Евгений Витальевич Фейерабенд
(1926 - 1981)
Из книги: Е.Фейерабенд. Избранное. Лирика.
Свердловск, 1976.

***


Над сердцем вечна

Власть родимых мест.
Вот дом родной,
Вот бродишь ты окрест,
И небо, неподвластное забвенью,
Твой край, как в детстве,
Обняло опять.
И горестно, и радостно ступать
По той земле,
Где те же свет и тени,
Но поднялась другая молодежь...
И все чего-то ищешь—не найдешь.
Ведь молодость твоя
Бродила тут,
У древних лип,
У звонкого колодца.
И словно бы все тропки
К ней ведут,
И, кажется, аукни—
Отзовется.
Но нет ее.
И отчий дом молчит.
Лишь сердце
Вспоминает и стучит
Сильней под крышей, тронутою мхом.
В окне открытом — синий полдень лета.
Кому-то шепчешь ты —
И нет ответа...
И словно бы стоишь
В лесу глухом.
И отчий дом
Подобен краю света.
И в кузне
Молот дедушкин не бьет,
А был удар его силен и точен!
И в кухне
Скалкой бабушка не мнет
В пельменную страду за сочнем сочень.
Ушли навек их ласка и привет,
И вечный труд
С заботой неизбывной...
Над синим лесом
Лайнер реактивный
Проносит треугольное крыло.
О люди,
Далеко нас унесло
В потоке жизни, быстром, как ракета!
Пора и мне
За новой птицей вслед... 
А старое гнездо 
Вспомянешь где-то:
Есть в новом мире
Древняя изба,
Там в люльке
Началась твоя судьба.
Там горным гребнем
Высился порог,
Который ты преодолеть не мог,
Карабкаясь и плача,
В раннем детстве.
На потолке внимательный сучок,
Как будто предка давнего зрачок,
Блестит —
В тебя старается вглядеться...
В калитку повернул,
Сойдя с крыльца,
А все не распростился до конца,
И тянет заглянуть в окошко это 
Сквозь тонкое, певучее стекло,
Чья синь в былом 
Геранями согрета. 
Там печка,
Нам отдавшая тепло, 
И давний день — 
Как дальняя планета.

***



Сыновний поклон

Зачем я тут?
Зачем себя волную?
Ведь, кажется, — отрезанный ломоть!
Ведь сам я предпочел
Судьбу иную,
И этого в душе
Не побороть.
Но тянет,
Тянет в сторону родную.
Не разделить
Завод и даль степную
Все корни обрубающей чертой...
Я рад тому,
Что пашню вороную
Хлеба закрыли
Гривой золотой.
Пройдет сквозь небо молнии клинок,
Поедет гром с пригорка на пригорок,
И дробный дождь
Примчится, быстроног!
Да это не Конек ли Горбунок,
Который нам по сказкам мил и дорог.
Но здесь не сказка, нет!
Ведь был давно ли
Он воплощен в натруженное поле,
И чудилось: холмы — его горбы.
И в нашу пользу
В грозный час борьбы
Не только самолет,
И танк,
И пушка —
Перетянула хлебная горбушка
Точнейшие весы самой судьбы,
Где взвешены
Неволя или воля.
И, значит, мы навеки —
Не рабы.
И, значит, навсегда—
Свободны мы.
Поклон вам низкий,
Русские холмы!
Земной поклон тебе,
Родное поле!..

***

Цветам опять
Отбоя нет от пчел,
А луг цветаст,
Как праздничный подол.
Но косари
Натачивают косы.
И радость,
И забота в их глазах.
Тут старики—
В старинных картузах,
А молодые—
Сплошь простоволосы.
Вот строятся —
Взмахнуть в единый дых!
Под взмахи кос
Плывут рубахи их, 
Как паруса в поход 
По сизым росам. 
И падает
Сраженная трава, 
Подрезанная яростно, 
Со свистом, 
И точно шепчет 
Горькие слова 
Степному ветру 
И росе зернистой. 
Падет трава, 
Обнимет землю-мать 
И, увядая, безответно тужит, 
Что к солнцу ей 
Цветов не поднимать 
Еще задолго 
До осенней стужи, 
Что сок ее 
Уходит постепенно 
И стебли истончаются, шурша. 
Не ведает того, 
Что станет сеном, 
Не понимает слова:
— Хороша!..

***

Зеркало

Осенний дождь—наследник летних рос 
Как будто к лугу мокрому прирос, 
И к югу промелькнула птичья стая. 
А ты стоишь, не пряча светлых кос, 
Сестренка бронзовеющих берез, 
Российская девчонка 
Золотая.
Да, северному лету краток срок.
Ссутулясь, клен над заводью продрог
И пожелтел,
И листья полетели.
А там из леса в гости жди сорок.
И замутят степную даль
Метели.
Но не впервой! 
И год назад село 
Сугробами до окон обросло. 
И солнце в низких тучах загостилось, 
Казалось, никогда не проблеснет! 
А ты впитала летнее тепло 
И даже в хмурых сумерках . 
Светилась.
И в журавлиный плачущий отлет,
И в час, когда крепчал декабрьский лед,
Бронею нарастая на окне,
Чтоб в зимний дом рассвету не пробиться,
Ты зеркалом всегда казалась мне,
В которое, скрываясь в вышине,
Каким-то чудом
Солнышко глядится.
Весь день копилась туча грозовая, 
Росла за лесом сизою стеной. 
Колосья трепетали, призывая 
На нашу ниву 
Праздник проливной.
Весь день за лесом глухо рокотало, 
И приближался гром по временам. 
Но все чего-то туче не хватало, 
Чтоб через холм перевалиться 
К нам.
Пролился дождь на дальние поляны 
И вот уходит вдоль заречных сел. 
Как будто в гости кто-то долгожданный 
Прийти пообещал— 
И не пришел.

***



Каменный Пояс

На запад отсюда — равнина. 
К востоку — другая:
Сибирь.
Меж ними отроги раскинул
Гранитный Урал-богатырь.
Донцы,
Москвичи,
Вологжане
Верхом,
И в ладьях,
И пешком
Здесь путь свой к востоку держали,
А путь — никому не знаком.
Но двигались смело и споро 
И Русской земле дорогой 
В походе Уральские горы 
Дарили — одну за другой.
И вдруг постигали в волненье, 
Что гордый Урал неспроста
Под тучи вознес,
Как ступени,
Крутые уступы хребта.
Вознес,
Чтобы с верхнего камня 
Взглянуть им, как смотрит орел, 
В просторы лесного Прикамья 
И в степь, где играет Тобол.
Взглянуть —
И связать воедино
И в мыслях,
И в сердце своем
Бескрайние эти равнины,
Скрепленные горным хребтом.
Связать и дороги, 
И реки,
Простор для коней и пурги. 
На нем не слиняет вовеки 
Зеленое платье тайги.
И будет служить неизменно
И сотни,
И тысячи лет,
Как пояс в камнях драгоценных,
Великий Уральский хребет!

***



Балалаечник

А он играл на балалайке. 
Не с тем, чтоб слышалась хвала, 
А ради водки, щей и сайки. 
А слава все-таки пришла.

И, видно, не был он бездарен, 
И трогал слушавших — до слез. 
И про него проезжий барин 
Сказал, как плюнул:

— Виртуоз!

И похвалу приняв как ругань, 
Он был обижен через край. 
Но шла к нему его округа, 
Прося и требуя:

— Сыграй!..

И как-то странно хорошея 
В преображающий момент, 
Он брал, как лебедя за шею, 
Свой немудрящий инструмент.

И полным беглого задора 
Тем пальцам не было цены, 
Так страстно жаждавшим простора. 
А под руками—три струны.

То стонут тягостно и смутно, 
То звук дробят, бросаясь в пляс. 
Живут, меняясь поминутно, 
Почти невидимы для глаз.

И вот отстукивают бойко 
Под волчий вой, под звон и гик, 
И балалайка — это тройка, 
А балалаечник—ямщик.

И это спутанные гривы 
В тугую нить заплетены. 
Нет, три струны на тонком грифе 
Как три неведомых страны.

Одна струна — страна печали, 
В другой струне — души покой, 
А третья — сроду не встречали 
Нигде веселости такой!

Но ах как мало! 
Слишком мало

Тех звонких струн для этих рук. 
Ладонь их к деке прижимала — 
И расшибалась тройка вдруг.

А есть рояли и органы, 
Что от движения руки 
И выдыхают ураганы, 
И сотрясают потолки. 
Они звучат на светлой сцене. 
А у него дела—табак. 
Но и его достойно ценят, 
Ведут почтительно в кабак.

И он чего-нибудь да значит! 
И чтимый, словно бы колдун, 
Он долго водку пьет и плачет 
О том, что слишком мало струн.

***

Китеж

Догорала Русь в предельной муке, 
Уплывала дымом к облакам, 
Все теряла — волю и права. 
Пеплом стали Киев и Москва. 
Только Китеж-град не дался в руки, 
Не достался жадным степнякам. 
Издавна о нем орда прознала, 
Шла к нему на самый край страны, 
Злую пену с конских морд роняла. 
Шли татары—мать-земля стонала, 
Лес валился на две стороны! 
Для коней на плети не скупились, 
Чтоб тянулись в гулкую струну. 
Шли татары, шибко торопились, 
Чуяли несметную казну. 
Шли ночами, шли путем окольным, 
Доскакали — вот он Китеж-град, 
Отраженный озером привольным, 
Красотою радующий взгляд!.. 
Но шагнули в воду колокольни, 
Избы и палаты—все подряд! 
А враги отпрянули назад. 
Да и как им было не отпрянуть! 
Высь небес чиста и холодна, 
Неоткуда вроде грому грянуть, 
Гром поднялся в озере со дна. 
Это было, было в самом деле! 
Под водой, надежной, как броня, 
Бил набат, колокола гудели, 
Гнев и скорбь в одно соедини. 
И вникая в грозный голос меди, 
Восходивший к солнцу из глубин, 
Усомнился в собственной победе 
Гордый кривоногий властелин. 
Будто это рук грозящих взмахи, 
Будто город чудом жил в воде!.. 
И Батый в смятении и страхе 
Повернуть велел своей орде, 
Прежде от летящих стрел крылатой, 
Нынче — тихой, будто виноватой, 
Словно упустила град сама. 
Повернула вспять за тьмою тьма,
Видя, как с прибрежного холма 
Уходили в волны терема 
И дразнили жемчугом и златом... 
Во главе разноязычных конниц 
Хан, невесел, словно был разбит, 
Неумолчный звон бессмертных звонниц 
Слышал сквозь смятенный гром копыт... 
И затихло все у Светлояра, 
Лес поднялся, выросла трава. 
Но в стране, обугленной пожаром, 
Дивный звон прославила молва. 
И к лесному керженскому чуду 
Люди добирались отовсюду. 
Шли к нему из выжженных селений 
Страшною Батыевой тропой, 
Как по тропкам чуткие олени 
К озеру идут на водопой. 
Выходили на берег толпой, 
У воды вставали на колени. 
В утренней хрустальной тишине 
Кланялись озерной глубине. 
В сердце—горе, 
Мука без предела, 
От заботы вспухла голова. 
Обостряли слух — и глубь гудела, 
Стало быть, благая весть права. 
Глубь звенела горестно и нежно, 
Пробуждала силу и надежду. 
Этот звон подспудный, 
Звон подводный,
Звон неодолимый и свободный, 
Словно голос матери-земли, 
Брали в сердце и с собой несли. 
Был тот звон, важнейший, чем слова, 
Дальним предвещаньем торжества. 
Это было, было в самом деле, 
Было—в воду прадеды глядели, 
А заря рассветная плыла, 
А в воде колокола гудели. 
Люди уверялись:
Русь жива!
Что сейчас о том ни говори, 
Пусть причинны в том не звонари, 
А пласты тяжелые земные,
Проседая на озерном дне, 
Поднимали струи водяные. 
Суть в другом. 
Всесильным мнился враг, 
А народ в лихой своей године 
Звон тот не прослушал и воспринял, 
Как призыв к борьбе, 
Как добрый знак.
Встала Русь,
За игом свергла иго.
Не раскрыть былое, словно книгу,
Но приди на озеро, приди,
К Светлояру слухом припади,
Подожди обещанного мига.
И пойдут, пойдут назад мгновенья
И часы, и годы, и века...
Солнце проблеснет издалека,
Синь лесную светом осенит—
И тогда наступит откровенье,
Ты услышишь—
Озеро звенит...

***

Подорожник

Подорожник — цветок, 
Ты растешь при дороге. 
Словно парус — листок, 
Стебель — тонкий и строгий.

Чем сюда привлечен 
С лугового откоса? 
Топот, гомон и звон, 
Сапоги и колеса...

Лучше б смирно сидеть 
Среди трав осторожных, 
Чем от пыли седеть 
В передрягах дорожных.

Да зовет колея, 
Даль пронзая до неба! 
Мне ль не знать, коли я 
Без пути—как без хлеба.

Трудной жизнью живешь 
И корабликом малым 
Будто вечно плывешь 
По степям и увалам...

***

Руда

На медных соснах тают смолы, 
Под солнцем вся земля в цвету, 
Но в глубь земли глядит геолог, 
Иную видя красоту.

И я желаю всей душою 
Тебе, парнишка молодой, 
Чтоб все, что выковано мною, 
Ты завтра дерзко счел рудой.

И беспощадно переплавил 
Все, чем горда моя тетрадь, 
Все растворил в кипучей лаве, 
Чтоб небывалое создать.

Хочу, чтоб вечно беспокоя, 
Всегда в грядущее маня, 
Был каждый новый день рудою 
Другого — завтрашнего дня!

***

Муравей

Уже он чуял — 
Пахнет житом,

Но, миной скошен наповал, 
Солдат считал себя убитым 
И даже глаз не открывал.
И, оглушенный,

Он не слышал,
Как пушки били за рекой
И как в норе копались мыши
Под окровавленной щекой.

Как ездовые драли глотки...
Но вот разведчик-муравей 
На лоб солдату слез с пилотки 
И заблудился меж бровей.

Он там в испуге заметался, 
И, энергичен, полон сил, 
Защекотал и затоптался, 
И вдруг— 
Солдата воскресил.

И тяжело открылись веки, 
И смутно глянули зрачки, 
И свет забрезжил в человеке, 
Поплыл поверх его тоски.

Вздохнул он глубоко и тяжко, 
И небо хлынуло в глаза... 
И понесла к земле мурашку 
Большая круглая слеза.

***

Забытая дорога предо мною, 
Прорезавшая княжество лесное 
И с двух сторон стесняемая им. 
Ее не режет ободом тугим, 
Ныряя в колеях, высокий воз. 
Не слышно ни копыт 
И ни колес. 
И след подков 
Дождями напрочь смыт, 
И затянулись колеи, как раны... 
Но смутная печаль меня томит, 
И я стою, охвачен чувством странным. 
Мне кажется, 
Что ей среди лесов,
В цветах и травах еле различимой, 
Все не хватает чьих-то голосов 
И жаль того,
Что жизнь проходит мимо, 
Что лучше быть для всех колес открытой, 
Чем никому не нужной и забытой, 
И глухо зарастающей травой, 
Что лучше быть растоптанной копытом, 
Изрезанной железом, 
Но живой!

***

Прошла тайгой— 
И разделила
Единый край на берега. 
И вот решает — 
Кто ей — 
Милый, 
Кому — 
Особо дорога.
Один
Бросает ей в ладони
Весной черемуховый цвет.
Другой
На белом горном склоне
Ей дарит
Камень-самоцвет.
И оба
Шепчутся с ней нежно,
И оба
В ней отражены —
Ее мечты,
Ее надежды,
Ее трепещущие сны.
В ее душе — 
В хрустальной сини 
Их боровая благодать. 
Какой милей, 
Какой красивей, 
Ей не понять, 
Не угадать...

***

Радуга

Долго в небе яркий блеск не гас. 
Радугой любуясь огневою, 
Думал я, что, может быть, сейчас 
Загрустили вдруг в разлуке двое, 
Всех сильней и крате полюбив. 
Дождь прошел, 
И над простором нив, 
Высоко, от одного к другой, 
Радуга раскинулась дугой:
Опустила два цветных конца 
И соединила их сердца.

***

Все музыкой наполнено

Все музыкой наполнено вокруг,
И тишина мелодией чревата —
Недвижная дубрава,
Клен крылатый,
Березник озорной
И мокрый луг
Лишь ветра ждут,
Его искусных рук.
И в чуткой камышинке,
И в реке,
И в озере бездонном,
И в цветке,
И в каждом колоске на хлебном поле,
Незрим и невесом,
Таится звук
И ждет толчка,
Чтоб вырваться на волю.
И зазвучать,
Запеть,
Заплакать вдруг...
Надломленный, пощады просит сук,
А колосок звенит счастливым звоном.
В садах,
Обнявших мягкие холмы,
Слышны листвы редеющей шумы,
А яблоки роняют гулкий стук,
Как будто в пляске радостный каблук
Пошел, пошел дробить
По южным склонам!..
Так редкостно случайна тишина, 
Природа вечной музыкой полна, 
Как будто переполненная чаша, 
Качни — и капли через край сорвутся. 
Вся музыкой полна, 
Природа ждет. 
Подует ветер— 
Листья засмеются, 
Подует ветер — 
Поле запоет!..

***

Неповторимость

Порой шедевры смотрят робко, 
Как в моду входит новизна:
Сегодня — здание-коробка, 
А завтра — голая стена.

Стена стоит мертво и тяжко, 
Как отраженье глаз пустых. 
А поле, поле — все в ромашках, 
Все в горицветах золотых.

И мне не надо, мне не надо 
Могильной скуки голых стен, 
Мне надо праздника для взгляда, 
Картин, берущих душу в плен.

В которых страсть творенья зрима, 
Как в расцветающем цветке, 
И есть порыв неповторимый 
В неувядаемом мазке...

***



Вдохновение

Праздник года —
Майское цветенье.
Веток узловатое сплетенье
Белым цветом плещет через край -
Через крышу прет,
Через заборы.
Молодому пылу и задору
Тесно —
Хоть калитку отпирай!
Цвета—будто нет скончанья силе! 
Сад — у всей округи на виду. 
Будет завязь — 
Пчелы завязили 
Хоботки в густеющем меду. 
Нет весенней щедрости предела! 
Нынче праздник — 
Завтра будет дело, 
Запылают яблоки 
В саду.
А пока—
Пыльцою цвет дымится, 
Чтобы не под бременем годов 
Яблоням согнуться и сломиться, 
А под сладкой тяжестью 
Плодов.

***

Бессмертье

Булат,
Что мастером откован, 
Упруг и тверд, 
Кален огнем, 
Крещен в воде. 
Но тверже слово, 
Что прозвенит в веках 
О нем.

Из дел людских, 
Из всех изделий 
Оно выносливей всего. 
Сравняло время 
Цитадели, 
Но не смогло 
Убить его.

В нем
К нам дошел,
Как свет,
Как отблеск,
Давно исчезнувший народ -
Его душа,
Любовь
И доблесть.

В нем—
Вся вселенная живет.
Ни очага, 
Ни стен, 
Ни крова

Да и себя не уберечь. 
Храните стих, 
Чеканьте слово. 
Бессмертье наше— 
Наша речь.

***

Живите так

С цветами,
Пламеневшими в мороз,
Пришли ко мне январским утром дети
И, чуть волнуясь, задали вопрос
О том, как лучше жить на белом свете.
Что им сказать?
Какой им дать совет?
Любовь к Отчизне.
Верность.
Честность.
Смелость.
Как много должен был вместить ответ!.
— Живите так,
Чтоб петь о вас хотелось!

***

Весенняя сосна

Такая благодать кругом. Весна! 
Гляжу—смолой заплакала сосна, 
Никем не изувечена, не ранена. 
Давно ль стояла, ветром забуранена, 
Продрогнув до корней, белым-бела. 
Морозы были по зиме жестоки. 
Но выстояла, все перенесла. 
А вот теперь на солнечном припеке, 
Почувствовав, как бьют живые соки, 
Видать, родной природе благодарная, 
Как человек, сдержаться не смогла — 
И с высоты, лучистая, янтарная, 
Слезинка покатилась вдоль ствола.

***

В лес вхожу...

В лес вхожу я так,
Как входят в храм.
Ветви — своды,
А стволы — колонны.
Ягодам его,
Его грибам
Благодарно отдаю поклоны.
Может, белку
Высмотрю в бору,
На пеньках для птиц
Рассыплю зерна.
А ружья
С собою не беру,
В лес теперь с ружьем ходить
Позорно.
Сколько их
От выстрелов ушло,
В черный ствол
Смотревших круглым глазом?
В наши дни
В лесу стрелять грешно,
Будто ломом бить
По древним вазам...

***

Зеница ока

Берегите 
Как зеницу ока 
Мир земной — 
С планетой крутобокой, 
На которой есть, 
Как по заказу, 
Все, что просят 
Тело или разум. 
Берегите
Как зеницу ока
Все, что расточается жестоко, — 
Чистоту воды 
И ясность неба,
Сытность неотравленного хлеба. 
Берегите
Как зеницу ока 
Буйный лес — 
С синицей и сорокой. 
С ними
Мир цветаст и полнозвучен, 
А без них
Безрадостен и скучен. 
Берегите, люди, 
Берегите 
Солнца свет 
В сияющем зените, 
Степи, 
И луга, 
И океаны 
От войны,
От бомбы окаянной, 
От смертельной атомной отравы. 
А еще—
От всяческой потравы. 
Берегите
От лихой растраты. 
Люди, люди! 
Мы не так богаты. 
Портим почву, 
Лес без меры валим — 
Тратим то, чего не создавали, 
Что принадлежит и нашим детям.
После спросят.
Что мы им ответим?
Одного оленя
Мы обидим—
Сразу стадо прочь заторопилось.
Может, больше мы их
Не увидим,
Будто наше зренье притупилось.
Спросишь ли сегодня
У ребенка:
— Видел ты 
Живого жеребенка?.. 
Спросишь 
У девчонки, 
У мальчишки:
— Видели вы сокола 
Не в книжке?.. 
И на все про все 
Один ответ:
— Нет!..
Человек,
Пришедший из былого,
Слыша отрицающее слово,
Мог бы и спросить,
Не пряча боли:
— Что с детьми?
Они слепые, что ли?..
Нет, они не слепы,
Зорки дети.
Гром набата зреет
В их ответе.
Просто по крупинке,
По частице
Можно очень многого лишиться.
Капля
Начинает смыв плотины,
Камешек —
Движение лавины.
Что-то
С глаз долой ушло сначала,
Что-то
В ближней роще отзвучало,
А потом и вовсе нет чего-то.
Тратим, тратим мы,
Не зная счета.
Берегите 
Как зеницу ока 
Мир земной,
Не верьте злым пророкам. 
Мир земной, 
Отцовское наследство, 
Вынянчит еще 
За детством детство. 
Колыбелью новых поколений, 
В травах,
А не в пепле по колени. 
Если им лететь 
К иным планетам, 
Так и то неугасимым светом 
Мир земной,
Как материнский глаз, 
Будет вслед смотреть им. 
В добрый час! 
Мир земной, 
Привычный, 
Теплый, 
Радостный, 
В атмосфере — 
В оболочке радужной, 
Чтоб смотрел 
И виден был далеко, — 
Берегите 
Как зеницу ока!