Андрей Травин Рассказы Цикл под общим названием "Год Волка". Год Волка Моя память как фирн - многолетний снег, в котором спрессованы слои, которые не стаяли в течении каждого полярного лета. Также как фирн ка- чественно отличен от свежего снега, так и мое прошлое видится мне теперь по-иному, и в этом есть лучший смысл. Я родился в начале холодной зимы, когда даже волки не чуют весны, и моя жизнь могла стать продолжительной и прекрасной, как закат на исходе полярного лета. Но я родился в городе, где множество красных флажков бы- ло развешено не для охоты на волков. И лишь когда я пережил девятнадцать зим, я впервые назвал себя одиноким волком, хотя будучи одиноким, трудно осознать себя волком. Лишенный общества своих сородичей, я верил сказкам о злых волках и допьяна упивался яростью, ходил упругой походкой, напря- гая мускулы всего тела, хотя это свойство не волка, а маленькой ласки, которая иногда умирает от возбужденья. Лишь своей двадцать четвертой зи- мой я научился расслабляться и экономить силы, перестал копаться в себе, а стал прислушиваться к миру, как звери прислушиваются к жизни северной глуши. Мне всегда нравилась зима больше других времен. Только зимой я встречаю восходы, и она связана в моем сознании с Началом вообще, а не только c началом собственной жизни. Но когда снежинки начинали кружить, приглашая меня на свой белый танец, я не уходил в заснеженные леса, ибо не умел танцевать и наслаждаться ходьбой по заснеженным ельникам. Минуло еще несколько зим, и я осознал себя однолюбом, вот качество истинного волка! Я узнал, что когда дело касается обладания женщиной, мужчина ни- когда ничего не просит, он уверенно берет то, что достается ему по пра- ву, как волк берет то, что достается ему по закону северной глуши. Впро- чем, волки предаются любви лишь несколько весенних недель. Так и я был воздержан, и лишь иногда восходящее солнце наполняло меня возбужденьем, словно прошедшая ночь была долгой Полярной ночью. Я не был волком, и не был сыном волка, но как волчонка, вскормленного собакой, меня тревожили смутные желания. Например, много лет мне хотелось иметь острый короткий нож - Железный Клык, как называли его волки, что я в конце концов осу- ществил под предлогом перехода к периодам походной жизни. Я не был сыном волка, я - человек из рода Волка. Это - мой знак, тотем моей языческой веры. И я стал искать встречи со своими сородичами. Впервые я увидел Заполярье летом. Лежа на разноцветных тундровых мхах, преображаешься и паришь, не касаясь холодной земли. Вот так, отды- хая на ковре из мха, и глядя на перевал Волчье Ущелье, я знал, что в этих краях уже давно нету волков. Однажды я примерил на себя шкуру поля- рного волка с "ошейником" из белой шерсти, и она оказалась точно моего размера. Только в Заполярье можно найти таких крупных волков. Но как бы я ни любил Север, я не был приспособлен к нему. До этого мне не удалось научиться на жизнь смотреть волком. И вот своей двадцать пятой зимой я объявил наступающий год Годом Вол- ка, наперекор восточным календарям, и словно годовалый волчонок, начал учиться навыкам волчьей жизни. Той зимой меня встречал белый Север, в своем очаровании не дурманящий как багульник, а приносящий восхити- тельную ясность мыслей и чувств. Однако в тот раз встречи с волками тоже не состоялось, хотя они долго шли по нашей лыжне. Перед нами лежал белый лист древней, как мир, книги с клинописью заячьих следов. А на реке Ку- риякса, что у Белого моря, идя по свежему лисьему следу, я провалился под лед, как в конце концов проваливается всякий, идущий не своей доро- гой. О, безмолвный снежный край! Я так ценю молчание, что вижу достоинство в том, что волки нападают молча. О Севере пишется так, словно каждая фраза произносится после продолжительного молчанья. Ведь тогда мы смот- рим негатив немого кино, где земли белы, а лица черны. Потом, как пепел после костров, после снега останется пепельносерый снег весны. Тогда и волки становятся серыми, словно это пепельные следы того внутреннего ог- ня, который понадобился, чтобы выжить в Полярную ночь. А следующей зимой я провожал Год Волка, украсив в тайге маленькую ел- ку, пушистую как волчий мех. Надо мной висели огромные звезды, которые все на Севере кажутся белыми. Но я не видел над собою созвездие Волка. То ли оно невидимо из северных краев, то ли неприметно, как волчий мех на фоне тундры. Но, когда красноватое солнце светит в день по четыре ча- са, тогда и задумываешься о звездах. Ведь никто не задумывался об этом тогда, когда я родился в начале холодной зимы, когда даже волки не чуют весны. Зимний закат. Тогда я не знал, что Год Волка будет последним, когда у меня были обморожены руки. Следующие пять лет на Средней полосе не заме- рзали даже некоторые реки. И мне оставалось лишь вспоминать закат, похо- жий на слабую свечу в ледяных канделябрах северных гор, который я, не поставивший к тому времени ни одной свечки в православном храме, наблю- дал в одну из этих теплых зим из буддийского дацана в Восточном Саяне... Зимнее предзакатное солнце таково, что на его желтый диск можно смот- реть, как на Луну - не щурясь. Но впрочем, все равно, с прищуром или нет, но я привык не отводить глаза от любого взгляда... Когда горное солнце отражается от снега, то можно ослепнуть, и в этом утверждении нет поэтической метафоры. Она в том, что горы "слепнут" от лежащего снега, город "слепнет" лишь от сильного снегопада. Мой город, в котором не ос- талось чистого снега, город, в котором были сняты красные флажки - не оказался он ли он западней? К тому же случилось так, что в день, который отмерил мои тридцать зим, вместо холодного дыхания зимы я ощутил холодное дыхание смерти... Впрочем, фирн моей памяти почти ничего не сохранил от этого прошлогодне- го снега... В нем запечатлена лишь одна фраза, которую я прошептал, про- щаясь со своей тридцатой зимой: "Если, прожив в мире много лет, я не вы- шел в люди, то стало быть мне остался единственный путь - выйти в Приро- ду". Волк Когда лапы ложатся так мягко на снег, в нем почти не оставив следов, это начался бег, что похож на побег неизведавших страха волков. Я бегу чуть касаясь снегов, устремясь не затем, чтоб кого-то догнать, Монотонно и страстно дыша, как молясь. Это - бег лишь затем, чтоб дышать. Ведь уже наступили полярная ночь, да и собственной жизни закат. И вся поздняя мудрость мне может помочь, только бросив в побег наугад. И пока еще близкой весны не сулит нам смертельная бледность снегов, Надо мной небо звездами ярко горит ясно, как смысл жизни волков. И в мельканье еловых и собственных лап наконец замедляется мысль. И безумного этого бега хотя б на бегу понимается смысл. Когда лапы ложатся так мягко на снег, в нем почти не оставив следов. Значит, в новую жизнь может быть лишь побег, А не тысячи тысяч шагов. С легким сердцем почти не оставлю следа от изящных по насту прыжков. я сегодня в ночи одинок как звезда, что горит не в созвездии Псов. И вот воздух вдыхая с огромных высот, словно холод далеких миров, этот бег превращу я однажды в полет и совсем не оставлю следов. |