Лидия Бартольд.
     Сборник стихов

 Лидия Федоровна Бартольд /Пляшкевич/

     Из Евангелия

Блаженны нищие - их мзда на небесах.
Блаженны кроткие - они наследят землю.
Блаженны, милосердие в сердцах
Своих пронесшие, мирскому злу не внемля.

Блажен и тот, кто жаждал и алкал,
Кто истину искал в блужданьях бесконечных,
Кто в запертую дверь без отдыха стучал -
Ее отворит Бог всем ищущим, конечно!

Но всех блаженней тот, кто Истины одной
Святую власть признав, иной не покорился,
Кто был изгнанником из стороны родной,
Кто и во тьме тюрьмы пред силой не склонился.

Блажен, кто презрен был, гоним и оскорблен,
Кто прятался, как зверь в лесах, под тьмой ночною,
Кто тайно был в сырую ночь казнен
И в землю был зарыт безвестною рукою.

И смерти перейдя бестрепетно порог,
Всех выше награжден он будет между нами:
На тысячи веков его подКемлет Бог,
Как человечества прекраснейшее знамя!

     Неведомому Богу.

В Элладе, говорят, средь многих алтарей
Был посвящен один "Неведомому Богу".
Легенда старая близка душе моей
И пробуждает в ней и чувств, и мыслей много.

Люблю я странствовать мечтою сквозь века,
И мне равно милы все заблужденья мира;
Не брошу я насмешки свысока
Наивной святости божественных кумиров.

Равно понятны мне Христос и Магомет,
И светлый Дионис и темный Гаутама;
Я - странник на земле и, может быть, поНт,
И красоты одной ищу я в сводах храма.

Я странник и поНт, и легкою мечтой,
И мыслью вольною бреду по всем дорогам,
Но глубоко в душе я сохраняю свой
Алтарь и храм "Неведомого Бога".

Как песня, что звучит издалека;
Как музыка стихов с забытыми словами;
Как отраженье звезд, что темная река
Дробит холодными и быстрыми струями

Так, в нить моей мечты вплетая иногда
Неясных дум тревожное стремленье,
Сквозь жизни гул, сквозь шумные года
Зов безымянного мне слышится виденья.

Он в тишине ночей со мною говорит
С листов старинных книг, их шепотом чудесным,
Он в свете разных правд дробится и сквозит
Сияньем Истины единой и безвестной.

Но если иногда, в скитаниях своих,
Я замедляю шаг у мраморных ступеней -
Не тот ли Нто храм, святейший из святых,
Где, наконец, и я склоню свои колени? -

- Он гонит вновь меня, он шепчет мне, как встарь,
"Не здесь",- он говорит, -"здесь только пыль и тленье"-
И вновь я в путь спешу, покинутый алтарь
С улыбкой подарив венком стихотворений.
                                    1933 г.

     Колыбельная.

Спи, мой мальчик, сладким сном,
Что тебе не спится?
Воет вьюга за окном,
Плачет и грозится.

Правит миром Черный Гном
Силой слова злого;
Ходят люди под окном
И глядят сурово.

Не под силу бедным спор
С одноглазым Лихом -
Ходят люди, прячут взор
Сумрачны и тихи.

Спи спокойно, птенчик мой,
Спи в кроватке тесной.
Мы уедем в край чужой,
Дикий и чудесный;

Где струятся воды рек
Широко и полно,
Где свободен человек,
Как речные волны.

Где Владыки Тьмы в ночах
Никому не снятся,
Где и птицам на ветвях
Некого бояться.

А пока под песнь мою
Спи, закрывши глазки;
Я вполголоса спою
Старенькую сказку,

Как давно, в лесу большом,
Жил бедняжка мальчик,
Бодрый духом и умом,
Ростом - только с пальчик.

Горсть он беленьких камней
Сыпал понемногу,
Чтобы к хижине своей
Вновь найти дорогу.

Белых камушков с собой
В путь мы брать не будем;
Мы дороженьку домой
Сами позабудем -

Пусть соседи вслед глядят,
Головой качают,
Пусть наш старый дом и сад
Вьюгой заметает!
                           1933 г.

     Легенда о шейхе Абу Али.

     I

В легендах мудрому - отрада,
В них повесть Матери-земли.
- Жил в славном городе Багдаде
Мудрец и шейх Абу Али.

За благочестие ценимый
И тайн науки искушен,
К познанью Истины единой
Цепь дней своих направил он.

Но зреет к Истине стремленье
Тревогой в ищущих сердцах,
И дар тяжелый - дар сомненья
Таким сердцам послал Аллах.

Не раз до первого азана
Он не смыкал своих очей;
Слова священного Корана
Звучали мерно, как ручей,

Скользили четки в лунном свете,
За мигом отмечая миг,
Но тщетно он искал ответа
В святых приданьях старых книг.

А время строго и безгласно
Часов песчинками текло;
И бился трепет мысли страстной,
Как птицы раненой крыло.

Движенье четок замедлялось,
Минуты стыли, как года,
И медленно на грудь склонялась
Его седая борода!

И он на кровлю ночью поздней
Бессонной ночью, шел опять,
Чтоб тайный символ знаков звездных
Умом пытливым разгадать;

Но над мечетями Багдада
Луна сияла, как всегда,
В низине дремлющего сада
Звенела свежестью вода,

Обычной, строгой чередою
Струилась звездная роса,
И в небо он глядел с мольбою-
И были пусты небеса.

     II

Кто видел мысли зарожденье,
Ее стремительный полет,
Неповторяемость мгновенья
Кто угадает и поймет?

Быть может, солнце озарило
Его чело в тот ранний час,
Когда измученный, без силы,
Творил он утренний намаз.

И встал, сияя, в блеске новом
Зари стремительный разлив,
Старинной книги лист суровый
Теплом луча позолотив.

Иль птица, в воздухе качая
Лазурью сотканные сны,
Души коснулась, пролетая,
Напевом жизни и весны?

Кто знает тайну вдохновенья?
Кто слышал, как родится миг?
Но он, быть может, в то мгновенье
НеизКяснимое постиг.

И в первый раз, подняв ладони,
Вознес он в золоте лучей
Молитву птицы окрыленной
И ласки солнца горячей.

     III

Ночь ветром с гор прохладно дышит,
Ночь всех уставших манит к снам,
Но шейх не спит, и пишет, пишет
Его отточенный калам.

"Мы рождены из мрака тайны,
"Мы исчезаем, точно сны,
"Мы возникаем лишь случайно,
"Как всплеск изменчивой волны,

"Мгновенной пеной опускаясь
"В морской лазоревый туман,-
"Но все течет, шумит, вздымаясь,
"Бессмертной жизни океан.

"Бог - Нто жизнь, душа Вселенной,
"Его и воля,и закон,
"И в формах временных и тленных
"Он, растворяясь, отражен.

"О, счастлив тот, кто на мгновенье
"Сквозь бред земной, увидит вдруг
"Чудесной силой просветленья
"Твое лицо, Великий Друг!

"Кто, древних притчей символ прежний
"Откинув ищущей душой,
"Услышит волею мятежной
"Твой зов могучий и живой#

-"Бессмертным разумом не спите!
"Я - мысль, зажженная в тебе:
"Не в небе Истину ищите,
"Ищите Истину - в себе".

     IV

И вот опять настало утро,
И солнце вышло, как всегда
В огне и блеске перламутра
Купая облаков стада.

На двор мечети, где прохлада,
И воркованье голубей,
Сбирались юноши Багдада
Послушать речь учителей,-

Послушать мудрых шейхов споры,
Преданья старины святой,
И вдруг замолкли разговоры,
Когда, спокойный и простой,

Походкой ровной, молчаливый,
К ним подошел Абу Али
И так сказал, неторопливо
Глаза поднявши от земли:

-"Ты -Истина, великий Боже!
"Твой вечный свет непобедим.
"Но ты и я - одно и то же,
"Как обКяснить мне Нто им?"

И все сердца застыли в страхе...
И шепот по рядам бежит:
"Он имя произнес Аллаха!
"Себя безумец Богом мнит!"

И вот две тени, мимо храма
Скользнули в улицы извив,
У двери старого имама
Свой лисий шаг остановив.

И вырвал бороду седую
Костлявый высохший старик,
И так воскликнул, негодуя:
-Казнить его - он еретик!...

     V

Был полдень, зной, и над Багдадом
Сияло солнце с высоты;
В садах молили о прохладе
Жарой спаленные цветы.

На площадь, пьяную от света,
Шли шейхи, муллы и хаджи,
И острым блеском минареты
Сверкали в небе, как ножи.

Неторопливо и спокойно
Встав на разостланный ковер,
Шейх в неба синеве бездонной
Остановил прощальный взор.

Чиста, как в первый день творенья,
Была небесная Нмаль,
И в ней застывши на мгновенье,
Сверкнула поднятая сталь,-

И голова его седая
Сквозь крови брызнувшей фонтан
Вниз покатилась, развивая
Свой белый шелковый тюрбан.

Дрожь губ открытых замедляя,
В предсмертной прыгнувших тоске,
Она катилась, оставляя
Узоры крови на песке.

Был зной, и солнце озаряло
Над пестрой, шумною толпой -
Мечеть и кружево портала
С его причудливой резьбой,

И надпись над его порогом
В узорной вязи древних строк:
"Нет в мире Бога, кроме Бога,
"И Магомет его пророк!"

И в Нтот полдень мертвый, знойный,
Миражей, снов, видений час,
Под синью неба раскаленной
Вдруг увидали сотни глаз:

Где кровь, чернея, оросила
Измятый стоптанный песок,
Она, застынув, повторила
Рисунок четкий тех же строк.

И так гласил их почерк строгий
На серой уличной пыли:
-"Нет в мире Бога, кроме Бога,
"И им любим Абу Али!"

И неподвижны стали взгляды...
Людской умолкнул разговор...
Как будто ветренной прохладой
Вдруг потянуло с дальних гор -

И в Нтом веяньи незримом
В сознанье каждого лилось,
Что Истины, прошедшей мимо,
Над ним дыханье пронеслось,

Той, что поругана, казнима,
Толпой растоптана в крови,
Глядела в небо недвижимо
Глазами мертвой головы...
  ---
Люблю тебя, страна Востока,
Страна жестокой красоты,
Где сердце чувствует глубоко,
Где необузданны мечты,

Где, разрывая грань и меру
Неудержимым взлетом ввысь,
Безумьем становилась вера
И страстью становилась мысль.

О, передай в наш мир холодный,
В наш Запад трезвый и скупой,
Своей мечты полет свободный
С его причудливой игрой,

Влей нам в дряхлеющие жилы
Свою расплавленную кровь,
Чтоб с нею обрели мы силы
На ненависть и на любовь!
      ---                          1934 г.

     Легенда о шахе и дервише.

                                ---
Во имя Аллаха, владыки сил!
Слушай повесть прошедших лет.
Ее в назиданье для нас сохранил
Один позабытый поНт.

Жили два друга в минувшие дни -
Неважны их имена;
И только в том были сходны они
Что страсть их была одна:

Превыше всего, что мудрый пророк
Для услады нам разрешил,
Мысли извив и созвучье строк
Каждый из них любил.

И каждый из них, в положенный час,
Калам отточенный брал,
И для пользы людей, сотворивши намаз,
Толстую книгу писал.

Но в строках и речи их были всегда
Несогласны мысль и совет,
И один другому на каждое "да"
Говорил свое резкое "нет".

Весна за весной продолжала цвести
Чередою обычной своей,
И сплетались в мире людские пути,
Как следы караванных путей.

Единый Аллах - людей властелин,
Он играет судьбою людской,
И дервишем нищим стал один,
И стал падишахом другой.

И однажды старого друга к себе
Шах привести приказал,
И, к нищей его снисходя судьбе,
Ему с улыбкой сказал:

"Отныне душой,о дервиш, поверь,
Что ко мне благосклонен Аллах!
"Свет моей правды,замечу теперь,
"Во всех человечьих сердцах,

" И каждая книги моей строка
"Дойдет до морей и пустынь,
"Ибо правит страною моя рука
"И я над ней властелин".

И дервиш ему ничего не сказал,
Перед шахом склоняясь в прах.
Лишь отблеск улыбки незримо дрожал
На сомкнутых крепко губах.

И в плащ завернувшись дервишеский свой,
Он ушел, молчалив и строг,
И скрылся бесследно, как лист сухой,
В сплетеньи пыльных дорог...

Падают дни, словно персиков цвет,
За зарей отцветает заря;
И шах однажды на тайный совет
Зовет к себе визиря.

-"Правда ли Нто - дай мне ответ!
"Слышал я от людей,
"Что пустого безумца нелепый бред
"Продают рядом с книгой моей?

"И правда ль, что разум людей моих
"Отнял, должно быть,Аллах,
"Ибо Нта книга милее для них,
"Чем та, что писал их шах?"

И визирь отвечает, простершись ниц:
-"Твоя книга - святыня, о шах!"
"Мед мудрости каплет с ее страниц,
"Свет правды в ее словах!.

"Но разум людей тревожит всегда,
"Что Нтот безумный поНт
"На твое, о великий, каждое "да"
"Говорит свое дерзкое "нет".

И шах спешит приказ передать
По стране из конца в конец:
Чтоб дерзкую книгу не смел писать
Ни один отныне писец!

А шахскую книгу искусной рукой
Пусть тысяча пишут писцов,
Золотом чистым строка за строкой,
Оттеняя золото слов.

Сыплются дни, как в пустыне песок,
Зарю сменяет заря,
И снова проходит недолгий срок -
Шах зовет визиря.

-"О шах! Я правдивый ответ даю:
"Эту книгу не пишут писцы;
"Но как редкость, на золота вес продают
"Ее в своих лавках купцы.

"А книга твоя, о премудрый шах -
"Людьми не оцененный дар;
"Разве только купец иногда впопыхах
"В ее лист завернет товар.

"Пыль и грязь, и рисунки детей
"На ее священных листах,
"И страшно промолвить, что с книгой твоей
"Творят, о великий шах!"

И разгневанный шах торопливо встает
Срочный приказ написать;
Визирь золоченый калам подает
И несет большую печать.

И глашатай сзывает на площадь людей
И кричит им:-"Велик Аллах!
"Слушайте, что в заботе своей
"Повелел нам наш мудрый шах!

"Кто в дерзкую книгу заглянет вновь -
"Вырвать глаза, чтобы он
"Злобным видом проклятых слов
"Отныне не был смущен!

"И кто прочитать дерзнет вслух
"Хоть пару кощунственных строк -
"Отрезать язык, чтоб ничей он слух
"Оскорблять кощунством не мог!

"И кто ее лист рукой повернет -
"Отрублена будет рука!
"Мудр наш шах, и исполнен забот,
"И душа у него мягка!"

Дни текут, как казненного кровь,
Заря за зарей спешит,
И шах визиря призывает вновь -
И визирь от страха дрожит.

И дрожащий визирь, потупив взгляд,
Говорит:"О любимец весны.
"О книге, навлекшей твой гнев, говорят
"На всех перекрестках страны!

"Дервиша имя - у всех на устах,
"К нему на поклон идут,
"И враги твои - да сразит их Аллах!
"Его, как святыню, чтут"

Несется гонец из дворца опять
На коне измученном вскачь:
Дервиша казни позорной предать
Немедля должен палач!

А проклятую книгу велит падишах
На костре среди площади сжечь-
Да сгубит врагов властелина Аллах,
Да будет остер его меч!

В шахском дворце - тишина и покой.
Все спит в его крепких стенах.
И только не спит порою ночной
Сам повелитель - шах.

Чем же дух его властный смущен?
Что его будит от сна?
Враги уничтожены, дервиш казнен
И книга его сожжена!

Но душу властителя ужас гнетет:
Слышит он в тишине ночей -
По всей стране, разрастаясь, ползет
Эхо проклятых речей.

Их шепчут в тени за дворцовой стеной,
Их в глухих деревнях поют -
Призраком грозным над шахской страной
Сожженные строчки встают.

-"Так что же грозит мне! Пепел,прах,
Да груда желтых костей!
"Но разве я не великий шах
"И страж не в руке моей?"

И видится шаху в грезах ночных:
Рушатся стены дворца,
И новые строки пишет на них,
Пишет рука мертвеца:

"Гонимая мысль возникает вновь!
"Она опасней меча,
"Ее закаляет пламя костров,
"Точит рука палача!..."

И слышится шаху во мраке ночей:
Дрожит его мощный трон,
И мечется в страхе властитель людей,
И бежит от лица его сон...
         ---
Во имя Аллаха! Я вам рассказал
Эту повесть прошедших лет,
Как ее в назиданье нам передал
Один позабытый поНт;

Рассказал, чтобы факелом мог светить
Нам отблеск минувших дней,
Чтоб на нашем скорбном и темном пути
Мы во мраке глядели смелей...
                                   1935 г.

     На охоте.

Следя по ветру сладкий запах птицы,
В рябой тени обмерзнувших берез
Шла ярким снегом темная лисица,
Вверх поднимая острый черный нос.

И вдруг застыла - дергались в волненьи
Лишь вдоль спины седые волоски:
Пахнул ей льдистый ветер на мгновенье
Струею смутной страха и тоски.

Был гулок выстрел в воздухе морозном,
Когда,дымясь, сверкнул граненый ствол.
Но Нтот звук в его значеньи грозном
В ее сознанье не дошел.

Лишь, морщась, поднялась от боли острой
Губа, оскалив белый ряд зубов,
И стыла на снегу узором пестрым,
Как кисть рябины багровея, кровь.

Морозным паром, инеем огнистым
Дымилась белая земля,
И сыпал ветер пылью серебристой,
Хвостом пушистым шевеля.

     Контрабандист

Над трепещущей чинарой
Воздух серебрист.
За плечом моим - гитара
Я - контрабандист.

Все заставы и границы
Знают песнь мою,
Я вольнее горной птицы,
Целый день пою.

Черноокая красотка,
Полюби меня!
Привезу из яшмы четки,
Серьги - ярче дня.

Для тебя мне, без обмана,
Ничего не жаль,
Привезу из Хорасана
Шелковую шаль.

День угаснет, пламенея;
Будет вечер мглист.
Ветер скажет:"Будь смелее,
"Ты - контрабандист."

Над седой рекой подкова
Звякнет о гранит,
Пограничника лихого
Пуля прозвенит,

И, боря рукой усталой
Бешеный поток,
Разрисую кровью алой
Шелковый платок.

Черноокая красотка
Слов я не сдержал:
Не привез тебе я четки,
Серьги растерял;

Но, пропитанную кровью,
Шаль тебе даю -
Подари своей любовью
За любовь мою!...
    ---
Настанет когда-нибудь миг такой:
Будут шаги измерены;
Будут счета моей жизни земной
Уплачены и проверены.

И там, где под сводом вечерних небес
Звонок торопит мгновенье,
Подадут металлически-темный Нкспресс,
Отходящий в Четвертое Измерение.

Длинный кондуктор,лыс и костляв,
-"Пожалуйте!"- скажет с важностью
Ветер, крылья штор приподняв,
Пахнет простором и влажностью.

И вам, вам, остающимся ждать,
Грязной платформы пленникам,
Вам, пришедшим меня провожать
С помятым цветочным веником -

Я, может быть, рукой из окна
Махну с улыбкой довольною,
Ветер вечерний вдохнув сполна
Грудью, отныне вольною.
       ---

     "Кукушкины слезки".

Плакала кукушка в темном бору.
Сумрачные ели качались на ветру,
Зноен и пахуч был июньский день,
Пряталась под елями дремучая тень.

Плакала кукушка на березовом суку,
Ветром разносило кукушкину тоску.
Считала кукушка в смолистой глуши
Горе да печали бездомной души,

Считала кукушка, не могла сосчитать,
Снова и снова принималась куковать.
Вырос под березой строен и высок,
"Кукушкины слезки" - печальный цветок.

В нежных лепестках аромата нет,
Красив их змеиный причудливый цвет.
Глушь вековая, ельник да овраг,
Папоротник зыбкий, зеленый полумрак...

Клонит ветер стебель одинокому цветку,
Прячет безлюбовную кукушкину тоску.
            ---

     На Севере.

Дни юности подобны солнцу лета:
В час полдня или полночи равно
Живым огнем немеркнущего света
Свой блеск незаходящий льет оно.

А наша осень - пышные закаты,
В качаньи волн - дрожанье янтаря,
Как отблеск страсти, светившей когда-то,
Последних снов печальная заря,

Когда до полночи кровавого сиянья
Не умирают грустные цветы,
И волны бледные обманутых желаний
Колеблют луч несбывшейся мечты.

А дальше - дальше долгими ночами
Нам панихиду запоет метель,
И будет месяц тусклыми очами
Глядеть в сугробов белую постель,

И только луч полярного сиянья
Не озаряя вечной темноты,
Блеснет порой, как луч воспоминанья,
Обманчивою вспышкой красоты.
          ---

     Ночью (отрывок)

Из черного рупора льются негромко
Рапсодии Листа далекие звуки.
Ночь входит, и дня прожитого обломки
Закрыли ее милосердные руки.

Все чувства, что, вспугнуты шумом полудня,
В подпольи души притаились, как мыши,
Из пыли вседневья, из мусора будней
Встают невредимо в полночном затишьи.

Сквозь тонкое облачко сизого дыма
Ночных собеседников вижу я лица.
Ночь многое тайное делает зримым,
Меж снами и явью стирая границу.

И пусть прозвучат для них ясно и смело
Слова, что весь день приглушенно молчали.
Мы вместе откроем иные пределы,
Мы вместе заглянем в иные печали.

Пусть бред Нтой краткой и радостной встречи
Мечтателем нищим взлелеян безумно -
Я к ним обращаюсь с приветственной речью,
Я им поверяю заветные думы...

     Весной.

Сегодня в тающем сверканьи
И синей свежести теней
Я слышу легкое дыханье
Далекой юности моей.

Как будто их и не бывало,
Лет, промелькнувших в пустоте,
Как будто сердце не устало
Вверяться страсти и мечте,

И с зовом дали и отваги,
Закинув облачный берет,
Шлет ветер - ласковый бродяга -
Свой легкомысленный привет.
                               1936 г.

     Завет.

Будь молчалив. Скрывай свои желанья
Бездумною улыбкой паяца.
Ни в час тоски, ни в миг очарованья
Ты маски не снимай с лица.

Будь равнодушен. Жалости иль гневу
Души своей осилить не давай.
Слагай созвучья строк, но тайного напева
Ни другу, ни врагу не открывай.

Как золото скупец, ревниво и тревожно
Скрывай богатство дум, и грусти, и надежд.
Будь пошляком среди толпы ничтожной,
Невеждою - среди невежд.

Они простят и встретят снисхожденьем
И лжи, и клеветы им всем знакомый яд,
Позор предательства и низость преступленья,-
Но превосходства не простят.
                              1937 г.

     Арабская легенда.

Давно - до Адама то было, святые преданья не лгут.
Два ангела были у Бога, их звали Харут и Марут.
Их плоть была - тонкое пламя, их души - как чистый алмаз,
И Бога великое Имя хвалил неумолчно их глас.

Но создал Адама Всемудрый, за веком исполнился век,
И слуги небес возроптали, что Богом любим человек.
"В крови и разврате" - сказали - "погряз человеческий род;
"Зачем их щадит Вседержатель и с лика земли не сотрет?"

И так повелел Милосердный - а нам то поведал пророк:
Он дал им обличье людское и в плоть их земную облек.
И слово промолвив:"Да будет их путь до конца завершен!
Послал он их в город великий, столицу столиц - Вавилон.

И вот, в Нтом городе шумном, они на вечерней заре
Увидели темные очи и лик лучезарный ЗухрН.
Уста ее - пламень палящий и косы, как ночи любви,
И вспыхнуло алое пламя у ангелов Божьих в крови.

И вспыхнуло жгучее пламя, и мысль в них осталась одна,
И день их бил зноем палящим, и ночь не давала им сна.
И раз им ЗухрН прошептала - в ночной прошептала тиши:
"Кто любит, покорен любимой, и тот не жалеет души.

"Кто любит - единым законом навек ему станет любовь;
"Идите и, грех совершая, пролейте горячую кровь".
И встали они, и убили, и руки омыли в крови,
И много грехов совершили, покорны веленью любви.

И вновь им ЗухрН прошептала - двоим прошептала одно:
"Вам Высшее Имя открыто, и тайное знанье дано.
"Откройте мне Высшее Имя, в нем страшная сила и власть,
"И я вам подругою буду, и страстью отвечу на страсть".

Любовь их вином опьяняла, и были безумьем их дни,
И предали Высшее Имя земному созданью они.
И предали тайное Имя, и им засмеялась ЗухрН,
И в небо туманом поднялась, растаяв на бледной заре,

Чтоб властью отныне ей данной, тревожить греховные сны,
Колдуя и тенью качаясь на роге покорной луны.
И ангелы пали на землю и в небо воззвали:"Творец!"
И вздохи их были, как пламень спаленных тоскою сердец.

-"Не там, Милосердный, где время исчезло пред ликом Творца,
"Но здесь нам пошли искупленье, в пределах земного конца".
На холмах пустынных, о брат мой, где город великий стоял,
Там есть позабытый колодец, но дна в нем никто не видал.

Там сорок веков в заточеньи томятся Харут и Марут,
И мира конца ожидают, и воду отчаянья пьют.
Но если есть в мире безумец, который мечтою пленен,
И если душою и раем согласен пожертвовать он,

И если, как алое пламя, земные томят его сны, -
То пусть он найдет тот колодец в лучах предрассветной луны.
И пусть он промолвит заклятье, склоняясь в бездонную тьму, -
И страшного Имени тайну, быть может, прошепчут ему.
1939 г.

     Самой себе.

Двадцать лет назад неопытной рукою
Я слагала строки про березы цвет.
В Нтот день, шумевший свежею листвою,
Отсчитали весны мне шестнадцать лет.

В строках рифмовались с грезами березы,
Грезы были юны, как весной трава,
Голубые в поле расцветали розы,
Голубые плыли в море острова.

Двадцать долгих лет с тех пор ложились пылью
На берез весенних золотистый цвет.
Двадцать долгих зим мечте вязали крылья,
Заносили вьюгой детской сказки след.

Не проехал он, с неомраченным взором,
На коне и в шлеме белый Парсифаль.
Между синих гор в серебрянном просторе
Предо мной призывно не раскрылась даль,

И венец лавровый славою крылатой
Не был мне протянут в медном звоне труб -
Только жизнь тянулась полосою сжатой,
Только век гремел, безжалостен и груб.

Но сегодня снова, медленно качая
Золотые серьги в синей вышине,
Белые березы, в день прозрачный мая,
Как когда-то прежде, улыбнулись мне.

Словно под весенним ветром облетает
Незаметной тенью пыль прожитых лет,
Словно, как и прежде, сердце опьяняет
Голубая роза - и березы цвет.

И шепнул мне ветер, тихо, по секрету,
Чуть коснувшись вздохом моего лица:
"Два великих дара посланы поНту:
"Греза - без свершенья, юность - без конца".
                                  10/05.1940 г.

     x x x

Ни дома, ни отечества, ни друга.
В чужих снегах мой затерялся путь.
Одна метель - безумная подруга -
Зовет, смеясь, прилечь и отдохнуть.

Промчатся тучи. Ветер пронесется.
Потушит снегом человечий вздох.
И там, над звездами высоко, улыбнется
Безжалостный и непонятный Бог.
                              1942 г.

     x x x

Пронизан солнцем, ветром и лазурью,
Осенний воздух, как прощанье, чист.
В прохладном золоте лежит земля, и бурей
Не сорван с дерева еще последний лист.

О, погоди, вечернее мгновенье!
Твой свет недолгий жадно я ловлю.
Еще земное длится сновиденье,
Я что-то в мире все еще люблю.

И хоть порой, как зов иного края,
Мне смутно снится луч других планет -
Земля моя, жестокая, родная!
И там, вдали, твой не угаснет свет.

Пусть прошлое светлее улыбнется
В ненастные, осенние года:
И нежностью сильнее сердце бьется
К любимым, отошедшим навсегда.

Да, сердце бьется чаще и больнее,
Короткий свой отсчитывая срок,
День догорел, и тени все длиннее,
Все дальше протянулись на восток.

О, погоди! Сияй, еще чудесней,
Вечерний луч, над позднею тропой.
Последняя еще не спета песня,
Последний путь еще не пройден мой.
1942 г.

     Тост на Новый Год.

                         (Моим товарищам)

Итак, друзья, мы с вами провожаем
Недоброй памяти прошедший черный год.
Пусть он для нас и для родного края
В далекое минувшее уйдет.

Он встретил нас изгнаньем и бедою,
Заботами и горькой нищетой.
Мы долго шли заснеженной тропою,
Все лучшее оставив за собой.

Ведь наши руки некогда держали
Бумагу, книгу, кисть или перо,-
Теперь они грубели, замерзали,
Работали пилой иль топором,

И если голод - тощая старуха -
Глядит на нас из темного угла,
То замирают все вопросы духа
И разумом овладевает мгла.

И все-таки - в том гордости и силы
Есть для меня источник до конца-
Тепло и человечность сохранили
Больные и усталые сердца.

Вот я смотрю на зелень нашей елки,
Ее простой, бесхитростный наряд:
В наивных блестках темные иголки
Частицу древней мудрости хранят.

Она древней, чем свадьба или тризна,
Ее начало где-то там - в веках:
В ней символ победительницы - жизни,
Не умирающей в снегах.

Поздней она - легендою одета:
Звон колокольный, праздничен и чист,
Твердил, бывало, что когда-то где-то
Явился в мир Великий Оптимист.

Его судьба безрадостна, конечно,
Повсюду лучших проливалась кровь;
Всегда на крест вздымали человечность
И вечно воскрешали вновь.

Пускай погиб он, не достигнув цели,
Как многие, гоним и одинок,
И все-таки в ветвях старинной ели
Рождественский сияет огонек...

Невольное простите отступленье.
ПоНты любят праздные слова.
Не лучше ли без долгих размышлений
В печь подложить смолистые дрова-

И выпьем вместе под чужую вьюгу
За все, что сердце радует теплом:
За красоту, за музыку, за друга,
За наш далекий, наш чудесный дом.

За всех, как мы, тропою одинокой
Бредущих вдаль в просторах снеговых;
За всех своих любимых и далеких,
Потерянных, погибших и живых;

За встречу после горя и разлуки,
За верность в годы мрака и труда,
За радостно протянутые руки,
Нашедшие друг друга навсегда,-

Друзья мои! Под канонаду века,
Под топот смерти, пляшущей в крови,
Я с вами пью - за сердце человека,
Хранящее бессмертие любви!
                          31/12-1942 г. Кама.

     x x x

Вот все, что сердцем в Нти дни
Я здесь люблю на свете:
Давно погасшие огни
Прошедшего столетья;

В остывших навсегда сердцах
Когда-то живший трепет;
Саг без начала и конца
Невнятный, древний лепет.

Люблю бегущую к холмам
Пустынную дорогу;
Неведомый для чувства храм
Ненайденному Богу;

Люблю мечты бродячий свет
В бесцельности скитаний.
Люблю страну, которой нет
Среди земных названий.

Люблю полет и крики птиц
В полях уединенных,
Призыв улыбок, взглядов, лиц,
Здесь в мире нерожденных.

И тех еще, кто в Нти дни
Беспомощны, как дети,
Кому еще горят огни
Прошедшего столетья.
                         1944 г.

     x x x

Где-то струятся кровавые реки.
Где-то горят города.
Как беззащитна ты, жизнь человека,
В страшные Нти года.

Кто-то томится в неволе голодной.
Кто-то не в силах идти.
-Вспомним, друзья, о равнинах холодных,
О безотрадном пути.

Вспомним того, кто под грохот обломков,
В вихрь огневого дождя
Нес свою жизнь, чтоб купить для потомков
Славу страны и вождя.

...К жизни готовился долгие годы
Чьей-то заботой храним.
Книги любил, и мечты, и природу,
Кем-то был страстно любим.

Мыслью, быть может, стремился надменной
В тайну светил или числ;
Думал, что в жизнь его, волей вселенной,
Вложен космический смысл.

Жизнь! Ей не будет в веках повторенья.
Жизнь! Это нужно решить:
В чем ее дело и в чем назначенье?
Как ее нужно прожить?

Полно, товарищ, не думай, не надо:
Краткий кончается сон.
Вспышкой огня и разрывом снаряда
Будет вопрос разрешен.

Вот он проходит по снежной дороге,
Справа и слева - штыки.
Дуло винтовки недвижно и строго
Стынет у правой руки.

Кто-то командует властно и скоро.
Кто-то бормочет: герой.
Гул самолета, гуденье мотора,
Смерти пронзительный вой...

Кем-то ты признан для смерти пригодным
В длинном подсчете голов.
Жизнью своей ты оплатишь сегодня
Много значительных слов.

Родина, слава, величье народа,...
Есть для чего умирать!
...Жалость? Когда-то, в далекие годы,
Знала далекая мать...

Может быть, нить Нтой жизни короткой
Можно иначе сплести?
Может быть - поле...Вагон и решетка...
Поезд на дальнем пути...

Кто-то сказал о величии века
Кто-то шепнул: Нто враг.
Что тут особого? -Жизнь человека?
Что она стоит? Пустяк.

Вот он уходит в безвестные дали.
Справа и слева - штыки.
Лагери, тюрьмы, засовы из стали,
Долгие годы тоски...

Кем-то ты признан для жизни негодным
В длинном подсчете голов.
Жизнью своей ты оплатишь сегодня
Много значительных слов.

Ненависть, власть, справедливость народа.
Есть для чего убивать!
...Жалость? Когда-то, в далекие годы,
Знала далекая мать...

Где-то струятся кровавые реки.
Где-то горят города.
Вспомним про жалкую жизнь человека
В наши большие года.

Кто-то замучен в неволе голодной.
Кто-то не в силах идти.
-Вспомним, друзья, о равнинах холодных,
О безнадежном пути.
                               1944 г.

     x x x

Мой предок был, конечно, славный воин.
Широкоплечий, хмуро глядя вниз,
Ни замка, ни герба он не был удостоен,
Но "стойкость" был его девиз.

Платя свой долг, надменный и суровый,
Он меч и жизнь бездумно продавал,
Но сюзерену, другу или слову
Он никогда не изменял.

И вижу я: среди одетых славой
И в сталь закованных фигур,
Родился иногда смиренный и лукавый
И слабый сердцем трубадур.

В бесцельности путей без доблести блуждая,
Мечтою он любил неясный идеал,
И изменяя всем, горя и остывая,
Ему душой не изменял.

И в лад сердцам их, бившимся когда-то,
В сердцах потомков спорит без конца
С тяжелой верностью наемного солдата
Изменчивость бродячего певца.

Он шепчет мне:"В дали и без названья
"Они горят, прекрасного огни.
"Гляди на них в минуту колебанья
"И им одним душой не измени."
                             1944 г.

     Она неповторима. (Неоконченные стихи)

Я говорю не о кровавых реках,
Не о снежинках вьюги мировой,
Но об отдельной жизни человека,
Всегда одной - везде одной.

И не числом средь цифр неисчислимых
Ей быть должно, не пешкой для игры-
С ней умирает мир, для нас незримый,
С ней угасают звездные миры.

Бесчисленны в грядущем поколенья,
Бесчисленны грядущие года,
Но нет для Нтой жизни повторенья,
Но Нтих глаз не будет никогда.

Ты, убивающий спокойно и бесстрастно,
Что можешь знать об Нтой жизни ты?
Быть может, в ней был замысел прекрасный,
Созданье творческой мечты.

Не тронь ее - она неповторима!
Быть может, в ней бессмертной мысли свет,
Миллионы лет мучительно творимой
На сотне неудавшихся планет...

     Орлиное гнездо. (Из истории Востока)

Когда, противник власти и Аллаха,
Безбожный и кощунственный Хасан
Злодейский нож поднял на падишахов
И властелинов городов и стран -

То шах Санджар собрал свою дружину
В поход на тех, кто был причиной смут,
Чтоб разорить разбойничью твердыню,
Гнездо Орла - мятежный Аламут.

Дорогой долгой, тяжкою и длинной
Шло войско через горы и снега,
И, наконец, извилистой долиной
Шах подошел к убежищу врага,

Где, путь замкнув, скалы угрюмой склоны
Гор окружили снежные венцы,
И словно гребень спящего дракона,
Чернели крепости угрюмые зубцы.

"Вот - думал шах,- гнездо тех змей упрямых,
"Чей тайный яд смущает род людской
"Клинком Хасана, рифмою Хайяма
"И Авиценны дерзкою строкой".

День угасал. В торжественном затишьи
Хранили горы вечный свой покой,
И тень от гор ползла все выше, выше,
Сливая крепость с черною скалой.

- На утро - приступ,- шах промолвил кратко,-
При свете дня найдем мы верный путь.-
И сам ушел в походную палатку,
Чтоб перед боем за ночь отдохнуть.

Уснули горы в звездной полуночи.
Тройною цепью стражи окружен,
Усталые сомкнув спокойно очи,
Шах в безмятежный погрузился сон.

А утром он взглянул - и вдруг в смятеньи
Вскочил, как будто увидал змею,
Иль вставшее из гроба привиденье,
Или ехидну, или смерть свою:

Где свет зари лучистою игрою
У изголовья трепетно дрожал,
Там, в землю всаженный неведомой рукою,
Сверкал отточенный кинжал.

Клинок был в землю воткнут не напрасно:
Держал он белый узенький листок.
И в руки взяв его, шах взглядом ясным
Схватил значенье двух коротких строк:

"Судьбу и сердце властелина века
"Я в Нтот час в своих руках держал,
"Но жалость к дням недолгим человека
"Остановила руку и кинжал."

В огне зари вершины пламенели,
Вползал в палатку розовый туман,
И на земле таинственно белела
Записка с четкой подписью: Хасан.

И долго шах, застыв как бы в печали,
В тиши палатки неподвижен был,
И смуглым пальцем по холодной стали
Задумчиво и медленно водил.

...А позже - был в долине конский топот,
И резкий скрип нагруженных возов,
И пестрый гам людской, и громкий ропот
Недоуменья полных голосов.

Бойцы седые хмурились с досадой,
У молодых горел насмешкой взгляд.
Не начиная боя иль осады,
Шах вел свои войска назад.

И только раз взглянул Санджар обратно,
Где полз по склонам клочьями туман,
Где позади незримый, непонятный
И вездесущий прятался Хасан;

Где, башнями за тучи задевая,
Над хаосом скалистых темных груд
Чернела молча крепость роковая,
Гнездо Орла - угрюмый Аламут.
          ---
Ты, позабытый, тенью исполина
Прошедшего смутивший тяжкий сон;
Ты, кто в веках названьем ассасина
И тысячью проклятий заклеймен;

Ты не искал короны, власти, славы,
И не бессильный пред тобой дрожал -
О, как ты прав, мятежник величавый!
Как нужен миру твой святой кинжал!
         ---                       1945 г.

     x x x

Не хочу человеческой речи,
Не хочу человеческих лиц.
Я хочу своей жизни вечер
Провести средь зверей и птиц.

Чтоб ко мне в минуту досуга
Проскользнул в открытую дверь
Не предатель с улыбкой друга,
А веселый и добрый зверь.

Чтоб, храня в себе отблеск солнца,
Чист и радостен, как алмаз,
Заглянул мне порой в оконце
Птичий умный и светлый глаз.

У меня были тоже крылья,
Мой крылатый, мой легкий друг.
И они для меня без усилья
Размыкали вседневный круг.

Для меня открывались дали
Невозможных, иных миров,
И свирели заката играли
Из симфонии облаков.

И дорогой тонкой и зыбкой
От звезды пробежавшей к звезде
Я могла подниматься с улыбкой
В недоступное взору Нигде,

Чтобы краем мысли крылатой
Разрывая времени путь,
Над пространством, числами сжатым,
В Бесконечное заглянуть,

Чтобы, взгляд к земле опуская,
Мне потом увидать подчас
Млечный путь и мерцанье рая
В глубине человеческих глаз.

Легкий друг мой на тонкой ветке,
Где мои два воздушных крыла?
Может быть, обессилели в клетке,
Поломались в ярме вола?

Или кровью слишком глубоко
Пропиталась земля навсегда,
Или слишком летит одиноко
В пустоте ледяной звезда?

Знаю я: на бессильные плечи
Чей-то вечно наточен нож.
И мертвы глава человечьи,
И слова человечьи - ложь.

Знаю: всюду злобно и тупо,
Как с кровавым оскалом вампир,
Бродит труп - пожиратель трупов,
Оскверняя прекрасный мир.

И людской мне не нужно речи.
И людских мне не нужно лиц.
Я хочу провести свой вечер
Среди мудрых зверей и птиц,

Чтоб деревьев зеленые руки
Мне чертили узоры стихов
Из невнятных для слуха звуков
И никем не рожденных слов.
         ---                1945 г.

     Далекий Друг.

Надо мной звезда горит
Синим и зеленым.
Ночью сердце говорит
С Миром отдаленным.

Там цветет лазурный луч
В золотистом свете.
Там живет Далекий Друг -
На другой планете.

На его высоком лбу
Есть морщинка мысли.
Но не нам его судьбу
Взвесить и исчислить.

Через радужный хрусталь -
Нет у нас такого -
Смотрит он в чужую даль
Неба золотого.

Сквозь пространств туманный свет,
В звездное оконце,
Видит он семью планет
Маленького солнца.

Если б можно было встать
На зеленый лучик,
Если б можно было стать
Легче легких тучек,

Чтоб с собой навек унесть
Всю печаль земного -
Все, что было, все, что есть,
Знает он без слова.

Чтобы встретить светлый взгляд,
Улыбнуться ясно,
И взглянуть туда, назад,
Кротко и бесстрастно.

Помоги мне, звездный круг,
От земли умчаться.
Помоги мне, Дальний Друг,
До тебя подняться.
     ---            1951 г.

     x x x

Преданье есть: той ночью одинокой,
Когда останусь я в земле среди могил,
Слетит ко мне посол небес далеких,
Чтоб душу отнести к престолу Вечных Сил.

И ангел сядет на краю могилы
И спросит о пути прожитых лет...
Бог милосерд: вопросы Азраила
Просты, чтоб каждый мог найти ответ.

И ангел скажет кротко:"В вечной жизни
"Кто верил свято, тот не одинок.
"Скажи мне только, где твоя отчизна,
"В чем был твой труд и кто был твой пророк".

И я отвечу:-Сын небес, я в жизни
Святого не встречала ничего.
Был пуст мой путь, и не было отчизны
Здесь на земле для сердца моего.-

И ангел скажет:"Судит Бог сурово,
"Но светит свет и в самой черной мгле.
"Лишь назови заветнейшее слово,
"Которым сердце билось на земле."

И я скажу:-Живя и умирая,
Мы холодны на жизненном пути,
И Нто слово, сын прекрасный Рая,
Искала я и не могла найти.-

И ангел, скорбно прикрывая очи,
Взмахнет крылами, скрывшись навсегда;
И медленно скатится в сумрак ночи
Зеленая падучая звезда.
       ---                    1951 г.

     Бронтозавр.

Однажды где-то там, в веках далеких,
Где хвощ разросся в буйные леса,
Шел бронтозавр холодный и жестокий,
В спинном хребте свой тяжкий мозг неся.

А рядом прыгал слабенький и малый
Без панцыря и чешуи зверек,
И ловкой лапой пятипалой
То свежий побег рвал, то гибкий стебелек.

И кто-то молвил:" Это - царь природы.
"Вглядись в его невзрачные черты.
"Он покорит все земли и все воды,
"И будешь им здесь уничтожен ты".

И говорят, такой прелестной шутке
Был очень рад скучающий дракон,
И от еды отвлекшись на минутку,
От хохота хвостом захлопал он.

В наш темный век, когда убийцы в лаврах
К себе на помощь мозг и мысль зовут,
И танк ползет, страшнее бронтозавра,
Лес подминая, как траву,-

Я в даль смотрю несчетных поколений,
Я разглядеть хочу огонь в туманной мгле,
Гадая: где то скромное творенье,
Которое нас сменит на земле?

И снится мне, что, радостно слетая
С миллионолетий медленных страниц,
Над новою землей кружится стая
Веселых, любящих, трудолюбивых птиц.

Я вижу, как свободен и бесстрашен,
Растет, играя, их пернатый род,
Как кружево воздушных пестрых башен
Над зеленью кудрявых рощ встает.

Они возьмут, от нас подслушав, слово,
И слово образ в символ перельет,
И слово даст начало мысли снова,-
И снова в песню перейдет.

Я слышу хор на розовом закате,
Над тихой заводью спокойных светлых рек;
То будет новый, легкий и крылатый,
Поющий, музыкальный век.

И только как забытое сказанье,
Прошепчут возрожденные леса.
О древней кровожадной обезьяне,
С бескрылою тоской глядевшей в небеса.
           ---                      1952 г.

     Метеорит.

Вот он лежит, кусочек мира,
Давно распавшегося в пыль.
Он нам принес из бездн Нфира
Еще не понятую быль.

Ты, безымянная планета,
Сестра погибшая Земли,
Скажи, лучи того же света
Что на тебе создать могли?

Еще, быть может, пламя тлело,
И с камнем камень не был слит,
И жизнь, быть может не одела
Твой остывающий гранит?

А может быть, минули сроки,
И жизнь свой свиток развила,
В телах кипела красным соком,
Сражалась, пела и цвела,

И кто-то встал ногою твердой
И оглядел твои края,
И чей-то так же разум гордый
Сказал планете: ты моя.

И своему, быть может, царству
Конца не видел никогда,
И создавались государства,
И разрушались города...

И кто бесстрастно и сурово
Твой протрубил последний час?
Полет ли случая слепого?
Закон, неведомый для нас?

Иль хаос, в атом заключенный
Начала творческой мечтой,
Рванулся вдруг, освобожденный
Неосторожною рукой?

Кто, от огня всемирной тризны
Не в силах отвернуть лица,
Терял свой разум прежде жизни
В предельном ужасе конца?

...И вот на нашем небосклоне
Твоя слегка скользнула тень.
Но,может быть, в моей ладони
И наш лежит грядущий день?

И все, над чем трудился гений,
И все, что разрушал злодей,
И все безумье поколений,
И все терпенье матерей,-

Все только темным камнем ляжет
В руке, неведомой для нас;
И чей-то голос что-то скажет
Про первый, про последний час,

И чей-то спросит взор пытливый
Про судьбы мира моего,-
Но камни неба молчаливы
И не расскажут ничего.
       ---                 1952 г.

     x x x

Нет у меня родного в мире края,
И нет такого"милого предела",
Где часто просит смертный, умирая,
Свое навеки успокоить тело.

Так пусть меня покрыли бы землею
Под старою, мохнатой, строгой елью;
Пускай она склонится надо мною,
Как над моей когда-то колыбелью.

Пуская она вершиною качает,
С ночным тревожным ветром буйно споря,
Пусть звоном птиц и шелестом встречает
Вечерние и утренние зори.

И пусть бормочет мерно и невнятно
Шумит-шумит таинственно, как вечность,
О самом важном в мире непонятном,
О самом лучшем в жизни быстротечной,

О том, что знают травы и деревья,
И знают птицы в радостном полете,
И облака в бездумном их кочевьи,
Скользя в лазурных солнечных высотах;

О том, что в небе, полночью раскрытом,
Ей сверху шепчут звезды и планеты,
И что порой, как сон полузабытый,
Припоминают дети и поНты.
         ---                1952 г.

     x x x

Порой бывает ранним летом:
Закат так чист и так хорош,
Так полон золотистым светом,
Что с утренней зарею схож.

И на ветвях косматой ели,
Вдруг встрепенувшись в полусне,
Зальется птичка робкой трелью
В янтарной светлой тишине.

Но не найдя в тиши ответа,
Внезапно смолкнет и поймет,
Что день погас, что песня спета,
И сумрак ночи настает.
       ---                 1952 г.

     x x x

Ее за маленькой деревней
Нашли в слежавшемся песке -
Табличку клинописи древней
На мертвом ныне языке.

Над ней раздумывал ученый,
И знаки странные прочли -
Они до нас из Вавилона
В тысячелетиях дошли.

Мы в них прочли о мирозданьи,
Начале времени и числ,
И стал далекого преданья
Нам снова близок тайный смысл.

...Был хаос темный и туманный
Никем не создан, не рожден.
И стал он волей безымянной
На два начала разделен.

Бог Эа, гений легкокрылый,
Был духом света и тепла,
Но Тиамат, слепая сила,
Обратно к Хаосу вела.

Когда впервые жизни милой
Росток таинственно возник,
Она в живом отобразила
Свой злобный и бездушный лик.

В морях, не знающих предела,
Чешуйчатый свивался змей;
Червь грел свое  слепое тело
На отмели среди камней.

Сквозь лес болотистый и темный
Шагал чудовищный дракон,
Покрытый панцирем, огромный,
Свирепой силой наделен

Холодной крови не смущали
Еще не робость, ни слеза,
И ничего не выражали
Его недвижные глаза.

Но Эа, гений созиданья,
Дохнул с небесной высоты,
И в царстве мрака и молчанья
Качнулись первые цветы.

Червяк медлительный, мохнатый,
В тени свернувшийся клубком,
Вознесся радугой крылатой,
Воздушным легким мотыльком.

И в берега вступило море
И в жилах стала теплой кровь.
И в первом материнском взоре
Сверкнула искрою любовь.

И, наконец, из тьмы пещеры,
У края первобытных рек,
Взгляд от земли, скупой и серой,
Приподнял к небу Человек.

Но дальше нить повествованья
Теперь сплетается для нас,
Как будто старое преданье
Свой не закончило рассказ.

...В неслышном шаге поколений
Тысячелетья протекли.
И разум, бога отраженье,
Стал повелителем земли.

Росли колонны Парфенона.
Вздымались арки и мосты.
Сияла в мраморе Юнона
Улыбкой строгой чистоты.

Сквозь все моря, снега и горы
Прошел, не дрогнув, человек.
И к самым звездам думал скоро
Стремительный направить бег.

- Но кто там, панцырем сверкая,
Встает, как тень былых времен?
Все на пути уничтожая,
Ползет чудовищный дракон.

Его сквозь чащу без дороги
Ведет незримая рука.
Его несут стальные ноги,
Как два огромных червяка.

И что там в небе строем длинным
Закрыло солнце над землей?
Иль птеродактилей старинных
Летит, гудя,зубастый рой?

Они летят, они ликуют,
И в землю сеют смерть и ад,
И снова, снова торжествует
Проматерь тварей - Тиамат!
        -----              1952 г.

     x x x

Когда мы здесь, к концу дороги,
Закроем смертные глаза -
Блеснет нам где-то за порогом
Иного неба бирюза.

И все смятенье Нтой жизни
Предстанет нам минутным сном,
И мы проснемся в той отчизне
Другим и лучшим существом.

Но память Нто сновиденье
Не в силах будет удержать,
Затем, что прежнего мгновенья
Иным рассудком не понять;

Затем, что в Нтой жизни новой
Мы б новым сердцем не могли
Найти ни образа, ни слова
Для чувств и образов Земли.

И мы забудем все, что было -
Планеты прежней ложь и кровь,
Судьбу и милых и немилых,
Вражду, и горечь, и любовь.

Но будет краткое мгновенье,-
Быть-может, где-нибудь в тиши,-
Когда чужое нам волненье
Смутит безоблачность души.

И будь то отблеск мысли скрытой,
Или случайный луч иль звук,
Но он о чем-то позабытом,
Как дальний зов, напомнит вдруг.

И тихо встанет перед нами,
Как тень, как образы без слов,-
Дорога с дальними холмами,
Туманный вечер, звук шагов,

И огонек во тьме далекий,
И шум ветвей над головой,
И чьей-то песни одинокой
Напев печальный и простой,-

И забывая блеск лазурный,
Рожденный нашим новым днем,
Мы в мире светлом и безбурном
Припомним что-то - и вздохнем.
1953 г.

НеизКяснимым и чудесным
Пленен наш разум с давних пор.
Чей горизонта кругом тесным
Не тяготился жадный взор?

Числом вселенную измерив,
Твердит нам трепетная мысль,
Что есть таинственные двери
Из мира времени и числ.

Пророк, астролог и халдей
Бормочут нам от века к веку
О скрытой сущности вещей,
Двойной природе человека,

Рожденного с его душой
Частицей временного мира,
А в синей вечности Нфира -
Незатухающей волной.

Но темных пирий лепетанье
Уже не трогает умы.
Высокой горечи познанья
Вкусили слишком много мы.

Мы не умеем больше верить,
Теперь хотим мы только знать,
Неисчислимое - измерить,
Непостижимое - понять,

Всех тайн меж звездами и нами
Покров мистический сорвать
И неземное увидать
Земными смертными глазами.

Не для того ли сфер хрустальных
Уютный купол был разбит?
Наш путь трагический и дальний
Куда теперь еще лежит?

Найдем ли вновь простор чудесный
Мы там, за гранью новых сфер,
Иль мраком хлынет неизвестность
Для нас в распахнутую дверь,

И только хаос изначальный,
Круговорот стихийных сил,-
Расскажет о судьбе печальной
Живых созданий и светил,

И мысль - бесцельное движенье,
Случайности бродячий свет,-
Шепнет в последнем достиженьи
О безнадежности побед?

Ну, что же! В горький час прозренья,
Наш тяжкий и высокий час,
Души мятежной утешенье
Одно останется для нас:

Сказать неведомому:"Знаю",
Проститься с лживою мечтой,
И твердо, глаз не опуская,
Взглянуть в безликое Ничто.
                           IV-1953 г.

     В лесу.

Ты входишь в лес - и вот над головой
Деревья чуткие сомкнулись легким сводом,
И кажется тебе, беседуют с тобой
О мире, тишине и солнечной свободе.

Как вольно вкруг тебя порхают птицы!
Как беззаботна их живая трель -
Простой напев бесхитростной синицы
И золотистой иволги свирель!

Ты думаешь:"Нет, в мире есть покой;
"Не все живет, враждуя и страдая;
"Тем, кто обКят зеленой тишиной,
"Не меркнет свет утраченного рая".

Но ты не верь, мой легковерный друг,
Покоя нет, не верь своим мечтам,
Не все светло и радостно вокруг,
И здесь, у них, все то же, что и там.

Приходит ночь, и беззащитна птица,
И каждый трепет листьев страшен ей,
В ночи ей снится филин и куница
И блеск зеленых глаз в тени ветвей.

Она дрожит, вытягивая шею,
Расширив свой невидящий зрачок,
И коготки сжимают, цепенея,
Холодный, скользкий липовый сучок.

И вдруг слетая в темноте ночной
Она об ствол шарахнется с размаха,
Гонимая слепым безумьем страха,
Окутанная ужасом и тьмой.

А в тот же час в стальном капкане бьется
Пушистый хищник - полуночный гость,
И зубу крепкому, скрипя, не поддается
Железо и своя живая кость.

Так жизнью всюду правят Страх и Боль,
С ней рядом смерть, как верная подруга;
Миллионы лет и миллиарды воль
Не разомкнут безрадостного круга.

За сладким запахом расцветшей анемоны,
За гармоничным шелестом ветвей -
Повсюду стон бесчисленных агоний
И хруст ломаемых костей.

И если б голос дан был всем незримым ликам,
Пчеле, жучку, травинке и листу -
То вся земля одним была бы криком,
Летящим в ледяную пустоту.
                            VII-1953 г.

     Старая лошадь.

Старую лошадь вели на бойню,
Привязав к телеге, по дороге большой.
Тянула веревка, и лошадь невольно
Бежала усталой неровной рысцой.

Лошадь хромала сбитым копытом
(Незачем было подкову менять)
Припадала тяжко на асфальте разбитом
И, спотыкаясь, бежала опять.

Лошадь смотрела скорбно и кротко.
В глазах стоял безмолвный вопрос.
На мохнатой щеке, на шерсти короткой
Узко темнела дорожка слез.

Никто не глядел на старую лошадь,
Никто из идущих не поднял лица.
Своя на спине у каждого ноша,
Жестки дороги и жестки сердца.

О чем раздумывать? Кляча есть кляча.
Таков на свете порядок вещей
Ей Господом Богом удел предназначен -
Быть бессловесною вещью людей.

Но думала я - если б в Нто мгновенье
Мне просиял несказанный свет,
Нам озаривший огнем просветленья
И судьбы людей и судьбы планет -

И если бы в громе и блеске гуда
Сверху раздался Господень глас -
То все для меня перечеркнуто будет
Безмолвным вопросом плачущих глаз.
                               VII-1953 г.

     x x x

О нет, мой друг, не верь, что в старости - покой,
Что мудрый холодок скует твои желанья,
И светлой осенью над тихою рекой
Ты будешь слушать звон волны воспоминанья.

О нет, мой друг!-Опять весна придет,
И тронет сердце вкрадчивым дыханьем,
И снова даль тебя лукаво позовет,-
Но позовет уже без обещанья.

И ясным вечером ты, выйдя на крыльцо,
Вздохнешь о сказочном, несбывшемся, далеком,
И снова будешь ты безумцем и глупцом,-
Но только больше одиноким.

И зову прошлого внимая в тишине,
Бессонные глаза откроешь ночью лунной,
И вновь в загадочной ты будешь глубине
Перебирать глухие сердца струны,

И так же ты, тоскуя и скорбя,
Заломишь руки, как и прежде,-
И только ко всему, что мучило тебя,
Ты горькую добавишь безнадежность.
                              XI-1953 г.

     x x x

Спросили вы: зачем поНты
Всегда грустят, из века в век?
У них не мудрого ль совета,
Не сил ли ищет человек?

И почему печальной песни
Однообразная свирель
Все ж сердцу ближе и прелестней
Чем звонких жаворонков трель?

- Когда Великий Зодчий мира
Впервые бросил звездный свет
В просторы темные Нфира -
Он первый в мире был поНт.

И волей, в нем самом рожденной,
Мелодий и созвучий полн,
ПоНму создал он Вселенной
Из ритма бесконечных волн.

Он четкой паузой пространства
Разбил спирали звездных строф,
И влил в их светлое убранство
Разнообразие миров.

Послушной рифмой тяготенья
Замкнулась каждая строка,
И повело свой счет векам
Планет покорное движенье.

И мы - великой грезы тени -
В неполном творчестве земном,
Как отраженье отражений
Его мечты передаем.

Но в каждом творческом стремленьи
Есть доля скорби для творца,
Затем, что каждое творенье
Не совершенно до конца,

И сам Создатель высшей силой
Вовеки обречен творить,
Не волен быть или не быть,
Иль уничтожить то, что было.

Он в вечном холоде Нфира
Всегда и всюду одинок,
И потому так много в мире
Печальных и жестоких строк.

И отраженного мечтою
Как на земле нам не вздохнуть,
Когда он сам грустит порою,
Облокотясь на Млечный путь.
                           II-1954 г.

     "Я памятник себе..."

Нет, памятник себе я не воздвигла в мире,
И голос мой народу не звучал,
Не потрясая сердца воинственною лирой,
Неправедных не обличал.

Я лишь украдкою, в молчании глубоком,
Без лести цезарю, без спора с палачом,
Несла свой огонек дорогой одинокой,
От ветра буйных лет прикрыв его плащом.

Историк будущий торжественным движеньем
Не вынет томик мой из ряда пыльных книг,
И ровных строк забытого значенья
Не вызубрит усердный ученик.

И все же иногда задумчивой мечтою
Я верю, что дойдет без подписи строка
До тех, кто и теперь, невидимые мною,
Живут и будут жить в грядущие века.

Какая б их не повела дорога,
Какая б им не выпала судьба -
Мечта художника, мятежника тревога
Иль только горькое молчание раба,-

Но все ж они, не смешаны с толпою,
Прикрыв свое лицо и опуская взгляд,
Свой огонек несут своей тропою.
И не пойдут с другими в ряд.

Друзьям моим безвестным и далеким,
Непокоренности, тоске и страсти их,
Всем, кто идет дорогой одинокой
Я отдаю свой безымянный стих.
                              III-1954 г.

     Потомку.

Ты будешь пролетать в Нфире
Сквозь сеть серебряных лучей,
Уйдя из маленького мира
Земных рассветов и ночей.

И, погружаясь в неизвестность,
Ты наше солнце за собой
Увидишь из кабинки тесной
Неяркой желтою звездой.

Но хоть в стремительном движеньи
Часы иначе потекут,
Все ж будешь ты считать теченье
Твоих загадочных минут,

И до созвездия Овна
Или до Альфы Козерога
Чрезмерно ровная дорога
Чуть-чуть покажется длинна.

Ведь звездному пилоту даже
Порой становятся скучны
Однообразье пейзажа
И слишком много тишины

И чтоб застывшему мгновенью
Вернуть текучесть бытия -
К минувших дней отображенью
Рука протянется твоя -

К старинной книге - дару друга,
С тобой простившегося "там",-
И час невольного досуга
Ты посвятишь ее листам.

И хоть из сумрака былого
До вас немногое дошло,
Хотя озвученное слово
Уже в преданье отошло,

Хотя иное выраженье
И слов, и образов, и числ,
И в чуждом прошлому значеньи
Себя высказывает мысль,-

Но дольше вашей жизни годы,
И больше мозг, и глубже ум,
И больше силы и свободы
Для многих чувств и разных дум.

И ты, различнейших вопросов
Коснувшийся за двести лет,
Ты будешь физик и философ,
Слегка историк и поНт.

И старой книги осторожно
Рукой перевернув листы,
До смысла прежнего, возможно,
Отчасти доберешься ты.

На миг прошедшее проснется,
С тобой невнятно говоря,
И мой потомок улыбнется
Наивной грусти дикаря.

Далекий сын мой! В вашем мире
Нет места робкой полумгле;
Ты вольно странствуешь в Нфире,
Ты вольно мыслишь на земле.

Струится кровь в тебе иначе,-
Когда в тебе осталась кровь,-
Твоя без зависти удача,
Твоя без ревности любовь;

Не лжешь с другими и собою,
Не ненавидишь и не льстишь,
И если ты грустишь порою,
То ты без горечи грустишь.

А мы - мы жили в вечном страхе,
Замкнув сердца, сковав умы,
Телами извиваясь в прахе,
Душою ползая средь тьмы.

Мы были грубы, жадны, дики,
Мы были жалкие рабы
Слепой жестокости владыки,
Слепой случайности судьбы!

Но дней грядущих достоянье,
Все, чем твоя душа горда,
Как отблеск дальнего сиянья
Немногим снился иногда.

И в нашей мысли бедной, пленной,
Где все так скудно и темно,
Сумей душою просветленной
Найти грядущего зерно.

Подумай, правнук мой надменный
К минувшему склоняя слух,
С каким усильем во вселенной
Из тьмы веков родится дух.

И вы с неведением зверя
Еще бродили бы средь тьмы,
Когда бы в запертые двери
Напрасно не стучались мы.

Чтоб вы ловили в звездном свете
Лучи бесчисленных отчизн -
Тащили мы в ярме столетий
Свою мучительную жизнь.
                           III-1954 г.

     Осенний вечер.

Тише, тише, слов не надо.
Только свет и тишина.
Эта ясная прохлада
На мгновенье нам дана.

Гаснет в отблеске заката
Золотой кленовый лист.
Лес прозрачен, поле сжато,
Воздух сух и серебрист.

Отгремели летом грозы,
Отзвенели соловьи.
Пожелтевшие березы
Клонят головы свои.

День минувший, день короткий,
В Нтот час тебя не жаль.
Смотрит с неба взором кротким
Звезд бессмертная печаль.

     Д у б.

Лес обнажен и пуст, а дуб одет листвой,
Как будто медлит он еще расстаться с летом;
В нем золото и медь, и золотистым светом
Без солнца озарен весь уголок лесной.

В его кривых ветвях, как в мышцах великана,
Все та же бродит мощь сквозь чуткий полусон,
И споря до конца с осенним ураганом,
Кудрями рыжими взмахнет, проснувшись, он.

     Мой рай.

Отступают, редеют леса,
Растворяются в дымке синей;
Все слабее птиц голоса,
Все назойливей рокот машины.

И коню копытом не мять
Путь, стальной оттиснутый массой,
И Буренка - подруга и мать -
Стала Фабрикой масла и мяса.

Может в Нтом грядущего дни,
Только в сердце крадется холод.
Не милы мне твои огни,
Суетливый и шумный Город!

Не люблю я безликость толпы
И асфальт бездушный и гладкий;
Мне милей тишина тропы
И зеленых сводов загадки.

Перерезан рельсами путь,
Путь поНта на нашей планете;
Может,лучше в рай заглянуть,
Помечтать о небесном свете?

Только все не о том и не те
Песнопенья звучат из храма;
Не хочу я порхать в пустоте,
Созерцая бесстрастье Брамы.

И в христианский рай не хочу,
Петь статисткой в ангельском хоре;
Мне скорей уж ад по-плечу,
Там по крайности можно поспорить.

Мне хотелось бы в рай такой,
Где поют и летают птицы;
Где леса шелестят листвой
И не знают конца и границы.

Где прозрачна речная волна
И никем не отравлено море,
Где простая радость дана
И не очень горькое горе.

Я хочу, чтоб в Эдеме том
Знали вкус и труда и хлеба;
И чтоб был там маленький дом
Под огромным, как вечность небом.

Чтобы пахло травой и росой
На закате в открытые двери,
И чтоб женщина звала домой
Добрым голосом доброго зверя.

     Моим коровам.

В страну, где вечно пасмурные ели
Без шороха стоят,
Где бледные, как мрамор, асфодели,
Не шелохнувшись, спят;

В страну, где все бесстрастны и свободны,
И каждый - прав,
Где тени легкие героев благородных
Лежат в траве, не приминая трав;

Где темной Леты сладостные струи
Журчат, теряясь в серебристой мгле,
И где Ахилл желает стать, тоскуя,
Поденщиком на солнечной земле,-

Туда тропой нестройной и несмелой
Войдут мои смиренные друзья,
Вброд Стикса перейдя поток остервенелый
И Церберу рогами погрозя.

И направляясь робко к светлой цели-
Обилью Елисейских трав,
Свой темный глаз скосив на асфодели,
Пройдут, травы копытом не примяв.

И скажут строго благородных тени:
"Здесь мудрым дан покой от жизни и труда,
"Зачем же здесь рабы живущих поколений,
"Зачем же здесь стада?"

Но Ио кроткая, припомнив дни скитанья,
Удел царевны и рабы,
Протянет руку состраданья
К товарищам своей изменчивой судьбы.

Припомнит окрик грубый и суровый,
Кнут, обжигающий бока,
И овода, что гнал ее все снова, снова,
Как гонит нас тоска,-

И скажет ласково:"Вам ведома обида,
"И вы защиту здесь найдете у меня.
"Войдите же в луга прохладного Аида,
"Вы, сестры горького земного дня."

Был автобус битком,
Ехал понемножку,
Парень с розовым лицом
Вскинул вдруг гармошку.

Он не плохо играл.
Пел не слишком громко,
И кондуктор смолчал,
Посмотрел в сторонку.

И взвилась,всем близка,
Древняя, степная,
Азиатская тоска,
Удаль воровская.

И шофер молодой
Оживился сразу:
На шоссе, под горой,
Лихо поддал газу.

Не асфальт под тобой,
Не в резине шины,
Это тройкой ночной,
Стала вдруг машина.

Темь да глушь, палый лист,
Узкая дорога...
Полуночный жуткий свист
У лесного лога...

Эх ма, нам бы так,
Гикаем да свищем,
Вынимаем за пятак
Нож из голенища...

Все примолкли, чуть дыша,
Сердцем с песней слиты...
В каждом русская душа,
Все в душе - бандиты.

Кружит метель, и бьется снег
В замерзшее окно;
Секунды свой считают бег
И в комнате темно.

Но я зажгу сегодня свет
И приоткрою дверь -
Пусть те, которых больше нет,
Войдут ко мне теперь.

И вспомним мы свою весну
И юности полет,
И как бывало в старину
Мы встретим Новый Год.

И первый выпьем мы бокал
За тихий отчий дом,
За тень родных лесов и скал,
За ели под окном,

За звон волны, и на волне
Блеск лунного луча,
За книгу с песней о стране,
Где нету палача.

За старый дом, за милый дом,
Что грел когда-то нас,
Мы все к нему мечтой придем
В свой самый тяжкий час.

И добрым словом вспомним тех,
Кем жив был Нтот дом;
За смелый взгляд, за дерзкий смех
Нальем бокал вином!

За знамя старое отцов
С тобой мы выпьем, друг,
Упавшее среди снегов
Из ослабевших рук.

Ты помнишь, друг, ты помнишь, брат,
Людей, которых нет?
Как прям был их правдивый взгляд,
Какой в нем ясный свет!

Ну, так пускай скользнет слеза
В последний мой бокал#
Я пью за ясные глаза
Того, кто честно пал,

За одинокие глаза,
Глядевшие во тьме,
За непокорные глаза,
Угасшие в тюрьме,

За то, чтоб не смолкало "нет"
Мятежных Нтих глаз!
За то, чтоб их бессмертный свет
Над миром не угас!

...Когда-нибудь - пройдет метель,
Настанет тишина,
И в чью-то детскую постель
Свой бросит луч луна;

И кто-то, может быть, во сне,
Под серебром луча,
Припомнит песню о стране,
Где нету палача.

Ну, а пока пусть снег летит,
Наш заметая след.
Нам в жизни не было пути,
Нас больше в мире нет.

     Тишина.

Неподвижны паутинки.
Вечер тих и золотист.
С бледнорозовой осинки
Чуть шурша, спадает лист.

Отгремели летом грозы,
 Отзвенели соловьи.
Пожелтевшие березы
Клонят головы свои.

День прошедший, день короткий,
Догорай, тебя не жаль.
Смотрит с неба взором кротким
Звезд бессмертная печаль.

     Песенка о березе.

Вдалеке от ровных молодых аллей,
Посреди огромных вспаханных полей,
Где равнин широких не оглянешь край,
Выросла березка как-то невзначай.

Выросла без плана, прямо на пути,
На тропе, которой все спешат пройти,
Загляделась кротко на широкий свет,
Никакой заботы у березки нет.

Тянется все выше от весны к весне,
Заструились листья в синей вышине.
Так она легко по ветру шелестит,
Каждый, кто проходит, кверху поглядит,

Каждый, кто проходит, шаг замедлит вдруг,
Словно поровнялся с ним любимый друг,
Словно он улыбку встретил на пути,
От которой дальше веселей идти.

Белая береза в зелени полей,
Маленькая радость занятых людей,
Маленькая радость каждому нужна -
Не руби березу, пусть растет она!

     Яблоко познания или разговор с чертом.

Он черным пуделем не побежал за мной,
Из-под земли не вырос исполином,
И не склонился тенью неземной -
Он просто в дверь вошел приличным гражданином.

- Позвольте - он сказал - вам нанести визит.
Забыли вы старинного соседа.
Какой же вы поНт, прошу меня простить,
Когда вы с чертом не вели беседы.-
И я сказала: Нет, ошиблись вы, мой друг,
Мне кажется, давно уж мы знакомы.
Войдите, я прошу, разделим наш досуг,
И чувствуйте себя как дома.

Вы Нто знаете, а я не утаю,
Что черт и женщина всегда дружили;
Еще моей прабабушке в раю
Вы фрукты редкие дарили.

Был также и поНт союзом с чертом горд,
Вас чествуя стихами неизменно
С тех пор, когда один хромой английский лорд
В вас отыскал немало качеств ценных.

Его наследника к вам муза привела
На берег Терека изгнанником отчизны,
И вы изломом черного крыла
Тень бросили на дни его короткой жизни.

И хоть смешно отчасти в наши дни
Бред воскрешать прошедшего столетья,
А все мне кажется, что несколько сродни
Мне Нти двое в нашем свете.-

- Ага, - сказал мой гость,-я,право, очень рад
Узнать в вас самомненье Евы.
Я был им восхищен еще века назад-
Вы знаете - под Нтим самым древом.

Подлунные края на-днях я обошел,
Но что-то скучно стало в нашем мире,
Где я поНта даже не нашел,
Способного хотя бы на сатиру.

Святых отшельников давно в помине нет,,
Ничьей уж я молитвы не нарушу,
И каждый рад бы мне продать весь Божий свет,
Не только собственную душу.

Что ж, позабавимся пока игрою слов,
Вам тоже скучно, без сомненья.
Быть может, по традиции веков,
Могу я оказать вам одолженье?-

-Спасибо, - я сказала сатане,-
Я вижу, вы попрежнему любезны:
Хоть кажется, мой друг, что лично мне
Уже и черт не может быть полезным.

Но, между тем, сегодня разговор
Я необычным вам начну упреком:
Вы помните тот день, там, у Эдемских гор,
В саду прекрасном и далеком?

Не в том беда, что за опасный плод
Простились мы с младенчеством беспечным-
Охотно человек блаженство отдает
За гордость знания, конечно,-

Но как же вы,- припомните, мой друг,-
Как не заметили, как вы не доглядели,
Что отнял яблоко у женщины супруг,
И Нто было зла началом в самом деле?

Мы любим создавать, мы племя матерей,
Мы с разрушителем Адамом в вечном споре;
Он выдумал врага и каменный топорик,
А мы зажгли огонь, чтоб согревать детей.

И если б нам достался Нтот плод,
Мы каждое зерно собрали б, сохранили,
И силою труда, терпенья и забот
Мы новый рай давно бы насадили.

Мы примирили бы земные племена,
Творенье каждое своей согрели б лаской,
Мы бросили б свои живые семена
Лететь за Млечный Путь осуществленной сказкой-

Но совершилось зло, взял яблоко Адам,
И перешло оно в наследство к Каинитам,
И много тысяч лет, как то известно вам,
Его от нас держали скрытым.

Вы улыбаетесь? Ну, что же, старый друг,
Конечно, вы - мужчина тоже.
Адам отчасти был созданьем ваших рук,
И вы его с собой желали сделать схожим.

Вы придали ему, в числе своих идей,
И полного все ж не добившись сходства,
Частицу смелости и дерзости своей,
Но вы ему не дали благородства.

Соавтор ваш, бесстрастен как Нфир,
На землю обращал вниманья мало;
И если бы без вас создался Нтот мир,
Ему бы многого не доставало.

Творец статистику вводил в свой обиход,
Легко миллионам находя замену,
А вы, как гуманист, вели отдельный счет,
Одной душе вы знали цену.

Среди рабов вседневного труда,
Средь поколений равнодушных
По всей земле искали вы всегда
Величием отмеченную душу,

Тревожили ее обманчивой мечтой,
Сомненьем, бунтом, отрицаньем,
То обольщали красотой,
То закаляли в испытаньях;

Горька наука, и прием не нов,
И все-таки сознаться надо,
Что стал из фермера мыслителем Иов,
Что Фауст на заре не выпил яда.

Конечно, вы шутили иногда,-
Ведь были мы отчасти дети,
И в те невинные года
Казались злыми шутки Нти:

Философа вы сталкивали в грязь,
Пустынника виденьем соблазняли,
И праведной души мистический Нкстаз
Черт знает чем, внезапно подменили,

Но Нто пустяки - не вредно иногда
Немного щелкнуть самомненье наше,
Чтоб восхожденье нам далось не без труда,
Чтобы осадок выплеснуть из чаши,

Чтоб мысль ленивую толкать из века в век,
Не дать заснуть в мистической постели,
Чтоб чувствовал порою человек,
Как он еще далек от цели.

И мы расли, и в дерзости своей
Мы стали мнить себя полубогами,
Но Боже мой, иль черт возьми скорей,
Что же теперь случилось с нами?

Зачем двадцатый вы забыли век?
В каких пространствах вы носились,
Пока здесь дел таких наделал человек,
Какие дьяволу во сне не снились?

Вы отошли от нас. Вернитесь в наши дни!
Взгляните с высоты на правнуков Адама!
Какой ужасный плод взрастили здесь они
Из зерен яблочка, подаренного вами.

Прошу вас - вот окно - взгляните же сейчас-
(Ведь отовсюду вам видна вся ширь земная)
Вот Фауст ваш сидит, не поднимая глаз,
Распад материи бесстрастно изучая.

Он делом занят, не мечтой,
И помешать ему сам Сатана не сможет -
Он занят формулой такой,
Которой шар земной возможно уничтожить.

А между тем, он тоже человек,
И жизнь его с землею слита,
И так же, как в минувший век,
Он иногда в саду гуляет с Маргаритой.

Но не шепчите им о звездах, о цветах,-
Они вас назовут с усмешкой дон-Кихотом;
Не то, мой друг, теперь у них в сердцах,
Не та у дьявола работа.

Он говорит, ее касаясь плеч,
Как отравить мы можем все творенья,
Как пять миллионов душ в одно мгновенье сжечь,
И слушает она с улыбкой восхищенья.

...Зачем к судьбе пришли мы столь печальной?
Кто тут виною: черт иль Бог?
Иль Нто вашей шутки колоссальной
Сарказма полный Нпилог?

Иль прав был тот, создавший твердь,
Сказавший нам тогда так ясно:
Не трогайте плодов, в них смерть,-
И может быть, мы взяли их напрасно?..

.....................................

Секунды падали и улетали прочь,
И тишина ждала ответа.
Тысячеглазая, в окно глядела ночь
Мерцающих зрачков настороженным светом.

-Вы кончили? Я долго слушал вас,-
Промолвил, наконец, мой гость неторопливо.
-Но я с поНтами знаком, и целый час
Монологу внимал я терпеливо.

Позвольте ж мне ответ вам дать такой:
Припомните, старинная подруга,
Слова, когда-то сказанные мной
В Эдеме нашем в час досуга,

Что Нта яблонька зеленая была
Не просто деревом познанья,
Не для познания добра и зла
Она вела свое произрастанье.

И также, если вспоминать,
Касаясь Нтой старой были,
То вы, я должен вам сказать,
Еще одну подробность позабыли:

Когда вы откусили невзначай
Душистый плод, немного недозрелый,
То лучший, солнцем позлащенный край,
Я помню хорошо, вы сами сКели.

И вашей жизни высший смысл,
В борьбе добра из зла, был понят вами,
А сок зеленый логики и числ
Достался Вашему Адаму.

И сколько бы с тех пор не проливалась кровь,
В сердцах у женщин оставалась
И материнская любовь,
И ко всему живому жалость.

А между тем, в Эдеме каждый день
Встречал я, помню, вашего Адама;
Всегда и всюду, точно тень,
Он молча следовал за вами.

И свой закон могли б вы миру дать,-
Ведь Ев не меньше, чем Адамов,-
Но черным черное назвать
Вы никогда не смели прямо.

Изгнав из рода навсегда,
Вы Каина хотя и осудили,
Но вы, должно быть, в те далекие года
Моложе и смелее были.-

-Прервите,- я сказала, - ваш рассказ.
Нет нужды нам друг с другом лицемерить.
Слова такие мы слыхали много раз,
И с каждым разом им труднее верить.

Вот в том-то и беда, мой друг,
Что путь к добру так и не понят нами;
Всегда вступаем мы в один и тот же круг,
Все безысходней он с веками.

Не так уж много тех, кто зло творит для зла,
Такая откровенность непристойна,
Мы в самые кровавые дела
Влагаем смысл весьма достойный.

И тот, кто бит, и тот, кто бьет,
Всегда кричит и уверяет
Что миру он добро несет
И лишь другой ему мешает.

Один судья - вы помните - изрек
(И честен был в своем он роде):
Пускай умрет один невинный человек,
Для блага целого народа.

И так как люди не могли
На кровь и смерть установить границу,
Но с каждым веком новые нули
Мы пишем в Нтой единице.

Чем уже круг, тем шире взгляд,
Сильней оружье и отвага,
И вот уже людей миллионами крошат
Для их же собственного блага.

И смысл земли - отдельный человек-
Тысячекратно распинаем,
Растет число из века в век,
И где предел его - не знаем.

А был ведь среди нас великий фантазер,
Оружием не разрешавший спора,
Меч даже другу ставивший в укор
И зло назвавший злом без оговорок.

Он был той цифрой, что, в пример другим,
Вожди отечества, перечеркнув, забыли,
Да помните - ведь вы и сами с ним
В пустыне Галилейской говорили.-

-А, помню, - черт сказал - быль мальчик очень мил
И мне был крайне симпатичен, право.
Мне кажется, ему я даже предложил
Все царства мира и их славу.-

-Хитрец,- сказала я, - но не был прост и он,
Его ответ вы знали, без сомненья.
Один из всех, он слишком был умен,
Чтобы принять такое предложенье.

Он знал, как знали с вами мы,-
Власть получив, идея умирает;
Как часто лучшие умы
И до сих пор о том не знают.

Он вам не отдал ничего,
Своей мечты не погасил значенья,
Но Нтот фокус вы с наследием его
Проделали блестяще, без сомненья.

-А - черт пожал плечами,- пустяки.
Наследники не стоят разговора.
Да кроме прочего, нам с вами те близки,
Кто спорит, а не те, кто не выносит спора.

Пророков я люблю мятежный род,
Пытливы их умы, различны их дороги,-
Один все сущее приписывает Богу,
Другой материю, как догмат, вознесет,

Но вот на те бездумные стада,
Что повторяют их слова, как Нхо,
И в ваши дни, как в древние года,
Я, право, не могу глядеть без смеха.

Ну, не смешны ли вы, мой друг поНт,
Ну, не забавны ль в вашей детской вере,
Что всей вселенной бесконечный свет
Вмещается в один полузвериный череп?

-Все Нто так - я отвечала, - но
Еще с момента нашей встречи
Живет во мне сомнение одно,
Мешает мне одно противоречье.

Добро и зло, и бесконечный свет,-
Но разговор об Нтом не напрасен?
Ведь Бога нет и черта нет
Простите мне, но Нто ясно.

Я знаю то, что существую я,
И для меня в том нет сомненья,
А вы - вы лишь мечта моя,
Моей же мысли отраженье.

И если есть какой-то там Нфир,
Дух мировой, способный на творенье,-
Не слишком добрым создал он наш мир,
Где существует жизнь своим уничтоженьем.

Тогда какие ж силы придают
Добру и злу значенье, смысл и меру,
Где, черт возьми, тот самый Абсолют,
Которому должны мы верить?

Мы неизвестное искать
Должны в великом уравненьи,
Для Нтого нам нужно дать
Какое-то исходное значенье,

А если Нтих данных нет,
То и ответа нет, конечно.
Равны тогда и мрак и свет,
Равны и нуль и бесконечность.-

-Ну,- Сатана сказал,- не я тому виной,
Что так иссякло в вас воображенье.
Ваш предок, ясный и простой,
Ответ искал не в уравненьях.

Ведь слышит тот, кто сам душой поНт,
Вселенной ритм неуловимый.
Есть для него и мрак и свет,
И каждое понятье - зримо:

И нимфа стройная глядит из-за ветвей,
И флейта Пана в роще раздается,
И Бог с ним говорит в игре лучей,
И Сатана в тени смеется.

Ваш предок верил образу и сну,
Вы верите лишь формулам и числам;
В замене Нтой,
Большого я не вижу смысла.

Меняя мысли и слова,
Вы замкнуты в себе - сказать примерно:
Движенье атома, строенье вещества
Ничуть не больше достоверно.

Всегда, везде и надо всем
Лишь вашей мысли вечная работа;
Что значит свет, не видимый никем?
Что значит время, если нет отсчета?

И если не для вас, то холоден ли лед,
Тверда ли сталь, горяч ли пламень?
Лишь для того, кто видит, назовет,
Есть и звезда, и дерево, и камень.-

-Ах,- я сказала,- вы все тот же старый змей,
Увертливый, скользящий, гибкий.
Задашь вопрос о сущности вещей-
Ответите софизмом и улыбкой.

Но как бы в споре о вещах
Не изменяли мы названья-
Все ж достоверны боль и страх,
Реальны радость и страданье.

Быть может, то, что он, они и я
Зовем добром, не понимая,
И есть реальность бытия,
Всего живого связь живая?

И в том, быть может, смысл вещей,
И в том искомая граница,
Что сколько б ни было нулей
Но все значенье в единице?

И может быть, наш мир поймет,
И всем когда-то станет ясно:
Тот путь к добру не приведет,
Где хоть один убит напрасно?

Что ж вы молчите, мой лукавый друг?
Зачем вы снова улыбнулись?
Какие, кажется мне, вдруг
Воспоминанья в вас проснулись?-

-Слыхал, слыхал, - промолвил Сатана,-
Еще, быть может, в древнем Вавилоне...
А впрочем, вряд ли вам нужна
Такая лекция в научном тоне.

Короче: я вам плод заветный дал
Чтобы в добре и зле вы разбирались сами;
И если Нтот мир отнюдь не идеал,
То для чего ж я сделал вас творцами?

И если пуст над вами небосвод,
И вера предков оскудела,
То кто же вам мешает, в свой черед,
Занять Олимп осиротелый?

Для мира вашего раздел добра и зла
Вы продиктуете тогда веленьем строгим,
И верь мне, Евы дочь, змея не солгала,
Сказав, что будете, как боги.

И чем же может стать тогда вчерашний раб,
Каких достигнет он пределов -
А впрочем, я молчу. Я в утвержденьи слаб.
Лишь отрицать - мое прямое дело.

Из всех возможных слов люблю я слово "нет",
Ведь Нто слово - колесо движенья!
А я всегда спешу, спешу без промедленья,
Как движется в пространстве вашем свет.-

Он указал в окно - там яркая звезда
На темных небесах дрожала и горела;
При взгляде на нее казалось иногда,
Как будто к нам она стремительно летела.

От синей глубины кружилась голова,
Но, оторвав свой взгляд от переливов звездных,
Сказала я:-Мой друг, все Нто лишь слова,
А мы стоим над краем бездны.

Что мастер вы красиво говорить,
Об Нтом знали мы еще в Эдеме,
И все ж позвольте вас просить
Вернуться снова к первой теме.

Побудьте же правдивым пять минут,
Скажите мне, откройте прямо -
Что, если только гибель принесут
Себе и миру правнуки Адама?

Что, если Нтот плод прелестный, золотой,
Что, если Нтот шарик малый
Взметнется взрывом небывалым
И уничтожит шар земной? -

-Что ж, - Сатана качнул небрежно головой,-
Для вас открыты разные дороги.
Средь вариантов очень многих
Всегда возможен и такой.

Короткой вспышкою огня
Вы, так сказать, отправитесь обратно.
Для вас, конечно, неприятно,
Но, между тем, неважно для меня.

Во всех просторах бытия
Я буду в вечности движенья.
Где есть сомненье, там и я,
А мысль не зреет без сомненья.

С Творцом мой вековечный спор
Продолжу я в иных планетных сферах,
И даже Нтот разговор
Я вновь начну на Марсе, иль Венере.

Я только посмотрю, как синяя звезда
Огнем падучих искр промчится мимо,
Лишь капля малая исчезнет без следа,
А во Вселенной жизнь неисчислима.-

Он снова указал куда-то в вышину,
Где луч мерцал звезды далекой,
И я невольно подошла к окну,
Промолвив тихо:-Вы жестоки.

А за окном, меж тем, уж брезжил робкий свет.
В кустах, чуть видных, просыпались птицы.
Кольцом тумана проводил рассвет
Меж днем и ночью смутную границу.

Заря чуть-чуть, как будто невзначай,
Каймою горизонт позолотила;
Наш мир свой поднимал покатый край
Навстречу древнему светилу.

Он показался мне так мал и мил,
В нем были свет и тень и щебет птичий,
Он, может быть, и не из лучших был,
Но в чем-то был от всех миров отличен.

Хотя бы знать, что есть такой, как он,
Похожий мир, лазурный и зеленый,
Хотя бы только Нтот тонкий клен
Был где-то в бесконечности Вселенной.

Мой гость, наверно, мог бы дать ответ,
И я к нему с вопросом обратилась,
Но тень в углу исчезла, растворилась,
И в комнате пустой был бледный полусвет.

Свой синий плащ, расшитый серебром,
Ночь увлекала к западному краю,
И лишь одна звезда на фоне золотом
Прозрачной каплею дрожала, угасая.
---------------------------------------------------------------------------

На прогулке у опушки
Мне сказала Аня:
"Книгу мне дала подружка,
Вот она - в кармане.

В ней всего рассказа три,
Просто - книжка детская,
А написано, смотри:
Перевод с немецкого.

Могут дети прочитать
Сказки всех народов;
Не могли б мы вовсе знать
Их без переводов.

Много книжек интересных
Шведских и французских;
Только кто б нам птичьи песни
Рассказал по-русски,

Чтобы знали дети
Обо всем на свете:
Как в лесу, по виду прост
Разговаривает дрозд,

И о чем поет синица,
И зачем юле не спится,
И о чем же, наконец,
Целый день свистит скворец."

Мы бродили с Аней лесом
Тропками-дорожками,
Чтоб значенье птичьих песен
Разгадать немножко.

В марте шли на лыжах,
В мае - просто так,
Подбирались к птицам ближе,
Прятались в кустах.

Говорили возле дома
Со своим скворцом;
Даже стали птиц знакомых
Узнавать в лицо.

И у речки, возле брода,
На тропинке узкой,
Мы сложили переводы:
С птичьего на русский.

     Синица

Скоро лето!
Сколько света!
Тает лед!
Тает лед!

Ничего, что мошек нету:
Кто поищет - тот найдет.
Ветер злится,
Снег кружится.

Не беда!
Не беда!
Мерзнут ножки.
Нет ни крошки.

Скрылась даже лебеда.
Я подсолнушки, бывало,
Опускала в Нту щель.
Щель пуста. Еда пропала.

Кто же сКел?
Кто же сКел?
Снова ясно.
Вот прекрасно!

Тает лед!
Тает лед!
Сестры, братья!
Все за дятлом:

Что-нибудь перепадет.

     Снегирь.

Где ты?
     Где ты?
          Не пойму.
Не летай далеко

Очень скучно одному
Очень одиноко.
Вот хорошие кусты,
Сядем вместе, я и ты.

Аленькие перышки,
Беленький снежок.
Зернышко за зернышком,
Очень хорошо.

Иней да морозец - благодать!
Почему синицы мерзнут - не могу понять.
Много ли нам надо,
Мы и не спешим.

Сядь со мною рядом,
Вместе поскрипим.
Голосок не звонкий, да перья хороши.
Песенка нехитрая, да от всей души.

     Жаворонок.

Выше, выше, выше, выше,
Звонче, звонче, звонче, звонче,
Над деревьями, над крышей,
Никогда полет не кончить,

Никогда не кончить песни,
Всюду песенка со мною,
В мир лазурный, мир чудесный
Увлекает за собою.

Подо мной летают птицы,
Небо сине, сине, сине,
Нет предела, нет границы
Этой солнечной пустыне.

Подниматься, подниматься,
Выше, выше, смело, смело,
Почему бы не добраться
Вот до Нтой тучки белой?

Громче голос, крепче крылья,
Опускаться не хочу!
Вот еще, еще усилье -
Долечу!

     Зяблик.

Я лучше всех пою,
Я песенку свою
И с соловьиным не сравняю свистом.
Гляди, как я хорош,

Красивей не найдешь,
Я всех пестрей, смелей и голосистей.
Пускай поет скворец
На новый образец -
Бедняга петь по-своему не может;
Сто раз я пропою
Мелодию свою -
Ведь лучшей, все равно, никто не сложит.

Не стану замечать -
Ведь гордость мне под стать -
Какой-нибудь малюсенькой пичужки;
Но ты, сородич мой,

Смотри, подальше пой,-
Здесь все мое: мой клен, моя подружка.

     Д р о з д.

Зажглась вечерняя звезда,
Деревья потемнели;
И я о том пою всегда
Здесь на верхушке ели.

Я для моей пою звезды
Лучистой и прекрасной,-
Но вот соседние дрозды
Мешают мне ужасно.

Побыть не могут в тишине
Ну, никакого срока,
Визжат, как сойки на сосне,
Стрекочут, как сороки.

Попробуй-ка серьезно петь
В такой крикливой стае!
Вот-стихли, кончили шуметь.
Спокойно! Продолжаю.

Горит вечерняя звезда,
Горит так ясно, чисто,
Чуть-чуть дрожит вода пруда
Струею серебристой,

И все в задумчивой воде
Отражено, как в песне,
И леса моего нигде
На свете нет чудесней.

-Уйди, сосед! Не то я дам
Такого нагоняя!
Чего кричишь? Не видишь сам-
Я песню сочиняю.

     Скворец.

Только прибыл я - и встретил
Холод, снег, колючий ветер!
Льдом покрылись ветки лип
Даже голос мой охрип.

Жизнь весною нелегка,
Не найдешь и червяка.
Я, конечно, поспешил,
Торопился, что есть сил,-

Так хотелось видеть снова
Все, что в мире есть родного:
Этот двор, Нтот дом
И скворешню под окном.

Не страшны теперь метели-
Долетели, долетели!
Эй, хозяин, будь счастлив!
Слушай новенький мотив.

Это так, на самом деле,
Птицы в Африке свистели.
Как я рад, что все, как прежде,
Что сбылись мои надежды-

Тот же дом, тот же двор,
Тот же серенький забор.
Даже рад, что все живет
Этот мерзкий старый кот.

Мяу-мяу! Ты на крыше?
Поднимись еще повыше!
Вот и солнце! Скоро с юга
Прилетит моя подруга.

Надо гнездышко сложить,
Надо домик сторожить,
Не пускать нахальной птицы-
Воробья или синицы;

Незнакомого скворца
Тоже выброшу с крыльца.
Незаметно минет лето,
Будут песни перепеты,

Станут серые птенцы
Молодцами, как отцы!
И однажды, в день дождливый
Серой осени тоскливой,

Я вернусь в свой уголок,
Тихо сяду на порог,
Посижу перед отлетом,
Вспомню радости, заботы,

И вполголоса спою
Снова песенку свою,-
Чтобы память сохранить,
Ничего не позабыть,

Чтоб и в солнечном краю
Помнить родину мою,
Помнить двор, помнить дом
И скворешню под окном.

     Ночь отлета.

Эту маленькую тайну
Поздним летом, в час ночной,
Подсмотрела я случайно
Под серебряной луной,

Как молоденькие птицы
Улетали в путь большой
Через страны и границы
Над огромною землей.

Звоном тихим, серебристым,
Их звучали голоса.
От луны легла на листья
Голубая полоса.

Колокольчик чуть звенит-
Птичка птичке говорит:
"Слышишь? Слышишь?"
"Тише!""ТИше!

"Нынче ночью, при луне,
"Что-то вдруг приснилось мне.
"Кто позвал меня - не знаю,
"Снилось мне, что я лечу

"К неизвестному мне краю,
"Прямо к лунному лучу"-
"Тише! Тише!
"Слышу, слышу:

"Кто-то нас с тобой зовет.
"Не могу сидеть на ветке,
"Крылья просятся в полет".-
Шевельнулись в лунной сетке,

Шейки тянутся вперед.
Шарик матовой росы
В свете лунной полосы
Синей звездочкой скатился,

Вспыхнул алым и угас.
Тонкий лучик отразился
В черноте бессонных глаз.
Шелест крыльев. Ветвь пуста.

Тень качается листа.
И казалось мне, что где-то
Потянуло холодком.
Теплой ночью, поздним летом

Вдруг повеяло снежком,
Словно тихо и без гнева
Пролагая первый след,
Ледяная королева

Шлет свой вкрадчивый привет.
А вокруг со всех сторон
Тихий, тихий, тонкий звон-
Или Нто листьев лепет

Под холодною луной?
Или легкий крыльев трепет
Высоко над головой?
И как будто зная что-то

И лукавя тишиной,
Ночь прощанья, ночь отлета
Ворожила над землей.
Этой ночью, при луне,

Не спалось спокойно мне.
Все мне снились дали, дали,
Темносиний океан,
Голосами птиц звучали

Голоса далеких стран,
Снился зов тысячелетий,
Шелест крыльев и полет,
И всю ночь был лунно светел

НеобКятный небосвод.

     С о л о в е й.

Качнув листы в бесшумном взлете,
Он сел на веточку. Потом
В молчанье ночи две-три ноты
Упали чистым серебром.

И все притихло в ожиданьи.
Насторожилась тишина.
Свой путь замедлила луна
И затаила ночь дыханье.

Лишь у оврага, под горой,
Где перепутались тропинки,
Сверкнув серебряной листвой,
Прозрачно дрогнули осинки,

И трель хрустальной чистоты
Вдруг пролилась над миром сонным,
Будя поНтов и влюбленных,
Рождая песни и мечты.

Казалось, что-то изменилось:
Блеснули чашечки купав,
Луна на влажных листьях трав
В несчетных искрах раздробилась.

Как будто тот, кто Нту ночь
Создал в порыве вдохновенья,
Не мог усталость превозмочь,
Не завершил свое творенье,

И задремал,- уснул, затих,
Но трелью Нтой был разбужен,-
И бросил тот последний штрих,
Который был творенью нужен.

И вся звеня, блестя росой,
Не в силах с песнею расстаться,
Залюбовалась ночь собой
И не могла налюбоваться.

А он, невидимый певец,
Недвижный, маленький и строгий,
Над лунной голубой дорогой
О чем же пел он, наконец?

Он пел, сквозь бури и туман
Прорвавшись с солнечного юга;
Он видел небо дальних стран,
И потерял в пути подругу;

Он мерз весною иногда,
Он голодал в пути далеком,
У разоренного гнезда
Метался с криком одиноким,

И сердца крошечного боль
Была ему, как мир, огромной,
А жизнь и днем и ночью темной
Грозила сотней злобных воль.

И все же песня ликовала,
И все-таки он пел сейчас,
В десятый раз, в двадцатый раз
Готовый все начать сначала.

Он тонким горлышком дрожал,
Он опускал бессильно крылья,-
Всей птичьей волей, всем усильем
Он сердце в песне отражал.

В ночное небо он смотрел,
К земле не опуская взгляда;
Не для того он ночью пел,
Чтоб нам, бескрылым, быть отрадой;

Его звенящие мечты
Не знали цели и значенья;
Творя красу, для красоты
Он не искал определенья.

Не выражала трель певца
Ни торжества, ни укоризны,-
Он пел, покорный до конца
Непобедимой силе жизни,

Той силе, что на утре дней
Нам предназначила когда-то:
Труд и терпенье для людей,
Полет и песня - для крылатых.

И я тихонько, стороной,
Прошла с почтительным приветом,
Как стихотворец рядовой
При встрече с истинным понтом.