Ну, хорошо. Попробуем остальное. С-С - обычный способ изображения
химической связи, и мне кажется, есть кратер Бонд [Bond - по-английски
"связь"].
- Да, в честь американского астронома. Уильяма Кренча Бонда.
- Верхнее изображение, XY в квадрате. Гмм. XYY. Один икс и два
игрека. Подождите! Альфонсо Х. Королевский астроном в средневековой
Испании, прозванный Альфонсо Мудрый. Х Мудрый. ХYY. Кратер Альфонс.
- Очень хорошо. Как насчет SU?
- Тут я в тупике, шеф.
- Расскажу вам одну теорию. SU - это Советский Союз (Soviet Union),
прежнее название Российского Района. Советский Союз первым сделал карту
обратной стороны Луны, и, может, это кратер на той стороне. Например,
Циолковский. Итак, символы на левой стороне можно истолковать как
обозначающие кратеры: Альфонс, Тихо, Эвклид, Ньютон, Циолковский, Бонд,
Гершель.
- А как же символы на правой стороне?
- Это тоже совершенно ясно. Разделенный на четыре четверти круг -
астрономический символ Земли. Стрела, показывающая на Землю, означает
направление вверх.
- Ага, - сказал Дейвенпорт, - Синус Медии, Срединный залив, над
которым Земля всегда в зените. Это не кратер, поэтому он в правой стороне
листка.
- Хорошо, - сказал Эшли, - все надписи имеют смысл, или мы считаем,
что они имеют смысл. Поэтому есть неплохая вероятность, что это не ерунда,
что тут нам стараются что-то сказать. Но что? Упоминаются семь кратеров и
один некратер, ну и что? Очевидно, Аппарат может быть только в одном
месте.
- Ну, - в раздумье сказал Дейвенпорт, - кратер нелегко обыскать. Даже
если предположить, что Дженнингс прятался от солнечной радиации в тени,
все равно нужно в каждом обыскать долгие мили. Предположим, стрелка к
символу Земли вычеркивает ближайший кратер, с которого Земля ближе всего к
зениту.
- Об этом уже подумали, старина. Остаются еще семь пунктов на всей
территории Луны. Но который из семи?
Дейвенпорт хмурился. Пока он не придумал ничего, о чем не подумали до
него.
- Нужно обыскать все, - резко сказал он.
Эшли коротко рассмеялся.
- Все прошедшие недели мы именно это и делали.
- И что вы нашли?
- Ничего. Ничего не нашли. Конечно, мы продолжаем поиски.
- Очевидно, один из символов истолкован неправильно.
- Очевидно!
- Вы сами сказали, что есть три кратера Гершель. Символ SU, если он
означает Советский Союз и обратную сторону Луны, может соответствовать
множеству кратеров на той стороне: Ломоносов, Жюль Верн, Жолио Кюри -
любому из них. Кстати, символ Земли может означать Атлас, поскольку в
мифах он держит на плечах Землю. А стрела может означать Прямую Стену.
- Об этом не нужно спорить, Дейвенпорт. Но даже если мы знаем
правильную интерпретацию, как отличить ее от неправильных? Или от
правильных интерпретаций не тех символов? Где-то здесь находится ключ,
совершенно ясный, который сразу дает возможность отличить нужный символ от
отвлекающих внимание. Мы этот символ не увидели, и нам нужен свежий ум.
Что вы видите, Дейвенпорт?
- Могу вам кое-что сказать, - неохотно начал Дейвенпорт. Мы могли бы
проконсультироваться... О, Боже! - Он привстал.
Эшли мгновенно насторожился.
- Что вы увидели?
Дейвенпорт чувствовал, как дрожат его руки. Он спросил:
- Скажите, а прошлое Дженнингса проверяли?
- Конечно.
- Где он учился?
- В Восточном университете.
Дейвенпорта охватила радость, но он сдержался. Этого недостаточно.
- Он прослушал курс экстратеррологии?
- Конечно. Это обычно для геологической специализации.
- Ну, хорошо, а знаете, кто читает экстратеррологию в Восточном
университете?
Эшли щелкнул пальцами.
- Этот чудак. Как его? Уэнделл Эрт.
- Совершенно верно, этот чудак, который к тому же исключительно умный
человек. Чудак, который в нескольких случаях консультировал Бюро, и всегда
с прекрасными результатами. Чудак, к которому я хотел предложить
обратиться, когда заметил, что как раз это и предлагает нам листок. Стрела
указывает на символ Земли. Ребус, в котором написано "Идите к Эрту",
придуманный человеком, который учился у Эрта и который его знает
[По-английски Earth "Земля" произносится точно так же, как фамилия героя
Urth "Эрт"].
Эшли смотрел на листок.
- Клянусь Господом, это возможно. Но что может нам сказать Эрт
такого, чего мы не видим сами?
Дейвенпорт с вежливым терпением ответил:
- Я предлагаю спросить его самого, сэр.
Эшли с любопытством осматривался, оглядываясь по сторонам. Ему
показалось, что он в каком-то заброшенном антикварном магазине,
затемненном и опасном, в котором на них в любое мгновение может с криком
наброситься какой-то демон.
Кабинет тускло освещен и полон теней. Стены кажутся далекими, они с
пола до потолка уставлены книгофильмами. В углу объемное изображение
Галактики, за ним смутно различимые звездные карты. В другом углу карта
Луны, а может, Марса.
Только стол в середине комнаты ярко освещен направленной лампой. Он
завален бумагами и раскрытыми печатными книгами. Небольшой проектор
заряжен, на стене приглушенно и весело стучат часы со старомодным круглым
циферблатом.
Эшли трудно было представить, что снаружи день, ярко светит солнце.
Здесь вечная ночь. Ни следа окон, и ясно ощутимая вентиляция не избавляет
от клаустрофобического ощущения.
Он почувствовал, что старается держаться поближе к Дейвенпорту,
который, по-видимому, не испытывал никаких неудобств.
Дейвенпорт негромко сказал:
- Он сейчас будет, сэр.
- У него всегда так? - спросил Эшли.
- Всегда. Он никогда не покидает этого места, насколько я знаю,
выходит только в кампус и на занятия.
- Джентльмены! Джентльмены! - послышался пронзительный высокий голос.
- Я рад вас видеть. Рад, что вы пришли.
Круглая фигура показалась из соседней комнаты, вынырнула из тени и
оказалась на свету.
Человек, улыбаясь, прилаживал круглые очки с толстыми стеклами, чтобы
смотреть сквозь них. Как только он убрал пальцы, очки снова соскользнули и
заняли опасное положение на конце его курносого носа.
- Я Уэнделл Эрт, - сказал он.
Редкая седая вандейковская бородка на пухлом круглом подбородке ни в
малейшей степени не придавала достоинства этому улыбающемуся лицу и
полному эллипсообразному телу.
- Джентльмены! Я рад, что вы пришли, - повторил Эрт, усаживаясь в
кресло, так что его ноги находились в целом дюйме от пола. - Мистер
Дейвенпорт, вероятно, помнит, что для меня очень важно... гм... оставаться
здесь. Я не люблю путешествовать; прогулок по кампусу с меня вполне
хватает.
Эшли в замешательстве продолжал стоять, и Эрт тоже с растущим
замешательством смотрел на него. Он достал платок, протер очки, снова
водрузил их на нос и сказал:
- О, я вижу, в чем трудность. Вам нужны стулья. Да. Ну, что ж,
берите. Если на них что-нибудь лежит, снимите. Сбросьте. Садитесь,
пожалуйста.
Дейвенпорт снял с одного стула книги и осторожно положил на пол. Стул
он подвинул к Эшли. Потом снял со второго стула человеческий череп и
поставил на стол Эрта. Плохо подвязанная челюсть откинулась, и теперь
череп смотрел на них, широко разинув рот.
- Неважно, - вежливо сказал Эрт, - он нам не повредит. А теперь
скажите, что вам нужно, джентльмены.
Дейвенпорт немного подождал, не заговорит ли Эшли, затем с
облегчением начал сам.
- Доктор Эрт, помните ли вы студента, по фамилии Дженнингс? Карл
Дженнингс?
Улыбка Этра мгновенно исчезла в усилиях припомнить. Его слегка
выпуклые глаза замигали.
- Нет, - сказал он наконец. - Не помню.
- Специальность геология. Несколько лет назад он прослушал ваш курс
экстратеррологии. У меня есть фотография. Она, возможно, поможет.
Эрт с близорукой сосредоточенностью изучил снимок, но по-прежнему
выглядел сомневающимся.
Дейвенпорт продолжал.
- Он оставил загадочное послание, которое является ключом к очень
важному делу. Мы не сумели понять его. Поняли только, что в нем нас
отсылают к вам.
- Правда? Очень интересно! И с какой целью вы пришли?
- Попросить совета в интерпретации послания.
- Можно взглянуть?
Эшли молча протянул листок Уэнделлу Эрту. Экстратерролог небрежно
взглянул на него, перевернул и некоторое время смотрел на пустую сторону.
Потом спросил:
- Где говорится, что нужно обратиться ко мне?
Эшли удивленно взглянул на него, но Дейвенпорт поторопился объяснить:
- Стрелка указывает на символ Земли. Это кажется ясным.
- Ясно, что стрелка указывает на символ планеты Земля. Возможно, это
буквально означает "Отправляйтесь на Землю", если найдено на другой
планете.
- Найдено на Луне, доктор Эрт, и возможно и такое значение. Однако
указание на вас кажется ясным, если вспомнить, что Дженнингс был вашим
студентом.
- Он слушал здесь в университете курс экстратеррологии?
- Да.
- В каком году, мистер Дейвенпорт?
- В восемнадцатом.
- Ага. Загадка решена.
- Вы поняли значение послания? - спросил Дейвенпорт.
- Нет, нет. Послание для меня не имеет смысла. Я хочу сказать,
загадка того, что я его не помнил. Теперь вспомнил. Очень тихий парень,
застенчивый, постоянно стремился стушеваться - такого редко запоминают.
Без этого, - он указал на листок, - я бы никогда его не вспомнил.
- А почему карточка изменила положение? - спросил Дейвенпорт.
- Обращение ко мне - это игра слов. Earth - Urth. Не очень тонко,
конечно, но таков Дженнингс. Его недостижимой радостью и мечтой были
каламбуры. Я помню только отдельные его попытки. Мне нравятся каламбуры. Я
восхищаюсь игрой слов. Но Дженнингс - да, теперь я вспоминаю его хорошо -
был ужасен. Либо отвратительно, либо абсолютно понятно. У него не было
таланта к игре в слова, но он так к ней стремился...
Неожиданно его прервал Эшли.
- Все это послание представляет собой игру слов, доктор Эрт. По
крайней мере мы так считаем. И это совпадает с тем, что говорите вы.
- Ага! - Эрт приладил очки и снова всмотрелся через них в карточку и
написанные на ней символы. Поджал полные губы и жизнерадостно сообщил: - Я
тут ничего не понимаю.
- В таком случае... - начал Эшли, сжимая руки в кулаки.
- Но если вы расскажете мне, что к чему, - продолжал Эрт, - возможно,
что-нибудь пойму.
Дейвенпорт быстро сказал:
- Позвольте, сэр? Я уверен, что этому человеку можно доверять... и он
может помочь.
- Давайте, - сказал Эшли. - Да и чем это сейчас может повредить?
Рассказ Дейвенпорта был краток и передавался четкими ясными
телеграфного стиля предложениями. Эрт внимательно слушал, потирая толстыми
пальцами матово-белую поверхность стола, как будто убирал невидимый
сигарный пепел. К концу рассказа он подобрал ноги и сидел, поджав их, как
добродушный Будда.
Когда Дейвенпорт кончил, Эрт немного подумал, потом сказал:
- Нет ли у вас с собой записи разговора, реконструированного Ферро?
- Есть, - ответил Дейвенпорт. - Хотите посмотреть?
- Пожалуйста.
Эрт поместил ленту микрофильма в сканнер и быстро просмотрел, в
некоторых местах губы его неслышно начинали двигаться. Потом он постучал
пальцем по загадочному посланию.
- И это, вы говорите, ключ ко всему делу? Главный ключ?
- Да, мы так считаем, доктор Эрт.
- Но это не оригинал. Репродукция.
- Оригинал исчез вместе с Ферро, и мы считаем, что он в руках ультра.
- Очень возможно.
Эрт покачал головой, выглядел он встревоженным.
- Все знают, что я не симпатизирую ультра. Я стал бы бороться с ними
любыми средствами, поэтому не хотелось бы, чтобы вы подумали, будто я вас
сдерживаю, но... а существует ли вообще эта мозговая машина? У вас только
бред сумасшедшего и ваши сомнительные предположения на основе загадочных
знаков, которые могут не иметь никакого смысла.
- Да, доктор Эрт, но мы не можем рисковать.
- Уверены ли вы, что эта копия правильна? А что если в оригинале есть
что-то еще, что-то такое, без чего послание теряет смысл?
- Мы уверены в точности копии.
- А обратная сторона? На обратной стороне репродукции ничего нет. А
на обратной стороне оригинала?
- Агент, снявший копию, утверждает, что на обратной стороне оригинала
ничего не было.
- Люди ошибаются.
- Мы считаем, что он не ошибся, и должны основываться на этом
предположении. Пока не найдем оригинал.
- Итак, вы утверждаете, - сказал Эрт, - что любая интерпретация
послания должна основываться на том, что мы видим здесь.
- Мы так думаем. Мы уверены в этом, - сказал Дейвенпорт, хотя
уверенность его убывала.
Эрт продолжал выглядеть встревоженным. Он сказал:
- Почему бы не оставить инструмент в покое? Если ни одна из групп не
найдет его, тем лучше. Я не одобряю любое вмешательство в работу мозга и
не стал бы помогать таким попыткам.
Дейвенпорт удержал руку Эшли, чувствуя, что тот собирается говорить.
А сам сказал:
- Позвольте заметить, доктор Эрт, что вмешательство в деятельность
мозга - это не единственный аспект Аппарата. Предположим, земная
экспедиция на какой-то отдаленной примитивной планете потеряла старомодный
радиоприемник; предположим также, что туземцы уже знают электричество, но
еще не открыли вакуумные лампы.
- Туземцы могут установить, что если подключить радио к
электричеству, какие-то стеклянные предметы внутри него разгораются и
начнут светиться, но, конечно, никакой разумной речи они не услышат; разве
что гудение и треск. Однако если они поместят радио в ванну с водой,
человек в ванне будет убит током. Могут ли жители этой гипотетической
планеты заключить, что найденный ими предмет предназначен исключительно
для убийства людей?
- Я понимаю аналогию, - сказал Эрт. - Вы считаете, что взаимодействие
с мозгом - лишь побочная функция Аппарата.
- Я в этом уверен, - энергично ответил Дейвенпорт. - Если мы
установим его истинное назначение, земная технология продвинется на
столетия.
- Значит вы согласны с Дженнингсом, когда он говорит, - тут Эрт
сверился с микрофильмом, -
- Это может быть ключ к невообразимой революции в науке?
- Абсолютно!
- Но все же аспект вмешательства в мозг присутствует, и он очень
опасен. Какова бы ни была цель радио, оно может убить человека.
- Поэтому мы и не должны позволить ультра получить его.
- Может, правительству тоже?
- Но я должен заметить, что есть разумный предел осторожности. Люди
всегда жили рядом с опасностью. Первый кремневый нож в каменном веке;
первая деревянная дубина, которой можно убить. Они позволили подчинять
слабых более сильным угрозой насилия, то есть тоже были формой
вмешательства в мозг. Важен не сам Аппарат, доктор Эрт, как бы опасен он
ни был, а намерения людей, использующих его. Ультра объявили свое
намерение уничтожить 99,9 процента человечества. Правительство же, в чем
бы его ни обвиняли, не имеет таких намерений.
- А каковы намерения правительства?
- Научное изучение Аппарата. Даже аспект вмешательства в мозг может
принести пользу. Помогать образованию, дать нам физические основы
деятельности сознания. Мы сможем лечить душевные болезни, сможем исправить
ультра. Человек сможет научиться развивать мозг.
- Как мне поверить, что такой идеализм будет претворен в жизнь?
- Я в это верю. Подумайте, вы рискуете, помогая нам, но гораздо
больше рискуете, не помогая нам и тем самым помогая ультра.
Эрт задумчиво кивнул.
- Возможно, вы правы. Но я попрошу у вас одолжения. У меня есть
племянница, которая меня очень любит. Она очень расстраивается из-за того,
что я не поддаюсь безумию путешествий. Она заявляет, что не успокоится,
пока я не буду сопровождать ее в поездке по Европе, или Северной Каролине,
или по какой-то другой чужой местности...
Эшли наклонился вперед, отбросив удерживающую руку Дейвенпорта.
- Доктор Эрт, если вы поможете нам найти Аппарат и он будет работать,
заверяю вас, мы избавим вас от вашей фобии к путешествиям и сможете
отправиться со своей племянницей куда угодно.
Выпуклые глаза Эрта расширились, а сам он, казалось, уменьшился в
размерах. Он дико осмотрелся, будто попал в ловушку.
- Нет! - выдохнул он. - Нет! Никогда!
Голос его перешел на хриплый шепот.
- Позвольте объяснить сущность моей платы. Если я помогу вам, если вы
отыщете Аппарат и узнаете, как он работает, если сведения о моей помощи
станут известны, моя племянница набросится на правительство как фурия. Она
ужасно упрямая женщина, она организует общественные протесты и
демонстрации. Ее ничто не остановит. Но вы не должны отдавать меня ей. Не
должны! Вы должны сдержать любое давление. Я хочу, чтобы меня оставили в
покое, именно так, как я живу сейчас. Это мое абсолютное и минимальное
условие.
Эшли вспыхнул.
- Да, конечно, поскольку вы этого хотите.
- Даете слово?
- Даю.
- Не забудьте, пожалуйста. Я надеюсь на вас, мистер Дейвенпорт.
- Все будет, как вы хотите, - успокаивал его Дейвенпорт. - А теперь,
пожалуйста, не вернуться ли к надписям?
- К надписям? - переспросил Эрт: по-видимому, ему было трудно снова
сосредоточиться на листочке. - Вы имеете в виду эти значки, икс игрек в
квадрате и прочее?
- Да. Что они означают?
- Не знаю. Ваши интерпретации не хуже любых других.
Эшли взорвался.
- И весь ваш разговор о помощи - вздор? Что вы тогда тут болтали о
плате?
Уэнделл Эрт выглядел растерянным и озадаченным.
- Я бы хотел вам помочь.
- Но вы не знаете, что значат эти надписи?
- Не... не знаю. Но я знаю, каково значение послания.
- Знаете? - воскликнул Дейвенпорт.
- Конечно. Оно совершенно ясно. Я заподозрил это еще во время вашего
рассказа. И убедился в этом окончательно, когда прочел реконструкцию
разговора Дженнингса со Штраусом. Вы тоже поняли бы это, джентльмены, если
бы перестали раздумывать.
- Послушайте, - раздраженно сказал Эшли, - вы говорите, что не
знаете, что означают эти знаки.
- Нет. Я сказал, что знаю смысл послания.
- Но ведь послание состоит из этих знаков? Это разве не сообщение,
Бога ради?
- Да, в некотором роде.
- Вы имеете в виду невидимые чернила или что-то в этом роде?
- Нет! Почему вам так трудно понять самим? Вы ведь на самом пороге.
Дейвенпорт близко придвинулся к Эшли и негромко сказал:
- Сэр, позвольте мне разговаривать.
Эшли фыркнул и ответил:
- Валяйте.
- Доктор Эрт, - сказал Дейвенпорт, - не сообщите ли нам свое мнение?
- Ага! Хорошо. - Маленький экстратерролог уселся в кресло и вытер
вспотевший лоб рукавом. - Давайте задумаемся над посланием. Если принять
разделенные на четыре части круг и стрелку как указание на меня, остается
семь групп знаков. Если это действительно указание на семь кратеров, шесть
из них приведены просто для отвлечения, поскольку Аппарат определенно
может быть только в одном месте. В нем нет подвижных частей, он не
разбирается - он сплошной.
- Далее, ни одна группа не содержит прямого указания. SU, в
соответствии с вашей интерпретацией, может означать любое место на
противоположной стороне Луны, что по площади равна Южной Америке.
Опять-таки PC/2 может означать "Тихо", как говорит мистер Эшли, или "на
полпути между Птолемеем и Коперником", как думает мистер Дейвенпорт, или,
кстати, "на полпути между Платоном и Кассини (Cassini)". Разумеется, XY в
квадрате может означать "Альфонсо" - весьма изобретательная интерпретация,
- но это может быть изображением некоей координатной системы, где У
представляет собой квадрат координаты Х. Аналогично С-С может означать
"Бонд", а может "на полпути между Кассини и Коперником". F-А может
означать "Ньютон", а может "между Фабрицием и Архимедом".
- Короче, эти знаки настолько многозначны, что становятся
бессмысленными. Даже если один из них имеет значение, его невозможно
выделить среди остальных, так что единственное разумное предположение: все
эти знаки даны для отвлечения внимания.
- В таком случае необходимо определить, что в этом послании абсолютно
недвусмысленно, полностью ясно. Ответ таков: это послание, это ключ к
укрытию. Это единственное, в чем мы уверены, так?
Дейвенпорт кивнул и осторожно сказал:
- Мы думаем, что это так.
- Ну, вы сами назвали это послание ключом ко всему делу. Вы
действовали так, словно это важнейший ключ. И Дженнингс отзывался об
Аппарате как о ключе. Если мы увяжем серьезность этого дела со страстью
Дженнингса к игре в слова, страстью. возможно, обостренной воздействием на
его мозг Аппарата... Поэтому позвольте кое-что рассказать вам.
- Во второй половине 16 столетия в Риме жил немецкий иезуит. Он был
математиком и известным астрономом м помогал папе Георгию XIII
реформировать в 1582 году календарь, он провел все гигантские необходимые
расчеты. Этот астроном восхищался Коперником, но не принял
гелиоцентрическую систему. Он склонялся к старому представлению о том, что
Земля - центр вселенной.
- В 1650 году, почти через сорок лет после смерти этого астронома,
итальянским астрономом, тоже иезуитом, Джованни Баттиста Риццоли была
составлена карта Луны. Он назвал кратеры именами великих астрономов
прошлого, и так как он тоже отвергал Коперника, самые большие и заметные
кратеры он назвал именами тех, кто помещал Землю в центре вселенной:
именами Птолемея, Гиппарха, Альфонсо Х, Тихо Браге. Самый большой
известный ему кратер он приберег для своего немецкого предшественника.
- Этот кратер на самом деле второй по величине на видимой стороне
Луны. Больше него только кратер Бейли, но он на границе лунного лимба, и
поэтому с Земли его разглядеть трудно. Риццоли вообще не обратил на него
внимание, и он был назван в честь астронома, жившего столетие спустя и
казненного во время Французской революции.
Эшли во время всего этого беспокойно ерзал.
- Но какое отношение это имеет к посланию?
- Самое прямое, - удивленно ответил Эрт. - Разве вы не назвали
послание ключом ко всему делу? Разве это не главный ключ?
- Да, конечно.
- Есть ли какое-нибудь сомнение, что мы имеем дело с ключом к
чему-то?
- Нет, - сказал Эшли.
- Ну, тогда... Немецкого иезуита, о котором я говорил, звали Кристоф
Клау. Разве вы не видите игру слов: Клау - ключ [По-английски фамилия Klau
и слово clue "ключ" похожи]?
Все тело Эшли обвисло от разочарования.
- Слишком натянуто, - пробормотал он.
Дейвенпорт с тревогой сказал:
- Доктор Эрт, на Луне, насколько мне известно, нет объекта,
названного Клау.
- Конечно, нет, - возбужденно ответил Эрт. - В том-то все и дело. В
тот период истории, во второй половине 16 столетия, европейские ученые
латинизировали свои имена. И Клау поступил так же. Вместо "у" он взял
эквивалентную латинскую букву "v". Потом добавил -ius, что типично для
латинских имен, и таким образом Кристоф Клау стал Кристофером Клавиусом. Я
полагаю, всем вам известен гигантский кратер Клавдий.
- Но... - начал Дейвенпорт.
- Никаких "но". Позвольте также заметить, что по-латыни "clavis"
означает "ключ". Теперь вы видите двойную, билингвистичную игру слов? Klau
- clue, Clavius - clavis - "ключ". За всю жизнь Дженнингсу не удавалось
создать двойной, двуязычный каламбур. Без Аппарата он и не смог бы. А
теперь смог, и я думаю, не была ли его смерть в таких обстоятельствах
торжеством? И он направил вас ко мне, потому что знал, что я помню его
страсть к каламбурам и потому что сам их люблю.
Двое из Бюро смотрели на него широко раскрытыми глазами.
Эрт серьезно сказал:
- Я предлагаю вам обыскать затененный район Клавдия в том пункте, где
Земля ближе всего к зениту.
Эшли встал.
- Где ваш видеофон?
- В соседней комнате.
Эшли бросился туда. Дейвенпорт задержался.
- Вы уверены, доктор Эрт?
- Абсолютно уверен. Но даже если я ошибаюсь, это не имеет значения.
- Что не имеет значения?
- Найдете вы его или нет. Если Аппарат найдут ультра, они, вероятно,
не смогут им пользоваться.
- Почему вы так думаете?
- Вы спросили, был ли моим студентом Дженнингс, но не спрашивали о
Штраусе, тоже геологе. Он был моим студентом через год после Дженнингса. Я
хорошо его помню.
- Ну, и что?
- Неприятный человек. Очень холодный. Таковы все ультра, я думаю. Они
не могут сочувствовать, иначе не говорили бы об убийстве миллионов. У них
ледяные эмоции, они поглощены собой, не способны преодолеть расстояние
между двумя людьми.
- Мне кажется, я понимаю.
- Я уверен в этом. Разговор, реконструированный из бреда Штрауса,
показывает, что он не мог воспользоваться Аппаратом. Ему не хватало
необходимых эмоций. Я думаю, все ультра таковы. Дженнингс, не ультра, мог
управлять Аппаратом. Я подозреваю, что всякий способный к этому
одновременно не способен на сознательную хладнокровную жестокость. Этот
человек может ударить в панике или страхе, как Дженнингс пытался ударить
Штрауса, но никогда не сделает этого расчетливо, как Штраус ударил
Дженнингса. Короче, если прибегнуть к банальности, я думаю, что Аппарат
может приводиться в действие любовью, а не ненавистью, а ультра только на
ненависть и способны.
Дейвенпорт кивнул.
- Надеюсь, вы правы. Но тогда... почему вы так подозрительно
отнеслись к правительству? Ведь плохой человек не сможет управлять
Аппаратом.
Эрт пожал плечами.
- Я хотел проверить, умеете ли вы убеждать. Ведь вам придется иметь
дело с моей племянницей.
Айзек АЗИМОВ
В ПЛЕНУ У ВЕСТЫ
- Может быть, ты перестанешь ходить взад и вперед? - донесся с дивана
голос Уоррена Мура. - Вряд ли нам это поможет; подумай-ка лучше о том, как
нам дьявольски повезло - никакой утечки воздуха, верно?
Марк Брэндон стремительно повернулся к нему и скрипнул зубами.
- Я рад, что ты доволен нашим положением, - ядовито заметил он. -
Конечно, ты и не подозреваешь, что запаса воздуха хватит всего на трое
суток. - С этими словами он возобновил бесконечное хождение по каюте, с
вызывающим видом поглядывая на Мура.
Мур зевнул, потянулся и, расположившись на диване поудобнее, ответил:
- Напрасная трата энергии только сократит этот срок. Почему бы тебе
не последовать примеру Майка? Его спокойствию можно позавидовать.
"Майк" - Майкл Ши - еще недавно был членом экипажа "Серебряной
королевы". Его короткое плотное тело покоилось в единственном на всю каюту
кресле, а ноги лежали на единственном столе. При упоминании его имени он
поднял голову, и губы у него растянулись в кривой усмешке.
- Ничего не поделаешь, такое случается, - заметил он. - Полеты в
поясе астероидов - рискованное занятие. Нам не стоило делать этот прыжок.
Потратили бы больше времени, зато были бы в безопасности. Так нет же,
капитану не захотелось нарушать расписание; он решил лететь напрямик, -
Майк с отвращением сплюнул на пол, - и вот результат.
- А что такое "прыжок"? - спросил Брэндон.
- Очевидно, наш друг Майк хочет этим сказать, что нам следовало
проложить курс за пределами астероидного пояса вне плоскости эклиптики, -
ответил Мур. - Верно, Майк?
После некоторого колебания Майк осторожно ответил:
- Да, пожалуй.
Мур вежливо улыбнулся и продолжал:
- Я не стал бы обвинять во всем случившемся капитана Крейна. Защитное
поле вышло из строя за пять минут до того, как в нас врезался этот кусок
гранита. Так что капитан не виноват, хотя, конечно, ему следовало бы
избегать астероидного пояса и не полагаться на антиметеорную защиту. - Он
задумчиво покачал головой. - "Серебряная королева" буквально рассыпалась
на куски. Нам просто сказочно повезло, что эта часть корабля осталась
невредимой и, больше того, сохранила герметичность.
- У тебя странное представление о везении, Уоррен, - заметил Брэндон.
- Сколько я тебя помню, ты всегда этим отличался. Мы находимся на обломке
- это всего одна десятая корабля, три уцелевшие каюты с запасом воздуха на
трое суток и перспективой верной смерти по истечении этого срока, и у тебя
хватает наглости говорить о том, что нам повезло!
- По сравнению с теми, кто погиб в момент столкновения с астероидом,
нам действительно повезло, - последовал ответ Мура.
- Ты так считаешь? Тогда позволь напомнить тебе, что мгновенная
смерть совсем не так уж плоха по, сравнению с тем, что предстоит нам.
Смерть от удушья - чертовски неприятный способ проститься с жизнью. -
Может быть, нам удастся найти выход, - с надеждой в голосе заметил Мур.
- Почему ты отказываешься смотреть правде в глаза? - лицо Брэндона
покраснело, и голос задрожал. - Нам конец! Конец!
Майк с сомнением перевел взгляд с одного на другого, затем кашлянул,
чтобы привлечь внимание.
- Ну что ж, джентльмены, поскольку наше дело - труба, я вижу, что нет
смысла что-то утаивать. - Он вытащил из кармана плоскую бутылку с
зеленоватой жидкостью. - Превосходная джабра, ребята. Я готов со всеми
вами поделиться.
Впервые за день на лице Брэндона отразился интерес.
- Марсианская джабра! Что же ты раньше об этом не сказал?
Но только он потянулся за бутылкой, как его кисть стиснула твердая
рука. Он повернул голову и встретился взглядом со спокойными синими
глазами Уоррена Мура.
- Не валяй дурака, - сказал Мур, - этого не хватит, чтобы все три дня
беспробудно пьянствовать. Ты что, хочешь сейчас накачаться, а потом
встретить смерть трезвым как стеклышко? Оставим эту бутылочку на последние
шесть часов, когда воздух станет тяжелым и будет трудно дышать - вот тогда
мы ее прикончим и даже не почувствуем, как наступит конец, - нам будет все
равно. Брэндон неохотно убрал руку.
- Черт побери, Майк, у тебя в жилах не кровь, а лед. Как тебе удается
держаться молодцом в такое время? - Он махнул рукой Майку, и бутылка
исчезла у того в кармане. Брэндон подошел к иллюминатору и уставился в
пространство.
Мур приблизился к нему и по-дружески положил руку на плечо юноши. -
Не надо так переживать, приятель, - сказал он. - Эдак тебя ненадолго
хватит. Если ты не возьмешь себя в руки, то через сутки свихнешься.
Ответа не последовало. Брэндон не сводил глаз с шара, заполнившего
почти весь иллюминатор. Мур продолжил:
- И лицезрение Весты ничем не поможет тебе. Майк Ши встал и тоже
тяжело двинулся к иллюминатору.
- Если бы нам только удалось спуститься, мы были бы в безопасности.
Там живут люди. Сколько нам осталось до Весты?
- Если прикинуть на глазок, не больше чем триста-четыреста миль, -
ответил Мур. - Не забудь, что диаметр самой Весты всего двести миль.
- Спасение - в трех сотнях миль, - пробормотал Брэндон. - А мог бы
быть весь миллион. Если бы только нам удалось заставить этот паршивый
обломок изменить орбиту... Понимаете, как-нибудь оттолкнуться, чтобы
упасть на Весту. Ведь нам не угрожает опасность разбиться, потому что силы
тяжести у этого карлика не хватит даже на то, чтобы раздавить крем на
пирожном.
- И все же этого достаточно, чтобы удержать нас на орбите, - заметил
Брэндон. - Должно быть, Веста захватила нас в свое гравитационное поле,
пока мы лежали без сознания после катастрофы. Жаль, что мы не подлетели
поближе; может, нам удалось бы опуститься на нее.
- Странный астероид эта Веста, - заметил Майк Ши. - Я раза два-три
был на ней. Ну и свалка! Вся покрыта чем-то, похожим на снег, только это
не снег. Забыл, как называется...
- Замерзший углекислый газ? - подсказал Мур.
- Во-во, сухой лед, этот самый углекислый. Говорят, именно поэтому
Веста так ярко сверкает в небе.
- Конечно, у нее высокий альбедо.
Майк подозрительно покосился на Мура, однако решил не обращать
внимания.
- Из-за этого снега трудно разглядеть что-нибудь на поверхности, но
если присмотреться, то вон там, - он ткнул пальцем, - видно что-то вроде
грязного пятна. По-моему, это обсерватория, купол Беннетта.
А вот купол Калорна, у них там заправочная станция. На Весте много
других зданий, только отсюда я не могу их рассмотреть.
После минутного колебания Майк повернулся к Муру.
- Послушай, босс, вот о чем я подумал. Разве они не примутся за
поиски, как только узнают о катастрофе? К тому же нас будет нетрудно
заметить с Весты, верно?
Мур покачал головой.
- Нет, Майк, никто нас не станет разыскивать. О катастрофе узнают
только тогда, когда "Серебряная королева" не вернется в назначенный срок.
Видишь ли, когда мы столкнулись с астероидом, то не успели послать SOS, -
он тяжело вздохнул, - да и с Весты очень трудно нас заметить. Наш обломок
так мал, что даже с такого небольшого расстояния нас можно увидеть, только
если знаешь, что и где искать.
- Хм. - На лбу у Майка прорезались глубокие морщины. - Значит, нам
нужно сесть на поверхность Весты еще до того, как истекут эти три дня.
- Ты попал в самую точку, Майк. Вот только бы узнать, как это
сделать...
- Когда наконец вы прекратите эту идиотскую болтовню и приметесь за
дело? - взорвался Брэндон. - Ради бога, придумайте что-нибудь!
Мур пожал плечами и молча вернулся на диван. Он откинулся на подушки
с внешне беззаботным видом, но крохотная морщинка между бровями
свидетельствовала о сосредоточенном раздумье.
Да, сомнений не было; положение у них незавидное. В который раз он
вспомнил события вчерашнего дня.
Когда астероид врезался в космический корабль, разнеся его на куски,
Мур мгновенно потерял сознание; неизвестно, как долго он пролежал, потому
что его часы разбились при падении, а других поблизости не было. Придя,
наконец, в сознание, он обнаружил, что Марк Брэндон, его сосед по каюте, и
Майк Ши, член экипажа, были вместе с ним единственными живыми существами
на оставшемся от "Серебряной королевы" обломке.
И этот обломок вращался сейчас по орбите вокруг Весты. Пока что все
было в порядке - более или менее. Запаса пищи хватит на неделю. Под их
каютой находится региональный гравитатор, создающий нормальную силу
тяжести, - он будет работать неограниченное время, во всяком случае больше
трех дней, на которые хватит воздуха. С системой освещения дело обстояло
похуже, но пока она действовала.
Не приходилось сомневаться, где тут уязвимое место. Запас воздуха на
три дня! Это, конечно, не означало, что неполадок больше не существует. У
них отсутствовала отопительная система, но пройдет немало времени, прежде
чем их обломок излучит в космическое пространство такое большое количество
тепла, что температура внутри заметно понизится. Намного важнее было то,
что у них не имелось ни средств связи, ни двигателя. Мур вздохнул. Одна
исправная дюза поставила бы все на свои места - достаточно лишь одного
толчка в нужном направлении, чтобы в целости доставить их на Весту.
Морщинка между бровями стала глубинке. Что же делать? В их
распоряжении - один космический костюм, один лучевой пистолет и один
детонатор. Вот и все, что удалось обнаружить после тщательного осмотра
всех доступных частей корабля. Да, дело дрянь.
Мур встал, пожал плечами и налил себе стакан воды. Все еще
погруженный в свои мысли, он машинально проглотил жидкость; затем ему в
голову пришла некая идея. Он с любопытством взглянул на бумажный стаканчик
в своей руке.
- Послушай, Майк, а сколько у нас воды? - спросил он. - Странно, что
я не подумал об этом раньше.
Глаза Майка широко раскрылись, и на лице его отразилось крайнее
удивление.
- А разве ты не знаешь, босс?
- Не знаю чего? - нетерпеливо спросил Мур.
- У нас сосредоточен весь запас воды. - Майк развел руки, как будто
хотел охватить весь мир. Он замолчал, но поскольку выражение лица Мура
по-прежнему было недоумевающим, добавил: - Разве не видите? Нам достался
основной резервуар, в котором находится весь запас воды "Серебряной
королевы", - и Майк показал на одну из стен.
- Ты хочешь сказать, что рядом с нами резервуар полный воды?
Майк энергично кивнул.
- Совершенно точно, сэр! Бак в форме куба, каждая сторона - тридцать
футов. И он на три четверти полон.
Мур был поражен.
- Семьсот пятьдесят тысяч кубических футов воды... - Внезапно он
спросил: - А почему эта вода не вытекла через разорванные трубы?
- Из бака ведет только одна труба, проходящая по коридору возле этой
каюты. Когда астероид врезался в корабль, я как раз ремонтировал кран и
был вынужден закрыть его перед началом работы. Когда ко мне вернулось
сознание, я открыл трубу, ведущую к нашему крану, но в настоящее время это
единственная труба, ведущая из бака.
- Ага. - Где-то глубоко внутри Мур испытывал странное чувство. В его
мозгу маячила какая-то мысль, но он никак не мог ухватиться за нее. Он
понимал только одно - что сейчас услышал важное сообщение, но был не в
силах установить, какое именно.
Тем временем Брэндон молча выслушал Ши и разразился коротким смехом,
полным горечи.
- Кажется, судьба решила потешиться над нами вволю. Сначала она
помещает нас на расстоянии протянутой руки от спасения, а затем
поворачивает дело так, что спасение становится для нас недостижимым.
- И еще она дает нам запас пищи на неделю, воздуха - на три дня, а
воды - на год. На целый год, слышите? Теперь у нас хватит воды, чтобы и
пить, и полоскать рот, и стирать, и принимать ванны - для чего угодно!
Вода - черт бы побрал эту воду!
- Ну, не надо принимать это так близко к сердцу, - сказал Мур,
стараясь поднять настроение Брэндона. - Представь себе, что наш корабль -
спутник Весты, а он и на самом деле ее спутник. У нас есть свой период
вращения и оборота вокруг нее. У нас есть экватор и ось. Наш "северный
полюс" находится где-то в районе иллюминатора и обращен к Весте, а наш
"юг" - на обратной стороне, в районе резервуара с водой. Как и подобает
спутнику, у нас есть атмосфера, а теперь мы открыли у себя и океан.
- А если говорить серьезно, положение наше не так уж плохо. Те три
дня, на которые нам хватит запаса воздуха, мы можем есть по две порции и
пить, пока вода не польется из ушей. Черт побери, у нас столько воды, что
мы можем даже выбросить часть...
Прежде смутная мысль теперь внезапно оформилась и созрела. Небрежный
жест, которым он сопровождал свое последнее замечание, был прерван.
Рот Мура захлопнулся, а голова резко дернулась вверх.
Однако Брэндон, погруженный в свои мысли, не заметил странного
поведения Мура.
- Почему бы тебе не довести до конца эту аналогию со спутником? -
язвительно заметил он. - Или ты, как Профессиональный Оптимист, не
обращаешь внимания на те факты, которые противоречат твоим выводам? На
твоем месте я бы добавил вот что. - И он продолжал голосом Мура: - В
настоящее время спутник пригоден для жизни и обитаем, однако в связи с
тем, что через три дня запасы воздуха истощатся, ожидается его превращение
в мертвый мир.
- Ну, почему ты не отвечаешь? Почему стремишься обратить все в шутку?
Разве ты не замечаешь... Что случилось?
Последняя фраза прозвучала как возглас удивления, и, право же,
поведение Мура заслуживало такой реакции. Внезапного он вскочил и,
постучав себя костяшками по лбу, молча застыл на месте, глядя куда-то
вдаль отсутствующим взглядом. Брэндон и Майк Ши следили за ним в
безмолвном изумлении.
Внезапно Мур воскликнул:
- Ага! Вот! И как же я раньше до этого не додумался? - Затем его
восклицания перешли в неразборчивое бормотание.
Майк со значительным видом достал из кармана бутылку джабры, но Мур
только нетерпеливо отмахнулся. Тогда Брэндон без всякого предупреждения
ударил потрясенного Мура правым кулаком в челюсть и опрокинул его на пол.
Мур застонал и потер щеку. Затем он спросил негодующим голосом:
- За что?
- Только встань на ноги, получишь еще! - крикнул Брэндон. - Мое
терпение лопнуло! Мне до смерти надоели все ваши проповеди и
многозначительные разговоры, Ты просто спятил!
- Еще чего, спятил! Просто возбужден, вот и все. Послушай, ради бога.
Мне кажется, я нашел способ...
Брэндон посмотрел на Мура недобрым взглядом.
- Нашел способ, вот как? Пробудишь в нас надежду каким-нибудь
идиотским планом, а потом обнаружишь, что он нереален. С меня хватит. Я
найду применение воде - утоплю тебя, к тому же при этом сэкономлю воздух.
Хладнокровие изменило Муру.
- Послушай, Марк, это не твое дело. Я все сделаю один. Мне не нужна
твоя помощь, обойдусь как-нибудь. Если ты так уверен, что умрешь, и так
этого боишься, почему бы тебе не покончить сразу? У нас есть лучевой
пистолет и детонатор, и то и другое - надежное оружие. Выбирай одно из них
и убей себя. Обещаю, что я и Ши не будем тебе мешать.
Брэндон попытался вызывающе посмотреть на Мура, но вдруг сдался
целиком и полностью.
- Ну хорошо, Уоррен, я согласен. Я... я и сам не знаю, что на меня
нашло. Мне нехорошо, Уоррен. Я...
- Ну-ну, ничего, мой мальчик, - Муру стало жалко юношу. - Не надо
волноваться. Я понимаю тебя, со мной то же самое. Только не поддавайся
панике. Держи себя в руках, а то спятишь. Попытайся теперь заснуть и
положись на меня. Все еще изменится к лучшему.
Брэндон, схватившись за голову, разламывающуюся от боли, неверными
шагами подошел к дивану и упал на него. Безмолвные рыдания сотрясали его
тело. Мур и Ши, не зная, чем помочь, в замешательстве стояли рядом.
Наконец Мур толкнул локтем Ши.
- Пошли, - прошептал он. - Пора браться за дело. Шлюз номер пять
находится в конце коридора, верно? - Ши кивнул, и Мур продолжал: - Он
по-прежнему герметичен?
- Ну, - ответил Ши, подумав, - внутренняя дверь, конечно, герметична,
но за внешнюю я не ручаюсь. Возможно, она похожа на решето. Видишь ли,
когда я испытывал стену на герметичность, я не решился открыть внутреннюю
дверь, потому что если внешняя дверь неисправна - жжжж-ик! - И он
сопроводил свои слова красноречивым жестом.
- Тогда нам в первую очередь нужно проверить внешнюю дверь. Мне
необходимо выбраться наружу, придется пойти на риск. Где космический
костюм?
Мур снял с вешалки в шкафу единственный костюм, перекинул его через
плечо и пошел по длинному коридору, ведущему вдоль каюты. Он миновал
закрытые двери, служившие герметическими барьерами - раньше за ними
находились каюты для пассажиров, но сейчас это были открытые в космос
пещеры. В конце коридора находилась тяжелая дверь шлюза номер пять.
Мур остановился и внимательно осмотрел ее.
- Как будто все в порядке, - заметил он, - но, конечно, неизвестно,
что по ту сторону. Надеюсь, там тоже все в порядке. - Он нахмурился. -
Пожалуй, можно использовать весь коридор в качестве воздушного шлюза -
пусть дверь в нашу каюту будет внутренней, а эта дверь - наружной, однако
в таком случае мы потеряем половину нашего запаса воздуха. Мы не можем
себе этого позволить, пока еще не можем. - Он повернулся к Ши: - Ну что ж,
хорошо. Индикатор показывает, что последний раз шлюз использовался для
входа, так что он должен быть полон воздуха. Чуть-чуть приоткрой дверь и,
если услышишь шипение, немедленно захлопни ее. Ну, поехали!
И дверь чуть приоткрылась. При столкновении с метеором механизм
открывания двери был, очевидно, поврежден - обычно он работал бесшумно, а
сейчас громко скрипел, но все же действовал. В левом углу двери появилась
тонкая, как волосок, черная линия - это дверь на крохотную долю дюйма
откатилась на своих подшипниках. Шипения не было! С лица Мура исчезло
обеспокоенное выражение. Он достал из кармана небольшой кусок картона и
приложил его к щели. Если бы через образовавшуюся щель вытекал воздух, его
поток прижал бы кусок картона к двери. Картон соскользнул на пол. Майк Ши
сунул указательный палец в рот, а затем приложил его к щели. - Слава богу!
- прошептал он. - Никаким следов утечки!
- Ладно, ладно. Открой пошире. Действуй.
Новый нажим на рычаг, и дверь приоткрылась еще немногого. Все еще
никакой утечки. Медленно, очень медленно, с жалобным скрипом дверь
открывалась, все шире и шире. Мур и Ши затаили дыхание - они боялись, как
бы наружная дверь, хотя и герметически закрытая, не оказалась настолько
расшатанной, чтобы податься в любую минуту. Но она устояла! С ликующим
видом Мур начал натягивать космический костюм.
- Пока все идет хорошо, Майк, - сказал он. - Сиди здесь и жди меня.
Не знаю, сколько времени мне потребуется, но я вернусь. А где лучевой
пистолет? Ты его захватил?
Ши протянул ему пистолет.
- Что ты задумал, Уоррен? Хотелось бы знать.
Мур, который в этот момент застегивал шлем, остановился.
- Ты слышал, как я сказал, что у нас много воды и часть ее мы можем
даже выбросить? Вот над этим то я и задумался - не такая уж плохая мысль.
Я как раз и собираюсь выбросить воду. - И без дальнейших объяснений он
вошел в шлюз, оставив по ту сторону двери весьма озадаченного Майка Ши.
С бешено колотящимся сердцем Мур ждал, когда откроется наружная
дверь. Его план был необыкновенно прост, но осуществить его будет нелегко.
Раздался скрежет храповиков и шестеренок. Воздух с шипением исчез в
пустоте. Дверь соскользнула на несколько дюймов и остановилась. Сердце
Мура замерло - на мгновение он подумал, что дверь больше не откроется, -
несколько раз дернул ее, и дверь, наконец, скользнула в сторону. Мур
пристегнул к руке магнитный держатель и осторожно сделал шаг в
пространство. Неловко, на ощупь начал он пробираться вдоль борта корабля.
Ему еще ни разу не приходилось бывать в открытом космосе, и его,
прижавшегося к металлической стене, подобно мухе, охватил смертельный
страх. На мгновение он почувствовал головокружение.
Он закрыл глаза и минут пять висел, прижавшись к гладкой поверхности,
которая еще недавно была бортом "Серебряной королевы". Магнитный присосок
надежно удерживал его, и когда Мур снова открыл глаза, он почувствовал,
что к нему вернулась уверенность.
Он огляделся и впервые с момента катастрофы увидел не только Весту,
как из иллюминатора их каюты, а и звезды. Он окинул взглядом небосвод в
поисках крошечной бело-голубой искорки - планеты Земля. Его всегда
забавляло, что космонавты, глядя на небо, неизменно искали в первую
очередь Землю, но на этот раз ему было не до смеха. Однако его поиски
остались безрезультатными. Земля не была видна. Очевидно, Веста закрывала
и Землю и Солнце.
И все-таки Мур не мог не обратить внимания на другие небесные тела.
Слева от него был Юпитер - сверкающий шар размером с горошину. Мур увидел
два спутника, обращающихся вокруг него. Невооруженным глазом был виден и
Сатурн - яркая планета небольшой величины, при наблюдении с Земли
соперничающая с Венерой.
Мур ожидал, что увидит немало астероидов, поскольку их орбита
проходила через астероидный пояс, однако космическое пространство
выглядело удивительно пустым. Только один раз ему показалось, что в
нескольких милях что-то стремительно пронеслось мимо, однако скорость была
настолько велика, что он не был уверен, не почудилось ли это ему.
Ну и, конечно, Веста. Астероид прямо под ним выглядел, как воздушный
шар, закрывающий четверть небосклона. Веста медленно плыла в пространстве,
белая как снег, и Мур смотрел на нее с нескрываемым вожделением. Если как
следует оттолкнуться от борта корабля, подумал он, можно упасть на Весту.
Может, ему удастся благополучно достичь ее, и тогда он сумеет спасти
остальных. Однако скорее всего он просто перейдет на другую орбиту вокруг
Весты. Нет, нельзя так рисковать.
Он вспомнил, что время не ждет. Окинул взглядом борт корабля,
разыскивая бак с водой, но увидел только переплетение металлических стен,
зазубренных, остроконечных и изогнутых. Он заколебался. Очевидно, ему не
оставалось ничего другого, как отыскать освещенный иллюминатор своей каюты
и уж оттуда добраться до бака.
Осторожно Мур начал ползти вдоль стены корабля. Не успел он одолеть и
пяти ярдов, как гладкая обшивка кончилась. Перед ним открылась зияющая
пещера, в которой Мур опознал каюту, примыкавшую к коридору с дальнего
конца. Он нервно передернул плечами. Вдруг он натолкнется в одной из кают
на раздувшееся мертвое тело? Он был знаком с большинством пассажиров,
многих знал близко. Однако Мур преодолел охватившее его чувство
брезгливости и заставил себя продолжить опасное путешествие.
Но тут на его пути встало первое серьезное препятствие. Обшивка самой
каюты в основном состояла из немагнитных сплавов. Магнитный присосок
предназначался для использования на внешней обшивке корабля, а внутри был
бесполезен. Мур совсем забыл об этом, но внезапного почувствовал, что
плавает по каюте. Он глотнул воздуха и судорожно сжал рукой ближайший
выступ, потом медленно подтянулся и двинулся обратно.
На мгновение он застыл, затаив дыхание. Теоретически здесь он должен
быть в состоянии невесомости - притяжение Весты было ничтожным, - однако
работал региональный гравитатор, расположенный под их каютой. Поскольку он
не был сбалансирован остальными гравитаторами, по мере продвижения Мура
тяготение непрерывно и резко менялось. Если магнитный присосок подведет,
его может внезапно отбросить от корабля. И что тогда?
По-видимому, ему будет еще труднее осуществить свое намерение, чем
казалось раньше.
Мур снова пополз вперед, каждый раз проверяя надежность захвата.
Иногда ему приходилось долго ползти кружным путем, чтобы приблизиться к
цели на несколько футов. Иногда он был вынужден перемахивать через
небольшие куски обшивки из немагнитного материала. И он постоянно
испытывал изматывающее притяжение гравитатора, непрерывно меняющееся по
мере продвижения вперед, так что горизонтальная палуба и вертикальные
стены то и дело оказывались под самыми невероятными углами.
Мур тщательно осматривал все предметы на своем пути. Однако его
поиски были бесплодны. Все незакрепленные предметы, стулья, столы во время
столкновения были отброшены в сторону и теперь стали независимыми
небесными телами солнечной системы. Тем не менее ему удалось подобрать
небольшой полевой бинокль и авторучку и положить их в карман. Сейчас они
были бесполезны, но придавали некую реальность его кошмарному путешествию
вдоль борта мертвого корабля.
Пятнадцать, двадцать минут, полчаса он медленно полз туда, где, по
его расчетам, должен был находиться иллюминатор. Пот заливал ему глаза, и
волосы слипались в бесформенную массу. От непривычного напряжения болели
мышцы. Его разум, переживший тяжелое потрясение накануне, стал сдавать,
выкидывать необычные трюки.
Ему начало чудиться, что он ползет бесконечно, что так было и так
будет всегда. Цель путешествия, к которой он стремился, представлялась
малозначительной, он знал только одно - нужно ползти вперед. Час назад он
был вместе с Брэндоном и Ши, но это казалось туманным и далеким-далеким. А
обычную жизнь, какая была два дня назад, он и совсем забыл.
В его слабеющем мозгу вертелась только одна мысль - через лес
остроконечных выступов доползти до некой неясной цели. Он хватался,
напрягался, подтягивался. Рука с магнитным присоской искала листы железа.
Вниз, в зияющие пещеры, бывшие когда-то каютами, и снова на поверхность.
Нащупал - подтянулся, нащупал - подтянулся, и... свет!
Мур остановился. Если бы он не прилип к борту, то упал бы. Каким-то
образом этот свет прояснил ситуацию. Перед ним был иллюминатор - не
темный, безжизненный иллюминатор, мимо которых он проползал, а живой,
освещенный. За стеклом был Брэндон.
Мур глубоко вздохнул и почувствовал себя лучше, его мозг снова
прояснился.
Теперь он отчетливо видел цель. Он полз к этой искорке жизни. Все
ближе, ближе, ближе, пока не дотронулся до иллюминатора. Наконец-то!
Его глаза жадно разглядывали знакомую каюту, Видит бог, это зрелище
не вызывало у него приятных ассоциаций, однако это было нечто реальное,
почти естественное. На диване спал Брэндон. Его лицо было измученным,
изборожденным морщинками, но время от времени по нему пробегала улыбка.
Мур поднял руку, чтобы постучать по стеклу. Его охватило
непреодолимое желание поговорить с кем-то, хотя бы при помощи жестов, и
все-таки в последнее мгновение он остановился. Может быть, юноше снится
родной дом? Он молод и чувствителен и много пережил. Пусть себе поспит.
Успеем разбудить его, когда добьемся успеха... если это вообще
произойдет...
Он увидел стену, за которой находился бак с водой, и попытался
отыскать его внешнюю стенку. Теперь это было нетрудно - стенка резервуара
отчетливо выступала. "Настоящее чудо, что резервуар не был поврежден во
время столкновения", - подумал Мур. Может, судьба и не была такой
неблагосклонной по отношению к ним.
Добраться до резервуара оказалось нетрудно, хотя он и находился на
другом конце обломка. То, что раньше было коридором, вело почти прямо к
нему. Когда "Серебряная королева" была невредима, этот коридор был ровным
и горизонтальным, но теперь, под непрерывно меняющимся воздействием
гравитатора, он казался крутым подъемом. Тем не менее ползти по нему было
легко. Поскольку пол был сделан из обычной бериллиевой стали, Мур не
испытывал никаких затруднений с магнитным держателем на всем своем
двадцатифутовом пути к водяному баку.
И вот настала кульминация - последняя ступень. Он знал, что ему
следовало бы сначала отдохнуть, однако волнение все нарастало. Теперь или
никогда! Он пробрался к центру задней стенки резервуара. Там, устроившись
на маленьком выступе, который образовал пол коридора, ранее
простиравшегося по эту сторону резервуара, он принялся за работу.
- Как жаль, что выходная труба идет не в ту сторону, - пробормотал
он. - Можно было бы обойтись без многих неприятностей. А сейчас... - Он
вздохнул и принялся за дело: поставил лучевой пистолет на полную мощность,
и невидимое излучение сконцентрировалось примерно в футе от дна
резервуара.
Постепенно воздействие раскаленного луча на молекулы стены начало
становиться заметным. В фокусе действия луча тускло засветилось пятно
размером с десятицентовую монету. Оно как бы колыхалось - то светлело, то
тускнело - в зависимости от того, насколько Муру удавалось уменьшить дрожь
усталой руки. Он положил руку на выступ, и дело пошло на лад. Крошечное
пятно становилось все ярче.
Пятно медленно меняло окраску в соответствии со шкалой спектра.
Появившийся вначале темный, кирпичный цвет сменился вишневым. По мере того
как на освещенное пятно лился поток энергии, его яркость росла и пятно все
расширялось, напоминая стрелковую мишень с концентрическими кругами все
более темно-красных оттенков. Даже на расстоянии нескольких футов стенка
была нестерпимо горячей, хотя и не светилась, и Муру пришлось следить за
тем, чтобы не прикасаться к ней металлическими частями своего костюма.
С губ Мура то и дело срывались ругательства, потому что выступ тоже
накалился. Казалось, его успокаивали только крепкие слова. А когда
плавящаяся стенка начала сама излучать тепло, объектом его проклятий стали
создатели костюма. Почему они не сделали такой костюм, который не
пропускал бы не только холод, но и тепло?
Но Профессиональный Оптимист - как назвал его Брэндон - одержал в нем
верх. Глотая соленый пот, Мур успокаивал себя. Пожалуй, могло быть и хуже.
Во всяком случае, двухдюймовая стена - не слишком серьезное препятствие. А
если бы резервуар примыкал задней стенкой к наружной обшивке! Вот было бы
дело - прожигать стальную броню толщиной в целый фут! Он скрипнул зубами и
наклонился над пистолетом.
Раскаленное пятно светилось теперь оранжево-желтым цветом, и Мур
понял, что скоро будет достигнута температура плавления бериллиевой стали.
Он заметил, что из-за яркости пятна он смотрит на него лишь какую-то долю
секунды, и то через большие интервалы.
Очевидно, если он хочет добиться своего, необходимо работать как
можно быстрее. Лучевой пистолет не был полностью заряжен, и сейчас,
выбрасывая поток энергии при максимальной концентрации почти десять минут
подряд, он был уже при последнем издыхании. А стенка едва лишь миновала
стадию размягчения. Снедаемый горячкой нетерпения, Мур ткнул дулом
пистолета прямо в центр раскаленного пятна и тут же отдернул его обратно.
В мягком металле образовалась глубокая впадина, хотя дыры еще не
было. Тем не менее Мур почувствовал удовлетворение. Цель почти достигнута.
Если бы между ним и стенкой был слой воздуха, он бы уже слышал шипение и
бульканье кипящей внутри воды. Давление нарастало. Сколько еще продержится
плавящаяся стенка?
Затем, настолько внезапно, что Мур даже не сразу осознал это, он
прожег стенку. На дне впадины образовалось крохотное отверстие, и в
следующее мгновение наружу вырвалась струя кипящей воды.
Жидкий металл облепил отверстие со всех сторон, и вокруг дырки
размером с горошину образовались неровные металлические лепестки. Изнутри
доносился рев. Мура окутало облако пара.
Сквозь туман он увидел, что пар тотчас же конденсируется в ледяные
градинки, стремительно исчезающие в пустоте.
С четверть часа он не отрывал взгляда от струи пара.
Затем он почувствовал, как едва ощутимое давление отталкивает его от
корабля. Невыразимая радость охватила его, так как он понял, что корабль
ускорил свой ход. Мура отталкивала от корабля его собственная инерция.
Это означало, что работа кончена - кончена успешно. Струя пара
заменила ракетный двигатель.
Мур отправился в обратный путь.
Велики были ужасы и опасности путешествия к резервуару, однако еще
большие ужасы и опасности должны были подстерегать Мура на обратном пути.
Он безмерно устал, глаза у него болели и ничего не видели, да еще к
сумасшедшей тяге гравитатора прибавилось нарастающее ускорение всего
корабля. Но каким бы трудным ни был его обратный путь, он не слишком
беспокоил Мура. Позднее он даже не мог припомнить деталей.
Мур не помнил, как ему удалось преодолеть все многочисленные
препятствия на пути к шлюзу. Большую часть времени он был поглощен
ощущением счастья и поэтому вряд ли воспринимал окружающую его реальность.
В его мозгу билась одна мысль - как можно быстрее вернуться к товарищам и
сообщить им радостную весть о спасении.
Внезапно он увидел перед собой дверь шлюза. Мур едва ли даже понял,
что это такое. Почти неосознанно он нажал сигнальную кнопку. Инстинкт
подсказал ему, что сделать это необходимо.
Майк Ши ждал его. Раздался скрип, внешняя дверь откатилась,
заклинилась на прежнем месте, но потом все-таки отошла в сторону и
закрылась за Муром. Затем открылась внутренняя дверь, и он упал на руки
Ши.
Он чувствовал, как во сне, что его не то волокут, не то ведут по
коридору к каюте. С него сорвали костюм. Горячая, жгучая жидкость обожгла
ему горло. Мур захлопнулся, сделал глоток и почувствовал себя лучше. Ши
спрятал бутылку джабры в карман.
Расплывчатые фигуры Брэндона и Ши сфокусировались перед его глазами и
приняли нормальные очертания. Мур вытер дрожащей рукой пот со лба и
попытался изобразить слабую улыбку.
- Подожди, - запротестовал Брэндон, - не говори ничего. Ты просто
ходячий труп. Отдохни, тебе говорят!
Но Мур покачал головой. Хриплым, надтреснутым голосом он рассказал,
как мог, о событиях последних двух часов. Повествование было бессвязным,
едва понятным, но поразительно впечатляющим. Оба слушателя затаили
дыхание.
- Ты хочешь сказать, - заикаясь, произнес Брэндон, - что струя воды
толкает нас к Весте, подобно выхлопу ракеты?
- Совершенно верно - подобно выхлопу ракеты, - прохрипел Мур. -
Действие и противодействие. Дыра находится на стороне, противоположной
Весте, следовательно, толкает нас к Весте.
Ши отплясывал перед иллюминатором.
- Он совершенно прав, Брэндон, мой мальчик. Уже отчетливо виден купол
Беннетта. Мы приближаемся к Весте, приближаемся!
Мур почувствовал себя лучше.
- Так как раньше мы находились на кольцевой орбите, то теперь
приближаемся к астероиду по спирали. По-видимому, мы опустимся на Весту
через пять-шесть часов. Воды хватит еще надолго, и давление внутри
по-прежнему высокое, поскольку вода вырывается наружу в виде пара.
- Пар - при такой низкой температуре в космосе? - спросил пораженный
Брэндон.
- Да, пар - при таком низком давлении в космосе, - поправил его Мур.
- Точка кипения воды с уменьшением давления падает, так что в космосе она
крайне низка. Даже у льда давление пара достаточно для возгонки.
На его лице появилась улыбка.
- Между прочим, вода одновременно и замерзает и кипит. Я сам видел
это. - После короткой паузы он спросил: - Ну, как ты теперь себя
чувствуешь, Брэндон? Гораздо лучше, правда?
Брэндон смутился и покраснел. Несколько секунд он тщетно пытался
подобрать слова, затем прошептал:
По-моему, я... я просто не заслуживаю спасения, после того как
потерял самообладание и взвалил все бремя на твои плечи. Если хочешь,
двинь меня как следует за то, что я тебя ударил. Честное слово, после
этого мне будет гораздо лучше.
Мур дружески похлопал его но плечу.
- Забудь про это. Ты даже не подозреваешь, насколько близок к
отчаянию был я сам. - Он заговорил громче, чтобы заглушить дальнейшие
извинения Брэндона. - Эй, Майк, перестань глазеть в иллюминатор и давай
сюда твою джабру.
Мгновенно на столе появилась бутылка, и Майк поставил рядом с ней три
плексатроновых колпачка вместо чашек. Мур наполнил каждый до краев. Ему
хотелось напиться вдрызг.
- Джентльмены, - торжественно провозгласил он, - я хочу произнести
тост. - Все трое подняли стаканы. - Джентльмены, выпьем за годовой запас
доброй старой Н2О, который был у нас раньше!
Айзек Азимов.
Цена риска
Для этого была создана Гипербаза. В Центральном зале, сообразуясь с
негласным, но строгим протоколом, собрались чиновники, ученые, техники и
все остальные, определяемые, как правило, одним словом: персонал. Близился
момент, который должен был увенчать их усилия, и этого все ждали
по-разному, каждый в соответствии с темпераментом: нетерпеливо - не находя
себе места - затаив дыхание - с восторгом, страхом...
Полая внутренность астероида, известного под названием Гипербаза,
стала центром непроницаемой оболочки секретности, сферического железного
занавеса радиусом десять тысяч миль. Ни один корабль не смог бы пересечь
его безнаказанно, ни одно сообщение не уходило оттуда без предварительного
просмотра.
На расстоянии примерно ста миль, описывая почти идеальный круг около
Гипербазы, летел крохотный астероид, запущенный год назад. Его номер был
Н-937, но все обитатели Гипербазы говорили про него просто "Там", ("Ты Там
сегодня был?" "Там генерал сейчас; наводит Там шороху..."). Безликое
указательное местоимение мысленно писалось с заглавной буквы.
Там, праздный до наступления "Времени Х", находился "Парсек",
единственный в своем роде корабль, когда-либо сделанный человеком. Он был
покинут людьми и готов к старту в Непостижимое.
Джералд Блэк, по праву талантливого молодого сотрудника стоявший в
первом ряду, пощелкал пальцами, вытер вспотевшие ладони о белый заношенный
пиджак и грубовато поинтересовался:
- Что это вы не подходите к генералу? Боитесь ее сиятельства?
Мигель Ронсон из "Интерпланетари Пресс" бросил короткий взгляд в
противоположный угол зала, где рядом с блестящим генерал-майором Ричардом
Кэллнером стояла скромная женщина, почти незаметная на фоне расшитого
мундира генерала, и ответил:
- Зачем? Я ведь охочусь за новостями.
Ронсон был невысок, полноват, стригся почти наголо, оставляя только
колючую щетину на голове, носил рубашку с открытым воротом и брюки с
короткими штанинами, чтобы непременно торчали щиколотки, старательно
поддерживая образ газетчика - героя телесериалов. При этом, репортером был
неплохим.
Блэк был грузен, темная челка почти закрывала лоб, но мыслил он
настолько же четко, насколько неуклюже двигались его толстые пальцы,
- Новости все у них, - сказал он.
- Тоже скажете, - ответил Ронсон. - Кэллнер под золотой чешуей
бесплотен. Раздень его, и увидишь конвейер для передачи приказов вниз и
спихивания ответственности наверх.
Блэк чуть не ухмыльнулся, но удержал себя и спросил:
- А миссис профессор?
- Доктор Сьюзен Кэлвин, "Ю.С. Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн", -
продекламировал нараспев Ронсон. - Женщина с гиперпустотой вместо сердца и
жидким гелием вместо глаз. Пройдет сквозь Солнце и выйдет в сосульках
мерзлого пламени.
Ухмылка появилась на лице Блэка.
- Ладно, директор Шлосс?
- Слишком умный, - с готовностью откликнулся репортер. - Все время
балансирует между стремлением уделить слушателю частицу своих знаний и
боязнью ослепить вышеупомянутого слушателя блеском несравненного
интеллекта, а в результате хранит молчание.
Верхняя губа Блэка приподнялась, обнажив зубы.
- Теперь представьте, что вы должны объяснить, почему решили встать
возле меня.
- Элементарно, доктор. Я посмотрел на вас и решил, что человек с
такой некрасивой физиономией наверняка умен и уж наверняка не упустит
случая для хорошей рекламы.
- Напомните мне, я вам когда-нибудь отплачу. Так что вы хотели
узнать?
Ронсон показал вниз и спросил:
- Эта штуковина... сработает?
Блэк тоже посмотрел вниз и почувствовал, что между лопаток пробежал
холодок, словно от дуновения ночного ветра на Марсе. Всю нижнюю часть зала
занимал огромный телевизионный экран, поделенный надвое. На одной половине
был панорамный вид спутника. На серой, изрытой воронками поверхности лежал
"Парсек", тускло мерцая в слабом солнечном свете. Вторая половина экрана
показывала зал управления. В нем не было ни одной живой души. В кресле
пилота сидела фигура, имевшая отдаленное сходство с человеком, но это ни
на секунду не отвлекало от понимания того, что возле пульта находится
позитронный робот.
- Сработать-то, наверное, сработает. Робот отправится и вернется.
Пространство! Мы даже с этой частью намаялись. Я все своими глазами видел.
Я ведь сюда попал через две недели после защиты диплома по космической
физике, и так с тех пор и живу без выходных и отпусков. При мне через
гиперпространство к Юпитеру запустили кусок стальной проволоки, и получили
назад опилки. При мне отправили белых мышей, и приняли назад фарш. Потом
полгода потратили на стабилизацию гиперполя. Нам приходилось отлавливать
десятитысячные доли секунды, чтобы синхронизировать этапы
гиперпутешествия. После этого белые мыши начали возвращаться в целости. Я
помню, как мы неделю праздновали, когда мышь вернулась и прожила десять
минут. Теперь они живут столько, сколько мы захотим.
- Здорово! - сказал Ронсон.
Блэк искоса взглянул на него.
- Так что, сработать-то, наверно, сработает. Но эти мыши были..
- Что?
- Безмозглые. Даже без того крохотного мозга, который положен мышам.
Они не ели, их кормили искусственно. Они не спаривались, не бегали, они -
сидели. Сидели, сидели... И ничего больше. Послали, наконец, шимпанзе. Это
было ужасно. Слишком похоже на человека, чтобы смотреть спокойно. Когда он
вернулся, это был кусок мяса, умевший немножко ползать. Еще он переводил
взгляд и почесывался. Сидел в своих экскрементах, и хоть бы что. Потом его
кто-то пристрелил, и все облегченно вздохнули. Ты понял, приятель? Никто
не возвращался из гиперпространства в сознании.
- Это для публикации?
- После сегодняшнего эксперимента - может быть. Они тут бог весть
каких чудес ждут. - Он скривил губы.
- А вы?
- С роботом? Нет.
Память невольно вернула Блэка на несколько лет назад, когда он
оказался без вины виноватым в том, что потерялся робот.* Роботы типа
"Нестор" заполонили Гипербазу превосходством заложенного в них знания и
отрицательными последствиями, логично вытекавшими из их совершенства. Что
толку опять говорить о роботах? Он вовсе не был миссионером.
Но Ронсон, просто чтобы заполнить молчание, сказал, откусывая от
пластика жевательной резинки:
- Вы только не уверяйте, будто вы против роботов. Все говорят, что уж
среди ученых-то таких нет.
Терпение Блэка лопнуло. Он сказал:
- Правильно, в этом вся беда. Технологи носятся с роботами, словно с
сокровищем. Все операции должны выполняться роботами, иначе главный
инженер сна лишится. Вместо дверного стопора вы покупаете робота с очень
толстой ногой. Дело зашло слишком далеко. - Блэк говорил тихо и внятно,
прямо Ронсону в ухо.
Тот высвободил руку:
- Слушайте, я не робот, я человек. Homo sapiens. Вы мне чуть плечо не
сломали. Думаете, иначе до меня не дойдет?
Но остановить Блэка, если он разошелся, было не так-то просто.
- Вы знаете, сколько времени на это ушло? Берем робота с наиболее
широкой специализацией и отдаем ему один-единственный приказ. Без затей. Я
этот приказ слышал и выучил наизусть. Кратко и четко: "Крепко сожми рычаг.
Сильно потяни на себя. Сильно! Держи и не выпускай, пока приборы не
зафиксируют, что гиперпространство пройдено дважды". В назначенный момент
робот возьмет рычаг управления и сильно потянет на себя. Рычаг перейдет в
стартовую позицию, тепловое расширение замкнет контакт и начнется
генерация гиперполя. Чтобы ни произошло с его мозгом во время первого
прохода, это уже будет неважно. От него требуется одно - удержать рычаг
долю микросекунды, тогда корабль вернется, и гиперполе исчезнет. Сбой
невозможен. Мы проверяем его реакции и выясняем, в чем дело, если что-то
разладилось.
Ронсон покивал:
- Вроде, логично.
- Логично? - с горечью переспросил Блэк. - А что можно выяснить по
состоянию мозга робота? У него мозг позитронный, у нас - клеточный. У него
металлический, у нас - протеиновый. Они разные. Их нельзя сравнивать. Но
то, что они выяснят, или решат, что выяснили о роботе, станет обоснованием
для запуска людей в гиперпространство. Чудовищно! Поймите, это не вопрос
жизни и смерти, но возвращается нечто безмозглое. Если бы вы видели
шимпанзе, вы бы поняли бы, о чем я говорю. Со смертью ясно - конец есть
конец. Но это...
- Вы говорили об этом с кем-нибудь? - спросил репортер.
- Да. Они говорят то же, что и вы. Мэл, я против роботов, а остальное
все чепуха. Вон, посмотрите на Сьюзен Кэлвин. Будьте покойны, она-то не
против роботов. Специально прилетела с Земли ради эксперимента. Если бы за
пультом был человек, она бы пальцем не шевельнула. А толку-то что!..
- Ха, - сказал Ронсон, - вы точку не ставьте. Здесь есть и еще
кое-что.
- Что - "кое-что"?
- Кое-какие вопросы. С роботом мне понятно, Но почему такая
секретность?
- В каком смысле?
- В прямом. Почему-то я не имею права посылать сообщения. Почему-то
ни один корабль не может пролететь рядом. В чем дело? Как будто проводится
еще один эксперимент. Люди о гиперпространстве знают, о том, чем вы
занимаетесь, тоже знают. В чем же дело?
Блэк никак не мог успокоиться. Он злился на роботов, на Сьюзен Кэлвин
и на воспоминания о потерявшемся роботе. Стоит ли, решил он, в конце
концов, тратить эмоции на назойливого газетчика и на его назойливые
расспросы? Посмотрим, как он отреагирует.
- Вы в самом деле хотите знать?
- Еще бы!
- Ну, что ж. До сих пор мы помещали в гиперполе предметы, в миллион
раз меньше, чем наш корабль, и отправляли их в миллион раз ближе. Значит,
то поле, которое мы хотим сгенерировать, окажется в миллион миллионов раз
мощнее тех, с которыми мы имели дело. И как оно себя поведет, мы не знаем.
- То есть?
- Теория говорит, что корабль будет с абсолютной точностью доставлен
к Сириусу и с той же точностью вернется обратно. Но какой объем
пространства захватит "Парсек", сказать трудно. Мы мало знаем о
гиперпространстве. Может быть, оно унесет весь астероид, с которого
стартует корабль, и если наши расчеты неверны, он может и не вернуться. А
может быть, и не только астероид.
- Конкретнее, - попросил Ронсон.
- Не знаю. Остается элемент статической неопределенности. Вот почему
другим кораблям запрещено приближаться.
Ронсон с усилием сглотнул.
- А если оно дотянется до Гипербазы?
- Не исключено, - спокойно ответил Блэк. - Шанс невелик, иначе,
поверьте мне, директор Шлосс не явился бы. Но некоторая вероятность есть.
Репортер поглядел на часы.
- Сколько осталось?
- Минут пять. Нервничаете?
- Нет, - сказал Ронсон, но тут же сел на стул и умолк.
Блэк перегнулся через ограждение. Истекали последние минуты.
Робот пошевелился.
Собравшиеся разом наклонились вперед, свет потускнел, чтобы стало
виднее то, что происходит внизу, но это было лишь первое движение. Робот
протянул руку к рычагу.
Блэк ждал последнюю секунду, когда робот дернет рычаг к себе. Все
варианты того, что может произойти представились ему разом.
Короткий промельк, который обозначает уход и выход из
гиперпространства. Хотя временной зазор и ничтожен, но точка финиша
немного сместиться, и будет промельк. Так было всегда.
Далее, по возвращении может выясниться, что выровнять поле в огромном
объеме космического корабля не удалось. От робота тогда останется груда
лома. От корабля тоже.
А может быть, расчеты ошибочны, и корабль попросту не вернется. Еще
приятнее, если и Гипербаза уйдет с кораблем и тоже не вернется.
Нет, ну разумеется, все может кончиться хорошо. Промельк и корабль
появляется в прежнем виде. Робот, при полной ясности позитронного
сознания, встает и сообщает об успешном завершении первого путешествия
созданного человеком предмета за пределы Солнечной системы.
Счет пошел на секунды.
Робот обхватил рычаг, с силой рванул к себе...
И - ничего.
Ни вспышки, ни... - ни-че-го!
"Парсек" не покинул обычного пространства.
Генерал-майор Кэллнер мягкой фуражкой промакнул лоб, обнажив лысину,
состарившую бы его лет на десять, если бы его лицо и так уже не состарила
усталость. Прошел почти час, и ничего не было сделано.
- Что же случилось? Что случилось? Не понимаю.
Доктор Мейер Шлосс, сорокалетний "величавый патриарх" молодой науки о
гиперполевых матрицах, уныло проговорил:
- С основами теории все в порядке, клянусь чем угодно. Какая-то
механика отказала. Наверняка, - повторял он, как заведенный.
- По-моему, все проверено.
Ответ звучал тоже не в первый раз.
- Да, безусловно, сэр. Но...
И так далее.
Они сидели друг против друга в кабинете Кэллнера, запершись изнутри,
и старательно отводили глаза от Сьюзен Кэлвин.
Ее бледное лицо с тонким ртом было бесстрастно.
- Вы можете утешаться тем, что я вас предупреждала заранее. Успех
всего предприятия был с самого начала сомнителен, - холодно сказала она.
- Сейчас не время для старых споров, - простонал Шлосс.
- А я и не спорю. "Ю.С. Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн"
поставляет специализированных роботов любому заказчику для любых
непротивозаконных действий. И мы свою часть работы выполнили. Мы сообщали
вам, что не гарантируем достоверность выводов о человеческом мозге на
основании данных по позитронному мозгу. Здесь мы ответственности не несем.
Спорить не о чем.
- Проклятие, - Кэллнер говорил почти умоляюще.
- Хватит об этом!
- Что же мы упустили? - пробормотал Шлосс, невольно возвращаясь к
своим мыслям. - Пока мы точно не выясним, что делает с мозгом
гиперпространство, мы не можем двигаться дальше. По крайней мере, робот
мыслит математически. Это могло стать первым шагом, началом. И пока мы не
попытаемся... - Он поднял ошеломленный взгляд: - Доктор Кэлвин, нас не
интересует ваш робот. Плевать нам и на него, и на его позитронный мозг. Вы
поняли меня или нет?! - В голосе прорезались визгливые нотки.
Робопсихолог ответила почти с той же монотонностью, что обычно, но
Шлосс сразу же замолчал.
- Нельзя ли обойтись без истерики? В моей жизни было много
критических ситуаций, и ни одна из них в истерике не решалась. Я хочу
получить ответы на некоторые вопросы.
Полные губы Шлосса задрожали, глубоко посаженные глаза, казалось,
провалились в глазницы, оставив вместо себя два темных пятна.
- Вы хорошо разбираетесь в космической технике? - язвительно спросил
он.
- Это к делу не относится. Я главный робопсихолог компании "Ю.С.
Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн". У пульта "Парсека" сидит позитронный
робот. Как и все позитронные роботы, он был не продан, а предоставлен в
пользование. У меня есть право на получение информации о любом
эксперименте с его участием.
- Отвечайте, Шлосс, - велел генерал Кэллнер. - Она свое дело знает.
Доктор Кэлвин поглядела на генерала. Кэллнер лично присутствовал при
розыске потерявшегося робота и, стало быть, четко представляет себе ее
уровень. Шлосс в то время болел, а даже сто раз услышать хуже, чем один
раз увидеть.
- Благодарю вас, генерал, - сказала она.
Шлосс беспомощно посмотрел на нее, потом на генерала и пробурчал:
- Что вы хотите выяснить?
- Первый вопрос очевиден: если, как вы говорите, дело не в роботе, то
в чем тогда проблема?
- Проблема тоже очевидна: корабль не сдвинулся с места. Вы это
видели? Или вам зрение отказало?
- Зрение у меня в порядке. Я не могу понять вашу панику из-за
механической неполадки. У вас что, всегда все идет гладко?
- Расходы, - выдавил из себя генерал. - Корабль чертовски дорог.
Целевые ассигнования Всемирного Конгресса... - он что-то еще сказал, но
уже не слышно.
- Корабль на месте. Осмотр, небольшой ремонт, и инцидент исчерпан.
Шлосс овладел собой. По выражению лица было видно, что он крепко
ухватил свою душу, задал ей хорошую встряску и поставил на место. Голос
стал спокойным.
- Доктор Кэлвин, когда я говорю о механической неполадке, я имею в
виду пылинку в реле, случайное загрязнение контакта, транзистор,
заблокированный непредусмотренным разогревом, - да что угодно. Дефект
непредсказуем и может самоликвидироваться в любой момент.
- И в этот любой момент "Парсек" может уйти в гиперпространство,
чтобы потом вернуться?
- Вот именно. Теперь вам понятно?
- Не совсем. Ведь вы же к этому и стремитесь?
Шлосс с трудом сдержался - ему хотелось обеими руками вцепиться изо
всех сил себе в волосы.
- Вы не космический инженер!
- Это мешает вам отвечать?
- Мы настроили так, - в отчаянии заговорил Шлосс, - чтобы попасть из
одной точки пространства в другую, отсчитывая от центра масс галактики. За
истекший час "Парсек" сдвинулся, Солнечная система сместилась. Исходные
параметры для определения гиперполя больше не верны. Гиперпространство не
подчиняется простым законам движения, и новый расчет параметров займет
неделю.
- То есть, если корабль стартует, то он вернется неизвестно куда, за
тысячи миль отсюда?
- Неизвестно куда? - Шлосс растерянно улыбнулся. - Да, вы правы.
"Парсек" может прилететь в туманность Андромеды, или на Солнце. Так или
иначе, шансы увидеть его снова невелики.
Сьюзен Кэлвин кивнула.
- Итак, корабль в любую минуту может исчезнуть, и вместе с ним
безвозвратно пропадут миллиарды долларов, взятых у налогоплатильщиков,
причем уйдут впустую и по халатности.
Генерал-майор Кэллнер подскочил так, как будто его булавкой кольнули
снизу.
- Поэтому, - продолжала робопсихолог, - механизм генерации гиперполя
на корабле необходимо отключить как можно скорее. Нужно там что-нибудь
разъединить, или разорвать, или выключить. - Она говорила тихо, словно бы
про себя.
- Не так все просто, - перебил ее Шлосс. - Я не сумею объяснить
подробно, поскольку вы не специалист по космосу, но это примерно как...
отключать обычную электроцепь , разрезая провод высокого напряжения
садовыми ножницами. Это не только может, но и должно привести к
катастрофе.
- Вы полагаете, что любая попытка блокировать опасность вытолкнет
корабль в гиперпространство?
- Любая попытка, предпринятая на удачу - наверняка. Гипервоздействие
не ограничено скоростью света. Скорей всего, у него вообще нет ограничений
по скорости, что чрезвычайно все усложняет. Единственный способ - это
найти причину неудачи. Только тогда возможно будет безопасно отключить
генераторы.
- У вас есть конкретный план, доктор Шлосс?
- По-моему, не остается ничего другого, кроме как послать туда робота
типа "Нестор"...
- Нет. Не валяйте дурака, - перебила Сьюзен Кэлвин.
Шлосс невозмутимо продолжал:
- Несторы знакомы с особенностями космической техники. Они идеально
подходят для...
- Не обсуждается. Вы не имеете права использовать позитронных роботов
для выполнения подобных задач без моего разрешения. А моего разрешения у
вас нет и не будет.
- Что вы предлагаете взамен?
- Пошлите какого-нибудь инженера.
Шлосс яростно помотал головой:
- Невозможно! Риск слишком велик. Если и корабль, и человек
погибнут...
- В любом случае, вы не пошлете ни Нестора, ни другого робота...
- Я... мне надо связаться с Землей, - сказал генерал. - Вопрос
необходимо решать на более высоком уровне.
- Я вам советую подождать, генерал, - жестко произнесла Сьюзен
Кэлвин. - Вы отдаете себя на милость правительства, не имея ни
собственного плана, ни предложений. Боюсь, вам придется худо.
- Но что же делать? - генерал в волнении достал носовой платок.
- Послать человека. Другого выхода я не вижу.
По лицу Шлосса разлилась серая, мертвенная бледность.
- Легко сказать человека. Но кого?
- Я это уже обдумала. Тот молодой человек - Блэк, по-моему, - ведь я
его встречала на Гипербазе?
- Доктор Джералд Блэк?
- Кажется, так. Да. Тогда он был холост, а теперь?
- Вроде бы, все по-прежнему.
- Тогда пускай его приведут к нам минут через пятнадцать, а я
покамест просмотрю его послужной список.
Она как бы исподволь овладела ситуацией, и ни Шлоссу, ни Кэллнеру не
пришло в голову оспаривать ее власть.
Во время второго визита Сьюзен Кэлвин на Гипербазу Блэк видел ее
только издали, и у него не возникало желания сокращать дистанцию. Когда же
ему приказали явиться к ней, он вдруг поймал себя на том, что смотрит на
нее со страхом и неприязнью. На генерала Кэллнера и доктора Шлосса,
стоявших поодаль, он не обратил никакого внимания.
Он вспоминал, как стоял перед ней в тот раз, и как она бесстрастно
терзала его из-за пропавшего робота.
Холодный взгляд серых глаз Сьюзен Кэлвин проникал вглубь его горячих,
карих глаз.
- Доктор Блэк, - сказала она, - я думаю, ситуация вам ясна.
- Да, - ответил Блэк.
- Нужно что-то делать. Корабль нельзя потерять, он слишком дорог.
Дурная слава будет означать конец проекта.
Блэк кивнул.
- Я понимаю.
- Надеюсь, вы понимаете и то, что кто-то должен отправиться на
"Парсек", найти дефект и... ликвидировать его.
Наступила тишина.
- Какой дурак на это пойдет? - хрипло проговорил Блэк.
Кэллнер, нахмурясь, повернулся к Шлоссу, тот закусил губу и устремил
взор в пустоту. Сьюзен Кэлвин снова заговорила:
- Разумеется, не исключено случайное включение гиперполя и, как
следствие, безвозвратное исчезновение корабля. С другой стороны, он может
вернуться в пределы Солнечной системы. В таком случае будут пущены в ход
все средства, чтобы спасти человека и корабль.
- Идиота, - сказал Блэк. - И корабль. Маленькая поправочка.
Сьюзен Кэлвин не обратила внимания.
- Я получила от генерала Кэллнера разрешение поручить это вам. Идти
должны вы.
Стараясь не повышать тон, Блэк без промедления ответил:
- Мадам, ищите других желающих.
- На Гипербазе, может быть, наберется человек десять с должным
уровнем компетентности. Памятуя о нашей предыдущей встрече, я выбрала вас.
Вы знаете, что к чему, и...
- Послушайте, я же сказал, ищите других желающих!
- У вас нет выбора. Вы ведь не уклонитесь от своего долга?
- Моего? С какой стати он мой?
- Вы лучше других выполните работу.
- Вы знаете, чем это чревато?
- Думаю, да, - ответила Сьюзен Кэлвин.
- Уверен, что нет. Вы не видели шимпанзе. Послушайте, когда я сказал
"идиота и корабль", я не подбирал красочного эпитета, я назвал вещи своими
именами. Если надо, я готов рискнуть жизнью. Не рвусь, но готов. Но
рисковать тем, чтобы превратиться в идиота и провести остаток дней в
животном состояниии, я не буду. И кончим на этом.
Сьюзен Кэлвин сосредоточенно изучала потное от ярости лицо молодого
ученого.
- Да пошлите вы своего робота, игрушку вроде "NS-2", - выкрикнул
Блэк.
В ее взгляде мелькнул холодный блеск. Она с расстановкой проговорила:
- Да, доктор Шлосс уже предлагал это. Роботы "NS-2" компанией не
продаются, а предоставляются в пользование с сохранением прав
собственности. Видите ли, каждый из них стоит много миллионов долларов. Я,
как представитель фирмы, считаю, что они слишком дороги, чтобы рисковать
ими в подобных ситуациях.
Блэк поднял руки к груди, словно пытаясь унять дрожь.
- Я не понял. По-вашему, я должен идти вместо робота, потому что стою
дешевле?!
- Ну, если на то пошло, то - да.
- Доктор Кэлвин, - произнес Блэк, - идите ко всем чертям. Встретимся
на сковородке.
- Ваше пожелание может исполниться почти буквально, молодой человек.
Генерал Кэллнер вам подтвердит, что мои слова имеют силу приказа.
Практически, на Гипербазе введено военное положение, и за невыполнение
приказа вас ждет трибунал. Скорей всего, вас отправят в тюрьму на
Меркурий, а там условия очень напоминают наши представления об адской
сковороде, и если бы я решила вас навестить, что вряд ли, то ваши слова
могли бы оказаться пророческими. С другой стороны, если вы согласитесь
отправиться на "Парсек" и грамотно выполните работу, ваша карьера будет
обеспечена.
Блэк не отрывал от нее налитых кровью глаз.
- Дайте ему на размышление пять минут, генерал, и приготовьте ракету,
- сказала Сьюзен Кэлвин.
Двое агентов секретной службы вывели Блэка из комнаты.
Джералда Блэка знобило. Он перестал ощущать свое тело, как будто
наблюдал за собой откуда-то из безопасного далека: вот он садится в
ракету, готовый отправиться туда, на "Парсек".
Он сам себе не поверил, когда внезапно кивнул и сказал: "Да".
Но почему?
Героем он себя никогда не считал - тогда почему? Отчасти из страха
перед Меркурием. Отчасти из глупейшего нежелания оказаться трусом в глазах
знакомых - своеобразная трусость, лежащая в основе половины всех подвигов.
Но окончательно толкнуло его нечто другое. По дороге к ракете его
остановил раскрасневшийся Ронсон из "Интерпланетари Пресс". Блэк
оглянулся.
- Чего вам?
- Слушайте, когда вы вернетесь, я хочу быть первым - я все устрою,
любой гонорар, на любых условиях...
Блэк с силой оттолкнул его и пошел дальше.
В ракете сидели двое. Оба молчали, их взгляды старательно огибали
Блэка по касательным. Пилоты перетрусили до потери пульса, а их ракетка
приближалась к "Парсеку" на манер котенка, бочком подбирающегося к
больному псу, впервые в жизни увидав такого зверя. Блэк понимал их. В
общем-то, они были ни при чем.
Перед его глазами стояло только одно лицо. Взволнованный генерал и
напускная решимость Шлосса отошли на второй план. На них плевать. Он думал
о невозмутимом облике Сьюзен Кэлвин, о том, с каким спокойствием она
отправила его... куда?
Он всматривался в черную пустоту, в которой уже растаяла Гипербаза.
Сьюзен Кэлвин! Доктор, профессор, робопсихолог! Робот в обличье
женщины!
Какие, интересно, у нее три закона?** Первый Закон: "Все силы, разум
и душу обрати на защиту роботов". Второй: "Блюди интересы пресвятой "Ю.С.
Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн", если это не противоречит Первому
Закону". Третий: "Не обращая внимания на людей, разве что этого потребуют
Первый или Второй Законы".
Она когда-нибудь была молодая? - думал он; - когда-нибудь знала, что
такое эмоции?
Проклятье! Чего бы он не отдал, чтобы стереть с ее лица вечную
мерзлоту.
И он добьется этого!
Добьется, будьте покойны. Только бы ему выбраться из переделки в
здравом уме, тогда он возьмет за глотку и ее, и компанию, и их
отвратительное порождение - племя роботов. И это жгло его изнутри сильнее,
чем страх тюрьмы или мечта о славе. Жажда мести почти перемогла страх.
Почти.
Один из пилотов, отвернувшись, сказал ему:
- Можете выходить. Осталось всего лишь полмили.
- Посадка не предусмотрена? - с горечью уточнил Блэк.
- Категорически запрещена. Сотрясение при посадке может...
- А сотрясение от моей посадки не может?
- У меня приказ, - ответил пилот.
Блэк промолчал, надел скафандр и подошел к внутреннему люку. У
правого бедра к скафандру на металлической пластине была приварена сумка
для инструментов.
Переступив порог, он услышал в наушниках шлема гудящее "Удачи,
доктор".
Он не сразу сообразил, что слышит слова пилотов, которые перебороли
для этого желание как можно быстрей убраться из жуткого места.
- Спасибо, - неловко и немного обиженно сказал Блэк.
Неуклюже оттолкнувшись от корпуса, он несколько раз медленно
перекувырнулся и остался один.
Невдалеке, как будто поджидая его, лежал "Парсек". Сзади (вернее,
менжду ног, во время медленного вращения) он увидал длинный полосовой след
ракеты.
Он был один - невообразимо! Совсем один...
За всю историю человечества никому не доводилось оказаться в таком
абсолютно полном одиночестве. Узнает ли он, подкралась тошнотворная мысль,
- успеет ли он узнать, что что-то случилось? Или не заметит? Почувствует,
как гаснет сознание, меркнет и исчезает разум, или произойдет все
внезапно, как удар кинжала? В любом случае...
Он живо вспомнил шимпанзе - с пустыми глазами, в ознобе от
непостижимых кошмаров.
До астероида оставалось двадцать футов. Неуловимо-плавно плыл он
через пространство, и кроме человеческого вмешательства, ни одно зернышко
песка на нем не было потревожено с астрономически незапамятных времен.
И в бестревожном покое крохотная пылинка, попавшая в сложную
конструкцию, а может быть, капля примеси в сверхчистом масле, смазывающем
движущиеся части, застопорила "Парсек".
Едва ощутимая вибрация, неуловимый толчок от соприкосновения масс
могли устранить препятствие, движение совершится по рассчитанной
траектории, освободит гиперполе, и оно расцветет вширь, как перезрелая
гигантская роза.
Поверхность приближалась. Блэк сгрупировался для как можно более
мягкой посадки. Он весь покрылся гусиной кожей от подсознательного
стремления подольше удерживаться от столкновения.
Ближе, еще, еше..
... И ничего!
Лишь медленно нарастающее давление поверхности астероида от
затухающей инерции двухсот пятидесяти фунтов (с учетом скафандра).
Собственной гравитации, практически, не было.
Блэк приоткрыл глаза, посмотрел на звезды. Под ним сверкал мраморный
блеск, немного приглушенный поляроидной смотровой пластиной шлема. Звезды
светили бледно, но образовывали знакомый узор. Солнце было на месте,
созвездия тоже - он находился в Солнечной системе. Виднелась даже
Гипербаза туманным крохотным пятнышком.
Он вздрогнул от неожиданности: в наушниках раздался голос. Говорил
Шлосс.
- Мы наблюдаем за вами, доктор Блэк. Вы не один.
Формулировка могла бы показаться Блэку смешной, но он сказал в ответ
тихо и отчетливо:
- Можете отключиться, я не обижусь.
Пауза. И льстивый голос Шлосса:
- Если вы будете по ходу докладывать, как дела, вам, может быть,
будет легче.
- Всю информацию получите, когда я вернусь. Не раньше.
Он с горечью усмехнулся и пальцами, закованными в броню, повернул
регулятор приемника, вмонтированного в грудную панель. Пускай говорят в
пустоту. Он обойдется без них. Только бы вернуться в здравом рассудке,
тогда он знает, что делать.
Он осторожно встал и шагнул. Тело непроизвольно раскачивалось,
толкаемое случайным сокращением мускулов, которые еще не подстроились под
почти полное отсутствие гравитации и с запазданием отрабатывали
неустойчивое равновесие. На Гипербазе псевдогравитационное поле создавало
привычные условия. Блэк отметил, что раз он думает об этом, значит у него
сохранилась способность к абстрактному мышлению.
Солнце ушло за край горизонта. Период обращения астероида составлял
один час, и перемещение звезд на небе было заметно невооруженным глазом.
"Парсек" виднелся невдалеке. Блэк медленно, осторожно, чуть ли не на
цыпочках, пошел к нему. (Вибрация. Только бы избежать вибрации. Только бы
избежать...)
Он преодолел расстояние раньше, чем оценил его. К внешнему люку вели
ручные захваты.
Помедлил.
Корабль выглядел очень обыкновенно. По крайней мере, если не обращать
внимания на два кольца стальных выступов, деливших его по высоте на три
равные части; готовых стать антеннами гиперполя...
Блэку вдруг захотелось, наперекор всему, протянуть руку, потрогать их
- дурацкая мысль, такие иногда посещают в неподобающие моменты. Например,
"а если прыгнуть?" - глядя из окна небоскреба.
Блэк глубоко вздохнул, раскрыл ладони, развел руки в стороны и
легко-легко прикоснулся к обшивке.
И ничего!
Он взялся за скобу и осторожно подтянулся. Ему бы сейчас тот опыт
работы в невесомости, что есть у монтажников! Нужно прикладывать столько
сил, чтобы преодолеть инерцию и сразу остановиться. Промедлив секунду с
остановкой, нарушишь баланс и врежешься в борт.
Он медленно карабкался, держась кончиками пальцев, отклоняя нижнюю
половину туловища влево, когда поднимал правую руку, и наоборот.
Еще несколько ступеней, и пальцы нащупали запорное устройство
внешнего люка. Зеленоватое пятнышко маркерной пломбы.
Он снова помедлил. Настал момент, когда необходимо было использовать
мощь механизмов корабля. Перед его мысленным взором проплыли схемы
электронных соединений и силовой разводки. Нажав на кнопку, он подключится
к атомному реактору двигателя, и массивная плита внешнего люка отойдет в
сторону.
Ну и что дальше? Зачем?
Ведь он не имеет понятия ни о характере поломки, ни о последствиях
подключения к внутреннему источнику энергии. Он вздохнул и нажал кнопку.
Плавно, беззвучно в борту "парсека" открылся вход. Блэк оглянулся на
старые, знакомые (не изменившиеся!) созвездия и вошел в мягко освещенную
камеру. Внешний люк закрылся за ним.
Следующая кнопка. Внутренний люк. И вновь он остановился. Когда
внутренний люк откроется, давление воздуха в корабле капельку упадет, и
только через секунды электролизеры восстановят потерю.
Так что же?
К давлению, например, чувствительна задняя плата Боска, но уж не до
такой степени. Он снова вздохнул и, ощутив, как напряглись от страха
кончики пальцев, коснулся кнопки. Открылся внутренний люк. Блэк вошел в
рубку "Парсека", и его сердце забилось громче, когда первое, что он
увидел, был экран приема внешней информации. Усыпанный звездами. Блэк
через силу заставил себя взглянуть.
Светилась, как ни в чем не бывало, Кассиопея. Созвездия были
знакомыми. Он находился внутри "Парсека". Интуитивно Блэк чувствовал, что
худшее уже позади. Зайдя так далеко, не вылетев из пределов Солнечной
системы и сохранив при этом ясность сознания, он понемногу начал обретать
уверенность в своих силах.
Внутри "Парсека" царила полная тишь. Блэк повидал немало кораблей, и
обязательно на них кто-нибудь подавал признаки жизни, хотя бы слышалось
шарканье ног или кто-то из молодых сотрудников напевал себе под нос в
коридоре. На "Парсеке", даже его сердце колотилось беззвучно.
В кресле пилота, спиной к нему, сидел робот. Он тоже никак не
отреагировал на появление Блэка.
В подобии улыбки Блэк оскалился и резко скомандовал:
- Отпусти рычаг! Встать!
Голос раскатился громом по комнате. Блэк поздно сообразил, что
создает вибрацию воздуха, но звезды на экране не изменились.
Робот, конечно, не шевельнулся. Он не услышал. Сейчас он не
откликнулся бы даже на требование Первого Закона. То, что должно было
свершиться в одно мгновение, длилось для него без конца.
Блэк вспомнил приказ, полученный роботом, приказ, не оставляющий
места сомнительным толкованиям: "Крепко сожми рычаг. Сильно потяни на
себя. Сильно! Держи и не выпускай, пока приборы не зафиксируют, что
гиперпространство пройдено дважды".
Гиперпространство не было пройдено еще ни разу.
Он осторожно подошел к роботу. Тот, раздвинув колени, сидел и с силой
тянул на себя рычаг. Механизм включения дошел почти до расчетной позиции.
Нагрев металлических ладоней должен был на манер термопары довершить
переключение триггера и надежно замкнуть контакт. Блэк машинально взглянул
на показания термоизмерительного блока на контрольной панели. Все как
положено, тридцать семь градусов по Цельсию.
Отлитчно, подумал Блэк. Находишься наедине с роботом, не понимая, что
делать.
Лично он предпочел бы взять молоток и превратить его в груду лома.
Некоторое время Блэк смаковал эту идею. Он представлял себе ужас на лице
Сьюзен Кэлвин (единственное, что могло бы растопить ее ледяную броню -
страх за робота). Как все позитронные роботы, этот был тоже произведен,
испытан, и оставался собственностью "Ю.С.Роботс".
Всласть насладившись мыслью об отмщении, Блэк очнулся и огляделся
вокруг.
Он не продвинулся к цели ни на один шажок.
Медленно он снял скафандр; аккуратно убрал на место; боязливо
прошелся по кораблю, рассматривая корпус гиператомного двигателя и
проверяя полевые реле, но ни к чему не притрагивался.
Для отключения гиперполя были десятки способов, но каждый, пока не
уяснен, где сбой, мог оказаться губительным.
Вернувшись в рубку, он поглядел в отчаянии на мощную спину робота и
крикнул:
- Но ты-то можешь мне ответить, в чем дело? Или не можешь?!...
Ему опять захотелось наброситься на приборы и крушить все подряд,
рвать наудачу соединения и ломать платы. Но Блэк без колебаний подавил
бунт. Он проведет тут неделю, если понадобится, но вычислит, где причина.
Ради Сьюзен Кэлвин. Во имя того, что он решил с ней сделать.
Он повернулся на каблуках и задумался.
Каждый узел корабля, от двигателя до последнего двухпозиционного
тумблера, был тщательно проверен и испытан на Гипербазе. Немыслимо, чтобы
хоть один из них отказал. На корабле не осталось ничего...
Нет, почему же: робот! Роботы проверялись компанией, а там знали, что
почем (черти бы их унесли со всем их знанием).
Никто не сомневался в истинности слов, гласивших: робот сделает
лучше.
Все были уверены, что это не просто рекламный лозунг компании
"Ю.С.Роботс". В любых условиях, с любым делом робот справится лучше, чем
человек. Не "как человек", а "лучше, чем человек".
И тут, пока Джеральд Блэк стоял, глядя на робота, и вновь обдумывал
эту глубокую мысль, брови под его узким лбом сдвинулись, а взгляд выразил
одновременно удивление и безумную надежду.
Он подошел к роботу спереди и пристально всмотрелся в руки, которые
удерживали рычаг в позиции переключения и не отпустят его до тех пор, пока
корабль не сдвинется или не иссякнет источник энергии.
- Черт меня побери, - выдохнул Блэк, - Черт побери.
Он включил связь. Антенны автоматически следили за Гипербазой.
- Эй, Шлосс, - гаркнул он в микрофон.
Шлосс отозвался сразу:
- Блэк, наконец-то!...
- Спокойно, - оборвал Блэк, - не тратьте слов. Я хотел убедиться, что
вы следите за мной.
- Конечно, следим! Все собрались здесь. Послушайте...
Но Блэк уже отключился. Он изобразил улыбку той половиной рта, что
была обращена к телекамере и выбрал часть гиперполевого механизма, которое
располагалось на виду у них всех. Сколько там собралось народу, он не
знал. Может быть, только Кэлнер, Шлосс и Сьюзен Кэлвин. Может, набились
все. В любом случае, им будет, на что посмотреть.
Третий блок реле подойдет, решил Блэк. Он был расположен в нише и
защищен сварной панелью. Порывшись в инструментах, Блэк вытащил плоский,
тупоконечный плазменный агрегат, и подошел к блоку реле. Преодолев остатки
страха, он выбрал три точки на сварном шве. Агрегат работал плавно и
быстро, тепловое излучение поля слегка нагревало ручку. Панель открылась.
Быстро, чуть ли не с неохотой, он поглядел на экран. Звезды были
обычными, он тоже чувствовал себя абсолютно нормально.
Получив этот, последний, заряд бодрости, он поднял ногу и с размаху
опустил тяжелый ботинок на деликатнейшие, тончайшие приборы.
Послышался звон стекла, хруст металла, веером покатились капли
ртути...
Блэк перевел дыхание и включил связь.
- Шлосс, вы где?
- Я здесь, но...
- Докладываю: возникновение гиперполя на "Парсеке" исключено. Можете
забирать меня.
Джералд Блэк чувствовал себя героем не больше, чем когда отправлялся
на "Парсек", но люди думали по-другому. За ним прилетели те же двое
пилотов. На этот раз они посадили ракету на астероид и радостно хлопали
Блэка по спине.
На Гипербазе все высыпали встречать, устроили овацию. Он махал рукой,
улыбался толпе и делал все, что положено герою, но настоящего триумфа не
ощущал. Пока вместо торжества в нем зрело только предчувствие. Триумф
должен был наступить при встрече с Сьюзен Кэлвин.
Перед тем, как сойти по трапу, он задержался, обвел глазами
встречающих, но не нашел ее. Генерал Кэллнер был здесь, в привычном
панцире солдатской самоуверенности, с прикленной улыбкой начальственного
одобрения на лице. Майор Шлосс нервно улыбался. Ронсон из "Интерпланетари
Пресс" размахивал руками. Сьюзен Кэлвин не было.
От Кэллнера и Шлосса Блэк отмахнулся:
- Сперва приму душ и поем.
Он точно знал, что, по крайней мере сейчас, имеет право ставить свои
условия.
Агенты секретной службы проложили ему дорогу. Он вымылся и, не
торопясь, поел в одиночестве, которое ему было обеспечено по первому
требованию, потом вызвал Ронсона и коротко переговорил с ним. Вскоре
Ронсон вернулся, и после второго разговора Блэк полностью расслабился. Все
шло гораздо лучше, чем он планировал. Даже неудача с "Парсеком" случилась,
как по его заказу.
Наконец, он позвонил генералу и приказал собрать совещание. Он имел
право приказывать, и генерал-майор Кэллнер ответил:
- Есть, сэр!
Опять они собрались все вместе. Джералд Блэк, Кэллнер, Шлосс и Сьюзен
Кэлвин. Но теперь главным был Блэк. Робопсихолог, по-прежнему строгая,
взволнованная триумфом не более, чем провалом, пожалуй, все же смягчилась.
Доктор Шлосс прикусил ноготь большого пальца и мягко произнес:
- Доктор Блэк, мы высоко ценим ваше бесстрашие и удачу. - Потом, как
бы для соблюдения баланса, добавил: - Но каблуком по блоку реле - все-таки
так нельзя. Это и не предусмотрительно, и не обдуманно.
- Нет, отчего же: как раз, обдуманно, - ответил Блэк и бросил первую
бомбу: - Видите ли, к тому моменту я уже знал, что случилось.
Шлосс вскочил:
- То есть как? Вы уверены?
- Слетайте, проверьте. Там вполне безопасно. Я вам скажу, на что
обратить внимание.
Шлосс медленно сел на место.
- Но если это так, то тем лучше, - обрадованно заявил генерал
Кэллнер.
- Да, это так, - сказал Блэк и перевел взгляд на молчавшую Сьюзен
Кэлвин.
Он наслаждался властью. Пришел черед бомбы номер два:
- Подвел, конечно, робот. Вы слышите меня, доктор Кэлвин?
Сьюзен Кэлвин впервые нарушила молчание.
- Я слышу. Я, в общем, предполагала это. Робот - единственный из
всего оборудования корабля, который не был проверен на Гипербазе.
Блэк на мгновение смутился:
- Вы ничего не говорили об этом.
- Как подчеркнул несколько раз доктор Шлосс, - ответила Сьюзен
Кэлвин, - я не специалист по космосу. Все, что у меня было - это догадка,
которая могла и не подтвердиться. Я чувствовала себя не вправе склонять
вас к какому-либо варианту заранее.
- Ладно, - продолжал Блэк, - но, может быть, вы догадались и в чем
дело?
- Нет, сэр.
- Ну, как же! Ведь робот делает лучше, чем человек! В этом-то и
загвоздка. Не правда ли, странно: сама установка "Ю.С.Роботс" привела к
беде? Ведь роботы на самом деле работают лучше людей.
Он отмерял слово за словом, но она все не брала наживку.
- Уважаемый доктор Блэк, - вздохнула робопсихолог. - Я не несу
ответственности за выдумки нашего отдела рекламы.
Блэк снова засмеялся. Сьюзен Кэлвин - хороший боец, подумал он.
- Ваши люди сделали робота, чтобы заменить человека у пульта
управления "Парсека". Он должен был потянуть на себя контрольный рычаг,
установить его в нужное положение, и тепло рук окончательно замкнуло бы
контакт. Все очень просто, да, доктор Кэлвин?
- Да, все очень просто, доктор Блэк.
- И если бы робот не был лучше человека, все было бы превосходно. К
несчастью "Ю.С.Роботс" стремился непременно превзойти человека. Робот
должен был потянуть рычаг на себя сильно. Сильно! Это слово было
повторено, подчеркнуто, выделено. И робот выполнил приказание. Он потянул
сильно. Но вот беда: он в десять, если не в двадцать раз сильнее, чем
человек, в расчете на которого делали контрольный рычаг.
- Вы намекаете...
- Я сообщаю, что рычаг погнут. Он погнут как раз настолько, чтобы
переключатель сместился, и когда тепло рук робота включило термопару,
контакт не замкнулся, - он усмехнулся. - Это не неудача с одним роботом,
доктор Кэлвин. Это символизирует обреченность самой идеи роботизации.
- Послушайте, доктор Блэк, - брезгливо оборвала его Сьюзен Кэлвин, -
вы путаете отчет с проповедью. У робота хватает как интеллекта, так и
грубой силы. Если бы человек, который приказывал, употребил количественные
характеристики, а не дурацкое наречие "сильно", этого бы не случилось.
Вели они ему потянуть с силой двадцать пять фунтов, все было бы нормально.
- Другими словами, несовершенство робота должно быть компенсировано
изобретательностью и разумом человека. Можете мне поверить, что на Земле
все это расценят именно так и вряд ли простят "Ю.С.Роботс" фиаско.
Генерал Кэллнер перебил с привычным металлом в голосе:
- Позвольте, позвольте, Блэк, все сведения об инциденте относятся к
засекреченной информации.
- Между прочим, - неожиданно подхватил Шлосс, - ваша теория не
проверена. Мы еще пошлем на корабль других людей и все уточним. Может
быть, причина вовсе не в роботе.
- Да, вы постараетесь истолковать все иначе, верно? Не факт, правда,
что вам, как заинтересованной стороне, поверят. А я хочу вам сказать еще
одно.
Он изготовил последнюю, третью бомбу.
- Отныне, с этой минуты, я не учавствую в проекте по пересылке
человека через гиперпространство. Больше на меня не рассчитывайте.
- Почему? - спросила Сьюзен Кэлвин.
- Потому что, как вы недавно определили, доктор Кэлвин, я -
проповедник, - улыбнулся Блэк, - и у меня есть миссия. Я должен передать
людям Земли, что эра роботов подошла к рубежу, когда человек ценится
меньше робота. Что нынче возможно на опасную работу посылать человека,
потому что робот чересчур дорог, чтобы им рисковать. По-моему, люди должны
знать об этом. Роботов недолюбливают многие. "Ю.С.Роботс" так и не
получила разрешения использовать роботов на Земле. Я думаю, доктор Кэлвин,
что мой рассказ станет последней каплей. В оплату за сегодняшнюю работу,
доктор Кэлвин, вы , ваша фирма и ваши роботы будете истреблены с лица
Солнечной системы.
Блэк знал, что предупреждает ее, дает ей время на подготовку
ответного удара, но он не мог отказаться от этой сцены. Он ждал своего
часа с тех пор, как отправился на "Парсек" и дождался.
Увидев, как на мгновение блеснули светлые глаза Сьюзен Кэлвин, а щеки
потеряли мертвенно-бледный цвет, он не без злорадства подумал: ну, каково
вам сейчас, ученая миссис доктор?
- Вы не получите ни увольнения, - сказал Кэллнер, - ни разрешения
на...
- А чем вы можете остановить меня, генерал? Вы разве не слышали: я -
герой! Старушка-Земля любит своих героев, так повелось от века. Все будут
слушать меня и мне поверят. И людям не понравится, когда кто-нибудь
захочет мне помешать, во всяком случае, пока я им не приелся - новенький,
свеженький герой, шутка ли? Я уже говорил с Ронсоном из "Интерпланетари
Пресс", предупредил, что у меня наготове сенсация, которая всех чиновников
и ученых бонз повыдирает из плюшевых кресел, так что "Интерпланетари
Пресс" наготове и ловит каждое слово. Вам остается разве что пристрелить
меня. Но думаю, что это вам, мягко говоря, не пойдет на пользу.
Блэк торжествовал. Он высказал все, не утаив ни одной выстраданной
фразы. Он поднялся, чтобы выйти.
- Минуточку, доктор Блэк, - властно окликнула его Сьюзен Кэлвин.
Блэк невольно обернулся, точь-в-точь, как школьник на голос
учительницы, но скрыл замешательство подчеркнутой ироничностью:
- Вы хотите объяснить случившееся, не так ли?
- Отнюдь, - сухо отозвалась она. - Вы дали исчерпывающее объяснение.
Я вас и выбрала потому, что вы скорей других все поймете. На основании
предыдущего знакомства. Я знала, что вы не любите роботов и, значит,
лишены пиетета по отношении к ним. Ознакомившись с вашим личным делом, я
увидела, что вы открыто высказывались против эксперимента "робот в
гиперпространстве". Ваше начальство считает, что это плохо, но я решила
наоборот.
- Послушайте, доктор Кэлвин, я, с вашего позволения, не понимаю, о
чем вы толкуете?
- О том, что вы сразу должны были понять, почему нельзя использовать
для этого робота. Как вы тут говорили? Насчет того, что несовершенство
робота следует компенсировать изобретательностью и разумом человека. Вы
правы на сто процентов, молодой человек. На сто процентов. Роботы не
изобретательны. Разумность их ограничена, она высчитывается до последней
запятой. В чем, собственно, и состоит моя работа. Отдайте приказание
роботу - точный приказ - и он его выполнит. Если приказ не точен, он не
исправит ошибку без дополнительного приказа. Именно так вы объяснили
случай с "Парсеком". Как же мы могли послать робота искать неполадку, не
имея возможности отдать точный приказ - не зная, что там стряслось? "Пойди
и найди, в чем дело" - это распоряжение для человека, а не для робота.
Человеческий мозг - по крайней мере, пока - расчетам не поддается.
Блэк сел и в отчаянии посмотрел на робопсихолога. Ее слова проникали
в самую точку, сквозь слой скрывающих суть эмоций. Ему нечего было
возразить. Он понял, что проиграл.
- Но вы могли бы сказать мне это и раньше, - произнес он.
- Могла, - согласилась Сьюзен Кэлвин. - Но я заметила, что вы,
естественно, очень боитесь за свой рассудок. Такое нетривиальное
рассуждение могло ослабить вашу сосредоточенность, и я решила, что лучше
вам полагать, будто я настаиваю на вашей кандидатуре единственно из страха
за робота. Я подумала, что вы рассердитесь, а гнев, дорогой доктор Блэк, -
бывает иногда очень полезен. По меньшей мере, он заглушает страх. И, в
общем, расчет оказался правильным.
Она опустила руки на колени и почти улыбнулась.
- Ну и ну, - выдавил из себя Блэк.
- Так что послушайте моего совета, - Сказала Сьюзен Кэлвин. -
Продолжайте работать, примите титул героя и распишите вашему приятелю
репортеру в подробностях детали вашего подвига. Не лишайте его обещанной
сенсации.
Блэк медленно и неохотно наклонил голову. Шлосс облегченно вздохнул.
Кэллнер ослепительно улыбнулся. Оба слушали Сьюзен Кэлвин молча, молча и
протянули ему сейчас руки. Блэк пожал им руки с некоторым сомнением и
сказал:
- Вы тоже должны дать интервью, доктор Кэлвин.
- Не говорите глупостей, молодой человек, - поморщилась Сьюзен
Кэлвин. - Это моя работа.
Перевод с английского А.З.Колотова.
__________________________________________________________________________
Примечания
* - смотри рассказ Айзека Азимова "Как потерялся робот" (А.Азимов.
Три закона роботехники. Сб. науч.-фант. рассказов. - Москва, "Мир", 1979,
серия "Зарубежная фантастика")
** - Три закона роботехники: 1. Робот не может причинить вред
человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен
вред. 2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые дает человек,
кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону. 3. Робот
должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не
противоречит Первому и Второму Законам.(Айзек Азимов)
Айзек АЗИМОВ
БЕССМЕРТНЫЙ БАРД
- О да, - сказал доктор Финеас Уэлч, - я могу вызывать души
знаменитых покойников.
Он был слегка под мухой, иначе бы он этого не сказал. Конечно, в
том, то он напился на рождественской вечеринке, ничего
предосудительного не было.
Скотт Робертсон, молодой преподаватель английского языка и
литературы, поправил очки и стал озираться - он не верил своим ушам.
- Вы серьезно, доктор Уэлч?
- Совершенно серьезно. И не только души, но и тела.
- Не думаю, чтобы это было возможно, - сказал Робертсон, поджав
губы.
- Почему же? Простое перемещение во времени.
- Вы хотите сказать, путешествие по времени? Но это несколько...
необычно.
- Все получается очень просто, если знаешь, как делать.
- Ну, тогда расскажите, доктор Уэлч, как вы это делаете.
- Так я вам и рассказал.
Физик рассеянным взглядом искал хоть один наполненный бокал.
- Я уже многих переносил к нам, - продолжал Уэлч. - Архимеда,
Ньютона, Галилея. Бедняги!
- Разве им не понравилось у нас? Наверно, они были потрясены
достижениями современной науки, - сказал Робертсон.
- Конечно, они были потрясены. Особенно Архимед. Сначала я думал,
что он с ума сойдет от радости, когда я объяснил ему кое-что на том
греческом языке, который меня когда-то заставляли зубрить, но ничего
хорошего из этого не вышло...
- А что случилось?
- Ничего. Только культуры разные. Они никак не могли привыкнуть к
нашему образу жизни. Они чувствовали себя ужасно одинокими, им было
страшно. Мне приходилось отсылать их обратно.
- Это очень жаль.
- Да. Умы великие, но плохо приспосабливающиеся. Не
универсальные. Тогда я попробовал перенести к нам Шекспира.
- Что! - вскричал Робертсон. Это было уже по его специальности.
- Не кричите, юноша, - сказал Уэлч. - Это неприлично.
- Вы сказали, что перенесли к нам Шекспира?
- Да, Шекспира. Мне был нужен кто-нибудь с универсальным умом.
Мне был нужен человек, который так хорошо знал бы людей, что мог бы
жить с ними, уйдя на века от своего времени. Шекспир и был таким
человеком. У меня есть его автограф. Я взял на память.
- А он у вас с собой? - спросил Робертсон. Глаза его блестели.
- С собой. - Уэлч пошарил по карманам. - Ага, вот он.
Он протянул Робертсону маленький кусочек картона. На одной
стороне было написано: "Л. Кейн и сыновья. Оптовая торговля скобяными
товарами". На другой стояла размашистая подпись: "Уилм Шекспр".
Ужасная догадка ошеломила Робертсона.
- А как он выглядел? - спросил преподаватель.
- Совсем не так, каким его изображают. Совершенно лысый, с
безобразными усами. Он говорил на сочном диалекте. Конечно, я сделал
все, чтобы наш век ему понравился. Я сказал ему, что мы высоко ценим
его пьесы и до сих пор ставим их. Я сказал, что мы считаем их
величайшими произведениями не только английской, но и мировой
литературы.
- Хорошо, хорошо, - сказал Робертсон, слушавший затаив дыхание.
- Я сказал, что люди написали тома и тома комментариев к его
пьесам. Естественно, он захотел посмотреть какую-нибудь книгу о себе,
и мне пришлось взять ее в библиотеке.
- И?
- Он был потрясен. Конечно, он не всегда понимал наши идиомы и
ссылки на события, случившиеся после 1600 года, но я помог ему.
Бедняга! Наверное, он не ожидал, что его так возвеличат. Он все
говорил: "Господи! И что только не делали со словами эти пять веков!
Дай человеку волю, и он, по моему разумению, даже из сырой тряпки
выжмет целый потоп!"
- Он не мог этого сказать.
- Почему? Он писал свои пьесы очень быстро. Он говорил, что у
него были сжатые сроки. Он написал "Гамлета" меньше чем за полгода.
Сюжет был старый. Он только обработал его.
- Обработал! - с возмущением сказал преподаватель английского
языка и литературы. - После обработки обыкновенное стекло становится
линзой мощнейшего телескопа.
Физик не слушал. Он заметил нетронутый коктейль и стал бочком
протискиваться к нему.
- Я сказал бессмертному барду, что в колледжах есть даже
специальные курсы по Шекспиру.
- Я веду такой курс.
- Знаю. Я записал его на ваш дополнительный вечерний курс.
Никогда не видел человека, который больше бедняги Билла стремился бы
узнать, что о нем думают потомки. Он здорово поработал над этим.
- Вы записали Уильяма Шекспира на мой курс? - пробормотал
Робертсон. Даже если это пьяный бред, все равно голова идет кругом. Но
бред ли это? Робертсон начал припоминать лысого человека с необычным
произношением...
- Конечно, я записал его под вымышленным именем, - сказал доктор
Уэлч. - Стоит ли рассказывать, что ему пришлось перенести. Это была
ошибка. Большая ошибка. Бедняга!
Он, наконец, добрался до коктейля и погрозил Робертсону пальцем.
- Почему ошибка? Что случилось?
- Я отослал его обратно в 1600 год. - Уэлч от возмущения повысил
голос. - Как вы думаете, сколько унижений может вынести человек?
- О каких унижениях вы говорите?
Доктор Уэлч залпом выпил коктейль.
- О каких! Бедный простачок, вы провалили его.
Айзек АЗИМОВ
КАК ИМ БЫЛО ВЕСЕЛО
Марджи тогда даже записала об этом в свой дневник. На странице с
заголовком "17 мая 2157 года" она написала: "Сегодня Томми нашел самую
настоящую книгу!"
Это была очень старая книга. Как-то дедушка рассказал Марджи, что,
когда он был маленьким, его дедушка говорил ему, будто было время, когда
все рассказы и повести печатались на бумаге.
Они переворачивали желтые хрупкие страницы, и было ужасно забавно
читать слова, которые стояли на месте, а не двигались, как им положено, -
ну, вы сами знаете, на экране. И потом, когда они переворачивали страницы
назад, там были те же самые слова, что и раньше, когда они читали в первый
раз.
- Ну вот, - сказал Томми. - Сплошное расточительство.
Книгу ведь, наверное, выбрасывали, когда прочитают. А на нашем
телеэкране прошло, должно быть, миллион книг, и пройдет еще столько же. Уж
экран-то я ни за что не выброшу.
- Я тоже, - сказала Марджи. Ей было одиннадцать лет, и она видела
гораздо меньше телекниг, чем Томми. Ему было тринадцать.
- Где ты ее нашел? - спросила она.
- В нашем доме. - Он показал рукой, не поднимая глаз, потому что был
погружен в чтение. - На чердаке.
- А про что она?
- Про школу.
- Про школу? - с презрением сказала Марджи. - А чего про нее
писать-то? Ненавижу школу.
Марджи всегда ненавидела школу, а теперь ненавидела, как никогда.
Механический учитель давал ей по географии контрольную за контрольной, и
Марджи делала их все хуже и хуже, и тогда мама грустно покачала головой и
послала за Районным Инспектором.
Это был маленький круглый человек с красным лицом и целым ящиком
инструментов с циферблатами и проволоками. Он улыбнулся Марджи и дал ей
яблоко, а затем разобрал учителя на части. Марджи надеялась, что он не
сумеет собрать его снова, но он сумел, и через час или около этого учитель
был готов, огромный, и черный, и гадкий, с большим экраном, на котором он
показывал все уроки и задавал вопросы. Экран был еще ничего. Больше всего
Марджи ненавидела щель, куда ей приходилось всовывать домашние задания и
контрольные работы. Она должна была писать их перфораторным кодом,
которому ее научили, еще когда ей было шесть лет, и механический учитель в
один миг высчитывал отметки.
Закончив работу, Инспектор улыбнулся и погладил Марджи по голове. Он
сказал маме: "Девочка здесь ни при чем, миссис Джонс. Видимо, сектор
географии был несколько ускорен. Иногда это бывает. Я замедлил его до
нормального десятилетнего уровня. А общий показатель ее успехов вполне
удовлетворительный". И он снова погладил Марджи по голове.
Марджи была разочарована. Она надеялась, что учителя заберут совсем.
Учителя Томми однажды забрали почти на целый месяц, потому что в нем
полностью выключился сектор истории.
Вот почему она сказала Томми:
- С какой стати кто-нибудь станет писать о школе?
Томми с видом превосходства взглянул на нее.
- Потому что это не такая школа, как у нас, дурочка. Это старая
школа, какая была сотни и сотни лет назад.
Марджи почувствовала себя задетой.
- Откуда мне знать, какие у них там были школы?..
Некоторое время она читала через его плечо, затем сказала:
- Ага, учитель у них был!
- Конечно, был. Только это был не настоящий учитель. Это был человек.
- Человек? Как же человек может быть учителем?
- А что тут такого? Он просто рассказывал ребятам и девчонкам, давал
им домашние задания, спрашивал.
- Человек бы с этим не справился.
- Еще как бы справился. Мой отец знает не меньше, чем учитель.
- Не может этого быть. Человек не может знать столько, сколько
учитель.
- Спорим на что хочешь, он знает почти столько же. - Марджи не была
подготовлена к пререканиям на эту тему.
- А мне бы не хотелось, чтобы у нас в доме жил чужой человек, -
заявила она.
Томми покатился со смеху.
- Ты же ничего не знаешь, Марджи! Учителя не жили в доме у ребят. У
них было специальное здание, и все ребята ходили туда.
- И все ребята учили одно и то же?
- Конечно, если они были одних лет.
- А мама говорит, что учитель должен быть настроен на ум каждого
мальчика или девочки и что каждого ребенка нужно учить отдельно.
- Значит, в те времена так не делалось. И если тебе это не нравится,
можешь не читать.
- Я не говорю, что мне не нравится, - поспешно сказала Марджи. Ей
хотелось почитать об этих странных школах.
Они не дочитали и до половины, когда мама Марджи позвала:
- Марджи! Школа!
Марджи оглянулась.
- Еще немножко, мамочка.
- Немедленно, - сказала миссис Джонс. - Томми, вероятно, тоже уже
пора.
Марджи сказала, обращаясь к Томми:
- Можно, после школы я еще немножко почитаю с тобой?
- Там видно будет, - безразлично сказал Томми и ушел, посвистывая, с
пыльной старой книгой под мышкой.
Марджи отправилась в школьную комнату. Школьная комната была рядом со
спальней, и механический учитель уже стоял на готове и ждал Марджи. Он
всегда стоял наготове в одно и то же время каждый день, кроме субботы и
воскресенья, потому что мама говорила, будто маленькие девочки учатся
лучше, если занимаются регулярно.
Экран светился, и на нем появились слова: "Сегодня по арифметике мы
будем проходить сложение правильных дробей. Пожалуйста, опусти в щель
вчерашнее домашнее задание".
Марджи со вздохом повиновалась. Она думала о старых школах, которые
были в те времена, когда дедушкин дедушка был маленьким мальчиком. Все
дети со всей округи кричали и смеялись на школьном дворе, вместе сидели в
классах, а в конце дня вместе отправлялись домой. Они все учили одно и то
же и могли помогать друг другу делать домашние задания и говорить о них.
И учителя были людьми...
Механический учитель писал на экране: "Когда мы складываем дроби 1/2
и 1/4 -..."
Марджи думала о том, как, должно быть, дети любили тогда школу. Она
думала о том, как им было весело.
Айзек АЗИМОВ
УРОДЛИВЫЙ МАЛЬЧУГАН
Как всегда, прежде чем открыть тщательно запертую дверь, Эдит
Феллоуз поправила свой рабочий халат и только после этого переступила
ту невидимую линию, что отделяла реальный мир от несуществующего. При
ней были ее записная книжка и авторучка, хотя она с некоторого времени
не вела больше систематических записей, прибегая к ним только в случае
крайней необходимости.
На этот раз она несла с собой чемодан. "Это игры для мальчиков".
- улыбнувшись, объяснила она охраннику, который давным-давно уже
перестал задавать ей какие бы то ни было вопросы и лишь махнул рукой,
пропуская ее.
Как всегда, уродливый мальчуган сразу же почувствовал ее
присутствие и, плача, бросился ей навстречу.
- Мисс Феллоуз, мисс Феллоуз, - бормотал он, произнося слова
мягко и слегка невнятно, в свойственной одному ему манере.
- Что случилось, Тимми? - спросила она, проводя рукой по его
бесформенной головке, поросшей густыми коричневыми космами.
- Джерри вернется, чтобы опять играть со мной? Мне очень совестно
за то, что произошло.
- Не думай больше об этом, Тимми. Из-за этого ты и плачешь?
Он отвернулся.
- Не совсем, мисс Феллоуз. Дело в том, что я снова видел сон.
- Опять тот же сон? - Мисс Феллоуз стиснула зубы.
Конечно же, эта история с Джерри должна была вызвать у мальчика
старое сновидение.
Он кивнул, пытаясь улыбнуться, и его широко растянувшиеся,
выдающиеся вперед губы обнажили слишком большие зубы.
- Когда же я, наконец, достаточно подрасту, чтобы выйти отсюда,
мисс Феллоуз?
- Скоро, - мягко ответила она, чувствуя, как сжимается ее сердце,
- скоро.
Мисс Феллоуз позволила Тимми взять себя за руку и с удовольствием
ощутила теплое прикосновение грубой сухой кожи его ладони. Он повел ее
через комнаты, которые составляли Первую Секцию Стасиса, комнаты,
несомненно достаточно комфортабельные, но тем не менее являвшиеся для
семилетнего (семилетнего ли?) уродца местом вечного заключения.
Он подвел ее к одному из окон, выходившему на покрытую
низкорослым кустарником лесистую местность (скрытую сейчас от взоров
ночной мглой). Прикрепленные к забору специальные объявления запрещали
кому бы то ни было находиться поблизости без особого на то разрешения.
Он прижался носом к оконному стеклу.
- Я смогу выйти туда, мисс Феллоуз?
- Ты увидишь места гораздо лучше, красивее, чем это, - грустно
ответила она, глядя на несчастное лицо маленького заключенного.
На его низкий скошенный лоб пучками свисали спутанные пряди
волос. Затылочная часть черепа образовывала большой выступ, голова
ребенка казалась непомерно тяжелой, склоняясь вперед, заставляла его
сутулиться. Уже начали разрастаться, растягивая кожу, надбровные дуги.
Его массивный рот гораздо больше выдавался вперед, чем широкий
приплюснутый нос, а подбородка не было и в помине, только челюстная
кость, мягко уходившая вниз. Он был слишком мал для своего возраста,
неуклюж и кривоног.
Это был невероятно уродливый мальчик, и Эдит Феллоуз очень любила
его.
Губы ее задрожали - она могла позволить себе сейчас такую
роскошь, ее собственное лицо находилось вне поля зрения ребенка.
Нет, они не убьют его. Она пойдет на все, чтобы воспрепятствовать
этому. На все. Она открыла чемодан и начала вынимать оттуда одежду для
мальчика.
Эдит Феллоуз впервые переступила порог акционерного общества
"Стасис Инкорпорейтэд" немногим более трех лет назад. Тогда у нее не
было ни малейшего представления о том, что крылось за этим названием.
Впрочем, этого в то время не знал никто, за исключением тех, кто там
работал. И действительно, ошеломляющее известие потрясло мир только на
следующий день после ее поступления, А незадолго до этого они дали
лишь лаконичное объявление, в котором приглашали на работу женщину,
обладающую знаниями в области физиологии, опытом в медицинской химии и
любящую детей. Эдит Феллоуз работала сестрой в родильном отделении и
посему пришла к выводу, что отвечает всем этим требованиям.
Джеральд Хоскинс, доктор физических наук, о чем свидетельствовала
укрепленная на его письменном столе пластинка с соответствующей
надписью, потер щеку большим пальцем и принялся внимательно ее
разглядывать.
Инстинктивно сжавшись, мисс Феллоуз почувствовала, что у нее
начинает подергиваться лицо.
Сам-то он отнюдь не красавец, с обидой подумала она, лысеет,
начинает полнеть, да вдобавок выражение губ у него какое-то угрюмое,
замкнутое... Но так как сумма, предложенная за работу, оказалась
значительно выше той, на которую она рассчитывала, мисс Феллоуз решила
не торопиться с выводами...
- Итак, значит вы действительно любите детей? - спросил Хоскинс.
- В противном случае я не стала бы притворяться.
- А может быть, вы любите только хорошеньких детей? Этаких
прелестных сюсюкающих херувимчиков с крошечными носиками?
- Дети всегда остаются детьми, доктор Хоскинс, - ответила мисс
Феллоуз, - и случается, что именно некрасивые дети больше других
нуждаются в поддержке.
- Предположим, что мы возьмем вас...
- Вы хотите сказать, что согласны нанять меня?
На его широком лице мелькнула улыбка, придав ему на какой-то миг
странную привлекательность.
- Я быстро принимаю решения, - сказал он. - Пока что я еще ничего
не предлагаю вам и вполне могу отпустить вас ни с чем. А сами-то вы
готовы принять мое предложение?
Стиснув руками сумочку, мисс Феллоуз со всей быстротой, на
которую она была способна, стала подсчитывать в уме те выгоды, которые
сулила ей новая работа, но, повинуясь внезапному импульсу, отбросила
вдруг все расчеты.
- Да.
- Прекрасно, Сегодня вечером мы собираемся пустить Стасис в ход,
и я думаю, что вам следует присутствовать при этом, чтобы сразу же
приступить к своим обязанностям. Это произойдет в восемь часов вечера,
и я надеюсь, что увижу вас здесь в семь тридцать.
- Но, что...
- Ладно, ладно. Пока все.
По сигналу вошла улыбающаяся секретарша и выпроводила ее из
кабинета.
Выйдя, мисс Феллоуз какое-то время молча смотрела на закрытую
дверь, за которой остался мистер Хоскинс. Что такое Стасис? Какое
отношение к детям имеет это огромное, напоминающее сарай здание,
служащие с прикрепленными к одежде непонятными значками, длинные
коридоры и та характерная атмосфера технического производства, которую
невозможно ни с чем спутать?
Она спрашивала себя, стоит ли ей возвращаться сюда вечером или же
лучше не приходить совсем, проучив тем самым этого человека за его
высокомерную снисходительность. Но в то же время она не сомневалась,
что вернется, хотя бы только из чувства неудовлетворенного
любопытства. Она должна выяснить, при чем же здесь все-таки дети.
Когда ровно в половине восьмого она снова пришла туда, она сразу
обратила внимание на то, что ей не понадобилось ничего о себе
сообщать. Все, кто попадался ей на пути, как мужчины, так и женщины,
казалось, отлично знали не только, кто она, но и характер ее будущей
работы. Ее немедленно провели внутрь здания.
Она увидела доктора Хоскинса, но он, рассеянно взглянув на нее и
невнятно произнеся ее имя, даже не предложил ей сесть.
Она сама спокойно пододвинула стул к перилам и села.
Они находились на балконе, с которого открывался вид на обширную
шахту, заполненную какими-то приборами, представлявшими собой на
первый взгляд нечто среднее между пультом управления космического
корабля и контрольной панелью электронной счетной машины.
В другой части шахты высились перегородки, служившие стенами для
лишенной потолка квартиры. Это был как бы гигантский кукольный домик,
внутреннее убранство которого просматривалось как на ладони с того
места, где сидела мисс Феллоуз.
Ей ясно были видны стоявшие в одной из комнат электронная плита и
холодильная установка и расположенное в другом помещении оборудование
ванной. А предмет, который ей удалось рассмотреть в третьей комнате,
мог быть только частью кровати, маленькой кровати...
Хоскинс разговаривал с каким-то мужчиной. Вместе с мисс Феллоуз
на балконе их было трое. Хоскинс не представил ей незнакомца, и мисс
Феллоуз оставалось лишь исподтишка разглядывать его. Это был худой
мужчина средних лет, довольно приятной наружности, у него были
меленькие усики и живые глаза, казалось, ничего не упускающие из виду.
- Я отнюдь не собираюсь, доктор Хоскинс, делать вид, что мне все
это понятно, - говорил он. - Я хочу сказать, что понимаю кое-что лишь
в тех пределах, которые доступны достаточно интеллигентному
неспециалисту. Но, даже учитывая границы моей компетенции, я хочу
заметить, что одна сторона проблемы мне менее ясна, чем другая. Я имею
в виду выборочность. Вы в состоянии проникнуть очень далеко; допустим,
это можно понять. Чем дальше вы продвигаетесь, тем туманнее,
расплывчатее становятся объекты, а это требует большей затраты
энергии. Хорошо. Но в то же время вы не можете достичь более близкого
объекта. Вот что является загадкой для меня.
- Если вы позволите мне воспользоваться аналогией, Девеней, я
постараюсь представить вам проблему в таком свете, чтобы она казалась
менее парадоксальной.
Проскользнувшее в разговоре имя незнакомца помимо ее воли
произвело на мисс Феллоуз впечатление, и ей тут же стало ясно, кто он.
Это, видимо, был сам Кандид Девеней, писавший для телевизионных
новостей очерки на научные темы, тот Кандид Девеней, личным
присутствием которого были отмечены все крупнейшие события в научном
мире. Теперь его лицо даже показалось ей знакомым. Конечно же, это
именно его видела она на экране, когда объявили о посадке космического
корабля на Марс. А если это действительно тот самый Девеней, то это
могло означать только то, что доктор Хоскинс собирается сейчас
продемонстрировать нечто очень важное.
- Если вы считаете, что это поможет, то почему бы вам и не
воспользоваться аналогией? - спросил Девеней.
- Ну, хорошо. Итак, вам, конечно, известно, что вы не в состоянии
читать книгу со шрифтом обычного формата, если эта книга находится от
вас на расстоянии шести футов, но это сразу же становится возможным,
как только расстояние между вашими глазами и книгой сократится до
одного фута. Как вы видите, в данном случае пока действует правило -
чем ближе, тем лучше. Но если вы приблизите книгу настолько, что между
нею и вашими глазами останется всего лишь один дюйм, вы снова
потеряете способность читать ее. Отсюда вам должно быть ясно, что
существует такое препятствие, как слишком большая близость.
- Хм, - произнес Девеней.
- А вот вам другой пример. Расстояние от вашего правого плеча до
кончика указательного пальца правой руки составляет примерно тридцать
дюймов, и вы можете свободно коснуться этим пальцем правого плеча.
Расстояние же от вашего правого локтя до кончика указательного пальца
той же руки вполовину меньше, и если руководствоваться простейшей
логикой, то получается, что коснуться правым указательным пальцем
правого локтя легче, чем правого плеча, однако же вы этого сделать не
можете. И снова мешает та же слишком большая близость.
- Вы разрешите использовать эти аналогии в моем рассказе? -
спросил Девеней.
- Пожалуйста. Я только буду рад, ведь я достаточно долго ждал
кого-нибудь вроде вас, кто написал бы о нашей работе. Я дам все
необходимые вам сведения. Наконец-то наступило время, когда мы можем
разрешить всему миру заглянуть через наше плечо. И мир кое-что увидит.
(Мисс Феллоуз поймала себя на том, что вопреки собственному
желанию восхищается его спокойствием и уверенностью. В нем угадывалась
огромная сила.)
- Каков предел ваших возможностей? - спросил Девеней.
- Сорок тысяч лет.
У мисс Феллоуз перехватило дыхание.
- Лет?!
Казалось, сам воздух застыл в напряжении. Люди у приборов
управления почти не двигались. Кто-то монотонно бросал в микрофон
короткие фразы, смысл которых мисс Феллоуз не могла уловить.
Перегнувшись через перила балкона, Девеней внимательно
всматривался в то, что происходило внизу.
- Мы увидим что-нибудь, доктор Хоскинс? - спросил он.
- Что вы сказали? Нет, мы ничего не увидим до тех пор, пока все
не свершится. Мы обнаруживаем объект косвенно, как бы по принципу
радарной установки с той разницей, что вместо электромагнитных волн
предпочитаем пользоваться мезонами. При наличии соответствующих
условий мезоны возвращаются, причем некоторая часть их отражается от
какихлибо объектов, и наша задача состоит в исследовании характера
этих отражений.
- Должно быть, это довольно трудная задача.
На лице Хоскинса промелькнула его обычная улыбка.
- Перед вами результат пятидесяти лет упорных исканий. Лично я
занялся этой проблемой десять лет назад. Да, все это действительно
очень нелегко.
Человек у микрофона поднял руку.
- Уже несколько недель мы фиксируем один определенный момент,
удаленный от нас во времени. Предварительно рассчитав наши собственные
перемещения во времени, мы то прекращаем опыт, то воссоздаем его
заново, еще и еще раз проверяя нашу способность с достаточной
точностью ориентироваться во времени. Теперь это должно сработать
безотказно.
Но лоб его блестел от пота.
Эдит Феллоуз вдруг заметила, что она машинально оставила свой
стул и тоже стоит у перил, но смотреть пока было не на что.
- Сейчас, - спокойно произнес человек у микрофона.
Наступила тишина, продолжавшаяся ровно столько, сколько требуется
времени на один вздох, и из кукольного домика раздался пронзительный
вопль смертельно испуганного ребенка.
- Ужас! Непередаваемый ужас!
Мисс Феллоуз резко повернула голову в направлении крика. Она
забыла, что во всем этом был замешан ребенок.
А Хоскинс, стукнув кулаком по перилам, голосом, изменившимся и
дрожащим от торжества, произнес:
- Сработало.
Подталкиваемая в спину твердой рукой Хоскинса, который не
соизволил даже заговорить с ней, мисс Феллоуз спустилась по короткой
винтовой лестнице в шахту.
Те, кто до этого момента находился у приборов управления,
собрались теперь здесь. Они курили и, улыбаясь, наблюдали за
появившейся в главном помещении троицей. Со стороны кукольного домика
доносилось слабое жужжание.
- Вхождение в Стасис не представляет ни малейшей опасности, -
обратился Хоскинс к Девенею. - Я сам проделывал это множество раз. На
какой-то миг у вас появится странное ощущение, которое не оказывает
абсолютно никакого влияния на организм.
Как бы желая продемонстрировать правильность своих слов, он вошел
в открытую дверь. Напряженно улыбаясь и почемуто сделав глубокий вдох,
за ним последовал Девеней.
- Идите же сюда, мисс Феллоуз! - нетерпеливо воскликнул Хоскинс,
поманив ее пальцем.
Мисс Феллоуз кивнула и неловко переступила порог. Ей показалось,
что тело ее потрясла какая-то внутренняя дрожь, но как только она
очутилась внутри дома, это ощущение полностью исчезло. В доме пахло
свежей древесиной и влажной почвой.
Теперь здесь было тихо, во всяком случае, не слышно было больше
голоса ребенка, но зато откуда-то раздавалось шарканье ног и шорох,
будто кто-то проводил рукой по дереву. Потом послышался стон.
- Где же он? - в отчаянии воскликнула мисс Феллоуз.
Неужели этим глупцам безразлично, что там происходит?
Мальчик находился в спальне, или, вернее, в комнате, где стояла
кровать.
Он был совершенно обнажен, и его забрызганная грязью грудь
неровно вздымалась. Охапка смешанной с грязью жесткой травы
рассыпалась по полу у его босых коричневых ног.
От этой травы исходил запах земли с примесью какого-то зловония.
Хоскинс прочел нескрываемый ужас в ее устремленных на ребенка
глазах и с раздражением произнес:
- Не было никакой возможности, мисс Феллоуз, вытащить мальчишку
чистым из такой глубины веков. Мы вынуждены были захватить для
безопасности кое-что из того, что его окружало. Может, вы предпочли
бы, чтоб он явился сюда без ноги или части черепа?
- Прошу вас, не надо! - воскликнула мисс Феллоуз, изнемогая от
желания прекратить этот разговор. - Почему мы бездействуем? Бедный
ребенок испуган. И он грязный.
Она была права. Мальчик был покрыт кусками засохшей грязи и
какого-то жира, а его бедро пересекала воспаленная царапина.
Когда Хоскинс приблизился к нему, ребенок, которому на вид было
немногим более трех лет, низко пригнулся и быстро отскочил назад. Его
верхняя губа оттопырилась, и он издал какой-то странный звук, нечто
среднее между ворчанием и кошачьим шипением.
Хоскинс быстрым движением схватил за руки и оторвал отчаянно
кричащего и извивающегося ребенка от пола.
- Держите его так, - сказала мисс Феллоуз. - Прежде всего ему
необходима теплая ванна. Его нужно как следует отмыть. У вас есть
здесь все необходимое? Если да, то попросите принести вещи сюда и хотя
бы вначале помогите мне с ним управиться. Кроме того, ради всех
святых, распорядитесь, чтобы отсюда убрали всю эту грязь и мусор.
Теперь настал ее черед отдавать приказания, и чувствовала она
себя в новой роли прекрасно. И поскольку растерянная наблюдательница
уступила место опытной медицинской сестре, она взглянула на ребенка
уже другими глазами, с профессиональной точки зрения, и на какой-то
миг замерла в замешательстве. Грязь, которой он был покрыт, его вопли,
извивающееся в тщетной борьбе тело - все это куда-то отступило.
Она рассмотрела самого ребенка.
Это был самый уродливый мальчуган из всех, которых ей приходилось
когда-либо видеть. Он весь был невероятно безобразен - от макушки
бесформенной головы до изогнутых колесом ног.
С помощью трех мужчин ей удалось выкупать мальчика.
Остальные в это время пытались очистить помещение от мусора. Она
работала молча, с чувством оскорбленного достоинства, раздраженная ни
на минуту не прекращающимися криками и сопротивлением.
Доктор Хоскинс намекнул ей, что ребенок будет некрасивым, но кто
мог предположить, что он окажется столь уродливым. И ни мыло, ни вода
не в состоянии были до конца уничтожить исходивший от него
отвратительный запах, он лишь постепенно становился слабее.
Ей вдруг страстно захотелось швырнуть намыленного мальчишку
Хоскинсу на руки и уйти, но ее удержала от этого профессиональная
гордость. В конце концов ведь она сама согласилась на эту работу... А
кроме того, она представила, какими глазами посмотрит на нее доктор
Хоскинс, его холодный взгляд, в котором она прочтет неизбежный вопрос:
"Так, значит, вы все-таки любите только красивых детей, мисс Феллоуз?"
Он стоял в некотором отдалении, с холодной улыбкой наблюдая за
ними. Когда она встретилась с ним взглядом, ей показалось, что
кипевшее в ее душе чувство оскорбленного достоинства забавляет его.
Она тут же решила, что немного повременит с уходом. Сейчас это
только унизило бы ее.
Когда кожа ребенка приняла, наконец, вполне сносный розовый
оттенок и запахла душистым мылом, она, несмотря на все переживания,
почувствовала себя лучше. Кричать мальчик уже был не в состоянии; он
лишь устало скулил, в то время как его испуганный, настороженный
взгляд быстро перебегал с одного лица на другое, не упуская из виду
никого из тех, кто находился в комнате. То, что он был теперь чист,
только подчеркивало худобу его обнаженного, дрожащего от холода после
ванны тела.
- Дайте же, наконец, ночную рубашку для ребенка! - резко сказала
мисс Феллоуз.
В тот же миг откуда-то появилась ночная рубашка. Казалось, что
все было подготовлено заранее, однако никто не трогался с места до ее
приказа, как будто умышленно оставляя за ней право распоряжаться и тем
самым испытывая ее.
- Я подержу его, мисс, - подойдя к ней, сказал Девеней. - Одна вы
не справитесь.
- Благодарю вас.
Прежде чем удалось надеть на ребенка рубашку, им пришлось
выдержать настоящую битву, а когда мальчик попытался сорвать ее, мисс
Феллоуз сильно ударила его по руке.
Ребенок покраснел, но не заплакал. Он во все глаза уставился на
нее, ощупывая неловкими пальцами фланель рубашки, как бы исследуя этот
неведомый ему предмет.
"А теперь что?" - в отчаянии подумала мисс Феллоуз.
Все они, даже уродливый мальчуган, замерли, как бы ожидая, что
она будет делать дальше.
- Вы позаботились о пище, о молоке? - решительно спросила мисс
Феллоуз.
Они предусмотрели и это. В комнату вкатили специальный
передвижной агрегат, состоявший из холодильного отделения, в котором
стояло три кварты молока, и нагревательного устройства; в нем имелось
также значительное количество укрепляющих средств: витаминизированные
капли, медно-кобальтово-железистый сироп и много других препаратов,
рассмотреть которые она не успела. Кроме того, там находился набор
самосогревающегося детского питания.
Для начала она взяла одно только молоко. Электронная установка за
каких-нибудь десять секунд согрела его до необходимой температуры и
автоматически выключилась. Она налила немного молока в блюдце, не
сомневаясь в том, что уровень развития ребенка очень низок и он не
умеет обращаться с чашкой.
Мисс Феллоуз кивнула мальчику и, обращаясь к нему, произнесла:
- Пей, ну пей же. - Она жестом показала ему, как поднести блюдце
ко рту. Глаза ребенка следили за ее движениями, но он не шевельнулся.
Внезапно она решилась. Схватив мальчика за руку повыше локтя, она
опустила свою свободную руку в молоко и затем провела его по его
губам, так что капли жидкости потекли по его щекам и подбородку.
Он отчаянно завопил, но, вдруг умолкнув, начал облизывать свои
влажные губы. Мисс Феллоуз отступила назад.
Мальчик приблизился к блюдцу, наклонился к нему и затем, быстро
оглянувшись по сторонам, как бы высматривая притаившегося врага, снова
нагнулся к молоку и начал его жадно лакать, как кошка, издавая при
этом какой-то неопределенный звук. Он даже не попытался приподнять
блюдце руками.
Мисс Феллоуз не в силах была до конца скрыть охватившее ее при
виде этого чувство, и, видимо, кое-что отразилось на ее лице, потому
что Девеней, взглянув на нее, произнес:
- Доктор Хоскинс, а сестра в курсе того, что происходит?
- В курсе чего? - поинтересовалась мисс Феллоуз.
Девеней заколебался, но Хоскинс, по выражению лица которого снова
можно было заподозрить, что все это втайне его забавляло, сказал:
- Ну что ж, можете ей сказать.
- Вы, по всей вероятности, даже не подозреваете, - обратился
Девеней к мисс Феллоуз, - что волею случая вы - первая в истории
цивилизованная женщина, которой пришлось ухаживать за
ребенком-неандертальцем.
Сдерживая охвативший ее гнев, мисс Феллоуз повернулась к
Хоскинсу.
- Вы могли бы предупредить меня заранее, доктор.
- А зачем? Какая вам разница?
- Речь шла о ребенке.
- А разве это не ребенок? У вас когда-нибудь был щенок или
котенок, мисс Феллоуз? Неужели в них больше человеческого? А если бы
это оказался детеныш шимпанзе, вы бы почувствовали к нему отвращение?
Вы медицинская сестра, мисс Феллоуз. Судя по вашим документам, вы
работали три года в родильном отделении. Вы когда-нибудь отказывались
ухаживать за ребенком-уродом?
- Вы все-таки могли бы сказать мне это раньше, - уже менее
решительно произнесла она.
- Для того чтобы вы вовремя успели отказаться от этой работы? Не
следует ли из этого, что вы хотите это сделать теперь?
Он холодно посмотрел ей прямо в глаза. С другого конца комнаты за
ними наблюдал Девеней, а маленький неандерталец, покончив с молоком и
вылизав начисто блюдце, поднял к ней мокрое лицо с широко раскрытыми,
о чем-то молящими глазами.
Мальчик жестом указал на молоко, и вдруг из его рта посыпались
все время повторяющиеся одни и те же отрывистые гортанные звуки
вперемежку с искусным прищелкиванием языком.
- А ведь он говорит! - удивленно воскликнула мисс Феллоуз.
- Конечно, - сказал Хоскинс. - Homo neanderthalensis в
действительности является не отдельным видом, а скорее разновидностью
Homo sapiens. Так почему бы ему не уметь говорить? Вполне возможно,
что он просит еще молока.
Мисс Феллоуз машинально потянулась за бутылкой, но Хоскинс
схватил ее за руку.
- А теперь, мисс Феллоуз, прежде чем вы сделаете еще хоть одно
движение, вы должны сказать, остаетесь вы или нет.
Мисс Феллоуз раздраженно высвободила руку.
- А если я уйду, вы что, не собираетесь в этом случае кормить
его? Я побуду с ним... некоторое время.
Она налила ребенку молока.
- Мы намереваемся оставить вас здесь с мальчиком, мисс Феллоуз, -
сказал Хоскинс. - Это единственный вход в Первую Секцию Стасиса. Дверь
тщательно запирается и охраняется снаружи. Я хотел бы, чтобы вы
изучили систему замка, который будет, конечно, соответствующе настроен
на отпечатки ваших пальцев, так же как он настроен на отпечатки моих
собственных. Пространство наверху (он поднял взгляд к несуществующему
потолку кукольного домика) охраняется тоже, и мы будем предупреждены в
любом случае, если здесь произойдет что-либо необычное.
- Вы хотите сказать, что я все время буду находиться под
наблюдением? - возмущенно воскликнула мисс Феллоуз, вдруг вспомнив,
как она сама рассматривала с балкона внутреннюю часть помещения.
- О нет, - серьезно заверил ее Хоскинс, - мы гарантируем, что ни
один посторонний наблюдатель не будет свидетелем вашей частной жизни.
Все объекты в виде электронных символов передаются вычислительной
машине, и только она будет иметь с ними дело. Вы проведете с ним эту
ночь, мисс Феллоуз, а также и все последующие, впредь до особого
распоряжения. Мы предоставим вам несколько свободных часов в дневное
время и дадим вам возможность самой составить их расписание в
соответствии с вашими личными потребностями.
Мисс Феллоуз в недоумении окинула взглядом кукольный домик.
- А для чего все это, доктор Хоскинс? Разве мальчик представляет
собой какую-нибудь опасность?
- Видите ли, мисс Феллоуз, все дело в энергии. Он никогда не
должен покидать это помещение. Никогда. Ни на секунду. Ни по какой
причине, даже если от этого зависит его жизнь. Даже для того, чтобы
спасти вашу жизнь, мисс Феллоуз. Вы поняли меня?
Мисс Феллоуз гордо вскинула голову.
- Я знаю, что такое приказ, доктор Хоскинс. Медицинская сестра
привыкает к тому, чтобы во имя долга жертвовать собственной
безопасностью.
- Отлично. Вы всегда можете просигнализировать, если вам
что-нибудь понадобится.
И двое мужчин покинули Стасис.
* * *
Обернувшись, мисс Феллоуз увидела, что мальчик, не притрагиваясь
к молоку, по-прежнему не спускает с нее настороженного взгляда. Она
попыталась жестами показать ему, как поднять блюдце ко рту. Он не
последовал ее примеру, однако на этот раз, когда она прикоснулась к
нему, он уже не закричал.
Его испуганные глаза ни на секунду не переставали следить за ней,
подстерегая малейшее неверное движение. Она вдруг заметила, что
инстинктивно пытается успокоить его, медленно приближая руку к его
волосам, стараясь, однако, чтобы рука эта была все время в поле его
зрения. Тем самым она давала ему понять, что в этом жесте не кроется
никакой для него опасности.
И ей удалось погладить его по голове.
- Я хочу показать тебе, как пользоваться туалетом, - произнесла
она. - Как ты считаешь, сможешь ты этому научиться?
Она говорила очень мягко и осторожно, отлично сознавая, что он не
поймет ни одного слова, однако надеясь на то, что сам звук ее голоса
успокаивающе повлияет на него.
Мальчик снова защелкал языком.
- Можно взять тебя за руку? - спросила она.
Она протянула ему обе руки и замерла в ожидании. Рука ребенка
медленно двинулась навстречу ее руке.
- Правильно, - кивнула она.
Когда рука мальчика была уже в каком-нибудь дюйме от ее
собственных рук, смелость оставила его, и он отдернул свою руку назад.
- Ну что ж, - спокойно сказала мисс Феллоуз, - позже мы попробуем
еще раз. Не хочется ли тебе посидеть? - она похлопала рукой по
кровати.
Медленно текло время, еще медленнее продвигалось воспитание
ребенка. Ей не удалось приучить его ни к туалету, ни к кровати. Когда
мальчику явно захотелось спать, он опустился на ничем не покрытый пол
и быстрым движением юркнул под кровать.
Она нагнулась, чтобы взглянуть на него, и из темноты на нее
уставились два горящих глаза, и она услышала знакомое прищелкивание.
- Ладно, - сказала она, - если ты чувствуешь себя там в большей
безопасности, можешь спать под кроватью.
Она прикрыла дверь спальни и удалилась в самую большую из трех
комнат, где для нее была приготовлена койка, над которой по ее
требованию натянули временный тент.
"Если эти глупцы хотят, чтобы я здесь ночевала, - подумала она, -
они должны повесить в этой комнате зеркало, заменить шкаф более
вместительным и оборудовать отдельный туалет".
* * *
Она никак не могла заснуть, помимо своей воли напрягая слух,
чтобы не упустить ни одного звука, который мог раздаться из соседней
комнаты. Она убеждала себя в том, что ребенок не в состоянии выбраться
из дома, но, несмотря на это, ее грызли сомнения. Совершенно гладкие
стены были, безусловно, очень высоки, ну, а вдруг мальчишка лазает,
как обезьяна?
Впрочем, Хоскинс заверил ее, что за всем происходящим внизу
следят специальные наблюдательные устройства.
Неожиданно ей пришла в голову новая мысль: а что, если мальчик
все-таки опасен? Опасен в самом прямом смысле этого слова? Нет,
Хоскинс не скрыл бы это от нее, не оставил бы ее с ним одну, если
бы...
Она попыталась разубедить себя, внутренне смеясь над своими
страхами. Ведь это был всего лишь трех- или четырехлетний ребенок.
Однако ей, несмотря на все усилия, не удалось обрезать ему ногти. А
что, если, когда она заснет, он вздумает напасть на нее, пустив в ход
зубы и ногти...
У нее участилось дыхание. Как странно, и все же... Она мучительно
напрягла слух, и на этот раз ей удалось уловить какой-то звук.
Мальчик плакал.
Не кричал от страха или злобы, не выл и не визжал, а именно тихо
плакал, как убитый горем, глубоко несчастный одинокий ребенок.
"Бедняжка", - подумала мисс Феллоуз, и впервые с момента встречи
с ним сердце ее пронзила острая жалость.
Ведь это настоящий ребенок, так какое же, по сути дела, значение
имеет форма его головы? И это не просто ребенок, а ребенок
осиротевший, как ни одно дитя за всю историю человечества. Тысячи лет
назад не только умерли его родители, но безвозвратно исчезло все, что
его когда-то окружало. Грубо выхваченный из давно ушедшего времени, он
был теперь единственным во всем мире существом такого рода. Последним
и единственным.
Она почувствовала, как ее все больше охватывает глубокое
сострадание и стыд за собственное бессердечие. Тщательно поправив
ночную рубашку, постаравшись, чтобы она по возможности лучше
прикрывала ей ноги (ловя себя в то же время на совершенно неуместной
мысли о том, что завтра же необходимо принести сюда халат), она встала
с постели и направилась в соседнюю комнату.
- Мальчик, а мальчик! - шепотом позвала она.
Она совсем уж было собралась просунуть под кровать руку, но,
сообразив, что он может укусить ее, решила не делать этого.
Она зажгла ночник и отодвинула кровать.
Несчастный ребенок, прижав колени к подбородку, комочком
свернулся в углу, глядя на нее заплаканными, полными страха глазами.
В полумраке его внешность показалась ей менее отталкивающей.
- Ах, ты, бедняга, бедняга, - произнесла она, осторожно гладя его
по голове, чувствуя, как мгновенно напряглось, а потом постепенно
расслабилось его тело. - Бедный мальчуган. Можно мне побыть с тобой?
Она села рядом с ним на пол и начала медленно и ритмично гладить
его волосы, щеку, руку, тихо напевая какую-то ласковую песенку.
Услышав ее пение, ребенок поднял голову, пытаясь разглядеть при
слабом свете ночника ее губы, как бы заинтересовавшись этим совершенно
новым для него звуком.
Воспользовавшись этим, она притянула его поближе, и ласковым, но
решительным движением ей удалось постепенно приблизить его голову к
своему плечу. Она просунула руку под его ноги и не спеша, плавно
подняла его к себе на колени. Снова и снова повторяя все тот же один
несложный куплет и не выпуская из рук ребенка, она медленно качалась
вперед и назад, баюкая его. Он постепенно успокоился, и вскоре по его
ровному дыханию она поняла, что мальчик заснул.
Очень осторожно, стараясь не шуметь, она подвинула на место
кровать и положила на нее ребенка. Укрыв спящего, она внимательно
посмотрела на него. Во сне его лицо казалось таким мирным, таким
ребячьим, что, право же, его безобразие как-то меньше бросалось в
глаза.
Уже направившись на цыпочках к двери, она вдруг подумала: "А что,
если он вдруг проснется?" - и повернула назад.
Преодолев внутреннее сопротивление и справившись с охватившими ее
разноречивыми чувствами, она вздохнула и медленно опустилась на
кровать рядом с ребенком.
Кровать была для нее слишком мала, и ей пришлось скорчиться,
чтобы как-то улечься на ней. Кроме того, она не могла избавиться от
чувства неловкости, причиной которого было отсутствие над кроватью
тента. Но рука ребенка робко скользнула в ее ладонь, и через некоторое
время ей все-таки удалось задремать.
* * *
Она проснулась, как от внезапного толчка, и с трудом сдержала
чуть было не сорвавшийся с ее губ крик ужаса. Мальчик смотрел на нее в
упор широко раскрытыми глазами, и ей понадобилось довольно много
времени, чтобы вспомнить, как она очутилась на его кровати. Медленно,
не отрывая от него взгляда, она спустила на пол сначала одну, потом
другую ногу.
Бросив быстрый испуганный взгляд в сторону лишенного покрытия
потолка, она напрягла мускулы для последнего решительного движения,
собираясь окончательно выбраться из кровати.
Но в этот момент мальчик, вытянув руку, коснулся ее губ своими
похожими на обрубки пальцами и что-то произнес.
Это прикосновение заставило ее отпрянуть. При дневном освещении
он был непередаваемо безобразен.
Мальчик опять повторил какую-то фразу, а затем, открыв широко
рот, движением руки пытался показать, будто что-то вытекает у него изо
рта.
Мисс Феллоуз задумалась, стараясь отгадать значение этого жеста,
и вдруг взволнованно воскликнула:
- Ты хочешь, чтобы я пела?
Мальчик молча продолжал смотреть на ее губы.
Несколько фальшивя от напряжения, мисс Феллоуз начала ту самую
песенку, что пела ему накануне ночью, и маленький урод улыбнулся,
неуклюже раскачиваясь в такт музыке и издавая при этом какой-то
булькающий звук, который можно было истолковать как смех.
Мисс Феллоуз незаметно вздохнула. Да, правильно говорят, что
музыка усмиряет сердце дикаря. Она может помочь...
- Подожди немного, - сказала она, - дай мне привести себя в
порядок, это займет не больше минуты. А потом я приготовлю тебе
завтрак.
Ни на секунду не забывая об отсутствии потолка, она быстро
покончила со своими делами. Мальчик оставался в постели, внимательно
наблюдая за ней, когда она появлялась в поле его зрения. И каждый раз
в эти моменты она улыбалась и махала ему рукой. В конце концов он тоже
помахал ей в ответ, и она нашла этот жест очаровательным.
- Ты хочешь молочную овсяную кашу? - спросила она, покончив со
своими делами.
Приготовление каши было делом нескольких секунд, и когда еда была
на столе, она поманила его рукой.
Неизвестно, понял ли он значение ее жеста или же его привлек
запах пищи, но мальчик тут же вылез из кровати.
Она попыталась показать ему, как пользоваться ложкой, но он в
страхе отпрянул. ("Ничего, у нас впереди еще много времени", -
подумала она.) Однако она настояла на том, чтобы он руками поднял
миску ко рту. Он повиновался, но действовал так неловко, что страшно
испачкался, хотя большая часть каши все-таки попала по назначению.
На этот раз она дала ему молоко в стакане, и мальчуган,
обнаружив, что отверстие сосуда слишком мало, чтобы просунуть в него
лицо, жалобно захныкал. Она взяла его за руку и, прижав его пальцы к
стакану, заставила его поднести стакан ко рту.
Снова все было облито и испачкано, но, как и в первый раз,
большая часть молока все-таки попала ему в рот, а что касается
беспорядка, то она привыкла и не к такому.
К ее удивлению, освоить туалет оказалось более простой задачей,
что принесло ей немалое облегчение. На этот раз он довольно быстро
понял, чего она ждет от него. Она поймала себя на том, что гладит его
по голове, приговаривая:
- Вот это хороший мальчик, вот это умница!
И ребенок улыбнулся, доставив ей неожиданное удовольствие, -
"Когда он улыбается, он, право же, вполне сносен", - подумала она.
В этот же день после полудня прибыли представители прессы. Пока
они устанавливали в дверях свою аппаратуру, она взяла мальчика на
руки, и он крепко прижался к ней. Суета испугала его, и он громко
заплакал, но, несмотря на это, прошло не менее десяти минут, пока ей
разрешили унести ребенка в соседнюю комнату.
Она вскоре вернулась, покраснев от возмущения, и в первый раз за
восемнадцать часов вышла из домика, плотно закрыв за собой дверь.
- Я думаю, что с вас на сегодня хватит. Теперь мне понадобится
бог знает сколько времени, чтобы успокоить его. Уходите.
- Ладно, ладно, - произнес джентльмен из "Таймс-геральд". - А это
действительно неандерталец или какое-нибудь жульничество?
- Уверяю вас, что это не мистификация, - раздался откуда-то сзади
голос Хоскинса. - Ребенок - настоящий Homo neanderthalensis.
- Это мальчик или девочка?
- Это мальчик-обезьяна, - вмешался джентльмен из "Ньюс". - Нам
сейчас показывают не что иное, как мальчика-обезьяну. Как он себя
ведет, сестра?
- Он ведет себя точно так же, как любой другой маленький мальчик,
- отрезала мисс Феллоуз. Раздражение заставило ее стать на защиту
ребенка, - и он вовсе не мальчик-обезьяна. Его зовут... Тимоти, Тимми,
и он абсолютно нормален в своих действиях.
Имя Тимоти было выбрано ею совершенно случайно - оно просто
первым пришло ей в голову...
- Тимми - мальчик-обезьяна, - изрек джентльмен из "Ньюс", и, как
оказалось впоследствии, именно под этой кличкой ребенок впервые стал
известен всему миру.
- Скажите, док, что вы собираетесь делать с этой обезьяной? -
спросил, обращаясь к Хоскинсу, джентльмен из "Глоба".
Хоскинс пожал плечами.
- Видите ли, моя первоначальная задача заключалась в том, чтобы
доказать возможность перенесения его в наше время. Однако я полагаю,
что он заинтересует антропологов и физиологов. Ведь перед нами
находится существо, по своему развитию стоящее на грани между животным
и человеком. Нам представляется возможность узнать многое о нас самих
и о наших предках.
- Как долго намерены вы держать его здесь?
- Сколько нам понадобится на его изучение плюс еще какой-то
период после завершения исследований. Не исключено, что на это
потребуется довольно много времени.
- Не могли бы вы вывести его из дома? Тогда нам удалось бы
установить телевизионную аппаратуру и состряпать настоящее зрелище.
- Очень сожалею, но ребенок не может покинуть пределы Стасиса.
- А что такое Стасис?
- Боюсь, джентльмены, что объяснение займет слишком много
времени, - Хоскинс позволил себе улыбнуться. - А вкратце суть дела
заключается в том, что время, каким мы его себе представляем, в
Стасисе не существует. Эти комнаты как бы покрыты невидимой оболочкой
и не являются в полном смысле частью нашего мира. Именно благодаря
этому и удалось извлечь, так сказать, ребенка из времени.
- Постойте-ка, - перебил джентльмен из "Ньюс", которого явно не
удовлетворило объяснение Хоскинса, - что это вы там болтаете? Ведь
сестра свободно входит и выходит из помещения.
- Это может сделать любой из вас, - небрежно ответил Хоскинс. -
Вы будете двигаться параллельно временным силовым линиям, и это не
повлечет за собой сколько-нибудь значительной потери или притока
энергии. Ребенок же был доставлен сюда из далекого прошлого. Его
движение происходило поперек силовых линий, и он получил временный
потенциал. Для того чтобы переместить его в наш мир, в наше время,
потребуется израсходовать всю энергию, накопленную нашим акционерным
обществом, а также, возможно, и все запасы энергии города Вашингтона.
Мы были вынуждены сохранить доставленный сюда вместе с мальчиком
мусор, и нам придется лишь постепенно, по крупицам удалять его отсюда.
Пока Хоскинс давал объяснения, корреспонденты что-то деловито
строчили в своих блокнотах. Из всего сказанного они ровным счетом
ничего не поняли и были убеждены в том, что их читателей постигнет та
же участь: однако все звучало очень научно, а именно это и
требовалось.
- Вы сможете дать сегодня вечером интервью? - спросил
представитель "Таймс-Геральд". - Оно будет передаваться по всем
каналам.
- Думаю, что смогу, - быстро ответил Хоскинс, и корреспонденты
удалились.
Мисс Феллоуз молча смотрела им вслед. Все, что было сказано о
Стасисе и о временных силовых линиях, она поняла не лучше, чем
корреспонденты. Но одно усвоила твердо. Тимми (она поймала себя на
том, что уже думает о мальчике, как о "Тимми") был действительно
приговорен к вечному заключению в стенах Стасиса, причем это вовсе не
было простым капризом Хоскинса. Видимо, и вправду невозможно было
выпустить его отсюда. Никогда.
Бедный ребенок. Бедный ребенок.
Внезапно до ее сознания дошло, что он все еще плачет, и она
поспешила назад, чтобы успокоить его.
* * *
Мисс Феллоуз не удалось увидеть выступление Хоскинса; хотя его
интервью передавалось не только в самых отдаленных уголках Земли, но
даже на станции на Луне, оно не проникло в маленькую квартирку, где
жили теперь мисс Феллоуз и уродливый мальчуган.
На следующее утро Хоскинс спустился к ним, сияя от торжества.
- Интервью прошло удачно? - спросила мисс Феллоуз.
- Исключительно удачно. А как поживает... Тимми?
Услышав, что он назвал мальчика по имени, мисс Феллоуз была
приятно удивлена.
- Все в порядке. Иди сюда, Тимми, это добрый дядя, он тебя не
обидит.
Но Тимми не пожелал выйти из другой комнаты, и из-за дверей
виднелся только клок его спутанных волос да время от времени робко
показывался один блестящий глаз.
- Мальчик удивительно быстро привыкает к обстановке, право же, он
весьма сообразителен.
- Вас это удивляет?
- Да. Боюсь, что вначале я приняла его за детеныша обезьяны, -
секунду поколебавшись, ответила она.
- Кем бы он там ни был, а пока что он очень много для нас сделал.
Ведь он создал славу "Стасис Инкорпорейтэд". Мы теперь на коне, да, мы
на коне.
Видимо, ему не терпелось поделиться с кем-нибудь своим
торжеством, пусть даже с ней, с мисс Феллоуз.
- Каким же образом удалось ему это сделать? - спросила она, тем
самым давая Хоскинсу возможность высказаться.
Засунув руки в карманы, Хоскинс продолжал:
- Десять лет мы работали, имея в своем распоряжении крайне
ограниченные средства, добывая где только можно буквально по пенсу. Мы
просто обязаны были создать сразу нечто очень эффектное, пусть нам для
этого пришлось все поставить на карту. Уверяю вас, это был каторжный
труд. Попытка вызвать из глубины времени этого неандертальца стоила
нам всех денег, которые удалось сколотить, где одалживая, а где и
воруя, да, да, именно воруя. На осуществление этого эксперимента пошли
средства, ассигнованные на другие цели. Их мы использовали без
разрешения. Если бы опыт не удался, со мною было совсем покончено.
- Поэтому-то у домика нет потолка? - прервала его мисс Феллоуз.
- Что вы сказали? - переспросил Хоскинс.
- Вам не хватило денег на потолок?
- А! Видите ли, это было не единственной причиной. По правде
говоря, мы не в состоянии были угадать точный возраст неандертальца.
Наши возможности четкого определения особенностей объекта, столь
удаленного во времени, пока ограниченны, и он вполне мог оказаться
существом огромного роста и дикого нрава, а в этом случае нам пришлось
бы общаться с ним на расстоянии, как с посаженным в клетку животным.
- Но поскольку ваши опасения не оправдались, вы могли бы теперь,
мне кажется, достроить потолок.
- Теперь да. У нас теперь много денег. Все это великолепно, мисс
Феллоуз. - Улыбка не сходила с его широкого лица, и когда он
повернулся, чтобы уйти, казалось, даже спина его улыбалась.
"Он довольно приятный человек, когда забывается и сбрасывает
маску отрешенного от всего земного ученого", - подумала мисс Феллоуз.
Ей вдруг захотелось узнать, женат ли он, но, спохватившись, она
постаралась отогнать от себя эту мысль.
- Тимми, - позвала она, - иди сюда, Тимми!
* * *
За протекшие с того дня месяцы мисс Феллоуз все больше и больше
начинала чувствовать себя неотъемлемой частью объединенной компании
Стасис. Ей был предоставлен отдельный маленький кабинет, на двери
которого красовалась табличка с ее именем и который находился довольно
близко от кукольного домика (как она продолжала называть служившую для
Тимми жильем камеру Стасиса). Ей теперь платили намного больше, чем
вначале, а у кукольного домика был, наконец, достроен потолок и
улучшено внутреннее оборудование: была выстроена вторая туалетная
комната, и, мало того, она получила собственную квартиру на территории
Стасиса, и иногда ей даже удавалось там ночевать. Между кукольным
домиком и этой ее новой квартирой провели внутренний телефон, и Тимми
научился им пользоваться.
Мисс Феллоуз привыкла к Тимми настолько, что даже меньше стала
замечать его безобразие. Однажды на улице она поймала себя на том, что
какой-то встретившийся на пути обыкновенный мальчик показался ей
крайне непривлекательным - у него был высокий выпуклый лоб и
выступающий вперед резко очерченный подбородок. Ей пришлось сделать
над собою усилие, чтобы избавиться от этого наваждения.
Гораздо приятнее было привыкать к случайным посещениям Хоскинса.
Было совершенно очевидно, что он с удовольствием расставался на время
со своей становившейся все более утомительной ролью главы акционерного
общества "Стасис Инкорпорейтэд" и что ребенок, с появлением которого
было связано нынешнее процветание общества, будил в нем какие-то
особые чувства, граничащие с сентиментальностью. Но мисс Феллоуз
казалось, что ему было приятно беседовать и с ней.
(За это время ей удалось узнать, что Хоскинс разработал метод
анализа отражения мезонного луча, проникающего в прошлое; его
изобретением был и сам Стасис. Холодность его была чисто внешней, ею
он пытался замаскировать природную доброту, и, о да, он был женат.)
К чему мисс Феллоуз никак не могла привыкнуть, так это к мысли,
что она участвует в научном эксперименте. Несмотря на все усилия, она
все больше чувствовала себя лично связанной со всем происходящим, и
дело подчас доходило до прямых стычек с физиологами.
Однажды, спустившись к ним, Хоскинс нашел ее в таком гневе, что,
казалось, она способна была в этот момент совершить убийство. Они не
имели права, они не имели права... Даже если это был неандерталец, все
равно это был человек, а не животное.
Она следила за ними через открытую дверь. Почти ослепнув от
охватившей ее ярости, она прислушивалась к всхлипываниям Тимми. Вдруг
она заметила стоящего рядом Хоскинса.
Возможно, что он уже давно находился здесь.
- Можно войти? - спросил он.
Коротко кивнув, она поспешила к Тимми, который тесно прижался к
ней, обвив ее своими маленькими кривыми и все еще такими худыми
ножками.
- Вы ведь знаете, что они не имеют права проделывать подобные
опыты над человеком, - сказал Хоскинс.
- А я решительно заявляю, доктор Хоскинс, что они не имеют права
проделывать это и над Тимми. Вы когда-то сказали мне, что именно
появление Тимми дало жизнь Стасису. Если вы чувствуете хоть каплю
благодарности, вы должны избавить беднягу от этих людей, по крайней
мере до той поры, пока он не подрастет настолько, что начнет хоть
немного больше понимать. После их манипуляций он не может спать, его
душат кошмары. Я предупреждаю вас (ярость ее вдруг достигла
кульминации), что я их больше сюда не впущу! (До ее сознания дошло,
что под конец она перешла на крик, но она уже не владела собой). Я
знаю, что он неандерталец, - несколько успокоившись, продолжала она, -
но мы их во многом недооцениваем.
Я читала о неандертальцах. У них была своя культура и некоторые
из величайших человеческих открытий, такие, как, например,
одомашнивание животных, изобретение колеса и различных типов каменных
жерновов, были сделаны именно в их эпоху. У них, несомненно, были даже
и духовные потребности. Это видно из того, что при погребении они
клали вместе с умершими его личные вещи, - следовательно, они верили в
загробную жизнь, может быть, у них уже была какая-то религия. Неужели
все это не дает Тимми права на человеческое отношение?
Она ласково похлопала мальчика по спине и отослала его играть в
комнату. Когда открылась дверь, взору Хоскинса представилось огромное
количество разнообразных игрушек.
Он улыбнулся.
- Несчастный ребенок заслужил эти игрушки, - поспешно заняв
оборонительную позицию, сказала мисс Феллоуз. - Это все, что у него
есть, и он зарабатывает их теми мучениями, которым его здесь
подвергают.
- Нет, нет, уверяю вас, я ничего не имею против этого. Я только
подумал о том, как изменились вы сами с того первого дня, ведь вы были
весьма недовольны тем, что я подсунул вам неандертальца.
- Мне кажется, что я не была до такой уж степени недовольна, -
тихо возразила мисс Феллоуз, но тут же умолкла.
- Как вы считаете, мисс Феллоуз, сколько ему может быть лет? -
переменил тему Хоскинс.
- Я не могу вам этого сказать с достаточной точностью - ведь мы
не знаем, как развивались неандертальцы, - ответила мисс Феллоуз. -
Если исходить из его роста, то ему не более трех лет, но неандертальцы
вообще были низкорослыми, а если учесть характер проделываемых над ним
опытов, то он, быть может, вовсе перестал расти. А исходя из того, как
он усваивает английский язык, можно заключить, что ему больше четырех.
- Это правда? Я что-то не заметил в докладах ни слова о том, что
он учится говорить.
- Он не станет говорить ни с кем, кроме меня, во всяком случае, в
настоящее время. Он всех ужасно боится, и это не удивительно. Он
может, например, попросить какую-нибудь определенную пищу. Более того,
он в состоянии высказать любое свое желание и понимает почти все, что
я говорю ему. Впрочем, не исключено, что его развитие приостановится.
(Произнося последнюю фразу, мисс Феллоуз напряженно следила за
выражением его лица, стараясь определить, насколько вовремя коснулась
она этого вопроса.)
- Почему?
- Каждому ребенку нужна определенная стимуляция, а Тимми живет
здесь, как в одиночном заключении. Я делаю для него все, что в моих
силах, но ведь я не все время нахожусь подле него, а кроме того, я не
в состоянии дать ему все, в чем он нуждается. Я хочу сказать, доктор
Хоскинс, что ему необходимо играть с каким-нибудь другим мальчиком.
Хоскинс медленно наклонил голову.
- К сожалению, у нас имеется всего лишь один такой ребенок.
Бедное дитя!
Услышав это, мисс Феллоуз сразу смягчилась.
- Ведь вы любите Тимми, не правда ли? - Было так приятно
сознавать, что еще кто-то испытывает к ребенку теплые чувства.
- О да, - ответил Хоскинс, на секунду теряя самоконтроль, и за
этот краткий миг ей удалось заметить в его глазах усталость.
Мисс Феллоуз тут же оставила намерение довести свой план до
конца.
- Вы выглядите очень утомленным, доктор Хоскинс, - с искренним
участием произнесла она.
- Вы так думаете? Мне придется сделать над собой усилие, чтобы
иметь более бодрый вид.
- Мне кажется, что "Стасис Инкорпорейтэд" не дает вам ни минуты
покоя.
Хоскинс пожал плечами.
- Вы правы. В равной степени в этом повинны еще находящиеся у нас
в настоящее время животное, растения и минералы. Кстати, мисс Феллоуз,
вы, наверное, еще не видели наши экспонаты.
- По правде говоря, нет... Но вовсе не потому, что это меня не
интересует. Я ведь была очень занята все это время.
- Ну теперь-то вы уже более свободны, - повинуясь какому-то
внезапно принятому решению, сказал Хоскинс. - Я зайду за вами завтра
утром в одиннадцать и сам все покажу вам. Вас это устраивает?
- Вполне, доктор Хоскинс, я буду очень рада, - улыбнувшись,
ответила она.
Он кивнул и ушел, улыбнувшись в ответ.
Весь остаток дня мисс Феллоуз в свободное от работы время что-то
про себя напевала. И в самом деле, хотя, безусловно, даже сама мысль
об этом казалась ей в высшей степени странной, но ведь все это было
похоже... почти похоже на то, что он назначил ей свидание.
* * *
Обаятельный и улыбающийся, он явился на следующий день точно в
назначенное время. Вместо привычного рабочего халата она надела на
этот раз платье. Кстати сказать, весьма старомодного покроя, но тем не
менее уже много лет она не чувствовала себя столь женственной.
Он сделал ей несколько сдержанных комплиментов, и она приняла его
похвалы в столь же сдержанной манере, подумав, что это прекрасное
начало. Однако тут же ей пришла в голову другая мысль: "А собственно
говоря, начало чего?"
Чтобы отогнать от себя эти мысли, она поспешила попрощаться с
Тимми, пообещав ему, что скоро вернется.
Хоскинс повел ее в новое крыло здания, где она до сих пор ни разу
не была. Здесь еще сохранился запах, свойственный новым, только что
выстроенным помещениям. Доносившиеся откуда-то приглушенные звуки
достаточно красноречиво свидетельствовали о том, что строительные
работы еще не закончены.
- Животное, растения и минералы, - снова, как накануне, произнес
Хоскинс. - Животное находится здесь - это наиболее живописный из наших
экспонатов.
Вся внутренняя часть здания была разделена на несколько
помещений, каждое из которых представляло собой отдельную камеру
Статиса. Хоскинс подвел ее к смотровому стеклу одной из них, и она
заглянула внутрь. Существо, представившееся ее взору, показалось ей
вначале чем-то вроде покрытой чешуей хвостатой курицы. Покачиваясь на
двух тощих лапках, оно бегало по камере, быстро поворачивая из стороны
в сторону изящную птичью голову. На небольшой голове странного
существа был костный нарост, напоминающий петушиный гребень.
Пальцеобразные отростки коротких передних конечностей непрерывно
сжимались и разжимались.
- Это наш динозавр, - сказал Хоскинс. - Он находится здесь уже
несколько месяцев, и я не знаю, когда мы сможем расстаться с ним.
- Динозавр?
- А вы ожидали увидеть гиганта?
Она улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки.
- Мне кажется, что некоторые именно так их себе и представляют. Я
знаю, что существовали динозавры небольшого размера.
- Уверяю вас, что мы старались достать именно маленького
динозавра. Как правило, он все время подвергается исследованиям, но
сейчас, по-видимому, ему дали передышку. С его помощью удалось сделать
кое-какие интересные открытия. Так, например, он не является полностью
холоднокровным животным. Он обладает способностью, правда
несовершенной, поддерживать внутреннюю температуру тела выше
температуры окружающей среды. К сожалению, это самец. С того самого
времени, когда он появился здесь, мы не прекращаем попыток
зафиксировать другого динозавра, который может оказаться самкой, но до
сих пор нам с этим не везло.
- А для чего нужна именно самка?
В его глазах промелькнула откровенная насмешка.
- В этом случае у нас появилась бы вполне реальная возможность
получить оплодотворенные яйца, а следовательно, и детенышей динозавра.
- Ах, Да.
Он повел ее к отделению трилобитов.
- Перед вами профессор Дуйэн из Вашингтонского университета, -
сказал Хоскинс. - Он специалист по ядерной химии. Если мне не изменяет
память, он занимается определением изотопного состава кислорода воды.
- С какой целью?
- Это доисторическая вода; во всяком случае, возраст ее
исчисляется по крайней мере полумиллиардом лет. Изотопный состав
позволяет определить температуру океана в ту эпоху. Самого Дуйэна
трилобиты не интересуют, их анатомированием занимаются другие ученые.
Им повезло: ведь им нужны только скальпели и микроскопы, тогда как
Дуйэну приходится для каждого опыта устанавливать сложный
масс-спектрограф.
- Но почему же? Разве он не может?..
- Нет, не может. Ему нельзя ничего выносить из этого помещения до
тех пор, пока существует хоть какая-то возможность избежать этого.
Здесь были также собраны образцы первобытной растительности и
обломки скал - это и были растения и минералы, о которых ранее
упоминал Хоскинс. У каждого экспоната имелся свой исследователь. Все
это напоминало музей, оживший музей, ставший центром активной научной
деятельности.
- И все это находится под вашим непосредственным руководством,
доктор Хоскинс?
- О нет, мисс Феллоуз, слава богу, в моем распоряжении большой
штат сотрудников. Меня интересует только теоретическая сторона
вопроса: сущность Времени, техника мезонного обнаружения удаленных во
времени объектов и так далее. Все это я охотно променял бы на метод
обнаружения объектов, удаленных во времени менее чем на десять тысяч
лет. Если бы нам удалось проникнуть в историческую эпоху...
Его прервал какой-то шум у одной из отдаленных камер, откуда
донесся до них чей-то высокий раздраженный голос.
Хоскинс нахмурился и, коротко извинившись, поспешно направился
туда. Со всей быстротой, на которую она была способна, мисс Феллоуз
почти бегом бросилась за ним.
- Неужели вы не можете понять, что мне необходимо было закончить
очень важную часть моих исследований? - крикливо вопрошал пожилой
мужчина с красным, обрамленным жидкой бородкой лицом.
Одетый в форму служащий, на лабораторном халате которого были
вышиты буквы "СИ" ("Стасис Инкорпорейтэд"), сказал, обращаясь к
Хоскинсу:
- Профессор Адемевский с самого начала был поставлен в
известность, что этот экспонат будет находиться здесь только две
недели.
- Я тогда еще не знал, сколько времени займут мои исследования, я
не пророк! - возбужденно выкрикнул Адемевский.
- Вы ведь понимаете, профессор, что мы располагаем весьма
ограниченным пространством, - сказал Хоскинс. - Поэтому мы вынуждены
время от времени менять имеющиеся у нас образцы. Этот обломок
халькопирита должен вернуться туда, откуда он к нам прибыл. Ученые
ждут новых экспонатов.
- Почему же я не могу получить его в личное пользование?
Разрешите мне унести его отсюда.
- Вы знаете, что это невозможно.
- Вам жалко отдать мне кусок халькопирита, этот несчастный
пятикилограммовый обломок? Но почему?
- Нам не по карману связанная с этим утечка энергии! -
раздраженно воскликнул Хоскинс. - И вам это отлично известно.
- Дело в том, доктор Хоскинс, - прервал его служащий, - что
вопреки правилам профессор пытался унести минерал с собой и чуть было
не прорвал Стасис.
На мгновение все умолкли. Повернувшись к ученому, Хоскинс холодно
спросил:
- Это правда, профессор?
Адемевский неловко кашлянул.
- Видите ли, я не думал, что это нанесет какой-либо ущерб...
Хоскинс протянул руку и дернул за шнур, свободно висевший на
наружной стене камеры, о которой в данный момент шла речь.
У мисс Феллоуз, которая как раз в это время разглядывала этот
ничем не примечательный, но вызвавший столь горячий спор кусок камня,
перехватило дыхание - на ее глазах камень мгновенно исчез. Камера была
пуста.
- Я очень сожалею, профессор, - сказал Хоскинс, - но выданное вам
разрешение на исследование различных объектов, находящихся в Стасисе,
аннулируется навсегда.
- Но погодите...
- Я еще раз очень сожалею. Вы нарушили одно из наших самых важных
правил.
- Я подам жалобу в Международную Ассоциацию...
- Жалуйтесь кому угодно. Вы только убедитесь в том, что в
случаях, подобных этому, никто не заставит меня отступить.
Он демонстративно отвернулся от продолжавшего протестовать
профессора и, все еще бледный от гнева, сказал, обращаясь к мисс
Феллоуз:
- Вы не откажетесь позавтракать со мной?
* * *
Он провел ее в ту часть кафетерия, которая была отведена для
членов администрации. Он поздоровался с сидевшими за столиками
знакомыми и спокойно представил им мисс Феллоуз, испытывавшую в этот
момент мучительную неловкость. "Что они подумают?" - эта мысль не
давала ей покоя, и она изо всех сил старалась принять по возможности
деловой вид.
- Доктор Хоскинс, у вас часто случаются подобные неприятности? -
спросила она, взяв вилку и принимаясь за еду. - Я имею в виду это
происшествие с профессором.
- Нет, - с усилием ответил Хоскинс, - такое произошло впервые.
Мне, правда, частенько приходится спорить с желающими вынести из
Стасиса тот или иной экспонат, но до сегодняшнего дня никто еще не
пытался сделать это.
- Мне помнится, что вы однажды говорили о том, что с этим связан
большой расход энергии.
- Совершенно верно. Мы, конечно, постарались учесть такую
возможность, так как подобные случаи будут повторяться, и у нас
имеется теперь специальный запас энергии, рассчитанный на покрытие
утечки при непредусмотренном выносе из Стасиса какого-нибудь предмета.
Но это вовсе не означает, что нам доставит удовольствие за полсекунды
потерять годовой запас энергии. Ведь ущерб, нанесенный нашим средствам
потерей такого количества энергии, заставил бы нас на долгие годы
отложить дальнейшее претворение в жизнь планов проникновения в глубины
времени... Кроме того. вы можете себе представить, что случилось бы,
находись профессор в камере в тот момент, когда собирались прорвать
Стасис?
- А что бы с ним в этом случае произошло?
- Видите ли, мы экспериментировали на неодушевленных предметах и
на мышах - они бесследно исчезают. Мы полагаем, что они отправляются
назад, в глубину времени, как бы захватываемые тем объектом, который
мгновенно переносится в то время, из которого его извлекли. Поэтому
нам приходится как бы ставить на якорь те предметы, исчезновение
которых из Стасиса нам нежелательно. Что касается профессора, то он
отправился бы прямо в плиоцен вместе с исчезнувшим куском камня и
очутился бы там в то самое время, из которого мы этот камень извлекли,
плюс те две недели, что он находился у нас.
- Как это было бы ужасно!
- Уверяю вас, что судьба самого профессора меня мало беспокоит:
если он был настолько глуп, чтобы совершить подобный поступок, то туда
ему и дорога, это послужило бы ему хорошим уроком. Но вы только
представьте себе, какое это произвело бы впечатление на публику, если
бы факт его исчезновения стал широко известен. Достаточно только людям
узнать, что нашим опытам сопутствует столь большая опасность, как нас
мгновенно лишат средств.
Хоскинс выразительно щелкнул пальцами и принялся мрачно ковырять
вилкой стоявшую перед ним еду.
- А вы не могли бы вернуть его назад? - спросила мисс Феллоуз. -
Тем же способом, каким вы вначале получили этот камень?
- Нет, потому что, как только предмет отправляется обратно, он
уже больше не фиксируется, если только дальнейшая связь с ним не
предусматривается заранее, а в данном случае у нас не было для этого
никаких оснований. Да и вообще мы никогда к этому не прибегаем. Для
того чтобы найти профессора, нужно было бы восстановить первоначальное
направление поисков, а это все равно, что забросить удочку в океан с
целью поймать одну определенную рыбу. О господи, когда я думаю о всех
мерах предосторожности, принимаемых нами, чтобы избежать несчастных
случаев, это сводит меня с ума. Каждая отдельная камера Стасиса имеет
свое прорывающее устройство - без этого нельзя, так как все они
фиксируют различные предметы и должны прекращать свои функции
независимо друг от друга. Кроме того, ни одно прорывающее устройство
не вводится в действие до последней минуты, причем мы тщательно
разработали единственно возможный способ прорыва потенциального поля
Стасиса - для этого необходимо дернуть за шнур, осторожно выведенный
за пределы камеры. А чтобы это устройство сработало, нужно приложить
значительную физическую силу, так что для этого недостаточно
случайного движения.
- Скажите, а... не влияет ли на ход истории подобное перемещение
объектов из прошлого в настоящее время и обратно? - спросила мисс
Феллоуз.
Хоскинс пожал плечами.
- Если подходить к этому с точки зрения теории, то на ваш вопрос
можно ответить утвердительно, но в действительности, если исключить из
ряда вон выходящие случаи, это не имеет для развития истории никакого
значения. Мы все время что-то удаляем из Стасиса - молекулы воздуха,
бактерии, пыль. Около десяти процентов потребляемой энергии тратится
на возмещение связанной с этим утечки. Но даже перемещение во времени
сравнительно больших предметов вызывает изменения, которые быстро
сходят на нет. Возьмите хотя бы этот халкопирит из плиоцена. За его
двухнедельное отсутствие какое-нибудь насекомое могло остаться без
крова и погибнуть, что, в свою очередь, могло повлечь за собой целую
серию изменений. Наши математические расчеты указывают на то, что это
самозатухающие изменения, которые со временем становятся все менее
значительными, и постепенно все опять приходит в первоначальную норму.
- Вы хотите сказать, что природа сама восполняет нанесенный ей
ущерб?
- До известной степени. Если вы перенесете человека из другой
эпохи в настоящее время или, наоборот, отправите его назад в прошлое,
то в последнем случае вы нанесете более существенный ущерб. Если вы
проделаете это с обычным рядовым человеком, то рана все же может
залечиться сама. Мы ежедневно получаем множество писем с просьбой
перенести в нынешнее время Авраама Линкольна, или Магомета, или
Ленина. Это, конечно, осуществить невозможно. Даже если бы нам удалось
их обнаружить, то в этом случае перемещение во времени одного из
творцов истории человечества нанесло бы такой колоссальный ущерб
действительности, который невозможно было бы ничем компенсировать.
Существуют методы, помогающие нам делать соответствующие расчеты,
которые, в свою очередь, определяют, не слишком ли велики будут
изменения в развитии при перемещении того или иного объекта во
времени, и мы делаем все, чтобы даже не приближаться к этому пределу.
- Значит, Тимми... - начала было мисс Феллоуз.
- Нет, в этом отношении с ним все обстоит благополучно.
Действительность находится в полной безопасности. Но... - он бросил
быстрый пронизывающий взгляд в ее сторону, - Нет, ничего. Вчера вы
сказали мне, что Тимми необходимо общаться с детьми.
- Да, - мисс Феллоуз радостно улыбнулась. - Я не думала, что вы
обратили внимание на мою просьбу.
- Но почему же? Я питаю к ребенку самые теплые чувства и ценю
ваше к нему отношение. Все это меня достаточно интересует, и я вовсе
не собирался замолчать этот вопрос, не объяснив вам, как обстоит дело.
Теперь я выполнил эту задачу, вы видели, чем мы занимаемся, вам
известны теперь до некоторой степени те трудности, которые нам
приходится преодолевать, и вы должны понять, почему при всем желании
мы не можем обеспечить Тимми общество его сверстников.
- Не можете? - растерявшись, воскликнула мисс Феллоуз.
- Но ведь я только что вам все объяснил. У нас не было бы ни
малейшей надежды найти другого неандертальца его возраста, - на такую
невероятную удачу не приходится даже рассчитывать. А если б нам и
повезло, то совершенно неразумно было бы умножать риск, содержа в
Стасисе еще одно человеческое существо.
- Но вы меня неправильно поняли, доктор Хоскинс, - отложив в
сторону ложку, решительно сказала мисс Феллоуз. - Я вовсе не хочу,
чтобы вы перенесли в настоящее время еще одного неандертальца. Я знаю,
что это невозможно. Но зато ведь можно привести в Стасис другого
ребенка, чтобы он играл с Тимми.
- Ребенка человека? - Хоскинс был потрясен.
- Другого ребенка, - отрезала мисс Феллоуз, чувствуя, как
мгновенно все ее расположение к Хоскинсу сменилось враждебностью. -
Тимми - человек!
- Мне это даже в голову не пришло.
- Почему? Почему вы не подумали именно об этом? Что в этом
дурного? Вы вырвали ребенка из его эпохи, обрекли его на вечное
заключение, так неужели вы не чувствуете себя в долгу перед ним?
Доктор Хоскинс, если есть в этом мире человек, который по всем
показателям, кроме биологического, может считаться отцом этого
ребенка, то это - вы. Почему же вы не хотите сделать для него такую
малость?
- Я - его отец? - спросил Хоскинс, как-то неловко поднимаясь
из-за стола. - Если вы не возражаете, мисс Феллоуз, я провожу вас
обратно в Стасис.
Они молча возвратились в кукольный домик. Никто из них не
произнес больше ни слова.
* * *
Если не считать случайных, мимоходом брошенных взглядов, прошло
много времени, пока ей снова удалось встретиться с Хоскинсом. Иногда
она жалела об этом, но когда Тимми бывал особенно грустен или молча
стоял часами у окна, за которым почти ничего не было видно, она с
возмущением думала: "Как же он глуп, этот человек!"
Тимми говорил с каждым днем все свободнее и правильнее.
Правда, он так и не смог полностью избавиться от присущей ему с
самого начала некоторой невнятности в произношении, в которой мисс
Феллоуз находила даже своеобразную привлекательность. В минуты
волнения он иногда по-прежнему прищелкивал, но это случалось все реже.
Должно быть, он постепенно забывал те далекие дни, что предшествовали
его появлению в нынешнем времени...
По мере того как Тимми подрастал, интерес к нему физиологов шел
на убыль: зато теперь им стали больше заниматься психологи. Мисс
Феллоуз не была уверена в том, кто из них вызывал в ней большую
неприязнь. Со шприцами было покончено - уколы и выкачивания из
организма жидкости прекратились; его перестали кормить согласно
специально составленной диете. Но зато теперь Тимми, чтобы получить
пищу и воду, приходилось преодолевать препятствия. Он должен был
поднимать половицы, отодвигать нарочно установленные решетки, дергать
за шнуры. Удары слабого электрического тока доводили его до истерики,
и это приводило мисс Феллоуз в отчаяние.
Она не желала больше обращаться к Хоскинсу, - каждый раз, когда
она думала о нем, перед ней всплывало его лицо, каким оно было в то
утро за завтраком. Глаза ее наполнялись слезами, и она опять не могла
удержаться, чтобы не подумать:
"Глупый, глупый человек!"
И вот однажды возле кукольного домика совершенно неожиданно
раздался его голос - он звал ее.
Поправляя на ходу свой форменный халат, она не спеша вышла из
дома и, внезапно смутившись, остановилась, увидев перед собой стройную
женщину среднего роста. Благодаря светлым волосам и бледному цвету
лица незнакомка казалась очень хрупкой. За ее спиной, крепко
уцепившись за ее юбку, стоял круглолицый большеглазый мальчуган лет
четырех.
- Дорогая, это мисс Феллоуз, сестра, наблюдающая за мальчиком.
Мисс Феллоуз, познакомьтесь с моей женой.
(Неужели это его жена? Мисс Феллоуз представляла ее совсем
другой. Хотя почему бы и нет? Такой человек, как Хоскинс, вполне мог
для контраста выбрать себе в жены слабое существо. Возможно, это было
именно то, что ему требовалось...)
Она заставила себя непринужденно поздороваться.
- Добрый день, миссис Хоскинс. Это ваш.. ваш малыш?
(Э_т_о было для нее полной неожиданностью. Она могла представить
себе Хоскинса в роли мужа, но не отца, за исключением, конечно,
того... Она вдруг поймала на себе мрачный взгляд Хоскинса и
покраснела.)
- Да, это мой сын Джерри, - сказал Хоскинс. - Джерри,
поздоровайся с мисс Феллоуз.
(Не подчеркнул ли он слегка слово "это"? Не хотел ли он дать ей
понять, что это его сын, а не...)
Джерри немного подался вперед, не расставаясь, однако, с
материнской юбкой, и пробормотал приветствие. Миссис Хоскинс явно
пыталась заглянуть через плечо мисс Феллоуз в комнату, как бы ожидая
найти там нечто весьма ее интересовавшее.
- Ну что ж, зайдем в Стасис, - сказал Хоскинс. - Входи, дорогая.
На пороге тебя ждет несколько неприятное ощущение, но это быстро
пройдет.
- Вы хотите, чтобы Джерри тоже вошел туда? - спросила мисс
Феллоуз.
- Конечно. Он будет играть с Тимми. Вы ведь говорили, что Тимми
нужен товарищ для игр. Может быть, вы уже забыли об этом?
- Но... - в ее взгляде, брошенном на него, отразилось глубочайшее
удивление. - _В_а_ш мальчик?
- А чей же еще? - раздраженно сказал он. - Разве не этого вы
добивались? Идем, дорогая. Входи же.
С явным усилием подняв Джерри на руки, миссис Хоскинс переступила
через порог. Джерри захныкал - видимо, ему не понравилось испытываемое
при входе в Стасис ощущение.
- Где же это существо? - тонким голоском спросила миссис Хоскинс.
- Я не вижу его.
- Иди сюда, Тимми! - позвала мисс Феллоуз.
Тимми выглянул из-за двери, во все глаза уставившись на
пожаловавшего к нему в гости мальчика. Мускулы на руках миссис Хоскинс
заметно напряглись.
Обернувшись к мужу, она спросила:
- Ты уверен, Джеральд, что он не опасен?
- Если вы имеете в виду Тимми, то он не представляет никакой
опасности, - тут же вмешалась мисс Феллоуз. - Он спокойный и послушный
мальчик.
- Но ведь он ди... дикарь.
(Вот оно что! Это результат все тех же газетных историй о
мальчике-обезьяне.)
- Он вовсе не дикарь, - с ударением произнесла мисс Феллоуз. - Он
спокоен и рассудителен именно в той степени, в какой этого можно
ожидать от пятилетнего ребенка. Очень великодушно с вашей стороны,
миссис Хоскинс, разрешить вашему мальчику играть с Тимми, и я
убедительно прошу вас не беспокоиться.
- Я не уверена, что соглашусь на это, - раздраженно произнесла
миссис Хоскинс.
- Мы ведь уже обсудили этот вопрос, дорогая, - сказал Хоскинс, -
и я думаю, что не стоит возобновлять наш спор.
Спусти Джерри на пол.
Миссис Хоскинс повиновалась. Мальчик прижался к ней спиной и
уставился на находившегося в соседней комнате ребенка, в свою очередь
не спускавшего с него глаз.
- Тимми, иди-ка сюда, - сказала мисс Феллоуз, - иди, не бойся.
Тимми медленно вошел в комнату. Хоскинс наклонился, что-бы
отцепить пальцы Джерри от материнской юбки.
- Отойди немного назад, дорогая, дай детям возможность
познакомиться.
Мальчики очутились лицом к лицу. Несмотря на то, что Джерри был
младше, он был выше Тимми на целый дюйм, и на фоне его стройной
фигурки и красиво посаженной пропорциональной головы гротескность
облика Тимми вдруг бросилась в глаза, почти как в первые дни.
У мисс Феллоуз задрожали губы.
Первым заговорил маленький неандерталец.
- Как тебя зовут? - дискантом спросил он, быстро приблизив к
Джерри свое лицо, как бы желая получше рассмотреть его.
Вздрогнув от неожиданности, Джерри вместо ответа дал Тимми
сильного тумака, Тимми, отлетев назад и не удержавшись на ногах, упал
на пол. Оба громко заревели, и миссис Хоскинс поспешила схватить
Джерри на руки, в то время как мисс Феллоуз, покраснев от
сдерживаемого гнева, подняла Тимми, стараясь успокоить его.
- Они инстинктивно невзлюбили друг друга, - заявила миссис
Хоскинс.
- Они инстинктивно относятся друг к другу точно так же, как любые
другие дети, будь они на их месте, - устало сказал Хоскинс. - А теперь
спусти Джерри с рук и дай ему привыкнуть к обстановке. По правде
говоря, нам лучше сейчас уйти. Мисс Феллоуз может через некоторое
время привести Джерри ко мне в кабинет, и я позабочусь, чтобы его
доставили домой.
В последовавший за этим час дети ни на минуту не упускали друг
друга из виду. Джерри плакал и звал мать, боясь отойти от мисс
Феллоуз, и только спустя некоторое время позволил, наконец, себя
утешить леденцом. Тимми тоже получил леденец, и через час мисс Феллоуз
удалось добиться того, что оба они сели играть в кубики, правда в
разных концах комнаты.
Когда мисс Феллоуз в этот день повела Джерри к отцу, она до такой
степени была исполнена благодарности Хоскинсу, что с трудом сдерживала
слезы.
Мисс Феллоуз искала слова, чтобы выразить свои чувства, но
подчеркнутая сдержанность Хоскинса помешала ей высказаться. Может
быть, он до сих пор не простил ей того, что она заставила
прочувствовать жестокость его отношения к Тимми.
А может быть, он в конце концов привел собственного сына, чтобы
доказать ей, как хорошо он относится к Тимми, и одновременно дать
понять, что он вовсе не его отец. Да, именно это он и имел в виду! Так
что она ограничилась лишь несколькими словами.
- Спасибо, большое спасибо, доктор Хоскинс.
На что ему оставалось лишь ответить:
- Не за что, мисс Феллоуз. Все идет как нужно.
Постепенно это вошло в обычай. Два раза в неделю Джерри приводили
на час поиграть с Тимми, потом этот срок был продлен до двух часов.
Дети познакомились, постепенно изучили привычки друг друга и стали
играть вместе.
И теперь, когда схлынула первая волна благодарности, мисс Феллоуз
обнаружила, что Джерри ей явно не нравится. Физически он был
значительно крупнее Тимми, да и вообще превосходил его во всех
отношениях: он властвовал над Тимми, отводя ему во всем второстепенную
роль. С создавшимся положением ее примиряло только то, что, несмотря
на все трудности. Тимми все более нетерпеливо ждал очередного прихода
своего товарища по играм.
- Это все, что у него есть в жизни, - с грустью говорила она
себе.
И однажды, наблюдая за ними, она вдруг подумала: "Эти двое
мальчиков - оба дети Хоскинса, один от жены, другой - от Стасиса. В то
время как она сама..."
- О господи, - сжав кулаками виски, со стыдом подумала она, -
ведь я ревную!
* * *
- Мисс Феллоуз, - спросил однажды Тимми (она никогда не разрешала
ему иначе называть себя), - когда я пойду в школу?
Она взглянула в его карие глаза, умоляюще смотревшие на нее в
ожидании ответа, и мягко провела рукой по его густым волосам. Это была
самая неаккуратная часть его наружности: она стригла его сама, и
мальчик, не переставая, вертелся под ножницами и мешал ей. Она никогда
не просила прислать для этой цели парикмахера, ибо эта ее неумелая
стрижка удачно помогала маскировать низкий покатый лоб ребенка и
чрезмерно выпуклый затылок.
- Откуда ты узнал о школе? - спросила она.
- Джерри ходит в школу. В детский сад, - старательно выговаривая
слоги, ответил он. - Джерри бывает во многих местах там, на воле.
Когда же я выйду отсюда на волю, мисс Феллоуз?
У мисс Феллоуз мучительно сжалось сердце. Она, конечно, понимала:
ничто не сможет помешать тому, что Тимми неизбежно будет узнавать все
больше и больше о внешнем мире, о том мире, в который ему никогда не
суждено вступить.
Постаравшись придать своему голосу побольше бодрости, она
спросила:
- А что бы ты стал делать в детском саду, Тимми?
- Джерри говорит, что они играют там в разные игры, что им
показывают ленты с движущимися картинками. Он говорит, что там
много-много детей. Он рассказывает... - Тимми на мгновение задумался,
потом торжествующе развел в стороны обе руки с растопыренными пальцами
и только тогда кончил фразу: - Вот как много он рассказывает!
- Тебе хотелось бы посмотреть движущиеся картинки? - спросила
мисс Феллоуз. - Я принесу тебе эти ленты и ленты с записью музыки.
Так удалось на какое-то время успокоить его.
* * *
В отсутствие Джерри он жадно рассматривал движущиеся картинки, а
мисс Феллоуз часами читала ему вслух книжки.
В самом простом рассказике содержалось столько для него
непонятного, ему приходилось объяснять сущность самых обычных вещей,
находившихся за пределами трех комнат Стасиса. Теперь, когда в его
мысли вторгся внешний мир, он все чаще стал видеть сны.
Ему снилось всегда одно и то же - тот неведомый мир, что
находился за пределами его домика. Он неумело пытался рассказать мисс
Феллоуз содержание своих сновидений, в которых он всегда переносился в
огромное пустое пространство, где, кроме него, были еще дети и
какие-то странные, непонятные предметы, созданные его воображением на
основе далеко не до конца понятых им книжных образов. Иногда ему
снились картины из его полузабытого далекого прошлого, когда он жил
еще среди неандертальцев.
Снившиеся ему дети и неведомые предметы не замечали его, хотя он
чувствовал, что находится с ними за пределами Стасиса, он в то же
время понимал, что не принадлежит внешнему миру, и оставался всегда в
страшном одиночестве, как будто и не покидал своей комнаты. Он всегда
просыпался в слезах.
Пытаясь успокоить Тимми, мисс Феллоуз старалась обратить его
рассказы в шутку, смеялась над ними, но сколько ночей она сама
проплакала в своей квартире.
Однажды, когда мисс Феллоуз читала вслух, Тимми протянул руку к
ее подбородку и, осторожно приподняв ее лицо от книги, заставил ее
взглянуть себе в глаза.
- Мисс Феллоуз, откуда вы узнаете, что нужно говорить? - спросил
он.
- Ты видишь эти значки? Они-то и говорят мне о том, что я потом
уже рассказываю тебе. Из этих значков составляются слова.
Взяв из ее рук книгу, Тимми долго с любопытством рассматривал
буквы.
- Некоторые из значков совсем одинаковые, - произнес он наконец.
Она рассмеялась от радости, которую ей доставила его
сообразительность.
- Правильно. Хочешь, я покажу тебе, как писать эти значки?
- Хорошо, покажите. Это будет интересная игра.
Ей даже в голову не пришло, что он может научиться читать.
До того самого момента, когда он прочел ей вслух книжку, она
отказывалась верить в это. Через несколько недель она внезапно
осознала всю огромную важность этого события и была ошеломлена. Сидя у
нее на коленях, Тимми читал ей вслух детскую книжку, не пропуская ни
одного слова. Он читал!
Потрясенная, она поднялась со стула и сказала:
- Я скоро вернусь, Тимми. Мне необходимо повидать доктора
Хоскинса.
Ее охватило граничащее с безумием возбуждение. Ей показалось, что
теперь ей удастся, наконец, найти средство сделать Тимми в какой-то
степени счастливым. Если Тимми нельзя войти в современную жизнь, то
эта жизнь сама должна прийти к нему в его трехкомнатную тюрьму,
запечатленная в книгах, фильмах и звуках.
Ему необходимо дать образование, использовав все его природные
способности. Этим человечество могло бы как-то возместить то зло,
которое оно ему причинило.
* * *
Она нашла Хоскинса в настроении, странно сходном с ее
собственным; и все его существо излучало неприкрытую радость и
торжество. В правлении царило необычное оживление, и мисс Феллоуз,
когда она растерянно остановилась в приемной, даже подумала, что ей не
удастся сегодня поговорить с Хоскинсом.
Но он заметил ее, и его широкое лицо расплылось в улыбке.
- Идите сюда, мисс Феллоуз, - позвал он.
Он быстро договорил что-то по интеркому и выключил его.
- Вы уже слышали?.. Ну, конечно, нет, вы еще ничего не можете
знать. Мы таки добились своего! Нам удалось, наконец, совершить это!
Мы теперь можем фиксировать объекты из недалекого прошлого.
- Вы хотите сказать, что теперь вы в состоянии перенести в
настоящее время человека, жившего уже в историческую эпоху? - спросила
мисс Феллоуз.
- Вы меня абсолютно правильно поняли. И в данный момент мы как
раз зафиксировали одного индивидуума, жившего в четырнадцатом веке. Вы
только представьте себе всю важность этого события! Если бы вы только
знали, как я буду счастлив избавиться, наконец, от этой концентрации
всех сил на мезозойской эре, которой, казалось, не будет конца; какое
я получу удовольствие от замены палеонтологов историками... Вы,
кажется, что-то хотели сообщить мне? Ну, давайте выкладывайте, что там
у вас. Говорите же. Вы застали меня в хорошем настроении и можете
получить все, что пожелаете.
- Я очень рада, - улыбнулась мисс Феллоуз. - Меня как раз
интересует один вопрос: не могли бы мы разработать систему образования
для Тимми?
- Образования? Какого еще образования?
- Ну, общего образования. Я имею в виду школу. Надо дать ему
возможность учиться.
- Но может ли он учиться?
- Конечно, ведь он уже учится. Он умеет читать, этому я научила
его сама.
Ей показалось, что настроение Хоскинса вдруг резко ухудшилось.
- Я, право, не знаю, что вам на это сказать, мисс Феллоуз, -
произнес он.
- Но ведь вы только что пообещали, что исполните любую мою
просьбу...
- Я это помню. К сожалению, в данном случае я поступил
опрометчиво. Видите ли, мисс Феллоуз, я думаю, вы прекрасно понимаете,
что мы не можем продолжать эксперимент с Тимми до бесконечности.
Охваченная внезапным ужасом, она в упор взглянула на него, еще до
конца не осознав весь смыся сказанных только что слов. Что он
подразумевал под этим "не можем продолжать"?
Ее сознание вдруг озарила яркая вспышка - она вспомнила о
профессоре Адемевском и минерале, отправленном назад после
двухнедельного пребывания в Стасисе...
- Но сейчас ведь речь идет о мальчике, а не о куске камня...
Хоскинс явно чувствовал себя не в своей тарелке.
- В случаях, подобных этому, даже ребенку нельзя придавать
слишком большое значение. Теперь, когда мы надеемся заполучить сюда
людей, живших в историческую эпоху, нам понадобятся все помещения
Стасиса.
Она все еще ничего не понимала.
- Но вы не сделаете этого. Тимми... Тимми...
- Ну, ну, не принимайте все так близко к сердцу, мисс Феллоуз.
Быть может, Тимми пробудет здесь еще несколько месяцев, и за это время
мы постараемся сделать для него все, что в наших силах.
Она продолжала молча смотреть на него.
- Не хотите ли вы выпить чего-нибудь, мисс Феллоуз?
- Нет, - прошептала она. - Мне ничего не нужно.
Едва сознавая, что делает, она с трудом поднялась на ноги и,
словно во власти кошмара, вышла из комнаты.
"Ты не умрешь, Тимми, - думала она. - Ты не умрешь".
* * *
С той поры ее неотступно преследовала мысль о необходимости
как-то предотвратить гибель Тимми. Но одно дело думать, а другое -
осуществить задуманное. Первое время мисс Феллоуз упорно цеплялась за
надежду, что попытка перенести кого-либо из XIV века в настоящее время
потерпит полную неудачу. Хоскинс мог допустить ошибку с точки зрения
теории эксперимента, могли также обнаружиться недостатки в методе его
осуществления. И тогда все останется по-старому.
Остальная часть человечества, конечно, надеялась на
противоположный исход, и мисс Феллоуз вопреки рассудку возненавидела
за это весь мир. Ажиотаж, поднявшийся вокруг "Проекта Средневековье",
достиг предельного накала. Печать и общественность изголодались по
чему-либо из ряда вон выходящему. Акционерное общество "Стасис
Инкорпорейтэд" давно уже не производило подобной сенсации.
Какой-нибудь новый камень или ископаемая рыба уже никого не волновала.
А это было как раз то, что требовалось.
Человек, живший уже в историческую эпоху, взрослый индивид,
говорящий на понятном и теперь языке, тот, кто поможет ученым
воссоздать неведомую поныне страницу истории.
Решительный час приближался, и на сей раз уже не только трое на
балконе должны были стать свидетелями столь важного события. Теперь
весь мир превращался в гигантскую аудиторию, а техническому персоналу
Стасиса предстояло играть свою роль на глазах почти у всего
человечества.
Среди чувств, кипевших в душе мисс Феллоуз, отсутствовало лишь
одно: она отнюдь не была охвачена всеобщим психозом радостного
ожидания.
Когда Джерри пришел, как обычно, играть с Тимми, она едва узнала
его. Секретарша, которая привела его, небрежно кивнув мисс Феллоуз,
поспешила удалиться. Она торопилась занять хорошее место, откуда ей
удастся без помех следить за воплощением в жизнь "Проекта
Средневековье". Мисс Феллоуз с горечью подумала, что если б, наконец,
пришла эта глупая девчонка, она тоже уже могла бы быть там, причем у
нее была более веская, чем простое любопытство, причина присутствовать
при опыте.
- Мисс Феллоуз, - смущенно произнес Джерри, неуверенно, бочком
приближаясь к ней и доставая из кармана какой-то обрывок газеты.
- Да! Что это там у тебя, Джерри?
- Это фотография Тимми.
Мисс Феллоуз внимательно посмотрела на ребенка и затем быстро
выхватила из его рук клочок газеты. Всеобщее возбуждение, вызванное
"Проектом Средневековье", возродило в печати некоторый интерес к
личности Тимми.
Джерри внимательно следил за выражением ее лица.
- Тут говорится, что Тимми - мальчик-обезьяна. Что это значит,
мисс Феллоуз?
Мисс Феллоуз схватила мальчишку за руку, с трудом подавив желание
как следует встряхнуть его.
- Никогда не говори этого, Джерри. Никогда, ты понимаешь? Это
гадкое слово, и ты не должен употреблять его.
Перепуганный Джерри отчаянно старался освободиться от ее руки.
Мисс Феллоуз с яростью разорвала бумагу.
- А теперь иди в дом и играй с Тимми. Он покажет тебе свою новую
книжку.
Наконец появилась девушка. Мисс Феллоуз никогда раньше не видела
ее. Дело в том, что никто из постоянных служащих Стасиса, иногда
замещавших ее, когда ей необходимо было отлучиться по делу, сейчас, в
связи с приближением момента осуществления "Проекта Средневековье", не
мог помочь. Однако секретарша Хоскинса обещала найти какую-нибудь
девушку.
- Вы и есть та девушка, которую прикрепили к Первой Секции
Стасиса? - стараясь сдержать дрожь в голосе, спросила мисс Феллоуз.
- Да, это я. Меня зовут Мэнди Террис. А вы - мисс Феллоуз, да?
- Совершенно верно.
- Простите, что я немного опоздала. Везде такая суматоха.
- Я знаю. Итак, я хочу, чтобы вы...
- Вы ведь будете смотреть, правда? - перебила ее Мэнди.
На ее хорошеньком, тонком, но каком-то пустом лице отразилась
жгучая зависть.
- Это не имеет значения. Я хочу, чтобы вы вошли в дом и
познакомились с Тимми и Джерри. Они будут играть часа два и не
причинят вам никакого беспокойства. Им оставлено молоко, у них много
игрушек. Будет даже лучше, если вы по возможности предоставите их
самим себе. А теперь я покажу вам, где что находится и...
- Этот Тимми-мальчик-обез...?
- Тимми - ребенок, который живет в Стасисе, - резко перебила ее
мисс Феллоуз.
- Я хотела сказать, что Тимми - это тот, кому нельзя выходить из
дома, не так ли?
- Да. А теперь заходите, у нас мало времени.
И когда ей, наконец, удалось уйти, ей вслед раздался
пронзительный голос Мэнди Террис:
- Надеюсь, вам достанется хорошее местечко. Ей-богу, мне так
хочется, чтобы опыт удался.
Не будучи уверенной в том, что, если она попытается ответить
Мэнди, ей удастся сохранить самообладание, мисс Феллоуз, даже не
оглянувшись, поспешила поскорей уйти.
Но из-за того, что она задержалась, ей не удалось занять хорошее
место. Она с трудом протолкалась только до экрана в Зале собраний.
Если бы ей повезло очутиться поблизости от места, где проводился
эксперимент, если бы она только могла подойти к какому-нибудь
чувствительному прибору, если бы она как-нибудь ухитрилась сорвать
опыт...
Она нашла в себе силы совладать с охватившим ее безумием.
Ведь простое разрушение прибора ни к чему бы не привело. Они бы
все равно исправили его и поставили бы эксперимент заново... А ей
никогда бы не разрешили вернуться к Тимми.
Ничто не могло ей помочь. Ничто, за исключением естественного и
притом непоправимого провала опыта.
И в те мгновения, когда отсчитывались последние секунды, ей
оставалось только ждать, напряженно следя за каждым движением на
огромном экране, внимательно всматриваясь в лица занятых в опыте
сотрудников, когда то один, то другой из них попадал в фокус; она
старалась уловить в их взглядах выражение беспокойства и
неуверенности, указывающих на возникновение неожиданных затруднений в
осуществлении опыта; она ни на секунду не отрывала взгляд от экрана...
Но ее надежды не оправдались. Была отсчитана последняя секунда, и
очень спокойно, без лишнего шума опыт был благополучно завершен!
В недавно отстроенном новом помещении Стасиса стоял бородатый
сутулый крестьянин неопределенного возраста, в рваной, грязной одежде
и деревянных башмаках; он с тупым ужасом озирался по сторонам, его
сознание не в состоянии было воспринять внезапно обрушившуюся на него
невероятную перемену обстановки.
И в тот момент, когда весь мир обезумел от восторга, мисс
Феллоуз, застывшая от горя, одна стояла неподвижно в поднявшейся
сутолоке. Ее толкали, пинали, швыряли, только что не топтали ногами,
она стояла в гуще ликующей толпы, вся сжавшись под бременем рухнувших
надежд.
И когда скрипучий голос громкоговорителя назвал ее имя, это дошло
до ее сознания только после троекратного повторения.
- Мисс Феллоуз, мисс Феллоуз, вас требуют в Первую Секцию
Стасиса. Мисс Феллоуз, мисс Феллоуз...
- Пропустите меня! - задыхаясь, крикнула она, в то время как
громкоговоритель, ни на секунду не останавливаясь, продолжал повторять
все ту же фразу. Собрав все свои силы, она стала отчаянно пробиваться
через толпу, расталкивая окружающих ее людей. Не останавливаясь ни
перед чем, пустив в ход даже кулаки, раздавая направо и налево удары и
поминутно застревая в людском водовороте, она медленно, как в кошмаре,
но все же продвигалась к выходу.
Мэнди Террис рыдала.
- Я просто не могу себе представить, как это произошло. Я
отлучилась всего лишь на одну минутку, чтобы взглянуть на тот
маленький экран, который они установили в начале коридора. Только на
одну минуту. И вдруг, прежде чем я успела чтолибо сделать... Вы сами
сказали мне, что они не причинят никакого беспокойства, вы сами
посоветовали оставить их одних! - выкрикнула вдруг Мэнди, переходя в
наступление.
- Где Тимми? - глядя на нее непонимающими глазами, спросила мисс
Феллоуз, не замечая сотрясавшей ее тело нервной дрожи.
Одна сестра протирала плачущему Джерри руку дезинфицирующим
средством, другая готовила шприц с противостолбнячной сывороткой.
- Он укусил меня, мисс Феллоуз! - задыхаясь от злости, крикнул
Джерри. - Он укусил меня!
Но мисс Феллоуз даже не заметила его.
- Что вы сделали с Тимми? - крикнула она.
- Я заперла его в ванной комнате, - ответила Мэнди. - Я
просто-напросто швырнула туда это маленькое чудовище и заперла его
там.
Мисс Феллоуз бегом ринулась в кукольный домик. Она задержалась у
дверей ванной, казалось, что прошла целая вечность, пока ей удалось,
наконец, открыть дверь и отыскать забившегося в угол уродливого
мальчугана.
- Не бейте меня, мисс Феллоуз, - прошептал он. Глаза его
покраснели, губы дрожали. - Я не хотел сделать это.
- О Тимми, откуда ты взял, что я буду тебя бить? - Подхватив
ребенка на руки, она крепко прижала его к себе.
- Она сказала, что вы выпорете меня длинной веревкой.
Она сказала, что вы будете меня бить, бить, бить... -
взволнованно ответил Тимми.
- Никто тебя не будет бить. С ее стороны очень дурно было
говорить это. Но что случилось? Что случилось?
- Он назвал меня мальчиком-обезьяной. Он сказал, что я не
настоящий мальчик, что я животное.
Из глаз Тимми хлынули слезы.
- Он сказал, что не хочет больше играть с обезьяной.
А я сказал, что я не обезьяна. Я не обезьяна! Потом он сказал,
что я очень смешно выгляжу, что я ужасно безобразен. Он повторил это
много-много раз, и я укусил его.
Теперь они плакали оба.
- Но ведь ты же знаешь, Тимми, что это неправда, - всхлипывая,
сказала мисс Феллоуз, - ты настоящий мальчик. Ты самый настоящий и
самый хороший мальчик на свете. И никто, никто никогда тебя у меня не
отнимет.
Теперь ей легко было решиться, она, наконец, знала, что делать.
Но действовать нужно было быстро, Хоскинс не станет больше ждать, ведь
пострадал его собственный ребенок...
Нет, это должно произойти ночью, сегодня ночью, когда почти все
служащие Стасиса будут либо спать, либо веселиться в связи с успешным
претворением в жизнь "Проекта Средневековье".
Она вернется в Стасис в необычное время, но это случалось и
раньше. Охранник хорошо знал ее, и ему даже в голову не придет
требовать от нее каких бы то ни было объяснений. Он и внимания не
обратит на то, что у нее в руках будет чемодан. Она несколько раз
прорепетировала эту простую фразу "Игры для мальчиков" и последующую
за ней спокойную улыбку. И он поверил.
Когда она снова появилась в кукольном домике, Тимми еще не спал,
и она изо всех сил старалась вести себя, как обычно, чтобы не испугать
его. Она поговорила с ним о его снах и выслушала его вопросы о Джерри.
Потом ее увидят немногие, и никому не будет никакого дела до
узла, который она будет нести. Тимми поведет себя очень спокойно, а
затем все уже станет fait accompli [свершившимся фактом]. Задуманное
свершится, и что толку пытаться исправить то, что уже произошло. Ей
дадут возможность существовать. Им обоим будет дарована жизнь.
Она открыла чемодан и вытащила из него пальто, шерстяную шапку с
наушниками и еще кое-что.
- Мисс Феллоуз, почему вы надеваете на меня все эти вещи? -
встревожившись, спросил Тимми.
- Я хочу вынести тебя отсюда, Тимми. Мы отправимся в страну твоих
снов, - ответила мисс Феллоуз.
- Моих снов? - его лицо загорелось радостью, но он еще не мог
полностью избавиться от страха.
- Не бойся, ты будешь со мной. Ты не должен бояться, когда ты со
мной, не так ли, Тимми?
- Конечно, мисс Феллоуз, - он прижался к ней своей бесформенной
головкой, и, обняв его, она ощутила под рукой биение его маленького
сердца.
Наступила полночь. Мисс Феллоуз взяла ребенка на руки, выключила
сигнализацию и осторожно открыла дверь.
И тут из ее груди вырвался крик ужаса - она очутилась лицом к
лицу со стоявшим на пороге Хоскинсом!
* * *
С ним были еще двое, и, увидев ее, он был поражен в не меньшей
степени, чем она сама.
Мисс Феллоуз пришла в себя на какую-то долю секунды раньше и
попыталась быстро проскочить мимо него, но, несмотря на этот выигрыш
во времени, он все же опередил ее. Он грубо схватил ее и оттолкнул
назад в глубину комнаты по направлению к шкафу. Он знаком приказал
остальным войти в помещение и сам стал у выхода, загородив дверь.
- Этого я не ожидал. Вы окончательно сошли с ума?
Когда Хоскинс толкнул ее, она успела повернуться так, что
ударилась о шкаф плечом и Тимми почти не ушибся.
- Что случится, если я возьму его с собой, доктор Хоскинс? -
умоляюще произнесла она. - Неужели потеря энергии для вас важнее, чем
человеческая жизнь?
Хоскинс решительно вырвал из ее рук Тимми.
- Потеря энергии в таком размере привела бы к утечке многих
миллионов долларов из карманов вкладчиков. Это катастрофически
затормозило бы работы, ведущиеся акционерным обществом "Стасис
Инкорпорейтэд". Это означало бы то, что всем и каждому стала бы
известна история чувствительной сестры, которая нанесла колоссальный
ущерб обществу во имя спасения мальчика-обезьяны.
- Мальчика-обезьяны! - в бессильной ярости воскликнула мисс
Феллоуз.
- Под таким именем он фигурировал бы в описаниях этого события.
Между тем один из пришедших с Хоскинсом мужчин начал протягивать
через отверстия в верхней части стены нейлоновый шнур. Мисс Феллоуз
вспомнила шнур, висевший на наружной стене камеры, где находился
обломок камня профессора Адемевского, тот шнур, за который дернул в
свое время Хоскинс.
- Нет! - вскричала она.
Но Хоскинс спустил Тимми на пол и, осторожно сняв с него пальто,
сказал:
- Оставайся здесь, Тимми, с тобой ничего не случится. Мы только
выйдем на минутку из комнаты. Хорошо?
Побледневший и лишившийся дара речи Тимми, однако, нашел в себе
силы утвердительно кивнуть головой. Хоскинс вывел мисс Феллоуз из
кукольного домика, держась на всякий случай позади нее. На какой-то
миг мисс Феллоуз утратила способность к сопротивлению. Она тупо
следила за тем, как укрепляли снаружи конец шнура.
- Мне очень жаль, мисс Феллоуз, - сказал Хоскинс, - я охотно
избавил бы вас от этого зрелища. Я намеревался сделать это ночью,
чтобы вы узнали обо всем уже потом.
- И все из-за того, что пострадал ваш сын, который замучил этого
ребенка до такой степени, что он уже не смог совладать с собой и
поранил его?
- Поверьте мне, что дело не в этом. Мне понятна причина того, что
здесь сегодня произошло, и я знаю, что во всем виноват Джерри. Но эта
история уже получила огласку, да иначе и не могло быть при том
количестве корреспондентов, которые собрались здесь в такой день. Я не
могу пойти на риск и допустить, чтобы появившиеся в печати ложные
слухи о нашей небрежности и о так называемых "диких неандертальцах"
умалили значение успеха "Проекта Средневековье". Так или иначе Тимми
все равно должен скоро исчезнуть, так почему бы ему не исчезнуть
сейчас, умерив тем самым пыл любителей сенсаций и сократив то
количество грязи, которое они постараются на нас вылить.
- Но ведь это не то же самое, что отправить назад в прошлое
осколок камня. Вы убьете человеческое существо.
- Это не убийство. Он ничего не почувствует, он просто опять
станет мальчиком-неандертальцем и попадет в свою привычную среду. Он
не будет больше чужаком, обреченным на вечное заключение. Ему
представится возможность жить свободной жизнью.
- Какая же это возможность? Ему всего лишь семь лет, и он привык,
чтоб о нем заботились, чтобы его кормили, одевали, оберегали. Он будет
одинок, ведь за эти четыре года его племя могло уйти из тех мест, где
он его покинул. А если даже племя еще там, ребенка никто не узнает, он
должен будет сам о себе заботиться, а ведь ему негде было научиться
этому.
Хоскинс беспомощно покачал головой.
- О господи, неужели вы считаете, мисс Феллоуз, что мы не думали
об этом? Разве вы не понимаете, что мы вызвали из прошлого ребенка
только потому, что это было первое человеческое или, вернее,
получеловеческое существо, которое нам удалось зафиксировать, и мы
боялись отказаться от этого, так как не были уверены, что нам удастся
столь же удачно повторить эту попытку? Как вы думаете, неужели мы
держали бы здесь Тимми так долго, если б нас не смущала необходимость
отослать его обратно в прошлое! Мы делаем это сейчас потому, - в его
голосе зазвучала решимость отчаяния, - что мы не в состоянии больше
ждать. Тимми может послужить причиной компрометирующей нас шумихи. Мы
находимся сейчас на пороге великих открытий, и мне очень жаль, мисс
Феллоуз, но мы не можем допустить, чтобы Тимми помешал нам. Не можем.
Я очень сожалею, мисс Феллоуз, но это так.
- Ну что ж, - грустно произнесла мисс Феллоуз. - Разрешите мне по
крайней мере попрощаться с ним. Дайте мне пять минут, я не прошу
ничего больше.
- Идите, - после некоторого колебания сказал Хоскинс.
* * *
Тимми бросился ей навстречу. В последний раз он подбежал к ней, и
она в последний раз прижала его к себе.
Какое-то мгновение она молча сжимала его в своих объятиях. Потом
она ногой пододвинула к стене стул и села.
- Не бойся, Тимми.
- Я ничего не боюсь, когда вы со мной, мисс Феллоуз. Этот человек
очень сердит на меня, тот, что остался за дверью?
- Нет. Он просто нас с тобой не понимает... Тимми, ты знаешь, что
такое мать?
- Это как мама Джерри?
- Он рассказывал тебе о своей матери?
- Иногда. Мне кажется, что мать - это женщина, которая о тебе
заботится, которая очень добра к тебе и делает для тебя много
хорошего.
- Правильно. А тебе когда-нибудь хотелось иметь мать, Тимми?
Тимми откинул голову, чтобы увидеть ее лицо. Он медленно протянул
руку и стал гладить ее по щеке и волосам, как давнымдавно, в первый
день его появления в Стасисе, она сама гладила его.
- А разве вы не моя мать? - спросил он.
- О Тимми!
- Вы сердитесь, что я так спросил?
- Нет, что ты, конечно, нет.
- Я знаю, что вас зовут мисс Феллоуз, но... иногда я про себя
называю вас "мама". В этом нет ничего дурного?
- Нет, нет. Я никогда не покину тебя, и с тобой ничего не
случится. Я всегда буду с тобой, всегда буду заботиться о тебе. Скажи
мне "мама", но так, чтобы я слышала.
- Мама, - удовлетворенно произнес Тимми, прижавшись щекой к ее
лицу.
Она поднялась и, не выпуская его из рук, взобралась на стул.
Она уже не слышала внезапно поднявшегося за дверью шума и криков.
Свободной рукой она ухватилась за протянутый между двумя отверстиями в
стене шнур и всей своей тяжестью повисла на нем.
Стасис был прорван, и комната опустела.
Айзек Азимов.
Что это за штука - любовь?
Перевод с английского Владимира БАКАНОВА
Сканирование и проверка: Несененко Алексей tsw@inel.ru 20.01.1999
Перевод с английского Владимира БАКАНОВА
- Два совершенно разных вида! - настаивал капитан Гарм,
пристально рассматривая доставленные на корабль создания.
Его оптические органы выдвинулись далеко вперед, обеспечивая
максимальную контрастность.
Проведя месяц на планете в тесной шпионской капсуле,
Ботакс, наконец, блаженно расслабился.
- Не два вида, - возразил он, - а две формы одного вида.
- Чепуха! Между ними нет никакого сходства.
Благодарение Вечности, внешне они не так мерзки, как многие
обитатели Вселенной. Разумный размер различимые члены... У
них есть речь?
- Да, капитан, - ответил Ботакс, меняя окраску глаз. -
Мой рапорт описывает все детально. Эти существа создают
звуковые волны при помощи горла и рта, - что-то вроде
сложного кашля. Я и сам научился. Это очень трудно.
- Так вот отчего у них такие невыразительные глаза.
Однако почему вы настаиваете, что они принадлежат к одному
виду? Смотрите: у того, что слева, усики длиннее, и само
оно меньше и по-другому сложено. В верхней части у него
выпирает что-то чего, нет у того, что справа. Они живы?
- Живы, но без сознания, - прошли курс психолечения для
подавления страха. Так будет проще изучать их поведение.
- А стоит изучать? Мы и так не укладываемся в сроки, а
нам нужно исследовать еще пять миров большего значения, чем
этот. Кроме того, трудно поддерживать Временной Стасис, я
бы хотел вернуть их и продолжать...
Веретенчатое тело Ботакса даже завибрировало от
возмущения. Скошенная трехпалая рука качнулась в
отрицательном жесте, а глаза перевели спектр беседы целиком
в красный свет.
- Спаси нас Вечность, капитан! Мы стоим перед
серьезнейшим кризисом. Эти создания могут оказаться самыми
опасными в галактике - именно потому, что у них две формы.
- Не понимаю.
- Капитан, планета уникальна. Она настолько уникальна,
что я сам не в состоянии осознать все последствия.
Например, почти все виды представлены в двух формах. Если
позволите употребить их звуки, то первая меньшая называется
"женской" а вторая - "мужской", они то сознают разницу.
Гарм мигнул.
- Какое отвратительное средство связи.
- Чтобы оставить потомство, эти две формы должны
сотрудничать.
Капитан с любопытством разглядывавший пленников, резко
выпрямился.
- Сотрудничать? Что за чепуха? Самый фундаментальный
закон жизни - каждое существо приносит потомство в
глубочайшем и сокровенном общении с собой. Что же еще
делает жизненные формы жизненными?
- Чтобы одна форма произвела потомство, другая должна
участвовать в этом, - упрямо повторил Ботакс.
- Каким образом?
- Очень трудно выяснить. Эта процедура считается у
аборигенов интимной. В местной литературе я не мог найти
точного и исчерпывающего описания. Но мне удалось вывести
кое-какие разумные заключения.
Гарм покачал головой.
- Нелепо. Почкование является священнейшим, самым
интимным процессом на десятках тысяч планет.
Как сказал великий фотобард Левуллин: "Во время
почкования, во время почкования, в то самое прекрасное
мгновение, когда..."
- Капитан, вы не поняли. Это сотрудничество между
формами приводит к рекомбинации генов. Таким образом, в
каждом поколении осуществляются новые варианты. Они
развиваются в тысячи раз быстрее нас!
- Вы хотите сказать, что гены одного индивидуума могут
комбинироваться с генами другого? Вы понимаете, насколько
это смехотворно с точки зрения физиологии клетки?
- И все же, - нервно произнес Ботакс под тяжелым
взглядом капитана, - эволюция ускоряется. Это просто мир
разгула видов их здесь миллион с четвертью.
- Двенадцать с четвертью будет ближе к истине. Не стоит
принимать на веру то, что написано в туземной литературе.
- я сам видел в очень маленьком регионе сотни различных
видов. Говорю вам, капитан, дайте им время, и они
разовьются в расу, способную превзойти нас и править
галактикой.
- Докажите, что сотрудничество, о котором вы ведете
речь, имеет место, и я рассмотрю ваши предложения. В
противном случае я сочту ваши фантазии нелепыми, и мы
двинемся дальше.
- Докажу! - Глаза Ботакса засверкали ярким желтым
огнем. - Обитатели этого мира уникальны еще и в другом
отношении. Они предвидят достижения, которых пока не
добились. Вероятно, это следствие их веры в быстрое
развитие Я перевел их термин для такой литературы как
"научная фантастика". И читал почти исключительно научную
фантастику, потому что считаю, что в своих мечтах они ярче
выразят себя и свою угрозу нам. И именно из научной
фантастики я вывел метод их сотрудничества.
- Как вам это удалось?
- У них есть периодическое издание, которое иногда
публикует научную фантастику, полностью посвященную
разнообразным аспектам этого сотрудничества. Его название
звучит приблизительно так "Плейбой". Там не выражаются
абсолютно ясно, что весьма раздражает, но допускаются
прозрачные намеки. Очевидно, существо, подбирающее рассказы
для издания, только этой темой и интересуется. Отсюда я и
знаю, как все происходит. Капитан, после того как на наших
глазах появится молодняк, умоляю вас: прикажите развеять
эту планету на атомы!
- Ладно, - утомленно согласился капитан Гарм. -
Приведите их в сознание и делайте свое дело.
Мардж Скидмор неожиданно осознала, где находится. Она
отчетливо вспомнила перрон в сгущающихся сумерках; перрон
был почти пуст, - один мужчина стоял рядом с ней, другой - в
противоположной стороне. Уже слышался шум подходящего
поезда.
Затем - вспышка, ощущение, будто тебя выворачивают
наизнанку, и полуиллюзорное видение какого-то тонкого
существа покрытого слизью, и...
- О боже, - простонала Мардж - я все еще здесь. Она
чувствовала слабое отвращение, но не страх и была почти
горда, что не чувствует страха. Тут же стоял мужчина - тот
самый, что был рядом на платформе.
- Вас они тоже прихватили? - спросила Мардж. - Кого
еще?
Чарли Гримвольд попытался поднять руку, чтобы снять
шляпу и пригладить волосы, но не сумел пошевельнуть пальцем,
что-то мешало, казалось тело стягивает резиновый кокон.
Чарли посмотрел на тонколицую женщину - лет за тридцать,
отметил он, но довольно привлекательная. В данных
обстоятельствах ему хотелось очутиться подальше отсюда, даже
общество очаровательной женщины его не утешало.
- Не знаю мадам. Я стоял на платформе.
- Я тоже.
- Потом увидел вспышку и... Это, наверное, марсиане.
Мардж энергично кивнула.
- И я так думаю. Вы боитесь?
- Как ни странно, нет.
- Я тоже не боюсь. Удивительно, правда? О боже, одно
из них подходит!.. Если эта тварь коснется меня, я закричу.
Посмотрите на его кожу - вся в слизи! Меня тошнит.
Ботакс приблизился и, как можно тщательнее выговаривая
слова, произнес:
- Создания! Мы не причиним вам вреда. Мы только
попросим показать ваше сотрудничество.
- Э да оно разговаривает! - удивился Чарли. - Что ты
имеешь в виду под "сотрудничеством"?
- Оба. Друг с другом, - пояснил Ботакс.
- Вы понимаете, что он хочет сказать? - Чарли
вопросительно посмотрел на Мардж.
- Не имею понятия, - надменно бросила она.
- Я имею в виду... - Ботакс употребил короткий термин
никогда не попадавшийся ему в литературе, но встречающийся в
устной речи как синоним искомой процедуры.
Мардж залилась краской и воскликнула.
- Что?!
Ботакс и капитан Гарм в ужасе заткнули слуховые
отверстия и болезненно задрожали.
Мардж яростно и неразборчиво продолжала:
- Какая наглость! Я замужняя женщина. О, если бы мой
Эд был здесь... А вы, умник, - она повернулась к Чарли,
преодолевая резиновое сопротивление, - кем бы вы ни были,
если думаете...
- Мадам, мадам! - взмолился в отчаянии Чарли. - Это не
моя идея, клянусь вам!
Поверьте, я не такой человек. Я тоже женат. У меня
трое детей! Послушайте...
Капитан Гарм был недоволен.
- Что происходит, исследователь Ботакс? Я не намерен
слушать эту какофонию.
Ботакс сверкнул багряной краской смущения.
- Видите ли, ритуал весьма сложен. Они обязаны
выказывать сперва признаки нерасположения, как я понял для
улучшения результата. После этой начальной стадии должны
быть удалены кожи.
- Они свежуются?!
- Нет, это у них искусственные кожи, которые снимаются
безболезненно. Снятие кожи особенно необходимо для меньшей
формы.
- Ну ладно, велите им снять кожи. Честное слово,
Ботакс, я не нахожу это приятным...
- Пожалуй, мне не стоит просить меньшую форму удалить
кожу. Думаю, нам следует точно придерживаться ритуала. Я
прихватил с собой экземпляр издания "Плейбой", здесь кожи
удаляются насильственно. Например "...грубо сорвав одежду с
ее стройного тела, он ощутил теплую упругость ее груди..." и
дальше в том же духе.
- Грудь? - переспросил капитан. - Я не разобрал вашей
вспышки.
- Мне пришлось ввести ее для обозначения термина,
относящегося к двум выпуклостям в верхней части меньшей
формы.
- Понимаю, понимаю. Ну, скажите большему, чтобы он
удалил кожу меньшего. Что за отвратительная процедура!..
Ботакс повернулся к Чарли.
- Сэр, - произнес он, - не будете ли вы так любезны
сорвать одежду с ее стройного тела? Я выпущу вас для этой
цели.
Глаза Мардж расширились, и она в ярости обернулась к
Чарли.
- Не смейте! Не прикасайтесь ко мне, вы слышите
сексуальный маньяк!
- Я? - жалобно запричитал Чарли. - Мадам я тут ни при
чем! Послушайте, - повернулся он к Ботаксу, у меня трое
детей и жена. Узнай она только, что меня подозревают в том,
что я срываю, понимаете ли платья, - и мне придется
несладко. Вы знаете, что делает моя жена, заметив, что я
просто взглянул на какую-нибудь женщину? Она...
- Он все еще не расположен? - нетерпеливо спросил
капитан.
- Очевидно, - признал Ботакс. - Непривычная обстановка
может продлить данную стадию. Так как я знаю, что вам это
было бы неприятно, эту часть ритуала я выполню сам. В
космических рассказах часто описывается, как с делом
справляются существа из других миров. Например, здесь - он
покопался в своих записках, - действует совершенно
омерзительное создание! Они не могли себе даже представить
таких красавцев как мы.
- Продолжайте, продолжайте! Не тяните время! -
приказал капитан.
- Да... Вот "Чудовище ринулось к девушке. 3аливаясь
слезами и отчаянно крича, она оказалась в объятиях монстра.
Когти проскребли по ее трепещущему телу, сдирая юбку
лохмотьями". Видите, туземное существо кричит от
возбуждения, ощущая удаление покровов.
- Тогда действуйте, Ботакс! Только, пожалуйста, не
допускайте визгов. Я весь дрожу от этих звуковых волн.
Ботакс вежливо обратился к Мардж:
- Если вы не возражаете...
Мардж скверно выругалась.
- Не прикасайся! Не прикасайся мерзкая тварь! Ты
испачкаешь мне платье! А оно стоит двадцать четыре доллара.
Отойди чудовище! - Она отчаянно пыталась защититься от
непрошеных рук. - Ладно, я сама сниму его.
Мардж потянула молнию и бросила гордый взгляд на Чарли.
- Не смейте глядеть!
Чарли пожал плечами и закрыл глаза. Мардж сняла платье.
- Ну, хорошо? Вы довольны?
Капитан Гарм недоуменно постукивал пальцами по столу.
- Это и есть грудь? А почему другое создание отвернуло
голову?
- Нерасположение. Нерасположение! - уверенно заявил
Ботакс. - Кроме того, нужно удалить и другие кожи.
Обнаженную грудь постоянно описывают в виде шаров цвета
слоновой кости. Вот у меня здесь рисунки из этих
фантастических рассказов.
Капитан задумчиво переводил взгляд с иллюстрации на
Мардж и обратно.
- Что такое "слоновая кость"?
- Вещество, из которого состоят клыки одного большого
животного.
- Ага! - Капитан Гарм залился зеленым светом
удовольствия. - Теперь все ясно. Меньшая форма принадлежит
к воинственной секте, а выпуклости являются оружием, которым
она сокрушает врага!
- Нет-нет, они, как я понимаю, мягкие.
Маленькая коричневая рука Ботакса скользнула в
направлении объекта разговора; Мардж взвизгнула и отпрянула.
- Какое же тогда у них назначение?
- Мне кажется, - произнес Ботакс с некоторым сомнением,
- что они используются для кормления молоди.
- Молодняк их съедает?! - воскликнул ошеломленный
капитан.
- Не совсем так. Эти объекты выделяют жидкость,
потребляемую молодью. Капитан страдальчески закрыл голову
всеми тремя руками.
Трехрукое, скользкое, пучеглазое чудовище, - сказала
Мардж.
- Верно, - согласился Чарли.
- Ладно, ладно, бесстыдник. Побольше следите за своими
глазами!
- Поверьте, я стараюсь не смотреть...
Ботакс вновь приблизился.
- Мадам, не могли бы вы снять все остальное?
Мардж сжалась.
- Никогда!
- В таком случае это сделаю, я если позволите.
- Не прикасайтесь! О боже, боже... Хорошо сама сниму.
Делая то, что обещала, Мардж бормотала себе под нос и
бросала в сторону Чарли гневные взгляды.
- Ничего не происходит, - заметил капитан в глубоком
разочаровании. - Это, должно быть, бракованный экземпляр.
Ботакс принял реплику на свой счет.
- Сэр!
- Но грудь этого создания вовсе не похожа на шары, кроме
того, она почти бесцветна.
- Ерунда, - возразил Ботакс. - Надо считаться с
возможностью естественных отклонений. Впрочем, мы спросим у
самого существа. - Он повернулся к Мардж. - Мадам, с вашей
грудью все в порядке?
Глаза Мардж широко раскрылись, и некоторое время она не
могла даже дышать.
- Вот уж, - наконец проговорила она. - Может, я и не
Джина Лоллобриджида и не Анита Экберг, но у меня все в
порядке, благодарю вас... О-о, если бы Эд был здесь! - Она
повернулась к Чарли. - Эй, скажите этому пучеглазому
чудовищу, что я вполне развита!
- Э-э, - осмелился заметить Чарли. - Вы забываете, что
я не смотрю.
- О да, вы уж не смотрите. Такие типы только и знают,
что похотливо глазеть на женщин. Можете чуть-чуть
взглянуть, но не больше, если в вас есть хоть что-то от
джентльмена, чему я, разумеется, не верю.
- Ну, - промолвил Чарли, - я не хотел бы оказаться
замешанным в таком деликатном деле, но полагаю, что у вас
все в норме.
- Полагаете?! Вы что, слепой? К вашему сведению, я
однажды была претенденткой на звание Мисс Бруклин, и если
проигрывала, так это - линия талии, а не..
- Конечно, конечно... Грудь восхитительна, честно. -
Чарли энергично кивнул Ботаксу. - В полном порядке. Я не
специалист, вы понимаете, но по мне она хороша.
Мардж успокоилась.
Ботакс почувствовал прилив сил.
- Большая форма проявляет интерес, капитан.
Стимул работает. Теперь - последняя стадия.
- В чем она заключается?
- Сущность ее состоит в том, что аппарат речи и
поглощения пищи одного существа накладывается на аналогичный
аппарат другого. Позвольте мне для этого процесса ввести
такую вспышку: "поцелуй".
- Меня тошнит от этой мерзости... - простонал капитан.
- Это кульминация. Во всех историях после того, как
кожи удалены, формы обхватывают друг друга конечностями и
предаются горячим поцелуям. Вот один пример, взятый наугад.
"Он схватил девушку и жадно приник к ее пылающим губам".
- Может быть, одно существо пожирает другое? -
предположил капитан.
- Ничего подобного,- нетерпеливо возразил Ботакс, - Это
жгучие поцелуи.
- Жгучие? Происходит сгорание?
- Очевидно, нет. Тут, вероятно, подчеркивается факт
повышения температуры. Чем выше температура, тем успешнее,
надо полагать, происходит производство молоди. Без этой
ступени потомство получить невозможно. Это и есть
сотрудничество, о котором я говорил.
- И все?
Все, - подтвердил Ботакс. - Ни в одном из рассказов,
даже в тех, что печатаются в "Плейбое", я не нашел описания
какой-либо дальнейшей активности, связанной с
детопроизводством. Иногда описание поцелуев завершают
серией точек, но, я полагаю, что это обозначает просто
большее число поцелуев. Один поцелуй на каждую точку, -
когда хотят произвести целое множество молоди.
- Только одного, пожалуйста, и немедленно.
- Разумеется, капитан.
Ботакс торжественно произнес.
- Сэр, поцелуйте, пожалуйста, леди.
- Послушайте, я не могу двинуться, - сказал Чарли.
- Конечно, я освобожу вас.
- Леди это может не понравиться.
- Уж будьте уверены, мне это не понравится! Держитесь
от меня подальше! - прошипела Мардж.
- Мадам, может, не стоит их сердить? Мы можем.., ну...
только сделать вид.
Она колебалась, сознавая справедливость опасения.
- Ну, ладно. Но чтоб без всяких штучек! Я не привыкла
целоваться с каждым встречным!
- Разумеется, мадам. Уверяю вас, это не моя затея.
Мардж сердито бормотала.
- Гадкие чудовища! Ишь...
Чарли приблизился, смущенно положил руки на голые плечи
Мардж, и их губы встретились.
Капитан Гарм раздраженно вспыхнул:
- Я не чувствую повышения температуры.
Его тепловоспринимающие усики полностью распрямились и
дрожали на голове.
- Я тоже - растерянно признался Ботакс. - Но мы все
делали в точности как написано в - этих историях.
Пожалуй, его конечности должны быть более
распростертыми. О, вот так... Смотрите, действует!
Почти случайно рука Чарли скользнула вдоль мягкого
обнаженного торса Мардж. На миг она, казалось, приникла к
нему, затем внезапно отдернулась.
- Отпустите! - прошипела Мардж. Неожиданно она сжала
зубы, и Чарли с диким криком отскочил в сторону, зализывая
кровоточащую нижнюю губу.
- За что, мадам? - воскликнул он жалобно.
- Мы договорились только делать вид. Что вы на меня
уставились? Господи, ну и в компанию я попала!
Капитан Гарм быстро засиял голубым и желтым.
- Все закончено? Сколько теперь нужно ждать?
- Мне кажется, это происходит сразу. Сами знаете, когда
вы почкуетесь - вы почкуетесь.
- Да? После всего того, что я здесь видел, не думаю,
что когда-нибудь смогу почковаться. Пожалуйста,
заканчивайте побыстрее.
- Один момент, капитан.
Однако время шло, и сияние капитана медленно становилось
мрачно-оранжевым, а Ботакс почти угас. Наконец Ботакс
спросил:
- Простите, мадам, когда вы будете почковаться?
- Когда я буду что?
- Производить потомство.
- У меня уже есть ребенок.
- Я имею в виду производить потомство сейчас.
- Но я еще не готова для другого ребенка.
- Что, что? - потребовал капитан. - Что она говорит?
- Кажется, - слабо произнес Ботакс, - пока она не
намерена иметь маленького.
Капитан яростно вспыхнул всеми цветами радуги.
- Вы знаете, что я думаю, Исследователь? Я думаю, что у
вас больное извращенное мышление. С этими существами ничего
не происходит. Между ними нет никакого сотрудничества, и не
появляется никакая молодь. Я думаю, что это два разных
вида, а вы валяете со мной дурака!
- Но капитан, - начал Ботакс.
- Молчать! - рявкнул Гарм. - Не спорьте со мной. С
меня достаточно. Вы домогались личной славы и наград, и я
позабочусь, чтобы вы их не получили. Немедленно избавьтесь
от этих созданий! Отдайте им их кожи и верните на то место,
откуда взяли. Все расходы, связанные с поддержанием
Временного Стасиса будут вычтены из вашей зарплаты.
- Но капитан...
- Это приказ! - Гарм метнул на Ботакса испепеляющий
взгляд. Один вид, две формы, груди, поцелуи,
сотрудничество. Вы болван, Исследователь, извращенное и
больное - да-да- больное существо! Дрожа всеми членами,
Ботакс стал настраивать приборы.
Они стояли на пустынном перроне, дико озираясь по
сторонам. Сгущались сумерки, и подходящий поезд давал знать
о себе приближающимся гулом.
- Неужели все это на самом деле было? - неожиданно
спросила Мардж.
Чарли кивнул.
- Отчетливо помню.
- Нам никто не поверит.
- Послушайте, я сожалею, что вы были поставлены в
неловкое положение. Это не моя вина.
- Конечно, понимаю.
Мардж, потупившись, изучала деревянную платформу под
ногами. Поезд приближался.
- Э-э... Вы вовсе не были плохи. То есть вы были
изумительны, только я не решался вам сказать.
- Может, не откажетесь выпить со мной чашечку кофе для
успокоения? Моя жена ее пока нет.
- Правда?! И Эд уехал за город на уик-энд, так что меня
ждет пустая квартира. Наш мальчик у моей мамы, - пояснила
Мардж.
Поезд подъехал, но они уже шли по улице. В баре они
позволили себе чуть-чуть выпить, а потом Чарли не мог
отпустить ее одну в темноте и, естественно, проводил домой.
Конечно, Мардж была обязана пригласить его зайти.
Тем временем в космическом корабле несчастный Ботакс
предпринимал последнюю попытку доказать свою правоту. Пока
Гарм готовил корабль к отлету, Ботакс торопливо установил
узколучевой видеоэкран. Он сфокусировал луч на Чарли и
Мардж в ее квартире. Усики Ботаса напряглись, а глаза
засияли переливчатым светом.
- Капитан Гарм! Капитан! Посмотрите, что они сейчас
делают!
Но в это мгновение корабль вышел из Временного Стасиса.
Айзек Азимов.
Возьмите спичку
Перевод с английского: Т.Гинзбург
Изд: "Знание-сила" #1-1981
OCR: van@labor.ru
Космос был черным, куда ни глянь -- сплошная чернота. Ни единого
просвета, ни единой звезды.
Не потому, что не стало звезд... В сущности, именно мысль, что
звезды могут исчезнуть, буквально исчезнуть, леденила Петра Хэнcена.
Это был старый кошмар, как его ни подавляй, но дремлющий в подсознании всех
космических дальнепроходцев.
Когда совершаешь прыжок через пространство тахионов, как знать, куда
попадешь? Можешь с какой угодно точностью рассчитать время и расход
горючего, можешь иметь лучшего в мире термоядерщика, но от принципа
неопределенности никуда не деться. Промах всегда возможен, - больше того --
даже неминуем.
А при скоростях, с которыми мчатся тахионы, ошибка на волосок может
обернуться тысячью световых лет.
Что как окажешься без всяких ориентиров, не сможешь определиться и
найти обратный путь?
Исключено, говорят ученые. Во всей Вселенной, говорят они, нет места,
откуда не видны были бы квазары, а уже по ним одним можно сориентироваться.
Да и вероятность выскочить при обычном прыжке за пределы Галактики равна
одной десятимиллионной, а за пределы таких, скажем, галактик, как Андромеда
или Маффей 1, -- что-нибудь порядка одной квадриллионной. Выкиньте это из
головы, говорят ученые.
Значит, когда корабль возвращается из парадоксального пространства
сверхсветовых скоростей в обычный, знакомый мир нормальных физических
законов, звезды должны быть видны. Если же их все-таки не видишь, значит, ты
угодил в пылевое облако -- вот единственное объяснение.
Если не считать ревниво оберегаемых термоядерщиками тайн, Хэнсен,
высокий, угрюмый человек с дубленой кожей, знал все о суперкораблях, вдоль и
поперек бороздящих Галактику и ее окрестности. Сейчас он был один в милом
его сердцу капитанском отсеке. Отсюда он мог связаться с любым человеком на
корабле, взглянуть на показатели любых приборов, и ему нравилась эта
возможность незримо присутствовать всюду.
Впрочем, сейчас Хэнсена ничто не радовало. Он нажал клавишу и спросил:
-- Что еще, Штраус?
-- Мы в рассеянном скоплении, -- ответил голос Штрауса. -- Во всяком
случае, уровень излучения в инфракрасном и микроволновом диапазонах
свидетельствует о рассеянном скоплении. Беда в том, что мы не можем
сориентироваться. Никакой надежды.
-- В обычном свете видимости совсем нет?
-- Абсолютно. И в ближнем инфракрасном -- тоже. Облако густое, как
каша. -- А его размеры? -- Решительно невозможно определить.
-- Далеко ли может быть ближайший край?
-- Не имею ни малейшего представления. Может, одна земная неделя, а
может, десять световых лет.
-- Вы разговаривали с Вильюкисом?
-- Да! -- отрывисто произнес Штраус.
-- Что он говорит?
-- Почти ничего. Он дуется. Он, конечно, воспринимает все это как
личное оскорбление.
-- Конечно, -- Хэнсен бесшумно вздохнул. Термоядерщики ведут себя, как
неразумные дети, а особая роль, которую они выполняют в глубоком космосе,
заставляет все им прощать. -- Полагаю, вы говорили ему, что такие вещи
непредсказуемы, что они со всяким могут случиться.
-- Я-то говорил. А он, как вы, верно, догадываетесь, возразил: "Только
не с Вильюкисом".
-- Если забыть, что с ним это уже случилось. Ну, мне говорить с ним
нельзя. Что бы я ни сказал, он воспримет это как попытку давления сверху, а
тогда мы вообще ничего от него не добьемся... Он не намерен воспользоваться
ковшом? *
-- Он говорит, что так можно повредить ковш.
-- Повредить магнитное поле?!
- Не говорите ему этого, -- предупредил Штраус. -- Он заявит, что здесь
не столько магнитное поле, сколько термоядерная труба, а потом еще будет
обижаться на вас.
-- Да. Я знаю... Ладно, пусть все займутся этой задачей. Должен же быть
какой-то способ узнать направление и расстояние до ближайшего края облака.
-- Он прекратил разговор и мрачно задумался.
Прыжок они сделали, двигаясь на полусветовой скорости в направлении к
центру Галактики, а значит, на такой же скорости снова вернулись - в
пространство тардионов. * Такая операция всегда содержит элемент риска. Ведь
после прыжка корабль мог оказаться вблизи какой-нибудь звезды, устремляясь к
ней на полусветовой скорости.
Теоретики отрицали такую возможность. Корабль, говорили они, не может
очутиться в опасной близости от массивного небесного тела. Гравитационные
силы, действующие на корабль при переходе от тардионов к тахионам и обратно,
по самой своей природе являются силами отталкивания. Однако все тот же
принцип неопределенности не позволял точно рассчитать эффект от
взаимодействия всех таких сил...
Теоретики сказали бы: положитесь на инстинкт термоядерщика. Хороший
термоядерщик никогда не ошибается.
Но именно термоядерщик загнал их в это облако.
-- ... О, вот вы о чем! Такое всегда возможно. Не беда. Облака чаще
всего неплотные. Вы и не заметите, что попали в облако.
(О мудрец, не такое это облако! )
-- Вам даже выгодно попасть в облако. Ковши смогут быстрее собрать
газ, необходимый для термоядерных двигателей.
(О мудрец, не такое это облако! )
-- Ну, тогда предоставьте термоядерщику найти выход.
(Но что если выхода просто нет? )
Хэнсен оборвал этот воображаемый диалог, стараясь прогнать последнюю
мысль. Но как не думать о том, что всего сильнее тебя тревожит?
Астроном Генри Штраус был тучным мужчиной с самой заурядной внешностью,
и только окрашенные контактные линзы придавали искусственную яркость его
глазам. Он тоже был глубоко удручен. Еще с катастрофой иного рода он и
смирился бы. Отваживаться на такое путешествие нельзя с закрытыми глазами.
Всякий должен быть готов к катастрофе. Но когда она задевает то, чему ты
посвятил свою жизнь, а твои профессиональные знания оказываются
бесполезны...
Капитан в таком деле бессилен. Он может единовластно командовать всеми
другими на корабле, но термоядерщик сам себе хозяин, и этого не изменить.
Даже для пассажиров (как это ни огорчительно) термоядерщик -- властелин
космоса, затмевающий всех и все.
Спрос здесь превышает предложение. Компьютеры могут точно вычислить
расход энергии, время, место и направление прыжка (если при переходе от
тардионов к тахионам можно говорить о "направлении"), но пределы погрешности
огромны, и уменьшить их способен лишь талантливый термоядерщик. Что это за
талант, никто не знает -- термоядерщиками рождаются, стать ими нельзя. Но
сами они знают, что у них есть такой талант, и нет термоядерщика, который не
извлекал бы выгоды из этого.
Вильюкис в этом смысле еще не самый трудный. Со Штраусом он, во всяком
случае, поддерживает добрые отношения, однако не постеснялся увлечь самую
хорошенькую девушку на корабле, хоть Штраус и первый обратил на нее
внимание. (Это тоже давно стало чем-то вроде королевской привилегии
термоядерщика")
Штраус вызвал Антона Вильюкиса на связь. Прошло немало времени, пока на
экране возник взъерошенный и сердитый Вильюкис.
-- Как труба? -- мягко спросил Штраус.
-- Думаю, я вовремя выключил ее. Сейчас осмотрел и повреждений не
обнаружил. Теперь, -- он глянул на свой костюм, -- мне надо привести себя в
порядок.
-- Хорошо, что труба не повреждена.
-- Но пользоваться ею нельзя.
-- Может, придется, Вил, -- осторожно начал Штраус. -- Мы не знаем, что
будет дальше. Если бы облако рассеялось...
-- Если бы, если бы, если бы... Я скажу вам, что "если бы". Если бы вы,
безмозглые астрономы, знали о существовании здесь облака, я сумел бы
избежать его.
Сказанное было несправедливо и к делу не относилось, Штраус не поддался
на провокацию.
+ Облако может рассеяться, -- сказал он.
-- Как там анализы?
-- Анализы скверные, Вил, Это самое плотное из всех когда-либо
отмеченных гидроксильных облаков. Я не знаю в Галактике другого места с
такой концентрацией гидроксила.
-- И совсем нет водорода?
-- Немного, конечно, есть. Процентов пять.
-- Мало, -- решительно заявил Вильюкис. -- Но там не только гидроксил.
Там есть кое-что похуже гидроксила.
-- Да, знаю. Формальдегид. Его больше, чем водорода. Вам понятно, что
это значит, Вил? Какой-то процесс вызвал скопление кислорода и углерода
настолько огромное, что оно поглотило весь водород в объеме, может быть,
нескольких световых лет. Я ни о чем таком прежде и не слыхивал и не
представляю, что это за процесс.
-- На что вы намекаете, Штраус? Не хотите ли вы сказать, что это
единственное в своем роде облако и что только я по своей глупости мог
угодить в него?
-- Не искажайте моих слов, Вил. Я выражаюсь достаточно ясно. Ничего
подобного вы ведь не слышали. Сейчас, Вил, все мы зависим от вас. Я не могу
вызвать помощь, потому что, не зная нашего местоположения, не представляю,
куда нацелить гиперлуч. А определить местоположение я не могу из-за
отсутствия звезд...
-- Ну, а я не могу использовать термоядерную трубу. Так почему
же я виноват? Ведь и вы не можете сделать свое дело, почему же всегда
виноват термоядерщик? -- кипятился Вильюкис. -- Дело за вами, Штраус, за
вами. Скажите мне, куда вести корабль, чтобы отыскать водород. Скажите мне,
где кон чается это облако... Или ладно, черт с ним, с облаком! Скажите, где
кончается это гидроксильно-формальдегидное засилие.
-- Я бы рад помочь вам, -- сказал Штраус, -- но в каждой пробе я нахожу
только гидроксил и формальдегид.
-- С ними термоядерная реакция не пойдет.
- Я знаю.
-- Вот, -- бушевал Вильюкис, -- видите, к чему приводит перестраховка!
Если бы термоядерщик мог сам принимать нужные решения, у нас была бы энергия
для двойного прыжка, и мы горя бы не знали.
Штраус понимал, что он имеет в виду. Речь шла о возможности делать
второй прыжок сразу вслед за первым. Но неопределенность, имевшая место при
одном прыжке, при двух возросла бы во много раз, тут никакой термоядерщик не
смог бы ничего поделать.
Было установлено строгое правило: между прыжками должны пройти сутки, а
лучше -- три дня. За это время можно подготовиться к следующему прыжку.
Чтобы данное правило не нарушали, запас энергии дозировался с таким
расчетом, чтобы его хватало лишь на один прыжок. Затем надо было снова
собрать ковшами газ, сконденсировать его, накопить энергию и запустить
термоядерные двигатели. На все это, как правило, требовалось не меньше
суток.
-- Сколько у вас осталось энергии, Вил? -- спросил Штраус.
-- Вот столечко, -- Вильюкис на четверть дюйма развел большой и
указательный пальцы.
-- Скверно, -- заметил Штраус. Расход энергии фиксировался и мог быть
проконтролирован, но термоядерщики все же умудрялись создавать некоторый
запас. И Штраус спросил:
-- Вы уверены, что это все? Если запустить аварийные генераторы,
выключить освещение...
-- Да. И вентиляцию, и все бытовые приборы, и арматуру гидропоники.
Знаю, знаю. Я уже прикидывал. Все равно не выйдет. Этот ваш дурацкий запрет
делать двойной прыжок...
Штраус опять сдержался. Он знал, да и все знали, что в действительности
о запрете позаботился союз термоядерщиков. На двойном прыжке иногда
настаивали капитаны, но именно термоядерщики боялись оказаться
несостоятельными. Впрочем, сейчас известный всем обязательный интервал между
прыжками имел и свою положительную сторону. Его можно было при необходимости
растянуть на целую неделю, не вызвав у пассажиров никаких подозрений. А за
неделю что-нибудь, авось, прояснится. Пока еще шли только первые сутки.
Штраус сказал:
-- Вы уверены, что ничего нельзя сделать с вашей системой? Скажем,
отфильтровать примеси?
-- Какие примеси! Это не примеси, это -- основная масса. Примесь здесь
-- водород. Поймите, нужна температура в полмиллиарда, если не в миллиард
градусов, чтобы атомы кислорода и углерода вступили в термоядерную реакцию.
Это невозможно, я и пытаться не стану. Если бы я попытался и ничего не
вышло, вся ответственность была бы на мне, а я этого не желаю. Вы должны
доставить меня туда, где есть водород, вот и выполните свою работу. Ведите
корабль к месту, где есть водород. Мне все равно, сколько вам потребуется
для этого времени.
-- При такой плотности облака мы не можем увеличить скорость, Вил. А на
полусветовой скорости мы можем прокрутиться здесь и два года, и двадцать
лет...
-- Придумайте выход сами. Или пусть это сделает капитан.
Штраус в отчаянии отключил связь. Термоядерщику разумные доводы
недоступны. Существовала даже теория (вполне серьезная), будто повторные
прыжки влияют на мозг. При прыжке каждый тардион переходит в тахион, а затем
происходит обратное превращение. Если бы при этом возникло малейшее
отклонение, оно, естественно, сказалось бы в первую очередь на самом
сложном, на мозге. Конечно, прямых доказательств тому пока не наблюдали:
офицеры суперкораблей если и изменялись с годами, то лишь в связи с
возрастом. Но, может быть, особое устройство мозга термоядерщиков, в чем бы
оно ни заключалось, не позволяет полностью восстановиться этому
исключительному созданию природы.
Чепуха! Не в том дело! Просто термоядерщики донельзя испорчены!
Штраус был в нерешительности. Может, обратиться к Черил? Если кто
способен помочь, то только она. Вил -- точно избалованное дитя. К нему нужен
подход. Тогда он и в такой ситуации сможет что-нибудь придумать.
Верил ли в это Штраус? Или ему просто претило застрять здесь на
годы? В принципе суперкорабли приспособлены и для таких экстремальных
условий. Но на практике этого еще не случалось, и ни экипаж, ни -- тем более
-- пассажиры к экстремальным условиям не готовы.
Но как обратиться со столь щекотливым предложением к Черил? Что
сказать, чтобы это не выглядело прямым подстрекательством к обольщению
термоядерщика? Шли только первые сутки, и Штраус еще не чувствовал себя
готовым толкнуть Черил в объятия Вильюкиса.
Ждать! Пока, во всяком случае, ждать!
Вильюкис хмурился. От ванны ему стало чуть легче, и он был доволен
проявленной в разговоре со Штраусом твердостью. В сущности, Штраус --
неплохой малый, но, как все они ("они"-- капитан, команда, пассажиры, все
тупицы, населяющие Вселенную и не являющиеся термоядерщиками), он стремится
избежать ответственности. Свалить ее на термоядерщика. Дудки! С Вильюкисом
этот номер не пройдет.
Вильюкис встал и потянулся -- высокий, с глубоко посаженными глазами,
над которыми навесом торчали густые брови. Эта болтовня, что они могут
застрять здесь на годы, - только попытка запугать его. Пусть как следует
пораскинут мозгами, авось, определят размеры этого облака. Должно же оно
где-то кончаться. Едва ли они сидят в самом центре. Конечно, если корабль
находится вблизи одного края, а мчится к другому...
А вдруг дело и впрямь затянется на несколько лет? Такого еще не бывало.
Самое длительное путешествие в глубоком космосе продолжалось восемьдесят
восемь дней и тринадцать часов. Тот корабль попал в диффузную туманность и
должен был снизить скорость, а потом наращивать ее до девяти десятых
скорости света, чтобы можно было сделать прыжок.
Никто не погиб. Конечно, двадцать лет, например... Но этого не может
быть.
Сигнальная лампочка трижды мигнула, пока он обратил на нее внимание.
Ну, если это капитан, Он ему покажет!..
+ Антон!
Нежный настойчивый голос несколько поубавил досаду. Вильюкис
позволил двери на миг открыться, чтобы впустить Черил.
Двадцать пять лет, зеленые глаза, решительный подбородок, матово-рыжие
волосы...
-- Что-нибудь случилось, Антон? - спросила девушка.
Даже термоядерщик не станет слишком откровенничать с пассажирами, и
Вильюкис ответил:
-- Вовсе нет. С чего вы взяли?
-- Так сказал один пассажир. Некий Мартанд.
-- Мартанд? Что он в этом смыслит? -- Затем подозрительно: -- И почему
вы слушаете какого-то дурака-пассажира? Что он собой представляет?
Черил слабо улыбнулась. -- Просто человек. Ему лет под шестьдесят, и он
вполне безобиден, хотя, по-моему, не хочет, чтобы его считали таким. Но не в
том суть. Все заметили, что звезд не видно, и Мартанд сказал: это неспроста.
- Вот как? Мы просто пересекаем облако. В галактике их полно, и
суперкорабли постоянно проходят через них.
- Да, но Мартанд говорит, что и в облаке, как правило, видны звезды.
- Что он в этом смыслит? -- повторил Вильюкис. -- Он что, старый
космический волк?
-- Н-нет, -- признала Черил. -- Кажется, это вообще первое его
путешествие. Но он, видать, очень знающий человек. -- Чувствуется!
Ступайте-ка к нему и велите заткнуться, если он не хочет попасть в изолятор.
И сами тоже помалкивайте. Черил склонила на бок головку. -- Знаете, Антон,
мне начинает казаться, что у нас действительно что-то случилось. Вы так это
сказали... А Луис Мартанд -- интереснaя личность. Он школьный учитель.
Преподает в старшем классе общий курс наук. -- Школьный учитель! Боже
милостивый! Черил... -- Но вам стоило бы его послушать. Он говорит, что
учить ребят -- одна из немногих профессий, при которых надо иметь некоторое
представление обо всем на свете, потому что ребята вечно задают вопросы и
легко распознают липу.
-- Вот и вам следовало бы научиться распознавать липу. В общем, велите
ему заткнуться, не то я сам это сделаю.
-- Хорошо. Но прежде скажите, верно ли, что мы пересекаем гидроксильное
облако и что термоядерная труба выключена?
Вильюкис открыл рот, но тут же закрыл его. Наступила долгая пауза.
-- Кто вам это сказал? -- спросил он наконец.
-- Мартанд. Ну, я пойду.
-- Нет, -- резко произнес Вильюкис. -- Постойте. Кому еще Мартанд все
это рассказывал?
-- Никому. Он говорит, что не хочет сеять панику. Должно быть, я просто
оказалась рядом, когда это пришло Мартанду в голову, и ему надо было с
кем-нибудь поделиться.
-- Знает он, что мы с вами знакомы?
Черил чуть сдвинула брови: -- Кажется, в разговоре я об этом упомянула.
Вильюкис фыркнул: -- Не воображайте, что этот старый идиот, которого вы
подцепили, лезет из кожи вон ради вас. Это он пытается через ваше посредство
произвести впечатление на меня.
-- Вот уж нет. Он даже специально просил ничего вам не говорить.
-- Зная, конечно, что вы тут же отправитесь ко мне.
-- Да зачем ему это?
-- Чтобы посадить меня в галошу. Вы знаете, что такое быть
термоядерщиком? Все тебя ненавидят, все против тебя. Потому что ты
необходим, потому что...
-- Но при чем тут это? Если Мартанд ошибается, как он может
посадить вас в галошу? А если он прав... Он прав, Антон?
-- Что именно он говорил?
-- Я не уверена, конечно, что могу все вспомнить, -- задумчиво сказала
Черил. -- Это было через несколько часов после прыжка. В то время все
говорили, что звезд не видно, а без них путешествовать в глубоком космосе
совершенно неинтересно. В гостиной только и было разговоров, что о следующем
прыжке. А потом пришел Мартанд и заговорил со мной... Пожалуй, он мне
симпатизирует.
-- Пожалуй, я ему не симпатизирую, -- угрюмо заметил Вильюкис. --
Продолжайте.
-- Я сказала, что скучно лететь, когда ничего не видно, а он сказал,
что так будет еще некоторое время, и мне показалось, будто он обеспокоен.
Естественно, я спросила, почему он так думает, а он ответил, что
термоядерная труба выключена.
-- С чего он это взял?
-- Он говорит, что в одном из мужских туалетов слышалось негромкое
гудение, которое теперь смолкло. А в стенном шкафу, где лежат шахматы, одно
место всегда нагревалось от трубы. И теперь это место холодное.
-- Это все его доводы?
-- Он говорит, -- продолжала она, -- что звезд не видно, так как мы
находимся в густом облаке; а термоядерная труба выключена, потому что здесь
не хватает водорода. По его словам, нам может не хватить энергии для нового
прыжка, и если мы станем искать водород, мы можем на годы застрять в этом
облаке.
Выражение лица Вильюкиса стало свирепым.
-- Он паникер. Вы знаете, что за это...
-- Он не паникер. Он предупредил, чтобы я никому ничего не говорила,
потому что это вызовет панику, и еще потому, что ничего такого с нами не
случится. Со мной он поделился просто потому, что я оказалась рядом, когда
эта мысль пришла ему в голову. Вообще же он сказал, что есть очень легкий
выход из положения и термоядерщику это, конечно, известно, так что
беспокоиться не о чем... Однако вы ведь термоядерщик, вот я и подумала, что
надо спросить у вас, верно ли это все насчет облака и насчет того, что вы
уже принимаете какие-то меры.
-- Ни черта он не понимает, этот ваш школьный учитель. Держитесь от
него подальше... Гм-м... А говорил он, что это за легкий выход из положения?
-- Нет. Спросить его?
-- Нет. Зачем мне это? Что он может знать? Впрочем... Ладно, спросите.
Мне любопытно, что у этого идиота на уме. Спросите.
-- Я могу спросить. Но у нас действительно неприятности?
-- Предоставьте это мне, -- отрезал Вильюкис. -- И пока я не сказал,
что у нас неприятности, считайте, что их у нас нет.
Он долго глядел на захлопнувшуюся за Черил дверь, сердито и вместе с
тем растерянно. Что он намерен предпринять, этот Луис Мартанд, этот школьный
учитель, осеняемый идеями?
Если в конечном счете путешествие затянется, пассажиров надо осторожно
к этому подготовить. Но кто станет слушать, если Мартанд уже сейчас обо всем
раструбит?..
Почти яростно Вильюкис щелкнул тумблером, вызывая капитана.
Мартанд был строен, подтянут. Губы его все время, казалось, готовы
сложиться в улыбку, хотя лицо неизменно сохраняло вежливую серьезность и
словно бы даже надежду, как будто он постоянно ожидал услышать от
собеседника нечто поистине важное.
Черил сказала ему:
-- Я разговаривала с мистером Вильюкисом... Он, вы знаете,
термоядерщик. Я передала ему ваши слова.
Мартанд с нескрываемым неудовольствием покачал головой:
-- Боюсь, вам не следовало этого делать!
-- Ему не понравилось...
-- Конечно. Термоядерщики -- народ особый, они не терпят, чтобы
посторонние...
-- Я это заметила. Но он уверяет, что для беспокойства нет причин.
-- Конечно, нет. -- Мартанд успокоительно погладил ее по руке. -- Я
ведь сказал вам, что из такого положения есть очень простой выход. Хотя
допускаю, что Вильюкис не сразу до него додумается.
-- До чего додумается? -- 3атем мягко: -- Почему он не сразу
додумается, если вы додумались?
-- Но он специалист, милая девушка. Специалисты мыслят привычными для
их специальности категориями. Им трудно от этого отрешиться. Мне же нельзя
быть косным. Демонстрируя перед классом опыт, я почти всегда должен
импровизировать. Я, например, никогда еще не работал в такой школе, где
имелся бы миниатюрный атомный реактор; и когда мы проводили занятия в поле,
мне пришлось смастерить термоэлектрический генератор, работающий на
керосине.
-- Что это такое -- керосин? -- спросила Черил.
Мартанд, явно очень довольный, засмеялся:
-- Вот видите? Люди забыли. Керосин -- это такая горючая жидкость. Мне
случалось нередко пользоваться еще более примитивным способом добычи огня: с
помощью трения. Слышали о таком? Вы берете спичку...
Черил тупо смотрела на него, и он снисходительно продолжал:
-- Ладно, неважно. Я просто пытаюсь, объяснить, почему ваш термоядерщик
не сразу найдет выход. Я же привык пользоваться примитивными методами...
Например, вы знаете, что это? -- Он указал на смотровое окно, за которым
фактически ничего не было видно, отчего и в гостиной отсутствовал народ.
-- Облако, пылевое облако.
-- Да, но какое? Основное вещество, присутствующее всегда и всюду, --
водород. Он, можно сказать, заполняет Вселенную, и на этом держится
навигация в глубоком космосе. Ни один корабль не может запастись горючим,
необходимым для повторных прыжков или для того, чтобы то разгоняться почти
до скорости света, то вновь резко замедлять ход. Нам приходится черпать
горючее из космоса.
-- Знаете, меня всегда это удивляло. Я думала, в космосе ничего нет, он
пуст.
-- Почти пуст, голубушка, а "почти", как известно, не считается. Делая
сотню тысяч миль в секунду, успеваешь собрать и сконденсировать достаточно
водорода, даже если в каждом кубическом сантиметре лишь несколько его
атомов. А малые количества водорода при постоянно идущей термоядерной
реакции дают нужную кораблю энергию, В облаках водорода обычно даже больше,
чем нужно, но примеси могут иной раз испортить все дело. И сейчас именно
такой случай.
-- Откуда вы знаете, что здесь есть примеси?
-- Зачем бы иначе мистер Вильюкис выключил термоядерную трубу? После
водорода в космосе наиболее часто встречаются гелий, кислород и углерод. Раз
трубу выключили, значит, здесь недостает горючего, то есть водорода, и
имеются гибельные для сложной термоядерной системы
вещества. Гелий тот безвреден. Скорее всего, это гидроксильные группы,
образующиеся при соединении кислорода с водородом. Вам понятно?
-- Пожалуй. Я проходила в школе этот общий курс наук, и кое-что мне
запомнилось. Пыль фактически состоит из гидроксильных групп плюс твердые
частицы.
-- Собственно, гидроксил в умеренных количествах не очень опасен для
термоядерной системы, но вот соединения углерода -- другое дело. Здесь,
скорее всего, есть еще и формальдегид. Теперь понимаете?
-- Нет, -- откровенно призналась Черил.
-- Эти соединения не дадут термоядерной реакции. Если разогреть их до
нескольких сот миллионов градусов, они просто распадутся на отдельные атомы.
Но почему не использовать их при нормальной температуре? Гидроксил и
формальдегид после сжатия вступят в обычную химическую реакцию, и это не
причинит никакого вреда. Во всяком случае, я уверен, хороший термоядерщик
сможет модифицировать систему и провести химическую реакцию при комнатной
температуре. Энергию, которая при этом выделится, можно накопить и спустя
какое-то время использовать для прыжка.
Черил сказала:
-- Не понимаю, каким образом. Едва ли химические реакции могут
заменить термоядерную.
-- Вы совершенно правы, дорогая. Но нам ведь много и не надо. После
предыдущего прыжка у нас не могло хватить энергии для нового -- таков
порядок. Но, держу пари, ваш приятель-термоядерщик позаботился снизить
расход горючего до минимума. Это обычная тактика всех термоядерщиков. Теперь
нам надо лишь восполнить небольшой дефицит, тут достаточно и энергии,
которую дадут химические реакции. А потом, когда прыжок вызволит нас из
этого облака, мы попутешествуем с неделю в космосе, снова накопим водород и
сможем спокойно продолжать путешествие. Конечно... -- Мартанд поднял брови и
пожал плечами.
-- Да?
-- Конечно, если мистер Вильюкис по какой-то причине промедлит,
положение может стать затруднительным. Ведь с каждым днем запас энергии на
корабле будет истощаться, и через какоето время химические реакции уже не
смогут пополнить его настолько, чтобы можно было осуществить прыжок.
Надеюсь, мистер Вильюкис не станет слишком долго тянуть.
-- Почему бы вам не поговорить с ним? Сейчас.
Мартанд покачал головой:
-- Поговорить с термоядерщиком? Это невозможно, дорогая.
-- Ну, тогда я сама с ним поговорю.
-- О нет. Он наверняка сам до всего додумается. Я даже готов предложить
вам пари, дорогая. Вы передадите ему в точности наш разговор и скажете, что
я уверен: он уже сам принял такое решение и включил термоядерную трубу. И,
конечно, если я выиграю... -- Мартанд улыбнулся.
Черил тоже улыбнулась.
-- Посмотрим...
Мартанд проводил ее задумчивым взглядом, и мысли его были заняты не
только тем, как воспримет Вильюкис его идею.
Он не удивился, когда возникший, словно из-под земли, охранник сказал:
-- Прошу вас следовать за мной, мистер Мартанд.
-- Спасибо, что дали мне кончить, -- спокойно ответил Мартанд. -- Я
боялся, что и того не позволят. Прошло больше шести часов, прежде чем
Мартанд смог побеседовать с капитаном. Это время он провел в изоляции, но
заключение не показалось ему слишком тягостным. И капитан, к которому его
наконец допустили, хоть и выглядел усталым, но отнесся к учителю без особой
враждебности.
-- Мне доложили, -- сказал Хэнсен, -- что вы распространяете слухи,
порождающие панику среди пассажиров. Это серьезное обвинение. -- Я беседовал
только с одной пассажиркой, сэр. И умышленно.
-- Мы так и поняли. Мы тут же взяли вас под наблюдение, и я получил
достаточно полный отчет о вашей беседе с мисс Черил Уинтер. Это была вторая
беседа на данную тему. -- Да, сэр. -- Вы явно желали, чтобы содержание
разговора было передано мистеру Вильюкису.
-- Да, сэр.
-- Вы не сочли нужным обратиться лично к мистеру Вильюкису?
-- Я сомневался, что он станет меня слушать, сэр.
-- Или ко мне.
-- Вы, возможно, выслушали бы меня, но как вы передали бы эту
информацию мистеру Вильюкису? Пожалуй, вы тоже были бы вынуждены прибегнуть
к помощи мисс Уинтер. Термоядерщики -- народ нелегкий. Капитан рассеянно
кивнул: -- На что вы рассчитывали, сообщая через мисс Уинтер свои
соображения мистеру Вильюкису?
-- Моя надежда, сэр, основывалась на том, что мисс Уинтер он выслушает
с меньшим неудовольствием, чем любого другого, и не сочтет это враждебным
выпадом с ее стороны. Я надеялся, он со смехом ответит ей, что напрасно она
сообщает ему столь элементарные вещи, он сам давно до них додумался и уже
запустил ковши для сбора газа. А затем он поспешит отделаться от мисс Уинтер
и действительно запустит ковши, после чего доложит вам, сэр, о принятых
мерах, не упоминая ни обо мне, ни о мисс Уинтер. -- Вы не подумали, что он
может отвергнуть эту идею как несостоятельную? -- Такая возможность была, но
этого не произошло.
-- Откуда вы знаете?
-- В помещении, куда меня заперли, сэр, уже через полчаса заметно
померк свет. Я понял, что на корабле максимально снизили подачу тока и
Вильюкис, должно быть, старается сберечь остатки горючего, чтобы их вместе с
энергией, полученной от химической реакции, хватило для прыжка. Капитан
нахмурился. -- Почему вы вообразили, что сможете найти подход к мистеру
Вильюкису? Разве вы имели когда-нибудь дело с термоядерщиками? -- Нет, но я
постоянно имею дело с детьми, сэр. Как учителю, мне знакома детская
психология.
Лицо капитана медленно расплылось в улыбке. -- Вы мне нравитесь, мистер
Мартанд, -- сказал он. -- Но вам это не поможет. Ваши ожидания и впрямь
сбылись. Но знаете вы, что из этого следует? -- Узнаю, если вы мне скажете.
-- Мистер Вильюкис должен был оценить вашу идею и сразу решить, осуществима
ли она. Он должен был очень тщательно перестроить систему, чтобы химическая
реакция не исключила возможности последующей термоядерной. Он должен был с
предельной точностью определить надежное соотношение компонентов и
количество потребной энергии, а также оптимальный момент включения
двигателей, характер и вид прыжка. Все это надо было сделать быстро, и
никто, кроме термоядерщика, с этим не справился бы. В сущности, даже не
каждый термоядерщик мог бы это сделать. Вильюкис -- и среди термоядерщиков
личность исключительная. Это вам понятно? -- Вполне. Капитан глянул на
стенной хронометр и включил экран. Тот был черен, как все это время -- вот
уже вторые сутки. -- Мистер Вильюкис информировал меня, когда он намерен
попытаться сделать прыжок. Он надеется, что это удастся, и я вполне на него
полагаюсь. -- Если он промажет, -- угрюмо заметил Мартанд, -- мы окажемся в
прежнем положении, но лишимся энергии.
-- Я сознаю это, -- сказал Хэнсен. -- И поскольку вы, возможно,
чувствуете себя в какой-то мере ответственным за подсказанную термоядерщику
идею, я подумал, что вам захочется присутствовать при ожидаемом событии. Оба
умолкли, глядя на экран. Хэнсен не назвал точного срока, и Мартанд не знал,
идет ли все, как положено. На лице капитана ничего нельзя было прочесть. А
затем наступило то странное мгновение, когда кажется, что тебя вдруг
пронзило током. Прыгнули!..
-- Звезды! -- с глубоким облегчением прошептал Хэнсен. Это был
счастливейший миг в жизни Мартанда. -- И с точностью до секунды, -- сказал
Хэнсен. -- Замечательная работа. Мы лишились энергии, но через пару недель у
нас ее снова будет полно, и все это время пассажиры смогут наслаждаться
изумительным зрелищем. Мартанд был еще слишком взволнован, чтобы говорить.
Капитан повернулся к нему: -- Ну вот, мистер Мартанд, ваша идея блестяще
оправдалась. Можно спорить, вы ли спасли корабль и всех нас, или мистер
Вильюкис достаточно быстро сам додумался бы до этой идеи. Но споров не
будет, потому что ваша роль ни при каких обстоятельствах не должна стать
известна. Мистер Вильюкис виртуозно выполнил задачу, и не так уж важно, что
подсказали ему решение вы. Все почести достанутся ему одному. -- Понимаю.
Если хоть чуточку задеть гордость мистера Вильюкиса, он будет для вас
потерян, а такая потеря невосполнима. Что ж, согласен. Будь по-вашему. Всего
хорошего, капитан! -- Нет. Мы не можем на вас положиться. -- Я буду молчать.
-- Вы можете случайно проговориться. Для нас это риск. До конца путешествия
вы останетесь под домашним арестом.
-- За что? -- возмутился Мартанд. -- Я спас вас, и ваш проклятый
корабль, и даже вашего термоядерщика.
-- Именно за то, что вы нас спасли. Такое вот дело... -- Где же
справедливость? Капитан медленно покачал головой. -- Справедливость -- вещь
редкостная и, признаюсь, слишком дорогая иногда, чтобы решиться на нее. Вам
нельзя даже вернуться к себе. До конца путешествия вы не увидите ни одного
человека. Мартанд задумчиво почесал подбородок! -- Но это ведь не надо все
же понимать буквально, капитан? -- Боюсь, что именно буквально. -- А есть
ведь еще один человек... Мисс Уинтер тоже может случайно проговориться.
Посадите уж и ее под арест. -- Чтобы совершить тем самым двойную
несправедливость? -- На миру и смерть красна, -- сказал Мартанд. Капитан
улыбнулся.
-- Что ж, пожалуй, вы правы...
АЙЗЕК АЗИМОВ
ВЫБОРЫ
Franchise - 1955
Пер. с англ. Н. Гвоздарева - 1966
Из всей семьи только одна десятилетняя Линда, казалось, была рада,
что наконец наступило утро. Норман Маллер слышал ее беготню сквозь
дурман тяжелой дремы. (Ему наконец удалось заснуть час назад, но это был
не столько сон, сколько мучительное забытье.)
Девочка вбежала в спальню и принялась его расталкивать:
- Папа, папочка, проснись! Ну, проснись же!
Он с трудом удержался от стона.
- Оставь меня в покое, Линда.
- Папочка, ты бы посмотрел, сколько кругом полицейских! И
полицейских машин понаехало!
Норман Маллер понял, что сопротивляться бесполезно, и, тупо мигая,
приподнялся на локте. Занимался день. За окном едва брезжил серый и
унылый рассвет, и так же серо и уныло было у Маллера на душе. Он слышал,
как Сара, его жена, возится в кухне, готовя завтрак. Его тесть, Мэтью,
яростно полоскал горло в ванной. Конечно, агент Хэндли уже дожидается
его.
Ведь наступил знаменательный день.
День Выборов!
Поначалу этот год был таким же, как и все предыдущие. Может быть,
чуть-чуть похуже, так как предстояли выборы президента, но, во всяком
случае, не хуже любого другого года, на который приходились выборы
президента.
Политические деятели разглагольствовали о сувер-р-ренных
избирателях и мощном электр-р-ронном мозге, который им служит. Газеты
оценивали положение с помощью промышленных вычислительных машин (у
"Нью-Йорк таймес" и "Сенс-Луис пост диспэтч" имелись собственные машины)
и не скупились на туманные намеки относительно исхода выборов.
Комментаторы и обозреватели состязались в определении штата и графства,
давая самые противоречивые оценки.
Впервые Маллер почувствовал, что этот год все-таки не будет таким
же, как все предыдущие, вечером четвертого октября (ровно за месяц до
выборов), когда его жена Сара Маллер сказала:
- Кэнтуэлл Джонсон говорит, что штатом на этот раз будет Индиана. Я
от него четвертого это слышу. Только подумать, на этот раз наш штат!
Из-за газеты выглянуло мясистое лицо Мэтью Хортенвейлера. Посмотрев
на дочь с кислой миной, он проворчал:
- Этим типам платят за вранье. Нечего их слушать.
- Но ведь уже четверо называют Индиану, папа, - кротко ответила
Сара.
- Индиана - действительно ключевой штат, Мэтью, - также кротко
вставил Норман, - из-за закона Хоукинса-Смита и скандала в Индианаполисе
Значит...
Мэтью грозно нахмурился и проскрипел:
-Никто пока еще не называл Блумингтон иди графство Монро, верно?
- Да ведь... - начал Маллер.
Линда, чье острое личико поворачивалось от одного собеседника к
другому, спросила тоненьким голоском:
- В этом году ты будешь выбирать, папочка?
Норман ласково улыбнулся:
- Вряд ли, детка.
Но все-таки это был год президентских выборов и октябрь, когда
страсти разгораются все сильнее, а Сара вела тихую жизнь, пробуждающую
мечтательность.
- Но ведь это было бы замечательно!
- Если бы я голосовал?
Норман Маллер носил светлые усики; когда-то их элегантность
покорила сердце Сары, но теперь, тронутые сединой, они лишь подчеркивали
заурядность его лица. Лоб изрезали морщины, порожденные неуверенностью,
да и, вообще говоря, его душе старательного приказчика была совершенно
чужда мысль, что он рожден великим или волей обстоятельств еще может
достигнуть величия. У него была жена, работа и дочка, и, кроме редких
минут радостного возбуждения или глубокого уныния, он был склонен
считать, что его жизнь сложилась вполне удачно.
Поэтому его смутила и даже встревожила идея, которой загорелась
Сара.
- Милая моя, - сказал он, - у нас в стране живет двести миллионов
человек. При таких шансах стоит ли тратить время на пустые выдумки?
- Послушай, Норман, двести миллионов здесь ни при чем, и ты это
прекрасно знаешь, - ответила Сара. - Во-первых, речь идет только о людях
от двадцати до шестидесяти лет, к тому же это всегда мужчины, и, значит,
остается уже около пятидесяти миллионов против одного. А в случае если
это и в самом деле будет Индиана...
- В таком случае останется, приблизительно миллион с четвертью
против одного. Вряд ли бы ты обрадовалась, если бы я начал играть на
скачках при таких шансах, а? Давайте-ка лучше ужинать.
Из-за газеты донеслось ворчание Мэтью:
- Дурацкие выдумки.
Линда задала свой вопрос еще раз:
- В этом году ты будешь выбирать, папочка?
Норман отрицательно покачал головой, и все пошли в столовую.
К двадцатому октября волнение Сары достигло предела. За кофе она
объявила, что мисс Шульц - а ее двоюродная сестра служит секретарем у
одного члена Ассамблеи - сказала, что "Индиана - дело верное".
- Она говорит, президент Виллерс даже собирается выступить в
Индианаполисе с речью.
Норман Маллер, у которого в магазине выдался нелегкий день, только
поднял брови в ответ на эту новость.
- Если Виллерс будет выступать в Индиане, значит, он думает, что
Мультивак выберет Аризону. У этого болвана Виллерса духу не хватит
сунуться куда-нибудь поближе, - высказался Мэтью Хортенвейлер,
хронически недовольный Вашингтоном.
Сара, обычно предпочитавшая, когда это не походило на прямую
грубость, пропускать замечания отца мимо ушей, сказала, продолжая
развивать свою мысль:
- Не понимаю, почему нельзя сразу объявить штат, потом графство и
так далее. И все, кого это не касается, были бы спокойны.
- Сделай они так, - заметил Норман, - и политики налетят туда как
воронье. А едва объявили бы город, как там уже на каждом углу торчало бы
по конгрессмену, а то и по два.
Мэтью сощурился и в сердцах провел рукой по жидким седым волосам.
- Да они и так настоящее воронье. Вот послушайте...
Сара поспешила вмешаться:
- Право же, папа...
Но Мэтью продолжал свою триаду, не обратив на дочь ни малейшего
внимания:
- Я ведь помню, как устанавливали Мультивак. Он положит конец
борьбе партий, говорили тогда. Предвыборные кампании больше не будут
пожирать деньги избирателей. Ни одно ухмыляющееся ничтожество не
пролезет больше в конгресс или в Белый дом, так как с политическим
давлением и рекламной шумихой будет покончено. А что получилось? Шумихи
еще больше, только действуют вслепую. Посылают людей в Индиану из-за
закона Хоукинса-Смита, а других - в Калифорнию, на случай если положение
с Джо Хэммером окажется более важным. А я говорю - долой всю эту чепуху!
Назад к доброму старому...
Линда неожиданно перебила его:
- Разве ты не хочешь, дедушка, чтобы папа голосовал в этом году?
Мэтью сердито поглядел на внучку:
- Не в этом дело. - Он снова повернулся к Норману и Саре. -Было
время, когда я голосовал. Входил прямо в кабину, брался за рычаг и
голосовал. Ничего особенного. Я просто говорил: этот кандидат мне по
душе, и я голосую за него. Вот как нужно!
Линда спросила с восторгом:
- Ты голосовал, дедушка? Ты и вправду голосовал? Сара поспешила
прекратить этот диалог, из которого легкое могла родиться нелепая
сплетня:
- Ты не поняла, Линда. Дедушка вовсе не хочет сказать, будто он
голосовал, как сейчас. Когда дедушка был маленький, все голосовали, и
твой дедушка тоже, только это было не настоящее голосование.
Мэтью взревел:
- Вовсе я тогда был не маленький! Мне уже исполнилось двадцать два
года, и я голосовал за Лэнгли, и голосовал по настоящему. Может, мой
голос не очень-то много значил, но был не хуже всех прочих. Да, всех
прочих. И никакие Мультиваки не...
Тут вмешался Норман:
- Хорошо, хорошо, Линда, пора спать. И перестань расспрашивать о
голосовании. Вырастешь, сама все поймешь.
Он поцеловал ее нежно, но по всем правилам антисептики, и девочка
неохотно ушла после того, как мать пригрозила ей наказанием и позволила
смотреть вечернюю видеопрограмму до четверти десятого с условием, что
она умоется быстро и хорошо.
- Дедушка, - позвала Линда.
Она стояла, упрямо опустив голову и заложив руки за спину, и ждала,
пока газета не опустилась и из-за нее не показались косматые брови и
глаза в сетке тонких морщин. Была пятница, тридцать первое октября.
- Ну?
Линда подошла поближе и оперлась локтями о колено деда, так что он
вынужден был отложить газету.
- Дедушка, ты правда голосовал? - спросила она.
- Ты ведь слышала, как я это сказал, так? Или, по-твоему, я вру? -
последовал ответ.
- Н-нет, но мама говорит, тогда все голосовали.
- Правильно.
- А как же это? Как же могли голосовать все? Мэтью мрачно посмотрел
на внучку, потом поднял ее, посадил к себе на колени и даже заговорил
несколько тише, чем обычно:
- Понимаешь, Линда, раньше все голосовали, и это кончилось только
лет сорок назад. Скажем, хотели мы решить, кто будет новым президентом
Соединенных Штатов. Демократы и республиканцы выдвигали своих
кандидатов, и каждый человек говорил, кого он хочет выбрать президентом.
Когда выборы заканчивались, подсчитывали, сколько народа хочет, чтобы
президент был от демократов, и сколько - от республиканцев. За кого
подали больше голосов, тот и считался избранным. Поняла?
Линда кивнула и спросила:
- А откуда все знали, за кого голосовать? Им Мультивак говорил?
Мэтью свирепо сдвинул брови:
- Они решали это сами!
Линда отодвинулась от него, и он опять понизил голос:
- Я не сержусь на тебя, Линда. Ты понимаешь, порою нужна была целая
ночь, чтобы подсчитать голоса, а люди не хотели ждать. И тогда изобрели
специальные машины - они смотрели на первые несколько бюллетеней и
сравнивали их с бюллетенями из тех же мест за прошлые годы. Так машина
могла подсчитать, какой будет общий итог и кого выберут. Понятно?
Она кивнула:
- Как Мультивак.
- Первые вычислительные машины были намного меньше Мультивака. Но
они становились все больше и больше и могли определить, как пройдут
выборы, по все меньшему и меньшему числу голосов. А потом в конце концов
построили Мультивак, который способен абсолютно все решить по одному
голосу.
Линда улыбнулась, потому что это ей было понятно, и сказала:
- Вот и хорошо.
Мэтью нахмурился и возразил:
- Ничего хорошего. Я не желаю, чтобы какая-то машина мне говорила,
за кого я должен голосовать, потому, дескать, что какой-то зубоскал в
Мульвоки высказался против повышения тарифов. Может, я хочу
проголосовать не за того, за кого надо, коли мне так нравится, может, я
вообще не хочу голосовать. Может...
Но Линда уже сползла с его колен и побежала к двери. На пороге она
столкнулась с матерью. Сара, не сняв ни пальто, ни шляпу, проговорила,
еле переводя дыхание:
- Беги играть, Линда. Не путайся у мамы под ногами.
Потом, сняв шляпу и приглаживая рукой волосы, она обратилась к
Мэтью.
- Я была у Агаты.
Мэтью окинул ее сердитым взглядом и, не удостоив это сообщение даже
обычным хмыканьем, потянулся за газетой.
Сара добавила, расстегивая пальто:
- И знаешь, что она мне сказала?
Мэтью с треском расправил газету, собираясь вновь погрузиться в
чтение, и ответил:
- Не интересуюсь.
Сара начала было "Все-таки, отец...", но сердиться было некогда.
Новость жгла ей язык, а слушателя под рукой, кроме Мэтью, не оказалось,
и она продолжала.
- Ведь Джо, муж Агаты, - полицейский, и он говорит, что вчера
вечером в Блумингтон прикатил целый грузовик с агентами секретной
службы.
- Это не за мной.
- Как ты не понимаешь, отец! Агенты секретной службы, а выборы
совсем на носу. В Блумингтон!
- Может, кто-нибудь ограбил банк.
- Да у нас в городе уже сто лет никто банков не грабит. Отец, с
тобой бесполезно разговаривать.
И она сердито вышла из комнаты.
И Норман Маллер не слишком взволновался, узнав эти новости.
- Скажи, пожалуйста, Сара, откуда Джо знает, что это агенты
секретной службы? - спросил он невозмутимо. - Вряд ли они расхаживают по
городу, приклеив удостоверения на лоб.
Однако на следующий вечер, первого ноября, Сара торжествующе
заявила:
- Все до одного в Блумингтоне считают, что избирателем будет кто-то
из местных "Блумингтон ньюс" почти прямо сообщила об этом по видео.
Норман поежился Жена говорила правду, и сердце у него упало. Если
Мультивак и в самом деле обрушит свою молнию на Блумингтон, это означает
несметные толпы репортеров, туристов, особые видеопрограммы - всякую
непривычную суету.
Норман дорожил тихой и спокойной жизнью, и его пугал все
нарастающий гул политических событий.
Он заметил:
- Все это пока только слухи.
- А ты подожди, подожди немножко.
Ждать пришлось недолго. Раздался настойчивый звонок, и, когда
Норман открыл дверь со словами: "Что вам угодно?", высокий человек с
хмурым лицом спросил его:
- Вы Норман Маллер?
Норман растерянным, замирающим голосом ответил:
- Да.
По тому, как себя держал незнакомец, можно было легко догадаться,
что он лицо, облеченное властью, а цель его прихода вдруг стала
настолько же очевидной, неизбежной, насколько за мгновение до того она
казалась невероятной, немыслимой.
Незнакомец предъявил свое удостоверение, вошел, закрыл за собой
дверь и произнес ритуальные слова:
- Мистер Норман Маллер, от имени президента Соединенных Штатов я
уполномочен сообщить вам, что на вас пал выбор представлять американских
избирателей во вторник, четвертого ноября 2008 года.
Норман Маллер с трудом сумел добраться без посторонней помощи до
стула. Так он и сидел - бледный как полотно, еле сознавая, что
происходит, а Сара поила его водой, в смятении растирала руки и
бормотала сквозь стиснутые зубы:
- Не заболей, Норман. Только не заболей. А то найдут кого-нибудь
еще.
Когда к Норману вернулся дар речи, он прошептал:
- Прошу прощения, сэр.
Агент секретной службы уже снял пальто и, расстегнув пиджак,
непринужденно расположился на диване.
- Ничего, - сказал он. (Он оставил официальный тон, как только
покончил с формальностями, и теперь это был просто рослый и весьма
доброжелательный человек.) - Я уже шестой раз делаю это объявление -
видел всякого рода реакции. Но только не ту, которую показывают по
видео. Ну вы и сами знаете: человек самоотверженно, с энтузиазмом
восклицает: "Служить своей родине - великая честь!" Или что-то в таком
же духе и не менее патетически. - Агент добродушно и дружелюбно
засмеялся.
Сара вторила ему, но в ее смехе слышались истерически-визгливые
нотки.
Агент продолжал:
- А теперь придется вам некоторое время потерпеть меня в доме. Меня
зовут Фил Хэндли. Называйте меня просто Фил. До Дня Выборов мистеру
Маллеру нельзя будет выходить из дома. Вам придется сообщить в магазин,
миссис Маллер, что он заболел. Сами вы можете пока что заниматься
обычными делами, но никому ни о чем ни слова. Я надеюсь, вы меня поняли
и мы договорились, миссис Маллер?
Сара энергично закивала:
- Да, сэр. Ни слова.
- Прекрасно. Но, миссис Маллер, - лицо Хэндли стало очень
серьезным, - это не шутки. Выходите из дома только в случае
необходимости, и за вами будут следить. Мне очень неприятно, но так у
нас положено.
- Следить?
- Никто этого не заметит. Не волнуйтесь. К тому же это всего на два
дня, до официального объявления. Ваша дочь...
- Она уже легла, - поспешно вставила Сара.
- Прекрасно. Ей нужно будет сказать, что я ваш родственник или
знакомый и приехал к вам погостить. Если же она узнает правду, придется
не выпускать ее из дома. А вашему отцу не следует выходить в любом
случае.
- Он рассердится, - сказала Сара.
- Ничего не поделаешь. Итак, значит, со всеми членами вашей семьи
мы разобрались и теперь...
- Похоже, вы знаете про нас все, - еле слышно сказал Норман.
- Немало, - согласился Хэндли. - Как бы то ни было, пока у меня для
вас инструкций больше нет. Я постараюсь быть полезным чем могу и не
слишком надоедать вам. Правительство оплачивает расходы по моему
содержанию, так что у вас не будет лишних затрат... Каждый вечер меня
будет сменять другой агент, который будет дежурить в этой комнате.
Значит, лишняя постель не нужна. И вот что, мистер Маллер...
- Да, сэр?
- Зовите меня просто Фил, - повторил агент. - Эти два дня до
официального сообщения вам дают для того, чтобы вы успели привыкнуть к
своей роли и предстали перед Мультиваком в нормальном душевном
состоянии. Не волнуйтесь и постарайтесь себя убедить, что ничего
особенного не случилось. Хорошо?
- Хорошо, - сказал Норман и вдруг яростно замотал головой. - Но я
не хочу брать на себя такую ответственность. Почему непременно я?
- Ладно, - сказал Хэндли. - Давайте сразу во всем разберемся.
Мультивак обрабатывает самые различные факторы, миллиарды факторов. Один
фактор, однако, неизвестен и будет неизвестен еще долго. Это
умонастроение личности. Все американцы подвергаются воздействию слов и
поступков других американцев. Мультивак может оценить настроение любого
американца. И это дает возможность проанализировать настроение всех
граждан страны. В зависимости от событий года одни американцы больше
подходят для этой цели, другие меньше. Мультивак выбрал вас как самого
типичного представителя страны для этого года. Не как самого умного,
сильного или удачливого, а просто как самого типичного. А выводы
Мультивака сомнению не подлежат, не так ли?
- А разве он не может ошибиться? - спросил Норман. Сара нетерпеливо
прервала мужа:
- Не слушайте его, сэр. Он просто нервничает. Вообще-то он человек
начитанный и всегда следит за политикой. Хэндли сказал:
- Решения принимает Мультивак, миссис Маллер. Он выбрал вашего
мужа.
- Но разве ему все известно? - упрямо настаивал Норман. - Разве он
не может ошибиться?
- Может. Я буду с вами вполне откровенным. В 1993 году избиратель
скончался от удара за два часа до того, как его должны были предупредить
о назначении. Мультивак этого не предсказал - не мог предсказать. У
избирателя может быть неустойчивая психика, невысокие моральные правила,
или, если уж на то пошло, он может быть вообще нелояльным. Мультивак не
в состоянии знать все о каждом человеке, пока он не получил о нем всех
сведений, какие только имеются. Поэтому всегда наготове запасные
кандидатуры. Но вряд ли на этот раз они нам понадобятся. Вы вполне
здоровы, мистер Маллер, и вы прошли тщательную заочную проверку. Вы
подходите.
Норман закрыл лицо руками и замер в неподвижности.
- Завтра к утру, сэр, - сказала Сара, - он придет в себя. Ему
только надо свыкнуться с этой мыслью, вот и все.
- Разумеется, - согласился Хэндли.
Когда они остались наедине в спальне, Сара Маллер выразила свою
точку зрения по-другому и гораздо энергичнее. Смысл ее нотаций был
таков: "Возьми себя в руки, Норман. Ты ведь изо всех сил стараешься
упустить возможность, которая выпадает раз в жизни".
Норман прошептал в отчаянии:
- Я боюсь, Сара. Боюсь всего этого.
- Господи, почему? Неужели так страшно ответить на один-два
вопроса?
- Слишком большая ответственность. Она мне не по силам.
- Ответственность? Никакой ответственности нет. Тебя выбрал
Мультивак. Вся ответственность лежит на Мультиваке. Это знает каждый.
Норман сел в кровати, охваченный внезапным приступом гнева и тоски:
- Считается, что знает каждый. А никто ничего знать не хочет.
Никто...
-Тище, - злобно прошипела Сара. - Тебя на другом конце города
слышно.
- ...ничего знать не хочет, - повторил Норман, сразу понизив голос
до шепота. - Когда говорят о правительстве Риджли 1988 года, разве
кто-нибудь скажет, что он победил на выборах потому, что наобещал
золотые горы и плел расистский вздор? Ничего подобного! Нет, они говорят
"выбор сволочи Макком-бера", словно только Хамфри Маккомбер приложил к
этому руку, а он-то отвечал на вопросы Мультивака и больше ничего. Я и
сам так говорил, а вот теперь я понимаю, что бедняга был всего-навсего
простым фермером и не просил назначать его избирателем. Так почему же он
виноват больше других? А теперь его имя стало ругательством.
- Рассуждаешь, как ребенок, - сказала Сара
- Рассуждаю, как взрослый человек. Вот что, Сара, я откажусь. Они
меня не могут заставить, если я не хочу. Скажу, что я болен. Скажу...
Но Саре это уже надоело.
- А теперь послушай меня, - прошептала она в холодной ярости. - Ты
не имеешь права думать только о себе. Ты сам знаешь, что такое
избиратель года. Да еще в год президентских выборов. Реклама, и слава,
и, может быть, куча денег...
- А потом опять становись к прилавку.
- Никаких прилавков! Тебя назначат по крайней мере управляющим
одного из филиалов, если будешь все делать по-умному, а уж это я беру на
себя. Если ты правильно разыграешь свои карты, то "Универсальным
магазинам Кеннелла" придется заключить с тобой выгодный для нас контракт
- с пунктом о регулярном увеличении твоего жалованья и обязательством
выплачивать тебе приличную пенсию.
- Избирателя, Сара, назначают вовсе не для этого.
- А тебя - как раз для этого. Если ты не желаешь думать о себе или
обо мне - я же прошу не для себя! - то о Линде ты подумать обязан.
Норман застонал.
- Обязан или нет? - грозно спросила Сара.
- Да, милочка, - прошептал Норман.
Третьего ноября последовало официальное сообщение, и теперь Норман
уже не мог бы отказаться, даже если бы у него хватило на это мужества.
Они были полностью изолированы от внешнего мира. Агенты секретной
службы, уже не скрываясь, преграждали всякий доступ в дом.
Сначала беспрерывно звонил телефон, но на все звонки с
чарующе-виноватой улыбкой Филип Хэндли отвечал сам. В конце концов
станция попросту переключила телефон на полицейский участок.
Норман полагал, что так его спасают не только от захлебывающихся от
поздравлений (и зависти) друзей, но и от бессовестных приставаний
коммивояжеров, чующих возможную прибыль, от расчетливой вкрадчивости
политиканов со всей страны... А может, и от полоумных фанатиков, готовых
разделаться с ним.
В дом запретили приносить газеты, чтобы оградить Нормана от их
воздействия, а телевизор отключили - деликатно, но решительно, и громкие
протесты Линды не помогли.
Мэтью ворчал и не покидал своей комнаты; Линда, когда первые
восторги улеглись, начала дуться и капризничать, потому что ей не
позволяли выходить из дома; Сара делила время между стряпней и планами
на будущее; а настроение Нормана становилось все более и более
угнетенным под влиянием одних и тех же мыслей.
И вот наконец настало утро четвертого ноября 2008 года, наступил
День Выборов.
Завтракать сели рано, но ел один только Норман Маллер, да и то по
привычке. Ни ванна, ни бритье не смогли вернуть его к действительности
или избавить от чувства, что и вид у него такой же скверный, как
душевное состояние.
Хэндли изо всех сил старался разрядить напряжение, но даже его
дружеский голос не мог смягчить враждебности серого рассвета. (В
прогнозе погоды было сказано, облачность, в первую половину дня возможен
дождь.)
Хэндли предупредил:
- До возвращения мистера Маллера дом остается по-прежнему под
охраной, а потом мы избавим вас от своего присутствия.
Агент секретной службы на этот раз был в полной парадной форме,
включая окованную медью кобуру на боку.
- Вы же совсем не были нам в тягость, мистер Хэндли, - сладко
улыбнулась Сара.
Норман выпил две чашки кофе, вытер губы салфеткой, встал и произнес
каким-то страдальческим голосом:
- Я готов.
Хэндли тоже поднялся:
- Прекрасно, сэр. И благодарю вас, миссис Маллер, за любезное
гостеприимство.
Бронированный автомобиль урча несся по пустынным улицам. Даже для
такого раннего часа на улицах было слишком пусто.
Хэндли обратил на это внимание Нормана и добавил:
- На улицах, по которым пролегает наш маршрут, теперь всегда
закрывается движение - это правило было введено после того, как
покушение террориста в девяносто втором году чуть не сорвало выборы
Леверетта.
Когда машина остановилась, Хэндли, предупредительный, как всегда,
помог Маллеру выйти. Они оказались в подземном коридоре, вдоль стен
которого шеренги солдат замерли по стойке "смирно".
Маллера проводили в ярко освещенную комнату, где три человека в
белых халатах встретили его приветливыми улыбками.
Норман сказал резко:
- Но ведь это же больница!
- Неважно, - тотчас же ответил Хэндли. - Просто в больнице есть все
необходимое оборудование.
- Ну так что же я должен делать?
Хэндли кивнул. Один из трех людей в белых халатах шагнул к ним и
сказал:
- Вы передаете его мне.
Хэндли небрежно козырнул и вышел из комнаты.
Человек в белом халате проговорил:
- Не угодно ли вам сесть, мистер Маллер? Я Джон Полсон, старший
вычислитель. Это Самсон Левин и Питер Дорогобуж, мои помощники.
Норман тупо пожал всем руки. Полсон был невысок, его лицо с
расплывчатыми чертами, казалось, привыкло вечно улыбаться. Он носил очки
в старомодной пластиковой оправе и накладку, плохо маскировавшую плешь.
Разговаривая, Полсон закурил сигарету. (Он протянул пачку и Норману, но
тот отказался.)
Полсон сказал:
- Прежде всего, мистер Маллер, я хочу предупредить вас, что мы
никуда не торопимся. Если понадобится, вы можете пробыть здесь с нами
хоть целый день, чтобы привыкнуть к обстановке и избавиться от ощущения,
будто в этом есть что-то необычное, какая-то клиническая сторона, если
можно так выразиться.
- Это мне ясно, - сказал Норман. - Но я предпочел бы, чтобы это
кончилось поскорее.
-Я вас понимаю. И тем не менее нужно, чтобы вы ясно представляли
себе, что происходит. Прежде всего, Мультивак находится не здесь.
- Не здесь? - Все это время, как он ни был подавлен, Норман таил
надежду увидеть Мультивак. По слухам, он достигал полумили в длину и был
в три этажа высотой, а в коридорах внутри его - подумать только! -
постоянно дежурят пятьдесят специалистов. Это было одно из чудес света.
Полсон улыбнулся:
- Вот именно. Видите ли, он не совсем портативен. Говоря серьезно,
он помещается под землей, и мало кому известно, где именно. Это и
понятно, ведь Мультивак - наше величайшее богатство. Поверьте мне,
выборы не единственное, для чего используют Мультивак.
Норман подумал, что разговорчивость его собеседника не случайна, но
все-таки его разбирало любопытство.
- А я думал, что увижу его. Мне бы этого очень хотелось.
- Разумеется. Но для этого нужно распоряжение президента, и даже в
таком случае требуется виза Службы безопасности. Однако мы соединены с
Мультиваком прямой связью. То, что сообщает Мультивак, можно
расшифровать здесь, а то, что мы говорим, передается прямо Мультиваку;
таким образом, мы как бы находимся в его присутствии.
Норман огляделся. Кругом стояли непонятные машины.
- А теперь разрешите мне объяснить вам процедуру, мистер Маллер, -
продолжал Полсон. - Мультивак уже получил почти всю информацию, которая
ему требуется для определения кандидатов в органы власти всей страны,
отдельных штатов и местные. Ему нужно только свериться с не поддающимся
выведению умонастроением личности, и вот тут-то ему и нужны мы. Мы не в
состоянии сказать, какие он задаст вопросы, но они и вам, и даже нам,
возможно, покажутся почти бессмысленными. Он, скажем, спросит вас, как,
на ваш взгляд, поставлена очистка улиц вашего города и как вы относитесь
к централизованным мусоросжигателям. А может быть, он спросит, лечитесь
ли вы у своего постоянного врача или пользуетесь услугами Национальной
медицинской компании. Вы понимаете?
- Да, сэр.
- Что бы он ни спросил, отвечайте своими словами, как вам угодно.
Если вам покажется, что объяснять нужно многое, не стесняйтесь. Говорите
хоть час, если понадобится.
- Понимаю, сэр.
- И еще одно. Нам потребуется использовать кое-какую несложную
аппаратуру. Пока вы говорите, она будет автоматически записывать ваше
давление, работу сердца, проводимость кожи, биотоки мозга. Аппараты
могут испугать вас, но все это совершенно безболезненно. Вы даже не
почувствуете, что они включены.
Его помощники уже хлопотали около мягко поблескивающего агрегата на
хорошо смазанных колесах.
Норман спросил:
- Это чтобы проверить, говорю ли я правду?
- Вовсе нет, мистер Маллер. Дело не во лжи. Речь идет только об
эмоциональном напряжении. Если машина спросит ваше мнение о школе, где
учится ваша дочь, вы, возможно, ответите: "По-моему, классы в ней
переполнены". Это только слова. По тому, как работает ваш мозг, сердце,
железы внутренней секреции и потовые железы, Мультивак может точно
определить, насколько вас волнует этот вопрос. Он поймет, что вы
испытываете, лучше, чем вы сами.
- Я об этом ничего не знал, - сказал Норман.
- Конечно! Ведь большинство сведений о методах работы Мультивака
являются государственной тайной. И когда вы будете уходить, вас попросят
дать подписку, что вы не будете разглашать, какого рода вопросы вам
задавались, что вы на них ответили, что здесь происходило и как. Чем
меньше известно о Мультиваке, тем меньше шансов, что кто-то посторонний
попытается повлиять на тех, кто с ним работает. - Он мрачно улыбнулся. -
У нас и без того жизнь нелегкая.
Норман кивнул:
- Понимаю.
- А теперь, быть может, вы хотите есть или пить?
- Нет. Пока что нет.
- У вас есть вопросы?
Норман покачал головой.
- В таком случае скажите нам, когда вы будете готовы.
- Я уже готов.
- Вы уверены?
- Вполне.
Полсон кивнул и дал знак своим помощникам начинать. Они двинулись к
Норману с устрашающими аппаратами, и он почувствовал, как у него
участилось дыхание.
Мучительная процедура длилась почти три часа и прерывалась всего на
несколько минут, чтобы Норман мог выпить чашку кофе и, к величайшему его
смущению, воспользоваться ночным горшком. Все это время он был прикован
к машинам. Под конец он смертельно устал.
Он подумал с иронией, что выполнить обещание ничего не разглашать
будет очень легко. У него уже от вопросов была полная каша в голове.
Почему-то раньше Норман думал, что Мультивак будет говорить
загробным, нечеловеческим голосом, звучным и рокочущим; очевидно, это
представление ему навеяли бесконечные телевизионные передачи, решил он
теперь. Действительность оказалась до обидного неромантичной. Вопросы
поступали на полосках какой-то металлической фольги, испещренных
множеством проколов. Вторая машина превращала проколы в слова, и Полсон
читал эти слова Норману, а затем передавал ему вопрос, чтобы он прочел
его сам.
Ответы Нормана записывались на магнитофонную пленку, их
проигрывали, а Норман слушал, все ли верно, и его поправки и добавления
тут же записывались.
Затем пленка заправлялась в перфорационный аппарат и результаты
передавались Мультиваку.
Единственный вопрос, запомнившийся Норману, был словно выхвачен из
болтовни двух кумушек и совсем не вязался с торжественностью момента
"Что вы думаете о ценах на яйца?"
И вот все позади с его тела осторожно сняли многочисленные
электроды, распустили пульсирующую повязку на предплечье, убрали
аппаратуру.
Норман встал, глубоко и судорожно вздохнул и спросил:
- Все? Я свободен?
- Не совсем. - Полсон спешил к нему с ободряющей улыбкой - Мы бы
просили вас задержаться еще на часок.
- Зачем? - встревожился Норман.
- Приблизительно такой срок нужен Мультиваку, чтобы увязать
полученные новые данные с миллиардами уже имеющихся у него сведений.
Видите ли, он должен учитывать тысячи других выборов. Дело очень
сложное. И может оказаться, что какое-нибудь назначение окажется
неувязанным, скажем, санитарного инспектора в городе Феникс, штат
Аризона, или же муниципального советника в Уилксборо, штат Северная
Каролина. В таком случае Мультивак будет вынужден задать вам еще
несколько решающих вопросов.
- Нет, - сказал Норман. - Я ни за что больше не соглашусь.
- Возможно, этого и не потребуется, - заверил его Полсон. - Такое
положение возникает крайне редко. Но просто на всякий случай вам
придется подождать. - В его голосе зазвучали еле заметные стальные
нотки. - Ваши желания тут ничего не решают. Вы обязаны.
Норман устало опустился на стул и пожал плечами.
Полсон продолжал:
- Читать газеты вам не разрешается, но, если детективные романы,
или партия в шахматы, или еще что-нибудь в этом роде помогут вам
скоротать время, вам достаточно только сказать.
- Ничего не надо. Я просто посижу.
Его проведи в маленькую комнату рядом с той, где он отвечал на
вопросы. Он сел в кресло, обтянутое пластиком, и закрыл глаза.
Хочешь не хочешь, а нужно ждать, пока истечет этот последний час.
Он сидел не двигаясь, и постепенно напряжение сдало. Дыхание стало
не таким прерывистым, и дрожь в пальцах уже не мешала сжимать руки.
Может, вопросов больше и не будет. Может, все кончилось. Если это
так, то дальше его ждут факельные шествия и выступления на всевозможных
приемах и собраниях. Избиратель этого года!
Он, Норман Маллер, обыкновенный продавец из маленького универмага в
Блумингтоне, штат Индиана, не рожденный великим, не добившийся величия
собственными заслугами, попал в необычайное положение: его вынудили
стать великим.
Историки будут торжественно упоминать Выборы Маллера в 2008 году.
Ведь эти выборы будут называться именно так - Выборы Маллера.
Слава, повышение в должности, сверкающий денежный поток - все то,
что было так важно для Сары, почти не занимало его. Конечно, это очень
приятно, и он не собирается отказываться от подобных благ. Но в эту
минуту его занимало совершенно другое.
В нем вдруг проснулся патриотизм. Что ни говори, а он представляет
здесь всех избирателей страны. Их чаяния собраны в нем, как в фокусе. На
этот единственный день он стал воплощением всей Америки!
Дверь открылась, и Норман весь обратился в слух. На мгновение он
внутренне сжался. Неужели опять вопросы?
Но Полсон улыбался.
- Все, мистер Маллер.
- И больше никаких вопросов, сэр?
- Ни единого. Прошло без всяких осложнений. Вас отвезут домой, и вы
снова станете частным лицом, конечно, - насколько вам позволит широкая
публика.
- Спасибо, спасибо. - Норман покраснел и спросил: - Интересно, а
кто избран?
Полсон покачал головой:
- Придется ждать официального сообщения. Правила очень строгие. Мы
даже вам не имеем права сказать. Я думаю, вы понимаете.
- Конечно. Ну конечно, - смущенно ответил Норман.
- Агент Службы безопасности даст вам подписать необходимые
документы.
- Хорошо.
И вдруг Норман ощутил гордость. Неимоверную гордость. Он гордился
собой.
В этом несовершенном мире суверенные граждане первой в мире и
величайшей Электронной Демократии через Нормана Маллера (да, через
него!) вновь осуществили принадлежащее им свободное, ничем не
ограниченное право выбирать свое правительство!
АЙЗЕК АЗИМОВ
АДСКИЙ ОГОНЬ
Hell-Fire - 1956
Пер. с англ. "Полярис", 1996
Вокруг царила особая атмосфера всеобщего легкого возбуждения, когда
хорошо воспитанная публика, с нетерпением поглядывая на занавес, ожидает
начала премьеры. Горстка ученых, кое-кто из знати, несколько
конгрессменов и совсем мало репортеров - вот и все, кто счел нужным
прийти сюда.
Элвин Хорнер из Вашингтонского бюро континентальной прессы рядом с
собой увидел Джозефа Винченцо из Лос-Аламоса.
- Уж теперь-то мы наверняка чему-то научимся, - обратился он к
тому.
Винченцо пристально взглянул на него сквозь бифокальные стекла.
- Это не главное, - ответил он.
Хорнер нахмурился. Сегодня им впервые предстояло увидеть уникальные
кадры сверхзамедленной съемки атомного взрыва. С помощью хитроумных
линз, меняющих направленную поляризацию вспышек, момент взрыва будет
разделен на отдельные снимки, снятые с выдержкой в одну миллиардную долю
секунды. Вчера была взорвана атомная бомба. А сегодня эти кадры покажут
им взрыв во всех невероятных, удивительных подробностях.
- Думаете, это не подействует? - спросил Хорнер.
Лицо Винченцо мучительно исказилось.
- Конечно, подействует. Мы уже проводили предварительные испытания.
Но главное заключается в том, что...
- В чем же?
- Что эти бомбы означают смертный приговор человечеству. Мне
кажется, мы не способны чему-либо научиться. - Винченцо мотнул головой.
- Вон, полюбуйтесь на них. Они взволнованы, их нервы трепещут, но они не
испытывают страха.
- Им известна опасность, которую несет в себе атомная бомба. И они
тоже боятся, - возразил репортер.
- Не совсем, - сказал ученый. - Я видел людей, которые наблюдали за
взрывом водородной бомбы, обратившей в ничто целый остров, а потом шли
спокойно домой и ложились спать. Такова человеческая натура Им
тысячелетиями проповедуют об адском огне как о наказании для грешников,
а эффекта практически никакого.
- Адский огонь... Вы верующий, сэр?
- То, что вы видели вчера, было адским огнем. Взрывающаяся атомная
бомба и есть адский огонь. В буквальном смысле.
Хорнеру было достаточно. Он пересел на другое место, но с
беспокойством следил за публикой. Испытывал ли хоть один из них страх?
Задумывался ли в тревоге хоть кто-то об адском огне? Таких здесь Хорнер
что-то не замечал.
Огни погасли, и сразу заработал проектор. На экране во весь рост
встала башня, начиненная огнем. Зрители застыли в напряженном молчании.
Затем на самой верхушке башни появилось крохотное пятнышко света -
сверкающая и пылающая нестерпимым огнем точка. Она медленно распускалась
- словно цветок, один за другим лениво разгибающий свои лепестки; игра
света и тени придавала ей странные колеблющиеся очертания. Точка
постепенно принимала форму овала.
Кто-то сдавленно вскрикнул, потом другие. Резкий всплеск невнятного
гомона сменился мертвой тишиной. Хорнер явственно ощущал запах ужаса, он
языком осязал вкус страха во рту и чувствовал, как леденеет кровь.
Овальный огненный шарик пророс побегами и, перед тем как,
стремительно вспухнув, превратиться в ослепительную до белизны сферу, на
мгновение замер.
То мгновение статического равновесия... на огненном шарике
проявились темные пятна глаз, над которыми темными тонкими линиями
выступали брови; линия волос, спускавшаяся ко лбу У-образным мысом;
поднятые уголки рта, неистово хохочущего в адском огне и рога...
|
|