|
|
Василий Кожевников (с. Русский Турек, Кировская обл.)
Лирика
"Libri legendi"
(что в вольном переводе
Стругацких означает "книги,
которые не могут не быть
прочитаны, жаждут прочтения")
Михаил Леонидович Анчаров как мой любимый автор,
или
Одно не очень предвзятое мнение с прологом и эпилогом,
а приложение отдельно
Пролог
...Давайте попробуем
Думать сами,
Давайте вступим
В двадцатый век.
Слушай, двадцатый,
Мне некуда деться,
Ты поешь
У меня в крови.
И я принимаю
Твое наследство
По праву моей
Безнадежной любви!
Дай мне в дорогу,
Что с возу упало -
Вой электрички,
Огонь во мгле.
Стихотворцев много,
Поэтов мало.
А так все отлично
На нашей земле.
Прости мне, век
Танцевальные ритмы.
Что сердцу любо,
За то держись.
Поэты - слуги
Одной молитвы.
Мы традиционны,
Как мода жить.
Это "Песня про радость", автор которой - Анчаров. Точнее -
это первоначальные строфы песни, которая частично вошла в
повесть "Этот синий апрель...", автор которой - Анчаров.
Которую я прочел когда-то, и которую совсем недавно мне
удалось перечесть (к слову сказать, не без помощи членов
клуба),
Я всю жизнь был книгочеем, во всяком случае, сколько себя
помню. Я есть книгочей сейчас, и очень. Я буду, намерен быть
книгочеем и далее - до... в общем, надеюсь быть им довольно
долго. Но это неважно... (Хотя, если поразмыслить, все, что
происходит когда-нибудь, происходит для чего-то...)
Очень коротко хочу рассказать, как это начиналось. А
начиналось оно, книгочейство, добрых три десятка лет назад,
если не еще раньше. И первое, что сохранила моя память, было
бессмертное стихотворение для младшего дошкольного возраста:
- Где обедал, воробей?
- В зоопарке у зверей...
И еще:
- Отчего бежит вода
с этого младенца?
- Я недавно из пруда,
дайте полотенце!
И еще, и так далее, в общем:
- Эй, не стойте слишком близко!
Я тигренок, а не киска.
Замечательная была книжка! Правда, память почему-то сохранила
в основном картинки, а автора я затрудняюсь назвать даже
сейчас, хотя кажется, что Михалков. Но это мелочи.
Неизгладимый след (это уже несколько позднее) оставила в моем
сознании книга "Абхазские сказки", объемная, мудрая,
перечитанная не раз и не два. Параллельно с этой вспоминается
еще одна книжка - "Урфин Джюс и его деревянные солдаты" - с
иллюстрациями художника Владимирского.
Чуть позднее этого были "Туманность Андромеды" и "Баркентина
с именем звезды", прочитанная в "Уральском следопыте". Надо
ли говорить, что и эти вещи не однажды перечитывались.
И еще был Анчаров. Небольшого формата томик с легким, в одну
ниточку, женским профилем на черной обложке. "Теория
невероятности" - так называлась книга. И оказалась она не
просто интересной, а еще и необычной. Причем с первых строк
до самого конца: _"Этой весной у меня наступила пора любви. Я
совсем юный. Мне сорок лет." - "До свидания, друг. До встречи
на холсте. Ведь творчество - это всегда воспоминание о
будущем"._
Мне страшно понравилось. Потому что я был уже почти
старшеклассником и начинал догадываться: если книга берет за душу,
значит - хорошая книга. Нет - нет. А чем сильнее берет - тем она
лучше. Эта - брала. Конечно, я не мог не перечесть ее. И
перечитывал... едва ли не каждый год.
Однако понять, что такое Анчаров, суждено мне было только лет
через десять, когда появилась неожиданная возможность
посещать читальный зал "герценки" - очень солидной областной
библиотеки в г.Кирове, где я прочел все произведения Михаила
Леонидовича, какие только отыскались - сначала в картотеке,
потом в наличии. Разумеется, не без радости и восхищения.
С тех пор интерес к его творчеству уже не ослабевал. Скорее -
наоборот. Сейчас, думаю, он гораздо сильнее, чем был тогда. И
глубже. А ослабеть ему не дано. Впрочем, мое отношение к
этому автору сегодня уже значительно больше, чем просто
интерес... Но об этом несколько позже - где-нибудь в эпилоге.
А пока - несколько слов о жизни и творчестве, из жизни и
творчества, из различных источников, и даже, если можно так
выразиться, из собственной головы.
Пустыри на рассвете.
Пустыри, пустыри...
Снова ласковый ветер,
Как школьник.
Ты послушай, весна,
Этот медленный ритм.
Уходить - это вовсе
Не больно.
Это только смешно -
Уходить на заре
Когда пляшет судьба
На асфальте,
И зелень свиданий,
И на каждом дворе
Весна разминает
Пальцы.
И поднимет весна
Марсианскую лапу.
Крик ночных тормозов -
Это крик лебедей.
Это синий апрель
Потихоньку заплакал
Наблюдая апрельские
Шутки людей.
Наш рассвет был попозже,
Чем звон бубенцов,
И пораньше,
Чем пламя ракеты.
Мы не племя детей
И не племя отцов,
Мы - цветы
Середины столетья.
Мы цвели на растоптанных
Площадях,
Пили ржавую воду из кранов.
Что имели, дарили,
Себя не щадя.
Мы не поздно пришли и не рано.
Мешок за плечами,
Сигаретный дымок
И гитары
Особой настройки.
Мы почти не встречали
Целых домов -
Мы руины встречали
И стройки.
Нас ласкала в пути
Ледяная земля,
Но мы,
Забывая про годы,
Проползали на брюхе
По минным полям,
Для весны прорубая
Проходы...
Мы ломали бетон
И кричали стихи,
И скрывали
Боль от ушибов.
Мы прощали со стоном
Чужие грехи,
А себе не прощали
Ошибок!
Дожидались рассвета
У милых дверей
И лепили богов
Из гипса.
Мы саперы столетья!
Слышишь взрыв на заре?
Это кто-то из наших
Ошибся...
Это залпы черемух
И залпы мортир.
Это лупит апрель
По кюветам.
Это зов богородиц,
Это бремя квартир,
Это ветер листает газету.
Небо в землю упало.
Большая вода
Отмывает пятна
Несчастья.
На развалинах старых
Цветут города -
Непорочные,
Словно зачатье...
Эта "Большая апрельская баллада" пусть будет чем-то вроде
эпиграфа.
Михаил Леонидович Анчаров... Его уже нет среди живых. 11 июля
1990 года - почти середина лета - безжалостная старуха,
которую чаще зовут Смертью, посетила Поэта. Она пришла не в
гости...
Урна с прахом захоронена в колумбарии Нового Донского
кладбища в Москве.
Он ушел из жизни с достоинством и скромно. Без заслуженных
почестей. Впрочем, как и жил - без должного, на мой взгляд,
внимания и признания тех, для кого он, собственно, и творил.
Всю жизнь. Пробуя себя в песнях и стихах, живописи и графике,
драматургии и прозе. Вероятно, как это принято в российской
практике, все впереди...
А возможно, он сам так хотел. _"Я пел, закрыв глаза, потому
что избегал популярности: она - западня. Начинаешь работать
на публику, боясь, однажды заглянув ей в глаза, прочесть
разочарование. Я вглядывался в единственное зеркало на свете,
которое заслуживает этого, - зеркало работы"._
И все-таки лично мне сие кажется несправедливым: едва ли не
все знают о том же Высоцком (и, бесспорно, заслужившем свою
славу, и также любимом мною, и, по-какому-то стечению
обстоятельств оставившем этот мир тоже почти в середине лета,
любимого моего времени года), наверное, все знают, но очень
немногие, почти никто - об Анчарове. А ведь никто иной, как
Владимир Семенович, шутил когда-то: "Я вышел из МАЗа". Это
песня о водителе "МАЗа", которую - было и такое - исполнял
когда-то Высоцкий. А перед исполнением говорил, что автор ее
- Михаил Анчаров, Михаил Анчаров, на песнях которого он
учился. А потом исполнял Высоцкий еще одну анчаровскую -
"Балладу о парашютах".
Парашюты рванулись
И приняли вес.
Земля колыхнулась едва.
А внизу - дивизии
"Эдельвейс"
И "Мертвая голова".
Автоматы выли,
Как суки в мороз;
Пистолеты били в упор.
И мертвое солнце
На стропах берез
Мешало вести разговор.
И сказал Господь:
- Эй, ключари,
Отворите ворота в Сад!
Даю команду
От зари до зари
В рай пропускать десант.
И сказал Господь:
- Это ж Гошка летит,
Благушинский атаман.
Череп пробит,
Парашют пробит,
В крови его автомат.
Он врагам отомстил
И лег у реки,
Уронив на камни висок.
И звезды гасли,
Как угольки,
И падали на песок.
Он грешниц любил,
А они - его,
И грешником был он сам.
Но где ж ты святого
Найдешь одного,
Чтобы пошел в десант?
Так отдай же, Георгий,
Знамя свое,
Серебряные стремена.
Пока этот парень
Держит копье,
На свете стоит тишина.
И скачет лошадка,
И стремя звенит,
И счет потерялся дням.
И мирное солнце
Топочет в зенит
Подковою по камням.
_"Я не знаю,_ - сказал автор этой песни, - _кто имеет право
считаться его учителем. Для меня Владимир Высоцкий -
самородок. И этим все сказано..."_
То же самое мог бы сказать Владимир Семенович - о нем. И,
разумеется, не только... Мог бы и я. Но мне не хочется - то
же, а главное - мне хочется больше... Пусть даже и не своими
словами.
Анчаров родился и вырос на Благуше, которая тогда была
окраиной Москвы. Год его рождения - 1923-й. Год рождения тех,
кто первыми взяли в руки оружие, когда пришла война... Война
здорово повлияла на его творчество.
Но до войны еще были и детская изостудия, и музыкальная
школа, разумеется, параллельно со средней, и были первые
песни. Самую первую Миша Анчаров написал в 12 лет на стихи
Александра Грина. С ней связано одно из самых больших
потрясений детства. Потому что было знакомство со вдовой
писателя, Ниной Николаевной Грин, запомнившееся на всю жизнь.
_"Я спел ей песню, и она заплакала. И я понял, что она-то и
есть настоящая героиня Грина, потому что была его родною
душой. Когда она ушла, я навсегда понял, _BOLDчто_ нужно для
обновления души.
Восхищение. От любви до ненависти один шаг. Но только
художник знает, что от ненависти до любви столько же"._
А вот отрывок - о том же - из другого интервью:_"Я спел
песню. Она заплакала. Это было для меня как орден. Можно
сказать - хоть дальняя, но посылочка от Грина. От Грина я
тогда балдел совершенно"._ А песня такая:
Не шуми, океан, не пугай -
Нас земля испугала давно.
В теплый край, в южный край
Приплывем мы все равно.
Припев: С детства шхуна и клипер,
И стройный фрегат
На волне колыхали меня.
Я родня океану:
Он старший мой брат,
И игрушки мои - русленя!
Южный крест нам сияет вдали.
С первым ветром проснется компас.
Бог, храня корабли,
Да помилует нас!
Припев.
Ты, земля, стала твердью пустой.
Рана в сердце... Седею... Прости!
Это твой след такой.
Ну - прощай и пусти!
Припев.
Спустя несколько лет, как-то незаметно для себя, Михаил
Анчаров начал писать песни уже на свои стихи. Это было в
начале войны, когда он учился в ВИИЯКА - Военном институте
иностранных языков Красной Армии, по окончании которого был
направлен в качестве переводчика китайского (!) языка на
Дальневосточный фронт, участвовал в военных действиях в
Манчжурии.
Буфер бьется
Пятаком зеленым.
Дрожью тянут
Дальние пути.
Завывают
В поле эшелоны
Мимоходом
Сердце прихватив.
Паровоз
Листает километры.
Соль в глазах
Несытою тоской.
Вянет год,
И выпивохи-ветры
Осень носят
В парках за Москвой.
Это из песни "Прощание с Москвой". Стихи автора.
_"...менестрельская песня. Я занялся ею еще до войны.
Нынешние эксперты и знатоки утверждают, что я был первым
бардом в стране. Наверное, так оно и было..."_
После демобилизации Анчаров поступает в МГХИ им.Сурикова,
Московский государственный художественный институт, на
отделение живописи. _"И живопись стала для меня целой эпохой
жизни... В картинках для меня было главное передать
впечатление. Неважно как, хоть нос макни в краски и рисуй
носом, но лишь бы картина передавала живое чувство и заражала
зрителя этим чувством. Словом, я писал далеко не в
академической манере, а в манере, которая называется
импрессионизм. А с импрессионизмом тогда боролись...
В общем, мне доставалось по шапке... хотя и не всегда.
Картины мои все-таки выставляли и иногда хвалили"._
И все-таки эпоха живописи завершилась с окончанием
Суриковского - в 1954 году. Конечно, Михаил Анчаров не раз
еще возвращался к изобразительному искусству: и как таковому,
то есть практически, и как к теме, которую он затрагивал во
многих своих произведениях. Эпоха, какая бы она ни была,
обычно оставляет след - заметный, памятный. Глубокий.
_"Законченным живописцем я не стал... Почему? Скажу
откровенно: в один момент я понял, что вполне овладел
ремеслом художника, и могу написать картинку в любом стиле,
но только не в своем. А когда такое случается, искусство
уходит и остается один только голый и самодостаточный, как
задница, профессионализм..."
Он, творец по натуре, быть ремесленником не мог, не хотел.
Значит - нужно было искать себя в чем-то заново. Разумеется,
потихоньку продолжалась работа над песнями. А потом...
Приятель предложил ему написать сценарий, и это стало началом
новой... если не эпохи, то полосы творчества. Хотя первый
период оказался периодом провальных сценариев. Но их
сочинитель был упорным в достижении своей цели...
Пусть созданные и в соавторстве, но появляются наконец:
первый, литературный, опубликованный в журнале "Искусство
кино" (N 6/1956), - "Баллада о счастливой любви; а после
учебы на курсах киносценаристов - сценарии кинофильма "Мой
младший брат" (1962) и телефильма "Апассионата" (1963). Это
было уже что-то.
Но еще раньше было начало "второй полосы" песенного
творчества и первые публичные выступления со своими песнями.
"Песня об органисте,
который в концерте
Аллы Соленковой *
(* Алла Соленкова - камерная певица, которая успешно
выступала в 50-60-е годы)
заполнял паузы, пока певица
отдыхала"
Рост у меня
Не больше валенка:
Все глядят на меня
Вниз.
И органист я
Тоже маленький.
Но все-таки я
Органист!
Я шел к органу,
Скрипя половицей,
Свой маленький рост
Кляня.
Все пришли
Слушать певицу,
И никто не хотел
Меня.
Я подумал: мы в пахаре
Чтим целину,
В войне -
Страх врагам.
Дипломат свою
Представляет страну,
Я представляю
Орган!
Я пришел и сел,
И без тени страха,
Как молния, ясен
И быстр,
Я нацелился в зал
Токкатою Баха
И нажал
Басовый регистр.
О, только музыкой -
Не словами -
Всколыхнулась
Земная твердь.
Звуки поплыли
Над головами,
Вкрадчивые, как смерть...
И будто древних богов
Ропот,
И будто дальний
Набат,
И будто все
Великаны Европы
Шевельнулись
В своих гробах.
И звуки начали
Души нежить.
И зов любви
Нарастал.
И небыть, нечисть,
Ненависть, нежить,
Бежали,
Как от креста.
Бах сочинил -
Я растревожил
Свинцовых труб
Ураган.
То, что я нажил, -
Гений прожил.
Но нас уравнял
Орган!
Я видел:
Галерка бежала к сцене,
Где я
В токкатном бреду.
И видел я:
Иностранный священник
Плакал
В первом ряду.
О, как боялся я
Не свалиться,
Огромный свой рост
Кляня.
О, как хотелось мне
С ними слиться!
С теми, кто, вздев
Потрясенные лица,
Снизу вверх
Глядел на меня!
1964-й год. В журнале "Смена" печатается первый рассказ
Анчарова - "Барабан на лунной дороге". Потом второй -
"Венский вальс" - там же. Серьезная проза, которая все равно
поэзия. И это уже - на всю оставшуюся жизнь.
_"Проза у меня образовалась из песен и картин. Как это может
быть - я не знаю. Но это так".
"...Как писатель я многим обязан менестрельской песне. Она
научила меня работать над словом. А слово в ней должно быть
жестким, ясным и осмысленным; оно должно доходить до души,
иначе песня не состоится. Ведь менестрельская песня это не
музыкальное явление - это музыка со _BOLDсловом_ Слово здесь
главенствует".
"Проза, по моему глубочайшему убеждению, настоящая проза -
это тот же стих, только с более трудно уловимым ритмом. А то
думают: проза - это когда один человек знает интересную
историю и пересказывает ее грамотно другому. Проза рождается
так же, как и стих. И там и там - образ... А образ - это
живая вещь, он приходит сам"._
Я сижу, боюсь пошевелиться...
На мою несмятую кровать
Вдохновенья радужная птица
Опустилась крошки поклевать...
Это из песни - того же, 1964-го года. Крошки... Хм, как
говорится. Крошки не крошки, а на следующий год вышли в свет
две повести и роман, и это было только начало...
В 1966-м году отдельным изданием выйдет первая книга
М.Анчарова "Теория невероятности", которую составят две вещи:
первая опубликованная повесть "Золотой дождь" и первый роман,
одноименный с книгой, которая в свое время первой из всех
встретится мне - чтобы навсегда запасть в душу. Ну, и тэ дэ и
тэ пэ, - как говорят, а точнее, пишут братья Стругацкие. Вот
- кстати!..
Анчарову сказали: слабо написать фантастику?! Он сказал: у
меня другие планы. А через месяц принес 3 листа с хвостиком.
Так в альманахе "Фантастика-65" появляется - опять же первая
и к тому же очень своеобразная - фантастическая повесть
"Сода-солнце". А следующем вторая - "Голубая жилка Афродиты".
В 1967-м году в журнале "Москва" (N 5) появляется новая
повесть "Этот синий апрель...", которая вместе с "Теорией..."
и "...дождем" образуют своеобразную трилогию. Тоже - первую.
Позволю себе из этой трилогии кое-что процитировать.
Например,
_"...такую притчу:
Первый сказал: "Счастье - это когда много работы и много
любви, и тогда работа толкает к любви, а любовь порождает
работу".
Второй сказал: "Чепуха. Счастье - это когда нет ни занятий,
ни домашних заданий, ни работы, ни отпусков, ни каникул, а
есть только весна, лето, зима, осень и можно писать их
красками и кистями, и резцом, и пером круглосуточно и без
отдыха".
Третий сказал: "Счастье - это когда можно выдумывать и
бросать идеи пачками и не заботиться о том, что они не
осуществляются".
Четвертый сказал: "Счастье - это когда спасаешь, помогаешь,
стоишь насмерть за правое дело, защищаешь и делаешь подарки".
И только пятый молчал. Ибо он боялся признаться, что его
счастье - это сожрать все то, что придумают и добудут
остальные четверо"."._
Это из "Теории невероятности". Оттуда же - песня. (Автор
включает стихи и песни очень во многие прозаические
произведения).
Тихо капает вода -
Кап-кап.
Намокают провода -
Кап-кап.
За окном моим беда,
Завывают провода
За окном моим беда -
Кап-кап.
Капли бьются о стекло -
Кап-кап.
Все стекло заволокло -
Кап-кап.
Тихо-тихо утекло
Счастья моего тепло.
Тихо-тихо утекло -
Кап-кап.
День проходит без следа -
Кап-кап.
Ночь проходит. Не беда -
Кап-кап.
Между пальцами года
Просочились - вот беда.
Между пальцами года -
Кап-кап.
Следующий отрывок - из "Золотого дождя". И на мой взгляд -
это уже не мудрость философа, а мастерство писателя. То
самое, которое вызывает восхищение - анчаровское восхищение,
о котором еще будет сказано чуть ниже. Отрывок я сильно
подсократил, а вообще-то он занимает в книге пять страниц...
_"Рассвело. Изморозь. Взрывы. Все летит. Чувств никаких нет,
ни рук, ни ног, ни тела нет, ни внутренностей. Только кожа
лица, затвердевшая, как ноготь. И вдруг соображаю, что ползу
по кочкам и хватаю губами красные капельки клюквы. Ясно, что
свихнулся. Потом сваливаюсь в воронку и вижу там нашего
комсорга. И тут понимаю, что я не бегу. Я отступаю. [...]
...и подумал: я тоже человек, может быть, последний живой из
нашей роты, почему я должен ползти на четвереньках, как пес?
Я вылез из воронки и пошел пешком обратно. Разрывов было
столько, что воздух стал густым и липким. Но меня не убило ни
разу. Я был малой дробью. Убить роту оказалось легче, чем
убить одного человека. Я шел как человек, с презрением
смотрел на клюкву под ногами, ни разу не свернул в сторону и
не хотел пить. [...]
А потом к вечеру я влился в чужой полк со всей убитой ротой и
с солдатом, которого печка застрелила единственным патроном,
и с Гришкой Абдульмановым, который так тосковал по сушеной
дыне, и с комсоргом, который сказал "давай" и захлебнулся, и
с тремя танкистами, которым я испортил кашу, они могли меня
убить, но пожалели. И еще со мной было детство, отрочество и
юность - мои и всех писателей, которых я прочел, и золотой
листик луны, который видел только я один, и он всегда был со
мной, а больше ни с кем, ведь у каждого внешний мир всегда
свой, мы только внутри все одинаковые. И это меня убивали
шесть раз в мой первый день фронта. И вот теперь вечером вся
моя рота в полном составе сидела в открытом окопчике полного
профиля на одного человека, а рядом слева и справа были такие
же, как я, Дон-Кихоты, а из-под шлемов Мамбрина виднелись
острые глаза и бесцветные лица, на которых было написано
ожидание танков. [...]
Нас было много, и каждый хотел опрокинуть ту мертвую силу,
которая перла на нас, и пахла бензиновой гарью, сыростью и
кровью.
Я успел еще высыпать патроны в каску и дозарядить диски,
вложить в них запалы поновее, поблестящее, надеть каску,
положить автомат под руку. И еще я успел закурить. Бумаги у
соседа справа и у соседа слева не нашлось. Сварога мы
раскуривать не стали, потому что вспомнили челюскинцев._
[Речь идет об акварели художника Сварога, которую герой, сам,
кстати, художник, вырвал как-то из книги про челюскинцев и
постоянно носил с собой. И, понятно, она для него что-то
значила. - В.К.] _Мы не пожалели денег на хорошую жизнь и
свернули длинную цыгарку легкого табака из мятой десятки,
которая нашлась у соседа справа. [...]
...впереди, наконец, появились маленькие танки. И я еще успел
подумать о Доске почета на Самотеке, где мы встречались с
Валей, и что у ее волос был вишневый запах. А когда она шла
мне навстречу под мокрыми фонарями, то тень ее на мокром
асфальте была плотней и телесней, чем она сама, и казалось,
что вся она сразу, без поправок, написана акварелью чьей-то
мастерской рукой и у мастера того была просветленная душа.
Поэтому атака немцев захлебнулась, и это я их победил. Потому
что у них были танки, а у меня фонари на Самотеке, убитая
рота, сосед справа, сосед слева, акварель в кармане, которую
мы не раскурили даже перед смертью.А раскурили мы десятку.
Хо, конечно, они захлебнулись! Мы на это не пожалели
затрат"._
В повести "Этот синий апрель..." главный герой - поэт Гошка
Памфилов, в котором, на мой взгляд, больше всего от
Анчарова-автора, чем от него же в других героях. (Заметьте:
герои трилогии - друзья).
_"...прилично было ответить - да, и тебя уже считают за
человека, и все сидят с горящими глазами и любуются друг
другом.
- А ты? - спросили Гошку.
- А что - я?
- Все насторожились.
- Что -ты? Ты мог бы прыгнуть из окна, если человек, которого
ты любишь...
- А он? - перебил Гошка. - Любит? Этот человек?
- И он любит.
- Как же он меня попросит прыгнуть в окно, если любит?
Все как-то опешили.
- Не в этом дело... - нерешительно сказала вожатая.
Конечно, не в этом дело. Дело было в энтузиазме того сорта,
когда не вдумываются в смысл обещаний. А Гошка этого не понял
и испортил всем настроение.
Он так за всю жизнь и не понял, что обещания можно и не
исполнять. Он выкручивался как бес, чтобы не связывать себя
обещанием, но когда удавалось выбить из него обещание, то он
выполнял его, упорный, как осел, и нередко уже в одиночку"._
В 1967 году М.Анчаров вступает в Союз Писателей СССР, что,
несмотря ни на что, о чем-то да говорит.
Чуть позднее в издательстве "Молодая гвардия" выходит его
новая книга, включающая три фантастические повести: две
вышеупомянутые и "Поводырь крокодила", сумму которых можно
считать второй трилогией.
По-моему, даже названия этих вещей уже фантастичны.
Своеобразно фантастичны. Таковы, на мой взгляд, и сами
произведения. И не только эти три...
_"Сейчас фантазия,_ - говорил Анчаров, - _чаще всего проходит
по ведомству научной или ненаучной фантастики. Между тем даже
самое реалистическое произведение без фантазии просто не
может быть создано. Всем, конечно, ясно, что гоголевского
"Вия" не было, но как-то не осознается, что и гоголевского
"Ревизора" тоже не было. И значит, правда о жизни может быть
в искусстве высказана в любом виде и в любой форме.
Фантазируют все - от сплетника до ученого, несмотря на
разницу в целях. Эйнштейн, например, утверждал, что для
ученого фантазия важнее, чем знания.
Роль фантазии огромна, хотя почти не осознается. И прежде
всего без фантазии невозможен творческий акт. Что это такое,
тоже не знает никто, но что его результаты не похожи ни на
какие другие - видно каждому. А если результаты непохожи,
значит, и причины разные.
Надо различать открытия и творчество. Открывают то, что в
природе уже есть, а творят то, чего в природе еще не было. Ни
автомобиля в природе не было, ни табуретки, ни частушки, ни
Героической симфонии, ни "Илиады". Война греков с троянцами
была, а "Илиады" не было. Ее сотворил Гомер в форме эпоса"._
Как с содержанием, так и с формой у Михаила Анчарова все в
порядке, а с фантазией - подавно.
К сожалению, фантастическую трилогию, эту книгу можно найти
сейчас разве что ориентируясь на анчаровскую теорию
_не_вероятности. Как я слышал от Геннадия Черкасова, одного
из наших, ее нет даже в доме писателя, то бишь автора: кто-то
умудрился "увести" прямо с полки. Я лично читал ее всего раз,
а это было больше десяти лет назад, и найти эту книгу - в
настоящий момент мое _жгучее_ желание. (И не только, впрочем,
мое). Но это так, к слову...
А Михаил Леонидович продолжает творить. Начинается третий
этап песенного творчества, издательство "Советская Россия"
выпускает отдельной книжкой повесть "Этот синий апрель..."
с... короче - _обложка и рисунки Михаила Анчарова_,
появляются публикации за рубежом.
В 1971-м году ЦТ демонстрирует телеспектакль "День за днем",
снятый по его сценарию. Это была киноповесть -
непредсказуемая, как жизнь. Так получилось, что никто не лез
и не правил. Договор был заключен на 2 серии, потом продлили
на 6, потом на 9. Актеры не ожидали продолжения и
выкладывались на каждой серии. Успех был поразительный.
_"Многих экспертов тогда удивляло, что спектакль пользуется
успехом, хотя в нем ничего не происходит, нет никаких
грандиозных событий, нет остро увлекательного сюжета, а есть
только ограниченное пространство коммунальной квартиры и ее
обитатели. Пытались установить, в чем же секрет. Секрета
никакого не было. Я писал о том, что тогда меня волновало -
жизни и судьбы, скрытые за стенами коммуналки. Меня не
устраивал взгляд на нее, как на какой-то кастрюльно-склочный
бедлам, где все мелко и пошло и где, в лучшем случае,
обретается подсобный материал для сатирика. Вздор! Там живут
люди, а жизнь людей всегда значительна"._
В телесериале звучали песни на стихи М.Анчарова. Правда,
музыку писал И.Катаев.
"Песня о России"
Ты припомни, Россия,
Как все это было,
Как полжизни ушло
У тебя на бои,
Как под песни твои
Прошагало полмира,
Пролетело полвека
По рельсам твоим.
И сто тысяч надежд
И руин раскаленных,
И сто тысяч салютов,
И стон проводов,
И свирепая нежность
Твоих батальонов
Уместились в твои
Полсотни годов.
На твоих рубежах
Полыхают пожары.
Каждый год - словно храм,
Уцелевший в огне.
Каждый год - как межа
Между новым и старым.
Каждый год - как ребенок,
Спешащий ко мне.
На краю городском,
Где дома-новостройки,
На холодном ветру
Распахну пальтецо,
Чтоб летящие к звездам
Московские тройки
Мне морозную пыль
Уронили в лицо.
Только что там зима -
Ведь проклюнулось лето!
И, навеки прощаясь
Со старой тоской,
Скорлупу разбивает
Старуха-планета -
Молодая выходит
Из пены морской.
Я люблю и смеюсь,
Ни о чем не жалею.
Я сражался и жил,
Как умел - по мечте.
Ты прости, если лучше
Пропеть не умею.
Припадаю, Россия,
К твоей красоте!
А одна из песен, впервые прозвучавшая в телефильме, стала,
если можно так сказать, бесспорным шлягером начала
семидесятых. Начиналась она так:
"Стою на полустаночке
В цветастом полушалочке,
А мимо пролетают поезда..."
Через год вышла на экраны вторая, 8-серийная часть
телеспектакля. Кажется, она (хотя вполне возможно, что не
она, а телефильм "В одном микрорайоне", созданный по сценарию
Анчарова и увидевший свет позднее - в 1976-м году), в общем,
что-то понравилось Брежневу, и кое-кто поспешил назвать
автора конъюнктурщиком. На мой взгляд, это было не совсем то и
не совсем так. Михаил Леонидович был скорее врагом
конъюнктуры, чем ее сторонником, но, как гласит поговорка, нет
дыма без огня... Впрочем, вот слова одного из тех, кто был
знаком с Анчаровым: "Он был, если так можно выразиться,
одним из последних рыцарей идеи социализма, которую защищал
неизменно и яростно". Я, между прочим, тоже думаю, что идея
эта не такая уж плохая штука, какой ее сейчас принято
выставлять, просто не надо спутывать ее с методами и
результатами этих методов, с системой, которая 70 лет якобы
пыталась воплотить эту идею в жизнь. А еще я думаю, что ей и
не суждено было и не суждено вообще воплотиться, пока все
люди (за исключением, пожалуй, мизерного процента, ибо без
этого тоже невозможно) не станут такими, как герои
произведений Анчарова (разумеется, те - которые не
отрицательные) - дерзкие, талантливые, несгибаемые, философы,
художники, мечтатели. В общем - поэты. Как и сам их
создатель... Невольно на ум приходит строчка "...по образу и
подобию своему..."
К слову сказать, касаясь это, отдельной темы - "Анчаров и
социализм", - более конкретную и интересную аргументацию, а
также комментарии и прочее мог бы предоставить Яков Иосифович
Цукерник, который не только, как и я, ярый поклонник таланта
Анчарова, не только поклонник творчества Крапивина и член
клуба "Лоцман", но и имел счастье сам встретиться и
разговаривать с Михаилом Леонидовичем. В том числе и о
социализме - из первых рук. Анчаров думал о нем иначе, чем
все.
От себя добавлю только одну его потрясающую строфу из
"Баллады об относительности возраста". Это - цель, и яснее
быть не может.
Чтобы Земля,
Как сад благословенный,
Произвела
Людей, а не скотов;
Чтоб шар земной
Помчался по вселенной,
Пугая звезды
Запахом цветов.
Еще. Может быть, это и не совсем верно, но данная тема мне
лично позволяет провести некую параллель, или, наоборот,
возможно, найти точку, одну из точек соприкосновения
творчества Михаила Леонидовича Анчарова и творчества другого,
также любимого мною писателя - Владислава Петровича
Крапивина. Не впрямую, понятное дело, а где-то в моем
сознании или подсознании...
А рассказ "Корабль с крыльями из тополиного пуха" - это ли не
еще одна точка соприкосновения двух "многогранников"?
(Правда, сам я этот рассказ еще не читал, но ведь и название
тоже кое-что значит. Разве нет?) А первый - "Барабан на
лунной дороге"? А песня на слова _Грина_? Я уже не говорю об
уникальном совпадении - часть третья "Самшитового леса" (о
нем позднее будет сказано) называется... "Крик петуха".
И еще - герои произведений Анчарова, присутствуя, или
появляются, или упоминаются то в одной, то в другой вещи,
связывают в один блок почти все произведения писателя, во
всяком случае, большую часть их. И мне лично это очень
нравится. Некоторая аналогия - крапивинские
мальчишки-лоцманы...
Однако, это все, конечно, не главное. Хотя...
В конце семидесятых М.Анчаров начинает отдавать предпочтение
работе над прозой. _"...потому что стих, да еще под музыку,
свое отработал. Почему это так - объяснять не берусь, я сам
не знаю"._
Пишутся рассказы, сценарии, повести, даже - либретто оперы.
"Рыжая лгунья и солдат" - так она называлась. И была
поставлена.
1981-й год был ознаменован рождением сына. Ему, своему сыну
Артему, посвятил Михаил Анчаров последнюю трилогию, трилогию
о творчестве - "Самшитовый лес", "Как птица Гаруда", "Записки
странствующего энтузиазма".
Кое-что хочется процитировать.
_"Кем бы я не стал - вы узнаете об этом. Даже если я поступлю
в дворники к вам в дом - я буду не из последних дворников и
постараюсь стать первым. Черт побери, ведь это же
великолепно, стать великим дворником!"
"Спор - вещь неглубокая, по-моему, гораздо плодотворнее
обмениваться идеями".
"Поэты всегда немножко клоуны, но клоунада - это петушиный
крик на заре"._
("Самшитовый лес")
_"И значит человеку до _BOLDЧеловека_ надобно дорасти,
дорасти до собеседника вселенной, поскольку скот не виноват,
что он скот, а человек, ежели он скот, - виноват".
"Дети родятся гениями, потом их переучивают во взрослые".
"Если ты лебедь - неважно, что ты родился в курятнике. Важно,
что ты вылупился из лебединого яйца".
"Когда давным-давно непослушная Пандора открыла запретный
ящик и из него разлетелись несчастья, то на донышке осталась
Надежда. Мало кто помнит эту деталь"._
("Как птица Гаруда")
_"...искусство (любое!) - это _BOLDсочинение_. [...]
Искусство - это то, чего не могло быть, но было, и что могло
быть, но не было".
"Художник не может изображать чужой мир. Или свой, или
никакой".
"-Что есть искусство? - вопрошал я себя, сколько себя помню.
- Зачем оно?
Много надо было пройти дорог, прежде чем понял, что искусство
- это предчувствие.
Встречи, любовь, страх, смерть, работа - все это жизнь.
Иногда кажется, что искусство подсобно ей. Но и искусство -
жизнь. Разве затем песня, чтобы рассказать о чем-нибудь? Нет.
Рассказать можно и не в песне. Песня - чтобы петь.
Потому что человек поющий - это человек иного качества, чем
он сам же, но не поющий. [...]
Поэзия - это хорошо. Плачет ли она или смеется - это хорошо.
Никто не знает, почему это хорошо, но это хорошо. Может, она
помогает родиться в человечьем мозгу органу, заведующему
восхищением".
"А всякое искусство начинается с восхищения. [...]
Восхищение - природное чувство, но если им вероломно
пользоваться, то чего удивляться, что вера ломается?
Это не игра словами, это их забытый смысл. И самое страшное
веро-ломство - это когда у человека ломают веру в то, что его
смекалка, его жажда и сила жить, его способность излучать
свет все одолеет и будущее будет".
"Малыш, я совершенно не умею воспитывать. Я могу только
рождать идеи, которыми можно воспользоваться.
Все равно ты не станешь меня слушать, когда вырастешь.
Поэтому я сейчас, пользуясь твоей беззащитностью, выскажу
одну мысль, которой я сам пользуюсь, когда ее вспоминаю, и
потому жив.
"Если тебе объективно плохо, не будь субъективно несчастным".
Ты понял? Если уж тебе худо, то на хрена еще и страдать? Это
трудно выполнить, но когда удается, то ты - свободен"._
("Записки странствующего энтузиаста")
...Рождать идеи, которыми можно воспользоваться. Пожалуй,
этим Анчаров занимался всю жизнь. Совершенно оригинальные
суждения имел он почти о каждом предмете, причем мог ком
угодно и вполне аргументированно доказать верность своего
взгляда на ту или иную вещь или явление. Размах, дерзость
мысли, полное ниспровержение авторитетов было отличительной
чертой Анчарова. И это подкупало. И подкупает, я думаю.
Проза его поражала (и поражает) необычайной насыщенностью
философскими, эстетическими и этическими идеями. А главное -
Михаил Анчаров никогда не поучал, хотя и высказывал свои
мысли остро, резко, разрушая удобные и обкатанные стереотипы
мышления, хотя и размышлял о таких вещах, в которых заложен
соблазн поучения - о взаимоотношении добра и зла, веры и
познания, личности и истории, материи и духа, творчества и
"ремеслухи", - и потому им нельзя не зачитываться. И еще - в
прозе его, заряженной неиссякаемой энергией философской мысли
о человеке, о его духовных силах и творческих способностях,
находили то (и находят то), что противостояло идеологии
тоталитаризма - непререкаемую веру в ценность человеческой
личности.
Конечно, это не мои слова, но я вряд ли сказал бы так же, или
лучше. И хуже - нельзя. А вот лучше, чувствую, надо бы. И
значит, снова не обойтись без самого Анчарова.
_"...философские идеи доступны всем, ибо в каждом изначально
живет философия, любовь к мудрости. Я не люблю, когда меня
охмуряют, и сам не люблю охмурять - возводить вокруг
философских идей дебри терминов и шаманский вой. Зачем? Для
чего? Есть язык, который все понимают, и на этом языке можно
выразить любые мысли. [...]
Писатель и философ, по моим понятиям, не более чем
повивальная бабка: он должен помочь читателю _BOLDродить
свою мысль_ - таковы его роль и функция. И если он не верит,
что читатель способен понять самую сложную философскую мысль,
то пусть оставит свое дело и отойдет в сторонку. Ибо дело
это, как и повивальное искусство, очень ответственное -
вытащить на свет живое существо, в одном случае, из
материнской утробы, в другом - из глубины души. А там, в
глубине души, у каждого есть и мудрость и талант. Я в этом
убежден. Не талантливы только принципиальные злодеи и
принципиальные скоты - они скованы своими гневными вонючими
страстями. Но люди же... люди талантливы".
"Я не верю в бездарных людей. Все люди одарены "жизнью". И
перед этим невероятным фактом все остальное - мелочь и
подробности. [...] Противников этой мысли я встречал много.
Но это не страшно. Потому что противник - это человек,
который способен переменить свое мнение: если ему
растолковать, что ты имеешь в виду. Но вот враг у этой мысли
всегда один. Это не тот, кто хочет работать лучше меня, а
тот, кто хочет, чтобы я работал хуже него.
И тут стоп. На это я пойти не могу.
Потому что если я выполню это удивительное пожелание:
непременно работать хуже, чем он, и значит, хуже, чем я на
самом деле могу, то я потеряю с читателем, зрителем,
слушателем тот контакт, который и есть единственный смысл и
содержание такого странного занятия, как искусство.
Занятие это странное потому, что реальную пользу от него не
вычислить никаким компьютером, а реальный вред от его
отсутствия виден даже незрячему"._
Не правда ли - мысль достойная того, чтобы каждый хотя бы
познакомился с ней. А еще лучше - попытался бы копнуть
немножко вглубь и немножко вширь.
Как бы там ни было, а я точно знаю: не коснись меня это его,
Михаила Леонидовича Анчарова, странное занятие, которое -
искусство, - быть бы и беднее, и приземленнее моей душе.
Есть у него картина - "Летун" называется. Гордо вскинув
голову, ликуя от восторга, летит на самодельных крыльях над
современными домами бесшабашный мужичок... Анчаров писал его
для диплома, но картину не приняла комиссия. _"Его отвергли,_
- шутит писатель (или лучше - художник), - _а он летит"._ И
это - здорово!
Когда я читаю Анчарова - у меня вырастают крылья - как у того
летуна. И это, на мой взгляд, ничуть не менее приятно, чем
оседлать Пегаса. Хотя разница, конечно, есть...
А еще - когда я читаю Анчарова - мне кажется, что происходит
то самое обновление души, о котором не однажды говорил он, а
до него - Грин.
А еще - когда я читаю Анчарова - у меня возникает странное
желание поздравить себя с днем рождения - _Его_ днем
рождения, с фактом появления его на нашей грешной Земле. Это
факт - март, двадцать восьмое. Прелестно!.. Три дня на то,
чтоб отрастить, опробовать в полете крылья, а потом... - этот
синий апрель...
Эпилог
Мы дети эпохи.
Атомная копоть,
Рыдают оркестры
На всех площадях.
У этой эпохи
Свирепая похоть -
Все дразнится, морда,
Детей не щадя.
Мы славим страданье,
Боимся успеха.
Нам солнце не в пору
И вьюга не в лад.
У нашего смеха
Печальное эхо.
У нашего счастья
Запуганный взгляд.
Любой зазывала
Ползет в запевалы.
Любой вышибала -
Хранитель огня.
Забыта основа
Веселого слова.
Монахи, монахи,
Простите меня!
Не схимник, а химик
Решает задачу.
Не схема, а тема
Разит дураков.
А если уж схема,
То схема поэмы,
В которой гипотезы
Новых веков.
Простите ж двадцатому
Скорость улитки,
Расчеты свои
Проведем на бегу.
Давайте же выпьем
За схему улыбки,
За график удачи
И розы в снегу.
За тех, кто услышал,
Трубу на рассвете.
За женщин
Упрямы голоса,
Которые звали нас,
Как Андромеда,
И силой тащили
Нас в небеса.
Полюбим наш век,
Забыв отупенье,
Омоется старость
Живою водой.
От света до тени,
От снеди до денег
Он алый, как парус
Двадцатых годов.
Мы рваное знамя
"Бээфом" заклеим,
Мы выдуем пыль
Из помятой трубы.
И солнце над нами -
Как мячик в аллее,
Как бубен удачи
И бубен судьбы.
Давайте же будем
Звенеть в этот бубен,
Наплюнем на драмы
Пустых площадей.
Мы, смертные люди, -
Бессмертные люди!
Не стадо баранов,
А племя вождей!
Отбросим заразу,
Отбросим обузы,
Отбросим игрушки
Сошедших с ума!
Да здравствует разум!
Да здравствуют музы!
Да здравствует Пушкин!
Да скроется тьма!
Это "Песня про радость", автор которой - Анчаров. Не знаю,
почему я выбрал именно ее - из многих не менее достойных.
Наверное, потому, что именно это чувство - радость -
испытываешь, когда берешь в руки любую его вещь. Потому, что
заканчивая эту самую любую вещь, чувствуешь, что не просто
стало радостней у тебя на душе, - жизнь стала гораздо
привлекательней, ярче. Радостней. Громадное ему спасибо за
это!
Но жизнь, увы, это обычно радость пополам с печалью... Ну,
может быть в несколько иных пропорциях. У всех по-разному в
разное время. Тут главное понять, что - и от тебя зависит,
чего в жизни твоей (а возможно, не только твоей) будет
больше.
Впрочем, понять - это еще не все. Необходимо искать (или хотя
бы не проходить мимо), и находить, и решаться, и действовать.
Ведь это элементарно: если радостей на Земле станет больше,
то печалей - наоборот. И пусть даже не сразу (не сейчас, не в
ближайшем будущем) оно скажется, но все равно - скажется.
Обязательно. И даже если твои усилия не оценят по заслугам
те, что придут в этот мир следом за тобой, - это не повод для
печали. Это, скорее, повод для улыбки. И значит - для радости
все-таки.
А еще - многое (если не все) зависит и от того, под каким
углом зрения смотреть на вещи: на предметы и на явления. У
Михаила Леонидовича был свой, особый взгляд почти на все. И в
этом убеждаешься не однажды, читая его произведения. Особый
и, в общем, _радостный_ взгляд.
И здесь, наконец, пора сказать о последнем, незавершенном
творении Анчарова - романе-клине "Третье Евангелие -
Евангелие Святого Духа".
"Я человек с земным индексом АНЧАРОВ МИХАИЛ ЛЕОНИДОВИЧ,
сообщаю всем, что никаких наций нет, а что есть живое
существо под названием человек, которое отличается от
остальной живности только одним - мозгом, который способен
понимать слова. Об этом я узнал первым из людей. И узнал от
Святого Духа, больше ни от кого..."_
_"Бог может все. Можно молиться, можно - нет. Может сделать
жизнь вечную, как у того жида Агасфера, и может сделать его
жизнь счастливой, потому что нет для Бога ни иудея, ни
эллина. И все это для него - звук пустой.
Бог есть радость. а все остальное - выдумка и ошибка. Бог
есть слово, потому что он сам так решил. Но мог бы решить и
иначе.
Я мог бы писать Евангелие от Святого Духа, а мог бы не писать
вовсе. Но я пишу, потому что это приятно, и еще потому, что
по какой-то причине он мне открылся.
Во всех библиях описано одно и то же: и когда Бог-отец один,
и когда к нему добавилось еще два - Сын и Святой Дух. Только
не сказано,что такое Святой Дух. А теперь открылось, что дух
- это материя. Это все одно - чудо. Но только теперь
открылось, что Святой Дух - это материя вакуума. Видно,
космос решил, что человек созрел, и открыл ему третью порцию.
Можно прожить и без хлеба. На том свете не едят, а живут
вечно и, главное, счастливо".
Эти два небольших кусочка я выписал из газеты Московского
городского центра авторской песни "Менестрель" (спецвыпуск),
где материала о "Третьем Евангелии..." еще два раза по
столько, не больше, и потому остается только сожалеть, что
возможности прочесть весь роман-клип - нет. Здесь не подойдет
даже слово "пока", которое я могу применить к уже изданным,
хотя и не читанным мною, отдельным его произведениям... И
можно было бы сказать "увы!", но я не скажу потому, что помню
одну деталь, помню, что в ящике Пандоры кое-что осталось.
А теперь еще одна цитата. Здесь - последняя.
_"Я всю жизнь мечтал об учителе, к которому бы я пришел, а он
бы объяснил - как писать хорошо. Такого учителя не оказалось.
Теперь я знаю, что так вообще не бывает.
Но об одном человеке я все же скажу. Потому что он абсолютная
точка отсчета для всего, что и теперь пишется стихами, прозой
или на театре. Ясно о ком речь, о Пушкине. Учиться у Пушкина
писать стихи, прозу или пьесы так же бессмысленно, как
учиться по учебнику рожать детей, дышать или видеть. Дышат,
рожают и видят - каждый сам по себе. Но если на белом свете
есть проза, в которой тебе нравится все (буквально), то это,
хочешь не хочешь, влияет на тебя не как факт твоего сознания,
а как факт твоего бытия. И хочешь не хочешь, а этому учишься
не как у учителя, а как у жизни.
Что это такое - легче понять, чем объяснить. Но если вдруг
понял, что это такое - состояние, повадка, поведение этого
человека, когда он берет перо в руки, можешь писать в любом
стиле, любым словарем - все равно скажется. А не скажется -
значит, не понял"._
Здорово сказано! Замечательно, по-моему, Не могу утверждать с
полной уверенностью, что Анчаров для меня - то же, что для
него, для Анчарова, Пушкин, но - не в прозе Пушкина нравится
мне _все_ и _буквально_, а в прозе Анчарова; и это _оно_
которое все и буквально, но которое в прозе Анчарова, -
влияет как факт моего бытия - на меня. Во всяком случае, я
думаю, что это - так.
А что до Пушкина, то, наверное, я просто не знаю его хотя бы
так же, как знаю (знаю ли?) Михаила Анчарова. И пусть
Александр Сергеевич простит меня за это!
Я все сказал. Что смог. Про любимого своего автора. А в
заключение - немного про себя. Логика подсказывает мне, что
это будет правильно.
Сказки доблестных абхазов
Мне причалом в детстве стали,
Урфин Джюс построил лодку,
Грин, Ефремов - весла взяли...
Кто-то - брус, другой - дощечку, -
Скоро лодка судном стала.
Паруса Крапивин поднял,
Встал Анчаров у штурвала.
Так - меж Вымыслом и Жизнью -
Я - с Мечтою-капитаном -
И хожу - по рекам книжным,
По морям и океанам.
Плыть легко. Но я, наверно,
Пассажиром быть устану...
И, быть может, даже... сваей
Под причалом чьим-то стану.
И вот теперь действительно - все.
22 января 1995 года
Приложение
Краткая библиографическая справка (М.Анчаров).
* 1. Баллада о счастливой любви (сценарий) - "Искусство
кино", N 6/1956.
2. Барабан на лунной дороге (рассказ). - "Смена", N 11/1964.
3. Венский вальс (рассказ). - "Смена", N 21/1964.
4. Золотой дождь (повесть). - "Москва", N 5/1965.
5. Теория невероятности (роман). - "Юность", N 8-9/1965.
6. Корабли (рассказ). - "Неделя", N 44/1965.
* 7. Сода-солнце (повесть). - Альманах "Фантастика-65".
* 8. Голубая жилка Афродиты (повесть). - Альманах
"Фантастика-66".
9. Два постскриптума (рассказ). - "Вокруг света", N 2/1966.
10. Теория невероятности (книга). - М.: Молодая гвардия,
1966, 288 с. (5+4). 1967 год - переиздание.
11. Этот синий апрель... (повесть). - "Москва", N 5/1967.
* 12. Сода-солнце (книга). - М.: Молодая гвардия, 1968,
336 с. (7+8+Поводырь крокодила(повесть)).
13. Этот синий апрель (книга). - М.: Советская Россия,
1969, 112 с. (11). Обложка и рисунки автора.
* 14. Лысый бугор (рассказ). - "Неделя", N 18/1970.
* 15. Город под водой (отрывок из романа). - "Московский
комсомолец", 18 декабря 1970 г.
16. Долгий путь через комнату (рассказ). - "Неделя", N 5/1971.
17. Мы к вам пришли (рассказ). - "Литературная газета",
28 апреля 1971 г.
* 18. Этот синий апрель (книга). - М.: Советская Россия, 1973,
368 с. (5+4+11+7).
19. Корабль с крыльями из тополиного пуха (рассказ). - "Смена",
N 13/1973.
* 20. Грузовик (рассказ). - "Памир", N 3/1974.
21. Другая сторона шоссе (рассказ). - "Советский экран", N5/1977.
22. Самшитовый лес (роман). - "Новый мир", N 9-10/1979.
23. Самшитовый лес (книга). - М.: Советский писатель, 1981,
320 с. (роман).
24. Лошадь на морозе (рассказ). - "Студенческий меридиан",
N 2/1983.
25. Дорога через хаос (книга). - М.: Молодая гвардия, 1983,
256 с. (3 повести: Дорога через хаос + Прыгай, старик,
прыгай! + Страстной бульвар). Ранее, возможно, -
"Студенческий меридиан", 1978, 1979, 1980.
* 26. Роль (повесть). - "Студенческий меридиан", N 1-2/1985.
27. Цель (рассказ). - "Неделя", N 13/1985.
28. Приглашение на праздник (книга). - М.: Художественная
литература, 1986, 556 с. (22+25).
* 29. Как птица Гаруда (роман). - "Студенческий меридиан",
N 1-5/1986.
* 30. Козу продам (повесть). - "Студенческий меридиан", N 4-5/1988.
31. Записки странствующего энтузиаста (книга). - М.: Молодая
гвардия, 1988, 334 с. (роман).
* 32. Как птица Гаруда (книга). - М.: Советский писатель, 1989,
318 с. (29).
33. Звук шагов (книга). - М.: МП "Останкино", 1992, 302 с.
(много песен с нотами, комментариями, отрывками из
произведений + Стройность (повесть) + Слово о полку
(пьеса) + Этапы жизни и творчества + каталог песен +
краткая библиография).
34. Самшитовый лес (книга). - М.: Аст-Пресс, 1994, 382 с.
(22+11+4).
* 35. Беседы, интервью: "Студ. меридиан" N 1/1980.
"Собеседник", N 19/1984.
"Турист", N 5/1987.
"Неделя", N 24/1988.
* 36. Журнал "Советская библиография", N 3/1989. Подборка
материалов, включающая значительный библиографический
указатель М.Л.Анчарова.
Все, что отмечено звездочкой - я, Кожевников Василий, ищу, в
любом состоянии, только с полным текстом, во владение
либо (хотя бы) на прочтение.
Все! И - Уф-ф!
Если эта статья будет напечатана, и если по прочтении ее (а
потом кое-чего из Анчарова) у него не прибавится хотя бы
дюжины поклонников... буду считать, что нас не поняли...
Василий Кожевников (с. Русский Турек, Кировская обл.)
* * *
Тот лишь Художник вправе
Быть с Красотой на "ты",
Кто против Зла направил
Дерзость своей Мечты.
Ведь в Красотою дружен
Он - от начала дней.
И - проводник, к тому же,
Светлых ее идей.
Даже не веря в Бога,
К Солнцу идут пешком...
Вот бы побыть немного
Света проводником!..
Сколько в природе ласки!
Завтра, сейчас, вчера
Сеют тепло и сказки
Проводники добра.
Радуя Мать-природу
Сладостным пеньем лир,
Сами творят погоду,
Нам - расширяют мир.
В бездну течет дорога -
Млечная Путь-река...
Вот бы побыть немного
Вроде проводника!..
Скажем, в осенний вечер,
Серый рассеяв мрак,
Жаром кленовых свечек
Взрадовать взор зевак.
Майской зарею - мне бы,
Влагу росы впитав,
Радугой влиться в небо -
Чуть на носки привстав.
К звездам шагнуть с порога,
Спрятаться в облака...
Вот бы пожить немного
Жизнью проводника!..
Инеем сад опутать
Солнечным звонким днем,
В хвойный бальзам полсуток
Сыпать грибным дождем...
Скука, она - что плесень, -
Прочь ее со двора!
Сколько родится песен
В рыжем кругу костра!..
Прочь, улетай, тревога,
Сгинь, удались, тоска!..
Вот бы побыть немного
В роли проводника!..
Глядя в седые дали,
Слушая тишь веков,
Люди поменьше б врали -
С верой в проводников.
Стоя под гордыым стягом,
Каждый бы знал, что есть -
Рыцарство и отвага,
Преданность, верность, честь.
Звезды сияют строго,
В сини ночных зеркал...
Как бы побыть немного
В "шкуре" проводника!..
Имя кому - Художник,
Космоса голос слушай,
Честно и осторожно
Лей красоту нам в души.
Верь Красоте повсюду,
Всем помоги поверить.
Пусть нараспашку будут
Храмов Искусства двери.
С вечной мечтой о Чуде,
Нам по Вселенной плыть...
Вот бы могли все люди
Проводниками быть!
11 марта 1990 - июль 1994
Василий Кожевников (с. Русский Турек, Кировская обл.)
И в тридцать семь
(То ли стихи, то ли ода
от девяносто пятого года
для мечтательного народа)
...Хранят в себе свои двенадцать -
И в двадцать пять, и в пятьдесят.
Из меня
Двенадцать лет...
Уже - немало!
Двенадцать радужных годков,
Беспечных, дней или веков,
Прошло, промчалось, пробежало.
И ты - расттешь, как та морковь:
С поливом - быстро, без - устало.
И жизнь перед тобой предстала
Переплетением клубков -
Из мыслей, праздников, щелчков,
Проблем различного накала
И чувств. И не из пустяков -
Таких, что в древности, бывало,
Решал один удар кинжала.
Встает (по-разному, причем)
Вопрос о смысле жизни - в чем?
Подобных прежде не вставало.
От умножения извилин
Вспухает мозг. Живая кровь
То стынет, то вскипает вновь.
То - смотришь в зеркало - урод,
А то - совсем наоборот:
Ты - Человек, и ты - всесилен.
Двенадцать лет... Из юных граждан
Кого ни взять - талантлив каждый,
Умен, и весел, и красив.
Еще тебе чихать на стили,
На связи, на автомобили...
И бог твой - дружный коллектив.
Пришла пора искать Дорогу,
Или хоть тропку - до межи,
До той - над пропастью во ржи.
Готов - ни мало и ни много
(Долой препоны, рубежи!) -
Призвать хоть Космос к диалогу
В двенадцать ты. Как и любой.
И слово новое - "Любовь" -
Оно - такое, что - ей богу! -
На всю оставшуюся жизнь.
Но в этом возрасте смущенье
Еще над чувством верх берет.
Двенадцать лет... Во - ощущенье!
Поскольку - лето настает.
До лампочки тебе ученье;
Ведь Лето - праздник Восхищенья,
И каждый день - как день рожденья,
И каждый день - как Новый год!
Я не открою вам секрет,
Когда скажу: оно воспето
Не раз уже в стихах поэта;
И пусть я вовсе не поэт,
Я тоже попишу об этом,
Копаясь в рифмах к слову "лето".
(Не повредит еще куплет.
И даже - несколько куплетов).
О - прелесть трепетного лета!
Из всех времен люблю лишь это:
Их, если все сложить в букет,
Из четырех цветков букета,
Как ни красуется планета, -
Одним душа моя согрета,
В ней от него глубокий след.
А сколько песен было пето
Про чистый и пьянящий свет!..
Земной покров залит тем светом,
Дыханьем Солнца подогретым:
Зеленый летом - главный цвет, -
Я восхищаюсь этим цветом!
Как Солнцем, небой, в общем - летом -
Как нумизмат любой монетой,
Точнее - редкой из монет.
Что времени прекрасней нет,
Я осознал в двенадцать лет...
Июнь, июль и август - вот
Купаясь в чем, душа поет.
Свет дарят в основном они -
Мне лично. Прочее - в тени.
Но что есть Тень, хоть и от Лета -
Когда над солнечной планетой
(И даже - в пасмурные дни)
Взойдет Любовь, нага, прекрасна,
Что станет с Тенью? - Дурню ясно:
Любовь сияет - Тень угасла,
И в миг не здесь она, а где-то.
А кто не дурень - извини!
Я что же там - где "где-то" это,
Еще до признаков рассвета
И где Любовь еще не та,
Когда, прозрачна и чиста,
Не вдруг появится Мечта, -
Что будет с Тенью той при этом? -
Растает вновь: была - и нету!
(Хоть песенка ее не спета -
Она найдет еще места,
Где Тень почетна и густа...)
Но - ну ее! Ко всем шутам!
Исчезла и - как не бывала.
О Тени думать на черта:
Другое слово на уста,
Прогнав ее, сейчас попало.
Мечта - она не Темнота.
И любит Свет, и неспроста:
Ведь Разум с нею рядом встал
(Свет Знаний не на дне бокала).
Воображенье рядом встало, -
И "хомо" "сапиенсом" стал.
Без Фантазерства жизнь пуста;
Когда б и Выдумка пропала,
И Сказка ухо не ласкала,
Тогда бы Скука нас достала,
Тогда б Тоска - под цвет листа -
Нас одолела б, обуяла,
Жизнь быть желанной перестала б...
Я объявляю бал, раз так,
И грезы - королевы бала.
Двенадцать лет... Здесь грез начало.
Мечтам под "коркой" тесно стало
(Среди извилин места мало),
Наружу просятся с мольбой,
И не по штуке, а гурьбой.
Мечта Мечты - вперед и ввысь:
И - рвется, и зовет с собой -
Туда, где встретиться с Судьбой
Она тебе предначертала...
Или - держи, или - держись,
Или Судьбу рифмуй с Борьбой
(Как говорят: "И вечный бой..."),
Или зевни и спать ложись...
Да, выбирать пора настала.
Нет, спать - какая это жизнь?!
И ты вот-вот взлетишь, кажись, -
Как дельтаплан твой парус алый.
Но, кажется, хотя б частично,
Пора - и вообще, и здесь -
Терминолигию учесть...
(Как представляется мне лично).
И видится вполне логичным
Все то, что ниже ты прочтешь,
Вникай, меж строк вонзая глазки,
Ищи (и лучше без подсказки):
Раз я нашел - и ты найдешь.
Что - Грезы? Это, в общем, сказки.
Мечты - когда сгущаешь краски
И на реальность их кладешь;
Рисуешь путь - затем идешь.
То есть, Мечта - осуществима,
А Грезы - скажем мягко - нет;
Они всегда проходят мимо,
Но остается, путь незримый,
В душе - ни подлинный, ни мнимый,
Неслышимый, неощутимый,
Невидимый, неуловимый,
Но все-таки реальный след.
Путь Грезы - жизнь моя вторая,
Пусть бьют они не в глаз, а в бровь, -
Живу!.. О призрачном мечтая,
В мирах фантазий обитая.
И все же грежу неспроста я:
Коль розовый туман глотаю -
Они реальность обретают.
Мечтать - работа непростая:
Мечту на каплю обескровь -
И станет постная, пустая...
А я - перед началом вновь.
Отринув муть, как говорится.
И вновь - как книгу я листаю,
Которой предстоит родиться.
(Как скорлупе яйца разбиться,
И птенчику на свет явиться...
Восславим же рожденья боль!)
Но снова, с первой же страницы,
Две удивительные птицы
Жизнь непременно обретают -
В мечтах. То - Лето и Любовь.
Они - не часть бескровной стаи,
А если даже улетают -
На время, чтоб желанней стать,
И - возвращаются опять.
Словами трудно описать
Все, что создаст воображенье,
Но отдавал я предпочтенье,
Да и сейчас готов отдать,
Лишь двум вещам из всех возможных -
Простых, великих и ничтожных.
(А впрочем, если бы _все_ их знать,
Возможно, были б измененья).
Пока же - две. Одна - проста:
Любого школьника мечта,
Поскольку шесть десятков дней
Он в школу - ни ногою может
(Иль девять - тот, что помоложе).
И дни и ночи напролет
О ней мечтаю круглый год...
Э-э... Девять месяцев - точней.
Конечно, _Лето_ - имя ей.
А как же вещь зовут вторую?
Когда скажу, что счастлив тот,
В чьем сердце эта вещь живет,
То ни на йоту не совру я
(Никто, кто скажет, не соврет).
Вещь величайшая на свете,
Что сказано будь не при Лете...
Нет, слово "вещь" не подойдет -
Ее я оскорбляю этим.
И это скажет вам любой, -
Поскольку имя ей - _Любовь_!
Хотя... в двенадцать лет... Не знаю...
Любовь - материя такая...
Ну, Лето - как же! Это - да!
А для Любви - не те года...
Но _те_ - какие же тогда?
Наверно, здраво рассуждая,
Накину... парочку тогда я.
Два года - о! - не ерунда.
Да, эту цифру оставляю.
Двенадцать лет и плюс одно,
К тринадцати прибавим лето -
Итак: четырнадцать дано.
А, впрочем, разница ли это?
Большой, пожалуй что, и нету...
Любовь, иль Лето - все ль равно?
Как разрешить дилемму эту?
Не дать же предпочтенье Лету
За то, что в семь уже - смешно! -
Все населенье влюблено
В каникул верную примету?...
Ага! Влюбленность... Так-так-так!..
Она же - Любовь, ничто иное!
И это чувство неземное
Питает школьник неспроста
К... дорожной пыли, мукам, зною
И ойканьям (что хуже втрое),
Когда весеннею порою,
Зверея, кровососы роем
Вонзают в разные места
Свои - прикальные уста...
И все там прочее такое!..
Во что влюблен школяр-простак.
Двенадцать лет... Двенадцать - _лет_!
Не зим, заметьте, и не весен
(Не говорю про слово "осень").
А почему? Каков ответ?
Оно красиво - это слово,
_Красивей_ не найти другого.
"Любовь" - _прелестней_ слова нет:
Не нужен спор на сей предмет.
А что - _прекрасней_, если спросят,
То так скажу - ответ не сложен, -
Прекрасней слова нет, похоже,
Оно - "Мечта". И в век ракет,
И в век дубин (музейный бред),
И, скажем, другу - тет-а-тет,
И в микрофон - на целый свет...
Его - с любовью произносят.
Мечтаний розовый туман...
Глаза закрыл - и там теперь я,
Где жизнь - не явь и не обман...
Планета Грез... Страна Феерия...
Где - нежных красок хоровод,
Где в ярких звездах небосвод,
И ночь как радуга сверкает;
Где верх всегда добро берет,
А Зло, конечно, погибает
(Коль срок для гибели придет).
Где приключений миллионы,
И странствия, и смерть, и кровь,
Где страсти, хохот, плач и стоны;
Где смешаны кино и сон, и
Ромашки и глаза влюбленных,
А значит - Лето и Любовь.
Где тайна, мистика, где то,
Что лишь в кошмарном сне приснится,
Где страха нет, как сна, зато -
Луна, костры, родные лица.
Где кони, шпаги, паруса,
Пираты, схватки, звон монеты;
Фантастика и чудеса,
И песни, что еще не спеты.
Где выбор - чаша иль сума? -
Тебя ничуть не беспокоит:
Ты сам - то щедрою рукою
(И даже - щедрою весьма)
Пускаешь золото рекою -
Чтобы скупцов лишить покоя;
То их, кто скаредность сама,
Купаешь в озере дерьма;
Иль нечто "выкинешь" такое -
Что целый мир сведешь с ума.
Где может все перевернуться
И с пяток на голову встать;
Где - в Космос запросто слетать,
На ста планетах поплутать
И в _тот же_ миг назад вернуться.
Где не приходится гадать,
Кто друг, кто враг, кто врун, кто честен,
Кто - то, кто - се, - тебе ль не знать,
Раз ты их станешь создавать...
И - снова грусть любовных песен,
И Лето - все-таки - опять.
Где рыцари, мечи и стрелы,
Палач, и плаха, и топор,
Где дамы в пышных платьях белых;
Глубины вод, вершины гор,
Пустынь губительный простор,
И стужа синих льдов - для смелых.
Где жизнью ты живешь одною
С героями любимых книг,
Где ты ребенок иль старик,
Где за один блаженства миг
Готов расстаться с головою
(Но расставаться не привык,
И исчезаешь - только "вжик!" -
И вход во что-нибудь другое);
Где изумленье неземное:
И - на обочине пикник.
Где все возможно, черт возьми,
На что вобще способен разум,
Причем все-все возможно разом,
А хочешь - все разйедини.
Чтобы потом собрать опять.
Где можешь сам себе соврать
И не жалеть потом об этом,
Или - себя же наказать;
Где взгляд загадочный с портрета,
И вновь - Любовь, а также - Лето,
И даже - Ревность, так сказать.
Где ты - художник и игрок,
Где ты и червь, и царь, и бог,
А также - заместитель бога,
И, может, сатана немного.
Где, в общем, множество такого,
Чего в реальности - ни-ни...
Пусть жить мечтами бестолково,
Но счастлив я, что есть они.
Бывает, жить мечтой чревато:
Коль Грезы (славные ребята)
Гостят в сознаньи у меня, -
Чихаешь на заботы дня;
Ненастье, ночь, или весна там... -
Все - пустяки, и все - чихня.
И все - не здесь, и все - когда-то,
И где-то... Там - в реальном мире,
Где дважды два - всегда четыре,
Где нет для чувств приволья, шири,
Где на ногах Мечты - по гире,
Где грезам не прожить и дня.
Реальность - за мечты расплата.
Но знаю я: Мечта - крылата,
Фантазия - ее родня,
Я - рыцарь Грез. Сияют латы
Поярче Солнц, и - каждый атом
Стремится ввысь, в ничто, в куда-то...
И я - сквозь миллионолетья,
Сквозь Лет любимых многоцветья,
Презрев земное притяженье,
И все ж Любовь к Земле храня,
Через миры и отраженья,
С приятным головокруженьем -
Бросаю, србуею звеня,
В полет крылатого коня!
Пока рассудок светел мой,
Пока со ржавою косой
Карга разгуливает где-то,
Пока струится в жилах кровь -
Клянусь святою простотой! -
С моею вечною Мечтой
Навек останется - Любовь!
На тот же век - с Любовью - Лето!
Как с Летом - также без сомненья -
Навек останется - Мечта!
И плюс - по моему хотенью,
А не по чьему-то веленью -
Эмоции и Красота,
Фантазия и Вдохновенье!
Влюбленность в Лето и в Мечту,
И сладость Грез, и грезить жажда,
Или Влюбленность в Красоту...
...Вот он, ответ для юных граждан,
С которым согласится каждый
Однажды - поздно или рано:
Чтоб из потомка обезьяны
Разумным человеком стать,
Ты должен лишь - уметь мечтать!
1987/88 - 5 февраля 1995
Василий Кожевников (с. Русский Турек, Кировская обл.)
И в тридцать семь
(То ли стихи, то ли ода
от девяносто пятого года
для мечтательного народа)
...Хранят в себе свои двенадцать -
И в двадцать пять, и в пятьдесят.
Из меня
Двенадцать лет...
Уже - немало!
Двенадцать радужных годков,
Беспечных, дней или веков,
Прошло, промчалось, пробежало.
И ты - расттешь, как та морковь:
С поливом - быстро, без - устало.
И жизнь перед тобой предстала
Переплетением клубков -
Из мыслей, праздников, щелчков,
Проблем различного накала
И чувств. И не из пустяков -
Таких, что в древности, бывало,
Решал один удар кинжала.
Встает (по-разному, причем)
Вопрос о смысле жизни - в чем?
Подобных прежде не вставало.
От умножения извилин
Вспухает мозг. Живая кровь
То стынет, то вскипает вновь.
То - смотришь в зеркало - урод,
А то - совсем наоборот:
Ты - Человек, и ты - всесилен.
Двенадцать лет... Из юных граждан
Кого ни взять - талантлив каждый,
Умен, и весел, и красив.
Еще тебе чихать на стили,
На связи, на автомобили...
И бог твой - дружный коллектив.
Пришла пора искать Дорогу,
Или хоть тропку - до межи,
До той - над пропастью во ржи.
Готов - ни мало и ни много
(Долой препоны, рубежи!) -
Призвать хоть Космос к диалогу
В двенадцать ты. Как и любой.
И слово новое - "Любовь" -
Оно - такое, что - ей богу! -
На всю оставшуюся жизнь.
Но в этом возрасте смущенье
Еще над чувством верх берет.
Двенадцать лет... Во - ощущенье!
Поскольку - лето настает.
До лампочки тебе ученье;
Ведь Лето - праздник Восхищенья,
И каждый день - как день рожденья,
И каждый день - как Новый год!
Я не открою вам секрет,
Когда скажу: оно воспето
Не раз уже в стихах поэта;
И пусть я вовсе не поэт,
Я тоже попишу об этом,
Копаясь в рифмах к слову "лето".
(Не повредит еще куплет.
И даже - несколько куплетов).
О - прелесть трепетного лета!
Из всех времен люблю лишь это:
Их, если все сложить в букет,
Из четырех цветков букета,
Как ни красуется планета, -
Одним душа моя согрета,
В ней от него глубокий след.
А сколько песен было пето
Про чистый и пьянящий свет!..
Земной покров залит тем светом,
Дыханьем Солнца подогретым:
Зеленый летом - главный цвет, -
Я восхищаюсь этим цветом!
Как Солнцем, небой, в общем - летом -
Как нумизмат любой монетой,
Точнее - редкой из монет.
Что времени прекрасней нет,
Я осознал в двенадцать лет...
Июнь, июль и август - вот
Купаясь в чем, душа поет.
Свет дарят в основном они -
Мне лично. Прочее - в тени.
Но что есть Тень, хоть и от Лета -
Когда над солнечной планетой
(И даже - в пасмурные дни)
Взойдет Любовь, нага, прекрасна,
Что станет с Тенью? - Дурню ясно:
Любовь сияет - Тень угасла,
И в миг не здесь она, а где-то.
А кто не дурень - извини!
Я что же там - где "где-то" это,
Еще до признаков рассвета
И где Любовь еще не та,
Когда, прозрачна и чиста,
Не вдруг появится Мечта, -
Что будет с Тенью той при этом? -
Растает вновь: была - и нету!
(Хоть песенка ее не спета -
Она найдет еще места,
Где Тень почетна и густа...)
Но - ну ее! Ко всем шутам!
Исчезла и - как не бывала.
О Тени думать на черта:
Другое слово на уста,
Прогнав ее, сейчас попало.
Мечта - она не Темнота.
И любит Свет, и неспроста:
Ведь Разум с нею рядом встал
(Свет Знаний не на дне бокала).
Воображенье рядом встало, -
И "хомо" "сапиенсом" стал.
Без Фантазерства жизнь пуста;
Когда б и Выдумка пропала,
И Сказка ухо не ласкала,
Тогда бы Скука нас достала,
Тогда б Тоска - под цвет листа -
Нас одолела б, обуяла,
Жизнь быть желанной перестала б...
Я объявляю бал, раз так,
И грезы - королевы бала.
Двенадцать лет... Здесь грез начало.
Мечтам под "коркой" тесно стало
(Среди извилин места мало),
Наружу просятся с мольбой,
И не по штуке, а гурьбой.
Мечта Мечты - вперед и ввысь:
И - рвется, и зовет с собой -
Туда, где встретиться с Судьбой
Она тебе предначертала...
Или - держи, или - держись,
Или Судьбу рифмуй с Борьбой
(Как говорят: "И вечный бой..."),
Или зевни и спать ложись...
Да, выбирать пора настала.
Нет, спать - какая это жизнь?!
И ты вот-вот взлетишь, кажись, -
Как дельтаплан твой парус алый.
Но, кажется, хотя б частично,
Пора - и вообще, и здесь -
Терминолигию учесть...
(Как представляется мне лично).
И видится вполне логичным
Все то, что ниже ты прочтешь,
Вникай, меж строк вонзая глазки,
Ищи (и лучше без подсказки):
Раз я нашел - и ты найдешь.
Что - Грезы? Это, в общем, сказки.
Мечты - когда сгущаешь краски
И на реальность их кладешь;
Рисуешь путь - затем идешь.
То есть, Мечта - осуществима,
А Грезы - скажем мягко - нет;
Они всегда проходят мимо,
Но остается, путь незримый,
В душе - ни подлинный, ни мнимый,
Неслышимый, неощутимый,
Невидимый, неуловимый,
Но все-таки реальный след.
Путь Грезы - жизнь моя вторая,
Пусть бьют они не в глаз, а в бровь, -
Живу!.. О призрачном мечтая,
В мирах фантазий обитая.
И все же грежу неспроста я:
Коль розовый туман глотаю -
Они реальность обретают.
Мечтать - работа непростая:
Мечту на каплю обескровь -
И станет постная, пустая...
А я - перед началом вновь.
Отринув муть, как говорится.
И вновь - как книгу я листаю,
Которой предстоит родиться.
(Как скорлупе яйца разбиться,
И птенчику на свет явиться...
Восславим же рожденья боль!)
Но снова, с первой же страницы,
Две удивительные птицы
Жизнь непременно обретают -
В мечтах. То - Лето и Любовь.
Они - не часть бескровной стаи,
А если даже улетают -
На время, чтоб желанней стать,
И - возвращаются опять.
Словами трудно описать
Все, что создаст воображенье,
Но отдавал я предпочтенье,
Да и сейчас готов отдать,
Лишь двум вещам из всех возможных -
Простых, великих и ничтожных.
(А впрочем, если бы _все_ их знать,
Возможно, были б измененья).
Пока же - две. Одна - проста:
Любого школьника мечта,
Поскольку шесть десятков дней
Он в школу - ни ногою может
(Иль девять - тот, что помоложе).
И дни и ночи напролет
О ней мечтаю круглый год...
Э-э... Девять месяцев - точней.
Конечно, _Лето_ - имя ей.
А как же вещь зовут вторую?
Когда скажу, что счастлив тот,
В чьем сердце эта вещь живет,
То ни на йоту не совру я
(Никто, кто скажет, не соврет).
Вещь величайшая на свете,
Что сказано будь не при Лете...
Нет, слово "вещь" не подойдет -
Ее я оскорбляю этим.
И это скажет вам любой, -
Поскольку имя ей - _Любовь_!
Хотя... в двенадцать лет... Не знаю...
Любовь - материя такая...
Ну, Лето - как же! Это - да!
А для Любви - не те года...
Но _те_ - какие же тогда?
Наверно, здраво рассуждая,
Накину... парочку тогда я.
Два года - о! - не ерунда.
Да, эту цифру оставляю.
Двенадцать лет и плюс одно,
К тринадцати прибавим лето -
Итак: четырнадцать дано.
А, впрочем, разница ли это?
Большой, пожалуй что, и нету...
Любовь, иль Лето - все ль равно?
Как разрешить дилемму эту?
Не дать же предпочтенье Лету
За то, что в семь уже - смешно! -
Все населенье влюблено
В каникул верную примету?...
Ага! Влюбленность... Так-так-так!..
Она же - Любовь, ничто иное!
И это чувство неземное
Питает школьник неспроста
К... дорожной пыли, мукам, зною
И ойканьям (что хуже втрое),
Когда весеннею порою,
Зверея, кровососы роем
Вонзают в разные места
Свои - прикальные уста...
И все там прочее такое!..
Во что влюблен школяр-простак.
Двенадцать лет... Двенадцать - _лет_!
Не зим, заметьте, и не весен
(Не говорю про слово "осень").
А почему? Каков ответ?
Оно красиво - это слово,
_Красивей_ не найти другого.
"Любовь" - _прелестней_ слова нет:
Не нужен спор на сей предмет.
А что - _прекрасней_, если спросят,
То так скажу - ответ не сложен, -
Прекрасней слова нет, похоже,
Оно - "Мечта". И в век ракет,
И в век дубин (музейный бред),
И, скажем, другу - тет-а-тет,
И в микрофон - на целый свет...
Его - с любовью произносят.
Мечтаний розовый туман...
Глаза закрыл - и там теперь я,
Где жизнь - не явь и не обман...
Планета Грез... Страна Феерия...
Где - нежных красок хоровод,
Где в ярких звездах небосвод,
И ночь как радуга сверкает;
Где верх всегда добро берет,
А Зло, конечно, погибает
(Коль срок для гибели придет).
Где приключений миллионы,
И странствия, и смерть, и кровь,
Где страсти, хохот, плач и стоны;
Где смешаны кино и сон, и
Ромашки и глаза влюбленных,
А значит - Лето и Любовь.
Где тайна, мистика, где то,
Что лишь в кошмарном сне приснится,
Где страха нет, как сна, зато -
Луна, костры, родные лица.
Где кони, шпаги, паруса,
Пираты, схватки, звон монеты;
Фантастика и чудеса,
И песни, что еще не спеты.
Где выбор - чаша иль сума? -
Тебя ничуть не беспокоит:
Ты сам - то щедрою рукою
(И даже - щедрою весьма)
Пускаешь золото рекою -
Чтобы скупцов лишить покоя;
То их, кто скаредность сама,
Купаешь в озере дерьма;
Иль нечто "выкинешь" такое -
Что целый мир сведешь с ума.
Где может все перевернуться
И с пяток на голову встать;
Где - в Космос запросто слетать,
На ста планетах поплутать
И в _тот же_ миг назад вернуться.
Где не приходится гадать,
Кто друг, кто враг, кто врун, кто честен,
Кто - то, кто - се, - тебе ль не знать,
Раз ты их станешь создавать...
И - снова грусть любовных песен,
И Лето - все-таки - опять.
Где рыцари, мечи и стрелы,
Палач, и плаха, и топор,
Где дамы в пышных платьях белых;
Глубины вод, вершины гор,
Пустынь губительный простор,
И стужа синих льдов - для смелых.
Где жизнью ты живешь одною
С героями любимых книг,
Где ты ребенок иль старик,
Где за один блаженства миг
Готов расстаться с головою
(Но расставаться не привык,
И исчезаешь - только "вжик!" -
И вход во что-нибудь другое);
Где изумленье неземное:
И - на обочине пикник.
Где все возможно, черт возьми,
На что вобще способен разум,
Причем все-все возможно разом,
А хочешь - все разйедини.
Чтобы потом собрать опять.
Где можешь сам себе соврать
И не жалеть потом об этом,
Или - себя же наказать;
Где взгляд загадочный с портрета,
И вновь - Любовь, а также - Лето,
И даже - Ревность, так сказать.
Где ты - художник и игрок,
Где ты и червь, и царь, и бог,
А также - заместитель бога,
И, может, сатана немного.
Где, в общем, множество такого,
Чего в реальности - ни-ни...
Пусть жить мечтами бестолково,
Но счастлив я, что есть они.
Бывает, жить мечтой чревато:
Коль Грезы (славные ребята)
Гостят в сознаньи у меня, -
Чихаешь на заботы дня;
Ненастье, ночь, или весна там... -
Все - пустяки, и все - чихня.
И все - не здесь, и все - когда-то,
И где-то... Там - в реальном мире,
Где дважды два - всегда четыре,
Где нет для чувств приволья, шири,
Где на ногах Мечты - по гире,
Где грезам не прожить и дня.
Реальность - за мечты расплата.
Но знаю я: Мечта - крылата,
Фантазия - ее родня,
Я - рыцарь Грез. Сияют латы
Поярче Солнц, и - каждый атом
Стремится ввысь, в ничто, в куда-то...
И я - сквозь миллионолетья,
Сквозь Лет любимых многоцветья,
Презрев земное притяженье,
И все ж Любовь к Земле храня,
Через миры и отраженья,
С приятным головокруженьем -
Бросаю, србуею звеня,
В полет крылатого коня!
Пока рассудок светел мой,
Пока со ржавою косой
Карга разгуливает где-то,
Пока струится в жилах кровь -
Клянусь святою простотой! -
С моею вечною Мечтой
Навек останется - Любовь!
На тот же век - с Любовью - Лето!
Как с Летом - также без сомненья -
Навек останется - Мечта!
И плюс - по моему хотенью,
А не по чьему-то веленью -
Эмоции и Красота,
Фантазия и Вдохновенье!
Влюбленность в Лето и в Мечту,
И сладость Грез, и грезить жажда,
Или Влюбленность в Красоту...
...Вот он, ответ для юных граждан,
С которым согласится каждый
Однажды - поздно или рано:
Чтоб из потомка обезьяны
Разумным человеком стать,
Ты должен лишь - уметь мечтать!
1987/88 - 5 февраля 1995
|
|