День Суркова.
Александр Лебедев

Не важно, куда я попаду 
после смерти. Ад это будет 
или рай. И там и там 
у меня есть друзья.
        Эрнест Хемингуэй
 
Глава 1

  Семеро крепких ребят дубасили оранжевыми касками о Васильевский спуск. 
Занятие это им давно наскучило, и они стучались в булыжник исключительно 
для приличия. Несмотря на это, проходивший мимо мужчина заинтересованно 
присел на корточки.
-	Слышь, парень, - не выдержал самый молодой. – Отвали, а?
-	А вы, ребята, шахтеры? Я ничего не перепутал? – спросил мужчина, не 
замечая предыдущей реплики.
-	Шахтеры. Отвали.
-	"Отвали" - это что? Пароль такой? А я что должен ответить?
-	Не кажется ли вам, господин хороший, - вставая, сказал старый шахтер, - что 
вы задаете слишком много вопросов?
-	Я любопытный, - растянул мужчина.
-	Зато мы не лезем в чужие дела.
-	Меня это устраивает. И было бы очень хорошо, если бы среди вас нашлись 
профессионалы.
-	Все здесь профессионалы.
-	Политики? – не поверил мужчина.
-	Шахтеры.
-	Тогда самое время познакомиться. Меня зовут Савелий Отморозов, я -
коммерсант.
  Шахтеры недоуменно переглянулись.
-	И что из этого?
-	Есть работенка, но только, если у вас кишка не тонка.
-	Какого рода?
-	Под землей… Скажем, метрах на трехстах.
-	Постоянная?
-	Разовая.
-	Не пойдет.
  Отморозов достал из кармана розовый мелок и размашисто, как позволил 
булыжник, написал трехзначное число:
-	Это за день работы… В долларах… И каждому…
  Шахтеры заерзали, косились на старшего, но дружно молчали. Тот, что 
говорил с Отморозовым, напряженно думал. По его лицу блуждало сомнение, а 
на лбу вздулась синяя вена.  
-	Я понимаю, - нарушил молчание Отморозов, - сидеть здесь, куда безопаснее. 
И, может быть, долги по заработной плате погасят. Может, кому-то ваш стук 
надоест…
-	Мы не можем уйти, - сказал шахтер. - Это наше решение.
  Остальные закивали.
-	Это хорошо, - похвалил Отморозов. - Хорошо, что вы работаете командой, и 
хорошо, что среди вас есть лидер. Но я вам вот что скажу: каждый должен 
заниматься своим делом. Шахтер должен спускаться в забой, а политику 
должны делать политики. И чтобы это не были только слова - попробую  
продемонстрировать.
  Он извлек из кармана маленький телефон и, откинув табло, сказал короткую 
фразу.
 Минуту спустя, возле пикета остановилась пара белых микроавтобусов с 
надписью "Мосфильм". Из них повалила людская масса, представлявшая собой 
смесь униформы и телеаппаратуры. Очень скоро масса организовалась в две 
шеренги: шахтеров и журналистов. Они стояли лицом к лицу и ожидали 
команды Отморозова. 
-	Начинайте, - разрешил тот. - Прошу вас.
  В руках журналистов запищали видео и фотокамеры, пара вспышек холодным 
светом легла на мостовую. Из шеренги шахтеров выступил усатый мужчина и 
внятно, хорошо поставленным дикторским голосом произнес:
-	Мы, Кузбасские шахтеры, находимся здесь, чтобы привлечь общественное 
внимание к проблеме неплатежей в нашей отрасли. Кредиторская 
задолженность по заработной плате и низкая платежеспособность разрезов 
привели к ситуации, когда отставка правительства и эмпичмент президенту 
не являются дальновидными. Решить нашу проблему можно и нужно, и мы 
знаем, как это сделать.
  Усач потряс в воздухе файловым листочком и занялся выразительным 
чтением. Выглядел он весьма убедительно. Единственное, что резало глаз, его 
холеные руки, не знавшие физического труда. В остальном типаж был сбит 
грамотно и сочно. Среди присутствующих шахтеров он выглядел самым 
настоящим, и очень скоро к пикету потянулась струйка любопытных.
-	Меня зовут Григорий. Я специалист первого класса и за каждого из ребят 
поручусь.
-	Очень хорошо, - улыбнулся Отморозов. - Пусть шоу продолжается, а мы с 
вами съездим и проведем небольшой экзамен.
  Группа настоящих шахтеров уселась в белый микроавтобус и через два часа 
оказалась в загородной резиденции. Еще через час микроавтобус пересек 
лужайку и остановился возле неприметной девятиэтажки. Здание отвечало всем 
требованиям новостройки: строительный мусор, котлованы и рвы. Несколько 
рабочих спешно стеклили первый этаж.
  Молодой шахтер потянул за рукав Григория и, округляя глаза, зацыкал, глядя в 
окно. Он что-то хотел сказать, но не собирался этого делать при сидевшем на 
переднем сидении Отморозове.
-	Приехали, - объявил Савелий. - Проходите в дом. Тут что-то стряслось, я 
выясню и догоню. – Он спрыгнул на землю и торопливо пошел вперед.
  Ему навстречу выскочил худой рыжий парень и стал выразительно 
размахивать руками. Он несколько раз описал окружность, надул щеки и 
растопырил пальцы. После очередного повтора, Отморозов бесцеремонно 
хлопнул его по голове и направился за шахтерами.
-	Что ты там показывал? - вполголоса спросил Григорий.
-	Ты видел эти канавы? Ты видел? – вопросом на вопрос ответил молодой.
-	Ну и что?
-	Да это не канавы вовсе.
-	Что же? – спросил шахтер, но в следующую секунду его осенила 
неожиданная догадка. – Без паники, мужики, это еще ничего не значит. 
Поглядим, посмотрим.
  Отморозов провел шахтеров в подвал, где деревянным полом и запахом 
березового веника развалилась обширная сауна.  
-	Вот что, ребята, - начал Отморозов, когда шахтеры уселись на широкие 
деревянные лавки. – Это сухая баня.
-	Догадались уже.
-	Тем лучше. Мое испытание не из сложных. Только понять его не пытайтесь. 
Кто выдержит - получит контракт, кто нет - до свидания.
-	А делать-то что?
-	Надо просидеть в парной полчаса. Кто не захочет, может уйти.
-	Температура какая?
-	Сто двадцать.
-	А в чем прикол?
-	Будет страшно.
-	Мы не из пугливых.
-	Тем лучше для вас и для меня.
  Отморозов ушел, но вскоре вернулся в сопровождении двухметрового 
верзилы, который держал в руках неожиданный для окружающих 
джентльменский набор, состоящий из банной шапочки, перчаток и ящика пива.
-	А это зачем? – недоумевали шахтеры.
-	Баня, она и есть баня. Законом не запрещено, а ежели желающих нет, 
можете и отказаться.
  Желающие тут же нашлись. Они опасливо потягивали напиток, 
прислушивались к вкусу, но вскоре осмелели, и пиво быстро закончилось.
-	Прошу, - сказал Отморозов, поднимаясь.
  Он прошел в парную и занял место на нижней скамье. В отличие от него 
верзила поступил более благоразумно, избавившись от одежды и водрузив на 
голову шапочку. Понемногу парная заполнилась бледными спинами, 
выцветшими наколками и въевшейся в кожу угольной пылью.
-	Сколько будет дважды два? - спросил Отморозов.
-	Два. Два. Три. Пять, - разделились мнения.
-	Двадцать один разделить на семь?
-	Три. Три, - посыпались более вразумительные ответы.
  На носу у Отморозова заблестела прозрачная капля, и, смахнув ее рукавом, он 
поднялся:
-	Продолжайте, мужики, время идет.
  Отморозов вышел в предбанник и, оттянув узел галстука, уселся на лавку. Он 
хорошо
слышал голос верзилы, продолжающий перекличку таблицы Пифагора. Ему 
отвечали
спокойно и уверенно. Но через десять минут вперемежку с простыми и 
натуральными числами посыпались упоминания о Матери, Черте и Боге. Парная 
наполнилась топотом. Кто-то изрыгал проклятия, кто-то просто кричал. Стоны, 
крики, топот слились в гул, и, распахнувшись, парная выплюнула голое тело 
молодого шахтера. Он жадно глотал воздух, перебирал деревянными ногами, 
но, казалось, был слеп. Лишь ударившись о противоположную стену, парень 
схватился за нее рукой, не удержался и повалился на деревянный пол.
-	Будь ты проклят, - твердил молодой человек, безуспешно пытаясь 
подняться.
  Он еще долго сучил ногами, но устав от собственного бессилия, по-детски 
заплакал.

9 лет тому назад.

 Маленькая женщина, была одета в клетчатое пальто и потому сильно 
напоминала  вьетнамца . Не смотря на смуглую кожу, она на чистом русском 
обратилась к сидевшим на скамейке парням:
-	Позвольте, товарищи? – она жадно смотрела на бутылку в руках одного из 
них, намекая, что собирается обменять ее в ближайшем пункте приема 
стеклотары.
-	Пожалуйста, - добродушно растянул один.
  Второй опасливо покосился на старушку и бросил бутылку в траву.
-	Я вам еще покажу, - пообещала женщина, исчезая в кустах.
-	Нет, ты видел? Вот наглая.
-	А-а, - отмахнулся тот, что забросил бутылку, - ну, что там у тебя?
-	Читал на днях про нашего соотечественника, который купил акции 
Индийской железнодорожной компании.
-	Акции?
-	Да, акции. В момент строительства дороги создавалось акционерное 
общество, после строительства акции выкупили, за исключением какого-то 
русского купца, к тому времени благополучно почившего. На акции эти так 
же идут проценты, вот только держателей их найти не могут.
-	Ты предлагаешь выступить в качестве лженаследников?
-	Нет.
-	Зачем тогда эта бессмысленная история?
-	Понимаешь, Лешка, пусть тебе это не покажется смешным, но я хотел бы 
разбогатеть. Положить вот так сотню долларов в банк и заснуть на тысячу 
лет, а потом… Ну, что потом ты понимаешь.
-	Я в холодильник не полезу, - обиженно пообещал Лешка. 
-	И не надо, я, так сказать, хочу зайти с обратной стороны. Ты как считаешь, 
будет когда-нибудь придумана машина времени?
-	Гоша, да она уже есть. Видеомагнитофон называется. 
-	Понимаешь, какая ерунда? Время, как и большинство величин, имеет 
числовую прямую, оно стабильно и пропорционально. Мы легко можем 
перемещаться в прошлое, используя тот же самый магнитофон, но ничего не 
можем изменить. Так?
-	Так, - согласился Лешка.
-	Значит, перемещаться в будущее нельзя, но изменить его можно.
-	Логично, но неверно. Перемещаться в будущее можно, и, мало того, пока ты 
пил пиво, мы уже переместились на десять минут.
-	Не ерничай, я имею в виду быстрое перемещение. А нельзя, потому что 
будущее легко изменить. В противном случае компьютер уже давно 
рассчитал наши доходы на сотни лет вперед. 
-	Как же ты собираешься управлять этим?
-	Меня всегда забавлял тот факт, что я не мог представить конца времени, так 
же как и начала, впрочем. Ведь пользуясь нашей логикой, и у времени, и у 
пространства должно быть что-то вроде ограничения. Но сколько я не 
пытался, у меня ничего не вышло.
-	И ты решил?
-	Я решил, что раз нет конца, значит это круг. Время движется вперед, через 
некоторое время начнет двигаться обратно. Извини за тавтологию.
-	И ты попытаешься перескочить во встречный поезд?
-	Если честно, меня это не очень занимает и не очень интересует, что там 
будет и как. Для меня важен принципиальный вопрос: будет ли машина 
времени? И если будет, то, в каком виде? Потому что я намерен устроить 
телемост со своими потомками.
  Лешка прищурился, искоса посмотрел на собеседника и, сделав несколько 
жевательных движений, сказал:
-	Бред какой-то.
-	Лешка, но ведь от тебя многого не потребуется: всего-то составить 
компанию. Если я окажусь прав - будешь богат, если нет - прозорлив. 
-	Что от меня требуется?
-	План мой заключается в следующем: я собираюсь сорвать банк в 
национальной лотерее. А для этого мне необходимо знать шесть чисел.
-	Пока что по числам ты у нас главный.
-	Я хочу проверить одну теорию. Не знаю, как она называется, но если в 
общих чертах, то, скорее всего эти шесть чисел нам уже передали.
-	Кто? Наши потомки?
-	Разумеется. Потому что скоро я стану богат и расскажу своим наследникам, 
каким именно способом я разбогател, а они расскажут своим, и это будет 
продолжаться до тех пор, пока не изобретут машину времени.
-	А потом?
-	Потом один из прапраправнуков передаст мне эти шесть чисел, которые к 
тому времени уже будут впечатаны в родовой герб.
-	Но зачем?
-	А он получит премию, те самые сто долларов, которые я положу в банк.
-	Ну, пусть будет так. Хотя не одна сберкасса у тебя доллары не примет.
-	Очевидно, ты не слышал о коммерческих банках. Сейчас они появляются 
каждый день. Но вот как передать мне сообщение, ума не приложу.
-	Пусть тебе позвонят, - посоветовал Лешка.
-	Боюсь, с этим возникнут сложности.
-	Обычную почту ты, наверняка, так же отвергаешь. А как насчет радио?
-	Видишь ли, Лешка, я предположил, что возможно со временем технология 
позволит путешествовать внутри сознания. Ведь не секрет, что многие 
человеческие возможности и знания фантастичны. Однако подсознание 
стоит на страже этих самых возможностей, запрещая нам ими пользоваться 
или ограничивая доступ. Во многих учениях можно найти и описание 
третьего глаза, и  Будды, который спит и видит сны. Я же предлагаю 
приподнять завесу и всего-то посмотреть на шесть номеров.
-	Лоботомия? – испугался Лешка.
-	Нет, алкоголь. Я предлагаю напиться до поросячьего визга, и, наверняка, 
нам что-то и откроется.
-	Так с этого и надо было начинать, - воодушевился Лешка. - Когда начнем?
-	Немедленно.
-	Сказано, сделано.
  Молодые люди покинули засыпанную прошлогодней листвой скамейку и, 
подойдя к ликероводочному магазину, долго обсуждали степень горючести 
различных продуктов.  Того, кто излагал свою идею, звали Игорь Сурков. Он 
работал программистом в вычислительном центре, и, пользуясь этим 
преимуществом, Сурков настоял на том, чтобы купить энное количество водки 
и энное, умноженное на три, количество пива. По дороге к себе он приобрел два 
билета лотереи, один из которых тут же порвал. Сурков объяснил это тем, что 
не хочет напрягать потомков лишней работой, а, как известно, за двумя зайцами 
погонишься - ни одного не поймаешь. Лешка согласился с доводами приятеля, 
но заметил, что лучше было бы сдать билет обратно. Сурков и слушать не хотел 
про то, чтобы экономить на стоимости билета за неделю до того, как он станет 
миллионером.
  Его уверенность быстро передалась другу, ему не терпелось приступить к 
началу эксперимента, и Лешка всячески поторапливал.
-	Нам некуда спешить, - пообещал Сурков. - Раз мы играем в кошки–мышки 
со временем, значит, его имеем.
-	Не знаю, что ты хотел этим сказать, но мне тут пришла одна тревожная 
мысль: а если в дальнейшем кто-то догадается до этого еще?
-	Ну и что?
-	Не боишься конкурентов?
-	А с какой стати?
-	Ну, например, кто-то поймет, как мы разбогатели, и начнет вырубать всех 
твоих родственников до тех пор, пока ты снова не станешь нищим, – слово 
"нищим" Лешка сказал с презрением, дав понять, что оно ни коем образом 
не относится к нему.
-	Ну, во-первых, ты еще не разбогател, - сказал Сурков, сделав ударение на 
"ты". - А во-вторых, в прошлом ничего изменить нельзя.
-	Тогда как же твои родственники изменят свое прошлое?
-	А они не будут его менять, я действительно разбогатею, они только 
передадут мне послание, вот и все.
-	У меня плохое предчувствие, - сказал Лешка. Он поставил в прихожей 
Суркова звякающую авоську, осмотрел ее внимательно и повторил:
-	У меня плохое предчувствие.
-	Да будет тебе, - постарался подбодрить Сурков, - давай для храбрости.
  После первой стопки оптимизма прибавилось. Лешка порозовел как 
поросенок, стал подшучивать и похрюкивать.
-	Подожди, - прервал его Сурков. - Мы с тобой упустили одну очень важную 
деталь. Мы не определили степень кондиции.
-	А зачем?
-	Как зачем, - возмутился Сурков. - Мы еще не напились, а ты уже хрюкаешь, 
как свинья.
-	Да, - Лешка озабоченно почесал затылок. - Есть один надежный способ. Но 
для этого нужна женщина, да не простая, а страшная. Надо посадить ее 
здесь, и как только мне ее захочется, значит, я дошел до кондиции.
-	Ну, это не проблема, - сказал Сурков, - только клеить страшных женщин в 
трезвом виде неприлично, поэтому предлагаю выпить.
-	Сказано, сделано.
  После первой бутылки водки желание идти за страшными женщинами 
окрепло. Друзья вышли на улицу и направились вдоль дороги, рассматривая 
представительниц прекрасного пола. Как назло, страшных среди них не 
попадалось. Тогда Лешка предложил идти к городскому парку, он знал одно 
место, где было много женщин, причем на любой вкус, а так как считал себя 
обладателем изысканного, то легко бы мог найти себе подружку не по вкусу. Но 
это был просто не Лешкин день, и женщин не по вкусу он там не обнаружил.
-	Вот так бы всегда, а то на кого не посмотришь - крокодил. Но сегодня 
просто праздник какой-то.
  Когда друзья совсем отчаялись, Сурков увидел на остановке то, что они 
искали. Это была среднего роста и неопределенного возраста девушка, 
настолько страшная, что Лешка сказал: 
-	Я могу столько не выпить.
-	Надо, - приказал Сурков и подтолкнул его вперед.
  Лешка подошел к девушке и стал судорожно копаться в извилинах своего 
головного мозга, соображая, что же в таких случаях можно сказать. Наконец, 
поняв, что сказать ничего нельзя, а можно только сделать, он произнес:
-	Девушка, одолжите пистолет.
-	Вам надолго? – спросила девушка, протягивая "Макаров" ручкой вперед.
-	Нет, только застрелиться.
-	Тогда быстрее, сейчас подойдет мой автобус.
  Лешка прислонил вороненый ствол к виску и почувствовал, какой он 
холодный, что тут же подействовало отрезвляюще.
-	Разве вы не видите, девушка? - вмешался Сурков. - Молодой человек в вас 
влюблен, да так сильно, что готов с жизнью расстаться.
-	Как все запущено, - констатировала дама.
-	Неужели такой благородный порыв не вызвал в вас ответных чувств?
-	Вот еще, - напряглась девушка. Очевидно, с ней никто так не разговаривал, 
и она не понимала, чего же от нее хотят. - У твоего друга крыша едет, а ты - 
чувства.
-	Уверяю вас, мадам, он очень хороший человек.
-	Да что ты все за него говоришь? Он у тебя немой?
-	Он оглох от любви, - поэтично произнес Сурков. - Ничего не видит и не 
слышит.
-	Везет мне на калек, - вздохнула девушка. - Звать его хоть как?
-	Алексей Людмирский, а меня Игорь Сурков.
-	А короче?
-	Меня Гоша, его Леха.
-	А меня Эля.
-	Эля? - зачем-то переспросил Сурков. - А более официально?
-	Эльза Аппетитовна.
  "Безобразная Эльза", – подумал Сурков и тут же устыдился своей мысли.
-	Эльза Аппетитовна, а не пойти ли нам ко мне и не выпить ли по бутылочке 
пивка?
-	Лучше водки, - рассудительно произнесла Эльза.
-	Сказано, сделано, - наконец произнес Людмирский.
-	Э – э! – Эльза отвела в сторону ствол пистолета, которым Лешка раскачивал 
из стороны в сторону. – Он у тебя действительно чокнутый, - она 
решительно отобрала оружие и сунула его за пояс так привычно, словно 
проделала это с авторучкой. - Показывай, Дон-Жуан, свои хоромы, - 
обратилась она к Суркову.
  Сурков обнял одной рукой Эльзу, другой Людмирского и увлек обоих дальше 
от остановки, на  которой уже давно поглядывали в сторону Суркова, 
Людмирского и Эльзы.

* * *

  Сурков твердо решил, что будет выкуривать по одной сигарете после каждой 
бутылки пива. Когда сигареты закончились, он понял, что неверно составил 
пропорцию, так как пиво кончилось, а водка еще оставалась, даже не смотря на 
то, что Эльза налегала на бутылку не хуже Людмирского и Суркова вместе 
взятых.
  "А еще говорят слабый пол", - подумал Сурков, и, к его удивлению, пол 
наклонился и больно прижал лицо.
  "Обиделся", - пронеслось в голове у Суркова. Он стоял, боясь пошевелиться, 
опасаясь очередной агрессии со стороны пола. Дышать было тяжело, но Сурков 
терпел. Простояв так несколько часов, он задремал. Когда Сурков открыл глаза, 
все было на своих местах, пол, как и положено, был внизу, а Сурков, по всем 
законам физики, сверху. Однако утро было каким-то необычным. За окном шел 
противный дождь, а мысли, словно мухи, летали вокруг головы нагло и 
беспорядочно. Даже если какая-то и залетала в голову, то приносила только 
дискомфорт и разочарование.
  Сурков поставил на плиту турку, и пока вода закипала, попытался вспомнить, 
чем закончился вчерашний вечер. Кофе закипело невероятно быстро. Сурков 
читал об этом в каком-то романе у Жуля Верна, но оказалось, что это всего 
лишь храп Людмирского, который нагло спит в кровати Суркова.
-	Вставай, урод, - тихо сказал Сурков.
  Пришлось повторить не менее пяти раз, прежде чем Лешка сменил 
тональность и перешел из храпа в свист.
-	Встать! Суд идет! – закричал Сурков на ухо Людмирскому.
  Людмирский лежа вытянулся по стойке смирно и открыл один глаз.
-	Где оно?
-	Что? – не понял Сурков.
-	Эльза.
-	Тебе лучше знать.
-	Я не помню, она меня споила и бросила.
-	Через бедро? – спросил Сурков.
-	Шуточки у тебя, - Людмирский, кряхтя, поднялся. - Кофеем пахнет.
-	Черт возьми,  - Сурков кинулся на кухню, где кофе уже плясал по плите.
  Он зачем-то ударил темную кляксу мухобойкой и вылил остатки в чашку, 
налив воды поменьше, снова поставил сосуд на огонь.
-	Зачем мы ее притащили? – спросил Людмирский, очень похожий на доброго 
льва с растрепанной гривой.
-	По-моему, это была твоя идея.
-	Да? – не поверил Людмирский.
-	По-моему.
-	А билет мы заполнили?
-	Билет. Как же я забыл!? - хлопнул себя по лбу Сурков.
  Он стал судорожно выворачивать карманы, перебирать старые газеты и 
копаться в мусорном ведре. Билета нигде не оказалось.
-	Эльза утащила, - предположил Людмирский.
-	Ты теперь будешь ее винить во всех грехах?
-	С чего бы это?
  Сурков ехидно улыбнулся.
-	Нет, нет, Гоша.
-	Да, ладно, Лешка, мы с тобой взрослые люди.
  Сурков перешел к журналам, затем к библиотеке, перетряхивая книги. Он 
заглядывал в такие места, куда билет не мог поместиться физически, пока 
жуткий вопль не прервал его.
-	Что, что случилось? – спросил Сурков, влетев в ванную комнату.
  Людмирский стоял посредине совершенно обескураженный. Он смотрел 
прозрачным взглядом на зеркало, по которому аккуратным каллиграфическим 
почерком красная помада вывела короткую надпись:
"Позвони мне, любовничек, 324-17-85".
-	Фух, я уж думал, ты привидение увидел.
-	Гоша, она написала "любовничек"!
-	Ну и что?
-	Как, ну и что?
-	Откуда ты знаешь, что это она тебе написала?
-	А кому? – отвесил челюсть Людмирский.
-	Вообще-то, это моя ванная и квартира моя. Не улавливаешь мысль?
-	Ты? – изумился Людмирский.
-	А что? – Сурков решил, что маленькая ложь меньшее зло, нежели на 
протяжении нескольких недель слушать воспоминания Людмирского о 
встрече с Эльзой.
-	Да нет, ничего, - Людмирский повеселел и даже покрылся легким румянцем.
-	Ну,  как говорится, шутки шутками, а утки утками. Ты билет не нашел?
-	Пока нет, - ответил Людмирский, с опаской заглядывая в унитаз.
-	Боишься обнаружить там Эльзу?
-	Да, нет.
-	Так да или нет?
-	Перестань, Гоша.
  Людмирский и Сурков продолжили поиск, переворачивая все вверх дном. 
Через два часа поисков билет все же нашелся. Он находился под самым центром 
паласа. Выяснить, кто и как туда его засунул, не представлялось возможным, но 
самое неприятное - билет был девственно чист.

Глава 2

-	Давай рассуждать логически, - рассуждал логически Сурков. - Мы 
собирались узнать шесть номеров и получить эту информацию от наших 
потомков. Возможно, мы ее получили, но не придали этому значения.
-	Ты что-нибудь помнишь?
-	С трудом, - сказал Сурков, хотя как ему казалось, помнил все удивительно 
четко.
-	Может, какие-то знаки, счет, последовательность?
-	Ты Эльзу имеешь в виду?
  Людмирский потупил глаза и шаркнул ножкой.
-	Может, что-нибудь ещё?
-	Ну, например?
-	Например, сколько ты выпил?
-	Разве я помню.
-	Сколько потратил?
-	Это бесполезно, Лешка. Я каждый день что-нибудь покупаю, к тому же, 
когда мы покупали водку, я был еще трезвый.
-	А что, по-твоему, может служить сигналом?
-	Какое-то необычное и в то же время заурядное событие, которое могло 
произойти, а могло и не произойти.
  Людмирский почесал затылок, но это никак не сказалось на его мыслительной 
деятельности. Он почесал лоб, но и это не помогло.
-	Может… - начал было Людмирский после десяти минут напряженного 
молчания.
-	Ну, хватит, - прервал его Сурков.
-	Мне надо убраться, смотри, какой кавардак. Давай проваливай, а вечером 
увидимся и обсудим идеи.
  Сурков выпроводил упирающегося Людмирского и стал приводить в порядок 
свое жилище. Он разложил по местам разбросанные вещи, пропылесосил палас 
и протер пыль, что делал крайне редко. Когда он добрался до ванной, то снова 
увидел надпись на зеркале. Сурков взял лежавшую на раковине губку и поднес 
к стеклу, неожиданная мысль пронзила его, словно удар током. Сурков бросил 
губку и, войдя в комнату, стал быстро ходить, нарезая круги и наслаждаясь 
моментом, когда решение сложной задачи приходит само собой.

                                      *  *  *

  Людмирский старался не смотреть на Эльзу, опуская глаза каждый раз, как 
только их взгляды пересекались. Сурков настоял на встрече с Эльзой, так как ее 
персона, по его рассуждению, становилась ключевой.
-	Итак, Эльза, мы хотим знать, кто ты? Откуда ты взялась? Почему оказалась 
именно там, где сейчас находишься? Почему у тебя такой номер телефона?
-	Да. И откуда у тебя нарезное оружие? – вставил фразу Людмирский.
  Эльза сделала глубокую затяжку и прищурилась, то ли от дыма сигареты, то ли 
от своих мыслей. Было похоже, что она не собирается отвечать на дурацкие 
вопросы, и в голове ее борются варианты: уйти сейчас или чуть позже. Лень 
победила, и Эльза хрипловатым голосом попросила:
-	Закажите мне "Хенеси".
-	Пеноси мы тебе закажем, - не выдержал Людмирский.
-	Успокойся, импотент, - ответила Эльза.
-	Вы оба успокойтесь, - сказал Сурков.
-	Пусть твой друг относится ко мне с уважением, - потребовала Эльза.
-	Пусть, - согласился Сурков.
-	Пусть он извинится, - сказала Эльза, почувствовав слабину.
-	Началось, - процедил Людмирский.
-	Еще не кончалось, - сказала Эльза.
-	Так, так, так. Все, оба замолчали. Говорю я, я здесь главный, я скоро стану 
миллионером, а кто не хочет ко мне присоединиться, пошли вон.
  За столиком тут же стало тихо, как в могиле центрального кладбища.
-	Слышь, миллионер, закажи мне Хенеси.
-	Гарсон, - Сурков сухо щелкнул пальцами. - Сто граммов водки.
-	Какой? - спросила подошедшая официантка в цветастом переднике.
-	Дешевой.
  Эльза недовольно поморщилась.
-	Боже мой, с кем приходится работать? – процедил Сурков.
  После ста граммов разговор пошел быстрее и плодотворнее. Сурков сделал 
еще два заказа и практически уверился в том, что Эльза - посредник между 
будущим и настоящим. Он не сомневался, что Эльзу разыгрывали вслепую, 
подобрав по номеру телефона и подсунув Суркову в самый подходящий 
момент. Однако информация была неполной, и оставалось либо многое 
выяснить, либо до многого догадаться. Во-первых, номер телефона имел семь 
простых и натуральных цифр, из которых предстояло составить шесть чисел. 
Каким образом необходимо использовать разделители Сурков не знал, и 
обсуждение этого не принесло никакого результата.
  Людмирский предлагал использовать пять цифр самостоятельно как 3, 2, 4, 8 и 
5. Число 17 он считал отделенным и тоже самостоятельным. Аргументы по 
поводу того, что последовательность 2, 3, 4, 5 невероятно редка, не оказывали 
никакого воздействия. 
 Эльза считала, что ее телефон скорее содержит числовой ряд из 3, 24, 17, 8, 5, а 
шестое число необходимо получить сложением всех вместе. Посчитав на 
салфетке результат, она изменила свое мнение, сказав, что это число десять, то 
есть результат суммы последней цифры с количеством данных.
  Сурков не спешил высказывать собственное мнение до того, как решит 
небольшую личную проблему. А проблема сводилось к  следующему: если он 
согласится с Людмирским и Эльзой, не говоря ничего, купит еще один билет, 
заполнит его, а позже выиграет в лотерею, об этом никто не узнает. Ему уже не 
придется делиться с Эльзой и Людмирским, тем более что морально он будет 
частично прав. Принимать такое решение не хотелось, но внутренний голос 
настаивал. Наконец, совладав со своей совестью, Сурков сказал:
-	Поступим, как советует Эльза.
-	Почему? – возмутился Людмирский.
-	Потому что она посредник.
-	А ты - засранец, - хихикнула Эльза.
-	Молчать, - приказал Сурков. - Я только что потерял два миллиона из-за 
сопливой слабости, так что давайте помолчим.

                                            * * *

  Мелодично булькнул дверной звонок. Сурков открыл дверь и увидел 
Людмирского в смокинге и бабочке.
-	Взял на прокат, - пояснил он.
-	Тебе идет. Только я предпочитаю белый.
-	Белых не было, да их, скорее всего, и не прокатывают.
-	Не практично?
-	Наверняка. Эльза здесь? – Людмирский извлек две бутылки шампанского.
-	Нет еще.
-	Тогда спрячь, а то все вылакает, не успеешь оглянуться.
-	Я в холодильник поставлю.
-	Я же сказал спрячь.
-	Знаешь что, тогда сам.
  Людмирский закрылся в ванной, пустил воду и долго гремел фаянсом. После 
чего появился с закатанными рукавами:
-	Да. Я понял, почему белых смокингов в прокате нет.
 Людмирский достал закатанную в целлофан сигару и долго крутил ее в руках, 
гадая, с какой стороны откусить. Он устроился в кресле перед телевизором и 
стал пускать кольца в потолок.
  Эльза опоздала на две минуты. Она успела покрутиться перед зеркалом, 
прежде чем проскочила в комнату. Передача уже началась, но еще долго 
крутили рекламу офицерских часов, и ведущий говорил приветственные слова, 
обещая золотые горы и рай на Земле, когда по проволочному желобу покатился 
шар с номером.

                                            * * *

  Сурков прикурил сигарету, покрутил ее в руках, разглядывая белый столбик. 
Он выпустил дым в потолок и вернулся к своим мыслям.
  "Не удалось. Бывает. Кто сказал, что будет просто? Достичь цели, не приложив 
усилий, глупо, неинтересно. Все идет своим чередом, все развивается, все под 
контролем времени. Неужели идея глупа сама по себе? Да нет, она не глупа, она 
просто несвоевременна, слишком абстрактна. В конце концов, еще Да Винчи 
придумал дельтаплан, но что он мог знать о дакроне и алюминиевых трубах? 
Мюнхгаузена до сих пор воспринимают как глупую сказку, а Сурков лично 
видел машину, которая движется в полном вакууме, вытягивая себя за волосы. 
Необходимо найти подход. Ведь все рассуждения по-прежнему кажутся 
логичными и последовательными. Думай, Сурков, думай.
  "А что если и будущее нельзя изменить"? 
  Сурков поднял руку и приблизил палец к носу. 
  "Вот сейчас я дотронусь пальцем до носа или не дотронусь. Я хозяин 
будущего, и в зависимости от того, чего я захочу, изменю будущее. Или не 
изменю? Что изменится, если я буду спать или всю ночь трогать себя за нос? 
Ничего. А если я пойду на улицу? Ничего. А если я ввяжусь в пьяную драку? 
Ничего. А если меня собьет машина? Никто не заметит.
  Может, Людмирский прав, кто-то наблюдает за временем и не дает 
возможности его изменить?
  Глупости, нет ни судьбы, ни предрасположенности. Иначе наши поступки не 
имели бы никакого смысла, а все человечество завалилось бы на диван. 
Будущее можно изменить - это также верно, как-то, что оно настанет. А раз 
настанет, значит машину времени создадут - это абсолютно верно".
-	Ничего не понимаю, - сказал он вслух.
  Сурков набрал телефонный номер, и, сообщив код несуществующего города, 
долго рассказывал телефонной барышне, как он пытался обмануть время, как 
напился с Людмирским и как познакомился с Эльзой. Бархатный голосок на том 
конце провода сначала сопротивлялся, но вскоре замолчал, и Сурков ловил себя 
на мысли, что говорит сам с собой. Лишь когда он стал описывать внешность 
Эльзы, в телефонной трубке возникли визгливые нотки.
-	А ты сам-то красавцем себя считаешь?
  Сурков тут же замолчал и с испугу повесил трубку, но телефонный аппарат 
сразу зазвонил.
-	Опочки, - произнес Сурков, - это как вообще?
  Он двумя пальцами аккуратно поднял трубку с аппарата и поднес ее к уху.
-	Я тебя спрашиваю, ты себя красавцем считаешь?
-	Нет, - послушно ответил Сурков.
-	Тогда, кто тебе давал право хаять бедную девушку?
-	Она не бедная, у нее папа - заслуженный оленевод.
-	Не ври, Сурков.
-	Мы, кажется, не знакомились, - опешил Сурков.
-	А я тебя насквозь вижу. Сидит такой обиженный гений и думает, как бы ему 
стресс пережить? И давай названивать первому встречному - поперечному.
-	С чего ты взяла?
-	Я же сказала, что насквозь тебя вижу.
  Суркову стало нехорошо. Мысль, что какая-то дама видит его насквозь, сама 
по себе неприятна, а если она еще ловит за руку и перезванивает - это совсем 
скверно.
-	Сколько ты хочешь? – спросил Сурков фразой из какого-то детектива.
-	Миллион, который ты мне обещал. И знаешь что, Сурков, я подумаю о том, 
чтобы увеличить мой процент.
-	Эльза! – обрадовался Сурков. - Какой у тебя красивый голос.
-	Не подлизывайся.
-	Ничуть. Ты меня поражаешь.
-	Это моя работа.
-	Что же ты не сказала, где работаешь?
-	Сурков, прибереги лесть для своей жены. Спокойной ночи.
-	Подожди, подожди, Эльза.
-	Что?
-	Давай дружить.
-	Да пошел ты.
  В трубке раздались короткие гудки, и почему-то Сурков почувствовал себя 
хорошо. Как ни странно, но он был рад, что позвонил именно Эльзе.
  "Удивительная женщина, - подумал Сурков. - И на дуде игрец и что там еще?" 

* * *

-	Итак, товарищи миллионеры, - сказал Сурков, кладя ладони на стол.
-	Я это уже где-то слышала, - шепнула Эльза на ухо Людмирскому.
-	Не шушукаться, - приказал Сурков.
-	Не корчь из себя крутого. Ближе к делу.
-	Хорошо, - Сурков наморщил лоб, - буду краток, начну издалека.
-	Еще короче.
-	У меня для вас две новости: одна хорошая, другая плохая.
-	Не надо, не надо продолжать, - запричитала Эльза. - Начни с хорошей.
-	Я гениален.
-	А хорошая новость? – спросил Людмирский.
-	Хорошие новости кончились.
-	Ничего себе денек.
-	Теперь о грустном. Моя гениальность - залог нашего успеха, однако этого 
мало. Необходимы решительные действия с нашей стороны, чтобы сломать 
реальность.
-	Как это?
-	Я долго думал, почему наш эксперимент не удался, и пришел к выводу, что 
ошибся в самом начале. Будущее действительно нельзя изменить. Это как 
река, текущая по руслу: если она устремилась по выбранному пути, то 
помешать этому невозможно.
-	Но.
-	Никаких  "но".
-	Помешать этому нельзя, а вот повернуть или свернуть. Понимаете, время, 
как и все остальное, закономерно. Взять, к примеру, луч света. Зная скорость 
и направление, мы с точностью до миллиметра можем определить, где он 
окажется через год. Наше будущее так же закономерно. Не настолько точно 
и безупречно, но уверяю вас, что уже в первом классе, я предполагал, кем 
станут мои одноклассники через десять лет. Возможно, что не тех  из них 
посадили, не те спились и не те уехали в Израиль, но в большинстве своем 
прогнозы мои сбылись, и в этом нет ничего удивительного. Не надо быть 
провидцем, чтобы предположить, чем вы будете заниматься завтра.
  Людмирский и Эльза переглянулись. При этом по их лицам пробежали следы 
внутренней борьбы.
-	Вот видите, - сказал Сурков. - Вы и сами делаете прогнозы. Однако глупо 
делать глупые прогнозы. Или помните поговорку: деньги к деньгам?
-	У тебя нет денег, - вставила Эльза.
-	Вот именно, - воодушевился Сурков. - У меня пока нет денег, и это надо 
исправить.
-	Вариант с ограблением сберкассы еще рассматривается?
-	И не только сберкассы. Вы слышали о том, что Госстрах уже не является 
монополистом, а у Госбанка  появляются конкуренты? Существует первая 
букмекерская контора и так далее.
-	"Так далее" звучит конкретнее предыдущего, - сказала Эльза.
-	Суть моего предложения сводится к следующему: во-первых, необходимо 
помочь нашим потомкам, так сказать, обозначить мою фигуру; сделать так, 
чтобы она стала известной и в обозримом, и в отдаленном будущем. 
Например, заголовками в газетах: "Забавы отечественных миллионеров: 
господин Сурков подарил дому инвалидов болид класса "Формула – 1"". 
Или "Молодой миллионер решает стать первым туристом в Космос". А во-
вторых, обезопасить моих наследников, ведь если я стану миллионером, они 
ничем не будут рисковать, сообщая мне шесть номеров, я то им уже стал.
-	Стоп, стоп, стоп, - замотал головой Людмирский, - нестыковочка. Если ты и 
так им станешь, зачем весь сыр-бор?
-	А я лично сомневаюсь, что ты на свой лимон на околоземную орбиту 
выйдешь, - закатила глаза Эльза.
-	Отвечаю по порядку, - сказал Сурков. - Я стану миллионером в кредит, так 
сказать, заранее. Что касается космонавтики - это верно, на полет мне денег 
не хватит, а на статью в газете - вполне.
-	У тебя есть план, Гоша?
-	Есть ли у меня план? Есть ли у меня план? Конечно, у меня есть план, но 
мне еще нужны соратники, помощники и верные друзья, которые не будут 
меня критиковать, а, не раздумывая, отдадут тело и душу.
-	Можешь на меня рассчитывать, - сказал Людмирский, - по меньшей мере, в 
отношении души.
-	И на меня, - подтвердила Эльза, - в отношении тела.
-	Вот и договорились, а теперь слушайте сюда…

* * *

  Людмирский отпустил окурок из рук, и он тихо упал на асфальт. Он растоптал 
его каблуком, поднял воротник, опустил со лба большие черные очки. Почесав 
рыжую трехдневную щетину, отпущенную специально для сегодняшнего 
променада, Людмирский осторожно шагнул к массивным дверям банка.
-	Могу я вам чем-нибудь помочь? - спросил молодой человек в хорошем 
костюме, стоявший на крыльце в стойке защитника, построенного перед 
воротами в стенку. 
  Сурков хорошо проинструктировал Людмирского о поведении охранника и 
настоял, чтобы тот вложил за пояс пистолет Эльзы. Это придавало 
Людмирскому совершенно дебильную походку и колоссальную неуверенность 
в себе.
-	Конечно, можете, - ответил Людмирский заученную фразу, которую 
репетировал перед зеркалом с пяти утра. - Я хочу открыть счет.
  Охранник осмотрел Людмирского с ног до головы и попытался принять верное 
решение. Единственной извилины хватило, чтобы предположить о 
неприятностях, которые возникнут у охраны, стоит только подозрительному 
субъекту выкинуть фортель внутри. 
-	Извините, но это невозможно.
  Людмирский на секунду смутился. По сценарию охранник должен был 
ответить фразой: "Это невозможно, сэр".  Но он опустил "сэр".
  На самом деле охранник собирался сказать именно так, но оказался ленивым и 
произносить длинные фразы не стал.
-	Что? – Людмирский сначала спросил, но сразу же пожалел об этом, потому 
что тут же ушел от сценария.
-	Это невозможно, - ответил охранник.
-	Управляющий болен? – продолжал Людмирский, стараясь выдержать хотя 
бы стиль игры.
-	Нет, что вы, здоров.
-	У вас карантин? Тараканов морят?
-	Нет, у нас нет тараканов.
  По сценарию Людмирский должен был задать три глупых вопроса, но к входу 
уже подъехал черный "Мерседес" “S” класса, и из него уже вышел Сурков, 
одетый в черный плащ и строгий костюм с бабочкой. Он небрежно толкнул 
тяжелую дверь машины и подождал, пока она проедет мимо него, преданно 
развернется и будет ожидать хозяина. Когда Сурков подходил к входу, из него 
выпорхнула Эльза, одетая в деловую мини-юбку и такой же откровенный 
пиджак и смотревшаяся сзади ничем не хуже фотомодели. Она увидела Суркова 
и, растерянно цокнув каблучками, встала на цыпочки:
-	Можно автограф? - ворожащим сердце субтончиком спросила Эльза.
  Сурков устало улыбнулся и, приняв из рук Эльзы блокнот за десять копеек, 
разборчиво написал: "Где ты взяла эту тетрадку, дура? Можешь не отвечать".
  Эльза густо покраснела и отступила в сторону.
-	Спасибо, - сказала она уже исчезнувшему в дверях Суркову, который даже 
не посмотрел на охранника.
-	Красиво жить не запретишь, - продолжал Людмирский по сценарию.
  Дальше Людмирский должен был выждать пять секунд, и если охранник не 
задаст вопрос, самому рассказать о новоиспеченном миллионере, 
заграбаставшем джек-пот в большой национальной лотерее. Людмирский 
исправно досчитал до пяти, после чего продолжил, время от времени 
заговариваясь и поря отсебятину. Через пять минут он вспомнил о неотложных 
делах, попрощался и ушел в том направлении, откуда появился. 
  Расчет Суркова не оправдался, и охранник не стал докладывать о почетном 
госте своему руководству, за него это сделал его коллега, получивший пересказ 
с наворотами. Сурков уже стал унывать, когда место клерка заняла 
привлекательная блондинка, готовая оказать любые банковские услуги.
-	Товарищ Сурков?
-	Да.
-	Наслышана о вашей удаче.
-	Хочу разделить ее с вами.
-	Открыть счет?
-	Не совсем. Понимаете, я пытаюсь вывезти из страны большое количество 
валюты, и хотел бы это сделать без пошлины.
-	Дайте подумать.
-	Я слышал, что кредитные карты не облагаются таможенными сборами и не 
нуждаются в декларировании, - помог Сурков.
-	Действительно, - расплылась в улыбке блондинка. - Какую хотите открыть: 
дорожные чеки, "Американ Экспресс"?
-	Виза.
-	Отличный выбор, - похвалила блондинка.

* * *

  Эльза старательно работала над ногтями Суркова, оказавшимися не 
закрашенным на его теле пятном, особенно в момент подписания кредитного 
договора. 
-     Что мы имеем?
-	Семь кредитных карт, пять фирменных банковских карт, кредитные 
договора на сумму в полмиллиона и кучу неоплаченных счетов, - ответил 
Людмирский.
-	Пока неплохо. Что со страховками?
-	Я застраховал тебя в девяти страховых компаниях на общую сумму 
девятьсот тысяч долларов.
-	Почему в девяти?
-	В последней конторе поручительство под страховку не дают, я подумал, 
зачем палить деньги?
-	Хорошо, что ты не транжира, Лешка, но сделал ты это зря. Страховка на 
миллион да еще зеленых звучит гораздо эффектнее, нежели на девятьсот 
тысяч. Что с прессой?
-	Завтра выйдут три статьи: в двух местных газетах и одной центральной. В 
местных у нас первая полоса, в центральной - фото и сноска.
-	А с телевидением?
-	С телевидением придется подождать. Пока тебя вмонтируют, пройдет пара  
дней. Ты не представляешь, какие глупые вопросы мне задавали.
-	Почему не представляю? Представляю. Эльза, может, хватит?
-	Пожалуй, хватит.
  Сурков посмотрел на свои руки, крутя их перед лицом, словно впервые видел.
-	Надо же, никогда не думал, что можно получать от этого удовольствие.
-	На педикюр не рассчитывай.
-	Не нужно, разуваться меня пока еще не просили.
-	Хватит глазеть на свои пальчики, - брезгливо поморщился Людмирский. - 
Как баба.
-	Да, да, - Сурков спрятал руки за спину и испытующе посмотрел на Эльзу и 
Людмирского. - Что у нас сегодня?
-	Посетим твою школу, - сказала Эльза, заглянув в блокнот. - Я - твой 
секретарь, - Эльза сделала ударение на "твой". Это… – она показала пальцем 
на Людмирского,  - Ох-рана.
-	Секретутка, - передразнил Людмирский.
-	Оба дураки, - вставил Сурков. - Не будем заставлять деток ждать. 
 Он надел пиджак, поправил галстук и, пропустив вперед Эльзу и Людмирского, 
запер дверь своей квартиры. 
  Школа оказалась в том самом месте, где ее последний раз посещал Сурков. 
Старое двухэтажное здание не ремонтировалось со времен Хрущева, и Сурков 
сразу сообразил, зачем организована эта встреча.
-	Друзья! – обратился Сурков к шеренгам учеников в красных галстуках. Я 
пришел сюда, чтобы встретиться с вами и пожелать вам успехов в учебе и 
общественной жизни. Но увидел, в каком состоянии находится храм науки, 
и подумал: "А может, стоит помочь национальному образованию?" Но тут 
же понял, что моя скромная лепта будет каплей в море житейских проблем. 
Чего хотел я, когда учился в этой школе? Ни нового скелета в кабинете 
биологии и ни новых порошков в кабинете химии, хотя и то, и другое не 
помешало бы. Больше всего хотелось получать удовольствие от процесса 
учебы, радость от хороших оценок и примерного поведения. А еще меня 
всегда забавлял тот факт, что учителя за проведенные в школе часы 
получают деньги, а ученики почему-то нет. Мне это кажется  
несправедливым, поэтому я решил оплачивать труд учеников, причем делать 
это дифференцированно и наглядно. А это значит, что со следующей 
четверти за каждую пятерку ученик будет получать пять рублей, за каждую 
четверку - четыре рубля и так далее.
-	А за двойки платить будете? – выкрикнул рыжий подросток.
-	Почему бы и нет? – спросил Сурков. – Двойка тоже оценка. Так ведь?
-	Да! Да! – хором скандировали ученики.
-	Разве мы не платим денег за коммунальные услуги? Разве отечественные 
автомобили раздают бесплатно?
-	Нет! Нет! – еще громче отвечала толпа.
-	Тогда давайте прекратим дискриминацию. 
  Сурков встретился взглядом с Татьяной Семеновной, учителем химии и по 
совместительству завучем школы, постаревшей, но такой же крепкой 
коренастой женщиной. Она глядела на Суркова так же, как и десять лет назад: 
безумным взглядом камикадзе, направившего свою торпеду в цель. Сурков 
подумал, что будь в руках Татьяны Семеновны противотанковая граната, она бы 
эффектно выдернула чеку зубами, круто замахнулась левой рукой, разбив носы 
паре пионеров, стоящих рядом. Суркову даже показалось, что он слышит запах 
тротила и краем глаза видит разлетающиеся учебники и части школьного 
обмундирования, но сумел взять себя в руки и отвел взгляд.
-	Пожалуй, пора, - шепнул он Людмирскому.

* * *

  "Мерседес" остановился на заправочной станции. Сурков достал пачку сигарет 
и вытряс из нее последнюю.
-	Здесь не курят, - сказала Эльза.
-	Я знаю, - ответил Сурков и чиркнул зажигалкой.
  Зажигалка изрыгнула струйку искр, которая занялась голубым конусом 
пламени, быстро сошедшим на нет. Сурков сделал еще несколько неудачных 
попыток добыть огонь, но пламя не появлялось.
-	Проклятье, - выругался Сурков и толкнул тяжелую дверь. – Эй, парень, 
огоньку не найдется?
  Проходивший мимо машины заправщик угрюмо показал пальцем на вывеску, 
где разборчиво было написано: "Минздрав предупреждает, курение очень, 
очень, очень опасно". Сурков уже собирался хлопнуть дверью, но появившийся 
водитель сделал серию жестов руками.
-	Что? – спросил Сурков.
-	Эта карточка аннулирована, - водитель показал прямоугольник картона с 
темной полоской.
-	Ну и что?
-	Ничего, бензин здесь бесплатно не заливают.
-	А ты не мог бы кормить свою скотину экономнее?
-	Я-то могу, но вот захочет ли она ехать?
-	Поехали, - скомандовал Сурков. - Заправимся в городе.
  Плану Суркова не суждено было сбыться. "Мерседес" с омерзительной 
немецкой пунктуальностью заглох, как только кончился бензин, так и не 
докатившись до столбика с отметкой семнадцатого километра. Суркову и Эльзе 
ничего не оставалось делать, как бросить разгневанного водителя и ехать 
автостопом. Дальнобойщики не желали останавливать молодой женщине в 
деловом костюме и мужчине с бабочкой и в смокинге, а легковушки ломили 
плату, которой у Суркова просто не было.
-	Хорошо, что мы не взяли Людмирского, - сказала Эльза. - Он бы изнылся до 
головной боли.
-	Перестань, - возразил Сурков, - Лешка - хороший парень.
-	Хороший, - согласилась Эльза, - только сволочь.
-	Какая муха между вами пролетела?
-	Испанская.
  Сурков развязал бабочку и, кинув через плечо смокинг, зашагал по обочине. 
Он не делал попыток остановить машину и поэтому удивился, увидев сдающую 
задом красную "девятку".
-	Игорь Сурков? – спросила девушка через опущенное стекло.
-	Никак нет! – крикнул Сурков.
-	Не скромничайте, это вы.
-	Нет, не я, - упрямился Сурков.
-	Ну, хорошо, хорошо. Позвольте вас подвезти.
  Сурков демонстративно открыл переднюю дверь, приглашая Эльзу сесть.
-	Здравствуйте, - сказала Эльза, уловив мысль Суркова. - Меня зовут Эльза, а 
вас?
  Женщина–водитель собралась, было, обидеться, что ей подсунули для 
разговора безобразную Эльзу, но, зацепившись языком за собеседницу, 
провалилась в женскую болтовню. Сурков краем уха улавливал, как дамы 
обсуждали житейские проблемы, но потихоньку был сморен налетевшим 
обеденным сном. Напряжение последних дней дало о себе знать, и Суркову 
снился математический кошмар: он складывал цифры, подбивал индексы и 
проводил камеральные расчеты, но, как и положено, в кошмаре что-то не 
складывалось, и Сурков вновь приступал к пересчету. Проснулся он от 
головной боли, но вызванной не кошмаром, а прямым воздействием переднего 
сидения, которое больно ударило в верхнюю часть туловища.
-	Куда же ты прешь, скотина? – кричала женщина за рулем. - Здесь 
сороковник висит в самом начале улицы.
-	Сама дура, - приветствовал даму нарушитель.
-	 Что случилось? – спросил Сурков.
-	Да этот… козел, - сделала характерный жест женщина, - подрезал.
  Только теперь Сурков заметил острую складку металла на капоте машины.
-	Это надолго? – спросил он Эльзу.
-	Скорее всего, да.
-	Я пройдусь, - Сурков выбрался на проезжую часть и наклонился к окну. – 
Эльза, дай закурить.
  Эльза протянула новую купюру достоинством в пятьдесят рублей, такую 
новую, что казалось, будто ее только что отпечатали.
-	О. Да ты богатенький Буратино, - сказал Сурков.
-	Я богатенькая Мальвина, а Буратино - это ты, а с Пьеро тебя знакомить не 
надо.
  Сурков задумчиво сунул полтинник в карман и побрел вдоль улицы, 
рассуждая, что на "Мальвину" Эльза не похожа, он - на Буратино, а 
Людмирский, конечно, нытик, но пока еще стихи не пишет.
  Он вошел в ближайший гастроном и, протянув деньги, ткнул пальцем в 
витрину.
-	Дайте мельче, - раздался колючий голос из окошка.
-	Хм, - изумился Сурков. - Да мельче не бывает.
-	У меня тоже сдачи нет.
-	Ну, давайте две пачки.
-	Еще десять рублей.
-	Не-е-е-ту, - растянул Сурков.
-	И у меня нет.
-	Ну, давайте что-нибудь, - начал терять терпение Сурков.
  В окошке появилась полосатая пачка сигарет и розовый прямоугольник бумаги 
с голубой окантовкой. Почему-то Сурков не узнал его сразу и несколько раз 
посмотрел на просвет билет "Национальной лотереи".
-	Это мне? – возмутился Сурков.
  В этот момент кто-то из прохожих похлопал его по плечу.
-	Молодец, Сурков, так держать.
  Сурков оторопело оглянулся. Он уже стал привыкать, что люди на улице 
сначала улыбались, потом здоровались, а вот теперь даже стали его 
похлопывать.
-	Но я… – возразил, было, Сурков.
  Возражать было поздно, никто не собирался с ним спорить, и, сунув в карман 
билет, Сурков пошел домой. Он долго звонил, стучал и даже успел 
побарабанить в дверь ногой, но чуть позже вспомнил о ключе и отпер дверь. 
Людмирский стоял в прихожей, прислонившись спиной к стене, и старался 
дышать тише.
-	Кого мы боимся? – спросил Сурков.
-	Кредиторов, -  шепотом ответил Людмирский.
  "Наверное, Эльза в чем-то права", - подумал Сурков. Но Людмирский не стал 
ныть, он только сполз вдоль стены и, как показалось Суркову, совсем перестал 
дышать.
-	Все нормально, Лешка, все о’кей, - как можно бодрее сказал Сурков. - 
Сейчас будет тебе последнее задание.
  Сурков извлек из кармана лотерейку и, найдя в смокинге "Паркер" для 
кредитных договоров, заполнил билет и протянул его Людмирскому.
-	На, Лешка, отправь.
  Людмирский посмотрел на бланк "Национальной лотереи" и ему стало плохо.
-	Все хорошо, Лешка, это верняк. А талончик спрячь от Эльзы и не говори ей 
ничего.
  Последнее указание подействовало на Людмирского ободряюще. Он все еще 
нехотя поднялся и, скомкав билет, вышел.
  Прошло почти двадцать минут, когда в дверь настойчиво позвонили.
  "Вот и кредиторы", - подумал Сурков. Он не спеша завязал бабочку, надел 
смокинг, внимательно осмотрел себя в зеркало и отворил дверь. На пороге 
стояла озабоченного вида Эльза, все в том же костюме, в котором, на сей раз, 
угадывались не то следы борьбы, не то чрезмерной спешки.
-	Что случилось? – спросила она.
-	Ничего, - констатировал Сурков.
-	Странно, - сказала Эльза, отстраняя Суркова.
 Она осмотрела кухню, затем комнату и даже заглянула под кровать.
-	Ты любовницу ищешь? – спросил Сурков.
-	Людмирского.
-	Так это не одно и то же.
  Эльза лихо извлекла "Макаров" и направила его в грудь Суркова.
-	Что здесь было?
-	Ничего, - ответил Сурков, демонстративно поднимая руки.
  На губах Эльзы мелькнула растерянная улыбка.
-	Ты обыграл меня, Сурков.
-	О чем ты?
-	О чем я? 
  Эльза сделала жест, словно пригладила волосы, и в ее руках послушно 
осталась каштановая шевелюра.
-	О чем я?
  Она двумя пальцами сложила складку на своей щеке и надавила так сильно, 
что кожа лопнула, расползаясь от уха. Эльза отделила полоску розовой ткани, 
обнажая под ней молодую кожу, другое лицо, которое уже не хотелось называть 
Эльзой.
-	С меня хватит, - сказал Сурков, - пока ты не разбросала по комнате свои 
протезы, может, объяснишь?
-	Нет, - сказало создание, которое еще недавно называлось Эльзой.
-	Но… - Сурков попытался возражать, ожидая чего угодно, но только не того, 
что произошло в следующую секунду.
  Пистолет в руках создания тихо кашлянул, и грудь обожгла раскаленная игла, 
испортившая смокинг. Сурков крутнулся на немеющих ногах, но попытку к 
бегству предотвратил второй хлопок, ударивший в спину и поваливший на пол 
непослушное тело.

Глава 3

  Голубой коридор слишком ровный и слишком голубой, чтобы быть 
больничным коридором. Сурков видел впереди затылок пожилого человека в 
рубашке в желтую клетку, а впереди него женщину в белом, а впереди нее еще 
кого-то и еще и еще.
  "Я в очереди", - подумал Сурков.
-	Вы последний? – услышал он голос с сильным акцентом.
-	Да, я.
  Почему-то Суркову было стыдно спрашивать, куда, собственно, эта очередь, 
зачем он здесь и как сюда попал? 
  А на самом деле, как он сюда попал? Сурков сделал шаг в сторону и присел на 
горчичного цвета пластиковый стул. То, что произошло с Сурковым, было 
весьма необычным и посему вопрос, заданный себе, подразумевал рассуждения.
  Эльза сняла с себя лицо, а затем его застрелила. По всей вероятности не 
насмерть, но ведь стреляла какой-то гадостью, от которой Сурков упал без 
чувств. Обобрала, наверняка. Очень похожа эта сцена на сцену из детектива с 
шантажом, только вот незадача - брать у Суркова нечего. Потом она отвезла его 
в Дом престарелых и поставила в очередь за лекарствами или еще куда.
  Сурков покрутил головой, пытаясь найти вывеску, табличку или предмет 
наглядной агитации, но ничего этого не было. Аккуратный голубой коридор 
был слишком чист, чтобы являться больничным. Сурков поймал себя на этой 
мысли второй раз. Он попробовал поковырять голубую стену и укрепился в 
своем подозрении. Мало того, что таких стен не могло быть в больнице, таких 
стен не могло быть нигде, где он когда-либо бывал. Никогда Сурков не 
сталкивался с такой фактурой и цветом, а предположения об импортных 
стройматериалах не могли выдержать критики. Сурков осмотрел стул, на 
котором восседал, погладил поверхность, попробовал на прочность ножки и 
даже заглянул под него.
-	Наконец!
  На тыльной стороне был приклеен белый прямоугольник пленки с рядом цифр 
и надписью на латинице. Только язык не понятен, не английский - это точно. 
Сурков водрузил стул на место и посмотрел на присутствующих.
  "Раз здесь есть учет, значит, и жизнь должна быть", - подумал он.
  Тем временем очередь немного продвинулась, и Сурков перенес стул на 
несколько шагов вперед, чтобы не упустить из виду старичка в клетчатой 
рубашке.
-	Зачем стоим молодежь? – как можно бодрее спросил Сурков.
  Старичок в клетчатой рубашке улыбнулся, но как-то нехорошо, как-то совсем 
не по-русски.
-	На суд, - сказал он с акцентом.
-	А кого судят? – Сурков сделал удивленные глаза.
-	Нас.
-	А-а-а, - наконец сообразил Сурков. - А где здесь выход?
-	Там и выход, - показал старичок на спину впередистоящего.
-	Ладно, - сказал Сурков, кивая стоявшему сзади, - я пойду перекушу, если 
моя очередь пройдет, вы заходите.
-	Не пройдет, - уверенно заявил мужчина.
-	Тем лучше.
  Сурков бодро зашагал по голубому коридору, тихо повторяя:
-	Дурдом, дурдом.
  Вскоре оказалось, что он находится в большом дурдоме с большим 
количеством больных и очень длинным голубым коридором, а успевших занять 
за ним очередь, нашлось так много, что на шутку это совсем не походило. 
Сурков попытался представить среднюю зарплату статиста, умножая на среднее 
количество актеров на километр, но после того, как покрыл внешний долг 
Аргентины, занервничал. Теперь он внимательнее рассматривал стоящих. 
Сначала Суркову не терпелось отыскать знакомое лицо, но оказалось, что и 
одежда весьма заслуживает внимания. Несмотря на то, что сам он был одет в 
смокинг, присутствие в очереди военных, шахтеров, пожарных и даже 
тореадора, выглядело несколько натянуто. В большинстве своем это были люди 
пожилого и среднего возраста, но иногда попадались молодые и очень молодые 
люди. Полицейскими коридор просто кишил, но ни разу Сурков не встретил 
милиционера. Когда же в коридоре замаячила синяя фуражка, Сурков чуть не 
подпрыгнул от радости.
-	Здорово браток.
-	Какой я тебе браток, - возмутился сержант.
-	Извините товарищ сержант.
-	Тамбовский волк тебе товарищ.
-	А-а. - глупо растянул Сурков.
-	Иди. Иди отсюда, родной, - милиционер нагло похлопал Суркова по заду.
-	Но, - опешил Сурков.
-	Неужели я тебе при жизни не надоел?
-	При жизни?
-	Что не водитель? - не поверил милиционер.
-	Нет.
-	Эка тебя угораздило, - сержант, напустил в голос сочувствия.
-	Какой водитель? При какой жизни? Мент! - неожиданно для себя выкрикнул 
Сурков.
  Сержант, словно ждавший этой реплики довольно расхохотался.
-	Играет, - понял Сурков. 
  Он пошел дальше, но уже не бодро, а неторопливым шагом как на прогулке.
  Прошло не менее четырех часов после того, как он отправился искать выход, а 
конца и края этого заведения не предвиделось. Еще через час Сурков собирался 
сесть на голубой пол, чтобы отдохнуть, но как только выбрал для этого место, 
наконец увидел конец очереди, увидел, как в ее хвосте люди на ломаном 
русском спрашивают последнего и встают друг другу в затылок. Сурков быстро 
миновал крайнего и побежал в том направлении, где голубые стены сходились в 
одну точку.

* * *

  Временами ему казалось, что он слышит звуки, ломаный русский, далекие 
шаги и тихое пение. Иногда Сурков уставал и садился, прислоняясь спиной к 
голубой стене. Он не мог точно сказать, спал ли он. Но однажды, открыв глаза, 
понял, что не помнит, в какую сторону шел. Это повторялось несколько раз, и, 
окончательно потеряв представление о времени и направлении, Сурков брел без 
энтузиазма, переставляя ноги. Скорее всего, прошло несколько дней, прежде 
чем ему в голову пришла замечательная идея - отдыхать на полу головой по 
направлению движения. Сурков клял себя за то, что не додумался до этого 
раньше. Теперь он мог быть уверен только в одном: если коридор когда-то 
закончится, то он узнает об этом первым. Сурков проводил по подбородку 
ладонью и удивлялся тому, что борода не растет, забывал об этом, проводил 
снова и удивлялся вновь. Некоторое время Сурков забавлялся тем, что писал 
неприличные фразы на голубых стенах, но вскоре "Паркер" не захотел писать 
без наклона, а водить золотым пером по ворсистому полу было невмоготу от 
скрипа волокон. Он пытался кричать и петь, разговаривал и бился головой о 
стену, но это ни к чему не приводило.
  Когда Сурков вновь увидел очередь, его это не огорчило.
"Разберусь с ублюдком", - подумал он и направился вдоль цепочки людей.
-	Кюда биз отиди? – спросил вьетнамец.
  Сурков мог поклясться, что это вьетнамец и то, что акцент у него вьетнамский.
-	Пошел вон, косоглазый, - сквозь зубы процедил Сурков.
-	Я никута не поду, и ты тезе.
-	Пусть идет, - приказал здоровенный детина со сломанным носом.
  Сурков подумал, что одного удара этого качка хватило бы и Суркову, и трем 
вьетнамцам. Решив не тратить времени на разговоры, он быстрым шагом пошел 
вперед. Путь предстоял не близкий, и Сурков всячески подзадоривал себя 
мыслями о том, как он выведет на чистую воду урода, ответственного за все это 
безобразие.
  Несколько часов спустя, Сурков обменялся взглядом с сержантом милиции, 
который спокойно разговаривал с соседом.
  Наконец, он увидел в коридоре горчичный стул и старичка в клетчатой 
рубашке.
-	Молодой человек покушал? – улыбнулся он.


  Сурков подумал, что дать ему по зубам будет несколько невежливо в первую 
очередь из-за преклонного возраста собеседника. Но позже решил не 
фамильярничать и занес руку для оплеухи. 
-	Вы не боялись опоздать? Не боялись проболтаться здесь, лет пятьдесят или 
сто?
-	Нет! – Сурков из последних сил сдерживал раздражение.
-	Не может быть.
-	Уверяю вас.
  Старик выказал огромное уважение, отступил на шаг, чтобы лучше 
рассмотреть Суркова, и наконец протянул старую морщинистую ладонь. 
-	А где же ваш ангел-хранитель?
-	У него понос, - объяснил Сурков.
-	Ха, Ха, Ха! – по-стариковски добродушно рассмеялся собеседник. - А у вас 
хорошее чувство юмора, даже перед судом.
  Сурков хотел, было, задать очередной вопрос, но из-за того, что он увидел, 
волосы на его голове встали дыбом.
  В голубом коридоре находилась обыкновенная двустворчатая дверь, куда 
заходили все присутствующие по очереди. Делали они это совершенно 
обыденно и без суеты, как только над дверями загоралась покрашенная 
цапонлаком лампочка. Причем дверь находилась в стене, а не в конце коридора, 
который не заканчивался, а спокойно продолжался дальше, словно это было 
вполне логично и правильно.
-	Дверь, - шепотом сказал Сурков.
-	Дверь, - подтвердил старик. - Не заходите, пока не загорится вызов.
-	А вы?
-	А моя очередь раньше вашей.
  Старик показал пальцем на моргнувшую лампочку и сделал шаг по 
направлению к двери.
  Сурков хотел, было, его окликнуть, но так и не сделал этого. Он сел на свой 
стул и обхватил голову ладонями.
-	Вот. Я спятил. Что дальше?
  Просидев так несколько минут, Сурков почувствовал, как на его плечо 
положили руку.
-	Вас вызывают.
  Сурков увидел человека, когда-то занявшего очередь за ним.
-	Что? А-а-а…
  Он поднялся и пошел к двери, но тут же вернулся и забрал стул. "Какое 
никакое оружие, - подумал Сурков, - по меньшей мере, смогу заблокировать на 
время дверь".
  Переступив порог, Сурков тут же начал осматриваться. Кому-то это не 
понравилось, и над его ухом загремел сочный бас:
-	Что ты там копаешься? В штаны наложил?
-	Кто это?
-	Выходи на середину.
  Сурков решил пока не спорить и быстро пошел к центру круглого зала, 
напоминавшего арену цирка, увеличенную раз в пять. На возвышении за 
огромным столом восседал лысый человек в очках, одетый в красную мантию. 
На его столе, заваленном бумагами, находился белый монитор и молоток с 
круглой дощечкой. Сурков с трудом различал черты лица этого человека, но 
слышал его абсолютно четко, скорее, из-за хорошей акустики, нежели 
технических штуковин.
-	Дело номер двести шесть триллионов двести двадцать шесть миллионов 
восемьсот восемьдесят тысяч тридцать один. Класс "А" отдела вторичных 
дел, категория "Белое", Комитета контроля над Временем.
  Только теперь Сурков увидел секретаршу за пишущей машинкой, 
примостившуюся у основания стола.
  Судья громко выругался и исчез, затем появился в мантии белого цвета и, 
хлопнув колотушкой, объявил:
-	Вы признаете себя виновным?
-	В чем? – не понял Сурков.
-	В нарушении времени.
-	Я?
-	Он, что, дурак? – спросил судья секретаршу.
-	Здоров, - сообщила последняя. - И справка есть.
-	А почему со стулом?
-	Очевидно, вещдок, - предположила она.
-	Стул - это для того, чтобы сидеть, - сказал Сурков и, поставив его, сел 
сверху.
-	Говорите, справка есть? – засомневался судья.
-	Есть, есть, - подтвердила секретарша. - Сурков Игорь Андреевич признан 
годным к строевой службе в рядах Вооруженных Сил, плоскостопия и 
других умственных отклонений не обнаружено. Справка выдана 
военкоматом Центрального района.
-	Скажите, Сурков, - спросил судья, придя в иное расположение духа. – Что 
вы об этом думаете?
-	У меня такое ощущение, что я умер.
-	Хм, - удивился судья, - а вы полагаете, что нет?
-	А разве да?
-	Что это за дебил?! – закричал судья. - Почему он корчит из себя идиота? 
-	Прочитать дело? – спросила секретарь.
-	Тезисно.
-	Сурков И.А. организовал преступную группу с целью извлечения 
материальных выгод, путем создания обратных связей во времени. Его 
действия привели к тому, что правнучка в семнадцатой степени 
воспользовалась эмодуляцией Перенокиса-Бетолиса и передала 
информацию в двухтысячный год, что вызвало парадокс третьего уровня, 
приведший ко времетрясению пятой степени по шкале Хрониуса.
-	Ничего я не получал, - сказал Сурков.
-	Сурков И.А. заполнил билет Национальной лотереи с помощью знаков, 
переданных правнучкой в семнадцатой степени. Ими оказались: 
семнадцатый километр, автомобиль девятой модели, госномер, состоящий 
из региона и двузначного числа, знак ограничения скорости, время 
ожидания. Последнее число было передано через ангела-хранителя, который 
внедрялся в реальность под видом Эльзы Аппетитовны Таракановой, 
специально, чтобы ограничить возможность осуществления преступных 
замыслов. Ангел-хранитель дематериализован и дедухолизован за 
служебное несоответствие.
-	Так с этого надо было начинать, - возмутился Судья. - Сурков, вас что, 
никто не инструктировал?
-	О чем вы говорите?
-	Вам никто не рассказывал, что вы умерли, что попадете в Ад?
-	За что?
-	За то, что потревожили будущее.
-	Но я не понимаю…
-	У вас будет время и понять, и подумать, - Судья встал и торжественным 
басом объявил: "За нарушение законов физики, преступление против 
времени и потомков, создание парадоксов третьего уровня, властью данной 
мне Вселенной и Богом, а также по ходатайству Комитета контроля над 
временем, приговариваю, Суркова Игоря Алексеевича, гореть в геенне 
огненной. Срок пребывания – вечность, исполнение наказания – 
немедленно". 
  Сурков слушал судью, брезгливо покачивая ногой, а в конце даже стал 
посвистывать. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
  Судья ударил деревянным молоточком по круглой дощечке, и, неожиданно для 
себя, Сурков провалился в преисподнюю вместе со стулом.

* * *

  Там не было голубого коридора и цвета нежнее коричневого. Все  было либо 
черным, либо грязным.
  Совершенно черный негр приказал Суркову раздеться и взамен белого 
смокинга, который он неаккуратно запихал в серый мешок, выдал тюремного 
вида темно-синюю спецовку. Одежда оказалась на два размера больше, но это 
совсем не беспокоило Суркова. Он наконец стал сознавать, что весь кошмар, 
произошедший с ним, кошмаром не является. А есть жестокая реальность, в 
которой ему, Суркову, предстоит вечно находиться в Аду, и все это будет 
происходить невероятно долго. Но больше всего, Суркова угнетало то, что он 
уже умер, и его жизнь, бесславно закончилась на паласе в однокомнатной 
квартире, а он, так и не успел сделать ничего значительного.
-	Вы грешник, Сурков, ваш порядковый номер один четыреста шестьдесят 
восемь двести шесть. Если вас спросят номер, назовите три последние 
цифры, если спросят полный, назовите все число целиком. Вы направляетесь 
в мужской Ад сто тридцать семь, на триста тридцать девятом уровне. Если 
вы потеряетесь, то должны обратиться к ответственному черту для 
препровождения до места наказания. Вам все понятно?
  Сурков кивнул.
-	Вот ваши бумаги, - негр сунул в руки Суркову серую папку, вверху которой 
красовалась эмблема в виде трезубца. - Дойдете до станции, поедете в 
сторону промзоны. Сойдете на "Котловой", пересядете и поедете к триста 
тридцать девятому уровню, ваша станция "Ад сто тридцать семь". Идите.
  Сурков потянул за железный рычаг проржавевшей двери, которая достаточно 
легко поддалась и, переступив порог, оказался в проходе, прорубленном в 
скале. С неровных стен стекала вода и естественным потоком стремилась 
дальше. Ноги Суркова зачавкали по лужам, красные языки факелов, висевшие 
на стенах через несколько метров, отбрасывали тусклые тени. Сурков в 
очередной раз потешил себя мыслью о кошмарном сне, но когда сквозь ботинки 
проникла вода, двинулся дальше.
  Проход расширился, вильнул и вышел в большую пещеру, соединявшую 
несколько штреков и проездов. По импровизированным дорогам катились 
электрокары, обливая путь, синим неоновым светом. По дорогам, сходившимся 
к небольшому перрону, шли люди, одетые в основном в спецодежду или серых 
тонов платья, покрой которых не вызывал больших эмоций. "Обычные люди, 
обычная одежда – все, как на стройках метрополитена, только работают здесь 
одни негры", – подумал Сурков. Но тут же увидел белого, одетого в такую же, 
как у него синюю робу и прижимающего к груди серый скоросшиватель. 
Зеленые глаза молодого человека по-кошачьи  блеснули. Он сделал 
неуверенный шаг навстречу, но тут же остановился и воровато оглянулся.
-	Кого боимся? - спросил Сурков нарочно громко.
-	Еще не знаю.
-	Тогда держи хвост пистолетом, хуже, не будет.
-	Наверное, да, - согласился молодой человек, - а ты здесь давно?
-	Вечность, - ответил Сурков брезгливо.
-	Тогда, может, подскажешь? - замялся парень.
-	Что?
-	Ну, как себя вести, есть ли тут дедовство, можно ли дать деру?
-	Ха, - ухмыльнулся Сурков, - молодо-зелено. Не дрейфь, паря, расскажу, но 
сначала ты.
-	О чем?
-	О себе. Как сюда попал?
  Парень с недоверием посмотрел на скоросшиватель в руках Суркова, но все же 
решил не выяснять то, чего ему было не положено и начал:
-	Я - Билый. Бандит из Белой Церкви, это на Украине в Европе.
-	Хорошо, - похвалил Сурков.
-	Сам понимаешь, грешил.
-	Много?
-	Не так, чтобы очень, как все.
-	Все бандитами не становятся.
-	Так ведь и я не хотел, но делать нечего, семью кормить было надо.
-	А что же у тебя дети голодали?
-	Да не было у меня детей, во всяком случае, у моей жены. А на заводе денег 
не платили, устроиться куда-то очень тяжело, тут дядька предложил 
организовать мафию.
-	Что за мафия?
-	Дальнобойщиков стричь, которые на ночлег останавливались. Люди чужие, 
местных никто не знает. А я подходил и спрашивал по десять долларов, 
дядька сзади с ружьем стоял. Нам не отказывали.
-	Что же так ни разу и не отказали?
-	Один раз, - вздохнул Билый, - местная какая-то гадина, то ли меня узнал, то 
ли дядьку, возьми да и пальни. В дядьку не попал, я на пути оказался. 
Дядька ответил, но я тогда еще упасть не успел. Меня дробью под колесо 
кинуло, а пока гадина разворачивалась, пару раз по мне проехала.
-	Деру дал?
-	Вряд ли. Скорее всего, за дядькой погнался, но только не догнал.
-	С чего ты взял?
-	Я его в очереди не видел.
-	Ясно, - сказал Сурков, слушая, как из тоннеля, доносится звук 
приближающегося поезда.
  Три фары вынырнули из темноты, и, гремя вагонами, к перрону подошел 
электропоезд, с зияющими темными проемами окон и дверей. На облезлых 
стенах вагонов черной краской были набрызганы разномастные буквы из 
латиницы и кириллицы. С большой долей грамматических ошибок сообщалось: 
"Здесь был черт Лютый", "Дьявол - дурак", "На Котловой открылась пивная", 
"Гастроли группы "Квин" с завтрашней ночи и вечность".
-	Тебе куда? – спросил Сурков.
-	До "Лифтовой", затем на тысяча двенадцатый уровень. Ад семьсот два.
-	Это рядом, - заверил Сурков. - Он скользнул в дверной проем, и, взявшись за 
поручень, стал внимательно изучать то, что напоминало карту-схему. Она 
была аккуратно нацарапана гвоздем или другим острым предметом, но, 
несмотря на примитивный уровень исполнения, содержала четкие линии, 
схемы переходов и названия станций все на том же смешанном языке 
латинскими и русскими буквами.
-	Осторожно, двери закрываются, - объявил неизвестный машинист. - 
Следующая станция "Геенна огненная".
  Поезд резко дернулся и помчался в туннель. В вагоне стало совсем темно.
-	Что значит "двери закрываются"?- пытался перекричать шум колес Билый.
-	А, - махнул рукой Сурков, - не обращай внимания.
-	Так, что ты мне посоветуешь?
-	Не ссы никого, - уверенно сказал Сурков.
-	И все?
-	Все! Хуже тебе уже не будет. Пойми, что самое страшное произошло.
  Сурков не видел лица Билого, но мог поклясться, что он сейчас плачет, как 
несправедливо обиженный ребенок шмыгает носом и растирает кулаками слезы.
  Прошло достаточно много времени, прежде чем за проемами окон колыхнулся 
первый отсвет, и поезд вылетел на станцию.
-	Уважаемые черти и гости Ада, - сообщил машинист, - выходя, не забывайте 
свои вещи в вагоне.
  Сурков поискал глазами Билого, но в вагоне находились только негры. 
Лежавший на полу серый скоросшиватель, наводил на мысль, которая казалась 
Суркову ужасной и забавной одновременно.

* * *

-	Грешник Сурков, вы ехали в противоположную сторону, -  высокий негр 
неторопливо перелистывал скоросшиватель.
-	Извините, я здесь впервые.
-	Ваш штрафной талон был оторван.
-	Ехавший со мной грешник выпрыгнул с поезда.
-	Это не оправдательная причина.
-	Я понимаю.
-	Вижу, что вы не совсем понимаете. Мне придется наказать вас.
-	Каким образом? – Сурков чувствовал, что спрятанный в ботинок "Паркер" 
вот-вот перепрыгнет в руки негра, и видел в этом вполне логичный ход 
событий. Но расставаться с авторучкой, которую по каким-то причинам до 
сих пор не отобрали, чертовски не хотелось.
-	Я накажу вас, и наказание не покажется маленьким.
-	А может, договоримся?
-	Что вы можете предложить?
-	Гол как сокол, - сообщил Сурков, подняв руки.
-	Как угодно, - согласился негр. - Я мог бы не отправлять вас на наказание 
сегодня, до конца смены осталось сорок минут, но раз вы упрямитесь.
  Он сообщил, коллеге, что грешник Сурков направляется на наказания. После 
чего другой негр препроводил Суркова в помещение раздевалки с высокими 
металлическими шкафчиками вдоль стен. Раздевалка ничем не отличалась от 
своего аналога в какой-нибудь авторемонтной мастерской, там также пахло 
гарью и промасленной спецовкой. Сурков даже покрутил головой в поисках 
плаката по технике безопасности и тут же его нашел. На серой картонке, 
очевидно, угольным стержнем было выведено:
  "Otvetstveнный za poжar – chert Вялый".
-	Весело у вас, - попытался пошутить Сурков.
-	Советую раздеться.
-	Зачем? – изумился Сурков.
-	Просто советую.
  В словах негра не было ни издевки, ни угрозы, ни сарказма. Он сказал это так, 
как говорят избитую тысячелетиями фразу, и Суркову это не понравилось еще 
больше. Он снял с себя спецовку и повесил в свободный шкафчик с 
нацарапанным номером тринадцать.
-	Пошли, - скомандовал негр.
  Сурков подумал, что негр не такой уж здоровый, и при желании он мог бы 
поспорить с ним в рукопашной схватке.
-	Негров здесь нет, - сообщил негр.
-	Как? - удивился Сурков.
-	Так вот. Меня зовут черт Вялый, тот, кто вас отправил на наказания - черт 
Паркер, вы ему не отдали одноименную авторучку, которую спрятали в 
ботинок, теперь он вас будет опекать.
-	Ни хрена себе, - не сдержался Сурков. - Так вы тот самый ответственный за 
пожар?
-	Советую думать потише, - сказал Вялый и открыл железную корабельную 
дверь, за которой оказался большой зал с низким потолком.
  Сурков невольно остановился, его челюсть безнадежно отвисла, а колени 
подогнулись. Насколько он мог видеть, свободное пространство занимали 
низкие печи и жаровни, на которых сквозь красные отблески огней виднелись 
огромные емкости и сковородки. Вокруг них деловито расхаживали черти, 
некоторые из которых были вооружены трезубцами. Они помешивали своим 
орудием ужасное варево, состоящее из смеси масла и грешников. Масло было 
таким густым, что невозможно было понять, где кончается и начинается 
грешник. Бесформенные кляксообразные тела вздымались над поверхностью и 
тут же исчезали в бурлящем месиве. Время от времени один из грешников 
пытался выбраться из котла, за что тут же получал оплеуху трезубцем и 
сваливался обратно. Зрелище на сковороде было еще отвратительнее. 
Абсолютно голое тело извивалось на промасленном противне. Покрытые 
румяной корочкой ягодицы мелькали в сумасшедшем ритме, припадая к 
промокшей сковороде, взвивались с новой силой, от них шел густой серый пар.
-	О, Боже! - выдохнул Сурков.
-	Раньше надо было думать о Боге, - сказал Вялый и зашагал между котлами.
  Сурков невольно сделал шаг за ним, но поскользнулся в разлитом масле и 
упал, ударившись головой о сталактит. Вялый оглянулся, но возвращаться не 
стал, он ушел и через несколько секунд привел помощников, молодых рослых 
чертей, которые подхватили Суркова под руки и поволокли на возвышение, 
примыкавшее к свободной сковороде. Они усадили его на большую совковую 
лопату, ловко связали запястья мелкой цепью, после чего один распорол серый 
бумажный мешок и высыпал на Суркова ошметки стекловаты.
-	Маслом, маслом надо было полить, - посетовал один.
-	Не учи ученого, - огрызнулся второй, схватил черенок лопаты и опрокинул 
его так, что Сурков кубарем полетел на сковородку.
  В голове его мелькнули ряды первоклашек, убийственный взгляд завуча, 
Эльза, снимающая с себя лицо, прячущий в сливной бачок шампанское 
Людмирский, работники банков, страховых компаний, незнакомые люди, 
здоровающиеся на улице, голубое небо, белый снег, рыжее вечернее солнце.

Глава 4

 Суркову очень хотелось заплакать, но комок в горле катался как горошина и 
никак не хотел становиться тугим. Его обоженное тело больше не горело, 
острая боль перешла в тупую, жжение – в нытье, а пронизывающий страх – в 
глухую усталость.
-	Долго ты здесь будешь корячиться? - спросил обрюзгший лысый грешник.
-	А-а? – скорее простонал, чем спросил Сурков.
-	Я сегодня дневальный, будешь кочевряжиться, останешься со мной на 
заплыв. Понял?
  Сурков ничего не понял, но схватил квадратный кусок мыла и похромал в 
душевую. Освещенная догорающим факелом комната была оснащена рядом 
согнутых труб. Кран у душа оказался только один. Как догадался Сурков, 
горячая вода грешникам не полагалась. Даже после сорока минут на сковороде, 
его грудь сдавил стальной обруч холода.
-	 Брр, – сказал Сурков первую осмысленную фразу.
  Он потихоньку стал смывать с себя остатки масла. Как и положено, мыло ело 
ожоги, оставляя зуд.
-	Не может быть, - пожаловался Сурков, - этого не может быть! Этого не 
может быть!!
  Кран громко хрюкнул, плеснул на Суркова последнюю порцию воды и 
замолчал.
-	Эй, новенький, - услышал Сурков. - Давай быстрей, сейчас воду отключат.
-	Уже отключили, - тихо сообщил Сурков.
  Возникший в проходе толстяк осмотрел покрытого мыльной пеной Суркова. 
Очевидно, это было жалкое зрелище, потому что он ухмыльнулся и, сплюнув на 
пол, сказал:
-	Вот что, новенький, ты здесь надолго, так что послушай моего совета: не 
будь чмом.
-	Как это?
-	Так. Сопли не распускай, не ори, когда тебя жарят, не стой "раком" в 
раздевалке. Поджарился, масло смыл – и на нары. А если ты вздумал свои 
игры играть, знай, здесь таких не любят.
-	Какие игры?
-	Любые. Ручку Паркеру отдай и не думай, что он о ней не знает.
-	Как он узнал?
-	А ты как думаешь? Мысли прочел, придурок. Неужели непонятно?
-	Они умеют читать мысли?
-	Все читают мысли, в том числе и ты. Или думаешь, здесь все русский 
изучали? Все на мыслях. Говорить - воздух трясти, да и воздуха здесь почти 
нет, - толстяк помахал короткими руками вокруг себя.
-	Чем же мы дышим?
-	Узнаешь, - пообещал толстяк, - когда в котел попадешь.
  Сурков закрыл глаза и опустил голову.
-	Не ной, баба, - фыркнул грешник презрительно. – Пообгоришь, привыкнешь, 
лет через триста могут на верхние уровни перевести, там полегче да почище, 
а если с головой - можешь и до черта дослужиться. Но до черта - это надо 
лет семьсот обгорать, чтоб до черноты.
-	А в Рай кого-нибудь переводили?
-	В Рай? – толстяк схватился за бока, - Ха, ха, ха. Новенький в Рай захотел, 
вот умора.
  Сурков отряхнулся как собака, и, обойдя покатывающегося толстяка, прошел к 
тринадцатому шкафчику. Стараясь не потревожить ожоги, он накинул спецовку 
и аккуратно застегнул пуговицы. Обуваться было особенно больно, немного 
поколебавшись, Сурков засунул руку в ботинок и извлек злополучную 
авторучку. Блеснувшее в полумраке золотое перо показалось нереальным.
-	Интересно, - сказал Сурков. - А почему ее никто не отнимет силой?
  Суркова поразило, что такой простой вопрос не возник раньше, ведь если 
черти обладали реальной властью, могли читать мысли, чинили беспредел и 
кого-то опекали, то логично было предположить, что они и распоряжались 
имуществом грешников.
-	Эй, дневальный, - позвал Сурков, - как вас там?
-	Ты меня задерживаешь, - напомнил толстяк.
-	Еще минуту, - и, не дождавшись ответа, спросил: "А почему черти не 
применяют силу"?
-	Не все так просто, - глубокомысленно вывел толстый.
-	Может, объясните?
-	Нет, - отрезал толстяк, - сам догадайся.
  Суркову ничего не оставалось, как нести свои ботинки по полутемным 
коридорам туда, где его мучения начались. Дорогой он думал об авторучке, о 
наказании и о чертях, но не смытая стекловата так зудела за шиворотом, что 
мысли Суркова путались.
-	Долго ходите, грешник Сурков, -  вместо приветствия сказал черт Вялый. - А 
я вас поджидаю.
-	Зачем? – спросил Сурков безрадостно.
-	А вы не догадались?
-	Скажите, Вялый, - не выдержал Сурков, - почему вы мне выкаете?
-	А что вас смущает?
-	Меня просто бесит ваше вежливое отношение.
-	Это моя работа.
-	Вы хотите сказать, что издеваетесь надо мной?
-	Сурков, здесь Ад, и церемониться с вами никто не обещал.
-	А если я вам съезжу по физиономии?
-	Да будет вам известно, что у черта нет физиономии, а вышеобозначенная 
часть тела называется мордой.
-	Вышеобозначенная часть тела, по моим представлениям, должна иметь рога.
-	Это уже мифология, - махнул рукой Вялый. - Бабушкины сказки. Но вы мне, 
Сурков, зубы не заговаривайте.
-	Вы тоже хотите получить "Паркер"?
-	Хочу, - ответил Вялый после продолжительного раздумья.
-	Зачем? – спросил Сурков.
-	Идемте, - Вялый направился по проходу, миновал несколько галерей и 
остановился возле узкого входа в пещеру. – Будете расширять вход, - 
пояснил он.
-	Чем? – спросил Сурков, - пытаясь себе представить, каким образом можно 
выполнить эту работу.
-	Чем угодно. Будете работать здесь вместо отдыха до тех пор, пока размер 
пещеры  не превысит размер грота. Затем получите право на восьмичасовой 
отдых.
-	Это распоряжение Паркера?
-	Паркера, - согласился Вялый. - Но я мог бы его ослушаться и заставлять вас 
работать меньше или перевести в другое место, если, предположим, получил 
бы от вас кое-что.
-	Прощайте, Вялый, - уверенно сказал Сурков. – Идите, отдыхайте, у меня 
много работы.
  Сурков двинулся к входу, пробуя руками куски горной породы. Он твердо 
решил, что ручка останется у него, не столько в силу природного упрямства, 
сколько из-за очевидных рассуждений. Раз вещь кому-то очень нужна, значит 
она представляет собой определенную ценность.

* * *

  Сурков очень быстро понял, что лучшим в данной ситуации было бы сойти с 
ума. Умереть, не думать, не существовать он не мог. Теперь он вынужден 
терпеть, пребывать, мириться и, самое страшное, осознавать, что это будет 
продолжаться и продолжаться. Сложнее всего было не думать об этом, потому 
что мысли тошнотой подступали к горлу и кружили голову, как только Сурков 
не успевал от них отмахиваться. Что может быть неприятней навязчивой 
мысли? Может быть, теща? Или сварливая жена? Нелюбимая работа? Болезнь? 
Старость? Бедность? Собственная глупость? 
  Сурков подумал, что все это вместе и образовало бы тот феномен 
безрадостного прозябания, безысходности и страха, который испытывал он. И 
вот что удивительно - никто не пугал его, не угрожал и не обещал вечных мук, 
мысль эта приходила сама, так, как приходят друзья – не вовремя и без 
приглашения. Сурков специально заставлял себя вспоминать жизнь, друзей, 
работу, книги и кинофильмы. Как назло, бездумная работа по расширению 
грота способствовала появлению глупых мыслей. Сурков попытался сделать 
свою работу творческой, но отсутствие инструментов и любых других 
приспособлений этому не способствовало. В конце концов, Сурков бросил свое 
занятие и направился бродить по Аду. Вялый не появлялся, да и сам Ад в 
ночное время казался другим. Сурков понял, что видит его по-новому, как 
неминуемо он превращается в то, что привычно называется домом, и это 
открытие не придавало хорошего настроения.
  Сурков увидел двух грешников, играющих с чертями в карты, подошел и сел 
на грубую скамейку, ожидая, что его тут же погонят, но черти, поглощенные 
игрой, не обратили на него никакого внимания, а один из грешников даже 
пододвинул к нему бумажный кулек с сухариками.
  Сурков впервые видел, как едят в Аду, да и на еду это было мало похоже. 
Грешник брал в рот парочку заплесневелых, посыпанных грубой солью 
сухариков, хрустел ими на зубах, после чего сплевывал под стол или в сторону. 
Весь моцион заключался в грубом сплевывании, и вкус сухарей грешника 
нисколько не смущал. Сурков уже понимал разницу между духовной и телесной 
оболочкой, поэтому потянулся к пакету из любопытства, нежели от голода. Он 
выбрал наименее заплесневелый сухарик, положил его в рот и погонял языком, 
прислушиваясь к своим ощущениям. Определенно он был соленым. Вкус соли 
перебивал устойчивый привкус пыли, ничего интересного он больше не 
заметил.
-	Играть будешь, - спросил грешник?
-	Во что играете?
-	В дурака.
-	В дурака? – удивился Сурков.
-	А что? Умником себя считаешь?
  Сурков попытался проглотить сухарик, но тот почему-то не хотел 
проглатываться, а напоминал жвачку. Решив, что с сухариком он разберется 
позже, Сурков ответил:
-	Да, нет.
-	Так да или нет?
-	Нет, я же говорю.
-	Ты не сказал: "нет", - настаивал грешник.
-	Че пристал к грешнику? - спросил тот, что предложил сухарик.
-	А че он в попу лезет? Да... Нет…
-	Ударьте его по лицу, Лысый, - предложил один из чертей.
  Грешник, которого назвали Лысым, не долго думая, воспользовался советом и 
залепил оплеуху по левой скуле Суркова. Сухарик тут же пролетел внутрь, а 
Сурков увидел свои ноги, взметнувшиеся вверх. Ощущения боли в Аду были 
такими же яркими, как и при жизни. В них было что-то металлическое, 
резиновое, не настоящее, вроде как пахло от масла бензином, но то, что это 
было масло, сомневаться не приходилось, и Сурков больно ударился, 
кувыркаясь по камням.
  Два черта и два грешника залились веселым смехом. Суркову захотелось 
подскочить, прыгнуть на обидчика и разорвать его в клочья, но неожиданно для 
себя он ощутил ужасную усталость. Он лежал на камнях, приятный холодок 
давал ощущение покоя и комфорта, которое может понять путник, взявший 
непосильную ношу и случайно присевший отдохнуть. Он начинает понимать, 
как он устал, сколько он прошел и сколько ему еще идти. От этого знания 
становится невыносимо тяжело.
  Сурков подумал, что досчитает до десяти, поднимется и набьет морду 
обидчику, но когда досчитал до восьми, уже знал, что будет считать дальше. 
После двух с половиной тысяч он перестал считать. Через полчаса ярость 
прошла, и драться уже не хотелось. Вскоре грешники окончательно продулись и 
залезли под лавку кричать "гав-гав". Лысый проиграл двенадцать миллионов 
гав, грешник, угостивший Суркова, чуть меньше. Они добросовестно 
изображали собак под смех чертей, пока у них не сели голоса, после чего черти 
пошли отдыхать, а грешники, полаяв для приличия несколько минут, вылезли 
из-под стола.
  Лысый ушел сразу, а грешник с сухариками подошел к Суркову и протянул 
растопыренную обожженную пятерню.
-	Сухарик проглотил? - спросил он.
  Сурков кивнул в знак согласия.
-	Надо было сразу тебя предупредить.
-	О чем?
-	Утроба - отхожее место души.
-	Да?
-	А ты не чувствуешь? Теперь будешь таскать за собой, а для грешника это 
нелегко.
-	И что же мне делать?
  Грешник пожал плечами:
-	Скажи своему черту, он тебя в медпункт отправит.
-	А там? – зачем-то спросил Сурков.
-	Там сделают рентген и вырежут.
-	Без наркоза? - предположил Сурков.
-	Послушай парень, я вижу ты здесь недавно.
-	И что?
-	Запомни несколько вещей, которые тебе пригодятся: здесь Ад и все, что 
здесь происходит, делается не для твоего удовольствия. Если здесь 
вырезают совесть, то делается это самым тупым скальпелем, без наркоза, да 
еще и зеркало поднесут, чтобы ты все видел.
-	Мне показалось, что черти к вам неплохо относятся.
-	Показалось. Черти здесь, чтобы нас наказывать. Черти - это отборные, 
обгоревшие грешники. Они не подвергаются наказанию, потому что готовы 
служить Сатане.
-	Зачем же вы играете с ними?
-	Мало того, что играем, еще и всегда проигрываем. Черт в Аду и Бог, и царь, 
и генеральный секретарь, запомни.
-	Но ведь чертями не все становятся.
-	Не все, - согласился собеседник. – Только самые отборные мерзавцы.
-	А остальные? 
-	Остальные варятся. Некоторым послабления дают, некоторые даже до 
ангелов дослуживаются.
-	До каких ангелов? – не понял Сурков.
-	До серых, - блаженно произнес собеседник. - Серый ангел - это круто, это 
…, - он зачмокал губами, очевидно, что-то представляя, но тут же сделал 
искаженную гримасу на лице. - Думать здесь нельзя, запомни.
-	Как это? – опешил Сурков.
-	Скоро поймешь. Пока ты здесь недолго, можешь думать, но постепенно все 
пройдет.
-	Как же не думать? Как же так?
-	Ну, не то, чтобы совсем, можешь думать о том, как будешь наказан, об 
отдыхе и так далее, но вот представить что-нибудь, уже не сможешь.
-	Почему же?
-	Потому что здесь все нематериально, все здесь дух. И ты, и черти, и все вот 
это, - собеседник обвел окружность. - Не совсем, конечно, а, впрочем, я и 
сам не знаю, никто меня не учил.
-	А это? – Сурков достал авторучку и показал собеседнику.
-	Откуда у тебя это? – грешник вылупил глаза на диковинный предмет, 
протягивая вперед подрагивающие ладони.
-	С собой пронес.
  Собеседник недоверчиво скосился на Суркова.
-	И не отобрали?
-	Спрятал.
-	А мысли прочли?
-	Прочли, но сами не стали отнимать.
-	Это, чтобы ты отдал, - предположил грешник. - Отнять не так больно, а вот, 
когда сам отдашь, будешь каяться, что смалодушничал. Черту очко, тебе 
наказание.
-	Умно, - сказал Сурков. - Только не отдам.
-	Отдашь, - пообещал собеседник, - Ад и не таких ломал. Здесь душа 
грешника как соломинка.
-	А если я не грешник.
-	Если не грешник? – усмехнулся собеседник. - Тогда тебе надо в 
оправдательный комитет. Напишешь заявление, будет повторный суд. Но 
вот не помню, чтобы кого-то оправдали. В лучшем случае - послабление, в 
исключительном - серый ангел. Только ты теперь не рассчитывай с твоим 
сухариком… - собеседник сделал гримасу, похожую на гирю.
-	А где он находится?
-	Кто?
-	Оправдательный комитет.
-	Ха! В оправдательный - только черти могут, тебя туда не пустят.
-	А если я заявление напишу?
-	Еще раз тебе повторяю, но последний, заметь. Черти здесь все. Залезешь 
черту - будешь в Аду, как по библии положено. Найдешь подход – 
получишь послабления.
-	А если не подчиняться?
-	Как это?
-	Ну не исполнять приказы, на наказания не ходить, убежать.
-	Глупости. Сколько я здесь, ни разу о таких не слышал. Новичков часто на 
цепь сажают, в карцер, дополнительное наказание дают. Но чтобы кто-то на 
своем настоял, такого не было.
-	А убежать?
-	Попробуй. Поймают, переведут на пару сотен уровней вниз, там содержание 
похуже этого.
-	Неужели ничего нельзя сделать?
-	Нельзя, - бросил собеседник и пошел по гроту прочь от Суркова.
-	Ты куда? – спросил Сурков.
-	Ясное дело, - бросил тот через плечо, - наказания скоро начнутся.

* * *

  Сурков варился в Аду, кипел в нагретом масле, шипел на раскаленной 
сковородке, сидел в мешке со стекловатой. Для Ада это были обычные будни, и 
никто не замечал то, что это происходит с Сурковым. Никто не говорил:
-	Неужели Сурков умер?
  Или:
-	Ну, надо же, Сурков попал в Ад.
  Его пребывание и наказание было таким же обычным делом как и у 
миллиардов грешников по соседству.
  По ночам, хотя понятие "ночь" было весьма относительным, Сурков расширял 
грот. Вялый не настаивал на этом, даже когда Сурков явно уклонялся от его 
распоряжений. Лишь однажды он напомнил, что Сурков будет заниматься этим 
до тех пор, пока не выполнит работу полностью. Сурков же считал, что ему 
некуда торопиться и "сачковал" при первой возможности. Вскоре он стал 
замечать, как теряет силы. Проклятый сухарик разбухал в желудке и, казалось, 
весил несколько килограммов, кожу покрыли ожоги и язвы, кости ломило, а 
голова постоянно гудела, словно трансформаторная будка. Сурков стал мечтать 
об отдыхе, хотя спать он совершенно не хотел. Надо было что-то предпринять, 
и он усиленно стал соображать. Тут выяснилась неприятная вещь, о которой его 
уже предупреждал один грешник. Мысли совершенно перестали его слушаться. 
Любая фантазия, не относящаяся к наказанию, Аду и чертям, не хотела 
строиться в голове. 
  "В этом нет ничего удивительного, - подумал Сурков. - Ведь я нахожусь в 
нематериальном мире, и любая нематериальная субстанция здесь является 
реальной. Например, моя душа здесь вполне реальна, а что есть душа, если не 
набор единиц и ноликов. Раз информация здесь реальна, значит и мысль должна 
быть реальной. Нет, глупость какая-то. Если бы все было так просто, я вообще 
не смог бы ни о чем подумать".
  Сурков попытался вспомнить какую-нибудь сцену из своей жизни. Он увидел 
холодный весенний вечер, когда они с Людмирским пили пиво.
  "Странно, прошлое вспоминается довольно легко, - рассуждал Сурков. - 
Почему же представить будущее так тяжело? Неужели потому, что моего 
будущего не существует? Брр".
  Сурков помахал руками, чтобы отогнать эту мысль.
  "Довольно киснуть, хватит соплей и пессимизма, я же обманул время, чем это 
заведение лучше?"
  Сурков огромным усилием воли представил таблицу умножения, закон 
Архимеда, правило Буравчика. Уравнение Бернулли он так и не вспомнил, но 
решил не расстраиваться и перешел к рассуждениям на тему расширения грота. 
  Посчитав приблизительно свою ночную выработку и сопоставив с размерами 
грота, выяснилось, что работа займет не один десяток лет. Такое обстоятельство 
совсем не устраивало Суркова. Пригнать в грот шагающий экскаватор он не 
мог, применить средства малой механизации, казалось неэффективным, тогда 
он решил просто его взорвать. Дело осталось за малым: найти необходимое 
количество взрывчатки и осуществить задуманное. Взрывчатку выбирать долго 
не пришлось. Сурков знал, что кроме каменного угля и масла ничего горючего в 
Аду нет. Правда он слышал, что масло получают из нефти, но последняя была 
на нижних уровнях, масло же перекачивали сюда по трубопроводам, куда шли 
остальные продукты нефтеперегонки, Сурков мог только предположить. А вот 
уголь горел очень плохо, поэтому в печи закачивали сжатый воздух, чтобы 
поддерживать горение. Предположив, что он находится на глубине в несколько 
километров, Сурков пришел к выводу: воздух должен подаваться под 
давлением в несколько десятков атмосфер. Сжатый воздух и масло - соединение 
весьма взрывоопасное. В какой пропорции и как должно происходить 
соединение, Сурков не знал, но других составляющих не было, и, начертив 
камнем на стене грота пару десятков бесполезных схем, Сурков отправился 
бродить по Аду в поисках компонентов. Оказалось, что магистраль со сжатым 
воздухом проходит совсем близко, и, если использовать шланг определенной 
длины, можно легко подвести воздух в пещеру. Сурков решил обвалить вход, 
создав тем самым закрытое пространство. Шланги для подачи воздуха можно 
было снять с печей. Ночью они все равно не работали. Но вот где взять масло? 
Маслопровод находился так далеко, что использовать шланги не было никакой 
возможности. Носить же масло прямо из пещеры с котлами казалось 
невыносимо долго.
  Сурков думал над решением этой проблемы три ночи. То ли Вялый не смог 
понять, о чем думал Сурков, то ли Сурков научился думать тихо, но о 
намеченном взрыве никто не узнал. В конце концов, подкатив к маслопроводу 
два пустых котла и наполнив один на две трети, Сурков использовал принцип 
сообщающихся сосудов и шланг для подачи воздуха. Он перекачал половину 
котла из одного в другой. Дальнейшим замыслом Суркова было поднять один 
котел над уровнем другого и слить остатки масла, но, сколько он не пытался 
оторвать сосуд от земли или даже подтолкнуть под него камень - это оказалось 
совершенно не возможно. В отчаянии Сурков стал возить один котел вокруг 
другого. Дно гремело о камни, но скользило очень хорошо. Чтобы не 
заниматься перекачкой, Сурков погромыхал к своей пещере. За ночь он 
дотащил до входа оба котла, шлангом слил масло, образовав в глубине пещеры 
маленькое озерцо. Время наказания приближалось. Он собирался, было, вернуть 
шланг и взятые котлы на место, как вдруг понял совершенно очевидную истину. 
Шланг для воздуха был испачкан в масле и теперь представлял определенную 
опасность.
  Решив не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, Сурков 
подсоединил шланг к воздуховоду, проложил его в пещеру и обвалил вход, 
который предварительно был к этому подготовлен. Пустив в шланг сжатый 
воздух, Сурков укрылся в противоположной части грота, применив в качестве 
укрытия перевернутый котел. В это же время черт Вялый появился в 
непосредственной близости от пещеры и с интересом стал рассматривать обвал 
и идущий под камни шланг. Ситуация показалось ему забавной, и он никак не 
ожидал, что через несколько мгновений станет жертвой своей неосторожности.
  Когда прозвучал взрыв, Вялый стоял, склонившись вперед. Вмятина такой 
формы осталась на противоположной стене. Грот почти не пострадал, если не 
считать глубокую трещину, прошедшую вдоль него, обвалившийся свод, две 
арки и пары сотен упавших сталактитов. В это время в Турции было 
зафиксировано  землетрясение около четырех баллов по шкале Рихтера. Но 
Суркову, который находился под перевернутым котлом, казалось, что он 
взорвал весь Ад. Его защита превратилась в причудливую формы сковороду, а 
сам он решил, что умер еще раз.

* * *

  Спустя три дня, его откопала команда грешников, вместо наказания 
разбиравшая завал. Паркер лично препроводил Суркова в карцер. Для большей 
острастки он не проронил ни слова и, закрывая за Сурковым красную от 
окалины дверь, опустил глаза. Довольно глупо было пугать грешника, который 
уже находился в Аду, и Паркер, будучи профессионалом своего дела, оставил 
Суркова пребывать в неизвестности.
  Карцер или прямоугольная комната, в которой оказался Сурков, по форме 
напоминала пакет молока. Высота потолка – три четверти ширины, абсолютно 
ровные стены, и, что Сурков видел впервые, ровный потолок. Дверь, крохотное 
окошко под самым потолком. В окне подрагивает грязный свет, его отблески 
пляшут по стенам, образовывая причудливые фигуры. Проходит несколько 
минут, и Сурков перестает ждать. Трое суток, проведенные под раздавленным 
котлом, делают помещение карцера веселым, правильную геометрию - 
праздничной, отблески света - смешными. Прошел час, и появилось понимание 
того, что карцер - это надолго. Сурков уже не ждал, что дверь вот-вот откроется. 
Не ждал Паркера или Вялого, не ждал наказания. Мысль о том, что ему не 
придется вариться, оказалась настолько необычной, что Сурков опешил. Он 
судорожно перебирал мысли, приходившие ему в последнее время в голову, и 
никак не мог понять, какая из них доставила такое удовлетворение. Наконец, 
решив, что это мысль о своей ближайшей безнаказанности, он стал гонять ее 
как любимую кассету.
  Приблизительно через два дня она надоела. Определять прошедшее время 
становилось все труднее, радость покоя и одиночества превратилась в скуку, 
карцер стал унылым и мрачным, пляшущие фигурки раздражали. Сурков ходил 
по комнате, делая два маленьких шага от стены до стены, ходил по периметру, 
по диагонали, упирался в стены руками и ногами, пытаясь добраться до окошка, 
делал физические упражнения. Читал стихи, пел песни, считал до миллиона и 
обратно, сочинял сказки, танцевал буги-вуги и рок-н-ролл. Он рассказывал 
стенам свою биографию, читал лекции о Бейсике и Фортране, выступал с 
обвинительной речью на Нюренбергском процессе, доказывал теорему Готье и 
придумывал закон Фурье. Ему постоянно хотелось спать, но сон, как и 
положено, не приходил, а легкое забытье, которое налетало на несколько 
мгновений, вызывало тошноту. Он тут же чувствовал сухарик в животе, и 
последний недовольно ворочался и тянул Суркова к центру планеты.
  С ума он начал сходить, когда прошло около трех месяцев. Сначала звуковые, 
затем зрительные галлюцинации разбавили ощущение без времени и 
пространства. Сурков уже не видел карцер, он не ощущал холода, не мог точно 
определить, где пол, а где стена. Дверь, пахнущая ржавчиной, перестала 
издавать запах, и Суркову казалось, что в его камере нет входа. Окошко 
исчезло, красные блики слились в ржавое пространство. Сурков хотел 
дотронуться до него руками, но ладонь ничего не чувствовала. Через два месяца 
пропали ноги и руки, тело и шея исчезли через пару недель, нос и губы онемели 
почти сразу после того, как веки прекратили закрываться. Сурков понял, что 
завис. Он еще мог думать, но его, застрявшего в лифте, залили бетоном и 
почему-то забыли убить.

Глава 5

  Время двинулось вперед и снова остановилось. Прошла одна секунда, или 
прошел год? Оно (время) колыхнулось, словно ветер пошевелил и перевернул 
страницу. Снова тишина. Пауза, в которой очень тяжело определить ее 
промежуток. Там, где находился Сурков, не было ни времени, ни пространства, 
не было и его самого. Бледная пустота казалась ровной и тихой. Прошел еще 
один год, еще одну страницу перевернула вечность. В бесцветном порыве что-
то встрепенулось, колыхнулось, поднялось, опустилось и замерло. Суркову 
ничего не казалось, он не мог фантазировать и не мог думать. Он понял, что 
очередной толчок пересек серую мякоть пространства, как из координатной 
сетки выступила пена материи, как снова исчезла беззвучно, бесхитростно, 
бесцельно, глупо. Квантовый переход закончился, и снова по орбитам тупо 
летели электроны, пугая пространство геометрической правильностью своих 
орбит. Сурков почувствовал, что край его сознания улавливает серое пятно, как 
где-то боковым зрением он видит неоднородность материи, слабый изгиб 
времени и геометрической бесхитростности. Ему даже удалось 
сконцентрировать внимание и направить остывающую мысль в ту сторону, но, 
наверное, через неделю он понял, что больше не выдержит. Почувствовал 
размякшим, отяжелевшим и ужасно неуклюжим. Сурков выпустил себя из рук и 
тут же полетел спиной вперед, как если бы оттолкнулся от вертолета в затяжной 
прыжок. Падение было мягким, приятным и долгим. Месяцы сменяли друг 
друга. Зимой снизу поднимались мягкие белые крупинки, с завидной 
проворностью уносившиеся в серую мглу. Летом появлялся ровный рыжий 
свет, припекавший Суркову грудь и покрывавший ее приятной коричневой 
корочкой. Осенью шел листопад, гремела гроза весной, но все было 
схематичным, черно-белым и ненастоящим. Совершенно неожиданно Сурков 
вспомнил о пятне, и острая боль пронзила его шею и затылок. 
  Он увидел ровный пол, угол, свою руку, подрагивающие кончики пальцев. 
Сознание вновь окружила серая мгла, но Сурков уже знал, что не даст ей 
завладеть собой. Он уловил серое пятно и направился к нему, пробираясь через 
дебри серой мглы, прилипавшей к рукам и ногам. Это были его руки и ноги. 
Суркову это знание далось  немалыми усилиями. Как только их контуры 
обозначили себя, он попытался пошевелиться, и, о чудо, тут же появились шея и 
голова. Рука уже нащупала серое пятно, оно уже приобрело очертания, он мог 
его ощутить. Руки вновь подчинялись ему, еще робко и плохо слушаясь, но они 
уже тянулись, брали и поднимали то, что несколько месяцев назад выглядело 
как серый комок. Это была злополучная авторучка, хищно блеснувшая в 
полумраке и обнажившая перо. Золотой отблеск распорол пространство, как 
хорошо отточенный нож. Сурков поднес сигарообразное тело к носу, который 
жадно вдохнул запах чернил. Он подействовал как нашатырный спирт, 
сбросивший с сознания остатки пелены.

* * * 

  Сурков провел по стене пером, послушно оставившим за собой ровную 
черную полоску. Он еще минуту наслаждался сочетанием черного и серого, 
затем, как можно разборчивее, написал:
  1) концепция Ада.
Поразмыслив пару минут, он продолжил:
  Ад не может существовать без Рая. Это так же верно, как то, что белое не 
может существовать без черного, а горячее без холодного. Следовательно, это 
не может являться исправительным учреждением, учреждением наказания. 
Исправительное учреждение подразумевает коррекцию и наказание. Как, 
например, тюрьма. В тюрьму попадают антиобщественные типы, а выходят 
оттуда люди, осознавшие тяжесть содеянного, после чего они принимаются за 
социально-полезный труд, так как иначе жить уже не могут. Ад не похож на 
тюремное заведение хотя бы потому, что грешник, попавший сюда, 
подвергается наказанию вечно и лишен возможности раскаяться и осознать. 
Если гипотетически предусмотреть возможность реинкорнации, то возникает 
видимость осмысленности Ада, которая теряет всякий смысл, если учесть, что 
информация о потустороннем мире блокирована в реальном. Возможно, 
Высший разум имел более тонкий план и не собирался уговаривать души 
ублажать его при жизни. А наказание грешников выглядит весьма 
справедливым. Ведь если обнародовать информацию об Аде, абсолютное 
большинство грешников перестанут прелюбодействовать и воровать. 
Катастрофические последствия этого тяжело представить. Мир станет 
приторно-слащавым. Исчезнут войны, богатство и предательство. Любовь 
станет такой доступной, что непременно обесценится, как неизбежно 
обесценилось бы золото в результате его перепроизводства. Доброта перейдет 
качественный порядок, и жить, не греша, станет недостаточно. Технический 
прогресс при этом неминуемо затормозится. Люди перестанут накапливать 
материальные блага и проведут жизнь в уединении и молитвах. Такие 
последствия сделали бы смерть совершенно бессмысленной. Подавляющее 
большинство душ попадали бы в Рай, ничего не меняя, кроме своей оболочки.
  Да. Очевидно, что Создателя не устраивал такой исход, поэтому система Ада 
выстроена таким образом, каким она выстроена сейчас.
  Сурков почесал за ухом авторучкой, хмыкнул и продолжил:
2) Ад как система.
  Определенно, Ад является управляемой системой, такой, например, как армия. 
В ней существует порядок и иерархия. Отсутствие законов и правил неминуемо 
привело бы к хаосу, однако этого не происходит, значит, законы есть, они 
существуют на всем пространстве Ада, как в реальном мире существуют 
законы, которые я привык называть "законами физики". Однако законы, 
управляющие Адом, в корне отличаются от "законов физики" хотя бы потому, 
что возникли по разным причинам. Не секрет, что законы и правила направлены 
на обуздание хаоса. Порядок, существующий в Аду, является подсистемой 
взаимоотношения более крупной системы Ад-Рай. Возможно, Бог контролирует 
саму систему, а более мелкие подразделения управляют подсистемами. Ведь 
подразделения чертей, ангелов и ангелов-хранителей существуют. Но никто не 
контролирует соблюдение законов физики, их просто невозможно нарушить, 
хотя и те, и другие являются законами одного порядка. А раз никто…
-	Стоп! – воскликнул Сурков. - Как же никто не контролирует? Ведь меня 
засадило как раз такое подразделение. Комитет по защите времени, если не 
ошибаюсь. Значит и законы физики можно нарушать. И за соблюдением 
этих законов кто-то наблюдает.
  Сурков стал усиленно вспоминать свой приговор, и все, что происходило на 
суде:
  "За нарушение законов физики, преступление против времени и потомков, 
создание парадоксов третьего уровня, властью данной мне Вселенной и Богом, а 
также по ходатайству Комитета по защите времени…".
  "Преступление против времени и потомков. Забавная ситуация. Я совершил 
преступление с помощью своих собственных потомков, но детей у меня нет и 
теперь уже быть не может, ведь я же умер? Или нет?
  Сурков осмотрел свои руки, ноги и туловище. 
  Нет, похоже, умер. А раз умер, какая может быть праправнучка? А если нет 
праправнучки, какое может быть преступление? Я чего-то не понимаю".
  Такой простой и такой очевидный вывод привел Суркова в состояние сильного 
возбуждения.
  "Давай сначала. У меня есть сообщник, и раз он является моей праправнучкой, 
значит у меня должны быть дети. А может, они есть, но я этого не знаю?"
  Сурков стал оценивать вероятность последствий своих внебрачных связей. 
Вероятность показалась ему крайне незначительной, тем не менее, исключить 
ее Сурков не смог. 
  "Это уже совсем скверно. Мало того, что у меня, возможно, есть внебрачные 
дети, так они еще и под монастырь подвели. Насчет детей это понятно - я тут и 
сам виноват, а  насчет приговора… Что это за беспредел? Суд как пародия: ни 
адвокатов, ни доказательств. Где Вселенская справедливость?"
-	А судьи кто? – закричал Сурков.

* * *

  Сурков сам оценивал время, проведенное в карцере, как невероятно долгое. 
Год это был или столетие, он не мог определить, но то, что это было долго, он 
мог поклясться. Он дописал концепцию Ада и перешел к смыслу жизни, затем к 
смыслу смерти, потом к жизни, к смерти и, наконец, к самому смыслу. 
Выяснилось, что никакого смысла в смысле нет, даже если не подразумевать 
смысловой нагрузки в самих смыслах. Смыслов нашлось невероятное 
множество, и, разбирая оттенки, Сурков понял, что у него закончились чернила. 
Он пару раз заправлял ручку кровью, всаживая перо в вену, и обнаружил, что 
все, на чем можно писать закончилось. Сурков стер ладонью концепцию Ада, 
которая теперь казалась ему полной околесицей. Философский уровень, на 
который он поднялся, требовал все больше места на стенах. Сначала он писал 
через строчку, затем, расписав свои руки и ноги, Сурков обнаружил, что может 
составлять сложные алгоритмы, сочетая слова и буквы, заполняющие стены по 
вертикали, горизонтали и диагонали. Такой алгоритм сильно сжимал 
информацию, хотя и требовал долгого составления. Суркову некуда было 
спешить. В ближайшие несколько лет он составил труд, который назвал "КВЖ", 
что расшифровывалось, как концепция всего живого. Книгу он записал на ногте 
левой ноги в составленном им коде. Большую часть труда занимало название, 
так как к нему очень тяжело было подобрать индексы. Работа, наверняка, 
уместилась бы на полутора тысячах страниц обычного печатного текста, а 
сводилась она к тому, что в мире существует общая концепция развития, 
которая направлена от простого к сложному. О том, что эта концепция не 
обратима, и то, что она не может быть повернута вспять, как, например, живая 
материя не может эволюционировать в неживую, а нематериальный мир в 
материальный.
  Когда Сурков поставил точку на край ногтя, дверь камеры открылась. Черт 
Паркер возник на пороге так буднично, как будто оставил Суркова минуту 
назад. 
-	Пойдемте, Сурков, - сообщил он. - Вам пора вариться.
-	Скажите, Паркер, - спросил Сурков, - а вам не дали повышения?
-	С вами дождешься, - удивил Паркер панибратской репликой Суркова.
-	Вы ведь не за этим пришли?
  Паркер брезгливо посмотрел на Суркова и нехотя произнес:
-	 Вы становитесь опасны, Сурков. Вялый от вас пострадал, но от меня этого 
не дождетесь.
-	Неужели?
-	Вот вам и неужели.
  Диалог Суркову показался суперстранным. Он решил, что обязательно узнает, 
почему Паркер перестал дистанцироваться с грешником, но это выяснилось 
гораздо быстрее. В Аду его ждал полный, лысеющий мужчина на вид лет 
пятидесяти, с коричневым портфелем из крокодиловой кожи.
-	Меня зовут Михалай, - сообщил он.
-	Гоша, - Сурков пожал протянутую ладонь, поймав себя на мысли, что 
впервые делает это в Аду.
-	Я провожу расследование катастрофы.
-	Ах, это, - разочарованно пожал плечами Сурков.
-	Не только, - сообщил Михалай, очевидно, перехватив разочарованные 
мысли. - В данный момент дело касается непосредственно вас. Вернее, 
вашего осуждения.
-	Что вы имеете в виду?
-	Я имею в виду, что вы незаконно были осуждены на пребывание в Аду, и 
ваше дело может быть пересмотрено.
-	Хорошие новости.
-	Для вас - хорошие новости, а для меня - большие хлопоты.
-	Я же понимаю, это ваша работа, - медленно ответил Сурков, понимая, что 
Михалай клонит в сторону авторучки.
-	Я, разумеется, выполню работу, но это может занять весьма 
продолжительное время.
-	А в чем заключается ваша работа? И к чему это может привести?
-	Вам могут снизить жесткость наказания или даже перевести в Рай.
-	Не смешите меня, Михалай. Мне уже рассказали, что здесь почем.
  Небрежность Суркова была такой искренней, что Михалай купился на 
нехитрую уловку и, достав из кожаного портфеля скоросшиватель и стопку 
серых листов, предложил:
-	Пишите.
-	Что?
-	Заявление в Оправдательный комитет.
-	Форма есть?
-	Я вам продиктую. Пишите: О, Боже, от раба твоего. ФИО. Дальше - 
незаслуженно осужденного в грешники номер такой-то, от такого-то числа. 
Дальше. Прошу рассмотреть мою просьбу о пересмотре дела номер такой-
то. Номер спишите со скоросшивателя. От такого-то числа. Дальше.
  Михалай продиктовал Суркову короткое заявление, после чего дважды 
перечитал его и, облизнувшись на авторучку, спрятал в портфель.
  Спустя десять суток, Суркова вытащили из кипящего масла посреди 
наказания. В раздевалке его ждал довольный Михалай, помахавший перед 
носом Суркова голубой бумагой.
-	Вот решение о пересмотре.
-	Шутите?
-	Не шучу. Одевайтесь и едем.
-	Куда?
-	До суда вы переводитесь в изолятор. Будете на легких работах, почти как 
при жизни.
-	Как на химии? - предположил Сурков.
-	Что-то в этом роде.
  Сурков смыл с себя масло и, взглянув на ящик с номером тринадцать, зашагал 
вслед за Михалаем.
-	Если бы не ваш подрыв, - заметил Михалай, - варится вам здесь вечность.
-	При чем здесь подрыв?
-	Начальство требует соблюдать элементарные меры безопасности, после 
каждого такого случая проводится расследование. 
-	А я тут при чем?
-	У вас в деле написано, что вы осуждены за преступление против времени. За 
такое послежизненное не дают. В худшем случае - исправиловку или 
привидение.
-	Что значит исправиловка, что значит привидение?
  Михалай снисходительно посмотрел на Суркова. 
-	Надеюсь, вы понимаете, что не все души делятся на отъявленных мерзавцев 
и святых.
-	Понимаю.
-	Есть еще градации серого и, если вы успели заметить, нижние уровни ада 
более строги, а верхние - менее. Под вами, Сурков, находятся биллионы 
уровней, забитых грешниками, как сельдь в бочке, а температура достигает 
нескольких тысяч градусов. Там и жарить никого не надо. Вы же находились 
в относительно комфортных условиях. Но есть и верхние уровни, где 
работают такие как я, допустившие незначительные грехи.
-	Что вы сделали?
-	Я хохол, - ответил Михалай.
-	Работали адвокатом?
-	Следователем. А вы, Сурков?
-	Программист. А разве этого нет в деле?
-	Это к делу не имеет отношения.
-	Странно. Я-то полагал, что все имеет отношение.
-	Ад переполнен. Если заносить в базу данных биографию каждого грешника, 
придется содержать огромный штат сотрудников.
-	А как же всевидящее око?
-	Вы вроде бы взрослый человек, даже умерли, а в сказки верить продолжаете.
-	Но я…
-	Не верьте - сами все увидите. 
  Сурков с Михалаем миновали большой грот и вышли к станции метро. Они 
сели в подошедший поезд и, проехав семьдесят шесть остановок, вышли на 
станции "Лифтовая". Там находился огромный, по мнению Суркова, терминал 
для транспортировки грешников и чертей вниз и вверх, а проще говоря, лифты. 
К ним выстроилась немаленькая очередь, и два часа Суркову и Михалаю 
пришлось ожидать посадки в квадратную кабину. Кабина заполнялась 
моментально, и Сурков очень опасался, что Михалай потеряется в толпе. 
Михалай ловко прижал черта своим животом, створки прижали его спину, 
кабина дернулась и понеслась вверх. Сурков почувствовал, как у него 
закружилась голова, что-то упало внизу живота, тошнота поступила к горлу. 
Когда на очередном уровне кабина наполовину опустела, тело Суркова 
соскользнуло вниз и распласталось на полу.

* * *

-	Отравление,  - сообщил Доктор в сером халате. 
-	Чем же он отравился? – спросил Михалай.
-	Смотрите сюда, - предложил Доктор. - Он очертил окружность на спине 
Суркова, который был буквально распят над большой газовой горелкой. 
  Доктор покрутил регулятор газа, и пещера наполнилась запахом паленого. 
-	Предмет почти правильной кубической формы.
-	Вы так его не спалите?
-	Да, - согласился Доктор, - рентген у нас ни к черту. Можно сделать УЗИ, но 
уже сейчас могу определенно сказать, что потребуется хирургическое 
вмешательство.
-	Доктор, я не могу его везти в таком виде.
-	Вот что, помогите мне, - Доктор расстелил на камнях серый лист газетной 
бумаги, забросал его кусками старой копировки и при помощи Михалая 
уложил Суркова животом вниз. Он достал со стеллажа кувалду и от души 
принялся молотить Суркова по спине. Некоторое время спустя, он 
перевернул Суркова и с любопытством стал рассматривать отпечатки на 
бумаге. 
-	 Это сухарик, - констатировал он.
-	О, черт! - Михалай всплеснул руками. – Что же делать?
-	Пусть полежит у меня пару дней. Если улучшений не будет, сделаем 
операцию.
-	А если будет?
-	Возможно значительное улучшение. У меня были случаи, когда души с 
посторонними предметами внутри поднимались почти до поверхности. 
Правда, долго там не задерживались.
-	Как знаете.
  Михалай ушел, а Сурков провалялся на камнях до вечера. Два санитара 
отнесли его в хорошо освещенную пещеру и положили на металлические нары. 
Через два дня он открыл глаза и долго крутил головой, вспоминая, что с ним 
произошло. 
  "Что может произойти с душой, если она бессмертна?" - думал Сурков. Еще 
одна нестыковка, от которой было особенно тошно. "Я могу понять, что душа 
страдает, может быть черной, серой и всякой там другой, но то, что с ней может 
происходить такое…"
  Сурков попытался встать и увидел Вялого, вернее то, что когда-то было 
Вялым. Черт, лежащий на соседней кровати был плоским как блин и сильно 
напоминал ската.
-	Что смотришь? – спросил он плоским ртом.
-	Вялый? – спросил Сурков.
-	Плоский, - ответил Вялый.
  Суркову стало нехорошо, и он снова лег на кровать.
-	У тебя есть повод бояться, - прошипел сосед. 

* * *

  Сурков помнил, что самая страшная угроза в Аду - это ее отсутствие. Вялый 
угрожал Суркову, значит опасаться было нечего, и Сурков спокойно лежал на 
кровати, переживая тошноту. Вялый, очень похожий на туристический коврик, 
пытался подползти к Суркову. Он шевелил плоскими губами что-то вроде: "Я 
отомщу, я отомщу".  В конце концов, Суркову это надоело, и, скатав Вялого в 
трубочку, он засунул его между кроватью и стеной. Утром пришел Доктор и 
осмотрел Суркова. Он назначил ультразвук, предположив, что сухарик может 
раскрошиться и выйти из души по частям. Вялого доктор не нашел, зато его 
нашли два санитара, пришедшие позже и объявившие процедуры. Вялого 
надували, как мячик. С Сурковым разговаривали на высоких тонах. 
Положительного результата процедуры не приносили. Как выяснил Сурков у 
других грешников, Доктор при жизни был военным и никаких средств лечения, 
кроме зеленки, не применял. Его методы казались ему весьма действенными и 
логичными. Если болел живот, он мазал зеленкой живот, если голова - голову. 
Но в Аду зеленки не было и зеленого цвета тоже. Тогда Доктор стал 
расспрашивать больных, как их лечили при жизни, и от чего они умерли. 
Доктор узнал много нового, он никогда не боялся экспериментировать и 
импровизировать, за что был переведен из фельдшеров в доктора. Предыдущий 
доктор стал жалеть больных. О его выходках узнали  особисты и за подрывную 
деятельность отправили к ядру. Может, и не к самому ядру, но известия о нем 
стихли на нижних уровнях.
  Через два дня пришел Михалай. Он рассказал, что Суркова опустили на его 
уровень после того, как у него обострился сухарик. Если Сурков согласится на 
операцию, то, возможно, он успеет на слушание своего дела, если нет - то 
может провести в больнице остаток вечности вместе с Вялым.
-	А как выглядит операция? – спросил Сурков.
  Михалай объяснил, что операция ничем не отличается от тех, которые 
производят в реальной жизни. В душе Суркова имеется посторонний предмет - 
его необходимо удалить. Если этого не сделать, может развиться заражение 
души. На нижних уровнях этого не происходит, но стоит только подняться 
ближе к поверхности, сухарик воспаляется. Что и произошло в лифте.
  Упускать возможность пересмотра своего дела Сурков не хотел, тем более что 
Михалай объяснил ему о сроках пересмотра. Грешники ждут суда годами, а не 
явившегося на заседание по неуважительной причине считают беспечным. 
Уважительных причин Михалай не знал, поэтому быстро убедил Суркова.
-	А что будет с душой после операции? – спросил Сурков.
-	Ничего хорошего, - ответил Михалай. - Душа с рубцом - это уже не душа, но 
душа с сухариком еще хуже.
-	Рубец не заживает?
-	Как на теле, - ответил Михалай. 
  Он продемонстрировал на груди кривой шрам и поведал историю о том, как 
его сосед построил дом на два этажа выше, чем был у Михалая.
-	Так это шрам из жизни? – удивился Сурков.
-	Разумеется. Душевные раны не лечатся. Затягиваются со временем, но след 
никогда не исчезает. Здесь, где душа ничем не защищена, это видно 
отчетливее. 
  Суркова такая перспектива пугала. Он нервничал и при появлении Доктора 
спросил его об этом.
  Доктор не стеснялся в выражениях. Он ярко рисовал покалеченные души и 
даже указал на беднягу Вялого, пострадавшего от рук какого-то нерадивого 
грешника, пренебрегшего правилами техники безопасности.
-	Доктор, если я не решусь сейчас, то не решусь никогда. Вы можете начать 
операцию немедленно?
  Доктор почесал нос, посмотрел на Михалая и, размяв пальцы, спросил:
-	Почему бы и нет?
  Михалай не захотел присутствовать при извлечении сухарика. Он сообщил, 
что придет через неделю. К этому времени Суркова уже могут выписать. И 
пожелав "ни пуха ни пера", удалился. Доктор пригласил санитаров, которые 
привязали Суркова к панцирной сетке там, где ранее проводился рентген. Один 
санитар встал у изголовья с кувалдой. Второй - включил газовую горелку и, не 
спеша, прокаливал лезвие топора.
-	Приступим, - сообщил Доктор.
  Он появился с поднятыми вверх руками в строительных перчатках и 
хоккейном шлеме.
-	А где ваши инструменты? – спросил Сурков.
  Доктор посмотрел на санитара занятого топором и сообщил: 
-	Обеззараживаются. Здесь, понимаете ли, нужна стерильность. Душа - вещь 
тонкая.
  Сурков забился в конвульсиях. Он попытался вырваться, но санитары сделали 
свое дело качественно, и шансов на это не оставалось.
-	Что вы так волнуетесь, больной? Мы не в больнице, не умрете.
-	А-а! – закричал Сурков. - Неужели нельзя ничего сделать?
-	Сейчас сделаю, - пообещал Доктор.
-	Я не хочу.
-	А вы думаете, я хочу? Впрочем, есть еще один способ, я его, правда, не 
пробовал. Тоже хирургический, но безоперационный.
-	Какой!? Какой!? - закричал Сурков.
-	Мне рассказала одна грешница, что при жизни ей удаляли камень из почки 
через мочеток. Вводили зонд в почку, петлей захватывали камень и 
доставали. 
-	Так почему бы вам ни попробовать?
-	Я размышляю над этим.
  Доктор поднял с пола кусок арматуры, посмотрел через него на Суркова и 
зашвырнул в угол.
-	Мы же не звери, - констатировал он.
  Доктор сел на панцирную кровать рядом с Сурковым, попрыгал на ней и через 
минуту отцепил проржавевшую пружину. С большими усилиями он разогнул 
проволоку, оставив на одном конце крючок, а на другом кольцо.
-	Что вы задумали, Доктор? – изумился Сурков.
  Но Доктор был полностью поглощен своей работой. Он отдал санитару 
прокаливать вновь произведенный инструмент, а сам принялся измерять 
Суркова.
-	Должно хватить, - наконец решил он. - Инструмент готов?
-	Готов, - послушно ответил санитар.
-	Тогда начнем.
-	Доктор, - взвился Сурков. - Вы через что собираетесь его доставать, если 
через то, о чем я подумал, то не смейте. Слышите, Доктор, лучше топор.
-	Обезболивающее, - приказал Доктор.
  Санитар, стоящий у изголовья, размахнулся и сплеча ухнул Суркова кувалдой 
в район темечка.

Глава 6

  Унижение, которое испытал Сурков, не могло сравниться с муками Ада. 
Плоские шутки Вялого и скупая жалость Доктора могли убить кого угодно, 
даже однажды умершего. Михалай появился, как и обещал, через семь суток, и, 
хотя Сурков чувствовал себя еще очень плохо, оставаться он не хотел ни на 
минуту. Вытерев ноги об Вялого и получив из рук Доктора сувенир в виде 
сухарика, Сурков побрел к лифту. Михалай ничего не спрашивал, и подъем 
спутники преодолели молча. Сурков напрасно опасался, что ему станет плохо. 
На верхних уровнях было гораздо просторнее и светлее, отчего казалось, будто 
дышится легче, что, конечно же, являлось иллюзией.
  Темнокожая администраторша выдала Суркову почти белый бланк и кусочек 
угля.
-	Заполните анкету.
-	Цивилизация, - одобрил Сурков.
-	Эх, Сурков, - вздохнул Михалай. - Вы еще не видели поверхности - там все, 
как при жизни.
-	Да? – не поверил Сурков.
-	Уверяю вас.
  Михалай оставил Суркова в рабочей гостинице или, как назывались при жизни 
такие места в общежитии, где должен был пребывать Сурков до суда. Он был 
обязан находиться только на этой территории, если не выполнял в данное время 
общественно-полезный труд. Трудовой повинностью Сурков занимался 
постоянно под присмотром черта Бешеного. Бешеный оказался блондином и 
напоминал скорее метиса, нежели негра. Его манеры и поведение были грубы, 
что весьма порадовало Суркова. Теперь ему не было необходимости терпеть 
вежливое обращение Паркера, и он мог спокойно огрызаться на грубость.
  Общественно-полезным трудом необходимо было заниматься до тех пор, пока 
этот самый труд не заканчивался, после чего необходимо было вернуться в 
рабочую гостиницу и ждать либо вызова в суд, либо вызова на работу. Отдыха в 
распорядке не было. Грешники объясняли это тем, что наказание было весьма 
условным. Потребности во сне и пище у души нет, уставать она не могла, и 
отдыхать ей было незачем. На нижних уровнях отдых от наказаний 
практиковали с одной единственной целью, чтобы грешники не забывали 
разницу между наказанием и его отсутствием.
  Работа была несложной. Однажды с рельсов сошел поезд, и Сурков разбирал 
образовавшийся завал. Ему часто поручали курьерскую работу: доставку 
исполнительных листов и повесток в суд. Дважды он переплетал документы, 
трижды его ставили в местах провалов, чтобы он указывал чертям дорогу. Он 
убирал разлитое масло при прорыве маслопровода, разгружал стекловату и 
затачивал чертям трезубцы. Смерть шла своим чередом, и не было в ней ничего 
необычного. Когда в очередной раз Сурков пришел на работу в суд, то 
выяснилось, что более расторопный грешник уже повез повестки и 
исполнительные листы. Сурков некоторое время подождал, но общественно-
полезной работы не находилось.
-	Возвращайтесь к себе, - сказала пожилая грешница, которая обычно 
озадачивала Суркова.
-	Не нужен я сегодня?
-	Как видите.
-	А может вам компьютер отремонтировать? Я ведь при жизни был 
программистом.
  Грешница долго хлопала ресницами, не понимая, почему от нее скрыли такой 
факт.
-	Идем, - она завела Суркова в секретарскую, где стоял персональный 
компьютер.
  Сурков видел персоналку при жизни и даже занимался с ней после работы, до 
тех пор, пока ему не запретили.
-	Не загружается, - объявила грешница.
-	Ладно, разберемся, - пообещал Сурков и принялся осматривать корпус.
  Компьютер оказался очень похож на земной, с той лишь разницей, что 
находился в ужасном состоянии: был покрыт угольной пылью, а клавиатуру 
буквально измылили шаловливые пальцы .
  На уровне, в котором пребывал Сурков, имелось электричество. Не везде и не 
всегда, но в секретарской розетка нашлась, и, воткнув в нее вилку, Сурков 
попытался загрузить систему. По черно-белому экрану побежали цифры, 
Суркова наполнило волнение и предвкушение чего-то необычного. Ничего 
необычного не произошло, компьютер выдал сообщение об ошибке. Обычная 
ошибка при загрузке системы. Сурков отыскал загрузочную дискету и 
попытался использовать ее, но от плохого хранения она испортилась. Несколько 
секторов не хотели читаться. Это делало первоначальную загрузку нереальной, 
а значит и исправление ошибки было невозможно.
  Суркову очень не хотелось оставлять компьютер неисправным, и он делал все, 
что мог. Сначала он разобрал дисковод и почистил головку, затем протер 
дискету уголком своей спецовки. Подложил под угол системного блока сухарик 
так, чтобы тот стоял максимально ровно. К сожалению, эти меры не принесли 
желаемого эффекта. Компьютер прочитал еще несколько секторов, но 
загружаться по-прежнему не хотел. Тогда Сурков запустил загрузку в 
непрерывном режиме. Дискета от такой нагрузки могла испортиться совсем, но 
к своему глубокому удивлению, Сурков увидел, как после трехсот безуспешных 
попыток компьютер вышел в режим.
-	Мастерство пропить нельзя, - довольно сказал Сурков.
  Он быстро разобрался с неисправностью системы, установив, что кто-то 
умудрился отредактировать системный загрузочный файл. Восстановив его по 
резервной копии, Сурков отформатировал дискету, снова записал на нее 
системные файлы и убрал в пакет. За этим занятием его и застала грешница, 
поручившая ремонт. Увидев работающий компьютер, она сказала:
-	Надо же, а мы уже собирались им грешников поджаривать.
-	Еще поработает.
-	Значит, с компьютером вы хорошо знакомы?
-	Что значит "хорошо"? Видел. А что к вам специалисты не попадают?
-	Попадают, но все больше на нижние уровни.
-	Понимаю, - протянул Сурков, хотя на самом деле не понимал.
-	Ты, давай-ка, перебирайся к нам поближе, и мы тебя загрузим работой на 
много лет.
-	Я не знаю. У меня ведь какое-то распоряжение насчет пребывания.
-	Распоряжение суда?
-	Да.
-	Это я все улажу. Какой у вас номер?
  Сурков назвал номер, который грешница тут же записала.
  Последствия работы Суркова проявили себя с невероятной для Ада быстротой. 
Возбужденный Михалай принес новое распоряжение, где говорилось о том, что 
грешник Сурков переводится в распоряжение суда до пересмотра дела. Его 
пребывание отныне должно протекать в гостинице суда. 
-	Вы понимаете, Сурков, что это значит? – тряс его за плечо Михалай. - Вы 
будете жить в гостинице рядом с судьями и обслуживающим персоналом, 
вы будете видеть картины, и, возможно, у вас в номере будет телевизор.
-	Цветной? – почему-то спросил Сурков.
-	Цветных в Аду не бывает, но это не важно.
-	Не важно, - согласился Сурков. - Что же мне делать?
-	А вам уже не надо ничего делать. Берите авторучку, ваш сухарик и едем 
туда.
  Михалай препроводил Суркова в служебную гостиницу суда и радовался как 
ребенок, когда увидел гостиничный номер, настольную электрическую лампу и 
настоящую застеленную коричневым покрывалом кровать. Обстановка была по-
земному спартанская. Михалай рассказывал, что живет в гораздо более 
скромном месте, когда с ним случился удар. Он схватился за то место, где при 
жизни у него было сердце и, сделав несколько судорожных вдохов, произнес:
-	Телефон.
  Сурков увидел на прикроватной тумбочке старую модель телефонного 
аппарата, от которой шел тонкий черный провод, скрывающийся в стене. 
-	Телефон, - согласился Сурков.
-	У вас, Сурков, есть телефон. Ну, да. Это же номер для работников суда, 
здесь телефон необходим.
-	Не понял, - удивился Сурков. - Я все время полагал, что в Аду не нужен 
телефон, здесь можно читать мысли, разве не так?
-	Можно, - согласился Михалай. – Но это не значит, что, если вы будете 
думать о Боге, то он вас услышит.
-	Почему же?
-	Потому что Бог один, а вас Сурков много. Это во времена Адама можно 
было встретиться с Господом и обсудить последние новости. Теперь душ 
окталлионы, каждая хочет докричаться до создателя, разумеется, он не 
может слушать всех.
-	Кого же он слушает?
-	Никого. У создателя и без нас достаточно важных дел, и телефон как раз для 
этого.
-	Вы знаете его номер? – спросил Сурков.
-	Конечно, кто же его не знает?
-	У господа – три семерки, у Дьявола – шесть, шесть, шесть.
-	Давайте позвоним.
-	Вы сума сошли, Сурков, кто вы и кто он. К тому же там куча секретарей, 
ваш звонок так просто не пропустят.
-	Чему же вы обрадовались, Михалай?
-	Сам не знаю, я телефон после смерти вижу впервые.
  Сурков снял трубку, поднес ее к уху, послушал и передал Михалаю. При этом 
с Михалаем произошел второй удар, он, если бы мог, побледнел и затрясся.
-	Послушайте гудок, если вы от этого ловите кайф.
  Минуту поколебавшись, Михалай прижал к себе трубку. Лицо его при этом 
выражало немыслимое блаженство.
-	Какая музыка, - наконец сказал он.
-	Ну, хватит, - Сурков отнял трубку и водрузил на рычаг. – А-то на АТС 
решат, что у нас неисправность.
-	Я к вам буду часто заходить.
-	Заходите, - согласился Сурков. - Только боюсь, что меня редко застанете.
-	Вас обещали нагрузить работой?
-	Обещали.
-	Что же, не буду вам надоедать, наслаждайтесь достигнутым. Вы добились 
большего, чем я ожидал, – сказал Михалай с сожалением.
-	Вы имеете в виду авторучку?
-	Связи, Сурков, связи. Приобрести хорошие связи в Аду не менее важно, чем 
сделать это при жизни.
-	Думаете, мне это поможет?
-	Это вам уже помогло, и, надеюсь, вы не посмеете забыть вашего покорного 
слугу.
-	Обещаю вам, Михалай.
-	Тогда оставлю вас.
  Михалай напоследок погладил покрывало и вышел из номера, закрыв дверь со 
строгой белой ручкой.

* * *

  Сурков столкнулся с огромными трудностями, о которых не помышлял. Его 
рабочий день не прекращался несколько месяцев, пока, наконец, не понял 
основных принципов работы программного обеспечения Ада. Оно было очень 
похоже на земное, но сделано как бы через колено. Первое время Сурков 
пытался понять логику, которая неминуемо должна была быть, но после того, 
как познакомился с пылящейся горой документации, понял, что кроме нее в 
программах присутствовала львиная доля цинизма и амбиций.
  Так программная оболочка низшего уровня Дьявол ДОС работала только с 
памятью равной шестьсот шестьдесят шести килобайтам. На 
усовершенствованных машинах ее расширили до одного мегабайта. Несмотря 
на это, программы работали только с базовой памятью и напрочь игнорировали 
расширение.
  Грешница, оказавшая Суркову протекцию, записала его в техническую 
библиотеку. Попасть туда было крайне сложно, но она нажала на кого-то из 
грешников, и Сурков получил читательский билет. Библиотека содержала книги 
по электромеханике, гидравлике и отоплению. Последний раздел был особенно 
обширен. В нем всегда толпились черти и не давали Суркову возможности 
подойти к своему стеллажу, который на фоне других выглядел совершенно 
убого. Используя то, что Дьявол послал, Сурков узнал невероятно много 
нового. Оказалось, что на верхних уровнях пользуются многооконным 
графическим интерфейсом называемым "Двери". Двери 6,66 оказались 
революционным прорывом в области вычислительных технологий. Двери 66,6 
усилили этот прорыв. Начиная с Дверей 666, появился Дяволнэт. Сеть, 
покрывавшая почти все верхние уровни. С помощью нее грешники 
обменивались информацией, пересылали деловую документацию, 
корреспонденцию и многое другое. Венчал программное обеспечение 
графический интерфейс "Апокалипсис", распространенный только на 
поверхностных уровнях.
  Создавал программное обеспечение сам Дьявол, а так как программист из него 
был еще тот, то любая, даже самая простая программа, содержала кучу ошибок 
и баггов. К тому же Дьявол любил шестерку и везде, где это было возможно, 
вставлял ее кратность, даже если это шло в ущерб работоспособности. 
Объяснялось это мнимой рациональностью. Ведь число двенадцать имеет более 
рациональный порядок, нежели десять. Может делиться на два, три, четыре и 
шесть. Шесть является половиной двенадцати, что образовывало верхний 
предел свободы числа. Сурков же прекрасно понимал, что это все талантливая 
отговорка дилетанта, но воспринимал это без злости, потому что программное 
обеспечение, с которым он был знаком, на порядок, если не на два, ниже.
  Очередной сложностью, Сурков считал идеологизацию и религиозный оттенок 
программирования. Дважды два равнялось четырем, только когда это шло в 
разрез святому писанию, все остальное время, результат мог оказаться 
неожиданным. К тому же вместо языков программирования Дьявол использовал 
собственный, а многие схожие понятия подменял сленгом. Некоторые функции 
и операнды без всякого сожаления сокращались, иные раздувались до размеров 
философский учений и Сурков с трудом улавливал аналогию. Так, то что 
Сурков при жизни привык называть ошибкой в ДяволДОСе обзывалось "Глюк".
  Сурков держал в руках толстенный пятитомник называемый "Теория патча и 
глюка". Что на обычном языке звучало бы как "Теория ошибок и программ их 
устраняющих". Он перевернул первую страницу и прочел приблизительно 
следующее: "Каждая программа имеет право глючить! Постыдность глюков - 
христианская пропаганда!" Далее на двух тысячах страниц рассказывалось, то 
что было заключено в первом абзаце. Так как Сурков умело пропускал лишнее, 
очень скоро он узнал ДьяволДОС как свои пять пальцев. Компьютеры суда 
пришли в работоспособное состояние, и Сурков стал немного унывать. Работа, 
так быстро захватившая его, закончилась, и он уже не знал, чем займется в 
следующем году.
-	Не переживайте, Сурков, - говорила пожилая грешница. - Пересмотрят ваше 
дело, и попадете вы на уровень повыше, там компьютеры поинтереснее 
наших. Жалко, конечно, будет вас отпускать, но такому хорошему парню 
грех не помочь.
  Она оказалась права. Суд, рассматривавший дела о пересмотре наказаний, 
определил Суркову тридцать второй уровень. Даже Михалай, имея 
удостоверение адвоката, не мог подниматься так высоко. Уровень, где стены 
имели голубоватый оттенок, находился на глубине всего трехсот метров от 
поверхности. Для грешников там были разрешены развлечения, а перемещения 
никем не контролировались. Черти там имели розовый загар, и Сурков мог 
легко оказаться самым смуглым грешником. 
  Михалай дал Суркову множество указаний о том, как он может обжаловать 
последний приговор:
-	Дерзайте, Сурков, вам везет, и, не удивлюсь, если однажды узнаю, что вы 
пребываете в Раю.
-	Буду без вас скучать, - пообещал Сурков.
-	Ай, бросьте. Я рискую получить второй шрам на груди, потому что опять 
завидую.
-	А вы не завидуйте.
-	Не могу.
-	Попробуйте радоваться со мной вместе - это так просто.
  Михалай попробовал, но, судя по его лицу, ему этого не удалось.
-	Наверное, я неисправимый хохол.
-	Вы считаете себя хохлом, а попробуйте этого не делать.
  Михалай обнял Суркова и даже украдкой смахнул слезу. Он умер в пятьдесят 
шесть лет от язвы желудка и только теперь понимал, что сделал это зря.

* * *

  Сурков поселился в жилом секторе вычислительного центра. В отличие от 
нижних уровней на тридцать втором почти не было варочных цехов и они не 
делились на мужские и женские. Грешники имели холеную розовую кожу, а 
варили их в масле, подогретом до семидесяти градусов. Ради интереса Сурков 
сунул в котел палец, масло ему показалось холодным.
  Грешников наказывали исключительно по рабочим дням. Однажды Сурков 
видел, как варочная работала в субботу, но вскоре выяснилось, что это из-за 
конференции по обмену опытом, куда съехались черти. В выходные и 
религиозные праздники грешники отдыхали, проводя время за игрой в азартные 
игры и обсуждая новости. На уровне имелась своя радиосеть и кабельное 
телевидение. Телевизоры, как и обещал Михалай, были черно-белыми.
  Однажды Сурков видел экскурсию из Рая. Полупрозрачные души тихо плыли 
по Аду, заглядывали в котлы и расспрашивали грешников о наказаниях. 
Увиденное их так потрясло, что одну душу стошнило.
-	Душой слаб, - сказал Сурков своему коллеге Адмиралу. 
-	Я бы эту душу соплей перешиб, - пообещал он.
  Адмирал был старым воякой и при жизни действительно служил Адмиралом. 
В один прекрасный момент у него поехала крыша, и он направил 
противолодочный крейсер на синего кита. Кашалот от маневра уклонился, но от 
торпеды уйти не смог, и ошметки морского животного упали на палубу. 
Адмиралу все это сошло бы с рук, но он почему-то решил, будто должен съесть 
мясо поверженного врага и приказал коку сварить уцелевший плавник. Повар, 
как назло, оказался активистом Гринписа и подсыпал в суп антинакипина. 
Адмирал любил покипятиться и, когда понял, что не в состоянии выпустить 
пар, застрелился. Самоубийство не посчитали преступлением против души, так 
как Адмирал застрелил отъявленного мерзавца. А вот кита пожалели, и 
Адмирал попал в Ад, но неглубоко. Первое время он занимался проблемами 
управления и координации грешников, но вскоре стало понятно, что толку от 
него, как от военного, никакого. В качестве наказания Адмирала перевели в 
вычислительный центр, где он изучал основы администрирования сетей. 
Наказание оказалось в тему. Адмирал страдал не хуже, если бы варился на 
двухсоттысячном уровне. Почти в это же время появился Сурков. Суркова и 
Адмирала поселили в одной комнате и обязали изучить Дьяволнет до уровня 
администратора. За обучением никто не следил, и оно плавно перешло в 
лодырничанье. 
-	Может, погоняем ХеТеМеэЛы? – спросил Сурков.
-	Сейчас бы водочки, - пожелал Адмирал.
-	Вы тут расслабляйтесь, - сказал Сурков, - а я - в библиотеку.
  Адмирал махнул рукой и пошел делать вид, что спит, изображая храп, который 
был у него при жизни.
  Сурков еще понаблюдал за безгрешными душами и пошел на нижний уровень. 
Перемещение на верхние и нижние уровни ближе к поверхности имело весьма 
вольный характер. Грешные души не могли выйти на поверхность, но места для 
этого имелись. Имелись специальные службы, экипировка и снаряжение, 
призванное защищать обнаженную душу от воздействия атмосферы и морали. 
Сурков даже слышал о том, будто черти переправляют грешниц на нижние 
уровни Рая. Грешницы там пребывают в качестве бесправных машин 
наслаждения, и где их бесцеремонно сбрасывают на поверхность, после чего 
бедняги бродят, пугая собак, или гремят цепями в каком-нибудь укромном 
уголке.
  На нижнем уровне находилась библиотека. Тридцать второй уровень был 
спланирован скверно. Несколько веков назад здесь проводилась 
перепланировка, а так как работу выполняла бригада грешников-молдаван, то и 
сделали ее на совесть, однако совсем забыли о библиотеке. Книги на тридцать 
первом уровне Сурков уже прочел и теперь бегал на тридцать третий. Но его 
больше интересовало то, что в этой библиотеке имелся раздел истории, 
небольшой, но весьма интересный. Сурков уже прочел лженаучный Коран, 
Библию и книгу Заветов Мазари Шарифа. Пробежал "Научный коммунизм", 
почему-то стоявший в разделе фантастики. Узнал из краткой истории Ада, что 
вице-президент Гор варится на семисотом уровне за организацию покушения на 
Кеннеди. Мэрилин Монро убита по заданию ЦРУ,  а Сталин собирался первым 
начать войну против Германии. Титаник затонул от русской торпеды, а 
американцы никогда не высаживались на Луну. Было много интересных фактов, 
в которые Сурков просто отказывался верить, но на них он долго не задержался. 
Суркову очень хотелось понять саму структуру Ада, и он с любопытством стал 
вчитываться в Устав. Оказалось, что в Аду есть всего одно самостоятельное 
существо, попавшее сюда по собственной воле, это сам Дьявол. Все остальные 
черти, служащие и пребывающие на его территории являются душами, 
доведенными до разной степени кондиции. Из истории Ада стало ясно, что 
первые грешники, появившиеся в Аду, занимались только рытьем пещер. Затем 
Дьявол купил пару котлов, несколько бочонков оливкового масла и принялся за 
наказание. Несколько сот лет спустя, души достаточно обгорели и превратились 
в чертей. Они были настолько слабы, что после того, как Дьявол предложил 
чертям измываться над своими собратьями, они с радостью согласились. Теперь 
Дьявол имел достаточно свободного времени, чтобы заняться оргсхемой. 
Грешники также копали пещеры, варились и поджаривались, а Дьявол отбирал 
мерзавцев, чтобы пополнить армию своих рабов. Очень скоро она перевалила за 
миллиард. Дьявол организовал специальные подразделения Дьяволназ и ОДОН, 
что расшифровывалось как отряды Дьявола особого назначения. В задачу этих 
подразделений входила покупка или вербовка душ при жизни, массовые 
беспорядки на поверхности, подрывная и диверсионная работа в Раю. После 
того, как Дьявол закончил формирование этих подразделений, он обнаружил, 
что Ад кишит диверсантами из Рая. Безгрешные души, измазанные угольной 
пылью, укрепляли грешников дружескими советами и поддерживали их в 
трудную минуту. Дьявол тут же создал контрразведку, которая вылавливала 
безгрешные души и депортировала их в Рай. В это время выяснилось, что 
работа, проведенная на поверхности, полностью локализована подразделениями 
архангелов и ангелов-хранителей из Рая. В отличие от чертей ангелы могли 
летать, что придавало им большую мобильность. Дьявол был в бешенстве, он 
приказал найти среди грешников толковых инженеров, прекратить наказание, 
пока последние не создадут полноценную альтернативу. Хороших инженеров в 
Аду не нашлось, да и до развития авиации было еще далеко. Грешники 
бездельничали, пока Дьявол не приказал наказывать инженеров до тех пор, пока 
проблема не будет решена. Кое-как созданный летательный аппарат сильно 
напоминал метлу, был плохо управляем, а летное качество имел менее единицы, 
что приводило к несчастным случаям среди чертей. В конце концов, от него 
отказались и использовали только для доставки мотоманевренных групп. К 
тому времени как инженеры создали более надежный аппарат в виде ступы, 
черти научились пакостить без средств малой авиации. Кропотливая работа, 
наконец, стала давать результаты, и люди погрязли в грехе. Наступление 
Дьявола оказалось таким удачным, что Бог должен был признать свое 
поражение.
  Тут стоит отвлечься и рассказать о предыстории вселенского сражения между 
добром и злом. Так уж получилось, что Дьявол оказался самим Богом. За 
многие миллионы лет до того как из межгалактической пыли образовалась 
Земля, Бог, который существовал всегда, решил узнать, что же он такое. Сам он 
этого понять не мог, потому что был самим собой. Поэтому Бог отторг себя и 
взглянул на себя, но в следующую секунду стал другим, потому что отдал свою 
половину нечту, в дальнейшем ставшему злом. Злая половина посмотрела на 
добрую и сказала, что то, что она видит - ужасно. "Разумеется, - сказала добрая 
половина, - ведь то, что для русского хорошо, немцу -  смерть". "Что такое 
немец?" - спросила злая половина. "А, - ответила добрая, - ты все равно не 
поймешь". Злая половина обиделась, так как обида и злость были качествами, 
присущими злу, и пообещала уничтожить добро.
-	Ты не можешь уничтожить добро, - сказала добрая половина, - потому что я 
создал тебя и предусмотрел твое желание. Но ты можешь стать больше и 
сильнее меня, тогда в мире не останется места для меня, и я исчезну.
-	Хорошо, - сказала злая половина, - я стану сильнее тебя, но как я могу это 
сделать?
-	Я создам планету и населю ее живыми существами и растениями. По образу 
своему создам людей и вдохну в них души, разрешу им плодиться и 
размножаться, чтобы каждая душа порождала новые души - чистые и 
непорочные. Если в течение жизни, в срок, который будет определен, ты 
сможешь получить душу себе - станешь сильнее и больше. Так будет 
продолжаться до тех пор, пока один из нас не станет всемогущ.
  Половинки ударили по рукам и принялись каждый за свою часть плана.
  Бог, как и обещал, сотворил планету и произвел людей. Дальнейшие события, 
описанные выше, его могуществу не способствовали. Дьявол, ставшая себя так 
называть злая половина, лидировал с невероятным отрывом. Последняя 
перепись душ, показывала, что после смерти всех живых на Земле, Дьявол 
набирал абсолютное большинство, что означало поражение. Бог хладнокровно 
утопил население планеты, оставив на размножение преданного Ноя и кучку 
тинэйджеров. По предварительной договоренности души, погибшие не своей 
смертью, попали в Рай, что ненадолго сбалансировало соотношение.
  Дьявол не мог ничего поделать и с новой энергией принялся за растление душ. 
Где-то за две тысячи лет до рождества Суркова Институты статистики забили 
новую тревогу. Складывалась еще более скверная ситуация. Дело в том, что по 
предварительной договоренности на планете запрещалось вести прямую 
агитацию. Бог и Дьявол не могли появляться на поверхности и демонстрировать 
себя, что значительно понижало шансы добра. Бог вышел из этого положения, 
послав сына, который умер за грехи всех не покаявшихся. Это положило начало 
новой рекламной кампании, разработанной маркетологами Рая. Сын Божий, 
более известный в истории как Иисус Христос, стал весьма популярен, 
создавалась новая религия, названная Христианством. Дьявол тут же 
организовал крестовые походы к гробу господнему. В этих походах христиане 
занимались грабежом и развратом и неминуемо попадали в Ад. Однако Дьяволу 
этого показалось мало, и он разбил Христианскую церковь на Протестантскую и 
Католическую. Опыт оказался настолько удачным, что Дьявол обратил 
внимание на ранее отпочковавшееся Мусульманство и Буддизм. 
Существовавшие в относительной терпимости, религии перешли во вражду, и 
появился фундаментализм, приносивший Дьяволу неплохие дивиденды.
  Услышанное привело Суркова к глубокому шоку, но то, что он так силился 
понять по-прежнему оставалось недоступным. Причиной тому являлась 
структура информации и греха, по которой строился Ад. Технический прогресс 
и время, а так же уровень информации строились таким образом, что нижние 
уровни Ада заключали наиболее отсталые наборы. Грешники там были самыми 
отпетыми, технический прогресс - самым отсталым, а информация - самой 
закрытой. Ближе к поверхности все менялось в противоположном направлении. 
Первые этажи Рая напоминали поверхность. В них содержались святые, 
которые таковыми назывались весьма условно. Техника почти не отличалось от 
той, с которой работал Сурков. Но дальше от поверхности прогресс и 
открытость информации росли пропорционально чистоте духовной.
  Такая структура образовалась в средние века, благодаря приграничным 
стычкам добра и зла. Стычки, переросшие в позиционную войну с 
наступлениями и уличными боями, делали планету малозначимой. Бог, 
отвлеченный в результате удачного наступления, обратил внимание на Землю, 
только когда служители церкви стали продавать индульгенции. Каплей, 
переполнившей его терпение, стало сожжение Джордано Бруно. Стороны 
пришли к соглашению, что отныне будут вести борьбу только на поверхности, а 
структура добра и зла будет плавно распределена от земли к небу.
-	М-да, - сказал Сурков, закрывая книгу. - Если хочешь докопаться до истины, 
надо перебираться в Рай. Здесь у меня никаких шансов нет.

Глава 7

  Адмирал раздражал Суркова. Его барское хамство и необозримое самомнение 
могли привести в бешенство кого угодно, и в то же время Сурков находил в его 
характере интонации, которые с натяжкой можно было назвать 
положительными.
-	Снять трусы! - командовал Адмирал приглянувшейся грешнице.
  Неискушенные в штучках Адмирала души исполняли приказание.
-	Я контуженный старый моряк, - оправдывался Адмирал, хлопал грешницу 
по заду и уходил не оборачиваясь.
  Плотские развлечения на тридцать втором уровне были запрещены. Душа, 
нарушившая запрет, тут же была депортирована вниз без права перемещения. 
  По большому счету инстинкты, присущие живым существам, у души 
отсутствовали. Потребление пищи и воспроизведение себе подобных для 
духовного мира были невозможны. Любые суррогаты приводили к пагубным 
последствиям. Сурков убедился в этом, проглотив сухарик, и теперь опасался 
побочных эффектов. Как выяснил он в библиотеке - любовь являлась 
бактериологическим оружием Бога, разработанным в секретной лаборатории 
Рая. Дьявол пытался повторить разработку Господа, его лаборатории выпустили 
шизофрению и паранойю. В отличие от них любовь была очень заразна и 
поражала почти все население планеты в период полового созревания. Люди 
могли бы давно догадаться, что любовь представляет собой когетивное нервное 
расстройство, ведь симптомы любви ничем не отличаются от других вирусов, 
поражающих душу и называемых душевной болезнью. Но любить было так 
здорово, что люди стали превозносить это ощущение, посвящать ему стихи, 
песни, совершали подвиги и занимались полной ерундой, лишь бы продлить 
заболевание. В лаборатории Ада выработали мутированный штамм любви. 
Пораженная такой любовью душа приобретала иммунитет и, как правило, 
больше не заражалась. Если любовь возникала вновь, то протекала вяло и 
безрадостно. Одичавший вирус приводил к однополой любви, любви втроем, 
вчетвером и даже впятером. Неустойчивость райской любви объяснялась тем, 
что выращенный вирус испытывался на лебедях. Исследования не были 
окончательно апробированы, а БогВоенПроект требовал полевых испытаний. 
Первое же применение любви привело к поразительным результатам, штамм 
решено было пустить в производство без доработок. Этим воспользовался 
Дьявол. Его сотрудники отобрали любовь и вывели суррогаты. Говорят, в 
лаборатории, где исследовалась любовь, возникла ее утечка, и несколько тысяч 
чертей вознеслись в Рай, очистив душу. Дьявол приказал взорвать лабораторию, 
выдав это за катаклизм, более известный, как извержение Везувия.
-	Откуда ручка? – спросил Адмирал, выглядывая Суркову из-за плеча.
-	Оттуда, - Сурков показал на потолок.
-	Пронес? – презрительно констатировал Адмирал.
-	Пронес, - согласился Сурков.
-	Знаю, - Адмирал почесал мясистый нос. - Знаю вас, несунов. Бывало, такое 
на корабль проносят, диву даешься.
-	Что? – спросил Сурков.
-	Баб проносили, - буркнул Адмирал. - Самых настоящих баб. Вот с такими 
глазами.
  Адмирал описал ладонями две полусферы возле собственной груди и, 
схватившись за воображаемые соски, добавил:
-	Вот с такими зрачками.
-	Зачем же вы не запрещали?
-	Хм, - ухмыльнулся Адмирал, - Запрети, попробуй. Когда крейсер набит как 
публичный дом с первой палубы до последней, хоть одна сучка, но 
проскочит. Да и нереально это, все судно осмотреть. Вот ты, Сурков, на 
своем компьютере можешь спрятать информацию так, чтобы ее никто не 
нашел?
-	Конечно, могу.
-	И матрос также. Только от его заначки гораздо большее зависит.
-	Что же?
-	Его обороноспособность.
-	Как это?
-	Так вот. Мой крейсер мог одновременно держать оборону от семи 
воздушных целей и делать это в девятибальный шторм. Как ты думаешь, 
возможно это, если все мои матросы будут думать о …прости ее, господи.
-	Я не служил на флоте.
-	Твое счастье, а то я бы тебе показал.
-	Адмирал, - не выдержал Сурков. - Если вы будете мне под руку петь 
солдатские байки, я тут буду вечность околачиваться.
-	А далеко ли ты собрался?
-	В Рай, - коротко ответил Сурков.
-	В Рай - это хорошо. Только и там водочки никто не поднесет и доброго 
табачку трубочку не искурить.
-	А вы не распускали бы сопли, а договорились с чертом, глядишь, и 
выменяли на что-нибудь.
-	На что, Сурков? У меня кроме адмиральской задницы ничего нет, да и та 
никому не нужна.
-	На что-то же меняют всякую дрянь. Точно знаю, сам сухарик ел.
-	Это с поверхности черти по ночам тянут. Но даром ничего не дадут. Вот у 
тебя авторучка дорогая, если на нее обменять?
-	Оставьте надежду, Адмирал.
-	Не дашь.
-	Нет.
-	Чайник, - констатировал Адмирал. - И ничего удивительного, что Ад кишит 
такими, как ты, сынок.
-	Вы, Адмирал, тоже не без греха.
-	Я? - удивился Адмирал. - Я при жизни так грешил, что на сотню таких, как 
ты хватит. Если бы не мои подчиненные, горел бы сейчас на миллионном 
уровне.
-	Как же они помогли?
-	Попросили кого надо. Кому надо помогли.
-	Адмирал, - продолжал Сурков, - Объясните мне такую вещь: ведь вы - 
человек не сахар. От вас, наверняка, многим досталось и самодурства, и 
вашей глупости. Неужели у вас остались друзья?
  Адмирал пожал плечами:
-	Никак нет.
-	Так почему люди вам помогают, даже после того, как вы их с грязью 
размешали!?
-	Ты, сынок, в армии не служил, что я тебе могу сказать? Пришел бы ты 
первогодком, стал портянки дедушке стирать, оружие за него чистить, 
казармы мыть, в общем, служить. А через полгода пришла бы молодежь, и 
уже ты их заставлял бы тоже самое делать.
-	Не стал бы.
-	Стал, - махнул рукой Адмирал. - Стал, а с дедушкой своим были бы вы 
лучшими друзьями, играли в карты, и гонял бы ты за водкой, но на свои 
деньги.  А затем сделал бы ты дедушке альбом, с которым отправил бы его 
на дембель, и сам стал дедушкой.
-	Неужели вы думаете, что я смогу сесть за один стол со своим обидчиком?
-	Глупый ты, сынок. Не понять тебе этого.
-	Но почему вы так уверены?
-	Потому что я в армии жизнь прожил и знать обязан, что чем больше ты 
подчиненного сношаешь, тем строже выправка и преданней взгляд.
-	Солдафонская логика.
-	Была бы солдафонская, не держалась бы на ней вся армия, и не одна она.
-	Черт с вами, Адмирал, все равно, каждый останется при своем мнении.
-	А никто тебя и не пытается убеждать. Я тебе де-факто, а ты хочешь - верь, 
хочешь - не верь.
-	Скажите, Адмирал, вот вы стратег и тактик, хотя я вас таким не считаю…
-	А мне мнение салаги ни к чему.
-	Тем лучше. Скажите мне, как добраться до информации в Раю?
-	А тебе что же нужна информация?
-	Что же еще?
-	Я-то думал ты как человек хочешь расти, над карьерой задумался.
-	Зачем?
-	Плох тот солдат, который не хочет стать генералом.
-	Ну, вот вы, стали генералом и что, легче вам от этого?
-	Не генералом, а Адмиралом. Но ты, сынок, необразован как черт, а знаешь 
ли ты что такое генерал?
-	Что?
-	Состояние души.
-	Бросьте свою демагогию, Адмирал, и отвечайте на поставленный вопрос.
  Адмирал на секунду задумался и коротко ответил: 
-	Если нужна информация о противнике, необходимо вести разведку.
-	Каким образом?
-	Как положено Уставом. Радиоперехват, аэрофотосъемка, забросить  в тыл 
врага разведывательные группы, взять языка, в конце концов.
-	Как вы себе это представляете? Захватить парочку экскурсантов из числа 
Святых и пытать паяльником?
-	Тебе же нужен совет.
-	А есть какие-нибудь средства, не предусмотренные Уставом?
-	В последнее время появилось много того, чего не предусматривалось 
раньше, - задумчиво процедил Адмирал. - Спутниковая разведка, слежка с 
помощью высоких технологий.
-	Что это такое?
-	Я не знаю, - ответил Адмирал. - Я моряк.
-	А если попробовать вспомнить?
-	Помню одну директиву, - почесав лоб, ответил Адмирал. - Как раз перед 
смертью. Там что-то говорилось о возможном поступлении завербованных 
западными спецслужбами призывников. Предполагалось, что ЦРУ 
разработало план: "Гвоздь и молот". Суть которого сводится к следующему: 
молодых любителей Запада вовлекают в игры, в результате которых можно 
зарабатывать деньги. Во время этих игр узнают о молодежи как можно 
больше и, по мере втягивания, платят им реальные деньги, доллары, Сурков. 
-	Как же это происходило?
-	Я не знаю, сынок. Также как это может происходить с Дьяволнетом, если 
присоединить его к сети Рая. Пользователи сети заколачивали какие-то 
гвозди, а фактически просто смотрели рекламу. В результате их сажали на 
какой-то там кадр или что-то в этом роде, но самое главное - платили.
-	И что?
-	А то, что сегодня ты танцуешь джаз, а завтра - Родину продашь. И 
продавали каким-то образом.
-	Но ведь вы-то этого не знаете.
-	Я не знаю, но просто так директивы не приходят, и раз такую бумагу 
утвердили, значит, был сигнал.
-	Что же дальше?
-	Ничего, Запад дистанционно вербовал нашу молодежь. А если, Сурков, вы 
однажды получили деньги, обязательно хочется еще и все больше, и больше.
-	Что же, на этот раз мне ваша фантазия не кажется бредовой.
-	Еще бы. Я ему выдаю государственные секреты, а он вздумал сомневаться.
-	Как же мне, по-вашему, завербовать Святого, ведь Дьяволнет не связан с 
сетью Рая?
-	Зачем?
-	Разве вы не об этом говорили?
-	Поймите, Сурков. Жизнь устроена так же, как смерть, и, я убежден, что в 
секретных сейфах Ада есть копии всех Райских документов. Ведь 
существует контрразведка, значит, и разведка где-то есть.
-	Логично, - согласился Сурков. - Боюсь только, что до Рая добраться 
безопаснее и быстрее, нежели шпионить за чертями.
-	Как ты думаешь, сынок, если я настучу на тебя, меня переведут наверх?

* * *

  Чего не ожидал Сурков, так это того, что Адмирал станет ему помогать. Но по 
какой-то причине произошло именно так. Адмирал быстро сходился с 
грешниками, а на военных у него был какой-то особенный нюх. После того, как 
он заговаривал, грешник уже не мог ему отказать, и Сурков подумал, что 
Адмирал, как ни странно, часто говорит правду. Требования Адмирала нередко 
носили бесцеремонный характер, он требовал то пропуск к секретным архивам, 
то водки и табака. После подобных просьб, грешники приходили в такое 
смятение, что тут же писали ходатайство о переводе вниз. 
-	Ничего, ничего, - говорил Адмирал.- Десять дел прогорит, одно выгорит. 
  Адмирал разработал план, по которому с помощью убитого в Чечне старшины 
достал разнарядку на бумагу. Его рассуждения были по-военному просты:
-	Приказы Дивизии пишут на писчей бумаге, Округа - на бумаге первого 
сорта, в Министерстве Обороны используют мелованную бумагу высшего 
сорта, - объяснял он Суркову ход своих мыслей. – В Аду не может быть 
иначе. И сортность бумаги означает ее секретность. Когда мы узнаем, где 
используют лучшие сорта, узнаем, где находится секретный архив.
  Но предположения Адмирала не подтвердились. Выяснилось, что бумага 
низших сортов предназначена для нижних уровней, и по мере приближения к 
поверхности используют более белые сорта.
  Адмирал не знал слова "поражение" и принялся за составление нового плана. 
На этот раз он выяснил, где находится ДРУ - Дьявольское разведывательное 
управление, и попытался разговорить погибшего на войне генерала. Адмирал 
выяснил, что генерал наехал на противотанковую мину, когда решил лично 
съездить за водкой, а так как он был убит при исполнении и почти в бою, то его 
оставили на верхних уровнях и простили генеральские дачи и все, приходящие с 
волосатыми погонами, пороки.
-	Как вам служится, генерал? – спросил Адмирал, когда военные по-земному 
отдали друг другу честь.
-	Хреново, Адмирал. Водки нет, черти не уважают, грешить не хочется.

-	Понимаю, - сочувственно процедил Адмирал. – А как на фронте?
-	О-о, - протянул генерал, - да я вижу вы не в курсе.
-	Не в курсе чего?
-	Прямых боевых действий давно не ведется, мы здесь занимаемся 
канцелярской работой, а ведь я - кадровый офицер.
-	Понимаю, - опять пожалел Адмирал. - А разведывательная диверсионная 
деятельность ведется?
-	Разумеется, но я в этом слабо что понимаю, мне бы шашкой помахать, 
знаете, Адмирал, как было при жизни? – генерал взмахнул ладонью, и запел:
-	Артиллеристы, Сталин дал приказ!
  Адмирал подхватил песню, и, соединив басы, Адмирал и генерал пропели 
первый куплет.
-	Было времечко! – посетовал Адмирал.
-	Да.
-	А как у вас с секретностью? – поинтересовался Адмирал.
-	Какая тут может быть секретность? Генеральский корпус варится у самого 
центра Земли. Я слышал, там даже нет котлов, просто сбрасывают 
грешников в кипящую магму.
-	Брр, - поежился Адмирал.
-	А здесь одна молодежь: младшие офицеры, старшины. Прапорщиков нет, 
почему? Ума не приложу, может, они в Раю?
-	Вряд ли, - рассудительно ответил Адмирал.
-	А вы как сюда?
-	Хочу попроситься на службу. Но по секретной части.
-	Сюда так просто не берут, Адмирал. Тут комиссия, проверки, чистки. То 
есть, конечно, наоборот. К тому же возраст, а я вижу, вы еще совсем 
молоды.
-	Это быстро проходит генерал. И все же есть у вас офицеры, которые по моей 
части уже служат?
-	Есть, - утвердительно кивнул генерал. - Есть особый отдел, есть 
сверхособый и множество подотделов над ним.
-	Чем занимается?
-	Особый отдел следит за утечкой информации, сверхособый - за особым 
отделом, подотделы - за сверхособым и так далее.
-	Кто же следит за последним отделом? Дьявол?
-	Нет, за ним следит ДРУ, но только подотдел этого не знает.
-	Круговая порука, значит?
-	Выходит, что так.
-	Ну, что же, мне такие игры знакомы, я в них играл. А как насчет секретного 
архива?
-	Как и положено, в самом центре ДРУ.
-	Охраняется?
-	Конечно.
-	Как организован караул?
-	Стандартные меры, Адмирал.

* * * 

  Из того, что поведал Адмирал, Суркову стало ясно, что архив практически не 
охраняется. Работники ДРУ постоянно обращаются к материалам архива с 
целью извлечения полезной информации. Информация в основном носила 
военный характер, однако имелись материалы, лишь косвенно соприкасавшиеся 
к борьбе с добром. Гражданскими архивами пользовались черти из числа 
технорей, что значительно упрощало задачу Суркова. Очень скоро Адмирал 
достал пропуск в ДРУ, который Сурков тщательно отсканировал и распечатал 
на плазменном принтере. Копия оказалась значительно лучше оригинала, и 
несколько дней Сурков носил ее в кармане, чтобы потрепать. Получив доступ в 
ДРУ, Адмирал стал пропадать там круглые сутки, распевая с 
соотечественниками патриотические песни и подшучивая над погибшими 
НАТОвцами. Никто не разделял умерших на своих и чужих, и вскоре Адмирала 
выперли, отобрав удостоверение. У Суркова осталось отсканированное 
изображение, и, снабдив Адмирала новой липой, он отправил его на новые 
подвиги. Месяц спустя, пришло известие о том, что Адмирал лежит в госпитале 
для ветеранов с диагнозом сильнейшее отравление. Оказалось, что он раздобыл-
таки водки. Алкоголь прожог душу и вызвал обширное заражение. Спасти его 
не удалось. Душа Адмирала почернела, высохла и провалилась сквозь каменный 
пол. Незадолго до этого, он успел вложить в ладонь Суркова удостоверение 
слушателя Академии Черной Магии с правом посещения архива ДРУ. Где он 
раздобыл удостоверение, Сурков так и не узнал.

* * *

  Сурков впечатал в удостоверение собственный номер, заправил кровати, свою 
и Адмирала, осмотрел комнату так, как если бы уезжал надолго. Он вышел на 
станцию и стал ждать поезда до ДРУ. Поезда необычно долго не было. Прошел 
почти час, и на перроне столпилось множество чертей, когда диспетчер 
объявил, что на линию прорвались шахтеры, и все поезда на сегодня отменены. 
Суркову пришлось ехать с пересадками. Подъезжая к ДРУ, он подумал, что это 
плохая примета, но возвращаться не стал. Он лихо вскинул корочку, которой 
еще недавно пользовался Адмирал, и, пройдя широкими коридорами, пересел 
на внутренний поезд ДРУ. Сойдя на Центральной, Сурков с трудом заставил 
себя не глазеть по сторонам и, как можно спокойнее, направился к 
центральному архиву. Очень скоро выяснилась деталь, о которой Сурков не 
задумывался ранее. Черти, работавшие в ДРУ, имели униформу мышиного 
цвета, совсем не похожую на ту, в которую был одет Сурков. Он некоторое 
время помялся возле входа в архив, но так и не решился предъявить пропуск.
-	Где здесь прачечная? – спросил Сурков у прохожего.
  Оказалось, что это рядом и, пройдя два штрека и грот, Сурков толкнул 
размокшую от влаги дверь. Его попросили очистить карманы, раздеться и 
подождать двадцать минут. Не задавая лишних вопросов, Суркову выдали 
чистую глаженую спецовку. Места для инсинуаций не оставалось. Каким-то 
образом подменить или просто-напросто стащить форму, не представлялось 
возможным. Сурков приуныл.
"Примета есть примета", - размышлял он, направляясь в вычислительный центр.
  Но делать было нечего, время уже было позднее. Раздевшись, Сурков лег на 
кровать вспоминать сны, которые видел при жизни. Его взгляд упал на висящую 
спецовку, в полумраке напоминающую человека. Сурков подумал, что не может 
быть ничего глупее, чем бояться в Аду в окружении чертей. Он щелкнул 
выключателем и увидел чистый материал униформы. Ему на мгновение 
показалось, что он стал светлее, но в следующую секунду Сурков уже был 
уверен. Он вскочил с кровати, оделся и побежал на станцию. Шахтеров все еще 
не могли локализовать, и поезда ходили только по кольцевой линии. Суркова 
это нисколько не беспокоило. Он снова добрался до ДРУ, зашел в прачечную и 
через четверть часа получил свою вновь постиранную форму. Она стала 
значительно белее, и Суркова это несказанно порадовало.
  Через двадцать стирок, униформа грешника мало чем отличалась от ДРУшной. 
Она отдавала неестественной голубизной, но уже не выглядела грешной.
  Забирая форму в последний раз, Сурков обратил внимание, что прачка странно 
поглядывает в его сторону. Он уже привык, что на него косятся. После десятой 
стирки перестали просить проверить карманы. Но грешница смотрела по-
другому. В ее взгляде было что-то знакомое, так смотрят друг на друга 
одноклассники, не встречавшиеся с десяток лет и окончательно забывшие 
имена.
-	Мы встречались? – спросил Сурков.
-	Встречались, - равнодушно согласилась грешница и исчезла за окошком.
  Голос показался знакомым. Сурков почему-то решил, что он не соответствует 
внешности, хотя лицо прачки он видел впервые.
  "Может, слышал раньше? - подумал он. - В поезде, на радио. Тьфу, да кто же 
пустит прачку на радио? Вот привязалась".
  Сурков тщательно разгладил форму, он проехал до центрального архива и 
смело вошел в помещение, помахав студенческим билетом.
  Архив не напоминал библиотеку, материалы не лежали на полках. За их 
использованием следили черти, поминутно заполнявшие кучи бумажных 
формуляров. Туда заносилась информация о том, кто брал материалы, какие и 
на какой срок. Архив, возникавший в результате использования архива, 
постоянно удваивался. Но заведенный порядок никто не хотел менять, и в 
архиве всегда было много работы и занятых служащих.
-	Помогите мне, пожалуйста, - сказал Сурков черту, на его взгляд, занятому 
меньше других.
-	В чем дело? – спросил тот, стыдливо пряча листок с разлинованными 
крестиками и ноликами.
-	Я пишу дипломную работу на тему времени.
-	Времени? – удивился черт. - Это ваша идея?
-	Моя, - согласился Сурков.
-	Неудивительно. Потому что вы не найдете здесь материалов по этой теме.
-	Как? – не понял Сурков.
-	Вот так. Здесь нет материалов о времени, а если бы и были, то, вряд ли, вы 
получили бы к ним доступ.
-	Но почему?
-	Потому что они находятся в Комитете по контролю над временем.
-	Где?
-	Не где, а когда, -  захихикал черт. – В будущем.
  Сурков сухо глотнул и, сделав над собой усилие, сказал:
-	Похоже, мне придется поменять тему.
  Черт согласился, и, не смотря на то, что Сурков его больше ни о чем не просил, 
принес папку исписанных листков и несколько газетных вырезок. Вырезки 
были из журнала "Наша смерть" и газеты "Грешная правда", выходящих на 
уровнях с восьмого по первый. В них говорилось о подписании некоего 
Соглашения между Богом и Дьяволом. Соглашение касалось учреждения 
Комитета по контролю над временем и передачи в ведение этого Комитета всех 
полномочий, касающихся временных величин. Документ был самим 
Соглашением. Но больше всего Суркова порадовали комментарии грешника 
Берии, дописанные к документу синим карандашом. Комментарии были 
предназначены для Суркова или таких как Сурков, которые со временем 
потеряли целесообразность произошедших событий. Берия растолковывал, что 
произошло, как и почему. Из них Сурков уяснил следующее: до времен 
вселенского спора, который почему-то назывался большим взрывом, не было ни 
времени, ни пространства, ничего, кроме Бога. В момент взрыва образовалась 
материя. При этом в пустоту были выброшены гекталиарды парсеков 
пространства и окталлионы веков времени. И пространство, и время являлись 
сверхкоротким излучением, легко пробивавшим стену из свинца, толщиной в 
несколько миллиардов световых лет. Скорость такого излучения многократно 
превосходила разлетающиеся Галактики, а размеры планет были настолько 
малы, что и пространство, и время, казалось, имеют линейный вид. Благодаря 
тому, что источник излучения оказался для наблюдателя необозрим, люди не 
могли понять, почему у времени и пространства нет начала и конца. Они 
смотрели на поток фотонов от ближайшей звезды, не находя никакой аналогии. 
Но и Бог, и Дьявол знали природу времени и пространства, могли легко 
обходиться как без того, так и без другого, что делало вселенский спор 
бессмысленным, так как был заранее предопределен результат. Во времена 
Второй Мировой войны миллионы невинных душ обрели свое пристанище в 
Раю, что создало численный перевес в сторону добра. Удовлетворенный Бог 
остановил время и наслаждался победой. Возмущенный Дьявол не мог ничего 
сделать. В итоге он пошел на позорные для него переговоры и подписал 
унизительное соглашение, по которому все полномочия по контролю над 
течением и другими величинами времени переходят к ККнВ (Комитету по 
контролю над временем). Комитет находится вне досягаемости Бога и Дьявола в 
далеком будущем. Влиять на деятельность Комитета было невозможно. Дьявол 
впервые столкнулся с ситуацией, когда его деятельность будут контролировать. 
Он был убежден, что в ККнВ Бог протолкнет своих, и в случае удачной для 
добра ситуации, его интересы будут лоббироваться. Забавляло Дьявола одно: 
впервые за вселенский спор возникла сила, стоявшая над Богом и, хотя бы 
формально, ему не подконтрольная.
  Сурков дочитал комментарий, сложил материалы в стопку и, оставив их у 
черта на столе, вышел из архива. Настроение было отвратительным. Больше 
всего угнетала мысль об Адмирале. Получалось, что его душа провалилась 
совершенно зря. Сурков практически ничего не выяснил, а то, что он узнал, не 
имело никакого практического применения. Вернувшись домой, Сурков двое 
суток провалялся в постели, мучаясь угрызениями совести. На третьи сутки он 
решил, что сделать уже ничего нельзя, и попытался отогнать назойливую 
мысль. Сурков стал вспоминать жизнь, солнце, дождь, снег, ветер. Запах 
утреннего кофе, вкус сигарет, тепло, разливающееся по телу после рюмки 
коньяка, аппетитные щи, нежный крем пирожных, холодный кусочек 
мороженого на языке. Внезапно он понял, что все его кулинарные фантазии 
имеют прямое отношение к тому, что произошло с ним в архиве. Сурков закрыл 
лицо руками и принялся напряженно вспоминать. Минуту спустя, он подскочил 
над кроватью. Сурков вспомнил, где он слышал голос прачки и видел ее лицо, 
хотя видел его всего несколько мгновений. Там, на поверхности, еще при 
жизни.

Глава 8

  Останься Адмирал с ним, работы у Суркова не стало бы меньше. Он, 
наверняка, выполнял бы работу Адмирала, потому что последний не собирался 
изучать сети и, уж тем более, работать. Дьяволнет расстраивался так часто, как 
только это было возможно, а так как в Аду все понимали, что среди грешников 
могут быть только лодыри и неучи, то и Суркова никто не ждал. Так что он 
спокойно мог прогулять пару дней, и никто этого не замечал.
  В данный момент Сурков этого делать не собирался. Он выпросил у старшего 
администратора разнарядку на профилактику прачечных, пообещав, что будет 
это делать не в ущерб основной работе. Через две недели Сурков уже знал, 
сколько пара, мыла и воды потребляет прачечная на территории ДРУ. А кроме 
этого, сколько грешниц стирают и гладят белье, и что одну из них зовут Эльза. 
Получив порядковый номер души, Сурков вошел в историю наказаний, где 
говорилось, что ангел-хранитель Эльза разжалована в грешницы за служебное 
несоответствие. Ее перевели из РайСтраха в прачки ДРУ после того, как 
подопечный ангела-хранителя использовал обратную связь временного 
континуума. Задача, поставленная ей, с треском провалилась. С Эльзы позорно 
сорвали крылья, отправив обстирывать грешников на тридцать второй уровень. 
Наказание не было суровым только из-за заслуг перед Господом. В обширном 
послужном списке Эльзы значились десятки спасенных от несчастных случаев 
душ. Эльза бесстрашно боролась за их жизнь, а когда это было невозможно - за 
сами души. Последние четыреста лет Эльза не имела ни одного взыскания. Ее 
служебная характеристика пестрила поощрениями и наградами от духовных 
грамот до памятных подарков и медалей. Эльза была кавалером Орденов Девы 
Марии и Святого Клауса. Ей поручали самые сложные задания, и она блестяще 
с ними справлялась. Задача, которая пришлась Эльзе не по зубам, исходила из 
ККнВ. Вся информация, касающаяся задания, была изъята и к истории не 
прилагалась. Вскользь упоминалось, как на период выполнения задания ангел-
хранитель получил грешное тело, что, по всей вероятности, сыграло пагубную 
роль. Эльза расслабилась и невольно стала соучастником преступления, 
повлекшем времетрясение. 
  Дожидаясь Великого поста, Сурков обдумывал свой разговор с Эльзой. Он 
множество раз начинал диалог, предполагал, что она ответит и как себя поведет, 
но каждый раз понимал очевидный факт - радостной их встреча не будет.
  Общежитие, где находилась Эльза, с натяжкой можно было назвать скромным. 
Больше подходило слово "убогое", но Суркову эта мысль показалась 
крамольной. Ему не хотелось плохо думать о стенах, на которые смотрит его 
эксангел-хранитель. Почему? Сам он сказать не мог.
-	Привет, - очень обыденно поздоровалась Эльза, возникшая на пороге.
-	Ждала меня? - предположил Сурков.
-	Заходи, - вместо ответа пригласила она.
-	У тебя очень мило, - сказал Сурков, оценивая возможность сесть в 
крохотной комнате.
-	А у тебя по-прежнему хоромы, Дон Жуан?
-	Я теперь один в двухкомнатном блоке.
-	Нет соседа?
-	Теперь нет. Слушай, Эльза, я о многом тебя хочу спросить. В этом мире 
столько нюансов, мне тяжело понять.
  Эльза улыбнулась, и в ее чертах промелькнуло что-то от той, земной Эльзы.
-	Лицо у тебя, - заметил Сурков, – другое.
-	Это мое лицо.
-	А-а, - глупо растянул Сурков.
-	Я работала ангелом, там свои порядки.
-	Я знаю, - перебил Сурков.
-	Надо же?- удивилась Эльза. - Тогда будем на равных.
  Суркову стало стыдно за то, что он в первом классе струсил прыгать с вышки в 
реку, за то, что поджог серую кошку, покрасил соседскую парту гуашью и все 
свалил на Сергея Белякова. За то, что первый раз боялся поцеловать девочку 
Катю, и когда все же поцеловал… О боже, неужели она знает, что было потом?
-	Ты хочешь узнать о комитете? – спросила Эльза.
-	Да, и про время.
-	Боюсь, что не многое смогу рассказать.
-	Что информация засекречена?
-	Секретность - это земное понятие. Здесь тяжело что-либо засекретить. Сам 
посуди, что может утаить Святой, которого переводят в Ад или наоборот? 
Все, что касается времени, просто недоступно.
-	Значит, я знаю больше тебя.
-	А что ты знаешь?
  Сурков подробно изложил, что стало ему известно в архиве ДРУ.
-	Поздравляю тебя, - восхитилась Эльза. - Достать такую информацию в Аду 
не просто. И все же, это не все. Сам комитет не так уж и недоступен. Его 
офисы находятся во всех развитых странах, а агенты бороздят времена, 
наблюдают и контролируют реальность.
-	Так они управляют реальностью?
-	Нет, конечно, в сферу деятельности ККнВ такие полномочия не входят. Они 
наблюдают и вмешиваются только в исключительных случаях. 
-	Как, например, в моем?
-	Твой случай особый, но почему ККнВ вмешался, мне до сих пор непонятно.
-	Как это?
-	Понимаешь, Игорь, ты не мог быть богатым.
-	Почему? – обиделся Сурков.
-	Тебе это не дано.
-	А как же лотерея? И что значит - не дано?
-	Душа у человека так устроена. Это невероятно сложно, и ты можешь не 
понять, но я все же попробую разъяснить. Понимаешь, душа - это как весы. 
Весы, но не пружинные, а с гирьками. И пока душа в равновесии, ей ничего 
не грозит. Это у нас, ангелов, уже глаз наметан, и я вижу душу, вижу, в 
покое она или нет. Люди, разумеется, об этом не догадываются. Поэтому 
маются, чего-то ищут, болеют, умирают, но все это от духовного 
неравновесия.
-	При чем здесь деньги?
-	Деньги - это своего рода гири.
-	Что же на другой чаше?
-	Это я так, для образности, про весы, на самом деле все сложнее. Представь 
себе, на острие иглы поставлена тарелка.
-	Ну, видел в цирке что-то подобное.
-	Тарелка эта уравновешена различными предметами: деньгами, здоровьем, 
жизненным опытом, тщеславием, добротой, скромностью и кучей других 
вещей. Все они имеют разный вес и находятся на различном удалении от 
центра.
-	А бывает так, что она падает?
-	Бывает. Это у вас и называется нервный срыв. А еще говорят: "вошел в 
штопор".
-	Или спился?
-	Бывает и такое. Тебе это тоже не грозит.
-	Почему?
-	Потому что у тебя эта самая тарелочка хорошо подогнана. Не нужны тебе 
деньги, и пить тебе ни к чему.
-	Ну, это я могу поспорить. К тому же, если моя тарелочка, как ты говоришь, 
подогнана,  совсем не означает, что на ней не найдется места ближе к 
центру.
-	Найдется, и я не говорю, что при определенных обстоятельствах ты не смог 
бы разбогатеть. Однако богатство, оно, как девица, капризно и разборчиво. 
Есть люди, которые ему нравятся, к другим оно холодно и равнодушно. Но 
дело не в личных пристрастиях. Чтобы понравиться богатству, нужен изъян, 
недостающая часть.
-	Чего?
-	Богатства. Чтобы заработать, тарелочка должна быть с креном, и чем 
сильнее крен, тем быстрее деньги ее уравновесят.
-	А что и такое бывает?
-	Редко, но бывает. Есть люди, которым деньги приносят душевный покой, но 
чаще они их убивают.
-	Почему? 
-	Принцип маятника. Неаккуратно брошенная на край монета начинает 
шатать систему. Человек не понимает, чего он хочет и разоряется или 
заболевает. Чаще всего он заработать не успевает, деньги так влекут, и их 
хочется так быстро, что душа сваливается, а уж когда она наберет 
скорость… В общем, на нижние уровни.
-	Печальную перспективу ты нарисовала. Однако я вот что не понял, деньги - 
это добро или зло?
-	Ни то, ни другое. Деньги - это средство расчетов, чем они по своей сути и 
являются.
-	Объясни.
-	Твоя душа состоит из определенного количества амбиций, наглости, 
скромности и денег.
-	Во как?
-	А ты как хотел? В материальном мире все через зад. Вот, к примеру, ты 
хочешь любви, но надеяться на нее не приходится, потому что страшный 
очень, характер скверный, подловат к тому же, а за деньги ты можешь себе 
это позволить.
-	Но ведь это будет не настоящая любовь.
-	Настоящая, Игорь, настоящая.
  Сурков задумался, пытаясь вспомнить случай из собственной жизни.
-	Что не получается? Тогда я тебе напомню. К вам в вычислительный центр 
приезжали иностранцы. Помнишь Норму Джеккинс? Высокая такая, с 
роскошными волосами.
-	Что-то припоминаю.
-	Ты ей диск на память подарил.
  Сурков взмахнул ладонью:
-	Разумеется, пятидюймовик красный.
-	Вспоминай, вспоминай.
  Сурков давно забыл Норму Джеккинс, красивого, невероятно высокого 
профессора в совершенно не советской мини-юбке. Она была в центре трижды, 
и к концу второго визита Сурков решил, что сделает ей маленький подарок. Он 
записал на самой дорогой "БАСовской" дискете свой компилятор и протянул 
диск, объяснив  на ломаном немецком, что это его личная работа.
-	О кей, - сказала Норма. 
  Ни спасибо, ни до свидания, только две буквы, объединенные в слово. Но как 
Сурков был тогда счастлив, и самое удивительное, он не знал, почему.
-	Потому, что ты полюбил ее за ее деньги.
-	Что ты? - возмутился Сурков.
-	Подумай и ответь честно: Норма была очень красивой женщиной?
-	Да, - Сурков кивнул головой.
-	А Света Семенова из отдела кадров?
-	Ну… - протянул Сурков.
-	Так почему же ты ей не дарил дискет?
-	Она в этом ничего не понимает.
-	Так подарил бы цветы.
-	Но ведь она была замужем.
-	А Норма?
-	Не знаю.
-	Тогда, какая разница - замужем Света или нет? Ведь ты делаешь подарки 
всем красивым женщинам.
-	Да нет же. Я ничего не хотел от нее ни тогда, ни позже.
-	Так почему же ты так хотел влезть в ее жизнь?
-	Так уж и влезть?
-	Скажи, как это еще называется? Посторонний человек делает тебе подарок, 
разве не для того, чтобы о нем помнили?
-	Хорошо, - согласился Сурков. - Мне было дорого ее внимание.
-	А было бы тебе дорого ее внимание, не окажись она иностранным 
профессором?
-	Не знаю.
-	Я уже стала забывать, какой ты упрямый.
-	Ах, я еще и упрямый?
-	Если скажешь "да", я переменю свое мнение.
-	Конечно, нет.
-	Будешь меня слушать, или дальше поговорим о твоей исключительности?
-	Буду слушать.
-	Ты не мог разбогатеть, потому что твоя душа была в равновесии. Для того 
чтобы притянуть деньги, необходим дефицит или избыток.
-	Чего дефицит, чего избыток?
-	Чего угодно, всего, что компенсирует деньги. Например, самомнения. Есть 
души с избыточным самомнением, их кренит в сторону, чтобы не упасть, 
они богатеют. А есть души с маленькой совестью, им тоже не помешает пара 
сотен для баланса.
-	А если у человека совести много?
-	Совесть, Игорь, как печенка, имеет свои размеры, и быть больше, чем 
положено может, но ненамного и ненадолго.
-	Что же с душой происходит?
-	Да ничего хорошего. Совестливый человек притягивает болезни, мучается, 
других изводит, а заканчивает инсультом.
-	А зависть?
-	Разновидность совести.
-	А жадность?
-	Запущенная зависть.
-	А скромность.
-	Уравновешенная гордость. 
-	А ревность?
-	Больное самомнение.
-	А глупость?
-	Глупость к душе отношения не имеет.
-	Выходит, богатые люди – это жадные, ленивые уроды?
-	Только не ленивые.
-	Прекрасно, - всплеснул руками Сурков.
-	А чем компенсируется доброта, честность и скромность?
-	А ты как думаешь?
-	Уж и боюсь предположить.
-	А ты попробуй. Но только не сейчас, на это потребуется время. Одно тебе 
скажу, что здоровой душе ничего компенсировать не нужно. Она при жизни 
хороша, и после смерти о ней говорят: "Знал Суркова? Классный был 
парень".
  Сурков посмотрел на Эльзу исподлобья. Она отвела взгляд и виновато сказала:
-	Я не убивала тебя. Оружия у меня не было.
-	Как же я попал сюда?
-	Этого я и не пойму. Возможно, ты умер, когда тебя пытались разбудить.
-	Разбудить, говоришь?
-	Да, я выстрелила двумя зарядами снотворного. Сутки спокойного сна, 
полная амнезия при пробуждении. Иглы растворяются через десять минут, 
поэтому никто ничего не заподозрит, но после того, как я это сделала, меня 
тут же эвакуировали.
-	Зачем?
-	Сама не знаю. Если рассуждать логично, я немедленно должна была сделать 
то же самое с Людмирским и забрать билет.
-	Ты работала одна?
-	В каком смысле?
-	У Людмирского был ангел-хранитель? Может, он тебя опередил?
-	Не было, я точно знаю.
-	Почему ты так уверена?
-	Как бы тебе объяснить? У ангела крылья торчат.
-	Откуда?
-	Отсюда, - Эльза показала пальцем за спину. - Где лопатки у людей.
-	Не замечал.
-	Ты их просто не видел. Я вижу, и, если бы в вашем окружении появился 
такой, я, наверняка бы, заметила.
-	Ангелы всегда пользуются телами?
-	В исключительных случаях. Обычно тело не нужно. Стоит шепнуть 
человеку, чтобы не садился в злополучный поезд или не плыл пароходом, 
напугать, дать знак и все такое… В данном случае билет так просто не 
отнять. Как остановили Людмирского, я не представляю.
-	В одном могу тебя уверить, - сказал Сурков. – В коридоре, его не было.

* * *

  В комнату Суркова поселили нового соседа. Это был молодой по земным 
меркам отморозок, погибший от передозировки .  Судя по тому, что на шее у 
него болтался плеер, последние минуты своей жизни он провел, слушая 
"Металлику".
-	Круто, чувак, - первая фраза, которую услышал Сурков. - Мои кореша 
очумеют, когда узнают, где я был.
  Молодого человека звали Кирилл, или, как он сам говорил, Кир. Грань между 
реальностью и фантасмагорией у Кирилла сильно подтерлась, и, очевидно, 
давно. Он воспринимал себя как персонаж удивительного сна, временами 
сменявшего кошмар. 
-	Послушай, кореш, - обращался он к Суркову. – Давай найдем дури, водки и 
покуражимся с парой грешниц.
  Сурков снисходительно качал головой, но задор Кира не уменьшался.
-	А хочешь черта лысого? Я буду участвовать.
-	Отстань, а? – отмахивался Сурков, которому подобные уговоры быстро 
наскучили.
-	Ну, нельзя так, братан.
-	Кир, ты можешь понять, что тела у тебя больше нет?!
-	Да вроде все на месте.
-	Это тебе кажется.
-	Ну, ты в натуре пессимист.
-	Докажи мне обратное.
-	Здесь, сейчас? – Кир искренне удивился. – Ну, ты, корешь, озорник.
-	Тогда заглохни.
-	Нет, ну пойми, я против тебя ничего не имею, но как-то странно. А потом, 
друг, на кого тут могут возникнуть доказательства? На табуретку, что ли? 
Или на тебя? Ну, ты, брателло, озорник.
  Кир раздражал Суркова не столько своей тупостью, сколько тем, что мешал 
думать, а подумать было о чем. Раньше Сурков никогда не вспоминал о 
Людмирском, который, как ему казалось, не играл роли в его смерти. Так и 
должно было быть, если он, Сурков, самостоятельно выиграл в лотерею. 
Останься он с деньгами, у комитета был бы повод преследовать Людмирского. 
Но раз его на поверхности нет, а выигрыш все же состоялся, получалось, что 
Сурков принимает наказание Людмирского, а тот ничего не подозревает и 
наслаждается жизнью, тратя деньги Суркова.
  Было бы не так обидно, попади Сурков под машину или погибни при других 
трагических обстоятельствах. Но все произошло именно так, как произошло, и 
эта ситуация казалась Суркову чрезвычайно глупой.
  Воспользовавшись базой данных ОКА (Отдел Кадров Ада), Сурков выяснил, 
что никто, имеющий признаки Людмирского в Ад не проваливался. То, что 
Лешка попал в Рай, вызывало сильные сомнения. Оставалось два варианта, либо 
Людмирский по каким-то причинам не получил выигрыша, либо спрятал деньги 
в кубышку и ждет возвращения Суркова. Последнее казалось полной ерундой, 
поэтому Сурков остановился на том, что Людмирскому каким-то образом 
помешали.
-	Скажи, Эльза, - надоедал Сурков своему эксангелу-хранителю, – Если есть 
телефонная связь с Раем, то должна быть и факсимильная, и телетайпная, и 
другие.
-	Кто тебе сказал?
-	Никто. Просто по логике вещей так должно быть.
-	По земной логике так должно быть. А логика вселенская не всегда с ней 
совпадает.
-	Скажи, а кто следит за душами, пока они живут?
-	В каком смысле?
-	Ну, кто фиксирует грехи, заглядывает в мужские раздевалки и читает 
дневники?
-	Зачем?
-	Как зачем? Кто же расскажет на Суде, грешила душа или нет? У меня даже 
справки какие-то были.
-	Понимаешь, Игорь, это ни к чему. Душа сама по себе все помнит и сама себя 
наказывает.
-	Во как? Наверное, удобно.
-	Да это раньше на облаках архангелы сидели и все грехи записывали. Только 
душ стало очень много, и стали переводить в архангелы необученных 
ангелов. Те делали массу ошибок, возникла неразбериха. К тому же архив 
грехов разросся до такой степени, что хранить его было просто немыслимо. 
Тогда в Раю разработали ИЧД. Это информационный чип души, в нем все 
грехи и хранятся, пока она сюда не попадет.
-	А когда попадет?
-	Когда попадет, чип стирают и вводят в новую душу, чего же добро 
переводить? Бывают случаи, что информация полностью не удалена, и душу 
посещают всякие там воспоминания, которых не было, или, кажется, будто 
это уже происходило раньше.
-	Выходит, за нами за всеми наблюдают, и никого поблизости нет.
-	А разве ты этого не понял? – удивилась Эльза.
-	Понять-то я понял, но думал, что в этом есть смысл.
-	А теперь ты его не видишь?
-	Нет. Теперь мне душа не кажется свободной. И тот, кто это придумал, 
создал самое полицейское государство.
-	Позволь, ты был свободен в своем выборе. Ты мог грешить столько, сколько 
тебе это позволяли обстоятельства и душа.
-	А все это время у меня под ухом тикал счетчик посещений.
-	Хочешь сказать, что вел бы себя гораздо свободнее, если бы узнал, что за 
тобой следят?
-	Тогда бы я с кровати встать боялся.
-	В чем же дело? – недоумевала Эльза.
-	А-а, - махнул рукой Сурков. – Была у меня какая-то иллюзия, что я при 
жизни слыл свободным человеком, но теперь вижу, что везде рабство.
-	Ты же слышал, наверное: "раб Божий".
-	Слышал, - кивнул головой Сурков. – А я-то думал, почему Христос 
освободительных восстаний не поднимал?
-	Был у вас на поверхности один анекдот про Вовочку, крамольный такой. 
Такой, что я и в Аду его не стану рассказывать. Только ты, Игорь, как этот 
Вовочка, всю науку к этому самому и свел.
-	Хочешь сказать, тебе видней?
-	Давай учтем, что я, по меньшей мере, старше.
-	Сдаюсь, пусть так будет. Аминь. – Сурков соединил ладони под 
подбородком. -  Значит Людмирский сейчас один, и о его проделках мы 
узнаем, только после его физической смерти?
-	Выходит так.
-	Все-таки ужасно интересно, что же произошло на самом деле.
-	Неужели это так важно для тебя?
-	Издеваешься?  - возмутился Сурков. - Это была моя жизнь. Полная радостей 
и огорчений, маленьких и больших событий, друзей и врагов, зимы и дождя, 
цветов и солнца, запаха асфальта, вкуса жареной картошки, да мало ли еще 
чего. А у меня это все отняли, и я даже не могу узнать, почему?
-	Да, - согласилась Эльза. - Твой случай пикантный, что и говорить.
-	Пикантный? Ты это так называешь? Мне всегда говорили, что душа 
бессмертна, и при этом глаза закатывали, и, казалось, что нет ничего лучше 
и светлей. А тут превратили в единицу, в разряд, в счетный порядок. Без 
индивидуальности, без имени, без прошлого и будущего, только потому, что 
два идиота затеяли детскую считалочку.
-	Я не хочу тебя слушать.
-	Почему, Эльза?
-	Потому что ты не прав.
-	Объясни, прошу.
-	Не хочу. Ты меня обижаешь подобными разговорами.
-	Ох, женщины, женщины, - вздохнул Сурков.
-	Ты уверен, что это для тебя так важно?
-	Да, да, да!
-	Хорошо, я помогу тебе, - сказала Эльза после продолжительной паузы.
-	Каким образом?
-	А какая разница? Я помогу тебе это выяснить, а ты уж сам решай, нужно оно 
тебе или нет.
-	Думаешь, когда я узнаю…
-	Убеждена.
  Сурков почти сразу забыл о разговоре. Он был уверен, что Эльза дала 
обещание сгоряча, и вскоре о нем позабудет, но все оказалось совсем не так.
  Прошло несколько недель, и Сурков занимался обычным для себя делом, 
разбирая проблемы Дъяволнет, когда к нему подбежал Кир.
-	Чувак, к тебе телка приперлась.
-	Какая телка? – не понял Сурков.
-	Классная телка, у нас в комнате. Вали, чувак, не раздумывай, если мне 
оставишь, я не обижусь.
-	Она что-нибудь говорила?
-	Да зачем ей говорить, у нее все на лице написано.
  Сурков, чувствуя неладное, кинулся по коридору. Запыхаться от бега он не 
мог, но неприятное волнение наполняло душу.
-	Стой, – сказала Эльза, увидев Суркова. - Не приближайся.
-	Почему?
-	Не задавай вопросов, у нас мало времени.
-	Что случилось? – недоумевал Сурков.
-	Слушай меня и делай, что я скажу.
-	Ладно, Эльза, только объясни.
-	У тебя возле ноги лежит ампула, раздави ее.
  Сурков недоуменно посмотрел вниз.
-	Действительно, - он послушно наступил на белый цилиндр, с характерным 
звуком, превратившийся в кляксу.
-	Это любовь, - сказала Эльза. - Сейчас ты заразишься.
-	Что? – глупо спросил Сурков.
-	Это вирус, я его украла.
-	Ты украла? Где?
-	В лаборатории, - тихо сказала Эльза. - Там авария, утечка шизофрении. Нам 
привезли одежду на дезактивацию, иногда такое случается. Один из чертей 
забыл в кармане ключи. На брелке был написан отдел и номер комнаты.
-	И ты туда пошла?
-	Пошла, - согласилась Эльза.
  Сурков почувствовал слабость в ногах, его колени мелко задрожали, а тепло 
стало разливаться по душе.
-	Ой, Эльза, со мной что-то происходит, - Сурков неуклюже сделал шаг 
вперед.
-	Стой, не подходи ближе.
-	Почему?
-	Я могла подцепить шизофрению.
-	Но, что это значит?
-	Сейчас ты вознесешься.
-	Я?!
-	Да, твоя душа очистится, и ты попадешь в Рай. А там информация более 
открыта, там никто тебя не будет просить обгореть. Там ты узнаешь, что 
хотел.
-	А ты?
-	Если я не заразилась, сделаю то же самое.
-	А если заразилась?
  Сурков заглянул в глаза Эльзы, испуганные и подернутые стеклянной пеленой. 
Он не видел в них ничего, что могло бы напоминать жизнь.
-	Нет, - Сурков решительно шагнул ей навстречу и понял, что не идет, а 
медленно плывет в воздухе. Ощущение было невероятно приятным, и 
Сурков на секунду обо всем забыл. – Эльза, я лечу!
  Эльза уклонилась от Суркова, пересекла комнату и встала на то место, где 
лежали остатки ампулы.
-	Не подходи, прошу тебя, - ее голос дрожал, и было очевидно, что она 
боится.
-	Я не оставлю тебя, - Сурков развернулся и полетел в обратную сторону.
  Он не рассчитал своей траектории, и, когда Эльза легла на пол, прошел выше, 
на уровне метра от нее.
-	А это не простое дело?! - удивился Сурков.
  Он еще раз развернулся и попытался спланировать к Эльзе, раскинув руки как 
крылья, пытаясь уйти к земле, обнять, успокоить, дотянуться, дотронуться. 
Тщетно. Все его попытки заканчивались очередным взлетом. Так длилось, пока 
Сурков уверенно не встал на потолок. Ад перевернулся, и теперь Эльза 
свернулась калачиком в вышине. Ее била дрожь, душа быстро теряла прежнюю 
форму.
-	Эльза, - крикнул Сурков. – Эльза, я тебя не оставлю.
  Сурков попытался подпрыгнуть, но вместо этого ноги по щиколотку увязли в 
потолке.
-	А-а-а! – Сурков неуклюже размахивал руками, погружаясь в горную породу.
  Очень скоро он увяз по колено, по пояс и вот уже одна голова мотается из 
стороны в сторону.  
-	Эльза! - в последний раз крикнул Сурков, и порода сомкнулась над головой.
  Он инстинктивно закрыл глаза и только слышал хруст и шелест, его обдало 

теплом, под ногами что-то чавкнуло. Раздался оглушительный удар грома.
  Сурков падал в серую вату кучевых облаков ногами вниз, но только внизу 
теперь было небо. Над его головой, покрытая ровными прямоугольниками 
полей и нитками дорог раскинулась поверхность Земли, цветная, настоящая, не 
похожая на то, что видел Сурков на протяжении последнего времени.
"Как красиво", - подумал Сурков. Его душа сжалась от любви и боли. Он 
ощутил, что теряет что-то очень важное, то, без чего не смог бы обойтись при 
жизни и без чего не сможет после нее. Чем дальше он улетал от Земли, тем 
тягостнее становилось на душе, тем невыносимее одиночество. "Как же так? 
Что же я теперь буду делать? Что же будет с ней?"
  Сурков был далеко, когда его ноги погрузились в вату тумана, спружинили о 
белый парок, и вот уже его душа подминает под себя облако. Туман рвется, 
трещит и разлетается белыми брызгами, превращается в воду, покрывает 
Суркова пленкой воды. Его ломает пополам, неведомая сила немилосердно 
вдавливает в мякоть облака. Сурков, словно гвоздь, пробивает стопку газет, 
вылетает с противоположной стороны, падает дальше. Его полет значительно 
замедляется, падение не такое стремительное. Сурков различает стайку 
перистых облаков, нежно светящихся розовым неоном. Он пытается 
спланировать к ним. Ему удается. Подлетая ближе, Сурков видит фигуру 
человека, одетого в белую тогу. Он стоит на тыльной стороне облака, головой к 
Земле, но не падает и даже ни за что не держится. А за что здесь держаться? Нет 
ничего, кроме розового тумана.
  Сурков подлетает к человеку и плавно садится рядом.
-	Я вас жду, - говорит человек в тоге.
-	Зачем? – спрашивает Сурков.
  Ему больно, и он не хочет ни о чем говорить или думать. Он смертельно устал, 
единственное место, где бы он сейчас хотел оказаться, это раскаленная 
сковорода на трехсотом уровне Ада.
-	Вы устали. Вознесение не самое простое занятие, поэтому я буду вас 
сопровождать, все вам покажу и расскажу.
-	Мне нехорошо, - пожаловался Сурков.
-	Понимаю, сам через это прошел. Тем не менее, у вас есть повод для 
удовлетворения.
-	Сейчас я ничего не хочу.
-	Это пройдет, - уверила личность в тоге.
-	Понимаете, я там оставил, - Сурков показал пальцем вверх. - Там ангел. Мой 
ангел. Как мне туда?
-	Вы только что прилетели, - добродушно похвалила неизвестная личность. - 
Мой вам совет: отдохните, наберитесь душевных сил. 
-	А потом?
-	Потом будет видно.
  Сурков упал в мокрую вату облаков, разнеженную теплыми солнечными 
лучами. Он ждал, когда душевная боль его оставит, или, по меньшей мере, 
ослабеет, но время шло, а лучше ему не становилось.
  Когда он поднял голову над облаком, была глубокая ночь. Туман обрамлял 
отраженный свет Луны, небо было усыпано миллиардами голубых алмазов. Их 
холодный свет был невероятно строг и правилен. Личность в тоге по-прежнему 
стояла рядом и терпеливо ждала.
-	Вы здесь? – удивился Сурков.
-	Я подожду, - с готовностью ответила личность.
-	Мне лучше, - соврал Сурков.
-	Вот видите, я же говорил.
  Сурков кивнул в знак согласия.
-	Меня зовут Абрам. Святой Абрам.
  Сурков снова кивнул.
-	Я буду вашим гидом.
-	Зачем?
-	Чтобы вы не растерялись.
-	К чему это?
-	В Раю свой распорядок, традиции. Здесь все иначе, и вам первое время 
понадобится помощь.
-	Скажите, Абрам, а в Ад от вас попадают?
-	Разумеется, - с готовностью согласился Абрам. - Только это не так просто, 
поэтому наберитесь терпения, я вам все расскажу.
-	А если коротко?
-	Коротко здесь не бывает. Коротко в Аду. Здесь все в полном объеме с 
пояснениями причин и следствий. Вы с чего хотите начать?
-	Мне все равно.
-	Тогда начнем с азов.
-	Я изучал слово Божие, там, в Аду.
-	Вот как? - удивился Абрам. - То, что написано в Аду, не всегда отражает 
сути.
-	Какой сути? – не понял Сурков.
-	Сути Божественной. Может, вы и прочли Библейские события, только 
убежден, что черти их подредактировали и выставили Господа, если не 
полным идиотом, то, по меньшей мере, безжалостным чудовищем.
-	А это не так?
-	Разумеется, нет. Да вы скоро сами все поймете.
-	Скажите, Абрам, а вы здесь давно?
-	Давненько. 
-	И как вам Рай?
-	Божественно, что может быть лучше?
  Сурков, насколько позволяло его внимание, следил за мимикой Абрама, и ему 
показалось, что он играет. 
-	Ладно, черт с вами, валяйте!
  Абрам театрально приставил ладошку ко рту и зашептал:
-	Здесь так не говорят, Сурков. Здесь допустимы выражения: Бог с вами; 
господи, спаси; спаси и сохрани.
-	Кого же тут спасать?
-	Душу, разумеется.
  Сурков махнул рукой:
-	Я теряю нить разговора, извините.
  Сурков снова упал в облако. Он лежал и ленивым сном блуждал в своих 
мыслях. Ему на самом деле становилось лучше, как будто из его израненной 
души извлекали битое стекло.

Глава 9

  Абрам смотрел в сторону восходящего Солнца. Он чуть слышно бубнил себе 
под нос "Отче наш", иногда неторопливо крестился, кланялся и говорил: 
"Аминь".
-	С возвращением, - приветствовал он голову Суркова, возникшую над 
туманом.
-	Вы еще здесь?
-	Куда же я денусь? Я ваш гид.
-	Тут с этим строго? - спросил Сурков.
-	Здесь нет места строгости, здесь Рай.
-	Мне нужно спуститься, - вспомнил Сурков.
-	Вы только что вознеслись, не упускайте шанса узнать больше.
-	Я и так забрался слишком высоко.
-	О-о, Сурков, вы не представляете, как высоко можно продвинуть душу. Как 
прекрасен божественный свет и любовь Господа.
-	Зачем?
-	Что? – не понял Абрам.
-	Зачем подниматься выше? Неужели есть что-то большее, чем Рай?
-	Да будет вам известно, что Рай, как и Ад, не однороден.
-	Вы хотите сказать, что здесь есть уровни?
-	Можно и так сказать, но это очень грубое бездуховное рассуждение. Теперь 
вы научитесь отделять зерна от плевел и поймете, что духовность - 
обратная сторона зла, от которой вы, Сурков, так благополучно ушли...
-	Скажите, Абрам, - перебил его Сурков. - А ведь я нарушил какие-то 
правила? Я не мог их не нарушить.
-	Тем, что самостоятельно перебрались в Рай?
-	Именно. Существует оправдательный комитет, есть Судьи, есть целый штат 
работников. Неужели мне простят то, что я перепрыгнул через головы.
-	Понимаете, Сурков, - начал Абрам. - Я надеюсь, мы с вами разговариваем, 
тет-а-тет и дальше, чем просто беседа, наш разговор не пойдет, но Райские 
службы не будут вам докучать.
-	Почему?
-	Да потому что у них есть более важные дела, а на вас они готовы закрыть 
глаза.
-	Разве это не их прямая обязанность?
-	Понимаете, Сурков, пограничники уже доложили о вашем вознесении. 
Наверняка, в Министерстве конфликтных ситуаций уже лежит нота по 
вашему бегству. Иначе меня здесь просто не было бы. Но уверяю вас, 
райские службы не дадут ей хода.
-	Как это понимать?
-	Понимайте, как хотите, но в Раю не любят выдворять души.
-	Это из-за численности? Я так понимаю, это еще одно очко?
-	Вы, Сурков, еще один солдат добра и этим нужно гордиться.
-	А как же мои грехи?
-	Какие грехи? - махнул рукой Абрам. - Пьянство, богохульство, украденный 
на работе дырокол? Это все мелочи.
-	А времетрясение? А преступление против времени?
-	Забудьте. В ККнВ уже направлено ходатайство. Убежден, что будет 
получена положительная резолюция.
-	Не хотите ли вы сказать, что я никогда не увижу своего ангела?
-	А вот это зависит только от вас. Вы, кстати, хотели узнать о своем 
наказании?
-	Да, я совсем забыл.
-	Напрасно, ведь вы были осуждены неверно.
-	То есть?
-	Преступления вы совершить не могли. Выигрыш не получили.
-	За что же я варился в Аду?
-	Судебные ошибки пока возможны.
-	Черт!
-	Я же просил вас не упоминать лукавого.
-	А что вы мне сделаете? Что может быть хуже безнаказанности?
-	Я бы вам сказал, но повторюсь, необходимо начинать с азов, с истоков.
-	Черт с вами, как хотите. Но я не намерен ждать.
-	Это хороший признак. Ваша душа жаждет, а жажда - благодатная почва для 
веры.
  Абрам расправил руки, изображая крест, оторвался от облака и полетел. 
Очень скоро он исчез из поля зрения. Сурков недоуменно осмотрел свои руки, 
отвел их в стороны на манер гимнаста, и, соскочив с облака, крикнул:
-	Алле.
  Его закружило штопором, повело в сторону, пару раз ударило о мохнатую 
тучку. Наконец, совладав с аэродинамическими выходками души, Сурков 
устремился за Абрамом. Он догнал его через несколько часов. Уже уверенно 
маневрируя между грозовыми фронтами, Сурков и Абрам сменили курс и 
стали подниматься. Их взору предстало огромное кучевое облако, 
расположившееся над озером Онтарио. Они облетели его со стороны Солнца и 
сели на причудливый выступ в виде вешалки.
-	Здесь, - сказал Абрам. - Здесь вы получите статус ноль. Это необходимая 
процедура для вновь прибывших. Если ваша душа в порядке, то вам не 
понадобится больше суток.
-	А затем?
-	Затем вы должны пройти первый и второй уровни.
-	И что тогда?
-	Тогда вы получите гостевой пропуск в Рай.
-	А это не Рай?
-	Пока еще нет. Получив гостевой доступ, вы поднимитесь в Рай, и там вам 
откроется вся доступная информация.
-	Вы сможете изучать науки, историю, если хотите, можете 
совершенствоваться профессионально.
-	А вы?
-	Я буду все это время вас сопровождать.
  Сурков поплыл по проходу, вырубленному в облаке. Его поверхность 
показалась твердой. Проведя по ней рукой, Сурков спросил:
-	Что это? Это ведь не пар?
-	Разумеется, - согласился Абрам.
-	Это стеклотуман, железооблака и туманобетон.
-	Зачем? А впрочем, какая мне разница.
  Сурков влетел в просторную аудиторию, заполненную душами Святых. Одни 
из них светились, другие были прозрачными, над головами некоторых 
колыхались нимбы, отдельные экземпляры походили на простых людей. 
Сурков же, среди всего этого стерильного многообразия, оказался самым 
смуглым.
-	Пусть вас не пугает внешность, - заметил Абрам. - Тогу я вам подберу, а по 
цвету души здесь различий не делают.
  К Суркову подлетела сморщенная душа, отдаленно напоминающая черепаху.
-	Статус ноль? - скорее сказала, нежели спросила она.
-	Да, - кивнул Абрам.
-	Пролетайте, садитесь.
  Сурков и Абрам успели устроиться в завитках облака, когда черепаха 
появилась вновь и высыпала перед ними кучу кубиков.
-	Это что? Детский сад? - попытался пошутить Сурков.
-	Это называется - деловые игры.
-	Не понял.
  Черепаха заняла место напротив Суркова и, сложив кубики в бесформенную 
массу, выбрала светло-голубой.
-	Это я, - заявила она. - Это супервайзер Ира, она вознеслась в Рай, чтобы 
славить господа и купаться в его любви.
  При этом Ира делала манипуляции голубым кубиком, летая им вокруг 
остальных, совершала многозначительные пассы, томно дышала, закатывала 
глаза и наконец приклеила его к общей массе.
-	Черт, - сказал Сурков тихо, и как бы ни к кому не обращаясь.
-	Попробуйте, - Ира протянула кубик.
-	Если позволите, я возьму другой. - Сурков отделил от сооружения красный, 
и, проведя им по орбите, произнес: "Это грешник Сурков, он убежал из Ада, 
чтобы узнать, почему погиб. Он потерял своего друга и теперь хочет 
вернуться".
  Незамысловатое движение наполнилось смыслом. Простейшая геометрическая 
фигура обрела форму Суркова, бесформенная масса оказалась Адом, показались 
облака, Рай, Абрам. Сурков в испуге бросил кубик.
-	У вас честная душа, - похвалила Ира. - Все получится.
  Ира, словно фокусник, достала белоснежные листы бумаги, добавила к ним 
распечатанный готикой список поручений и пообещала помочь, если в этом 
возникнет необходимость.
  Задания не были сложными. В основном они сводились к демонстрации 
библейских и житейских событий, составлению схем и решению несложных 
математических задач.  Непонятные для Суркова слова он должен был 
самостоятельно искать в словарях, объяснять и писать эссе. Категорически 
запрещалось называть слова непонятными. Ирина принесла словарь и показала, 
что может существовать только непонятое слово. Слово, смысл которого пока 
еще не понят. Непонятное же слово могло исходить из уст картавого, заики или 
шепелявого. В конце темы шла небольшая контрольная, сдав которую, Сурков 
переходил к следующему вопросу.
  К удивлению Суркова, его увлекли Райские глупости, и очень скоро он освоил 
оргсхему Рая, коммуникационные посты, документооборот, движение душ и 
многоступенчатую систему бонусов.
  Оказалось, что Абрам опекает Суркова вовсе небескорыстно. То, чем он 
занимался, на библейском языке называлось серфингом, а Сурков являлся для 
Абрама рефералом первого уровня. Очищенная стараниями Абрама душа 
теряла часть божественной любви. Ее получал Абрам, часть, которую он 
отдавал своему наставнику, своевременно очистившему его. Выстроенная таким 
образом пирамида уходила невероятно далеко и в несколько поколений обязана 
была дойти до Всевышнего. Но, как говорилось, в статусе ноль количество душ 
постоянно росло, вновь прибывшие души становились рефералами 
триллионных уровней, а конца и края этой поруке не наблюдалось.
  Сурков перешел к первому и второму уровням. Искоса он наблюдал за 
поведением душ, занимавшихся поблизости. Но что было любопытно, это, как 
души держали экзамен.
  Не будучи докой, Сурков понял, что искренность в душах, пыхтевших в 
деловых играх, весьма условна. Усердие и откровенно преданный взгляд 
слишком натянуты и скованы. Они просто не могли быть настоящими, однако 
то, что происходило здесь, происходило на самом деле. Никто из душ не 
пытался протестовать, никто не глумился над материальной частью и не 
выкрикивал крамольных фраз.
-	Почему они притворяются? – спросил Сурков.
-	Вы о чем?
-	Разве сами не видите? – Сурков обвел помещение  взглядом. – Вот они. 
Почему никто не скажет, что это дурь?
-	А вы, почему этого не говорите?
-	Признаться, мне это интересно.
-	Почему же вы уверены в своей исключительности?
-	Не знаю, по меньшей мере, я не делаю попыток лгать.
-	Знаете, Сурков, я никак не думал, что с вами будет столько проблем.
-	А какие проблемы у вас сейчас?
-	Вы задаете не те вопросы.
-	Это же естественно, я в Раю впервые - мне все интересно.
-	Если вам интересно, читайте. В инструктивных письмах все написано.
-	Здесь не написано главного.
-	Чего же?
-	Что такое Любовь Господа, и зачем она нужна?
-	А вы ощущали ее на себе?
  Сурков серьезно задумался и даже почесал затылок.
-	Не знаю.
-	Значит, не ощущали. Душа, принявшая Божью благодать, никогда этого не 
забудет.
-	Ладно, - сказал Сурков. - Я сам все выясню, а вы, Абрам, плохой гид, я бы 
сказал, односторонний.
  Сурков снова перешел к инструктивным письмам. В этот раз он изучал 
"шляпы". Под "шляпами" или "ошляпливанием" подразумевался кадровый или 
нравственный кругозор души.
 Так как Рай являлся полной противоположностью Ада, то задачи и цели в Раю 
преследовались с точностью до наоборот. Оргсхема Рая строилась таким 
образом, чтобы продвинуть душу как можно дальше в космос. Там на 
неограниченном пространстве располагались Святые в покое и смирении. 
Многие из них провели там не по одному десятку тысячелетий, стали 
настолько чисты и эфемерны, что Господь с трудом их различал. Такой успех 
мог развиваться только у души, поднявшейся на несколько тысяч километров 
от мирской суеты, спокойно висевшей в вакууме и лишенной возможности 
общения. Любое общение приводило к ссорам, интригам и не делало душу 
чище. Поэтому чиновники Рая разработали схему, где движение души от 
поверхности было естественным, таким, как в Аду может являться движение к 
ядру.
  Система "шляп" или "ошляпливание" являлось логическим продолжением 
общей концепции. Получая свою шляпу, душа могла заниматься грешным, по 
мнению Господа, делом, а именно наставлять другую душу на путь добра. 
Сурков еще не дошел до места, где это объяснялось, но из того, что он прочел, 
вытекало, будто славить Господа, возносить ему хвалу, молиться и совершать 
иные действия во имя добра, которые так приняты на поверхности, в Раю 
запрещено. Разрешение на это получали только ошляпленные души. Связанные 
душевными расписками и заключенным с Богом договором, они обещали 
прекратить подобные действия, как только получали Божью благодать в 
размерах, указанных в договоре. Размер Божьей благодати или сокращенно ЛБ 
(любовь Божья) душа выбирала из собственного опыта. Для определения ее 
размеров душе периодически давали "пробовать". С этой целью в Раю 
находились пункты ЛБ: дегустационные, любовные и забожные. Передаваемые 
по райской сети данные отслеживали, чтобы одни и те же души не вкушали ЛБ 
слишком часто, а для этого при первом посещении с них снимали отпечатки 
душ и вели любовную историю.
  Приобретая шляпу, душа заключала договор, по которому должна была 
выполнять обязанности шляпы и поручения Господа. В типовом договоре не 
оговаривалось этих обязанностей. Шляпы же постоянно переписывались, 
дополнялись и корректировались, что навело Суркова на мысль об 
односторонности таких отношений.
-	Скажите, Абрам, какую шляпу вы носите? – любопытствовал Сурков.
-	Наставника.
-	А есть какие-то градации наставничества? Скажем, красный пояс и так 
далее.
-	Увы, Сурков, нет.
-	Почему же существуют протоиереи, попы, дьячки, митрополиты?
-	Это на Земле.
-	Не понял. А в чем разница?
-	Понимаете, Сурков. Здесь, в Раю, запрещено агитировать, это запрещено 
везде. Сам вселенский спор этого не подразумевал. Он многое 
предусматривал, многое оговаривал, но, как и вся юридическая казуистика, 
имел дыры. Юристы Ада этим вероломно воспользовались.
-	Каким же образом?
-	Техническим прогрессом, разумеется. Он проклятый во всем виноват.
-	Извините меня, Абрам, но я пока не вижу связи.
-	Понимаете, когда возникал спор, еще никто не мог предположить, что 
человек настолько хитер и изворотлив в своих познаниях. Никого на 
планете не существовало, и сама планета состояла из облака космической 
пыли. Вкладывая душу в свое создание, Господь надеялся, что человек, как 
и положено, будет добывать хлеб насущный в поте лица, рожать - в муках. 
Однако, как вы знаете, это продлилось недолго. Дьявол научил человека 
создавать колеса, рычаги и прочие примитивные механизмы. Это привело к 
тому, что у человека стало достаточно пищи. Он перестал бояться 
завтрашнего дня, и, мало того, стал задумываться о грехе. Во вселенском 
споре запрещалось демонстрировать божественные и порочные силы, но не 
запрещалось вести техническое развитие. По логике и духу договора ни 
Бог, ни Дьявол не должны были вмешиваться в процесс развития души. 
Формально выполняя договор, Дьявол развращал души техническим 
прогрессом. Разумеется, наблюдать за этим и бездействовать Бог не мог. 
Именно тогда он уронил семена веры, которые проросли в виде учений 
язычников и основ христианства. Они проросли в душах и принесли 
благодатные плоды, если бы не способность человеческой души все 
совершенствовать, переделывать и перекраивать. Именно это качество 
привело к тому, что на основе географических особенностей учение 
развивалось с разной скоростью, приобретало национальный характер и, в 
конце концов, породило фундаментализм. Надеюсь, вы понимаете, что Бог 
един?
-	Да, - кивнул Сурков.
-	Так почему же этого не могут понять люди? Согласитесь, было бы глупо 
иметь несколько Богов, несколько Раев и несколько Адов. Однако именно 
поэтому пути идет современная церковь, которая уже ничего общего с 
божественным началом не имеет.
-	Почему? 
-	Я же вам объяснил. Человечество извратило идею совершенствования 
души. Она, как предполагалось по великому замыслу, должна 
самосовершенствоваться, пребывать в муках и поисках истины. Сама идти к 
вере, а не получать титулы, строить храмы, пребывать в роскоши и славе.
-	Хотите сказать, что на создание церкви Господа вынудили обстоятельства?
-	Разумеется, Дьявол, пособничая техническому прогрессу, творил добро. Но 
добро во зло, которое развращало души.
-	Как все запутано.
-	Вот видите. А это только азы. И моя шляпа всего лишь система 
перераспределения душ. Рай обязан быть раем, и, если не расширять его в 
космос, он очень скоро превратится в общежитие или, чего хуже, в Ад. А 
ведь Всевышний не планировал, что спор продлится так долго. 
Совершенствовать душу в Раю никто не собирался, и это вполне логично.
-	Но ЛБ? Неужели так необходим стимул? Неужели души, попавшие в Рай, 
не хотят подняться выше, познать то, что еще недоступно.
-	Хотят, разумеется. Многие хотели и пытались очиститься. Многие достигли 
невероятных вершин. Но посмотрели бы вы, что творилось с Раем всего два 
десятилетия назад. Кошмар, коммунальная квартира, консервная банка, в 

которой вместо кильки светлые души. 
-	Неужели было все так скверно?
-	Еще хуже. Безнаказанность и безысходность. Споры, демонстрации, 
забастовки. Богохульство и даже разврат.
-	Ох, ты? – Сурков вежливо прикрыл ладонью рот и углубился в чтение.

* * *

  Благополучно окончив обучение, Сурков получил тогу и пригласительный 
нимб. Последний оказался достаточно непривычным устройством, 
сканирующим душу на предмет различных греховных помыслов. В отличие от 
Ада Рай располагал к полету фантазии, брожению мысли и генерации идей. 
Белоснежные, розовые, пушистые, прозрачные и светящиеся души имели 
большую привлекательность, нежели черно-белые грешницы. Нимб заморгал 
как неисправная лампа дневного света, стоило Суркову процитировать:
-	Две монашки мыли ляжки.
-	У вас контакты отошли, - сказала рыжая Галя.
-	Нет, это я проверяю аппаратуру на себя, - уверил Сурков.
  Что в Раю делали дуры, Сурков не понял, однако Галю к таким можно было 
относить смело. Она была мастером по эффективности и заменила Абрама, 
который довольно получил бонусов и растаял встречать очередную беглую 
душу. Ошляпленные души вообще не отличались излишней 
рассудительностью. Инструктивные письма подменяли необходимость что-
либо придумывать и направляли ее по кратчайшему пути к ЛБ.
-	Чем займемся? – спросил Сурков, рассматривая колонну из туманочугуна.
  Райские ворота имели колоссальные по земным меркам размеры. Каждая из 
створок легко могла заменить десяток стадионов, а сама арка простиралась 
километров на сорок - пятьдесят.
-	Займемся распеванием псалмов, молитвами и восхвалением Всевышнего.
-	А стоит ли?
-	Конечно, стоит, - Галя показала заранее приготовленный "Боевой листок", 
согласно которому у Суркова вообще не оставалось времени на грешные 
мысли, прозябание вечности и моральное разложение.
-	Галенька, давай договоримся раз и навсегда. Я здесь, чтобы получить 
информацию, а ты - заработать очередной десяток баллов.
-	Допустим.
-	Тогда давай искать компромисс.
  Галя, конечно же, была дурой, но считала она хорошо и, быстро сложив в 
своей головке неведомые варианты, категорически отказалась.
-	Тебе придется получить вид на смерть или даже удостоверение души. Не 
думаю, что без этого разрешат доступ к центральному файлу. А до того 
момента можешь пользоваться инструктивными письмами да публичной 
библиотекой.
-	А там что?
-	Практически все о мироздании, только твоей истории там нет и уж тем 
более материалов комитета.
-	Так что ты мне предлагаешь?
-	В детстве не пел в хоре?
-	Мальчиков-зайчиков?
-	Может, в армии запевалой был? – с надеждой спросила Галя.
-	Ладно, делать мне нечего. То есть пока нечего, в общем, поехали.
  Сурков и его мастер по эффективности пролетели грандиозное арочное 
сооружение, поднялись над облаками и понеслись к восходящей Луне. 
Преодолев Гринвич, они снизились до двенадцати тысяч метров и совершили 
посадку на плавно дрейфующую площадку из туманопластмассы. Там уже 
собралось около пятисот Святых, вожделенно смотревших на приближающееся 
ночное светило. С такой высоты Луна казалась огромной. Ее моря и кратеры 
были четко различимы. Сурков залюбовался на то, что видел миллионы раз при 
жизни.
-	О чем ты задумался, Игорь?
-	О ней, - Сурков кивнул в сторону планеты.
-	Напрасно. Думай о Боге, о его милости.
-	Ладно, - согласился Сурков, понимая, что спорить бесполезно.
-	Думай о нем, и чем больше ты о нем будешь думать, тем быстрее 
достигнешь желаемого.
  Перед собравшимися показалась фигура в стандартной тоге, сделала 
движение рукой, и души грянули длинную заунывную молитву.
-	Подпевай, подпевай, - настаивала Галя.
  Сурков сначала выдавливал из себя звуки, затем менял голоса, пародировал 
известных ему артистов и комиков, но скоро привык и даже запомнил 
несколько фраз. 
-	Атас! – перекрыла хор дирижирующая душа.
  В следующую секунду площадку наполнил рой белых мух, беспорядочно 
мечущихся над поверхностью.
-	Что случилось? – крикнул Сурков. 
Но Галина уже тащила его к краю, лавирую между встречными и поперечными 
хоровиками.
-	Скорее, скорее, двигай копытами, - она словно пловчиха барахтала пятками, 
подтягивала душу Суркова и не забывала материть пролетавших мимо.
-	Да что случилось? – совладав с растерянностью и выровняв полет, спросил 
Сурков.
-	Сам увидишь, - она провалилась за край облака и, пролетев несколько сот 
метров, оглянулась.
-	Я ничего не вижу, - но в следующую секунду Сурков увидел огненный шар 
с длинным алым хвостом, пробивший облако и разбросавший по небу 
ошметки пара.
  Все это произошло так стремительно, что рассмотреть что-либо, а тем более 
понять, он просто не успел.
-	Комета? – предположил Сурков.
-	Нет, - уверенно сказала Галя. - Это космонавты, мать их яти. Прости меня, 
Господи.

* * *

  Изучение мироздания было самым приятным занятием. Сурков все еще 
чувствовал себя глупо на молитвах и на песнопениях. В библиотеке же был 
спокоен: Галя не приставала к нему с глупыми наставлениями, и материал 
казался интересным, по меньшей мере, подобран он был грамотно. Чтобы души 
приступали к изучению со своего уровня, мироздание переписывали семьдесят 
раз. Делалось это по той простой причине, что не каждая, даже очень 
просветленная, душа способна понять материи, в которых изложена программа. 
Собрание сочинений, Коран, Библия, Талмуд и другие труды земных пророков 
были объединены в одну божественную базу данных, называемую "Гарант". 
Другая библейская база "Консультант - плюс" содержала истинные 
высказывания и идеи Господа, но имела обратные ссылки в те же самые труды 
пророков. Принципиально эти базы отличались лишь тем, что имели ссылки в 
противоположном направлении, либо от документального подтверждения в 
сторону намерений, либо наоборот. Пользователь такой базы проходил тест и 
определенный компьютером уровень Кью, вел его по своей базе. Эксперимента 
ради Сурков подурачился, нарочно отвечая глупости. Он представлял на своем 
месте Кира и на вопрос: что вы любили при жизни? ответил:
-	Дурь, телок и водку.
  Как следствие этого, мироздание предстало в следующей литературной 
форме:
"Сначала был базар, потом стрелка".
  Мобильность техники Рая восхищала Суркова. Впервые после смерти он 
наблюдал цветной компьютер, рушивший все представления о 
производительности. Галина утверждала, будто техника в публичке не самая 
продвинутая, поэтому Суркова еще ждут сюрпризы. В тайне от нее, Сурков 
загрузил ЭХО-конференцию программистов и обнаружил, что, свобода и 
порядок сочетание весьма редкое. В конференции шло обсуждение теории 
Патчей и Глюков. Не смотря на понятную для Суркова тему, он с трудом 
осознал, что программисты использующие разные языки, придерживаются 
противоположных точек зрения. Ему, Суркову стоило больших усилий понять 
о чем идет речь и поверить в то, что такая простая тема, может иметь столь 
обширный спектр мнений.
  Так программисты создававшие свои творения на языке "Иудаизм" задавали 
риторический вопрос:
-	К чему спрашивать, почему глючат программы? Надо ждать патча!
  Программисты работавшие на "Католицизме", отвечали:
-	Первая программа была безглючной. Hо захотела идти на компьютере 
Apple и заглючила. Все программы являются версиями первой и сохраняют 
глюки в целях совместимости.
-	Hельзя спрашивать, почему глючат программы. - Возражали те, кто работал 
с "Православием". - И пользоваться патчами тоже нельзя, Особенно 
западными. Надо заботиться не о том, чтобы программа работала, а о том, 
что с ней будет после деинсталляции.
  Ребята работающие с "Протестантизмом", над проблеммой посмеивались:
-	Программист так любит программы, что позволяет им глючить, падать и 
вешаться. И вообще, надо больше работать с глючными программами. 
Глюков это не исправит, зато заработаете больше денег.
  Некто подписавшийся как "Свидетели Иеговы" (очевидно ошибка, - подумал 
Сурков, скорее всего "сведение") уверенно заявлял:
-	Только у нас есть настоящий патч, исправляющий любые глюки! И мы 
готовы предложить его всем практически бесплатно. Но он не будет 
работать, если вы не уверуете, что он действительно исправляет глюки. 
Если вы поставили патч, а глюки не исчезли, значит вы не уверовали.
  Работающие на "Мормоне":
-	Программы глючат потому, что их запускают на неправильных 
компьютерах. Правильные компьютеры есть только у нас. Еще немного, и 
мы узнаем, как их включить.
  Работающие на "Исламе" но подписавшиеся как Сунниты.
-	Если программа глючит, значит, она неверная. Неверные программы надо 
стереть. Безглючны только верные программы. Если верная программа 
выдает, что 2х2=5, значит, глючат все программы, дающие другие 
результаты.
  Их коллеги но подписавшиеся как Шииты:
-	Только один программист писал верные программы. Верными являются 
также последующие версии этих программ. Все остальные программы 
глючат по определению.
  Программирующие на "Индуизме":
-	Программы глючат потому, что в них были глюки до инсталляции, когда 
они были другими программами и на других компьютерах. После 
деинсталляции они снова станут другими программами и будут глючить из-
за глюков, которые в них есть сейчас. Патчи тут не помогут, потому что все 
предопределено.
  Работающие с "Буддизмом":
-	Программы глючат потому, что вы задаетесь этим вопросом. Не следует 
стремиться избавляться от них. Патчи лишь умножают глюки. Нет никакой 
разницы между хардом и софтом, программой и программистом. 
Программа, избавленная от глюков, впадает в нирвану. Программы в 
нирване не глючат, но и не работают.
  Программисты на "Дзен-буддизме" спрашивали:
-	Глючит ли программа, распечатывающая сама себя? Как выглядит 
программа, не записанная ни на одном носителе? Однажды ученик спросил 
учителя, как избавиться от глюков в программах, и учитель дал ему вирус 
CIH. Однажды другой ученик сказал учителю, что хочет программу без 
глюков. "Дурак! - крикнул учитель, - почему ты не просишь глюк без 
программы?", - и ударил его винчестером по голове. Если вы еще не обрели 
просветление, с вами не о чем говорить.
  Работающие на "Даосизме" были более кратки:
-	Глюк, который можно отловить, не есть истинный глюк. Патч, который 
можно написать, не есть истинный патч.
  Программисты на "Конфуцианстве", высказывались нейтрально:
-	Программы глючат из-за неверного понимания порядка вещей. Попытки 
исправить их с помощью патчей, как делают западные варвары, противны 
этикету и должны быть упразднены. Совершенно мудрый постигнет 
истинный смысл и необходимость глюков.
  Работающие с "Растафарианством", как бы проходя мимо:
-	О, и программы тоже? А где они траву берут?
  Программирующие на "Экуменизме", предлагали:
-	А давайте глюки всех программ объединим в одну!
  Использующие "Атеизм":
-	Вера в так называемый патч - средство оболванивания пользователей. 
Глючность программ - объективный закон природы, и с этим ничего не 
поделаешь.
  Работающие на "Социализме":
-	Программы глючат из-за неравенства. У них разная длина, разное 
расширение и разные запросы к памяти. Патчи не помогут бороться с 
глюками, ибо не устраняют причину. Следует сделать все программы 
одинаковыми, уничтожить все операционные системы, кроме одной, 
отобрать у всех пользователей персоналки и сделать вместо них один 
большой компьютер.
-	 Программы глючат из-за вредительства! - возражали работающие с 
"Коммунизмом" - Надо расстрелять программистов. А заодно, на всякий 
случай, производителей компьютеров. Да и вообще, зачем нам какие-то 
программы? У нас уже есть Программа партии!
-	Кстати, и воды в кране нет по той же причине. - Замечали работающие на 
"Нацизме".
  Программисты "Hицшеанства":.
-	Программы глючат потому, что они - всего лишь программы и достойны 
презрения. Только сверхпрограмма будет безглючной.
-	У сверхпрограммы будут сверхглюки, ха-ха! - прислал сообщение кто-то не 
поставивший подпись.
  Пишущие на "Фрейдизме", объясняли свою точку зрения достаточно просто:
-	На самом деле все графические оболочки предназначены для просмотра 
порнокартинок. А все текстовые редакторы для печатанья порнотекстов. А 
все языки программирования - для написания оболочек и редакторов, 
используемых для просмотра порнокартинок и порнотекстов. Если их 
использовать для других целей, глюки неизбежны.
Работающие с "Юнгианством":
-	Программы глючат потому, что в коллективном бессознательном 
существует архетип глюка, которому противостоит архетип патча. Таким 
образом, ошибаются те, кто думает, будто патчами они смогут победить 
глюки; на самом деле, работая на архетип патча, они тем самым укрепляют 
и архетип патча.
С "Экзистенционализмом":
-	На самом деле вас не интересует, почему глючат программы. Если вы 
спрашиваете об этом, значит, у вас уже есть патч.
На "Феминизме":
-	Программы глючат из-за дискриминации по расширению! И вообще, миф о 
глючности программ придумали шовинистические свиньи из служб 
техподдержки, которые боятся потерять работу!
  Работающие на неизвестном языке, но подписавшиеся как "Сексуальные 
меньшинства":
-	Называть это глюками - оскорбительный предрассудок! Это не глюки, а 
особенности! Которыми можно гордиться! Они, между прочим, есть у всех 
Райских программ, даже у операционных систем! Вот!
Работающие на "Пролайфере":
-	Глючные программы тоже имеют право на инсталляцию!
И наконец на "GreenPeace":
-	Программы глючат из-за загрязнения окружающей среды! 5000 лет назад, 
когда производство туманопластмассы не отравляло Рай, о глюках 
программ никто и не слышал! Что, скажете не так?
  Сурков так увлекся, что не заметил как Галя, обнаружила его занятие, за чем, 
конечно же последовала цепь наставлений. Когда она узнала о карьере 
администратора Дьяволнета, то по-хорошему позавидовала.
-	С твоими способностями ты легко наденешь шляпу администратора или 
программиста.
-	Скажи Галь, а почему Господь лично программированием не занимается?
-	Сурков, - протянула Галя, - ты как ребенок, ей - богу.
-	Что же тут такого? Бог творец, ему сам Бог велел, прости за тавтологию.
-	Бог создал человека, душу, галактики, миллиарды звезд, неужели ты 
думаешь, что он будет заниматься такой ерундой?
-	Дьявол же занимается.
-	На то он и Дьявол, - нравоучительно заявила Галя. - И вообще, творить - 
грех.
-	Как это? – не понял Сурков.
-	А разве ты не понял, что шляпы грешат?
-	Да не особо. Развратных действий с твоей стороны не замечено, водку ты 
мне не предлагала, так что…
-	Сурков, я тебя наставляю на путь истинный?
-	Наставляешь.
-	Обучаю тебя библейским делам?
-	Обучаешь.
-	Всю эту канитель кто-то содержит?
-	Содержит.
-	Так это все грех.
-	Почему?
-	Да потому, что это функции Творца.
-	Зачем же он передает их душам?
-	А затем, что если этого не делать, опять начнется депрессия, скука и бардак.
-	Послушай, Галя, а стоило ли все так усложнять? Ну, громыхнул бы он 
парой молний, выгнал отпетых в Ад, и само собой все наладилось.
-	Не знаю, - рассудительно сказала Галя. – Я, может, так и сделала, но только 
у него свои планы, и пока он их со мной не обсуждает. А творить все равно 
грех. Для этого и инструктивные письма. Представь, если ты снимешь 
фильм или книгу напишешь?
-	Что тут может быть грешного? – почесал затылок Сурков. - Разумеется, 
приватные темы, секс, порно.
-	Да нет. Я же не об этом. Ты в своем кино создашь героев, мир, события, 
судьбы.
-	Если это не документальное кино, разумеется.
-	А какое ты право имеешь? Кто давал тебе полномочия создавать миры? 
Вставать с Богом на одну ступеньку? Извини, Сурков, но пока во 
Вселенной это монополия.
-	Ну и ладно.
  Сурков перешел в раздел Иисуса Христа. Как и в Аду, ему отводилось 
родство с Господом. Чудотворные способности, полутелесное состояние и 
прочая божественная атрибутика. Однако уже с момента зачатия Библейские и 
Дьявольские данные шли в разные стороны. Так в Аду утверждалось, будто 
мать Мария была проституткой, и в результате смещения менструального 
цикла забеременела от неизвестного мужчины. Так как она скрывала от своих 
соседей и родственников непопулярное в те времена занятие, то придумала 
историю о миссии. В "Гаранте" эти события описывались, как спланированная 
операция, в которой клонированная клетка Всевышнего была имплантирована 
Марии на период вынашивания. Дальнейшее развитие эмбриона привело к 
появлению у ребенка телекинических, экстрасенсорных и гипнотических 
способностей.
  Детство и отрочество Христа практически не разнились, а вот начиная с 
юности, адские летописцы просто глумились, переворачивая события с ног на 
голову. Утверждалось, будто Христос проповедовал тиранию и рабство, его 
знаменитая фраза: "Не возжелай раба ближнего своего" приводилась в качестве 
пропаганды насилия и рабства. Отсутствие среди двенадцати апостолов 
женщин преподносилось как женоненавистничество и принижение по половым 
признакам. Ловля рыбы, как браконьерство, хождение по воде - шарлатанство и 
так далее. Сурков не так внимательно изучал Библию в Аду, поэтому сравнивал 
события скорее по впечатлениям, нежели фактически. Но два аргумента он 
запомнил хорошо. Это касалось предательства и воскрешения. В Аду 
утверждалось, будто Христос не знал о предательстве Иуды. Имея способности 
пророка, он мог легко предотвратить свою гибель, в противном случае 
получалось, будто Христос спланировал собственную смерть, что, разумеется, 
не могло послужить принятию грехов. Однако чужие грехи были приняты, и 
население планеты очистилось, благодаря смерти невинного. В этом было 
определенное противоречие, и летописцы Ада смаковали деталь на все лады. 
Вторым фактом, запомнившимся Суркову, являлось его воскрешение. По 
версии Ада в воскрешение поверила только мать Мария. Апостолы 
отказывались верить, называли это фантастикой и придумывали множество 
оправдательных причин. Противоречие касалось поведенческих способностей. 
Как Христос выбрал в свои помощники одиннадцать трусов и предателя, было 
непонятно. К тому же его пророчество о воскрешении, его невероятные 
поступки и многочисленные чудеса не могли посеять в душах неуверенность и 
сомнения. Почему апостолы оказались слабы, не объяснял даже "Консультант".

Глава 10

-	Понимаешь, Игорь, молитва - очень сильная вещь. Есть многие нюансы, 
оттенки и особенности, но без нее никак нельзя.
  Сурков и Галя прогуливались в том месте, которое раньше называлось 
Райским садом. О том, что это был сад, свидетельствовали многочисленные 
пни и рассказ Галины. Она сообщила, будто раньше здесь росли яблони, груши, 
сливы и персики, возделываемые по технологии "Хайпоника". Несколько лет 
назад сад вырубили, дабы прекратить производство самогона. В этот период 
шла обширная антиалкогольная кампания, в кучевых облаках работали 
подпольные цеха, мафия наладила каналы, переправляя все, что угодно из Рая в 
Ад и обратно. В общем, нужны были радикальные меры. Господь решил 
проблему дешево и сердито. Теперь на территории Райского сада находился 
парк воспоминаний, что должно было напоминать душам о поступках и их 
последствиях.
-	Не могу я молиться, не могу.
-	Почему, Игорь? Ты попробуй. Сначала противно, потом втянешься.
-	Слушай, Галя, если тебе так важны бонусы, давай заработаем их другим 
способом.
-	Нет, - решительно отвергла Галя. - Мы с тобой эти методы исчерпали. Петь 
псалмы и изучать мироздание ты можешь десятилетиями. Бонусы по ним 
уменьшаются в геометрической последовательности, молитва самое 
дорогое. Решайся. – Галина протянула боевой план, демонстрируя 
пальчиком цифры.
-	Ну? А это что? Тоже очки неплохие.
-	Затворничество? Ну, уж нет, Сурков, изволь. Я не хочу ждать, пока ты 
столетие проведешь на орбите.
-	Я и сам не хочу. А это?
-	Это - библейские беседы. Тоже неплохо, только ты не справишься.
-	Почему?
-	Поверь опыту.
-	А я все же попробую.
-	Только время потеряем.
-	Мне казалось, ты должна меня поддерживать.
-	Но не обольщать. Там, Сурков, твои аргументы вмиг раздавят, и к истине 
ты не придешь.
-	А вот мы посмотрим.
-	Хорошо, - согласилась Галя. - Давай попробуем, только обещай мне, что не 
будешь тратить ЛБ.
-	Это еще почему?
-	Если ты проиграешь, мы твою ЛБ продадим за баллы, баллы переведем на 
мой счет.
-	Почему это я должен отдавать тебе ЛБ?
-	Потому что не хочешь молиться.
-	Это не преступление.
-	Так ты согласен?
  "Вот сучка, - подумал Сурков, - выгадать даже в такой ситуации".
Его нимб галантно моргнул, и Сурков ответил:
-	Ладно, но если выиграю я, ты отдашь мне свою.
  Души ударили по рукам и поднялись над садом воспоминаний. Несколько 
часов спустя, Сурков мчался к девятнадцатикилометровой отметке, где 
заканчивалась стратосфера, и в узкой полосе термосферы имелись отдельные 
облака для бесед.
  Правила библейских бесед были весьма просты. Необходимо вести разговор, 
придерживаться определенной темы, доказывать свою точку зрения и убеждать 
собеседника в обратном. Не было никаких ограничений в выборе тем, цензуры, 
аргументов и методов убеждения. Однако очки начислялись лишь за тактичные 
и убедительные аргументы. Души, дисквалифицированные в споре, теряли 
заработанные баллы в пользу оппонентов. 
-	Смиреной вечности, - приветствовала ожидавшая оппонентов душа.
-	Здравствуйте, - ответил Сурков.
-	Один, ноль. Душа не может быть здорова, она уже умерла, а что может 
быть больнее?
-	Логично, - согласился Сурков.
-	Два, ноль. Вы не стали доказывать обратную точку зрения.
-	Этак я разорюсь!
-	Так и будет, - согласилась душа.
-	Два, один. Вы тоже не спорите.
-	Вижу достойного противника, - обрадовалась душа. - Разрешите 
представиться.
-	Не разрешаю, - быстро подхватил Сурков.
-	Ха-ха-ха. А вам палец в рот не клади.
-	Ошибаетесь, - Сурков демонстративно пососал палец. - Два, два.
-	Этак мы и спорить не начнем.
-	Мы уже спорим.
-	Глупый спор.
-	В споре рождается истина, какой же он глупый? 
-	Хорошо. Тогда представьтесь первым.
-	Я это право уступлю.
-	А я его не приму.
-	А я не буду настаивать.
-	А я не буду ломаться.
-	А я не буду бодаться.
-	А я не буду кусаться.
  Поупражнявшись сорок минут в казуистике и косноязычии, спорщики 
выдохлись и лишь ненавистно рассматривали друг друга. Эту идиллию 
нарушила другая душа, с трудом забравшаяся на облако. Сначала появились ее 
руки, затем лысая голова, и, наконец, махнув волосатой ногой, на облако упало 
все остальное.
-	Пока сюда поднимешься, семь потов сойдет, – душа недовольно разделась, 
выжала влажную тогу и, что-то бубня под нос, развалилась посредине 
облака, – Что притихли? Аргументы кончились?
-	Нет, - хором ответили оппоненты.
-	То-то и оно. Оба вы - засранцы.
  Сурков и душа напротив переглянулись.
-	Да, что смотрите? Вам, скотам, только волю дай - вы любую проблему в 
тупик  загоните.
-	Но позвольте, - возразила душа.
-	Не позволю. Вы - интеллигент вшивый и вы - программист хренов.
-	И вы - инкогнито грубое, - вставила душа напротив.
-	Я - Иван Иванович, я - депутат.
-	Депутат чего, извольте узнать?
-	Ну, уж не начальных классов.
-	Игорь. Игорь Сурков - программист.
-	Марк Гаврилович - педагог.
-	Еврей, - добавил Иван Иванович.
-	А хоть бы и так. В споре это не аргумент, а в Раю национальных признаков 
не наблюдаю.
-	Знаем, - с сожалением согласился Иван Иванович. - Только вот чего не 
пойму: вас, почему сюда?
-	Потому же, почему и вас: за порядочность и честность.
-	Какая там честность, - махнул рукой депутат, - так, пена сплошная. Если 
церквушку-развалюшку в расчет не брать, однозначно, упекли бы.
-	И вы еще этим хвастаетесь?
-	Констатирую, - растянул депутат. - А ты чего молчишь? – обратился он к 
Суркову.
-	Пока сказать нечего.
-	Ну и дурак. Глупо здесь молчать. Вон еврей и тот что-то вякает.
-	Попрошу не выражаться, - вставил Марк Гаврилович.
-	О! Я же говорил.
-	Пока что ваш разговор больше напоминает базарную ругань.
-	Ха-ха-ха. Ничего, ничего, сынок, мы сейчас на библейские темы съедем, 
будем о добре и зле говорить.
-	А я протестую, - возразил Марк Гаврилович.
-	Протестуешь? А кто тебя будет слушать, протестант? – Иван Иванович свел 
на лбу брови и стал похож на Брежнева без медалей.
-	Попрошу без двусмысленности, и вообще, я - против.
-	Чего ты против? Что тебя задело?
-	Тема. Общая тема, так нельзя.
-	Ну, ни хрена себе! – возмутился Иван Иванович. – Сурков, что может быть 
конкретнее добра и зла? Чего этот педагог кочевряжится?
-	Общие понятия, - настаивал Марк Гаврилович. - Относительность понятий: 
что хохлу хорошо, еврею смерть.
-	Мы не о сале с тобой говорим, - настаивал Иван Иванович. – Добро, оно и в 
Африке добро.
-	Послушайте, - перебил Сурков. – Давайте следовать какому-то порядку. 
Пусть каждый выскажет мнение, а потом будем обсуждать.
-	Парень дело говорит, - похвалил депутат. – Давай, педагог, выкладывай.
-	А почему я?! - возмутился Марк Гаврилович. - Ваша тема, вы и 
приступайте.
-	Я предложил, мне за смелость надо баллы начислять, а это твой ход.
-	Не вижу здесь никакой логики. Я другую тему предложу.
-	Предлагай.
-	Не буду.
-	Тьфу, - Иван Иванович повернулся к Суркову, - Молодежь!
-	А, по-моему, нет ни добра, ни зла.
-	Смело, - похвалил Иван Иванович.
-	Что же есть?
-	И то, и другое.
-	А как же Бог, как же Дьявол?
-	Вы, молодой человек, не атеист? - поинтересовался Марк Гаврилович.
-	Теперь уж точно нет, - заверил Сурков. - А насчет Бога и Дьявола, разве это 
ни одно и то же?
-	Ну, ты загнул. Знал я богохульников, но таких!..
-	Молодой человек всего лишь хочет сказать, что Бог и Дьявол – 
родственники, - поправил Марк Гаврилович.
-	А, ну, это все знают, - согласился депутат.
-	И если их объединить, то добро и зло исчезнет.
-	Ха-ха. Как же ты их соединишь, сынок? Это тебе не батарейка. – Иван 
Иванович скрестил растопыренные пальцы. - Не. Не получится.
-	Вы, молодой человек, когда-нибудь магнит ломали? – поинтересовался 
Марк Гаврилович.
  Сурков растерянно пожал плечами: 
-	А при чем здесь…
-	Видите ли, если разбить намагниченное железо, обратно его прижать 
можно. Можно, но с трудом. Как бы это? Неестественно.
-	Хотите сказать, что полюса магнита будут отталкиваться?
-	Все дело в том, что в магните электроны ориентированы полярно, и 
магнитное поле имеет свое направление: минус и плюс.
-	Знаем, знаем! Что ты нам курс физики читаешь?
-	А после того, как мы его распилим пополам, полярность изменится.
-	Да ни хрена она не изменится. Такая же и будет.
-	Ох, депутаты, депутаты - неграмотное детство, деревянные игрушки.
-	Хочешь сказать, если распилить магнит, полюса в нем поменяются? – 
удивился Иван Иванович.
-	А вы когда-нибудь пробовали сломанный магнит приставить обратно?

-	Вот только этим и занимался. Приду в Думу, принесу мешок магнитов, 
молоток у меня такой черный, наковаленка маленькая. Товарищи депутаты 
вопросы решают, за страну кровь проливают, а я магниты колю, как орехи, 
целый день с утра до вечера.
-	Может, вам в ПТУ объясняли? Может, опыты какие ставили или с учителем 
физики повезло?
-	Я два института кончил. Оба хорошо.
-	Смотрю, вы опять на личности перешли, - заметил Сурков.
-	Короче ты, интеллигент.
-	А короче и не бывает. Если есть в мире поле, то после разделения оно будет 
противоположным, и совсем не значит, что обязано объединиться или не 
может существовать отдельно.
-	И не обязано находиться в равновесии, - добавил депутат. - Ты же к этому 
клонишь, сынок?
-	К этому, - согласился Сурков.
-	Если бы так на самом деле и было, не существовало бы ни Ада, ни Рая, ни 
спора. Не было бы ничего.
-	А развитие?
-	Какое развитие? – поинтересовался Марк Гаврилович.
-	Общее развитие. Должно же что-то развиваться.
-	Ну, ты, сынок, атеист. Нет никакого развития и быть не могло. Технический 
прогресс придумал  Дьявол, эволюцию - Дарвин, таблицу - Менделеев, а 
Научный коммунизм - Марк и Энгельс.
-	Хотите сказать, что все это - полная ерунда?
-	А ты не видишь? Вокруг посмотри.
-	Но мы же вставали по утрам, чистили зубы, причесывались, завтракали.
-	Ну и что?
-	Как, ну и что? Зачем это все?
-	Сурков, - укоризненно посмотрел Иван Иванович, – ты же существуешь?
-	Допустим.
-	А где же твоя половина? Не надо усложнять. Если бы добро и зло были 
величинами зависимыми, спора бы вообще не состоялось. К тому же, как ты 
думаешь, откуда, что бралось?
-	Как откуда? – не понял Сурков.
-	Вот подумайте, молодой человек. Если гипотетически всего лишь на 
секунду забыть, где мы находимся, и только предположить, будто есть 
всему оборотная сторона, а они, по вашему убеждению, взаимосвязаны и 
взаимоисключаемы, что же тогда альтернатива жизни, если не смерть?
-	А вы меня ответами не спрашивайте, - надулся Сурков, - собственные 
варианты не суйте.
-	Так его, Сурков, - обрадовался депутат, – по рыжей еврейской морде.
  Марк Гаврилович обиделся, но в полемику решил не вступать.
-	Если вы считаете, что жизни должна быть альтернатива, - продолжал 
Сурков, - то необязательно это будет смерть. Ее отсутствие, я имею в виду 
жизни, и так достаточная альтернатива. Каждый программист знает, что 
единица - это сигнал, а ноль - его отсутствие. Информация состоит из нолей 
и единичек, никто же не ищет альтернативы единицы в минус одном.
-	Вот именно, Сурков, - потирал руки депутат. - Вот именно, потому что зло - 
это зло, а его отсутствие - есть его отсутствие. Отсутствие добра, зла не 
означает. Присутствие зла, совсем не следствие, что где-то творится добро.
-	Думаете, есть маятники, которые раскачиваются в одну сторону?
-	Нет, - согласился депутат. - Но ты же сам нашел альтернативу жизни в ее 
отсутствии?
-	Допустим.
-	А это значит, что должна быть смерть. Должна быть смерть после жизни, 
или, по твоим же рассуждениям, никакого смысла в жизни нет.
-	Никакого смысла в жизни нет, если смерть отсутствует.
-	Правильно, - согласился депутат, - если бы ты умер, и жизнь твоя 
прекратилась и не вознеслась на небеса или не провалилась в Ад, никакого 
смысла в этом не было.
-	Как это не было? – не понял Сурков.
-	Альтернативы-то нет! – теряя терпение, повысил голос депутат.
-	А смерть, что же, по-вашему?
-	Да, блин, Сурков. Есть жизнь, есть ей альтернатива: смерть или загробная 
жизнь. Они друг другу противоположности. Они, по твоему же убеждению, 
друг друга исключают. Сложи обе величины, и от твоей души мокрого 
места не останется. Я тебя правильно понял?
-	Не правильно. Кто вам сказал, что существует загробная жизнь?
-	Как это, кто? Все знают.
-	Это не совсем так.
-	Вот это новости, - опешил депутат.
-	Да, да, - Сурков тянул время, усиленно соображал, но понимал, что 
заврался.
-	Где же по-твоему, моя душа, Сурков? Этого педагога? А сам ты как?
-	Я? Понимаете товарищ депутат… Умер.
-	Видим, - согласился депутат.
-	А вы нет.
  Настало время переглянуться депутату и педагогу.
-	Там, - Сурков показал под облако, - вас никогда не было. Ваши 
воспоминания, это игра моего воображение, вы сами, Рай, это облако. 
Понимаете, я умер и пока мой мозг угасает, он создал множество 
полноцветных образов таких как Иван Иванович и Марк Гаврилович, Ад и 
Рай, Господь и Дьявол.
-	А мы? - Хором спросили педагог и депутат.
-	Я же сказал вас нет и не было. И не надо на меня обижаться. Просто я, в 
своем сне, рассказал сновидению, что оно из себя представляет.
-	То есть, - скривил гримасу депутат, - а как же моя жизнь, смерть, суд? 
Знаете сколько я вам смогу нарассказать, какие подробности привести?
-	На что мне ваши подробности, если мой же мозг их и выдумывает?
-	Вот наглость, а мои мысли?
-	Хм, - усмехнулся Сурков. - Детский сад ей богу.
  Он изобразил из левой руки зайца, а правую ладонь оттопырил так, что она 
отдаленно напоминало хищника с вытянутой мордой.
-	Здравствуй зайчик. - Здравствуй лиса. - Я от тебя убегу. - А я тебя съем. Как 
вы думаете, Съест лиса зайца?
-	Конечно съест, - согласился депутат.
-	А может не догонит? - предположил педагог.
-	Вы считаете, что съест, - показал пальцем в депутата Сурков, - вы что, что 
не догонит, а я сам, еще это не решил. Возможно, заяц съест лису, так на 
что мне ваши мысли?
-	Откуда в вас, молодой человек, такое самомнение? Может это вы моя 
фантазия? Может, это я умер?
-	Если бы я был вашей фантазией? Вы бы до этого догадались, и уже я 
морочил вам голову и поверьте не дал повода усомниться, что такой же как 
вы.
-	Хотите сказать что когда ваш мозг умрет, мы тоже исчезнем?
-	Без сомнения.
-	А альтернатива нашей жизни?
-	Тут вам не повезло, - вздохнул Сурков. - Альтернатива моей физической 
жизни будет смерть физическая, а вот альтернативы жизни, моих 
персонажей, наверное не предвидится.
-	Но почему? - возмутился Марк Гаврилович.
-	Не принято, - развел руками Сурков. - Если бы после каждого прочтения 
Дездемона попадала в Рай, а Отелло в Ад. Оба этих заведения превратились 
в клубы двойников. Или вы устраиваете поминки при выключении 
телевизора?
  Марк Гаврилович засмеялся первым. Иван Иванович хохотал дольше. Он 
хватался за живот и перебирал пальцами на ногах:
-	А ведь я тебе, сынок, чуть не поверил. Красивую ты побасенку извлек, но 
даже, если бы и она проехала, самой сути не изменила.
-	Почему?
-	Научись делить мух от котлет. Пойми или запомни: жизнь сама по себе, 
смерть - сама. В противном случае, не было бы на Земле творящих добро, 
не было бы и негодяев. Вместе с жизнью рождалась смерть, никто в авариях 
не погибал, войны приводили бы к взрывам рождаемости, население 
планеты не увеличивалось.
-	Нет, молодой человек, - вмешался Марк Гаврилович, - вы нам, что 
предлагаете поверить в безысходность спора? А души, извольте спросить, 
куда?
-	Да, - присоединился Иван Иванович. - Через несколько миллиардов лет 
Солнце превратится в красный гигант, Земля сгорит, а мы? Ладно мы, нас 
ты придумал, твоя то собственная душа куда?
-	Этого я не знаю, и вообще, я вам не ликбез и не церковный кружок.
-	Хорошо, допустим, молодой человек, вы правы. Допустим, есть связь 
между дуальными понятиями, и, допустим, добро взаимосвязано со злом. 
Но количество? Количество добра должно соответствовать размерам или 
другому соотношению зла, а люди, творящие добро, создают не что иное, 
как пустоту.
-	Природа не любит пустоты, сынок. Не любит. Перпетуум-мобиле сегодня 
не актуален, философский камень никто не ищет. Что на это скажешь?
-	Я при жизни таких не встречал.
-	И напрасно, - Марк Гаврилович наставительно вознес палец, - был у нас в 
школе сторож. Добрейший души человек - золото.
-	Чем же он прославился?
-	А денег не брал.
-	Что? Вообще?
-	Радикально. Не брал и все, сколько его не просили.
-	Так это дуралей! - обрадовался Иван Иванович.
-	Как бы не так. Видели бы вы, как он в шахматы сражался. Ух, – Марк 
Гаврилович взмахнул рукой, - ну, вылитый Капабланка.
-	Одно другому не мешает, - посетовал Иван Иванович, - если это паранойя, 
так он запросто мог в мастера выбиться. Ну, а шизофрению? Ее и 
невооруженным глазом видать…
-	Простите, товарищ депутат, - обратился Сурков, - а вы-то, почем знаете?
-	Знаю, - Иван Иванович изобразил гордый вид, - почти год носил шляпу 
химзащиты. Пока вы тут спокойно прохлаждались, бдил, так сказать.
-	Что же происходит с душой, если она заражается?
-	Болеет.
-	А вылечить-то ее можно? – нетерпеливо спросил Сурков.
-	Вам не кажется, коллеги, что вы отвлекаетесь? – напомнил о себе Марк 
Гаврилович.
-	Помолчите, педагог. Как, как - душу вылечить?
-	А чего это ты, сынок, разволновался? Ну-ка, покажи язык? – депутат 
заглянул Суркову в рот и разочарованно покачал головой. – Нет. У тебя 
даже "белки" нет.
-	Да, нет. Я не про себя. Девушка моя в Аду заразилась.
-	А-а, - протянул Иван Иванович, - ты ей теперь не поможешь. Наверняка, 
она уже в теле и по поверхности носится.
-	Зачем?
-	В Аду грешников не лечат. Кто будет антишизофринин, параноидол и  
обездушивающее переводить? Ну, если только черт. Ну, если только 
известный.
-	А обычные грешники?
-	Я же тебе сказал, в тело и на поверхность. Там, Сурков, по-прежнему есть 
больницы и работают врачи. Или ты настаиваешь, что мы не жили? А, 
Сурков?

* * *

  Обещания дуры обязательно сбудутся. Сурков должен был об этом помнить, и 
ему казалось вдвойне обидным отдавать заработанные баллы депутату и 
делиться с  бесцеремонной Галей. Вкушать ЛБ Сурков не стремился, его 
дегустационная карта не могла попасть в пробовательную, но проданным ЛБ 
можно было пополнить счет. А при накоплении определенного количества 
очков, заявить о сдаче на вид или даже на удостоверение. А там, там можно 
выяснить, почему он, Сурков, скорее мертв, чем жив, или хотя бы попытаться 
это сделать.
  Сурков извлек из аппарата голубую карту и с сожалением прочел текущий 
остаток:
-	Практически все сначала.
-	А я тебя предупреждала, - укоризненно промычала Галя.
  Не смотря на усердие, она не могла скрыть своего возбуждения.
-	Помню, -  неохотно ответил Сурков.
-	Будешь в следующий раз знать.
-	Буду. У тебя-то много очков? Когда шляпу снимешь?
-	Еще не скоро.
-	А ЛБ много заказала?
  Галя пожала плечами, давая понять, что все относительно.
-	Хоть по полной программе?
-	Сурков, да какая тебе разница?
-	Никакой, но если от этого тебя не проколбасит, я расстроюсь.
-	С какой стати?
-	Как с какой? Мои ведь очки.
-	Ох, и скупердяи вы, мужики.
-	Ох, и прилипалы вы, женщины.
-	Не знаю, что ты имеешь в виду, но молиться теперь придется.
-	Я это уже понял.
-	Давай пока разучим "Господи, спаси", "Отче наш" и "Боже, царя храни".
-	Боже, Суркова храни, - басом запел Сурков.
-	Клоун, - констатировала Галя.
-	Просто дурик. Скажи, Галь, а почему надо Господа славить? Почему нельзя 
славить, скажем, Суркова?
-	Славь, кто же тебе мешает? Только очки за это не идут.
-	А если тебя?
-	Не думай, что я поделюсь своими очками за фальшивый, льстивый 
куплетик.
-	Галь, скажи, неужели Всевышний не видит того, что даже тебе очевидно.
-	Что значит, даже тебе? Ты меня за дуру принимаешь?
-	Нет, что ты? Просто это очевидный факт, я подумал…
-	Дурак ты, ваше благородие. Очевидный факт, что ЛБ безгранична и 
бесплатна. А псалмы ты поешь, потому что входишь с Богом в договорные 
отношения.
-	И чем больше пою, тем больше получаю ЛБ.
-	Да, это как на Земле, чтобы порядка было больше.
-	Скажи, Галь, а это правда, что в Раю был ужасный бардак?
-	Еще какой. Я в самый последний момент сюда попала, но и мне хватило по 
полной программе.
-	А ты ЛБ пробовала?
-	Конечно.
-	И как тебе?
-	Кайф.
-	Неужели настолько?
-	Сурков, ты когда-нибудь занимался сексом в спортивном самолете, 
выполняя мертвую петлю?
-	Нет, но я догадался, как ты сюда попала.
-	ЛБ - это еще круче.
-	Хорошо, что ты мне не дала попробовать.
-	Почему?
-	Убежден, я бы уже не спрыгнул .
-	Ерунда. ЛБ - это хорошо, никакой ломки, никакой передозировки, просто с 
ней в кайф.
-	А без нее?
-	Не в кайф.
  Сурков увидел метнувшуюся наискосок тень, и в следующую секунду Галя 
полетела через него. Облака пару раз перевернулись вокруг, кто-то торопливо 

стал извиняться:
-	Простите, простите, очень спешу.
-	Куда ты несешься, как угорелый? – возмущалась Галя. - Ты же нас мог на 
атомы разложить.
-	Очень извиняюсь. Я тороплюсь.
-	Попадется тебе РАИшник, будешь знать.
-	А, - махнула рукой торопливая душа, - мне все равно.
-	Куда торопишься? – спросил Сурков.
-	В ОША, - сказала неизвестная душа и, быстро оторвавшись от облака, 
скрылась за горизонтом.
-	Что такое ОША? – Сурков задал вопрос, но очень долго не получал ответа. 
Он повернулся к Галине, как и все земные дуры, стоявшую с открытым 
ртом. Ее взгляд постепенно становился осмысленным, и через несколько 
секунд она сказала:
-	Они объявили набор, вот сволочи.
-	Кто сволочи? Какой набор?
-	ОША, Сурков, это объединенная школа ангелов. А этот Святой мчится в 
приемную комиссию. Нет, все-таки, какие негодяи? Хоть бы объявление 
дали, – Галина развела руки в стороны, явно собираясь улететь.
-	Обожди, - Сурков торопливо схватил Галину, - а ты-то куда?
-	Я, Сурков, всю смерть мечтала получить крылья, так что, прощай.
-	А как же я?
-	Да пошел ты, - Галина высвободила руку и исчезла так быстро, как только 
это может душа.
-	Нет, я балдею, - вырвалось у Суркова, – у этих, с позволения сказать, 
Святых, есть элементарное чувство ответственности?
  Он, глупо хихикая, направился к ближайшей публичке. Взяв молитвенник, 
Сурков старательно принялся за зубрежку. Занятие его быстро сморило, и, в 
очередной раз вознесясь до небес, Сурков обнаружил, что сидит рядом с 
древней старушкой, старательно изучавшей латынь.
-	Сколько вам лет? – бесцеремонно поинтересовался Сурков.
-	Вто-рого года я, - гордо ответила бабушка.
-	Тысяча девятьсот? – не поверил Сурков.
-	Вто-рого года я, - повысила голос душа.
-	Скоро на пенсию, - Сурков сочувственно покачал головой.
-	Ты, са-нок, зря это у-чишь.
-	Почему?
-	Ко-му ты соб-рался за-здра-вные петь?
-	Себе.
-	В Раю то-кого не де-лают.
-	А как же надо?
  Старушка перечисляла местную десятку РайТиВи, но Сурков ее не слушал. 
Он обдумывал внезапно возникшую идею и, незаметно для себя, стал 
мурлыкать под нос. Остановило его странное чувство. Суркову показалось, что 
пенопол растворяется у него под ногами, руки провалились сквозь столешницу, 
а простите за выражение, зад, киселем расплывается по скамье.
-	Са-нок! – крикнула старушка.
  Молнией пронзившая мысль утроила громкость и старания Суркова. Он уже 
не пел, а рычал. Ураганом выл здравную, самозабвенно славил и просил. 
Вокруг него собралась стайка любопытных душ, и когда Сурков закончил 
молитву звучным "Аминь", старушку обдало голубыми брызгами души, 
разлетающимися по Раю.

Глава 11

  Мысль о голоде первой посетила Суркова. Он открыл глаза и увидел мутный 
потолок с разводами ржавых пятен и сетью мелких трещин в углу. Запах 
антисептиков, больничного омлета, конфет "Пилот", хруст полиэтилена, 
шарканье домашних тапочек, гулкое эхо коридора - все это влетело в сознание 
Суркова, нещадно кружа голову. Он попытался пошевелить рукой, что-то слабо 
сопротивлялось, какой-то предмет метнулся вправо, звон разбитого стекла. Это 
просто музыка. Суркову еще никогда не приходилось слышать такого 
прелестного звука. Еще запахи. Новые, живые. Запах глюкозы и аскорбиновой 
кислоты и голод, голод, голод.
  Сурков сел на кровати совершенно голый. До этого он был накрыт одной 
больничной простыней, теперь она упала на пол, собрав причудливые складки. 
Длинный коридор, в котором стояла кровать, проворно изогнулся, но Сурков 
устоял, схватившись за прохладный подоконник. Подоконник. Его край приятно 
лег в ладонь, как рукоятка спортивного пистолета. Сурков ощутил застывшие 
капли краски, округлый спил, достаточно неровный, чтобы быть настоящим. 
Сурков боялся повернуть голову, боялся, потому что уже точно знал, что 
именно увидит за окном. Он зажмурил глаза так, что в темноте замелькали алые 
пятна, но уже через несколько мгновений любопытство взяло верх, и он увидел 
сначала грязное окно, затем пыльную улицу, людей, деревья, машины, небо, 
солнце. Все это казалось таким реальным, что Сурков закрыл глаза, пугаясь 
своей догадки.
  "Неужели это был сон? Неужели мне это все приснилось? Этого не может 
быть".
  Мимо него, шаркая о линолеум и тяжело переставляя трубчатые ходули, 
проплыл преклонного возраста мужчина в полосатом халате. Он что-то 
проворчал по поводу разбитой капельницы и, обойдя лужу глюкозы, поковылял 
дальше. Сурков сбросил одну ногу на пол, проделал такую же операцию со 
второй конечностью. Тело его слушалось. Выглядело оно чужим и казалось 
онемевшим, но ноги и руки подчинялись голове, и Сурков попытался идти в 
том же направлении, в котором двигался инвалид в халате. Скорости их были 
почти равны, но через несколько секунд инвалид оглянулся, вспомнил что-то 
про свою мать, и тут же исчез, так быстро, как только мог человек на костылях. 
Сурков преодолел расстояние до ближайшей двери, он и не думал играть в 
догонялки. Опираясь о зеленую стену и медленно двигаясь дальше, он волочил 
на резиновой трубке разбитую капельницу. Возле проема он несколько секунд 
отдохнул и заглянул за косяк. Облаченный в правильные геометрические 
формы и стандартный белый цвет ему улыбался холодильник ЗИЛ. Такой 
радостной встречи Сурков не ожидал. Он поздоровался с белым другом, 
подошел к нему и с вожделением потянулся к никелированной ручке. В этот 
момент холодильник недовольно дрогнул, изойдя холодной судорогой, громко 
загудел.
-	Позволь мне вкусить твои дары? – обратился к холодильнику Сурков.
  Холодильник ничего не ответил. Сурков понял это как знак одобрения и 
согласия. Он открыл дверцу и тут же ее закрыл. Минуту спустя, он повторил 
попытку: снова потянул за ручку, но захлопнуть дверцу не сумел, она лишь 
чавкнула и отошла назад, оставив узкую полоску света. 
-	Там кто-то есть, - сказал Сурков, разглядывая через щель соблазнительный 
пакет кефира.
-	Ох, - всплеснула руками медсестра, обнаружившая на полу голого Суркова.
  Пока он поворачивал голову, медсестра исчезла, оставив в воздухе запах 
туалетной воды.
-	Кто здесь? – недовольно спросил Сурков, уже не помня, к кому  обращался.
-	Добрый доктор, - ответил добрый доктор.
  Медсестра с круглыми глазами выглядывала из-за плеча в белом халате. Она 
делала непонятные пасы и шептала в ушко, на которое сползла больничная 
шапочка.
-	Вы доктор? – не поверил Сурков.
-	Да, - улыбнулся польщенный доктор, - доктор Флигель.
-	Я дома, - устало обрадовался Сурков.
-	Вы, голубчик, в больнице, - объявил Флигель.
-	Я хочу есть, а там, - Сурков показал на холодильник, - кто-то живет.
-	Да? – не поверил доктор. Он обогнул Суркова и шире открыл дверцу.
-	Он свет зажигает, - Сурков проворно схватил пакет кефира и впился в него 
зубами.
  Доктор, оказавшийся очень сильным, отобрал кефир, используя в качестве 
физической поддержки медсестру. Он уложил Суркова на неизвестно откуда 
возникшую каталку:
-	В отделение интенсивной терапии.
 Перед глазами Суркова замелькали больничные лампы, и, неожиданно для 
себя, он запел:
-	Пусть всегда будет солнце!!!

* * * 

  Флигель измерил давление и, хрустнув липучкой, содрал с руки Суркова 
черный обод.
-	С давлением все нормально, - констатировал он, - анализы почти в норме, но 
это - дело времени. Повышенная пигментация - это побочный эффект от 
витаминов, так что пусть вас загар не пугает. Постарайтесь избегать 
ультрафиолета. Крем от солнца - и все придет в норму.  Я бы понаблюдал за 
вами еще пару недель, но, если честно, журналисты ваши одолели.
-	Они такие же мои, как и ваши.
-	Я вас не виню.
-	Еще бы вы меня винили, я сюда не сам пришел.
-	Знаете, Сурков, - Флигель хихикнул в кулак, - за то время, что вы пробыли 
здесь, я привлек к нашей клинике внимания больше, чем за все ее 
существование. Сначала вы были единственным спящим, а затем 
единственным проснувшимся, так что я вас использовал и могу еще немного 
потерпеть.
-	Не надо, прошу вас.
-	Опасайтесь, Сурков, вы еще не набрались сил, а они вам очень понадобятся.
-	Вы про журналистов?
-	Я про вашу дистрофию. Вы, Сурков, похудели на двенадцать килограммов, 
ваши эритроциты почти вымерли. Когда вы проснулись, у вас были все 
признаки атеросклероза, вспомните, как вы в холодильник заглядывали? 
-	Грешно смеяться над больными людьми.
-	Вам придется беречь себя, подумайте об этом.
-	Когда вы меня выпишите?
-	Если хотите, я могу сделать это завтра.
-	Хочу.
-	Что же, дело ваше.
-	Скажите, доктор, а продолжений у моего склероза не будет?
-	Вы не любите новости, Сурков?
-	Не люблю.
-	Тогда у вас есть повод для беспокойства. Я надеюсь, вы понимаете, что до 
того, как ваше тело попало к нам, над ним хорошенько поиздевались.
-	В каком смысле?
-	Как бы вам это объяснить? – Флигель тактично покашлял. – Сначала вас 
пытались разбудить, жгли вам пятки, кололи иголками, били током, но когда 
это не дало результатов, отвезли в морг. Там работает некто санитар 
Тимофей, - доктор задумался, подбирая слова, – принеприятнейшая 
личность, доложу я вам… Больной человек к тому же.
-	А какое это отношение имеет ко мне?
-	Он криптоман, - наконец решился Флигель. - Так вот, о чем это я? Ах да. Так 
вот он-то и обнаружил, что вы теплый. То есть ваша температура выше, чем 
у ваших соседей. К тому же трупного окоченения не наблюдалось и так 
далее.
  Если бы Сурков в данный момент ел или пил, то непременно поперхнулся бы, 
но вместо этого только отвесил челюсть.
-	Вы хотите сказать…
-	Ничего не знаю, - поспешил заверить Флигель, - к тому же, мне эту историю 
тоже пересказывали, могли приврать.
-	Я не останусь у вас ни минуты, - выдохнул Сурков через пересохшее горло.
-	Как вам угодно, - слишком сговорчиво согласился доктор.
-	А что было потом?
-	Ничего, привезли вас в реанимацию. Там, правда, сделать ничего не смогли, 
так что решили положить вас в отдельную палату и поставить капельницу.
-	Мне, кажется, я проснулся в коридоре?
-	Да. Вы, Сурков, были очень сговорчивым пациентом, так что вас катали по 
всему корпусу, пока не забыли в коридоре.
-	Много бы я еще протянул?
-	Тяжело сказать, может, пару месяцев, может, пару лет. Если бы  дети не 
вынимали из вашей иглы трубочку, то, наверняка, дольше.
-	Спасибо вам.
-	Не стоит благодарностей.
-	Тогда прощайте.
-	Я подготовлю документы к трем часам.
-	Я подожду, - Сурков легко поднялся со стула и пошел к двери, когда он 
потянул за блестящую ручку, Флигель окликнул его:
-	Сурков, а вам что-нибудь снилось?
-	Лучше вам этого не знать, - ответил Сурков и аккуратно закрыл за собой 
дверь.

* * *

  Черная краска капота на солнце отливала синевой. Сурков похлопал по ней 
ладонью, оставив отпечатки:
-	Горячий.
-	Аккуратней, Гоша, - поморщился Людмирский.
-	Та же самая?
-	Ты как не разбирался в машинах, так и пребываешь в исходном состоянии.
-	Зато ты время не терял.
-	Я, как теперь говорят, раскрутился.
-	С моей помощью.
-	С твоей, - согласился Людмирский, - но кто об этом знает?
-	Мы об этом знаем.
-	Заешь что, Гоша, садись в машину, поговорим.
-	Извини, - Сурков хлопнул по капоту ладонью и отошел в сторону. - Хочу 
пройтись. Составишь мне компанию?
  Людмирский поморщился, но все же пошел за Сурковым.
-	Тебе надо больше ходить, Лешка, вон ты как растолстел.
-	Пока толстый сохнет, худой - сдохнет.
-	Это ты в точку попал, - Сурков расстегнул смокинг, теперь казавшийся 
невероятно большим. - Как Эльза?
-	Хм, - ухмыльнулся Людмирский.
-	Что смешного?
-	Пропала. В день твоего, так сказать, засыпания.
-	Совсем?
-	Совсем. Я, разумеется, в Интерпол не обращался, а ее родственники не 
объявлялись.
-	А меня, кто обнаружил?
-	Твои кредиторы. Их тогда много было, они решили имущество опечатать, 
вскрыли квартиру, нашли тебя.
-	А ты?
-	Меня потом вызывали тело опознать.
-	 Где моя доля, Лешка?
-	Я рассчитался с кредиторами.
-	И все?
-	Все. В том состоянии, в котором ты находился, тебе деньги были не нужны. 
Квартира за тобой осталась. Кстати, держи ключ, - Людмирский протянул 
знакомую связку, – все, пожалуй.
-	Неужели ничего не осталось?
-	Ничего.
-	А доля Эльзы?
-	Знаешь, Гоша, хватит твоих подлых намеков.
-	Ты о чем?
-	Да все о том же. Свои деньги я с тобой делить не собираюсь, и не корчь из 
себя мученика.
  Людмирский сошел с тротуара к послушно ехавшей за ним машине и, нежно 
прикрыв дверь, растаял за поворотом.
-	Мимо пролетают дорогие лимузины, - пропел Сурков.
  Настроение было превосходным, и странное поведение Людмирского не могло 
его поколебать.
  "Наверное, последствия склероза", - подумал Сурков. Он не мог поверить в то, 
что его друг смог поступить по отношению к нему как-то иначе, чем хорошо и, 
сев в троллейбус, проехал две остановки. На третьей к нему подошел кондуктор 
и попросил показать проездной. Сурков пошарил в смокинге, но признаков 
денег не обнаружил. Он улыбнулся и стал рассказывать о том, как заснул 
летаргическим сном и проспал более девяти лет, как страдал эти годы от 
кошмара, как чуть не умер в больнице. Он рассказал почти все, не забыв 
упомянуть про безобразную Эльзу, но когда старушка на втором сидении 
пустила слезу, кондуктор разразилась длинным монологом о бессовестных 
пассажирах, на которых можно пахать и которым надо ходить пешком. Сурков 
сначала хотел все объяснить, но, вспомнив, что женщин бить не принято, вышел 
на остановке. Он пришел домой немного усталый, но все же в хорошем 
расположении духа. Почтовый ящик ломился от квитанций и счетов за свет, 
лифт и воду. Сурков перечитывал уведомление об отключении телефона за 
неуплату, одновременно пытаясь сунуть в замочную скважину ключ, но дверь 
оказалась опечатанной. Он осторожно оторвал пожелтевшую бумагу с гербовой 
печатью, когда услышал за спиной:
-	Зря вы это сделали.
-	Почему? – поворачиваясь, спросил Сурков.
  На лестничной площадке находился невысокий лысый мужчина в плаще и с 
потертым кожаным портфелем под мышкой.
-	А у вас разрешение есть?
-	Зачем мне разрешение? Я дома.
-	Так вы - господин Сурков?
  Суркова польстило обращение господин, и он вежливо поинтересовался:
-	А с кем имею честь разговаривать?
-	А я вас жду.
-	Наверное, - согласился Сурков, - только вам надо было записку оставить, 
меня давно не было.
-	А мы вам направляли уведомление.
-	Вы из ЖЭКа?
-	Нет, я из налоговой инспекции.

-	Надо же? – удивился Сурков. - Что же вам от меня надо?
-	Вы не уплатили налоги, не подали декларацию, пропустили сроки.
-	Я спал.
-	Очень плохо.
-	Нет, вы не поняли, я спал девять лет.
-	Что же вы такой соня?
-	Я находился в летаргическом сне.
-	Все вы в летаргическом сне, когда нужно платить налоги.
-	Вы опять не поняли, у меня не было доходов, какие могут быть налоги?
-	Вы являетесь собственником квартиры по адресу: Рябиновый проезд, дом 
девять, квартира одиннадцать?
-	Разумеется.
-	Таким образом, вы не заплатили налог на имущество за девять лет, плюс 
пени, плюс штраф…
-	Я же вам объяснил, что я спал.
-	Согласно Налоговому кодексу, объективной причиной неуплаты налога 
является его авансовая уплата или смерть налогоплательщика. Вы платили 
авансовые платежи?
-	Нет.
-	Вы умерли?
-	Практически да.
-	А справка о смерти у вас есть?
-	Нет.
-	Тогда вы не умерли и должны заплатить налоги.
  "Какой неприятный дед", - подумал Сурков.
-	Так что вы хотите?
-	Я хочу, чтобы вы заполнили налоговые декларации, - старик расстегнул 
желтый портфель и потряс пухлой пачкой листов, - заплатили недоимку, 
пени и штраф.
-	Но у меня нет ни копейки, я только что из больницы.
-	Это ваши проблемы. Согласно Налоговому кодексу, налогоплательщик 
самостоятельно исчисляет и уплачивает налог, составляет и сдает налоговые 
декларации. С последним  я смог бы помочь, ну, скажем, долларов за сто.
-	Знаете что, приходите завтра, - Сурков открыл дверь и вошел, полагая, что 
отделался от надоедливого инспектора, но на вешалке уже висел плащ, а из 
кухни доносилось знакомое ворчание.
-	Как вы сюда попали? – изумился Сурков, обнаруживший надоедливого 
мужчину.
-	Где у вас сахар? – спросил инспектор, не переставая копошиться в буфете.
-	Да пошли вы, - возмутился Сурков.
-	Вы не собираетесь заполнять декларации?
-	Нет!
-	Завтра это будет дороже.
-	Убирайтесь к чертовой матери!!
-	Хорошо, только чай попью, - миролюбиво предложил инспектор.
  Сурков почувствовал, что звереет. Он схватил мужчину за шиворот и поволок 
в прихожую. Инспектор, оказавшийся очень легким, мешал и брыкался. По пути 
он сорвал со стены календарь девяносто второго года, и до того, как Сурков дал 
ему пинка, успел скатать его в трубочку.
-	Крохобор, - выкрикнул Сурков в коридор и отправил туда казенный 
портфель и плащ.
-	Сам такой, - ответил голос из комнаты.
-	Не понял? - Сурков прошел туда и обнаружил, что форточка была неплотно 
закрыта. Очевидно, через нее налоговый инспектор и пробрался в квартиру.
-	Вам еще не присвоен ИНН.
-	А мне наплевать.
-	Согласно Налогового кодекса…
  Сурков метнулся на кухню за ножом, но когда вернулся, в комнате никого не 
было, зато в туалете раздался звук сливного бачка.
-	Ах, скотина, - он еще пользуется моим туалетом, - Сурков рванул ручку, 
думая, что она закрыта, но дверь распахнулась так резко, что чуть не 
расшибла ему нос.
  Скорее всего, инспектор уловил намерения Суркова. Как он вышел из 
квартиры, и вышел ли он вообще, Сурков так и не понял.

Глава 12

  В дверь нагло позвонили. В чем разница между звонком настойчивым и 
наглым Сурков бы не объяснил, но он знал, что человек, стоявший за дверью, 
уверен в себе больше, чем это необходимо. 
-	Какого черта?
-	Сурков Игорь Николаевич? – ответили из-за двери вопросом.
  Сурков кивнул в знак согласия, но, сообразив, что его не видно за дверью, 
снова спросил:
-	Какого черта?
-	Откройте, полиция.
-	А, может, картофельное пюре?
  Но на лестничной площадке, действительно, находилась полиция. Офицер в 
заломанной фуражке и с прокурорскими петлицами, а также целая дюжина 
вооруженных до зубов головорезов в черных шапочках с прорезанными для 
глаз и рта дырами. Они опасливо щерились короткими стволами автоматов и 
были так напряжены, что когда на верхних этажах хлопнула входная дверь, 
попадали на пол, а где не было места - друг на друга.
-	Выучка, - гордо сказал офицер.
  Одного бойца тут же унесли. У него случился сердечный приступ, и двое его 
товарищей громко делили трофейное снаряжение.
-	Собирайтесь, Сурков, - предложил офицер. – Поедете с нами.
-	Зачем?
-	Посидите пару лет за неуплату налогов.
-	А я заплачу, - пообещал Сурков.
-	Это вам так кажется, - чмокнул языком полицейский. - Нам еще никто не 
платил сполна.
-	Как это?
-	Ну, я имею в виду, многие пытались, но до конца заплатить или, попросту 
говоря, рассчитаться, никому не удавалось.
-	Извините, я уважаемый в обществе человек, у меня есть недвижимость.
-	Это вы сейчас уважаемый человек, и это сейчас у вас есть недвижимость, а 
попадете к нам, все резко изменится.
-	Не понял?
  Полицейского стала раздражать непоколебимая тупость Суркова, и он 
приказал одному из головорезов надеть на хозяина квартиры наручники. После 
того, как Сурков был закован и сопровожден в "полицейский" УАЗ, офицер 
тщательно исследовал туалет. Наркотиков он не обнаружил. Зато нашлась 
бутылка шампанского, спрятанная Людмирским девять лет назад. Увидев год 
выпуска и оценив раритет по достоинству, офицер решил, не выходя из туалета, 
откушать напиток. Он даже вспомнил, как это звучит в служебной инструкции:
  "Исследование доказательств на месте".
  Но то ли офицер разучился открывать шампанское, то ли оно перебродило от 
долгого безделья, только когда пробка почувствовала свободу, мигом покинула 
бутылку и, пару раз уйдя от кафельных стен на рикошет, встретила лоб 
правильной формы. При этом пробка произвела громкий хлопок, неоднократно 
усиленный гулким помещением так, что оставшиеся в квартире головорезы 
решили открыть ответный огонь. Когда они второй раз сменили магазины, в 
комнате стоял дым коромыслом. Головорезы подумали, что выбрать 
направление стрельбы уже невозможно и прекратили огонь.
  Пришедший в себя офицер тут же вспомнил о своих естественных 
потребностях, которые, не откладывая в долгий ящик, справил. При этом он 
издал звук не менее громкий, чем пробка от шампанского, что вызвало новый 
шквал огня со стороны головорезов. Не имевшие практического опыта боя на 
ограниченном пространстве, они быстро израсходовали боекомплект и, 
оказавшись один на один с неизвестной угрозой, на всякий случай решили 
сдаться. Они подняли руки вверх и стали ждать, когда же рассеется дым, но 
когда он все же рассеялся, увидели сквозь прозрачную от дыр дверь печального 
вида офицера. Последний сидел на фаянсовом стульчаке и размышлял, кого же 
он убьет первым?  Поняв это, головорезы сделали вид, будто вкручивают 
лампочки, а так как лампочка была в комнате одна, они встали горкой, показав 
отменную выучку акробатов.
  Офицер не спешил с наказанием, он велел все сфотографировать, измерить и 
сделать макет из папье-маше один к десяти. Его большой ошибкой было знание 
слова папье-маше и не знание его правильного произношения. Большинство 
головорезов тут же отправились на поиски Маши, то, что у Маши должна быть 
большая попье, подразумевалось как должное. Но офицер этого не знал. Он 
спустился по мусоропроводу на первый этаж и, смахнув с фуражки неизвестно 
откуда возникший "Доширак ", скомандовал:
-	Правое плечо вперед, в изолятор.
  И, действительно, водитель направил автомобиль к следственному изолятору, 
где с Суркова сняли наручники и препроводили в камеру с такими же 
головорезами, но без масок.
-	Новенький! – обрадовались заключенные, увидев Суркова.
-	Новенький, - согласился Сурков.
-	Как же тебя угораздило?
-	Пока не знаю, - ответил Сурков.
-	И никогда не узнаешь, - сказал один из заключенных.
-	Почему?
  Камера ответила громким хохотом. К Суркову подбежал щуплый ЗеК и, обняв, 
стал рассказывать о том, как ему предстоит спать возле параши, слушаться 
паханов и кукарекать по утрам.
  Перспективы были малорадостными, и под ложечкой у Суркова засосало, как 
от предвкушения драки, результат которой предрешен в пользу более сильного 
противника. Щуплый ЗеК оставил Суркова так же внезапно, как появился. 
Виляя воображаемым хвостом, он почти подполз к сидевшему на нарах старику, 
с прилипшей к нижней губе сигаретой, и протянул авторучку. Сурков мог 
поклясться, что это его "Паркер", но, как и когда ЗеК ее вытащил, он не заметил. 
Рванувшись вперед, Сурков наступил на чью-то ногу, взмахнул пару раз руками 
и растянулся на грязном полу, как раз перед стариком.
-	Это моя ручка! – закричал Сурков.
-	Была твоя, - согласился старик.
-	Верните.
  Камеру снова наполнил смех, а Сурков почувствовал невероятное унижение и 
не столько от того, что у него из под носа увели авторучку, сколько из-за 
идиотских смешков, летевших с разных сторон.
-	Верните, - прошептал Сурков, но выглядело это как насмешка.
  Камеру залил очередной приступ веселья. Сурков сел, с трудом сдерживая 
слезы. Он никогда не думал, что в течение минуты сможет быть подавлен, 
унижен и втоптан в грязь. Руки не слушались, кончики пальцев подрагивали, а в 
голове шумела кровь, заглушая далекий Ниагарский водопад. Сделать было 
ничего нельзя, и Сурков стал смотреть, как старик аккуратно снимает колпачок 
и проводит острием по ладони, дышит на перо, снова повторяет движение.
  Взгляд старика на секунду дрогнул, он стер с ладони выступившую кровь и 
снова провел кончиком.
  Внезапно Суркову все стало ясно. Раздробленная мозаика сложилась у него в 
голове, и, окончательно успокоившись, он сел рядом со стариком.
-	Тебе сказали, где твое место? - очень тихо промолвил старик.
-	Вдвоем нам будет тесно, - ответил Сурков.
  В камере стало так тихо, что если бы в соседнем здании изнасиловали комара, 
все присутствующие могли бы выступить свидетелями.
-	Что? – старик сделал ошибку, переспросив Суркова, но тут же спохватился и 
приказал:
-	Жопа, разберись.
  Жопой, как и следовало, оказался ЗеК, укравший ручку. Он подошел к 
Суркову и, брезгливо ущипнув за воротник, потянул к себе.
-	Иди сюда, родной, - ехидно сказал Жопа.
-	В родственники собрался? – спросил Сурков. 
  Он быстро выдернул душу из Жопы и, не обращая внимания на обмякшее 
тело, стал размахивать ею над головой. Душа была тяжелой, и, устав от 
физических упражнений, Сурков сунул ее в парашу. По какой-то причине 
присутствующих больше интересовало бездыханное тело на полу. ЗеКи 
сгрудились над ним, осматривая труп, ропща и причитая.
-	Кто еще хочет породниться? – спросил Сурков.
  Желающих не нашлось. Тогда Сурков снова сел к старику и протянул руку.
-	 Ручку, - приказал он.
  Старик, не делая резких движений, оторвал сигарету от нижней губы и 
потушил окурок о ладонь Суркова. Сигарета пискнула, выпустила белое 
колечко пахучего дыма и смертельно потемнела.
-	Ручку, - повторил Сурков, сдувая пепел.
  Старик не хотел отдавать авторучку. Он прекрасно понимал, что вместе с ней 
расстанется со своим авторитетом. Но ситуация была нестандартной, старик к 
ней был не готов и единственное, на что он мог решиться, не сулило 
перспектив. Наконец, он позвал:
-	Фикса.
  Камера ответила могильной тишиной.
-	Разберись, Фикса, я разрешаю.
  Теперь Сурков увидел, к кому обращался собеседник. Из-под маленького 
морщинистого лба, сквозь две заплывшие щелочки, с высоты двух метров на 
Суркова прищурилась башня тяжелого танка, такая же несокрушимая и тупая. 
-	Душой слаб, - определил Сурков.
-	Он тебя по стенке размажет, - пообещал старик.
-	Старик, - укоризненно хмыкнул Сурков, – я твоей Фиксе сейчас преподам 
урок, который она запомнит на всю жизнь и даже после смерти будет 
помнить, но ты от этого пострадаешь многократно сильней.
-	Посмотрим, - совершенно спокойно сказал старик, но Сурков видел, как 
душа его сжалась, стала маленькой и черной.
-	Хорошо, - согласился Сурков.
  Он достал из параши душу Жопы и, размахнувшись со всей силы, бросил в 
Фиксу. Фикса свалился как подкошенный, его душа сцепилась с Жопой, и они 
принялись кататься по полу. Долго Сурков не мог сообразить, где же здесь 
Фикса, а где – Жопа. Обе души были темными. Но по трусливым повадкам 
Жопы - понял и, подняв ее за шиворот, втолкнул в тело Фиксы. Оставшуюся 
душу, он загнал в Жопу, и, только когда покончил с хлопотами, понял, что в 
камере никого нет. Заключенные в ней были, их по-прежнему было около 
двадцати человек, но все они прилипли к стенам, притворяясь штукатуркой.
-	Не сметь! - закричал Сурков. - Не сметь бояться, сукины дети! Если увижу 
трусость вашу, душевную расхлябанность и страх - всех накажу.
  О том, чтобы дышать, не могло быть и речи. ЗеКи готовы были умереть, съесть 
друг друга и вернуть украденное, лишь бы не находиться в одной камере с 
Сурковым.
-	Так, - сказал Сурков приходящему в себя Фиксе. Ты теперь будешь Жопа. А 
ты Жопа. 
  Сурков на секунду задумался:
-	А ты, Жопа, будешь теперь с зубами.

* * *

  По всей вероятности, в изоляторе существовала потайная сеть коммуникаций. 
Сурков не видел телефона или телеграфа, но по какой-то причине, весть о том, 
что старик больше не у дел, появилась в утренних газетах.
  Старик долго просил тело Фиксы свернуть ему шею, но последний так и не 
смог объяснить, что он теперь Жопа, а где Фикса, Жопа не при делах.
  Суркова на допросы не вызывали. Он большую часть времени лежал на нарах 
и размышлял о мироздании. Теперь получалось, что Сурков действительно 
последние девять лет провел в Аду, а не лежал как бревно в больничном 
коридоре. Это знание волновало, и в то же время не было радостным. 
Получалось, что после смерти Сурков снова попадет туда, откуда с таким 
трудом выбрался. Для него не имело большого значения Ад это будет или Рай, 
важен был факт или осознание того, что его душа не успокоится и будет 
проводить остаток вечности, не имея шансов на отдых.
  ЗеКи избегали Суркова, его поведение казалось им странным, и на всякий 
случай они боялись. Сначала Суркова это раздражало, но скоро он привык. 
Чтобы не чувствовать себя одиноким, Сурков стал обучать тело Жопы 
немецкому, но так как сам он этот язык знал слабо, а в Жопе сидел тупой Фикса, 
ничего не получалось. Сурков бросил безуспешные попытки и перешел к телу 
Фиксы. Он не на шутку занялся его душой, стараясь искоренить трусость. 
Сурков заставлял Фиксу участвовать в кулачных боях, поочередно со всеми 
сокамерниками. Очень скоро камера опустела.  ЗеКи сознались в совершенных 
преступлениях и отбыли, кто в тюрьму, кто на зону. Старика выкупили 
подельщики. Его тут же застрелили, облили бензином и кислотой, сожгли, 
взорвали и место заасфальтировали.  Сурков не подозревал, что в его отсутствие 
мир стал настолько жесток, иначе ни за что бы не отпустил старика. Впрочем, 
узнав об этом, он не сильно расстроился, но находиться в камере только с 
Фиксой и Жопой становилось скучно. По какой-то причине и тот, и другой 
откликались на оба имени, и, окончательно запутавшись, кто, где, Сурков 
написал на лбу Фиксы: "Я – Фикса", а на лбу Жопы: "Я – Жопа". Установив тем 
самым видимость порядка, Сурков задумал план побега. Сводился он к 
обычному распиливанию решетки. Вскоре выяснилось, что Фикса прекрасно 
перекусывает полуторачетвертную арматуру, из которой сварена решетка. 
Удалив таким образом два прутка, Сурков оказался во дворе изолятора. Мимо 
него проходил молодой человек, опасливо косившийся по сторонам.
-	Товарищ, - обратился к нему Сурков, – вы не подскажете, где здесь выход?
-	Сам ищу, - ответил товарищ.
  Выяснилось, что молодой человек, также как Сурков, пошел в побег, но не 
знает, в какой стороне выход. Беглецы решили пробираться вместе и вскоре 
встретили охранника, который и объяснил, как можно выйти.
-	А я не знал, что здесь все так просто, - удивился Сурков.
-	А, - махнул рукой попутчик, - теперь все просто. Ты за что сидел?
-	Я? – почему-то спросил Сурков.
-	Ну, не я же.
-	Да налоги не успел заплатить.
-	Расстреливать вас, сукиных детей, надо, - возмутился беглец.
-	Почему?
-	Потому что Родину не любите.
  Суркову стало стыдно, и он, густо покраснев, решил расплатиться при первой 
возможности.
-	А ты за что?
-	Окно разбил.
-	Где?
-	Да, - протянул беглец, - в подводной лодке.
-	Как же тебя угораздило?
-	Сам не знаю.
-	Куда, молодые люди? – спросил охранник возле блестящего турникета.
-	Домой, - ответил попутчик Суркова. – Ну, отец, у вас и лабиринты. Мы уж 
думали здесь навсегда останемся.
  Охранник добродушно улыбнулся в рыжие усы и открыл турникет.
-	Приходите еще, - сказал он на прощание.
-	Нет, уж лучше вы к нам.
  Сурков и его попутчик вышли на улицу, где проносились автомобили и 
прогуливались молодые мамы. Мир казался невероятно цветным.
-	Может, забухаем? – предложил попутчик.
-	Нет, - протянул Сурков, - пойду платить налоги.
-	Это правильно, - согласился попутчик. – Как хоть тебя зовут, приятель?
-	Сурков, - протянул ему руку Сурков, - Гоша.
  Рука так и осталась висеть в воздухе. Его собеседник мгновенно исчез, словно 
родился голограммой.

* * *

  После третьей неудачной попытки открыть дверь, Сурков позвонил в 
собственную квартиру.
-	Кто? - раздалось из-за двери.
-	Я, - спокойно ответил Сурков.
-	Я, бывают разные, - раздраженно констатировал женский голос.
-	Сурков.
  Дверь через минуту открыли, но, как выяснилось, из любопытства, дабы 
узнать, кто же такой Сурков.
-	Ты, что ли, Сурков? – спросила губастая цыганка лет пятидесяти.
-	Я.
-	И че тебе?
-	Я здесь живу, - Сурков показал ключ.
-	Я эту квартиру купила.
-	У кого?
-	У судебного исполнителя.
-	Где его найти?
-	В суде, где же еще?
-	А как его зовут?
-	Сидоров.
  Уходить Суркову не хотелось, но делать ничего не оставалось, и он направился 
в суд разыскивать судебного исполнителя Сидорова. В суде ему сказали, что 
служебная информация не подлежит разглашению, и что Сидоров будет только 
завтра.
-	Как же так? – возмутился Сурков. - А где же я буду ночевать?
-	А где вы ночевали сегодня? – спросила работница суда.
-	В тюрьме.
-	Вот туда и направляйтесь.
  Делать было нечего, и Сурков еще раз нанес визит губастой цыганке.
-	Убирайся, - кричала последняя, так и не открыв дверь.
  Сурков вернулся в суд и стал объяснять, что с ним произошло чудовищное 
недоразумение. Но клерк осталась холодна к его просьбам. Когда рабочий день 
закончился, работник суда закрыла двери на ключ и отправилась готовить мужу 
ужин.
  Делать ничего не оставалось, и Сурков побрел к Людмирскому. Оказалось, что 
Людмирский уже давно не живет в панельной пятиэтажке. Его дом находился за 
городом, и Сурков дошел туда только к утру.
-	Просрал квартиру? - предположил Людмирский.
-	Так точно.
-	Заходи, - пригласил Лешка. 
  Он налил неведомый доселе скотч и за рюмкой чая стал объяснять Суркову, 
что изменилось за последние девять лет.
  Оказалось, что больше не надо платить комсомольские взносы, страной 
управляет президент, а наши ракеты не нацелены на США. Сурков так и не смог 
поверить, будто танки расстреливали парламент, а посреди Москвы взрывали 
жилые дома. Что на западном Кавказе идет уже вторая гражданская война, 
страну поделили с помощью каких-то ваучеров и подставных фирм, а станцию 
"МИР" утопили в Тихом океане. Папа римский сломал руку, на Красную 
площадь сел немецкий самолет, и больше никто не верит в победу коммунизма.
  Людмирский рассказывал совершенно невероятные вещи, а Сурков слушал его 
в пол-уха, тревожно поглядывая на телефон.
-	Нет больше Советской власти! - кричал Людмирский. - Теперь демократия. 
Товарищ  - ругательное слово, все теперь господа: и кто ворует, и кто 
работает. Все себя считают крутыми. В стране шестнадцать партий. По 
телевизору показывают гомосексуалистов. В киоске союзпечати можно 
купить порнографический журнал. Водку продают круглосуточно. Можно 
получить разрешение на ношение оружия, верхнего предела самообороны 
нет. Смертную казнь отменили. В Приморье зимой не отапливают дома. 
Туристы летают в космос. Сотовый телефон есть у каждого дворника. 
Священники насилуют своих прихожан. Видеомагнитофоны выбрасывают 
на свалку, пенсионеры собирают бутылки. Проститутки дают объявления в 
газетах. В любую точку Земного шара можно позвонить из автомата на углу. 
Детей выращивают в пробирках, роботы платят профсоюзные взносы.
-	А марсиане к вам не высаживались? – перебил его Сурков.
-	Не веришь мне? – возмутился Людмирский.
-	Не то, чтобы совсем.
-	Ах, так? - Людмирский включил телевизор, где по всем каналам показывали 
фильм, про космическую атаку Нью-Йорка. Город был окутан клубами 
дыма, по улицам бежали напуганные люди, и прямо на них рушились 
небоскребы. – Думаешь, это кино? Думаешь, это фантастика?
-	А сам, как считаешь?
  Людмирский с минуту смотрел на мелькавшие картинки, выключил телевизор 
и устало сел в кресло:
-	Да, - заключил он. – Наверняка, этого сразу не понять, или мы мало выпили? 
Ты то кстати, почему не пьешь?
-	Я Лешка теперь на многие вещи смотрю по-другому. Скажи, а вот такое 
пойло теперь везде продают? – Сурков посмотрел через стакан.
-	Теперь все продают, но не всем по карману.
-	А чего теперь нет?
-	Как это?
-	Ну, чего теперь нет, что было раньше.
-	Очередей нет. А, впрочем, - Людмирский задумался, - на почте есть, в 
сбербанке, в налоговой, поликлинике есть.  Дефицита нет. Все, что 
пожелаешь, только плати. 
-	Знаешь, это время я уже застал.
  Людмирский почесал затылок.
-	Комаров меньше стало.
-	Почему?
-	А черт его знает?
-	Нет, этого он не знает.
-	А ты, как всегда, в курсе?
-	Виделись.
-	С чертом?
-	С ним. Я понимаю, Лешка, что теперь у тебя есть повод мне не верить, но я 
все эти девять лет провел в Аду и насмотрелся всякой нечисти.
-	Знаешь, чем отличается новый русский от совка? – спросил Людмирский.
-	Чем?
-	Глуп. Совок ни во что не верит, зашаркан, закомплексован, тени своей 
боится. А новый русский этого не догоняет. Ему невдомек, что бассейн на 
пятом этаже не выроешь. Верит во все, как дитя. Вот и тебе, Гоша, я поверю, 
если ты мне покажешь свои рога.
-	Нет у меня рогов, - развел руками Сурков. - Я в черти не выслужился, да и у 
тех скажу тебе, голова круглая. Но доказать это смогу.
  Сурков сгреб большую настольную зажигалку и, налив в ладонь остатки 
скотча, поджог его.
-	Красиво, - согласился Людмирский, глядя на синее пламя. - Только я тоже 
так могу.
  Он вылил содержимое бутылки на себя и чиркнул большой каминной спичкой. 
Через пять секунд он уже превратился в барбекю и, жалобно повизгивая, 
обратился к Суркову:
-	Пожалуй, хватит, - с этими словами Людмирский стал сбивать с себя пламя, 
но проклятый скотч не хотел погасать. 
Суркову пришлось набросить на Людмирского плед и даже потоптать ногами.
-	Вот видишь, Гоша, - любой идиот с этим справится.
-	Да, Лешка, но при этом у меня нет ожогов.
-	А думаешь, у меня есть, это так просто - краснота от скотча, это не 
считается.
-	Хорошо. Масло у тебя есть?
-	Какое?
-	Любое: подсолнечное, оливковое, сливочное.
-	На кухне, - сказал Людмирский, чувствуя неладное.
-	Идем, - Сурков поднялся на пол-уровня в просторную кухню, без труда 
разобрался с холодильником и керамической плитой. Он налил в широкую 
кастрюлю подсолнечное масло и включил максимальный подогрев.
-	Что это? – спросил Людмирский.
-	Это масло. На таком грешники поджариваются.
-	И ты поджаривался?
-	И я.
  Сурков сунул палец в кастрюлю и стал помешивать масло, пока оно не 
нагрелось градусов до ста.
-	Попробуешь? – предложил он.
-	Разумеется, - согласился Людмирский. 
  Он осторожно опустил руку и, с трудом ворочая языком, сказал:
-	Масло как масло, только горячее, - выдернув покрасневший палец, он долго 
дул на него, после чего стал обильно смазывать кремом.
-	Согласен, Лешка.
-	С чем?
-	С твоим определением нового русского. Действительно, тупой, 
действительно, наивный, но вот в то, что во все верит - это ты загнул.
  У Людмирского уже выступили слезы, и он решил прекратить эксперименты с 
огнем:
-	Больше не буду заниматься членовредительством, но ты меня не убедил.
-	Я могу рассказать тебе о твоей душе.
-	Что у нее вырос хвост, я и так знаю.
-	Хочешь, я расскажу, о чем ты сейчас думаешь?
-	Попробуй.
-	Ты мне не веришь и думаешь, что я дурю тебе голову.
-	Эка, телепат, так и я могу. Нет, Гоша, хватит дурковать.
-	Что же тебя убедит?
-	А зачем? Давай каждый останется при своем мнении. А если хочешь меня 
убедить, верни себе квартиру, с твоими способностями это, наверняка, не 
сложно.
-	Не знаю, - ответил Сурков. - Вообще-то, я не представляю, как это можно 
использовать.
-	Подумай, отдохни. Пару дней поживи у меня, как говорится, утро вечера 
мудренее. Мы за разговором и не заметили, что утро за окном, а мне пора 
бабки зарабатывать, иначе их кто-нибудь другой заберет.
  Людмирский удалился приводить себя в порядок, а Сурков лег на короткий 
кожаный диван и размышлял о своем положении. Скоро его душа отделилась от 
тела и, вылетев в окно, понеслась пугать губастую цыганку. Людмирский уехал 
на работу, а к его дому подкатил большой черный Джип с драконом на левой 
дверце. Из машины вышли трое бандитов и направились к двери. Позвонив и не 
получив ответа, один бандит констатировал:
-	Дома нет.
-	Прячется, - уверенно предположил Второй.
-	Будем звонить дальше, - решил Третий.
  Позвонив еще сорок минут, Первый бандит попросил его подменить. 
-	Палец устал, - объяснил он.
-	А я устал стоять, ну и что теперь? Работа у нас такая, мы же крутые пацаны.
  Бандиты звонили еще полчаса с тем же результатом. Тогда один из них, 
окончательно устав от бандитского образа жизни, решил прислониться спиной к 
двери. Людмирский же в это утро дверь не запер, поэтому бандит повалился в 
прихожую, перепугав оставшихся на улице пацанов. Последние подумали, что 
одного из них пытаются втянуть в дом. Чтобы братан не смалодушничал и не 
сдал своих пацанов, решили товарища застрелить. Они уже извлекли на свежий 
воздух стволы, когда поняли, что он просто оступился.
-	Открыто, в натуре, - заявил бандит, поднимаясь.
-	Засада, - понял все Первый бандит.
-	Уходим? – предположил Второй.
-	Нет, - категорически возразил Первый, – от нас только этого и ждут. - Как  
повернемся затылками, тут же получим из стволов.
-	Что же делать? – спросил Третий.
-	Мочить всех будем, - решил Второй. - К оружию, пацаны.
  Он пнул дверь так, как это показывали в кино, и пропустил вперед оставшихся. 
Расчет его оказался верным. Первый и Третий бандиты, воодушевленные 
действиями Второго, ринулись по коридору, даже не оглянувшись назад.
-	Я прикрою, - пообещал Второй бандит.
  Он занял место за мраморным бюстом Людмирского и напряженно 
вслушивался в тишину. Очень скоро послышался звон разбитого стекла и 
интеллигентная ругань.
-	Что там? – спросил он Первого бандита, выходя из-за статуи, но только 
после того, как понял, что опасаться нечего.
-	Никого. Труп в комнате, бобов нет. 
-	Мы сюда не за бобами приехали. Где хозяин?
-	А я почем знаю? - возмутился Первый. - Мочканул кого-то и смылся.
-	Может, это он сам?
-	Не, - этот худой.
  Второй бандит прошел в комнату, и, лично удостоверившись, что тело на 
диване не подает признаков жизни, удрученно хмыкнул:
-	Странно, как же его грохнули?
  Тут он заметил стаканы на столике и, понюхав содержимое, авторитетно 
сказал:
-	Отравили.
  В это время довольная душа Суркова вернулась в бренное тело, заняла свое 
место и, как говорится, пришла в себя.
-	Я много пропустил? – спросил Сурков, потягиваясь.
  Бандиты от неожиданности побросали на пол оружие и бросились бежать. Они 
сбились в кучу у входной двери, толкая и мешая друг другу.
-	Извините, ребята, если я вас напугал, - сказал подошедший Сурков и 
протянул одному из бандитов пистолет.
  Не разобрав намерений Суркова, бандиты быстро сдавали друг друга, малину, 
общак и все, что только знали, но Суркову их несвязаная речь была непонятна. 
Из нее он только уловил, будто миштяковых пацанов послал некто Федор, и что 
Людмирский задолжал ему то ли за электричество, то ли за газ. Пацаны 
говорили о каком-то счетчике и про какую-то стрелку, но свою речь пересыпали 
настолько дивными наречиями, что Сурков сказал:
-	Ладно, ребята, не напрягайтесь. Починит Лешка счетчик и стрелку впаяет, 
куда надо. Вы своему Федору передайте.
-	А ты кто? – осторожно поинтересовался Второй бандит.
-	Я тут недавно, меня, наверное, мало, кто знает. Сурков Гоша, - Сурков 
протянул Первому и Второму бандитам их оружие и вернулся в комнату, 
чтобы принести его Третьему, но только увидел, как рванул с места черный 
Ландровер.
-	Товарищи! - крикнул он, выходя на крыльцо.
  Но Второй бандит приказал не жалеть импортной резины, и вскоре автомобиль 
превратился в маленькую точку на горизонте.
-	Ты слышал? – спросил он Третьего бандита.
-	Слышал, - ответили ему. - Неужели тот самый Сурков?
-	Он. Он падла старика опустил, а из Фиксы пидора сделал. Чуяло мое сердце. 
Во бля, не повезло.

Глава 13

  Когда Людмирский вернулся, то застал на столе записку такого содержания:
"Спасибо за гостеприимство. Вернулся к себе. Будет время, заходи. 
  Гоша.
P.S.  К тебе заходили из ЖЭКа, просили заплатить за свет и отремонтировать 
счетчик".
  Людмирский покрутил лист бумаги, недоуменно хмыкнул и подумал: "Вот же 
хлыст, может, когда захочет. Только при чем тут свет? Странно".
  В это же самое время Сурков искал губастую цыганку. Нашел он ее в 
ближайшем сумасшедшем доме, который скромно назывался "Психиатрическая 
больница номер восемь". Перепуганная женщина трясла губами, булькала, как 
русский самовар и ходила под себя, за что тут же получала взбучку от 
санитаров. Зрелище Суркова удручило. Ему стало жаль немолодую уже 
женщину, и, забрав ключи от своей квартиры, он отдал ей чупа-чупс , 
купленный в киоске.
  Спускаясь по лестнице, он на секунду задумался, увидев знакомое лицо. 
-	Извините, - Сурков потянул за больничный халат молодой дуры.
-	Я пью и писаю, - уверенно ответила она.
  Сходство оказалось весьма условным. Еле уловимые черты перекосила 
ужасная гримаса, и, изрыгнув трехдневную отрыжку, дура убежала по 
коридору.
-	Ваша родственница? – спросил наблюдавший за этой сценой человек в 
белом халате.
-	Практически да, - согласился Сурков.
-	Ваша фамилия Тараканов?
-	Нет, это по другой линии.
-	Решили навестить племянницу?
-	Хотел забрать.
-	Вот как? – удивился доктор. – А вам известно, что это не дешевое 
удовольствие. И удовольствие ли?
-	Почему же не дешевое?
-	Необходимо оплатить пребывание вашей родственницы, а оно, как 
понимаете, стоит больших денег.
-	И сколько же мне придется платить?
-	Я вам этого не скажу, но если интересует, можете обратиться в 
попечительский совет.
-	А вы здесь давно работаете?
-	Давненько.
-	И при вас случались подобные случаи?
-	Было пару раз.
-	И во сколько это обходилось?
-	В пределах сотни тысяч.
  Суркову эта сумма ни о чем не говорила, но он удовлетворенно кивнул и, 
распрощавшись с доктором, отправился к себе домой. В подъезде он извлек из 
почтовых ящиков соседей свежие газеты и хотел было устроиться на диване, но, 
взглянув на беспорядок, принялся за уборку. Искоренив чужие вещи и запах, 
Сурков развернул передовицу и чуть не обомлел от обилия рекламы и 
всевозможных предложений.
-	Надо же, не соврал Людмирский, - произнес он.
  Во истину, судя по объявлениям, возможно было приобрести все. С трудом 
оторвавшись от рекламы, Сурков перешел к предложениям работы. Оказалось, 
что его специальность востребована и оплачивается значительно лучше, чем это 
было девять лет назад. Он подчеркнул пять заголовков и пододвинул телефон, 
который добродушная квартирантка оплатила и подключила.
-	Здравствуйте, я по объявлению.
-	По поводу работы? – осведомился приятный женский голос.
-	Да.
-	Кем вы работали?
-	Я - программист.
-	Опыт работы, образование.
-	Образование профильное, последние девять лет работал в Аду 
администратором.
-	В Аде работали? - удивились на том конце провода.
-	Да, - замялся Сурков, - так получилось.
-	Я и не знала, что они существуют.
-	Существуют, - уверил Сурков.
 Ему было и невдомек, что они со своей собеседницей говорили совершенно о 
разных вещах, и последняя имеет в виду фирму "Ада", в свое время 
нашумевшую и распавшуюся на дочерние предприятия.
-	С 1С работали?
-	Я работал с 1С-ад, - сказал Сурков.
-	Нам бы хотелось специалиста широкого профиля. У нас не только склад. А 
работаем мы в 1С - предприятие. Вы знакомы с этой программой?
-	К сожалению, нет.
-	Тогда вы нам не подходите.
  И в трубке раздались короткие гудки.
-	А я долго отсутствовал, - почесал подбородок Сурков.
  Он сделал еще несколько звонков, но везде ему вежливо отказывали. Так 
продолжалось до тех пор, пока Сурков не наткнулся на рекламное объявление 
Центра занятости. Под разрезанным натрое треугольником сулили все, что ему 
было необходимо. Не откладывая в долгий ящик, Сурков направился в 
ближайшее отделение, где заполнил кучу всевозможных анкет, справок и 

объяснений. Когда Сурков писал автобиографию и вплотную подошел к тому 
месту, где они с Людмирским познакомились с Эльзой, его нагло прервала 
озабоченная работница Центра.
-	Что вы здесь написали? – возмутилась она.
-	А что такого?
-	Тут про каких-то чертей. Вы что не в своем уме?
-	Ах, да, извините, - Сурков исправил свою оплошность, после чего его 
трудовой стаж сократился на девять лет. - Да, ну и резюме у меня 
получилось. 
  Сурков перечитал его снова и остался собой не доволен. Размышляя над этим, 
он прислушался к разговору двух мужчин возле стенда.
-	У тебя права-то есть? – спросил один.
-	Да, конечно, я же водитель.
-	Тогда давай к нам, я тебя устрою. Три штуки будешь получать, для начала 
хватит.
-	А воровать-то можно?
-	У-у, - мужчина махнул рукой, показывая полный порядок.
-	Согласен.
-	Извините, - обратился к ним Сурков. - Я здесь человек новый и очень долго 
отсутствовал.
-	Еврей, что ли?
-	Почему? - не понял Сурков.
-	На родину уезжал?
-	Нет, спал.
  Мужики переглянулись.
-	Чего тебе?
-	Да хотел узнать, как лучше вот это заполнить, - Сурков показал на стопку 
бумаг.
-	Справку с предыдущего места работы принес? – спросил тот, что обещал 
устроить товарища.
-	Нет.
-	За штуку напечатаю тебе справку.
-	Зачем?
-	Будешь получать пособие, чудак.
-	И сколько?
-	Три месяца семьдесят процентов, еще три - половину, а там по нисходящей.
-	Так ведь я спал.
-	И сколько?
-	Девять лет.
-	Никто такого соню на работу не возьмет, - объявил второй.
-	Это точно, - подтвердил первый.
-	Что же мне делать?
-	Радуйся, будешь отмечаться два раза в месяц, пособие получать, и никто 
тебя не захочет на работу брать. Так сейчас полстраны живет.
-	Но я наоборот хотел устроиться.
-	У-у, парень, это ты не по адресу.
-	Разве это не Центр занятости?
-	Именно, и здесь тебе никто хорошую работу не предложит.
-	Почему?
-	Никто не знает, - развел руками мужик. – Иди-ка ты лучше в кадровое 
агентство.
  И, действительно, очень скоро Суркову предложили съездить в Башкирию, где 
освободилось место программиста. Он не имел права отказаться, так как 
удаленность места работы не являлась уважительной причиной для отказа. 
Используя реактивный самолет, Сурков легко мог покрывать расстояние до 
Уфы за два часа. Чтобы сэкономить деньги, Сурков решил туда позвонить. 
Оказалось, что место занято три года назад. Однако, когда он сообщил это 
своему куратору, последний пришел в бешенство.
-	Надо лично являться на собеседование, а не искать отговорки, - кричал тот.
-	Зачем же ехать, если место занято?
-	Таков порядок.
-	Знаете, что? -  не выдержал Сурков. - Идите вы все... 
  Он порвал на мелкие кусочки свою анкету и, разыскав адрес кадрового 
агентства, направился туда.
  На пороге его встретила улыбающаяся симпатичная брюнетка, не 
предупредившая, однако, что визит к ней стоит, как к хорошей проститутке. За 
анкеты, хранение и размещение информации агентство брало определенную 
мзду. У Суркова этих денег не имелось. Пообещав вернуть долг с первой 
зарплаты, Сурков убедил девушку, что является уникальным специалистом. Он 
заполнил профессиональную анкету, отмечая положительные позиции. В графе 
стажа указал немыслимое для себя число, а дополнительных данных написал 
ровно столько, сколько позволило свободное место. К большой неожиданности 
для себя, Сурков обнаружил, что его коллеги очень быстро осваивают 
бухгалтерский учет. Программисты уже сравнялись с главными бухгалтерами 
по уровню заработной платы и старательно отвоевывали позиции. Объяснялось 
это возросшим за последние годы уровнем автоматизации. Бухгалтер, имеющий 
компьютер, мог обслуживать втрое больше рабочих мест, что приводило к 
динамичности учета. Сам учет значительно усложнился, обрабатывать 
информацию вручную становилось просто невозможным. Бухгалтера же 
являлись консерваторами, категорически не хотели изучать компьютер и 
программы, в результате чего возник некий суррогатный симбиоз из 
программиста и бухгалтера. Причем, последние стали заложниками первых, так 
как сами по себе ничего не представляли.
  Прождав две недели и не получив никаких предложений, Сурков направился к 
Людмирскому.
-	Лешка, дай денег.
-	Опять? – удивился Людмирский.
-	Нет. На работу устроиться не могу, верну с первой зарплаты.
-	И сколько тебе надо?
-	Тысяч сто.
-	Ну и аппетиты у тебя. А отдавать чем будешь?
-	Найду.
-	Знаешь, Гоша. Я ведь тебе должен. Ты в прошлый раз моих кредиторов 
разогнал. Но сто тысяч это немного больше, чем ты думаешь, поэтому 
возьми червонец. Если транжирить не будешь, на три месяца тебе хватит, а 
там осмотришься, найдешь работу…
  Спорить с Людмирским оказалось совершенно бесполезно. Сурков ехал в 
трамвае, разглядывая рекламу страховой компании, когда ему в голову пришла 
очевидная мысль. Он вернулся к себе и, перевернув все вверх дном, обнаружил 
девять пожелтевших страховых полисов. Сурков тут же позвонил по указанным 
в них телефонам и обнаружил, что ни одна страховая компания не пережила то 
ли черный вторник, то ли черный четверг. Правда, в одном месте 
заинтересовались его полисом и попросили принести.
  По указанному адресу находилось шикарное, по меркам Суркова, здание.  
Многочисленный штат и армия офисной техники не оставляли сомнений, что 
фирма солидная и ерундой не занимается. Однако в отделе рекламы, куда его 
попросили прийти, находились совершенно сумасшедшие сотрудники. Сурков 
сразу увидел выпиравшую из тела душу, причем в тех местах, где этого быть не 
должно.
  "У одного шизофрения, у второго - паранойя", - определил Сурков.
  Но дело обстояло еще хуже. У сотрудников явно шло обострение. Они нервно 
смеялись, курили набитые зеленой травой папиросы и пили чай со странным 
запахом и цветом.
-	Вы господин Сурков? – спросил тот, что был значительно выше.
-	Я, так точно.
-	Очень хорошо.
  Сотрудник внимательно осмотрел Суркова и недовольно цокнул.
-	А что же вы такой загорелый, словно с юга приехали?
-	Это не загар, - ответил Сурков. - Это побочный эффект от витаминов. А если 
честно…
-	Не надо честно, - сообщил сотрудник. - Мы не в суде, поэтому забудьте все, 
что произошло на самом деле.
-	Я, собственно, хотел получить деньги.
-	Деньги, деньги, - вздохнул маленький сотрудник.
-	Не в деньгах счастье, - сказал тот, что выше ростом.
-	Я знаю и тем не менее.
-	Вот что, дорогой господин Сурков, это ведь вы проспали девять лет 
летаргическим сном?
-	Разумеется, я.
-	И это вы выиграли в Национальной лотерее?
-	Если честно…
-	Не надо, не надо. Об этом уже забыли, а вот про ваше пробуждение еще 
помнят. И, если вы получите от нашей компании страховую премию - это не 
повредит ни вам, ни нам.
-	Но я не страховался в вашей компании.
-	Это не важно. Вы думаете, кто-нибудь помнит, что было девять лет назад?
-	Как же мы это оформим?
-	Это уже наша забота. От вас понадобится только страховой полис.
  Сурков веером развернул разномастные бумажки.
-	 Вот этот возьму. Как считаете, коллега?
  Второй сотрудник довольно кивнул.
-	Если вымочить его в хлорэтилендицетилене, можно впечатать, что угодно.
-	На том и порешим.
  Заменив знак доллара маленькой "р" и впечатав собственное название, 
страховщики сфотографировали довольного Суркова. По такому случаю, он 
надел свой смокинг и даже расписался кровью в приходном кассовом ордере. 
  Страховую премию в размере ста тысяч Сурков должен был получить через 
неделю и по другому адресу. Оказалось, что подобная процедура происходит на 
овощной базе между двух складов с капустой и картошкой. Почему это было 
именно так, Сурков мог только догадываться. В конце концов, он решил, будто 
страховщики боятся вооруженных нападений, а на овощной базе можно 
спрятать целый батальон охраны.
  Покончив с финансовым вопросом, Сурков занялся беготней по 
попечительским советам, разрешительным комитетам, главным врачам и 
сестрам хозяйкам. Процедура эта оказалась очень схожей с теми, что 
происходили в Аду. Везде его просили подождать и обещали перезвонить, но 
слов своих не держали. Устав от бесконечного высиживания в очередях и 
доказывания, что он не лошадь, Сурков отделился от тела и в течение ночи 
навестил бюрократов, так или иначе заинтересованных в деле. Не успел он 
вернуться в тело и полностью прийти в себя, как услышал барабанную дробь в 
дверь. Кто-то напрочь игнорировал звонок. Поразмыслив и решив, что это 
может быть только псих, Сурков осторожно открыл дверь.
  На пороге в сопровождении пары санитаров стояла Эльза, упакованная в 
усмирительную рубашку. Она лихо надувала пузыри и мычала что-то 
невнятное.
-	Вы Сурков? – спросил один санитар.
-	Да, – согласился Сурков.
-	Эльзу Аппетитовну заказывали?
-	Заказывал.
-	Получите и распишитесь, - санитар протянул грубый бланк накладной, где 
значилось: "Дура средних лет, безобразная очень, штук одна. Усмирительная 
рубашка капроновая, прочная, штук одна. Справка светло-желтая, штук 
одна".
-	Здесь расписаться? – спросил Сурков, показывая на графу "получатель".
-	Здесь, здесь, – санитар принял из рук Суркова бланк накладной. – Лучше ее 
не развязывать, если будет кричать, дайте жвачку.
  Сурков не внял советам санитара и тут же освободил Эльзу, за что поплатился 
разбитыми тарелками, порванными книгами и сломанной мебелью. Сурков 
терпеливо ждал, пока сумасшедшее создание доломает стулья, но от звона 
разбитого стекла стал раздражаться. Он всего на минуту отвлекся, и Эльза 
нашла спичечный коробок. В следующую секунду запылали шторы. Пока 
Сурков занимался возгоранием, сумасшедшая пустила по коридору воду. 
Вернее, воду он открыл сам, Эльза всего лишь перенесла душ из ванной в 
коридор. Много воды не вытекло, но соседи снизу успели заметить, что на них 
капает. Пока Сурков общался с ними, Эльза замкнула электропроводку. Она 
оторвала ручки у кухонного шкафа, потеряла ключи, тщательно перемешала 
соль и сахар, изучила содержимое мусорного ведра, нарисовала на обоях 
Бородинское сражение и выдавила зубную пасту. Стиральный порошок она 
высыпала в унитаз, шампунем развела растительное масло, а куриные яйца 
разбила в ботинки. Тут она сообразила, что уже давно проглотила жвачку и 
стала кричать, заглушая подъезжавшие пожарные машины. 
  Сурков понял, что долго этого не выдержит, поэтому попытался одеть Эльзу в 
усмирительную рубашку и сходить за жвачкой. Оказалось, что это совсем не 
просто. В одиночку он не мог справиться с девушкой, которая хотя и была 
меньше ростом, обладала невероятным проворством и ловкостью. Так, 
поборовшись с ней около семнадцати раундов, Сурков окончательно выдохся и 
решил взять ее с собой. Оставлять сумасшедшую в разрушенной квартире он не 
решился, поэтому взял за руку растрепанное создание в ночной рубашке и 
потащил к ближайшему киоску. Прохожие на Суркова никакого внимания не 
обращали. Они ждали, пока парочка удалится на безопасное расстояние, и уж 
затем крутили головами и живо обсуждали происходящее. Обсуждать было что. 
Эльза вела себя как заправский хулиган: приставала к мужчинам, обзывала 
женщин, царапала и кусала Суркова и пыталась унести все, что могло 
сдвинуться с места. Уходить от киоска, где было множество разноцветных 
конфет, Эльза не хотела. Через два часа уговоров она согласилась на сделку и, 
получив полкило карамелек Бон Пари, вернулась довольная и полная надежд. К 
трем часам ночи конфеты кончились. Суркову снился Ад, и поэтому он не 
сильно удивился, увидев пылающее одеяло. Оказалось, что Эльза снова нашла 
спички. Спать она совершенно не хотела и развлекалась, не зная устали. Через 
двое суток Сурков понял, что последняя капля уже давно переполнила чашу 
терпения. Ему очень не хотелось сковывать движения Эльзы, но другого выхода 
не было, и, соблазнив девушку кусочком сыра, он все-таки застегнул рубашку. 
Как ни странно, но Эльза это восприняла спокойно. Она не могла делать 
выводы, и сколько Сурков не пытался, он не смог объяснить ей, почему ее 
постоянно одевают в мешок.
  Сурков убрался в квартире, выбросил поломанную мебель, привел в более или 
менее приличное состояние кухню и приступил к первому за последние дни 
приготовлению пищи. Эльзе очень понравилось, как шипит масло, шинкуются 
овощи, и кипит чай. Она с восторгом наблюдала за приготовлением салата, и 
Сурков решил, что можно доверить это дело ей. Ошибка стоила ему разлитыми 
продуктами, пропавшим ужином и порезанным пальчиком. Увидев алую каплю 
на безымянном пальце, Эльза горько заплакала, забралась под кровать и сорок 
часов отказывалась выходить. Когда она пришла в некоторое согласие с 
реальностью, Сурков установил аквариум, который успел наполнить водой и  
рыбками. Зная предыдущие проделки Эльзы, это было совершенно глупо. Но 
Сурков верил, и его надежды неожиданно оправдались. Эльза сумасшедшими 
глазами пожирала замысловатый полет гупешек. Так продолжалось около трех 
дней, на четвертые сутки она их съела. Очевидно, что девушка проголодалась, 
но Сурков это заметил, только когда обнаружил пустой аквариум. Больше всего 
его удивило, что Эльза его не разлила. Она всегда поступала  неординарно, и 
Суркову так и не удалось предусмотреть или понять ход ее мыслей. 
Единственное, что радовало Эльзу с завидным постоянством, были мыльные 
пузыри. Она приходила в полный восторг, заливалась серебряным смехом и по-
детски кружилась вокруг переливающихся радужных сфер.
  После очередного мыльного сеанса Сурков украдкой смахнул скупую 
мужскую слезу и вызвал сиделку, которая должна была развлекать Эльзу в его 
отсутствие. Газеты пестрили подобными предложениями, поэтому поисками 
заниматься не пришлось. Однако явившаяся симпатичная особа больше 
походила на ковбоя. Даже сапоги у нее были со шпорами, что ее, впрочем, 
нисколько не смущало. Вообще, она не была стеснительным работником, 
потому что переодевалась при Суркове несколько раз. В ее гардеробе нашелся 
костюм полицейского, медсестры, и даже рокера мотоциклиста. Последний 
понравился Эльзе больше других. Блестящие кнопочки и кожаные застежки 
надолго привлекали ее внимание, а когда сиделка достала хлопающий кожаный 
хлыст, она совершенно обо всем забыла. Стоили услуги сиделки дорого, но, 
узнав, что развлекать придется девушку и при этом не запрещается приводить 
подруг, она сделала щедрую скидку.
 Сам же Сурков стал посещать городское кладбище. Делал он это 
преимущественно ночью, за что приобрел дурную репутацию среди сторожей. 
Последние боялись ходить к могилам, а когда Сурков расспрашивал, есть ли 
здесь нечисть, совершенно пугались, напивались у себя в строительном 
вагончике и не выходили на воздух, даже если их тошнило.
  Сурков рыскал по аллеям и склепам, звал лукавого и богохульствовал, однако 
это мало помогало. Он оброс, стал пить горькую, и вдовы, посещавшие 
кладбище, принимали его за местного бомжа. Однажды Сурков так набрался, 
что заснул в свежевырытой могиле. Неизвестно, сколько он спал, однако 
проснулся оттого, что кто-то наступил ему на ногу.
-	Черт! – вырвалось у Суркова.
-	Да, – сказало существо, причинившее неудобство.
  Сурков со сна потер глаза и различил силуэт человека, пытавшегося выбраться 
из могилы.
-	Стой! - закричал Сурков. 
  Но существо уже припустило по стене, используя в качестве поддержки 
идущий от поясницы хвост.
-	Стой! – повторил Сурков. - Подожди! Черт, слышишь меня? Это я, Сурков.
  Черт, по всей видимости, облаченный в сухой защитный скафандр, пытался 
включить турбонадув хвоста. Хвост не запускался. Схватив за него, Сурков 
потянул черта к себе.
-	 Попался, - радостно заорал Сурков, но в следующую секунду получил 
двумя отростками коротковолновых антенн.
  Черт ударил его совершенно нечестно, исподтишка. К тому же антенны были 
предательски заточены. Сурков почувствовал острую боль, но черта не 
отпустил, что сделал совершенно правильно, потому что последний выбрался-
таки из могилы и пустился наутек. Сурков буквально вылетел из ямы и, к 
своему неудовольствию, вынужден был перебирать ногами, чтобы не упасть 
лицом в грязь или, чего хуже, в асфальт. Шел третий час ночи, когда 
проезжавшие мимо кладбища ГАИшники, увидели несущегося на всех парах 
черта, сдерживаемого Сурковым, который пытался вскочить ему на плечи. В 
конце концов, ему это удалось. Сурков таки оседлал черта, и в этот момент 
хвост включился, встал в позицию отрыва и поднял Суркова и несущее его 
существо. ГАИшники немедленно сообщили всем постам об увиденном, где их, 
конечно же, пожалели, но обвинять ни в чем не стали, потому что сами 
допивались до чертиков. 
  А тем временем Сурков обнял черта двумя руками, и пока тот набирал высоту, 
вступил в переговоры:
-	Послушай меня, родной, - кричал на ухо Сурков. - Я понимаю, ты сейчас 
напуган, поэтому не спеши с ответом. Меня зовут Сурков, я грешник. 
Варился сначала на трехсотом уровне, потом на тридцать втором. Я 
обслуживал Дьяволнет. Слышишь меня?
  Черт делал вид, что не слышит и, сделав пару "бочек" и "колокол", ушел на
"боевой разворот".
-	Ну ладно. Ты мне не веришь, думаешь, я книг начитался, но я тебя ждал.
Знал, что рано или поздно ты за мусором вылезешь, будешь всякую дрянь 
собирать, вроде недоеденных чипсов или сухарей, а потом их обменяешь на 
нижние уровни, а там эта гадость на вес драгоценных металлов, и чем ниже, тем 
дороже.
-	Что тебе надо? – наконец произнес первую фразу черт.
-	Это деловой разговор, это уже лучше. Мне нужна сыворотка от шизофрении.
  Черт попал в воздушную яму, и Суркова сильно тряхнуло. Корпус черта 
задрался
кверху, хвост вышел за критический угол атаки, что привело к сильной 
турбулентности. Сурков ощущал себя мальчишкой, которого посадили на 
оглоблю, его немилосердно подбрасывало, и, в конце концов, он заметил, что 
черт сваливается в штопор. В голове Суркова завертелось, темная клякса земли 
смазалась в бесформенное пятно, звезды превратились в голубые трассеры, а 
его самого вжало в черта так, что пошевелить ни рукой, ни ногой стало 
невозможно. Неуправляемое падение черта не могло продолжаться долго. Через 
несколько секунд его тело неминуемо должно было встретиться с землей, что 
обязательно привело бы к разрушению Суркова и гибели воздушного судна в 
виде черта лысого. С большим трудом Суркову удалось перевести падение в 
пике. Для этого он использовал свою куртку как парашютирующую 
поверхность. Сурков обнял обеими ногами тело черта и стал распахивать 
куртку, пока она не наполнилась воздухом и не стала тормозить. Сделав 
полубочку и оказавшись снизу, Сурков перевел черта в вертикальное падение. 
При этом он разогнал скорость близкую к посадочной. Этого хватило, чтобы 
рули стали снова эффективными, однако черт то ли не контролировал полет, то 
ли на самом деле желал превратиться в лепешку, а признаков смерти не 
подавал. Перегрузки кончились, поэтому Сурков дотянулся до тримера руля 
высоты и подтянул его так, чтобы выровнять черта в горизонтальный полет. 
Сделал он это вовремя, так как до земли оставалось совсем немного, и Сурков 
уже стал различать отдельные предметы. Черт, по всей вероятности, стоял на 
автопилоте, как только он перешел в бреющий полет, то набрал крейсерскую 
скорость. Дважды уйдя на разворот, он выровнял курс и сел на небольшую 
теннисную площадку. Шасси выпустить черт не успел. Пару раз, зацепив грунт 
копытами, он хлопнулся на брюхо, даже не выбросив тормозной парашют. 
Суркову чертовски повезло, потому что с площадки забыли убрать сетку, и, 
сделав пару кувырков по гаревой крошке, он влип в нее, словно большая рыба, 
попавшая в бредень.
-	Сдурел!? - закричал Сурков, подходя к черту. - Убить меня хочешь?
  Черт ничего не отвечал, он мирно лежал, обводя мутным взглядом площадку, и 
плохо понимал, что произошло. Сурков поднял его и только теперь увидел, что 
бедняга сломал хвост.
-	Попадет тебе, - сочувственно сказал Сурков.
-	А-а, - равнодушно махнул рукой черт.
-	Будешь со мной работать?
-	Я должен подумать, - ответил черт, но Сурков понял, что тот тянет время и 
не собирается рисковать из-за ерунды и лишаться звания.
-	Мне нужна всего одна ампула.
-	Думаете, ее просто достать?
-	Непросто, - согласился Сурков. - Но я могу обеспечить тебя на сотни, 
тысячу лет вперед.
-	А Денди достанешь?
-	Смогу, - уверенно сказал Сурков, хотя понятия не имел, что это такое.
-	Я попробую.
-	Никаких "пробую", - отрезал Сурков. - Через неделю я жду твои условия: 
что ты хочешь за ампулу, когда и где состоится обмен. Встретимся возле 
могилы в три часа ночи, идет?
-	Идет, - сказал черт.
  Но Сурков почувствовал, что черт труслив, не способен на адские подвиги и,
 скорее всего, от встречи уклонится.

* * *

  Так и вышло. Безрезультатно прождав до утра, Сурков чертовски замерз. 
Согреваясь бутылкой водки, он вышел с городского кладбища в тот самый 
момент, когда мимо проезжала патрульная машина. Милиционерам показался 
странным человек, идущий утром с кладбища и державший в руках бутылку 
дорогой водки. Они предложили Суркову подвезти его домой, но коварно 
обманули и привезли в медвытрезвитель. Там служители закона обнаружили, 
что Сурков Игорь Николаевич числится в федеральном розыске, чему 
несказанно обрадовались. Суркова вытрезвлять они не решились, а заперли его 
в камеру предварительного заключения вместе с кучей предварительно 
заключенных уголовников.
  Общество Суркову показалось знакомым. Почему-то уголовники очень между 
собой схожи, и, поздоровавшись с ними, Сурков выяснил, что мир на самом 
деле тесен, и в камере нашелся ЗеК, сидевший когда-то с ним вместе. После 
того, как статус кво, был восстановлен, общение протекало по привычной для 
камеры схеме. Суркову предоставили лучшее место возле окна, а ЗеКи 
перестали разговаривать громко и стремились сесть ближе к параше. 
Единственным человеком, проявившим к нему интерес, оказался местный 
бизнесмен, заплативший тысячу долларов только за то, чтобы провести ночь в 
КПЗ. Савелий Отморозов был в высшей степени извращенцем и занимался 
бизнесом исключительно в свое удовольствие. Ему нравилось зарабатывать 
деньги, так как процесс этот его забавлял. Он покупал газеты и пароходы, 
только если это казалось смешным. Когда он терял интерес, то закрывал 
редакцию или пароходную компанию, нисколько не заботясь о сотнях 
уволенных. Отдыхать он предпочитал активно и уже посетил северный и 
южный полюса, пересек Европу на собачьих упряжках, прыгал с Ниагарского 
водопада в бочке и по мотивам своих похождений создал телевизионное шоу, 
которое назвал "Экстремальные ситуации". Скоро и это ему надоело, и Савелий 
маялся одной единственной проблемой: ему было скучно. Именно зеленая скука 
привела его в камеру предварительного заключения, где, по иронии судьбы, 
пойманный в это утро Сурков на время отодвинул проблему на дальний план. 
Отморозову ужасно понравился и сам Сурков, и его наглое вранье. Отношение 
ЗеКов и несбивчивый рассказ о похождениях в Аду Савелий выслушал с 
интересом. Сначала он пытался поймать Суркова на противоречиях, но, даже не 
дослушав историю до конца, предложил сделку:
-	Хочешь миллион баксов? – гордо объявил Савелий.
-	Нет, не хочу.
-	Экий ты дурень. На эти деньги можно пить до самой смерти.
-	Я непьющий.
-	Выпустишь книгу "Мои похождения в Аду", станешь известным.
-	Зачем?
-	Как зачем, разве это не смешно?
-	Смешно, - согласился Сурков, - но у меня другие планы.
-	Вот что, приятель, отложи свои планы на несколько дней и устрой мне 
экскурсию в Ад.
-	В Ад? – удивился Сурков.
-	Что слабо?
-	Да, нет. Просто я подумал, почему я сам об этом не догадался?
-	Нравится идея?
-	Нравится.
-	А если устроишь мне такую развлекуху, так и быть, будет тебе лимон.
  Сурков вскочил с нар и быстро пошел к выходу. ЗеКи бросились врассыпную, 
но Сурков успел схватить самого нерасторопного и, тряхнув несколько раз тело, 
вышиб из него душу. Душу он просунул между прутьев металлической решетки 
и, наказав ей принести ключи, стал терпеливо ждать. Уже через пятнадцать 
минут дверь была отворена, и вместе с Савелием Сурков вышел на свободу.
-	А куда все менты подевались? – озабоченно спросил Отморозов.
-	Да какая разница? Ты мне лучше скажи, мы сможем организовать группу 
смелых ребят, оружие, снаряжение и все такое?
-	Это не вопрос.
-	Тогда к делу, - возбужденно приказал Сурков.
  Очень скоро он и его новый друг Савелий оказались в загородной резиденции 
Отморозова. Обнесенная бутовым камнем территория казалась пустынной. 
Застроить ее не смог даже Савелий, а так как он постоянно проводил различные 
варварские эксперименты, то замусорена она была дальше некуда. Повсюду 
были вырыты окопы, противотанковые рвы, фили и доты. Молодой бизнесмен 
любил расстреливать их из охотничьих ружей. Временами он забавлялся, 
восстанавливая исторические события, такие как Бородинская битва или 
танковое сражение на Курской дуге, а развороченную технику убирать не хотел, 
потому что любил побродить по полю и пристрелить подраненного фрица или 
француза.
-	Идеальное место для тренировок, - сказал Сурков. – Но где же ребята?
  Ребята появились незамедлительно. Их оказалось около двухсот, прекрасно 
вооруженных и обученных. Суркову понравилось, что кадровый вопрос 
практически решен, но в результате первых же тренировок обнаружил, что 
заблуждается.
-	Душой слабы твои воины, - обратился он к Савелию.
-	Не может быть. Я им такие бабки выплачиваю.
-	Какая здесь связь? 
-	Мне кажется, прямая.
-	А я думаю, ты ошибаешься…
  Сурков загнал пятьдесят человек в баню и, подняв температуру до двухсот 
градусов, стал пугать воинов, отделяясь от тела и летая под потолком. Даже 
такой простой тест не оставил надежды спуститься с войском в преисподнюю.
-	Что же делать? – озабоченно спрашивал Савелий, который постепенно стал 
проникаться к Суркову подобием веры.
-	Менять.
-	Но где же найти бойцов лучше этих? Впрочем, я, кажется, догадался.
  Оказалось, что Савелий не оканчивал институтов, а был выпускником 
нефтехиммонтажного профессионального училища, почему-то называемого в 
народе "хим-дым". В молодые годы он проходил практику на одном из заводов 
и видел неких "грачей".
  Сурков с трудом улавливал нить рассуждений Савелия, на что тот пояснил:
-	Видишь ли, мне проще показать, чем объяснить.
  Он взял пару бойцов, грузовой вертолет и направился к ближайшему 
нефтеперерабатывающему заводу.
-	В ЮКОСе лучшие "грачи", - уверял он по пути.
-	Сам увижу.
-	Увидишь.
  Савелий приказал посадить вертолет возле забора и, взяв два ящика пехотных 
гранат и головорезов в качестве физической поддержки, пошел к корпусам. 
Вблизи завод напоминал живое существо. Сплетение труб, габаритных огней и 
металлоконструкций производило страшный вой, свист и рев. Ни души не было 
видно, и казалось, будто процессом производства никто не управляет.
-	Они здесь, только прячутся.
-	Грачи? – поинтересовался Сурков.
-	Они самые. Если присмотреться, их можно разглядеть. Самих их не 
различить,  если только каска мелькнет, или трубы матом покрыты.
  Савелий выдернул чеку и, с силой размахнувшись, бросил гранату. 
Послышался громкий взрыв, поднялось облако пыли и дыма, и с эстакад, 
подобно перезревшим яблокам, посыпались монтажники.
-	Вот видишь, - довольно сказал Отморозов, – это и есть грачи.
-	Какие-то они дохлые, - озабоченно сказал Сурков, разглядывая 
запутавшееся в проводах тело.
-	А-а, - Савелий махнул рукой. – Это зеленые грачи. Хорошего гранатой не 
сшибешь. К нему определенный подход нужен. Вот ты, например, рыбачить 
любишь?
  Сурков недоуменно покосился на Савелия:
-	Глушенную рыбу, по меньшей мере, кушать можно, но на кой нам 
глушенные грачи?
-	Ни к чему, - согласился Отморозов. - Поэтому мы сейчас всю зелень 
сшибем, а остальных снимем. А про рыбалку я тебе рассказать хотел, 
потому что любая рыба свою наживку предпочитает. И если ты рыбачить 
идешь, то не клубнику на крючок насаживаешь, а червячка.
-	На что же грач клюет?
-	Сам увидишь.
  Отморозов очень скоро израсходовал привезенный запас боеприпасов и, 
подняв вертолет над заводом, бросил толстый канат так, чтобы его конец едва 
касался построек.
-	Господа грачи! – крикнул он в громкоговоритель. - На борту вертолета 
имеется халявное пиво. Первые сорок человек получат его в немереном 
количестве.
  Сурков тут же почувствовал, как винтокрылая машина осела, и в кабине стали 
появляться крепкие ребята в оранжевых касках и монтажных поясах. Когда их 
набралось около сорока, Отморозов приказал пилоту сниматься и лететь 
обратно. Это было как нельзя кстати, потому что над заводом появилась пара 
пожарных вертолетов, зачем-то заливавших все белой пеной. Оставшиеся на 
земле грачи решили, что это и есть обещанное пиво, и доверчиво подставили 
каски и рты, но вскоре поняли обман и стали бросаться гаечными ключами. 
Пилот, взявший курс на резиденцию Отморозова, поступил крайне 
благоразумно, так как вертолет не получил повреждений.
  Напоив грачей пивом, Сурков устроил первое испытание. Результаты его 
превзошли все ожидания. Грачи не только не боялись высоких и низких 
температур, но и никак не реагировали на нечисть. Они не боялись и черта 
лысого и готовы были штурмовать Белый дом, Мавзолей и пирамиду Хеопса.
  При столь благостной картине выяснилась одна неприятная деталь. Грачи 
совершенно не разбирались в оружии, и Сурков был вынужден признать, что 
команду все же придется разбавить профессиональными головорезами. Служба 
безопасности совершенно для этого не годилась, и, некоторое время 
поразмыслив, Сурков пригласил пожарных.
  В результате тренировок он решил, что теперь ему не обойтись без шахтеров. 
Отморозов решил эту проблему очень просто. Он съездил на Васильевский 
спуск и уговорил несколько человек, которые портили каски о булыжник, 
поработать по специальности да еще с предоплатой и медицинской страховкой.
  Резиденция Савелия напоминала потревоженный улей, десятки людей 
переносили оборудование в севший на огуречную грядку военно-транспортный 
самолет. Кто-то тренировался, кто-то конструировал спроектированное 
Сурковым оборудование, но все было наполнено волнением и предвкушением 
необычного приключения.

* * *

-	Здесь, - сказал старый шахтер, которого Сурков нанял в качестве 
проводника. - Три раза эту шельму раскапывали, а она, как заколдованная, 
все рушится и рушится.
-	А зачем раскапывали? – спросил Сурков, стукаясь каской о низкий свод.
-	Так ведь пласт. Уголь туда уходит.
-	Нет там никакого угля.
-	Молод ты еще… - возмутился старый шахтер.
-	Не буду я с тобой спорить, скоро сам увидишь.
  Шахтер не понял мысли Суркова и словно рак попятился обратно. 
  В импровизированном штабе на глубине трехсот метров находилась масса 
современной техники, закупленной и сделанной на заказ. Взрывники, 
маркшейдеры, специалисты по геологии и геодезии, геотермальщики и даже 
экстрасенс, который, по мнению Суркова, не был шарлатаном. Делать ему было 
совершенно нечего, однако Сурков так обрадовался, увидев настоящего 
ясновидящего, что не удержался и прихватил его с собой. Савелий был в 
восторге от своего предприятия. Он знал, что однажды окажется  в Аду, но не 
ожидал, что это произойдет так быстро. Его опасения относительно Суркова 
полностью растаяли, когда тот тренировал души монтажников, и бредовость 
самой идеи больше его не смущала.
-	Всем пятиминутная готовность, - объявил Сурков.
  С Савелием он договорился, что в акции тот будет не более чем наблюдателем, 
а управление и координацию будет осуществлять он сам. Последний с трудом 
согласился, но, поняв, какое это сложное и ответственное занятие, уступил. 
  Взрывотехники приступили к минированию шахты. Делали они это по 
совершенно необычной технологии, и когда старый шахтер все понял, то с 
трудом сдержал слезы.
-	Мужайся, папаша, - ободрил Сурков. – Сегодня будет много необычного.
  Старик мужался, но умирать не хотел, поэтому уполз в дальний штрек, 
спасаясь от неминуемой взрывной волны.
  Земля вздрогнула, со свода потянулись тонкие струйки пыли. Согласно плану 
Суркова один за другим грачи и шахтеры исчезали в образовавшемся провале. 
Они перегородили путь, и когда в тоннеле заметались отсветы подходящего 
поезда, уже изображали группу ОДОНовцев, занятых локализацией шахтеров. 
Машинисту поезда потребовалось все мастерство, чтобы остановить поезд до 
шахтеров, а не на них самих. Он близоруко щурился на Суркова, который 
облаченный в форму офицера подбежал к поезду:
-	Я старший группы черт Сурков, - представился Сурков. – Локализую 
шахтеров. 
-	Уже вижу, - сказал машинист.
-	У меня есть потери. Помогите доставить раненого в ДРУ.
-	А вы полагаете, что я захочу поехать дальше?
-	А кто вас знает? – Сурков махнул рукой, и несколько замазанных угольной 
пылью  шахтеров принесли тело Отморозова. Последний был перебинтован 
грязными тряпками, тщательно вымазан ваксой, но даже сквозь этот 
камуфляж излучал хорошее настроение.
-	Будете держать оборону до тех пор, пока мы не вернемся, - приказал Сурков.
 Шахтеры слушались его беспрекословно, пожарные немного хуже, а для грачей 
нужен был особый подход, и у Суркова был свой ключик общения. В защитных 
костюмах, которые могли выдержать высокие температуры, находился 
неприкосновенный запас кислорода, пива и водки. Курить грачам категорически 
запрещалось, но столь жесткая мера была связана в первую очередь с 
безопасностью. Все же остальное использовалось как примитивные средства 
контроля. Дистанционно Сурков мог перекрыть доступ к любому из трех 
резервуаров и тем самым воздействовать на поведение грачей.
  Поезд помчался в сторону ДРУ. Делал он это весьма осторожно, потому что 
боялся встречи со следующим. Машинист следующего поезда получил 
извещение о шахтерах, но мгновенно перестроить движение поездов - 
процедура не самая простая, и продвижение шло вяло.  В отличие от Суркова, 
Отморозова это нисколько не беспокоило, он с удовольствием рассматривал 
станции и даже махал грешникам и чертям рукой в шине. Наконец после 
двухчасовых мытарств группа из двух шахтеров, трех грачей, одного 
пожарного, Суркова и Отморозова, выгрузилась на станции ДРУ.
С Отморозова тут же сняли снаряжение и оружие, о котором не стоило знать 
машинисту.
-	Двигаемся в колонне. Никому не разговаривать, никому не думать, ничего 
не трогать и без моего приказа не стрелять.
  Сурков перекинул через плечо устройство, изготовленное в гараже 
Отморозова. Сначала он пытался самостоятельно сделать оружие, но вскоре 
понял, что эта задача ему не по зубам. Савелий пригласил пенсионера 
Калашникова, который хотя и находился не при делах, инженерных 
способностей не растерял. Талант старого инженера и денежные единицы 
Отморозова дали поразительный результат. Сурков впервые ощущал радость от 
прикосновения к ровной поверхности оружия и, как ему казалось, понимал 
любителей сабель, мечей и подобной ерунды.
-	Вперед! – скомандовал он.
  Команда двинулась по направлению к северному входу ДРУ. Пройти его 
удалось без особых проблем. Если бы один из грачей не рыгнул, было просто 
замечательно, но Сурков тут же нашелся и сообщил дежурному, что это 
камуфляж, и ребята после учений, приближенных к реальным, очень устали и 
направляются писать длинные рапорты.
-	Убью, - Сурков погрозил кулаком проштрафившемуся грачу. - Здесь никто 
не рыгает и не портит воздух, понятно?
-	Понятно, - хором ответила команда.
-	Вот и хорошо.
  Больше всего Сурков боялся за Савелия, ему казалось, что тот начнет шутить, 
смеяться по поводу, без него и рано или поздно все испортит. Но Отморозов вел 
себя на удивление дисциплинированно, если не считать дурацкой улыбки, 
блуждавшей по лицу.
-	Сурков? – воскликнул стоявший на посту черт.
  "Да, - подумал Сурков, - не только мир, но и Ад тесен", а вслух сказал:
-	Здравствуйте, Вялый, рад вас видеть в полном покое и прежних формах.
-	Да, - Вялый похлопал себя по груди, – современная медицина творит чудеса, 
и, представляете, все без операции.
-	Каким же образом?
-	Силикон. Представляете? Набили меня маленькими такими шариками, и вот 
- сами смотрите.
-	Рад за вас, Вялый, но, к сожалению, у меня нет времени на болтовню. Я 
должен разместить группу десантников на отдых и вернуть остатки оружия 
с испытаний.
-	А вы давно работаете в ДРУ? – поинтересовался Вялый.
-	Давно.
-	Представляете, Сурков, слышал про вас поразительные вещи.
-	Я знаю, - спокойно ответил Сурков, – сам же их придумывал.
-	Но зачем?
-	Когда получают доступ к оружию класса девять и не такое выдумывают.
-	Зачем же?
-	Чтобы исчезнуть, порвать с прошлым.
-	Надо же? - удивился Вялый. - Ведь я вас знал обычным грешником, а теперь 
вы испытываете новое оружие. Какое, если не секрет?
-	Шизофрению.
-	Фу, - Вялый зажал нос. – Наверное, чертовски заразно.
-	Очень.
-	Тогда скорее проходите, не смею вас задерживать.
  Сурков уже решил, что опасность миновала, но когда двинулся за группой, 
Вялый крикнул ему след:
-	Кстати, Сурков, а как вы умудрились так обгореть?
  Скрипнув зубами и с трудом сдерживаясь, чтобы не окатить святой водой 
ненавистного черта, Сурков как можно спокойнее сказал:
-	Вы никогда не слышали о косметике, Вялый?
-	Нет, а что это такое?
-	Через двадцать минут я вернусь и обязательно вам расскажу.
-	Хорошо, я буду ждать, - с этими словами Вялый довольно скрестил руки на 
груди, изображая ожидание.
-	Вот урод! – выругался Сурков, потому что боялся громко об этом подумать.
  Он провел свою группу к пещерам с хранилищем, где находились дьявольские 
запасы бактериологического и бинарного оружия.
-	Теперь пойдем в открытую, - сказал Сурков. – Дальше дураков нет, никто 
нас туда не пустит, поэтому приготовьтесь.
  Монтажники привели свое оружие в боевое положение и двинулись вслед за 
Сурковым, который решительно подошел к складу с большой табличкой, на 
которой углем было выведено "Шиzоfrения".
-	Откройте, - закричал он в окошко после того, как постучал.
-	Кто? – спросили, даже не соизволив показаться.
-	Возврат сыворотки.
-	Какой? – поинтересовался тот же голос.
-	От шизофрении.
-	Это соседний склад, у нас только ОВ.
-	Ладно, - ответил Сурков и почти побежал к соседнему окошку. – Эй, вы, - он 
побарабанил по массивной двери, - есть кто мертвый?
-	А кого надо?
-	Сыворотку вернуть. От шизофрении.
  Маленькое окошко распахнулось, и там возникла почти круглая голова черта с 
пухлыми губами и очень светлыми белками глазниц.
-	А вы ее здесь получали?
-	Здесь, здесь.
-	Что-то я вас не помню.
-	Не я получал, другой.
-	А бумаги?
-	Открывай, скотина, я сдавать пришел, а не забирать.
  С этими словами Сурков достал ручную гранату, сделанную из обычного 
плеера, и, нажав клавишу, бросил ее в окошко. 
-	Господи, спаси, господи, спаси, господи, по-ми-лу-й! – понеслось 
песнопение.
  Крик, ругань, звон разбитого стекла, падающие предметы.
-	Не свалил бы чего лишнего, - посетовал Сурков.
  В это время двери соседнего склада отворились, и любопытный нос выглянул 
наружу. 
-	Что случилось? – спросил нос.
  Сурков не успел прицелиться и выстрелил навскидку. Короткая очередь 
разбилась о железную дверь, слегка обрызгав нос по касательной. Последний 
издал соответствующий ситуации возглас и исчез за дверью. 
-	Заложит? – предположил один монтажник.
-	Как пить дать, - подтвердил другой.
-	Займитесь, - приказал Сурков, а сам с группой грачей принялся вскрывать 
железную дверь склада.
  Как и все в Аду, дверь оказалась прочной. Для грачей это не было большим 
препятствием. Пару минут поработав монтировкой, они пробили в стене 
отверстие, достаточное, чтобы пролезть Суркову. Склад представлял собой 
жалкое зрелище: разбросанные по полу вещи, остатки не вознесшихся душ. 
Даже рамка с портретом Дьявола сильно оплавилась. Сурков предполагал, что 
молитва является мощным оружием, но не знал, что настолько. Он без труда 
разобрался с маркировкой стоявших на стеллажах ампул и открыл коробку с 
надписью "Антишизофрин". В его руках оказалась баночка с подробной 
инструкцией, и, не мешкая, он спрятал ее в специально подготовленную сумку 
на груди.
-	Уходим! – крикнул он монтажникам, уже извлекшим из соседнего склада то 
ли охранника, то ли кладовщика.
-	А с этим что делать?
  Сурков махнул рукой, что должно было означать - все равно. Сделал он это 
напрасно, потому что один из грачей направил в сторону бедняги яйцемет и 
выстрелил. Пасхальное яйцо так размело душу, что яичные скорлупки являлись 
самыми крупными частичками, летавшими в воздухе.
-	Вау! - закричал Савелий.
-	Вау! - присоединились к нему грачи.
  Всеобщее ликование и разгром не предвещали ничего хорошего. Боевой дух 
притуплял чувство опасности, а распоясавшихся грачей было тяжело унять, и, 
понимая это, Сурков перекрыл грачам пиво.
  В это время в проходе показалось около десятка чертей, вооруженных 
трезубцами. Настроены они были решительно, хотя их оружие выглядело 
несколько наивно. Размахивая трезубцами, черти преградили дорогу, но были 
буквально сметены шквалом святой воды и градом пасхальных яиц.
-	Прекратить огонь! – закричал Сурков. – Если вы так будете расходовать 
боеприпасы, то их хватит всего на несколько минут. За мной бегом, рысью!
  Сурков кинулся по лабиринту коридоров, и когда выход из лаборатории уже 
замаячил впереди, путь преградил хорошо вооруженный отряд Дъяволназа. 
Черти грамотно выстроили баррикаду и открыли огонь снаряженными 
алкоголем гранатами.
  "Решили, что это прорыв из Рая", - подумал Сурков. Их оружие было мало 
эффективным. Но постепенно грачи набирались. Они уже стали не такими 
подвижными, запели песни и даже затеяли драку между собой. К тому же никто 
не хотели получить увесистой гранатой.
 "Надолго застрянем", - решил Сурков. Он велел снайперу перенести огонь на 
гранатометчиков. Витаминными пулями разрывало чертей на части, и очень 
скоро они потеряли преимущество. Тогда черти применили секс-бомбу, 
плясавшую перед позициями канкан. Но то ли бомба была старая, то ли грачи 
видели намного больше, только очень быстро они потеряли интерес и, прорвав 
оборону,  вырвались из лаборатории.
  Перепуганный Вялый икал и приседал на корточки. Ему очень хотелось 
убежать, но чувство долга и неотвратимость предстоящего наказания сыграли 
злую шутку. 
-	Спасайтесь, спасайтесь, - закричал он Суркову. – Святые прорвались. 
  Вялый наивно показывал пальцем, куда нужно бежать, но, разглядев красные 
лица грачей, сказал:
-	Так это вы, Сурков? Как же я сразу не понял?
  Суркову очень не хотелось решать проблему лично. Он ждал, когда кто-то из 
грачей разрежет Вялого пополам или разнесет его в клочья пасхальным яйцом, 
но почему-то никто не смел этого сделать. Так они стояли и смотрели друг на 
друга, а драгоценное время неминуемо летело вперед. Наконец Сурков понял, 
что грачи видели разговор с Вялым. Они считают его, если не другом, то 
сообщником, и дисциплинированно ждут приказа. Отдать приказ в данную 
секунду было сложнее, нежели нажать на курок самому. Поэтому Сурков 
отвернулся и с разворотом влепил Вялому хук, такой, на который только был 
способен. Вялый упал, снова поднялся, но подбежавшие на помощь грачи, 
довели его до состояния, в котором из Вялого посыпались силиконовые шарики.

* * *

  Сурков незаметно для себя свернул серый листок в трубочку, сделал из него 
пропеллер, покрутил между пальцев и скатал в шарик. 
  "Надо было прочитать инструкцию там, - подумал он. - А впрочем, это ничего 
бы не изменило". 
  Ампула Антишизофрина, которую с таким трудом извлекли из Ада, оказалась 
совершенно бесполезной. В условиях реальной жизни ее применение не 
приносило никаких результатов. Излечить душу Эльзы было возможно, только 
исключив временной фактор. Для того чтобы применить препарат, необходимо 
было разогнать душу до скорости времени. В современных условиях таких 
технологий не существовало, и даже в Раю Сурков ничего подобного не 
слышал.
-	А это еще что? – Савелий пнул похудевшую душу Вялого.
-	Черт, - констатировал Сурков.
-	Я думал рыба.
-	Рыба?
-	Да, она еще током бьет.
-	Скат?
-	Да, - Отморозов брезгливо поднял Вялого за одну конечность. – Смотри-ка, 
из него какая-то гадость сыплется.
-	Это силикон.
-	Зачем? - изумился Отморозов.
-	Я бы тебе объяснил, но ты все равно не поверишь.
-	И не надо. Лучше скажи, если из него все вытрясти он совсем плоским 
станет?
-	Абсолютно.
-	Здорово. Будет у меня трофей. Повешу на стену рядом с медвежьей шкурой, 
пусть гостей пугает. Или нет, лучше коврик возле двери, пусть спрашивает: 
" Кто там"?
-	Убежит, - посетовал Сурков.
-	От меня не убежит. А еще можно в качестве обогревателя в машину или 
коврика под мышь, надувного матраса, ортопедического…
  Сурков подумал, что воображения Отморозова хватит надолго, и, чтобы его 
друг не сильно увлекался, напомнил:
-	Это ведь душа. Хотя и темная.
-	Душа? – удивился Савелий. - Надо же? Кстати, мы тут с тобой совсем о 
земном забыли.
  Савелий достал желтую чековую книжку и, написав единицу с шестью нулями, 
лихо расписался:
-	Держи. Обещал тебе лимон? Вот.
-	Спасибо, - сказал Сурков, не делая попытки чек получить.
-	Что значит спасибо? Я же обещал.
-	Ни к чему мне твои апельсины, но помощь понадобится.
-	Хм, - Савелий аккуратно свернул бумагу и убрал ее в карман. – Какая?
-	Хочу в нашем походе точку поставить.
-	Как это? Объясни.
-	Понимаешь, Савелий, есть у туристов такая традиция. Они когда с 
экспедиции или похода возвращаются, обязательно пьянствуют. Это у них 
называется точка. Потому что у похода есть начало, а как они сами 
утверждают, конца у похода нет. Чтобы он вечно не продолжался, туристы 
его и заканчивают.
-	И ты предлагаешь устроить грандиозную пьянку?
-	Не то, чтобы пьянку, я хочу этот день повторить.
-	Опять не понял.
-	Ты же любишь всякие необычные вещи?
-	Люблю, - согласился Отморозов.
-	Вот я тебе и предлагаю: давай сделаем праздник, а чтобы он всем 
запомнился, повторим этот день.
-	Что-то я не догоняю, как повторим?
-	Ну, смотри. Сегодня какое число?
-	Сегодня 14 октября 2001 года.
-	Вот, а мы сделаем так, чтобы завтра тоже было 14 октября 2001 года.
-	Но как же ты так сделаешь? А когда будет 15 октября?
-	15 октября будет послезавтра. Всю техническую сторону я беру на себя. 
Однако мне потребуется известить власти, внести изменения в расписания 
авиа и железнодорожного транспорта, перепечатать календари. В общем, это 
мероприятие дорогое.
  Отморозов замялся:
-	Я, конечно, буду участвовать, но все равно, пока не представляю…
-	У тебя есть телефон?
-	Разумеется, - Отморозов с готовностью протянул сотовый.
  Сурков несколько секунд разбирался с необычной трубкой, но вскоре 
сообразил, как это работает, набрал короткий номер и вежливо попросил:
-	Господа, пожалуйста... Сурков... Да… По личному… Хорошо, подожду…
  Он несколько секунд молчал. Затем нервно вздохнул и быстро заговорил:
-	Господи, извини, что беспокою по пустякам, но я тебя никогда ни о чем не 
просил. Мне нужна помощь. Уже знаешь? Не сможешь? Как же быть? А 
если? А может? Понял. Понял, Господи. Спасибо за информацию. Извини, 
что побеспокоил. Да нет, ты мне ничего не должен. Хорошо. Пока.
  Сурков передал Савелию трубку, от которой, как от горячего пирожка в 
морозную погоду, шел белый парок.
-	Смотри, не обожгись, - предупредил Сурков.
  Савелий даже не обратил внимания на раскаленный телефон. Его челюсть 
безнадежно отвисла, глаза были мутными, а зрачки невероятно широкими.
-	Ты кому звонил? – с трудом выговорил он.
-	Да есть тут один старик, - посетовал Сурков. - Влиятельный парень, но и ему 
не все по силам.
-	Крыша твоя?
-	Наша крыша. Общая.
-	И моя?
-	И твоя. Слушай, Савелий. Опять понадобятся смелые ребята. Не распускай 
команду. И если не возражаешь, я Вялого возьму на прокат.

* * *

  Вялый не хотел работать бесплатно, в Ад он возвращаться не собирался, 
надуваться гелем не желал, потому что его на поверхности тошнило. Самое 
непреодолимое обстоятельство было то, что его невозможно было купить. 
Сначала Сурков запугивал плоского товарища и обещал влить в него водки, 
полить святой водой, погладить горячим утюгом и просверлить дыры - это не 
помогло. Тогда Сурков призвал к лучшим чувствам Вялого. Его сострадание, 
хотя и имело совершенно незначительные размеры, все же размещалось в душе. 
Уронив плоскую слезу, Вялый пообещал выполнить просьбу. Он послушно 
закатался в газету и полез в тубус. Команда Отморозова была в полной боевой 
готовности, и Сурков не нашел причин откладывать задуманное.
  Две неприметные "Газели" остановились у обычного подъезда в кирпичной 
пятиэтажке. В разные стороны от машин метнулись пятнистые фигурки бойцов. 
Легко и бесшумно, словно тени, они перемещались к подъезду, отличавшемуся 
от других, разве что небольшой табличкой с надписью "ЖЭК № 15". 
  Последним из машины вышел Сурков. Он сделал вид, что завязывает шнурок. 
Взяв под мышку тубус, он направился к сорванной с петель двери.
-	Здравствуйте, - приветствовал он полную немолодую женщину в сером 
вязаном свитере.
-	Здоровее видали, - ответила она, не пытаясь быть вежливой.
-	У меня кран потек.
-	У всех течет, сынок.
-	Сантехника бы.
-	Ох, и не говори. А лучше электрика. С сантехником без бутылки делать 
нечего, а... – женщина долго рассуждала, чем электрик отличается от 
сантехника, а Сурков благодарно слушал и косил глаза по сторонам.
  От его внимания не ускользнула новейшая система видеонаблюдения, педаль 
тревожной сигнализации, и на какое-то мгновение ему даже показалось, что он 
видит в полуоткрытом ящике письменного стола ребристую рукоятку 
пистолета. 
-	А может, я сам договорюсь? – спросил Сурков, нагло прерывая рассказ 
женщины.
-	Ты слушай сюда, я тебе еще про плотников ничего не говорила. Ты знаешь, 
чем плотник отличается от столяра, а, сынок?
-	Нет, - Сурков пошел по коридору обычной трехкомнатной квартиры, но 
вместо выхода свернул к тупиковой комнате, которая была опечатана 
всевозможными видами печатей, наклеек и росписей.
  Он вытряс из тубуса Вялого и, как можно аккуратнее, просунул его под дверь. 
Вялый не подавал никаких знаков, что свидетельствовало либо о полном 
порядке, либо о полном провале. Прошло не более трех минут, когда дверь 
скрипнула и вместе с разноцветной геральдикой печатей и косяком пошла 
внутрь. Ее толщина была не менее четверти метра, и Вялый, который с трудом 
держался в вертикальном положении, никогда не сумел бы открыть ее вручную. 
Для этого дверь была снабжена гидравлическим приводом, а, как следствие 
этого, сигнализацией открытия. Сурков этого не учел, поэтому вздрогнул от 
неожиданности, услышав звучный голос толстушки.
-	Это еще что такое?
  Она стояла, уперев кулаки в могучую талию, и на ее лице гуляло истинное 
возмущение.
-	Вариант два, - сказал Сурков, уже не пряча портативную рацию.
  В следующую секунду старушку окружили трое дюжих мужичков и повалили 
на пол.
-	Ох, и дурачки! – кричала женщина, щекоча нападавших.
  Ребята делали свое дело хорошо, но их явно не хватало, поэтому, сосредоточив 
еще трех человек на старушке, Сурков бросился по открывшейся лестнице. Она 
не оказалась длинной - единственная дверь открыла перед ним большой 
голубой холл со стенами, которые он уже однажды видел. Два человека 
среднего роста держали в руках предметы, отдаленно напоминавшие изогнутые 
телефонные трубки. Увидев Суркова, они подняли предметы на уровень груди и 
направили в его сторону. Сурков остановился. Его подпирали сзади, 
проскакивали мимо, падали на пол, принимали положение для стрельбы лежа и 
сидя, а он стоял и смотрел, не в силах пошевелиться. Через минуту 
противостояние превратилось в немую сцену. На Суркова и дюжину 
головорезов были направлены две трубки, на двоих неизвестных - десяток 
скорострельных стволов. Сурков ярко представил, что произойдет с этими 
двумя, если он отдаст команду стрелять. Он смаковал сцену разлетающихся в 
клочья тел, надеясь, что последние умеют читать мысли. Но делал это 
совершенно напрасно, потому что вышедший в холл мужчина объявил: 
-	Прикажите опустить оружие. Они вас не слышат.
-	А зачем мне это делать? – спросил Сурков, понимая, что обращаются к 
нему.
-	Затем, что в перестрелке здесь никто не заинтересован, - мужчина извлек из 
скоросшивателя, который держал в руках, несколько страниц и протянул его 
вперед.
-	Что это? – спросил Сурков.
-	А вы почитайте.
  Сурков решил не ломаться и открыл первую попавшуюся страничку. Это был 
подробный отчет старушки, собирающей пустые бутылки и, как она сама 
выражалась, ведущей визуальное и аудионаблюдение за объектом. Она 
пересказывала с доскональной точностью слова Суркова, Людмирского и даже 
комментировала некоторые жесты и события.
-	Что это? – спросил Сурков еще раз.
-	Это ваша жизнь и проведенная Комитетом операция.
  Сурков закрыл папку и прочел на обложке смесь кириллицы и латиницы.
-	Что же это значит?
-	А то и значит, что ваша идея пришла к вам в голову не случайно.
-	Вы мне ее подсунули?
-	Нет, Сурков, мы в жизнь не вмешиваемся. Но вот, если кто-то начинает 
портачить со временем, заставляем свои ошибки исправлять, – мужчина 
сделал жест двумя пальцами, и неизвестные опустили предметы, похожие на 
телефонные трубки. Они, не оглядываясь, вышли из помещения и 

вернулись, неся емкость, похожую на металлическую кегу.
-	Это время. Здесь ровно двадцать четыре часа. Откроется в полночь, где это 
произойдет не важно. Хотите, мы сделаем это за вас?
-	Нет! – Сурков торопливо сделал шаг вперед, на что мужчина заулыбался.
-	Это ваше, Сурков, забирайте. В момент выхода можете применять препарат.
-	Но я все равно не понимаю…
  Мужчина повернулся и спокойно пошел по коридору, тем самым дав понять, 
что разговор окончен. Сделав несколько шагов, он нерешительно обернулся: 
-	Да, Сурков. То, что у вас в руках - это тоже ваше.

* * *

  Сурков проснулся от запаха кофе. Он еще не открыл глаза, но уже ощутил его 
ароматное бодрящее тепло. 
  "Такое утро может быть только в выходной", - подумал он.
  Комнату без занавесок заливали косые лучи бабьего лета. На кровати сидела 
Эльза и с интересом перелистывала скоросшиватель.
-	Интересно? – спросил Сурков.
-	Очень, - улыбнулась она.
-	Здесь про тебя тоже есть.
-	Я знаю, я уже прочла.
-	И что тебе понравилось?
-	Сегодня.
-	Сегодня? – удивился Сурков.
-	Да, сегодня. На Кубе объявлен выходной день, авиадиспетчеры бастуют, а 
профсоюз мусорщиков просит добавить день к отпуску.
-	Но здесь этого нет.
-	Не надо быть провидцем, чтобы понять, что случится сегодня.
-	Действительно, порой очевидные факты кажутся нам такими невероятными.
  Сурков заглянул в глаза Эльзы. Они были полны жизни и бесконечности. 


Тольятти 2002 год.

Отзывы и сообщения об ошибках направляйте:
box440@mail.ru
Все права на юмореску "Почему глючат программы" принадлежат ее
автору, Юрию Нестеренко (http://yun.complife.net).